ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
А. К. ШЕЛЛЕРА-МИХАЙЛОВА
ИЗДАНІЕ ВТОРОЕ
подъ редакціею и съ критико-біографическимъ очеркомъ А. М. Скабичевскаго и съ приложеніемъ портрета Шеллера.
Приложеніе къ журналу ‘Нива’ на 1905 г.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Изданіе А. Ф. МАРКСА.
ПРОЛЕТАРІАТЪ ВО ФРАНЦІИ 1789—1852 гг.
I. Введеніе
II. Первая революція
III. Первая имперія
IV. Реставрація
V. Іюльская монархія
VI. Республика
Изучая законы труда и положенія бдныхъ классовъ народа, мы не занимается исключительно одною матеріальною стороною дла, говоритъ одинъ изъ нмецкихъ изслдователей рабочаго вопроса во Франціи {Sigmund Englaender. Geschichte der franzsischen Arbeiter-Associationen. 1864. I В. 1—16 SS.}. Намъ длаются ясными и многія темныя стороны общества, и непонятыя до сихъ поръ отношенія людей другъ къ другу, и внутренняя необходимость прогресса. Понять несчастія — значитъ понять исторію, Потому что она есть не что иное, какъ мученичество человчества. Въ извстномъ смысл, можно сказать: исторія есть развитіе сознанія матеріальныхъ нуждъ и идеальныхъ границъ человчества. Этому нисколько не противорчитъ то обстоятельство, что, несмотря на все возрастающее сознаніе матеріальныхъ нуждъ, сами нужды постоянно уменьшаются. Неравномрное распредленіе имуществъ за сто лтъ было больше, чмъ теперь. Но бдняки становятся тмъ бдне, чмъ боле они образованы, чмъ ясне становится имъ ихъ положеніе. Люди начинаютъ сознавать свою наготу не впотьмахъ, но только тогда, когда пройдетъ ночь. Конечно, народъ въ прошломъ столтіи былъ несчастне, нежели въ настоящее время, но теперь его несчастіе выставлено на показъ, а прежде оно забивалось въ темный уголъ. Противорчія и потребности общества освтились боле яркимъ и рзкимъ свтомъ при помощи промышленности. Промышленность — это явленіе новйшаго времени, неизвстное старому. Рядомъ съ офиціальнымъ міромъ, въ Западной Европ существуетъ неофиціальное, непризнанное царство людей будущаго, людей труда, сфера рабочихъ классовъ. Эта новая сила долгое время держалась въ черномъ тл и считалась чуть ли не опасною, но, наконецъ, исторія обратила на нее вниманіе, вывела ее на свтъ и не успокоится до тхъ поръ, пока не создастъ лучшихъ условій жизни для этой массы.
Нигд не можетъ быть поучительне наблюденіе надъ рабочимъ классомъ, какъ во Франціи. Это тмъ боле удобно въ настоящее время, что въ самой Франціи смотрятъ на дло боле хладнокровно, чмъ смотрли прежде. Теперь работникъ означаетъ тамъ просто человка, живущаго трудомъ, тогда какъ еще за нсколько лтъ это слово непріятно говорило о требованіяхъ подавленной части общества. Блуза, казавшаяся въ Париж до второго декабря мундиромъ людей будущности, потеряла всю свою важность и у входовъ публичныхъ выставокъ и садовъ снова можно прочесть краснорчивыя слова: ‘лицамъ, одтымъ въ блузы, входъ воспрещается’. Журналы, редактированные работниками и основанные на мдные гроши изъ ихъ сбереженій, давно прекратились. Клубы ихъ разсяны. Публичные банкеты стали невозможны. Безчисленныя попытки къ эмансипаціи исчезли безслдно и смолкли голоса ея прежнихъ проповдниковъ. Но путь для рабочихъ намченъ, и они неуклонно идутъ по этому пути, основывая ассоціаціи. Среди этого спокойствія удобне всего разсматривать прошлое съ его хорошими и дурными сторонами и длать заключеніе о будущемъ. Самый интересный эпизодъ изъ новйшей исторіи рабочихъ во Франціи составляютъ ихъ попытки достигнуть благосостоянія при помощи устройства рабочихъ ассоціацій, такъ какъ послднія отражаютъ въ себ не только духъ французскихъ рабочихъ, но и вліяніе на нихъ тхъ или другихъ партій, занимавшихся разршеніемъ вопроса о производительности и потребленіи.
Что касается до вопроса о производительности, то тутъ соглашались почти вс партіи еще до 1848 года и говорили, что работники должны соединяться въ общества, чтобы успшно производить. Устройство производительныхъ обществъ или ассоціацій проповдывали журналы всхъ оттнковъ: ‘National’, съ его союзниками, ‘Atelier’ и ‘Revue Nationale’, ‘Charit’ и даже ‘Annales de la Fraternit’ или ‘Revue Populaire’, предлагая скромныя мры и видя все въ розовомъ свт, сходились на этомъ пункт съ боле рзкими и отважными дятелями. Яблокомъ раздора, и разногласія всхъ западно-европейскихъ партій, занимавшихся общественными экономическими теоріями, былъ только одинъ вопросъ о томъ, какъ должно быть организовано въ ассоціаціяхъ распредленіе и потребленіе плодовъ. Причина этого явленія очень понятна. Наука старается облегчить человческій трудъ и, въ то же время, улучшить человческую жизнь. Ей легко было понять, что людямъ удобне трудиться вмст, сообща, раздляя работы такъ, чтобы Петръ длалъ то, чего не умете длать Иванъ, и наоборотъ, или даже просто оба длали бы одно и то же дло, но закупали бы вмст матеріалы для своихъ работъ, что очень выгодно, и вмст продавали бы свои произведенія, что тоже представляетъ не мало удобствъ, прекращая эксплуатацію со стороны покупщиковъ, прижимающихъ отдльнаго продавца-работника и не могущихъ прижать цлое общество работниковъ-продавцовъ и сбить цну съ ихъ произведеній. Самые отсталые люди не могли спорить противъ этихъ очевидныхъ истинъ и понимали, что дло производительныхъ рабочихъ ассоціацій не есть что-нибудь исключительное, новое, и потому, можетъ-быть, опасное. Они понимали, что эти общины есть не что иное, какъ снимки съ коммерческихъ и фабричныхъ компаній въ рабочемъ класс, вся разница между тми и другими заключалась въ томъ, что въ рабочихъ обществахъ вносился общій трудъ, а въ купеческихъ компаніяхъ — капиталъ. Въ обоихъ случаяхъ была очевидною польза всего народонаселенія. Продукты удешевлялись, промышленность развивалась, руки находили дло, тишина и спокойствіе водворялись.
Но рабочія ассоціаціи составлялись не только для непосредственной пользы всего народонаселенія, но и для частной пользы Ивана и Петра, членовъ одной и той же рабочей общины. И тому, и другому было легче работать сообща, но это облегченіе не разршало всхъ вопросовъ ассоціацій. Иванъ и Петръ, люди съ разными силами, но съ одинаковыми потребностями. Тутъ возникъ невольный, нершенный до сихъ поръ никмъ, вопросъ: какъ распредлить между этими лицами количество труда и количество заработка? ‘Свободный союзъ капитала, труда и таланта, говорили одни, долженъ соединяться съ соотвтствующимъ, математически точно расчисленнымъ, но праву каждаго раздленіемъ прибыли’.— ‘Каждому по его работ’ — суживали другіе это правило.— ‘Нужно ли, спрашивали третьи, заставить сильнаго, одинокаго Ивана работать вдвое боле, чмъ слабаго семейнаго Петра, и дать первому столько же денегъ, сколько послднему, или заплатить Петру столько, сколько онъ могъ, заработать, и оставить его погибать въ нищет и выращать необразованныхъ дтей, тогда какъ Иванъ будетъ не только жить въ довольств, но и скопить значительныя суммы для -воспитанія и даже для праздной жизни своихъ будущихъ дтей? Не слдуетъ ли давать, каждому столько заработной платы, сколько ему нужно, и столько, работы, сколько онъ можетъ исполнить?’ Самый безпощадный и оригинальный цнитель всхъ существовавшихъ экономическихъ, теорій, Прудонъ, возражалъ на это очень энергично, и замтилъ, что слабый Петръ можетъ опредлить свои способности къ труду цифрою 90, когда он будутъ равняться цифр 100, а потребности цифрою 100, когда он будутъ равняться цифр 90. Такимъ образомъ. Петръ успетъ обмануть общество на 20% {Proudhon. Ide de la rvolution etc. 2 d., p. 104—105.}. Другіе противники говорили почти то же, но другими словами. Они доказывали невозможность подобнаго распредленія и преждевременность появленія этой гуманной, но неприложимой къ длу теоріи многими доводами. Во-первыхъ, говорили они, какъ опредлить потребности? Наука еще не выработала на это отвта. Нужны ли человку только пища, кровъ и одежда, или нужны, ему и наслажденія въ род чтенія романовъ, поэтическихъ и- ученыхъ произведеній, слушанія музыки, посщенія театровъ и т. п.? Все это.можетъ вліять благотворно на человка, но вліяетъ ли это настолько благотворно, чтобы окупать затраты на эти наслажденія и чтобы поставить ихъ въ число необходимыхъ потребностей? Тутъ можно написать и за, и противъ десятки томовъ фразъ, не имющихъ ничего общаго съ научными истинами. Во-вторыхъ, человчество еще до сихъ поръ ведетъ жизнь при весьма дурныхъ физическихъ и нравственныхъ условіяхъ, неравномрность силъ, способностей, здоровья, образованія, честности и охоты къ труду такъ велика, что постоянно найдутся сотни людей, неспособныхъ вовсе или мало способныхъ на трудъ, еще боле найдется такихъ, которые, имя и силы, и способности, поспшать, ничего не длая, воспользоваться плодами чужихъ трудовъ. Эти люди лягутъ тяжелымъ бременемъ на небольшую массу честныхъ тружениковъ. Наука и здсь совершенно безсильна, какъ въ дл предупрежденія этого зла, такъ и въ дл пресченія его. Въ-третьихъ, наука еще не нашла способовъ извлекать все, что возможно, изъ земли. На каждаго изъ людей приходится весьма ограниченное число продуктовъ. Если давать каждому по его потребностямъ, и лнивому, и прилежному, и слабому, и сильному, то, во-первыхъ, вс будутъ бдны,а, во-вторыхъ, и у прилежныхъ пропадеть, при маломъ вознагражденіи, охота къ труду, и у сильныхъ исчезнетъ, при недостаточномъ питаніи, сила къ работ. Значитъ, покуда, нужно помириться съ настоящимъ положеніемъ длъ и стараться, чтобы хотя прилежный и сильный былъ удовлетворенъ въ своихъ потребностяхъ. Слабымъ и лнивымъ, при этомъ положеніи длъ, будетъ плохо, но надо надяться, что когда-нибудь общественныя науки поднимутъ нравственность человка, гигіена уравновситъ, насколько возможно боле, силы людей, а естественныя науки вообще помогутъ человку извлекать какъ можно боле выгодъ изъ земли’. Много успокоительныхъ рчей, по вопросу о распредленіи, могли бы мы привести здсь, но мы ограничиваемся только вышеизложенными. Изъ нихъ ясно видно, что о дл толковали многіе, но это были чисто отвлеченныя, теоретическія разсужденія объ устройств ассоціацій вообще, а не исключительно о промышленныхъ ‘рабочихъ ассоціаціяхъ’. Послднія осуществились на практик не этими людьми и, часто, помимо этихъ теорій. Тмъ интересне ихъ исторія для насъ. Она можетъ, хотя отчасти, показать, какъ поступали до сихъ поръ практическіе люди и въ чемъ сходились они съ теоретиками, что изъ теорій послднихъ было примнено къ длу, что отбросилось, какъ нелпое, негодное или преждевременное.
Возвышенно стремленіе человка не оставаться неподвижнымъ, не считать своего дурного положенія за нчто роковое и неизмнно существующее, но стремиться къ улучшенію своего быта. Еще возвышенне это стремленіе, если оно зарождается въ душ необразованнаго, бднаго труженика и проявляется не безплодною ломкою существующаго порядка вещей, но полнымъ смысла, общимъ самоотреченіемъ. Въ этомъ смысл, исторія рабочихъ ассоціацій во Франціи есть исторія добродтели, человческаго достоинства, братской любви и состраданія, и, читая ее, вришь въ будущее этой массы. Работникъ, произнесшій въ 1848 году безсильному временному правительству въ ‘Htel de Ville’ замчательныя слова: ‘Рабочіе прощаютъ вамъ три мсяца нищеты’, былъ только представителемъ тысячъ работниковъ, переносившихъ, дйствительно, съ изумительнымъ терпніемъ нищету, чтобы дать время обществу на разршеніе насущныхъ вопросовъ. Къ исторіи такихъ людей, каковы бы ни были ихъ ошибки, невольно обращаешься съ любовью и удивленіемъ, какъ къ одной изъ блистательнйшихъ главъ въ исторіи мужественной и стойкой части человчества.
Во времена старой французской монархіи, вмшательство правительства въ дла общества было полное. Правительство раздавало привилегіи на право того или другого фабричнаго производства, налагало дорожныя и другія пошлины за право торговли, ввоза и вывоза тхъ или другихъ мануфактурныхъ и земледльческихъ произведеній, издавало различныя постановленія для промышленныхъ обществъ, опредляло величину хлба, ширину тканей, утверждало, за извстными лицами, право охоты, ршительно, но тщетно приказывало землевладльцамъ-дворянамъ учреждать по дв школы въ каждомъ сельскомъ приход, хотя и не давало на это средствъ, запрещало просить милостыню,— повелвало ‘заключать здоровыхъ нищихъ, наказывать ихъ потерею свободы, заставлять ихъ работать’ и посылало на галеры этихъ людей, виноватыхъ въ томъ, что у нихъ не было ни хлба, ни работы. Одинъ разъ (въ 1786 г.) ихъ было схвачено 50.000 человкъ. Привилегіи, монополіи, уставы, комиссары, надсмотрщики, инспектора, составляли цлую систему препятствій для дятельности частныхъ лицъ. Но, вмшиваясь во все, налагая на людей свою опеку, торгуя патентами и устанавливая налоги, старая французская монархія не считала нужнымъ проявлять свою силу и заботливость тамъ, гд общество дйствительно требовало помощи. Такъ, устроивъ, напримръ, больницы, она содержала ихъ въ самомъ плачевномъ состояніи. Въ начал царствованія Людовика XVI, Тенонъ публиковалъ отчетъ о состояніи парижскаго Htel-Dieu, гд, по его словамъ, клали по шести и по восьми больныхъ на одну кровать: на каждаго приходилась мсто въ шесть съ половиною дюймовъ ширины: нужно было лежать на боку, или ждать своей очереди спать, одинъ изъ больныхъ умеръ,— его трупъ остался лежать, въ теченіе многихъ часовъ, между живыми и уже началъ гнить, когда его унесли. Въ Бисетр, въ Сальпетріер было то же самое {Levasseur. Histoire des classes ouvriè,res en France. 1887. t. I, p, 87}. Каковъ былъ характеръ опеки правительства надъ обществомъ, таковъ былъ и характеръ опеки мастеровъ надъ рабочими. Вс рабочіе длились на корпораціи, въ Париж было шесть такихъ корпорацій или купеческихъ цеховъ. Он образовались еще въ царствованіе Людовика Святого и основою ихъ служило братское чувство {L. Blanc. Histoire de la rvolution, t. I, pp. 478—479.}. Благотворительность была однимъ изъ главныхъ принциповъ этихъ обществъ, группировавшихся около церкви. Послдняя опредляла часы работы, она же возвщала и часы отдыха. Когда колоколъ звонилъ къ молитв Пресвятой Богородиц, тогда умолкалъ шумъ рабочихъ въ мастерскихъ, и они отправлялись на отдыхъ, ожидая новаго звона съ ближайшаго аббатства, возвщавшаго наступленіе новаго рабочаго дня. Помощь неимущимъ, заступничество за слабыхъ проглядывало во всемъ. Бдные не забывались, и если у булочниковъ находили цеховые присяжные хлба недостаточной величины, то ихъ ‘раздавали, во имя Бога, нищимъ’. Уставы постоянно напоминаютъ о честности людямъ, занятымъ провркою и надзоромъ за рабочимъ дломъ, запрещаютъ возвышать цны на простое вино — напитокъ черни, приказываютъ, чтобы състные припасы, привозимые изъ деревень, продавались на торговыхъ площадяхъ и чтобы купцы, для избжанія барышничества, могли покупать ихъ только тогда, когда будутъ удовлетворены вс прочіе жители. Вс процессіи и празднества корпорацій носили духовный характеръ. Самое установленіе учениковъ и мастеровъ не было слдствіемъ желанія стснить низшихъ рабочихъ, но просто давало возможность неопытнымъ въ дл людямъ учиться отъ стариковъ. Но таково было состояніе корпорацій въ средніе вка, когда промышленность была еще въ младенческомъ состояніи, когда католическая церковь имла еще цивилизующее начало, когда она изъ варвара создавала новаго человка и заботилась не о накопленіи матеріальныхъ богатствъ, но о привлеченіи въ свою среду врныхъ дтей.
Къ концу XVIII вка, дла измнились окончательно. Корпорацій уже успли, выйти изъ-подъ крыла церкви, да и она сама давно перестала быть доброю матерью-воспитательницею дтей и стала правительницею, оспаривающею т или другія права у свтской власти. Теперь, говоря о ней, скоре всего можно было сказать, что ‘священный законъ сталъ нын прекраснымъ рыцаремъ, искателемъ приключеній, вожакомъ на пирахъ, покупщикомъ земель, подгоняющимъ своего наряднаго коня отъ дому къ дома, ведущимъ по своимъ слдамъ свору собакъ, подобно господину, и заставляющимъ слугъ услуживать ему на колняхъ’.
Не къ лучшему измнились и сами корпораціи, французскіе короли всми мрами старались покровительствовать имъ, но мы видли характеръ правительственнаго покровительства Франціи: оно состояло въ раздач ничего не стоящихъ, даже выгодныхъ королямъ, но пагубныхъ для народа привилегій. Скоро началось ограниченіе числа учениковъ, пошла продажа патентовъ на мастерство, тогда какъ прежде патенты получались только посл пребыванія человка въ ученьи и посл испытанія его способностей: стали продаваться права на открытіе лавочекъ и магазиновъ, создались и стали предметомъ продажи и купли десятки служебныхъ мстъ — синдиковъ, контролеровъ, инспекторовъ, мряльщиковъ, комиссаровъ надъ рабочими. ‘Одинъ Людовикъ XIV, говоритъ Левассеръ, придумалъ тысячи оригинальныхъ мръ для выжиманія денегъ отъ корпорацій’ {Levasseur. Hls. des cl. ouvr., t. I. pp. 43—63.}. Корпораціямъ пришлось платиться какъ за правительственныя привилегіи, такъ и за притснительныя мры. Он могли съ полнымъ правомъ сказать: ‘Минуй насъ, пуще всхъ печалей, и барскій, гнвъ, и барская любовь!’ Чтобы имть возможность платить, нужно было увеличить доходы, то-есть наложить большую плату на учениковъ, возвысить цну товаровъ и, такимъ образомъ, обрушить всю тяжесть новаго порядка длъ на народъ. Управленіе корпорацій состояло уже не просто изъ однихъ мастеровъ, но только изъ ‘главныхъ мастеровъ’. Самое число мастеровъ ограничилось: такъ, золотыхъ и серебряныхъ длъ мастеровъ въ Париж могло быть только 300. Никто не могъ открыть мастерскую, за исключеніемъ ихъ, такъ какъ явилась боязнь передъ конкурентами. За этимъ ограниченіемъ неизбжно должна была послдовать большая трудность попасть изъ учениковъ въ мастера: записаться въ ученье, пробыть восемь лтъ въ ученьи, потомъ въ подмастерьяхъ, представить работу, достойную званія мастера,— все это обходилось ученику, не считая постороннихъ расходовъ, по меньшей мр въ дв тысячи ливровъ. Прибавьте къ этому, что простые- ученики встрчали непобдимую конкуренцію со стороны сыновей мастеровъ, освобожденныхъ по статутамъ отъ ученья, и вы поймете, каково было добраться до званія мастера…
Къ концу XVIIІ. вка полуразоренныя правительствомъ корпораціи дошли до крайней степени деспотизма,въ своемъ внутреннемъ устройств и раздлились на враждебныя и тснившія другъ друга группы. Подмастерья, изъ личныхъ. видовъ, вполн соглашались съ мастерами насчетъ ограниченія числа учениковъ, мастера, для огражденія своихъ частныхъ интересовъ, соглашались между собою насчетъ непозволенія подмастерьямъ работать для своихъ выгодъ, старшины соглашались насчетъ невозможности общей для всхъ мастеровъ подачи голосовъ, наконецъ, ученики, подмастерья, мастера и старшины, соглашались насчетъ запрещенія всякой другой корпораціи, производить какую бы то ни было работу, которая подходитъ ‘ къ характеру издлій ихъ собственной корпораціи, и противодйствовали возникновенію и составленію всякихъ другихъ ассоціацій, внутри ихъ общины. Понятно, что при такомъ положеніи дла свобода личности, и самая, личность подавлялись корпоративнымъ деспотизмомъ. Никто не заботился объ усовершенствованіи производства, никто не думалъ объ удешевленіи произведеній, нигд не являлось изобртателей, отъ всхъ далека была мысль о распространеніи отрасли своихъ занятій и увеличеніи числа товарищей. Принадлежавшіе къ корпораціямъ люди держались за нихъ и ревниво отстраняли отъ себя новобранцевъ. И съ полнымъ нравомъ, не красня, писали корпораціи противъ реформъ Тюрго, что ‘за исключеніемъ нсколькихъ бродягъ, не только вс мастера и купцы, но и вс, которые надются сдлаться таковыми, отвергаютъ новыя идеи, какъ для себя, такъ и для своихъ дтей, и вс говорятъ, что имъ миле всего неизмнное, старое ‘statu quo’. Это сознаніе было со стороны корпорацій произнесеніемъ своего смертнаго приговора.
Одн крайности всегда вызываютъ другія крайности, противоположныя первымъ. До XVIIІ вка была безусловная опека правительства надъ обществомъ, дворянъ надъ народомъ, мастеровъ надъ учениками. Измученные ею люди не могли хладнокровно разсмотрть, была ли эта опека дйствительнымъ покровительствомъ или только Средствомъ высасывать возможно большее количество денегъ изъ опекаемыхъ лицъ, доводившихся опекою до нищенства. Ожесточенные существовавшимъ порядкомъ длъ, эти люди стали требовать полнйшаго невмшательства правительства въ дла частныхъ лицъ и полнйшаго уничтоженія привилегій: сословныхъ, корпоративныхъ и всякихъ другихъ. Фраза Гурнэ: ‘laissez faire, laissez passer’ произнеслась, возбудила восторгъ и никто не понималъ, что она можетъ быть переведена словами: ‘laissez faire, laissez mourir’. Ее признавали какъ поклонники Гурнэ, т.-е. люди, видвшіе все спасеніе въ промышленности, такъ и поклонники Кенэ, физіократы, признававшіе важность только за земледліемъ. Вс стснительныя привилегіи, патенты, монополіи, пошлины, установленія мры, цны и вса должны были уничтожиться, личность не должна была быть стсняема въ своей дятельности. Свобода, индивидуализмъ и конкуренціи должны были стать на мсто старыхъ принциповъ. Главные изъ знаменитыхъ французскихъ мыслителей XVIII вка, и преимущественно первой, его половины, работали въ этомъ направленіи. Эти же идеи нашли примненіе на практик, когда вспыхнула первая французская революція.
Во вторникъ, 4-го августа 1789 г., депутатами Національнаго Собранія, было, между прочимъ, ршено: ‘Уничтоженіе крпостного состоянія и неотъемлемыхъ имуществъ, подъ какимъ бы видомъ они ни появлялись, уничтоженіе судебной расправы господъ, уничтоженіе всхъ привилегій и денежныхъ льготъ, уравненіе налоговъ, каковы бы они ни были, начиная съ 1789 года, въ размр, который опредлится провинціальными собраніями, допущеніе всхъ гражданъ ко всмъ военнымъ и гражданскимъ должностямъ, реформы купеческихъ цеховъ’.
‘Naec nox est!’ — восклицаетъ съ энтузіазмомъ одинъ молодой публицистъ того времени {Камилъ Демулэнъ.}, возвщая читателемъ эту великую новость,— ‘эта ночь уничтожила цехи и исключительныя привилегіи. Кто хочетъ, тотъ и торгуй въ Индіи. Кто можетъ, тотъ и открывай лавку. Мастеръ-портной, мастеръ-сапожникъ, мастеръ-парикмахеръ восплачутъ, но будутъ радоваться ученики и праздничные огни зажгутся въ лачугахъ. О, ночь, гибельная для всхъ барышниковъ! О, чудная ночь! О, vere beata пох, счастливая для торговца, которому обезпечена свобода торговли, счастливая для ремесленника, котораго трудъ сталъ свободенъ!’
На слдующій недл, 11-го августа 1789 года, Собраніе издало новый декретъ, которымъ торжественно объявило, полное уничтоженіе феодальнаго порядка, допущеніе всхъ гражданъ ко всмъ занятіямъ и провозгласило Людовика XVI ‘возстановителемъ французской свободы‘. Тщетно Людовикъ, въ интимномъ письм къ одному изъ архіепископовъ, говорилъ, что онъ не согласится на эти жертвы, не согласится ограбить духовенство и дворянство: онъ согласился, предчувствуя, что отказъ вызоветъ грозу въ сред народныхъ депутатовъ.
Черезъ нсколько времени Собранію были предложены вопросы: ‘1) Рабочія корпораціи будутъ ли уничтожены, т. е. будетъ ли право работать общимъ правомъ? 2) Будутъ, ли инспектора и регламенты, т. е. останется ли промышленность подъ опекою государства? 3) Сохранятся ли королевскія мануфактуры и привилегіи, данныя нкоторымъ фабрикантамъ? 4) На какомъ основаніи устроятся торговыя сношенія съ иностранцами?’ Отвчать на эти вопросы, посл 4-го августа, было почти не нужно, и слова депутата Делларда: ‘промышленность есть душа торговли, душа промышленности — свобода’, можно было предчувствовать впередъ.
Итакъ, рабочія и купеческія корпораціи, какъ и вс другія феодальныя учрежденія, перегнившія до корня, превратились въ прахъ и исчезли съ лица земли и, кажется, никто не предвидлъ, что въ эти памятные дни посялось смя новыхъ страданій для цлой массы человчества, что эти постановленія революціи носили зародышъ другой, не мене страшной, но боле продолжительной борьбы, однимъ словомъ, что въ это время возникалъ, такъ-называемый ‘рабочій вопросъ’. Голодному человку было впервые сказано ‘Ты свободенъ!’ — и не мудрено, если онъ не сразу понялъ настоящій смысль этихъ двухъ словъ и на время увлекся ими.
II.
ПЕРВАЯ РЕВОЛЮЦІЯ.
1789-1799.
Въ день, ршившій паденіе корпорацій, въ Париж, по словамъ очевидцевъ, проявлялись страшныя и шумныя изъявленія восторга. Работники покидали толпами своихъ хозяевъ и мастеровъ {Louis Blanc. Histoire de la rvolution, t. I. p. 572}. Они бгали по городу, растерявшись отъ радости. Нкоторые тріумфально катались въ коляскахъ, въ то время, какъ большая часть изъ нихъ, наполнивъ залы, справляла веселый пиръ во славу эмансипаціи и хоромъ повторяла столь сладко ей дорогое въ ту нору слово: ‘свобода!’. Но мало-по-малу восторгъ долженъ былъ утихнуть подъ ударами страшной дйствительности: у народа не было ни хлба, ни работы.
Революція и всякіе другіе крутые перевороты въ общественной жизни на первыхъ порахъ всегда гибельно дйствуютъ на трудъ: они, возбуждая страхъ общества передъ новымъ положеніемъ, изгоняютъ капиталы изъ оборотовъ, уменьшаютъ потребленіе и парализуютъ торговлю.
Революція 1789 года должна была вызвать эти же явленія и притомъ въ громадныхъ размрахъ, такъ какъ она привела въ’ движеніе общество, уже ослабленное торговымъ кризисомъ и двухгодичнымъ голодомъ. Хлба было везд мало, и онъ былъ очень дорогъ, голодный народъ возмущался противъ хлбныхъ торговцевъ, грабилъ возы съ мукой, бунтовалъ противъ тхъ, кто пробовалъ вывозить хлбныя зерна изъ одного города въ другой, и часто приходилось употреблять военную силу противъ этой отощавшей и измученной толпы. При такомъ положеніи длъ, разумется, начались въ обществ сокращенія расходовъ На вс другія второстепенныя жизненныя потребности, что отозвалось на фабрикахъ. Еще гибельне, чмъ это стремленіе къ экономіи, было для фабричнаго дла пораженіе привыкшихъ къ мотовству и роскоши старыхъ дворянъ, духовныхъ лицъ и высшихъ чиновниковъ, эти люди вызвали своими безпутными прихотями цлыя отрасли мануфактурнаго и фабричнаго производства, отрасли, въ которыхъ никогда не нуждался народъ, а теперь не нуждались и сами богатые классы общества. Эти отрасли должны были исчезнуть на время и, такимъ образомъ, оставить безъ дла цлую массу рабочихъ, занимавшихся производствомъ предметовъ роскоши. Прибавьте ко всему этому стремленіе членовъ общества скопить копейку на черный день, имя въ виду непрочность своего положенія, шатаемаго революціей, и вы поймете, каковъ былъ застой на фабрикахъ. Рабочіе оставались безъ дла на рукахъ муниципальныхъ властей, на которыхъ и безъ того тяжелымъ бременемъ лежала обязанность кормить своихъ нищихъ и забота о доставленіи достаточнаго количества продовольствія для столицы, куда, по случаю засданій Національнаго Собранія, стеклось множество народа.
Среди этого страшнаго бдствія, въ Париж стали носиться темные и ложные слухи, будто вся бда происходитъ вслдствіе тайныхъ сдлокъ барышниковъ и интригъ аристократовъ. Легковрная толпа, брошенная обществомъ безъ всякаго образованія, не могла не врить этимъ слухамъ. Уже національной гвардіи не разъ приходилось браться за оружіе для предупрежденія мятежа, наконецъ, 20-го октября 1789 года, толпа женщинъ бросилась къ булочнику Франсуа съ требованіемъ хлба {Cabet. Histoire populaire de la rvolution. 18.49.1.1. pp. 398—384.}. Этотъ булочникъ былъ поставщикомъ членовъ Національнаго Собранія. Онъ объявилъ, что онъ испекъ шесть партій хлбовъ, но что теперь у него нтъ товара и что покупателямъ. придется ждать, когда. онъ вынетъ седьмую партію изъ печки. Онъ даже впустилъ одну женщину удостовриться въ истин его словъ, но она нашла у него три хлба, спрятанные для его работниковъ. Овладвъ этими хлбами, она показала ихъ другимъ женщинамъ, ругая булочника. Начались крики. Стража была разогнана, толпа ворвалась въ булочную, начался обыскъ и было, найдено значительное число маленькихъ хлбовъ, предназначенныхъ для членовъ Собранія. Булочникъ былъ не виноватъ, но въ глазахъ столько разъ обманутаго народа онъ былъ преступникомъ. ‘Къ фонарю! къ фонарю!’ крикнула толпа и поволокла несчастнаго булочника. Всякая защита была безплодна: къ вечеру булочникъ былъ повшенъ на фонар, и его голова носилась на пик по всему Парижу для устрашенія хлбопековъ.
Объ этомъ страшномъ происшествіи тотчасъ же доложили Національному Собранію, и оно сочло нужнымъ издать военный законъ, ‘loi martiale’, о которомъ оно и безъ того уже хлопотало за нсколько дней. Въ Шателе, между тмъ, Лафайетъ и національная гвардія захватили двухъ какихъ-то бдняковъ, на которыхъ донесли, что они убійцы. Во время бурныхъ преній объ этомъ закон, Петіонъ сказалъ: ‘Какъ бы Ни были мы озабочены состояніемъ столицы, но мы должны думать и о своемъ положеніи. Насъ приглашаютъ заботиться о продовольствіи Парижа, но вс наши средства къ этому ограничиваются изданіемъ необходимыхъ декретовъ. Нашъ комитетъ продовольствія сдлался ненужнымъ: наши декреты не были приведены въ исполненіе… Дадимъ же понять народу, что о приведеніи въ дйствіе указовъ должна заботиться исполнительная власть’. На это Біанци замтилъ: ‘Недостаточно устрашать народъ строгими законами, но надо еще успокоить его… Пустыя слова раздражаютъ народъ, одинъ военный законъ, самъ по себ, уже можетъ вызвать возмущеніе‘… ‘Если мы не проснемся, окончилъ Робеспьеръ, то со свободой будетъ покончено. У васъ просятъ хлба и солдатъ,— но для чего? Чтобы отстранить народъ именно въ ту минуту, когда различными происками многіе стараются погубить настоящую революцію. Подстрекатели предвидли, что народныя волненія представятъ удобный случай требовать у васъ законовъ для подавленія народа и свободы. Когда народъ умираетъ съ голода, онъ скучивается вмст: нужно добраться до причинъ волненій, чтобы успокоить ихъ, нужно принять мры для открытія виновниковъ, затушить заговоръ, угрожающій намъ и оставляющій насъ при одной безполезной преданности длу, не должно позволять королевскому прокурору въ Шателе исполнять роль генеральнаго прокурора націи. Выбравъ судей въ своей сред, вы должны заниматься разборомъ всхъ заговоровъ, всхъ козней, направленныхъ противъ національной свободы. Здсь епископы издаютъ поджигательныя приказанія, тамъ начальники пограничныхъ провинцій допускаютъ вывозъ хлба за границу. Нечего столько толковать о конституціи! Это слово довольно усыпляло насъ. Вспомните, что въ то время, когда хотли задушить свободу въ колыбели, намъ не переставали говорить о конституціи’. ‘И что сдлаютъ вс ваши военные законы, когда голодныя толпы народа крикнутъ: ‘У хлбопековъ нтъ хлба!’ Какое чудовище отвтитъ на этотъ крикъ ружейнымъ выстрломъ?’ воскликнуть Мирабо. Но каковы бы ни были толки въ Собраніи, однако было ршено издать слдующія постановленія противъ сходокъ и возмущеній: ‘1) Муниципальные офицеры должны объявить, что военная сила будетъ употребляться, 2) это объявленіе сдлаютъ, выставивъ въ главномъ окн ратуши и во всхъ улицахъ красное знамя, 3) и 4) вооруженная сила, съ краснымъ знаменемъ впереди, будетъ сопровождаема, по крайней мр, однимъ муниципальнымъ офицеромъ, 5) муниципальные офицеры спросятъ у собравшихся людей, какая причта заставила ихъ собраться и какую жалобу они хотятъ принести, они могутъ отдлить изъ своей среды шестерыхъ для изложенія дла и подачи просьбы, 6) муниципальный офицеръ обязанъ произнести громко три раза слдующее предостереженіе: сейчасъ будутъ стрлять! пусть удалятся мирные граждане! и т. д.’. Вотъ все, что могло выдумать Національное Собраніе для облегченія народныхъ страданій. Обыкновенно замедляющій утвержденіе законовъ, Людовикъ XVI утвердилъ этотъ законъ сейчасъ же и такимъ образомъ это постановленіе было обсуждено, составлено и утверждено въ одинъ день.
Голодъ, разумется, не уменьшался. Но были и другія собранія народа, совсмъ не имвшія того кроваваго характера, какимъ отличалось собраніе черни у булочной Франсуа. На лугу передъ Лувромъ, 18-го августа {Levasseur. Histoire des classes ouvriè,res, t. I, pp. 136-137.}, впервые собрались портные въ числ около трехъ тысячъ, безъ всякаго шума, безъ всякихъ злыхъ умысловъ, и послали депутацію съ просьбой ‘гарантировать имъ во всякое время года поденную плату въ 40 су и запретить лоскутникамъ шить новыя платья’. Черезъ нсколько дней, на Елисейскихъ поляхъ собрались парикмахеры для обсужденія касавшихся ихъ вопросовъ, какъ скромно вело себя это собраніе, видно ужъ изъ того, что какой-то офицеръ хотлъ напасть на рабочихъ, но былъ обезоруженъ своими собственными солдатами. Затмъ сошлось до шестисотъ башмачниковъ, они выбрали комитетъ для наблюденія за интересами ихъ общества, для сбора денегъ ежемсячно откладываемыхъ въ пользу тхъ изъ ихъ среды, у которыхъ нтъ работы, и ршили исключить изъ общества того, кто сдлаетъ хотя пару сапогъ ниже условленной платы. Таково было первое, еще блдное стремленіе рабочихъ къ ассоціаціи. Среди общаго волненія, среди тайной и явной, незаконной и освященной закономъ рзни, эти простые люди могли представить примръ, достойный подражанія, даже самому Національному Собранію, бушевавшему противъ короля и оставлявшему въ той же страшной нищет народъ.
Но скоро сходки превратились изъ мирныхъ въ довольно бурныя и приняли характеръ стачекъ и коалицій. Иначе и не могло быть. Рабочіе увидали невозможность позволить кому-нибудь изъ своихъ собратьевъ стоять вн ихъ союза, такъ какъ эти отщепенцы, соглашаясь работать за малую плату и подчиняясь всмъ старымъ неудобствамъ своего положенія, придавали силу фабрикантамъ, и послдніе могли смяться надъ требованіями соединившихся рабочихъ. Тутъ должна была повториться всмъ знакомая исторія: Петръ говорилъ, что онъ не можетъ работать за такую-то плату и при такихъ-то условіяхъ, а ему спокойно отвчали, что это въ его вол, что объ этомъ плакать не станутъ, такъ какъ Иванъ соглашается длать то же дло за еще меньшую плату. Нужно было отречься отъ своихъ требованій или привлечь въ свой кругъ непонимающаго своихъ выгодъ Ивана, хотя бы насиліемъ, но все-таки привлечь, чтобы не погибло начатое дло. Другихъ исходовъ не представлялось. Такимъ образомъ, соединившіеся рабочіе, по необходимости, стали насильно, деспотически, вербовать себ союзниковъ и вдругъ увидли передъ собою три группы враговъ: правительство, боявшееся сходокъ, буржуазію, видвшую свои выгоды въ разъединеніи рабочихъ, и наконецъ, самихъ рабочихъ-отщепенцевъ. Война началась на смерть. Сильне всего стояли за свое дло каменщики, плотники и рабочіе типографій и писчебумажныхъ фабрикъ. Рабочіе двухъ послднихъ категорій, при сильномъ развитіи прессы, а значитъ и сильномъ спрос на бумагу и трудъ наборщиковъ, видли, какъ быстро наживаются фабриканты, и сознавали, что именно теперь представляется удобный случай принудить хозяевъ къ уступкамъ.
На просьбу коалицій, составленныхъ плотниками и наборщиками, просившими ‘увеличить ихъ рабочіе дни и запретить другимъ мастеровымъ работать по меньшей цн и безъ ихъ вдома’, 29 апрля 1791 года было издано предувдомленіе — avis, гд выражалось такое мнніе {Cabet. Hist. pop. de la rv., t. II, pp. 227—234.}: ‘Вс граждане равны въ нравахъ, но они не равны и не будутъ равными въ способностяхъ, талантахъ и средствахъ. Потому невозможно, чтобы они льстили себя надеждой на равные барыши. Законъ, опредляющій таксу платы за трудъ и уничтожающій надежду одного заработать больше другого, былъ бы несправедливъ. Такимъ образомъ, коалиція работниковъ, стремящихся уравнять рабочую плату и заставить всхъ собратьевъ по ремеслу подчиниться этому постановленію, была бы противна интересамъ самихъ рабочихъ… Сверхъ того, она была бы насиліемъ надъ закономъ, уничтоженіемъ общественнаго порядка, покушеніемъ на общіе интересы и средствомъ довести неизбжнымъ прекращеніемъ работъ до нищеты даже тхъ, кто устроилъ коалицію, она была бы настоящимъ преступленіемъ. Итакъ, муниципальная власть приглашаетъ всхъ рабочихъ не противорчить тмъ доказательствамъ ихъ патріотизма, которыя уже были сдланы ими, и не доводить эту власть до необходимости употребить противъ нихъ средства насилія, находящіяся у нея въ распоряженіи для сохраненія общественнаго порядка’. Вс подобныя разсужденія, обыкновенно, не ведутъ ни къ чему. Нужда свирпствовала, попрежнему, и посл этого воззванія къ патріотизму бдняковъ и приглашенія успокоиться, сдланнаго муниципальною властью. Предостереженіе осталось безъ всякаго вліянія на ходъ длъ. Пришлось издать ‘ршеніе’ — un arrt {Levasseur. Hist. des das. ouvr., t. I, pp. 138—143.}, въ немъ уже твердо объявлялось, что неконституціонныя и необязательныя постановленія рабочихъ признаются за неимющія никакого значенія (nuis), что запрещается рабочимъ впредь длать подобныя постановленія, что рабочая плата должна назначаться по свободному соглашенію между ними и тми, кто ихъ нанимаетъ, и такъ какъ силы и способности, по необходимости, различны, то и не можетъ быть назначено никакой таксы на трудъ’. Кром того, отдается приказъ арестовать ослушниковъ. Тюрьмы стали наполняться голодными и раздраженными рабочими. Коалиціи между тмъ все продолжались. На другой же день, посл изданія этого ршенія, рабочіе моста Людовика XVI и плотники отправили новую депутацію въ ратушу. Получился новый отказъ мэра и, сверхъ того, власти обратились къ Собранію съ просьбой дать имъ въ руки законное оружіе для подавленія упорной толпы.
Въ нкоторыхъ газетахъ тоже говорили, ‘что ни мэръ, ни кто другой не иметъ права опредлять норму заработной платы противъ воли тхъ, кто ее выдаетъ: все дло сводится на тотъ простой принципъ, что было бы тираніей, если бы между работникомъ и нанимателемъ вмшивалось, третье лицо и противъ воли условливающихся сторонъ предписывало имъ законы’. Разсуждавшіе такимъ образомъ люди не замчали или не хотли замтить, что власть вмшивается въ сдлки продавцовъ и покупателей, назначая таксу на хлбъ, на говядину и т. п. Они не хотли замтить, что законы, управляющіе государствомъ, распоряжаются всмъ,— свободою, работою, запрещая или позволяя ее, деньгами, взимаемыми въ вид налоговъ, собственностью, которая берется у собственниковъ для общественной пользы, наконецъ даже жизнью гражданъ, если она нужна обществу во время его борьбы съ непріятелемъ или если она приноситъ вредъ обществу, какъ напр. жизнь разбойника. Не задавая себ подобныхъ вопросовъ, противники рабочихъ хотли только поскоре подавить бушевавшую толпу.
Эта толпа уже видла собиравшуюся грозу и не знала, къ кому прибгнуть подъ защиту, кому принести жалобу. Въ это время одинъ человкъ, игравшій потомъ такую страшную роль въ революціи, стоялъ ближе всхъ другихъ революціонныхъ дятелей къ народу. Это былъ Маратъ. Бднякъ, знающій докторъ, написавшій десятки довольно замтныхъ изслдованій, онъ постоянно былъ, въ одно и то же время, и дйствующимъ лицомъ, и зрителемъ народныхъ страданій и пришелъ къ убжденію, что трудъ, при существовавшемъ порядк длъ, вчно будетъ сопровождаться нищетою и всевозможными паденіями. Постоянное озлобленіе, пробужденное и поддерживаемое дйствительными страданіями, сдлалось его нормальнымъ настроеніемъ, перешло въ ide fixe и иногда доходило до аффектаціи, до стремленія постоянно выставлять напоказъ и бередить нанесенныя старымъ порядкомъ раны. Вс люди, вышедшіе не изъ народной массы, не изъ подвала, казались ему подозрительными, такъ какъ онъ постоянно видлъ въ жизни, обманы и сознавалъ, что только тотъ уметъ понимать страданье и серьезно бороться для облегченія мукъ, кто самъ прошелъ тяжелую школу этихъ нравственныхъ и физическихъ пытокъ. Члены собранія принадлежали, по большей части, къ благороднымъ сословіямъ, и потому Маратъ былъ вчно на страж со своими угрожающими подозрніями: ‘Чтеніе такого-то проекта,— писалъ онъ въ своемъ журнал ‘Другъ народа’:— вызвало живыя рукоплесканія въ собраніи,— значитъ еще однимъ основаніемъ больше не терять изъ виду докладчика’. И народъ понималъ, что Маратъ чуетъ уже въ этомъ докладчик тайнаго врага — аристократа. Во время борьбы противъ Неккера Маратъ писалъ: ‘Какъ! Для поддержанія кредита капиталистовъ, пенсіонеровъ принца, ненужныхъ посланниковъ, опасныхъ правителей и полководцевъ, развратныхъ любовницъ, барышниковъ, лнивыхъ и невжественныхъ академиковъ, софистовъ, скомороховъ, гаеровъ, шутовъ, неспособныхъ ех-министровъ, отставныхъ полицейскихъ, шпіоновъ и этой блестящей ватаги разныхъ креатуръ, составляющихъ звенья въ цпи несправедливостей, для всего этого должны отдавать послднія жалкія лохмотья бдные мастеровые, бдные работники, бдные поденщики, никогда ничего не выигрывающіе ни на министерскихъ торжищахъ, ни въ революціонныхъ волненіяхъ!’ Такія рчи, сказанныя въ это время полнйшаго возбужденія страстей, не могли не привлечь къ’ писателю раздраженную толпу. Каково было значеніе этого мрачнаго глашатая народной скорби въ глазахъ массы, видно уже изъ извстнаго восклицанія одной женщины: ‘Мой мужъ солдатъ, если онъ арестуетъ Марата,— я раздроблю ему голову!’ Во время коалиціи рабочихъ, Маратъ, предлагалъ средства къ улучшенію ихъ положенія, онъ совтовалъ ‘во-первыхъ, правильно устроить выучку мастеровыхъ, во-вторыхъ, назначить честную рабочую плату, чтобы никто не могъ впасть въ нищету иначе, какъ по своей, ошибк, въ-третьихъ, подталкивать рабочихъ къ хорошему поведенію тмъ, что давать, черезъ три года, средства устроиться на свой счетъ всмъ, кто отличится умньемъ и порядочнымъ поведеньемъ, устроить это можно’ изъ сбереженій, которыя будутъ вноситься, въ теченіе десяти лтъ, въ общественную кассу безсемейными рабочими’ и т. д. Кром этихъ бглыхъ замтокъ, Маратъ представилъ планъ возможности поддержать, въ теченіе нсколькихъ лтъ, 10,000 голодныхъ. ‘Краснешь отъ стыда и содрогаешься отъ скорби,— писалъ онъ съ обычною своею грубою рзкостью:— видя классъ столь полезныхъ несчастливцевъ, брошенныхъ въ жертву горсти мошенниковъ, жирющихъ отъ ихъ пота и варварски ворующихъ жалкіе плоды ихъ работъ. Такого рода злоупотребленія должны бы обратить на себя вниманіе Національнаго Собранія и занять нкоторые изъ его часовъ, посвященныхъ иногда столькимъ безплоднымъ словопреніямъ и смшнымъ препираніямъ’. Къ этому-то, страшному для общественнаго спокойствія, человку обратилось 340 рабочихъ церкви св. Женевьевы, онъ не могъ ничего сдлать, кром какъ бороться за нихъ перомъ. Они это сознавали, но, все-таки, ршились излить накипвшее на сердц горе. Мы выпишемъ изъ ихъ письма нкоторыя строки, чтобы дать понять читателю, до чего были доведены эти люди и какъ сильно было ихъ раздраженіе. Они писали ‘Другу народа’.
‘Дорогой пророкъ, истинный защитникъ класса бдняковъ, позвольте работникамъ открыть вамъ вс злоупотребленія и подлости, которыя затваютъ наши хозяева,— каменщики,— чтобы, доведя насъ до отчаянія, довести до возстанія. Эти низкіе люди, пожирающіе въ бездйствіи облитый потомъ плодъ нашихъ трудовъ и не принесшіе ни разу никакой услуги націи, прятались въ подземельяхъ 12, 13 и 14 іюля {Въ эти дни, въ 1789 г., вышелъ на сцену Камиллъ Демуленъ, былъ отставленъ Некверъ, пролилась первая кровь народа и была взята народомъ Бастилія.}. Когда они увидали, что классъ несчастныхъ одинъ сдлалъ революцію, тогда они вышли изъ своихъ засадъ, чтобы поступить съ нами, какъ съ разбойниками, потомъ, когда они видли, что опасность прошла, они стали интриговать въ округахъ, для захвата должностей, они надли мундиры и эполеты. Въ настоящее время, считая себя сильными, они хотли бы согнуть насъ подъ еще боле суровое ярмо, они давятъ насъ безъ сожалнія и безъ угрызеній совсти’.
Дале работники указываютъ на десятерыхъ каменщиковъ, начавшихъ жизнь поденщиками, и объясняютъ, какъ они нажили состояніе въ 100.000 ливровъ годового дохода.
‘Вотъ они, продолжаетъ письмо, наши вампиры и ихъ скандалезныя богатства! Но поврите ли вы, что, осыпанные богатствами, они остаются непомрно жадными и стараются уменьшить наши поденные заработки, сводящіеся на 48 су, опредленные намъ администраціей. Они не хотятъ шать, что мы заняты только шесть мсяцевъ въ году, что сводитъ нашъ поденный заработокъ на 24 су. И на эту-то скудную плату мы должны нанимать жилище, одваться, кормиться и содержать семейство, если у насъ есть жены и дти. Такъ, истощивъ свои силы на служб государству, претерпвъ несправедливости старшихъ, изнурившись отъ голода и усилій, мы часто не имемъ никакого другого исхода, какъ идти кончать свою жизнь въ Бисетръ (въ тюрьму), между тмъ наши вампиры живутъ въ роскошныхъ домахъ, пьютъ лучшія вина, спятъ на пуху, катаются въ экипажахъ и забываютъ, среди излишествъ и удовольствій, наши несчастья, часто отказываясь выдать жалованье, за начало рабочаго дня семейству работника, раненаго или убитаго до полудня!…’
Это очень рзкое письмо, написанное притомъ къ такому человку, какъ Маратъ, испугало Національное Собраніе и заставило его поторопиться изданіемъ закона, котораго требовали муниципальныя власти, фабриканты и работники, отдлившіеся отъ заговорщиковъ.
Оснорою новаго закона послужилъ проектъ Шапелье. ‘Сходки рабочихъ, говорилъ докладчикъ, возрождаютъ корпораціи, уничтоженныя конституціей… Конечно, всмъ гражданамъ позволено собираться, но нельзя позволить гражданамъ извстныхъ профессій собираться для обсужденія ихъ мнимыхъ (sic) общихъ интересовъ. Въ государств нтъ боле корпорацій и нтъ другихъ интересовъ, кром частныхъ интересовъ отдльной личности и интересовъ общихъ всему государству. Рабочіе говорятъ, что они соединяются для поддержанія своихъ больныхъ и оставшихся безъ работы собратьевъ, но это дло націи,— доставлять работу и помощь слабымъ… Итакъ, надо возвратиться къ принципу свободнаго соглашенія личности съ личностью, при опредленіи платы каждаго изъ рабочихъ’…
Дале Шапелье говоритъ о свобод личности и замчаетъ: ‘Я не стану входить въ разсмотрніе вопроса, каковъ долженъ быть нормальный заработокъ (а именно это-то и было нужно), но я сознаюсь, что онъ долженъ бы быть значительне, чмъ теперь, потому значительне, что въ свободной націи заработки должны быть настолько велики, чтобы каждый, получающій ихъ, стоялъ вн безусловной зависимости, которую создаютъ лишенія первыхъ жизненныхъ потребностей и которая есть зависимость голода…’ Вотъ именно этого-то рабства, созданнаго свободою безпомощности слабой личности я свободою разнузданности сильной личности, и боялись рабочіе. Шапелье тоже признавалъ возможность рабства голода, Собраніе соглашалось съ нимъ, но тмъ не мене былъ изданъ декретъ, которымъ, во имя ‘Объявленія правъ’ (Dclaration des droits de l’homme), запрещались не только разсужденія, но и всякія соглашенія, касающіяся опредленія заработной платы, часовъ работы и отдыха,— однимъ словомъ, всего того, изъ-за чего хлопотали рабочіе. Такимъ образомъ, если бы эти бдняки согласились скоре умереть съ голода, чмъ позволить эксплоатировать себя, то и это, совершенно свободное, единогласное ршеніе сочлось бы несостоятельнымъ во имя свободы личности! Въ Париж былъ страшный ропотъ. Но войско стояло наготов разбить толпу мятежниковъ.
