Признаніе конторщика.
Признаніе конторщика.
Скиццы (Sketches) Чарльза Диккенса
‘Современникъ’, приложенія къ No 11, 1851
Признание конторщика, Диккенс Чарльз, Год: 1851
Время на прочтение: 22 минут(ы)
Должность конторщика въ Обществ Рзчиковъ исполнялась членами моей фамиліи въ теченіе цлаго столтія. Праддъ мой былъ избранъ въ эту должность въ 1749 году. Мсто его заступилъ младшій братъ, съ кончиною котораго былъ избранъ ддъ мой девятью голосами изъ двнадцати, такъ что при этомъ случа всякая оппозиція исчезла. Нашъ родъ утвердился. Когда скончался мой ддъ, отецъ мой прошелъ чрезъ весь церемоніялъ созванія членовъ Совта и отобранія ихъ голосовъ. Съ окончаніемъ этого церемоніяла, члены Совта единодушно провозгласили отца моего наслдникомъ моего дда, впрочемъ, всякій, кто только зналъ о существованія Общества Рзчиковъ, заране зналъ также и о томъ, что отецъ мой непремнно будетъ избранъ. Переходъ этой обязанности отъ отца ко мн былъ чрезвычайно легокъ, даже, можно сказать, вовсе не чувствителенъ. Когда я сбросилъ съ себя желтые брюки и вышелъ изъ ‘школьной синей курточки’, съ нкоторыми свдніями въ греческомъ язык, но зато безъ всякихъ свдніи въ счетоводств и длопроизводств, меня тотчасъ же пересадили изъ школы за конторку моего отца, которая обнесена была ршоткой и находилась въ углу огромной залы, подл закрашеннаго блой краской окна. Старшина и двнадцать членовъ, составлявшихъ Совтъ, увидли меня при первомъ собраніи. Одинъ погладилъ меня по головк и предсказывалъ при этомъ случа будущую мою значительность, а я между тмъ, раскраснвшись какъ ракъ, сидлъ и удивлялся тому, кто бы могъ сказать ему обо мн. Другой, носившій кушакъ и синій кафтанъ почти полъ-столтія, сталъ экзаменовать меня въ классическихъ познаніяхъ, но самъ сдлалъ нсколько грубыхъ ошибокъ и оставилъ меня въ поко, прибавивъ, что онъ уже давно вышелъ изъ школы и потому затрудняется состязаться со мной. Наконецъ отецъ мой и я поочередно присутствовали въ засданіяхъ, и когда старость и дряхлость овладли имъ, то вс обязанности по контор вполн возложены были на меня. Со смертію отца не произошло ни малйшей перемны. Двнадцать членовъ подняли двадцать-четыре руки свои, и избраніе мое занесено было въ протоколъ.
Присутственное мсто, или такъ называемая контора Рзчиковъ, есть такое мсто, которое но совсмъ-то легко отыскать, оно знакомо только было старшин и двнадцати членамъ, конечно, случалось и другимъ отъискивать его, но до этого нтъ дла. Часть города, въ которой находилась эта контора, уцлла отъ великаго пожара, онъ повернулъ отъ нея въ сторону въ весьма недальнемъ разстояніи, вроятно, вслдствіе перемнившагося втра, и оставилъ контору и еще нсколько сосднихъ домовъ неприкосновенными. Чтобы попасть въ нее, необходимо нужно было, во первыхъ, пройти чрезъ узкій переулокъ, выходившій съ улицы Темзы, потомъ черезъ вымощенный дворъ, подл церковной ограды, и наконецъ по непроходимому двору, въ конц котораго стоялъ античный подъздъ къ Контор Рзчиковъ. Надъ самымъ входомъ въ него находилось рзвое изъ дуба изображеніе Страшнаго Суда, которое, какъ надобно полагать, стоило стариннымъ членамъ почтенной гильдіи большихъ трудовъ и времени. Пройдя этотъ подъздъ, вы входите на маленькій квадратный дворъ, вымощенный чернымъ и блымъ камнемъ, расположеннымъ въ вид алмазной грани, и видите передъ собой самую контору, съ тремя каменными ступеньками, ведущими въ нее, и съ деревяннымъ портикомъ.
Это уединенное зданіе, безмолвное и глухое, хотя и находившееся въ сердц многолюднаго города, было мстомъ моего жительства въ теченіе почти шестидесяти лтъ. Чрезъ долгую мою привычку къ этому мсту, я, можно сказать, и самъ уподобился ему. Я точно также безмолвенъ, одинокъ и крпко держусь старинныхъ обычаевъ, хотя, мн кажется, не имю этой стойкости въ природномъ характер… Но къ чему мн говорить о природномъ характер? кого изъ васъ не мняетъ время и вліяніе вншнихъ причинъ? Какъ бы то ни было, находясь въ школ, я былъ веселый мальчикъ, хотя школа наша едва ли располагала кого нибудь къ веселости. Только съ принятіемъ отцовской должности я долженъ былъ покориться условному существованію, которое веду по настоящее время. По стнамъ конторы были развшены портреты моихъ предковъ: вс они имли удивительное сходство, не только въ чертахъ лица, но и въ самыхъ костюмахъ, исключая только первыхъ двухъ, которыя носили напудренныя парики. Отецъ мой съ особенною гордостію носилъ нарядъ, который въ молодости его почитался моднымъ, и которому онъ отдавалъ полное преимущество предъ всми новйшими улучшеніями. Я самъ для того только сбросилъ съ себя синюю курточку школьнаго мальчика, чтобъ надть новый костюмъ, который равномрно возбуждалъ насмшки дерзкихъ ребятишекъ. Фамильный костюмъ вашъ состоялъ, imprimis, въ короткихъ панталонахъ, оканчивающихся на колняхъ пряжками, потомъ — въ синемъ длиннополомъ сюртук съ свтлыми пуговицами и наконецъ въ огромномъ бломъ галстух, разстилавшемся во всей груди и украшенномъ по средин сердоликовой булавкой. Эта же самая булавка усматривается на всхъ портретахъ. Я носилъ эту одежду въ теченіе всей моей жизни, за исключеніемъ непродолжительнаго промежутка, когда я измнилъ ее, для того, чтобы въ самомъ скоромъ времени снова возвратиться къ ней.
