Путевые заметки от Корнгиля до Каира, через Лиссабон, Афины, Константинополь и Иерусалим, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1846 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 148 минут(ы)

ПУТЕВЫЯ ЗАМТКИ

ОТЪ КОРНГИЛЯ ДО КАИРА, ЧЕРЕЗЪ ЛИССАБОНЪ, АИНЫ, КОНСТАНТИНОПОЛЬ И ІЕРУСАЛИМЪ.

Титмарша (В. М. Тэккерея.)

Виго. — Мысли на мор. — Видъ земли.— Испанская территорія. — Испанскія войска.— Пасаджеро.

Сегодня утромъ прекратились стоны и оханье, гудвшіе безъ умолку за прекрасно-расписанными дверями моей каюты, и больные вмст съ солнцемъ поднялись съ коекъ. Но задолго еще до солнечнаго восхода, я имлъ счастіе убдится, что мн уже необходимости стараться о поддержанія горизонтальнаго положенія, и въ два часа утра вышелъ на палубу полюбоваться полнымъ мсяцемъ, который садился за запад, съ миріадами звздъ, блествшихъ надъ моей головою. Ночь была чудная. Воздушная перспектива поражала меня своимъ великолпіемъ. Синее небо охватило алмазныя свтила, ярко и тускло мерцали они, утопая въ неизмримой глубин его. Корабль покойно скользилъ по темной поверхности опавшаго моря. Дулъ тихій, теплый втеръ, далеко не тотъ, который въ продолженіе двухъ сутокъ гналъ насъ отъ острова Уэйта. Колоколъ билъ получасы, а вахтенный выкрикивалъ часы и четверти.

Видъ этой благородной сцены въ одну минуту уничтожилъ вс припадки морской болзни, и еслибъ чувствовалась только потребность сообщать секреты свои публик, много хорошаго можно бы сказать о томъ удовольствіи, которое доставило мн это раннее утро. Но бываютъ внутреннія движенія, недопускающія легкаго разсказа, и къ нимъ-то относились чувства, вызванныя созерцаніемъ этой обширной, великолпной и гармонической картины. Она приводила въ восторгъ, который не только трудно выразить, но въ которомъ заключалось что-то таинственное, о чемъ не должно человку говорить громко. Надежда, воспоминаніе, исполненное нжности, стремленіе къ дорогимъ друзьямъ и невыразимая, благоговйная любовь къ сил, создавшей эти безчисленные міры, вчно блистающіе надъ нами, наполняли душу торжественнымъ, смиреннымъ счастіемъ, которымъ рдко наслаждается человкъ, живущій въ город. Какъ далеки отсюда городскія заботы и удовольствія! Какъ жалки и ничтожны он въ сравненіи съ этимъ великолпнымъ блескомъ природы! Подъ нимъ только ростутъ и крпятся лучшія мысли. Небо сіяетъ поверхъ насъ и смиренный духъ благоговйно взираетъ на это безграничное проявленіе красоты и мудрости. Вы дома, съ своими, хотя они и далеко отъ васъ, сердце ваше носится надъ ними, такое же свтлое и бдительное, какъ и эти мирныя звзды, блистающія на тверди небесной.

День былъ также прекрасенъ, какъ и ночь. Въ семь часовъ загудлъ колоколъ, словно благовстъ сельской церкви. Мы вышли изъ каютъ, тенделетъ былъ убранъ, на палуб стоялъ налой, матросы и пассажиры слушали капитана, который мужественнымъ голосомъ читалъ молитву. Для меня было это совершенно новое и трогательное зрлище. Слва отъ корабля подымались остроконечныя вершины пурпуровыхъ горъ, Финистере и берегъ Галиціи. Небо было свтло и безоблачно, мирно улыбался темный океанъ, и корабль скользилъ поверхъ него въ то время, когда люди славословили Творца вселенной.

Было объявлено пассажирамъ, что въ честь этого дня за столомъ угостятъ ихъ шампанскимъ, которое и было подано во время обида. Мы выпили за здоровье капитана, не пропустивъ случая сказать при этомъ нисколько спичей и комплиментовъ. По окончаніи пирушки, мы обогнули мысъ, вошли въ заливъ Виго и миновали мрачный, гористый островокъ, лежащій посреди его.

Не знаю почему это, оттого ли что видъ земли всегда привлекателенъ для глазъ моряка, утомленнаго опасностями трехдневнаго плаванья, или это мсто необыкновенно хорошо само-по-себ, но только рдко случалось мн видть картину прекрасне амфитеатра холмовъ, въ которые врзывался теперь пароходъ нашъ. Весь пейзажъ былъ освщенъ чудно-прозрачнымъ воздухомъ. Солнце не сло еще, но надъ городомъ и построенной на скалъ крпостью Виго, тускло блестлъ уже мсяцъ, становясь все больше и свтле по мр того, какъ солнце уходило за горы. Надъ нижнимъ уступомъ охватившаго заливъ возвышенія, волновались яркіе, зеленые холмы, изъ-за которыхъ подымались уже мрачныя, величавые утесы. Сады и фермы, церкви, деревни, монастыри и домики, вроятно бывшіе когда-то пріютомъ пустынниковъ, весело освщались лучами заходящаго солнца. Картина эта была полна прелести и одушевленія.

Вотъ прозвучало магическое слово капитана: ‘Stop her!’ и послушный корабль остановился на какіе-нибудь триста шаговъ отъ маленькаго городка, блые домики котораго ползли на утесъ, защищенный высокою горою. На гор стояла крпость, а на песчаномъ берегу, подлъ колеблющихся, пурпурныхъ волнъ, тснилась пестрая толпа, въ одежд которой преобладалъ красный цвтъ. Тутъ только замтили мы желто-красный штандартъ Испаніи, разввающійся подъ защитою часоваго въ голубомъ мундир, съ ружьемъ на плечъ. У берега виднлось много шлюпокъ, готовыхъ отойти отъ него.

Но тутъ вниманіе наше сосредоточилось на палуб, на нее вышелъ лейтенантъ Бонди, хранитель депешъ ея величества, въ длинномъ мундиръ, который раздвоялся назади, какъ хвостъ у ласточки, на пуговицахъ красовался якорь, а между ногъ бряцала сабля, великолпно накрахмаленные воротнички, въ нисколько дюймовъ вышиною, охватывали добродушное, блдное лицо его, на головъ возвышалась трехугольная шляпа, съ черной шерстяной лентою и золотымъ жгутомъ. Шляпа эта такъ лоснилась, что я принялъ ее за оловянную. Къ пароходу подошла маленькая, неуклюжая шлюпка съ тремя оборванными галегосами. Въ нее-то погрузился мистеръ Бонди съ депешами ея величества, и въ тотъ же мигъ развернулся на ней королевскій штандартъ Англіи — клочекъ какой-то бумажной матеріи, величиною не больше носоваго платка и цною не дороже фартинга.

‘Они, сэръ, знаютъ этотъ флагъ, торжественно сказалъ мн старый матросъ. ‘Они, сэръ, уважаютъ его’. Власть лейтенанта ея величества такъ велика на пароход, что онъ иметъ право приказать остановиться, двинуться, идти на право, на лво, куда ему угодно, и капитанъ можетъ ослушаться его только suo periculo.

Нкоторымъ изъ насъ было позволено създить на полчаса на берегъ, чтобы выпить настоящаго испанскаго шоколата на испанской территоріи. Мы послдовали за лейтенантомъ Бонди, но смиренно, въ шлюпк эконома, который халъ запастись свжими яйцами, молокомъ для чаю и, если можно, устрицами.

Былъ отливъ, и шлюпка не могла пристать къ берегу. Надобно было принять предложеніе галегосовъ, которые, обнаживъ ноги, бросились въ воду, и возссть на плеча къ нимъ. хать на плечахъ носильщика, держась за усы его,— очень не дурно, и хотя нкоторые изъ сдоковъ были высоки и толсты, а двуногіе коньки худы и приземисты, однако же мы въхали на сырой песокъ берега благополучно. Тутъ окружили насъ нищіе: ‘Ай сай, сэръ! Я говорю, сэръ, по-англійски! Пени, сэръ!’ кричали они на вс голоса, отъ чрезвычайно звонкаго сопрано молодости до самой глухой октавы преклонныхъ лтъ. Когда говорится, что этотъ народъ отрепанъ, какъ шотландскіе нищіе, или даже еще боле ихъ,— то шотландскому путешественнику не трудно составить врное понятіе о ихъ характер.

Пробившись сквозь эту толпу, поднялись мы по крутой лстниц, прошли сквозь низенькіе ворота, гд на маленькой гауптвахт и въ барак засаленные, крошечные часовые составляли маленькій сальный караулъ, потомъ потянулись мимо блыхъ домовъ съ плоскими кровлями, съ балконами и съ женщинами, такими же стройными и торжественными, въ тхъ же головныхъ уборахъ, съ тми же глазами и желтыми верами, какъ рисовалъ ихъ Мурильо. Заглянули въ опрятныя церкви и наконецъ вступили на Plaza del Constitution, или большую площадь, которая не больше тэмильскаго сквера. Тутъ нашли мы трактиръ, прогулялись по всмъ его заламъ и услись въ комнатъ, гд подали намъ настоящаго испанскаго шоколату. Трактиръ отличался той опрятностью, до которой можно достигнуть мытьемъ и скобленьемъ, на стнахъ висли французскія картинки съ испанскими надписями, подъ ними стояло кое-что изъ мебели, и все вмст свидтельствовало о чрезвычайно почтенной бдности. Прекрасная, черноокая, въ желтомъ платк, Дульцинея ввела насъ въ комнату и подала шоколату.

Тутъ звуки рожка заставили насъ взглянуть на площадь. Я забылъ сказать, что этотъ великолпный скверъ былъ наполненъ солдатами, такими по большой части молодыми и низенькими, что смшно было смотрть на нихъ. Ружья необыкновенно маленькія, мундиры дешевые и вычурные, какъ будто взяли ихъ на прокатъ изъ театральнаго гардероба. Вся сцена очень походила на сцену дтскаго театра. Крошечные домики, съ аркадами и балконами, на которыхъ сидятъ женщины, повидимому слишкомъ крупныя для уютныхъ комнатокъ, занимаемыхъ ими, солдаты въ ситц и хрусталяхъ, офицеры въ густыхъ мишурныхъ эполетахъ, одинъ только генералъ (Пучъ, такъ называли мн его) былъ одтъ прилично: настоящая пуховая шляпа, на широкой груди большія, блестящія звзды, шпоры и сапоги перваго разбора. Поигравши довольно долго на труб, низенькіе человчки удалились съ площади, а генералъ Пучъ вошелъ съ своимъ штабомъ въ тотъ же самый трактиръ, гд наслаждались мы шоколатомъ.

Тутъ же имли мы случай полюбоваться на студентовъ города. Явились три или четыре дамы съ верами и въ мантильяхъ, къ нимъ подошло трое или четверо дэнди, одтыхъ въ обтяжечку, по французской мод, физіономіи ихъ отличались еврейскимъ типомъ. Въ числ ихъ былъ преважный, худой джентльменъ, весь въ черномъ и съ пребольшими воротничками. Съ торжественной улыбкою выступалъ онъ по маленькой площади, держа передъ собою черную палку съ блымъ костянымъ набалдашникомъ. Онъ живо напомнилъ намъ Жилъ-Блаза и тхъ любезныхъ бакалавровъ и лиценціатовъ, которые не разъ снились намъ.

Но вотъ мы пробыли уже полчаса въ этомъ маленькомъ испанскомъ городк, то, что видли мы, походило на совъ или небольшое представленіе, разыгранное съ цлью позабавить насъ. Бумъ! прозвучала пушка къ концу маленькаго, веселаго дивертисмена. Женщины и балконы, нищіе и гулящіе Мурильо, Пучъ и крошечные солдатики съ хрусталями, все это исчезло, заперлось снова въ ящикъ. Опять съхали мы съ берега верхомъ на нищихъ и скоро обрли себя по прежнему въ мір ростбифа. Сильный британскій пароходъ потянулся изъ залива, красныя волны котораго становились еще краснй. Солнце сло между тмъ, и съ неба глядлъ на насъ мсяцъ, который былъ вдвое больше и свтле нашихъ перерожденныхъ мсяцевъ.

Экономъ вернулся со свжей провизіею, оловянная шляпа Бонди была бережно уложена въ футляръ, и самъ онъ, съ ощипаннымъ уже хвостомъ, расхаживалъ по палуб. При выход изъ залива, мы были свидтелями маленькаго происшествія, которое свивалось въ одинъ клубокъ съ большими происшествіями этого дня. Мы увидли передъ собою суденышко, прыгающее по темнымъ волнамъ залива, яркій свтъ лучился съ его мачты. Гонясь за нами, оно отплыло мили на дв отъ города и такъ близко подошло къ намъ, перепрыгивая съ волны на волну, что, казалось, колесо парохода захватило уже его своими лопатками и вертитъ вмст съ огнемъ, гребцомъ и тоненькой мачтою. Вс пассажиры столпились на палуб, насъ удивляла безумная смлость этого малютки-ялика.

— Ай сай! раздался голосъ гребца: — Ай сай! Слово! Ай сай! Пасаджеро! Пасаджеро! Пасаджеэро! Въ это время мы плыли отъ него шаговъ на двсти.

— Впередъ, сказалъ капитанъ.

— Вы можете остановиться, если вамъ угодно, произнесъ лейтенантъ Бонди. Видно было, что у него мягкое сердце, и что жаль ему бдняка, который кричалъ такъ жалобно: ‘пасаджеро!’

Но капитанъ остался непреклоненъ. Обязанность запрещала ему принять на корабль неизвстнаго человка. Очевидно, что это былъ контробандистъ, или кто-нибудь, желающій скрыться изъ города.

Лейтенантъ отвернулся, не сдлавши никакого дальнйшаго распоряженія. Вотъ мы были поражены отказомъ капитана и задумчиво смотрли на ладью, прыгавшую теперь уже далеко за нами. Напрасно блисталъ на ней маленькій огонекъ и раздирающимъ сердце, отчаяннымъ, но уже слабымъ голосомъ кричалъ изъ нея бднякъ: ‘Ай-сай! Пасаджеро-о!’

Задумчиво сошли мы внизъ къ чаю, но свжее молоко, замнившее отвратительный яичный желтокъ, снова развеселило насъ. Такъ-то окончились великія событія на пароход ‘Леди Джэнъ Вудъ’ 25 августа 1844 года.

II.

Лиссабонъ.— Белемская дорога.— Училище.— Пейзажъ.— Дворецъ Нецесидадесъ. — Кадиксъ. — Утесь.

Великое несчастіе для человка, пріхавшаго на одинъ день въ городъ, это — неизбжная обязанность, налагаемая на него какой-то внутренней потребностью, постить главнйшихъ львовъ города. Вы должны идти на церемонію, какъ бы ни хотлось вамъ уклониться отъ нея, и какъ бы хорошо ни было вамъ извстно, что львы въ одной столиц ревутъ совершенно также, какъ и въ другой, что церкви больше или меньше, просте или великолпне, дворцы, какъ и везд, довольно обширны, и что едва ли есть въ Европ хоть одна столица, въ которой не возвышалось бы великолпной бронзовой статуи, въ римской тоги и въ парик императора. Здсь видли мы этихъ старыхъ, государственныхъ львовъ, рыкаліе которыхъ давно уже нестрашно ни для кого на свт. Прежд всего пошли мы въ церковь, воздвигнутую во имя Роха, надясь увидть въ ней знаменитую мозаическую картину, купленную не знаю какимъ ужъ королемъ и за какую цну. Узнать это было бы не трудно, но дло въ томъ, что мы не видали мозаики. Ризничій, подъ вдомствомъ котораго находится она, свалился, бдняга, въ постель, и знаменитое произведеніе искусства скрывалось отъ нашихъ взоровъ въ боковой капелл, подъ широкой, истасканной, шерстяной занавскою, отдернуть которую имлъ право только этотъ ризничій, надвши на себя рясу и получивъ напередъ отъ зрителя долларъ. И такъ мы не видали мозаики, но на душ у меня становятся всегда легко, когда случится со мною подобное происшествіе. Я чувствую, что исполнилъ долгъ свой, Virtute mea me и т. д.,— мы сдлали свое дло, и смертному нельзя была совершить ничего боле.

Добрались мы до той церкви въ пот лица, по крутымъ, пыльнымъ улицамъ,— жаркимъ и пыльнымъ, не смотря на то, что было только девять часовъ утра. Отсюда проводникъ повелъ насъ какими-то маленькими, покрытыми пылью садами, въ которыхъ гуляющіе думаютъ наслаждаться зеленью, и откуда можете вы любоваться на большую часть пересохшаго, ужаснаго, каменнаго города. Здсь не было дыму, какъ въ почтенномъ Лондон, но только пыль,— пыль на осунувшихся домахъ и на грустныхъ, желтыхъ клочьяхъ деревьевъ. Много было здсь храмовъ и большихъ, полуподжаренныхъ на взглядъ публичныхъ зданій, намекавшихъ мн только на сушь, неудобства и землетрясеніе. Нижніе этажи самыхъ большихъ домовъ, мимо которыхъ проходили мы, составляли, кажется, наиболе прохладное и пріятнйшее убжище, въ нихъ помщались погреба и амбары. Покуривая преспокойно сигары, сидли здсь въ блыхъ джакетахъ купцы и прикащики. Улицы были испещрены афишами о битв съ быками, которой предстояло совершиться вечеромъ, но это не настоящая испанская тауромахія, а только театральный бой, въ чемъ можно убдиться, взглянувши на картинку объявленія, гд всадникъ улепетываетъ, сломя голову, а быкъ припрыгиваетъ за нимъ съ пробками на маленькихъ рожкахъ. Красивые, чрезвычайно лосные мулы встрчаются на каждой улиц, порою, вечеромъ, попадется и ловкій всадникъ на бшеномъ испанскомъ кон, въ послобденное время можно видть прогулку небольшихъ семействъ въ маленькихъ, старомодныхъ экипажахъ, которые раскачиваются между или, лучше сказать, впереди огромнйшихъ колесъ. Везутъ ихъ прехорошенькіе мулы.

Архитектуру церквей, виднныхъ мною въ Лиссабон, я отношу къ архитектур тхъ затйливыхъ орнаментовъ, которые вошли въ моду при Людовик XV, когда распространилась повсюду страсть къ постройкамъ, и когда многіе изъ монарховъ Европы воздвигли безчисленное множество общественныхъ зданій. Мн кажется, что въ исторіи всякаго народа есть періодъ, въ который общество было наимене просто и, можетъ быть, особенно безнравственно, и я думалъ всегда, что эти вычурныя формы архитектуры выражаютъ общественное разстройство въ извстный періодъ времени. Можно ли уважать улыбающагося глупца въ огромномъ парик и въ римской тог, котораго хотятъ прославить героемъ, или полную женщину, очень сомнительныхъ правилъ, которая надла фижмы и посматриваетъ на васъ какою-то богинею? Во дворцахъ видли мы придворныя алегоріи, способныя занять вниманіе не художника, но моралиста. Тутъ были: Вра, Надежда и Любовь, возвращающія Донъ-Жуана въ объятія его счастливой Португаліи, Доблесть, Мужество и Побда, привтствующія Дона-Эмануэля, Чтеніе, Письмо и Ариметика, пляшущія передъ Дономъ-Мигуэлемъ. Послдняя картина до-сихъ-поръ въ Аюд, но гд же бдный мигъ? Вотъ та государственная ложь и церемоніи, которыя стремились увидть мы, тогда какъ для лучшаго изученія португальской жизни слдовало бы спрятаться намъ въ уголокъ, какъ нищимъ, и наблюдать оттуда обыденныя продлки народа.

Поздка въ Белемъ есть обычное дло для путешественника, пріхавшаго сюда на короткое время. Мы наняли дв кареты и покатили въ нихъ по длинной, веселой Белемской дорог, наполненной безконечной вереницей муловъ, толпами галегосовъ, идущихъ съ боченками на плечахъ или отдыхающихъ подл фонтановъ, въ ожиданіи найма, и лиссабонскими омнибусами. Эта картина, несравненно боле живая и пріятная, хотя и не такъ правильная, была гораздо лучше картины великолпнаго города. Маленькія лавчонки были набиты народомъ. Мужчины смуглы, хорошо одты, красивы и мужественны, но женщины — мы во весь день не видали ни одной хорошенькой. Благородный синій Тагъ не покидалъ насъ ни на минуту. Главную прелесть этой трехъ-мильной дороги составляетъ картина туземной дятельности, этотъ видъ комфорта, котораго никогда не передастъ самый искусный придворный архитекторъ.

Мы подъхали къ воротамъ, украшеннымъ королевскимъ гербомъ, отсюда подвели насъ къ пестрой выставк, которую случалось намъ видть нердко. Это былъ дворцовый сарай, музеумъ большихъ, покрытыхъ плесенью, золоченыхъ каретъ осьмнадцатаго вка. Позолота слзла съ колесъ и дверокъ, бархатъ полинялъ отъ времени. Когда думаешь о мушкахъ и пудръ придворныхъ дамъ, улыбавшихся сквозь стекла этихъ оконъ, о епископахъ, прикрытыхъ митрами, о маршалахъ въ огромныхъ парикахъ, о любезныхъ аббатахъ, въ поярковыхъ шляпахъ, какія носили въ то время, когда представляешь себ всю эту картину,— душ становится какъ-то весело. Многіе вздыхаютъ о слав минувшихъ дней, другіе же, принимая въ соображеніе ложь и фанфаронство, порокъ и раболпство, шумно прозжавшіе въ этихъ старинныхъ каретахъ, утшаютъ себя мыслью объ упадк блестящихъ и убыточныхъ учрежденій, которыя были и тяжелы, и неумны, и непригодны для обыденныхъ потребностей народа. Хранитель этихъ рдкостей разсказывалъ о нихъ чудныя вещи. Одной карет насчитывалъ онъ шестьсотъ лтъ, тогда какъ видно съ перваго взгляда, что она сдлана въ Парижъ, во время регента Орлеана.

Но отсюда одинъ шагъ до заведенія, богатаго жизнью и силою,— это сиротское училище для тысячи мальчиковъ и двочекъ, основанное Дономъ Педро, который помстилъ его въ упраздненномъ Белемскомъ монастыр. Здсь видли мы превосходныя галереи, обширныя, наполненныя чистымъ воздухомъ спальни и великолпную церковь. Въ Оксофорд нашлось бы довольно джентльменовъ, готовыхъ заплакать при мысли объ упраздненіи монастыря, для того, чтобы дать мсто бднымъ малюткамъ, въ образованіи которыхъ не принимаютъ даже участія духовныя особы. ‘Здсь всякій мальчикъ можетъ найти занятіе по своимъ склонностямъ’, объяснялъ намъ маленькій чичероне, говорившій несравненно лучше насъ по-французски. Держалъ онъ себя какъ нельзя боле прилично, платье на немъ отличалось опрятностью и временнымъ покроемъ, хотя и было сшито изъ бумажной матеріи. Также точно были одты и вс другія дти. Съ удовольствіемъ прошли мы по классамъ, въ одной комнатъ занимались математикою, въ другой рисованьемъ, одни изъ учениковъ слушали лекціи о кройк и шить, другіе сидли у ногъ профессора сапожнаго искусства. Одежда учениковъ была сшита ихъ собственными руками, даже глухо-нмые учились чтенію и письму, а слпые музык. Тутъ невольно позавидывали мы глухимъ, потому что эти музыканты производили такой ужасный гамъ, до какаго едва ли удавалось когда нибудь достигать слпымъ нищимъ.

Отсюда отправились мы во дворецъ Нецесидадесъ, составляющій только флифель задуманною нкогда огромнйшаго зданія. Ни у одного короля португальскаго не хватило денегъ на окончательную постройку его: это было бы что то въ родъ Вавилонскаго столпа, еслибъ достало только средствъ для осуществленія мысли архитектора. Видно, что онъ очень надялся на неизсякаемость серебряныхъ и золотыхъ рудниковъ Бразиліи, когда необъятный дворецъ этотъ рисовался въ его воображеніи. Съ возвышенія, на которомъ стоитъ онъ, открывается чудная картина. Передъ нимъ раскинулся городъ съ церквами и колокольнями, великолпный Тагъ виденъ на нсколько миль отсюда. Но къ этому дворцу ведетъ крутая дорога вдоль предмстія, застроеннаго гадчайшими домишками. При нихъ есть кое-гд сады съ сухой, растреснувшейся землею, сквозь которую пробиваются мстами дервенистые стебли индйской пшеницы, прикрытые тнью широкихъ листьевъ алое, на которыхъ развшаны для просушки лохмотья, принадлежащія владтелямъ этихъ домиковъ. Терраса передъ дворцомъ усяна такими же лачугами. Нсколько милліоновъ, благоразумно истраченныхъ, могли бы превратить этотъ сухой холмъ въ такой великолпнйшій садъ, лучше котораго не нашлось бы въ мір, самый же дворецъ, по своему мстоположенію, превосходитъ вс дворцы, виднные мною. Но дрянные домишки подползли къ самымъ воротамъ его, прямо надъ ихъ дранью и известью подымаются величавыя стны, капители и камни, отесанные для колоннъ, раскиданы по террасъ, здсь пролежатъ они цлые вка, и вроятно никогда не суждено имъ занять своего мста въ высокихъ, недостроенныхъ галереяхъ, рядомъ съ ихъ братьями. Чистый и сухой воздухъ не производитъ здсь вреднаго вліянія на постройки, углы камней остаются до-сихъ-поръ такъ остры, какъ будто каменьщики только-что кончили свою работу. Подл самаго входа во дворецъ стоитъ какое то надворное строеніе, сгорвшее назадъ тому пятьдесятъ лтъ. Глядя на него, можно подумать, что пожаръ былъ вчера. Какъ ужасно было смотрть съ этой высоты на городъ, когда подымало и коробило его землетрясеніемъ! До-сихъ-поръ остались еще кое-гд трещины и провалы, развалины лежатъ подлъ нихъ въ томъ самомъ вид, какъ рухнули зданія въ минуту страшной катастрофы.

Хотя дворецъ далеко не достигъ до своихъ полныхъ размровъ, однако и то, что построено, довольно велико для государя такой маленькой страны. Въ Версали и Виндзор нтъ залъ, благородне и пропорціональне комнатъ этого дворца. Королева живетъ въ Аюд, зданіи боле скромномъ. Нецесидадесъ назначенъ для большихъ праздниковъ, пріема пословъ и государственныхъ церемоніаловъ. Въ тронной зал стоитъ большой тронъ, увнчанный такой огромною, позолоченной короною, больше которой не случалось видть мн ни одной регаліи на сцен Дрюри-Лэнскаго театра. Впрочемъ эфектъ, этой великолпной вещи ослабленъ старымъ, истасканнымъ брюссельскимъ ковромъ. Онъ прикрываетъ не весь полъ залы, и если очень велика корона, за то не великъ коверъ: стало быть пропорціональность въ меблировкъ не совсмъ нарушена. Въ пріемной посланниковъ потолокъ изукрашенъ алегорическими фресками, которыя совершенно соотвтствуютъ остальнымъ украшеніямъ этой комнаты. Дворцы считаю я самой непрочною вещью въ мір. Въ несчастіи теряютъ они все свое достоинство, блескъ необходимъ для нихъ, какъ скоро люди не въ состояніи поддержать этого блеска, они склоняются къ упадку и становятся фабриками.

Тутъ есть галерея съ алегорическими картинами, о которымъ упомянулъ я прежде. Для Англичанина особенно замчательны въ ней портреты герцога Веллингтона, написанные въ настоящемъ португальскомъ стил. При дворц также есть и капелла, великолпно украшенная. Надъ алтаремъ возвышается ужасная фигура въ дух того времени, когда фанатики восхищались поджариваньемъ еретиковъ и криками Евреевъ, преданныхъ пытк. Подобныя изображенія можно найти и въ городскихъ церквахъ, которыя все еще отличаются богатствомъ украшенія, хотя Французы и не посовстились ободрать съ нихъ серебро и золото, а со статуй короны и дорогія камни. Но Сультъ и Жюно, обкрадывая эти мста, руководствовались, кажется, тамъ философскимъ убжденіемъ, что мдь и стеклярусъ блестятъ на близкомъ разстояніи не хуже алмазовъ и золота.

Одинъ изъ нашихъ путниковъ, человкъ съ классическимъ складомъ ума, захотлъ взглянуть непремнно на водопроводъ, и мы, исполняя его желаніе, протряслись въ гадчайшихъ экипажахъ цлые три часа, поднимаясь съ холма на холмъ по сухимъ колеямъ ужаснйшей дороги, на которой торчали кое-гд алое и чахлыя оливковыя деревья. Когда подъхали мы къ водопроводу, оказалось, что ворота его заперты. Въ награду за неожиданную неудачу, угостили насъ славной легендою, сочиненною, конечно, въ позднйшее время съ невинной цлью, выманить нсколько монетъ изъ кошелька легкомысленнаго путешественника. Въ городъ возвратились мы къ тому времени, когда надобно было спшить на пароходъ. Хотя гостинница, давшая пріютъ намъ, была и не слишкомъ хороша, но счетъ подали такой, что онъ сдлалъ честь бы лучшему заведенію въ Лондон. Мы оставили ее съ превеликимъ удовольствіемъ, крпко хотлось намъ убраться изъ опаленнаго солнцемъ города и уйдти поскорй домой, къ черному котлу и раззолоченному изображенію леди Meри-Вудъ, блистающему на носу парохода. Но лиссабонскія власти очень подозрительны къ отъзжающему путешественнику, и намъ пришлось простоять цлый часъ въ усть Тага, пока прописывались наши паспорты. Суда, нагруженныя крестьянами и пасторами, набитыя красивыми галегосами, въ темныхъ курткахъ, опоясанныхъ краснымъ поясомъ, и невзврачными женщинами, приходили и удалялись другъ за другомъ отъ стараго брига, на которомъ просматривались наши паспорты, а мы стояли передъ нимъ, не двигаясь съ мста. Испанскіе офицеры съ удовольствіемъ посматривали съ него, какъ досадовали мы на эту остановку, и препокойно курили сигары, не обращая ни малйшаго вниманія на наши просьбы и проклятія.

Удовольствіе наше при вызд изъ Лиссабона равнялось тому сожалнію, съ которымъ покинули мы Кадиксъ, куда прибыли въ слдующую ночь, и гд позволено было пробыть намъ не боле двухъ часовъ. Городъ этотъ также прекрасенъ внутри, какъ великолпенъ снаружи, длинныя, узкія улицы его отличаются удивительной чистотою, дома изящны, и на всемъ лежитъ отпечатокъ довольства и благосостоянія жителей. Ничего не случалось видть мн прекраснй и одушевленне той картины, которую видлъ я теперь на длинной улиц, идущей отъ пристани къ рынку, заваленному плодами, рыбою и птицами. Все это лежало подъ разноцвтными навсами, вокругъ которыхъ возвышались блые дона съ балконами и галереями, небо надъ ними было такое синее, что лучшій кобальтъ панорамъ показался бы не чистъ и мутенъ въ сравненіи съ нимъ. И какъ живописна была эта площадь съ своими мднолицыми ворожеями и нищими, которые заклинали насъ небомъ подать имъ милостыню, съ этими надменными рыночными дэнди въ узкихъ курткахъ и красныхъ поясахъ, которые, подбоченясь и куря сигару, гордо посматривали вокругъ себя. Это были конечно главнйшіе критики большаго амфитеатра, гд происходитъ бой съ быками. На рогахъ здшнихъ быковъ нтъ пробокъ, какъ въ Лиссабон. Низенькій, старый англійскій проводникъ, предложившій мн свои услуги, лишь только усплъ я ступить на берегъ, разсказалъ множество занимательныхъ происшествій о быкахъ, лошадяхъ и людяхъ, убитыхъ во время этихъ побоищъ.

Было такъ рано, что только начинали отпирать лавки, но церкви были уже отворены, и мы встртили довольно женщинъ, направлявшихъ къ нимъ путь свой. Въ маленькой ножк ихъ, черныхъ глазахъ и прекрасныхъ блдныхъ лицахъ, не закрытыхъ черной мантильею, не находили мы ничего сходнаго съ грубой и смуглою физіономіею лиссабонокъ. Новые соборы, воздвигнутые теперешнимъ епископомъ на его собственныя деньги, отличались изящной архитектурою, однакоже народъ, минуя ихъ, шелъ преимущественно въ маленькія церковки, загроможденныя алтарями и фантастическими украшеніями, позолотой и паникадилами. Здсь велно было остановиться намъ у толстой желзной ршетки, за которою увидли мы колно-преклоненныхъ монахинь. Многія изъ нихъ, прервавъ молитву, съ любопытствомъ смотрли на насъ, также какъ и мы на нихъ, сквозь отверстія ршетки. Мужскіе монастыри были заперты, тотъ, въ которомъ находятся знаменитыя произведенія Мурильо, обращенъ въ академію художествъ. Проводникъ нашъ былъ убжденъ, что въ картинахъ не можетъ заключаться ничего занимательнаго для иностранца, а потому и повернулъ оглобли къ берегу, гд за вс труды свои и увдомленія взялъ съ насъ только три шиллинга. И такъ пребываніе наше въ Андалузіи началось и кончилось до завтрака. Отсюда пошли мы въ Гибралтаръ, любуясь мимоходомъ на черную эскадру принца Жуанвилля, на блыя зданія С. Мари и горы Гранады, краснвшія за ними. Самыя названія эти такъ хороши, что пріятно писать ихъ. Провести только два часа въ Кадикса — и это чего-нибудь да стоитъ. Здсь видли мы настоящихъ donnas и caballeros, видли природныхъ испанскихъ цирюльниковъ, взбивающихъ мыло въ мдной посудин, и слышали гитару подъ балкономъ. Высокій парень, съ густыми усами, въ полинявшей бархатной куртк, бжалъ за нами, напвая и припрыгивая. Гитары у него не было, но онъ очень искусно подражалъ ей голосомъ и щелкалъ пальцами не хуже кастаньетовъ, плясалъ онъ такъ мастерски, что Фигаро или Лаблашъ могли бы позавидовать ему. Голосъ этого молодца до сихъ поръ гудитъ еще въ ушахъ у меня. Съ большимъ удовольствіемъ припоминаю я прекрасный городъ, синее море, испанскіе флаги, разввавшіеся на шлюпкахъ, которыя сновали вокругъ насъ, и громкіе марши жуанвилевыхъ музыкантовъ, провожавшія насъ при выходъ изъ залива.

Слдующей станціею былъ Гибралтаръ, гд предстояло намъ перемнить лошадей. Солнце еще не сло, когда пароходъ нашъ плылъ вдоль мрачныхъ горъ африканскаго берега, къ Гибралтару подошли мы передъ самымъ пушечнымъ выстрломъ. Утесъ этотъ чрезвычайно похожъ на огромнаго льва, который улегся между Атлантикой и Средиземнымъ моремъ для охраненія пролива. Другой британскій левъ — Мальта, готовый прыгнуть на Египетъ, вонзить когти въ Сирію или зарычать такъ, что ревъ его будетъ слышенъ въ Марсел.

На глаза студента, Гибралтаръ несравненно страшне Мальты. Такъ грозенъ видъ этого утеса, что всходъ на него, даже безъ привтствія бомбъ и выстрловъ, кажется отважнымъ подвигомъ. Что же должно быть въ то время, когда вс эти батареи начнутъ изрыгать огонь и ядра, когда вс эти мрачныя пушки станутъ привтствовать васъ перекрестными выстрлами, и когда, вскарабкавшись по отвсной дороги до первой площадки, вы встртите на ней британскихъ гренадеровъ, готовыхъ вонзить штыки свои въ бдный желудокъ вашъ, чтобы сдлать въ немъ маленькое искусственное отверстіе для свободнйшаго дыханія? Не врится, когда подумаешь, что солдаты ршаются карабкаться по этой крутизн за шиллингъ въ день: другой на ихъ мст запросилъ бы вдвое больше за половину такой дороги. Облокотясь на бортъ корабля, покойно измряешь взорами объемистую гору на всемъ протяженіи ея отъ башни, построенной внизу, до флага на вершин, гд громоздятся самыя затйливыя зданія для убійства. Негодный для приплода конекъ моего воображенія — пресмирное животное. Онъ можетъ разъзжать только по паркамъ, или бгать легкой рысцою въ Потней и назадъ въ тсное стойло, къ яслямъ, которыя набиты овсомъ до верху, не способенъ онъ карабкаться по горамъ и нисколько не пріученъ къ пороху. Нкоторые жеребчики такъ горячи, что при первомъ взгляд на укрпленіе становятся на дыбы, обстрлянный боевой конь только всхрапнетъ и промолвитъ: ‘А-га!’ какъ скоро намекнутъ ему на битву.

III.

Спутники.— Леди Мэри-Вудъ.

Семидневный путь нашъ приближался къ концу. Передъ нами, въ синемъ мор, бллъ мысъ Трафальгаръ. Я думаю, не слишкомъ пріятно было смотрть на него морякамъ Жуанвиля. Вчера видли они Трафальгаръ, а завтра увидятъ С. Винсентъ.

Одинъ изъ ихъ пароходовъ потерплъ крушеніе у африканскаго берега, и Французы должны были сжечь его, изъ опасенія, чтобы не овладли имъ Мавры. Это былъ двственный корабль, только-что выступившій изъ Бреста. Бдная невинность! Умереть въ первый же мсяцъ союза своего съ богомъ войны!

Мы, Британцы, на палубы англійскаго корабля, выслушали съ самодовольнымъ смхомъ разсказъ о скоропостижной смерти ‘Грёнланда’. ‘Невжи! сказали мы,— грубые фанфароны! Никому, кром Англичанъ, не суждено господствовать надъ волнами!’ Тутъ пропли мы нсколько пиратскихъ арій, сошли внизъ и свалились отъ морской болзни въ койки, наполненныя клопами. Нечего сказать, нельзя было не улыбнуться, глядя на адмиральскій флагъ Жуанвилля, разввающійся на фокъ-мачт посреди двухъ огромныхъ пушекъ на корм и на носу парохода, вокругъ котораго шумно суетились шлюпки, а на палубъ кудахтала озабоченная команда,— нельзя было не потрунить надъ этимъ могадорскимъ героемъ и не поклясться, что, доведись намъ взяться за тоже дло, мы обработали бы его гораздо чище.

Вчера, въ Лиссабовъ, видли мы ‘Каледовію’. Этотъ пароходъ ввушалъ намъ уваженіе и какое-то удовольствіе, исполненное ужаса. Подобно огромному замку, поднимался онъ надъ волнами Тара подъ непобдимымъ флагомъ нашей родины. Стоило только открыть ему челюсти — и городъ постигло бы второе землетрясеніе. Въ прахъ разгромилъ бы онъ столицу Португаліи съ ея дворцами и храмами, съ ея сухими, безжизненными улицами и трепещущими отъ страха Донъ-Жуанами. Почтительно смотрли мы на три ряда пушекъ огромной Каледоніи и на маленькія шлюпки, которыя безпрестанно отходили отъ этого чудовища. Въ полночь, прежде, нежели мы стали на якорь, пріхалъ къ вамъ лейтенантъ Каледонія. Съ превеликимъ уваженіемъ посматривали мы на его рыжіе усы, отложные воротнички, широкіе панталоны и золотыя эполеты. Съ тамъ же чувствомъ глубокаго почтенія глядли мы и на молоденькаго джентльмена, стоявшаго на кормъ шлюпки, и на красивыхъ морскихъ офицеровъ, которыхъ встртили на другой день въ город, и на шотландскаго хирурга, и даже на разбитый носъ матроса, который засдалъ въ кабак и на шляп котораго было написано: ‘Каледонія’. На Французовъ смотрли мы, нисколько не скрывая своего презрнія. Чуть не лопнули мы отъ смха, проходя мимо адмиральскаго корабля принца Жуанвилля. Французикъ, раскачиваясь въ шлюпк, очищалъ бока его маленькой отымалкою. Сцена была самая комическая: ничтожный Французъ, отымалка, шлюпка, пароходъ,— пши! на какихъ жалкихъ вещахъ основанъ ложный патріотизмъ нашихъ сосдей. Я нишу это въ род неловкаго а propos къ извстному дню и мысу Трафальгару, на широт котораго стоимъ мы. Для чего вышелъ бы я бочкомъ на палубу, захлопалъ крыльями и закричалъ: кукареку, куроцапъ!? A между тмъ нкоторые изъ моихъ соотечественниковъ ршились на такое дло.

Другъ за другомъ покидали насъ веселые спутники. На пароход хало пятеро лихихъ англійскихъ джентльменовъ, торгующихъ виномъ въ Опорто. Они спшили къ своимъ виннпымъ бочкамъ, красноногимъ куропаткамъ и дуэлямъ. Глядя на этихъ молодцовъ, можно было подумать, что они каждое утро дерутся между собою и приводятъ въ изумленіе Португальцевъ отличительнымъ характеромъ англійской національности. Былъ тутъ еще бравый, честный маіоръ на деревяшк — предобрйшій и препростой Ирландецъ: онъ обнялъ своихъ дтей и снова соединился съ маленькимъ, только въ пятьдесятъ человкъ, гарнизономъ, которымъ командуетъ онъ въ Белем, и гд, въ чемъ не сомнваюсь я, съ каждымъ инвалидомъ — а весь гарнизонъ состоитъ изъ инвалидовъ — выслушиваетъ теперь вс двнадцать арій своей фисъ-гармоники. Любо было смотрть, какъ возился онъ съ этой фисъ-гармоникой, съ какимъ удовольствіемъ заводилъ онъ ее посл обда, и какъ былъ счастливъ, прислушиваясь къ пріятному звону маленькихъ зубцовъ, которые прыгали по колышкамъ и звучали динь-динь. Мужчина, который везетъ съ собою фисъ-гармонику, непремнно долженъ быть добрый человкъ.

Былъ также съ нами бейрутскій архиепископъ, посолъ его святйшесгва ко двору христіаннйшаго величества. Ни чмъ не отличался онъ отъ насъ, простыхъ смертныхъ, за исключеніемъ необыкновенной любезности. Спутникъ его, очень добрый капеланъ, былъ также любезенъ. хали они въ сопровожденіи низенькаго секретаря и высокаго французскаго повара, который, въ обденное время, суетился подл каюты. Лежа на боку, совершили они большую часть своего путешествія, желтыя лица ихъ не брились и, кажется, не мылись во всю дорогу. Кушали они особнякомъ, у себя въ кают, и только вечеромъ, по захожденіи солнца. Насладясь питіемъ и пищею, выходили они въ короткое время на палубу, и при первомъ удар колокола, призывавшаго насъ къ чаю, спшили снова на боковую.

Въ Лиссабон, гд стали мы на якорь въ полночь, былъ снаряженъ особый катеръ, на которомъ матросы увезли отъ насъ посланника, оказывая ему вс знаки вншняго почтенія. Этотъ быстрый отъздъ въ темнот ночи привелъ насъ въ неописанное удивленіе.

Въ слдующій день присоединился къ намъ другой епископъ, который свалился отъ морской болзни на койку, только лишь покинутую бейрутскимъ архіепископомъ.

Епископъ былъ толстый, тихій и добрый на взглядъ старикъ, въ четырехъ-рогой шапочк, съ красивой зеленой и золотой перевязью, которая охватывала широкую грудь и спину его, на немъ была черная ряса и узкіе красные чулки, мы везли его изъ Лиссабона къ низменному берегу Фаро, гд былъ онъ главнымъ пасторомъ.

Едва успли мы удалиться на полчаса отъ мста нашей якорной стоянки въ Таг, какъ епископъ слегъ уже въ койку. Всю эту ночь и весь слдующій день дулъ свжій втеръ, и добрый епископъ явился посреди насъ, когда мы были уже въ десяти миляхъ отъ пурпуровыхъ холмовъ Альгарва, передъ которыми стлался желтый, песчаный берегъ, усеянный деревушками. Мы смотръ-ли на эту картину въ телескопы, съ палубы парохода.

Тутъ, прыгая по волнамъ, отдлился отъ берега маленькій катеръ, съ широкимъ парусомъ, блествшимъ надъ блымъ и голубымъ флагомъ Португаліи. Быстро шелъ онъ навстрчу пароходу, и капитанъ Куперъ загремлъ: ‘Stop her!’ Послушная леди Мэри-Вудъ перестала вертть колесами, и къ койк добраго епископа принесли всть, что за нимъ пришелъ катеръ, и что наступилъ часъ его.

Тихо вышелъ онъ на палубу и задумчиво смотрлъ, какъ восемь матросовъ съ крикомъ и энергическими тлодвяженіями приваливали катеръ къ боку парохода. Вотъ опустили лстницу, слуга епископа, въ желто-голубой ливре, словно ‘Эдинборгской Обозрніе’, сбросилъ въ катеръ багажъ владыки съ своими собственными ботфортами, въ которыхъ разъзжаетъ онъ по Фаре на откормленныхъ мулахъ, исполняя курьерскія обязанности, а вслдъ за пожитками самъ спустился по лстниц. Дошла очередь до епископа, но онъ долго не могъ отважиться на такой подвигъ. Крпко пожималъ онъ намъ руки, то и дло раскланивался, нисколько впрочемъ не торопясь ухать. Наконецъ капитанъ Куперъ, положивъ руку на плечо его, сказалъ строгимъ, хотя и почтительнымъ голосомъ: ‘Senor Bispo! Senor Bispo!’ Не зная по испански, я не могу судить правильно ли было это сказано, но что слова капитана произвели магическое вліяніе на робкую душу епископа — этотъ фактъ не подверженъ сомннію. Добрый старикъ боязливо посмотрлъ вокругъ себя, взялъ подъ мышку четырехъ-рогую шапочку, поднялъ длинную рясу такъ, что мы увидали красные чулки, и началъ спускаться по лстниц, дрожа всмъ тломъ отъ ужаса. Бдный старичокъ! Какъ желалъ бы я пожать еще разъ его трепещущую руку. Да, полюбилъ я этого мягко-сердечнаго старика. Будемъ надяться, что добрая экономка сваритъ ему овсяной кашицы, поставитъ ноги его въ теплую воду и комфортабльно уложитъ въ постель, когда онъ возвратится на Фаро. Матросы почти цловали его, принимая въ катеръ, но онъ не обращалъ вниманія на ихъ ласки. Чу! вдали, съ другой парусной шлюпки, раздался въ честь его выстрлъ. Но втеръ дуетъ съ берега, и кто знаетъ скоро ли доберется добрый старикъ до своей кашицы?

