КОНДРАТЪ БЛАГОДУШЕСТВУЮЩІЙ и КОНДРАТЪ УТОПАЮЩІЙ.
КОНДРАТЪ БЛАГОДУШЕСТВУЮЩІЙ и КОНДРАТЪ УТОПАЮЩІЙ.
(Фельетонъ).
Добродушный Сибирякъ.
‘Восточное Обозрніе’, No 10, 1883
Кондрат благодушествующий и Кондрат утопающий, Ядринцев Николай Михайлович, Год: 1882
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Кондратъ и его подвиги составляютъ особый предметъ моего вниманія и канву моихъ фельетоновъ, потому что Кондратъ главная сила и слава моей родины, ему, говорятъ, принадлежитъ будущее за отсутствіемъ на Восток аристократіи, на его сторон сибирская власть, а не на сторон мстной интеллигенціи, находящейся въ загон и ‘подъ сумлніемъ’. Кондратъ — представитель купечества, а кто не знаетъ, какой аттенціей пользуется капиталъ въ сибирскихъ городахъ? Кто не знаетъ, какое вниманіе оказывается г-ну Манасевичу, Пастухову въ Томск, господамъ Хаминову, Базанову, Бутину въ Иркутск, они настоящіе избранники и столпы сибирскаго общества. Мой Кондратъ въ нрав пользоваться неменьшимъ уваженіемъ, у него можно также покушать, денегъ занять, получить въ подарокъ для жены соболью шубку, пріобрсти пару хорошихъ лошадей за сходную цну (принадлежность необходимая для всякаго честнаго цивилизатора, възжающаго въ Сибирь), его даже парилъ въ бан одинъ статскій совтникъ изъ угожденія. Я преклоняюсь поэтому передъ Кондратомъ и предрекаю ему будущее. Недавно онъ былъ патріархаленъ, ходилъ въ большихъ сапогахъ бутылками, съ опившейся рожей, въ длиннополомъ сюртук, онъ вышелъ изъ офеней, пришедшихъ въ Сибирь, странствовалъ съ коробомъ но деревнямъ, но время шло и Кондратъ преобразился, онъ сталъ золотопромышленникомъ, негоціантомъ, у Кондрата народились Кондратята, которые пошли въ коммерческое училище, мало того, самъ Кондратъ преобразился. Я предугадывалъ, что Кондратъ будетъ изучать политическую экономію, ту политическую экономію, которая на ‘нашу руку’, будетъ изображать изъ себя прогрессиста, будетъ заниматься музыкой, театромъ и даже создастъ свою прессу, и почему ему ея не создать, когда у него есть капиталъ? ‘Веб-куплю, сказало злато’. Признаться, эта мысль приводила меня въ смущеніе, и я страшусь не столько стараго грубаго, сколько лощенаго либеральнаго прогрессивнаго Кондрата, Кондрата мецената, который подкупитъ и просвщеніе, и молодежь, который возьметъ въ свои руки прессу, скупитъ книжныя лавки и т. д. Вотъ мы, писатели, создаемъ печать, говоримъ о будущемъ нашей родины, о великихъ человческихъ идеяхъ, по прочно ли наше положеніе? Проходятъ десятки лтъ, а мы все влачимъ жалкое существованіе и не достигли расположенія даже статскаго совтника, который паритъ Кондрата въ бан, будущность нашей печати не обезпечена, мы сойдемъ въ могилу несчастными идеалистами, несмотря на глубокую вру, на страстную любовь къ родин, на мечту о человческомъ счастіи. Пылъ нашего сердца, наши думы, паши мечты можетъ быть не найдутъ наслдниковъ, вдь это не банковые билеты, у которыхъ всегда наслдники розыщутся, а взамнъ выдвинетъ Кондратъ свою силу. Благодаря деньгамъ, онъ создастъ типографіи и телефоны, возьметъ въ руки пауки и искусство, какъ беретъ бакалейныя лавки. Ахъ, какова-то будетъ эта Кондратова печать, это Кондратово искусство?..
