Пушкин в Царскосельском лицее, Грот Яков Карлович, Год: 1864 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 25 минут(ы)

ТРУДЫ Я. К. ГРОTА

III.
ОЧЕРКИ
изъ
ИСТОРІИ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ.
(1848—1893).

ПУШКИНЪ ВЪ ЦАРСКОСЕЛЬСКОМЪ ЛИЦЕ¹).

¹) Эта статья составляетъ дополненную нкоторыми подробностями и нсколько измненную рчь, читанную авторомъ въ Александровскомъ лице въ день пятидесятилтней годовщины смерти Пушкина.

Память Пушкина дорога для каждаго русскаго, но она вдвойн дорога для питомца лицея. Она прежде всего переноситъ его въ тотъ счастливый пріютъ, гд и удаленіе отъ шума столицы, и красота мстности, и стеченіе особенныхъ обстоятельствъ, и наконецъ славныя современныя событія какъ бы нарочно соединились къ тому, чтобы плодотворно направить образованіе геніальнаго отрока и ускорить развитіе его способностей.

Въ числ духовныхъ благъ, завщанныхъ старымъ лицеемъ новому, едва ли не всхъ драгоцнне блистающее на скрижаляхъ ихъ безсмертное имя питомца, возвеличившаго своими созданіями русское слово, обогатившаго достояніе своего народа нетлнными сокровищами.

Мн выпалъ жребій принадлежать, въ два разные періода моей жизни, тому и другому лицею, царскосельскому — въ качеств его воспитанника,— петербургскому въ званіи его профессора {Съ 1853 по 1862 годъ.}. Не естественно ли поэтому, что при чествованіи памяти Пушкина я избираю предметомъ своей бесды т годы жизни поэта, когда онъ, говоря собственными его словами, ‘въ садахъ лицея безмятежно расцвталъ’,—

Т дни, когда еще не знаемый никмъ,

Не зная ни заботъ, ни цли, ни системъ,

Онъ пньемъ оглашалъ пріютъ забавъ и лни

И царскосельскія хранительныя сни.

Это время было очень близко къ тому завтному шестилтію, которое мн довелось прожить въ царскосельскомъ лице. Въ ту пору онъ былъ еще полонъ свжихъ воспоминаній о Пушкин и уже оглашался его славой. При моемъ поступленіи въ лицей, прошло только 15 лтъ съ основанія его, и только 9 лтъ со времени выпуска Пушкина. Но въ глазахъ подрастающаго поколнія такое число лтъ составляетъ значительный періодъ: мн и моимъ товарищамъ пушкинское время казалось далекою стариной въ жизни заведенія. Между тмъ мы еще застали тамъ нкоторыхъ изъ наставниковъ 1-го курса. Изъ числа гувернеровъ это были: Чириковъ, дававшій уроки рисованія, и Калининъ, учитель чистописанія. Оба еще и посл нашего (6-го) курса довольно долго оставались въ лице, оба отличались добродушіемъ и пользовались довріемъ воспитанниковъ. Калининъ, оригиналъ въ своемъ род, извстенъ былъ своими нсколько комическими пріемами въ обращеніи съ воспитанниками, и хотя самъ уже плохо владлъ рукою, но умлъ сообщать своимъ ученикамъ правильный и красивый почеркъ, столь одинаковый, что по немъ можно было узнавать лицеистовъ разныхъ выпусковъ. Изъ профессоровъ пушкинскаго времени при насъ оставались еще: Карцовъ по каедр математики и физики, Кайдановъ по исторіи и Кошанскій по русской и латинской словесности. Тучный и злорчивый Карцовъ увковченъ въ извстномъ четверостишіи, обыкновенно приписываемомъ Пушкину, но собственно принадлежащемъ Илличевскому {Одинъ изъ комментаторовъ Пушкина принялъ встрчающееся въ этомъ четверостишіи названіе чернякъ (‘Поврь, тебя измрить разомъ Не мудрено, чернякъ’) за собственное имя, и такъ какъ между лицейскими наставниками не было никого съ этимъ именемъ, то онъ усомнился въ томъ, чтобы эта эпиграмма дйствительно относилась къ лицею. Но мы очень хорошо знали ея примненіе: слово чернякъ указывало на цвтъ волосъ и на смуглость кожи у подразумваемаго профессора.}, вопреки этой эпиграмм Карцовъ былъ очень уменъ, но до крайности лнивъ, свою насмшливость упражнялъ онъ особенно надъ докторомъ Пешелемъ, чехомъ по происхожденію, который не оставался у него въ долгу, и также поступилъ въ лицей еще при первомъ курс, а потомъ продолжалъ быть эскулапомъ и болтливымъ собесдникомъ многихъ поколній лицеистовъ. Кайдановъ пріобрлъ въ педагогическомъ мір не слишкомъ лестную репутацію своимъ руководствомъ, которое теперь (употребляя распространенное имъ же по всей Россіи выраженіе) ‘покрыто мракомъ неизвстности’. Что касается Кошанскаго, то мы знаемъ, что Пушкинъ не всегда съ нимъ ладилъ вслдствіе недоразумній, о которыхъ будетъ рчь дале, но въ мое время Кошанскій пользовался большимъ уваженіемъ и сочувствіемъ лицейской молодежи.

Преданія о первомъ курс лицеистовъ чрезвычайно интересовали насъ: съ жадностью слушали мы всякій разсказъ о старйшихъ нашихъ предшественникахъ и съ любопытствомъ разспрашивали ихъ современниковъ о подробностяхъ первоначальной исторіи лицея. Мы поступили туда въ первый годъ царствованія императора Николая, въ самые дни происходившей въ Москв коронаціи. Декабрьское событіе было у всхъ въ свжей памяти, мы знали объ участіи въ немъ Кюхельбекера и Пущина, и не удивительно, что эти два лица сдлались для насъ предметомъ общаго любопытства. Изъ другихъ товарищей Пушкина вниманіе наше привлекали особенно: баронъ Дельвигъ, какъ другъ его и поэтъ, Вальховскій, князь Горчаковъ и баронъ Корфъ по быстрой ихъ карьер, которая тогда уже могла назваться блестящею, наконецъ Матюшкинъ по слухамъ о его странствованіяхъ и страсти къ морю.

Прошлое нашего учрежденія тмъ боле занимало насъ, что еще въ конц царствованія Александра Павловича произошла перемна въ систем управленія лицеемъ. Это было въ связи съ переворотомъ, совершившимся въ образ мыслей государя и въ общемъ дух его правленія. Свобода, какою пользовались воспитанники при директор Энгельгардт, послужила поводомъ къ его увольненію {См. ниже статью: Старина царскосельскаго лицея, отд. 6.} и на мсто его назначенъ бывшій директоръ Дворянскаго полка генералъ Гольтгоеръ: въ лице водворилась въ нкоторой степени военная дисциплина, и мы смотрли на предшествовавшее время какъ на золотой вкъ лицея. Надъ всми его преданіями царило славное имя Пушкина. Легко представить себ, съ какимъ восторгомъ мы читали и выучивали наизусть его стихи, каждое новое произведеніе его ходило между нами по рукамъ, если не въ печати, то въ спискахъ. Надо помнить, что тогда въ учебныхъ заведеніяхъ, не исключая и лицея, стихи Пушкина считались нкотораго рода запрещеннымъ плодомъ. Старая офиціальная педагогика еще не включила его въ созвздіе образцовыхъ писателей и пробавлялась отрывками изъ Ломоносова, Державина, Карамзина, Дмитріева, Крылова, Озерова, да съ недавняго времени еще изъ Жуковскаго и Батюшкова. Но въ обществ и въ сред молодежи художественное чувство предупредило ршеніе педагогики: на школьныхъ скамьяхъ распвалась ‘Черная шаль’, мы зачитывались Русланомъ и Людмилой, Кавказскимъ плнникомъ, Бахчисарайскимъ фонтаномъ, Цыганами и первыми главами Евгенія Онгина. Въ созданіяхъ Пушкина, въ слав его мы видли что-то для себя родное, мы считали его своимъ.

