Родные картины, Ядринцев Николай Михайлович, Год: 1884 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 7 минут(ы)

РОДНЫЯ КАРТИНЫ.

(СОНЪ НА НОВЫЙ ГОДЪ).

(Фельетонъ).

Что пишутъ съ Украины.— Еще годъ миновалъ.— Виднье пришлаго.— Заколдованное царство и спящая королева.— Призракъ и приглашеніе на встрчу новаго года въ Сибирь.— Мое посщеніе сибирскаго клуба.— Старые знакомые.— Игроки на кабальниковъ.— Ледоколовъ и К^о, приводящіе желзныя дороги.— Ссыльные жулики.— Прокураты и мертвецы.— Дьяволъ подшутилъ.— Нтъ, лучше умереть.— Послдній тостъ.

Была ночь на новый годъ. Матовая лампа освщала мой столъ съ рукописями и корреспонденціями. Я читалъ,

Что почта принесла сегодня

Съ милой Украины…

Все то-же, рядъ грабежей и кражъ, рядъ хищеній, самоубійствъ и отравленій, драки и скандалы. Здсь воръ, награжденный за кражу, тамъ битый негодяй, поднимающій гордо голову. Скучно, тоскливо… Я перенесъ глаза въ глубь кабинета, гд въ темной рам виднлся знакомый видъ, воспоминаніе о моей родин. Причудливое волшебное горное озеро, освщенное яркимъ солнцемъ, у подножія горы цвтущая долина съ вьющеюся зеленью среди скалъ, вдали величественные увнчанные снгами блки. Эта обстановка прежде уносила меня въ родную даль.

Но сегодня воображеніе отказывалось служить. Предо мною выступали напротивъ портреты старыхъ умершихъ товарищей — друзей и какъ-то ласково грустно смотрли на меня, точно звали къ себ. Одинъ изъ нихъ, нотъ этотъ, снятый въ гроб, долженъ былъ писать новогодній фельетонъ въ стихахъ и не усплъ. Я долженъ былъ смнить его и стать на очередь. Часы мрно стучали, напоминая, что жизнь текла и изливалась капля по капл какъ въ песочныхъ часахъ, съ тою разницею, что часы эти не перевернешь и утекшая минута канула въ вчность… Еще годъ миновалъ, идетъ другой на встрчу, а тамъ? а тамъ пить жизни оборвется и ты, волненій міръ, міръ суетный, исчезнешь изъ глазъ моихъ, умолкнетъ сердце, такъ нетерпливо, тревожно бившееся, жаждавшее жизни. Когда то оно было полно энергіи, надеждъ, желаній, упованій… и вдругъ холодный мракъ могилы! Еще разъ я остановилъ глаза на знакомой картин и вдругъ вырвалось:

— Скажи, у вижу-ль я тебя еще разъ?! Я обратился съ этимъ возгласомъ, какъ мрачный Поэ, въ тишин ночей взывавшій къ погибшей для него Эльвир. Я ждалъ, что въ комнату также влетитъ вщій воронъ, который влеталъ таинственно въ комнату поэта и каркалъ свое Nevermore. Я также готовился услышать это роковое Nevermore (никогда), и мое сердце съ рыданіемъ повторяло ‘никогда!’

Я опустилъ голову. Тяжелый сонъ смежилъ мои глаза и въ этомъ сн, какъ въ сн загробной вчности, все проносилось, и прошлое, и настоящее, и будущее. Я видлъ сначала безконечныя равнины, то степи, то лса, то ряды кряжей и горъ, отдляющихъ съ юга огромную страну, граничащую къ сверу моремъ. Я точно стоялъ на высот знакомыхъ горъ, въ ущельяхъ ихъ бродили туманы, по синев уходившихъ вдаль волнъ ползли какъ блые черви облака, и небо и земля сливались въ фантастическихъ образахъ, вдали зеленющія равнины. Я видлъ, какъ среди кряжей съ юга надвигались, какъ тучи, цлые народы и также расползались по безконечной стран различными теченіями, будто я былъ перенесенъ къ моменту переселеніи народовъ. Вотъ слды этихъ передвиженіи, огромныя насыпи и памятники, идущіе по дорог къ западу, эти памятники разсказывали таинственныя погребенія, я читалъ слды оставленныхъ письменъ на скалахъ, здсь существовалъ цлый міръ своеобразныхъ цивилизацій. Затмъ взоръ мой перенесся на югъ. Я видлъ свою Азію, кишащую милліонами народовъ съ ихъ <испорчено>рою оригинальною жизнью. И я, какъ Уордсвордъ, названный Максомъ Мюллеромъ ‘современнымъ древнимъ’, началъ понимать эти сказанія о Бур и Зим и ‘о нагомъ <испорчено>щ’, дтская, игривая и чудовищная фантазія человчества-ребенка разверзлась предо мною и лепетала о своихъ <испорчено>ыхъ снахъ. Затмъ я увидлъ смшной народъ съ узенькими глазами, который мн тмъ не мене разсказывалъ <испорчено>ые дни человческой исторіи.