Я знаю, что цивилизованный Кондратъ уже народился, что онъ заводитъ телефоны, типографіи, онъ даже путешествовалъ въ Америку. На-дняхъ мн удалось открыть Кондрата фигурирующаго въ литератур. Слава Богу, я могу умереть спокойно. Литература Кондрата появились на Ирбитской ярмарк, гд вс рождается для Сибири, и гнилая мануфактура, и зацвтшіе пряники, гд длается ‘хересъ и мадера’ для сибиряковъ. Въ 2-мъ No ‘Ирбитскаго ярмарочнаго листка’ мое вниманіе приковала статья: ‘Съ ярмарки, изъ писемъ русскаго купца’:
‘Вотъ и я опять на ярмарк, объхавъ предварительно чуть не полъ-Россіи. Гд я былъ и что видлъ, буду писать по мр возможности, по главнымъ образомъ постараюсь передавать вс новости ярмарки, пишетъ купецъ, онъ же Кондратъ, и я жду, что-то скажетъ онъ о томъ, что видлъ на свт. ‘Не только Россія, по и Европа заинтересованы исходомъ Ирбитской ярмарки’ восклицаетъ онъ, точно Наполеонъ въ Египт передъ арміей. ‘Далеко до начала ея составляются предположенія объ исход, въ газетахъ — намренно, или ненамренно — фабрикуются уже результаты (см. No 19 ‘Рус. Вдом.’), продолжаетъ авторъ. Человку осторожному въ своихъ заключеніяхъ, несмотря на то что ярмарка уже теперь существуетъ, трудно сказать положительное мнніе о будущихъ результатахъ ея. Положительное заключеніе о ней въ настоящее время, во всякомъ случа, преждевременно. Неизвстно, на какомъ основаніи въ толп составилось мнніе, что настоящая ярмарка будетъ непремнно худа, нкоторыя газеты вторятъ этому мннію толпы (Кондратъ презираетъ мнніе толпы, такое же презрніе онъ питаетъ и къ печати, какъ выразительниц толпы). Не будучи оптимистомъ, я не могу раздлять съ толпой ея мннія о начавшейся ярмарк, я не могу также признать за истинное основаніе этого мннія то, что если вс россійскія ярмарки прошли плохо, то и Ирбитская должна быть непремнно худой!!’
Кондратъ, видите, еще не освоился съ словомъ оптимистъ и понимаетъ его какъ разъ наоборотъ. Это съ купечествомъ бываетъ. Дале онъ ршаетъ: ‘ярмарка ни для кого не должна быть худой’. Посмотримъ, какъ-то оправдается это предсказаніе прозорливца? Посл этой тирады слдуетъ внезапный переходъ. ‘Вечеромъ я былъ въ театр’ и Кондратъ является внезапно театраломъ. Къ сожалнію, статья останавливается на этомъ и я не узнаю, какъ здилъ по свту Кондратъ, и что видлъ.
Въ 3 мъ No Кондратъ описываетъ открытіе ярмарки.
‘Былъ на открытіи ярмарки. Флагъ не взвился — примта незавидная. Врно одно, что ярмарка будетъ тихая, но вдь пора ей и быть тихой. Нтъ худа безъ добра: было сряду нсколько лтъ, когда россійское купечество наживало хорошіе проценты съ сибиряковъ, когда оно знало только денежныхъ покупателей. Были годы, когда и на денежнаго покупатели-сибиряка неласково смотрли изъ-за другихъ, боле крупныхъ денежныхъ покупателей, когда по простому выраженію: ‘Сибирь поклонялась Россіи’, теперь роли мняются, теперь даже маленькій сибирскій покупатель, лишь-бы онъ денежный былъ, принимается съ честью, съ почетомъ. Въ ныншнюю ярмарку денежному сибиряку предстоитъ случай понажиться. Купить есть чего и недорого, лишь-бы были деньги. Сколько-же будетъ этихъ денежныхъ покупателей? Да ихъ во всякомъ случа немало.’ ‘На табор давно уже лежитъ громаднйшее количество кожъ, сала, масла, продолжаетъ ярмарочный литераторъ, привезено значительное количество меду и воску, обычное количество пушнины и проч. Вс эти товары въ хорошемъ спрос, слдовательно, товары денежные. Какъ только будетъ развязка этимъ товарамъ, а она не замедлитъ явиться въ скорости, такъ непремнно оживится и ходъ ярмарочной торговли россійскими товарами, и представителямъ ихъ пока унывать еще рано. (Ободряетъ!) ‘Нкоторыя фирмы, какъ напримръ, Петрова и Михайлова уже начали торговать: идетъ усиленный отпускъ и упаковка. Богъ дастъ и другіе поторгуютъ’, поощряетъ авторъ торгующихъ. Въ этомъ табор, на тюкахъ кожъ, сала и масла Кондрата осняетъ настоящее вдохновеніе, съ сыромятнаго парнасса онъ пускается въ лирику. ‘Помолившись Богу, пожелаемъ, чтобы ярмарка прошла для всхъ благополучно, въ полной увренности, что вс коммерческія дла хотя и тихимъ, по ровнымъ ходомъ пройдутъ къ желаемому результату, а россійское купечество, воспользовавшись уроками предъидущихъ ярмарокъ и настоящей, съ надеждою смотрло на лучшее будущее. (Кондратъ умилился!) Посл обычнаго молебствія многіе отправились на общественный завтракъ, гд слушали неособенно еще сформированную музыку и неособенно складную рчь старшаго ахуна, зато вс съ особеннымъ удовольствіемъ выпили за благополучіе ярмарки. Вечеромъ я былъ въ театр, смотрлъ ‘Князя Серебрянаго’. А какъ здилъ по свту опять ни слова.
