Последние дни Помпеи, Бульвер-Литтон Эдуард-Джордж, Год: 1834 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 16 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

ПОСЛДНІЕ ДНИ ПОМПЕИ

ИСТОРИЧЕСКІЙ РАЗСКАЗЪ
Э. Л. БУЛЬВЕРА
примнненый для юношескаго возраста П. Морицомъ

ПЕРЕВОДЪ
Е. Г. ТИХОМАНДРИЦКОЙ

Съ 11 отдльными картинами и 34 рисунками въ текст

Изданіе второе

ИЗДАНІЕ Т-ВА М. О. ВОЛЬФЪ
С.-ПЕТЕРБУРГЪ. Гост. Дворъ, 18 и Невскій, 15. МОСКВА Кузнецкій М., 12 и Мохов., 22.

ОГЛАВЛЕНІЕ.

ВВЕДЕНІЕ

ГЛАВА I. Подъ южнымъ небомъ

‘ II. Таинственный египтянинъ

‘ III. Званный обдъ въ древнія времена.

‘ IV. Братъ и сестра

‘ V. Оракулъ Изиды

‘ VI. Принятіе въ христіанскую общину

‘ VII. Спасительное землетрясеніе

‘ VIII. Христіанинъ и гладіаторъ

‘ IX. У колдуньи Везувія

‘ X Владлецъ огненнаго пояса

‘ XI. Въ рощ молчанія

‘ XII. Оса, попавшаяся въ сти паука

‘ XIII. Хитрость слпой

‘ XIV. Лучъ свта въ темниц

‘ XV. Предупреждающій голосъ

‘ XVI. Представленіе въ амфитеатр

‘ XVII. Въ послднюю минуту

‘ XVIII. Главное дйствіе въ амфитеатр

‘ XIX. Отецъ и сынъ

‘ XX. Бгство и всеобщее разрушеніе

‘ XXI. Изъ родного затишья

ЗАКЛЮЧЕНІЕ. Голоса исторіи

ВВЕДЕНІЕ.

На юго-восточномъ берегу прекраснаго Неаполитанскаго залива, и уединенно отъ сосдней цпи Апенниновъ, стоитъ огнедышащая гора Везувій. Везувій, съ незапамятныхъ временъ угрожающій смертью всмъ окрестнымъ жителямъ и опустошеніемъ всей стран, расположенной у его подошвы, уступаетъ вышиною другимъ огнедышащимъ горамъ нашей части свта, какъ-то: Этн на остров Сициліи и Гекл въ Исландіи. Вышина его надъ уровнемъ моря не превосходитъ 550 саженъ, а окружности онъ иметъ, у подошвы, около 52 верстъ.

Еще за нсколько лтъ передъ страшнымъ изверженіемъ 79 года, а именно въ 63 году по P. X., сильное землетрясеніе опустошило всю окрестную страну. Около того же времени, по словамъ римскаго историка Плинія, молнія поразила помпейскаго декуріона М. Гереннія при совершенно безоблачномъ неб. Все это доказывало, что Везувій, который, по поводу его долгаго молчанія, считали уже выгорвшимъ вулканомъ, повидимому, снова просыпается посл своего вкового сна.

Наконецъ, подошелъ 79-ый годъ и съ 23-мъ числомъ августа мсяца насталъ послдній день Помпеи. Какъ мы только-что сказали, помпейцы были убждены, что ихъ вулканъ уже давнымъ-давно выгорлъ, не представляетъ больше никакой опасности, и потому, при вид дыма, заклубившагося на забытомъ кратер, всеобщее удивленіе, вроятно, было такъ же велико, какъ и ужасъ, возбуждаемый глухими ударами, которые съ самаго утра раздавались подъ землею.

Между тмъ вулканъ неутомимо работалъ, и работа его уже подходила къ развязк: въ часъ пополудни, когда дымъ, сгущаемый подземною силою, налегъ на землю и море, когда отъ него окрестный воздухъ наполнился зловоніемъ удушливой гари, началось изверженіе со всми ужасами этого великолпнаго и могучаго явленія природы. Гора треснула въ нсколькихъ мстахъ, и по ея отлогимъ спускамъ засочилась изъ трещинъ змевидными потоками лава.

Съ приближеніемъ вечера посыпался вулканическій пепелъ, смщавшись съ дымомъ и грозными тучами, этотъ пепелъ произвелъ непроницаемый мракъ, гораздо боле похожій на темноту неосвщенной и тщательно запертой комнаты, чмъ на обыкновенную ночную тьму. На этомъ черномъ грунт, слившемъ въ одно безразличное цлое землю, море и небо, вспыхивали молніи, вылетая то изъ кратера въ облака, то изъ облаковъ въ гору. Черезъ нсколько часовъ, Везувій началъ метать изъ себя камни, которыми, какъ ядрами, осыпало окрестность, трескъ разбиваемыхъ ими крышъ въ ближнихъ городахъ и селеніяхъ, шипніе и взрывы газовъ въ глубин жерла, вопли и жалобы жителей — все это покрывалось раскатами грома, всегда сопровождающими большія изверженія, и протяжнымъ стенаніемъ моря, которое волновалось въ глубин своей еще боле, чмъ на поверхности.

При сверканіи молній и осыпаемые искрами, какъ звзднымъ дождемъ, нкоторые изъ помпейцевъ бросались къ морю, но съ ужасомъ замчали, что оно далеко отхлынуло отъ берега. Помпейская гавань, гд еще такъ недавно весело разввались флаги на мачтахъ торговыхъ судовъ, уже не существовала больше: ее завалило камнями, занесло пепломъ. Иные, не испугавшіеся этой неожиданной перемны мстности, продолжали бжать по этому новому материку, и, достигнувъ моря, поспшно отчаливали отъ рокового берега — это спасло ихъ, другіе, испугавшись столь неожиданнаго препятствія, потеряли присутствіе духа, безсознательно возвращались назадъ и погибали на мст.

Вс эти ужасы часъ-отъ-часу становились разнообразне и гибельне: началось землетрясеніе. Съ трескомъ рушились дома и храмы и раскалывались упавшія въ нихъ колонны и статуи. Самая гора, такъ сказать, расшаталась, съ нея оборвался цлый кряжъ и покатился въ облакахъ пыли и брызгахъ лавы. Вслдъ за землетрясеніемъ, огонь на вулкан погасъ, но опустошеніе довершалъ ливень изъ давно скопленныхъ тучъ и кипятокъ, забившій фонтанами изъ жерла горы. Тогда смсь еще неостывшаго пепла съ дождевою и вулканическою водою образовала горячую грязь, которая наводнила поля, затопила не только улицы и площади, но и наполнила дома въ Помпе, раскрытые землетрясеніемъ и упавшими въ нихъ камнями. И такъ, въ одинъ и тотъ же день, несчастная Помпея была засыпана пепломъ, залита отчасти лавою и водою изъ Везувія и разгромлена камнями и землетрясеніемъ.

Геркуланумъ также много пострадалъ отъ наносовъ и землетрясенія, но, главнымъ образомъ, совершенно покрытъ былъ расплавленною лавою.

Изверженіе, принимая все новые виды и то усиливаясь, то ослабвая, продолжалось трое сутокъ. Когда, наконецъ, Везувій затихъ, небо попрежнему озарилось солнцемъ, но лучи его уже не нашли прежней страны: на мст маслинъ и зеленыхъ виноградниковъ, на могил городовъ и мраморныхъ виллъ, грудами лежали — пепелъ и волнообразно застывшая лава. Неподвижные курганы скрыли подъ собою на цлые десятки столтій сокровища искусствъ со всми слдами жизни, недавно еще такъ радостно и суетливо трепетавшей въ Стабіи, Геркуланум, Помпе и другихъ мелкихъ прибрежныхъ мстечкахъ.

Цлыя 17 столтій древняя Помпея спала подъ этой наносною землею. Въ продолженіе этого долгаго времени могущественная Римская имперія пала, новые народы заняли Апеннинскій полуостровъ, и новые обитатели древней Кампаньи не знали и названій городовъ, погребенныхъ подъ ихъ новыми деревнями и селами. На плодоносной вулканической земл, закрывавшей собою Помпею, крестьяне развели снова цвтущіе сады и виноградники, не подозрвая, что подъ обрабатываемою ими почвою скрываются сокровища и развалины цлыхъ городовъ древняго міра. Наконецъ, случай, которому человчество обязано едва ли не большею частью своихъ открытій, повелъ и къ открытію кампанской Помпеи.

Въ 1748 году, крестьяне, расчищая свои виноградники на берегу рки Сарно, наткнулись на обломки статуй и цлый рядъ колоннъ. Объ этомъ провдало сперва мстное начальство, потомъ узналъ король неаполитанскій Карлъ III, и немедленно присланы были изъ Неаполя свдущіе люди для изслдованія мстности, они безъ труда удостоврились, что виноградники по об стороны Сарно разведены надъ древнею Помпеею. Король опредлилъ скупить участки этой земли у владльцевъ и приказалъ производить на ней откапыванія и археологическіе поиски. Съ неравнымъ успхомъ и необыкновенною медленностью, по хорошо обдуманному плану, они продолжаются и теперь, и, благодаря имъ, уже вскрыто боле третьей части Помпеи.

Одаренный пылкой, богатой фантазіей авторъ настоящаго разсказа при вид раскопокъ древней Помпеи, почувствовалъ непреодолимое желаніе еще разъ, хотя бы на бумаг, населить покинутыя улицы разрушеннаго города, возстановить живописныя развалины храмовъ, общественныхъ зданій и частныхъ домовъ, вдохнуть новую жизнь въ печальные останки погибшихъ, перекинуть мостъ черезъ пропасть 18-ти вковъ и пробудить ко вторичному бытію городъ мертвыхъ.

Авторъ прекрасно справился со своей задачей, далеко не легкой, но весьма благодарной, такъ какъ описываемая эпоха и фигурирующая въ его произведеніи мстность невольно привлекаютъ вниманіе читателя, пробуждая въ немъ живой интересъ и горячее сочувствіе къ участи героевъ разсказа.

Дйствіе пріурочено къ I столтію христіанской эры — блестящему періоду римской исторіи, когда во глав римскаго народа стоялъ императоръ Титъ,— а ареной является Помпея, разрушенная ужасной катастрофой, грандіознйшимъ, печальнйшимъ по своимъ послдствіямъ изверженіемъ могучаго Везувія.

Раскопки засыпаннаго города, до извстной степени опредлявшія нравы и обычаи, типы и характеры лицъ той эпохи, а также обстоятельства, сопровождавшія это страшное событіе, не мало помогли автору въ созданіи дйствующихъ лицъ его разсказа. Такъ, напр., полу-греческая колонія Геркуланумъ, примшавшая къ нравамъ Италіи множество обычаевъ Эллады, способствовала созданію яркихъ образовъ Главка и Іоны, а культъ богини Изиды съ ея развнчанными обманщиками-жрецами и торговыя сношенія Помпеи съ Александріей вызвали къ жизни египтянина Арбака, плута — Калена и пылкаго Апесида. Борьба нарождающагося христіанства съ древнимъ язычествомъ и торжество новаго ученія воплотились въ непоколебимомъ въ вр Олинф, а сожженныя поля Кампаніи, пользовавшіяся съ давнихъ поръ дурною славою, послужили поводомъ къ созданію колдуній Везувія. Полный мракъ, сопровождавшій изверженіе вулкана и препятствовавшій бгству испуганныхъ жителей, внушилъ автору мысль нарисовать трогательно-прекрасный образъ слпой Нидіи, вслдствіе своего несчастія, лучше всхъ умвшей находить дорогу среди привычной для нея вчной ночи.

Таковы главныя дйствующія лица настоящаго разсказа, вызывающія горячее участіе читателей, какъ живыя воплощенія описываемой эпохи, какъ обитатели далекой, погребенной подъ пепломъ Помпеи.

Привычки повседневной жизни, пиры, зрлища, торговыя сношенія, роскошь и изобиліе жизни древнихъ,— все находитъ себ отраженіе въ этомъ произведеніи, гд борьба страстей, людскіе недостатки и пороки нарисованы искусною рукою опытнаго и умлаго художника.

ГЛАВА I.
ПОДЪ ЮЖНЫМЪ НЕБОМЪ.

Съ наступленіемъ вечерней прохлады, Віа Домиціана, одна изъ главныхъ улицъ Помпеи, по обыкновенію оживилась и по ней началось пестрое и шумное движеніе. Нескончаемой вереницей, смняя одни другихъ, задвигались колесницы, всадники, гуляющіе, носильщики, матросы. Стукъ колесъ, звонъ конской упряжи, голоса предлагающихъ свой товаръ разносчиковъ — все слилось въ одинъ оглушительный гулъ.

Перемшиваясь и пестря разнообразіемъ красокъ, мелькали мстныя и иноземныя одежды, по которымъ легко можно было узнать — достойнаго человка, статнаго воина, озабоченнаго купца, серьезнаго жреца и втреннаго щеголя. Помпея вмщала въ своихъ стнахъ образцы всхъ даровъ современной ей цивилизаціи.

Ея красивые блестящіе магазины, маленькіе дворцы, купальни, ея форумъ, театръ, циркъ, безпечность и живость ея населенія съ утонченными, хотя и испорченными нравами — все носило на себ печать тогдашняго Рима.

Каждый желающій могъ-бы найти массу развлеченій, слдя за этой оживленной уличной жизнью, но въ ту минуту, съ которой начинается нашъ разсказъ, всеобщее вниманіе было привлечено нарядной колесницей, запряженной парой чистокровныхъ коней. Снаружи на бронзовыхъ стнкахъ колесницы были художественно исполненныя рельефныя изображенія сценъ изъ олимпійскихъ игръ. Легкіе кони летли, едва касаясь ногами земли, какъ-будто имъ свойственне было нестись по воздуху, чмъ бжать по мостовой, но останавливались какъ вкопанные при малйшемъ прикосновеніи возницы, который управлялъ ими, стоя позади колесницы. Владлецъ колесницы былъ однимъ изъ тхъ стройныхъ и прекрасно сложенныхъ юношей, которые служили образцами аинскимъ ваятелямъ. Его греческое происхожденіе сказывалось еще боле въ строгой гармоніи всхъ чертъ его лица и красот падавшихъ легкими кольцами кудрей. Туника его алла ярчайшимъ Тирскимъ пурпуромъ, а въ придерживавшихъ ее застежкахъ сверкали изумруды. На ше была золотая цпь, сплетавшаяся на груди въ вид зминой головы, изъ открытой пасти которой свшивался художественной работы перстень съ печатью. Широкіе рукава туники обшиты были золотой бахрамой, золотой, какъ и бахрома, широкій поясъ, украшенный арабесками, обвивалъ его стройный станъ, служа въ то-же время и карманомъ, такъ какъ въ немъ находился платокъ, кошелекъ, грифель и дощечка для записыванія.

Грекъ, точне — аинянинъ, такъ какъ онъ былъ родомъ изъ Аинъ, приказалъ немедленно остановиться, когда двое молодыхъ людей, въ которыхъ сразу можно было угадать праздныхъ утаптывателей мостовой, громко и весело его окликнули. Этихъ щеголей можно было встртить везд, и почти всегда вмст.

Старшій, поплотне, по имени Клодій, былъ страстный любитель всевозможныхъ пари и игры въ кости, за нимъ, цпляясь какъ репейникъ за одежду, неотступно слдовалъ молодой, разряженный Лепидъ, котораго въ кругу друзей называли — тнь Клодія, или его эхо, потому что въ разговорахъ онъ чаще ограничивался повтореніемъ словъ Клодія, довольствуясь мудростью своего неразлучнаго друга.

— Ты насъ на завтра пригласилъ къ себ на обдъ, любезный Главкъ,— обратился къ аинянину Клодій,— такъ намъ, въ ожиданіи, кажется, что часы ползутъ какъ черепахи.

— О, да, буквально какъ черепахи,— сказалъ Лепидъ,

— Ну, а для меня иначе,— любезно возразилъ Главкъ,— я все обдумываю какъ-бы получше принять и угостить дорогихъ гостей, а время такъ и ускользаетъ!

— Да, ужь никто не сравнится съ тобой въ умньи принимать и угощать!— воскликнулъ Клодій.— Ну, а какъ на счетъ игры*? дойдетъ до нее дло? Будетъ большое общество у тебя?

— Многочисленное будетъ собраніе?— спросилъ Лепидъ.

— Кром васъ, еще нсколько друзей: Панза, Діомедъ…

— И, разумется, твой любимецъ — Саллюстій?— перебилъ Клодій.

— Да вотъ онъ самъ!— воскликнулъ Лепидъ.

— Легокъ на помин! Ну, въ такомъ случа, мы лишніе,— смясь замтилъ Клодій, при чемъ и ‘Тнь’ также изобразилъ улыбку на своемъ, большею частью, неподвижномъ лиц. Пожавъ руку Главку, друзья-близнецы удалились, а аинянинъ тотчасъ-же выскочилъ изъ колесницы и подошелъ съ привтомъ къ Саллюстію, цвтущему, статному юнош съ яснымъ и открытымъ лбомъ, прямымъ и свтлымъ взоромъ.

— А я только-что намревался навстить тебя, но теперь я лучше отошлю косницу домой, а мы съ тобой пройдемся вмст. Эй, послушай-ка, мой Ксанфъ,— продолжалъ Главкъ, обернувшись къ возниц,— сегодня теб праздникъ! Ну, не прекрасное-ли это животное, Саллюстій!— сказалъ онъ, погладивъ ближе къ нему стоявшаго коня.

— Да, словно потомокъ Фебовыхъ коней,— отвтилъ Саллюстій.— Вотъ уже одно обладаніе такой прекрасной упряжкой показываетъ, что ты, нашъ Главкъ, дитя счастія!

— Тмъ осмотрительне и умренне надо быть, чтобы не нарваться на внезапное несчастье,— весело, но съ оттнкомъ серьзности замтилъ Главкъ.— Однако, другъ мой, такъ-какъ намедни мы могли лишь обмняться поклонами, то я въ долгу у тебя, пока не разскажу о моемъ послднемъ путешествіи.

— Изъ котораго ты вернулся счастливымъ женихомъ?

— Объ этомъ никто, кром тебя, еще не знаетъ. Выберемъ гд-нибудь у воды прохладное и уединенное мстечко — тамъ легче будетъ говорить о такихъ вещахъ, чмъ среди этой шумной толпы.

— Пойдемъ, я совершенно свободенъ и не безъ нетерпнія ожидаю твоихъ сообщеній,— сказалъ Саллюстій.

И друзья, имя въ виду эту цль, пошли по тснымъ улицамъ Помпеи, пробираясь къ морю. Вскор свернули они въ такую часть города, гд блестящіе магазины стояли открытыми, соперничая между собой украшеніями и изящной выставкой товаровъ. Повсюду, куда только проникалъ взоръ,— просвчивали сверкающіе фонтаны, разбрасывающіе въ знойномъ воздух серебристыя брызги. Многочисленная толпа гуляющихъ, веселыя группы, останавливающіяся передъ каждой, боле привлекательной лавкой, взадъ и впередъ снующіе рабы съ бронзовыми сосудами самыхъ изящныхъ формъ на головахъ, множество туземныхъ двушекъ съ корзинами, наполненными соблазнительными фруктами и благоухающими цвтами — наполняли улицы. Длинныя крытыя колоннады, замнявшія у этого празднаго народа наши кофейни, нарядные павильоны для продажи, гд на мраморныхъ доскахъ стояли сосуды съ виномъ и оливковымъ масломъ и передъ которыми, въ тни натянутой надъ ними пурпурной ткани, были сиднья, манившія къ отдыху какъ усталыхъ прохожихъ, такъ и праздныхъ звакъ,— все это сегодня снова занимало и восхищало нашихъ жизнерадостныхъ и восторженныхъ юношей, хотя и было имъ давно знакомо. Продолжая свой путь и весело болтая, очутились они на небольшой площадк, передъ изящнымъ зданіемъ храма. За мраморной балюстрадой портика этого храма, у квадратнаго выступа широкаго цоколя, надъ которымъ вздымались дв стройныя колонны, они замтили молоденькую двушку. Она сидла у самаго цоколя на складномъ, обтянутомъ холстомъ, табурет, на колняхъ держала она корзину цвтовъ, а другая корзина съ цвтами и кувшинъ съ водой стояли у ея ногъ. Около цвточницы постепенно собралась небольшая кучка людей. Тогда она достала съ земли маленькій трехструнный инструментъ, подъ мягкіе звуки котораго запла какую-то своеобразную пснь. При каждой пауз, она привтливо обращалась къ окружающимъ съ своей цвточной корзиночкой, предлагая купить что-нибудь и многіе бросали мелкія монетки въ корзиночку — кто какъ подаяніе за ея пніе, кто просто изъ состраданія къ пвиц — она было слпа.

— Это моя бдная ессалійка,— сказалъ Главкъ.— Я ея еще не видалъ посл моего возвращенія въ Помпею. Послушай, какой у нея милый голосокъ!

Когда псня, къ которой они прислушивались, окончилась, Главкъ бросилъ нсколько серебряныхъ монетъ въ корзиночку и воскликнулъ:

— Мн нуженъ этотъ букетикъ фіалокъ, маленькая Нидія, твой голосъ сегодня звучне чмъ когда-либо.

Едва заслышала слпая хорошо знакомый голосъ аинянина, какъ она повернулась въ его сторону и спросила:

— Такъ ты уже вернулся?

— Да, дитя мое, всего нсколько дней, что я опять въ Помпе. Садъ мой, попрежнему, нуждается въ твоемъ уход,— надюсь, ты постишь его завтра. И помни — въ моемъ дом никакихъ внковъ, кром сплетенныхъ искусными руками Нидіи, не должно быть!

Двушка отвтила веселой улыбкой и Главкъ, взявъ выбранныя имъ фіалки, продолжалъ свою прогулку.

— Такъ это дитя пользуется твоимъ покровительствомъ?— спросилъ Саллюстій.

— Да, бдная рабыня заслуживаетъ этого участія. Къ тому-же она моя землячка, она родомъ изъ страны божественнаго Олимпа, который оснялъ ея колыбель,— она изъ ессаліи.

— Не знаешь-ли ты какихъ-либо подробностей ея судьбы? Въ ней есть что-то особенное, какимъ-то благородствомъ проникнуто ея существо.

— Она не лишена ума, какъ мн не разъ приходилось замчать, а также и деликатности, такъ что, вроятно, изъ хорошей семьи, слпа она отъ рожденія. Думаю, что какой-нибудь работорговецъ — въ ессаліи они издавна занимаются этимъ постыднымъ промысломъ — укралъ ее у ея семьи еще ребенкомъ, вслдствіе чего она родины своей не помнитъ. Здсь-же продали ее нкоему Бурбо, содержателю гладіаторскаго погребка, когда этотъ послдній разобралъ, что ея прекрасные, чистые глаза, за которые онъ заплатилъ деньги, слпы, что торговецъ его обманулъ,— онъ началъ очень плохо обращаться съ несчастной, пока, наконецъ, пришелъ къ заключенію, что, какъ цвточница, она можетъ пніемъ и своимъ искусствомъ плести внки доставлять ему ежедневно порядочной доходъ.

— Но поразительно, какъ увренно ходитъ она со своей палочкой по многолюднымъ улицамъ города!

— Да, это поистин чудо!— воскликнулъ Главкъ.— Быстро и ловко скользитъ она среди самой густой толпы, избгая всхъ опасностей и находитъ, несмотря на окружающій ее вчный мракъ, дорогу въ самыхъ запутанныхъ переулкахъ. При этомъ ей, конечно, на руку, что жители питаютъ къ слпцамъ нчто въ род суеврнаго почитанія и потому съ нжной заботливостью спшатъ уступить дорогу, заслышавъ ея робкіе шаги.

Посл нкотораго молчанія, Главкъ взялъ своего друга за руку и оказалъ:

— Знаешь, какая мн пришла мысль въ голову: слпая не даромъ повстрчалась намъ. Она, при всей кажущейся веселости, все-же иметъ видъ удрученный и страдальческій, а я теперь какъ разъ знаю хозяйку, у которой ей весь вкъ будетъ хорошо житься!

— У твоей будущей супруги, вроятно?— спросилъ его другъ.

— Ты легко угадалъ,— отвтилъ Главкъ смясь и добавилъ:— мы такъ много денегъ тратимъ по пустякамъ, а тутъ богамъ угодное дло можно сдлать!… да, да, я сегодня-же еще попробую ее выкупить!

— А я буду помогать теб торговаться,— сказалъ Саллюстій.— На обратномъ пути пойдемъ мимо того темнаго погребка и, надюсь, мы въ состояніи будемъ тотчасъ-же уладить торгъ.

ГЛАВА II.
ТАИНСТВЕННЫЙ ЕГИПТЯНИНЪ.

Теперь передъ двумя нашими прогуливающимися друзьями открывалось голубое и сверкающее море. У этихъ прекрасныхъ береговъ, оно какъ-будто отказывалось отъ преимущества быть страшнымъ и опаснымъ — такъ мягко и красиво волновалась вода подъ набгавшимъ на нее легкимъ втеркомъ, такъ разнообразны и ярки были отражавшіяся въ немъ облака и такъ силенъ и ароматенъ былъ воздухъ, проносившійся надъ его поверхностью!

Въ кристально-прозрачной вод бухты, противъ которой виднлся спокойно-величавый Везувій, колыхались нарядныя яхты, служившія для увеселительныхъ прогулокъ богатыхъ жителей Помпеи. Тутъ-же стояли и торговые корабли, между которыми скользили взадъ и впередъ по зеркальной поверхности бухты рыбацкія лодки, а далеко, впереди виднлись стройныя мачты на судахъ флота, состоявшаго подъ начальствомъ Плинія.

На берегу сидлъ какой-то сициліецъ, который разсказывалъ собравшимся вокругъ него рыбакамъ и матросамъ диковинную исторію про какихъ-то моряковъ, потерпвшихъ крушеніе, и про услужливыхъ дельфиновъ, сопровождая свой разсказъ быстрыми жестами и выразительной мимикой своего подвижного лица. Такіе точно разсказы можно услышать и теперь, по сосдству съ прежней Помпеей, на любой набережной Неаполя.

Главкъ со своимъ спутникомъ отыскали самое уединенное мсто на берегу, тамъ услись они на выступ скалы и съ наслажденіемъ дышали чистымъ воздухомъ, освжаемымъ пріятнымъ, долетавшимъ съ моря втеркомъ. Саллюстій наставилъ руку, защищаясь отъ яркаго солнца, а грекъ сидлъ, облокотясь на камень, не боясь солнца, которое пользовалось такимъ почитаніемъ у родного ему народа и наполняло его сердце поэтическимъ восторгомъ. Спустя нкоторое время, онъ заговорилъ:

— Теб извстно, другъ мой, что съ тхъ какъ я, благодаря знакомству съ тобой, переселился изъ Аинъ въ Помпею и устроилъ здсь свой домъ, я не хотлъ дольше откладывать женитьбу. Искать невсту мн не было надобности, такъ какъ Тона, дочь нашихъ аинскихъ сосдей, давно, по обоюдному согласію родителей, была мн предназначена. Вотъ я и отправился на корабл, чтобы привезти невсту, о которой со смерти моихъ родителей, вотъ уже три года, я ничего не слыхалъ, но въ расположеніи ея я ни минуты не сомнвался. Да ты слушаешь, Саллюстій?

— Разсказывай дальше,— сказалъ Саллюстій, слдившій за двумя порхавшими передъ ними бабочками.— до сихъ поръ я знаю твою исторію.

— Прізжаю я въ Аины,— продолжалъ Главкъ,— и нахожу къ величайшему моему удивленію, что въ дом сосдей нашихъ все измнилось. Особыя обстоятельства заставили семью эту, годъ тому назадъ, переселиться въ Александрію. Не долго думая, отправляюсь туда и тамъ узнаю, что родители Іоны умерли жертвой свирпствовавшей тамъ эпидеміи, а дочь поручили попеченіямъ одного богатаго человка, который съ ней и съ ея братомъ пріхалъ сюда, въ Помпею.

— Такимъ образомъ твое, повидимому напрасное, путешествіе завершилось какъ нельзя лучше!— весело вставилъ Саллюстрій.

— Тмъ боле, что здсь Іона, которую я не замедлилъ разыскать, такъ тепло меня встртила, какъ-будто мы никогда и не разлучались. Но такъ какъ я засталъ ее въ печальное время — дни уединенія, которые она посвящала памяти своихъ умершихъ родителей, то я еще не знаю ближайшихъ подробностей ея положенія.

— Ну, да он не могутъ имть значенія, разъ ты въ ней самой увренъ!— замтилъ безпечный Саллюстій.— Какъ я радъ съ нею познакомиться! Что она хороша собой и благороднаго характера это само собой разумется, такъ какъ она твоя избранница.

Главкъ собрался что-то возразить своему доврчивому другу, когда послышались приближающіеся тихіе шаги. Оба друга оглянулись на шорохъ гравія и оба узнали приближающагося.

Это былъ человкъ лтъ около сорока, высокій, сухого и нервнаго сложенія. Бронзовый цвтъ лица указывалъ на его восточное происхожденіе, въ чертахъ его было какъ-будто что-то греческое — именно лобъ, ротъ и подбородокъ, но слишкомъ выдающійся и загнутый носъ и торчащія скулы лишали это лицо мягкости и округлости линій, которыя свойственны даже и не молодымъ греческимъ лицамъ. Большіе, черные, какъ ночь, глаза его постоянно горли и какое-то унылое спокойствіе и глубокая задумчивость всегда свтились въ величественномъ взгляд этихъ властныхъ глазъ. Походка и вся осанка его была необыкновенно увренная и гордая, чмъ-то чуждымъ вяло отъ этой строгой фигуры, а покрой и темный цвтъ его длинной одежды еще усиливали это впечатлніе — чужого. Молодые люди привтствовали подошедшаго, но въ то-же время сдлали пальцами, по возможности незамтно, извстный знакъ, имвшій силу предотвращать ‘порчу’, потому какъ Арбакъ, подошедшій къ нимъ египтянинъ, пользовался славой дурного глаза.

— Какъ обднла теперь Помпея,— сказалъ съ холодной, но вжливой улыбкой Арбакъ,— когда щедрый Главкъ и вчно веселый Саллюстій пребываютъ вн ея стнъ!

— Однако, до сихъ поръ Арбакъ не былъ извстенъ за человка легко награждающаго другихъ похвалой, хотя-бы и льстивой, и поэтому мы не должны очень-то гордиться свойствами, которыя онъ намъ приписываетъ,— замтилъ Саллюстій.

— Какая должна быть нжная и чуткая совсть, которая такъ легко пробуждается,— возразилъ Арбакъ,— и теперь я ужь дйствительно похвалю!— добавилъ онъ выразительно и не безъ насмшки.

— Передъ мудрымъ Арбакомъ мы охотно признаемъ себя учениками, но не тогда, когда ему вздумается читать нравоученія,— сказалъ Главкъ и легкая краска гнва покрыла его лицо.

— Все, что Аины имютъ лучшаго — выпито ими изъ Нила,— возразилъ Арбакъ, глядя пронизывающимъ взоромъ на грека,— Аины, да и весь міръ черпалъ оттуда! Это забывается только очень легко! Однако, я вижу, что тни становятся длинне, а жизнь наша однимъ днемъ короче. Поэтому вы правы,— продолжалъ онъ мягкимъ, печальнымъ голосомъ,— пользуясь временемъ, пока оно еще вамъ улыбается. Роза вянетъ быстро, ароматъ ея скоро улетучивается, а намъ, Главкъ, намъ, пришельцамъ въ этой стран, вдали отъ праха отцовъ нашихъ, что-же остается намъ какъ не наслажденіе жизнью и жажда жизни — теб первое, мн, быть-можетъ, второе.

Ясные глаза грека затуманились слезами.

— Ахъ, не говори, не говори мн о нашихъ отцахъ, Арбакъ! Дай забыть, что была въ мір другая свобода, чмъ римская, другое величіе! Ахъ, напрасно будемъ мы вызывать тни предковъ съ полей Мараона и изъ ермопилъ!

— Передъ блескомъ царей, покоящихся въ пирамидахъ, тни эти разсялись-бы какъ дымъ,— гордо сказалъ египтянинъ и, плотне завернувшись въ свой плащъ, тихо пошелъ къ городу.

— Мн легче стало дышать, какъ только страшный гость повернулся къ намъ спиной,— сказалъ Саллюстій.— Отъ его присутствія можетъ скиснуть самое сладчайшее вино!

— Загадочный человкъ!— воскликнулъ Главкъ вставая.— Несмотря на его выставляемое на показъ равнодушіе къ земнымъ радостямъ, его мрачное жилище, доступное лишь для немногихъ, обставлено, говорятъ, съ небывалою роскошью и изобилуетъ золотомъ и драгоцнностями. Ну, да что намъ за дло до этого колдуна!— прибавилъ онъ, щелкнувъ пальцами, не подозрвая въ ту минуту, что злой рокъ тсно свяжетъ его судьбу съ этимъ человкомъ.— А теперь, пойдемъ, мой другъ, и выкупимъ слпую двушку, которую я назначилъ въ подарокъ Іон.

Друзья направились къ ближайшимъ городскимъ воротамъ и по отдаленнымъ переулкамъ достигли той части Помпеи, гд жилъ бднйшій классъ населенія, а также гладіаторы и наемные бойцы. Тутъ былъ и погребокъ Бурбо. Въ большой комнат, какъ разъ противъ дверей, выходившихъ прямо на узкую и тсную улицу, стояло нсколько человкъ, въ которыхъ, по ихъ желзнымъ, рзко выступавшимъ мускуламъ, крпкимъ затылкамъ и суровымъ безчувственнымъ лицамъ можно было узнать героевъ арены. На доск, прикрпленной у наружной стны, стояли глиняные кувшины съ виномъ и масломъ, на которыхъ грубо были намалеваны, въ качеств вывски, пьющіе гладіаторы. Внутри комнаты, за маленькими столиками сидли разные люди, распивая вино, или играя въ кости или шашки.