Изъ рчи Шапелье мы видли, что, не признавая правъ рабочихъ на ассоціаціи, разгоняя выстрлами мирныя сходки, считая дломъ личнаго соглашенія между рабочимъ и хозяиномъ всякое опредленіе платы, Національное Собраніе оставляло исключительно за націею право помогать больнымъ и доставлять работу тмъ, у кого ея не было. Потому необходимо будетъ взглянуть, что сдлала нація для этихъ несчастныхъ тружениковъ.
Первое спасеніе рабочихъ отъ нищеты и голода она нашла въ устройств ‘національныхъ мастерскихъ’.
Съ національными мастерскими у насъ обыкновенно связывается воспоминаніе о 1848 год и Луи Клан, но мастерскія, которыхъ потомъ требовалъ онъ, далеко отличались отъ тхъ, къ которымъ привыкла Франція и которыя имла благотворительный характеръ. Первыя подобныя мастерскія — les ateliers de charit — мы встрчаемъ въ 1545 году {Dictionnaire de l’conomie politique, 1858, 1.1, p. 102, ateliers nationaux.}. когда одинъ указъ повелвалъ употреблять на общественныя работы здоровыхъ нищихъ, указы: 18 апрля 1685 года, 10 февраля 1699 года, 6 августа 1709 года, организуютъ правильную полицію этихъ мастерскихъ. Людовикъ XVI указами отъ 11 мая 1786 года и декабря 1788 года распространилъ этотъ родъ помощи на все королевство и открылъ, на время безработицы, въ каждой провинціи подобныя публичныя работы, поддерживая ихъ разными льготами. Въ 1790 году, начало общественныхъ волненій заставило прекратить занятія на многихъ частныхъ фабрикахъ и оставило громадное число рабочихъ безъ дла. Боясь нищенства, грабежей и возмущеній, почти вс члены Національнаго Собранія потребовали открытія новыхъ публичныхъ мастерскихъ. Он были устроены въ обширныхъ размрахъ въ окрестностяхъ столицы, здсь всмъ безъ разбора мужчинамъ назначались земляныя работы, а всмъ женщинамъ и дтямъ — прядильныя. Кром того, на каждый департаментъ отпускалось по 30,000 франковъ для доставленія занятій нищимъ по плану, принятому въ столиц. Каждая мастерская состояла изъ двухъ отдленій, каждое во сто человкъ, подъ управленіемъ старшины и двухъ его помощниковъ, плата производилась по субботамъ, въ присутствіи контролера, который поврялъ — снабжены ли работники необходимыми инструментами. Плата равнялась 20 су (25 к.) въ день.
Легко сразу понять, что все это предпріятіе было если не низкимъ обманомъ, то одною сплошною ошибкою, и потому должно погибнуть. Въ начатыхъ работахъ не чувствовалось никакой другой потребности, кром отвлеченія отъ бездлья бродящихъ силъ, эти работы были переливаньемъ воды изъ пустого въ порожнее, это, вслдъ за правительствомъ, сознавали какъ сами рабочіе, такъ и администраторы мастерскихъ. При такомъ сознаніи рабочіе развращались, правительство разорялось, и самыя мастерскія гнили со дня своего появленія на свтъ. Вс, сознавая безплодность своихъ занятій, старались ничего не длать и получать плату за бездлье, то-есть жить на содержаньи, сверхъ того, большая часть рабочихъ просто чувствовала, что, при всхъ усиліяхъ, она не способна къ этому труду, такъ какъ портному или парикмахеру трудно было вдругъ превратиться въ землекопа, а модистк — въ пряху. Суммы въ тридцать тысячъ, отпускаемыя въ каждый департаментъ, тоже были очень ничтожны для устройства не только порядочныхъ, но и какихъ бы то ни было мастерскихъ. Но каково бы ни было положеніе этого учрежденія, а народъ все-таки видлъ въ немъ возможность добыть хоть по 20 су въ день. Эта плата не могла накормить до-сыта работника, но отчасти спасала его отъ голодной смерти, и притомъ спасала, почти не требуя его труда, а потому въ мастерскія съ каждымъ днемъ прибывало все боле и боле народа. Не только столичные работники, оставшіеся безъ дла, но и провинціальные мастеровые стремились въ парижскія мастерскія. Къ 16 іюня 1791 года цифра рабочихъ дошла до 19,000 чел., по словамъ Ла-Рошфуко, а по другимъ свдніямъ до 28,000 чел. Удовлетворять всхъ рабочихъ не было никакой возможности, а они уже привыкли къ полученію обычнаго вознагражденія за пересыпанье песку и требовали назначенной правительствомъ платы за бездлье.
Дло становилось опаснымъ, начался мятежъ. Лафайетъ, ко глав національной гвардіи, разогналъ бунтовщиковъ и возстановилъ спокойствіе {Levasseur. Hist. des das. ouvr., t. I, pp. 119—150.}. А между тмъ, правительство, въ одинъ 1790 годъ, успло истратить на свое предпріятіе 15.000,000. Самъ мэръ Парижа требовалъ или закрытія мастерскихъ, или боле осмысленной организаціи работъ. Чтобы отвлечь наплывъ бдняковъ въ столицу, правительство выдало департаментамъ 2.600.000 ливровъ на мастерскія. Но и это не помогло. Въ Собраніи уже слышались негодующіе голоса, говорившіе, что ‘мастерскія созданы дли поддержанія революціи въ Париж…’ Нужно было распустить рабочихъ: ихъ разослали но округамъ, отмнили выдачу денегъ, продали инструменты, назначили тяжелыя наказанія за неповиновеніе и сходки.
Такъ окончилась единственная практическая попытка революціоннаго правительства помочь работникамъ, доставивъ имъ занятія. Она, какъ нарочно, была устроена самымъ нелпымъ образомъ. Посл полнйшей неудачи на этомъ пути, революціонное правительство принялось за теоретическія разсужденія о рабочемъ вопрос и за составленіе различныхъ проектовъ. Эти разсужденія были иногда удивительно гуманны, проекты широко и великолпно задуманы, но по недостатку средствъ, по быстрой смн однхъ партій другими и по множеству другихъ обстоятельствъ, почти вс эти великія стремленія были — слова, слова и слова. Но въ этихъ словахъ таились зародыши тхъ идеаловъ, къ которымъ стремились посл многія партіи, занятыя разршеніемъ вопроса о пролетаріяхъ, о поденщикахъ,— потому-то въ очеркахъ исторіи рабочаго сословія во Франціи мы не можемъ пропустить этого періода теоретическихъ разсужденій о благ угнетеннаго класса людей, хотя послднимъ и не становилось легче посл составленія разныхъ неосуществимыхъ плановъ.
Начнемъ съ описанія занятій и проекта нищенскаго комитета, гд главнымъ членомъ былъ Ла-Рошфуко, извстный уже до революціи устройствомъ хорошей частной школы въ Ліанкур.
У всхъ членовъ Національнаго Собранія были въ памяти и слова Монтескье, что ‘государство обязано доставлять каждому гражданину обезпеченное существованіе’, и изреченіе Руссо, что ‘когда бдные допустили существованіе богатыхъ, то богатые обязались кормить всхъ тхъ, кому нечмъ жить’. Эти же мысли высказались и въ доклад Ла-Рошфуко-Ліанкура объ уничтоженіи нищенства. ‘Гд существуетъ классъ людей безъ средствъ къ существованію, говорилъ онъ, тамъ существуетъ нарушеніе правъ человчества, тамъ порвано соціальное равновсіе’. Прежде чмъ придти къ какому-нибудь заключенію, первый нищенскій комитетъ постилъ госпитали и пріюты {Ibid., pp. 152—162.}. Везд нашлись заскорузлыя злоупотребленія, рутина парализовала вс честныя стремленія, большія суммы плохо употреблялись въ дло, больные лежали въ зараженной атмосфер, въ ‘смрадныхъ клоакахъ’, дти воспитывались въ тунеядств, благотворительность являлась тираномъ и палачомъ взятыхъ ею на свое воспитаніе людей. ‘Такъ пожираетъ Сальпетріеръ,— писалъ докладчикъ:— цлыя поколнія, на воспитаніе которыхъ это заведеніе собираетъ огромныя суммы’.— ‘Каждый шагъ, сдланный въ госпиталяхъ,— говорилъ онъ въ другомъ мст:— убждаетъ все боле и боле, что это притоны предразсудковъ, которые сохраняются здсь еще долгіе годы посл того, какъ они исчезли во всемъ остальномъ мір’. Въ виду этого зла Ла-Рошфуко предложилъ государству собрать въ свои руки вс имющіяся для помощи бдняковъ суммы и разсылать ихъ соразмрно съ требованіями муниципальныхъ совтовъ. На поддержку бдняковъ, онъ предполагалъ достаточнымъ 50 милліоновъ,— сумма эта равнялась доходамъ благотворительныхъ заведеній, существовавшихъ въ 1789 г. 40.000. 000 должны были идти на обыкновенныя пособія, 5.000. 000 на устройство вспомогательныхъ мастерскихъ, остальные 5.000.000 должны были оставаться въ запас на непредвиднные расходы. Чтобы мстныя муниципальныя власти не преувеличивали нуждъ своего округа, он обязаны были вносить изъ своихъ средствъ четвертую часть требуемой суммы для вспомогательныхъ мастерскихъ, чтобы благотворители не охладли къ пожертвованіямъ, поступающимъ въ общую казну, имъ позволялось опредлять на пятьдесятъ лтъ ту цль, на которую должны идти ихъ деньги. Во всякомъ департамент и округ долженствовалъ находиться наблюдательный комитетъ изъ четырехъ лицъ, выбранныхъ ихъ согражданами. Шесть комиссаровъ отъ правительства имли бы обязанностью смотрть за законностью распредленія суммъ и хорошимъ управленіемъ ими. Помощи раздлялись на обыкновенныя и чрезвычайныя. Въ первымъ относились: уходъ за больными, дтьми, стариками и страдающими физическими недостатками. По возможности, вс эти лица не должны быть оторваны отъ благотворно вліяющей семьи. Лкарство, доктора, бабки должны быть даровые. Кром того для неимющихъ семьи въ каждомъ город назначаются госпитали. Дтей отдавать въ семейства за умренную плату, по 90 ливровъ въ первый годъ, по 40 — въ слдующіе года, до четырнадцати лтъ, кром того, откладывать на нихъ небольшой капиталъ и давать имъ образованіе. Пріюти будутъ существовать только для дтей, не имющихъ родни и знакомыхъ, и для стариковъ свыше семидесяти лтъ. Но и послдніе могутъ требовать пенсіи и удаляться на житье въ чужую семью. Сыновья обязаны кормить и содержать отцовъ. Если они бдны,— имъ выдается на это помощь. Бдность часто бываетъ слдствіемъ простого неимнья работы, потому, не раздавая ни денегъ, ни хлба здоровымъ людямъ, не превращая нищенства въ профессію, комитетъ откроетъ на эту зиму окружныя мастерскія, гд производились бы полезныя работы и выдавалась бы плата, немного меньшая, чмъ въ частныхъ заведеніяхъ. Если случится кризисъ, то мастерскія будутъ существовать и лтомъ, на что и откладываются пять запасныхъ милліоновъ. ‘Безъ сомннія,— пишетъ Ла-Рошфуко,— помогать бднымъ есть обязанность общества, но не мене святъ и необходимъ долгъ общества предупреждать развитіе бдности’. Кром того, нищенскій комитетъ, при помощи комитета финансовъ и земледлія, общался представить собранію планъ сохранной казны для каждаго департамента. Сохранныя казны будутъ, кром того, обществами для застрахованія работниками своихъ доходовъ, самихъ себя на время болзни, на случай смерти и т. д.
Конечно, при такомъ широкомъ план можно было назначить строгія наказанія за нищенство. И, вообще, гуманный Ла-Рошфуко дйствительно назначилъ въ своемъ отчет строгія наказанія для нищихъ. ‘Человкъ, занимающійся нищенствомъ,— пишетъ докладчикъ:— невидимому, говоритъ обществу: ‘я хочу жить въ праздности, уступите мн даромъ часть вашей собственности, работайте за меня’ — предложенія во всякомъ случа антисоціальныя, такъ какъ тотъ, кто потребляетъ, не производя, поглощаетъ жизненныя средства полезнаго человка’. Значитъ, нужно наказывать за такое преступленіе, и въ доклад предполагалось заключать нищихъ, на первый разъ, на три мсяца въ исправительные дома, при четвертомъ же повтореніи преступленія — ссылать въ каторжныя работы отъ восьми до тридцати двухъ лтъ’. Немного круто. На эту систему нападали боле всего за то, что удобство получать постоянную помощь и работу отъ государства могло подорвать частную промышленность, такъ какъ работники нашли бы боле удобнымъ имть дло съ государствомъ, чмъ съ частными эксплоататорами. Дйствительно, планъ былъ широкъ и выходилъ изъ рамокъ грошовой благотворительности, помогающей голоднымъ только наполовину. Ршаясь принять этотъ планъ, государство должно было выйти изъ роли сборщика податей и обязывалось приняться за дятельную роль организатора работъ и заботливаго попечителя своихъ членовъ. Вс такіе широкіе планы остаются обыкновенно только на бумаг, такъ было и въ настоящемъ случа. Вмсто проведенія въ дло проекта во всей его цлости, Собраніе удовольствовалось принятіемъ нкоторыхъ изъ предложенныхъ мръ, но такое ршеніе равнялось полнйшей гибели проекта и сводило все лто на палліативныя филантропическія мры въ дух людей стараго порядка. Но въ принцип планъ былъ принятъ, вошелъ въ конституцію, гд въ одной стать говорилось: ‘Будетъ создано и организовано общее учрежденіе общественной помощи для воспитанія покинутыхъ дтей, для помощи бднымъ калкамъ и для доставленія работы здоровымъ бднякамъ, у которыхъ ея не будетъ’. ‘Будетъ создано и организовано общественное воспитаніе,— говорилось дале:— общее для всхъ гражданъ и даровое — по части неизбжныхъ для каждаго знаній’.
Послдній вопросъ, т. е. вопросъ о воспитаніи, было поручено разсмотрть Талейрану. ‘Люди объявлены свободными,— говорилъ онъ:— но извстно, что воспитаніе безпрестанно расширяетъ область свободы и одно оно можетъ поддерживать политическую свободу противъ всхъ родовъ деспотизма. Люди признаны равными, и все же настолько мало чувствовалось бы это равенство по праву — de jure, насколько мало существовало бы оно въ дйствительности — de facto, если бы образованіе не длало усилій подвести всхъ подъ одинъ уровень и, по крайней мр, ослабить т различія, которыя оно не можетъ уничтожить вполн’. Создался и по этому вопросу обширный планъ. Не только первоначальные предметы грамотности обратили вниманіе составителя плана, но онъ счелъ нужнымъ включить въ число предметовъ преподаванія и изученіе правъ человка и конституціи, какъ знаніе, необходимое для гражданина, не забылъ онъ также тлесныя упражненія, способныя выработать здоровыхъ и сильныхъ людей. Заботясь о возможномъ расширеніи и ускореніи дла воспитанія, комитетъ предложилъ издать одинъ изъ разумнйшихъ декретовъ, ‘позволявшій каждому частному лицу, подчиняющемуся общимъ законамъ относительно преподаванія, открыть школы, для чего требовалось только извстить объ этомъ муниципальныя власти и изложить правила открываемой школы’. Кром безплатности обученія, оно еще должно было вознаграждать самыхъ лучшихъ учениковъ. ‘Такимъ образомъ, говорилось въ доклад, ни одинъ истинный талантъ не будетъ заброшенъ, не погибнетъ для общества, и оно вполн расквитается за свой долгъ воспитывать гражданъ’. И этотъ планъ остался въ форм проекта, и Собраніе снова ограничилось частными перемнами въ дл обученія. Кром плана обученія, составленнаго Талейраномъ, явился, 20-го апрля 1789 года, боле подробный планъ Кондорсэ. Кондорсэ считалъ нужнымъ устроить школы пяти разрядовъ: первоначальныя (по школ на каждые 400 человкъ жителей), гд обучались бы дти письму, чтенію, счисленію, знанію произведеній страны, способамъ земледлія, искусствамъ и первымъ началамъ морали, второстепенныя учебныя заведенія (по одному на каждыя 4.000 чел. жителей), гд дтямъ сообщались бы нкоторыя математическія свднія, естественная исторія, необходимая для ремеслъ химія, боле развитыя понятія нравственности, соціальная наука и элементарныя начала науки торговли, въ-третьихъ — институты, въ числ 114, нчто въ род промышленныхъ школъ, гд ‘мало заботились бы о латыни и много о наукахъ’, четвертую степень должны были составлять девять лицеевъ, гд науки преподавались бы во всей своей обширности и, наконецъ, учредилось бы ‘Національное общество наукъ и искусствъ’, обязанное давать движеніе и способствовать развитію всхъ человческихъ знаній. Публичныя конференціи и полная безплатность при обученіи были необходимыми условіями, постановляемыми планомъ. Но такъ какъ безплатное обученіе еще не уравнивало судьбы всхъ учениковъ, такъ какъ родители могли взять нкоторыхъ изъ первоначальной школы, не имя ни средствъ, ни желанія обучать ихъ дале, то государство обязывалось содержать воспитанниковъ отечества. Дти имли бы возможность поступать въ эту категорію при выход изъ первоначальныхъ школъ посл успшной сдачи публичнаго экзамена, потомъ, посл новаго испытанія, ихъ принимали бы въ институты и, наконецъ, въ лицеи. Планъ Кондорсэ постигла та же участь, какая постигла планъ Талейрана.
Дале, Робеспьеръ требовалъ, ‘чтобы вс дти, безъ различія и безъ исключенія, двочки и мальчики, съ пятилтняго возраста, воспитывались до двнадцати лтъ вмст, на счетъ республики, подъ святымъ закономъ равенства, и получали бы одинаковую одежду, одинаковую пищу, одинаковое обученіе и одинаковый уходъ’. Сверхъ того, Робеспьеръ не безъ грусти замчалъ: ‘О, если бы можно было воспитать поколніе людей подъ этимъ кроткимъ закономъ общинной жизни до зрлыхъ лтъ мужества. Не разъ а сладко мечталъ объ этомъ съ Платономъ’. Объ этомъ же мечталъ Рабу Сентъ-Этьеннъ, предлагавшій создать мастерскія для дтей всхъ возрастовъ и не признавать гражданами, не принимать на службу тхъ изъ юношей двадцати одного года, которые не знаютъ никакого ремесла. Развивая свои мысли, Робеспьеръ призналъ не только необходимость безплатнаго обученія, но требовалъ его обязательности и наказаній для тхъ, кто не будетъ обучать своихъ дтей. Чтобы не было тягостнымъ это постановленіе, онъ считалъ необходимымъ: назначить таксу платы за обученіе съ богатыхъ, личные доходы дтей отдавать ихъ воспитателямъ до окончанія ученья, наконецъ, дтей, принужденныхъ добывать работой пропитаніе, кормить съ восьмилтняго возраста на счетъ государства. Калки и старики должны были жить при школахъ, взрослые и здоровые юноши должны были ‘пользоваться честью служить имъ и ходить за ними’. ‘Какой это будетъ живой урокъ соціальныхъ обязанностей!’ восклицаетъ онъ. Республика Платона была постоянно въ памяти у Робеспьера.
И опять все это осталось въ области теорій.
Рядомъ съ этими планами, возникаютъ, планы организаціи благотворительности, снова является желаніе: 1) устроить вспомогательныя мастерскія, 2) давать пособія на дому больнымъ и убогимъ, 3) создать госпитали и пріюты, 4) подавать помощь въ непредвиднныхъ случаямъ.
На дл не осуществилось почти ничего.
Говорятъ, что всему виной была утопичность плановъ. Говорятъ, что надо было держаться стараго устройства школъ, госпиталей и мастерскихъ. Но мы видли, каковы были эти учрежденія, по отчетамъ ревизіонныхъ комиссій. На это возражаютъ, что, дйствительно, вс эти заведенія прогнили до корня, но что нужно было только обновить ихъ. Но, обновивъ ихъ, пришлось бы снова, черезъ нсколько лтъ, увидать ихъ въ прежнемъ положеніи, такъ какъ безплодныя обновленія длались уже не разъ. Говорятъ, что народъ сталъ теперь несчастне, но онъ былъ несчастливъ и прежде, хотя и молчалъ, какъ лошадь, не умющая кричать, когда ее бьютъ, онъ былъ несчастливъ, несмотря на то, что скудная часть отобранныхъ у него денегъ шла на дрянныя постройки нсколькихъ пріютовъ и госпиталей, гд могли умереть, въ зараженной атмосфер, его искалченные собратья.
Причина неудачи всхъ попытокъ была въ интригахъ различныхъ партій, въ антагонизм различныхъ сословій, въ голод и безденежьи, подъ зловщимъ вліяніемъ вторыхъ начался переворотъ.
Страданія и нищета народа и государства были доведены старымъ порядкомъ до такихъ размровъ, что никакія мры не могли, повидимому, принести осязательной пользы. Вслдствіе этого сознанія, революціонное движеніе все усиливалось, идеи развивались все шире и шире и въ направленіи ихъ чувствовался крутой поворотъ. Члены ‘Генеральныхъ Штатовъ’, собравшіеся обсудить вопросы налоговъ, податей и пошлинъ, смнились членами ‘Учредительнаго Собранія’, провозглашающаго свободу и равенство, его члены уступили свое мсто членамъ ‘Конвента’, который уже понималъ, что свободный народъ точно такъ же могъ умереть съ голода, какъ и народъ порабощенный. Принципы 1789 года и принципы 1793 года носили слды коренного различія. ‘Собраніе’ еще не ршалось обвинить Суассонскія муниципальныя власти за то, что он позволили народу силою остановить возы съ зерновымъ хлбомъ, но Робеспьеръ уже вступился за властей, говоря, что голодный народъ не можетъ не безпокоиться за свое существованіе, и народные представители встртили эту защиту съ восторгомъ. Доктрина, которою оправдывалось даже подавленіе личной свободы, во имя народнаго спасенія, начала торжествовать. Въ журнал ‘Парижскія революціи‘ уже писалось: ‘Бдняки сдлали революцію, но они сдлали ее не къ своей выгод, потому что съ 14 іюля они находятся въ такомъ же положеніи, въ какомъ были до. того… Бдняки эти — честные нищіе, которые заставили революціонный плодъ дать ростки, когда-нибудь, можетъ-быть, войдутъ въ обладаніе тою землею, которой они любимыя дти’. Собственность еще продолжала признаваться правомъ гражданъ, но теперь они могли ею пользоваться только въ размрахъ, гарантированныхъ закономъ. Въ своей рчи о продовольствіи Робеспьеръ прямо отвергаетъ теорію безусловной свободы, проповдуемой буржуазными экономистами. ‘Никто, говоритъ онъ, не иметъ права копить большіе запасы хлба, когда рядомъ съ нимъ умираетъ съ голода его ближній. Въ чемъ заключается главное стремленіе общества? Въ сохраненіи неотъемлемыхъ правъ человка. Какое первое изъ этихъ правъ? Право существованія. Значитъ, главный соціальный законъ заключается въ гарантіи всмъ членамъ общества средствъ къ существованію, вс другіе законы подчинены этому закону, собственность была учреждена и гарантирована только для подкрпленія этого закона: имущество мы имемъ только для того, чтобы жить. Ложно мнніе, что собственность можетъ стоять въ враждебномъ отношеніи въ существованію людей. Необходимая человку пища такъ же священна, какъ и самая жизнь. Все, что необходимо для сохраненія жизни, есть общественная собственность. Только излишнее можетъ быть частною собственностью и предметомъ торговыхъ оборотовъ. Всякая торговая спекуляція, сдланная на счетъ жизни своего ближняго, есть не просто плутня, но разбой и братоубійство. По этому принципу законодательству предстоитъ разршить слдующую задачу относительно продовольствія: нужно обезпечить каждому члену общества пользованіе необходимою для его существованія частью произведеній земли, собственникамъ и земледльцамъ обезпечить плату за ихъ трудъ, остальное же излишнее отдать въ руки свободной торговли. Никакой горячій защитникъ собственности но оспоритъ этихъ принциповъ, если только онъ не признается открыто, что подъ собственностью онъ понимаетъ право грабить и убивать своихъ ближнихъ {Oeuvres de Kobespierre, recuellies par Vemorel, pp. 85—86.}’. Для преобразованія нравовъ, Сенъ-Жюстъ признавалъ необходимымъ дать на каждаго клочокъ земли и не оставлялъ ни за кмъ права лишать наслдства или длать завщанія. Въ то же время онъ произнесъ фразу, что ‘мужчина и женщина, любящіе другъ друга, есть уже супруги’. Этой фразой сразу сравнивались права законныхъ и незаконнорожденныхъ дтей. Декретъ 17 іюля 1793 года уничтожилъ феодальную систему вообще и не назначилъ никакого вознагражденія дворянамъ на утрату податныхъ сборовъ, имнія эмигрантовъ были конфискованы и назначены въ продажу по частямъ въ пользу націи. Дворянство, лишенное въ 1789 г. привилегій, лишилось теперь собственности. Продажа и раздача по частямъ казенныхъ имній и имній духовенства и эмигрантовъ умножили классъ мелкихъ землевладльцевъ и собственность перешла изъ рукъ дворянства въ руки простолюдиновъ. Демократія, получившая въ 1789 г. только права на свободу, начинала съ 1793 г. пріобртать и средства къ жизни. Первая перемна была важна, какъ возстановленіе извстныхъ принциповъ, вторая имла практическій смыслъ.
Въ это время, между тмъ, усилились вншнія революціонныя войны, юношество вербовалось въ солдаты и въ особенности масса рабочихъ стремилась въ полки. Трудовыя силы частью отвлекались изъ государства и толпы празднаго народа, просящаго работы, значительно уменьшились, дло дошло даже до того, что оружейникамъ, за недостачею рукъ, позволено было возвращаться изъ арміи въ Парижъ на казенный счетъ. Но оставшіеся на родин рабочіе голодали попрежнему и ожесточались съ каждымъ днемъ все боле и боле. Опасность отъ постоянныхъ волненій вызвала рядъ декретовъ, которыми правительство думало доставить работу народу. Такъ съ 1-го февраля 1793 года, изъ желанія подорвать промышленность Англіи, были прекращены съ нею коммерческія сношенія,— это должно было усилить на время производство французскихъ мануфактуръ. Ввозъ товара сталъ допускаться только на французскихъ судахъ. 21 сентября того же года былъ изданъ указъ, объявлявшій, что французскими кораблями будутъ считаться только то, которые построены на французской земл и съ составомъ французскихъ матросовъ, дозволялось быть только одной четверти иностранцевъ во всей масс строителей. Это тоже должно было способствовать занятію рабочихъ рукъ.
Подъ вліяніемъ всхъ этихъ событій, сама промышленность принимаетъ національный и демократическій характеръ {Sigmund Englaender. Gesch. d. Arb. Ass. I, B, S. 45.}. До революціи, она служила удовлетворенію прихотей роскоши, вырабатывала богатыя платья для богачей, убранство для ихъ комнатъ, игрушки для ихъ капризной фантазіи. Посл начала революціи, прекращается вывозъ изготовленной въ Париж одежды и мебели, золотошвейныхъ матерій изъ Ліона, батиста и лино изъ Валансіена и Камбрэ, кружевъ и блондъ изъ Фландріи и Нормандіи ит.д. Въ нкоторыхъ мстахъ эти ненужные предметы прихоти сжигаются возмутившеюся чернью. Такимъ образомъ, промышленность демократизируется. Большая чаетЕ* большихъ фабрикъ разоряются и на ихъ мсто становятся мелкіе фабриканты, какъ на мсто крупныхъ землевладльцевъ стали небогатые разночинцы. Самая одежда французовъ, сшитая изъ французскихъ матерій, длается простою, мсто шелка заступаетъ шерсть, самые богатые люди вплоть до директоріи носятъ карманіолу, коротенькую куртку вмсто фрака и фуражку вмсто шляпы. Духъ изобртательности тоже усиливается, толчокъ данъ необходимостью существовать безъ помощи иностранныхъ товаровъ. Наука идетъ на помощь промышленности. Главнымъ образомъ способствуетъ промышленности Лавуазье своими химическими открытіями. Являются новые способы приготовленія селитры, пороху и оружія. Такъ какъ ввозъ селитры прекратился, то ее ищутъ въ погребахъ, на кладбищахъ, везд, гд она содержится въ земл. Въ Гренелл, близъ Парижа, изготовляется до 30.000 фунтовъ пороху. Война мшаетъ ввозу берлинской лазури и Лассанъ, Клуэ, Ла-Фоли предлагаютъ новые химическіе способы для приготовленія этого матеріала внутри страны. То же явленіе замчается въ производств другихъ ввозныхъ продуктовъ. Книгопечатаніе тоже развивается съ каждымъ днемъ все быстре и быстре.
Но, къ сожалнію, несмотря на все это, только одна часть рабочихъ и народа успваетъ устроить свои дла, другая часть остается въ прежней нищет и само правительство, уже сознавшее необходимость помогать народу, мечтавшее, въ лиц Робеспьера и его единомышленниковъ, устроить на соціальныхъ основаніяхъ пріюты, богадльни и школы,— было, какъ мы сказали выше, лишено всякихъ средствъ и видло все возраставшія потребности новыхъ затратъ. Внутренній долгъ, число ассигнацій, выпуски мди все росли и росли, а между тмъ вншнія войны поглощали ежедневно громадныя суммы, такъ что въ промежутокъ одного года пришлось выпустить 3.300 милліоновъ ассигнацій. Пошли въ ходъ насильственныя мры въ род неплатежа богатымъ обладателямъ королевскихъ ассигнацій. Но это все оставалось безъ серьезныхъ послдствій, и нищета продолжала расти. Състные припасы дорожали день это дня. Причинъ для этого находилось много: волненія въ колоніяхъ, вншнія и внутреннія войны, оставленіе народомъ полей безъ обработки, интриги спекуляторовъ, удерживавшихъ товаръ до лучшаго времени сбыта, боязнь промнять дйствительныя цнности, представляемыя разными продуктами, на ничего не стбящія ассигнаціи,— все это вліяло на состояніе торговли. Голодная часть народа, какъ мы видли, прибгала нердко къ насилію, отбивая товары. Разъ толпа захватила вывозимый изъ Парижа сахаръ и самовольно продавала его, на мст разграбленія возовъ, по 20 су за ливръ прохожимъ {Levasseur. Hist, etc., t. I, pp. 178—179.}. Вмшалась полиція, два жандарма были ранены и съ трудомъ отбили сахаръ отъ народа. Въ другой разъ возставшій народъ сдлалъ нападеніе на дома торговцевъ сахаромъ, изломавъ и уничтоживъ все, что попалось подъ руку. На слдующій день, одинъ бакалейщикъ въ улиц Сенъ-Дени, боясь такой же участи, сталъ продавать сахаръ по 26 и по 24 су, хотя цна сахару была въ 30 су. Это вызвало новыя волненія, послуживъ доказательствомъ, что барышники нарочно возвышаютъ цну, чтобы уморить съ голоду народъ. Опять нсколько магазиновъ было изломано и разграблено. Посл сентябрьскихъ дней появилась въ Париж шайка человкъ въ двадцать, они грабили прохожихъ, какъ въ лсу, останавливали женщинъ, брали съ нихъ цнныя вещи, говоря, что это ‘патріотическое пожертвованіе’. На улицахъ люди защищали свою жизнь вооруженною рукой, и хвалились, убивъ того или другого изъ согражданъ. Вс подобныя волненія были совершенно ничтожны передъ ужасающей рзней и грабежомъ сентябрьскихъ дней, когда народъ дошелъ до крайней степени раздраженія. Кровь лилась ручьями, женщины, старики и дти не находили пощады, и, между тмъ, правительство, засаживая въ тюрьмы виновныхъ, все-таки не могло не признать, что раздраженіе имло свои причины, въ которыхъ виноватъ не народъ. Министръ Дантонъ, Наблюдательный Комитетъ, мэръ Пэтіонъ, начальникъ національной гвардіи Бриссо, вс допускаютъ эту рзню, зная о ней уже 1-го сентября. 3-го и 20-го сентября Ролланъ, министръ внутреннихъ длъ, оправдывалъ ее, какъ послдствіе ‘долго испытываемаго терпнія народа’ {Cahet. Hist. pop. etc., t. III. pp. 88—104.}. ‘Монитеръ’, ‘Прюдомъ’, журналъ жирондиста Горзаса, называютъ эту рзню ‘страшнымъ, но необходимымъ судомъ народа’. Народонаселеніе прямо говоритъ, ‘что если бы оставить жить убитыхъ, то они передушили бы народъ’. Жирондисты, министръ Тара, вс выражаются въ этомъ дух. Революціонное правительство понимало, что нищета народа и дороговизна были однми изъ главныхъ причинъ сентябрьскихъ убійствъ и вообще всхъ неурядицъ. Оно теперь уже не стало задаваться прежнимъ принципомъ: ‘laissez faire, laissez passer’, оно не проповдывало, что каждая личность должна быть свободна во всхъ своихъ дйствіяхъ, что вс ея поступки зависятъ отъ личныхъ соглашеній нанимателей и нанимающихся, продавцовъ и покупателей,— нтъ, оно находило теперь нужнымъ назначить насильственную таксу на жизненные припасы, для прекращенія возрастающей дороговизны. Противъ таксы боролись жирондисты, но борьба не могла продолжаться долго, потому что короля не стало и въ народ уже говорили: ‘санкюлоты требуютъ хлба у Конвента, а онъ имъ отказываетъ’ {Levasseur. Hist. des clas. ouvi’., t. I., pp. 181—192.}. Тутъ слышалась угроза. Сначала назначили вмсто таксы maximum, опредляемый въ каждомъ департамент соразмрно съ цифрою средней стоимости продукта. Это было 2-го мая 1793 г., а уже съ 29-го сентября начинаютъ выходить декреты за декретами, все понижающіе maximum и стсняющіе торговлю. Тридцать девять родовъ различныхъ предметовъ торговли были включены въ число первыхъ жизненныхъ потребностей и отданъ приказъ, чтобы каждый купецъ, имющій эти товары, объявилъ ихъ количество, написавъ его на дверяхъ лавочки, и продавалъ бы товаръ по мелочамъ и по назначенной правительствомъ цн. Полиція наблюдала за врностью показаній купцовъ. Этимъ путемъ надялись противодйствовать барышничеству и спекуляторамъ.
Магазины стали закрываться. Ловкіе крупные мошенники стали продавать недоброкачественные товары по тарифной цн. Мелкіе городскіе торговцы, постоянно находящіеся подъ надзоромъ народа, разорялись. Доносы на купцовъ слдовали одинъ за другимъ.
Изъ донесеній (1-го и 17-го вентоза II года республики, то-есть 19-го февраля и 7-го марта 1794 года) видно {Danban.Taris en 1794, d. 1869, pp. 57—65 et 171—175.}, что одинъ мясникъ не хотлъ продавать говядины не такс, торговка вздумала набить пять су на чечевицу, у одной изъ лавочекъ недоброжелатели говорили толп: ‘это еще цвточки, ягоды будутъ посл’, одинъ гражданинъ жаловался на данное трактирщикамъ позволеніе держать запасы говядины, несмотря на голодъ, когда у отцовъ семейства, имющихъ больныхт женъ, нтъ возможности положить въ горшокъ куска мяса, народъ толкуетъ, что причиной голода являются главнымъ образомъ правители, нсколько женщинъ произвели безпорядки на рынк, народъ вышелъ изъ терпнія, не видя привоза продовольствія, к собирается толпами на рынки, женщинъ тутъ было не мене 3.000, ходятъ толки о необходимости принудить крестьянъ къ привозу припасовъ, раздаются жалобы, что аристократамъ привозятъ и мясо, и яйца, замчаютъ, что не должно позволять крупнымъ торговцамъ наживать боле пяти процентовъ, бдняки ропщутъ, что имъ не продаютъ свчей, и замчаютъ, что надо бы нсколькихъ гильотинировать, тогда все пошло бы хорошо, купцы признаются виновниками дороговизны, женщины остановили телгу съ масломъ и расхватали товаръ, отчасти заплативъ по такс, отчасти не заплативъ ничего, при этомъ многія изъ нихъ были передавлены и ранены, предложено просить у Конвента запрещенія пирожникамъ длать пироги, на которые идетъ много масла и лицъ, и парикмахерамъ употреблять картофель на пудру и г. д. Мы долго не кончили бы, если бы вздумали выписать вс факты, помщенные въ полицейскихъ донесеніяхъ только въ теченіе двухъ дней. Но и по части приведенныхъ нами фактовъ видно, каковъ былъ ропотъ въ Париж. Рабочіе прямо говорили {Ibid., 62 et 81.}, что они сидятъ безъ работы и хлба, вслдствіе заключенія въ тюрьму всхъ богачей, какъ патріотовъ, такъ и не-патріотовъ.
Крики: ‘хлба! хлба!’ принимали все боле и боле свирпый оттнокъ. Въ правительств снова чувствовалась перемна настроенія. Такса была признана, посл страшной борьбы, никуда негодною и была отмнена 3-го января 1795 года. Свобода торговли и промышленности провозгласилась снова. Но и это не могло теперь помочь голодной масс народа.
Между тмъ, въ состав правительства произошли значительныя перемны. Робеспьеръ, Сенъ-Жюстъ и тому подобные люди крайнихъ увлеченій, для которыхъ служили библіею произведенія Ж. Ж. Руссо, которые мечтали пересоздать общество до основанія, теперь пали, всми оклеветанные и забросанные грязью. Новое правительство — Директорія, заступило ихъ мсто. Оно кровожадно боролось противъ такъ-называемыхъ патріотовъ и было снисходительно къ роялистамъ, подавляло народъ, спасая буржуазію, характеръ революціи измнялся и шла борьба не изъ-за политической и соціальной свободы, а ради военной славы и завоеваній, наставало царство торгашей, готовыхъ выжимать послдній сокъ изъ народа, и солдатъ, готовыхъ образумить штыками этотъ народъ, если онъ вздумаетъ крикнуть. Во глав этого правительства становится Бонапарте.
Но прежде полнаго торжества новаго порядка, въ обществ совершается еще одна изъ безсильныхъ попытокъ спасти народную партію и осуществить крайнія идеи, которыми были проникнуты Робеспьеръ и его товарищи. Я говорю о Бабеф и его сообщникахъ.
Франсуа-Ноэль Бабефъ родился въ Сенъ-Кентэн въ 1764 году {Cabet. Hist. de іа rvolution, t. IV, pp. 300—334.— Al. Sudrc. Histoire du communisme, pp. 289—30Я.— L. Beybauch Etudes sur les rformateurs, с. II, pp. 83—93 et 423—453.}. Подъ руководствомъ своего отца онъ изучилъ геометрію, служилъ помощникомъ архитектора-землемра и потомъ былъ комиссаромъ по межеванію, когда вспыхнула революція. Нсколько сочиненій, помщенныхъ большею частью въ ‘Correspondant Picard‘, довели его до ареста, посл чего парижскій судъ оправдалъ его 14 іюля 1790 года. По возвращеніи домой онъ снова поступилъ на службу въ секретаріатъ округа Мондидье, сдлавъ ошибку: написавъ въ дловой бумаг одно имя вмсто другого, былъ судимъ заочно и приговоренъ къ двадцатилтнему заключенію, что, однако, не привелось въ исполненіе. Прибывъ снова въ Парижъ, онъ поступилъ въ бюро комиссіи продовольствія въ сенскій округъ, гд имъ былъ обвиненъ прокуроръ Манишь въ умышленномъ поддержаніи голода. Новый судъ имлъ счастливый исходъ для Бабефа. Во время термидора Бабефъ является противникомъ Робеспьера. Посл паденіи послдняго, Бабефъ основалъ вмст съ Фуше и Тальеномъ ‘Журналъ свободы прессы‘, который потомъ былъ названъ ‘Народнымъ Трибуномъ‘. Онъ сдлался ультра-термидорцемъ и ратовалъ противъ террора и тираніи, имъ же первымъ было дано названіе террористовъ якобинцамъ,— названіе, которымъ такъ страшно воспользовались враги народа. Сдлавшись главнымъ вожакомъ одного изъ клубовъ, онъ требовалъ неограниченной свободы печати и всеобщихъ выборовъ на вс публичныя должности. Его петиція объ этомъ была разослана ко всмъ термидорцамъ Парижа, чтобы они приняли ее до представленія конвенту. Но якобинцы считали эти дв мры антиреволюціонными, гибельными для народа и республики, такъ какъ въ эту пору только многочисленные роялисты и термидорцы могли бы издавать журналы и присутствовать на выборахъ. Дале мы встрчаемъ Бабефа выражающимъ сожалніе за свои нападки на Робеспьера, развивающимъ свою доктрину объ общемъ счасть — bonheur commun,— принимающимъ названіе Кая-Гракха, трибуна народнаго. Комитетъ общественной безопасности арестуетъ его, какъ террориста, и заключаетъ въ Аррасъ на девять мсяцевъ. Здсь Бабефъ познакомился съ Бодсономъ, который посвятилъ всю жизнь на изученіе общественныхъ золъ и ‘лучше чмъ кто-нибудь уяснилъ себ взгляды Робеспьера’. Выпущенный на свободу, Бабефъ ведетъ борьбу съ Директоріей, ближе сходится съ монтаньярами и прощенными демократами, которые носятъ названіе равныхъ (gaux). Защищая память Робеспьера, Бабефъ говоритъ, что народъ былъ подло обманутъ 8 и 9 термидора, и проповдуетъ общность имущества,— эта доктрина укоренилась въ его ум при помощи Бодсона.
Видя, въ какую пропасть ведетъ революціонное правительство народную партію, Бабефъ, Буонаротти и Дарте, два поклонника Робеспьера, Фонтенель и другія лица организуютъ партію. Посл многихъ преній, они соглашаются устрокть тайный комитетъ и публичное общество, которое будетъ собираться въ трапезной комнат, или въ подземель одного монастыря близъ Пантеона и назовется ‘Обществомъ Пантеона’. Число членовъ быстро возрастаетъ до 2.000 человкъ, такъ какъ уже въ теченіе 18 мсяцевъ патріоты были лишены возможности публично собираться вмст и обрадовались возникновенію новаго общества. Въ Париж образуются дв крайнія партіи: роялисты и демократы,. первые требуютъ конституцію 91 года и монархію, вторые — конституцію 93 года и исполненіе законовъ объ истребленіи нищенства и отдач одного милліарда изъ національнаго имущества защитникамъ отечества. Директорія желаетъ держаться середины, она хочетъ поставить опаснаго ей Бабефа въ нейтральное положеніе и сначала тщетно предлагаетъ ему министерство финансовъ, а потомъ старается уронить его въ общественномъ мнніи и отрываетъ неисполненный когда-то приговоръ, по которому Бабефа должно постигнуть двадцатилтнее заключеніе. Несмотря на оправданія Бабефа, ему приходится скрываться.
Все боле и боле трусливая Директорія создаетъ министерство, полиціи, получаетъ право распоряжаться тайными суммами и издаетъ законъ противъ печати. Въ ‘Общество Пантеона’ забирается множество прикидывающихся патріотами шпіоновъ, имющихъ обязанностью посять тамъ смена раздора и вызвать безпорядки. Главные демократы ничего не могли сдлать противъ интригъ этихъ агентовъ Директоріи — и скоро роялистскіе журналы и журналы Директоріи стали кричать противъ террористовъ и разбойниковъ, обозначая этимъ именемъ членовъ ‘Общества Пантеона’. Тогда Буонаротти, Дарте, Феликсъ Лепеллетье, Бодсонъ и другіе демократы соединились въ комитет монтаньяровъ у Амара и серьезно занялись вопросомъ о возстаніи. Но какой интересъ заставляетъ ихъ ршиться на это?— Желаніе обезпечить счастіе народа. Потому у нихъ идутъ долгіе толки о томъ общественномъ устройств, которое скоре всего могло бы осчастливить народъ. Руководителемъ преній является Бодсонъ, этотъ, такъ сказать, воспитатель Бабефа. Вс члены признали, что виною всхъ безпорядковъ въ обществ — неравенство. Бодсонъ прочелъ по этому поводу статью, гд доказывалъ, что система раздленія имущества и личная собственность, главнымъ образомъ, порождаютъ всякое неравенство. Потому было предложено ‘остановиться на общности имуществъ и работъ, равномъ распредленіи обязанностей и наслажденій, такъ какъ эта система наиболе нравственная, наиболе философская, наиболе филантропическая и наиболе способная сохранить навсегда общественный порядокъ’. Бодсонъ понималъ, что имя Робеспьера еще слишкомъ сильно вызываетъ различныя антипатіи, и потому предложилъ основать эту систему, указавъ на ученіе Ликурга, Руссо или Мабли. Общность имуществъ и работа не могла быть введена сразу, и потому ршено было остановиться на время на конституціи 1793 года, какъ на переходной ступени. Нкоторыя несогласія раздлили комитетъ на два отдленія: Амаръ и монтаньяры требовали отдачи власти конвенту, то-есть имъ самимъ, а демократы (равные) требовали избранія народомъ временнаго правительства. Между тмъ скрывавшійся Бабефъ продолжалъ воевать съ Директоріей въ своемъ ‘Народномъ Трибун’, а ‘Общество Пантеона’, освободившее и поддержавшее арестованную распространительницу этой газеты, отважную жену Бабефа, съ изумительнымъ тактомъ молчало о немъ самомъ, чтобы не выдать (то. Комитетъ равныхъ создалъ въ Париж нсколько мелкихъ и тайныхъ клубовъ, ршено было, что демократы объявятъ себя деистами, создадутъ новый культа, посвятятъ себя проповди естественной нравственности, Пренія, объявленія, просьбы ‘Общества Пантеона’ стали пробуждать народъ,— клубы начали являться и въ департаментахъ.
Но никакая осторожность секретнаго комитета не могла сдержать съ одной стороны нетерпливыхъ выходокъ слишкомъ рьяныхъ демократовъ, а съ другой — предательства агентовъ полиціи. Дарте въ свою очередь сдлалъ тоже ошибку, прочитавъ въ обществ враждебный Директоріи нумеръ ‘Народнаго Трибуна’ и вызвавъ чтеніемъ жаркія рукоплесканія. Бонапарте, начальникъ внутренней арміи, закрылъ ‘Общество Пантеона’ и прекратилъ существованіе всхъ другихъ обществъ. Директорія начала распространять клеветы на демократовъ. Осторожные и трусливые патріоты стали вслдствіе этого угрожать Бабефу за его желаніе довести народъ до возстанія? Злополучный неисполненный судебный приговоръ, прежнія нападки Бабефа на Робеспьера, старыя сношенія съ термидорцами, все это пустилось теперь въ ходъ и вредило какъ успху ‘Народнаго Трибуна’, такъ и успху его доктрины. Тмъ не мене Бабефъ ршился еще боле настойчиво руководить партіей демократовъ и подготовить возстаніе для осуществленія своей доктрины. Тутъ начинается дло, которое носитъ названіе заговора Бабефа.
Распустивъ вс бывшіе комитеты, главный заговорщикъ, при помощи Анюнелля, Сильвена, Маршаля, Феликса Лепеллетье, Буонаротти, Дарте и Бодсона образуетъ directoire secret de salut publique. Двнадцать революціонныхъ агентовъ въ двнадцати округахъ должны были подготовлять возстаніе, сообразно съ приказами и инструкціями ‘тайной директоріи’, которые будутъ передаваться четырьмя агентами-посредниками. ‘Тайная директорія, говоритъ Буонаротти, ожидаетъ успха своему длу только отъ прогресса общественнаго мннія и торжества истины’, а потому, заговорщики и ршаются издать ‘Анализъ доктрины Бабефа’. Въ этомъ ‘Анализ’ говорилось слдующее: ‘Ст. 1) Природа дала каждому человку равное право на наслажденіе всми благами. 2) Цль общества защищать это равенство, на которое часто нападаютъ въ естественномъ состояніи сильные и злые, и увеличивать при содйствіи всхъ общія наслажденія. 3) Природа наложила на каждаго обязанность работать, никто не можетъ, не длая преступленія, уклониться отъ работы. 4) Работы и наслажденія должны быть общія. 5) Если одинъ истощается въ работ и терпитъ лишенія во всемъ, а другой ничего не длаетъ и живетъ въ изобиліи, то это слдствіе притсненія. 6) Никто. не могъ, не длая преступленія, присвоить исключительно себ богатства земли или промышленности. 7) Въ настоящемъ обществ не должно быть ни богатыхъ, ни бдныхъ. 
Богатые, не желающіе отказаться отъ излишковъ въ пользу бдныхъ — враги народа. 9) Никто не можетъ никакими средствами лишить другого образованія, необходимаго для иro счастья, образованіе должно быть общее. 10) Цль революціи — разрушить неравенство и возстановить общее счастье. 11) Революція не кончена, такъ какъ исключительно богатые поглощаютъ богатства и управляютъ всмъ, тогда какъ бдные работаютъ, какъ настоящіе рабы, томятся въ нищет и ничего не значатъ въ государств. 12) Конституція 93 года есть настоящій законъ французовъ, потому что ее торжественно призналъ народъ, потому что конвентъ не имлъ права измнить ее, потому что онъ, чтобы достигнуть измненія, разстрливалъ народъ, требовавшій исполненія конституціи, потому что конвентъ разогналъ и задушилъ депутатовъ, исполнявшихъ свой долгъ защищенія конституціи, потому что терроръ противъ народа и интриги эмигрантовъ вліяли на составленіе и мнимое принятіе конституціи 3 года, которая не имла за себя и четвертой части голосовъ, поданныхъ за конституцію 93 г., потому что конституція 93 г. освятила за каждымъ гражданиномъ неотчуждаемыя права соглашаться на изданія законовъ, собираться вмст, требовать то, что они считаютъ полезнымъ, и не умирать съ голода. 13) Каждый гражданинъ обязанъ возстановить и защищать конституцію 1793 г., какъ выраженіе воли и блага народа. 14) Вс власти, существующія вслдствіе конституціи 3 года, незаконны. 15) Вс, наложившіе руку на конституцію 93 г., виновны въ оскорбленіи народнаго величества’.
