ОТЖИВАЮЩІЕ РУССКІЕ ВАЛЬТЕРЪ-СКОТТЫ.
ОТЖИВАЮЩІЕ РУССКІЕ ВАЛЬТЕРЪ-СКОТТЫ.
(Окончаніе.)
IV.
VI.
VI.
С. С. Окр—цъ.
‘Дло’, No 7, 1870
Отживающие русские Вальтер-Скотты, Окрейц Станислав Станиславович, Год: 1870
Время на прочтение: 21 минут(ы)
Мы общались заняться личностью Богдана Хмельницкаго, какою она является въ монографіи г. Костомарова. Желая дйствовать на воображеніе читателя и служить интересамъ минуты, г. Костомаровъ постарался обставить личность Богдана такими подробностями и эпизодами, которые сообщаютъ его герою романическій характеръ, неимющій ничего общаго съ строго-историческимъ очеркомъ. Все, что можно посовтовать будущимъ изслдователямъ судебъ Малороссіи, это — какъ можно мене заниматься трудомъ г. Костомарова и въ особенности не доврять его выводамъ.
Прежде всего читатели горько ошибутся, если станутъ искать на страницахъ монографіи ‘Богданъ Хмельницкій’ рельефно и отчетливо очерченной фигуры казацкаго гетмана, какъ человка и какъ политическаго дятели. Г. Костомаровъ въ этомъ сочиненіи придержался своего обыкновеннаго пріема — говорить очень мелочно и подробно о всевозможныхъ событіяхъ второстепенныхъ и даже совсмъ постороннихъ. Личность малороссійскаго гетмана, даже какъ политическаго дятеля, у него загромождена массою разныхъ описаній большихъ и малыхъ битвъ, эпизодовъ отдльныхъ схватокъ, подробностей географическихъ и топографическихъ, разбоевъ, осадъ, казней и переговоровъ съ присовокупленіемъ подлинныхъ рчей, будтобы произнесенныхъ на этихъ переговорахъ тмъ или другимъ предводителемъ, или даже простымъ казакомъ XVII вка, одушевленнымъ идеею о цлости земли русской. Поэтому, даже съ точки зрнія простого повствованія о событіяхъ въ Украйн, монографія г. Костомарова не иметъ значенія серьезнаго труда.
Прежде чмъ обратимъ вниманіе на нравственную физіономію Богдана Хмельницкаго, посмотримъ на среду, въ которой онъ дйствовалъ. Тогда само собою будетъ ясно, насколько представленная г. Костомаровымъ фигура Богдана и начертанная имъ картина крестьянскихъ войнъ во время Хмельницкаго расходятся съ дйствительностью, несмотря нафилистерскіі-подробное перечисленье всхъ мелочей и даже всхъ басенъ, сочиненныхъ разными лтописцами.
Положеніе, что Польша въ XVII вк, и даже ране, является въ исторіи государствомъ разстроеннымъ, слабымъ до анархіи и быстро клонящимся къ паденію все это сдлалось давно уже ходячею аксіомою. Съ этимъ соглашаются и польскіе и русскіе и вс иностранные ученые, сколько нибудь серьозно занимавшіеся исторіей покойной Рчи Посполитой. Дло собственно не въ томъ, какова была Польша въ извстное время, гораздо важне, ршить, вопросъ въ чемъ заключалось зло, которое сгубило государственный строй Рчи Посполитой.
Г. Костомаровъ видитъ главный источникъ бдствій для іюльскаго народа въ уменьшеніи власти королей. Вообще, во всемъ привиллегированпомъ класс въ Польш говоритъ г. Костомаровъ, небыло лица, боле ограниченнаго въ своихъ дйствіяхъ, какъ польскій король. Не даромъ историкъ Пясецкій назвалъ его королемъ пчелъ, неимющимъ жала. Дйствительно, одинъ только онъ, носившій званіе главы государства, не могъ никого ни жалить, ни кусать’. Мы далеки отъ того чтобы оправдывать олигархичечкій элементъ польской конституціи, но не можемъ согласиться и съ тмъ, чтобы онъ былъ главною причиною паденія Рчи Посполитой. Если бы это было такъ, то Англіи слдовало бы погибнуть ране Полыни нсколькими вками. А между тлъ Англіи конституціонный порядокъ не только не помшалъ сохранить свою цлость, но далъ возможность сдлаться однимъ изъ самыхъ могущественныхъ и цивилизованныхъ народовъ, и если разсмотрть фактическое положеніе англійскаго короля въ XIX вк, то оно кажется во многомъ сходно съ положеніемъ польскаго короля XVI и XVII вка. Англичане убждены въ благотворности такого положенія длъ, сосди (Италія, Франція, даже Испанія) подражаютъ имъ. Очевидно, г. Костомаровъ ошибается и видитъ зло не тамъ, гд оно существовало. Онъ жестоко негодуетъ на Поляковъ, зачмъ сенаторы, узнавъ о взбалмошномъ план Владислава IV завоевать Турцію, о желаніи его нанять нмецкихъ ландскнехтовъ, увеличить свою гвардію,— сопротивляются королю. Меду тмъ, по конституціи. Король не имлъ права длать ничего подобнаго безъ согласія сейма, какъ и нын не иметъ такихъ правъ ни одинъ конституціонный государь Европы. Сенаторы были бы просто измнниками, если бы потворствовали королю, раздавателю староствъ и должностей. Что ужаснаго видитъ Костомаровъ въ словахъ канцлера литовскаго Альбрехта Радзивилла: ‘я лучше позволю отрубить себ руку, чмъ приложу печать великаго княжества. Литовскаго къ такимъ дламъ’? Запросъ другого сенатора Любомирскаго, ‘что это длается въ Польш? У насъ, сенаторовъ, спрашиваютъ, а мы не можемъ отвчать’?— очень естественный вопросъ. Польша въ это время была уже наводнена нмецкими ландскнехтами, производившими повсемстные разбои, сеймъ долженъ былъ собраться, и сенаторамъ приходилось отвчать за дйствія короля.
Г. Костомаровъ старается представить грандіознымъ дломъ весь ходъ приготовленій къ войн съ Турціей, по наущенію скупыхъ и эгоистическихъ венеціанцевъ, думавшихъ, какъ бы подешевле втянуть поляковъ въ опасную борьбу, дйствія сейма, напротивъ, кажутся ему анархіей. Какъ могъ Тарло сказать въ посольской изб, что король не иметъ права самовольно собирать и нанимать чужеземныя войска? Какъ могъ сеймъ думать о преданіи суду сенаторовъ, потворствовавшихъ королю?! Все это анархія, по мннію г. Костомарова.
Венеціанскому послу Тьеполо очень удачно напомнили отвтъ венеціанской республики, данный чехамъ, когда послдніе просили у нея помощи противъ императора: мы не хотимъ, сказали тогда венеціанцы, зажигать собственные дома, чтобы пожарнымъ дымомъ устрашить императора. Затмъ Тьеполо былъ удаленъ. Во всемъ этомъ дл, несмотря на искаженія и желаніе все представить въ карикатур, мы ршительно не видимъ хаоса и разложенія Рчи Посполитой, которое угодно усматривать г. Костомарову. Онъ, очевидно, не понимаетъ отношенія властей въ конституціонномъ государств и считаетъ эти отношенія за какое-то зло. Онъ ршительно отрицаетъ то, что мы считаемъ лучшимъ плодомъ философскаго и политическаго ума людей текущаго вка.
Несчастіе Полыни было не въ конституціонныхъ отношеніяхъ короля къ народу: обезземеленіе и закрпощеніе было первое и важнйшее зло. Народъ раздлился на дв неравномрныя части: привиллегированныя сословія — меньшинство и безправную массу — большинство, республика превратилась въ олигархію. Въ Нолып, вмст съ закрпощеніемъ крестьянъ, разрослось крупное землевладніе: выросли магнаты, владвшіе цлыми провинціями и державшіе бдное дворянство въ зависимости. Выли зломъ, губили Польшу аристократизмъ и крупное землевладніе,-а не политическія формы, не сеймы и даже неправо избирать короля. Всевластное католическое духовенство поддерживало аристократизмъ, потому что съ помощью послдняго ему было легче всего поработить массы. Оно схоластикою задушило просвщеніе, начинавшее такъ благодтельно разливаться въ Польш въ XV и XVI вкахъ. Духовенство римское понимало, что только глубокое невжество народа можетъ поддерживать авторитетъ клерикальной партіи и спасти ее отъ реформъ, потому что всякая новая идея, всякая попытка забросить искру свта въ это темное царство были прямо враждебны, интересамъ этой партіи. Только полное невжество народа могло дать надежную поруку, что чрезмрныя богатства, неправедно захваченныя капитулами и монастырями, не будутъ у нихъ отняты. И римское духовенство съ одной стороны, всегда крпко стояло за аристократизмъ и крупное землевладніе (нын оно длаетъ тоже) и съ другой.— душило народное развитіе схоластиковій. Что оно было враждебно развитію, этого доказывать нтъ нужды, а какъ оно было богато, жадно и сильно, видно изъ слдующаго требованія, заявленнаго на сейм при избраніи Владислава IV: ‘послы требовали ограниченія права духовенству пріобртать земли, иначе можно опасаться, говорили они, что Польша наконецъ превратится въ костельное королевство’ (Исторія Квятковскаго стр. 26). Стоитъ и нын только взглянуть на столичный г. Вильно, чтобы убдиться въ справедливости этихъ опасеній, треть города когда-то принадлежала патерамъ и монастырямъ.
Сосредоточеніе земельной собственности въ немногихъ рукахъ породили въ верхнихъ слояхъ своевольство сильныхъ, въ низшихъ — бдственное положеніе большинства. Мелкое дворянство, сохраняя политическія права, почти наравн съ крестьянами было обезземелено, наровн съ крестьянами оно сдлалось послушнымъ орудіемъ въ рукахъ магнатовъ. Ему позволяли своевольничать, разбойничать, быть глупымъ и грубымъ, но быть состоятельнымъ и самостоятельнымъ отнюдь не позволяли. Установился обычай считать почетною обязанностію ‘держаться барской клямки’, т. е. служить у магната. Республика состояла изъ рабовъ-крестьянъ, лакеевъ-мелкой шляхты, суеврныхъ и фанатическихъ поповъ и магнатовъ. За-то, когда приходилось защищать отечество, крестьяне его не защищали, потому что не составляли его части. Мелкая шляхта — эти лакеи и прислужники оказались трусливыми и неспособными, какими всегда и во вс вка оказывались лакеи и придворные лизоблюды. Попы думали только о себ и еще разв о Рим. Магнаты одни, конечно, не въ силахъ были поддержать выгодное для нихъ положеніе длъ.
Мы приведемъ нсколько примровъ изъ лтописей, чтобы показать, чего стоило польское войско XVII вка, съ которымъ приходилось имть дло возставшимъ крестьянамъ. Въ дневник Неизвстнаго описывается походъ посполитаго рушенія противъ турокъ (Starozytnosci Historyczne, tom I, изданіе Грабовскаго, ст. 148—157). Авторъ весьма наивно повствуетъ между прочимъ: ‘Во время ночлега, неподалеку отъ м. Ршешова, дали намъ знать, что татары находятся неподалеку. Воевода Тенчпискій, нашъ региментарь (командующій), приказалъ, при звук трубъ, опубликовать лагерныя правила. Намъ они показались жестокими. Они не были кром того предварительно обсуждаемы въ рыцарскомъ пол. И мы отправили къ воевод депутатовъ Адама и Петра Блонскихъ. Воевода разсердился, схватился за саблю и кричалъ: ‘я умю начальствовать! Зналъ король, кого сдлалъ региментаремъ!’ и т. д. Мы однакоже не уступали и постановили не трогаться съ мста, пока не будетъ по нашему.’ ‘Во время стоянки въ сел Павлов ланъ Зменскій, будучи сильно пьянъ, вызвалъ воеводу на поединокъ.’ ‘9 октября, для рекогносцировки, воевода отправилъ 70 человкъ впередъ, чтобы они разузнали, гд татары, и постарались захватить языка. Посланные отправились безъ всякаго порядка, безъ начальника даже. Одна часть ихъ сейчасъ же возвратилась изъ похода самовольно, другая сдлала то же съ полдороги. Остальные обратились вспять, увидавъ первые огни татарскихъ стоянокъ. Въ лагерь обратно однакожъ собралось немного. Нкоторая часть остановилась въ Краков, гд сожгли и ограбили дворъ пани Гроховской.’
Весь дневникъ Неизвстнаго наполненъ описаніями подобныхъ же подвиговъ. Строптивые, лнивые и трусливые землевладльцы, на которыхъ не было закона и власти, составляли истинную язву королевства. То же самое, т же безпорядки творились и въ квартяпомъ войск, гд одинъ гетманъ ссорился съ другимъ, одинъ начальникъ не слушалъ другого.
Вотъ что происходило въ войскахъ, посланныхъ усмирить опасный для государства мятежъ низшихъ классовъ, т. е. дйствовать противъ Хмельницкаго. ‘Два мсяца (февраль и мартъ) стояло войско въ бездйствіи. Потоцкій (коронный гетманъ) въ Черкасахъ, его товарищъ, польный гетманъ Калиновскій, въ Корсун. Лниво собирались паны съ своими надворными командами. По обычаю польскихъ пановъ, сборъ ихъ подалъ поводъ къ пирушкамъ и угощеніямъ. Такъ проводили они время, сами не зная, что имъ начать, хотя пренебрегали замыслами мятежниковъ и надялись разомъ ихъ уничтожить.’ Король не врилъ возможности бунта и послалъ своихъ комиссаровъ, чтобы воспротивиться начатію кровопролитія. Королевскихъ комиссаровъ, конечно, не послушали, только вовсе не потому, что въ Польш будто бы никто въ то время не слушалъ короля. Войску король могъ приказывать, но не могъ онъ приказывать эгоистическимъ помщикамъ-магнатамъ сносить отказы хлоповъ идти на барщину, отказы платить чинши и поборы, чмъ полна была въ то время Украина еще задолго до появленія Хмельницкаго. Король не могъ дать единодушія и ума гетманамъ, которые попадали въ свои высокія званія не за заслуги, не ради ума и способностей, а единственно по преимуществу рожденія, по знатности рода. Представителю рода Потоцкихъ стыдно было унижаться предъ Калиновскимъ, и наоборотъ. Республиканскія понятія Польши были тутъ не при чемъ, хотя на ихъ плечи г. Костомаровъ взваливаетъ всю вину несогласій въ военномъ совт. Въ это время въ Россіи воеводы точно также, ради мстничества, ссорились между собою въ виду непріятеля, и, ужь конечно, въ ихъ ссорахъ мене всего былъ виноватъ государственный.порядокъ. Правда, царь московскій могъ своихъ воеводъ казнить и ссылать, іюльскій король этого сдлать не могъ. Но разв всемірная исторія можетъ представить хоть одинъ примръ, указывающій на то, что казни и ссылки гд либо возстановили согласіе и единодушіе?! Старый коронный гетманъ послалъ своего сына съ частію войска усмирять бунтъ и сказалъ будто бы: ‘иди, и пусть исторія напишетъ теб славу,’ такъ по крайней мр повствуетъ исторія о презльной брани, а за нее, какъ всегда, г. Костомаровъ.
Казаки въ это время были при желтыхъ Водахъ, куда вскор прибыла и часть отряда молодого Потоцкаго. Другая часть польскаго войска, состоявшая изъ казаковъ и украинцевъ, служившихъ въ пхот, плыла Днпромъ подъ начальствомъ нелюбимаго народомъ Барабаша. Поляки заставили эти сомнительныя войска, вторично присягнуть на врность и, на основаніи этой шаткой поруки, пустили ихъ въ дло. Между казаками были единомышленники мятежныхъ. Они по наущенію Ганжи и Кречевскаго, подосланныхъ Хмельницкимъ, взбунтовали казаковъ, убили Барабаша и своихъ другихъ старшинъ и перешли къ запорожцамъ.
Отрядъ молодого Потоцкаго остался въ степи безъ продовольствія, малочисленный и ослабвшій морально отъ недавней измны. Однако поляки неунывали, пославъ просить подкрпленія къ гетману, 5 мая они хотли напасть на казаковъ. Драгуны имъ измнили, внезапно появившіеся татары навели паническій страхъ, а когда казаки показали имъ перехваченное письмо къ гетману — они и совсмъ потерялись. Окруженные по своей же вин, избгая голодной смерти, поляки заключили перемиріе: выдали казакамъ пушки за право свободнаго прохода чрезъ степь.
Надо ли говорить, что безъ пушекъ горсть квартянаго войска, не могла возвратиться въ лагерь гетмановъ. Въ первомъ же буерак, пользуясь дурною дорогою и затрудненіемъ огромнаго обоза, на нихъ напали татары, ихъ же пушками перебили ихъ и побрали въ плнъ.
Первый актъ драмы розыгрался. Читатель видитъ, на сколько личность Хмельницкаго вліяла на его исходъ. Невроятный успхъ достался казакамъ единственно потому, что неопытный мальчикъ, Стефанъ Потоцкій, начальствовалъ надъ противниками, поляки шли наобумъ, струсили и сами выдали себя, понадявшись на договоръ съ толпою татарскихъ и запорожскихъ наздниковъ, для которыхъ, разумется, никакой договоръ не могъ быть святъ. Что же предприняли другіе — старые, боле опытные польскіе вожди?
Изъ актовъ южной и зап. Россіи, а также изъ Histor. belli cosaco polon. мы заимствуемъ описанія тогдашняго положенія длъ въ главномъ польскомъ лагер. Войска съ гетманомъ было всего около 8000, въ томъ числ 2000 малороссіянъ и 2000 надворныхъ панскихъ командъ, гд также были малоруссы. Съ такими ничтожными силами, поляки были совершенно спокойны среди раздраженнаго всяческими притсненіями народа, въ нсколько милліоновъ душъ, среди слуховъ о бунт запорожской вольницы и при очевидно плохой врности реэстровыхъ казаковъ, тоже притсненныхъ и чуть не въ крпостные записанныхъ помщиками. Не имя никакихъ извстій объ отряд Стефана Потоцкаго, гетманы не безпокоились. Идти въ степь они не хотли, привыкшихъ къ роскоши олигарховъ пугали трудности похода. Потоцкій надменно говорилъ, что не хочетъ срамить себя походомъ противу холоповъ. Но когда была получена несомннная всть о желтоводскомъ пораженіи, паническій страхъ объялъ все войско и предводители первые потеряли головы. Въ военномъ совт сейчасъ же вспыхнулъ раздоръ. Калиновскій хотлъ идти впередъ, Потоцкій ршился остаться на мст и защищаться. Напрасны были убжденія о необходимости приблизиться къ городамъ, чтобы не погибнуть отъ голода и не быть окруженными въ степи. ‘Оба гетмана обмнялись тогда обидными выраженіями, одинъ на счетъ другого, и каждый положилъ себ за правило давать приказанія, которыя раздражали бы соперника’ (Рукой. И. П. Б. разноязыч. S N 5).— ‘Негд правды дть, говорятъ современные польскіе дневники. У насъ тогда была страшная безолаберщина, несмотря на то, что непріятель стоялъ надъ головой, собиралась къ Хмельницкому со всхъ сторонъ казацкая саранча, а русскіе хлопы мимо панскаго лагеря провозили състные припасы въ лагерь Хмельницкаго и гласно величали его спасителемъ своего народа и защитникомъ своей религіи’.
Подъ Корсунемъ, вблизи которой стояли поляки, точь-вточь повторилась желтоводская исторія. Драгуны измнили, отступая, поляки попали въ лощину между горами, въ пески. Въ Памятникахъ о давней Польш, въ діаріуш Машкевича, такъ описывается порядокъ несчастнаго отступленія: ‘Дорога спускалась съ крутой горы въ долину и подымалась въ гору. Вдоль долины, на нсколько верстъ, шелъ выкопанный глубокій ровъ. Польскія пушки и возы, съ этой горы, летли въ ровъ. Напрасно передніе кричали заднимъ: стой! стой! Лошади, успвшія достигнуть спуска, не въ силахъ были удержаться, падали съ возами, одн за другими, въ ровъ, другіе возы въ безпорядк бросались въ сторону, но по бокамъ были овраги, и они падали туда. Прямо на поляковъ, съ противуположной горы палили казацкія пушки, сзади пріударили на нихъ со всхъ силъ казаки и татары’. Одинъ изъ начальниковъ, князь Корецкій, видя безпорядокъ, прямо бросилъ общее дло, собралъ своихъ жолнеровъ (2000 человкъ) и ушелъ, оставя товарищей на гибель. Войско было побито, оба гетмана взяты въ неволю и отданы татарамъ.
О коронномъ гетман Потоцкомъ въ лтописи Ерлыча (ст. 64) говорится: ‘Онъ боле думалъ о стаканахъ и скляницахъ, чмъ о благ и цлости отечества. Несмотря на свои преклонные годы, Потоцкій очень заботился о молодыхъ и красивыхъ женщинахъ, преданный пьянству и распутству, онъ погубилъ все войско… Онъ не хотлъ послушаться короля, воеводы краковскаго Любомірскаго и другихъ лицъ, совтовавшихъ ему не раздражать напрасно казаковъ и крестьянъ. Польный гетманъ Калиновскій былъ чуть ли не хуже своего товарища. Нсколько лтъ позже, онъ погубилъ все войско подъ Батегомъ единственно изъ слпого упрямства, не слушая опытнаго и способнаго Пржіемскаго, выучившагося воевать въ иностранной служб. Хмельницкій называетъ Калиновскаго въ своихъ письмахъ ‘свирпымъ,’ и совершенно справедливо. Олигархъ и искренно преданный выгодамъ своихъ товарищей, поземельныхъ собственниковъ Украйны, Калиновскій, не понималъ настоящаго положенія длъ, посл блоцерковскаго трактата, когда Хмельницкій, изъ малодушія и желаній сохранить свои личныя преимущества, думалъ самъ помогать папамъ вернуть народъ въ порабощеніе, онъ только портилъ дло дикими и варварскими выходками: непослушныхъ бужанъ и поднстрянъ вшалъ, четвертовалъ, жегъ медленнымъ огнемъ да не спускалъ и церквамъ: приказывалъ снимать колокола и переливалъ ихъ на пушки, выгонялъ священниковъ. Жолнеры, получивъ потачку, начали обращаться съ хозяевами тхъ селъ, гд стояли, какъ съ собственными рабами и самовольно распоряжались достояніемъ жителей. Помщики, возвратясь въ раззоренныя имнія и надясь на покровительство Калиновскаго, мучили своихъ подданныхъ, допытываясь, гд спрятаны награбленныя во время безпорядковъ сокровища. Въ батогской битв, когда приведенные въ отчаяніе жолнеры побжали, Калиновскій веллъ стрлять въ нихъ изъ пушекъ.
Такіе-то люди должны были защищать польское государство въ опаснйшую минуту его бытія. Но мы вполн убждены, что иныхъ людей тогдашняя Польша и имть не могла, олигархическій порядокъ и крпостное право не могутъ производить дятелей способныхъ, умныхъ и человколюбивыхъ, или врне: подобные люди въ такую эпоху не имютъ силы и вліянія.
Отъ среды, въ которой подвизался Хмельницкій, мы перейдемъ къ нему самому: постараемся выяснить личность этого человка. Хмельницкій былъ истинный сынъ своего времени и полный выразитель чувствъ и стремленій малороссійскаго казачества,— полудворянскаго сословія въ дворянской республик, полурабовъ и полурабъ, земледльцевъ, солдатъ, разбойниковъ и воиновъ. Говорятъ, будто онъ хорошо говорилъ по-латыни, тогда вс говорили по-латыни. Но на этомъ образованіе его, какъ кажется, и оканчивалось. Въ политическомъ и административномъ отношеніи онъ былъ полная ничтожность. Пьяный, буйный и запальчивый, онъ позволялъ писарю Выговскому управлять собой. Вся его дятельность замчательна полнымъ отсутствіемъ опредленныхъ стремленій къ чему нибудь, это былъ длинный рядъ годовъ безтолковйшей рзни, переговоровъ съ цлью надуть противника, уступокъ и непомрныхъ требованій, поисковъ за чужой помощью и безпокойнаго вилянія отъ одного плана къ другому. Ужасное состояніе Малороссіи въ правленіе Богдана Хмельницкаго и посл его смерти было прямо вызвано и пріуготовлено его крайнею неспособностію сдлать что либо изъ средствъ, отданныхъ обстоятельствами въ его руки. Онъ ничего не организовалъ, ничего не устроилъ.
Посл желтоводскаго и корсунскаго пораженія поляки покинули Малороссію. ‘Вся Украйна пылала, мятежъ обнялъ русскую землю отъ Ворсклы до Днстра. Толпы мужиковъ приходили въ Блую Церковь и просили принять ихъ въ казаки. Носились слухи о повсемстномъ возстаніи: тамъ перетопили жидовъ, тамъ растерзали пана), Въ это время король Владиславъ умеръ. До избранія новаго короля Польша была безъ главы и центральной власти, могущей что либо предпринять. Оба гетмана были въ плну. Когда I. Вишневецкій началъ войну съ неистовствующими ордами казаковъ и крестьянъ, другіе паны, несмотря на смертельную опасность, не хотли слушать его приказаній: приказанія могъ отдавать только гетманъ. ‘Они ждутъ гетманскихъ приказаній! горько упрекнулъ ихъ Вишневецкій, а кто-жъ имъ дастъ эти приказанія!! Разв они не знаютъ, что гетманы въ плну? Посл этого слдуетъ и мн оставить войну, а то еще скажутъ: зачмъ я началъ войну безъ гетманскихъ приказаній?!’ При такихъ обстоятельствахъ Хмельницкому можно было бы много сдлать въ отношеніи организаціи и устройства средствъ къ оборон, поляки не мшали и не имли силъ помшать. Что же длалъ въ это время Хмельницкій? Онъ пьянствовалъ на своей свадьб, въ это время онъ вторично женился на шляхтянк Чаплинской, при живомъ муж этой послдней. Чаплинская была, какъ извстно, сперва женою Хмельницкаго, потомъ была отнята у него Чаплинскимъ и въ конц концовъ снова должна была выйти замужъ за своего перваго мужа. Порядка никакого не было, и Хмельницкій не пытался даже устроить что либо, каждый начальникъ загона дйствовалъ, какъ хотлъ. Кисель, воевода русскій, по приглашенію Хмельницкаго, халъ къ нему съ правительственными комиссарами для переговоровъ, но Кривоносъ не пустилъ его прохать чрезъ Острогъ и едва не убилъ. Сеймъ назначилъ предводителемъ новыхъ плохихъ войскъ неспособнаго къ длу Доминика Заславскаго, личнаго врага Вишневецкаго — единственнаго предводителя, который проявилъ нкоторую дозу способностей, хотя, впрочемъ, но жестокости, упрямству и задору и Вишневецкій не выходилъ изъ тогдашняго общаго уровня. Заславскій и Вишневецкій ссорились и не хотли соединить свои войска, шляхта тоже, раздлилась. Поляки стояли лагеремъ подъ Пилявою и ничего не предпринимали. Въ ихъ лагеряхъ было боле серебра, чмъ, свинцу, говорятъ современные лтописцы. Когда казаки и татары напали на нихъ въ ночь съ 22 на 23 сентября, предводители бросили войско и бжали. Поляки снова были разбити и богатый лагерь разграбленъ.
Къ счастію Рчи Посполитой и этою побдою Хмельницкій тоже не воспользовался, какъ не воспользовался предыдущими. По крайней мр мы не видимъ никакихъ серьезныхъ намреній и предпріятій гетмана. Разбои идутъ безконечною цпью, со взаимными неистовствами съ обихъ сторонъ. Лишенная послдняго войска, Рчь Посполитая лежала открытая и беззащитная, можно было сдлать изъ нея, что угодно. Хмельницкій ее только грабилъ. Грабили равно всхъ: русскихъ и поляковъ. Тогда былъ ограбленъ Львовъ и множество иныхъ городовъ. Но ничтожная крпостца Замостье, гд засло нсколько тысячъ шляхты, устояла противу всхъ соединенныхъ силъ Хмельницкаго и татаръ.
Поляки приступили къ избранію короля. Между иными претендентами явился братъ покойнаго Владислава — эко-іезуитъ королевичъ Янъ-Казиміръ. Хмельницкій вдругъ объявилъ себя на сторон этого претендента. О причинахъ, побудившихъ казацкаго гетмана стоять за принца, извстнаго своею приверженностію къ католицизму, Костомаровъ умалчиваетъ. И очень хорошо длаетъ! Иначе ему пришлось бы прямо объявить, что казацкій гетманъ сдлалъ это безъ всякихъ соображеній, на-обумъ. Ему хотлось, просто-на-просто, пользуясь своею силою, принять участіе въ избраніи короля, до чего поляки никогда не допускали казаковъ. Королевича Яна-Казиміра онъ, вроятно, вовсе не зналъ, личность этого малоспособнаго, слабаго и фанатическаго человка, далеко не была симпатична. Янъ-Казиміръ былъ избранъ и поспшилъ примириться съ казаками. Хмельницкій воротился съ торжествомъ въ Кіевъ, куда вскор прибыли и королевскіе комиссары. Оставалось теперь счастливому казацкому предводителю только предъявить т основанія, на которыхъ онъ думалъ устроить свое отечество.
Гетманъ украинскій долженъ подлежать веденію одного короля, требовалъ Хмельницкій’ Онъ не понималъ, что въ конституціонномъ государств не могли согласиться на подобное условіе, иначе король, имя въ рукахъ лучшее войско и средства страны, хра пилъ бы вольности народныя только до тхъ поръ, пока это было бы ему угодно. Самому гетману, конечно, было бы выгодно зависть отъ одного короля, но во что обратилась бы тогда Украйна?! Въ отчину гетмана, отвтимъ мы на основаніи исторической аналогіи. Изъ восьми пунктовъ, предложенныхъ Хмельницкимъ польскимъ комиссарамъ, четыре касались истребленія уніи, мста для митрополита кіевскаго и изгнанія жидовъ изъ Украйны. Онъ требовалъ еще, чтобы воеводъ и каштеляновъ назначали изъ православныхъ, для войска запорожскаго хотлъ гарантировать прежнія вольности. И наконецъ въ послднемъ пункт требовалъ, чтобы его личному врагу Вишневецкому не давали начальства. Собственно о правахъ и положеніи народа Хмельницкій даже не упомянулъ. Объ организаціи страны, онъ не имлъ понятія, а потому и полагалъ, что достаточно выбирать въ каштеляны, воеводы и старосты православныхъ, чтобы все пошло, какъ по маслу. Но что же бы значилъ гетманъ, если бы этотъ невозможный порядокъ установился? Неограниченный властитель, номинально зависящій только отъ слабаго короля, онъ, предводительствуя арміей, конечно, могъ бы длать, что ему угодно. Малороссія была бы его вотчиною, а мнимые воеводы, каштеляны и старосты изъ православныхъ — простыми чиновниками его гетманской чести. Народъ по прежнему остался бы крпост нымъ. Впослдствіи оно такъ и было, до уничтоженія званія малороссійскаго гетмана. Поляки въ крайности могли бы согласиться на всевозможныя льготы и вольности русскаго народа, могли бы признать казаковъ равноправною себ шляхтою, наконецъ, могли крестьянъ признать вольными, по принять условія Хмельницкаго, т. е. обратить свое государство изъ конституціоннаго въ какую-то вотчину гетмана и короля, и себя — вольный народъ, въ слпыхъ слугъ, они не могли. Государство могло пасть, по возвратиться вспять не могло.
Собственно говоря, Хмельницкій даже не понималъ, чего требовалъ. Онъ все время былъ пьянъ. Возвращаясь въ Кіевъ гетманъ совершенно налпился, честолюбіе отуманило его. ‘Онъ то лежалъ ницъ передъ образами въ храм, то совтовался съ колдуньями, которыхъ, цлыхъ три, держалъ при себ. Пьяный, плъ думы своего сочиненія. По временамъ былъ ровенъ и ласковъ въ обращеніи со всми, по временамъ же суровъ и надмененъ (Hist. pan. Iana Kazimira).’ Обозный, полковникъ Чернота, еще подъ Замостьемъ громко кричалъ, что ‘гетманъ такъ роспился, что ни о чемъ и не думаетъ, и страхъ овладлъ имъ.’ Въ Кіев, королевскіе комиссары, видя невозможность вразумить вчно пьянаго и буйнаго гетмана и желая выхлопотать свободу своимъ плннымъ, обращались къ Выговскому и Чернот. Первый совтовалъ ждать — дать гетману время вытверезиться посл запоя. Черноту они нашли лежащимъ на похмльи. На просьбу комиссаровъ походатайствовать у гетмана объ отпуск плнныхъ, Чернота отвтилъ: ‘не пойду, я боленъ. Вчера съ нимъ пьянствовалъ всю ночь — и болю теперь. Но я ему и не посовтую выпускать птицъ изъ клтки. Если бы я былъ здоровъ, врядъ ли бы вы и сами вышли отсюда цлыми…’
‘Однажды къ Киселю, королевскому послу, общалъ пріхать гетманъ. Долго его ждалъ Кисель, наконецъ, уже вечеромъ, пьяный пріхалъ Хмельницкій, сопровождаемый нсколькими, тоже пьяными, полковниками. Начались разныя колкости. Хмельницкій грозился отнять у поляковъ всю Русь. Обращаясь къ жен Киселя, онъ закричалъ: отрекитесь, добрая православная пани, отъ ляховъ и останьтесь съ нами — казаками. Пропадетъ ляцкая земля, пропадетъ… Натшившись и наругавшись вдоволь, Хмельницкій ухалъ ночью на новую пирушку съ вольными товарищами.’
Вс эти подробности ясно рисуютъ какъ личность самого Богдана, такъ и окружавшую его обстановку. Очевидно, Хмельницкій бродилъ въ потьмахъ, самъ не зная, что ему длать и чего требовать.
Комиссары, разумется, не могли заключить прочнаго договора съ людьми подобными пьяной банд Хмельницкаго.
Пошла опять рзня и кровопролитіе. Подъ Сборовомъ глупый король чуть не попалъ въ плнъ къ татарамъ и казакамъ. Польская армія еще разъ была уничтожена, попавъ въ засаду по оплошности и неспособности вождей. Похвальба Хмельницкаго могла исполниться: онъ могъ освободить изъ неволя весь народъ до Люблина и до Кракова, могъ стать надъ Вислою и повдать дальнюю Польшу… перерзать всхъ дуковъ, князей, пановъ и шляхту, какъ онъ это наивно общалъ въ пьяномъ вид въ Кіев королевскимъ комиссарамъ. Помшалъ крымскій ханъ. Властителю разбойничьей орды было вовсе невыгодно совершенное уничтоженіе Польши, которая могла ему платить дань, усиленіе воинственной и бдной черни — казаковъ, тоже не входило въ его расчеты. При боле смтливомъ и разумномъ начальник казаки и народъ малороссійскій легко могли понять опасность для себя въ дружб съ Крымомъ. Крымцы грабили, убивали и жгли равно и ту страну, за которую дрались, и ту, на которую собирались напасть. Если вычислить отъ кого потерпла боле Украина, отъ союзныхъ-ли крымцевъ или отъ враговъ поляковъ, то, разумется, перевсъ будетъ на сторон орды. Впослдствіи, посл несчастныхъ происшествій и договоровъ подъ Званцомъ, ‘раззореніе постигло и казацкую Украйну. Ханъ, возвращаясь изъ подъ Звапца, позволилъ крымцамъ поступать съ украинцами, какъ угодно, и татары жгли до основанія селенія и мстечки, а жителей всхъ увели въ плнъ. Тогда зажурилася Украйна и увидла, что негд ей диться, тогда орда топтала конями маленькихъ дтей, рубила старыхъ, брала въ плнъ молодыхъ.’ ‘О какое горе, восклицаетъ лтописецъ, какой плачъ, какое стенаніе! Языкъ не можетъ выразить всего ужаса этихъ дней: растлніе двицъ, посрамленіе супруговъ, лишеніе имуществъ, голодная смерть, стыдъ неволи и цпей.’ Изъ одной ныншней Волыни и подольской губ. ногайцы увели тогда на арканахъ 5000 человкъ. Подъ Сборовомъ ханъ поступалъ какъ полновластный государь, казаковъ онъ везд ставилъ въ первый огонь, приказывалъ Хмельницкому и ругалъ его. Постоянно полу-трезвый, гетманъ, несмотря на вс свои силы, не умлъ поставить себя въ надлежащія отношенія къ хану, Подъ Сборовымъ крымской владыка заключилъ миръ, такъ сказать, въ минуту ршительнаго перевса казацкихъ войскъ надъ арміей Яна-Казиміра. Онъ обязалъ поляковъ только простить вину войску запорожскому и принять въ свою милость гетмана… Подъ Берестечномъ, посл первой неудачи, ханъ, призвавъ гетмана, сказалъ ему: ‘если ты мн завтра не расправишься съ поляками, то я тебя самого отведу къ королю’ (Woyna domowa ч. 2 ст. 18).— На другой день, передъ началомъ ршительнаго боя хапъ еще боле презрительно относился къ Хмельницкому, спрашивая у окружающихъ: ‘вытрезвился-ли Хмельницкій, который сказалъ ложь о польскомъ войск, будто оно ничтожно? Пусть идетъ подбирать медъ у этихъ пчелъ, у которыхъ такъ много жалъ.’ (pam. pan, Ziym. III, Wlad. IV Iona Kazim, ч. II, ст. 150).— Если ханъ не отдалъ связаннаго Хмельницкаго полякамъ, то единственно ради нежеланія, уничтоживъ пьянаго гетмана, тмъ прекратить выгодную для своихъ ордъ борьбу казаковъ съ поляками. Даже слабая Польша не боялась орды, Хмельницкій, повелвавшій сотнями тысячъ храбрыхъ воиновъ и владвшій громадными средствами огромнаго края, не считая богатствъ награбленныхъ, конечно, легко могъ поставить себя въ иныя отношенія къ хану, но для этого надо было быть инымъ человкомъ.
Полное ничтожество этого буйнаго, хвастливаго человка вполн выказалось посл пораженія казаковъ водъ Берестечномъ. Еще задолго до ршительнаго погрома, онъ бжалъ, покинувъ свое войско на произволъ судьбы. Іюня 19 Хмельницкій бжалъ, казаки однако безъ начальника, безъ порядка, держались еще десять дней. Въ ночь на 29 іюня полковникъ Богунъ вывелъ изъ окоповъ лагеря настоящихъ казаковъ и ушелъ съ ними, только несчастные взбунтовавшіеся крестьяне отданы были на зарзъ жолнерамъ. Очевидно, пораженіе подъ Берестечномъ было бы вовсе не такъ жестоко, если бы Хмельницкій изъ трусости не бжалъ. Онъ боялся, чтобы его не выдали полякамъ.
Мы приглашаемъ читателей прочесть все длинное и туманное описаніе Берестечной битвы у Костомарова, чтобы вполн понять, какъ авторъ тщетно силится выгородить изъ вины своего героя и представить его въ иномъ благопріятномъ свт. Мы старались прослдить дятельность Хмельницкаго, насколько возможно обстоятельне. Въ заключеніе покажемъ, какъ этотъ жестокій и гордый среди успховъ человкъ, посл неудачи сейчасъ же самъ отказался отъ желанія освободить народъ. Признавъ закрпощеніе народа, онъ посл блоцерковскаго трактата съ прежнею жестокостію сталъ карать своихъ сподвижниковъ, несоглашавшихся идти въ рабство къ полякамъ. Тогда Хмельницкій, казалось, совсмъ забылъ о своихъ прежнихъ намреніяхъ. Кром многихъ тысячъ простыхъ казаковъ и крестьянъ, четвертованныхъ, посаженныхъ на колъ и повшенныхъ гетманомъ за неповиновеніе помщикамъ, Хмельницкій за неповиновеніе же казнилъ лучшихъ своихъ полковниковъ Мосыру, Гладкаго, Хмелецкаго и Турскаго. Онъ подозрительно истреблялъ всхъ тхъ начальниковъ, которые во время его бгства изъ-подъ Берестечна, обратили на себя вниманіе народа и потому казались ему подозрительными. Имъ былъ изданъ универсалъ, въ которомъ запрещалось народу даже помышлять о неповиновеніи владльцамъ, или противиться постою войскъ (Annal, polon. dim. 1—32J). Если бы порядокъ и единство было въ польской олигархіи, она бы безъ особенныхъ хлопотъ снова покорила и закрпостила Украйну. Но поляки, равно какъ и Хмельницкій, никогда не умли понять своего положенія и воспользоваться обстоятельствами. Не имя ничего кром личной ненависти къ казацкому гетману, помщики польскіе и посл его измны прежнимъ идеямъ не переставали его ненавидть: онъ для нихъ былъ не боле, какъ холопъ, они видли въ немъ только пьянаго, грубаго и неотесаннаго убійцу. Конечно это съ ихъ стороны была большая ошибка. Рзня началась съ прежнею яростію.
Нападеніе шведовъ на Польшу, измна шляхты Яну-Казиміру и бегство этого несчастнаго короля эко-іезуита спасли Украйну и дали время Хмельницкому оправиться отъ Берестечскаго и Блоцерковскаго погромовъ. Впрочемъ, онъ и на этотъ разъ употребилъ удобное время только на грабежъ и убійство. Ни одного города казаки за его время не укрпили порядочно, даже о какихъ нибудь улучшеніяхъ по устройству военной части не подумали. Когда грозили бда, Хмельницкій созывалъ вольницу, продовольствіе и вооруженіе лежало на обязанности самихъ воиновъ, владя громадными богатствами, гетманъ велъ своихъ воиновъ, кого съ палками, кого съ топоромъ или косою. Тысячи ихъ гибли отъ голода, какъ зври, еще большее количество почти безоружныхъ избивали поляки при встрчахъ. Людей не берегли и страна быстро пустла. Кто не былъ убитъ, тотъ бжалъ.
Въ сфер вншнихъ сношеній Хмельницкій совершенно безотчетно бросался всюду, не трудясь разсудить, гд онъ могъ дйствительно найти союзника, и гд только мнимое сочувствіе. Г. Костомаровъ во множеств проектовъ Хмельницкаго получить иностранную помощь видитъ доказательство его ума. Такъ ли это было дйствительно? Сосднія правительства, разумется, очень скоро поняли Хмельницкаго, увидли ненадежность его общаній и непрочность его плановъ, поэтому вс они отклоняли просьбы малороссіянъ подъ какимъ бы то ни было предлогомъ и кром крымцевъ, шедшихъ боле грабить, чмъ помогать, никто не далъ казакамъ помощи. Даже русскій дворъ многократно отказывался принять Малороссію въ подданство, очень справедливо опасаясь измны Хмельницкаго.
И куда только не бросался этотъ казакъ: Рапочей, шведы, турки, Москва, даже Австрія — все это были его надежды на помощь.
Окончательно онъ наконецъ остановился на Москв. Г. Костомаровъ силится доказать, что поводомъ къ предпочтенію Москвы было единовріе и единоплеменность малороссовъ съ великорусами. Послднее обстоятельство, имющее нын нкоторое значеніе, едва ли было важно въ то время. Единоплеменность принимается въ расчетъ тогда, когда вмст съ нею существуетъ общность обычаевъ, политическаго развитія, языка и общественныхъ учрежденій, по именно этой-то общности и не было между тогдашнимъ государствомъ московскимъ и Украйною. Хотя послдняя была почти въ рабств у Польши, но казаки и горожане ея пользовались уже правами и льготами. Права и льготы эти были нарушаемы, но они de jure существовали, масса ими дорожила и стремилась къ боле широкимъ правамъ. То же можно сказать о политическомъ развитіи народа малорусскаго, жившаго одною жизнью съ Польшею. Суды и соціальныя учрежденія тоже были совсмъ особыя по обимъ сторонамъ московскаго рубежа. Для г. Костомарова вс эти обстоятельства — мелочи, о нихъ онъ не удостоиваетъ даже говорить. Ему гораздо важне басня о возстаніи изъ мертвыхъ Золотаренки, о пораженіи нкоего Небады въ Болтрус.
Таковы всегдашніе пріемы этого историка-беллетрлста. Между тмъ, не принявъ во вниманіе всхъ вышеупомянутыхъ обстоятельствъ и не разработавъ ихъ серьезно, г. Костомаровъ не могъ объяснить сопротивленія полковника Богуна, протестовавшаго противъ присоединенія Малороссіи къ московскому царству. Откуда взялась эта антимосковская партія? Богунъ также не хотлъ и турецкаго подданства. Чего же онъ хотлъ?! ‘1-го октября 1653 г. въ Москв происходило великое событіе. Столица восточной Руси кипла множествомъ народа, прибывшаго изъ разныхъ сторонъ государства. Государь слушалъ обдню въ церкви Покрова, гд служилъ патріархъ Никонъ. Потомъ, оспяемый хоругвями и образами, при гром колоколовъ, сопровожаемый духовенствомъ и мірянами, царь пошелъ въ грановитую палату и въ царственномъ одяніи слъ патронъ. По бокамъ его сли… Это была Земская Дума или соборъ, собиравшійся въ важныхъ случаяхъ’. Такимъ, описаніемъ разршаетъ намъ г. Костомаровъ важные вопросы, на которые наводитъ ходъ событій. Вообще отношенія Малороссіи къ Москв наиболе слабая сторона его труда, они почти вовсе не разработаны. Сдлано это съ умысломъ. Иначе бы ему пришлось противорчить самому себ. Сей добросовстный историкъ просто пропускаетъ все то, что не подходитъ къ избранной имъ точк зрнія.
Почему Богунъ и значительная часть казаковъ пошли противъ желанія Хмельницкаго? Конечно, мы не можемъ подробно разобрать этотъ вопросъ въ критической стать, но уже слдующее обстоятельство можетъ навести читателей на истинный путь. Когда Хмельницкій готовился отдаться въ подданство Москв, въ Переяслав въ церкви все уже было готово къ принятію присяги. Предварительныя условія, на которыхъ гетманъ отдавался въ подданство со всею Малороссіею, тоже уже были заключены. ‘Московскіе духовные хотли начинать обрядъ присяги, но гетманъ остановилъ ихъ и сказалъ: ‘Слдуетъ прежде вамъ присягнуть отъ имени его царскаго величества въ томъ, что его величество, великій государь, не нарушитъ нашихъ правъ…— Никогда не присягнемъ мы за своего государя, отвчали послы:— да и гетману говорить о томъ непристойно: подданные должны дать вру своему государю, который не оставитъ ихъ своимъ жалованьемъ, будетъ оборонять отъ недруговъ, не лишитъ правъ и имній вашихъ’.— Очевидно, что понятія о правахъ тогдашнихъ малороссіянъ и московскихъ бояръ совершенно расходились. Протестъ Богуна легко понять. Хмельницкому желалось удержаться гетманомъ и безконтрольнымъ властителемъ страны и впослдствіи передать власть свою дтямъ. Ради этихъ выгодъ, посл Берестечскаго и Блоцерковскаго погрома, онъ отдавалъ свой народъ полякамъ, а въ Переяслав передалъ его Москв. Если московскія власти поступили съ нимъ лучше, у чмъ поляки, Хмельницкій былъ тутъ ни при чемъ. Костомаровъ старается обойти вс эти обстоятельства молчаніемъ. Намъ, пра во, смшно длается, когда мы видимъ человка, претендующаго на званіе историка и нершающагося представить фактъ въ томъ вид, какъ онъ былъ въ дйствительности.
Съ личностью Хмельницкаго историки стараго времени поступили крайне легкомысленно. Имя его сохранилось въ почет, ему приписали множество того, о чемъ онъ и не думалъ, а все зло, сдланное его недальновидностью,приписали другимъ. Такимъ образомъ личность Хмельницкаго остается въ томъ историческомъ полусвт, которымъ окружала ее легендарная кисть малороссійскаго квасного патріотизма. О труд г. Костомарова можно сказать одно: онъ не стоитъ времени, которое необходимо пожертвовать на прочтеніе трехъ большихъ томовъ монографіи. Предвзятая тенденція, отсутствіе критическаго анализа, совершеннйшее отсутствіе разработки важнйшихъ источниковъ и пристрастіе къ баснямъ лтописцевъ, а главное хронологическое, длинное, подобное стариннымъ хроникамъ повствованіе автора, лишаетъ его трудъ всякой цпы и всякаго значенія. Трудъ пресловутаго Данилевскаго ‘Россія и Европа’, напечатанный въ убогой смысломъ ‘Зар’, единственное произведеніе, достойное стоять наравн съ монографіей о Хмельницкомъ. Мы убждены, что даже среди украинцевъ ‘Богданъ Хмельницкій’ г. Костомарова не встртитъ сочувствія.
Историку мало одной эрудиціи, (мало труда, терпнья и фактовъ, чтобы создать историческое сочиненіе. Необходимо, чтобы онъ обладалъ здравымъ пониманіемъ условій той общественной жизни, которая сформировала историческаго дятеля и въ которую онъ вводитъ насъ, какъ постороннихъ зрителей. Писатель, подобно Скарятину, отстаивающій крпостное право, кастовыя привиллегіи и сосредоточеніе силы въ рукахъ богатыхъ землевладльцевъ, публицистъ, который, подобно Каткову, будетъ видть идеалъ въ насильственномъ навязываньи другимъ того, что ему мило,— такіе люди исторію не напишутъ, не возсоздадутъ въ настоящемъ свт давно прожитой эпохи, хотя бы самымъ искреннимъ образомъ желали быть безпристрастными., Подъ вліяніемъ предвзятыхъ идей они неизбжно сдлаютъ извстный подборъ фактовъ, служащихъ къ оправданію ихъ убжденій. У событій логика своя, у нихъ — своя. Рядъ фактовъ говоритъ имъ одно, но они пропускаютъ эти факты и выискиваютъ незначущія стороннія подробности чтобы, взявъ за основу эти, такъ сказать, ненормальности человческой жизни, сдлать по нимъ свою общую посылку и выводы. Эта нравственная слпота ставитъ г. Костомарова втупикъ на каждомъ шагу, она же мшаетъ ему видть событія и дйствующія лица въ ихъ настоящемъ свт. Естественный ходъ произшествій представляетъ ему совсмъ не то, что нужно ему для его суздальской живописи, и потому онъ постоянно прибгаетъ къ измышленіямъ чисто-легендарнаго свойства. Чтобы окончательно не потеряться въ хаос протоворчій, онъ обыкновенно хватается за исключительную историческую личность. Народъ и его жизнь у него отходятъ на второй плапъ^ Вмсто цльной картины эпохи у него является пристрастная біографія. Онъ сказалъ неправду не потому, что хотлъ сказать неправду, а потому, что не могъ сказать правды.
Что же остается сдлать г. Костомарову? Замолчать!