Если счастіе состоитъ въ томъ, чтобы имть множество друзей, то я долженъ быть счастливйшимъ человкомъ въ мір. Старыя рзчики, сосди, пансіонеры нашего Общества, ршительно вс до ключницы моей и до Тома Лотона, единственнаго моего писца, относились обо мн весьма снисходительно, и я зналъ, что они говорили это любя меня отъ чистаго сердца. Житейскія дла мои шли какъ нельзя лучше. Я не зналъ борьбы со свтомъ для пріобртенія пропитанія, не зналъ, что значатъ горести и неудачи, которымъ подвергались другіе люди. Читая подобныя вещи въ книгахъ, я считалъ ихъ баснословными. Средства къ моему существованію сами собой давались мн въ руки. Годовой доходъ мои состоялъ изъ двухъ-сотъ фунтовъ, готовой квартиры, угля и свчей, которыхъ отпускалось даже боле чмъ требовалось, впрочемъ, я всегда находилъ средства подлиться моими избытками и никогда не длалъ сбереженій. Но при всемъ томъ не могу сказать, чтобы я былъ счастливъ. Я всегда чувствовалъ въ душ своей, что былъ прикованъ къ образу жизни не по моимъ наклонностямъ. Я не говорю, что въ другой сфер повелъ бы, можетъ быть, самую бурную жизнь, нтъ, мн кажется, что я боле былъ склоненъ къ мыслящей, нежели къ дятельной жизни, хотя чувствовалъ, что еслибъ находился въ другомъ кругу общества, еслибъ зналъ боле о жизни я испыталъ больше перемнъ, то былъ бы гораздо счастливе. Мысль о суетности жизни и похвальное стремленіе удаляться отъ всякихъ искушеній — были внушены мн въ самой ранней моей юности. ‘Катящійся камень не обростаетъ мхомъ’ — была главная пословица, которую я часто слышалъ изъ устъ моего родителя. Эти правила, посянныя довольно рано, пустили глубокіе корни, хотя, можетъ быть, въ неплодоносную почву. Кром того, живя подъ одной кровлей съ отцомъ, я чувствовалъ какое-то безпокойство при каждомъ шопот моихъ душевныхъ склонностей, противныхъ желаніямъ родителя, и я старался заглушить ихъ. Такимъ образомъ, въ теченіе времени, я сдлался тмъ, чмъ теперь есть, — не мизантропомъ, благодаря Бога, но робкимъ и въ нкоторой степени меланхоличнымъ. Въ вашемъ дом не существовало веселья, исключая только Святокъ, которые мы проводили въ полномъ удовольствіи. Въ это время отецъ мой любилъ выказать все свое чопорное гостепріимство. Два или три вечера обыкновенно посвящались нашему веселью, въ которомъ участвовали и старые и малые — по большой части все рзчики или дти рзчиковъ. Посл смерти отца моего я сохранилъ этотъ обычай. Часто бывало въ то время, какъ я сидлъ окруженный счастливыми друзьями, какая нибудь хорошенькая, молоденькая женщина длывала мн лукавый намекъ на упорную ршимость умереть старымъ холостякомъ, вовсе не думая, что безпечныя слова ея огорчали меня, поражали въ самое сердце и заставляли задумчиво обращаться къ камину. Можетъ быть, я еще и женился бы, еслибъ нашелъ себ подругу, доходъ мой былъ невеликъ, но многіе люди пускаются въ семейную жизнь, имя гораздо меньше моего. Такъ или иначе, но только на сорокъ-пятомъ году моей жизни я все еще оставался не женатымъ, серьёзнымъ и брюзгливымъ, — словомъ сказать, настоящимъ типомъ стараго холостяка. Это происходило не отъ равнодушія, потому что я отъ природы былъ чувствителенъ и признателенъ и къ женщинамъ имлъ особенное уваженіе. Я представлялъ ихъ себ образцомъ всего прекраснаго и благороднаго, но при всемъ томъ въ присутствіи ихъ я только и могъ робко любоваться ими, мало говорить и много думать о нихъ посл ихъ ухода.
Одинъ изъ главныхъ результатовъ моей репутаціи за скромную и серьезную наружность заключался въ исполненіи безчисленнаго множества древнихъ завщаній, возложенныхъ на меня умирающими друзьями. Другой бы непремнно подумалъ, что противъ меня сдланъ заговоръ, цлью котораго было обременить меня доказательствами доврія. Запасъ траурныхъ колецъ былъ у меня весьма значительный. Выраженіе ‘девятнадцать гиней за его труды’ звучало для меня знакомыми звуками. Наконецъ я принужденъ былъ заране намекать какому нибудь престарлому и больному рзчику, что обязанности мои въ этомъ род такъ многочисленны, что я едва успваю исполнять ихъ. Но, вопреки всмъ моимъ возраженіямъ, одинъ старый рзчикъ, добрый мой знакомецъ, по имени Которнъ, неотступно просилъ меня быть его душеприкащикомъ. Онъ успокоивалъ меня увреніемъ, что въ помощь мн назначилъ еще одного пріятеля, съ которымъ мы должны были вмст исполнять предназначенныя по духовной обязанности и принять на себя опеку надъ его дочерью Люси. Отказаться не было возможности, къ счастію моему, товарищъ мой, вступивъ въ обязанности опекуна, рдко безпокоилъ меня, разв только когда принуждала къ тому необходимость. Такимъ образомъ, дла наши шли спокойно нсколько лтъ. Дочь покойнаго Которна сдлалась прекрасной двицей девятнадцати лтъ, съ голубыми глазами, блокурыми волосами, струистыми какъ солнечный блескъ на поверхности гладкой воды, колеблемой легкимъ втеркомъ. Во время болзни старика я часто видлъ ее у него въ дом и уже тогда считалъ красавицей. Встрчая ее на лстниц со свчой въ рук, я полагалъ, что свтъ разливался отъ прелестнаго лица ея, и что, поднимаясь по ступенькамъ, она не касалась земля ногами, но плавно летла по воздуху. Чувство моего уваженія къ ней простиралось до крайней степени, я заключаю это изъ того, что рдко ршался говорить съ ней, и мн кажется, что съ перваго раза она уже считала меня за суроваго и холоднаго человка. Наконецъ опекунъ ея умеръ, и хотя я заране зналъ, что при этомъ случа обязанность его перейдетъ ко мн, но, признаюсь, дйствительность поразила меня своею внезапностью. Я едва могъ врить, что съ этого времени Люси должна смотрть на меня какъ на единственнаго своего защитника. Какъ бы то ни было, дла моего товарища въ короткое время приведены были въ порядокъ, и Люси перехала жить въ старинный нашъ домъ.