Этотъ ‘Анализъ’ могъ испугать аристократію и буржуазію, но онъ не могъ наэлектризировать столько разъ обманутый народъ, которому никакіе планы не могли доказать возможности общности имуществъ. Но Бабефъ не остановился на этомъ: брошюры слдовали за брошюрами и развивали вполн всю доктрину. Суть ея заключалась въ томъ, что вс государственныя имущества, пріюты, благотворительныя заведенія и все подлежащее конфискаціи составитъ одно общее національное имущество, наслдованіе по завщанію и въ intestat уничтожится, устроятся общинныя мастерскія, управляемыя выборными начальниками, обширные магазины должны принимать произведенія земледлія и промышленности и раздача этихъ произведеній возложится на особыя лица, національная коммуна обезпечиваетъ для каждаго члена умренное и необходимое довольство: общіе обды будутъ устроены, какъ было въ Лакедемон или на остров Крит, торговля въ существующемъ смысл уничтожится, земля раздлится на округи и администрація будетъ пополнять дефициты однихъ округовъ излишками другихъ, плоды другихъ климатовъ будутъ получаться отъ иностранцевъ при помощи обмна, только люди, остающіеся по своей вол вн общины, подвергаются налогамъ, частные и общественные долги уничтожаются, такъ же какъ и монета, золото и серебро не будутъ ввозиться, не занимающіеся полезными работами лишаются политическихъ правъ, полезными работами признаются: земледліе, скотоводство, рыболовство и мореходство, механическія и ручныя работы, мелочная продажа {То-есть обмнъ, такъ какъ торговля, но илапу, но будитъ существовать.}, перевозка, военная и гражданская служба, обученіе и занятіе науками (изящная литература и изящныя искусства исключаются изъ этого списка полезныхъ занятій), люди, лишенные политическихъ правъ, будутъ считаться иностранцами, которымъ республика просто оказываетъ гостепріимство, но это гостепріимство будетъ не очень-то пріятнымъ, ибо за ними будетъ наблюдать полиція, у нихъ отберутъ всякое оружіе и администрація всегда будетъ имть право наказать ихъ, если ихъ роскошь, праздность или развратное поведеніе подадутъ дурной примръ. Вс эти вопросы подняли толки и споры въ журналистик. Сильне всхъ другихъ журналовъ способствовали распространенію доктрины ‘Народный Трибунъ‘, ‘l’Eclaireur‘, органъ, созданный для. рабочихъ Симономъ Дюнлэ, и ‘Плебейскій Ораторъ’, а потомъ ‘Журналъ свободныхъ людей’, газеты Антонелля и Феликса Лепеллетье. Антонелль признавалъ доктрину Бабефа непримнимой къ длу — impraticable, и потому сильно полемизировалъ съ ‘Народнымъ Трибуномъ’, не переставая, однако, выражать свое восхищеніе передъ ученіемъ противника, какъ передъ теоріей.
Тайная же директорія продолжала работать, привлекла на свою сторону полицейскій легіонъ въ 6.000 солдатъ, кром того 4.000 старыхъ санкюлотовъ, 1.500 членовъ изъ старыхъ революціонныхъ властей, 1.000 артиллеристовъ, 500 отставныхъ офицеровъ и еще около 4.000 человкъ изъ военнаго сословія. Выбраны были военные агенты и въ числ ихъ является нкто Гризель, личность, выдающая себя за самаго яркаго революціонера, но въ сущности мелкая и страстная къ чинамъ. Онъ составляетъ военную брошюру, ревностно распространяетъ ее въ масс, предлагаетъ тайной директоріи составить еще брошюры для солдатъ, совтуетъ подстрекать послднихъ къ ограбленію богачей, однимъ словомъ, выказываетъ такое рвеніе, на какое способны только слишкомъ неопытные глуповатые юноши или записные шпіоны-подстрекатели, добивающіеся доврія своихъ жертвъ.
Между тмъ зимою 1795—96 г. нужда народа дошла до крайнихъ предловъ, и онъ былъ боле чмъ когда-нибудь склоненъ къ возстанію. Раздраженіе, вызванное закрытіемъ политическихъ обществъ, угрозы демократическихъ журналовъ, сборища на улицахъ,— все возвщало мятежъ. Этимъ ршился воспользоваться въ свою пользу существовавшій, отдльно отъ общества Бабефа, ‘Комитетъ Монтаньяровъ‘, съ Амаромъ во глав, роялисты же и старые термидорцы выказали стремленье привлечь массу на свою сторону. Тайной директорій представился вопросъ: нужно ли воспользоваться возстаніемъ, вызываемымъ монтаньярами, или бороться противъ него, такъ какъ оно стремится возстановить только свои принципы. Ршено было, что демократы будутъ дйствовать отдльно и потомъ подавятъ монтаньяровъ, вызывавшихъ или допустившихъ 9-е термидора, т. е. паденіе партіи Робеспьера. Но, къ несчастію, самъ предводитель демократовъ, какъ мы знаемъ, былъ прежде термидорцемъ и даже ультра-термидорцемъ. Роялисты предлагаютъ свои услуги демократамъ, надясь подкопаться подъ Директорію и анархіей дойти до реставраціи. Но, отвергнутые демократами, они вдругъ соединяются противъ нихъ съ правительствомъ. Оно же издаетъ законъ противъ ассоціацій, обществъ и прессы и называетъ демократовъ переодтыми роялистами, якобинцами, жаждущими террора, анархіи или королевства. Въ партіи демократовъ эти законы вызываютъ негодованіе и приготовленія къ возстанію идутъ еще быстре. Составляется актъ возстанія, гд, между прочимъ, пишется: ’11) Исполнительная Директорія и два законодательные совта будутъ немедленно судимы народомъ. 12) Всякое сопротивленіе будетъ подавлено на мст силою. 15) Жизненные припасы всякаго рода будутъ безвозмездно раздаваться народу на площадяхъ. 17) Имущества эмигрантовъ, заговорщиковъ и~ враговъ отечества раздляются между защитниками отечества и несчастными. Вещи, принадлежащія народу и заложенныя въ Mont de Piйtй, возвратятся ему безвозмездно. Несчастные республики немедленно будутъ снабжены мебелью и помщены въ домахъ заговорщиковъ. Семейства убитыхъ въ возстаніи гражданъ будутъ усыновлены народомъ. 18) Общественная и частная собственность будетъ охраняться народомъ’ и т. д. Можно судить, какой ужасъ и какое негодованіе вызвалъ бы этотъ тайный, предвщающій кровопролитіе актъ, если бы онъ былъ открытъ ране срока Директоріей или аристократіей. Кром этого акта, составляются еще конституціонный декретъ и манифестъ равныхъ. Правительство, между тмъ, уже держитъ въ рукахъ нить заговора и распускаетъ преданныхъ заговорщикамъ солдатъ. Несмотря на это, нкоторые заговорщики но только надются на успхъ, но даже торопятъ тайную директорію начать мятежъ. Она назначаетъ пять генераловъ и офицеровъ, которые должны будутъ руководить возстаніемъ и въ числ которыхъ опять находится Гризсль. Этимъ людямъ опрометчиво открывается весь планъ возстанія. Это было въ начал мая. Посл нсколькихъ споровъ между тайной директоріей и комитетомъ монтаньяровъ, день возстанія назначенъ 10-го или 12-го мая. Сильне всхъ хлопочетъ о дл отважный Гризель: онъ горячй всхъ ненавидитъ тирановъ, онъ вполн преданъ народу, онъ исполненъ революціоннымъ огнемъ, онъ мене всхъ способенъ къ излишней осторожности или трусости,— однимъ словомъ, онъ уже предалъ все дло, во всхъ его подробностяхъ, полиціи.
Наканун возстанія, Бабефъ, Буонаротти и другіе вожаки заговора были арестованы, ихъ бумаги схвачены. Оставшіеся на свобод заговорщики ршились дйствовать, во что бы то ни стало, и Гризель предупредительно указалъ имъ, гд будетъ расположена преданная имъ военная сила: они собрались на это мсто и были раздавлены, растерзаны, изрублены однимъ изъ самыхъ ярыхъ враговъ народа — начальникомъ драгунъ Мало. Оставшихся въ живыхъ мятежниковъ судятъ военнымъ судомъ и разстрливаютъ. Общество вдругъ узнаетъ, что среди его находились люди, желавшіе разбить весь Законодательный Корпусъ, всю Директорію, всхъ начальниковъ и разграбить городъ. Паническій страхъ распространяется на всхъ, кто усплъ уже завербовать себ положеніе въ свт, и названіе ‘бабувистъ’ становится страшне ‘якобинца’ или ‘террориста’. Директоріи тотчасъ же даютъ право длать все, что она считаетъ нужнымъ. Начинается судъ, изрекаются смертные приговоры. Бабефъ и Дарте длаютъ попытки къ самоубійству, но слабое оружіе ломается и остается въ груди Бабефа. Раненаго, его казнятъ на слдующій день вмст съ Дарте. Выразивъ еще разъ свою любовь къ народу, Бабефъ поручилъ ему свою семью. Тла бросили безъ погребенья, приговоренныхъ къ вчной ссылк съ ругательствами и угрозами увезли въ желзныхъ клткахъ въ Шербургъ, Гризель получилъ награду — и все кончилось. Остался только страшный урокъ доврчивымъ, увлекающимся, плохо разсчитывающимъ людямъ, да уцлла доктрина. Но урокъ, какъ это всегда бываетъ, помнился людямъ именно въ то время, когда это было вовсе не нужно, и забывался ими, какъ только разгорались страсти и являлась попытка выйти, во что бы то ни стало, изъ тягостнаго положенія, зато при каждой изъ этихъ попытокъ воскресала доктрина казненнаго мечтателя Бабефа.
Идеи Бабефа остались неосуществившимися мечтами, он не примнились и не могли примниться къ жизни, въ нихъ многое вызвало бурю брани и негодованія, многое было признано сумасбродными бреднями, но разбирать, сколько на чьей сторон правды, совершенно не входитъ въ планъ нашихъ очерковъ. Намъ важны идеи Бабефа, какъ и вс другіе, хорошіе и дурные совершившіеся и неизгладимые факты, повліявшіе, такъ или иначе, на умы или отразившіеся на послдующей судьб рабочихъ классовъ. Фраза Ш. Дюнойэ: je ri impose rien, jene propose mme rien, j’expose, лишена всякаго здраваго смысла, если ею руководствуются въ политико-экономическихъ статьяхъ, но этимъ же правиломъ можно руководствоваться, не длая ошибки, при изложеніи историческихъ событій. При чтеніи исторической статьи, читателю важны не столько личные вкусы симпатіи я антипатіи автора статьи, сколько самые историческіе факты. Вотъ почему мы, не считая возможнымъ пропустить изложеніе доктрины Бабефа, въ то же время не считаемъ нужнымъ разбирать ее и этимъ разборомъ совершенно безполезно удлинять наши статьи. Какою бы шаткою и несостоятельною ни была теорія Бабефа въ практическомъ смысл, но она имла за собою историческую необходимость, являясь послднимъ словомъ революціоннаго движенія. Это было resume революціонныхъ идей. Коммунистическія идеи высказывались уже не разъ. Томасъ Морусъ, Кампанелла, Локкъ, Руссо, Монтескье, Морелли, Гельвецій, Мабли, такъ или иначе, намекали на необходимость общности имуществъ, хотя и сознавались иногда, что это, можетъ-быть, никогда не осуществится въ дйствительности. Революція усвоила вс разбросанныя здсь и тамъ идеи этихъ писателей и занялась обсужденіемъ всхъ этихъ вопросовъ, системъ, доктринъ, соціальныхъ и политическихъ теорій, обращаясь за примрами то къ Спарт, то къ Аинамъ и Риму, то къ Англіи и Соединеннымъ Штатамъ Америки. Эти идеи развивались быстро и послдовательно, все шире и шире. Сіэсъ и Учредительное Собраніе провозгласили свободу, жирондисты принимали почти ровное распредленіе богатствъ, и Кондорсэ, ихъ главный писатель, требуетъ дйствительнаго, абсолютнаго равенства, ‘къ которому стремится человчество съ перваго дня своего существованія’, Парижская община, ‘Избирательное Собраніе’, Моморо, Тальенъ — толкуютъ объ аграрномъ закон и новомъ устройств собственности, аббатъ Фоше, посл епископъ Кальвадосскій и депутатъ жирондистовъ, проповдуетъ уничтоженіе рабства голода и принятіе принциповъ общности имуществъ, Анахарзисъ Клоцъ, богачъ и баронъ, говоритъ о всеобщей республик братьевъ или равныхъ, Комитетъ Народнаго Спокойствія и Конвентъ до 9-го термидора всми силами стремятся къ уравненію имуществъ и даже къ ихъ общности, учреждая обширныя національныя владнія, составленныя изъ имуществъ духовенства, эмигрантовъ и заговорщиковъ — контръ-революціонеровъ. Еще ближе подходили къ идеямъ Бабефа идеи Геберта Шометта, Робеспьера и Сенъ-Жюста. Бабефъ не сказалъ ничего новаго, почта за каждое изъ его положеній, взятое отдльно, боролись т самые люди, которые пришли въ содроганіе отъ его ученія, представленнаго во всей цлости, они испугались не новизны, но логическаго вывода изъ своихъ собственныхъ идей, и поспшно пошли на дорогу отреченія отъ прошлаго, стали уступать одну за другою свои идеи. Дйствительно, таково свойство всякаго революціоннаго движенія въ соціальной жизни: человкъ на революціонномъ пути долженъ приготовиться къ самымъ крайнимъ логическимъ выводамъ изъ своихъ идей, или, если его испугаютъ эти выводы, онъ долженъ отказаться не отъ одного какого-нибудь вывода, не отъ одной какой-нибудь революціонной идеи, но отъ всей ихъ массы, такъ, напримръ, онъ не только не можетъ требовать неограниченной свободы личности, но не можетъ даже впередъ опредлить и предловъ, за которыми должны кончиться эти ограниченія. Вотъ почему, отказавшись торжественно отъ крайнихъ идей Бабефа, создавшая ихъ революція изрекла свой собственный смертный приговоръ.
Бабефомъ заканчивается революціонный періодъ во Франціи.
Дале придется говорить о временахъ первой имперіи, Людовика XVIII и Карла X. Въ этотъ періодъ мы встртимъ работника почти все въ томъ же бдственномъ матеріальномъ положеніи, въ какомъ онъ находился и до революціи и во времена революціи. Но зато совершенно измнился въ послднее десятилтіе, съ 1789—1799 г., характеръ рабочаго. Все, происходившее передъ глазами рабочаго, убдило его, что предъ нимъ открывается широкая дорога, что надъ нимъ не стоитъ никто и что онъ можетъ стремиться ко всему {Sinmund Епу la eruier. Gesch. etc. I, В. 61—83, SS.}. Франція боле другихъ націй обращала вниманіе на вншность и народъ ясне всего видлъ признаки равенства и свободы въ исчезнувшемъ различіи одеждъ. Вс платья съ золотыми и серебряными галунами, вс круглыя шляпы съ золотыми коймами, вс вышитые кафтаны и пурпуровыя мантіи,— однимъ словомъ, вс костюмы аристократіи, всякая роскошь и гербы исчезли и вся нація носила одинъ и тотъ же нарядъ, съ единственнымъ украшеніемъ — трехцвтной кокардой. Богатые дома, отъ которыхъ прежде бгалъ работникъ со страхомъ, носили теперь надписи: ‘Братство или смерть. Національное имущество’. Вмсто роскошнаго убранства садовъ, въ нихъ виднлись одни слды стремленія къ довольству, такъ какъ въ общественныхъ садахъ росли овощи и въ Тюлье- рійскомъ саду былъ посаженъ картофель. Куда ни обращался взоръ рабочаго, везд виднлись ясные признаки того, что старое время прошло. Въ самой сред рабочихъ уничтожились прежнія іерархіи. Въ мастерскихъ мастеръ уже не сидлъ на боле высокомъ мст, чмъ его подмастерья, и послдніе перестали играть роль мелкихъ властителей передъ своими собратьями. Прежнее различіе въ парикахъ мастеровъ, подмастерьевъ и прическ учениковъ, различіе въ парикахъ мастеровъ разныхъ профессій уже не существовало, какъ не существовали и самые парики. Перестали крестьяне приходить съ условными приношеніями натурою къ парикмахеру, чтобы онъ остригъ имъ волосы, перестали мастера являться съ назначенными дарами къ своимъ господамъ. Кончились запрещенія, не дозволявшія переселяться подмастерьямъ шелковыхъ фабрикъ и типографій. Получилъ работникъ возможность работать, гд ему угодно, а не только въ томъ город, гд онъ провелъ ученическіе годы. Не существовало боле запрещенія для старьевщика продавать старое платье, люди, занимавшіеся починкою сапогъ, имли право шить новые сапоги не только себ (чего прежде имъ не позволяли), но даже и постороннимъ. Не нужно было платить громадныхъ суммъ за патенты, тогда какъ еще недавно какой-нибудь пирожникъ платилъ въ гильдію за титулъ ‘ancien’ 1.200 ливровъ, а двушка, связывавшая живые цвты, должна была отдать 200 ливровъ, чтобы сдлаться ‘matresse bouquetiè,re’. Не требовалось теперь учиться подобнымъ искусствамъ, какъ связываніе букетовъ, что можно выучить въ дв, три минуты, тогда какъ прежде нужно было пробыть для этого 4 года въ ученикахъ и 2 года въ подмастерьяхъ. Рабочій отвыкъ отъ опеки. Онъ старается выбиться изъ сквернаго положенія при помощи своихъ собственныхъ силъ. Онъ пересталъ быть тупымъ, безотвтнымъ воломъ и созналъ, что онъ такой же гражданинъ, какъ и фабриканты, и члены администраціи. Онъ научился бороться за свои права, онъ даже черезчуръ пристрастился къ отстаиванью вооруженной рукою своихъ интересовъ. Его прежняя выносливость смнилась крайнею нетерпливостью. Никакія полумры, никакіе благотворительные богадльни и госпитали не могутъ удовлетворить его теперь, потому что онъ сталъ читать ежедневно газеты, иногда издававшіяся именно для него, онъ побывалъ въ шумныхъ клубахъ и слышалъ, къ чему можетъ стремиться человкъ. Въ его сред уже могутъ образоваться т горячія головы, которыя создаютъ своимъ пламеннымъ воображеніемъ разные планы, часто неосуществимые, слишкомъ грандіозные, слишкомъ фантастическіе, но именно потому и увлекающіе массу и вносящіе броженіе въ застой будничной жизни,— броженіе, котораго уже, конечно, не вызоветъ какое-нибудь весьма разумное и очень исполнимое общаніе богача прибавить еще пару кроватей въ госпиталь для изувченныхъ на его фабрик мастеровыхъ.
Такимъ человкомъ сталъ французскій, или, врне сказать, парижскій рабочій по окончаніи революціи, но, надо замтить, что этотъ человкъ, кром того, былъ человкомъ усталымъ, требовавшимъ прежде всего отдыха и спокойствія.
III.
ПЕРВАЯ ИМПЕРІЯ.
1799—1815.
Въ то же время, когда идеалистъ Бабефъ мечталъ осчастливить и надлить равными правами всхъ людей, другой человкъ-практикъ разсчитывалъ осчастливить только себя и сдлать всхъ людей равно безправными передъ cq6oio. Съ перваго взгляда должно казаться, что перваго ждалъ полнйшій успхъ, а второго — полнйшая неудача. Но такое мнніе чистая ошибка. Дло перваго касалось всхъ и потому требовало безусловной откровенности, дло второго касалось только одной личности и потому обусловливалось скрытностью. Первый долженъ былъ прямо говорить, что онъ уничтожитъ все старое и отжившее и грозитъ цлой масс привилегированныхъ классовъ лишеніемъ старыхъ привилегій, второй долженъ былъ давать всмъ какія угодно общанія, чтобы исподтишка воздвигать свое зданіе, и его расчеты сулили этой же привилегированной масс полнйшее огражденіе ея интересовъ, такъ какъ и самые эти расчеты могли осуществиться только при ея содйствіи. Идеалистъ долженъ былъ пасть, практикъ долженъ былъ выиграть. Мы уже видли, какъ палъ Бабефъ, теперь намъ необходимо взглянуть, какъ возвысился Наполеонъ. Сіэсъ высказалъ при начал революціи свою знаменитую фразу: ‘что такое среднее сословіе?— Все.— Чмъ оно было до сихъ поръ въ политическомъ отношеніи?— Ничмъ.— Чего оно проситъ?— Сдлаться чмъ-нибудь’.— И среднее сословіе — буржуазія — дйствительно, стремилось стать на первый планъ, подавляя съ одной стороны аристократію, сдерживая съ другой попытки народа — а въ томъ числ и рабочихъ — завоевать и себ обезпеченное положеніе. Разъединеніе этихъ трехъ общественныхъ элементовъ — аристократіи, буржуазіи и народа — главнымъ образомъ, повредило успхамъ революціи и заставляло цлыя массы людей бороться противъ тхъ или другихъ реформъ, если съ ихъ осуществленіемъ соединялась польза одного котораго-нибудь изъ этихъ трехъ общественныхъ элементовъ. Каждая мра, долженствовавшая принести выгоду работникамъ или народу, казалась нарушеніемъ свободы и несправедливостью буржуазіи и аристократіи, и наоборотъ. Французское общество сложилось при такихъ условіяхъ, что иначе не могло и быть, и для того, чтобы дать какое-нибудь право одному сословію, нужно было лишать какой-нибудь привилегіи другія сословія. Уступки же, какъ извстно, не длаются безъ борьбы.
При такомъ положеніи общества трудно было ожидать единодушія всхъ сословій и успха для самаго дла, но легко было выдвинуться впередъ одному какому-нибудь человку, особенно если этотъ человкъ не принадлежалъ ни къ одному изъ названныхъ нами сословій, а стоялъ въ сред защитниковъ отечества, т. е. въ сред военнаго сословія. Люди военнаго сословія уже давно играли не послднюю роль въ революціонной Франціи. Они спасали ее отъ вншнихъ враговъ, они постоянно разгоняли голодный народъ, добывавшій грабежомъ и насиліемъ свой хлбъ, они являлись пугаломъ для эмигрирующей аристократіи, стремившейся интригами возстановить старый порядокъ, они закрывали и уничтожали тайныя общества,— однимъ словомъ, давали возможность грознымъ декретамъ не оставаться пустыми риторическими фразами. Чмъ сильне длалась опасность отъ внутреннихъ волненій и неурядицъ, чмъ чаще приходилось сдерживать раздраженныя массы рабочаго народа, тмъ выше становилось значеніе того лица, которое, пользуясь вооруженною силою, вносило ружейными прикладами миръ въ толпу. Такая роль въ послднее время выпала на долю генерала Бонапарте, и онъ сумлъ воспользоваться выгодами своего положенія. ‘Зачмъ впустили сюда эту сволочь? Нужно бы пушечными выстрлами вымести четыреста-пятьсотъ человкъ, а остальные разлетлись бы сами’,— говорилъ онъ, смотря на ворвавшійся въ Тюльери народъ, и дйствовалъ сообразно съ этимъ правиломъ.
Сперва, во времена могущества Робеспьера, онъ является поклонникомъ этого человка и другомъ его младшаго брата. Потомъ, во времена послднихъ дней Конвента, онъ, въ качеств генерала второй внутренней арміи, которою командуетъ Баррасъ, защищаетъ отечество противъ внутреннихъ враговъ, т. е. послднихъ приверженцевъ идей Робеспьера. Дале, во времена Директоріи, Баррасъ длается директоромъ и поручаетъ внутреннюю армію Бонапарте, который становится другомъ, своимъ человкомъ, въ дом этого развратнаго, подкупного и подкупающаго циника, даже не скрывающаго ни своихъ оргій, ни своихъ подлостей. Борьба противъ демократовъ, закрытіе клуба ‘Пантеона’, арестъ Бабефа, захватъ роялистовъ, все это совершается подъ вліяніемъ Бонапарте {Gabet. Hist. pop. etc., t. IV, pp. 341 etc.}. Ему 27 лтъ, онъ еще ни разу не присутствовалъ въ правильномъ сраженіи съ вншними врагами, Директорія знаетъ, что есть люди старше и опытне его въ этомъ дл, но развратникъ Баррасъ, по своему обыкновенію и съ свойственною ему откровенностью, предлагаетъ своему молодому любимцу-генералу руку своей любовницы Жозефины и начальство надъ итальянской арміей: жену Бонапарте беретъ 9 марта, за приданымъ, т. е. за начальствомъ надъ итальянской арміей, детъ 21 марта. Съ этой поры его слава растетъ быстро.
Маленькій, худой, блдный, съ римскимъ профилемъ, съ проницательнымъ взглядомъ, то остроумный, то повелительный, то увлекающій въ разговорахъ, образованный лучше другихъ генераловъ, боле ихъ способный, какъ писатель, дятельный, самоувренный, заботящійся о своей слав, геніальный и честолюбивый, онъ одерживаетъ побды, пріобртаетъ популярность въ арміи, становится во глав ея, совершаетъ походъ въ Египетъ и возвращается въ Парижъ, гд его братья и родные уже подготовили почву для его дйствій, возглашая наподобіе герольдовъ о слав великаго героя. Цлью генерала становится ниспроверженіе Директоріи. Для этого онъ соединяется съ ненавистнымъ ему и ненавидящимъ его Сіэсомъ. Подкопы подъ Директорію и подъ Барраса-благодтеля ведутся искусно, опорой служитъ армія и военная слава. Блескъ этой славы длается еще ярче при помощи слуховъ о намреніяхъ тайныхъ злодевъ убить генерала. Эти слухи главнымъ образомъ распускаетъ Люсьенъ Бонапарте, братъ генерала. Но покуда ни самъ генералъ, ни Люсьенъ не признаются, что они стремятся захватить диктатуру для старшаго изъ нихъ. Они на всякомъ шагу, при всякомъ удобномъ случа отрекаются отъ подобной мысли. ‘Носятся слухи о новомъ Кромвел, о новомъ Цезар,— говоритъ генералъ:— говорятъ, что я хочу устроить военное правительство… Граждане, если бы я хотлъ подавить свободу моей страны и похитить верховную власть, то эту роль мн было легко принять на себя по возвращеніи изъ Италіи, во время чуднаго тріумфа, когда армія, нація и партіи приглашали меня принять эту роль. Я не хотлъ Угого тогда, не хочу и теперь‘. Во-первыхъ, ему не предлагали верховной власти, во-вторыхъ, онъ хотлъ ее захватить… Люсьенъ еще торжественне отрицаетъ стремленіе брата къ диктатур. ‘Говорятъ,— восклицаетъ онъ:— что мой братъ хочетъ быть диктаторомъ! Это страшная ложь! Да если бы онъ могъ угрожать свобод, то я первый,— Люсьенъ вытащилъ свою шпагу,— я первый сдлался бы Брутомъ!’ И, несмотря на эти увренія, генералъ длается диктаторомъ, консуломъ, и законодательная комиссія уже собирается въ его покояхъ, какъ у царствующей особы. Вс непріятные ему журналы запрещаются при помощи простыхъ консульскихъ приказовъ, остается только 13 періодическихъ изданій, да и тмъ грозятъ смертью, если они будутъ говорить не то, чего отъ нихъ требуютъ. Онъ предписываетъ изгнаніе г-жи Сталь, у которой въ салон осуждали его дйствія. Раздача должностей вполн зависитъ отъ него. Онъ посщаетъ учебныя и благотворительныя заведенія, какъ глаза государства. Сенаторы пресмыкаются предъ нимъ. Сенатъ поздравляетъ его за счастливое окончаніе разныхъ дипломатическихъ переговоровъ. По его приказу схватываютъ герцога Энгіенскаго, находящагося вблизи французской границы, привозятъ несчастнаго во Францію и разстрливаютъ, то-есть просто убиваютъ на въ чемъ не виновнаго и беззащитнаго человка за то только, что онъ принадлежалъ къ числу родственниковъ прежней династіи. Посл этого, какъ выразился императоръ Александръ I, ‘преступнаго нарушенія человческихъ правъ’ оставался только одинъ шагъ къ подчиненію всего своей сил.
‘При вид различныхъ покушеній на вашу жизнь, при которыхъ Провидніе всегда спасало героя, необходимаго для высшихъ цлей,— первая мысль сената была та, что, стараясь погубить васъ, враги хотятъ гибели Франціи… Великій человкъ, окончите свое дло, сдлавъ его безсмертнымъ, какъ ваша слава! Вы вызвали насъ изъ хаоса прошлаго, вы заставляете насъ благословлять благодянія настоящаго, гарантируйте же намъ наше будущее!’ Такъ пресмыкался сенатъ въ своемъ адрес консулу. Консулъ былъ провозглашенъ императоромъ и Брутъ-Люсьенъ боле всхъ другихъ хлопоталъ, чтобы эта новость была хорошо принята обществомъ. Тутъ дйствительно можно было воскликнуть: et tu quoque, Brute! Съ этой минуты Наполеонъ считаетъ себя единственнымъ представителемъ націи, и законодательный корпусъ длается просто его совтомъ, а Франція его собственностью. ‘Мой народъ, мои города, мои префекты, мои мэры’, сталъ теперь говорить тотъ самый человкъ, который еще недавно говорилъ народнымъ представителямъ: ‘Представители, не смотрите на меня, какъ на низкаго интригана, прикрывающагося маской лицемрія. Я доказалъ свою преданность республик и всякое притворство для меня безполезно. Спасемте равенство, свободу! Я объявляю вамъ, что лишь только пройдутъ опасности, давшія мн чрезвычайную власть, какъ тотчасъ же я откажусь отъ этой власти. Я не хочу быть ничмъ инымъ въ отношеніи правительства, которое вы учредите, какъ рукою, готовою поддерживать это правительство и исполнять его приказы’. Теперь было не то, онъ сталъ императоромъ, и вс европейскія державы, за исключеніемъ Россіи и Англіи, признали законность этого факта.
— Фарсъ сыгранъ!— выразился одинъ изъ его современниковъ.
— У насъ, господа, есть теперь повелитель,— насмшливо замтилъ Сіэсъ посл провозглашенія Наполеона консуломъ.— Онъ все знаетъ, онъ всмъ распоряжается, и онъ все можетъ сдлать.
Что же онъ сдлалъ для народа и для рабочаго класса?
Главнымъ и единственнымъ стремленіемъ Наполеона было достиженіе неограниченной власти надо всмъ. Онъ никогда не думалъ водворить во Франціи братство, равенство и свободу, и тхъ, кто думалъ на дл осуществить эти принципы, онъ или презиралъ, какъ глупыхъ мечтателей, или ненавидлъ, какъ опасныхъ возмутителей. Онъ могъ бы сдлаться кровожаднымъ тираномъ и угнетателемъ народа, какъ это часто бываетъ съ подобными людьми, но онъ обладалъ слишкомъ сильнымъ и практическимъ умомъ. Умный человкъ и практикъ прежде всего, онъ понялъ, что властвовать можно только надъ успокоеннымъ народомъ и что французы только тогда забудутъ вс толки о свобод, о всеобщей подач голосовъ, о равенств и тому подобныхъ вещахъ, когда у нихъ будетъ хлбъ. И вотъ, съ первыхъ дней своего царствованія Наполеонъ стремится, во-первыхъ, забрать въ свои руки все правленіе, во-вторыхъ, боле всего хлопочетъ о продовольствіи страны и, въ-третьихъ, старается, какъ можно тверже, опираться на войско: послднее длается ради разныхъ непредвиднныхъ случаевъ, и Наполеонъ по опыту знаетъ, какъ тверда эта опора. ‘Великій порядокъ, управляющій всмъ міромъ,— говоритъ Наполеонъ:— долженъ управлять и каждою отдльною частью міра, правительство находится въ центр обществъ, какъ солнце, различныя учрежденія должны протекать вокругъ него но своимъ орбитамъ, никогда не уклоняясь въ сторону. Правительство должно управлять всми ихъ соображеніями, такимъ образомъ, чтобы вс они способствовали поддержанію общей гармоніи’. Сообразно съ этимъ взглядомъ создается цлая лстница администраціи: префекты во глав округовъ, мэры во глав общинъ, члены совтовъ для опредленія бюджетовъ,— и вс эти личности, отъ перваго сенатора до послдняго чиновника, назначаются верховною властью и каждый изъ нихъ является, въ нкоторомъ род, однимъ изъ лучей этой власти, такъ что, оскорбляя его, общество оскорбляетъ не просто человка, а эту власть. Потому-то при распряхъ должностныхъ и частныхъ лицъ ихъ судить не обыкновенный судъ, но спеціальные трибуналы, совты префектуры, въ которыхъ совтники, опять-таки, назначаются и отршаются отъ должностей непосредственно верховною властью. По той же причин, если чиновникъ, при исполненіи своихъ обязанностей, сдлалъ бы преступленіе, то отдать его подъ судъ могъ бы только государственный Совтъ, а не частное лицо, имвшее право предать въ руки правосудія простого вора. На тхъ же основаніяхъ запрещена была чиновникамъ всякая торговля, какъ дло, равняющее и связывающее вмст интересы продавца и покупателя. Вс эти мры должны были сосредоточить власть въ рукахъ Наполеона и сохранить уваженіе общества не только къ нему, но и къ послднему исполнителю его воли. А этихъ исполнителей его воли было столько, что общество совершенно спуталось ими, и отъ ихъ глазъ не ускользала никакая частная дятельность: они скоре походили на господъ, берущихъ оброкъ и помыкающихъ обществомъ, чмъ на слугъ, нанятыхъ обществомъ для сохраненія своей безопасности и своего спокойствія. Подъ надзоромъ этихъ гувернеровъ, всегда имвшихъ въ своемъ распоряженіи военную силу, общество успокоилось и утихло. Но чтобы общество сознавало вполн, какъ прекрасно его настоящее положеніе, нужно было, чтобы это общество не голодало,— и вотъ Наполеонъ употребляетъ вс средства для доставленія стран хлба и жизненныхъ припасовъ. Никакіе труды, никакія войны не могли отвлечь вниманія императора отъ этого предмета, и здсь онъ ясно показалъ, какъ хорошо онъ знаетъ дло. ‘Цны на хлбъ увеличились въ Париж, гражданинъ-министръ,— пишетъ онъ Люсьену Бонапарте {Levasseur. Hist. des clas. ouvr., t. I, pp. 237—250.}:— мука вздорожала. Въ разныхъ концахъ государства жалуются на вывозъ зерна за границу. Прошу васъ обратить вниманіе на этотъ интересный предметъ’ (10 сентября 1800 года). ‘Министръ внутреннихъ длъ разсмотритъ, не удобно ли городу Парижу вступить во владніе запасными магазинами Корбейля… Они должны содержать къ 1-му марта сполна весь провіантъ, и съ этой минуты вплоть до жатвы министръ не долженъ ничего отпускать изъ нихъ’ (14-го февраля 1806 г.). ‘Обратите, прошу васъ, побольше вниманія на поставку двойного запаса хлба, чмъ я уже распорядился передъ моимъ отправленіемъ. Неужели опытъ не научитъ насъ ничему, и мы станемъ еще ждать, когда наступитъ нужда въ хлб. Тутъ всякіе но и если неумстны и нужно сдлать успшно это дло, во что бы то ни стало’ (4 апрля 1807 г.). ‘Франція и мы богаты десятилтнимъ опытомъ, посл многихъ заблужденій во Франціи составилось мнніе, что только одно правительство, смотря по обстоятельствамъ, можетъ открывать и закрывать заставы для вывоза хлба, и было бы очень безразсудно предлагать это дло на разсмотрніе составителей законовъ’ (7 іюля 1802 г.). Такъ же сильно заботился Наполеонъ о доставленіи народу другихъ жизненныхъ припасовъ. Префекты полиціи слдятъ за продажею масла, сыра, яицъ, говядины. Старые законы, относящіеся къ этому предмету, возобновляются, чтобы по возможности прекратить барышничество перекупщиковъ привезенныхъ изъ деревень товаровъ. Наблюденіе полиціи, таксы, узаконеніе мры и вса, все это было пущено въ ходъ для удешевленія припасовъ, возстановились даже нкоторыя корпораціи торговцевъ, но это уже были не старыя корпораціи, а нчто совершенно новое, зависящее вполн отъ администраціи, состоящее подъ постояннымъ надзоромъ полиціи. Свободы торговли боле не существовало. Успокоенное правительствомъ общество перестало волноваться. Если же гд и были бродящія силы, то он уходили въ военную службу, такъ какъ война, поддерживавшая популярность Наполеона, все продолжалась. Чтобы изгладить изъ памяти французовъ и послднія воспоминанія о недавнемъ прошломъ, Наполеонъ выпустилъ изъ тюремъ духовенство, ввелъ снова воскресные отдыхи, разршилъ отправленіе католическихъ церковныхъ обрядовъ, отмнилъ празднованіе революціонныхъ годовщинъ.
При такомъ положеніи общества, если не могло особенно улучшиться положеніе рабочихъ, то, по крайней мр, они могли найти себ работу. Успокоенные и находящіеся вн всякой опасности отъ внутреннихъ смутъ, богачи принялись теперь снова за постройки, за заказы украшеній для своихъ отелей, за шитье нарядовъ. Производство предметовъ роскоши, совершенно превратившееся во времена революціи, ожило вновь и заняло тысячи рукъ. Кром того Наполеонъ, помстившись въ Тюльери, мало-по-малу, ввелъ въ моду парадные пріемы новой знати и возобновилъ отчасти формы стараго этикета. ‘Шпага и шелковые чулки,— говоритъ одинъ современникъ:— замнили и саблю, и сапоги’. Императрица привлекла въ свои салоны семейства аристократовъ, которымъ былъ дозволенъ въздъ въ отечество. Вслдъ за главою имперіи начали устраивать рауты и министры, въ особенности Талейранъ. Блестящіе балы, великолпное убранство комнатъ, наряды женщинъ, парадныя одежды мужчинъ,— все это доставляло средства рабочимъ не сидть безъ дла и напоминало жизнь старой монархіи. Но Наполеонъ хлопоталъ о занятіи рабочихъ рукъ и другимъ ддомъ: юнъ предпринималъ всевозможныя постройки, требовавшія сотенъ тысячъ людей.
Чтобы понять, сколько рукъ занято было казенной работой, довольно взглянуть на расходы имперіи по этому предмету за десять лтъ {Baron de Nervo. Les finances franaises. Paris, Michel Lvy, t. II. p. 505.}.
На императорскіе дворцы и казенныя зданія истрачено — 62.000.000
‘ фортификаціонныя работы — 144.000.000
‘ морскія гавани — 117.000.000
‘ дороги — 277.000.000
* мосты — 31.000.000
‘ каналы, осушку болотъ — 123.000.000
‘ публичныя зданія въ городахъ и департаментахъ — 149.000.000
‘ парижскія городскія работы — 102.000.000
Итого — 1.005.000.000
Это было уже нчто очень существенное, и потому не мудрено, что долго обманываемые революціей и утомившіеся въ борьб работники на время забыли революціонныя идеи объ общности имуществъ и о равноправности. Ко всему этому прибавьте, что при большихъ наборахъ рабочихъ рукъ было меньше прежняго, что обмундировка громаднаго войска, приготовленіе оружія, фабрикація пороху, тоже доставляли работу, и вы поймете, почему недавно бушевавшій народъ сталъ теперь спокойнымъ.
Дале мы поближе взглянемъ на его развитіе и бытъ.
Наполеонъ заботился объ успокоеніи рабочихъ, но не о доставленіи имъ равноправности съ прочими людьми, что было задачею революціонныхъ правительствъ. Потому вс его распоряженія по этому предмету имли двоякій характеръ: съ одной стороны онъ заботился всми мрами развивать промышленную дятельность, чтобы рабочіе могли найти работу и хлбъ,, а съ другой стороны издавалъ стснительные для свободы мастеровыхъ законы, чтобы эти люди не могли волноваться, и совершенно не давалъ имъ средствъ къ образованію, чтобы оно не вносило въ ихъ умы опасныхъ идей и стремленій. При такомъ положеніи дла намъ необходимо сперва взглянуть, до чего довела его опека промышленность, и потомъ сказать, какъ повліялъ его надзоръ на работниковъ. Въ конц мы увидимъ, была ли достигнута главная цль — успокоеніе общества.
‘Франція такая богатая и промышленная страна, что лишь только отшумла гроза, такъ тотчасъ же исчезли вс слды несчастія, старыя мастерскія наполнились снова народомъ, новыя возникаютъ ежедневно, и если бы война не прерывала торговли, то процвтаніе страны было бы полне, чмъ въ самыя блестящія времена старой монархіи’. Такъ писалъ одинъ изъ наполеоновскихъ современниковъ, Виталь-Ру {Levasseur. Hist, des cl. ouvr., t. I, pp. 299—327.}, и дйствительно, онъ не ошибся въ томъ, что въ промышленности было вызвано сильное оживленіе. Но Виталь-Ру не замтилъ, что это оживленіе носило совершенно другой характеръ, чмъ во времена старой монархіи, и не возникло само собою, а вызывалось всевозможными мрами со стороны правительства, боявшагося застоя въ работ. Кром того, въ промышленности явился теперь новый двигатель — наука. Правительственныя мры, въ род субсидій фабрикантамъ или приказовъ покупать только французскія издлія, часто вредили длу, наука принесла ему громадную пользу.
До сихъ поръ наука въ заводскомъ и фабричномъ дл замнялась во Франціи рутиною, ловкостью рабочаго и преданіемъ, которымъ руководствовались въ извстныхъ производствахъ. Только во второй половин XVIII вка настоящая наука попробовала ступить на почву мануфактурной дятельности, но сначала неподвижная замкнутость корпорацій, а потомъ революціонныя волненія остановили попытки науки въ самомъ зародыш. Въ 1791 году Лебланъ устроилъ новую фабрику искусственной соды, но вскор разорился. Въ 1799 году одинъ эссонскій работникъ попробовалъ начать машинное изготовленіе бумаги, но долженъ былъ отправиться со своимъ изобртеніемъ въ Англію. Въ эту эпоху во Франціи было крайне малое число даже такихъ бумагопрядильныхъ машинъ, какъ англійская mull-jenny. Внутренній миръ, наставшій съ первыхъ дней консульства, сдлалъ возможнымъ приложеніе научныхъ открытій къ фабричному длу. Многіе замчательные люди того времени поняли, что свобода была но необходимости принесена въ жертву возстановленію порядка, и ршили, что нужно, по крайней мр, хотя ‘вносить свтъ, поддерживать таланты и побуждать соревнованіе’ въ сред рабочаго сословія, чтобы чмъ-нибудь вознаградить народъ за обманутыя надежды. Съ этою цлью въ 1801 г. возобновилось уже существовавшее въ 1789 г., или, врне сказать, создалось вновь ‘Общество поощренія національной промышленности’. Главными учредителями были такіе люди, какъ знаменитый химикъ Шапталь, математикъ и одинъ изъ основателей политехнической школы Монжъ, химики Вертолетъ и Фуркруа, изобртатель аэростата Монгольфье и другія, не мене извстныя личности. Они поставили себ задачею собирать свднія о всхъ полезныхъ открытіяхъ по части искусства, распространять и поощрять промышленное образованіе, вызывать научные опыты, помогать несчастнымъ художникамъ-ремесленникамъ и раздавать награды. Съ перваго же разу на это дло откликнулось триста человкъ, подъ вліяніемъ предложенныхъ ‘Обществомъ’ на конкурсъ вопросовъ и розданныхъ имъ наградъ, возникло множество изобртеній и усовершенствованій по части мануфактурныхъ производствъ, такъ возникли машины для изготовленія рыболовныхъ стей, для пряденія и чесанія шерсти, усовершенствовалось приготовленіе берлинской лазури, улучшилось горшечное ремесло, были, изобртены -безопасныя лампы, надежные замки новаго устройства, упростился чулочный ткацкій станокъ, явились новыя экономическія приложенія по части топлива,— однимъ словомъ, куда бы мы ни взглянули, отъ типографіи до послдней бумагопрядильни, везд встрчаются слды дятельности ‘Общества поощренія національной промышленности’. Наполеонъ, желавшій присутствовать везд и слдить за всмъ, взялъ на свою долю также сотню акцій ‘Общества’, и то одинъ, то въ сопровожденіи членовъ ‘Обществ’ посщалъ мастерскія, разспрашивалъ фабрикантовъ и давалъ приказанія министру внутреннихъ длъ продолжать эти посщенія, если его самого удерживали отъ того государственныя дла. Независимо отъ того ‘Общества’, Наполеонъ изъ государственныхъ суммъ назначилъ промышленные конкурсы, выдавалъ пособія нкоторымъ фабрикамъ, кром того, приглашалъ префектовъ посылать въ Пасси на городскія деньги избранныхъ работниковъ-ткачей для изученія управленія новоизобртеннымъ челнокомъ. Онъ самъ отправился въ Сенъ-Кентэнъ, гд шли раздоры между инженерами по поводу плана новаго канала, и заставилъ начать при себ работы, общавшія большія удобства и выгоды для торговли. На нсколько дней онъ остановился въ Ліон и былъ очень обрадованъ тмъ, что шелковыя фабрики начинали поправляться отъ разоренія. ‘Здсь,— писалъ онъ,— вс умы, какъ мн казалось, полны дятельности, но не той, которая разрушаетъ государство, а той, которая создаетъ его и производитъ его процвтаніе и богатство’. Дйствительно, утомленное общество теперь и не думало о разрушеніи, и если вся Франція была похожа на громадную тюрьму, то надо сознаться, что тюрьма выглядла очень богато, арестанты были, повидимому, сыты, довольны и спокойны. Мы еще увидимъ, чмъ все это должно было неизбжно кончиться.
Неутомимый дятель, изобртатель, мануфактуристъ, администраторъ и ученый, Шапталь былъ призванъ къ должности министра внутреннихъ длъ. Первымъ его дломъ было устройство промышленной выставки въ 1801 году. Первая выставка была уже во времена Директоріи, но на ней красовались произведенія одного парижскаго округа, теперь же на выставку привезлись произведенія всей Франціи, по приглашенію министра. Раздача медалей, поощренія Наполеона, удовольствіе публики,— все это сдлало выставку настолько удачной, что въ слдующемъ году число экспонентовъ возвысилось съ 229 человкъ на 540. На второй выставк присутствовали лордъ Корнвалисъ и Фоксъ, прибывшіе въ Парижъ по случаю переговоровъ о мир. Фоксъ лукаво замтилъ, что онъ видитъ превосходныя произведенія, но что все это предметы роскоши, а не т дешевыя произведенія, которыя могли быть по средствамъ народу. Въ отвтъ на это Шапталь повелъ англичанина въ отдленіе дешевыхъ товаровъ и показалъ ему между прочимъ складные ножи въ три су. Фоксъ до того былъ восхищенъ дешевизной этихъ ножей, что наполнилъ ими вс свои карманы и замтилъ, ‘что онъ уноситъ съ собой совершенно другое понятіе о французской промышленности, чмъ то, которое онъ имлъ о ней до сихъ поръ’. По порученію министра, префекты начали доставлять статистическія свднія о состояніи фабричнаго дла и изъ этихъ отчетовъ было видно, что дло быстро подвигалось впередъ, хотя еще и не успло сравняться съ состояніемъ промышленности при Людовик XVI. Такъ Лувіеръ производилъ въ 1789 г. 4.360 кусковъ сукна, а въ 1801 г. только 3.095, производство Анделиса спустилось съ 1.766 кусковъ на 700, въ Бернэй съ 12.000 на 3.600. Но прогрессъ противъ революціоннаго періода вс-таки былъ очевиденъ, такъ какъ въ Ліон вмсто 5.800 ткачей, занимавшихся работой въ 1800 году, было къ 1812 году 12.700 работниковъ. Производство Реймса дошло до изумительнаго процвтанія: оно въ 1810 г. не только сравнялось со своимъ прежнимъ положеніемъ, но доставляло, кром того, на рынки 400.000 локтей различныхъ матерій и 32.800 платковъ и кашемировыхъ шалей, которые одни стоили 3 1/2 милліона и ‘не уступали индійскимъ’. Кром того, возникли новые роды тканей, вызванныя модой. Въ одномъ департамент Марны въ 1810 году было выдлано шерстяныхъ товаровъ на 19.690.579 франковъ.
Особенную пользу принесли фабричному длу химическія открытія и усовершенствованія. Сами ученые, изъ которыхъ назовемъ Конте, Фуркруа, Бертолета и Воклэна, выгали изъ своихъ ученыхъ кабинетовъ и спустились на фабрики, чтобы непосредственно служить мануфактурному длу. Началась новая связь между двумя разъединенными до сихъ поръ классами, между рабочими и учеными. Первые набирались новыхъ познаній, вторые, при постоянномъ столкновеніи съ практическою дятельностью, наводились на новые для нихъ и очень полезные для науки факты. Такія честныя отношенія къ жизни не проходятъ безплодно. И дйствительно, прогрессъ въ способахъ фабричнаго производства сталъ замтенъ везд. Улучшеніе приготовленія азотной и срной кислотъ, новые успхи въ приготовленіи искусственной соды, добываніе нашатыря, блилъ, очищеніе квасцовъ,— все это могло совершиться только при помощи химіи, а между тмъ постоянныя войны именно теперь-то и длали необходимымъ добываніе этихъ предметовъ на мст, такъ какъ нельзя было попрежнему выписывать ихъ изъ Испаніи, Сициліи и Англіи. Только при помощи улучшеній въ кожевенномъ производств можно было обезпечить теперь все возраставшую поставку кожи на многочисленную армію. Сафьянъ сталъ съ этого времени приготовляться во Франціи и, говорятъ, былъ лучше, чмъ привезенный изъ Леванта. Очищеніе масла, которое могло бы горть въ комнатныхъ лампахъ Карселя, добываніе по способу Дарсе клея изъ костей, бленіе тканей при помощи хлора по метод Бертолета, избавившее фабрикантовъ отъ необходимости разстилать на лугахъ полотно на цлые мсяцы, тотъ же способъ бленія, примненный Шаиталемъ къ писчебумажному производству, новое дистиллированіе алькоголя по способу Эдуарда Адама, превзошедшее вс старые способы,— все это относится ко временамъ имперіи. Въ красильномъ искусств снова были введены въ употребленіе вайда и марена, вытсненныя изъ дла посл открытія Индіи — индиго и кашенилью, и при лучшей обработк получились отличные результаты, производство сурика сдлалось настолько удовлетворительнымъ, что уже можно было въ этомъ отношеніи не стоять въ зависимости отъ Голландіи и Англіи. Мене важны были успхи по части механики, такъ какъ паръ еще не вошелъ въ употребленіе. Паровыя машины были уже извстны, но он еще не проникли въ мануфактуры, и вс машины, которыя появлялись покуда на фабрикахъ, были ручныя. Одинъ англичанинъ, Дугласъ, приглашенный во Францію Шаиталемъ, устроилъ свой механическій заводъ вблизи Парижа и представилъ на выставку цлый рядъ машинъ для пряденія, чесанія и вообще для обработки шерсти. Въ теченіе двухъ лтъ онъ продалъ до 340 машинъ суконнымъ фабрикантамъ и даже вызвалъ подражателей. То тамъ, то тутъ представлялись новыя машины, при введеніи которыхъ можно было замнить однимъ или двумя работниками — десять, или даже 20 рабочихъ рукъ.
Но ни хозяева, ни рабочіе на привыкли еще къ этому нововведенію, да и самыя машины были неуклюжи, грубы, скоро портились, и такъ какъ он приводились въ движеніе рабочими или лошадьми, то ихъ скоре можно назвать усовершенствованными инструментами, чмъ настоящими машинами. Самое замчательное изобртеніе того времени по этой части былъ ткацкій станокъ Жакара, давшій возможность ткать безъ прежнихъ затрудненій узорчатыя ткани. Но такъ какъ этотъ станокъ длалъ, съ одной стороны, ненужнымъ трудъ множества женщинъ, занимавшихся прежде при ткань узорчатыхъ матерій страшно утомительнымъ продергиваньемъ веревокъ подъ станкомъ, а съ другой стороны, длалъ боле трудною работу мужчинъ, нисколько не утомлявшихся при прежнемъ устройств ткацкаго станка, то изобртеніе Жакара и было встрчено волненіемъ: работники обвинили его въ желаніи отнять хлбъ у ихъ женъ, а присяжные изломали на площади его станокъ. Но ‘Общество поощренія національной промышленности’ стало на сторону Жакара, дало ему средства усовершенствовать его изобртеніе и прежде паденія имперіи новый станокъ получилъ право гражданства на всхъ ліонскихъ фабрикахъ, и самому Жакару городъ сталъ выдавать по 3.000 фр. ежегодной пенсіи и по 50 фр. преміи за каждый сдланный по его метод станокъ. При помощи этого станка возможно было безъ всякихъ новыхъ затратъ разнообразить рисунки и продавать ткани по боле дешевой цн, чмъ прежде, потому сбытъ шелковыхъ матерій увеличился, а вмст съ тмъ увеличилось и число рабочихъ.
