ПОТЕРПЛА ЛИ НАУКА БАНКРОТСТВО?
ПОТЕРПЛА ЛИ НАУКА БАНКРОТСТВО?
Статья Шарля Рише *).
*) Изъ ‘Revue scientifique’, январь 1895 г.
А. К.
‘Міръ Божій‘, No 3, 1895
Потерпела ли наука банкротство, Рише Шарль, Год: 1895
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Потерпла ли наука банкротство? Таковъ вопросъ, предлагаемый г. Брюнетьеромъ въ недавно появившейся его стать въ ‘Revue des Deux Mondes’. Онъ не ршается отвчать пряно, онъ не осмливается утверждать, что наука потерпла полное банкротство, но, говоря его словами, ‘она оказалась отчасти несостоятельной’.
Да проститъ мн г. Брюветьоръ, но согласиться съ нимъ я не могу. Какъ бы я имъ ни восторгался, но на этотъ разъ, мене, чмъ когда-либо, я раздляю его мнніе.
Я не буду разбирать подробно безчисленные вопросы, которые онъ предлагаетъ и ршаетъ въ своей стать. Изъ всей его туманной аргументаціи я возьму лишь основу, и, прежде всего, попытаюсь ярко освтить его разсужденія, съ цлью придать имъ, по возможности, больше силы.
‘Вотъ уже сто лтъ, какъ наука общала обновить міръ, разсять тайну: она этого не сдлала. Въ ршеніи единственно существенныхъ вопросовъ,— вопросовъ, касающихся происхожденія человка, закона его нравственной жизни, и его будущей судьбы,— она безсильна. Мы теперь знаемъ, что въ этомъ отношеніи естественныя науки никогда намъ ничего не откроютъ’.
Таковъ, если я врно понялъ, смыслъ аргументаціи г. Брюнетьера. Какъ видно, это — сильное нападеніе, если не на науку, то, по крайней мр, на самыя законныя стремленія ея. Посмотримъ, до какой степени можно ее защищать.
Прежде всего, мн кажется, не слдуетъ смотрть трагически на общаніе науки обновить міръ, да еще въ опредленный срокъ. Ученые имютъ, между прочимъ, претензію быть очень скромными: эту мудрую скромность налагаетъ на нихъ сама наука. Не нужно быть великимъ астрономомъ, чтобы знать, что земля — маленькая планета, атомъ въ солнечной систем, что эта солнечная система — атомъ въ видимомъ звздномъ мір, и что видимый звздный міръ — только атомъ въ безконечномъ пространств.
Разв не наука установила эту незначительность, эту почти что смшную ничтожность человка? Было бы недобросовстно упрекать ее въ томъ, что она залетаетъ слишкомъ высоко, когда именно она доказала, что человкъ — ничтожная частичка вселенной.
‘Насъ окружаетъ невдомое, оно насъ окутываетъ, давитъ со всхъ сторонъ, и ни законы физики, ни выводы физіологіи не дадутъ намъ средства познать его’. Это говоритъ самъ г. Брюнетьеръ, и лучше не могъ бы сказать и ученый. Какой же химикъ, физикъ или физіологъ думаетъ, что-омъ въ состояніи все постичь? Признаніе безсилія науки — вотъ элементарное правило всякаго научнаго знанія. Мы наблюдаемъ только явленія. Сокровенная природа вещей ускользаетъ отъ насъ. Конечно, съ помощью микроскопа можно разсмотрть чудесно устроенныя, сложнйшія клточки, изъ которыхъ каждая — настоящій микрокосмъ. Но затмъ? Здсь только начинается безконечно-малое. Чтобы дальше идти, нужно было бы имть боле совершенныя чувства, а безконечно малое, какъ и безконечно великое, остается закрытымъ для насъ.
Во всякомъ случа, если бы даже мы обладали чудесными телескопами и микроскопами, которые намъ позволяли бы видть въ тысячу разъ дальше, чмъ теперь,— намъ все же была бы доступна одна вншность, форма, а не причина матеріи и жизни. Почему желудь превращается въ дубъ? Вотъ задача, часто предлагаемая, но едва ли когда разршимая. Послдовательныя формы превращеній желудя въ дубъ будутъ описываться съ все большей и большей научной точностью. Но причина этихъ превращеній останется неуловимой, если бы одно какое-либо естественное явленіе было постигнуто во всхъ своихъ причинахъ и проявленіяхъ, то полное объясненіе микрокосма повело бы за собой и знаніе всей природы.
