Письма из Болгарии, Тепляков Виктор Григорьевич, Год: 1829 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 14 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Письма изъ Болгаріи

(Писаны во время кампаніи 1829 года.)

Викторомъ Тепляковымъ

Москва.
Въ типографіи Августа Семена,
при Императорской Медико-Хирургической Академіи.
MDCCCXXXIII.

ОГЛАВЛЕНІЕ.

Отъ Издателя

ПИСЬМО ПЕРВОЕ.

Цль сего путешествія.— Импровизированный антикварій.— Отъздъ.— Одесская карантинная гавань.— Венеціянскій бригъ: la Perseveranza.— Противная погода.— Отплытіе.— Ночь на мор.— Баркарола рулеваго матроса.— Кюстенджи (древній Томисъ).— Изслдованія о мст Овидіева изгнанія.— Неосновательность археологическихъ ипотезъ Г. Гаммера.— Классическія воспоминанія.— Мангалія (древняя Каллатія).— Буря.— Берега Мизіи.— Добруджа.— Капо-Калакрія.— Безвтріе.— Плаваніе на веслахъ.— Панорама Варны.— Первыя впечатлнія, при вид сей крпости.— Историческая компиляція.— Варна.— Генералъ Г.— Древніе мраморы и медали.— Истребленіе памятниковъ древности

ПИСЬМО ВТОРОЕ.

Картина Варны.— Азіятская пестрота.— Смсь лицъ и нарядовъ.— Турки, Армяне, Болгары, Греки.— Европейскіе промышленники.— Статистика.— Христіанскія церкви.— Турецкій фанатизмъ.— Митрополиты греческій и армянскій.— Турецкій домъ.— Оригинальный хозяинъ.— Нкоторыя черты нравовъ и корыстолюбія варнскихъ жителей.— Генералъ Р.— Свднія о древней Одесс.— Милезійскія колоніи на берегахъ Эвксина.— Древнее греческое Пятисоюзіе.— Археологія.— Розыски о тожеств древней Одессы съ ныншней Варною.— Открытіе 7-ми кусковъ древняго мрамора.— Нумисматика.— Варнская цитадель.— Катакомбы.— Деспина

ПИСЬМО ТРЕТІЕ.

Причины долгаго пребыванія въ Варн.— Еще два куска древняго мрамора.— Суевріе жителей въ отношеніи къ памятникамъ древности.— Варнская пристань.— Сказочники.— Нелпость преданій объ окрестныхъ монастыряхъ и развалинахъ.— Поздка въ монастырь Св. Константина.— Армейскій антикварій.— Живописная красота окрестностей.— Могилы русскихъ воиновъ.— Историческія размышленія.— Болгарскій пастухъ.— Слды развалинъ.— Монастырская церковь.— Еще кусокъ древняго мрамора.— Прогулка въ монастырь Св. Іоанна.— Развалины.— Нчто о древней Визон.— Изслдованія о древнемъ Діонисопол или Крунис.— Монастырь Св. Іоанна.— Археологія монаха.— Аладжи-Монастырь.— Комилеское преданіе.— Нчто о древнемъ Филппопол.— Возвращеніе въ Варну

ПИСЬМО ЧЕTBEPTOE.

Церковь, построенная генераломъ Г. въ Варн.— Вечеръ наканун Пасхи.— Прогулка въ русскій лагерь.— Отъздъ въ Гебеджи.— Дорога.— Малыя Балканы.— Красота окрестностей.— Фонтаны.— Казачій притинъ. Неизобразимая прелесть природы.— Лиманская пристань.— Надгробный крестъ.— Гебеджинскій редутъ.— Полковникъ Л.— Дивныя Гебеджинскія развалины.— Различныя догадки о происхожденіи оныхъ.— Геологическія ипотезы.— Сравненіе Гебеджинскихъ колоннъ съ подобными обломками.— Замокъ Штольпенъ въ окрестностяхъ Дрездена.— Базальты Металлическихъ и Среднихъ горъ въ Сверо-Западной Богеміи и проч. и проч.— Естественныя Адлерсбахскія развалины.— Поэтиіеская картина Гебеджинскихъ обломковъ.— Сосдніе фонтаны.— Спутники.— Возвращеніе въ редутъ.— Отъздъ въ Девно.

ПИСЬМО ПЯТОЕ.