Люси очень скоро позабыла первую свою антипатію ко мн, и мы сдлались добрыми друзьями. Я выводилъ ее по старому дому, показалъ ей библіотеку, картины и вообще все, что было пріятнаго и любопытнаго. Позади дома находился садикъ, въ которомъ Люси въ хорошую погоду любила сидть за своей работой. Правда, садикъ этотъ былъ очень не великъ, но все же садикъ, и въ добавокъ еще среди самого Лондона. Въ немъ находилось множество кустарниковъ, два или три огромныхъ дерева, и, въ добавокъ, на гладкой лужайк построена была сельская бесдка. Хотя зелень въ немъ, вообще можно сказать, была не завидная, но зато задній фасадъ дома имлъ довольно живописный видъ. Нижняя половина его покрывалась листьями смоковницы, втви которой прибиты были къ стн гвоздиками, а полуразвалившіяся ступеньки охранялись по обимъ сторонамъ огромными кустами алоэ, посаженными въ зеленыхъ кадкахъ. Это было любимое мсто Люси. По утрамъ она тутъ работала или читала, а передъ обдомъ учила двухъ маленькихъ племянницъ нашей ключницы читать и писать. Иногда, по вечерамъ, я бралъ изъ библіотеки какую нибудь старинную книгу, читалъ ей вслухъ и иногда заставлялъ ее смяться. Мн помнится, что одинъ переводъ испанскаго романа in-folio, напечатанный въ XVII столтіи, чрезвычайно забавлялъ ее. Самый переводъ составлялъ половину книги, а другая половина заключалась въ предисловіяхъ. Такъ, напримръ, тутъ находились: ‘Апологія переводчика за свой трудъ’, ‘Наставленіе, намъ должно понимать эту книгу’, ‘Обращеніе жъ ученому читателю’, другое — ‘Къ благоразумному и благовоспитанному читателю’, третье — ‘Къ простонародному читателю’, и такъ дале, наконецъ передъ самымъ переводомъ испанскаго романа помщено было множество англійскихъ и латинскихъ стиховъ, въ похвалу книги и переводчику, вышедшихъ изъ подъ пера знаменитыхъ поэтовъ того времени.
По воскресеньямъ мы сидли въ церкви на одной скамейк. Наблюдая, съ какимъ усердіемъ молилась Люси, я часто забывалъ читать свои молитвы. Мн казалось, что только одна Люси умла произносить надлежащимъ образомъ слова христіянской любви. Мн досадно было слушать, какъ старый надсмотрщикъ нашего прихода, котораго я тогда считалъ за человка дурной нравственности, повторялъ тже самыя слова хриплымъ своимъ голосомъ, мн кажется, я готовъ былъ просить его читать про себя.
Такимъ образомъ, жизнь молодой двицы въ нашемъ дом протекала, по моему мннію, не совсмъ-то весело, хотя Люси, повидимому, была счастлива и совершенно довольна. Что до меня, то хотя мн и жаль было моего опекуна-товарища, но я благословлялъ тотъ день, въ который Люси перехала въ нашъ домъ, я пожаллъ даже, что отказался быть опекуномъ съ самого начала: она выросла бы съ самого дтства на моихъ глазахъ и научилась бы смотрть на меня, какъ на отца. Живя съ ней вмст и примчая вс ея дйствія и помышленія, даже и тогда, когда она вовсе не подозрвала, что наблюдаютъ за ней, я почиталъ ее непорочне всхъ непорочнйшихъ моихъ идеаловъ. Еслибъ я и вздумалъ въ мои лта жениться, то, признаюсь, отложилъ бы это намреніе до той поры, пока Люси не сыскала бы достойнаго мужа.
По старинному завщанію нашего Общества, мы раздавали, наканун Рождества, двадцати-четыремъ бднымъ часть хлба, вязанку дровъ и по два шиллинга и десяти пенсовъ на каждаго. Бдные эти состояли изъ престарлыхъ мужчинъ и женщинъ. По другому старинному правилу, до сихъ поръ еще не отмненному, полагалось, чтобы вс облагодтельствованные собирались въ первый присутственный день, аккуратно въ полдень) ‘принести благодарность за подарокъ’. Въ первое Рождество посл прізда Люси, она просила меня позволить ей раздавать подарки, и я согласился. Подперевъ лицо ладонью, я стоялъ подл конторки, внимательно наблюдалъ за Люси и вслушивался въ ея разговоръ съ бдняками. Вслдъ за удовольствіемъ слушать, какъ она говорила съ маленькими дтьми, я восхищался ея разговоромъ съ милыми стариками и старухами. Я находилъ что-то особенно пріятное въ контраст двухъ предловъ человческой жизни: въ прекрасной юности и въ преклонной, покрытой морщинами старости. Люси внимательно выслушивала однообразныя жалобы стариковъ, утшала ихъ, какъ умла, нкоторыхъ брала за смуглыя, костлявыя руки, помогая спускаться съ лстницы. Не знаю, что со мной длалось въ тотъ день. Облокотясь на ладонь, и стоялъ углубленный въ размышленія, мн казалось, я потерялъ ту инстинктивную способность, съ которою мы исполняемъ самыя простыя дйствія нашей ежедневной жизни. Передо мной лежали счоты, которые я долженъ былъ поврить, но нсколько разъ принимался за нихъ — и ничего не могъ сдлать. Какъ простыя слова ежедневнаго разговора, срывающіяся съ губъ нашихъ въ одно время съ мыслію, длаются неясными, неопредленными, если мы задумаемся объ ихъ происхожденіи и нсколько разъ повторивъ ихъ про себя, такъ точно, когда я остановился долго на мысли о работ, которая лежала передо мной, эта работа сдлалась чрезвычайно трудною. Я передалъ счеты моему писцу, Тому Лотону, сидвшему противъ меня.
