<К. Кинг>
<К. Кинг>
ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ ВЪ АМЕРИК1.
ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ ВЪ АМЕРИК1.
1 Democracy, an american novel. London. 1882.
I.
I.
II.
II.
III.
III.
IV.
IV.
IV.
IV.
Политическая жизнь в Америке, Адамс Генри, Год: 1882
Время на прочтение: 72 минут(ы)
Со времени знаменитой ‘Хижины дяди Тома’ ни одинъ американскій романъ не имлъ такого громаднаго успха и не произвелъ такого шума въ Соединенныхъ Штатахъ и въ Англіи, какъ произведеніе анонимнаго автора, подъ громкимъ названіемъ ‘Демократія‘. Хотя этотъ небольшой, въ одномъ том, романъ появился въ прошедшемъ году, но до сихъ поръ выходятъ одно за другимъ его изданія, отъ дорогихъ, кабинетныхъ до народныхъ въ 1 шиллингъ, и возбужденная имъ полемика продолжается съ неослабной энергіей, но если политическіе цли и взгляды автора различно обсуждаются сторонниками застоя и поборниками прогресса, то относительно его литературнаго достоинства приговоръ единогласенъ. Даже англійская критика, которую нельзя заподозрить въ слишкомъ сочувственномъ отношеніи къ американской литератур, признаетъ, что ‘Демократія’ — самое замчательное произведеніе въ своемъ род, появившееся въ послдніе годы, что оно ‘почти совершенно и разъ навсегда разршаетъ вопросъ: принадлежитъ ли политическій романъ къ изящной словесности’. ‘Хотя ‘Демократія’ написана съ опредленной политической цлью, говоритъ ‘Fortnightly Review’: — но въ тоже время это истинно художественное произведеніе, т. е. мастерская картина жизни. Умственный пунктъ американскаго политическаго общества освщенъ какъ бы сіяніемъ молніи и, вмст съ тмъ, выведенныя авторомъ человческія фигуры такъ живы, оригинальны и рельефны, что ихъ нельзя принять только за необходимые аксесуары’.
Что касается до содержанія ‘Демократіи’, то это поразительная, мрачная, но вполн врная картина нравовъ политическаго общества въ Уашингтон. Съ неумолимымъ патріотическимъ гнвомъ и благороднымъ отвращеніемъ авторъ рисуетъ вс продлки американскихъ политическихъ дятелей или политикановъ, какъ ихъ обыкновенно называютъ: подкупы, взятки, хищеніе, грабежъ общественной казны, обманы на выборахъ, жадную погоню за мстами, кумовство и проч. Хотя многія американскія газеты, какъ, напримръ, ‘Nation’, горячо протестовали противъ пристрастной манеры автора слишкомъ густо накладывать краски на неутшительныя стороны американской политической жизни, но на столбцахъ тхъ же газетъ почти въ въ тоже самое время печатался процессъ, въ которомъ одинъ вліятельный сенаторъ игралъ почти такую же роль, какъ сенаторъ Ратклифъ въ ‘Демократіи’. Вообще, все, что разсказываетъ авторъ, остается неопровергнутымъ, несмотря на самую оживленную полемику, и очень напоминаетъ дйствительные факты, а многіе изъ дйствующихъ лицъ романа только врные портреты извстныхъ политическихъ дятелей. Въ этомъ легко убдиться, если мы взглянемъ на общественную литературу, возникшую въ послдніе годы въ Америк по поводу вопроса объ административной реформ. Одна изъ самыхъ извстныхъ журнальныхъ статей, горячо защищающихъ необходимость подобной реформы, была помщена въ ‘North American Review’ еще въ 1869 г. Замчательно, что и авторъ, Генри Брукъ Адамсъ, описывая положеніе длъ при вступленіи въ должность президента Гранта въ 1868 году, рисуетъ почти т же эпизоды, которые мы встрчаемъ въ ‘Демократіи’, точно также новый президентъ вооружается противъ системы ‘раздла добычи’ или замщенія старой администраціи сторонниками своей партіи, также набрасываются на него жадные искатели мстъ и также, посл непродолжительной борьбы, онъ уступаетъ. Все это разсказано съ такой же силой и тмъ же юморомъ, какъ въ ‘Демократіи’, поэтому многіе видятъ въ автор этой статьи таинственнаго автора новаго романа. Это тмъ вроятне, что Адамсъ въ своей стать считаетъ единственнымъ средствомъ провести необходимую реформу — возбужденіе общественнаго мннія, а для этого, говоритъ онъ, надо аттаковать политическое растлніе въ ея твердыняхъ, выставить его на показъ націи со всми его ужасами, подвергнуть анатомическому сченію, возбудить чувство отвращенія и пробудить націю отъ политической дремоты’. Нельзя не признать, что ‘Демократія’ есть именно такое страстное воззваніе къ дремлющей націи, о которомъ говорилъ Адамсъ.
Но, конечно, нашлись многіе, особенно въ Англіи, которые съ злорадствомъ ухватились за эту правдивую картину политической жизни Соединенныхъ Штатовъ и, пристрастно выдергивая отдльныя фразы автора, придали его книг характеръ обвинительнаго акта противъ демократіи и республики вообще. Но, въ сущности, ‘Демократія’ — жестокая, серьзная и глубокая сатира не демократіи вообще, а той спеціальной демократіи американскихъ политикановъ, которая, по словамъ автора, ‘означаетъ такую систему управленія, гд народъ управляется народомъ для пользы сенаторовъ’. Это меткое опредленіе термина, служащаго заголовкомъ самому роману, никогда не надо терять изъ вида при его чтеніи, потому что, въ противномъ случа, не трудно впасть въ ошибку и принять автора за рьянаго врага демократіи, тогда какъ онъ самъ устами одного изъ своихъ дйствующихъ лицъ прямо выражаетъ свое политическое profession de foi, свою вру въ истинную демократію: ‘Я врю въ демократію, я признаю ее, я буду врно служить ей и защищать ее. Я согласенъ, что это опытъ, но это единственный путь, по которому стоитъ идти современному обществу, это единственный результатъ, стоющій усилій и риска, единственное представленіе о нашемъ общественномъ долг, которое достаточно широко, чтобъ удовлетворить нашимъ инстинктамъ. Все остальное — шагъ назадъ, а я не хочу повторять прошлаго. Будемъ врны нашему вку. Если ему суждено быть побжденнымъ, то умремъ, защищая его. Если же онъ выйдетъ побдителемъ, то будемъ впереди всхъ’.
Но, быть можетъ, авторъ ошибается, рисуя картину политическаго растлнія управляющаго класса Соединенныхъ Штатовъ и доказывая, что великое, гордое зданіе, построенное Уашингтономъ, гнило въ своихъ основахъ? На это можно только отвтить словами извстнаго англійскаго историка Фримана, который, возвратясь недавно изъ Америки, напечаталъ въ сентябрьской книжк. Fortnightly Review’ свои любопытныя впечатлнія: ‘Нельзя отрицать того грустнаго факта, что во многихъ отрасляхъ американской администраціи существуетъ полное растлніе политическихъ нравовъ, но нелпо выводить изъ этого заключеніе, что демократическая и республиканская форма правленія непремнно и неизбжно ведетъ къ политическому растлнію, когда мы знаемъ, что т же подкупы, взятки и хищенія существуютъ и при совершенно иной систем управленія’. Къ этому вполн врному взгляду нельзя не прибавить, что главный источникъ растлнія политическихъ нравовъ въ Америк — система ‘длежа добычи’, т. е. гуртовой смны всей администраціи при вступленіи въ должность новаго президента черезъ каждые четыре года — не основана на той или другой стать конституціи и не была извстна первымъ лучшимъ президентамъ — Уашингтону, двумъ Адамсамъ, Джефферсону, Мадисону и Монро. Только въ тридцатыхъ годахъ ныншняго столтія ввелъ этотъ обычай президентъ Джаксонъ, глава демократической, т. е. отсталой, и тогда рабовладльческой партіи, и уже посл него позорная теорія ‘добычи побдителямъ’ сдлалась основнымъ принципомъ политической практики нетолько у демократической, но и у республиканской или прогрессивной партіи, такъ что, наконецъ, между ними, по остроумному замчанію одного американца, стала существовать лишь та разница, что ‘республиканцы говорили о своей честности, а демократы даже и этого не говорили’. Все зло такой постыдной системы отлично резюмировалъ Гарфильдъ въ одной изъ своихъ рчей: ‘Трудно измрить весь вредъ, приносимый стран этой системой при существованіи боле ста тысячъ административныхъ мстъ, служащихъ цлью всхъ интригъ и и борьбы партій, она подрываетъ независимость и отвтственность исполнительной власти, лишаетъ должнаго достоинства законодателей въ обихъ палатахъ, вмшивая ихъ въ погоню за мстами, развращаетъ самую администрацію, отгоняетъ отъ нея всхъ честныхъ людей и растлваетъ общество, вселяя въ него убжденіе, что общественная должность дается только въ награду ревностной служб своей партіи или извстнымъ ея представителямъ’.
Но какъ ни дурна эта система и какъ глубоко она ни вълась въ политическіе нравы Америки, она ни иметъ ничего общаго съ великими принципами американской конституціи, а тмъ боле съ ‘демократіей’ и республикой вообще. Поэтому, по словамъ Адамса, стоитъ только общественному мннію въ Соединенныхъ Штатахъ энергично высказаться въ пользу административной реформы и политическій развратъ исчезнетъ, Америка вернется къ политической чистот Уашингтона. Что подобная перемна возможна, это вполн доказывается событіями послдняго года. Гарфильдъ смло вступилъ въ борьбу съ Конклингомъ, главою корыстныхъ политикановъ и самимъ сенатомъ, общественное мнніе его поддержало и онъ вышелъ побдителемъ. Правда, онъ поплатился жизнью за попытку освободить свою родину отъ политическаго растленія и тираніи оффиціальныхъ политикановъ, но его смерть была вмст съ тмъ и смертью позорной системы. Она произвела такую спасительную реакцію въ общественномъ мнніи страны, что даже такіе пламенные сторонники старой системы, какъ ныншній президентъ Арзсеръ и знаменитый Блэнъ высказываются открыто за необходимость реформы. Послдніе муниципальные выборы въ отдльныхъ штатахъ, особливо въ Пенсильваніи, представили яркое доказательство какъ сильно новое движеніе и на знаменахъ республиканской партіи уже красуется не старый девизъ ‘Великая Старая Партія’, а ‘Партія Нравственныхъ Принциповъ’. При полной свобод и широкомъ равенств всхъ гражданъ побда будетъ нетрудна, а побдивъ своихъ заклятыхъ враговъ, такъ долго сковывавшихъ свободную страну позорными оковами подкуповъ, взятокъ и хищенія, Америка, конечно, вспомнитъ и тхъ скромныхъ слугъ своихъ, которые въ этой великой борьб сослужили ей не малую службу. Въ ряду ихъ, наврное, займетъ мсто и таинственный или скоре полупрозрачный авторъ ‘Демократіи’, потому что, по извстному изрченію Гарфильда, умершаго за торжество этой реформы, ‘человчество боле всего любитъ и уважаетъ человка, который смло смотритъ въ лицо чорту и прямо говоритъ, что онъ чортъ’.
Мистрисъ Лайтфутъ Ли не ршилась провести зиму въ Уашингтон. Она была совершенно здорова, но увряла, что перемна климата ей будетъ полезна. Въ Нью-орк у нея было множество друзей, но ей вдругъ захотлось повидать немногихъ друзей, жившихъ на Потомак. Только самымъ близкимъ людямъ она откровенно созналась, что ее мучила скука. Со времени смерти ея мужа, пять лтъ тому назадъ, нью-іоркское общество ей опротивло и она перестала интересоваться биржевыми курсами и людьми, для которыхъ они составляли всю цль жизни. Она стала серьзной женщиной. Что было любопытнаго въ этой толп мужчинъ и женщинъ, столь-же мрачныхъ и однообразныхъ, какъ бурые каменные дома, въ которыхъ они жили? Съ отчаянья, она прибгла къ крайнимъ средствамъ. Она стала читать нмецкихъ философовъ въ оригинал, но чмъ боле читала, тмъ боле приходила къ убжденію, что вся эта масса ума и культуры не приводила ни къ чему. Пробесдовавъ цлый вечеръ о Герберт Спенсер съ литературно и философски развитымъ комерческимъ агентомъ, она не могла сказать, чтобъ провела время полезне, чмъ въ старину, кокетничая съ пріятнымъ молодымъ маклеромъ. Напротивъ, кокетство къ чему нибудь да привело, именно къ свадьб, а философія не могла привести ни къ чему, разв только къ другому подобному же вечеру. Однако, мистрисъ Лайтфутъ Ли старалась примнить къ практик свое изученіе философіи. Она съ жаромъ предалась филантропіи, посщенію тюремъ и больницъ, чтенію обширной литературы пауперизма и преступленій, она до того напичкала свой умъ уголовной статистикой, что почти потеряла изъ вида добродтель. Наконецъ, она не вытерпла и все бросила. Этотъ путь также ни къ чему не велъ. Зачмъ ей было заботиться о толп? Какіе высокіе принципы могла она вдохнуть въ милліонное чудовище? Религію? Но безъ нея работали въ этомъ направленіи тысячи могущественныхъ церквей и она не видла возможности проповдывать новую вру. Благородное самолюбіе? Но не терзало ли ее саму это чувство и не изнывало ли ея сердце отъ того, что она не могла найти предмета, достойнаго самопожертвованія?
Дйствительно, благородное ли самолюбіе или просто нервное раздраженіе побуждало мистрисъ Лайтфутъ Ли такъ злобно относиться къ Нью-орку, Бальтимору, Филадельфіи и Бостону, къ американской жизни вообще и къ человческой въ особенности? Чего ей недостало? У нея было хорошее общественное положеніе. Она сама происходила отъ почтенной филадельфійской семьи и ея отецъ былъ извстнымъ проповдникомъ, а ея мужъ принадлежалъ къ одной изъ отраслей виргинской фамиліи Ли, переселившейся въ Нью-оркъ съ цлью быстраго обогащенія. Она сама занимала въ обществ видное, никмъ не оспариваемое мсто. Хоть она не была блестяще другихъ, но свтъ считалъ ее умной женщиной, она была богата, у нея былъ собственный домъ и экипажъ, она хорошо одвалась, хорошо ла и ея домашняя обстановка отличалась моднымъ эстестическимъ вкусомъ. Она нсколько разъ здила въ Европу и привезла оттуда персидскіе ковры, арабскія вышивки, японскіе бронзу и фарфоръ. Затмъ она объявила, что Европа вся исчерпана и откровенно призналась, что она — американка до конца ногтей. Она не знала да и не хотла знать, гд лучше жить, въ Америк или Европ, она не питала пламенной любви ни къ той, ни къ другой и съ удовольствіемъ порицала обихъ. Но она хотла воспользоваться всмъ, что могла дать американская жизнь, извлечь изъ нея все, что было въ ней хорошаго и дурного, испить чашу американской жизни до послдней капли.
— Я знаю, говорила она:— что Америка производитъ керосинъ и свиней, говорятъ, что въ ней есть серебро и золото. Кажется, есть широкій выборъ для всякой женщины.
Но боле близкое знакомство съ нью-іоркской жизнью привело мистрисъ Ли къ тому убжденію, что можетъ быть Нью-оркъ и былъ представителемъ керосина и свиней, но что въ немъ нельзя было найти золота жизни. Конечно, не было въ немъ недостатка разнообразія, но все это возвышалось до извстной степени и не шло выше. Она знала боле или мене близко дюжину людей, имвшихъ отъ милліона до сорока милліоновъ. Что они длали съ этими деньгами? Тоже, что вс. Дйствительно, глупо бросать деньги сверхъ потребностей, неприлично жить въ двухъ домахъ на одной улиц и здить шестеркой. Однако, отложивъ извстную сумму на удовлетвореніе потребностей, что было длать съ остальнымъ? Положить деньги, чтобъ он росли, значило сознаться въ своемъ безсиліи, мистрисъ Ли именно и не могла помириться съ тмъ, что деньги росли, не измняя и не совершенствуя ихъ собственниковъ. Употребить деньги на добрыя дла и общественныя постройки было похвально, но не всегда благоразумно. Мистрисъ Ли довольно читала экономическихъ сочиненій, чтобъ знать, что общественныя постройки должны быть возводимы самимъ обществомъ и что благодянія приносятъ столько-же зла, сколько добра. Но если деньги и посвятить на эти цли, то въ результат могло быть только распространеніе и упроченіе того вида человческой породы, который ей главнымъ образомъ претилъ.