Дорога отъ Гебеджи до Девно.— Девнинское озеро.— Девнинскій лагерь.— Полковникъ В.— Множество римскихъ медалей, открытыхъ при укрпленіи сего мста.— Армейскіе весельчаки.— Генералъ Р.— Надгробный мраморъ съ латинской и греческой надписями.— Признаки тожества древняго Маркіанополя съ ныншнимъ Девно.— О поход Траяновомъ противъ Децебала, царя Дакійскаго.— Объ основаніи Маркіанополя.— О болгарскомъ Переяслав.— О завоеваніи сего города Святославомъ.— Историко философическія размышленія.— Стихи одной изъ ракійскихъ Элегіи.— Кине, о таинственномъ ход человчества.— Окрестности Девно.— Развалины водяныхъ мельницъ.— Девнинскій водопадъ.— Признаки минеральнаго ключа.— Покупка медалей.— Отъздъ въ Праводы

ПИСЬМО ШЕСТОЕ.

Дорога отъ Девно до Праводъ.— Эскнарнаутларъ.— Генералъ Ш.— Балканы.— Замчанія геологовъ о горахъ Болгарскихъ.— Прогулка Филиппа ІI-го, царя Македонскаго, на вершину Гемуса.— Геологія и Ботаника здшнихъ горъ почти совсмъ неизвстны.— Нкоторыя поверхностныя свднія о сихъ предметахъ.— Буря посреди Балкановъ.— Турецкій скакунъ.— Праводы.— Генералъ Н.— Вопросъ о землетрясеніи.— Генералъ К.— Развалины монастыря Дизъ-Даркіойскаго.— Гаджи-Халфа о сихъ развалинахъ.— Народное преданіе о разрушеніи сего монастыря.— Горныя пещеры.— Окаменлости.— Геологическія ипотезы.— Мавзолей русскаго часоваго.— Праводскія укрпленія.— Орлиное гнздо.— Видъ окрестностей.— Кронверкъ.— Блокгаузъ.— Картина Праводъ въ ихъ настоящемъ положеніи.— Мызы вельможъ Адріанопольскихъ.— Уничтоженіе садовъ и фонтановъ

ПИСЬМО СЕДЬМОЕ.

Послдній день въ Праводахъ.— Турецкіе переметчики.— Движеніе непріятельской арміи.— Опасность обратнаго пути въ Варну.— Отъздъ.— Генералъ Р-нъ.— Ночлегъ въ Девно.— Тревога.— Эски-Арнаутларское сраженіе.— Вторичное посщеніе Гебеджинскихъ развалинъ.— Подземная стна.— Желзный гвоздь.— Картина заходящаго солнца и лунный свтъ надъ сими необыкновенными обломками.— Новая прогулка къ сосднимъ фонтанамъ.— Возвращеніе въ Варну.— Деспина въ праздничномъ наряд.— Письмо Г-на Бларамберга.— Объясненіе двухъ древнихъ мраморовъ.— Окончательныя доказательства тожества ныншней Варны съ древней Одессою.— Старыя и свжія опустошенія Мизіи.— Приготовленія къ морскому пути въ Румилію.

ОТЪ ИЗДАТЕЛЯ.

Въ изобиліи частныхъ записокъ, столь общемъ нашему времени, отражается можетъ быть всего боле наблюдательный духъ вка. Если даже этотъ избытокъ подробностей переступаетъ за предлы современной любознательности, то не въ сихъ-ли самыхъ подробностяхъ — атомахъ настоящаго — заключаются матеріалы боле или мене богатые для будущаго? Если судьба частныхъ лицъ, если множество млочныхъ обстоятельствъ раздробляются нын столь анатомически передъ нами, то не изъ этой-ли самой безконечности цвтовъ и оттнковъ составится въ послдствіи времени картина вка, съ его свтамъ и сумракомъ, съ его колоссальными и мирмидонскими событіями?

Увлеченный вовсе неожиданно на поприще достопамятной войны 1829-го года, производя по вол Правительства, свои археологическія розыски въ древней Мизіи и ракіи, окруженный роями вковыхъ воспоминаній, картинами пылавшихъ битвъ, совокупностью новыхъ лицъ и природы, сочинитель предлагаемыхъ писемъ сообщалъ намъ плоды своихъ замчаній ‘о странахъ классическихъ, о странахъ столь еще мало извстныхъ.’ — Краткій отчетъ о семъ путешествіи, изданный немедленно по возвращеніи автора изъ Турціи, возбудилъ желаніе нкоторыхъ Европейскихъ журналовъ: знать подробности странствія, коего поверхностныя черты показались въ то время довольно любопытными.— Достаточный вызовъ для сообщенія сихъ подробностей нашей образованной публик.