Бдный Томъ Лотонъ! мн казалось, что онъ нсколько разъ взглядывалъ на меня съ замтнымъ безпокойствомъ. Ни одно существо на всей земл не любило меня такъ искренно, какъ Томъ. Правда, я сдлалъ ему нсколько благодяній, но я часто длалъ ихъ и другимъ, только другіе очень скоро позабыли имъ. Благодарность Тома обратилась въ искреннюю привязанность ко мн, и онъ, находясь почти каждый день со мной, не пропускалъ случая выказать ее. Томъ Лотонъ былъ прекрасный молодой человкъ и большой фаворитъ вашей ключницы, которая частенько говаривала, что ‘она любитъ его за любовь его къ матери, и что онъ былъ точь-въ-точь такимъ, какимъ былъ бы сынъ ея, еслибъ смерть не похитила его.’ Томъ любилъ чтеніе, и когда писалъ стихи и дарилъ ихъ своимъ друзьямъ, переписавъ сначала четкимъ почеркомъ. Въ нкоторыхъ случаяхъ онъ былъ очень острый малый, но ужь зато въ другихъ простота его доходила до ребячества. Характеръ его былъ самый скромный и самый добрый, что извстно было лажа дтямъ. Никакія шутки, ни даже насмшки, не вызывали на лицо его и малйшей тни неудовольствія.
Тому предстояло пронести канунъ Рождества вмст съ вами я, по принятому обыкновенію, приготовлять тосты и разливать эль, поэтому, когда кончилась раздача подарковъ, онъ оставилъ меня и побжалъ домой — переодться для предстоящаго случая. Я же еще стоялъ задумавшись подл конторки, пока короткій зимній день не замнился вечеромъ. Вошла Люси и позвала меня, объявивъ, что чай поданъ на столъ.
— Мы думали, что вы заснули, сказала она. — Мистеръ Лотонъ пришелъ.
Мы расположились въ старинной гостиной, вокругъ яркаго огня, между тмъ какъ Люси приготовляла чай. Она приготовила бы и тосты, но Томъ сказалъ, что онъ лучше позволитъ ослпить себя, нежели уступитъ ей это занятіе. Пришла наша ключница, спустя немного, пришелъ старый рзчикъ съ маленькой дочерью. Мы просидли до полночи. Рзчикъ разсказалъ нсколько анекдотовъ про знакомыхъ моего отца, а Томъ разсказалъ исторію про какое-то привидніе, которую слушали съ замираніемъ сердца и притаивъ дыханіе, пока не открылось, что все это былъ сонъ. Одинъ только я чувствовалъ внутреннее безпокойство и говорилъ очень мало. Помнится даже, что на какое-то замчаніе рзчика и отвтилъ довольно рзко. Онъ погладилъ Люси по головк и выразилъ свое предположеніе, что она скоро выдетъ замужъ и покинетъ насъ, стариковъ. Я не могъ перенести мысли, что она покинетъ насъ, хотя и былъ убжденъ, что рано или поздно, но это должно случиться. Люси никогда еще не казалась мн такою интересною, какъ въ этотъ вечеръ. Маленькая двочка, утомленная игрой, задремала, склонивъ головку свою на колни Люси, и когда Люси говорила съ вами, рука ея была опутана шелковистыми кудрями ребенка. Я пристально смотрлъ на все и жадно ловилъ каждое ея слово. Едва только Люси замолкала, какъ безпокойство мое возвращалось. Тщетно старался я раздлять ихъ непринужденную веселость. Мн хотлось остаться одному,
Въ ту ночь, когда я сидлъ въ своей маленькой спальн, и все еще думалъ о Люси. Голосъ ея все еще звучалъ въ моихъ устахъ, я закрывалъ глаза, и Люси рисовалась передо мной, съ ея кроткимъ прелестнымъ личикомъ, и золотымъ маленькимъ медальономъ, повшеннымъ на ея мраморной шейк. Я заснулъ, и во сн мн представлялась одна только Люси. Я проснулся — и, въ ожиданія разсвта, все еще думалъ о ней. Такимъ образомъ прошли наши Святки. Иногда во мн рождалось довольно пріятное чувство, а иногда я почти желалъ никогда не видть ее. Безпокойство и тоска не покидали меня, о чемъ я безпокоился, о чемъ тосковалъ, — ршительно не знаю. Я сдлался совсмъ другимъ человкомъ, — совершенно не тмъ, какимъ я былъ не звавши ее.
Наконецъ, когда я пересталъ скрывать отъ себя, что любилъ ее пламенно и нжно, — пламенне, чмъ кто нибудь могъ любить, — я началъ сильно тревожиться. Я зналъ, что сказали бы другіе, еслибъ узнали про мою любовь. Люси имла небольшое состояніе, а я не имлъ ничего, и, что еще хуже, мн было сорокъ-пять лтъ, а ей только минуло двадцать. Кром того я былъ ея опекуномъ, умирающій отецъ Люси поручалъ ее моему попеченію, въ полной увренности, что если она попала подъ мою защиту, то я стану дйствовать въ ея пользу, такъ же, какъ и самъ онъ, оставаясь въ живыхъ, дйствовалъ бы. Я зналъ, что былъ бы ревнивъ, сердитъ со всякимъ, кто только обнаружилъ бы къ ней хотя малйшее расположеніе. Но при всемъ томъ я спрашивалъ самого себя: неужели мн должно удалять отъ нея того, что могъ бы сдлать ее счастливою, кто полюбилъ бы ее какъ я любилъ, и, кром того, по своей молодости и привычкамъ, гораздо больше нравился бы ей? Еслибъ даже случайно я и пріобрлъ ея расположеніе, неужели люди не сказали бы, что я несправедливо употребилъ вліяніе моей власти надъ ней, или что я нарочно держалъ ее взаперти отъ общества, такъ что Люси, въ совершенномъ невдніи о жизни, ошибочно приняла чувство уваженія за боле сильное чувство души? Мало этого: справедливо ли было бы съ моей стороны, еслибъ я, откинувъ вс людскія предположенія, взялъ бы за себя молодую и прелестную двицу и навсегда заперъ бы ее въ угрюмомъ вашемъ дом, уничтожилъ бы въ ней природную ея веселость и постепенно пріучилъ бы ее къ моимъ старымъ привычкамъ? Я видлъ эгоизмъ во всхъ моихъ помышленіяхъ и ршился завсегда изгнать ихъ изъ моей души.