Естественно, что примръ Пушкина магически дйствовалъ на воспитанниковъ послдующихъ курсовъ и побуждалъ ихъ также пробовать свои силы въ поэзіи, тмъ боле, что и самъ профессоръ русской литературы поощрялъ ихъ къ этимъ опытамъ. Но изъ лицейскихъ стихотвореній 1-го курса мы почти ничего не знали, пока находились въ заведеніи. Я познакомился съ ними только черезъ годъ посл моего выпуска изъ лицея, именно въ 1833 г., когда товарищъ Пушкина, баронъ М. А. Корфъ, тогдашній мой начальникъ по канцеляріи Комитета министровъ, куда я поступилъ изъ лицея, далъ мн на прочтеніе дв переплетенныя въ зеленый сафьянъ тетради, содержавшія собраніе стихотвореній нкоторыхъ изъ его товарищей. Я тогда же переписалъ большую часть ихъ, не пропустивъ конечно ни одной изъ пьесъ Пушкина. Эти тетради принадлежали собственно товарищу и другу его М. Л. Яковлеву, страстному любителю музыки и пнія, который нкогда и самъ пописывалъ стихи, особенно басни, но не обнаружилъ въ поэзіи замтнаго таланта. Что касается барона Корфа, то между нимъ и Пушкинымъ никогда не было настоящаго сочувствія: ихъ характеры, нкоторыя понятія и житейскія цли слишкомъ расходились. Взглядъ покойнаго Модеста Андреевича на даровитаго товарища выразился очень рзко въ воспоминаніяхъ о лице, написанныхъ имъ по поводу біографическихъ статей г. Бартенева {Часть этой записки, касающаяся Пушкина, помщена въ стать кн. . П. Вяземскаго въ газет Берегъ, лтомъ 1880 года, и потомъ перепечатана въ изданіи г. Бартенева: А. С. Пушкинъ, вып. II.}.

Изъ всего мною сказаннаго уже ясно, почему я съ особенною любовью останавливаюсь на лицейскихъ стихотвореніяхъ Пушкина. Конечно, послдующія произведенія его гораздо зрле и совершенне, но и ранніе стихи его, въ которыхъ такъ ярко отразилась его игривая и кипучая молодость, въ которыхъ талантъ его уже является съ такимъ изумительнымъ блескомъ, возбуждаютъ живой интересъ. Мы видимъ въ нихъ первые взмахи крыльевъ могучаго орла, мы въ нихъ уже предчувствуемъ и предвкушаемъ его будущее величіе.

Если намъ вообще дороги подробности о дтств и юности замчательнаго человка, то тмъ боле цнны впечатлнія и мысли, имъ самимъ выраженныя въ этомъ возраст. Кром того лицейскія стихотворенія Пушкина заслуживаютъ особеннаго вниманія еще и потому, что періодъ его воспитанія въ Царскомъ Сел нашелъ такой сильный отголосокъ во всей его дальнйшей поэтической дятельности. Мы знаемъ, какъ часто онъ въ своихъ лучшихъ стихотвореніяхъ, не имющихъ никакого отношенія къ мсту его воспитанія, вспоминаетъ о лице и Царскомъ Сел и тмъ самымъ свидтельствуетъ, какое значеніе они имли въ его духовной жизни. Едва ли есть въ исторіи литературъ другой примръ, чтобы годы воспитанія, благодаря ихъ поэтической обстановк, въ такой степени отразились въ творчеств писателя какъ лицейскій періодъ жизни Пушкина въ его поэзіи: онъ съ любовью вспоминаетъ это время и въ посланіяхъ своихъ, и въ поэмахъ, и въ мелкихъ лирическихъ стихотвореніяхъ, не говоря уже о тхъ, которыя особо посвящены празднованію лицейской годовщины.

Прежде всего насъ поражаетъ масса того, что написано Пушкинымъ въ лице: его стихотворенія этой эпохи, числомъ около 130-ти, составляютъ цлую порядочную книгу. Такая производительность, при достоинствахъ написаннаго, указываетъ уже на могущество таланта. Нкоторые товарищи Пушкина, также не лишенные поэтическаго дарованія, далеко отстали отъ него и въ этомъ отношеніи. Тмъ не мене, дружное соединеніе столькихъ молодыхъ талантовъ въ возникающемъ учебномъ заведеніи представляетъ явленіе необыкновенное. Эти отроки на 14-мъ и 15-мъ году жизни вступаютъ уже въ сношенія съ редакторами журналовъ, которые охотно принимаютъ и печатаютъ ихъ труды. Къ образованію этого литературнаго сообщества способствовали многія обстоятельства: изъ числа тридцати воспитанниковъ перваго курса лицея цлая треть поступила туда изъ московскаго университетскаго пансіона, гд подъ вліяніемъ и по примру воспитывавшагося въ немъ Жуковскаго уже была въ значительной степени развита литературная дятельность: извстно, что Жуковскій съ товарищами еще въ бытность свою въ университетскомъ пансіон издавалъ журналы (Утренняя Заря и др.), въ которыхъ печатались ихъ юношескіе опыты въ стихахъ и проз. Но главнымъ виновникомъ и двигателемъ литературной жизни въ новомъ училищ былъ ъсетаки Пушкинъ, и безъ него это направленіе конечно не достигло бы тамъ такого поразительнаго развитія. Можно сказать, что Пушкинъ, поступая въ лицей двнадцати лтъ отъ роду, по своимъ занятіямъ и связямъ уже былъ литераторомъ: съ девятилтняго возраста онъ зачитывался въ библіотек своего отца французскими поэтами и лично познакомился съ извстнйшими русскими писателями: Карамзинымъ, Дмитріевымъ, Батюшковымъ, Жуковскимъ. Какое значеніе онъ имлъ для своихъ товарищей, можно видть изъ современнаго свидтельства: лицей открытъ былъ въ октябр 1811 г., а уже 25-го марта 1812 г. одинъ изъ воспитанниковъ, Илличевскій, пишетъ своему бывшему соученику въ петербургской гимназіи Фуссу: ‘Что касается до моихъ стихотворческихъ занятій, я въ нихъ усплъ чрезвычайно, имя товарищемъ одною молодою человка, который, живши между лучшими стихотворцами, пріобрлъ много въ поэзіи знаній и вкуса’. Этимъ учителемъ своихъ товарищей былъ Пушкинъ, младшій изъ нихъ по лтамъ, но на котораго они невольно смотрли какъ на старшаго. Кром его, въ издававшихся тогда журналахъ печатали свои стихи: баронъ Дельвигъ, Илличевскій, Кюхельбекеръ и Яковлевъ. Эти журналы были — въ Москв: Встникъ Европы, Россійскій Музеумъ (оба издавалъ Вл. Измайловъ) и Труды Общества Любителей Россійской Словесности, въ Петербург: Сынъ Отечества Греча и Сверный Наблюдатель П. А. Корсакова. Первое напечатанное стихотвореніе Пушкина (Другу-стихотворцу) появилось въ 1814 г. въ Встник Европы, первое же, подписанное полнымъ его именемъ (Воспоминанія въ Царскомъ Сел), напечатано было въ Трудахъ Общества Любителей Россійской Словесности въ 1815 г. Сначала стихи Пушкина являлись въ печати подъ отдльными буквами его имени, но съ перестановкою ихъ, напр. Н. к. ш. п., или подъ цифрами 14—16. Эти цифры были его любимою подписью: первая означала букву н, которою кончалась его фамилія, а 16 — п, которою она начиналась, кром того число 14 было номеромъ его лицейской комнатки, этою цифрою любилъ онъ и впослдствіи подписывать свои записки къ товарищамъ.

Понятно, что прилежныя упражненія въ стихотворств оставляли воспитанникамъ не много времени на слушаніе и приготовленіе уроковъ. Начальство, замтивъ это, запретило имъ сочинять, о чемъ Илличевскій сообщаетъ своему петербургскому пріятелю, прибавляя однакожъ: ‘но мы съ нимъ (т. е. съ Пушкинымъ) пишемъ украдкою’. Впрочемъ запрещеніе продолжалось недолго: уже черезъ мсяцъ посл приведеннаго извстія (26 апрля 1812 г.) Илличевскій пишетъ тому же молодому человку: ‘Скажу теб новость: намъ позволили теперь сочинять’.