Когда языкъ ихъ будетъ понятенъ, они пополнятъ проблы исторіи человчества, но пока эти царства лежали, какъ заколдованныя, погруженныя въ летаргическій сонъ. Я видлъ это царство, гд фантастическія зданія, замки, башни, храмы, <испорчено>ы и люди какъ-бы замерли. Въ королевскомъ дворц, золотымъ балдахиномъ, обвваемая страусовыми опахалами, лежала уснувшая, заколдованная царица. Я смотрлъ на нее и вдругъ почувствовалъ, что блое покрывало ея зашевелилось, она готова была открыть глаза. Не знаю, что сдлалось со мною, но я быль прикованъ къ ея <испорчено>от. Въ это время кто-то положилъ руку на плечо мое. Виднія исчезли подобно горному туману, исчезъ и прекрасный образъ. Вмсто того предо мной въ кабинет стоялъ высокій и сухой человкъ, съ инородческимъ лицомъ, <испорчено>щимися глазами и рденькой бородкой.— Я васъ пришелъ спросить, не угодно-ли вамъ отправиться встртить новый годъ на вашей родин съ земляками?— Не усплъ я отвтить, какъ мы вдругъ поднялись, я ощущалъ морозный воздухъ, огромный городъ съ мелькающими огнями очутился у ногъ моихъ. Вотъ промелькнулъ Невскій, залитый электрическимъ свтомъ, я уловилъ только какъ Мишла перебгаетъ къ Палкину, взглянулъ на циммерманъ Боборыкина vol d’eau, мелькнули, ‘собственные рысаки’ Скальковскаго. Прощай, Петербургъ! Предо мною легла безконечная снжная пустыня, мы неслись въ прозрачныхъ облакахъ, пронизанныхъ луннымъ свтомъ, изъ за которыхъ сверкали серебрянныя <испорчено> группы звздъ.

Когда мы спустились, то предо мною было огромное освщенное деревянное зданіе какого-то клуба, гд сквозь запотевшія и закуржаввшія окна мелькали огни. Боже мой! да это <испорчено> клубъ. Когда мы вошли въ первую комнату, то я былъ сильно изумленъ, встртивъ за карточными столами знакомыхъ. Тутъ были Кондратъ, ростовщики изъ Иркутска, Б. <испорчено> и банкротъ Чумазый, Оголдобинъ, Онуфрій Погонщиковъ, <испорчено>ичь, ‘Известковый купецъ’, Гадюковъ изъ Парима, <испорчено>овниковъ и Урываевъ, цлый сонмъ тобольскихъ рыбопромышленниковъ, енисейскій Сашка, кабачники Хапченко и <испорчено>щій енисейскій ‘коммерціи рачитель’, недавно постившій Петербургъ. Господи! да это все наши комерсанты! воскликнулъ я. Но еще боле я изумился, когда увидлъ въ какую странную игру они играли. Здсь стоялъ ремизъ на <испорчено> душъ, тамъ 13000 братскихъ, т. е. бурятъ было въ <испорчено>, этотъ банкъ держалъ Леоновъ изъ Читы. Всмотрвшись, я понялъ, что они играютъ на долговыя души инородцевъ, т. е. на закабаленныхъ должниковъ. Здсь были рабочіе <испорчено>и, буряты, алтайскіе калмыки, споенныя кабачниками <испорчено>оскія деревни и т. д.

Господа! я никогда еще не слыхалъ о такой игр на долговыя души, но подумавъ, я ршилъ, что они всегда играли въ нихъ. Около столовъ суетились и бгали родственники, знаменитый зять Словоерсъ, Караимовъ, Табаревичъ, племянникъ Оголдобина, Леоновъ читинскій и другіе прихлебатели нашей буржуазіи.