Но эти мысли не покидали меня. Съ каждымъ днемъ я открывалъ въ Люси какое нибудь новое достоинство, которое сильне и сильне раздувало мою страсть. Я слдилъ за каждымъ ея шагомъ. Я часто украдкой ходилъ по комнатамъ, въ надежд увидть ее, не бывъ замченнымъ, услышать ея голосъ, и потомъ также украдкой уйти, не потревоживъ ея. Однажды я на цыпочкахъ приблизился къ полуоткрытой двери и увидлъ ее. Она задумчиво смотрла за свчу, работа лежала подл вся нетронутою. Я старался разгадать, о чемъ она думала: быть можетъ, въ невинное сердце ея запало воспоминаніе о друг, котораго уже нтъ въ живыхъ, а быть можетъ и размышленіе о комъ нибудь другомъ, боле миломъ сердцу, занимаетъ ее. Послдняя мысль какъ тонкій ядъ пробжала во мн, и я затрепеталъ. Мн показалось, что она пошевелилась, или это только была игра воображенія? во всякомъ случа, я торопливо отвернулся отъ дверей, на цыпочкахъ пошелъ въ контору, не смя оглянуться, пока не добрался до своего угла.
Каждый замчалъ перемну во мн. Иногда Люси съ безпокойствомъ поглядывала на меня и спрашивала о моемъ здоровь. Тому Лотону грустно было видть во мн уныніе, пока наконецъ онъ самъ не сдлался серьёзнымъ какъ старикъ. Иногда съ книгой въ рук я садился противъ Люси. Когда я переставалъ читать, и Люси замчала, что чтеніе не доставляетъ мн удовольствія, она уже боле не принуждала меня. Я глядлъ на страницы безъ всякой мысли объ ихъ содержаніи, единственно только затмъ, чтобъ избгнуть ея взглядовъ. Однажды вечеромъ я вдругъ оттолкнулъ отъ себя книгу и, взглянувъ на Люси смло и пристально, чтобъ замтить выраженіе ея лица, сказалъ:
— Люси, мн кажется, ты начинаешь скучать моими скучными привычками. Ты уже больше не любишь меня, какъ любила нсколько мсяцевъ тому назадъ.
— О, нтъ! отвчала Люси: — я по прежнему люблю васъ. Я не знаю, что вамъ вздумалось говоритъ объ этомъ. Можетъ быть, я чмъ нибудь огорчила васъ. Да, да, говорили она: — врно я сказала что нибудь и огорчила васъ, хотя, признаюсь вамъ, я сдлала это безъ всякаго умысла. За это-то вы и обходитесь со мной такъ холодно и не хотите оказать мн, что я сдлала.
Люси подошла ко мн, взяла мою руку и со слезами на глазахъ просила меня сказать, что она сдлала.
— Я знаю, говорила она: — кром васъ, у меня нтъ другого, такого добраго, великодушнаго друга. Отецъ мой умеръ прежде, чмъ я узнала, какого великаго друга имла въ немъ, но если бъ онъ жилъ, я никогда не любила бы его столько, сколько люблю васъ.
— Ну хорошо, хорошо, Люси, сказалъ я. — Я новое не хотлъ огорчать тебя. Я самъ не знаю, почему я сдлалъ теб упрекъ. Я нездоровъ, а въ этомъ положеніи я часто не знаю что говорю.
— Ну такъ поцалуйте же меня, сказала Люси: — и скажите, что вы на меня не сердитесь больше, и ради Бога не думайте, что мн наскучило жить въ вашемъ дом. Я буду длать все, чтобъ только сдлать васъ счастливымъ. Я не стану больше просить читать для меня вслухъ. Въ другой разъ я нарочно оставлю работу свою и сама буду читать для васъ. Я видла, что вы скучали, безпокоились, молчали, и нарочно сама ничего не говорила, потому что я вовсе не знала причины вашей грусти. Напрасно вы думали, что я скучаю здсь. Теперь я всми силами буду стараться развеселить васъ. Я буду читать и пть для васъ, иногда будемъ играть въ шашки, какъ длывали мы прежде. Откровенно говорю вамъ, что я люблю этотъ домъ и всхъ, кто въ немъ живетъ. Во всю жизнь мою и не была такъ счастлива, какъ со времени моего перезда сюда.
Я положилъ руку на ея голову и поцаловалъ ее въ лобъ, не сказавъ ни слова.
— Вы дрожите, сказала Люси: — это не одно нездоровье, у васъ врно есть печаль, которая тревожитъ васъ. Скажите мн, что сдлалось съ вами: не могу ли я сколько забудь утшить васъ? У меня нтъ такой опытности, какъ у васъ, но случается, что молодость иногда можетъ посовтовать не хуже старости и самаго лучшаго опыта. Не увеличиваете ли вы свое безпокойство, слишкомъ много думая о немъ? Вроятно, вы до тхъ поръ думаете, что умъ вашъ начинаетъ покрываться туманомъ, чрезъ который вамъ не видно никакого выхода, между тмъ какъ я, взглянувъ на это въ первый разъ, тотчасъ же увижу, что нужно сдлать. Кром того, продолжала она, замтивъ мою нершимость: — если вы не скажете мн, я постоянно буду безпокоиться и безпрестанно буду представлять себ сотни золъ, изъ которыхъ каждое гораздо хуже, чмъ существующее на самомъ дл.
— Нтъ, Люси, сказалъ я: — я нездоровъ, я чувствовалъ это вотъ уже нсколько дней, а сегодня мн особенно нехорошо. Я пойду спать и знаю, что къ утру мн будетъ получше.
Я зажегъ свчу и, пожелавъ Люси спокойной ночи, оставилъ ее и пробрался въ свою спальню. Я не могъ доле оставаться съ ней, опасаясь искушенія открыть свою тайну. Не знаю, какимъ образомъ могъ я перенести воспоминаніе о кроткихъ, искреннихъ словахъ ея, которыя были для меня мучительне самаго холоднаго презрнія! Она говорила, что любила меня какъ отца. Въ порыв добросердечія своего я откровенности она намекнула мн о моихъ лтахъ и опыт. Неужели я и въ самомъ дл кажусь такимъ стариковъ? Да. Впрочемъ, я зналъ, что не лта мои состарли меня: всему причиной были мои грубыя манеры, мое серьёзное и задумчивое лицо, они-то и придавали мн старообразный видъ даже и въ самомъ цвт моихъ лтъ. О, какъ горько жаловался я на своего отца, который закрылъ отъ меня свднія о всемъ, что длаетъ жизнь прекрасною, который, скрывъ отъ меня всякое сравненіе, уврялъ, что жизнь подобная его жизни есть самая лучшая. Поздно я замтилъ свое заблужденіе, но еще поздне было исправить его. Я съ отвращеніемъ окинулъ взоромъ свой старинный костюмъ, свой огромный галстухъ, даже самая прическа моя, ниспадая назадъ длинными рядами, казалась чрезвычайно старинною. Вообще моя наружность вся похожа была на наружность человка, который проспалъ ровно полъ-столтія. Я увренъ, что меня пустили бы въ маскарадъ въ подобномъ костюм, безъ всякаго въ немъ измненія, и подумали бы, что я нарочно для этого случая взялъ его на прокатъ. Но вдругъ новая надежда родилась во мн. Мн нужно перемнить образъ жизни, мн нужно казаться какъ можно боле веселымъ, мн нужно носить современную одежду и вообще стараться не показывать изъ себя человка старе моихъ лтъ.