Надо замтить, что и самые порядки въ новооткрытомъ учебномъ заведеніи не благопріятствовали или, врне, мшали учебнымъ занятіямъ. Тотъ же Илличевскій разсказываетъ Фуссу съ видимымъ торжествомъ: ‘Учимся въ день только семь часовъ, и то съ перемнами, которыя по часу продолжаются: на мстахъ никогда не сидимъ, кто хочетъ учится, кто хочетъ гуляетъ, уроки, сказать правду, не весьма велики’. Это положеніе учебнаго дла продолжалось, при первомъ курс, и посл. Въ 1814 году, въ конц пребыванія въ младшемъ курс, Илличевскій пишетъ: ‘Ежели уроки мшаютъ теб свободно вести со мною переписку, то и мн не мене мшаетъ (только не уроки, а) страсть къ стихамъ’. Нсколько поздне нашъ источникъ, разсуждая, что ‘вс училища на одну стать, что начало хорошо, чмъ же дале, тмъ хуже’, хвастливо заявляетъ: ‘Благодаря Бога, у насъ по крайней мр царствуетъ свобода (а свобода дло золотое)… Лтомъ досугъ проводимъ въ прогулк, зимою въ чтеніи книгъ, иногда представляемъ театръ, съ начальниками обходимся безъ страха, шутимъ съ ними, смемся’.

Все это можетъ служить краснорчивымъ объясненіемъ тхъ неодобрительныхъ аттестацій, какія получалъ Пушкинъ отъ своихъ наставниковъ. Съ живости и пылкости его природы, къ его неодолимой потребности художественнаго творчества присоединялся соблазнъ успха и извстности, которые такъ легко доставались ему уже съ первыхъ шаговъ на поприщ гласности. Могъ ли онъ, при этихъ условіяхъ, отвчать обыкновеннымъ школьнымъ требованіямъ? Но его неисправность въ приготовленіи уроковъ, которую приписывали лности, легкомыслію и т. п., вовсе не значила, что онъ не оказывалъ успховъ. Одинъ изъ біографовъ Пушкина {См. Сочиненія Плетнева, т. I, стр. 366.} справедливо замчаетъ, что онъ, несмотря на видимую свою невнимательность, ‘изъ преподаванія своихъ профессоровъ выносилъ боле нежели его товарищи’, если исключить, прибавлю я, тхъ немногихъ, которые при блестящихъ способностяхъ отличались трудолюбіемъ и усидчивостью, каковы были кн. Горчаковъ и Вальховскій. Особенно же вознаграждалъ онъ недостатки преподаванія и приготовленія уроковъ чтеніемъ, и при своей необыкновенной памяти быстро усвоивалъ себ навсегда все пріобртенное этимъ путемъ. Читая его лицейскія стихотворенія, мы замчаемъ, что онъ знаетъ чрезвычайно много и не можемъ не приписать этого частью его начитанности, частью наблюдательности, быстрот пониманія, да еще свойственной геніальнымъ умамъ способности угадывать то, что людямъ обыкновеннымъ дается только долговременнымъ опытомъ. Сюда относится особенно раннее знаніе человческаго сердца и пониманіе людскихъ страстей и отношеній. Не упоминаю о живости чувствъ о пылкости воображенія, о юношеской игривости ума, которыя у Пушкина присоединялись къ сказаннымъ свойствамъ.

Изъ положительныхъ знаній, отражающихся въ лицейскихъ стихотвореніяхъ Пушкина, замчательно его знакомство съ греческимъ и римскимъ міромъ. Еще въ родительскомъ дом, до поступленія въ лицей, онъ прочелъ въ перевод Битобё всю Иліаду и Одиссею. Впрочемъ свои познанія въ миологіи онъ почерпнулъ не изъ одного чтенія французскихъ поэтовъ, но и изъ книгъ, спеціально посвященныхъ этому предмету. Безъ сомннія, и Кошанскій, объясняя на своихъ урокахъ поэтическія произведенія древнихъ, присовокуплялъ къ тому толкованія изъ исторіи литературы и миологіи. Въ 1817 году Кошанскій издалъ учебйикъ въ двухъ томахъ подъ заглавіемъ: ‘Ручная книга древней классической словесности, содержащая археологію, обозрніе классическихъ авторовъ, миологію и древности греческія и римскія’. Это переводъ сочиненія Эшенбурга съ нкоторыми дополненіями переводчика. Но прежде изданія этой книги Кошанскій уже пользовался ею при своемъ преподаваніи. Такимъ образомъ намъ становится яснымъ, почему Пушкинъ еще въ лице такъ любилъ заимствовать изъ древняго міра образы и сюжеты для своихъ стихотвореній.

Необыкновенное званіе родного языка поражаетъ насъ въ самыхъ раннихъ произведеніяхъ Пушкина. Правда, что онъ нашелъ русскій поэтическій языкъ уже значительно обработаннымъ въ стихахъ Жуковскаго и Батюшкова, но Пушкинъ скоро придалъ ему еще большую свободу, простоту и естественность, боле и боле сближая его съ языкомъ народнымъ. Замтимъ, что въ самомъ постановленіи о преподаваніи въ лице было правило: избгать всякой высокопарности, но это правило не всегда умли соблюдать и сами преподаватели, какъ показываютъ нкоторые дошедшіе до насъ отрывки изъ ихъ рчей. Наперекоръ имъ Пушкинъ опередилъ въ этомъ отношеніи свое время. Какая разница, напр., между стихами В. Л. Пушкина и его геніальнаго племянника, уже въ бытность его въ лице! Лишь изрдка встрчаются у него поэтическія вольности въ род усченныхъ прилагательныхъ и причастій, напр. протекши дни, вм. протекшіе дни и т. п. Только въ тхъ немногихъ стихотвореніяхъ, гд молодой поэтъ настраиваетъ свою лиру на торжественный ладъ, какъ то: въ Воспоминаніяхъ въ Царскомъ Сел, въ Безвріи, На возвращеніе императора Александра, попадаются старинныя слова и формы, какъ напр. Россовъ въ риму къ имени Ломоносовъ, се вм. вотъ, и т. п.

Нельзя безъ особеннаго наслажденія слдить за быстрымъ развитіемъ могучаго таланта въ юношескихъ его стихотвореніяхъ, расположенныхъ въ хронологическомъ порядк. Первое начало такому расположенію сдлано было еще г. Анненковымъ въ 1855 г., но по доступнымъ въ то время матеріаламъ эта задача не могла быть разршена вполн удовлетворительно. Большою благодарностью обязана наша литература и исторія просвщенія В. П. Гаевскому, которому принадлежитъ первый починъ въ разработк внутренней исторіи лицея. Начавъ еще въ 1853 г. рядъ изслдованій по этому предмету въ статьяхъ о Дельвиг, г. Гаевскій въ 60-хъ годахъ перешелъ къ Пушкину {См. Современникъ, т. XXXVII, XXXIX, XLIII, XLVII и XCVII.} и, пользуясь указаніями оставшихся еще въ живыхъ сверстниковъ поэта, сообщилъ много новыхъ данныхъ, которыми и воспользовались редакторы позднйшихъ изданій Пушкина.

По настроенію поэта, лицейскія стихотворенія его замтно распадаются на два отдла, или дв эпохи: первая продолжается отъ 1812 г. приблизительно до осени 1816, вторая отъ этого времени до выпуска его въ іюн 1817 года. Въ первой преобладаетъ веселое, эротическое направленіе, выражающееся въ игривой, легкой и граціозной форм, вторая, наступившая вслдствіе сильнаго сердечнаго увлеченія, отличается меланхолическимъ характеромъ и строгою формой большей части стихотвореній.

По содержанію и роду поэзіи, лицейскія стихотворенія Пушкина могутъ быть раздлены на посланія, анакреотическія пьесы, эпиграммы и вообще мелочи, затмъ стихотворенія торжественнаго содержанія и, наконецъ, разсказы въ эпическомъ род. Между послдними встрчается уже и одна пьеса изъ русскаго сказочнаго міра, именно стихотвореніе Бова.

