ПЕРВЫЙ РУССКІЙ ИЗОБРТАТЕЛЬ,
ИВАНЪ ПЕТРОВИЧЪ КУЛИБИНЪ.
БІОГРАФИЧЕСКІЙ РАЗСКАЗЪ ДЛЯ ЮНОШЕСТВА.
Съ 8-ю портретами и рисунками.
Цна 50 к., въ папк 70 к.. въ переплет 1 р.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Изданіе книжнаго магазина П. В. Луковникова.
Лештуковъ переулокъ, 2.
Глава I. Первые годы жизни.— За указкой и за прилавкомъ.— Флюгарка, мелёнка и шлюзъ.— Чужіе стихи и собственныя вирши
‘ II. Колоколенные часы съ ‘курантами’.— Первые самодльные часы.— У часовыхъ длъ мастера въ Москв.— Деревянные часы съ кукушкой и металлическіе часы.— Постоянный заработокъ
‘ III. женитьба и свой домъ.— Губернаторскіе часы и именитые заказчики.— Царицыны часы и уговоръ съ купцомъ Костроминымъ.
‘ IV. Электрическая машина, микроскопъ, телескопъ и зрительныя трубы.— Сановный покровитель — графъ Григорій Орловъ.— Осмотръ диковинныхъ часовъ, императрицею Екатериною II
‘ V. Вызовъ въ петербургскую Академію Наукъ.— Пріемъ въ Зимнемъ Дворц и кантата.— Награжденіе Кулибина и Костромина.— Въ академической мастерской.— Оптический телеграфъ, астрономическіе и математическіе приборы для кораблей.— Оригинальные астрономическіе часы съ вчнымъ календаремъ и дальнйшая судьба этихъ часовъ
‘ VI. Премія лондонской академіи на воздушный мостъ.— Поддлка ученымъ кулибинской модели и провалъ ученаго
‘ VII. Кулибинская модель моста
‘ VIII. Говорящая статуя.— Часы ‘съ павлиномъ и слономъ’.— Представленіе Суворову и двумъ иностраннымъ монархамъ
‘ IX. Два самохода: по вод и по суш.— Искусственная нога.— Чудо-фонарь.— Оптическій фейерверкъ
‘ X. Спускъ военнаго корабля.— Починка колоколеннаго шпиля Петропавловскаго собора въ Петербург
‘ XI. Прощальная аудіенція у императора Александра I.— Возвращеніе въ Нижній
‘ XII. Самоходное судно по Болт.— Постоянный мостъ черезъ Неву.— Perpetuum mobile.— Кончина Кулибина
ГЛАВА ПЕРВАЯ.
Первые годы жизни.— За указкой и за прилавкомъ.— Флюгарка, меленка и шлюзъ.— Чужіе стихи и собственныя вирши.
Среди простыхъ горныхъ породъ попадаются иногда цлые самородки благородныхъ металловъ, точно такъ же и среди темной массы простого люда появляются временами самородки блестящихъ талантовъ и геніевъ. Такимъ-то самородкомъ, вышедшимъ изъ народа, былъ Иванъ Петровичъ Кулибинъ, родившійся въ Нижнемъ-Новгород 10-го апрля 1735 года.
Отецъ Ивана Петровича, изъ ‘посадскихъ людей’, иначе изъ мщанъ, былъ небогатый мучной торговецъ. Лавка его стояла на нижнемъ базар, гд онъ и проводилъ весь свой день съ утра до вечера, малютка же сынъ его оставался у матери въ собственномъ ихъ домик, въ приход церкви Успенія. Здсь, на двор или въ саду, онъ игралъ съ другими ребятишками, ничмъ пока отъ нихъ не отличаясь.
Когда подошло ему время учиться грамот и счету, Ванюшу отдали въ науку къ мстному дьячку. У мальчика обнаружились недюжинныя способности, и онъ живо перенялъ у дьячка столько книжной и цифирной премудрости, сколько требовалось лабазнику.
— Ну, Ваня, теперь теб пора и за прилавокъ,— объявилъ отецъ.— Смекалкой тебя Господь не обидлъ, авось, и къ нашимъ торговымъ оборотамъ скоро пріобыкнешь.
Но Ваня не оправдалъ надеждъ отца. Стоитъ онъ, бывало, за прилавкомъ, но какъ только отецъ отвернется, глядь, мальчикъ услся уже въ уголокъ и возится съ ножомъ надъ какимъ-то кускомъ дерева.
— Ты что тамъ балуешься, Ваня?— окликнетъ его отецъ.
— Да вотъ флюгарку на крышу лажу,— отвчаетъ Ваня.
— Флюгарку! На кой прахъ намъ флюгарка?
— А чтобы знать, откуда втеръ дуетъ.
— Дуракъ ты, глупая голова! Выдь на улицу, подыми носъ на втеръ,— вотъ те и флюгарка. Пошелъ за прилавокъ!
Перечить родителю и думать не полагалось. Вздохнетъ нашъ Ваня и поплетется опять за прилавокъ.
