ПОГИБШІЙ
ПОГИБШІЙ
РАЗСКАЗЪ
ЭЛИЗЫ ОРЖЕСКО.
ЭЛИЗЫ ОРЖЕСКО.
Погибший, Ожешко Элиза, Год: 1883
Время на прочтение: 46 минут(ы)
…Выходя изъ палаты гражданскаго и уголовнаго суда я встртился съ однимъ изъ судей, который также собирался уходить.
— Какъ я радъ, что васъ встртилъ, вскрикнулъ судья, увидвъ меня.— Мы только что послали вамъ оффиціальную бумагу, но я хотлъ лично переговорить съ вами.
— Чмъ могу служить?
— Мы хотли просить васъ принять на себя защиту молодого человка, который обвиняется въ очень тяжкомъ преступленіи.
Я поклонился, молча, въ знакъ согласія.
— На дняхъ, сказалъ я:— у меня будетъ даже больше свободнаго времени, чмъ обыкновенно.
— Ну, вотъ и отлично, воскликнулъ судья.— Мы тотчасъ же сдлаемъ распоряженіе, чтобы дло Калинскаго было вамъ передано.
Фамилія эта поразила меня, она принадлежала одному изъ самыхъ видныхъ дворянскихъ семействъ нашей губерніи. Двухъ лицъ, носившихъ эту фамилію, я даже знавалъ лично, одинъ изъ нихъ былъ Янъ Калинскій, богатый помщикъ, съ аристократическими замашками, но, тмъ не мене, вполн порядочный человкъ, другой былъ его сынъ, молодой человкъ, красивый, образованный и очень симпатичный. Слышалъ я также мелькомъ о брат перваго, Маврикіи Калинскомъ, который, однако, никогда въ город не бывалъ и о которомъ говорили, что онъ страстный охотникъ, и иметъ нсколько дтей. Вообще, это была семья, пользовавшаяся всми благами міра сего: знатнымъ происхожденіемъ, блестящими связями, богатствомъ и добрымъ именемъ.
Поэтому, я не допускалъ и мысли, чтобы преступникъ, защиту котораго на меня возложили, былъ членомъ этой семьи. Но каково было мое удивленіе, когда я на другой день, перелистывая дло Калинскаго, на первой же страниц прочиталъ: Романъ, сынъ Маврикія и Елизаветы (урожденной Дембичъ) Калинскихъ. Тутъ же стояла цифра, означавшая возрастъ преступника: ему было 19 лтъ и 3 мсяца.
И такъ, это былъ сынъ того страстнаго охотника, верховыя лошади котораго славились на всю губернію, племянникъ Калинскаго — аристократа, который именно въ это время устраивалъ въ своемъ имніи какой-то обширный заводъ, словомъ, членъ семьи, занимавшей видное положеніе въ обществ. Что же такое совершилъ молодой человкъ?
Я долго просидлъ, зарывшись въ бумагахъ, лежавшихъ передо мною. Давно уже я не читалъ длъ съ такимъ вниманіемъ. Прочитавъ послдній листъ, я вскочилъ съ мста и невольно воскликнулъ: странно, очень странно!
Калинскій обвинялся въ томъ, что убилъ палкою съ желзнымъ набалдашникомъ извстнаго шулера самаго низкаго разбора. Убійство совершено было въ захолустномъ городк, ночью, въ погреб, бывшемъ на дурномъ счету у мстной полиціи. Обвиняемый упорно запирался, но улики были слишкомъ уже убдительны и ясны. Между нимъ и шулеромъ завязалась, въ комнат, въ которой они были одни, шумная перебранка, хозяйка и гости, игравшіе въ сосдней комнат въ билліардъ, вбжали на шумъ этотъ въ комнату и нашли своего товарища лежавшимъ на полу, безъ признаковъ жизни, а Калинскій усплъ уже выбжать. Изъ раны убитаго струилась кровь, на рукав сюртука подсудимаго найдено было пятно, которое эксперты признали кровянымъ, у самаго трупа лежало портмонэ съ шифромъ Калинскаго. Подсудимый, хотя и утверждалъ упорно, что въ моментъ совершенія преступленія не былъ уже въ погреб, но не могъ доказать своего alibi, между тмъ, какъ ночной сторожъ показывалъ подъ присягой, что видлъ, какъ онъ выбжалъ изъ погреба и пробжалъ по переулку за нсколько секундъ до суматохи, вызванной убійствомъ. Цль преступленія казалась очевидною: подсудимый убилъ шулера, чтобы отнять у него небольшую сумму денегъ, которую видли у него за четверть часа до преступленія и которая не была найдена на труп. При обыск на другой день, у подсудимаго въ сюртук оказалась соотвтствующая сумма денегъ. Подсудимый утверждалъ, что деньги эти онъ выручилъ за золотой медальонъ, проданный имъ за два дня передъ тмъ какой-то вдов Дзнцерской, но послдняя показала, что она не покупала у подсудимаго ни медальона, ни другого цннаго предмета и не понимаетъ, почему подсудимый ссылается на нее. Другого источника происхожденія упомянутыхъ денегъ подсудимый указать не могъ или не хотлъ, упорно настаивая на исторіи съ медальономъ, которая, въ виду показанія Дзнцерской, пріобртала характеръ лжи и увертки. Тмъ не мене, настойчивость, съ которою Калинскій давалъ свое показаніе, произвела на меня впечатлніе.
Вотъ въ какомъ вид въ общихъ чертахъ представлялось это дло. Уже самое нахожденіе члена семьи Калинскихъ въ заведеніи, состоявшемъ подъ надзоромъ полиціи, казалось мн страннымъ, такъ какъ молодые люди той среды, къ которой принадлежалъ мой кліентъ, обыкновенно очень дорожатъ вншнимъ приличіемъ. Ихъ удовольствія бываютъ очень часто преступны, но рдко грязны. Своими нравами они мараютъ салоны, но рдко удостоиваютъ своимъ присутствіемъ улицу. Въ этомъ противорчіи и заключалась главная загадка этого дла, которая занимала меня въ теченіи цлыхъ сутокъ и наконецъ привела въ осенній дождливый день къ воротамъ тюрьмы.
Не въ первый разъ я переступалъ порогъ мрачнаго зданія, кругомъ опоясаннаго высокою стною. Мн хорошо были знакомы большія тяжелыя двери, снабженныя замками и желзными засовами, и затмъ, темная сводчатая подворотня, за которой слдовалъ узкій и длинный мощенный дворъ, окруженный съ четырехъ сторонъ каменными зданіями. Дворъ этотъ походилъ на громадный колодезь, такъ что человкъ, стоявшій тутъ и смотрвшій вверхъ, видлъ только узкую полосу неба и длинные ряды торчавшихъ надъ крышей срыхъ трубъ. Напротивъ входныхъ воротъ находились другія ворота, а за ними виднлся вдали другой маленькій, четырехугольный дворъ, также окруженный стнами, который въ самые ясные дни оставался сырымъ и мрачнымъ. Вокругъ этого второго двора расположены были камеры преступниковъ, приговоренныхъ уже судомъ къ тяжкимъ наказаніямъ. Я веллъ доложить смотрителю, что хочу повидаться съ Романомъ Калинскимъ. Мн отвтили, что его, въ данную минуту, нтъ въ тюрьм, потому что сегодня его очередь разносить арестантамъ обдъ. Въ тоже время, мн сообщили, что онъ вскор вернется, и попросили меня обождать въ пріемной.
Я, однако, предпочелъ остаться на двор. Правда, и тутъ воздухъ былъ тяжелый и душный, но, тмъ не мене, здсь дышалось все-таки легче, чмъ въ сырой, мрачной и пыльной пріемной. Къ тому же, на двор находились арестанты, ожидавшіе обда. Я глядлъ на эти мрачныя или циничныя, болзненныя или грубыя лица, съ всклокоченными волосами, и задумался такъ глубоко, что не слышалъ, какъ за мною открылась дверь.
— Вотъ арестантъ, котораго вы хотли видть, сказалъ мн смотритель.
Я прислонился спиною къ стн, чтобы пропустить входившихъ. Какъ разъ въ эту минуту запирали ворота за нсколькими солдатами въ полномъ вооруженіи. Нсколько другихъ солдатъ шли спереди, а между ними ступали арестанты съ длинными и толстыми коромыслами, на которыхъ висли большіе дымившіеся котлы. Я тотчасъ же догадался, который изъ арестантовъ былъ Калинскій. Онъ былъ моложе другихъ, съ нжнымъ цвтомъ лица, самый красивый изъ всхъ.