Такого спокойствія души, какое принесли съ собой эти мысли, я не знавалъ въ теченіе многихъ дней. Я удивлялся, почему то, что казалось такъ очевиднымъ, не приходило мн въ голову раньше. Но я продолжалъ мечтать и, вмсто того, чтобы придумать что нибудь возможное, полезное, безъ всякой пользы разсматривалъ только свои затрудненія. Во всякомъ случа я ршилъ, что отчаяваться не должно. Сорокъ-пять лтъ еще не великая старость. Я привелъ на память множество примровъ, въ которыхъ старики женились на молоденькихъ и впослдствіи жили очень счастливо. Я вспомнилъ одного изъ нашихъ старшинъ, который въ шестьдесятъ лтъ женился на молоденькой и очень хорошенькой женщин, и каждый видлъ, какъ они были счастливы и какъ она любила своего мужа за его лта, но нужно же было тутъ вмшаться какому-то головорзу, который незамтнымъ и искуснымъ образомъ поколебалъ ея супружескую врность, и она убжала съ нимъ. Я увренъ, что Люси этого не сдлаетъ: я очень хорошо зналъ ея врожденныя чистосердечіе и преданность, и потому не имлъ ни малйшей причины опасаться подобнаго результата. Вслдъ за тмъ я представлялъ себ, до какой степени буду добръ и снисходителенъ къ ней, какимъ образомъ стану избирать вс средства, чтобъ только доставить удовольствіе юной душ ея, такъ что Люси сама увидитъ наконецъ, что вся жизнь моя предана ей, и тогда полюбятъ меня всей душой. Я составлялъ уже подробный планъ будущему образу нашей жизни. Я сталъ бы приглашать друзей и сами бы мы посщали ихъ. Въ зимніе вечера мы вмст играли бы въ шашки, а иногда я бралъ бы ее въ театръ. Лтомъ мы вызжали бы за городъ, бродили бы цлый день въ спокойныхъ, тнистыхъ мстахъ, любовались бы сельской природой и къ вечеру возвращались домой. Эти сладкія мысли убаюкивали меня на ночь и приносили съ собой упоительныя грёзы.
На другой день я отправился къ портному, и онъ принялъ мой заказъ съ видимымъ изумленіемъ. Черезъ нсколько дней новое платье было готово, и я навсегда, или, лучше сказать, мн казалось, что навсегда, сбросилъ съ себя маскарадный костюмъ. Я чувствовалъ какую-то неловкость въ новомъ моемъ наряд, впрочемъ, я надялся скоро привыкнуть къ нему, тмъ боле, что въ немъ я дйствительно казался гораздо моложе. Что бы оказалъ мой отецъ, еслибъ онъ вздумалъ постить въ тотъ день землю и взглянуть на меня? Только съ волосами я никакъ не могъ справиться: я всячески старался причесать ихъ на-бокъ, а они какъ нарочно принимали прежнее свое положеніе и становились торчкомъ или уклонялись назадъ. Сорокъ-пять лтъ они приглаживались по одному направленію, и мн кажется, чтобъ пріучить ихъ къ новой прическ, нужно было употребить еще сорокъ-пять лтъ. Я спустился внизъ, стараясь показывать видъ, какъ будто въ наружности моей не случалось ничего необыкновеннаго. День былъ присутственный: старшина и члены съ изумленіемъ взглянули на меня и, вроятно, засмялись бы, еслибъ большая часть изъ нихъ давно уже не отвыкла смяться. Однако, нкоторые закашляли, а одинъ изъ нихъ обратился ко мн съ самими простыми вопросами, вроятно, для того, чтобъ удостовриться въ безопасномъ состояніи моего разсудка. Мн было немного досадно: какое имъ дло до меня, если я вздумалъ сдлать нкоторыя измненія въ моей одежд! Какъ бы то ни было, я не сказалъ ни слова и спокойно принялся за дло. Томъ Лотонъ находился тутъ же. Для него этотъ день былъ довольно пріятный: онъ получилъ прибавку къ жалованью. Но, несмотря на это, Томъ съ состраданіемъ смотрлъ, на меня и очевидно думалъ вмст съ прочими, что я рехнулся. Я ни на что не обращалъ вниманія, напротивъ того, былъ какъ нельзя боле доволенъ, потому что Люси пріятно было видть перемну въ моей одежд и въ моемъ обращеніи. Я смялся и шутилъ съ ней, а она, по общанію, читала мн и пла. Дла мои шли такимъ образомъ нсколько времени, какъ вдругъ прежнее безпокойство снова возвратилось ко мн. Я видлъ, какъ мало подозрвала она, что я любилъ ее боле, чмъ другъ, а, все еще опасаясь открыть ей истину, я чувствовалъ, что положеніе мое не улучшится въ теченіе многихъ лтъ. А чрезъ то мало по малу я снова возвратился къ прежней моей грусти и снова сдлался унылъ и задумчивъ.
Однажды вечеромъ, чувствуя въ себ какое-то лихорадочное состояніе и сильное безпокойство, я спустился изъ своей маленькой комнатки въ садъ и гулялъ въ немъ съ открытой головой. Ночь за ночью, сонъ мой прерывался тревожными грёзами, которыя исчезали при первомъ моемъ пробужденіи и оставляли во мн чувство унынія, не покидавшее меня въ теченіе цлаго дня. Я начиналъ думать иногда, что разсудокъ оставляетъ меня. Въ это время работы накопилось бездна. Тому Лотону и мн предстояло просиживать за ней цлые вечера, но я все предоставилъ Тому, потому что самъ не имлъ возможности сосредоточить свое вниманіе надъ скучными бумагами. Я прошелся взадъ и впередъ нсколько разъ, какъ вдругъ, проходя подъ окномъ, гд Тонъ оставался за работой, я услышалъ, что онъ съ кмъ-то разговаривалъ. Одно слово, долетвшее до моего слуха, подстрекнуло мое любопытство, и я поднялся на каменный прилавокъ и началъ прислушиваться. Форточка, служившая для очищенія воздуха въ контор, были отворена, и мн ясно былъ слышенъ весь разговоръ, особливо когда я приставилъ къ отверстію ухо. Лампа была накрыта колпакомъ, стекла закрашены, слдовательно меня никто не могъ увидть, — да, признаться, и мн не было видно довольно ясно, но сцена, которая открылась мн, удвоила мое зрніе.
Я видлъ дв фигуры: одна изъ нихъ принадлежала Тому, а другая, рядомъ съ первой, Люси! Вся кровь бросилась мн въ голову Тысяча маленькихъ огоньковъ заискрилась въ моихъ глазахъ. Я едва держался на ногахъ, но, сдлавъ усиліе, я прильнулъ къ окну и обратился въ слухъ. Голосъ Люси я услышалъ первымъ.
— Тс! сказала она: — я слышу шумъ, кто-то идетъ сюда. Спокойной ночи! спокойной ночи!
— Я ничего не слышу, отвчалъ Томъ: — это втеръ сбиваетъ засохшія листья и бросаетъ ихъ въ окно.
Казалось, они оба стали вслушиваться, а потомъ опять заговорили.
— О, миссъ Люси, не бгите отъ меня такъ скоро, поговорите со мной еще немного. Теперь мн рдко удается видть васъ, а если и случится иногда, то какъ нарочно при другихъ, такъ что мн нтъ никакой возможности высказать вамъ все, что лежитъ на моей душ. Цлый день я думаю объ васъ, а ночью съ нетерпніемъ ожидаю наступленія утра, чтобъ снова находиться въ одномъ дом съ вами, въ надежд увидть васъ передъ уходомъ, — хотя надежды эти почти никогда не сбываются. Мн кажется, я во всемъ несчастливъ, исключая только…. мн кажется, что вы любите меня немного…. скажите правду, Люси.
— Да, Томъ, я люблю, и даже очень люблю. Я говорила уже вамъ нсколько разъ и не стыжусь повторить это. Я ни отъ кого на скрыла бы любви своей, еслибъ вы не запрещали мн. Но къ чему мн тревожить себя пустыми опасеніями, почему вы считаете себя несчастнымъ? Я не знаю, почему бы мн не открыться ему во всемъ. Онъ самое добрйшее созданіе въ мір, и я знаю, что отнюдь не станетъ противиться тому, что такъ близко касается моего счастія. Кром того, вы его лучшій любимецъ, и я уврена, что онъ будетъ въ восторг отъ одной мысли, что мы полюбили другъ друга.
— Нтъ, Люси, нтъ! вы ни слова не должны говорить ему. Что онъ подумаетъ обо мн? что онъ подумаетъ о Том Лотон, который кром маленькаго жалованья ничего на иметъ, а между тмъ вздумалъ имть виды на богатую невсту, которыя, не сказавъ ему ни слова, цлыя мсяцы ставитъ западни — я употребляю въ этомъ случа его выраженіе — который наноситъ позоръ ему, какъ вашему опекуну, допустившему бднаго писца своей конторы говорить съ вами наедин.
— Все это вы говорили мн много разъ, но ни въ какомъ случа это не можетъ быть препятствіемъ нашему счастію. Деньги мои длаются для насъ несчастіемъ, и я готова даже отказаться отъ нихъ, въ полной увренности, что мы и безъ нихъ будемъ счастливы. Еслибъ намъ пришлось ждать долго, то мы могли бы тогда видться открыто, намъ не нужно было бы искать случаевъ для тайныхъ свиданій и опасаться, что мы поступаемъ дурно. Вы не знаете, Томъ, что одна мысль объ этомъ длаетъ меня несчастною. Прежде я никогда не имла тайны, которую боялась бы открыть предъ цлымъ миромъ, а теперь вечеръ за вечеромъ я просиживаю съ тмъ, отъ котораго ничего не должна бы скрывать, и чувствую, что я обманываю его. Каждый разъ, какъ только онъ взглянетъ на меня, мн такъ и кажется, что онъ все уже знаетъ, что онъ считаетъ меня лукавой двушкой и хочетъ узнать, долго ли я буду разыгрывать свою роль. Нсколько разъ я покушалась разсказать ему все, вопреки вашимъ совтамъ, и упросить его, чтобы онъ не сердился, что я несмла признаться ему прежде. Я приняла бы на себя всю вину и сказала бы, что я уже любила васъ прежде вашего признанія. Однимъ словомъ, лучше сказать, нежели оставаться въ такимъ непріятномъ положеніи!
— Люси! воскликнулъ Томъ, прерывающимся голосомъ: — вы не должны…. вы не должны даже думать объ этомъ. Я не могу представитъ себ, чтобы въ вышло тогда, еслибъ онъ узналъ про все. Это погубило бы насъ, быть можетъ, даже послужило бы причиной къ нашей вчной разлук, заставило бы его ненавидть насъ обоихъ и не прощать насъ до самой своей смерти. О, Люси! я еще не все сказалъ вамъ. У меня есть еще что-то весьма серьезное.
— Скажите, что же это? Вы пугаете меня!
— Подойдите сюда поближе: я скажу вамъ на ушко. Но нтъ, нтъ! я не скажу. И пожалуста не просите, чтобы я сказалъ вамъ. Это еще можетъ быть, одна только мечта, которая запала въ мою голову, потому что я очень безпокоюсь за насъ и представляю себ всякаго рода бдствія, которыя являются какъ будто нарочно для того, чтобъ сдлать насъ несчастными. Но, ахъ! если догадки моя справедливы, то мы и въ самомъ дл несчастны. Мн кажется, никакое несчастіе не можетъ сравняться съ этимъ.
Глаза Люси наполнились слезами.