Въ каждомъ изъ этихъ родовъ можно еще отличить переводы и подражанія отъ оригинальныхъ стихотвореній. На первыхъ не буду останавливаться, равно какъ и на французскихъ стихотворныхъ опытахъ Пушкина, извстно, что первыя пробы пера его были на французскомъ язык, который, по общему въ то время обычаю, господствовалъ въ дом родителей его. Впослдствіи Пушкинъ считалъ такого рода упражненія въ чужомъ язык вредными для русской поэтической техники и совтовалъ лицеисту одного изъ позднйшихъ курсовъ {Князю А. В. Мещерскому, воспитаннику 5-го выпуска (1829).}, имвшему къ нимъ слабость, не писать французскихъ стиховъ.

Посл двухъ французскихъ четверостишій собраніе русскихъ лицейскихъ стихотвореній Пушкина начинается двумя ребяческими обращеніями къ какой-то Деліи и эротическою пьескою Измны, вызванной первымъ предметомъ его увлеченій, графинею Натальею Кочубей (дочерью бывшаго впослдствіи государственнымъ канцлеромъ Виктора Павловича Кочубея, имвшаго въ Царскомъ Сел свою дачу). Въ послднемъ Пушкинъ уже называетъ себя юнымъ пвцомъ:

Ахъ, для тебя ли,

Юный пвецъ,

Прелесть Елены

Розой цвтетъ?

Эти три пьесы относятся къ 1812 году, когда Пушкину было только 13 лтъ. За слдующій годъ мы не находимъ въ собраніи ни одного стихотворенія.

1814 годъ открывается двумя посланіями къ Сестр и къ Другустихотворцу. Подражая Батюшкову въ дух и въ тон своихъ стиховъ, Пушкинъ въ первыхъ своихъ опытахъ подражалъ и дяд своему. У Василья Львовича есть посланіе къ Брату и другу, т. е. къ отцу нашего поэта, которое начинается такъ:

Почто, мой другъ, судьбою

Съ тобой я разлученъ?

Стихами того же размра, которымъ впрочемъ также писали посланія Жуковскій и Батюшковъ, Александръ Сергевичъ обращается къ своей сестр:

Ты хочешь, другъ безцнный,

Чтобъ я, поэтъ младой,

Бесдовалъ съ тобой…

Идея этого посланія основана на шутк, что лицей — монастырь, а молодой поэтъ чернецъ, живущій въ уединенной кель. Ему представляется, что онъ изъ этой кельи вечернею порой вдругъ перелетаетъ на берега Невы и подноситъ сестр пукъ стиховъ:

Несу теб не злато —

Чернецъ я не богатой,—

Въ подарокъ пукъ стиховъ.

При этомъ онъ старается угадать, чмъ она въ ту минуту занята, какого автора читаетъ изъ знакомыхъ ему Ж.-Жака Руссо, Жанлисъ, Гамильтона, Грея и Томсона, или она ласкаетъ на колняхъ ‘моську престарлу, въ подушкахъ посдлу’ и т. д.

Но вотъ онъ замчаетъ, что все это только мечта:

Увы, въ монастыр

При блдномъ свчъ сіянь,

Одинъ пишу сестр,

Все тихо въ мрачной кель.

Затмъ онъ горюетъ о томъ, что былъ прежде знакомъ съ суетою (т. е. съ московскою жизнью), но

…вдругъ въ глухихъ стнахъ

Явился заключеннымъ,

Навки погребеннымъ,

И міра красота

Одлась черной мглою…

Но всего любопытне конецъ посланія, въ которомъ поэтъ за три года до окончанія курса уже мечтаетъ о выпуск:

Но время протечетъ,

И съ каменныхъ воротъ

Падутъ, падутъ запоры,

И въ пышный Петроградъ

Черезъ долины, горы

Ретивые примчатъ.

Спша на новоселье,

Оставлю темну келью,

Поля, сады свои,

Подъ столъ клобукъ съ веригой —

И прилечу разстригой

Въ объятія твои.

Посланіе къ Друіу-стихотворцу, которое, какъ уже было замчено, ране всхъ другихъ его стихотвореній явилось въ печати, написано шестистопнымъ ямбомъ, подобно посланію дяди поэта къ Жуковскому и Вяземскому, даже и имя Ариста приданное другу, къ которому юный лицеистъ обращается, заимствовано изъ посланія Василья Львовича, гд мы встрчаемъ стихъ:

Аристъ душою добръ, но авторъ онъ дурной.

Нкоторые думаютъ, что подъ другомъ-стихотворцемъ, или Аристомъ, въ посланіи Александра Сергевича надо разумть Дельвига, но это неврно, такъ какъ Пушкинъ съ самаго начала высоко цнилъ талантъ этого товарища, въ разсматриваемомъ же посланіи онъ совтуетъ другу отказаться отъ стихотворства. Здсь опять преобладаетъ шуточный тонъ, напр. въ стихахъ:

На Пинд лавры есть, но есть тамъ и кропива…

Страшись безславія!

Стараясь отвратить друга отъ поэзіи, Пушкинъ представляетъ ему между прочимъ незавидную судьбу, часто постигающую поэтовъ:

Не такъ, любезный другъ, писатели богаты,

Судьбой имъ не даны ни мраморны палаты,

Ни чистымъ золотомъ набиты сундуки:

Лачужки подъ землей, высоки чердаки —

Вотъ пышны ихъ дворцы, великолпны залы.

Поэтовъ хвалятъ вс, читаютъ лишь журналы,

Катится мимо ихъ фортуны колесо,

Родился нагъ — и нагъ вступаетъ въ гробъ Руссо,

Камоэнсъ съ нищими постелю раздляетъ,

Костровъ на чердак безвстно умираетъ,

Руками чуждыми могил преданъ онъ,

Ихъ жизнь — рядъ горестей, гремяща слава — сонъ.

Но едва ли не самое удачное мсто этой пьесы — извстный анекдотъ, разсказанный по поводу возраженія Ариста, что Пушкинъ, который самъ пишетъ стихи, отклоняетъ отъ нихъ другого:

Аристъ, безъ дальнихъ словъ, вотъ мой теб отвтъ:

Въ деревн, помнится, съ мірянами простыми,

Священникъ пожилой и съ кудрями сдыми

Въ миру съ сосдями, въ чести, довольств жилъ —

И первымъ мудрецомъ у всхъ издавна слылъ.

Однажды, осушивъ бутылки и стаканы,

Со свадьбы, подъ вечеръ, онъ шелъ немного пьяный,

Попалися ему на встрчу мужики:

‘Послушай, батюшка, сказали простяки,

Настави гршныхъ насъ — ты пить вдь запрещаешь,

Быть трезвымъ всякому везд повелваешь,

И вримъ мы теб, да чтожъ сегодня самъ?..’

‘Послушайте, сказалъ священникъ мужикамъ,

Какъ въ церкви васъ учу, такъ вы и поступайте:

Живите хорошо, а мн не подражайте’.

Изъ остальныхъ стихотвореній 1814 г. особеннаго вниманія заслуживаютъ Городокъ и Пирующіе студенты. Городокъ и по вымыслу и по форм (посланіе въ трехстопныхъ ямбахъ) — явное подражаніе Батюшкову, любимому въ это время поэту молодого Пушкина, который видывалъ его еще въ родительскомъ дом, а поздне и въ лице. Въ томъ же году онъ пишетъ къ Батюшкову посланіе и называетъ его рзвымъ философомъ, изнженнымъ любимцемъ харитъ, русскимъ Парни, въ котораго Анакреонъ ‘вліялъ свой нжный духъ’. Городокъ одно изъ тхъ лицейскихъ стихотвореній, въ которыхъ всего ярче является шутливое настроеніе поэта вмст съ автобіографическимъ элементомъ. Юный авторъ выставляетъ тутъ и себя ‘философомъ лнивымъ’, слдовательно имющимъ сходство съ Батюшковымъ. Въ посланіи Пушкина особенно любопытно описаніе его библіотеки и исчисленіе любимыхъ имъ писателей: тутъ на первомъ мст поставленъ Вольтеръ, въ которомъ онъ, подобно императриц Екатерин II, признаетъ своего главнаго любимца:

Сынъ Мома и Минервы,

Фернейскій злой крикунъ,

Поэтъ, въ поэтахъ первый,

Ты здсь, сдой шалунъ!