Входя на дворъ, товарищъ молодого арестанта, несшій другой конецъ коромысла, отъ утомленія или по лни, опустилъ нсколько плечо, и замедлилъ шагъ.
— Эй, любезный! закричалъ Калинскій, не поварачивая головы.— Выпрямись и иди проворне.
Голосъ у Калинскаго былъ свжій и звонкій. Въ немъ слышались и приказаніе, и ласка. Старикъ-бородачъ, который еле передвигалъ ноги, внезапно выпрямился и пошелъ твердымъ и ровнымъ шагомъ.
По средин двора арестанты опустили котлы на землю, солдаты отступили на нсколько шаговъ, и все тюремное населеніе начало стекаться къ котламъ съ глиняными мисками и деревянными ложками въ рукахъ.
— Я позову теперь Калинскаго, сказалъ мн смотритель.
Онъ хотлъ уже идти, но я его остановилъ.
— Пусть сперва пообдаетъ, отвтилъ я:— я подожду.
Въ сущности, я хотлъ присмотрться со стороны къ Калинскому и, кром того, шумная сцена, разыгравшаяся на двор, возбуждала мое любопытство. Смотритель, знавшій меня давно, не противорчилъ. Мы услись на скамь, предназначенной для отдыха солдатъ. Вокругъ котловъ началась давка, раздались грубыя шутки, смхъ и крики озлобленія. Солдаты внимательно слдили за движеніями толпы, готовые во всякую минуту возстановить порядокъ. Между тмъ, мужчины, съ лицами, обросшими волосами, исхудалыми и желтыми, и женщины, въ пестрыхъ и грязныхъ юбкахъ, съ изорванными тряпками на головахъ, толпились у котловъ, толкали другъ друга, и перебранивались. Все это сливалось въ одинъ глухой шумъ. Вдругъ весь этотъ безпорядочный гулъ грубыхъ, сиплыхъ или пискливыхъ голосовъ покрылся звукомъ того же серебристаго голоса, который приказалъ недавно арестанту-лнтяю выпрямиться и идти проворне. Калинскій протиснулся впередъ и, остановившись у самыхъ котловъ, высоко поднялъ руку.
— Постойте! вскричалъ онъ.— Становитесь въ ряды. Разъ, два, три! Одинъ за другимъ! Эй, ты, бородачъ, зачмъ такъ толкаешься! А ты, Магдаленка, посторонись, не то тебя задавятъ! Теперь стойте смирно! Ну, начинай, Егоръ! Наполнилъ миску? Ладно. Теперь твоя очередь, Миша. Продолжайте: Василій, Магдалена, Катя! Можете брать по очереди! И не толкаться!
Я слушалъ и смотрлъ съ удивленіемъ. Очевидно, голосъ и жесты этого молодого человка производили впечатлніе на толпу. Эти люди съ мрачными или циничными лицами повиновались ему, какъ дти, по его приказанію становились въ ряды, подходили къ котламъ и наполняли миски не раньше, чмъ онъ называлъ каждаго по имени. А онъ, съ своей стороны, зная нетолько имя, но и характеръ каждаго арестанта, придавалъ голосу своему различное выраженіе. Нкоторыя имена онъ произносилъ мягко и тепло, другія шутливо, третьи, наконецъ, жестко и повелительно. Выраженіе лица его тоже измнялось соотвтственно интонаціямъ голоса. Иногда губы его складывались въ шутливую улыбку, но были минуты, когда брови молодого арестанта гнвно сдвигались, а глаза его, прямо устремленныя на строптиваго товарища, пріобртали блескъ стали.
Когда вс миски были наполнены, Калинскій снова поднялъ руку.
— Теперь, скомандовалъ онъ:— садитесь! Вотъ такъ, вокругъ котловъ!
Арестанты услись въ два ряда, образовавъ большой замкнутый кругъ. Калинскій все еще стоялъ съ пустою мискою, онъ скрестилъ руки на груди и обвелъ всхъ арестантовъ медленнымъ взглядомъ. Теперь только, когда онъ стоялъ одиноко, я могъ присмотрться къ нему. Онъ былъ высокаго роста, стройнаго и крпкаго тлосложенія. Грудь у него была широкая, плечи и руки блыя, но мускулистыя и довольно большія. Раньше уже, когда онъ снялъ черную суконную шапку, въ которой вошелъ съ улицы, я замтилъ, что у него были густые и длинные русые волосы. Овальные темно-срые глаза блестли подъ темною линіею бровей, на исхудалыхъ щекахъ пробивался сквозь желтизну, свидтельствовавшую о довольно продолжительномъ пребываніи въ тюрьм, молодой румянецъ, а надъ тонкими губами выдлялся густой темный пушокъ. Среди арестантовъ, окружавшихъ его, на фон грязнаго двора и мрачныхъ стнъ, этотъ красивый юноша походилъ на лучъ солнца въ густомъ мрак, или на молодой и крпкій дубокъ среди низкихъ сосенъ. Даже уродливая арестантская одежда сидла на немъ картинно. Не знаю, умлъ ли онъ ее носить иначе, чмъ другіе, или формы его тла были на столько красивы, что никакая одежда не могла ихъ уродовать, но, глядя на него, казалось, что онъ въ шутку надлъ этотъ срый армякъ и на минуту только зашелъ въ это мсто страха и страданій, чтобы потомъ опять вернуться туда, въ богатый помщичій домъ, гд стояла нкогда его колыбель, гд царствовала та роскошь и т ласки, которыя создали этотъ стройный, красивый и здоровый станъ, блое лицо тонкія губы и нжныя, не привычныя къ труду руки.
— Ну, сказалъ молодой арестантъ: — теперь настала и моя очередь.
Онъ опустился на колни передъ котломъ и, наполняя свою миску, прибавилъ:
— Вы думаете, можетъ быть, что я не голоденъ и такъ себ, для удовольствія, ждалъ пока вы угомонитесь? Нтъ, господа, и у меня аппетитъ не хуже вашего, но я терпть не могу вашей брани и вашихъ ссоръ… Охота имть дло съ сторожами и смотрителемъ! Не лучше ли самимъ смотрть за собою? Врно говорю?
— Врно! отвтило нсколько голосовъ, а одинъ изъ нихъ продолжалъ:
— Конечно, теб непріятно, когда люди ссорятся и ругаются… Ты у родителей жилъ, какъ у Христа за пазухой, а?
дкая насмшка звучала въ сипломъ голос и отражалась на циничномъ лиц арестанта, который произнесъ эти слова.
— Встимо! подхватилъ другой арестантъ, широкоплечій бородачъ.— Барчукъ, такъ барчукъ!
— А все-таки попалъ сюда.
— И приходится хлбать нашихъ щей.
— И помогать намъ мести тюрьму!
— А папенька и маменька не приходятъ навстить сыночка!
— Ха, ха, ха!
Я замтилъ, какъ лицо Калинскаго покрылось густою краскою, какъ глаза его блеснули и верхняя губа дрогнула, но только на одинъ мигъ. Затмъ, лицо его приняло прежнее выраженіе твердости и энергіи. Онъ отложилъ ложку и медленно покачалъ головою:
— Прежде всего, не смйте трогать моихъ родителей! вскричалъ онъ.— Кто изъ васъ заговоритъ о моемъ отц или о моей матери, того я такъ хвачу, что онъ своихъ не узнаетъ!
Арестанты, только-что насмхавшіеся надъ Калинмкимъ, взглянули другъ на друга, пожали плечами и продолжали хлбать щи. Калинскій тоже хлебнулъ раза три, а потомъ продолжалъ безъ всякаго озлобленія спокойно, въ шутливомъ тон:
— А что я, барчукъ, тмъ не мене попалъ сюда — это правда. Но надъ этимъ нечего смяться. Міръ — все равно, что качели: человкъ то высоко взлетитъ, то низко упадетъ. Кто крпко держится за веревки, тотъ, не ударится объ столбъ и не упадетъ въ лужу, но попробуй отпустить веревки и полетишь внизъ, ла такъ расшибешься, что тебя и родная мать не узнаетъ!
— Началъ бобы разводить, замтилъ мрачный бородачъ.
— Молчи, Гриша! отозвалась маленькая худенькая женщина съ болзненнымъ лицомъ.— Дай ему говорить!
— Пусть говоритъ! повторилъ другой голосъ.— Когда онъ говоритъ, мн всегда кажется, что я еще служу лакеемъ у предводителя и прислуживаю у стола съ салфеткою въ рук.
Женщина, которая говорила передъ тмъ, не произнесла больше ни слова, но пристально глядла на молодого арестанта. Очевидно, глядя на него, она вспоминала лучшее прошлое.
— Высоко же ты качался, что попалъ сюда въ тюрьму!
Калинскій отставилъ миску и продолжалъ:— Качался я, какъ вс качаются, но не съумлъ удержаться за веревки. Случилось со мною то, что случилось и съ вами. Каждый изъ васъ тоже былъ на верху. Не правда-ли?
— Правда, правда! подтвердило нсколько голосовъ и затмъ послышались сдавленные вздохи.
— Вотъ, видите-ли! продолжалъ молодой арестантъ.— Ты, напримръ, Гриша былъ лсничимъ. Вспомни-ка время, когда ты ходилъ по лсу съ ружьемъ черезъ плечо. Солнышко грло, березы шумли, блки скакали съ втки на втку, а когда кукушка въ первый разъ закуковала, ты ударилъ рукой по карману, чтобы мдныя деньги громче зазвенли. Вспомни это время, вспомни лсъ, вспомни, какимъ ты былъ тогда, посмотри на себя теперь и ты убдишься, что не слдуетъ смяться надъ людьми, которые упали съ качелей.
Бывшій лсничій прослушалъ эти слова сперва неохотно, но постепенно огонь въ его глазахъ потухъ, и на лбу появились глубокія морщины.
Калинскій обратился къ другому арестанту.
— Или ты, Николай? Разв теб худо было служить лакеемъ у предводителя? Былъ ты всегда сытъ, спалъ двнадцать часовъ въ сутки, здилъ въ коляск съ бариномъ и не заботился о завтрашнемъ дн. А вспомни-ка Анютку, на которой ты хотлъ жениться! Говорятъ, что вы ужь и хату выстроили себ въ конц деревни, чистенькую, бленькую, а Анютка подъ окнами выкопала и грядки для цвтовъ… Все шло хорошо, да вотъ предводительская шкатулка…
Бывшій камердинеръ быстро поднялъ голову.
— Баринъ! произнесъ онъ сдавленнымъ голосомъ.— Вы видли меня на предводительской усадьб, видли и Анютку. Скажите, думали ли вы, что я попаду сюда?
— Ого, голубчикъ! воскликнулъ Калинскій.— А думалъ ли ты, что я здсь буду?
Бывшій лакей тряхнулъ головой и посмотрлъ на того, кого онъ назвалъ бариномъ, съ страннымъ выраженіемъ, въ которомъ смшивались недовріе, съ тоскою и жалостью.
Сидвшій около меня смотритель замтилъ любопытство, которое возбуждала во мн вся эта сцена.
— Такъ теперь всегда бываетъ, сказалъ онъ вполголоса:— съ тхъ поръ, какъ онъ здсь. Мы съ сторожами уже не вмшиваемся. Съ перваго же дня, онъ началъ ихъ водить на шнурк, и хотя нкоторые и издваются надъ нимъ по временамъ, но какъ только онъ начнетъ говорить, они слушаютъ его съ разинутыми ртами. Особенно женщины въ восторг отъ него и повинуются ему, какъ дти. Онъ ихъ всегда защищаетъ, а когда арестанты соберутся вокругъ него, онъ имъ разсказываетъ разныя исторіи, которыхъ я, откровенно говоря, хорошенько не понимаю, но которыя арестантамъ нравятся, потому что я не разъ видлъ, какъ они смялись до упаду. А разъ я замтилъ даже, что нкоторые изъ нихъ плакали…
— Скажите мн, пожалуйста, прервалъ я его: — можетъ быть, ему поручено вліять на арестантовъ?
— О, нтъ! отвтилъ смотритель.— Случается, правда, что мы, для собственнаго удобства, выбираемъ самыхъ энергичныхъ и поручаемъ имъ наблюдать за товарищами, но Калинскому мы и не думали давать такого порученія. Мы, напротивъ, думали, что ему, какъ дворянину и барчуку, и притомъ какъ самому молодому, житья не будетъ отъ товарищей и что намъ придется постоянно его защищать. Вышло, однако, наоборотъ. Я его какъ-то спросилъ, почему онъ постоянно занимается съ арестантами, и онъ мн отвтилъ, что это ему доставляетъ удовольствіе. Мн самому кажется, что онъ безъ этого умеръ бы съ тоски. Вы не поврите, что этотъ мальчикъ за огонь. Онъ находится въ вчномъ движеніи, точно ртуть: ходитъ, болтаетъ, разсказываетъ, жестикулируетъ. Еслибы сосчитать его шаги за день, то оказалось бы, что онъ ежедневно длаетъ нсколько миль.
Арестанты кончили обдать. Нкоторые изъ нихъ направились къ сырой стн, у которой лежали ихъ ручныя работы: на половину оконченные половики изъ соломы или корзины изъ прутьевъ, другіе оставались на прежнихъ мстахъ и заглядывали въ котлы, третьи развалились на сырой мостовой и задумчиво глядли на срое небо, дв женщины, присвъ близко другъ къ другу, тихо шептались, то вздыхая, то посмиваясь, дв другія сидли, опираясь локтями на колни, и, закрывъ лица руками, медленно покачивались.
Калинскій нкоторое время сидлъ неподвижно одинъ у котла. Было, однако, замтно, что мысль его быстро работаетъ. Глаза его перебгали съ одного предмета на другой, останавливались небрежно на сырыхъ стнахъ, мимоходомъ заглядывали въ черныя ршетчатыя окна, внимательно всматривались въ каждаго арестанта, дарили насмшливою улыбкою стоявшихъ у воротъ солдатъ и ихъ штыки, слдили за темною тучею, медленно подвигавшеюся на сромъ фон неба, и потомъ спускались на мостовую.
— Пришлите его теперь, пожалуйста, въ пріемную, сказалъ я смотрителю и вошелъ, прямо изъ воротъ, въ маленькую полутемную комнатку съ ршетчатымъ оконцемъ у самаго потолка. Вся мебель въ этой комнат состояла изъ неуклюжей деревянной скамьи, такого же стола и нсколькихъ табуретокъ.
Я слъ на скамью въ ожиданіи моего кліента. Онъ вошелъ въ сопровожденіи смотрителя, который, осмотрвъ внимательно комнату, тотчасъ же вышелъ.
Оставшись со мною наедин, Калинскій остановился въ нсколькихъ шагахъ отъ порога, холодный и недоврчивый взоръ его вопросительно устремился на меня.
Я понялъ, что онъ предполагаетъ во мн судью или какое-нибудь оффиціальное лицо, пришедшее съ непріязненною для него цлію.
Я всталъ и приблизился къ нему на нсколько шаговъ. Заговоривъ съ нимъ, я старался придать своему голосу ласковое выраженіе, чтобы боле расположить молодого человка къ себ. Лицо его нсколько прояснилось.
— Вы пришли отъ моихъ родителей? быстро спросилъ онъ и во взгляд его замчалось безпокойство и ожиданіе.
— Родителей вашихъ я не знаю, и не они прислали меня сюда, отвтилъ я.
— Не они? произнесъ молодой арестантъ тише.— Не они! повторилъ онъ, какъ бы говоря про себя.— Конечно, откуда взялось бы у нихъ это желаніе!
Когда онъ шепталъ эти слова, я замтилъ, что зубы его стиснулись, а лобъ покрылся морщинками, такъ что онъ вдругъ показался мн на двадцать лтъ старше. Но затмъ онъ опять веселе взглянулъ на меня.
— Стало быть, васъ прислалъ дядя?
— Я давно уже не видлъ вашего дядю, отвтилъ я.
Онъ прикусилъ губы, взглядъ его выражалъ гнвъ или боль, а лицо потемнло.
— Что же вы хотите отъ меня? крикнулъ онъ нетерпливо.
— Я вашъ защитникъ и пришелъ поговорить съ вами о вашемъ дл.
Глаза его широко раскрылись. Очевидно, онъ не понималъ значенія моихъ словъ.
— Я сразу догадался, что вы чиновникъ, произнесъ онъ.
— Я вовсе не чиновникъ, отвтилъ я.— Я вашъ защитникъ.
— Что же это значитъ? спросилъ онъ, недоврчиво оглядывая меня съ ногъ до головы:— что вамъ отъ меня нужно?
Онъ, очевидно, не имлъ никакого понятія о судебной защит и объ отношеніяхъ между адвокатомъ и подсудимымъ.
— Садитесь и выслушайте меня, сказалъ я ласково.— Я постараюсь разъяснить вамъ, зачмъ я сюда пришелъ и что могу и обязанъ для васъ сдлать.
Онъ слъ на табуретку противъ меня, но взглядъ его уже выражалъ недовріе, смшанное съ любопытствомъ. Я разъяснилъ ему, какъ могъ, главныя основанія судопроизводства, обязанности и дйствія судей, прокурора и защитника. Но особенно подробно я остановился на обязанностяхъ послдняго и на солидарности его интересовъ съ интересами подсудимаго.