— Я не уйду въ гостиную, сказала она: — пока онъ не придетъ туда и не спроситъ меня, о чемъ я плачу. Теперь онъ въ своей комнат и, вроятно, скоро спустится внизъ, я ршительно не могу показаться ему въ этомъ положенія. О, Томъ! перестаньте мучить меня, скажите мн, что вы хотли сказать?
— Я не могу сказать, отвчалъ Томъ. — Несправедливо было бы съ моей стороны даже заикнуться объ этомъ, пока дйствительно не удостоврюсь въ моемъ подозрніи. Позвольте мн отереть ваши глаза. Теперь можете итти, иначе отсутствіе ваше будетъ замтно.
Томъ два раза пожелалъ ей ‘спокойной ночи’, и при каждомъ раз я видлъ, какъ, рука его обнимала станъ Люси и какъ онъ цаловалъ ее.
— Люси! сказалъ Томъ, и Люси снова воротилась къ нему.
— Право не знаю, зачмъ я воротилъ васъ. Кажется, затмъ только, чтобъ еще разъ взглянуть на васъ и сказать вамъ, что такъ какъ, можетъ быть, долго не увижу васъ и еще дольше, можетъ быть, не удастся поговорить съ вами, то….
— Что же вы хотите сказать теперь?
Я трепеталъ за то, что намренъ былъ сказать Томъ, и, въ сильномъ безпокойств подслушать слова его, я еще ближе приставилъ свое ухо — и какъ-то нечаянно задлъ за форточку.
— Слышите! Мн кажется, кто-то идетъ сюда. Уйдите, Люси, уйдите! сказалъ Томъ. — Спокойной ночи! спокойной ночи!
И Люси порхнула во контор и въ ту же минуту исчезла.
Прислушиваясь съ сильнымъ напряженіемъ къ разговору, я не имлъ времени почувствовать ужасный ударъ, такъ неожиданно нанесенный мн. Только въ то время, какъ замолкли голоса ихъ, я узналъ, что вс надежды мои рушились въ одну минуту. Спустившись съ прилавка, я снова началъ ходить взадъ и впередъ, но только скоре прежняго. О, Томъ Лотонъ! этого я не ожидалъ отъ тебя!
Я опустился на скамейку и, въ первый разъ въ теченіе многихъ лтъ моей жизни, плакалъ какъ ребенокъ. Я не могъ не сердиться на нихъ. ‘О! — думалъ я, — Томъ Лотовъ, ты правъ въ своемъ предположеніи, что я никогда не прощу тебя за это. Ты отнялъ у меня единственную надежду моей жизни. Я до гроба стану ненавидть тебя. Люси тоже виновата, но я сердитъ только на тебя, Томъ. Чтобъ защитить тебя, она хотла сказать мн — бдное дитя! — что она одна во всемъ виновата, но я знаю теперь все. Ты ставилъ западни ей, ты обольстилъ ее, сердце твое само говорило теб, когда ты приписывалъ эти слова моимъ устамъ.’
Я нсколько разъ принимался ходить и садиться. Сердце мое разрывалось на части, и я громко стоналъ. Довольно долго я продолжалъ порицать моего соперника. Но съ наступленіемъ ночи гнвъ мой затихъ, и мсто его заступило лучшее чувство. Я спокойне и ршительне смотрлъ на мое несчастіе. Я видлъ, какъ безполезно, какъ несправедливо было бы мое преслдованіе, и чувствовалъ весьма натуральнымъ, что молодая двица скоре полюбятъ молодого человка, нежели старика. Такимъ образомъ, съ грустнымъ и уничиженнымъ духомъ я ршился ободрить ихъ любовь и наконецъ соединить ихъ. Богу одному извстно, чего мн стоила эта ршимость, впрочемъ, она принесла съ собой спокойствіе души, убжденіе въ справедливомъ поступк, которое поддерживало меня въ моемъ намреніи. Я не хотлъ медлить ни однимъ днемъ, опасаясь, чтобы ршимость моя не поколебалась. На другое утро я спустился въ гостиную и, приказалъ тому Лотону слдовать за мной, остановился тамъ передъ нимъ и Люси. Томъ былъ блденъ, казалось, что онъ сильно страшился моего гнва.
— Я ожидаю, сказалъ я: — откровеннаго и немедленнаго отвта на вопросъ, который намренъ предложить вамъ. Скажите мн, давали ли вы общаніе быть врными другъ другу?
Томъ поблднлъ еще больше, и прежде чмъ могъ собраться съ духомъ, Люси уже отвчала за него, призналась во всемъ и въ заключеніе сказала, что она принимаетъ всю вину на себя, но при этомъ Томъ прервалъ ее, воскликнувъ, что всему виной одинъ только онъ.— Винить тутъ нельзя ни того, ни другую, сказалъ я: — нехорошо только, что вы скрывали отъ меня, впрочемъ, ни это прощаю вамъ.
Спустя три мсяца посл моего позволенія назначенъ былъ день сватьбы. Я видлъ, что Томъ и Люси были счастливйшія созданія на земл. Они вовсе не знали моей тайны. Хотя нтъ ни малйшаго сомннія, что Томъ подозрвалъ мою любовь, и что онъ именно на нее и намекалъ во время разговора съ Люси въ контор, но готовность, съ которою я изъявилъ свое согласіе, совершенно обманула его. Онъ купилъ небольшой домикъ, хозяйство для котораго было вполн приготовлено. Но наканун ихъ сватьбы сердце мое измнило мн. Я и тогда еще чувствовалъ, что любовь къ Люси не остыла во мн, и я не могъ перенести мысли объ ея замужествъ. Я чувствовала, что мн нужно было ухать и не возвращаться, пока не пройдетъ этотъ день, поэтому я объявилъ, что неожиданно получилъ письмо, по которому немедленно долженъ отправиться въ провинцію, и что это обстоятельство отнюдь на должно служить препятствіемъ къ ихъ сватьб въ назначенный день. Въ тотъ же вечеръ я выхалъ изъ Лондона, не зная и не заботясь, куда именно.
Я одинъ только зналъ, каковы были мои чувства въ теченіе вынужденнаго моего отсутствія. Съ возвращеніемъ моимъ, Контора Рзчиковъ была безмолвна. — Люси навсегда ухала, и я снова остался одинъ-одинешенекъ въ старомъ нашемъ дом.
Я остался и теперь еще въ немъ.