Ничего не скажу я объ улыбк и взорахъ Испанки, хавшей съ нами изъ Кадикса. Черезъ-чуръ живыя манеры ея не согласовались съ моимъ понятіемъ о приличіи. Умолчу о прекрасныхъ страдалицахъ, подругахъ этой Испанки, которыя лежали на палуб съ болзненной улыбкою и женственной покорностью судьб своей. Не буду распространяться о героизмъ дтей. Имъ становилось дурно, какъ только начинали они сть сухари, и однако же эта дрянь хрустла на зубахъ у нихъ посл каждаго припадка морской болзни. Я упомяну только о другомъ страдальц, о добромъ лейтенант, хранител депешъ ея величества, который несъ тяжелый крестъ свой съ самою трогательной и благородной покорностью.

Этотъ человкъ принадлежалъ къ числу тхъ людей, которымъ на роду написано терпть постоянныя неудачи. Я полагаю, что недостатокъ счастія и скромная карьера такихъ личностей, достойны столько же благосклоннаго вниманія, какъ и блестящіе подвиги боле рзкихъ и счастливыхъ характеровъ. Сидя со мною на палуб и весело посматривая на закатъ солнца, старый лейтенантъ кратко сообщилъ мн исторію своей жизни. Вотъ уже тридцать семь лтъ плаваетъ онъ по морю. Лейтенантъ Пиль, контръ-адмиралъ принцъ Жуанвиль и другіе начальники, о которыхъ не мсто упоминать здсь, много моложе его по службъ. Онъ очень хорошо образованъ, и не смотря на свое скромное положеніе, пребольшой охотникъ до біографій великихъ людей, до путевыхъ записокъ и сочиненій историческихъ. Неудачи нисколько не озлобили его противъ своей профессіи. ‘Еслибы, сказалъ онъ мн, сдлался я завтра же мальчикомъ, я охотно началъ бы путь свой съизнова. Многіе изъ моихъ школьныхъ товарищей далеко обогнали меня, но многіе изъ нихъ и мн позавидуютъ, стало быть, жаловаться на судьбу свою нечего.’ И вотъ покойно разъзжаетъ онъ по блому свту съ депешами ея величества, является къ адмираламъ въ своей старой, лосной шляп, и развивайся крошечный флагъ его не на носу маленькаго ялика, а на гротъ-мачт стопушечнаго корабля,— ей-ей, онъ и тогда не гордился бы имъ боле. Жалованья получаетъ Бонди двсти фунтовъ въ годъ, у него есть старуха мать и сестра, которыя живутъ гд-то въ Англіи, и я готовъ биться объ закладъ (хотя, клянусь честью, онъ ни слова не говорилъ мн объ этомъ), что имъ удляется хорошая часть изъ этого огромнаго оклада.

Разсказывать исторію лейтенанта Бонди, не значитъ ли нарушать довренность? Но тутъ причина извиняетъ мой поступокъ. Это добрый, прекрасный и благородный характеръ. Почему должны бы мы, жалкіе льстецы, удивляться только тмъ людямъ, которымъ все удается въ этомъ мір? Когда пишемъ мы повсть, наше увсистое, грубое воображеніе стремится только къ тому, чтобы женить героя на богатой невсть и сдлать его наслдственнымъ лордомъ. Какой ложный, гадкій урокъ для нравственности! И однако же мн также хотлось бы мечтать о счастливой Утопіи, подъ облачнымъ небомъ мирной страны, гд другъ мой, кроткій лейтенантъ, при входъ на палубу своего корабля, нашелъ бы въ строю всю команду, пушки въ честь его выбросили бы изъ жерлъ своихъ огромное пламя (только безъ шума и безъ этого отвратительнаго запаха, которымъ отличается порохъ), и гд бы привтствовали его, какъ адмирала сэра Джэмса, или сэра Джозефа, или — куда ужь ни шло — какъ лорда виконта Бонди, кавалера всхъ орденовъ, какіе только есть на свти.

Я думаю, что этотъ, хотя и неполный, каталогъ довольно подробенъ, для того чтобы ознакомить читателя съ наиболе замчательными личностями, плывшими на леди Мэри-Вудъ. Въ одну недлю мы такъ привыкли къ этому пароходу, что были на немъ, какъ дома. Къ капитану, самому добрйшему, заботливому, расторопному и дятельному изъ капитановъ, мы чувствовали сыновнее и братское уваженіе, къ эконому, который доставлялъ намъ удивительный комфортъ и кормилъ отлично,— полнйшую благодарность, къ прислуг, быстро накрывавшей столъ и проворно переносившей тазы и рукомойники,— всевозможное расположеніе. Какъ дулъ втеръ и по скольку узловъ шли мы, все это вносилось куда слдуетъ, обо всхъ встрченныхъ на пути корабляхъ, о ихъ вооруженіи, тоннахъ, націи, направленіи,— разв не записывалъ съ удивительной точностью лейтенантъ, сидя каждую, ночь за своей конторкою, передъ огромнымъ листомъ, красиво и таинственно разлинованнымъ широкой линейкой? Да, я уважалъ всхъ, отъ капитана до матроса, и даже еще ниже: до повара, который, потя посреди кострюль передъ печкою, посылалъ вамъ, въ знакъ особеннаго расположенія, пряди волосъ своихъ въ суповой миск. И такъ, пока не остыли еще чувства и воспоминаніе, простимся съ добрыми товарищами, которые перевезли васъ въ своемъ маленькомъ ящик, составленномъ изъ желза и дерева, черезъ Британскій каналъ, Бискайскій заливъ и Атлантику, отъ Соутгэмптона до Гибралтарскаго пролива.

IV.

Гибралтаръ. — Военное Садоводство. — Все хорошо. — Мальта.— Религія и дворянство.— Древности Мальты. — Карантинъ. — Смерть въ карантин.

Предположите, что представители всхъ народовъ, какіе только есть на земл, столпились въ Уэппин или Портсмутъ-Пойнт, въ своихъ національныхъ костюмахъ и мундирахъ, съ своимъ языкомъ и обычаями,— и вотъ вамъ главная улица Гибралтара, которая одна только и называется здсь улицею. Вс же прочіе промежутки между рядами домовъ зовутся скромненько проходами или лэнами, какъ, напримръ, Бомбъ-лэнъ, Бэтери-лэнъ и т. д. Евреи и Мавры составляютъ господствующее населеніе главной улицы, изъ оконъ ‘Красавца Матроса’ и ‘Лихой Морской Лошади,’ гд наши англійскіе моряки попиваютъ джинъ и пиво, несутся звуки хоровой псни: Вдали я двушку оставилъ за собою, тогда какъ сквозь ршетку испанской венты достигаютъ до васъ стукъ кастаньетъ и заунывное дребезжанье гитары. Очень любопытвое зрлище представляетъ эта улица вечеромъ, когда при яркомъ свт фонарей шумно движется вдоль нея густая толпа, очень разнообразно одтыхъ прохожихъ. Тутъ увидите вы и смуглыхъ Мавровъ въ блыхъ или красныхъ бурнусахъ, и загорлыхъ испанскихъ контробандистовъ, въ какихъ-то изогнутыхъ шапкахъ, надтыхъ сверхъ шелковаго платка, обхватившаго ихъ голову, и пьяныхъ матросовъ съ военныхъ и купеческихъ кораблей, носильщиковъ, Гануэзцевъ, жителей Галиціи и небольшіе отряды солдатъ, идущихъ на смну своихъ товарищей, которые содержатъ безчисленные караулы въ разныхъ частяхъ города.

Нкоторые изъ нашихъ товарищей отправились въ испанскую венту, какъ въ мсто боле романтическое, нежели англійская гостинница, другіе же предпочли клубъ Коммерческаго сквера, о которомъ уже заране составилъ я очень выгодное понятіе, думая найдти въ немъ заведеніе ничмъ не хуже извстнаго лондонскаго клуба на Чарлсъ-Стритъ, съ такимъ же блестящимъ освщеніемъ я прилично одтыми офицерами, распивающими портвейнъ. Можетъ быть, во времена губернатора О’Гара онъ былъ и дйствительно очень хорошъ, но теперь устарлъ и мстами позаплсневлъ. Хотя его превосходительство Больверъ жилъ здсь, и я не слыхалъ, чтобы онъ жаловался на недостатокъ комфорта, однакоже другія, мене знаменитыя особы, не считаютъ обязанностью подражать его скромности. Да и какъ не ворчать? Половина удовольствій и непріятностей туриста соединена съ трактирной жизнью, и онъ можетъ говорить о гостинницахъ несравненно основательне и живе, нежели о какихъ-нибудь историческихъ событіяхъ, заимствованныхъ изъ книги. Но все-таки этотъ клубъ — лучшая гостинница Гибралтара и указать на него полезно, потому что не всякій же путешественникъ, намревающійся постить Гибралтаръ, можетъ видть искусанныя блохами физіономіи нашихъ товарищей, которые на другое же утро обратились въ бгство изъ испанской венты и пришли искать убжища въ клуб, въ этой лучшей гостинниц самаго прозаическаго и неудобнаго для жизни города.

Еслибы позволительно было нарушать священную довренность, я могъ бы разсказать вамъ много забавныхъ происшествій, слышанныхъ мною отъ джентльменовъ, которые разсказывали ихъ для своего собственнаго удовольствія, сидя въ кофейной клуба, за столомъ, прикрытымъ грязной скатертью и дюжиною бутылокъ съ пивомъ и прохладительными напитками. Здсь узналъ я настоящія фамиліи авторовъ извстныхъ писемъ о французскихъ подвигахъ въ Могадор, и встртилъ бжавшихъ оттуда жидовъ, которые увряли меня, что они несравненно боле боялись Кабиловъ, рыскавшихъ за стнами города, нежели пушекъ французской эскадры. Очень занялъ меня прелюбопытный разсказъ о томъ, какъ бжалъ Вилькинсъ изъ-подъ ареста, и какъ посадили подъ арестъ Томпсона, который вышелъ посл десяти часовъ безъ фонаря на улицу. Слышалъ я также, что губернаторъ былъ старый…. но прибавить къ этому слову существительное — было бы нарушеніемъ довренности, можно только объявить, что полное выраженіе заключало въ себ чрезвычайно лестный комплиментъ для сэра Роберта Вильсона. Во время этихъ разсказовъ, на рынк, противъ оконъ клуба, происходила очень шумная сцена. Оборванный, толстый парень, окруженный Маврами, Жидами, Испанцами и солдатами, вскарабкался на боченокъ съ табакомъ и держалъ аукціонъ, покрикивая съ такой энергіею и безстыдствомъ, которыя сдлали бы честь Ковентъ Гардену.

Одинъ только здсь мавританскій замокъ можно назвать живописнымъ зданіемъ. Древніе храмы испанскаго города или сломаны, или обращены въ казармы, и такъ передланы, что не осталось ни малйшаго признака, который намекнулъ бы на ихъ прежнее назначеніе. Католическій соборъ слишкомъ простъ, а странная архитектура новой протестантской церкви похожа на сигарный ящикъ. По сторонамъ узенькихъ улицъ стоятъ бараки, въ дверяхъ маленькихъ домиковъ сидятъ, разговаривая, жены сержантовъ, а сквозь открытыя окна офицерскихъ квартиръ вы увидите прапорщика Фипса, лежащаго на диван съ сигарою во рту, или адъютанта Симсона, играющаго отъ скуки на флейт. Я удивился, найдя очень немного читателей въ великолпной зал здшней библіотеки, богатой прекраснйшими книгами.

Наперекоръ чахлой растительности и пыли, покрывающей деревья, Алямеда прекрасное мсто для прогулки. О зелени заботятся здсь также, какъ и о страшныхъ укрпленіяхъ, окружающихъ ее. Съ одной стороны подымается огромный утесъ, застроенный крпостными верками, а съ другой блеститъ Гибралтарскій заливъ, на который поглядываютъ съ террасъ огромныя орудія, окруженныя такими грудами бомбъ и картечи, что, кажется, ихъ достало бы на то, чтобы разбить въ дребезги весь полуостровъ. Въ этомъ мст садоводство и воинственность удивительно перемшаны другъ съ другомъ. Въ саду возвышаются бесдки, сельскіе домики, но вы можете быть уврены, что между цвтниковъ непремнно увидите огромную мортиру, а подл алое и стеблей герани зеленую юбку и красный колетъ Шотландца. Утомленные солдаты тихо подымаются на гору, или перетаскиваютъ бомбы, неуклюжія рогатки заслоняютъ открытыя мста, везд расхаживаютъ часовые съ невиннымъ намреніемъ прострлить насквозь любопытнаго артиста, который вздумалъ бы срисовать окружающія его укрпленія. Особенно хорошо здсь вечеромъ, когда мсяцъ освщаетъ заливъ, холмы и блыя зданія противоположнаго берега. Сумракъ скрываетъ непріятный видъ пыльной зелени, коническія груды бомбъ и неуклюжія рогатки. По дорожкамъ разгуливаютъ блдные, черноглазые дти, Испанки съ своими верами и дэнди въ блыхъ джакетахъ. Тихіе звуки флейты несутся порою съ небольшаго ялика, покойно отдыхающаго на гладкой вод, или долетаетъ до васъ звучный хоръ съ палубы чернаго парохода, который снаряжается къ ночному объзду. Вы забываете, что городъ этотъ похожъ на Уэппинъ, вы невольно предаетесь романическимъ мечтамъ, безмолвные часовые такъ благородно выступаютъ при лунномъ свтъ, и даже вопросъ Санди: ‘кто идетъ?’ звучитъ въ ушахъ вашихъ какъ-то гармонически.

‘Все хорошо!’ ‘All’s Well!’ — это восклицаніе, распваемое часовыми, весьма пріятно для слушателя. Оно внушаетъ ему благородныя и поэтическія мысли о долг, мужеств и опасности. Но когда горланятъ одно и тоже всю ночь на пролетъ, да въ добавокъ еще постукиваютъ ружьями, признаюсь, прелесть этого крика исчезаетъ совершенно, и онъ становится столько же непріятенъ для слушателя, какъ и для голоногаго Шотландца, который кричитъ, безъ сомннія, нехотя. Хорошо читать описаніе войны въ роман Валтера Скотта, гд раздаются воинственные крики рыцарей, не лишая васъ благодатнаго покоя. Впрочемъ, люди, несогласные съ моимъ образомъ мыслей, проведутъ время очень пріятно и въ Гибралтар, не смотря на то, что здсь всю ночь маршируютъ по улицамъ солдаты, идя на караулъ, или возвращаясь съ караула. Не только на одномъ коммерческомъ сквер, но по всему высокому утесу, по извилинамъ таинственныхъ зигзаговъ, вокругъ темныхъ пирамидъ, сложенныхъ изъ бомбъ и ядеръ, вдоль широкихъ галерей, изсченныхъ въ скал, словомъ, отъ уровня воды до самой верхушки зданія, гд разввается флагъ и откуда часовой можетъ видть два моря, повсюду расхаживаютъ солдаты, бряцая ружьями и покрикивая ‘All’s Well!’.

Этимъ воинственнымъ шумомъ насладились мы вдоволь, лежа въ троемъ на желзныхъ кроватяхъ, въ старой комнат, окна которой выходили на скверъ. Нельзя было выбрать лучшаго мста для наблюденій за характеромъ гарнизона въ ночное время. Около полуночи, въ дверь къ намъ толкнулась партія молодыхъ офицеровъ, которые, клюкнувши порядкомъ, хотли конечно выпить еще немножко. Когда мы показались въ открытыхъ окнахъ, одинъ изъ нихъ, молодымъ, пьянымъ голосомъ спросилъ насъ о здоровы нашихъ матушекъ и поплелся прочь, покачиваясь изъ стороны въ сторону. Какъ очарователенъ разговоръ подгулявшей молодости! Не знаю, исправны ли будутъ эти молодчики на караул, но еслибъ вздумалось пройдтись по городу въ такой поздній часъ студенту, его непремнно посадили бы на гауптвахту и поутру представили бы къ губернатору. Въ кофейной слышалъ я, что сэръ Робертъ Вильсонъ засыпаетъ не иначе, какъ положивъ подъ подушку ключи Гибралтара. Это обстоятельство рзко дополняетъ понятіе о спящей крпости. Представьте носъ и колпакъ Вильсона, высунутые изъ-подъ одяла, и огромный ключъ, выглядывающій изъ-подъ подушки.

Я говорю преимущественно о трактирахъ и колпакахъ, потому что эти предметы боле извстны мн, нежели исторія и фортификація. На сколько понимаю я первую, Гибралтаръ представляется мн большимъ складочнымъ мстомъ контробанды, назначенной для тайнаго провоза въ Испанію и Португалію. Ею наполнены вс корабля, стоящіе на якор въ гавани, вс эти смуглые Испанцы, разгуливающіе въ плащахъ и съ сигарами во рту, вс почтенные купцы города, вс они безъ исключенія контробандисты. На другой день по прибытіи нашемъ въ Гибралтаръ, одинъ испанскій корабль, преслдуя контробанду, не остановился въ пылу погони на опредленной черт и былъ за это пробитъ насквозь ядрами крпости. Въ этомъ маленькомъ уголк своихъ владній, Англія объявляетъ войну таможнямъ и покровительствуетъ свободной торговл. Можетъ быть, со временемъ сдлается она для всего міра тмъ же, чмъ сталъ теперь Гибралтаръ для Испаніи, и послдняя война, въ которой примемъ мы энергическое участіе, будетъ войной таможенною. Когда Европа перержется желзными дорогами и уничтожатся въ ней пошлины, за что-же останется воевать въ то время? Иностранные министры и посланники будутъ наслаждаться тогда полнымъ спокойствіемъ, армія обратится въ мирныхъ констэблей, не имющихъ надобности въ штыкахъ, бомбы и осьмидесяти-четырехъ фунтовыя орудія исчезнутъ изъ Алямеды, на тхъ мстахъ, гд сложены въ ней ядра, явятся другіе, пріятнйшіе для глазъ предметы, огромный ключъ Гибралтара не будетъ выниматься по ночамъ изъ воротъ крпости, всякому представится полная свобода вертть его въ об стороны, и сэръ Робертъ Вильсонъ заснетъ покойно.

Лишь только задумалъ я покороче познакомиться съ утесомъ и осмотрть подземные переходы и галереи его, какъ получилъ приказаніе садиться на ‘Тагъ’ и хать немедленно въ Мальту. И такъ, пришлось проститься съ грознымъ утесомъ, который выхватили мы изъ рукъ природныхъ его владтелей сто сорокъ лтъ назадъ тому и съ полнымъ знаніемъ дла приспособили къ его настоящему назначенію. Захватить и присвоить — дло, безъ сомннія, очень хорошее, оно принадлежитъ къ числу тхъ проявленій храбрости, о которыхъ можно читать въ рыцарскихъ романахъ, гд говорится, напримръ, что сэръ Гюону Бордоскому присуждено было, для доказательства правъ его на рыцарское достоинство, хать въ Вавилонъ и вырвать у султана бороду.

Надобно признаться, что такой поступокъ доблестнаго рыцаря былъ очень непріятенъ для бднаго султана. Если бы въ Лэндсъ-Энде, на гор св. Михаила, построили Испанцы неодолимую крпость, тогда, вроятно, непріятность подобнаго поступка мы поняли бы еще лучше. Но позволимъ себ надяться, что испанскій султанъ въ этотъ долгій періодъ лишенія усплъ привыкнуть къ потери. Но какъ бы то мы было, правда или несправедливость понудили насъ овладть Гибралтаромъ, все же не найдется ни одного Англичанина, который не гордился бы этимъ подвигомъ своихъ соотечественниковъ и тмъ мужествомъ, стойкостью и чувствомъ долга, съ которыми отразили они приступъ пятидесяти-тысячной арміи Крилльона и нападеніе испанскаго флота. Въ блестящемъ успх нашей обороны заключается боле благородства, нежели въ самой атак. Посл неудачнаго приступа, французскій генералъ постилъ англійскаго коменданта, и былъ принятъ со всевозможною учтивостью. При вызд изъ крпости, англійскій гарнизонъ привтствовалъ его громкими криками, въ отвтъ на которые, вжливый Французъ сыпалъ комплиментами, выхваляя гуманность нашего народа. Если мы и теперь убиваемъ другъ друга на старинный ладъ, какъ жаль, что битвы наши не кончаются по прежнему!

Одинъ изъ пассажировъ, страдавшій морской болзнью все время, пока плыли мы вдоль береговъ Франціи и Испаніи, уврилъ насъ, что на Средиземномъ моръ не существуетъ этого зла. Въ-самомъ-длъ, здсь не слышно о морской болзни, цвтъ воды такъ хорошъ, что, за исключеніемъ глазъ леди Смитъ, я не видалъ ничего сине Гибралтарскаго залива. Я былъ увренъ, что эта сладостно-безпорочная лазурь, также какъ и глазки, о которыхъ упомянулъ я, никогда не можетъ смотрть сердито. Въ этой увренности, миновали мы проливъ и поплыли вдоль африканскаго берега.

Но когда, на перекоръ общанію нашего спутника, мы почувствовали себя хуже, нежели было намъ въ самой негоднйшей части Бискайскаго залива, или даже у бичуемыхъ бурями скалъ Финистере, мы объявили его величайшимъ лгуномъ и готовы были поссориться съ нимъ за то, что онъ ввелъ насъ въ такое заблужденіе. Небо было чудно свтло и безоблачно, воздухъ былъ напитанъ благоуханіемъ прибрежныхъ растеній, и самое море блестло такой кроткой лазурью, что, казалось, не было никакой причины страдать намъ морской болзнью, и что маленькія безчисленныя волны, прыгая вокругъ парохода, разыгрываютъ только на нашъ счетъ anerithmon gelasma. (Это одна изъ моихъ греческихъ цитатъ, довольствуясь ею, я поберегу остальныя три, пока дойдетъ до нихъ очередь.) Вотъ замтка въ моемъ журналъ: ‘Середа, 4 сентября. сть совсмъ не хочется. Расходъ на тазы огромный. Втеръ противный. Que diable allais-je faire dans celle gal&egrave,re? Ни думать, ни писать невозможно.’ Эти краткія фразы, даютъ, кажется, полное понятіе о жалкомъ состояніи души и тла. За два дня передъ этимъ, прошли мы подл укрпленій, моловъ и желтыхъ зданій Алжира, величаво выступающихъ изъ моря и окаймленныхъ темно-красными линіями африканскаго берега. По горамъ дымились разложенные огни, мстами виднлись разбросанныя по одиначк деревни. 5-го числа, къ нашей общей, невыразимой радости, достигли мы Валеты. Входъ въ гавань этого города представляетъ одну изъ самыхъ прекрасныхъ сценъ для одержимаго морской болзнью путешественника. Маленькая бухта загромозжена множествомъ кораблей, шумно нагружаемыхъ товарами, подъ флагами разныхъ націй, десятокъ черныхъ пароходовъ, со свистомъ и уханьемъ, снуетъ взадъ и впередъ по гавани, маленькія канонирскія лодки движутся во всхъ направленіяхъ, взмахивая длинными веслами, которыя, словно крылья, блестятъ надъ водою, вдали пестрютъ раскрашенные городскіе ялики, съ высокимъ носомъ и кормою, подъ блымъ тенделетомъ, а подлъ парохода вертятся крошечныя суденышки съ голыми, чернокожими нищими, которые умоляютъ васъ позволить нырнуть имъ за полпенса. Вокругъ этой синей воды подымаются скалы, освщенныя солнцемъ и застроенныя всевозможными укрпленіями: направо С. Эльмо, съ маякомъ и пристанью, налво военный госпиталь, похожій на дворецъ, и между нихъ великолпнйшіе домы жителей города.

При ближайшемъ осмотр, Валета не разочаруетъ васъ, какъ многіе изъ иностранныхъ городовъ, прекрасныхъ только издали. Улицы наполнены одушевленнымъ и благоденствующимъ на взглядъ народонаселеніемъ, самая бдность живетъ здсь въ красивыхъ каменныхъ палатахъ, испещренныхъ балконами и лпной работою. Чего не найдете вы здсь? Свтъ и тнь, крики и зловоніе, фруктовыя лавки и садки съ рыбою, всевозможныя одежды и нарчія, солдаты въ красныхъ, а женщины въ черныхъ плащахъ, нищіе, матросы, боченки съ маринованными сельдями и макаронами, пасторы въ угловатыхъ шапочкахъ и длиннобородые капуцины, табакъ, виноградъ, лукъ и ясное солнышко, распивочныя съ бутылками портера,— все это бросается въ глаза путешественнику и составляетъ такую забавно-разнохарактерную, живую сцену, какой никогда еще не удавалось мн видть. Суетливость дйствующихъ лицъ этой драмы, получаетъ высокій характеръ отъ самой обстановки сцены. Небо удивительно ясно, зданія и орнаменты ихъ изящны и благородны, замки, павильоны, башни и стны крпости имютъ такой свжій и величавый видъ, какъ-будто они вчера только воздвигнуты.

Strada Reale такъ хороша, что едва ли можно описать ее. Здсь отели, церкви, библіотеки, прекрасные лондонскіе магазины и щегольскія лавки съ благовоннымъ товаромъ. По ней-то фланируютъ веселые молодые офицеры, въ пестрыхъ джакетахъ, которые слишкомъ узки для нихъ, моряки разъзжаютъ верхомъ, на лошадяхъ, взятыхъ изъ манежа, пасторы, въ костюм опернаго Дона Базиліо, важно проходятъ вдоль нея мрными шагами, нищіе по профессіи съ криками преслдуютъ иностранца, и агенты берейторовъ, гостинницъ и разныхъ заведеній, выступая вслдъ за нимъ, выхваляютъ рдкія достоинства своихъ товаровъ. Домы, въ которыхъ продаются теперь ковры и помада, были прежде дворцами мальтійскихъ рыцарей. Перемна самая прозаическая, но она совершилась въ то время, когда люди, носившіе имя рыцарей, нимало не походили на воиновъ св. Іоанна. Геройскіе дни этого ордена кончились вмст съ отплытіемъ послдней турецкой галеры, посл достопамятной осады. Великолпныя зданія построены во время мира, блеска и упадка ордена. Я сомнваюсь, чтобы ‘Auberge de Provence’, гд процвтаетъ теперь англійскій клубъ, была когда нибудь свидтельницею сценъ, боле романическихъ, нежели т веселые залы, которые теперь даются въ ней.

Церковь св. Іоанна не изящна снаружи, но великолпна внутри. Войдя въ нее, вы видите большую залу, украшенную позолоченной рзьбою, по обимъ сторонамъ расположены часовни разныхъ вроисповданій, тоже незамчательныя по своей архитектур, хотя и богатыя внутренними украшеніями. Храмъ этотъ показался мн очень приличнымъ мстомъ для богатой общины аристократическихъ воиновъ, которые произносили въ немъ обтъ свой, какъ бы на парад, и, преклоняя колна, никогда не забывали ни своихъ эполетъ, ни своей родословной. Эта смсь религіи и свтской гордости поражаетъ съ перваго взгляда, но разв въ нашей англиканской церкви нтъ феодальныхъ обычаевъ? Какою рыцарской странностью покажется вамъ знамя высокаго и могущественнаго принца, висящее надъ его ложею въ виндзорской капелл, когда вспомните вы о священномъ назначеніи этого мста! Полъ церкви св. Іоанна покрытъ девизами покойныхъ рыцарей умершаго ордена. Можно подумать, что они надялись переселиться въ тотъ міръ съ своими родословными. Стны капеллъ украшены картинами и великолпными памятниками гросмейстеровъ мальтійскаго ордена, въ подземномъ склеп погребены знаменитйшіе рыцари, а въ алтари хранятся ключи Акры, Родоса и Іерусалима. Сколько пролито крови для защиты этихъ эмблемъ! Сколько вры, терпнія, мужества и великодушія, сколько ненависти, честолюбія и дикой кровожадности потрачено людьми для того, чтобы сберечь ихъ!

До-сихъ-поръ въ залахъ и корридорахъ губернаторскаго дома остались портреты нкоторыхъ гросмейстеровъ. Въ столовой виситъ очень хорошій портретъ рыцаря, писанный извстнымъ Караваджіо, но, изо всхъ Мальтійцевъ, одинъ только Виньякуръ можетъ похвалиться почтенной наружностью, другіе предводителя знаменитаго ордена — гордые старики, одтые въ черное платье, въ огромныхъ парикахъ, съ коронами на шляпахъ, и каждый съ парочкою задумчивыхъ пажей, разодтыхъ попугаями. Однако именами большей части гросмейстеровъ названы разныя постройки въ крпости, такимъ образомъ мальтійская миологія обезсмертила ихъ, обративъ въ отесанные камни.

Въ арсенал хранятся латы благороднаго старика Ла-Валета, который спасъ островъ отъ власти Мустафы и Драгута. Онъ съ мужествомъ и ршимостью Эліота отразилъ войско этихъ варваровъ, столь же гордое и многочисленное, какъ армія Крильона, хотвшая овладть Гибралтаромъ. Вокругъ стнъ красиво разставлены копья, алебарды, маленькія пушки, шлемы и кирасы. Тутъ же находится мечъ знаменитаго корсара Драгута. Вмст съ этой почтенной стариною, найдете вы здсь большой запасъ огнестрльнаго оружія, сабель, дротиковъ для абордажнаго боя, и пару старыхъ, изорванныхъ знаменъ одного изъ англійскихъ полковъ, которые преслдовали и разбили въ Египт остатки французской республиканской арміи. При появленіи этихъ молодцовъ передъ Валетою, мальтійскіе рыцари отворили настежъ ворота всхъ своихъ крпостей и согласились на уничтоженіе ордена, не топнувъ даже съ досады ногою.

Мы углубились во внутрь острова, желая познакомиться съ его природою. Поля здсь гранитныя и заборы каменные. Насъ удивляло множество церквей, прекрасныхъ виллъ и деревенъ, мелькавшихъ повсюду, посреди каменныхъ холмовъ Мальты. Долго хали мы вдоль водопровода и наконецъ остановились у загороднаго дома губернатора. Здсь увидали мы первый садъ съ померанцовыми деревьями, съ водою и густыми кустарниками. Съ какимъ наслажденіемъ отдохнуло зрніе на этой темной, прохладной зелени, утомясь сухостью и однообразіемъ общей сцены. C. Антоніо также хорошъ посл Мальты, какъ Мальта посл моря.

Въ ноябр мы постили въ другой разъ этотъ островъ, проведя семнадцать дней въ заведеніи, извстномъ подъ именемъ Форта Мануэля. Правительство такъ внимательно здсь къ путешественникамъ, что само отводитъ имъ квартиры, сбрызгиваетъ письма ароматическимъ уксусомъ прежде, нежели вручитъ вамъ ихъ, и каждую ночь запираетъ васъ на замокъ, изъ опасенія, чтобъ не ушли вы прогуливаться въ припадк лунатизма и не спрыгнули съ зубчатой стны въ Средиземное море. Если бы вздумалось вамъ нырнуть въ него, часовые пустили бы въ васъ нсколько пуль съ противоположнаго берега. Однако пора прекратить шутки. Т, кому извстно, что такое карантинъ, могутъ представить, какъ становится невыносимо для насъ мсто, гд находится подобное зданіе. И хотя ноябрьскій климатъ Мальты нисколько не уступаетъ самому теплому маю въ Англіи, хотя городъ богатъ разнообразными удовольствіями: въ немъ есть премиленькая небольшая опера, хорошая библіотека, наполненная безполезными книгами двухъ послднихъ столтій, гд никто не помшаетъ вамъ заняться чтеніемъ, хотя общество Валеты чрезвычайно пріятно, любезно и гостепріимно: однако же, не смотря на все это, нельзя чувствовать себя безопасными на Мальт, видя безпрестанные проблески огня съ противоположнаго берега. Потому-то, боясь, чтобы карантинныя власти не возъимли намренія овладть вами въ другой разъ, подъ предлогомъ не совсмъ выкуренной изъ васъ чумы, поспшили мы воспользоваться первымъ случаемъ и махнули въ Неаполь. Впрочемъ не весь комплектъ нашъ возвратился изъ маленькой восточной экспедиціи. Богъ, дарующій жизнь и смерть, призвалъ къ себ двоихъ изъ нашихъ товарищей. Одного оставили мы умирать въ Египт на рукахъ матери, оплакивающей его потерю, другаго схоронили на кладбищ карантина.

Эти горестныя происшествія должно отвести къ прочимъ обстоятельствамъ нашего путешествія. Болзнь и смерть стучатся, можетъ быть, въ дверь сосдней съ вами каюты. Вашъ добрый и любезный товарищъ совершилъ съ вами свою послднюю прогулку и съ вами же выпилъ свой послдній стаканъ вина. Любящія сердца стремятся къ нему издали, и собственныя мысли и чувства его несутся къ той точк земли, куда зовутъ ихъ любовь и дружба, а между тмъ Великій Отецъ призываетъ его къ себ, повелвая покинуть навсегда то, чмъ дорожитъ онъ боле всего въ мір.

Такой случай, какъ смерть въ карантин, очень возмутителенъ. Два дня назадъ тому мы ходили съ своимъ пріятелемъ по палуб. У одного изъ насъ эскизъ его, у другаго карточка, на которой написалъ онъ вчера свой адресъ, приглашая постить его по возвращеніи на родину. Но вотъ сегодня умеръ онъ, и погребенъ въ стнахъ своей темницы. Докторъ, не покидая необходимыхъ предосторожностей, ощупалъ пульсъ его, изъ города пришелъ пасторъ совершить надъ нимъ послдній обрядъ религіи, друзья, собравшіеся на его похороны, разставлены карантинной стражею такъ, чтобы имъ нельзя было прикоснуться другъ къ другу. Каждый изъ нихъ возвратился потомъ въ свою комнату, прилагая урокъ къ самому себ. Никому не хотлось бы умереть, не взглянувши еще разъ на милыя, дорогія для него лица. Мы скидываемъ со счетовъ тхъ, кого любимъ, ихъ остается очень мало, и отъ этого любовь наша къ нимъ усиливается. Не за нами ли ближайшая очередь? Почему же нтъ? Горько или сладостно думать о той привязанности, которая бодрствуетъ надъ нами и переживаетъ насъ?

Творецъ сковалъ весь родъ человческій неразрывной цъпью любви. Отрадно думать мн, что нтъ на земл человка, чуждаго привязанности къ другому существу, которое въ свою очередь любитъ также кого-нибудь, и такимъ образомъ чувство любви охватываетъ всю великую семью человчества. И не здсь конецъ этой незримой цпи: землю соединяетъ она съ небомъ. Въ замну друга или сына минувшихъ дней, дается мн другъ или сынъ въ этомъ мір или въ стран, уготованной для насъ Отцемъ небеснымъ. Если эта взаимная связь, согласно съ ученіемъ нашей вры, не расторгается могилою, не утшительно ли думать человку, что тамъ, посреди праведныхъ, есть одна или дв души, любовь которыхъ незримо бодрствуетъ надъ нимъ и слдитъ за бднымъ гршникомъ на трудномъ пути его земной жизни?

Воспоминанія о глагол tupto.— Пирей.— Пейзажъ. — Basilena. — Классическія памятники. — Опять tupto.

Не чувствуя ни малйшаго энтузіазма при мысли объ Аинахъ, я считаю долгомъ потрунить надъ тми, кого приводитъ въ восторгъ этотъ городъ. Въ самомъ дл, можетъ ли юристъ, читающій только дловыя бумаги да газеты, одушевиться восторгомъ, чуждымъ его природ, и лишь только выдалось ему свободное времячко предаться поэтическимъ мечтамъ, которыя по большой части бываютъ, ей-ей, очень сомнительны? Какое право имютъ леди, почерпнувшія свои миологическія познанія изъ Пантеона Тука, считать Грецію страною романтическою? И почему йоркширскіе сквайры, эти порядочные кутилы, молодые дэнди іоническихъ полковъ, разбитые моряки съ кораблей, стоящихъ въ здшней гавани, и желтые, старые Индйцы, возвращающіеся изъ Бундель-Кунда, почему могли бы они восхищаться Греціею, о которой ровнехонько ничего не знаютъ? Пластическая красота и т характеры, которые существовали здсь до тысячи четыреста лтъ назадъ тому, не могутъ быть приняты въ разсчетъ въ этомъ случа. Первой, то-есть, пластической красоты, они не въ состояніи понять, что же касается до характеровъ, то есть ли что нибудь общее между этими господами и, напримръ, Перикломъ, между этими леди и Аспазіею? (фи!) Какъ вы думаете, многіе ли изъ Англичанъ, приходящихъ поклониться могил Сократа, не согласились бы отравить этого генія? Очень немногіе, потому что ты же самые предразсудки, которые водятъ за носъ людей въ наше время, управляли ими и въ тотъ вкъ, когда правдивый мужъ Ксантипы былъ осужденъ на смерть за то, что дерзнулъ думать просто и говорить правду. На толпу сильне всего дйствуетъ ея собственное убжденіе. Греки, изгоняя Аристида и отравляя Сократа, были убждены, что они совершаютъ правдивые подвиги во имя добродтели. ‘Исторія заблужденій народныхъ во вс вка’ такая книга, за которую философъ былъ бы непремнно повшенъ, хотя бы вроятно и похвалили его.

Если бы папенька и маменька не послдовали убжденіями отцовъ своихъ и не обрекли своего единственнаго, возлюбленнаго сынка (который въ послдствіи прославилъ себя подъ именемъ Титмарша) на десятилтнее, адски горестное, скучное и исполненное тираніи изгнаніе, если бы не подчинили они свжихъ чувствъ маленькаго Микель-Анджело дисциплин грубыхъ драчуновъ, которые, желая ввести ребенка въ Храмъ Наукъ (эту картинку прилагаютъ они обыкновенно къ букварямъ), вталкиваютъ его туда кулаками и понукаютъ идти самой низкой бранью, еслибы, говopю я, дражайшіе родители, лишивъ меня счастія безполезно прожить десять лтъ въ стнахъ классическаго учебнаго заведенія, оставили дома, вмст съ моими тринадцатью любезнйшими сестрицами, вроятно я полюбилъ бы Аттику, въ виду голубыхъ береговъ которой пишу теперь патетическое письмо свое, но, къ сожалнію, классическое образованіе моей юности было тамъ горестно, что все, соединенное съ нимъ, стало невыносимо для глазъ моихъ: воспоминаніе о греческомъ язык моего дтства стоитъ на ряду съ воспоминаніемъ о касторовомъ масл.

Здсь, противъ мыса Суніума, явилась мн въ грозномъ видніи греческая муза и сказала свысока, покровительственнымъ тономъ, которымъ привыкла она говорить со всми: ‘отчего это, дружокъ мой, не восхищаешься ты дивной страною поэтовъ и героевъ, съ исторіею которой ознакомило тебя твое классическое образованіе? Если же не вдаешь ты твореній и подвиговъ великихъ мужей Греціи, значитъ, ты вполн пренебрегъ своими обязанностями, и любезные родители даромъ потратили деньги, отдавши тебя въ училище.’ Я отвчалъ ей: ‘сударыня, знакомство мое съ вами въ молодости было такъ непріятно для меня, что я не могу привыкнуть къ вамъ и теперь, войдя въ зрлый возрастъ. Поэтовъ вашихъ читалъ я всегда со страхомъ и трепетомъ, а вы знаете — холодный потъ плохой спутникъ поэзіи. Разсказывая ваши приключенія, я длалъ тьму ошибокъ. Исторія ваша не очень-то умна сама по себ, но когда грубый простякъ, школьный учитель, прибавитъ къ ней нелпый разсказъ свой, она становится ршительно невыносимою. Потому-то и нтъ у меня ни малйшаго желанія возобновить знакомство съ дамою, бывшею некогда постоянной причиною моего умственнаго и тлеснаго истязанія.’ Все это пишу я, для того конечно, чтобы оправдаться въ недостатк энтузіазма по классической линіи и извинить свое поведеніе, скрыть котораго нтъ никакой возможности.

Нечего и говорить, что такой образъ мыслей не длаетъ чести путешественнику, постившему родину Эсхила и Эврипида. Въ добавокъ къ этому, остановились мы въ ужасномъ трактир. И какую же прелесть могли заключать въ себ голубые холмы Аттики, серебристый заливъ Пирея и эта скала, увнчанная дорическими колоннами Паренона, для человка, искусаннаго съ головы до ногъ до клопами? Удивительно, если кусали они Алкивіада. Неужели эти гнусныя наскомыя ползали по немъ, когда покоился онъ въ объятіяхъ прекрасной Фрины? Всю ночь съ завистью продумалъ я о плетеномъ кузов или висячей койк Сократа, какъ описаны они въ ‘Облакахъ’ Аристофана. Конечно изъ этого мста отдохновенія философъ изгонялъ клоповъ силою. Съ французскаго корабля, который изъ своихъ портовыхъ оконъ поглядывалъ на маленькій англійскій корветъ, смло стоявшій подл него, долетли до насъ веселые звуки марша въ то самое время, какъ цлая вереница лодокъ, взмахивая веслами, двинулась навстрчу къ пароходу, чтобы везти насъ съ него. Въ небольшомъ залив Пирея стояли русскія шкуны и греческія бриги, втряныя мельницы, темня вокругъ него на холмахъ, освщенныхъ солнцемъ, быстро вертли крыльями, по набережной раскинулся импровизированный городъ, на берегу стояли харчевни для матросовъ. Какъ странны греческіе извощики въ своихъ фескахъ, въ оборванныхъ, прошитыхъ нитками казакинахъ и безконечныхъ коленкоровыхъ юпкахъ. Какъ славно, совершенно на лондонскій ладъ, бранятся они, критикуютъ лошадей и экипажи своихъ товарищей, одушевляясь великодушной ревностью везти путешественниковъ. Нечего сказать, стоило взглянуть на рыдванъ, въ которомъ принуждены были хать мы въ Аины, но насъ утшала мысль, что Алкивиадъ и Кимонъ зжали въ экипажахъ еще мене комфортабельныхъ. Почти въ продолженіе всей дороги видли мы предъ собою красноватую гору, на верху которой возвышается Акрополисъ, а у подошвы блютъ городскія зданія. Эту широкую, желтую и безплодную долину, гд мелькаютъ мстами одни только захирлые оливковыя деревья, охватили со всхъ сторонъ такія живописныя горы, какихъ не видалъ я еще ни разу. Ничего нтъ въ нихъ дикаго и грандіознаго, но он какъ-то необыкновенно аристократичны. Розовыя облака тихо клубились вокругъ свтлыхъ вершинъ ихъ. Назвать гору аристократичною — такое выраженіе можетъ казаться афектаціею или нелпостью, но эти возвышенности Аттики также не похожи на другія горы, какъ, напримръ, Ньюгэтская тюрьма не похожа на клубъ путешественника. Одно зданіе тяжело, мрачно и грубо, другое легко, изящно и весело. По-крайней-мр я такъ думаю. Народъ, для котораго природа построила такой великолпный дворецъ, могъ ли не быть благороденъ, блестящъ, храбръ, уменъ и художественъ? Во время дороги мы встртили четырехъ Грековъ, которые хали на лошакахъ, другіе четверо играли въ засаленныя карты подл барака, названнаго англійскими поэтами: домомъ полудороги. Должна ли красота вншней природы облагораживать душу человка? Прозжая Варвикширомъ, вы думаете, что Шекспиръ, родясь и блуждая посреди чудныхъ долинъ и лсовъ, долженъ былъ отъ вліянія самой уже природы усвоить это художественное чувство, которое, какъ цвтокъ или роса, покоится на всхъ его твореніяхъ, но грубый ткачъ Ковентри и сварливый сквайръ Лимингтона смотрятъ съ младенчества на т же самые пейзажи, а какая же въ томъ польза для нихъ? Вы трактуете о природ и климат прекрасной Аттики, какъ о вещахъ, способныхъ облагородить душу Грека. Но эти сальные, оборванные погонщики, которые съ крикомъ и бранью дуются въ карты за три часа до полудня, которые вооружены съ головы до ногъ и между тмъ трусятъ подраться, разв не явились они на свтъ Божій въ той же самой Греціи, гд родились извстные герои и философы? Однако же домъ полудороги остался далеко за вами, и вотъ мы въ столиц короля Оттона.

Я не видалъ въ Англіи мы одного города, который можно бы сравнить съ Аинами, потому что Гернъ-Бэй хотя и разрушенъ теперь, но все же были нкогда потрачены деньги на постройку домовъ въ немъ. Здсь же, за исключеніемъ двухъ-трехъ десятковъ комфортабельныхъ зданій, все остальное немного лучше широкихъ, низенькихъ и разбросанныхъ какъ ни попало избушекъ, которыя украшены кое-гд орнаментами, съ очевидной претензіею на дешевую элегантность. Но чистота — вотъ элегантность бдности, а ее-то и считаютъ Греки самымъ ничтожнымъ украшеніемъ. Я добылъ планъ города, съ публичными садами, скверами, фонтанами, театрами и площадями, во все это существуетъ только на бумажной столиц, та же, въ которой былъ я, жалкая, покачнувшаяся на бокъ, деревянная столица Греціи не можетъ похвалиться ни одною изъ этихъ необходимыхъ принадлежностей европейскаго города.

Невольно обратишься къ непріятному сравненію съ Ирландіей. Аины можно поставить рядомъ съ Карлоу или Килярнеемъ: улицы наполнены праздной толпою, безчисленные переулки запружены неопрятными ребятишками, которые шлепаютъ по колна въ грязи, глаза у нихъ большіе, на выкат, лица желтыя, на плечахъ пестрый балахонъ, а на голов феска. Но по наружности, Грекъ иметъ ршительное превосходство надъ Ирландцемъ, большая часть изъ Грековъ одты хорошо и прилично (если только двадцать-пять аршинъ юпки можно назвать приличной одеждою — чего же вамъ еще?). Гордо разгуливаютъ они по улицамъ, заткнувъ огромные ножи за поясъ. Почти вс мужчины красивы, я видлъ также двухъ или трехъ прекрасныхъ женщинъ, но и отъ нихъ надобно стоять подальше, потому что безцвтное, корявое и грубое тлосложеніе неблагоразумно разсматривать безъ нкоторой предосторожности.

Даже и въ этомъ отношеніи мы, Англичане, можемъ гордиться преимуществомъ передъ самой классической страною въ мір. Говоря мы, я разумю только прекрасныхъ леди, къ которымъ отношусь съ величайшимъ почтеніемъ. Что за дло мн до красоты, которою можно любоваться только издали, какъ театральной сценою. Скажите, понравится ли вамъ самый правильный носъ, если покрытъ онъ срой кожею, въ род оберточной бумаги, и если въ добавокъ къ этому природа надлила его такимъ блескомъ, что онъ лоснится, слово напомаженный? Можно говорить о красот, но ршитесь ли вы приколоть къ своему платью цвтокъ, окунутый въ масло? нтъ, давай мн свжую, омытую росой, здоровую розу Сомерсетшира, а не эти чопорные и дряблые экзотическіе цвты, годные только для того, чтобы писать о нихъ поэмы. Я не знаю поэта, который больше Байрона хвалилъ бы негодныя вещи. Вспомните ‘голубоокихъ поселянокъ’ Рейна, этихъ загорлыхъ, плосконосыхъ и толстогубыхъ двокъ. Вспомните о ‘наполненіи кубка до краевъ саміанскимъ виномъ.’ Плохое пиво — нектаръ, въ сравненіи съ нимъ, а Байронъ пилъ всегда джинъ. Никогда человкъ этотъ не писалъ искренно. Онъ являлся постоянно восторженнымъ передъ лицомъ публики. Но восторгъ очень ненадежная почва для писателя, предаваться ему опасне, нежели смотрть на Аины и не находить въ нихъ ничего прекраснаго. Высшее общество удивляется Греціи и Байрону. Моррей называетъ Байрона ‘нашимъ природнымъ бардомъ.’ Нашъ природный бардъ! Mon dieu! Онъ природный бардъ Шекспира, Мильтона, Китса, Скотта! Горе тому, кто отвергаетъ боговъ своей родины!

Говоря правду, мн очень жаль, что Аины такъ разочаровали меня. Конечно, при вид этого мста, въ душ опытнаго антикварія или восторженнаго поклонника Греціи, родятся иныя чувства, но для того, чтобы вдохновиться ими, необходимо продолжительное подготовленіе, да и надо обладать чувствами на особый покрой. То и другое считаю я однако же не природнымъ для для нашей торговой, читающей газеты Англіей. Многіе восторгаются исторіею Греціи, Рима и классиками этихъ странъ, потому только подобный восторгъ считается достойнымъ уваженія. Мы знаемъ, что въ библіотекахъ джентльменовъ Бэкеръ Стрита хранятся классическія произведенія, прекрасно переплетенныя, и знаемъ, какъ эти джентльмены почитываютъ ихъ. Если они удаляются въ библіотеку, то совсмъ не для чтенія газетъ — нтъ! имъ надо заглянуть въ любимую оду Пиндара, или поспорить о темномъ мст въ произведеніи другаго клaссика. Наши городскія власти и члены парламента изучаютъ Демосена и Цицерона: это извстно намъ по ихъ привычк ссылаться въ парламент на латинскую грамматику. Классики признаны людьми достойными уваженія, а потому и должны мы восхищаться ихъ произведеніями. И такъ, допустимъ, что Байронъ ‘нашъ природный бардъ.’

Впрочемъ я не такой страшный варваръ, чтобы на меня не могли произвесть впечатлнія т памятники греческаго искусства, о которыхъ люди, несравненно боле меня ученые и восторженные, написали цлыя груды комментаріевъ. Кажется, я въ состояніи понять возвышенную красоту стройныхъ колоннъ храма Юпитера и удивительную грацію, строгость и оконченность Паренона. Маленькій храмъ Побды, съ желобковатыми коринскими колоннами, блеститъ такъ свжо подъ лучами солнца, что какъ-то не врится вковой продолжительности его существованія, и, признаюсь, ничего не видывалъ я граціозне, торжественнй, блестяще и аристократичне этого маленькаго зданія. Посл него и глядть не хочется на тяжелые памятники римской архитектуры, находящіеся ниже, въ город: очень непріятно дйствуютъ они на зрніе, привыкшее къ совершенной гармоніи и соразмрности. Если учитель не прихвастнулъ, увряя насъ, что произведенія греческихъ писателей также изящны, какъ архитектурные памятники ихъ, если ода Пиндара чистотою и блескомъ не уступаетъ храму Побды, а разговоры Платона свтлы и покойны, какъ тотъ мистическій портикъ Эрехесума, какое сокровище для ума, какую роскошь для воображенія утратилъ тотъ, кому недоступны греческія книги, какъ таинства, сокрытыя отъ него подъ семью печатями!

И однако же бываютъ ученые люди, замчательныя своей тупость въ эстетическомъ отношеніи. Для генія необходимъ переходъ изъ одной души въ другую, въ противномъ случа онъ гибнетъ смертью прекрасной Бургунды. Сэръ Робертъ Пиль и сэръ Джонъ Гобгоузъ были оба хорошими студентами, но ихъ парламентская поэзія чужда художественнаго элемента. Учитель Мозль, это пугало бдныхъ, трепещущихъ мальчиковъ, былъ прекраснымъ ученикомъ, но остался только отличнымъ гулякою. Гд же тотъ великій поэтъ, который, со временъ Мильтона, улучшилъ художественное начало души своей прививками съ аинскаго дерева?

Въ карман у меня была книжечка Теннисона, она могла пояснить этотъ вопросъ и покончивъ споръ мои съ совстью, которая, подъ видомъ раздраженной греческой музы, начала придираться ко мн во время прогулки моей по Аинамъ. Старая два заплативъ, что я готовь брыкаться при мысли объ автор Доры и Улисса, вздумала попрекнуть мн потеряннымъ временемъ и невозвратно утраченнымъ случаемъ пріобрсть классическое образованіе: ‘Ты могъ бы написать эпосъ, подобный эпосу Гомера, говорила она, или по-крайней-мр сочинить хорошенькую поэму на премію и порадовать мамашу. Ты могъ бы перевесть греческими ямбами Джека и Джилля и пріобрсть большой авторитетъ въ стихахъ своей коллегіи’. Я отвернулся отъ нея съ кислой гримасою. ‘Сударыня, отвчалъ я, если орелъ вьетъ гнздо на гор и направляетъ полетъ свой къ солнцу, то не должны же вы, любуясь имъ, сердиться на воробья, который чиликаетъ, сидя на слуховомъ окн или на втк акаціи. Предоставьте меня самому себ, взгляните, у меня и носъ-то не орлиный,— куда же гоняться намъ за вашей любимой птицею!’

Любезный другъ, вы прочли конечно не безъ удивленія эти послднія страницы. Вмсто описанія Аинъ, вы встртили на нихъ жалобы человка, который былъ лнтяемъ въ училищ и не знаетъ по гречески. Прошу васъ, извините эту минутную вспышку безсильнаго эгоизма. Надобно признаться, любезный Джонесъ, когда мы, небольшія пташки, разгуливаемъ между гнздъ этихъ орловъ и смотримъ на удивительныя лица, нанесенныя ими,— намъ становится какъ-то неловко. Мы съ вами, какъ бы ни понукала насъ къ подражанію красота Паренона, не выдумаемъ такихъ колоннъ, данное ни одного изъ обломковъ ихъ, разкиданныхъ здсь, подъ удивительнымъ небомъ, посреди очаровательнаго пейзажа. Конечно, есть боле грандіозныя картины природы, но прелесть этой вы наврно нигд не встртите. Волнистыя горы Аттики отличаются необыкновенной стройностью, море свтле, пурпурове и даже самыя облака легче и розовые, нежели гд-нибудь. Чистая глубина синяго неба производитъ почти непріятное впечатлніе, когда смотришь на нее сквозь открытую кровлю здшнихъ домиковъ. Взгляните на эти обломки мрамора: онъ блъ и свжъ, какъ первый снгъ, не тронутый еще ни пылью, ни оттепелью. Кажется, онъ говоритъ вамъ: ‘Весь я былъ также прекрасенъ, самые даже нижніе слои мои были безъ трещинъ и пятнышекъ’. Потому-то, любуясь этой чудной сценою, вроятно я составилъ очень слабую идею о древнемъ греческомъ духъ, населявшемъ ее благородными расами боговъ и героевъ. Греческія книги не помогли бы мн въ этомъ случа, не смотря на вс старанія Мозля вбить таинственный смыслъ ихъ въ мою бдную голову.

VI.

Смирна.— Первыя впечатлнія.— Базаръ. — Битье палкою.— Женщины. — Караванный мостъ. — Свистунъ.

Очень радъ я, что вымерли вс Турки, жившіе нкогда въ Аинахъ. Безъ этого обстоятельства я былъ бы лишенъ удовольствія полюбоваться на первый восточный городъ, не имя къ тому ни какого подготовленія. Смирна показалась мн восточне всего остального востока, вроятно по той же причин, которая заставляетъ Англичанина считать Кале самымъ французскимъ изо всхъ городовъ Франціи. Здсь и ботфорты почтальона, и чулки служанки бросаются въ глаза ему, какъ вещи необыкновенныя. Церкви и укрпленія, съ маленькими солдатиками на верху ихъ, остаются въ памяти даже и въ то время, когда изгладятся изъ нея большіе храмы и цлыя арміи, первыя слова Француза, сказанныя за первымъ обдомъ въ Килляк, не забываются черезъ двадцать лтъ, въ продолженіе которыхъ наслушаешься вдоволь французскаго говора. Любезный Джонесъ, помните ли вы блую бесдку и беззубаго старичка, который напвалъ: Largo al factotum?

Такъ-то памятенъ и первый день, проведенный на Восток, вмст съ нимъ утратится свжесть впечатлнія, чудо обратится въ дло обыкновенное, и напрасно будете ожидать вы пріятнаго протрясенія нервовъ, за которымъ человкъ гоняется повсюду. Нкоторые изъ моихъ товарищей звали отъ скуки, смотря на Смирну, и не обнаружили ни малйшаго внутренняго движенія при вид лодокъ, плывшихъ къ намъ отъ берега съ настоящими Турками. Передъ нами лежалъ городъ съ минаретами и кипарисами, съ куполами и замками, мы слышали пушечные выстрлы и видли, какъ кровавый флагъ султана развернулся надъ крпостью вмст съ восходомъ солнца. Лса и горы примыкали къ самой вод залива, при помощи телескопа можно было подмтить въ нихъ нсколько эпизодовъ восточной жизни. Здсь виднлись котэджи съ премиленькими кровельками и тнистые, безмолвные кіоски, куда начальникъ евнуховъ приводитъ затворницъ гарема. Я видлъ, какъ рыбакъ Гассанъ возится съ стью, и какъ Али-Баба ведетъ своего мула въ лсъ за дровами. Мистеръ Смттъ глядлъ на эти чудеса совершенно хладнокровно, я удивлялся его апатіи, но оказалось, что онъ бывалъ уже въ Смирн. Самъ я, пріхавшій сюда по прошествіи нкотораго времени, не замчалъ уже ни Гассана, ни Али-Баба, и даже не хотлъ было выдти на берегъ, припомнивши гадкій трактиръ Смирны. Человкъ, желающій понять Востокъ и Францію, долженъ подплыть къ Смирн и Кале въ яхт, выдти часа два на беретъ, и никогда уже не возвращаться въ нихъ боле.

Но эти два часа необыкновенно пріятны. Никоторые изъ насъ поздку во внутрь страны называли глупостью. Лиссабонъ обманулъ насъ, Аины надули жестоко, Мальта очень хороша, но не стоитъ того безпокойства и морской болзни, которыя вытерпли мы на пути къ ней, къ этой же категоріи относили и Смирну, но при вид ея споры прекратились. Если вы любите странныя и живописныя сцены, если увлекались вы Арабскими ночами въ молодости,— прочтите ихъ на палуб восточнаго корабля, постарайтесь углубиться въ Константинополь или въ Смирну. Пройдите по базару, и Востокъ явится передъ вами безъ покрывала. Какъ часто мечтали вы о немъ! И какъ удивительно схожъ онъ съ мечтами вашей юности: можно подумать, что вы бывали здсь прежде, все это давнымъ-давно извстно вамъ!

По мн, достоинство Арабскихъ ночей заключается въ томъ собственно, что поэзія ихъ не можетъ утомить васъ своей возвышенностію. Шакабакъ и маленькій цирюльникъ — вотъ ея главные герои, она не порождаетъ въ васъ непріятныхъ чувствъ ужаса, вы дружелюбно посматриваете на великаго Африта, когда идетъ онъ казнить путешественниковъ, умертвившихъ его сына, Моргіана, уничтожая шайку воровъ вскипяченнымъ масломъ, нисколько, кажется, не вредна имъ, и когда король Шаріаръ отрубаетъ головы своимъ женамъ, вамъ чудится, что эти головы очутились по прежнему на своихъ мстахъ, и что красавицы опять поютъ и пляшутъ съ ними гд-то заднихъ комнатахъ дворца. Какъ свжо, весело и незлобно все это! Какъ забавно понятіе о мудрости любезныхъ жителей Востока, гд на труднйшіе вопросы науки отвтятъ вамъ загадками, и гд вс математики и магики должны имть непремнно длинную и остроконечную бороду!

Я посшелъ на базаръ. Тутъ, въ маленькихъ лавкахъ, покойно и торжественно сидли брадатые купцы, дружелюбно посматривая на покупателей. Табаку не курили, потому что былъ Рамазанъ, даже не ли: рыба и жареная баранина лежали въ огромныхъ котлахъ только для христіанъ. Дтей было множество, законъ не такъ строгъ къ нимъ, разнощики (безъ сомннія, во имя пророка) продавали имъ винныя ягоды и проталкивались впередъ съ корзинами огурцовъ и винограда. Въ толп мелькали поселяне, съ пистолетами и ятаганомъ за поясомъ, гордые, но нисколько не опасные, порою встрчались смуглые Арабы, выступавшіе такъ торжественно, что ихъ съ перваго взгляда можно было отличить отъ развязныхъ жителей города. Жиды и Греки покупали въ тихомолку, лавки ихъ сторожили блдные, пучеглазые мальчики, зазывавшіе покупателей, громко разговаривали ярко разодтые Негры, и женщины, съ закрытыми лицами, въ широкихъ, нескладныхъ туфляхъ, тараторили между собою и торговались съ купцами въ дверяхъ маленькихъ лавокъ. Здсь были веревочный, бакалейный и башмачный ряды, трубочный и оружейный базары, также лавки съ шубами, халатами и даже отдльное мсто, гд, подъ навсомъ изъ тряпья, занимались своимъ дломъ портные. Сквозь парусину и рогожи, растянутыя надъ узкими линіями базара, проглядывало солнц, переливая свтъ и тнь по всей масс разнообразныхъ предметовъ. Лавка Гассана Альгабана была ярко освщена, тогда какъ низенькія скамьи, тазы и чашки сосдней съ всю цирюльни прикрывались густой тнью. Башмачники вообще добрый народъ, здсь видлъ я одного изъ нихъ, который, помнится, не разъ являлся мн во сн. Таже зеленая, старая чалма, то же доброе, сморщенное лицо, въ род яблока, т же маленькія срые глазки, весело сверкающіе во время разговора съ кумушками, и точь-в-точь такая же улыбка подъ волосами сдымъ усовъ и бороды — ну, просто, сердце радуется, глядя на него. Вы отгадаете, что говоритъ онъ съ продавцомъ огурцовъ, также, какъ султанъ угадывалъ, что говорятъ птицы. Уже не набиты ли огурцы эти жемчугомъ? Да и тетъ Армянинъ въ черной чалм, что стоитъ у фонтана, изспещреннаго прекрасными арабесками, вокругъ которыхъ толпятся ребятишки, черпая воду, ужъ полно не переодтый ли кто Гарунъ Альрашидъ?

Присутствіе верблюдовъ дополняетъ окончательно фантастическій колоритъ сцены. Съ кроткими глазами и выгнутыми шеями, чинно, безъ шума и топанья переходятъ они другъ за другомъ съ одной стороны базара на другую. О, золотые сны юности! О, сладкія мечты каникулъ! Здсь суждено было на полчаса осуществиться вамъ. Геній, господствующій надъ молодостью, далъ намъ средство совершить въ этотъ день доброе дло. Сквозь отворенныя двери увидли мы внутренность комнаты, украшенной текстами корана. Одни изъ нихъ были нанесены тушью, съ угла на уголъ, по листу блой бумаги, другіе красной и голубой краскою, нкоторымъ надписямъ была дана форма кораблей, драконовъ и другихъ фантастическихъ животныхъ. На ковр, посреди комнаты, сложивъ руки и покачивая головой, сидлъ мужчина, распвая въ носъ фразы, выбранныя изъ священной для мусульманъ книги. Но изъ комнаты неслись громкіе голоса молодости, и проводникъ сказалъ намъ, что это училище. Мы вошли въ него.

Объявляю по совсти: учитель колотилъ бамбукомъ маленькаго мулата. Ноги ученика были въ колодк, и наставникъ, это грубое животное, валялъ по нимъ палкою. Мы слышали визгъ мальчика и были свидтелями смущенія учителя. Думаю, ученикамъ веллъ онъ кричать какъ-можно громче, для того, чтобы заглушить визгъ ихъ маленькаго товарища. Какъ скоро шляпы наши показались надъ лстницею, наказаніе было прекращено, мальчикъ посаженъ на свое мсто, бамбукъ брошенъ въ уголъ, въ кучу другихъ тростей, и учитель встртилъ насъ совершенно переконфуженный. На ученикахъ были красныя фески, а на двочкахъ пестрые носовые платки. Вся эта мелюзга выпучила на насъ съ удивленіемъ большіе, черные глаза свои, и вроятно побои палкою были на это время забыты. Жаль мн такихъ учителей, жалко и бднаго маленькаго магометанина. Никогда уже не читать ему съ увлеченіемъ Арабскихъ Ночей подлинник.

Отсюда, посл этой непріятной сцены, пошли мы завтракать въ дрянной трактиръ, который, впрочемъ, отрекомендовали намъ. Здсь угостили насъ морской рыбою, виноградомъ, дынями, гранатами и смирнскимъ виномъ. Изъ оконъ трактира открывался прекрасный видъ на заливъ, на купцовъ, тунеядцевъ и ремесленниковъ, толпившихся на берегу. Здсь виднлись и верблюды, не обременные ношею, и груды сплыхъ дынь такой величины, что гибралтарскія бомбы показались намъ малы въ сравненіи съ ними. Было время сбора винныхъ ягодъ, и мы, на пути въ трактиръ, пробирались сквозь длинные ряды дтей и женщинъ, занятыхъ укладкою этихъ плодовъ. Ихъ обмакиваютъ сперва въ соленую воду и потомъ уже прячутъ въ кадушки, перекладывая листами. Когда смоквы и листы начнутъ сохнуть, изъ нихъ выползаютъ большіе блые черви и прогуливаются по палубамъ кораблей, везущихъ эти фрукты въ Европу, гд маленькія дти кушаютъ ихъ съ большимъ удовольствіемъ (то-есть, не червей, а смоквы-то), и гд играютъ он не послднюю роль на университетскихъ попойкахъ. Свжія винныя ягоды имютъ здсь такой же вкусъ, какъ и въ другихъ мстахъ, но смирнскія дыни необыкновенно вкусны и такъ велики, что изъ одной штуки, не прибавляя ничего къ ея природнымъ размрамъ, можно бы, кажется, смастерить преудобную каретку для Синдерелы.

Проводникъ нашъ, отъявленный плутъ, запросилъ два доллара за удовольствіе осмотрть мечеть, тогда какъ другіе Англичане прошли туда за шесть пенсовъ. Разумется, мы не согласились заплатить такихъ денегъ, а потому и не видали мечети. Но здсь были другіе, прекраснйшіе виды, за которые не надобно ничего платить, хотя и стоятъ они, чтобы послоняться для нихъ по городу. Женщины, разгуливающія по базару, такія шлюхи, что едва ли захочется кому снять съ лица ихъ черныя маски. Станъ ихъ такъ закутанъ, что будь онъ запрятаны въ тюфякъ, и тогда вы разглядли бы его не мене, даже ноги ихъ, обутыя въ двойныя желтыя туфли, доведены до какого-то рыбьяго однообразія. Но въ греческихъ и армянскихъ кварталахъ, между бдными христіанами, которые занимаются укладкою винныхъ ягодъ, вы встртите такихъ красавицъ, что въ одинъ день влюбитесь нсколько разъ, если только сердце ваше способно къ подобнымъ продлкамъ. Здсь видли мы очаровательную двушку, за пяльцами, въ отворенныхъ воротахъ, подл нея сидла съ чулкомъ старуха и лежалъ козелъ, привязанный къ ршотк маленькаго садика. Встртили нимфу, которая спускалась съ лстницы, съ кувшиномъ на голов, и смотрла на насъ такими покойными, большими и благородными глазами, которымъ могла бы позавидовать Юнона. Полюбовались молодой, граціозной матерью, склоненною надъ плачущимъ въ колыбели малюткою. Этихъ трехъ красавицъ видли мы въ одной улиц армянскаго квартала, гд двери домовъ были отворены настежь, и женщины сидли подъ сводами на двор. Были здсь также двушки смоквъ, красоты неописанной, длинныя, густыя, черныя косы ихъ охватывали такія головки, очерки и колоритъ которыхъ стоили того, чтобы надъ ними потрудился карандашъ Рафаэля и кисть Тиціана. Я удивлялся, какъ это не овладетъ ими султанъ, или не похитятъ ихъ для своего шаха персидскіе купцы, прізжающіе сюда съ шелкомъ и сластями.

Мы отправились въ канъ Персовъ и купили нсколько шелку у смуглаго, черно-бородаго купца, въ конической овчинной шапк. Не странно ли подумать, что шелкъ, привезенный въ смирнскій каравансерай, на спин верблюдовъ, человкомъ въ овчинной шапк, обработывается въ Ліон? нкоторые изъ моихъ товарищей накупили ковровъ, которыми славится Смирна, одинъ изъ нихъ пріобрлъ даже цлый коробъ винныхъ ягодъ и купилъ три или четыре смирнскія губки для своего экипажа: такъ сильно была развита въ немъ страсть къ туземнымъ произведеніямъ.

Странно казалось мн, почему это ни одинъ изъ живописцевъ не ознакомитъ васъ покороче съ Востокомъ. Рисуютъ здшнія процессіи, султановъ, великолпные пейзажи, но никто не позаймется врнымъ изображеніемъ тхъ обыденныхъ подробностей восточной жизни, которыми кишатъ улицы Смирны. Верблюды могутъ служить безконечнымъ сюжетомъ для картинъ въ этомъ род. Фырча и взвизгивая на особый ладъ, лежатъ они тысячами на верблюжьей площади и на рынкахъ, подъ отвсными лучами солнца, вожаки растянулись въ тни, поодаль. Особенно мостъ, во которому проходятъ караваны при възд въ городъ, богатъ сценами чрезвычайно живописными. Съ одной стороны его тянется длинный рядъ чинаръ, а на противоположномъ берегу рки темнютъ высокіе кипарисы, подъ тнью которыхъ возвышаются надгробные памятники, украшенные чалмами. Это задній планъ пейзажа, но ближе къ городу характеръ его не такъ печаленъ. Тутъ, подъ чинарами, стоитъ маленькая кофейня, отненная съ боковъ парусными навсами, прикрытая сверху виноградными лозами и обставленная цлыми рядами мдной посуды и, кальяновъ, изъ которыхъ не курятъ днемъ во время Рамазана. Подл домика надъ съ мраморнымъ фонтаномъ, а на берегу полуразрушенная бесдка, откуда можно на полюбоваться ркою. Вокругъ чинаръ разставлены столы для желающихъ выпить густаго, ароматическаго кофе или холоднаго лимонаду. Хозяинъ кофейни, въ блой чалм и голубой шуб, лежалъ подъ навсомъ. Черный, какъ уголь, невольникъ, въ блой, отороченной краснымъ шнуркомъ кофточк, подавши намъ трубки и лимонаду, слъ снова на свое мсто, поджавъ подъ себя калачикомъ черныя ноги, и началъ напвать въ носъ какую-то псню, пощипывая металлическія струны гитары. Хотя инструментъ этотъ былъ не боле суповой ложки, съ длинной, узкой ручкой, однакоже звуки его очень нравились музыканту. Сверкая глазами, покачивалъ онъ головой и выражалъ удовольствіе такими гримасами, что сердце радовалось, глядя на него. Въ невинномъ наслажденіи пвуна принималъ большое участіе Турокъ, обвшанный кинжалами и пистолетами, онъ раскачивалъ чалмою и гримасничалъ въ запуски съ чернымъ менестрелемъ. Въ это время по римскому мосту, перекинутому черезъ рку, мелькая между толстыхъ пней чинаръ, проходили женщины съ кувшинами на головахъ, и медленно тянулись другъ за другомъ срые верблюды, предшествуемые маленькимъ, длинноухимъ лошакомъ, который всегда бываетъ здсь ихъ путеводителемъ. Вотъ мелочные случаи нашего путешествія. Когда пароходъ пристаетъ къ берегу, приключенія уходятъ во внутрь страны, и то, что называется романическимъ, совершенно исчезаетъ. Оно не выноситъ прозаическаго взора и прячется отъ него и отъ дневного свта куда-то вдаль, во мракъ ночи. Теперь уже не клянутъ и не оскорбляютъ гяуровъ. Если иностранецъ сдлаетъ что-нибудь особенно смшное, на сцену явятся маленькіе турченки и поскалятъ надъ нимъ зубы — вотъ и все тутъ. Европеецъ пересталъ уже быть предметомъ поруганія для правоврнаго. Теперь смуглый Гассанъ, развалясь на диван, попиваетъ шампанское, у Селима французскіе часы, а Зюлейка глотаетъ пилюли Морисона: байронизмъ сталъ чистйшей нелпостью. Случается, что правоврные поколотятъ христіанина за намреніе проникнуть въ мечеть, но и этотъ почти единственный признакъ антипатіи становится такъ слабъ въ настоящее время, что вы можете войти въ дюжину мечетей, не опасаяся оскорбленія. Пароходъ сдлался великимъ завоевателемъ. Гд капитанъ кричитъ ‘Stop her’, тамъ останавливается цивилизація, садится въ корабельную шлюпку и заводитъ знакомство съ прибрежными дикарями. Цлыя арміи крестоносцевъ безполезно погибли на поляхъ Малой Азіи, выдлка изъ европейскаго желза мечей м шлемовъ повела только къ безплодной потер этого металла: онъ сталъ необходимъ въ форм стержней и шатуновъ паровой машины. Можно бы, кажется, изобразить аллегорически, до какой степени торговля сильне рыцарства. Аллегорія кончилась бы затмніемъ луны Магомета, погружающей рожки свои въ паровой котелъ Фультона.

Часа въ два пополудни, потянулись мы изъ гавани. Дулъ свжій втеръ и сильно волновалъ свтлую воду залива. Капитанъ не желалъ давать Тагу полнаго хода, и французскій пароходъ, оставлявшій въ это же время Смирну, вздумалъ было потягаться съ вами, надясь перегнать непобдимый Тагъ. Напрасная надежда! Только лишь началъ онъ равняться съ вами, могучій Тагъ полетлъ стрлою, и сконфуженный Французъ остался далеко назади. На палуб нашего парохода находился французскій джентльменъ. Мы чрезвычайно смялись надъ его отсталымъ соотечественникомъ, но эти насмшки не произвели на него ни малйшаго впечатлнія. Въ Смирн получилъ онъ извстіе о побд маршала Бюжо при Исли, и подъ вліяніемъ этой капитальной новости, смотрлъ очень снисходительно на маленькое торжество наше на мор.

Ночью миновали мы островъ Мителенъ и на другой день увидали берегъ Трои и могилу Ахилеса. Здсь, на безплодномъ, низкомъ берегу возвышаются некрасивыя на взглядъ укрпленія: картина эта не живописне той, которую можно видть въ усть Темзы. Потомъ прошли Тенедосъ, крпости и городъ Дарданельскаго пролива. Вода была грязна, воздухъ не слишкомъ тепелъ, и насъ радовала мысль, что завтра будемъ мы въ Константинопол. Въ продолженіе всей дороги отъ Смирны, музыка не прекращалась у насъ на палуб. Съ нами халъ нмецкій прикащикъ, мы не обращали на него вниманія, но вотъ, въ полдень, взялъ онъ гитару и, аккомпанируя на ней, сталъ насвистывать вальсы съ такимъ неподражаемымъ искусствомъ, что дамы вышли изъ каютъ, а мужчины оставили чтеніе. За вальсами послдовала такая очаровательная полька, что два молодые человка изъ Оксфорда принялись кружиться на палуб и исполнили этотъ народный танецъ съ замчательной легкостью. Видя, что они выбились изъ силъ, и никто не танцуетъ, геніальный свистунъ снялъ пальто, взялъ пару кастаньетъ и, не переставая насвистывать, принялся отплясывать мазурку съ необыкновенной ловкостью. Мы были веселы и счастливы какъ нельзя боле. Свистъ этого человка познакомилъ между собою даже тхъ путешественниковъ, которые до-сихъ-поръ не сказали другъ другу ни одного слова, на корабл воцарилась веселость, и вс мы ршились единодушно кутнуть за ужиномъ. Ночью, скользя по волнамъ Мраморнаго моря, смастерили мы пуншъ, произнесли нсколько спичей, и тутъ въ первый разъ, по прошествіи пятнадцати лтъ, услыхалъ я ‘Old English gentleman’ и ‘Bright chanticleer proclaims the morn’, проптые такимъ энергическимъ хоромъ, что, казалось, сейчасъ явятся блюстители порядка и разгонятъ насъ по домамъ.

VIII.

Константинополь. — Каики.— Турецкая баня — Сутанъ.— Турецкія дти.— Скромность.— Сераль.— Пышки для султаншъ.— Блистательная Порта.

Съ восходомъ солнца вышли мы изъ каютъ взглянуть на знаменитую панораму Константинополя, но, вмсто города и солнца, увидали блый туманъ, который началъ рдть только въ то время, когда пароходъ подошелъ къ Золотому Рогу. Здсь раздлился этотъ туманъ на длинныя пряди, медленно, другъ за другомъ, подымались он, какъ дымка, закрывающая волшебную сцену театра. Желая дать вамъ приблизительное понятіе о чудной красот открывшейся передъ нами картины, я могу указать только на блестящія декораціи Дрюри-Лэнскаго театра, которыя, во время дтства, казались намъ также великолпны, какъ самыя роскошныя сцены природы кажутся теперь, въ періодъ зрлаго возраста. Видъ Константинополя похожъ на лучшія изъ декорацій Стэнфильда, виднныя нами въ молодости, когда и танцовщицы, и музыка, и вся обстановка сцены наполняли сердца наши той невинной полнотою чувственнаго удовольствія, которая дается въ удлъ только свтлымъ днямъ юности.

Этимъ доказывается, что наслажденія дтской фантазіи полне и сладостне всхъ наслажденій въ міръ, и что панорама Стэнфильда удачно стремилась къ осуществленію грезъ этой фантазіи, потому-то я и привелъ ее для сравненія. Повторяю: видъ Константинополя похожъ на nec plus ultra діорамы Стэнфильда со всей ея обстановкою: съ блестящими гуріями, воинами, музыкою и процессіями, которые радуютъ глаза и душу красотой и гармоніею. Если не восхищались вы ею въ театр, тогда сравненіе мое не достигаетъ своей цли, оно не дастъ вамъ ни малйшаго понятія о томъ эффект, который производитъ Константинополь на душу зрителя. Но кого не увлекалъ театръ, того нельзя увлечь словами, и вс типографическія попытки взволновать воображеніе такого человка были бы напрасны. Соединимъ, какимъ бы то ни было образомъ, мечеть, минаретъ, золото, кипарисъ, воду, лазурь, каики, Галату, Тофану, Рамазанъ, Бакалумъ и т. д.,— по этимъ даннымъ воображеніе никогда не нарисуетъ города. Или, предположите, что я говорю, напримръ: высота мечети св. Софіи, отъ центральнаго камня помоста до средняго гвоздя луны на купол, равняется четыреста семидесяти тремъ футамъ, куполъ иметъ сто-двадцать-три фута въ діаметр, оконъ въ мечети девяносто-семь и т. д. Все это правда, и однако же, кто по этимъ словамъ и цифрамъ составитъ идею о мечети? Я не могу сообщитъ врныхъ извстій о древности и размрахъ всхъ зданій, построенныхъ на берегу, о всхъ шкиперахъ, которые снуютъ вдоль него, Можетъ ли воображеніе ваше, вооруженное аршиномъ, построить городъ? Но довольно воевать съ уподобленіями и описаніями. Видъ Константинополя очаровательне, милй и великолпне всего, что я видлъ въ этомъ род. Онъ заключаетъ въ себ удивительное соединеніе города и садовъ, кораблей и куполовъ, горъ и воды, съ самымъ здоровымъ для дыханія воздухомъ и самымъ яснымъ небомъ, раскинутымъ поверхъ этой роскошной сцены.

Правда, что при вход въ городъ настаетъ минута горестнаго разочарованія: домы не такъ великолпны вблизи, разсматриваемые порознь, какъ хороши они en masse, съ воды залива. Но зачмъ обманывать себя несбыточными ожиданіями? Видя живописную группу крестьянъ на ярмарк, должны ли предполагать вы, что вс они красавцы, что кафтаны ихъ неотрепаны, а платья крестьянокъ сшиты изъ шелка и бархата? Дикое безобразіе внутренности Константинополя или Перы иметъ свою собственную прелесть, несравненно боле интересную, нежели симетрическіе ряды красныхъ кирпичей и дикихъ камней. Кирпичемъ и камнемъ никогда нельзя составить тхъ фантастическихъ орнаментовъ, перилъ, балконовъ, крышъ и галлерей, которые поражаютъ васъ внутри и снаружи негодныхъ домовъ этого города, Когда шли мы изъ Галаты въ Перу, по крутой дорог, по которой человкъ, вновь прибывшій сюда, подымается съ трудомъ, тогда какъ носильщикъ, съ большой тяжестью на спин, идетъ, не уклоняясь отъ прямой линіи ни на волосъ,— мн показалось, что деревянные домы ни чуть не хуже того большаго зданія, которое мы оставили за собою.

Не знаю, какимъ образомъ таможня его величества можетъ производить выгодныя спекуляціи. Когда я сошелъ съ парохода, за моимъ катеромъ пустился въ погоню Турокъ и попросилъ бакшиша. Ему дали около двухъ пенсовъ. Это былъ таможенный чиновникъ, но я сомнваюсь, чтобы пошлина, которую взимаетъ онъ, поступала въ число государственныхъ доходовъ.

Можно предполагать, что сцены здшней набережной сходны съ прибрежными сценами Лондона старыхъ временъ, когда еще дымъ каменнаго угля не покрылъ сажею столицы Англіи и когда атмосфера ея, какъ увряютъ древніе писатели, не была такой туманною. Любо смотрть на вереницы каиковъ, стоящихъ вдоль берега или разъзжающихъ по синему заливу. На эстамп Голляра, изображающемъ Темзу, нарисованы такіе же хорошенькіе катеры, которые уничтожены теперь мостами и пароходами. Константинопольскіе каики доведены до высшей степени совершенства. Тридцать тысячь ихъ разъзжаетъ между городомъ и предмстьями, и вс они раскрашены и обиты нарядными коврами. Изъ людей, управляющихъ ими, я не видалъ почти ни одного человка, который не былъ бы достойнымъ представителемъ своей расы: вс, какъ на подборъ, молодецъ къ молодцу, здоровые, смуглые, съ открытой грудью и прекраснымъ лицомъ. Они носятъ самыхъ яркихъ цвтовъ тонкія миткалевыя рубахи, которыя даютъ полную свободу ихъ тлодвиженіямъ. На багровомъ фон моря, каждый отдльно взятый каикъ — просто, картинка! Изъ глубины его выставляются только одн головы правоврныхъ пассажировъ, въ красной феск съ голубой кистью. Лица этихъ людей полны кроткой важности, которая такъ свойственна человку, сосущему трубку.

Босфоръ оживленъ множествомъ разнообразныхъ судовъ. Тутъ стоятъ на якор русскіе военные корабли, развозятся по деревнямъ сотни пассажировъ въ большихъ перевозныхъ баркахъ, желтютъ лодки, нагруженныя кучами большихъ, золотистыхъ дынь, скользитъ яликъ нашъ, и при гром пушекъ бытро несется, сдланный на подобіе дракона, каикъ султана съ тридцатью гребцами. Повсюду темнютъ чернобокіе корабли и пароходы съ русскимъ, англійскимъ, австрійскимъ, американскимъ и греческимъ флагами, а вдоль набережной тянутся туземныя суда съ острововъ и отъ береговъ Чернаго моря, съ высокими, украшенными рзьбою кормами, точь-въ-точь, какъ на картинахъ семнадцатаго вка. Рощи и башни, куполы и набережныя, высокіе минареты и стройныя мечети возвышаются вокругъ васъ въ безконечномъ разнообразіи и придаютъ морской сцен такую прелесть, что, кажется, никогда бы не соскучился глядть на нее. Многаго не видалъ я внутри и вокругъ Константинополя, не имя силъ оторваться отъ этой удивительной панорамы. Но къ чему были мн другіе виды? Разв не тотъ изъ нихъ лучше всхъ, который доставляетъ вамъ боле наслажденія?

Мы остановились въ Пер, въ гостинниц Миссери, хозяинъ которой прославился превосходнымъ сочиненіемъ ‘Эотенъ’. За эту книгу чуть не передрались между собою вс пассажиры нашего парохода, она очаровала всхъ, начиная съ нашего великаго государственнаго мужа, нашего юриста, молодаго Оксоніана, который вздыхалъ надъ нкоторыми въ ней мстами, боясь, не слишкомъ ли злы они, до меня, покорнйшаго слуги вашего, который, прочитавъ съ наслажденіемъ эту книгу, бросилъ ее, восклицая: ‘Aut diabolus aut.’ Она, и это удивительне всего, возбудила сочувствіе и удивленіе даже въ груди безстрастнаго, каменнаго Атенеума. Миссери, правоврный и воинственный Татаринъ, превратился въ самаго мирнаго и свтскаго землевладльца, несравненно боле свтскаго по манерамъ и наружности, нежели многіе изъ васъ, сидвшихъ за его столомъ и курившихъ кальяны на крыш его дома, откуда любовались мы на гору, на домъ русскаго пославника и на сады сераля, отражавшіеся въ мор. Мы предстали передъ Миссери, съ Eothen въ рукахъ, и всмотрвшись попристальне въ лицо его, нашли, что это былъ ‘aut diabolus aut amicus.’ Но имя его — секретъ. Никогда не произнесу я его, хотя мн и смерть какъ хочется назвать этого человка его собственнымъ именемъ.

Послднее хорошее описаніе турецкихъ бань сдлала, какъ полагаю я, леди Мери Вортлей Монтагъ, по-крайней-мр лтъ сто тридцать назадъ тому. Она такъ роскошно изобразила ихъ, что мн, смиренному писателю, можно разв набросать тотъ же эскизъ, но только въ другомъ родъ. Безспорно, турецкая баня совершенная новизна для чувствъ Англичанина и можетъ быть отнесена къ самымъ страннымъ и неожиданнымъ приключеніямъ его жизни. Я приказалъ своему valet de place или драгоману (чудесная вещь имть въ услуженіи драгомана!) вести себя въ лучшую изъ сосднихъ бань. Онъ подвелъ меня къ дому въ Тофан, и мы вступили въ большую, холодную комнату, освщенную сверху: это былъ передбанникъ.

Посреди его находился большой фонтанъ, окруженный раскрашенной галереею. Съ одной стороны ея на другую было протянуто нсколько веревокъ, на которыхъ вислъ большой запасъ полотенецъ и синихъ простынь для употребленія постителей. По стнамъ комнаты и галереи были надланы небольшія отдленія, снабженныя опрятными постелями и подушками, на которыхъ лежало около дюжины правоврныхъ, одни изъ нихъ курили, другіе спали, или находились только въ полузабытьи. Меня уложили на одну изъ этихъ постелей, въ уединенный уголокъ, по причин моей незнатности, а рядомъ со мною помстился плясунъ-дервишъ, который, не медля ни минуты, началъ готовиться къ путешествію въ баню.

Когда снялъ онъ желтую, въ род сахарной головы, шапку, халатъ, шаль и другія принадлежности, его завернули въ дв синія простыни, одно блое полотенце накинули на плеча, а другимъ, какъ чалмою, искусно обвязали голову, принадлежности, которыя онъ скинулъ съ себя, были завернуты въ полотно и положены въ сторонку. Со мною поступили также, какъ съ плясуномъ-дервишемъ.

Посл этого почтенный джентльменъ надлъ пару деревянныхъ башмаковъ, которые приподняли его дюймовъ на шесть отъ полу, и побрелъ по скользкому мрамору къ маленькой двери. Я послдовалъ за нимъ. Но мн не было дано въ удлъ ловкости плясуна-дервиша, я пресмшно раскачивался на высокихъ башмакахъ и непремнно разбилъ бы носъ, если бы драгоманъ и баньщикъ не свели меня съ лстницы. Завернувшись въ три широкія простыни, съ блой чалмою на головъ, я съ отчаяніемъ думалъ о Полль-Моллъ. Дверь захлопнулась за мною: я очутился въ темнот, не знаю ни слова по-турецки,— Боже мой! что же будетъ со мною?

Темная комната была склизкимъ, отпотвшимъ гротомъ, слабый свтъ упадалъ въ нее изъ круглаго отверстія потолка, сведеннаго куполомъ. Хлопанье дверей, неистовый смхъ и псни гудли подъ сводами. Я не могъ идти въ эту адскую баню, я клялся, что не пойду въ нее, мн общали отдльную комнату, и драгоманъ удалился. Не могу описать той агоніи, которую почувствовалъ я, когда этотъ христіанинъ покинулъ меня.

При вход въ Сударіумъ, или самую баню, вамъ кажется, что вы задыхаетесь отъ жару, но это продолжается не боле полуминуты. Я почувствовалъ тоже самое, садясь на мраморъ. Пришелъ парильщикъ, снялъ съ головы моей чалму и съ плечь полотенце: я увидалъ, что сижу подъ сводомъ маленькой мраморной комнаты, противъ фонтана холодной и горячей воды. Атмосферу наполнялъ паръ, боязнь задохнуться исчезла, и я, находясь въ этомъ пріятномъ кипятк, чувствовалъ какое-то особенное удовольствіе, которое, безъ сомннія, чувствуетъ картофель, когда варятъ его. Васъ оставляютъ въ такомъ положеніи около десяти минутъ. Оно хотя и горяченько, однако очень не дурно и располагаетъ къ мечтательности.

Но представьте мой ужасъ, когда, поднявши глаза и выходя изъ этой дремоты, я увидлъ передъ собою смуглаго, полуодтаго великана. Деревянные башмаки и паръ увеличивали ростъ его, злобно, какъ лшій, улыбался онъ, размахивая въ воздух рукою, на которой была надта рукавица изъ конскаго волоса. Громко звучали подъ сводомъ непонятныя для меня слова этого чудовища, большіе, выпуклые глаза его сверкали, какъ уголья, уши стояли торчкомъ, и на бритой голов подымался щетинистый чубъ, который придавалъ всей наружности его какую-то дьявольскую ярость.

Чувствую, что описаніе мое становится слишкомъ страстно. Дамы, читая его, упадутъ въ обморокъ, или скажутъ: ‘Какой оригинальный, какой необыкновенный способъ выраженія! Джэнъ, душа моя, теб нельзя читать этой отвратительной книги.’ A потому и постараюсь говорить покороче. Этотъ человкъ начинаетъ со всего плеча тузить своего паціента пучкомъ конскихъ волосъ. По окончаніи побоища, когда лежите вы въ полномъ изнеможеніи подъ брызгами фонтана теплой воды я думаете, что все уже кончено, парильщикъ снова является передъ вами съ мднымъ тазомъ, наполненнымъ пною. Въ пн лежитъ что-то похожее на льняной парикъ миссъ Макъ Уиртеръ, которымъ такъ гордилась эта старушка, и надъ которымъ вс мы отъ души смялись. Только лишь намреваетесь вы поразсмотрть эту вещицу, она внезапно бросается вамъ въ лицо — и вотъ вы покрываетесь мыльной пною. Вамъ нелзя смотрть, нельзя ничего слышать, вы съ трудовъ переводите дыханіе, потому что на глазахъ и въ ушахъ мыло, а по горлу движется парикъ миссъ Макъ Уиртеръ, обливая грудь вамъ мыльною водою. Въ былое время злые мальчишки, насмхаясь надъ вами, кричали: ‘Каково васъ взмылили?’ Нтъ, не побывавъ въ турецкой бан, не знаютъ они, что значитъ: взмылить.