Невозможность, по причин блокады, привозить изъ-за границы хлопчато-бумажныя ткани заставила французовъ выдлывать дома нанки, мусселины, коленкоры и т. п. матеріи. Наполеонъ покровительствовалъ этому длу, но онъ ясно сознавалъ, что оно не можетъ процвтать при отсутствіи хлопка, и потому всми силами сталъ заботиться подорвать хлопчато-бумажныя издлія — льяными тканями. Онъ предложилъ награду въ милліонъ франковъ ‘тому, кто, какой бы онъ ни былъ націи, изобртетъ лучшую машину для пряденія льна’. Конкурсъ былъ открытъ въ теченіе трехъ лтъ, однако награда не была выдана никому, такъ какъ вс изобртенія, но мннію экспертовъ, страдали какими-нибудь недостатками. Но, несмотря на эти недостатки, нкоторыя машины все-таки принесли пользу и особенно машина стараго марсельскаго профессора Филиппа Жирара, она могла, смотря по надобности, сучить и самыя толстыя нити, и годныя для тончайшаго кружева. Въ конц концовъ Жираръ разорился по случаю войны, а одинъ англичанинъ, тайно узнавшій устройство его машины, взялъ на йее привилегію въ Лондон, и потомъ ввезъ ее, какъ нчто совершенно новое, во Францію. При введеніи въ фабричное дло машинъ неизбжно должно было увеличиться и усовершенствоваться производство желза, служащаго основнымъ матеріаломъ при издліяхъ подобнаго рода. Прогрессъ на этомъ пути былъ такъ великъ, что въ 1812 году Франція употребляла въ дло 99.000 тоннъ чугуну и 929.000 тоннъ каменнаго угля, тогда какъ въ 1789 году перваго шло на дло только 61.000 тоннъ, а второго 250.000 тоннъ.
И между тмъ все это великое, блестящее зданіе, гд свобода принесена въ жертву сытой невол и шуму военной славы, была построено на песк. Наполеонъ, достигшій власти при помощи своей популярности въ арміи и при помощи своихъ побдъ, могъ сдерживать привыкшій къ волненіямъ и блестящимъ надеждамъ народъ и подталкивать промышленность только искусственными, насильственными мрами: цлымъ войскомъ администраторовъ и полицейскихъ надзирателей, громадными арміями, нелпою континентальною системою, замкнувшею передъ иностранными товарами двери французскихъ рынковъ, таксами, стсненіями и наконецъ хвастливыми, щекотавшими самолюбіе французовъ, бюллетенями о блистательныхъ побдахъ надъ пруссаками, австрійцами и русскими. Расшатайся одна какая-нибудь изъ этихъ безчисленныхъ подпорокъ, которыми нужно было поддерживать ‘прочное’ зданіе благоденствовавшей имперіи, и это несокрушимое зданіе непремнно должно было рушиться. Участь случайно попавшаго на престолъ Наполеона походила на участь небогатаго человка, открывшаго при помощи займовъ банкирскій домъ, занимающаго все большія и большія суммы для врной уплаты старыхъ долговъ и для поддержанія своего кредита и не думающаго, что его долгъ все растетъ и когда-нибудь, сдлавшись неоплатнымъ, подорветъ сразу и навсегда вс его денежныя операціи, всю его славу и вызоветъ только проклятія разоренныхъ имъ доврителей. Наполеонъ, не имя никакихъ законныхъ правъ на власть, поставилъ себя въ такое роковое положеніе, что не могъ отказаться отъ дорого-стоящаго опекунства надъ Франціей, не могъ отказаться отъ содержанія дорого-стоящаго громаднаго войска, не могъ отказаться отъ гибельныхъ для государственнаго благосостоянія, но поддерживающихъ его славу войскъ. Вотъ почему все его царствованіе представляетъ какое-то переходное состояніе къ чему-то неизвстному, какой-то ночлегъ на станціи: вс, начиная съ главы государства и кончая простымъ работникомъ, чувствуютъ, что ихъ настоящее положеніе есть нчто временное, преходящее, что цль ихъ стремленій все еще находится гд-то впереди. Самъ Наполеонъ идетъ все дальше и дальше съ побдоносными войсками, точно ему нужно непремнно завоевать весь міръ для водворенія прочнаго спокойствія и прочнаго процвтанія въ государств. Общество гордится его побдами, но все-таки трепещетъ за свою участь, не зная, чмъ кончатся войны, и находясь какъ бы на бивуакахъ. И чмъ дольше длятся войны, тмъ слышне становится ропотъ на эти вчныя тревоги и ясне выражается желаніе скопить какъ можно больше денегъ для себя на черный день или, по крайней мр, пожить какъ можно веселе до чернаго дня. Отсутствіе уютности, домовитости, комфорта, сознаніе непрочности насиженнаго гнзда, вотъ отличительныя черты тоскливо, лихорадочно тревожной жизни общества во времена имперіи.
Постараемся нарисовать въ общихъ чертахъ ея картину.
Правительство Наполеона, какъ это всегда бываетъ, могло административными и искусственными мрами возбудить дятельность въ промышленности, хотя временную, преходящую, но все же дятельность. Запретивъ ввозъ иностранныхъ товаровъ, оно непремнно должно было вызывать производство отечественныхъ издлій. Давъ субсидію такой-то фабрик и сдлавъ на ней большіе заказы для себя, оно могло ввести въ моду издлія этой фабрики. Назначивъ премію за такія-то изобртенія, оно могло вызвать рядъ подобныхъ изобртеній. Но несостоятельность искусственныхъ и принудительныхъ мръ должна была прежде всего отразиться на состояніи искусства, которое никогда не можетъ развиваться по офиціальной программ, и на состояніи общественной жизни гражданъ, которая можетъ слагаться только свободно. А между тмъ, только искусство можетъ придать издліямъ промышленности ту форму, которая боле всего согласовалась бы съ нашими современными понятіями объ удобств, комфорт и вкус и только общественная жизнь можетъ выработать т понятія, при которыхъ возможно какъ громкое заявленіе о народныхъ нуждахъ, такъ и стремленіе общими силами помочь этимъ нуждамъ и поднять погрязнувшихъ въ невжество рабочихъ. Во времена имперіи искусство было мертво, общественной жизни не было. Эпоха революціи была эпохой чистйшаго классицизма, Вс революціонеры были классиками, воспитали свой умъ, развили свои идеи подъ вліяніемъ чтеній о гражданскомъ мужеств, о геройскихъ подвигахъ, о безчисленныхъ возстаніяхъ, о политическихъ переворотахъ древняго міра. Ихъ знакомство съ древними писателями Греціи и Рима не было тмъ поверхностнымъ знакомствомъ, какимъ были богаты французскіе представители псевдо-классицизма, усвоившіе себ только вншнюю форму древнихъ. Нтъ, революціонеры глубоко вникли въ смыслъ классическихъ произведеній, И дйствительно, ничто не можетъ такъ воспламенить воображеніе, какъ исторія о подвигахъ такихъ людей, какъ Муцій Сцевола или Брутъ, какъ разсказы о такомъ полномъ развитіи общинной жизни, какъ общинная жизнь Спарты, или какъ изложеніе такой стройной системы, какъ система, изложенная въ республик Платона. Вс эти люди, подписавшіе смертный приговоръ Людовика XVI, проповдывавшіе коммунистическія идеи, восторгавшіеся подвигомъ гражданки Шарлоты Кордэ, стремились даже въ одежд подражать древнимъ: женщины носили греческое платье, а депутаты народнаго собранія одвались въ римскія тоги. Это вліяніе классицизма отразилось и на искусств: простота и строгость царствовали какъ въ живописи, такъ и въ ваяніи и архитектур. Главнымъ представителемъ этого направленія въ живописи былъ знаменитый Давидъ, одинъ изъ дятельныхъ членовъ Конвента и распорядитель на революціонныхъ празднествахъ. Во времена Наполеона, съ которымъ онъ былъ связанъ дружескими отношеніями, онъ сдлался офиціальнымъ придворнымъ живописцемъ. Наполеонъ, воспитанный на чтеніи Плутарха, любившій героевъ древняго міра, былъ далеко не артистъ по натур и, какъ военный человкъ, любилъ прямыя и неподвижныя линіи, отсутствіе прикрасъ, строгую сдержанность,— однимъ словомъ, дисциплину везд и во всемъ. Вкусы Давида хотя и не были настолько склонны къ полицейскому надзору въ дл живописи, но все-таки довольно близко подходили ко вкусамъ Наполеона и фигуры на его картинахъ были не только классически просты и строги, но часто сухи, тощи, холодны и безжизненны. Недостатки учителя увеличились въ произведеніяхъ его учениковъ, старавшихся поддлаться подъ вкусы главы государства. Кром того, въ это богатое войнами время сильно плодились картины батальнаго содержанія. Подобныя картины бываютъ, большею частію, могилой для развитія ихъ творцовъ. Неподвижныя массы вылитыхъ въ одну форму существъ, деревянныя фигуры отдльныхъ личностей, неэстетическія, грубыя формы принадлежностей войны, ружей, пушекъ, казенныхъ фуръ, однообразные клубы дыма, застигающіе и безъ того по большой части плоскую и некрасивую мстность, громадные размры картины и несоотвтствующая имъ мелкость дйствующихъ лицъ,— все это губитъ талантъ, который никогда не спасетъ себя созданіемъ среди этого пестраго ситца двухъ-трехъ отдльныхъ драматическихъ сценъ битвы, тмъ боле, что и самыя эти сцены крайне однообразны и воспроизводились уже тысячи разъ. Еще сильне отразилась военная дисциплина и полицейская распорядительность Наполеона въ архитектур. Давидъ представилъ ему двухъ юныхъ архитекторовъ: Фонгеня и Персье, и эти дв личности въ теченіе почти пятидесяти лтъ оставались придворными архитекторами, долгое время управляли строительнымъ совтомъ, такъ что вс сооруженія дворцовъ, постройка публичныхъ зданій, возобновленіе старыхъ казенныхъ строеній совершались подъ ихъ вліяніемъ. И это вліяніе распространялось на всю Францію въ эти времена страшной централизаціи, когда нельзя было прорубить какого-нибудь окна на дворъ въ казенномъ или публичномъ строеніи безъ разршенія строительнаго совта, распространялось оно не только на строенія, но на рисунки мебели, бронзовыя украшенія, обои, посуду. Мене даровитые, чмъ ихъ покровитель, эти два архитектора были еще боле сухи, чмъ онъ. Что было казарменною сухостью и наготою въ ихъ постройкахъ, то длалось дубоватостью и неуклюжестью въ проектированныхъ ими комнатныхъ украшеніяхъ. Если же что-нибудь и выходило недурнымъ подъ ихъ руками, то это были плоды рабскаго подражанія древности. Положеніе скульптуры было не лучше, и только одинъ скульпторъ возбуждалъ заслуженный восторгъ,— но это былъ случайный гость Парижа, иностранецъ Канова. Эта все убивающая: солдатчина и все обезличивающая казенщина, въ которую выродились стремленія въ классицизму, неизбжно должна была отразиться не только на произведеніяхъ искусства, но и на формахъ и рисункахъ произведеній промышленности. Такъ, Севрская фабрика, пользовавшаяся поддержкою правительства и являвшаяся законодательницею въ фарфоровомъ производств, обогатясь, при помощи науки, новыми красками, выдлывала великолпныя вещи, но никогда еще рисунки и формы ея издлій не были столь антипатичны и мертвенны, какъ теперь. Въ этихъ мелкихъ вещицахъ, предназначенныхъ для украшенія комнатъ и праздничныхъ столовъ, не было и слда граціи или воображенія, однообразная монументальность и неподвижная дубоватость появилась на нихъ вмсто игривыхъ и разнообразныхъ пейзажей и фигуръ прошлаго времени, на тарелкахъ и чашкахъ появлялись памятники, тріумфальныя ярки и т. п. предметы съ прямыми линіями, не останавливающими ничьего вниманія. Дорогія ткани, парчи, бархаты, крепы, тюли, нашедшія сбытъ, благодаря роскоши новаго двора и новой знати, носили не боле слдовъ вкуса, чмъ фарфоръ. Тутъ появлялись рисунки тхъ же башенъ, колоннадъ и монументовъ. Такъ, на брюссельскихъ кружевахъ, изъ которыхъ было сдлано платье Жозефины, была изображена колоннада. Колоннады и храмы на кружевахъ,— недоставало только часовыхъ съ ружьями! То же можно сказать о произведеніяхъ золотыхъ длъ мастеровъ, бронзовщиковъ и мебельщиковъ. Если бы вы заглянули въ одинъ изъ тогдашнихъ салоновъ, то васъ поразило бы отсутствіе всякой гармоніи и еще боле непріятно подйствовало бы на васъ отсутствіе всякаго удобства и уютности. Что-то напоминающее роскошно убранную казарму было во всемъ этомъ блеск. Сами хозяева и гости этихъ роскошныхъ дворцовъ и отелей, подлаживавшіеся подъ вкусы командира-императора, были какъ будто не на своемъ мст, не дома. Старая аристократія чувствовала себя неловко въ гостиныхъ выскочекъ имперіи и въ душ ненавидла эту имперію, новая аристократіи, вышедшая Богъ знаетъ изъ какихъ трущобъ, была ослплена блескомъ своего новаго положенія, но еще не поняла, что блескъ только тогда хорошъ, когда онъ является создателемъ комфорта, удобства, и рядилась въ дорогіе наряды, обставлялась дорогою мебелью не потому, что это было удобно, не потому, что это дйствуетъ пріятно на чувства красотою формъ, а только потому, что это дорого. И за то, какъ уродливо выглядли вс эти вчерашніе солдаты, вс эти походныя барыни, не то маркитантки, не то женщины легкаго поведенія, въ своихъ безобразныхъ, но драгоцнныхъ нарядахъ, на своихъ угловатыхъ, неловкихъ, но роскошныхъ креслахъ и диванахъ. Зачесанные вверху, въ вид башенъ, отягченные тяжелыми обручами волосы, узкія платья съ перетянутыми подъ грудью тальями,— все это длало женщинъ похожими на какіе-то столбы съ перехватами близъ верхней оконечности и орнаментами наверху, казалось, что он не смютъ ссть, боясь прихода грознаго начальника своихъ мужей. И вс эти dames de l’Empire, несмотря на свое богатство, чувствовали себя неловко и крайне скучали. Въ сущности, вс эти люди были на бивуакахъ, въ отнятомъ у непріятеля город и ждали, что вотъ-вотъ непріятель снова отобьетъ этотъ городъ и вытуритъ изъ него непрошенныхъ гостей. Голоса Бурбоновъ раздавались еще въ ихъ ушахъ. Война же все продолжалась, пушки грохотали попрежнему и каждый выстрлъ отзывался болью и страхомъ въ сердцахъ пирующихъ побдителей: но бюллетени покуда все еще продолжали возвщать о побдахъ, а потому нужно было показывать, что завоевателямъ очень весело въ чужомъ город, въ чужой одежд. Среди подобнаго положенія, оторванная отъ прошлой поземельной и господской связи съ крпостнымъ народомъ, старая аристократія заботилась еще мене прежняго о рабочей масс и была чужда, по большей части, всякой полезной дятельности. Новая аристократія, чувствуя непрочность своего положенія и спша пользоваться имъ, заботилась о черни тмъ мене, чмъ боле она старалась позабыть свою недавнюю принадлежность къ бднымъ классамъ общества. Потому работникамъ нечего было ждать ни отъ старыхъ, ни отъ новыхъ аристократовъ. Ближе къ рабочему классу стояло постоянно умножавшееся сословіе разбогатвшей буржуазіи, фабрикантовъ и купцовъ. Имя постоянное дло съ рабочимъ народомъ, это сословіе могло оказывать на него сильное вліяніе, тмъ боле, что Наполеонъ, какъ мы увидимъ ниже, въ видахъ сохраненія общественнаго спокойствія, отдалъ большую часть работниковъ буквально подъ опеку фабрикантамъ и мастерамъ. Но могли ли эти опекуны думать о выгодахъ работника? На ихъ глазахъ совершились, вслдствіе политическихъ смутъ, сотни банкротствъ, разореній и разграбленій фабрикъ и лавокъ’ Это обстоятельство сильно запугало фабрикантовъ и торговцевъ и заставляло ихъ наживать всми средствами, какъ можно скоре, капиталъ, чтобы имть возможность вовремя отстраниться отъ неврной промышленной и торговой дятельности. Первые годы консульства стали немного успокоивать ихъ, но уже въ 1803 г. начало военныхъ дйствій прервало на нсколько мсяцевъ работы на нкоторыхъ фабрикахъ и повлекло за собою банкротство нсколькихъ торговыхъ домовъ. Этому началу не-предвидлось конца: каждая новая война вела за собою денежные кризисы и грозила капиталистамъ. Наполеонъ негодовалъ, длалъ распоряженія для предупрежденія кризисовъ, но отъ войны отказаться не могъ, и потому вс распоряженія были безплодны. Паническій страхъ овладлъ умами капиталистовъ, и они стали смутно чувствовать приближеніе конца этому процвтанію ихъ дла. Мало склонные вообще къ благодтельствованію рабочимъ, они, видя теперь свою близкую гибель, ожидая черныхъ дней, ршительно перестали думать о низшемъ класс и ловили удобныя минуты для накопленія богатствъ: накоплять богатства можно было въ это время, только притсняя рабочихъ и повышая плату за товары. Имъ было все равно, какъ могъ жить изъ малыхъ средствъ, гд могъ образоваться при полнйшемъ отсутствіи школъ, куда могъ пріютиться подъ старость не сдлавшій сбереженій работникъ, но они приносили жалобы, что онъ не хочетъ работать столько-то часовъ въ день подъ рядъ. Бдные люди, и они боялись, что не успютъ нажиться до той норы, когда и ихъ выгонитъ изъ ихъ временного помщенія непріятель.
Если рабочему трудно было ожидать помощи отъ общества, трепетавшаго за свою собственную участь и спшившаго нажиться, то еще мене могъ онъ ожидать участія отъ правительства Наполеона, которое съ первой минуты своей дятельности стало во враждебныя отношенія къ нему, какъ къ недавнему бунтовщику. Прижимки являлись со всхъ сторонъ. Началось съ числа рабочихъ часовъ. Выучка мастеровыхъ и согласіе ихъ. заниматься работой являются совершенно частными актами личнаго соглашенія хозяевъ съ рабочими, но правительство поспшило навязать и этимъ актамъ разныя условія закона и нагнуло всы на сторону фабрикантовъ. Многіе промышленники желали возстановленія старыхъ статутовъ и обычаевъ, заставлявшихъ работника начинать трудъ съ пятаго или шестого часа утра, и вычисляли, что одинъ Парижъ теряетъ милліоны ливровъ съ тхъ поръ, какъ рабочіе, предоставленные самимъ себ, ежедневно работаютъ почти на два часа меньше прежняго. ‘Такъ.— писалъ одинъ защитникъ богатыхъ промышленниковъ:— плохіе расчеты лности и невжества въ одно и то же время возвысили заработную плату и уменьшили рабочіе часы, воруя у самихъ рабочихъ, у ихъ семействъ, у государства цнность производимаго’ {Levasseur. Hist. des cl. ouvr., t. I, pp. 283—290.}. Но покуда государственный совтъ постарался благоразумно отклонить эти требованія фабрикантовъ, сказавъ, что ‘добровольныя соглашенія между рабочими и нанимателями должны исполняться’, и опредливъ срокъ контрактовъ промежуткомъ одного года, чмъ думалъ спасти бдняковъ отъ закабаленія изъ-за нужды. Дйствительно, продолжительные контракты очень часто вызываются безысходной нуждой и длаютъ работника крпостнымъ рабомъ фабриканта, но есть мры, которыя еще боле способны закрпостить мастерового, и къ одной изъ нихъ прибгло наполеоновское правительство. Придерживаясь того мннія, что между работниками могутъ быть люди, склонные къ бродяжничеству, къ обману, воровству и мятежу, оно признало, что рабочій, при поступленіи его на мсто, необходимо долженъ имть аттестатъ отъ стараго своего хозяина. Но вдь и хозяинъ, какъ человкъ, могъ быть въ свою очередь и несправедливъ, и жестокъ. Этимъ постановленіемъ законодатель ясно показалъ, что онъ видитъ въ рабочемъ и фабрикант не два существа съ равными ошибками и добродтелями, но признаетъ за однимъ изъ нихъ склонность ко всякому обману, а въ другомъ — полное отсутствіе стремленія къ угнетенію или эксплоатаціи. Старый фабрикантъ непремнно раздражался на уходящаго работника и могъ дать ему дурной аттестатъ, вслдствіе чего новый хозяинъ непремнно долженъ былъ смотрть косо на поступающаго къ нему мастерового. Подчиненный этою статьею закона фабриканту, рабочій не могъ прибгнуть и къ соглашенію со своими собратьями, потому что и этотъ путь поспшили заградить предъ нимъ, опредливъ, какъ и въ революціонный періодъ, наказанія за всякія собранія и соглашенія рабочихъ, которые вздумали бы одновременно отказаться отъ работы на какой-нибудь фабрик. Впослдствіи этотъ параграфъ закона смягчился и подвергалъ наказанію какъ фабрикантовъ, такъ и мастеровыхъ, которые ршились бы на коалицію, чтобы заставить рабочихъ одновременно прекратить работы. Но коалиціи фабрикантовъ не могли быть многочисленны по числу членовъ и могли совершаться въ тишин, въ ихъ квартирахъ, ускользая отъ надзора полиціи, сверхъ того, у фабрикантовъ были сотни оправданій при внезапномъ прекращеніи дла, оправданій въ род упадка торговли, недостатка торговли, недостатка кредита, пониженія курса и другихъ причинъ, передъ которыми правительство, по необходимости, должно было хранить молчаніе. Коалиціи же рабочихъ трудно было не замтить, еще трудне было найти голоднымъ рабочимъ причины, по которымъ они вдругъ отказывались отъ заработка своего, составляющаго ихъ единственное средство къ существованію, и почти невозможно было ршить, кто именно заставилъ прекратить работы и кто былъ въ этомъ дл только слпымъ орудіемъ другихъ. Такимъ образомъ смягченіе закона не вело ни къ чему. Эти законы не были простымъ слдствіемъ временной реакціи посл десятилтнихъ смутъ. Нтъ, Наполеонъ желалъ процвтанія промышленности, поощрялъ фабрикантовъ, видящихъ выгоду во внутреннемъ мир, чмъ бы онъ ни былъ купленъ, и враждебно смотрлъ на рабочихъ, какъ на людей, считавшихъ необходимымъ добыть себ хотя насиліемъ какія-нибудь права. Онъ не хотлъ замтить, что буржуазія и народъ-земледлецъ выиграли хоть что-нибудь во времена революціи, воспользовавшись уничтоженіемъ привилегій и отнятіемъ земель у аристократіи, но что не выигралъ ничего рабочій классъ, что онъ остался въ прежней нищет и безпомощности и еще долженъ былъ переносить новыя униженія. Эта вражда къ рабочему возмутительно выразилась даже въ свод гражданскихъ законовъ, изданномъ Наполеономъ. ‘Хозяину,— говоритъ 1781 статья закона:— врится на слово относительно размра условленной платы, относительно выдачи жалованья за истекшій годъ, а также относительно денегъ, взятыхъ въ счетъ текущаго года’. Такимъ образомъ при каждомъ спор о деньгахъ хозяина съ рабочимъ первый оставался непремнно правъ, а второй постоянно виноватъ. Закономъ не оставлялось даже никакой лазейки для иного исхода дла: одинъ могъ представлять какія-угодно доказательства — ему все-таки не врили, а другому нечего было и доказывать, потому что самое неопровержимое доказательство было одно его слово. А кто же станетъ обвинять себя?
Исходя все изъ того же убжденія, что рабочій способенъ къ бродяжничеству, законъ повелваетъ ему имть у себя записную книжку, которая подвергалась тмъ же формальностямъ полицейскаго надзора, какъ и паспортъ, хотя и не замняла его, не длала его ненужнымъ. Она была чмъ-то въ род формулярнаго списка рабочаго, хозяинъ имлъ право требовать, чтобы работникъ при поступленіи на мсто отдавалъ ее въ хозяйскія руки, какъ гарантію исправности и врности ея обладателя, хозяинъ могъ вписывать въ нее вс выданныя рабочему впередъ деньги, могъ не отдавать ее мастеровому, пока тотъ не заработаетъ забранныхъ денегъ, могъ выгнать должника-работника, удержавъ эту книжку, и такимъ образомъ послднему приходилось вступить на новое мсто не иначе, какъ выпросивъ у новаго хозяина сумму денегъ для уплаты долга, то-есть закабаливъ себя на новой фабрик, которой онъ еще не зналъ. Полицейское управленіе, еще полное воспоминаній о старомъ порядк, всегда склонное къ превышенію власти, употребляло при этомъ всевозможныя мры притсненій и всегда находило себ извиненіе въ глазахъ правительства, оправдываясь неотразимымъ аргументомъ — безопасностью Парижа. Полиція требовала, чтобы каждый работникъ запасся въ теченіе трехъ дней книжкою, за которую приходилось платить семьдесятъ пять сантимовъ (19 копеекъ), чтобы онъ визировалъ ее у комиссара при каждой перемн должности и мста жительства. Особые комиссары, захватившіе монополію наблюденія за рабочими извстныхъ профессій, тснили до-нельзя этотъ народъ и устроили у себя справочныя мста для работниковъ, запретивъ кому бы то ни было мшаться въ это дло. Офиціозная опека перешла въ офиціальную и рабочій жилъ буквально подъ наблюденіемъ полиціи, такъ что относительно его она потеряла совершенно свое настоящее значеніе нанятой всмъ обществомъ, а значитъ и рабочимъ народомъ, охранительницы спокойствія ея нанимателей. Заручившись разными мнимыми требованіями порядка, полиція стала вмшиваться даже въ чисто частныя дла и сдлки промышленности и торговли. Во многихъ случаяхъ она замнила свободу контрактныхъ условій регламентаціей. Такъ, она постановила, что работникъ, если онъ прослужилъ два мсяца у одного мясника, можетъ перейти на службу къ новому хозяину только подъ тмъ условіемъ, чтобы лавка послдняго отдлялась отъ помщенія перваго не мене какъ тремя мясными давками. Подъ предлогомъ предупрежденія несчастныхъ случаевъ, она въ нкоторомъ род уничтожила доступъ къ Сен, запретивъ имть гондолы, пироги и тому подобныя мелкія лодки, за исключеніемъ офиціально признанныхъ плоскодонныхъ паромовъ не мене восьми метровъ длины, паромщики допускались къ занятію префектурою не иначе, какъ получивъ свидтельство четырехъ старыхъ моряковъ-лоцмановъ, ручавшихся за ихъ способности, тарифъ для перевозовъ и рчныхъ катаній заканчивалъ эти правила. Многіе изъ промышленниковъ, обязанныхъ по роду своихъ занятій постоянно переходить изъ одной мстности въ другую, какъ, напримръ, угольщики, комиссіонеры, носильщики, обязаны были брать билеты изъ префектуры, эта мра, какъ и распоряженіе о записной книжк для рабочихъ, могла бы быть не дурна только разв въ томъ случа, если бы билетъ служилъ замною паспорта, но администрація, которой была поручена раздача билетовъ, вообразила, что иметъ право не только выдавать билеты, но и не выдавать ихъ по своему капризу, и такимъ образомъ не только ограничила число своихъ избранниковъ, заботясь, чтобы у нихъ не было конкурентовъ, но даже и предписала имъ свои условія. Для плотниковъ, каменщиковъ и тому подобныхъ рабочихъ администрація опредлила не только количество рабочихъ часовъ, но и время начала работъ во всякую пору года, часы обда, отдыха, ужина, окончанія занятій. Недоставало только опредлить, когда работникъ можетъ говорить и когда онъ долженъ молчать, чтобы создать положеніе настоящихъ каторжниковъ для мирныхъ гражданъ, виновныхъ только въ своемъ безсиліи. Придравшись къ тому предлогу, что инструменты плотниковъ могутъ сдлаться опаснымъ орудіемъ въ неблагонамренныхъ рукахъ, а въ сущности боясь неспокойнаго духа плотниковъ, полиція заставила каждаго мастера положить на эти инструменты особое клеймо, и не подумала о томъ, что каждый подмастерье иметъ свои собственные инструменты. Она запретила и частнымъ лицамъ нанимать подмастерьевъ боле чмъ на два дня, не заявивъ ей объ этомъ. Шляпникамъ, подъ предлогомъ возможности пожаровъ въ мастерскихъ, запрещено было нанимать помщеніе безъ особаго разршенія. Даже въ контрактныя условія этихъ ремесленниковъ успла вмшаться администрація. Не была оставлена въ поко и прислуга, она должна была брать особые билеты отъ комиссаровъ, не имла права нанимать безъ вдома господъ комнаты для себя и оставаться въ Париж боле мсяца безъ мста. Черезъ три года эти правила распространились на вс большіе города. Правительство держало страну въ осадномъ положеніи.
Префектъ полиціи и мэры должны были ршать споры между рабочими, учениками и фабрикантами. Эти некомпетентные судьи могли подавлять, но не ршать распри и безпорядки. На этотъ разъ промышленники не выдержали и заявили императору, что они желаютъ имть свой собственный судъ. Этимъ требованіямъ сдлана уступка и были учреждены совты присяжныхъ, одно изъ довольно порядочныхъ учрежденій того времени, уменьшавшее расходы тяжущихся и устранявшее излишнія формальности. Но работники все-таки не были допущены въ число этихъ совтовъ, гд царили фабриканты.
Находясь въ такомъ угнетеніи, рабочіе имли, по крайней мр, возможность сократить срокъ ученичества {Ibid., рр. 357—384.}. Этотъ срокъ убавился почти на половину. Но, не обязанные боле закономъ оставаться извстное число лтъ въ ученикахъ, рабочіе не выживали теперь иногда и того числа лтъ, которое обозначили въ своихъ частныхъ условіямъ съ мастерами. Число учениковъ увеличивалось и даже отдльные работники — не мастера — имли учениковъ, чего не бывало при старомъ порядк. Мальчики поступали въ ученье на двнадцатомъ и четырнадцатомъ году, но уже въ большихъ фабричныхъ центрахъ начался пріемъ малолтнихъ дтей на фабрики и нердко можно было встртить тамъ семилтнихъ ребятъ за дломъ.
Ежедневные расходы увеличились во время имперіи, такъ какъ многіе жизненные припасы стали дороже. Разумется, и работникъ сталъ требовать большей платы за трудъ и уменьшилъ число рабочихъ часовъ. Главною причиною, давшею возможность рабочему привести въ исполненіе эти требованія, были наборы. Солдатчина являлась сильнымъ конкурентомъ промышленности, увлекая въ полки безчисленное множество юношей. Сперва вербовались молодые люди съ 20 и 25 лтъ, потомъ съ 18 лтъ. Война искала самыхъ здоровыхъ и дюжихъ людей, милліонами отрывала ихъ отъ семьи, отъ родины, отъ дла и погребала на чужихъ поляхъ въ то время, какъ большая часть пощаженныхъ ею приготовляла на нихъ одежду, оружіе, пищу. Съ 1801 по 1820 г. умирало по 23.000 мужчинъ боле, чмъ женщинъ, тогда какъ въ обыкновенное время умирало только 3.000 мужчинъ боле, чмъ женщинъ. И даже эта первая цифра не врна и была бы гораздо крупне, если бы въ офиціальной статистик велись правильные списки всхъ убитыхъ и взятыхъ въ плнъ. Вотъ почему сильный и знающій работникъ не могъ остаться безъ дла въ эту пору и могц. иногда получить порядочную плату. Довольство имло свои обыкновенныя послдствія: число браковъ и рожденій увеличилось. Оно увеличивалось до 1809 года, а съ этой поры стало быстро уменьшаться, какъ стало уменьшаться и счастіе Наполеона, доигрывавшаго послднюю партію своей азартной игры,— въ 1813 г., число браковъ вдругъ увеличилось на 100.000 браковъ, но ихъ уже вызвало не довольство, а страхъ передъ разнесшимся слухомъ: говорили, что всхъ холостыхъ возьмутъ въ солдаты. Этотъ страхъ отражался вообще ужасно на рабочемъ класс. Чмъ больше длалась заработная плата, тмъ съ большею скорбью покидалъ рабочій свою мастерскую. Всми силами старался онъ обойти законъ. Уже съ перваго набора, въ 1804 г., число бглецовъ равнялось одной трети числа рекрутовъ. Одни бжали до пріема въ рекруты — rfractaires, другіе бжали посл пріема — dscrteures. Чмъ губительне и ожесточенне была война, тмъ многочисленне были бглецы. Отцы, матери, родные, посторонніе крестьяне спшили прятать и укрывать эту цвтущую здоровьемъ молодежь, какъ бы обреченную заране на жертву. Правительство начало борьбу съ этой народной оппозиціей и употребляло крутыя мры противъ ослушниковъ и укрывателей. Строгости и наказанія вызвали тысячи проклятій, и Наполеонъ, когда-то любимый народомъ, возбуждалъ теперь глубочайшую ненависть, какъ источникъ народныхъ страданій.
Другая причина негодованія и страданій народа заключалась въ продолжительномъ голод и кризис, закончившихъ это царствованіе. Особенно страдала столица, гд. народонаселеніе возросло на 100.000 душъ въ десять лтъ. Въ 1813 году на 66.850 работниковъ Парижа уже считалось 21.950 рабочихъ безъ занятія. Дв трети всхъ мебельщиковъ, три четверти всхъ золотыхъ и серебряныхъ длъ мастеровъ остались на мостовой безъ хлба. Роскошь, вызвавшая ихъ на ненужное дло, теперь прекращалась потому что пирующая на чужомъ пиру аристократія выскочекъ чувствовала конецъ комедіи и заботилась не о дурацкихъ погремушкахъ расточительности, а о спасеніи своей жалкой жизни. А хлбъ въ четыре фунта стоилъ между тмъ отъ 16 до 18 су. Правительство пробовало помочь горю, но не могло ничего сдлать. Декреты и приказы не вели ни къ чему. Въ предмстій святого Антонія рабочіе напали на лавки, раздались крики: ‘работы или хлба!’, на стнахъ появились прокламаціи и пасквили противъ императора. Полиція вмшалась въ дло, подавила безпорядки, по не прекратила зла и ненависти.
Только занятіе Франціи непріятелемъ примирило народъ съ императоромъ, но это позднее примиреніе было просто сожалніемъ къ падшему человку, котораго судьба слилась теперь въ одно съ судьбою порабощенной отчизны.
Наполеонъ, создавая институтъ, нормальную школу, медицинскія академіи, ничего не сдлалъ для народнаго образованія. Число первоначальныхъ школъ было почти то же, какое было при старомъ порядк въ 1789 году, и преподаваніе въ нихъ далеко не улучшилось. Состояніе этихъ школъ, по словамъ современныхъ отчетовъ, было возмутительное. Он отданы были подъ власть университета, поручались различнымъ христіанскимъ братствамъ, сестрамъ милосердія и стоили государству, тратившему десятки милліоновъ на военныя издержки, 4.250 франковъ. Довольно узнать эту цифру, чтобы понять, какъ мало думалъ Наполеонъ о воспитаніи народа, и улыбнуться, читая его разсужденія о необходимости этого воспитанія.
Не много было сдлано и по части благотворительныхъ заведеній, хотя филантропія, какъ нельзя боле, согласовалась съ общимъ характеромъ опекунскаго правленія. Правительство возвратило этимъ заведеніямъ имущества, принадлежавшія имъ въ 1789 году, дало возможность длать большія приношенія въ ихъ пользу, призвало себ на помощь сестеръ милосердія, позволило произвести реформы въ этой конгрегаціи, разршило сестрамъ набирать помощницъ и получать имущества по духовнымъ завщаніямъ. Подъ наблюденіемъ сестеръ находились госпитали и богадльни. Кром того, для прекращенія нищенства и бродяжничества, устроились нищенскіе комитеты, нчто среднее между тюрьмой и богадльней, гд захваченные нищіе принуждались къ работ. Такихъ комитетовъ возникло 77 и въ теченіе пяти лтъ они воевали съ нищенствомъ, какъ Донъ-Кихотъ съ втряными мельницами. Успхъ былъ такъ же великъ, какъ успхъ этого рыцаря печальнаго образа. А между тмъ Наполеонъ, устраивая эти комитеты, толковалъ даже о томъ, что онъ ‘оставитъ ими слды своего существованія въ потомств’. Воображая, что, бросивъ народъ безъ всякаго образованія, стсняя каждый его шагъ, не пріучивъ его ни къ какой работ, можно подавить нищенство, Наполеонъ не только смотрлъ съ тяжелымъ чувствомъ на эту общественную язву, но и издавалъ суровые декреты противъ тхъ, которые, стоя по развитію и образованію на равной ступени съ дикими, предавались бродяжничеству. Ихъ хватали на большихъ дорогахъ, сажали въ тюрьмы, выпускали посл законнаго срока заключенія — и они снова возвращались къ своему старому ремеслу — къ бродяжничеству. Но что же и могли они сдлать? Чему ихъ учило, что имъ дало, какъ обезпечило ихъ общество? Эти бродяги могли, ножегь-быть, не питать глубокой ненависти къ правительству, но зато они смотрли на него вполн равнодушно и имъ было все равно, настанетъ ли завтра новая революція, возвратятся ли на престолъ изгнанные Бурбоны или явится какой-нибудь новый генералъ, чтобы столкнуть бывшаго генерала Бонапарте. Но среди непросвщеннаго, брошеннаго или подавляемаго народа было все-таки движеніе. Правительство запретило рабочимъ всякія сходки, оно не старалось покровительствовать возникновенію ассоціацій въ этой масс, оно не указывало ей средствъ для избжанія нужды, оно давило ее, и она, помимо его воли, помимо не заботившагося о ней общества, соединилась въ одну большую, своеобразную, странную общину. У нея явились свои обряды, свои условные знаки, свои псни, свои герои, своя исторія, и одинъ изъ ея членовъ насмшливо замтилъ, уже въ сороковыхъ годахъ, обществу: ‘Ученые, роющіеся въ древностяхъ и воскрешающіе въ своихъ сочиненіяхъ память многочисленныхъ старыхъ сектъ, давно исчезнувшихъ съ земли, не видли нашего общества, не говорили о насъ. Какъ можно быть настолько свдущимъ въ длахъ другихъ вковъ и другихъ странъ и такъ мало знать то, что существуетъ въ наше время и передъ нашими глазами? Зачмъ убивать столько безсонныхъ ночей на изученіе мертвыхъ предметовъ и пренебрегать живыми событіями, имющими боле дйствительное значеніе для общества?..’ — ‘Если,— говоритъ онъ дале:— французская армія считаетъ въ обыкновенное время отъ двухъ до трехъ сотъ тысячъ солдатъ, то армія французскихъ рабочихъ состоитъ тоже не мене, какъ изъ сотни тысячъ членовъ. Она иметъ громадное вліяніе на умы и нравы Франціи и не философы, не политики т, которые не знаютъ ея, которые съ презрніемъ относятся къ ней, какъ къ предмету, не имющему серьезнаго значенія…’ {Agricol Perdiguier. Le livre du compagnonage, deuxiè,me d. 1841. t. I, pp. 8 et 68.}.
Рчь идетъ о ‘товариществ подмастерьевъ’ — compagnonade. Это подвижное, странствующее по Франціи государство въ государств. Вс достоинства и недостатки рабочаго народа, развившагося безъ помощи остального общества, отразились здсь яркими, самобытными чертами и только здсь мы видимъ дйствительный народъ, а не ту массу, которая обязана въ извстный часъ дня вставать, въ извстную минуту обдать, прилично молчать, когда ее несправедливо обвиняютъ въ суд, состоящемъ изъ фабрикантовъ, работать клеймеными инструментами, получать аттестаты и, можетъ-быть, носить въ этихъ аттестатахъ обвиненіе въ небывалыхъ порокахъ. Тутъ являются не отвлеченныя теоріи соціалистовъ и коммунистовъ, но самая жизнь заставляетъ людей сойтись въ одну дружную общину, заставляетъ сойтись тогда, когда никто еще систематически а не проповдывалъ здсь этихъ теорій, и мене всего знали о ихъ существованіи сами рабочіе.
Какъ у всякой секты есть ею самою составленная исторія, такъ и у ‘Товарищества подмастерьевъ’ была имъ самимъ составленная исторія. Какъ всякая исторія общества начинается съ миа, такъ и эта исторія начиналась съ миа. Дло было вотъ какъ {Ibid., рр. 26—78.}:
Царь Соломонъ, покровитель мирныхъ ремесленниковъ, задумалъ строить храмъ во славу Всемогущаго и призвалъ на помощь Хирама, царя Тирскаго, который долженъ былъ прислать ему работниковъ и матеріаловъ. Между строителями особенно замчателенъ былъ мастеръ Жакъ, родившійся въ Галліи, въ маленькомъ городк, по имени Картъ, и отправившійся на пятнадцатомъ году въ Грецію, гд въ то время процвтали искусства. Здсь онъ развился подъ вліяніемъ философовъ и, услыхавъ, что Соломонъ собираетъ мастеровъ, отправился въ Египетъ, а потомъ въ Іерусалимъ. Когда храмъ былъ построенъ, Соломонъ наградилъ всхъ мастеровъ, и они пошли на родину. Мастеръ Жакъ и его соотечественникъ мастеръ Субизъ отправились въ свою Галлію, давъ общаніе другъ другу никогда не разставаться. Но мастеръ Субизъ былъ человкъ грубый, завистливый, онъ сталъ завидовать другу, потому что тотъ имлъ большое вліяніе на своихъ учениковъ. Зависть заставила мастера Субиза отдлиться отъ своего друга и выбрать другихъ учениковъ.
Разставшись, друзья отправились въ разные города: мастеръ Жакъ въ Марсель, мастеръ Субизъ въ Бордо. Мастеръ Какъ взялъ себ тринадцать подмастерьевъ и сорокъ учениковъ. Одинъ изъ тринадцати покинулъ его, Жакъ выбралъ на его мсто новаго, три года путешествовалъ онъ, оставляя везд память о своихъ великихъ способностяхъ и добродтеляхъ. Однажды, отдалившись на время отъ своихъ учениковъ, онъ былъ застигнутъ десятью учениками мастера Субиза, которые хотли его убить. Желая спастись, онъ упалъ въ болото, гд тростники поддерживали его и скрыли отъ враговъ. Пока враги старались проникнуть къ нему сквозь тростники, пришли его ученики и спасли его. Тогда онъ удалился въ Сентъ-Бомъ, гд одинъ изъ его учениковъ, Жеронъ или Жамэ, измнилъ ему и предалъ его въ руки учениковъ мастера Субиза. Однажды утромъ, до восхода солнца, мастеръ Жакъ былъ одинъ на обычной молитв, тогда пришелъ предатель со своими палачами, далъ ему, по обычаю, поцлуй мира, который сталъ теперь сигналомъ къ убійству. Поздно пришли ученики мастера Жака, онъ уже умиралъ. ‘Я умираю,— сказалъ онъ:— такъ угодно Богу. Я прощаю убійцамъ и запрещаю вамъ преслдовать ихъ: они также несчастны, придетъ день ихъ покаянія. Я предаю душу въ руки Бога и въ ваши, мои друзья, примите мой послдній поцлуй мира. Когда я предстану предъ Всевышнимъ, я буду слдить за вами, я хочу, чтобы послднее лобзаніе, данное мною вамъ, передавалось тмъ товарищамъ, которыхъ вы изберете, какъ поцлуй ихъ отца: я буду слдить за ними всюду, куда они пойдутъ, пока они будутъ врны Богу и своему долгу…’ Онъ произнесъ еще нсколько словъ и умеръ на сорокъ седьмомъ году, черезъ четыре года и девять дней посл выхода изъ Іерусалима. Ученики сняли съ него одежду и нашли небольшой тростникъ, носимый учителемъ въ память тростниковъ, спасшихъ ему жизнь. Набальзамировавъ тло учителя, его похоронили въ пустын Кабра. Погребеніе длилось три дня, въ это время разразилась страшная буря. Могилу завалили большими камнями, закрпили желзными засовами, потомъ зажгли костеръ и сожгли все, что употребляли при погребеніи. Одежды спрятали въ ящикъ. Посл этой катастрофы дти мастера Жака ршились разстаться и раздлили его одежды слдующимъ образомъ: его шляпа досталась шляпочникамъ, туника — каменщикамъ, сандаліи слесарямъ, плащъ — столярамъ, поясъ — плотникамъ, а его посохъ — каретникамъ. Посл раздла платья, былъ произнесенъ трогательный и прекрасный символъ вры, данный мастеромъ Жакомъ, и его ученики разошлись въ разныя стороны… Такова легендарная исторія основанія общества ‘Товарищество подмастерьевъ’, отразившаяся на- внутреннемъ устройств этого общества. Историческіе же акты упоминаютъ о его существованіи не ране XIV вка, а въ XVI столтіи существованіе ‘Товарищества’ длается уже настолько замтнымъ, что начинаются дикія преслдованія противъ него. Вотъ что писалось о немъ въ 1645 году: ‘У подмастерьевъ ремесленниковъ различныхъ профессій были нкоторыя гнусныя и святотатственныя правила, которыя назывались ‘Товариществомъ подмастерьевъ’,— правила тмъ боле опасныя, что они скрывались подъ покровомъ вншней набожности и что ихъ можно было принимать съ полною увренностью на безнаказанность, такъ какъ они были неизвстны духовнымъ судьямъ, но увдомленные служителемъ Бога, который не могъ разрушить ‘Товарищества’ своими благотворными убжденіями, духовные судьи, но настоянію этого человка, осудили и запретили подъ угрозою отлученія отъ церкви эти пагубныя сходки подмастерьевъ. Тогда подмастерья перенесли свои собранія въ другое мсто, находившееся вн судебнаго вдомства архіепископа, однако, были выгнаны и отсюда указомъ узднаго судьи, по просьб добраго, испросившаго у архіепископа тулузскаго указъ объ отлученіи отъ церкви тхъ людей этой паствы, которые предавались подобному разврату. Наконецъ, добрый Генрихъ, несмотря на вс препятствія, встрченныя имъ въ его святомъ предпріятіи, имлъ утшеніе видть полное разрушеніе ‘Товарищества подмастерьевъ’.
Этотъ добрый Генрихъ, или иначе Мишель Бушъ, одинъ изъ монашествующихъ фанатиковъ, добивался собственно не уничтоженія ‘Товарищества’, но изъявлялъ нелпое желаніе — превратить его въ духовное братство, обязанное, подобно монашескимъ братствамъ, дать обтъ безбрачія. Это безсмысленное стремленіе, конечно, не могло исполниться, такъ какъ у ‘Товарищества’ были совершенно иныя, чисто земныя и утилитарныя цли и стремленія. Точно такъ же н^удалось доброму Генриху, несмотря на его преждевременную радость, совсмъ уничтожить ‘Товарищество’. Оно продолжало жить и длать свое дло, перенося гоненія духовенства и преслдованія правительства, способствовавшія, можетъ-быть, только сильнйшему развитію мистической и таинственной, вредной стороны полезнаго по своей сущности общества.
Причина возникновенія этого общества была проста: самые отважные изъ французскихъ работниковъ въ молодые годы издавна ходили изъ города въ городъ искать занятія, и такимъ образомъ, учась и работая, обходили всю Францію и заканчивали этимъ осмысленнымъ путешествіемъ свое ремесленное образованіе, начатое въ маленькихъ мастерскихъ разныхъ незначительныхъ мастеровъ родного города. Этотъ прекрасный обычай, знакомящій человка съ отечествомъ, а не съ однимъ насиженнымъ гнздомъ, и длающій изъ баловня семьи смлаго гражданина, способнаго въ самостоятельной жизни, существуетъ и въ Германіи. Знакомство съ рабочими другихъ городовъ, стремленіе имть товарищей въ новыхъ мстностяхъ, необходимость находить денежную помощь на чужбии-, въ случа недостатка въ работ, потребность ухода въ случа болзни,— все это заставило рабочихъ организовать одинъ тсный и прочный союзъ, охватившій въ скоромъ времени все рабочее населеніе Франціи. Рабочіе подмастерья посщали по преимуществу среднюю и южную полосы государства, какъ самыя промышленныя мстности. Станціями служили извстные большіе города, носившіе на ихъ язык названіе ‘путевыхъ’ городовъ Франціи — les villes tour de France. У подмастерьевъ явились особые постоялые дворы или харчевни, гд ихъ принимали и кормили до тхъ поръ, покуда ‘Товарищество’ добывало имъ работу. Жена хозяина постоялаго двора носила названіе, подмастерья назывались ея дтьми и обязаны были уважать ее, она же обязана была заботиться о нихъ. Слуги харчевни считались братьями и сестрами подмастерьевъ. Солидарность подмастерьевъ по отношеніямъ къ матери была почти безусловная и каждый изъ нихъ отвчалъ за поступки другого. Въ ‘Товариществ’ сохранились, какъ нчто священное, имена нкоторыхъ изъ этихъ женщинъ и рдко можно найти что-нибудь боле чистое и трогательное по своей простот, чмъ псня, сптая на прощаньи съ дтьми одною изъ подобныхъ женщинъ, госпожею Жоанни. Иногда хозяинъ постоялаго двора длался вдовцомъ, а работник все-таки продолжали говорить, что они идутъ жить къ своей матери, какъ будто ея тнь присутствовала въ ихъ жилищ. Здсь не только жили и обдали подмастерья, но здсь же въ первое воскресенье каждаго мсяца собирались сходки, на которыхъ вносились денежные вклады и обсуждались общіе для всего товарищества вопросы. Ежегодно справлялся патрональный праздникъ: поутру выслушивалась обдня, вечеромъ задавался пиръ и балъ, въ продолженіе дня избирались почетные члены: первый, который завдывалъ длами всего общества, и членъ, носившій названіе распорядителя, обязанный сзывать членовъ въ собранія, знакомить новичковъ съ хозяиномъ, къ которому они поступали, очищать счеты уходившихъ, то-есть удостовряться въ томъ, что за ними не осталось никакихъ долговъ ни хозяину, ни матери. За недостаткомъ работы въ город первый товарищъ отправлялъ изъ него въ другое мсто тхъ, которые прежде другихъ прибыли сюда и успли кое-что заработать, если оказывался спросъ на работу въ другомъ город, онъ тотчасъ же посылалъ туда работниковъ. Состояніе промышленнаго дла въ главныхъ городахъ Франціи всегда могло быть извстно первому товарищу, такъ какъ ‘Товарищество’ развтвлялось по всей стран. Это обстоятельство было очень важно: оно могло спасать рабочихъ отъ мстныхъ кризисовъ и правительство избавилось бы отъ волненій, вспыхивавшихъ то въ той, то въ другой мстностяхъ, гд рабочіе вдругъ лишались работы.
‘Товарищество’ въ этомъ случа могло бы указать волнующейся масс, гд требуютъ ея рукъ и гд могутъ дать ей работу. Но общество и правительство Франціи только давили и преслдовали ‘Товарищество’, почему-то боясь этого учрежденія, спасавшаго отъ голода, а значитъ и отъ преступленій многочисленный классъ рабочаго люда. Если одинъ изъ товарищей заболвалъ, то его сдавали на попеченіе, хозяйки, или, если у него было свое жилище, то другой товарищъ посылался ухаживать за нимъ во время болзни, и самъ распорядитель навщалъ его отъ времени до времени, ему даже выдавалось ежедневно, въ случа необходимости, денежное пособіе въ нсколько су. Тмъ, которые по законной причин не могли сдлать сбереженій, выдавались деньги, чтобы они могли свободно продолжать свой путь изъ одного города въ другой. Всмъ уходившимъ длались проводы, то-есть товарищи шли съ ними вмст на извстное разстояніе отъ города и прощались вс поочередно, на условленномъ мст. Когда одинъ изъ товарищей умиралъ, то вс члены ассоціаціи были обязаны присутствовать на похоронахъ, которыя и совершались на ихъ сетъ, на могил умершаго произносилось надгробное слово. Въ теченіе года его имя произносилось на собраніяхъ.
Мастера, въ случа нужды въ работникахъ, обращались къ первому товарищу, который, при посредничеств распорядителя, доставлялъ имъ необходимыхъ для нихъ мастеровыхъ. Если мастеръ былъ недоволенъ работникомъ, онъ приносилъ на него жалобу первому товарищу. Если работникъ былъ недоволенъ, онъ также доводилъ это до свднія перваго товарища, который старался удовлетворить всхъ, насколько это было возможно. Если мастеръ быль слишкомъ жестокъ и слишкомъ требователенъ относительно своихъ рабочихъ, то общество подмастерьевъ, которое вело съ нимъ дла, переставало доставлять ему рабочихъ, въ такомъ случа онъ обращался къ другому обществу, но если онъ все-таки не перемнялъ своего образа дйствій, то снова лишался работниковъ. Когда какой-нибудь мастеръ постоянно старался уменьшать плату рабочимъ, то все ‘Товарищество’, состоявшее изъ нсколькихъ обществъ, возмущалось, такъ какъ зло длалось заразительнымъ. Тогда общества сговаривались и прекращали на нсколько лтъ или даже навсегда всякія сношенія съ опальной мастерской. Это, конечно, сильно вредило мастеру, онъ разорялся, но ‘Товарищество’ не трогалось и говорило во всеуслышаніе:— ‘Онъ хотлъ отнять кусокъ хлба у работниковъ, однако онъ безъ нихъ не можетъ жить, онъ былъ эгоистъ, эксплоатировалъ ихъ безъ сожалнія, мы его оставили существовать на свои средства, которыхъ оказалось недостаточно. Это послужитъ предостереженіемъ тмъ, которые хотли бы подражать ему!’ Дйствительно, при такомъ единодушіи рабочихъ, эксплоатація со стороны мастеровъ должна была сдлаться невозможной, а это равнялось невозможности обдннія для работника, такъ какъ онъ всегда можетъ безбдно прожить своимъ трудомъ, если у него во крадутъ платы за этотъ трудъ.
‘Заработная плата,— говоритъ Агрикола Пердигье:— похожа въ этомъ случа на гирю, которая приводитъ въ движеніе часовой механизмъ, эта гиря, естественно, опускается сама собою, но надо, когда она опустится довольно низко, искусственнымъ образомъ поднять ее, безъ чего она опустилась бы до земли, колеса перестали бы дйствовать одно на другое и часы остановились бы. Работники нсколько разъ принуждены были употреблять не то чтобы грубую силу, а извстную силу инерціи, если бы они не прибгали никогда къ этому средству, то плата такъ бы понизилась, что промышленная машина остановилась бы и даже самъ мастеръ ужасно пострадалъ бы отъ этого’. Когда товарищъ приходилъ въ городъ, его нанимали въ мастерскія, если у него не было денегъ, ему открывали кредитъ, если настоятельная необходимость заставляла его снова удалиться и у него на это не имлось средствъ, то общество оказывало ему помощь отъ города до города, пока онъ не достигалъ цли своего путешествія. Если членъ общества попадалъ въ тюрьму за дла, не обезпечивающія его, то для него длали все, что только можно сдлать. Если общество одного города постигла бда и оно просило помощи, то общества другихъ городовъ -не оставались глухи къ его голосу и быстро, всми способами, помогали ему. Законы ‘Товарищества’ предписывали прежде. всего любовь и самоотреченіе. Когда какой-нибудь молодой человкъ выходилъ изъ одного общества подмастерьевъ, чтобы войти въ другое подобное же общество, то принимающіе его товарищи обязаны были справиться о его поведеніи въ обществ, къ которому онъ раньше принадлежалъ, и очистить его счеты, то-есть уплатить долги. Пробывъ три-четыре года членомъ ‘Товарищества’, путешествующій работникъ обыкновенно выходилъ изъ общества, оставаясь навсегда его преданнымъ поклонникомъ, и возвращался на родину, чтобы начать осдлую, семейную жизнь. ‘Товарищество’ выдавало ему свидтельство въ его нравственности и скромномъ поведеніи. Но привычка къ взаимной помощи и ассоціаціи такъ укоренялась въ рабочихъ въ эти три-четыре года, что они, и по выход изъ ‘Товарищества’, устраивали на родин небольшія, частныя ассоціаціи для взаимнаго вспоможенія: великій принципъ союза сроднился съ ихъ умами. Такимъ-то путемъ думалъ народъ снасти отъ бродяжничества не находящихъ сразу занятія работниковъ, но французское правительство не одобряло этого способа и противупоставило ему свой патентованный способъ тюремнаго заключенія и каторжныхъ работъ.
Вотъ въ чемъ заключалась серьезная причина прочнаго существованія ‘Товарищества’, этого великаго учрежденія, созданнаго самимъ народомъ, помимо разныхъ опекуновъ. Къ этой хорошей сторон дла примшивалось множество мистическихъ обрядовъ, почти неизбжныхъ при несчастной непросвщенности заброшеннаго народа. Сообразно съ легендарною частью исторіи ‘Товарищества’, оно длилось на множество обществъ. Члены однихъ обществъ назывались дтьми Соломона, такъ, напр., каменотесы, носившіе названіе Иноземныхъ товарищей или Волковъ, столяры, носившіе названіе товарищей Долга Свободы, сюда же принадлежали слесаря. Члены другихъ обществъ назывались дтьми мастера Жака, сюда принадлежали каменотесы, носившіе названіе Товарищей Долга, Прохожихъ товарищей или Оборотней, столяры, носившіе названіе Собакъ, и другіе.
Кром того, часть каменотесовъ назывались дтьми отца Субиза. Дти Соломона, мастера Жака и мастера Субиза нердко сильно враждовали между собой, хотя уже и слышались голоса противъ этой вражды. Съ каждымъ годомъ къ этимъ обществамъ прибавлялись новыя общества, составлявшіяся изъ рабочихъ разныхъ профессій. Посвященіе въ члены общества сопровождалось особыми, довольно странными формальностями. Члены разныхъ обществъ имли свои прозвища, какъ, напримръ, Авиньонецъ Скромность, Шалонецъ Честное Сердце, Правда Бордо и т. п., они носили отличительные знаки на одежд, украшались лентами разныхъ цвтовъ, ходили съ палками, изъ которыхъ одн были короткія, другія длинныя, окованныя желзомъ или мдью, и служили орудіемъ въ битвахъ. Въ дни церемоніи эти палки украшались лентами. При встрч товарищей употреблялась извстная форма привтствій, до окончанія которыхъ нельзя было начать разговора. Всякое дйствіе сопровождалось условными формальностями, иногда доходившими до мелочности. Нужно было такъ, а не иначе брать свой стаканъ, пить изъ него извстнымъ образомъ, прикалывать но условной форм свои ленты. При проводахъ и погребеніяхъ существовалъ неизмнный церемоніалъ: опредлялось, какъ нужно было держать ноги при прощаньи, какой вой {Товарищи длились на воющихъ и не-воющихъ, воющими назывались т, которые имли привычку пть тихо, не выговаривая словъ, что потомъ перешло въ неизмнный обычай.} нужно было испускать, какія вещи класть на гробъ и т. д. Малйшее отступленіе отъ обычаевъ подвергало виновнаго штрафу. Титулъ ‘Товарища’ покупался довольно долгимъ временемъ искуса и въ нкоторыхъ обществахъ вступающимъ, носившимъ названія или молодыхъ людей, или лисицъ, приходилось довольно плохо. Особенно скверно обращались со вступающими въ товарищество дти отца Субиза. Тамъ товарищи считали себя господами новичковъ, хвалились даже такими прозвищами, какъ Гроза лисицъ, Бичъ лисицъ и доходили до того, что не допускали лисицъ спать въ одной комнат съ собою, сидть за однимъ столомъ, танцовать рядомъ на балу. Они заставляли ихъ чистить себ сапоги, наливать вино въ стаканы и т. п. Но, впрочемъ, такими поступками отличались только дти отца Субиза, да и въ ихъ обществ время должно было уничтожить эти недостатки. Дти отца Субиза и дти мастера Жака постоянно соперничали между собою, какъ и надо было ожидать, зная легенду о происхожденіи ‘Товарищества’. Иногда дло доходило до большихъ битвъ. Особенно памятны битвы 1730 и 1816 годовъ.
При такомъ устройств ‘Товарищества’, если бы правительство подало ему руку помощи и не преслдовало бы его, то оно, вроятно, развилось бы въ нчто очень полезное и прочное. Но, къ сожалнію, преслдованіямъ не было конца. Работники, которые плохо понимали великіе отвлеченные принципы революціи и видли только то, что новое революціонное правительство на дл гонитъ ихъ ассоціаціи, такъ же какъ и старое, не стараясь руководить и просвщать ихъ, сохраняли ‘Товарищество’ со всми его недостатками именно такимъ, какимъ передало имъ его начало XVIII столтія и какимъ оно должно было остаться на долгое время при отсутствіи гласности въ его длахъ. ‘Учредительное собраніе’ думало разрушить окончательно этотъ союзъ декретомъ о сходкахъ. Однако мы видимъ, что тайно продолжали существовать его остатки, такъ какъ именно въ революціонный періодъ къ ‘Товариществу’ присоединились кузнецы и обжигатели гипса. Во времена исторіи, когда въ рабочемъ мір снова началась дятельность и когда общество перестраивалось заново, заимствуя многое изъ учрежденій прошлаго, работники, которыми занимались теперь только съ, полицейской точки зрнія, не поколебались вполн возстановить дорогія для нихъ учрежденія прошедшаго, и процвтаніе ‘Товарищества’ началось снова.
Оно продолжало приносить свои плоды, какъ хорошіе, такъ и дурные. Аристократическія отличія въ его сред остались такъ же замтны, какъ прежде. Въ нкоторыхъ мастерствахъ эти отличія даже стали еще рзче, такъ, столярамъ, принадлежавшимъ къ обществу ‘Долга Свободы’, показалось недостаточнымъ имть кандидатовъ и членовъ-товарищей, и они установили въ 1800 году еще іерархію между товарищами, которыхъ раздлили на принятыхъ членовъ, дйствительныхъ членовъ и посвященныхъ: только послдніе могли пользоваться титуломъ почетныхъ членовъ. Споры были не мене часты и не мене ожесточенны, чмъ прежде. Въ 180і году произошла драка въ Нант, куда въ день праздника мстнаго святого явились кожевники, украшенные лентами условныхъ цвтовъ, несмотря на мры префекта, ссылавшагося на законъ 1791 года, смуты повторились и въ слдующемъ году. Въ 1804 и 1806 годахъ, тотъ же городъ былъ театромъ кровавыхъ стычекъ, сначала между коновалами и кузнецами, которые не хотли признать первыхъ за своихъ дтей, а потомъ между столярами и кровельщиками, питавшими другъ къ другу наслдственную ненависть. Сапожники составляли прежде часть ‘Товарищества’, въ XVІІ столтіи они вышли изъ него, а теперь желали снова примкнуть къ нему. Въ одно изъ воскресеній 1808 года одинъ кожевникъ, сидя въ кабак съ тремя сапожниками, открылъ имъ подъ вліяніемъ винныхъ паровъ тайну своего общества. Это былъ день собранія. Одинъ изъ этихъ сапожниковъ, оставивъ кожевника съ своими товарищами, въ качеств заложника, отважился явиться въ собраніе, воспроизвелъ въ точности вс условные знаки и былъ встрченъ, какъ собратъ, потомъ, завладвъ въ дйствительности тайною общества, онъ посвятилъ въ свою очередь другихъ сапожниковъ и вскор тайна распространилась между сапожниками по всей Франціи. Кожевники узнали объ этомъ. Стыдясь такого предательства, они ршились собраться въ Ангулем, гд сапожники находились въ довольно большомъ числ и всякій день получали новыя подкрпленія. Тамъ завязалась битва, продолжавшаяся 81 дней, оказались и раненые, и убитые. Войско должно было вмшаться въ дло и правосудію пришлось произвести множество приговоровъ, нсколькихъ присудили на 20 лтъ на галеры. Происходили состязанія и боле мирныя, но не мене противорчившія духу свободы. Въ 1804 году столяры, принадлежавшіе къ обществу ‘Дтей мастера Жака’, начали борьбу въ Монпелье. Они ршились ‘разыграть городъ’, т. е. открыть конкурсъ и предоставить монополію мста тому изъ двухъ обществъ, которое выиграетъ премію. Конкуренты должны были сдлать въ назначенное время каедру для церкви. Каждая партія призвала своихъ лучшихъ мастеровъ. По истеченія срока, столяры, принадлежавшіе. къ обществу ‘Дтей мастера Жака’, представили каедру, сдланную безъ помощи клея и гвоздей, столяры общества ‘Дтей Соломона’ не успли окончить своей работы, но она была верхъ совершенства въ своемъ род. Каждый претендовалъ на премію и воспвалъ свою побду… Иногда побжденный признавался въ своемъ пораженіи.
Такъ, въ 1804 Году слесаря ‘разыгрывали’ Марсель и предложили предметомъ конкурса замокъ. Обоихъ конкурентовъ держали взаперти нсколько мсяцевъ. По истеченіи срока членъ общества ‘Дтей Жака’ представилъ великолпный замокъ, а соперничавшій съ нимъ ‘Сынъ Соломона’ употребилъ все свое время на приготовленіе совершеннйшихъ инструментовъ для выдлки и даже еще не начиналъ длать замка. ‘Дти Соломона’ оставили мсто за своими соперниками, но они подозрвали, что выбранный ими мастеръ подкупленъ врагами и преслдовали его своею ненавистью.
Вс эти событія кажутся выхваченными изъ другихъ вковъ и, только смотря на нихъ, видишь, какъ мало было сдлано французскимъ обществомъ для развитія народа. Необходимо нужно было позаботиться о народномъ образованіи. Но кто же могъ заботиться объ этомъ въ ту пору, о которой идетъ теперь рчь? Правительство? Аристократія? Буржуазія? Все это было занято спасеніемъ своихъ собственныхъ угловъ.
Развязка была близка…
Наполеонъ пораженъ и бжитъ изъ Россіи. Въ Париж новая аристократія трепещетъ за свою участь, старая радуется, предвидя начало конца. Банкротства слдуютъ одно за другимъ и буржуазія раздражена до крайности. Голодъ свирпствуетъ въ сред народа, народъ проклинаетъ императора. Въ ночь съ 22 на 23 октября 1812 года, генералъ Малле, ярый противникъ имперіи, не перестававшій агитировать въ продолженіе царствованія Наполеона, внезапно является въ полной форм въ казарм одного полка и объявляетъ, что императоръ умеръ въ Москв и что сенатъ назначилъ его самого начальникомъ дивизіи. Полкъ спросонья вритъ извстію. Малле освобождаетъ двухъ заключенныхъ республиканскихъ генераловъ Лагори и Гюидаля и отправляется длать аресты. Министръ полиціи, префектъ полиціи — арестованы, дивизіонный генералъ Гюлленъ убитъ,— но одно изъ начальствующихъ лицъ, арестованное генераломъ Малле и бжавшее изъ-подъ ареста, захватываетъ его самого и разрушаетъ его планъ. Сенатъ, кажется, сочувствуетъ этому возмущенію, хотя и сохраняетъ полное бездйствіе. По крайней мр, самъ Малле, близко знавшій настроеніе сенаторовъ, увренъ въ ихъ сочувствіи. ‘Кто были ваши сообщники?’ — спрашиваютъ его при допрос.— ‘Вся Франція,— отвчаетъ онъ сенаторамъ:— и вы первые, если бы мое дло удалось…’ {Cabet. Hist. pop. de la rvol. T. IV, pp. 548—598.}. Однако, оно не удалось, и Наполеонъ явился въ Парижъ среди всеобщаго страха, негодованія и попытокъ къ заговору. Но сенатъ имлъ еще гнусную смлость снова писать Наполеону о его благодяніяхъ, о его заботахъ, о его гуманности, о его слав, о несокрушимой сил его династіи и преимуществахъ его правленія передъ республикой. Не мене смло отвчалъ Наполеонъ: ‘Судьбы моихъ народовъ,— писалъ онъ:— связаны съ моимъ трономъ… Моя армія потерпла потери, но въ этомъ виновата преждевременная суровость зимы… Если народъ выказываетъ столько любви къ моему сыну, то это х потому, что убжденъ въ благодяніяхъ монархіи… Легъ несчастья, перенесенныя нашею прекрасною Франціею, нужно приписать идеологіи и темной метафизик. Эти заблужденія произвели поколніе людей крови (!)…’ Но еще безсмысленне ругаетъ онъ русскихъ за то, что они не приняли его съ распростертыми объятіями: ‘Стая татаръ,— горитъ онъ въ законодательномъ собраніи:— наложила свои отцеубійственныя руки на лучшія провинціи Россіи, зажгла 4.000 селъ и 50 городовъ, подъ предлогомъ остановить нашъ походъ, окруживъ насъ пустыней. Но мы восторжествовали надо всми этими препятствіями (!?)’. Сенатъ и законодательное собраніе аплодируютъ и жертвуютъ на 300 милліоновъ собственности, принадлежащей общинамъ, и снова объявляется наборъ, императору даютъ до 500.000 новыхъ солдатъ, изъ которыхъ боле 100.000 національной гвардіи и боле 200.000 такихъ юношей, которымъ не вынести трудностей похода. Кром того, ему даютъ 10.000 почетной конной гвардіи, набранной среди богатаго юношества, не имющаго правъ поставить за себя солдатъ и обязаннаго сдлать на свой счетъ все нужное для военной службы. Кром всего этого 300.000 человкъ назначается для внутренней стражи. Но все напрасно. Пруссія и Россія, а втайн и Австрія, наводняютъ Европу прокламаціями, въ которыхъ смло призывается молодежь и народъ къ оружію, ‘чтобы завоевать независимость и политическую свободу,— какъ пишется въ воззваніяхъ:— чтобы сломить скипетръ этого Наполеона, который выказалъ себя настолько же врагомъ народовъ, насколько врагомъ государей, отнимая у первыхъ свободу, у вторыхъ достоинство, чтобы дать націямъ настоящее конституціонное управленіе, основанное на національныхъ интересахъ и равенств’. Везд въ Европ возникаютъ тайныя общества, полныя энтузіазма и требующія либеральной конституціи, везд государи общаютъ исполнить эти требованія, и молодежь и народъ возстаютъ противъ Наполеона при крикахъ: ‘конституція, независимость и свобода’. Людовикъ XVIII, жившій въ Гартвелл въ Англіи, тоже издаетъ прокламацію противъ опустошителя Европы. Война въ полномъ разгар. Французскія войска дерутся изумительно храбро. Но вмсто того, чтобы воспользоваться счастливыми обстоятельствами, Наполеонъ длаетъ страшную ошибку, соглашаясь на перемиріе, съ 5 іюня по 22 іюля, и на Пражскій конгрессъ. Конгрессъ представляетъ свои требованія, Наполеонъ соглашается только на одну часть изъ нихъ и конгрессъ спшитъ разойтись, такъ какъ время выиграно и теперь европейскія власти твердо желаютъ войны, а не мира. Черезъ нсколько времени Наполеонъ уже соглашается на вс уступки, но ему отвчаютъ: слишкомъ поздно. Даже его тесть, которому Англія общаетъ выдавать по 12 милліоновъ пособія въ мсяцъ, объявляетъ ему войну. Поражаемый и отступающій Наполеонъ оканчиваетъ войну 1813 года, его армія не находитъ ни госпиталей, ни перевязочныхъ пунктовъ, ни хорошей нищи и страдаетъ отъ тифа. Но все же сенатъ поздравляетъ императора и назначаетъ новый наборъ рекрутовъ на 1814 и 1815 г. въ числ 280.000. Это было 9 октября, а къ 15 октября къ этому числу прибавляется еще ЗСО.ООО. Такимъ образомъ было завербовано въ годъ 1.140.000 человкъ. Это была настоящая бойня человчества. Союзныя силы* очень ловко объявляютъ между гЬмъ, что они ведутъ войну толы’) противъ Наполеона. Чувствуя необходимость оправдаться, Наполеонъ позволяетъ законодательному собранію и сенату назначить дв комиссіи, которымъ онъ сообщаетъ дипломатическіе документы, чтобы доказать, что не онъ желалъ войны. Это и позднее и тщетное стремленіе. Долго молчавшіе люди поднимаютъ крики и члены комиссіи требуютъ мира, свободы и прочныхъ учрежденій, говоря, что ‘страданія Франціи дошли до крайняго предла’. Наполеонъ, прочитавъ рапортъ комиссіи, поспшилъ запретить, уничтожить его и разразился гнвной рчью противъ членовъ законодательнаго собранія, которое было внезапно распущено. ‘Нація больше нуждается во мн, чмъ я въ ней!— кричалъ онъ въ бшенств.— Что станетъ она длать безъ руководителя и правителя?’ Въ это же время работаетъ роялистское агентство, состоящее изъ старой аристократіи. Духовенство, давно озлобленное на Наполеона за его деспотическое обращеніе съ напой, стоитъ тоже противъ него, и онъ тщетно даетъ свободу пап,— все это слишкомъ поздно.
При такомъ положеніи Наполеонъ не могъ даже прибгнуть къ средству, столько разъ употреблявшемуся въ другихъ государствахъ при подобныхъ случаяхъ,— къ національной войн. Онъ хотлъ и могъ бороться только при помощи солдатъ и боялся такъ же національной войны, какъ роялистовъ и союзныхъ силъ враговъ. Работники въ это время просили оружія и могли бы защищать столицу, по министръ Савари, которому одинъ старый революціонеръ совтовалъ дать рабочимъ 150.000 ружей, отвтилъ: ‘Что вы выдумываете! Разв вы не знаете, что казаки предмстія святого Антонія опасне казаковъ съ Дона?’ Слуга въ этомъ случа выражалъ мысль господина. Вотъ какъ смотрлъ Наполеонъ на народъ, которому льстилъ, когда дло шло объ его избраніи. Этотъ народъ теперь старались обмануть бюллетенями о побдахъ французскихъ войскъ и удержать отъ волненія. Не довряя ему, правительство думало, что онъ пойдетъ не на враговъ Франціи, а за нихъ. Такъ какъ вся пресса находилась въ рукахъ правительства, то и можно было, чуть не наканун вступленія непріятелей въ Парижъ, уврять бюллетенями чернь, что враги находятся еще за 50 лье отъ Парижа. Народъ ничего не ожидалъ, когда 29 февраля онъ увидалъ солдатъ, бгущихъ съ криками объ измн, и многочисленныя толпы крестьянъ, спасавшихъ имущество и скотъ. Черезъ нсколько времени народъ увидалъ прокламацію Іосифа, извщавшую о томъ, что члены регентства, назначеннаго во время отсутствія Наполеона, удаляются изъ столицы. Тутъ же гражданъ приглашали защищаться,— но даже въ этомъ случа не обошлись безъ обмана и гражданамъ сказали, что ‘приближается только колонна союзниковъ, которую преслдуетъ императоръ съ побдоносною арміею!’ Мало этого, Савари переодваетъ агентовъ полиціи и заставляетъ успокаивать народъ при помощи обмана и лжи.
Трудно сказать, кто не спшилъ теперь разыграть роль предателя относительно того правительства, которому вс такъ рабски служили. Но удивляться тутъ нечему: рабы могутъ быть только у господствующихъ и никогда не бываетъ ихъ у побжденныхъ. Какъ только вошли въ Парижъ союзные государи и войска, такъ тотчасъ же журналы заговорили противъ Наполеона. Journal de l’Empire, рабски преданный Наполеону, превращается въ Journal des Dйbats и ярко защищаетъ Бурбоновъ и иностранцевъ. Шатобріанъ печатаетъ брошюру о необходимости присоединиться къ законнымъ принцамъ. Аббатъ де-Прадгъ, возведенный императоромъ въ архіепископскій санъ, назначенный имъ посланникомъ въ Варшаву, называлъ теперь своего покровителя Юпитеромъ-Скапеномъ. Главный совтъ Парижа печатно призналъ императора ‘единственнымъ виновникомъ всхъ золъ, самымъ ужаснымъ притснителемъ, какой когда-нибудь тяготлъ надъ человческими родомъ’. Но это все не очень важно, а замчательне всего слдующія строки, написанныя 3 апрля: ‘Принимая во вниманіе: — что въ конституціонной монархіи монархъ существуетъ только во имя конституціи и соціальнаго соглашенія,— что Наполеонъ Бонапартъ въ теченіе нкотораго времени твердаго и разумнаго правленія далъ возможность націи надяться увидать въ будущемъ умныя и справедливыя учрежденія, но потомъ онъ нарушилъ условія, соединившія его съ французскимъ народомъ, взимая незаконнымъ образомъ подати и создавая таксы, — что онъ посягнулъ на права народа тогда, когда онъ безъ нужды распустилъ собраніе законодательнаго корпуса, и уничтожилъ, какъ нчто преступное, рапортъ этого корпуса, у котораго онъ оспаривалъ его значеніе и его право на національное представительство,— что онъ началъ рядъ войнъ, нарушая конституцію, — что онъ неконституціоннымъ образомъ издалъ нсколько декретовъ, вносящихъ смертную казнь, особенно же два декрета 5 марта, стремящіеся представить войну національнымъ дломъ, а не слдствіемъ его личнаго чрезмрнаго самолюбія,— что онъ нарушилъ конституціонные законы учрежденіемъ своихъ государственныхъ тюремъ,— что онъ уничтожилъ отвтственность министровъ, смшалъ вс власти и разрушилъ независимость законодательныхъ учрежденій,— что свобода печати, утвержденная и освященная, какъ одно изъ правъ націи, была подвергаема предупредительной цензур его полиціи, и что въ то же время онъ пользовался прессою для наполненія Франціи и Европы вымышленными фактами, ложными принципами, доктринами, полезными деспотизму, и оскорбленіями противъ иностранныхъ правительствъ, — что акты и рапорты, слушанные сенатомъ, постоянно появлялись въ печати въ искаженномъ вид, — что вмсто того, чтобы царствовать, согласно съ данною присягою, для пользы, счастія и славы французскаго народа, Наполеонъ довелъ до крайняго предла несчастіе отечества, во-первыхъ, своимъ отказомъ заключить миръ на тхъ условіяхъ, на которыя заставляли его согласиться народные интересы и которыя нисколько не компрометировали чести французовъ, во-вторыхъ, тмъ злоупотребленіемъ, съ которымъ онъ распоряжался ввренными ему деньгами и людьми, въ-третьихъ, оставленіемъ раненыхъ безъ медицинскаго пособія, безъ помощи, безъ нищи, въ-четвертыхъ, различными мрами, слдствіемъ которыхъ было разореніе городовъ, опустніе деревень, голодъ и заразительныя болзни,— что вслдствіе всхъ этихъ причинъ императорское правительство перестало существовать и что открытое желаніе всхъ французовъ стремится къ новому порядку длъ, первыми слдствіями котораго должны быть общій миръ и Дружба между всми государствами великой европейской семьи, — признается, что: 1) Наполеонъ Бонапарте лишается трона и права наслдства, установленнаго для его фамиліи, 2) народъ и армія освобождаются отъ принесенной ими присяги на врность’.
Вы думаете, что этотъ офиціальный актъ составленъ какими-нибудь ярыми врагами Наполеона, можетъ-быть остатками не вполн уничтоженныхъ имъ бабувистовъ? Нтъ, вы ошибаетесь. Этотъ актъ написанъ тмъ самымъ сенатомъ, который еще такъ недавно пресмыкался у ногъ властелина и соглашался на одинъ рекрутскій наборъ вслдъ за другимъ и на безчисленныя выдачи* громадныхъ суммъ, тмъ самымъ сенатомъ, который, какъ вы, вроятно, помните, говорилъ Наполеону, что для счастія Франціи нужно только его согласіе на принятіе короны и на утвержденіе закона о престолонаслдіи въ его фамиліи. Но что же за люди были члены этого сената? А вотъ не угодно ли прочесть характеристики двухъ изъ этихъ членовъ. ‘Талейранъ — это циникъ, развращенный человкъ безъ убжденій, всегда готовый продать себя и продать каждому, кто дастъ больше, онъ предавалъ вс партіи, вс личности. Умный и осторожный, но всегда предатель, онъ былъ въ вчномъ союз съ Фортуной…’ ‘Фуше не заслуживалъ никогда ни моего доврія, ни моего уваженія: онъ былъ вчно низкопоклонникомъ. Террористъ и глаза якобинцевъ, онъ предалъ, принесъ въ жертву своихъ старыхъ товарищей и сообщниковъ. Это былъ мерзавецъ всхъ цвтовъ… Онъ былъ очень богата, но его богатства были пріобртены сквернымъ путемъ: онъ клалъ въ свои карманы часть налоговъ на игорные дома, назначенныхъ на устройство богадльни для бдныхъ…’ Вы думаете, что врагъ этихъ правительствующихъ лицъ написалъ приведенныя мною убійственныя характеристики? Нтъ, вы ошибаетесь. Эти характеристики написаны Наполеономъ, который возвелъ Талейрана въ званіе министра, сенатора, князя Беневентскаго, въ члены регентства, который возвелъ Фуше тоже въ званіе министра, сенатора, герцога Отрантскаго, который дозволялъ и поручалъ этимъ лицамъ, достойнымъ, но его описанію, тюрьмы и каторги, править народомъ, судить и наказывать народъ.
Такіе историческіе факты сильно отрезвляютъ человка, и онъ необходимо долженъ, познакомившись съ ними, серьезно подумать о томъ, какъ часто люди бранятъ иныя вещи, иныя теоріи, иныя личности только потому, что он или еще не вошли въ жизнь, или потерпли неудачу, еще чаще люди поклоняются тому, отъ чего они первые готовы отречься въ минуту паденія предмета ихъ поклоненія. Наполеонъ встртилъ удачу на первыхъ шагахъ своей политической дятельности и его безсмысленное, систематическое давленіе Франціи вызвало восторгъ сената, этотъ сенатъ не требовалъ ни свободы печати, ни отвтственности министровъ, ни свободы суда, ни ограниченій войска, ни конституціи, онъ готовъ былъ кричать, что все это глупости, выдумки идеалоговъ, бредни вредныхъ и опасныхъ метафизиковъ. Но Наполеонъ палъ и вс эти вещи оказались необходимыми и отсутствіе ихъ вмняется въ преступленіе падшему человку. И самъ падшій человкъ объявляетъ мерзавцами тхъ, кого онъ поставилъ во глав правленія, давъ имъ право тснить народъ. Гд же правда? Одни и т же лица бранятъ и хвалятъ одну и ту же теорію, одну и ту же личность, за одни и т же дйствія. Подымайте, и вы увидите, что ложь часто лежитъ не въ теоріи, не въ личности, но въ дйствіи, а въ той точк зрнія, съ которой люди имютъ возможность или считаютъ выгоднымъ смотрть въ данную минуту на эти предметы.
IV.
РЕСТАВРАЦІЯ.
1815—1830.
Возстановленіе на престолъ Франціи Бурбоновъ было дломъ тайныхъ интригъ небольшой партіи ловкихъ людей, которая воспользовалась неоткровенными отношеніями другъ въ другу членовъ другихъ партій, всеобщею подозрительностью и боязнью дйствовать прямо {L. Blanc. Histoire de dix ans, neuviè,me d. 1819. T. I, Introduction.}. Императоръ Александръ I, желавшій, чтобы французскій народъ самъ указалъ на то лицо, которое онъ хочетъ видть на трон Франціи, смотрлъ недоврчиво на потомковъ старой династіи. ‘Возвести ее снова на престолъ,— говорилъ онъ:— это значитъ открыть путь къ страшной мести за прошлое’. ‘И сверхъ того,— прибавлялъ онъ:— какіе голоса поднимаются во Франціи за Бурбоновъ? Нсколько эмигрантовъ нашептываютъ намъ, что ихъ страна полна роялистскихъ чувствъ,— но представляютъ ли они общественное мнніе?’ Такъ же холодно и недоврчиво смотрли на Бурбоновъ правительства Австріи и Англіи. Они считали неспособную, забытую и устарлую династію ‘невозможною’ и не хотли идти противъ общественнаго мннія, отстаивая несостоятельный принципъ {Рохау. Исторія Франція. Изд. M. Антоновича и Пыпина, ч. I, стр. 5.}. Но какъ было узнать, чего желаетъ народъ? Подъ тяжелою рукою Наполеона этотъ народъ давно отвыкъ заявлять свои желанія и хранилъ безмолвіе. Сверхъ того, его и не спрашивали ни о чемъ. При такомъ пассивномъ положеніи народа было очень удобно завязать интригу и при помощи ея возстановить даже ту династію, къ которой относился антипатично самъ императоръ Александръ I и о которой совсмъ не. думалъ французскій народъ. Если послдній пересталъ ненавидть Бурбоновъ въ теченіе прошедшаго двадцатипятилтія, то онъ не чувствовалъ и особенной любви, къ нимъ и очень изумился, узнавъ изъ налпленныхъ на стнахъ Парижа объявленій, что онъ страстно желаетъ возвращенія на тронъ этой фамиліи. Никто не спрашивалъ у приверженцевъ Бурбоновъ, откуда и какимъ путемъ узнали они о чувствахъ народа, никто не соображалъ, что трудно узнать желанія этой массы безъ помощи всеобщей подачи голосовъ.
Не изумлялась и радовалась этому событію буржуазія. Правда, что возвращеніе Бурбоновъ при помощи враговъ ставило Францію въ подчиненное и зависимое положеніе. Но что за дло было высшей буржуазіи до этого жалкаго состоянія родины, если слдствіями такого порядка длъ были прочный миръ, открытіе портовъ, расширеніе и прочность торговыхъ сношеній, наконецъ, царство промышленности? Для пріобртателей денегъ нравственное униженіе достаточно вознаграждалось матеріальною прибылью. ‘Но Людовикъ XVIII долженъ былъ привести за собой эмигрантовъ. Не нужно ли было ему платить старые долги, сдланные въ изгнаніи? Не станетъ ли старое дворянство, униженное въ 89 г., стараться овладть прежней властью, отмщать за наказанную гордость? Не воскреситъ ли дворъ все то, что было оскорбительнаго для плебеевъ въ его церемоніалахъ? Наконецъ, не отнимутъ ли у перекупщиковъ пріобртенныя ими въ революціонный періодъ имнія дворянъ?’ Вотъ тревожные вопросы, представлявшіеся, можетъ-быть, буржуазіи въ это время, но все же она знала, что ея выборъ будетъ выгоденъ для нея. И она не ошиблась. Съ восшествіемъ на престолъ Людовика XVIII воцарился во Франціи либерализмъ и создалась конституція, давшая силу политическому значенію буржуазіи. Король, незнакомый народу, забывшій народъ, введенный врагами въ отечество, напоминавшій своею особою униженіе Франціи, носившій имя казненнаго народомъ предка, могъ удержаться на престол и смыть пятно своего происхожденія и своего успха только продолжительнымъ миромъ и либеральной политикой. Но уже съ первыхъ же дней царствованія Людовика XVIII видно было, что должна начаться борьба между двумя сословіями, между старой аристократіей и буржуазіей. Назначеніе министрами жалкихъ представителей униженныхъ аристократовъ, стремленіе короля, еще ничего не сдлавшаго для Франціи, назначить къ своему двору гофмаршаловъ, гардеробмейстеровъ, церемоніймейстеровъ и разныхъ другихъ мейстеровъ, отдача эмигрантамъ еще не проданныхъ имній, принятіе королемъ тридцати милліоновъ для уплаты долговъ, устройство комиссіи для сооруженія въ Квиберон памятника эмигрантамъ, славно умершимъ за алтарь и тронъ, приказаніе носить ежегодно при двор трауръ въ память ‘самаго злодйскаго преступленія’ 21 января, возстановленіе неврующимъ королемъ стараго ханжества и приказаніе подъ страхомъ большихъ штрафовъ закрывать лавки и прекращать работы въ воскресные дни,— все это непріятно дйствовало на умы буржуазіи, которая ирй всхъ своихъ ошибкахъ отличается именно тмъ здравымъ практическимъ смысломъ, который заставляетъ человка восторгаться, если государство дастъ движеніе какой-нибудь отрасли промышленности, поможетъ устроить какую-нибудь одну дымную, но дятельную фабрику, и который возбуждаетъ въ человк только презрительную усмшку или ненависть, если государство создастъ десятки, сотни различныхъ памятниковъ эмигрировавшей знати или возведетъ въ разныя почетныя и не приносящія пользы званія жалкихъ потомковъ этихъ нервныхъ обитателей дамскихъ будуаровъ. Но еще большее негодованіе должно было пробудить въ настоящемъ случа смшное, но все же показавшееся наглостью слово, произнесенное въ собраніи хранителемъ великой печати, д’Амбрэ. ‘Указъ о реформ’, такъ осмлился онъ выразиться о конституціонной хартіи, и по зал пробжалъ шумный ропотъ, покрывшій его голосъ.
Въ эту минуту стало понятно, что должна начаться борьба избирательнаго права съ наслдственнымъ, власти собраній съ властью короля, закона съ ‘указами’.
Съ этого времени начинается періодъ ‘борьбы партій во Франціи’, очень удачно очерченный однимъ изъ нашихъ писателей {Н. Чернышевскій. ‘Борьба партій во Франціи’, въ ‘Современник’ 1858 г. NoNo 8 и 9.}. Вокругъ престола борются ультра-роялисты и либералы, аристократія и буржуазія, дворяне, эмигранты, духовные сановники, потомки древнихъ фамилій съ одной стороны и сыновья депутатовъ, банкиры, мануфактуристы, купцы, покупщики конфискованныхъ имуществъ, медики, адвокаты — съ другой. Каждая партія въ свою очередь хочетъ овладть старымъ, слабымъ и безцвтнымъ Людовикомъ XVIII. Одни хотятъ, чтобы нація была чисто земледльческой, чтобы возстановилась крупная, наслдственная для старшихъ въ род, поземельная собственность, чтобы духовенство было вознаграждено государственными лсами, чтобы административная централизація была разрушена, чтобы страна возвратилась снова къ аристократическому порядку длъ. Противная партія нападаетъ именно на вс эти идеи. Первая негодуетъ въ лиц Шатобріана, что вся администрація находится въ рукахъ старыхъ наполеоновскихъ чиновниковъ. Вторая покровительствуетъ этимъ чиновникамъ. Первая воюетъ противъ неконституціоннаго вліянія короля на выборы въ Па-де-Кале, защищаетъ свободу прессы, поднимаетъ крики противъ произвольнаго запрещенія одного журнала. Вторая приготовляетъ законы цензурной системы, предупредительныхъ арестовъ, запрещаетъ въ лиц Вильменя журналы, и въ лиц Ройэ-Коллара говоритъ, что ‘тамъ, гд существуютъ партіи, журналы перестаютъ быть органами личныхъ мнній, но,— преданные интересамъ кружка, орудіе его политики, арена для его битвъ,— они длаютъ изъ своей свободы свободу разнузданныхъ партій’. Такимъ образомъ, ультра-роялисты либеральничаютъ, либералы защищаютъ монархическіе интересы. Такой порядокъ длъ существуетъ въ первое время реставраціи, когда палата депутатовъ состоитъ премущественно изъ ультра-роялистовъ и носитъ оставшееся за нею навсегда названіе ‘Chambre introuvable’. Но по закону 5 февраля 1817 г. избирателями сдлались вс т, кто вноситъ 300 франковъ податей, избираемыми могли быть вс вносящіе 1.000 франковъ налоговъ. Первыхъ было 90.878 человкъ. Вторыхъ не боле семнадцати тысячъ. Почти вс они принадлежали къ буржуазіи и такимъ образомъ она овладла парламентскою властью. Съ этого времени роли измняются. Буржуазія перестала нуждаться въ королевской власти и стада защищать противъ нея т самые принципы свободы, которые до того времени защищала противъ самой буржуазіи феодальная партія. Теперь либералы требовали уничтоженія законовъ о предупредительныхъ арестахъ, о цензур. И чмъ боле унижался монархическій принципъ, тмъ требовательне длалась его недавняя защитница. Выборы 1818 года ознаменовались тмъ, что въ Ванде былъ два раза избранъ отъявленный противникъ правительства Манюэль, а Сарта послала на скамью депутатовъ самаго знаменитаго врага королевской фамиліи Лафайетта.
Борьба противъ королевской власти и ничтожество этой власти были такъ ясны, что въ Европ начали безпокоиться за участь Бурбоновъ т люди, которые хотли устроить во Франціи самый прочный порядокъ. Эти опасенія были тмъ сильне, чмъ страшне подйствовала реакція на недавнихъ опекуновъ французскаго народа, еще за нсколько времени передъ тмъ писавшихъ прокламаціи о деспотизм Наполеона. На ахенскомъ конгресс шли толки о французскихъ длахъ и герцогъ Ришелье возвратился въ Парижъ съ предложеніемъ измнить избирательный законъ 5 февраля. Члены ахенскаго конгресса полагали, что вся бда произошла отъ этого закона. Но дло было не въ немъ, а въ самомъ избирательномъ принцип. Ничтожная и непопулярная монархія должна была остаться попрежнему ничтожной и непопулярной при какихъ угодно народныхъ представителяхъ. Попытки Ришелье, разумется, по удались и только ускорили его паденіе. Деказъ, котораго считали главнымъ виновникомъ существованія милаго буржуазіи закона, восторжествовалъ и призвалъ на помощь себ генерала Дессоля, такъ что новое министерство поставило главною цлью отстаивать избирательный законъ. Это означало почти то, что монархія выбираетъ въ министры тхъ людей, чью программу составляетъ разрушеніе монархіи. Палата длала, что ей угодно, правительство соглашалось на все. Король возвратилъ изгнанниковъ, военный министръ открылъ доступъ въ полки старымъ наполеоновскимъ офицерамъ, министръ юстиціи предлагалъ всмъ генеральнымъ прокурорамъ уважать личную свободу, министръ внутреннихъ длъ устраивалъ пышныя выставки промышленности, эти празднества труда совершались въ то время, когда при двор уже не совершалось никакихъ особенныхъ торжествъ. Проектъ закона объ отвтственности министровъ какъ бы ставилъ выше ихъ политическое значеніе буржуазіи, а проектъ закона о подчиненіи печати суду присяжныхъ какъ бы признавалъ полную юридическую власть той же буржуазіи. Но буржуазія находила и это все недостаточнымъ, и когда палата пэровъ снова вздумала смягчить законъ 5 февраля, то для противовса большинству голосовъ въ этой палат и словно въ наказаніе ей министры добились возведенія въ званіе пэровъ большого числа богатыхъ буржуа. Слышались нердко рчи такого свойства, что он ясно показывали неуваженіе буржуазіи къ правительству, и не могли не воспламенять молодежь. Такъ Баву, разбирая уголовные законы, коснулся статьи, назначавшей наказаніе за простой умыселъ лишить жизни короля. ‘Наказаніе Марзіаса Діонисіемъ Сиракузскимъ за сонъ, какъ за оскорбленіе величества,— говорилъ Баву,— и смерть дворянина, казненнаго на площади за то, что у него явилась только мысль убить Генриха III, не есть ли это факты, узаконенные нашимъ современнымъ кодексомъ, несмотря на всеобщее и постоянное порицаніе этихъ фактовъ потомствомъ?’ Слдствіемъ такихъ рчей были волненія между студентами-юристами. Баву былъ призванъ къ суду Но буржуазія пришла въ восторгъ отъ его смлости и присяжные оправдали его. Студенты окружили его при выход изъ суда и сдлали ему овацію.
Не мало разжигали умы и вншнія извстія. Страшная реакція и давленіе въ Европ, наступившія посл окончанія войны, когда народъ и молодежь уже стали не нужны для спасенія ихъ отечествъ, вызвали множество тайныхъ обществъ. Ихъ антимонархическіе манифесты длались популярными во Франціи. Убійство юнымъ Зандомъ низкаго Коцебу нашло восторженныхъ поклонниковъ. Нашли отголосокъ во французской пресс и страшные голоса манчестерскихъ реформаторовъ и такія агитаціи, какъ агитаціи Коббета. Въ парижскихъ журналахъ появлялись программы безчисленныхъ собраній, тревожившихъ Великобританію рзкими обвиненіями противъ развратничавшей и унижавшей свое достоинство аристократіи. Подобныя обвиненія, какъ нельзя боле, соотвтствовали ненависти буржуазіи къ партіи феодаловъ.
Феодалы или ультра-роялисты, въ свою очередь, старались раздражить буржуазію противъ министровъ и длали намеки на то, что ей льстятъ министры, чтобы ловче ее обмануть. Сверхъ того они всми средствами старались показать правительству, что ея члены принадлежатъ къ опаснымъ якобинцамъ. ‘Вы должны сознаться,— писалось въ Journal des Dbats,— что то, что вы называете Европой, народами, вкомъ, при послднемъ анализ сводится на нсколькихъ мелкихъ торговцевъ, возсдающихъ на тюкахъ съ хлопчатой бумагой и на бочкахъ съ сахаромъ въ улиц Ромассе въ Руан, на нсколькихъ безбородыхъ школьниковъ Іенскаго университета съ длинными волосами и въ коротенькихъ курткахъ, на нсколько сотенъ честныхъ радикаловъ, вдохновленныхъ парами водки’.
На подобныя обвиненія ‘мелкіе торговцы’ отвтили тмъ, что выбрали въ депутаты знаменитаго Грегуара, подписавшаго смертный приговоръ Людовика XVI. Такая злая насмшка не могла перенестись при двор: король пришелъ въ ужасъ, какъ будто передъ нимъ промелькнула тнь его казненнаго брата. Съ этой минуты уничтоженіе закона 5 февраля было ршено при двор. Министры, желавшіе-сохраненія этого закона, должны были взять отставку и во глав новаго министерства появился, къ удивленію всхъ, тотъ самый Деказъ, который былъ главнымъ защитникомъ прежняго избирательнаго закона, который негодовалъ на палату пэровъ, который заставилъ выйти въ отставку герцога Ришелье. Теперь этотъ фаворитъ короля измнилъ своей партіи. Онъ дорого поплатился за свою измну. Первымъ слдствіемъ его измны были аресты его собственныхъ друзей, какъ личностей подозрительныхъ. Либеральная партія стала длать сборы въ пользу этихъ пострадавшихъ, и сборы были такъ велики, что ихъ считали за приготовленіе въ возстанію.
Во время этихъ событій Парижъ вдругъ былъ взволнованъ страшной встью: наслдникъ престола, герцогъ Беррійскій, былъ пораженъ кинжаломъ при выход изъ театра. Подобные несчастные случаи уже не разъ служили сильнымъ орудіемъ для партіи ретроградовъ. Она знала, какъ можно воспользоваться шальнымъ выстрломъ, безсмысленнымъ ударомъ кинжала, и кричала, указывая на противную партію либераловъ: ‘вотъ они, убійцы!’ То же самое было и теперь: враги буржуазіи говорили, что герцогу нанесенъ ударъ либеральной идеей, на Деказа указывали, какъ на сообщника убійцы, Лувеля. Это все была наглая ложь, гнусная клевета, но все же Деказъ палъ, и Ришелье былъ снова призванъ къ должности: ультра-роялисты не могли надяться на Деказа, не могли любить его, но отъ Ришелье они ждали многаго. Борьба пошла на жизнь и смерть. Буржуазія пустила въ ходъ вс средства, чтобы отстоять законъ 5 февраля. Пренія начались.
Въ это время въ Париж существовала, кром другихъ тайныхъ обществь, ассоціація или клубъ, имвшій чисто политическія цли, которыя плохо прикрывались разными массонскими обрядами. Онъ носилъ названіе ‘Ложи друзей истины’ и состоялъ изъ молодежи, юристовъ, медиковъ, аптекарей и т. п. ‘Друзья истины’ воспользовались удобною минутою для возбужденія народа. Около палаты депутатовъ собрались толпы народа съ криками: ‘да здравствуетъ конституція!’. Военные люди, принадлежавшіе къ партіи феодаловъ, прибжали тоже на мсто сходки съ палками. Началась драка. Одинъ изъ юношей, Лалеманъ, былъ убитъ. Его похороны были великолпны и не обошлись безъ демонстрацій. Весь гарнизонъ Парижа былъ на ногахъ. Въ предмстьи св. Антонія къ молодежи присоединилась и голодные рабочіе. Трудно ршить, чмъ бы кончилось волненіе, если бы кавалерія да проливной дождь не разсяли эту толпу. Заговоры открывались повсюду. Въ палат между тмъ царствовало всеобщее смущеніе. Отецъ несчастнаго Лалемана написалъ письмо, чтобы отмстить за намять своего сына, оскорбленнаго даже посл смерти нсколькими преданными двору газетами. Это письмо было прочитано въ палат депутатовъ. Больной Манюэль явился въ собраніе и, весь блдный, опираясь рукой о трибуну, съ негодованіемъ произнесъ, обращаясь къ роялистамъ: ‘убійцы!..’. Въ собраніи не было конца мрачнымъ разсказамъ депутатовъ буржуазіи о наглости и жестокости войска, давившаго невооруженныя, толпы народа. Но не побдивъ на улицахъ феодальную партію, буржуазія, какъ и слдовало ожидать, была побждена на время правительствомъ: законъ 5-го февраля палъ и была назначена двойная избирательная система, при которой аристократія могла имть своихъ депутатовъ. Но монархія все-таки не была спасена. Для ея спасенія нужно было совсмъ уничтожить избирательную систему, уничтожить собраніе народныхъ депутатовъ. Завладвъ парламентскою властью, партія феодаловъ, въ свою, очередь, сразу стала во враждебныя отношенія къ правительству, и слабый старикъ король почти со слезами воскликнулъ: ‘Я имъ отдалъ права моей короны, они не хотятъ и этого,— это урокъ!..’ Дйствительно это былъ урокъ, который долженъ былъ кончиться революціей 1830 года.
Я распространился объ этой борьб буржуазіи съ феодалами и правительствомъ, чтобы показать силу буржуазіи и ничтожество тогдашней королевской власти. Буржуазія теперь имла такое же вліяніе на ходъ длъ, какъ ея отдльныя революціонныя партіи, торжествовавшія въ теченіе извстныхъ промежутковъ времени съ 1789 по 1799 г., какъ Наполеонъ и его клевреты, безотвтственно управлявшіе всми длами въ продолженіе пятнадцати лтъ.
Когда союзники вступили въ Парижъ, то буржуазія весело танцовала съ ними на балахъ, кутила на пирушкахъ, обыгрывала ихъ въ игорныхъ домахъ. Униженіе переносилось легко, потому что даже и здсь можно было нажиться. Союзники тратили громадныя суммы въ Париж, содержали дорогихъ любовницъ, абонировали ложи въ театрахъ, задавали обды у извстнаго въ то время Бери. Въ сорокъ дней два человка изъ нихъ оставили въ Париж 1.500.000 рублей, Блюхеръ, получившій отъ французская правительства 3 мил. франковъ, заложилъ свои имнія и вернулся на родину, разоренный игрою. Большая часть богатствъ главныхъ купцовъ Парижа возникла именно въ 1815 году. Такимъ образомъ, Парижъ получилъ награду за позоръ и отмстилъ врагамъ рабскою местью, истощивъ ихъ карманы и отравивъ ихъ здоровье. Но зато несчастная Франція была истощена окончательно, деревни опустли, земледліе было запущено, города платили непосильныя контрибуціи. Такъ же точно наживались крупные капиталисты и гибли мелкіе торговцы,
Расходы на продовольствіе многочисленныхъ союзныхъ войскъ, увеличеніе налоговъ всхъ родовъ, насильственные займы, выдача условныхъ суммъ за освобожденіе,— все это отозвалось на мелкой буржуазіи. Но крупные капиталисты воспользовались займомъ, сдланнымъ правительствомъ Франціи при посредств иностранныхъ банкировъ Баринга и Гопе. Этотъ заемъ давалъ парижскимъ капиталистамъ отъ 20 до 22 процентовъ барыша. Сдлка была постыдна, но выгодна. Въ этихъ событіяхъ отражаются вс соціальныя отношенія буржуазіи: банкъ порабощаетъ торговлю и промышленность, частный кредитъ приноситъ пользу сильнымъ и вредитъ слабымъ, конкуренція уничтожаетъ мелкія богатства и подрываетъ среднія, въ конц концовъ наступаетъ настоящій финансовый феодализмъ или, пожалуй, олигархія банкировъ.
Понятное дло, что при такомъ положеніи общества господствующее сословіе стремилось сохранять въ стран порядокъ и спокойствіе. Къ этому же стремилось и правительство, и потому вс наполеоновскіе чиновники, выдрессированные для содержанія общества въ узд, остались на своихъ мстахъ даже и тогда, когда власть перешла изъ рукъ Деказа и либераловъ въ руки ультра-роялистовъ. Помирившись по необходимости съ наполеоновскимъ чиновничествомъ, роялисты не могли такъ легко помириться съ свободой труда, провозглашенной въ день паденія корпорацій, во времена революціи. Они стали требовать возстановленій стараго сословія цеховыхъ присяжныхъ, мастеровъ и корпоративнаго устройства для искусствъ и ремеслъ {Е. Levasseur. Histoire des classes ouvriè,res, t. I, pp. 390—404.}. Эти требованія сдлались для ультра-роялистовъ delenda Carthago и повторялись ежегодно при каждой новой сессіи въ собраніи депутатовъ, но повторялись безплодно, такъ какъ общественное мнніе и буржуазія были противъ корпорацій. Однако, эти ежегодныя повторенія о прелестяхъ корпоративнаго устройства рабочихъ подталкивали на размышленія и въ обществ уже начинали поговаривать о томъ, что ‘учрежденіе рабочихъ корпорацій, которыя не мшали бы промышленности и не имли бы печальныхъ послдствій старыхъ цеховъ и старыхъ отношеній мастеровыхъ къ рабочимъ, могло бы способствовать развитію духа ассоціацій и взаимной помощи, могло бы дать гарантіи для образованія и честнаго поведенія рабочихъ…’ Такимъ образомъ отсталыя требованія веля къ развитію новыхъ идей даже въ сред буржуазныхъ писателей. Положеніе рабочихъ въ отношеніи къ государству носило между тмъ все тотъ же характеръ, какой оно имло во времена имперіи: рабочіе должны были имть по-старому записную книжку, не смли устраивать сходокъ, попрежнему приходилось въ теченіе двадцати четырехъ часовъ объявлять полиціи имена, фамиліи и адресы жительства взятыхъ для работы плотниковъ. Полиція назначала часы для открытія и закрытія кофейныхъ, давала разршенія на зду общественнымъ экипажамъ и, что важне всего, ограничивала по произволу эти разршенія, распоряжалась насчетъ продажи говядины исключительно на рынкахъ, считала даже возможнымъ во время мстныхъ праздниковъ запрещать жителямъ сельскихъ общинъ танцовать въ ихъ собственныхъ домахъ. Куда бы мы ни взглянули, везд намъ встртится во времена реставраціи одно и то же: буржуазное общество, отстаивающее и проводящее въ жизнь, когда это выгодно для него, принципы теоріи laissez faire, laissez passer, принципы поклонниковъ индивидуализма, наконецъ, короче, принципы революціи 1789 года и администрацію, состоящую изъ бездушныхъ формалистовъ, желающихъ вытянуть въ струнку всхъ гражданъ, изъ усердствующихъ чиновниковъ, мечтающихъ сдлать перепись не только физическимъ примтамъ, но даже нравственнымъ качествамъ своихъ нечиновныхъ соотечественниковъ, изъ этихъ тюремныхъ смотрителей, не замтившихъ, что они получили совсмъ другія должности, и потому притснявшихъ, какъ массу каторжниковъ, невинную, ввренную ихъ попеченію толпу людей — однимъ словомъ, администрація состояла изъ наполеоновскихъ креатуръ. Характеристическою же новою чертою, которую ввела въ жизнь реставрація, была — та, освященная закономъ, легальная война общества съ королемъ и короля съ обществомъ, которая носитъ названіе конституціоннаго правленія. Самая сущность конституціи уже ясно показывала, что интересы короля не были интересами общества и наоборотъ. Если бы эти интересы совпадали, то для чего были бы нужны дв палаты? Народъ, лишенный тхъ политическихъ нравъ, которыя выпали теперь на долю буржуазіи, покуда былъ безмолвнымъ зрителемъ этой легальной войны противъ короля, но должно было скоро наступить то время, когда и онъ подниметъ свой голосъ, тмъ боле, что и въ его образ жизни совершался значительный переворотъ: не могли же пройти даромъ пятнадцать лтъ развитія фабричной и промышленной дятельности.
Вліяніе продолжительнаго мира и преобладанія въ обществ буржуазіи отразилось въ періодъ реставраціи на оживленіи торговли и процвтаніи фабричной дятельности. Но каковъ могъ быть характеръ торговыхъ сношеній, когда торговля находилась въ рукахъ крупныхъ капиталистовъ? Чего могли они требовать отъ торговли? Конечно, запретительной и покровительственной системы и именно такой, которая покровительствовала бы ихъ интересамъ даже въ ущербъ интересамъ страны. Богатые фабриканты, въ свою очередь, тоже выбивались изъ силъ, чтобы усовершенствовать фабричное и заводское дло, вводили машины, улучшали свои произведенія, расширяли фабрики, искали искусныхъ мастеровыхъ, но о выгодахъ самихъ работниковъ не заботились нисколько: они знали, что испорченная машина принесетъ имъ убытокъ, и полагали, что испорченный работникъ, безъ всякаго убытка для нихъ, можетъ быть замненъ новымъ работникомъ. Изъ этого должно было произойти то, что купцы выиграютъ, имя возможность продавать свои товары по дорогой цн, а народъ пострадаетъ отъ запретительной торговой системы, не имя возможности покупать товары по дешевой цн, фабриканты могутъ нажиться при усовершенствованномъ фабричномъ производств, а работники впадутъ въ нищету, такъ какъ выше ихъ станутъ машины и паръ. Эти характерныя черты реставраціоннаго періода не могли ускользнуть отъ вниманія людей ученыхъ, занимавшихся общественными и экономическими вопросами, и эти ученые начали борьбу съ предразсудками преобладающаго въ обществ сословія: противъ поклонниковъ запретительной и покровительственной торговой системы поднялся голосъ Жана Батиста Сэ, стоявшаго за полную свободу и требовавшаго примненія принциповъ laissez faire, laissez passer въ торговл, противъ эксплоататоровъ чужой рабочей силы поднялись голоса Фурье, Сенъ-Симона. Съ этой поры начинается послдовательная, вызванная, какъ мы сейчасъ указали, положеніемъ общества борьба съ господствующей буржуазіей французскихъ экономистовъ съ одной стороны и съ другой — коммунистовъ и соціалистовъ.
Сначала намъ нужно взглянуть на состояніе торговли, а потомъ мы перейдемъ къ описанію фабричной дятельности и положенія рабочихъ.
Повидимому, съ первыхъ же дней реставраціи долженъ былъ положиться конецъ континентальной систем и ея уже въ самомъ дл не существовало de facto даже тогда, когда она не была еще отмнена de jure, такъ что въ первые дни возвращенія Бурбоновъ сахаръ продавался уже по 38 су за ливръ, хотя онъ по закону еще былъ обложенъ пошлиною въ 44 су {Ibid., рр. 405—408.}. Черезъ нсколько дней посл прибытія въ Парижъ графа Артуа подписанъ законъ объ уничтоженіи стснительной пошлины на сахаръ, кофе и необдланную хлопчатую бумагу. Эта мра встртила живое сопротивленіе, какъ въ наполеоновской администраціи, привыкшей опекать общество, такъ и въ крупныхъ промышленникахъ, все еще воображавшихъ, что они своими особами представляютъ всю французскую промышленность и что ихъ личные интересы совпадаютъ съ ея интересами. Началась борьба съ правительствомъ. Владльцы хлопчато-бумажныхъ фабрикъ на запад и свер Франціи обратились съ просьбами къ правительству, говоря, что ‘при пониженіи пошлинъ безчисленная масса народонаселенія будетъ доведена до отчаяній’, что ‘запретительная система есть политическое и соціальное право’, что ‘начиная съ фабриканта и кончая работникомъ, вс имютъ право исключительно поставлять матеріалъ для удовлетворенія потребностей той страны, гд они живутъ’. Кром того, они требовали 30.000.000 вознагражденія за убытки… и запретительная система восторжествовала. Вызванная во времена имперіи войною, теперь она перестала быть случайностью и возвелась въ правильную систему. То же самое было и съ другими сырыми продуктами, напримръ, желзо обложилось очень большой пошлиной. Въ засданіяхъ 1816 и 1817 годовъ было сдлано нсколько попытокъ понизить пошлины, но, какъ феодалы, засдавшіе въ Chambre introuvable и давно привыкшіе къ покровительствамъ всякаго рода, такъ и либералы, овладвшіе властью въ 1817 году и состоявшіе изъ крупныхъ промышленниковъ, вчно требующихъ охраны для своихъ накопленныхъ богатствъ, стояли за запретительную систему. Главный директоръ таможенъ во время этой послдней сессіи робко высказалъ нсколько похвалъ свободному обмну продуктовъ между націями и тутъ же поспшилъ прибавить, что ‘все-таки не должно нарушать запретительной системы и нужно уважать ее, пока сами мануфактуристы будутъ считать ее своей главной поддержкой’. Но депутаты требовали не только уваженія къ существующему порядку торговыхъ длъ, но желали усиленія достолюбезной имъ системы, и законъ 27 марта 1817 года внесъ новыя стсненія для привоза товаровъ. Такія же стсненія были сдланы въ 1821 г. относительно ввоза хлба, для котораго сильно облегчили вывозъ. Палата, диктуя свои правила на этотъ счетъ, ничего не думала о народ, питающемся исключительно хлбомъ. Она радовалась, что можетъ отправлять за границу хлбъ, потому что на ней-то не могла отозваться дороговизна, а чернь могла сть, что ей угодно. Одинъ депутатъ даже доказывалъ, что дороговизна хлба полезна для работниковъ, такъ какъ она ‘заставляетъ его работать съ большимъ усердіемъ, чтобы имть возможность существовать…’ Но хорошіе урожаи, къ счастью народа, обманули ожиданія крупныхъ торговцевъ хлбомъ, и цна на него все падала вплоть до 1825 года. Алчность-богатыхъ торгашей не имла предловъ, и пошлины длались все выше и выше въ 1820, 1822 и 1826 годахъ. Сахаръ, шерсть, мясо, чугунъ, кофе, все ршительно было обложено чрезмрно большими пошлинами. Такъ, напримръ, необдланная шерсть облагалась въ 10 франковъ въ 1820 году, 30 франками въ 1823 году, а съ 1824 года пошлина возвысилась до 40 франковъ. А, между тмъ, этотъ предметъ торговли былъ очень важенъ для простого народа. Дло дошло до того, что чугунъ былъ почти запрещенъ къ ввозу, и графъ де-Лабортъ долженъ былъ заплатить за ввозъ одной паровой машины 7.000 франковъ пошлины. Но чмъ же оправдывали такія нелпости сами поклонники покровительственной системы? Да все тмъ же, чмъ оправдываютъ они и понын свои взгляды: ‘позвольте свободный ввозъ шерстяныхъ и бумажныхъ тканей, фаянса, желза, чугуна, сахара и другихъ произведеній, которыхъ вы но можете производить по такой же дешевой цн, какъ ваши сосди, и непосредственными послдствіями этого будутъ разореніе вашихъ колоній, паденіе вашихъ фабрикъ, нищета двухъ милліоновъ работниковъ, быстрый вывозъ звонкой монеты и еще боле быстрое уменьшеніе вашихъ доходовъ’. Эти рчи были бы очень разумны, если бы на свт не существовало другихъ государствъ, которыя имютъ досадную привычку платить тою же монетою, какою платятъ имъ самимъ. Дло въ томъ, что стснительныя мры для ввоза иностранныхъ товаровъ вызвали неудовольствіе въ сосднихъ государствахъ, и Франціи пришлось или входить въ переговоры, длать необходимыя уступки, или терпть дурныя послдствія своей системы и пробовать на своей спин прелесть палочныхъ ударовъ. Испанія отвтила Франціи, когда послдняя наложила большую пошлину на шерсть, тмъ, что запретила совсмъ ввозъ французскихъ шерстяныхъ издлій, и уменьшеніе спроса на французскія сукна, происшедшее по этому поводу, вдругъ понизило цнность этихъ суконъ. Угрозы Соединенныхъ Штатовъ заставили французское правительство подписать въ 1822 году условія, уравновшивавшія отношенія двухъ государствъ, такъ что Франція должна была выплачивать въ пошлинахъ Соединеннымъ Штатамъ ту же сумму, которую они платятъ ей. Подобную же уступку пришлось сдлать въ 1826 г. и въ отношеніи Англіи.
Такой характеръ коммерческой политики, какъ мы уже сказали, необходимо долженъ былъ обратить вниманіе развитыхъ людей, занимавшихся политической экономіей. Вопросъ о пошлинахъ и таможняхъ сдлался при сильномъ развитіи торговыхъ сношеній однимъ изъ главныхъ вопросовъ и въ другихъ государствахъ Европы. Въ Англіи Гескиссонъ явился проповдникомъ свободы торговли {Jos. Gamier, Dictionnaire de l’con. pol. d., 1853, t. I, pp. 974— 977.}. Когда высокія пошлины, наложенныя Англіею на товары, привозимые на чужихъ судахъ, вызвали подобныя же мры въ Соединенныхъ Штатахъ, Голландіи и Португаліи и встревожили англійскихъ монополистовъ, тогда Гескиссонъ воспользовался удобною минутою и доказалъ необходимость измнить систему, подточенную уже тмъ однимъ, что ей подражали въ другихъ государствахъ. ‘Срокъ нашей привилегіи окончился,— говорилъ онъ въ 1824 года:— оставаться на этомъ пути, значитъ, требовать, чтобы во всемірной торговл употреблялся двойной капиталъ на перевозку товаровъ, чтобы американскій корабль приходилъ къ намъ съ балластомъ и возвращался съ грузомъ, чтобы англійскія суда брали грузъ только на обратномъ пути, тогда какъ одно и то же судно за половинныя издержки могло бы перевозить англійскіе товары въ Америку и американскіе въ Англію. Что подумали бы мы про извозчика, который послалъ бы порожнякомъ свои экипажи изъ Лондона, чтобы они привезли кладь изъ Бирмингема? Но именно таково теперь состояніе торговли…’ Слдствіемъ такихъ событій и взглядовъ на дло было стремленіе Англіи войти въ соглашеніе съ иностранными державами и боле братски смотрть на другія государства. Въ Германіи въ это же время слышался голосъ Листа, заявлявшаго о благодтельныхъ послдствіяхъ таможеннаго союза, который и былъ заключенъ при помощи дятельности этого человка, хлопотавшаго также объ устройств новыхъ путей сообщенія — желзныхъ дорогахъ {Jos. Gamier.Dictiou, de l’con, pol., t. I., pp. 428—455.}. ‘Самыя высокія ассоціаціи человческихъ единицъ,— говорилъ онъ, между прочимъ:— осуществившіяся покуда, это государства и націи, самая высшая ихъ ассоціація, какую можно себ вообразить, это родъ человческій. Насколько личность счастливе въ сред государства, чмъ въ одинокомъ состояніи, настолько сильне процвтали бы вс націи, если бы он вс были соединены правами, постояннымъ миромъ и свободою обмна. Природа ведетъ мало-по-малу къ этой высшей ассоціаціи вс народы, принуждая ихъ разнообразіемъ климатовъ, почвы и произведеній къ обмну, а чрезмрной густотою народонаселенія и изобиліемъ талантовъ и капиталовъ — къ эмиграціи и созданію колоній. Международная торговля, пробуждая дятельность и энергію новыми, созданными ею, потребностями, пропагандируя отъ одной націи къ другой идеи, открытія и силы, является однимъ изъ могущественнйшихъ орудій цивилизаціи и процвтанія народовъ. Но въ настоящее время союзъ народовъ посредствомъ торговли еще очень не полонъ, такъ какъ онъ ослабляется и прерывается войнами и эгоистическими мрами тхъ или другихъ націй’.
И во Франціи въ это время высказала вполн свои принципы насчетъ торговли та школа, которую у насъ называютъ школой французскихъ экономистовъ. Въ лиц Жана Батиста Сэ, она возстала противъ запретительной и покровительственной торговой системы. Жанъ Батистъ Сэ, издавшій еще въ 1803 г. ‘Трактатъ политической экономіи’, сталъ все ясне и полне излагать свои взгляды, составлявшіе крайнюю противоположность теоріямъ тогдашнихъ торговцевъ и фабрикантовъ. Кром дополненныхъ изданій трактата въ 1814, 1817, 1819 и 1826 годахъ, Сэ распространилъ свои идеи съ 1819 г. въ консерваторіи искусствъ и ремеслъ, гд ему была дана Деказомъ Каедра. Этотъ человкъ былъ вполн представителемъ идей 1789 года, когда онъ самъ издалъ первую свою брошюру о ‘свобод прессы’ и когда теорія laissez faire, laissez passer считалась теоріею истинной свободы. Знакомя французовъ по большей части съ идеями Адама Смита, являясь только ихъ популяризаторомъ, онъ ясне и самостоятельне всего развилъ теорію сбыта товаровъ. Въ этой Thйorie des dйbouchйs онъ доказывалъ, что націи платятъ за продукты только продуктами и что вс законы, запрещающіе покупать, запрещаютъ въ то же время и продавать, что никакое несчастіе въ одной стран не остается безъ послдствій въ другой, когда въ одномъ мст плохъ урожай, то въ другомъ страдаютъ мануфактуры, если въ одной стран царствуетъ процвтаніе, то вс ея сосди чувствуютъ на себ его благодтельныя послдствія, или потому, что она увеличиваетъ свои опросы на товары, или потому, что наступаетъ дешевизна вслдствіе избытка продуктовъ, такимъ образомъ, націи бываютъ солидарными, какъ въ счастіи, такъ и въ несчастій, и, слдовательно, каждая изъ нихъ должна заботиться о благ другой. Замчательно, что подобные принципы высказывалъ тотъ самый человкъ, который считалъ сумасшествіемъ теоріи другихъ людей, требовавшихъ именно такой братской солидарности для всхъ людей. Какъ будто легче сдлаться солидарными отдльнымъ народамъ, живущимъ на разныхъ концахъ свта, воспитаннымъ въ различныхъ религіозныхъ принципахъ, при совершенно разныхъ климатическихъ условіяхъ и обстановк, чмъ членамъ одной націи, разъединеннымъ только различіемъ въ количеств богатства и связанною съ этимъ обстоятельствомъ разницею въ образованіи, въ интересахъ, въ привычкахъ и т. п., разницею, все-таки не столь большою, какъ разница между отдльными націями.
Конечно, идеи Жана Батиста Сэ не имли почти никакого успха въ палат депутатовъ и за нихъ поднялось только нсколько голосовъ лвой стороны. Тщетно попробовало стать за свободу торговли и министерство Мартиньяка, самое либеральное министерство временъ реставраціи. Протекціонисты не сдавались. И почти вся Европа въ это время придерживалась покровительственной и запретительной торговой системы, несмотря на войну съ этой системой тогдашнихъ экономистовъ. Но все же можно было предвидть, что такая система должна была пасть отъ вызванныхъ ею послдствій, каждое государство старалось наложить такія же пошлины на товары своего сосда, какія онъ налагалъ на его товары, и такимъ образомъ, въ конц концовъ, серьезное дло должно было превратиться въ какую-то безполезную игру. Дло въ томъ, что тутъ бойцы были почти равны по силамъ. Тутъ шла борьба не между фабрикантомъ и работникомъ, не имющимъ средствъ жить безъ работы и потому соглашающимся работать за самую малую плату, но между государствами, имющими всегда возможность обойтись на долгое время безъ произведеній другого государства и отплачивающими своимъ врагамъ ихъ же монетою. Съ этой точки зрнія, дйствительно, солидарность между націями, хотя бы и кажущаяся или вынужденная, мене похожа на утопію, чмъ солидарность между отдльными личностями, и Сэ, какъ проповдникъ солидарности націй, былъ не правъ и не послдователенъ только въ томъ отношеніи, что онъ признавалъ не одну трудность достиженія такой же солидарности между отдльными личностями, а считалъ безуміемъ даже самое желаніе достигнуть ея. Но таковы вс теоріи, которыя въ разныя эпохи приходились но вкусу той или другой партіи буржуазіи, какъ посл пришлась ей по вкусу теорія свободы торговли: требуя солидарности націй, буржуа называютъ безуміемъ солидарность личностей, стоя за покровительство фабрикантамъ и торговцамъ, они желаютъ невмшательства правительства въ дла рабочихъ.
Господствующая торговая система, между прочимъ, привела французскихъ купцовъ къ очень быстрой развязк, гораздо прежде, чмъ они прониклись идеями Сэ: цны товаровъ, возвышенныя до крайности спекуляторами, внезапно упали, вывозъ произведеній почти остановился, банкротства слдовали за банкротствами и въ три послдніе мсяца 1826 г. банку пришлось протестовать на 8.000.000 векселей. До конца своего существованія, реставрація осталась подъ гнетомъ этого кризиса, и въ два года дисконтъ спустился сначала съ 668 на 556, а потомъ на 407 милл. Такія событія подталкиваютъ на измненія существующихъ системъ сильне, чмъ сотни ученыхъ доказательствъ или журнальныхъ статей, хотя и ученыхъ, и журналистовъ часто упрекали въ подрываніи существующаго строя длъ, не замчая, что самъ этотъ строй содержалъ въ себ задатки своей гибели, а пресса только указывала тотъ путь, по которому должны были идти дла въ будущемъ.
Состояніе мануфактуръ и фабрикъ во времена реставраціи было не мене блестяще, чмъ состояніе торговли {Е. Levasseur. Hist. de das. ouvr., t. I, pp. 428—455.}. Какъ и во времена Имперіи, въ этотъ періодъ главною помощницею фабричнаго производства была наука. Химія и физика длали попрежнему свое дло на этой почв, но сильне всего содйствовали прогрессу въ работ машины, стоявшія во времена Наполеона на второмъ план. Въ 1817 году Дугласъ устроилъ дв водоподъемныя паровыя машины въ руанскихъ прядильняхъ, вскор другіе прядильщики послдовали его примру, и уже на выставк 1823 года два строителя машинъ получили награды, а въ 1827 г. явилось еще четыре конкурента по этому длу. Во времена Имперіи насчитывалось едва 15 паровыхъ машинъ, въ 1820 г., по росписи, ихъ было 65, въ конц 1830 г.— 625, и он представляли около 10.000 лошадиныхъ силъ. Въ это же время стали строить пароходы, а потомъ и желзныя дороги. На выставк 1819 года присяжные говорили о шерстяномъ производств, ‘что введеніе машинъ сдлалось здсь столь общимъ, что небольшое число фабрикъ, отставшихъ на старомъ пути, скоро будетъ не въ состояніи конкурировать съ другими фабриками’. То же могли бы они сказать обо всхъ другихъ производствахъ, гд уже трудно было обойтись безъ паровыхъ машинъ. Фабриканты наперерывъ другъ передъ другомъ старались улучшить свои произведенія, и каждая новая выставка представляла новыя доказательства прогресса въ промышленности. Въ Ліон станокъ Жакара вошелъ окончательно въ употребленіе и былъ усовершенствованъ при помощи Депульи. При помощи его могли мшать шелкъ Съ бумагой и прясть шелковые охлопки, какъ это длалось въ Англіи, такимъ образомъ получались новые сорта недорогихъ матерій, занимавшихъ, несмотря на ихъ огромный сбытъ, очень немногое число рукъ. Производство шелковаго тюля, усовершенствованнаго Боннардомъ, давало работу 2.000 станкамъ въ окрестностяхъ Ліона. Затканныя шали, доступныя въ періодъ Имперіи только богачамъ, теперь сдлались по карману даже небогатымъ людямъ и стали важнымъ предметомъ работы въ Париж, Ліон и Нимъ. Производство лентъ и въ особенности газовыхъ лентъ, выдуманныхъ въ это время, занимало трудомъ и увеличивало народонаселеніе Сентъ-Этьена и Сенъ-Шамонда. Въ 1828 году начали приготовлять, по примру Германіи, шелковый плютъ, который скоро сталъ важнйшимъ предметомъ въ шляпномъ дл. Расширеніе работъ въ Ліон во времена реставраціи было изумительно: тамъ насчитывалось до 27.000 рабочихъ станковъ. Хлопчато-бумажное дло шло тоже отлично: въ императорскій періодъ хлопка употреблялось 10 мил. килогр. въ годъ, во дни реставраціи — 30 мил., въ первый періодъ нити сучилось только до 80 нумера, а въ половин второго — до 291, такъ что изъ одного и того же количества матеріала (половины килограмма) получалось въ первомъ случа 80.000 метровъ, а во второмъ — 291.000. Всевозможныя бумажныя ткани теперь доходили до совершенства, бумажный тюль занималъ множество работниковъ въ Руан и Дуэ, Мусселинъ обогащалъ Сенкентэнь и Тараръ, Рубэ выдлывалъ ткани изъ смси бумаги съ шерстью, изъ 27 эльзасскихъ мануфактуръ, въ 1827 году, было выпущено 527.000 кусковъ ситца, и у Дольфусовъ, Кехлиновъ, Гаусмановъ, Романовъ, Шлумбергеровъ, и тому подобныхъ фабрикантовъ начинала создаваться традиція въ дл труда, владніе фабрикой передавалось сыновьямъ, какъ управленіе феодальнымъ имніемъ. Мы долго не кончили бы, если бы намъ пришлось пересчитывать вс успхи, сдланные теперь въ фабричномъ дл, и вс имена, прославившіяся на различныхъ поприщахъ труда. Въ эту пору ввелась во Франціи литографія, конкурировавшая съ дорогимъ гравировальнымъ искусствомъ, типографіи выпустили въ 1812 г. только 44.U00 печатныхъ листовъ, а въ 1825 г. число печатныхъ листовъ дошло до 75,000, типографскихъ станковъ было до 1.500, книжныхъ магазиновъ до 1.100, Брегетъ завоевалъ себ всемірную славу производствомъ карманныхъ часовъ, фабрики потребляли каменнаго угля, котораго ввозъ былъ ограниченъ тарифомъ, вмсто 600.000 тоннъ 1.700.000 тоннъ — и все-таки его недоставало, на стеклянныхъ заводахъ новая метода выдуванія стекла, изобртенная простымъ работникомъ Робина, усовершенствовала форму и удвоила количество произведеній и доставила пенсію и монтіоновскую награду изобртателю.
Среди этихъ успховъ промышленности, повидимому, было бы нужно позаботиться о тхъ, которые боле всего способствовали ея развитію, то-есть о рабочихъ. Но фабриканты разсуждали, по своему обыкновенію, что были бы деньги, а рабочія руки всегда найдутся, и ничего не длали въ пользу мастеровыхъ. А именно теперь-то заботы о рабочемъ, класс были необходиме, чмъ когда-нибудь, такъ какъ введеніе въ дло машинъ готовило сильный ударъ труженикамъ. Рабочіе уже замчали, что иной станокъ требовалъ для дла вмсто прежнихъ двухъ работниковъ только одного, а англійская mull-jenny исполняла при помощи одного ребенка работу сотни или даже двухъ сотъ прядильщицъ. Ежедневно рабочіе толпами увольнялись хозяевами, вводившими новыя паровыя машины или разорившимися отъ невозможности конкурировать съ фабрикантами, употреблявшими машины. Прежде чмъ эти бдняки находили новое занятіе, наступила зима и нищета. Вс, которые, по старымъ предразсудкамъ, по рутин, по неумнью приняться за новое дло, оставались при старыхъ способахъ труда, пробивались малымъ заработкомъ и падали все ниже и ниже — при каждомъ новомъ усовершенствованіи въ фабричномъ производств. Какова бы ни была сила характера у человка, но онъ не можетъ спокойно переносить несчастій, постигнувшія его при новой реформ, хотя реформа и общаетъ ему величайшія блага въ будущемъ. Да, въ будущемъ счастье и богатство, но сегодня все-таки нуженъ хоть кусокъ хлба. Мене всего можно было требовать отъ необразованныхъ и безъ того измученныхъ рабочихъ этого спокойнаго перенесенія, можетъ-быть, и временнаго, но все же страшнаго голода. Потому очень понятно, что они страшно роптали. Ихъ ропотъ не ускользнулъ отъ нкоторыхъ изъ ихъ ученыхъ современниковъ, и въ литератур появилась цлая партія противниковъ машинъ. Во глав этихъ экономистовъ, боровшихся противъ введенія машинъ, стоялъ очень сильный авторитетъ того времени — Сисмонди. Не ршаясь вполн отрицать необходимость машинъ, онъ приписывалъ имъ уменьшеніе числа рабочихъ, пониженіе заработной платы, несоразмрную съ спросомъ производительность, заваливающую рынки товарами и ведущую къ кризисамъ, наконецъ скандалезный контрастъ роскоши мануфактуристовъ съ нищетою ихъ поденщиковъ, и приглашалъ правительство поспшить на помощь слабымъ противъ гнета капиталистовъ. ‘Прошло семь лтъ,— писанъ онъ во время кризиса 1827 г.:— и факты побдоносно воевали за мои идеи. Они доказали лучше, чмъ могъ доказать я, что ученые, отъ которыхъ я отдлился, стояли за ложное процвтаніе, что ихъ теоріи, примненныя къ практик, могли способствовать матеріальному богатству, но что он уменьшали массу наслажденій, выпадающихъ на долю каждой отдльной личности, если он длали богача еще боле богатымъ, то он въ то же время длали бдняка еще боле бднымъ, еще боле зависимымъ и безпомощнымъ’. Журналы и брошюры подхватили эти идеи и борьба противъ машинъ началась во всхъ видахъ. Но что такое машина? Одинъ англійскій работникъ опредлилъ этотъ предметъ слдующими словами: ‘машина все то, чмъ, за исключеніемъ зубовъ и ногтей, можно работать’. Дйствительно, на чемъ остановиться, начиная съ простого плуга и кончая сложнымъ паровымъ механизмомъ? Что причислить къ машинамъ, что отнести къ необходимымъ инструментамъ? Какъ остановить усовершенствованіе инструментовъ? И была ли бы подобная остановка разумною, была ли бы она просто возможною? но если это невозможно, если машины должны совершенствоваться, должны умножаться, то къ чему могли вести нападенія на нихъ и Нтъ ли въ самихъ этихъ нападеніяхъ ошибки? Ошибка была. Сисмонди, честно и искренно сочувствуя рабочимъ, видлъ зло, видлъ, что оно стало увеличиваться со дня введенія въ дло машинъ, и указалъ на нихъ, какъ на главный источникъ зла, тогда какъ этотъ источникъ былъ только въ отношеніяхъ общества къ рабочей сил, въ эксплоатированіи этой силы, наконецъ въ самомъ состояніи труда. Въ выгодахъ фабриканта было нанять по возможности дешевле рабочаго, уменьшить до крайности число рабочихъ, воспользоваться всею Прибылью съ фабрики, не прибавлять ни гроша рабочему при увеличеніи этой прибыли, онъ уменьшалъ при помощи машинъ Число рабочихъ, но онъ точно такъ же уменьшилъ бы ихъ плату при сильномъ наплыв рабочихъ рукъ, онъ точно такъ же уменьшилъ бы ихъ число, назначивъ гораздо большее число часовъ для работы, если бы къ нему стеклось много голоднаго люда. Никакое уничтоженіе машинъ не могло помочь въ этомъ случа, и исходъ былъ только одинъ: самостоятельная ассоціація рабочихъ, которые были бы въ одно и то же время и собственниками, и мастеровыми фабрикъ и мануфактуръ, получали бы не произвольно назначаемое жалованье, а длили бы сполна между собою весь барышъ.
Нравственное положеніе рабочихъ не могло быть хорошо во времена реставраціи {Ibid., рр. 456—484.}: множество старыхъ работниковъ впадало въ нищету и предавалось бродяжничеству, потому что ихъ увольняли съ фабрикъ, разорившихся или вводившихъ машины и искавшихъ боле дешевыхъ рукъ, еще большее число сельскихъ жителей внезапно привлеклось на фабрики и этотъ непривыкшій къ городской жизни народъ развращался, скучиваясь на плохо устроенныхъ мануфактурахъ и не имя сколько-нибудь сносныхъ жилищъ, молодыя двушки, получая очень малую плату, работая рядомъ съ мастеровыми, живя въ подвалахъ, часто въ одной и той же каморк съ мужчинами, завидуя наглой роскоши фабрикантовъ, невольно вовлекались въ развратъ, не женатые, плохо образованные работники, посл тяжелаго дня, искали поневол отдыха въ кабакахъ, такъ какъ другихъ наслажденій общество не приготовляло для нихъ, женатые бжали въ т же кабаки, чтобы не слыхать плача голодныхъ женъ и дтей, не видать мерзости своихъ подваловъ. Дйствительно, кабаки процвтали, туда относилась большая часть заработковъ. Пьянство доводило до дракъ и до убійствъ, такъ что изъ 903 убійствъ, съ 1826 по 1830 годъ, 446 произошли вслдствіе кабачныхъ ссоръ. Бдность, отчаянье и развращенные нравы заставляли замужнихъ женщинъ, освобождаться отъ своихъ дтей и отдавать ихъ въ воспитательныя дома, куда принимали дтей сначала безъ всякихъ затрудненій, но въ теченіе пяти лтъ цифра подкидышей возросла до 17.000, и потому правительство ршилось представить хоть нкоторыя препятствія для пріема брошенныхъ дтей. Но, несмотря на эти мры, число подкидышей все-таки превышало число незаконнорожденныхъ: въ 1826 г. подкидышей было 100.000 человкъ, а незаконнорожденныхъ — 72.000. Число незаконнорожденныхъ трже увеличивалось съ каждымъ годомъ и колебалось въ каждомъ департамент, соразмрно съ большею или меньшею фабричною дятельностью мстности. Средняя цифра незаконнорожденныхъ равнялась на 1.000 рожденій:
Съ 1817—1819 годъ — 66 чел.
‘ 1820—1822 ‘ — 70 ‘
‘ 1823—1825 ‘ — 72 ‘
‘ 1826—1828 ‘ — 73 ‘
Въ департам. Жиронды — 104 ‘
‘ Нижней-Сены — 118 ‘
Въ департам. Кальвадоса — 119 чел.
‘ Саоны — 119 ‘
‘ Роны —145 ‘
‘ Сены — 316 ‘
Эти цифры все понижаются, если приближаться къ департаментамъ Бретани, гд фабричная дятельность и густота населенія были незначительны, такъ въ Котъ-дю-Нордъ незаконнорожденныхъ только 17 на 1.000 рожденій. Нищенство было довольно сильно распространено по стран, и одинъ Парижъ считалъ въ 1830 году 62.705 нищихъ, почти одну десятую часть всего народонаселенія. Къ этой арміи бдняковъ присоединились еще новыя, толпы, когда наступали холодныя зимы или голодные годы. Такою страшною зимою была зима 1817 года, когда хлбъ стоилъ 38 фр. 85 сант. за гектолитръ, правительству пришлось выписать хлбъ изъ-за границы и истратить до 70 милліоновъ.
Причины такого нравственнаго положенія рабочихъ лежали главнымъ образомъ на въ одной бдности этого класса, но въ устройств самихъ мануфактуръ, въ отношеніяхъ къ рабочимъ общества и фабрикантовъ, въ недостатк образованія. Это уже ясно изъ того, что когда заработная плата начала повышаться въ нкоторыхъ мстностяхъ, и браки заключались чаще, то все-таки нравственное состояніе рабочихъ не Могло подняться. Они чувствовали весь гнетъ своего положенія и смотрли съ ненавистью на Бурбоновъ, которыхъ не любили и съ самаго начала. Эта ненависть выражалась съ каждымъ днемъ все сильне и сильне, тмъ боле, что сами Бурбоны разжигали ее своею безтактностью. При вступленіи своемъ въ Парижъ, они хотли съ эффектомъ стащить съ Вандомской колонны статую Наполеона и велли привязать къ ней веревки. Агенты правительства и его льстецы стали тянуть веревки, но бронза не поддавалась усиліямъ толпы. Пришлось выстроить лса и очень просто, безъ всякаго эффекта, снять бронзоваго императора. Одинъ изъ работниковъ слъ въ это время верхомъ на статую и далъ зй пощечину. Но онъ страшно поплатился за эту продлку. Его стали избгать его собратья и, несмотря на вс усилія полиціи, онъ не могъ нигд найти работы и долженъ былъ оставить Парижъ. Такая же участь постигла одного лавочника, тащившаго бронзовую статую съ колонны. Когда возвратились на родину французскіе солдаты, бывшіе въ плну, то имъ дали, вмсто всякаго награжденія, отставка, и имъ пришлось, для спасенія себя отъ голода, приняться за плугъ или идти на фабрики. Они примкнули къ числу оскорбленныхъ и недовольныхъ и распространяли это недовольство въ Народ. Ихъ раны, ихъ походы, ихъ анекдоты о другихъ народахъ давали имъ видное мсто въ народ, и чмъ боле отдалялись событія прошлаго, тмъ большею поэзіею озарялось оно и все дороже и дороже становилась память ‘маленькаго капрала’ — Наполеона. Бурбоны казались передъ нимъ сущимъ ничтожествомъ. Политическія и религіозныя преслдованія бонапартистовъ и протестантовъ тоже не могли не заронить въ народъ новыхъ смянъ раздраженія. Народъ давно отвыкъ отъ ханжества. Миссіонеры изъ ненавистныхъ ему іезуитовъ, посланные въ 1816 году для подкрпленія вры въ масс, вызывали своими процессіями и проповдями множество скандаловъ, въ 1826 г., по случаю одного торжества, произошли даже волненія въ Брест, Руан, Ліон. Ненависть къ іезуитамъ была одинаково сильна и въ народ, и въ буржуазіи, и графъ Монтлозье сдлался популярнымъ, заявивъ правительству, что по указу Людовика XV іезуиты не имютъ права жить во Франціи, а тмъ боле проповдывать и заниматься обученіемъ дтей. Законъ, предписывавшій праздновать воскресенье, былъ встрченъ тоже непріязненно. Здсь рабочій классъ оказала, больше сообразительности, чмъ само правительство. Они воображало, что въ воскресный день грхъ заниматься работой, что онъ принадлежитъ Богу. Но оно не поняло, что рабочій народъ не можетъ же провести цлый день въ церкви, что дома у него грязь, нищета, горе, что онъ уйдетъ отъ этого горя въ кабакъ, что другихъ удовольствій, приготовленныхъ для воскресныхъ дней богача, оно, правительство, не приготовило для народа, что, наконецъ, день безъ заработка только увеличитъ нищету. Все это знали по опыту рабочіе. Еще сильне вызвалъ негодованіе при Карл X законъ, наказывавшій, какъ преступленіе, неисполненіе обрядовъ католической церкви и поручавшій полиціи наблюденіе за уваженіемъ къ Богу. Роптали и на то, что Карлъ X при своемъ восшествіи на престолъ назначилъ милліардъ для вознагражденія эмигрантовъ, голодному народу было трудно смотрть безъ злобы, какъ награждаютъ богачей деньгами, выжатыми изъ его тощаго кармана налогами и пошлинами. Можно ли удивляться, что при такомъ настроеніи духа въ низшемъ класс сдлался любимцемъ Беранже, клеймившій въ своихъ псняхъ знать, іезуитовъ, полицію, цензуру? Волненія были многочисленны и часты. Карбонаризмъ, внесенный во Францію изъ Италіи, подъ вліяніемъ раздраженнаго состоянія умовъ, быстро распространялся. Въ его составъ входили большею частью молодые люди и работники, а во глав стояли очень значительныя личности.
Раздляясь на небольшіе отдлы въ 19 человкъ, чтобы не подпасть подъ преслдованіе. закона, его члены собирались еженедльно и всегда готовы были взяться за оружіе. Въ сентябр 1822 г. было возстаніе, и нсколько человкъ были казнены. Работники собрались на площадь и ждали Сигнала, чтобы освободить осужденныхъ. Но сигнала не было подано, и работники увидали, что дло проиграно. Были также битвы и между членами ‘Товарищества подмастерьевъ’:
Что длало правительство въ виду такого положенія?
Оно и вмст съ нимъ высшія сословія думали помочь рабочему народу различными, филантропическими мрами. Большая часть домовъ для нищихъ уничтожилась, и эти дома превратились въ исправительныя заведенія, въ Париж устроились благотворительныя бюро и бюро для помщенія дтей, вышедшихъ изъ пріютовъ и больницъ, давались балы и длались сборы въ пользу бдныхъ, шла раздача пособій въ торжественные дни, празднуемые королемъ, иногда даже сами члены королевской фамиліи посщали несчастныхъ людей: Все это не вело ни къ чему, могло скоре увеличить зло, чмъ уничтожить его. Боле разсудительные люди попробовали въ это же время устроить сберегательныя кассы и развить народное образованіе. Эти дв мры могли быть очень полезны, но сберегательныя кассы могли принести пользу только не очень бднымъ рабочимъ, имющимъ возможность откладывать гроши на черный день, чего не въ состояніи была сдлать масса, получавшая скудную заработную плату, образованіе, въ свою очередь, могло только тогда благотворно подйствовать на рабочій народъ, когда бы оно было въ рукахъ порядочныхъ и дльныхъ исполнителей, чего нельзя было, ожидать во времена Бурбоновъ, при сильномъ значеніи католическаго духовенства и въ особенности іезуитовъ.
Первая ‘касса сбереженій и предусмотрительности’ открылась въ 1818 г. 1 декабря, при помощи Бенжамена Делессера и уже, знакомаго нашимъ читателямъ Ла-Рошфуко {Этотъ человкъ, принесшій много пользы на своемъ вку, принадлежалъ къ либеральной партіи. Правительство реставраціи ненавидло его и, несмотря на его заслуги, несмотря на его 80-ти-лтній возрастъ, лишило его всхъ должностей, которыя онъ занималъ безъ жалованья во многихъ благотворительныхъ заведеніяхъ. Когда онъ умеръ, его гробъ понесли воспитанники одной основанной имъ промышленной школы, но полиція напала на нихъ, повалила гробъ на землю, и онъ разбился въ куски. Министръ внутреннихъ длъ не постыдился оправдать и даже похвалить полицію (Рохау. Ист. Фр., ч. I, 208 стр.).}. Она должна была принимать небольшія суммы, не мене одного франка, отъ мужиковъ, рабочихъ, ремесленниковъ, прислуги и т. п. Проценты въ первый годъ равнялись 5 на сто. Деньги выдавались вкладчику черезъ недлю посл заявленія его о желаніи взять свой капиталъ. Директора, въ числ 25, принадлежали къ богатымъ капиталистамъ и служили даромъ, изъ филантропіи. Уже начало показало, что эту кассу ожидаетъ кое-какой успхъ, въ первый же мсяцъ 505 вкладчиковъ внесли 54.867 франковъ, а въ 1829 году уже внеслось 6:278.134 франка 138.722 вкладчиками. Такимъ образомъ, въ первый годъ средняя величина капитала, отложеннаго каждымъ вкладчикомъ, равнялась 108 фр. 65 сант., а въ 1829 г.— 45 фр. 33 сант. Довольно взглянуть на эти цифры, чтобы понять, что сберегательныя кассы для народа, которому почти нечего сть,— просто пошлость. Но все же общество радовалось, что бдняки имютъ возможность откладывать капиталы. По примру этой кассы, открылись такія же кассы въ 13 другихъ городахъ Франціи. Но не входя ни въ какія спекуляціи, отдавъ свои деньги государству, кассы стали въ слишкомъ сильную зависимость отъ правительства и не могли даже увеличивать своихъ доходовъ. Гораздо полезне могли бы быть общество ‘помщенія на мста молодыхъ учениковъ’, основанное въ 1821 г., общество ‘друзей дтства’, основанное въ 1828 г., и, наконецъ, общество ‘взаимной помощи’. Но члены общества ‘взаимной помощи’ — Mutuellistes, несмотря на свои хорошія стремленія, на желаніе самостоятельно выбиться изъ нужды, не могли отложить такихъ большихъ суммъ, чтобы имть средства помогать во время болзни, старости и нужды своимъ собратьямъ. Правительство не относилось къ этимъ обществамъ враждебно, но просто не думало о нихъ и только раза два очень снисходительно заявило, что ‘принципъ взаимной помощи’ будетъ въ будущемъ однимъ изъ главныхъ элементовъ прогресса цивилизаціи’. Духовенство тоже устраивало разные благотворительные пріюты для падшихъ женщинъ, для сиротъ, для вышедшихъ изъ тюремъ юношей и т. п. Но все это не вело ни къ чему: падшія женщины не исправлялись отъ проповдей и. одолваемыя скукой и звотой, неизбжными слдствіями сухихъ и безполезныхъ наставленій, бжали снова на веселую жизнь въ публичные дома, мальчики, вышедшіе изъ тюремъ, выучивались молитвамъ, заповдямъ, священной исторіи, но, выходя изъ благотворительнаго заведенія, оставались такими же нищими, также не умли работать, или не находили работы, попрежнему видли весь страшный контрастъ между богатствомъ привилегированныхъ классовъ и своей нищетой — и воровали, грабили, убивали точно такъ же, какъ въ т дни, когда они еще не знали ни одной заповди, еще мене чувствовалось пользы отъ стремленія основать между рабочими, полными жизненныхъ инстинктовъ, духовныя, монашескія ассоціаціи. И результатомъ всхъ этихъ филантропическихъ потхъ была ненависть, глубокая, неискоренимая ненависть рабочихъ къ католическому духовенству, народъ понималъ, что ему проповдуютъ воду люди, пьющіе вино.
Вопросъ о первоначальномъ образованіи сдлался довольно важнымъ вопросомъ и вышелъ изъ того пренебреженія, въ какомъ онъ находился во времена имперіи. Графъ Делабардъ и баронъ Жерандо, въ 1814 г., начали съ жаромъ проповдывать о необходимости доставить народу школы за дешевую цну и съ малымъ числомъ учителей, такъ какъ и денегъ, и учителей въ наличности было не много. Англія въ этомъ случа послужила примромъ, представляя, довольно удобную методу Белля и Ланкастера, методу взаимнаго обученія. За нее-то ухватились либералы, понимая, что способъ взаимнаго обученія можетъ при малыхъ затратахъ и немногихъ учителяхъ образовать большое количество учениковъ. Но противъ этой методы возстало духовенство и партія феодаловъ, стоявшія за одновременное обученіе, такъ какъ послднее давало гораздо большее значеніе учителю. Борьба между защитниками этихъ двухъ методъ пошла очень сильная, и духовенство просто длало доносы на ланкастерскую методу, видя въ ней начало безнравственности, непокорности, неврія и революціи, приверженцы взаимнаго обученія, въ свою очередь, обвиняли католическое духовенство въ проповди обскурантизма и были, конечно, правы. Преобладаніе той или другой изъ этихъ системъ колебалось сообразно съ перемнами въ министерств, но даже въ самое цвтущее для ланкастерской методы время, правительство тратило на народное образованіе только 50.000 франковъ въ годъ, да и эти-то деньги шли не на одн школы, а изъ нихъ вознаграждались составители руководствъ, учителя, и основывались образцовыя школы,— все изъ 50.000 франковъ.— Въ 1817 году было только 100 школъ взаимнаго обученія съ 10 или 12.000 учениковъ, въ 1820 году число школъ дошло до 1.073. Но, несмотря на вс старанія и доводы министровъ, изъ 37.000 общинъ, 25.000 были лишены школъ. Такому плохому положенію дла нечего удивляться, когда вспомнись, что учителя во времена реставраціи должны были, во-первыхъ, представлять ректору удостовреніе о хорошемъ поведеніи отъ мэра и священника той общины, гд они жили не мене трехъ лтъ, во-вторыхъ, подвергнуться экзамену передъ чиновниками народнаго просвщенія, назначенными ректоромъ, и посл этого экзамена получить ‘свидтельство въ способности’ — h’evet de capacit, въ-третьихъ, подать просьбу въ кантональный комитетъ, гд ршатъ — не слишкомъ ли наполнена община учителями, въ-четвертыхъ, получить отъ ректора спеціальное, годное только въ извстной опредленной мстности, разршеніе, которое должно быть засвидтельствовано префектомъ. Посл полученія всхъ этихъ разршеній, можно было открыть вольную школу, подвергавшуюся только ревизіямъ ректоровъ, инспекторовъ академіи, кантональныхъ комитетовъ и спеціальныхъ наблюдателей, обязывавшуюся подчиняться всмъ правиламъ министерства внутреннихъ длъ, принимать узаконенныя, методы преподаванія и обучать по офиціально-одобреннымъ и рекомендованнымъ учебникамъ, вольный учитель, конечно, могъ быть смненъ каждымъ изъ лицъ, наблюдавшихъ за школою, и ‘свидтельство въ способности’ могло быть отнято по вол ректора. И между тмъ, правительству реставраціи ставили въ заслугу заботы о народномъ воспитаніи. Въ 1824 году вс народныя школы были, къ довершенію ихъ гибели, подчинены духовенству, взаимное обученіе объявилось подозрительнымъ, и большая часть его школъ закрылась. Монашествующіе братья и сестры овладли длами первоначальнаго образованія, открыли безплатныя школы, но народъ боялся принимать милостыню отъ духовенства и не доврялъ его учебнымъ заведеніямъ. Въ 1828 году, во время либеральнаго министерства Мартиньяка, взаимное обученіе еще разъ воскресло. Предвидя наступающій переворотъ, правительство стало хлопотать объ устройств школъ, и указъ 1830 года уже совершенно преобразовывалъ дло народнаго образованія,— но было поздно: революція приближалась.
Пріюты, гд бдные родители могли Оы оставлять дтей на время своего отсутствія изъ дома, стали, главнымъ образомъ, возникать тоже въ это время. Устройство ихъ принадлежало частнымъ лицамъ и было заимствовано изъ Англіи. Баронъ Жерандо заботился о введеніи ихъ во Франціи,— и одна женщина, госпожа Милле, по его совту отправилась въ Англію для изученія устройства подобныхъ заведеній. Въ 1827 году были открыты первые такіе пріюты въ Париж. Опять духовенство встревожилось и начало вредить этимъ учрежденіямъ, заимствованнымъ у протестантской Англіи. Но эти пріюты были еще въ зародыш, а власть католическаго духовенства приближалась къ концу.
Среди такого положенія длъ, недовольныхъ и негодующихъ было много во всхъ классахъ общества. И какъ запретительная система вызвала теорію Ж. Б. Сэ, такъ положеніе трудящихся классовъ должно было вызвать новыя соціальныя теоріи.
Въ 1819 году былъ привлеченъ къ суду одинъ писатель за изданіе небольшой брошюры, носившей названіе ‘Параболы’ и надлавшей шуму въ офиціальномъ мір. Авторъ спрашивалъ въ ней, что сдлалось бы, если бы Франція внезапно потеряла пятьдесятъ лучшихъ своихъ физиковъ, пятьдесятъ лучшихъ живописцевъ, пятьдесятъ лучшихъ банкировъ, шестьсотъ лучшихъ земледльцевъ и т. д., вообще до трехъ тысячъ ученыхъ, артистовъ и ремесленниковъ, и что сдлалось бы, если бы она потеряла, также вслдствіе внезапной смерти, герцога Ангулемскаго, герцога Беррійскаго, великихъ генераловъ королевскаго дома, кардиналовъ, архіепископовъ, десять тысячъ богатйшихъ, роскошно живущихъ помщиковъ, тоже вообще до тридцати тысячъ значительныхъ человкъ. ‘Это послднее событіе,— отвчалъ авторъ: — конечно, очень опечалило бы французовъ, такъ какъ они добры, но изъ этого не произошло бы никакой политической бды для государства. Въ первомъ же случа Франція лишилась бы разнообразныхъ талантовъ, которые никмъ не могутъ быть замнены на другой день посл ихъ смерти, и нація стала бы тломъ безъ души’. ‘Такимъ образомъ,— заключалъ онъ:— современное общество представляется дйствительно свтомъ навыворотъ, такъ какъ въ немъ вс приносящіе дйствительную пользу подчинены безполезными лицами’. Это дерзкое оскорбленіе, брошенное въ лицо господствующей части общества, было оправдано присяжными. Въ этомъ памфлет, написанномъ графомъ Сенъ-Симономъ, заключалась главная идея всей системы сенъ-симонистовъ,— системы, отдававшей преимущество въ дл общественной жизни таланту и труду передъ богатствомъ.
Графъ Клодъ-Генри де-Сенъ-Симонъ {Oeuvres de H. Saint-Simon. Paris. Naquet. 1832, 2 vol.— Louis Reybaud. tudes sur les rformateurs, t. 1. pp. 67—87.}, внукъ знаменитаго автора мемуаровъ, герцога Сенъ-Симона, родился 17 октября 1760 года. Къ нему, по наслдству, должны были перейти пэрство и герцогство, званіе испанскаго гранда и пятьсотъ тысячъ ливровъ годового дохода. Но герцогъ Сенъ-Симонъ разссорился съ его отцомъ и лишилъ послдняго наслдства. Получивъ воспитаніе подъ руководствомъ д’Аламбера, пропитанный идеями ХУIII вка, шестнадцатилтній юноша вступилъ въ военную службу, велъ веселую свтскую жизнь и въ 1779 году оставилъ свой полкъ, чтобы отправиться вмст съ другими молодыми французскими аристократами въ Америку, въ ряды инсургентовъ, воевавшихъ за независимость страны.
Служба его шла удачно, хотя онъ и не былъ призванъ къ военному званію. ‘Сама война,— пишетъ онъ:— не интересовала меня, но одна цль къ войн занимала меня,— я эта цль заставляла меня переносить безъ отвращенія службу. У меня не было, призванія, къ солдатской служб, я былъ склоненъ совсмъ къ другому роду дятельности. Изучать ходъ человческаго ума, чтобы потомъ работать надъ совершенствованіемъ цивилизаціи, было моею задачею’. Немудрено, что, задавшись такой цлью, пылкій юноша заставлялъ своего слугу будить себя всмъ извстною и столько разъ осмянною фразою: ‘Вставайте, графъ, вамъ нужно длать великія дла’. Въ этомъ memento vitae, конечно, мене комизма и, во всякомъ случа, боле смысла, чмъ въ memento mori трапистовъ. Юноша, дйствительно, задумывалъ, со всею юношескою самонадянностью, совершить великое дло. Во время пребыванія въ Америк, онъ изучалъ нравы и соціальное положеніе американцевъ, этого народа, Призваннаго, по мннію лучшихъ современниковъ Сенъ-Симона, подать сигналъ Европ къ освобожденію. Какъ только былъ заключенъ миръ, молодой Сенъ-Симонъ, побывавшій въ плну у англичанъ, занялся различными проектами. Проекты должны были впослдствіи наполнить всю его жизнь. Онъ представилъ мексиканскому вице-королю планъ устройства водяного сообщенія на Панамскомъ перешейк, между двумя океанами. ‘Мой проектъ,— пишетъ онъ въ автобіографіи:— былъ принятъ холодно,— я его бросилъ. Возвратясь во Францію, я былъ произведенъ въ чинъ полковника, мн было только 23 года. Праздность, въ которой проходило мое время, скоро мн надола. Упражняться на ученьяхъ лтомъ, вести придворную жизнь зимою — это было невыносимо для меня. Я ухалъ въ 1785 году въ Голландію’. Здсь шли толки объ устройств, при помощи Франціи, экспедиціи противъ англійскихъ колоній въ Индіи. Дло не состоялось. Сенъ-Симонъ возвратился снова на родину, опять почувствовалъ тягость бездйствія, и отправился въ 1787 году въ Испанію, съ предложеніемъ испанскому правительству набрать легіонъ въ 6.000 иностранцевъ для прорытія канала, который соединилъ бы Мадридъ съ моремъ. Во Франціи между гмъ вспыхнула революція, и Сенъ-Симонъ вернулся туда. ‘Я не хотлъ мшаться въ революціонное дло,— пишетъ онъ:— съ одной стороны, потому, что былъ убжденъ въ необходимости конца стараго порядка, съ другой — потому, что имлъ отвращеніе къ разрушенію, а между гмъ, политическую карьеру можно было начать, только примкнувъ въ придворной партіи, желавшей уничтожить національное представительство, или къ революціонной партіи, желавшей уничтожить королевскую власть… Моя дятельность обратилась на путь финансовыхъ спекуляцій. Я отдался спекуляціямъ по длу покупки національныхъ имуществъ и сдлался компаньономъ одного пруссака, графа Редерна… Я желалъ добиться богатства, какъ средства для организаціи большого промышленнаго заведенія для устройства ученой школы усовершенствованія,— однимъ словомъ, для содйствія прогрессу просвщенія и улучшенія участи человчества. Таковы были дйствительные предметы моихъ желаній. Я работалъ въ этомъ финансовомъ направленіи до 1797 года съ жаромъ, увренностью и успхомъ. Удачно окончивъ свои спекуляціи, я былъ въ состояніи начать устройство промышленнаго заведенія. Въ улиц Булуа еще видны остатки предпринятыхъ мною построекъ: пріздъ Редерна остановилъ мои работы.
Я ошибся насчетъ этого компаньона, я думалъ, что онъ идетъ по одной дорог со мною, а между тмъ, наши пути были весьма различны: онъ стремился къ грязному болоту, посреди котораго богатство воздвигло свой храмъ, тогда какъ я съ трудомъ взбирался на голую и отвсную гору, на вершин которой воздвигнуты алтари славы’. Обманув- _ шись въ своемъ компаньон, Сенъ-Симонъ взялъ изъ своей части капитала 144.000 ливровъ, оставивъ остальныя деньги въ рукахъ Редерна. Эта остальная часть капитала никогда не была уплачена Редерномъ. Около того же времени СенъСимонъ чуть не погибъ въ тюрьм. Вслдствіе ошибки въ именахъ, его велли арестовать. Его не было въ это время въ Париж и потому за него былъ арестованъ хозяинъ отеля, гд Сенъ-Симонъ нанималъ квартиру. Узнавъ объ арест хозяина отеля, Сенъ-Симонъ поспшилъ явиться въ Парижъ, и отправился въ тюрьму. Вроятно, онъ дорого поплатился бы за ошибку республиканскихъ властей, смшавшихъ его имя съ именемъ какого-то другого человка, но настало девятое термидора, и Сенъ-Симона освободили, вмст съ десятками другихъ заключенныхъ.
‘Я,— продолжаетъ Сенъ-Симонъ, преслдующій одну и ту же задачу своей жизни:— ршился открыть новую карьеру для человческаго ума,— карьеру физико-политическую. Я составилъ проектъ заставить общество сдлать новый шагъ къ наук и оставить иниціативу въ этомъ дл за французской школой. Это предпріятіе требовало предварительныхъ работъ, я долженъ былъ начать изученіе физическихъ наукъ, опредлить ихъ современное положеніе и убдиться, при помощи историческихъ изысканій, въ какомъ порядк были сдланы открытія, обогатившія ихъ.. Для пріобртенія этихъ знаній, я не ограничивался изысканіями въ библіотекахъ, я началъ снова воспитаніе, я слушалъ лекціи знаменитйшихъ профессоровъ, я нанялъ квартиру противъ политехнической школы, я завязалъ дружескія связи съ профессорами этой школы, въ теченіе трехъ лтъ я занимался единственно пріобртеніемъ всхъ добытыхъ наукою свдній о простыхъ тлахъ. Я употреблялъ мои деньги, чтобы запастись знаніями: обдъ, хорошее вино, предупредительность относительно профессоровъ, которымъ былъ открытъ мой кошелекъ, легко доставили мн возможность достигнуть желаемаго’. Точно такъ же сошелся Сенъ-Симонъ съ профессорами медицинской школы, поближе къ дому которой перехалъ онъ въ 1801 году, чтобы заняться физіологіей. Потомъ онъ предпринялъ путешествіе съ ученой цлью за границу, въ Англію, въ Женеву и Германію. ‘Отсюда,— пишетъ онъ дале:— вынесъ я убжденіе, что вообще наука находится еще въ младенческомъ состояніи, такъ какъ она основывается на мистическихъ принципахъ’. Въ это же время онъ задумалъ жениться, чтобы ‘воспользоваться женитьбою, какъ средствомъ изучить ученыхъ’. Жена его, урожденная Шампаньяръ, дочь его друга и товарища по служб въ Америк, извстная потомъ, какъ писательница, подъ именемъ госпожи Бавръ, имла много знакомыхъ между учеными и артистами, могла привлечь людей этихъ двухъ классовъ въ свой салонъ и такимъ образомъ дать мужу возможность изучить ихъ. Но, кажется, главнымъ мотивомъ для женитьбы на Шампаньяръ было желаніе Сенъ-Симона помочь этой бдной двушк, такъ какъ онъ сперва предлагалъ ей просто половину своего имущества и, когда она отказалась отъ этого, то женился на ней, говоря, что онъ будетъ скоре ея отцомъ, чмъ мужемъ. Его салонъ сдлался мстомъ сборища для профессоровъ, ученыхъ и артистовъ. Хозяинъ присутствовалъ на собраніяхъ молчаливымъ наблюдателемъ, говорилъ мало и старался подмтить, какое вліяніе оказываетъ каждая профессія на умъ, страсти и нравственность каждой отдльной личности. ‘Спокойный среди шума, наблюдающій за другими, не будучи наблюдаемъ ими, испытывая все: доброе и злое, игру, оргіи, серьезные разговоры, возвышенные споры, чтобы имть понятіе о всхъ характерахъ, о всхъ страстяхъ, гастрономъ, кутила, расточитель, но боле по систем, чмъ по личному интересу, Сенъ-Симонъ прожилъ пятьдесятъ лтъ въ одинъ кодъ: желая получить прежде времени опытность старика, онъ бросился въ жизнь, вмсто того, чтобы медленно идти къ ней, онъ употреблялъ все и злоупотреблялъ всмъ, чтобы имть возможность принять когда нибудь это все въ соображеніе при своихъ расчетахъ, такъ рисуетъ его Луи Рейбо, не сочувствующій его идеямъ. Оставшись черезъ годъ нищимъ, Сенъ-Симонъ разошелся по обоюдному согласію съ женою, не желая связывать ея судьбу со своею судьбою авантюриста, и съ спокойствіемъ человка, сознающаго важность своей цли, пошелъ на тяжелую дорогу нуждъ, считая нужду новымъ средствомъ для своихъ опытовъ. Чтобы жить, онъ опредлился на службу въ королевскій ломбардъ. ‘Это занятіе переписчикомъ,— пишетъ онъ:— приносило тысячу франковъ въ годъ за девять часовъ, дневной работы, я исполнялъ его въ теченіе шести мсяцевъ, мой личный, трудъ могъ подвигаться впередъ только при помощи уменьшенія часовъ сна. Я харкалъ кровью, мое здоровье находилось въ самомъ скверномъ положеніи, когда случай свелъ меня съ единственнымъ человкомъ, котораго я могу назвать другомъ’. Этотъ человкъ былъ Діаръ, служившій у Сенъ-Симона во дни его богатства. Онъ предложилъ Сенъ-Симону располагать всмъ его состояніемъ, сознавая, что занятіе, переписчика недостойно способностей Сенъ-Симона. Предложеніе было принято, но черезъ два года Діаръ умеръ, и нищета Сенъ-Симона стала еще страшне. ‘Уже въ теченіе пятнадцати дней я питаюсь только хлбомъ и пью одну воду,— писалъ онъ въ 1812 г.:— тя работаю безъ огня и продалъ даже свое платье, чтобы имть матеріалъ для переписки моего, труда. Въ это состояніе нищеты привела меня страсть къ наук и общественному счастью, привело желаніе найти средство окончить мирнымъ путемъ кризисъ, въ которомъ находится европейское общество. Потому я, не красня, могу сознаться въ своей нищет и просить необходимой помощи, чтобы имть возможность продолжить свое дло’. Не просивъ ничего у имперіи, Сенъ-Симонъ не просилъ помощи и у правительства періода реставраціи, хотя оно, вроятно, поспшило бы помочь потомку герцога Сенъ-Симона. Мы дошли до того періода жизни Сенъ-Симона, когда кончается его долгая и необыденная подготовка къ работ и начинается рядъ. произведеній, представляющихъ добытые имъ выводы и заключенія.
Первая книга, изданная Сенъ-Симономъ, появилась въ Женев въ 1802 г. и носила названіе ‘Писемъ жителя Женевы къ своимъ современникамъ’, второе сочиненіе появилось въ 180.7 году, подъ заглавіемъ: ‘Введеніе къ ученымъ работамъ XIX вка’. Въ этихъ первыхъ произведеніяхъ Сенъ-Симона уже видны основныя положенія его системы, хотя тутъ еще много невыработанности и противорчій самому себ. Въ ‘Письмахъ’ главная идея та, что ‘управленіе обществомъ принадлежитъ по праву самымъ способнымъ личностямъ, и что власть не должна имть никакой другой цли, кром общаго интереса’. Подобно Фурье, онъ признаетъ здсь принципъ тождественности физическихъ ц, моральныхъ явленій и говоритъ, что онъ своими идеями длаетъ шагъ къ разршенію долго отыскиваемой задачи о ‘приведеніи человка въ такое положеніе, чтобы его личный интересъ постоянно шелъ бы однимъ путемъ съ интересомъ общимъ’. Проклиная войны, онъ пророчитъ ихъ близкій конецъ, сознавая, что только миръ можетъ способствовать развитію знаній и счастья человчества. ‘Довольно прославлять Александровъ,— восклицаетъ онъ:— да здравствуютъ Архимеды!’ Въ конц этого сочиненія онъ пророчитъ, что папа, наконецъ, перестанетъ говорить отъ имени Бога, что человчество усовершенствуется въ знаніи добра и зла, что на земл будетъ рай и т. д.
Но тутъ же, среди этихъ идей, онъ высказываетъ еще и такія мысли,— что временная власть (т. е. фактическое управленіе) должна находиться въ рукахъ собственниковъ и только власть духовная должна принадлежать ученымъ. Средства для достиженія предназначенной имъ цли являются здсь крайне несостоятельными и странными. Эти противорчія между частностями и главной идеей ясно показываютъ, что Сенъ-Симонъ въ это время еще не выработалъ вполн своихъ взглядовъ. Въ ‘Введеніи’, вызванномъ предложенною ученымъ со стороны Наполеона программою, Сенъ-Симонъ говоритъ, что ‘школа въ теченіе столтія во всхъ направленіяхъ, во всхъ подробностяхъ изслдовала область науки, теперь пришло время снова взглянуть на науку съ общей точки зрнія. Мы должны заняться соединеніемъ въ одно цлое отдльныхъ картъ, сдланныхъ во сто лтъ’. Авторъ слдитъ за ходомъ человческой мысли, въ теченіе двухъ вковъ переходящей отъ синтеза при Бэкон и Декарт къ анализу при Ньютон и Локк и доживающей до борьбы, которая окончилась побдой естественниковъ надъ теологами. Опираясь на принципъ Кондореэ о безконечномъ усовершенствованіи, Сенъ-Симонъ рисуетъ картину прогресса общей идеи, послдовательныя измненія которой обозначали главнйшія фазы цивилизаціи: фетишизмъ, политеизъ и монотеизмъ. Здсь же впервые онъ употребилъ раздленіе исторіи на эпохи органическія и эпохи критическія: первые т, въ продолженіе которыхъ существуетъ извстная хорошая или дурная система, плотно соединяющая различныя части общества и всми признанная, отличительныя черты вторыхъ эпохъ — стремленіе перейти отъ существующаго порядка къ новому. Такъ, онъ видлъ органическую эпоху въ язычеств до Сократа, другую такую же эпоху онъ указываетъ въ христіанств до Лютера. Онъ показываетъ все возвышающееся вплоть до Григорія VII и еще благотворное вліяніе духовенства, называемаго имъ сословіемъ профессоровъ деизма, затмъ показываетъ, какъ оно понижалось съ той минуты, когда перевсу учености пересталъ быть на его сторон и когда философія дала перевсъ разуму и опыту надъ чувствомъ и врою. Здсь же, касаясь общепринятой морали, онъ говоритъ, что принципъ любви къ ближнему долженъ бы быть дополненъ не мене важнымъ принципомъ, а именно: обязанностью каждаго человка работать. ‘Самый счастливый человкъ,— говоритъ онъ:— тотъ, который работаетъ, самая счастливая семья та, которой члены полезно употребляютъ свое время, самая счастливая нація та, въ которой мене всего празднаго народу. Человчество наслаждалось бы всмъ счастіемъ, на какое оно можетъ разсчитывать, если бы не было праздности’. Вслдствіе этого убжденія, Сенъ-Симонъ приходитъ къ тому выводу, что праздные люди — это рантье, не служащіе собственники, не занимающіеся улучшеніемъ и устройствомъ своей собственности. ‘Моралистъ,— говоритъ онъ:— долженъ заставить общественное мнніе наказать празднаго собственника лишеніемъ его всякаго значенія’.
Между изданіемъ ‘Писемъ къ жителямъ Женевы’ и изданіемъ ‘Введенія’ прошло, какъ мы видли, только пять лтъ, а между тмъ еще смутныя въ 1802 году идеи Сенъ-Симона уже сложились къ 1807 году въ довольно ясную и опредленную систему.
Съ 1812 года семейство Сенъ-Симона стало выплачивать ему небольшую пенсію, при помощи которой онъ могъ кое-какъ существовать и работать. Около этого же времени онъ уже имлъ одного изъ своихъ многихъ знаменитыхъ впослдствіи сотрудниковъ, Огюстена Тьерри, и издалъ, вмст съ нимъ, въ 1814 году, книгу подъ заглавіемъ: ‘Реорганизація европейскаго общества или о необходимости и средствахъ соединить европейскіе народы въ одно политическое цлое, сохранивъ за каждымъ изъ нихъ его національность’. Дале учениками Сенъ-Симона длаются Огюстъ Контъ и Олиндъ Родригъ. Несмотря на недостатокъ средствъ, онъ издаетъ одно произведеніе за другимъ и совершенно выясняетъ свою доктрину. Онъ длитъ общество на людей трудящихся и на людей праздныхъ и признаетъ, что будущее принадлежитъ по праву и будетъ принадлежатъ сіе facto первымъ. Самая точная классификація трудящихся людей является сама собою: человкъ чувствуетъ, думаетъ и дйствуетъ, отсюда является раздленіе труда на трудъ артистовъ, производящій вліяніе на чувство человчества, на трудъ ученыхъ, развивающій умственныя способности человчества, и на трудъ промышленниковъ, приводящій въ движеніе наши мускулы.- Сначала Сенъ-Симонъ думалъ, что преобразованіе общества должно совершиться по иниціатив ученыхъ. Но сословіе ученыхъ мертво, оно само нуждается въ подталкиваніи къ дятельности и никакъ не можетъ подталкивать къ ней общество. Промышленность же, напротивъ. того, не существуетъ для промышленности, какъ искусство для искусства и наука для науки, она знаетъ, что она существуетъ для общества, для его насущныхъ потребностей, она расширяется съ каждымъ днемъ, оживляетъ общество, смло беретъ во всемъ на себя иниціативу и побдить, наконецъ, царство грубой силы, силы меча. Сообразно съ этими выводами, Сенъ-Симонъ ршился обратиться къ промышленникамъ и сказалъ, что пришло время вырвать пальму первенства у праздности, что настаетъ царство труда. Девизомъ второго періода его дятельности стали слова: ‘все при помощи промышленности, все для промышленности’. Сознавая необходимость мира для развитія и процвтанія труда, Сень-Симонъ говоритъ, что вс народы Европы должны соединиться въ одно цлое. Большой общеевропейскій парламентъ, состоящій изъ достойнйшихъ людей, съ второю, палатою, гд депутатами были бы негоціанты, ученые члены магистратуры и администраціи, могъ бы заниматься -всми длами европейскаго общества. Онъ изслдовалъ и разршалъ бы вс вопросы общаго интереса, устранялъ бы недоразумнія между государствами, ‘управлялъ бы общественными работами, направлялъ бы (дятельность народовъ къ полезной цли, наконецъ, сдлалъ бы земной шаръ повсюду равно удобнымъ для жизни. Этотъ же парламентъ направлялъ бы европейское воспитаніе, установилъ бы одну общую мораль, гарантировалъ бы полную свободу совсти и вроисповданія, но онъ подавилъ бы т религіи, которыя не согласовались бы съ признанною всми, нравственностью. Конечно, такой парламентъ могъ бы возникнуть только тогда, когда каждое отдльное государство приняло, бы парламентскую форму правленія.
Но отчасти можно бы ускорить время его образованія тснымъ союзомъ Англіи и Франціи. ‘Пусть французы и англичане соединятся вмст,— пишетъ онъ:— и учредятъ общій парламентъ, главная задача этого союза будетъ состоять въ привлеченіи къ себ другихъ народовъ, въ покровительств и поддержк у всхъ народовъ стремленія къ представительному, конституціонному правленій. Каждая страна, съ той минуты, какъ она приметъ форму представительнаго правленія, можетъ посылать депутатовъ въ общій парламентъ, и устройство Европы незамтнымъ образомъ пойдетъ впередъ безъ войнъ, безъ катастрофъ, безъ политическихъ революцій’. Чего требуетъ онъ отъ правительства вообще, это видно изъ его сочиненія: ‘Промышленность’, гд онъ пишетъ: ‘Люди преувеличиваютъ, когда говорятъ, что французская революція закончила разрушеніе теологическихъ и феодальныхъ властей, она не уничтожила ихъ: она только уменьшила довріе къ принципамъ, служившимъ имъ основою, такъ что теперь эти власти не имютъ достаточно силы и кредита, чтобы служить связью для общества. Но въ какихъ идеяхъ найдемъ мы эту органическую, необходимую связь? Въ промышленныхъ идеяхъ. Только Тутъ мы должны искать неб спасенія и конца революціи. Но моему мннію, единственная цль, къ которой должны стремиться вс мысли и усилія,— это организація, насколько возможно бле благопріятная для промышленности, конечно, для промышленности, принимаемой въ самомъ широкомъ смысл слова, охватывающей вс роды полезныхъ работъ, какъ теорію, такъ и приложеніе, какъ работу ума, такъ и работу рукъ, организація, насколько возможно боле благопріятная для промышленности, т. е. такое правленіе, гд дятельность и сила политической власти высказывались бы лишь настолько, насколько это нужно для того, чтобы никто!и ничто не нарушало полезныхъ работъ, правленіе, гд все было бы устроено такъ, что работники, представляющіе собою дйствительное общество, могли бы обмниваться между собою непосредственно и съ полной- свободою продуктами своего труда, наконецъ, правленіе, вполн представляющее собою общество, которое одно можетъ знать о своихъ потребностяхъ, желаніяхъ и предпочтеніяхъ, одно можетъ судить о достоинств и полезности работъ. ‘Правительства’ не будутъ боле руководить людьми,— пишетъ онъ въ другомъ мст:— ихъ дятельность ограничится только наблюденіемъ за тмъ, чтобы полезныя работы не нарушались. Въ-ихъ распоряженіи будетъ только очень малое количество власти и денегъ, потому что этой цли можно достигнуть и безъ большихъ матеріальныхъ средствъ. Эти необходимыя средства будутъ доставляться добровольными подписками и подписчики сами будутъ наблюдать, какимъ образомъ употребятся и распредлятся ихъ деньги’.
Вслдъ за изданіемъ ‘Промышленности’ Сенъ-Симонъ издалъ еще нсколько сочиненій, изъ которыхъ первый нумеръ журнала ‘Организаторъ’, гд была помщена извстная нашимъ читателямъ ‘Парабола’, произвелъ сильное впечатлніе на общество, увидавшее, какъ мало цны придаетъ авторъ статьи жизни герцога Ангулемскаго, герцога Беррійскаго и тому подобныхъ высокопоставленныхъ лицъ. Сенъ-Симонъ былъ оправданъ судомъ, признавшимъ, что авторъ ‘Параболы’ былъ боле невжливъ, чмъ виноватъ, относительно высокихъ особъ, задтыхъ имъ. Въ послдующихъ сочиненіяхъ Сенъ-Симона все сильне и сильне начали звучать слова любви. ‘Любите другъ друга, и помогайте другъ другу,— говорилъ онъ.— Кто любитъ другихъ, тотъ исполнилъ законъ. Въ словахъ: люби ближняго, какъ самого себя,— заключается все’. Онъ окончательно нападаетъ на безполезность и вредность рантье, праздныхъ собственниковъ, законниковъ и военныхъ, и ставитъ на ихъ мсто промышленниковъ, подразумвая подъ этимъ словомъ вообще весь трудящійся людъ, которому онъ общаетъ свтлую будущность, сознавая, что рабочіе классы съ каждымъ днемъ пріобртаютъ все большее значеніе. Врзможно скорое приближеніе этого будущаго, когда трудъ будетъ составлять основу общественнаго существованія, когда вся общественная жизнь будетъ построена на чисто экономическихъ началахъ, должно, по его мннію, сдлаться въ XIX вк задачею каждаго человка. Эти очень простыя мысли были новостью въ его время, и изъ этихъ-то мыслей было выведено его послдователями правило: ‘Каждому но его способностямъ, каждой способности по ея дламъ’. Главная проблема, которую предлагалъ онъ къ разршенію, было отысканіе лучшаго распредленія орудій производства. Сенъ-Симонъ говоритъ, что владніе орудіями производства составляетъ въ настоящее время наслдственное право, пріобртаемое человкомъ по рожденію, такъ что вслдствіе права уступать орудія производства за довольно высокое вознагражденіе, ихъ владтель можетъ пользоваться частью трудовъ производителя, не участвуя лично въ труд. Орудіями производства Сенъ-Симонъ считаетъ, подобно всмъ другимъ соціалистамъ, его послдователямъ, вс т средства, которыми можно производить. Весь вншній міръ, то-есть вс сырые матеріалы, принадлежитъ поэтому къ орудіямъ производства. Сенъ-Симонъ ограничился только постановкой проблемы о неравномрности распредленія орудій производства и, проистекающей отсюда, неравномрности распредленія плодовъ труда между праздными и трудящимися. У него не было возможности указать на практическія средства къ разршенію задачи. Мы уже видли, что онъ желалъ одного, отдачи правленія въ руки промышленниковъ, устройства общеевропейскаго парламента и ждалъ отъ этихъ нововведеній благотворныхъ практическихъ результатовъ. Нисколько не враждуя съ господствующею во Франціи династіею, онъ предлагалъ нсколько разъ королю сдлаться королемъ промышленниковъ, соединиться съ послдними и отказаться отъ праздныхъ собственниковъ, законниковъ и военныхъ.
Но тутъ возникалъ вопросъ: какъ можетъ промышленность удовлетворить и направить нравственную и умственную стороны человчества? Отвтъ на это Сенъ-Симонъ думалъ дать въ своей послдней книг: ‘Новое христіанство’. Прежде чмъ мы обратимся къ изложенію ея содержанія, намъ надо сказать о послднихъ дняхъ его жизни, такъ какъ эта книга была какъ бы загробнымъ словомъ, завщаніемъ учителя ученикамъ.
Все чаще и чаще потомокъ богатйшей французской фамиліи былъ принужденъ питаться хлбомъ и водой, все чаще оставался онъ зимою безъ огня въ своемъ жилищ, чтобы только напечатать какую-нибудь брошюру на послдніе гроши. Сенъ-Симонъ предвидлъ вс эти страданія, онъ бодро шелъ имъ навстрчу, какъ человкъ, глубоко убжденный въ полезности и истин своего дла. Но годы шли, приближалась старость, лишенія переносились трудне. Одинъ разъ у старика не хватило силъ доле бороться съ нищетой, онъ ршился на самоубійство. Эта мысль пришла ему въ голову во второй разъ въ жизни: еще ребенкомъ онъ былъ укушенъ бшеной собакой, онъ положилъ на руку раскаленный уголь и взялъ заряженный пистолетъ, чтобы тотчасъ же застрлиться, какъ почувствуетъ первые припадки бшенства. Тогда все окончилось счастливо: послдствія отъ укушенія бшеной собаки еще могутъ быть устранены, но послдствіе честной нищеты труженика — это голодная смерть, и ее не устранитъ въ большей части случаевъ ничто, кром преступленія или униженія. Положивъ на столъ часы, Сенъ-Симонъ слъ за работу, ршась застрлиться, когда стрлка покажетъ время, назначенное имъ для жизни. Это было 9-го марта 1823 г. Стрлка подошла къ назначенному часу, въ комнат раздался выстрлъ. Но пули прошли черезъ глазъ и не повредили мозга. На выстрлъ прибжали Сарладъеръ и Контъ. Они нашли своего друга оставленнымъ. ‘Какъ это можетъ человкъ имть въ голов семь пуль и все-таки жить и думать?’ — очнувшись, говорилъ Сенъ-Симонъ своимъ друзьямъ. Врачъ, длавшій операцію, не находя ни одной пули, думалъ, что больной умретъ въ ночь. ‘Ну, такъ воспользуемся немногими часами жизни и поговоримъ о нашихъ ученыхъ трудахъ’,— сказалъ Сенъ-Симонъ. Однако, онъ выздоровлъ и съ еще большею энергіею предался труду: онъ увидлъ въ неудавшейся попытк къ самоубійству какъ бы подтвержденіе необходимости его труда. Прошло два года, его здоровье разстроилось окончательно, и онъ слегъ. Это были чудные, тихіе-дни его тяжелой жизни. Окруженный учениками, вызывающій ихъ удивленіе, онъ видлъ, что дло его не погибло. Когда докторъ спросилъ его, въ послдній день его жизни, страдаетъ ли онъ, то Сенъ-Симонъ отвтилъ:— ‘Нтъ!’ — ‘Ни въ одной части тла?’ — спросилъ врачъ, знавшій, что страданія больного очень мучительны и сильны. ‘Я бы преувеличивалъ, если бы сказалъ, что не страдаю совсмъ,— отвтилъ умирающій, но это не важно. Будемте говорить о чемъ-нибудь другомъ’. Онъ пригласилъ бывшихъ въ комнат друзей окружить его, и когда ученики подошли, Сенъ Симонъ сказалъ имъ прерывающимся отъ предсмертнаго хрипнья голосомъ: ‘Въ f теченіе двнадцати дней занимался я соображеніемъ, какъ бы устроить успхъ нашему, журнальному предпріятію (Le producteur). Три часа я думаю теперь, несмотря на свои страданія, какъ бы лучше, пояснить вамъ свои мысли. Вы приближаетесь къ той эпох, когда хорошо разсчитанныя усилія дадутъ огромный результатъ… Плодъ посплъ, вы его сорвете… Послдняя часть моихъ работъ, ‘Новое христіанство’ будетъ понято, не тотчасъ. Люди думаютъ, что всякая религіозная система должна исчезнуть, потому что доказана дряхлость католичества. Они ошибаются: религія не можетъ, исчезнуть, она только приметъ другую форму. Родригъ, не забудьте это и помните, что для совершенія великихъ длъ нужно быть одушевленнымъ страстью… Вся моя жизнь выражается въ одной мысли: обезпечить всмъ людямъ вполн свободное развитіе ихъ способностей’. Прошло нсколько минутъ молчанія, потомъ умирающій произнесъ въ послдней агоніи: ‘Не пройдетъ и сорока восьми часовъ посл нашего второго изданія, какъ дальнйшая судьба рабочаго люда будетъ утверждена: будущее наше’. Онъ поднялъ руку къ голов и умеръ. Это было 19 мая 1825 года.
Въ ‘Новомъ христіанств’ Сенъ-Симонъ хотлъ указать на ту роль, которую должно, по его мннію, принять на себя христіанство относительно общества. Какъ промышленность должна вести общество къ благосостоянію, такъ христіанство должно вести общество къ любви и братству. Изъ великаго принципа: любите друг друга, онъ выводитъ заключеніе, что ‘религія должна направлять общество къ великой цли возможно скораго улучшенія быта самаго многочисленнаго и самаго бднаго класса работниковъ’.
‘Мы,— говоритъ онъ: — стоимъ, безъ сомннія, гораздо выше нашихъ предшественниковъ въ-дл положительно полезныхъ и спеціальныхъ знаній, только съ XV вка, и преимущественно съ начала послдняго столтія, мы сдлали большіе успхи въ математик, физик, химіи и физіологіи. Но есть боле важная наука для общества, чмъ знанія физическія и математическія: это- наука, устраивающая общество, служащая ему основаніемъ: это мораль, Но мораль шла совершенно противоположнымъ путемъ съ науками физическими и математическими. Ея основной принципъ высказанъ за восемнадцать столтій до нашего времени, и съ этой поры вс изысканія величайшихъ геніевъ человчества не могли найти принципъ боле высокій по своей всеобщности или по своей точности, чмъ принципъ основателя христіанства. Я скажу боле: съ той поры, когда общество потеряло изъ виду этотъ принципъ, когда перестало брать его за норму для своего-поведенія, оно быстро подпало подъ иго Цезаря, то-есть подъ власть физической силы, подчиненной этимъ принципомъ сил духовной’. Онъ указываетъ, какъ возникли дв. противоположныя одна другой по своимъ стремленіямъ власти, духовная и временная власть, церковь и государство. Направленіе матеріальныхъ интересовъ человчества перестало принадлежать къ атрибутамъ духовной власти, она ограничилась теологическими диспутами, посвящала вс свои силы изученію различныхъ догматовъ безъ матеріальнаго и практическаго ихъ приложенія, пренебрегала улучшеніемъ участи бдныхъ и даже проповдывала убіеніе плоти и святость страданія. Съ развитіемъ позитивныхъ наукъ, съ прогрессомъ въ математик, физик, астрономіи и т. д. вдругъ возникло дв науки: наука свтская, практическая, и наука священная, теологическая, очень часто враждебныя одна другой. Государство, имвшее прежде только временную власть, теперь получило власть духовную, принадлежавшую прежде одной церкви. Разсматривая обязанности церкви, Сенъ-Симонъ признаетъ ее божественнымъ учрежденіемъ и ея дйствія непогршительными, но только въ такомъ случа, если она сохраняетъ главную заповдь своего божественнаго Основателя, т. е. если она можетъ направить людей къ божественной цли. Эта цль заключается въ принцип Христа: ‘Люди должны любить другъ друга, какъ братья’. ‘Богъ,— говоритъ онъ:— не высказалъ бы систематически своей воли, если бы Онъ основалъ религію на нсколькихъ принципахъ. Но вся Его воля высказалась въ одномъ принцип, и съ точки зрнія этого основного принципа можно судить различныя вроисповданія, сложившіяся на лон христіанства. Все, что удаляетъ ихъ отъ этого принципа, все, что мшаетъ въ нихъ осуществленію этой формулы, то-есть устройству на земл братскаго отношенія между людьми, заражено ересью’. Съ этой точки зрнія Сенъ-Симонъ доказываетъ несостоятельность существующаго католичества и протестантизма. Онъ обвиняетъ первое за то, ‘во-первыхъ, что оно даетъ ложное воспитаніе свтскимъ людямъ, во-вторыхъ, что, давая семинаристамъ дурное воспитаніе, оно образуетъ пастырей, лишенныхъ способности мыслить и лишенныхъ необходимаго имъ знанія для дльнаго управленія ввренною имъ паствою, въ-третьихъ, что оно само является блестящимъ доказательствомъ своего безсилія и ошибочности въ дл соціальнаго управленія, такъ какъ изъ всхъ государствъ Европы римскія владнія имютъ самую дурную и вредную для общественныхъ интересовъ администрацію, въ-четвертыхъ, что оно допустило образоваться въ своей сред и покровительствовало двумъ самымъ противоположнымъ духу христіанства учрежденіямъ — инквизиціи и іезуитизму’. Протестантизмъ подвергается не меньшимъ нападеніямъ. Но, нападая на ученіе Лютера, Сенъ-Симонъ отдаетъ полную справедливость его критик, приготовившей доступъ къ новымъ путямъ христіанства. Итакъ, характеръ ‘Новаго христіанства’, по мннію Сенъ-Симона, долженъ быть въ развитіи первой заповди Христа. Эта заповдь, учреждавшая индивидуальное братство во времена, когда люди длились на господъ и рабовъ, теперь расширится и обратится въ заповдь соціальнаго братства. ‘Общество,— повторяетъ онъ:— должно стремиться къ возможно скорому улучшенію матеріальнаго и нравственнаго существованія бднаго и многочисленнаго класса, общество должно организоваться такимъ образомъ, чтобы ему удобне всего было достигнуть этой цли… Новое христіанство призвано связать между собою ученыхъ, артистовъ, промышленниковъ и дать имъ руководителей, общихъ какъ для всего человческаго рода, такъ и для отдльныхъ интересовъ каждаго народа. Оно призвано поставить во глав священнаго знанія искусства, опытныя и промышленныя науки, тогда какъ католики ставятъ эти знанія въ число свтскихъ знаній — connaissances profanes. Оно призвано изречь проклятія, какъ на нчто безбожное, на всякую доктрину, стремящуюся научить человка пріобрсти вчную жизнь какимъ-нибудь другимъ способомъ, а не работою, работою изо всхъ силъ на пользу улучшенія участи нашихъ ближнихъ’.
Сенъ-Симонъ хотлъ продолжать изложеніе своихъ идей о ‘Новомъ христіанств’, но это желаніе не исполнилось, такъ какъ онъ умеръ, едва окончивъ это произведеніе.
Мн нечего извиняться передъ читателемъ, что я слишкомъ долго занималъ его вниманіе Сенъ-Симономъ. Ученіе Сенъ-Симона, каково бы оно ни было по своей сущности, очень важно въ исторіи рабочихъ классовъ во Франціи. Какъ мы видли, онъ въ сущности не построилъ никакой полной системы соціальнаго устройства и только намтилъ путь, по которому должно въ XIX вк идти общество, и указалъ цль, къ которой, по его мннію, оно должно стремиться. Эта цль — сдлать наслажденіе въ извстной мр доступнымъ для всхъ членовъ общества. Достигнуть ея нужно посредствомъ справедливаго распредленія плодовъ человческой дятельности и посредствомъ увеличенія производства при помощи ‘организаціи труда’. Одной изъ главныхъ задачъ должно быть наиболе цлесообразное употребленіе всхъ индивидуальнымъ силъ, соединеніе ихъ и правильное взаимное отношеніе между ними. Вознагражденіе каждаго должно измряться но его способностямъ и результатамъ его труда. Существовавшія до сихъ поръ мораль, право наслдства и положеніе собственности должны быть измнены. Общеевропейскій парламентъ могъ бы отчасти постепенно измнить положеніе длъ, но парламентская форма правленія вообще есть только переходная ступень между старымъ и будущимъ порядкомъ длъ. Составляя планы будущей организаціи, Сенъ-Симонъ имлъ преимущественно въ виду образецъ католической церкви: ея непогршимое папство, ея іерархію, ея религіозный тонъ, ея торжественныя формы онъ думалъ перенести въ новый міръ, но этотъ міръ существенно отличался отъ христіанскаго по содержанію, такъ какъ христіанскій міръ, по мннію Сенъ-Симона, пережилъ себя. Но собственно теорія организаціи, устройства общества создалась его учениками, онъ же, какъ мы сказали, старался указать только цль и путь.
Совсмъ иной характеръ носила дятельность другого человка, жившаго въ это же время. Онъ стремился къ той же цли, къ которой стремился Сенъ-Симонъ. Но стремленіе выражалось главнымъ образомъ въ созданіи формъ новой жизни, въ подробнйшихъ планахъ новаго устройства общества. Этотъ человкъ былъ Шарль Фурье.
Сынъ довольно богатаго и уважаемаго въ его родномъ город торговца, Франсуа-Мари-Шарль-Фурье {Oeuvres de Ch. Fourier, 6 vol. 1841—1846.— Louis Reybaud. tudes etc., t. I, pp. 144—202.} родился 7-го апрля 1772 года въ Безансон. Уже ребенкомъ онъ былъ замченъ въ школ, какъ очень способный и живой мальчикъ. На двадцатомъ году онъ сдлался приказчикомъ одного торговаго дома, большею частію проживалъ въ Руан и Ліон, постилъ по дламъ Германію и Голландію, на двадцать первомъ году получилъ наслдство посл смерти отца, равнявшееся 80.000 франковъ, открылъ магазинъ бакалейныхъ товаровъ, разорился въ конецъ, во время революціи попалъ въ тюрьму и едва спасся изъ нея. Изъ этихъ первыхъ событій своей жизни онъ вынесъ глубочайшую ненависть къ торговл и отвращеніе къ революціи, которую называлъ ‘новою плутнею философовъ, совершенною во имя цивилизаціи’. Словомъ ‘цивилизація’ онъ обозначалъ одно изъ страшныхъ золъ. Прослуживъ недолгое время по необходимости въ военной служб, представивъ во времена Директоріи непринятый ею проектъ продовольствія, онъ снова принялся за торговлю въ качеств частнаго маклера. Одинъ торговый домъ поручилъ ему въ это время тайно бросить въ море грузъ рису, чтобы поддержать искусственными мрами торговлю. Эта продлка еще боле увеличила ненависть Фурье къ существующему въ торговл порядку длъ. Печатая мелкія статьи въ одномъ изъ ліонскихъ журналовъ, онъ былъ замченъ правительствомъ, и оно удивилось, что авторъ статей, выказавшій большое знаніе политики, не кто иной, какъ молодой бдный торговецъ. Почти въ это же время, то-есть въ 1808 году, Фурье издалъ первое большое произведеніе ‘Thorie des quatre mouvements et des destines gnrales, prospectus et annonce’, а Въ 1821 году онъ напечаталъ ‘Trait de l’Association domestique et agricole’, а въ 1829 году обнародовалъ ‘Nouveau monde industriel’. Кром этихъ обширныхъ трудовъ, онъ написалъ много мелкихъ произведеній. Во всхъ этихъ сочиненіяхъ слогъ страшно тяжелъ и не ровенъ, яснаго, систематическаго порядка, изящнаго изложенія, вообще красоты формы и строгости метода нтъ и слда. Очень часто встрчаются здсь необузданныя заблужденія фантазій, ребяческія сказки выдаются за исторію будущаго, ни на чемъ неоснованные расчеты серьезно представляются за несомннныя математическія аксіомы. Все это заставило однихъ бросить сочиненія Фурье, какъ книги, написанныя не для чтенія, другихъ — назвать его сумасшедшимъ и сумасбродомъ, третьихъ — опровергать и осмивать его мннія о превращеніи воды въ моряхъ въ лимонадъ, о принятіи человческой душою 810 различныхъ формъ, о перемн суроваго климата въ Охотск и Якутск въ теплый, о противосозданіи зврей, то-есть о созданіи противо-льва, противо-тигра, противо-кита и т. п. Вс эти замчанія могутъ быть очень остроумны, но насъ они нисколько не интересуютъ, такъ какъ ни слогъ, ни сумасшествіе Фурье, ни его толки о будущей способности человка, къ летанью и путешествіямъ на противо-львахъ не имютъ никакого отношенія къ исторіи рабочаго сословія во Франціи. Намъ приходится заняться исключительно тою частью его произведеній, противъ которой можно сильно спорить, но которой въ то же время даже ея враги не могутъ отказать не только въ серьезномъ значеніи, въ основательномъ изслдованіи, въ замчательной проницательности, но даже иногда и въ геніальности. Именно эта часть его произведеній имла сильное вліяніе на. умы во Франціи и вызывала какъ брань, такъ и восторгъ.