Въ томъ же No описанъ концертъ, данный ‘господами артистами’. Описаніе это подписано ‘Сибирякъ’, т.-е. сибирскій Кондратъ. Обхожденіе съ артистами у рецензента выходитъ оригинальное: ‘ что же касается успховъ г-жи Гремо, повидимому дла ея идутъ недурно, пишетъ ирбитскій театралъ, вышла, пролепетала что-то, приняла нсколько пикантныхъ позъ и ушла, пролепетала на второй bis, да, кром того, еще и ручкой сдлала какой-то жестъ, какъ бы говорящій: сорокъ одно съ кистью и вамъ, господа честные! Да-съ! Чуть ли не три раза вызывали, а за что? За то, что пла по французски, говорятъ, прибавляетъ авторъ и ставитъ въ скобкахъ (самъ-то я въ языкахъ не силенъ)… H-да-съ!..’ окончиваетъ онъ съ гостинодворскимъ юморомъ. Съ артистами онъ обращается фамильярно и во второмъ лиц. ‘Вы, г-жа Дубровина, когда молчите и то играете. Лицо у васъ мняется при всякомъ случа, гд сіе потребно. Апплодировали и въ антракт буфетъ посщали, сообщаетъ репортеръ. Труппой довольны остались. ‘Спасибо, едоръ Ивановичъ, наше вамъ съ кисточкой’. (No 4 ‘Ирбитск. Листка’). Таковъ Кондратъ рецензентъ и критикъ. Безъ сомннія, читатель, ты оцнишь его таланты. Вдь это особая пресса и новый жанръ…
Въ тхъ же письмахъ русскаго купца онъ является и политико-экономомъ. ‘Либералы-народолюбцы желаютъ свободнаго ввоза заграничныхъ товаровъ, пишетъ онъ. Основаніе, кажется, разумное. Вс лучшіе экономисты, цлая страна Англія (Браво, Кондратъ!), на сторон свободной торговли, но я, русскій купецъ, по историческимъ судьбамъ рутинеръ. Правда, протекціонная торговля покровительствуетъ капитализму, это зло неизбжное’ (sic!) и т. д. Этотъ политико-экономическій трактатъ опять оканчивается: ‘вечеромъ я былъ въ Пассаж’ и опять ни слова, какъ здилъ по свту. Но самая суть Кондратовой науки въ письм отъ 9 февраля (‘Ирб. Лист.’, No 10). ‘Нтъ легче труда какъ торговать деньгами, сообщаетъ онъ. Когда торгуютъ деньгами единичныя личности, общество не можетъ, не въ прав предъявлять какія либо свои требованія или указанія. ‘Хочу дамъ, хочу нтъ’ вотъ девизъ частнаго банкира’. Но не то банки. Дале слдуетъ: ‘Вс ожидаютъ, вс говорятъ о деньгахъ, какъ о рос, какъ о манн небесной, говорятъ, насколько во время засухи бываетъ нуженъ и полезенъ дождь, настолько же полезенъ теперь кредитъ отъ банковъ (каково коммерческое краснорчіе!) Если банки пользовались выгодами отъ публики, то пришла теперь пора и послужить обществу именно теперь, когда оно боле всего нуждается въ пособіи ихъ. Вс ждутъ теперь, чтобы банки, къ своей и общей выгод, открыли возможно большій кредитъ по торговл, дали бы ей ходъ и движеніе и составили бы развязку всхъ торговыхъ отношеній на ярмаркахъ, какъ Нижегородской, такъ и Крестовской, и всего боле для настоящей Ирбитской ярмарки. Не прійти на помощь купечеству въ настоящее, тяжелое для него время, по истин, будетъ гршно. Вс думаютъ, что банки правильно отнесутся къ Настоящимъ пожеланіямъ купечества’. Такимъ образомъ Кондратъ заклинаетъ, онъ вопіетъ о кредит. Въ конц обычное: вечеромъ былъ въ театр. А какъ здилъ и что видлъ, все-таки ни слова!