Когда окончится эта операція, васъ бережно отводятъ обратно въ холодную комнату, завертываютъ снова въ простыни и укладываютъ на постель. Вы чувствуете невыразимое удовольствіе! Тутъ приносятъ вамъ наргиле — такой табакъ можно курить только въ раю Магомета! Сладкое, сонливое изнеможеніе овладваетъ вами. Въ Европ не имютъ понятія объ этой усладительной, получасовой лни, проведенной съ трубкою во рту. Тамъ придумали для нея самую позорную брань, называютъ, напримръ, матерью всхъ пороковъ и т. д., но въ самомъ-то дл, не умютъ образовать ее по здшнему и заставить приносить т же плоды, какія приноситъ она въ Турціи.

Посл этого мытья, долго находился я подъ вліяніемъ необыкновенно-пріятнаго и до-сихъ-поръ совершенно неизвстнаго мн чувства изнеможенія. Въ Смирн дло это производится по другой метод, которая несравненно хуже. Въ Каир, посл мыла, погружаютъ васъ въ какой-то каменный гробъ, наполненный горячей водою. Не дурно и это, но тамъ не понравились мн другія продлки. Отвратительный, хотя и очень ловкій слпецъ старался переломить мн спину и вывихнуть плечи, въ то же время другой баньщикъ принялся щекотать подошвы, но я брыкнулъ его такъ энергически, что онъ повалился на лавочку. Простой, чистой лни я отдаю ршительное преимущество, жаль, что не придется мн насладиться ею въ Европ.

Викторъ Гюго, во время своего знаменитаго путешествія по Рейну, постилъ Кёльнъ, и отдаетъ ученый отчетъ о томъ, чего онъ не видалъ въ Кёлыги. У меня есть замчательный каталогъ предметовъ изъ константинопольской жизни. Я не видалъ пляски дервишей — былъ Рамазанъ, не слыхалъ вытья ихъ въ Скутари — былъ Рамазанъ, не былъ ни въ Софійской мечети, ни въ женскихъ комнатахъ сераля, не прогуливался по долин Пресныхъ Водъ, и все по милости Рамазана, въ продолженіе котораго дервиши пляшутъ и воютъ очень рдко, потому что ноги и легкія ихъ истомлены постомъ, дворцы и мечети закрыты для постителей, и никто не выходитъ на долину Пресныхъ Водъ. Народъ спитъ весь день, и только по ночамъ шумитъ и объдается. Минареты въ это время иллюминуются, даже самая бдная изъ мечетей Іерусалима и Яфы освщается плошками. На эфектную иллюминацію константинопольскихъ мечетей хорошо смотрть съ моря. Ничего не скажу я также о другихъ, постоянныхъ иллюминаціяхъ города, описанныхъ цлой фалангою путешественниковъ: я разумю пожары. Въ продолженіе недли, которую провели мы здсь, въ Пер было три пожара, но не довольно продолжительныхъ для того, чтобы вызвать султана на площадь. Мистеръ Гобгозъ говоритъ въ своемъ гид, что если пожаръ продолжается часъ, султанъ обязанъ явиться на него своей собственной особою, и что Турки, желающіе подать ему просьбы, нердко нарочно поджигаютъ домы, съ намреніемъ вызвать его на открытый воздухъ. Признаюсь, не красна была бы жизнь султана, если бы этотъ обычай вошелъ въ общее употребленіе. Вообразите повелителя правоврныхъ посреди красавицъ, съ носовымъ платкомъ въ рук, онъ готовится бросить его избранной гуріи — а тутъ пожаръ: надобно изъ теплаго гарема, въ полночь, идти на улицу и, вмсто звонкой псни и сладкаго шопота, слушать отвратительный крикъ: ‘Янгъ энъ Варъ!’

Мы видли султана посреди народа и челобитчиковъ, когда шелъ онъ въ тофанскую мечеть, которая хотя и не очень велика, однакоже принадлежитъ къ лучшимъ зданіямъ города. Улицы были запружены народомъ и уставлены солдатами, въ полуевропейскихъ мундирахъ. Грубые полицейскіе чиновники, въ портупеяхъ и темныхъ сюртукахъ, водворяя порядокъ, гнали правоврныхъ отъ перилъ эспланады, по которой долженъ былъ проходить султанъ, не трогая впрочемъ васъ, европейцевъ, что признаю я самымъ несправедливымъ пристрастіемъ. Передъ появленіемъ султана показалось множество офицеровъ, за полковниками и пашами бжала пшая прислуга. Наиболе дятельными, наглыми и отвратительными изъ этихъ прислужниковъ были, безспорно, черные евнухи. Злобно врывались они въ толпу, которая почтительно разступалась передъ ними.

Простолюдинокъ набралось сюда многое множество, якмакъ, или кисейный подборникъ, который надваютъ он, придаетъ удивительное однообразіе ихъ лицамъ, видны только носы и глаза, по большой части, хорошо устроенные. Милыя Негритянки носятъ также блыя покрывала, но онъ не слишкомъ заботятся о томъ, чтобы скрыть добрыя черныя свои лица, вуали оставляютъ онъ на произволъ втра и свободно смются. Везд, гд только случалось намъ видть Негровъ, они кажутся счастливыми. У нихъ сильно развита привязанность къ дтямъ. Малютки, въ желтыхъ канифасныхъ кофточкахъ, весело болтаютъ, сидя на плечахъ у нихъ. Мужья любятъ своихъ черныхъ женъ. Я видлъ, какъ одна изъ нихъ, держа ребенка на рукахъ, черпала воду для утоленія жажды маленькаго оборваннаго нищаго,— кроткая и трогательная картина милосердія въ образ черной женщины.

Было сдлано около ста выстрловъ съ эспланады, выходившей на Босфоръ, для предупрежденія правоврныхъ, что повелитель ихъ выступилъ изъ лтняго дворца, и садится въ яликъ. Наконецъ показался и яликъ, музыканты заиграли любимый маршъ султана, къ берегу подвели верховую лошадь, покрытую чапракомъ, евнухи, толстые паши, полковники и гражданскіе чины окружили султана, возсвшаго на коня. Мн пришлось стоять отъ него очень близко. У него черная борода и прекрасное, лицо, блестящіе глаза его обведены темными кругами, блдныя щеки впали. Но красивое блдное лицо очень умно и привлекательно.

Когда султанъ шелъ въ мечеть, къ нему, черезъ головы жандармовъ, полетли просьбы со ступенекъ эспланады, на которыя взгромоздилась толпа. Раздался общій крикъ, требующій правосудія, и сквозь толпу, размахивая исхудалыми руками и завывая жалобнымъ голосомъ, ринулась впередъ старуха, въ рубищ, съ открытой, изсохшею грудью. Никогда не видалъ я боле трагическаго отчаянія и никогда не слыхалъ звуковъ, жалобне ея голоса.

Лтній дворецъ построенъ изъ дерева и мрамора, ворота и ршетка его обременены странными орнаментами, надъ портиками блестятъ золоченые кружки, изображающіе солнце, длинный рядъ оконъ, темнющихъ надъ водою, прикрытъ желзными ршетками. Это, сказали намъ, гаремъ султана, и дйствительно, плывя мимо оконъ дворца, мы слышали шопотъ и смхъ внутри комнатъ. Любопытство овладло нами. Крпко хотлось мн взглянуть хоть въ щелочку на этихъ удивительныхъ красавицъ, которыя поютъ подъ звуки тимпана, плещутся въ фонтанахъ, пляшутъ въ мраморныхъ залахъ или дремлютъ, развалясь на золотыхъ подушкахъ, тогда какъ нарядно одтые Негры подаютъ имъ трубки и кофе. Но это любопытство было уничтожено воспоминаніемъ о страшномъ разсказъ путешественниковъ, увряющихъ, что въ одной изъ самыхъ изящныхъ залъ дворца есть подъемная дверь, заглянувши подъ которую, вы можете видть воду Босфора, куда погружаются иногда въ холстинныхъ мшкахъ несчастныя красавицы. Когда опустится на минуту приподнятая дверь, танцы, псни, куреніе и хохотъ снова начинаются попрежнему. Говорятъ, что вынуть изъ воды такой мшокъ считается уголовнымъ преступленіемъ. Въ тотъ день, когда мы плыли мимо дворца, я не видалъ ни одного мшка, по-крайней-мр на поверхности воды.

Мн очень нравится общее стремленіе нашихъ путешественниковъ выставить на показъ хорошую сторону турецкой жизни и разрисовать яркими красками нкоторыя изъ обычаевъ мусульманъ. Знаменитый авторъ ‘Пальмовыхъ Листьевъ’ (Palm-Leaves), имя котораго славится подъ финиковыми деревьями Нила и произносится съ уваженіемъ въ шатрахъ Бедуиновъ, трогательно описалъ родительскую любовь Ибрагима-паши, который отрубилъ голову черному невольнику за то, что тотъ уронилъ и изувчилъ одного изъ сыновей своего повелителя. Этотъ же писатель сочинилъ краснорчивый панегирикъ гарему (The Harem), прославляя прекрасныя обязанности его обитательницъ. Я видлъ въ фамильномъ мавзоле султана Махмуда прекрасный предметъ для стихотворенія въ новомъ оріентальномъ вкусъ.

Царственныя усыпальницы служатъ мстомъ для молитвы благочестивыхъ мусульманъ. Тамъ горятъ лампады и лежатъ списки корана. Проходя по кладбищу, вы непремнно увидите Турокъ, которые, сидя на скамьяхъ, воспваютъ строфы изъ священной книги, или совершаютъ омовеніе въ водоемахъ, готовясь приступить къ молитв. Кажется, христіанъ не пускаютъ во внутрь этихъ мавзолеевъ: имъ позволено только глядть сквозь ршетку оконъ на гробницы усопшихъ монарховъ, дтей и родственниковъ ихъ. Узкіе саркофаги обставлены съ обихъ сторонъ большими свчами и прикрыты богатыми покровами. Въ головахъ возвышаются надгробные камни съ золотыми надписями, при женскихъ гробницахъ, дополненія эти просты и мало отличаются своей формою отъ памятниковъ нашихъ кладбищъ, но т изъ нихъ, которыя поставлены надъ прахомъ мужчинъ, украшены чалмами и фесками. На камн Махмуда блеститъ кисть, дополняющая головной уборъ новой формы султановъ.

Въ этомъ грустномъ, но блестящемъ музеум замтилъ я дв маленькія гробницы съ красными фесками, прикрытыя также царскими покровами. Не помню, были ли тутъ свчи, но потухшее пламя краткой жизни не имло надобности въ нсколькихъ пудахъ воска для своего олицетворенія. Подъ этими саркофагами покоятся внуки Махмуда, племянники нын царствующаго султана, дти родной сестры его, жены Галиль-паши. Теперь лежитъ и она подл двухъ маленькихъ фесокъ.

Любовь къ дтямъ развита здсь въ высшей степени. На улицахъ Константинополя вамъ то и дло попадаются Турки съ своими маленькими, но пресерьозными сынишками, въ красныхъ шапочкахъ и широкихъ шараварахъ, въ игрушечныхъ лавкахъ такая суматоха, какой не найдешь въ любомъ европейскомъ город. Въ Атмеидан, хотя и стоитъ тамъ бронзовая колонна змй, перенесенная, по словамъ Моррея, изъ Дельфъ, я занимался болье толпами играющихъ дтей, нежели этой древностью, которую проводникъ мой, наперекоръ Моррею, признавалъ змемъ, воздвигнутымъ въ пустын, по выход Израильтянъ изъ Египта. Тамъ любовался я на маленькихъ Турчатъ, катавшихся въ пестрыхъ арбахъ, или раскрашенныхъ кареткахъ, которыя нанимаются въ Константинополь для дтскихъ прогулокъ. Мн и теперь представляется одна изъ нихъ: зеленый, овальный кузовокъ, изъ окна котораго, окруженнаго грубо-нарисованными цвтами, выглядываютъ дв смющіяся головки, эмблемы полнаго счастія. Старый, сдобородый Турка везетъ эту каретку, а за нею выступаютъ вдвоемъ: женщина, въ якмак и желтыхъ туфляхъ, и Негритянка, съ своей обычной улыбкою. Это нянька дтей, и на нее-то весело посматриваютъ изъ окна дв маленькія головки. Босоногій, толстый мальчишка завистливо глядитъ на эту арбу: онъ слишкомъ бденъ, а хотлось бы и ему покататься въ ней съ своимъ тупорылымъ щенкомъ, котораго держитъ онъ на рукахъ, какъ наши двочки игрушку.

Окрестности Атмеидана чрезвычайно живописны. На двор и вокругъ ограды мечети стоятъ палатки, въ которыхъ Персіяне торгуютъ табакомъ и сластями, превосходный сикоморъ ростетъ посреди отняемаго имъ фонтана, стаи голубей сидятъ по угламъ ограды, и здсь же, у воротъ, продается ячмень, которымъ добрый народъ кормитъ ихъ. Съ Атмеидана открывается прекрасный видъ на Софію, тутъ же стоитъ мечеть султана Ахмета, съ прекрасными дворами, деревьями и шестью блыми минаретами. Это превосходное зданіе особенно поражало меня своимъ величіемъ. Христіане смло могутъ смотрть во внутрь его сквозь ршетку оконъ, не опасаясь оскорбленій. Заглянувши туда, я увидлъ нсколько женщинъ, сидвшихъ на цыновкахъ, посреди ихъ расхаживалъ мулла и говорилъ съ большимъ жаромъ. Драгоманъ объяснилъ мн нсколько словъ его проповди: онъ осуждалъ своихъ слушательницъ въ дурной склонности говорить безъ умолку и слоняться по публичнымъ мстамъ. Вроятно, мы получили бы отъ него боле капитальныхъ свдній о слабостяхъ женскаго пола, но высокій Турка, ударивъ драгомана по плечу, принудилъ его удалиться отъ окна мечети.

Хотя Турчанки закрываютъ лица вуалями и кутаются съ головы до ногъ такъ безобразно, какъ только можно себ представить, однако же и эти средства скрыть себя отъ взоровъ любопытнаго мужчины кажутся имъ все еще не вполн удовлетворительными. Однажды, вслдъ за мною, вошла въ лавку покупать туфли толстая, очень пожилая женщина, съ брильянтовыми перстнями на пальцахъ, выкрашенныхъ шафраномъ. Съ нею былъ сынъ Ага, мальчикъ лтъ шести, претолстый и преважный, въ казакин, обшитомъ бахромою, и съ большой кистью на феск. Молодой Ага пришелъ за парою башмаковъ, кривлянья его, когда онъ примривалъ ихъ, были такъ милы, что мн хотлось срисовать этого мальчугана и его толстую мамашу, которая присла на скамейку. Этой женщин пришло въ голову, что я любуюсь на нее, хотя и надобно было предполагать, что она по фигур и комплекціи похожа на груду пломпудинга. Въ слдствіе такаго заблужденія, она поручила башмачнику вытуритъ меня изъ лавки, ссылаясь на то, что женщины ея званія не могутъ обуваться въ присутствіи иностранцевъ. И такъ, я принужденъ былъ удалиться, хотя и очень хотлось остаться мн въ лавк, потому что маленькій лордъ вскобенился въ это время такъ забавно, что казался мн даже интересне извстнаго карлика генерала Томъ-Томба. Говорятъ, когда затворницы сераля приходятъ на базаръ, въ сопровожденіи черныхъ евнуховъ,— иностранцы прогоняются съ него немедленно. Мн случилось встртить ихъ штукъ восемь, съ евнухомъ, он были одты и закутаны также безобразно, какъ другія женщины, и, кажется, не принадлежали къ числу красавицъ перваго разбора. Этимъ жалкимъ созданіямъ позволяется выходить изъ гарема разъ шесть въ годъ, для покупки табаку и разныхъ бездлокъ, все остальное время они посвящаютъ исключительно на исполненіе своихъ прекрасныхъ обязанностей въ станахъ таинственнаго гарема.

Хотя иностранцамъ и запрещено заглянуть во внутренность клтки, въ которой заключены эти райскія птички, однако же нкоторыя комнаты сераля открыты для любопытныхъ постителей: стоитъ только не пожалть бакшиша. Однажды, поутру, я похалъ смотрть сераль и загородный домъ покойнаго султана. Это большой павильонъ, который могъ бы теперь быть танцовальной залою для привидній. Есть другая лтняя дача, куда, по словамъ гида, прізжаетъ султанъ для пріятнаго превровожденія времени съ женщинами и нмыми. Къ сералю шелъ пхотный полкъ съ музыкою, мы послдовали за нимъ и присутствовали на ученьи солдатъ, посреди прекрасной зеленой долины, противъ сераля, гд возвышается одинокая колонна, воздвигнутая въ память какаго-то важнаго событія однимъ изъ византійскихъ императоровъ.

Тутъ было три баталіона турецкой пхоты. Вс построенія и ружейные пріемы исполняли они весьма удовлетворительно. Стрляли вс вмст, откусывали воображаемые патроны съ превеликой яростью и въ тактъ, по команд, маршировали и останавливались ровно, прямыми линіями, словомъ, длали все это, какъ и наши солдаты. Не хорошо только, что они низки, молоды и очень неуклюжи, видно, имъ неловко въ этихъ истрепанныхъ европейскихъ мундирахъ, особенно слабы и нескладно устроены у нихъ ноги. Нсколько десятковъ турецкихъ инвалидовъ пріютилось здсь на солнышк, подл фонтана, наблюдая за маневрами своихъ товарищей (какъ будто не довольно насладились они въ жизнь свою этимъ пріятнымъ препровожденіемъ времени). Этотъ больной народъ былъ на видъ несравненно лучше своихъ здоровыхъ товарищей. На каждомъ изъ нихъ, сверхъ благо миткалеваго сюртука, была надта темно-срая суконная шинель, на головахъ ватные нанковые колпаки, и судя по наружности этихъ людей и по превосходному состоянію здшнихъ военныхъ госпиталей, надобно полагать, что въ турецкой служб лучше быть больнымъ, нежели здоровымъ.

Противъ зеленой эспланады и блистающаго позади нея Босфора, возвышаются толстыя каменныя стны вншнихъ садовъ сераля. Изъ-за нихъ выглядываютъ кровли бесдокъ и кіосковъ, обсаженныхъ густою жимолостью, которая скрываетъ прекрасныхъ постительницъ, гуляющихъ въ этихъ садахъ, отъ зоркихъ глазъ и зрительной трубы любопытнаго Европейца. Мы не замтили тамъ ни одной движущейся фигуры. Дорога идетъ вокругъ стнъ, открытый паркъ, въ которомъ деревья перемшаны съ цвтниками и котэджами, очень похожъ на англійскіе парки. Мы думали, что увидимъ здсь великолпный дворецъ,— ничего не бывало. По водъ разъзжаютъ самые простые ботики, землекопы поправляютъ дорогу, а плотники хлопочутъ около палисада: точь-въ-точь, какъ въ Гэмпшир. Представтьте только, для полноты сходства, что вмсто англійскаго джентельмэна, поджидающаго почтальона съ ‘Saint James’s Chronicle,’ разгуливаетъ въ нашемъ паркъ султанъ съ парою собакъ и садовымъ ножикомъ.

Дворецъ совсмъ не похожъ на дворецъ. Это большой городъ, состоящій изъ павильоновъ, построенныхъ какъ ни попадя, сообразно съ фантазіею многихъ падишаховъ или ихъ фаворитокъ. Одинъ только рядъ домовъ иметъ правильную и даже величавую наружность: это кухни. Смотря на массу павильоновъ, вы замчаете что-то похожее на развалины, внутренность ихъ, говорятъ, также не отличается особеннымъ блескомъ,— словомъ, загородная резиденція Абдулъ-Меджида нисколько не красиве и конечно не комфортабльне пансіона для молодыхъ двицъ Миссъ Джонесъ.

Я ожидалъ найдти признаки великолпія въ маленькой конюшн, думалъ, что увижу тамъ скакуновъ, достойныхъ носить на хребт своемъ особу падишаха. Но мн сказали, что султанъ очень робкій здокъ: для него сдлается обыкновенно верховая лошадь, стоящая не дороже двадцати фунтовъ стерлинговъ. Другія лошади, которыхъ видлъ я здсь, въ неопрятныхъ, изломанныхъ стойлахъ, некрасивы, малы ростомъ и дурно содержатся. Право, въ базарный день, вы найдете въ конюшн деревенскаго трактира лошадокъ гораздо получше верховыхъ султанскихъ коней.

Кухни раздлены на девять большихъ залъ, по одной для всхъ чиновъ сераля, начиная съ султана. Здсь ежедневно жарятся цлыя гекатомбы мяса, и вообще приготовленіе кушанья совершается съ дикимъ, гомерическимъ величіемъ. Трубы не введены здсь въ употребленіе, дымъ изъ сотни печей выходитъ сквозь отверстія, сдланныя въ потолкахъ, покрытыхъ копотью. Свтъ проникаетъ сверху, въ эти же самыя отдушины, и мняясь съ дымомъ, тускло освщаетъ смуглолицыхъ поваровъ, которые хлопочутъ съ котлами и вертлами. Рядомъ съ дверью той кухни, куда вошли мы, готовилось пирожное для султаншъ. Главный кондитеръ учтиво пригласилъ насъ поглядть на его работу и даже отвдать сластей, приготовленныхъ для хорошенькихъ ротиковъ. Какъ розовыя губки красавицъ должны лосниться посл этого снадобья! Сначала большіе листы тста укатываются скалкою до тхъ поръ, пока сдлаются тонки, какъ писчая бумага, потомъ артистъ начинаетъ свертывать ихъ, давая своему произведенію прекрасныя, фантастическія формы, опускаетъ его въ кострюлю, льетъ туда множество масла, и наконецъ, когда пирогъ поджарится, наполняетъ ноздреватую внутренность его вареньемъ. Луннолицыя красавицы очень любятъ такіе пироги, сдобное и сладкое жуютъ он съ утра до ночи. Эта неумренность должна необходимо влечь за собою дурныя послдствія, отъ нея происходятъ разнообразные недуги.

Добродушный поваръ наложилъ цлую кастрюлю масляныхъ пышекъ, опустилъ очень подозрительную чумичку въ большой котелъ, вмщающій въ себ нсколько галоновъ сиропа, весьма щедро полилъ имъ пышки и пригласилъ насъ покушать. Я удовольствовался однимъ пирожкомъ, ссылаясь на плохое здоровье, не позволявшее мн наполнять желудка масломъ и сахаромъ, но драгоманъ уничтожилъ ихъ штукъ сорокъ въ одно мгновеніе ока. Они исчезали въ его открытыхъ челюстяхъ, какъ сосиски въ широкомъ горл клоуна, съ бороды и пальцевъ капало масло. Мы прилично вознаградили повара за пышки, проглоченныя драгоманомъ. Пость сластей, приготовленныхъ для наложницъ султана,— это чего-нибудь да стоитъ.

Отсюда пошли мы на второй дворъ сераля, идти дале считается уже уголовнымъ преступленіемъ. Въ гид намкается на опасность, которой подвергаетъ себя иностранецъ, желающій проникнуть въ тайны перваго двора. Я читалъ Синюю Бороду и не дерзнулъ заглянуть въ завтныя двери, ограничиваясь однимъ вншнимъ обзоромъ мстности. Удовольствіе быть здсь увеличивалось мыслью о незримой опасности, скрытой за ближайшей дверью съ приподнятымъ напашемъ, который готовъ разрубить васъ на двое.

По одной сторонъ этого двора тянется ограда, противъ нея находится зала дивана, ‘большая, но низкая, покрытая свинцомъ и позолотою, въ мавританскомъ вкус, довольно просто’. Здсь возсдаетъ великій визирь, и принимаются послы, которыхъ, по окончаніи аудіенціи, отвозятъ на верховыхъ лошадяхъ, въ почетной одежд. Но, кажется, этой церемоніи не существуетъ въ настоящее время. Англійскому посланнику велно удаляться изъ сераля въ томъ же мундир, въ какомъ онъ придетъ сюда, и не принимать ни подъ какимъ видомъ бакшиша. На правой сторон дверь, ведущая во внутренность сераля. Никто не входитъ въ нее, за исключеніемъ тхъ, за кмъ нарочно посылается, говоритъ гидъ, нтъ средствъ увеличить ужасъ этого описанія.

Подл двери растянулись ихогланы, пажи и слуги, съ утомленными лицами и въ отрепанныхъ платьяхъ. Посреди ихъ сидлъ на скамь, подъ лучами солнца, старый, толстый, покрытый морщинами блый евнухъ, опустивши на грудь большую голову и протянувъ коротенькія ножонки, которыя, по видимому, не могли уже поддерживать его старое, обрюзглое тло. Сердито закричалъ онъ въ отвтъ на поклонъ моего драгомана, который, повши вдоволь сладкихъ пышекъ, ожидалъ конечно боле учтиваго пріема. Надобно было видть, какъ струсилъ этотъ бднякъ, какъ сталъ онъ улепетывать, уговаривая меня прибавить шагу.

Дворецъ сераля, ограда съ мраморными столбами, зала посланниковъ, непроницаемая дверь, охраняемая ихогланами и евнухами, все это живописно на картинк, но не въ дйствительности. Вмсто мрамора здсь по большой части подкрашенное дерево, почти вся позолота потускла, стража оборвана, и глупыя перспективы, нарисованныя на стнахъ, во многихъ мстахъ посколупались съ нихъ. Воксалъ при дневномъ свтъ можетъ потягаться своими эфектами съ этой сценою.

Со втораго двора сераля направились мы къ блистательной Порт, похожей на укрпленные ворота нмецкаго замка среднихъ вковъ. Главный дворъ окруженъ здсь присутственными Мстами, больницами и квартирами дворцовой прислуги. Это мсто очень велико и живописно, на дальнемъ конц его возвышается прекрасная церковь византійской архитектуры, а посреди двора ростетъ великолпный чинаръ, удивительныхъ размровъ и баснословной древности, если врить гидамъ. Отсюда, можетъ быть, самый лучшій видъ на колокольню и легкіе куполы Софійской мечети, которая блетъ въ отдаленіи. Самая Порта представляетъ превосходный предметъ для эскиза, если бы только придворные чиновники позволили срисовать ее. Когда я приступилъ къ этому длу, ко мн подошли сначала два турецкихъ сержанта и стали очень добродушно слдить за процессомъ рисованья. Скоро присоединилось къ нимъ порядочное число другихъ зрителей, и такимъ образомъ составилась толпа, чего будто бы не допускается въ окрестностяхъ сераля. По этому и попросили меня устранить причину безпорядка, то-есть, закрыть портфель и прекратить эскизъ Отоманской Порты.

Думаю, что я не въ состояніи сообщить о Константинопол извстій, которыя были бы лучше и основательне разсказовъ о немъ другихъ туристовъ. Я могъ бы замтить, вмст съ ними, что мы присутствовали при послднихъ дняхъ умирающей имперіи и слышали много исторій о слабости, безпорядки и угнетеніи. Я видлъ даже Турчанку, которая къ мечети султана Ахмета подъхала въ каретъ. Разв не есть это предметъ, достойный размышленія? Разв нельзя вывесть отсюда безконечныхъ умозаключеній о томъ, что надъ турецкимъ владычествомъ прозвучалъ заупокойный благовстъ, что европейскій духъ и наши учрежденія, однажды допущенныя, должны пустить такіе корни, которыхъ ничмъ уже нельзя вырвать отсюда, что скептицизмъ, сильно овладвшій умами высшаго сословія, долженъ перейти въ непродолжительномъ времени въ нисшіе слои общества, и крикъ муэцина съ мечети обратиться въ одну пустую церемонію?

Но такъ какъ я прожилъ здсь не боле недли и ни слова не знаю по-турецки, то, можетъ быть, эти обстоятельства препятствовали сдлать мн точныя наблюденія надъ духомъ народа. Я замтилъ только, что Турки добродушны, красивы и очень склонны къ лности, что Турчанки носятъ безобразныя желтыя туфли, что кабобы, которыми торгуютъ въ лавк, подл самыхъ рядовъ базара, очень горячи и вкусны, и что въ армянскихъ състныхъ палаткахъ продаютъ превосходную рыбу и крпкое виноградное вино, не низкаго достоинства. Когда мы сидли и обдали, здсь на солнышк, къ намъ подошелъ старый Турка, купилъ грошовую рыбу, услся смиренно подъ дерево и началъ уплетать ее съ собственнымъ хлбомъ. Мы попотчивали его квартою винограднаго вина, старикъ выпилъ его съ большимъ удовольствіемъ и, обтирая рукавомъ сдую бороду, разсказалъ намъ много интереснаго о современномъ состояніи имперіи. Вотъ единственный мусульманинъ, съ которымъ вошелъ я въ довольно близкія сношенія въ Константинопол. Вы поймете причины, не позволяющія мн пересказать того, что я отъ него слышалъ.

‘Вы сознаетесь, что вамъ нечего писать, замтитъ кто-нибудь, такъ для чего же вы пишете?’ Признаться я и самъ себ задаю тотъ же вопросъ, и однакоже, сэръ, въ этомъ короткомъ письм есть еще вещи, достойныя вашего вниманія. Турчанка въ карет — идея многозначительная, сравненіе сераля съ воксаломъ при дневномъ свт врно съ дйствительностью. Изъ этихъ двухъ данныхъ ваша великая душа и геніальный, философскій умъ могутъ извлечь т результаты, которыхъ не напечаталъ я здсь по скромности. Еслибы не умли вы такъ мастерски подражать дтскимъ учебникамъ, пріискивая нравоученія ко всмъ прочитаннымъ вами баснямъ, тогда я сказалъ бы вамъ, что многое въ отоманской имперіи обрюзгло, сморщилось и ослабло, какъ тотъ старый евнухъ, который грлся на солнышке, что когда Турчанка хала въ мечеть въ каретъ, я понялъ, что учитель ея не Турція, и что двурогая луна блистательной Порты должна померкнуть передъ свтомъ образованія, какъ меркнетъ полный мсяцъ при солнечномъ восход.

VIII.

Жиды пилигримы. — Жидъ покупатель. — Памятники рыцарства. — Банкротство магометанизма.— Драгоманъ. — прекрасный день. — Родосъ.

Изъ Константинополя мы направили путь къ Яф. Корабль наполнился христіанами, евреями и язычниками. Каюты заняли Поляки, Русскіе, Нмцы, Французы, Испанцы и Греки, на палуб толпились маленькія колоніи людей, несходныхъ между собою по вр и происхожденію. Былъ тутъ греческій священникъ, почтенный, сдобородый старецъ, много лтъ питался онъ только хлбомъ и водою для того, чтобы скопить маленькую сумму денегъ на путешествіе въ Іерусалимъ. Были также и еврейскіе равины, справлявшіе на корабл праздникъ кущъ, каждый день два и три раза совершали они богослуженіе, въ бломъ облаченіи и съ филактерами. Были и Турки, отправлявшіе свои религіозные обряды и осторожно уклонявшіеся отъ сообщенія съ Жидами.

Неопрятность этихъ чадъ неволи превосходитъ всякое описаніе. Зловоніе, распространяемое ими, одежда и лица, пропитанныя насквозь саломъ, ужасныя кушанья, приготовляемыя въ вонючихъ горшкахъ и пожираемыя съ помощью грязныхъ пальцевъ, цыновки, постели и ковры, неопрятные въ высшей степени,— могли бы представить богатый предметъ для рзкихъ описаній Свифта, нисколько несвойственныхъ моему кроткому и деликатному перу. Что сказали бы на Бэкеръ-Стрит при взгляд на эту картину, которою попотчивали насъ новые товарищи? Впрочемъ, наше вниманіе было преимущественно занято обычаями и одеждою новыхъ спутниковъ.

Польскіе Евреи хали сложить кости свои въ долин Іосафата, исполняя съ чрезвычайной строгостью религіозные обряды. Мы были уврены, что утромъ и вечеромъ увидимъ непремнно раввиновъ ихъ, въ блыхъ балахонахъ, молящихся, склонясь надъ книгами. Вся эта партія Жидовъ умывалась одинъ разъ въ недлю, наканун субботы. Мужчины носили длинныя рясы и мховыя шапки или шляпы съ широкими полями, во время богослуженія, привязывали они къ головъ маленькія желзныя коробочки, съ вырзаннымъ на нихъ священнымъ именемъ. Нкоторые изъ дтей были очень хороши, а между женщинами вашъ покорнйшій слуга открылъ очаровательный розовый бутонъ красоты. Посл умывки, отъ пятницы до понедльника, прекрасное личико этой Еврейки блестло удивительной свжестью, но потомъ снова загрязнилось, засалилось я совершенно утратило природную близну и легкій румянецъ. Отъ Конставтинополя до Яфы преслдовалъ васъ крпкій втеръ, морскія волны обдавали пной и брызгами неумытыхъ Жидовъ, мшки и тюки съ багажемъ ихъ мокли на палуб. Однакоже, не смотря на вс невзгоды, Евреи не хотли нанять каютъ, хотя и были въ числ ихъ люди богатые. Одинъ отецъ семейства, видя, что его поколніе промокло до костей, оказалъ, что онъ желалъ бы заплатить за каюту, но погода разгулялась на другой день, и ему стало жаль разстаться съ деньгами. Долго отнкивался Жидъ, однакоже корабельныя власти принудили его взять каюту.

Эта страсть къ удержанію денегъ принадлежитъ не однимъ Евреямъ, ею заражены и христіане, и поклонники Магомета. Tacкаясь по базарамъ за разными покупками, мы нердко платили за нихъ такія деньги, съ которыхъ слдовало получить сдачу, и почти всякій разъ продавцы не додавали намъ нсколькихъ піастровъ, когда же мы настоятельно требовали ихъ, они разставались съ ними очень неохотно, выкладывая на залавокъ пенсъ за пенсомъ и умоляя насъ удовольствоваться неполной сдачею. Въ Константинополъ купилъ я для дамъ брусскаго шелку на пять или на шесть фунтовъ стерлинговъ, и богатый Армянинъ, который продалъ его, сталъ нищенски выпрашивать у меня три полпенса на перездъ въ Галату. Есть что-то наивное и смшное въ этомъ плутовств, умасливань и страсти выканючить полпенса. Пріятно подать милостыню миліонеру нищему, засмяться въ лицо ему и сказать: ‘Вотъ, богачъ, вотъ теб моя копйка. Будь счастливъ, разживайся на нее, старый, отвратительный попрошайка.’ Я любилъ наблюдать за Евреями на берегу и на палуб, когда продавали они что нибудь другъ другу. Битва между продавцомъ и покупателемъ была для нихъ въ полномъ смыслъ агоніею. Они кричали, били по рукамъ и бранили другъ друга очень энергически, прекрасныя, благородныя лица ихъ выражали глубочайшую горесть — и вся эта запальчивость, это отчаяніе изъ-за копйки!

Посланные отъ нашихъ Евреевъ отправились на островъ Родосъ для закупки провизіи, въ числ ихъ находился почтенный равинъ, тотъ самый, который, въ бломъ глазетовомъ облаченіи, съ патріархальной наружностью, преклонялъ колна во время утренней молитвы передъ священной книгою,— и надобно было посмотрть, какъ отчаянно торговался онъ съ родосскимъ жидомъ за курицу! Улица запрудилась Жидами. Изъ старинныхъ, изукрашенныхъ рзьбою оконъ глядли косые глаза, изъ низенькихъ античныхъ дверей высунулись крючковатые носы, Жиденки, гнавшіе лошаковъ, Еврейки, кормившія грудью дтей, нарядныя и оборванныя красоточки, почтенные, сдобородые отцы ихъ — все это столпилось вокругъ продавца и покупателя курицы! И въ это же самое время, какъ нашъ равинъ опредлялъ цну ея, дти его, въ слдствіе данной имъ инструкціи, добывали пучки зеленыхъ втвей для украшенія корабля въ день предстоявшаго праздника. Подумайте, сколько вковъ удивительный народъ этотъ остается неизмннымъ!

Родосскіе Евреи, эти геніи неопрятности, поселились въ благородномъ, древнемъ, полуразрушенномъ город. До-сихъ-поръ гербы гордыхъ рыцарей остаются надъ дверями, въ которыя входятъ эти жалкіе, пропитанные саломъ кулаки и ходебщики. Турки пощадили эмблемы своихъ храбрыхъ противниковъ, они оставили ихъ неприкосновенными. Не такъ поступили Французы, овладвши Мальтою. Вс арматурныя украшенія мальтійскихъ рыцарей. уничтожили они съ своей обычной пылкостью, но по прошествіи немногихъ лтъ эти республиканцы, эти герои Мальты и Египта вдались въ тонкости геральдики, превратясь въ графовъ и князей новой имперіи.

Рыцарскія древности Родоса великолпны. Я не видывалъ зданій, которыя величіемъ и красотою намекали бы ясне на гордость своихъ основателей. Бойницы и ворота столько же воинственны и тяжелы, сколько художественны и аристократичны: вы сейчасъ замтите, что построить ихъ могли только люди высокаго происхожденія. Смотря на эти зданія, думается, что въ нихъ все еще живутъ рыцари св. Іоанна. Въ тысячу разъ живописнй они новйшихъ укрпленій. Древняя война заботилась о своемъ собственномъ украшеніи и строила богатые изящной скульптурою замки и стрльчатые ворота, но, судя по Гибралтару и Мальт, нтъ ничего прозаичне современной намъ крпостной архитектуры, которая заботится о войн, не обращая ни малйшаго вниманія на живописную сторону битвы. До-сихъ-поръ на бастіонахъ лежитъ нсколько крпостныхъ орудій, пушечные запасы прикрыты ржавыми латами, которые носили защитники крпости триста лтъ назадъ тому. Турки, уничтожившіе рыцарство, ожидаютъ теперь своей очереди. Расхаживая по Родосу, я былъ пораженъ признаками этого двойнаго упадка. На здшнихъ улицахъ вы видите прекрасные домы, украшенные гербами благородныхъ рыцарей, которые жили здсь, молились, ссорились между собою и убивали Турокъ. Это были облагороженные, изящные по наружности морскіе пираты. Произнося обтъ цломудрія, они жила грабежемъ, проповдуя смиреніе, принимали однихъ дворянъ въ свой орденъ, и умирали съ надеждою получить награду за всхъ убитыхъ ими язычниковъ. Когда же это благородное братство принуждено было уступить храбрости и фанатизму Турокъ, когда пало оно подъ ударами грабителей боле отважныхъ, нежели самый благородный изъ рыцарей: тогда залы этихъ домовъ наполнились великолпными пашами Востока, которые, побдивъ своихъ отважныхъ противниковъ, презирали христіанъ и рыцарей несравненно изящне, нежели Англичанинъ презираетъ Француза. Теперь величавыя зданія Родоса перешли въ руки оборванныхъ торгашей, владющихъ дрянными лавчонками на базар, и стали квартирами мелкихъ чиновниковъ, которые пополняютъ скудные оклады свои взятками. Вмсто серебра и золота, блистательный свтъ міра выдаетъ имъ жалованье оловомъ. Грозный противникъ крестоносцевъ совершенно утратилъ свою силу, мечъ его никому уже не страшенъ, дамаская сталь этого меча обратилась въ олово и не можетъ срубить головы христіанина. Человку, надленному нжными чувствами, простительно поболтать немного о печальной картин, представляемой упадкомъ двухъ великихъ учрежденій вселенной. Рыцарства нтъ уже боле, оно погибло, не измнивъ себ, оно пало на пол битвы, обращенное лицомъ къ врагамъ своей вры. Теперь и магометанизмъ готовъ рухнуться. Сынъ Баязета Ильдерима оказывается несостоятельнымъ, потомки Магомета поглощаются Англичанами и болтунами Французами, Источникъ Величія съежился въ три погибели и чеканитъ оловянныя денежки! Подумайте о прекрасныхъ гуріяхъ, населяющихъ рай Магомета! Какъ должны быть печальны он, видя, что прізды къ нимъ правоврныхъ съ каждымъ днемъ становятся все рже и рже. Самый рай этотъ, кажется мн, принимаетъ роковую воксальную наружность сераля, которая преслдуетъ меня съ тхъ самыхъ поръ, какъ я покинулъ Константинополь. Неизсякаемые фонтаны вка начинаютъ сохнуть, на дн ихъ блеститъ какая-то двусмысленная жидкость, только что поджаренныя мясныя деревья кричатъ пріятнымъ голоскомъ: ‘приди, покушай меня,’ но правоврный начинаетъ уже крпко сомнваться въ добромъ качеств этихъ жизненныхъ припасовъ. По ночамъ бдныя гуріи печально сидятъ вокругъ этихъ деревьевъ, штопая своя полинявшія, прозрачныя покрывала, Али, Омаръ и старые имамы собираются на совтъ, и самъ вождь правоврныхъ, этотъ грозный пастырь верблюдовъ, сверхъестественный супругъ Кадише, сидитъ одиноко въ покачнувшемся кіоск и думаетъ крпкую думу о постигшей его участи, съ трепетомъ ожидая того дня, когда райскіе сады его опустютъ, подобно греческому Олимпу.

На всемъ городъ Родоса лежитъ печать разрушенія и упадка, одни только дома, занимаемые консулами, не гармонируютъ съ общимъ характеромъ этой грустной картины. Красиво стоятъ они на берегу моря, подъ разноцвтными флагами своихъ націй, тогда какъ древнія зданія Родоса ветшаютъ и разваливаются. Прекрасная церковь св. Іоанна, обращенная въ мечеть, и рядомъ съ нею другая мечеть, принимаютъ формы развалинъ, городскія укрпленія разрушаются отъ времени. Въ маленькой гавани шумъ и возня очень порядочные, но ихъ производятъ люди, оборванные по большой части, какъ нищіе, на базаръ не видалъ я ни одной лавки, которая стояла бы дороже тюка съ товарами ходебщика.

Дорогою, я взялъ въ проводники себ молодаго нмецкаго башмачника, только что возвратившагося изъ Сиріи. Онъ уврялъ меня, что весьма свободно говоритъ по-арабски и по-турецки. Я думалъ, что онъ научился такой премудрости, когда былъ еще студентомъ въ Берлин, но оказалось, что мой Нмецъ знаетъ по-турецки не больше трехъ словъ, которыя и употреблялъ онъ въ дло при всякомъ удобномъ случа, водя меня по безлюднымъ улицамъ стараго города. На линію укрпленій вышли мы сквозь древніе ворота и гауптвахту, гд стояла нкогда часовня съ позолоченной кровлею. Подъ сводомъ воротъ валялся оборванный караулъ изъ солдатъ турецкаго гарнизона. Два мальчика на лошак, невольникъ на мул, женщина, шлепающая желтыми папушами, старикъ, сплетающій корзину изъ ивовыхъ прутиковъ, подъ тнью древняго портика, колодезь, изъ котораго пили боевые коня рыцарей, и водою котораго плескались теперь два мальчика, хавшіе на лошак: вотъ предметы для кисти сантиментальнаго артиста. Когда сидитъ онъ здсь, занятый своимъ эскизомъ, отрепанная власть острова детъ на тощей лошаденк, и два или три солдата, оставя трубки, берутъ ружья на плечо при възд своего начальника подъ сводъ готической арки.

Меня удивляла необыкновенная чистота и ясность здшняго неба, такихъ желтыхъ песковъ и такой великолпно синей воды не видалъ я ни въ Кадикс, ни въ Пире. Домики береговыхъ жителей, окруженные садами и огородами, имютъ видъ бдныхъ хуторовъ, но вс смоквы усяны золотистыми плодами, стройныя пальмы окружены какимъ-то особенно свтлымъ воздухомъ, ползущія растенія, изгибаясь по крпостной стн, блестятъ цвтами и листьями. Жители острова, съ прекрасными, торжественными лицами, покоятся въ прохладной тни, беззаботные и счастливые, никто изъ нихъ не трудится, они и говорятъ-то неохотно, какъ будто лнь и безмолвіе необходимыя условія этой чудной атмосферы, которою дышутъ они.

Мы спустились по берегу, къ старинной мечети, блестящей на солнцъ и испещренной вырзанными на ней именами Аллаха и титулами пиратовъ и полководцевъ, похороненныхъ здсь. Ключарь этой мечети сидлъ въ саду, на деревянномъ возвышеніи, лниво раскачиваясь изъ стороны въ сторону и напвая въ носъ величаніе пророку, а между тьмъ втеръ, колебля вершины деревьевъ, прихотливо игралъ тнью ихъ по плитамъ мощенаго двора, по маленькимъ фонтанамъ и по нашесту гнусаря-псалмопвца. Съ боку двора стояла мечеть, съ блыми столами, холоднымъ поломъ, устланнымъ циновками, съ прекрасными орнаментами и рзной каедрой, а прямо противъ него возвышались бойницы и зубчатая стна рыцарскаго города.