Человкъ XVIII вка, Фурье усвоилъ и методъ, и данныя своего вка. Онъ отршился отъ всхъ завщанныхъ по преданію нравственныхъ, религіозныхъ и политическихъ авторитетовъ и задумалъ разршить вопросъ о судьбахъ общества посредствомъ полнаго переворота въ наук. Онъ разсматривалъ положеніе общества при помощи индуктивнаго, свойственнаго естественнымъ наукамъ, метода, и полагалъ, что вс дйствія людей повинуются единому, общему и постоянному закону — притяженію наклонностей — Vattraction passioneile. Прежде чмъ вполн изложить свою доктрину, Фурье бросаетъ критическій взглядъ на положеніе общества и приходитъ къ слдующимъ выводамъ: все общество въ своихъ вншнихъ и интимныхъ отношеніяхъ находится въ состояніи раздора и анархіи. Онъ видитъ въ исторіи распри и войны между націями, варварство и цивилизація постоянно сталкиваются между собою, каждое общество разрывается на части междоусобными войнами, волнуется партіями и революціями. Заглянувъ глубже во внутреннею организацію общества,— встрчаешь и тутъ анархію и насиліе: вс интересы разъединены, противорчивы, каждый принужденъ заботиться только о себ, въ ущербъ другому, если же составляется какая-нибудь ассоціація, то это только интересы отдльныхъ лицъ, соединившихся для войны съ интересами другихъ людей, богачи и бдные, сильные и слабые, вс классы, вс отрасли промышленности и вс члены этихъ отраслей находятся въ состояніи конкуренціи, войны, коалицій, они нападаютъ другъ на друга,— и только этою цною могутъ купить свое существованіе. ‘Везд — говоритъ Фурье:— видишь, какъ одинъ классъ для своихъ интересовъ желаетъ гибели другихъ классовъ, личный интересъ находится въ противорчіи съ интересомъ общимъ. Законовдъ желаетъ тяжебъ и ссоръ между богатыми фамиліями, чтобы создать хорошіе процессы, медикъ желаетъ своимъ согражданамъ только хорошихъ лихорадокъ и хорошихъ катаровъ, военный желаетъ хорошей войны, которая уничтожила бы половину его товарищей и дала бы ему возможность повыситься въ чин, пасторъ заинтересованъ тмъ, что даетъ смерть, и радъ хорошимъ покойникамъ, т.-е. похоронамъ, приносящимъ 1.000 франковъ, судья желаетъ, чтобы Франція продолжала доставлять 45.700 ежегодныхъ преступленій, барышникъ хочетъ хорошаго голода, поднимающаго вдвое и втрое цну хлба, также виноторговецъ проситъ хорошаго града во время виноградной уборки и хорошихъ морозовъ, когда завязывается первая почка, архитекторъ, каменщикъ, плотникъ — желаютъ хорошаго пожара, который истребилъ бы сотню домовъ и оживилъ бы ихъ промыселъ?’- Указавъ въ другомъ мст на гибельное вліяніе ажіотажа, барышничества и банкротствъ на промышленность и на самое государство, онъ переходитъ къ разсмотрнію причинъ этихъ золъ, коммерческой конкуренціи. ‘По нашимъ обычаямъ,— говоритъ онъ:— мы употребляемъ сотни людей на дло, едва требующее одного человка. Достаточно двадцати человкъ для доставки провизіи на городской рынокъ, куда теперь отправляется тысяча крестьянъ. Въ дл промышленнаго механизма мы такіе же новички, какъ народы, которые не знали бы употребленія мельницъ и занимали бы полсотни работниковъ растираніемъ зеренъ, что у насъ длаетъ одна мельница. Потому купцы кишатъ везд, начиная съ городовъ и кончая мелкими деревушками. Главы семействъ отказываются отъ земледлія, чтобы сдлаться странствующими торгашами. Хотя бы имъ пришлось продать какую-нибудь одну коровенку, они идутъ терять цлые дни, толкуя на площадяхъ, рынкахъ и въ кабакахъ. Свободная конкуренція безконечно умножаетъ число купцовъ и торговыхъ агентовъ. Въ большихъ городахъ, какъ Парижъ, считается до трехъ тысячъ продавцовъ бакалейныхъ товаровъ, тогда какъ для удовлетворенія ежедневныхъ потребностей вполн достало бы трехсотъ человкъ. Иной маленькій городокъ заключаетъ въ себ теперь до ста ходебщиковъ и странствующихъ торгашей, тогда какъ въ 1788 году ихъ было тутъ не боле десяти. Эта многочисленность соперниковъ подталкиваетъ ихъ на самыя безумныя и самыя разрушительныя для общества мры, эти излишніе члены просто грабятъ общество, потребляя и ничего не производя. Теперь доказано, что испанскіе монахи, число которыхъ доходило до пятисотъ тысячъ, могли бы производить жизненныхъ припасовъ на два милліона человкъ, если бы они обратились къ земледлію. То же самое можно сказать объ излишнихъ негоціантахъ, которымъ нтъ числа. Съ нкотораго времени только и слышишь, что о разореніи между купцами. Сдлавшись слишкомъ многочисленными, они злобно оспариваютъ другъ у друга право продажи, сдлавшейся довольно трудною отъ избытка конкурентовъ. Вдь городъ, потреблявшій прежде при десяти торговцахъ тысячу бочекъ сахару, будетъ потреблять ту же тысячу бочекъ, если у него число купцовъ вмсто десяти дойдетъ до сорока. Въ настоящее время въ этихъ тортовыхъ муравейникахъ только и слышишь жалобы на застой въ торговл, а между тмъ они должны бы жаловаться на излишекъ торговцевъ. Они пожираютъ себя при помощи обмановъ и ненависти, они ршаются на самыя безумныя затраты, чтобы имть удовольствіе уничтожить своихъ соперниковъ. Ошибается тотъ, кто считаетъ купца преданнымъ исключительно однимъ интересамъ и барышамъ, онъ до послдней степени рабъ своей зависти и своей гордости… Если трофеи Мильтіада тревожили сонъ емистокла, то можно сказать, что ходкая торговля лавочника тревожитъ сонъ его сосда-торговца. Одинъ изъ поразительныхъ примровъ конкуренціи мы видли въ борьб заведеній почтовыхъ каретъ: эти заведенія, чтобы повредить другъ-другу, готовы были возить даромъ путешественниковъ. Видя постоянное пониженіе платы за провозъ, въ обществ говорили, что почтовыя заведенія скоро станутъ давать преміи тому, кто вздумаетъ прокатиться въ ихъ экипажахъ. Эти господа походятъ на тхъ японцевъ, которые выкалываютъ себ глазъ у двери своего врага, чтобы судъ выкололъ этому врагу оба глаза…’ Касаясь положенія людей, не имющихъ собственности, перебивающихся трудомъ, Фурье показываетъ, что этотъ классъ пролетаріевъ несчастне класса варваровъ. Послдніе пользуются естественнымъ нравомъ ловить рыбу, охотиться гд имъ угодно, пасти скотъ на обширныхъ пастбищахъ, не покупать дтямъ образованія. ‘Въ цивилизаціи же человкъ теряетъ свои естественныя права, и общество ничего не даетъ за ихъ утрату и за принятіе имъ извстныхъ обязательствъ, хотя самая священная обязанность общества обезпечить каждому своему члену право на трудъ и образованіе или развитіе способностей, дающее возможность пользоваться всми благами искусства, науки и промышленности. Ничего этого не дается многочисленному классу бдняковъ, они не могутъ не только воспитать своихъ дтей, но даже должны лишать послднихъ простого физическаго ухода. Дти бдныхъ, лишенныя молока, лишенныя надзора матерей, умираютъ тысячами. Такъ же безпомощны эти люди во время болзни, старости, безработицы. Госпитали, пріюты и богадльни являются не предупредительными средствами для отвращенія нищеты, но просто слдствіемъ эгоизма богачей, которые желаютъ охранить себя отъ зрлища выставляющихъ раны и умирающихъ на улицахъ бдняковъ, отъ грабежа и преступленій со стороны этихъ людей. Но эти учрежденія, куда нищіе набиваются, какъ животныя, недостаточны для всей ихъ массы. Имъ не можетъ помочь никакая бездушная, эгоистическая филантропія, она только раздражаетъ ихъ, когда они видятъ, что имъ бросаютъ гроши люди, живущіе въ роскошныхъ отеляхъ, разъзжающіе въ блестящихъ экипажахъ, наслаждающіеся всми флагами земли. Эти бдняки могутъ быть признаны, равными съ другими передъ закономъ и все-таки умираютъ съ голода, свобода ихъ заключается въ прав умереть на содом, брошенными подобно собакамъ, равенство ихъ заключается въ прав сгнить въ одной и той же земл рядомъ съ богачами. Такое положеніе доводитъ до преступленій, заставляетъ общество строить острогъ за острогомъ, предписывать ссылку за ссылкой на галеры и умножать число сыщиковъ, полицейскихъ и судей’. Заглядывая глубже въ семейный бытъ, Фурье находитъ ту же анархію и т же распри и тутъ, мужья, жены, дти, родители, братья, сестры, по большей части, представляютъ т же различія чувствъ и интересовъ, дти являются жертвами родительскихъ ссоръ, домашнихъ неурядицъ и безпорядковъ, старики становятся обузой семьи, наслдство, доставляя матеріальную прибыль цною утраты человка, портитъ душу, порождаетъ низкое желаніе смерти ближнему ради полученія денегъ. Самые браки, но мннію Фурье, заключаются въ цивилизованномъ обществ вслдствіе двухъ, причинъ:. интриги, или видовъ на богатство. ‘Отцы,.— пишетъ онъ:— знаютъ это, и потому, больше заботятся о накопленіи приданаго, чмъ о воспитаніи дочерей. Что касается до интриги, то отцы не очень сильны въ этомъ дл, какъ бы они ни старались приманить къ себ холостяковъ, они все-таки уступаютъ въ этомъ случа ловкости любой двушки, всегда умющей самостоятельно вести интригу и пустить въ ходъ, за исключеніемъ добродтелей, множество различныхъ орудій, помогающихъ атак… И сколько лицемрія въ волокитств молодыхъ людей! Они льстиво втираются въ семейства и, чтобы достигнуть своихъ цлей, унижаются заигрываньями, простирающимися какъ на хозяина дома, такъ и на послднюю собачонку. Можетъ-быть, любовь и придаетъ прелесть этимъ мерзостямъ, но какъ отвратительной кажется подобная роль, когда на дло посмотришь хладнокровно! И можно ли удивляться, что подобная любовь оканчивается обыкновенно ледянымъ равнодушіемъ, когда пресыщеніе покажетъ любовникамъ въ настоящемъ свт эти грустныя истины…’
Слдствіемъ такого положенія цивилизованныхъ обществъ является, по мннію Фурье, непрочность и постоянная смна теорій, законовъ, формъ правленія. Одно правительство признаетъ справедливыми извстные законы, извстныя формы, извстныя теоріи, слдующее за нимъ правительство уничтожаетъ все это, считая ложнымъ и вреднымъ то, что недавно еще считалось полезнымъ и справедливымъ. Общество невольно можетъ придти къ убжденію, что и формы, признанныя справедливыми въ данную минуту, также ложны и недолговчны. ‘Цивилизованныя націи!— восклицаетъ онъ:— отчего, когда варвары, лишенные вашего просвщенія, умютъ поддерживать въ теченіе тысячъ лтъ свои общества и свои учрежденія, ваши общества и ваши учрежденія уничтожаются такъ быстро и часто даже въ теченіе того же вка, когда они родились? Постоянно слышишь вашъ плачъ о непрочности вашихъ созданій и жестокости природы, быстро уничтожающей ваши удивительныя творенія. Перестаньте приписывать времени и случаю эти истребленія, они слдствія божественной мести противъ вашихъ преступныхъ обществъ, не обезпечивающихъ бднякамъ средствъ къ труду и существованію. Природа подняла свой мечъ на ваши государства и превращаетъ ихъ въ развалины, чтобы довести васъ до признанія вашего невжества. На минуту я, какъ эхо, повторю ваши политическія элегіи: что сталось съ памятниками цивилизованной гордости? ивы и Вавилонъ, Аины и Карагенъ превращены въ груды пепла, какое предзнаменованіе для Парижа и Лондона и для этихъ новыхъ государствъ, которыхъ меркантильныя безумства равно противны и уму, и природ! Утомленная этими обществами природа уничтожаетъ ихъ одно за другимъ, осмиваетъ безразлично какъ наши добродтели, такъ и пороки, законы, признанные за изреченія безошибочной мудрости, и эфемерные кодексы агитаторовъ равно ведутъ насъ къ политическимъ крушеніямъ. Для довершенія обиды, мы видли грубое законодательство Китая и Индіи по склоняющимъ головы подъ ударами времени въ теченіе четырехъ тысячъ лтъ, тогда какъ чудеса цивилизованной философіи исчезли подобно призракамъ. Наши науки посл столькихъ усилій, потраченныхъ на утвержденіе государствъ, повидимому, вырабатывали только новый игрушки для вандализма, который періодически воскресаетъ, чтобы въ короткій промежутокъ времени уничтожить работы многихъ вковъ. Нкоторые памятники остались цлы, но, къ стыду политики, Римъ и Византія, нкогда столицы великой имперіи, стали двумя метрополіями смшного: въ Капитоліи храмы Цезаря заняты богами темной Іудеи, на Босфор базилики христіанства осквернены богами невжества. Здсь Іисусъ, вознесенный на пьедесталъ Юпитера, тамъ Магометъ помщается на алтар Іисуса! Римъ и Византія, природа пощадила васъ, чтобъ предать презрнію націй, когда-то порабощенныхъ вами, вы превратились въ дв арены политическихъ маскарадовъ, въ два ящика Пандоры, изъ которыхъ распространились на Восток зараза и вандализмъ, на Запад суевріе и его изуврство. Вашимъ униженіемъ природа кладетъ пятно на разрушенную ею имперію: вы дв муміи, сохраненныя для украшенія ея тріумфальной колесницы и для указанія новйшимъ столицамъ на судьбу, которая постигнетъ памятники и произведенія ихъ цивилизаціи… Перестаньте удивляться, что ваши общества уничтожаютъ одно другое, и не надйтесь ни на что прочное подъ управленіемъ вашихъ законовъ, созданныхъ однимъ человкомъ, подъ вліяніемъ вашихъ наукъ, враждебныхъ божественному духу, стремящемуся установить на всемъ земномъ шар то единство, которое царствуетъ въ воздушномъ пространств. Миръ, лишенный союзнаго правителя, не походитъ ли на вселенную, гд звзды носились бы безъ опредленнаго порядка и постоянно сталкивались бы между собою, какъ различныя націи, не представляющія глазамъ мудреца ничего, кром арены для дикихъ зврей, бшено раздирающихъ другъ друга и взаимно уничтожающихъ свои произведенія?.. Проповдники заблужденій, моралисты и политики! посл столькихъ доказательствъ ослпленія, не думаете ли вы еще просвщать человчество? Народы отвчаютъ вамъ: ‘Если ваши знанія, продиктованныя мудростью, служили только къ продолженію нищеты и раздоровъ, то лучше дайте намъ знанія, продиктованныя безуміемъ, только бы успокоить бшенство вражды, только бы прекратить страданія народа’. О, какъ мы далеки отъ этого общаннаго вами счастья, вы только умли довести человка до положенія худшаго, чмъ положеніе животнаго, если животное лишено иногда необходимаго, то оно не чувствуетъ безпокойства насчетъ удовлетворенія своихъ потребностей раньше, чмъ явятся эти потребности. Левъ, тепло одтый, хорошо вооруженный, беретъ себ пропитаніе, гд оно попадется, и не мучится заботами о семь, объ опасностяхъ завтрашняго дня. Его судьба гораздо лучше судьбы бдныхъ работниковъ, лишенныхъ работы, терзаемыхъ кредиторами и ихъ сыщиками, доходящихъ посл долгой борьбы, посл страшнаго отвращенія до нищенства и проносящихъ свои раны, свою наготу, своихъ голодныхъ дтей по вашимъ городамъ, оглашаемымъ ихъ мрачными стонами! Вотъ, философы, плоды вашихъ знаній,— нищета и вчно нищета, но вы воображаете, что вы усовершенствовали разумъ, тогда какъ вы умли только вести насъ отъ одной бездны къ другой. Вчера вы упрекали фанатизмъ за Вароломеевскую ночь, сегодня онъ упрекаетъ васъ за сентябрьскія тюрьмы, вчера Европу опустошили крестовые походы, сегодня равенство скосило три милліона цвтущихъ молодостію людей, а завтра — завтра какая-нибудь новая галлюцинація обагритъ кровью цивилизованныя государства…’ ‘Вы хвалитесь своими метафизическими теріями, но на что же вы употребляете и ихъ, если вы пренебрегаете изученіемъ притяженія, управляющаго вашими душами и вашими страстями?..’ ‘Мы видимъ Бога, управляющаго только при помощи притяженія планетами, твореніями неизмримо высшими, чмъ мы: неужели же одинъ человкъ лишенъ счастія достигать соціальнаго -благополучія при помощи притяженія планетами, твореніями неизмримо высшими, чмъ мы: неужели же одинъ человкъ лишенъ счастія достигать соціальнаго благополучія при помощи притяженія? Откуда явился бы этотъ перерывъ въ лстниц міровой системы? Почему притяженіе, божественный законъ для планетъ и животныхъ, достаточный для поддержанія гармоніи, сталъ бы недостаточнымъ для счастія человка, занимающаго середину между планетами и животными? Гд же единство божественной системы, если пружина общей гармоніи, если притяженіе не приложимо къ человческимъ обществамъ, какъ оно приложимо къ планетамъ и животнымъ, если притяженіе не приложимо къ земледлію и мануфактурной промышленности, составляющимъ основу соціальнаго механизма? Является же промышленность — эта пытка для поденщиковъ и рабовъ — источниковъ наслажденіи для различныхъ созданій, какъ, напримръ, бобры, пчелы, осы, муравьи, животныя вполн свободныя предпочитать бездйствіе труду, ко Богъ надлилъ ихъ соціальнымъ устройствомъ, которое привлекаетъ къ промышленности и заставляетъ находить въ ней счастіе. Почему же не далъ Онъ намъ того же блага, какимъ надлены эти животныя? Какая разница между ихъ и нашимъ промышленнымъ положеніемъ? Какой-нибудь алжирецъ работаетъ изъ боязни плети и палочныхъ ударовъ, англичанинъ, французъ изъ боязни холода, преслдующаго ихъ жалкое хозяйство, греки и римляне, свобода которыхъ такъ часто прославлялась нами, работали руками рабовъ, грозя послднимъ муками, какъ мы грозимъ неграмъ въ вашихъ колоніяхъ. Вотъ каково счастіе человка при отсутствіи законовъ притяженія въ промышленности…’ ‘Но каково было бы наше благополучіе, если бы Богъ сдлалъ насъ подобными трудолюбивымъ животнымъ?..’ ‘Наша жизнь была бы цлымъ рядомъ наслажденій, у насъ родились бы неисчерпаемыя богатства, тогда какъ, при недостатк притягательной силы въ промышленности, мы являемся обществомъ каторжниковъ, изъ которыхъ нкоторые сумли избжать труда и составили коалицію, для сохраненія своей праздности. Они ненавидимы массою, которая, подобно имъ, склонна освободиться отъ труда: отсюда родятся ковы революціонеровъ, агитаторовъ, общающихъ сдлать народъ счастливымъ, богатымъ и празднымъ и по достиженіи, при помощи переворотовъ, желаемой роли давящихъ толпу, порабощающихъ ее, чтобы сохранить за собой роль праздныхъ людей или управлять тружениками, что равняется праздности’. ‘Можетъ существовать только два метода въ производств, а именно: раздробленное состояніе или обработка земли отдльными семьями, что мы видимъ почти везд, и общинное состояніе, то т,есть обработка земли многочисленными собраніями людей, имющими опредленныя правила для врнаго раздленія вознагражденія, сообразно съ тремя производительными силами: ‘капиталомъ, трудомъ, талантомъ’. Теперь уже встрчаются начала ассоціацій въ мелкихъ частностяхъ сельской экономіи, какъ, напримръ, устройство общинныхъ печей, Деревушка во сто семей признаетъ, что если построить, поддерживатъ и топить сто печей, то расходы на постройку, управленіе и топливо будутъ въ десять разъ боле, чмъ затраты, требуемыя общинной печью, выгода и сбереженія будутъ въ двадцать и тридцать разъ боле, если село будетъ заключать въ себ двсти или триста семействъ. Изъ этого слдуетъ, что если прилагать систему ассоціаціи къ каждому отдлу домашнихъ и сельскихъ занятій и производствъ, то получится экономія среднимъ числомъ въ девять-десятыхъ на всю сложность работъ, не считая произведеній, которыя дадутся свободными и направленными къ отправленію другихъ занятій рабочими руками…’ ‘Бываешь просто пораженъ, когда представишь себ на минуту картину громадныхъ выгодъ, которыя дало бы соединеніе 300 хозяйствъ въ одномъ зданіи, гд находились бы жилища различныхъ цнъ, ходы защищенные отъ дурной погоды, различнаго достоинства обды, разнообразныя обязанности, наконецъ все, что можетъ укоротить, облегчить и сдлать привлекательной работу. Приступимъ къ подробностямъ. Я теперь разсмотрю преимущества общинныхъ кладовыхъ. Триста кладовыхъ, необходимыхъ теперь тремстамъ семействамъ поселянъ (1,500 или 1,600 человкъ), замнились бы одной обширной и хорошо вентилированной кладовой, раздленной на части, спеціально назначенныя для тхъ или другихъ родовъ състныхъ припасовъ. Тутъ можно бы озаботиться обо всхъ удобствахъ вентиляціи, безопасности, отопленія, укладки,— обо всемъ, о чемъ не можетъ и думать поселянинъ, такъ какъ часто и самая его изба поставлена въ самыя дурныя условія для сохраненія припасовъ. Расходы этой обширной кладовой, по части постройки, стнъ, плотничьей работы и т. д. будутъ едва ли равняться десятой части расходовъ по постройк трехсотъ сельскихъ одноэтажныхъ кладовыхъ. Мры противъ пожаровъ и порчи, предпринятыя общиною относительно одного помщенія, были бы источникомъ большихъ выгодъ. Предосторожности противъ наскомыхъ и животныхъ въ нашихъ селахъ просто призрачны, такъ какъ вся масса населенія не содйствуетъ этому длу. Охота на волковъ нисколько не мшаетъ этимъ животнымъ размножаться. Если вслдствіе сильныхъ стараній вамъ удастся уничтожить въ своихъ кладовыхъ крысъ, то вы вскор будете осаждены крысами своихъ сосдей и живущими на поляхъ и не истребленными тамъ общими мрами,— мрами, невозможными въ ‘цивилизаціи’…— ‘Общинное веденіе длъ даетъ мсто множеству другихъ сбереженій относительно другихъ длъ, которыя мы считаемъ производительными: напримръ, триста семействъ земледльческаго поселенія посылаютъ на рынки и торговыя площади не разъ въ годъ, но двадцать. Крестьянинъ, хотя бы ему нужно было продать какой-нибудь четверикъ чечевицы, проводитъ цлый день въ город и изъ этого составляется для трехсотъ семействъ потеря шести тысячъ рабочихъ дней, не считая расходовъ на поздку, которые будутъ въ двадцать разъ боле подобныхъ расходовъ ассоціаціи, продающей свои припасы оптомъ…’ Вслдствіе всхъ этихъ соображеній, Фурье предлагаетъ устройство особеннаго рода ассоціаціи, не уничтожающей собственности и семейства, не вводящей однообразія въ жизни. Каждый членъ ассоціаціи, входя въ нее, вноситъ весь свой капиталъ и получаетъ соотвтственное взносу число акцій. Онъ можетъ жить тамъ, какъ ему нравится, онъ находитъ для себя жилище, смотря по своимъ средствамъ, если онъ хочетъ жить отдльно, то иметъ отдльное хозяйство, если считаетъ боле удобною жизнь въ обществ, то пускай и живетъ въ немъ. Но на всхъ налагается одно обязательство: люди должны соединяться по 2,000 человкъ въ общину, которую называетъ Фурье фаланстеромъ. Она помщается въ одномъ зданіи. Конечно, этимъ получаются огромныя сбереженія. Домъ съ садами, съ крытыми ходами, съ библіотеками, съ задами для баловъ, для концертовъ, съ хорошо устроенными кладовыми будетъ стоить дешевле, чмъ 400 маленькихъ домовъ, лишенныхъ всякихъ удобствъ. Да кром этихъ 400 домовъ потребуются зданія для библіотеки, для клубныхъ залъ, сверхъ того, разбросанность домовъ на значительномъ пространств заставляетъ людей или издерживаться на проздъ другъ къ другу, или подвергаться вліянію дурной погоды, что устраняется въ фаланстер, всякія хозяйственныя и торговыя операціи облегчатся и упрочатся, такъ какъ он будутъ производиться одновременно для всхъ при помощи одного или весьма немногихъ агентовъ, вся земля общины будетъ обрабатываться сообща, и потому уничтожится дробленіе какъ въ самомъ хозяйств, такъ и въ земл, конечно, при такомъ положеніи община, обладая большимъ капиталомъ, можетъ сдлать большія затраты на улучшеніе почвы и на введеніе въ дло лучшихъ способовъ обработки. Чтобы богатые не оставались праздными, какъ это бываетъ при существующемъ порядк, чтобы бдные не работали только изъ страха наказанія и голода, Фурье считаетъ нужнымъ такъ руководить склонностями и страстями, что человкъ непремнно займется полезною дятельностію. Для отвращенія отупляющаго и убивающаго однообразія въ труд нужно ввести весьма частое разнообразіе въ род занятій и работать всегда сообща, что гораздо пріятне, чмъ одинокій трудъ. Каждый будетъ заниматься тмъ дломъ, къ которому онъ чувствуетъ склонность, кто иметъ нсколько различныхъ склонностей, тотъ можетъ мнять роды занятій. Раздленіе труда должно быть возможно обширне. Фурье раздляетъ людей но склонностямъ на группы изъ 7—9 лицъ, 24—32 группы составляютъ серію, а серіи образуютъ фаланстеръ. Серія можетъ состоять изъ женщинъ, мужнинъ и дтей. При распредленіи общей прибыли, капиталъ, трудъ и талантъ получаютъ свою часть: трудъ получаетъ 5/12, капиталъ 4/12, талантъ 3/12 изъ всей суммы. Посл общаго распредленія слдуетъ раздленіе прибыли между отдльными лигами. Капиталисты получаютъ столько, сколько приходится имъ по величин внесеннаго капитала. Общая прибыль, выпадающая на долю талантовъ, длится между отдльными лицами, смртря по должности, или по степени, занимаемой ими въ групп или серіи, такъ какъ вс мста назначаются по выборамъ, то Вознагражденіе таланту производится на основаніи уже признанныхъ заслугъ. Что касается труда, то онъ вознаграждается по новому способу, совершенно противоположному существовавшимъ до сихъ поръ способамъ вознагражденія. Трудъ длится на необходимый, полезный и пріятный. Самое большое вознагражденіе получаетъ первый, самое меньшее послдній. Такимъ образомъ, необходимыя работы, которыя всегда бываютъ мене пріятны, какъ, напримръ, работа каменщика, разбивающаго камень на дорогахъ, получаютъ новую привлекательность, длаясь боле прибыльными. Занятія же, которыя сами по себ доставляютъ удовольствіе, какъ, напримръ, трудъ какого-нибудь фокусника, пвца или живописца, должны быть вознаграждены самою незначительною платою. Этимъ средствомъ Фурье хотлъ установить между трудящимися постоянную перемну занятій и вчный переходъ отъ одного занятія къ другому, такъ какъ бднякъ будетъ всегда имть возможность выйти изъ своего положенія, взявшись за работу боле трудную, значитъ и боле прибыльную. Фаланстеръ долженъ составлять отдльный міръ и вмст съ тмъ только одно звено въ ряду другихъ соціальныхъ общинъ, онъ соединенъ съ ними мной продуктовъ, соревнованіемъ, общими предпріятіями и празднествами. Государство к церковь въ существующемъ смысл слова не имютъ совершенно никакого мста въ систем Фурье. Культъ, какого хочетъ эта система, относится просто къ земнымъ силамъ, служащимъ человческому благу, природ, любви и красот. Впрочемъ, стсненій въ вр нтъ никакихъ, Фурье вообще старается проходить молчаніемъ все касающееся церкви. Онъ до мельчайшихъ подробностей рисуетъ картину какъ устройства самого фаланстера, такъ и занятій его членовъ и его дальнйшаго развитія. Несмотря на свой слогъ, на сбивчивость изложенія, на странныя фантазіи и иллюзіи, онъ уметъ иногда придать много чарующей прелести этимъ картинамъ общаго мира, довольства и богатства. Излагая свою систему, онъ тмъ боле могъ надяться на ея успхъ, что онъ не подрывалъ ею въ сущности никакихъ основъ существующаго порядка: капиталъ можетъ существовать и приносить прибыль попрежнему, семейство сохраняетъ всю свою силу, индивидуальности не уничтожаются, длая лстница правителей остается неприкосновенною и даже увеличивается множествомъ новыхъ чиновъ, искусство и науки получаютъ вознагражденіе,— однимъ словомъ, онъ не стремился уничтожить ничего, что уничтожали другіе проповдники соціальныхъ и коммунистическихъ теорій. Напротивъ того, онъ нападаетъ какъ на революціонеровъ, такъ и на, коммунистовъ. ‘Когда экономисты,— говоритъ онъ:— случайно пробуютъ развитъ какую-нибудь новую идею/какъ, напримръ, промышленную ассоціацію, они спшатъ затемнить и запутать ее, прикрпляя къ ней свои старые и даже самые смшные софизмы, въ род общности имуществъ, сладостнаго братства и т. п.’. Онъ только обезпечивалъ бдняку, который въ фаланстер могъ оставаться попрежнему бднякомъ, возможность существовать, такъ какъ каждый членъ фаланстера могъ разсчитывать на полученіе minimum’а пищи. Не мудрено, что Фурье, давая подобныя общанія, надялся на скорою принятіе обществомъ новой теоріи.
Добиваясь скораго осуществленія своего плана, онъ тщательно старался показать каждому сословію, какія выгоды его ждутъ въ будущемъ, если устроены фаланстеры, и искалъ опоры среди богатыхъ и сильныхъ. Онъ понималъ, что его теорія можетъ только тогда занять умы, когда создастся хоть одинъ фаланстеръ, чего нельзя было сдлать безь помощи богачей. Но въ то же время онъ не могъ понять, что богачи и сильные слишкомъ счастливы и довольны своею настоящею судьбою, чтобы интересоваться его общаніями — для богачей это были журавли въ неб, ради которыхъ никто не выпуститъ изъ рукъ синицы. Тщетно заискивалъ Фурье передъ Наполеономъ, напрасно потомъ общалъ эмигрантамъ милліардъ вознагражденія за ихъ потери и предлагалъ подписку въ пользу устройства, фаланстера. Онъ попрежнему находился въ самомъ тяжеломъ положеніи и имлъ покуда только одного ученика и поклонника, Жюста Мюирона, который и помогъ учителю издать его второе произведеніе. Разсказываютъ, что въ эти долгіе годы страшной нужды и мучительной тоски, когда отвсюду слышались вчно убійственныя во Франціи насмшки надъ новой теоріей, одинокій старикъ Фурье, создавшій въ воображеніи цлый міръ счастливыхъ, довольныхъ и примиренныхъ между собою людей, ежедневно оставался дома въ опредленный часъ и все ждалъ появленія перваго подписчика на его предпріятіе. Дни шли за днями, подписчики не являлись, но худой, съ глубокимъ и исполненнымъ горечи и страданія взглядомъ,.— глубина и проницательность этого взгляда поразительны,— старикъ все продолжалъ врить, что люди, наконецъ, опомнятся и подумаютъ о своемъ счастіи. Въ этой вр старика, въ этомъ многолтнемъ, изо-дня-въ-день въ опредленный часъ повторявшемся ожиданіи,— было что-то и горькое, и трогательное. Но въ 1829 году у Фурье явилась сильная надежда на близкое осуществленіе его проектовъ. Въ это время, при образованіи кабинета Полиньяка, былъ открытъ департаментъ общественныхъ работъ, Фурье доставилъ министру чрезъ одного члена министерства, Капелля, планъ ассоціаціи и просилъ привести этотъ планъ въ исполненіе. ‘Будьте уврены,— отвчалъ министръ письмомъ отъ 24 іюля 1830 года,— что вашъ проектъ будетъ разсмотрнъ съ тою тщательностію, какой онъ заслуживаетъ. Но министерство обременено въ настоящее время занятіями и потому разсмотрніе должно быть отложено на нсколько дней…’ Черезъ нсколько дней настала революція. Недаромъ ненавидлъ ее Фурье, даже не считавшій нужнымъ разсматривать, какъ неизбжна была она въ. настоящемъ случа, неизбжность этой революціи за нсколько времени до ея начала уже предвидли и князь Меттернихъ, и императоръ Николай.
Недовольство старшею линіею Бурбоновъ было очень сильно во Франціи. Борьба партій продолжалась во все время ихъ царствованія. Убійство герцога Беррійскаго, безчисленное множество демонстрацій, образованіе тайныхъ обществъ, распространеніе карбонаризма, дерзкія выходки журналовъ, популярность Беранже и Лафайета, заговоры, все очень ясно указывало на сильное раздраженіе умовъ и могло предвщать революцію. Но все же ее не ожидали ни Карлъ X, убаюканный увреніями своихъ клевретовъ, ли члены ‘Насьоналя‘, этого главнаго журнальнаго органа недовольныхъ, еще 22 іюля относившагося съ презрніемъ къ народу, къ ‘черни’, ни такіе люди, какъ Одилонъ Барро, говорившій въ тотъ же день двумъ горячимъ членамъ общества Aide-toi: ‘Вы врите въ уличное возстаніе! Боже мой, если оно случится, то, побжденные, вы будете отведены на эшафотъ и народъ сбжится глазть на васъ’ {Lotаs Blanc. Histoire de dix ans, t. I, chapitre I, etc.}. Однако, они ошибались и боле всего ошибались въ отношеніи парижскаго народа.
Борьба партій, начавшаяся съ первыхъ дней реставраціи, все продолжалась и принимала все боле и боле ршительный характеръ. Самая замчательная черта въ этомъ явленіи была та, что каждая партія, бравшая верхъ надъ врагами въ извстную минуту, вела себя самымъ необдуманнымъ и гибельнымъ для себя образомъ: вс дйствія господствовавшихъ партій были рядомъ сплошныхъ ошибокъ. Одна изъ такихъ ошибокъ либеральной партіи погубила одно изъ самыхъ либеральныхъ министерствъ того времени — министерство Мартиньяка. Карлъ X выносилъ его существованіе только какъ печальную необходимость и поспшилъ воспользоваться удобнымъ случаемъ, когда министерство было покинуто большинствомъ палаты. Онъ радовался пораженію. ненавистнаго врага, который постоянно мучилъ его, требуя различныхъ уступокъ либерализму. Съ первыхъ же дней своего существованія министерство Мартиньяка предложило палатамъ проектъ закона, относящійся къ формальностямъ выборовъ, этотъ законъ долженъ былъ дать выборамъ новыя обезпеченія противъ превышеній права незаконнаго вліянія и обмановъ со стороны административныхъ вдомствъ. Посл этого были предложены нкоторыя важныя измненія въ законахъ о печати: проектъ предлагалъ отмнить позволеніе, требовавшееся для изданія новыхъ газетъ, и уничтожить право правительства вводить посредствомъ королевскихъ указовъ цензуру, когда она могла быть признана необходимой при чрезвычайныхъ обстоятельствахъ. Кром того правительство сдлано уступку мнимымъ уничтоженіемъ ‘Чернаго Кабинета’ {Рохау и другіе историки полагаютъ, что правительство реставраціи дйствительно длало подобныя уступки. Но на дл уступки были просто офиціальнымъ обманомъ, а старый образъ дйствій продолжался попрежнему. Такъ ‘Черный Кабинетъ’, обходившійся въ 600,000 фр. ежегодно и занимавшій дломъ 22 человка, пересталъ существовать только при почтамт и былъ перенесенъ въ другое мсто, онъ уничтожился только въ первые дни революціи. (Paris par Maxime du Camp., d. 1869, t. I, p. 59).}, такъ называлось одно бюро, въ почтовомъ, управленіи, гд люди занималась не боле, не мене, какъ вскрытіемъ и прочтеніемъ частной корреспонденціи, т.-е. однимъ изъ самыхъ позорныхъ и-незаконныхъ вмшательствъ, въ частныя дла. (Этотъ кабинетъ прекратилъ свое: существованіе на долгіе годы и правился снова только при Наполеон III, вроятно вслдствіе сильнаго доврія правителя къ обществу). Но самая ужасная для Карла X уступка, вызвавшая-угрызенія-его совсти, заключалась въ отнятіи у іезуитовъ нкоторыхъ правъ: во-первыхъ, нкоторыя учебныя заведенія, управляемыя іезуитами, были подчинены государственному: надзору, какъ и вс другія школы страны, во-вторыхъ, на будущее время запрещалось принимать учительскія мста въ подобныхъ заведеніяхъ безъ письменнаго объявленія, что вступающій не принадлежитъ ни къ какой непризнанной государствомъ духовной-конгрегаціи, въ-третьихъ, число учениковъ въ этихъ духовныхъ заведеніяхъ ограничивалось 20.000 и опредлялись еще нкоторыя мры, которыя имли цлью помшать этимъ школамъ принимать къ себ другихъ воспитанниковъ, кром посвящавшихся духовному званію. За вс эти мры слышались проклятія духовенства, а король только искалъ удобнаго случая, чтобы смнить Мартиньяка. Послдній вдобавокъ оскорбилъ чувства короля ршительнымъ отказомъ принять въ члены министерства Полиньяка. Это былъ королевскій любимецъ, котораго въ народ считали даже сыномъ Карла X. Эта ненавистная для народа уже по своей фамиліи личность была вполн предана основамъ старой монархіи, вс знали, что Полиньякъ раздляетъ мннія крайнихъ клерикаловъ, что онъ преданъ іезуитамъ, наконецъ, въ обществ носились слухи о его умственной ограниченности. Его-то ршился король поставить на мсто Мартиньяка. Но прежде чмъ дать отставку ненавистному министерству, король желалъ дождаться утвержденія бюджета и потому относился покуда къ своимъ нелюбимымъ министрамъ самымъ благосклоннымъ образомъ. Бюджетъ былъ утвержденъ. Палаты закрылись. Черезъ восемь дней посл закрытія палатъ члены министерства внезапно получили отставку. Этого никто не ожидалъ. На прощальной аудіенціи Карлъ X излилъ вполн всю накипвшую въ немъ желчь въ упрекахъ ловко, обманутымъ министрамъ. Эта сцена была и недостойна короля, и безтактна, она,, съ одной стороны, выставляла на свтъ тайные помыслы короля, съ другой — покрывала всю его мелочность и все его безсиліе. Новое министерство состояло изъ лицъ съ очень непривлекательной репутаціей, тутъ былъ даже одинъ дезертиръ, покинувшій Наполеона наканун сраженія при Ватерлоо. Либеральная партія ясно поняла грозившую ей опасность, и борьба пошла теперь дйствительно на жизнь и смерть. Нкоторые либеральные члены государственнаго совта, назначенные при прежнемъ министерств, оставили, въ вид протеста, свои мста: въ однхъ провинціяхъ начали составляться общества для открытаго сопротивленія противуконституціоннымъ планамъ новаго министерства, другія провинціи сдлали блестящій и шумный пріемъ генералу Лафайету, прозжавшему въ то время по Франціи, въ нкоторыхъ мстностяхъ къ нему являлись депутаты, а въ Ліон былъ устроенъ банкетъ, на которомъ Лафайетъ произнесъ смлую и вызывающую рчь, оканчивавшуюся словами: ‘никакихъ уступокъ, говоритъ съ полнымъ основаніемъ французскій народъ, который знаетъ свои права и суметъ защищать ихъ!’ Посаженный вслдствіе судебнаго приговора въ тюрьму, Беранже плъ одн изъ самыхъ отважныхъ своихъ нсенъ, куплеты одной изъ, нихъ кончались припвомъ: ‘Mon bon Roi, vous me le pairez!’ и въ послднемъ куплет поэтъ прямо говоритъ, что онъ натянулъ лукъ и готовъ спустить стрлу, на которой объяснено ея назначеніе словами: ‘Pour Charles Dix!’ ‘Journal de Dbats’ написалъ статью о впечатлніи, произведенномъ новымъ министерствомъ на средній классъ, статья оканчивалась словами: ‘несчастная Франція! несчастный король!’ Эта статья подверглась судебному преслдованію, которое кончилось оправданіемъ газеты. Король негодовалъ. Противъ обществъ сопротивленія уплат неконституціонныхъ налоговъ были тоже начаты процессы, но и они, по большей части, кончились, такъ какъ суды не находили ничего противузаконнаго въ соглашеніи гражданъ сопротивляться налогамъ, опредленнымъ противно конституціи.
При открытіи палатъ 2 марта 1830 года король произнесъ рчь, гд слышалась угроза, что. онъ суметъ отстранить преступныя интриги для сохраненія общественнаго спокойствія. Палата составила удивительный, по своей сил и сдержанности, отвтный адресъ, гд прямо высказала, что постоянное согласіе взглядовъ правительства съ желаніями народа считаетъ необходимымъ условіемъ правильнаго хода общественныхъ длъ, и прибавила тутъ же: ‘Государь, наша прямота и наша преданность заставляютъ насъ сказать вамъ, что этого согласія не существуетъ’. Этотъ адресъ оскорбилъ короля, онъ холодно принялъ депутатовъ, отвтилъ имъ, что его ршенія неизмнны, и отсрочилъ палаты до 3 сентября, имъ суждено было явиться снова на сцену, перешагнувъ черезъ баррикады. Въ это время Франція вела африканскую войну. Этой войн сильно противилась оппозиціонная партія, удачный исходъ войны долженъ былъ нанести ей сильный ударъ въ ея политическихъ интересахъ, такъ какъ побда должна была увеличить и смлость, и силу правительства, 9 іюля телеграфъ принесъ въ Парижъ извстіе о завоеваніи Алжира. Министерство Полиньяка и духовенство торжествовали, они надялись найти опору въ войск и подталкивали короля на исполненіе задуманнаго имъ переворота. Король распустилъ палату и назначилъ новые выборы, написавъ воззваніе къ французскому народу, гд сыпалъ обвиненія противъ старой палаты. Такъ же нападало на нее и духовенство въ своихъ пастырскихъ посланіяхъ. Но члены палаты, подписавшіе отвтный адресъ, были избраны снова во всемъ своемъ состав. Тогда король ршился на неконституціонныя, гибельныя для него мры: онъ ршился, во-первыхъ, распустить палату, не входя ни въ какія дальнйшія разсужденія: во-вторыхъ, измнить королевскимъ повелніемъ избирательный законъ, въ-третьихъ, уничтожить свободу печати и тогда созвать палату, гд можно бы было имть благопріятное правительству большинство. Возмущенія не ожидалъ никто, но если бы оно и возникло, то князь Полиньякь надялся на помощь войска, почему-то считая, что гарнизонъ Парижа равняется 42.000, тогда какъ число солдатъ едва ли доходило до 15.000. Но князь насмхался надъ лавочниками и говорилъ, ‘что пушечные выстрлы будутъ погромче криковъ сволочи — la canaille’.
25 іюля король и его министры подписывали въ Сенклу знаменитые указы. Вс были довольно спокойны, и только министръ Госсе выказалъ тревожное состояніе духа.
— Что съ вами?— спросилъ король.
— Государь,— отвтилъ Госсе:— я ищу, не попалъ ли сюда какъ-нибудь случайно портретъ Стаффорда.
Это было довольно смлое напоминаніе присутствующимъ объ участи, которая, можетъ-быть, ждетъ ихъ, такъ какъ Стаффордъ, министръ Карла I, обвиненный палатами посл паденія короля за высокую измну, былъ казненъ въ Англіи. Король былъ мраченъ, онъ долго приготовлялся сдлать подпись, но наконецъ произнесъ:
— Нтъ, иначе нельзя!— и подписалъ указы.— Господа, вы можете разсчитывать на меня, какъ я разсчитываю на васъ, мы связаны теперь на жизнь и смерть,— проговорилъ онъ, прощаясь съ министрами. На слдующій день ‘Монитеръ’ обнародовалъ королевскія повелнія и докладъ королю, служившій имъ предисловіемъ и рзко обвинявшій свободу печати. ‘Пресса,— писали министры въ доклад:— произвела безпорядокъ въ самыхъ прямыхъ умахъ, потрясла самыя стойкія убжденія и произвела среди общества то смшеніе принциповъ, которое помогаетъ гибельнымъ покушеніямъ. При помощи анархіи въ доктринахъ, она достигаетъ анархіи въ государств… Своеволіе, не имющее границъ, не уважало даже въ самыхъ торжественныхъ случаяхъ ни ясно выраженныхъ желаній короля, ни словъ, сказанныхъ съ трона. Одни не признавались и искажались, другія были предметомъ предательскихъ комментаріевъ и горькихъ насмшекъ. Такъ послдній актъ высочайшей власти, прокламація, былъ, при помощи прессы, лишенъ цны въ глазахъ публики прежде своего появленія… Не мене жару выказываетъ періодическая пресса, преслдуя своими ядовитыми стрлами — религію и священнослужителя. Она желаетъ, она будетъ желать всегда вырвать съ корнемъ изъ сердца народовъ послднія смена религіозныхъ чувствъ… Жаркая, ложная и страстная полемика, школа скандала и необузданности, произвела въ нравахъ и характер націи серьезныя измненія и глубокую порчу, она даетъ ложное направленіе умамъ, наполняетъ ихъ предубжденіями и предразсудками, отвращаетъ отъ серьезныхъ занятій науками, вредитъ прогрессу наукъ и искусствъ, вызываетъ среди насъ все возрастающее броженіе, поддерживаетъ даже въ сред семейныхъ кружковъ раздоры и можетъ постепенно привести насъ снова къ варварству…’ Невозможно себ представить, не видавъ этого скандалезнаго доклада, или лучше сказать, доноса министровъ государю, что за обвиненія взводились на печать. Она оказывалась виноватою во всемъ. Министры не замчали, какъ они компрометируютъ правительство, показывая публик, что оно не можетъ выдвинуть никакой другой силы противъ печати, кром неконституціоннаго запрещенія и насилія.
Парижъ былъ изумленъ, прочитавъ королевскія повелнія. Префектъ полиціи уже извстилъ типографщиковъ и редакторовъ журналовъ, что они не могутъ продолжать свои изданія безъ особаго разршенія короля. Сверхъ того, онъ отдалъ приказъ задерживать всхъ, кто будетъ раздавать изданія, на которыхъ не напечатано настоящаго имени и адреса автора или издателя, потомъ угрожалось каждому содержателю кабинетовъ для чтенія, если онъ будетъ держать подобныя изданія, подобное дйствіе признавалось сообщничествомъ съ преступными издателями и вело, кром судебнаго преслдованія, немедленное закрытіе читальни. Уже вечеромъ толпа молодежи собралась въ Пале-Роял и устроила демонстрацію. Патрули и жандармы попробовали разогнать народъ и были встрчены свистомъ. На галлереяхъ слышались крики: ‘долой министровъ!’ Какой-то молодой человкъ вскочилъ на скамью и крикнулъ: ‘къ Полиньяку! къ Полиньяку!’ Толпа двинулась къ отелю князя и разбила камнями нсколько оконъ. Однако, къ часу ночи на улицахъ, раздавались только, мрные шаги патрульныхъ. Совсмъ другого рода сцены происходили въ оппозиціонной партіи: оппозиціонные депутаты собрались на совщаніе у Казимира Перье, а редакторы журналовъ — въ бюро ‘Насьопаля‘,— для совщанія о протест. Депутаты не ршились ни на. что, но редакторы напечатали на слдующій день протестъ, написанный Тьеромъ и подписанный сорокачетырьмя журналистами. Парижъ былъ, однако, спокоенъ, и только на бирж рента уже упала на 4 франка. Народъ еще не понималъ вполн значенія всего происходившаго. Утромъ 27 іюля пять газетъ вышли безъ разршенія правительства, напечатали протестъ и призывали общество къ сопротивленію. Нумера этихъ газетъ читались съ жадностью, молодежь и журналисты объясняли работникамъ, и народу значеніе королевскихъ указовъ и доказывали необходимость самозащиты. Но все же уличные толки и мелкія демонстраціи не повели бы ни къ чему. Правительство понимало это и могло не бояться ихъ, но оно не понимало, что въ рукахъ буржуазіи, этихъ лавочниковъ, было страшное средство мгновенно выпустить противъ правительства цлый полкъ людей, оставивъ ихъ безъ работы, то-есть безъ пищи и крова. Буржуазія ршилась именно на это средство. Множество мануфактуристовъ, хозяевъ бумажныхъ фабрикъ, словолитенъ, переплетныхъ, и почти вс типографщики созвали своихъ работниковъ и объявили имъ, что ‘они не могутъ боле давать имъ хлба’. Типографіи вдругъ опустли, зато улицы наполнялись толпами рабочаго народа. Раздались крики: ‘Да здравствуетъ конституція! Да здравствуетъ свобода! Долой министровъ!’., Эти крики подхватились молодежью. Въ тотъ же день правительство сдлало ошибку, преслдуя непокорные пять журналовъ и желая силою отнять у ихъ типографій станки. Къ вечеру вс лавки Парижа были закрыты: многіе торговцы объявили о невозможности платить свои долги, рента понизилась еще, у депутатовъ и литераторовъ шли толки о вооруженномъ сопротивленіи, жандармы и гарнизонъ были подъ ружьемъ. Уже въ нсколькихъ мстахъ раздались выстрлы. Въ улиц Сентъ-Онорэ какой-то англичанинъ выстрлилъ изъ окна въ королевскую гвардію и былъ убитъ вмст съ своими двумя слугами. Въ этой же улиц какая-то женщина упала подъ пулями гвардейцевъ. Ея тло унесли и положили къ подножію статуи Людовика XIV. Какой-то неизвстный человкъ произнесъ тугъ же рчь и. пошелъ съ толпою, предшествуемый трупомъ и чернымъ знаменемъ. Картина была мрачная и зловщая. Около дворца. Полиньяка солдаты говорили рабочему народу вызывающимъ тономъ: ‘попробуйте, если смете, мы васъ ждемъ’. У народа не было оружія, но все же онъ приготовлялся къ сопротивленію. Въ нсколькихъ улицахъ уже длались баррикады, и войска въ отвтъ на ружейные выстрлы осыпались градомъ камней. Одинъ офицеръ пятаго линейнаго полка отказался стрлять въ народъ и за его отрядомъ тронулась народная толпа съ криками:
— Да здравствуетъ линейный полкъ!
Это были первые солдаты, перешедшіе на сторону народа. Къ ночи появилось въ народ трехцвтное знамя, и при. свт, факеловъ. толпа продолжала возить трупъ женщины, убитой въ улиц Сентъ-Онорэ. Съ криками ‘мщеніе!’ народъ, вооруженный палками и старыми саблями, ворвался въ магазины оружейниковъ и захватилъ оружіе. Одинъ батальонъ хотлъ очистить улицу, но ему крикнули: ‘не длайте зла народу!’ и мужество солдатъ поколебалось. Только королевская гвардія продолжала стрлять, но она все-таки не помшала народу овладть постомъ жандармовъ близъ биржи и сжечь гауптвахту. Это было въ десять часовъ вечера, толпа мало-по-малу разсялась. Князь Полиньякъ въ этотъ день спокойно, задавалъ обдъ своимъ товарищамъ, а король, проведшій весь предшествовавшій день на охот, день уличныхъ схватокъ провелъ въ Сенъ-Клу, принималъ офиціальныхъ лицъ, работалъ съ министромъ внутреннихъ длъ и удостоилъ чести нашего гравера Уткина принятіемъ въ подарокъ портрета Екатерины {Un garde national: journes des 20 juin et 10 aut 1792 et de juillet 1830. Paris,1848, p. 89. B, эту книгу занесено много фактовъ изъ уличныхъ сценъ въ дни революцій.}. Какъ видно, онъ былъ очень спокоенъ. А уже въ шесть часовъ утра 28 іюля весь Парижъ былъ на ногахъ. Народъ срывалъ вывски, гд было написано слово: ‘королевскій’. Возстаніе приняло серьезный характеръ, народъ завладлъ нсколькими зданіями, старые солдаты національной гвардіи надли свою форму, на помощь народу явились вс парижскіе студенты, баррикады были уже на каждомъ углу и на нихъ шла раздача патроновъ и ружей, директоръ Водевиля, Этьень Араго, раздавалъ оружіе и форменное платье, служившее на сцен при представленіи одной военной пьесы. Предводителями явились ученики политехнической школы. Нечего говорить о сценахъ, происходившихъ въ этотъ день: парижскій народъ выказалъ удивительное мужество, старики, женщины, дти, ъс помогали сражающимся рабочимъ, въ одномъ мст пятнадцатилтній мальчуганъ раздляетъ съ студентомъ-политехникомъ свои заряды за то, что тотъ даетъ ему свое ружье, въ другомъ — юноша, видя, что толпа готова уступить, кричитъ: ‘я научу васъ умирать!’ и бросается подъ выстрлы враговъ съ трехцвтнымъ знаменемъ въ рук, онъ падаетъ мертвымъ, но толпа, воодушевленная имъ, побждаетъ. Солдаты роптали, одни говорили: ‘нужно быть безчувственными, чтобы стрлять въ гражданъ!’ другіе твердили: ‘мы не для этого, чортъ возьми, били взяты на службу!’ 29 іюля народъ овладлъ Лувромъ и бросился черезъ галлереи музея къ тюльерійскому дворцу, черезъ нсколько часовъ весь Парижъ былъ въ его рукахъ и ночью съ 29 на 30 число въ город уже не появлялись королевскія войска и тишина нарушалась только народною стражею.
Правительство и либеральные депутаты во все время возстанія дйствовали крайне плохо. Маршалъ Мармонъ, которому было поручено командованіе войскомъ, 25 іюля предлагалъ королю принять мры для возстановленія мира. Но вмсто этихъ мръ, король и Полиньякъ объявили Парижъ въ осадномъ положеніи и хотли нарядить военный судъ для немедленнаго наказанія возставшихъ и для арестованія тхъ людей оппозиціи, которые считались глазами возстанія, а именно: Жерара, Лафайета, Могена, Лафитта, Сальверта, Одри де-Пюправо и Марше. Но не было времени учредить судъ или произвести аресты: возстаніе шло слишкомъ быстро. Оппозиціонные же депутаты собрались въ этотъ день уже въ четвертый разъ, между ними были Лафиттъ и Лафайегь, личности популярныя и довольно ршительныя, но все же депутаты не ршились ни на какія мры и испугались предложенія объ образованіи временнаго правительства Вмсто этого предложенія приняли другое- написать про. тестъ государственнаго переворота. Трусость ихъ была такъ велика, что даже Вилльмэнъ удивлялся, что ‘находитъ вмст столько трусовъ’. Сверхъ того ршились хлопотать у маршала о прекращеніи военныхъ дйствій. Къ нему отправилась депутація и уже застала у него Араго, хлопотавшаго о томъ же, чего желала и она. Маршалъ былъ въ нершительности. Онъ негодовалъ на правительство за нарушеніе послднимъ конституціи, но не ршался прекратить военныя дйствія. Онъ предложилъ депутатамъ свиданіе съ Полиньякомъ, но Полиньякъ отказался отъ переговоровъ. Когда депутаты ушли, маршалъ написалъ королю совтъ согласиться какъ можно поспшне на сдланныя предложенія. Между тмъ, протестъ депутатовъ еще не былъ напечатанъ, такъ какъ они не давали своихъ именныхъ подписей и посл долгихъ колебаній ршились написать: составлено въ присутствіи такихъ-то, затмъ слдовали подписи, конечно, только депутатовъ, а не тхъ лакеевъ, которые тоже были, можетъ-быть, въ комнат. Большей трусости нельзя было выказать. Правительство же стало еще боле надяться на успхъ, узнавъ, что депутаты просили перемирія. Оно не хотло понять, что трусость этихъ лицъ нисколько не ослабляла храбрости народа. 29 іюля маршалъ съ своимъ войскомъ былъ притиснутъ народомъ въ Тюльери и хотя писалъ королю, что можетъ продержаться въ этомъ ‘положеніи три недли, однако теперь самъ предложилъ народу перемиріе, видя слабость своихъ наличныхъ силъ и истомленіе войска, стоявшаго въ теченіе двухъ дней подъ ружьемъ при 26 градусахъ жары. Его предложеніе не имло никакого вліянія на народъ. Два члена палаты пэровъ стали настаивать на необходимости боле дйствительныхъ мръ для перемирія съ народомъ, а именно на арестованіи министровъ. Не добившись толку отъ маршала, они похали къ королю. Но было поздно. Часть войска перешла на сторону народа, часть обратилась въ бгство, народъ былъ въ Тюльери. Тогда-то выступили впередъ боле ршительные депутаты оппозиціи. Лафайетъ сталъ во глав національной гвардіи, Жераръ принялъ командованіе надъ войсками. Но трусости, все-таки, не было конца. Собравшись вмст, оппозиціонные депутаты совщались, когда къ нимъ явились офицеры съ объявленіемъ, что они и солдаты переходятъ на ихъ сторону, но въ это же время на улиц раздалась стрльба, депутаты вскочили, крикнули: ‘Измна! насъ хотятъ схватить! Спасайся кто можетъ!’ и разбжались къ великому удивленію двухъ полковъ, собравшихся передъ домомъ Лафитта, чтобы принять своего новаго генерала, и въ подтвержденіе своего нейтральнаго положенія выстрлившихъ на воздухъ. Карлъ X между тмъ не соглашался ни на какія уступки, но, наконецъ, и онъ убдился въ необходимости перемнить министерство. Объ этомъ дали знать оппозиціонной партіи. Она не знала, на что ршиться: принять или не принять уступку. Тьеръ и Минье возстали противъ принятія уступки и объявили, что революція сдлана и нужно перемнить династію. Посл долгихъ споровъ и толковъ остановились на особ герцога Орлеанскаго. Переговоры съ нимъ окончились успшно, и онъ согласился принять власть. Народъ тутъ былъ ни при чемъ. Онъ одинъ совершилъ революцію, онъ велъ себя изумительно въ эти дни: ни умышленнаго кровопролитія, ни грабежа, ни безплодныхъ разрушеній не было совершенно имъ въ это время, ни одна касса не была ограблена, даже музеи были сохранены безъ поврежденій и народъ приставилъ къ нимъ охранительную стражу, что-то дтски-добродушное выражалось въ различныхъ фразахъ этихъ блузниковъ, пробовавшихъ посидть хоть минутку на королевскомъ трон и наивно замчавшихъ: ‘А вдь чудакъ былъ этотъ Карлъ, тутъ ему было очень хорошо сидть’ Теперь этому народу предлагали сохраненіе конституціи, предлагали въ ея охранители герцога Орлеанскаго. Народъ плохо зналъ эту личность: все ея достоинство для него заключалось въ одномъ отрицательномъ качеств, что это не Карлъ X. Сначала масса нахмурилась при встрч герцога, но ее, вчно доврчивую, вчно добродушную, было легко задобрить: герцогъ взялъ подъ руку Лафайета, взялъ трехцвтное знамя и появился въ окн, ратуши,— народная толпа въ безконечной радости закричала: ‘да здравствуетъ герцогъ Орлеанскій!’
Карлъ X, посл нсколькихъ смшныхъ и жалкихъ попытокъ сохранить корону за собой или за своимъ сыномъ, долженъ былъ выхать изъ Франціи.
