ПИСЬМО БЕРРЬЕ О СОВРЕМЕННОМЪ СОСТОЯНІИ ФРАНЦУЗСКОЙ АДВОКАТУРЫ
ПИСЬМО БЕРРЬЕ О СОВРЕМЕННОМЪ СОСТОЯНІИ ФРАНЦУЗСКОЙ АДВОКАТУРЫ
К. Арсеньевъ.
‘Русскій Встникъ’, No 3, 1861
Письмо Беррье о современном состоянии французской адвокатуры, Арсеньев Константин Константинович, Год: 1861
Время на прочтение: 25 минут(ы)
Незадолго до императорскихъ декретовъ 24/13 ноября въ Париж появилось письмо Беррье о правахъ и привилегіяхъ французской адвокатуры. Письмо это, служащее предисловіемъ къ боле обширному сочиненію о томъ же предмет, показалось намъ интереснымъ не для однихъ французскихъ читателей. Мы изложимъ здсь только главнйшія мысли Беррье, руководствуясь парижскою корреспонденціей газеты Times (5 ноября 1860.)
Изложеніе правъ и привилегій Французской адвокатуры, говоритъ Беррье, представляется въ настоящую минуту не только своевременнымъ, но и необходимымъ, въ виду тхъ рчей и ршеній, которыми недавно ознаменовались засданія нсколькихъ трибуналовъ. {Беррье безъ сомннія намекаетъ здсь преимущественно на извстное осужденіе Эмиля Оливье за нсколько словъ, направленныхъ имъ противъ прокурора, во время процесса Вашеро, автора ‘De la dmocratie pacifique.’} Совершается попытка ввести новые принципы въ уголовное судопроизводство, съ цлью опредлить условія судебныхъ преній и даже саму іо Форму обвинительныхъ и защитительныхъ рчей. Отъ адвокатовъ требуютъ чрезвычайнаго уваженія къ ихъ противникамъ, адвокаты ставятся какъ бы въ подчиненіе прокурорамъ, авторитетъ послднихъ получаетъ преобладающее значеніе. Эти нововведенія колеблютъ права судебной защиты, угрожаютъ независимости и достоинству адвокатуры, этимъ необходимымъ гарантіямъ честнаго отправленія правосудія. Стснять свободу слова значить насиловать свободу мысли, заглушать справедливыя жалобы, обрекать на молчаніе самую совсть. Для общественнаго блага чрезвычайно опасно всякое отступленіе отъ обычаевъ и принциповъ, которыми издавна опредлялись во Франціи отношенія адвокатовъ къ магистратур. Даже въ революціонныя эпохи сословіе адвокатовъ претерпвало лишь временное измненіе въ своей внутренней жизни. Адвокатура удерживала за собой свои права и сохраняла свои древніе обычаи… Тмъ горестне было бы видть въ настоящихъ попыткахъ намреніе возвратиться къ систем первой имперіи. Наполеону І-му ненавистна была благородная независимость сословія адвокатовъ. До чего не доходила злоба этого деспота противъ привилегій адвокатуры? Любопытный обращикъ этой злобы сообщенъ намъ генеральнымъ прокуроромъ Дюпеномъ, заимствовавшимъ его изъ собственноручнаго письма императора. Вотъ въ какихъ выраженіяхъ, еще боле смшныхъ, нежели гнусныхъ, говоритъ Наполеонъ I объ адвокатахъ: ‘Адвокаты — мятежники, виновники преступленій и измны. Я желалъ бы, чтобы мы имли право вырзывать языкъ у всякаго адвоката, сдлавшаго изъ него употребленіе противъ правительства.’
Уваженіе къ магистратур — вотъ обыкновенный предлогъ тхъ опасныхъ привилегій, которыхъ требуютъ прокуроры. Но обязанность адвоката, возлагаемая на него свободнымъ выборомъ его согражданъ, есть также общественная обязанность. Адвокатъ принимаетъ ее на свою совсть и отвтствуетъ за нее только предъ своею совстью. Права, достоинство защитника не мене правъ и достоинства обвинителя. Защищать обвиненныхъ отъ ошибокъ и предразсудковъ судьи, открывать истину среди покрововъ, часто затемняющихъ ее, изобличать клевету, бороться съ беззаконными притязаніями власти, поддерживать правую сторону вопреки всмъ и каждому: разв это не значитъ отправлять высокую должность въ государств?
Отъ насъ безпрестанно требуютъ уваженія къ предметамъ, которые по самой сущности своей заслуживаетъ его. Но уваженіе, искреннее уваженіе не входитъ въ сердца по приказанію, по команд: оно естественно и свободно вызывается характеромъ и поведеніемъ тхъ, кто иметъ на него право. Ройе-Колларъ, замчая, что недостатокъ уваженія — причина многихъ бдствій нашего времени, обвинялъ гораздо боле тхъ, кто не умлъ заслужить уваженія, нежели тхъ, кто отказывалъ въ немъ.
Омеръ Талонъ сказалъ Лудовику XIV-му: ‘для славы короля необходимо, чтобы мы были свободны, величіе правительства зависитъ отъ достоинства тхъ, кто повинуется ему.’ Точно также мы можемъ сказать магистратур, что авторитетъ ея измряется независимостью тхъ, кто пледируетъ передъ нею.
Въ конц прошедшаго вка, и въ худшіе дни нашего столтія, Французскіе адвокаты постоянно являлись готовыми къ защит жизни, свободы, чести своихъ согражданъ. Общественное мнніе прославило имена этихъ храбрыхъ защитниковъ, и въ будущемъ они найдутъ себ безъ сомннія много достойныхъ преемниковъ.
Правда, мы недавно слышали оратора, столь же, къ несчастію, неврнаго этимъ благороднымъ преданіямъ, сколько и своему собственному примру, {Здсь Беррье вроятію имлъ въ виду Шексъ-д’Естъ-Анжа, бывшаго республиканскаго адвоката, а теперь ультра-имперіалистскаго генеральнаго прокурора. Впрочемъ, изъ числа высшихъ сановниковъ имперіи такъ многіе были въ свое время либеральными адвокатами (Барошъ, Руэ, Бильйо), что трудно сказать опредлитель’), на кого именно намекаетъ Беррье.} оратора, который возставалъ противъ подобныхъ воспоминаній и находилъ, что незачмъ уже боле обращаться къ нимъ. Онъ утверждалъ, что настоящее состояніе нашихъ политическихъ учрежденій не допускаетъ того живаго участія къ длу, той рзкости выраженій, которою отличались другія, прошлыя времена. Но изъ того, что мы потеряли столь дорого пріобртенную нами свободу, слдуетъ ли, что мы должны унижать ее и въ послднемъ убжищ, гд она еще сохранилась? Слишкомъ покорнымъ стремленію высшаго правительства оказался бы тотъ, кто сталъ бы думать или дйствовать такимъ образомъ въ отношеніи къ адвокатур. Когда парламентъ безмолвствуетъ, или пренія его доходятъ до насъ лишь въ слабыхъ отголоскахъ, когда печать подчинена цензур, скрытой въ прозрачной форм предостереженій, офиціальныхъ или неофиціальныхъ, когда журналы издаются подъ постояннымъ страхомъ временнаго или совершеннаго запрещенія, безъ суда, когда право петицій поставлено подъ покровительство сената, точно также какъ во-времена первой имперіи личная свобода и свобода книгопечатанія вврены были попеченію сенаторіальныхъ коммисій, когда не существуетъ отвтственности министровъ, и обсужденіе правительственныхъ дйствій всегда можетъ быть признано оскорбленіемъ государя, отъ котораго все исходитъ и къ которому все возвращается, когда надежда на повышеніе уничтожаетъ благотворное дйствіе судейской несмняемости, когда нетерпливое ожиданіе обвинительнаго приговора заставляетъ видть въ умренности или снисходительности судей разрушеніе общественнаго порядка и общественной нравственности: при такомъ положеніи длъ, независимость адвокатуры есть единственный оплотъ противъ насилія и произвола, единственная защита гражданъ отъ нарушенія правъ и несправедливыхъ преслдованій. Должно опасаться всего, если эта независимость будетъ ограничена, не должно отчаиваться ни въ чемъ, если она будетъ сохранена и уважаема. Чрезъ нея, должно надяться, восторжествуютъ, рано или поздно, постоянныя усилія разума, справедливости и общественной нравственности. Въ противномъ случа, на скамь адвокатовъ раздастся по крайней мр, по выраженію д’Агессо, ‘послдній крикъ умирающей свободы.’
Для меня, такъ заключаетъ Беррье свое письмо, уже настало время удалиться съ поля сраженія, я предоставляю мою тогу боле крпкимъ плечамъ, способнымъ выдержать борьбу со всми ея трудами и усиліями. Удаляясь, я говорю моимъ молодымъ сотоварищамъ: ‘Оставайтесь врны великимъ преданіямъ и прерогативамъ нашего сословія. Среди всеобщаго безпорядка умовъ, служите непоколебимо длу истины, справедливости, чести и свободы. Защищайте вашихъ доврителей всею силою вашей воли, вашей души. Не слушайтесь внушеній личнаго интереса, сопротивляйтесь произволу. Не падайте духомъ передъ тріумфомъ лжи, не подчиняйтесь торжествующему обману. И если въ стремленіяхъ къ этой благородной цли вы напрасно истощите всю вашу жизнь, то въ послдній часъ ея не послужитъ ли вамъ достаточною за то наградою, величайшее изъ благъ, уваженіе къ самому себ?’
Черезъ два дня посл появленія въ Times упомянутой нами парижской корреспонденціи, эта же газета посвятила письму Беррье замчательную руководящую статью, содержаніе которой мы также сообщаемъ въ сокращенномъ перевод.
‘Грустно и тяжело, говоритъ Times, встрчать въ современныхъ событіяхъ признаки упадка той или другой страны, того или другаго народа. Общество не везд находится въ состояніи прогресса. Въ одномъ мст мы видимъ значительныя перемны къ лучшему, но въ другомъ замчаемъ не мене сильное движеніе назадъ. Изъ всхъ мрачныхъ картинъ такого рода, самая печальная, это постепенное разрушеніе свободныхъ учрежденій, одно за другимъ уступающихъ гнетущему вліянію деспотизма. Птица, поставленная подъ колоколъ воздушнаго насоса, погибаетъ безъ всякой видимой, осязаемой причины, ей недостаетъ воздуха, дыханія, необходимаго для жизни. Точно также и свободныя учрежденія, застигнутыя деспотизмомъ, удерживаютъ на время свой цвтъ, свою форму, но они поражаются безплодіемъ, и быстро идутъ къ своему паденію. Иногда ихъ ожидаетъ еще боле горестная участь, они переживаютъ свободу, которой были обязаны своимъ существованіемъ, но переживаютъ ее только для того, чтобы сдлаться орудіемъ деспотизма. Такимъ образомъ римскіе цезари соединили въ своемъ лиц власть трибуна и цензора, и сумли употребить въ свою пользу вліяніе сената. Франція поставила надъ собою господина, и напрасно было бы отрицать, что она увеличила этимъ свое вліяніе въ Европ. Ея политика боле предпріимчива, ея арміи лучше организованы и предводительствуемы, ея имя чаще встрчается на устахъ каждаго {Такъ ли это? Мы не думаемъ, чтобы Франція меньше теперешняго обращала на себя вниманіе Европы въ промежутокъ времени Между 1830 и 1851 г.}. Пускай же Франція какъ можно боле извлекаетъ для себя выгодъ изъ этой перемны, потому что она дорого стоила ей. Умолкъ голосъ ея законодательныхъ палатъ, въ которыхъ Европа искала и находила такъ много для себя поучительнаго. Газеты доведены до такого положенія, которое ничмъ не лучше, напротивъ того, можетъ быть хуже совершеннаго молчанія. Литература падаетъ все боле и боле, и безплодіе, составлявшее позоръ первоначальной имперіи, становится удломъ имперіи возобновленной. Превосходное письмо г. Беррье выставляетъ на видъ новые признаки этого притупляющаго, парализирующаго вліянія. Въ исторіи Французской цивилизаціи судебныя учрежденія всегда занимали почетное мсто. Въ нихъ часто засдали люди, имена которыхъ для каждаго Француза должны составлять предметъ гордости и удивленія. Не меньшею славою пользовалось съ давняго времени сословіе Французскихъ адвокатовъ. Г. Беррье, недостигшій еще крайняго предла человческой жизни, былъ свидтелемъ значительнаго числа политическихъ переворотовъ. Партія, въ пользу которой онъ постоянно дйствовалъ, мене всхъ другихъ благопріятствовала такъ-называемому народному длу, и если онъ теперь возвышаетъ свой голосъ, то конечно не изъ преувеличенной любви къ полной, безграничной свобод слова и къ злоупотребленіямъ ея. Но г. Беррье, хотя и легитимистъ, не принадлежитъ къ числу приверженцевъ абсолютизма. На закат своей жизни и своей славы, онъ служитъ сословію адвокатовъ авторитетомъ своего совта и своего протеста. Протестъ этотъ замчателенъ независимо отъ своей высоко-художественной Формы. Онъ служитъ живымъ доказательствомъ того, что самостоятельность Французскихъ адвокатовъ потрясена и ограничена, что защитникамъ вмняется въ обязанность такое уваженіе къ обвинителямъ, которое уменьшаетъ дйствительность самой защиты, что чиновники, назначаемые и смняемые по произволу правительства, получаютъ преобладаніе надъ адвокатами и пользуются этимъ преобладаніемъ, чтобы притснять ихъ. Всякій согласится съ г. Беррье, что при настоящемъ положеніи Франціи единственною оградою жизни и собственности частныхъ лицъ, можетъ служить независимая адвокатура, но не мене ясно и то, что при такихъ неблагопріятныхъ условіяхъ существованіе независимой адвокатуры скоро сдлается невозможнымъ, а этого повидимому не сознаетъ г. Беррье. Адвокаты въ самыя тяжелыя времена часто исполняли свою обязанность мужественно и непоколебимо, но кто же ршится воспитывать своихъ дтей для профессіи, отправленіе которой есть добровольное мученичество? Когда, для охраненія своей собственной безопасности, адвокаты вынуждены будутъ выдавать своихъ кліентовъ, связанныхъ по рукамъ и по ногамъ, на произволъ всемогущаго правительства, тогда въ сословіе адвокатовъ не много будетъ поступать людей честныхъ и благородныхъ. Г. Беррье конечно правъ, когда онъ утверждаетъ, что въ теперешней Франціи адвокатъ — единственное прибжище для жертвъ правительства, но изъ словъ его также несомннно можно вывести и то заключеніе, что адвокатура не можетъ устоять одна посреди колнопреклоненнаго общества, и что неотразимая сила центральной власти неминуемо сокрушитъ это слабое препятствіе, подобно тому, какъ она устранила съ своего пути вс другія преграды. Борку позволительно было мечтать объ учрежденіяхъ, которыя и посреди рабства сохраняли бы духъ самой пламенной свободы, но простой здравый смыслъ исторіи не допускаетъ подобныхъ аномалій, и научаетъ насъ, что если свобода не одержитъ верхъ надъ деспотизмомъ, деспотизмъ всегда уничтожитъ послдніе слды, послдніе остатки свободы.’
Этими многознаменательными словами оканчиваетъ Times свою статью, которая быть-можетъ не осталась безъ вліянія на преобразовательныя мры Наполеона III. Реформы г4/1, ноября послужили какъ бы отвтомъ на краснорчивый обвинительный актъ свободной страны противъ ненасытнаго властолюбія союзника. Французское правительство упрекали въ ретроградныхъ стремленіяхъ, въ противодйствіи свобод, гд бы и въ чемъ бы она ни проявлялась: оно протестуетъ противъ этого упрека, добровольно, по собственному побужденію расширяя политическія права націи. Какъ согласить это противорчіе, какъ объяснить внезапный, неожиданный переходъ съ одного пути на другой, противоположный? Разршеніе этого вопроса не входитъ въ предлы нашей статьи. Для насъ важно только то, уничтожаютъ ли послднія реформы значеніе, современность мнній Беррье и Times, о Французской адвокатур? Можно ли ожидать, что правительство, обновленное вступленіемъ Г. де-Персиньи и просвщенное его циркулярами, откажется отъ тхъ попытокъ, о которыхъ говоритъ Беррье, и оставитъ неприкосновенными права судебной защиты? Или грозный вопросъ, поставленный въ стать Times, сохраняетъ всю свою силу, и въ сфер адвокатской дятельности, какъ и во всхъ другихъ, все еще продолжается борьба между свободою и деспотизмомъ?
Беррье и Times согласны между собою въ томъ, что Французская адвокатура подвергалась въ послднее время систематическому преслдованію со стороны правительства. Прокуроры принимали вызывающее положеніе, президенты громили адвокатовъ не случайно, а по заране обдуманному плану, по лозунгу, данному свыше. Жертвами этого заговора длались преимущественно адвокаты, принадлежащіе къ одной изъ оппозиціонныхъ партій, но желаніе устрашить политическихъ враговъ своихъ не было единственною, не было даже главною цлью правительства. Оно направляло свои удары, не столько противъ отдльныхъ лицъ, сколько противъ цлаго сословія. Это стремленіе возникло не вслдствіе излишней смлости того или другаго адвоката, не въ слдствіе мгновеннаго раздраженія правительства. Нерасположеніе Наполеона III къ адвокатур началось безъ сомннія вмст съ самымъ царствованіемъ его, или лучше сказать, перешло къ нему по наслдству отъ Наполеона I. Мы видли изъ письма Беррье, что думалъ и какъ выражался объ адвокатахъ основатель Французской имперіи: никогда можетъ бытъ не проявлялось такъ сильно и такъ грубо старинное соперничество меча и тоги. Варварская пытка казалась Наполеону I едва достаточнымъ средствомъ для обузданія мятежныхъ адвокатовъ. Наполеонъ III слишкомъ остороженъ, скажемъ боле, слишкомъ благоразуменъ, чтобы увлечься смлымъ полетомъ мысли своего дяди. Онъ согласенъ оставить адвокатамъ пользованіе языкомъ, и желалъ бы только подчинить это пользованіе нкоторымъ условіямъ. Но отъ такой перемны адвокатура выигрываетъ не много, условія — понятіе относительное, которое часто граничитъ съ запрещеніемъ. Старая вражда облеклась только въ новую, можетъ-быть боле опасную Форму. Гд же источникъ этого антагонизма? Чмъ возбудили адвокаты непріязнь своихъ могущественныхъ противниковъ? Становились ли они во глав вооруженныхъ предпріятій противъ правительства, участвовали ли въ тайныхъ противъ него заговорахъ, проповдывали ли въ своихъ рчахъ возстаніе и неповиновеніе, являлись ли они, однимъ словомъ, мятежниками и измнниками, какъ называлъ ихъ Наполеонъ I? Нтъ, мы не видимъ ничего подобнаго. Иниціатива нападенія, за самыми немногими исключеніями, принадлежитъ правительству, а не адвокатамъ, и если среди случайностей судебной борьбы проявлялась затаенная мысль, нарушавшая безпристрастіе и равенство спорящихъ сторонъ, то мысль эта возникала не на скамь адвокатовъ и даже не въ стнахъ трибунала.
Французская революція 1789 года, такъ врно во многихъ отношеніяхъ характеризованная Токвилемъ, началась, по его словамъ, стремленіемъ къ свобод, но окончилась созданіемъ или, лучше сказать, возстановленіемъ центральной власти, боле нежели когда-либо сосредоточенной и сильной. Это двоякое значеніе Французской революціи чрезвычайно важно для объясненія ея послдствій,— послдствій, продолжающихся до нашего времени. Побда, одержанная центральною властью, не была и не могла быть полною, идеи, вызванныя къ жизни вковымъ развитіемъ общества, были только побждены, но не уничтожены. И вотъ, въ моментъ самаго безграничнаго, по видимому, торжества своего, центральная власть, блистательно воплощенная въ лиц Наполеона 1, испытываетъ какое-то смутное безпокойство, она не видитъ предъ собой противниковъ, но чувствуетъ ихъ, она инстинктивно понимаетъ, что безмолвіе, господствующее подъ нею, одинаково легко можетъ служить выраженіемъ и покорности, и порицанія. Въ послднихъ отголоскахъ парламентскихъ и журнальныхъ преній, въ салонныхъ разговорахъ, даже въ шопот задушевной бесды, ей слышится что-то враждебное, или по крайней мр что-то чуждое, что-то отдльное отъ нея и потому самому противоположное ей. Законы, приказанія административной власти, исполняются безпрекословно, но одно подчиненіе воли недостаточно для правительства: оно хотло бы подчинить себ и умы, замнить повиновеніе врою, уничтожить всякій протестъ не только въ словахъ, но и въ мысляхъ. Мы не говоримъ, что императорское правительство отдавало себ ясный отчетъ въ этой цли: но что къ ней, хотя и не вполн сознательно, стремился Наполеонъ I, въ этомъ не можетъ, кажется, быть никакого сомннія. Припомнимъ его ненависть къ идеологамъ, такъ ярко выразившуюся въ мелочномъ преслдованіи Шатобріана и Г-жи Сталь. Какъ обширна и затруднительна была задача, такъ разнообразны и многочисленны были и средства къ ея осуществленію. Самый источникъ императорской власти, всеобщее избирательство, давалъ Наполеону I, если не право, то поводъ считать себя представителемъ народа и слдовательно полновластнымъ распорядителемъ судебъ его. Такъ понималось въ то время избраніе монарха народомъ, такъ понимается оно и теперь въ современной (правительственной) Франціи. Кром императора, въ государств была еще другая власть, исходившая изъ народа — законодательный корпусъ, но во всемъ и всегда послушный Наполеону, онъ служилъ только для того, чтобы придавать новую санкцію, новую непогршимость всмъ проявленіямъ императорской власти. И воплощеніе народа въ государ не было однимъ пустымъ словомъ, съ помощью огромной, превосходно организованной бюрократической арміи, Наполеонъ дйствительно старался поставить себя на мсто народа и сосредоточить въ себ всю народную жизнь. Сенатъ и государственный совтъ были только первыми помощниками его въ этомъ противуестественномъ дл, не даромъ Беррье отзывается съ горечью и насмшкой о сенаторіяльныхъ коммиссіяхъ, которымъ вврено было охраненіе индивидуальной свободы и свободы книгопечатанія. Но не въ этомъ, какъ мы уже сказали, заключалась характеристическая черта императорской системы. Бюрократія, опираясь на войско и на жандармовъ, могла по давить всякое сопротивленіе, установитъ везд покорность, стснить всякую самостоятельную дятельность, но она не могла совершенно изсушить тхъ источниковъ, откуда исходитъ самостоятельность, откуда черпаются силы для сопротивленія. Конечно, Фиктивная конституція VIIIгода, исправленная и дополненная въ 1802 и 1804 г., не могла не извратить отчасти понятія народа, конечно, развитіе централизаціи не могло не повредить народной иниціатив, безъ того слишкомъ слабой во Франціи. Но этого было мало: Наполеонъ I хотлъ взять человка съ самаго дтства, внушить ему извстныя понятія и чувства, и потомъ поддерживать ихъ во все время его жизни, тщательно устраняя все то, что могло бы поколебать или измнить ихъ. Для дтей и юношей созданы были, въ этихъ видахъ, лицеи, и вообще все университетское, устройство, для взрослыхъ людей на первый случай достаточна была война, отдлявшая однихъ отъ остальнаго общества предразсудками привилегированнаго сословія, ослплявшая другихъ блескомъ побдъ и славы. Вотъ этому-то идеалу благовоспитанныхъ дтей, обращающихся въ пылкихъ воиновъ или скромныхъ гражданъ, противорчили нкоторые элементы французскаго общества, отчасти порожденные революціей, отчасти существовавшіе до нея: литература, судебное сословіе, институтъ присяжныхъ, адвокатура. Понятно, какъ непріятны должны были быть для Наполеона I эти плевелы среди хорошо засяннаго поля,-плевелы тмъ боле несносныя, что ихъ не могла вырвать съ корнемъ и всемогущая рука, одинаково легко побивавшая Австрійцевъ и разгонявшая трибунатъ и совтъ Пятисотъ. Вс усилія Наполеона были направлены къ тому, чтобы парализовать вредное дйствіе этихъ элементовъ, чтобы поставить ихъ въ зависимость отъ благонамренной администраціи. Только въ 1810 году ршился онъ дать правильную организацію адвокатур. Декретъ 14-го декабря этого года, по выраженію одного изъ умреннйшихъ Французскихъ юристовъ (Боннье), дышитъ оскорбительнымъ недовріемъ къ сословію адвокатовъ, при всемъ томъ, императоръ находилъ его недостаточно строгимъ и долго не хотлъ подписать его. Если исторія первой имперіи не представляетъ намъ отдльныхъ случаевъ столкновенія адвокатовъ съ правительствомъ, то это объясняется безграничною властью послдняго и пассивнымъ состояніемъ общества, въ которомъ повидимому замерла всякая мысль объ оппозиціи. Но при отсутствіи борьбы между адвокатами и императорскимъ правительствомъ, чмъ же объясняется ненависть послдняго къ первымъ? Почему именно Наполеонъ I признавалъ адвокатуру, или по крайней мр свободное устройство ея, несовмстнымъ съ своею политическою системой? Считая себя, какъ мы уже сказали, представителемъ всей народной жизни, всего государственнаго порядка, Наполеонъ не могъ не возмущаться до глубины души всякимъ нарушеніемъ закона, общественнаго спокойствія, общественной безопасности, потому что оно казалось ему направленнымъ непосредственно противъ его лица, противъ его власти. Съ такимъ взглядомъ на дло, онъ не могъ вносить въ преслдованіе преступленій то хладнокровное безпристрастіе, которое служитъ лучшею гарантіей правосудія. Вся уголовная процедура, созданная по его указаніямъ, направлена была преимущественно къ изобличенію и обвиненію подсудимыхъ, предположеніе невинности ихъ оставалось на второмъ план. На этомъ пути адвокатура представлялась Наполеону докучною преградой, тмъ боле непріятною, чмъ живе адвокаты принимали къ сердцу свои обязанности. Если бы адвокатская защита была пустою формальностью, необходимымъ дополненіемъ прокурорской рчи, изложеніемъ ex officio фактовъ, говорящихъ въ пользу обвиненнаго, то Наполеонъ можетъ-быть примирился бы съ нею, но для адвоката оправданіе подсудимыхъ въ большой части случаевъ было также дорого, также желанно, какъ для правительства — обвиненіе ихъ. Въ этомъ естественномъ и священномъ стремленіи адвокатовъ Наполеонъ видлъ неуваженіе къ правительству, почти сопротивленіе ему. Изъ одного ложнаго понятія проистекало, по обыкновенію, множество вредныхъ послдствій. Когда правительство выступаетъ на судебную арену въ качеств заинтересованной стороны, то равновсіе между обвиненіемъ и защитой, необходимое условіе справедливости, падаетъ само собою.
Представителями императора въ судахъ были въ то время, какъ и теперь, прокуроры. Врные отголоски высшаго правительства, они преслдовали подсудимыхъ съ тою же горячностію, еще усиливаемою личнымъ самолюбіемъ. Столкновенія между ними и адвокатами, при живости Французскаго характера, были неизбжны, борьба за дло не могла иногда не обратиться въ борьбу между лицами. Но при правительственной систем того времени, всякое рзкое слово, направленное противъ прокурора, казалось оскорбительнымъ для самого императора, отъ котораго, по выраженію Беррье, все исходило и къ которому возвращалось. Всякій чиновникъ считался какъ бы принадлежностію, частію верховной власти, и вмст съ нею пользовался преимуществомъ неприкосновенности и непогршимости. Вотъ новый источникъ непріязни императора къ адвокатамъ. Наполеонъ забывалъ, что если прокуроры защищаютъ правительство, то адвокаты охраняютъ интересы подданныхъ, которые также имютъ право на покровительство монарха, особенно монарха, поставленнаго на престолъ волей народа. Съ тою одностороннею логикой, которой мы видимъ столько примровъ въ исторіи, онъ извлекалъ изъ идеи всеобщаго избирательства одинъ только рядъ заключеній, и оставлялъ безъ вниманія другую цпь выводовъ, не мене естественно вытекающихъ изъ той же идеи.
Но сказанное нами составляетъ только вншнюю, и можетъ-быть не самую важную сторону дла. Начало дятельности Наполеона относится ко второму періоду Французской революціи, когда вниманіе Франціи и Европы раздлено было между національнымъ конвентомъ и войсками, сражавшимися по его указанію. Первыя воспоминанія Наполеона были связаны съ преобладаніемъ гражданскаго управленія надъ военнымъ, съ полновластіемъ коммиссаровъ и комитетовъ конвента, которые по своему усмотрнію назначали, отршали и даже казнили генераловъ. Воинъ по призванію и по характеру, Наполеонъ не могъ не питать непріязни къ такому порядку вещей, хорошія стороны котораго для него совершенно затмвались дурными. Несправедливость коммиссаровъ, отдльныя ошибки ихъ, поражали его гораздо сильне нежели общіе результаты энергической дятельности конвента. Исключенный изъ дйствительной службы по вліянію Обри, члена національнаго конвента, Наполеонъ былъ вновь призванъ къ ней Баррасомъ, также членомъ конвента, для отраженія роялистовъ, 13 вандеміера. Первое обстоятельство раздражило Наполеона противъ народныхъ собраній, второе убдило его въ безсиліи ихъ безъ помощи войска. Италіянская кампанія показала ему что можетъ сдлать онъ во глав войска. Въ адресахъ, посланныхъ директоріи италіянскою арміей въ 1797 году, по случаю несогласія большинства директоровъ съ реакціоннымъ большинствомъ совтовъ, дышитъ уже горделивое презрніе къ законодательнымъ собраніямъ, презрніе матеріяльней силы къ нравственному вліянію. Неудачи 1799 года довершаютъ начатое дло. Разбитые полководцы обвиняютъ во всемъ гражданскую власть директоріи. Наполеонъ, возвратясь изъ Египта, требуетъ у нея отчета въ положеніи Франціи. За нсколько дней до 18 брюмера, Наполеонъ спрашиваетъ одного изъ своихъ сподвижниковъ, Лефевра, согласенъ ли онъ обречь республику на погибель, оставляя ее въ рукахъ адвокатовъ, то-есть членовъ директоріи и совтовъ. Нтъ, отвчаетъ Лефевръ, адвокатовъ нужно бросить въ воду. И вслдъ за тмъ гренадеры штыками разгоняютъ совтъ Пятисотъ. Конституція VIII года до крайности ограничиваетъ роль законодательныхъ собраній, но и она вскор оказывается недостаточною. Мирная оппозиція Шенье и Б. Констана даетъ поводъ сначала обезобразить, потомъ уничтожитъ трибунатъ. А почему? Потому что въ одномъ трибунат сохранялись ненавистныя Наполеону черты прежняго порядка вещей — ораторская каедра, парламентскія пренія, свободное, живое слово. Названіе адвокатовъ, данное Наполеономъ, въ минуту откровенности, членамъ законодательныхъ собраній, чрезвычайно характеристично и многознаменательно. Законодательное собраніе — это какъ бы обширный, верховный трибуналъ, въ которомъ обсуждается pro и contra каждаго вопроса, въ которомъ правительство иметъ своихъ прокуроровъ, оппозиція — своихъ адвокатовъ, а большинство представляетъ собою судей. Вотъ это гласное обсужденіе, этотъ анализъ предлагаемыхъ мръ, это взвшиваніе аргументовъ и свободное принятіе или непринятіе ихъ казались Наполеону лишнимъ колесомъ въ правительственной машин, напрасно замедляющимъ ея движеніе. Привыкнувъ среди лагеря приготовлять свои планы въ глубокой тайн и исполнять ихъ, не спроса ни у кого совта, Наполеонъ хотлъ точно также править государствомъ. Онъ достигъ своей цли, но всякое воспоминаніе о прошедшемъ было для него несносно, и отсутствіе адвокатовъ въ сенат, въ нмомъ законодательномъ корпус, не могло примирить его съ присутствіемъ ихъ въ судахъ. Онъ видлъ въ нихъ представителей той же силы слова, той же силы убжденія, которую онъ изгналъ изъ другихъ сўеръ государственной жизни. Ему не нравились критическіе пріемы, неразрывно связанные съ адвокатскою профессіей, ему не нравилось наконецъ то сочувствіе, которое адвокаты возбуждали въ своихъ слушателяхъ. Война была единственнымъ источникомъ интереса, который всегда былъ открытъ для подданныхъ Наполеона I, онъ не хотлъ, чтобы вниманіе публики отвлекалось отъ этой великой трагедіи домашними, судебными драмами. Среди единообразной, безразличной толпы, которую ему такъ пріятно было видть подъ собою, адвокаты выступали впередъ слишкомъ ярко, какъ позволительно было выступать только генераламъ или префектамъ. Мы уже говорили, что общественное мнніе во время первой имперіи гораздо мене принимало участія въ адвокатахъ нежели въ послдствіи, но и слабая доля участія была слишкомъ значительна въ глазахъ Наполеона.
Итакъ, съ одной стороны, прямое противодйствіе правительственнымъ органамъ, съ другой — косвенное уклоненіе отъ правительственной системы, вотъ главныя причины нерасположенія Наполеона I къ адвокатамъ. Любопытно было бы знать, измнилось ли это чувство, когда до острова Св. Елены дошелъ слухъ о блистательной защит Нея и Камбронна? Краснорчіе Беррье и Дюпена, направленное въ пользу приверженцевъ павшей имперіи, и препятствія, съ которыми оно должно было бороться, убдили ли Наполеона I въ необходимости свободныхъ судебныхъ преній? Можетъ-быть, но во всякомъ случа они не убдили въ томъ Наполеона III.
Реставрація, при всхъ своихъ недостаткахъ, не заслуживаетъ того упрека, который такъ тяжело падаетъ на правленіе Наполеона I. Она старалась ограничить свободныя учрежденія, данныя ею стран, старалась стснить примненіе нкоторыхъ идей 1789 г., но не подкапывалась, во мрак и тайн, подъ самыя основанія народной жизни. Если Карлъ X и покровительствовалъ іезуитамъ, то боле по религіозному убжденію нежели изъ политическихъ видовъ. Наука и литература развились въ давно-неслыханныхъ размрахъ, трибуна и журналистика пользовались довольно значительною свободой, везд замтно было движеніе впередъ. Адвокатура также вздохнула свободне и выставила цлый рядъ знаменитостей. Во время іюльской монархіи, при большемъ развитіи свободныхъ учрежденій, опять появляются признаки подземной борьбы противъ самаго источника ихъ, но борьба эта, предпринятая во имя преобладанія матеріяльныхъ интересовъ, ограничилась тсною сферой легальной страны {Та часть общества, которая пользовалась политическими правами.} и не предупредила, а ускорила Февральскую революцію. Республика быстро уступила мсто имперіи, 18 брюмера повторилось 2 декабря 1851 года, но при всемъ видимомъ сходств этихъ переворотовъ, положеніе длъ въ 1851 или 1852 г. существенно отличалось отъ положенія длъ въ конц 1799 года. Сходства было достаточно на то, чтобы побудить Наполеона III продолжать во многихъ отношеніяхъ политику Наполеона I, но различіе заключалось въ препятствіяхъ, съ которыми должна была бороться эта возобновленная политика, въ условіяхъ, среди которыхъ она должна была дйствовать, въ средствахъ, которыя должна была употреблять.
Послднее десятилтіе прошедшаго вка было временемъ политическихъ опытовъ, боле чмъ когда-нибудь многочисленныхъ и разнообразныхъ. Отвлеченныя теоріи быстро переходили въ Факты и столь же быстро замнялись одна другою. Вс партіи, по очереди, достигали верховной власти, и вс пользовались ею для осуществленія своихъ любимыхъ плановъ. Планы эти по большей части оставались безъ успха, одни уступали сил, другіе падали подъ бременемъ внутреннихъ недостатковъ. Послдствіемъ этого была всеобщая усталость, недовріе народа къ партіямъ, даже боле: недовріе партій къ самимъ себ. Вотъ почему консульство такъ легко и такъ охотно было принято всми, вотъ почему переворотъ 18 брюмера ни въ комъ почти не возбудилъ ни сопротивленія, ни протеста. Совершенно иначе сложились событія 184-8 и послдующихъ годовъ. Изъ числа партій, возставшихъ общими силами противъ іюльскаго престола, нкоторыя вовсе не достигли власти, другія преждевременно и безплодно истощили свои силы въ междуусобныхъ распряхъ, третьи были задавлены въ то самое время, когда всего боле разчитывали на успхъ. Эпоха революціонная въ полномъ смысл слова, то-есть эпоха переворотовъ, нововведеній продолжалась не боле четырехъ мсяцевъ и окончилась въ іюн, можетъ-быть даже въ ма 1848 года. Противоположныя мннія успли только заявить себя, но не высказались вполн, не пришли къ окончательнымъ результатамъ, и главное въ большей части случаевъ остались безъ всякаго примненія къ длу. Народной вол, даже народной мысли, весьма скоро было сказано: ты не пойдешь дале. Грубая сила, конечно, играла важную роль и въ первой Французской революціи, но тамъ она переходила съ одной стороны на другую, а въ 1848 году очень рано осталась безраздльно въ рукахъ консервативной партіи. Понятно, что переворотъ 2 декабря не могъ быть равнодушно принятъ партіями, почти ничего не имвшими въ прошедшемъ и всего ожидавшими отъ будущаго. 1799 годъ былъ годомъ всеобщей апатіи, 1851 — годомъ всеобщаго броженія умовъ, взволнованныхъ предстоявшими выборами 1852 года. Въ 1799 году Лудовикъ XVIII былъ забытъ всми, даже своими приверженцами, республиканскія идеи лишены были всякой жизненной силы. Въ 1851 году на сторон герцога бордосскаго и графа парижскаго были многочисленныя партіи, сильныя въ особенности тмъ, что для нихъ лицо претендента выражало собою идею, не мене могущественна и числомъ, и духомъ была, при всей своей разрозненности, республиканская партія. Съ другой стороны, Наполеонъ I принялъ консульскую власть въ полномъ блеск своей воинской славы, обожаемый Франціей и предметъ удивленія для всей Европы, Наполеонъ III, кром своего имени, ничмъ особенно не привлекалъ къ себ народа. Наполеонъ I былъ деспотъ не столько по разчету, сколько по страсти, по увлеченію, безграничная власть была необходима для осуществленія его безумныхъ, но гигантскихъ плановъ. Для Наполеона III, хладнокровнаго и безстрастнаго, абсолютная власть — цль, а не средство, и если Наполеонъ I, упоенный успхомъ, чистосердечно врилъ въ свое призваніе, то Наполеонъ III едва ли считаетъ себя избранникомъ Провиднія, едва ли ошибается насчетъ истиннаго значенія плебисцитовъ 1851 и 1852 годовъ. Итакъ препятствія, которыхъ не имлъ передъ собою Наполеонъ I, отсутствіе того обаянія, которое составляло главную силу первой имперіи, боле сознательное, боле холодное стремленіе къ власти: вотъ, по нашему мннію, отличительныя черты второй имперіи. Не трудно предугадать послдствія ихъ. Наполеонъ III возобновилъ борьбу съ живыми силами народа, но возобновилъ ее въ-большихъ размрахъ, съ большею обдуманностію, со всмъ тмъ превосходствомъ, которое дается опытомъ и временемъ. Главное орудіе Наполеона I, какъ мы уже сказали, была война. Наполеонъ III также не пренебрегаетъ этимъ средствомъ, и извлекаетъ изъ него тмъ боле пользы, чмъ сильне политика Лудовика-Филиппа раздражила національную гордость, оскорбила народное чувство. Правда, война съ Россіей ни мало не согласовалась съ истинными интересами Франціи, война съ Австріей заключала въ себ вопіющее противорчіе, войны съ Китаемъ и Кохинхиной едва ли даже понятны для народа: но он открывали войску путь къ отличію и наградамъ, доставляли націи дорого купленную славу побдъ, удовлетворяли неизлчимое тщеславіе Французовъ. Что же посл то(^’ значитъ страшная потеря людей, страшное увеличеніе долга, и, что можетъ быть еще важне, чрезмрное усиленіе войска, преобладаніе военнаго духа, извращеніе народныхъ чувствъ и понятій? Въ дл воспитанія Наполеонъ III также является усовершенствованнымъ послдователемъ Наполеона I. Здсь ему много и ревностно помогаетъ католическая церковь, съ ея извстными монашескими орденами. Покоренная Наполеономъ I, но въ сущности враждебная ему, она всею душой предалась Наполеону III, и разрывъ, недавно происшедшій между ними по одному вопросу, едва ли повредилъ дружному стремленію ихъ къ другимъ цлямъ. Но кром этихъ двухъ средствъ, заимствованныхъ у Наполеона I, Наполеонъ III пользуется еще третьимъ, можетъ-быть самымъ могущественнымъ, и почти неизвстнымъ во времена первой имперіи. Это всеобщее поклоненіе богатству, служеніе матеріяльнымъ интересамъ, со всми его прямыми и косвенными послдствіями. Оно возникло прежде Наполеона III, но при немъ дошло оно до крайнихъ предловъ, и онъ удивительно умлъ согласовать его съ своими собственными видами. Предметъ этотъ слишкомъ извстенъ, мы не будемъ распространяться о немъ, и укажемъ только на превосходныя страницы, посвященныя ему Токвилемъ въ предисловіи къ l’Ancien Rgime et la Rvolution. Господство бюрократіи, безвредно переносящей громкіе возгласы высоко поставленныхъ лицъ противъ централизаціи, покорность магистратуры, гибкость кассаціоннаго суда съ его боле нежели гибкимъ генеральнымъ прокуроромъ Дюпеномъ, раболпство генеральныхъ совтовъ, безгласность муниципалистовъ, стсненіе журналистики,— вотъ черты, довершающія картину.
Такое положеніе длъ, продолжающееся около десяти лтъ, не могло остаться безъ послдствій. Если во Франціи и чувствуется еще по временамъ движеніе политической жизни, то представители этого движенія почти вс принадлежатъ временамъ прошедшимъ. Партіи, если можно такъ выразиться, кристализировались, остались въ томъ же положеніи, въ какомъ ихъ застигла имперія, он не пополняются новыми, свжими людьми, которые могли бы составлять надежду будущихъ поколній. Не говоримъ о легитимистской партіи: она приближалась къ своему паденію еще во времена іюльской монархіи. Беррье и Монталамберъ не имютъ преемниковъ, Ларошжакленъ засдаетъ въ императорскомъ сенат. Партія орлеанистовъ по прежнему воплощена въ Гизо, Тьер, Вильмен, Кузен, редакціи Journal des Dйbats, но и изъ этихъ дятелей многіе пережили свое дарованіе и сдлались неспособными къ плодотворной борьб, другіе готовы подать руку существующему порядку вещей. Смерть похитила Токвиля: Вильменъ и Гизо защищаютъ свтскую власть папы. Прево-Парадоль, Тенъ, Джонъ Лемуанъ и нсколько другихъ молодыхъ, даровитыхъ писателей, едва ли въ состояніи замнить своихъ славныхъ предшественниковъ. Республиканскую партію вн Франціи представляютъ Л. Бланъ, Ледрю-Ролленъ, В. Гюго, внутри Франціи — Ж. Фавръ, помощникъ Ледрю—Роллена въ 184.8 г., Э. Оливье, одинъ изъ коммиссаровъ временнаго правительства, Карно, Гудшо, Мари, Кремье ГарньеНажесъ, также дятели Февральской революціи. Молодое поколніе устремляется въ военную службу, на биржу, въ спекуляціи, и если не становится въ ряды администраціи, то остается чуждымъ всякому политическому мннію. Литература, по выраженію Times впадаетъ въ то безплодіе, которое составляло позоръ первой имперіи. Въ самой адвокатур, вс почти громкія имена принадлежатъ прошедшему. Тмъ не мене, сословіе адвокатовъ не пользуется и не можетъ пользоваться расположеніемъ правительства. Въ свободномъ устройств адвокатуры, Наполеонъ III, какъ и Наполеонъ I, видитъ и положительное, и отрицательное противодйствіе своей систем, своимъ цлямъ. Къ тому же, въ рядахъ адвокатовъ, нашли себ убжище многіе изъ парламентскихъ бойцовъ прежняго времени. На скамь адвокатовъ часто сидятъ бывшіе министры іюльской монархіи или республики, бывшіе президенты законодательныхъ собраній, бывшіе члены временнаго правительства. Подъ вліяніемъ тхъ воспоминаній, о которыхъ говоритъ Беррье, они иногда мняютъ роль адвоката на роль политическаго оратора, и рчи Жюля Фавра по длу Орсини, Беррье и Дюфора по длу Монталамбера, Беррье по длу Дюпанлу, не кстати переносятъ правительство и общество въ другую, минувшую эпоху. Эти же дятели другаго времени поддерживаютъ въ молодыхъ адвокатахъ духъ благородной независимости, сознаніе собственнаго достоинства, они научаютъ ихъ дорожить правами адвокатуры и подражать великимъ примрамъ, которыми такъ богата ея исторія. Усилія Ж. Фавра и его достойныхъ сотрудниковъ находятъ для себя благопріятную почву въ самомъ призваніи адвокатуры, въ самыхъ существенныхъ чертахъ ея организаціи: въ корпоративномъ элемент, въ преобладаніи нравственнаго интереса надъ матеріальнымъ, въ критическихъ пріемахъ, пріучающихъ къ самостоятельности мышленія. Конечно, общее направленіе воспитанія оказываетъ свое вліяніе и на будущихъ адвокатовъ, принципы общества, въ которое они вступаютъ, иногда одерживаютъ верхъ надъ преданіями адвокатуры. Правительство соблазняетъ однихъ мстами прокуроровъ или судей, устрашаетъ другихъ всегда висящею надъ ними угрозою преслдованія, запрещенія, наконецъ, встрчаетъ во многихъ ту инерцію, ту апатію, которая составляетъ характеристическую черту современной Франціи. Но при всемъ томъ, усилія правительства искоренить прежній духъ и уничтожить прежнюю независимость адвокатуры еще не увнчались успхомъ, доказательство этому — т самыя событія, которыя подали поводъ къ письму Беррье.
Итакъ, наполеоновской династіи принадлежитъ изобртеніе или по крайней мр усовершенствованіе новой политической системы, которую мы назвали бы системою предупрежденія, еслибы только это названіе вполн выражало нашу мысль. Предупрежденіе существовало и прежде, но подъ другою формою — подъ формою устрашенія. Не отказываясь вполн отъ этой формы, оно появляется теперь въ новомъ вид, и старается предупредить не только самое зло, но и мысль о немъ. Въ этой систем, политическія учрежденія, конечно, играютъ важную роль, но не всегда имютъ преобладающее значеніе. Самыя либеральныя учрежденія могутъ быть парализированы въ примненіи ихъ къ длу, и наоборотъ движеніе и жизнь могутъ существовать среди стснительныхъ формъ и суровыхъ законовъ. Г. де-Персиньи указываетъ въ одномъ изъ своихъ циркуляровъ, какъ строги, даже жестоки англійскіе законы о книгопечатаніи, но эти законы не препятствуютъ безграничной свобод журналистики. Наоборотъ, существуетъ ли свобода слова и книгопечатанія въ южныхъ штатахъ Сверной Америки? Измненіе учрежденій не всегда предполагаетъ, не всегда влечетъ за собою измненіе правительственной системы. Правительство Наполеона III девять лтъ шло по одному пути, къ одной ясно-сознанной цли. Декреты 24/12 ноября не указываютъ съ полною ясностью ни другаго пути, ни другой цли. Они даютъ законодательнымъ собраніямъ право обсуждать политику правительства, но даютъ ли они имъ къ тому возможность? Не говоримъ уже о теперешнемъ законодательномъ корпус и о томъ, на сколько можно ожидать отъ него свободы и самостоятельности въ отношеніи къ правительству. Положимъ, что онъ будетъ распущенъ и произойдутъ новые выборы: какой результатъ дадутъ они при всеобщей апатіи народа, при отсутствіи свжихъ дятелей, при стсненіи политическихъ партій, при фальшивомъ положеніи журналистики? Обсужденіе адреса само по себ не даетъ еще законодательному корпусу той живой силы, которая одна можетъ имть вліяніе на общую политику правительства. Громадная власть послдняго позволяетъ ему и посл декретовъ 24/13 ноября продолжать ту подземную борьбу, о которой мы такъ много говорили. Весь вопросъ въ томъ, захочетъ ли оно продолжать ее? Разршеніе этого вопроса въ будущемъ, но если судить по прошедшему, по тмъ удобствамъ, которыя представляетъ для правительства эта борьба, по тмъ выгодамъ, которыя оно изъ нея извлекало, то исходъ дла становится довольно ясенъ. Убдить насъ въ противномъ могли бы только сильныя, несомннныя доказательства, изъ которыхъ первымъ, хотя и весьма недостаточнымъ, было бы распущеніе законодательнаго корпуса. Вотъ почему мы думаемъ, что стсненіе адвокатуры въ пользу прокуроровъ будетъ продолжаться по прежнему, что письмо Беррье и статья Times сохранили всю свою силу, всю свою современность, и что мы въ прав говорить о нихъ и теперь, какъ говорили бы прежде изданія декретовъ 24/13 ноября.
Беррье и Times, какъ мы уже сказали, согласны между собою въ оцнк современнаго состоянія Французской адвокатуры: но изъ общей посылки они извлекаютъ различныя заключенія. Беррье не теряетъ надежды на будущее, онъ думаетъ, что независимость адвокатуры можетъ устоять противъ враждебныхъ попытокъ, онъ увренъ, что съ помощью ея рано или поздно восторжествуетъ дло разума и справедливости. Вотъ почему онъ оканчиваетъ свое письмо воззваніемъ къ молодому поколнію адвокатовъ. Имъ завщаетъ онъ святыню преданій и правъ адвокатуры, въ томъ убжденій, что они сумютъ сохранить этотъ драгоцнный залогъ. Онъ вритъ, что ни сила, ни обманъ не преодолютъ безкорыстную твердость адвокатуры, и что девизомъ ея всегда останется: potius mori quam foedari. Тою же мужественною увренностью въ собственныхъ силахъ дышитъ и рчь Жюля Фавра, произнесенная имъ при вступленіи въ должность bвtonnier, 3 декабря прошедшаго года. И увренность эта основана, конечно, не на декретахъ 24 ноября, о которыхъ въ рчи не упомянуто ни однимъ словомъ. Совершенно иначе смотритъ на дло Times. Онъ утверждаетъ, что при тхъ неблагопріятныхъ условіяхъ, которыя указаны въ письм Беррье, существованіе независимой адвокатуры скоро сдлается невозможнымъ, что адвокатура не можетъ устоять одна среди колнопреклоненнаго общества, и что если свобода не одержитъ верхъ надъ деспотизмомъ, то деспотизмъ ‘непремнно уничтожитъ послдніе слды, послдніе остатки свободы. На чьей же сторон истина? На сторон ли непосредственныхъ участниковъ дла, горячо заинтересованныхъ въ его исход, и потому самому склонныхъ къ самообольщенію? Или на сторон хладнокровнаго, безпристрастнаго наблюдателя, сочувствующаго, конечно, одному изъ борющихся началъ, но стоящаго вн самаго разгара борьбы? Можетъ-быть, Беррье и Ж. Фавръ слишкомъ близоруко судятъ о будущемъ на основаніи прошедшаго, о молодомъ поколніи по своимъ современникамъ, по самимъ себ? Или можетъ-быть Times слишкомъ мало вритъ въ нравственную энергію своихъ континентальныхъ сосдей? Въ защиту мннія Беррье можно было бы сослаться на всю исторію Франціи, указать на оппозиціонный духъ Гугенотовъ и лиги, созрвающій среди деспотизма Франциска I и Генриха II, на Фронду, отдленную не многими годами отъ самовластія кардинала Ришелье, на реакцію регентства противъ послднихъ лтъ царствованія Лудовика XIV, на Философское движеніе XVIII вка, совершающееся въ виду абсолютной власти Лудовика XV. Но ни Валуа, ни Бурбоны не знали той политической системы, которою руководствуется Наполеонъ III. Въ дятельность Французскаго правительства, въ жизнь Французскаго народа введенъ новый элементъ, нарушающій аналогію между прошедшимъ и настоящимъ. Вліяніе этого элемента огромно, успхи, сдланные имъ, очевидны. Возможна ли при немъ прежняя живучесть преслдуемыхъ началъ, прежній контрастъ между цлью правительственной системы и результатами ея?
Мы уже говорили о политическомъ индифферентизм, составляющемъ отличительную черту современной Франціи. Одинъ изъ источниковъ этого явленія, конечно, правительственная система Наполеона III, но нельзя не сознаться, что оно предшествовало ей и даже содйствовало ея успху. Усилія Наполеона направлены къ подавленію политической жизни въ народ, но при широкомъ ея развитіи, при горячемъ ея стремленіи впередъ, эти усилія были бы не мыслимы. Они предполагаютъ въ народ извстную степень инерціи и апатіи, безъ которой они прекратились бы въ самомъ начал. Декабрьское правительство застало во Франціи нсколько могущественныхъ партій, но большинство народа было одинаково, чуждо всмъ этимъ партіямъ, одинаково равнодушно къ ихъ идеямъ и стремленіямъ. При этой благопріятной обстановк, политика предупрежденія можетъ идти къ своей цли безъ поспшности, медленнымъ, но тмъ боле врнымъ шагомъ. Съ измненіемъ обстановки измнилась бы, по необходимости, и самая политика. Обходить препятствія, нейтрализировать ихъ, устранять ихъ мало по-малу легче, нежели сталкиваться съ ними открыто, при дневномъ свт. Крутыя мры всегда опасне мягкихъ, то-есть опасне для того, кто принимаетъ ихъ. Твердая оборона вызвала бы, можетъ-быть, насильственное нападеніе, которое, какъ ударъ грома, очистило бы сгустившійся воздухъ. Такой обороны не встрчала еще политика предупрежденія: куда ни направлялись ея усилія, они нигд не встрчали единодушнаго, дятельнаго отпора. Судьи не протестовали противъ униженія магистратуры, газеты робко, и только по временамъ, возвышали голосъ противъ декрета 1852 г., университетъ не возставалъ открыто противъ вліянія духовенства въ дл народнаго воспитанія. Но къ чему, мо гутъ возразить намъ, повело бы безсильное сопротивленіе, какую пользу принесъ бы безплодный протестъ? По нашему мннію, весьма большую. Какъ ни могущественно Французское правительство, оно боится общественнаго мннія, если не въ самой Франціи, то по крайней мр въ Европ. Общественное мнніе можетъ быть не внимательно, слишкомъ не внимательно къ мелкимъ притсненіямъ, къ скрытымъ злоупотребленіямъ власти, оно можетъ быть равнодушно, даже снисходительно къ тиранніи, если она прикрывается законными Формами и идетъ окольными путями, но оно не осталось бы безгласнымъ передъ открытымъ проявленіемъ грубой силы и произвола. Настоящій правитель Франціи боле чмъ кто-либо другой дорожитъ такъ называемыми apparences. Онъ знаетъ, что времена Лудовика XV прошли безвозвратно, и что императорская власть до тхъ только поръ сильне королевской, пока осторожне ея. Еслибы кассаціонный судъ воспротивился его вол, онъ не ршился бы выслать его изъ Парижа, еслибы журналистика вышла изъ повиновенія, онъ не отважился бы разомъ запретить вс неправительственныя газеты, еслибъ университетъ возсталъ противъ іезуитовъ, онъ не ршился бы поставить послднихъ на мсто перваго. Положимъ однако, что онъ не отступилъ бы и передъ такими крайними мрами, тогда всеобщее негодованіе принудило бы его или къ уступкамъ, или къ такимъ насильственнымъ дйствіямъ, посл которыхъ неизбжна реакція. Повторяемъ, твердое, единодушное сопротивленіе не могло бы не измнить, такъ или иначе, политику Французскаго правительства. Во Франціи вообще мало задатковъ для такого сопротивленія: но нельзя сказать того же самаго о Французской адвокатур. Не имя средствъ къ наступленію, она соединяетъ въ себ вс условія для успшной обороны. Доказывать эту мысль, значило бы повторять все сказанное нами выше. Какъ всякая корпорація, адвокатура доставляетъ своимъ членамъ нравственную поддержку, соединяетъ ихъ общими интересами, общими цлями, одушевляетъ ихъ однимъ общимъ духомъ. Съ другой стороны, она доступна для всякаго, свободна отъ исключительности и замкнутости, этихъ обыкновенныхъ недостатковъ корпоративнаго устройства. Times сомнвается въ будущности адвокатуры, говоря, что честный человкъ не захочетъ брать на себя званіе, представляющее выборъ только между мученичествомъ или раболпствомъ. Мы думаемъ, что адвокатура никогда не перестанетъ привлекать къ себ честныхъ людей: обязанность адвоката высока и завидна, какъ бы ни было стснено отправленіе ея. Весь вопросъ въ томъ, выдержитъ ли честный человкъ, принявшій на себя должность адвоката, вс трудности своей профессіи, останется ли онъ вренъ своему призванію, устоитъ ли противъ соблазна и устрашенія? И на этотъ вопросъ мы готовы отвчать утвердительно. Нравственная солидарность Французскихъ адвокатовъ, преданія, которыми они такъ дорожатъ, чувство сословной чести, заставляющее ихъ такъ высоко цнить свою независимость, все это вмст взятое поддерживаетъ или даже укрпляетъ тотъ взглядъ на вещи, съ которымъ поступаетъ въ адвокаты всякій честный человкъ. Пока во глав адвокатуры будутъ стоять такіе люди, какъ Ж. Фавръ, Э. Оливье, Кремье, Беррье, до тхъ поръ сословіе адвокатовъ останется врнымъ своему прошедшему, вновь вступающіе члены по большей части будутъ подчиняться вліянію своихъ знаменитыхъ старйшинъ. Когда эти представители другой эпохи сойдутъ со сцены, то мсто ихъ, должно надяться, займутъ достойные преемники, образовавшіеся подъ ихъ руководствомъ и усвоившіе себ ихъ принципы. Не можетъ быть, чтобы притомъ постоянномъ общеніи, которое существуетъ между адвокатами, безслдно пропалъ примръ Ж. Фавра, безслдно прошла память о Бетмон и Ліувил {См. упомянутую нами рчь И, Фавра 3-го декабря 1860 года.}. Вотъ почему мы думаемъ, что адвокатура можетъ устоять противъ гоненій, предметомъ которыхъ она сдлалась въ послднее время. Императорскіе суды произнесли обвинительный приговоръ надъ Э. Оливье и надъ нкоторыми другими адвокатами, но такіе приговоры не могутъ быть умножаемы до безконечности. Еслибы вс парижскіе адвокаты, или по крайней мр большая часть ихъ, одинъ за другимъ повторили одни и т же слова противъ злоупотребленій публичнаго министерства, то парижскій императорскій судъ не могъ бы удалить ихъ всхъ на три мсяца отъ исправленія адвокатскихъ обязанностей. Отправленіе правосудія могло быть пріостановлено, и то не надолго, при Лудовик XV, но Наполеонъ III, какъ мы уже сказали, не можетъ возвратиться къ временамъ Лудовика XV. Въ рукахъ правительства цлый арсеналъ стснительныхъ мръ противъ адвокатовъ, но вс эти мры такого рода, что он притупляются отъ частаго употребленія. Конечно, правительство можетъ измнить устройство адвокатуры, однимъ ударомъ сломить ея самостоятельность, наводнить ее своими кліентами, но это значило бы вступить на тотъ путь, на которомъ, какъ мы уже говорили, неизбжна реакція. Вотъ почему мы думаемъ, что прощальные совты Беррье не останутся безъ вліянія на молодое поколніе адвокатовъ, что Беррье не даромъ вритъ въ будущность адвокатуры, и что она окажется прочне всхъ тхъ преградъ, которыя уже устранило съ своего пути Французское правительство. Мы согласны, что продолжительное господство системы предупрежденія можетъ сокрушить наконецъ и эту послднюю преграду, но мы уврены, что для этого нужно много, очень много времени, и что эпоха испытанія, которую теперь переживаетъ Франція, окончится прежде нежели истощится жизненная сила Французской адвокатуры.
Мы старались доказать, что Беррье не ошибся въ своемъ взгляд на настоящее и будущее Французской адвокатуры. Но есть еще другая причина, по которой мы ставимъ этотъ взглядъ выше мннія Times. Беррье и Ж. Фавръ побуждаютъ молодыхъ адвокатовъ къ труду, къ дятельности, къ борьб, стараются поддержать въ нихъ увренность въ собственной сил, это необходимое условіе успха. Times утверждаетъ, что усилія адвокатовъ, отдльно взятыя, не поведутъ къ желанной цли, и что адвокатур не устоять одной среди колнопреклоненнаго общества. Мы понимаемъ мысль англійскаго яіурнала, мы знаемъ, что онъ вовсе не думаетъ проповдывать адвокатамъ уныніе, апатію, безмолвную покорность своей судьб. Тмъ не мене мысль, выраженная въ руководящей стать Times, легко можетъ повести и къ унынію, и къ апатіи. ‘Усилія наши тщетны, могутъ сказать адвокаты, мы обречены на паденіе, мы можемъ только отсрочить, но не предупредить его. Насъ можетъ спасти одна только перемна общей правительственной системы, но эта перемна не зависитъ отъ насъ, мы не имемъ средствъ ея достигнуть. Оставимъ же неравную борьбу, покоримся нашей участи, сложимъ съ себя обязанности адвоката или подчинимся въ исполненіи ихъ всмъ требованіямъ власти.’ Повторяемъ, изъ мысли Times можно извлечь и совершенно противоположное заключеніе, но мы думаемъ, что къ нему пришли бы весьма немногіе. Большинство остановилось бы на успокоительныхъ софизмахъ, только что приведенныхъ нами. Образъ мыслей Беррье не даетъ мста подобной двойственности выводовъ, онъ требуетъ отъ адвокатовъ прежде всего непреклонной твердости въ отправленіи своихъ обязанностей, и не позволяетъ имъ оправдывать свою собственную слабость слабостью окружающаго общества. Онъ отвергаетъ эту общую ссылку однихъ на другихъ, которая уничтожаетъ личную иниціативу, личную отвтственность, которая заставляетъ забывать, что безъ добросовстной дятельности каждаго въ своей собственной, хотя бы и тсной сфер, не возможно плодотворное стремленіе къ общимъ цлямъ, къ общественномуа благу.