Причины, замедлявшія до сего времени изданіе Писемъ изъ Болгаріи, вовсе не отъ насъ зависли. Если авторъ оныхъ не оспоривалъ относительной занимательности своего путешествія — занимательности археологической, статистической, топографической и проч., то все постороннее симъ предметамъ, препятствовало намъ до сихъ поръ получить его согласіе касательно сообщенія свту находившихся въ рукахъ нашихъ писемъ. Очерки впечатлній, возбужденныхъ въ его сердц яркимъ разнообразіемъ предметовъ: искры живой внутренней дятельности, и голосъ душевнаго утомленія, тепло огнекрылаго энтузіама, и морозъ мрачнаго скептицизма, жало тоски въ устахъ дкой сардонической юмористики, и звота ледянаго безстрастія, поэтическія воспоминанія передъ грудами вковыхъ развалинъ, и отъ нихъ — невольныя обращенія къ себ самому, къ тернію бурной, попранной жребіемъ юности……. вотъ что авторъ нашъ именуетъ личностію ни дли кого не занимательныхъ изліяній. Пусть, впрочемъ, онъ самъ объяснитъ читателямъ и прямую цль своего странствія, и причины, скрывавшія досел подъ спудомъ его ‘разнохарактерныя’ письма. Вотъ отвтъ на послднее наше предложеніе, касательно изданія оныхъ.

Одесса, 4^го Января 1833.

Братъ и Другъ,

Въ Март мсяц 1829^го года, дней за пять до отплытія своего въ Болгарію, постилъ я покойнаго Г. Бларамберга, Іерофанта нашей Таврической Археологіи. Въ слдствіе чего и какимъ образомъ долженъ я былъ прогуляться въ древнюю Мизію, извстно вамъ прежде, нежели импровизированный Антикварій приготовился исполнить велніе странной судьбы своей…— И такъ, дней за пять до моего путешествія, бесдовалъ со мною Г. Бларамбергъ. Если его пламенныя усилія сдлать меня, въ продолженіе сихъ пяти сутокъ, адептомъ Археологіи, возбуждали мою внутреннюю усмшку, то будьте уврены, что наружность моя представляла въ это время всю благоговйную любознательность неофита. Сему-то гршному фарисейству обязанъ я входомъ въ sanctun sanctorum почтеннаго Антикварія.

Кабинетъ Лорда Монкбернсскаго вамъ извстенъ: а потому, считаю за лишнее говоришь о хаос книгъ и бумагъ, чертежей, плановъ, снимковъ, рисунковъ, медалей, древнихъ мраморовъ, урнъ, многоразличныхъ черепковъ и тому подобныхъ чудесъ, кои, подъ эгидомъ раскрытаго Стравона, украшали coenobitium Г. Бларамберга.

Посл безконечныхъ толковъ о древней Одесс, или Одиссос, о Діонисопол, или Кринахъ, или Крунис, об Истрополис, или Истрос, или Вистріи, и машинально принялся листовать поверженнаго предо мною Стравона. Листовалъ, и думалъ: какимъ образомъ удалось Батюшкову такъ хорошо написать свое похвальное слово сну? — Листовалъ, и потирая глаза, старался побороть свою непростительную звоту. Мало-по-малу однакожь, наркотическія строки фоліанта начали передо мною блднть и разсяваться, но вдругъ он почернли, сгустились…. — и въ одинъ мигъ благодтельная дремота была уже за тридевять земель отъ очей моихъ.

Вотъ что совсмъ неожиданно попалось мн на одной изъ роковыхъ страницъ древняго Греческаго географа.

‘Если Стравонъ’ — замчаетъ Французскій переводчикъ его — ‘столь сильно затруднялся въ объясненіи сихъ странъ (Мизіи, ракіи и проч.)’ то что-же можно сказать о нихъ теперь, посл новыхъ, осмнадцати вковыхъ опустошеній, когда слды сихъ древнихъ народовъ, развалины сихъ древнихъ городовъ, и даже самыя названія мстъ навсегда изглажены! — Прибавимъ’ — продолжаетъ переводчикъ — ‘что мы не имемъ еще никакихъ положительныхъ свденій о внутренности Иллиріи, Эпира, Македоніи, ракіи, ессаліи и проч., и проч.’

Утшительно! подумалъ я, и простясь съ Г. Бларамбергомъ, завернулъ мимоходомъ къ одному изъ здшнихъ книгопродавцевъ. Мн вздумалось заглянуть въ Мальтё-Брюна.

‘Весь обширный четвероугольникъ’ — говоритъ сей послдній — ‘между Кавалою, Филиппополемъ, Адріанополемъ, все теченіе Нестуса, Сіэмуса и Гарпессуса, вс поэтическія долины Родопе суть terra incognita, обиталище племенъ Болгарскихъ, Албанскихъ, и, можетъ быть, ракійскихъ.’

Присоединивъ къ сему безусловному terra incognita милліонъ другихъ препятствій: чуму, перуны окружавшей меня войны, и, всего боле — совершенную ничтожность вещественныхъ средствій моихъ, благоволите сказать, можно-ли безъ несправедливости требовать отъ меня какой-нибудь важной, Деноновской глубины замчаній?

За всмъ тмъ, открытые и пріобртенные мною памятники древности: 36 кусковъ мрамора съ надписями и барельефомъ, 89 медалей золотыхъ, серебряныхъ и бронзовыхъ (изъ коихъ боле 50-ти — древнія Греческія), дв вазы (найденныя въ Сизопол), дв статуи: бронзовый Амуръ и небольшой женскій бюстъ (купленныя въ Анхіал), огромный Анхіалійскій саркофагъ и наконецъ — дивныя Гебеджинскія развалины требовали, вмст съ живописной красотою природы, вмст съ роемъ чувствъ, мыслей и впечатлній, возбужденныхъ въ души моей — и волшебствомъ вковыхъ воспоминаній, и пестротой окружавшихъ меня предметовъ, и странностью моего собственнаго, столь загадочнаго, столь трагикомическаго положенія, все это — говорю я — требовало отъ моего переполненнаго сердца обыкновенной, то есть, чернильной исповди. Я ршился писать вамъ изъ Турціи.

Писалъ — и, не заботясь даже о третьемъ лиц, говорилъ безъ разбору обо всмъ, что поражало мой взоръ, но и слухъ, мое сердце и голову.

Но теперь, когда, ршась осудить наши эпистолы: Ex Moesia, на анатомію ученыхъ, стилистовъ и публики, когда вооруженные словами Шатобріана, вы говорите — что ‘Путешествія сливаютъ въ себ поэзію съ бытописаніемъ, что развалины и гробницы открываютъ намъ истины, коихъ невозможно узнать во всякомъ другомъ мст’ — то позвольте освдомиться, многіе-ли изъ читателей вашихъ народныхъ Русскихъ романовъ симпатизируютъ съ подобными мыслями?

Безъ сомннія:

Tout est beau, tout est bon, tout est grand sa place,

но, потому-ли, то въ мір попадаются, какъ замчаетъ Ройе-Колларъ, существа индивидуальныя, коихъ участь не иметъ ничего общаго съ участью массъ, или почему другому — я откровенно скажу вамъ, что обожая просторъ, отнюдь не преслдую этой химерической, непостижимой, исключительной народности, которая теперь въ такой мод на вашемъ Великороссійскомъ Парнасс. Довольно! Вы видите, что подобною исповдью я самъ произнесъ ршительный приговоръ своей книг, но прошу замтить, что будучи врагомъ всякой полемики, что любя вообще самобытность, что отнюдь не заботясь о народности своего личнаго воззрнія на предметы, я душой уважаю литтературныя и другія мннія всхъ и каждаго, ибо желаю остаться въ поко при своихъ собственныхъ.

Впрочемъ, вотъ въ чемъ главное дло. Письма изъ Болгаріи подавлены, такъ сказать, плеоназмомъ чувствъ, мыслей, воспоминаній, постороннихъ для напудренныхъ пылью педантовъ, хотя и возбужденныхъ картинами тхъ-же самыхъ гробницъ, тхъ-же самыхъ развалинъ, тхъ-же самыхъ памятниковъ древности, въ изображеніи коихъ заключалась прямая цлъ моего странствія. Но куда-же дваться съ этой личностью изліяній, коихъ я отнюдь не желалъ никому, кром однихъ васъ исповдывать, ибо какая надобность свту до того, что душа моя или ваша ‘была прозрачной, подобно вод горнаго источника, прежде нежели ея сокровенная глубина не взмутилась?’ —

‘Брошенный, какъ будто кораблекрушеніемъ, на широкое поприще жизни, вотще юный скиталецъ озираетъ ея пространство. Съ душой, волнуемой непрочными замыслами, одинокій, преданный себ самому, онъ не сметъ надяться….. Сердце его еще не знаетъ страстей, и между тмъ — холодъ и мракъ въ его разочарованномъ сердц…… Отлученный враждебною участью отъ различныхъ эпохъ существованія, онъ ежеминутно чувствуетъ внутри себя самого что-то несовершенное, и чему никогда не должно совершиться. Вся его жизнь представляетъ подобіе годовъ, пораженныхъ безплодіемъ. Добыча тоски необычайной, полный высокомрнаго презрнія къ жизни, полный порожденнаго отчаяніемъ безстрастія, онъ быстро ‘ перелетаетъ вс эпохи юности, онъ отважно садится посреди древнихъ, и дивитъ ихъ своей скоросплою зрлостью, онъ подымаетъ руку на непроницаемую завсу Изидину, и между тмъ нигд не находить свжести, недостававшей весн его…’

Вотъ шипы, угаданные какимъ-то безыменнымъ Авторомъ — шипы, подъ стопами не вымышленной юности,— но общество плачетъ надъ романомъ Виконта д’Арлинкура, вотъ гримасы попранной жребіемъ жизни, — но оно забавляется утонченнымъ жеманствомъ Федоры (La Dame sans coeur). Tte exalte! — восклицаютъ свтскіе моралисты, анализируя душу Руссо или Байрона, и бросая на одни всы мечъ маленькаго Капрала съ ружьемъ какого нибудь солдата, бднаго человка.

Будемъ однако добросовстны. Почти цлыхъ четыре года отдляютъ меня отъ автора Писемъ изъ Болгаріи: а потому, признаться-ли вамъ, что мой ныншній intellectus поустарлъ для симпатіи съ нкоторыми изъ тогдашнихъ думъ своихъ. Волнуемый, напримръ, ипотезой Г. Балланта — что ‘древній Сфинксъ не грозить боле съ горы Фикейской поглотить тхъ, кои стремятся къ разршенію различныхъ загадокъ человчества’ — я въ минувшее время почиталъ всхъ мертво-живыхъ Помпеевъ общества именно тмъ, что алгебра называетъ, кажется, отрицательнымъ количествами. Теперь-что мн до сихъ вампировъ! Въ неутралитет со всей вселенной, если я не въ состояніи — и по внутреннимъ чувствамъ своимъ, и по недостатку надежной пристани — вмст съ Лукреціемъ возгласить:

Suave mari magno, turbantibus cequora venitis

E terr magnum aliterius spectare laborem —

то по крайней мр, да позволено мн будетъ во исполненіе рецепта Чернаго Доктора:

‘Отдляя жизнь поэтическую отъ жизни политической,

Одиноко и независимо слдовать своему призванію.

Pre forma, заключу письмо сіе обыкновеннымъ признаніемъ, что мирный гражданинъ почтетъ себя счастливымъ, если, кочуя подъ перунами бушевавшей брани, онъ усплъ обрсти для пространной нивы просвщенія хотя единое зерно въ странахъ классическихъ, въ странахъ столь еще мало извстныхъ. Счастливъ онъ еще боле, если это единое зерно, перенесенное въ отчизну подъ нашими побдными лаврами, не умретъ въ родимой земл Русской.

Врьте и проч.

В. Тепляковъ.

Если свтъ борется весьма нердко съ тнью подъ перомъ нашего автора, то читатели согласятся, можетъ быть съ нами, что ‘это кипящее сердце еще пламенетъ подъ пепломъ’. — За всмъ тмъ, театръ воины 1829 года, великолпное зрлище, на коемъ разыгралось одно изъ дйствій вковой драмы:— борьба недвижнаго Юго-Востока съ бодрымъ, наступательнымъ Сверо-Западомъ — едва-ли по сіе время удовлетворительно раскрыты передъ просвщенной Европой. Письма изъ Болгаріи приподнимутъ можетъ быть слегка уголокъ занавсы. — Въ нихъ, посреди яркой живописи незнакомыхъ намъ людей и природы, сквозь прозрачную ткань легкихъ замчаній, ученыхъ изслдованіи, рзкихъ выводовъ и личныхъ отступленій, мелькаетъ великое событіе войны, развиваются древнія воспоминанія и при блеск оныхъ — дла и мннія современныя рисуются вдали, на фантастическомъ грунт разсказа. Отъ благосклоннаго принятія Писемъ изъ Болгаріи зависитъ, можетъ быть, сообщеніе публик и тхъ эпистолъ, кои мы получили въ 1829 году изъ Румиліи.

Мы сочли за необходимое приложить къ сему Путешествію доставленный намъ авторомъ видъ Гебеджинскихъ развалинъ. Снятый подъ его руководствомъ съ натуры, отъ дополнить изображеніе сего необыкновеннаго мста. Кром того, сообщаемъ читателямъ снимки съ двухъ наиболе замчательныхъ памятниковъ древности, открытыхъ сочинителемъ посреди развалинъ классической Мизіи.

ПИСЬМА изъ БОЛГАРІИ.

ПИСЬМО ПЕРВОЕ

Брату Ал. Гр. Теплякову.

Варна, 29 Марта.

Вамъ уже извстно, что начальству Новороссійскаго края угодно было поручить мн обозрніе нкоторыхъ мстъ, занятыхъ нашими войсками на правой сторон Дуная, и что цль сего порученія, есть розысканіе о разныхъ памятникахъ древности, скрывающихся между развалинами Мизіи и классической ракіи. Вы безъ сомннія подивитесь тому, что будучи столь безусловно чуждъ точныхъ и основательныхъ свденій о странахъ, въ коихъ почти каждый шагъ освященъ какимъ-нибудь славнымъ историческимъ событіемъ, я принялъ на себя обязанность столь трудную, порученіе столь мало сообразное съ родомъ исключительныхъ моихъ занятій, — но кому неизвстно, что жизнь наша можетъ иногда находиться подъ вліяніемъ обстоятельствъ столь странныхъ, что человкъ радъ часто сдлаться не только антикваріемъ, но для избжанія худшаго, готовъ даже участвовать въ трудахъ знаменитой Академіи Лагадоской.

Съ другой стороны, скажите, кто бы на коемъ мст не былъ радъ поотогрть остылое сердце у лучей золотаго ракійскаго солнца? Кто бы не былъ радъ, говорю я, погрузиться въ поэтическое величіе минувшаго, и въ бесд съ колоссальными его призраками, забыть хотя на малое время прозу и мучительныя млочи настоящаго? Такъ думалъ я — и вотъ странникъ вашъ уже въ столиц древней греческой Ганзы.

Конечно, мн надлежало бы нсколько поболе освоиться съ оракулами антикваріевъ: полистовать предварительно Стравона, и словомъ, схватить изъ древнихъ лтописей и географіи хотя поверхностныя черты, которыя бы могли служить мн по крайней мр краткимъ итинереромъ въ моемъ путешествіи, но для сего потребны были книги и время. Первыми я не могъ обогатиться въ Одесс, а послдняго имлъ въ своемъ распоряженіи только для необходимыхъ дорожныхъ приготовленій. Короче сказать, я пустился въ археологическое странствіе подобно какому нибудь кавалерійскому офицеру, отправляющемуся за покупкой ремонта: слдовательно — посланія мои будутъ, къ сожалнію, напоминать вамъ гораздо чаще обо мн самомъ, нежели о странахъ, коихъ чудеса требуютъ наблюдателя боле просвщеннаго.

Я выхалъ изъ Одессы 20^го сего мсяца. Таможенная гроза собралась и довольно быстро разсялась надъ моими чемоданами, врата карантинной пристани разверзлись и скрыпя затворились за мною. Свершилось! Богъ знаетъ, когда-то ноги мои ступятъ вновь на родимую землю! Ни любовь, ни дружба не смютъ прикоснуться къ людямъ, меня окружающимъ.— Что нужды! посмотрите, какая пестрая, живая, разнообразная картина развернулась вдругъ предо мною: офицеры, женщины, солдаты, шкипера, матросы всхъ странъ, карантинные и разные другіе сановники, суматоха, толкотня, неумолкающій ропотъ и волненіе! Я долго съ ненасытнымъ любопытствомъ глядлъ на это живописное зрлище, потомъ глаза мои устремились на безпредльное море: быстрые челночки скользили по его лазурной поверхности, блые паруса рисовались вдали на голубомъ горизонт. — День уже клонился къ западу, когда одинъ изъ карантинныхъ чиновниковъ подвелъ ко мн маленькаго, но еще довольно бодраго старичка и объявилъ, что это капитанъ Венеціянскаго брига: la Perseveranza, который, по назначенію Правительства, долженъ отвезти меня въ Варну. — Яликъ этого капитана качался у берега, слуга и вещи мои ожидали меня на ономъ. Я спустился въ эту легкую лодочку, капитанъ за мною — и вотъ, четыре весла вонзились уже въ шипучія волны. Челнокъ нашъ полетлъ стрлою къ стоящимъ на рейд судамъ, на каждомъ изъ нихъ звонили рынду, когда приставъ къ своему бригу, мы начали одинъ за другимъ взбираться на палубу.

Огромный шаръ солнца медленно погружался въ сафирное море, и спустившись вдали къ самому его горизонту, проливалъ яркій пурпуровый свтъ въ промежутки корабельныхъ снастей и огромныхъ мачтъ, возвышавшихся подобно обнаженному осенью лсу.— Я вошелъ въ отведенную мн каюту: гравированный образъ Мадоны съ надписью: Stella del Mare вислъ надъ моей койкою. — Вечеромъ — милліоны звздъ засверкали надъ нами, и вышелъ на палубу, но какъ бы вы думали, что боле всего занимало меня въ эту минуту?— Огни, загорвшіеся въ Одесс!— Я отъ души прощался съ ними, какая-то глупая тоска пощипывала грудь мою:

Прости, о родина, прости!

роптало невольнымъ образомъ мое взволнованное сердце.

Проснувшись въ слдующее утро, я воображалъ не видть уже боле ничего, кром воды и неба, но погода была противъ насъ какъ будто въ заговор: въ продолженіе цлыхъ двухъ сутокъ постоянный штиль не позволялъ намъ и думать о путешествіи. Я чрезвычайно досадовалъ на это безвтріе, каждое утро выходилъ на палубу, и видя предъ собой все еще меркантильную Одессу, мучилъ капитана безпрестанными разспросами о состоянія атмосферы: ‘Bonazza, non c’ vento’ или ‘vento contrario—‘ были его единственные отвты.

Наконецъ — ура, ура! 23-го свжій Сверный втеръ подулъ съ берега, и мы приготовились къ отплытію. Взгляните на эту бготню по шканцамъ, посмотрите, какъ проворный матросъ взбирается по веревочнымъ лстницамъ на огромную гротъ-мачту, послушайте визгъ якорнаго каната, внемлите безпрерывнымъ крикамъ: Vira, Vira! и напослдокъ, потрудитесь обратить взоры свои отъ береговъ родины на безграничность морскую.— Тогда вы только вполн согласитесь со мною, что первое чувство въ минуту разлуки съ отечествомъ есть, безъ всякихъ романтическихъ затй, странное, неизъяснимое чувство. Сначала, какая то непонятная радость овладла моимъ сердцемъ: казалось, оно ощутило внезапное наслажденіе какимъ то неистощимымъ внутреннимъ богатствомъ въ тотъ мигъ, когда натянутые паруса округлились и заколебавшійся корабль тронулся съ мста. Я расхаживалъ скорыми шагами по шканцамъ и громко декламировалъ:

‘Шуми, шуми послушное втрило!’ и проч.

Но эта болтливая радость исчезла вмст съ берегами моей отчизны. Подобно Ирвингу Вашингтону, мн казалось, что въ это время я закрылъ первый томъ моей жизни со всмъ тмъ, что онъ заключалъ въ себ.

Минувшее душ моей,

Какъ сонъ мудреный представлялось:

То краснымъ солнцемъ ей являлось,

То моря бурнаго темнй…..

Берега русскіе были у насъ въ глазахъ еще въ продолженіе всхъ этихъ сутокъ, блыя толпы чаекъ мелькали вдалек за нами. Кром одинаковыхъ со мною животныхъ, я съ чрезвычайнымъ удовольствіемъ увидлъ на шканцахъ еще трехъ земныхъ жителей.— Крапчатая лягавая собака спала у капитанской каюты, рзвый котъ игралъ и мурлыкалъ вокругъ нашихъ чугунныхъ пушекъ, пестрая курица прогуливалась и безпечно клевала разсыпанную передъ ней пшеницу. Сія послдняя пользовалась по видимому особенною благосклонностью экипажа: ‘Ah Marianna, briccona, bestia bricconcella Marianna!’ приговаривалъ птицелюбивый матросъ, гладя свою пернатую спутницу. Многіе путешественники весьма справедливо до меня замтили, что вс противоположности съ бурною жизнію мореплавателя нравятся вообще его сердцу — и кто-же не согласится, чтобы посреди шумящихъ вокругъ валовъ, пніе птуха, лай собаки, щебетанье залетвшей съ берега птички не напоминали довольно сладостно сердцу о кровл домашней хижины, о золотомъ, радужномъ утр жизни? Я провелъ весь этотъ вечеръ и большую половину ночи на палуб, ужинъ кончился, и мало по-малу все вокругъ меня почило сномъ богатырскимъ…. не спалъ одинъ только я, да рулевой матросъ у озареннаго ночною лампою компаса.— Глаза мои искали маяка береговъ одесскихъ: одиноко мерцалъ онъ едва замтной огненной точкою на сверномъ, неозлащенномъ ни одной звздой небосклон. Не знаю, подобныя ли моимъ думы тснились въ груди моего сторожеваго спутника, но посл нсколькихъ фантазированныхъ мотивовъ, онъ тихонько заплъ:

О pescator dell’onda,

Fidelin!

Vieni pescar in qu.

Colla bella sua barca,

Colla bella sene v.

Fidelin, lin l.

II.

Che cosa vuol ch’io peschi,

Fidelin?

L’anel che m’ cascа.

Colla bella etc.

III.

Tо dar cento scudi,

Fidelin!

Sta borsa ricam.

Colla bella etc.

IV.

Mon voglоo cento scudi,

Fidelin!

Ni borsa ricam.

Colla bella etc.

Jo v un basin d’amore,

Fidelin!

Cрe quel mi paghera.

Colla bella sua barca,

Colla bella sene v.

Fidelin, lin l!

Мой пвецъ такъ часто повторялъ одно и тоже, что я невольно затвердилъ его баркаролу. Эта простая, но плнительная мелодія, будучи, такъ сказать, срединою между тмъ, что музыканты зовутъ canto fermo и canto fiorоto, выражала, какъ не льзя лучше, своими переливами отъ страстныхъ, протяжныхъ мотивовъ къ ритму боле игривому, качку и плаванье гондолы по ясно-голубымъ лагунамъ. Смыслъ стиховъ переносилъ также мечты мои на берега поэтической Бренты. Какъ будто невзначай подслушалъ я рчи этой сладострастной синьоры, которая такъ мило предлагаетъ юному, пригожему рыболову кошелекъ съ цлою сотней ceкиновъ за то, чтобы сей послдній отыскалъ на дн морскомъ кольцо, упавшее съ ея пальчика: Египетская работа! но Фиделинъ не дуракъ: деньги и шитый кошелекъ ему не надобны, поцлуй любви можетъ одинъ вознаградить труды его.— Это Венеція, столица живыхъ, ежечасныхъ романовъ, очарованный край, гд женщина ‘какъ будто на устахъ носитъ свое богатое сердце!’ — Oh, quanto te aspiciam!— Погруженный въ свои любимыя фанаберіи, я почти не замтилъ, какъ адріатическая псня умолкла, аккомпанементъ черноморскихъ волнъ одинъ продолжался. Часовой звонокъ прозвучалъ полночь, товарищи пвуна пробудились на смну, я сошелъ въ каюту, и качаемый глубокимъ Эвксиномъ, заснулъ, какъ дитя въ колыбели.

На другой день однообразный горизонтъ воды скрывалъ уже отъ меня Одессу, какъ непроницаемый туманъ, скрывающій отъ человка его будущность…. Рзкій Сверо-восточный втеръ несъ корабль съ неимоврною скоростію, и около слдующаго полудня песчаный берегъ Кюстенджи (древняго Томиса) мелькнулъ уже вдалек предо мною.

Шекспиръ говоритъ, что попытка золотить золото или блить блоснжную лилію есть истинное дурачество: не безразсудно-ли-бы и съ моей стороны было искать словъ для выраженія чувствъ, наполнявшихъ мою сирую душу, при вид сей дикой, безжизненной полосы земли, которая орошена слезами божественнаго поэта, освящена прахомъ безсмертнаго изгнанника? Клянусь (но вы и безъ клятвы поврите), что эти чувства были не вытверженныя, не поддльныя.

Странно, почему мсто Овидіева изгнанія было до сихъ поръ предметомъ столькихъ ипотезъ, и почему нкоторые антикваріи искали могилы римскаго поэта близь береговъ Днстра (древняго Тираса). Извстно, что это неизъяснимое предположеніе осуществлено даже названіемъ небольшаго городка, построеннаго на берегу Аккерманскаго залива, и еще до сихъ поръ существующаго подъ именемъ Овидіополя. Стравонъ обозначаетъ довольно явственно географическое положеніе древняго Томиса…. ‘Вправ отъ морского берега, по направленію отъ священнаго устья Истера (Дуная)’ — говоритъ онъ — ‘находится, въ разстояніи 500 стадій маленькій городокъ Иструсъ (вроятно ныншній Гирдовъ). 250 стадій дале — существуетъ Томисъ (), другой небольшой городокъ’ и проч. (Strab. lib. VII, cap. VI). Аполлодоръ, Мела и наконецъ самъ Овидій не оставляютъ, кажется, никакого сомннія по сему предмету. (См. сего послдняго: Ex Ponto 4. El. 14, v. 59.— Trist. III. El. 9, v. 33). По мннію Лапортъ-дю-Тайля и Корая, французскихъ переводчиковъ Стравона, вычисленіе разстояній, сдланное размромъ олимпійскихъ стадій, по нашимъ новйшимъ картамъ, начиная отъ устья Дуная, называемаго Эдриллисомъ, заставляетъ думать о тожеств древняго Томиса съ ныншнимъ Томисваромъ, но что такое Томисваръ?— Извстный оріенталистъ Г. Гаммеръ, думалъ видть развалины Томиса на мст ныншняго Бабадага, напрасно проискалъ во всей Добруджійской Татаріи ‘означеннаго на многихъ картахъ’ города Томисвара и кончилъ свои изслдованія откровеннымъ признаніемъ, что: ‘in den ganzen Dob’rudscha kein solches Ort existirt.’ (Rumili und Bosnaf geographische Beschreibung von Mustapha ben Abdalla Hadschi-Chalfa, стр. 30, въ примчаніи) отъ Бабадага Г. Гаммеръ бросается за Томисомъ къ ныншней Мангаліи: ‘Der See, an welchem das alte Tomi lag’ — говоритъ онъ — ‘knnte der von Babadag, wabrschenlicher aber, der bey Mangalia gelegen sein.’ (Ibid. стран. 496). Тожество Мангаліи съ древнею Каллатіею уже давнымъ-давно доказано. — Полагая (по таблицамъ Бартелеми) греческій стадій въ 94 1/2 французскихъ тоаза, и отношеніе сего послдняго къ нашей сажени, какъ 76,734:84,000, я нахожу, что разстояніе священнаго устья Дуная отъ Томиса, полагаемое Стравономъ въ 750 стадій, заключаетъ въ себ около 129-ти нашихъ верстъ. По карт генерала Гильемино, устье Дуная, называемое Эдриллисомъ, находится отъ ныншней Кюстенджи почти точь-въ-точь на такомъ разстояніи.— Сочинитель И

Читайте также: