ПИСЬМА СИБИРЯКА ИЗЪ ЕВРОПЫ.
ПИСЬМА СИБИРЯКА ИЗЪ ЕВРОПЫ.
Н. Я — цевъ.
Бернъ, 6-го сент. н. ст.
‘Восточное Обозрніе’, No 36, 1885
Письма сибиряка из Европы, Ядринцев Николай Михайлович, Год: 1885
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Европа!… ‘Tierra! Tierra!!’ — такъ восклицали матросы Колумба съ своего одномачтоваго корабля, увидя на горизонт островъ Гуанагани. Что онъ сулилъ имъ, они еще не знали, но этотъ островъ былъ для нихъ ‘новымъ свтомъ’, какъ Европа для меня. Природа, люди, животныя, лса, цвты все иное. Я очутился здсь, какъ сверный медвдь, житель свера, Азіи, Угріи и Гипербореи, страны Хорхо (Сіогсіо) — очутился нечаянно, не готовясь, не заглядывая, не предвкушая. Что же удивительнаго, что я подавленъ впечатлніями, картинами ‘стараго свта’, но для меня свта новаго, только что открытаго? Я прохалъ уже Берлинъ, Висбаденъ, объхалъ волшебный Рейнъ, прорзалъ Германію, Швейцарію, теперь я у ногъ блоснжныхъ Бернскихъ Альпъ, близь Оберланда, а третьяго для я былъ на женевскомъ озер, въ Монтре, созерцалъ Шильонъ. наконецъ, видлъ Женеву. Такимъ образомъ я въ центр Европы, масса впечатлній толпится въ голов моей, мысли путаются и перегоняютъ другъ друга, я жадно пью свободный горный воздухъ невдомой страны, я чувствую нгу другаго климата, виноградники, платаны и каштаны окружаютъ меня, солнце такъ ослпительно блещетъ, синющая даль такъ восхитительна, жизнь кипитъ кругомъ и брызжетъ разнообразіемъ европейскихъ дивъ и красотъ. Сердце такъ полно, такъ нетерпливо стучитъ и вмст съ тмъ весь организмъ такъ подавленъ впечатлніями, что чувствуешь уже изнеможеніе, истому и хочешь забыться, отдохнуть подъ этимъ небомъ, подъ этой зеленью въ сладкомъ сн на яву и грезахъ чудной дйствительности.
Однако, надо же на минуту прійдти въ сознаніе и дать отчетъ въ своихъ чувствахъ.
Я не знаю, съ какими ощущеніями мои земляки посщали Западную Европу и какія мысли, идеи она возбудила въ нихъ. Я не знаю, испытывалъ ли что нибудь Манаковъ — сибирякъ, кулакъ, и Кондратъ, здившій изъ Ишима на парижскую международную выставку и собравшійся въ заграничное путешествіе въ дв минуты на пари посл ишимской попойки. Не знаю также, какія мысли волновали знаменитаго вояжера и сибирскаго цивилизованнаго янки, Михаила Дмитріевича Бутина, объхавшаго весь свтъ, видвшаго Парижъ и Ніагару,.Лондонъ и Санъ-Франциско, красоты Рейна, блескъ Берлина и Вны. Знаю одно, что сей нашъ янки позналъ хорошо одну цивилизацію внскихъ стульевъ, парижскихъ зеркалъ, водопроводныхъ трубъ и вообще предметовъ неодушевленныхъ, составившихъ обстановку его комфорта, блеска и величія въ его Нерчинскомъ замк. Знаю, что онъ завидовалъ европейскимъ биржамъ и биржевой игр и перенесъ въ свое отечество страсть къ гриндерству.
Но меня волновали иныя мысли и иныя чувства при вид Европы. Я чувствовалъ, что я стою у храма и его преддверія,— храма цивилизаціи, гд теперь присутствуютъ боги человчества. Это — мраморный колоссальный храмъ, создавшійся на пьедестал вковой исторіи всхъ народовъ, вознесшійся силой судьбы какъ бы на величественной скал, царящей надъ морями и равнинами всего міра. Въ этомъ храм находится Пантеонъ геніевъ человчества, здсь царятъ на своихъ мраморныхъ пьедесталахъ Гомеръ и Шекспиръ, Софоклъ и Гете, Аристотель и Кантъ. Здсь вознесены алтари науки, священнйшіе ковчеги человческаго знанія и прогресса. Здсь ветъ повсюду великой безсмертной идеей, до которой только могло подняться человчество, которая, подобно святому духу, витаетъ подъ высокимъ куполомъ и наполняетъ душу особымъ вдохновеніемъ и благоговніемъ. Къ этому храму европейскаго знанія и генія стекаются вс расы міра, какъ когда-то стекались европейскіе пиллигриммы къ храму св. Петра въ Рим, какъ когда-то стекались люди къ Іерусалиму. Разница та, что Европа и европейскіе города стянули не однихъ христіанъ, не людей одного культа или людей одного міра,— нтъ, на улицахъ европейскихъ городовъ, у подножія этого европейскаго храма, кишатъ люди всхъ расъ, всхъ племенъ, всхъ народностей, всхъ частей свта. Я встрчаю у дверей этого храма и гордаго британца, и потомка гордыхъ римлянъ — италіанца, и предпріимчиваго американца вмст съ безпечнымъ парижаниномъ, чувствующимъ себя здсь какъ дома, и самодовольнаго прусскаго юнкера, распоряжающагося Европой, но рядомъ вижу также цлый рядъ цвтныхъ людей, закинутыхъ изъ далекихъ краевъ на улицы европейскихъ столицъ. Предо мной мелькаетъ то индусъ, слушающій лекціи въ Оксфордскомъ университет, то черный негръ изъ Соединенныхъ Штатовъ, журналистъ и собратъ по литератур (у негровъ уже выходитъ, какъ я узналъ 300 газетъ), то, наконецъ, японецъ, посщающій Парижскій университетъ. Что занесло васъ сюда? Что вы ждете? И мн кажутся эти люди часто пилигриммами, пришедшими къ этому храму съ своими вковыми испытаніями, печалями, страданіями, съ своимъ вковымъ рабствомъ’ и блужданіями по голоднымъ пустынямъ. Мн кажется, что каждый изъ этихъ цвтныхъ людей иметъ своего божка, на груди, уродливаго индійскаго божка, котораго онъ скрылъ въ складкахъ своего платья, котораго онъ носитъ какъ драгоцнность, подобію несчастному китайцу, олицетворенному Бретъ-Гартомъ. И странно, мн почудилось, что такой же маленькій азіатскій божокъ находится и ни груди моей. Этотъ амулетъ, этотъ божокъ моихъ мстныхъ привязанностей слишкомъ уродливъ и первобытенъ, чтобы показывать его міру, мы не можемъ выставить изящнйшее божество Афродиты и Венеры, но, увы! мы также любимъ свое маленькое уродливое божество. Чмъ же мы виноваты?! Мн кажется, что если бы Европа когда либо поколебалась подъ вліяніемъ страшнаго землетрясенія и олицетворила собою послдній день Помпеи или начала погибать въ братоубійственной борьб, мы пали бы, прижимая подъ плащемъ наше маленькое любимое уродливое божество.
Когда я смотрлъ на этихъ представителей разныхъ расъ въ Европ, на негра, японца и индуса, мн казалось, что ихъ глаза полны не однимъ любопытствомъ, но и ожиданіемъ. Они смотрятъ на этотъ Величественный храмъ европейскій и какъ бы ждутъ чего-то, ихъ взоры напомнили мн т. взоры и надежды, которыя выразилъ извстный нашъ художникъ Ивановъ въ своихъ предварительныхъ эскизахъ къ картин ‘Явленіе Христа’. Тамъ изображены рабы кривые, въ рубцахъ, искалченные и избитые, по глаза ихъ освтила какая-то надежда спасенія, какое-то ожиданье. Они ждутъ: вотъ, вотъ откроются двери великаго храма и оттуда выйдетъ великій учитель, спаситель человчества, проповдникъ міра, любви, братства, и тогда они получатъ разгадку своей жизни, тогда они вздохнутъ и услышатъ вмсто слова ‘вымираніе’ слова жизни, обновленія и воскрешенія.
Я помню свою встрчу съ однимъ образованнымъ японцемъ въ Петербург. Онъ также искалъ просвщенія въ Европ. Уже тогда у меня зародились особенныя мысли и напало на меня раздумье. Вдь вотъ японскій народъ въ сосдяхъ съ нами въ Азіи, а я не видалъ его у себя, хотя намъ достаточно протянуть руку съ Амура, и вотъ мы встртились, и гд же?— у подножія европейскаго храма науки, встртились и почувствовали близость. Но для этого ему надо было переплыть океаны, обогнуть полъ-міра, а мн для этой встрчи суждено было хать совершенно въ обратную сторону. Такъ встрчаются люди въ Европ. Я не знаю, будутъ ли когда другіе центры международнаго сближенія въ другихъ частяхъ свта? создадутся ли они, напр., въ Азіи и гд это будетъ — въ Токіо, въ Бомбе, въ роскошныхъ ли столицахъ Индіи, въ преображенномъ ли цивилизаціей Пекин, или на далекомъ свер, тамъ въ молчаливой пока стран, гд шумятъ задумчивые кедры, но куда уже черезъ темные лса Урала ложится европейскій рельсъ, а въ степяхъ прикаспійскихъ начинаетъ шумть локомотивъ?
Все равно, однако, это дло будущаго и далекаго будущаго, а пока европейскій міръ неотразимо ветъ на насъ и приковываетъ къ себ паши симпатіи. Онъ стоитъ передъ нами полный изящества и своей классической красоты, онъ блещетъ и ослпляетъ своей цивилизаціей, роскошью, заставляетъ благоговть передъ своимъ знаніемъ, наукой, передъ своимъ геніемъ, онъ поражаетъ своей культурой. Точно волшебная, незнакомая обстановка окружила насъ. Эти города съ ихъ фантастическими колокольнями, эти культурныя поля, прелестно обработанныя, съ ихъ кущами зелени, и желзныя дороги съ безпрестанно смняющимися поздами, Banhov’ы, Kasino, виллы и большіе города,— все это такъ ново. По среди этихъ новыхъ картинъ и какъ бы въ контрастъ нтъ — нтъ да и встанетъ что-то знакомое, старое, вющее воспоминаніями, и встанетъ такъ реально, неожиданно, такъ поражающе.
Я помню, какъ въ роскошный день я прибылъ въ Берлинъ, уже съ Эйдкунена все ликовало предо мною. И нмецкія поля смотрли такъ красиво, привтливо. Боже мой! какъ каждая пядь земли здсь обработана, сколько искусства, тутъ виднъ дйствительный слдъ культуры. Помню, что въ этотъ день казалось мн все такъ прозаично: и нмцы, и нмки, и даже прусскіе военные въ корсетахъ, ввалившіеся въ вагонъ и крпко зарядившіе пивомъ. Ночью мелькали нмецкіе города, освщенные луною, съ своими мостами, съ высокими старинными колокольнями. На утро представился Берлинъ съ своимъ чудовищнымъ громаднымъ Banhov’омъ, съ желзной дорогой, опоясывающей городъ, по которой мчатся ежеминутныя толпы народа, какъ на нашихъ столичныхъ конкахъ (дорога служитъ и для внутренняго сообщенія: здсь можно видть и школьника съ книгой, и торговку). Съ оживленной улицы я очутился въ огромномъ отел, полномъ всевозможными европейскими удобствами, съ мраморными лстницами, залами, читальнями, гостинными, съ террасой и садомъ. Я сидлъ въ своемъ номер за порціей кофе, съ вкусными нмецкими булочками и масломъ. Окно было открыто, я наслаждался берлинской обстановкой. Въ довершеніе удовольствія внизу отеля чуть не въ 8 часовъ утра игралъ цлый оркестръ музыки. И вотъ въ этой-то обстановк, въ моментъ, такъ сказать, новоселья, среди торжественныхъ ликующихъ звуковъ, вдругъ предо мною что-то нечаянно встало. Я вспомнилъ сцену, или одну маленькую путевую картинку, которая промелькнула предо мною среди дорожныхъ впечатлній, а теперь вдругъ выступила, выступила такъ, какъ выплываетъ нечаянно тучка въ лтній день на ясномъ и яркомъ неб. Мн представилась пашня, которую я видлъ передъ границей, и знакомое лицо, согбенный видъ, соха и срое знакомое небо съ темнымъ лсомъ — больше ничего! По удивительно, эта картина, этотъ образъ съ покорнымъ взоромъ, съ склоненной головой, на меня произвелъ страшное впечатлніе. У меня не было съ нимъ прощаній, или, иначе, я этого прощанья не почувствовалъ, но теперь у меня вдругъ сжало сердце до рыданій, до истерики. Я упалъ на диванъ, въ голов было тяжело, въ груди давило старою тоскою… А кругомъ звучала музыка, ликующая, роскошная, какъ бы смясь надъ моимъ припадкомъ. Нтъ! отъ стараго не отршишься.
Чмъ боле видишь великолпія, чмъ чаще встрчаешь европейскія столицы, чмъ боле шумитъ и блистаетъ европейскій міръ, тмъ рзче чувствуешь контрастъ въ своемъ собственномъ существованіи. Все хорошо-великолпная природа, свободно дышать, хороши города, деревни, но вы здсь пришелецъ. Вы окружены величественнымъ и прекраснымъ, но вы чувствуете робость.
Я не могъ отршиться также отъ этого чувства, мн казалось, что я простой дикарь, что мн суждено въ первый разъ выхать въ свтъ. Этотъ свтъ — Европа. Вдь и стран моей наступила тоже пора свта! Я думалъ за свою родину, бдную, невжественную, мало просвщенную. И ты, Кондратъ, пришолъ мн на память, ты, довольный, спящій теперь на своемъ пуховик, нажравшійся пельменей.. припомнился и другой типъ твоего должника, всталъ въ памяти нашъ крестьянинъ новосёлъ-самоходъ, совершающій длинную дорогу, вспомнились рыболовные пески на Оби, лса темные, и инородцы, обитатели ихъ… И вдругъ опять что-то застонало, засосало, сердце болзненно сжалось. Страна моя широкая, привольная, страна необъятная, безмолвная, заколдованная, скажи, съ чмъ мы явимся въ этотъ свтъ, что мы скажемъ о себ, что мы вынесемъ напоказъ добрымъ людямъ?…