День, другой проходитъ, какъ слдуетъ, а на третій онъ снова, въ своемъ излюбленномъ уголк, мастеритъ что-то ножомъ, приспособляетъ деревяшку къ деревяшк.
— Ты опять за своей дурацкой флюгаркой!— напускается на него отецъ.
— Нтъ, батюшка…
— А что же это у тебя?
— Меленка это…
— Какая такая меленка?
— Да вертушка съ трещоткой, чтобы воробьевъ, значитъ, на огород пугать.
— Вотъ наказанье божье! Путнаго отъ тебя, знать, во вкъ не добьешься. Все игрушки да игрушки! Подай-ка сюда твою вертушку!
— Да она у меня, батюшка, еще не готова…
— Подай, говорятъ теб!
Выхвативъ изъ рукъ мальчика ‘вертушку’, отецъ ее ломаетъ и кусочки бросаетъ подъ прилавокъ.
Такія сцены повторялись не разъ. Зато въ праздники, когда на базар не было торговли, Ван никто уже не препятствовалъ заниматься своими ‘игрушками’. Особенно дороги были ему праздники весной и лтомъ, когда можно было весь день проводить на вольномъ воздух.
Едва лишь повяло опять весеннимъ тепломъ, и отъ тающаго снга по отлогому скату къ Волг побжали ручейки, какъ Ваня соединилъ ихъ запрудами въ одинъ ручей, а надъ ручьемъ установилъ самодльную водяную мельницу о двухъ поставахъ и съ жерновами, ни дать, ни взять, какъ на настоящихъ большихъ мельницахъ, только что зерна у него не мололись.
Былъ въ саду и прудъ, гд водилась рыба. Но въ іюльскіе жары прудъ начиналъ высыхать, стоячая вода въ немъ плсневла, и рыба засыпала, заражая зловоніемъ окружающій воздухъ. Вышелъ праздничнымъ днемъ отецъ Кулибинъ съ благоврной своей погулять у пруда, свжимъ воздухомъ подышать,— рукой носъ зажалъ.
— Фу ты, вотъ те и прудъ! Думалъ: своей рыбой въ успенскомъ посту лакомиться будемъ. Анъ, замсто того, отъ нея же еще подохнемъ!
Въ отвтъ откуда-то сверху донесся звонкій откликъ:
— Не бойсь, батюшка, не подохнемъ, рыбы въ пруду у насъ будетъ вдоволь и въ постъ, и въ мясодъ.
Воззрился кверху отецъ, а тамъ на откос сидитъ на корточкахъ Ваня, ковыряетъ въ земл.
— Да какъ ты, глупый мальченка, съ родителемъ такъ разговаривать смешь!— крикнулъ отецъ.
— Я же, батюшка, не зря говорю: тутъ на откос бьетъ родниковый ключъ…
— Ну?
— Вотъ чистую-то ключевую воду я и провожу отсюда въ нашъ прудъ.
— Городи безлпицу! Прудъ-то не проточный.
— А онъ станетъ проточнымъ: по ту сторону пруда у меня будетъ шлюзъ.
— Какой такой шлюзъ?
— А водоспускъ, плотина съ запорными воротами. Я про это изъ печатной книжки вычиталъ. Дай только сроку, самъ увидишь, какъ хорошо выйдетъ.
— Да что жъ, пускай его попытается, — вполголоса вступилась за сынка мать.— Можетъ, у него и вправду выйдетъ по печатному.
— Ладно, погодимъ,— нехотя сдался мужъ.
А у маленькаго механика и то вдь все вышло какъ по печатному. Вокругъ горнаго ключа онъ вырылъ водоемъ, изъ водоема вплоть до пруда въ саду прорылъ канавку, а на противоположномъ конц пруда соорудилъ плотину со шлюзомъ, сквозь который застоявшуюся въ пруд воду можно было спускать въ Волгу. Не прошло и недли времени, какъ прудъ сталъ неузнаваемъ: отъ проточной ключевой воды поверхность его сдлалась зеркальной, и надъ этимъ зеркаломъ въ разныхъ мстахъ рзво запрыгали рыбки.
— Смотри, какъ взыгрались!— удивлялся отецъ Кулибинъ.— Дышать имъ, знать, тоже легче стало.
Ван же и такая косвенная похвала была уже достаточной наградой. Усердне еще прежняго сталъ онъ перечитывать свою печатную книжку, ‘Краткое руководство къ познанію простыхъ и сложныхъ машинъ’, въ перевод Ададурова, которую у кого-то раздобылъ случайно. Кое-что въ ней, правда, оставалось для него не совсмъ понятнымъ, такъ какъ въ математическихъ выкладкахъ онъ былъ малосвдущъ, но своимъ чуткимъ отъ природы умомъ онъ по большей части совершенно врно схватывалъ практическую основу каждой машины.
Удалось ему достать и ‘Прибавленіе къ С.-Петербургскимъ Вдомостямъ’, гд печатались извлеченія изъ ученыхъ трудовъ академиковъ. Академики были почти все вызванные изъ-за границы нмцы. Но особенное благоговніе внушали Ван не они, а молодой русскій ученый, Ломоносовъ, который, будучи сыномъ простого рыбака, сталъ академикомъ и, рядомъ съ учеными статьями о разныхъ явленіяхъ природы, сочинялъ еще такіе прекрасные (по тому времени) стихи. Обладая и музыкальнымъ слухомъ, Ваня заучивалъ наизусть эти стихи и распвалъ ихъ, аккомпанируя себ на гусляхъ, а потомъ началъ и самъ складывать ‘вирши’.
Эта новая его затя вызвала опять не малое неудовольствіе отца, онъ ворчалъ-ворчалъ, но въ конц концовъ махнулъ рукой.
ГЛАВА ВТОРАЯ.
Колоколенные часы ‘съ курантами’.— Первые самодльные часы.— У часовыхъ длъ мастера въ Москв.— Деревянные часы съ кукушкой и металлическіе часы.— Постоянный заработокъ.
На одной изъ нижегородскихъ колоколенъ, а именно Строгоновской церкви, имлись часы ‘съ курантами’. Еще маленькимъ мальчикомъ нашъ будущій механикъ нердко влзалъ туда, чтобы слушать ‘игру’ курантовъ и наблюдать за движеніемъ часовыхъ Стрлокъ. Пытливый умъ его искалъ объясненія загадочныхъ явленій: какъ происходитъ сама собой эта музыка? Отчего одна стрлка движется скоре другой? И нтъ ли какой связи между стрлками и музыкой, которая играетъ всегда въ опредленные часы?
Старикъ-пономарь, къ которому онъ обращался со своими разспросами, не умлъ удовлетворить его любознательности и отдлывался однимъ отвтомъ:
— Это, милюга мой, нмецкая работа, а нмецъ, извстно, и обезьяну выдумалъ.
Въ родительскомъ дом Вани не водилось никакихъ часовъ, ни стнныхъ, ни карманныхъ. Ознакомиться ближе съ устройствомъ часового механизма довелось ему впервые уже семнадцати лтъ. Зайдя какъ-то къ одному сосду (будущему своему свекру), онъ увидлъ у него стнные часы. Часы были самые простые, деревянные, съ большими дубовыми колесами. Онъ сталъ ихъ внимательно разглядывать.
— Чего ты тамъ не видалъ?— спросилъ его хозяинъ часовъ.
— Да вотъ, хотлось бы нутро ихъ вызнать, какъ они сдланы.
— Эвона! Самъ, поди, безъ году недля изъ яйца вылупился, а туда же. Не нашего, братъ, это ума дло.
— Въ механик я кое-что да смыслю. Кабы мн можно было только ихъ совсмъ разобрать, такъ я живой рукой смастерилъ бы такой же ходовой ярусъ.
— Ишь, что надумалъ! Да ты мн ихъ, того гляди, попортишь?
— Ни, Боже мой! Но работать мн у себя на дому куда способне…
— Ну, ладно, тащи ихъ къ себ. Только чуръ, братецъ: какъ вернешь назадъ, чтобы все было въ томъ же вид, слышишь?
Перетащилъ Ваня часы къ себ, разобралъ по частямъ, досталъ сухого дубоваго дерева, вооружился острымъ ножомъ и принялся вырзывать такія же, какъ въ часахъ, зубчатыя колеса. Но инструментъ былъ слишкомъ грубъ, да и рука рзчика недостаточно еще навычна: зубцы выходили далеко не ровными. Когда вс колеса были изготовлены, и самодльные часы собраны, вдохнуть въ нихъ жизнь Ван такъ и не удалось, не хотли они у него идти, да и все тутъ! Первый блинъ вышелъ комомъ.
Но такая неудача не обезкуражила предпріимчиваго юноши.
‘Попасть бы только въ Москву!— мечталъ онъ: — тамъ есть часовщики, а этакій часовщикъ сразу надоумитъ, въ чемъ изъянъ’.
Мечта его сбылась очень скоро.
Отцу Кулибину, какъ торговцу-хозяину, приходилось нердко бывать въ мстной ратуш. Однажды, возвратясь оттуда, онъ кликнулъ сына.
— Ну-ка, Ваня, сбирайся въ путь-дорогу.
— Куда, батюшка?
— Въ Блокаменную.
Ваня подпрыгнулъ даже отъ радости.
— Въ Москву! А когда мы демъ?
— Подешь-то ты одинъ. Самому мн изъ лавки никакъ отлучиться невозможно.
Лицо сына вытянулось.
— Да ты, батюшка, опять смешься надо мной?
— Зачмъ! Завелось у нашей ратуши, видишь ли, тяжебное дло въ Москв. Ну, и поршили спосылать туда надежнаго человка. Смышленыхъ людей межъ насъ, торговцевъ, хоть отбавляй, да наукой не умудрилъ Господь. А человкъ тутъ безпремнно долженъ быть грамотный. Вотъ я и предложилъ имъ тебя: малый-де и честный, и не глупый, и въ грамот крпокъ, положиться на него-де можно, какъ на каменную гору.
— На кого и полагаться, какъ не на нашего Ваню!— вмшалась мать, любовно поглядывая на своего первенца.— А самъ ты, Ванюша, при семъ случа и московскимъ святымъ угодникамъ помолишься, и на вс-то тамошнія диковинки насмотришься: на царь-колоколъ, царь-пушку…
‘Да и на часы всякаго рода!’ хотлъ было добавить отъ себя Ваня, но во-время спохватился: какъ бы отецъ на часы запрета не наложилъ.
И вотъ онъ въ Москв. Тяжебныя дла, какъ извстно, никогда скоро не ршаются, а въ т времена такъ-называемая ‘волокита’ (проволочка) была еще однимъ изъ самыхъ больныхъ мстъ нашихъ судовъ. Наведя, гд слдовало, справки по тяжб нижегородской ратуши, Ваня долженъ былъ терпливо ожидать опредленнаго отвта, въ ожиданіи же, онъ имлъ полный досугъ и святымъ угодникамъ помолиться, и всякія диковины осмотрть. Но изъ всхъ диковинъ боле другихъ привлекала его мастерская одного часового мал стера, сидвшаго съ лупой въ глазу у окошка за своей работой.
‘Подглядть бы, какъ онъ тамъ работаетъ… Но что я ему скажу?— колебался еще Ваня.— Вдь купить у него часы, я не куплю… Ну, да была не была!’
При вход его въ мастерскую, наклонившійся надъ столомъ часовщикъ поднялъ голову и вынулъ изъ глаза лупу. Видъ у вошедшаго юноши былъ такой скромный, что хозяинъ не счелъ нужнымъ даже привстать, а спросилъ только, что ему нужно.
Путаясь въ словахъ, Ваня сталъ объяснять, что пріхалъ онъ-де по одному длу изъ Нижняго, да нтъ у нихъ тамъ ни одного часовщика, а самъ онъ хоть и ладилъ длать тоже часы, да толку не выходитъ.
— Такъ что же, любезный,— прервалъ его часовщикъ,— въ ученье ко мн, что ли, поступить хочешь?
— Не то чтобы… Платить за ученье денегъ у меня нту… А вотъ кабы была такая твоя милость, чтобы мн осмотрться тутъ у тебя, премного былъ бы теб благодаренъ.
Видитъ хозяинъ: одтъ молодчикъ хоть и просто, да чисто, и лицо у него открытое, простодушное.
— Постоянное-то жительство твое, говоришь ты, въ Нижнемъ Новгород?
— Въ Нижнемъ.
— Стало-быть, убытку мн отъ тебя здсь никакого не будетъ? Ну, что жъ, была бы охота поучиться, смотри себ, сколько хочешь, запрета теб отъ меня нтъ.
И сталъ Ваня во вс глаза разглядывать развшанные кругомъ по стнамъ всевозможные часы, сталъ присматриваться и къ работ хозяина, который чистилъ разобранные имъ старые часы, а потомъ, при Ван же, ихъ опять собралъ.
— Ну, что, понялъ?— спросилъ его съ усмшкой часовщикъ.
— Кажись, что понялъ. А вотъ какъ длать-то эти самые валики, колесики…
— И это, пожалуй, покажу. Заходи опять какъ-нибудь.
Сталъ заходить къ нему Ваня не разъ и не два, а часовщику и любо: то на токарномъ станк, то на рзальной колесной машин изготовляетъ при немъ вс отдльныя части часового механизма.
Тмъ временемъ хлопоты Вани по тяжб нижегородской ратуши увнчались успхомъ, можно было хать опять и во-свояси.
— А я пришелъ къ теб проститься, — объявилъ онъ своему наставнику, часовому мастеру.— Спасибо за науку. Не знаю только, какъ ее использовать: въ Нижнемъ у меня нтъ ни рзальной машины, ни токарнаго станка.
— А завести ихъ себ нту денегъ?
— Осталось ихъ у меня только самая малость… (Онъ назвалъ сумму).
— Ну, это что же! Хорошихъ новыхъ снарядовъ на это не купишь.
— Да мн хоть бы старенькихъ, испорченныхъ: я самъ бы ихъ и починилъ.
— Коли такъ, то изволь, могу теб услужить.
И мастеръ вытащилъ изъ чуланчика запыленные рзальную машину и лучковый токарный станокъ. Осмотрлъ ихъ Ваня: машина оказалась, въ самомъ дл, безъ нсколькихъ винтовъ, а станокъ — стараго устройства. Сказалъ онъ объ этомъ хозяину.
— Да нешто я ими хвалился?— былъ отвтъ.— Чмъ богатъ, тмъ и радъ.
— А что взялъ бы ты за нихъ?
— Что съ тебя взять? Больше того, что у тебя есть, не возьму. Назначь самъ цну.
И торгъ у нихъ состоялся. Чрезвычайно довольный своей покупкой, Ваня укатилъ обратно въ Нижній. Здсь рзальная машина была въ скоромъ времени починена и пущена въ ходъ, завертлся и токарный станокъ.
На этотъ разъ сказалась уже прирожденная переимчивость механика: деревянные валики и колесики вышли совсмъ одинаковые, какъ на заказъ. Но оставалось изготовить и футляръ для часовъ, циферблатъ, стрлки, гирьки, мдную дощечку и молоточекъ для боя, а потомъ все это собрать еще, приладить. Не одинъ только отецъ,— и мать механика-самоучки относилась къ такой замысловатой работ съ нкоторымъ недовріемъ. Но вотъ работа пришла къ концу, маятникъ весело защелкалъ направо и налво, а часы звонко забили. Недовріе родителей было побждено, а маленькіе сестренка и братишка Вани не могли просто наглядться на движеніе маятника, наслушаться часового боя.
— Это что!— говорилъ имъ Ваня.— Вотъ какъ закукуетъ еще кукушка…
— Какая кукушка? Ты купишь ее на базар?
— Не куплю, а сдлаю тоже самъ.
— И она будетъ куковать?
— Будетъ, какъ настоящая кукушка.
— Вотъ такъ чудо!
Когда же тутъ черезъ нсколько дней, при бо часовъ, надъ циферблатомъ раскрылась дверца, и оттуда, дйствительно, выскочила крошечная кукушка и, кланяясь, закуковала,— дти запрыгали отъ восторга. Посл этого чуть ли не всякій разъ, бывало, какъ только раздастся по дому бой часовъ и кукованье, они опрометью бгутъ уже къ часамъ и, смясь, кланяются сами въ отвтъ кукушк:
— Ку-ку! ку-ку!
То-то было горе, когда къ кукушк нашелся и посторонній любитель, который унесъ ее вмст съ часами. Самому Ван было не мене жаль разстаться съ своимъ первымъ удачнымъ издліемъ. Но ему нужны были деньги для дальнйшаго совершенствованія въ своемъ дл. У мстныхъ ‘вальящиковъ’ (литейщиковъ) и кузнецовъ онъ заказалъ изъ мди и желза круги, цилиндры и колеса по сдланнымъ самимъ имъ деревяннымъ образцамъ, и вскор смастерилъ боле прочные стнные часы съ металлическимъ механизмомъ. Этимъ точно такъ же не пришлось долго ожидать покупателя. Вырученныя деньги пошли опять-таки на матеріалы и инструменты, но нсколько рублей было истрачено и на покупку испорченныхъ карманныхъ часовъ.
— Ну, эта-то дрянь теб на что?— заворчалъ отецъ.— Охота бросать деньги за окошко!
— Деньги, батюшка, не брошенныя,— успокоилъ его сынъ.— Починю часы, такъ цна имъ будетъ уже не та, а самому мн наука впрокъ пойдетъ.
И точно: разобравъ часы по частямъ и снова собравъ, онъ настолько изучилъ ихъ внутреннее устройство, что былъ уже въ состояніи приводить въ порядокъ всякіе часы: стнные и столовые ‘съ курантами’, карманные простые и ‘репетичные’. А такъ какъ въ Нижнемъ-Новгород не было тогда еще ни одного часового мастера, то слухъ о новоявленномъ мастер быстро разнесся по всему городу, и никто уже съ тхъ поръ не отсылалъ своихъ испорченныхъ часовъ на починку въ Москву, а вс несли ихъ къ Ван Кулибину.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
Женитьба и свой домъ.— Губернаторскіе часы и именитые заказчики.— Царицыны часы и уговоръ съ купцомъ Костроминымъ.
Когда сыну минуло двадцать четыре года, старикъ Кулибинъ, по обычаю того времени, подыскалъ ему невсту. Молодые остались жить у стариковъ и зажили по-своему счастливо. Затмъ пошли и дтки. Съ кончиною обоихъ родителей Ивана Петровича (какъ величали теперь Ваню), на попеченіи его, какъ главы дома, оказались, кром жены и собственныхъ дтей, еще малолтніе сестра да братъ. Къ отцовской мучной торговл онъ и раньше не питалъ склонности, а потому продолжать ее не имлъ уже никакой охоты. По ликвидаціи дла у него получилось чистыми деньгами семьсотъ рублей ассигнаціями,— въ его глазахъ цлый капиталъ. А такъ какъ отъ родителей онъ унаслдовалъ еще и ихъ небольшой деревянный домикъ, то о кров для своей семьи ему заботиться также было нечего. Такимъ образомъ онъ съ легкимъ сердцемъ отдался весь разработк роившихся въ голов у него новыхъ плановъ, пренебрегая даже заказами. Между тмъ на его безплодныя пока начинанія приходилось безпрестанно пріобртать разные матеріалы, капиталъ, представлявшійся ему вначал неисчерпаемымъ, таялъ да таялъ, и въ дверь къ нему застучалась уже нужда.
Тутъ нежданнымъ избавителемъ явился къ нему камердинеръ нижегородскаго губернатора Аршеневскаго:
— А я вдь къ теб, Иванъ Петровичъ, съ докукой. Будь другъ, помоги!
— Радъ услужить доброму человку. Въ чемъ дло-то?
— Дло вотъ въ чемъ. Генералъ мой, изволишь видть, привезъ себ изъ Москвы аглицкіе столовые часы, въ кабинетъ свой поставилъ,— краса одна, загляднье! Да заводить-то ихъ на бду мн, гршному, поручилъ. Не такъ я ихъ заводилъ, что ли, кто иной ли ихъ потревожилъ,— Богъ ихъ вдаетъ, только перестали они ходить, да и все тутъ. Осерчалъ мой генералъ, распушилъ меня, а потомъ, длать нечего, отослалъ ихъ для починки въ Москву. Починили часы, выслали къ намъ обратно. Ходятъ они опять день-два, словно бы исправно, а тамъ, на третій день подхожу, хочу завести, они опять уже стоятъ. Вотъ оказія! Иду я къ генералу.
‘—Такъ и такъ,— говорю, ваше превосходительство, я нынче ихъ еще и пальцемъ не тронулъ, а они стоятъ.
‘— Такъ чего же ты, дуралей, ихъ не заведешь?— говоритъ.
‘— Не смю, ваше превосходительство: остановились они, должно, еще съ вечера. Неравно не такъ заведу…
‘— Ахъ ты, такой-сякой! Смотри: вотъ какъ это длается.
‘Взялъ это онъ ключикъ заводной, сталъ самъ заводить, да съ азарту, знать, перехитрилъ: пружинка и ‘дзинь!’
‘Ага!— думаю — говорилъ вдь я…’ А онъ совсмъ изъ себя вышелъ.
‘— Убери ихъ вонъ!
‘— Куда,— говорю, — ваше превосходительство? Въ кладовую аль на чердакъ-съ?
‘— Куда хочешь,— говоритъ,— только съ глазъ моихъ долой!
‘Убралъ я ихъ, а самъ-то про себя смекаю: ‘Дай-ка, схожу я къ Ивану Петровичу. Человкъ онъ умлый, часовую науку до тонкости произошелъ’. Такъ вотъ я съ чмъ къ теб, голубчикъ Иванъ Петровичъ’.
— Починить теб, значитъ, генеральскіе часы?— сказалъ Иванъ Петровичъ.— Что жъ, неси ихъ сюда, посмотримъ, такъ ли ужъ бда велика.
Принесъ камердинеръ генеральскіе часы, осмотрлъ ихъ Кулибинъ.
— Дло, кажись, поправимое.
Черезъ нсколько дней часы красовались снова въ кабинет губернатора, а вслдъ затмъ камердинеръ прибжалъ впопыхахъ и за самимъ Кулибинымъ.
— Ну, Иванъ Петровичъ, пожалуй-ка со мною. Генералъ мой тебя къ себ требуетъ, хочетъ поглядть на тебя, поразспросить: какъ да что.
— Такъ онъ доволенъ моей работой?
— Такъ доволенъ, что лучше не надо. Поставилъ я ему часы на прежнее мсто, а онъ, какъ вошелъ въ кабинетъ, такъ ихъ сразу и замтилъ.
‘— Это,— говоритъ,— что такое?
‘— Часы,— говорю, — ваше превосходительство.
Болванъ! Вижу, что часы. Да сказано вдь теб, чтобы ихъ тутъ не было.
‘— Но коли они опять ходятъ.
‘— Ходятъ?
‘Подошелъ, послушалъ, головой помоталъ.
‘— Гмъ! да какъ же это такъ?
‘— А такъ-съ,— говорю,— есть у насъ здсь въ Нижнемъ часовщикъ-самоучка Кулибинъ, что и московскихъ всхъ мастеровъ за поясъ заткнетъ. Снесъ я ихъ къ этому искуснику…
‘— Позови-ка его ко мн.
‘Ну, я, знамо, бгомъ за тобой. Обряжайся же поскоре’. .
Принялъ губернаторъ Кулибина такъ привтливо, что тотъ, не растерявшись, отвчалъ на его разспросы ясно и толково. Особенно понравились Аршеневскому въ молодомъ механик его простота и скромность. Щедро заплативъ ему за его трудъ, онъ общалъ рекомендовать его и другимъ.
И въ самомъ дл, съ этого дня въ мастерскую Кулибина стали заглядывать и чиновники, и помщики, и тузы изъ мстнаго купечества. Всмъ видно, было любопытно взглянуть на человка-самоучку, дошедшаго собственнымъ умомъ до такого совершенства въ часовомъ мастерств, причемъ каждый, конечно, либо отдавалъ ему въ чистку или починку свои часы, либо покупалъ у него новые собственнаго его издлья. Отъ заказчиковъ у него наконецъ не стало отбою, такъ что онъ долженъ былъ взять себ ученика, нкоего Пятерикова, изъ котораго потомъ, подъ его руководствомъ, вышелъ также очень дльный часовой мастеръ.
Въ 1762 году на русскій престолъ взошла Екатерина II. Первыя же начинанія ея славнаго царствованія возбудили во всей Россіи самыя радужныя надежды. Когда тутъ въ 1764 году до Нижняго донесся слухъ, что молодая монархиня намрена совершить путешествіе по Поволжью, все населеніе Нижняго встрепенулось, заволновалось, заволновался и Кулибинъ.
Дло въ томъ, что у него давно уже зародилась мысль сдлать диковинные часы, какихъ еще и не бывало. Теперь же представлялся такой прекрасный случай поднести ихъ самой государын. Надо было, однако, торопиться и временно отказаться уже отъ всякихъ другихъ заказовъ. Но гд взять средства для выполненія дорогой зати да и для жизни съ семействомъ за все это время?
И онъ ршился обратиться къ одному изъ своихъ постоянныхъ заказчиковъ, зажиточному черноярскому купцу Костромину, относившемуся къ нему всегда очень дружелюбно.
— Что новенькаго, Иванъ Петровичъ?— спросилъ входящаго молодого гостя Костроминъ.— По лицу твоему уже вижу, что пришелъ ты ко мн не спроста.
— Не спроста, Михайло Андреичъ,— отвчалъ Кулибинъ.— Есть у меня до тебя одно дльце, да такое, что и теб, я чаю, полюбится. Возьми терпнія, выслушай.
— Ну, что же, братецъ, выкладывай.
Сталъ ему тутъ Иванъ Петровичъ ‘выкладывать ‘.
— Такъ, такъ…— поддакивалъ Костроминъ.— Часики выйдутъ на диво, но мн-то носить таковые словно бы и не пристало.
— Да я и не прочу ихъ для тебя. Дума у меня заносится куда выше.
— О! Стало, для губернатора?
— И того выше.
— Куда жъ еще выше!
— Да вдь и теб вдомо, Михайло АндреиЧъ, что царица наша въ гости къ намъ сюда, въ Нижній, изъ Питера сбирается?
Глаза смтливаго черноярца отъ радости такъ и заискрились.
— И ты хочешь поднести т часики самой цариц?
— Да кто жъ иной носить ихъ былъ бы достоинъ?
— Правильно. Змй-искуситель ты, Иванъ Петровичъ, ей-Богу! Зналъ вдь, на чемъ меня поддть. И все то, что расписалъ ты сейчасъ на словахъ, изображено у тебя и на бумаг?
— А то какъ же.
Когда тутъ Кулибинъ показалъ ему свой рисунокъ, Костроминъ со всего маху хлопнулъ его по плечу.
— Молодчина же ты, Иванъ Петровичъ! Кабы все вышло по твоему, было бы безмрно хорошо. А во что, скажи, сія штука обойдется?
Высчиталъ ему Иванъ Петровичъ приблизительно предстоящіе расходы, но довольно крупная сумма не испугала намченнаго имъ себ компаньона-капиталиста.
— Будемъ говорить душевно, милый человкъ,— сказалъ онъ, — Мн на достатки свои жаловаться — бога гнвить. За деньгами дло у насъ не станетъ. живемъ мы, торговые люди, не изъ корысти одной. Но бросать деньги на втеръ намъ тоже не приходится. Перебирайся-ка ко мн въ Подновье, а заказовъ не изволь уже принимать, ни-ни! Этакъ-то повадне будетъ.
— Да заказы у меня, Михайло Андреичъ, исполнять будетъ ученикъ мой Пятериковъ.
— Нтъ, другъ любезный, зубовъ ты мн не заговаривай. Пятериковъ твой пущай и работаетъ въ Нижнемъ за свой счетъ. Не то душа твоя будетъ и тамъ, и здсь, а душу свою ты мн какъ бы кабальной записью уже запродалъ. Понялъ?
— Понялъ… А какъ же насчетъ моего семейства?
— Ну, семейству твоему, въ уваженіе доброй пріязни, умереть съ голоду мы, знамо, тоже не дадимъ. Возьмешь ты своихъ съ собой въ Подновье, а жить они тамъ будутъ на моемъ же кошт.
— Но потомъ-то, Михайло Андреичъ, какъ мы съ тобой разсчитаемся?
— А вотъ какъ: подойдетъ время подносить часы государын, такъ поднесемъ мы ихъ съ тобою купно.
— И только-то?
— И только. На томъ вс счеты наши съ то бою покончены. По рукамъ, что ли?
Не задумываясь, ударилъ Кулибинъ по подставленной ему ладони, а спустя дня два (въ октябр 1764 г.) перебрался со своей семьей и на жительство къ своему ‘товарищу’ въ подгородное сельцо Подновье.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.
Электрическая машина, микроскопъ, телескопъ и зрительныя трубы.— Сановный покровитель — графъ Григорій Орловъ.— Осмотръ диковинныхъ часовъ императрицею Екатериною II.
Урожденный талантъ и фантазія изобртателя нашли себ наконецъ опредленную, благодарную цль, и за выполненіе поставленной себ задачи Кулибинъ принялся съ небывалымъ еще одушевленіемъ. Работа по своей тонкости требовала не только необычайной аккуратности, но и спеціально приспособленныхъ инструментовъ. Такихъ инструментовъ въ Нижнемъ-Новгород, да по всему вроятію и вообще въ Россіи, достать не было возможности, и Иванъ Петровичъ долженъ былъ ихъ придумывать и изготовлять самъ. Сколько разъ приходилось ему ихъ передлывать, пока они не оказались вполн пригодными для его цли. Мерещились они ему даже ночью, и не разъ онъ вскакивалъ съ постели, чтобы записать придуманное имъ въ полусн.
Возвщенная уже поздка императрицы по Поволжью почему-то, однако, была отложена, и Костроминъ сокрушался чуть ли не боле самого Кулибина, что поднесеніе цариц диковинныхъ часовъ, пожалуй, такъ и не состоится. Тутъ для отзывчиваго на всякую научную новинку механика явилось новое искушеніе въ электрической машин, которую одинъ изъ его нижегородскихъ знакомыхъ, большой любитель физики, выписалъ себ изъ Петербурга. Когда Кулибинъ заявилъ своему патрону, что хотлъ бы сдлать совсмъ такую же машину, тотъ не сейчасъ поддался.
— Не дло говоришь ты, милый. Что толку намъ въ этой машин?
— Какъ что толку!— загорячился Иванъ Петровичъ и разъяснилъ не посвященному въ физику коммерсанту, насколько самъ умлъ, значеніе электрической машины для науки.
— Такъ-то такъ, да намъ-то съ тобой какая отъ того польза?— упирался Костроминъ.
— Польза научная…
— Э, милый! Наука — дло заморское…
— А мы, русскіе люди, не смй, что ли, пошевелить и мозгами? Нтъ, Михайло Андреичъ. Пускай видятъ иноземцы, что и мы не совсмъ-то обижены Богомъ, умемъ потрудиться для науки.
— Гмъ… А съ часами-то какъ же?
— Съ часами работы уже немного: кое-что додлать…
— Такъ ли, полно? Борони Боже, не поспешь! Великій бы намъ стыдъ отъ того и зазоръ учинился.
— Да куда намъ теперь съ ними торопиться?— не унимался Кулибинъ.— А электрическая машина мн просто покою не даетъ. И теб, Михайло Андреичъ, вдь тоже въ немалую честь зачтутъ.
Послдній аргументъ сломилъ наконецъ упорство практическаго черноярца.
— Эхъ-ма! Больно ты мн, Иванъ Петровичъ, ужъ полюбился своей ретивостью. Да и ручки у тебя золотыя. Такъ и быть, длай свою машину, да только живо у меня, живо!
Принялся Иванъ Петровичъ ‘золотыми ручками’ за свою электрическую машину, самъ отлилъ для нея и отшлифовалъ большой стекляный кругъ, самъ смастерилъ и вс остальныя части прибора. Когда онъ затмъ готовую уже машину предъявилъ владльцу ‘заморской’ машины, служившей ему моделью, тотъ отъ удивленія руками развелъ и удостоврилъ, что она ни въ чемъ, пожалуй, не уступаетъ модели.
— Знай нашихъ!— выразилъ и съ своей стороны полное удовольствіе Костроминъ.— Ну, что же, Иванъ Петровичъ, Господь съ тобою, потшайся: буде еще что научное теб подвернется, препятствовать теб уже не стану.
А нчто научное, въ самомъ дл, опять подвернулось: тотъ же любитель физики привезъ себ изъ Москвы микроскопъ и англійскій телескопъ съ металлическими зеркалами. Въ теоріи Кулибинъ былъ уже знакомъ съ устройствомъ этихъ приборовъ, теперь же, при вид ихъ воочію, его снова забила творческая лихорадка. Съ согласія физика, онъ взялъ ихъ къ себ въ Подновье, а кстати и имвшуюся у того уже раньше трехъ-аршинную зрительную трубу. Позвавъ Костромина, онъ усадилъ его за микроскопъ.
— Чудеса, чудеса!— повторялъ Костроминъ, когда крошечныя наскомыя и мельчайшія части растеній являлись здсь его зрнію вполн отчетливо въ сильно увеличенномъ вид.— Вдь вотъ на-ка, поди! Ходимъ мы, темные люди, по земл, топчемъ ножищами все, что ни попало, а. вдь это такія жъ, какъ и мы, созданія Божія, сотворены на диво, комаръ носу не подточитъ.
— А теперь, Михайло Андреичъ, загляни-ка сюда, — сказалъ Кулибинъ, направившій между тмъ зрительную трубу на противоположный берегъ Волги.
Заглянулъ Костроминъ и сначала даже въ толкъ не взялъ.
— Да что же это, картинка, что ли? Дома, деревья, люди…
— Аль не узнаёшь?
— Словно бы знакомое… Постой-ка, постой! да это никакъ тотъ берегъ?
— Узналъ-таки.
— Владычица Небесная! И все-то ты этой самой трубой сюда къ намъ приблизилъ?
— Погоди, ввечеру, какъ взойдетъ луна, наставлю я н
Прочитали? Поделиться с друзьями:
