НОВЫЕ ЖУРНАЛЫ НА 1870 ГОДЪ.
НОВЫЕ ЖУРНАЛЫ НА 1870 ГОДЪ.
(Статья вторая.)
——
Бда коль пироги начнетъ печи сапожникъ,
Окр—цъ.
‘Дло’, No 4, 1870
Новые журналы на 1870 год, Окрейц Станислав Станиславович, Год: 1870
Время на прочтение: 25 минут(ы)
Богатство литературы и ея внутренняго содержанія опредляется прежде всего разнообразіемъ предметовъ, которые она захватываетъ въ свою область и доводитъ ихъ разработку до мельчайшихъ подробностей. Все, что интересуетъ мыслящаго человка, удовлетворяетъ его любознательности, все, что можетъ увеличить сумму его знанія или раздвинуть границы его жизни новыми практическими опытами, — все это изучается съ величайшимъ вниманіемъ въ богатой литератур. Но всякому боле или мене важному вопросу — касается ли онъ теоріи или практики — мы найдемъ въ богатой литератур боле или мене удовлетворительный отвтъ, жизнь требуетъ постояннаго обновленія, а обновлять ее можетъ только безпрерывно развивающаяся и живая человческая мысль.— При такомъ богатств умственнаго капитала спеціальные органы необходимы. Они продолжаютъ частную и подробную разработку тхъ идей и фактовъ, о которыхъ уже составлено общее понятіе. Каждая отрасль знанія, для боле глубокаго анализа и боле врнаго пониманія своихъ составныхъ частей, разбивается на отдльныя группы, на спеціальныя изслдованія и требуетъ особенныхъ дятелей.
Появленіе такихъ спеціальныхъ органовъ, какъ ‘Журналъ благотворительности’ д-ра Тицнера и ‘Русской Старины’ г. Семевскаго, повидимому, могло бы утшать насъ, свидтельствуя о богатств нашей литературной дятельности. Въ самомъ дл, чего же намъ еще надо, когда у насъ есть спеціальные журналы на все и про все. Хотите ли вы изучать горнозаводское дло, земледліе, садоводство, промышленность, техническое искусство — для этого издаются спеціальные органы, но коннозаводству есть также особенный журналъ, для охотниковъ и любителей спорта есть своя литература, даже для благотворительности г. Тицнеръ подарилъ насъ спеціальнымъ органомъ. Вслдъ за г. Тицнеромъ г. Семевскій даритъ насъ ‘Русской Стариной’. Чего же больше? Но мы уже замтили въ первой стать, что это видимое богатство въ сущности есть крайнее нищенство, потому что наши спеціальные органы, какъ чечевичная похлебка дяди Тома, предлагаются читателямъ за неимніемъ боле питательной пищи. Наше обще-человческое міросозерцаніе такъ ограничено и мелко, наши понятія въ области соціальныхъ, политическихъ и естественныхъ знаній такъ скудны, сбивчивы и робки, что стремленіе къ спеціализированію литературы есть не больше, какъ умственное безсиліе, восполняющее самостоятельную работу мысли чисто-механичеснимъ трудомъ собиранія матеріаловъ, безъ критики и теоріи. Это умственное сырье такъ и остается въ невоздланномъ и грубомъ состояніи. Каждый спеціальный органъ существуетъ самъ по себ, независимо отъ другихъ, и удовлетворяетъ микроскопическимъ потребностямъ кружка или оффиціальнаго устава. Нкоторые органы не могли бы даже отвтить прямо на вопросъ: зачмъ они издаются и кому они оказываютъ и какую пользу? Читающая публика не обращается къ нимъ и даже не знаетъ о ихъ существованіи. Жизнь, съ ея разнообразными явленіями, идетъ сама по себ, а эти мертворожденные органы издаются сами но себ. Поэтому у насъ есть журналъ экономическаго общества, неимющій ничего общаго съ экономическою жизнію народа, есть земледльческая газета, печатаемая землевладльцами,— однимъ словомъ, наши спеціальные органы дйствуютъ въ какомъ-то безвоздушномъ пространств, вн времени и потребностей своего общества. Оттого они еле влачатъ свое жалкое существованіе, оттого они такъ тощи, безцвтны и безсодержательны. Имъ не достаетъ ни силы общаго міросозерцанія, ни руководящаго тона критики, которая бы придавала имъ жизнь, единство мысли и опредленность цли. Раскройте любой спеціальный журналъ и вы прямо попадете на какую нибудь статью совершенно случайно попавшую въ него и плетущуюся годами двадцатью позади своего времени. Откуда она и зачмъ она? Это извстно одному Богу и редактору журнала.
Съ этими мыслями мы приступали къ разбору журнала г. Семевскаго, Русская Старина. Это ежемсячное историческое изданіе, посвященное исключительно исторіи или, правильне, собиранію остатковъ архивнаго хлама, еще неизвлеченнаго на свтъ божій или не вполн изданнаго. ‘Русская Старина’, хотя и называется ежемсячнымъ историческимъ изданіемъ, но въ сущности вовсе не можетъ называться журналомъ: въ мсяцъ редакція издаетъ листовъ восемь довольно разгонистой печати, помщая на нихъ безъ всякаго выбора десятокъ, другой не то чтобы историческихъ документовъ, а такъ какихъ-то обрывковъ и клочковъ, присланныхъ въ ея распоряженіе разными лицами. Между клочками попадаются иногда довольно интересные, но, по большой части, матеріалъ, наполняющій вышедшія уже три книжки ‘Русской Старины’, не стоилъ изданія и едва ли стоитъ времени, которое необходимо употребить на прочтеніе. Конечно эту странную стряпню нтъ раціональной причины называть журналомъ — изданіемъ, выражающимъ извстный взглядъ, служащимъ органомъ извстнаго міросозерцанія или, по крайней мр, извстнаго образа мыслей. Даже простымъ сборникомъ назвать эти ежемсячные, печатные листы довольно трудно. Всякой сборникъ, самый нехитрый непремнно долженъ имть извстный подборъ статей и въ цломъ проявлять какую нибудь тенденцію. Десятокъ историческихъ документовъ, разныхъ писемъ, трактующихъ по большей части о пустякахъ, стихи, никому ненужные и неинтересные — въ сущности это что-то такое неопредленное, безцльное и странное, что появленіе книжечекъ ‘Русской Старины’ можетъ только разв возбудить удивленіе и вопросъ: какія благія цли и побужденія руководили г. Семевскимъ, когда онъ задумывалъ свое изданіе и, въ особенности, когда украшалъ, его титуломъ періодическаго органа?
Да не подумаютъ читатели, что мы высказываемся вообще противъ полезности изданія историческихъ документовъ. Мы только заявляемъ о странности, чтобы не сказать боле, превращать таковое изданіе въ періодическій журналъ, мы только протестуемъ противъ дикаго и празднаго поползновенія тащить на свтъ божій, изъ архивной пыли, всякую втошь о башмакахъ графини, о сапогахъ графа, о собакахъ или приключеніи юнкера на бал у Аракчеева, гд онъ чуть не уронилъ знамя…Больше ничего интереснаго означенный юнкеръ на бал не подмтилъ, и не сдлалъ, но Омовеній все же нашелъ не лишнимъ напечатать его мемуары.