Дйствительно, подъ вліяніемъ этой прекрасной атмосферы, душа наполняется чувствомъ какой-то мирной радости, и человкъ невольно поддается лни. Я спустился еще ниже, къ заливу, на которомъ также лниво дремало нсколько судовъ, не имя ни одной живой души на палуб, и нашелъ здсь тюрьму. Ворота были отворены настежъ, какъ въ Вэстминстеръ-Голл. Нсколько заключенныхъ съ женами и одинъ или два солдата сидли у фонтана, подъ аркою, другіе преступники бродили тамъ и сямъ, очень пріятно побрякивая цпями. Часовые и чиновники поговаривали съ ними весьма дружелюбно, и когда сталъ я снимать съ нихъ портреты, они только слегла посматривали на мою работу. Старая, покрытая морщинами преступница, которую избралъ я моделью, по причинъ особенно отвратительной ея наружности, закрыла рукавомъ лицо, и этотъ неумстный признакъ стыдливости произвелъ общій хохотъ въ добродушной толп душегубовъ, воровъ и полицейскихъ чиновниковъ. Мсто это потому только и можно было признать острогомъ, что поперегъ дверей растянулось двое часовыхъ, недалеко отъ нихъ, внутри двора, лежали три только что пойманныхъ пирата, съ цпями на ногахъ. Они совершили нсколько убійствъ и ожидали смертнаго приговора, но и тутъ женамъ этихъ людей предоставленъ былъ свободный доступъ къ нимъ. Кажется, еслибы полдюжин товарищей вздумалось освободить этихъ молодцовъ, да еслибъ и сами они почувствовали охоту къ движенію, часовые полнились бы догонять ихъ. Соединенное вліяніе Родоса и Рамазана овладло, повидимому, душою и тломъ пріятеля моего, берлинскаго башмачника. Получивъ деньги, онъ въ туже минуту оставилъ меня, слъ подлъ фонтана и началъ уписывать виноградъ, вытаскивая кисти его изъ неопрятнаго ножоваго платка. Въ гавани, развалясь на палубахъ судовъ, дремали или, отъ нечего длать, ли арбузы такіе же, какъ и онъ, праздные христіане. Въ кофейняхъ, вдоль набережной, сидли цлыя сотни неподвижныхъ мужчинъ, предаваясь сладостному кейфу, капитанъ знаменитаго парохода ‘Иберія’, съ офицерами и частью пассажировъ, принадлежалъ также къ числу тунеядцевъ. Человка три изъ молодыхъ искателей приключеній отправились въ долину, гд былъ убитъ драконъ, но другіе, поддавшіеся боле ихъ обаятельному вліянію острова, право, не двинулись бы съ мста даже и въ томъ случа, когда сказали бы имъ, что самъ Колоссъ Родосскій разгуливаетъ недалеко отъ города.

IX.

Тельмесъ. — Галиль-паша. — Бейрутъ. — Портретъ. — Балъ на корабль. — Сирійскій князь.

Только поэтъ могъ бы описать этотъ очаровательный маленькій заливъ Глаукусъ, въ который вошли мы 26 сентября, на лучшемъ изъ пароходовъ, когда-либо волновавшихъ его прекрасную воду. Къ сожалнію, съ нами не было поэта, а какъ передать прозою этотъ восхитительный эпизодъ природной поэзіи? Для этого необходима симфонія, полная сладостныхъ мелодій и тихо волнующейся гармоніи, или пснь, написанная чистыми, какъ кристалъ, ямбами Мильнеса. Кротко покоится этотъ милый заливъ, мирно блистая розовой зарею, зеленые острова тонутъ въ вод его, пурпуровыя горы волнуются вокругъ него, и до самой подошвы ихъ, выступая прямо изъ залива, раскинулась богатая зеленая долина, покрытая травой и кустарниками, посреди которыхъ мелькаютъ блые домики. Я могъ разсмотрть небольшой минаретъ и нсколько пальмъ. Но тоже самое можно сказать и о другихъ заливахъ, мало этого, можно, никогда не бывши здсь, описать его несравненно подробне, по ‘Караманіи’ Бьюфорта, которая однакоже не въ состояніи дать вамъ о немъ ни малйшаго понятія.

И если самъ великій гидрографъ Адмиралтейства, измрившій этотъ заливъ, не могъ описать его, если даже по книг сэра Джона Феллоуэса воображеніе читателя не создастъ ничего похожаго на Тельмесъ,— неужели и посл этого надетесь вы, гордый человкъ, сдлать въ этомъ род удачный опытъ? Тутъ сила художника, какъ я понимаю это дло, заключается въ томъ собственно, что онъ искусствомъ своимъ производитъ на человка тоже впечатлніе, какое произвела природа на его собственную душу. Только музыка и поэзія способны достигнуть этой цли. Я признаю лучшимъ описаніемъ древнихъ, безмолвныхъ разваливъ Тельмеса ‘Оду къ греческой урн’ Китса. Взглянувши на нихъ одинъ разъ, вы никогда не забудете этой картины, какъ не забываются звуки Моцарта, которые, кажется, похитилъ онъ съ неба. Это лучшее изъ благодяній жизни). Вы можете, закрывши глаза, припоминать былое, прекрасное видніе возвращается къ вамъ, по вашему призыву, снова слышите вы божественную арію, снова рисуется передъ вами маленькій, прелестный пейзажъ, которымъ любовались вы въ красный денекъ своей жизни !

Вотъ замтки изъ моей памятной книжки на этотъ день: утромъ вошли мы въ заливъ Глаукусъ, высадились въ Макри, древнее, очень живописное, разрушенное селеніе, театръ на прекрасномъ берегу моря, большое плодородіе, олеандры, пальма, возвышающаяся посреди обширной деревни, какъ султанъ на феск падишаха, изсченные гроты, или могилы на верху горы, верблюды вдоль моста.

Можетъ быть, это лучшія данныя для человка съ воображеніемъ, по нимъ онъ представитъ верблюдовъ, дремлющихъ подъ чинарами, портики и колонны съ дорическими травами и архитравами, гору, по скатамъ которой изсчены могилы, и небольшую толпу отрепанныхъ поселянъ, спускающихся по берегу къ вод покойнаго залива, чтобы взглянуть на пароходъ. Но главное мсто въ этомъ пейзаж долженъ занять маленькій театръ, стоящій на берегу, противъ свтлаго залива и выступившихъ изъ него пурпуровыхъ острововъ. Ни одинъ театралъ не видывалъ сцены боле обворожительной. Она располагаетъ человка къ поэтическимъ грезамъ и сладкой льни. О, Джонесъ, другъ моего сердца! не захотлъ ли бы ты превратиться въ Грека, одтаго въ блую тогу, пріютиться здсь, на прохладной ступени театра, съ прелестной Неэрою, и нашептывать (на іоническомъ діалект) въ розовое ушко ей сладкія рчи? Тогда, вмсто Джонеса, теб слдовало бы называться Іонидомъ, вмсто шелковой шляпы, ты носилъ бы внокъ изъ розъ, ты не слушалъ бы хора, поющаго на сцен, въ ушахъ твоихъ звучалъ бы только шопотъ красавицы, назначившей теб свиданіе въ mesonuktiais horais. Урну съ твоимъ пепломъ, когда бы все уже было кончено, отнесли бы туда, въ нагорную пещеру, пережившіе тебя Іониды, при звукахъ погребальнаго гимна… Однакоже въ этихъ пещерахъ нтъ уже урнъ также, какъ и въ театр представленій. Въ замну хоральныхъ мелодій, звучавшихъ здсь въ былое время, одинъ изъ моихъ спутниковъ, вышедши на сцену, продекламировалъ:

‘Меня зовутъ Норваломъ. ‘

Въ тотъ же день остановились мы не надолго передъ другимъ разрушеннымъ театромъ Автифилоса. Наши оксфордскіе товарищи поспшили выдти на берегъ, вбжали на холмъ и стали измрять величину сцены и считать ступени театра, другіе, мене дятельные пассажиры, наблюдали за ними въ зрительныя трубы съ палубы.

По прошествіи двухъ дней, характеръ окружавшей васъ картины совершенно измнился. Удалясь отъ классической земли, мы стали на якорь въ залив св. Георгія, позади большой горы. На вершин ея Георгій Побдоносецъ убилъ дракона. Тутъ же стоялъ турецкій флотъ, подъ начальствомъ Галиля-паши, двухъ сыновей котораго умертвили два послдніе султана. Красный флагъ, съ луной и звздою, разввался на корм его корабля. Нашъ дипломатъ надлъ мундиръ и похалъ къ его превосходительству съ визитомъ. Возвратясь на пароходъ, съ восторгомъ описывалъ онъ красоту корабля, порядокъ, царствующій на немъ, и любезность турецкаго адмирала, который прислалъ намъ нсколько бутылокъ стараго кипрскаго вина. Подл насъ стоялъ въ гавани англійскій корабль ‘Тромпъ’, и капитанъ его, сообщивши намъ много примровъ, доказывающихъ дружелюбіе и гостепріимство Галиля-паши, подкрпилъ доброе мнніе, которое возъимли мы о зят султана, по случаю присланнаго вамъ подарка. Капитанъ Г. уврялъ, что турецкіе корабли ни по вооруженію, ни по выправк матросовъ нисколько не хуже военныхъ судовъ другихъ европейскихъ націй, и выразилъ искреннее желаніе командовать семидесяти-четырехъ пушечнымъ турецкимъ кораблемъ и сцпиться съ любымъ французскимъ фрегатомъ такаго же калибра. Но я вполн увренъ, что онъ не усвоитъ магометанскаго образа мыслей, и что ему не предложатъ сцпиться съ какимъ бы то вы было семидесяти-четырехъ пушечнымъ. Если же дойдетъ очередь и до этого, то будетъ надяться, что для такой битвы годятся и его земляки. Если команда Тромпа похожа на матросовъ капитанскаго катера, ея не устрашатъ двсти пятьдесятъ человкъ подъ начальствомъ Жуанвилля. На этомъ катеръ дохали мы до берега. Ни одинъ изъ осьми гребцовъ его не ступилъ ногою на землю въ продолженіе двухъ лтъ, предшествовавшихъ прибытію Тромпа въ бейрутскую гавань. Можетъ ли такая жизнь назваться счастливою? Мы пристали къ набережной Бейрута, защищаемой фортомъ, который разрушенъ до половины храбрымъ старикомъ, начальникомъ англійской эскадры.

На бейрутской набережной цивилизація процвтаетъ подъ консульскими флагами, которые развваются въ свтломъ воздух, надъ желтыми зданіями. Сюда доставляетъ она изъ Англіи шерстяныя издлія, посуду, сои и горькій эль. Сюда же перенесла она свтскость и послднія французскія моды. Строго соблюдаетъ ихъ здсь прекрасная владтельница большаго французскаго магазина. Замтивъ на набережной незнакомаго человка, съ карандашомъ и бумагою въ рукахъ, она велла вынесть ему стулъ и кивнула головою съ такой милой улыбкою, какую можно увидть только во Франціи. Къ этой изящной дам подошелъ французскій офицерикъ, съ бородкою, и они стали любезничать точь-въ-точь, какъ на бульваръ. Арабъ, покинувъ товарные тюки и верблюда, котораго разгружалъ онъ, пошелъ взглянуть на эскизъ. Два турецкихъ солдата, съ корявыми круглыми лицами, въ красныхъ колпакахъ и бломъ дезабилье, выпучили глаза на бумагу, въ нее же вперились черные, блестящіе зрачки маленькой, курчавой и смуглой двочки, съ синимъ татуированнымъ подбородкомъ. Словно статуя, стояла она, съ кувшиномъ на голов, прикрытая изорванной, синей рубашкою. Какъ была великолпна эта синяя вода! Какъ чудно отражались въ ней и блестли надъ нею флаги, паруса и прибрежныя зданія! Блые гребни синихъ волнъ клубились и сверкали, будто серебряные, тнь была также густа и прохладна, какъ ярки и розовы мста, освщенныя солнцемъ, древнія бойницы мягко рисовались въ этой чудной атмосфер, и дальнія горы переливались аметистами. Офицеръ былъ вполн счастливъ, онъ говорилъ съ милой француженкою о любви, а можетъ быть о послднемъ фасон шляпъ, о сраженіи при Исли, о Вчномъ Жид — Богъ его знаетъ. И какъ шло къ ней это хорошенькое платье съ широкими рукавами! Мы не видали ни одной женщины цлый мсяцъ, за исключеніемъ почтенной мистриссъ Фляниганъ, жены нашего метръ-д’отеля, да еще жалкихъ представительницъ прекраснаго пола, хавшихъ на пароход. О стамбульскихъ красавицахъ, окутанныхъ якмаками и шлепающихъ желтыми, отвратительными папушами — и говорить не стоитъ!

Этотъ день былъ отмченъ другимъ блымъ камешкомъ, онъ доставилъ мн случай полюбоваться еще одной красавицею. Безмолвно стояла она, когда мы вдвоемъ снимали портретъ съ нея. (Я упоминаю о числ портретистовъ, для избжанія скандала). Эту двушку зовутъ Маріамою, она родилась въ Сиріи.

Во время сеанса, изъ-за плеча молодой госпожи своей выглядывалъ черный поваръ, съ такой добродушной улыбкою, какую въ состояніи нарисовать одинъ только удивительный Лесли.

Брата Маріамы наняли мы въ проводники для обозрнія города и для безошибочной покупки золотыхъ шарфовъ и платковъ, запастись которыми въ Бейрут, по мннію иностранцевъ, весьма выгодно_, Много пришлось вамъ употребить хитростей, чтобы одолть застнчивость маленькой Маріамы. Сначала остановилась она вдали отъ васъ, по другую сторону двери, откуда черныя глазки ея блестли, какъ звздочки. Увщанія брата и матери не могли вызвать Маріамы изъ этой закуты. Нечего длать, надобно было приняться за портретъ старухи. Но какъ изобразить эту необъятно толстую фигуру? Сама старуха испугалась бы при взгляд на свое врное изображеніе. Нтъ, мы нарисовали прекрасный идеалъ, въ которомъ не было, разумется, ни одной черты, схожей съ оригиналомъ, исключая желтаго платья, ожерелья изъ секиновъ, жемчужныхъ нитокъ и другихъ украшеній, которыя, спускаясь съ шеи, доходили до самаго живота этой толстйшей женщины. Рисунокъ и теперь хранится у меня: старуха похожа на леди, какъ рисуются онъ въ изящныхъ альбомахъ.

Окончивъ портретъ, мы вручили его матери нашего проводника, она передала его черномазому повару, а тотъ показали уже, не переставая улыбаться, маленькой Маріамъ, которая посл этого выступила впередъ и охотно покорилась своей участи.

Судя по веселой наружности этихъ людей, по ихъ склонности къ смху, по нарядной одеждъ женщинъ и опрятности маленькаго домика, разрисованнаго прекрасными арабесками, устланнаго чистенькими цыновками и свжими коврами,— надобно думать, что нкоторыя семьи живутъ въ Бейрутъ очень комфортабельно. Здсь видлъ я книгу и на стн темный образъ Божіей Матери, именемъ которой названа прекрасная Маріама.

Верблюды и солдаты, базары и каны, фонтаны и палатки, аллеи и рынки такъ пестро перемшаны здсь, такъ богаты свтомъ и тнью, что художникъ могъ бы прожить въ Бейрут нсколько мсяцевъ съ большимъ удовольствіемъ и даже съ значительной для себя пользою. Новый костюмъ смшанъ въ этомъ город съ живописной одеждою древности. По рынкамъ проходятъ здсь закрытыя синимъ покрываломъ женщины Ливана, съ высокими рогами на лбу. Тысячи лтъ назадъ тому, когда писали еще еврейскіе пророки, рога эти носились въ Ливан.

Ночью капитанъ парохода далъ блестящій балъ съ ужиномъ, и самъ, посреди своей команды, превращенной въ музыкантовъ, энергически колотилъ въ барабанъ палкою. Голубые огни и ракеты летли на воздухъ съ рей нашего корабля, на торжественные сигналы котораго отвчалъ залпами другой англійскій пароходъ, стоявшій въ гавани.

Праздникъ нашъ удивилъ капитана-пашу, и онъ прислалъ своего секретаря, освдомиться о причин фейерверка. Но лишь только этотъ мусульманинъ ступилъ на палубу, одинъ изъ офицеровъ Тромпа обхватилъ его за туловище и началъ кружить въ вихр вальса, къ общему удовольствію веселой публики. Торжественная наружность пляшущаго дервиша была бы ничто, въ сравненіи съ удивленіемъ и важностью, написанными на лиц секретаря во время этого танца, оригинальные па, которые изобрталъ онъ для поддержанія своей особы, заслужили общее рукоплесканіе.

Я забылъ упомянуть, что онъ зашелъ такъ далеко въ соблюденіи европейскихъ обычаевъ, что даже пилъ съ вами за ужиномъ шампанское, такой поступокъ несовмстимъ съ его саномъ и можетъ повредить будущей карьер этого, такъ мило танцующаго, мусульманина.

Здсь познакомились мы съ другимъ подданнымъ султана, который, къ сожалнію, иметъ право усумниться въ чести Англичанъ, потому что вамъ вздумалось сыграть съ нимъ очень негодную штуку.

Къ числу купцовъ, торгующихъ на маленькомъ базаръ мелочными издліями Востока, принадлежалъ молодой человкъ, очень бгло говорившій по-англійски и особенно внимательный ко всмъ пассажирамъ Тромпа. Этотъ джентльменъ торговалъ не одними только носовыми платками, но пріобрлъ порядочное состояніе перекупкою лошаковъ и муловъ, и подержалъ небольшой постоялый дворъ, или трактиръ для путешественниковъ.

Неудивительно, что этотъ человкъ говорилъ хорошо по-англійски и былъ очень любезенъ: онъ провелъ нкоторое время въ Англіи и былъ принятъ тамъ въ лучшемъ кругу. Ничтожный продавецъ мелочныхъ товаровъ въ Бейрутъ былъ львомъ въ аристократическихъ домахъ великаго народа и даже представлялся, подъ именемъ сирійскаго князя, въ Виндзор, гд сама королева обошлась съ нимъ чрезвычайно любезно.

Не знаю, почему пришла фантазія одному изъ офицеровъ Тромпа уврить этого князька, что и шталмейстеръ принца Альберта. Сирійскій князь былъ представленъ мнимому шталмейстеру, и мы наговорили другъ другу премножество комплиментовъ. Я такъ дерзко разыгралъ свою роль, что князекъ сказалъ, разставаясь со мною: ‘Полковникъ Титмаршъ, когда вы будете въ Бейрут, прошу васъ познакомиться съ моимъ искреннимъ другомъ Когіа Гассаномъ.’

Бдный Когіа Гассанъ (позабылъ, такъ ли называю его, но впрочемъ это все равно) былъ уполномоченъ его свтлостью для переговоровъ со мною, и мы дружески бесдовали съ нимъ, при шутникъ офицеръ, который присутствовалъ на этой аудіенціи съ неописаннымъ удовольствіемъ.

Но, посмотрите, къ чему ведетъ обманъ! На слдующій день, когда мы готовы были отправиться въ путь, на палубу Тромпа явился сирійскій князь, сказать послднее прости виндзорскому шталмейстеру. Убдительно просилъ онъ меня передать увренія его въ неизмнной преданности благосклонному супругу королевы Викторіи. Мало этого. Когіа Гассанъ притащилъ пребольшой ящикъ съ конфектами и маленькую куклу въ ливанскомъ костюм, усердно прося мое превосходительство принять эти подарки. Тутъ только глубоко почувствовалъ я наказаніе, которому подвергался теперь за свой дурной поступокъ. Какъ принять сласти, предложенныя Гассаномъ? И однако же, какъ отказать ему? Дло извстное: одна ложь ведетъ за собой другую, а потому первый обманъ я долженъ былъ поддержать теперь новой выдумкою. Придавъ лицу своему какъ можно боле серьозный видъ: ‘Когіа Гассанъ, сказалъ я, мн удивительно, какъ не знаете вы коренныхъ обычаевъ британскаго двора? Неужели неизвстно вамъ, что его высочество торжественно запретилъ своимъ чиновникамъ принимать бакшишъ, какого бы то ни было рода?’

И такъ, князь Когіа Гассанъ принужденъ былъ оставить у себя ящикъ съ конфектами, во все-таки отъ куклы, которая стоила не боле двухъ пенсовъ, не было средствъ отдлаться.

Прибытіе въ Яфу. — Яфа. — Кади. — Диванъ Кади.— Ночная сцена въ Яф. — Моя первая ночь въ Сиріи.

Пробывши въ моръ цлыя пять недль съ напраснымъ ожиданіемъ, что вотъ чрезъ нсколько дней морская болзнь оставитъ насъ въ поко, и чувствуя, что втеръ и качка продолжаютъ производить на васъ тоже дйствіе, какое производили они при самомъ начал путешествія,— вы начинаете предполагать, что съ вами поступаютъ несправедливо. Я намревался даже подать жалобу Компаніи этого невывосимаго истязанія человческой природы на правила, изложенныя ею въ объявленіи, но, къ счастію, мы то и дло заходили въ разныя гавани, и эти остановки возобновляли наши жизненныя силы.

3-го октября якорный канатъ нашего парохода шумно потонулъ въ синемъ мор передъ Яфою, мили за полторы отъ города, который ясно рисовался въ чистомъ воздухъ. На свтломъ неб вяли блестящіе флаги консуловъ, какъ символъ гостепріимства и отраднаго отдыха, самый городъ походилъ на большую груду обожженныхъ на солнцъ кирпича, изъ которой подымались минареты и маленькіе блые куполы. Кое-гд вершины финиковыхъ пальмъ торчали веромъ надъ кровлями этихъ некрасивыхъ зданій, городъ обхватывала песчаная степь, въ глубин которой краснли невысокія горы. Можно было разсмотрть вереницы верблюдовъ, тянувшіяся посреди этихъ желтоватыхъ равнинъ, а т изъ насъ, кому предстояло выдти на берегъ, могли полюбоваться на морской прибой, заливающій песокъ берега и прыгающій поверхъ подводныхъ камней, которые чернли на пути къ городу. Прибой этотъ очень силенъ, проливъ между скалъ узокъ, и опасность немаловажна. Когда пересли мы съ парохода на большой туземный баркасъ и поплыли къ Яф, проводникъ вздумалъ потшить нашихъ дамъ пріятнымъ разсказомъ о томъ, какъ лейтенантъ и восемь матросовъ съ корабля ея величества утонули здсь, наткнувшись на эти скалы. Онъ не принималъ въ соображеніе, что насъ везутъ только два взрослыхъ гребца и два полунагихъ мальчика, которые, стоя, правятъ рулемъ и двумя маленькими веслами.

По минованіи одной опасности отъ скалъ и прибоя, наступила другая: отвратительные чернокожіе дикари, въ прекоротенькихъ рубашонкахъ, бросились по мелкой вод навстрчу къ намъ и, размахивая руками, начали кричать по-арабски, приглашая васъ ссть на плеча къ нимъ. Вроятно, эти молодчики напугали дамъ вашихъ больше скалъ и прибоя, но что же длать? бдняжки должны были покориться своей участи. Кое-какъ услись они на коричневыя спины этихъ негодниковъ, которые донесли ихъ почти до самыхъ воротъ города, гд шумно тснилась густая толпа Арабовъ. Мужчины между тмъ разсчитывались съ гребцами. До сихъ поръ припоминаю я съ особеннымъ удовольствіемъ крикъ и проклятія худенькаго и чрезвычайно голосистаго парня, которому, вмсто шести, дали по ошибк пять піастровъ. Но какъ различить эти монеты, не умя прочесть, что на нихъ написано? И та, и другая вылиты изъ того же негоднаго свинца или олова, я думалъ, что меньшая изъ нихъ иметъ боле цнности, но задорный Арабъ, знавшій, какъ ходятъ эти деньги, изъявилъ очевидное расположеніе перерзать горло тому человку, который не уметъ различить ихъ. Незадолго до этого, здсь рзали людей и не за такія серьозныя вещи.

По выход на берегъ, мы прежде всего позаботились отыскать взорами нашихъ леди. Обнаженные дикаря все еще таскали ихъ на плечахъ, расхаживая по берегу. Пройдя сквозь темные ворота, мы очутились въ улиц, запруженной навьюченными лошаками, верблюдами и ихъ погоньщиками. Сквозь эту-то разнохарактерную толпу должны были пройдти mesdames et mesdemoiselles, пріхавшія сюда верхомъ на жителяхъ каменистой Аравіи. Мы поспшили войдти въ первую отворенную калитку, пробрались между лошадей, стоявшихъ подъ навсомъ крытаго двора, и поднялись по каменной лстницъ въ домъ русскаго консула. Прислуга его встртила насъ очень вжливо. Дамы, сопровождаемыя ящиками и чемоданами (предметомъ нашихъ особенныхъ заботъ), пройдя нисколько террасъ и лстницъ, были введены въ небольшую, очень комфортабельную комнату, въ которой сидлъ представитель Россіи. На англійскихъ просто, но со вкусомъ одтыхъ дамъ съ удивленіемъ смотрли смуглолицыя женщины, въ чалмахъ, съ отрепанными хвостами, безъ корсетовъ, съ золотыми монетами и голубыми бусами на ше, на террасахъ черные повара, раздувая огонь, возились съ какими-то престранными горшками и кастрюлями, дти, въ длинныхъ, пестрыхъ блузахъ, покинувъ игры и занятія, пришли также смотрть на насъ. При вход нашемъ въ прохладную комнату, въ которой былъ сводъ, ршатчатыя окна, выходившія на море, портретъ русскаго Императора и образа св. Георгія и Божіей Матери, консулъ принялъ насъ очень любезно и угостилъ гранатами, сахаромъ и трубками съ какими-то благовонными чубуками, аршина въ три длиною.

Увренные въ любезности русскаго консула, мы оставили у него дамъ и пошли знакомиться съ нашимъ собственнымъ представителемъ. Улицы этого городка также непріятны для копытъ лошади, какъ и для ногъ путешественника. Многія изъ нихъ изрыты ступеньками, ведущими прямо въ домы обывателей, чрезвычайно неопрятные конюшни и чуланы занимаютъ нижніе этажи этихъ зданій, вы идете безчисленными коридорами, подымаетесь съ террасы на террасу и видите, гд ни попало, маленькія комнаты: семейства живутъ столько же въ нихъ, сколько и на террасахъ.

Англійскаго консула нашли мы въ такой же комнатк со сводомъ, на стн висла старинная картина, изображающая гербъ Англіи. Здсь-то принимаетъ подданныхъ королевы Викторіи этотъ почтенный старикъ, въ красномъ халат, вооруженный истертой палкою съ оловяннымъ набалдашникомъ, которая служитъ атрибутомъ его званія. Онъ предложилъ къ нашимъ услугамъ трубки, кофе, и отдалъ для спанья вс постели, а самъ улегся на террас. Мы хотли отблагодарить его за это гостепріимство, но онъ отказался отъ всякаго вознагражденія, говоря, что принимая насъ, онъ исполнилъ только долгъ свой. Я думалъ, что этотъ достойный человкъ получаетъ очень хорошее жалованье отъ нашего правительства, но оказалось, что оно ни одному изъ нашихъ консуловъ въ Левант не даетъ ни единаго фартинга. Имемъ ли мы право жаловаться посл, что у насъ нтъ хорошихъ агентовъ? Если эти достойные люди и сплутуютъ подъ-часъ, можно ли намъ обвинить ихъ по справедливости? Гордые и надутые своей важностью Англичане, путешествуя по этимъ странамъ и видя, что правительства другихъ націй поддерживаютъ здсь своихъ представителей весьма прилично,— не могутъ не чувствовать стыда и униженія, прибгая къ безсильному покровительству консульскаго флага Великобританіи.

Дятельная молодежь вышла на берегъ прежде васъ и захватила всхъ лошадей, которыхъ можно было нанять для дальнйшаго путешествія, но мы надялись на письмо Галиля-паши, въ которомъ предписывалось всмъ пашамъ и губернаторамъ оказывать намъ всевозможную помощь. Кади и вице-губернаторъ Яфы, узнавъ, что мы владемъ такимъ документомъ, поспшилъ явиться на поклонъ къ предводителю нашей партіи. Онъ брался сдлать для насъ все на свтъ, и хотя не было дйствительно лошадей, но онъ общалъ прислать ихъ черезъ три часа. Посл этого мы простились съ нимъ съ улыбкой, поклонами и привтствіями, которыя передавались съ одной стороны на другую покорнымъ переводчикомъ. Но часы проходили, а топота конскихъ копытъ не было слышно. Мы поли яицъ съ хлбомъ, и небо зажглось вечерней зарею, мы принялись за трубки и кофе, и настала ночь. Не бросилъ ли этотъ человкъ въ насъ грязью? Не насмялся ли онъ надъ нашими бородами и не обезчестилъ ли своимъ обманомъ мирныхъ могилъ нашихъ матушекъ? подумали мы и ршились отыскать этого безчестнаго исполнителя правосудія въ его собственномъ логовищ. Теперь трудно было надуть насъ комплиментами, мы хотли прибгнуть къ суровому языку оскорбленнаго достоинства и познакомить этого негодяя съ ревомъ британскаго льва, приведеннаго въ негодованіе: грозно воздвиглись мы, облеченные гнвомъ и яростью. Бдный консулъ несъ передъ нами фонарь, въ которомъ горла маленькая восковая свчка, а впереди выступали два проводника, вооруженные саблями. Шумя и бряцая оружіемъ, гордо шли мы по улицамъ Яфы, намреваясь сдлать нападеніе на кади въ его собственномъ диван. Сохраняя величавый и негодующій видъ, я былъ однакоже очень радъ, что намъ не привели лошадей: это обстоятельство давало мн случай познакомиться съ восточной жизнью.

Благочестіе не позволяетъ Туркамъ сть днемъ въ продолженіе Рамазана: они спятъ до самаго вечера, но лишь только наступитъ ночь,— фонари зажигаются, кальяны начинаютъ бурчать и дымиться, продавцы кислаго молока и шербета громко выхваляютъ товаръ свой, въ маленькихъ, грязныхъ харчевняхъ трещитъ на сковородахъ масло, и паръ несется изъ горшковъ сквозь окна и двери. Мимо этой-то грязной, нищенской, оборванной, шумной и пестрой сцены проходили мы по улиц Поклона къ жилищу кади. Сквозь узкіе ворота, сведенные аркою, вошли мы въ его канцелярію, миновали маленькую комнату, наполненную запахомъ мускуса, проникли за ршетку, подл которой стоялъ простой народъ, поднялись на возвышеніе, гд возсдалъ самъ кади, окруженный пріятелями, и важно, молча, опустились на диваны. Блюститель правосудія поспшилъ предложить намъ кофе, лицо его выражало большое смущеніе. Черный невольникъ, варившій кофе въ сосдней комнат, приготовилъ для каждаго изъ насъ по чайной ложк этого напитка, писецъ или секретарь кади, высокій Турокъ, съ благородной наружностью, подалъ намъ чашки,— и вотъ, проглотивъ эту маленькую порцію, британскій левъ приступилъ къ выраженію своего негодованія.

‘Вс другіе путешественники (сказалъ онъ весьма основательно) достали лошадей и ухали. У Русскихъ есть лошади, у Испанцевъ есть лошади, у Англичанъ есть лошади, но мы, визири въ своей стран, мы, пріхавшіе съ письмами Галиля-паши, подверглись посмянію, надъ нами издваются! Разв письма Галиля-паши грязь, недостойная вашего вниманія? Разв британскіе львы собаки, съ которыми можно обходиться такимъ образомъ?’ и т. д. Эта рчь, со всми ея дополненіями, продолжалась не мене четверти часа и кончилась клятвою, что мы съ разсвтомъ дня будемъ писать Галилю-паш и англійскому посланнику, если лошади не будутъ доставлены. Послушали бы вы турецкій хоръ, загудвшій въ отвтъ намъ. Дюжина голосовъ захрипла, завопила съ дивана. Робкій переводчикъ не смлъ переводить этихъ энергическихъ возгласовъ, но не трудно было угадать, что они заключали въ себ мало лестнаго для насъ и для Англіи. Наконецъ, гамъ этотъ заключился клятвою кади, что лошади будутъ доставлены къ тремъ часамъ утра, и что если не исполнитъ онъ своего общанія, тогда можемъ мы жаловаться на него Галилю-паш.

Мы встали и раскланялись съ чрезвычайной важностью. Очень хотлось бы знать мн, показались ли мы дйствительно похожими на львовъ этимъ поклонникамъ Магомета, и особенно желалъ бы я видть въ переводъ на англійскій языкъ спичъ, сказанный въ отвтъ намъ однимъ неврнымъ, въ чалмъ и широкихъ шараварахъ. Онъ и глядлъ, и говорилъ съ такимъ бшенствомъ, что, казалось, готовъ былъ утопить всхъ насъ въ мор, которое шумло подъ окнами, сливая неясный говоръ свой съ громкимъ концертомъ внутри комнаты.

Отсюда пошли мы черезъ базары, биткомъ набитые народомъ. Въ одномъ необитаемомъ, полуразрушенномъ дом играли и пли дти, ихъ собралось сюда нсколько сотенъ, нкоторые, сидя по уголкамъ, курили кальяны, одинъ изъ нихъ напвалъ очень миленькую псенку, другіе играли въ казино, и этихъ задорныхъ игроковъ обступила толпа зрителей, слдившая за ходомъ игры съ самымъ горячимъ участіемъ. На одномъ базаръ наткнулись мы на сказочника. Онъ говорилъ очень быстро и размахивалъ руками, Турки слушали его съ большимъ вниманіемъ. На другомъ рынк, попивая кофе, глядли они съ любопытствомъ на продлки фокусника, который очень озлился на насъ, когда открыли мы, куда онъ прячетъ горошины, и хотли разсказать объ этомъ публик. Все это чрезвычайно интересовало меня. Здсь играютъ въ казино и занимаются фокусами, сказка объ Антар та же самая, которую слышали здсь сорокъ лтъ назадъ тому, но Турокъ и теперь занимаетъ она попрежнему. Неужели восточные народы незнакомы со скукою? Или этому злу не дозволено проникать сюда?

Съ базаровъ отправились мы взглянуть на Мустафу, который слыветъ здсь великимъ человкомъ. Но мы не видали его: онъ убжалъ въ Египетъ. Султанъ потребовалъ съ него шестнадцать тысячь кошельковъ, то-есть 80,000 фунтовъ стерлинговъ. Великій человкъ обратился въ бгство, а падишахъ веллъ конфисковать его домъ, лошадей, муловъ и все движимое имніе. Гаремъ Мустафы опустлъ. Мистеръ Мильнесъ могъ бы написать полдюжину прекрасныхъ поэмъ, еслибъ онъ побывалъ съ нами въ стнахъ этого необитаемаго теперь святилища. Мы переходили изъ залы въ залу, съ террасы на террасу, и никто не спросилъ насъ: зачмъ мы пришли сюда? Дремавшіе на голомъ полу оборвыши едва удостоивали насъ взглядомъ. Мы вошли въ собственный диванъ Мустафы, и здсь, какъ въ дом кади, было возвышеніе, но на немъ не сидло брадатыхъ друзей хозяина въ эту ночь рамазана. Была тутъ маленькая жаровня, но куда же двались невольникъ, кофе и горячіе уголья для трубокъ? Любимыя Мустафою изрченія корана все еще оставались на стнахъ этой комнаты, но только некому было читать ихъ. Мы перешагнули черезъ спящаго Негра и отворили окна, выходившія въ садъ. Тамъ, между деревьевъ, стояли мулы, лошаки, верблюды и лошади, но гд же Мустафа? Не попалъ ли онъ со сковороды султана, на вертлъ Магомета-али? A что лучше: жариться на сковородъ или на вертел? Для полнаго уразумнія всей красоты арабскихъ ночей не мшаетъ совершить это маленькое путешествіе и взглянуть на дйствующія лица и на самое мсто дйствія.

Пройдя подъ темнымъ сводомъ воротъ, мы очутись въ пол, за городомъ, и тутъ открылась передъ нами другая чудная сцена изъ Тысячи Одной Ночи. Небо было усяно миріадами блестящихъ звздъ, даль пряталась въ туман, бойницы и зубчатыя стны города рзко рисовались въ воздухи, кое-гд подымались старыя экзотическія деревья, горбы спящихъ верблюдовъ торчали изъ-за рдкой травы, собаки лаяли, высокіе городскіе ворота были обставлены фонарями, намъ подали кальяны и шербета, и мы удивлялись при мысли, что въ три недли можно перенестись сюда изъ Лондона.

Ночь провели мы въ домъ англійскаго консула. Добрый старикъ отдалъ намъ вс свои тюфяки, мы улеглись на полу, а леди прикорнули вокругъ насъ на диванахъ. Что касается до меня, я надялся видть золотые сны, въ род Альнаскаровыкъ, но, чу! маленькій комаръ загудлъ на своей волторн, вспрыгнула дятельная блоха, съ злобнымъ намреніемъ: попробовать христіанской крови (восточныя блохи кусаются несравненно больне нашихъ), и клопъ… ажъ, проклятый! Неужели назначеніе его заключается въ томъ только, чтобы кусать человка? Одинъ Больверъ, своимъ патетическимъ слогомъ, могъ бы описать приключенія этой несчастной ночи, ознаменованной шумомъ, стономъ, проклятіями и позорнымъ униженіемъ человчества! Я слышалъ пніе птуховъ, крикъ дтей, которыхъ убаюкивали матери, и ржаніе бдныхъ лошаковъ при нужномъ свт, наконецъ услыхалъ я стукъ копытъ и оклики вожатыхъ. Было три часа: лошади дйствительно пріхали. Ослы, мулы, вьючныя сдла и погоньщики — все это перемшалось при лунномъ свт, посреди живописной улицы. Такъ-то провелъ я первую ночь въ Сиріи.

XI.

Кавалькада.— Устройство позда.— Турниръ.— Рамле. — Путевые эскизы. — Встрчи. — Абу-Гошъ.— Ночь передъ Іерусалимомъ.

Боле часа времени потребовалось на приведеніе въ порядокъ нашего каравана. Для удобства всадниковъ, надобно было пересдлать лошадей, дамы услись на носилкахъ, впереди и сзади которыхъ были запряжены два черныхъ мула, при каждомъ изъ нихъ находился грумъ, и съ боку шелъ высокій, чрезвычайно добрый на взглядъ, смуглолицый парень, который не давалъ паланкину раскачиваться и предлагалъ свою спину вмсто подножки, когда садились въ экипажъ или намревались изъ него выдти. Эти три молодца, выдержанные постомъ, прошли около сорока миль, въ продолженіе четырнадцати часовъ, по дурной дорог, легко и быстро, не теряя ни на минуту веселаго расположенія духа. Во время пути раза два напились они воды, и только этимъ преступили правило, предписанное закономъ, но отъ хлба и отъ всего, что мы предлагали имъ по съдобной части, они отказались ршительно, и шли такъ бодро, что верблюды могли бы имъ позавидовать. Какой урокъ терпнія для поль-мольскихъ Сарданапаловъ, которымъ рыхлые диваны клуба кажутся все еще недовольно мягкими!

Еслибъ вздумалось мни писать на досуг сонеты, я постарался бы выразить въ четырнадцати строкахъ т чувства, которыя волновали меня, когда сидлъ я на высокомъ турецкомъ сдл, съ плетеною изъ бумажныхъ шнурковъ уздою, парою стремянъ, въ родъ двухъ лопатъ, и съ безчисленными бусами, бляхами и кисточками на сбруи, готовясь на лихомъ скакун въхать въ таинственную сферу сирійской жизни. Каковы должны были казаться мы при лунномъ свт? Ручаюсь, что такую лошадь и такого сдока не часто видите вы въ Лейстершир. Стремена чрезвычайно коротки, грубые ремни ржутъ ноги, и вы сидите на кон, словно на башн, упасть съ которой очень нетрудно. Неопытному здоку не мшаетъ, для безопасности, класть палку или зонтикъ поперегъ осгроконечнаго сдла, чтобъ не пролетть по-крайней-мр черезъ шею лошади. Я нашелъ это средство весьма удобнымъ при спуск съ горъ и рекомендовалъ его добросовстно смиреннымъ пилигримамъ, которыхъ встртилъ въ город.

Мы, мирные люди, не подражали другимъ, боле воинственнымъ путешественникамъ, и не обвсили поясовъ своихъ ятаганами и пистолетами. Происшествіе, разсказанное намъ въ Іерусалим, можетъ служить урокомъ для пилигримовъ, которые любятъ украшаться оружіемъ. Почтенный Гогэнъ Эрмеръ, недавно совершившій путешествіе по Востоку, носилъ на пояс дв пары пистолетовъ такой превосходной отдлки, что одинъ шейхъ изъ окрестностей Іерихона, прельстясь ими, ограбилъ его начисто. Не знаю, разсказалъ ли Эрмеръ эту исторію друзьямъ своимъ, по возврат на родину.

Въ дополненіе къ этому, можно упомянуть о другомъ случа. Знаменитый ирландскій перъ, лордъ Ольджентъ, отличившійся во время службы своей въ Бокингэмширскихъ Драгунахъ, хотлъ заплатить что-то въ род подати іерихонскому шейху, какъ вдругъ явился другой шейхъ и началъ доказывать, что онъ-то и есть настоящій губернаторъ Іерихона. Оба эти близнеца долго спорили объ особ лорда Ольджента, какъ дв женщины о невинномъ ребенк передъ царемъ Соломономъ. Пришлось путешественнику заплатить обоимъ, но такихъ исторій здсь не оберешься.

Партія наша двинулась въ путь часа въ четыре: леди на носилкахъ, Француженка, горничная, на срой лошади, кавалеры также, какъ и вашъ покорнйшій слуга, на высокихъ сдлахъ, а слуги, проводники и грумы на разныхъ вьючныхъ животныхъ — всего было четырнадцать человкъ. Прибавьте къ этому двухъ препочтенной наружности Арабовъ, съ сдыми бородами, въ блыхъ чалмахъ и блой одежд, при бедрахъ ихъ изгибались сабли, а за спиной висли длинныя винтовки. Никогда не видывалъ я боле почтенныхъ воиновъ. Сдерживая горячихъ коней своихъ, тихо хали они по сторонамъ носилокъ. Когда выбралась мы изъ крутыхъ улицъ города въ открытыя поля, освщенныя луной и звздами, эти воины двинулись впередъ позда и повели караванъ нашъ по дорог, обсаженной какими-то дьявольски странными, щетинистыми грушами. Казалось, деревья жги выросли въ тартар. Вотъ появлялась заря, сперва пепельная, потомъ зеленая и наконецъ пурпуровая. Воинственныя фигуры нашихъ предводителей живописно рисовались на горизонт, ярко освщенномъ ею. Видъ этой маленькой кавалькады и природы, окружавшей ее, навсегда останется въ моей памяти, какъ одно изъ самыхъ свжихъ и наиболе пріятныхъ впечатлній, которыя удалось извдать мн съ того дня, когда въ первый разъ увидалъ я плотину Кале. Мы напоили лошадей своихъ водою изъ прекраснаго восточнаго фонтана и при полномъ свт дня въхали въ шаронскую долину, знаменитую нкогда своими розами, но теперь очень скудно обработанную, хотя и все еще прекрасную.

Здсь увидали мы вдали другую кавалькаду. Наши блые воины поскакали впередъ опросить ее. Мы тоже пустили скакуновъ своихъ рысцою, и держа зонтики, какъ держалъ копье свое Ричардъ, стремясь навстрчу Саладина, неустрашимо хали къ незнакомому каравану. Оказалось, что это были благочестивые польскіе жиды, плывшіе съ нами изъ Константинополя. Мы привтствовали ихъ радостнымъ крикомъ, оба каравана, соединясь вмст, двинулись гуськомъ, проходя въ часъ по четыре мили. Предводителемъ еврейской партіи былъ Арабъ, съ перешибеннымъ носомъ, съ пистолетами, саблею и ружьемъ, желтая, дамасская ткань обвивала его голову, а носъ былъ залпленъ пластыремъ. Онъ халъ на срой лошади, покрытой блестящей сбруею, чудный, арабскій конь его ржалъ, прыгалъ и становился на дыбы, приводя всхъ насъ въ удивленіе.

Только лишь наздникъ этотъ кончилъ свои эволюціи, какъ поднялось другое облако пыли, въ которомъ мелькнули вооруженные всадники. Во глав этой партіи халъ Арабъ и за нимъ два янычара съ серебряными булавами, блиставшими на солнц. Они провожали новаго генеральнаго консула Соединенныхъ Штатовъ, который спшилъ занять постъ свой въ Іерусалим.

Перешибенный носъ немедленно подъхалъ къ американскому Арабу, вынулъ свою трубку и подалъ ее противнику, въ знакъ вызова на джигитство. Вслдъ за этимъ понесся онъ по степи, описывая круги, обращаясь назадъ и принимая всевозможныя направленія. Американецъ подражалъ ему. Потомъ оба воина вступили въ бой. Замтьте, мы любовались этимъ турниромъ въ шаронской долин, передъ Яфою. Бдный пластырь, видя, что онъ не можетъ одолть своего противника, вызвалъ его на скалу и полетлъ впередъ, сломя голову, Американецъ пустился вслдъ за нимъ. Перешибенный носъ былъ побжденъ въ другой разъ, Янки стали презрительно здить вокругъ него, и этимъ отклонили попытку къ дальнйшему состязанію двухъ соперниковъ.

Чего можно еще требовать отъ человка? Рыцари и паладины не могли бы сдлать ничего боле. Ни въ одномъ роман Вальтера-Скотта не читалъ я такой прекрасной и блестящей сцены. Степенные воины нашего позда не принимали участія въ скачк молодыхъ людей. Важно хали они въ своихъ блыхъ чалмахъ подл носилокъ леди, длинныя дула винтовокъ высоко подымались надъ ихъ спиною.

Не было недостатка во встрчахъ въ продолженіе этой дороги: то попадались намъ вереницы лошаковъ, или верблюды, по два и по три вмст, то погоньщикъ мула, напвающій очень странную мелодію, то женщина, подъ блымъ вуалемъ, въ черной маск и желтыхъ папушахъ, дущая на осл, въ сопровожденія своего мужа. Путники часто привтствовали насъ поклонами. Наконецъ, подъ пологомъ дыма, увидали мы передъ собою Рамле, съ высокою башнею, которая одиноко возвышалась съ правой стороны его. Пробираясь между блыхъ куполовъ и каменныхъ домовъ маленькаго городка, мы въхали на кладбище. Дв женщины сидли на могил, одна изъ нихъ, склонивши голову къ надгробному камню, раскачивалась изъ стороны въ сторону и причитывала очень жалобно. Генеральный консулъ Соединенныхъ Штатовъ пригласилъ насъ завтракать въ домъ гостепріимнаго Армянина, второстепеннаго представителя американской республики въ Яф. Мы вошли на террасу, украшенную звздами и лентами, оставя лошадей своихъ на попеченіе крикливыхъ и оборванныхъ Арабовъ. Хорошо ли они кормили ихъ это была уже не наша забота, при възд въ Іерусалимъ, я отдалъ поводья первому человку, который стоялъ подл меня, и посл не слыхалъ ни слова о своей лошади. За завтракомъ подали вамъ сперва супъ, приправленный корицею и другими пряностями, потомъ жареную и душеную баранину, за которою слдовала курица, плавающая въ масл, дале темное рагу съ лукомъ и наконецъ пилавъ. Кушанья эти были приготовлены изъ превосходной провизіи и отличались хорошимъ запахомъ. Когда мы вышли изъ-за стола, за него услся простой народъ. Однако мы торопились въ путь, а потому и заставляли этихъ усердныхъ доковъ поскорй облизывать свои пальчики.