Онъ Фебомъ былъ воспитанъ,

Издтства сталъ піитъ,

Всхъ больше перечитанъ,

Всхъ мене томитъ,

Соперникъ Эврипида,

Эраты нжный другъ,

Арьоста, Тасса внукъ —

Скажу ль?… Отецъ Кандида!

Онъ все: везд великъ

Единственный старикъ.

Посл исчисленія другихъ поэтовъ, въ числ которыхъ подобающее мсто отведено

Вержье, Парни съ Грекуромъ,

посл мткаго щелчка гр. Хвостову и заключительнаго обращенія къ ‘любимымъ творцамъ’, весь день его занимающимъ, нашъ поэтъ переходитъ къ самому себ:

Когда же на закат

Послдній лучъ зари

Потонетъ въ яркомъ злат,

И свтлые цари

Смеркающейся нощи

Плывутъ по небесамъ,

И тихо дремлютъ рощи,

И шорохъ по лсамъ, —

Мой геній невидимкой

Летаетъ надо мной,

И я въ тиши ночной

Сливаю голосъ свой

Съ пастушьею волынкой.

Эти стихи напоминаютъ написанную Пушкинымъ уже въ Кишинев пьесу Муза, въ которой онъ, вспоминая лицейское время, говоритъ:

По звонкимъ скважинамъ пустого тростника

Уже наигрывалъ я слабыми перстами

И гимны важные, любимые богами,

И псни легкія веселыхъ пастуховъ.

Городокъ кончается стихами:

Ахъ, счастливъ, счастливъ тотъ,

Кто лиру въ даръ отъ Феба

Во цвт дней возьметъ!

Какъ смлый житель неба,

Онъ къ солнцу воспаритъ,

Превыше смертныхъ станетъ,

И слава громко грянетъ:

‘Безсмертенъ ввкъ піитъ!’

Такъ мечта о слав уже волнуетъ поэта, пятнадцатилтній Пушкинъ уже ясно сознаетъ свое поэтическое призваніе.

Въ стихотвореніи Пирующіе студенты воспвается одна изъ тхъ товарищескихъ пирушекъ, которыя, по замчанію г. Гаевскаго, существовали боле въ воображеніи поэта, нежели въ дйствительности. Если врить дошедшему до насъ, позднйшихъ лицеистовъ, преданію, Пушкинъ не былъ любимъ большинствомъ своихъ товарищей: причиною тому былъ нсколько задорный характеръ его и остроуміе, которое иногда разыгрывалось на счетъ другихъ. Съ нкоторыми изъ нихъ, однакожъ, именно съ тми, которые лучше понимали его и охотно прощали ему рзкія выходки, онъ былъ связанъ тсною дружбой, не охладвшею до конца его жизни. Это были: Дельвигъ, Матюшкинъ, Малиновскій, Вальховскій, кн. Горчаковъ, Лковлевъ и особенно Пущинъ, т. е. почти все т самые товарищи, которыхъ Пушкинъ упоминаетъ въ первомъ и главномъ изъ своихъ стихотвореній на лицейскую годовщину. Къ этой же плеяд принадлежалъ отчасти и Илличевскій, первое время бывшій съ Пушкинымъ въ нкоторомъ соперничеств какъ по страсти къ поэзіи, такъ и но остроумію. Большую часть этихъ первенцевъ лицея я зналъ еще лично: одни изъ нихъ, Дельвигъ, Вальховскій, какъ и самъ Пушкинъ, постили при мн лицей, другихъ я встрчалъ у гр. Корфа.

Въ пьес Пирующіе студенты можно указать на нкоторыя черты, полне и ярче выставленныя черезъ одиннадцать лтъ въ названномъ произведеніи на лицейскую годовщину. Этихъ товарищей Пушкинъ обезсмертилъ въ своихъ стихахъ съ тми особенностями, которыя каждаго изъ нихъ отличали. Подъ именемъ спартанца, которому онъ заставляетъ президента пирушки поднести ‘воды въ стакан чистой’, разумется Вальховскій, такъ прозванный товарищами за его добровольно наложенный на себя суровый образъ жизни, а начальствомъ признанный за лучшаго воспитанника. Про него же поэтъ въ черновой редакціи 19-го октября говоритъ:

Спартанскою душой плняя насъ,

Воспитанный суровою Минервой,

Пускай опять Вальховскій будетъ первый.

Илличевскій не упоминается въ стихахъ на лицейскую годовщину, но въ Пирующихъ студентахъ къ нему относится обращеніе:

Острякъ любезный! По рукамъ:

Полнй бокалъ досуга,

И вылей сотню эпиграммъ

На недруга и друга.

Особенно друженъ поэтъ былъ съ Пущинымъ, который впослдствіи, во время принужденнаго пребыванія товарища въ Михайловскомъ, первый постилъ его тамъ. Въ Пирующихъ студентахъ къ Пущину обращены слова:

Товарищъ милый, другъ прямой,

Тряхнемъ рукою руку…

Не въ первый разъ мы вмст пьемъ,

Нердко и бранимся,

Но чашу дружества нальемъ,

И тотчасъ примиримся.

Пущинъ не писалъ стиховъ {Любопытный отрывокъ изъ записокъ Пущина, касающійся времени лицейскаго воспитанія, помщенъ въ 8-й книжк Атенея 1859 года. Прозой Пущинъ писалъ еще въ лице, и, какъ самъ онъ сообщаетъ, кое-что изъ его трудовъ напечатано также въ одномъ изъ тогдашнихъ журналовъ (Ат., стр. 514).}. Въ особомъ посланіи къ нему поэтъ такъ его характеризуетъ:

Въ спокойствіи златомъ

Течетъ твой вкъ безпечный…

Живешь, какъ жилъ Горацій,

Хотя и не поэтъ…

Ты любишь звонъ стакановъ

И трубки дымъ густой,

И демонъ метромановъ

Не властвуетъ тобой.

М. Л. Яковлеву Пушкинъ говоритъ:

О ты, который съ дтскихъ лтъ

Однимъ весельемъ дышишь.

Такимъ и я зналъ еще Яковлева. Веселость выражалась въ чертахъ его лица, его появленіе всегда оживляло общество, онъ былъ мастеръ пть романсы и никогда не отказывалъ въ томъ. Пушкинъ прибавляетъ:

Забавный, право, ты поэтъ,

Хоть плохо басни пишешь,

Съ тобой тасуюсь безъ чиновъ,

Люблю тебя душою.

Дале онъ такъ обращается къ графу Брольо:

А ты, красавецъ молодой,

Сіятельный повса,

Ты будешь Вакха жрецъ лихой,

На прочее — завса.

О княз Горчаков въ Пирующихъ студентахъ нтъ рчи. Въ этомъ товарищ-аристократ поэтъ видлъ блестящаго юношу, который по своей даровитости и прилежанію общалъ много въ будущемъ. Съ самаго ранняго возраста Пушкинъ понималъ, что ихъ ожидаютъ совершенно различныя судьбы. Незадолго передъ выпускомъ онъ говоритъ князю въ одномъ изъ своихъ посланій:

Мой милый другъ, мы входимъ въ новый свтъ,

Но тамъ удлъ назначенъ намъ неравный

И розный намъ оставить въ мір слдъ:

Теб рукой фортуны своенравной

Указанъ путь и счастливый и славный —

Моя стезя печальна и темна…

То же повторено въ извстной строф 19-го октября, начинающейся стихами:

Ты, Горчаковъ, счастливецъ съ первыхъ дней,

Хвала теб: фортуны блескъ холодный

Не измнилъ души твоей свободной:

Все тотъ же ты для чести и друзей.

Нельзя не припомнить съ грустью, что въ позднйшіе годы своей жизни кн. Горчаковъ отвчалъ отказомъ на предложеніе быть членомъ комитета по сооруженію памятника славному товарищу, который въ молодости оказывалъ ему такое сочувствіе: не такъ поступили Матюшкинъ и гр. Корфъ, хотя послдній во многомъ слишкомъ строго судилъ своего товарища. Не оправдалъ кн. Горчаковъ и ожиданіе Пушкина отъ послдняго лицеиста 1-го курса, выраженное въ одной изъ послднихъ строфъ 19-го октября:

Кому жъ изъ насъ подъ старость день лицея

Торжествовать придется одному?..

Несчастный другъ!.. Средь новыхъ поколній,

Докучный гость, и лишній и чужой,

Онъ вспомнитъ насъ и дни соединеній,

Закрывъ глаза дрожащею рукой…

Къ сожалнію, эта картина осталась несбывшеюся мечтою поэта.

Между тмъ кн. Горчаковъ до глубокой старости гордился дружбою Пушкина и зналъ на память обращенныя къ нему посланія знаменитаго товарища, изъ которыхъ одно онъ прочиталъ мн наизусть, когда я отправлялся въ Москву на открытіе памятника поэту.

При сличеніи стихотворенія Пирующіе студенты съ ‘лицейскою годовщиной’ 1825 года особенно поразительна разность настроенія въ той и другой пьес. Въ первой юношеская безпечность, шалость и удаль, во второй глубокое меланхолическое чувство человка, уже много испытавшаго въ жизни, хотя между созданіемъ обихъ прошло не много боле десятилтія. Къ 19-му октября мы еще возвратимся.

Въ 1815 году поэзія Пушкина достигаетъ уже сильнаго развитія не только по количеству новыхъ произведеній, но и по разнообразію и серіозности мотивовъ. Онъ боле и боле сознаетъ свое дарованіе и въ пьес Мечтатель уже говоритъ муз:

На слабомъ утр дней златыхъ

Пвца ты оснила,

Внкомъ изъ миртовъ молодыхъ

Чело его покрыла,

И, горнимъ свтомъ озарись,

Влетала въ скромну келью,

И чуть дышала, преклонясь

Надъ дтской колыбелью.

1815 годъ начинается одою Воспоминанія въ Царскомъ Сел, которую поэтъ готовилъ еще въ конц предыдущаго года къ экзамену при переход въ старшій курсъ. Не буду повторять извстныхъ обстоятельствъ, сопровождавшихъ ея чтеніе передъ собравшимися въ лицей постителями, замчу только, что, несмотря на торжественный, непривычный Пушкину тонъ ея и на нкоторыя архаическія формы языка, она представляетъ много прекрасныхъ мстъ въ описаніи Царскаго Села и въ связанныхъ съ нимъ историческихъ воспоминаніяхъ.

Въ одной изъ послднихъ строфъ поэтъ обращается къ Наполеону:

Гд ты, любимый сынъ и счастья и Беллоны,

Презрвшій правды гласъ и вру и законы?

Въ гордын возмечтавъ мечомъ низвергнуть троны,

Исчезъ, какъ утромъ страшный сонъ.

Въ этомъ же году образъ завоевателя, его быстро прогремвшая слава и шумное паденіе не разъ воодушевляютъ Пушкина, напр. въ торжественномъ привтствіи на возвращеніе государя изъ Парижа:

Мечъ огненный блеснулъ за дымною Москвою!

Звзда губителя потухла въ вчной мгл,

И пламенный внецъ померкнулъ на чел! и т. д.

Сюда относится особенно замчательное стихотвореніе Наполеонъ на Эльб, въ которомъ молодой поэтъ пытается угадать что долженъ былъ думать и чувствовать царственный узникъ, когда онъ готовился возвратить себ свободу. Вотъ онъ ршается, наконецъ, выполнить свой дерзкій замыселъ:

Уже летитъ ладья, гд грозный тронъ сокрытъ,

Кругомъ простерта мгла густая,

И взоромъ гибели сверкая,

Блднющій мятежъ на палуб сидитъ.

Тутъ смлость метафоръ вполн достойна необычайной картины. Въ стихахъ Принцу Оранскому, написанныхъ въ 1816 г. по просьб Нелединскаго Мелецкаго, изображена окончательная судьба Наполеона:

Свершилось… подвигомъ царей

Европы твердый миръ основанъ,

Оковы свергнувшій злодй

Могущей бранью снова скованъ…

Какая противоположность между этимъ языкомъ юноши, увлеченнаго общимъ въ то время негодованіемъ на сверженнаго колосса, и тмъ великодушнымъ словомъ примиренія, которое произноситъ возмужалый поэтъ надъ гробомъ его:

Хвала! онъ Русскому народу

Высокій жребій указалъ

И міру вчную свободу

Изъ мрака ссылки завщалъ.

Такъ, среди легкихъ вдохновеній, въ стихахъ Пушкина уже отражались и важныя думы, къ которымъ подавали ему поводъ современныя всемірно-историческія событія. При оцнк поэтическаго характера жизни 1-го курса лицеистовъ нельзя опускать изъ виду и того живительнаго вліянія, какое должны были производить на нихъ славныя событія эпохи, которую переживала Россія при общемъ патріотическомъ чувств и національной гордости, одушевлявшихъ вс сословія. Время это должно было дйствовать возбудительно на всякое художественное дарованіе.

Не имя возможности въ настоящемъ случа принять на себя полный обзоръ лицейскихъ стихотвореній Пушкина, я принужденъ ограничиться поименованіемъ только нкоторыхъ изъ нихъ. Уже въ первой половин 1815 г. явилось его превосходное произведеніе: Лицинію, обратившее на себя общее вниманіе и заставившее самихъ родственниковъ поэта сознать его призваніе, въ которомъ они прежде сомнвались, затмъ: Роза, Гробъ Анакреона, Усы, Друзьямъ, Пробужденіе, Пвецъ, Жуковскому и проч.

Поговорю еще только о лицейскихъ посланіяхъ Пушкина, какъ одной изъ любимыхъ формъ его тогдашней поэзіи, и притомъ наиболе знакомящихъ насъ съ личностью самого поэта и съ внутреннею стороной лицейскаго быта. Въ 1816 г. мы находимъ у Пушкина цлый рядъ посланій. Онъ начинается посланіемъ къ одному изъ наставниковъ, къ Галичу.

Галичъ, бывшій адъюнктомъ философіи въ Педагогическомъ институт, попалъ въ лицей случайно, именно, вслдствіе тяжкой болзни Кошанскаго, принужденнаго для лченія перехать въ Петербургъ, Галичъ былъ приглашенъ на время его отсутствія для преподаванія лицеистамъ русской и латинской словесности. Такимъ образомъ онъ боле года замнялъ Кошанскаго и для этого прізжалъ въ Царское Село. Но Галичъ ни по характеру своему, ни по складу ума вовсе не годился для порученнаго ему дла. Онъ привыкъ читать лекціи въ аудиторіи, а тутъ ему надо было заниматься преподаваніемъ въ класс. Скоро уроки его обратились въ непринужденныя и часто веселыя бесды съ воспитанниками, которые даже не оставались на своихъ мстахъ, а окружали толпой каедру снисходительнаго лектора, въ свободные же часы дружески посщали его въ отведенной ему комнат. Когда во время уроковъ приходилось иногда, но обстоятельствамъ, перервать занимательный разговоръ о томъ и семъ, то Галичъ, взявъ въ руки Корнелія Непота, говаривалъ: ‘теперь потреплемъ старика’. Впрочемъ, надо прибавить, что при обширныхъ познаніяхъ Галича нельзя считать его бесдъ съ лицеистами безполезными для ихъ образованія, и, конечно, такой любознательный юноша, какъ Пушкинъ, могъ почерпнуть изъ нихъ много новыхъ свдній. Эти предварительныя замчанія были необходимы, чтобы объяснить содержаніе и тонъ посланій Пушкина къ Галичу. ‘Пушкинъ, говоритъ біографъ Галича, покойный акад. Никитенко {}, особенно полюбилъ молодого философа, который не истязалъ ни его, ни товарищей склоненіями и спряженіями и былъ уменъ, веселъ, остроуменъ какъ самъ талантливый поэтъ’. Еще въ 1814 году, въ пьес Пирующіе студенты, Пушкинъ жалуетъ Галича въ президенты пирушки и говоритъ:

Апостолъ нги и прохладъ,

Мой добрый Галичъ, vale!

Ты Эпикуровъ младшій братъ,

Душа твоя въ бокал.

Въ 1815 г. поэтъ посвящаетъ ему два посланія, въ которыхъ выражаетъ нетерпніе опять увидться съ милымъ собесдникомъ, зоветъ его пировать въ Царское Село. Въ первомъ изъ нихъ говорится между прочимъ:

О Галичъ, врный другъ бокала,

И жирныхъ утреннихъ пировъ!

Тебя зову, мудрецъ лнивый,

Въ пріютъ поэзіи счастливой

Подъ отдаленный нги кровъ!

Давно, въ моемъ уединеньи,

Въ кругу бутылокъ и друзей,

Не зрли кружки мы твоей, и т. д.

Конецъ посланія любопытенъ тмъ, что здсь выражено первоначальное намреніе поэта поступить въ военную службу:

Простите, двственныя музы!

Прости, пріютъ младыхъ отрадъ!

Надну узкія рейтузы,

Завью въ колечки гордый усъ,

Заблещетъ пара эполетовъ,

И я, питомецъ важныхъ музъ,

Въ числ воюющихъ корнетовъ!

Второе, боле длинное посланіе къ Галичу, такъ начинается:

Гд ты, лнивецъ мой,

Любовникъ наслажденья?

Ужель уединенья

Не милъ теб покой?

Изъ этого посланія мы узнаемъ, что и Галичъ участвовалъ въ поэтическихъ состязаніяхъ своихъ учениковъ. Пушкинъ называетъ его парнасскимъ бродягой, упрекаетъ въ измн музамъ и спрашиваетъ, чмъ же онъ теперь занятъ: ужели поэтъ кружится въ вихр свта, ужели проводитъ время въ театр

И спитъ подъ страшнымъ ревомъ

Актеровъ и смычковъ?

или поклоняется сильнымъ міра,

Иль Креза за столомъ

Въ куплет заказномъ

Трусливо величаетъ?

Нтъ! отвчаетъ Пушкинъ на свои вопросы —

Нтъ, добрый Галичъ мой!

Поклону ты не сроденъ:

Другъ мудрости прямой —

Правдивъ и благороденъ, и т. д.

Въ заключеніе поэтъ убждаетъ его бжать столицы и описываетъ какъ молодые друзья поспшатъ къ нему на встрчу:

Смотри, теб въ награду

Нашъ Дельвигъ, нашъ поэтъ,

Несетъ свою балладу

И стансы винограду,

И къ Лиліи куплетъ —

И полонъ становится

Твой малый, тсный домъ,

Вотъ съ милымъ острякомъ (т. е. Илличевскимъ)

Нашъ псельникъ тащится (т. е. Яковлевъ)

По лстниц съ гудкомъ,

И вс къ теб нагрянемъ…

Понятно, что такой наставникъ очень нравился воспитанникамъ, но былъ не по сердцу начальству и задолго до выздоровленія Кошанскаго получилъ увольненіе. Понятно, что и Кошанскій, возвратясь, не могъ быть доволенъ успхами лицеистовъ за время его отсутствія и не одобрялъ ни способа занятій съ ними Галича, ни вакхическихъ произведеній своего даровитаго ученика. Есть отзывъ Кошанскаго о Пушкин, данный черезъ годъ съ небольшимъ посл открытія лицея, именно въ ноябр 1812 года. Вотъ этотъ отзывъ: ‘Больше иметъ понятливости, нежели памяти, больше вкуса къ изящному, нежели прилежанія къ основательному, почему малое затрудненіе можетъ остановить его, но не удержать: ибо онъ побуждаемый соревнованіемъ и чувствомъ собственной пользы, желаетъ сравниться съ первыми воспитанниками, успхи его въ латинскомъ довольно хороши, въ русскомъ не столько тверды, сколько блистательны’. Если исключить первое замчаніе о недостатк памяти у Пушкина, то нельзя не признать этого свидтельства справедливымъ. Нтъ причины предполагать, чтобы Кошанскій и посл относился къ Пушкину съ предубжденіемъ, и чье-то позднйшее показаніе, будто онъ подъ конецъ изъ зависти преслдовалъ молодого поэта, весьма сомнительно. Но Пушкинъ, избалованный похвалами, оскорбился замчаніями своего профессора и излилъ свое неудовольствіе въ посланіи Моему Аристарху:

Помилуй, трезвый Аристархъ

Моихъ бакхическихъ посланій!

Не осуждай моихъ мечтаній

И чувства въ втреныхъ стихахъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Я знаю самъ свои пороки:

Не нужны мн, поврь, уроки

Твоей учености сухой.

Дале поэтъ, похвалившись легкостью, съ какой даются ему стихи, посмявшись надъ Хвостовымъ съ товарищи и сравнивъ себя съ Шапелемъ, Шамфоромъ, Шольё и Парни, обращается къ этимъ любимцамъ своимъ:

О вы, любезные пвцы,

Сыны безпечности лнивой!

Давно вамъ отданы внцы

Отъ музы праздности счастливой,

Но не блестящіе дары

Поэзіи трудолюбивой —

Наверхъ ессальскія горы

Вели васъ тайные извивы,

Веселыхъ грацій перстъ игривый

Младыя лиры оживлялъ.

И я — неопытный поэтъ,

Небрежныхъ вашихъ римъ наслдникъ,

За вами крадуся вослдъ…

А ты, мой скучный проповдникъ,

Умрь ученый вкуса гнвъ,

Поди, кричи, брани другого

И брось лнивца молодого,

Объ немъ тихонько пожалвъ.

Изъ многихъ мстъ посланія видно, что Кошанскій, между прочимъ, упрекалъ Пушкина за излишнюю поспшность въ сочиненіи стиховъ. Ради необыкновеннаго таланта, выразившагося и въ этой пьес, можно конечно простить ее молодому поэту, но надо сознаться, что она вовсе не бросаетъ тни на профессора, заботившагося о боле серіозномъ направленіи и усовершенствованіи юнаго дарованія. Самъ Пушкинъ оправдалъ тогда же такую заботу тми изъ своихъ стихотвореній, которыя, отличаясь своимъ строгимъ содержаніемъ, конечно стоили ему и не мало труда. Таково напр. его прекрасное посланіе къ Жуковскому, напечатанное рядомъ съ посланіемъ къ Кошанскому.

Посланія Пушкина къ товарищамъ: къ барону Дельвигу, къ Пущину, къ кн. Горчакову, дышатъ по большей части веселостью: съ Пущинымъ онъ вспоминаетъ ихъ пирушки, съ Дельвигомъ шутитъ о поэзіи, съ Горчаковымъ ведетъ бесду о его блестящихъ преимуществахъ и предстоящихъ ему въ свт успхахъ, но иногда въ этихъ посланіяхъ звучатъ и боле глубокія ноты. Такъ, во 2-мъ посланіи въ Дельвигу (1817) онъ говоритъ:

О милый другъ, и мн богини, пснопнья

Еще въ младенческую грудь

Вліяли искру вдохновенья,

И тайный указали путь.

Я мирныхъ звуковъ наслажденья

Младенцемъ чувствовать умлъ,

И лира стала мой удлъ.

Къ Горчакову первое посланіе писано на его именины, второе относится ко времени элегическаго настроенія поэта и содержитъ жалобы на судьбу:

Вся жизнь моя — печальный мракъ ненастья:

Дв-три весны младенцемъ можетъ-быть

Я счастливъ былъ, не понимая счастья.

Они прошли, и т. д.

На дружескій союзъ товарищества лицеистовъ Пушкинъ смотрлъ, еще въ послднее время своего воспитанія, какъ на что-то высокое и священное. Такъ, незадолго передъ выпускомъ онъ пишетъ въ альбомъ Пущину:

Ты вспомни быстрыя минуты первыхъ дней,

Неволю мирную, шесть лтъ соединенья,

Печали, радости, мечты души твоей,

Размолвки дружества и сладость примиренья,

Что было и не будетъ вновь…

И съ тихими тоски слезами

Ты вспомни первую любовь.

Мой другъ! она прошла… но съ первыми друзьями

Не рзвою мечтой союзъ твой заключенъ:

Предъ грознымъ временемъ, предъ грозными судьбами,

О милый, вченъ онъ.

Глубокій смыслъ заключается въ послднихъ двухъ стихахъ, произнесенныхъ какъ будто въ предчувствіи грозной судьбы, ожидавшей поэта. Около того же времени онъ пишетъ въ стихахъ, посвященныхъ Кюхельбекеру:

Прости! Гд бъ ни былъ я: въ огн ли смертной битвы,

При мирныхъ ли брегахъ родимаго ручья,

Святому братству вренъ я.

Идея о святости лицейскаго братства пріобртала въ душ Пушкина все боле силы и глубины по мр того, какъ кругъ товарищей его рдлъ и самъ онъ съ лтами серіозне смотрлъ на жизнь. Высшаго своего выраженія мысль эта достигла въ одной изъ строфъ 19-го октября (1825 г.), стихотворенія, исполненнаго глубокой грусти подъ впечатлніемъ одиночества поэта въ Михайловскомъ. Отъ обращенія къ Матюшкину онъ переходитъ къ мысли о всхъ своихъ товарищахъ:

Друзья мои! прекрасенъ нашъ союзъ!

Онъ какъ душа нераздлимъ и вченъ —

Неколебимъ, свободенъ и безпеченъ,

Сростался онъ подъ снью дружныхъ музъ.

Послдній стихъ указываетъ на облагороживающее вліяніе поэзіи, подъ которымъ развивалась лицейская семья. Воспоминанія Пушкина о лице и сознаніе высокаго значенія товарищества періодически выражались въ его стихахъ на годовщину основанія лицея, которую онъ также называетъ святою. Эти чудныя псни скрпляли узы дружбы не только между его товарищами, но и между воспитанниками послдующихъ курсовъ, и такимъ образомъ Пушкина надо считать.главнымъ творцомъ и хранителемъ идеи товарищескаго братства, перешедшей во всей своей теплот къ послдующимъ поколніямъ лицеистовъ.

Въ то же время Пушкинъ боле и боле сознавалъ свои юношескія заблужденія, жаллъ объ утраченномъ времени и осуждалъ легкое, суетное направленіе первоначальной своей поэзіи. Доказательствъ тому много и въ стихотвореніяхъ его, и въ дружескихъ письмахъ. Такъ, въ годовщин 1825 года онъ говоритъ:

Служенье музъ не терпитъ суеты,

Прекрасное должно быть величаво,

Но юность намъ совтуетъ лукаво

И шумныя насъ радуютъ мечты.

Опомнимся, но поздно… и уныло

Глядимъ назадъ, слдовъ не видя тамъ.

Одно изъ самыхъ трогательныхъ воспоминаній Пушкина о лице мы находимъ въ стихотвореніи, написанномъ по поводу перваго посщенія имъ Царскаго Села (въ 1828 г.) посл многихъ лтъ отсутствія, посл столькихъ огорченій, невзгодъ и превратностей судьбы, испытанныхъ имъ въ бурной молодости, вслдствіе его страстной, кипучей природы:

Воспоминаньями смущенный,

Исполненъ сладкою тоской,

Сады прекрасные, подъ сумракъ вашъ священный

Вхожу съ поникшею главой!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Раскаяньемъ горя, предчувствуя бды,

Я думалъ о теб, пріютъ благословенный,

Воображалъ сіи сады!

Воображалъ сей день счастливый,

Когда средь нихъ возникъ лицей,

И слышалъ снова шумъ игривый

И видлъ вновь семью друзей!

Вновь нжнымъ отрокомъ, то пылкимъ, то лнивымъ,

Мечтанья смутныя въ груди моей тая,

Скитался по лугамъ, по рощамъ молчаливымъ…

Поэтомъ забывался я!

Въ одномъ изъ своихъ писемъ къ брату Льву Сергевичу поэтъ нашъ очень рзко отзывается о своемъ воспитаніи. Въ записк же объ образованіи юношества онъ съ явною мыслію о водахъ своего пребыванія въ лице говоритъ: ‘Во всхъ почти училищахъ дти занимаются литературою, составляютъ общества, даже печатаютъ свои сочиненія въ свтскихъ журналахъ. Все это отвлекаетъ отъ ученія, пріучаетъ дтей къ мелочнымъ успхамъ и ограничиваетъ идеи, уже и безъ того слишкомъ у насъ ограниченныя’.

Присоединимся ли мы къ Пушкину въ его самоосужденіи? Произнесемъ ли надъ нимъ строгій приговоръ за его недостаточное прилежаніе въ лице, за пренебреженіе уроками наставниковъ? Вспомнимъ обстоятельства, въ которыхъ пришлось жить первоначальному лицею вспомнимъ господствовавшую въ немъ долгое время неурядицу, затмъ несовершенство тогдашнихъ методовъ преподаванія, отсутствіе порядочныхъ учебниковъ, и согласимся, что если бъ Пушкину довелось поступить въ учебное заведеніе вполн организованное, если бъ онъ воспитывался при другихъ условіяхъ, то и занятія его въ годы воспитанія приняли бы другой характеръ. Но и въ данныхъ обстоятельствахъ Пушкинъ по-своему не терялъ времени: воспвая лнь, сонъ и кутежъ, онъ любознательнымъ умомъ своимъ безустанно работалъ, и къ нему самому врне, нежели къ кому-либо другому, могутъ быть отнесены слова, сказанныя имъ незадолго передъ выпускомъ въ посланіи къ гусару Каверину:

‘Что рзвыхъ шалостей подъ легкимъ покрываломъ

И умъ возвышенный и сердце можно скрыть.

Вопреки собственному увренію, онъ тщательно и добросовстно отдлывалъ свои юношескія стихотворенія, безъ чего они не были бы въ такой степени закончены, въ лице онъ пріобрлъ привычку къ труду, къ самодятельности, тамъ онъ положилъ прочное основаніе своему будущему творчеству, своей будущей слав, а вмст съ тмъ положилъ начало и слав лицея, тому возвышенному духу, который, благодаря поэзіи Пушкина, не умиралъ въ этомъ заведеніи. Но умеръ Пушкинъ! Смерть, о которой онъ нердко задумывался еще въ годы своего воспитанія (какъ видно изъ многихъ мстъ его тогдашнихъ стихотвореній), преждевременно сразила великаго сына лицея. Пусть же лицей, въ пятидесятилтнюю годовщину его смерти, горячо благословитъ память своего незабвеннаго питомца, который такъ любилъ его, такъ лелялъ въ душ своей воспоминанія о немъ и въ своихъ стихахъ такъ прекрасно увковчилъ свое родство съ лицеемъ.

Въ заключеніе приведу, съ небольшимъ измненіемъ, нсколько стиховъ Пушкина, которые могутъ быть примнены къ нему самому:

…Сокрылся онъ,

Любви, забавъ питомецъ нжный,

Кругомъ него глубокій сонъ

И хладъ могилы безмятежный.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Такъ, онъ угасъ во цвт лтъ,

И на краю большой дороги,

Гд липа старая шумитъ,

Забывъ сердечныя тревоги,

Нашъ дорогой пвецъ лежитъ…

Напрасно блещетъ лучъ денницы,

Иль ходитъ мсяцъ средь небесъ,

И вкругъ безчувственной

гробницы Ручей журчитъ и шепчетъ лсъ,

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Ничто пвца не вызываетъ

Изъ мирной сни гробовой *).

*) Изъ стихотворенія Гробъ юноши, написаннаго на смерть лицейскаго товарища, Корсакова (1821).

ПУШКИНЪ ВЪ ЦАРСКОСЕЛЬСКОМЪ ЛИЦЕ1).

Читайте также:

ПУШКИНЪ ВЪ ЦАРСКОСЕЛЬСКОМЪ ЛИЦЕ¹).