— Клянусь Поллуксомъ!— воскликнулъ одинъ изъ молодыхъ гладіаторовъ,— вино, которое ты намъ преподносишь, старый Силенъ, можетъ разжидить самую лучшую кровь въ жилахъ!— и при этомъ онъ хлопнулъ по спин широкоплечаго человка въ бломъ передник и заткнутыми за поясъ ключами и тряпкой. Это былъ самъ хозяинъ, Бурбо, человкъ, уже приближавшійся къ старости, но видъ его говорилъ о необыкновенной сил, передъ которой спасовали-бы и молодые, еслибы не избытокъ мяса на мускулахъ, отекшія щеки и уже порядкомъ отяжелвшее тло. Въ теченіе многихъ лтъ отличался онъ на арен и, наконецъ, уже былъ отпущенъ на волю, съ почетнымъ жезломъ.

— Ну, подальше съ твоими дурацкими колкостями, ты, молокососъ!— заворчалъ атлетъ-хозяинъ,— а не то вдь двумя пальцами раздавлю, какъ ягодку крыжовника.

При взрыв смха, послдовавшемъ за этой угрозой, взошли наши пріятели, неуклюже кланяясь, привтствовалъ ихъ Бурбо и провелъ въ смежную комнату, гд, кром слпой Нидій, была еще Стратоника, жена Бурбо, коренастая, не молодая уже женщина, съ растрепанными волосами и черными, какъ уголь, постоянно вращавшимися глазами.

— Чему обязанъ я этой честью? Чмъ могу благородному Главку и достойному Саллюстію служить?— спрашивалъ Бурбо, съ шумомъ пододвигая гостямъ два простыхъ стула.

— Вотъ что, добрйшій,— сказалъ Главкъ,— тутъ находится Нидія, твоя слпая рабыня, мы пришли ради нея. Двушка хорошо поетъ и уметъ ходить за цвтами: я бы желалъ подарить такую рабу одной дам. Не хочешь-ли ты мн ее продать?

Видно было, какъ при этихъ словахъ аинянина затрепетала отъ радости бдная слпая. Она вскочила, откинула распустившіеся волосы и оглянулась вокругъ, какъ-будто была въ состояніи видть!…

— Продать нашу Нидію? нтъ, ни за какія деньги!— закричала Стратоника, подперевъ бока своими костлявыми кулаками.

Слпая, вроятно, не разъ уже испытывала на себ силу желаній своей хозяйки, поэтому съ тяжелымъ вздохомъ отошла она въ сторону, глубоко огорченная ршеніемъ Стратоники. Но Саллюстій вступился и воскликнулъ довольно повелительно:

— Возьми назадъ свои слова, женщина, что вы сдлаете для Главка, то вы мн сдлаете. Ты знаешь, Бурбо, что для тебя значитъ Панза, мой двоюродный братъ, завдующій гладіаторами? Одно мое слово, и вы можете быть уврены, что ни капли вина и масла больше не продадите! можете хоть разбить ваши кружки и закрыть торговлю. Главкъ, Нидія твоя!

Бурбо искоса посмотрлъ на свою разгнванную супругу, помолчалъ въ замшательств, потомъ повернулъ къ ней свою огромную, какъ у быка, голову и нершительно проговорилъ:

— Двочку вдь надо-бы на всъ золота продать!

— Скажи цну, ужь изъ-за этого-то мы не разойдемся,— сказалъ Главкъ.

— Мы за нее отдали шесть сестерцій, теперь она стоитъ вдвое,— пробормотала Стратоника.

— Вы получите двадцать,— сказалъ грекъ,— пойдемъ сейчасъ-же къ властямъ, Бурбо, а потомъ иди за мною въ домъ и получишь выкупную сумму.

— Я бы милаго ребенка и за сто сестерцій не продалъ, еслибы это не ради уважаемаго Саллюстія,— плаксиво замтилъ Бурбо.

— Отдаешь?— спросилъ Главкъ, согласно обычаю.

— Отдается,— отвтилъ Бурбо, увидя, что жена к

ПОСЛДНІЕ ДНИ ПОМПЕИ

ОГЛАВЛЕНІЕ.

ВВЕДЕНІЕ.

ГЛАВА I.ПОДЪ ЮЖНЫМЪ НЕБОМЪ.

ГЛАВА II.ТАИНСТВЕННЫЙ ЕГИПТЯНИНЪ.

Читайте также:

ГЛАВА I.
ПОДЪ ЮЖНЫМЪ НЕБОМЪ.

ГЛАВА II.
ТАИНСТВЕННЫЙ ЕГИПТЯНИНЪ.