По вызд нашемъ изъ Рамле, мстность потеряла мягкій и мирный характеръ, отличавшій прекрасную долину, оставшуюся позади насъ. Солнце поднялось высоко и разсяло весь этотъ изящный, свжій колоритъ, въ который облекается міръ Божій въ часы ранняго утра и которымъ суждено любоваться такъ рдко городскимъ жителямъ. Теперь хали мы по желтой, мрачной долин, почти совсмъ необработанной. По сторонамъ дороги росъ, по большей части, дикій пастернакъ, и кое-гд торчали клочья зелени. Мы видли много стадъ, поджарыя, низенькія коровенки отличались хорошей породою, черныя козы паслись подъ надзоромъ Негра, одтаго въ рубище и вооруженнаго длинной винтовкою, которая всила у него за спиною. Всматриваясь въ вашу маленькую кавалькаду, онъ прикрывалъ глаза рукою. Полуобнаженные поселяне служили дополненіемъ этой грустной картины восточное жизни, торжественно выступавшіе парни, въ полинявшихъ фескахъ и синихъ или блыхъ замасленныхъ рубахахъ, не заключали въ себ ничего похожаго на солдатъ. Много и здсь попадалось намъ лошаковъ и верблюдовъ, навьюченныхъ между двухъ горбовъ дешевыми товарами. Около полудня остановились мы въ близкомъ разстояніи отъ арабской деревни и съ удовольствіемъ напились свжей воды. Бобры и муравьи строятъ себ жилища, не совсмъ непохожія на эти негодныя избенки, которыя скомканы здсь безобразными грудами. Мы одной отдльной хижины не встртили мы на всемъ протяженіи дороги. Бдные и склонные къ воровству фелахи жмутся вс вмст, для собственной защиты отъ другихъ воровъ, своихъ сосдей. Правительство, которое мы возстановили у нихъ, только что обкрадываетъ этихъ бдняковъ. Женщины, въ длинныхъ синихъ рубашкахъ, закрытыя изорванными покрывалами, сновали взадъ и впередъ мимо насъ, съ кувшинами на головахъ. Мальчишки, выпуча глаза, обступили вашу партію и вмст съ отцами старались выклянчить бакшишъ. Деревенскія собаки лаяли, бгая вокругъ стадъ, которыя шли на водопой или на пастбище.

Впереди темнли горы, проводникъ, указывая на самую высокую изъ нихъ, сказалъ, что съ нея виденъ Іерусалимъ. Слова его одушевили насъ, и мы пустились на рысяхъ къ этой гористой стороны, которая была повидимому недалеко.

Но одушевленіе, понудившее проскакать насъ около четверти мили въ три минуты, было внезапно уничтожено невыносимо дурной дорогою. Къ горному хребту вели отдльные холмы, по которымъ извивалась вверхъ и внизъ каменистая тропинка. Потомъ дорога потянулась русломъ древней пересохшей рки, бурныя волны которой исчезли вмст съ мятежнымъ народомъ, обитавшимъ посреди этихъ дикихъ горъ. Каменистыя возвышенія, поднимающіяся по сторонамъ русла, изрзаны до самаго верха горизонтальными бороздами, на этихъ параллельныхъ уступахъ до-сихъ-поръ лежитъ еще тонкій слой почвы, и растетъ скудная зеленъ, но когда по руслу этому катилась рка, и на крутыхъ берегахъ ея, согласно съ ветхозавтной исторіею, тснился необыкновенный народъ, горные уступы вроятно были покрыты садами и виноградниками, какъ въ новйшее время живописные берега Рейна. Теперь страна эта совершенно безлюдна, и вы идете какъ будто посреди какихъ-то окаменвшихъ водопадовъ. За исключеніемъ дюжины маленькихъ птицъ, мы не замтили на горныхъ уступахъ ни одного живаго существа въ продолженіе всей дороги. Даже воробьи убрались отсюда подъ кровли небольшихъ домовъ Іерусалима, гд ихъ пискъ и чилканье пріятне всхъ другихъ мстныхъ звуковъ.

Американцы, Поляки и Оксфордцы хали слишкомъ быстро для нашего каравана, который медленно подвигался впередъ на равн съ носилками, и потому мы пробирались посреди горъ въ очень небольшомъ количеств. Ни у одного изъ васъ не было оружія страшне зонтика, и какіе-нибудь двое Арабовъ, побуждаемыхъ злобнымъ намреніемъ, могли бы остановить насъ и присвоить себ вс наши ковровые мшки и чемоданы. Нельзя сказать, чтобъ мы хали, не чувствуя маленькаго страха. Когда проходили мимо васъ смуглые молодцы, обвшанные пистолетами и ятаганами, не трогая своихъ винтовокъ, или тащились, не произнося проклятій, нахмуренные погонщики верблюдовъ съ необычайно длинными копьями, изукрашенными пучками разноцвтныхъ лоскутковъ и красныхъ перьевъ,— намъ очень нравилось, что они идутъ своею дорогою, не останавливаясь и не заводя съ нами разговоровъ. По всему видно, что британскій левъ и съ зонтикомъ не безопасный зврь для Араба, вооруженнаго дьявольски длинною винтовкою. Что же чувствовали наши робкія спутницы? Надобно полагать, что он пришли бы въ совершенное отчаяніе, еслибь мы вздумали опередить ихъ.

Посреди этой горной страны находится деревня съ водой и зеленью, путешественники обыкновенно останавливаются въ ней для непродолжительнаго отдыха. За минуту до нашего прибытія, выхалъ отсюда караванъ, освженный водой и прохладою. Остановиться ли намъ? Взоръ, брошенный на женщинъ, о которыхъ боле всего на свти заботились мы во время дороги, заставилъ сказать насъ: нтъ! И мы двинулись дале. Какое удивительное самоотверженіе, какая рыцарская покорность! И такъ, бднымъ лошадямъ и муламъ не удалось отдохнуть и напиться, измученнымъ проводникамъ носилокъ не дано перевести духа: съ отчаяніемъ пустились мы догонять Поляковъ и Американцевъ, которые въ виду у васъ подымались на гору съ своими ружьями, прислугою и янычарами. Поздъ ихъ состоялъ человкъ изъ шестидесяти, и вс они хали медленно, какъ торжественная процессія въ Синей Бород.

Но, увы! они съ каждой минутою все больше и больше удалялись отъ насъ, и наконецъ, когда стали мы подыматься на гору, они совсмъ пропали изъ виду. Можетъ быть, въ это время многимъ изъ насъ приходила въ голову мысль о Флитъ-стрит и сильно захотлось увидть нсколькихъ полисменовъ. Казалось, мстность эта была населена порядочными негодяями: страшные хари выглядывали на насъ изъ хижины и глубокихъ впадинъ, темнвшихъ по скату горъ. Мулы съ трудомъ передвигали ноги, погоньщики требовали воды, и вотъ мы достигли до хорошенькой деревушки, построенной на гор, подъ деревьями. Ребятишки стряхивали съ деревьевъ винныя ягоды, женщины суетились вокругъ нихъ, тутъ стояла мечеть, и домики, подымавшіеся направо отъ насъ, походили на собраніе маленькихъ фортовъ, передъ ними тянулись сады и широкія поля, по которымъ шли въ деревню верблюды, обремененные ношею. Здсь можно было остановиться. Паоло, начальникъ нашихъ проводниковъ, зналъ шейха этого селенія, который далъ ему напиться и поужинать, вода была очень хороша, и мы не шутя стали подумывать: не переночевать ли намъ здсь, и не отложить ли възда въ Іерусалимъ до слдующаго дня?

Тутъ подскакалъ къ намъ всадникъ на прекрасной лошади, сурово заглянулъ въ носилки, на нашихъ леди, и похалъ дале. Вслдъ за нимъ явились еще два всадника, одинъ изъ нихъ былъ очень хорошій мужчина, весь въ красномъ. Этотъ уже безъ церемоніи подъхалъ къ дамамъ, сталъ играть съ маленькой собачкою, которая лежала въ паланкинъ, и спросилъ, не Инглисы ли мы, на что я отвчалъ ему утвердительно. Паоло принесъ воды: сладостне этихъ помой, казалось, ничего нельзя было найдти въ мір. Мы пили, а бдные погоньщики муловъ завидовали намъ. Француженка, неустрашимая Виктуаръ, миле и доблестне которой, конечно, не было двушки во Франціи со временъ Іоанны д’Аркъ, отказалась отъ воды. Вдругъ одинъ изъ проводниковъ подбгаетъ къ своему хозяину и говоритъ: ‘Абу Гошъ приказываетъ барышнямъ выдти изъ носилокъ и показаться женщинамъ этой деревни.’

И такъ это былъ самъ Абу Гошъ, страшный разбойникъ, котораго въ насмшку прозвали мы волкомъ. Какъ же вс перетрусилисъ! Маршъ! закричали мы въ ту же минуту. Поглядли бы вы, какъ измнилось личико отважной Виктуаръ, когда узнала она, кто былъ этотъ Арабъ и уразумла смыслъ его посланія. ‘Un verre d’eau pour l’amour de Dieu!’ простонала она, готовая безъ чувствъ упасть съ лошади: такъ страшно было ей попасться въ когти Гоша. ‘Ne buvez plus, Victoire!’ воскликнулъ маленькій джентльменъ изъ нашей партіи. ‘Впередъ, вошелъ впередъ!’ кричали вс въ одинъ голосъ. ‘Что это значитъ?’ спрашивали насъ леди, чувствуя, что носилки стали снова потряхиваться. Но мы позаботились скрыть отъ нихъ намренія ужаснаго Абу Гоша. Караванъ двинулся въ путь, mademoiselle Victoire была спасена, и ея мистриссы узнали объ угрожавшей имъ опасности, когда мы были уже далеко отъ деревни.

Доброе или злое намреніе склонило на этотъ поступокъ воинственнаго Араба? Дйствительно ли mademoiselle Victoire избжала незавидной участи превратиться въ madame Abou Goche, или предводитель горцевъ хотлъ просто оказать намъ гостепріимство? Послднее кажется мн вроятне. Еслибы въ голов у него былъ злой умыселъ, тогда полдюжина винтовокъ покончила бы съ нами дло въ одну минуту, и вся наша партія находилась бы въ полной власти разбойника. Но теперь простота развязки сдлала это происшествіе скоре забавнымъ, нежели романическимъ, особенно для путешественника, который находился въ такомъ счастливомъ расположеніи духа, что былъ въ состояніи напвать псни передъ лицомъ разбойниковъ, какъ, напримръ, человкъ, пишущій эти строчки.

Отъхавъ недалеко отъ земли Гошень, мы очутились посреди садовъ и виноградниковъ, лучи заходящаго солнца освщали безчисленные золотые грозды удивительно вкуснаго винограда. Мы остановились и попробовали его. Никогда не случалось намъ сть ничего лучше этихъ ягодъ, никогда вода свже той, которую принесъ вамъ Арабъ, не лилась въ пересохшее горло человка. зда, солнце и боле всего Абу Гошъ сдлали ее такой вкусною: за эту услугу обязанъ я ему особенной благодарностью. Наконецъ, посреди самой ужасной рытвины, по которой, скользя, спускались наши лошади, услыхали мы пушечный выстрлъ, звукъ его долетлъ до насъ изъ Іерусалима. Сумерки здсь очень кратки, въ нсколько минутъ на природу, окружавшую насъ, легла густая тнь, и небо блеснуло тысячами звздъ.

Подъ этимъ-то великолпнымъ пологомъ прохали мы еще два часа. Вокругъ васъ тснились мрачныя горы, пейзажъ этотъ, нисколько не интересный днемъ, принималъ такой торжественный характеръ ночью, какого я нигд, никогда не видывалъ. Робко, почти съ ужасомъ, приближались мы къ грозному мсту, средоточію былой и будущей исторіи человчества. Воспоминаніе объ этихъ чувствахъ не покинетъ человка до той поры, пока не притупетъ въ немъ память, и, можетъ быть, онъ такъ же часто и много будетъ думать, какъ рдко и мало говорить о нихъ.

XII.

Квартиры въ Іерусалим. — Еврейскіе пилигримы.— Іерусалимскіе Жиды. — Англійская церковь. — Церковь Гроба Господня. — Вилеемъ.— Латинскій монастырь.— Американскій консулъ. — Предметы для эскизовъ. — Отъздъ. — Рамле.

По прізд въ Іерусалимъ, леди нашей партіи скоро нашли для себя прекрасную квартиру въ греческомъ монастыр, гд чистый воздухъ комнатъ и богатый кушаньями, виномъ и десертомъ столъ нимало способствовали къ возстановленію ихъ силъ, ослабвшихъ отъ утомительнаго путешествія. Не знаю, пользуются ли сами почтенные отцы монастыря хорошими снадобьями, которыми подчуютъ они гостей своихъ, но судя по ихъ наружности, надобно полагать, что они не прочь отъ этого. Монахи, которыхъ мы видли здсь, носятъ на лицахъ своихъ ясный отпечатокъ совершенно покойной совсти и привольнаго житья-бытья. Двое толстыхъ, краснощекихъ и неопрятно-одтыхъ служекъ безпечно сидли на солнышк, поглядывая съ монастырской террасы на улицу: глаза ихъ выражали чувства, нисколько не сходныя съ понятіемъ объ аскетизм.

Для путешественниковъ, не принадлежащихъ къ духовному званію, построенъ особый страннопріимный домъ. Снаружи и внутри, въ главной зал этого зданія выставленъ двухглавый орелъ: монастырь находится подъ покровительствомъ русскаго Императора, который ежегодно высылаетъ сюда значительную сумму денегъ на поддержаніе вншняго благолпія іерусалимской святыни, потому-то большая часовня въ храмъ Гроба Господня далеко превосходитъ богатствомъ украшенія вс другіе его придлы.

Съ нами пріхало сюда нисколько Поляковъ, они остановились въ латинскомъ монастырь, и мы нсколько разъ видли ихъ въ католической церкви колнопреклоненныхъ передъ иконами, или торжественно идущихъ съ зажженными свчами въ процесіяхъ, или благоговйно лобызающихъ мста, освященныя по преданію страданіемъ Спасителя.

Хотя латинскій монастырь и гостинница для путешественниковъ обширны и весьма удобны для житья, но все же они далеко отстали по чистот и отдлк отъ обители и страннопріимнаго дома греческихъ монаховъ. И тамъ, и здсь, судя по словамъ, не берутъ денегъ, однако же путешественникамъ приходятся поплатиться въ обоихъ. Католики торгуютъ четками, крестиками и перламутромъ, на которомъ вырзаны образа. Эти вещи покупаютъ они у ремесленниковъ и перепродаютъ ихъ съ небольшой выгодою. Англичане останавливались до-сихъ-поръ въ негодныхъ гостинницахъ, и только въ прошломъ году два или три человка изъ жителей Мальты догадались нанять нсколько домовъ для пріема туристовъ, гд Англичане могутъ теперь найдти для себя приличное помщеніе за цну, которая для людей съ порядочнымъ состояніемъ не покажется очень выосокою.

У двери одного изъ этихъ домовъ, я съ большимъ удовольствіемъ спрыгнулъ съ сдла и бросилъ поводья. Привычная лошадь пошла безъ проводника къ хорошо знакомому ей стойлу по темному, перепутанному лабиринту здшнихъ аллей и закоулковъ, которыми прохали мы, своротивъ съ большой улицы, идущей отъ яфской заставы. Здсь только замтили мы нкоторые признаки жизни. Мужчины толпились въ дверяхъ домовъ или курили трубки передъ негодными кофейнями, гд происходило пніе и разсказывались сказки, но въ другихъ улицахъ царствовала глубокая тишина, и даже не мелькнуло ни одной свчки въ окнахъ низенькихъ домовъ, мимо которыхъ пробирались мы.

Войдя на террасу, мы нашли нсколько небольшихъ комнатъ или павильоновъ со сводами, откуда увидали утромъ большую часть города: блые куполы и террасы громоздились другъ надъ другомъ, кое-гд, изъ среды блыхъ возвышеній подымался минаретъ или чахлая финиковая пальма, но большая часть ближайшей къ намъ растительности состояла изъ отвратительныхъ грушевыхъ деревьевъ. Большіе зеленые желваки пузырились на нихъ безобразной грудою наростовъ, усянныхъ колючками, какъ на алое, ни тени, ни красоты, ничего тутъ не было. Справа подымалась мечеть Омара, заслонивъ собою восходящее солнце. Прямо передъ нами лежала крутая, извилистая улица, обставленная съ обихъ сторонъ разрушенными стнами и прозванная съ незапамятныхъ временъ: Via Dolorosa. Здсь, по словамъ преданія, отдыхалъ Спаситель, неся крестъ свой на Голгоу. О гор, по желтоватому скату которой росло нисколько сирыхъ масличныхъ деревьевъ, нечего было спрашивать: это Масличная Гора. За нею лежитъ Вианія. Самыя святыя очи, какія когда либо взирали на міръ Божій, устремляли взоры свои на эти возвышенности: тамъ ходилъ Христосъ и поучалъ своихъ слушателей. Со стыдомъ и смиреніемъ смотритъ человкъ на это мсто, гд обитали неизрченная Любовь и Милосердіе, гд глубоко сочувствующее сердце Спасителя молило Отца за весь родъ человческій, и откуда лицемры и изверги увлекли Его на распятіе!

Евреи, которые хали съ нами изъ Константинополя, проклиная всякую остановку въ дорог не по нетерпнію увидть скоре Святой Городъ, но отъ скупости, отъ нежеланія платить дорого за провизію во время морскаго пути, закупили все необходимое для себя въ Яф и отправились въ Іосафатову Долину. Мы замтили высокую фигуру стараго начальника ихъ, изощреннаго въ обман, когда медленно выступалъ онъ посреди зловонныхъ лачугъ жидовскаго квартала. Этотъ старый хитрецъ, нехотвшій нанять для дтей своихъ каюты, во время морской бури, раскланивался съ нами на базарахъ. Другіе равины, помоложе его, одты нсколько опрятне. Мы встртили ихъ въ воскресенье, во время прогулки, близь воротъ Вилеема, съ ними шло нсколько рыжебородыхъ Жидовъ, въ дрянномъ восточномъ костюм, говорили они языкомъ берлинскихъ Евреевъ, когда мы поровнялись съ ними, у нихъ шла рчь о нсколькихъ стахъ талеровъ. Идите по пятамъ какого угодно Жида, и вы непремнно услышите разговоръ о золотомъ тельц, которому они покланяются.

Англійская миссія дйствовала совершенно безуспшно въ отношеніи къ этимъ религіонистамъ. Едва ли обращены ею въ хрістіанскую вру человкъ двнадцать Евреевъ, и т изъ нихъ, которые отступили отъ закона Моисеева, подверглись въ Іерусалимъ страшнымъ преслдованіямъ отъ своей братіи. Мн разсказывали, что жена одного Жида, перемнившаго вру, осталась врна ему и не захотла покинуть своего мужа. Евреи озлобились, похитили ее изъ дома, умли скрыть въ город отъ всхъ поисковъ миссіи, консула, епископа, пасторовъ и причета, потомъ перевезли ее изъ Іерусалима въ Бейрутъ, откуда отправили въ Константинополь и наконецъ въ Россію, гд она до-сихъ-поръ горюетъ о своемъ мужъ. Нашелъ ли этотъ новообращенный утшеніе въ разлук съ нею? Когда одинъ изъ членовъ миссіи, превосходный джентльменъ, передавалъ мн эту исторію, я невольно подумалъ, что Англичане въ подобномъ случа поступили бы не лучше Евреевъ. Жена неофита была дочерью ученйшаго равина. Представьте, что дочь эксетерскаго или кёнтербёрійскаго равина вышла замужъ за человка, принявшаго жидовскую вру. Разв сталъ бы кто изъ насъ обвинять отца ея, если бы освободилъ онъ дочь свою изъ-подъ власти мужа, способнаго погубить душу этой женщины? Да и самъ бдный неофитъ былъ бы конечно изгнанъ изъ Англіи тмъ же путемъ преслдованія. Съ сожалніемъ смотрли мы на этихъ людей, когда сидли они особнякомъ на скамьяхъ въ нашей церкви, мы думали о томъ времени и обидахъ, которымъ подвергаются они, проходя въ европейскомъ плать и съ выбритыми подбородками посреди своихъ злыхъ, нахмуренныхъ и длиннополыхъ соотечественниковъ.

По пятницамъ вы можете слышать здсь плачъ и стованія жидовъ объ утраченной слав ихъ города. Кажется, я ничего не видалъ страшне Іосафатовой долины. Со всхъ сторонъ стекаются сюда Евреи хоронить своихъ мертвыхъ. Сдой скряга, хавшій на корабл съ нами, тоже хотлъ сложить кости свои въ этой долин, когда пробьетъ часъ его. Копить деньги и быть погребену здсь — вотъ дв главныя цли этой странной и долгой жизни.

Съ нами пріхалъ сюда одинъ изъ членовъ миссіи, крещеный Еврей, и такъ какъ я вообще отзывался о Евреяхъ безъ уваженія, то да позволено будетъ оговориться мни, что съ этимъ достойнымъ джентльменомъ я имлъ счастіе войдти въ дружескія отношенія. Никогда не встрчалъ я человка, котораго вншнее поведеніе было бы трогательне, искренность очевидне и религіозныя чувства глубже и основательне.

Англиканская церковь въ Іерусалим строится посреди открытаго, живописнаго мста, противъ Вилеемскихъ воротъ. Близехонько отъ нея домовая церковь нашего епископа, и тутъ же находится домъ, въ который собираются для молитвы христіане англиканскаго вроисповданія.

Службу совершаютъ здсь на многихъ языкахъ. Я видлъ тутъ еврейскія, греческія и нмецкія церковныя книги, каждое воскресенье докторъ Александеръ говоритъ проповди на нмецкомъ язык. Одинъ джентльменъ, сидвшій подл меня въ церкви, заглядывалъ поперемнно во вс эти книги, одну стихеру читалъ онъ по-еврейски, а другую по-гречески. Здсь-то собрались мы вс вмст въ первое воскресенье посл нашего прибытія. Трогательно было слышать языкъ и музыку своей родины въ этомъ отдаленномъ мст и видть простые и скромные обряды нашей службы. Даже американскій консулъ былъ сильно пораженъ ими, не разъ подымался онъ съ своего мста, испуская глубокіе стоны, и во время проповди выражалъ сочувствіе и одобреніе различными тлодвиженіями, а этотъ закоренлый анти-прелатистъ пріхалъ въ Іерусалимъ для того собственно, чтобы встртить здсь наступленіе тысячелтія {Тысячелтники думаютъ, что посл страшнаго суда праведные будутъ блаженствовать на земл тысячу лтъ.}, которое, по его мннію, настанетъ весьма скоро. Онъ такъ непоколебимо убжденъ въ правдивости ученія своей секты, что даже привезъ съ собою изъ Америки голубя, торжественно увряя насъ, что эта птица переживетъ ожидаемое пришествіе. Никогда не случалось мн слышать пастора, совершающаго службу такъ превосходно, какъ исполнялъ это дло капеланъ епископа, мистеръ Вейчъ. Но, кажется, трогательне всего была тутъ музыка: эти сладостныя, старинныя мелодіи родины.

Въ церкви было около ста человкъ, наша партія значительно увеличила обыкновенное число молящихся. Семья епископа чрезвычайно велика, у консула и членовъ миссіи есть жены, дти и англійская прислуга. Они, вмст съ иностранцами, занимаютъ мста по правую и лвую руку отъ престола и каедры, обращенные же и члены коллегіи, которыхъ очень немного, садятся противъ пастора, совершающаго богослуженіе, передъ нимъ, при выходахъ, поднимаютъ серебряныя булавы янычаръ также, какъ посохи служекъ въ Англіи.

Нсколько разъ ходилъ я по окрестностямъ города, къ Масличной гор и Вианіи, къ могиламъ царей и источникамъ, освященнымъ исторіею. Только здсь деревья свжи и зелены, весь остальной пейзажъ поселялъ въ душ моей чувство ужаса. Сожженныя солнцемъ горы прикрыты кое-гд трепещущею тнью сроватыхъ маслинъ, овраги и долины устланы надгробными камнями, повсюду вокругъ города видите вы невыразимо угрюмую и опустошенную мстность.

Ходилъ я къ Сіонскимъ вратамъ, посмотрть на такъ называемую гробницу Давида. Теперь стоитъ на этомъ мст старая мечеть, недоступная для христіанъ и Евреевъ. Одиноко возвышалась она передо мною, освщенная лучами солнца, весь небосклонъ за нею былъ облить красной зарей, и безжизненная окрестность становилась отъ этого еще боле неодушевленною. Стны и башни города подымались недалеко отсюда. Вокругъ тянутся мрачныя горы съ обнаженными, каменистыми скатами, здсь, въ пещерахъ, жили и умирали христіанскіе пустынники. Въ глубин долины вы видите зеленую поляну, она называется Энъ Роджель. На ней пировалъ Адонія, убитый братомъ своимъ Соломономъ за то, что онъ попросилъ въ жены себ Ависагу. Долина Гинномская лежитъ у подошвы горы, нкогда была она плодовитымъ садомъ, теперь же иметъ самый грустный видъ. Здсь, подъ тнью зеленыхъ деревьевъ, Ахазъ и цари идолопоклонники приносили богамъ своимъ жертвы и ‘заставляли дтей проходить сквозь огонь’. На пригорк стоитъ огромная усыпальня, куда относятся трупы усопшихъ пилигримовъ, народное поврье утверждаетъ, что это Ацельдама, купленная на деньги, которыя пріобрлъ Іуда преданіемъ Спасителя. Такимъ-то образомъ съ одного мрачнаго мста переходите вы на другое, и каждое изъ нихъ запечатлно ужаснымъ событіемъ. Смотря на храмъ, вы думаете о воинахъ Тита, которые осаждали охваченныя огнемъ его паперти, и о вступленіи ихъ въ городъ, при защит котораго погибло два милліона человкъ. На гор Сіенской былъ разбитъ лагерь Готфрида и Танкреда.

Считаю лишнимъ продолжать разсказъ о такомъ мрачномъ пейзажи. Навсегда вржется онъ въ память человка, взглянувшаго на него однажды. Воспоминаніе это будетъ преслдовать его, подобно угрызенію совсти, ему покажется, что самъ онъ принималъ участіе въ ужасной смерти своего Спасителя. О! съ какимъ невыразимымъ стыдомъ и ужасомъ думаетъ человкъ о совершенномъ здсь преступленіи, повергаясь во прахъ передъ иконою Божественнаго Страдальца!

По обыкновенію, путешественники прежде всего идутъ помолиться въ храмъ Гроба Господня.

Въ воротахъ, ведущихъ съ улицы на церковный дворъ, находится маленькій базаръ Вилеемистовъ, которые соперничаютъ въ торговл съ католическими монахами. Громко запрашиваютъ они васъ въ свои лавчонки, предлагая купить у нихъ разныя бездлушка: четки, выточенныя изъ душистаго дерева, рзной перламутръ, грубыя каменныя солонки и разныя фигуры. Съ тихъ поръ, какъ завелись въ этомъ городъ гостинницы, мелочные торговцы стали посылать въ нихъ разнощиковъ, которые толпятся каждый день на террас, передъ дверью пріхавшаго сюда путешественника, и докучливо упрашиваютъ его купить что нибудь. Есть также здсь люди, ведущіе особаго рода промышленность: они татуируютъ пилигримовъ пятью крестами, гербомъ Іерусалима. Подъ этимъ изображеніемъ накалывается еврейскими буквами имя города и годъ, въ который пилигримъ постилъ іерусалимскую святыню. Нкоторые изъ нашихъ спутниковъ отважились подвергнуться этой странной операціи, желая унесть съ собою въ могилу неизгладимый знакъ своего путешествія. Въ Бейрут наняли они въ услуженіе человка, который въ молодости былъ лакеемъ на одномъ изъ англійскихъ кораблей Средиземнаго моря. Онъ также былъ татуированъ пятью крестами, сверху ихъ были наколоты два соединенныя сердца, съ патетическимъ девизомъ: ‘Бетси, душка моя.’ Съ этой душкою разстался онъ въ Мальт пять лтъ назадъ тому, и она была уже забыта. Одно только имя ея съ обманчивою эмблемой постоянства осталось на кож этого измнника, на которой явилось теперь другое изображеніе такой же нелицемрной преданности. Молодчикъ этотъ зналъ прежде немного по-англійски, но теперь забылъ нашъ языкъ также, какъ и свою Бетси. Четки и татуированіе издавна принадлежали, кажется, къ существеннымъ обрядамъ христіанскаго пилигримства. За нсколько сотъ лтъ поклонники Гробу Господню удалялись отсюда съ этимъ же простымъ напоминаніемъ святаго города. На рукахъ сколькихъ принцевъ, рыцарей и крестоносцевъ былъ отпечатанъ точно такой же символъ.

Миновавши базаръ, вы входите на церковный дворъ, раскинутый передъ фасадомъ древнихъ башенъ церкви Гроба Господня, украшенныхъ арками и готическими орнаментами, рисунокъ которыхъ хотя и грубоватъ, однакоже богатъ и живописенъ. Здсь, на солнц, стоитъ толпа богомольцевъ, ожидая, когда заблагоразсудится турецкой стражъ отворить церковныя двери. На этомъ дворъ непремнно наткнетесь вы на сборище дряхлыхъ бабъ, оборванныхъ мальчишекъ и старыхъ, длиннобородыхъ хрычей, это нищіе. Громко кричатъ они, выпрашивая подаянія, протягиваютъ къ вамъ деревянныя чашки, колотятъ по камнямъ палками, вопятъ, воютъ и тянутъ васъ къ себ за полы, поодаль сидятъ черные, какъ уголь, Копты, въ темно-синихъ чалмахъ и рубашкахъ, перебирая четки. Сюда же пришла и партія Арабовъ, исповдующихъ христіанскую вру. Полуобнаженные мужчины, судя по ихъ наружности, не то нищіе, не то разбойники, кажется, они столько же способны просить милостыню, сколько и грабить — смотря по обстоятельствамъ. Женщины, отбросивъ покрывала, смотрли на иностранцевъ изъ-подъ татуированныхъ бровей. Что же касается до иностранцевъ, то мн нечего описывать ихъ. Фигуру Англичанина, съ засунутыми въ карманы руками, вы увидите на кратер Везувія и въ краал Готентота, у основанія пирамиды и въ парижскомъ кафе-ресторан, или въ хижин Эскимоса, по всюду эта фигура одинаково холодна и надменна. Когда церковныя двери были отворены, Англичане протолкались впередъ, презрительно бросили турецкому привратнику нсколько піастровъ и хладнокровно осматривали внутренность храма, въ которомъ пилигримы всхъ другихъ націй обливались слезами или стояли въ какомъ-то восторг и удивленіи. Никогда прежде не видали мы этой церкви, и однакоже глядли на нее также холодно, какъ турецкій сторожъ, который сидитъ въ дверяхъ ея.

Въ самомъ дл, я думаю, что намъ нельзя понять источника и свойствъ римско-католической набожности. Однажды пошелъ я въ Рим въ церковь, по просьб моего друга, католика, который, описывая мн изящную внутренность этого храма, уврялъ, что она похожа на небо. Я нашелъ, что стны тамъ обвшаны полосами краснаго и благо дешеваго каленкора, алтарь убранъ искусственными цвтами, множествомъ восковыхъ свчей и золоченой бумагою. Мсто это показалось мн похожимъ на бдный театръ, а другъ мой стоялъ подлъ меня на колнахъ, увлеченный порывомъ восторга и благоговнія.

Не лучшее впечатлніе вынесъ я и отсюда, изъ этого знаменитйшаго храма въ мір. Различныя церкви спорятъ здсь другъ съ другомъ за владніе останками священной древности. Греки показываютъ вамъ гробъ Мельхиседека, у армянъ есть часовня покаявшагося разбойника, бдные Копты гордятся, что въ ихъ крошечной часовенк находится кустъ, въ которомъ Авраамъ спряталъ овцу, принесенную въ жертву вмсто Исаака, католики владютъ столбомъ, къ которому былъ привязанъ Спаситель. Мсто, гд найденъ былъ Крестъ Господень, углубленіе на гор Голго, самый даже гробъ Адама, все это собрано здсь на самомъ маленькомъ пространствъ, вы подымаетесь на нсколько ступенекъ, и вамъ говорятъ, что вы стоите на Голго. Вс эти священныя древности окружены горящими паникадилами, облаками ладана и плохими картинами изъ Священной Исторіи, или портретами внценосныхъ особъ, которыя жертвовали деньги на поддержаніе часовенъ. Вы слышите шарканье и топотъ молельщиковъ, видите, что одни изъ нихъ плачутъ, прикладываются къ образамъ и творятъ земные поклоны, а другіе стоятъ совершенно хладнокровно, пасторы, въ иноземныхъ облаченіяхъ, поютъ и читаютъ въ носъ непонятныя литаніи, облачаются и разоблачаются, зажигаютъ свчи и гасятъ ихъ, подаются впередъ и отступаютъ назадъ, съ поклонами и колнопреклоненіями самаго необыкновеннаго характера. Все это производитъ на Англичанина очень странное впечатлніе.

Самый Гробъ Господень есть, безъ сомннія, святйшая принадлежность Іерусалима, но легенды, распри духовенства и разные обряды скрываютъ святое мсто, въ которомъ стоитъ онъ, отъ взоровъ человка. Бранливая стража преграждаетъ свободный доступъ къ нему молельщиковь. Никто не въ состояніи проникнуть въ это святилище безъ страха, захватывающаго дыханіе, и безъ чувства глубокаго и исполненнаго боле самоуниженія. Гробъ Господень стоятъ посреди ротонды, общей для христіанъ всхъ вроисповданій. Въ коптской часовн видлъ я закоптлыя лампы, дешевое, полинявшее тряпье и чернаго, какъ уголь, Копта, въ синей одежд. Въ католической церкви не было службы, два монаха, пересмиваясь другъ съ другомъ, сметали пыль съ покрытыхъ плсенью статуй, которыя стояли вдоль стны. Великолпная греческая церковь была боле наполнена молящимися, нежели сосдняя съ нею армянская, тоже богато отдланная. Эти три главныя вроисповданія ненавидятъ другъ друга, ссоры ихъ безконечны, каждая изъ нихъ старается подкупомъ и интригами склонить на свою сторону мстныя власти, въ ущербъ своимъ соперникамъ. То вмшаются въ дло католики и готовы способствовать разрушенію общей церкви, потому только, что Греки предлагаютъ покрыть ее кровлею, то Греки уничтожаютъ монастырь на Масличной гор и соглашаются лучше уступить это мсто Туркамъ, нежели допустить, чтобы владли имъ Армяне, которые въ свою очередь испрашиваютъ позволеніе сломать принадлежащую имъ и исправленную Греками лстницу въ Вертепъ Рождества въ Вилеемъ. Такимъ-то образомъ, посреди этого священнаго мста, въ центр христіанства, представители трехъ главныхъ вроисповданій совершаютъ богослуженіе подъ одной кровлею и ненавидятъ другъ друга!

Куполъ надъ Гробомъ Спасителя открытъ, и вы сквозь него видите надъ собою голубое небо. Кому изъ строителей пришла превосходная мысль оставить эту великую святыню подъ высокимъ покровительствомъ неба, не скрывая ея кровлей и сводами, подъ которыми кишитъ здсь столько самолюбія, притворства и нелюбви къ ближнему!

Пять миль пути по волнистымъ и обнаженнымъ холмамъ переносятъ васъ изъ Іерусалима въ Вилеемъ. Мстоположеніе становится живописне по мръ приближенія къ знаменитой церкви. Мы прохали мимо монастыря св. Иліи, обнесеннаго стною на подобіе крпости. Однакоже, не смотря на такую предосторожность, Арабы не одинъ разъ брали монастырь приступомъ и безпощадно губили несчастныхъ монаховъ. Подл него находится колодезь Ревекки. Здсь лежалъ трупъ, толпа мужчинъ и женщинъ съ жалобнымъ воемъ плясала вокругъ него. На дорог встрчались намъ нахмуренные всадники, стада черныхъ овецъ и пастухи съ ружьемъ на плеч, верблюды, женщины въ синихъ платьяхъ, съ блыми вуалями, неся кувшины съ водою, задумчиво глядли онъ на насъ большими, черными глазами. Порою попадались земледльцы съ лошаками, навьюченными хлбомъ или виноградомъ, которые везли они въ городъ. Сцена была очень одушевлена и живописна. Церковь Рождества съ окружающими ее монастырями представляетъ обширную и благородную картину. Партія путешественниковъ собралась въ этотъ день хать на Іорданъ, подъ прикрытіемъ Арабовъ. Нкоторые изъ этихъ дикарей были чрезвычайно эфектны. Въ блыхъ чалмахъ, съ длинными ружьями и палашами, стояли они на широкомъ помост, передъ низенькими воротами монастыря, подлъ поджарыхъ лошадей своихъ, изукрашенныхъ нарядной сбруею. Крестоносцы и рыцаря бывали конечно свидтелями такихъ же сценъ. Нетрудно представить себ выходъ ихъ изъ этихъ узкихъ, низенькихъ воротъ, при шумномъ привтствіи смуглыхъ дтей, купцовъ и женщинъ.

Насъ принялъ настоятель греческаго монастыря, въ прекрасной трапез, съ тмъ же гостепріимствомъ и церемоніями, съ какими встрчали здсь пилигримовъ среднихъ вковъ. Мы осмотрли великолпную церковь и постили гротъ, въ которомъ, по преданію, родился Искупитель. Партія путешественниковъ, по окончаніи осмотра, потянулась къ Мертвому морю, въ сопровожденіи вооруженныхъ спутниковъ, европейцы придали себ воинственный видъ, вооружась также мечами и пистолетами. Живописная толпа пилигримовъ, Арабы и всадники, древній монастырь съ сдовласыми монахами, церковь съ торжественной въ ней службою, съ образами, колоннами и ладаномъ, темныя, широкія горы, охватившія деревню, и путевыя встрчи: пастухи и стада, верблюды, колодцы и похороны произвели на меня чарующее, романическое впечатлніе. Но вы, любезный М., хотя и не были здсь, однако же составили о Вилеем такое прекрасное понятіе, какаго не въ состояніи дать вамъ мое описаніе. Вилеемъ, гд родился Божественный Младенецъ и гд звучала пснь ангеловъ: ‘Слава въ вышнихъ Богу, и на земл миръ, въ человцехъ благоволеніе’, останется навсегда святйшимъ и прекраснйшимъ мстомъ этого міра.

Самыя лучшія квартиры въ Іерусалим можно найдти въ монастыр св. Іакова, у Армянъ. Эти восточные квакеры очень важны, любезны и вжливы. Сіонская обитель ихъ такъ велика, что въ ней безъ труда помстится дв или три тысячи христіанъ, церковь изукрашена и чрезвычайно богатыми, и бднйшими приношеніями поклонниковъ. Вмсто звона въ колокола, толстые монахи колотятъ что мы есть силы въ доску, призывая единоврцевъ своихъ на молитву. Никогда не видывалъ я мужчинъ румянй и лниве этихъ колнопреклоненныхъ на мягкихъ циновкахъ или сидящихъ въ благоговйномъ созерцаніи армянскихъ монаховъ. Церковь блеститъ ризами образовъ, хрусталемъ, позолотою и горящими паникадилами, со свода потолка висятъ десять тысячъ (а можетъ быть, и меньше) страусовыхъ яицъ. Народу множество, богомольцы, вставши на колна, усердно лобызаютъ стны и прикладываются къ мощамъ св. Іакова, перваго епископа Іерусалима.

Въ церкви латинскаго монастыря бросается въ глаза обитая краснымъ штофомъ ложа французскаго консула, представителя короля, который съ незапамятныхъ временъ слыветъ покровителемъ католиковъ въ Сиріи. Вс французскіе писатели и путешественники толкуютъ объ этой протекціи съ величайшимъ удовольствіемъ. Согласно съ путевыми записками своихъ соотечественниковъ, любой Французъ, котораго вы встртите здсь, скажетъ вамъ: ‘La France, monsieur, de tous les temps prot&egrave,ge les chrtiens d’Orient’. Принимать участіе въ процессіяхъ — это для нихъ bon ton, важно выступаютъ они въ крестныхъ ходахъ, неся передъ собою длинныя свчи. Никакъ не могъ я сродниться съ ихъ родомъ набожности. Религіозныя изліянія Ламартина и Шатобріана, которыя читали мы a propos во время путешествія, мене всего наполняли душу мою чувствомъ уваженія. Краснорчивый виконтъ, какъ будто говоритъ самъ о себ: ‘Voyez comme M. de Chateaubriand prie Dieu.’ Это гримаса ханжи на лиц французскаго пилигримчика, очень трудно смотрть на нее серьозно.

Картины, образа и орнаменты главнаго латинскаго монастыря весьма бдны въ сравненіи съ тмъ, что видли мы въ церкви Армянъ. Монастырь великъ, но содержится неопрятно. Говорятъ, что много прыгающихъ и ползающихъ бичей человчества нападаетъ на кожу пилигримовъ, которые ночуютъ здсь. Даже на дворахъ и галлереяхъ нельзя спастись отъ нихъ. Смотря на лвь и неопрятность монаховъ, думается, что вы попали въ итальянскій монастырь. Торговля вещами, о которыхъ я упомянулъ прежде, составляетъ главный доходъ этой обители, отсюда развозятся раковины, кресты и четки по всей Европ. La France перестала уже быть христіаннйшимъ государствомъ, и ея протекція безполезна для католиковъ со времени изгнанія Карла X. Испанскіе короля, которыхъ гербы, подсвчники, паникадилы и другія цнныя приношенія можно видть во многихъ католическихъ часовняхъ, стали также скупыми вкладчиками со времени послднихъ смутъ, отнятія у духовенства собственности и другихъ событій въ этомъ же род. Когда осмотрли мы бдныя рдкости этого мста, настоятель ввелъ насъ въ пріемную и предложилъ выпить по маленькому стаканчику краснаго розоліо, вино принесъ ключарь монастыря съ поклонами и колнопреклоненіями.

Посл этой общины духовныхъ особъ наиболе замчателенъ американскій монастырь или протестантская конгрегація индепендентовъ, которые издаютъ трактаты для обращенія неврующихъ, составляютъ митинги, и такимъ образомъ дополняютъ небольшое число послдователей англиканской церкви. Я упоминалъ о нашемъ спутник, генеральномъ консул Соединенныхъ Штатовъ. Торговлею составилъ онъ себ значительное состояніе и комфортабельно жилъ на своей родинъ въ загородномъ домъ. Но вотъ, по его мннію, настало время свершиться пророчеству, то-есть, Евреи должны возвратиться въ землю отцовъ своихъ и Іерусалимъ снова прославиться. У него рождается желаніе быть свидтелемъ этого событія, онъ покидаетъ загородный домъ свой, беретъ любимаго голубя и отправляется съ нимъ въ далекій путь. Ничего не знаетъ онъ о Сиріи, кром того, что сказано о ней въ пророчеств, но онъ принимаетъ на себя обязанность консула даромъ, не требуя жалованья, и правительство Соединенныхъ Штатовъ находитъ эту причину вполн удовлетворительною для утвержденія его въ консульскомъ званіи. Пріхавши сюда, онъ прежде всего требуетъ свиданія съ пашею, объясняетъ ему то мсто Апокалипсиса, гд нашелъ онъ, что Пять Властей и Америка должны вмшаться въ дла Сиріи и непремнно возвратить Евреевъ въ Палестину. Эта новость удивила, конечно, намстника блистательной Порты, наврядъ ли хотя одно правительство, со временъ Минстерскаго королевства, въ которомъ царствовалъ Іоаннъ Лейденскій, принимало когда-нибудь такого страннаго посланника. Этотъ добрый, простой и достойный человкъ затащилъ меня въ свой временный консульскій домъ при американской миссіи и подъ предлогомъ дружескаго желанія: распить со мною бутылку благо вина, началъ развивать свои идеи, толкуя о будущемъ также свободно, какъ бы о стать, прочитанной въ ‘Times.’ Маленькая комнатка, въ которой сидли мы, была завалена миссіонерскими трактатами, но я почти не слыхалъ о новообращенныхъ: Американцы успваютъ въ этомъ отношеніи также мало, какъ и наше епископское учрежденіе.