За этой комнатой я увидлъ другую дверь, гд стучали шары и также слышались возгласы. Когда я заглянулъ, то увидлъ стараго пріятеля Ледоколова, Бубенчикова, Бойцова, Амурцева, Ташкентова и всхъ нашихъ цивилизаторовъ, это были прожектеры желзныхъ дорогъ по Сибири, аферисты огромныхъ дутыхъ предпріятій, въ ожиданіи которыхъ они обыкновенно занимаютъ ‘до завтраго’ четвертную, обдаютъ и играютъ въ кредитъ, надувая буфетчиковъ и маркеровъ. Громче всхъ здсь оралъ Ледоколовъ, онъ хвастался, что въ два дня проведетъ дорогу въ Индію и крпко спорилъ съ Расплюевымъ, который велъ ту же дорогу на Владивостокъ. Здсь фигурировалъ и извстный Забанкалью Тринкендорфъ, агентъ амурскихъ компаній, выведшій въ расходъ 100,000 бутылокъ шампанскаго, бывшій городской голова города пропойцъ на Амур, владлецъ многихъ несуществующихъ помстій, должникъ всхъ легковрныхъ людей отъ Амура до Екатеринбурга, рыцарь, сдержавшій единственное честное слово не платить своихъ долговъ, кавалеръ петербургской камеліи Камиль де Лео, убившій состояніе на уборку ея гостинной, новый Монте-кристо, исполнявшій въ Сибири роль Гоголевскаго ревизора.

Вся эта орава кричала, пила, била бутылки и удивительно клала шары въ лузы.

Посмотрите, какъ они проводятъ желзныя дороги! сказалъ мн чичероне.

Я подошелъ къ билліарду и изумился: дйствительно на сукн была изображена карта Сибири, и каждый изъ игроковъ, длая шара, проводилъ по ней полосу и говорилъ: дорога въ Ташкентъ, дорога въ Наманганъ, дорога въ Ура-Тюбе, дорога въ Владивостокъ. Они играли съ такимъ азартомъ, что при каждомъ удар на карт Сибири образовывалась не желзная дорога, а огромная дыра.

На диван въ билліардной сидлъ полиціймейстеръ Тяга съ кумомъ и Хомякъ, покуривая сигары и поощряя игроковъ. Въ слдующей комнат играли отставные инженеры въ биксъ, напоминавшій видомъ рудникъ съ лузами вмсто шахтъ, когда шаръ звенлъ, попадая въ цль, раздавалось восклицаніе ‘заводъ прогорлъ’!

Проходя еще амфиладу комнатъ, мы увидли въ темной гостинной двухъ сосланныхъ героевъ, женщину и мужчину, это были Гулакъ-Артемовская и Савенковъ, игравшіе въ шахматы, они обдумывали матъ фигур въ бабьемъ чепц, изображавшей мстнаго помпадура. Въ тои-же комнат въ накрахмаленныхъ воротничкахъ, съ моноклемъ въ глазу и бутоньеркой въ петлиц, гулялъ Юханцевъ, за нимъ ‘красавецъ мужчина’, Струзбергъ, Косой и масса ссыльныхъ адвокатовъ.

Представьте себ, что я почувствовалъ. Если-бы васъ ввели въ тюрьму предварительнаго заключенія, гд всхъ подсудимыхъ и обвиняемыхъ за подлоги, кражи, поджоги, мошенничества и убійства, нарядили во фраки и заставили-бы танцовать кадриль, вы-бы не почувствовали, читатель, такого ужаса, какой почувствовалъ я въ этомъ сибирскомъ клуб.

Господи! да что-же они не въ состояніи надлать, соединившись здсь въ этой беззащитной стран! мелькнуло въ ум. моемъ, когда я увидлъ, какъ они обмнивались геніальными планами.

Мои взоры искали какой-нибудь защиты и я увидлъ нечаянно двухъ прокуратовъ юристовъ, одинъ былъ Фаговъ, другой Трешникъ, они шли подъ руку, но увы! но думая о предупрежденіи и пресченіи, спорили о прогонныхъ деньгахъ. Pereat mundus fiat Justitia!

Наконецъ посл всхъ промежуточныхъ ступеней этого ада, гд боле всего шла надпись ‘Lasciato agni speranza’! мы достигли залы. Здсь былъ уже настоящій адъ. Все, что умерло на томъ свт гражданскаго общества, что заклеймено, обречено на позоръ, все толкалось здсь. Я видлъ какихъ-то мертвецовъ съ потухшими глазами, съ потускнлыми лицами, но подкрашенныхъ, въ арлекинскихъ костюмахъ, самъ Чичиковъ въ своемъ фрак наваринскаго дыма присутствовалъ здсь и танцовалъ визави съ извстнымъ убійцей, пастушки папаши Вана увивались около героя острова Сахалина, съ отвратительнымъ лицомъ сатиріазиса. По этого мало, все что въ Европейской Россіи скрылось отъ темныхъ длъ, вс эти бглые кассиры, осужденные интенданты, бглые банкроты, изгнанные полицейскіе, прибывшіе искать счастія въ Сибирь, все это толпилось съ важностью аристократовъ и мстнаго бомонда, здсь были видны поношенные ментики и мундиры съ фальшивыми орденами, здсь были воры, шулера, лакеи и среди нихъ ходила, гордо поднявъ голову, битая рожа Расплюева съ подвязанной щекой.

Среди шума раздавалась музыка, но что это была за музыка, это была музыка смерти, смшанная съ каскадомъ, и я слышалъ въ ней звукъ костей и звонъ денегъ.

Мн стало душно, невыносимо, я схватилъ за руку чичероне. Мы быстро прошли мимо кабинета, гд нсколько старцевъ въ большихъ креслахъ играли въ ‘индюшку’, комически перескакивая. Около нихъ суетились Стихарскій, Ершъ, Мямлинъ, Смиренниковъ и мстные Молчаливы.

Когда я вышелъ на чистый морозный воздухъ, съ глубокимъ упрекомъ я обратился къ моему чичероне съ вопросомъ: куда онъ завелъ меня?

— Ты хотлъ видть родину! сказалъ онъ съ язвительнымъ смхомъ, и на лиц его заигралъ отблескъ краснаго пламени.

— Будь ты проклятъ, дьяволъ!

——

Когда посл этого тяжелаго сна я поднялъ голову, я чувствовалъ, что былъ разбитъ, точно сразу я ощутилъ годы труда и безсонныхъ ночей, не было живаго мста, сустава, которые-бы не были изломаны, въ сердц не было уголка, гд-бы не чувствовалось боли.

Нтъ, довольно! сказалъ я. Рано или поздно, не все-ли равно. Смерть! страшное слово для тхъ, у кого иллюзія жизни, надежды, счастье впереди. Но для тхъ, кто жилъ и чувствовалъ всю горечь жизни, всю тщету ея, бросить этого послдняго козыря есть наслажденье. Какая-то жгучая жажда смерти приливала и злобная предсмертная иронія блуждала въ этомъ пустомъ сердц, какъ привидніе въ давно оставленномъ жильцами дом.

Недописанный листъ… кому ты нуженъ? Принесъ-ли этотъ листъ хоть каплю облегченья, уменьшилъ-ли хоть каплю горя въ человческой безмрной чаш? Кто думалъ надъ этимъ откровенно? Кому нужно это недосказанное слово? Умереть отъ забвенья и роднаго равнодушія, какъ будто лучше? И что измнится на моей родин, какъ будто-бы здсь все не останется также холодно самодовольно, преступно-безчувственно, холопски-терпливо. Довольно тревогъ, волненій! Друзья, враги, прощайте, больше я васъ не буду безпокоить, прощай, Кондратъ, прощай, битая рожа!…

Еще одно мгновенье и лампа упадетъ… но въ этотъ мигъ, когда предсмертный трепетъ охватилъ меня, я услышалъ бой часовъ, это былъ особый звонъ, часы звучали торжественно и медленно, какъ звучитъ утренній колоколъ. Шолъ Новый годъ и новая жизнь! Я увидлъ ихъ еще разъ. На задней стн комнаты, озаренной волшебнымъ свтомъ, точно открылась длинная амфилада храма.

Я видлъ, что зала наполнялась людьми, юноши и женщины, увнчанныя розами, шли навстрчу жизни, въ ихъ рукахъ цнились кубки, а впереди ихъ шла она, таинственная, спящая королева. Вс подняли кубки и я также поднялъ и произнесъ:

Возлюбленная, ты всегда со мною и злой фатальный воронъ съ своимъ Nevermore не въ состояніи разлучитъ насъ. Я возстановлю тебя предъ собою во всей красот вчности, мое воображеніе не только въ состояніи воскресить твое прошлое, оно прочтетъ каждый шагъ твоей жизни, я предскажу теб будущее. И я въ состояніи сдлать это, потому что я понимаю твое горе, я слышу твое страстное дыханіе на щек моей, потому что я люблю тебя.

Добродушный сибирякъ.

‘Восточное Обозрніе’, No 1, 1884

РОДНЫЯ КАРТИНЫ.

Читайте также: