Время на прочтение: 18 минут(ы)
Психологическi е этюды. И. Сченова. С.-Петербургъ. 1873 г.
Что намъ ручается за авторитетъ науки? То есть на какомъ основанiи мы можемъ врить, что наука неуклонно ведетъ насъ къ истин, что она не впадаетъ въ большiя и частыя заблужденiя?
Вообще говоря, такого основанiя и быть не можетъ. Наука, какъ и все человческое, подвержена всякимъ несовершенствамъ, колебанiю, уклоненiю, затмнiю, болзни, уродству. За кмъ бы мы ни признали высшiй судъ и послднее слово, — будетъ-ли это общее соглас i е ученыхъ, или лучш i е авторитеты, или новое , нараждающееся направлен i е — во всякомъ случа мы не можемъ ручаться, что попадемъ на истину, а не на заблужденiе.
Между тмъ наука иметъ притязанiе на безусловный авторитетъ, никакого суда не признаетъ выше своего. Таковъ современный идеалъ науки, и можетъ быть никогда еще она не заявляла его такъ твердо, и никогда такъ крпко въ него не вровали люди, какъ въ настоящее время.
Что-же выходитъ? Такъ какъ наука безконечно далека отъ своего идеальнаго состоянiя, которое оправдывало бы ея притязанiя, такъ какъ только самое ничтожное число людей можетъ стоять даже на современной высот науки, то изъ вры въ науку необходимо проистекаютъ безчисленныя суев р i я, то есть ученые безпрестанно проповдуютъ одностороннiе, узкiе, извращенные взгляды, а люди непосвященные, томимые желанiемъ постигнуть научныя истины, хватаются за слова, прилпляются къ авторитетнымъ книжкамъ, создаютъ себ разныя фантастическiя понятiя, и такимъ образомъ блуждаютъ и волнуются, почти ни въ чемъ не достигая научнаго пониманiя. Таковъ обыкновенный ходъ дла, и ученые знаютъ это даже лучше другихъ. Они только имютъ на этотъ случай готовое утшенiе, они говорятъ: ‘вс эти заблужденiя и cyeвpiя ничего не значатъ. Хорошее въ нихъ — уваженiе къ наук, та вра въ нее, которую нужно всячески поддерживать. Нынче наука не даетъ истины, но въ будущемъ она достигнетъ своего идеала, и ради этого будущаго мы должны радоваться всякому движенiю мысли, даже неправильному’.
Такъ точно говоритъ и г. Сченовъ въ начал своей книги.
‘Къ сожалнiю’, пишетъ онъ, ‘въ жизни, какъ и въ наук, всякая почти цль достигается окольными путями, и прямая дорога къ ней длается ясною лишь тогда, когда цль уже достигнута… Бывали случаи, когда изъ положительно дикаго броженiя умовъ выходила современемъ истина. Пусть вспомнятъ, напримръ, къ чему привела человчество средневковая мысль, лежавшая въ основ алхимiи. Страшно подумать, чт сталось бы съ этимъ человчествомъ, если бы строгимъ средневковымъ опекунамъ общественной мысли удалось пережечь и перетопить, какъ колдуновъ, какъ вредныхъ членовъ общества, всхъ этихъ страстныхъ тружениковъ надъ безобразной мыслью, которые безсознательно строили химiю и медицину. Да, кому дорога истина вообще, т. е. не только въ настоящемъ , но и въ будущемъ, тотъ не станетъ нагло ругаться надъ мыслью, проникающей въ общество, какой-бы странной она ему ни казалась’.
‘Имя въ виду этихъ безкорыстныхъ искателей будущихъ истинъ, я ршаюсь пустить въ общество нсколько мыслей относительно психической дятельности головнаго мозга, мыслей, которыя еще никогда не были высказаны въ физiологической литератур по этому предмету’ (стр. 2).
Вотъ какую, можно сказать, оговорку счелъ нужнымъ сдлать авторъ. Онъ повидимому готовъ поставить себя на ряду съ алхимиками и искателями жизненнаго эликсира, онъ не признаетъ непогршимости науки, но за то онъ требуетъ вры въ ея будущее, онъ успокоивается на той мысли, что наука подчинена неизмнному закону прогресса и что поэтому самое лучшее условiе для ея развитiя есть полная свобода. Такое убжденiе давно господствуетъ и иметъ для себя очень глубокiя основанiя. Мы не будемъ здсь разбирать его въ этихъ его основанiяхъ, но замтимъ только, что оно было поводомъ къ очень печальнымъ явленiямъ, для оцнки которыхъ не нужно пускаться въ большую глубину. Въ самомъ дл, въ силу начала laissez faire laissez passer, умственная безурядица, умственная aнapxiя давно вошла въ обычай, получила силу какого-то неизбжнаго закона. Людей уврили, что имъ не нужно обдумывать вс послдствiя и все значенiе своихъ мыслей, что можно довольствоваться частными и отрывочными взглядами, что увлеченiе и односторонность даже похвальны и полезны, что все это прiйдетъ въ порядокъ само собою, одно другимъ уяснится и дополнится, и что изъ трудовъ людей, которые сами не знаютъ, чт они длаютъ и куда идутъ, какою-то чудесною силою возникнетъ стройное зданiе истины. Эту надежду многiе питаютъ самымъ твердымъ образомъ: тогда какъ едва-ли не правъ Карлейль, говоря, что столь же основательно было бы надяться, что бушующiй океанъ когда-нибудь самъ построитъ хижину изъ тхъ бревенъ и досокъ, которыя прибиваются имъ къ берегу.
Пока будетъ то, чт будетъ, мы находимъ въ умственномъ мip безчисленныя разногласiя, мы не замчаемъ почти никакихъ зачатковъ того единенiя, той будущей гармонiи, которая, по общераспространенному убжденiю, должна возникнуть изъ этого хаоса. Но мы такъ сжились съ мыслью, что эти разногласiя полезны и необходимы для будущаго, что уже не обращаемъ на нихъ вниманiя. Въ университет въ одной аудиторiи профессоръ проповдуетъ одно, а рядомъ, за стною, другой профессоръ настотельно объясняетъ прямо-противоположное, мы знаемъ, что такъ дло идетъ десятки лтъ, и ни мало не безпокоимся. Каждая отдльная наука обыкновенно разработываетъ свой частный предметъ независимо отъ другихъ областей знанiя и стремленiя. Но этого мало, частныя науки часто упорно стоятъ за свою независимость, упорно держатся той мысли, что согласiе должно явиться само собою, безъ ихъ заботы. Не мудрено, что противорчiя нердко не только не сглаживаются, но становятся хроническими.
Вообще у ученыхъ и писателей господствуетъ слишкомъ оптимистическiй взглядъ на умственную дятельность. Они уврены что частная мысль сама найдетъ свое мсто въ общей сфер, сама опредлитъ свои границы, свое отношенiе къ другимъ мыслямъ. Между тмъ тысячи фактовъ доказываютъ намъ противное. Какъ люди часто увлекаются и довольствуются словами, забывая объ ихъ смысл, также точно они увлекаются и довольствуются отдльными мыслями, забывая объ ихъ связи, объ ихъ значенiи въ общей сфер. Подъ красивыми и звучными словами можетъ не быть искренности и логики, такъ точно и подъ ясными и опредленными мыслями можетъ не быть истины, не быть дйствительнаго пониманiя предмета. И таковъ самый обыкновенный случай, особенно съ мыслями ученыхъ, которыя иногда чмъ боле выигрываютъ въ ясности и опредленности, тмъ больше теряютъ въ глубин и объем. Немногiе способны захватывать хотя отчасти глубину и полноту взятаго предмета, и потому большая часть людей вполн удовлетворяются мыслями, которыя узки и поверхностны въ сравненiи съ сущностiю дла, въ этомъ отношенiи случается, что люди умствующiе и занимающiеся науками бываютъ не мене смшны и ограничены, чмъ и т, которые тшатся одними словами.
Вообще можно сказать, что связь между частными мыслями устанавливается силою нкоторой боле высокой мысли, а не сама собою. Слдовательно, если мы желаемъ внести какое-нибудь согласiе въ умственный мiръ, то мы не должны забывать, что люди расположены и способны удовлетворяться отдльными мыслями, и что поэтому они сами не найдутъ общаго связующаго взгляда, а нуждаются въ томъ, чтобы онъ былъ имъ данъ. Нужно проповдывать необходимость такого взгляда, внушать о немъ заботу, искоренять давнишнюю привычку безпечно предаваться одностороннему направленiю, въ надежд, что кто-то неизвстный все поправитъ и согласуетъ.
Да и почему и зачмъ намъ потворствовать въ умственной дятельности какой-нибудь раздробленности? Не каждому-ли мыслящему и ученому человку должно быть ясно, что истинное знанiе предполагаетъ единство началъ, строгую связь всхъ областей мысли? Только въ наше время, время вры въ прогрессъ, неизвстно кмъ и какъ длающiйся, могла явиться распущенность, при которой ученый считаетъ себя правымъ, разработывая свои частные факты и соображенiя, и не только не зная, но и не желая знать о томъ, чт длается въ другихъ сферахъ. За то наше время едва-ли не обильне другихъ временъ научными суев р i ями.
Такiя замчанiя пришли намъ на умъ при вид книжки г. Сченова. Она, какъ намъ кажется, носитъ на себ очень ясныя черты ныншняго состоянiя умовъ. Во первыхъ, главная мысль книжки внушена однимъ изъ ныншнихъ суеврiй, именно тмъ взглядомъ, что вс явленiя мipa происходятъ механически, или, какъ весьма выразительно говоритъ нашъ авторъ, машиннымъ образомъ. Мы считаемъ этотъ взглядъ суеврiемъ, на что дальше попробуемъ привести основанiя, мы называемъ его механическимъ потому, что онъ вс свои категорiи беретъ изъ науки, называемой механикою. Всякое объясненiе есть въ сущности подведенiе явленiя подъ нкоторыя общiя понятiя, подъ нкоторыя категорiи. Слдовательно, если мы станемъ вс явленiя подводить подъ понятiя, употребляемыя въ механик, каковы — движен i е , масса , сила , инерц i я , толчокъ и т. д., то весь нашъ взглядъ на вещи будетъ механическiй.
Во вторыхъ, эта книжка есть очевидно произведенiе спецiалиста, который длаетъ свои соображенiя и гипотезы, оставаясь совершенно чуждымъ другимъ областямъ знанiя, едва подозрвая ихъ смыслъ и содержанiе. Признаемся, мы съ величайшимъ удивленiемъ увидли надпись Психологическ i е Этюды на книжк состоящей изъ трехъ уже прежде знакомыхъ намъ статей: Рефлексы головнаго мозга, Зам чан i я на книгу Кавелина и Кому и какъ разработывать психолог i ю? Во всемъ этомъ нтъ и тни чего-нибудь психологическаго, авторъ разсуждаетъ такъ, какъ будто до него никто и никогда не изучалъ психологическихъ явленiй, какъ будто наука психологiи или никогда не существовала, или есть грубая фантазiя, не стоющая того, чтобы на ней остановиться даже на минуту. Психологiи не существуетъ и ее должны создать физiологи — вотъ окончательный выводъ книги.
Авторъ дошелъ однакоже до этого вывода не вдругъ, и интересно прослдить какъ въ немъ сложилось это убжденiе. Сначала онъ съ вполн ученою скромностiю и откровенностiю заявлялъ о своемъ незнакомств съ психологiею. Въ заключенiе своей первой статьи: Рефлексы головнаго мозга, онъ говорилъ такъ:
‘Наконецъ я долженъ сознаться, что строилъ вс эти гипотезы, не будучи почти вовсе знакомъ съ психологической литературой. Изучалъ только систему Бенеке, да и то во время студенчества. Изъ его же сочиненiй познакомился, конечно въ самыхъ общихъ чертахъ, съ ученiемъ французскихъ сенсуалистовъ. Спецiалисты, т. е. психологи по профессiи, в роятно и укажутъ вытекающ i е отсюда недостатки моего труда. Я же имлъ задачей показать имъ возможность приложенiя физiологическихъ знанiй къ явленiямъ психической жизни, и думаю, что цль моя хотя отчасти достигнута. Въ этомъ послднемъ обстоятельств и лежитъ оправданiе, почему я ршился писать о психическихъ явленiяхъ, не познакомившись напередъ со всмъ, чт объ нихъ было писано, а зная лишь физ i ологическ i е законы нервной д ятельности‘.(стр. 101).
И такъ авторъ, ‘будучи почти вовсе незнакомъ съ психологiей’, далъ полную свободу своимъ мыслямъ о предмет этой науки, въ той надежд, что его ошибки поправятъ ‘психологи по профессiи’. Что-же вышло? Эта надежда оказалась совершенно обманчивою, психологи молчали. Критической оцнки Рефлексовъ не было ни кмъ сдлано. Мы помнимъ только одну статью по поводу этой книги, именно статью покойнаго Е. Н. Эдельсона, помщенную въ ‘Отечественныхъ Запискахъ’ 1866 года. Правда, эта единственная статья принадлежала человку знакомому съ психологiею и была совершенно основательна. Но мы думаемъ, что авторъ Рефлексовъ даже не обратилъ на нее вниманiя, такъ какъ онъ и не упоминаетъ о томъ капитальномъ возраженiи, которое ему сдлано въ этой стать. Среди всеобщаго молчанiя извстность г. Сченова, какъ отличнаго физiолога, возрастала и Рефлексы набирали себ поклонниковъ. Нкоторые изъ нихъ до того прониклись взглядомъ этого сочиненiя, что даже перестали употреблять старинныя слова — мыслить , умъ , задуматься, а вмсто этого говорили — задерживать рефлексы , способность задерживан i я рефлексовъ и т. д. Такъ именно выражается г. Щаповъ въ своихъ послднихъ статьяхъ.
Неизвстно и ни изъ чего не видно, старался-ли нашъ авторъ во все это время прiобрсти то знакомство съ психологiей, въ которомъ сначала чувствовалъ нужду. Въ нашей литератур, правда, появился за это время только одинъ замчательный трудъ, Н мецкая психолог i я, г. М . Троицкаго (Москва, 1867), книга оригинальная по взгляду и очень поучительная. Но мы принуждены думать, что г. Сченовъ не изучалъ и этой книги.
Наконецъ, однакоже, явилось психологическое сочиненiе, на которомъ онъ остановилъ свое вниманiе. Это была книга г. Кавелина: Задачи психолог i и, самъ авторъ предложилъ г. Сченову ‘длать замчанiя на его книгу’ (стр. 105).
Если судить о книг г. Кавелина по послдствiямъ (чт дозволяется только отчасти), то выводъ будетъ неблагопрiятный для книги. Она не только не дала г. Сченову лучшаго пониманiя психологическихъ задачъ, но очевидно внушила ему еще бльшую смлость въ утвержденiи и развитiи его мыслей. Прежде, какъ мы видли, онъ предполагалъ, что можетъ быть имъ сдланы ошибки противъ истинъ ему неизвстныхъ, но вполн установившихся въ психологiи. Теперь же, познакомившись съ психологiею по г. Кавелину, онъ убдился, что психологiя ничего не можетъ противопоставить его взглядамъ. Въ стать Зам чан i я на книгу и пр., онъ съ большою увренностiю опровергаетъ вс доводы г. Кавелина, а въ стать Кому и какъ ршаетъ, что психологи не только ничего не сдлали, но и впередъ не могутъ ничего сдлать, и что психологiю должны создать физiологи.
Такую смлость нельзя отчасти не приписать характеру самой книги г. Кавелина. Эта книга представляетъ попытку на нкоторую реформу въ наук, въ качеств реформатора авторъ много говоритъ о всякаго рода несовершенствахъ, которыя, по его мннiю, существуютъ въ ныншнемъ состоянiи психологiи, какъ науки, онъ мало останавливается на томъ, чт дйствительно добыто этою наукою и мало цнитъ эти прiобртенiя, онъ пытается напротивъ дать ей новый строй, указать наконецъ для нея твердый путь. Понятно, что, слдуя за такимъ руководителемъ, и г. Сченовъ почувствовалъ расположенiе и смлость къ новаторству, что онъ сталъ раскидывать камни, положенные г. Кавелинымъ въ основу новаго зданiя, и сталъ выводить свой фундаментъ, по своему собственному плану.
Вотъ какъ произошли Психологическ i е Этюды. Да не подумаютъ читатели, что разсказывая эту маленькую исторiю, мы хотли только косвенно упрекнуть нашихъ ученыхъ въ недостатк свденiй и въ избытк притязанiй. Наша цль была другая, именно показать, какой неправильный ходъ имютъ иногда явленiя такъ называемаго умственнаго прогресса. Является иногда частная мысль, которой значенiя въ общей сфер нашихъ понятiй не уметъ опредлить самъ авторъ и которой связь съ прежними умственными прiобртенiями ему неясна и неизвстна. Эта мысль, не встрчая ни поврки, ни противодйствiя, распространяется и набираетъ себ поклонниковъ. Иногда возникаетъ наконецъ попытка противодйствiя, попытка подчинить частную мысль боле широкому взгляду. Но чт-же выходитъ? Если этотъ взглядъ самъ не иметъ твердыхъ корней и научной строгости (случай наиболе вроятный), то мысль, которую онъ стремится подчинить, не поддается его притязанiямъ и выходитъ изъ борьбы еще боле торжествующею и смлою. Такъ мы увидимъ, что г. Сченовъ, хотя онъ совершенно неправъ въ сущности дла, однакоже часто бываетъ побдоносно правъ, когда опровергаетъ г. Кавелина.
И такъ напрасно мы будемъ надяться, что наши недостатки восполнятся усилiями другихъ умовъ, напрасно будемъ ссылаться на то, что борьба мннiй можетъ выяснить истину. Мы сами должны сколько возможно не упускать изъ виду ничего служащаго къ уясненiю дла, а иначе мы неизбжно породимъ путаницу, принесемъ частицу пользы, но можетъ быть гораздо больше вреда.
Въ настоящемъ случа вопросъ идетъ объ истин, которая, намъ кажется, неизбжно должна открыться каждому серьозно ищущему и мыслящему. Дло идетъ о двойственности нашего мiра, о коренномъ различiи между явленiями психическими и физическими. Съ удивительною ясностiю представилось это различiе Декарту, и съ тхъ поръ уже, казалось, не могло потеряться для нашей мысли. Самый важный смыслъ Декартова cogito, ergo sum (мыслю, слдовательно существую) заключается въ томъ, что къ своимъ психическимъ явленiямъ мы находимся въ непосредственномъ отношенiи, въ которомъ не можемъ быть къ физическимъ. Т и другiя мы мыслимъ совершенно различно, мы не можемъ ихъ мыслить одинаково. Не ссылаясь здсь на другихъ философовъ, замтимъ, что истина двойственности явленiй особенно ясна англичанамъ, народу обладающему такими высокими чертами генiальности. Начиная съ Локка, котораго мышленiе очевидно было возбуждено Декартомъ, и вплоть до настоящаго времени, мы видимъ въ Англiи цлыя толпы писателей, большею частiю скептиковъ и эмпириковъ, для которыхъ однако-же истина различiя между психическимъ и физическимъ стояла вн всякаго сомннiя. И такъ нельзя трактовать объ этомъ предмет, какъ о вещи мало разработанной, нельзя обращаться съ ним, какъ съ предразсудкомъ или фантазiею, съ которыми обыкновенно позволяютъ себ всякiя смлости.
Психологическ i е Этюды . И. Сченова. С.-Петербургъ 1873.
Выберемъ какой-нибудь пунктъ, который былъ-бы поясне и пooпpeдленне.
Вотъ одно мсто, которое мы находимъ у г. Сченова въ разбор ‘Задачъ Психологiи’:
‘Упомянувъ о главнйшихъ признакахъ галлюцинац i й (отсутствiе вншнихъ влiянiй и извращенiе впечатлнiй, доходящее до фантастичности), г. Кавелинъ приходитъ къ слдующему общему соображенiю: ‘вс данныя галлiюцинацiй указываютъ въ человк на два стремленiя или тока, идущихъ въ противоположномъ направленiи, на встрчу другь другу: одинь несетъ въ душу извн дйствiя и влiянiя матерiальнаго мiра, другой какъ-бы выноситъ изъ души эти дйствiя и влiянiя во вншнюю дйствительность, иногда въ переработанномъ вид. Еслибъ не было другихъ данныхъ, то одного этого было-бы уже совершенно достаточно, чтобы доказать существованie особаго психическаго центра, какъ источника явленiй особаго порядка, хотя очень возможно , и даже очень в роятно , что галлюцинац i и происходятъ всл дств i е известныхъ ненормальныхъ состоян i й физическаго организма ‘.
‘Галлюцинацiи (отвчаетъ г. Сченовъ) всегда производятся болзненнымъ состоянiемъ мозга: зрительныя — ненормальнымъ возбужденiемъ зрительныхъ центровъ, слуховыя — слуховыхъ и пр. То же обстоятельство, что человкъ выноситъ возбужденiя зрительныхъ центровъ наружу, не представляетъ нетолько ничего страннаго, а наоборотъ норму, потому что и при обыкновенномъ виднiи происходитъ тоже самое. Стало быть галлюцинацiи не доказываютъ того, чт думаетъ г. Кавелинъ’. (Псих. Эт. стр. 136).
Въ этомъ случа мы должны вполн стать на сторону г. Сченова. Знакомый съ постановкою вопроса въ физiологiи, онъ правильно отнесъ къ одному разряду т явленiя, между которыми г. Кавелинъ видитъ важное различiе, такъ что этого различiя по его мннiю было-бы достаточно, чтобы доказать существован i е особаго психическаго центра , какъ источника особыхъ явлен i й .
Галлюцинацiи суть воспрiятiя, которыя происходятъ безъ воспринимаемыхъ предметовъ. Человкъ иногда видитъ предметы, которыхъ нтъ передъ его глазами, слышитъ звуки, которые вовсе не происходятъ въ воздух, и т. д. Словомъ, это — сновиднiя на яву. По мннiю г. Кавелина, подобныя явленiя доказываютъ существованiе особой, не-физической дятельности, такъ какъ предметъ бываетъ видимъ, а между тмъ физически онъ не существуетъ. Слдовательно важность здсь приписывается физическому присутствiю или отсутствiю предмета. Когда онъ присутствуетъ, то мы какъ-будто принуждены его считать источникомъ вocпpiятiя, и потому будто-бы можемъ признать самое воспрiятiе за физическiй процессъ, когда же его нтъ, то вocпpiятie происходитъ будто-бы безъ физической опоры, и можетъ быть признано поэтому за особое не-физическое явлeнie.
Такое разсужденiе въ глазахъ г. Сченова могло тонко подорвать кредитъ психологiи. Физики и физiологи уже давно не считаютъ физическихъ предметовъ за источникъ или за причину воспр i ят i й. Предметы составляютъ только источникъ впечатл p 3, н i й, то есть тхъ чисто физическихъ дйствiй, которыя производятся ими на органы чувствъ и вообще на нервы. Когда вслдствiе впечатлнiй въ нервахъ произойдутъ какiя-то не вполне извстныя намъ перемны — то являются ощущен i я, которыя должно строго отличать отъ впечатлнiй и которыя все еще не суть воспрiятiя.
Ощущенiя должны подвергнуться нкоторому не вполн ясному для насъ и очень важному процессу, и тогда только изъ нихъ выходятъ наконецъ воспр i ят i я , то есть опредленные образы, соотвтствующiе предметамъ, напримръ опредленная форма, опредленный звукъ и т. д.
И такъ воспрiятiе никогда не находится въ прямой, непосредственной зависимости отъ вншнихъ предметовъ. Если существуютъ его ближайшiя условiя, то оно можетъ совершиться и при полномъ отсутствiи предметовъ. Такъ, если предметовъ нтъ, но на наши органы производятся впечатлнiя подобныя тмъ, какiя производятся предметами, то происходитъ воспрiятiе. Этоть случай представляютъ такъ называемые обманы, оптическiе, акустическiе, и такъ дале. Точно такъ, если нтъ ни предметовъ, ни впечатлнiй, но по какимъ-нибудь внутреннимъ причинамъ являются ощущенiя подобная тмъ, какiя производятся впчатленiями, то также происходитъ совершенно отчетливое воспрiятiе. Taкie случаи называются галлюцинац i ями. И въ обманахъ, и въ галлюцинацiяхъ, и въ обыкновенныхъ воспрiятiяхъ процессъ и сущность воспрiятiя бываютъ совершенно одинаковы. Поэтому Тэнъ весьма остроумно называетъ вс наши воспрiятiя галлюцинацiями, прибавляя только что если нтъ предметовъ, соотвтствующихъ нашимъ воспрiятiямъ, то это будутъ ложныя галлюцинац i и, а если предметы есть, то это будутъ истинныя галлюцинац i и. (См. De l’intelligence 1870. Пo русски переведено подъ заглавiемъ: Объ ум и познан i и).
Если же такъ, то необходимо принять одно изъ двухъ: если особая природа вашихъ психическихъ явленiй доказывается галлюцинацiями, то она точно также и въ той же мр доказывается и нашими обыкновенными воспрiятiями, если же обыкновенныя воспрiятiя не доказываютъ этой особой природы, то ея не докажутъ и галлюцинацiи.
Понятно теперь, почему г. Сченовъ такъ легко опровергъ г. Кавелина, такъ какъ г. Кавелинъ уступилъ своему противнику обыкновенныя воспрiятiя, то г. Сченовъ имлъ полное право отнять у психолога и галлюцинацiи (справедливо замчая, что при галлюцинацiи происходитъ тоже самое , что и при обыкновенномъ виден i и), и такимъ образомъ лишить его всякой опоры.
Между тмъ малйшее и простйшее воспрiятiе есть уже несомннный психическiй актъ, и если мы не будемъ умть видть его психическую природу, то мы вообще не будемъ понимать природы психическихъ явленiй и никакъ не съумемъ разграничить ихъ отъ физическихъ.
Малйшее воспрiятiе есть уже познан i е, а познанie не иметъ въ себ ничего сроднаго или даже подобнаго физическимъ явленiямъ. Когда мы въ физическомъ мiр соединяемъ дв вещи въ одну, то посл соединенiя уже не существуетъ отдльныхъ двухъ вещей, и тогда мы одну вещь раздлимъ на дв, то посл раздленiя уже нтъ той одной вещи, которую мы длили. Но въ познанiи, и слдовательно въ каждомъ малйшемъ воспрiятiи, происходитъ нчто прямо противоположное этимъ столь очевиднымъ положенiямъ. Тутъ мы соединяемъ вещи ни мало не нарушая ихъ отдльности, и длимъ вещи на части ни мало не нарушая ихъ цлости. Всякiй образъ (т. е. все опредленно видимое, слышимое, осязаемое) есть ничего иное какъ совокупность множества такихъ вещей, именно частныхъ ощущенiй, — соединенныхъ, но не слитыхъ, отдльныхъ, но составляющихъ неразрывное цлое. Чтобы достроить самый простой образъ изъ самыхъ простыхъ ощущенiй, мы должны эти ощущенiя сравнивать и различать, т. е. производить психическую дятельность, неимющую никакого подобiя съ чмъ-либо физическимъ, такъ что и этимъ словамъ — сравнивать, различать, — невозможно придать никакого физического значенiя.
Но если такъ, то очевидно самый матерiалъ, надъ которымъ мы здсь дйствуемъ, изъ котораго, напримръ, строимъ воспрiятiя, не можетъ имть физической природы. Дйствительно, образы воспрiятiя строятся не изъ какихъ нибудь частичекъ или движенiй, а изъ ощущен i й, то есть изъ элементовъ чисто психическихъ. Что ощущенiе иметъ чисто-психическую природу, и слдовательно не иметъ ничего общаго съ мiромъ физическимъ, — есть основное положенiе психологiи. Ощущенiе является на самой границ нашего соприкосновенiя съ вншнимъ мiромъ, обыкновенное условiе, при которомъ оно происходитъ, есть впечатл н i е, то есть физическое дйствiе вншняго мipa на наши физическiе органы. Но такъ какъ при этомъ дйствiи возникаетъ нчто вовсе не похожее на физическiя явленiя, то мы имемъ право смотрть на впечатлнiе только какъ на условiе ощущенiя, а не какъ на его причину.
Ощущенiе по самой своей сущности субъективно. Физическiя явленiя могутъ происходить такъ, что никто не знаетъ объ нихъ, между тмъ непремнное условiе ощущенiя то, что объ немъ знаютъ, что его чувствуютъ. Всякое физическое явленiе существуетъ не для одного зрителя, а для всхъ, но мое ощущенiе существуетъ только для меня и ни для кого другаго не можетъ существовать. Если на моей рук рана, то ея физическiя свойства и перемны всякiй можетъ видть точно также хорошо, какъ и я вижу, но боль этой раны знаю я одинъ. Если мы узнамъ какой-нибудь вншнiй предметъ, то мы сами не длаемся этимъ предметомъ, не превращаемся въ него, между тмъ узнать какое-нибудь ощущенiе значитъ обратиться въ человка, который чувствуетъ это ощущенiе. Притомъ вншнiй предметъ изучается нами только постепенно и никогда не узнается во всей его полнот и сущности, если же кто испыталъ извстное ощущенiе, тотъ его знаетъ вполн, знаетъ самое его существо. Сахаръ сладокъ одинаково для величайшаго ученаго и для совершеннаго невжды, и сущность этого ощущенiя вполн дана и тому и другому.
И такъ психическая природа ощущенiя есть нчто очень рзкое и ясное, если мы съумемъ ее видть, то для насъ не будетъ никакого сомннiя въ существенномъ различiи психической жизни отъ физическихъ явленiй. Между тмъ вопроса объ ощущенiи мы не находимъ у г. Сченова, и въ самомъ спор его съ г. Кавелинымъ мы не видимъ чтобы разбирался этотъ существеннйшiй пунктъ всего дла. Вотъ, напримръ, мсто, гд оба ученые подходятъ всего ближе къ этому предмету, но очевидно проходятъ мимо его:
‘Главнйшихъ поводовъ’, говоритъ г. Сченовъ, ‘къ отличенiю въ человк двухъ началъ у г. Кавелина три: 1) различiе для сознанiя между чисто психическими актами, какъ мысль, и впечатлнiями отъ своего тла, подобными впечатлнiямъ отъ вншняго мiра, 2) сознанiе человкомъ духовной свободы по отношенiю къ мыслямъ, чувствамъ и 3) къ поступкамъ’ (стр. 110).
На первый пунктъ г. Сченовъ возражаетъ такъ:
‘Г. Кавелинъ конечно согласится, что если имть въ виду только сознаваемыя человкомъ отличiя между чисто психическими фактами и такъ называемыми впечатлнiями отъ вншняго мipa, то отличiя эти во всякомъ случа будутъ продуктами одного только собственнаго самосознан i я . Что же касается до увренности въ томъ, что всякiй человкъ сознаетъ эти различiя одинаковымъ образомъ, то она основывается на двухъ фактахъ: а) на словесныхъ показанiяхъ людей, что реально видимое , слышимое , осязаемое и проч. выражается боле рзкими признаками въ сознанiи, чмъ представлен i я , въ форм мысли , о тхъ же виднныхъ и слышанныхъ предметахъ, б) на томъ, что люди вообще розно реагируютъ на реальныя впечатлнiя и на воспроизведенiя ихъ въ форм мысли. Человкъ, видя на земл камень, который ему нравится, поднимаетъ его съ земли, а вспоминая объ этомъ самомъ камн, онъ не сдлаетъ никакого движенiя. Есть, правда, еще и третiй критерiй, которымъ человкъ пользуется для отличенiя мысли отъ реальнаго впечатлнiя — это сравненiе условiй происхожденiя того и другаго акта, приводящее къ заключенiю, что реальное впечатлнiе всегда предполагаетъ реальный объектъ, какъ производящую причину, а дума о виднной вещи возможна и безъ того, чтобы послдняя была передъ глазами. Но если вдуматься хоть немного въ дло, то легко убдиться, что этотъ критерiй не усиливаетъ, а ослабляетъ различiе, давая сознанiю возможность какъ-нибудь объяснить его’ (стр. 110, 111).
И здсь, какъ въ предъидущемъ случа, г. Кавелинъ утверждаетъ, что есть коренное различiе между нкоторыми двумя родами явленiй, а г. Сченовъ отрицаетъ такое различiе. И здсь, по нашему мннiю, г. Сченовъ совершенно правъ, а г. Кавелинъ ошибается.
О какихъ явленiяхъ рчь? Съ одной стороны берутся впечатлен i я отъ вн шняго м i ра , реальныя впечатлен i я , впечатлен i я предполагающ i я реальный объектъ , съ другой стороны чисто-психическ i е акты , мысли , представлен i я , воспроизведен i я впечатлен i й въ форм мысли .
Первый рядъ явленiй очевидно только по неточности въ терминологiи названъ впечатл н i ями . Тутъ не разумются просто впечатлнiя, то есть физическiя перемны, происходящiя въ нашихъ органахъ, а прямо разумются воспр i ят i я , чувственные образы, то, чт Тэнъ называетъ истинными галлюцинац i ями. По мннiю г. Кавелина различiе между этими явленiями и чисто-психическими актами, — мыслью, представленiемъ, — такъ велико, что даетъ намъ право отличать физическiй мiръ отъ мiра психическаго, наше тло отъ нашей души. Выходитъ, слдовательно, что чувственные образы по самому существу своему въ чемъ-то отличаются отъ психическихъ явленiй. Очевидно, ощущен i е , которое происходитъ при образахъ, г. Кавелинъ принимаетъ за н что физическое . Съ этимъ охотно соглашается и г. Сченовъ, и затмъ, имя такую точку опоры, совершенно основательно возражаетъ:
‘Въ дл ярости, единственномъ сознаваемомъ отличiи между реальнымъ впечатлнiемъ и его воспроизведенiемъ, существуютъ крайнiя градацiи, отъ случая тупаго воображенiя до болзненныхъ галлюцинацiй. Гд же та пропасть, которая отдляетъ, по мннiю г. Кавелина, физическ i я ощущен i я отъ воспроизведенiй ихъ въ форм мысли?’ (стр. 111).
Произошла, слдовательно, таже игра, какъ и прежде. Г. Кавелинъ уступилъ своему противнику физическ i я ощущен i я (терминъ невозможный, заключающiй внутреннее противорчiе), а тотъ, пользуясь этой уступкой, отнялъ у г. Кавелина и его чисто-психическiе акты, и такимъ образомъ вовсе его обезоружилъ.
Изъ всего предъидущаго мы видимъ, въ чемъ заключается главная сущность спора. Со временемъ Декарта психологiя успла вполн опредлить свою область, захватила въ нее вс предметы, дйствительно лежащiе въ границахъ психическаго. Область оказалась шире, чмъ ее обыкновенно представляютъ, а граница ея оказалась непроходимою чертою, безъ всякихъ общихъ владнiй и сливающихся полосъ. Неразрывность этой области извстна г. Сченову, но онъ не признаетъ ея границы. Поэтому, какъ только г. Кавелинъ принимается проводить границу не тамъ, гд она есть, а внутри самой психической области, г. Сченовъ доказываетъ, что граница г. Кавелина не существуетъ, а слдовательно будто-бы и вовсе нтъ никакой границы между психическимъ и физическимъ.
Это-то положенiе и есть главная мысль Психологическихъ Этюдовъ, она выражена въ нихъ слдующимъ опредленнымъ образомъ:
‘Ясной границы между завдомо-соматическими, т. е. тлесными, нервными актами, и явленiями, которыя всми признаются уже психическими, не существуютъ ни въ одномъ мыслимомъ oтнoшeнiи’. (стр. 151, 152).
Тлесныя явленiя, съ которыми авторъ сравниваетъ и наконецъ отожествляетъ психическiя явленiя, суть именно рефлексы . Физiологи нашли, что въ нкоторыхъ случаяхъ за впечатлнiемъ, произведеннымъ на извстные нервы, неизбжно слдуетъ возбужденiе извстныхъ другихъ, двигательныхъ нервовъ, и потому дйствiе мускуловъ, управляемыхъ этими двигательными нервами. Такъ впечатлнiе предмета быстро приближающагося къ глазу заставляетъ насъ закрывать глаза. Для краткости физiологи стали говорить, что возбужденiе одного нерва отражается (рефлектируется) на другой нервъ. Это-то отраженiе и есть рефлексъ .
Что же длаетъ г. Сченовъ? Онъ старается доказать, что между этими физическими явленiями, рефлексами, и между различными формами психической дятельности нтъ рзкой границы, нтъ существенной разницы.
‘Беру въ примръ’, говорить онъ въ одномъ мст, ‘случай, когда человкъ бжитъ съ испуга, завидвъ какой-нибудь страшный для него образъ, или заслышавъ угрожающiй ему звукъ. Если разобрать весь актъ, то въ немъ оказывается: зрительное или слуховое представленiе, затмъ сознанiе опасности, и наконецъ — целесообразное дйствiе: вс элементы разсужден i я , умозаключен i я и разумнаго поступка. А между тмъ это очевидно психическiй актъ низшаго разряда, имющiй вполн характеръ рефлекса’ (стр. 154).
Такими и подобными соображенiями авторъ собственно доказываетъ, что психическiя явленiя обыкновенно образуютъ послдовательный рядъ, члены котораго во всемъ соотвтствуютъ ряду физическихъ явленiй составляющихъ рефлексъ.
Въ рефлекс различаются три части: впечатлнiе, отраженiе и движенiе. Въ психической области имъ соотвтствуютъ: 1) ощущенiе или воспрiятiе, 2) чувство или мысль, 3) желанiе или дйствiе. Во множеств случаевъ эта послдовательность душевныхъ явленiй также точна и неизмнна, какъ послдовательность трехъ членовъ рефлекса. Тже случаи, когда душевныя явленiя не соблюдаютъ этой связи, очевидно соотвтствуютъ случаямъ задержан i я рефлексовъ. Это задержанiе происходитъ, напримръ, когда дйствуетъ большой мозгъ, такъ точно и въ психической области сильная мысль или сильное чувство можетъ остановить дйствiе ощущенiй и образовъ, дать имъ переходить въ желанiя.
Вс эти и многiя другiя сопоставленiя и замчанiя г. Сеченова, конечно, очень любопытны и очень важны. Они способствуютъ точному дознанiю того параллелизма, который существуетъ между тлесною и душевною дятельностiю. Но они не доказываютъ главной мысли автора. Безъ всякой физiиологiи мы знаемъ, что наша душа растетъ, болетъ, крпнетъ, спитъ и бодрствуетъ вмст съ нашимь тломъ, мы не имемъ даже права предполагать, чтобы въ насъ совершалось какое нибудь психическое явленiе безъ нкоторой соотвтствующей перемны въ тл. Но условiе не есть причина и зависимость не есть то тожество. Мы признаемъ тснйшую зависимость между мiромъ психическимъ и мiромъ физическимъ, и однако же видимъ между ними постоянное и существенное различiе.
Нельзя потому согласиться съ слдующимъ заключенiемъ автора:
‘Вс психическiе акты’, говорить онъ, ‘совершающiеся по типу рефлексовъ, должны всец ло подлежать физiологическому изслдованiю, потому что въ область этой науки относится непосредственно начало ихъ — чувственное возбужден i е извн , и конецъ — движен i е, но ей же должна подлежать и середина — психическiй элементъ въ тсномъ смысл слова, потому что послднiй оказывается очень часто, а может быть и всегда, не самостоятельнымъ явленiемъ, но интегральною частью процесса’ (стр. 163).
Здсь авторъ смшиваетъ вещи, которыя необходимо строго различить. Возбужденiе извн, то есть впечатлнiе, никогда нельзя считать началомъ психическаго акта, психическое начинается съ ощущенiя, которое, какъ мы видли, отдлено непроходимою чертою отъ впечатлнiя. Точно такъ движен i е не есть конецъ какого-нибудь психическаго акта, психическое оканчивается въ этомъ направленiи желан i емъ, нкоторымъ дйствiемъ воли, оно не можетъ выступить за эту границу во вншнiй мiръ. Если же такъ, то и заключенiе автора, что середина процесса должна лежать въ физическомъ мiр, гд будто-бы лежитъ его начало и конецъ, не иметъ силы.
Да и въ какомъ смысл движен i е можетъ быть концомъ, то есть результатомъ, завершенiемъ психической дятельности? Когда дйствуютъ физическiя силы, то, конечно, результатъ ихъ дйствiя только одинъ — перемщенiе какихъ-нибудь массъ, но результатъ психической жизни есть мысль, познанiе, чувство, радость, горе, то есть нчто, имющее столь же мало общаго съ движенiемъ, какъ смыслъ словъ съ фигурою черныхъ черточекъ, которыми они изображаются.
21 ноября
Прочитали? Поделиться с друзьями:
