Проклятый. Историко-военно-описательный роман XIX столетия, Глухарев Иван Никитич, Год: 1833

Историческая проза
Время на прочтение: 47 минут(ы)
Скачать в PDF

ПРОКЛЯТЫЙ,
ИСТОРИКО-ВОЕННО ОПИСАТЕЛЬНЫЙ РОМАНЪ

ХІХ СТОЛТІЯ,
заимствованный изъ истиннаго произшествія, случившагося во время воины Русскихъ съ Турками.

Соч. Ив. Г.-х.-ва.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

МОСКВА.
Въ Типографіи Решетникова.
1833

Печатать позволяется:

съ тмъ, чтобы по отпечатаніи представлены были въ Ценсурный Комитетъ три экземпляра. Москва, Мая 6-го дня, 1832 года.

Ценсоръ Двигубскій.

ГЛАВА ПЕРВАЯ.

Притворство Ижорскихъ.— Перемна, жизни ихъ.— 3има.— Любовь.— Письмо. Балъ.— Котильонъ.— Отдача — письма. Восхищеніе влюбленнаго.

Прошло лто, наступила осень, проходила оная и темныя Ноябрьскія ночи становились свтле. Снгъ начиналъ покрывать улицы, поля и крыши. Заморозы сковали землю, испортившуюся отъ дождей осеннихъ и суровая сверная зима давала знать о скоромъ приближеніи своемъ. Алексй Васильевичъ часто посщалъ знакомцевъ своихъ Райскаго и Прагина, которые въ свою очередь гораздо чаще бывали у него, а особенно первый. Старый Райскій дружелюбно обходился съ Ижорскимъ даже — иногда бывалъ и у него. Надобно сказать, что Ижорскій, предполагая и, основывая будущую участь дочери своей и собственныя надежды на Никанор перемнилъ образъ жизни своей, у него гораздо ржее, начала произходить игра въ карты, вакхическое разгулье молодыхъ людей и даже сама Марія принятую ей личину постоянства исполняла на самомъ дл. Многимъ изъ старыхъ короткихъ знакомыхъ Ижорскаго казалось страннымъ поведеніе его и даже нкоторые неотступно спрашивали о причин онаго, но Ижорской отзывался чувствуемымъ разстройствомъ здоровья, хлопотами по дламъ другихъ и даже лтами дочери. Онъ многихъ заставилъ врить отзывамъ этимъ, а съ тми, которые не врили прекратилъ знакомство и короткія связи. Вмст съ этимъ Марія, держась во всхъ случаяхъ правилъ отца своего, отказала многимъ поклонникамъ своимъ, перемнила съ ними обращеніе и такъ искуссно умла отклонить ихъ отъ себя, что каждый былъ принужденъ, какъ бы невольно, прекратить исканія свои, и что еще было лучше для Маріи: оставленные ею поклонники питали въ ней уваженіе. Вотъ какъ бываетъ оборотливъ и изыскателенъ умъ женщинъ въ таковыхъ случаяхъ, и какъ природа. создала ихъ склонными на таковые поступки!…. Старой Ижорской былъ неизъяснимо радъ, увидавъ, что Марія не отступаетъ отъ правилъ его и также подобно ему умла въ глазахъ знакомыхъ своихъ отклонить вс подозрнія на щетъ перемны образа жизни ихъ.
— Никаноръ и Вольдемаръ, какъ сказалъ я, бывали часто у Ижорскаго, а чрезъ это самое стали коротко, и въ нкоторыхъ случаяхъ, откровенно обходится съ нимъ. Между ими стало гораздо меньше употреблятся этикетовъ, а мсто оныхъ заступали дружество и короткость. Простота и неопытность сердецъ двухъ друзей приносили Ижорскому много пользы и споспшествовали намреніямъ его, отклоняли всякое подозрніе и не могли возбудишь проницательности. Марія съ своей стороны боле и боле очаровывала Никанора, но примрная застнчивость принимаемая ею въ обращеніи съ нимъ къ врожденной скромности характера Райскаго придавала необыкновенную робость и онъ ни какъ не могъ ршиться признаться ей въ любви своей. Прошло боле осьми мсяцевъ, какъ Никаноръ былъ знакомъ съ Ижорскимъ и любилъ Марію, но тайна любви его былъ извстна одному Вольдемару, онъ боялся я былъ въ нершимости открыться ли прелестной Ижорской, или скрывать на душ своей мучительную страсть овладвшую сердцемъ его. Одни совты друга развлекали иногда грустнаго Никанора, одно то время, когда бывалъ онъ у Ижорскаго, доставляло спокойствіе ему, все прочее наводило на него скуку, казалось непріятнымъ и онъ ни въ пышныхъ обществахъ, ни въ обществахъ съ товарищами, ни въ общественныхъ увеселеніяхъ, однимъ словомъ, нигд не могъ получить того, что чувствовалъ въ дом предмета, любви своей. Ижорской и дочь его видли положеніе влюбленнаго Никанора, ясно читали въ сердц его: ‘Я томлюсь и страдаю отъ любви, отъ неизвстности къ прелестной Маріи’…. Он видли и ждали выгодныхъ дли себя слдствіи: отъ этаго.
Разчетливый Алексй Васильевичъ, какъ будто бы по короткости знакомства, оставлялъ уже Никанора наедин съ дочерью своей, позволялъ ему проводить вечера съ нею и каждый разъ какъ только Никаноръ узжалъ отъ него, онъ неотступно просилъ Райскаго, не оставлять его сёоими посщеніями. Юноша съ постоянныхъ и и твердымъ характеромъ, и въ самомалйшее время можетъ, къ нему бы то ни было, скоро привыкнуть въ жизни своей, для него тотъ предметъ, который нравиться, въ глазахъ его, не можетъ никогда терять прелестей своихъ, онъ всегда и во всякое время иметъ у него достоинства свои, кажется таковымъ же и не можетъ терять красотъ своихъ.
Таковъ былъ и Никаноръ. Для него то, что съ перваго раза обратило вниманіе его, могло чрезмрно понравиться, восхитить, очаровать, (впрочемъ подразумвая то, къ чему не предосудительно имть привязанность всякому) въ глазахъ его могло имть одинаковую цну, казаться тмъ же чмъ было оно съ самаго начала. Характеръ молодаго Райскаго былъ твердъ, ршителенъ и неизмнчивъ. Его сердце незнакомое съ притворствомъ было предано одной дружб,— но явилась Марія, и Никаноръ сдлался поклонникомъ ее!….
Онъ по свойству характера своего любилъ ее постоянно, его сердце до толь спокойное теперь, страдало, билось въ груди для Ижорской и жаждало одной взаимности. Но можетъ ли тотъ, кто любитъ впервые, любитъ пламенно, истинно, кто неизъяснимо преданъ страсти этой, кому она какъ нчто неземное, можетъ ли тотъ, говорю я, предъ тмъ, кого избрало сердце его, говорить свободно, смло о любви своей, можетъ ли онъ скоро произнести признаніе? нтъ, онъ бываетъ робокъ, застнчивъ, онъ только въ глубин сердца своего уметъ скрывать то, что чувствуетъ оно. Таковъ былъ и Никаноръ въ продолженіи осьми мсячнаго знакомства своего съ Ижорскими. Онъ Марію чтилъ только въ душ и въ однихъ бсдахъ съ другомъ своимъ говорилъ объ ней, о любви своей, но никакъ не ршало а произнести предъ ней признаніе. Истинная любовь, повторю я, бываетъ всегда робка, нжна, она подобна цвтамъ Юга которымъ несносенъ губительный хладъ Свера.
Наступала зима, вечера длались длинне, Никаноръ бывалъ часто у Ижорскихъ. Онъ сокращалъ оные, или въ разговорахъ съ Маріею, или въ чтеніи съ нею книгъ, рускихъ и иностранныхъ журналовъ, или слушалъ игру ее на фортепіано, а кому же надобно сказать, что Ижорская играла на оныхъ превосходно. Для влюбленнаго Никанора, время, въ которое бывалъ онъ съ Маріею казалось всегда мгновеніемъ и не проходило ни одного раза, когда бы онъ узжая отъ Ижорскихъ не увозилъ, въ сердц своемъ большей привязанности къ дочери Алекся Васильевича, и чтобы боле и боле не очаровывался умомъ, талантами, и способностями Маріи. Никаноръ, прізжая домой, если онъ только бывалъ у Ижорскихъ безъ Вольдемара, разсказывалъ другу своему о своемъ препровожденіи времени съ Маріею, и въ томительной: скук находилъ въ этомъ одну отраду себ. Многіе изъ знакомыхъ Райскаго замтили перемну въ характер его, старались узнать причину этому и никто не могъ проникнуть оной. Каждый изъ нихъ судилъ различно и если нкоторые и угадывали, говоря ему: ‘Никаноръ, вы влюблены!’ что онъ всегда старался отклонять этотъ разговоръ, и хотя въ характер Райскаго не было скрытности, однако въ этомъ случа онъ прибгалъ къ оной: и никакъ не ршался откровенно признаться. Отецъ Райскаго и старый Прагинъ также довольно часто спрашивали Никанора о замченной въ немъ перемн, однако онъ и передъ ними таилъ то что было на душ его, и о чемъ зналъ только одинъ Вольдемаръ.
Юные друзья не предполагали, Чтобъ тщательно скрываемая ими тайна была кому нибудь извстна, они не предполагали, чтобъ проницательность Ижорскаго могла проникнуть оное, короче, знать и видишь все, что было на сердц влюбленнаго Никанора. Онъ, преданный мечтамъ своимъ, любви и надежд, и вмст съ этимъ томимый неизвстностью и скукой думалъ объ одной Марія и жилъ одною ею. Напротивъ того Ижорская не была таковою: и если она и думала о Никанор то единственно потому что въ любви его находила средство для улучшенія своего будущаго.—
Она даже иногда, думая наедин или разговаривая съ отцомъ своимъ о Райскомъ, говорила. ‘Я удивляюсь, что этотъ молодой человкъ такъ робокъ, такъ неопытенъ, что даже по сю пору не можетъ признаться въ любви мн. Странно, не ужели онъ всегда такъ обходился съ женщинами, признаюсь, надобно же имть терпніе при знакомств съ Никаноромъ Райскимъ, но длать нечего должно слдовать старинной пословиц, терпніе преодолваетъ все.’ Такъ разсуждала Марія, питая въ душ надежду, терпніе же и притворная скромность ее, неизъяснимо очаровывали неопытнаго Никанора. Въ одинъ вечеръ, Никаноръ, говоря съ другомъ своимъ о прелестно! Маріи, искалъ въ душ его совтовъ къ объясненію съ нею. Вольдемаръ столько же неопытны! въ этихъ случаяхъ какъ и Райской не могъ дать оныхъ, но наконецъ счастливая мысль развернулась въ воображеніи Вольдемара: онъ совтовалъ Никанору написать письмо къ ней. Райской долго не соглашался на это, но, увлекаемый надеждою и любовію принялъ совтъ Прагина. Ахъ! чего страсть любви не заставитъ сдлать! на что она не принудитъ ршится и кмъ изъ предавшихся ей, не управляла она?…
Такъ и Никаноръ при всей врожденной нершимости характера своего, при всей скромности и неопытности своей повиновался страсти сердца своего. Онъ, какъ я сказалъ уже прежде, хотя и всегда слдовалъ совтамъ Вольдемара, но теперь боле повиновался сердцу. Письмо къ Маріи Ижорской было готово на другой же день, еслибъ было возможно сообщить оное читателю, то я думаю, что каждый кто прочелъ бы оное врнобъ сказалъ что одна любовь руководила мыслями Никанора, она одна диктовала ему и ни что другое, не могло ни занимать, ни развлекать его.
Райской въ письм этомъ былъ боле нежели Сен-Прё въ своихъ письмахъ къ Юліи. Онъ былъ въ немъ чувствительне, влюбленне, пламенне, скромне и боязливе Вертера.
Райской, по совту друга, написалъ письмо къ Маріи, искусно сложилъ его, запечаталъ, — и врно въ этотъ же день отдалъ, быть можетъ, скажетъ поспшный читатель. Ахъ! нтъ, онъ письмо это оставилъ у себя и при всемъ пожирающимъ его пламени любви не ршился отдашь онаго. Онъ опять прибгнулъ къ совтамъ друга. Вмст съ нимъ долго разсуждалъ объ этомъ, но ихъ неопытность ничего не могла представить имъ кром того, что они ршились ждать всего отъ времени. О время! о властелинъ нашъ! твои произволъ, твое теченіе многое перемняетъ въ жизни людей, ты на многое кладетъ печать свою, многое во власти твоей. Цлыя государства, цлыя поколнія людей уноситъ, подъ быстрыми крылами своими, многое рушитъ и возобновляетъ, ты въ своемъ теченіи длаетъ людей счастливыми и несчастными, длаетъ просвщенными и невждами, однимъ словомъ, ты повелваешь смертными, какъ рабами своими…
Но я разфилосовствовался, размечтался и позабылъ влюбленнаго, и нершительнаго Никанора, позабылъ о написанномъ имъ письм. Прошла недля какъ Раиской написалъ письмо къ Маріи, во все это время онъ не придумалъ еще какимъ образомъ отдашь оное. Но я сей часъ мечталъ о времени, и говорилъ, что на произволъ его Райскій и Вольдемаръ отложили отдачу письма, это со стороны ихъ было сдлано обдумано.
Не спшите въ намреніяхъ своихъ! часто говоритъ намъ опытъ. Его совтъ разуменъ. Никаноръ, хотя не отъ Опыта, но отъ нершимости и робости не ршался отдать письма Маріи, однако это самое вывело его изъ всхъ трудностей, я не скажу чтобъ для него послужило къ лучшему (что окажетъ послдствіе) покрайне мр благопріятствовало намреніямъ.
12 Декабря былъ вечеръ у Алекся Васильевича по случаю рожденія Маріи. Читатель врно уже предположилъ себ, что между гостей былъ и Никаноръ Райскій и едвали не изъ первыхъ съ своимъ другомъ Вольдемаромъ.— По кругу знакомства Ижорскаго и его дочери гостей было очень много, радушіе хозяина и образованность Маріи могли занять каждаго, вс по желанію своему могли найтить удовольствіе себ: игра въ карты, (надобно сказать, что бостонъ и вистъ были въ этотъ вечеръ первенствующими играми въ дом Ижорскаго) танцы и игра Маріи на фортопіано разнообразили собою препровожденіе времени и длинный: зимній вечеръ прошелъ для каждаго нечувствительно. Я неговорю уже о Никанор. Онъ, упоенный, восхищенный, веселый, забывалъ самаго себя, забывалъ все окружающее его. Перелетныя мечты, обольстительныя надежды, милое удовольствіе — быть съ Маріею, занимали, восхищали влюбленнаго Никанора. Его душа, можно сказать, была въ это время въ какомъ то раю блаженства, въ какомъ-то неземномъ виталищ!
Райской во весь вечеръ боле танцовалъ съ Маріею, боле другихъ восхищался ея игрою на клавишахъ, что же происходило на душ его, когда кто нибудь хвалилъ игру Ижорской, объ этомъ можетъ судить одинъ тотъ, кто любилъ подобно моему Никанору. Во время танцовъ Марія по вдохновенію ли кокетства, или по влеченію сердца, но только ласкове обыкновеннаго обходилась съ влюбленнымъ Никаноромъ. Это ободрило его, сдлало развязне, смле, боле надеждъ подало душ его и онъ самому себ далъ слово, чтобъ въ этотъ вечеръ отдать Маріи письмо, которое находилось съ нимъ, и объ которомъ я предувдомилъ уже читателя. Посл котильона, когда уставшая Марія сла отдохнуть, Никаноръ сталъ у стула ее, не знаю, что въ это время было на душ его, но только два или три невольные вздоха вырвались изъ груди влюбленнаго юноши, это обратило вниманіе Маріи. Она, не дамъ отчета читателю, почему теперь ршилась спросить, что заставило Никанора такъ вздыхать тяжело, но только Райскій, какъ бы ободренный вопросомъ этимъ ршился въ полголоса сказать ей: ‘Марья Алексевна! я былъ бы готовъ откровенно и чистосердечно отвчать вамъ, но боясь заслужить негодованіе отъ васъ, нахожусь принужденнымъ невольно прибгнуть къ скрытности.
— Вы меня удивляете, господинъ Райскій, отвчала Марія, съ видомъ особенной проницательности, впрочемъ жаль, что теперь, ни мсто, ни время не могутъ служить намъ къ объясненію, но я съ своей стороны останусь въ надежд, что вы при первомъ удобномъ случа скажите мн то, что теперь на душ у васъ.
‘Ахъ! Марья Алексевна, если бы только могъ надятся я что вы выслушаете меня, если бы исполнились желанія мои, то я считалъ бы себя счастливешимъ изъ смертныхъ.
Въ это время подошли къ Никанору старый Ижорской и Прагинъ. Разговоръ прервался. Отецъ Маріи просилъ Райскаго, чтобы онъ упросилъ Вольдемара, которой же участвовалъ въ танцахъ, сдлать партію въ вистъ. Никаноръ, давно уже положилъ за правило себ и въ самомалйшихъ случаяхъ стараться угождать Ижорскому, просилъ объ этомъ друга своего, Вольдемаръ уважилъ прозьбу друга, слъ играть въ вистъ, Ижорской: пошелъ заниматься съ протчими гостями, а Никаноръ хотя и остался опять возл Маріи, однако прежняго разговора начать было нельзя, какъ потому, чтобы другимъ не подать подозрнія, такъ равно и отъ того, что начинался слдующій: танецъ.
Ударило часъ за полночь, нкоторые изъ гостей начинали разъзжаться. Никаноръ замтивъ это невольно захотлъ узнать о времени. Онъ вынулъ золотыя часы свои и когда увидлъ, что было на оныхъ, четверть втораго, то невольный вздохъ вылетлъ изъ груди его. Но, быть можетъ, думалъ онъ про себя, часы мои неврны и идутъ часъ или полтора впередъ. Въ этихъ мысляхъ подошелъ онъ къ Вольдемару, которой игралъ въ вистъ, и просилъ его взглянуть на часы свои. Отвтъ дватцать минутъ втораго увеличилъ скуку, которая уже начинала владть душою Никанора: ибо наступало время отъзда домой.
Танцы кончались. Пышный ужинъ изготовленный съ искуствомъ ожидалъ оставшихся гостей, Ижорской и дочь его съ радушіемъ и вжливостію объявили объ ономъ и подъ игру въ то время моднаго польскаго отправились гости къ столу. Марію велъ Никаноръ. Въ это время ршился онъ отдашь письмо ей. Съ какою, надобно сказать, тайною радостію въ душ приняла она отъ Райскаго искустно свернутую бумажку, въ какомъ восторг въ эту минуту находился влюбленный Никаноръ — перо посторонняго слабо, или сказать лучше, не въ состояніи изъяснить этого. Чувствительные и равнодушные, противники любви и философы — моралисты пускай судятъ различно о положеніи Никанора, пускай другіе даже упрекаютъ меня, что такъ много говорю о такой малости — я готовъ выслушать приговоръ ихъ, а между прочимъ обращусь опять къ оставленному мною въ восхищеніи Райскому. Онъ, во все время ужина, предаваясь мечтаніямъ, думалъ только объ отданномъ письм, надялся и отчаявался, врилъ и не доврялъ надежд — однимъ словомъ — Никаноръ былъ подобенъ человку, которой, находясь въ темниц и, зная невинность свою сомнвается въ полученіи свободы, предполагая, что производители суда не вникнутъ рачительно въ сущность объвиненіи надъ нимъ.
Ужинъ кончился. Тосты за здравіе новорожденной были выпиты, каждый изъ гостей остался совершенно доволенъ, какъ радушіемъ хозяина, такъ равно и угощеніемъ его. Каждый изъ нихъ прощаясь и, слдуя правиламъ свтской вжливости благодарилъ Ижорскаго за приглашеніе, за его ласки, но никто (не смотря на всю веселость) кром Никанора, не узжалъ отъ Ижорскаго съ такимъ нежеланіемъ, съ такою медленностію, и если бы ни Вольдемаръ, которой посл ужина около трехъ или четырехъ разъ напоминалъ ему о времени отъзда, то врнобъ влюбленный Райскій, забывая всю деликатность, всю вжливость свою ршился бы до поздняго утра пробыть у Ижорскихъ. Любовь, любовь! какъ ты играешь смертными — послушными дтьми природы, сколько ты имешь власти надъ ними, власти даже иногда и надъ самымъ разсудкомъ ихъ. Я не знаю, кто дастъ отвтъ дабы разршить вопросъ: отъ чего столь сильно могущество любви надъ смертными? Философы, наблюдатели нравовъ, историки сердецъ человческихъ, вс моралисты свта останутся безмолвны, будутъ не въ состояніи дать удовлетворительнаго отвта, отъ чего любовь иметъ таковые права надъ человкомъ, отъ чего она ни подчинена законамъ обществъ, прихотливымъ повленіямъ людей, власти родительской, мод приличію, уставамъ свта. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Такъ кончился день рожденія Маріи Ижорской, въ которой, нащетъ Никанора видла она, исполненными желанія свои ибо полученное ею письмо отъ него уврило ее вполн, что Райскій влюбленъ въ нее.
Какъ жаль, что многія изъ женщинъ — изъ этихъ милыхъ существъ созданныхъ Всемогущимъ для украшенія природы, имютъ боле безнравственнаго въ характерахъ своихъ нежели лучшаго, добродтельнаго, высокаго! Цль ихъ жизни — стремленіе къ обманамъ, къ притворству, къ кокетству. Такъ и Марія Ижорская, подобно каждой изъ пола своего, любовь — эту чистую, благородную страсть считала средствомъ, цлію къ выгодамъ

ГЛАВА ВТОРАЯ.

Утро.— Служанка.— Отступленіе.— Разговор.—

На другой день бала, лишь только лучи солнца, сквозь узорчатый отъ мороза стекла проникли въ комнату проснувшійся Маріи Ижорской, какъ первою мыслію ея было полученное на канун письмо. Она съ какой-то улыбкою самодовольствія взяла его со столика стоящаго близь постели, развернула, прочла, положила опять на столикъ и, качая головою мысленно сказала себ: ‘О неопытный юноша, о Петрарка девяшнатцатаго столтія, но только я не могу быть твоею Лаурою: я живу въ мір вещественному мн незнакомъ міръ идеальный’… ‘Впрочемъ, продолжала она нсколько подумавъ, я готова играть въ вистъ съ тобою, готова быть мечтательницею: ибо чрезъ это могу боле выиграть)…. Приходъ служанки прервалъ мечты Маріи.— Сударыня, сказала вошедшая служанка, папинька изволилъ уже встать и спрашивалъ объ васъ.
‘Хорошо, такъ подай же одться мн, я пойду къ нему.
Катерина (такъ звали служанку) исполнила приказаніе госпожи своей, то есть одла ее, вычесала голову, приготовила умыться и проч. и проч. а покуда исполняла оное то начала разговоръ съ нею.
Кто не знаетъ, (сдлаю маленькое отступленіе:) что служанки во всхъ случаяхъ наперсницы госпожъ своихъ, он ихъ правой глазъ, врное ухо, черезъ нихъ, какъ молодыя, неопытныя двицы, шахъ и самыя дамы узнаютъ о расположеніи къ себ какого-нибудь мущины, черезъ нихъ получаютъ он записочки pour l’amour, черезъ нихъ… но можно ли изчислить вс услуги расторопныхъ на таковые случаи субретокъ, можно ли описать все то, въ чемъ бываютъ он полезны госпожамъ своимъ и какія за все это получаютъ он награды, благосклонности, снисхожденіе, какую важную играютъ ролю между другими служанками, которыя же за’ служили еще довренности госпожи своей. Изъ сужденія о частномъ можно сдлать сужденіе и о цломъ: такъ точно въ свт, во всхъ обществахъ, между всми классами людей есть какая то особенность, по которой иные берутъ надъ другими какое-то право, какое-то первенство…… Но я уже слишкомъ отступилъ отъ настоящаго предмета и позабылъ словоохотливую Катерину. Начавшую разговоръ съ своей госпожею.—
— Вы, я думаю, сударыня, ска зала она, отъ вчерашнихъ танцевъ довольно поустали.
‘Да, Катеринушка, отвчала Марія, ‘то правда твоя, но признаюсь, что Райской хоть кого заставитъ танцовать съ нимъ. Его ловкость обращенія, его комплименты, его прозбы подъ часъ, такъ милы, что, кажется, з а ставятъ позабыть всякую усталость.
— Это точно, сударыня, отвчала Катерина, улыбаясь. Никаноръ Дмитричь прелюбезный молодой человк и я думаю, что онъ, не меньше Пастушкова, Блесткина, Волгина и другихъ изъ старыхъ знакомыхъ вашихъ, нравится вамъ.
‘Разумется, да это было бы и смшно еслибъ какая нибудь двица сказала, что Райской не можетъ нравиться. Вообрази, онъ одинъ сынъ у отца, которой иметъ огромнйшее состояніе, къ томужъ хорошо воспитанъ, не дуренъ собою я вмст съ этимъ, (какъ говорятъ старики) не избалованъ. Но скажи мн, катерина, чему ты разсмялась, когда только заговорила я объ Райскомъ.
— А почему вы, сударыня, не заговорили ни объ комъ изъ молодыхъ людей, какъ только объ Никанор Дмитрич.
‘Это потому, что я, какъ видла ты, почти съ нимъ однимъ протанцовала весь вечеръ, ты же спросила меня объ усталости, а это самое и заставило меня вспомнить Райскаго.
— Полноте, сударыня, скромничать, кажется прежде вы не были таковыми, а теперь, Богъ знаетъ, что сдлалось съ вами, отъ чего явилась въ васъ такая скрытность — удивляюсь! Бывало, Марья Алексевна, лишь только замтитъ, что кто нибудь начинаетъ оказывать ей благосклонности свои, или что нибудь подобное, какъ тотчасъ же объявляетъ врной Катерин, а теперь…
‘Полно, полно, болтушка, прервала ее Ижорская, я не сдлалась противъ тебя скрытне, но скажи мн, почему ты предполагаешь, что будто бы между мною и Райскимъ заводится связи.
— Почему Я могла замтить, изволите вы спрашивать меня, потому сударыня, что Никаноръ Дмитричь въ разговор съ вами слишкомъ много иногда измняетъ себ, что доказываетъ ясно, онъ влюбленъ въ васъ, а къ томужъ благосклонность и съ вашей стороны оказываемая ему, увряетъ, что я онъ вамъ нравится также.
‘Это, Катя, правда твоя, что Райской непротивенъ мн, да жъ тому же надобно сказать къ чести его, что онъ можетъ отъ многихъ молодыхъ двицъ заслуживать то же самое — только одно въ немъ предосудительно, а особенно въ нашъ вкъ, онъ довольно робокъ, и, какъ кажется, еще неопытенъ въ обращеніи съ нашимъ поломъ.—
— Такъ чтожъ, Марья Алексвна, тмъ лучше для васъ. Его неопытность можетъ служить для васъ же въ пользу.
‘Все такъ, я въ этомъ согласна съ тобою, но Райскій иметъ отца. Этотъ человкъ, какъ видла я сама и слышала отъ папиньки довольно строгъ въ правилахъ своихъ, вмст съ этимъ довольно честолюбивъ, быть можетъ, онъ не захочетъ, чтобъ сынъ его женился на бдной двиц.
— И, полноте, сударыня. Я предполагаю, что папинька господина Райскаго, изъ любви къ единственному сыну своему врно ршится и ни какъ не будетъ противорчить желаніямъ его, а особенно тогда когда Никаноръ Дмитричь дйствительно влюбленъ въ васъ. Надобно только, Марья Алексева, совсмъ искуствомъ образованной двицы умть заставить обожать себя.
Разговоръ Маріи Ижорской и достойной ее наперсницы продолжался еще довольно долго, но оный былъ обращенъ на другіе предметы. Он вспомнили прошедшее, вспомнили нкоторыхъ знакомыхъ, иныхъ хвалили, иныхъ бранили, о нкоторыхъ сожалли, а надъ нкоторыми довольно посмялись, и кончили оный общимъ желаніемъ: увидать скоре Райскаго.—
Теперь надобно сказать читателю, хотя Марія Ижорская, какъ видно изъ ее разговора съ Катериною и была нкогда откровенна съ нею, но теперь сдлалась скрытне: ибо она боялась, чтобъ чрезъ подобные разсказы не дошло это до отца Райскаго, а также и самъ разчетливый Ижорской совтовалъ ей быть въ этомъ случа какъ можно скромне, что самое принудило Ижорскую не объявлять Катерин о полученномъ письм. Но если она намекнула о своемъ расположеніи къ Никанору то это сдлала потому что она знала хорошо проницательность Катерины я если бы прибгла къ совершенной скрытности то могла бы подать большее подозрніе и заставить смотрть ее гораздо внимательне.
Когда Марія совершенно одлась, то послала Катерину узнать, что длалъ Алекси Васильевичъ, а сама въ это время взяла лежащее на столик письмо дабы доказать оное отцу своему, зажала оное въ руку, сла съ видомъ совершеннаго довольства у окна и дожидалась возвращенія посланной. Наперсница-служанка скоро возвратилась и увдомила: что Алексй Васильичъ теперь въ кабинет своемъ, куда, приказалъ мн, сударыни, позвать и васъ.
Марія пошла къ отцу своему, а Катерин велла безъ себя убрать комнату ея. Изъ любопытства простительнаго въ этомъ случа, читатель, послдуемъ за нею туда и мы.—

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.

Разстройство Ижорскаго.— Катерина.— Волокитство Ижорскаго. Отецъ и дочь вмст.— Увдомленіе. Наставленіе дочери.— Присланный. Отвтъ,—

Старый Ижорской, подобно человку занятому большими длами, былъ преданъ глубокому размышленію. Онъ, держа правой руки указательной палецъ у рта своего, наклонившись къ груди головою ходилъ взадъ и впередъ по кабинету своему и только изрдка взглядывалъ на дверь онаго. Его лице, думы и размышленія длали довольно пасмурнымъ, а нависшія брови и сморщенный лобъ ясно давали знать, что онъ о чемъ-то сожаллъ, на что то досадывалъ. Боле часу былъ онъ въ таковомъ положеніи и, быть можетъ, пробылъ еще бы доле еслибъ не вошла Катерина. Ея приходъ заставилъ его невольно перемниться и хотя принужденно, однако принялъ онъ видъ веселый.
Катерина доложила ему, что Марья Алексева давно уже встала и ее послала узнать, что теперь длаетъ онъ.
— Скажи ей, чтобы она пришла сей часъ ко мн, отвчалъ Ижорской, трепля своей рукою по щек Катерину, и пристально смотря въ глаза ей.
‘Вы вчно, баринъ, любите пришучивать, отвчала служанка, нехотя отворачивая отъ Ижорскаго щеку свою.
‘Съ кмъ же, какъ не съ такими, какъ ты, хорошенькая и пошутить намъ — мущинамъ. Ну, да однако, теперь не время и недо шутокъ, поди къ Маш и вели же ей придти скоре ко мн.
‘Слушаю-с… слушаю-с….. сказала Катерина, убгая со смхомъ изъ кабинета Ижорскаго.—
Лить только Ижорской остался одинъ, какъ мысль, что Марія врно что — нибудь особенное хочетъ сообщить ему прогнала совершенно съ лица его угрюмость и сдлала оное довольно веселымъ.
Надобно предувдомить читателя, что когда только Марія хотла что — нибудь особенное сообщать отцу своему, то она въ такихъ случаяхъ посылала по утру въ кабинетъ его служанку свою, дабы спросить какъ будто бы о дозволенія, войти въ оный, но сказать ясне — это было у нихъ условнымъ знакомъ сообщенія другъ другу особенныхъ новостей, ибо и самъ Ижорской, если ему было нужно что нибудь особенное сообщить дочери своей, поступалъ точно такимъ же образомъ.
Но вотъ Ижорская въ кабинет отца своего, (а мы, благосклоннй читатель, изъ невольнаго любопытства подслушаемъ разговоръ ихъ) вотъ она по долгу дочерней признательности отдала ему должное почтеніе, то есть поздравила съ добрымъ утромъ, поцловала руку его, спросила о здоровьи и проч. и проч. наконецъ сла противъ него на диван, Алексй же Васильевичъ противъ нее на Волтеровскихъ креслахъ своихъ.
— Ну, другъ мой, Марья Алексевна, началъ Ижорской, посл — двухъ минутнаго молчанія, спокойно ли ты провела остатокъ ночи, я думаю, что вчера такъ много танцевавши довольно устала.
‘Помилуйте, папинька, отъ чего то? Разв вы незнаете, что я страстная охотница до танцевъ. Это душа моя, а особенно тогда если ангажирующій кавалеръ превосходно танцуетъ самъ.—
— Знаю, знаю! другъ мой, но однако же танцовать столько сколько ты танцовала вчера — такъ признаюсь, что невольно будетъ въ ногахъ дни два чувствовать усталость.
‘А я напротивъ, не чувствую ни малйшей и готова даже хоть сей часъ опять танцовать идти.
— А особенно я думаю съ господиномъ Райскимъ, сказалъ Алексй Васильевичъ, улыбаясь, и пристально смотря на дочь свою:
— Это правда ваша, папинька, и боле отъ того, что Никаноръ Дмитріевичъ танцуетъ превосходно.
‘Точно, точно, Марья Алексевна, говорилъ Ижорской, хохоча, и это вижу ясно и ни мало не сшибся въ предпріятіяхъ своихъ. Но скажи пожалуста, неужели Раиской, какъ я замтилъ, при всемъ расположеніи жъ теб, еще ни одного слова не сказалъ объ томъ.
‘Что касается, папинька, до объясненія любви словеснаго, то я отъ Никанора Дмитріевича не слыхала ниже полуслова и если бы, откровенно скажу вамъ, не ршилсябъ онъ въ скоромъ времени объясниться мн въ любви своей, то я ршительно бы перемнила обращеніе съ нимъ.
— Какъ, Марья Алексевна, господинъ Райской объяснился въ любви теб? сказалъ Ижорской съ видомъ неизъяснимаго на лиц удовольствія, впрочемъ, какъ бы не вря словамъ дочери своей. Ну, такъ, другъ мой, поскоре разскажи мн объ этомъ подробно, я нетерпливо хочу знать, какъ этотъ не опытный, застнчивый юноша открылся теб въ страсти своей?
Марія подробно разсказала отцу своему какимъ случаемъ Райской изъяснилъ ей любовь свою, гд и когда, прочла ему полученное письмо его, отъ чего старый Ижорской былъ вн себя. Его восхищеніе Превосходило границы, на лиц и въ глазахъ была видна неизъяснимая радость, однимъ словомъ, онъ походилъ на изступленнаго, или на человка, которой нсколько лтъ бывъ лишенъ зрнія, наконецъ — чрезъ помощь искуснаго оператора оное получаетъ.
Ижорской во время чтенія Маріею письма нсколько разъ вскакивалъ съ Волтеровскихъ креселъ своихъ, скорыми шагами прохаживался по комнат, опять садился и въ этомъ сильномъ энтузіазм схватывалъ руку дочери своей, крпко жалъ оную и даже (чему быть можетъ не поврятъ, но это истина) нсколько разъ цловалъ оную. Вотъ до какой степени можетъ доходить испорченность нравовъ, и какъ люди, потерявшіе нравственность, могутъ терять права данныя имъ природою?… Нравы, нравы!— какимъ бываете подвергаемы вы ураганамъ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Ваша испорченность приноситъ гибель будущимъ поколніямъ.—
Но чтожъ, Алексй Васильевичъ, быть можетъ, спросишь меня благосклонный читатель, когда Марія прочла ему полученное ею отъ Рабскаго письмо.
Алексй Васильевичъ по прочтеніи Маріею письма всталъ опять съ креселъ своихъ, прошелъ три раза взадъ и впередъ по кабинету, потеръ правою рукою лобъ свой, наконецъ слъ возл Маріи на диван, взялъ руку ее и сказалъ ей:
‘Марья Алексевна! я не знаю, кто можетъ быть счастливе тебя на свт этомъ, я не знаю, какъ благодарить судьбу, которая такъ рачительно печется о теб, предвщаетъ теб такую лучшую будущность, улучшаетъ твое настоящее. Письмо, которое ты читала мн доказываетъ ясно что Райской влюбленъ въ тебя, влюбленъ пламенно и что онъ если судишь по его неопытности, любитъ въ первый разъ въ жизни своей, чмъ должна дорожить ты, ибо первая любовь юноши безпредльна, онъ слпо ввряется ей, въ это время разсудокъ не иметъ власти надъ нимъ, одна пламенная страсть владетъ душою его, онъ не думаетъ о будущемъ, не печется объ немъ — одно настоящее занимаетъ весь умъ, владетъ всею душой его. Такъ точно и страстно обожающій тебя Райскій преданъ весь одной любви, теперь для него все прочее не заключаетъ въ себ ничего привлекательнаго, одна ты занимаешь вс мечты его, одну тебя рисуетъ онъ въ воображеніи своемъ, но только, другъ мои, Марья Алексевна, ты должна совсмъ искуствомъ умной, просвщенной двицы усиливать боле и боле въ сердц Райскаго привязанность къ себ, боле и боле очаровывать его, брать верхъ надъ характеромъ этаго юноши, однимъ словомъ, умть заставить его зависитъ совершенно отъ тебя, такъ, чтобы слова твои, желанія — считалъ онъ для себя закономъ.
— Неужели, папинька, вы думаете, я буду такъ неосторожна, что, видя привязанность къ себ Райскаго не буду умть вполн пользоваться этимъ случаемъ. Будьте уврены, папинька, что ваши наставленія глубоко врзаны въ памяти моей и никогда не выдутъ изъ оной. А къ моему же, самый: разсудокъ твердитъ мн, что я должна боле пещись о польз своей чмъ о любви мечтательной, идеальной….. Я знаю, Райской большой мечтатель, знаю, что онъ любитъ предаваться воображенію, сказать короче, строить въ ум своемъ воздушные замки, но я напротивъ — я люблю боле вещественное, необходимое, полезное — люблю то безъ чего человкъ обойтись не можетъ, безъ чего вс мы, какъ тло безъ души, какъ корабль безъ мачтъ, а что я, папинька, разумю подъ этимъ, то врно вы догадались уже.
‘Такъ, другъ мой, если только же ошибся я: ты подъ этимъ разумешь деньги!
— Вы отгадали, слдственно, папинька, моя философія гораздо полезне для жизни людей (особенно же въ нашъ вкъ) чмъ вс разсужденія древнихъ и новыхъ философовъ, полезне нмъ мечты поэтовъ, однимъ словомъ, это для человка лучшій и врнйшій способъ проводить жизнь счастливо, спокойно.
‘Но нельзя же, другъ мой, Марья Алексевна, чтобы съ господиномъ Райскимъ не сдлаться мечтательницею, хотя притворно. Ты знаетъ, что чрезъ это гораздо боле можно выиграть изъ него, гораздо боле расположить къ себ.
— Ваша правда, папинька, я это знаю, да къ тому же, вы знаете сами, что я порою люблю мечтать и сама, но только не рождена мечтательницею совершенно, или лучше сказать, не имю характера подобнаго Райскому, но чтобъ иногда идти въ вистъ ему, то я готова и могу сказать утвердительно, что совсмъ должнымъ для этого искуствомъ разыграю ролю свою.
‘Я не знаю, другъ мой, сказалъ Ижорской, съ видомъ радости, чмъ можно достойно благодарить такую дочь какова ты.
— Я должна, папинька, боле благодарить васъ: ибо ваша опытность въ жизни и ваши попеченія обо мн много, какъ вижу я, дославили для меня пользы. Мое воспитаніе въ дом Князя В —скаго доставило мн способъ образовать себя, ознакомить свои вкусъ съ науками и искуствами, но это все можетъ служить для однихъ пышныхъ обществъ, но не для жизни. Вы же съ своей стороны пеклись обо мн, какъ отецъ, за что я должна вчно остаться благодарною вамъ, къ тому же вы знаете, папинька, что въ нашъ вкъ человкъ съ талантами, съ умомъ, однимъ словомъ, человкъ ученый, но бдный, гораздо мене обратитъ на себя вниманіе прочихъ людей чмъ богачъ, хотябъ былъ онъ и совершенный невжда, первый изъ нихъ въ обществахъ будетъ названъ педантомъ, а второй милымъ, добрымъ, деликатнымъ, сказать короче, душою общества.
‘Точно, другъ мой, это неоспоримо и противъ этого врно мало найдется возражателей, но впрочемъ оставляя ясно, скажи мн, Марья Алексевна, намрена ли ты на письмо Никанора Дмитрича отвчать письмомъ же?
— Я думаю, папинька, что будетъ гораздо лучше, если я при удобномъ случа, только словесно скажу Райскому, что я также влюблена въ него.
‘Такъ, вотъ это длаешь ты истинно съ разсудкомъ, и я вижу ясно, что не тобою любовь, но ты управляешь ею. Теперь я остаюсь спокойнымъ, ибо слышавъ твои сужденія и, зная самыя намренія не буду опасаться, чтобъ страсть любви могла столько же овладть тобою, какъ Никаноромъ.
— О! въ этомъ случа, папинька, вы можете остаться спокойнымъ совершенно: ибо я всегда боле слдовала разсудку, чмъ велніямъ сердца и удивляюсь, какъ многія двицы (даже и нашего уже просвщеннаго вка) не умютъ обуздывать сердецъ своихъ, подчинять оныя вол разсудка и любить безъ границъ.
Разговоръ Ижорскаго съ дочерью, быть можетъ, продолжался бы еще дале еслибъ не прервала оный вошедшая служанка. Она доложила имъ, что пришелъ человкъ отъ Райскихъ.
Человкъ отъ Райскихъ!…… Это было чмъ-то магическимъ, какъ для самаго Ижорскаго, такъ я для Маріи. Они вмст поспшили видть его и присланный прежде нежели усплъ сказать имъ съ какимъ препорученіемъ пришолъ онъ, былъ осыпанъ множествомъ вопросовъ, какъ со стороны Алекся Васильича, такъ и со стороны Маріи. Онъ и она наперерывъ спрашивали: счастливо ли пріхалъ отъ нихъ съ бала Никаноръ Дмитричь, каково онъ провелъ ночь и проч. и проч. такъ, что слуга едва успвалъ отвчать имъ на вопросы эти. Марья Алексева побуждаема любопытствомъ, которое взяло верхъ надъ вжливостію спросила слугу за чмъ и отъ котораго Райскаго былъ онъ присланъ къ нимъ.
Едва расторопный слуга сказалъ, что онъ былъ присланъ отъ молодаго барина узнать объ ихъ здаровьи я благодарить за пріятность какую только могъ Никаноръ Дмитричь найтить на бал у нихъ, какъ на лиц стараго Ижорскаго изобразилась радость, онъ едва могъ говорить, ибо отъ восхищенія дрожалъ голосъ его. Вотъ, какъ порывы радости могутъ дйствовать на душ человка даже и такого, которой ежеминутно хочетъ играть роль притворства — и при каждомъ случа старается быть скрытнымъ!…
Старки Ижорской со всею вжливостію свтскаго человка приказалъ присланному благодаритъ Райскаго, что также съ своей стороны сдлала и Марія, а вмст съ этимъ Ижорской не позабылъ и о зов Райскаго къ себ. По уход слуги Алексй Васильичъ и Марія занялись опять разговоромъ объ Райскомъ, первый одобрялъ его вжливость, а вторая скромность, тотъ находилъ въ немъ тихость характера, хвалилъ благородство душа и пылкость сердца, а эта находила въ немъ необыкновенный умъ, чрезвычайныя способности, однимъ словомъ, Никаноръ Райскій (по справедливости юноша достойный похвалы) въ глазахъ Ижорскихъ былъ боле нежели обыкновенный смертный. Ахъ, Райскій, Райскій! если бы ты былъ бднякъ, или еслибъ люди характерами подобные Ижорскимъ не ослплялись блескомъ золота, то врно бы и совершеннйшій умъ человка въ глазахъ ихъ казался бы обыкновенною посредственностію. Такъ, кстати сказать можно, въ нашъ образованный: вкъ когда лучъ просвщенія озарилъ умы большой части людей, когда люди хотятъ извлекать изъ всего пользу, когда они стремятся все къ высшему, къ лучшему, къ прекрасному — ахъ! въ это-то самое время еще боле нежели въ вки невжества стали уважать богатство, и на бдность, какъ бы на невжество смотрть съ презрніемъ.
Теперь и мы, благосклонный читатель послдуемъ за посланнымъ Никанора Дмитріевича и вспомнимъ кстати этаго влюбленнаго юношу, котораго позабыли мы съ самаго балу Ижорскихъ.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.

Возвращеніе съ бала.— Боязнь Райскаго.— Посланный.— Ожиданіе.— Возвращеніе Андрея.— Радость Райскаго.— Разговоръ.—

‘Какъ изгнанникъ желаетъ видть родину свою, какъ арестантъ ждетъ съ нетерпніемъ свободы, какъ усталый путникъ тихаго пріюту, какъ поэтъ возвращенія весны — такъ точно, влюбленный Райскій ожидалъ возвращенія съ отвтомъ отъ Ижорскихъ своего посланнаго. Какая-то робость даже раскаяніе предъ самимъ собою тяготили душу Никанора и онъ въ одну и ту же минуту длался то веселымъ, то скучнымъ, твердя ежеминутно самому себ: ‘Скороли возвратиться Андрей.’ Такъ звали человка, которой былъ посланъ къ Ижорскимъ.
Но прежде нежели возвратиться посланный я разскажу причину отъ чего въ таковомъ положеніи находился Райскій. Начну съ его возвращенія съ балу.
Никаноръ во всю дорогу покуда халъ домой отъ Ижорскихъ былъ вн себя отъ радости. Онъ, какъ бы вдохновенный или очарованный волшебною силою въ восторг сильнаго энтузіазма разсказывалъ другу своему какъ отдалъ онъ письмо Маріи, какъ она благосклонно и съ какою скромностію приняла оное и если бы надобно было перехать имъ верстъ пять или шесть, то Райской врно бы нсколько разъ повторилъ разсказъ свой объ отданіи письма. По прізд домой оба друга отправились вскор въ спальни свои. Не смотря на то, что было около половины пятаго часа утра, но влюбленный Райскій ни мало не помышлялъ о сн, онъ мечталъ о Маріи, мечталъ о будущемъ счастіи, когда онъ назоветъ ее своею супругою. Но, какъ часто — мы, упоенные пріятными мечтами, въ самозабвеніи съ самими собой забываемъ превратность судьбы — этаго деспота смертныхъ, и какъ часто, мы, въ одну и ту же минуту изъ самаго веселаго расположенія духа переходимъ въ унылое. Такъ точно случилось и съ Райскимъ. Минута восторга прошла. Онъ, вспоминая объ отданномъ Маріи письм страшился, что быть можетъ, старый Ижорской узнавъ объ этомъ прекратитъ знакомство съ нимъ. Прошло около двухъ часовъ, какъ Райской былъ въ постели, но благодтельный сонъ ни на минуту не овладлъ имъ. Страхъ и надежда, печаль и радость, увренность и разувреніе поперемнно владли душою влюбленнаго Никанора и онъ до самаго разсвта подобно больному которой страдаетъ сильною болью жъ членахъ, своихъ, ни на минуту не могъ заснуть. Съ появленіемъ первыхъ лучей восходящаго солнца Никаноръ всталъ съ постели. Мысль, что быть можетъ, скромная Марія (таковою онъ считалъ Ижорскою) сказала уже отцу своему о полученномъ ею письм, (въ чемъ, какъ видитъ читатель, Раиской и не ошибся) и Алексй Васильичъ пылалъ на него гнвомъ — эта мысль ужасно тяготила душу влюбленна то Никанора. Но старый Ижорской, (какъ видлъ уже читатель) не былъ оскорбленъ этимъ и въ сердц своемъ не имлъ мы малйшей непріятности, а напротивъ того былъ чрезмрно радъ этому. Райской, желая узнать что произходило въ дом Ижорскихъ, то есть, какъ примутъ его въ семейств этомъ, когда онъ прідетъ къ нимъ, ршился послать человка своего.’ Это, говорилъ онъ самъ себ, будетъ даже нкоторымъ образомъ, имть видъ вжливости.
Мы уже видли, какъ старый Ижорской и дочь его приняли Никанорова посланнаго, знаемъ, какъ они обошлись съ нимъ и что было отъ нихъ приказано оному, слдственно было бы совершенно излишнимъ еслибъ я сталъ повторять оное. Но я сказалъ, что влюбленный Райскій съ неизъяснимымъ желаніемъ и беспокойствомъ ожидалъ возвращенія Андрея, и чтожъ? Андрей возвратился.
Никаноръ въ эту минуту, когда Андрей вошелъ съ отвтомъ въ комнату его, былъ колеблемъ страхомъ и надеждою и походилъ на преступника ожидающаго ршенія участи своей. Лице его, изображающее боязнь, было, довольно блдно, губы тряслись, а по тишин, которая царствовала во кругъ его, казалось, можно было слышать сильное біеніе сердца его.
Если бы Андрей при всей расторопности своей, за которую былъ любимъ господами, былъ человкъ одаренный большою проницательностію, то при первомъ бы взгляд на молодаго господина своего былъ бы пораженъ чрезвычайнымъ удивленіемъ, но онъ не родился слугою — физіогномистомъ, но человкомъ, которой врно и съ надлежащею точностію исполняетъ приказаніе того, кому судьба велла повиноваться ему.
Когда Андрей доложилъ приказанное ему отъ Ижорскихъ, то Райской вздохнулъ полною грудью. Черты лица его въ одну и туже минуту изъявили радость и самодовольствіе.
Читатель! (не смю сказать о какой нибудь прелестной читательниц) если любилъ ты подобно моему Никанору, то по опыту собственнаго сердца можешь знать какова власть любви надъ онымъ и что въ эту минуту чувствовалъ Райскій — перо каждаго слабо дли изъясненіи чувствъ влюбленнаго. Любовь, надежда, радость, прелесть будущаго, однимъ словомъ, вс блага жизни, вся прелесть очарованій оной владли сердцемъ Никанора… Онъ въ эту минуту походилъ на утшеннаго новою игрушкою ребенка, или лучше сказать, былъ въ бол шеи радости нежели древній Математкъ Архимедъ, кричавшій: нашелъ! нашелъ! Вотъ каковы чувства можетъ поселять любовь въ сердц человка и какъ велика сила этой страсти надъ смертными.
Лишь только Никаноръ выслушалъ сказанное ему Андреемъ, какъ вошелъ Вольдемаръ. Сей, видя въ чрезвычайной радости друга своего, былъ крайне удивленъ онымъ. Никаноръ, горя нетерпніемъ. сказать Прагину о причин радости своей, приказалъ Андрею выдти вонъ. Андрей повиновался.
По уход его, Никаноръ, съ ораторскимъ восторгомъ пересказалъ другу своему слышанное имъ отъ Андрея и вмст съ этимъ, какъ влюбленный мечтатель говорилъ ему: ‘Ахъ! Вольдемаръ, другъ мой, теперь я счастливъ вполн, милая, добрая, прелестная Марія любитъ меня, она одинаково расположена ко мн. Скажи, чего больше осталось теперь желать мн въ мір и кто можетъ сравнится со мною въ счастіи? Любовь Маріи и твоя дружба — вотъ все, что можетъ украшать жизнь мою это два врные оплота, которыя, всегда поддержатъ меня. Пускай другіе ищутъ славы, богатства, извстности — это въ сравненіи съ любовью и дружбою есть ничто, одной любви и дружбы смертные должны искать въ жизни сей, къ нимъ должна прилпляться они.
— Такъ, добрый Никаноръ, отвчалъ Прагинъ, это правда твоя, но ты знаешь, что нтъ правила безъ исключенія, или оказать лучше, не должно смотрть на предметъ со стороны одной, а къ тому же насъ учили, что не должно слпо ввряться желаніямъ сердца.
‘Ахъ, Вольдемаръ, Вольдемаръ! я ты это сказать можетъ. Не ужели ты думаешь, что неравненная, умная Марія не любитъ меня, не ужели она смется надо мною? Нтъ, другъ мой, не думай такъ объ ней. Если она приняла письмо мое, не сказала объ этомъ отцу своему, ибо ты, зная характеръ и правила старика Ижорскаго врно согласился со мною, что онъ узнавъ объ этомъ не сталъ бы такъ усердно звать меня въ домъ къ себ, но я сказалъ самъ, что Марія скрыла объ этомъ — слдственно она любитъ меня, а мн, повторю я, чего же теперь желать боле? … Марія любитъ меня — ни счастливъ!….
— Желаю, любезный другъ мой, чтобъ къ теб любовь Маріи была вчна, истинна, постоянна, чтобъ и ты одинаково оную хранилъ къ ней, но ты долженъ вспомнить, что между васъ есть большія препятствія.—
‘Препятствія! сказалъ Райскій съ видомъ нкотораго унынія. Я знаю, добрый Вольдемаръ, о какихъ препятствіяхъ ты хочетъ сказать мн. Но будь увренъ, что родитель мой врно не захочетъ несчастія единственному сыну своему, а также и родитель Маріи, если узнаютъ они, что мы совершенно любимъ другъ друга.
‘Все такъ, уважаемый другъ мною, по скажи, кто можетъ знать будущее, кто поручится, что человкъ всегда быть можетъ или счастливъ, или несчастливъ.
‘Я согласенъ съ тобою, любезный Прагинъ, ты правъ въ мнніяхъ своихъ, но я удивляюсь отъ чего вдругъ слышу отъ тебя такія сужденія?
— Я не знаю самъ и даже не могу дать отчета теб, но только какое-то непонятное мн предчувствіе тяготитъ душу мою.
‘Странно, странно, любезный Вольдемаръ — впрочемъ для общаго спокойствія прекратимъ разговоръ объ этомъ. Пускай я буду очаровываться будущимъ, видть въ немъ свое счастіе, свое благо, а ты, какъ врный другъ, раздляй мечты мои — и я буду доволенъ.
Разговоръ друзей, обратился на другіе предметы, но, Никаноръ подобно каждому влюбленному мшалъ въ оной воспоминанія о своей Маріи и сердце его полное любови звало его къ предмету любви своей.
Кто любилъ, тому собственный опытъ доказалъ уже сколько неукротимы порывы любви, ея огонь, какъ лава Этны ниспровергаетъ вс преграды холоднаго разсудка и влюбленный можетъ иногда походить на человка страдающаго сильною горячкою.
Оставимъ, теперь, благосклонный читатель мой, влюбленнаго Никанора мечтать о Маріи, и радоваться любви идеальной, я добраго ГГрагина раздлять мечты друга своего и обратимся къ семейству Ижорскихъ, также вспомнимъ неотставшаго въ дйствіяхъ своихъ отъ другихъ лицъ романа этаго — нашего знакомца Змйскаго и вмст съ этимъ ознакомлю читателей моихъ съ гусарамъ Славинымъ, которой много откроетъ намъ касающагося до семейства Ижорскихъ.

ГЛАВА ПЯТАЯ.

Еще о характеръ Ижорскаго.— Змйскій.— Свойства Злйскаго.— Змйскій въ гостяхъ у Славина.— Славинъ и характеристическіе терты его.— Разговоръ.— Любопытство.— Славинъ разсказываетъ исторію любви своей. Пріздъ гостей.—

Я сказалъ уже моимъ читателямъ, что отецъ Маріи старый Ижорской подъ маскою утонченнаго притворства умлъ скрывать пороки свои и развратность сердца, а чрезъ это самое пріобрталъ хорошіе знакомства. Свтская же образованность и энциклопедическія сужденія о наукахъ длали Алекся Васильевича въ глазахъ нкоторыхъ людей человкомъ совершенно ученымъ. Ижорской же, какъ по врожденной такъ и по напрактикованной самыми опытами дальновидности и проницательности своей, видлъ это и внутренно смялся простот его почитателей. Надобно всегда въ какихъ, бы то ни была обстоятельствахъ, пользоваться открывшимся случаемъ, говорятъ многіе пожилые люди. Я не: знаю было ли это аксіомою для Ижорскаго, но только онъ оправдывалъ это на самомъ дл и въ жизнь, свою не упускалъ ничего, чмъ бы только не воспользовался онъ. Къ тому же надобно прибавить, что изобртательный умъ его, навыкъ, притворство, пронырство и умнье узнавать характеры другихъ людей служили для Ижорскаго лучшими средствами Окончивать начатое имъ въ свою собственную пользу. Отецъ Маріи, играя всегда искусно ту роль какую — только онъ бралъ на себя никогда ни оставался безъ исполненія желаній своихъ. Къ этому много способствовало и то, что онъ всегда умлъ брать первенство даже и надъ сообщниками своими, умлъ въ самомалйшихъ случаяхъ пользоваться ихъ простотою и заставлять быть ихъ молчаливыми, однимъ словомъ, онъ былъ въ этихъ случаяхъ отличнымъ механикомъ, которой, устроивая машину съ успхомъ приспособляетъ теорію къ практик. Знакомство Ижорскаго съ Райскимъ и другомъ его Вольдемаромъ ясно уже доказало, что Алексй Васильичъ чрезъ короткость онаго, видя въ будущемъ много выгодъ для себя ршился перемнить образъ самой жизни, а чтобъ лучше привести въ исполненіе планы свои и видть надежды свершенными, совтовалъ объ этомъ и дочери своей. Отъ чего во все продолженіе знакомства Райскаго съ Ижорскими скромный Никаноръ не могъ ничего замтить безнравственнаго, въ дом Алекся Васильича.
Надобно бытъ Іезуитомъ, сказалъ кто-то, чтобъ бытъ хитрымъ, пронырливымъ и оборотливымъ. Надобно родишься къ этому способнымъ — скажу я. Старый Ижорской, можетъ быть, зналъ Іезуитовъ по одному названію, но по своимъ хитростямъ, притворству и обманамъ могъ онъ превзойти каждаго послдователя Игнатіева. Можно сказать, что ни одинъ питомецъ Мельпомены не могъ съ такимъ искуствомъ выдержать ютъ начала до конца принятую имъ роль на себя, какъ оборотливый въ обманахъ и искустный въ утонченномъ притворств Алексй Васильичъ. Но говоря, о немъ вспомнимъ Змйскаго, этого общаго нашего знакомца.
Этотъ молодой человкъ былъ одаренъ отъ природы всми способностями чрезъ которыя могутъ только обращать, невольно вниманіе на себя въ пышныхъ обществахъ молодые люди. Онъ образованность ума и сердца получилъ въ Университетгд кончилъ курсъ наукъ въ одно время съ Никаноромъ и Вольдемаромъ. Какъ товарищъ и хорошій знакомый Райскаго онъ за скромность много любилъ сего послдняго. Надобно сказать, что Валерьянъ Змйскій былъ гораздо старше Никанора, жилъ боле въ свт, зналъ лучше людей и имлъ боле способовъ узнать характеры ихъ и сдлать для себя полезное надъ оными наблюденіе. Этому для Змйскаго много способствовали, прежде бытности его въ Университет, частые разъзды по разнымъ губерніямъ, слдственно могъ онъ гораздо безошибочне судить, о характерахъ нежели неопытные друзья ваши Никаноръ и Вольдемаръ.
Познакомивъ читателей хотя нсколько съ Валерьяномъ я долженъ сказать еще что Змйскій былъ рожденъ хотя съ характеромъ веселымъ, но чрезвычайно пылкимъ и съ необыкновеннымъ стремленіемъ къ добру. Онъ ненавидлъ ложъ, притворство, кокетство женщинъ, презиралъ тхъ, которые съ самой невыгодной стороны судятъ о другихъ людяхъ, имя слабости сами. Къ томужъ былъ скроменъ, любилъ уважать старшихъ и всею душею прилепленъ былъ къ просвщенію. Змйскій, имя таковой характеръ и правила безъ всякаго сомннія былъ многими любимъ за это, а также многіе сами искали, знакомства съ нимъ. Валерьянъ живя довольно открыто любилъ иногда съ хорошими знакомыми своими весело проводить время, гд радушіе, пріятность, откровенность, а вмст съ этимъ самая умренность и благородство были у Змйскаго всегдашними собесдниками веселыхъ компаніи, и если только начиналъ онъ съ кмъ знакомиться, дно всегда старался употреблять всю проницательность свою дабы узнать хорошо характеръ и правила новаго знакомца. своего, когда же находилъ оные несообразными съ своими или предосудительными, то никогда (надобно сказать къ чести Змйскаго) не осуждалъ оные, а старался какъ нибудь исправлять убдительными совтами особенно тогда если тотъ былъ моложе лтами. Если же Валерьянъ не успвалъ въ намреніи своемъ, въ та. комъ случа одно сожалніе о неисправленіи подобнаго себ человка наполняло сердце его. Быть можетъ, въ глазахъ нкоторыхъ изъ людей, современниковъ Змйскаго, поступки этого молодаго человка и къ тому же питомца Университета будутъ казаться странными, смшными, быть можетъ, въ насмшку назовутъ его партизаномъ нравственности, (ибо мннія людей различны) но я желаю, чтобъ гораздо боле и боле было молодыхъ людей подобныхъ характерами и правилами Змйскому особенно же въ обществахъ истинно просвщенныхъ, ибо они могутъ быть представителями своего вка. Но я уже довольно ознакомилъ читателей моихъ съ Змйскимъ, и теперь не будетъ казаться имъ удивительнымъ, что этотъ молодой человкъ предостерегалъ Райскаго отъ связей съ Ижорскимъ.

——

Я теперь, благосклонный читатель, перенесусь нсколько назадъ жъ тому времени когда двое знакомцевъ нашихъ Никаноръ и Вольдемаръ были въ гостяхъ у Змйскаго и какъ сей послдній по узд ихъ отправился къ своему знакомцу — гусару Славину.
— Да, да, къ гусару Славину, быть можетъ, скажетъ кто нибудь изъ читателей: Къ тому же Славинъ, кажется, хотлъ что то разсказать ему объ Ижорскихъ?
Точно такъ, внимательный читатель, многое общался разсказать о старик Ижорскомъ и вмст съ этимъ онъ хотлъ предостеречь Змйскаго отъ знакомства съ этимъ опаснымъ человкомъ.
И такъ, что же Валерьянъ Александровичъ услыхалъ отъ Славина?
‘Ахъ, чувствительный читатель, я незнаю, можетъ ли кто нибудь изъ людей имть въ себ боле пороковъ и быть способне на оные, какъ не Ижорской и можетъ ли кто другой быть шахъ оборотливъ въ предпріятіяхъ своихъ, умть такъ счастливо исполнять преступныя желанія свои, какъ не онъ одинъ — этотъ порочный чело вкъ, этотъ губитель дочери своей!….. Но обратимся къ Змйскому. Валерьянъ Александровичъ по прізд къ Славину какъ къ хорошему и давнишнему знакомцу своему обошелся съ нимъ безъ всякаго этикета, что также съ своей стороны сдлалъ и Петръ Николаичъ (такъ звали Славина). Трубки вакштабу задымились, обрадованные и расположенные другъ, къ другу знакомцы сли рядомъ на большомъ диван. Не прошло минуты, какъ скучное во многихъ случаяхъ молчаніе было прервано. Разговоры о политик, литтератур, о военной и штатской служб заняли нашихъ знакомцевъ. Но прежде нежели Славинъ и Змйскій обратятъ разговоръ свой на знакомыхъ и дойдетъ оной до семейства Ижорскихъ, я ознакомлю читателей моихъ съ Славинымъ гораздо короче.
Славинъ былъ Русской гусаръ во всемъ смысл этаго слова, то есть любилъ радушіе, веселость, откровенность, бывалъ порою селадономъ, мечтателемъ, поэтомъ, порою вакхическимъ пріятелемъ, но отъ природы былъ скромнымъ, вжливымъ молодымъ человкомъ. Его родители, имя большое состояніе не жалли ничего на воспитаніе своего сына. Науки и искуства образовали умъ и сердце молодаго воина, а попеченіе о нравственности, виновниковъ жизни его, еще боле могли принести пользы для Славина. Любовь къ наукамъ, уваженіе ученыхъ, желаніе споспшествовать просвщенію и поощрять къ образованію другихъ были отличительные черты Петра Николаича. Любимый. товарищами и подчиненными, уважаемый знакомыми, — умный, веселый Славинъ былъ въ обществахъ душою оныхъ. Онъ игралъ превосходно на фортопіано, пріятно плъ, отлично танцовалъ. Къ тому же, надобно сказать, самая наружность Славина была плнительна. Онъ имлъ довольно хорошій ростъ, ловкую, стройную фигуру, черты лица выражали доброту, умъ, взгляды — благородную гордость, а голубые глаза, черныя густыя брови, кудрявые, черные какъ перо ворона на голов волосы, алыя щеки придавали ему необыкновенную плнительность. Вотъ вамъ прелестные читательницы (если только буду имть оныхъ) врно снятый мною портретъ съ гусара Славина и если между васъ (смю только предполагать, но не говорить утвердительно) найдется такая, которая увидитъ въ немъ какое нибудь сходство съ тмъ прелестнымъ лицемъ на которое въ прошедшемъ спектакл нечаянно изъ ложи навела лорнетъ свой, то какъ я буду счастливъ, что она для большаго воспоминанія прочтетъ въ другой, разъ эту страничку романа моего.
Но обратимся къ разговаривавшимъ знакомцамъ.
Посл довольно сурьезныхъ разговоровъ почти въ продолженіе часа безпрерывно продолжавшихся Валерьянъ Александровичъ спросилъ наконецъ Славина:
‘Скажи, сдлай одолженіе, Петръ Николаичъ, что ты такое хотлъ сказать мн нащетъ Алекся Васильича Ижорскаго.
— Нащетъ Ижорскаго! А! да, помню. Объ этомъ, кажется, я сказалъ теб въ то время, когда я съхался съ тобою нечаянно въ дом у него.
‘Да, помнишь, еще я говорилъ теб, что въ первый разъ пріхалъ къ Ижорскому,
— Помню, помню. А впрочемъ ты кстати, заговорилъ объ Ижорскомъ. Тогда мн не удалось спросить тебя. Скажи мн, почему ты знакомъ съ Ижорскимъ и, какъ замтилъ я, ты довольно расположенъ къ нему.
‘Я съ нимъ познакомился въ дом одного моего товарища Николая Иваныча Метеорова. Да вишь ты, кажется, знаешь его.
— Знаю. Я его видалъ у тебя въ дом. А этотъ, Метеоровъ, давно знакомъ съ Ижорскимъ?
‘Нельзя сказать чтобы давно, я думаю, не больше, какъ года два. Онъ съ нимъ познакомился въ дом Князя В—скаго, у котораго воспитывалась дочь старика Ижорскаго.
— А! знаю. Но скажи мн пожалуете, Валерьянъ Александровичъ, теб, какъ я знаю, Метеоровъ былъ товарищемъ, и, какъ я слышалъ, онъ хорошій молодой человкъ, то есть (ты прости моей военной откровенности) неспособенъ на низкіе обманы, лесть, или на предательства друзей.—
‘О! что касается до этого, то я готовъ за него поручиться, какъ за самаго себя, если же есть что особенное въ его характер, то это чрезвычайная легковрность и доврчивость ко всякому, кого бы онъ даже зналъ не боле какъ недлю.—
— Хорошо. А иметъ онъ хорошее состояніе?…
‘Не знаю, какъ сказать теб. Точно, его отецъ иметъ хорошее состояніе, но кром Николая Иваныча у него еще четыре сына и и три дочери.—
— Да, порядочное семейство. Но я спросилъ тебя, Змйскій, о твоемъ расположеніи къ Ижорскому, скажи, отъ чего произходитъ это?—
Послднія слова Славинъ произнесъ довольно протяжно.
‘Довольно страненъ вопросъ твой, Петръ Николаичь, сказалъ Валерьянъ, улыбаясь, ты врно думаешь, что я имю особенныя причины для этого, нтъ, другъ мой, будь увренъ, что не имю ни малйшихъ.
— Врю, очень врю, но разскажи отъ чего же произходитъ это.
‘Прежде нежели я разскажу теб объ этомъ, дай и мн въ свою очередь спросить тебя.—
— Изволь, объ чемъ это?
‘Скажи мн, Славинъ, ради Бога, какъ знакомъ ты съ Ижорскимъ, и отъ чего иметъ объ немъ такое невыгодное мнніе.
— Пожалуй, слушай же. Ты знаешь, Валерьянъ Александровичъ, что я порою люблю взглянуть на хорошенькую двицу, сказать ей два, три, четыре комплемента, (да и кто изъ нашего брата гусара не покается въ этомъ) протанцовать съ нею нсколько танцевъ, спть чувствительный романсъ и надлать тому подобныя нжности.— А этими нжностями, ты знаешь, не долго вскружить голову, какъ столичной, такъ и провинціальной двицы. Въ этомъ отношеніи вс ихъ характеры отлиты въ одну форму, то есть он охотницы до комплементовъ молодаго мущины — особенно же гусара.
‘Такъ, это я зналъ прежде, сказалъ Змйскій, перебивъ Славина, что ты отдашь боле преимущества военному нежели нашему брату штатскому.
— Эхъ, Валерьянъ, да разв ты не знаешь старинной Русской пословицы. Свой своему по невол братъ.
‘Точно, точно. Но однако изволь продолжать разсказъ свой: мн нетерпливо хочется знать отъ тебя объ Ижорскомъ.
— Опять скажу теб держись пословицы: тише дешь, дальше будешь, сказалъ Славинъ, смяся.—
‘Ну, такъ, это я знаю, ты привыкъ доказывать все пословицами, он для тебя какъ будто бы математическія аксіомы.—
— Привычка вторая натура, Валерьянъ Александровичъ, иногда и не хотлъ бы сказать, глядишь, какъ тутъ съ языка сорвется. Но однако, я вижу, ты нетерпливо хочетъ слышать объ Ижорскомъ, такъ слушай же: Я сказалъ теб, что люблю порою смотрть на хорошинькихъ, чрезъ это самое познакомился съ Ижорскимъ.
‘Какъ такъ, спросилъ съ чрезвычайнымъ удивленіемъ Змйскій, это довольно любопытно, сдлай одолженіе, Славинъ, разскажи объ этомъ подробно.
— Вотъ, какъ это случилось: Въ прошедшемъ году осенью былъ я у однихъ, знакомыхъ моихъ на балу. Балъ былъ великолпный.— Множество хорошинькихъ личиковъ мелькали въ танцовальной зал. Роскошь и изобиліе спорили со вкусомъ, мода, какъ первенствующая богиня являла разнообразіе въ костюмахъ дамъ и молодыхъ кавалеровъ — прислужникахъ емиды. О наряд военныхъ, (гд также оныхъ было довольно) говоритъ нечего: онъ слишкомъ постояненъ — его модный журналъ — военная дисциплина.—
‘Ну, такъ, опять похвала военнымъ, сказалъ Змйскій, перебивъ разсказъ Славина.
— Но только, будь увренъ, что не изъ честолюбія, отвчалъ Петръ Николаичъ на слова Змйскаго, улыбаясь. Хорошо, хорошо, только ради Бога, продолжай разсказывать дале.
— Слушай же. Я остановился на томъ, что былъ на балу у однихъ моихъ знакомыхъ. На этомъ балу между хорошинькими личиками молодыхъ дамъ и двицъ встртилъ я одну брюнетку, которой привлекательная наружность невольно обращала вниманіе молодыхъ людей. Каждой наперерывъ другъ передъ другомъ спшилъ звать ее танцовать съ собою. Въ числ этой толпы былъ и я. Милая брюнетка, не знаю по чему, но только обратила на меня особенное вниманіе свое. Признаюсь, я въ эту минуту былъ вн себя. Очаровательность взглядовъ, милая улыбка, стройная талія и необыкновенная ловкость, которая была замтна въ самомалйшихъ движеніяхъ ея давали ей преимущество предъ большею частію постителей бала.
‘О, о, о! Петръ Николаичь, да ты, кажется, и теперь въ восхищеніи отъ этой брюнетки, сказалъ смяся Валерьянъ.
— И, помилуй, что касается до настоящаго, то божусь теб, что совершенно нтъ. Точное признаюсь откровенно, было время когда я былъ отъ нее безъ ума, когда считалъ себя счастливйшимъ изъ смертныхъ если бы эту брюнетку могъ назвать своею. Но теперь, ахъ, другъ мой, времена переходчивы — говоритъ пословица, теперь я желалъ бы, чтобъ всякой кто узнаетъ совершенно эту опасную брюнетку бжалъ отъ нее, какъ боязливый малютка бгаетъ въ темнот отъ призрака представляющагося его воображенію.
‘Хорошо, хорошо, любезный Славянъ, но только прошу тебя разсказывай все постепенно и объясни поскоре, кто была такая эта очаровавшая тебя брюнетка.—
— На чемъ бишь я остановился? спросилъ разсянно Славинъ своего знакомца Змйскаго.—
‘Ты сказалъ, что прелестная брюнетка обратила на тебя особенное вниманіе свое.
— Да, да, точно. Слушай же: кто знаетъ практику волокитства тому не покажется удивительнымъ если скажу, что я въ тужъ минуту, замтилъ къ себ вниманіе брюнетки, а слдственно мое приглашеніе на слдующій танецъ было гораздо удачне нежели прочихъ. Прошло пять минутъ и я съ милою брюнеткою, обхватя своею рукою стройную талію ея носился въ вихр котильона. Ахъ, другъ мой, что я тогда чувствовалъ, когда брюнетка была едва не въ объятіяхъ моихъ — это неизъяснимо. Но кто старое вспомянетъ тому глазъ вонъ, говоритъ пословица, а ты, знаешь, я держусь ихъ, потому и не буду боле говорить о моихъ чувствахъ къ танцовавшей со мною брюнетк. Скажу теб только то, что эта брюнетки была дочь опаснаго для неопытности старика Ижорскаго.
‘Какъ, съ удивленіемъ спросилъ Змйскій, не ужели, Петръ Николаичъ, ты былъ влюбленъ въ дочь Ижорскаго?—
— Да, другъ мой, откровенно Скажу теб, что двица Ижорская плнила меня и если бы непорочное повелніе Алекся Васильича и неиспорченная нравственность самой: ее, то, быть можетъ, она была бы моею женою.
‘Разскажи же теперь, добрый’ Славинъ, отъ чего ты такъ скоро узналъ о повелніи Ижорскаго.
— Это, Валерьянъ, случилось совершенно нечаянно и, вотъ какимъ образомъ, но я обо всемъ буду разсказывать тебя постепенно. Когда я въ тотъ же вечеръ отъ самой Ижорской узналъ имя и фамилію ея, то въ голов моей тотчасъ начертался планъ: во чтобы то не стало, но только познакомиться съ отцомъ Ижорской. А ты, если не несобственному опыту, то по крайне мр знаешь по слуху отъ другихъ, что любовь изобртательна. Не прошло недли отъ того дня, когда я съ Ижорскою танцовалъ на балу, какъ уже былъ знакомъ съ отцомъ ея, а дня черезъ два, или черезъ три былъ у него въ гостяхъ. Ижорской ужасно полюбилъ меня, каждый разъ при прощаніи неотступно звалъ къ себ. Я пользовался этими случаями. И для чего же? Дабы видть дочь его, быть чаще съ нею, плняться боле и боле красотою несравненной Маріи и потомъ, что же?— Вдругъ быть вполн разочаровану.
‘Да, это забавно, сказалъ Змйскій, вытряхая докуренную трубку свою и, продувъ оную сталъ накладывать свжаго табаку. Но, впрочемъ, любезный Славинъ, теперь разсказъ твой еще боле сталъ занимать меня, сдлай одолженіе продолжай оной.
— Прошло уже около двухъ мсяцевъ, какъ я сталъ здить въ домъ Ижорскаго, къ тому же надобно сказать, что едва не черезъ день, отъ чего я у него въ дом былъ какъ будто бы въ собственномъ своемъ. Иногда случалось даже, что я прізжая къ нему заставалъ дома одну Марію. Влюбленный юноша и военный могъ ли долго оставаться безмолвнымъ наедин съ прелестною двицею? Въ третье таковое свиданіе я объяснился Маріи совсмъ жаромъ страстнаго любовника, и чтожъ вмст съ этимъ? Я услышалъ тоже и изъ устъ Маріи.. Ахъ! Валерьянъ, я былъ тогда на верху счастія. Но виноватъ, я вспомнилъ сказанную мною пословицу……… Но вотъ наконецъ прошла недля нашему взаимному объясненію въ любви, я одинаково посщалъ домъ Ижорскаго и онъ одинаково обходился со мною, какъ надобно же было самоуправной судьб въ минуты блаженства жизни моей поразишь меня роковымъ извстіемъ. Однимъ вечеромъ, когда я пріхалъ отъ Ижорскихъ, пробывши у нихъ почти цлый день, (ахъ! этотъ день будетъ вчно въ памяти моей) и по обыкновенію мною заведенному веллъ сварить себ кофію, какъ вдругъ вошелъ въ мою комнату отставный Ротмистръ нашего полка Талинъ. Какъ старому сослуживцу и, будучи одинъ, я былъ чрезвычайно обрадованъ приходомъ, его. Посл дружескихъ другъ другу привтствій Талинъ слъ противъ меня на Волтеровскія кресла и просилъ, чтобъ я приказалъ сдлать ему хорошій стаканъ холоднаго пуншу. Желаніе Талина исполнилось, пуншъ былъ поданъ и Ротмистръ едва не въ два глотка оный выпилъ. Я веллъ сдлать другой. Талинъ поступилъ и съ онымъ точно такимъ же образомъ, потомъ онъ веллъ подать трубку табаку и большими шагами зачалъ ходить взадъ и впередъ по комнат. Два пунша выпитыя Талинымъ одинъ за другимъ приводили уже меня въ удивленіе, а его пасмурность и молчаніе еще боле увеличили оное. Я приступилъ къ нему съ вопросами, Талинъ молчалъ. Я возобновилъ оные, неотступне спрашивалъ о причин его скуки. Талинъ ходилъ и продолжалъ молчать. Наконецъ я въ третій разъ возобновилъ вопросы свои и уже не хотлъ боле начинать оныхъ, если онъ также молчать будетъ, какъ Ротмистръ подошелъ ко мн къ дивану, взялъ мою руку, крпко сжалъ оную и почти задыхаясь отъ бшенства сказалъ мн: э Славинъ я вчера проигралъ тридцать тысячъ рублей.— И объ этомъ такъ безпокоится Ротмистръ, отвчалъ я, (ибо Талинъ имлъ огромное состояніе). ‘Не объ этомъ безпокоюсь я, говорилъ мн Ротмистръ, но объ томъ, что обыгранъ я мошеннически, черезъ плутни. И знаешь ли чрезъ чье?….. Чрезъ плутни моего друга. Талинъ, сказавъ послднее слово заскрежеталъ зубами. Я упросилъ Ротмистра ссть возл меня на диван и разсказать какъ это случилось съ нимъ. Талинъ слъ и разсказалъ мн, что онъ наканун этаго дня былъ на картежной игр въ дом Обманова, (выгнатаго изъ службы Прапорщика и объ чемъ узналъ уже посл) куда онъ былъ вызванъ другомъ своимъ. Я знаешь ли, любезный Валерьянъ Александровичъ, кто былъ другомъ Ротмистра Талина, и кто такъ безчестно обманулъ его?……. Отецъ Маріи — Алексй Васильичь Ижорской.
‘Ты меня удивляешь, сказалъ Змйскій, слушавшій со вниманіемъ Славина, не ужели мои предчувствія на счетъ старика Ижорскаго не обманули меня.
— Про какія предчувствія говорилъ ты? спросилъ Славинъ удивленнаго Змйскаго.—
‘Прошу тебя, Петръ Николаичъ, продолжай дале разсказъ свой, а объ этомъ ты узнаетъ посл.
— Когда Талинъ сказалъ мн, продолжалъ разсказывать Славинъ, что Ижорской былъ главнымъ орудіемъ къ обыгранію его въ карты, то признаюсь теб, сначала ни какъ не поврилъ ему и даже противорчилъ, но зная благородство моего сослуживца и когда онъ разсказывая дале представилъ мн довольно ясные доказательства нащетъ низкаго поступка Ижорскаго, то я невольно долженъ былъ увриться въ плутовств старика этого. Талинъ достоврно узналъ объ обман Алекся Васильича въ этотъ день, въ которой былъ у меня отъ одного соучастника Ижорскаго обиженнаго симъ послднимъ, которой разсказалъ ему еще многіе плутовства этого опаснаго человка. Это обвиненіе по соображенію Ротмистра нельзя было принять за выдумку. Когда Талинъ кончилъ разсказъ свой объ обыграніи его и о прочихъ поступкахъ стараго Ижорскаго, то повришь ли, любезный Змйскій, что посл всего разположенія моего къ этому человку я чувствовалъ въ сердц моемъ одно презрніе, даже самая любовь къ дочери его стала охладвать въ душ моей. Я предполагалъ, что если Алексй Васильичъ ршился уже обмануть друга своего, то обмануть меня было для него дломъ обыкновеннымъ. За откровенность Талина предо мною я ему заплатилъ тмъ же: ибо разсказалъ о моей любви къ Маріи. Талинъ, какъ старый воинъ и боле знакомый съ свтомъ совтовалъ мн узнать гораздо лучше характеръ Маріи. Быть можетъ, говорилъ онъ, сердцемъ и правилами дочери Ижорскаго управляетъ одна нравственность, быть можетъ, Марія рождена для добродтели. Слова Ротмистра подали мн нкоторую надежду и любовь со всми обольщеніями овладла опять сердцемъ моимъ, а вмст съ этимъ, признаюсь, позабылъ къ Ижорскому и самое презрніе. Талинъ также совтовалъ мн не подавать Ижорскому ни малйшаго вида неудовольствія, а быть къ нему одинаковымъ, совтовалъ также не говорить о знакомств съ нимъ, но внимательне наблюдать за поступками его и смотрть безпристрастно на характеръ Маріи. Совти Талина были приняты мною и я на другой же день былъ у Ижорскихъ. Къ довершенію же обвиненія Алекся Васильича и къ большей для меня, увренности въ проступк его нащетъ обыгранія Талина служило еще то, что я дни черезъ два увидлъ большую перемну въ его дом. Новая мебель, пара лошадей, обновы для Маріи и себя ясно увряли, что Ижорской получилъ деньги, къ тому же и самъ онъ объ этомъ сказалъ мн, говоря: ‘Деньги получилъ я съ одного должника. Поврите ли, Петръ Николаичъ, какъ случилось это неожиданно? Должникъ мои получилъ богатое наслдство, о чемъ я и не зналъ, долженъ же онъ мн былъ боле осьми лтъ, наконецъ вчерашній день прізжаетъ ко мн, (что ни мало удивило меня) и наконецъ что же? Отдаетъ мн долгъ.’ — Выдуманный разсказъ этотъ пробудилъ опять къ Ижорскому въ душ моей презрніе и я едва не обнаружилъ онаго, но вспомнивъ совты Талина старался скрыть оное. Марія, съ которой я завелъ разговоръ о полученныхъ деньгахъ по выход Ижорскаго изъ комнаты, разсказала мн тоже и даже съ большею уврительностію и удивленіемъ нащетъ честности должника ихъ. Это былъ первый случай, которой показалъ мн что она также участвуетъ въ низкихъ поступкахъ отца своего. Выслушавъ это я также и предъ нею скрылъ пробудившееся негодованіе въ сердц моемъ и старался прекратить разговоръ объ этомъ. Надобно сказать теб, что при всей очаровательности Маріи, при всхъ ея ласкахъ ко мн я уже не чувствовалъ той любви, которая нкогда овладла сердцемъ моимъ. Низкіе поступки отца ея и замченная мною ложь въ Маріи разрушали постепенно очарованіе мое. Но прошла еще недля моему знакомству съ Ижорскими, а я съ своей стороны одинаково велъ себя противъ этого опаснаго семейства я не давалъ ни мало замтить имъ, что знаю нкоторые ихъ поступки. Надобно еще предувдомить тебя, любезный Змйскій, что я вскор посл того времени, какъ объяснился Маріи въ любви моей и получилъ взаимное признаніе отъ нее, писалъ объ этомъ подробно къ одному короткому знакомому моему и товарищу по корпусу Волгину, которой жилъ тогда въ Рязанской губерніи. Прошло довольно времени, какъ я послалъ письмо къ нему но отвта не было. Я уже начиналъ сердиться на него, что старый товарищъ не раздлялъ со мною той радости о которой я увдомлялъ его. Какъ однажды, не помню отъ куда я пріхалъ домой, мой человкъ подалъ мн запечатанное письмо. По написанному адресу я тотчасъ узналъ руку Волгина. Сорвавъ съ конверта печать я началъ пробгать глазами письмо. Смерть близкаго родственника, или строгая отвтственность по служб не такъ бы огорчили меня, какъ письмо Волгина. Ты не можетъ вообразить себ о чемъ онъ писалъ ко мн, но слушай, я прочту теб письмо его.
Въ это время, когда Славинъ взялъ ключи, чтобъ вынуть изъ бюра письмо Волгина, вошелъ человкъ и доложилъ ему, что пріхали гости.
— Ну, любезный Змйскій, сказалъ Славинъ, если пріхавшіе гости просидятъ не долго, то ты успешь сего же дня дослушать исторію любви моей, а и противномъ случа при первомъ нашемъ свиданіи я доскажу теб окончаніе оной, теперь же пойдемъ и встртимъ гостей.
Оставимъ Славина и Змйскаго длить время съ пріхавшими гостями, быть можетъ, они долго займутъ ихъ, а мы между этимъ временемъ вспомнимъ нашего влюбленнаго Никанора и оправдаемъ предъ читателями Валерьяна Змйскаго, изъ которыхъ, можетъ быть, нкоторые будутъ негодовать на него за то, что онъ бывши товарищемъ и хорошимъ знакомцемъ Райскаго и, зная совершенно съ невыгодной стороны Семейство Ижорскихъ не могъ воспрепятствовать знакомству этого молодаго человка съ опаснымъ Алексемъ Васильичемъ.—

ГЛАВА ШЕСТАЯ.

Прізд Змйскаго къ Райскому.— Ссора.— Уход Змйскаго.— Защитникъ Ижорскаго.— Райскій успокаивается.—

Прежде нежели Змйскій узналъ конецъ исторіи любви гусара Славина, онъ поспшилъ какъ можно скоре видться съ товарищемъ своимъ Никоноромъ Райскимъ. {Надобно предувдомить читателя, что вс произшествія описываемыя мною, какъ въ предъидущей, этой, такъ и двухъ послдующихъ главахъ случились еще прежде нежели главный герои романа этого — Раиской, объяснился въ любви съ Маріею, то есть они были при начал знакомства Никанорова съ Ижерскими.—} По прізд къ нему въ скоромъ же времени завелъ разговоръ съ нимъ объ Ижорскихъ и когда узналъ что Никаноръ и Прагинъ были наканун этого дня у Ижорскаго, то усердно просилъ его не заводить короткихъ связей: съ этимъ опаснымъ человкомъ. Удивленный, а вмст съ этимъ и нсколько разсерженный на Валерьяна Никаноръ также просилъ его съ своей стороны не имть таковыхъ мнній нащетъ Алекся Васильича. ‘Я удивляюсь, говорилъ Райской, чмъ предъ тобою умный и добрый старикъ Ижорской доказалъ это, отъ чего ты такъ предубжденъ къ нему и почему, хваля его прежде, теперь такъ невыгодно судишь объ немъ’
— Ты, кажется, знаешь любезнйшій Никаноръ Дмитричь, отвчалъ Змйскій, что я не большой охотникъ марать другихъ людей, и, зная пороки за ними, пересказывать, оные другому, потому что я самъ могу быть гораздо хуже ихъ, но ежели теперь сужу такъ объ Ижорскомъ то меня оправдываетъ во первыхъ то, что и чрезъ это могу предохранить моего товарища отъ стей порока, а вовторыхъ не дамъ восторжествовать обману надъ неопытностію.—
‘Сдлай одолженіе, Змйскій, сказывай эту мораль другимъ, но что касается до меня, то прошу тебя отъ этого уволить.—
— Эхъ, Никаноръ, напрасно ты сердится на меня, отвчалъ Валерьянъ, нсколько вышедшій изъ себя, если я такъ говорю про Ижорскаго, то врно имю слишкомъ ясныя доказательства, чтобъ обличить притворство и низкую душу этого стараго мерзавца.—
‘Ну такъ, сдлай же одолженіе, прошу тебя самимъ Богомъ, сказалъ Райскій, совершенно вспыхнувшій отъ гнва, не марай чести этого почтеннаго, и уважаемаго мною человка, въ противномъ случа я заставлю молчать тебя.
— Стыдись, Никаноръ, защищать честь подлеца, обманщика, честь этого стараго плута закоснлаго въ порокахъ своихъ.
‘Змйскій! Змйскій! говорилъ задыхаясь отъ досады Райскій, заклинаю тебя всмъ что есть только свято не говорить этого про Алекся Васильича, особенно въ моемъ присудствіи расточай, жалкій человкъ, эту клевету на почтеннаго старика, гд только угодно теб, но только, вторично прошу тебя, не говорить этого при мн.—
— Ахъ, Никаноръ, сказалъ Валерьянъ, пришедъ въ себя, я было разсердился, но вижу, что это съ моей стороны было бы слишкомъ непростительно: ибо я пріхалъ къ теб не за этимъ, но чтобъ, какъ стараго, уважаемаго мною товарища предохранить отъ угрожающихъ несчастій, въ такомъ случа долженъ и ты также хладнокровно выслушать меня,
‘Если ты, Валерьянъ, отвчалъ Райскій, нсколько успокоенный, пріхалъ ко мн за тмъ, чтобъ марать честь Ижорскаго, обвинять его въ порокахъ и я только объ этомъ долженъ буду слушать, то прошу тебя лучше не говорить,
— Марать честь Ижорскаго! сказалъ Змйскій, возвыся голосъ. Ха, ха, ха. Это презабавно! Да если, добродушный Никаноръ, чистое мсто въ чести Алекся Васильича, которое бы мн Можно было замарать?
‘Ты не думай, сказалъ Змйскій, вставая со стула, что я ухожу отъ оскорбительныхъ словъ твоихъ, нтъ, но для, того, чтобъ собственно успокоить тебя. Быть можетъ, когда пройдетъ горячка твоя, тогда собственный стыдъ за нанесенное мн оскорбленіе заставитъ разкается тебя.—
Райской хладнокровно выслушалъ сказанное Валерьяномъ, подалъ съ холодной учтивостію руку ему и молча простился съ нимъ.
По уход Змйскаго влюбленный я разтревоженный Никаноръ сталъ ходить взадъ и впередъ по комнат, думая въ мысляхъ о честности стараго Ижорскаго, и, быть можетъ, негодовалъ на ухавшаго товарища. Вскор потомъ вошелъ къ нему пріхавшій изъ гостей Вольдемаръ.
— Какъ жаль, сказалъ Никаноръ входящему Прагину, что ты получасомъ пріхалъ поздне, нежели вышелъ отъ сюда несносный Змйскій.
Слова эти и замченное Прагинымъ на лиц Никанора разстройство довольно удивили его. Онъ просилъ друга своего, разсказать ему, что такое вышло между ими. Какъ древній Цицеронъ, обвинившій Кателину въ длинной рчи своей предъ Сенаторами, такъ точно Гайскій въ разсказ своемъ обвинилъ Змйскаго передъ Прагинымъ. Сей послдній выслушавъ Никанора сказалъ ему:
— Напрасно, дюбезный Никаноръ, такъ тревожишь себя, я и ты знаемъ, что старой Ижорской не могъ и не можетъ быть человкомъ порочнымъ, къ тому же, ты слышалъ самъ, что Змйскій также хвалилъ его, (не говорю уже о томъ, что Ижорскаго видали у него же въ дом) а если онъ, помнишь, и отозвался намъ какимъ-то, предчувствіемъ напретъ Алекся Васильича и еще слышаннымъ отъ какого-то гусара Славина, то все это не можетъ никакъ замарать чести Ижорскаго. Теб же, другъ мой, совтую успокоиться и даже не сердишься на Змйскаго. Время же открывало и будетъ открывать тайны людей, то врно также откроетъ и то, почему Змйскій такъ безбожно мараетъ Ижорскаго, тогда какими глазами будетъ онъ смотрть на почтеннаго Алекся Васильича….
Ботъ какъ, любовь и незнаніе свта, людей и характеровъ ихъ могутъ быть обмануты и до какой степени презрнный порокъ и гнусное притворство могутъ скрывать себя подъ маскою добродтели. Ахъ! люди, люди, какая неизчислимая смсь добродтелей и пороковъ въ сердцахъ вашихъ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Вольдемаръ, какъ другъ, усплъ успокоить Никанора и неопытныя друзья оставшись оба довольны сужденіями своими положили между собой, что если они увидятъ Змйскаго, то спросить его какія онъ иметъ ясныя доказательства къ обвиненію Ижорскаго.—
Я сказалъ въ конц предъидущій главы, что быть можетъ найдутся такіе изъ читателей, (а особенно изъ чувствительныхъ читательницъ:) которые будутъ обвинять Змйскаго за то, что онъ, узнавши отъ Славина низкіе обманы Ижорскаго не могъ предостеречь отъ знакомства съ нимъ неопытнаго юношу Райскаго. Но Змйскій съ своей стороны сдлалъ все. Онъ, какъ хорошій и добрый товарищъ не откладывая времени, увдомилъ Никанора сколько для него могло быть опасно знакомство съ Ижорскимъ, говорилъ ему, что онъ иметъ ясныя доказательства нащетъ обвиненія этого мерзавца, однимъ словомъ, Валерьянъ старался какъ истинный другъ. Но Райскій уже влюбленный, неопытный, заманенный въ сти порока былъ глухъ къ полезнымъ совтамъ и, какъ видли мы, не хотлъ слушать Валерьяновыхъ обвиненій, просилъ даже не говорить ничего и въ сердц его на обвинителя Ижорскаго вспыхнулъ гнвъ, которой добраго и заботливаго Змйскаго принудилъ скоро, ухать.
Теперь, снисходительные читатели мои, (если только найду между васъ снисходительныхъ) послдуйте за добрымъ Валерьяномъ Александровичемъ, ухавшемъ за часъ предъ этимъ отъ разсердившагося на него Никанора.—

ГЛАВА СЕДЬМАЯ.

Змйскій детъ къ Славину.— Продолженіе Исторіи Славина. Письмо Волгина.— Разсказ Змйскаго.— Славинъ и Злйскій условливаются спасти Райскаго.—

Змйскій по узд отъ Райскаго отправился прямо къ знакомцу своему гусару Славину’ Во всю дорогу, покуда халъ онъ до дома Петра Николаича былъ занятъ мыслію: какъ отклонить Райскаго отъ знакомства съ порочнымъ Ижорскимъ и ни мало не сердился на запальчивость Никанора, его только удивляло одно: отъ чего въ Райскомъ возродилась вдругъ такая доврчивость къ Ижорскому, а вмст съ этимъ и такая привязанность.
Но вотъ онъ подъхалъ къ дому Славина.
‘Дома ли баринъ? спросилъ онъ стоящаго у воротъ человка.
— У себя, пожалуйте-с… былъ отвтъ слуги.—
И Змйскій мене нежели въ три минуты, былъ уже въ кабинет Петра Николаича.
‘Собственно для выслушанія окончанія исторіи любви твоей, я пріхалъ къ теб, сказалъ смяся нашъ знакомецъ Змйскій, входя въ кабинетъ Славина.
— Готовъ, любезнйшій, готовъ, удовлетворить желанію твоему, отвчалъ Славинъ.
Знакомцы сли опять на томъ же диван другъ возл друга, большія пнковыя трубки съ длинными чубуками и съ янтарными мунштуками въ минуту были, поданы расторопнымъ слугою и Славинъ приготовился разсказывать любовныя похожденія свои.—
Теперь надобно предувдомить читателя, что гусаръ Славинъ не зналъ ни связей Райскаго съ Ижорскимъ, ни его Самаго, а Змйскій съ своей стороны потому не сказалъ объ этомъ Петру Николаичу что хотлъ прежде узнать отъ него объ Ижорскихъ совершенно и тогда уже вмст съ нимъ дйствовать для спасенія Райскаго.
‘Ну, и такъ, началъ Славинъ, сильно затянувшись табакомъ и выпуская густой дымъ изъ рта своего. Ну, и такъ, повтдрилъ онъ, я готовъ разсказать окончаніе исторіи моей, слушай же. Да! я остановился на томъ, что получилъ письмо отъ своего знакомца Волгина, такъ слушай же я прочту его.—
Славинъ всталъ съ дивана, взялъ ключи, отперъ нижній боковой ящичекъ бюра, долго рылся въ ономъ между бумагами, наконецъ вынулъ оттуда свернутое письмо Волгина, слъ опять возл Змйскаго и началъ читать слдующее:

Любезный и уважаемый другъ
Петро Николаевичъ!

‘Прежде нежели стану отвчать на письмо твое, долженъ я просить у тебя дружеское прощеніе за долгое молчаніе мое, врь, любезный другъ, что не лнь была причиною атому, но я такъ былъ занятъ домашними обстоятельствами, увряю честью, что не имлъ во все время это ни часу свободнаго времени.— Но это въ сторону: я въ надежд, что ты простишь за молчаніе и строго не взыщешь за вину эту.
Теперь, стану отвчать на письмо твое. Ты писалъ ко мн, любезный другъ, о любви твоей: къ двиц Ижорской, о вашемъ взаимномъ объясненіи въ оной, о расположеніи къ теб старика Ижорскаго, о его харошихъ качествахъ и проч., и проч.— Ахъ! добрый и чувствительный Славинъ простишь ли ты меня, какъ друга, какъ стараго твоего товарища, которой искренно расположенъ къ теб, простишь ли ты меня,— повторю, если я долженъ буду вывести тебя изъ твоихъ очарованій любви, разрушить планы надеждъ твоихъ и сказать теб: ‘ты погибъ, другъ мой, если будешь знакомъ доле съ семействомъ Ижорскихъ! Я знаю, это удивитъ, опечалитъ, поразитъ тебя, но я съ своей стороны, какъ душевно расположенный къ теб товарищъ, долженъ былъ сдлать это. И такъ опишу теб подробно, почему съ такой невыгодной стороны отношусь я о семейств Ижорскихъ. Я увренъ твердо, что ты старика Ижорскаго считаетъ вдовцомъ, потому что самъ онъ выдаетъ себя таковымъ, напротивъ — онъ женатъ и жена его живетъ у насъ въ губерніи. Я чувствую, ты удивляется этому, даже, быть можетъ, не вритъ мн) но это такая же истина, какъ ты служитъ, а я живу въ деревн. Вотъ слушай, какъ случилось это: Ижорской женился назадъ тому лтъ 20. Надобно сказать теб, что этотъ человкъ отъ самаго рожденія своего имлъ нравъ испорченный. Ложъ, обманъ, притворство — были добродтели Ижорскаго. Женясь, могъ ли онъ быть добрымъ мужемъ, попечительнымъ отцемъ? Съ первыхъ лтъ брака своего онъ велъ жизнь самую распутную. Добрая жена его ни совтами, ни ласками, ни прозьбами не могла остановить, прощала и извиняла во всемъ, думала, что чрезъ это онъ сдлается лучше, Но говорю твоимъ языкомъ, ибо ты охотникъ до пословицъ, каковъ въ колыбель, таковъ и въ могилу — это оправдалъ и мужъ Ижорской. Бдная жена его боле семи или осьми лтъ терпла и сносила равнодушно проступки развратнаго мужа своего, наконецъ ршилась оставитъ его. Ижорской, узнавъ объ этомъ былъ чрезвычайно обрадованъ. Онъ самъ вызвался отвести ее: ибо она сказала что хочетъ хать въ нашу губернію, потому что иметъ здсь родственниковъ. Ижорская провожаемая мужемъ своимъ, пріхавши къ онымъ, ршительно объявила ему, что она ни за что въ мір не ршится хать къ нему если онъ не перемнитъ поведенія своего. Развратной мужъ не былъ огорченъ объявленіемъ жены, а пользуясь этимъ случаемъ, чтобъ свободне предаться разврату, безъ малйшаго огорченія чрезъ дв недли ухалъ отъ жены своей. По прізд въ Москву онъ объявилъ, какъ знакомымъ, такъ и родственникамъ своимъ, что жена его скончалась. Это онъ ршился сдлать боле потому, что зналъ ршительный и постоянный характеръ жены своей и твердо былъ увренъ, что сама она никакъ, не ршиться пріхать хъ кему. И вотъ двнадцать лтъ, какъ Ижорская оставила развратнаго мужа своего и во все это время они ни разу не видали другъ друга. Ижорская хотя вскор же узнала что мужъ ея распустилъ слухъ объ ее смерти, но по врожденной ли скромности, или не желая еще боле обличать поступковъ мужа своего, котораго Она при всхъ порокахъ его любила душевно, ршилась молчать и, въ одиночеств оплакивая участь свою, жить въ глуши отъ Столицы съ радушными и добрыми родственниками своими.
‘Вотъ, любезный другъ, каковъ характеръ и поступки отца твоей Маріи. Если ты не вришь описанному мною, то къ намъ прізжай самъ и тогда врно удостоврится вполн, когда встртить въ дом однихъ нашихъ родственниковъ несчастную госпожу Ижорскую.—
Теперь, добрый Петръ, скажу теб нсколько словъ объ очаровавшей тебя Маріи. Но я знаю, что какъ больному невозможно имть бодрости, такъ точно влюбленному волю сердца подчинить разсудку, Ты влюбленъ — и, какъ вижу изъ письма твоего влюбленъ страстно — слдственно ты въ Спор съ путеводителемъ разсудкомъ и слова мои будутъ казаться теб ложью, невозможностью, клеветою. Но я говорю истину и говорю ее другу а ты воленъ принимать ее какъ угодно. Дочь Ижорскаго рождена съ таковымъ же характеромъ какъ и отецъ ее, и для котораго служитъ теперь она орудіемъ въ его низкихъ поступкахъ. Злость, обманы, кокетство, ложныя увренія — отличительныя черты характера Маріи и все это ~ скрыто родъ маскою утонченнаго притворства. Вмст съ этимъ нельзя отнять отъ нее: природнаго ума, свтской образованности, пріятной, и Даже привлекательной наружности лица — но ты знаетъ, другъ мой, что если бы она ничего же имла этого, по имла бы одно доброе сердце незараженное пороками и нравственность, то это доставило бы для нее боле счастія. Впрочемъ врно ты удивишся почему я знаю дочь Ижорскаго и такъ ршительно сужу о ней, объ этомъ ты узнаешъ посл, ибо я же хочу въ одинъ разъ наносить теб сильнаго удара. За симъ прощай, будь здоровъ и исполни усердную прозьбу, любящаго тебя товарища: будь твердъ, слдуй разсудку и кончи вс связи съ опаснымъ и развратнымъ Ижорскимъ, чего отъ души желаетъ теб:

Твой другъ
‘Александръ Волгинъ’

Когда Славинъ кончилъ чтеніе письма, то Змйскій вставъ съ дивана, прошелъ молча два раза по комнат, наконецъ подошелъ къ Славину и просилъ его:
‘Помнишь ли ты, какъ я сказалъ теб, что меня не обманули предчувствія мои нащетъ Ижорскаго?
— Да, помню.. Я еще спрашивалъ тебя о какихъ предчувствіяхъ говоритъ ты.
‘Вотъ о какихъ предчувствіяхъ говорилъ я, отвчалъ Змйскій, садясь опять на свое мсто. Тутъ онъ въ короткихъ словахъ разсказалъ Славину о привязанности къ Ижорскому своего знакомца Райскаго, а также и о томъ, что онъ прежде нежели слышалъ отъ кого нибудь о поступкахъ Ижорскаго, начиналъ уже подозрвать его и считать не таковымъ каковымъ онъ старался показать себя.’ Я удивлялся этому, продолжалъ Змйскій, не хотлъ врить предчувствіямъ моимъ, но ни какъ не могъ ~ отогнать мысли, что Ижорской человкъ опасной. Когда же я, бывши у него въ первый разъ въ дом, гд ?встртилъ тебя и еще нкоторыхъ изъ нашихъ общихъ знакомыхъ, которые также, какъ и ты отнеслись съ невыгодной стороны объ Ижорскомъ, а вмст съ этимъ и самъ я замтилъ много предосудительнаго въ обращеніи Ижорскаго съ нкоторыми гостями, особенно въ обращеніи его дочери — то невольно долженъ былъ сказать самъ себ, что предчувствія не могутъ обманывать.’—
Змйскій разсказалъ также Славину о ссор съ Райскимъ и о причин оной и кончилъ тмъ, чтобъ Славинъ вмст. съ нимъ ршился спасти неопытнаго Никанора.
‘Долгъ красенъ платежемъ, сказалъ Петръ Николаичъ. Добрые люди спасли меня, такъ почему же и мн этаго не сдлать, любезный Валерьянъ, и если не для нихъ, то покрайне мр для другаго. Мы печемся другъ о друг, а Богъ обо всхъ, говоритъ Русская пословица, которая также была первымъ правиломъ покойной: моей бабушки.
— Прекрасныя мысли, любезный Славинъ, отвчалъ Змйскій. Похвальныя и добродтельныя намренія, сказалабы покойная бабушка твоя, если бы услышала слова эти.
Между тмъ столовые часы пробили часъ и Славинъ приказалъ вошедшему человку готовить къ столу, а между тмъ временемъ подать закуску. Приказаніе тотчасъ было исполнено и словоохотливые знакомцы съ хорошимъ аппетитомъ приступили къ принесенному завтраку.
Пожелайте, добрые читатели, имъ большаго аппетита, а я съ своей, стороны разскажу вамъ (разумется давъ пройти нсколько времени), такъ что не только Змйскій и Славинъ, но даже и въ цломъ свт вс смертные успли по нсколько разъ. Какъ отобдать, такъ и отужинать успшно ли. двое знакомцевъ, дйствовали для спасенія Райскаго отъ неминуемой гибели, а также увидимъ, успютъ ли дружба и стараніе товарищей быть. преградою стямъ обмана и что возметъ верхъ: совты разсудка, стараніе дружбы, приказаніе родителя, самое проклятіе его — или страсть.—

КОНЕЦЪ II-й ЧАСТИ

Глухарев Иван Никитич
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Князь Пожарский и нижегородский гражданин Минин, или Освобождение Москвы в 1612 г, Глухарев Иван Никитич, Год: 1840
  2. Графиня Рославлева, или Супруга-героиня, отличившаяся в знаменитую войну 1812 года, Глухарев Иван Никитич, Год: 1832
  3. Ольга Милославская, Глухарев Иван Никитич, Год: 1831
  4. Проклятый. Историко-военно-описательный роман XIX столетия, Глухарев Иван Никитич, Год: 1833
  5. Проклятый. Историко-военно-описательный роман XIX столетия, Глухарев Иван Никитич, Год: 1833
  6. Графиня Рославлева, или Супруга-героиня, отличившаяся в знаменитую войну 1812 года, Глухарев Иван Никитич, Год: 1832
  7. Наносная беда, Мордовцев Даниил Лукич, Год: 1879
  8. Первая книжная лавочка в Петербурге при Петре Великом, Арсеньев Александр Васильевич, Год: 1879
Электронная библиотека