Въ No 6 ‘Ирбитск. Ярмар. Листка’ проявляется уже сатира, подъ видомъ ярмарочныхъ бесдъ. ‘Ддушка Власъ’, псевдонимъ Кондрата, детъ на Тюменскую ярмарку и, увы, разочаровывается. Ярмарки въ Тюмени не оказывается. По этому поводу онъ ведетъ разговоръ съ какимъ-то*Иваномъ Ивановичемъ о коварств тюменцевъ и приходитъ къ заключенію, что ярмарки устроиваются* на ‘излюбленныхъ’ мстахъ и что ихъ не перетянешь. За то Ирбити онъ желаетъ всякаго благополучія, учрежденія биржи, и окружнаго суда, и адреснаго стола. Онъ восторгается каменными зданіями, домомъ Стахева, домами купцовъ Зиминыхъ и восклицаетъ въ восторг: ‘Честь и слава архитектору Дегелю’. Не можетъ онъ не пожелать Ирбити еще ‘каменнаго театра’. lia этомъ весь патріотизмъ Кондрата исчерпывается. Въ заключеніе Кондратъ пускается даже писать стихи, по поводу недостатка отопленія въ театр.
Все ужасно вздорожало
А къ дровамъ и нтъ приступа, (?)
Топитъ Надлеръ печи мало,
А т грютъ очень скупо.
Каковъ поэтъ! Театръ,онъ попрежнему аккуратно посщаетъ и критикуетъ: ‘Пніе г-на Боерова мн не нравится. У г-жи Тимченко въ порядк голосовые органы’. ‘Г-жа Орлова-Ради на поетъ недурно, а во всемъ прочемъ не имлъ удовольствія видть’. Суфлеру въ каждой рецензіи Кондратъ даетъ выговоръ. ‘Суфлера опять вызовемъ!’ угрожаетъ онъ. Драма ‘Расточитель’ его трогаетъ. Даже мое сердце екнуло! говоритъ Кондратъ. По пошлая фраза секретаря Минутки все испортила., ‘Некрасиво, гг. люди (sic), какъ въ зеркал сказываетесь’ оканчиваетъ онъэту рецензію выговоромъ господамъ людямъ. (См. ‘Ирб. Ярм. Лисг/ No 14).
Таковъ Кондратъ цивилизованный. Таковъ онъ какъ публицистъ, экономистъ и критикъ. Здсь вс мечты Кондрата, все его содержаніе, здсь его стиль. Онъ величаетъ деньги и жаждетъ кредита, какъ манны, источаетъ благожеланія торговл и третируетъ господъ людей и артистовъ, говоритъ сальности актрисамъ, осыпая ихъ гостинодворскими остротами. Все это за свои за ‘любезныя’. Онъ сознаетъ свою силу, силу денегъ, сознаетъ могущество. Это Кондратъ благодушествующій на своей ярмарк. Я готовъ былъ позавидовать этому счастію, этому самодовольному тону, но вспомнилъ, что и Кондратъ не гарантированъ отъ превратностей судьбы. И мн представилась на другомъ конц Сибири разыгрывающаяся драма. Я видлъ Кондрата утопающаго. Онъ окруженъ былъ кредиторами какъ волками, это были ушаковскіе ростовщики, бравшіе отъ 18 до 30% съ Кондрата. Кондратъ стоялъ оборвавшійся, обанкрутившійся, затравленный. Онъ ждетъ конкурса и дрожащимъ голосомъ объясняетъ положеніе длъ. Взволнованный, онъ говорить, что его ‘судьба въ рукахъ кредиторовъ’. ‘Несчастный банкротъ’, голосъ его дрогнулъ и онъ заплакалъ. Но взоръ его, полный мольбы, встртилъ т же невозмутимые хищническіе взгляды ростовщиковъ.
— Напрасныя слезы, напрасное униженіе, Кондратъ. Сжалиться надъ тобой некому. Твои кредиторы ростовщики, бывшіе друзья твои и ты ихъ хорошо знаешь, слишкомъ привыкли и къ слезамъ, и къ горю и къ проклятіямъ своихъ должниковъ, приносящихъ имъ отъ 18—30% на капиталы, и не ты первый, не ты и послдній пролетаешь въ трубу отъ этихъ чудовищныхъ процентовъ. Не пожалетъ тебя и другъ твой Сеня, чернильная душа, не помогутъ теб юрисконсульты и протежирующій за апельсины начальникъ. Теперь ты для нихъ выжатый лимонъ. Во-вторыхъ, скажи, пожалуйста, за что жалть тебя. Ты самъ-то разв жаллъ Байкальскій край и народъ, высосавши который ты нажилъ себ 8.000,000? Теб принадлежитъ честь насажденія и развитія въ этомъ краю кулачества. Все поморье закабалено теб, вс жители этого края свозятъ и сбываютъ теб вс свои продукты и получаютъ за нихъ отъ твоихъ довренныхъ не деньгами, а водкой и гнилыми товарами по тройнымъ и боле цнамъ. Все это длается такъ мудро и хитро (вдь ты по этой части признанный ‘геній’), что бдные жители и не могутъ сбывать другимъ, кром тебя, своихъ продуктовъ, и не смютъ требовать отъ твоихъ довренныхъ за свои продукты денегъ, а принуждены вмсто нихъ брать или водку, или товары по ‘умреннымъ’ цнамъ.
За всю свою безбожную эксплуатацію края, принесшаго теб милліоны, построившаго теб пышный и великолпный дворецъ въ закабаленномъ тобою город, что ты даль этому краю и обездоленному народу? Устроилъ ли ты хоть одну народную школу, хоть одну больницу, хоть одинъ какой-нибудь пріютъ для бдныхъ на твоей родин?— ни одной, ни одного, нигд. А помнишь ли ты тотъ случай, когда обсчитанные твоими довренными рабочіе въ порыв мести и отчаянія бросились и ограбили твои склады, желая насиліемъ добиться справедливаго разсчета, и на другой же день эти рабочіе изъ поселенцевъ и жигановъ были такъ благородны и честны, что пришли въ твою контору и вс показали, кто что взялъ наканун изъ твоихъ складовъ и просили прощенія и справедливаго разсчета? Ты, Кондратъ, былъ ли ты когда-нибудь такъ благороденъ, какъ эти жиганы?
Ты ищешь защитниковъ, ты обращаешь взоры кругомъ и негодуешь что печать тебя не защищаетъ. Но скажи, разв ты былъ ея другомъ покровителемъ и въ лучшую пору, разв ты не употреблялъ все свое огромное вліяніе при помощи капитала, вс усилія подавить эту печать. И гд же ты длалъ это? въ кра, гд только что зарождается умственная жизнь. Ты, цивилизовавшійся Кондратъ, у начала своей исторіи уже сталъ ненавистникомъ свободнаго слова. Ты требовалъ закланія этой жертвы на жертвенник твоего золотаго кумира. Вс грхи, вс долги простятся теб, но этотъ не простится! Печать невиновна въ твоихъ несчастіяхъ, ты утопаешь не благодаря ей, а отъ себя, отъ чрезмрной жажды къ нажив и благодаря тобой проповдуемой наук кредита, разв ты не воспвалъ этотъ кредитъ, эту ‘манну небесную’?! (см. Ирбитск. ярмар. листок.). Тебя дятъ не враги, а бывшіе друзья твои и союзники аллигаторы-кредиторы. Никогда неврившій въ человческую жалость, чтившій одинъ кумиръ, пожиравшій человка, отвергавшій человколюбіе, великую любовь въ человчеств, теперь ты обращаешься къ человческому чувству? Знаешь, что, въ этомъ чувств, въ этой жалости, теб раскаявшемуся не было бы отказано, но скажи, Кондратъ: зачмъ даже въ предсмертный часъ твой, ты придумываешь новую каверзу?..