Химикъ, излагающій структуру молекулъ какого-нибудь тла, прекрасно знаетъ, что схемы, которыя онъ даетъ,— сущіе символы. Нашъ разумъ отказывается отъ пониманія матеріи, какъ только мы пытаемся ее постигнуть не на основаніи ея вншнихъ качествъ. Открывая законы, факты, явленія, методы, мы нисколько не подвигаемся впередъ относительно самой сущности вещей.
Наука, а не богословы, открыла безсиліе человка въ природ и несовершенство его ничтожныхъ пяти чувствъ. Въ своихъ начинаніяхъ, человчество думало, что можетъ все познать, все постигнуть. Ученые разрушили это дтски-наивное міровоззрніе: они доказали, что человкъ не только не можетъ проникнуть во все, но что онъ не можетъ даже быть увренъ въ точности своихъ познаній. Научный прогресъ отдаляетъ, если можно такъ выразиться, завоеваніе абсолютной истины. При каждомъ шаг впередъ граница отодвигается, такимъ образомъ, ученые лучше всего знаютъ, какъ велико ихъ невжество.
Совершенно излишне призывать ученыхъ къ скромности, разъ вся наука подтверждаетъ съ ужасающей достоврностью безконечность того непознаваемаго, которое насъ ‘давитъ’, по сильною выраженію г. Брюнетьера. Но не справедливе ли было бы признать, что эта непоправимая слабость науки была формулирована, опредлена и почти-что доказана именно наукой?
Но если наука безсильна, въ чемъ она и сознается, относительно совершеннаго пониманія вселенной и абсолютнаго понятія истины, она, не общая ничего, тмъ не мене, оказала нкоторое вліяніе на міръ. Г. Брюнетьеръ, который, какъ и я, не любитъ банальности, былъ бы недоволенъ, если бы я сталъ подробно перечислять вс завоеванія науки. Тмъ не мене, не могу не замтить почтительно моему оппоненту, что наука нсколько усовершенствовала матеріальныя условія человчества. Право, очень удобно пользоваться каждую минуту, каждую секунду жизни благодяніями науки, и насмхаться надъ нею, ‘кусать свою кормилицу’, но выраженію одного классика. Да разв мы можемъ думать, спать, сть, здить въ Римъ и обратно, писать, печатать, говорить, не будучи со всхъ сторонъ окружены плодами науки? In e movemur, vivimus et sumus (въ ней мы двигаемся, ею живемъ и существуемъ). Не будь науки, мы бы жили, какъ во времена святыхъ отшельниковъ, проповдавшихъ Крестовые походы, или даже, — вдь наука не вчера родилась,— какъ во времена каменнаго вка, когда люди, вооруженные камнями, боролись съ медвдями и защищали ногтями и зубами своихъ жен и свою кровавую добычу отъ столь же свирпыхъ сосдей.
Наука и цивилизація — тожественныя понятія, и я не вижу, какими тонкостями и какими уловками краснорчія можно ихъ раздлить?
Собственно говоря, наука,— подъ словомъ ‘наука’ я подразумеваю великихъ ученыхъ и ихъ смиренныхъ учениковъ: Галилея, Декарта, Ньютопа, Лавуазье, Лапласа, Дарвина, Пастэра,— наука, говорю я, никакихъ общаній не давала. Человкъ погруженъ въ густой мракъ, онъ можетъ уловить лишь ничтожнйшую часть явленій, его окружающихъ. Ученые сказали: ‘Попытаемся нсколько разсять этотъ мракъ, попытаемся бросить немного свта въ эту черную бездну, можетъ быть, такимъ образомъ, намъ удастся сдлать человческую жизнь мене суровой. Будемъ служить истин, и если мы откроемъ новый законъ, новый фактъ,— нашъ долгъ будетъ исполненъ’. Вотъ какія общанія давала наука, и, кажется, она ихъ сдержала.
Сейчасъ увидимъ, что намъ думать о нравственномъ прогресс, но что касается матеріальнаго прогресса, конечно, никто не ршится отрицать, что онъ — плодъ науки, иначе говоря, что онъ — результатъ усилій ученыхъ. Съ этимъ спорить невозможно.
Весь современный міръ, съ своими тысячью пяти сотъ милліонами жителей, обязанъ своимъ развитіемъ только наук, и наука ведетъ его впередъ, независимо отъ различныхъ культовъ, испещряющихъ его земную поверхность. И такъ, миссія ученыхъ не потерпла неудачи, и слово ‘банкротство’ въ данномъ случа очень странно, ибо ученые, ничего не общая, дали много.
Дадутъ ли они еще что-нибудь? Мы думаемъ, да. Можетъ быть, мы ошибаемся, но мы думаетъ, не давая впрочемъ никакихъ общаній, дабы какой-нибудь потомокъ г. Брюнетьера не поставилъ намъ ихъ когда-нибудь въ укоръ, — мы думаемъ, что наука не сказала еще своего послдняго слова. Она находится еще въ дтств, въ самомъ раннемъ дтств. Достигнутые успхи могутъ намъ представить лишь блдную картину будущихъ успховъ. Конечно, эти успхи — ничто въ сравненіи съ безконечнымъ и абсолютнымъ. Вселенная всегда останется неизвстной и непроницаемой. Но прогрессъ, ничтожный съ точки зрнія трансцендентной метафизики, иметъ большое значеніе въ смысл облегченія страданій человчества.
Обратимся къ подробностямъ.
Г. Брюнетьеръ очень настаиваетъ на томъ, что ученые ничего не могутъ узнать о ‘происхожденіи человка’. ‘Каково происхожденіе рчи?— говоритъ онъ.— Каково происхожденіе общества? Происхожденіе нравственности? Кто ни пытался въ нашемъ вк отвчать на эти вопросы, — терплъ жалкую неудачу, и всегда будетъ неудача, одна неудача’.
Такія утвержденія мн кажутся нсколько смлыми. Конечно, происхожденіе рчи въ точности неизвстно: тмъ не мене, собрано много поучительныхъ документовъ, которыми пренебрегать неразумно. Этнологія и лингвистика съ одной стороны, физіологія, экспериментальная психологія и патологическая анатомія, съ другой, открыли намъ столько тсно связанныхъ между собой фактовъ относительно природы и, слдовательно, происхожденія, членораздльной рчи, что мы, право, не далеки отъ сцит^зиса. Если не приписывать рчи божественное происхожденіе, то мы близки къ ршенію вопроса. Между нечленораздльной рчью животныхъ и первобытной членораздльной рчью, состоящей изъ нсколькихъ звуковъ, нтъ той глубокой непроходимой пропасти, отдляющей познаваемое отъ непознаваемаго. Можетъ быть, сущность матеріи останется всегда неизвстной человку, но я не врю, чтобы всякая гипотеза о происхожденіи рчи, гипотеза, основанная на наблюденіяхъ, опытахъ и аналогіяхъ, неизбжно повела къ неудач. Напротивъ, мн кажется, этотъ вопросъ уже наполовину ршенъ или, по крайней мр, на пути къ разршенію. Столько есть дйствительно недоступныхъ намъ вопросовъ, что не слдовало бы выбирать именно этотъ въ доказательство ничтожности или слабости человческой науки.
Что касается меня, то я никогда не осмлюсь сказать о какомъ-нибудь научномъ вопрос: ‘Это никогда не удастся’. Такой смлости у меня не хватаетъ, можетъ, быть, потому, что я знаю нсколько примровъ преждевременныхъ, очень неудачныхъ, отрицаній. Въ 1821 г., Прево и Дюма, изучая кровяные шарики, ршились написать: ‘Тщетность нашихъ попытокъ отдлить окрашенное вещество крови отъ остальнаго ея состава, даетъ намъ почти увренность, что это никогда не удастся’. Сорокъ лтъ спустя, это ‘окрашенное вещество’ было отдлено, анализировано и изучено. Въ настоящее время приготовленіе кристаллизованнаго гемоглобина сдлалось совершенно элементарнымъ курсовымъ опытомъ. Въ 1839 г. Іоганнъ Миллеръ говорилъ: ‘Быстрота нервовъ такъ велика, что измрить ее никогда не удастся’. Два года спустя, Гельмгольцъ показалъ посредствомъ очень простого опыта, столь простого, что онъ доступенъ любому студенту-медику второго курса, что эту быстроту можно очень хорошо измрить. Когда Вельно разсказалъ въ институт экспериментальной медицины исторію операціи, совершенной въ анестезическомъ сн, то Маженди заявилъ, что уничтожить боль во время операціи невозможно, и что это было бы безнравственно. Даже Пастэръ, нашъ великій Пастэръ. слава нашего вка и нашей страны, имлъ неосторожность сказать, что химическій синтезъ никогда не создастъ вещества, одареннаго поляризующими свойствами, а нсколько лтъ спустя, г. Юнгфлейшъ синтетически приготовлялъ виннокаменную кислоту, имющую коловратную силу.
Тутъ г. Брюнетьеръ находится въ хорошемъ обществ. Но все-таки, мн кажется, онъ нсколько легкомысленно отважился утверждать, будто бы мы никогда ничего не узнаемъ о происхожденіи рчи.
То же самое относительно человческихъ обществъ. По этому вопросу было написано столько книгъ, что одно ихъ перечисленіе заняло бы нсколько страницъ. Неужели ничего не сдлали вс географы, путешественники и натуралисты, которые изучали нравы дикарей, ихъ ассоціаціи, столкновенія, инстинкты? Неужели вс эти знанія о первобытныхъ обществахъ не имютъ значенія, никуда не приводятъ, ничему не учатъ?
Цивилизація не сошла съ неба, вооруженная съ ногъ до головы, какъ Минерва изъ головы Юпитера. Она совершалась постепенно, медленно, методично. Мы не можемъ въ ней сомнваться, такъ какъ каждый день видимъ ея успхи. Предками цивилизованныхъ людей были дикари. Слдовательно, умственное и общественное состояніе ныншнихъ дикарей можетъ дать намъ вполн врное понятіе о томъ, чмъ были наши предки. Почему же эта область должна считаться. непознаваемой?. И кто иметъ право сказать — наука ‘потерпла банкротство’ только потому, что науки, занимающіяся происхожденіемъ человка, не обладаютъ достоврностью и точностью физическихъ или математическихъ знаній?..
Правда, если бы наука могла, доказать еще точне, что происхожденіе рчи кроется въ крик животныхъ, а происхожденіе человческихъ обществъ въ обществахъ животныхъ, то и тогда бы она лишь отодвинула затрудненіе. Она бы объяснила какъ, но не почему. Почему существуетъ эволюція? почему явились человческія существа? Къ чему жизнь на земл? Почему такой-то или такой-то смыслъ эволюціи этой жизни? Какова цль? Какова наша будущая судьба? Тутъ мы сталкиваемся съ непознаваемымъ, доходимъ до границы науки. Можетъ быть, мы когда-либо двинемъ впередъ задачу, но ршить ее намъ, вроятно, никогда не удается. Да, къ несчастью, это правда: мы страшно малая частица великаго цлаго, слабый молекулъ, затерянный въ безконечномъ пространств и времени, и мы никогда не подымемся до причины нашего существованія и не дадимъ его полной формулы.
Во всякомъ случа, это не самое важное. Дло въ томъ, чтобы установить отношенія между нравственностью и наукой. Наука совершила матеріальный прогрессъ человчества. Это неопровержимо. Но что она сдлала для нравственнаго прогресса? Ничего, по мннію г. Брюнетьера. Она оказалась здсь несостоятельной, какъ и въ ршеніи вопроса о происхожденіи. Въ физіологіи нельзя найти основъ нравственности.
Конечно. Ни физіологія сама по себ, ни химія, ни ботаника, ни математика, не могутъ опредлить добро и зло и дать человчеству правила нравственности. Ученый въ своей лабораторіи не пытается указывать людямъ, что они должны длать, чтобы быть справедливыми, добрыми и мудрыми. Задача его очень узка: опредленіе морского ежа, кристализація соли, проврка термометра. Съ изумительнымъ увлеченіемъ спеціализируется всякій ученый на какомъ-нибудь труд, на первый взглядъ пустяшномъ и незначительномъ, поверхностному наблюдателю могутъ показаться просто жалкими, по своей незначительности, нкоторыя научныя изысканія. Одинъ знаменитый химикъ посвятилъ сорокъ лтъ своей жизни точному измренію расширенія ртути, стекла и нкоторыхъ газовъ. Физіологъ изучаетъ въ мельчайшихъ подробностяхъ сокращеніе одного какого-нибудь мускула лягушки, геологъ пытается открыть въ форм полосъ раковины средство раздлить два вида ископаемыхъ устрицъ, ботаникъ считаетъ лепестки рдкаго цвтка или разбираетъ устройство листьевъ на стебл, математикъ изобртаетъ новыя функціи и пишетъ длинныя работы о величинахъ, которыя могутъ не су шествовать.
Въ настоящую минуту, въ тхъ самыхъ лабораторіяхъ, гд, будто бы, насмхаются надъ ‘банкротствомъ’ науки, везд, во Франціи, въ Германіи, въ Италіи, въ Россіи, въ Англіи и въ Америк, сотни, или, врне, тысячи людей работаютъ, изучаютъ путемъ подробнаго, часто скучнаго анализа, факты и явленія, и радуются, если въ конц дня ихъ микроскопическая задача подвинулась хоть на волосъ впередъ. Міръ похожъ на громадную мастерскую, гд тысячи работниковъ, все почти неизвстныхъ, содйствуютъ, каждый по мр силъ, увеличенію общаго фонда человческихъ знаній.
Во вс времена было то же самое, во вс времена были ученые. Исканіе истины ведетъ начало еще отъ Пиагора и Архимеда, и, конечно, Пиагоръ и Архимедъ имли предшественниковъ, но число этихъ тружениковъ увеличивается съ каждымъ днемъ. Съ самаго начала ныншняго вка колоссальное усиліе было употреблено энергическимъ сотрудничествомъ этихъ тысячъ работниковъ. Работа каждаго изъ нихъ очень мала, но общая ихъ работа громадна.
Если бы кто вздумалъ спросить одного изъ этихъ людей: ‘Какъ воздйствуетъ на нравственность этотъ бромистый эфиръ, который вы изучаете уже десять лтъ? Какимъ образомъ анализъ такой-то математической функціи измнитъ понятіе о долг? Станутъ ли люди лучшими, вслдствіе боле совершеннаго опредленія той или другой устрицы?’ Вроятно, ученый разсмялся бы и не понялъ бы этого вопроса. Вдь онъ не заботится о нравственности, онъ ищетъ только истины, не думая о послдствіяхъ, которыя она ведетъ за собой. Разъ отдавшись наук, онъ признаетъ за очевидное требованіе, что истина хороша сама по себ, и не можетъ себ представить, чтобы его работа могла быть ненужной, если только онъ уменьшилъ, хотя бы въ очень слабой степени, ужасное по своей грандіозности человческое невжество.
Намъ кажется, что ученые правы, вдь то, что мы называемъ цивилизаціей, есть лишь послдствіе ихъ громаднаго труда. Совокупность всхъ этихъ маленькихъ частныхъ истинъ составляетъ общее достояніе, и это цлое нельзя расчленить. Историческія и математическія, экспериментальныя и медицинскія, физико-химическія и естественныя, промышленныя и механическія знанія, все это такъ тсно связано между собой, что нельзя себ представить прогрессъ въ одной изъ наукъ, который бы не отозвался сейчасъ же на прогресс въ другой. Это нчто врод блока, по одному знаменитому сравненію, и этотъ блокъ, эта цивилизація, это — само человчество, такое, какимъ оно существуетъ до настоящаго времени.
Было бы несправедливо упрекать, того или другого изъ безчисленныхъ работниковъ, содйствовавшихъ созиданію громаднаго зданія, въ томъ, что они не начертили плана всего строенія. Разв можно упрекать солдата, который на пол битвы, по приказанію офицера, пошелъ впередъ, затмъ налво, потомъ направо и стрлялъ въ дыму, ничего не видя, разв можно его упрекать въ томъ, что онъ не понялъ смысла великаго сраженія, въ которомъ участвовалъ? Онъ ничего не понялъ, онъ ничего не видлъ, а между тмъ, своимъ слабымъ участіемъ содйствовалъ побд. Точно также, вс работавшіе для науки въ своей лабораторіи или въ своемъ кабинет, вс они, по древнему и врному выраженію, принесли свой камень на постройку зданія. Они содйствовали прогрессу, хотя ихъ личная работа была ничтожна, и они не понимали всего ея значенія. Значеніе коллективной работы, въ которой они участвовали, ускользнуло отъ нихъ, но, тмъ не мене, они создавали, изобртали, открывали и, понемногу, они расширили предлы человческаго знанія.
И вотъ, благодаря нсколькимъ поколніямъ умныхъ и неутомимыхъ тружениковъ, вс эти завоеванія науки представляютъ нчто неразрывное съ нашей цивилизаціей, а вмст — он составляютъ нашу нравственность.