Я съ удивленіемъ замтилъ, что все, что я ему сказалъ, было для него совершенной новостью. Слушалъ онъ меня съ напряженнымъ вниманіемъ, по временамъ только прерывая вопросами. Но, въ то же время, я замтилъ, что онъ прекрасно слдитъ за моими словами и даже предугадываетъ мои мысли. Когда я коснулся главнаго предмета моей рчи и разъяснилъ, чмъ долженъ быть защитникъ, онъ особенно внимательно слушалъ меня, но взглядъ его опять выразилъ полное недовріе.
— Отчего же, спросилъ онъ порывисто: — вы беретесь защищать совершенно чужихъ вамъ людей? Врите ли вы, что они невинны? если же знаете, что они преступны, то не презираете ли вы ихъ?
— Я защищаю подсудимыхъ, отвтилъ я: — потому что это моя обязанность. Содйствуя всестороннему разъясненію длу, я устраняю неосновательныя подозрнія и ослабляю вину, когда она существуетъ. Я никого не презираю, и моя обязанность заключается только въ томъ, чтобы вполн выяснить характеръ проступка и мотивы его. И не упустить ни малйшаго обстоятельства изъ прошлаго подсудимаго, все, что могло бы склонить всы правосудія на его сторону, ослабить стыдъ и позоръ и облегчить раскаяніе.
Когда я пересталъ говорить, Калинскій долго сидлъ въ глубокой задумчивости. Потомъ онъ спросилъ меня, глядя въ сторону:
— А если подсудимый во всемъ признается защитнику, то тотъ не выдастъ его судьямъ?
— Нтъ, отвтилъ я: — этого не допускаетъ ни законъ, ни совсть, ни собственный интересъ защитника.
— Да, это правда! воскликнулъ Калинскій убжденно.— Вдь если вы докажете, что я невиновенъ или что я мене виновенъ, чмъ думаютъ, то для васъ это будетъ торжествомъ и славою.
— Это будетъ для меня добросовстно исполненнымъ долгомъ, отвтилъ я.
— Такъ вы, въ самомъ дл, будете защищать меня на суд? спросилъ онъ меня, немного спустя.
— Буду защищать васъ отъ всей души, такъ какъ я желаю, чтобы слово мое избавило васъ отъ будущности, въ которой нтъ ни спасенія, ни надежды…
Онъ вдругъ взглянулъ на меня и подался всмъ тломъ впередъ, какъ будто услыхалъ нчто для него неожиданное.
— Ни спасенія, ни надежды! воскликнулъ онъ и въ голос его слышались насмшка и недовріе.— Застращиваніе разв также въ числ обязанностей защитника? Мн хорошо извстно, что у насъ не рубятъ преступникамъ головы и не вшаютъ ихъ.
— Но ссылаютъ ихъ въ каторгу, сказалъ я.— Имете ли вы понятіе объ этомъ наказаніи?
Онъ широко раскрылъ глаза.
— Имю, имю, проговорилъ онъ почти шепотомъ.— Знаю, знаю! Въ рудникахъ, на заводахъ, съ молотомъ или съ тачкою… долго… долго…
— И оттуда нтъ возврата на родину, прибавилъ я.
Онъ смотрлъ на меня, но мысль его была далеко, тамъ въ рудникахъ, о которыхъ онъ упомянулъ, и на родин, о которой я сказалъ, что онъ навки ея лишится.
— Я врю, произнесъ онъ, наконецъ:— что вы меня будете защищать, чтобы эта будущность для меня не настала…
Онъ повторилъ мои слова, которыя, очевидно, врзались въ его память, а потомъ снова нетерпливо спросилъ:
— Что же вы хотите знать отъ меня?
— Хочу знать правду, полную правду, отвтилъ я: — иначе мн трудно будетъ защищать васъ успшно.
Онъ сидлъ неподвижно и молчалъ. Скудный свтъ, проникавшій въ комнату черезъ ршетчатое окошечко, падалъ на него сзади. Лицо его, погруженное въ полумракъ, становилось все блдне.
— Ну, такъ… началъ онъ, но голосъ у него оборвался. Онъ вскочилъ съ мста и обими руками сжалъ себ голову.
— Эхъ! вскричалъ онъ.— Что будетъ, то будетъ. Спасенья нтъ! Я думалъ, что хоть одна душа сжалится надо мною, придетъ и скажетъ мн, хоть такъ, какъ говорятъ лакею, когда онъ уходитъ: ‘Будь здоровъ!’ Но… пусть накажетъ меня Богъ, если все это не ихъ дло! Вы для меня чужой, вы пришли сюда по обязанности. Я для васъ то же, что нищій, которому даютъ грошъ, чтобы онъ не умеръ съ голоду. Пусть будетъ что будетъ!
Слова эти, точно бурный потокъ, лились изъ глубины его души. Потомъ онъ какъ будто опять поколебался, но, сдлавъ окончательное усиліе надъ собою, произнесъ:— Ахъ, я его… я его…
Слово, которое онъ собирался произнести, душило и обезсиливало его, такъ что онъ зашатался и рукою оперся объ столъ.
— Я сдлалъ это! докончилъ онъ быстро, потомъ опустился на табуретку и обими руками закрылъ пылавшее лицо.
Въ теченіи нсколькихъ минутъ царила безмолвная тишина. Тотъ бойкій и сильный молодой человкъ, энергія котораго меня недавно удивляла, совершенно измнился. Его поступокъ, очевидно, приводилъ его въ ужасъ, терзалъ его совсть и покрывалъ его лицо краскою стыда. Онъ сидлъ передо мною неподвижный, нмой, лицо его то пылало, то покрывалось смертельной блдностью.
Потомъ онъ опустилъ руки и съ мольбою въ голос произнесъ:
— Я вдь еще молодъ. Они не могутъ наказать меня такъ строго, не правда ли? Они примутъ во вниманіе, что мн придется еще жить долго… долго…
— Да, отвтилъ я: — вамъ еще долго жить, но васъ могутъ приговорить къ самому тяжкому наказанію, потому что вамъ исполнилось уже 18 лтъ.
— Разв тотъ господинъ, который обвиняетъ, сказалъ уже, что со мною сдлаютъ?
— Можно напередъ предвидть, что онъ скажетъ. Вотъ какое наказаніе опредляетъ законъ за преступленія этого рода.
Случайно при мн было Уложеніе о наказаніяхъ. Я раскрылъ его и подалъ Калинскому, указавъ на ту статью, въ которой говорится объ убійств, совершенномъ съ цлью грабежа. Онъ схватилъ книгу, приблизился къ окну и вполголоса сталъ читать. Хотя онъ читалъ жадно, но чтеніе давалось ему, очевидно, съ трудомъ. На нкоторыхъ словахъ онъ останавливался, другія искажалъ, а слова, состоявшія изъ многихъ согласныхъ, читалъ почти по складамъ. Окончивъ чтеніе, онъ взглянулъ на меня, и взглядъ его выражалъ недоумніе.
— Но, воскликнулъ онъ:— тутъ говорится о грабеж, о краж а я и не думалъ красть у него.
— Можетъ быть, отвтилъ я: — вполн вамъ врю, но для того, чтобы принести вамъ пользу, я долженъ убдить въ этомъ и другихъ. Дайте мн доказательство, что то, что вы говорите — правда. Разскажите мн всю свою жизнь, все, что было до той роковой минуты: вс чувства и обстоятельства, которыя вызвали вашъ поступокъ.
— Хорошо, сказалъ онъ, свъ снова на табуретку: — я вамъ все разскажу, какъ ксендзу на исповди.
Онъ передалъ мн исторію своей короткой жизни. Первая половина ея ничмъ особеннымъ не отличалась. Онъ росъ въ деревн вмст съ братьями и сестрами. Была у него бонна француженка, а потомъ гувернеръ-французъ. Je parle franais, monsieur! сказалъ онъ, иронически улыбаясь: — je touche un peu le piano et autrefois je dansais comme un ange!
Въ то время, когда онъ танцовалъ, какъ ангелъ, его опредлили въ прогимназію въ мстечк, находившемся по сосдству съ имніемъ его отца. Ему было 15 лтъ, когда онъ кончилъ три класса и вернулся подъ отцовскій кровъ вмст съ братомъ Александромъ, окончившимъ пять классовъ.
— Саша, продолжалъ онъ:— влюблялся, по крайней мр, за это время двнадцать разъ. Что касается до меня, то я три года былъ не на шутку влюбленъ въ Софью Буракевичъ и проводилъ у ея отца, который содержалъ кондитерскую и трактиръ, очень весело время съ товарищами и даже съ чиновниками. Научился я играть въ билліардъ такъ, что, поврите ли, маркеръ передо мною пасовалъ.
— Вы, вроятно, играли и въ карты? прервалъ я его.
— Да, игрывалъ и въ карты, отвтилъ онъ: — но рдко. Я никогда картъ не любилъ, потому что не люблю сидть. Саша могъ сидть цлые часы передъ зеркаломъ и былъ вполн счастливъ, когда ему никто не мшалъ завивать волосы, когда онъ имлъ хорошій обдъ, а вечеромъ могъ ухаживать за двушками… Я же никогда не любилъ сидть передъ зеркаломъ, спалъ рдко боле пяти часовъ, и случалось иногда, что въ теченіи двухъ-трехъ дней я ничего, кром воды и хлба, во рту не имлъ. Вернувшись домой, я такъ скучалъ, что мн жизнь опротивла. Да и что это за жизнь? Отецъ либо охотится по цлымъ днямъ и недлямъ, либо дремлетъ и куритъ трубку, либо играетъ съ сосдями въ карты, матери и старшей сестры никогда дома нтъ: здятъ по сосдямъ и родственникамъ, которыхъ у насъ пропасть. Саша спитъ до полудня, потомъ завивается, душится и детъ къ богатымъ двицамъ, потому что хочетъ выгодно жениться, младшая сестра, Ядвися — хорошая двушка, но она еще при гувернантк. Я пробылъ дома годъ и жизнь такъ мн опротивла, что я готовъ былъ повситься, но потомъ бросилъ эту мысль и похалъ съ сыномъ управляющаго въ городъ, гд весело провелъ дв недли. Съ тхъ поръ, какъ только, бывало, соскучусь, тотчасъ же ду въ городъ. Но на бду денегъ не хватало: на билліард и въ карты я то выигрывалъ, то проигрывалъ, но въ карты чаще проигрывалъ. Разъ какъ-то я продалъ часы, потомъ фракъ, золотое кольцо… Такимъ образомъ, мн удавалось устроиться такъ, чтобы жить три мсяца у отца, а девять въ город. Впрочемъ, мн и въ город не особенно нравилось, иногда находила такая тоска, что выйдешь въ поле, бросишься на землю и плачешь, какъ мальчишка.
— О чемъ вы думали, когда на васъ находила тоска?
— Самъ не знаю. Мн казалось, что тамъ далеко, за лсами и горами, есть какой-то міръ широкій, свтлый, прекрасный, котораго я не знаю, но гд людямъ живется лучше, чмъ мн. Ядвися мн какъ-то разъ прочла о томъ итальянскомъ генерал — знаете о томъ знаменитомъ, ну, какъ его бишь?— ну, о Гарибальди! Вотъ, когда Ядвися мн о немъ прочитала, то я два дня ходилъ, точно шальной, и думалъ, что съ ума сойду…
— Чмъ же онъ вамъ такъ полюбился?
— Ахъ, воскликнулъ онъ:— какой это былъ счастливый человкъ! Онъ, наврное, никогда не скучалъ!
Слово скука постоянно встрчалась въ его разсказ, какъ бы припвъ въ печальной псни о его жизни.
— Но отчего же, скажите, спросилъ я его:— вы, вмсто того, чтобы здить въ городъ, не занялись чмъ нибудь другимъ?
— Чмъ же мн было заняться? спросилъ онъ удивленно.
— Вы могли, напримръ, помогать отцу въ хозяйств. Удивленіе его возросло еще боле.
— Да разв отецъ мой занимается хозяйствомъ? воскликнулъ онъ.
— Такъ вашъ братъ имъ занимается, и вамъ слдовало бы ему помогать.
— Саша! Да разв онъ можетъ заниматься хозяйствомъ.
Онъ засмялся такъ, какъ будто это предположеніе было совершенно невроятно.
— Разв въ имніи вашихъ родителей, никто не занимается хозяйствомъ?
— А управляющій?
— Допустимъ! но, кром этого, вы могли кончить курсъ гимназіи, поступить въ университетъ и потомъ занять какое-нибудь мсто.
— Какое мсто? спросилъ онъ удивленно.
— Врача, судьи, техника, инженера, А, можетъ быть, вы почувствовали бы влеченіе къ литератур или полюбили бы путешествія, такъ какъ у васъ такая подвижная натура.
Онъ смотрлъ на меня, широко раскрывъ глаза. Ему, очевидно, хотлось отвтить, что онъ — ‘помщичій сынъ’, но сметливость удерживала его отъ этого общаго отвта. Онъ спросилъ меня только о значеніи всхъ этихъ жизненныхъ призваній. Съ обязанностями доктора онъ былъ знакомъ, о характер дятельности судьи онъ узналъ изъ разговора со мною, но представленія его о призваніяхъ техника и инженера были очень смутны. Что же касается до ученаго путешественника, то это была для него миическая фигура, какія встрчались въ нянюшкиныхъ сказкахъ, составлявшихъ главную основу его образованія.
Я съ минуту колебался, отвчать ли мн на вопросы, которые онъ мн задавалъ. Я не зналъ, поступлю ли хорошо, изображая этому несчастному молодому человку картину тхъ жизненныхъ путей, на которыхъ люди находятъ себ и счастье, и почетъ. Однако, я ршилъ, что необходимо вполн выяснить его чувства и установить, на сколько неразвитость или испорченность были причинами его преступленія. Въ краткихъ, но ясныхъ словахъ я описалъ ему громадную мастерскую, въ которой работаютъ милліоны рабочихъ, каждый по мр силъ и способностей. Онъ меня не прерывалъ, но я видлъ, что слова мои его сильно занимали, что онъ жадно ихъ поглощалъ, что они возбуждали въ немъ цлый рядъ новыхъ представленій, что его быстрое, страстное воображеніе рисовало на ихъ фон картины, можетъ быть, не особенно близкія къ правд, но прельщавшія его, какъ т невдомыя широкія и лучезарныя сферы, о которыхъ онъ мечталъ, когда находился за городомъ въ пол и предавался своей тоск. Когда я кончилъ говорить, онъ порывисто дышалъ, потомъ гнвно махнулъ рукой.
— Чортъ съ ними! воскликнулъ онъ грубо.— Со всми этими мудрыми людьми, которые такъ крпко умютъ держаться за веревки качелей. Меня никто не научилъ этой мудрости: я упалъ и сломалъ себ шею! Я надлалъ долговъ, продолжалъ онъ.— Жиды и товарищи мои охотно мн давали взаймы, будучи уврены, что отецъ все заплатитъ. Съ годъ я скрывалъ, но потомъ все обнаружилось. Отецъ заплатилъ долги, но далъ слово, что впредь не заплатитъ ни одной копейки, отречется отъ меня, лишитъ наслдства, опубликуетъ въ газетахъ…
— Сказавъ все это, прервалъ я его: — что же вашъ отецъ сдлалъ?
— А что ему было длать? отвтилъ онъ.— Нахало много сосдей, отправились на охоту, а, вернувшись, всю ночь ли, пили и играли въ карты.
— А мать? спросилъ я.— Она наврное плакала, узнавъ о вашемъ поведеніи и просила васъ перемнить образъ жизни?
— Мать! отвтилъ онъ.— Матери дома не было.
Сцены съ отцомъ повторялись нсколько разъ, но он не обуздали бса, который гналъ молодого человка изъ дома, гд все скучало и гд скука прерывалась только звуками охотничьяго рожка, звономъ стакановъ и ссорами. Саша постоянно ссорился съ старшею сестрою, Катею, Катя ссорилась съ Сашею, съ Ядвисей и съ матерью, и злилась, что не выходитъ за-мужъ. Мать, когда бывала дома, ссорилась съ отцомъ, съ Катею и съ прислугою. Дядя и его сыновья рдко прізжали къ намъ, потому что у нихъ тамъ, говорятъ, другая жизнь и они нашу не одобряютъ. Да и кому можетъ у насъ понравиться? Годъ тому назадъ, я окончательно перехалъ въ городъ, но къ Буракевичу пересталъ ходить, потому что это было мн уже не по карману. Да къ тому же и платье износилось и мн стыдно было показываться знакомымъ отца и брата съ продранными локтями…
— У кого-же вы все это время жили?
— У Дзндцерской.
Онъ опустилъ глаза и не сразу отвтилъ.
— Это хозяйка того погреба, въ которомъ я былъ въ тотъ вечеръ, когда… когда…
— А ваши родители? спросилъ я.— Дядя, братья? Неужели они не прізжали въ городъ и не уговаривали васъ вернуться домой и перемнить образъ жизни?..
— Дядя вовсе не прізжалъ и всмъ говорилъ, что стыдится меня, но я не обращалъ на это вниманія…
— И вы не вернулись съ отцомъ домой?
— Какъ же! Разъ какъ-то похалъ, но дольше трехъ дней выдержать не могъ. Отецъ меня бранилъ, Саша мн надодалъ, даже прислуг приказано было подтрунивать надо мною.
— А мать? спросилъ я.
— Матери не было дома.
— И вы опять вернулись въ городъ?
— Да, вернулся. Лошадей мн не дали, и я пошелъ пшкомъ. Съ тхъ поръ никто ужь не прізжалъ за мною или ко мн.
— На какія же средства вы жили?
— Дзнцерская кормила меня даромъ, надясь, что я ее со временемъ щедро вознагражу. Платье у меня было поношенное. Выигрывалъ иногда въ билліардъ и въ карты…
Тутъ я предложилъ ему одинъ изъ самыхъ существенныхъ вопросовъ.
— А скажите, откуда были т деньги, которыя при слдствіи найдены были у васъ? Вы говорите, что вы ихъ не взяли изъ кармана убитаго человка?
— Я выручилъ ихъ отъ продажи медальона, который я носилъ прежде на цпочк отъ часовъ, а потомъ постоянно держалъ при себ, думая продать его.
— Кому же и когда вы продали медальонъ? спросилъ я.
— Дзнцерской, отвтилъ онъ безъ всякаго колебанія: — за нсколько часовъ до того проклятаго вечера. На другой день я хотлъ нанять подводу, отправиться на желзную дорогу и похать, самъ еще не зналъ куда: въ Варшаву или въ Петербургъ. Дзнцерская отпирается, что купила медальонъ, потому что онъ стоилъ въ четыре раза больше, чмъ она мн дала, да и этотъ человкъ, видите-ли, ея братъ.
Я пристально посмотрлъ на него и убдился, что онъ говоритъ правду. Выраженіе его глазъ и интонація голоса свидтельствовали о безграничномъ довріи ко мн. Я былъ увренъ, что еслибъ онъ даже хотлъ, то не могъ бы солгать. Онъ былъ растроганъ, убитъ и во мн видлъ единственнаго человка, который готовъ былъ помочь ему.
— А что-же, спросилъ я:— сталось съ тми деньгами, которыя видли у шулера за четверть часа до происшествія, но которыя не найдены были на его труп?
— Ахъ, вскричалъ онъ: — они ихъ взяли! Они наврное ихъ взяли, когда нашли его мертвымъ! Еслибы вы знали, какіе это люди! О, еслибъ я ихъ зналъ тогда, какъ знаю теперь!
Онъ весь пылалъ, жилы на лбу налились кровью. Онъ закрылъ лицо руками и, склонивъ голову, тихимъ, прерывистымъ голосомъ разсказалъ мн, что въ злополучный вечеръ онъ видлъ брата Дзнцерской первый разъ въ жизни, что по его приглашенію онъ слъ играть съ нимъ въ карты и что проигралъ уже нсколько рублей, когда замтилъ, что его объигрываютъ краплеными картами. Онъ вскочилъ, разбросалъ карты и назвалъ брата Дзнцерской мошенникомъ. Въ отвтъ на это тотъ замахнулся и ударилъ его въ лицо.
— У меня потемнло въ глазахъ, продолжалъ Калинскій.— Я не отдавалъ себ отчета въ своихъ дйствіяхъ. Замахнулся тростью, которая у меня была въ рук, такъ какъ я собирался уже уходить, и ударилъ этого человка, не сознавая даже, что наношу ему ударъ по голов… Я силенъ… на мое несчастье, очень силенъ…
Онъ умолкъ и мрачно глядлъ въ землю. Какъ на лодони я видлъ жизнь этого человка, сидвшаго передо мною въ арестантскомъ плать. Этотъ помщичій сынъ получилъ мене тщательное воспитаніе, чмъ какое даютъ иногда своимъ дтямъ простые поденьщики. Физіологическія (и психологическія особенности его природы никмъ не были поняты. Съ одной стороны онъ росъ буйно, какъ дикое растеніе, съ большимъ запасомъ жизненныхъ соковъ, съ другой — остался безпомощнымъ ребенкомъ, не знавшимъ жизни и ея обязанностей, наслажденій и опасностей. Индивидуальныя особенности его не были приняты во вниманіе, а воспитаніе было предоставлено случаю, вроятно, думали, что случай воспитаетъ его, такъ какъ онъ воспитываетъ большую часть людей. А юноша этотъ имлъ самостоятельный характеръ: онъ не могъ привыкнуть къ тому и жить тмъ, къ чему привыкали и чмъ жили другіе. Какъ птица съ обрзанными крыльями мечется въ клтк, такъ онъ метался въ тсномъ пространств. Расширить это пространство онъ не умлъ, потому что все въ немъ было неясно и неопредленно, его волновали желанія и страсти, но онъ ихъ не понималъ, иногда въ немъ зарождались возвышенныя стремленія, но онъ не зналъ на что ихъ направить. Онъ чувствовалъ только, что окружающій его міръ не удовлетворяетъ его, что онъ страдаетъ, но цлебнаго средства противъ страданій найти не могъ.
Конечная катастрофа, съ нимъ случившаяся, была только логическимъ послдствіемъ всего, что ей предшествовало. Человкъ, живущій такъ, какъ он жилъ, можетъ и не совершить преступленія. Шаръ, который катится по покатости, можетъ и упасть въ пропасть, и не упасть. Это зависитъ отъ случая. Но если встртится на пути пропасть, то онъ не можетъ остановиться на ея краю и въ силу косности долженъ упасть.
Я взглянулъ на преступника и встртился съ устремленнымъ на меня взглядомъ его. Взглядъ этотъ, какъ и все лицо его, имли выраженіе, какого я до сихъ поръ не замчалъ. Это было мягкое чувство, чуть не нжность.
— Какъ вы добры! произнесъ онъ тихо.— Какъ мн хорошо, что я доврился вамъ: у меня съ груди свалился камень! Я увренъ, я чувствую, что вы мн желаете добра…
Боле, чмъ когда-нибудь, я понялъ въ эту минуту, что взаимная связь между людьми совершенно неизвстными другъ другу не пустой звукъ. Я почувствовалъ, какъ душа моя наполнилась братскимъ состраданіемъ къ этому несчастному, погибшему ребенку.
Я наклонился къ нему, и спросилъ его мягко:
— Скажите мн, неужели никто вамъ не говорилъ объ обязанностяхъ, которыя несетъ человкъ? о томъ, что надо владть собою и трудиться? о чистот помысловъ и совсти? Неужели никто вамъ не говорилъ объ этомъ?
Онъ смотрлъ на меня, и взоръ его быть въ эту минуту удивительно спокоенъ и прозраченъ.
— Нтъ, никто, произнесъ онъ тихо.
— Неужели вы вовсе не знали, что въ вашемъ ум, въ вашей дятельности нуждаются ваша родина, ваши соотечественники?
Тутъ въ его глазахъ что-то мелькнуло.
— Да, я слышалъ объ этомъ, но хорошенько не понимаю, что это значитъ.
— И никого, продолжалъ я:— вы не любили настолько сильно, чтобы любовь эта удержала васъ отъ дурного? ни отца, ни мать, ни брата, ни сестеръ?
Онъ отрицательно покачалъ головой и сказалъ:
— Нтъ, никого!
Было уже поздно. Смотритель нсколько разъ заглядывалъ въ пріемную: темнло и надо было запирать ворота. Я простился съ преступникомъ.
Судьба Калинскаго должна была ршиться на суд черезъ недлю, а я не могъ составить себ яснаго плана для защиты. Это было одно изъ самыхъ трудныхъ длъ, встртившихся въ моей практик. Что онъ совершилъ преступленіе, въ этомъ я не могъ сомнваться, въ виду собственнаго его сознанія, но это сознаніе должно было оставаться тайной, которою я на суд не могъ воспользоваться. Отрицая, что онъ совершилъ преступленіе, я, однако, не могъ устранить уликъ, свидтельствовавшихъ противъ него, къ тому же, преступленіе его принимало въ этомъ случа гораздо боле серьзный характеръ, чмъ еслибы я изложилъ дло въ настоящемъ его вид. Уголовное право устанавливаетъ большую разницу между убійствомъ, совершеннымъ подъ вліяніемъ аффекта или для самозащиты, и такимъ, которое совершено съ цлью грабежа. На самомъ дл, Калинскій совершилъ преступленіе въ состояніи невмняемости, защищаясь противъ удара противника, но деньги, найденныя при немъ и соотвтствовавшія сумм, которую раньше видли у шулера, придавали преступленію очень серьзный характеръ. Еслибы можно было доказать, что найденныя у Калинскаго деньги не были взяты у шулера, то стыдъ и позоръ были бы уменьшены наравн съ строгостію и продолжительностію наказанія. Но тутъ-то и встрчались затрудненія.
Повторяю, положеніе мое было очень затруднительное. Я не могъ допустить, чтобы человкъ, защиту котораго мн поручилъ судъ, былъ осужденъ за преступленіе совершенно иного рода, чмъ то, которое онъ совершилъ на самомъ дл. Между тмъ, единственное доказательство, которое могло раскрыть истину или, по крайней мр, содйствовать ея раскрытію, находилось въ рукахъ женщины, заинтересованной въ томъ, чтобы его скрыть. Еслибъ можно было склонить Дзнцерскую сказать правду!.. Но какъ было побудить эту женщину сказать правду, когда она такъ сильно была заинтересована въ томъ, чтобы скрыть ее? Объ этомъ должны были позаботиться родители подсудимаго. Ихъ общественное положеніе могло повліять на эту женщину, въ рукахъ которой находилась судьба ихъ сына, и заставить ее сказать правду на суд…
Съ другой стороны, главнымъ смягчающимъ вину обстоятельствомъ было запущенное воспитаніе молодого преступника и преимущественно опасная атмосфера лности, безпорядочности, скуки и сердечной черствости, въ которой онъ росъ и развивался. Указывая на это обстоятельство суду, я долженъ былъ возвести тяжкое нравственное обвиненіе на людей, которыхъ я лично не зналъ.
Я чувствовалъ, что, обвиняя родителей для того, чтобы смягчить вину сына, я ршался совершить очень серьзный шагъ и что поступить въ этомъ дл легкомысленно я не имлъ права. То, что мн разсказалъ Калинскій о дом своихъ родителей, раскрывало мн многое, и я былъ увренъ, что онъ говорилъ отъ чистаго сердца. Но искренность человка не служитъ еще ручательствомъ справедливости его словъ. Можно говорить неправду, безъ всякаго намренія солгать, и Калинскій, можетъ быть, изображалъ своихъ родителей вовсе не въ истинномъ свт. Если долгъ приказывалъ мн осуждать, то мн слдовало руководствоваться при этомъ самостоятельнымъ сужденіемъ и фактическимъ знаніемъ людей и обстоятельствъ.
Съ этими мыслями я рано утромъ слъ въ почтовую бричку, и похалъ въ большое, но запущенное имніе Калинскихъ. Не было еще трехъ часовъ, когда съ главной дороги я свернулъ въ боковую аллею, ведшую въ усадьбу Калинскаго. По обимъ сторонамъ этой аллеи возвышались итальянскія тополи, изъ которыхъ, впрочемъ, сохранилась только половина, а остальныя либо засохли, либо были срублены.
Подъзжая къ усадьб, я замтилъ, что и самыя ворота, вмст съ окружавшимъ господскій дворъ заборомъ, употреблялись на дрова и другія хозяйственныя надобности. Заборъ былъ сдланъ очень изящно, но многіе колья оказались уже вынутыми изъ каменной кладки и оставляли широкіе проблы, среди которыхъ торчали засохшіе стебли дикаго хмля. Подъ страхомъ быть задавленнымъ полуразвалившимися воротами, съ которыхъ снята была верхняя перекладина, мы въхали во дворъ.
Но и тутъ встртилось препятствіе. На звукъ колокольчика и стукъ колесъ выбжали со всхъ сторонъ собаки всевозможныхъ породъ. Собаки эти кидались на лошадей, выли, лаяли, такъ-что я началъ не на шутку опасаться, не отданъ ли я, какъ Даніилъ, на съденіе зврямъ. Ямщикъ, что было силы, рванулъ лошадей, опасаясь, что он понесутъ отъ испуга. На адскій этотъ шумъ выбжало изъ дома и изъ конюшни нсколько людей. Вс они начали свистать и звать собакъ.
— Трезоръ! Нептунъ! Арапка! Волчокъ! сюда!
Крики эти долго раздавались на двор, заглушаемые бшеннымъ лаемъ собакъ. Наконецъ, въ дверяхъ одного изъ флигелей появился подростокъ въ грязной рубашк и куртк, надтой на одно плечо: онъ поднесъ ко рту большой охотничій рогъ и началъ трубить такъ сильно, что у меня зазвенло въ ушахъ. Это былъ, очевидно, сигналъ, которымъ давали собакамъ знать, что обдъ готовъ. Вся свора перестала лаять, насторожила уши, и бросилась къ подростку все еще продолжавшему трубить. Освобожденныя отъ осады лошади дернули и въ нсколько секундъ моя бричка, подскакивая по буграмъ, которыми наполненъ былъ дворъ, очутилась у крыльца главнаго дома.
Это былъ большой домъ на высокомъ каменномъ фундамент съ длиннымъ рядомъ большихъ оконъ и карнизомъ, который, по всей вроятности, былъ когда-то очень изященъ. Теперь же гипсовыя его украшенія разрушились и отъ нихъ остались только круглыя или продолговатыя срыя пятна. Въ нкоторыхъ окнахъ разбитыя стекла были замнены оберточною бумагою, сохранившіяся же стекла были покрыты пылью и паутиной, у самаго основанія дома лежали выпавшіе кирпичи и куски штукатурки, на колоннахъ крыльца виднлись полоски стекавшаго дождя, а въ полу одной доски недоставало, а другая оказалась сломанной по середин, такъ-что конецъ торчалъ надъ поломъ, а другой глубоко врзывался въ землю.
Миновавъ большія сни съ пыльными стнами, я вошелъ въ прихожую, гд засталъ двухъ лакеевъ. Одинъ изъ нихъ, въ потертой ливре съ блестящими серебряными пуговицами, убиралъ посуду, другой, въ черномъ сюртук, небрежно развалясь на диван, покрытомъ дырявымъ ситцемъ, читалъ какую-то книгу.
Входя, я спросилъ, дома ли баринъ. Лакей, въ ливре, отвтилъ, что барина дома нтъ, но что барыня съ старшей барышней только-что вернулись отъ сосдей. Я направился къ двери, которая вела во внутреннія комнаты, но лакей въ сюртук преградилъ мн путь.
— Какъ о васъ доложить? спросилъ онъ.
Я назвалъ свою фамилію, хотя она не могла быть извстна хозяйк дома. Надо было подчиниться церемоніалу, установленному въ этомъ дом, съ обвалившейся штукатуркой и полуразрушеннымъ фундаментомъ.
Вслдъ затмъ передо мною настежъ открылся входъ въ салонъ. То былъ настоящій салонъ, съ высокимъ потолкомъ, паркетомъ изъ дуба и ясеня, мебелью изъ краснаго дерева, на мягкихъ пружинахъ, большими зеркалами въ простнкахъ, бронзовыми часами и фарфоровыми вазами на столикахъ и этажеркахъ. Все тутъ было разсчитано на эффектъ, жаль только, что обои были грязны, ковры потерты и все покрыто слоемъ пыли.
Въ комнат никого не было. Хозяйка, вроятно, не была приготовлена къ тому, чтобы немедленно встртить гостя. Дйствительно, до слуха моего доносились изъ прихожей и изъ внутреннихъ комнатъ спшные шаги, сдержанный шопотъ, стукъ утюговъ и шорохъ переносимыхъ съ мста на мсто женскихъ платьевъ. Стоя у окна, я видлъ, какъ служанка пробжала поспшно изъ главнаго зданія во флигель и встртилась по дорог съ грязнымъ поваренкомъ, бжавшимъ въ обратномъ направленіи. Минуту спустя, служанка возвращалась съ туго накрахмаленной юбкой, а поваренокъ бжалъ назадъ въ кухню съ ложкою масла и съ кострюлей, наполненной мукой. Служанку у дома встртила какая-то женщина въ грязной фланелевой кофт и, погрозивъ кулакомъ, толкнула ее въ дверь, а навстрчу поваренку выбжалъ поваръ, въ бломъ фартук, и, держа въ одной рук сковородку, другою схватилъ мальчугана за ухо и скрылся вмст съ нимъ въ дверяхъ кухни.
Вдругъ я разслышалъ какое-то странное храпніе, свидтельствовавшее о томъ, что я не одинъ въ комнат. Оглянувшись, я замтилъ, что меня окружаетъ очень многочисленное общество. Огромный черный водолазъ лежалъ свернувшись на главномъ диван, дв лягавыя собаки сладко развалились на мягкихъ креслахъ, нсколько молодыхъ гончихъ, съ желтыми пятнами подъ глазами, безпощадно терзали коверъ, еще какая-то собака, породу которой я не могъ опредлить, пробжала черезъ комнату, оставляя за собой на паркет грязные слды и, наконецъ, еще собака, положивъ переднія ноги на карнизъ камина, всячески старалась достать мордой оставленный кмъ-то кусочекъ хлба съ масломъ. Своеобразное общество это не уменьшило нетерпнія, съ какимъ я ожидалъ хозяйку дома. Однако, въ комнату вошла не она, а молодой и стройный мужчина, котораго я тотчасъ призналъ за брата моего кліента. Это былъ красивый молодой человкъ. Высокій, нжнаго тлосложенія, съ блымъ, какъ у женщины, лицомъ, онъ обладалъ тою заурядною красотою, къ которой серьзный умъ относится равнодушно. Вся его фигура казалась прямо списанною съ моднаго журнала.
Любезно улыбаясь, онъ подошелъ ко мн и, посл того, какъ мы взаимно представились другъ другу, онъ граціознымъ движеніемъ руки пригласилъ меня занять мсто на кресл, ближайшемъ къ дивану, на которомъ развалился водолазъ.
— Очень жалъ, началъ онъ:— что вы не застали отца. Онъ именно сегодня ухалъ съ сосдями на охоту. Вчера выпалъ вдь первый снжокъ.
— А вы не любите охотиться? спросилъ я его, чтобы что-нибудь сказать.
— Нтъ, я охочусь, отвтилъ молодой человкъ: — но сегодня я не похалъ съ отцомъ, потому что всего два часа тому назадъ вернулся съ матерью и сестрою отъ сосдей, у которыхъ мы прогостили три дня. Мы были на именинахъ, отлично веселились. Вообще, съ нкоторыхъ поръ въ нашихъ мстахъ очень пріятно проводятъ время. У насъ есть нсколько хорошенькихъ и богатыхъ невстъ, молодежи маловато, но кадриль и мазурка всегда составляются…
Онъ смолкъ и кашлянулъ, какъ человкъ, считающій себя обязаннымъ занимать гостя и незнающій о чемъ говорить. Потомъ снова началъ.
— Вы, вроятно, только что пріхали въ наши мста. Можетъ быть, купили имніе и хотите познакомиться съ сосдями? Въ такомъ случа, мы вамъ очень обязаны, что вы о насъ подумали, и я напередъ предлагаю вамъ услуги cicerone.
— Вы ошибаетесь, прервалъ я его:— я адвокатъ и постоянно живу въ N.
Эти слова, очевидно, привели молодого человка въ смущеніе. Должно быть, семья эта имла причины опасаться всего, что имло связь съ закономъ и судомъ. Чтобы скрыть свое смущеніе молодой человкъ вынулъ изъ кармана тонкій батистовый платокъ и провелъ имъ по лицу, при чемъ меня всего обдало сильнымъ запахомъ духовъ.
— Вы — адвокатъ?.. Значитъ, вроятно, пріхали по длу…
Онъ не усплъ произнести эти слова, какъ отворилась дверь и въ комнату вошла дородная и бойкая еще женщина въ черномъ плать. Молодой человкъ точно ожилъ. Онъ вскочилъ съ мста и произнесъ:— вотъ, моя мать!
Я съ большимъ любопытствомъ взглянулъ на мать человка, котораго собирался защищать въ этомъ дом. Она не была ни стара, ни молода, ни дурна, ни красива. Волосы у нея были гладко причесаны подъ чернымъ чепчикомъ, глаза голубые, безъ всякаго опредленнаго выраженія, губы толстыя съ добродушною улыбкою, обнажавшею здоровые блые зубы. Она ни чемъ не привлекала и ничмъ не отталкивала.
— Г. Ролицкій? произнесла она вопросительнымъ тономъ, остановись передо мною.
— Точно такъ, отвтилъ я, и, во избжаніе всякихъ предисловій и недоразумній, добавилъ:— я пріхалъ по длу Романа Калинскаго, въ качеств назначеннаго судомъ защитника.
Слова эти произвели на дородную женщину такое сильное впечатлніе, что она вспыхнула до ушей.
— По длу Романа Калинскаго? пробормотала она и прислонилась къ креслу.
— Да, отвтилъ я спокойно:— по длу вашего сына…
Она быстро подняла голову и бросила на меня молніеносный взглядъ.
— Романъ Калинскій, произнесла она дрожащимъ отъ гнва голосомъ: — не принадлежитъ къ нашей семь. У насъ только одинъ сынъ, который стоитъ тутъ передъ вами!
Я ожидалъ этихъ словъ. Они меня не смутили и я продолжалъ:
— Дйствительно, отвтилъ я:— легко понять, что поведеніе моего кліента, а, въ особенности, послднія его дйствія могли вызвать въ его родителяхъ большое неудовольствіе. Но я не думаю, чтобы вы не пожелали, на сколько это отъ васъ зависитъ, оказать ему помощь…
— Никто не можетъ спасти человка, который самъ себя губитъ, прервала меня хозяйка дома, свъ сама и указавъ мн на кресло. Взоръ ея блуждалъ, а руки дрожали, она судорожно начала рвать край дорогой, но грязной скатерти.
— Мы ему долго помогали, продолжала она:— мужъ мой нсколько разъ платилъ за него долги. Однако, мы не думали, чтобы онъ могъ дойти до такихъ поступковъ. Это былъ ужасный ударъ для насъ. Калинскій — въ тюрьм! Это неслыханно! Я даже удивляюсь, какъ кто-нибудь можетъ заступаться за него. Конечно, я знаю, что еслибы мой мужъ самъ похалъ въ N и потребовалъ, чтобы его выпустили, то не встртилось бы препятствій, но мужъ мой этого не сдлаетъ.
— Напрасно вы такъ думаете, прервалъ я ее: — это ни къ чему бы не привело. Въ наше время арестантъ, каково бы ни было его происхожденіе, не можетъ быть освобожденъ по простому требованію.
На лиц г-жи Калинской появилось выраженіе недоврія и какъ бы легкой обиды.
— Скажите пожалуйста! отвтила она скороговоркою.— Если помщичій сынъ, да при томъ не изъ перваго встрчнаго семейства попалъ въ тюрьму, то, разумется, только потому, что родители не противятся этому и не признаютъ его своимъ сыномъ. Впрочемъ, прибавила она, пожимая плечами: — допустимъ даже, что въ наше время происхожденіе и заслуга предковъ ни во что не ставятся, но деньги сохранили свою силу. Еслибы мы хотли, то могли бы еще отсчитать порядочный кушъ и выкупить Калинскаго…
Признаюсь, несмотря на то, что у меня на душ было вовсе не весело, я съ трудомъ удержался отъ улыбки.
— Нтъ, отвтилъ я:— и это не помогло бы. Людей, обвиняемыхъ въ уголовныхъ преступленіяхъ, нын нельзя выкупить.
Г-жа Калинская снова вся вспыхнула.
— Въ такомъ случа, воскликнула она: — если мы такъ безсильны, если мы ужь ничего не значимъ, то какъ же намъ помочь этому несчастному? Идти пшкомъ на богомолье къ Острой Брам или посадить другого сына вмсто него, или взобраться на колокольню и кричать оттуда, что онъ невиненъ? Это очень хорошо съ вашей стороны, г. защитникъ, что вы не хотите губить человка, но мы уже помирились съ судьбою и просимъ васъ длать съ преступникомъ что вамъ будетъ угодно.
Изъ послднихъ словъ я заключилъ, что г-жа Калинская совершенно не понимаетъ, съ кмъ говоритъ и что считаетъ меня однимъ изъ судей, если не прокуроромъ. Очевидно, однако, разъясненіе ей настоящихъ моихъ обязанностей не привело бы ни къ чему въ эту минуту. Поэтому, я отвтилъ кратко:
— Я вашего сына судить не буду, напротивъ, моя обязанность заключается въ томъ, чтобы защитить его по мр силъ и возможности. И вотъ, я пріхалъ къ вамъ именно съ тою цлью, чтобы просить васъ, во имя человчности и милосердія, во имя родственныхъ чувствъ, не отказать вашему сыну въ чисто нравственной помощи…
При словахъ: человчность, милосердіе, только-что пылавшая гнвомъ г-жа Калинская прослезилась.
— Помощи! воскликнула она уже плаксивымъ голосомъ.— Какой же помощи?