Ея бостонскіе друзья увряли, что ей недоставало высшаго образованія и, что ей слдовало поднять крестовый походъ за университеты и художественныя школы.
— А знаете ли вы, отвчала она съ улыбкой: — что у насъ въ Нью-орк самый богатый университетъ въ Америк и горе только въ томъ, что нельзя навербовать въ него студентовъ, даже платя имъ деньги? Что же, по вашему, я должна на улицахъ ловить мальчишекъ и доставлять ихъ въ университетъ? Какое я имю на это право? Ну, положимъ, я сгоню всхъ мальчиковъ съ Пятой Аллеи въ университетъ и заставлю ихъ тамъ учиться по-гречески и по-латыни, англійской литератур и нмецкой философіи, что же будетъ въ результат? Вы длаете это въ Бостон, и скажите мн откровенно, что изъ этого выходитъ? Вы должны имть блестящее общество, ваши улицы должны кишть поэтами, учеными, философами, ваши общественныя и свтскія собранія должны сверкать умомъ, ваши газеты должны ослплять своимъ превосходствомъ. Но мы, нью-іоркцы, этого не замчаемъ. Правда, мы рдко бываемъ у васъ, но находимъ, что у васъ то же самое, какъ везд. Вы доходите до шести вершковъ и не выростаете выше.
Дюжинные нью-іоркцы, не привыкшіе къ подобному презрительному тону, говорили съ слпымъ здравымъ смысломъ:
— Чего нужно этой женщин? Европа свернула ей голову. Ужь не воображаетъ ли она себя достойной занять мсто на престол? Отчего она не произноситъ рчей въ защиту женскихъ правъ? Отчего она не пойдетъ на сцену? Если она не можетъ быть довольна жизнью, какъ вс ея окружающіе, то это не причина осуждать всхъ и все? Зачмъ корить насъ малымъ ростомъ, когда она сама не выше? Что она знаетъ?
Дйствительно, она знала очень мало. Она жадно читала книги, но безъ всякой системы. Въ ея ум Гаскель и Тэнъ кружились въ безумной пляск съ Дарвиномъ, Стюартомъ Милемъ, Гюставомъ Дрозомъ и Альджернономъ Свинборномъ. Она даже изучала свою отечественную литературу и, быть можетъ, была единственной женщиной въ Нью-орк, которая знала кое-что объ американской исторіи. Конечно, она не могла бы повторить по порядку имена всхъ президентовъ, но знала что конституція раздлила управленіе страны, между тремя властями: исполнительной, законодательной и судебной, ей было извстно, что президентъ, спикеръ и верховный судья — могущественныя особы и инстинктивно спрашивала себя, не они ли въ состояніи разршить мучившую ее задачу жизни?
Вотъ объясненіе ея недовольства, ея безпокойнаго или самолюбиваго стремленія куда-то. Она ощущала то чувство, которое не даетъ покоя каждому пассажиру на океанскомъ пароход, пока онъ не спустится въ машинное отдленіе и не поговоритъ съ машинистомъ. Она хотла видть собственными глазами первобытныя силы въ дйствіи, дотронуться собственной рукой до общественной машины, измрить собственнымъ умомъ ея двигательную силу. Она желала дойти до дна великой тайны американской демократіи и системы управленія. Ей было все равно, куда бы ни завела ее эта жажда изслдованія, потому что она не высоко цнила жизнь и считала себя закаленной, безчувственной ко всему.
Быть можетъ, исчерпавъ политическій міръ, она перешла бы къ чему-нибудь другому, она сама не знала, куда ее занесетъ судьба въ послдствіи, но въ настоящую минуту она хотла посмотрть какое занятіе могла доставить политика. Она жаждала видть въ дйствіи могучую общественную и правительственную машину, борьбу интересовъ сорокамилліоннаго народа и цлаго континента, сосредоточенныхъ въ одномъ мст, сдерживаемыхъ и направляемыхъ вожаками. Однимъ словомъ, се притягивали къ себ — сила, власть. Быть можетъ, въ ея ум сила машины нсколько смшивалась съ силою машиниста, съ силою людей, приводящихъ ее въ движеніе. Быть можетъ, ее привлекалъ человческій элементъ политики и, несмотря на вс ея отрицанія, жажда власти, конечно, могла служить путеводнымъ свточемъ для женщины, которая исчерпала вс обычные источники удовольствія. Но къ чему добиваться, какимъ именно побужденіемъ она руководствовалась? Сцена была передъ нею, занавсъ поднимался, актеры готовы были выйти изъ кулисъ и ей стоило только незамтно войти въ толпу статистовъ, чтобъ увидть, какъ играется пьеса, какъ производятся сценическіе эффекты, какъ открываютъ рты великіе трагики, и какъ распоряжается режиссеръ.
1-го декабря мистрисъ Ли выхала изъ Нью-орка и черезъ два дня уже спокойно царила въ Уашингтон, въ нанятомъ ею дом, который, благодаря ея усиліямъ и вывезеннымъ изъ Европы сокровищамъ, принялъ модно-эстетическій видъ.
— Ну, теперь хорошо, Сибилла, произнесла она, когда все было готово.
Миссъ Сибилла Россъ была сестра Маделэны Ли. Самый тонкій психологъ не нашелъ бы ни одной черты или качества, общихъ обимъ сестрамъ, и потому он были очень дружны. Маделэн было тридцать лтъ, а Сибилл двадцать четыре. Маделэна была средняго роста и отличалась граціозной фигурой, хорошенькой головкой и золотисто-русыми волосами, окаймлявшими лицо, постоянно мнявшее свое выраженіе. Ея глаза также были то срые, то голубые. Женщины, завидывавшія ея прелестной улыбк, увряли, что она нарочно часто улыбалась, чтобъ показывать свои зубы. Быть можетъ, он были правы, но безспорно, что она никогда не взяла бы привычку говорить съ жестами, еслибъ не знала, что ея руки нетолько красивы, но и выразительны. Она одвалась хорошо, какъ и вс нью-іоркскія дамы, но съ годами начала выказывать опасные признаки оригинальности. Дло въ томъ, что мистрисъ Ли имла артистическія стремленія, которыя могли повести ее очень далеко, если не положить имъ во-время преграды. Но до сихъ поръ они еще не принесли ей никакого вреда, а напротивъ придавали ей особую прелесть, неуловимую, какъ индйскій лтній туманъ, и доступную только людямъ, которые боле чувствуютъ, чмъ разсуждаютъ. Сибилла была совершенно иное созданіе. Рдко появляется на нашей планет такая прямодушная, искренняя, симпатичная, веселая, добрая, строго практичная молодая двушка. Въ ея ум не было мста ни для памятниковъ старины, ни для путеводителей, она не могла жить ни въ прошедшемъ, ни въ будущемъ. ‘Она не такъ умна, какъ Маделэна и слава Богу’, говорили о ней друзья. Маделэна не была врующимъ человкомъ англиканской церкви, проповди ее утомляли, а пасторы всегда непріятно дйствовали на ея чуткіе нервы. Сибилла была очень религіозна, на всхъ балахъ у нея были лучшіе танцоры, и такъ какъ она объ этомъ всегда горячо молилась, то постоянное исполненіе небомъ ея просьбы значительно укрпляло въ ней вру. Сестра не поднимала ея за это на смхъ и не оспаривала ея религіозныхъ убжденій.
Маделэна имла очень скромные вкусы. Она не кидала денегъ, не любила бьющаго въ глаза блеска. Она предпочитала ходить пшкомъ зд въ экипажахъ и никогда не носила брилліантовъ. Но все-таки она производила на всхъ впечатлніе изящнаго, роскошнаго существа. Напротивъ, ея сестра выписывала платья изъ Парижа и носила всевозможныя украшенія, она смиренно преклонялась передъ модой и послушно выносила на своихъ круглыхъ блыхъ плечахъ всякое бремя, какое только взваливалъ на нихъ парижскій тиранъ. Маделэна ей не противорчила и молча уплачивала счета.
Не прошло и десяти дней, посл переселенія сестеръ въ Уашингтонъ, какъ он незамтно заняли подобающее имъ мсто въ Уашингтонскомъ обществ, которое приняло ихъ очень любезно. Впрочемъ, не было причины поступить иначе. Мистрисъ Ли и ея сестра не имли враговъ, отъ нихъ не зависла раздача административныхъ мстъ, и къ тому же он старались быть популярными. Сибилла не даромъ провела столько лтнихъ сезоновъ въ Нью-Порт и зимнихъ въ Нью-орк, къ тому же ея наружность, голосъ и умнье танцовать располагали всхъ въ ея пользу.
Къ политик она не имла ни малйшаго расположенія. Однажды ее уговорили създить въ Капитолій и она просидла десять минутъ въ Сенат. Но никому не сообщила о произведенномъ на нее впечатлніи. Въ сущности, ея понятіе о законодательныхъ собраніяхъ было очень смутное, они ей представлялись чмъ-то среднимъ между церковью и оперой, во всякомъ случа какимъ-то представленіемъ. Въ ея глазахъ, Сенатъ былъ мстомъ, гд произносились рчи, она наивно врила, что эти рчи были хороши и полезны, но он ея не интересовали и она боле туда не возвращалась. Это понятіе о конгресс довольно распространенное и его раздляютъ даже многіе члены конгресса.
Сестра ея была терпливе и смле. Въ продолженіи двухъ недль, почти ежедневно она посщала Капитолій. Подъ конецъ, ея интересъ къ преніямъ изсякъ и она стала читать рчи въ газетахъ. Но вскор и это показалось ей слишкомъ тяжелой и неблагодарной работой, и она начала пропускать скучныя мста въ рчахъ, а потомъ и вс рчи, если вопросъ не былъ очень животрепещущій. Но она все-таки посщала сенатъ, когда ее предупреждали, что будетъ говорить блестящій ораторъ и по вопросу, глубоко интересовавшему всю страну. Она слушала внимательно эти рчи, вполн готовая восторгаться, если было чмъ, и, по временамъ, дйствительно восторгалась. Она ничего не говорила, но только изучала людей, приводившихъ въ движеніе политическую машину. Не многіе вышли живыми изъ этого анализа, но боле или мене изуродованными, такъ какъ во всякомъ дятел она находила примсь нечистаго металла и только одинъ изъ нихъ сохранилъ достаточно оригинальной силы, чтобъ заинтересовать ее.
Въ этихъ посщеніяхъ конгресса обыкновенно сопровождалъ мистрисъ Ли Джонъ Карингтонъ, уашингтонскій адвокатъ, лтъ сорока, который, въ силу своего виргинскаго происхожденія и отдаленнаго родства съ мужемъ Маделэны, называлъ ее кузиной и дозволялъ себ дружескій, интимный тонъ. Мистрисъ Ли позволяла ему и то, и другое, потому что Карингтонъ былъ человкъ ей по сердцу и извдалъ въ жизни много горя. Онъ принадлежалъ къ тому несчастному поколнію, которое начало свою дятельность во время междоусобной войны, двадцати-двухъ лтъ онъ поступилъ въ южную армію волонтеромъ и постепенно дошелъ до чина капитана, честно исполняя свои обязанности, но безъ малйшаго энтузіазма. По окончаніи войны, онъ вернулся на плантацію своихъ родителей, сталъ изучать законы и потомъ, оставивъ мать и сестеръ въ Виргиніи, гд он еле находили средства къ существованію, отправился въ Уашингтонъ съ цлью добывать адвокатурой кусокъ хлба имъ и себ. Въ извстной степени ему это удалось и онъ сталъ смотрть на жизнь мене мрачно, чмъ до тхъ поръ. Домъ мистрисъ Ли былъ для него пріятнымъ оазисомъ и, къ величайшему своему удивленію, онъ даже былъ веселъ въ ея обществ. Но его веселость была очень тихая, и Сибилла, хотя вообще расположенная въ его пользу, находила его скучнымъ. Серьзный, задумчивый, благородный, несловоохотливый Карингтонъ производилъ боле пріятное впечатлніе на Маделэну, которая уже достаточно испила отъ чаши жизни, чтобы оцнить въ человк такія качества, которыя не имютъ прелести для юнаго и боле грубаго вкуса. Однимъ изъ главныхъ его достоинствъ было то, что онъ никогда не говорилъ о себ. Мистрисъ Ли инстинктивно питала къ нему полное довріе.
Однажды Карингтонъ вошелъ въ гостинную мистрисъ Ли въ двнадцать часовъ утра и спросилъ, собирается ли она въ этотъ день въ Капитолій.
— Вы можете услышать сегодня, сказалъ онъ: — блестящую рчь величайшаго изъ нашихъ государственныхъ людей.
— Это образецъ нашего сырого матеріала? спросила она, только-что прочитавъ знаменитые американскіе очерки Диккенса.
— Да, это любимый сынъ Илинойса, человкъ, которому не хватило трехъ голосовъ, чтобы быть выбраннымъ въ кандидаты своей партіи на постъ президента. Онъ потерплъ пораженіе только потому, что десять мелкихъ интригановъ ловче дйствуютъ, нежели одинъ крупный, но онъ еще будетъ президентомъ. Это благородный Саймсъ Ратклифъ, сенаторъ отъ Илинойса.
— Это именно тотъ сенаторъ, наружность котораго меня такъ поразила на прошлой недл, не правда ли? Рослый, здоровенный человкъ, съ сенаторской осанкой, большой головой и довольно красивыми чертами?
— Да. Вамъ непремнно надо послушать его рчь. Это камень преткновенія для новаго президента, и онъ не будетъ имть ни минуты покоя, прежде чмъ войдетъ въ сдлку съ Ратклифомъ. Вс полагаютъ, что Ратклифъ получитъ портфль государственнаго секретаря или министра финансовъ. Конечно, онъ предпочтетъ послдній, такъ какъ онъ отчаянный политиканъ и воспользуется своимъ вліяніемъ для подготовки своей кандидатуры на слдующихъ выборахъ.
Мистрисъ Ли съ удовольствіемъ отправилась въ Капитолій съ Карингтономъ и, слушая рчь Ратклифа, задавала въ полголоса вопросы своему сосду:
— Откуда онъ родомъ?
— Его семья довольно почтенная и жила въ Новой Англіи, а гд онъ родился — не знаю.
— Онъ образованный человкъ?
— Онъ получилъ классическое воспитаніе въ какой-то коллегіи и тотчасъ по выход изъ нея, принялъ горячее участіе въ аболиціонистскомъ движеніи въ Илинойс, которое и выдвинуло его впередъ посл жаркой борьбы. Обратите вниманіе на его глаза. Какіе они холодные, стальные, не дурные, когда онъ въ веселомъ настроеніи, и діавольски злобные въ минуту раздраженія. А голосъ, манеры, не правда ли, тоже подстать глазамъ. Вообще онъ жесткій, сухой, холодный.
— Жаль только, что онъ беретъ на себя такой сенаторскій тонъ, замтила мистрисъ Ли:— а вообще онъ мн нравится.
— Нельзя не отдать ему справедливости, онъ геніальный вожакъ партіи, отвчалъ Карингтонъ. Какъ онъ ловко говоритъ! Разомъ и льститъ президенту и успокоиваетъ свою партію. Посмотримъ, что сдлаетъ съ нимъ президентъ.
По окончаніи рчи Ратклифа, они удалились изъ сената, но сходя съ лстницы, мистрисъ Ли вдругъ остановилась и сказала:
— Мистеръ Карингтонъ, я хочу познакомиться съ сенаторомъ Ратклифомъ.
— Вы будете обдать съ нимъ завтра у вашего сенатора, отвчалъ Карингтонъ.
Дйствительно, на слдующій день, за параднымъ обдомъ у сенатора отъ Нью-орка, благороднаго Скайлера Клинтона, стараго поклонника мистрисъ Ли, на дальной родственниц которой онъ былъ женатъ, Маделэна очутилась рядомъ съ сенаторомъ Ратклифомъ. Съ другой стороны ея сидлъ англійскій посланникъ лордъ Скай, и во всякое другое время она съ удовольствіемъ проболтала бы съ нимъ съ начала до конца обда. Худощавый, долговязый, плшивый, неловкій, заискивающій, когда это было ему выгодно, зоркій наблюдатель, скрывавшій свой умъ, остроумный юмористъ, ловкій дипломатъ, извлекавшій большую пользу изъ носимой имъ маски чистосердечія, лордъ Скай былъ однимъ изъ самыхъ популярныхъ людей въ Уашингтон. Вс знали, что онъ рзко критиковалъ американскіе порядки, но онъ умлъ соединять добродушіе съ ироніей, отчего много выигрывала его популярность. Онъ былъ искреннимъ поклонникомъ американскихъ женщинъ, восторгался всми ихъ качествами, и даже иногда подсмивался надъ странностями своихъ соотечественницъ, что очень льстило ихъ американскимъ кузинамъ. Онъ также съ удовольствіемъ занялся бы исключительно съ мистрисъ Ли, но былъ слишкомъ тонкимъ дипломатомъ, чтобъ не быть внимательнымъ къ хозяйк, жен сенатора и какого еще сенатора — предсдателя комитета иностранныхъ сношеній.
Какъ только онъ обернулся къ мистрисъ Клинтонъ, Маделэна принялась за обработку Ратклифа, который молча лъ рыбу, недоумвая, почему англійскій посланникъ былъ безъ перчатокъ, а онъ, пожертвовавъ убжденіями, напялилъ на свои грубыя, большія руки блыя французскія перчатки. Ему непріятно было сознаться, что онъ не чувствуетъ себя дома въ свтскомъ обществ, и къ тому же недовріе къ англійскому посланнику всегда кроется въ глубин души всякаго американскаго сенатора, если онъ искренно демократиченъ, такъ какъ демократія, правильно понятая, означаетъ такую систему управленія, гд народъ управляется народомъ для пользы сенаторовъ, а всегда есть опасность, что англійскій посланникъ не такъ пойметъ, какъ слдуетъ, этотъ основной политическій принципъ.
Не прошло и десяти минутъ, какъ великій государственный мужъ былъ у ногъ мистрисъ Ли. Она недаромъ бывала въ сенат и хорошо знала, что отличительной чертой всхъ сенаторовъ была безпредльная, неутомимая жажда лести.
— Я слышала вашу вчерашнюю рчь, мистеръ Ратклифъ, начала она очень серьзно и спокойно:— и чрезвычайно рада, что могу высказать, какое глубокое впечатлніе она произвела на меня. Она показалась мн удивительною рчью, и, не правда ли, имла большое вліяніе?
— Благодарю васъ, но сегодня еще рано судить объ ея вліяніи, но я надюсь, что она поможетъ сплотиться нашей партіи.
Ратклифъ говорилъ своимъ обычнымъ сенаторскимъ, докторально-снисходительнымъ тономъ
— Мн вс говорили, что меня поразитъ недостатокъ способныхъ политическихъ дятелей въ Уашингтон, произнесла мистрисъ Ли, смотря прямо въ глаза своему собесднику и наклоняясь къ нему, словно онъ былъ ея старый другъ.— Я не поврила, и посл вашей вчерашней рчи вижу, что это ошибка. А какъ вы сами полагаете: теперь въ конгресс мене способныхъ людей, чмъ прежде?
— Трудно отвтить на вашъ вопросъ. Теперь трудне управлять страной. Много есть способныхъ людей на политической арен, гораздо боле, чмъ прежде, но теперь боле критиковъ и критика гораздо строже.
— Права ли я, что мн показалось нкоторое сходство между вашимъ краснорчіемъ и краснорчіемъ Даніеля Вебстера? Вы вдь изъ одного мста?
Мистрисъ Ли затронула слабую струпу Ратклифа, онъ гордился тмъ, что приходился съ родни Вебстеру и немного походилъ на него формою головы. Онъ скромно призналъ, что мистрисъ Ли права, и подумалъ, что она очень умная женщина. Это убжденіе еще боле усилилось въ немъ, когда она стала разсуждать о характер краснорчія Вебстера и сравнивала его рчи съ рчами Клея и Калькуна, ловко указывая слабыя стороны этихъ знаменитыхъ ораторовъ.
— Мое мнніе, конечно, не иметъ никакой важности, мистеръ Ратклифъ, прибавила она съ обворожительной улыбкой:— но я полагаю, что наши отцы думали слишкомъ много о себ, и что то мсто въ вашей вчерашней рчи, которое начиналось словами: ‘Наша сила заключается въ этой перепутанной масс изолированныхъ принциповъ, въ этихъ роскошныхъ волосахъ полудремлющаго гиганта’ — по вншнему блеску и внутреннему смыслу не уступаетъ лучшимъ ораторскимъ вспышкамъ Вебстера.
Сенаторъ клюнулъ этого блестящаго червяка, какъ дюжая двухсотъ-фунтовая лососка, онъ даже не нырнулъ, не сдлалъ усилія, чтобъ оторваться отъ крючка, а спокойно, добровольно упалъ къ ногамъ рыболова. Маделэна ни мало не стыдилась своего успха, а напротивъ, была очень довольна. Во все остальное время обда, Ратклифъ, сбросивъ съ себя сенаторскую важность, говорилъ просто, умно и даже съ юморомъ, разсказалъ нсколько илинойскихъ анекдотовъ, откровенно объяснилъ свое политическое положеніе и, наконецъ, выразилъ желаніе зайти къ мистрисъ Ли, если онъ только могъ надяться застать ее дома,
— Я всегда дома въ воскресенье вечеромъ, отвчала она.
Въ глазахъ Маделэны онъ былъ жрецомъ американской политики, онъ хранилъ ключъ къ политическимъ іероглифамъ. Съ его помощью она надялась нырнуть въ самую глубину политики и достать съ ея дна таинственную жемчужину, которую искала. Она хотла понять этого человка, вывернуть его наизнанку и произвести надъ нимъ такіе же анатомическіе опыты, какіе производятъ надъ лягушками.
А онъ былъ пятидесятилтній вдовецъ, жилъ въ Уашингтон въ меблированныхъ комнатахъ, заваленныхъ политическими документами и вчно набитыхъ политиканами и искателями мстъ, лтомъ же онъ удалялся въ Пеонію въ одинокій, блый деревянный срубъ, среди заброшеннаго лужка, представлявшій внутри мрачныя, обнаженныя комнаты съ желзными печами, клеенками вмсто ковровъ и съ большой литографіей Авраама Линкольна вмсто всякаго украшенія въ гостинной. Было ли равно оружіе этихъ бойцовъ? На что онъ могъ надяться? Чмъ могла она рисковать? И, однако, Маделэна Ли нашла достойнаго соперника въ мистер Саймс Ратклиф.
Мистрисъ Ли вскор стала популярной въ Уашингтон. Ея гостинная сдлалась любимымъ средоточіемъ для избраннаго кружка мужчинъ и женщинъ, имвшихъ искуство находить дома хозяйку, что, повидимому, давалось не всмъ. Карингтонъ бывалъ, конечно, чаще всхъ и на него смотрли, какъ на члена семьи. Старый баронъ Якоби, болгарскій посланникъ, влюбился по уши въ обихъ сестеръ, что вовсе не было удивительно, такъ какъ онъ всегда влюблялся въ каждое хорошенькое личико и каждую хорошенькую фигурку. Онъ былъ остроумный, циничный Парижскій rou, остававшійся годами въ Уашингтон, благодаря своимъ долгамъ и крупному жалованью, онъ вчно жаловался на неимніе оперы въ Уашингтон и предпринималъ таинственныя поздки въ Нью-оркъ, онъ жадно поглощалъ громадное количество французскихъ и нмецкихъ книгъ, особливо романовъ, онъ, повидимому, зналъ всхъ извстныхъ и замчательныхъ людей девятнадцатаго столтія и былъ ходячей библіотекой всевозможныхъ любопытныхъ свденій: тонкій музыкальный критикъ, онъ не боялся указывать на слабыя стороны пнія Сибиллы, знатокъ въ художественныхъ предметахъ, онъ смялся надъ модно-эстетической выставкой Маделэны и по временамъ приносилъ ей японскія блюда и персидскія вышивки, которыя, по его словамъ, были дйствительно замчательны. Онъ врилъ во все дурное и безнравственное, но подчинялся англо-саксонскимъ предразсудкамъ и не навязывалъ другимъ своихъ мнній. Его другъ, первый секретарь русскаго посольства, графъ Поповъ, умный, живой, съ калмыцкими чертами, впечатлительный какъ молодая двушка, и страстно любившій музыку, часами слушалъ пніе Сибеллы и училъ ее пть русскіе романсы
Совершенно иного рода человкъ былъ другой постоянный поститель гостинной мистрисъ Ли, мистеръ Френчъ, молодой членъ конгресса, депутатъ Коннектикута, мечтавшій разыгрывать роль образованнаго джентельмэна въ политик и очистить политическую атмосферу. Онъ былъ горячимъ защитникомъ реформъ, но отличался, по несчастью, слишкомъ самонадяннымъ докторальнымъ тономъ, онъ былъ относительно богатъ, относительно уменъ, относительно честенъ, относительно образованъ и относительно вульгаренъ. Своими площадными шутками онъ выводилъ изъ терпнія мистрисъ Ли, но былъ полезнымъ человкомъ, потому что зналъ вс политическіе толки и глубоко интересовался борьбою партій. Еще оригинальне была личность мистера Гартблета Шаейде, купона, гражданина Филадельфіи, который обыкновенно проживалъ въ Нью-орк, гд онъ попалъ въ сти Сибиллы и старался снискать ея любовь, посвящая ее въ тайны протекціонизма и денежнаго обращенія, чмъ онъ спеціально занимался. Для распространенія своихъ взглядовъ по этимъ вопросамъ, онъ часто назжалъ въ Уашингтонъ, бесдовалъ съ членами комитетовъ и давалъ дорогіе обды членамъ конгресса. Вмст съ тмъ, конечно, онъ слдилъ и за благоденствіемъ миссъ Россъ. Мистеръ Шнейдскупонъ былъ богатый, высокій, худощавый молодой человкъ лтъ тридцати, очень словоохотливый, съ блестящими глазами и изящными манерами. Онъ любилъ удивлять свтъ и потшать самого себя неожиданными перемнами. Онъ былъ то художникъ и технически обсуждалъ достоинства своихъ собственныхъ картинъ, то литераторъ и издалъ книгу ‘Благородная жизнь’ съ гуманными тенденціями, то предавался спорту, принималъ участіе въ скачк съ препятствіями и правилъ четверкой лошадей на выносъ безъ форейтора. Послднимъ его занятіемъ было изданіе въ Филадельфіи ‘Протекціоннаго журнала’, съ цлью поддержать американскую промышленность и проложить себ дорогу въ члены конгресса, въ министры, въ президенты. Гораздо высшій типъ представлялъ мистеръ Натанъ Горъ, изъ Масачусетса, красивый пожилой господинъ, съ сдой бородой, длиннымъ заостреннымъ носомъ, и проницательными глазами, въ юности онъ былъ извстнымъ поэтомъ и его сатиры надлали много шума въ свое время, потомъ онъ въ продолженіи нсколькихъ лтъ занимался учеными трудами въ Европ, и наконецъ, напечаталъ знаменитую ‘Исторію Испаніи въ Америк’, которая сразу сдлала его первымъ американскимъ историкомъ и посланникомъ въ Мадрид, гд онъ пробылъ четыре года. Перемна президента возвратила его къ частной жизни и, проведя нсколько лтъ въ уединеніи, онъ снова явился въ Уашингтонъ и выражалъ ясное желаніе быть снова посланникомъ въ Мадрид. Каждый президентъ находитъ приличнымъ имть хоть одного литератора въ администраціи и шансы мистера Гора были благопріятны, тмъ боле, что его поддерживало большинство масачусетской делегаціи. Онъ былъ страшный эгоистъ, но очень уменъ, умлъ молчать или грубо льстить и только среди друзей позволялъ себ говорить откровенно.
Къ дамскому кружку мистрисъ Ли принадлежали мистрисъ Клинтонъ, жена сенатора, Джулія Шнейдскупонъ, сестра юнаго протекціониста, и маленькая миссъ Дэръ, извстная среди ея друзей мужчинъ подъ названіемъ чертенка и вчно кокетничавшая съ какимъ-нибудь секретаремъ посольства.
Сенаторъ Ратклифъ постоянно посщалъ мистрисъ Ли по воскреснымъ вечерамъ, а иногда и въ другіе дни. Онъ совершенно подпалъ подъ вліяніе Маделэны и находилъ особую прелесть въ ея обществ. Въ немъ произошла въ послднее время большая перемна. Въ сенат стали съ удивленіемъ замчать, что онъ часто поглядывалъ на дамскую галлерею, а иногда и поднимался туда. На великолпномъ обд, который мистеръ Шнейдскупонъ давалъ въ модномъ ресторан сенаторамъ и членамъ конгресса, Ратклифъ, сидвшій снова рядомъ съ Маделэной, привелъ всхъ въ восторгъ своимъ веселымъ разговоромъ, остроумными шутками, интересными анекдотами, и патетическимъ разсказомъ о смерти Линкольна, вызвавшемъ у многихъ слезы.
— Милая мистрисъ Ли, сказалъ ей на ухо сенаторъ Клинтонъ:— я никогда не воображалъ, что Ратклифъ такой блестящій собесдникъ. Это вы его подогрваете.
На этомъ обд, между прочимъ, Ратклифъ очень рзко и грубо поднялъ на смхъ стремленія Френча къ политическимъ реформамъ, доказывая, что вс эти крики пустая болтовня и что никакія реформы немыслимы, пока американскіе граждане останутся такими, какими они были теперь. Мистрисъ Ли была въ глубин своей души горячая защитница реформъ и потому на слдующее же воскресенье спросила Ратклифа: неужели, во его мннію, реформа въ политическомъ стро Америки немыслима?
— Такая реформа, какую хочетъ Френчъ, невозможна и не желательна, отвчалъ гигантъ Леоніи ршительнымъ тономъ.
— Но можно же что-нибудь сдлать для искорененія подкуповъ и взятокъ? продолжала мистрисъ Ли съ жаромъ: — неужели мы всегда должны быть жертвами воровъ и разбойниковъ? Неужели приличное правительство невозможно въ демократической стран?
Хотя они разговаривали вдвоемъ, нсколько поодаль отъ остального общества, но послднія слова Маделэны, произнесенныя очень громко, обратили на себя вниманіе барона Якоби.
— О чемъ это вы такъ горячитесь, мистрисъ Ли? спросилъ онъ, подходя съ нсколькими другими изъ гостей.
— Я спрашиваю у сенатора Ратклифа, отвчала Маделэна:— что будетъ съ нами, если не положатъ преграды политическому растлнію?
— А я отвчаю, произнесъ Ратклифъ:— что представительное правленіе не можетъ быть ни хуже, ни лучше, чмъ самое общество, гд оно существуетъ. Очистите общество и очистится правительство. Но попробуйте искуственными средствами очистить одно правительство и вы только сдлаете хуже.
— Нечего сказать, сенаторскій отвтъ, замтилъ иронически баронъ Якоби съ низкимъ поклономъ.
— А ваше мнніе, баронъ, объ этомъ вопрос? спросилъ неожиданно Карингтонъ.
— Къ чему вамъ знать мое мнніе? произнесъ онъ, ехидно улыбаясь:— вы, американцы, считаете себя вн дйствія общихъ законовъ. Вы ни во что ставите опытъ другихъ странъ. Я жилъ семьдесять пять лтъ среди всяческаго растлнія и самъ зараженъ. Я имю достаточно мужества, чтобъ въ этомъ сознаться, а вы нтъ. Римъ, Парижъ, Вна, Петербургъ, Лондонъ погибаютъ отъ растлнія, одинъ Уашингтонъ непороченъ. А я вамъ объявляю, что никогда не видывалъ общества, въ которомъ было бы столько элементовъ растлнія, какъ въ Соединенныхъ Штатахъ. Дти на улицахъ обманываютъ прохожихъ. Города, селенія, судьи, законодательныя собранія въ штатахъ одинаково развращены. Всюду частныя лица и административные чиновники крадутъ, мошенничаютъ, похищаютъ общественныя деньги. Только сенаторы не берутъ взятокъ. Вы, сенаторы, правы, говоря, что вашей великой республик, стоящей во глав цивилизованнаго міра, нечего учиться у развращенной Европы. Вы правы, тысячу разъ правы. Великимъ Соединеннымъ Штатамъ не къ чему учиться. Я только сожалю, что не проживу еще ста лтъ. Еслибъ я черезъ сто лтъ вернулся въ этотъ городъ, то былъ бы еще боле доволенъ имъ, чмъ теперь. Я всегда доволенъ, когда вижу развратъ, и даю вамъ слово, прибавилъ съ жаромъ старикъ:— что черезъ сто лтъ, Соединенные Штаты будутъ развратне Рима при Калигул, католицизма при Льв X, Франціи при регент.
Произнеся эту пламенную филиппику, баронъ посмотрлъ съ торжествомъ на Ратклифа, которому видимо не понравились его слова. Но онъ только сухо отвтилъ, что не было никакой причины принимать на вру такой бездоказательный приговоръ, и посл пнія Сибиллы поспшно удалился, подъ предлогомъ неотложныхъ занятій. Вскор разошлось и все общество, за исключеніемъ Карингтона и Гора, которые подсли къ Маделэн и вскор возобновили прерванный гнвной рчью Якоби разговоръ о политическомъ растлніи Соединенныхъ Штатовъ.
— Баронъ совершенно смутилъ сенатора, замтилъ Горъ:— но я, право, удивляюсь, зачмъ Ратклифъ сълъ такую пилюлю.
— Вы, мистеръ Горъ, являетесь здсь представителемъ умственной культуры и литературнаго вкуса, отвтила мистрисъ Ли: — скажите мн, пожалуйста, ваше мнніе о Якоби. Кому врить? Мистеръ Ратклифъ кажется честнымъ и умнымъ государственнымъ человкомъ. Неужели и онъ подкупной политиканъ? Онъ вритъ въ народъ или, по крайней мр, такъ говоритъ — что онъ, лжетъ или нтъ?
— Мистеръ Ратклифъ практическій человкъ, отвчалъ Горъ, который былъ слишкомъ остороженъ, чтобъ попасть въ разставленныя ему сти:— его теперешнее ремесло — писать законы и давать совты президенту, онъ отлично исполняетъ свое дло. У насъ нтъ другого практическаго политика, котораго можно было бы сравнить съ нимъ. Несправедливо требовать, чтобъ онъ еще предпринималъ крестовые походы за правду.
— Конечно, рзко произнесъ Карингтонъ.— Но онъ не долженъ ставить преграды другимъ рыцарямъ. За чмъ онъ говоритъ о добродтели и мшаетъ карать зло?
— Онъ ловкій, практическій политикъ, отвчалъ Горъ:— и сразу видитъ слабыя стороны всякой новой политической тактики.
— Кто же правъ? воскликнула съ отчаяніемъ Маделэна.— Мы не можемъ вс быть правы? Половина нашихъ умныхъ людей говоритъ, что свтъ идетъ быстро къ погибели, другая половина увряетъ, что свтъ быстро совершенствуется. Т и другіе въ одно время не могутъ быть правы. Какъ бы то ни было, я не умру прежде, чмъ разршу вопросъ, права или ошибается Америка, прибавила она со смхомъ.— Въ настоящую минуту это вопросъ совершенно практическій и я серьзно хочу знать, врить ли мн или не врить мистеру Ратклифу. Если я его выброшу за бортъ, то съ нимъ пойдутъ и вс другіе наши политическіе дятели, потому что онъ ихъ самый блестящій представитель.
— Отчего же не врить мистеру Ратклифу? замтилъ Горъ:— я ему врю и открыто это говорю.
— Я думалъ, что у васъ есть боле врные и надежные руководители, замтилъ ехидно Карингтонъ.
А Маделэна съ чисто женской прозорливостью затронула слабую струну мистера Гора, спросивъ:
— Врите ли вы, что демократія — лучшая система управленія?
Прижатый къ стн, мистеръ Горъ произнесъ съ энергіей отчаянія:
— Я никогда не говорю въ обществ о своихъ политическихъ или религіозныхъ убжденіяхъ, но вамъ я выскажу свой политическій катехизисъ съ условіемъ, чтобъ вы никому объ этомъ не говорили. Я врю въ демократію и признаю ее. Я буду врно служить ей и защищать ее. Я врю въ нее потому, что она мн кажется неизбжнымъ послдствіемъ того, что ей предшествовало. Демократія обнаруживаетъ во-очію тотъ фактъ, что массы теперь стали умне, чмъ прежде. Вся наша цивилизація стремится къ этой цли. Мы хотимъ, насколько возможно, помочь торжеству демократіи и я желалъ бы видть результатъ нашихъ усилій. Я согласенъ, что это опытъ, но это единственный путь, по которому стоитъ идти нашему обществу, это единственный результатъ, стоющій усилій и риска, единственное представленіе о нашемъ общественномъ долг, которое достаточно широко, чтобъ удовлетворить нашимъ инстинктамъ. Все остальное шагъ назадъ, а я не хочу повторять прошлаго. Я радъ, что общество вступило въ такую борьбу, въ которой никто не можетъ оставаться нейтральнымъ.
— А если вашъ опытъ не удастся, замтила мистрисъ Ли:— если общество уничтожитъ само себя?
— Я бы желалъ, мистрисъ Ли, чтобъ вы когда-нибудь вечеромъ постили со мною обсерваторію. Видали вы когда-нибудь неподвижную звзду? Я полагаю, что астрономы насчитываютъ, около двадцати милліоновъ видимыхъ звздъ и признаютъ возможность существованія безконечнаго числа невидимыхъ милліоновъ. Каждая изъ этихъ звздъ — солнце, подобное нашему, и можетъ имть спутниковъ какъ наша планета. Представьте себ, что одна подобная звзда неожиданно увеличится въ блеск и вамъ объяснятъ, что это ея спутникъ упалъ на нее и сгораетъ, окончивъ свое существованіе? Это очень странно, не правда ли, но какое же этотъ фактъ будетъ имть вліяніе? Такое же, какъ сожженіе мухи на свч.
— Я не могу возвыситься до вашей философіи, отвчала Маделэна:— вы витаете въ безпредльности, а я созданіе земное.
— Нтъ, я вовсе не витаю въ безпредльности. Но я врю въ новые принципы, врю въ человчество, въ науку, въ сохраненіе наиболе совершенныхъ формъ. Будемъ врны нашему времени. Если нашему вку суждено быть побжденнымъ, то умремъ, защищая его. Если же онъ выйдетъ побдителемъ, то будемъ впереди всхъ. Какъ бы то ни было, не будемъ трусами и брюзгами. Вотъ я высказалъ вамъ весь свой политическій катехизисъ, пожалуйста, никому о немъ ни слова, а лучше всего позабудьте мои слова. До свиданія.
Однако, Маделэна не удовольствовалась теоріей Гора и продолжала изучать политику въ теоріи и практик. Она читала біографіи и письма всхъ американскихъ президентовъ, отъ Уашингтона до послдняго его преемника, и приходила въ ужасъ отъ перенесенныхъ ими непріятностей и разочарованій, отъ совершенныхъ ими ошибокъ. И если кто-нибудь изъ нихъ хотлъ достигнуть высокой, идеальной цли, то ему мшали, его оскорбляли и уничтожали въ прахъ. А вс современные политиканы, къ чему они стремились, изъ чего они хлопотали? Не лучше ли было бы стран, еслибы ихъ вовсе не существовало? Маделэна часто разсуждала объ этихъ вопросахъ съ Ратклифомъ, но онъ презиралъ политическую философію и не сочувствовалъ никакимъ нравственнымъ тонкостямъ. Онъ откровенно сознавался, что вся суть политики заключалась въ пріобртеніи власти. Онъ не спорилъ, что страна отлично обошлась бы безъ него. ‘Но я — тутъ, говорилъ онъ: — и тутъ останусь’. Онъ любилъ власть и хотлъ быть президентомъ. Дале этого онъ не шелъ.
Для мистрисъ Ли, конечно, было любопытно увидать, на что походилъ президентъ не въ книгахъ, а во очію. Она, поэтому, и отправилась на одинъ изъ вечернихъ пріемовъ въ Бломъ дом. Перейдя черезъ скверъ, съ сопровождавшимъ ее мистеромъ Френчемъ, она присоединилась къ длинной верениц гражданъ, и черезъ нсколько времени очутилась передъ двумя, повидимому, механическими фигурами, которыя обнаруживали такъ мало признаковъ жизни, что ихъ можно было принять за деревянныя или восковыя. Это были: президентъ и его жена, они стояли у дверей, неподвижно, неловко: лица ихъ были лишены всякаго разумнаго выраженія и они только протягивали правую руку постителямъ, словно автоматы. Мистрисъ Ли въ первую минуту разсмялась, но смхъ тотчасъ замеръ на ея губахъ. Президенту и его жен, очевидно, было не до смха. Маделэна была такъ поражена этимъ страннымъ зрлищемъ, что просила Френча оставить ее одну и, отойдя въ сторону, боле получаса не спускала глазъ съ автоматическихъ представителей того общества, которое торжественно проходило мимо нихъ. Какой это былъ страшный урокъ для всхъ честолюбцевъ! И однако, никто въ многочисленной толп не замчалъ всей нелпости этой смшной копіи монархическихъ обычаевъ. Для нихъ это было демократическое учрежденіе и оно казалось имъ столь же естественнымъ и достойнымъ, какъ царедворцамъ Карловъ и Филипповъ казались вс церемоніи Эскуріала. Я теперь понимаю, куда мы идемъ, думала Маделэна съ отчаяніемъ:— мы вс сдлаемся восковыми фигурами и будемъ пожимать другъ другу руки. Ни у кого не будетъ другой цли на этомъ свт, а подобная вчность хуже всего, что мы видимъ въ ‘Inferno’.
При первомъ свиданіи съ Ратклифомъ, она рзко высказала свое мнніе о президент и его пріемахъ. Тщетно старался онъ доказать ей, что народъ имлъ право посщать главу исполнительной власти, что послдній былъ обязанъ принимать и что избранный способъ пріема вызывалъ наименьшую критику.
— Кто далъ народу это право? воскликнула мистрисъ Ли:— къ чему оно ведетъ? Глава исполнительной власти такой же гражданинъ, какъ и вс остальные. Къ чему онъ перестаетъ быть простымъ гражданиномъ и обезьянничаетъ монарховъ? Губернаторы штатовъ никогда не выкидываютъ такихъ глупыхъ штукъ. Отчего президентъ не можетъ жить какъ вс и прилично исполнять свои обязанности?
Мистрисъ Ли такъ разгорячилась, что выразила желаніе быть женою президента только для того, чтобы уничтожить этотъ безумный обычай, она ни за что на свт не согласилась бы продлать эту нелпую комедію, и если публика не одобрила бы ея поведенія, то конгрессъ могъ предать ее суду и удалить съ занимаемаго ею поста, она потребовала бы только, чтобы сенатъ дозволилъ ей самой защищать себя.
Однако, въ Уашингтон вскор составилось общее мнніе, что мистрисъ Ли желала боле всего на свт быть женою президента. Лично знакомая лишь небольшому кружку, Маделэна, въ глазахъ уашингтонцевъ, была ловкой интриганкой. Въ сущности, вс живущіе въ Уашингтон подраздляются на дв категоріи: на лицъ, занимающихъ оффиціальныя мста и на кандидатовъ на эти мста. Мистрисъ Ли относили къ послднему разряду. Не успла она пробыть въ Уашингтон и двухъ мсяцевъ, какъ вс стали говорить объ ея брак съ Саймсомъ Ратклифомъ. Никто не удивлялся, что онъ беретъ умную, свтскую жену, съ двадцатью или тридцатью тысячами долларовъ годового дохода. Также естественно было и съ ея стороны выйти замужъ за перваго государственнаго мужа Америки, имвшаго серьезную надежду сдлаться президентомъ, человка сравнительно еще молодого и не урода. Поэтому, порядочныя уашингтонскія дамы, не имвшія притязанія быть ея соперницами, сочувствовали ей и одобряли ее ловкую тактику. Конечно, были и такія, которыя очень строго ее критиковали, въ томъ числ, ея родственница мистрисъ Клинтонъ, которая открыто говорила всмъ:
— Если Маделэна выйдетъ замужъ за этого грубаго, отвратительнаго илинойскаго политикана, то я никогда ей этого не прощу. Какъ ей не стыдно бросаться на шею первому кандидату въ президенты. Она просто безсердечная, низкая кошка.
Викторія Дэръ, которая въ продолженіи многихъ лтъ забавлялась тмъ, что нарушала вс правила приличія и тмъ скандализировала вс почтенныя семейства въ город, съ радостью видла, что Маделэну начинали обвинять въ кокетств, и съ торжествомъ передала ей слова мистрисъ Клинтонъ.
— Вы знаете, что мистрисъ Клинтонъ называетъ васъ кошкой? спросила она у Маделэны.
— Нтъ, это неправда, Викторія.
— Я сама слышала, а мистрисъ Марстанъ говоритъ, что она потому называетъ васъ кошкой, что вы поймали крысу, а сенаторъ Клинтонъ только мышь.
Вс эти толки и неожиданная извстность, которую она пріобрла въ Уашингтон, особливо посл цлаго ряда газетныхъ замтокъ и статей о невст сенатора Ратклифа, сильно возмущали Маделэну. Прочитавъ первый разъ свое имя въ печати, она расплакалась отъ гнва, ршила на другой же день ухать изъ Уашингтона и возненавидла Ратклифа. Но посл первой вспышки отчаянія, она сказала себ, что пойдетъ до конца по пути, на который вступила, не обращая вниманія на злобу и скандалы. Она не жаждала выйти замужъ за Ратклифа, ей нравилось его общество и льстило довріе, которое онъ ей оказывалъ, говоря съ нею откровенно о своемъ политическомъ положеніи, она надялась, что удержитъ его отъ формальнаго предложенія или отстрочитъ послднее до крайней возможности.
Всхъ непріятне былъ пораженъ этими толками Карингтонъ. Онъ не могъ уже доле скрывать отъ себя, что былъ влюбленъ въ мистрисъ Ли, т. е. насколько можетъ влюбиться уважающій себя виргинецъ. Съ нимъ во всякомъ случа она не кокетничала и не поощряла его ухаживанія, но она была его искреннимъ другомъ. Карингтонъ зналъ ее лучше, чмъ она сама себя знала. Онъ выбиралъ ей книги, зналъ ея мысли и сомннія, и насколько возможно помогалъ ей разршать мучившіе ее вопросы. Онъ былъ слишкомъ скроменъ и застнчивъ, чтобы открыто играть роль влюбленнаго, а съ другой стороны, благородная гордость не позволяла ему вести себя такъ, чтобы другіе заподозрили въ немъ желаніе промнять свою бдность на ея богатство. Но тмъ боле его безпокоило вліяніе Ратклифа на Маделэну. Онъ видлъ, что Ратклифъ сильно велъ атаку и что вскор Маделэн придется или выйти за него замужъ, или прослыть безсердечной кокеткой. Онъ былъ очень дурного мннія о Ратклиф и желалъ разстроить свадьбу, но имлъ дло съ очень опаснымъ врагомъ, который былъ въ состояніи устранить съ своей дороги какое бы то ни было число соперниковъ.
Ратклифъ никого не боялся. Онъ не даромъ проложилъ себ дорогу въ свт, и ему было хорошо извстно, что хладнокровіе и самонадянность — лучшія орудія въ борьб. Только благодаря этимъ чисто американскимъ свойствамъ и замчательной сил воли, онъ благополучно лавировалъ между капканами и силками, которые ему разставляли на каждомъ шагу враги и соперники въ гостинной мистрисъ Ли. На культурной почв онъ чувствовалъ себя школьникомъ въ сравненіи съ ними, но въ области практической жизни всегда разбивалъ ихъ на голову. Еслибы онъ умлъ себя сдерживать, то его побда была бы неизбжна, но Карингтонъ зналъ, что его слабой стороной было полное отсутствіе нравственныхъ началъ, и старался вызвать его на какой-нибудь щекотливый разговоръ, который могъ бы выставить его передъ Маделэной въ истинномъ свт. Иногда это ему удавалось.
Такъ, во время поздки мистрисъ Ли съ обычными постителями ея гостинной на могилу Уашингтона, Карингтонъ, посл восторженнаго панегирика, произнесеннаго мистеромъ Горомъ въ честь отца-отечества, наивно спросилъ Ратклифа, какого мннія онъ былъ о политическихъ способностяхъ Уашингтона.
— Уашингтонъ вовсе не былъ политикомъ, какъ мы теперь понимаемъ это слово, отвчалъ рзко сенаторъ:— онъ стоялъ вн политики. Теперь это невозможно. Народъ не любитъ, чтобы его слуги принимали на себя королевскій тонъ.
— Я не понимаю, сказала мистрисъ Ли: — почему бы вамъ этого не сдлать?
— Потому что я не хочу быть дуракомъ, произнесъ Ратклифъ, очень довольный, что его поставили на одну доску съ Уашингтономъ, хотя слова мистрисъ Ли ни мало этого не подразумвали.
— Мистеръ Ратклифъ хотлъ только сказать, что Уашингтонъ былъ слишкомъ порядочный человкъ для нашего времени, замтилъ Карингтонъ.
— Разв онъ единственный честный политическій дятель, котораго мы имли? спросила съ горечью мистрисъ Ли.
— О! нтъ, отвчалъ съ улыбкой Карингтонъ: — было еще двое или трое.
— Еслибъ остальные президенты походили на Уашингтона, сказалъ Горъ: — то мене было бы черныхъ пятенъ на нашей исторіи.
— Общественные дятели, произнесъ Ратклифъ, принимая замчанія своихъ враговъ за личное оскорбленіе:— не могутъ красоваться теперь въ старомъ изношенномъ плать Уашингтона. Еслибы онъ былъ въ настоящее время президентомъ, то онъ или принаровился бы къ новымъ правиламъ, или не былъ бы избранъ на слдующихъ выборахъ. Только дураки и теоретики воображаютъ, что наше общество можно вести, не снимая перчатокъ или на длинныхъ помочахъ. Необходимо быть самому въ толп. Если добродтель не беретъ, то мы должны прибгать къ пороку, въ противномъ случа, наши соперники вырвутъ власть изъ нашихъ рукъ.
Эти циническія слова очень непріятно подйствовали на мистрисъ Ли, и она была задумчива во все остальное время прогулки. Карингтонъ торжествовалъ, но подобное торжество выпадало на его долю рдко. Чаще же Ратклифъ, ясно видвшій игру своего соперника, ловко вывертывался изъ разставленныхъ ему стей и смлостью, доходившей до дерзости, только усиливалъ свой авторитетъ въ глазахъ мистрисъ Ли.
Когда она пламенно нападала на американскихъ политикановъ, онъ признавалъ откровенно, что въ политической жизни Америки было много грубаго, дурного, отвратительнаго, даже порочнаго и безчестнаго, а потому и необходимо было уменьшить на сколько возможно эти слабыя стороны.
— И вы, говорятъ, принимали для этого дйствительныя мры? замтилъ Карингтонъ.
— Я знаю, на что вы намекаете, отвчалъ Ратклифъ, бросая холодный взглядъ на Карингтона:— эта исторія извстна даже дтямъ въ Илинойс, а потому мн нечего ее смягчать, мистрисъ Ли. Въ самые отчаянные дни борьбы съ Югомъ мой штатъ едва не былъ перетянутъ на сторону друзей мира, а потерять тогда Илинойсъ значило потерпть пораженіе на президентскихъ выборахъ и, по всей вроятности, окончательно погубить Союзъ. Во всякомъ случа, я считалъ, что судьба войны зависитъ отъ результата илинойсскихъ выборовъ. Я былъ тогда губернаторомъ и на мн лежала вся отвтственность. Сверные округи находились въ полной нашей зависимости, но на южные мы не могли разсчитывать, поэтому, мы распорядились, чтобъ въ нкоторыхъ сверныхъ округахъ задержали объявленіе результатовъ баллотировки, и когда, сосчитавъ голоса въ южныхъ округахъ, мы узнали, какое намъ необходимо число голосовъ, чтобъ имть большинство, то телеграфировали въ сверные округи, чтобъ тамъ показали необходимое число голосовъ. Это было сдлано и штатъ остался за нами. Я теперь сенаторъ и, значитъ, имю право сказать, что мои распоряженія одобрены народомъ. Я не горжусь этимъ дломъ, но готовъ сдлать тоже и еще гораздо хуже., если только отъ этого зависитъ сохраненіе Союза. Но, конечно, мистеръ Карингтонъ не можетъ одобрить моего поступка. Онъ тогда отстаивалъ необходимость политическихъ реформъ, служа въ рядахъ бунтовщиковъ.
— Да, отвчалъ Карингтонъ:— я проливалъ кровь, а вы поддлывали избирательные списки.
Но уловка Карипгтона на этотъ разъ не увнчалась успхомъ. Человкъ, совершившій преступленіе для блага своей родины, не преступникъ, а патріотъ, хотя бы онъ получилъ мсто сенатора, какъ свою долю общей добычи.
Вражда Карингтона къ Ратклифу была, однако, ничто въ сравненіи съ ненавистью, которую питалъ къ нему старый баронъ Якоби. Такъ какъ страна, представителемъ которой былъ баронъ Якоби, не имла никакихъ сношеній съ Соединенными Штатами, и постъ посланника въ Уашингтон былъ созданъ только для Якоби, то онъ считалъ своей обязанностью открыто высказывать презрніе къ американскому сенатору, который въ его глазахъ былъ типомъ самонадянности, невжества и подкупности. Онъ исполнялъ эту обязанность очень добросовстно и постоянно старался выказать передъ Маделэной въ новомъ свт невжество Ратклифа, который ничего не зналъ въ общей литератур, исторіи и искуств. Самымъ большимъ его торжествомъ было, когда въ одинъ воскресный вечеръ Ратклифъ, слыша, что кто-то произнесъ имя Мольера, распространился о вредномъ его вліяніи на религіозныя мннія того времени. Баронъ Якоби тотчасъ понялъ, что сенаторъ смшалъ Мольера съ Вольтеромъ и подвергнулъ свою жертву самой ужасной пытк, пока Маделэна не положила конца этой сцен.
Ратклифъ, съ своей стороны, также возненавидлъ этого остроумнаго циника, для борьбы съ которымъ не годилось его обычное оружіе. Если онъ бралъ на себя сенаторскій докторальный тонъ, то баронъ отвертывался отъ него съ улыбкой и отпускалъ шутки на французскомъ язык, которыя заставляли невольно смяться Маделэну. Впрочемъ, Якоби, также открыто ухаживавшій за мистрисъ Ли, вполн сознавалъ, что его перестрлка съ сенаторомъ, въ сущности, не могла привести ни къ чему.
— Что можетъ сдлать старикъ? говорилъ онъ откровенно Карингтону: — еслибъ мн было сорокъ лтъ, и мы находились въ Вн, то я притянулъ бы этого дурака на баррьеръ и всадилъ бы пулю въ его невжественную башку.
Случай благопріятствовалъ мистрисъ Ли въ практическомъ изученіи американскаго политическаго міра. Чмъ боле приближалось время вступленія въ должность новаго президента, тмъ уашингтонская атмосфера гуще и гуще пропитывалась куплей и продажей. Власть, богатство, почести продавались съ молотка. Кто дастъ боле? Кто интригуетъ ловче? Кто совершилъ боле темныхъ, грязныхъ, низкихъ, но вмст съ тмъ политическихъ длъ? Того и ожидала награда.
Новый президентъ пріхалъ въ конц февраля и къ тому времени политическія интриги достигли своего апогея. Душой ихъ былъ Ратклифъ и его манипуляціи отличались такой чистотой, что, по словамъ его друзей, ни одинъ политикъ въ Америк никогда не соединялъ столько враждебныхъ интересовъ въ одну фантастическую, но твердую комбинацію. Главная красота его работы заключалась въ томъ искуств, съ которымъ онъ избгалъ вопросовъ о принципахъ. Дло шло, какъ онъ самъ открыто говорилъ, не о принципахъ, а о власти. Судьба его партіи — а онъ никогда не спрашивалъ себя, гд кончались интересы его партіи и гд начинались его личные интересы — зависла отъ того, чтобъ принципы оставались въ сторон. Ихъ принципомъ должно было быть отсутствіе всякихъ принциповъ. Вся надежда на успхъ Ратклифа въ борьб съ новымъ президентомъ, который, очевидно, имлъ цлью устранить его отъ власти, была основана на томъ количеств ‘давленія’, которымъ онъ могъ располагать. Держаться самому на заднемъ план и окружить новаго президента, человка неопытнаго, тонкой паутиной всевозможныхъ вліяній, которыя въ отдльности не имли никакой силы, но вс вмст были непреодолимы — вотъ въ чемъ состоялъ планъ Ратклифа и онъ не жаллъ ни усилій, ни энергіи, чтобъ привести его въ исполненіе. Сколько онъ торговался и сколько давалъ общаній — было извстно ему одному, но мистрисъ Ли съ удивленіемъ видла, что его поддерживали прежніе его враги — мистеръ Горъ, который разсчитывалъ на испанское посольство, мистеръ Френчъ, метившій въ посланники, и мистеръ Шнейдскупонъ, не терявшій надежды переманить Ратклифа въ лагерь протекціонистовъ. Нкоторые увряли, что Ратклифъ надавалъ слишкомъ много общаній, которыхъ невозможно было исполнить, и старался связать такіе элементы, между которыми не могло не произойти разрыва, но Ратклифъ на это только отвчалъ, что если его чудовищная комбинація продержится съ недлю, то этого времени ему совершенно достаточно, чтобъ обойти президента и взять его въ руки.
Новый президентъ былъ неизвстной величиной въ политической математик. Въ національномъ конвент, девять мсяцевъ передъ тмъ, посл десяти или двнадцати баллотировокъ, на которыхъ Ратклифу недоставало только трехъ голосовъ для выбора, его враги прибгли къ тому же процессу, который онъ продлывалъ теперь, они оставили въ сторон принципы и выставили своимъ кандидатомъ простого фермера изъ Индіаны, политическая опытность котораго ограничивалась рчами на митингахъ въ своемъ штат и въ исполненіи обязанности губернатора впродолженіи одного трехлтія. Они выбрали его не потому, чтобъ считали его самымъ способнымъ, но съ цлью отбить у Ратклифа представителей Индіаны, что имъ и удалось. Новый кандидатъ былъ избранъ черезъ пятнадцать минутъ посл возникновенія этой блестящей комбинаціи. Онъ началъ свое поприще рабочимъ въ каменоломн и очень гордился этимъ фактомъ, благодаря которому его называли ‘Вабошскимъ каменотесомъ’ и ‘старымъ гранитомъ’. Конечно, каррикатурные листки пользовались этимъ обстоятельствомъ и рисовали его во всевозможныхъ позахъ каменотеса, но боле приличныя газеты его партіи, не исключая бостонскихъ, признавали его благороднымъ типомъ человка, быть можетъ, самымъ благороднымъ посл великаго Уашингтона. Что онъ былъ честный человкъ — признавали вс, т. е. вс, подававшіе за него голосъ. Онъ самъ очень кичился своей честностью, составляющей отличительное качество природнаго джентльмэна. Считая, что ничмъ не обязанъ политиканамъ, и сочувствуя всми фибрами своей безкорыстной натуры интересамъ и стремленіямъ народа, онъ признавалъ своей первой обязанностью защитить народъ отъ коршуновъ и гіенъ, подъ которыми онъ разумлъ Ратклифа и его друзей. Основнымъ принципомъ его политики была вражда къ Ратклифу, но онъ все-таки не былъ злопамятенъ, онъ хотлъ быть отцомъ отечества, заслужить безсмертную славу и второе избраніе.
Этого-то ‘природнаго джентльмэна’ Ратклифъ подвергъ всевозможнымъ ‘давленіямъ’ какъ въ Уашингтон, такъ и вн его. Съ той самой минуты, какъ онъ выхалъ изъ своей скромной фермы въ южной Индіан, его окружили друзья Ратклифа, выражая самыя дружескія чувства, не дозволяя ему высказать ни малйшаго неудовольствія и признавая за аксіому, что между нимъ и его партіей существовали самыя лучшія отношенія. По прибытіи его въ Уашингтонъ, они систематически устраняли его отъ всякихъ постороннихъ вліяній, что было не очень трудно, такъ какъ онъ любилъ лесть, а они ему постоянно пли объ его величіи. Сопровождавшихъ его личныхъ друзей также ловко обошли, дйствуя на ихъ слабыя стороны. Самъ Ратклифъ не принималъ участія въ этой тайной, унизительной интриг. Онъ велъ себя съ достоинствомъ и съ чувствомъ самоуваженія, предоставляя исполнять своимъ подчиненнымъ мелочныя подробности задуманнаго имъ плана. Онъ спокойно обождалъ, чтобъ президентъ отдохнулъ отъ дороги и, спустя два дня, зашелъ въ отель, въ которомъ онъ остановился. Его привели въ большую комнату, гд новый глава государства принималъ постителей, которые, однако, при вид Ратклифа, тотчасъ удалились. Вабошскій каменотесъ оказался человкомъ лтъ шестидесяти, съ грубыми чертами лица, еще боле грубымъ голосомъ, съ длиннымъ, горбатымъ носомъ и прямыми сдыми волосами. Принимая Ратклифа, онъ былъ видимо смущенъ и чувствовалъ себя неловко. Въ Индіан ему казалось пустякомъ устранить Ратклифа, но въ Уашингтон дло приняло иной видъ. Даже его личные друзья качали головой, когда онъ заговаривалъ объ этомъ, и совтовали ему быть осторожнымъ, выиграть время и, если возможно, вынудить Ратклифа на ссору, такъ чтобъ свалить на него всю отвтственность разрыва. Онъ походилъ на медвдя, котораго начинаютъ приручать, и былъ очень не въ дух и золъ, но въ тоже время очень смущенъ и нсколько испуганъ. Ратклифъ просидлъ у него пять минутъ и внимательно выслушалъ разсказъ президента о томъ, что онъ чувствовалъ себя нехорошо всю ночь отъ съденнаго наканун за ужиномъ свжаго омара. Выразивъ свое сочувствіе и сожалніе по случаю этого несчастнаго обстоятельства, онъ всталъ и распрощался.
Между тмъ, стараго Гранита преслдовали всми ухищреніями политикановъ. Делегаціи отъ штатовъ являлись къ нему съ самыми противоположными просьбами, на каждомъ шагу ему выставляли затрудненія и преграды, представляли ложныя свденія и указывали на ложные пути. Дикая пляска американской демократіи происходила вокругъ него съ утра до вечера, пока, наконецъ, въ глазахъ его не начинало темнть и мысли не спутывались. Прошло еще два дня и Ратклифу было донесено однимъ изъ друзей президента, котораго уже успли подкупить, что старый Гранитъ выказываетъ признаки слабости, уже не говоритъ боле о совершенномъ уничтоженіи Ратклифа, а собирается дать ему мсто въ кабинет, составленномъ такъ, что онъ не будетъ имть никакого вліянія. Дйствительно, въ тотъ же вечеръ Ратклифъ получилъ сухую записку отъ частнаго секретаря президента, прося его пожаловать на слдующее утро. Онъ приказалъ на словахъ сказать, что будетъ, и дйствительно отправился къ назначенному времени. Президентъ былъ мрачне прежняго и сразу приступилъ къ длу.
— Я послалъ за вами, сказалъ онъ повелительнымъ тономъ:— чтобъ посовтоваться о моемъ кабинет. Вотъ списокъ лицъ, которыхъ я намренъ пригласить. Вы видите, что я вамъ назначилъ министерство финансовъ. Просмотрите списокъ и скажите ваше мнніе.
Ратклифъ взялъ протянутую ему бумагу, но положилъ ее на столъ, не читая.
— Я не имю ничего противъ всякаго кабинета, который вы назначите, лишь бы меня въ немъ не было, отвчалъ онъ:— я желаю остаться въ моемъ теперешнемъ положеніи. Я такъ могу лучше служить вашимъ интересамъ, чмъ въ кабинет.
— Такъ вы отказываетесь? произнесъ грозно президентъ.
— Ни мало. Я только не желаю обсуждать и даже знать моихъ предполагаемыхъ товарищей, пока не будетъ ршено, что мои услуги необходимы. Въ послднемъ случа, я принимаю свое назначеніе, не заботясь о томъ, съ кмъ я буду служить.
Президентъ бросилъ на него тревожный взглядъ.
— Мистеръ Ратклифъ, сказалъ онъ, становясь боле учтивымъ: — вашъ отказъ разстроитъ все. Я полагалъ, что дло устроено.
Но Ратклифъ не хотлъ такъ скоро выпустить президента изъ своихъ когтей и началъ длинный разговоръ, въ продолженіи котораго поставилъ своего противника въ такое положеніе, что онъ настоятельно просилъ его принять министерство финансовъ для спасенія страны отъ какой-то таинственной, но странной опасности. Результатомъ этой бесды было общаніе Ратклифа дать окончательный отвтъ черезъ два дня.
Подобная отстрочка была нужна Ратклифу, чтобы подвергнуть президента еще сильнйшимъ и разнообразнйшимъ давленіямъ, чмъ прежде. Думать ему было не о чемъ. Президентъ хотлъ поставить его въ безвыходное положеніе: или вступить въ враждебный кабинетъ, или возбудить ссору. Онъ же намренъ былъ принять портфель министра финансовъ и готовъ былъ держать пари, что черезъ шесть недль возьметъ въ свои руки весь кабинетъ. Его презрніе къ старому Граниту и увренность въ себ были безграничны.
Несмотря на свою лихорадочную дятельность, на совщанія съ сенаторами и другими членами своей партіи, на пріемы депутацій изъ штатовъ, на свиданія съ репортерами, на разговоры съ искателями мстъ и пр., Ратклифъ все-таки нашелъ время побывать у мистрисъ Ли. Онъ ясно чувствовалъ, что не можетъ жить безъ нея и что она была для него необходиме даже президентскаго мста. Онъ разсказалъ ей о своемъ затруднительномъ положеніи, о сношеніяхъ съ президентомъ, о разставленной ему сти, и т. д. конечно, скрывая, то, что могло набросить на него тнь.
— А теперь, мистрисъ Ли, прибавилъ онъ съ жаромъ:— я хочу спросить у васъ совта — что мн длать?
Даже эта неполная, пристрастная картина постыдной политики, жертвовавшей интересами сорока милліоновъ народа ради личныхъ выгодъ, показалась Маделэн отвратительной. Ратклифъ старательно указывалъ ей на вс уродства и язвы ближнихъ, на грязь и тину, въ которой они барахтались, и только выгораживалъ себя, такъ что его качества выставлялись очень рельефно. Онъ именно хотлъ, чтобы она прошла вмст съ нимъ черезъ это зловонное болото, зная, что чмъ это зрлище будетъ для нея отвратительне, тмъ громадне ей покажется его превосходство надъ другими. Онъ желалъ уничтожить въ ней и тнь сомннія, которое поддерживалъ въ ея сердц Карингтонъ.
— Я могу только отвтить, произнесла она гордо: — длайте то, что ведетъ къ общему благу.
— А что ведетъ къ общему благу?
Маделэна открыла ротъ, чтобы отвтить, но остановилась. Что вело къ общему благу? Насколько мысль объ общемъ благ могла освщать мрачный лабиринтъ личныхъ интригъ? Гд ей было искать руководящаго принципа и идеала, на которые она могла бы указать?
— Я нахожусь въ очень тяжеломъ положеніи, мистрисъ Ли, продолжалъ онъ:— враги меня тснятъ, желая моей погибели. Я хочу честно исполнять свой долгъ. Оставимъ въ сторон вс личные интересы. Скажите мн, что мн длать?
Впервые Маделэна почувствовала его силу. Онъ говорилъ просто, искренно и тронулъ ея сердце. Она не могла предположить, что онъ игралъ съ ея чуткой, деликатной натурой такъ же, какъ съ грубой натурой президента. Она хотла отвтить, но смшалась и умолкла. Ему надо было вывести ее изъ смущенія, въ которое онъ самъ ее ввергнулъ.
— Я вижу по вашему лицу, что вы хотите сказать. Вы находите, что я долженъ принять предлагаемое мн мсто, не думая о послдствіяхъ.
— Не знаю, промолвила, колеблясь Маделэна:— да, я думаю… это мое мнніе.
— А что вы подумаете обо мн, когда я сдлаюсь жертвой зависти и интриги этого человка? Не скажите ли вы вмст со всмъ свтомъ, что я добровольно съ открытыми глазами попалъ въ западню, стремясь къ достиженію своихъ личныхъ цлей? Я не хвалюсь своими нравственными взглядами, какъ Френчъ. Я не болтаю о добродтели. Но всю свою жизнь я старался поступать правильно и желалъ бы, чтобъ вы это признали.
Маделэна все-таки не хотла дать слова, что будетъ безгранично ему сочувствовать.
— Мои мысли и сужденія пустяки, отвчала она: — сознаніе исполненнаго долга — единственная награда, на которую долженъ разсчитывать общественный дятель.
— Какой вы безжалостный критикъ, мистрисъ Ли! Вы судите на основаніи теоретическихъ принциповъ, готовы всегда карать и отказываетесь произнести оправдательный приговоръ. Я прихожу къ вамъ наканун рокового шага и прошу, чтобы вы указали мн на нравственный принципъ, которымъ я могъ бы руководиться, а вы спокойно отвчаете, что добродтель находитъ награду въ самой себ, не указывая, гд эта добродтель.
— Сознаюсь въ своей вин, отвчала мистрисъ Ли смиренно:— жизнь боле сложна, чмъ я думала.
— Я буду руководствоваться вашимъ совтомъ, продолжалъ Ратклифъ: — я войду въ клтку съ дикими зврями, если вы считаете это моей обязанностью. Но вы будете за это отвчать.
— Нтъ, нтъ! воскликнула Маделэна.— Я не принимаю на себя никакой отвтственности. Вы просите невозможнаго.
Ратклифъ пристально посмотрлъ на нее. Лицо его дышало безпокойствомъ и тяжелыми заботами. Глаза его сверкали, говорилъ онъ искренно, торжественно.
— Долгъ для всхъ одинъ, какъ для меня, такъ и для васъ. Я имю право требовать поддержки всхъ честныхъ людей. Вы не имете права въ этомъ отказать. Какъ можете вы, устраняя себя отъ отвтственности, взваливать ее на меня?
Съ этими словами онъ всталъ и удалился, не давъ ей отвтить.
Посл его ухода, мистрисъ Ли долго сидла, устремивъ глаза на пылавшій въ камин огонь и погруженная въ глубокую думу. Какая тридцатилтняя женщина съ ея стремленіями могла устоять противъ такого натиска? Какая женщина съ душою могла хладнокровно видть передъ собою самаго могущественнаго дятеля, который, съ искаженнымъ отъ безпокойныхъ тревогъ лицомъ и сдержанной любовью въ глазахъ, умолялъ о совт и сочувствіи? Какая женщина могла не преклонить головы передъ упрекомъ въ нежеланіи принять на себя отвтственность за совтъ, который признавался окончательнымъ приговоромъ? Ратклифъ отличался удивительнымъ чутьемъ относительно человческихъ слабостей. Онъ понялъ, что въ мистрисъ Ли нельзя было затронуть ни религіозной струны, ни честолюбивой, ни страстной. Но она была женщина до послдней капли крови. Нельзя было заставить ее полюбить Ратклифа, но можно было такъ ее обойти, что она принесла бы ему себя въ жертву. У нея всегда было стремленіе къ самоуниженію, къ самопожертвованію и всю жизнь она старалась опредлить себ въ чемъ состоялъ долгъ и свято исполнять его. Ратклифъ зналъ ея слабую сторону и, какъ всякій ораторъ, въ тоже время актръ, онъ повелъ аттаку самымъ блестящимъ образомъ. Онъ обратился съ пламеннымъ воззваніемъ къ ея сочувствію, къ ея сознанію долга, къ ея мужеству, къ лучшимъ стремленіямъ ея натуры. Поэтому, ничего не было удивительнаго, что она была на половину готова признать его права надъ собою. Она знала его теперь лучше, чмъ Карингтонъ или Якоби. Безъ сомннія, человкъ этотъ имлъ благородные инстинкты и высокія цли. Если онъ въ своемъ одиночеств и среди гнетущихъ заботъ нуждался въ ея помощи, то имла ли она право ему въ этомъ отказать? Что могло ей помшать бросить свою безполезную и безцльную жизнь, если это было необходимо для пополненія другой, боле совершенной жизни?
Эти безпокойные, смутные вопросы объ долг и отвтственности въ отношеніи Ратклифа тревожили мистрисъ Ли въ продолженіи многихъ дней, а между тмъ Ратклифъ продолжалъ свою комедію съ президентомъ. Не прошло и недли посл прибытія въ Уашингтонъ стараго Гранита, какъ онъ уже сталъ сожалть о своей родной Индіан. Ни одну служанку въ дешевыхъ меблированныхъ комнатахъ не терзали такъ, какъ бднаго президента. Противъ него былъ какъ бы составленъ чудовищный заговоръ. Враги не давали ему покоя. Весь Уашингтонъ смялся надъ его ошибками и сатирическіе листки печатали юмористическіе разсказы о каждомъ его шаг, что очень его сердило и огорчало. Съ другой стороны, онъ былъ заваленъ длами, масса которыхъ просто его давила, уничтожала. Его умъ приходилъ въ смущеніе отъ безчисленныхъ постителей, каждаго изъ которыхъ онъ долженъ былъ терпливо выслушать. Но всего боле его тревожила вступительная рчь, которую онъ никакъ не могъ окончить, и составъ кабинета, который никакъ не могъ устроиться безъ Ратклифа, хотя онъ все еще твердо намревался не давать ему никакой власти и особливо голоса при новыхъ назначеніяхъ, а напротивъ, связать его по рукамъ и по ногамъ, что ему казалось не очень труднымъ, потому что онъ считалъ себя великимъ государственнымъ человкомъ. Наконецъ, наступилъ день, когда Ратклифъ долженъ былъ дать отвтъ. Не усплъ онъ войти въ комнату, какъ президентъ выразилъ надежду, что онъ немедленно примется за работу. Ратклифъ отвчалъ, что если таково желаніе президента, то онъ боле не сопротивляется. Тогда старый Гранитъ принялъ позу американскаго Катона и произнесъ заране подготовленную рчь, въ которой прямо заявилъ, что онъ выбралъ членовъ своего кабинета, строго придерживаясь общественныхъ интересовъ, что мистеръ Ратклифъ былъ необходимъ для его комбинаціи, что онъ надялся не разойтись съ нимъ въ принципахъ, такъ какъ считалъ основнымъ принципомъ оставленіе на своихъ мстахъ всхъ служащихъ, исключая крайнихъ случаевъ.
Ратклифъ на все согласился, не протестуя ни однимъ словомъ, и президентъ вздохнулъ свободно. Черезъ десять минутъ они уже сидли за работою и Ратклифъ освободилъ Вабошскаго Каменотеса отъ всякаго труда. Онъ самъ работалъ какъ бы шутя, онъ зналъ всхъ и все, онъ принялъ вмсто президента многочисленныхъ постителей и спустилъ ихъ съ необыкновенной быстротой, зная напередъ чего они хотли, чьи рекомендаціи были сильны, чьи слабы, съ кмъ надо было внимательно обойтись и кого можно было обрзать, кому слдовало общать, кому было позволительно рзко отказать. Президентъ даже отдалъ ему черновую своей вступительной рчи, которую Ратклифъ возвратилъ на слдующій день вполн оконченною и исправленною. Вмст съ тмъ, онъ оказался очень пріятнымъ сотоварищемъ, хорошо говорилъ и пересыпалъ занятія остроумными замчаніями, когда президентъ видимо утомился, онъ предложилъ ему прокатиться, потомъ обдалъ съ нимъ вмст, подливалъ шампанское и разсказывалъ циничные анекдоты, такъ что, простившись съ нимъ въ десять часовъ вечера, старый Гранитъ замтилъ: ‘все-таки онъ умный малый’.
Первый шагъ былъ сдланъ и хотя оставалось только десять дней до вступленія съ должность новаго кабинета, но Ратклифъ взялся за дло съ пламенной энергіей, твердо ршившись такъ забрать въ руки президента въ это короткое время, чтобъ ничто уже впослдствіи не могло поколебать его вліянія. Вскор вс почувствовали его силу. Получалъ-ли президентъ письмо или докладную записку, онъ тотчасъ писалъ на ней: ‘передать секретарю казначейства’, обращался-ли къ нему кто съ просьбой или заявленіемъ, онъ немедленно говорилъ: ‘поговорите съ мистеромъ Ратклифомъ’. Онъ даже позволялъ себ грубыя шутки, напримръ, приказалъ Ратклифу взять военный корабль и разбить индйцевъ въ Монтан, такъ какъ онъ былъ молодецъ на вс руки. Наконецъ, президентъ объявилъ, что надо измнить списокъ министровъ и дать портфель министра внутреннихъ длъ стороннику Ратклифа, сенатору Карсону, котораго ему рекомендовали многія депутаціи. Ратклифъ замтилъ, что онъ почти не знаетъ Карсона, но считаетъ его довольно приличнымъ человкомъ для пенсильванца. Когда-же новый списокъ членовъ кабинета былъ посланъ въ сенатъ и тотчасъ-же утвержденъ, то Ратклифъ не могъ удержаться отъ улыбки торжества. Но еще ехидне онъ улыбнулся, получивъ отъ президента листъ сорока его личныхъ друзей, съ просьбою найти имъ мсто. Онъ добродушно согласился, но замтилъ, что для этого придется смстить многихъ.
— Да вдь я полагаю, что и такъ надо было удалить многихъ, отвчалъ президентъ.— Это мои друзья, надо ихъ куда нибудь сунуть.
Ему видимо было неловко, и съ этой минуты онъ уже ни разу не говорилъ боле объ основномъ принцип своего управленія.
Новыя назначенія посыпались дождемъ и вскор вся Индіана почувствовала себя, если не богатой, то по крайней мр состоятельной. Вмст съ тмъ и друзья Ратклифа, такъ или иначе, но получили порядочную долю въ длеж политической добычи.
Дло было сдлано, комедія съиграна, Ратклифъ исполнилъ свою задачу и поймалъ президента его собственными стями. Теперь только могъ быть вопросъ о томъ, найдетъ-ли Ратклифъ нужнымъ извести своего патрона, но патронъ уже не могъ, по восточному обычаю, задушить его или отсчь ему голову.