Наука, цивилизація и нравственность, это три понятія параллельныя. Невозможно вообразить себ нравственнаго прогресса, который бы не повлекъ за собой прогресса цивилизаціи, и наоборотъ. Одинъ юмористъ сказалъ, что состояніе цивилизація страны измряется потребленіемъ мыла и почтовыхъ Марокъ. Эту остроту можно было бы примнить къ нравственности, которая растетъ одновременно съ побдой человка надъ матеріей. В. Дюрюи однажды сказалъ намъ: ‘Если бы я составлялъ естественную исторію, я бы раздлилъ ее на дв части: міръ до желзныхъ дорогъ и міръ посл желзныхъ дорогъ’. Этой краткой формулой онъ хотлъ сказать, что промышленность обновила общественное и нравственное состояніе человчества. Да кто бы посмлъ отрицать, что цивилизованный человкъ нравственне дикаря? Кто допуститъ нелпую мысль, что,троглодиты и доисторическіе люди были совершенны, что первобытный человкъ былъ ангеломъ? Намъ приходится признать, несмотря на краснорчіе Руссо, что, благодаря наук, развитіе человчества смягчило нравы, вдохнуло въ насъ великодушныя чувства и создало идеалъ нравственности, установивъ принципъ свободы и отвтственности. Борьба съ природой все боле и боле удаляетъ насъ отъ низкаго типа первобытнаго человка, она уничтожила дикость и ввела нравственныя идеи, которыя длаютъ насъ такъ мало похожими на вашихъ отвратительныхъ предковъ.
Кому мы обязаны этимъ прогрессомъ?
Для большей ясности, возьмемъ не очень отдаленную эпоху, когда наука еще не завоевала міра. Каковы были нравственныя идеи Боссюэ о войн, о рабств, пытк, свобод совсти, равенств людей, объ уваженіи къ человческой жизни? Какъ смотрлъ Боссюэ на драгонады, на Варфоломейскую ночь, на инквизицію? И какъ мы смотримъ на это теперь? Кто же измнилъ мннія людей?
Въ настоящее время цивилизованное человчество признаетъ лишь одну нравственность. Эта нравственность не вырабатывалась понемногу въ лабораторіяхъ, но, тмъ не мене, она — плодъ науки. По мр того, какъ наука распространялась въ мір, уменьшая страданія и разсевая невжество людей, развивалась и нравственность, обязательная для всхъ. Она длаетъ такіе быстрые успхи, что ея окончательное торжество можетъ настать гораздо скоре, чмъ мы предполагаемъ и надемся.
Эта нравственность основывается на понятіи о человческой солидарности. Зло есть то, отъ чего страдаютъ другіе. Вотъ чему насъ научили физика и зоологія, химія и астрономія, ботаника и физіологія, географія и филологія, ‘антропологія и математика. Развиваясь умственно и пріобртая все новыя и новыя знанія, человкъ пришелъ къ тому, что лучше сталъ понимать свой долгъ на земл. Не теряясь въ облакахъ загадочнаго будущаго, ожидающаго его, онъ покуда довольствуется простымъ исполненіемъ своего долга, а долгъ этотъ вполн ясенъ: нужно, прежде всего, быть добрымъ и справедливымъ. Люди — братья, и борьба классовъ, какъ и борьба націй, есть преступленіе. Человкъ долженъ призвать, что эгоизмъ и жестокосердіе — отвратительные пороки, что самозабвеніе — необходимо, что самоотверженіе — лучшее и, можетъ быть, единственное средство быть счастливымъ, что оно составляетъ неопровержимое требованіе, и никто не иметъ права отъ него уклониться.
Усилія ученыхъ привели къ возникновенію такой нравственности. Они завоевали идейный міръ, увеличивая и культивируя человческій разумъ. Великіе мыслители, проповдавшіе людямъ милосердіе и братство, долго оставались безъ отклика…
Наука идетъ впередъ, каждый день она длаетъ неслыханные успхи, каждый день наши познанія расширяются, и въ то же время нашъ нравственный идеалъ растетъ. Напрасно спорить противъ очевидности: наука ведетъ міръ. Человчество ни за кмъ больше не идетъ, какъ за наукой. Что бы ни говорили, какъ бы ни старались помшать этому,— человчество страстно бросается на новые пути, которые раскрываетъ предъ нами — наука.