Но если религіозныя побды ихъ незначительны, если американскіе трактаты и англійскія проповди не могутъ заставить этотъ народъ отказаться отъ древняго образа богослуженія и принять обряды христіанской церкви, то не подвержено сомннію, что мужчины и женщины нашей религіозной колоніи производятъ здсь хорошее нравственной вліяніе силою прекраснаго прим&#1123,ра, безукоризненной жизнью и добрыми длами. У леди нашей миссіи много въ Іерусалим кліентовъ всхъ вроисповданій, которымъ помогаютъ онъ усердно. Жилища ихъ могутъ служить образцомъ опрятности и семейнаго счастія, духовенство наше составляетъ скромное средоточіе цивилизаціи этого мста. Непростительную шуточку отпустили въ Нижнемъ Парламент на счетъ епископа Александера и многочисленной семьи его, увряя, что эти люди производятъ скандалъ въ Іерусалим&#1123,. Пуля вылетала со стороны Грековъ и католиковъ. Какое дло Евреямъ и Туркамъ до того, что у вашего епископа есть жена и дти, точно также, какъ у ихъ собственныхъ духовныхъ лицъ? Никакой вражды не витаютъ къ нимъ жители Іерусалима, я вид&#1123,лъ, что сыновья епископа разъзжаютъ по городу также безопасно, какъ бы прогуливаясь по Гэйдъ-парку. Вообще Европейцы принимаются здсь ласково и даже очень вжливо. Когда набрасывалъ я эскизы, народъ никогда не прерывалъ моихъ занятій. Мало этого, два или три человка изъ толпы безо всякихъ отговорокъ согласились спокойно стоять передо мною, пока я снималъ съ нихъ портреты. Когда работа была кончена, картины мои пошли по рукамъ, всякій длалъ на нихъ свои объясненія и выражалъ одобреніе весьма учтиво. Но совершенно не такъ поступали степные Арабы и деревенскіе жители, только лишь прибывшіе сюда изъ окрестностей города. Однажды, передъ стною монастыря, встртилъ я татуированную черноглазую двушку, съ большими серебряными подвсками и красивою на бород синею наколкою, и еще женщину съ удивительными глазами. Держа груднаго ребенка, черпала она воду изъ Силоамской купели, и поза, и одежда ея могли принадлежать Ревекк въ то самое время, когда посланный Іоанна приходилъ у нея напиться. Я вздумалъ нарисовать этихъ женщинъ, об он, простоявши покойно не боле полуминуты, начали громко требовать бакшиша. Я тутъ же далъ имъ пять пиастровъ. Куда теб! Кричатъ: давай больше! призвали на помощь своихъ пріятелей, и вся эта ватага завопила о бакшиш. Я поспшилъ уйдти отъ нихъ и къ величайшему удивленію почтеннаго привратника, захлопнулъ монастырскую дверь передъ носами цлой толпы съ крикомъ преслдовавшихъ меня женщинъ. У Маріамскаго колодца присоединился къ нимъ мужчина, вооруженный длинной палкою, онъ также поддерживалъ ихъ требованія, но угрозы его только насмшили насъ, потому что мы были вдвоемъ и тоже съ палками.

Въ деревн Силоамской я не совтовалъ бы останавливаться художнику. Въ этомъ негодномъ мст живутъ люди, которые умютъ, при случа, также хорошо владть ружьемъ, какъ и палкою. Собаки ихъ съ лаемъ бгутъ за проходящимъ иностранцемъ, и со стнныхъ парапетовъ преслдуютъ его мрачные взоры отъявленныхъ мошенниковъ, любоваться которыми не очень-то пріятно одинокому путнику. Эти негодяи застрлили человка, въ полдень, почти у самыхъ воротъ Іерусалима, когда мы были въ немъ, и никто не позаботился отыскать убійцу. Цлыя орды хищныхъ Арабовъ наполняютъ окрестности города, путешественники, отправляясь во внутренность страны, должны заключить условія съ ихъ шейхами. Трудно понять, какимъ образомъ городскія ст&#1123,ны могли бы удержать этихъ воинственныхъ дикарей, если-бы вздумалось имъ ограбить Іерусалимъ, потому что полтараста человкъ здшняго гарнизона не въ состояніи защититъ длинныхъ крпостныхъ линій этого города.

Только на картинахъ Тиціана видлъ я эту великолпную пурпуровую тнь, въ которую облекаются горы окрестъ Іерусалима, когда небо позади ихъ покрывается вечерней зарею. Передъ отъздомъ въ Яфу, мы смотрли на Масличную гору съ террасы, на которой дожидались прибытія лошадей. Желтый мсяцъ тускло блестлъ посреди безчисленнаго множества яркихъ звздъ. Бдная, обнаженная окрестность тонула въ розовой атмосфер сумерекъ. Видъ самого города никогда еще не казался намъ такъ благороденъ, мечети, минареты и куполы чудно рисовались на темномъ полог звзднаго неба.

У Вилеемскихъ воротъ ростетъ пальма и стоитъ домъ съ тремя куполами. Поставьте ихъ и древніе готическіе ворота въ глубин ночной картины, и наполните передній планъ густымъ срымъ сумракомъ. Когда вы глядите въ него, передъ вами мелькаютъ фонари, рисуются темныя фигуры всадниковъ и муловъ съ носилками, толпа маленькихъ Арабовъ, верхомъ на лошадяхъ, гонитъ стада овецъ къ городскимъ воротамъ, члены вашего позда, по-двое и по-трое, выдвигаются впередъ, и вотъ наконецъ, передъ самымъ восходомъ солнца, отворяются ворота, и мы вызжаемъ въ срую долину.

О, роскошь англійскаго сдла! Имъ ссудилъ меня слуга одного джентельмена миссіи, оно, въ продолженіе всего дня, не свернулось ни на волосъ со спины моей маленькой лошадки, и когда, миновавши негодный, гористый округъ Абу-Гоша, вступили мы въ прекрасную долину, ведущую въ Рамле, конекъ мой въхалъ со мною въ городъ презабавнымъ галопомъ, вслдъ за безобразнйшимъ Негромъ, который, въ желтомъ халат и съ краснымъ платкомъ, разввавшимся на голов его, галопировалъ передо мною, гайкая во все горло и напвая народныя псни. Одну изъ нихъ я перенялъ очень удачно, но мн не придется пропть вамъ ея въ Англіи. Черезъ два дня я забылъ эти великолпныя диссонансы, также какъ и мелодіи арабскаго минстреля, погонщика нашихъ лошаковъ, который и плъ, и улыбался такъ забавно, что могъ бы, кажется, развеселить самаго серьознаго человка.

Мы остановились отдохнуть въ полдень, въ маленькой рощъ, единственной между Іерусалимомъ и Яфою. Я не упоминаю здсь о тнистыхъ огородахъ отвратительной деревни Абу-Гоша, мимо ихъ прошли мы скорымъ маршемъ. Нкоторые изъ нашихъ друзей услись подъ тнью масличныхъ деревьевъ, другіе же вкарабкались на втви. Двое изъ числа четверыхъ, нарисованныхъ въ этомъ положеніи въ моемъ альбомъ, умерли черезъ мсяцъ отъ роковой сирійской лихорадки. Но тогда мы еще не знали, что судьба готовитъ намъ. Былъ разведенъ огонь, мы поли яицъ и курятинки, напились кофе и стали курить трубки, посмиваясь отъ чистаго сердца. Я думаю, что всякій считаетъ себя счастливымъ, оставя Іерусалимъ. Изъ того, что я испыталъ въ немъ, для меня памятне всего десятидневная лихорадка.

Въ Рамле, вс мы остановились въ греческомъ монастыр. Монахи подали намъ ужинать на террас, при закат солнца. Насъ окружала самая живописная панорама: башни и мечети были окрашены алой зарею, волнистыя поля покрыты зеленью и стройными пальмами. До Яфы было отсюда девять миль. Когда мы хали туда, вамъ все утро сопутствовалъ дымъ парохода, стоявшаго отъ нашей дороги миль за двадцать въ мор.

Монастырь, въ которомъ переночевали мы въ Рамле, совершенный караван-серай. Только три или четыре монаха живутъ въ немъ для пріема путешественниковъ. Лошади были привязаны и накормлены на внутреннемъ двор, въ верхнемъ этажъ находились жилыя комнаты не только для неограниченнаго числа пилигримовъ, но также и для безчисленнаго множества ползающихъ и прыгающихъ зврковъ, которые обыкновенно раздляютъ ложе съ утомленнымъ путешественникомъ. Ни одному тонкокожему человку не совтовалъ бы я разъзжать по Востоку безъ удивительнаго изобртенія, описаннаго въ книг мистера Феллоуэса. Вотъ оно: длается полотняный или миткалевый мшокъ, такой величины, чтобы въ немъ могло свободно помститься человческое тло, къ мшку прившивается муслиновый рукавъ, расширенный обручами и прикрпленный къ стн или къ палк. Вы погружаете въ этотъ снарядъ испытующій взоръ и, уврясь, что тамъ нтъ ни блохи, ни клопа, ложитесь во внутрь мшка, плотно закрывая за собою отверстіе. Этотъ удивительный антиклоповникъ испыталъ я въ Рамле, и только одну ночь покойно провелъ въ немъ на Восток. Къ сожалнію, не была она продолжительна, многіе изъ товарищей поднялись въ часъ пополуночи, и стали будить сонуль. Никогда не забыть мн того ужаса, который почувствовалъ въ этомъ противоклоповник, когда веселый служка монастыря, упавши на грудь ко мн, сталъ щекотать меня. Посл этого происшествія у меня не доставало духу залзть снова въ мшокъ, и я предпочиталъ колкія ласки наскомыхъ, смху и шуточкамъ такого сильнаго молодца, какимъ былъ мой монастырскій пріятель.

Поутру, задолго до солнечнаго восхода, маленькій караванъ нашъ снова двинулся въ путь. Мы выхали съ фонарями, оглашая узкія улицы громкими криками. Когда потянулись мы по долин, мсяца уже не было, но яркія звзды все еще блистали надъ головою. Глядя на путешественника такъ свтло и торжественно, он становятся друзьями его, особенно подъ ночнымъ пологомъ восточнаго неба. Здсь кажутся он ближе къ вамъ, нежели въ Европ, здсь они больше и торжественне. Наконецъ загорлась заря, и мы увидли передъ собою Яфу. Дружесеій корабль ожидалъ насъ, лошади были сданы по принадлежности, и партія наша, при страшныхъ крикахъ обнаженной толпы нищихъ, которые требовали башкиша, услась въ лодки и поплыла къ кораблю, гд привтливо встртилъ насъ лучшій изъ капитановъ, когда-либо плававшихъ въ этой части Средиземнаго моря, именно: Сэмьель Леуисъ, капитанъ парохода полуостровской и восточной компаніи.

XIII.

Отъ Яффы до Александріи.

(Изъ морскаго журнала Эконома.)

Столовая карта, 12-го октября.

Моллигэтоуни супъ.

Соленая рыба подъ соусовъ изъ яицъ.

Жареная нога баранины.

Вареное плечико съ лукомъ.

Вареная говядина.

Жареныя куры.

Тоже въ папильоткахъ.

Ветчина.

Бараинва съ турецкими бобами.

Рисъ.

Капуста.

Французскіе бобы.

Вареный картофель.

Тоже печеный.

Дамсонъ тортъ.

Тоже изъ смородины.

Рисовые пудинги.

Смородиновые блинчики.

Только лишь подошли мы къ гавани, и передъ нами поднялись домы и башни Александріи, освщенные розовой зарей, какъ въ ту же минуту надъ ровнымъ зеркаломъ золотистой воды пронесся гулъ пушечнаго выстрла. Съ величайшей досадою узнали мы, что въ эту ночь не удастся намъ выйти на беретъ. Хотя во время нашихъ разъздовъ по Сиріи пароходъ былъ отлично вымытъ и вычищенъ, но все-таки жизнь на немъ утомила пассажировъ, не смотря на то, что неопрятные жиды, хавшіе съ нами изъ Константинополя, не толпились уже на палуб, и экономъ усердно кормилъ всмъ, что написано на столовой карт.

На другой денъ, чмъ свтъ втянулись мы въ гавань, загромозженную судами. Мы плыли мимо полусогнившихъ военныхъ кораблей, на которыхъ разввались красные флаги со звздой, подл нихъ то я дло швыряли катеры, гребцы въ красныхъ фескахъ, налегая на весла, совершенно скрывались изъ виду, на кормахъ стояли длиннобородые рулевые. Тутъ находился большой національный флотъ и множество иностранныхъ кораблей. Пароходы французскихъ и англійскихъ компаній ходили взадъ и впередъ по гавани, или стояли на якор въ солевой вод. Многія изъ паровыхъ судовъ наши имли совершенно христіанскій видъ, только странно было смотрть на турецкій гербъ, нарисованный на носу ихъ, и на золотые арабскіе іероглифы, блествшіе на кожухъ. Любезный Тромпъ, на которомъ дохали мы до Бейрута, стоялъ также въ александрійской гавани, и капитанъ этого щегольскаго парохода отвезъ нкоторыхъ изъ насъ на беретъ въ своей гичк.

Въ эту ночь, съ помощью сигары и луннаго свта, озарившаго палубу, приготовился я мысленно къ тмъ впечатлніямъ, которыя ожидали меня въ Египт. Торжественно мечталъ я о величіи таинственной сцены. Мн казалось, что колонна Помпея должна возвышаться горою, въ желтой пустын, посреди цлой рощи обелисковъ, высокихъ какъ пальмы. Скромные сфинксы, возсдающіе надъ Ниломъ, величаво покойная наружность Мемноновой статуи, разоблачали предо мною Египетъ столько же, какъ сонетъ Теннисона, и я готовъ былъ смотрть на него cъ пирамидальнымъ удивленіемъ.

Набережная Александріи, гд высаживаются путешественники, похожа на докъ Портсмута, здсь, въ разнохарактерной толп, замтно нсколько черныхъ лицъ, стоятъ лавчонки съ корабельной рухлядью и распивочныя съ пьяными матросами, погоньщики лошаковъ кричатъ оглушительнымъ хоромъ: ‘Ride, sir! Donkey, sir! I say, sir!’ на такомъ превосходномъ англійскомъ язык, который въ состояніи разсять самыя романическія грезы.

Въ добавокъ къ этому, зда на лошакъ очень незавидное занятіе, всякій сначала отказывается отъ нея, какъ отъ негодной вещи. Какъ повезетъ васъ это маленькое, длинноухое созданіе? Разв ссть самому на одного лошака, а на спину другаго положить ноги? Однако же и туземцы, и путешественники здятъ на нихъ. Я шелъ пшкомъ до-тхъ-поръ, пока достигъ уединеннаго мстечка, гд никто не могъ видть меня, и проворно перекинулъ ногу черезъ красное сдло этой крошки. Вмсто того, чтобы растянуться со мною поперегъ улицы, чего ожидаетъ, можетъ быть, всякій путешественникъ, лошачекъ этотъ быстро и весело понесся впередъ, не требуя ни шпоръ, ни другихъ средствъ понуканья, кром крика мальчика, который бжалъ рядомъ съ нимъ.

Въ архитектур домовъ, мимо которыхъ прозжаете вы, очень мало восточнаго характера. Улицы наполнены пестрой толпою Армянъ и Евреевъ, надсмотрщиками за работою невольниковъ, Греками и купцами, также прилично одтыми и выбритыми, какъ джентельмены нашего банка или биржи. Иностранца особенно поражаетъ здсь одно обстоятельство: безпрестанно встрчаетъ онъ туземцевъ, на половину или совсмъ лишенныхъ зрнія. Это слдствія ужасной офтальміи, которая производятъ въ Египт страшныя опустошенія. Вы видите дтей, сидящихъ въ воротахъ, глаза ихъ завязаны зеленымъ платкомъ, который облпленъ мухами. Минутъ въ шестъ проворный лошакъ переноситъ васъ въ кварталъ Франковъ. Здсь, какъ въ Марсел, по сторонамъ прибрежной, широкой улицы, стоятъ главные отели, домы купцовъ и консуловъ, съ развивающимися надъ ними флагами. Палаццо генеральнаго французскаго консула представляетъ чрезвычайную противоположность въ сравненіи съ маленькимъ домикомъ англійскаго представителя, который покровительствуетъ землякамъ своимъ изъ втораго этажа.

Но многимъ изъ насъ этотъ двухъэтажный фасадъ консульства показался несравненно привлекательне французскаго палаццо: здсь ожидали насъ письма и пріятныя всти съ родины, которыхъ не получали мы въ продолженіе двухъ мсяцевъ. Молодой джентельменъ изь Оксфорда торопливо схватилъ адресованные на его имя конверты и жадно читалъ письма, сложенныя очень акуратно и написанныя четкимъ, красивымъ почеркомъ. Легко было понять, что сочиняла ихъ Мери Анна, къ которой онъ неравнодушенъ. Нотаріусъ получилъ пакетъ, на который съ наслажденіемъ поглядывалъ его писарь, думая объ условіяхъ, предложенныхъ Снуксомъ, Роджерсомъ, Смитомъ, Томкинсомъ и т. д. Къ государственному мужу пришли также полновсныя депеши, украшенныя многими печатями, на которыя наша оффиціальная переписка не жалетъ сургуча, покупаемаго на общественныя деньги. И я, вашъ покорнйшій слуга, получилъ маленькое, скромное письмецо. Въ немъ находилось другое, написанное большими каракулями, но конечно мни было пріятне читать его, нежели милорду англійскія депеши, или даже студенту корреспонденцію Мери Анны. Да, вы поймете меня, когда я скажу вамъ, что это были конфиденціальныя извстія отъ маленькой Полли о сромъ кот и новой кукл.

Для подобнаго удовольствія стоитъ совершить путешествіе и провесть безъ сна нсколько долгихъ ночей на палуб, думая о родин. Этого наслажденія напрасно стали бы вы искать въ город, тамъ не увидите ни такого чистаго неба и такихъ яркихъ звздъ надъ собою. Прочитавши письма, мы принялись за остроты удивительнаго Galignani, узнали, что подлываетъ О’Коннель, получили подробныя свднія о послдней дюжинъ новыхъ побдъ Французовъ въ Алжиріи и, въ заключеніе, пробжали шесть или семь нумеровъ Понча! И если бы въ это время сказали намъ, что вблизи находится безконечная аллея, составленная изъ помпейскихъ колоннъ, и что живые сфинксы играютъ на берегахъ Махмудова канала,— право, мы не тронулись бы съ мста, не прочитавши до конца ‘Punch’ и ‘Galignani’.

Въ Александріи немного предметовъ, достойныхъ вниманія, и осмотрть ихъ не трудно. Мы пошли по базарамъ, въ которыхъ несравненно боле восточнаго элемента, нежели въ европейскомъ квартал съ его англійскимъ, итальянскимъ и французскимъ народонаселеніемъ. Порою встрчали мы большой домъ, грубо вымазанный мломъ, съ восточными ршетчатыми окнами. Двое неуклюжихъ часовыхъ у дверей его, въ такихъ нелпыхъ мундирахъ, какіе только можно себ представить, доказывали, что это резиденція или высшаго придворнаго сановника, или одного изъ безчисленныхъ сыновей египетскаго Соломона. Его высочество былъ погруженъ въ глубокую горесть, никого не принималъ въ своемъ дворц, и самъ не выходилъ изъ него. Европейскія газеты объявили въ это время, что онъ намренъ отказаться отъ престола, но въ Александріи ходили слухи, что любовныя длишки, которыми старый паша занимался очень усердно, и неумренное употребленіе гашиша и другихъ возбуждающихъ средствъ, произвели это отвращеніе отъ жизни и занятій, которымъ страдалъ онъ. Однакоже по прошествіи трехъ дней, властолюбивый старикъ вылечился отъ своего недуга и ршился пожить и поцарствовать еще немножко. Черезъ недлю, нкоторые изъ вашей партіи представлялись ему въ Каир и нашли его совершенно здоровымъ.

Болзнь паши, и итальянская опера и ссора двухъ примадоннъ, изъ которыхъ одна была очень хорошенькая, составляли главные предметы разговоровъ. Я ознакомился съ этими новостями въ лавочк одного цирюльника. Мшая французскій языкъ съ испанскимъ и итальянскимъ, онъ сообщалъ ихъ своимъ постителямъ достойною удивленія скороговоркою.

Видли мы знаменитый обелискъ, посылаемый Мешетомъ Али въ даръ британскому правительству, которое не обнаружило однако же особенной поспшности принять этотъ тяжеловсный подарокъ. Огромное изваяніе валяется на земл, заскверненное всевозможными гадостями. Мальчишки возятся вокругъ него, привлеченные сюда грязью. Арабы, Негры и погонщики лошаковъ, проходя мимо, глядятъ на поверженный обелискъ также холодно, какъ и британское правительство, не позаботившееся до-сихъ-поръ объявить о славныхъ результатахъ египетской кампаніи 1801 года. Если же англійская нація смотритъ на этотъ подарокъ такъ холодно, то непростительно было бы съ нашей стороны приходить отъ него въ восторженное состояніе.

Помпейская колонна совсмъ не такъ высока, чтобы можно было удивляться ея размрамъ. Этотъ памятникъ не избгъ также позорной участи: матросы и другіе необразованные путешественники исчертили его грубыми знаками, даже имя Псамстиха исчезло подъ другими неприличными надписями. Очень жалю, мой другъ, что не могу представить вамъ снимка съ имени этого монарха, исторія котораго такъ занимаетъ васъ.

Боле всего понравился мн въ Александріи праздникъ Негровъ. Они справляли его за городомъ, въ деревушк. Здсь собралось многое множество старыхъ, худыхъ, толстыхъ, безобразныхъ, дтскихъ и счастливыхъ лицъ, для которыхъ природа изобрла несраменно боле черную и прочную краску, нежели тотъ составъ, которымъ Египтяне покрыли базу Псаметиха. Вс лица, какъ у женщинъ, носившихъ за спиною грудныхъ ребятъ, такъ и у почтенныхъ стариковъ, съ сдинами, не уступавшими въ близн овечкамъ Флоріана, были одушевлены широкой улыбкою.

Плясали подъ звуки барабана и маленькой флейточки, хоръ, проптый Неграми, отличался не только оригинальностью и врнымъ соблюденіемъ такта, но также чрезвычайно пріятной мелодіею. Они составили хороводъ, плясуны входили во внутрь круга, покачивали головой, размахивали небольшими прутиками, держа ихъ въ лвой рук, и пли во все горло.

Здсь видлъ я одного изъ первыхъ сановниковъ турецкой имперіи: главнаго евнуха падишаха. Но какъ наружность его отличалась отъ этихъ веселыхъ лицъ! Забота и скука придавали мягкимъ чертамъ его какое-то мрачное выраженіе.

Черные, оборванные и голодные братья евнуха были веселы и счастливы, а онъ, осыпанный почестями, сердитъ и скученъ. Надобно ли напоминать вамъ, такому тонкому моралисту, что счастіе, какъ въ бломъ, такъ и въ черномъ мір, минуя дворцы, заходитъ часто въ ‘tabernas pauperam’.

Вечеромъ пошли мы таскаться по кофейнямъ. Въ европейскихъ можно было найти мороженое и французскіе журналы, но въ тхъ, которыя посщаютъ Греки, Турки и вообще люди низшаго разбора, стоятъ дрянные стулья, варится негодный кофе, и два или три музыканта потшаютъ своимъ искусствомъ неразборчивую публику. Посл прекраснаго пнья Негровъ, я не могъ слышать безъ отвращенія этой противной музыки.

XIV.

Нилъ. — Пирамиды. — Эзбекіэ. — Hotel d’Orient. — Завоеватель Уэггорнъ.— Архитектура.— Предводитель пилигримовъ. — Арнауты. — Невольники.— Египетскій обдъ.— Пигмеи и Пирамиды.— Заключеніе.

По каналу Махмуда плыли мы на катеръ Полуостровской и Восточной Компаніи, его буксировалъ маленькій пароходъ, сцена, окружавшая васъ, была утомительно однообразна: съ обихъ сторонъ топкіе берега, а сверху синее небо. Мстами встрчались хижины, слпленныя изъ грязи, и небольшіе ряды высокихъ пальмъ, кое-гд подл воды стояла женщина въ синемъ плать, и рядомъ съ нею маленькій сынъ въ томъ темномъ костюмъ, которымъ надлила его природа. Съ одного изъ моихъ товарищей упала шляпа, въ тотъ же мигъ нырнулъ за нею Арабъ, выплылъ изъ грязной воды со шляпою въ руки и пустился бжать нагишомъ по берегу вслдъ за пароходомъ, который въ это время былъ уже далеко отъ него: смуглое тло Араба свтилось на солнц. Потомъ ли мы полуразогртыхъ куръ и пили горькій эль, потомъ обдали: опять эль и холодныя куры, и въ этихъ занятіяхъ прошелъ день.

Къ вечеру достигли мы города Атфе, который стоитъ при соединеніи канала съ Ниломъ. Въ немъ пустыри перемшаны съ домами и пальмами, полуобнаженный народъ толпится посреди негодныхъ, деревенскихъ базаровъ, мняя свои сельскія произведенія на плоды и разноцвтныя бусы. Здсь каналъ кончается широкой плотиною, изъ-за которой поднимаются мачты египетскихъ кораблей, стоящихъ надъ русломъ Нила.

Однако же не пустое дло видть эти красныя волны. Вотъ низкіе зеленые берега, сложенныя изъ ила хижины, пальмовыя рощи, багровое солнце, садящееся за ними, и большая, мрачная, извилистая рка, кое-гд ярко освщенная. Ничего особеннаго, но это Нилъ, древній Сатурнъ судоходныхъ ркъ, даже древнее божество, хотя юнйшіе рчные боги и затмили минувшую славу его. Привтствуемъ тебя, почтенный праотецъ крокодиловъ! Вс пассажиры были преисполнены чувствомъ глубочайшаго уваженія, которое выразилось тмъ, что мы чуть не передрались за койки, сойдя въ каюты нильскаго парохода.

Утромъ, на зар, вышли мы на палубу, характеръ окрестной картины нисколько не измнился. Съ обихъ сторонъ низменныя долины, открывшіяся посл наводненія, ближе къ намъ: деревни, два туземные корабля, на якор, подл финиковыхъ пальмъ, пейзажъ въ полномъ смысл пустынный. На восток показалась длинная полоса зеленаго свта, обимъ ея постепенно увеличивался, скоро приняла она опаловый, потомъ оранжевый цвтъ, и наконецъ посреди нея ярко блеснулъ раскаленный кругъ восходящаго солнца. Нилъ побагровлъ въ туже минуту, покраснлъ и пароходъ нашъ, кормчій, передавши руль другому матросу, повергся ницъ на палуб и началъ кланяться на востокъ, прославляя Создателя солнца, которое освщало его блую чалму, золотило бронзовое лицо и бросало отъ него синюю тнь поперегъ красной палубы. срая даль зарумянилась пурпуромъ, но поднялось солнце, и зарево поблекло, безоблачное небо стало 6лдно, и окрестный пейзажъ сдлался ослпительно свтелъ.

Но вотъ вдали показались пирамиды. Подумай о моихъ чувствахъ, любезный М., три пирамиды: дв большія и одна маленькая.

Слегка освщенныя красноватымъ свтомъ, торжественно стояли он, эти древнія, величавыя, таинственныя зданія. Нкоторые изъ моихъ товарищей пытались показать, что они поражены глубокимъ впечатлніемъ, но тутъ подосплъ завтракъ, явился холодный пастетъ съ кофе, и дтская игра въ състные припасы смнила благоговйное уваженіе къ памятникамъ величавой древности.

Неужели мы стали blass до такой степени, что величайшія, міровыя диковинки не въ состояніи разшевелить насъ? Неужели общество, клубы Полль-Молль и привычка потрунить надъ чувствами другаго такъ съежили въ васъ органы почтенія, что мы лишены способности удивляться? Сначала показалось мн, что я видалъ пирамиды прежде, потомъ стало самому совстно, что видъ ихъ не возбуждаетъ во мн должнаго почтенія. Вслдъ за этимъ, я обратилъ вниманіе на своихъ сосдей, желая знать, не боле ли меня поражены они этой картиною: Trinity College, Оксфордъ, былъ занятъ холодной ветчиною, Downing Street погрузилась въ созерцаніе винограда, Fig Tree Court велъ себя приличне, это хорошій практикъ, обладающій консервативнымъ складомъ ума, который по принципу заставляетъ его уважать les faits accomplis, можетъ быть, онъ припомнилъ, что одна изъ пирамидъ не меньше загороднаго линкольнскаго трактира. Но все же никто изъ насъ не былъ пораженъ серьозно… Да и почему огромная груда кирпичей должна бы удивлять васъ? Что касается до меня, я признаюсь, что пирамиды очень велики.

Посл тридцатичасоваго плаванія, пароходъ присталъ къ набережной Булака, бросивши якорь посреди очень неудобныхъ судовъ, которые грузились хлопчатой бумагою и другими товарами, съ большимъ крикомъ и суетнею. Отсюда, вплоть до Каира, берегъ Нила покрыть виллами, парками и загородными домами, въ которыхъ живутъ придворные паши. Здсь же подымаются высокія трубы чугунныхъ заводовъ. Вс эти зданія стоятъ такъ красиво, какъ солдаты на парад, представляя рзкій контрастъ съ тснымъ, неопрятнымъ и покачнувшимся на бокъ стариннымъ восточнымъ городомъ, который составляетъ передовую гавань Каира, будучи построенъ еще задолго до введенія сюда европейскаго вкуса и дисциплины.

Здсь сли мы на лошаковъ, такихъ же рзвыхъ, какъ александрійскіе. Робкимъ здокамъ они не понравятся, мой, напримръ, кусалъ всхъ муловъ, которые попадались ему во время дороги. Въздъ въ столицу со стороны Булака очень красивъ: прекрасная дорога идетъ по хорошо обработанной, обширной долин Эзбекіэ. Сады перемшаны съ полями, каналами и проспектами, сюда съзжается на прогулку высшее общество. Мы видли нсколько носилокъ съ толстыми пашами, обложенными подушками, осанистые доктора и полковники хали верхомъ, въ сопровожденіи своихъ ординарцевъ, народъ курилъ трубки и пилъ шербетъ въ кофейняхъ, но больше всего понравилось намъ красивое блое зданіе, на которомъ было написано большими французскими буквами: Hotel D’Orient, и которое дйствительно нисколько не уступаетъ самымъ лучшимъ гостинницамъ южной Франціи. Каиръ стоитъ на пути изъ Англіи въ Индію, черезъ него каждыя дв недли прозжаютъ сотни христіанъ, для нихъ-то и построена эта гостинница. Въ продолженіе двухъ послднихъ мсяцевъ вс шестьдесятъ комнатъ ея были постоянно заняты.

Изъ оконъ этого зданія видны прекрасные сады, у воротъ толпятся лошаки съ погоньщиками, къ сосднему колодцу безпрестанно подходятъ за водою женщины, съ большими черными глазами и въ синихъ широкихъ блузахъ, сквозь отверстія которыхъ была видна ихъ смуглая кожа. У гостинницы то и дло развьючивали подходящихъ верблюдовъ, на двор шумли драгоманы и дти, привезенные изъ Индіи. Старые, сдобородые дядьки, въ красныхъ чалмахъ, няньчились съ этими блолицыми малютками, родившимися въ Думдумъ или Футигуръ, у воротъ брилъ вожатаго верблюдовъ сидвшій на корточкахъ цирюльникъ. Колокольчики звенли безъ умолку, и лейтенантъ Уэггорнъ бгалъ хлопотливо взадъ и впередъ по двору. Только вчера поутру выхалъ онъ изъ Бомбея, во вторникъ былъ въ Красномъ мор, сегодня приглашенъ обдать въ Реджвитсъ-Паркъ, а теперь вроятно находится въ Александріи или въ Валети, а можетъ быть, и въ обоихъ городахъ. Il en est capable. Если только есть на свт человкъ, который можетъ въ одно и тоже время быть въ двухъ разныхъ мстахъ — это Уэггорнъ.

Пробило шесть часовъ. Шестьдесятъ человкъ услось за quasi французскій банкетъ. Было тутъ тридцать остъ-индскихъ офицеровъ, въ усахъ и джакетахъ, десять студентовъ также съ усами и въ очкахъ, десять блднолицыхъ леди, съ локонами, которые обратили на себя общее вниманіе. Вс дамы пили за столомъ эль, который, можетъ быть, и составляетъ главную причину ихъ бл&#1123,дности. Бомбейскіе и Суэзскіе пассажиры только что пріхали въ гостинницу. Отсюда-то и столпилось въ ней такъ много военныхъ джакетовъ, усовъ, красоты и локоновъ. Окна были открыты, и комары, привлеченные свчками, очень способствовали одушевленію сцены. Въ числ путешественниковъ былъ низенькій старый маіоръ, надленный отъ природы непрокусимой кожею. Презирая острое жало комаровъ, онъ настоялъ, чтобы окна были открыты, блдные локоны, съ обнаженными плечиками, также не обращали на этихъ наскомыхъ особеннаго вниманія.

Вс блюда, рагу, фрикандо и жаркія были приготовлены изъ какого-то темнаго, неопредленнаго мяса. Никто не зналъ, чмъ кормили насъ: лошакомъ что ли? Этихъ животныхъ очень много въ Каир.

Посл обда дамы вышли изъ комнаты, кавалеры спросили теплой воды, положили въ нее сахару и налили французской водки. Говорятъ, это чрезвычайно вредный напитокъ, однако же никакъ нельзя сказать, чтобы онъ былъ невкусенъ. Здсь, познакомясь съ почтенными воинами, мы нашли Англію въ Африк, въ Каиръ, во французскомъ отел, который содержитъ Итальянецъ.

Ложась въ постель, вы берете съ собою полотенце, и задернувши плотно занавски, начинаете махать имъ на вс четыре стороны до-тхъ-поръ, пока вс комары, забравшіеся подъ муслиновый пологъ, будутъ окончательно перебиты.

Но длайте, что вамъ угодно, а все-таки хотя одинъ изъ нихъ избгнетъ смерти, и тогда, лишь только погаснутъ свчи, начинаетъ онъ свое адское гудніе, садится вамъ на носъ, на щеку, и такъ легко, что вы не чувствуете прикосновенія. Это маленькое, незримое существо кажется вамъ какимъ-то фантастическимъ созданіемъ, поющимъ въ ушахъ у васъ, и однако же цлую недлю посл этого на лиц остаются самые несомннные признаки его жестокости.

Вроятно мое описаніе Каира вы назовете, любезный М., очень неполнымъ, но дло въ томъ, что я до-сихъ-поръ не видалъ еще ничего любопытнаго. Я не заглядывалъ въ гаремы, магики изгнаны отсюда палками, пляшущія двы, о которыхъ заране намревался я составить изящное, блестящее, хотя и строго нравственное описаніе, также убжали отъ здшней плетки въ Верхній Египетъ. Да, вы совершенно справедливы: не хорошо описалъ я Каиръ, это не Египетъ, но Англія въ Египт. Признаюсь, пріятно мн видть здсь Англію, съ ея отвагою, предпріимчивостью, горькимъ элемъ и соусомъ Гарвея. Куда бы не явились эти похвальные предметы, везд остаются они на долгое, постоянное житье и живутъ счастливо. Сорокъ вковъ могутъ смотрть на нихъ съ вершины пирамидъ, и я увренъ, что для престарлыхъ дщерей времени видъ этотъ несравненно пріятн&#1123,е блеска французскихъ штыковъ и воинственныхъ возгласовъ генерала Бонапарте, члена института, который, лтъ пятьдесятъ назадъ тому, бгалъ вокругъ нихъ съ обнаженной шпагою. Много чудесъ надлалъ онъ въ Египт и потомъ уб&#1123,жалъ отсюда. Но что значатъ эти чудеса въ сравненіи съ тмъ, что сдлано Уэггорномъ? Наполеонъ разбилъ Мамелюковъ у подножія пирамидъ. Уэггорнъ завоевалъ самыя пирамиды: онъ приблизилъ эти тяжелыя зданія, а вмст съ ними и весь Египетъ, на цлый мсяцъ пути къ Англіи. Вс трофеи и плнники, украшавшіе тріумфы Римлянъ, должны уступить мсто этому дивному подвигу. Изъ всхъ головъ, срубленныхъ по приказанію Наполеона, нельзя было бы воздвигнуть ему такого высокаго памятника. Да будутъ наши трофеи мирными Ерофеями! О, родина моя! О, Уэггорнъ! Когда отправлюсь я осматривать пирамиды, я принесу тамъ жертву во имя твое, совершу тамъ возліяніе съ помощью горькаго эля и соуса Гарвея въ честь теб.

Съ каирской цитадели открывается самая благородная панорама, какую только можно гд-нибудь видть. Внизу раскинутъ передъ вами городъ со множествомъ мечетей и минаретовъ, огромная рка извивается посреди зеленыхъ полей, испещренныхъ безчисленными деревнями. Вдали возвышаются пирамиды, а вблизи тянутся крпостные верки. Проводникъ никакъ не пропуститъ случая показать вамъ то мсто, откуда одинъ изъ Мамелюковъ отчаяннымъ прыжкомъ спасъ себя отъ страшной участи своихъ товарищей, перебитыхъ пашею.

Недалеко отъ цитадели находится гаремъ почтеннаго Мегмета Али, въ немъ принималь онъ съ большимъ почетомъ никоторыхъ изъ моихъ товарищей. Намъ было позволено подойти очень близко къ гарему, который иметъ европейскій фасадъ, выкрашеннъ блой краскою и окруженъ прекрасными садами. Здсь же находятся полицейскія и присутственныя мста, но засданія въ это время не было, а то мы съ удовольствіемъ поглядли бы на главнаго кади и на непосредственное приложеніе палки къ главнымъ статьямъ мусульманскаго кодекса.

Главнымъ львомъ между публичными зданіями слыветъ въ Каиръ мечеть, построенная Мегметомъ Али. Она сложена изъ благо алебастра съ легкимъ, красноватымъ оттнкомъ, вс орнаменты ея отличаются чисто европейскимъ характеромъ: благородный и фантастическій оріентальный стиль покинутъ поклонниками пророка. Я постилъ здсь дв городскія мечети и видлъ ихъ нсколько,— вс он въ тысячу разъ прекрасне этой. Разнообразіе ихъ орнаментовъ удивительно, причудливыя формы куполовъ и минаретовъ, которыми весьма удачно нарушены общія правила соразмрности, поразятъ своей оригинальностью любаго архитектора. Когда идете вы по улицъ, очарованный взоръ вашъ то останавливается на мраморномъ фонтан, украшенномъ арабесками и такъ чисто, мастерски отдланной кровлею, что вы смотрите на нее съ такимъ же наслажденіемъ, какъ на античную камею, то не можетъ оторваться онъ отъ арки, прикрывающей входъ въ мечеть, которая поднимается вверхъ такъ легко и граціозно, какъ…. какъ пируэтъ Тальони. Эта архитектура, чуждая грандіозности, богата той легкой и мирной красотою, съ которою ознакомили насъ древніе памятники, хотя Паренонъ и Колизей также грубы въ сравненіи съ нею, какъ широкоплечіе Титаны передъ Зевсомъ, питающимся амврозіею. Эти фантастическіе шпицы, куполы и галереи, чаруя взоры, возбуждаютъ и, такъ сказать, щекотятъ воображеніе. Въ знаменитой мечети султана Гассана нашли мы очень мало правоврныхъ. Сторожъ, глазами просившій подаянія, предложилъ намъ надть соломенныя туфли и ввелъ во внутренность мечети.

Въ ней было удивительно свтло. Лучшіе образцы норманскаго искусства, виднные мною, не превзойдутъ благородной простоты и граціи этого храма.

Никто не молился въ мечети, только офиціальные сторожа и сверхъ комплектные проводники пришли въ нее за бакшишомъ. Вра ослабла, потому-то и не могутъ здсь изобрсть тхъ совершенныхъ формъ и построить такихъ зданій, какія изобртались и строились въ былое время. Для доказательства я укажу на жалкую архитектуру храма, воздвигнутаго Мегметомъ Али, и на совершенное отсутствіе красоты въ мечетяхъ, недавно построенныхъ въ Константинопол.

Однакоже путешествіе въ Мекку до-сихъ—поръ въ большомъ ходу у мусульманъ. Подл мечети Гассана находится зеленый лугъ, на которомъ пилигримы разбиваютъ ежегодно станъ свой прежде, нежели двинутся въ дальнйшій путь. Я попалъ сюда не во время этого сходбища, но видлъ на базар дервиша, который, сопровождая священнаго верблюда, обыкновенно предводительствуетъ происходящими здсь въ подобныхъ случаяхъ процессіями. Онъ пользуется въ Каиръ почти такомъ же уваженіемъ, какъ мистеръ О’Конель въ Ирландіи.

Дервишъ этотъ живетъ подаяніемъ. Лтомъ и зимою ходитъ онъ босой, нахмуренный, съ палкою и въ одной тонкой, узенькой рубашонк. Сзади торчитъ у него огромнйшій пукъ черныхъ волосъ, смуглое тло его, словно у дикаря, поросло также курчавыми волосами. Онъ содержитъ пребольшой гаремъ и, говорятъ, составилъ себ отличнйшее состояніе сборомъ контрибуцій. Глупый народъ увренъ въ святости этого человка, и когда возвращается онъ изъ своего религіознаго похода, главные муллы, встртивши его за городомъ, торжественно сопровождаютъ въ Каиръ по эзбскійской дорог, простой же народъ бросается подъ ноги его лошади, въ полной увренности, что человкъ, убитый или изуродованный лошадью великаго Гаджи, попадетъ непремнно въ рай магомета. Моя ли вина, что при этомъ случа пришли на мысль мн Гаджи Даніэль и врующіе въ него?

Когда я проходилъ по этой долинъ, на ней не было знаменитаго дервиша, но тутъ, съ блестящими глазами и сдоватой бородою, плясалъ другой дикарь. Зрители, казалось мн, смотрли на него съ презрніемъ, и никто изъ нихъ не положилъ ни копйки въ чашку ему. На голов этого чудака сидлъ живой, но совершенно ощипанный птухъ, обвшанный клочками красныхъ лентъ и стеклярусомъ: такой чудовищной и жалкой штуки я никогда еще не видывалъ.

Недалеко отсюда потшалъ публику клоунъ, въ род нашего Уиддикомба. Этотъ буфонъ отвчалъ на вопросы непристойными фразами, которыя заставляли всю аудиторію помирать со смху. Одна изъ его остротъ была переведена мн, и еслибы я вздумалъ сообщить вамъ ее, вы конечно не засмялись бы. Драгоманъ уврялъ насъ, что весь юморъ этого остряка такого же сомнительнаго достоинства, также отозвался о немъ и молодой египетскій джентельменъ, сынъ паши, котораго въ послдствіи я встртилъ въ Мальт. Онъ же сообщилъ мн кое-что о семейной жизни Египтянъ: подробности весьма неназидательныя. Отъ него узнали мы, что женщины на Восток заботятся боле всего о томъ, чтобы овладть мужчиною, потакая его чувственнымъ влеченіямъ, и что главное достоинство ихъ заключается въ умньи разнообразить чувственныя удовольствія. Онъ даже старался объяснить намъ, въ чемъ состоитъ именно игривость ихъ ума, но это былъ трудъ совершенно потерянный, по причин нашей тупости. Я попросилъ бы только покорнйше не увлекаться нмецкими писателями и эстетиками, Семилясоизмами, Ганганизмами и т. п. Жизнь на Восток — чисто скотская жизнь. Я увренъ, что самые презрительные отзывы о ней были бы довольно снисходительны, потому что едва-ли кто въ состояніи разсказать, до какой степени развита на Востокъ саная отвратительная чувственность.

За балаганомъ этого буфона показали мн на зеленомъ лугу мсто, обагренное кровью. Здсь поутру казнили Арнаута. Городскіе жители проклинаютъ этихъ Арнаутовъ. Станъ ихъ разбитъ за Каиромъ, но они всякій день пьянствуютъ и разбойничаютъ въ город, не смотря на то, что почти каждую недлю предаютъ смертной казни по-крайней-мр одного изъ нихъ.

Товарищи мои видли, какъ толпа солдатъ тащила этого молодца мимо гостинницы. Голый, связанный по рукамъ и по ногамъ, онъ все еще былъ страшенъ своимъ противникамъ, употребляя отчаянныя усилія освободиться отъ нихъ. Онъ былъ чрезвычайно строенъ, обнаженное тло его представляло образецъ физической красоты.

Этотъ Арнаутъ плнился на улицъ какою то женщиною и хотлъ схватить ее. Женщина пустилась бжать, вблизи былъ полицейскій баракъ, она бросилась искать въ немъ спасенія, Арнаутъ, не теряя присутствія духа, ворвался и туда за нею. Одинъ изъ полицейскихъ хотлъ остановить его, но онъ выхватилъ пистолетъ и положилъ своего противника на мст, потомъ обнажилъ саблю и убилъ еще трехъ или четырехъ человкъ прежде, нежели успли обезоружить его. Онъ понималъ неизбжный конецъ свой, видлъ, что не можетъ овладть женщиною и справиться съ огромной толпою вооруженныхъ солдатъ, которые окружили его, и однако же порывъ чувственности и страсть къ убійству долго еще волновали этого звря. Сегодня поутру нсколько Арнаутовъ проводили своего товарища на мсто казни, смерть нисколько не страшила его, покойно опустился на колна и такъ хладнокровно сложилъ свою буйную голову, какъ будто она принадлежала другому.

Когда кровь хлынула на землю, изъ толпы выбжала замужняя женщина, не имвшая дтей, и начала брызгать на себя ею: здсь существуетъ поврье, что кровь преступника прекрасное медицинское средство отъ безплодья.

‘А! ты любишь кровь? сказалъ одинъ изъ Арнаутовъ. Такъ смотри же, какъ твоя собственная смшается съ кровью моего товарища.’ Съ этимъ словомъ спустилъ онъ курокъ пистолета, и женщина пала мертвою, посреди толпы, въ присутствіи исполнителей казни. Убійцу схватили, безъ сомннія, завтра отрубятъ и ему голову. Объ этомъ происшествіи можно бы написать хорошую главу: Смерть Арнаута, но я отказываюсь. Довольно въ жизнь свою видть и одного повшеннаго человка. J’у ai t, какъ сказалъ одинъ Французъ, говоря объ охот.