Изданіе историческихъ документовъ вещь полезная, но только тогда, когда за это берутся люди компетентные, умющіе отличать зерно отъ мякины, наконецъ, документы непремнно должны быть классификованы, подобраны, изданы осмотрительно и съ научной серьезной критикой. Такое дло возможно только при обыкновенномъ способ издавать историческіе документы: трудами археографическихъ комиссій, или спеціалистовъ ученыхъ, сборниками, томами серьезными но своимъ объемамъ и разработк. Что тутъ есть общаго съ спшною журнальною работою, съ характеромъ періодическаго изданія а тощимъ объемомъ ‘Русской Старины’? Во всякомъ дл прежде всего должно имть въ виду его цлесообразность и полезность. Намъ любопытно знать, какую пользу и кому именно думаетъ принести г. Семевскій, издавъ сотню, другую, положимъ, даже нелишенныхъ интереса замтокъ и отрывковъ разныхъ о разныхъ лицахъ втеченіи года! Все изданное западетъ безъ порядку и связи въ головы людей неподготовленныхъ, незанимающихся исторіею, какими обыкновенно бываетъ большинство читателей журналовъ. Историческіе документы, независимо отъ своего интереса, часто бываютъ весьма разнорчивы, неподготовленнаго человка они только собьютъ съ толку окончательно. Небольшія историческія познанія массы читателей загромоздятся ненужною и часто фальшивою архивною втошью. Что же получится въ результат? Сумбуръ, столпотвореніе вавилонское и окончательное искаженіе и безъ того искаженныхъ уже понятій, господствующихъ у насъ, благодаря разнымъ жевателямъ историческихъ сюжетовъ: Семевскому, Шубинскому, Андрееву и т. п. Мы говоримъ, что подобный результатъ получится даже въ такомъ случа, когда бы документы, печатаемые ‘Русской Стариной’ были интересны, чего однако же еще не видимъ въ большинств матеріала, наполняющаго книжки ея за январь, февраль и мартъ. Въ настоящемъ своемъ состояніи ‘Русская Старина’ не только не журналъ, но даже и не сборникъ, а такъ что-то блдное, крайне, ничтожное, безцвтное, безцльное, неизвстно зачмъ и во имя какихъ потребностей явившееся на свтъ. Чтобы не обвинили насъ въ голословномъ осужденіи будто бы важныхъ актовъ, напечатанныхъ г. Семевскимь, мы ниже посвятимъ этимъ актамъ возможно подробное обозрніе и оцнку. Теперь же скажемъ еще слова два по поводу періодическихъ изданій, спеціально посвященныхъ исторіи, которыя не разъ уже проектировались у насъ и всегда оканчивались неудачею.
Мы думаемъ, что судьбы ‘Встника Европы’ въ этомъ случа лучше всего помогутъ намъ разъяснить дло. Въ настоящемъ смысл слова ‘Встникъ Европы’ никогда не былъ историческимъ журналомъ, то есть изданіемъ, посвященнымъ прежде всего исторической критик и философіи исторіи, потомъ — статьямъ историчоско-догматическаго содержанія. Но въ первые годы своего существованія онъ дйствительно былъ сборникомъ историческихъ статей, томи котораго выходили въ извстные сроки періодически. Отъ этого только вншняго сходства съ журналомъ до дйствительной журнальной дятельности еще очень далеко. ‘Встникъ Европы’ въ первые годы своего существованія могъ быть интереснымъ, могъ приносить даже извстную долю пользы, но, повторяемъ, журналомъ онъ никогда не былъ и не могъ быть.
Не могъ онъ выполнить свою программу прежде всего, независимо отъ состава и силъ редакціи, единственно потому, что наше общественное развитіе такъ еще недостаточно, наша родная наука такъ еще молода и малозначительна, сдланнаго нами вчера (мы живемъ только со вчерашняго дня) такъ немного, что философствовать надъ этимъ, подводить итоги нулямъ нашихъ трудовъ, не только безполезно, но даже просто невозможно. Что тамъ анализировать и проврять, гд ничего еще нтъ, гд все еще будетъ сдлано и.Iи хуже того: будетъ пережито. Исторія, какъ наука, какъ самостоятельная отрасль знанія можетъ существовать только тамъ, гд народная жизнь сложилась въ нчто цлое, полное и осмысленное, гд общество представляетъ активную силу, дающую направленіе коллективной жизни, и заявляющее передъ міромъ свое существованіе крупными фактами, общечеловческою полезною дятельностію. Наша растительная жизнь или, какъ ее называетъ г. Щаповъ, наша стародавняя работа впродолженіи многихъ вковъ, руководимая полуслпымъ опытомъ и традиціями прошлаго далеко не представляетъ историку тхъ органическихъ явленій, которыя могутъ быть предметомъ строго-историческаго изслдованія, потому что вншнія явленія, чисто-механическіе процессы еще не даютъ настоящей сознательной жизни? Если они не составляютъ сознательной жизни, они не могутъ проявить какой либо идеи, не могутъ проявить развитіе той или другой стороны человческаго духа — разумнаго прогресса, а потому и не подходятъ подъ задачу историческаго изслдованія, тмъ боле исторической критики и философіи. Я могу написать исторію астековъ, пасшихъ стадо сотню лтъ и ведшихъ его къ тому или другому, благоденствію или бдствіямъ, умноженію, или уменьшенію. Но я не могу написать исторіи безсознательной животной жизни, если только я понимаю исторію врно, какъ понимаетъ ее Бокль и его школа.
Возможна ли была у насъ, при отсутствіи народной жизни, сдавленной крпостнымъ нравомъ, историческая наука и настоящій историческій журналъ? Разумется: нтъ! Немыслимо говорить о значеніи того, что еще не существовало и резюмировать то, что еще только можетъ случиться. Люди недалекіе, въ род редакціи ли ко-вру щей ‘Зари’, берутся за подобные неисполнимые подвиги, и конечно болтаютъ вздоръ, въ род писаній безконечнаго Данилевскаго, или темной ерунды юродствующаго Н. Страхова,— Косицы тожъ. Но вдь законы разумности и пониманія, даже согласно пословиц, писаны не про всхъ.— Мы совершенно уврены, что у насъ невозможенъ даже простой періодическій сборникъ историческихъ работъ, какимъ силился быть ‘Встникъ Европы’. Онъ принужденъ былъ измнить свою программу но недостатку матеріаловъ для наполненія книжекъ. Случился этотъ печальный казусъ съ журналомъ г. Стасюлевича, несмотря даже на весьма нестрогій выборъ и браковку статей. Вс первые три года своего существованія ‘Встникъ Европы’ исключительно пробавлялся статьями Костомарова, но вдь и этотъ плодовитый историкъ-Беллетристъ не въ состояніи вчно одинъ поддерживать изданіе, если не сравняется въ будущемъ, по быстрот работы, съ стенографами и не упроститъ процесса разработки историческихъ событій до весъма немудренаго анекдотическаго пересказыванія, всего на вру взятаго имъ изъ разныхъ книгъ и книжонокъ. За исключеніемъ торопливыхъ трудовъ Костомарова, ‘Встникъ Европы’ на третій же годъ своего существованія, принужденъ былъ прибгнуть къ печатанію статьи Гильфердинга ‘О славянахъ’,— по истин страшной статьи, могущей отпугнуть всхъ подписчиковъ. Но за Гильфердинтомъ стояла фаланга историковъ еще боле безнадежныхъ, труды ихъ — это сознавалъ, вроятно, и самъ г. Стасюлевичъ — ршительно уже ни на что не годились, они оказывались непригодными для напечатанія даже въ сборник, который предназначался для развлеченія читателей, вдругъ возгорвшихъ любопытствомъ знать, что длалось въ Москв за 200, или 300 лтъ. Такія безотчетныя желанія, подобныя привередипчанію беременныхъ женщинъ, приходятъ у насъ иногда единовременно большому количеству лицъ: — публика, говорятъ тогда, получила вкусъ къ изученію исторіи. На подобныя-то пожеланія и на подобныхъ-то людей но преимуществу разсчитывалъ ‘Встникъ Европы’ въ первые годы своего существованія.— но какъ, съ одной стороны, такія привередничанія и пожеланія праздныхъ людей вообще весьма непрочны, а съ другой — не предвидлось въ будущемъ источника добыть матеріалъ, необходимый для удовлетворенія даже такихъ скромныхъ пожеланій, то и принуждена была редакція ‘Встника Европы’ круто и рзко измнить свою программу: преобразовать изданіе исключительно историческихъ статей въ сборникъ статей всякаго рода, изъ всхъ отраслей человческаго вденія и всхъ возможныхъ направленій, какимъ въ настоящую минуту и является журналъ г. Стасюлевича. Статей всякаго рода, конечно, несравненно боле, чмъ статей одного рода, а посему, Встнику Европы’, пока что, нечего заботиться о новомъ роковомъ срок, когда опять наступитъ истощеніе. Но все же мы можемъ ему предсказать, что это истощеніе непремнно наступитъ, хотя бы редакція безъ разбору печатала такія залежалыя и запоздалыя вещи, какъ ‘Обрывъ’, напечатанный въ минувшемъ году, и такія разношерстныя по тенденціямъ статьи, какими наполнены книжки текущаго года. Только журналъ, представитель извстной идеи, можетъ не бояться истощенія, потому что мысль неистощима и отъ разработки, не теряя интереса, получаетъ только большій просторъ и глубину. Всякій запасъ, всякій архивъ, на что преимущественно опираются издатели сборниковъ, въ конц концовъ оскудваетъ. Съ этой точки зрнія распространившаяся у насъ за послднее время мода превратить по немногу періодическія изданія въ простые сборники, не можетъ въ будущемъ дать ничего иного, кром весьма печальныхъ результатовъ: обезцвченія, обезсмысленія и совершенной ничтожности литературныхъ работъ. Но мы теперь не можемъ долго останавливаться на высказанной нами иде, чтобы не отклонится отъ прямой задачи статьи: разбора ‘Русской Старины’. Повторяемъ, неудачная попытка Встника Европы должна была, по своей наглядности и ршительности, повліять на иныхъ предпринимателей, задумывавшихъ издавать историческіе сборники въ вид періодическихъ изданій. Но вышло совсмъ иное. Люди, обладающіе несравненно меньшею силою и научными средствами, чмъ г. Стасюлевичъ, отважно выступаютъ теперь на покинутое имъ поприще, только еще боле съузивъ и безъ того неширокую программу и, такъ сказать, ршительно отказавшись уже отъ всякаго осмысленья своихъ работъ. Историческихъ статей нтъ, потому что нтъ людей, могущихъ пх, изготовлять.. Кром Данилевскаго и Гильфердинга — неудобоваримыхъ, остальные наши исторіографы: Шубннокій, Щебальскій, Андреевъ, М. Семевскій (написавшій Елисавету) и другіе имъ подобные могутъ только жевать и пережевывать историческіе сюжетцы попикантне, но писать даже плохо они вовсе не могутъ. Есть еще древній мужъ — М. П. Погодинъ… Но онъ самъ повствуетъ о себ, что домашніе держатъ нын его за руки, не давая писать, что онъ признаетъ для себя полезнымъ на нкоторое время ‘отсутствіе всякаго мышленія’. Наконецъ онъ, проработавъ пятьдесятъ лтъ надъ исторіей, до того нын прозрлъ и умудрился, что поршилъ: считать Соловки радикальнымъ средствомъ для излеченія людей отъ заблужденій, а чтеніе житій святыхъ — единственнымъ и наиполезнйшимъ лекарствомъ для отрезвленія всхъ сбившихся съ пути въ омут всякихъ политическихъ и соціальныхъ теорій нашего времени (‘Заря’, мартъ 1870 г. ‘Воспоминанія Погодина’)… Съ кмъ же тутъ издавать сборникъ?— невольно спросишь при такой бдности въ людяхъ. Нтъ людей! но мн люди вовсе ненужны, отвчаетъ намъ г. Семенскіи, я могу надавать вещи, которыя многіе примутъ за ученые труды, безъ помощи людей и ихъ разумныхъ трудовъ, при посредств одной типографской машины. Въ доказательство своихъ курьезныхъ словъ, г. Семевскій выпускаетъ не мене курьезное объявленіе: ‘архивы наши такъ много еще заключаютъ въ себ невдомыхъ обществу сокровищъ, что мы съ полнымъ убжденіемъ въ польз и необходимости предпринимаемаго нами изданія (какая скромность!) выступаемъ (какимъ шагомъ, г. Семевскій: учебнымъ, скорымъ или церемоніальнымъ?) съ ежемсячнымъ историческимъ журналомъ Русскою Стариною..’ ‘Преимущественная задача наша будетъ ознакомленіе читателей съ императорскимъ періодомъ отечественной исторіи’.
По просту говоря, гг. издателямъ новаго quasi-историческаго журнала документы до-петровской эпохи (разныя лтописи и сказанія) показались немного опасными — не понять и провраться, говоря о нихъ очень легко, а главное: они непикантны и не могутъ быть любопытны празднымъ людямъ, на которыхъ только и можетъ разсчитывать наскоро испеченное изданіе, называемое ‘Русскою Стариной’. Другое дло — ближайшій не подъ отечественной исторіи! Къ нему можно отнести цлыя груды разныхъ невинныхъ писемъ, хранящихся у разныхъ людей въ фамильныхъ архивахъ, напечатать ихъ охотно позволятъ… Много есть людей серьезно думающихъ, что если ихъ предокъ былъ въ фавор хоть мсяцъ, состоялъ сенаторомъ, или генералъ-апшефомъ, то уже всякая его строка, подробности о его туфляхъ и собакахъ — принадлежатъ потомству. И все это должно быть напечатано буквально, съ предисловіями, послсловіями и примчаніями, какъ общаетъ это длать г. Семевскій. Недовольствуясь этимъ, онъ еще весьма храбро прибавляетъ, что будетъ ‘безпристрастенъ въ сужденіяхъ объ историческихъ личностяхъ’. Что же? въ Добрый часъ, г. издатель! отвтимъ мы ему. Но любопытно однако увидть, какъ это онъ соблюдетъ безпристрастіе, печатая буквально все. что ему пришлютъ? Еще смле заявленіе ‘Русской Старины’, что она уже ‘иметъ въ своемъ распоряженіи множество готоваго матеріала. Этотъ матеріалъ состоятъ изъ неизданныхъ записокъ русскихъ людей XVIII и XIX столтія..’. Но заявивъ объ этомъ на стр. 3 первой книги, неосмотрительная редакція въ той же книг, на стр. 16 повствуетъ такъ: ‘если мы назовемъ: Болотова, Бибикова, Грибовскаго, Данилова, княгиню Дашкову, Державина, Дмитріева, Екатерину ІІ-ю, Нащокина, Неплюена, Порошина, Храповицкаго, Мертваго, кн. Шаховекаго, Щербатова и Энгельгардта, то едва ли не перечислимъ, если не всхъ (положительно всхъ, г. Семевскій!) то, по крайней мр, главнйшихъ составителей записокъ, собственно русскихъ людей, сохранившихъ для отечественной исторіи сказанія о событіяхъ и дятеляхъ XVIII вка’. Вс вышеупомянутыя записки уже изданы, какія же, любопытно знать, неизданныя находятся во множеств въ рукахъ Русской Старины? Какія это ‘сокровища архивовъ’, какъ она выражается, должны въ будущемъ появиться на ея страницахъ? вроятно спросятъ читатели, получивъ тощія книжки и архивный соръ вмсто историческаго журнала.
Разумется, никакихъ сокровищъ въ рукахъ редакціи ‘Русской Старины’ нтъ. Въ трехъ выпущенныхъ книжкахъ, она успла напечатать только одни мемуары брильянтщика Позье, котораго, конечно нельзя считать за русскаго человка, сохранившаго для отечественной исторіи и т. д.
Самыя записки Позье, по нашему мннію, вещь весьма малозначительная, крайне запутанныя и даже подозрительной достоврности. Но не имя ничего лучшаго, редак. историческаго журнала предпосылаетъ печатанію ихъ слдующее по истин апраксинское предисловіе: ‘Искуство въ работ, акуратность въ исполненіи, честность и готовность оказывать нердко въ большой убытокъ самому себ (за чмъ вы такъ легковрны, г. Семевскій, и врите хвастуну Позье на слово?) кредитъ заказчикамъ, обыкновенно разнымъ крупнымъ и мелкимъ придворнымъ лицамъ — привлекаютъ къ Позье много заказовъ. Фирма его и положеніе при двор вполн обезпечены. Анна Іоановна, Анна Леопольдовна, Елисавета Петровна, Петръ III и Екатерина II послдовательно длаютъ ему заказы, часто призываютъ его къ себ, говорятъ съ нимъ, особенно милостиво относится къ нему Елисавета Петровна (этого-то и нтъ, какъ увидитъ читатель ниже). Вслдъ за особами царской фамиліи, Позье входитъ въ близкія сношенія съ временщиками каждаго новаго правленія: Биронъ, Левенвольдъ, Линаръ, Лестокъ, Шуваловы, Воронцовы, Разумовскіе, принцъ Георгъ-Гольштинскій и его семейство, графъ Понятовскій, братья Орловы — все это его заказчики, знакомые, нердко — какъ напримръ Лестокъ, большіе пріятели. Представители иноземныхъ державъ при русскомъ двор также его добрые знакомые: такъ напримръ, роскошный внскій посолъ графъ Эстергази, одолженный важною услугою, оказанною ему Позье, общаетъ послднему свою дружбу навсегда, наконецъ, въ послдніе годы царствованія Елисаветы Петровны бывали случаи, когда безвстный нкогда швейцарскій выходецъ является посредникомъ въ сношеніяхъ великаго канцлера Россіи съ императрицею…’
Этою тирадою, написанною съ пошибомъ и слогомъ Кача, редакція ‘Русской Старины’ думаетъ замнить, необходимую при изданіи историческихъ документовъ, критическую проврку ихъ и объясненія, послднія, очевидно, ей не но силамъ, она не можетъ сообразить даже такой простой вещи, что если Позье былъ дйствительно другомъ Лестока, о сношеніяхъ съ которымъ онъ впрочемъ не приводитъ ни малйшихъ подробностей, то довольно странно совершенное молчаніе его насчетъ обстоятельствъ паденія и ссылки Лестока. Замчательне же всего, что и остальное беззастнчивое восхваленіе ученой редакціи сейчасъ же пунктуально и опровергается на самыхъ же страницахъ ‘Русской Старины’ какъ подлиннымъ текстомъ записокъ Позье, въ которыхъ читатели и половины не найдутъ того, на что указываетъ реклама, такъ и мало-мальски толковымъ соображеніемъ, непришедшимъ однакоже на мысль обоимъ гг. Семевскимъ: повторяемъ, если Позье дйствительно игралъ такую видную роль, былъ пріятелемъ съ временщиками и оказывалъ услуги великому канцлеру и иностраннымъ посламъ, то какже о немъ ничего не сохранилось въ запискахъ современниковъ, русскихъ и иностранныхъ? Никто, нигд, сколько мы знаемъ, не промолвился, ни однимъ словомъ объ этомъ знаменитомъ и вліятельномъ Позье, важность записокъ котораго нынче намъ такъ храбро навязываетъ г. В. Семевскій. Собственно записки эти, какъ историческій документъ, крайне ничтожны но сообщаемымъ въ нихъ фактамъ и еще боле подозрительны относительно достоврности самаго повствованія. Послднее ясно до очевидности.
Позье весьма часто называетъ по именамъ главныхъ придворныхъ лицъ своего времени и говоритъ о своихъ частыхъ сношеніяхъ съ ними, но обыкновенно указанія его совершенно голословны, не оправдываются никакими сообщеніями подробностей, обстановки и характеристики этихъ лицъ, чего не могло случиться, если бы онъ стоялъ къ нимъ такъ близко, какъ говоритъ, и особенно, какъ приписываетъ ему это ред. ‘Русской Старины’. Приписывая ему въ реклам пріятельскія отношенія съ извстнымъ Ленешюльдомъ, сама же редакція (на стр. 80 въ февральской книжк) говоритъ, что Позье называетъ Левенвольдомъ по ошибк оберъ-гофмаршала графа Рейнгольда. Боле же о сношеніяхъ его съ дйствительнымъ Левейвольдомъ нигд въ запискахъ не упоминается. Только сношенія Позье съ Петромъ III, впрочемъ весьма незначительныя, сопровождаются подробностями. Въ этомъ одномъ случа мы готовы врить, что Позье говоритъ правду вполн. Но и въ этой лучшей части своихъ мемуаровъ, чуть дло коснулось историческихъ событій, Позье путается въ разсказ, перевираетъ числа и имена… Самъ лично онъ былъ совершенно въ сторон отъ всего и, очевидно, разсказываетъ съ чужого голоса. Позье хвастаетъ и хвастовство его сшито блыми нитками, но ред. ‘Русской Старины’ не хочетъ ничего знать и все принимаетъ за чистое золото. Хвастовство Позье намъ совершенно понятно, и оно въ порядк вещей. Бдный швейцарскій выходецъ, пробывъ въ далекой земл 30-ть лтъ, возвращается богатымъ на родину, онъ повствуетъ своимъ знакомымъ, мшая были съ небылицами, о своихъ приключеніяхъ, говоритъ о сношеніяхъ съ важными лицами, которыхъ зналъ, какъ ремесленникъ, совершенно естественно, что онъ прикрашиваетъ дйствительность и на фон незначительныхъ случаевъ — заказовъ, покупокъ и т. п., вышиваетъ довольно замысловатыя арабески, долженствующія поднять его кредитъ и возвысить его личность между его родными и сосдями. Но онъ лгунъ очень неискусный, а главное, онъ почти ничего не знаетъ изъ того, что ему, даже какъ простому ремесленнику, могло быть извстно, записки его поразительно бдны фактами и еще бдне наблюденіями, Пробжавъ ихъ внимательно, вы сейчасъ же отличите тощую истину:— то, о чемъ ТІозье говоритъ, какъ очевидецъ, въ чемъ самъ участвовалъ непосредственно, какъ-то: путешествіе въ Архангельскъ, бдственное пребываніе въ ученіи у нкоего брильянтщика Граверо, наконецъ сказанія о своихъ торговыхъ длахъ, оборотахъ, кредит и купцахъ, о заказахъ и подробностяхъ исполненія этихъ заказовъ. Все остальное въ его запискахъ простое лганье, или псня съ чужого голоса, сптая человкомъ, лишеннымъ памяти и наблюдательности. Достоврность даже самаго текста мемуаровъ Позье весьма сомнительна. ‘Они писаны, говоритъ ред. Русской Старины, сильно порыжвшими отъ времени чернилами, по-французски скорописнымъ, въ высшей степени связнымъ, неразборчивымъ, едва ли не женскимъ почеркомъ1‘. Рукопись значитъ писана не самимъ Позье, а кмъ либо подъ его диктовку, или врне съ его разсказовъ. На ней выставленъ годъ рожденья Позье 1716, самъ же авторъ мемуаровъ съ замчательнымъ постоянствомъ относитъ свое рожденіе къ 1718 году, что видно изъ трехъ или четырехъ мстъ записокъ. Мы бы не упомянули о такомъ маловажномъ случа (какъ годъ рожденья Позье) если бы это обстоятельство не сдлалось камнемъ преткновенія для ученой редакціи историческаго журнала: цлыя четыре примчанія посвящены ею разъясненію великой тайны, когда родился Позье, было ли ему 12 или 15 лтъ, когда онъ поступалъ въ ученіе и т п. важныхъ вещей. Но увы, несмотря на вс потуги, редакція ничего не разъяснила изъ того, что было темнаго въ запискахъ Позье.
Изъ примчаній редакціи, которыми она такъ щедро усяла страницы своего изданія, и которыя по своей курьезности весьма любопытны, мы пришли къ заключенію, что люди, завдывающіе ея длами, отличаются порядочною дозою безтолковости. Самыя простыя вещи ставятъ ихъ въ тупикъ, они не въ силахъ оріентироваться и сообразить при самой нехитрой путаниц оригинала. Позье пишетъ, что онъ съ отцомъ выхалъ изъ Женевы въ 1729 году, съ величайшимъ трудомъ добрался пшкомъ до Гамбурга, гд его отецъ заболлъ и пролежалъ тесть мсяцевъ. Потомъ они на небольшомъ судн перехали въ Петербургъ, пробывъ въ мор шесть недль. Въ Петербург они не застали своего родственника — придворнаго хирурга, онъ былъ со дворомъ въ Москв. Имъ пришлось путешествовать, на занятыя десять экю, пшкомъ до Москвы съ русскимъ извозщикомъ. О своемъ прибытіи въ старую столицу Россіи, Позье такъ повствуетъ: ‘мы прибыли въ то время, когда половина ея погибла въ пламени. Мы сами прошли восемь верстъ мстностію, опустошенною пожаромъ, розыскивая мсто, гд находился домъ моего дяди, тоже сгорвшій до тла…’ Въ письмахъ о Россіи Дюка Де Лирія (Восемнадцатый Вкъ, сборникъ Бартенева т. II, стр. 174) мы читаемъ: ‘4 числа (мая 1729 года) въ шесть часовъ вечера мы имли здсь (въ Москв) ужасное несчастіе. Загорлся одинъ домъ въ Нмецкой Слобод. Огонь распространился съ такою стремительностію, что въ полчаса пламя охватило шесть или восемь домовъ. Пожаръ распространился и продолжался до двухъ часовъ ночи. Сгорло 124 дома, не считая маленькихъ домиковъ и службъ, прилегавшихъ къ нимъ.’ Позье съ отцомъ прибылъ въ Москву не сейчасъ посл ножара, но немного позже, разсчитывая время, проведенное имъ въ Гамбург, перездъ отъ Гамбурга до Петербурга и до Москвы, выйдетъ, что онъ явился въ конц лта 1729 году, такъ онъ и показываетъ самъ, говоря ниже, что, проживъ шесть мсяцевъ въ Москв, онъ выхалъ въ Архангельскъ съ бригадиромъ Роланомъ, ‘которому императрица Анна только-что вврила, за его долгую службу, начальство надъ Архангельскомъ’. 30 января умеръ Петръ II и время воцаренія Анны Іоановны, какъ разъ подходитъ подъ указаніе Позье, хотя онъ по ошибк и говоритъ, что выхалъ изъ Москвы въ Архангельскъ въ іюн 1729 г. Все это совершенно не мудрено понять. Но редакція ‘Русской Старины’ не понимаетъ и путаетъ хуже самого Позье. ‘Отъздъ Позье-отца съ сыномъ въ Архангельскъ произошелъ въ царствованіе Петра II, а не Анны Іоановны, говоритъ она на стр. 24 первой книги. На стр. 27 и 28 той же книги она опять очень пространно разсуждаетъ, когда же въ самомъ дл Позье прибылъ въ Москву, выхалъ въ Архангельскъ и потомъ вернулся снова, чтобы поступить въ ученіе къ нкоему Граверо. Всмъ этимъ пустякамъ придается видъ ученой диссертаціи. О, ученая редакція! Кому же неизвстно, что въ 1728 и 1730 году никакого большого пожара въ Москв и въ особенности въ Нмецкой Слобод не было, а былъ таковой въ 1729 г., на что и указываетъ Позье, описывая свое прибытіе, и о которомъ сообщаетъ Дюкъ де-Лирія въ своихъ письмахъ. Годъ прізда знаменитаго Позье поэтому вполн ясно и достоврно опредляется и если врить ему, что онъ прожилъ въ Москв шесть мсяцевъ, то и годъ его отъзда въ Архангельскъ тоже опредлится: сейчасъ посл воцаренія Анны Іоановны, вполн согласно его указаніямъ и вовсе несогласно съ замчаніями ред. ‘Русской Старины’. Мы вообще рекомендуемъ всмъ читателямъ жур. г. В. Семевскаго не обращать никакого вниманія на его ученыя примчанія, дабы не сбиться окончательно съ толку.
О воцареніи Елизаветы Позье не сообщаетъ никакихъ особенно интересныхъ подробностей, хотя и говоритъ, что за нсколько часовъ до катастрофы онъ ужиналъ съ Лестокомъ у господина Марка Бени. Не зная ничего о готовящемся переворот, несмотря на свою мнимую дружбу съ болтливымъ Лестокомъ, Позье пошелъ спать. Когда ночью сдлалась тревога, онъ сперва думалъ, что это собираютъ поиска для похода въ Финляндію, потомъ, услышавъ отъ нкоего Викулена о случившемся, Позье побжалъ къ господину Бени, и тамъ только, изъ записки Лестока къ Бени узналъ, что переворотъ совершился. Во всемъ этомъ нтъ и тни подобія, чтобы Позье былъ близокъ къ людямъ и событіямъ петербургскаго двора. Своею дружбою съ Лестокомъ онъ очевидно прихвастнулъ. Мы уже упомянули, что о ссылк Лестока онъ вовсе не упоминаетъ. Равно также отъ воцаренія Елисаветы до самаго 1758 года онъ ничего не говоритъ о происшествіяхъ придворной жизни и о людяхъ знатныхъ въ это время. О Бестужев и Алекс Разумовскомъ онъ ничего почти не упоминаетъ, чего не могло бы случиться, если бы онъ былъ близокъ ко двору. О Шувалов онъ говоритъ нсколько больше, но часто путаетъ, называя одного брата вмсто другого. Только съ 1758 года событія дворцовой жизни начинаютъ ему быть ближе извстны. Въ своихъ мемуарахъ онъ прямо и переходитъ къ этому году, описавъ воцареніе Елисаветы, онъ говоритъ: ‘спустя нсколько времени но восшествіи на престолъ Елисаветы (восемнадцать лтъ), я имлъ случай увидть ее. Принцъ саксонскій, ея крестникъ, пріхалъ въ Петербургъ съ намреніемъ выпросить себ герцогство курляндское’. Пріздъ герцога совершался въ апрл 1758 г.
До самаго воцаренія Петра III въ запискахъ Позье ничего нтъ любопытнаго Описывая свою болзнь за нсколько дней до смерти Елисаветы, онъ пишетъ, ‘въ это время великій князь присылалъ ко мн одного изъ своихъ офицеровъ просить меня достать ему табакерку, осыпанную брилліантами, которая была ему нужна. Такъ какъ жена моя знала, что я по возможности избгаю давать великому князю въ кредитъ, она неосторожно отвчала этому офицеру, что ей не до того, что я почти при смерти и поэтому она не можетъ говорить со мною о такихъ вещахъ. Тотъ и ушелъ съ этимъ отвтомъ’. Этотъ отрывокъ мемуаровъ вовсе не говоритъ, чтобы Позье былъ, какъ увряетъ ред. ‘Русской Старины’, человкомъ безкорыстнымъ,’ который скоре самъ терялъ, нежели наживалъ, и терялъ именно но излишней доврчивости, благородству и мягкости характера (стр. 19 первой книги). Въ другомъ мст Позье, желая передъ отъздомъ заграницу выручить свои деньги, хотя бы и безъ барыша, за какой-то заказъ, даетъ взятку Олсуфьеву въ 2000 р. и жертвуетъ Бецкому на воспитательный домъ тысячу рублей. Всей суммы ему приходилось получить всего около 5000, а посему если отнести пожертвованныя имъ 3000 на часть барыша, окажется, что безкорыстный Позье бралъ такіе христіанскіе проценты, какихъ устыдились бы ростовщики нашего времени. Екатерин II, посл восшествія ея на престолъ, онъ подалъ счетъ въ 50,000 р., большею частью за заказы въ шестимсячное царствованіе Петра III. Съ этой точки зрнія записки Позье имютъ нкоторое значеніе.
Часть мемуаровъ, посвященная царствованію Петру Ш и воцаренію Екатерины II, нсколько боле обстоятельна, въ это время Позье очевидно былъ ближе ко двору, но и въ этой части ничего любопытнаго и новаго онъ не сообщаетъ. Здсь опять безтолковость ред. ‘Русской Старины’ проявляется во всей красот. Позье описываетъ что онъ по приказанію Петра III здилъ въ Ораніенбаумъ, за нимъ прислали курьера, наканун дня, когда тамъ долженъ бллъ состояться спектакль, на которомъ самъ императоръ захотлъ быть дирижеромъ, а комедію розигрывать должны были только придворныя дамы и вельможи. Онъ описываетъ, что противу чаянія встртилъ въ Ораніенбаум Екатерину. ‘Посл обда, пишетъ онъ, пришлось идти смотрть на комедію, что мн вовсе не хотлось, но я не смлъ отказаться. Я слъ напротивъ сцены, надъ ложей, гд сидла императрица одна съ двумя фрейлинами и однимъ пажемъ, въ глубокомъ траур, вс другія дамы сидли въ ложахъ съ кавалерами и игриво болтали. Императоръ слъ въ самый оркестръ, гд игралъ на скрипк съ итальянцами — музыкантами и нсколькими изъ придворныхъ дворамъ, умвшими играть на разныхъ инструментахъ. Я иногда взглядывалъ на императрицу, которая казалась очень грустною и скучно смотрла на эту комедію’ (мартъ стр. 214).
Изъ фактовъ, предшествовавшихъ восшествію на престолъ Екатерины II, извстно, что она въ послдній разъ пріхала въ Ораніенбаумъ къ мужу 26 іюня 1802 года, присутствовала на обд и вечеромъ въ маскарад (Позье ухалъ изъ Ораніенбаума въ 11 часовъ вечера, посему и не упоминаетъ о маскарад, начавшемся вроятно посл окончанія спектакля). 27 іюня Екатерина и Петръ разстались, а 28 числа Екатерина съ Алек. Орловымъ ухала въ Петербургъ и объявила себя императрицею. По соображеніи всхъ сихъ обстоятельствъ явствуетъ, что Позье былъ въ Ораніенбаум 26 или, самое позднее, 27 іюня, Петръ III приказалъ ему изъ Петербурга привести нкоторыя вещи (брилліанты), нужныя ему къ предстоящему торжеству его имянинъ. Позье говоритъ, что онъ уже халъ съ этими вещами снова къ императору, на другой день посл бытности своей въ Ораніенбаум, но встртилъ одного знакомаго гвардейскаго офицера, который ему сказалъ: ‘Возвращайтесь прежде всего въ городъ, вы рискуете. Сейчасъ похитили въ Петербург императрицу чрезъ окно. Вс гольштинцы по всмъ дорогамъ ищутъ ее’. Это указаніе мемуаровъ снова говоритъ, что Позье былъ въ Ораніенбаум 27 или 28 іюня, наканун переворота, между тмъ ред. ‘Русской Старины’ длаетъ такое примчаніе: ‘это было, какъ видно изъ нижеизложенныхъ обстоятельствъ, 22 іюня 1862 года’. Въ другомъ примчаніи, нее по поводу того же незначительнаго обстоятельства, она глубокомысленно заключаетъ, что первая поздка Позье въ Ораніенбаумъ была 22 іюня, а вторая, когда онъ съ дороги воротился, 28 числа, т. е. что приказъ императора привезти драгоцнности изъ Петербурга, онъ не исполнялъ цлую недлю, что совершенно невроятно, тмъ боле, что Позье, какъ видно изъ его мемуаровъ, всегда отличался замчательною юркостью и прыткостію, когда получалъ приказанія царственныхъ особъ, или временщиковъ.
Мы привели здсь все это длинное разсужденіе о мелочномъ обстоятельств бытности Позье въ Ораніенбаум собственно для характеристики мелочности и кропотливости ред. ‘Русской Старины’, способной разсуждать о пустякахъ на цлыхъ страницахъ съ видомъ ученаго, ршающаго міровую задачу, если только къ этимъ пустякамъ причастенъ, хоть косвенно, кто нибудь изъ сильныхъ міра сего.
Кром этой характеристичной черты, почтенная редакція, какъ читатель видитъ, одержима безтолковостію критическаго соображенія, непозволяющей ей видть свтъ днемъ. Какже можно, г. В. Семевскій, съ такими людьми браться за изданіе какихъ либо историческихъ документовъ, очень часто запутанныхъ, когда у этихъ людей при простомъ вопрос: сколько будетъ дважды два, всегда выходитъ: стеариновая свчка.
Но мы прекратимъ на этомъ всякія отношенія наши, какъ рецензента, къ почтенной редакціи: подобнаго закала людей не исправить указаніями: дурно устроенныя головы всегда будутъ производить сумбуръ вмсто логичныхъ мыслей, человкъ неумющій отличить мелочей отъ важнаго такъ-таки на вкъ мелочнымъ и останется. Ничего не подлаешь!
Помня однако же завтъ лучшаго изъ нашихъ критиковъ, Блинскаго, что первая обязанность рецензента не только указать промахи разбираемаго сочиненія, но, главное, постараться выяснить предъ читателемъ вс сокровенныя и даже мало мальски стоющія вниманія мста его, мы попробуемъ сдлать это, порывшись въ трехъ книжкахъ ‘Русской Старины’.
Существенное достоинство всякихъ мемуаровъ, писемъ и прочихъ историческихъ документовъ — мткость и врность характеристики общества и времени, о которомъ они говорятъ.
Позье, какъ мы уже замтили, не отличаясь наблюдательностію и меткостію сужденій, впрочемъ изрдка довольно удачно характеризуетъ высоту уровня людей, которые его окружали, къ боле удачнымъ страницамъ мемуаровъ мы относимъ подробности о придворныхъ Петра III и Екатерины II. Бережливаго Позье, очевидно, сильно задвали и выводили изъ себя неакуратность въ платежахъ высокопоставленныхъ лицъ. Онъ досадуетъ и, прервавъ обычный ровный и вялый тонъ своихъ мемуаровъ, разражается противъ своихъ должниковъ сердитыми филлипиками. Не цитируя этихъ мстъ, мы любопытныхъ отсылаемъ прямо къ нимъ, особенно хорошо описаніе, какъ Позье обманули, взявъ у него на имя Разумовскаго драгоцнностей на 20,000 руб, какъ онъ отыскивалъ похитителя, какъ нашелъ и наконецъ, что за симъ воспослдовало.
О печатаніи записокъ Болотова мы поговоримъ нсколько подробне. Редакція ‘Русской Старины’ говоритъ: ‘Лучшія стороны этого разсказа составляютъ необыкновенная искренность автора, любовь къ правд и дорогому отечеству… Независимо отъ этого, (Болотовъ) былъ человкъ прекраснйшихъ душевныхъ качествъ, въ запискахъ его, какъ въ зеркал отражается его прекрасное и чистое сердце’. Почти то же говорила почтенная редакція о брильянтик Позье приступая къ изданію его мемуаровъ. Мы затрудняемся ршить, на чемъ основано мнніе о Болотов, вынести оное изъ его записокъ — затруднительно. Но допустимъ, что все сказанное — справедливо. И въ такомъ случа едва ли редакція указала на существенное достоинство мемуаровъ Болотова, они интересны только по множеству подробностей быта тогдашняго времени. Болотова разсказъ самъ по себ не важенъ, по отношенію къ событіямъ и но тенденціи онъ значитъ еще мене. Хорошій или дурной былъ онъ человкъ, — вопросъ второстепенной важности. Намъ записки его, обилующія вводными сценами и объясненіями разныхъ мстъ, лицъ и событій, удобны, какъ указатель къ возсозданію физіономіи общества прошлаго вка. Добродушная редакція восхищается, что вс 29 томовъ записокъ писаны рукою самого Болотова почти безъ помарокъ. ‘И имъ они переписаны, восклицаетъ наивно органъ г. Семевскаго. Никакой искусный калиграфъ того времени не положилъ бы столько старанія и труда при этомъ, какія употребилъ Болотовъ’. Фигурныя буквы, виньетки, заставки, картинки, писанныя масляными красками — все это разрисовано самимъ авторомъ. Воистину все это, прибавимъ мы отъ себя, много придаетъ значенія запискамъ Болотова, по крайней мр такъ думаютъ гг. Семевскіе. Сдлавъ себ нкоего рода святыню изъ мемуаровъ Болотова, редакція ‘Русской Старины’, или, правильне, М. Семевскій (онъ подписанъ), ополчился на ‘Отечественныя Записки’ 1850 года, впервые напечатавшія отрывки изъ этихъ мемуаровъ. ‘Вообразите, говоритъ мужъ сей, онъ же исторіографъ Елисаветы, до чего доходило, не дале, какъ восемьнадцать лтъ тому назадъ (разв это мало для насъ?!), искалечиваніе историческихъ памятниковъ при печатаніи ихъ…’ За тмъ приводятся три искомыхъ страницы сравнительныхъ выписокъ по тексту записокъ и но тексту, напечатанному въ ‘Отечественныхъ Запискахъ’. Въ вину журнала г. Краевскаго поставлено между прочимъ и то, что въ одномъ мст Болотовъ написалъ, говоря о трудностяхъ военной службы, что многія предосторожности были ненужны и служили только къ пріученію насъ къ военнымъ трудамъ, а того боле къ напрасному отягощенію. Послднія курсивомъ означенныя слова пропущены въ текст Отечественныхъ Записокъ. Въ другомъ мст, говоря о пойманномъ шпіон, Болотовъ выражается: ‘я думаю онъ хохоталъ, увидавъ нашу трусость и излишнія предосторожности’ ‘Отечественныя Записки’ напечатали: ‘Я думаю онъ (шпіонъ) удивился, увидавъ наши предосторожности.’ И вотъ большинство открытыхъ г. М. Семевскимъ пропусковъ въ род выше приведенныхъ. Нельзя не подивится странной мелочности и какой-то ненужной сует изъ пустыхъ пропусковъ. По допустимъ, что ‘Отечественныя Записки’ 1850 года пропустили дйствительно много существеннаго. Чтоже изъ этого слдуетъ? Только то, что 1850 годъ не совсмъ похожъ на 1870 г., въ которомъ иметъ честь подвизаться г. М. Семевскій. Главный пропускъ въ запискахъ Болотова относится къ событіямъ 1760—1762 года. Въ настоящую минуту можно говорить объ этихъ событіяхъ, а въ то время было нельзя.
Касательно изданія записокъ Болотова ‘Русскою Стариною’, мы скажемъ одно: пословица — хорошаго понемножку, вовсе тутъ непримнима. Нельзя печатать историческій документъ, состоящій изъ двадцати девяти частей, давая въ мсяцъ по половин одной части. Изъ приблизительнаго разсчета явствуетъ, что печатаніе записокъ можетъ растянуться, такимъ образомъ, на пятьдесятъ восемь мсяцевъ или почти на пить лтъ. У кого хватитъ терпнія читать пять лтъ Болотова — черезъ мсяцъ по листу.
Мы думаемъ, что ‘Русская Старина’ вполн угодила бы всмъ подписчикамъ, переставъ печатать разный архивный соръ, а замстивъ свои будущія книжки записками Болотова, тмъ боле, что она же сама ставитъ ихъ весьма высоко но историческимъ фактамъ, въ нихъ приводимымъ. Тогда бы дятельности почтенной редакціи можно было бы подвести какой-либо итогъ, разобравъ критически вс полныя записки Болотова. Нынче же этого, къ сожалнію, нельзя сдлать: число изданныхъ печатныхъ листовъ не есть еще доказательство, что сдлано что либо, тмъ боле при изданіи историческихъ актовъ.
Напримръ: зачмъ напечатанъ отрывокъ изслдованія о военномъ быт Великаго Новгорода А И. Никитскаго? Замчательнымъ оригинальнымъ историческимъ изслдованіемъ, какъ называетъ его ред. ‘Русской Старины’, оно никакъ не можетъ быть названо. Ничего особаго, новаго, чего бы мы не встрчали уже въ сочиненіяхъ Соловьева, Костомарова и другихъ изслдователей, мы въ труд г. Никитскаго не видимъ. Онъ, попросту, съ величайшею подробностію и мелочностію, растягивая свои соображенія, не везд врныя, говоритъ о дружин, ея значеніи, о поземельномъ вознагражденіи дружинниковъ, сравниваетъ русскія княжескія дружины съ германскими комитетами и т. п. Въ подобномъ вкус и род изслдованіе можно растянуть на сотни страницъ. Общаго взгляда у г. Никитскаго нтъ. Новымъ оригинальнымъ пониманіемъ древней нашей жизни онъ тоже себя не отличиль.
На этомъ мы пока и покончимъ бесду о ‘Русской Старин’. Но нашему мннію, журналомъ изданіе это назваться не можетъ. Какъ простой сборникъ историческихъ документовъ, оно до крайности тоще и малоинтересно, иначе и быть не можетъ при спшномъ ежемсячномъ выпуск книжекъ и особливо при количественной и качественной бдности матеріаловъ, находящихся въ рукахъ редакціи. Сколько можно судить по вышедшимъ уже книгамъ, въ рукахъ г. В. Семевскаго нтъ вовсе никакихъ любопытныхъ документовъ, мемуаровъ и т. п., о чемъ онъ заявляетъ. Разныя лица шлютъ ему разныя мелочи: архивный соръ, маловажныя замтки — онъ все печатаетъ безъ разбора. Кто-то изъ его сотрудниковъ — нарочито безтолковый, путаетъ и пачкаетъ изданіе тупоумными примчаніями, предисловіями и послсловіями. Типографія работаетъ — и являются тощія книжонки съ громкимъ титуломъ историческаго повременнаго изданія. Публика дивится, читая и не понимая: къ чему ведетъ это печатаніе всякой всячины? Конечно г. В. Семевскій и его изданіе вреда никому не принесетъ… Пусть его печатаетъ! скажутъ иные. Пусть его печатаетъ! готовы бы и мы повторить, если бы глядли на явленіе ‘Русской Старины’, какъ на фактъ изолированный, неимющій связи съ нашею литературою и общественнымъ развитіемъ. Но глядть такъ, даже на такую малозначительную вещь, какъ журналъ В. Сеыевскаго, для насъ совершенно невозможно: все происходящее непремнно находится въ общей связи и каждый фактъ общественной жизни въ тоже время есть непремнно знаменіе ея, а посему и появленіе ‘Русской Старины’ въ литератур — явленіе прискорбное: какъ доказательство нашего общественнаго недомыслія.
Въ заключеніе, мы не можемъ не замтить еще одной замчательной особенности редакціи нашего новаго историческаго журнала: если сіе изданіе тоще, какъ фараонова корова, и безтолково, то за то очень ужь признательно, кто бы что ни прислалъ, редакція сейчасъ же пишетъ предисловіе, или послсловіе, наполненное глубочайшею признательностію, уваженіемъ, благодарностію и т. п. къ приславшему. Редакція, вроятно, крпко затвердила правдивую притчу о ласковомъ теленк, сосущемъ двухъ матокъ. Какое публик дло, спросимъ мы г. Семевскаго, до чувствъ, которыя вы питаете, положимъ, къ такому-то графу, графин, или генералу?! Храните ихъ про себя, зачмъ длать все это домашнее умиленіе ваше — историческимъ, общественнымъ.
Та же неумренная признательность вроятно заставила редакцію ‘Русской Старины’ торопливо, при каждомъ выпуск, печатать имена всхъ своихъ новыхъ сотрудниковъ. Перечитывая эти имена мы усмотрли, что книжицы ‘Русской Старины’, кром своей исторической особенности, еще отличаются легкимъ оттнкомъ аристократизма. Между множествомъ разныхъ незнакомцевъ, графинь, графовъ и князей, мы нашли имя графа Соллогуба. Сей графъ, нын только извстный, какъ составитель оперетокъ для И. И. Излера, очевидно возъимлъ желаніе сдлаться архіографомъ. Попытайтесь, г. Соллогубъ! отъ вашей остроты, извстной подъ названіемъ ‘рыбьей’, до листковъ г. Семевскаго не очень далеко,— Въ списк сотрудниковъ находится также имя нкоего В. Кулина. Сколько намъ помнится, сей Кулинъ подавалъ проектъ бывшему генералъ-губернатору Кауфману (разумется непринятый) о средствахъ къ скорйшему обруснію сверозападнаго края, и брался привести сіе многотрудное дло къ благополучному концу въ три года Самъ М. Катковъ нашелъ тогда проэктъ черезчуръ ужь не подходящимъ, и отхлесталъ завравшагося послдователя своего, отхлесталъ даже вовсе не по-отечески. Онъ въ ‘Русскомъ Встник’ прямо отрекся отъ г. Кулина и всхъ длъ его, и дунулъ, чуть не плюнулъ, на бднаго г. Кулина, Г. Кулинъ, вытерпвъ головомойку, немедленно стушевался.
Катковъ нын, мы уврены, жалетъ о своемъ поступк.
Намъ тоже очень пріятно опять встртиться съ почтеннымъ авторомъ упомянутаго проекта. Но однакоже не мшаетъ замтить редакціи ‘Русской Старины’, что если вс ея сотрудники будутъ похожи на гг. Соллогуба и Кулина — впрочемъ, людей можетъ быть весьма почтенныхъ, едва ли тогда книжки ея станутъ отличаться историческою солидностію и безпристрастіемъ.
Когда мы дописывали эти строки, намъ принесли четвертую книгу ‘Русской Старины.’ Наскоро просматриваемъ ее и отмчаемъ: отличается отъ прочихъ — портретомъ Болотова. Самый любопытный (конечно, не для публики) документъ въ оной напечатанный: списокъ лицъ и учрежденій получающихъ ‘Русскую Старину’ въ 1870 году, съ подробнымъ обозначеніемъ, когда и на какое время кто подписался.. На что это сдлано? И что сіе значитъ? спроситъ меня, вроятно, читатель. Вроятно, г. Семевскій желаетъ въ своемъ историческомъ чемодан обезсмертить имена своихъ читателей. Въ слдующемъ нумеръ онъ, вроятно, дастъ намъ подробный отчетъ о своихъ длахъ съ портными, сапожниками, прачками и т. п. людомъ. Все вдь это, но мннію его, историческіе документы, сохраняющіе для потомства драгоцнныя черты отечественной исторіи.
Въ четвертомъ том напечатаны: начало записокъ М. И. Глинки и ‘Стнная азбука’ изъ записокъ М. А. Бестужева — послднее довольно любопытный отрывокъ.— Больше ничего нтъ достойнаго замчанія. Очень ужъ мало!
Переходя отъ изданія г. Семевскаго, имющаго претензію на серьезное значеніе, къ изданію г. Маркса ‘Нива’, поставившему цлью помощью дешевизны, какъ можно шире раздвинуть кругъ своихъ читателей, дать масс русской публики ‘семейное чтеніе’, мы немного выносимъ отраднаго изъ впечатлній, навянныхъ чтеніемъ чистенькихъ и акуратно напечатанныхъ нумеровъ ‘Нивы.’ Прежде всего мы не понимаемъ, что это за ‘семейное чтеніе*? Если допустить такое дленіе, то вскор придется встрчать чтеніе для ‘холостыхъ’, для вдовъ и вдовцовъ, для одинокихъ и т. д. Мы думаемъ, что всякое хорошее чтеніе годится и для семейнаго круга и для одинокаго человка. Нын уже убдились, что спеціальныя изданія: журналы для двицъ, для дтей старшаго и младшаго возраста — не боле, какъ неудачная попытка, ложная въ основ и неисполнимая на практик. Что же значитъ чтеніе г. Маркса, или, врне, г. В. Клюшникова? Отсутствіе всякой тенденціозности, отвчаетъ мн редакторъ, за отсутствіе всякой мысли разумной (тенденціи тожъ) назначена даже премія — 1000 р. О всхъ этихъ курьезахъ газеты своевременно писали, распространяться значитъ нечего. Скажемъ только: все это такъ глупо, что даже и подпись подъ объявленіемъ г. Клюшникова — автора извстнаго безсмысленнаго романа ‘Цыгане’ — не можетъ насъ достаточно успокоить. Положимъ, отъ I’. Клюшникова ничего нельзя было ждать. Но все же…
Приготовляя чтеніе для русскихъ семействъ, г. Клюшниковъ на первомъ план поставилъ кого бы вы думали: В. В. Крестовскаго, автора совсмъ уже несемейныхъ ‘Трущобъ’, извстнаго поэта пріапическихъ испанскихъ сонетовъ. Что же это? смется надъ нами г. Клюшниковъ?
Кром ничтожества литературнаго, подписаннаго именемъ В. В. Крестовскаго и посвященнаго цариц Семирамид, въ номерахъ ‘Нивы’ ничего нтъ. Печатаемое тамъ въ вид фельетоновъ и разсказовъ еще ниже, чмъ маклатура сермяжная безличность ‘Сына Отечества’.
Имются одни стихи, творенія Майкова, изъ числа послднихъ произведеній, боле похожихъ на дрова, нежели на стихи. Но признавая все напечатанное въ номерахъ ‘Нивы’ крайне плохимъ, мы это относимъ только къ г. Клюшникову, какъ къ редактору литературной части. Г. Марксъ, издатель, тутъ ни при чемъ, онъ даетъ за 4 руб. въ годъ пятьдесятъ номеровъ по листу и боле каждый, номера напечатаны на хорошей бумаг, хорошимъ шрифтомъ, даже политипажи сносные. Невиноватъ г. Марксъ, если г. Клюшипковъ, съ своей стороны, только портитъ чистенькое изданіе плохимъ и сумбурнымъ текстомъ статей.
Мы говоримъ, что г. Марксъ невиноватъ въ подвигахъ Клюшникова, онъ его избралъ, но не создавалъ. Зачмъ же было выбирать такую, съ позволенья сказать, ‘безтенденціозность’, какъ г. Викторъ Клюшниковъ, авторъ ‘Марва’, другъ и секундантъ г. Трущобнаго Крестовскаго, которому такъ рыцарственно захотлось вызвать г. Корша? Зачмъ? Легко отвтить: затмъ же, зачмъ въ минувшемъ году г. Кашпиревъ избралъ въ нянюшки рождающейся своей ‘Зари’ — приснопамятнаго Стебницкаго, зачмъ замнилъ сего литератора — Н. Страховымъ, Косицею тожь?
Но недомыслію, читатель мой, не боле, какъ по недомыслію. Вину Маркса можно отпустить ему, но сил аргумента:
а человкъ несмыслящій ничего начнетъ выбирать редактора для изданія. Въ результат будетъ непремнно: или Стебницкій, или Клюшниковъ. Который лучше? Оба хуже.
Читатель именно понимаетъ, почему мы не разбираемъ ‘Нивы’ подробно: тамъ нтъ ничего, кром печатной бумаги.
Намъ осталось разсмотрть послдній изъ новыхъ журналовъ ‘Русскую Лтопись’, издаваемую въ Москв гг. Щепкинымъ и Неручевымъ. Это единственный свжій органъ на всю Москву, покрытую плсенью катковскихъ издлій, и потому мы удлимъ ему особенное мсто въ слдующемъ номер ‘Дла’.