Во все это время онъ постоянно посщалъ мистрисъ Ли по воскреснымъ вечерамъ, а иногда и по другимъ днямъ. Такъ онъ захалъ наканун 4-го марта, чтобъ уговорить мистрисъ Ли присутствовать при торжеств вступленія въ должность новаго президента и сдлать визитъ его жен. Маделэна дйствительно отправилась съ Сибиллой въ Капитолій, гд имъ были приготовлены лучшія мста, но самая церемонія ей не понравилась, она была слишкомъ прозаична. Пожилой фермеръ въ серебряныхъ очкахъ, въ новомъ фрак, обтягивавшемъ его сухощавую, долговязую фигуру, упорно старавшійся громко говорить среди завываній сильнаго, холоднаго втра — не походилъ, конечно, на героя. Но и это мрачное зрлище сдлало на нее боле благопріятное впечатлніе, чмъ визитъ къ жен президента, посл чего она ршила оставить навсегда въ поко новую династію. Жена президента, толстая и грубая женщина, которую Маделэна не взяла бы къ себ въ кухарки, ненавидла Ратклифа и приняла очень холодно мистрисъ Ли, которой уашингтонскіе толки приписывали желаніе сдлаться женою Ратклифа и вытснить президента изъ благо дома. Поэтому, она приняла на себя рзкій, покровительствующій тонъ и на вопросъ мистрисъ Ли, нравится-ли ей Уашингтонъ отвчала, что многое поразило ее въ столиц своимъ нечестіемъ, особливо женщины, которыя одвались такъ неприлично, что она намрена была положить этому конецъ. Она прибавила, пристально смотря на Сибиллу, которая сопровождала сестру, что, по слухамъ, нкоторыя дамы выписывали свои туалеты изъ Парижа, точно въ Америк нельзя было сшить платья, а потому взяла слово съ Джакоба (вс президентскія жены всегда называютъ по христіанскому имени своихъ мужей), что онъ воспретитъ это закономъ. Все это было сказано съ явнымъ намреніемъ оскорбить постительницъ и Маделэна, выйдя изъ себя, отвтила иронически, намекая на рчи президента передъ его выборами, въ которыхъ онъ пламенно отстаивалъ реформы:
— Уашингтонъ съ удовольствіемъ увидитъ усилія вашего мужа по введенію реформы въ дамскихъ платьяхъ и всякихъ другихъ реформъ.
Сказавъ это, она встала и ухала, въ сопровожденіи Сибиллы, едва сдерживавшей свой смхъ, который, конечно, только усилился-бы, еслибъ она слышала какъ президентша, грозно махая руками, произнесла въ слдъ мистрисъ Ли:
— Погоди, я начну реформы съ тебя, дрянь!
Маделэна съ негодованіемъ разсказала эту сцену Ратклифу, который хохоталъ до упаду и старался успокоить ее, увряя, что самые близкіе друзья президента считали его жену съумасшедшей и что онъ боялся подходить къ ней. Мистрисъ Ли, однако, находила, что и президентъ ничуть не лучше своей вульгарной жены. Ратклифъ не взялъ на себя труда ее разуврять. Онъ зналъ лучше всхъ какъ процессъ выдлки президента, такъ и качество выдлываемаго товара. Все, что говорила теперь мистрисъ Ли, нимало его не смущало. Онъ сбросилъ съ себя всю отвтственность за свои поступки и ловко набросилъ эту отвтственность на ея плечи. Когда она съ негодованіемъ говорила о гуртовомъ изгнаніи старыхъ чиновниковъ и назначеніи на ихъ мста друзей новаго кабинета, онъ разсказалъ ей исторію президентскаго основного принципа и хладнокровно прибавилъ:
— Онъ хотлъ связать мн руки и свои оставить свободными: при такихъ условіяхъ, по вашему совту, я поступилъ въ кабинетъ. Что-же мн теперь длать? Выйти въ отставку на этомъ основаніи?
Маделэна должна была согласиться, что онъ не могъ это сдлать. Она не знала, сколько мстъ онъ роздалъ своимъ друзьямъ и какъ успшно онъ обошелъ президента. Онъ былъ въ ея глазахъ жертвою и патріотомъ. Каждый его шагъ былъ сдланъ съ ея согласія. Онъ находился теперь въ кабинет для того, чтобъ помшать, насколько возможно, злу, но не могъ отвчать за все то зло, которое производилось помимо него. Къ тому-же онъ уврялъ ее, что если онъ уйдетъ, то явятся на сцену гораздо худшіе люди. Конечно, мистрисъ Ли чувствовала всю чудовищность двойного нравственнаго мрила, одного для частной жизни, а другого для политики, но она не могла не помириться съ политикой Ратклифа, которую сама одобряла шагъ за шагомъ. Онъ, казалось, длалъ добро, пользуясь средствами, которыя были у него подъ руками. Его надо было поддержать, а не отвертываться отъ него. Кто была она, чтобъ судить такого человка?
Цль мистрисъ Ли, переселившейся въ Уашингтонъ, чтобъ увидть въ дйствіи политическую машину, была вполн достигнута. Она глубоко погрязла въ трясину политики и могла внимательно слдить за каждымъ движеніемъ великой машины, вертвшей свои колеса въ этой тин и забрызгивавшей грязью даже ея чистую одежду. И однако, она чувствовала, что подъ грязной пной, плававшей на поверхности американской политики, находилось здоровое, честное теченіе, которое гнало эту грязную пну и поддерживало чистоту массы. Это сознаніе главнымъ образомъ поддерживали въ ней постоянныя бесды съ мистеромъ Горомъ, мистеромъ Френчемъ и нсколькими умными, благонамренными членами конгресса, собиравшимися по воскреснымъ вечерамъ въ ея дом. Но она была такъ ослплена насчетъ Ратклифа, что никакъ не могла согласиться съ ихъ явновраждебными мнніями относительно его политической дятельности. Къ тому же, Горъ и Френчъ не получили общанныхъ имъ посольствъ, подъ предлогомъ упорной оппозиціи президента, и ихъ мннія могли быть пристрастными. Особенно рзокъ былъ Горъ, который клялся, что не станетъ боле вмшиваться въ политику, созданную не для него, историка и литератора по преимуществу.
— А вы, спросилъ онъ, захавъ къ мистрисъ Горъ передъ своимъ отъздомъ изъ Уашингтона:— какъ вы довольны политикой? Вы ее теперь изучили, кажется, основательно.
— Я дошла до того, что потеряла способность отличать добро отъ зла, отвчала мистрисъ ли:— это, кажется, первый шагъ въ политик?
— Неужели вы не видите, мистрисъ Ли, что вы идете по ложному пути? воскликнулъ онъ: — если вы хотите знать, что дйствительно длаетъ міръ, то проведите зиму въ Самарканд, въ Томбукту, гд хотите, но только не въ Уашингтон. Вы тутъ увидите только низкія интриги и безполезную борьбу.
— А разв придти къ такому заключенію безполезно?
— Нтъ, и я съ радостью узналъ бы, что вы дошли до него и бросили всякую мысль о реформ въ политик. У испанцевъ есть пословица: напрасно тратить время и мыло на мытье осла.
Шнейдекупонъ также былъ обманутъ въ своихъ разсчетахъ, и прямо обвинялъ Ратклифа въ низкомъ нарушеніи слова. Но всхъ ядовите былъ старый Якоби, злоба котораго была тмъ безпристрастне, что онъ ничего не ждалъ, ни въ чемъ не разочаровался. Онъ торжественно поздравилъ Ратклифа съ назначеніемъ въ министры и прибавилъ съ улыбкой, что, несмотря на свою долголтнюю опытность при различныхъ дворахъ, онъ никогда не видлъ такой искусно веденной интриги, какъ продлка съ министерствомъ финансовъ. Ратклифъ вспылилъ и прямо отвчалъ, что посланники, оскорбляющіе правительство, при которомъ они акредитованы, могутъ быть отозваны.
— Ce serait toujours un pis aller, замтилъ Якоби, спокойно усаживаясь въ любимое кресло Ратклифа въ гостиной мистрисъ Ли, гд происходила эта сцена.
Мадлэна съ трудомъ помшала этой ссор принять опасный характеръ. Но съ этой минуты Ратклифъ и Якоби перестали говорить другъ съ другомъ и, встрчаясь, только гнвно смотрли другъ на друга.
Въ это время, въ гостиной мистрисъ Ли появилась новая постительница, мистрисъ Бэкеръ, вдова одного изъ ловкихъ политическихъ агентовъ или маклеровъ, черезъ которыхъ совершается въ конгрес торгъ голосами для поддержки частныхъ билей. Карингтонъ былъ душеприкащикомъ ея покойнаго мужа и познакомилъ ее съ мистрисъ Ли во время ея поздки въ Вермонтъ на пароход. Она была видная женщина лтъ сорока, высокаго роста, полная, съ неестественно румянымъ лицомъ, съ пріятной улыбкой, свободными манерами и сильнымъ южнымъ акцентомъ. Мистрисъ Ли приняла ее холодно, но невольно заинтересовалась ея разговоромъ.
— Что теперь Уашингтонъ, замтила между прочимъ мистрисъ Бэкеръ:— вотъ посл войны такъ была тутъ игра. Я знала интимно половину членовъ конгресса, и могла обойти всхъ и каждаго. У насъ съ мужемъ было ужасно много работы. Къ намъ обращались вс, у которыхъ были частные били въ конгресс. Вы можете себ представить, какъ не легко справляться съ тремя стами человками. Мой мужъ записывалъ въ свои памятныя книги исторію каждаго человка, и я все это сохраняла въ своей голов.
— Неужели вы хотите сказать, что могли располагать по своему желанію ихъ голосами? спросила Мадлэна.
— Во всякомъ случа, мы проводили наши били.
— Но какимъ образомъ? Неужели они брали взятки?
— Нкоторые. Одни любили ужины и карты, другіе театры и прочія удовольствія. Были женатые, поддававшіеся вліянію своихъ женъ, и были холостые.
— Но вдь были же и такіе, которые были выше соблазновъ? спросила мистрисъ Ли.
Ея собесдница покачала головой и весело разсмялась.
— Но я право не понимаю, какъ бы могли вы получить голосъ такого почтеннаго сенатора, какъ напримръ, мистеръ Ратклифа? прибавила Мадлэна.
— Ратклифъ? произнесла съ покровительственной улыбкой мистрисъ Бэкеръ:— О, пожалуйста, не называйте именъ. Я могу попасть въ бду. Сенаторъ Ратклифъ былъ большой другъ моего мужа. Мистеръ Карингтонъ могъ бы вамъ это засвидтельствовать. Но вы видите, мы никогда не просили ничего противозаконнаго. Мы наводили справки о положеніи нашихъ билей, понукали докладчиковъ, доказывали, что наши били справедливые, и только по временамъ, когда дло было важное и денегъ было много, то мы узнавали и цну голосовъ. Но большею частью дло обходилось разговорами, обдами и ужинами. Много интересныхъ исторій я могла бы вамъ разсказать, но боюсь. Я уже и то вамъ сказала боле, чмъ кому-либо, но вы такъ дружны съ мистеромъ Карингтономъ, что я смотрю на васъ, какъ на стараго друга.
Мистрисъ Ли съ удивленіемъ и отвращеніемъ слушала эту политическую маклершу, и посл ея ухода приказала никогда боле не принимать ее. Но слова ея глубоко запали въ ея сердце и при первомъ свиданіи съ Ратклифомъ она сказала очень хладнокровно, что у нея была мистрисъ Бэкеръ и познакомила ее со всми тайнами политическаго маклерства.
— Она говорила, что вы были большимъ другомъ ея мужа, прибавила Мадлэна.
— Вы врите всему, что вамъ говорятъ? отвчалъ Ратклифъ небрежно, не измнившись даже въ лиц.
Увидавъ Карингтона, мистрисъ Ли разсказала и ему о визит мистрисъ Бэкеръ.
— Она говорила, что знаетъ всхъ политическихъ дятелей и можетъ достать ихъ голоса, прибавила Мадлэна:— по ея словамъ, вы знаете, что ея мужъ былъ большой другъ мистера Ратклифа.
— Она вамъ это сказала? промолвилъ разсянно Карингтонъ и перемнилъ разговоръ.
Изъ всхъ лицъ, извстныхъ мистрисъ Ли, одинъ только Карингтонъ остался въ выиграш отъ торжества Ратклифа, но и то, конечно, благодаря глубоко маккіавелической тактик послдняго. Ратклифъ зналъ, что Карингтонъ его соперникъ и также пламенно любитъ мистрисъ Ли, какъ ненавидитъ его. Притомъ, онъ имлъ основаніе подозрвать, что Карингтонъ, въ качеств душеприкащика покойнаго мистера Бэкера, знаетъ о нкоторыхъ его политическихъ продлкахъ, а слдовательно, было осторожне удалить его на время, пока Ратклифу удастся окончательно побдить мистрисъ Ли и сдлать ее своей женой, къ чему онъ подвигался теперь быстрыми шагами. Но какъ было это сдлать? Ратклифъ повелъ аттаку издалека и самымъ мефистофельскимъ образомъ. Онъ просилъ мистрисъ Ли предложить Карингтону мсто юрисконсульта при министерств финансовъ, хотя былъ вполн увренъ, что Карингтонъ откажется служить подъ его личнымъ начальствомъ. Но этимъ ловкимъ шагомъ онъ достигалъ четырехъ цлей: убждался окончательно въ враждебномъ къ нему отношеніи Карингтона, ставилъ его въ неловкое положеніе отказать въ чемъ-нибудь мистрисъ Ли, заставлялъ Мадлэну открыто принимать участіе въ раздач оффиціальныхъ мстъ и наконецъ выгораживалъ себя отъ всякаго подозрнія въ послдующемъ назначеніи Карингтона. Его планъ удался какъ нельзя лучше. Мадлэна, по доброт сердечной, была очень рада услужить такому преданному другу, какъ Карингтонъ, и передала ему предложеніе Ратклифа. Тотъ, конечно, отказался съ негодованіемъ, полагая, что Ратклифъ хочетъ его купить или выставить въ невыгодномъ свт передъ мистрисъ Ли, какъ человка, отказывающагося отъ блестящей карьеры изъ личной ненависти и ревности. Затмъ, Ратклифъ выразилъ мистрисъ Ли свое сожалніе и сталъ рыть подземную мину. Онъ попросилъ своего товарища, министра иностранныхъ длъ, назначить Карингтона адвокатомъ отъ казны при отправляемой въ Мексику комиссіи. Правда, это порученіе отвлекло бы его изъ Уашингтона только на шесть мсяцевъ, но этого срока было вполн достаточно для успшнаго окончанія плановъ Гиганта Пеоніи. Карингтонъ попался въ сти, предложеніе это было сдлано его старымъ пріятелемъ, товарищемъ министерства иностранныхъ длъ, и, не подозрвая козней Ратклифа, онъ принялъ его какъ очень лестное и выгодное. Конечно, сердце его обливалось кровью при мысли, что онъ останется такъ долго вдали отъ Мадлэны, и что счастливый соперникъ можетъ воспользоваться его отсутствіемъ. Но онъ былъ бденъ и не имлъ права отказаться отъ заработка, когда его мать и сестры постоянно нуждались въ своей несчастной Виргинской ферм.
Но прежде чмъ ухать, онъ заключилъ оборонительный и наступательный союзъ съ Сибиллой противъ Ратклифа. Ихъ соединяла какъ любовь къ Мадлэн, такъ и ненависть къ Ратклифу и, не разъ катаясь верхомъ съ Карингтономъ. Сибилла дружески передавала ему свои опасенія, какъ бы Гигантъ Пеоніи не убдилъ Мадлэну выйти за него замужъ.
— Она любитъ власть, говорила молодая двушка съ отчаяніемъ:— а этотъ грубый, отвратительный человкъ, ухаживающій только за ея деньгами, можетъ вполн удовлетворить ее въ этомъ отношеніи. Потомъ, онъ можетъ уврить ее, что, выйдя за него замужъ, она исправитъ его отъ недостатковъ. Ее не поймаешь на удочку любви, но она можетъ пожертвовать собою изъ самолюбія и ложно понятого чувства долга.
Посл продолжительнаго совщанія о томъ, какъ бы лучше предохранить Мадлэну отъ козней Ратклифа, они ршили, что Карингтонъ признается ей въ любви, пожалуй, даже зная напередъ ея отказъ, и воспользуется этой минутой, чтобы предостеречь ее противъ Гиганта Пеоніи. Какъ это ни было тяжело для бднаго влюбленнаго, но онъ ршился на подобный подвигъ, потому что не было той жертвы, которую онъ не принесъ бы съ радостью ради Мадлэны. Однако, объясненіе съ нею ни къ чему не повело. Она остановила его на первомъ слов о любви, говоря, что ея сердце было навки разбито и не можетъ боле любить. Когда же онъ началъ говорить противъ Ратклифа, доказывая, что онъ грубый, честолюбивый, безнравственный политиканъ, который сдлаетъ ее несчастнымъ на всю жизнь и умолялъ ее ухать на годъ изъ Уашингтона, чтобы освободиться отъ его вліянія, то она воскликнула:
— Нтъ, мистеръ Карингтонъ, я не позволю, чтобы много командовали даже такіе преданные друзья, какъ вы. Я не намрена выйти замужъ за мистера Ратклифа, иначе я уже давно была бы его женою. Но я не убгу ни отъ него, ни отъ самой себя. Это было бы неприлично, недостойно и подло.
— Простите меня, отвчалъ Карингтонъ: — я зналъ, что вы такъ встртите мои слова и позволилъ себ такую дерзость только изъ глубокой къ вамъ преданности. Вы теперь никогда не будете смотрть на меня прежними глазами.
— Отчего? произнесла боле мягкимъ голосомъ мистрисъ Ли:— такая дружба, какъ наша, не можетъ такъ легко порваться.
И они разстались какъ старые друзья. Но, прощаясь съ Сибиллой наедин, Карингтонъ передалъ ей запечатанное письмо:
— Я сдлалъ все, что могъ, сказалъ онъ:— и мои усилія ни къ чему не повели, теперь все будетъ зависть отъ вашего мужества. Мистеръ Ратклифъ непремнно сдлаетъ предложеніе прежде, чмъ вы удете на лто изъ Уашингтона. Слдите пристально за его игрой, это для васъ тмъ легче, что онъ васъ ни въ чемъ не подозрваетъ. Если она откажетъ ему, то вамъ останется только поддержать ее въ этой благородной ршимости. Если же вы замтите, что она колеблется, то употребите все свое вліяніе, чтобъ снасти ее. Но если ваши старанія окажутся тщетными, то передайте ей это письмо, и заставьте ее прочесть его прежде, чмъ она дастъ окончательный отвтъ Ратклифу. Храните это письмо, какъ брилліантъ, вы сами не должны знать его содержанія, оно должно быть тайной для всхъ. Это письмо — наша послдняя надежда. Если прочитавъ его, она не откажется отъ этого человка, то укладывайте свои вещи и ищите себ новаго жилища, потому что вамъ нельзя будетъ жить съ ними.
Посл отъзда Карингтона, Сибилла была очень грустна и разсянна. Она такъ подружилась съ нимъ въ послднее время, что его отсутствіе было для нея очень чувствительно, тмъ боле, что она одна теперь должна была защищать свою сестру отъ вліянія опаснаго Ратклифа. Мадлэна вскор замтила, что Сибилла перестала съ охотой вызжать въ свтъ, сидла часами въ сквэр противъ ихъ дома и постоянно упоминала, кстати и некстати, имя Карингтона.
— Что это значитъ? спросила она, наконецъ, у сестры: — ты любишь мистера Карингтона?
— О, Мадъ! воскликнула съ упрекомъ Сибилла, и об ея щеки вспыхнули яркимъ румянцемъ.
Мадлэна обняла ее и поцловала.
— Бдное дитя мое! произнесла она съ нжнымъ сожалніемъ:— какая я дура, этого-то и не замтила! Но онъ, прибавила она посл нкотораго колебанія:— онъ тебя любитъ?
— Нтъ, нтъ! воскликнула Сибилла, со слезами: — онъ любитъ только тебя и не обращаетъ на меня никакого вниманія. Я нимало не люблю его, прибавила она, отирая свои слезы:— но безъ него скучно.
Мистрисъ Ли была приведена въ тупикъ этимъ неожиданнымъ открытіемъ. Очевидно, она должна была во что бы то ни стало обезпечить счастіе сестры, и если Сибилла любила Карингтона, то и должна была сдлаться его женою. Какъ Мадлэна предполагала заставить сердце Карингтона повернуться отъ одной сестры къ другой — это было ея тайной, но прежде всего слдовало поставить непреодолимую преграду между нимъ и самой Мадлэной. Во всякомъ случа, хотя бы она должна была для этого выйти замужъ за мистера Ратклифа, но Сибилла будетъ счастлива. Такимъ образомъ, впервые, мистрисъ Ли стала думать о томъ, не лучше ли искать въ замужств выхода изъ ея затруднительнаго положенія.
Между тмъ, она старалась всячески развлекать Сибиллу, надясь этимъ утшить ее хоть на время, и была очень рада, что большой балъ у англійскаго посланника, въ честь прізда великаго герцога Саксенъ-Баденъ-Комбургъ съ женою, англійской принцессой, такъ занялъ Сибиллу, что она почти забыла о Карингтон. Молодая двушка нарочно для этого торжества выписала новое платье отъ Ворта, называвшееся на его счет ‘L’Aube, mois de Juin’ и своимъ поэтическимъ туалетомъ затмила всхъ другихъ дамъ, такъ что великій герцогъ обратилъ на нее вниманіе и столько разъ вальсировалъ съ нею, что даже возбудилъ ревность въ своей уродливой жен. Пока Сибилла веселилась отъ души и танцовала до упада съ самыми блестящими кавалерами, ея сестр выпала странная доля: исполнять обязанность статсъ-дамы при великой герцогин, что ей казалось очень унизительнымъ. Но лордъ Скай представилъ ее своей высокой гость, шепнувъ ей, что президентша ненавидитъ мистрисъ Ли, и тотчасъ великая герцогиня, чувствовавшая отвращеніе къ ‘этой вульгарной женщин’, какъ она называла жену президента, завладла Мадлэной и не отпускала ее отъ себя во время всего бала, чтобъ только взбсить жену президента. Дйствительно, послдняя выходила изъ себя, видя, что презираемая ею интриганка сидитъ рядомъ съ великой герцогиней, на устроенномъ для нея трон, въ одномъ конц танцовальной залы, тогда какъ въ противоположномъ конц былъ поставленъ такой же тронъ, или скоре кушетка подъ малиновымъ балдахиномъ, для жены президента. За ужиномъ, мистрисъ Ли, по личному распоряженію великой герцогини, заняла мсто рядомъ съ президентомъ, который сидлъ одесную особы королевской крови и только посл ужина, когда президентъ съ женою ухали, Мадлэна могла отдохнуть отъ своего неожиданнаго и страшно тяготившаго ее величія.
Она удалилась изъ бальной залы въ маленькій изящный будуаръ, и только что начала весело болтать съ своимъ кавалеромъ, графомъ Поповымъ, какъ въ дверяхъ комнаты появился Ратклифъ. Онъ молча слъ подл Мадлены на кушетк, словно она была его собственность и Поповъ немедленно бжалъ. Онъ не объяснилъ, какъ узналъ, что Маделена тутъ и она его не спрашивала, а разсказала ему о своихъ похожденіяхъ въ должности статсъ-дамы, на что онъ отвчалъ столь же интереснымъ отчетомъ о своихъ треволненіяхъ при исполненіи обязанности церемоніймейстера при президент.
Въ эту минуту, Ратклифъ, по вншности, былъ достаточно приличнымъ первымъ министромъ. Онъ съ достоинствомъ разыгралъ бы эту роль при любомъ двор нетолько въ Европ, по въ Индіи или Кита. За исключеніемъ грубаго, полускотскаго выраженія его рта и невыразимой холодности глазъ, онъ былъ красивый и довольно свжій мужчина. Вс замчали, что онъ сталъ гораздо благовидне со времени вступленія въ кабинетъ. Онъ бросилъ свои сенаторскія замашки, сталъ одваться чисто и прилично, подстригъ волосы, прежде торчавшіе во вс стороны въ безпорядк, и старался забыть, что онъ былъ когда-то Гигантомъ Пеоніи.
Представивъ уморительную картину свтскихъ успховъ президента, Ратклифъ вдругъ перемнилъ тонъ и сталъ серьзно обсуждать его достоинства, какъ государственнаго мужа. Онъ откровенно объяснилъ, что полная неспособность президента къ какому бы то ни было длу теперь была ясна всмъ его сторонникамъ, что члены кабинета и личные друзья едва удерживаютъ его отъ глупостей, что вс вожаки ихъ партіи смотрятъ на него съ отвращеніемъ, что при такомъ положеніи вещей вліяніе его, Ратклифа, будетъ могущественно, что еслибъ президентскіе выборы были въ слдующемъ году, то онъ былъ бы выбранъ наврняка, и даже до прошествіи трехъ лтъ, его шансы будутъ очень велики.
— Но я не вижу счастья въ политической жизни, продолжалъ онъ съ жаромъ:— я политическій дятель помимо моего желанія, политика — самое пригодное для меня ремесло, вотъ и все. Въ политическомъ мір нельзя вчно оставаться съ чистыми руками. Въ моей политической дятельности я длалъ многое, недозволительное въ нравственномъ отношеніи. Но чтобъ дйствовать всегда честно и съ достоинствомъ, надо жить въ чистой атмосфер, а политическая атмосфера далеко не чиста. Семейная жизнь — вотъ спасенье для политическихъ дятелей, но для меня она не существуетъ. Я теперь нахожусь въ такомъ положеніи, что нуждаюсь въ помощи. Тяжелая отвтственность и соблазны на каждомъ шагу тяготятъ меня. Я не могу обойтись безъ помощника. Вы одн можете быть этимъ помощникомъ. Вы добры, совстливы, умны, образованны и способне всхъ женщинъ, которыхъ я видлъ руководящими обществомъ. Вы принадлежите къ числу тхъ рдкихъ существъ, которыя имютъ вліяніе нетолько на свое, по и на послдующія поколнія. Займите же мсто, принадлежащее вамъ по праву.
Мадлэна слушала его молча. Тысячи мыслей толпились въ ея голов, но на первомъ мст было сознаніе, что это предложеніе было черезъ-чуръ дловымъ. Что ей длать? Мсяцами думала она о томъ, что отвтить, когда наступитъ эта критическая минута, и никакъ не могла ршиться, какъ ей поступить. Теперь же ей приходилось сказать ршительное слово мгновенно, безъ малйшаго обсужденія, среди большой суматохи, подъ звуки музыки. Умъ ея отказывался работать и она молчала, предоставляя свою судьбу на волю Провиднія.
— Я не говорю о своихъ личныхъ чувствахъ, продолжалъ Ратклифъ, посл долгаго молчанія:— я знаю, что на васъ можетъ подйствовать сознаніе долга, а не моя преданность. Но долженъ по совсти сказать, что я такъ привыкъ пользоваться вашей поддержкой, что жизнь безъ васъ была бы для меня невыносима. Я готовъ пожертвовать всмъ, согласиться на вс условія, чтобъ только сохранить васъ навсегда при себ.
Въ эту минуту въ дверяхъ показалась Сибилла, блдная, разстроенная. Ее испугала Викторія Дэръ, шепнувъ на ухо:
— Посмотрите-ка, что длаетъ ваша сестра съ Ратклифомъ въ будуар?
Одного взгляда на Мадлэну, слушавшую какъ статуя оживленную рчь Ратклифа, было достаточно для Сибиллы, чтобъ понять приближеніе роковой минуты, когда до порученію Карингтона она должна была явиться на сцену и помшать ненавистному браку сестры съ гигантомъ Пеоніи.
— Что съ тобой, Сибилла? Ты больна? воскликнула Мадлэна.
— Нтъ, я не много устала. Не похать ли намъ домой?
— Я готова. До свиданія, мистеръ Ратклифъ. Мы увидимся съ вами завтра.
И об сестры быстро удалились, оставивъ Ратклифа одного.
Возвратясь домой, Сибилла осторожно сняла свое великолпное платье и, спрятавъ въ карманъ письмо, данное ей Карингтономъ, поспшила въ комнату сестры, которая уже отпустила горничную и лежала на кушетк передъ каминомъ. Наступила давно откладываемая минута единоборства между этими двумя женщинами. Силы ихъ были почти равныя, Мадлэна была умне, но Сибилла знала, чего хотла и какими средствами она могла достигнуть своей цли, тогда какъ Мадлэна, не подозрвая аттаки, не подготовила и плана защиты.
— Мадлэна, сказала торжественно Сибилла, у которой сердце тревожно трепетало:— я хочу у тебя кое-что спросить.
— Что такое, дитя мое? отвчала мистрисъ Ли, еще не совсмъ успокоенная насчетъ сестры, которая была такъ блдна на балу.
— Намрена ты выйти замужъ за мистера Ратклифа?
Мадлэна была поражена неожиданностью аттаки. Этотъ роковой вопросъ встрчалъ ее на каждомъ шагу. Не успла она избавиться отъ ршительнаго отвта Ратклифу, какъ Сибилла пристала къ ней съ тмъ же вопросомъ. Половина Уашингтона видла предложеніе Ратклифа на балу и, конечно, съ любопытствомъ ждала ея отвта. Она сдлалась предметомъ общаго вниманія, и потому прежде всего поспшно спросила:
— Зачмъ ты меня спрашиваешь? Разв ты что-нибудь слышала?
— Нтъ, но мн надо знать. Я сама вижу, что мистеръ Ратклифъ всми силами старается получить твою руку. Это не пустое любопытство съ моей стороны, оно касается меня такъ же близко, какъ и тебя. Отвть мн прямо. Не считай меня боле ребенкомъ. Ты не можешь себ представить, какъ меня мучитъ неизвстность. Будь со мною откровенна, Мадъ.
Прижатая къ стн и вполн увренная, что Сибилла заботится объ ея свадьб лишь по отношенію къ Карингтону, она ршила сдлать скачокъ въ невдомую пучину, отъ котораго, по ея мннію, зависло счастье сестры.
— Хорошо. Сибилла, я теб все скажу откровенно, произнесла она съ болзненно сжавшимся сердцемъ, хотя и съ наружнымъ спокойствіемъ:— да, я ршилась выйти замужъ за мистера Ратклифа.
— И ты дала ему слово? воскликнула съ отчаяніемъ Сибилла.
— Нтъ, ты прервала наше объясненіе. Я очень была этому рада, потому что отсрочка окончательнаго отвта давала мн возможность серьзно обдумать его предложеніе. Но теперь я ршилась и скажу ему завтра, что согласна.
Она произнесла эти слова не тономъ влюбленной женщины, а какъ-то машинально, словно во сн.
— О, не выходи за него замужъ! Не выходи! Не выходи! воскликнула Сибилла вн себя отъ горя и страха:— Милая, милая Мадъ, ты меня убьешь, если выйдешь за него. Ты не можешь его любить! Ты не можешь быть съ нимъ счастлива! Онъ увезетъ тебя въ Пеонію и ты тамъ умрешь. Я никогда тебя боле не увижу! Онъ сдлаетъ тебя несчастной! Онъ будетъ тебя бить, я въ этомъ уврена. Прогони его! Не пускай его къ себ на глаза! Или лучше удемъ съ утреннимъ поздомъ прежде, чмъ онъ придетъ за отвтомъ. Я готова, я сейчасъ уложу твои вещи и подемъ въ Нью-Портъ или въ Европу, куда хочешь, только подальше отъ него.
Съ этими словами Сибилла бросилась на колни передъ сестрою и, обнявъ ея ноги, горько зарыдала.
— Сибилла, Сибилла, успокойся! будь женщиной, а не избалованнымъ ребенкомъ, отвчала спокойно Мадлэна, нисколько не поколебленная гнвной вспышкой сестры, хотя она и сомнвалась теперь, дйствительно ли поведетъ къ счастью Сибиллы ея неожиданная ршимость.
Хладнокровныя слова Мадлэны отрезвили молодую двушку. Она встала и отерла слезы.
— Мадлэна, произнесла она:— ты серьзно хочешь выйти замужъ за мистера Ратклифа?
— Да, что же мн длать, Сибилла? Я думала, что это поведетъ къ общему счастью и что ты будешь довольна.