Эти Арнауты навели страхъ на весь городъ. Недавно напали они на одного Англичанина и чуть не убили его. На прошлой недл Арнаутъ застрлилъ въ Булак лавочника, который не согласился взять за арбузъ той цны, какую назначилъ за него самъ покупатель. Удивляюсь, почему это паша не пригласитъ ихъ на djen, въ цитадель, и не задастъ имъ такаго же точно завтрака, какимъ угостилъ онъ Мамелюковъ? Посл того, какъ Эминъ Бей перескочилъ на кон своемъ черезъ ст&#1123,ну крпости, она поднята весьма значительно, и улизнуть отсюда нтъ, кажется, никакой возможности.

Пистолетные выстрлы вошли здсь въ общее употребленіе не только между Арнаутами, но и въ самой высшей сфер общества. Недавно одинъ изъ внуковъ Мегмета Али, котораго назову я Синей Бородою (собственное имя могло бы повредить нашимъ дружескимъ отношеніямъ къ Египту), чувствуя недостатокъ своего образованія, пожелалъ познакомиться съ математикою и съ условіями цивилизованной жизни. Для исполненія этого похвальнаго желанія былъ выписанъ изъ Кэмбриджа наставникъ, который, какъ я слышалъ, учился алгебр и учтивостямъ у достопочтеннаго доктора Уизля.

Однажды, когда мистеръ Мэкъ Уиртеръ, гуляя съ Синей Бородою въ садахъ Шубры, объяснялъ ему обычаи, усвоенные образованнымъ обществомъ, и увлекался краснорчивыми воспоминаніями о кэмбриджскомъ университет, къ нимъ подошелъ бдный феллахъ и, бросившись къ ногамъ Синей Бороды, началъ жалобнымъ голосомъ умолять о правосудіи.

Синяя Борода былъ такъ увлеченъ разсказомъ своего почтеннаго наставника, что веллъ просителю убираться къ чорту, и возобновилъ разговоръ, прерванный не вовремя крикомъ феллаха. Злая судьба надоумила бдняка снова попытать счастія. Онъ всталъ на другой дорожк, и когда принцъ и мистеръ Мэкъ Уиртеръ вышли на нее, занятые еще боле интереснымъ разговоромъ, феллахъ, упавши опять на колна, протянулъ просьбу къ лицу Синей Бороды и снова завопилъ жалобнымъ голосомъ.

Эта вторичная попытка неотвязнаго бдняка вывела принца изъ терпнія. ‘Человкъ, сказалъ онъ, я уже запретилъ теб докучать мн своимъ крикомъ, и вотъ! ты не повинуешься. Прими же достойную кару за ослушаніе, и пусть кровь твоя падетъ на твою же собственную голову.’ Съ этими словами протянулъ онъ пистолетъ, и феллахъ никогда уже посл этого не молилъ о правосудіи.

Такая неожиданная развязка удивила почтеннаго Мэкъ Уиртера. ‘Милостивый принцъ, сказалъ онъ, мы никогда не убивали людей въ Кэмбридж, даже и въ то время, когда случалось гулять намъ на зеленой лужайк университета. Позвольте доложить вашему высочеству, что такую методу отдлываться отъ докучливости просителей мы, Европейцы, признаемъ крутымъ и даже почти жестокимъ средствомъ. Осмливаюсь покорнйше просить васъ укротить нисколько этотъ пылъ на будущее время и, какъ наставникъ вашего высочества, умоляю васъ быть немного поскупе на пули и порохъ.’

— О, мулла! отвчалъ Синяя Борода своему наставнику. Мн очень пріятно слушать тебя, когда говоришь ты о своемъ университета, но если вздумаешь ты мшаться въ дло правосудія, какимъ бы то ни было образомъ, и препятствовать мн убить какую-нибудь арабскую собаку, которая бжитъ по пятамъ за мною,— то, клянусь бородою пророка! у меня отыщется для тебя другая пуля.

Проговоривши это, онъ выхватилъ другой пистолетъ и взглянулъ на почтеннаго Мэкъ Уиртера такъ многозначительно, такимъ ужаснымъ взоромъ, что тотъ пожелалъ убраться поскорй восвояси и, надюсь, посиживаетъ теперь благополучно дома.

Вотъ еще забавный анекдотъ, разсказанный мн джентельменомъ, который постоянно живетъ въ Каиръ. Поземельные доходы поступаютъ въ казну черезъ руки фермеровъ. Въ ихъ полное распоряженіе отданы цлые округа, и на нихъ же возложена отвтственность въ сбор податей. Эта система понуждаетъ сборщиковъ прибгать къ ужасной тираніи, а феллаховъ къ притворству, къ желанію прикинуться нищими, для того, чтобы сберечь деньги отъ хищности своихъ надсмотрщиковъ. Такимъ образомъ плутовство развито здсь въ высшей степени: это очень горестный фактъ. Паша обкрадываетъ и надуваетъ купцовъ, зная, что надсмотрщики обкрадываютъ казну, пока остаются на своемъ мст и пока, съ помощью палки, не заставятъ ихъ развязать кошель, надсмотрщики угнетаютъ и обворовываютъ земледльцевъ, а бдные земледльцы плутуютъ и воруютъ въ свою очередь, и такъ вся административная система постоянно вращается здсь въ широкой сфер обоюднаго надувательства.

Депутаціи отъ поселянъ и феллаховъ то и дло являются къ паш съ жалобами на жестокость и притсненія начальниковъ, поставленныхъ надъ ними, но какъ извстно, что съ Араба ничего не возьмешь безъ палки, то жалобы и оставляются по большей части безъ вниманія. Казна его высочества должна быть наполнена, и чиновники, назначенные правительствомъ, не могутъ же быть оставлены безъ поддержки.

Была однако же одна деревня, разоренные жители которой жаловались такъ патетически, что возбудили негодованіе въ сердц Мегмета Али, а потому и былъ вызванъ въ Каиръ начальникъ деревни, Скинфлинтъ-Бегъ, для представленія отчета въ своихъ дйствіяхъ.

Когда явился онъ, паша началъ упрекать его въ несправедливости, спросилъ, какъ осмлился онъ обходиться такъ жестоко съ его любезными врноподданными, и грозилъ бегу опалою и конфискаціею всего имущества за то, что онъ довелъ до разоренія ввренный ему округъ.

‘Ваше высочество, отвчалъ Скинфлинтъ-Бегъ, вы изволите говорить, что я разорилъ феллаховъ. Какъ же изобличить мн во лжи моихъ враговъ и доказать несправедливость ихъ обвиненія? Принесть больше отъ нихъ денегъ. Если принесу я пятьсотъ кошельковъ съ моей деревни, увритесь ли вы, что народъ мой не доведенъ до разоренія?

Паша смягчился. ‘Я не хочу, чтобы этихъ бдняковъ били палками, сказалъ онъ. О, Скинфлинтъ-Бегъ, ты такъ много мучилъ ихъ и такъ мало сдлалъ для нихъ полезнаго, что сердце мое обливается кровью. Я не хочу, чтобы они страдали боле. ‘

— Даруйте мн прощеніе, ваше высочество, превратите гнвъ свой на милость, и я принесу пятьсотъ кошельковъ также врно, какъ зовутъ меня Скинфлинтъ-Бегомъ. Я прошу только позволенія сходить домой, пробыть тамъ нсколько дней и вернуться назадъ. Я возвращусь также честно, какъ возвратился Регулъ-паша къ Карагенянамъ, и съ блымъ лицомъ предстану передъ ясныя очи вашего высочества.

Эта просьба объ острочк была уважена. Возвратясь въ деревню, Скинфлинтъ-Бегъ созвалъ немедленно старшинъ. ‘Друзья мои, сказалъ онъ имъ, слухи о нашей бдности и несчастіяхъ достигли до трона паши, и милостивое сердце нашего повелителя смягчилось отъ словъ, проникшихъ въ его уши. ‘Сердце мое, такъ говоритъ онъ, тронуто бдствіями моихъ эль-модійскихъ подданныхъ. Я придумалъ, какимъ бы образомъ пособить ихъ несчастію. Недалеко отъ ихъ деревни находится плодоносная земля Эль-Гуани, богатая кунжутомъ, ячменемъ, хлопчатой бумагой и кукурузою. Цна ей тысяча кошельковъ, но я хочу уступить ее моимъ дтямъ за семьсотъ пятьдесятъ, остальныя же деньги оставить въ ихъ собственную пользу, въ награду за долгія страданія.’

Старшины знали, какъ высоко цнятся плодородныя поля Эль-Гуани, но они сомнвались въ искренности своего начальника. Однако же ему удалось разсять ихъ опасенія и возбудить сильное желаніе сдлать эту выгодную покупку. ‘Я самъ вношу двсти пятьдесятъ кошельковъ, сказалъ онъ, а вы всмъ міромъ подпишетесь на остальные. Когда же деньги будутъ собраны, вы отправитесь съ ними въ Каиръ, а я понесу свою часть, и всю эту сумму положимъ мы къ ногамъ его высочества.’

Сдыя бороды посовтовались другъ съ другомъ, и мнимые бдняки, изъ кармана которыхъ нельзя было ничего выколотить палкою, нашли въ немъ деньжонки, какъ скоро потребовалъ этого ихъ собственный интересъ. Вмст съ шейкомъ и съ пятьюстами кошельковъ отправились они по дорог въ столицу.

По прибытіи въ Каиръ, Скинфлинтъ-Бегъ и старшины Эль-Моди были допущены во дворецъ, гд передъ трономъ паши и положили собранныя деньги.

‘Вотъ дань врноподданныхъ, ваше высочество, сказалъ Скинфлинтъ-Бегъ, опуская на полъ свою часть, а это добровольное приношеніе деревни Эль-Моди. Не справедливо ли докладывалъ я, увряя ваше высочество, что враги и клеветники безсовстно оболгали меня, жалуясь на разореніе моего округа и на чинимыя будто бы мною истязанія его жителямъ? Вотъ доказательство, что Эль-Моди не иметъ недостатка въ деньгахъ: старшины въ одинъ день собрали пятьсотъ кошельковъ и кладутъ ихъ къ ногамъ своего повелителя.’

Вмсто палокъ, Скинфлинтъ-Бегъ былъ немедленно награжденъ милостью, палками же попотчивали феллаховъ, которые донесли на него. Изъ бега онъ былъ переименованъ въ бея, и способъ его извлекать деньги изъ народа могъ бы составить предметъ достойный изученія для людей, управляющихъ нкоторыми частями Соединеннаго Королевства {Напримръ, для дерривэнскаго бега.}.

Во время Сирійской междуусобицы, наша, опасаясь разрыва дружескихъ связей съ Англіею, пожелалъ возвысить духъ феллаховъ, relever la morale nationale, и сдлалъ однаго Араба полковникомъ. Черезъ три дня по заключеніи мира, счастливый Арабъ былъ разжалованъ пашею. Молодой египетскій полковникъ, который разсказалъ мн это, отъ души смялся надъ продлкою своею повелителя. ‘Не срамъ ли это, говорилъ онъ: меня, человка двадцати трехъ лтъ, никогда и нигд не служившаго, не имющаго никакихъ особенныхъ достоинствъ,— сдлать полковникомъ?’ Смерть помшала его дальнейшему повышенію. Черезъ нсколько недль во французскихъ газетахъ было объявлено о смерти бея.

Этотъ любезный молодой человкъ, по вечерамъ, въ карантин Мальты, краснорчиво описывалъ намъ красоту жены своей, оставленной въ Каиръ, ея черные волосы, голубые глаза и удивительное тлосложеніе. Я полагаю, что этимъ черкешенкамъ обязана своей изящной кожею турецкая аристократія, управляющая Египтомъ. Видлъ я здсь Ибрагима-пашу, онъ румянъ, усы у него съ просдью, по своей надменной и красивой наружности походитъ онъ на англійскаго драгуна, какихъ можно видть на смотрахъ въ Медстон. Вс здшніе офиціальные люди имютъ чисто-европейскія лица. Въ Каиръ познакомился я съ очень веселымъ и толстымъ пашею, которому принадлежалъ, кажется, трактиръ. Онъ каждый день прогуливался въ садахъ Эзбекіэ, судя по наружности, его можно было почесть французомъ. Женщины или, врне сказать, маленькія частички женскаго тла, которыя намъ дозволено было созерцать здсь, были тоже прекрасны. Эти милыя созданія, втроемъ и вчетверомъ, здили на лошакахъ по улицамъ города, въ сопровожденіи невольниковъ, которые поддерживали ихъ на сдл, кричали во все горло: шмалекъ, аминекъ, или что-то въ этомъ род, и хлестали народъ на об стороны ременной плеткою. Но женщины кутаются здсь еще боле, нежели въ Константинопол. Черный шелковый капюшонъ, спускаясь съ головы, прикрываетъ ихъ совершенно, широко раздвигая его руками, он изъ отверзтій черной маски пронзительно устремляютъ на васъ большіе круглые глаза, которые составляютъ здсь общую принадлежность, исключая, разумется, людей, потерявшихъ зрніе отъ офтальміи.

Меня удивляла благородная фигура Аравитянокъ, которыхъ я видлъ здсь. Привычка носить на головъ кувшинъ придаетъ ихъ стану особенную граціозность, которой какъ нельзя боле соотвтствуетъ національный костюмъ ихъ. Одинъ экземпляръ этого костюма я привезъ въ Англію, въ подарокъ знакомой леди для маскерада. Онъ состоитъ изъ широкаго синяго коленкороваго платья, которое застегивается спереди костяными пуговицами, и трехъ аршинъ синей же матеріи для вуаля. Для глазъ длается отверзтіе, а на голов долженъ непремнно находиться кувшинъ. Костюмъ этотъ, не допускающій юбокъ и другихъ вспомогательныхъ средствъ дамскаго туалета, можетъ идти только къ очень стройной фигур, и я не сомнваюсь, что въ будущій сезонъ онъ войдетъ въ большое употребленіе.

Съ мужчинами, съ этой прекрасной и благородной расою людей, обходятся здсь, какъ съ собаками. Когда халъ я базаромъ, проводникъ, пролагая дорогу мн сквозь густую толпу феллаховъ, стегалъ плетью тхъ изъ нихъ, которые не могли или не хотли посторониться. Никогда не забуду я этой унизительной сцены!

Почтенный старикъ, съ длинной и совершенно сдой бородою, получивши ударъ, не произнесъ ни малйшей жалобы. Онъ только отошелъ въ сторону, пожимая плечами, по которымъ хлестнула плеть. Эта жестокость возмутила меня. Я закричалъ на проводника и запретилъ ему драться въ моемъ присутствіи. Но здсь вс дерутся плетью: и пшій конвой наши, когда детъ онъ по базару, и прислуга доктора, когда пробирается онъ сквозь толпу, чинно возсдая на хребт своей кобылицы, и особенно Негры. Эти дерзкіе негодяи, очищая для самихъ себя дорогу, машутъ бичемъ на об стороны безо всякаго сожалнія, и никогда не услышите вы жалобы.

Какъ описать вамъ красоту здшнихъ улицъ, эту разнообразную архитектуру домовъ, арокъ, висячихъ кровель, портиковъ и балконовъ, эту удивительную игру свта и тни, которая пестритъ ихъ, этотъ варварскій блескъ обширныхъ базаровъ и шумную, суетливую толпу, которая наполняетъ ихъ! Цлая академія художниковъ нашла бы здсь богатйшіе матеріялы для картинъ своихъ. Нигд не видалъ я такого разнообразія архитектуры, жизни и блестящаго колорита. Каждая улица, каждая лавка базара такъ вотъ и просятся на полотно картины. Нашъ знаменитый акварельный живописецъ, мистеръ Леувсъ, набросалъ на бумагу нсколько этихъ сценъ чрезвычайно удачно, но здсь достанетъ ихъ на сотню артистовъ, и если кто-нибудь изъ нихъ, читая эти строки, вздумаетъ воспользоваться случаемъ и пріхать въ Каиръ зимою, онъ найдетъ здсь превосходный климатъ и богатые предметы для своей кисти.

Изъ эскизовъ однихъ только Негровъ можно составить очень интересный альбомъ. Сегодня похалъ я на лошади за городъ, къ гробницамъ Калифовь. Эти древнія, необитаемыя зданія съ куполами, дворами и минаретами представляютъ очень живописную картину. Въ одномъ изъ нихъ остановились только-что прибывшіе сюда Негры, они столпились подл стны, освщенной солнцемъ, продавцы ихъ ходили по двору, или курили табакъ, лежа на цыновкахъ. Въ толп замтилъ я чернаго, какъ ночь, Абиссинца съ такимъ гадкимъ выраженіемъ лица, что его можно было назвать олицетворенной подлостью. Когда я началъ рисовать портретъ этой ракаліи, онъ пристально поглядлъ на меня съ своей цыновки и вслдъ за этимъ попросилъ денегъ. ‘Я знаю, говорилъ онъ, изъ-за чего вы хлопочете. Вы нарисуете меня, а потомъ, когда вернетесь въ Европу, продадите эту картину за деньги: такъ подлитесь хоть немножко со мною’. Чувствуя, что у меня не достанетъ искусства изобразить такой избытокъ плутовства, я положилъ кисть, бросилъ ему сигару и веллъ сказать переводчику, что рожа этого молодца слишкомъ гадка для того, чтобы сдлаться ей популярною въ Европ&#1123,, и что по этой-то именно причин я и выбралъ ее для своего рисунка.

Это были невольники, назначенные для продажи. На сцену выступилъ хозяинъ ихъ и показалъ намъ свое черное стадо. Оно состояло, по большей части, изъ мальчиковъ и молодыхъ женщинъ, которыя были хорошо сложены, но отвратительно безобразны. Скинувши съ одной изъ нихъ покрывало, продавецъ веллъ подняться ей на ноги. Она повиновалась, дрожа всмъ тломъ отъ стыдливости. Кожа на ней была черна, какъ уголь, губы походили на сосиски, большіе глаза отличались добрымъ выраженіемъ, и курчавые волосы вились на голов густыми, маленькими и жесткими колечками.

Нельзя сказать, чтобы эти люди были несчастны. Они смотрятъ на васъ такими же глазами, какъ бдная двушка глядятъ въ Англіи на фабрику, куда бы хотлось наняться ей. Съ купленными Неграми обходятся здсь ласково и одваютъ ихъ хорошо, они скоро жирютъ и становятся очень веселы. Но мн показалось, что эти невольницы очень дики въ сравненіи съ тми, которыхъ видлъ я на константинопольскихъ базарахъ. Когда я разсматривалъ тамъ одну Негритянку и слишкомъ патетически удивлялся полнот ея формъ, она улыбалась очень весело и поручила драгоману попросять меня, чтобы я купилъ ее за двадцать фунтовъ стерлинговъ.

За гробницами Калифовъ начинается уже степь. Она подходитъ къ самымъ стнамъ Каира и замыкается зеленью садовъ, которые темнютъ на южной ея оконечности. Отсюда можете видть вы первую станцію суэзской дороги и хать по ней безъ проводника, направляя путь свой отъ одного станціоннаго дома къ другому,

Оселъ мой бжалъ четверть часа очень порядочной рысцою. Здсь, оборотясь спиной къ городу, мы находились въ настоящей степи: песчаные холмы, подымаясь другъ изъ-за друга, тяпулись такъ далеко, что, наконецъ, взоръ мой не могъ отличить безцвтной перспективы ихъ отъ желтаго небосклона. Объ этой картинъ я составилъ уже прекрасную идею изъ Эстена. Можетъ быть, она получаетъ боле грозный характеръ, когда дуетъ здсь симумъ. Во время дороги случилось со мною одно только происшествіе: переднія ноги осла глубоко увязли въ яму, я перескочилъ черезъ его голову, растянулся во весь ростъ и отвдалъ песочку. Посл этого приключенія отправился я обратно въ городъ. Въ продолженіе двухдневной зды по этой степи, вы такъ приглядитесь къ ней, что она совершенно потеряетъ для васъ грандіозный характеръ и сдлается только некомфортабельною.

Вскор посл моего паденія, солнце также увязло въ песокъ, но оно не поднялось изъ него съ моей быстротою. Пріятно было смотрть мн на закатъ его, потому что въ этотъ вечеръ пригласилъ меня обдать старинный другъ нашъ Ди…. который поселился здсь и живетъ совершенно на восточный ладъ.

Вы помните, какой дэнди былъ этотъ Ди…, помните безукоризненность его сапоговъ, галстуховъ, перчатокъ и отличный фасонъ жилетовъ. Мы видли его въ полномъ блеск на Реджентъ-Стрит, въ Тюльери и Толедо. Здсь поселился онъ въ арабскомъ квартал, вдали отъ тихъ норъ, въ которыхъ пріютилась европейская цивилизація. Домъ его стоитъ въ прохладной, тнистой, узкой алле, такъ узкой, что маленькій поздъ мой, состоявшій изъ двухъ лошаковъ, на которыхъ халъ я съ проводникомъ, и двухъ погоньщиковъ, долженъ былъ прижаться къ стнк, чтобы дать дорогу Ибрагиму паши, который встртился намъ съ своей кавалькадою. Прежде всего въхали мы на широкій дворъ, прикрытый навсомъ. Здсь находился на сторож смуглый арабъ, въ синемъ халатъ и блой чалм. Слуги на Востокъ лежатъ, кажется, у всхъ дверей, чтобы позвать ихъ, вы должны хлопнуть въ ладоши, какъ длается это въ Арабскихъ Ночахъ.

Этотъ человкъ, юркнувши въ маленькую калитку, которую онъ затворилъ за собою, пошелъ во внутреннія комнаты, доложить о насъ своему господину. Скоро возвратился онъ, я спрыгнулъ съ лошака, отдалъ поводья погоньщику и вошелъ въ таинственную дверь.

За нею находился большой открытый дворъ, обнесенный съ одной стороны глухой галереею. На трав лежалъ верблюдъ, подл него стояла газель, а поодаль отъ нихъ пестрло цлое стадо куръ и цыплятъ, доставляющихъ необходимый матеріялъ для роскошнаго стола хозяина. Противъ галереи подымались стны его длиннаго, испещреннаго окнами и балконами дома. Стрльчатыя окна прикрывались деревянными ршетками, сквозь одну изъ нихъ пристально глядли на меня необыкновенно большіе, черные и такіе восхитительные глаза, какихъ никогда еще не случалось мн видть. Подлъ оконъ летали, суетились и ворковали голуби. Счастливыя созданія! Безъ сомннія, васъ кормятъ крошками хлба хорошенькія пальчики милой Зюлейки! Весь этотъ дворъ, освщаемый солнцемъ и удивительно блестящими глазами, которые смотрятъ на него сквозь оконную ршетку, имлъ такую же старую, заплсневлую наружность, какъ запущенное мстопребываніе ирландскаго джентельмена. Краска посколупалась съ вычурныхъ, расписанныхъ галерей, арабески свалились съ оконъ, но эта ветхость удвоивала живописный эффектъ общей картины. Однако же я слишкомъ долго удерживаю васъ на двери. Но на кой же чортъ блеснули здсь черные глаза этой Зюлейки?

Отсюда вошелъ я въ большую комнату, посреди которой журчалъ фонтанъ. Тутъ встртилъ меня другой человкъ, весь въ синемъ, съ краснымъ поясомъ и блой бородою. Онъ поднялъ темное драпри двери и ввелъ меня въ большую залу съ мавританскимъ окномъ. Здсь усадилъ онъ меня на диванъ, вышелъ на минуту и возвратился съ длинной трубкою и мдной жаровнею, откуда вынулъ уголь, раздулъ его, положилъ на табакъ и, предложивъ мн трубку, удалился съ почтительнымъ поклономъ. Таинственность слугъ и вншній дворъ съ его верблюдомъ, черноокой газелью и другими прекрасными глазками произвели на меня удивительное впечатлніе. Пока сидлъ я здсь, разсматривая эту странную комнату со всей ея обстановкою, робкое уваженіе мое къ владтелю дома достигло огромныхъ размровъ.

Такъ какъ вамъ пріятно будетъ узнать внутренность и меблировку восточнаго аристократическаго дома, то позвольте мн описать эту пріемную. Она длинна и высока, лпной потолокъ ея расписанъ, позолоченъ и обведенъ арабесками, перемшанными съ надписями изъ Алькорана. Домъ этотъ вроятно принадлежалъ сперва какому-нибудь мамелюкскому аг или бею, котораго умертвилъ Мегметъ-Али, пригласивши къ себ на завтракъ. Его не подновляли съ тхъ поръ, и онъ устарлъ, хотя, можетъ быть, и сталъ отъ этого живописне. Въ ниш, противъ дивана, находится большое круглое окно, подл него стоятъ также диваны. Окно выходитъ въ садъ, окруженный высокими домами сосдей. Въ саду много зелени, посреди него журчитъ фонтанъ и подымается высокая пальма, обсаженная кустарниками. Въ комнат, кром дивановъ, есть еще сосновый столъ, цною въ пять шиллинговъ, четыре деревянныхъ стула, которые стоятъ не дороже шести шиллинговъ, два ковра и пара цыновокъ. Столъ и стулья — это роскошь, вывезенная изъ Европы, на Восток дятъ обыкновенно изъ мдныхъ судковъ, поставленныхъ на низенькія скамеечки, а потому можно сказать, что домъ эффенди Ди… меблированъ роскошне, нежели домы агъ и беевъ, живущихъ по сосдству съ нимъ.

Когда я поразсмотрелъ эти вещи, въ комнату вошелъ Ди…. Неужели это тотъ франтъ, которому удивлялись въ Европ? Передо мною стоялъ мужчина въ желтомъ архалук, длинная борода его была съ просдью, бритую голову прикрывалъ красный тарбушъ, надтый сверхъ благо миткалеваго колпака, подбитаго ватою. Прошло нсколько минутъ прежде, нжели я могъ, какъ говорятъ Американцы, реализировать этого semiliant… прежнихъ временъ.

Садясь на диванъ рядомъ со мною, онъ скинулъ туфли, потомъ хлопнулъ руками и произнесъ слабымъ голосомъ: Мустафа! На зовъ явился человкъ со свчами, трубками и кофе. Тутъ начали мы толковать о Лондон. Я сообщилъ ему новости о прежнихъ товарищахъ. Во время разговора восточная холодность его поддалась англійскому радушію, и я, къ своему удовольствію, нашелъ въ немъ того же веселаго и разбитнаго малаго, какимъ слылъ онъ въ клуб.

Онъ усвоилъ всю вншнюю обстановку восточной жизни: вызжаетъ на сромъ кон, прикрытомъ красной попоною, въ сопровожденіи двухъ пшихъ слугъ, которые идутъ по сторонамъ его, носитъ очень красивый темно-синій жакетъ и такіе широкіе шаравары, что ихъ достало бы на экипировку цлаго англійскаго семейства. Курчавая борода его величаво покоится на груди, а при бедр блеститъ дамасская сабля. Красная шапка придаетъ ему почтенную наружность бея. И надобно сказать, чти это не павлиныя перья, не театральный костюмъ, нтъ! Пріятель нашъ инженерный генералъ-маіоръ, то есть одинъ изъ важныхъ сановниковъ Египта. За столомъ засталъ насъ одинъ отуречившійся Европеецъ, и мы, по окончаніи обда, торжественно возсли на диванъ съ длинными трубками.

Обды Ди… превосходны. Кушанье готовитъ ему обыкновенная египетская кухарка. Намъ подали огурцовъ, фаршированныхъ рубленымъ мясомъ, желтый, дымящійся пилафъ, которымъ гордится восточная кухня, козленка и куръ l’Aboukr и la pyramide, нсколько очень вкусныхъ блюдъ, приготовленныхъ изъ зелени, кибобъ, приправленный превосходнымъ соусомъ изъ сливъ и острыхъ на вкусъ кореньевъ. Обдъ заключился сплыми гранатами, он были разрзаны на кусочки, холодны и чрезвычайно вкусны. Съ мясными блюдами управлялись мы съ помощью ножей и вилокъ, но плоды брали съ тарелокъ и клали въ ротъ по восточному: рукою. Я освдомился о ягнятин, фисташкахъ и кремъ-торт au poivre, но повариха Ди… не умла приготовить ни одного изъ этихъ историческихъ блюдъ. Пили мы воду, охлажденную въ небольшихъ глиняныхъ горшечкахъ, попробовали также и шербетовъ, приготовленныхъ двумя соперниками: Гаджи Годсономъ и Бассь Беемъ — самые горчайшіе и самые сладостные изъ напитковъ. О, несравненный Годсонъ! Когда были мы въ Іерусалим, туда пришелъ изъ Бейрута верблюдъ, нагруженный портеромъ. Никогда не забыть мн той радости, которая одушевила насъ при видъ прохладной пны, наполнившей стаканъ, подставленный подъ горлышко широкоплечей, приземистой бутылки.

Живя на свер, мы не понимаемъ всей роскоши этой жгучей жажды, которая томитъ человка въ знойномъ климатъ, по-крайней-мр сидячіе городскіе жители рдко испытываютъ ее, но во время путешествія земляки наши узнаютъ это благо. Воя дорога отъ Каира до Суэза усыпана пробками изъ бутылокъ содовой воды. Маленькій Томъ Томбъ съ своимъ братомъ не заблудились бы въ египетской пустын, идя по этимъ знакамъ.

Каиръ чрезвычайно живописенъ, пріятно имть въ саду у себя пальмы и здить на верблюд, но все-таки очень хотлось развдать мн, какія особенныя причины привязываютъ нашего пріятеля къ восточной жизни. По своимъ склонностямъ и привычкамъ онъ въ полномъ смыслъ городской житель. Семейство его живетъ въ Лондонъ и ничего не слышатъ о немъ, а между тмъ имя его все еще находится въ списк членовъ клуба, комната, въ которой жилъ онъ, содержится въ томъ же вид, въ какомъ была при немъ, и забытыя сестры дрожатъ отъ страха при мысли, что Фридерикъ ихъ отпустилъ длинную бороду, привсилъ изогнутую саблю, облекся въ турецкій костюмъ и разгуливаетъ въ какой-то дальней сторонушк. Конечно, въ сказк очень хорошъ этотъ костюмъ, но въ дйствительности жизни родина, Лондонъ, бритва, сестра, которая поитъ васъ чаемъ, и узкіе, англійскіе штаники несравненно лучше необозримыхъ турецкихъ шараваровъ. Такъ что же заставило его обратиться въ бгство отъ этихъ приличныхъ и законныхъ удовольствій жизни?

Я думалъ сначала, что виною всему блестящіе глаза хорошенькой Зюлейки, но онъ честью своей уврялъ меня, что глаза эти принадлежатъ черной поварих его, которая стряпаетъ пилафъ и начиняетъ огурцы рубленою бараниной. Нтъ, причина тутъ заключается въ такой склонности къ лни, какую Европейцу, по-крайней-мр Англичанину, и понять даже трудно. Онъ живетъ, какъ человкъ, привыкшій курить опіумъ: мечтательной, сонной, лнивой, табачной жизнью. Онъ говоритъ, что ему надоли наши вечерніе създы, что онъ не хочетъ носить блыхъ перчатокъ, накрахмаленныхъ галстуховъ и читать журналовъ. Даже тихая жизнь въ Каир кажется ему слишкомъ цивилизованною: здсь прозжаютъ Англичане, и возобновляется старое знакомство. Величайшимъ наслажденіемъ была бы для него жизнь въ пустын, гд можно боле ничего не длать, нежели въ Каиръ. Тамъ и палатка, и трубка, и скачка на арабскихъ лошадяхъ, тамъ нтъ толпы, которая не даетъ вамъ свободно пройдти по улиц, тамъ, по ночамъ, созерцалъ бы онъ блестящія звзды, смотрлъ бы, какъ чистятъ верблюдовъ, зажигаютъ огни и курятъ трубки.

Ночныя сцены очень эфектны въ Каир. Здсь ложатся спать до десяти часовъ вечера. Въ огромныхъ зданіяхъ не мелькаетъ ни одной свчки, а только въ синей глубинъ безмятежнаго неба горятъ надъ вами звзды съ удивительнымъ блескомъ. Проводники несутъ два маленькіе фонарика, свтъ ихъ удвоиваетъ темноту опуствшихъ улицъ. Простой народъ, свернувшись калачикомъ, спитъ въ дверяхъ и воротахъ, проходитъ дозоръ и окликаетъ васъ, въ мечети блеститъ огонекъ, туда, на всю ночь, пришли молиться правоврные, вы слышите странные звуки ихъ носовой музыки. Вотъ домъ сумасшедшихъ, у окна стоитъ человкъ, разговаривая съ луною: для него нтъ сна. Всю ночь на пролетъ воетъ и распваетъ онъ — это сцена довольно пріятная. Утративши разумъ, онъ не потерялъ съ нимъ людскаго тщеславія: на перекоръ солом и ршеткамъ, онъ все-таки владтельная особа.

Что новаго сказать вамъ о знаменитыхъ зданіяхъ? Но вы не поврите, что мы были на пирамидахъ, пока я не принесу вамъ какой-нибудь вещички съ вершины ихъ.

Мальчикъ въ бломъ колпак карабкался по камнямъ, держа въ рукъ кувшинъ съ водою для освженія утомленныхъ путниковъ, которые подымались вслдъ за нимъ. Вотъ, наконецъ, прислъ онъ на верху пирамиды. Обширный, гладкій пейзажъ раскинулся передъ его глазами: большая рка, текущая извилинами, пурпуровый городъ, съ укрпленіями, спицами и куполами, зеленыя поля, пальмовыя рощи и деревни, мелькавшія темными пятнами. Долины были еще покрыты наводненіемъ, далеко, далеко тянулся этотъ пейзажъ, сливаясь съ золотымъ горизонтомъ. Перенесенный на полотно или на бумагу, онъ былъ-бы очень неэфектной картиною. Два сонета Шеллея я признаю самымъ удачнымъ описаніемъ пирамидъ, они лучше даже дйствительности. Вы можете закрыть книгу и нарисовать въ своемъ воображеніи то, что высказано въ ней словами, по-крайней-мр отъ этого занятія не отвлекутъ васъ мелочныя непріятности, напримръ, крикливая толпа нищихъ, которые цпляются здсь за ваши фалды и вопятъ неотступно, чтобы вы подали имъ милостыню.

Поздку къ пирамидамъ можно назвать самой пріятной прогулкою. Въ конц года, хотя небо почти и безоблачно, однако же солнце не печетъ слишкомъ жарко, и окрестность, освженная сбывающимъ наводненіемъ, покрыта свжей, сочной зеленью. Мы двинулись изъ гостиницы въ-шестеромъ, съ нами была одна леди, она распоряжалась содовой водою и также присла отдохнуть на вершин Хеопса. Те изъ насъ, которые были предусмотрительне, запаслись двумя лошаками. Мой лошакъ по-крайней-мр пять разъ упалъ во время дороги, заставивши повторить меня прежній опытъ, хотя и съ большимъ успхомъ. Разстояніе отъ ногъ до земли очень не велико, когда падаетъ лошакъ, стремена соскальзываютъ съ подошвъ, и вы становитесь на ноги чрезвычайно легко и граціозно.

Эзбскійской долиною и предмстіями города, гд находятся дачи египетской аристократіи, прохали мы къ старому Каиру, тутъ вся наша партія вошла на паромъ, который быстро понесся на противоположный берегъ Нила. Перевозчиками были крикливые и расторопныя Арабы, ни сколько не похожіе на важныхъ и безмолвныхъ Турокъ. Въ продолженіе всей дороги пирамиды находились въ виду у васъ. Тонкія серебристыя облачка прикрывали слегка зарумяненныя солнцемъ вершины ихъ. На пути видли мы нсколько любопытныхъ сценъ восточной жизни. У воротъ загороднаго дома паши, стояли невольники и лошади, покрытыя попонами, рядомъ съ навьюченными лошаками шли земледльцы, въ Каир останавливались они отдохнуть и освжиться подл фонтановъ. Мимо насъ прошелъ медленнымъ шагомъ отрядъ солдатъ, въ блыхъ мундирахъ, красныхъ шапкахъ и съ блестящими штыками. Потомъ слдовали прибрежныя сцены: на противоположномъ берегу былъ хлбный рынокъ, и туда-то плыли паромы и рчныя суда подъ красными парусами. Тутъ съ берега, открывши золотистое лицо свое, внимательно, словно мсяцъ, глядли на насъ очень хорошенькая женщина, съ серебряными на рукахъ браслетами. На втвяхъ пальмъ висли кистями пурпуровые финики, срые журавли и цапли носились надъ прохладной водою блестящихъ озеръ, образовавшихся посл разлитія Нила, вода струилась сквозь отверстія грубыхъ плотинъ, орошая сосднія поля, покрытыя удивительно свжей зеленью. Вдали выступали дромадеры, съ сдоками, которые растянулись на горбахъ у нихъ, въ каналахъ стояли вязкія парусныя суда. То прозжали мы древнимъ мраморнымъ мостомъ, то тянулись гуськомъ по узкой борозд склизкой земли, то шлепали по грязи. Наконецъ, въ полумил отъ пирамиды, подъхали мы къ большой лужъ стоячей воды, саженей въ пятнадцать шириною, и, при общемъ хохотъ, возсли на плеча полунагихъ Арабовъ. Но подъ смхомъ скрывалось другое чувство: многіе изъ васъ побаивались, чтобы дикари не сунули ихъ въ глубокія ямы, которыми изобиловало это измнническое озеро. Къ счастію, дло окончилось только смхомъ и шутками, крикомъ переводчиковъ и ссорами Арабовъ при длежъ вырученныхъ за перевозъ денегъ. Мы разъигрывали фарсъ на сцен, украшенной пирамидами. Величаво стояли передъ нами эти громадныя зданія, а въ тни ихъ происходили пошлыя вещи: высокое исчезло. Путешественникъ достигаетъ сюда сквозь длинный рядъ всевозможныхъ мытарствъ. Робко смотрите вы на предстоящій вамъ путь къ вершин пирамиды, a вокругъ васъ гагакаютъ грубые дикари. Сверху несутся слабые крики, вы видите, какъ ползутъ туда маленькія наскомыя, вотъ добрались они до верхушки и начинаютъ спускаться внизъ, прыгая со ступеньки на ступеньку, восклицанія и крики становятся громче и непріятне, маленькая, прыгающая штучка, бывшая за минуту до этого не боле муравья, соскакиваетъ, наконецъ, на землю и превращается въ маіора бенгальской кавалеріи. Разогнавши съ громкимъ проклятіемъ докучливыхъ Арабовъ, которые столпились вокругъ него, онъ начинаетъ махать желтымъ платкомъ на лосное, багровое лицо свое, садится, отдуваясь, на песокъ, подъ тнью пирамиды, гд ожидаетъ его холодная курица, и вотъ черезъ минуту толстый носъ маіора погружается въ стаканъ водки или въ пну содовой воды. Отнын можетъ смло говорить онъ, что былъ на пирамид, но въ этомъ подвитъ нтъ ничего высокаго. Еще разъ посмотрите вы на вьющуюся зигзагами линію отъ основанія до самой верхушки Хеопса, и у васъ явятся желаніе подняться и опять сойдти по ней. И такъ — смлй впередъ! Надобно же ршиться. Еслибы и захотлось вамъ вернуться съ половины дороги — нельзя: шесть Арабовъ идутъ позади, они не допустятъ васъ отказаться отъ задуманнаго предпріятія.

Безотвязный народъ этотъ еще мили за дв до пирамидъ начинаетъ уже слдить за Европейцами, человкъ шесть пристанутъ къ одному путешественнику, и до-тхъ-поръ не покинутъ его, пока не проводятъ на верхъ и не опустятся съ нимъ на землю. Иногда сговорятся они между собою понудить несчастнаго туриста вбжать туда бгомъ, и почти полумертваго отъ устали введутъ на пирамиду. Когда подымаетесь вы, двое этихъ негодяевъ непремнно подталкиваютъ васъ въ спину. Брыкаться отчаянно ногами — вотъ единственное средство отдлаться отъ нихъ. Въ этомъ восхожденіи не заключается ничего романическаго, труднаго или сильно дйствующаго на душу человка. Вы идете по большой изломанной лстниц, нкоторыя ступени ея не мене четырехъ футовъ вышины. Не трудно, только немножко высоконько. Видъ съ пирамиды ничмъ не лучше той картины, на которую смотрли вы, сидя на лошак. Видно немного побольше рки, песку и полей, засянныхъ рисомъ. Не торопясь, сходите вы внизъ по этимъ большимъ уступамъ, вамъ хотлось бы помечтать, но проклятые крики Арабовъ разгоняютъ мысли и не даютъ вамъ подумать.

— Какъ! И вы ничего боле не въ состоянія сказать о пирамидахъ? Стыдитесь! Ни одного комплимента ни ихъ гигантскимъ размрамъ, ни ихъ вковой древности, ни громкой фразы, ни восторженнаго выраженія. Не хотите ли вы уврить насъ, что пирамиды не внушили вамъ глубокаго къ себ уваженія? Полноте! Возьмите перо и постарайтесь составить изъ словъ памятникъ, такой же высокій, какъ и эти необъятныя зданія, которыхъ не могли сокрушить ни ‘imber edax’, ни ‘aquilo impotens’, ни полетъ времени.

— Нтъ, куда намъ! Это дло геніевъ, великихъ поэтовъ и художниковъ. Мое перо непригодно для такихъ вещей. Оно вырвано изъ крыла простой домашней птицы, которая расхаживаетъ по двору, любитъ бормотать, порою и посвистываетъ, но взлетать высоко ршительно не въ состояніи, и при всякой попытк на такой полетъ опускается внизъ очень скоро. Конецъ ея вотъ какой: попасть на столъ въ Рождество или въ Михайловъ день и занять семью на полчаса времени, доставивши ее — да позволено будетъ надяться вамъ — маленькое удовольствіе.

——

Черезъ недлю явились мы въ карантинной гавани Мальты,гд семнадцать дней отдыха и тюремнаго заключенія были почти пріятны посл безпрестанныхъ обозрній новизны въ продолженіе послднихъ двухъ мсяцевъ. Можно похвалиться, что мы въ короткій промежутокъ времени: отъ 23-го іюля до 27-го октября, видли больше городовъ и людей, нежели въ такой же срокъ видятъ ихъ другіе путешественники. Мы постили Лиссабонъ, Кадиксъ, Гибралтаръ, Мальту, Аины, Смирну, Константинополь, Іерусалимъ и Каиръ. Названія этихъ городовъ велю я вышить на ковровомъ мшк, который побывалъ въ нихъ со мною. Какое множество новыхъ чувствъ, разнообразныхъ предметовъ и пріятныхъ воспоминаній остается въ душ человка, совершившаго такую поздку! Вы забываете вс непріятности путешествія, но удовольствіе, доставленное имъ, остается съ вами. Здсь повторяется тоже, что происходитъ съ человкомъ посл болзни: забывая тоску и страданія, томившія его во время недуга, онъ съ наслажденіемъ припоминаетъ вс мелочныя обстоятельства, сопровождавшія его выздоровленіе. Теперь забылъ я о морской болзни, хотя розсказнями о ней и наполненъ журналъ мой. Случилось, напримръ, что горькій эль на пароход оказался никуда негоднымъ, что поваръ дезертировалъ въ Константинополъ, и преемникъ его кормилъ насъ очень плохо, пока усплъ попривыкнуть къ длу. Но все это прошло, все забылось, и въ памяти остается только свтлая сторона путешествія. Не долго блестли передъ нами, подъ синимъ небомъ Аттики, блыя колонны Паренона, но если бы въ продолженіе всей жизни мы безпрестанно видли ихъ, и тогда воображеніе наше не могло бы представить ихъ живе. Одинъ часъ пробыли мы въ Кадикс, но блыя зданія и синее море — какъ ясно рисуются они въ нашемъ воспоминаніи! Въ ушахъ все еще дребезжатъ звуки гитары, и передъ глазами вертится ловкій цыганъ, посреди рынка, освщеннаго солнцемъ, наполненнаго плодами и вщами. Можно ли забыть Босфоръ, эту великолпнйшую сцену, прекрасне которой нтъ ничего въ подлунномъ мір? Теперь, когда пишу я и думаю о быломъ, передо мною возстаетъ Родосъ, съ его древними башнями, чудной атмосферою и темно-голубымъ моремъ, обхватившимъ пурпуровые острова. Тихо идутъ Арабы по долин Шарона, въ розовыхъ сумеркахъ, передъ самымъ восходомъ солнца. Съ мечети, которая стоитъ на дорогъ въ Вилеемъ, и теперь могу видть я печальныя моавскія горы съ блистающимъ въ промежуткахъ ихъ Мертвымъ моремъ. У подошвы Масличной горы стоятъ черныя, источенныя червями деревья Гесиманіи, а вдали, на каменныхъ холмахъ, подымаются желтыя укрпленія города.

Но едва-ли не самой дорогой мечтою осталось воспоминаніе о ночахъ, проведенныхъ на палуб, когда свтлыя звзды блистали надъ головою и мысли мои неслись на родину. Однажды, въ Константинопол, долетлъ до меня крикъ муэдзина: ‘Спшите на молитву!’ Звонко дребезжалъ онъ въ ясномъ воздух, въ тоже время увидалъ я Араба, павшаго ницъ, и еврейскаго равина, склонившагося надъ книгою: вс они славословили своего Создателя. Теперь, когда сижу я дома, въ Лондон, и дописываю послднія строчки моихъ Путевыхъ Замтокъ,— эти фигуры, вмст съ плывущимъ пароходомъ и нашей на немъ церковной службою, живе всего рисуются въ моемъ воображеніи. Такъ-то вс мы_, и каждый изъ насъ по-своему, преклоняя колна, прославляемъ Отца нашего. Сестры и братія, не смйтесь надъ ближнимъ, если голосъ его не сходенъ съ вашимъ голосомъ. Врьте, что въ словахъ моихъ нтъ лицемрія, и смиренное сердце исполнено благодарности.

‘Библіотека для чтенія’, NoNo 7—10, 1857

OCR Бычков М. Н.

Читайте также: