От моря до моря, Киплинг Джозеф Редьярд, Год: 1890

География
Время на прочтение: 219 минут(ы)
Скачать в PDF

Редьярдъ Киплингъ.
ОТЪ МОРЯ ДО МОРЯ.

Переводъ съ англійскаго Л. А. Мурахиной.

Путевые очерки по Индіи, Бирм, Китаю, Японіи и Америк.

ОГЛАВЛЕНІЕ.

ИНДІЯ.

I. Эибръ и Джейпуръ
II. Адимиръ и Эдайцуръ
III. Читоръ и его исторія
IV. Мальва, Джодпуръ и Бундійскій дворецъ

БИРМА.

I. Рангунъ
II. Мульвенъ
III. Пенангъ

ПО ПУТИ ВЪ КИТАЙ.

I. Сингапуръ
II. Гонконгъ
III. Буддійскій храмъ
IV. Интересная лекція

КИТАЙ.

Кантонъ

ЯПОНІЯ.

I. Нагасаки
II. Кобэ
III. Осака
IV. Кіото и Арашима
V. Іокогама
VI. Никко
VII. Токіо

АМЕРИКА.

I. Санъ-Франциско
II. Отъ Санъ-Франциско до Портлэнда и Даллесъ-Сити
III. Такома, Ванкуверъ и Викторія
IV. Въ царств мормоновъ
V. Чикаго
VI. На обратномъ пути

ИНДІЯ.

I.
Эмбръ и Джейпуръ.

Прямо предо мною, на берегу голубого озера, раскинулся небольшой городокъ, приводящій въ восхищеніе даже самаго равнодушнаго человка. И есть отчего. Окруженный красными отрогами Аравалійскихъ горъ и ярко блещущій всми цвтами, городокъ, дйствительно, сказочно красивъ. Это — знаменитый Джейпуръ {Главный городъ княжества того же наименованія, находящагося въ юго-восточной Индіи и состоящаго подъ протекторатомъ Англіи. Перев.}.
Во дни Ауренгъ-Зеба {Великій моголъ Индостана, правившій страною съ 1658 по 1707 годъ. Перев.} въ Индіи жилъ магараджа, по имени Джей-Сингъ, бывшій правою рукою этого знаменитаго правителя. Судя по дятельности Джей-Синга, онъ былъ вполн достоинъ названія ‘раджпутанскаго Соломона’, потому что во все продолженіе его 44-лтняго княженія ‘его мудрость оставалась при немъ’, какъ говорится о Соломон въ Библіи
Джей-Сингъ велъ побдоносныя войны, а въ промежуткахъ между ними занимался литературою, среди самыхъ тонкихъ дипломатическихъ и придворныхъ интригъ производилъ серьезныя астрономическія наблюденія. Постоянно погруженный въ государственныя заботы, онъ не забывалъ соблюдать и собственные интересы. Что привлекало его взоры, то онъ и бралъ себ. Покинувъ старый ‘Янтарный’ городъ Эмбру, стиснутый холмами, онъ основалъ въ шести миляхъ отъ этого города, на равнин, другой, новый, какой рдко можно встртить въ Индіи,— съ широкими и прямыми какъ стрла улицами, перекрещивающимися подъ прямымъ угломъ. Возведя множество сказочно-красивыхъ дворцовъ, храмовъ и общественныхъ зданій и окруживъ ихъ великолпными садами, онъ умеръ и былъ похороненъ въ бломъ мраморномъ мавзоле, увнчивающемъ вершину высокаго холма, который господствуетъ надъ городомъ.
Не мало имлось на душ этого человка политическихъ и другихъ грховъ, но вс они были ему прощены за то, что онъ исправилъ магометанскій календарь, собралъ цнную библіотеку и точно волшебствомъ вызвалъ изъ земли баснословной красоты городъ.
Преемникъ Джей-Синга Джекобъ, полковникъ англійской службы, человкъ вполн просвщенный, довершилъ его дло. Онъ вымостилъ весь Джейпуръ большими каменными плитами, проложилъ образцовые тротуары, позаботился о водоснабженіи города, устроилъ газовые заводы, учредилъ школу искусствъ, музей,— вообще сдлалъ все, безъ чего не обходится ни одинъ европейскій городъ, претендующій на названіе благоустроеннаго, и вполн удачно сочеталъ восточное великолпіе съ солиднымъ и практическимъ западнымъ комфортомъ.
Съ краснаго хребта одной изъ высотъ, окружающихъ городъ и окаймленныхъ крпостными сооруженіями, бросается вамъ въ глаза, высченная въ скал и выложенная блымъ известнякомъ, исполинская надпись на англійскомъ язык: ‘Добро пожаловать’. Эта надпись была сдлана въ честь принца Уэльскаго, прізжавшаго въ Джейпуръ для охоты на тигровъ, но эта надпись дйствительна и для каждаго обыкновеннаго путешественника, всегда радушно принимаемаго въ этомъ сказочномъ город.
Благодаря любезности мстнаго магараджи, вы можете смло ходить по всему городу, не встрчая нигд препятствій для удовлетворенія вашей любознательности. Пользуясь этой возможностью, я всласть налюбовался на фантастическія кружевныя зданія дворцовъ и храмовъ, пестрющихъ разными цвтами, на прекрасныя улицы, бассейны и фонтаны, на роскошные сады и цвтники. Все это представлялось мн точно воспроизведеніемъ чудныхъ сказокъ безсмертной Шехеразады.
Между прочимъ, я осмотрлъ и знаменитый конный заводъ магараджи, занимающій полмили въ окружности и мало чмъ отличающійся своимъ великолпіемъ отъ какого-нибудь дворца. Конюшни очень высоки, свтлы, просторны и содержатся въ образцовой чистот. Подстилкою служитъ толстый слой благо рчного, постоянно перемняемаго песку. Ясли блыя мраморныя, такія и корыта съ чистою водою. Прекрасная вентиляція умряетъ жаръ и не допускаетъ духоты.
Всхъ взрослыхъ лошадей здсь около трехсотъ. Для жеребятъ имются отдльныя помщенія. Посреди конюшенъ и вокругъ нихъ разстилаются зеленыя луговины и посыпанныя пескомъ площадки, гд рзвятся и обучаются молодые кони.
Отсюда я отправился на обширную городскую площадь, гд въ массивныхъ клткахъ содержатся огромные львы и тигры. Постоянно оскорбляемые въ своихъ лучшихъ чувствахъ толпою уличныхъ мальчишекъ, не упускающихъ случая подразнить этихъ царственныхъ плнниковъ, издваясь надъ ихъ безпомощностью, эти хищники поражаютъ васъ своей сдержанностью и величавою снисходительностью. Такъ, напримръ, я самъ видлъ, какъ голодная бродячая собака просунула лапу между брусьями клтки, чтобы достать валявшійся тамъ кусокъ мяса. Хозяинъ этой клтки, великолпный персидскій левъ, взглянулъ на собаку и отвернулся, чтобы не пугать ее. Къ сожалнію, въ этомъ случа сама собака оказалась такою же неблагодарною, какою обыкновенно бываетъ человкъ. Быстро сожравъ свою добычу, только раздразнившую ея аппетитъ, собака снова подошла къ клтк и свирпо стала рычать, оскаливъ зубы, точно угрозою требуя, чтобы левъ отдалъ ей и другой, гораздо большій кусокъ мяса, лежавшій въ задней сторон клтки. Это вывело благородное животное изъ терпнія. Сверкнувъ своими янтарными глазами, левъ съ такою яростью провелъ переднею лапою по стнкамъ клтки, что все желзное сооруженіе заколебалось въ своемъ основаніи, а собака съ испуганнымъ воемъ, поджавъ хвостъ, бросилась бжать. Однако черезъ нсколько минутъ злобный песъ вернулся въ сопровожденіи двухъ товарищей, и они вс втроемъ, въ нкоторомъ разстояніи отъ клтки, принялись насмшливо прыгать и лаять, глядя на льва. Въ отвтъ на это царь зврей издалъ свирпое рычаніе, отъ котораго у меня могла бы похолодть кровь въ жилахъ, если бы я не привыкъ раньше къ этимъ грознымъ звукамъ. Когда я посл того оглянулся, отъ псовъ не осталось и слда.
Подробно ознакомившись съ Джейпуромъ и переночевавъ въ мстной гостиниц, содержимой англичаниномъ, я, рано утромъ, еще до восхода солнца, отправился въ заброшенный ради Джейпура городокъ Эмбръ (‘Янтарный’ городъ). Миновавъ пустынныя, хотя и освщенныя газовыми фонарями улицы Джейпура, я очутился въ песчаной, поросшей кактусами, равнин, отлого спускающейся къ берегамъ большого Мансагарскаго озера, окаймленнаго обвтрившимися и полуразвалившимися древними храмами. Часть этихъ почтенныхъ и живописныхъ развалинъ ослась въ воду, и я видлъ, какъ изъ полой середины опрокинувшагося исполинскаго каменнаго столба высовывалась длинная голова крокодила, а на покрытыхъ иломъ ступеняхъ возились водяныя птицы.
Эта картина была достойнымъ введеніемъ къ Эмбру. Ныншняя дорога отъ озера въ городъ идетъ какъ попало по холмамъ, почти параллельно съ давно уже заброшеннымъ и теперь размытымъ дождями стариннымъ, когда-то превосходнымъ шоссе.
Прохавъ ворота тройного ряда городскихъ стнъ, я очутился въ обширной равнин, посреди которой, окружая съ трехъ сторонъ тоже большое озеро, расположенъ полумертвый городъ. Съ четвертой его стороны выступаетъ новая цпь красноватыхъ холмовъ.
На окраинахъ ютится мстное населеніе въ жалкихъ хижинахъ, а вс великолпные дворцы, храмы, кумирни и дв трети домовъ горожанъ стоять пустыми, обреченными на медленное разрушеніе. Въ трещинахъ стнъ и кровель пышно развивается цлый міръ растительности. Изъ глубокихъ амбразуръ оконъ рвутся наружу втви кустарника, по улицамъ спокойно расположился кактусъ, всюду преграждая путь своими колючими листьями и шарообразными наростами.
Поднимаясь на вершину утеса, по высченной въ немъ дорог, къ главному дворцу, открытый видъ котораго на весь городъ и окрестности загораживается только съ одной стороны краснымъ фортомъ Джейгеръ, когда-то служившимъ надежною защитою Эмбру, я могъ заглядывать въ опуствшіе дома, гд пріютились блки. Кое-гд расхаживали гордые павлины, при вид меня хвастливо распускавшіе свои великолпные хвосты. На карнизахъ громко ворковали синіе голуби.
Мн пришлось прозжать подъ широко открытыми воротами, желзная обшивка которыхъ насквозь продена ржавчиною, и пробираться вдоль стнъ, сплошь поросшихъ густою зеленью. Миновавъ новыя ворота, я очутился въ обширномъ четырехугольник, ограниченномъ со всхъ сторонъ дворцовыми зданіями. По этому пространству разгуливали два гордыхъ коня, покрытыхъ красными съ золотомъ попонами и щеголявшихъ англійскими наглазниками въ защиту отъ яркаго солнца, уже во всемъ блеск катившагося по безоблачному небу.
Нсколько времени не показывалось ни одного живого существа, кром этихъ коней, а потомъ явились сторожа и рабочіе, которымъ магараджа, подъ наблюденіемъ свдущихъ людей, поручилъ заботу о поддержаніи дворца его предковъ въ должномъ порядк.
Кое-какъ сторговавшись съ требовательными сторожами, я добился возможности обойти дворецъ, весь высченный изъ утеса. Зная по опыту, каковы восточные проводники, надодающіе своей назойливостью, крикливостью и невжествомъ, я пожелалъ обойтись безъ нихъ, за что, разумется, долженъ былъ раскошелиться вдвое противъ обыкновеннаго.
Если, какъ увряютъ нкоторые, жилище характеризуетъ своихъ обитателей, то для обитателя индусскаго дворца, по-моему, совершенно невозможно ни ясно мыслить ни свободно говорить и ни дйствовать, хотя раджпутанскія лтописи находятся въ прямомъ противорчіи съ этой теоріею. Въ самомъ дл, вс эти причудливой формы полутемные покои, узкіе коридоры съ глубокими стнными нишами, въ которыхъ свободно можетъ укрываться подстерегающій васъ врагъ, множество ведущихъ то вверхъ, то внизъ лсенокъ, попадающіеся чуть не на каждомъ шагу мраморные затворы, за которыми можетъ таиться все, что вамъ угодно,— все это такъ и дышитъ интригами, происками, заговорами и тайными преступленіями.
Обозрвая жилой дворецъ и чувствуя, что на васъ изъ всхъ угловъ, тайниковъ и изъ-за всхъ пышныхъ занавсей устремлены сотни любопытныхъ глазъ, вы невольно раздражаетесь. Въ мертвомъ же дворц, гд въ теченіе вковъ разыгрывались душу потрясающія драмы любви и ненависти (я говорю исключительно объ индусскихъ дворцахъ, гд каждый вершокъ пространства являлся и посейчасъ является сценою такихъ драмъ),— вы прямо подавлены скорбнымъ сознаніемъ мимолетности всхъ житейскихъ явленій.
Никмъ не останавливаемый, даже призраками страдавшихъ здсь женщинъ, я, черезъ кружевныя мраморныя арки и выложенныя слоновою костью двери изъ драгоцнныхъ древесныхъ породъ, переходилъ изъ одного помщенія въ другое. Наконецъ я забрался и въ женскую половину, гд когда-то кипла самая интенсивная жизнь, а теперь по полу безшумно скользили ужи и гнздились въ углахъ птицы.
Былъ я и въ роскошномъ саду подъ окнами ‘палаты увеселеній’, когда-то огласившемся серебристымъ смхомъ, а можетъ-быть и тайными рыданіями красавицъ-затворницъ. Былъ и въ огромномъ зал для торжественныхъ пріемовъ, лпной потолокъ котораго покоится на сорока массивныхъ колоннахъ, и спрашивалъ себя: не отсюда ли поджидалъ магараджа Джей-Сингъ того изъ своихъ храбрыхъ витязей, которому поручилъ доставить ему голову своего могущественнаго соперника, неукротимаго вождя бирджугаровъ. Много такихъ вопросовъ задавалъ я себ въ этомъ опустломъ дворц, но не получалъ въ отвтъ ничего, кром воркованья голубей…
Нужно отдать справедливость магараджамъ: все, что ихъ окружало, носитъ печать такого великолпія, такой красоты, такого искусства, какихъ, кажется, больше нигд ужъ не увидишь. Описать все это настолько точно и ясно, чтобы получилось нчто хоть мало-мальски соотвтствующее дйствительности, нтъ никакой возможности. Слишкомъ ужъ все сложно въ индусскихъ дворцахъ. Цлыми томами не исчерпать всхъ виднныхъ мною чудесъ зодчества, скульптуры, живописи и другихъ отраслей пластическихъ и иныхъ искусствъ.
Долго я простоялъ на одномъ изъ дворцовыхъ бельведеровъ, безсознательно ожидая, что вотъ-вотъ зазвонятъ въ храмахъ подо мною и, шелестя шелками своихъ одеждъ, распространяя вокругъ дивное благоуханіе, потянутся въ эти храмы закутанныя въ тончайшія покрывала женщины неописуемой красоты, или на парадномъ крыльц появится весь залитый брильянтами и золотомъ магараджа, въ сопровожденіи своей блестящей свиты. Но мертвое прошедшее не воскресало…
Я поднялъ лежавшій на полу балкона кусокъ камня, вывалившійся изъ стны, и бросилъ внизъ. Ударившись сначала о выступъ стны противоположнаго зданія, затмъ — о подоконникъ, этотъ камень упалъ на землю со звукомъ предмета, стукнувшагося о дно глубокаго колодца. И опять вокругъ меня та же мертвая, подавляющая тишина, прерываемая лишь томнымъ воркованьемъ голубей да изрдка ржаніемъ коней.
Грустне заброшенности такого сказочнаго города, надъ созданіемъ котораго трудились сотни тысячъ рукъ въ качеств рабочихъ, и десятки умовъ съ пылкой фантазіей — надъ составленіемъ и начертаніемъ плановъ этихъ причудливыхъ зданій и садовъ,— трудно себ и представить.
Глядя на всю эту каменную и растительную роскошь, созданную прихотью одного лица и брошенную безъ вниманія прихотью другого, я жаллъ, что нтъ художника-писателя, который своимъ всеохватывающимъ перомъ описалъ бы всю эту индусскую строительную феерію, нтъ художники-живописца, который своей мастерскою кистью приковалъ бы ее къ полотну на удивленіе всего міра.
Съ трудомъ стряхнувъ съ себя чары восточнаго прошлаго, полнаго такой сказочной красоты, я спустился съ дворцовой вышки на пустынный дворъ, гд меня терпливо ожидалъ мой маленькій слоникъ, нанятый мною вмст съ проводникомъ въ Джейпур, и отправился на заводь магараджи, гд, подъ наблюденіемъ англійскихъ мастеровъ, производится прессовка хлопка. Заводъ этотъ расположенъ возл джейпурской желзнодорожной линіи, содержится онъ въ образцовомъ порядк, оборудованъ гидравлическимъ прессомъ, приводимымъ въ движеніе двумя машинами, въ пятьдесятъ лошадиныхъ силъ каждая, и, какъ мн было тамъ сообщено, даетъ своему владльцу двадцать семь процентовъ прибыли.
Это промышленное заведеніе плохо вяжется съ Эмбромъ и самымъ Джейпуромъ: слишкомъ ужъ тамъ пахнетъ европейской, пожалуй, даже американской лихорадкою наживы.
Вернувшись въ Джейпуръ, я принялъ освжающую ванну, съ аппетитомъ позавтракалъ, потомъ съ часикъ покейфовалъ въ длинномъ плетеномъ кресл на обширной, убранной цвтами, веранд гостиницы, затмъ съ новыми силами отправился опять фланировать по улицамъ города.
Рядомъ съ публичною библіотекою находился индусскій храмъ, въ которомъ какъ разъ въ этотъ дель происходило богослуженіе. Я вошелъ туда. Мраморныя стны сверкали металлическими инкрустаціями самыхъ причудливыхъ формъ. Въ глубин, мерцая сквозь волны душистаго ладана, высился исполинскій бронзовый быкъ, символъ Магадевы-Сивы, весь увшанный гирляндами душистыхъ цвтовъ.
Скажу нсколько словъ объ индусской божественной тріад: Брам, Сив и Вишну.
Брама — олицетвореніе понятія о первопричин всего существующаго. Имя его означаетъ ‘Великое’. Священныя книги индусовъ неисчерпаемы въ опредленіи этого отвлеченнаго понятія. Он называютъ Браму Предвчнымъ, единственнымъ, неизмннымъ Существомъ, проявляющимся въ блаженств и радости. Вселенная — лишь его имя и образъ. Это всеохватывающее Бытіе. ‘Брама,— говорится въ этихъ священныхъ писаніяхъ,— не великъ, не малъ, не иметъ ни протяженія ни окраски. У него нтъ ни юности, ни старости, ни начала, ни конца, ни вншняго, ни внутренняго вида’.
Служители этого божества, брамины, видли въ немъ преимущественно посредника между человчествомъ и обитающимъ въ немъ самомъ, въ Брам, святымъ духомъ. Проникнуть въ него можно лишь силою молитвы и жертвоприношеній. ‘Открой, Вседержитель міра, — поется въ одномъ изъ священныхъ гимновъ, — скрытый отъ насъ оболочкою золотого сіянія — истинный ликъ твоего солнца, чтобы мы могли узрть истину и познать всю глубину нашего долга предъ тобою’.
‘О, ты, Вседержитель міра, одинъ движущій вселенную, проникающій каждое свтовое тло, являющійся намъ сыномъ все сотворившаго, распространи свой духовный блескъ, чтобы мы могли узрть твое истинное величіе’…
‘Онъ (таинственное слово, имющее такой глубокій смыслъ, что передать его нашимъ языкомъ нтъ никакой возможности), воззри на меня! Воззри, о Божественный духъ, на мои дянія!’
‘Я знаю, что и я подобенъ теб, хотя и въ самой отдаленной, несовершенной степени,— теб, всепроникающему духу, дающему свтъ видимому солнцу. Да возвратится моя душа къ безсмертному духу, а тло мое да превратится вновь въ тотъ прахъ, изъ котораго оно создано!’
‘О, великій духъ, проникающій огонь, веди насъ къ совершенному блаженству! О, божественный, обладающій всею сокровищницею познаній, помоги намъ очистить наши души отъ всхъ пятенъ!..’
Сива, въ своемъ соотношеніи къ тримурти (индусской троиц), представляющій, собственно, только элементъ разрушительный, въ качеств самостоятельнаго предмета культа, является олицетвореніемъ дикой жизненной силы природы, во всемъ объем этой силы, безпрестанно пожирающей и вновь созидающей свои творенія. Сива, собственно, значитъ ‘Растущій’. Главные его символы: огонь, въ качеств творящей, созидающей и вновь разрушающей жизнь силы, и быкъ, какъ воплощеніе понятія о сил вообще.
Сообразно съ двойственною дятельностью Сивы, онъ называется то ‘Приносящимъ спасеніе’, ‘Уничтожающимъ горести’, ‘Дающимъ восторгъ’, ‘Прекраснйшимъ изъ прекрасныхъ’, то, наоборотъ, — ‘Несущимъ смерть’, ‘Страшнымъ’, ‘Разрушительнымъ’, ‘Чудовищнымъ’, ‘Свирпымъ’ и т. д.
Сива обыкновенно изображается въ вид прекраснаго юноши съ нжнымъ, женственнымъ лицомъ, сидящаго въ богатой одежд, на тигровой шкур. Въ его рукахъ находятся слдующіе предметы, какъ атрибуты власти и силы: трезубецъ, молнія, боевая скира, лукъ для стрльбы, раковина и отрубленная имъ въ бою пятая голова Брамы. На его разрушительную дятельность указываетъ надтая на немъ длинная цпь изъ человческихъ череповъ. Иногда онъ изображается дущимъ на бык. Тогда у него, помимо двухъ глазъ на обыкновенномъ мст головы, имется третій, алмазный, на золотомъ полумсяц, который украшаетъ его красивую голову.
Служители Сивы называютъ его Магадевою (великимъ богомъ) и Изою (Господомъ) и ставятъ во глав тримурти.
Въ одномъ древнемъ гимн о немъ говорится такъ:
‘Ты — Вишну, ты — Брама, ты — вчное движеніе и жизнь, ты — смерть, ты — солнце и луна, ты — проявляющаяся и творящая силы природы, ты — земля, море, втеръ, огонь, ты — бывшее и будущее, ты — жертва природы и жертва духа, ты — устроитель вселенной, всего движимаго и недвижимаго, ты — тотъ, кто поддерживаетъ разрушающій міръ’…
Третье лицо тримурти Вишну, т.-е. ‘Любящій’,— олицетвореніе нравственной красоты, гармоніи и порядка въ мір. Это божество ближе всхъ къ человку. Это охранитель добра и противникъ зла. Ради способствованія благу человчества, онъ проявляется посреди ново въ различныхъ образахъ. Его стихія и символъ — вода, по которой онъ шествуетъ и плыветъ. Обыкновенныя представленія рисуютъ его тоже въ вид красиваго, обнаженнаго юноши, въ нсколькихъ драгоцнныхъ ожерельяхъ, ручныхъ и ножныхъ браслетахъ и въ золотой, осыпанной алмазами корон, несомаго по океану семиглавою міровою змею, Анантою, при чемъ вс семь головъ этой зми образуютъ надъ его головою какъ бы балдахинъ. У ногъ юноши, въ почтительной поз, сидитъ его супруга, Лакшми, представляющая собою принципъ женственности, а изъ его чрева вырастаетъ цвтокъ лотоса, несущій Браму.
Названій, характеризующихъ идейное содержаніе понятій о Вишну, такъ много и вс они такъ образны, что выбрать изъ нихъ лучшее очень трудно, а для описанія ихъ всхъ потребовался бы цлый томъ.
Попавъ въ храмъ Магадевы-Сивы, я сразу замтилъ, что прежнее проникновенное благочестіе индусовъ уступило мсто равнодушному, чисто машинальному исполненію обрядовъ. Прочитавъ наскоро дв-три молитвы и передавъ одному изъ храмовыхъ служителей свое жертвоприношеніе — цвты, муку, масло, словомъ, то, чего не жаль отдать,— каждый ударяетъ нсколько разъ въ одинъ изъ колоколовъ, спускавшихся съ остроконечной кровли храма, и уходитъ въ полной увренности, что теперь онъ оправдался передъ божествомъ и можетъ какъ ему угодно продолжать служить всми дозволенными и недозволенными средствами своимъ личнымъ интересамъ.
Когда я выходилъ изъ храма, ко мн подошелъ одинъ изъ помощниковъ главнаго брамина и объяснилъ, что этотъ храмъ пользуется особеннымъ почитаніемъ со стороны самого магараджи и всхъ его окружающихъ. Я понялъ, что объясненія почтеннаго жреца сводились къ тому, чтобы я чмъ-нибудь поблагодарилъ за удовольствіе побывать въ святилищ ‘Всемогущаго Магадевы’. Я далъ нсколько рупій ‘на ладанъ’ и удостоился за это благодарности и благословенія брамина.
Когда я вышелъ изъ храма, становилось ужо темно, и я возвратился въ гостиницу, гд засталъ цлую компанію только что прибывшихъ англичанъ, которые своою размренностью движеній, медленностью говора и показнымъ равнодушіемъ къ новымъ впечатлніямъ вполн напоминали автоматовъ, а не живыхъ людей.
На слдующій день я постилъ мстный госпиталь, оборудованный туземными врачами модъ руководствомъ доктораангличанина, совсмъ на европейскій манеръ.
Отъ госпиталя недалеко до общественнаго музея, куда я и направился. Зданіе, въ которомъ помщается этотъ музей, представляетъ собою настоящее чудо индусско-сарацинскаго зодчества. Оно цликомъ сооружено изъ чистйшаго снжноблаго мрамора, съ кружевнымъ фасадомъ и безчисленнымъ множествомъ изящныхъ кругловерхихъ башенокъ, выступовъ и галлерей, издали кажущихся висящими прямо въ голубомъ воздух
Внутри зданія вс двери съ богатою рзьбою, разноцвтные мозаичные полы, красныя, блыя и зеленыя колонны, — все изъ мрамора, роскошныя скульптуры и яркость красокъ, набросанныхъ на стнахъ и потолкахъ фресокъ. Посреди зданія, подъ огромнымъ стекляннымъ куполомъ, зеленетъ чудный садъ-оранжерея съ плещущими фонтанами и птицами, свободно прилетающими и улетающими въ широкія окна-двери этого райскаго уголка. Этотъ перлъ восточнаго зодчества со всхъ сторонъ окруженъ садами магараджи, въ которыхъ тоже много поражающихъ своими размрами, формою, цвтами и ароматомъ тропическихъ растеній, превосходно содержимыхъ.
Великолпно высченныя аркады вокругъ внутренняго садаоранжереи, или, какъ его тамъ называютъ, двора, испещрены небесно-голубыми мраморными надписями, представляющими отрывки изъ текстовъ священныхъ санскритскихъ книгъ, трактующихъ о святости и духовной красот истиннаго знанія.
Въ центральномъ коридор музея ваши взоры привлекаютъ шесть громадныхъ фресокъ, являющихся мастерскими копіями съ хранящихся въ самомъ музе превосходныхъ рисунковъ, иллюстрирующихъ знаменитую индусскую поэму ‘Магабхарату’, написанную въ прославленіе Магадевы.
Внутренній порядокъ музея такой, что ему не мшало бы поучиться директорамъ подобныхъ учрежденій другихъ странъ.
Каждый предметъ на томъ именно мст, гд онъ всего боле подходитъ. Классификація, сгруппировка прямо изумительныя, такъ что получается какъ бы органическое цлое. Витрины такъ хороши, и по матеріалу и по выдлк, что сами по себ ужъ представляютъ рдкость. Каждый предметъ снабженъ ярлыкомъ съ краткимъ, но вполн достаточнымъ его описаніемъ и обозначеніемъ цны. Отпечатаны эти ярлыки на англійскомъ язык яснымъ, четкимъ шрифтомъ.
Полы покрыты темными мягкими дорожками, идущими по всмъ направленіямъ. Двери безшумно движутся на фигурныхъ бронзовыхъ петляхъ, съ изумительнымъ искусствомъ вдланныхъ въ мраморные косяки. Къ мраморнымъ столбамъ каждаго зала, на удобной высот, придланы вращающіяся витринки съ образчиками тканей, золотыхъ кружевъ и тому подобныхъ издлій мстнаго производства, а на широкихъ балюстрадахъ галлереи, ведущей поверху вокругъ трехъ главныхъ залъ, стоятъ ящики съ превосходными моделями туземныхъ животныхъ, цвтовъ, плодовъ и овощей. И тутъ наблюдается прямо художественная группировка этихъ моделей.
Въ поученіе дирекціямъ другихъ музеевъ и вообще общественныхъ учрежденій, скажу, что двери въ описываемомъ музе плотно приходятся въ косякахъ, отворяются и затворяются безъ малйшаго усилія, окна также не показываютъ никакого изъяна ни въ рамахъ ни въ стеклахъ, каштановаго цвта сукно, которымъ устланы витрины, отличнаго качества, плотное, красивое, и вдобавокъ пропитанное такимъ составомъ, что его не тронетъ никакая пыль. Во всемъ огромномъ зданіи — ни пылинки, потому что нтъ недостатка въ служителяхъ, на которыхъ лежитъ обязанность наблюдать за чистотою. Канцелярія директора музея, дйствительно, соотвтствуетъ своему назначенію и названію, а не состоитъ, какъ въ другихъ мстахъ, изъ крохотной, темной и душной конуры, гд-нибудь въ углу, за перегородкою. Словомъ, этотъ музей во всхъ отношеніяхъ можетъ служить образцомъ для подобнаго рода общественныхъ учрежденій.
По каталогу, въ джейпурскомъ музе пятнадцать тысячъ предметовъ, дающихъ полную картину мстнаго производства, начиная съ глазированной глиняной посуды всякаго рода и кончая бронзовыми издліями. Рядомъ съ каждой категоріей произведеній находится подборъ такихъ же предметовъ изъ другихъ странъ. Такъ, напр., по сторонамъ великолпнаго меча какого-то мстнаго князя — произведеніе его собственнаго оружейнаго завода — расположены японскіе и китайскіе мечи, а рядомъ съ бронзовыми издліями джейпурской школы искусствъ красуются персидскія и русскія. Вообще въ этомъ музе все въ такомъ дух, и все это потому, что въ основу положенъ организаторскій геній одного изъ дальнйшихъ людей на свт — полковника Джекуба, недаромъ прославляемаго населеніемъ какъ чудодя.
Обозрвъ музей, я направился на другой конецъ города, къ дворцу магараджи, гд попалъ въ лабиринтъ залитыхъ солнцемъ, веселыхъ внутреннихъ дворовъ, съ массою зелени и воды, журчащей въ роскошныхъ бассейнахъ и фонтанахъ, съ чудными колоннадами, нависшими надъ ними сквозными галлереями, украшенными великолпною лпкою и живописью. Въ одномъ изъ этихъ дворовъ оказалось съ десятокъ сдобородыхъ слугъ, прекрасно одтыхъ, съ довольными и привтливыми лицами. Отъ нечего длать они играли въ нчто подобное шахматамъ. Маленькіе столики съ квадратиками — чудо инкрустаціей, раскрашенныя въ различные яркіе цвта фигурки изъ слоновой кости — также замчательно изящны. Покои дворца изобилуютъ роскошно разрисованными потолками, зеркалами въ раззолоченныхъ фигурныхъ рамахъ, блестящими канделябрами и богатйшею меблировкою. Но несмотря на современный отпечатокъ, сказывающійся на каждомъ шагу въ этомъ дворц, и въ немъ глубоко гнздится древній индусскій духъ интригъ, какъ я слышалъ отъ свдущихъ людей.
Въ дворцовыхъ садахъ ничто уже не напоминаетъ современной европейской цивилизаціи, за исключеніемъ разв газовыхъ фонарей да и то фигурныхъ, на восточный образецъ. На дальнемъ конц главнаго сада раскинулось озеро, обведенное со всхъ сторонъ причудливыми индусскими постройками, дышащими холодомъ, мракомъ, таинственностью. Зная, что вс животныя, содержимыя во дворцахъ и храмахъ Индіи, откликаются на слово ‘Братъ’, я такъ и крикнулъ нсколько разъ надъ озеромъ, и не ошибся въ своихъ ожиданіяхъ, вслдъ за тмъ изъ подводныхъ гротовъ выплыло два старыхъ, густо покрытыхъ зеленою слизистою тиною крокодила и быстро приблизившихся къ тому мсту, гд я стоялъ. Къ сожалнію, мн нечего было бросить имъ, кром сигарнаго окурка, на который они оба жадно и набросились было, несмотря на его ничтожный размръ, но тутъ же, поочередно забравъ его въ огромную пасть, выплюнули обратно, посл чего съ негодованіемъ юркнули обратно въ свою излюбленную тину. Мн показалось, что одинъ изъ нихъ, повидимому, самый старый, злобно прищурилъ на меня свои тусклые зеленые глаза подъ роговыми вками.
Осмотрвъ затмъ астрономическую обсерваторію Джей-Синга съ огромнымъ гномономъ {Высокій столбъ, служившій въ древности для опредленія высоты солнца надъ горизонтомъ по длин тни, которую отбрасываетъ столбъ. Перев.} и съ зодіакальными солнечными часами, т.-е. двнадцатью соединенными гномонами, по которымъ въ любое время года можно узнать врное время полудня, съ стннымъ квадрантомъ и множествомъ другихъ приборовъ и приспособленій, со шкафами, полными санскритскихъ рукописей, никмъ почти уже не понимаемыхъ, за исключеніемъ самыхъ ярыхъ ученыхъ, усталый и голодный, я поспшилъ къ себ въ гостиницу.

II.
Адимиръ и Эдайпуръ.

На другое утро, окончательно распростившись съ гостепріимнымъ Джейпуромъ, я въ обществ двухъ англичанъ отправился въ Адимиръ, гд попалъ въ совершенно другую обстановку. Прежде всего я имлъ удовольствіе увидть цлый лагерь бдныхъ пенджабовъ, расположившихся въ шатрахъ подъ густой тнью огромнаго банановаго дерева.
Адимиръ, входящій въ составъ британскихъ владній, является центральнымъ пунктомъ банкирскихъ фирмъ, снабжающихъ деньгами вс сосднія княжества, а бокъ о бокъ съ этими источниками золота — самая вопіющая бдность.
Такъ какъ Адимиръ оказался грязнымъ унылымъ городомъ, не имвшимъ въ себ ршительно ничего достопримчательнаго, то я на слдующій же день слъ въ поздъ и отправился въ Эдайпуръ, гд, какъ я слышалъ, готовилось какое-то торжество. Поздъ мчался по совершенно ровной, мертвой, безплодной равнин, усянной лишь валунами да непроходимыми джунглями, въ которыхъ водились тигры. Черезъ нкоторое время, однако, появились ряды холмовъ и стали попадаться смоковницы. Затмъ потянулась мстность, вся покрытая утесами. Изъ этихъ утесовъ добывается блый камень, брусья изъ котораго служатъ для укрпленія желзнодорожной насыпи. Дале опять потянулись однообразные холмы, поросшіе густымъ кустарникомъ. Кое-гд были разбросаны жалкія деревушки, куда свободно могли проникнуть голодные тигры. Наконецъ, прогремвъ по мосту, переброшенному черезъ рку Гемберъ, поздъ остановился въ тни высотъ, на одной изъ которыхъ расположена гордость страны — Читорская крпость. Эта высота иметъ нсколько миль протяженія, она своимъ видомъ напоминаетъ исполинскій броненосецъ и, какъ послдній, вся ершится пушками, выглядывающими изъ многочисленныхъ амбразуръ различныхъ крпостныхъ сооруженій.
Отъ Читора до Эдайпура семьдесятъ миль въ сторону. Я желалъ въ тотъ же день попасть туда, поэтому не сталъ тратить времени на осмотръ крпости, отложивъ это до другого раза. На почтовой станціи оказалось три ‘тонги’, мстныхъ экипажа допотопнаго устройства. Но одна изъ этихъ тонгъ оказалась нагруженною нсколькими большими чемоданами, украшенными гербомъ королевы, отправляемыми въ тотъ же Эдайпуръ, другую занялъ хавшій со мною въ одномъ позд раджпутанскій князь со своими провожатыми, третья была очень плоха на видъ, и мн пришлось сдлать надъ собою геройское усиліе, чтобы ршиться ссть въ эту древность.
Тонгу съ чемоданами ея величества конвоировалъ вооруженный совари. Эта тонга выхала первою, за нею послдовалъ раджпутанецъ, а за нимъ ужъ и я, стараясь не глядть на пару ободранныхъ и еле живыхъ отъ голода пони, съ трудомъ передвигавшихъ ноги и тащившихъ дребезжавшій экипажъ.
На станціяхъ, расположенныхъ въ шестимильномъ разстояніи другъ отъ друга, вся сбруя, кое-какъ прилаженная и самаго невзрачнаго вида, перекладывалась на спины другихъ пони, не лучше первыхъ, при чемъ послдніе одни отправлялись обратно на свою станцію, точно умныя собаки.
Дорога опять идетъ посреди скалистыхъ горъ, при заход солнца переливающихъ цвтами опала, изумруда и рубина, между тмъ какъ изъ-подъ копытъ лошадей и колесъ тонги вырываются облака золотистой пыли. Временами встрчались путники на верблюдахъ или отрядъ кочевниковъ съ волами, навьюченными разнымъ скарбомъ.
Одинъ изъ холмовъ былъ сплошь покрытъ тучею ястребовъ, жадно расклевывающихъ тушу павшаго вола, а внизу, у подошвы холма, совсмъ голый, представлявшій собою живой скелетъ, умирающій съ голоду, туземецъ съ такою же жадностью пожиралъ кусокъ мяса, вырзанный до нашествія ястребовъ изъ той же падали. Видъ былъ настолько ужасный, что я закрылъ глаза и отвернулся.
На горизонт поднимается красная, почти полная луна. Окрестность наполняется таинственными ночными звуками, происхожденіе которыхъ трудно себ объяснить. Но мили черезъ дв высоты сразу точно обрываются и по сторонамъ раскидываются меварскія пастбища, орошаемыя двумя рками, широко разливающимися во время дождей.
Вдругъ я замчаю, что одна изъ постромокъ, сплетенная изъ блыхъ и синихъ хлопчатобумажныхъ прядей, готова оборваться, и указываю на это своему возниц. Тотъ спрыгиваетъ съ козелъ, взглядываетъ на постромку, потомъ, вмсто того, чтобы подвязать ее, начинаетъ приплясывать на мст, неистово размахивая руками и пронзительнымъ голосомъ выкрикивая незнакомое мн слово ‘домчи’! ‘домчи’! Затмъ онъ, какъ ни въ чемъ не бывало, снова взмащивается на свое мсто и подгоняетъ лошадокъ. Я сижу и недоумваю, что бы это значило.
Но вотъ тонга врзывается въ цлый лсъ высокаго вереска, перемшаннаго съ травою и колючими растеніями. Не проходитъ и четверти часа, какъ переднее колесо тонги сваливается и сама она такъ сильно накреняется на бокъ, что мой чемоданъ летитъ вслдъ за колесомъ, а мы съ возницею лишь только какимъ-то чудомъ удерживаемся отъ паденія.
Осмотръ колеса, оси и другихъ частей экипажа показалъ, что все полусгнило и приладить колесо будетъ очень нелегкой задачей. Возница мой преусерднйшимъ образомъ вертлъ колесо во вс стороны, кряхтлъ, пыхтлъ, длая совершенно напрасныя усилія прикрпить его на разсыпающейся оси, и визгливымъ голосомъ выкрикивалъ на всю окрестность какія-то, повидимому, не то заклятія, не то проклятія.
Между тмъ дв остальныя тонги далеко ухали впередъ и мы оставались одни-одинешеньки среди безлюдной пустыни. До слдующей станціи было еще мили дв слишкомъ. Убдившись, наконецъ, что колеса нельзя приладить и безъ него невозможно двинуться дале, возница кое-какъ объяснилъ мн, что онъ отпряжетъ одного изъ пони и на немъ додетъ до слдующей станціи, я же долженъ ожидать его возвращенія съ другою тонгою, если не предпочитаю также хать верхомъ на второй лошади, бросивъ чемоданъ на произволъ судьбы. Такъ какъ на послднее я не могъ ршиться, то пришлось согласиться на первое предложеніе возницы.
Онъ отвязалъ лошадь отъ дышла, слъ на нее и черезъ нсколько минутъ исчезъ въ тни, отбрасываемой скалистой горою, которую онъ долженъ былъ обогнуть. Я взялъ въ каждую руку по револьверу и, сидя въ самомъ неудобномъ положеніи въ полуопрокинутомъ экипаж, призвалъ на помощь терпніе и сталъ ждать, что будетъ дальше.
Ночь была холодная, и я дрогъ въ своемъ легкомъ одяніи. Положимъ, у меня было довольно времени, чтобы достать изъ чемодана теплый пледъ, куда онъ передъ выздомъ изъ Адимира былъ необдуманно мною засунутъ, но было опасно углубиться въ такое занятіе — мало ли что могло случиться въ этой ужасной пустын, пока я буду возиться съ чемоданомъ?
Къ счастью, все вокругъ меня оставалось тихо, не было слышно ни одного звука, даже втеръ не шелестилъ по вереску.
Только чавканье оставшагося при мн пони, который воспользовался неожиданнымъ для него отдыхомъ для того, чтобы полакомиться свжими верхушками травы, его кашель да фырканье напоминали мн, что я не одинокъ въ этой мертвой пустын. Не будь со мною лошади, я думаю, что заболлъ бы въ эту ночь самою черною меланхоліей.
Наконецъ я услышалъ далекій шумъ, возвщающій приближеніе экипажа, такъ что минутъ черезъ пятнадцать я могъ продолжать путешествіе уже въ другой, боле надежной тонг, и къ утру благополучно достигъ Эдайпура, гд и водворился въ гостиниц, содержимой предпріимчивымъ французомъ. Вой шакала, забравшагося на веранду гостиницы, послужилъ мн, такъ сказать, колыбельною пснью, и я уснулъ такъ крпко, что проснулся только около полудня. Все время мн снилось, что я осыпалъ упреками британскаго вице-короля за то, что тотъ не догадался для моего удобства провести рельсовый путь отъ Читора до Эдайпура.
Пооглядвшись немного въ город, я пришелъ къ заключенію, что княжившій въ то время магараджа очень мудро сдлалъ, не выполнивъ намренія своего недавно умершаго предшественника — провести этотъ путь. Это повело бы только къ тому, что въ Эдайпуръ нахлынули бы туристы, чтобы нацарапать свои имена на стнахъ древняго храма Гаруды и насмхаться надъ величавымъ озеромъ Пичолы.
Въ меварской области вс обитатели, претендующіе на порядочность, носятъ оружіе, какое у кого есть. Много встрчается еще старинныхъ кремневыхъ ружей, перекинутыхъ черезъ плечо на короткой бумажной перевязи. Постоянное же тасканіе съ собою современнаго оружія опасно. Такъ, напр., револьверъ, никогда не употребляемый, въ случа надобности для защиты, можетъ при выстрл разорваться въ рукахъ своего собственника и причинить увчье ему самому. Но раджпутанское оружіе не представляетъ никакой опасности. Мн пришлось разговориться съ однимъ погонщикомъ верблюдовъ, который показалъ мн свое кремневое ружье и мечъ. Ружье оказалось въ полной исправности и было снабжено замысловатымъ приспособленіемъ для предупрежденія возможности нечаяннаго выстрла, а мечъ съ острымъ какъ бритва лезвіемъ былъ въ прочныхъ ножнахъ особаго устройства, тоже не допускавшихъ возможности какого-нибудь несчастнаго случая съ нимъ. Къ сожалнію, я не былъ въ состояніи разспросить погонщика, гд онъ добылъ такое практичное оружіе: для этого у насъ было слишкомъ мало обоюднаго знанія нашихъ языковъ.
Эдайпуръ, какъ и большинство городовъ въ Индіи, расположенъ на нсколькихъ холмахъ, у подножія которыхъ плещется озеро. Гостиница, въ которой я остановился, находится тоже на небольшомъ холм, въ нкоторомъ разстояніи отъ города. Когда я сталъ спускаться съ веранды, гд уже не было вывшаго ночью шакала, я прежде всего замтилъ на блой стн наружной крпости города исполинскій пестрый рисунокъ, оказавшійся но приближеніи къ нему аляповатымъ изображеніемъ всадника на боевомъ слон. Въ нкоторомъ разстояніи другъ отъ друга оказалось множество такихъ рисунковъ не только на крпостныхъ стнахъ, но и на большей части домовъ, прилегающихъ къ этимъ стнамъ. По разспросамъ я узналъ о происхожденіи этихъ загадочныхъ рисунковъ слдующее.
Въ т дни, когда раджа Монъ, владвшій Эмбромъ, служилъ своимъ мечемъ знаменитому Акбару {Собственно Джелалъ-Эддинъ-Магометъ, великій моголъ Индостана, изъ рода Тимура. Род. въ 1542 г. и умеръ въ 1605 г. Названный Акбаромъ, т.-е. ‘Величайшимъ’, онъ по справедливости считается однимъ изъ самыхъ знаменитыхъ индійскихъ властителей того времени. Перев.}, завоевывая для него цлыя княжества, однажды Акбару вздумалось послать войско противъ значительнйшаго изъ всхъ меварскихъ правителей Пертабъ-Синга. Во глав этого войска стоялъ сынъ Акбара, Селимъ. Меварцы встртили непріятеля въ Хелдигатскомъ ущель и, несмотря на свое отчаянное мужество, потерпли полное пораженіе. Хотя Пертабу удалось свалить съ ногъ боевого слона Селима, но всадникъ уцллъ при паденіи на землю и взялъ Меваръ. Въ прославленіе этого событія побдитель распорядился намалевать на стнахъ побжденнаго имъ города вышеописанные рисунки.
Обойдя часть стны, я очутился передъ огромными, обитыми бронзою и снабженными желзными пиками, воротами ‘Солнца’, которыя отпираются только въ извстный часъ утра. До этого же времени никто не пропускается въ городъ безъ особеннаго разршенія магараджи. Разсказываютъ, что когда тамъ разъ гостилъ вице-король, присланный ему поздно ночью конный почетный караулъ англійскихъ войскъ долженъ былъ оставить лошадей вн стнъ до утра, а сами солдаты съ трудомъ, по одиночк, пробрались въ городъ черезъ узенькую калиточку, открытую для нихъ только посл долгихъ переговоровъ со стражей.
Городъ замчательно чистъ. Общее пріятное впечатлніе нарушается только видомъ главной улицы, мостовая которой, устроенная еще, какъ говорятъ, по повелнію Александра Македонскаго и до сихъ поръ ни разу не ремонтировавшаяся, вроятно, изъ чрезмрнаго уваженія къ его памяти, вся въ глубокихъ выбоинахъ.
Эдайпуръ изобилуетъ оружейными мастерами и торговцами. Я подошелъ къ открытой лавк одного изъ такихъ торговцевъ и попросилъ его показать мн хорошій мечъ. Онъ взялъ одинъ изъ нихъ со стойки, повертлъ имъ на воздух, такъ что сталь засверкала какъ молнія, потому погнулъ лезвіе и снова отпустилъ, при чемъ оно издало своеобразный металлическій звукъ, и только что протянулъ было мн мечъ, какъ тутъ же со словами: ‘Да на что вамъ, иноземцу, наше оружіе?’ положилъ его на прежнее мсто, къ великому удовольствію хихикавшихъ мальчишекъ, глядвшихъ на эту сцену съ порога сосдняго дома. Я молча пожаль плечами надъ этой странною выходкой и отправился дальше.
Кстати сказать, раджпутанцы, какъ они утверждаютъ, одинъ изъ самыхъ благородныхъ народовъ въ мір.— отличается, между прочимъ, изумительно маленькими руками и ногами, поэтому представители другихъ народностей не могутъ пользоваться ли ихъ оружіемъ ни обувью, то и другое годится разв только для нашихъ великосвтскихъ дамъ или дтей.
Рядомъ съ дворцомъ, на возвышенности, стоитъ храмъ, весь, сверху донизу, покрытый высченными изъ камня рельефными фигурами слоновъ, людей, боговъ и различныхъ фантастическихъ чудовищъ, составляющихъ самыя оригинальныя группы. Въ главной части храма высится бронзовое изображеніе Гаруды, божественнаго спутника Вишну. Это божество, символическое значеніе котораго осталось мн непонятнымъ, несмотря на вс объясненія любезныхъ браминовъ, представляется въ вид человческой фигуры съ орлиными крыльями и клювомъ и короною на голов, а иногда и въ вид прямо орла или ястреба. Въ храм два придла: одинъ въ честь Магадевы, а другой — Ганезы, самаго популярнаго божества изъ всего индусскаго пантеона. Ганеза, сынъ Сивы, олицетвореніе практической сметки, добывающей благосостояніе. Онъ изображается человкомъ съ головою слона, отвислымъ животомъ, какъ признакомъ его особенной любви къ сластямъ, и четырьмя руками, въ которыхъ онъ держитъ четки, топоръ, скипетръ, какой-нибудь фруктъ или кусокъ сладкаго пирога. Этотъ идолъ встрчается повсюду, во всхъ храмахъ, въ домахъ, а также на перекресткахъ, на полевыхъ межахъ и т. п. Ему молятся въ начал года, въ начал путешествія, при закладк зданія, при отправленіи дтей въ школу,— вообще при начатіи каждаго дла. Та индусская рукопись, которая начинается словами: ‘Омъ, поклонимся Ганез!’ — никогда не подвергается сомннію въ подлинности. Люди старые въ честь его каждую пятницу даже постятся. Признавая въ немъ охранителя супружескаго счастья, женщины носятъ его изображеніе на груди и приносятъ ему въ жертву кокосовые орхи, сладкія печенья и другія лакомства. Разумется, все это идетъ въ пользу служителей храма, какъ и вообще всякая жертва.
Отъ этого храма, ступени къ которому вытоптаны босыми ногами простонародья, а дворы наполнены благоуханіемъ цвтовъ и ладана, я прошелъ ко дворцу, господствующему надъ всмъ городомъ. Трое воротъ ведутъ къ главному дворцу и на всхъ этихъ воротахъ изображеніе жизнерадостнаго, добродушнаго Ганезы. Немного ниже дворца помщаются огромныя конюшни для лошадей и дворы для слоновъ.
Рядъ открытыхъ для публики чудныхъ садовъ съ множествомъ водоемовъ, павильоновъ и живыхъ бесдокъ привелъ меня къ озеру Пичола, при вид котораго я забылъ на время о самомъ дворц. Представьте себ огромную водную равнину стального цвта, окаймленную съ одной стороны блыми мраморными зданіями дворца, съ другой — цпью сдыхъ и пурпуровыхъ утесовъ, съ третьей — поросшими мохомъ городскими стнами, а съ четвертой — мягкой зеленью полей и пастбищъ.
У легкой, игрушечной, пристани раскачивается множество красивыхъ, украшенныхъ рзьбою и пестрорасписанныхъ лодокъ. За извстное вознагражденіе одинъ изъ лодочниковъ посадилъ меня въ остроносую яхточку и направилъ ее вокругъ озера. Въ одномъ мст, откуда получается особенно эффектный видъ на все озеро, съ берега на берегъ переброшенъ прелестный блый каменный мостъ, смлою аркою изогнувшійся надъ поверхностные воды, напоминающей расплавленную сталь. Этотъ мостъ соединяетъ часть города съ обширною обителью браминовъ. Тутъ же купальни, осаждаемыя женщинами, одтыми въ самые пестрые и яркіе цвта: киноварь, темно-красный, малиновый, небесно-голубой, васильковый, бирюзовый, шафрановый и всхъ ихъ оттнковъ. Весь этотъ живой цвтникъ картинно отражался въ вод.
Лодка повернула вдоль берега, гд водятся исполинскія черепахи и сторожатъ добычу аисты, стоя на одной ног, поджавъ другую, въ своихъ громадныхъ гнздахъ, напоминающихъ издали копны сна. Среди гигантскихъ листьевъ викторіи-регіи, этой царицы цвтовъ, выскользнувшихъ сюда изъ княжескихъ садовъ, копошится цлый міръ мелкихъ водяныхъ птицъ, между прочимъ, и дикихъ утокъ. Замчательно, что лишь только послднія завидли карабинъ, захваченный зачмъ-то лодочникомъ, какъ вдругъ стали держаться отъ насъ на такомъ разстояніи, куда не могла достичь пуля. Точно знали это.
Когда яркое солнце стало заходить за утесы, сразу покрывшіеся опаловымъ налетомъ, мы стали огибать закругленный мысъ, вдавшійся въ густую заросль только что распустившихся блыхъ и розовыхъ лотосовъ. Вокругъ лодки зашелестло точно шелковыми одеждами отъ тонкой листвы. Я нарвалъ себ большой букетъ лотосовъ и наслаждался ихъ ванильнымъ ароматомъ.
Вернувшись къ пристани, я почувствовалъ такой аппетитъ, что отказался отъ осмотра дворца и поспшилъ въ городъ, гд зашелъ въ первый попавшійся приличный европейскій ресторанъ.
Насытившись, я прошелъ по той части города, въ которой обитаютъ представители двухъ низшихъ кастъ: ваисіевъ (торговцевъ и земледльцевъ) и шудровъ (ремесленниковъ) Это все народъ крпкій, съ бронзовыми лицами и стью морщинъ вокругъ глазъ даже у молодыхъ, что является послдствіемъ постояннаго прищуриванія глазъ отъ слишкомъ яркаго солнца.
Разговоръ у нихъ вертится, главнымъ образомъ, вокругъ экономическихъ вопросовъ, обостренныхъ отсутствіемъ желзной дороги, благотворность которой теперь ужъ всми признана. То и дло раздаются жалобы и на несчастные случаи, вслдствіе неимнія этой дороги: то тамъ при переправ черезъ вздувшуюся отъ дождей рку утонулъ слонъ со своими сдоками, то тутъ цлое семейство, хавшее въ бычачьей повозк, застряло въ болот, то еще гд-то свалились въ пропасть всадники, перезжающіе ради сокращенія пути малодоступную гору, и т. д.
Въ Верхней Индіи принято говорить, что повсюду, гд есть нужда, обязательно явится католическій патеръ и принесетъ съ собою помощь. И это въ сущности правда. Миссіонеры католической церкви отлично знаютъ, что желающій спасти душу сначала долженъ уберечь отъ голода и болзней ея немощное обиталище-тло, и этимъ они не мало привлекаютъ къ себ приверженцевъ. Въ Эдайпур мн разсказали прямо трогательную исторію объ одномъ изъ этихъ патеровъ. Открывъ, что для такого большого города, обслуживающаго все окрестное населеніе, мало одной казенной больницы, онъ выпросилъ себ отпускъ, вернулся на родину и тамъ, въ качеств странствующаго проповдника, призывавшаго къ пожертвованіямъ на богоугодное дло обращенія язычниковъ, собралъ сумму, вполн достаточную на постройку и оборудованіе второй больницы въ Эдайпур. Эта больница красуется на одной изъ окраинъ города и ни въ чемъ не уступаетъ казенной, пожалуй, даже превосходитъ ее въ томъ отношеніи, что въ ней больные встрчаютъ боле сердечный пріемъ и уходъ. Судя по виднной мною записной книг, наплывъ больныхъ въ эту больницу съ каждымъ годомъ все увеличивается въ ущербъ казенной, если только это можно называть ущербомъ, впрочемъ, съ высшей, нравственной, точки зрнія, пожалуй, и можно, потому что тутъ выражается перевсъ доврія населенія къ католической больниц. Основатель ея почитается во всей области какъ святой.
Въ этой стран циркулируетъ множество исторій относительно интимной жизни мстныхъ магараджей и о способахъ ихъ смерти. Я приведу нкоторыя изъ этихъ исторій, опуская только имена тхъ изъ князей, память которыхъ еще свжа.
Въ то время, когда уже утвердилось британское господство и во многихъ мстахъ были проведены желзныя дороги, заболлъ на смерть одинъ мстный князь.
Онъ пожелалъ умереть въ одномъ изъ своихъ павильоновъ по сосдству съ городомъ. У него было двадцать женъ, ухаживавшихъ за нимъ день и ночь. Принявъ во вниманіе, что эти женщины въ первыя минуты горя по умершемъ способны выбжать на улицу безъ покрывалъ, за что по мстному обычаю, неистребимому никакою цивилизаціею, он должны были быть подвергнуты сожженію заживо на одномъ костр съ тломъ князя, британскій резидентъ старался уговорить умирающаго позволить перенести его въ главное зданіе дворца, въ центр крпости, но тотъ упорно отказывается отъ этого. Резидентъ вмст съ англійскими врачами доказывалъ, что тамъ и воздухъ лучше и болзнь его скоре пройдетъ, но старикъ продолжалъ отрицательно качать головой.
Наконецъ онъ пристально взглянулъ на резидента и спросилъ его:
— Да почему вы, сэръ, такъ хлопочете перетащить мои старыя кости въ крпость? въ что вамъ это нужно?
— Ваша свтлость, изъ сада, окружающаго этотъ павильонъ, калитка ведетъ прямо на улицу и мы опасаемся, какъ бы ваши супруги не вздумали…
— А… такъ вотъ въ чемъ дло!— догадался князь.— А я всю ночь ломалъ себ голову, стараясь понять, изъ-за чего вы такъ безпокоитесь… Ну, это резонно съ вашей стороны, и я теперь согласенъ. Пусть перенесутъ меня.
Черезъ четверть часа умирающій былъ перенесенъ въ крпость, гд къ ночи и умеръ.
Другой князь никакъ не могъ умереть, хотя смерть и глядла ему въ глаза. Дло въ томъ, что его любимая жена ни за что не хотла покинуть мужа до его послдняго вздоха, чтобы самой закрыть ему глаза, и онъ наврное зналъ, что она, сокрушаясь о немъ, забудетъ приличіе и покажется постороннимъ безъ покрывала, которое срывается въ знакъ высшаго траура, зналъ и то, что тогда ей не миновать страшной смерти на костр. Вс его убжденія оставить его спокойно умереть ни къ чему не приводили, не помогали даже угрозы и даже нacилie. По его приказанію, ее унесли въ одинъ изъ заднихъ покоевъ женской половины и заперли тамъ. Но любящая жена ухитрилась самымъ загадочнымъ образомъ выбраться изъ своего заключенія и явиться непокрытою къ смертному одру супруга, какъ разъ въ моментъ его отхода въ тотъ міръ, когда его окружали врачи и слуги. И она, одинъ изъ лучшихъ цвтковъ Менара, должна была заживо сгорть вмст съ умершимъ… Таковъ страшнйшій изъ всхъ восточныхъ обычаевъ.
Мсто вчнаго успокоенія меварскихъ магараджей находится въ двухъ миляхъ отъ ‘города Солнца’, Эдайпура, и называется Адаромъ. Туда везутъ усопшихъ князей въ ихъ парадномъ одяніи, лишенномъ только драгоцнныхъ украшеній, за исключеніемъ золотого шитья. За ними ведутъ ихъ лучшихъ боевыхъ коней. Вокругъ пылающаго костра изъ душистыхъ деревьевъ пляшутъ подъ звуки унылой музыки красивыя боядерки въ воздушныхъ одяніяхъ. На богато-убранномъ стол, возл костра, ставятъ золотой сосудъ съ водою и кладутъ парадную саблю умершаго. Вода должна служить для омовенія души, осужденной въ теченіе двнадцати сутокъ витать вокругъ мста сожженія своего бывшаго обиталища, посл чего она готова къ новому воплощенію, а мечъ для оказыванія этой душ почета. По истеченіи сказаннаго срока эти предметы убираются на приспособленное для нихъ тутъ же мсто и никогда еще не случалось, чтобы кто-нибудь дерзнулъ даже помыслить похитить ихъ, если бы даже возл нихъ не было охраны въ вид вооруженныхъ воиновъ, смняющихся въ опредленные часы.
Слышалъ я и о томъ, какъ вмсто жены магараджи легла на костеръ съ тломъ ея умершаго мужа одна изъ его танцовщицъ, объявившая, что ей все равно не для чего жить, между тмъ какъ у княгини были маленькія дти. Подлогъ этотъ былъ совершенъ съ вдома резидента, и ему потомъ, когда дло узналось, пришлось перенестись на другой конецъ Индіи. Спасенная же такимъ образомъ княгиня-вдова во время суматохи, послдовавшей за кончиною князя, безслдно скрылась вмст съ обоими своими дтьми. Такія вещи тоже бываютъ въ таинственной стран Ганга.
Настоящій меварскій магараджа, Фюттехъ-Сингъ, является своего рода выродкомъ среди раджпутанцевъ. Онъ ведетъ очень трезвый и во всхъ отношеніяхъ умренный образъ жизни и иметъ всего одну жену, на которой былъ женатъ еще до вступленія на престолъ въ 1884 году. У его предшественника, Сюдженъ-Синга, не было сыновей и онъ уморъ, не оставивъ никакихъ распоряженій относительно престолонаслдія. Въ виду этого совтники избрали на его мсто такое лицо, которое, будучи отпрыскомъ княжескаго дома, занимало нчто въ род губернаторской должности и выказало свое умніе разбираться въ спутанныхъ интересахъ мстныхъ племенъ. Такимъ лицомъ и оказался Фюттехъ-Сингъ.
Дйствительно, этимъ магараджей довольно все населеніе, и въ храмахъ или передъ домашними алтарями ему отъ души желаютъ возможнаго долголтія. Онъ доступенъ, снисходителенъ и добродушенъ. Нтъ ни одной просьбы, обращенной къ нему его подданными, которую онъ не постарался бы исполнить, если только она не безразсудна.
Говорятъ, онъ не знаетъ по-англійски и въ доказательство этого приводятъ слдующій анекдотъ.
Одинъ давно уже жившій въ Индіи англичанинъ, хвалившійся основательнымъ знаніемъ мстнаго, верпакуларскаго нарчія, при представленіи Фюттенъ-Сингу, вздумалъ заговорить съ нимъ на этомъ нарчіи, ожидая доставить ему особенное удовольствіе. Магараджа любезно выслушалъ его до конца, затмъ приказалъ своему адъютанту перевести ему рчь гостя. Когда это было сдлано, князь сказалъ адъютанту:
— Отвть ему на это по-англійски.
Адъютантъ усмхнулся и поспшилъ исполнить это приказаніе. Англичанинъ понялъ и, смущенный, удалился.
Небезынтересенъ способъ распредленія дня магараджи. Встаетъ онъ въ четыре часа утра и какъ бы ни было холодно, идетъ купаться, затмъ молится и приступаетъ къ занятіямъ текущими длами управленія, докладываемыми ему первымъ министромъ. Въ восемь часовъ онъ завтракаетъ и, посл небольшого отдыха въ садахъ, снова садится за дла. Въ часъ обдъ, въ два начинается пріемъ должностныхъ и другихъ лицъ. Потомъ до пяти опять занятія съ министромъ, а посл пяти время посвящается семь и скромнымъ развлеченіямъ. Ложится спать магараджа не поздне девяти час. вечера, за исключеніемъ какихъ-нибудь выходящихъ изъ ряда случаевъ.
Во дворецъ я такъ и не попалъ, потому что какъ разъ въ это время Фюттенъ-Ситъ былъ боленъ, и безпокоить его было неудобно, зато прошелся по его любимому саду съ бронзовыми фонтанами, купидонами и другими фигурами, заимствованными изъ древне-греческой миологіи, пробравшимися сюда, вроятно, черезъ Англію или, еще врне, черезъ Францію, съ темными кипарисовыми аллеями, группами деревьевъ самыхъ рдкихъ породъ и съ большимъ звринцемъ, полнымъ львовъ, тигровъ и медвдей.
Самое большое удовольствіе магараджи — охота на тигровъ, и это почти единственное развлеченіе, которое онъ изрдка разршаетъ и другимъ въ своихъ владніяхъ. Эти охоты всегда составляютъ своего рода торжество, на которое приглашается вся окрестная знать. Такое торжество, собственно, ожидалось во время моего пребыванія въ Эдайпур, но по случаю болзни Фюттехъ-Синга было отложено на неопредленное время, такъ что я не дождался его. На третій день я вернулся прежнимъ путемъ въ Читоръ, только на этотъ разъ достигъ мста назначенія еще до вечера и безъ всякихъ приключеній.

III.
Читоръ и его исторія.

Никому неизвстно, когда именно изъ огромнаго чернаго утеса, точно заброшеннаго руками титановъ въ меварскую равнину, стали созидать крпость, выская изъ боковъ утеса каменныя глыбы, изъ которыхъ потомъ складывались стны, бастіоны, башни и другія сооруженія. Думаютъ только, что это было тысячу триста лтъ тому назадъ, когда Баппа-Ракулъ, полу-герой, полу-богъ, о которомъ мстные барды поютъ, что онъ былъ двадцати локтей ростомъ и имлъ копье такихъ размровъ и такого вса, что ни одному смертному оно было не подъ силу, отбилъ Читоръ у морейскаго князя Менъ-Синга и этимъ, такъ сказать, положилъ начало исторіи Мевара. Лтописи увряютъ, что Менъ-Сингъ былъ его родной дядя, но устное преданіе это опровергаетъ. О Бапп-Равул составилось множество фантастическихъ легендъ. По народнымъ сказаніямъ, онъ окончилъ свои дни далеко отъ родины, въ Хорассан, гд имлъ множество женъ, отъ которыхъ и произошли новыя племена.
Боле же трезвые историки новыхъ временъ, забравшіеся во мракъ давно протекшихъ временъ, руководствуясь, главнымъ образомъ, офиціальными документами и надписями, удостовряютъ, что въ девятомъ вк нашей эры, т.-е. вка за два до того времени, какъ Баппа-Равуль взялъ Читоръ, тамъ уже существовала крпость, а морейская отрасль прамаръ-раджпутовъ, господствующаго въ меварской области рода, крпко осла на утес уже въ шестомъ столтіи, а можетъ-быть и еще ране.
Баппа-Равулъ исчезъ съ горизонта меварской исторіи приблизительно въ первой половин восьмого столтія, и съ тхъ поръ до нашихъ дней идетъ безконечный рядъ его потомковъ, въ числ которыхъ было много прославленныхъ героевъ. Лтописи сплошь наполнены ихъ войнами, побдами, пораженіями, интригами и душу потрясающими кровавыми семейными драмами. Чтобы дать хотя слабое понятіе обо всемъ этомъ, приведу сдланную мною выдержку изъ этихъ лтописей.
Въ 1150 году родился Самаръ-Сингъ, женившійся на дочери Прити-Раджа, послдняго императора индусской крови въ Дели, который находился во вражд съ княземъ сосдней области Каподъ. Тснимый Самаръ-Сингомъ, высланнымъ противъ него императоромъ, этотъ князь призвалъ къ себ на помощь князя Шабуддинъ-Гори, который былъ разбитъ на-голову, но черезъ два года, собравшись съ силами, самъ ужъ пошелъ на Прити-Раджа и, посл трехдневной битвы на берегу Каггара, убилъ Самаръ-Синга, взялъ въ плнъ самого Прити-Раджа, разграбилъ Дели и Эмбръ и возвелъ на костеръ любимую жену Самаръ-Синга, дочь императора. Но другая его жена, патенская княжна, отличавшаяся особеннымъ мужествомъ, лично выступила во глав войска противъ Кютбуддина, посланнаго Шабуддиномь опустошить Читоръ, разбила его въ пухъ и прахъ и спасла Читоръ.
Посл почти полувковаго періода смутъ, возбужденныхъ одиннадцатью князьями, спорившими за обладаніе Читоромъ, въ 1193 году, этотъ городъ былъ взятъ мусульманами. Только посл многолтнихъ усилій удалось изгнать этихъ иноврцевъ.
Но вскор посл того разыгрался эпизодъ, могущій служить благодарною темою для захватывающаго историческаго романа.
Дло въ томъ, что тогдашній читорскій магараджа, Лакшменъ-Сингъ, былъ женатъ на раджпутанской княжн, взятой съ о. Цейлона. Ее звали Педмини и она славилась своей необыкновенною красотою не мене Елены Троянской. Услыхавъ о ней, наганскій императоръ Алауддинъ-Кили, человкъ въ высшей степени пылкій, явился осаждать Читоръ. Но при первомъ же приступ онъ потерплъ такой уронъ, что долженъ былъ сознаться въ безуміи своего предпріятія, и вступилъ въ переговоры съ магараджею, умоляя его позволить ему увидть прекрасную Педмини хоть въ зеркал. Польщенный супругъ согласился на это, впустилъ императора въ крпость, съ почетомъ его встртилъ и позволилъ взглянуть въ зеркало на чарующую красоту своей супруги. Алауддинъ-Кили общалъ удовлетвориться этимъ, однако при первомъ же удобномъ случа, отступивъ отъ Читора, напалъ на Лакшменъ-Синга врасплохъ, взялъ его въ плнъ и въ качеств выкупа потребовалъ его жену. Магараджа, посл долгихъ отказовъ, согласился на это требованіе и послалъ въ Читоръ приказаніе доставить Педмини ко двору Аллауддина со всмъ ея женскимъ штатомъ, состоявшимъ изъ нсколькихъ сотъ человкъ. Но въ этомъ письм онъ прибавилъ нсколько незамтныхъ для посторонняго глаза знаковъ, благодаря чему Педмини явилась въ сопровожденіи семисотъ переодтыхъ женщинъ, прекрасно вооруженныхъ и храбрыхъ какъ львы воиновъ. Произошла отчаянная схватка, руководимая самимъ супругомъ прекрасной Педмини, которому подкупомъ стражи удалось освободиться изъ заключенія во дворц императора. Во время боя Лакшменъ-Сингъ, вмст съ женою, бжали, преслдуемые по пятамъ до самаго Читора, откуда имъ навстрчу вышло ужъ цлое войско и помогло войти въ городъ.
Тогда Алауддинъ обложилъ Читоръ вторично и при первомъ штурм перебилъ весь цвтъ раджпутанскихъ витязей, а при второмъ взялъ крпость.
При этомъ онъ сжегъ заживо нсколькихъ взятыхъ въ плнъ обитательницъ города. Это побудило остальныхъ женщинъ Читора, во глав съ Педмини, собраться въ подземельяхъ дворца и тамъ взорвать себя вмст съ этимъ прекраснымъ обиталищемъ. Посл этого оставшаяся въ город горсть храбрецовъ вступила въ рукопашный бой съ непріятелемъ, но была вся перебита, такъ что Алауддинъ получилъ почти совершенно опустошенный городъ.
Однако черезъ нсколько лтъ побдителю отомстилъ одинъ изъ племянниковъ Лакшмена-Синга, съ этой цлью ускользнувшій изъ Читора во время осады.
Въ союз съ другими князьями, онъ отобралъ обратно Читоръ и сталъ самъ управлять имъ.
Цлое столтіе Читоръ пользовался сравнительнымъ миромъ, но затмъ въ немъ явился слабый, безхарактерный правитель Бикрмаджитъ, при которомъ цвтущее княжество пришло въ сильный упадокъ, Этимъ воспользовался гуджаратскій князь Бахадуръ-Шахъ, чтобы отомстить за одного изъ своихъ предшественниковъ, побитаго меварскимъ магараджей. Въ 1535 г., онъ съ сильнымъ войскомъ явился подъ стнами Читора.
Подведя мину подъ одинъ изъ главныхъ бастіоновъ, онъ взорвалъ его на воздухъ вмст съ отрядомъ самыхъ храбрыхъ защитниковъ Читора во глав съ самимъ Бикрмаджитомъ. Въ отвтъ на это мать погибшаго князя сдлала отчаянную вылазку, отбросила было назадъ часть осаждавшихъ, но тутъ же и сама погибла въ бою. Вскор пушки непріятеля довершили дло взятія крпости. Видя неизбжность сдачи города, раджпутанцы сами устроили кровавый пиръ въ его стнахъ, взорвавъ вс общественныя зданія, при чемъ добровольно погибло боле тридцати тысячъ человкъ. Женщины также храбро шли на смерть вмст съ своими дтьми. Многія изъ нихъ еще раньше, чувствуя дурной исходъ осады, умерщвляли своихъ дтей, а потомъ и себя, чтобы только не попасть въ руки врага, который опять не взялъ ничего, кром полуразрушеннаго города, превращеннаго въ пустыню.
Въ этой бойн спасся одинъ изъ молодыхъ родственниковъ княжившаго рода, Эдай-Сингъ, негодный трусъ, сдлавшійся впослдствіи позоромъ своего имени. Когда Багадуръ-Шахъ, въ безсильной ярости, бросилъ залитыя кровью развалины, Эдай-Сингъ занялъ мсто Бикрмаджита. Въ это время въ Дели царствовалъ знаменитый Акбаръ, о которомъ говорится, что ни одинъ народъ не могъ ему противостоять. Акбару будто бы было предопредлено подчинить себ и свободолюбивыхъ раджпутанцевъ. Съ этою цлью онъ задумалъ овладть многострадальнымъ Читоромъ, который усплъ уже вновь обстроиться, намреваясь сдлать его одною изъ своихъ главныхъ твердынь. Эдай-Сингъ готовъ былъ сдаться врагу безъ малйшей даже попытки сопротивленія, но его жена, неизвстно за что любившая этого труса, храбро отразила первый приступъ Акбара, который затмъ расположился станомъ передъ городомъ, готовясь къ дальнйшимъ дйствіямъ противъ него. Эдай-Сингъ позорно бжалъ, предоставивъ доврившійся ему Читоръ на произволъ судьбы. Тутъ только, понявъ его какъ слдуетъ, любившая его женщина послала ему вдогонку полное презрнія письмо и при вторичномъ приступ Акбара также взорвала себя вмст со всми окружающими. Акбаръ взялъ городъ, перебилъ все оставшееся въ немъ населеніе и разрушилъ до основанія уцлвшіе дворцы, пощадивъ лишь девятиярусную башню, воздвигнутую однимъ изъ мстныхъ правителей въ память побды надъ мусульманами. Хотя Акбаръ самъ былъ мусульманиномъ, но вмст съ тмъ и человкомъ совсмъ особой складки.
Посл этого Эдай-Сингъ основалъ новую столицу Эдайпуръ. Внукъ его, наслдовавшій ему, хотя и вернулъ Читоръ обратно, но въ качеств уже второстепеннаго въ Мевар города. Съ тхъ поръ слава этой крпости и самаго города боле не возобновлялась.
Теперь я разскажу кое-что повеселе всхъ этихъ осадъ и боенъ.
Какъ всегда, мн пришлось остановиться въ гостиниц, находившейся за городомъ. Эта гостиница выходила прямо въ поле и, мало посщаемая, была въ плачевномъ состояніи. Съ вечера я заказалъ себ слона для объзда города, и къ утру слонъ оказался привязаннымъ къ столбу веранды подъ моимъ окномъ. Когда я вышелъ къ его магуту (проводнику), тотъ объяснилъ мн, что это собственно слониха и ее зовутъ Геровліей
Имя, какъ видите, довольно благозвучное. Слониха была еще ‘молоденькая’, всего пятидесяти одного годика отроду {Слоны, находящіеся на своей родин, при благопріятныхъ для нихъ условіяхъ, доживаютъ, какъ извстно, до 150 лтъ и даже боле, по увренію нкоторыхъ зоологовъ. Перев.}. Сообщивъ мн эти, такъ сказать, біографическія свднія о своей кормилиц, магутъ отпросился у меня ‘попить’ и мгновенно исчезъ изъ моихъ глазъ. Я остался одинъ съ Геровліей. Сидя на веранд и попивая жидкій кофе съ булками, я любовался на дйствія моей новой знакомой. Быстро сорвавъ сначала всю листву съ окружающихъ деревьевъ, доступныхъ ея длинному хоботу, а потомъ и высокую траву кругомъ, она обнюхала кокосовую веревку, продтую однимъ концомъ въ желзный обручъ, надтый на одну изъ ея заднихъ ногъ, а другимъ концомъ обвязанную вокругъ столба, признавъ, вроятно, съдобною и веревку, слониха тутъ же разодрала ее на части хоботомъ и спровадила вслдъ за листьями и травою въ желудокъ. Освободившись такимъ образомъ отъ привязи, она стащила другой пучокъ кокосовой веревки, лежавшій на веранд, и проглотила и его, ничуть не смущаясь тмъ, что чинившій навсъ веранды плотникъ осыпалъ за это проклятіями не только ее самое, но и всхъ ея предковъ вплоть до сотаго колна. Потомъ Геровлія увидала возл дома скирду соломы, пошла и половину съла, а другую разметала по втру.
— Смотрите, саибъ, сколько вреда надлала ваша слониха,— съ упрекомъ сказалъ мн плотникъ, собирая свои инструменты, чтобы уйти.
— Да разв она моя,— отвтилъ я.
— Для вашей милости привели, а хозяинъ отдувайся,— бросилъ онъ мн на ходу.
Обойдя кругомъ дома и не найдя боле ничего съдобнаго, Геровлія вернулась къ веранд и стала отбивать мн поклоны, ударяя хоботомъ въ верхнюю ступень веранды. Я отдалъ ей оставшуюся булку, но, разумется, это только раздразнило ея аппетитъ, и она принялась снова отбивать поклоны, издавая нчто въ род тихаго ворчанія. Не внимая моимъ знакамъ, что у меня ничего больше нтъ, она выказала явное намреніе взобраться на веранду и, какъ мн думалось, закусить мною самимъ. Я схватилъ стоявшій возл меня шестъ и ударилъ имъ по ступн ея ноги. Слониха загудла и съ покорностью подставила мн вторую ногу, чтобы я могъ еще ударить ее,— очевидно, она была пріучена къ этому, но, убдившись, что обезоружила меня этимъ, тихо отступила назадъ и снова жалобно загудла,— вроятно, съ отчаянія, что ей нечмъ утолить голодъ.
Пораженный кротостью этого исполинскаго животнаго, которому стоило только обхватить меня хоботомъ, чтобы раздавить во мн вс кости, я ужъ хотлъ было пойти въ заднюю часть дома, гд дремали въ сладкомъ ничегонедланіи хозяева и слуги, и заказать хорошую порцію хлба для бдной Геровліи, какъ она, увидвъ своего возвращающагося магута, бросилась къ нему навстрчу.
Черезъ десять минутъ я уже сидлъ на Геровліи, въ прикрпленной на ея спин палатк, и съ тревогою думалъ, не провалится ли подъ тяжестью слонихи тотъ древній каменный мостъ, по которому она везла меня черезъ Гамбери, рку, обтекающую три стороны Читора. Говорятъ, этотъ мостъ былъ построенъ еще до временъ Алауддина, т.-е. до XII столтія, тмъ не мене, онъ еще такъ проченъ, что можетъ посрамить вс наши новйшія сооруженія въ этомъ род. Отъ моста до Ново-Читора, расположеннаго у подножія утеса, на которомъ находится крпость и старый городъ, теперь уже не жилой, ведетъ старинное шоссе, поддерживаемое ныншнимъ правительствомъ. Шоссе это настолько широко, что по немъ свободно могутъ прохать въ рядъ двнадцать всадниковъ.
Ново-Читоръ — городъ грязный и скучный, наполненный мелкими торговлями и оружейными мастерскими. На противоположномъ его конц начинается довольно крутой подъемъ на утесъ. Въ одномъ мст дорога, сжатая между стною крпости и краемъ обрыва, такъ узка, что повернуть на ней нтъ никакой возможности.
Посл получасового восхожденія все выше и выше по крутизн, Геровлія принесла меня къ главнымъ воротамъ (всхъ ихъ семь). Я вступилъ въ старый Читоръ, взглянулъ на него и далъ себ общаніе не писать о немъ ни слова, чтобы не быть обвиненнымъ въ излишней восторженности, не вяжущейся съ нашимъ трезвымъ, практичнымъ духомъ времени.
У меня была съ собою книга, въ которой нсколько страницъ было посвящено описанію археологическихъ достопримчательностей Читора, я потомъ бросилъ и эту книгу, потому что дйствительность на много превзошла ея описанія. Да и трудно дать полное понятіе о тхъ чудесахъ древняго зодчества, остатки которыхъ еще сохранились въ этомъ город, несмотря на многовковую работу людей и времени надъ ихъ полнымъ уничтоженіемъ.
Геровлія съ трудомъ пробиралась по грудамъ развалинъ и среди густой заросли, вспугивая цлыя стаи павлиновъ. Откуда-то взялся непрошенный мстный проводникъ. Обведя широкимъ жестомъ руки горизонтъ, онъ открылъ было ротъ, чтобы начать свою заученную пояснительную рчь, но я бросилъ ему рупію и попросилъ его оставить меня одного разбираться въ томъ, что находилось передъ моими глазами.
Читоръ еще опустошенне Эмбра, но надъ всми его развалинами все еще носятся тни его былой красоты и славы, какъ выразился одинъ поэтъ. Спустившись со спины Геровліи, послушно остановившейся при первомъ требованіи, я вошелъ въ первый попавшійся дворецъ, въ многочисленные покои котораго свободно льются потоки солнечнаго свта сквозь выбитыя окна, полуразрушенную кровлю и огромныя трещины въ стнахъ. Ступени лстницъ держались лишь благодаря скрпившимъ ихъ деревьямъ, выросшимъ около нихъ.
Въ одномъ мст корни дерева вытснили съ мста цлую каменную глыбу, но она не упала, а такъ и осталась на всу, обхваченная массивными корнями, точно исполинскими руками.
Уныло свищетъ и завываетъ втеръ между колоннами огромнаго зала, бывшаго когда-то пріемнымъ и слпившаго взоръ своей роскошью. Да и вообще по всему городу несется стонъ втра, точно оплакивающаго его былое величіе, красоту и славу и тни всхъ тхъ многочисленныхъ жертвъ грознаго бога войны, которыя гибли здсь часто во цвт лтъ.
При поворот въ одномъ узкомъ проход я вдругъ очутился въ совершенно темномъ помщеніи, и только что съ гордостью сказалъ было себ: ‘Ну, здсь до меня наврное давно никто не проходилъ’,— какъ тутъ же поскользнулся и ударился носомъ о какую-то ступень. Съ помощью карманнаго электрическаго фонаря я убдился, что лежу на краю длиннаго ряда ступеней, терявшихся въ безконечной глубин и сильно вытоптанныхъ безчисленнымъ количествомъ ногъ, когда-то ходившихъ по нимъ.
Смущенный какъ этимъ открытіемъ, такъ и тмъ, что я чуть было не сломалъ себ тутъ шеи, что неизбжно бы случилось, если бы я полетлъ внизъ по этимъ предательскимъ ступенямъ,— я поспшилъ выбраться изъ этихъ развалинъ и былъ очень радъ, когда снова очутился на надежной спин Геровліи.
Недалеко отъ посщеннаго мною дворца высится знаменитая башня ‘Побды’, воздвигнутая въ память пораженія мусульманъ. Башня эта иметъ девять ярусовъ и увнчана — не то въ вид насмшки не то похвальбы — каменною мусульманскою чалмою, въ которой уютно гнздятся птицы. За исключеніемъ этого портящаго придатка, возведенная въ чисто-индусскомъ стил, башня и сейчасъ такъ же хороша, какъ была въ день своего окончанія, много вковъ тому назадъ. Говорятъ, она построена посл разбора другой полуразвалившейся башни, сооруженной на тысячу лтъ раньше, въ память тоже какого-то важнаго событія. Но какое это было событіе,— я такъ и не могъ узнать, сколько ни разспрашивалъ свдущихъ въ мстной исторіи лицъ.
Подобно главному храму въ Эдайпур, уже описанному мною, эта башня тоже сверху донизу покрыта рельефными миологическими, символическими и аллегорическими изображеніями. Нкоторыя чудовища прямо страшны своей кажущейся живостью. Такъ и мерещится, что вотъ-вотъ они сорвутся со стны, набросятся на васъ и поглотятъ своими разинутыми пастями. Умиротворяющее впечатлніе производитъ лишь изображеніе Магадевы съ колесомъ закона въ рук.
Внутренняя винтовая лстница башни устроена такъ, что чмъ выше вы поднимаетесь по ней, тмъ глубже проникаете въ каменную толщу. Это производитъ тяжелое, подавляющее впечатлніе. Прибавьте къ этому царящій вокругъ полумракъ, неисчислимое количество отовсюду глядящихъ на васъ изъ этого полумрака чудовищныхъ фигуръ, такихъ же, какъ снаружи, потомъ — скользкость вытоптанными милліоновъ ногъ ступеней, зеленую слизь, покрывающую камни,— и вы поймете, почему я пожаллъ, что не ограничился однимъ наружнымъ осмотромъ это почтенной древности. Впрочемъ, потомъ, когда, наконецъ, выбравшись на верхнюю площадку и усвшись на широкую каменную скамью, съ которой смахнулъ палкою птичье гнздо, я утшился мыслью, что понялъ аллегорію, выраженную въ этой башн ея мудрымъ строителемъ, желавшимъ своимъ каменнымъ языкомъ дать намъ понятіе о томъ, какъ узокъ, теменъ и какими угрожающими отовсюду опасностями обставленъ путь къ слав, насколько онъ извилистъ и какъ трудно опредлить заране, ведетъ ли онъ дйствительно вверхъ, къ свту и воздуху, или же на одномъ изъ его поворотовъ обрывается прямо въ бездонную пропасть.
Вроятно, много разъ всходилъ на вершину этого памятника своей побды надъ иноврнымъ пришлецомъ, Махмудомъ мальвійскимъ, князь Кемба-Рана, чтобы обозрть свое владніе, гд въ его дни кипла ключомъ дятельная жизнь. И не неслись ли къ нему сюда наверхъ стоны томившагося въ подземельи этой башни, какъ разъ подъ его ногами, взятаго имъ въ плнъ безъ выкупа Махмуда? Но что ему были стоны повергнутаго во прахъ врага, когда его гордость говорила ему, какъ велико его могущество, если онъ иметъ въ своемъ распоряженіи людей, способныхъ длать изъ камня чудеса строительства, подобныя тому, на вершин котораго онъ стоить?
Невольно вспомнились мн слова поета объ одномъ изъ индусскихъ князей:
‘Все казалось доступнымъ ему, царю, рожденному въ незапамятныя времена непосредственно отъ солнца,— царю, подножьемъ которому служила земля и внецъ котораго былъ составленъ изъ звздъ’.
Имя зодчаго башни ‘Побды’ неизвстно. Онъ не оставилъ намъ своего имени ни на порог входной двери ни на чалм вверху.
Изъ скромности или гордости онъ пренебрегъ этимъ?
Отдохнувъ, я спустился внизъ, мимо грозныхъ каменныхъ чудовищъ, по скользкимъ ступенямъ, къ счастью, снабженнымъ перилами такой устойчивости и прочности, что ихъ хватитъ еще на много лтъ, безъ нихъ я не ршился бы итти по этой извилистой лстниц.
Проводникъ по моему приказанію слдовалъ за мною со слономъ, а самъ я забрался въ цлый лабиринтъ полуразрушенныхъ монументальныхъ зданій, на каждомъ шагу спотыкаясь о груды обломковъ, густо обросшихъ паразитными растеніями, и о разбитые памятники давно умершихъ князей. Увидвъ передъ собою огромную каменную террасу, на которой образовался цлый лсъ деревьевъ, я поднялся на нее по ступенямъ, до такой степени истертымъ босыми ногами, какъ и всюду въ этой стран, вс ступени сдлались полупрозрачными, точно агатовыми. Это свидтельствуетъ о тысячелтнихъ паломничествахъ. Продравшись сквозь деревья, я замтилъ, что терраса служитъ продолженіемъ утеса, круто нависшаго съ одной стороны надъ обрывомъ. Кое-какъ я протснился къ этому обрыву и, почувствовавъ запахъ ладана, точно повисшаго въ воздух между деревьями, догадался, что тутъ гд-нибудь долженъ находиться все еще посщаемый храмъ.
Съ цлью узнать, что находится подъ утесомъ, я неосторожно наклонился впередъ и, потерявъ равновсіе на скользкой почв, моментально, но, къ счастью, благополучно, очутился внизу, на краю темно-синяго пруда, усыпаннаго обломками построекъ чуть не миологическихъ временъ. Сквозь когда-то фигурный, а теперь безформенный высокій столбъ, облпленный до половины тиною, просачивается тонкая струйка мутной воды, отъ стоявшаго подъ столбомъ бассейна видны одни широкіе края, остальное ушло въ тинистое дно пруда. На берегу громоздится какой-то донельзя обвтрившійся каменный идолъ, очевидно символизирующій плодородіе, подъ нимъ — такой же жертвенникъ, на которомъ лежатъ цвты и кучки рису. На противоположной сторон пруда цлый хаосъ разодранныхъ скалъ, откуда небольшими струйками льется чистая какъ кристаллъ вода, благодаря чему прудъ и поддерживаетъ свое существованіе въ теченіе тысячелтій, судя по старин окружающихъ его и частью погруженныхъ въ него сооруженій.
Деревья здсь такъ густо разрослись и такъ тсно переплелись своими втвями, что образуютъ непроницаемый для солнечныхъ лучей сводъ. Ветъ холодомъ, сыростью и затхлостью. Все глухо и мертво.
Усердные молельщики о плодородіи бываютъ здсь только рано по утрамъ, при первыхъ проблескахъ солнца.
Я стою, смотрю на окружающіе меня слды давно канувшихъ въ вчность временъ и чувствую себя точно на другой планет, когда сравниваю то, что вижу здсь съ тмъ, что видлъ раньше въ другихъ странахъ, гд такъ побдоносно шагаетъ все дальше и дальше впередъ современная цивилизація со всми ея изобртеніями.
Вдругъ мн кажется, будто нависшая надо мною громада утеса хочетъ сорваться съ мста и раздавить меня, но этотъ пугающій миражъ тутъ же проходитъ. Я припоминаю, что мн уже говорили объ этомъ мст, называемомъ ‘Воловьей пастыью’, что отъ него идетъ подземный ходъ въ тотъ дворецъ, который прекрасная Педмини взорвала вмст съ собою и со всмъ своимъ женскимъ штатомъ, и что этотъ ходъ охраняется какимъ-то чудовищемъ. Мн очень хотлось отыскать этотъ потайной ходъ, но вода за мною такъ насмшливо хлюпала въ отверстіе столба, а обезображенный временемъ идолъ такъ угрожающе смотрлъ на меня, что я счелъ за лучшее оставить это мсто.
Съ трудомъ взобрался я обратно на скользкій утесъ и на минуту прислъ тамъ на обрушившійся карнизъ почти разрушеннаго храма. Отсюда не было уже видно мрачной ‘Воловьей пасти’, и я вздохнулъ свободне.
Слишкомъ ужъ тамъ мрачно и зловще выглядитъ, слишкомъ напоминаетъ о нашемъ ничтожеств передъ лицомъ времени, созидающаго и разрушающаго, не только единичные организмы живыхъ существъ, но и цлыя царства со всею ихъ славою и могуществомъ.
Покинуть же этотъ мертвый городъ мн не хотлось, и я еще часа два проблуждалъ среди развалинъ съ кое-гд уцлвшими остатками прежнихъ великолпныхъ зданій, сдлавшихся добычей растительности, птицъ и всевозможнаго рода мелкихъ животныхъ и пресмыкающихся. Какая масса творческаго генія, какіе гигантскіе труды многихъ и многихъ поколній погребены тутъ!
Въ этотъ день я рано легъ спать, и когда среди ночи проснулся, вся моя комната была залита луннымъ свтомъ. Я посмотрлъ на часы — былъ второй часъ. Чувствуя, что я выспался, я хотлъ воспользоваться этимъ, чтобы записать хоть для себя лично впечатлнія, полученныя при осмотр стараго Читора. Но пока я поднимался съ постели, мн вдругъ пришла фантазія проврить эти впечатлнія при лунномъ свт. И я выполнилъ эту фантазію.
Запомнивъ мстность ‘Воловьей пасти’, я одинъ съ двумя револьверами въ карманахъ, отправился туда. Было свтло, какъ днемъ, только холодно. Но холода я не боялся: мн предстояло лазить на крутизны и преодолвать разныя препятствія, загромождавшія путь, поневол согрешься, благодаря этимъ упражненіямъ. До ‘Воловьей пасти’ я добрался другимъ путемъ, чмъ въ первый разъ, оказавшимся боле удобнымъ, и услся на древнемъ могильномъ памятник надъ спускомъ внизъ, къ пруду. Вокругъ выли совы, уныло свисталъ и стоналъ втеръ, таинственно шелестили деревья и зловще журчала и хлюпала вода. Развалины и утесы бросали гигантскія фантастическія тни, ежеминутно мнявшіяся сообразно движенію луны.
Своимъ воображеніемъ я возсоздавалъ рухнувшія зданія во всемъ ихъ прежнемъ великолпіи и блеск и населялъ ихъ воскресшими героями и обольстительными красавицами, пока близкій вой шакала не заставилъ меня вспомнить дйствительность, Я всталъ и отправился домой, навсегда простившись съ этимъ царствомъ тней былого величія.

IV.
Мальва, Джодпуръ и Бундійскій дибрецъ.

На другой день я осмотрлъ самую крпость, кром своей причудливой формы, мало чмъ отличавшуюся отъ другихъ крпостей нашихъ дней. Отобдавъ у любезно принявшаго меня коменданта крпости, въ обществ всхъ мстныхъ офицеровъ, и расплатившись въ гостиниц, я слъ въ вечерній поздъ, чтобы отправиться въ Мальву.
Дорогою я познакомился съ однимъ англійскимъ должностнымъ лицомъ, родившимся въ Мальв. Онъ разсказалъ мн, между прочимъ, интересную исторію объ одномъ индус и его сосд магометанин, характеризующую восточные нравы.
Индусъ и магометанинъ жили бокъ-о-бокъ возл Адимира, и оба ненавидли другъ друга, какъ только могутъ ненавидть на Восток.
Индусъ былъ бдне своего сосда, и когда однажды ночью онъ былъ кмъ-то ограбленъ, то долго не могъ поправиться. Это было во время уже британскаго владычества, когда всюду были устроены суды. Индусъ не захотлъ обратиться въ судъ за разслдованіемъ виновниковъ грабежа, а сдлалъ такъ, какъ длалось прежде, т.-е., считая виновникомъ своего сосда, онъ въ отместку ему, недолго думая, въ одну ночь взялъ да и спалилъ всю его усадьбу. Однако въ этой продлк онъ былъ уличенъ случайными свидтелями и отданъ подъ пренебрегаемый имъ судъ, который и приговорилъ его къ четырехлтнему тюремному заключенію. Въ этомъ приговор судья добавилъ, что считаетъ необходимымъ обязать осужденнаго, подъ угрозою боле тяжелой кары, посл высидки вести себя боле разумно. Судья, отлично знавшій, съ кмъ иметъ дло, опасался, что безъ этого пылкій раджпутанецъ въ первый же день своего освобожденія убьетъ сосда. Мудрый судья оказался правъ, но и онъ не могъ предвидть всего. Пока индусъ сидлъ въ заключеніи и придумывалъ планы дальнйшей мести ни въ чемъ, быть-можетъ, неповинному магометанину, послдній все боле богатлъ и былъ назначенъ почетнымъ членомъ адимирскаго магистрата.
Отсидвъ свой срокъ, индусъ вышелъ на свободу и поручился всмъ своимъ достояніемъ, что оставитъ въ поко своего сосда, если только тотъ самъ не затронетъ его. Но магометанинъ былъ человкъ благоразумный, умвшій сдерживать свои чувства, поэтому съ его стороны опасаться было нечего. Индусъ домой не вернулся, а прямо изъ тюрьмы направился къ своимъ родственникамъ, жившимъ въ той области. Черезъ мсяцъ случился день рожденія магометанина. Въ числ множества гостей, собравшихся къ нему по этому случаю, находился и переодтый индусъ. Когда подошла его очередь принести поздравленіе новорожденному, онъ выхватилъ изъ-подъ своей широкой одежды остро отточенный мечъ и однимъ ударомъ отскъ своему врагу голову прежде, чмъ кто-либо изъ пораженныхъ присутствовавшихъ могъ остановить его. Въ наступившей суматох ему удалось скрыться, и съ тхъ поръ никто больше его не видалъ. Вотъ вамъ и поручительство всмъ достояніемъ. Даже это не можетъ служить уздою для расходившихся страстей дтей Востока.
Слдующимъ мстомъ остановки я намтилъ себ Джодпуръ, резиденцію одного изъ самыхъ богатыхъ современныхъ магараджей. Въ пять часовъ утра, при блдномъ свт луны, я переслъ на боковую желзнодорожную втку, принадлежащую самому магарадж. Построена она великолпно, станціонные домики и вс путевыя сооруженія поражаютъ своимъ красивымъ, точно игрушечнымъ, видомъ. Говорятъ, она обошлась магарадж по семнадцати тысячъ рупій за милю. Это собственно недорого, принимая во вниманіе образцовое устройство линіи со всми ея принадлежностями. Зато, какъ и всюду въ Индіи, экономится на служебномъ персонал: начальникъ станціи заключаетъ въ своемъ лиц и кассира, и стрлочника, и телеграфиста, даже чуть не сторожа и ламповщика. Впрочемъ, и при всхъ этихъ сложныхъ обязанностяхъ ему неособенно много дла, такъ какъ по этой линіи проходитъ всего два позда въ сутки.
По обимъ сторонамъ линіи тянется необозримая песчаная пустыня съ горками и чахлымъ кустарникомъ. Кое-гд, впрочемъ, разбросаны селенія, окруженныя рдкими посадками. Но и это лишь въ тхъ мстахъ, гд есть хоть какой-нибудь источникъ воды, а потому и кормъ для скота.
Поздъ достигъ Джодпура около полудня. Близъ станціи имется неизбжная гостиница для прізжихъ, или, врне сказать, постоялый дворъ, и то довольно невзрачнаго вида. Кормятъ тамъ отвратительно и дерутъ за это неимоврныя цны. Хорошо еще, что я заране былъ предупрежденъ объ этомъ и кое-чмъ запасся.
Самый городъ, окруженный двойною стною, лежитъ на красномъ утес, какъ большинство индійскихъ городовъ. Улицы его засыпаны пескомъ, по крайней мр, на окраинахъ гд ютится бднота. Въ центр, гд находится дворецъ и расположены присутственныя мста, вымощено камнемъ. Мимо меня тянулись безконечныя вереницы тяжело нагруженныхъ верблюдовъ и такихъ, на которыхъ сидли только всадники. Протащилось и нсколько бычачьихъ повозокъ съ корзинами, наполненными отчаянно визжавшими молодыми свиньями для охоты магараджи. Эта охота — одно изъ любимыхъ развлеченій мстной знати. Конечно, о вкусахъ не спорятъ, но я ршительно не могу понять, что за удовольствіе травить этихъ домашнихъ животныхъ! Положимъ, увряютъ, что для этой цли употребляются дикія свиньи, но тогда отчего же охотникамъ не отыскивать ихъ самимъ въ тхъ мстахъ, гд он водятся?
Пробродивъ по городу до самой темноты и не найдя ничего такого, чего бы я уже не видлъ въ другихъ городахъ, я отправился обратно на постоялый дворъ. Надъ пустынею загорлись звзды. Кое-гд въ пескахъ запылали костры, озаряя фигуры расположившихся вокругъ нихъ животныхъ и людей. Откуда-то понеслись нжные звуки струнной музыки и пніе свжихъ женскихъ голосовъ. Дневной зной вдругъ смнился вечернею прохладою и стало легче дышать. Красивыя стройныя женщины и двушки отправились за водою, съ неподражаемою граціей неся на головахъ кувшины. Собираясь возл водоемовъ живописными группами, он обмнивались послдними новостями. Мальчики-подростки тсною гурьбою обступали на площадяхъ стараго пвца о быломъ, когда вся Индія отъ края до края металась въ вчныхъ войнахъ и возстаніяхъ, или же сказочника, повствовавшаго о чудесахъ, какихъ нигд никогда не было да и не могло быть.
Пренебрегая полуденнымъ зноемъ, приводившимъ въ раскаленное состояніе камень и песокъ, я на другой день посл завтрака снова отправился въ городъ съ цлью пробраться во дворецъ. Меня взялся сопровождать очень любезный молодой браминъ, маленькаго роста, тоненькій, гибкій, какъ тростинка, изящный и нжный до такой степени, что его можно было принять за переодтую женщину. Онъ оказался очень образованнымъ человкомъ, недурно объяснялся по-англійски и превосходно зналъ мстную исторію.
— Однако и жара же у васъ!— замтилъ я, съ жадностью глотая каждую струйку свжаго воздуха, изрдка приносимую легкимъ втеркомъ откуда-то изъ-за дальнихъ горъ.
— Это еще теперь, въ декабр, а лтомъ, въ іюн, непривычный человкъ и двадцати минутъ не выдержитъ подъ открытымъ небомъ: если не умретъ отъ солнечнаго удара, то изжарится на солнц,— сказалъ мой спутникъ.
Пока мы медленно поднимались на утесъ,— я верхомъ на лошади и защищенный огромнымъ блымъ зонтикомъ, а мой спутникъ пшкомъ, въ легкихъ сандаліяхъ, въ блой одежд и съ муслиновою блою чалмою, великолпно обрамлявшею его красивое бронзовое лицо съ черною бородкою,— онъ указалъ на усыпанный валунами песчаный холмъ, въ полумил отъ насъ, и сказалъ:
— Лтъ около ста назадъ здсь княжилъ раджа Монъ. Одинъ изъ претендентовъ на княжскій тронъ, раджа Сови, явился со своею артиллеріей на этотъ холмъ и принялся обстрливать крпость. Осада продолжалась пять мсяцевъ. Крпость особенно безпокоило одно орудіе, каждый выстрлъ котораго мтко попадалъ въ цль. Раджа Монъ призвалъ своего лучшаго пушкаря и общалъ ему цлое селеніе въ ‘вковчное потомственное’ владніе, если ему удастся обезвредить это орудіе. Пушкарь взялся сдлать это. Стащивъ съ неимоврнымъ трудомъ въ одно мсто нсколько своихъ пушекъ, онъ направилъ вс ихъ жерла на непріятельское орудіе и своими ядрами разбилъ его. Благодаря этому, Сови черезъ нкоторое время пришлось снять осаду и удалиться ни съ чмъ во-свояси.
Изъ бастіона надъ нами зіяло жерло огромнйшей пушки стариннаго мстнаго производства. Браминъ говорилъ, что ей уже нсколько сотъ лтъ и она скоре служитъ предметомъ декораціи, нежели дйствительнымъ средствомъ защиты, потому что при первомъ же выстрл непремнно разорвется, хотя никто изъ туземцевъ не вритъ этому. Впрочемъ,— меланхолически добавилъ онъ,— вдь и вся крпость теперь превращена въ простую декорацію, времена геройскихъ осадъ и защитъ прошли навсегда.
Резиденція магараджи находится, какъ у всхъ здшнихъ князей, среди самой крпости, собственно только ее когда-то и защищавшей, такъ какъ городъ, расположенный у подножія крпостныхъ стнъ, мало имлъ отъ нея пользы и почти всегда брался непріятелемъ безъ особенныхъ затрудненій.
Понадобилась бы цлая недля на то, чтобы перечислить имена всхъ тхъ мертвецовъ, которые способствовали возведенію, устройству и вообще приведенію въ настоящій видъ дворцовыхъ и крпостныхъ зданій и сооруженій, занимающихъ пространство въ четыре мили кругомъ, а быть-можетъ, и боле. Описаніе же ошеломляющаго множества дворцовъ, покоевъ, галлерей, переходовъ, лстницъ заняло бы по мене мсяца и результатъ получился бы тотъ же самый, какъ если бы кто задумалъ описать самое запутанное кошмарное видніе.
Съ тхъ поръ, какъ четыреста слишкомъ лтъ тому назадъ, тогдашній владтель Джодпура, Расъ-Джода, повинуясь чьемуто таинственному голосу, покинулъ свою прежнюю резиденцію и сталъ строить орлиное гнздо на этомъ утес, расширеніе и украшеніе этого гнзда все еще продолжается, при чемъ оказывается, что старыя постройки ничуть не хуже, а въ нкоторыхъ отношеніяхъ, пожалуй, даже и лучше ныншнихъ. И въ самомъ дл, что значатъ для древнихъ индійскихъ зданій какія-нибудь четыреста лтъ, когда они разсчитаны на тысячи?
— А знаете что,— говорилъ мой спутникъ, стоя вмст со мною на одномъ изъ боле высокихъ бельведеровъ дворца,— вдь въ сущности наши песчаныя пустыни имютъ своеобразную прелесть. Нтъ препятствія ни глазу, ни фантазіи, ни, наконецъ, ногамъ — всему безграничный просторъ.
Я несовсмъ былъ согласенъ съ такимъ мнніемъ моего спутника, но, не желая оскорбить этого восторженнаго поклонника мертвой пустыни, только промычалъ что-то въ отвтъ и въ то же время невольно залюбовался эффектнымъ соединеніемъ темно-краснаго города съ ослпительно сверкающимъ вокругъ блымъ песчанымъ моремъ, усяннымъ, точно кораблями, двигавшимися во всхъ направленіяхъ верблюдами, но даромъ называемыми ‘кораблями пустыни’. Кое-гд, въ самомъ город и близъ него, виднлись зеленыя полосы растительности, Богъ всть чмъ питающіяся.
Мой спутникъ снова заговорилъ своимъ тихимъ журчащимъ голосомъ и въ теченіе боле часа развертывалъ передо мною полныя поэтическаго драматизма картины прошлаго этой области. Слушая его, я понялъ, почему Индія теперь оказывается такою сонною и безжизненною, она лишена возможности продолжать писать буквами огня и меча свои кровавыя эпопеи, въ чемъ только и находила смыслъ жизни.
Одинъ изъ придворныхъ служителей, водившихъ насъ по дворцовымъ владніямъ, освдомился, не желаю ли я быть принятымъ магараджей.
— А разв онъ принимаетъ путешественниковъ?— спросилъ я.
— Принимаетъ, когда въ дух,— отвтилъ служитель.— Но,— съ тонкою улыбкою добавилъ онъ,— если вамъ очень желательно видть его свтлость, то я берусь это устроить.
Понявъ намекъ, я далъ проводнику рупію и общалъ еще столько же, если онъ исполнитъ и свое общаніе. Служитель оказался человкомъ добросовстнымъ, судя по тому, что я въ тотъ же вечеръ получилъ приглашеніе постить магараджу между восемью и девятью часами слдующаго утра.
Въ назначенное время я былъ на мст, передъ воротами, такъ называемаго ‘Райкъ-Бага’, отдленія дворца, служащаго любимымъ мстопребываніемъ Такть-Синга. Лишь только я показалъ страж пропускной листъ, монументальныя бронзовыя ворота тихо растворились, и я очутился передъ очень страннымъ зданіемъ, которое, въ строгомъ смысл, нельзя назвать ни дворцомъ, такъ какъ нижній его ярусъ и вс приникающія къ нему низенькія пристройки служатъ конюшнями для лошадей, ни конюшней, потому что верхній ярусъ представляетъ собою лабиринтъ покоевъ, убранныхъ съ особенною роскошью. Нельзя назвать это и павильономъ, соединеннымъ съ конюшнями, въ виду того, что павильоны обыкновенно расположены въ глубин садовъ, это зданіе находится на покрытомъ пескомъ двор съ небольшимъ количествомъ деревьевъ и бассейномъ посередин. Это просто ‘Райкъ-Багъ’ и больше ничего. А что означаетъ такое названіе, этого не смогъ путемъ объяснить мн и самъ ученый браминъ, потому что оно очень древнее, остатокъ неизвстнаго языка.
Немного въ сторон, въ тни нависшаго балкона верхняго яруса зданія, въ широкомъ, удобномъ кресл старинной формы, сидлъ магараджа, бесдуя съ почтительно склонившимся передъ нимъ старшимъ англійскимъ инженеромъ.
Магараджа, красивый и статный человкъ лтъ сорока, одтый въ модный англійскій костюмъ, но въ блой шелковой, богато-украшенной драгоцнными камнями чалм на голов, взглянулъ въ мою сторону, вжливымъ наклоненіемъ головы отвтилъ на мой почтительный поклонъ и, обведя кругомъ сверкающею чудными брилліантами и рубинами рукою, сказалъ на порядочномъ англійскомъ языкъ:
— Милости прошу, сэръ. Если вамъ угодно взглянуть на моихъ лошадей, пожалуйте.
И, успокоивъ своего огромнаго тибетскаго дога, который очень нелюбезно скалилъ зубы и рычалъ, выглядывая изъ-за кресла своего господина, магараджа всталъ, кивнулъ головою раскланивавшемуся инженеру и самъ пошелъ провожать меня по конюшнямъ, точно простой англійскій или американскій фермеръ. Такая простота и любезность меня очень удивили. Но, разумется, я былъ далекъ отъ мысли злоупотребить этимъ не въ примръ тмъ путешественникамъ, которые, какъ мн разсказывали, позволяли себ хлопать по плечу привтливаго князя. Положимъ, въ отвтъ на это онъ бросалъ негодующіе взоры и поворачивался спиною къ этимъ черезчуръ экспансивнымъ господамъ, но это заставило ихъ только распространиться объ ‘измнчивости настроенія и грубости природныхъ и плохо еще укрощенныхъ деспотовъ’.
Тактъ-Сингъ водилъ меня отъ стойла къ стойлу, объясняя мн особенности и заслуги каждой лошади. Догъ слдовалъ за нимъ по пятамъ, все время не спуская съ меня своихъ умныхъ глазъ. Кажется, при малйшемъ подозрительномъ движеніи съ моей стороны это преданное животное вцпилось бы мн въ глотку. Лучшей охраны магарадж и не нужно.
Лошади вс наподборъ были великолпныя, большинство изъ нихъ скаковыя и бговыя: весь Джодпуръ тогда увлекался лошадинымъ спортомъ. Между прочимъ, я видлъ двухъ лошадей, у которыхъ были ампутированы сломанныя ноги. Для этихъ бдныхъ калкъ все было сдлано, чтобы имъ было удобно въ ихъ грустномъ состояніи. Магараджа объяснилъ, что онъ не допускаетъ убійства лошадей по какимъ бы то ни было причинамъ, когда он кончаютъ свое существованіе естественнымъ образомъ, ихъ съ почетомъ хоронятъ въ отведенномъ для этого мст. По всему видно, что Тактъ-Сингъ очень гуманный человкъ, любовь и состраданіе котораго распространяются на вс живыя существа, приходящія съ нимъ такъ или иначе въ соприкосновеніе.
Не желая слишкомъ утруждать любезнаго князя, я, осмотрвъ часть его благородныхъ коней, попросилъ его боле не безпокоиться, такъ какъ по одному уже виднному я могу составить себ ясное понятіе объ остальномъ.
— Въ такомъ случа пожалуйте со мною на верхнюю галлерею взглянуть, какъ радостно побгутъ мои четвероногіе красавцы на прогулку, — съ привтливою улыбкою предложилъ магараджа.
Поклонившись въ отвтъ, я послдовалъ за нимъ первымъ боковымъ выходомъ и черезъ дворъ на широкую блую мраморную лстницу, со сверкающими бронзовыми перилами и цвтущими растеніями въ красивыхъ фаянсовыхъ вазахъ по бокамъ.
Въ длинной и широкой галлере съ толстыми стнами и глубокими амбразурами было прохладно. Во многихъ мстахъ стояли мраморные столы съ бронзовыми ножками, въ вид животныхъ или пучковъ растеній, и находилась всевозможная мебель для сиднія и лежанія.
Указавъ мн на легкое плетеное кресло возл одного изъ столовъ и занявъ самъ такое же кресло напротивъ, князь приказалъ толпившимся въ нкоторомъ отдаленіи слугамъ принести прохладительнаго, фруктовъ и печенья. Приказаніе его тотчасъ было исполнено. Подносы, блюда, вазы, стаканы и сосуды съ шербетомъ все это было изъ чистаго золота, чудной работы, и по краямъ выложено всевозможными самоцвтными камнями, составлявшими замысловатые узоры. Самые напитки, плоды и печенья представляли недоступный въ европейскихъ странахъ деликатесъ.
Вдругъ одновременно изъ всхъ открытыхъ выходовъ конюшенъ вырвались пестрые потоки лошадей. Отъ стука ихъ копытъ дрожала земля. Веселое ржаніе, гулко отраженное утесами и стнами зданій, далеко разносилось по окружающей пустын, судя по тому, что самые дальніе, едва видные въ сильный бинокль верблюды пугливо озирались. Картина была очень интересная. Снжно-блый молодой арабскій жеребецъ длалъ отчаянные прыжки и движенія, стараясь избавиться отъ взмостившейся къ нему на спину черной обезьянки, крпко державшейся за его гриву и вцпившейся ему когтями заднихъ ногъ въ бока. Это безобразное существо выдлывало уморительныя гримасы, словно издваясь надъ конемъ. Но въ тотъ моментъ, когда выведенный изъ терпнія конь намревался опрокинуться на землю и такимъ образомъ избавиться отъ надодливой мучительницы, послдняя, инстинктивно почуявъ угрожающую опасность быть раздавленной, проворно соскользнула на землю и удрала.
Великолпныя животныя всхъ мастей, величинъ и характеровъ красовались другъ передъ другомъ, состязаясь въ быстрот, ловкости и граціозности движеній. Съ разввающимися гривами и пышными хвостами, они мчались въ обгонку по широкой и длинной площадк, устроенной для нихъ вокругъ конюшенъ, между первыми (считая отъ дворца) и вторыми крпостными воротами. Картина была живая и богатая.
Между бесдою о лошадяхъ магараджа очень тонко разспрашивалъ меня о цли моего путешествія, виднныхъ уже мною областяхъ, о моихъ планахъ въ будущемъ и т. д. Когда я, поблагодаривъ его свтлость за любезность, сталъ раскланиваться съ нимъ, онъ полушутя, полусерьезно попросилъ меня быть въ своихъ описаніяхъ поснисходительне къ тмъ недостаткамъ, которые я могъ замтить въ его княжеств. Я, разумется, поспшилъ уврить его, что никакихъ недостатковъ не встрчалъ, да и не думаю встртить въ области, управляемой такимъ мудрымъ княземъ, и мы разстались очень довольные другъ другомъ.
Намреваясь постить Китай, я ршилъ по пути заглянуть еще въ Бунди, который славится своимъ древнимъ дворцомъ. Съ этою цлью я въ тотъ же день, воспользовавшись вечернимъ поздомъ, дохалъ по линіи Раджпутана-Мальва до Назирабада, а оттуда на другой день отправился на лошадяхъ по военной дорог въ Бунди.
Оставляя до другого раза описаніе самаго города съ его пестрымъ 50-тысячнымъ населеніемъ самаго яркаго восточнаго типа, ограничусь однимъ дворцомъ. О немъ еще до меня сказано, что, кто видлъ этотъ дворецъ, тотъ иметъ полное представленіе о дворцахъ Семирамиды. Это правда. Но при этомъ я долженъ сказать, что никакое перо не въ состояніи воспроизвести эту чудную картину, ее именно нужно видть.
Бундійскій дворецъ можно назвать воплощеніемъ восточной мечты. Высченный уступами прямо въ утес, онъ господствуетъ надъ всею окрестностью. Самый же городъ расположенъ въ низин, представляющейся даже котловиною по отношенію къ высот поднимающихся вокругъ него зубчатыхъ стнъ. Нтъ никакой возможности опредлить, гд кончается утесъ и гд начинается твореніе геніальныхъ зодчихъ, унесшихъ съ собою въ вчность тайны своего изумительнаго искусства. Говорятъ, что сколько есть во дворц надъ утесомъ покоевъ и ходовъ, столько же ихъ и въ самыхъ ндрахъ этой скалистой высоты. Добавляютъ, что ни одному смертному, не посвященному въ тайну этого лабиринта, не обойти его изъ конца въ конецъ, гд-нибудь да застрянетъ онъ. Нкоторые изъ мстныхъ смльчаковъ, подвигаемыхъ любопытствомъ или хвастливостью, забирались туда, но ни одинъ изъ нихъ не возвращался безъ помощи знакомаго съ этимъ лабиринтомъ.
Любуясь на это дивное сооруженіе снизу, изъ центра города, я понималъ, что для людей, создавшихъ эту каменную грезу, не было ничего невозможнаго. Прежде всего поражаетъ высота стнъ и обширность зданій. Массивныя, но, несмотря на это, легкія на видъ пурпурно-красныя башни своими иззубренными вершинами несутся прямо въ пронизанный золотыми бликами голубой эиръ.
Слдуя за своимъ проводникомъ, уроженцемъ Симлы, занимающемся въ Бунди комиссіонерствомъ, я шелъ по прекрасной вымощенной дорог, отлого ведущей изъ города наверхъ. Пройдя сквозь ворота, сверху донизу расписанныя яркими красками, мы очутились въ предлахъ дворца. Поднимаясь все выше и выше, проложенная зигзагами по утесу дороги и какъ стекло выполированная босыми ногами, приводитъ къ новымъ воротамъ, по бокамъ которыхъ расположены помщенія для кордегардіи и часовыхъ. Встртившій насъ офицеръ, молодой красавецъ, въ красной шелковой чалм, съ золотыми знаками своего званія, весь въ пестромъ шелку, опоясанный роскошнымъ поясомъ, на которомъ висла дорогая сабля, взялъ у меня пропускной билетъ, вжливо посторонился, одною рукою давая знакъ часовымъ пропустить насъ, а другою приглашая меня входить. Въ тотъ же мигъ подъ сводами гулко загремли звуки мстной серебряной сигнальной трубы, повторяясь въ тысячахъ отголосковъ самыхъ разнообразныхъ оттнковъ. Это было знакомъ привтствія постителя,— въ данномъ случа меня.
Проводникъ разсказалъ, что въ этомъ самомъ мст, боле четырехсотъ лтъ тому назадъ, сынъ великаго Рао-Бандо, видвшій такой же сонъ, какъ библейскій фараонъ, современникъ Іосифа, и также, благодаря этому сну, спасшій Бунди отъ голода, перебилъ со своимъ отрядомъ всю стражу, а потомъ вошелъ во дворецъ и убилъ обоихъ своихъ дядей, завладвшихъ трономъ посл смерти его отца.
Первый внутренній дворъ за вторыми воротами былъ полонъ шума и движенія отъ множества наполнявшихъ его людей, преимущественно дворцовыхъ служителей, торговцевъ и комиссіонеровъ. Нсколько широкихъ каменныхъ ступеней вели на обширную террасу, съ которой былъ входъ въ мстное казначейство, также запруженное, какъ всегда по утрамъ, разнохарактерною толпою. Временами на веранд показывался чиновникъ, дававшій разъясненія галдвшей толп. По крохотнымъ рукамъ и ногамъ, изящной и гибкой фигур, блдному лицу съ тонкими чертами и по мягкому тихому говору, въ этомъ чиновник сразу можно было узнать потомка высшей касты.
Миновавъ этотъ дворъ, мы черезъ третьи ворота, украшенныя скульптурными изображеніями исполинскихъ слоновъ, вступили во второй дворъ, окруженный со всхъ сторонъ конюшнями. На этомъ двор было тихо. Кое-гд, въ тни деревьевъ, подъ плескъ водоема и воркованье голубей, дремали грумы. Дремали и часовые въ своихъ каменныхъ шатрахъ по бокамъ воротъ. Однако они тотчасъ же встрепенулись при нашемъ вход и ударомъ въ колоколъ вызвали своего начальника, который оставилъ моего проводника во двор, а меня поручилъ заботамъ дворцоваго служителя, выглядывавшаго изъ дверей какой-то фигурной пристройки.
Прямо со двора меня провели въ огромную палату, гд по сторонамъ ступеней передъ мраморнымъ троннымъ кресломъ, стояло двое часовыхъ. Мой новый провожатый объяснилъ мн, что около трона нельзя проходить, а слдуетъ держаться ближе къ боковымъ колоннамъ. Я принялъ это къ свднію.
Стны украшены живописными изображеніями боговъ, полъ мраморный, плитчатый, розовый съ блымъ. Повсюду высокіе бронзовые канделябры съ толстыми восковыми свчами, мстный князь, съ шестиэтажнымъ именемъ, Мага-Рао-Раджа-Рамъ-Сингъ-Багадуръ, не терпитъ иного способа освщенія, кром свчного. Онъ вообще противникъ всхъ современныхъ новшествъ, на которыя стали такъ падки другіе индусскіе князья. Кром европейскаго образца часовъ, я въ этомъ дворц не замтилъ ничего такого, что нарушало бы его чисто восточный колоритъ, совсмъ не вяжущійся съ западными мишурными издліями.
Когда я проходилъ въ богато инкрустированную слоновою костью дверь, косяки которой были выложены зеркальнымъ стекломъ,— все очень старинной работы,— возл меня раздался тихій жалобный стонъ. Таинственные звуки въ таинственныхъ дворцахъ таинственныхъ странъ всегда способны вызывать дрожь. Невольно вздрогнулъ и я, услыхавъ этотъ стонъ, который повторялся въ опредленныхъ промежуткахъ. Видя, какъ подозрительно я оглядываюсь, мой провожатый съ едва замтною улыбкою указалъ мн въ слдующемъ поко на стоявшій въ амбразур одного изъ ршетчатыхъ оконъ металлическій треножникъ, покрытый какъ скатертью тонкою серебряною пластинкою съ изящно вырзанными краями, то приподнимавшіеся, то опускавшіеся подъ дйствіемъ втра эти края и производили приведшіе меня въ недоумніе тихіе жалобные стоны, нжные, какъ звуки эоловой арфы въ древнихъ замкахъ. Эти меланхолическіе звуки какъ разъ гармонировали съ покоемъ, въ которомъ они раздавались: онъ весь былъ покрытъ написанными прямо на блыхъ стнахъ портретами всхъ прежнихъ бундійскихъ магараджей, которыхъ было очень не мало, что, впрочемъ, и неудивительно, если принять во вниманіе боле, чмъ тысячелтнее существованіе этого княжества.
Черезъ безконечный рядъ покоевъ, поражающихъ фантастическимъ великолпіемъ Востока древнихъ временъ и постепенно ведущихъ все выше и выше, что почти незамтно, такъ какъ ступени между ними совершенно отлоги, я вдругъ увидлъ себя въ необозримомъ саду, раскинутомъ на огромныхъ террасахъ выше кровли.
Остановившись у монументальнаго каменнаго, какъ и все въ этомъ обиталищ магараджи,— парапета и взглянувъ внизъ, я невольно ахнулъ отъ неожиданности и восторга: подо мною открывалась глубокая бездна, на самомъ дн которой змилась серебряная лента красивой рки, обтекающей утесъ съ двухъ сторонъ. Прямо передъ моими глазами тянулась цпь зеленыхъ холмовъ, а сзади пестрлъ чудный цвтникъ въ тни роскошныхъ деревьевъ, гд порхали и пли разноцвтныя птицы, журчали и плескались водометы.
— Когда и кмъ все это было устроено?— спросилъ я провожатаго.
— Это никому неизвстно, саибъ,— отвтилъ онъ.— Знаемъ только, что это было давно, очень давно.
На противоположной сторон садъ упирается въ большой мраморный павильонъ, весь расписанный живыми фресками на тему сраженій и увеселеній прежнихъ магараджей. Изъ большого овальнаго отверстія въ задней стн этого павильона открывался видъ на другіе такіе же сады, расположенные надъ различными частями дворца.
Желая, повидимому, еще боле поразить меня, провожатый вдругъ нажалъ въ противоположномъ мн углу каменную плиту пола и предложилъ мн заглянуть въ образовавшееся отверстіе. Я взглянулъ и увидлъ длинный, терявшійся во мрак рядъ блыхъ ступеней.
— Это ходъ для женщинъ, — таинственно шепнулъ мн мой спутникъ, словно боясь, что его могутъ услыхать другіе.
Снизу доносились звуки женскаго смха, пнія и музыки.
— Этотъ ходъ я узналъ отъ моего отца, который былъ здсь евнухомъ,— продолжалъ шептать провожатый.— Отъ него же я узналъ и еще нкоторые тайные ходы и ловушки для… неосторожныхъ. Отецъ говорилъ, что здсь есть безчисленное множество разныхъ тайниковъ, западней, подземелій и тому подобнаго. Но онъ поклялся никому не говорить ничего опредленнаго и иметъ право передать объ этомъ только передъ смертью тому, кто будетъ назначенъ занять его мсто. Къ сожалнію, его замстителемъ былъ не я, — со вздохомъ добавилъ онъ.
Хотя я видлъ лишь незначительную часть дворца, его пышныхъ садовъ, звринцевъ и прочаго, провожатый далъ мн понять, что я долженъ ограничиться этимъ, такъ какъ во все остальное иностранцы не допускаются. Вообще магараджа, насколько я могъ понять, не любитъ путешественниковъ и никогда не допускаетъ ихъ къ себ. Такую же нетерпимость проявляетъ къ нимъ и все населеніе буддійскаго княжества.
Длать было нечего. Мн осталось только поблагодарить своего провожатаго и удалиться прежнимъ путемъ. Въ тотъ моментъ, когда я покидалъ наружный внутренній дворъ, снова зазвучала сигнальная труба, и на этотъ разъ, какъ мн показалось,— съ оттнкомъ насмшливой радости.
Чувствуя повсюду въ Бунди недоброжелательное отношеніе къ себ, какъ къ постороннему человку, Богъ всть что имющему на ум, я поспшилъ оставить этотъ городъ и часа черезъ два по выход изъ дворца Мага-Рао-Раджа-Рамъ-Сингъ-Багадура, этого строгаго охранителя стараго духа Индостана, уже сидлъ въ тряской тонг, отвозившей меня обратно къ мсту, откуда я могъ слдовать дальше рельсовымъ путемъ.
Въ вагон я разговорился съ однимъ французомъ, лтъ двадцать уже освшимся въ Калькутт въ качеств крупнаго комиссіонера по скупк мстныхъ произведеній, начиная съ драгоцнныхъ камней и кончая разными бездлушками, на которыя большой спросъ у него на родин. Мы говорили о политическомъ и экономическомъ состояніи страны, и когда я высказалъ ходячее мнніе объ ея обднніи, онъ передернулъ плечами и со смхомъ проговорилъ:
— Позвольте узнать, что вы называете бдностью? То, что люди не показываютъ вамъ своихъ богатствъ, а, наоборотъ, всячески ихъ отъ васъ прячутъ, опасаясь, какъ бы ихъ блескъ не… ослпилъ вамъ глазъ…
— То-есть, другими словами, не ввелъ бы меня въ соблазнъ,— подхватилъ я.— Пожалуйста, не стсняйтесь говорить мн правду. Я хотя и не изъ тхъ, которые легко поддаются такого рода соблазнамъ, но нисколько не обижаюсь, если мн выказываютъ недовріе т, которые меня совсмъ не знаютъ: вдь это въ порядк вещей.
— Пріятно встртить такого разсудительнаго человка,— замтилъ мой собесдникъ, вжливо приподнимая шляпу.— Но позвольте мн вывести васъ изъ заблужденія относительно поднятаго вами вопроса. По своимъ дламъ я избороздилъ вдоль и поперекъ всю Индію, ко всему близко приглядлся, и могу сказать, положа руку на сердце, не боясь солгать, что въ этой стран столько богатствъ, что ихъ хватило бы на нсколько государствъ. И эти богатства находятся въ рукахъ не однихъ магараджей, обыкновенныхъ раджей, знати и ростовщиковъ разныхъ племенъ, пустившихъ здсь глубокіе корни, нтъ, ихъ много и у самаго населенія. Но увидть ихъ вамъ никогда не удастся: они тихо копятся да копятся въ разныхъ укромныхъ мстечкахъ или въ вид уже денегъ кладутся въ банкъ подъ вчный напвъ всхъ и каждаго: ‘Я бденъ. Я такъ бденъ, что самъ не знаю, чмъ живъ, и какъ еще дышитъ моя несчастная семья’. Бдны скоре мы съ вами, потому что вотъ вамъ ваши деньги, сколько бы вы ихъ ни получали, нужно тратить на путешествія, какъ вы сами говорите, а мн он нужны на оборотъ, и если завтра мн придется ликвидировать мое дло, то дай Богъ, чтобы у меня осталось съ чмъ вернуться на родину. Туземцу же ничего этого не нужно, путешествуетъ онъ только по крайней необходимости, да и то постарается выклянчить себ у кого-нибудь на проздъ по желзнымъ дорогамъ и пароходамъ. Я говорю это, конечно, лишь о среднемъ и низшемъ обывател, мстная гордая аристократія исключается. Когда детъ какой-нибудь здшній князь, то онъ швыряетъ кассиру двойную плату за билетъ и никогда не беретъ сдачи: это, молъ, теб прибавка къ скудному правительственному жалованью… Да, поврьте, Индія богата, очень богата, только она стала прятать сзои богатства съ тхъ поръ, какъ находится подъ чужимъ владычествомъ. И, что всего интересне, англичане врятъ, что ‘выжимаютъ послдніе соки’ изъ этой своей главной колоніи, искренно этому врятъ, потому что объ этомъ безпрестанно вопитъ все населеніе изъ края въ край. Только силою что-нибудь и возьмешь здсь. Пойдите и попросите у любого изъ мстныхъ крезовъ нсколько рупій на какое бы то ни было дло, и онъ тотчасъ же запоетъ вамъ такого лазаря, что васъ морозъ по кож подеретъ. Но вышлите противъ него полдюжины солдатъ съ приказаніемъ заставитъ его дать хоть нсколько тысячъ рупій, онъ сейчасъ же побжитъ въ свой подвалъ, погребъ, или что у него тамъ есть въ этомъ род, выроетъ изъ земли эту сумму и принесетъ вамъ. Дайте мн небольшой отрядъ хорошо вооруженныхъ и погрозне выглядящихъ солдатъ, и я ручаюсь вамъ головою, что ежегодно буду извлекать изъ этой страны сто… даже полтораста милліоновъ фунтовъ стерлинговъ (около 1.500.000.000 р.) и она великолпнйшимъ образомъ выдержитъ это кровопусканіе, хотя, разумется, и будетъ кричать, что умираетъ отъ истощенія. Чистая комедія…
Къ моему великому сожалнію, поздъ приближался къ той станціи, на которой долженъ былъ выйти мой интересный собесдникъ, и онъ торопливо со мною простился, пожелавъ мн счастливаго дальнйшаго пути. Посл него не съ кмъ было больше бесдовать, и я проспалъ вплоть до Назирабада.
Интереснаго въ этомъ город я ничего не нашелъ, а потому лучше разскажу кое-что о другихъ странахъ и городахъ, въ которыхъ мн удалось побывать.

БИРМА.

I.
Рангунъ.

Я нахожусь на борту парохода, бороздящаго волны Бенгальскаго залива. Хотлъ писать, но не могу: мною овладла чисто восточная лнь, и вс мои усилія стряхнуть ее оказались безплодными. То, чмъ я существую,— журналистика, литература, искусство — все въ эту минуту для меня трынъ-трава: моя родная Индія, эта померкшая жемчужина Востока, скрылась изъ моихъ глазъ еще вчера вечеромъ, и я затосковалъ по ней. Теперь мы въ открытомъ мор, голубыя волны котораго вздымаются подъ дуновеніемъ легкаго свжаго втерка. Сидя въ кресл у самаго борта, подъ паруснымъ навсомъ, я медленно пью чай, къ сожалнію, далеко не первосортный, хотя его и называютъ такъ въ здшнемъ буфет. Рядомъ со мною, за другимъ столикомъ, занятъ тмъ же дломъ старый нмецкій профессоръ. Онъ также былъ въ Индіи, гд цлые дни занимался метеорологическими наблюденіями, по порученію берлинской обсерваторіи, при которой состоитъ. Съ тхъ же поръ, какъ попалъ на бортъ парохода, онъ тоже не въ состояніи заставить себя достать изъ чемодана свои приборы и записную книгу: до такой степени напала и на него всепокоряющая лнь.
— Представьте себ,— сказалъ онъ мн тономъ человка, чувствующаго потребность оправдаться въ невольной, самому ему представляющейся постыдною слабости,— я не въ силахъ заставить себя открыть чемодана. Пробовалъ давеча, когда только что выбрался изъ койки, но такъ и оставилъ, руки прямо такъ и опускаются передъ однимъ представленіемъ о какомъ-нибудь труд. Ршительно не могу понять, что это со мною сдлалось съ той минуты, какъ я попалъ сюда? Точно вдругъ парализовались вс мои силы.
Я хотлъ обстоятельно отвтить ему, сказать, что и со мною творится то же самое и что это, вроятно, запоздалое дйствіе того тонкаго яда индусской лни, среди которой мы провели столько времени, но языкъ мой не повиновался мн и больше нсколькихъ глухихъ звуковъ ничего не могъ произнести. Но профессоръ и не ждалъ отвта: онъ уже дремалъ передъ чашкою остывшаго чая. Кажется, задремалъ и я. Во всякомъ случа я находился въ неподвижномъ и безмолвномъ состояніи дремавшаго человка. Такое милое состояніе продолжалось до тхъ поръ, пока меня не заставилъ вздрогнуть и даже вскочить раздирающій уши ревъ нашей пароходной ‘сирены’. Испуганно зашевелился и профессоръ, вопросительно глядя на меня.
— Приближаемся къ Рангуну,— сказалъ я на этотъ разъ довольно внятно.
Рзкіе звуки ‘сирены’ разрушили чары вялой апатіи, оковавшія было насъ съ профессоромъ, и мы ожили. Нтъ худа безъ добра — это неоспоримая истина, не разъ уже испытанная мною на самомъ себ.
Мы вошли въ мелководную и мутную рку съ низкими невзрачными берегами, ршительно не представляющими ничего такого, на чемъ бы могъ съ удовольствіемъ остановить взоръ.
Я вспомнилъ, что это берега ‘Потерянныхъ слдовъ’, на которыхъ погибло нсколько моихъ знакомыхъ, отважившихся пренебречь ихъ зловщимъ названіемъ. Одинъ изъ этихъ погибшихъ смльчаковъ хотлъ что-то открыть въ Верхней Бирм, но самъ былъ ‘открытъ’, т.-е. распоротъ бирманскимъ ножомъ въ дикихъ заросляхъ близъ Мингли. Другой забрался было туда, чтобы управлять областью отъ имени великобританской королевы, но оказался не въ состояніи переправиться на лошади черезъ незначительный горный потокъ и вмст съ лошадью погибъ въ немъ. Третій былъ убитъ и ограбленъ своимъ слугою, нанятымъ имъ по пути. Четвертаго застрлилъ мстный воинъ въ гостиниц за обденнымъ столомъ. А сколько легло на этомъ ужасномъ берегу жертвою лихорадки — и не перечесть.
Просмотрите списки военныхъ и гражданскихъ чиновъ британской службы, усявшихъ своими костями этотъ берегъ, и вы ужаснетесь…
Но вотъ вдругъ передъ нами возстаетъ ослпительно горящее на солнц золотое чудо, высящееся на зеленомъ холм надъ рядами разбросанныхъ внизу товарныхъ складовъ, мастерскихъ и мельницъ.
— Что это такое?— спрашиваю я проходящаго капитана, указывая ему глазами на это чудо.
— Это древній храмъ Дагона,— отвчаетъ онъ на ходу.
По мр приближенія къ берегу старый храмъ все боле и боле открывается передъ нами, и мы убждаемся, что только его верхняя, удивительно замысловато построенная часть раззолочена, остальныя же высчены изъ обвтрившагося теперь камня. Говорятъ, этотъ храмъ ежегодно посщается огромнымъ количествомъ паломниковъ. Востокъ все еще вренъ своей старин и въ одной ней почерпаетъ силы къ существованію среди осаждающихъ его со всхъ сторонъ европейскихъ новшествъ, такъ чуждыхъ его духу.
Мы съ профессоромъ высадились въ Рангун. Съ первыхъ же шаговъ въ этомъ город насъ охватываетъ такая яркая пестрота, что даже въ глазахъ рябитъ. Я ужъ насмотрлся на восточную пестроту и яркость красокъ, но здсь, кажется, того и другого еще больше, чмъ въ Раджпутан и во всей южной Индіи. Впрочемъ, быть-можетъ, это потому, что здсь фономъ переливающей всми красками толпы, безпрерывно шныряющей взадъ и впередъ по улицамъ, служатъ темные деревянные дома и окружающая ихъ богатая зелень растительнаго міра.
Профессоръ прохалъ прямо въ центръ города къ одному изъ своихъ земляковъ, который иметъ тамъ какую-то большую факторію, и остановился у него, а я отправился въ англійскій кварталъ, къ двоимъ изъ обитателей котораго имлъ рекомендательныя письма.
Толстый, на славу откормленный, лоснящійся отъ довольства, пони (въ Бирм очень хорошо обращаются съ животными, не такъ какъ въ Индостан, гд зачастую можно встртить очень жестокое отношеніе къ нимъ, въ особенности со стороны низшихъ классовъ населенія) привезъ меня въ паркъ съ нсколькими маленькими озерками, усянными крохотными зелеными островками, между которыми лавировали въ лодкахъ одтые въ фланелевые костюмы европейцы, преимущественно англичане.
Миновавъ этотъ паркъ, я увидлъ рядъ небольшихъ красивыхъ монастырей, наполненныхъ чисто выбритыми отшельниками въ широкихъ одеждахъ янтарнаго цвта. У воротъ этихъ монастырей стояли группы только что отпущенныхъ ученицъ тамошнихъ школъ, весело между собою о чемъ-то переговаривающихся. Лица у всхъ довольныя и жизнерадостный смхъ такъ и носился въ прозрачномъ воздух. Здсь вс курятъ, не исключая и маленькихъ ребятъ, но такой табакъ, отъ одного запаха котораго можетъ стошнить непривычнаго человка.
Прозжаю близъ храма — пагоды Дагона. Оказывается, что она состоитъ изъ множества небольшихъ пагодъ, связанныхъ между собою центральнымъ, который побольше и увнчанъ золотымъ верхомъ. По обимъ сторонамъ этой интересной пагоды стоятъ два огромныхъ каменныхъ льва, какъ бы охраняющихъ его отъ вторженія постороннихъ. Вокругъ этой главной бирманской святыни тснится толпа веселыхъ нарядныхъ женщинъ и дтей. Изъ глубины пагоды сверкаютъ раззолоченныя деревянныя колонны съ богатою рзьбою.
Я веллъ своему возниц остановиться и, пользуясь тмъ, что меня никто не останавливалъ,— напротивъ, вс вжливо разступались, чтобы дать мн дорогу,— прошелъ между каменными львами на вымощенный блымъ камнемъ дворъ съ сквозною аркою, черезъ которую долженъ былъ пробираться сквозь строй всевозможныхъ калкъ, жалобными голосами просившихъ подаянія. Я бросилъ имъ горсть мелкой монеты и, провожаемый потокомъ благословеній, вступилъ въ полумракъ длиннаго крытаго хода, уставленнаго вдоль стнъ обувью постителей храма.
Въ конц прохода мелькаетъ клочокъ вечерняго, сіяющаго пурпуромъ неба, и открывается высокая лстница вверхъ. За лстницею новый, еще боле темный коридоръ, кончающійся роскошною аркою, окруженною золотою китайскою надписью. Я хотлъ было пройти и туда, но это оказалось невозможнымъ. Въ тотъ моментъ, когда я приближался къ арк, въ ней показалась фигура бонзы съ такимъ суровымъ лицомъ, что я невольно попятился назадъ. Одного его сверкающаго взгляда было достаточно, чтобы я понялъ его готовность схватить меня за горло, если я вздумаю сдлать еще шагъ впередъ.
На лстниц я встртилъ женщину, несшую на рукахъ годовалаго ребенка въ ярко-красной съ зелеными полосами рубашонк. Ребенокъ этотъ такъ хорошо смялся, хлопая въ ладоши, да и мать его такъ радостно улыбалась, что я не утерплъ, чтобы не погладить малютку по головк, что заставило его еще сильне разсмяться и ухватиться за мою руку съ явнымъ намреніемъ пососать одинъ изъ моихъ пальцевъ. Невольно улыбнулся и я, улыбалась мать, улыбались вс, поднимавшіеся или спускавшіеся по ступенямъ, на которыхъ мы стояли.
И куда я ни обращалъ глаза, всюду видлъ радостныя лица, уши всюду слышали веселый смхъ. Исключеніе составилъ въ этомъ мір душевной радости и веселія одинъ бонза, охранявшій внутренность пагоды отъ оскверненія ея присутствіемъ иноземца. Но встрть я его вн стнъ пагоды, наврное, увидлъ бы и на его лиц смхъ.
Я засталъ тхъ господъ, къ которымъ имлъ рекомендательныя письма, въ мстномъ офицерскомъ клуб. Меня очень радушно приняли, заказали для меня отличный обдъ и засыпали разсказами о своемъ недавнемъ поход въ сверную Бирму, названную ими ‘Чернымъ Сверомъ’.
— Нтъ хуже партизанской войны,— говорилъ одинъ, между прочимъ:— вы окружены врагами, но не видите ихъ и не знаете, откуда ждать нападенія. Не мало насъ полегло уже отъ этихъ чертей — дакоитовъ (мстная военная каста), а кто изъ насъ вернулся живымъ, надолго сохранитъ память объ этихъ душегубахъ. У меня вотъ въ рук заслъ кусокъ желза — ножъ обломался, попавъ на кость, острее такъ и осталось внутри и постоянно даетъ себя знать. Одному изъ нашихъ товарищей разскли голову, и онъ только чудомъ остался живъ. Другой весь помятъ, придавленный убитою подъ нимъ лошадью… Но отвдайте-ка вотъ этой баранины,— вдругъ перебилъ самъ себя разсказчикъ, подвигая ко мн блюдо съ жаркимъ.— Только у насъ въ клуб и умютъ хорошо готовить баранину… Не желаете? Жаль! Эй, мальчикъ, неси мороженое!— обратился онъ къ слуг на англійскомъ язык, что меня не мало удивило. Онъ замтилъ это и съ улыбкою сказалъ:— Мы тутъ всхъ пріучили понимать нашъ языкъ. Сначала не хотли учиться, притворяясь неспособными къ усвоенію чужихъ языковъ, но мы ихъ заставили, и наша настойчивость, какъ во всемъ, взяла верхъ… Погодите, еще и но то будетъ. Скоро вся Бирма очутится въ нашихъ рукахъ, несмотря на все упорство дакоитовъ, нашихъ главныхъ противниковъ.
Пошли новые разсказы о засадахъ, ловушкахъ, рзн, потокахъ крови и смерти, такъ что я вскор почувствовалъ себя какъ въ кошмар.
Переночевавъ въ чистенькомъ домик одного изъ офицеровъ, я на другой день въ сопровожденіи любезнаго хозяина осмотрлъ весь городъ и, стремясь дальше, посл обда взялъ мсто на небольшомъ пароходик, шедшемъ въ ‘городъ Слоновъ’, Мульвенъ, очень рдко посщаемый иностранцами, а потому мало и описанный.

II.
Мульвенъ.

Этотъ небольшой городъ расположенъ на берегу рки и весь состоитъ изъ легкихъ бамбуковыхъ домиковъ, покрытыхъ пальмовыми листьями. Главными его обитателями являются слоны, свободно въ немъ хозяйничающіе, но такъ благоразумно, что приноситъ только удовольствіе и даже пользу мстному человческому населенію. Отъ этого городъ и названъ ‘Слоновымъ’.
У самой пристани мы видли нсколько слоновъ. Одни изъ нихъ работали на лсныхъ складахъ, между тмъ, какъ другіе были заняты втыканіемъ высокихъ жердей въ береговой грунтъ, очевидно, требовалось устроить какую-то изгородь, на что эти умныя животныя большіе мастера.
Нсколько пассажировъ, въ томъ числ и я, пользуясь стоянкою парохода у пристани, вышли на берегъ, прошли между рядами вжливо разступавшихся слоновъ и поднялись на гору, къ пагод, которая, какъ во всхъ буддійскихъ странахъ, оказалась такимъ же соединеніемъ множества мелкихъ храмовыхъ зданій въ одно.
Бирманскія женщины вообще отличаются миловидностью, а мульвенскія показались мн еще красиве тхъ, которыхъ я видлъ въ Рангун. На всхъ ихъ лицахъ та же подкупающая веселость, т же жизнерадостность и привтливость, т же живописные пестрые наряды, поражающіе яркостью красокъ. И чмъ ближе къ пагод, тмъ больше встрчалось женщинъ съ дтьми и безъ дтей. Кажется, въ этой стран женщины только и длаютъ съ утра до вечера, что ходятъ въ пагоду, хотя, на самомъ дл, какъ я слышалъ отъ близко знакомыхъ съ мстнымъ бытомъ, он очень трудолюбивы, отлично ведутъ хозяйство, сами прядутъ, ткутъ и шьютъ свои оригинальные наряды. Но я попалъ въ Бирму какъ разъ во время одного изъ самыхъ большихъ празднествъ въ честь Будды, справляемаго преимущественно женщинами, чмъ и объясняется сдланное мною наблюденіе.
Пробираясь по живому цвтнику, между степенно шествующими слонами и крошечными одноколками, запряженными лошадками, не больше крупныхъ барановъ, мы поднялись по ряду ступеней на гору и остановились въ нкоторомъ разстояніи отъ пагоды, представляющей, такъ сказать, исполинскій букетъ раззолоченныхъ и раскрашенныхъ въ живые колера каменныхъ цвтовъ,— здсь вообще все такъ же красиво, какъ цвты,— и невольно залюбовались на эту своеобразную картину, окруженную высокими, стройными пальмами. Втеръ шевелилъ множество бронзовыхъ колокольчиковъ, унизывающихъ фигурные карнизы храмовъ, отъ чего получались своеобразные нжные звуки, ласкающіе слухъ.
Потомъ мы поднялись выше, на площадку передъ храмами, и стали обходить ихъ кругомъ среди молящихся передъ входами женщинъ. На каждомъ поворот стоитъ по колоссальному бронзовому колоколу, обвитому цвточными гирляндами, приносимыми молельщицами.
Особенно хорошъ маленькій боковой храмъ, красный съ золотомъ. Изъ глубины его смотритъ великолпная золотая фигура Будды. Лицо великаго основателя одной изъ наиболе теперь распространенныхъ на Восток религій дышитъ невозмутимымъ спокойствіемъ духа, отршившагося отъ власти плотскихъ страстей. Стны вокругъ этой величавой фигуры покрыты изображенными бойкою кистью сценами изъ жизни Будды. Главная изъ нихъ рисуетъ ‘Мага-Маджу’ (Великую мать), кормящую грудью своего младенца Сакія-Муни, т.-е. Будду. Головы матери и младенца окружены сіяніемъ.
Нижній ярусъ главнаго зданія пагоды, снаружи украшеннаго скульптурными фигурами разныхъ символическихъ чудовищъ, раздленъ на четыре части. Везд исполинскія гипсовыя фигуры, передъ которыми горятъ свчи, слабо мерцающія въ проникающемъ сквозь окна поток солнечнаго свта. Всюду толпы колнопреклоненныхъ молельщицъ. Служба еще не началась, поэтому духовенства не видно, она начнется поздне, когда намъ нужно будетъ уже вернуться на пароходъ, идущій дальше.
Одинъ изъ нашей компаніи потихоньку снималъ виды моментальною фотографіей. Я на это не могъ ршиться, зная, съ какимъ суеврнымъ ужасомъ смотритъ восточный народъ на эту ‘дьявольскую’ выдумку. Я ограничивался однимъ вндреніемъ себ въ память того, что видлъ вокругъ себя въ этихъ странахъ ‘Восходящаго Солнца’.
Спустившись снова внизъ съ горы, я бросилъ послдній взглядъ на развернувшуюся передо мною дивную панораму, центръ которой составляетъ коллективная пагода, рельефно рисующаяся своими выступами, фигурами и колоколами на фон лазурнаго неба. Зеленая гора съ увнчивающимъ ее рзнымъ, пестрющимъ разными красками святилищемъ, вокругъ котораго тснятся перистыя пальмы и кипитъ пестрое человческое море. Внизу — живописный городъ, гд свободно шныряютъ слоны среди живыхъ букетовъ ярко разодтыхъ обывателей. Дале — рка съ пыхтящими пароходами. Слышится шелестъ пальмъ, звонъ колокольчиковъ, гулъ толпы, прорываемой серебристымъ смхомъ. Временами въ вышин проносится нжная симфонія тонкихъ металлическихъ звуковъ: это втеръ зашевелилъ безчисленными бронзовыми пластинками, украшающими, въ вид листьевъ, верхній карнизъ главнаго зданія пагоды. Я раньше ихъ не замчалъ и разглядлъ лишь тогда, когда он заиграли, приведенныя въ движеніе дуновеніемъ эира. Да разв все это можетъ воспроизвести какой бы то ни было фотографическій аппаратъ?
Вернувшись на пароходъ, мы запаслись огромными сплыми арбузами, которыми было наполнено множество лодокъ, точно рой мухъ облпившихъ наше судно. Арбузы оказались замчательно сочными, ароматичными и поразительно дешевыми. Въ здшней стран это одно изъ самыхъ лучшихъ и пріятныхъ средствъ для утоленія томящей жажды.
Когда мы стали отчаливать отъ берега, работавшіе на немъ слоны проводили насъ оглушительнымъ гудніемъ. Должно-быть, этимъ путемъ они выражали свою радость по поводу удаленія непрошенныхъ гостей. И только здсь, на борту парохода, любителю-фотографу удалось снять группу этихъ интересныхъ четвероногихъ исполиновъ. Фотографъ уврялъ, что лишь только онъ наводилъ на нихъ аппаратъ на берегу, вблизи, какъ они тотчасъ же убгали прочь. Неужели у нихъ до такой степени развита чувствительность, или это была простая случайность? Сколько мы ни ломали головы надъ этимъ интереснымъ вопросомъ, но такъ и не могли разршить его.

III.
Пенангъ.

Мы теперь шли къ Пенангу, этому царству пальмъ. Къ сожалнію, на пути мы подверглись очень сильному шквалу, лишившему насъ возможности остаться на палуб и полюбоваться на предшествующіе этому городу пальмовые лса, покрывающіе съ обихъ сторонъ холмистые берега. А только что миновалъ шквалъ и мы вновь выползли было изъ своихъ каютъ наверхъ, стало темнть. Ночевали мы у самой пристани, въ чемъ-то въ род караванъ-сарая, биткомъ набитаго шумнымъ торговымъ людомъ. Шумъ и гамъ были тамъ невообразимые, такъ что намъ едва удалось заснуть далеко за полночь.
Мы воображали, что очутились на самомъ краю цивилизаціи и ничего въ Пенанг не увидимъ, кром пальмъ съ разбросанными подъ ними хижинками самаго примитивнаго устройства, но оказалось, что мы очень ошиблись: городъ состоитъ изъ расположенныхъ правильными рядами красивыхъ, большею частью двухъэтажныхъ домовъ, пестрящихъ вывсками торговыхъ и другихъ заведеній. По довольно прямымъ и широкимъ улицамъ передвигаются въ ‘рикшахъ’, маленькихъ повозкахъ, великолпно расписанныхъ лаковыми красками фигурами драконовъ, лошадей, птицъ, бабочекъ и т. п. Дышла этихъ ‘рикшъ’, въ которыя впрягаются не лошади, а люди — преимущественно ‘кули’ (рабочіе, вообще люди низшаго класса),— сдланы изъ чернаго дерева съ металлическою обивкою на концахъ, и притомъ такъ прочно, что кули сидятъ на нихъ въ ожиданіи сдоковъ.
Я воспользовался одной изъ этихъ хорошенькихъ ‘рикшъ’, чтобы осмотрть городъ. Кули наперебой предлагали свои услуги. Тотъ, котораго я выбралъ, радостно улыбнулся, хлопотливо усадилъ меня и, кое-какъ понявъ, что мн нужно видть, потащилъ меня по главнымъ улицамъ. Мстами, рядомъ съ домами въ чисто-китайскомъ стил, покрытыми рзьбою, раскрашенною въ ярко-красный и черные цвта, чередующіеся съ густого позолотою, ютятся крохотныя хижинки, утопающія въ зелени кротоновъ, водящихся тутъ во всхъ видахъ, начиная съ самаго мелкаго и кончая крупными, древовидными. Надъ дверями китайскихъ домовъ, изъ-за которыхъ выглядываютъ образцово содержимые садики, красуются огромные цвтные фонари разныхъ родовъ.
Кули объяснилъ мн, что миляхъ въ пяти отъ Пенанга находятся водопады, и я попросилъ его везти меня къ нимъ. Весело кивнувъ головою, онъ свернулъ въ переулокъ, съ обихъ сторонъ обставленный домиками на сваяхъ, полускрытыми въ тни исполинскихъ кокосовыхъ пальмъ, гнувшихся подъ тяжестью молодыхъ еще не зрлыхъ плодовъ.
Въ неподвижномъ жаркомъ воздух разливается крпкій ароматъ окружающей густой растительности. Птицы задаютъ веселый концертъ, суетливо носясь въ воздух или перепархивая по роскошной листв. Вдалек гремитъ громъ, и на горизонтъ медленно всползаетъ темная туча. Я былъ бы радъ, если бы гроза разразилась надъ моей головою, съ тмъ условіемъ, чтобы она сопровождалась хорошимъ ливнемъ, посл котораго освжился бы воздухъ. Но, кажется, пройдетъ стороною. Жара такая, что я начинаю впадать въ состояніе, близкое къ спячк, чему не мало способствуетъ мрное движеніе ‘рикши’, кули везутъ великолпно, съ удивительною ловкостью избгая всего, что могло бы привести повозку въ неравномрное движеніе. Вообще эти кули — замчательный народъ. Всегда услужливые, добросовстные, покорные и благодарные за мягкое обращеніе и лишнюю монетку при расчет. Впрочемъ, можетъ-быть, они и не вс такіе, но что касается меня, то другихъ не встрчалъ.
Водопады оказались нсколькими неважными струями воды, падающими внизъ въ широкій бассейнъ съ довольно высокаго, поднимающагося уступами чернаго утеса, расположеннаго въ образцовомъ ботаническомъ саду. Кто устроилъ этотъ садъ и кто его содержитъ въ такомъ порядк — этого я такъ и не могъ узнать, думаю, что кто-нибудь изъ мстныхъ богачей-китайцевъ. Садъ полонъ рдкихъ растеній. Но я въ своей полудремот, такой же точно, какая одолвала меня въ первый день на пароход, ничего путемъ не разсмотрлъ, а потому и не запомнилъ. Сидя на широкой дерновой скамь у самаго водопада,— тамъ, гд аккуратно высченныя въ утес ступени ведутъ на его зубчатую вершину, я совсмъ было заснулъ подъ шумъ воды. Только громкій говоръ другихъ, тоже пріхавшихъ сюда въ ‘рикшахъ’ пассажировъ, заставилъ меня очнуться и даже почувствовать аппетитъ.
Когда я заявилъ Джойгу — такъ звали моего кули — о своемъ желаніи закусить, онъ съ такою радостью закивалъ головою, точно я сказалъ ему что-нибудь особенно для него пріятное. Подвязавъ потуже свою длинную шелковистую косу, настоящую, а не фальшивую, какъ у многихъ китайцевъ, онъ снова бережно усадилъ меня въ свою игрушечную, хотя крпкую и устойчивую повозку и помчалъ меня къ мстному ресторану, находившемуся тутъ же въ саду. Тамъ меня накормили молодою курицей, начиненной лукомъ и разными другими пряностями и подъ такимъ же прянымъ соусомъ. На закуску дали небольшой, но довольно порядочный на вкусъ ананасъ.
Посл этого я захотлъ еще больше спать и попросилъ у содержателя ресторана, тучнаго китайскаго купца съ едва замтными въ косыхъ разрзахъ свиными глазами, позволенія полежать у него на веранд, въ тни парусиноваго навса. Онъ разршилъ, и я тотчасъ же улегся въ длинномъ плетеномъ индійскомъ кресл. Съ наслажденіемъ потянувшись, я тутъ же погрузился въ сладкій сонъ.
Хорошо, что я предупредилъ своего Джонга, чтобы онъ разбудилъ меня, когда будетъ пора вернуться на пароходъ, иначе я бы проспалъ, такъ сказать, свой билетъ, взятый до Сингапура. Нашъ пароходикъ, хотя и былъ приспособленъ лишь для побережнаго плаванія, но ходилъ иногда и далеко, что было очень удобно для людей, избгающихъ частыхъ пересадокъ, какъ, напримръ, я.
Джон разбудилъ меня, когда я только что началъ было видть какой-то запутанный сонъ объ индійскихъ дворцахъ со всми ихъ тайнами и драмами. Такъ какъ этотъ сонъ угрожалъ принять кошмарный характеръ, то я былъ очень радъ, что избавился отъ него. Оказалось, что изъ всхъ высадившихся пассажировъ вернулся одинъ я. Остальные, какъ я случайно узнать посл, встртившись съ однимъ изъ нихъ въ Кита, соблазнились театромъ въ Пенанг, гд въ тотъ день шло какое-то необыкновенное представленіе, и остались тамъ.

ПО ПУТИ ВЪ КИТАЙ.

I.
Сингапуръ.

— Увряю васъ, сэръ, такой жары давно уже не было въ Сингапур. Положимъ, мартъ всегда считается здсь самымъ жаркимъ мсяцемъ, но въ ныншнемъ году онъ въ этомъ отношеніи превзошелъ всякую мру,— говорилъ мн полковникъ-англичанинъ, съ которымъ я познакомился въ этомъ город.
И дйствительно, жара была прямо удручающая, и странно, въ Индіи, во все время моего пребыванія въ ней, тоже царилъ зной, но я почему-то не такъ его чувствовалъ, какъ здсь, на границ Китая, и не впадалъ подъ его вліяніемъ въ такое страшное умственное и физическое разслабленіе, какъ здсь. Можетъ-быть, это слдуетъ приписать продолжительности воздйствія, хотя принято думать, наоборотъ, что какое-нибудь неудобство всегда переносится трудне въ самомъ начал, а потомъ ужъ къ нему мало-по-малу привыкаютъ.
Но такъ ли или иначе, а въ Сингапур я положительно таялъ отъ жары. Даже ночью не было облегченія отъ этой томящей жары и духоты. Сонъ былъ тяжелымъ, свинцовымъ, не освжающимъ. Какимъ съ вечера я ложился размореннымъ, обезсиленнымъ, такимъ вставалъ и утромъ.
Сингапуръ очень оживленный городъ. На улицахъ такая же толкотня, какъ въ европейскихъ и американскихъ промышленныхъ центрахъ: чуть не доглядите, какъ тутъ же очутитесь, благодаря поспшной бготн публики, въ водосточной канав. Это свидтельствуетъ о существованіи въ город промышленной лихорадки.
Преобладающимъ элементомъ населенія здсь является китайскій, онъ только, такъ сказать, прошпигованъ малайскимъ и европейскимъ. Представителями послдняго оказываются, главнымъ образомъ, англичане и голландцы. Французовъ и нмцевъ въ сравненіи съ ними пока еще мало, да, пожалуй, такъ и останется: гд возьмутъ верхъ сыны Альбіона, тамъ ужъ мало мста для другихъ народностей.
Я попалъ въ отель Раффля, гд столъ настолько же хорошъ, насколько плохи помщенія для постояльцевъ. Вообще совтую туриатамъ питаться у Раффля, а жить въ ‘Европейской гостиниц’. Но не смущайтесь появленіемъ въ общей зал этой гостиницы голландскихъ дамъ въ… спальныхъ капотахъ. Безъ шутокъ, эти милыя дамы, отличающіяся и въ другихъ отношеніяхъ феноменальною безцеремонностью, публично показываются въ такихъ нарядахъ, какіе дамами другихъ народностей принято носить разв только въ самомъ тсномъ домашнемъ кругу. Дома же, говорятъ, дебелыя дочери Нидерландскихъ болотъ ходятъ въ еще боле откровенныхъ костюмахъ, и если вы нечаянно застанете ихъ въ такомъ ‘райскомъ’ вид, он нисколько этимъ не смущаются. Поэтому не смущайтесь и вы.
За столомъ предсдательствуютъ, разумется, англичане. Бесда ихъ вертится преимущественно вокругъ темы ихъ растущаго ‘вліянія’ на Восток и плановъ насчетъ расширенія этого ‘вліянія’ въ будущемъ. Послушать ихъ, такъ лтъ черезъ десять, самое большее — двадцать, весь Индо-Китай окажется въ ихъ полномъ распоряженіи, а затмъ — одинъ лишь шагъ и до самого замкнутаго въ его тысячелтней неподвижности Китая.
Въ области захвата англійская фантазія дйствительно не знаетъ границъ, но какъ бы трезвая дйствительность въ одинъ прекрасный день не принесла горькаго разочарованія этой фантазіи. Востокъ хоть и терпливъ, но извстно, что за большимъ терпніемъ часто слдуютъ и большія вспышки, если черезчуръ имъ злоупотребляютъ… Впрочемъ, забираться въ политику лучше не будемъ.
Если меня удивляло, что въ маленькомъ Пенанг существуетъ ботаническій садъ, то въ людномъ и богатомъ Сингапур существованіе такого сада я нашелъ вполн естественнымъ. И я бывалъ въ немъ довольно часто, сталъ бы бывать и еще чаще, если бы только онъ съ утра до ночи не былъ черезчуръ набитъ публикою: утромъ цлыя арміи нянекъ съ дтьми заполняютъ вс его углы, днемъ къ нимъ присоединяются двицы, дамы и мальчики-подростки, а по вечерамъ туда набиваются всхъ сортовъ кавалеры, цвтныхъ и блыхъ, военныхъ и гражданскихъ разновидностей. Это единственное въ город мсто гулянья, поэтому въ немъ, несмотря на обширность, всегда такъ и тсно.
Въ этомъ саду есть оранжерея, наполненная орхидеями, требующими, какъ извстно, особенно высокой температуры, но мн казалось, что здсь и подъ открытымъ воздухомъ ничуть не свже, чмъ подъ тонкою деревянною дранью, которою покрыта оранжерея.
Изнывая отъ жары, еле ползу подъ великолпною растительностью Маниллы, Филиппинскихъ острововъ и тропической Африки, вдыхаю одуряющій, но очень пріятный ароматъ огромныхъ, точно слпленныхъ изъ прозрачнаго благо воска цвтовъ, и Богъ всть что бы далъ за хорошую бурю умренныхъ странъ, которая разогнала бы эту, доводящую до полнаго изнеможенія, духоту.
Чувствуя, что меня начинаетъ трепать лихорадка, отъ которой здсь такъ много умираетъ людей, хотя объ этомъ и не принято говорить, я, по своему обыкновенію, не откладывая дла въ долгій ящикъ, сразу распростился и съ Сингапуромъ, какъ раньше съ другими городами, и слъ на причалившій къ мстной пристани пароходъ ‘Навабъ’, совершающій рейсы между Бомбеемъ и Гонконгомъ.
‘Навабъ’ оказался биткомъ набитымъ пассажирами, хотя, какъ я слышалъ, въ это время года ихъ обыкновенно бываетъ очень мало на этой линіи. Дло объяснялось тмъ, что возл Коломбо было столкновеніе двухъ другихъ пароходовъ. Одинъ изъ нихъ пошелъ ко дну, посл того какъ его пассажиры были взяты на бортъ подоспвшимъ во-время ‘Навабомъ’, Разсказывая мн это, капитанъ добавилъ:
— Я приготовился къ тому, что у меня будетъ не боле двухъ-трехъ десятковъ пассажировъ, а тутъ вдругъ Господь послалъ мн сразу цлыхъ полтораста. Хорошо еще, что вмстительность ‘Наваба’ допускаетъ такое количество, но буфетъ по отношенію къ такой неожиданной масс ртовъ былъ положительно пустъ, и мн пришлось порядочно похлопотать, чтобы хоть кое-какъ накормить и напоить всхъ до первой большой стоянки.
Въ числ пассажировъ было десятка три дамъ. Слава Богу, что не больше! И эти тридцать представительницъ прекраснаго пола своими прихотями, нетерпливостью, придирчивостью и требовательностью довели несчастную каютную служанку, кроткую, усердную и проворную уроженку одного изъ малайскихъ острововъ, до состоянія полнаго обалднія. Боюсь, что она не дотянетъ до конца рейса, а если какимъ-нибудь чудомъ и дотянетъ, то очень удивлюсь, если она тотчасъ же не попроситъ у капитана расчета или не сбжитъ отъ него, если связана контрактомъ. Я бы, по крайней мр, будучи на ея мст, обязательно сдлалъ то или другое, смотря по обстоятельствамъ.
Вообще наши современныя дамы — не въ обиду имъ будь сказано — съ каждымъ новымъ шагомъ ‘цивилизаціи’ становятся все боле и боле несносными, потому что съ каждымъ этимъ шагомъ он отступаютъ все дальше и дальше въ сторону отъ естественности и милой простодушности, придававшихъ такую прелесть прежней женщин.
Въ несносности съ дамами нашихъ дней могутъ поспорить разв только американскіе подростки, въ особенности помсь нмецко-еврейскаго типа. Такихъ субъектовъ на борту ‘Наваба’ тоже было не мало, и они порядкомъ взбудоражили мою печень. Между прочимъ, одинъ изъ нихъ, по имени Альбертъ, подающій надежды еще боле ‘развиться’ въ будущемъ, юноша, на видъ, лтъ 15, отличался прямо чудовищностью своей ‘цивилизованности’ по послднему образцу ‘свободнаго’ воспитанія. Я былъ прямо пораженъ, когда узналъ, что этому милому гражданину Соединенныхъ Штатовъ всего десятый годъ. Вытянувшійся въ длину, сухой какъ палка, съ подозрительными тнями подъ глазами и оттянутыми книзу углами тонкихъ безкровныхъ губъ, онъ производилъ впечатлніе, по крайней мр, пятнадцатилтняго, какимъ я было и опредлилъ его на первый взглядъ. Можно было бы, пожалуй, дать ему и больше лгь, если бы на его лиц не сохранилось еще слдовъ того ‘пуха’, которымъ отличается дтство. Кстати сказать, онъ страшно обижался, когда ему намекали на его еще младенческіе годы, шедшіе въ прямой разрзъ съ его общимъ видомъ и поведеніемъ.
Онъ путешествовалъ уже третій годъ вмст съ своей мамашей, расплывшейся дамой неопредленнаго возраста, чуть не молящеюся на своего ненагляднаго сынка. Побывалъ ужъ въ Константинопол, въ Триполи и въ Испаніи. Тридцать дной провелъ на лошади и столько же ночей — въ походной палатк. Вообще уже поосмотрлся на свт. Но ничего изъ этого не вынесъ, кром страшной самомнительности. Онъ почти цлые дни проводитъ въ курительной кают, когда не сидитъ въ столовой или не пристаетъ къ пассажирамъ съ билетами на разныя лоттереи, устраиваемыя компаніей его товарищей, видящихъ въ немъ нчто въ род своего вождя, хотя между ними есть постарше его годами, если и не опытомъ.
Мужская часть пассажировъ отличалась разнохарактерностью. Были дльцы изъ Южной Африки, американскіе финансисты, въ своихъ рчахъ такъ и сыпавшіе сотнями тысячъ долларовъ, консулы изъ дальнихъ китайскихъ портовыхъ городовъ и вмст съ тмъ пайщики или прямо владльцы судоходныхъ предпріятій, было съ десятокъ толстыхъ флегматичныхъ голландскихъ купцовъ, не вынимавшихъ трубки изо рта и глядвшихъ на все такими глазами, точно ихъ окружала одна пустота. Былъ одинъ костлявый шотландецъ, съ таинственнымъ видомъ спрашивавшій меня, что собственно означаетъ теософія, и врно ли, что въ Тибет много оккультистовъ, знающихъ тайну поднятія себя на воздухъ одними внутренними усиліями. Былъ молодой миссіонеръ изъ Лондона, уже побывавшій въ Индіи, гд встртилъ очень холодный пріемъ, почему теперь пробирается въ Небесную имперію, въ надежд, что тамъ окажутся къ нему радушне и воспріимчиве къ несомому имъ святому ученію. Были и… Но мало ли съ кмъ приходится встрчаться въ пути, и стоитъ ли о всхъ упоминать?
Оставивъ въ поко своихъ спутниковъ, скажу, что совтую каждому путешествующему по китайскимъ морямъ запасаться фланелевымъ бльемъ и всегда имть подъ рукою. Очень часто случается, что палящій зной, прожигавшій васъ до мозга костей, вдругъ смняется сырымъ, холоднымъ чистосвернымъ туманомъ. Такъ было и въ то время, когда я находился на ‘Наваб’. Вечеромъ вдругъ сдлалось очень холодно, а ночью я бы, кажется, прямо замерзъ, если бы не облекся передъ отходомъ ко сну въ кают во фланель, которую всегда таскаю съ собою на всякій случай. Утромъ стало опять жарко, скоре даже парко, и я увидлъ себя совсмъ въ новомъ мір, гд-то въ род между землею и небомъ. Море сдлалось словно стекляннымъ… т.-е. стало походить на расплавленное закопченное стекло. Въ сизомъ туман смутно виднлись красновато-срые берега острововъ.
Мы приближались къ Гонконгу и вокругъ насъ уже заплясала цлая стая джонокъ, съ которыхъ намъ что-то кричали и показывали, но за густымъ пологомъ тумана ничего путемъ не было ни видно ни слышно. Мн было очень досадно. Путеводитель говоритъ, что гонконгскій рейдъ самый красивый въ мір, а тутъ за какія-нибудь двсти ярдовъ ровно ничего нельзя было различить. Между тмъ джонки вдругъ куда-то скрылись, и нашъ стонущій и пыхтящій пароходъ точно ощупью пробирался сквозь окружающую мглу.
Но черезъ нсколько времени мы снова очутились среди пестрой флотиліи плоскодонныхъ судовъ. Оттуда намъ опять что-то кричали и на что-то указывали. У всхъ этихъ галдвшихъ на своемъ непонятномъ гортанномъ язык людей на спин болтались длинныя и тяжелыя косы… Впрочемъ, виноватъ, были и коротенькіе ‘крысиные хвостики’. Это, кажется, смотря по состоянію.

II.
Гонконгъ.

Я остановился въ отел ‘Викторія’, на набережной. Прямо подъ балкончикомъ моей комнаты находится пристань, со всхъ сторонъ сплошь обставленная судами разныхъ странъ. Особенно много американскихъ и индо-британскихъ. Видъ послднихъ заставилъ мое патріотическое сердце напыжиться отъ гордости.
Вдругъ въ коридор передъ моимъ номеромъ раздаются чьи-то быстрые шаги и слышатся женскіе голоса, одинъ громкій, самоувренный, другой — тихій, скромный. Дверь въ номеръ съ шумомъ распахивается и на порог появляется фигура рослой, но худой какъ щепка дамы, въ сромъ дорожномъ костюм. Отталкивая испуганно увряющую ее служанку, что этотъ номеръ занятъ, дама подлетаетъ ко мн почти въ упоръ и однимъ духомъ выпаливаетъ на плохомъ англійскомъ язык:
— Занятъ?.. Такъ найдемъ и не занятый. Но отчего же приличной леди не объяснить приличному джентльмену, что она уже видла его на пароход, но не могла тамъ познакомиться съ нимъ то отъ жары, то отъ холода?.. Теперь я пришла въ себя и спшу уврить васъ, сэръ, что я въ восторг отъ господъ корреспондентовъ, къ которымъ, какъ мн говорили, принадлежите и вы, и что я могла бы доставить вамъ интересный матеріалъ для вашихъ корреспонденцій, такъ какъ я объхала полсвта, все видла и все могу разсказать… Теперь я направляюсь въ Шанхай и Пекинъ, а раньше была въ Молдавіи, Россіи, Бейрут, Персіи, въ Коломбо, Дели, Дакк, Бенарес, Аллахабад, Сингапур, Пенанг… Была разъ уже и здсь и въ Кантон. Я кроатка и очень люблю путешествовать. Побываю и въ Америк, а быть-можетъ, и въ Исландіи. Я вдова. Мужъ мой давно умеръ… Мн скучно, и я развлекаюсь путешествіями. Чмъ же еще прикажете развлекаться леди среднихъ лтъ съ вполн независимымъ состояніемъ… Вы долго здсь пробудете, сэръ?
Я до такой степени былъ ошеломленъ этой живою говорильною машиною, что стоялъ какъ истуканъ, и въ отвтъ на ея вопросъ сказалъ, должно-быть, что-то очень несуразное, потому что боле чмъ не прекрасная кроатка сверкнула на меня съ высоты своего роста злобнымъ взглядомъ своихъ зеленоватыхъ глазъ и, прошипвъ: ‘Ахъ, я не знала, что вы такой невжа!’ повернулась на каблукахъ и скрылась, хлопнувъ дверью на весь домъ.
‘Вотъ такъ особа прекраснаго пола!— невольно воскликнулъ я, когда пришелъ въ себя отъ этого явленія.— Жаль, что я не ярмарочный балаганщикъ съ театромъ для маріонетокъ: непремнно сдлалъ бы эту ‘леди’ героиней какой-нибудь забавной пьесы въ народномъ вкус…’
Улицы Гонконга вполн напоминаютъ лондонскія: та же липкая грязь, проникающая сквозь самую плотную обувь, тотъ же шумъ безпрерывно движущихся колесъ ‘рикшей’, то же многолюдіе. Холодный дождь и втеръ пронизываютъ до костей — прямая противоположность тому, на что я такъ жаловался въ Пенанг и Сингапур. Будь это порывами, среди сухого, палящаго зноя, какой изводилъ меня тамъ,— ничего лучшаго нельзя было бы и желать. Но все одно и то же цлый день — это ужъ лишнее.
Положимъ, благодаря здшней ‘свжести’, тутъ гораздо боле культурнаго элемента, чмъ въ Сингапур. Главныя улицы красуются высокими домами съ колоннадами и широкими верандами. Везд проведенъ газъ. Европейскіе магазины щеголяютъ огромными зеркальными окнами, стоимость которыхъ, кстати сказать, цликомъ отражается на цнахъ, запрашиваемыхъ въ этихъ магазинахъ.
Почти вс здшнія улицы идутъ уступами то поднимаясь, то опускаясь по холмамъ. Везд вымощено, но ужасно грязно. Даже центральная часть города не представляетъ въ этомъ отношеніи исключенія: не успетъ подсохнуть, какъ, смотришь, опять сырость и слякоть. Но кули привыкли къ этому и такъ ловко маневрируютъ по грязи, что вы, сидя въ ‘рикш’, почти не чувствуете никакихъ неудобствъ.
Вперемежку съ европейскими вывсками красуются огненнокрасныя и золотыя вывски туземцевъ. По большей части рядомъ съ ихъ письменами имется надпись на англійскомъ язык.
Я обошелъ весь рядъ мстныхъ магазиновъ, и везд есть что-нибудь привлекающее вашъ взглядъ: покрытая блестящимъ лакомъ рзьба вокругъ потолка, какая-нибудь раззолоченная фигурка на стойк, вообще что-нибудь вычурное, оригинальное и своеобразно красивое. Вотъ, напримръ, изъ угла яркокрасной стны выглядываетъ группа блестящихъ черныхъ чертенятъ, тсно и въ самыхъ карикатурныхъ позахъ прижавшихся другъ къ другу. При ближайшемъ разсмотрніи оказывается, это это маленькое чудо китайской изобртательности и юмористики сверчено изъ простыхъ веревочныхъ обрывковъ, покрытыхъ лакомъ. И что ни возьмете, на что ни взглянете,— все сдлано съ изумительною аккуратностью и точностью. Я никогда не видалъ ни одного китайскаго предмета, который не былъ бы совершенствомъ въ своемъ род. Все выработано, составлено, пригнано математически врно. Каждая вещь вполн соотвтствуетъ своему назначенію, и вамъ нечего опасаться, что она при первомъ же употребленіи сломается или будетъ неврно дйствовать, если это что-нибудь такое, что должно отпираться, складываться, вытягиваться и т. п. Поглядите, напримръ, какъ ровно выдвигаются и задвигаются ящички походныхъ нессесеровъ, шкатулокъ и пр., какъ тамъ все плотно и аккуратно пригнано одно къ другому и какъ, вмст съ тмъ, изящно и красиво. Возьмите китайскую линейку и, какъ хотите, разглядывайте ее, хоть въ микроскопъ, вы не найдете въ ней ни малйшаго недостатка: ни шероховатости, ни зазубринки, ничего кривого, косого, неровнаго. Сравните съ нею линейку европейскаго издлія, и вы удивитесь, какая окажется огромная разница въ пользу китайскаго.
А ихъ вышитыя шелковыя ткани, ихъ тончайшей работы ажурныя бездлушки изъ слоновой кости, черепахи, дерева, серебра и золота — это прямо что-то изумительное по оригинальности замысла и нжности выполненія! Смотришь и недоумваешь, какъ это могло быть сдлано и сколько на это потрачено труда и времени, особенно, когда знаешь, что въ Кита все это длается руками, а не машинами!
Посмотрите, какъ хороши вс эти лакированные и выложенные перламутровыми фигурами баульчики, шкатулочки, чайницы, письменные приборы, эти прелестныя, плетеныя изъ тростника, прутьевъ, травы, бечевокъ и Богъ всть еще изъ чего, раскрашенныя или позолоченныя корзины и корзиночки всевозможныхъ формъ и величинъ. А цлыя сценки изъ жизни и природы, вырзанныя изъ дерева, кости, рога, мягкаго камня — это прямо чудеса! Вотъ вырзанная изъ слоновой кости картинка: крохотный мальчуганъ усиливается взобраться на спину лежащаго вола, добродушно глядящаго на него съ боку,— ни одной неточности ни одного фальшиваго штриха. А вотъ и другая сценка: женщину съ ребенкомъ треплетъ буря. Разввающіеся волосы и складки одежды, испуганное выраженіе лица матери, крпко прижавшей къ груди ребенка, котораго буря вырываетъ у нея изъ рукъ, смутный ужасъ въ глазахъ малютки, вся поза женщины, сопротивляющаяся въ своемъ движеніи напору втра — все это художественно врно передано рзцомъ по дереву…
Впрочемъ, если описать все, что я видлъ въ такомъ род только въ нсколькихъ магазинахъ Гонконга, и то выйдетъ объемистая книга. Даже бглое перечисленіе предметовъ одной небольшой лавочки заняло бы нсколько страницъ.
— Разв тутъ что-нибудь не нравится сэру?— на ломаномъ англійскомъ язык спрашиваетъ меня хозяинъ лавочки, почтенный желтолицый, косоглазый китаецъ, съ огромною косою и въ благоухающей одежд изъ шелка-сырца.
Набивая себ черешневую трубку съ нефритовымъ наконечникомъ душистымъ табакомъ, заключающимся въ зеленомъ сафьяновомъ кисет съ передвижнымъ кольцомъ изъ блестящаго халцедона, онъ смотритъ, какъ я перебираю груду различныхъ художественныхъ вещичекъ и не знаю, на чемъ остановиться. Китаецъ сидитъ на рзномъ складномъ стул передъ блестящею какъ зеркало лакированною желтою стойкою. Передъ нимъ лежитъ аккуратно переплетенная записная книга и стоитъ хорошенькая фарфоровая подставка съ баночкою, до половины наполненною черною тушью, на подставк нсколько опрятныхъ кисточекъ. Съ боку — темно-коричневые деревянные счеты, съ художественно-выточенными костяшками на блестящихъ мдныхъ спицахъ. Записи въ книг такъ же аккуратно вырисованы, какъ это длалось предками китайца въ теченіе многихъ вковъ.
— Въ томъ-то и дло, — отвчаю я,— мн нравится ршительно все, что я у васъ вижу, поэтому и затрудняюсь выборомъ.
Я знаю, что этимъ откровеннымъ признаніемъ заставлю китайца запросить съ меня за свой товаръ вдесятеро. Но это меня нисколько не смущаетъ, потому что я привыкъ торговаться уже въ Индіи, въ которой родился и выросъ и которую объздилъ вдоль и поперекъ.
Выхожу изъ этой лавки, нагруженный цлою массою покупокъ, и на улиц сталкиваюсь съ тмъ нмецкимъ профессоромъ-астрономомъ, съ которымъ плылъ вмст до Рангуна. Обрадовались другъ другу. Оказывается, что онъ попалъ въ Гонконгъ еще за день до меня, разочаровавшись въ своихъ друзьяхъ въ Рангун, у которыхъ разсчитывалъ прогостить, по крайней мр, съ недлю. Говоритъ, нарочно поспшилъ сюда, въ надежд догнать меня, зная, что я хотлъ пробыть здсь дня два. Остановился въ отел ‘Дракона’. Я приглашаю его къ себ въ отель ‘Викторію’. Съ удовольствіемъ соглашается. Вообще мы уговариваемся продолжать съ этого дня наше путешествіе вмст.
— Удивительнйшій тутъ народъ, — говоритъ профессоръ, пробираясь рядомъ со мною черезъ грязную улицу на другую сторону.— Работоспособность, аккуратность — прямо ошеломляющія. При этомъ такая умренность въ д и пить, что только недоумваешь, откуда они берутъ силу для такой дятельности. Притомъ и спятъ-то мало, работая чуть не круглыя сутки… Только грязь тутъ на улицахъ не вяжется со всмъ остальнымъ. Впрочемъ, мн уже разъяснили, что она бываетъ лишь въ періоды дождей, когда съ нею нтъ никакого сладу. А въ сухую погоду, говорятъ, здсь такъ же чисто, какъ въ ихъ лакированныхъ ящичкахъ и домахъ…. Да, удивительный народъ. Благодаря своему трудолюбію, точности и кропотливости онъ когда-нибудь завладетъ всмъ міромъ.
Подтвержду слова профессора. Ни въ Пенанг, ни въ Сингапур, ни, наконецъ, здсь, въ Гонконг, я не видлъ ни одного китайца, спящаго днемъ. Никогда не видлъ и не вижу также звакъ и праздношатающихся на улицахъ. Вс здсь ходятъ по улицамъ только съ опредленною цлью, хотя бы даже съ чисто лишь воровскою, что тутъ не рдкость. Почему китаецъ такъ дятеленъ и откуда у него такая любовь къ искусству? Вдь онъ такой же сынъ Востока, какъ и индусъ, а какая между ними огромная разница! Особенно велико его пристрастіе къ издлію красивыхъ мелочей и бездлушекъ. Должно-быть, у сыновъ Небесной имперіи это сидитъ въ крови. Я видлъ, между прочимъ, лошадку, сдланную пятилтнимъ мальчикомъ на улиц изъ гороховой шелухи и обгорлыхъ спичекъ, и былъ прямо пораженъ ярко выраженною художественностью этого произведенія ребенка изъ такого примитивнаго матеріала. И много въ такомъ род я могъ бы поразсказать.
А какая добросовстность со стороны туземныхъ слугъ въ гостиницахъ! Такъ, напримръ, я ни разу нн снималъ своей обуви безъ того, чтобы она не была тотчасъ же вычищена коридорнымъ. И я убдился, что онъ длалъ это вовсе не въ ожиданіи лишнихъ ‘чаевыхъ’, а просто потому, что не можетъ не сдлать того, къ чему приставленъ.
Начало апрля, а мы съ профессоромъ гремся передъ пылающимъ каминомъ, въ ожиданіи, когда, наконецъ, окончится дождь и разсется нависшій надъ городомъ туманъ. Но намъ говорятъ, что все это протянется вплоть до сентября. Очень досадно. Значитъ, придется убраться отсюда, такъ и не увидвъ Гонконга въ ясный солнечный день, когда онъ долженъ быть очень красивъ.
Пока что, мы сидимъ и толкуемъ о томъ, что Англія напрасно потратила столько труда на завоеваніе Индіи, когда ей лучше было бы стараться овладть Китаемъ.
— Ну, съ Китаемъ ей пришлось бы побольше повозиться, чмъ съ Индіей,— замтилъ мой собесдникъ, добродушно хлопнувъ меня по колну.— Китайцы будутъ поживе да, пожалуй, и похитре, не говоря ужъ о присущемъ имъ терпніи, настойчивости и упорств…
Сознаю, что почтенный профессоръ правъ.
Сильно заинтересовавшись Гонконгомъ, какъ особенно яркимъ выразителемъ китайской жизни, мы съ профессоромъ провели въ немъ около двухъ недль и, закутанные въ непромокаемые плащи, такъ сказать, ‘длали оппозицію’ несносной погод, храбро разъзжая въ ‘рикшахъ’ по городу и его окрестностямъ.
Гонконгъ (по-китайски, Гіангъ-Кіангъ) въ общемъ вполн благоустроенный городъ. Въ немъ есть дома, построенные изъ гранита. Трещины прибрежныхъ утесовъ, увнчанныхъ зданіями, залиты портландскимъ цементомъ. Имется огромный докъ. Насъ удивляло, откуда беретъ городъ средства на такія сооруженія. Вдь все это стоитъ очень недешево. Наше недоумніе разршилъ одинъ изъ мстныхъ ‘таипановъ’ (какъ здсь называютъ собственниковъ англійскихъ торговыхъ фирмъ).
— Это все плоды нашихъ трудовъ и стараній, — отвтилъ на наши разспросы этотъ типичный британецъ, владлецъ нсколькихъ судовъ, пристаней, рудниковъ, домовъ и многаго иного.— Безъ насъ здсь не было бы ничего, кром деревянныхъ домиковъ, деревянной настилки по бокамъ улицъ да неважной пристани для джонокъ. Все, что вы здсь видите, оживили мы нашими акціонерными компаніями, въ которыя втянули и туземцевъ, прививъ имъ вкусъ къ деньгамъ. Вотъ, смотрите, какая у насъ тутъ идетъ работа, и какъ она прибыльна.
Онъ показалъ намъ длинный списокъ всевозможныхъ товариществъ и компаній, акціи которыхъ стояли очень хорошо
— Въ настоящее время тутъ трудно найти осдлаго человка, который не имлъ бы хоть два-три пая въ какой-нибудь компаніи. Здсь теперь все ведется на паяхъ, начиная съ молочной фермы и кончая самыми грандіозными предпріятіями. Сначала намъ трудно было ухватиться за что-нибудь, а теперь мы не можемъ жаловаться.
И онъ самодовольно разсмялся, хлопая себя по боковому карману.
Гонконгъ — городъ очень холмистый. Почва въ изобиліи производитъ древовидные папоротники, бамбукъ и азаліи. Не будь этого отвратительнаго тумана, такъ ревниво все скрывающаго отъ нашихъ глазъ, видъ со взморья на городъ былъ бы, наврное, восхитительный.
Мы съ профессоромъ сли въ вагонъ проволочнаго трамвая, поднимающагося вверхъ подъ угломъ въ 65 градусовъ. Мчимся чуть не головою внизъ. Ощущеніе не изъ особенно пріятныхъ для тхъ, кто не обладаетъ достаточно сильными нервами. Съ одной стороны, въ нсколькихъ футахъ отъ насъ, — обрывъ, настолько высокій и крутой, что если, идя даже пшкомъ, скувырнешься съ него, то и тогда костей не соберешь, а съ трамвая — и подавно. Мстами, сквозь туманную пелену, подъ нами, какъ въ калейдоскоп, мелькаютъ дома, деревья, полоса моря, утесы, мачты…
Вагонъ остановился на высот 1.200 футовъ надъ городомъ. Мы вышли изъ вагона и, оглянувшись, увидли, что находимся на вершин чернаго утеса, зеленое подножіе котораго скрыто въ волнующемся подъ втромъ туман. Передъ нами обыкновенная трамвайная дорога. Рельсы плотно уложены въ гранитныхъ жолобахъ. Водяные стоки по бокамъ прорзаны такъ глубоко, что застоя воды не можетъ быть. Въ извстномъ разстояніи другъ отъ друга расположены хорошенькіе каменные станціонные домики, окруженные зеленью
Усвшись снова въ вагонъ, мы поднялись на слдующую вершину, на высоту 1.800 футовъ надъ городомъ. Отсюда, кром моря тумана, мы ровно ничего не увидли. Профессоръ, везд таскавшій съ собою фотографическій аппаратъ, былъ сильно разочарованъ.
— Ради чего же мы сюда забрались?— ворчалъ онъ, въ сотый разъ въ этотъ день протирая вспотвшія очки.— Отправимся-ка лучше назадъ. Тутъ длать совсмъ нечего. Только еще простудишься на этомъ сыромъ втру. Такъ насквозь и пронизываетъ… И догадало же насъ попасть сюда въ такое время года! Лучше бы ужъ прямо хать дале
Но мы остались, ршившись, взамнъ красивыхъ видовъ на разстояніи, ознакомиться поосновательне съ тмъ, что можно было видть вблизи. Съ этой цлью мы на другой же день отправились за городъ въ ‘Счастливую долину’, гд находится конское ристалище и расположено кладбище иноврцевъ.
Дорога вела черезъ солдатскій поселокъ, и мы всласть налюбовались на прекрасно выстроенные деревянные трехъярусные бараки, наполненные откормленными британцами въ синихъ мундирахъ. Посередин этого поселка, на обширной площади, красуется королевскій клубъ морской арміи, шумный, какъ улей. Изъ всхъ дверей и оконъ выглядывали рослые, краснощекіе и пухлые молодцы. Видно, что имъ тутъ живется очень хорошо.
Кладбище довольно красивое, какъ по своему положенію среди утесовъ, такъ и по масс зелени и прекрасно содержимымъ памятникамъ, расположеннымъ правильными рядами вдоль чистыхъ, посыпанныхъ пескомъ, дорожекъ. Здсь три отдла: для магометанъ, христіанъ и парсовъ. Стны между этими отдленіями окрашены — одн въ голубой, другія въ блый цвтъ, что выглядитъ довольно эффектно. Конское ристалище огорожено бамбуковымъ заборомъ. Непріятное сосдство, постоянно напоминающее о бренности жизни, вроятно, сильно должно смущать новичковъ на этомъ ристалищ.
Спеціально китайское кладбище находится въ сторон отъ кладбищъ иноврцевъ. Зная, что желтолицые не любятъ показывать мстъ ихъ вчнаго упокоенія иноврцамъ, мы съ профессоромъ забрались въ одно изъ нихъ украдкою, карабкаясь по скользкой крутизн скалъ, продираясь черезъ кустарниковыя заросли и перепрыгивая черезъ глубокія трещины съ рискомъ сломать себ шею. Но чего не сдлаешь ради удовлетворенія любопытства! Сначала мы попали въ деревню, кишмя кишвшую черными съ блыми пятнами свиньями, а потомъ очутились и на самомъ китайскомъ кладбищ, оказавшемся котловиною, обставленною красными разодранными скалами.
Если бы нашъ знакомый таипанъ не объяснилъ намъ подробно, какъ отыскать это кладбище, мы никогда не нашли бы его.— Такъ оно хорошо скрыто. Но намъ удалось бросить на него лишь бглый взглядъ, потому что за нами слдили замтившіе насъ сельчане. Видя ихъ угрожающія мины, я усплъ во-время одернуть профессора, собиравшагося пустить въ дло свой фотографическій аппаратъ для моментальныхъ снимковъ, и мы убрались назадъ прежнимъ путемъ
Вечеромъ того же дня мы она были приглашены на обдъ къ упомянутому выше таипану. Господинъ этотъ живетъ въ настоящемъ дворц, обставленномъ со всей возможною западною роскошью, удачно смшанною съ мстною. Приглашенныхъ было много, и все больше европейцевъ, но присутствовало нсколько и вліятельныхъ по богатству и положенію туземцевъ, говорившихъ по-англійски. Впрочемъ, почтенные косоносцы удалились почти тотчасъ же по окончаніи обда, это у нихъ въ обыча, по крайней мр, здсь. Ихъ уходъ развязалъ хозяевамъ и остальнымъ гостямъ языки, и полилась ‘свободная’ бесда на тему о необходимости расширенія британскаго вліянія на Поднебесную имперію, при чемъ двумъ-тремъ не англичанамъ приходилось или очень глупо молчать или же еще глупе поддакивать и, видимо, чувствовать себя, благодаря этому, не въ своей тарелк.
Дня черезъ два, когда наступилъ перерывъ между дождями, тотъ же таипанъ прислалъ намъ приглашеніе на пикникъ, устраиваемый на вод. Мы отправились прямо на ‘Піонеръ’, береговой пароходикъ, принадлежавшій самому таипану и назначенный быть мстомъ для пикника. Тамъ мы, между прочимъ, застали только что прибывшаго изъ Лондона генерала съ адъютантомъ изъ индійскихъ войскъ. Кром нихъ, собралось то же общество, которое присутствовало на обд. Отсутствовали лишь китайцы: имъ было некогда. Разв можно китайцу терять полдня на ‘баловство’.
Когда вс собрались, ‘Піонеръ’ началъ медленно пробираться между цлымъ лсомъ всевозможныхъ судовъ: маленькими, чистенькими, какъ онъ самъ, рейсовыми пароходами, легкими быстроходными американскими корветами, джонками разныхъ величинъ, двумя гигантскими океанскими пароходами и т. п. Затмъ, миновавъ старое трехпалубное судно, превращенное въ военный госпиталь, зашнырялъ по огромному пловучему городу, состоящему изъ нсколькихъ тысячъ ‘сампановъ’, т.-е. большихъ лодокъ особаго устройства, служащихъ мстной мелкот жилищами. На этихъ ‘сампанахъ’ копошилось множество женщинъ съ привязанными къ спин грудными младенцами. Миновавъ этотъ своеобразный пловучій городъ, мы выбрались въ открытое море и направились параллельно берегу.
Увряютъ, что видъ отсюда на городъ — одинъ изъ самыхъ красивыхъ въ мір, но убдиться въ этомъ собственными глазами мы не могли опять-таки благодаря несносному туману. Обогнувъ одинъ изъ многочисленныхъ островковъ, образующихъ тутъ цлый архипелагъ, мы стали держаться на извстномъ разстояніи отъ берега. Въ одномъ мст на сроватозеленыхъ холмахъ раскинуты живописныя гранитныя виллы нкоторыхъ богатыхъ купцовъ-англичанъ и двухъ іезуитскихъ патеровъ.
Потомъ мы зашли въ маленькій хорошенькій заливчикъ, полукругомъ обставленный рядомъ коричневыхъ рыбачьихъ хижинъ, гд не было видно ни одного мужчины, потому что они вс находились въ мор на ловл, зато виднлось много краснощекихъ женщинъ съ ребятами. Матери одты въ синее, а дти — въ ярко-красное.
Въ конц-концовъ ‘Піонеръ’ отошелъ отъ китайскихъ береговъ и завезъ насъ къ острову Локаберъ, принадлежащему Англіи. Туземное населеніе острова сильно отличается отъ китайскаго, будучи малайскаго типа. У самаго берега ряды коричневыхъ каменныхъ домовъ, но вс они стоятъ пустыми, потому что проживавшіе въ нихъ со своими семьями солдаты вс перемерли отъ лихорадки. Это уже не первый примръ, когда Великобританія созидала свое могущество въ чужихъ странахъ на костяхъ своихъ піонеровъ-воиновъ, умершихъ не столько въ бою, сколько отъ болзней въ непривычномъ климат.
За брошеннымъ поселкомъ тянутся укрпленія. Генералъ одобрилъ ихъ, но добавилъ:
— Сюда необходимъ гарнизонъ, по крайней мр, въ три тысячи человкъ, а ихъ здсь всего какихъ-нибудь нсколько сотъ. Кто окажется въ состояніи защитить этотъ островъ, тотъ будетъ господствовать и въ Гонконг, Я бы непремнно сдлалъ такъ.
‘Піонеръ’ тихо обходилъ Локаберъ, лавируя по маленькимъ проливчикамъ между другими островками, въ большинств безлюдными, благодаря тому, что, кром голыхъ утесовъ, на нихъ ничего нтъ. Мы смотрли на постоянно мняющійся, гд дикій и угрюмый, гд пестрящій селеніями, растительностью и людьми, привтливый пейзажъ, въ то же время утоляя возбужденный морскимъ воздухомъ голодъ изысканною закускою, за которою слдовалъ душистый цвточный чай ‘по-русски’, т.-е. съ лимономъ и ромомъ.
Словомъ, все было бы хорошо, если бы не туманъ и не возобновившійся вдругъ мелкій, но частый дождь, заставившій насъ поскоре вернуться обратно въ городъ.
Мы теперь шли другимъ путемъ, чуть не задвая за цлый лсъ рододендровъ, называемыхъ здсь азаліями. Весь въ цвту, этотъ лсъ былъ бы очень красивъ, если бы дождь и туманъ не портили всей картины. Потомъ пошли срые, черные, коричневые и красные утесы съ шумными водопадами. Кое-гд блыя отмели, покрытыя морскими птицами, что-то тамъ роющими и клюющими. Рядомъ — поросшая папоротникомъ скала, подъ которой шумитъ бурунъ, и въ этомъ бурун, въ хаос блой крутящейся пны, бьется рыбачій челнокъ, отважившійся подойти къ нему слишкомъ близко. Должно-быть, манила хорошая добыча.
Дождь, все усиливаясь, полилъ, наконецъ, какъ изъ ведра, и заставилъ насъ всхъ забраться въ каюту, на наше счастье достаточно помстительную, чтобы не чувствовать себя подобно сельдямъ въ боченк.
Въ числ нашего общества, состоявшаго изъ сорока человкъ, находился одинъ шотландецъ, человкъ уже пожилой, когда-то бывшій въ оксфордскомъ университет, гд готовился къ ученой карьер, но впослдствіи, силою какихъ-то неблагопріятно сложившихся обстоятельствъ, попавшій въ Китай, въ качеств секретаря одного путешествовавшаго лорда. Этотъ лордъ умеръ, собираясь отсюда въ Индію, и его секретарь вынужденъ былъ остаться здсь. Кое-какъ ему удалось пристроиться къ одному изъ мстныхъ купцовъ-англичанъ, сначала старшимъ конторщикомъ, потомъ бухгалтеромъ и, наконецъ, кассиромъ. Отличаясь сильною любознательностью, онъ вкорень вглядлся въ жизнь китайцевъ, понявъ ихъ духъ, и, благодаря этому, могъ дать намъ съ профессоромъ самыя точныя разъясненія насчетъ мстныхъ нравовъ, обычаевъ и вообще всего, что могло насъ интересовать.
Между прочимъ, я спросилъ его:
— Скажите, пожалуйста, каково здсь въ дйствительности религіозное состояніе? Мы слышали, что китайцы — природные атеисты. Врно ли это?
— На это я отвчу вамъ словами одного моего хорошаго знакомаго, высокоученаго бонзы Чепъ-Ки-Тонга, — отозвался нашъ любезный собесдникъ.— Когда я предложилъ ему такой же вопросъ, онъ сказалъ: ‘Какъ во всемъ мір, такъ и у насъ есть люди, совершенно равнодушные къ религіи, но они далеко не составляютъ правила, какъ это могло показаться тмъ изъ чужеземцевъ, которые пишутъ о насъ. Есть и у насъ лицемры, на словахъ религіозные, а въ душ поклоняющіеся одному успху на пути богатства и почестей. Но есть и истинные богопочитатели, въ смысл стремленія къ высшимъ идеаламъ добра. Вообще религіозность каждаго находится въ строгомъ соотвтствіи съ его душевнымъ и умственнымъ развитіемъ. У насъ три равноправныхъ религіи: ученіе Конфуція, ученіе Лао-Тсе и буддизмъ. Конфуцій говорилъ: ‘Проникайте въ тайныя области природы и познавайте въ нихъ добро и зло. Познавъ эти дв первоосновы, вы научитесь ограничивать свои вожделнія. Этимъ вы достигнете высшаго земного идеала — спокойствія духа и полнаго духовнаго просвтлнія’. Лао-Тсе училъ перевоплощенію душъ, а буддизмъ учитъ созерцательному погруженію въ божество, духовному сліянію съ безтлеснымъ источникомъ всякаго бытія.— Отъ себя добавлю, что Конфуцій отвергъ всякія изображенія божества, отвергъ и жрецовъ, зато установилъ нкоторые обряды, но не сдлалъ ихъ обязательными, когда человкъ достигъ извстной степени внутренняго прозрнія и сдлался вполн нравственнымъ. Религія Лао-Тсе, учившая, что спасеніе — лишь въ удаленіи отъ міра со всми его соблазнами, вызвала возникновеніе множества монастырей и занятіе оккультными науками. Буддизмъ тоже даетъ огромный контингентъ монашествующихъ…
— Простите, я васъ перебью,— заговорилъ профессоръ.— Не можете ли вы помочь намъ получить разршеніе присутствовать при буддійскомъ богослуженіи? Хорошо бы побывать и въ какомъ-нибудь монастыр толка Лао-Тсе. Мы слышали, что иноврцевъ туда не пускаютъ, но, можетъ-быть, черезъ чью-нибудь протекцію для насъ и сдлаютъ исключеніе?
— Провести васъ въ буддійскій храмъ я имю возможность,— сказалъ нашъ собесдникъ.— Что же касается монастыря Лао-Тсе, то туда у меня, къ сожалнію, нтъ хода. Тамъ особенно суеврны и страшно боятся ‘чужого’ глаза. Положимъ, боле умные изъ лао-тсезистовъ уже и теперь стараются реформировать многое въ своей религіи и уничтожить вредные предразсудки, но пока что,— къ нимъ за ограду не проникнешь.
— Длать нечего, ограничимся буддійскимъ храмомъ и будемъ очень вамъ обязаны, если проведете васъ хоть въ него,— замтилъ я.
— Хорошо. Постараюсь завтра же добиться разршенія ввести васъ и тогда приду за вами. Сообщите вашъ адресъ.
Адресъ мы дали и хотли было попросить поразсказать намъ кое-что о семейномъ быт туземцевъ, но какъ разъ въ это время ‘Піонеръ’ сталъ подходить къ своей пристани, и мы уговорились только насчетъ свиданія у насъ въ отел.
Въ этотъ же день вечеромъ насъ постилъ генералъ, чтобы поразспросить меня объ Индіи. Заинтересовавшись, онъ пробылъ до полуночи, и мы разстались полными друзьями.

III.
Буддійскій храмъ.

Черезъ два дня, утромъ, мистеръ Джонсонъ — такъ звали бухгалтера — прислалъ къ намъ своего сына, чтобы проводить насъ въ главный буддійскій храмъ при мстномъ монастыр. Самъ онъ въ это время былъ занятъ, поэтому и прислалъ за себя замстителя. Погода была такая же, какъ въ предыдущіе дни: дождливая, мрачная, холодная, но это не могло удержать насъ, когда насъ ожидало такое интересное зрлище, какъ богослуженіе ламъ, и мы отправились въ ‘рикшахъ’ на другой конецъ города.
Монастырь лежитъ наверху высокаго холма, по которому проложена прекрасная, отлогая шоссированная дорога. Выпуклая посередин и плотно укатанная, она и въ сильные дожди только сырая, но не грязная. По об стороны растутъ вковыя сосны и азаліи. По мр подъема, мы все ясне и ясне различали контуры окружающихъ монастырь стнъ, окрашенныхъ въ нжный сливочный цвтъ. Ограда очень обширна, потому что, кром множества большихъ и малыхъ зданій, она заключаетъ дв прекрасныя рощи, сады, пруды, огороды и пр.
Привратникъ, старый бонза въ срой одежд съ широкими рукавами и въ красной шапочк на голов, впустилъ насъ за ограду лишь посл того, какъ жившій при немъ мальчикъ сбгалъ къ кому-то съ рекомендательнымъ письмомъ, переданнымъ намъ молодымъ нашимъ спутникомъ отъ его отца. Прямо отъ воротъ ведетъ широкая аллея пышныхъ азалій ко входу въ главное святилище. Въ об стороны тянутся снжно-блыя зданія, вс съ разными изящными выступами и куполами. Все въ стил зодчества реформированнаго буддизма, которому принадлежитъ монастырь, сооруженія же древняго буддизма отличаются простотою. При вход въ храмъ находится нчто въ род широкой галлереи, уставленной багряными бархатными сапожками находящихся въ святилищ ламъ. Должны были снять свою обувь и мы.
Въ однихъ носкахъ вступаемъ въ обширный залъ, напоминающій тронные залы въ восточныхъ дворцахъ. Оконъ нтъ, есть только ряды задрапированныхъ парчею нишъ въ стнахъ, въ каждой ниш помщается по литой изъ бронзы или высченной изъ камня стату внценосныхъ особъ, поклонявшихся Будд и способствовавшихъ распространенію его ученія или жертвовавшихъ на созиданіе этого монастыря. Съ верхняго карниза спускаются фестоны драпировокъ и нчто въ род флаговъ съ нсколькими длинными концами. Въ глубин, на трон, къ которому ведетъ рядъ широкихъ ступеней, высится гигантская фигура Будды, покрытая превосходно прилаженными тонкими пластинками слоновой кости (такъ вамъ объяснилъ нашъ спутникъ, разглядть же этого издали было нельзя) и производящая впечатлніе живой. Великій моралистъ и мистикъ сидитъ съ поджатыми ногами, украшенными, какъ и руки, драгоцнными браслетами. На голов у него золотая шапочка. Глаза, сдланные изъ чистйшихъ голубыхъ сафировъ и вставленные среди блой и черной (вмсто зрачковъ) эмали, сверкаютъ тоже какъ живые. На ше двойное ожерелье изъ крупныхъ изумрудовъ, рубиновъ, яхонтовъ, жемчуга и бирюзы. Надъ головою этого колосса широкій прорзъ въ потолк и въ солнечный день оттуда льются волны свта, но такъ, что ими освщенъ одинъ Будда, между тмъ какъ все окружающее тонетъ въ полумрак. Въ этотъ же мглистый день величавая фигура божества озарена лишь пылающими по бокамъ ступеней фигурными свтильниками. Скупой денной свтъ падаетъ только въ открытую настежь входную дверь, иначе было бы совершенно темно, по тогда, по объясненію нашего проводника, были бы зажжены и боковые свтильники, двойными рядами тянущіеся вдоль стнъ.
Противъ трона, въ богато вызолоченномъ кресл, сидитъ мстный великій лама. Его парчевое одяніе напоминаетъ облаченіе католическаго епископа. Въ правой рук онъ держитъ снабженный наверху крестомъ длинный посохъ (этотъ символъ, какъ мн извстно отъ знатоковъ восточныхъ религіозныхъ культовъ, встрчается уже со временъ сдой древности у многихъ народовъ: ассиріянъ, египтянъ и т. д., но, разумется, ему придавалось другое значеніе, чмъ въ христіанств, хотя также очень высокое и, вмст съ тмъ, очень таинственное). На голов у великаго ламы желтая бархатная шапочка.
На разостланныхъ по каменнымъ плитамъ пола цвтныхъ цыновкахъ, между которыми оставлены проходы, стоятъ на колняхъ или распростерты ницъ простые ламы, по десяти на каждой цыновк.На нихъ желтая шелковая одежда, опоясанная краснымъ шелковымъ поясомъ. На голов также желтая шелковая шапочка.
Но вотъ раздается громкій ударъ гонга, призывающій къ молитв. Великій лама преклоняетъ колни на лежащей передъ нимъ подушк изъ конскаго волоса, а прочіе ламы раскидываются крестообразно, бормоча молитвы все время, пока одинъ изъ братій звонитъ въ маленькій бронзовый ручной колокольчикъ. Посл небольшой паузы гремитъ второй ударъ гонга, начинается поперемнное пніе двухъ невидимыхъ хоровъ, хотя довольно однообразное, но, тмъ не мене, гармоничное и величавое. Новая пауза, посл которой начинается очень своеобразная и шумная музыка: бьютъ въ барабанъ, ударяютъ въ мдные кимвалы, приводятъ въ движеніе огромную трещетку, звонятъ въ мелкіе колокольчики и дудятъ въ морскія раковины. Непривычному слуху трудно долго выдержать такого рода концертъ. Къ счастью, онъ продолжается всего минутъ пятнадцать. Все богослуженіе занимаетъ не боле часа. Въ интервалахъ, во время тишины, великій лама простираетъ кверху руки, испрашивая съ небесъ благословеніе. По окончаніи же всей службы онъ обертывается лицомъ къ молящимся и отпускаетъ ихъ со словами благословенія.
Стоя у самаго входа, мы, по знаку нашего спутника, вышли снова въ галлерею, какъ только обернулся великій лама, и уже оттуда видли церемонію отпуска врующихъ. Потомъ поспшили и совсмъ удалиться, чтобы не мозолить глазъ выходящимъ изъ святилища благочестивымъ ламамъ. Кажется, они насъ такъ и не замтили, потому что все время находились колнопоеклоненными и ни одинъ изъ нихъ не оглядывался.

IV.
Интересная лекція.

Вечеромъ къ намъ явился самъ мистеръ Джонсонъ и за чашкою чая сообщилъ намъ, въ форм настоящей лекціи, слдующія интересныя свднія о врованіи, миологіи, исторіи и быт китайцевъ.
— Огромное значеніе,— началъ онъ,— придается въ реформированномъ буддизм исповди, такъ какъ искреннее раскаяніе заглаживаетъ грхи. Но исповдь должна сопровождаться усердными молитвами и вкушеніемъ освященной воды, сливаемой со статуи Будды. Кром того, нсколько разъ въ годъ установлены трехдневные періоды обязательной исповди, при чемъ послдній день весь проводится въ храмахъ съ сохраненіемъ строжайшаго воздержанія отъ пищи и питья,
‘Въ виду того, что для прощенія грховъ необходимо прочесть огромное количество молитвъ,— во время поста не мене десяти тысячъ,— установлено правило, что эта обязанность можетъ быть замнена однимъ благоговйнымъ прохожденіемъ мимо покрытыхъ молитвенными надписями храмовыхъ стнъ, флаговъ, изображеній и т. п. Въ Тибет и Японіи придуманы даже молитвенныя колеса, которыя нужно вращать рукою, чтобы они пришли въ движеніе и унизывающіе ихъ колокольчики издавали звонъ, чмъ сильне вы заставите вращаться колесо, тмъ выше, значитъ, ваша заслуга передъ божествомъ, видящимъ ваше усердіе. Въ Тибет, кром того, имются молитвенныя мельницы съ вращающимися катушками, обмотанными полосами бумаги, на которыхъ написаны молитвы. Есть маленькія мельницы, приводимыя въ движеніе руками, но есть и очень большія, двигающіяся посредствомъ воды. Вы можете нанять вертть за себя колесо или мельницу, и это доставляетъ порядочный доходъ ламамъ. Разумется, такого рода механическое благочестіе мало иметъ общаго съ настоящимъ, и великій Сакія-Муни едва ли одобрилъ бы такой способъ ‘спасенія души’. Но такова ужъ судьба всхъ возвышенныхъ ученій: съ теченіемъ времени они искажаются и превращаются въ простую формальность.
‘Что же касается до самой сути буддійскаго ученія, до ‘нирваны’, то ее понимаютъ лишь очень немногіе даже изъ ученыхъ ламъ, и обширная литература по этому вопросу не содержитъ въ себ почти ни одного слова истины. Это собственно не что иное, какъ дальнйшее развитіе ученій Конфуція и Лао-Тсе, въ смысл обузданія своихъ страстей, самоуглубленія и самоусовершенствованія. Конфуцій, положимъ, о загробной жизни молчалъ, но Лао-Тсе, требуя также нравственной чистоты, популяризировалъ идею о перевоплощеніи, свойственную и браманизму. Будда же, т.-е., собственно говоря, Сакія-Муни, прозванный Буддою,— училъ и высшей нравственности и несопротивленію злу, подобно Лао-Тсе, убждавшему платить за зло добромъ, и признавалъ перевоплощеніе, какъ необходимость для послдовательнаго очищенія души отъ послдствій погруженія въ грубую матерію, т.-е. перваго воплощенія на земл. Это постепенное очищеніе отъ ‘грха’,— собственно отъ соблазновъ плоти,— иметъ цлью совершенное избавленіе отъ этихъ соблазновъ, посл чего не явится уже боле необходимости въ новомъ воплощеніи, и душа, возвратившись къ своему первоисточнику и теряя свою индивидуальность, снова погрузится въ первоначальное состояніе покоя и блаженства, т.-е. становится силою уже но активною, а лишь пассивною. Слово ‘нирвана’ въ буквальномъ перевод означаетъ ‘угасаніе’, какъ угасаетъ, напримръ, свтъ лампы, но имя боле питанія, при чемъ этотъ свтъ самъ по себ не уничтожается, но въ извстномъ глубокомъ смысл продолжаетъ свое субъективное существованіе, теряя лишь объективное, т.-е. переставая быть видимымъ тлесными очами.
‘Вс три великихъ моралиста,— китайскіе Конфуцій и Лао-Тсе и индійскій Сакія-Муни,— жили въ V—VI вк до Рожд. Хр. Ученіе послдняго, Будды, первыя четыреста лтъ сохранялось и распространялось путемъ лишь устной передачи, и только въ I вк до Рожд. Хр. оно было записано на остров Цейлон на язык ‘пали’, а въ слдующемъ столтіи, въ сверной части Гималаевъ,— по-санскритски. Одновременно съ тмъ началась догматическая обработка этого ученія, и было установлено, что различіе въ способностяхъ человка воспринимать высшія истины допускаетъ различіе и въ степеняхъ достигаемаго имъ совершенства. Такъ, напримръ, добрымъ поведеніемъ, дланіемъ другимъ добра и воздержаніемъ отъ десяти смертныхъ грховъ (отъ убійства, воровства, разврата, зависти, злобы, подозрительности, лжи, клеветы, проклятій и безсмысленной болтовни) можно достичь ‘сукавати’, т.-е. ‘области радости’, принятіе въ которую равняется отршенію отъ необходимости дальнйшихъ проявленій въ мір матеріи. Высшая же степень блаженства, достигаемая лишь высшимъ же развитіемъ разума и полнымъ познаніемъ сути мудрости, и есть та ‘нирвана’, которая представляетъ полное сліяніе съ Высшимъ Существомъ, управляющимъ вселенною, первоисточникомъ всякаго бытія.
‘Объ этомъ Существ Сакія-Муни говорилъ, что Оно не иметъ видимаго образа, поэтому не поддается никакому изображенію, Оно мудро, правосудно, милосердно, всемогуще, и человкъ можетъ выразить свое благоговніе передъ Нимъ лучше всего молчаливымъ созерцаніемъ.
‘Человческія души, дурно прожившія на земл, посл смерти вновь перевоплощаются въ форму соотвтствующихъ проявленному ими характеру животныхъ.
‘Разумется, я передаю только то, что слышалъ отъ человка освдомленнаго, лично же воздерживаюсь отъ всякаго обсужденія этихъ ученій,— заключилъ лекторъ.
Что же касается собственнаго китайскаго быта, то и на этотъ счетъ нашъ знакомый, которому, по его способностямъ и знаніямъ, слдовало бы быть профессоромъ, а не скромнымъ бухгалтеромъ, далъ намъ очень интересныя объясненія.
— Нужно вамъ сказать,— продолжалъ онъ,— что исторія Китая распадается на два періода: на офиціальный, начинающійся съ 1980 года до христіанской эры, и на доисторическій, обнимающій собою все, что было или предполагается бывшимъ до названнаго года.
‘Относительно происхожденія человка китайская исторія молчитъ, ограничиваясь лишь констатированіемъ факта его появленія. Вотъ что говоритъ ихъ исторія о первомъ человк: ‘Прародитель человческаго рода виталъ между небомъ и землею, прекрасно сознавая, въ какомъ разстояніи находится отъ того или другого. Онъ познавалъ принципъ причинности и наличность стихій, и это познаніе было началомъ возникновенія жизни на земл’. Народная же фантазія представляетъ себ перваго человка одареннымъ великимъ могуществомъ и держащимъ въ одной рук солнце, въ другой — луну…
— Позвольте,— перебилъ профессоръ, слушавшій съ глубокимъ вниманіемъ,— не знаете ли вы, что именно за мысль скрывается въ словахъ приведеннаго вами текста о витаніи человка между небомъ и землею?
— Знаю,— отвтилъ нашъ лекторъ.— Въ приведенныхъ мною словахъ легендарной части исторіи содержится та мысль, что человкъ не что иное, какъ заключенный въ матеріальную оболочку духъ, сознающій, что онъ боле уже не чистый духъ, но вмст съ тмъ и не чистая матерія.
— Да?.. Благодарю васъ. Это въ высшей степени глубокая философская мысль… Пожалуйста, продолжайте,— сказалъ профессоръ, быстро занося что-то въ свою записную книжку.
— Что же касается представленія прародителя человчества съ солнцемъ и луною въ рукахъ,— продолжалъ гость,— то въ немъ резюмируется лишь идея о мужскомъ и женскомъ принципахъ, вложенныхъ въ человчество, а также и о томъ, что съ момента соединенія этихъ двухъ началъ открывается картина отршившейся отъ своего первоисточника и предоставленной самой себ, страдающей жизни. Это собственно лишь особая версія о грхопаденіи, т.-е. о вндреніи чистаго духа въ матерію.
‘Мысль о томъ, что небесное Провидніе заботится о судьбахъ человчества, въ китайской легендарной лтописи выражена показаніемъ объ управленіи людьми-властителями, одаренными высшей мудростью. Объ этихъ миическихъ властителяхъ существуютъ слдующія преданія, также богатыя философскою глубиною. По этимъ преданіямъ, первый изъ этихъ властителей называется царемъ неба. Онъ установилъ порядокъ времени, раздливъ его на десять небесныхъ стволовъ и двнадцать земныхъ втвей, что, вмст взятое, составляетъ извстный циклъ. Этотъ царь прожилъ восемнадцать тысячъ лтъ. Второй — царь земли, онъ прожилъ столько же, и ему приписывается раздленіе мсяца на тридцать дней. Третій царь — властитель людей. Къ его царствованію относятся первыя попытки устройства общественной жизни. Онъ раздлилъ свои владнія на девять частей и надъ каждою поставилъ главою одного изъ членовъ своей семьи. Въ связи съ нимъ въ первый разъ упоминается о красотахъ природы и мягкости климата. Его царство продолжалось сорокъ пятъ тысячъ лтъ.
‘Во вс эти три періода, обнимающіе промежутокъ времени въ восемьдесятъ одну тысячу лтъ, нтъ еще и рчи ни о жилищ ни объ одежд. Люди жили въ пещерахъ, не боялись дикихъ животныхъ и не знали чувства стыда. Не упоминается и о томъ, въ силу чего измнилось первобытное состояніе. Но обратите вниманіе на то, что подъ послдовательностью властителей неба, земли и людей подразумвается постепенный нравственный упадокъ человчества.
‘Четвертый властитель называется царемъ гнздъ, и при немъ начинается настоящая борьба за существованіе. Человкъ сталъ во враждебныя отношенія къ животнымъ и началъ искать отъ нихъ защиты, для чего принялся строить себ гнзда изъ дерева, а шкурами убитыхъ зврей покрывать свое тло. Вслдъ за этимъ въ лтописяхъ длается ужо различіе между понятіемъ о простомъ ‘прикрытіи’ тла и объ ‘одежд’. О земледліи еще ни слова.
‘Пятый властитель — царь огня. Наблюдая явленія природы, онъ доходитъ до открытія огня и научаетъ своихъ подданныхъ, какъ добывать его, благодаря чему они узнаютъ жизнь у домашняго очага. Ему же обязаны люди введеніемъ въ свой обиходъ обмна продуктовъ и закрпленію въ памяти важныхъ событій посредствомъ завязыванія узловъ на шнурк.
‘Слдующій властитель, называемый уже обыкновеннымъ именемъ Фу-Хи, учитъ людей рыболовству, охот на дикихъ зврей и разведенію домашнихъ животныхъ. Онъ же установилъ восемь діаграммъ, т.-е. основныхъ принциповъ, въ которыхъ содержится основное начало всхъ успховъ цивилизаціи, а также основа философіи. При немъ же развивается и понятіе о собственности. Онъ же установилъ продолжительность четырехъ временъ года и составилъ первый календарь, по которому начало года совпадаетъ съ первымъ днемъ весны, опредлилъ и четыре стороны свта, чмъ далъ людямъ возможность оріентироваться. Понявъ законъ сотрясенія струнъ, онъ изобрлъ музыку и установилъ бракъ со всми его церемоніями, существующими еще до сихъ поръ.
‘Затмъ слдуетъ Ченгъ-Нунгъ, царь земледлія. Онъ изучалъ свойства растеній и положилъ начало цлебному искусству, прорывалъ огромные каналы, вызывалъ изъ земли источники воды, даже цлыя рки, принялъ мры противъ поступательнаго движенія моря на землю. Онъ ввелъ изображеніе дракона, въ качеств императорскаго герба, сохраняющагося до сихъ поръ.
Преемникъ Ченгъ-Нунга, названный ‘желтымъ’, продолжалъ дло своихъ предшественниковъ, соорудилъ первую правильную обсерваторію, ввелъ въ употребленіе шелковую одежду, мебель, экипажи, корабли, стрлковый лукъ, духовые инструменты и деньги. Онъ написалъ первое медицинское произведеніе, въ которомъ встрчается уже понятіе о пульс и его значеніи, какъ способ къ распознаванію болзней. При немъ же установлена сравнительная цнность предметовъ, при чемъ жемчугъ былъ поставленъ выше золота. Супруга этого властителя первая занялась разведеніемъ шелковичныхъ червей. При немъ было сорганизовано управленіе государствомъ. Комплектъ въ восемь сосднихъ домовъ былъ названъ ‘колодцемъ’, три ‘колодца’ составляли ‘содружество’, а три содружества — деревню. Пять деревень составляли волость, десять волостей — уздъ, десять уздовъ — правительственный округъ, а десять такихъ округовъ — провинцію. Въ царствованіе этого властителя началась первая обработка залежей красной мди.
‘Начало царствованія слдующаго властителя, названнаго богдыханомъ, т.-е ‘святымъ царемъ’, можно считать уже историческимъ, такъ какъ оно относится въ 2399 году до нашей эры. Съ этого времени вплоть до 1980 года вс китайскіе богдыханы считаются святыми. До офиціально признаннаго періода китайской исторіи власть богдыхана не была наслдственною. Каждый богдыханъ при склон своихъ дней выбиралъ себ въ преемники лицо, которое находилъ наиболе достойнымъ, и еще при жизни уступалъ ему свой престолъ.
Въ царствованіе послдняго изъ ‘святыхъ’ богдыхановъ, около 2000 года до Р.Х., исторія упоминаетъ объ устройств грандіозныхъ водяныхъ сооруженій, необходимость которыхъ была вызвана небывалымъ раньше сильнымъ наводненіемъ, причинившимъ страшныя опустошенія. Это можетъ относиться къ тому событію, которое въ Библіи названо всемірнымъ потопомъ.
‘Офиціальная исторія Китая общеизвстна, поэтому распространяться я не буду. Что же касается здшняго семейнаго уклада, которымъ вы такъ интересуетесь, то о немъ я долженъ сказать, что онъ несравненно лучше, чмъ принято думать на Запад, основываясь на выдумкахъ невжественныхъ писателей… невжественныхъ въ томъ отношеніи, что они хотятъ показать себя знатоками здшняго быта, въ сущности мало доступнаго. для изученія иностранцамъ. Напримръ, здшняя женщина отлично поставлена у домашняго очага. Она полновластная хозяйка въ дом, и воспитаніе дтей лежитъ всецло въ ея рукахъ. Она не играетъ никакой роли только въ общественныхъ длахъ. Браки здсь совершаются рано: женихъ рдко бываетъ старше двадцати лтъ, попадаются и шестнадцатилтніе, невста въ большинств случаевъ лтъ пятнадцати, иногда и четырнадцати. Бракосочетаніе обставлено торжественнымъ церемоніаломъ. Разводы супруговъ допускаются закономъ, но противъ нихъ обычай. Тмъ не мене, они бываютъ, но лишь по самымъ серьезнымъ причинамъ. Китайская женщина слишкомъ много теряетъ съ расторженіемъ брачнаго союза. Замужество даетъ ей вс преимущества мужа, ей дается право даже носить присвоенный ему мундиръ, конечно, не въ полномъ смысл тотъ, который носитъ онъ, а сшитый для нея по образцу его мундира. Это заставляетъ многихъ женщинъ изъ привелигированныхъ классовъ мириться съ разными терніями супружеской жизни. Кром того, женщину удерживаютъ и дти, которыхъ она боится подвергать послдствіямъ семейнаго развала. Къ тому же и общественное мнніе, какъ я уже говорилъ, противъ нарушешенія брачныхъ обтовъ.
‘Въ трудовомъ же сло населенія семейные устои еще крпче. Тамъ вс члены семьи заняты добываніемъ средствъ къ жизни, и имъ некогда разбираться въ шероховатостяхъ характера другъ друга. Бываютъ, положимъ, и тамъ крупныя ссоры, даже драки, но обыкновенно обоюдные интересы быстро призываютъ къ миру, и гроза разсивается. Если же и случается, когда жена хлопочетъ о развод изъ-за расточительности мужа или дурного обращенія съ нею, то судья беретъ на себя увщаніе виновнаго, убдительно призываетъ его къ исправленію и въ большинств случаевъ достигаетъ цли, тогда жена беретъ свою просьбу обратно.
‘Но чтобы здсь самъ мужъ настаивалъ на расторженіи брака, этому почти нтъ примровъ. Даже когда нтъ дтей, что по закону считается одною изъ главныхъ причинъ для расторженія брака, китаецъ скоре ршится усыновить чужого ребенка, чмъ развестись съ безплодною женою. Быть-можетъ, это происходитъ оттого, что здсь и понятія не имютъ о бракахъ по расчету, а женятся единственно по склонности. Если жена приноситъ съ собою что-нибудь въ домъ мужа, то это дйствительно лишь ‘приданое’ въ полномъ смысл, то-есть, нчто второстепенное. Главное же для китайца то, чтобы его избранница обладала хорошимъ характеромъ и была въ состояніи по своимъ качествамъ быть украшеніемъ его домашняго очага и разумною воспитательницею дтей,
‘Китаянка во всхъ длахъ домашней жизни совершенно равна въ правахъ съ мужемъ. Такъ же, какъ онъ, можетъ и она, по своему усмотрнію, продавать и покупать общее имущество, заключать и уничтожать торговыя сдлки, вообще она вполн самостоятельна, по крайней мр, по закону. Но, разумется, она пользуется этимъ правомъ очень скромно, стараясь не задвать самолюбія мужа, и только въ тхъ случаяхъ обходится безъ его согласія и совта, когда онъ уступаетъ ей въ дловитости, что, впрочемъ, здсь замчается очень рдко.
‘Интересенъ одинъ китайскій обычай, регулирующій семейную жизнь и права отдльныхъ членовъ семьи. Въ каждомъ дом существуетъ свой писанный уставъ, въ который занесено все имущество семьи и сдланы опредленія, въ род, напримръ, слдующихъ: ‘Доходы съ (такого-то) владнія назначаются на поддержаніе жизни лишенныхъ трудоспособности стариковъ, доходы съ такого-то (торговаго или иного предпріятія) должны итти на преміи сыновьямъ, хорошо выдержавшимъ государственные экзамены, доходы (такіе-то) идутъ на воспитаніе дтей’. Словомъ, тамъ предусматриваются по возможности вс расходы по содержанію и устройству семьи
‘Кром того, этимъ уставомъ предначертаны и обязанности каждаго члена семьи и наказанія, которымъ подвергаются виновные въ нарушеніи этихъ предписаній.
‘Краеугольнымъ камнемъ китайской семьи является почитаніе родителей,— почитаніе искреннее, не ограничивающееся одною формальностью. Представить себ непочтительнаго, непослушнаго родителямъ ребенка не въ состояніи ни одинъ китаецъ. Это почитаніе родителей возведено въ настоящій культъ, распространяющійся на самыхъ отдаленныхъ предковъ.
‘Этотъ трогательный и содержательный культъ поддерживается въ теченіе цлыхъ тысячелтій, благодаря пяти основнымъ принципамъ воспитанія. Ребенку прежде всего внушается: врность къ глав страны, почтеніе къ родителямъ или воспитателямъ, необходимость поддержанія согласія въ будущемъ супружеств, согласіе между братьями и сестрами и постоянство въ дружб. Императоръ здсь считается главою не только самого государства, но и всхъ заключающихся въ немъ семействъ. Это — царь-патріархъ, пользующійся безусловнымъ повиновеніемъ всхъ своихъ подданныхъ — дтей. Этимъ и объясняется тотъ фактъ, что здсь считается высшею честью находиться на государственной служб…
— Однако,— перебилъ себя мистеръ Джонсонъ, взглянувъ на часы,— оказывается, уже поздно, и я, вроятно, порядкомъ надолъ вамъ своей лекціей…
— О, нтъ, напротивъ!— поспшили мы возразить съ профессоромъ въ одинъ голосъ.— Мы готовы слушать васъ до утра. Такъ трудно встртить даже здсь, на мст, человка, отъ котораго можно узнать что-нибудь достоврное относительно интимной жизни туземцевъ. Пытались мы разспрашивать другихъ осдлыхъ европейцевъ, но кром анекдотовъ да старыхъ басенъ ничего не услышали… Кстати, почему вы ничего не упомянули о томъ странномъ обыча, который предписываетъ китаянк высшихъ классовъ калчить съ дтства ноги, чтобы он были какъ можно меньше?— полюбопытствовалъ я.
— А просто потому,— отвтилъ нашъ лекторъ,— что этотъ обычай, во-первыхъ, сильно раздутъ и въ дйствительности вовсе не является такимъ распространеннымъ, какъ объ этомъ принято думать, а во-вторыхъ,— онъ въ настоящее время и совсмъ идетъ на смарку. Придерживаются его лишь очень невжественныя матери относительно своихъ дочерей, сжимая имъ въ дтств ноги въ колодки, чтобы препятствовать ихъ дальнйшему росту. Всякая уродливость всюду является лишь исключеніемъ, а не правиломъ.
Мы разстались съ мистеромъ Джонсономъ, уговорившись о новой встрч, которой, однако, не суждено было состояться, потому что у него, къ несчастью, заболла жена, и онъ все свободное отъ службы время посвящалъ ей. Вмсто него бывалъ у насъ его сынъ, который провожалъ насъ въ буддійскій храмъ, но этотъ юноша могъ быть только веселымъ собесдникомъ, и больше ничего.

КИТАЙ.

Кантонъ.

Узнавъ, что стоящій у пристани пароходъ ‘Xo-Намъ’, считающійся здсь однимъ изъ лучшихъ, набираетъ пассажировъ въ Кантонъ, мы съ профессоромъ вздумали воспользоваться удобнымъ случаемъ осмотрть этотъ городъ, соименный цлой провинціи.
Но прежде, чмъ взять билеты, мы освдомились, не тотъ ли самый капитанъ управляетъ ‘Xo-Намомъ’, который, какъ мы слышали, угрожалъ выбросить за бортъ одного пассажира, захотвшаго длать фотографическіе снимки съ него самого и его экипажа. Къ счастью, оказалось, что это не тотъ, и мы успокоились. Тмъ не мене, я посовтовалъ профессору лучше и не показывать на пароход своего аппарата, чтобы не подать повода къ недоразумніямъ.
Дождь продолжалъ лить во всю. Туманъ былъ такой густой, что, какъ говорится, хоть ржь его ножомъ. Плывемъ по широкому заливу, прекрасно укрпленному. Вокругъ насъ проносятся большіе винтовые пароходы, глубоко сидящіе въ вод, китайскія лодки, нагруженныя живностью, плоскодонныя джонки, сампаны, но все это представляется намъ лишь въ смутныхъ очертаніяхъ. Удивительно только, какъ это въ такомъ туман здсь такъ рдко слышно о столкновеніяхъ между судами?
Во весь непродолжительный перездъ мы грлись чаемъ съ ромомъ, между тмъ какъ пассажиры изъ туземцевъ, расположившись въ полулежачемъ положеніи на диванахъ въ кают, потягиваютъ свой ужасный опій, отъ одного запаха котораго тошнитъ.
При вход въ рейдъ Кантона взглядъ прежде всего притягивается двойною башней мстной обширной католической церкви. Я невольно обнажилъ голову при вид этого памятника славной побды христіанства надъ язычествомъ. Нигд христіанству не приходилось такъ ожесточенно бороться ради своего торжества, какъ въ Кита, нигд такъ не мучили стойкихъ миссіонеровъ, какъ тамъ.
Узкія улицы Кантона темны отъ безчисленнаго множества вывсокъ,— красныхъ, золотыхъ, черныхъ и блыхъ, длинными полотнищами пестрящихъ высокіе дома. Зданія по большей части кирпичныя, на гранитныхъ фундаментахъ, покрытыя черепицею, фасады сплошь украшены замысловатою и ярко расписанною деревянною рзьбою. Китайцы умютъ привлекать эффектною отдлкою своихъ торговыхъ помщеній, хотя бы въ нихъ и ничего не было, кром битой птицы да потроховъ. Сколько лавокъ, столько и ресторановъ, и повсюду все биткомъ набито пестрою разноязычною толпою. Наши носильщики съ трудомъ протискиваются сквозь человческій муравейникъ, заливающій улицы, и, несмотря на свои предостерегающіе крики, то и дло кто-нибудь натыкается на шесты носилокъ. Иногда не обходится и безъ членовредительства, и тогда поднимается невообразимый гвалтъ.
Если Гонконгъ показываетъ, какъ работаетъ китаецъ, то Кантонъ наглядно иллюстрируетъ презрніе сыновъ Поднебесной имперіи къ смерти. Я уже заране зналъ, что Кантонъ — одинъ изъ самыхъ людныхъ городовъ въ этой области, но все-таки не ожидалъ такой страшной скученности. Тутъ нтъ возможности не только свободно двигаться, но даже и дышать. Мн кажется, что по этимъ грязнымъ проходамъ между расцвченными домами никогда не проносилось ни одной струи свжаго воздуха, и никакими санитарными мрами не уничтожить здшнихъ міазмовъ.
— Ну, однако, и вонь же тутъ у васъ,— говорю своему носильщику.
— Да, пахнетъ неособенно хорошо,— соглашается онъ и въ вид оправданія добавляетъ:— Это вы, сэръ, такъ несчастливо попали въ такое время, когда пахнетъ хуже обыкновеннаго.
Молчу. Съ желтолицымъ разв можно спорить? Положимъ, Ахъ-Кумъ — такъ звали моего носильщика — человкъ очень вжливый, угодливый и предупредительный, хорошо говорившій по-англійски и, очевидно, видавшій виды, но еще неизвстно, какія онъ обнаружитъ свойства, если съ нимъ поспорить.
— Не желаете ли взглянуть, сэръ, какъ у насъ длаются украшенія изъ перьевъ?— предлагаетъ онъ, останавливаясь передъ дверью одной мастерской
Изъявляю это желаніе и вхожу въ маленькое помщеніе, уставленное по угламъ рзными изъ дерева чудовищами. На стол груды разноцвтныхъ перьевъ,— блыхъ, голубыхъ, лиловыхъ, зеленыхъ, красныхъ, желтыхъ и розовыхъ, которыя обдлываются тремя мастерами въ золото для ношенія женщинами на голов. Работа искусная и очень красивая. Но эти отовсюду высовывающіеся на васъ огненные языки, страшно таращащіеся глаза и гримасничающія чудовища, эта скользкая грязь подъ ногами на гранитныхъ плитахъ, эта ужасная вонь и эти безчисленныя желтыя, какъ лимонъ, косоглазыя живыя лица и масса шлепающихъ по спинамъ косъ, эта безпрерывятая топотня вокругъ, этотъ шумный гортанный говоръ — отъ всего этого, въ конц-концовъ, длается жутко и тошно.
Перехожу рядомъ въ торговлю готовымъ платьемъ. Гляжу на эту нжно-голубую, нжно-зеленую, ярко-красную, золотисто-желтую и серебристо-блую шелковую прелесть, покрытую великолпными вышивками, и думаю про себя, что если китайская толпа — вещь очень непріятная, въ особенности здсь, въ Кантон, зато китайскія издлія стоятъ того, чтобы полюбоваться ими. Недаромъ европейцы, особенно англичане, такъ стремятся овладть хотя частичкою Китая.
Я самъ англичанинъ, хотя родился и росъ въ Индіи, и потому сочувствую стремленіямъ своихъ сородичей, тмъ боле, что во всхъ этихъ косыхъ китайскихъ глазахъ, устремленныхъ на меня, читаю смсь подавленной ненависти и плохо скрытаго презрнія. Все это низкопоклонство, вся эта улыбающаяся угодливость, вся эта показная привтливость, въ сущности маскируютъ одну яростную злобу къ европейцамъ. Я это вижу и думаю, что, право, было бы не жаль, если бы все это желтое человческое море въ одинъ прекрасный день поглотилось тою же землею, изъ таинственныхъ ндръ которой оно вышло.
Профессоръ вдругъ пожелалъ быть вмст со мною въ однхъ носилкахъ (до сихъ поръ онъ былъ въ отдльныхъ), чтобы имть возможность безпрепятственно обмниваться со мною впечатлніями. Мой паланкинъ былъ вдвое просторне, чмъ его, и я охотно соглашаюсь принять въ него своего почтеннаго спутника. Спрашиваю совта Ахъ-Кума, какъ это устроить.
— Что жъ, это можно,— отвчаетъ съ своею хитрою улыбочкою желтолицый.— Я позову себ еще помощниковъ, а моему товарищу, который несетъ другого сэра, придется заплатить за все время, на которое онъ былъ нанятъ. Такъ ужъ водится у насъ.
Носильщики были наняты на два часа, но проработали едва половину, и тотъ, котораго отпускаетъ профессоръ, требуетъ за все время. Профессоръ расплачивается и пересаживается ко мн.
Ахъ-Кумъ, добывшій себ изъ толпы четырехъ лишнихъ помощниковъ, по одному на каждый конецъ шеста (носильщиковъ полагается по четыре на паланкинъ, по числу двухъ переднихъ и двухъ заднихъ концовъ шестовъ, при чемъ одинъ изъ носильщиковъ всегда старшій, съ которымъ вы и имете дло), несетъ насъ къ буддійской пагод ‘Пятисотъ геніевъ’ являющейся одною изъ здшнихъ достопримчательностей.
Храмъ очень вычурный, въ настоящемъ китайскомъ стил, съ множествомъ поднимающихся одна надъ другою изогнутыхъ рзныхъ, покрытыхъ густою позолотою, кровель, унизанныхъ по карнизамъ колокольчиками. По бокамъ входныхъ дверей стоитъ по колоссальной бронзовой фигуръ крылатаго дракона. Во внутрь храма иноврцевъ не пускаютъ, но разршается обходить кругомъ по галлере, огибающей дворъ. Вся эта галлерея уставлена рзными изображеніями всхъ азіатскихъ народностей, но между этими изображеніями находятся и очень замысловатыя карикатуры на отцовъ-іезуитовъ. Изъ одной ниши выглядываетъ веселое бородатое европейское лицо въ шляп. Нашъ носильщикъ Ахъ-Кумъ (онъ же и проводникъ) предлагаетъ взглянуть на старинные часы, приводимые въ движеніе водою. Заглянувъ въ открытыя двери храма, горящаго огнями вокругъ жертвенника, за которымъ виднется статуя Будды, и наполненнаго фантастическими изображеніями ‘геніевъ’, т.-е. олицетвореній разныхъ идей, мы отправляемся къ боковому зданію, представляющему тоже храмъ въ миніатюр, и видимъ тамъ на гранитной подставк водяные часы особаго устройства. Профессоръ говоритъ, что механизмъ этихъ часовъ не можетъ дйствовать здшнею водою, потому что она слишкомъ густа, чтобы свободно проходить по такимъ тоненькимъ трубочкамъ, и высказываетъ предположеніе, что стрлки на часахъ передвигаются просто руками человка, приставленнаго къ часамъ для этой цли и руководствующагося ударами колоколовъ на стоящихъ въ гавани европейскихъ судахъ.
Побывали мы и въ пол, гд производятся казни преступниковъ. Эти казни здсь очень многочисленны. Но я скажу отъ себя, что Кантонъ до такой степени переполненъ населеніемъ, что будетъ совершенно незамтно убыли, если казнить ежегодно хоть по десяти тысячъ негодныхъ обывателей этого благоухающаго всевозможными міазмами города.
Навстрчу намъ попался палачъ и предложилъ купить его мечъ, увряя, что онъ принесетъ намъ ‘счастье’, потому что имъ отсчено не мене двухсотъ преступныхъ головъ. Разумется, мы отказались отъ пріобртенія такого орудія ‘счастья’, и его собственникъ наградилъ насъ за этотъ отказъ многообщающимъ взглядомъ исподлобья.
Тутъ же, на пол казней, находится ‘храмъ Ужасовъ’, вполн соотвтствующій своему названію. Вс стны этого храма расписаны сценами казней.
Это полная, раскрашенная живыми красками, иллюстрація того, какъ здсь вшаютъ, обезглавливаютъ, варятъ, жарятъ, толкутъ въ желзныхъ ступахъ, четвертуютъ, колесуютъ,— вообще наказываютъ за преступленія.
Но китаецъ всегда ‘милосердъ’, даже въ своихъ казняхъ. Такъ, напр., когда преступникъ присужденъ быть смолотымъ въ порошокъ въ мельниц, его сначала кокнутъ деревяннымъ молотомъ по голов, чтобы оглушить, а потомъ ужъ и приведутъ въ ходъ мельницу. По крайней мр, такъ изображено на стн храма. Можетъ-быть, въ дйствительности дло обстоитъ и иначе. Китайская душа — потемки.
Въ нкоторомъ разстояніи отъ храма расположена тюрьма. Это нчто еще боле ужасное. Едва мы заглянули въ одну изъ мрачныхъ, сырыхъ, до невозможности смрадныхъ камеръ, переполненныхъ живыми скелетами, ожидающими казни, какъ тутъ же отскочили назадъ съ такимъ чувствомъ, точно заглянули въ самый адъ.
— Ради Бога, скоре назадъ въ Гонконгъ!— возопилъ профессоръ, обими руками ухватившись за голову и длая неимоврныя усилія (какъ и я самъ), чтобы удержать тошноту.— Тамъ все-таки лучше.
Вполн сочувствуя своему спутнику, я сказалъ Ахъ-Куму, чтобы онъ несъ насъ кратчайшимъ путемъ назадъ на пристань. Профессоръ отказывался вести объясненія съ ‘этими желторожими дьяволами’, это, вроятно, и было одною изъ главныхъ причинъ, побудившихъ его искать моей неразлучной компаніи.
Ахъ-Кумъ оказался настолько корректнымъ и любезнымъ, что вынесъ насъ черезъ узкій переулокъ, походившій на исполинскую мышеловку, прямо на улицу, ведущую въ западную часть города, гд пребываетъ вице-король. Здсь оказалось довольно чисто. Дворецъ вице-короля расположенъ на гор, покрытой азаліями, а снизу окаймленной хлопчатниковыми до ревьями. На другомъ холм, тоже украшенномъ богатой растительностью, сверкаютъ золотыя кровли пятиярусной пагоды, вычурной, какъ все китайское. Мы не стали ее осматривать: намъ ужъ надоло глядть на эти сооруженія, за которыми такъ и чудилась грязь и вонь, хотя ничего подобнаго въ этой пагод, конечно, не могло быть. Но таково ужъ впечатлніе, производимое на свжаго человка Кантономъ.
Обогнувъ высокую крпостную стну, всю обвтрившуюся, потрескавшуюся, поросшую травою и унизанную старыми проржавленными пушками, мы опять попали въ тсную улицу, лишенную воздуха и свта, запруженную галдящею толпою и благоухающую всми запахами переполненной сверхъ краевъ, никогда не очищаемой помойки. На середин улицы Ахъ-Кумъ чуть было по столкнулся съ богато разукрашеннымъ паланкиномъ, въ которомъ сидли два мандарина съ тоненькими ‘офиціальными’ усиками, одтые въ красный шелкъ, на головахъ у нихъ были блыя шапочки съ коралловыми пуговками. Отъ этого паланкина несло крпкими, пряными, одуряющими восточными духами. Оба сановника прижимали къ своимъ носамъ изящные шелковые мячики, пропитанные этими духами.
— Знаете что, дорогой товарищъ,— обратился ко мн профессоръ, когда мы благополучно снова очутились на борту ‘Хо-Нама’,— хотя мы съ вами и условились объхать весь Китай, по крайней мр, его главные города, но посл этого ужаснаго Кантона лично мн вполн достаточно знакомства съ Поднебесною имперіей, и я думаю, не лучше ли намъ махнуть изъ Гонконга прямо въ Японію? Тамъ, наврное, нтъ такой грязи и такого смрада… Бр-р-р-р! Какъ это только мы выдержали цлыхъ два часа въ этой чудовищной клоак?.. Если вы желаете остаться въ этой дьявольской стран, оставайтесь, а я уду!— съ ршимостью отчаянія заключилъ онъ.
Я засмялся и утшилъ его, объявивъ, что и самъ думаю отказаться отъ своего первоначальнаго плана ознакомиться подробне съ Китаемъ. Дйствительно лучше бы отправиться прямо въ Японію. Но что я не зналъ, будетъ ли на это согласенъ онъ. Послднее замчаніе было чистымъ лукавствомъ съ моей стороны. Я отлично видлъ, что профессоръ готовъ былъ убраться отсюда хоть на крыльяхъ, и наврное не пожаллъ бы никакихъ расходовъ (онъ былъ человкъ одинокій и съ хорошими средствами), если бы могъ раздобыться воздушнымъ шаромъ, чтобы прямо перенестись на японскіе острова.
Но добродушный нмецъ моего лукавства не замтилъ и вторично объявилъ, что чмъ скоре мы уберемся отсюда, тмъ будетъ лучше.
Въ Кантон не было настоящаго дождя, съ сраго неба сялась лишь какая-то мелкая водяная пыль, но въ Гонконг попрежнему дождь лилъ какъ изъ ведра. Тмъ не мене, намъ этотъ городъ теперь показался раемъ въ сравненіи съ Кантономъ, во всхъ отношеніяхъ представляющимъ адъ.
На слдующій день, прощаясь совсмъ съ Гонконгомъ, мы побывали въ той мстности, гд красуются загородныя виллы европейцевъ. Высокій, утесистый берегъ моря весь усянъ хорошенькими каменными домиками, утопающими въ пышной зелени, расцвченной яркими цвтами. Въ прелестныхъ садахъ мелькаютъ разряженныя дамы и дти. Раздается веселый смхъ и всюду слышится чистйшій англійскій говоръ. На наше счастье, въ этотъ вечеръ дождь отдыхалъ, какъ это иногда бываетъ здсь, и даже сіяло солнце, вызвавшее изъ домовъ массу гуляющихъ, несмотря на сырость.
Но здсь, въ царств зелени, именно только сыро, но грязи нтъ, ей неоткуда взяться, потому что мстность высокая и повсюду стоки.
Мы положительно ожили въ такомъ прелестномъ уголк въ этотъ вечеръ, давшій намъ иллюзію благодатнаго европейскаго лта. Но солнце зашло въ черныхъ тучахъ, что предвщало новые дожди и туманы. Чтобы избжать тоскливой картины нависшаго надъ головою мрачнаго неба, источающаго безпрерывные потоки холодной воды, мы въ одиннадцать часовъ вечера, прямо посл прогулки, забрались на пароходъ ‘Анкона’, отплывавшій въ Нагасаки. Когда передъ тмъ мы зашли въ отель ‘Викторію’, чтобы расплатиться и взять свой багажъ, приготовленный уже заране тотчасъ же по возвращеніи изъ тошнотворнаго Кантона, намъ подали карточку генерала, приходившаго было съ нами побесдовать, но не заставшаго насъ дома.
— Ахъ, бдный, съ кмъ онъ теперь будетъ проводить скучные вечера!— воскликнулъ профессоръ.— Онъ былъ такъ радъ намъ, въ противовсъ своимъ офицерамъ, изъ которыхъ ни одинъ ему не понравился, и тмъ желтолицымъ, съ которыми долженъ поддерживать офиціальныя сношенія.
— Ну, это ужъ дло его, — сказалъ я.— Впрочемъ, быть-можетъ, въ угоду ему, вы хотите продлить свое пребываніе здсь, и даже еще разъ прохаться въ Кантонъ, только ужъ не со мною, а съ нимъ, для разнообразія.
— Ну, нтъ, слуга покорный!— пробурчалъ профессоръ, поспшно выходя вслдъ за носильщиками багажа изъ покидаемаго нами номера.
Такимъ образомъ, побывавъ только въ Кантон, этомъ дйствительно китайскомъ город и называемомъ китайцами Каунгъ-Тунгомъ, потому что Сингапуръ и Гонконгъ, несмотря на ихъ преимущественно китайское населеніе, принадлежатъ Великобританіи, почему и не могутъ считаться Китаемъ, мы распростились съ Поднебесной имперіей, чтобы отправиться прямо въ страну ‘Восходящаго солнца’.

Японія.

I.
Нагасаки.

Приближаемся къ Нагасаки. Погода чудная. Мракъ, сырость, слякоть и грязь, со всми специфическими китайскими благоуханіями, остались далеко назади. Ночью была сильная качка, и я долго не могъ заснуть, а когда, наконецъ, подъ утро забылся въ тяжелой дремот, то мн представилось, будто я тону въ зачумленномъ болот посреди Кантона. Я сдлалъ такое отчаянное усиліе, чтобы выбраться изъ этого болота, что проснулся весь въ холодномъ поту. Когда же, наконецъ, мой мозгъ стряхнетъ съ себя ужасное впечатлніе, полученное имъ въ кантонской клоак?!
Выхожу на палубу. Передо мною два высокихъ срыхъ утеса, съ зелеными боками и двумя чахлыми синевато-черными соснами на самой вершин. Внизу, въ крохотной бухточк, между этими гранитными великанами, на маленькой лодочк, кажущейся, по своей окраск и легкости, точно вырзанной изъ сандальнаго дерева, натягивается какъ бы выточенный изъ слоновой кости парусикъ, раздуваемый слабымъ втеркомъ, смнившимъ ночной шквалъ. Одтый въ синее, рыбакъ съ лицомъ, словно вылпленнымъ изъ желтаго воска, готовится отчалить отъ берега. Все это — утесы, сосны, лодка и рыбакъ.— кажется мн живымъ воспроизведеніемъ картины, набросанной рукою японскаго художника на ширму. Слдовательно, японскіе художники не выдумываютъ своихъ жанровыхъ картинъ и пейзажей, а списываютъ ихъ прямо съ натуры, значитъ, тутъ меньше лжи, чмъ въ Кита, гд все такъ фальшиво и неестественно.
— Слава Богу,— говорю профессору, стоящему рядомъ со мною и напряженно смотрящему въ бинокль,— подходимъ къ Японіи, къ стран артистовъ чистоты и непритворной вжливости! Вы довольны, профессоръ?
— Но только доволенъ, а прямо въ восторг!— отзывается мой спутникъ, улыбаясь во все свое добродушное нмецкое лицо.— Жаль только, что пароходъ стоитъ здсь всего двнадцать часовъ. Не успемъ всего осмотрть. Не выйти ли намъ совсмъ съ ‘Анконы’ и не остановиться ли здсь на нсколько дней.
— Слишкомъ много потеряемъ на билет, взятомъ до конца рейса,— возражаю я.— Да вы не безпокойтесь: двнадцати часовъ совершенно достаточно, чтобы составить себ понятіе о любомъ город.
Профессоръ соглашается, какъ всегда и во всемъ, когда говоришь ему что-нибудь дльное.
Самый городъ едва виденъ изъ гавани, благодаря тому, что расположенъ въ низин между утесами. ‘Анкона’ идетъ мимо верфей. Въ одной изъ нихъ стоитъ на починк русскій пароходъ изъ Владивостока. Онъ грязенъ, и палуба его безпорядочно загромождена всякою всячиною. Слышу за собою голосъ, говорящій по-англійски: ‘Удивительная вещь: вс русскія суда обязательно грязны и все на нихъ въ безпорядк!’
Хотлъ было оглянуться и посмотрть, кому принадлежитъ этотъ голосъ, но мы уже причаливаемъ къ берегу, и пора сходить съ судна.
Въ длинномъ зданіи, на самой пристани, нашъ багажъ разсматривается молодыми чиновниками-японцами, въ мундирахъ прусскаго покроя и съ изображеніемъ имперской хризантемы {Декоративное растеніе, японскій гербъ и орденъ. Перев.} на фуражк вмсто кокарды. Вс эти господа безукоризненно говорятъ по-англійски. У насъ нтъ съ собою ничего, кром ручной сумки у каждаго, но и ту мы должны были раскрыть и показать, что въ ней находится. Бросивъ бглый взглядъ на содержимое этихъ сумокъ, чиновникъ отпускаетъ насъ, приложивъ руку къ козырьку фуражки.
Здсь тоже ‘рикши’, одно- и двухмстныя. Беремъ послднюю и просимъ своихъ двухъ возницъ, маленькихъ, по ловкихъ и сильныхъ молодыхъ парней, нести насъ по главной улиц въ какой-нибудь чайный домъ. ‘Рикша’ внутри обита бархатными подушками и вообще очень удобна. Развалившись на этихъ подушкахъ, мы съ профессоромъ едва въ состояніи воздержаться отъ изъявленій своего восторга при вид окружающаго насъ живого калейдоскопа.
Улица пестритъ маленькими миловидными женщинами, въ свтлыхъ широкихъ одяніяхъ, съ тремя громадными шпильками въ густыхъ волосахъ цвта воронова крыла и въ крохотныхъ деревянныхъ башмакахъ А какая масса дтей! Ихъ такъ много, что на первый взглядъ можетъ показаться, что весь Нагасаки наполненъ исключительно дтьми. И какъ они дружны между собою. Ребенокъ, ростомъ въ четыре фута, ведетъ за руку трехфутоваго, который, въ свою очередь, ведетъ двухфутоваго, а этотъ тащитъ на себ однофутоваго. Мн не поврятъ, если я скажу, что видлъ тутъ грудныхъ младенцевъ, крохотныхъ какъ куклы, но уже улыбающихся во все свое миніатюрное личико и весело размахивающихъ ручками. Здсь, въ Нагасаки, какъ и въ Бирм, вс смются. Ни у кого не увидишь угрюмаго лица. Такіе ужъ жизнерадостные народы. Позавидуешь имъ и поневол припомнишь сказанія о золотомъ вк, когда люди не вдали никакихъ горестей.
Здшнія улицы тоже не широки, но превосходно вымощены, безъ малйшаго слда грязи. Тутъ нтъ ни пылающихъ вывсокъ, ни фонарей надъ входами. Деревянные дома не окрашены, кровли черепичныя или гонтовыя. Повсюду образцовый порядокъ, чистота и цлесообразность. Ничего лишняго, ничего ржущаго глаза, но все необходимое для простой жизни — налицо. Много написано объ японскихъ домикахъ, состоящихъ изъ однхъ передвижныхъ ширмъ, оклеенныхъ чуть не папиросною бумагою. Но никакое описаніе не можетъ дать точнаго понятія объ этихъ изящныхъ сооруженіяхъ, которыя легко можетъ разрушить ударомъ ноги любой уличный хулиганъ, если ему придетъ такая фонтазія. Вотъ, напр., лавка, гд торгуютъ рисомъ, сушеною рыбою, бамбуковыми издліями и т. п. Она сколочена изъ тонкихъ планокъ, но замчательно аккуратно пригнанныхъ одна къ другой. Въ верхней части двери, вмсто стекла, вставлена промасленная бумага, сквозь которую отлично проникаетъ свтъ. Бумага промаслена такъ ровно, что вы не замтите на ней ни одного пятнышка. Самъ ‘буннія’ (торговецъ) сидитъ на полу на искусно сплетенной изъ мягкой рисовой соломы золотистой цыновк. Одтъ онъ въ синее ‘кимоно’. На ногахъ блые шерстяные носки. Возл бунніи, на краю цыновки, стоитъ мдная литая жаровня въ вид дракона. Въ этой жаровн видны догорающіе остатки угля и золы, но на цыновк и на чистенькомъ полу нтъ и слда ни того ни другого. На колняхъ бунніи лежитъ зеленый замшевый кисетъ съ краснымъ шелковымъ шнуркомъ. Кисетъ раскрытъ и буннія достаетъ изъ него тонко нарзанный табакъ и набиваетъ имъ длинную красную съ чернымъ лакированную трубку. Искусно набитая, именно настолько, насколько нужно, чтобы свободно проходилъ воздухъ, трубка закуривается объ уголекъ въ жаровн и въ дв-три сильныя затяжки выкуривается до дна. Все это продлывается медленно и методично, точно совершается священнодйствіе.
Задняя часть лавки перегорожена изящною бамбуковою ширмочкою, оклеенною пестрыми бумажными рисунками. За ширмочкою виднется крохотная комнатка, полъ которой весь выложенъ золотистою цыновкою, а потолокъ сдланъ изъ кедровой фанеры. Посередин пола разостлано кроваво-красное шерстяное одяло, и притомъ такъ аккуратно, что на немъ не видно ни одной морщинки, точно листъ бумаги. Боле въ комнатк ничего нтъ. Съ боку лавки и комнатки идетъ узенькая галлерейка, обшитая полированнымъ деревомъ, отражающимъ предметы какъ зеркало. Въ конц галлерейки красуется карликовая, двухфутовая сосенка, въ зеленомъ глазированномъ глиняномъ горшк и въ хорошенькой нжно-срой фигурной вазочк пылаетъ покрытая ярко-красными цвтами втка азаліи.
Не богата обстановка, но чиста и проста, какъ первая грёза невиннаго ребенка. Любовь къ чистот, красот и природ, довольство малымъ, отсутствіе всякихъ лишнихъ потребностей, самый строгій во всемъ порядокъ,— вотъ главныя черты японскаго характера.
За исключеніемъ полицейскихъ, одтыхъ на иноземный, преимущественно германскій образецъ, коренное населеніе Нагасаки носитъ то же самое, что носилось на островахъ имперіи Восходящаго Солнца сотни лтъ тому назадъ: ‘кимоно’ (нчто въ род халата, одинаковаго покроя для обоихъ половъ), сшитое изъ самодльной, по большей части синей ткани, панталоны въ обтяжку и деревянные башмаки, снимающіеся дома. Голова у большинства ничмъ не покрыта, но попадаются и въ шляпахъ, войлочныхъ или соломенныхъ, смотря по сезону. Щеголяютъ въ нихъ преимущественно молодые люди, старики же, женщины и дти ходятъ съ покрытыми головами. Говорятъ, въ главныхъ городахъ Японіи идетъ усиленное увлеченіе европейскою одеждою, которая, кстати сказать, вовсе не идетъ обитателямъ Востока, а.только уродуетъ ихъ, длаетъ изъ нихъ карикатуру.
Мы съ профессоромъ восхищаемся всмъ, что видитъ вокругъ себя: цвтущими и веселыми лицами женщинъ и дтей, изумительною чистотою, хорошенькими, точно игрушечными домиками, степенностью, вжливостью и безыскусственною порядочностью населенія.
Видимъ чайный домъ и входимъ въ него. Насъ приглашаютъ пройти черезъ галлерейку съ блестящими стнами въ крохотный садикъ, съ карликовыми растеніями,— чистенькій и аккуратно разбитый, точно только что вышедшая изъ рукъ художника картинка. Я начинаю чувствовать себя неловко въ своихъ покрытыхъ уличной пылью (неизбжною даже здсь, въ этой стран чистоты) сапогахъ, подъ которые миловидная служанка, такъ и сверкающая здоровьемъ, красотою и чистотою, подкладываетъ особую толстую цыновку. И вообще мн неловко въ этой кукольной обстановк, къ которой я но приспособленъ, почему и долженъ казаться въ ней чмъ-то въ род грубаго медвдя, забравшагося въ игрушечную лавку. Мн досадно, что я здсь ничмъ по могу выказать своей цивилизованности. Приблизительно т же ощущенія читаю и на лиц моего спутника.
Намъ приносятъ крохотный фаянсовый, расписанный цвтами, подносикъ, съ еще боле миніатюрнымъ чайнымъ приборомъ, и ставятъ на маленькій круглый лакированный столикъ. Такіе столики и маленькіе плетеные стульчики держатся здсь, очевидно, только для иноземныхъ постителей, туземные дятъ и пьютъ, сидя прямо на полу и поставивъ все передъ собою на цыновку.
Чай довольно вкусный, только жидокъ. Но подается его такая крошечная порція, что, по-моему, разв только годовалый ребенокъ можетъ утолить ею жажду. Должно-быть, здсь не принято много пить и сть.
Но цну съ насъ содрали совсмъ какъ за ‘русскую’ порцію, которой намъ съ профессоромъ хватило бы дня на два. Надо отдать справедливость вжливымъ японцамъ, еще боле вжливымъ, чмъ китайцы, что они не хуже тхъ умютъ пользоваться путешественниками въ смысл доходной статьи.
Попадаемъ къ высокой гор, на которую ведетъ длинный рядъ срыхъ ступеней, съ перекинутыми тамъ и тутъ арками и нависшими съ боковъ сучьями старыхъ, изогнутыхъ втромъ сосенъ. Эти темныя деревья рзко выдляются на фон другихъ, съ свтлою листвою, одвающихъ склоны горы.
Подымаемся минутъ пять, а когда мы очутились на верхней площадк и обернулись назадъ, то увидли подъ своими ногами цлое море нагасакскихъ кровель. Кое-гд это сровато-коричневое море расцвчено пучками зелени съ яркокрасными букетами цвтовъ. Остальныя горы, окружающія Нагасаки съ трехъ сторонъ, въ большинств служатъ кладбищами. Всюду разбросаны купы сосенъ и колышатся зеленыя перистыя верхушки бамбука.
— Что за своеобразная страна!— восклицаетъ профессоръ, спша запечатлть на своихъ фотографическихъ пластинкахъ какъ можно больше видовъ.— И замтьте, здсь никто не выказываетъ ужаса или отвращенія къ моему аппарату. Не то, что въ Кита, гд приходилось длать снимки только украдкою.
Проводникъ, онъ же и собственникъ оставленной внизу рикши, ведетъ насъ въ какой-то обширный дворъ, огороженный каменною стною, гд весело играютъ дти между исполинскимъ бронзовымъ конемъ старинной работы, сердито переглядывающимся съ двумя тоже колоссальными каменными львами. Относительно этого коня существуетъ преданіе, что онъ въ незапамятныя времена былъ вырзанъ изъ сибирской мамонтовой кости и оживленъ японскимъ Прометеемъ, очень долго прожилъ и былъ родоначальникомъ особенной породы лошади, существующей до сихъ поръ на японскихъ островахъ. Посл смерти этого коня кто-то вздумалъ залить его бронзою. Эта интересная легенда, вроятно, основана на томъ обстоятельств, что ныншнія японскія лошади отличаются гривою и хвостомъ цвта слоновой кости, а ноги у нихъ походятъ на ноги бронзоваго коня. Кстати сказать, здсь лошади употребляются, главнымъ образомъ, какъ вьючныя животныя, и къ нимъ относятся съ большою любовью и бережностью. На ноги имъ одваются плетеные изъ особаго рода травы башмаки, вьючныя сдла мягкія, изъ краснаго сукна, отдланнаго бархатомъ. Упряжь вся такъ и горитъ разноцвтнымъ лакомъ.
За второю оградой находится храмъ, многоэтажныя изогнутыя кровли котораго теряются гд-то высоко въ листв окружающихъ деревьевъ, уступами поднимающихся по острому отрогу горы. Кровли эти покрыты побурвшимъ тростникомъ, съ удивительнымъ искусствомъ очерчивающимъ вс ихъ прихотливые изгибы. Японецъ обращается съ этимъ твердымъ сравнительно матеріаломъ какъ съ мягкою глиною, придавая ему какія угодно формы. Непонятно, какъ тонкія рзныя стны зданія могутъ вынести тяжесть столькихъ кровель, слдующихъ одна за другою съ небольшими лишь промежутками.
Въ самый храмъ насъ не впустили, и мы спустились обратно съ горы. Проводникъ предложилъ снести насъ въ самый фешенебельный чайный домъ въ этой части города.
— Да, я не прочь бы еще промочить горло отъ пыли,— замтилъ профессоръ.— И притомъ же въ этой чайной, быть-можетъ, будетъ больше матеріала для моихъ снимковъ. Первая ужъ слишкомъ была мала.
Высаживаемся передъ очень нжнымъ по отдлк домомъ, похожимъ отчасти на только что виднный храмъ. Навстрчу выскакиваетъ малышъ и вжливо предупреждаетъ, что въ обуви входить нельзя. Длать нечего, покоряемся. Стаскиваемъ съ помощью того же толстощекаго малыша сапоги, сидя на нижней ступени передъ входомъ въ чайную, и затмъ вступаемъ въ довольно просторное помщеніе, гд на полу, затянутомъ золотисто-бурою медвжьей шкурою, сидитъ человкъ двадцать туземцевъ. Поджавъ ноги, они курятъ и пьютъ чай. Потолокъ тутъ изъ ярко-выполированнаго дерева, наложеннаго тоненькими пластинками. Неизбжная ширмочка посредин представляетъ картину несущихся по воздуху ласточекъ, а по бокамъ — вазы съ желтыми цвтами.
Вс, какъ постители, такъ и три молоденькія служанки, смотрятъ намъ на ноги. Что бы мн догадаться надть шелковые носки понове и покрасиве цвтомъ! Прямо неловко видть себя въ порыжвшихъ черныхъ фильдекосовыхъ да еще на бду заштопанныхъ на пяткахъ, Хорошее понятіе составятъ японцы о путешественник, у котораго нтъ даже крпкой и свжей пары носокъ! Профессоръ — тотъ хоть въ новыхъ кремовыхъ, только что въ первый разъ надтыхъ…
Прислужница легкимъ движеніемъ руки отодвигаетъ оклеенную промасленною бумагою перегородку, движущуюся въ желобк, и приглашаетъ насъ въ слдующую пустую комнату. За исключеніемъ покрытаго чернымъ лакомъ порога, вся деревянная отдлка этой комнаты оставлена въ натуральномъ вид, но нигд ни трещинки ни неровности, все выстругано до степени гладкой бумаги. Мста склейки настоящей бумаги въ перегородк и одной изъ боковыхъ стнъ зарисованы зигзагами изъ раковъ, почти въ натуральную величину. Посреди пола, на цыновк, стоитъ жемчужнаго цвта ваза съ крохотнымъ вишневымъ деревцомъ. Въ открытую противоположную дверь виденъ маленькій садикъ съ квадратнымъ прудикомъ, зеленою лужайкою и нсколькими вишневыми же деревьями. Раздвигается бумажная боковая стна, и насъ ведутъ черезъ комнату, заставленную по четыремъ сторонамъ прелестными шкафиками изъ вылощеннаго кедроваго дерева съ мозаикою изъ какого-то нжнаго благо дерева. На одной дверк, изображены журавли, ловящіе своими длинными носами мелкую рыбу, на другой — стаи блыхъ чаекъ, и т. п. Въ другомъ конц этого помщенія, служащаго, очевидно, для уборки лишней посуды, подушекъ, одялъ, подсвчниковъ и прочаго, въ чемъ нтъ нужды днемъ, находится лстница. Ступени ровныя, удобныя, чистенькія. Перила фигурныя и покрыты лакомъ. Наверху оказывается круглая комната, съ круглыми же окнами, и вся въ нжнйшей какъ кружево деревянной рзьб, карнизъ вокругъ потолка, панель внизу, рамы оконъ и дверей — все въ этомъ кружев. Полъ гладкій и блестящій, какъ зеркало.
— Ну, профессоръ,— говорю своему спутнику, когда насъ оставили однихъ, чтобы принести намъ сюда чаю,— тутъ настоящій рай изящества, чистоты, тишины и самаго строгаго порядка.
— Да, пожалуй, получше даже Голландіи, прославленной своей чистотою,— отвчаетъ тотъ.— Я былъ въ ней и нашелъ, что, по крайней мр, въ настоящее время тамъ тоже не такъ ужъ чисто, какъ объ этомъ кричать. Въ особенности въ большихъ городахъ есть не мало запущеннаго.
Принесли чай. Приборъ синій, изъ китайскаго фарфора. Къ чаю подали красную лакированную корзиночку съ очень аппетитно выглядывающимъ печеніемъ, которое и на вкусъ оказалось превосходнымъ. Брать его нужно костяными палочками — не особенно легкое дло для непривычныхъ.
Въ виду отсутствія на ногахъ сапогъ, мы пожелали ссть по мстному обычаю, съ поджатыми ногами, на разостланныхъ на полу красныхъ подушкахъ. Въ нашей одежд это вышло очень грубо и неудобно. Право, хоть бги вонъ или садись на стулья и выставляй на показъ заштопанные носки!
Профессоръ сильно проголодался и въ пять минутъ чуть не одинъ сълъ все печенье. Не прочь былъ закусить чмъ-нибудь боле существеннымъ и я, хотя могъ и подождать до обычнаго нашего обденнаго времени — четырехъ часовъ, а теперь было всего первый часъ. Но мой ученый спутникъ заявилъ, что печенье только раздразнило его аппетитъ, и онъ желалъ бы сейчасъ же пообдать, если тутъ найдется что-нибудь подходящее. Спрашиваю прислужницу, могутъ ли здсь накормить насъ какъ слдуетъ. Отвчаетъ, что могутъ. Заказываемъ полный завтракъ и просимъ для него дать столъ. Улыбается, исчезаетъ и черезъ минуту возвращается впятеромъ — одна двица миловидне другой. Дв тащатъ по крохотному красному лакированному столику, дв несутъ по мисочк рыбной солянки и блюдечко съ морскими анемонами {Красивыя морскія животныя изъ отдла лучистыхъ съ короткимъ цилиндрическимъ тломъ и внцомъ изъ щупальцевъ, въ вид цвтка вокругъ рта. Японскій деликатесъ. Перев.}, а пятая подала блюдо чуть побольше съ двумя парами рчныхъ раковъ и тарелочку съ чмъ-то въ род англійскаго пудинга. Положили передъ нами новыя палочки, и снжно-блыя салфеточки, свернутыя въ вид трубочекъ съ надтыми на нихъ позолоченными бамбуковыми кольцами. Затмъ вс пять двицъ упорхнули, но вскор вернулась опять уже одна и принесла какую-то замысловатую фаянсовую посудинку съ кускомъ не то студня, не то фруктоваго желе и заявила, что теперь ‘все’.
Профессоръ сдлалъ недоумвающее лицо, но ничего не сказалъ. Двица вдругъ ахнула, граціозно присла и убжала съ быстротою газели. Не прошло и нсколькихъ секундъ, какъ она снова появилась и, вся красная отъ смущенія, извинилась, что забыла подать къ рыб горчицу, которую тута же и поставила на столикъ въ фарфоровой баночк. ‘Рыбою’ оказалось то, что мы сочли за пудингъ. Мы поспшили успокоить е6, и она очень мило улыбнулась во все свое фарфоровое личико, обрамленное шелковистыми волосами, черными какъ вороново крыло.
— А что, не попробовать ли намъ кстати ихъ знаменитой водки?— предложилъ профессоръ.— Положимъ, закуски мало, но мы можемъ вдь потребовать себ еще по порціи.
— Что жъ, спросимъ,— согласился я и попросилъ прислуживавшую намъ живую куколку принести водки.
Почтенный профессоръ не совсмъ владлъ англійскимъ языкомъ, поэтому объяснялся за него по большей части я.
‘Куколка’ снова улыбнулась, кивнула головкой и съ обычною здсь быстротою принесла лакированный подносъ, на которомъ оказались дв рюмки по наперстку и миніатюрный хрустальный графинчикъ, заключавшій въ себ ровно четыре такихъ наперстка водки.
Все оказалось очень вкуснымъ, такъ что не только у профессора, но и у меня всерьезъ разыгрался аппетитъ. Заказали себ еще по порціи, но уже другого. Принесли рыбы, сваренной съ какъ-то особенно приготовленною редискою, это тоже. оказалось довольно вкусными. Потомъ было блюдо бобовъ подъ сладкимъ соусомъ, а къ нему, въ вид, вроятно, приправы, подали какіе-то кисловатые ростки, еще совсмъ зеленые и нжные. Посл этого появился жареный цыпленокъ съ нашпигованною чмъ-то рпою. Въ довершеніе всего дали по куску блой, безкостной рыбы и по блюдцу съ рисомъ, такимъ же блымъ и рыхлымъ, какъ только что выпавшій снгъ. Только по истребленіи всего этого мы оказались вполн сыты. Водки было выпито еще три графинчика, къ величайшему удивленію прислужницы, длавшей огромные глаза при каждомъ нашемъ требованіи новой порціи. А какъ эта двица испугалась, когда профессоръ неловкимъ движеніемъ опрокинулъ было свой столикъ со всмъ на немъ находившимся. Я думалъ, она упадетъ въ обморокъ. Должно-быть, здсь никогда не бываетъ подобныхъ случаевъ, по крайней мр, съ туземцами.
Вздумалось намъ попробовать и японскаго табаку. Намъ подали по тоненькой, но длинной лакированной трубк, набитой желтымъ ароматнымъ табакомъ, такимъ же превосходнымъ, какъ все здсь. Счетъ тоже не уступалъ въ отношеніи превосходства. Кром того, пришлось дать каждой изъ пяти прислуживавшихъ намъ фарфоровыхъ двицъ ‘на булавки’. Зато съ какимъ веселымъ щебетаньемъ, какими сіяющими улыбками и граціозными поклонами он проводили насъ
Внизу ожидалъ малышъ съ нашими ярко вычищенными сапогами. Дали и ему — ужъ не помню на что.
Поболтались потомъ по общественному саду, состоящему изъ вишневыхъ деревьевъ, начинавшихъ цвсти. Аккуратныя дорожки, посыпанныя разноцвтнымъ пескомъ, такія же аккуратныя лужайки, игрушечныя фигурныя бесдки, нсколько бассейновъ съ водою и золотыми рыбками — все какъ на картинахъ. Тутъ сразу трудно даже понять, гд начинается и гд кончается дйствительность и искусственная декорація,— такъ тсно одно слито съ другимъ. Такъ, напр., вдали намъ показалась горка, вся усыпанная пестрыми цвтами, Подходимъ, оказывается — разрисованная стна бесдки. Подумали, что на дерновой скамь сидятъ куклы,— оказывается, это маленькія дти, глядящія на насъ веселыми глазками. Странно, здшнее населеніе такое же косоглазое, какъ въ Кита, но у японцевъ это не такъ замтно какъ у китайцевъ. Вроятно, это зависитъ отчасти отъ разницы въ выраженіяхъ взгляда. Китаецъ, сколько ни старается, не можетъ совсмъ скрыть сверкающей въ его глазахъ злобы къ иноземцу, а японецъ уметъ.
Усталые возвращаемся на бортъ ‘Анконы’ и сейчасъ же заваливаемся спать. Слишкомъ уже находились за день, несмотря на то, что все время при насъ была ‘рикша’. Ею мы пользовались только на ровномъ пути, поднимались же на холмы и спускались съ нихъ на собственныхъ ногахъ, а такихъ подъемовъ и спусковъ было не мало.
Плывемъ въ Кобэ по внутреннему морю. Лавируемъ среди безчисленнаго множества цвтущихъ и голыхъ острововъ всевозможныхъ размровъ и формъ, начиная съ большихъ, которыхъ не охзатишь взглядомъ, и кончая крохотными, похожими на копну сна или на скалу. Въ теченіе цлыхъ двадцати часовъ пробираемся по этому лабиринту. За удовольствіе полюбоваться искусствомъ рулевого капитанъ ‘Анконы’ беретъ съ каждаго пассажира, желающаго побывать въ Кобэ, нсколько рупій лишнихъ. Можно отдать — зрлище интересное.
Въ нкоторыхъ мстахъ проливы между островами такъ узки, что я прямо удивляюсь, какъ мы не сядемъ на мель или не ударимся объ острый край грозно надвигающагося на насъ угрюмаго утеса, еле оживленнаго нсколькими пятнышками чахлой растительности. Въ конц-концовъ это безконечное шныряніе направо и налво начинаетъ надодать. Даже мысль о томъ, что у насъ сегодня будутъ устрицы, какъ оповстилъ любезный мистеръ Кукъ, завдующій столомъ, стала боле интересовать меня, чмъ тотъ похожій на рыбу съ щетинистою спиною островокъ, который призракомъ проскользнулъ мимо насъ по осребренной луною морской поверхности. Сначала эта пестрая картина разодранныхъ неизвстною силою и разбросанныхъ по вод клочковъ земли сильно захватывала, а теперь ужъ надодаетъ. Такъ и все на свт. Привлекаетъ, интересуетъ лишь что-нибудь новое, если не успешь привыкнуть къ старому до степени любви. Да, даже это море, полное такой таинственности и романтичности, которое такъ тихо плещется вокругъ насъ, эта полная луна, такъ ярко сіяющая на темно-голубомъ неб и такъ эффектно отражающаяся въ вод,— ничто не привлекало меня, потому что такъ холодно, что руки мерзнутъ, и я съ удовольствіемъ промняю эту панораму на столовую, когда гонгъ возвститъ, что тамъ уже накрыто и ожидаютъ устрицы.

II.
Кобэ.

Вотъ мы и въ Кобэ, въ тридцати часахъ плаванія отъ Нагасаки. Европейская часть этого города вполн напоминаетъ новый американскій поселокъ, только съ большими претензіями. По широкимъ пустырямъ, называющимся улицами, разбросаны срые деревянные дома съ чмъ-то въ род карикатуры на коринскія колонны подъ верандами. Небо тоже срое. Кругомъ почти совсмъ голые холмы. И вдругъ посреди этихъ пустырей, только въ будущемъ общающихъ превратиться въ настоящій большой городъ {Въ настоящихъ очеркахъ Киплингъ описываетъ свое путешествіе, совершенное еще въ 1889 году. Въ теченіе двадцати лтъ, которыя прошли съ тхъ поръ, въ Японіи, этой живой, прогрессирующей стран, разумется, многое измнилось во вншности, поэтому и описываемые авторомъ города имютъ теперь, конечно, другой видъ, неизмнною осталась только внутренняя, коренная, сторона японской жизни, ихъ нравы, обычаи и характеръ, что также обрисовываетъ авторъ, со свойственными ему наблюдательностью и мастерствомъ, и что, кстати сказать, составляетъ главный интересъ въ его очеркахъ. Перев.}, неожиданность: прекрасный отель, содержимый жизнерадостнымъ французомъ. Обдъ, кофе, вина все у него настоящее французское. И цлый штатъ на-диво вымуштрованной японской прислуги, ловящей каждое ваше желаніе, даже еще и не выраженное словами. Такого чуднаго бифштекса, съ такимъ прекраснымъ картофельнымъ салатомъ и такого вкуснаго супа мы съ профессоромъ давно уже не пробовали. Постели здсь оказались тоже превосходными, и мы отлично выспались въ эту ночь.
Изъ Кобэ мы намревались отправиться въ Іокогаму. Но для этого нужно было запастись здсь паспортами, потому что мы хотимъ проникнуть внутрь страны, а это не то, что шнырять на пароход вокругъ однихъ береговъ. Миль тридцать предстоитъ хать въ рикш, потомъ переправляться черезъ озеро. Получить паспортъ оказалось дломъ очень сложнымъ и продолжительнымъ. Совтую другимъ путешественникамъ изъ Нагасаки въ Кобэ и дале въ глубь страны сдлать слдующее.
Какъ только вы очутитесь въ Нагасаки… Или, нтъ, это ужъ будетъ поздно. Лучше тогда, когда вы попадете въ Гонконгъ (предполагается, конечно, что вы слдуете моему маршруту), напишите въ Токіо чрезвычайному послу и полномочному министру (конечно, великобританскому) просьбу и сообщите ему крайній пунктъ, котораго желаете достигнуть въ стран. Какъ можно подробне опишите свои примты: годы, цвтъ волосъ, наличность или отсутствіе растительности на лиц, цвтъ глазъ, ростъ, форму носа, особыя примты,— словомъ все, чмъ вы отличаетесь отъ другихъ. Въ конц просите, чтобы вамъ выслали паспортъ съ обозначеніемъ всхъ этихъ примть и другихъ необходимыхъ данныхъ въ британское консульство въ Кобэ. Въ этомъ случа вы, пожалуй, застанете свой паспортъ уже готовымъ въ Кобэ, если только не вздумаете перенестись туда изъ Гонконга по воздуху. Все же нужно хоть недльку дать сроку на изготовленіе такой важной вещи, какъ паспортъ.
И вотъ, въ ожиданіи этихъ паспортовъ, которыхъ не догадались выхлопотать раньше, мы остались въ Кобэ.
Какъ и Нагасаки, Кобэ изобилуетъ тоже дтьми, и такъ же, какъ тамъ, вс улыбаются во все лицо. Одни китайцы здсь почему-то угрюмы. Ахъ, какъ я не люблю этихъ китайцевъ, несмотря на все ихъ искусство въ созданіи восхитительныхъ бездлушекъ!
Постили лавку мстнаго антикварія. Проникли въ нее по узенькой алле, образуемой двумя рядами каменныхъ фонарей, вперемежку съ рзными деревянными чудовищно-безобразными демонами. Сдой японецъ встрчаетъ насъ съ привтливою улыбкою и хлопотливо показываетъ намъ знамена и полевые значки давно отошедшихъ въ вчность дайміосовъ {Такъ назывались раньше въ Японіи наслдственные вассальные князья. Перев.}. Подъ снью роскошно вышитыхъ золотомъ и шелками знаменъ пріютилась огромная ‘священная’ черепаха, безподобно, до мельчайшихъ подробностей, вырзанная изъ мягкаго дерева, выполированнаго подъ натуральный цвтъ черепахи. За переднею лавкою оказалось еще нсколько помщеній, въ которыхъ сверкали на насъ старинные боевые доспхи, звякали подъ нашими ногами мечи, напоенные кровью Богъ всть сколькихъ людей, задвали по лицу всевозможные табачные кисеты, когда-то принадлежавшіе витязямъ, о которыхъ сохранилось лишь слабое воспоминаніе, и теперь на невидимыхъ шнурочкахъ спускавшіеся съ потолка. Изъ-за парчевой одежды разныхъ древнихъ князей и княгинь выглядываютъ яхонтовые или изумрудные глаза всевозможныхъ божествъ, начиная съ Будды и кончая многообразными фантастическими олицетвореніями темныхъ и свтлыхъ силъ природы.
Старикъ раскрываетъ передъ нашими изумленными взорами цлый міръ своеобразнаго японскаго искусства, проявленный въ тысячахъ рзныхъ, лпныхъ, живописныхъ, вышитыхъ, плетеныхъ и другихъ художественныхъ издліяхъ. Японскій художникъ не ставитъ своего имени на произведеніи, поэтому такъ и остается неизвстнымъ, кто, наприм., задумалъ и мастерски выполнилъ группу изъ слоновой кости, изображающую человка, бьющагося въ цпкихъ и мощныхъ щупальцахъ каракатицы, жреца, заставляющаго воина уложить оленя и хитро ухмыляющагося при мысли, что воину останется одинъ трудъ, пользоваться же этимъ трудомъ будетъ только онъ, жрецъ, тощую змю, обвившуюся вокругъ стараго, полуобглоданнаго человческаго черепа, стоящаго на голов барсука, толстенькаго мальчугана, несущаго на спин меньшого братца, который выглядываетъ изъ-за его плеча, умывающагося лапками зайчика, играющую пойманною мышью кошка съ плотоядно горящими глазами, и многое множество другихъ тому подобныхъ воспроизведеній изъ неисчерпаемой сокровищницы природы и жизни.
А эта поразительная масса самыхъ разнообразныхъ лакированныхъ или выложенныхъ перламутромъ, черепахою, деревомъ или еще чмъ-то, шкатулочекъ, расписныхъ шелковыхъ, бумажныхъ, бамбуковыхъ и иныхъ ширмочекъ, всевозможныхъ опахалъ, иногда очень цнныхъ по одному ужъ матеріалу, бездлушекъ женскаго туалета, игрушекъ и много другого.
Скажу по правд, когда мы съ профессоромъ вышли, наконецъ, изъ этого музея японскихъ рдкостей, мы отъ души пожалли, зачмъ этому народу, народу-артисту, навязали ‘конституцію’ и втискиваютъ его въ безобразящіе восточнаго человка европейскій костюмъ!
— Знаете, что мн пришло въ голову?— сказалъ мой спутникъ, когда мы услись въ ожидавшую насъ рикшу,— надъ Японіей слдовало учредить международный сюверинитетъ, отогнать отъ нея вчную боязнь иноплеменнаго нашествія и завоеванія, вообще всячески озаботиться, чтобы сыны страны ‘Восходящаго Солнца’ могли ни о чемъ не безпокоиться, сидть смирно и выдлывать свои прелестныя игрушки на восхищеніе всего міра… Другими словами: мы должны поставить всю японскую имперію подъ стеклянный колпакъ съ крупною надписью: ‘вн конкурса’.
— Гмъ!— промычалъ я.— Кто же эти ‘мы’?
— Какъ кто? Ну, конечно, представители всхъ европейскихъ странъ… Разв мы не могли бы сдлать что-нибудь подобное, чтобы сохранить въ цлости удивительную самобытность этого народа?.. Скажите мн, гд еще во всемъ мір вы найдете такой народъ, который весь былъ проникнутъ такимъ чувствомъ художественности, какъ японскій? Гд вы увидите столько трудолюбія, чистоплотности, жизнерадостности, привтливости, изящества и любви къ самому точному порядку?— восторгался всегда идиллически настроенный нмецъ.
— Хорошо, отправимся въ Токіо и поговоримъ тамъ съ микадо о вашемъ проект,— пошутилъ я.
— Нтъ, сначала лучше отправимся въ здшній театръ, о которомъ столько интереснаго наговорилъ намъ хозяинъ отеля,— возразилъ профессоръ, показывая видъ, что не замтилъ моей шутки, совершенно случайно вырвавшейся у меня, такъ какъ въ душ я былъ вполн согласенъ съ мнніемъ моего почтеннаго спутника.
Хотя и здсь лилъ точь въ точь такой же дождь, какъ въ Гонконг и Кантон, мы все-таки отправились вечеромъ въ японскій театръ. Зрительный залъ былъ почти теменъ, благодаря тому, что синій цвтъ ‘кимоно’ публики поглощалъ слабый свтъ керосиновыхъ лампочекъ. Нигд не оказалось свободнаго мстечка, кром двухъ мстъ рядомъ съ японскимъ полицейскимъ чиновникомъ, которому почему-то было предоставлено три мста въ углу одной изъ галлерей. Два лишнихъ мста и были любезно предоставлены намъ этимъ чиновникомъ, обладавшимъ очень маленькимъ ростомъ, зато отличавшимся настоящими наполеоновскими манерами. Положимъ, вначал этотъ маленькій Юпитеръ въ нершительности покачалъ головою, когда мы, вызвавъ его къ себ, попросили дать намъ мста. Кажется, онъ пробормоталъ что-то ‘о нарушеніи конституціи’ (ея здсь страшно боятся, какъ какого-нибудь дикаго звря, при малйшей неосторожности готоваго васъ поглотить), но потомъ сразу превратился въ олицетвореніе любезности, когда я сказалъ ему, что, если нужно, я могу представить телеграфную рекомендацію самого лорда Керзона {Тогдашняго всемогущаго вице-короля британской Индіи. Перев.}. Тотчасъ же онъ торжественно провелъ насъ въ свой уголъ и усадилъ около себя, одного по правую сторону, а другого по лвую. Я поспшилъ отблагодарить его ‘настоящею’ гаванскою сигарою, а профессоръ — шоколадными плиточками, неистощимый запасъ которыхъ онъ всегда иметъ при себ. Наши подношенія были приняты съ улыбкою благодарности.
Театрикъ небольшой, вмщающій человкъ двсти, не боле. Все зданіе деревянное, очень легкое и изящное, сооруженное наполовину искуснымъ столяромъ и наполовину токаремъ и рзчикомъ, а не простымъ плотникомъ. Отдлка изумительно тонкая. Страшно даже сидть: того и гляди, все обрушится подъ вами и надъ вами. Вся публика куритъ, то и дло набивая маленькія фарфоровыя трубки съ длинными чубуками. Ежеминутно то тамъ, то тутъ вспыхиваютъ и гаснутъ спички, бросаемыя въ особые ящички, находящіеся на полу передъ сидньемъ. Хотя въ потолк и имются сильные вентиляторы, но все-таки трудно дышать въ этомъ дыму. Да и жуть брала: ну-ка вдругъ все это деревянное кружево вспыхнетъ? Такъ и сгоришь заживо ни за что ни про что! Выходъ всего одинъ, да и тотъ заставленъ торговцами съ лотками, нагруженными разными сластями и фруктами. Эти разносчики ожидаютъ антракта, чтобы ходить по рядамъ со своимъ товаромъ.
Но, слава Создателю, все обошлось благополучно, а когда началось представленіе, мы такъ заинтересовались имъ, что на время забыли свои страхи.
Раздвинулся зеленый занавсъ, скрывавшій сцену, и передъ нашими взорами появились три кавалера и одна дама, одтые вс такъ, какъ можно увидть на любомъ японскомъ вер. Костюмы изъ тяжелой, почти не сгибающейся золотой парчи, движенія и рчи артистовъ по своей напыщенности вполн соотвтствуютъ заглавію пьесы. Это была драма подъ сложнымъ названіемъ: ‘Страшная старуха или грозовая кошка и свирпый барсукъ. Исполинская рдька или качающійся свтъ’.
Три кавалера и дама сидятъ въ позахъ Будды на полу, на бархатныхъ подушкахъ. Вокругъ нихъ суетится мальчикъ и приводитъ въ должный порядокъ ихъ костюмы: гд поясъ оправитъ, гд и безъ того топорщащуюся складку заставляетъ еще боле топорщиться. Когда онъ исчезаетъ за кулисами, представляющими садъ, на сцен появляется новый кавалеръ, въ ярко-красномъ съ чернымъ костюм, тоже парчевомъ, и съ двумя мечами, по одному на каждомъ боку. Приблизившись къ дам карикатурною походкою, онъ начинаетъ объясняться ей въ любви, самымъ патетическимъ голосомъ выкрикивая слова, при чемъ колотитъ себя руками въ грудь, поднимаетъ къ небу глаза и вообще продлываетъ все возможное, чтобы доказать свою пламенную страсть къ жестокой красавиц. Та пищитъ, визжитъ, не хочетъ его слушать, отвертывается отъ него. Три кавалера, сидящіе кругомъ нея, убждаютъ непрошеннаго поклонника оставить въ поко ихъ сестру. Поклонникъ длаетъ оскорбительное лицо и вызываетъ всхъ троихъ на бой. Подъ звуки оркестра, состоящаго изъ двухъ гитаръ и нсколькихъ трещотокъ, въ род кастаньетъ, начинается шуточный турниръ одного противъ троихъ. Бой чудеснымъ образомъ кончается ничмъ — вс четверо цлехоньки, нтъ ни побжденныхъ ни побдителей. Для ршенія же возникшаго спора,— должна ли красавица считать своего обожателя героемъ за то, что онъ вызывалъ на бой сразу троихъ, или простымъ размахивателемъ двумя мечами, которыми онъ не убилъ ни одного изъ противниковъ,— мечется жребій посредствомъ игральныхъ костей. Обожатель по выпавшему ему жребію признается героемъ. Но красавица, очевидно, все-таки не желаетъ выходить за него замужъ, и съ намреніемъ охладить его пылъ сдергиваетъ съ себя парикъ, стираетъ съ лица блила и румяна, и такимъ образомъ превращается въ безобразную старуху. Въ этотъ же моментъ съ разрисованнаго черными тучами полотнянаго неба спускается на проволокахъ ‘Грозовая кошка’, огромное страшилище, облпленное чмъ-то рзко сверкающимъ, что должно представлять молнію, а изъ-за кулисъ выбгаетъ такой же огромный и тоже страшный на видъ барсукъ. Оба эти чудовища яростно набрасываются на вооруженнаго двумя мечами кавалера въ отмщеніе за то, что онъ когда-то напрасно замучилъ для своей забавы кошку и барсука. Начинается нчто невообразимо-запутанное и для незнающихъ языка актеровъ мало понятное. Костюмы, лица и самая декорація мняются каждыя пять минутъ. Все это оканчивается тмъ, что принявшая прежній видъ красавица, приведенная въ восторгъ своимъ поклонникомъ, сумвшимъ напугать и обратить въ постыдное бгство обоихъ чудовищъ посредствомъ колоссальной рдьки, вдругъ выросшей подъ его ногами, длается его невстою. Въ ознаменованіе, должно-быть, мняющихся судебъ, за зеленою газовою ширмою, разгородившею надвое сцену, появляется двойной рядъ — одинъ надъ другимъ — горящихъ свчей, колеблющихся въ разныя стороны.
Мы думали, этимъ все и ограничится, и дло обойдется безъ всякаго антракта, но ошиблись. Полицейскій объяснилъ намъ, что будетъ еще три дйствія, съ тми же лицами и тмъ же ‘качающимся свтомъ’ въ конц каждаго. Во второмъ и третьемъ дйствіяхъ невста будетъ подвергнута всевозможнымъ жестокимъ испытаніямъ за то, что она могла сочувствовать злодю, который, во избжаніе справедливой мести оскорбленныхъ имъ божествъ, прогналъ ихъ колдовскою силою, въ послднемъ же дйствіи, посл новыхъ испытаній невсты и жениха, когда они оба сознаются — первая въ своемъ преступномъ легкомысліи, а второй — во всхъ своихъ злодяніяхъ, они получаютъ прощеніе и даже благословеніе тхъ же божествъ.
Составивъ себ понятіе объ японскомъ театр, мы съ профессоромъ ршили не досиживать до конца представленія и лучше удалиться изъ этого опаснаго мста. Поблагодарили полицейскаго за его любезность и покинули театръ.
Наутро тотъ же дождь, но мелкій и тихій. Говорятъ, солнце здсь не показывалось какъ слдуетъ уже три недлю, Проглянетъ чуть-чуть, когда пріостановится дождь, а тамъ опять скроется. Что жъ длать, видно, такая ужъ наша судьба, что насъ преслдуетъ дурная погода! Но все-таки здсь не такъ хлещетъ съ неба, какъ тамъ, среди китайцевъ. Отправляемся въ главный мстный храмъ. Забылъ только какой, буддійскій или шинтоистскій.
Храмъ этотъ, какъ и большинство буддійскихъ и раскольничьихъ (шинтоизмъ — не что иное, какъ раскольничья секта буддизма), тсно соединенъ съ монастыремъ. Расположенный за городомъ, въ сторон отъ большой дороги, онъ уединенъ отъ шума и всякой суеты. Изъ-за стнъ каменной ограды издали уже виднется комплексъ кровель, вполовину покрытыхъ проросшимъ зеленью бамбукомъ, вполовину — темно-срыми черепицами. Въ отдлку карнизовъ, очевидно, крпко врившій въ свое божество художникъ вложилъ всю свою душу, заставилъ мертвое дерево подъ своимъ рзцомъ цвсти живыми лотосами, кудрявиться мягкими волнами и змиться струями огненнаго пламени. Внутри ограды, гд только допускало мсто, бонзы разбили аккуратные садики, иногда размромъ не боле сорока футовъ въ длину и двадцати въ ширину. Въ каждомъ такомъ садик обязательно находится крохотный прудикъ съ золотыми рыбками, каменный фонарикъ, миніатюрная искусственная или природная горка нсколькихъ плоскихъ камней, покрытыхъ врзанными въ нихъ надписями, и хоть одно вишневое или грушевое деревцо. Но несмотря на сходство въ общихъ чертахъ, каждый садикъ чмъ нибудь да отличается отъ другихъ, въ зависимости отъ индивидуальности своего устроителя.
По всмъ направленіямъ двора идутъ вымощенныя дорожки, связывающія между собою отдльныя зданія. Въ одномъ мст, за прелестною рзною ршеткою, посреди лужайки, въ вид правильнаго квадратика, горитъ густо позолоченная высокая, футовъ двнадцати, доска на ножкахъ, вся покрытая надписями, а въ нкоторомъ разстояніи отъ нея, посередин, точно рвется вамъ навстрчу выбитая изъ бронзы рельефная фигура какого-то женскаго божества въ развевающейся одежд. Дорожки вокругъ этого мста покрыты снжно-блыми груглыми голышами, среди которыхъ ярко-красными буквами выложены надписи въ род слдующихъ: ‘Здсь счастье’,— ‘Иди сюда’ и такъ дале.
Къ храму проходятъ черезъ деревянный мостикъ, перекинутый надъ широкою трещиною въ земл. Въ полумрак святилища, за окруженнымъ горящими свтильниками жертвенникомъ, виднется величавое изображеніе Будды. Кругомъ, по карнизамъ,— вызолоченные бронзовые колокольчики, сотни роскошно вышитыхъ шелковыхъ знаменъ и флаговъ. На стнахъ — замысловатая живопись. По бокамъ ступеней, ведущихъ къ жертвеннику, стоятъ вычурныя расписныя вазы съ цвтами. Въ нишахъ сидятъ божества съ внцами на головахъ, сильно напоминающія индусскихъ.
Здшніе бонзы оказали намъ особенную любезность, позволивъ пройтись по одному изъ монастырскихъ зданій. Везд гладко выполированные полы, покрытые блестящею коричневою фанерою потолки, красиво расписанныя двери. Въ одной пустой кель мы были поражены тяжелымъ дыханіемъ, раздававшимся точно подъ нашими ушами, хотя нигд никого не было видно, кром нашего проводника-бонзы, который дышалъ такъ же тихо и ровно, какъ мы сами. Замтивъ наши недоумвающіе взгляды, бонза нажалъ рукою стну, которая безшумно раздвинулась и открыла передъ нами настоящую живую картину. Передъ низенькимъ чернымъ лакированнымъ столикомъ, покрытымъ полосами бумаги и письменными принадлежностями, стоя на полу, покрытомъ толстою цыновкою, дремлетъ старый бонза въ зеленой одежд и съ блою какъ снгъ головою, безсильно опустившеюся на грудь. Около старца стоитъ погасшая жаровня, поперекъ кельи тянется серебристая, покрытая лиловыми хризантемами, ширмочка. Въ томъ мст, гд она раздвинута, виденъ покрытый яркимъ золотистымъ лакомъ бамбуковый столикъ съ оливковаго цвта вазою, содержащею сосновую втку. У задней стны — блещущій золотомъ и киноварью крохотный жертвенникъ, а за нимъ — маленькая бронзовая фигурка Будды.
— Переписчикъ древнихъ гимновъ и живописецъ,— шепчетъ нашъ проводникъ, кивнувъ на дремлющаго и тяжело дышавшаго старика.— Ему уже много лтъ, и онъ сталъ очень слабъ. Прежде писалъ картины. Вотъ одна изъ нихъ на стн.
Мы подошли къ указанному мсту и увидли набросанную смлою кистью на толстой бумаг, вставленной въ тоненькую рамочку изъ вызолоченнаго бамбука, списанную съ натуры сценку: горная мстность, посреди нея пнистый бурлящій потокъ. За вершину опрокинутаго бурей въ потокъ дерева цпляются двое утопающихъ. Къ нимъ на помощь спшитъ легкая лодочка съ двумя гребцами. Позы, выраженія лицъ, вс мелочи схвачены удивительно врно. Краски хотя и нжны, но вполн натуральны.
При нечаянно вырвавшемся у профессора громкомъ крик восторга старикъ встрепенулся и хотлъ было привстать, увидвъ насъ, но тутъ же безпомощно снова опустился на свое сидніе и, смущенно что-то бормоча, закивалъ трясущеюся блою головою. Мы извинились передъ нимъ, положили ему на столикъ нсколько рупій ‘на чернила’ и поспшили уйти, предоставивъ почтенному старцу продолжать свою предсмертную дремоту.
Показали намъ еще часовню съ жертвенникомъ, надъ которымъ развшены безчисленныя крохотныя лакированныя или позолоченныя таблетки, исписанныя японскими письменами. Оказывается, что это поминальныя записи. Въ извстные дни совершающій богослуженіе бонза обязанъ помянуть всхъ тхъ, имена которыхъ обозначены на таблеткахъ.
Когда мы возвращались обратно въ городъ въ рикш, намъ навстрчу попалось многолюдное шествіе. Я былъ очень удивленъ, почему не слышалось въ этой толп смха. Но дло скоро объяснилось. Впереди четверо носильщиковъ несли особаго устройства паланкинъ, за ними шла группа женщинъ, съ головы до ногъ во всемъ бломъ, а за ними слдовала густая толпа мужчинъ, женщинъ и дтей, съ блыми полотенцами на плечахъ. Въ паланкин лежало тло умершаго! Это была похоронная процессія. Женщины въ бломъ — ближайшія родственницы покойнаго, а остальные, имвшіе только блыя полотенца на плечахъ, были просто провожатые. Женщины-родственницы вполголоса пли что-то до безконечности жалобное и грустное, нчто въ род того, что мн однажды пришлось слышать у себя на родин, когда несли домой изуродованнаго медвдемъ индуса, съ послдними усиліями угасавшей жизни отпвавшаго самого себя.
Немного дале, прижавшись въ уголъ забора, горько плакалъ маленькій мальчикъ. Онъ не кричалъ — здсь дти никогда не кричатъ, разв только имъ очень ужъ больно отъ чего-нибудь,— но слезы ручьями текли изъ его опухшихъ глазъ, и онъ не успвалъ утирать ихъ толстыми кулачками. Мы просили нашего возницу узнать, въ чемъ дло. Оказалось, что у мальчугана отъ чего-то появилась сыпь на лиц, поэтому товарищи отказались съ нимъ играть, боясь заразиться. Это очень характерно для японцевъ, даже ихъ дти, по врожденному инстинкту, боятся всякой нечистоты. Тутъ могъ помочь только хорошій врачъ, а такъ какъ ни профессоръ ни я не были имъ, то мы и не могли оказать помощи бдному мальчугану.

III.
Осака.

На другой день мы вздумали прохаться въ Осаку, расположенную миляхъ въ восемнадцати отъ Кобэ. Оба эти города соединяетъ рельсовый путь. Что касается желзныхъ дорогъ, то устройство ихъ понадергано у разныхъ народовъ. Узкоколейныя линіи, подвижной составъ, сигнализація и пр. заимствовано у англичанъ, пріемка багажа производится по американской систем, пассажирское движеніе регулируется по французскимъ уставамъ, а мундиры служащихъ словно набраны въ лавк старьевщика, часть по образцу одной европейской страны, часть по образцу другой.
Любопытно и вмст съ тмъ досадно было смотрть на собравшихся на крохотномъ вокзал и пассажировъ и провожатыхъ изъ ‘цивилизованныхъ’ японцевъ, щеголявшихъ, вмсто красивой національной одежды, въ пиджачныхъ костюмахъ, въ бумажныхъ или целлулоидныхъ высокихъ воротничкахъ, въ ярко-блестящихъ лаковыхъ сапогахъ и въ пальто послдняго европейскаго покроя и цвта. На рукахъ, маленькихъ какъ у дтей, натянуты блыя бумажныя перчатки. Каждый иметъ при себ маленькую дамскую сумочку изъ черной кожи съ никкелевыми украшеніями. Курятъ капельныя сигаретки, вынимая ихъ изъ прелестныхъ маленькихъ коробочекъ. Все это, разумется, представители современной, ‘молодой’ Японіи. Гордятся и пыжатся своей ‘просвщенностью’.
Къ платформ подлетаетъ поздъ-микстъ, съ окрашеннымъ въ лазурный цвтъ маленькимъ изящнымъ паровозикомъ. Входимъ въ вагонъ перваго класса. Устроенъ онъ совсмъ на манеръ лондонскихъ вагоновъ. Никакихъ приспособленій для защиты отъ японскаго холода въ эту пору года, когда по вечерамъ и ночамъ васъ такъ и пронизываетъ отъ него.
Поздъ идетъ пятнадцать миль въ часъ, останавливаясь на всхъ промежуточныхъ станціяхъ. Линія проложена между горною цпью и берегомъ. То и дло попадаются мосты черезъ рки или горные потоки. Станціонные домики вс по одному образцу: съ красными стнами, темными черепичными крышами и цементными полами. Все чисто и везд полный порядокъ.
Въ одномъ мст поздъ шелъ между обработанными полями. Это нчто въ род шахматныхъ досокъ, разбитыхъ на правильные квадратики. Земля здсь черная и обрабатывается почти исключительно съ помощью заступа и мотыги. Труда не жалютъ. Способъ орошенія великолпный. Посадки сдланы съ математическою точностью. Каждый вершокъ земли использованъ съ удивительнымъ расчетомъ: ни одного пустующаго уголка, вс тропинки проложены именно тамъ, гд въ нихъ ощущается дйствительная необходимость. Канавы для стока воды везд выложены камнемъ. Въ красивомъ разнообразіи чередуется рисъ съ чайными посадками, горчичникъ съ бобами. Все начинаетъ цвсти, и кажется, что видишь искусно отдланные сады. Но нигд ни одинъ сортъ растенія не забирается въ другой, такъ глубоко проведены промежуточныя борозды, служащія и канавками. Все распланировано точно по линейк. Вообще я ни въ одной стран не видлъ ничего подобнаго. Лучшаго примра трудолюбія, точности, бережливости и практичности не можетъ быть.
Поворотъ линіи — и картина мгновенно измняется. По одну сторону берега тянется одинъ за другимъ рядъ городковъ, торчатъ безобразныя даже и здсь фабричныя трубы, по другую сторону — темно-зеленая и золотистая растительность. Идетъ дождь, но и сквозь его тонкую завсу здшніе пейзажи радуютъ глазъ. Вотъ безконечная горчичная плантація. Желтые цвты образуютъ цлое море, заливающее вс холмы, равнины, лощины, овраги и котловины и простирающееся вплоть до заводскихъ трубъ Осаки. Вдали, по ту сторону этого цвточнаго моря, видны высокія острыя бамбуковыя крыши сельскихъ домиковъ. Кое-гд, по межамъ, идутъ синія фигуры въ широкополыхъ шляпахъ. Это т самые японскіе сельчане, которые обрабатываютъ свою землю, какъ самое цнное сокровище, и которые такъ любовно относятся къ многочисленному скоту, какъ мы къ своимъ любимымъ собакамъ и кошкамъ. Съ невольнымъ уваженіемъ смотрлъ я на эти фигуры и отъ души желалъ бы, чтобы проникающая все дале и дале въ глубь страны европейская ‘цивилизація’ не отняла у нихъ ихъ прекрасныхъ свойствъ такъ же, какъ начала уже срывать съ нихъ національную одежду и замнять ее уродливыми издліями своей измнчивой и прихотливой моды.
Объ Осак въ путеводител говорится, что это большой городъ, въ которомъ ‘можно найти всякаго рода издлія’. И больше ничего. Я же объ этомъ город могу сказать, что онъ представляетъ собою японскую Венецію, раскинувшись по берегамъ многочисленныхъ каналовъ и ркъ съ разными дамбами, мостами и пр. Фабрикъ и заводовъ здсь, дйствительно, очень много, главнымъ образомъ, для обработки хлопка, рисовой соломы и, кажется, дерева. Очень жаль, что и Японія пустилась въ такого рода фабричную промышленность. Не идетъ это къ ея игрушечнымъ бумажнымъ домикамъ и полямъ, въ вид художественно отдланныхъ шахматныхъ досокъ.
Въ Осак есть англійская гостиница, гд самымъ жалкимъ образомъ смшались дв культуры: мстная и европейская. Самое зданіе, съ его блестящими какъ зеркало полами и тонкою фанерою на стнахъ и черепичною кровлей, выдержано въ строгомъ японскомъ стил. Но отдлка или, врне, убранство комнатъ самое уродливое. Такъ, напр., въ моемъ номер изящныя ширмы изъ полированнаго пальмоваго дерева, отдланныя искусною рзьбою и обтянутыя лиловымъ шелкомъ съ нарисованными на немъ блыми аистами, поставлены на некрасивомъ брюссельскомъ ковр, на стн виситъ зеркало въ неуклюжей рам европейскаго издлія, на окнахъ — занавсы послдняго французскаго образца, противъ отдланнаго кружевною рзьбою шкафика съ дверцами, выложенными перламутровыми фигурами, стоитъ громоздкій диванъ съ стоящими по его бокамъ соотвтствующими креслами и заслоняющимъ его топорнымъ, по сравненію съ мстными столярными издліями, столомъ. Вообще все это, на мой взглядъ, очень уродливо.
Выхожу на балконъ и вижу множество каналовъ съ перекинутыми черезъ нихъ мостами, изъ которыхъ нкоторые, по правд сказать, очень некрасивы. Богъ всть кто ихъ строилъ, на японское строительство не похоже.
За завтракомъ узнаемъ, что за городомъ есть старинный замокъ, и нанимаемъ туда рикшу. Везутъ насъ черезъ безчисленные каналы, образующіе густую сть. Везд въ вод играютъ ребятишки, и никто ихъ не останавливаетъ, должно-быть, это не пугаетъ здшнихъ матерей. Дти, мальчики и двочки вмст, плещутся какъ рыбы. Наконецъ останавливаемся передъ монументальною дамбою, закрпленною гранитными глыбами. По ту сторону высится крпостная стна пятидесяти футовъ вышиною и безъ малйшаго слда какихъ-либо связующихъ матеріаловъ въ род извести, цемента или асфальта. И стна идетъ не прямо вверхъ, а вся изогнута какъ корабельный кузовъ. Изумительно: твердый гранитъ обработанъ такъ, точно это мягкая глина. Постройка очень древняя, но какихъ именно временъ — этого мы ни у кого не могли узнать. Глыбы, изъ которыхъ сложена стна, двадцати футовъ длиною, десяти или двнадцати вышиною и такой же толщины. Просто не врится, чтобы подобное сооруженіе могло быть создано маленькими японцами, когда это подъ силу только легендарнымъ циклопамъ!
— Смотрите,— говоритъ профессоръ,— эти пигмеи не только сумли сложить безъ всякихъ скрпленій такую стну, въ которой незамтно ни малйшаго промежутка между отдльными глыбами, но и взять ее приступомъ. Вотъ ясные слды огня.
Дйствительно, въ двухъ-трехъ мстахъ замтны слды взрыва, хотя потомъ бреши и были задланы. Какихъ страшныхъ усилій стоило брать подобныя укрпленія!
Много видалъ я замковъ въ Индіи, но ни въ Акбар, на свер моей родины, ни въ Скиндіи, на юг, гд и тутъ и тамъ находятся замчательныя крпостныя сооруженія прежнихъ временъ,— нигд я не замтилъ такой точности и чистоты линій при полномъ отсутствіи всякихъ вычурностей, какъ здсь. Можетъ-быть, срый флеръ дождя смягчаетъ контуры, и въ яркомъ солнечномъ свт получится другая картина, боле грубая, но и этого нельзя ставить въ упрекъ подобному сооруженію.
Сверху смотрятъ на насъ часовые, одтые въ синіе мундиры съ красными обшлагами и кантами. Намъ показалось очень страннымъ, что каждый часовой имлъ на спин сумку изъ коровьей шкуры шерстью вверхъ и пристегнутое къ ней, свернутое извстнымъ способомъ, одяло. На что это человку на часахъ? Съ боку торчитъ что-то въ род футляра для зрительной трубы. Оружіе — карабинъ со штыкомъ и сабля на боку — англійскаго издлія, какъ видно по форм. Блые штиблеты и островерхое кепи довершаютъ обмундировку этихъ маленькихъ, всегда трезвыхъ, исполнительныхъ и храбрыхъ солдатъ.
Я взобрался на утесъ по узенькой тропинк, шедшей по самому краю обрыва, которою могли пользоваться разв только горныя серны. Часовые спокойно и съ видимымъ интересомъ наблюдали за мною, но ни одинъ изъ нихъ не пошевельнулся и не издалъ ни одного звука по моему адресу. Поняли, что я простой туристъ и, видимо, привычный, если смло лзу наверхъ съ цлью имть боле широкій кругозоръ, хлопотать же о пропуск въ крпость почему-то не желаю. Ну, и пусть, молъ, себ лзетъ, если не боится сломать шею.
И дйствительно, какъ только мн удалось благополучно подняться и затмъ спуститься по скользкимъ выступамъ скалы,— этого я теперь и самъ не могу понять. Профессоръ благоразумно отговаривалъ меня отъ такого ‘безумія’, но я настоялъ на своемъ, припомнивъ свои прежніе подвиги въ такомъ род на родин. Самъ онъ, разумется, остался внизу и занялся своими снимками: кажется, и я попалъ въ одинъ изъ нихъ, въ положеніе человка, висящаго надъ пропастью.
Во всякомъ случа, я за свое упорство былъ вознагражденъ возможностью окинуть глазомъ пространство миль на тридцать кругомъ, гд свтло-желтое горчичное море, съ тонущими въ немъ поселками, окаймлялось линіей синевато-зеленой хвойной растительности. Подъ ногами разстилалась Осака со всми ея европейскими фабричными трубами.
Когда мы снова очутились въ рикш, старшій возница-проводникъ предложилъ намъ посмотрть на выставку продуктовъ мстной машинной промышленности, которою онъ, повидимому, очень гордился.
— На это стоить взглянуть,— говорилъ онъ.— Вы увидите, что мы теперь сами можемъ выдлывать все не хуже западныхъ людей,— самодовольно прибавилъ этотъ представитель третьестепенной японской ‘интеллигенціи’.
Отправились и на эту выставку, которая въ сущности оказалась не чмъ инымъ, какъ базаромъ разныхъ дешевыхъ издлій, какія вы можете найти на каждой ярмарк въ любомъ изъ европейскихъ и американскихъ селъ: оловянныхъ кружекъ, ковшей, пробочниковъ, вничковъ для сбиванія сливокъ и яичныхъ блковъ, пуговицъ, гребенокъ, булавокъ и т. п. Тамъ же европейскія письменныя принадлежности, грошевыя украшенія въ род мдныхъ брошекъ, серегъ и колецъ съ цвтными стеклышками. Я замтилъ, что постители этого постояннаго базара совсмъ не льстились на эти предметы, а толпились преимущественно въ томъ отдленіи, гд находились произведенія національнаго искусства. Мн въ особенности понравились тамъ дв ширмочки: на одной изъ нихъ на сромъ фон набросаны головы шести демоновъ, представляющихъ самыя злобныя чувства человческаго сердца, выразительность поражающая. На другой изображенъ старый дровоскъ, съ трудомъ подрубающій большое дерево. Двсти лтъ прошло съ той минуты, какъ написана эта сценка, но краски такъ живы, точно только что нанесены рукою художника на кремовый шелкъ, тоже нисколько не пострадавшій отъ времени. До такой степени все живо изображено умлой кистью, что такъ и видишь усилія дровоска, чуть не слышишь его тяжелое дыханіе, глухіе удары его топора и скрипъ дерева. Видлъ я когда-то и гд-то картину прославленнаго европейскаго художника, изображающую стараго нищаго, тонущаго въ пруд, она безспорно хороша во всхъ отношеніяхъ, но и эта, японская, смло можетъ быть поставлена рядомъ съ нею.
На слдующее утро солнце, посл сильнаго ночного ливня, заставившаго вспухнуть вс каналы и рки подъ нашими окнами, прорвалось сквозь тучи и засіяло во всю. Подъ его животворными горячими лучами сразу распустились вишни и персики. Такой день всегда является праздникомъ въ этой стран, гд населеніе еще способно жить одною жизнью съ природою. Въ ознаменованіе такого радостнаго дня японскія красавицы повязали свои лучшіе креповые шарфы, которыми он опоясываются: красные, оранжевые, лиловые, небесноголубые, песочнаго цвта, серебристые и пр., воткнули въ свои пышные волосы самыя драгоцнныя шпильки, нарядили дтей и вмст съ ними отправились наслаждаться видомъ бло-розоваго цвточнаго моря, вдругъ залившаго ихъ сады и плантаціи.
Я бросилъ толп бжавшихъ мимо насъ ребятишекъ, державшихся за руки, мшочекъ со сластями. Крохотныя личики, сами похожія на т свжіе фрукты, обильный урожай которыхъ предвщало цвточное наводненіе, радостно засмялись, головки благодарно закивали мн и рзвыя ножки веселе прежняго затопали по уличной мостовой.
Японскія дти — настоящіе ангельчики. Они никогда нн кричатъ по пустому, никогда не капризничаютъ, не имютъ и понятія о томъ, какъ длать злые глаза и искажать отвратительными гримасами свои нжныя черты, никогда зря но лзутъ ни къ кому, но и не чуждаются никого и всегда весело бгутъ на каждый зовъ, никогда не дерутся и даже по ссорятся между собою, благодарны за малйшую ласку и малйшее баловство,— словомъ, такъ и ожидаешь, что вотъ-вотъ они на распущенныхъ концахъ своихъ прозрачныхъ поясковъ понесутся обратно въ тотъ голубой эиръ, изъ котораго попали на землю. Одинъ только у нихъ недостатокъ: долго не умютъ вытирать свои носы и все ждутъ отъ старшихъ этой услуги. Тмъ не мене, я очень полюбилъ этихъ крохотныхъ японятъ съ ихъ наивными рожицами. Кстати сказать, они такъ аккуратны во всемъ остальномъ, что никогда не грязнятся и ничего не рвутъ на себ, если только, конечно, не случится, что они повиснутъ на дерев, на забор или еще на чемъ-либо въ род этого, или нечаянно попадутъ въ грязь во время дождей.
Въ этотъ день, въ честь солнечнаго сіянія и расцвтанія фруктовыхъ деревьевъ, вся Осака оставила свои дла и цликомъ отдалась веселью, выражающемуся здсь въ томъ, что вс идутъ гулять и пить чай, собравшись цлыми компаніями.
Пошли и мы на бульваръ, идущій параллельно морскому берегу. Этотъ бульваръ, усаженный по обимъ сторонамъ фруктовыми деревьями, представлялъ одно сплошное, раскинутое по деревьямъ, блое, розовое и красное цвточное кружево.
Неудивительно, что японцы большую часть своихъ празднествъ устроили въ честь цвтущей и плодоносной природы: это вполн вяжется съ ихъ природнымъ чутьемъ поэзіи, красоты и созидательнаго порядка. Празднество весны продолжается, собственно, цлыхъ три недли, но справляется совсмъ не такъ, какъ въ другихъ странахъ. Тутъ нтъ ни безобразнаго пьянства, ни грубаго варварскаго разгула, ни дикаго буйнаго бражничанья съ послдующими драками и убійствами. Здсь сначала пойдутъ въ храмы съ пучками цвтовъ, возлагаемыхъ на жертвенники, потомъ отправятся въ сады, въ рощи, на бульвары и будутъ въ оживленномъ щебетаніи изливать свои восторги передъ красотами щедрой природы. Къ вечеру вс чайныя бываютъ переполнены. Тамъ также слышатся веселый говоръ и смхъ.
Кстати объ японскихъ чайныхъ. Въ Осак ихъ такъ много и он такъ усердно посщаются, что одними доходами съ нихъ городъ могъ построить изъ дорогого дерева и слоновой кости, въ роскошнйшей отдлк, девятиярусную пагоду, окружить ее прелестными садиками и все это увшать кроваво-красными фонариками для вечерняго освщенія. Нижній ярусъ этой пагоды тоже служитъ чайною.

IV.
Кіото и Арашима.

Изъ Осаки мы прокатились въ Кіото, находящійся всего въ нсколькихъ миляхъ отъ нея. На пути мы увидли земледльца, запахивавшаго рисовое поле на четырехъ волахъ. Это было нчто выходящее изъ ряда вонъ въ этой стран, гд поле отдльнаго лица обыкновенно такое крохотное, что и одинъ-то волъ можетъ почти покрыть его собою, если вздумаетъ растянуться на немъ во всю свою длину и ширину.
Съ нами халъ одинъ изъ ‘цивилизованныхъ’ японцевъ, нкто мистеръ Ямагучи, съ которымъ мы познакомились въ гостиниц. Онъ родомъ изъ Кіото, гд постоянно и живетъ, но часто разъзжаетъ по всей стран въ торговыхъ цляхъ. Онъ много распространялся о будущемъ ‘небываломъ процвтаніи и могуществ воспринимающей западную культуру’ Японіи, и очень былъ удивленъ, когда, я сказалъ, что не могу понять, какъ это его соотечественники, да и онъ самъ въ томъ числ, могли ршиться затянуть себя въ европейскіе костюмы, уродующіе человческую природу, и разстаться съ своей удобной и практичной національною одеждой. Въ его маленькихъ, пристально устремленныхъ на меня глазахъ выразилось даже нчто въ род презрнія ко мн. Какъ, молъ, такъ: англичанинъ (меня везд принимали за англичанина) — и вдругъ унижаетъ цивилизацію, выработанную его предками и его же единоплеменниками внесенными въ эту страну? Должно-быть, это какой-нибудь жалкій выродокъ!
Когда этотъ японскій мистеръ, впрочемъ, очень вжливо съ нами распростившійся, вышелъ на промежуточной станціи, мы съ профессоромъ пустились въ обсужденіе о характер и о будущемъ японцевъ. Посл долгихъ споровъ мы пришли къ слдующимъ выводамъ.
1) Что крайняя сдержанность и вжливость японцевъ проистекаетъ изъ только что (21 годъ тому назадъ, т.-е. со временъ введенія у нихъ конституціи) оставленнаго обычая носить на боку мечъ, какъ это замчается у индійскихъ раджпутанцевъ, 2) что эта вжливость уже начинаетъ понемногу исчезать и въ недалекомъ будущемъ совершенно исчезнетъ изъ японскаго обихода, 3) что оцивилизованный на англійскій манеръ японецъ заразитъ микробами нравственнаго разложенія, самъ насквозь ими пропитавшись, и своихъ сосдей, 4) что, въ конц-концовъ, Японія, по вышеприведеннымъ причинамъ, перестанетъ существовать самостоятельно, превратившись въ мануфактурное отдленіе Америки, и 5) что, вмст съ этимъ, на земл изсякнетъ послдній источникъ духовныхъ творческихъ силъ и душевной красоты.
Только что мы успли сдлать эти выводы, какъ нашъ поздъ остановился въ Кіото и мы вышли изъ вагона, обвянные, такъ сказать, цвточнымъ красно-блымъ снгомъ: хотя былъ и ясный солнечный день, но дулъ сильный прохладный втеръ, безжалостно срывавшій съ деревьевъ ихъ лучшій весенній уборъ.
Города южныхъ японскихъ провинцій очень схожи между собою на видъ, представляя большее или меньшее скопище черновато-срыхъ кровель, тамъ и сямъ испещренныхъ блыми огнеупорными стнами казнохранилищъ богатыхъ купцовъ и иныхъ счастливцевъ. Надъ общимъ уровнемъ этого моря зданій высятся загнутыя на краяхъ кровли святилищъ,
Кіото наполняетъ собою равнину, окруженную лсистыми холмами. Когда-то это былъ многолюдный столичный городъ, да и въ настоящее время въ немъ насчитывается не мене 250.000 обитателей. Распланированъ онъ на манеръ американскихъ городовъ, съ прямыми улицами, перескающимися съ математическою правильностью.
Поселились въ прелестнйшей гостиниц въ мір. Она красуется на холм, такъ что изъ окопъ виденъ весь Кіото, расположенный внизу. Къ задней части гостиницы примыкаетъ садъ, въ которомъ въ стройномъ порядк перемшаны фантастически подрзанные чайныя деревья, можжевеловые кусты, карликовыя сосны и вишневыя деревья съ картинными прудиками, въ которыхъ плещутся золотыя рыбки, съ каменными фонарями, искусственными горками и бархатистыми зелеными лужаечками. За садомъ внизъ къ городу тянется хвойный лсокъ и упирается въ другой садикъ, полный вишневыхъ деревьевъ въ цвту, принадлежащій къ чайному дому.
Видъ такой красивый, что самый равнодушный зритель поневол долженъ прійти отъ него въ восторгъ. Я сидлъ въ саду до поздняго вечера, любуясь на игру свта и тни по кровлямъ и садамъ внизу и по темной зелени сосднихъ холмовъ. Жмурясь отъ блаженства, какъ котъ, только что сытно повшій и дремлющій на солнышк, я такъ же тихо мурлыкалъ про себя одну изъ своихъ любимыхъ въ дтств псенокъ. Я радовался, что у меня есть глаза, и что передъ этими глазами такая дивная панорама.
Лишь только солнце скрылось за горизонтомъ и на землю стали спускаться срыя сумерки, понесло рзкимъ холодомъ. Но это не препятствовало туземкамъ въ своихъ шелковыхъ кимоно и креповыхъ шарфикахъ продолжать оставаться подъ открытымъ небомъ и оглашать воздухъ веселымъ простодушнымъ и безпечнымъ смхомъ. На слдующій день предстояла торжественная служба въ главномъ мстномъ храм въ честь расцвтанія вишенъ, и мысль объ этомъ усиливала радостное возбужденіе населенія, пока еще очень приверженнаго къ своему поэтическому культу.
Въ общей столовой гостиницы вечеромъ собралась компанія мстныхъ китайскихъ купцовъ, за безцнокъ скупающихъ здсь чай и съ большимъ барышомъ перепродающихъ его за границу. Разговоръ у нихъ шелъ чисто-дловой. Праздникъ ликующей весны не существовалъ для этихъ окаменвшихъ въ погон за наживою сердецъ.
— А на индійскій чай вы обратили вниманіе?— спросилъ я одного изъ этихъ косатыхъ джентльменовъ, удостоившихъ вступить и съ нами въ бесду.
— Мы, пожалуй, и обратили бы,— отвтилъ онъ,— но, къ несчастью, европейскіе доктора затяли противъ него цлую войну. Пишутъ и говорятъ, что этотъ чай — настоящій ядъ для нервовъ, поэтому долженъ быть признанъ негоднымъ для употребленія… Впрочемъ,— съ кривою усмшкою прибавили онъ,— я отлично знаю, что англичане все-таки ввозятъ къ себ этотъ ядъ. Но мн писали, что онъ плохо держится и черезъ три мсяца превращается въ труху.
— Ну, вотъ,— возразилъ другой купецъ,— а мн по опыту извстно, что индійскій чай, напротивъ, прочне нашего… Насъ обвиняютъ въ томъ, что мы подмшиваемъ индійскій чай къ нашему, но это неврно. Подмси могутъ длать гд угодно, только не у насъ. Мы никогда не даемъ товара, который былъ бы ниже образца… Винятъ насъ и въ дороговизн чая. Однако и въ этомъ отношеніи мы ни при чемъ. Пусть наше правительство сложитъ пошлину, и мы тогда доставимъ вамъ чай втрое дешевле… Имете вы понятіе о томъ, какъ у насъ, въ Кита, производится чайная торговля?
— Очень слабое,— сознался я.— До сихъ поръ я этимъ вопросомъ не интересовался. Но буду очень радъ, если вы пополните этотъ проблъ въ моихъ познаніяхъ.
— Разведеніемъ чая занимается у насъ преимущественно сельское населеніе. Мы, торговцы, скупаемъ у него весь сборъ по образцу, за наличныя деньги. Длается это такъ. Вы даете плантатору заказъ хоть на сотню тысячъ долларовъ… Можете даже выдать ему всю эту сумму впередъ. Въ свое время онъ доставитъ вамъ соотвтствующее количество цыбиковъ. Пересмотрите и перевшайте ихъ хоть вс, и вы ни въ одномъ изъ нихъ не найдете ни малйшаго обмана. Китаецъ слишкомъ практиченъ, чтобы надувать своихъ доврителей. Онъ прекрасно понимаетъ, что ему гораздо выгодне честно выполнять свои обязательства, чмъ пускаться въ этихъ случаяхъ въ мошенническія штуки. Обманешь разъ — потеряешь довріе, и тогда прощай благосостояніе! Это не то, что японецъ: тотъ въ этомъ отношеніи совершенно ненадеженъ. У него нтъ торговой жилки. Дайте ему нсколько тысячъ долларовъ впередъ, и онъ растеряется, не будетъ знать, что съ ними длать.
Впослдствіи мн пришлось слышать и отъ европейскихъ торговцевъ подтвержденіе того, что говорили эти китайскіе купцы о своей честности въ длахъ торговли. Разъ китаецъ съ вами о чемъ-нибудь уговорится, то вы смло можете ему врить: не обманетъ, и не потому, чтобы онъ по своей природ былъ честенъ, чего далеко нтъ, а именно только по чисто-практическимъ соображеніямъ. Вренъ былъ отзывъ господъ косоносцевъ и о японцахъ по отношенію къ деньгамъ: они дйствительно не умютъ съ ними обращаться до сихъ поръ. Но это, вроятно, скоро измнится, въ силу тоже необходимости.
Рано утромъ, на зар, когда еще и птицы не просыпались, мой крпкій сонъ былъ прерванъ какимъ-то страннымъ гуломъ, заставившимъ меня вскочить и предположить, что начинается землетрясеніе и намъ угрожаетъ опасность быть погребенными подъ развалинами нашего временнаго обиталища на японскихъ островкахъ. Шумъ этотъ повторялся въ опредленные промежутки, но колебаній почвы или зданія не ощущалось, и все кругомъ было спокойно.
Призванный слуга намъ объяснилъ, что это ударяютъ въ большой колоколъ главнаго храма. Сроду не слыхивалъ такого необыкновеннаго благовста. Пожелавъ осмотрть храмъ съ такимъ чудовищнымъ колоколомъ, мы съ профессоромъ тотчасъ же посл завтрака отправились на сосдній холмъ, гд находится это святилище.
Раскинувшаяся передъ нами дивная панорама зелени и цвтовъ вся залита потоками яркаго солнечнаго. сіянія. Все дышитъ красотою возобновляющейся природы. Идешь и чувствуешь себя наверху блаженства. Запахъ превосходной сигары смшивается съ ароматомъ только что распустившихся цвтовъ. По густой, проросшей фіалками трав, попадаемъ на маленькое древнее заброшенное японское кладбище. Кругомъ вросшіе въ землю надгробные памятники и затянутые густымъ мхомъ поминальныя деревянныя таблицы.
Поднимаемся дальше вверхъ. Вдругъ, на поворот, подъ нависшимъ выступомъ горы, видимъ огромную зеленую массу бронзоваго колокола, двадцати футовъ въ діаметр. Этотъ исполинъ прикрпленъ, посредствомъ желзныхъ и бронзовыхъ клепокъ, къ массивнымъ столбамъ. Бронзовый языкъ приводится въ движеніе посредствомъ цлой системы блоковъ и канатовъ. Неудивительно, что каждый ударъ этого чудовищнаго колокола производитъ впечатлніе подземнаго гула: звуки лишь наполовину разносятся по воздуху, а наполовину поглощаются и проводятся дале по ндрамъ горы, къ которой примыкаетъ колоколъ. На свободномъ мст звонъ его былъ бы слышенъ очень далеко, но зато не дйствовалъ бы такъ сильно на воображеніе мстного населенія, которое слышитъ въ его идущемъ изъ-подъ земли гул таинственное предостереженіе о ненадежности жизни на этихъ островахъ, гд каждая минута угрожаетъ вулканическою катастрофою.
Храмъ въ Кіото — одинъ изъ самыхъ обширныхъ, виднныхъ мною. Передняя его сторона иметъ триста футовъ въ длину, шестьдесятъ въ вышину и сто въ ширину. Все зданіе, за исключеніемъ черепицъ на кровл, воздвигнуто изъ дерева, твердаго какъ желзо.
Столбы, поддерживающіе кровлю, обхватомъ до пяти футовъ, прекрасно обдланные, они окрашены рукою лишь пролетвшихъ надъ ними вковъ.
Дерево только самыхъ цнныхъ мстныхъ породъ: кедровое, камфарное и лучшее сосновое. Вся постройка какъ съ чисто-художественной, такъ и съ технической стороны, вполн безупречна. Имя геніальнаго строителя, называемаго здсь просто ‘плотникомъ’, не въ примръ другимъ, сохранилось до сихъ поръ въ народной памяти.
Внутренность храма перегорожена тонкою рзною ршеткою, съ которой спускаются длинныя полотнища старинныхъ шелковыхъ матерій, покрытыя искусно вышитыми золотомъ изреченіями Будды. По ту сторону этой преграды видно множество маленькихъ лакированныхъ подставокъ со свитками священныхъ писаній. Въ глубин находится роскошный жертвенникъ, весь сверкающій золотомъ, яркими красками и лакомъ. Горятъ толстыя восковыя свчи, распространяющія мягкій желтоватый свтъ. Изъ фигурныхъ бронзовыхъ курильницъ вьются ароматныя сизыя струйки драгоцннаго ладана, медленно расплываясь въ вышин, гд тянутся граціозные фестоны рзного кружева, нжностью своихъ узоровъ напоминающаго разрисованныя морозомъ окна. Самой верхней части великолпнаго потолка не видно: она теряется въ большой вышин, закутанной таинственнымъ полумракомъ, сотканнымъ изъ душистаго дыма. Отовсюду спускаются дивной работы исписанные священными изображеніями шелковые флаги, очень похожіе на хоругви христіанскихъ церквей.
Всего, что я видлъ въ этомъ храм, невозможно ни описать ни запомнить. Осталось только впечатлніе чего-то необычайно разнообразнаго и роскошнаго. Сравнить все это можно разв только съ храмомъ св. Петра въ Рим. Нтъ лишь мраморныхъ изваяній, которыхъ такъ много въ главномъ римскомъ святилищ, составляющемъ, такъ сказать, центральный пунктъ всего католичества.
Обходя широкою верандою вокругъ средней части храма, мы очутились передъ маленькимъ, изящнымъ мостикомъ изъ потемнвшаго отъ времени полированнаго дерева. Этотъ мостикъ соединяетъ храмъ съ монастырскими кельями. Неслышно ступая по устилающимъ мостъ мягкимъ цыновкамъ шафрановаго цвта, шли намъ навстрчу два ряда бонзъ, одтыхъ въ такія великолпныя ткани, которыя только и могутъ быть въ храмовыхъ ризницахъ да княжескихъ дворцахъ старой Японіи. Тутъ были облаченія изъ нжно-зеленаго шелка, вышитаго золотыми драконами, черныя, пылающія золотисто-красными огненными языками, лазурныя съ серебряными рыбками, сотканныя точно изъ золотыхъ искръ и усянныя сровато-зелеными вставками въ вид цвтовъ, кроваво-красныя съ золотомъ, шафрановыя съ коричневыми фигурами, свтло-голубыя съ серебромъ, и всякихъ другихъ цвтовъ драгоцнныя парчи.
Поверхъ этихъ чудныхъ облаченій были накинуты воздушные шарфы-пояса изъ желтовато-розоваго или цвта слоновой кости крепа, расписаннаго лиловыми хризантемами… Но и тутъ такое разнообразіе, что глазъ теряется въ этомъ хаос чудныхъ красокъ и богатства матеріаловъ.
Возвращаемся къ святилищу, наполненному теперь молящимися бонзами.
Вс они распредлились возл подставокъ съ священными свитками. Главный бонза, прошедшій, должно-быть, какимъ-нибудь отдльнымъ ходомъ, такъ какъ намъ онъ навстрчу не попадался,— весь залитый золотомъ и горящими драгоцнными камнями, величаво сидитъ впереди въ богатйшемъ раззолоченномъ кресл.
Въ мертвой тишин сначала слышится лишь шелестъ развертываемыхъ свитковъ. Затмъ начинается стройное пніе изреченій того самаго великаго проповдника суеты всего мірского, который вспретилъ своимъ послдователямъ ношеніе пестрыхъ тканей, золота и самоцвтныхъ камней, имющихъ свойство возбуждать въ человческомъ сердц дурныя чувства и вожделнія…
По мр того, какъ догорали толстыя свчи, пніе все боле и боле затихало и, наконецъ, совсмъ замерло.
Не дожидаясь окончанія службы, мы изъ веранды, на которой стояли, прошлись, въ сопровожденіи одного изъ монашествующихъ, по кельямъ. Вс кельи маленькія, но устроены такъ, что въ нсколько минутъ могутъ быть превращены въ одинъ огромный залъ, для этого стоитъ лишь раздвинуть внутреннія бумажныя стнки. Вмст съ тмъ каждое изъ этихъ помщеній выходитъ на веранду, и между ихъ рядами проложены коридоры. Блестящіе полы посредин выстланы узорными цыновками изъ самой мягкой соломы, потолки — фанерные, украшенные рзьбою, а стны, какъ капитальныя, деревянныя, такъ и внутреннія, бумажныя, покрыты художественными рисунками.
Въ этомъ отношеніи японскіе монастыри представляютъ настоящія картинныя галлереи.
Въ виду того, что микадо часто посщаетъ здшній храмъ, въ немъ устроено для него особое помщеніе, блестящее лакомъ и дивными шелками.
Разумется, здсь и живопись еще богаче, чмъ въ кельяхъ. Сюда собрано все лучшее, что было написано однимъ изъ величайшихъ японскихъ художниковъ, Кано, жившимъ боле трехсотъ лтъ тому назадъ. Кисть его прямо изумительна по своей выразительности и техник. Особенно хороши слдующіе наброски, отъ которыхъ мы съ профессоромъ долго не могли оторвать глазъ: на одномъ изображенъ покрытый снгомъ сукъ старой корявой сосны, на которомъ тесною кучкою сидитъ нсколько дрожащихъ фазановъ, на другомъ наброск красуется павлинъ со своимъ великолпнымъ хвостомъ, точно составленнымъ изъ драгоцнныхъ камней, третій изображаетъ группу сельчанъ, возвращающихся съ покупками съ рынка, на четвертомъ — охотничья сценка въ горномъ ущель, на пятомъ — захлестываемая морскими волнами лодка съ рыбаками, и т. д. Мн кажется, цлаго года не хватило бы, чтобы подробно описать вс т чудеса искусства, которыя я видлъ въ стран Восходящаго Солнца…
Даже на верандахъ нтъ ни одного мстечка, гд бы искуснымъ рзцомъ или не мене искусною кистью не было изображено чего-нибудь, поражающаго своей художественностью. Вотъ, наприм., кустикъ цвтущаго ириса, смятый толстымъ сосновымъ сукомъ, отломаннымъ и брошеннымъ рукою крупной обезьяны, вскарабкавшейся на дерево, вотъ нависшія надъ водою тонкія втви плакучей ивы, вотъ треплемый втромъ тростникъ, безпомощно повисающій своими перистыми вершинами, вотъ древняя крпостная стна съ часовымъ, облитымъ луннымъ сіяніемъ, и безконечное множество въ такомъ род. Вся эта прелесть украшаетъ двери, панели и стны иногда полутемныхъ проходовъ. Видно, что сдлано не для славы, не для хвастовства, а просто въ силу творческаго порыва.
— Отъ этой массы впечатлній рябитъ въ глазахъ и кружится голова,— выразилъ профессоръ вслухъ мою мысль, когда мы, наконецъ, очутились опять подъ открытымъ небомъ.— Это нчто такое изумительное, чего я себ раньше и представить не могъ, несмотря на то, что кое-что читалъ и слыхалъ о Восток. Вдь эта разбросанная на клочкахъ земли Японія — вторая Греція.
— Да, и тоже, повидимому, обреченная на духовную смерть,— съ невольною грустью замтилъ я.
Нашъ проводникъ предложилъ посмотрть еще храмъ, созидаемый по собранной по всей имперіи подписк, на мст очень древняго, сгорвшаго нсколько лтъ назадъ храма.
— Женщины, не имвшія гроша въ карман для пожертвованія на этотъ храмъ, прислали свои волосы, и изъ нихъ скручены толстыя веревки, которыми скрплены лса вокругъ постройки,— добавилъ проводникъ.
Легкая рикша быстро доставила насъ на другой конецъ города, гд, на обширной площади, заканчивается отдлка храма, въ вид индусскихъ пагодъ, превышающаго размрами тотъ, который мы только что покинули. И здсь нтъ ничего, кром превосходно орнаментованнаго дерева нжнаго сливочнаго или лимонаго цвта, какимъ его создала природа. Вс мста соединенія отдльныхъ частей дерева покрыты блою лакированною фанерою, чтобы воспрепятствовать проникновенію вредныхъ наскомыхъ во вс скважины, а нжные барельефы защищены отъ птицъ тонкою проволочною стью, похожею на паутинную. Созданіе этого чуда строительнаго искусства заняло десять лтъ, несмотря на быстроту, съ которою вообще работаютъ японцы.
Японцы, по своей природ,— великій народъ. Ихъ каменщики играючи ворочаютъ и отдлываютъ какъ брилліанты огромныя гранитныя глыбы, ихъ плотники выдлываютъ изъ дерева нжнйшее кружево, ихъ кузнецы шутя превращаютъ желзо въ тончайшія издлія или выковываютъ изъ него такія скрпы, что цлые вка не прогрызутъ ихъ своими дкими зубами, ихъ художники играютъ жизнью, смертью,— всмъ, что возникаетъ и исчезаетъ на земл. Не дала только природа японскому народу достаточно твердости характера, чтобы играть такъ судьбами всего міра.
Зато этой твердостью обладаютъ европейцы съ ихъ чудовищными модами и въ конецъ извращеннымъ міросозерцаніемъ, откуда и проистекаетъ лживость и уродливость западной цивилизаціи. И вс свои отрицательныя свойства Западъ прививаетъ теперь прелестной въ своей самобытности Японіи, чтобы передлать на свой образецъ и эту чудную страну.
— Ну, ужъ мн эти храмы!— полупрезрительно воскликнулъ одинъ коммивояжеръ изъ Калькутты, которому я въ теченіе этого дня имлъ случай выразить свое восхищеніе ими.— Я видлъ ихъ много, и вс они похожи одинъ на другой. Если хотите видть нчто особенное,— отправляйтесь въ Арашиму, въ восьми миляхъ отсюда. Тамъ вы найдете кое-что поинтересне этихъ огромныхъ мухоморовъ съ толстымъ Буддою посредин.
Профессоръ такъ и запылалъ: хать въ Арашиму да и все. Ну, что жъ, хать, такъ хать. Закусивъ и напившись чаю, мы отправились туда въ той же рикш. Другого способа сообщенія отсюда пока еще нтъ.
Сердце запрыгало у насъ въ груди отъ радости, когда мы увидли себя въ поляхъ, достойныхъ скоре названія ботаническихъ садовъ. Все вдоль и поперекъ изрзано канавками, аккуратно выложенными по бокамъ камнями, чтобы не обваливалась земля, всюду проведена вода, везд стоки.
Еще бы не быть здсь урожаямъ, когда для этого приняты вс мры и не жалется ни времени ни труда!
Весь путь вплоть до Арашимы шелъ посреди богато обработанныхъ полей, необозримыми пестрыми полотнищами развертывавшихся во вс стороны вокругъ небольшихъ, но частыхъ поселковъ. И повсюду ни одного пустующаго или плохо использованнаго дюйма земли. Между желтыми коврами горчицы тянутся ленты ячменя, чаю, риса, лука, бобовъ и разныхъ другихъ сортовъ культурныхъ растеній, которымъ мы не знаемъ даже и названій.
— Что это они длаютъ?— спросилъ я возницу, указывая на поле, гд мужчины, женщины и дти, вс въ синихъ кимоно, ходили между грядъ, то и дло нагибаясь и собирая что-то въ плетушки
— Полютъ бобы: много сорныхъ травъ появилось между бобами,— услышали мы въ отвтъ.
— Великолпное удобреніе, совершенно измнившее къ лучшему плохую саму по себ почву, образцовое орошеніе, образцовая обработка ручнымъ способомъ и тщательное уничтоженіе каждой сорной травинки,— да съ такою земельною культурою можно и мертвую пустыню превратить въ райскій садъ!— восторгался профессоръ.— Ну, и трудоспособность же у этого крохотнаго японца! Настоящіе кропотливые гномы!
Наконецъ наша дорога пошла вдоль широкой, но и мелководной рки, покрытой плотами всевозможныхъ видовъ и размровъ. Я теперь во многомъ готовъ доврять японскому искусству, японской точности, предусмотрительности и прочимъ положительнымъ качествамъ, но не могу понять одного: почему сама природа, повсюду въ мір такая безжалостная къ человку, относится къ японцу до такой степени милостиво, что не разбиваетъ его игрушечныхъ плотовъ объ утесы? Я видлъ плоты у себ на родин, бревна были такъ истрепаны во время гонки среди утесистыхъ береговъ, что щетинились подобно зубочисткамъ. Но здсь плотики, достигающіе уже цли своего назначенія, похожи на связки слоновой кости. Почему это? А просто потому, что каждое бревно передъ отправкою по вод начисто выстругано и на каждомъ его конц сдлана глубокая вырзка для веревокъ, которыми крпко связываются плоты. Слдовательно, и тутъ противопоставляетъ свои усилія дикимъ, разрушительнымъ проявленіямъ природы и торжествуетъ надъ ними.
— Въ хорошую погоду весь Кіото отправляется въ Арашиму справлять пикникъ,— говоритъ проводникъ.
— Зачмъ же такъ далеко?— спрашиваю я.— Вдь ваши горожане и безъ того все ‘пикникуютъ’ въ своихъ вишневыхъ садахъ, въ чайныхъ домахъ, въ гостяхъ другъ у друга…
— Да, это врно, а все-таки отправляются и сюда.
— Да почему же это? Неужели у васъ нтъ другого дла, кром пикниковъ?
— Да просто потому, что хорошая погода тянетъ куда-нибудь подальше. А насчетъ дла… Вы же сами, господа европейцы, говорите, что японцу деньги валятся прямо съ неба, такъ какъ онъ никогда не работаетъ, а все только гуляетъ да чаевничаетъ, обрабатываютъ же для него землю и длаютъ все остальное, должно-быть, боги…
Я невольно покраснлъ, сознавая всю глупость своихъ вопросовъ и замчаній. Въ самомъ дл, разв все вокругъ не свидтельствовало о работоспособности и трудолюбіи маленькихъ японцевъ. Слдовало удивляться только тому, что при такомъ упорномъ труд они находятъ еще время для пикниковъ и притомъ въ нсколькихъ миляхъ отъ своихъ жилищъ.
Рка вдругъ круто повернула среди щетинистыхъ, покрытыхъ соснами холмовъ. Въ одномъ мст по ней неслись обломки легкаго мостика, снесеннаго на-дняхъ во время дождей, на противоположной сторон ширится плантація молодого сахарнаго тростника, а на нашей, какъ разъ въ виду этой прелестной картины, тянется рядъ чайныхъ домиковъ и шалашей, переброшенныхъ на сваяхъ черезъ рку до того берега. Не будучи въ силахъ смягчить мрачную синеватую зелень сосновой поросли холмовъ, солнечный свтъ нжитъ свтлую листву молодого клена и розовую пну вишневыхъ садовъ, брызжущую вокругъ темныхъ кровель водяного поселка.

——

Самъ не знаю, какъ мы въ Арашим прежде всего попали въ чайный домикъ. Быть-можетъ, я и мой спутникъ невольно послдовали приглашенію хорошенькой двушки, махавшей намъ вткою цвтущей вишни. по какъ бы тамъ ни было, мы вдругъ очутились на толстой цыновк, передъ открытой дверью, смотрли на поднимавшуюся изъ-за холмовъ тучу, на несущіеся по рк плоты и на рзныя лапчатыя листья клена, сквозь которые просвчивало солнце, вдыхали смолистый запахъ сосновыхъ, вылупленныхъ какъ яичко бревенъ, слушали шопотъ вершинъ, шумъ рки и пніе плотовщиковъ, и чувствовали себя счастливе, чмъ вообще полагается себя чувствовать смертному на нашей планет.
Хозяйка чайной оградила насъ отъ другихъ гостей прелестною голубою съ аистами ширмочкою. Изъ сосднихъ отдленій неслись взрывы серебристаго смха, звонъ чайной посуды и топанье маленькихъ ногъ, въ щелочкахъ между изгибами ширмочки горли любопытные глазки.
Рядомъ съ нами помщалась цлая семья изъ Кіото, захотвшая воспользоваться прекраснымъ днемъ для прогулки сюда, въ подтвержденіе словъ нашего проводника. Семья состояла изъ бабушки, самой матери этой семьи, ея молодой незамужней сестры, трехъ дочерей, лтъ пятнадцати, тринадцати и двухъ, и мальчика лтъ восьми-девяти. Бабка была въ темно-синемъ кимоно, мать — въ свтло-синемъ, двушки — въ лиловыхъ и кремовыхъ нарядахъ, съ поясами цвта яблочныхъ бутоновъ и дыни въ разрз, мальчикъ — въ смси цвта стараго золота и ранета, а самый младшій членъ семьи двухлтняя двочка, сіяла всми цвтами радуги заразъ. Вс были красивы, за исключеніемъ совершенно поблекшей бабки, не утерявшей, однако, еще пріятнаго выраженія лица и глазъ. Когда крохотныя подставочки, покрытыя коричневымъ лакомъ, были убраны вмст съ чайною посудою, молодая тетушка прекрасно сыграла дв-три псенки на гитар, а дти затяли игру въ жмурки.
Нужно было быть каменнымъ, чтобы равнодушно сидть за ширмою при такомъ весельи рядомъ. Поэтому мы съ профессоромъ вышли на веранду и оттуда стали любоваться жизнерадостною картиною. Живыя фарфоровыя куколки съ хохотомъ и радостнымъ щебетаньемъ прыгали по комнатк, перевязавъ голыя ножки блыми съ голубымъ полотенцами, такъ какъ размры помщенія не позволяли двигаться свободно (а можетъ-быть, это было одно изъ правилъ игры), и то ловили другъ друга, то бросались ласкать и забавлять младшую сестренку, чтобы и та не была обойдена весельемъ. Наконецъ довозившись до того, что устали и запыхались (при чемъ все время держали себя вполн благопристойно), вс услись на полу, возл голубой ширмы, и начали наввать себ прохладу маленькими изящными бумажными опахалами, разрисованными такими же очаровательными куколками, какъ они сами.
Черезъ нсколько минутъ веселая возня возобновилась, и мы искренно пожалли, что, по своей тяжести и неуклюжести, не могли принять въ ней участія.
Выйдя изъ чайной, мы столкнулись носъ къ носу съ однимъ моимъ давнишнимъ знакомымъ изъ Калькутты. Этотъ человкъ до сихъ поръ ничмъ не интересовался, кром лошадинаго спорта, и ни во что не врилъ, кром свода законовъ, но и его черствое сердце растопилось среди этого безыскусственнаго, искренняго веселья.
— Знаете что,— говорилъ онъ намъ,— здсь устроено нчто въ род рулетки, въ которую выигрываютъ сласти. Я поставилъ три іена {Японская монета — около 1 руб. Перев.} и сорвалъ весь банкъ въ пользу ребятишекъ, которыхъ собралось сегодня въ этомъ город нсколько тысячъ. Сроду не видывалъ такой простодушной радости и признательности, какія были выражены мн этими прелестными японскими куколками. Я первый разъ въ жизни почувствовалъ истинное счастье, глядя на эти сіяющіе глазенки и смющіяся рожицы. А какъ потшно кивали они мн головками, и какой концертъ серебристыхъ голосковъ осыпалъ меня криками благодарности. И замтьте, не толкаются, не перебиваютъ другъ друга, а въ полномъ порядк ждутъ очереди. Наши дти вс непремнно передрались бы до полусмерти и больше бы напортили сластей, отбивая ихъ другъ у дружки, чмъ бы воспользовались ими. Удивительный народецъ! Прямо какая-то райская непосредственность въ нихъ.
Когда профессоръ использовалъ весь запасъ своихъ пластинокъ, мы сли въ лодочку, и насъ переправили на противоположный берегъ, въ нкоторомъ разстояніи отъ чайнаго поселка, къ нависшему надъ ркою утесу, склоны котораго были усяны цвтами ириса вперемежку съ фіалками. Рядомъ съ другого, довольно высокаго утеса, покрытаго трещинами и глубокими разслинами, каскадами ниспадали два кристальныхъ потока, змившихся внизу между стволами сосенъ и клена. Немного дале были ужъ настоящіе водопады, шумно низвергавшіеся прямо въ рку, образуя въ одномъ мст бурно крутящуюся пнистую воронку. На острой вершин, надъ этой водяной бездною, одиноко росла вся растрепанная втрами сосна, ясно во всхъ подробностяхъ обрисовывавшаяся на голубомъ фон вечерняго неба. Управляемый искусными руками, длинный рядъ плотовъ легко перелеталъ черезъ шумящіе пороги. Между рифами скользили серебристыя лодочки съ синими фигурами, что-то тамъ ловившими. Вдали, за городомъ, пестрли драгоцнные ковры неподражаемо прекрасно обработанныхъ полей. Повсюду съ криками неслись птицы, охотясь за роями легкокрылыхъ наскомыхъ въ воздух. Среди зелени полей и холмовъ, среди игрушечныхъ стнъ чайныхъ домиковъ, на вод въ лодочкахъ — везд сновали нарядныя и веселыя женщины и дти, походившія издали на огромныхъ бабочекъ.
Какъ хорошъ видъ этой роскошной живой панорамы, какъ хорошо лежать въ душистомъ мор травы, ирисовъ и фіалокъ, какъ упоителенъ свжій горный воздухъ, какъ граціозно играютъ волны цвтущею вткой персиковаго дерева, и какъ нжно просвчиваютъ сквозь стальной флеръ струй ея красные цвты!
— Пора и домой,— замтилъ, наконецъ, профессоръ, пробужденный отъ сладкой дремоты звонкимъ хохотомъ компаніи двушекъ и молодыхъ людей, проплывавшихъ мимо насъ по рк.— Пластинки мои вс использованы. Надо будетъ взять свжихъ и отправиться въ городской паркъ, который намъ такъ расхваливали.
— Отправимся, — со вздохомъ согласился я.
Жаль было мн разставаться съ этимъ поэтическимъ уголкомъ, хотя я зналъ, что такихъ уголковъ еще много на японскихъ островахъ — по крайней мр, пока.
Въ нашей гостиниц въ Кіото никого не оставалось, кром десятилтнихъ ребятъ, отлично исполнявшихъ обязанности взрослыхъ, то же отправившихся ‘пикниковать’ подъ цвточными шатрами вишенъ. Полномочнымъ распорядителемъ былъ мальчуганъ, прозванный мною ‘министромъ’ за важное выраженіе его цвтущаго личика, степенную походку и сдержанный голосъ. И дло шло отлично. Ни въ чемъ не было ни малйшаго упущенія въ сложномъ дл обслуживанія постояльцевъ съ ихъ многообразными требованіями. Что значитъ врожденная дловитость, добросовстность и сообразительность. Не мшало бы европейскому и американскому юношеству поучиться у японскаго и китайскаго. Тогда бы, пожалуй, дйствительно вернулись времена легендарнаго ‘золотого вка’ для всей земли.
Одинъ изъ кварталовъ Кіото занятъ мануфактурною торговлей. Здсь нтъ обычая улплять дома вывсками. Фирма можетъ вести крупную торговлю съ Парижемъ, Лондономъ или Нью-Йоркомъ, но у нея нтъ наружныхъ признаковъ ея мстонахожденія, и прибывающіе изъ названныхъ городовъ коммивояжеры должны ее отыскивать при помощи проводниковъ.
Мы побывали въ трехъ такихъ фирмахъ, извстныхъ своими фарфоровыми, глиняными, бронзовыми, мозаичными и т. п. издліями. Первая ютилась за чернымъ палисадникомъ въ помщеніи, которое снаружи ничмъ не отличалось отъ самыхъ обыкновенныхъ лавокъ. Половина внутренняго помщенія оказалась набитой разнородною глиняною посудою новаго производства, очень неважною,— такою, какою теперь завалены большіе европейскіе и американскіе рынки. Въ другой половин сидлъ самъ глава фирмы на толстой цыновк передъ жаровнею, съ лицомъ, обращеннымъ къ раздвижной задней стнк, за которою виднлся крохотный садикъ, въ нсколько футовъ въ квадрат, тамъ не было ничего, кром лужаечки, похожей на зеленый бархатный коврикъ, съ двумя вазами посредин: въ одной была пальма, а въ другой — карликовая сосна. Японецъ жить не можетъ безъ клочка зелени возл себя.
— Этотъ вотъ товаръ будетъ отправляться въ Европу, Индію и Америку, — объяснялъ вжливый среднихъ лтъ японскій мануфактуристъ (тутъ мануфактурою называется ршительно все, что выдлывается руками, за исключеніемъ състного), указывая на груды разсортированной посуды.
Потомъ онъ повелъ насъ по веранд изъ полированнаго дерева къ обжигательнымъ печамъ, чанамъ съ разведенною глиною и мастерскимъ, гд формуется посуда. Вс приспособленія, формочки, колеса и пр. сдланы съ математическою точностью. Все разсчитано такъ аккуратно, что нигд ни въ чемъ ни на волосъ нтъ уклоненія.
Старшій мастеръ сидлъ посредин мастерской на полу, разумется, на чистенькой цыновочк, и пилъ чай изъ капельной лиловой съ блыми цвтами чашечки. Рядомъ съ нимъ лежала еще мягкая ваза, которую онъ отдлывалъ въ промежуткахъ между чаепитіемъ. Выпьетъ одну чашку, проведетъ гладиломъ, гд нужно, по ваз и принимаются за вторую. Это длается съ такимъ расчетомъ, что глина не успваетъ остыть, пока пьется чай, но въ свое время вся поверхность вазы окажется гладкою, какъ зеркало, хотя и разглаживается съ промежутками.
Въ другомъ помщеніи производилось раскрашиваніе уже готовой посуды. Этимъ было занято десятка два мужчинъ, женщинъ и мальчиковъ. На нихъ, вокругъ нихъ, даже на полу, несмотря на обиліе красокъ, все было такъ красиво, чисто и въ такомъ образцовомъ порядк, какъ это можетъ быть именно только у японцевъ. За раздвижною стнкою, передъ которою сидятъ артисты, имются тоже палисадникъ. Въ одномъ его углу красуется осыпанное цвтами вишневое деревцо, въ другомъ тянется ввысь синеватая старая сосна, а въ трехъ шагахъ отъ стнки серебрится поверхность маленькаго прудика, окаймленнаго цвтущимъ ирисомъ и перистыми травами, слегка колышащимися въ утреннемъ втерк. Артистамъ стоитъ только поднять глаза, чтобы имть передъ собою натуральный образчикъ рисунка, если у нихъ на минуту изсякнетъ воображеніе.
Въ грязной Европ мечтаютъ о выработк такихъ соціальныхъ условій, при которыхъ творческая мысль и сила рабочихъ могли бы свободно развиваться, и въ погон за выполненіемъ этихъ человколюбивыхъ грезь впадаютъ изъ одной крупной ошибки въ другую. Вмсто этого имъ просто слдовало бы присмотрться къ тому, какъ работаютъ въ Японіи. Тамъ пока еще нтъ (но — увы — теперь каждую минуту они могутъ зародиться подъ пагубнымъ вліяніемъ Европы) никакихъ союзовъ, цеховъ и прочихъ рабочихъ корпорацій, связанныхъ однимъ лишь бумажнымъ уставомъ, нтъ буйныхъ митинговъ, на которыхъ вырабатываются способы ‘борьбы труда съ капиталомъ’,— словомъ, въ Японіи пока нтъ ничего, кром любви къ природ, къ длу, къ опрятности, къ образцовому порядку, къ красот въ формахъ и краскахъ, ничего, кром бьющей ключомъ творческой жилки, нтъ ни грубой эксплуатаціи, съ одной стороны, ни безсмысленной требовательности — съ другой, тамъ все, чего уже нтъ больше въ Европ, и чмъ губить сама себя и старается губить другихъ эта заблудшаяся дщерь темноты (слово ‘Европа’ происходитъ отъ ассирійскаго ‘эребъ’, что значитъ темнота, въ смысл того, что въ Европ, которая по отношенію къ Азіи находится на запад, заходить солнце).
Собственника второй фирмы я нашелъ въ келейк (комнатою этого помщенія нельзя было назвать) изъ чернаго дерева, въ компаніи неизбжной бронзовой и безцнной по своей чудной работ жаровни, и множества медалей, полученныхъ имъ на различныхъ выставкахъ Франціи, Англіи, Германіи и Америки. Онъ походилъ на жирнаго кота, и говоръ его, соотвтственно наружности, походилъ на мурлыканье. Узнавъ, что мы желали бы осмотрть его мастерскія, онъ повелъ насъ садомъ, отъ котораго мы долго не могли оторваться. Обросшіе зеленымъ мохомъ каменные фонари были окружены искусственною бамбуковою зарослью, въ которой сверкали бронзовые аисты. Вычурно подстриженная ель широко раскидывала свои иглистыя втви надъ прудомъ, гд плавали жирные карпы, гоняясь за червячками и личинками. Тутъ же кричали на насъ дв ушастыя гагары. Въ этомъ садик было такъ тихо, что мы могли слышать паденіе цвтовъ въ воду и шлепанье рыбы о каменную облицовку пруда.
Японцы любятъ окружать себя всмъ, что можетъ удовлетворять ихъ склонность къ поэтическимъ грезамъ, не препятствующимъ, однако, заботиться и о насущныхъ нуждахъ. Они собираютъ источенные водою или изъденные мхомъ старые камни, фантастическаго вида обломки утесовъ, кремни съ просвчивающими жилками и т. п., и украшаютъ этими предметами свои жилища. Когда имъ почему-либо приходится бросать свое насиженное гнздышко и переселяться въ новое гд-нибудь неподалеку, они забираютъ вмст съ остальнымъ имуществомъ и все, что служило убранствомъ садика: деревца, камни, фонари и пр.
Плотно убитая мелкимъ камнемъ дорожка привела насъ къ цлому ряду мастерскихъ. Первое помщеніе состояло изъ хорошенькихъ полочекъ, уставленныхъ чистенькими баночками съ разнаго рода эмалевыми порошками. Тутъ же находилась лакированная стойка, на которой въ живописномъ порядк разставлены образцы работъ. Слышались свистъ и стрекотанье невидимой птицы: сидла, должно-быть, гд-нибудь за тонкою стнкою. Въ слдующемъ помщеніи работало трое мужчинъ, дв женщины и два мальчика. Вс были такъ поглощены своимъ дломъ, что даже не оглянулись при нашемъ вход. Никто не говорилъ ни слова. И дйствительно, ихъ работа требовала самаго напряженнаго вниманія. Такъ, наприм., одинъ изъ мужчинъ вкладывалъ въ углубленныя линіи нжнаго рисунка тончайшую серебряную проволоку. Этотъ рисунокъ, выгравированный на подносик изъ блестящаго чернаго дерева (размръ этой вещицы — десять квадратныхъ дюймовъ), представлялъ бабочекъ, летающихъ надъ травою съ цвтами. Каждая черточка едва замтная простому глазу, закладывалась серебрянымъ волосомъ, до такой степени была тонка проволока. Терпніе для такой кропотливой работы нужно имть совсмъ особенное, вдохновляемое любовью къ длу.
Другой отдлывалъ тмъ же способомъ роскошно вычеканенный кувшинъ изъ красной мди. Мальчики наполняли бороздки рисунковъ разведенною эмалью, въ которую окунали крохотныя тончайшія кисточки. Работали они въ очкахъ, чтобы не испортить прежде времени еще неокрпшее зрніе. Эмалевыя краски вполн воспроизводятъ природные колера изображаемыхъ предметовъ. Это своего рода миніатюрная живопись, только по готовымъ уже очертаніямъ.
Когда мы всласть налюбовались этою работой, хозяинъ сталъ показывать намъ разные предметы съ готовыми уже инкрустаціями. Тутъ были чудовищные драконы, пучки хризантемъ, всякаго рода наскомыя, травы, птицы, зми, — словомъ, все, что есть въ натур на Японскихъ островахъ, было здсь изображено тончайшими, какъ паутинка, но безошибочными линіями и чудными красками, или же, какъ я уже сказалъ, проволокою, перламутромъ и другими матеріалами. Оказалось, что у хозяина имется собраніе природныхъ образцовъ, рисунковъ и моделей, по которымъ и работаютъ его артисты. (Нельзя же называть людей, длающихъ такія чудеса, простыми рабочими или ремесленниками, какими они, по своей душевной простот, сами считаютъ себя).
Изъ разъясненій хозяина мы, между прочимъ, узнали, что самая главная работа, — это полировка вещей. Нкоторые предметы приходится полировать нсколько мсяцевъ, чтобы получилась желаемая степень совершенства въ отдлк. Сидитъ себ маленькій японецъ на цыновк, окруженный чайнымъ и курительнымъ приборами: передъ нимъ чашечка съ водою, два-три горшечка съ разнаго рода пескомъ, добытымъ изъ ближайшаго ручья, въ рук у него кусокъ фланели, который онъ обмакиваетъ въ воду и песокъ. Нтъ у него, какъ на Запад, ни полировочнаго колеса съ наждакомъ, трепеломъ или буйволовой кожей и ничего другого, кром сказаннаго куска фланели, воды и песку. И полируя, онъ треть прямо рукою, третъ терпливо, съ любовью отдлывая каждую линію и чувствуя величайшее наслажденіе, когда мало-по-малу его усердный трудъ увнчивается успхомъ и вещица въ его терпливыхъ рукахъ оживляется все больше и больше. Я видлъ одного такого труженика, который уже цлый мсяцъ полировалъ вазочку, вышиною въ пять дюймовъ. Онъ сказалъ, что понадобится еще столько же времени, чтобы закончить эту работу, т.-е. пока эмаль выложеннаго на ея голубой поверхности огненнаго дракона не засіяетъ, какъ драгоцнный камень.
— Что будетъ стоитъ эта вазочка?— полюбопытствовалъ я.
— Іенъ семьдесятъ, — отвчалъ японецъ.— Сами видите, что дешевле невозможно продать.
Я находилъ про себя, что это черезчуръ дешево за такую художественную и кропотливую работу.
Въ третьей мастерской, посщенной нами въ этотъ день, мы видли, какъ мальчики, сидя на веранд изъ камфарнаго дерева, выходившей въ очаровательнйшій садикъ, воспроизводили на желз золотыя инкрустаціи. За юными работниками наблюдалъ взрослый мастеръ, изображавшій тоненькими золотыми, серебряными и мдными (красными) пластинками на большомъ щит, какъ двое бонзъ нечаянно набрели на страшнаго ‘дождевого’ дракона, который проснулся и набросился на нихъ. Тутъ же на полу сидлъ пятилтній толстякъ, которому дали кусочекъ желза, нсколько металлическихъ шпенечковъ и крохотный молоточекъ, чтобы и онъ могъ заблаговременно развить свои артистическія способности, удовлетвореніе которыхъ потомъ наполнитъ всю его жизнь. Этотъ малышъ такъ усердно мастерилъ какую-то замысловатую штуку, что кряхтлъ и соплъ, какъ маленькій носорогъ. Заставьте пятилтняго европейца или американца заняться чмъ-нибудь подобнымъ, и онъ черезъ нсколько минутъ обязательно все испортитъ, поржется и подниметъ такой ревъ, что самаго спокойнаго человка выведетъ изъ себя. Здсь же никогда не бываетъ такихъ сценъ. Если крохотный японецъ и ушибется или поржется немножко, то только засмется и скажетъ: ‘Бо-бо.,‘ Приложатъ ему къ больному мсту какой-нибудь зеленый листочекъ или что-нибудь въ род этого, обвяжутъ чистенькою тряпочкою — и дло съ концомъ. На другой день заживетъ, и можно слова приниматься за работу.
Въ этой же мастерской мы наблюдали, какъ деревянныя издлія покрываются золотымъ лакомъ, который держится на маленькихъ агатовыхъ палитрахъ и берется съ нихъ особою кисточкой. И опять вы, даже подъ увеличительнымъ стекломъ, не замтите ни малйшей неровности на покрытой лакомъ поверхности предмета.
— Кажется, японцы не способны ни въ чемъ длать ошибокъ,— сказалъ я профессору, когда мы вечеромъ сидли у себя на веранд и пили чай.
— Это, вроятно, потому, что часть ихъ искусства производится ими совершенно машинально, — замтилъ профессоръ.
— Нтъ, это скоре можно сказать о работ европейскихъ мастеровъ, — горячо возразилъ я.— Боже мой, представить только себ, что этотъ народъ-поэтъ, народъ-художникъ серьезно ухватился за цивилизацію, точно насмхъ подсунутую ему съ Запада!.. На что ему это, когда душа его и безъ того чиста, какъ только что выпавшій снгъ?.. Вотъ увидите, профессоръ, что благодаря этой заморской штук, лта черезъ тридцатьсорокъ нельзя будетъ узнать этого народа: такой же будетъ черствый, эгоистичный и злобный, какъ его самозванные учителя, все лучшее будетъ въ немъ вытравлено и окажется однимъ лишнимъ звринцемъ на земл больше!— съ негодованіемъ прорицалъ я.
Профессоръ молча кивалъ головою, задумчиво слдя за выпускаемыми имъ колечками сизаго сигарнаго дыма. Очевидно, онъ былъ вполн согласенъ со мною.

V.
Іокогама.

Дня черезъ два мы неслись въ позд въ Іокогаму.
Лтъ семьсотъ тому назадъ одинъ изъ мстныхъ правителей провелъ вдоль побережья обширнаго озера прекрасную дорогу, существующую и до сихъ поръ. Почти рядомъ съ нею проложенъ англійскими инженерами рельсовый путь, только что открытый передъ нашимъ пріздомъ въ Кіото. Этимъ путемъ мы и воспользовались.
зды было двнадцать часовъ. Горная область Токаиды,— такъ въ древности называлась большая часть острова Ниппонъ, на которомъ мы находились,— отодвинулась передъ озеромъ, широкимъ рукавомъ изливающимся въ море. Въ томъ мст, гд рельсовый путь переброшенъ по каменной дамб черезъ проливъ, кончалось и царство хвойника, послдніе его представители въ этой области, заползшіе сюда съ своихъ горъ, стойко боролись съ надвигающимися на нихъ песками Тихаго океана, буруны котораго клокотали, шумли и пнились всего въ четверти мили разстоянія отъ желзнодорожнаго полотна. Гд эта борьба производилась не самою природою, тамъ дйствовало практическое чутье японцевъ, великолпно умющихъ ограждать себя отъ песчаныхъ потоковъ правильными посадками устойчивыхъ деревьевъ и прочными фашинными сооруженіями.
Перелетвъ дамбу, поздъ мчится на протяженіи четырехъ или пяти миль среди густого лса бамбуковыхъ плантацій, проходитъ черезъ тоннель и несется мимо ряда живописныхъ рыбачьихъ поселковъ, въ которыхъ кипитъ трудовая жизнь, оспаривающая у грозныхъ волнъ коварной стихіи каждую минуту своего существованія. Все большое пространство за этими поселками покрыто ожидающими осушки болотами, окаймленными цвтущими азаліями. Одна картина смняется другою, какъ въ панорам. Наконецъ у меня начинаетъ рябить въ глазахъ отъ всей этой пестроты японской природы, и я завожу бесду съ однимъ почтеннымъ сдымъ британцемъ, лтъ двадцать уже живущимъ въ Японіи и знающимъ ее вдоль и поперекъ.
— Здсь удивительно хорошій климатъ, — говорилъ онъ, между прочимъ.— Правда, три мсяца, іюнь, іюль и августъ, стоитъ такая жара, что термометръ даже ночью показываетъ иногда до 4 градусовъ по Реомюру, зато отъ сентября и до конца апрля, даже начала мая, когда открывается дождевой періодъ, нигд не найти такой чудной погоды. Хотите полчиться, ступайте къ горячимъ ключамъ возл Іокогамы или въ другое тому подобное мсто, такихъ мстъ тутъ много… А вотъ и знаменитый Фуджи-Яма!— вдругъ круто прервалъ свою рчь британецъ, указывая на лвую сторону линіи.
Покрытый на склонахъ отчасти обработанными полями, отчасти лсною порослью, этотъ угасшій вулканъ возноситъ свою вершину почти на четырнадцать тысячъ футовъ выше уровня моря. Это не ахти какъ высоко, но въ этой ровной мстности производитъ извстное впечатлніе. Изображенія этой горы на мстныхъ опахалахъ, ширмочкахъ и шкатулкахъ вполн врны дйствительности. Даже вс мелочи воспроизведены до точности,
— Сейчасъ попадемъ въ Гаконскія горы, — продолжалъ мой собесдникъ.— Это другая здшняя достопримчательность.
По свойственному англичанамъ обыкновенію, почтенный мистеръ пустился въ политико-экономическія разсужденія относительно Японіи, которой предсказывалъ великую будущность за то, что она начала покрываться желзнодорожною стью и стала увлекаться европейскими модами и нравами. Слушая, какъ говорится, вполуха эти давно уже надовшія мн британскія изліянія и жаля, зачмъ вызвалъ ихъ, я залюбовался новою, удивительно прелестною картиною, развертывавшеюся теперь передъ нами съ правой стороны.
Сначала промелькнула зеленая равнина, прорзанная двумя рками, одною побольше, другою поменьше, потомъ въ дикомъ безпорядк зачастили горныя вершины съ зіяющими пропастями, гд, какъ говорятъ, въ незапамятныя времена шумли бурные потоки, сразу изсякшіе во время одного изъ вулканическихъ переворотовъ, которыми такъ богаты эти острова. Этотъ полуальпійскій ландшафтъ протянулся вплоть до Іокогамы.
Въ Іокогаму мы прибыли около восьми часовъ вечера и, по совту британца, отправились вмст съ нимъ въ ‘Грандъ-отель’. Что онъ нашелъ тамъ хорошаго — ршительно не понимаю. Въ этой гостиниц дйствительно все поставлено на широкую ногу, какъ и указываетъ ея французское названіе, зато въ ней нтъ никакого порядка, и это портитъ все. Такъ, напримръ, повсюду торчатъ кнопки электрическихъ звонковъ и эти звонки исправно дйствуютъ, но за ними никто не слдитъ, и вы можете нажимать кнопку цлыхъ полчаса, прежде чмъ дождетесь отвта на вашъ зовъ. Въ столовой разложены художественно разрисованныя и многообщающія меню, но попробуйте заказать что-либо, и вы получите совсмъ не то. И все въ такомъ дух.
Изъ нашихъ оконъ довольно красивый видъ на гавань, покрытую англійскими и американскими пароходами, первыхъ, впрочемъ, ровно вдвое больше, нежели вторыхъ. Кстати объ американцахъ. Ихъ было нсколько человкъ за столомъ, и я убдился, что ихъ языкъ такъ же похожъ на англійскій, какъ и на патагонскій. Рядомъ со мною сидлъ бостонецъ которому я, со свойственной мн иногда откровенностью, и высказалъ свое мнніе насчетъ ихъ языка.
— Не скажите этого только вонъ тмъ господамъ, которые изъ южной области,— отвтилъ онъ, кивнувъ головою по направленію къ компаніи его соотечественниковъ, помщавшейся за другимъ концомъ стола.— Сказать имъ, что они не живыя копіи съ англичанъ, значить, нанести имъ кровную обиду, за которую они могутъ тотчасъ же отомстить вамъ. Мы же, сверяне, вовсе не заботимся о томъ, признаютъ насъ англичане за своихъ или нтъ.
Несмотря на эту маленькую словесную стычку, мы съ нимъ разговорились, и онъ началъ разсказывать о Бостон и его обитателяхъ, которые будто бы вс происходили отъ лицъ, прославленныхъ въ исторіи открытія Америки. Это меня такъ заинтересовало, что я ршилъ при первомъ же случа лично проврить все сказанное имъ.
— Неужели вы поврили тому, что навралъ этотъ ‘трезвый’ американецъ?— спросилъ меня профессоръ, когда мы остались одни,— фантазируетъ, точно надется получить за это, такъ сказать, построчную плату.
— Вотъ именно это-то и заинтересовало меня въ немъ,— отозвался я.— Наслушаешься такихъ сказокъ и станешь сравнивать ихъ съ дйствительностью — получается самая ошеломляющая противоположность. Это тоже чего-нибудь да стоитъ.
Ршили утромъ отправиться къ теплымъ ключамъ въ Міапошиту. Часъ хали по желзной дорог, въ вагон, биткомъ набитомъ туристами со всхъ странъ свта. Я обращалъ особенное вниманіе на американцевъ, которые разговаривали такъ громко, что мшали бесд другихъ пассажировъ.
— Нтъ, у насъ, въ Америк, все народъ практичный,— говорилъ коренастый торговецъ быками, точно приспособленный съ самаго рожденія для тснаго общенія съ этими неуклюжими и упрямыми четвероногими,— и терпть не можетъ пустыхъ мечтателей. Одного проповдника линчевали {Т.-е. убили. Глаголъ линчевать происходитъ отъ существительнаго линчъ — народная расправа въ Сверной Америк. Перев.} за то, что онъ посл своей проповди не длалъ обычнаго сбора пожертвованій. Нашли, что онъ недостоинъ жить, если не уметъ соблюдать интересовъ ни своей религіи ни своихъ собственныхъ… Да, мы — люди практики, а не пустозвонства,— самодовольно заключилъ онъ, съ такимъ видомъ оглядываясь вокругъ, точно готовъ былъ вызвать на ‘боксъ’ каждаго, кто осмлится выразить сомнніе въ правдивости его словъ.
Мы съ профессоромъ молча переглянулись, наврное и въ голов моего спутника мелькнула та же мысль, какъ у меня, а именно, что въ Америк надо держать ухо востро, чтобы какъ-нибудь нечаянно не задть самолюбія тамошняго энергичнаго населенія. Однако мое ршеніе поближе ознакомиться съ этой страною нисколько не поколебалось, напротивъ, даже окрпло въ эту минуту.
Отъ одной изъ станцій мы похали къ ключамъ уже въ рикш. Сначала тащились цлыхъ семь миль по волнистой мстности, а потомъ стали слдовать по прихотливымъ извилинамъ кипящаго пною стремительнаго горнаго потока, который привелъ насъ въ горы. Наверхъ поднялись ужъ пшкомъ по крутой тропинк, зигзагами идущей по уступамъ, покрытымъ стью мелкихъ трещинъ, между хвойникомъ, кленомъ, ясенью и хлопчатниковыми деревьями. Съ обсыпающихся вулканическихъ кручъ льются шумящіе водопады. На каждомъ поворот, гд только позволяетъ мсто и гд особенно хорошъ видъ, ютится маленькій чайный домикъ, полный звонкаго смха, музыки, пнія и рзвой возни нарядныхъ дтей.
Среди угрюмыхъ вершинъ утесовъ, на красивой долинк, изрзанной узкими лентами серебристыхъ ручейковъ и поросшей молодымъ блымъ букомъ, устроена съ широкими стеклянными верандами гостиница для туристовъ. Тамъ же вблизи находится деревушка, гд выдлываютъ дешевый стеклянный товаръ, пеструю стеклянную же мозаику по дереву и т. п. издлія.
Довольно обширный садъ гостиницы наполненъ австралійцами, англо-индійцами, лондонскими, парижскими и ньюйоркскими франтами, положительно портящими своими безобразно-модными туалетами всю картину. Наскоро закусивъ и напившись чаю среди этой интернаціональной публики, мы отправились дале и вздохнули свободно лишь тогда, когда снова очутились одни. Спустившись въ котловину, заросшую густыми джунглями, мы вначал были оглушены шумомъ цлыхъ сотенъ мелкихъ каскадовъ, низвергавшихся съ противоположнаго горнаго кряжа. Вс эти потоки, отъ которыхъ вся окрестность пропитана горячими парами, какъ въ турецкихъ баняхъ, подхвачены широкими бамбуковыми трубами, по которымъ проведена горячая вода въ нсколько десятковъ купаленъ съ верандами, наполненными отдыхающими и курящими купальщиками и купальщицами.
Приняли и мы горячую ванну, посл которой оказались такими изморенными, что не въ состояніи были даже двинуться обратно въ Іокогаму и остались ночевать въ гостиниц, хотя намъ тамъ очень не понравилось изъ-за вышеупомянутыхъ франтовъ. Но, должно-быть ихъ намъ здсь больше не избжать, чему мы въ душевномъ смиреніи и покорились.
Профессору непремнно хотлось узнать, гд находятся источники горячихъ ключей. Навели справки. Оказалось, что миляхъ въ пяти отъ ключей, въ глубин острова, есть ‘горящая’ гора, изъ которой, какъ думаютъ, и берутъ начало ключи. Отправились на другой день и туда.
Миновавъ рядъ бамбуковыхъ зарослей, смнявшихся сосновыми рощами и травянистыми, испещренными цвтами долинками, перекарабкавшись черезъ нсколько небольшихъ возвышенностей и все время оставаясь въ виду ревущихъ водопадовъ и потоковъ, обдававшихъ насъ клубами сдыхъ паровъ, мы, наконецъ, очутились въ глубокой котловин, среди почти отвсныхъ черныхъ стнъ покрытыхъ срнистыми осадками скалъ. Эта котловина смло могла служить образцомъ ндръ ада. Она вся была покрыта трещинами и ложбинками, въ которыхъ пузырилась кипящая вода. Вокругъ нихъ, прямо изъ-подъ почвы, выбивались тысячи клубовъ благо пара. Все бурлило, шипло и клокотало. Обломокъ скалы, на которомъ мы стояли, трясся и колебался подъ нашими ногами, угрожая сбросить насъ въ глубокую и широкую разслину, гд крутился и пускалъ исполинскіе пузыри кипятокъ. Отъ удушливыхъ срнистыхъ испареній захватывало дыханіе и кружилась голова.
Проводникъ называлъ эту адскую котловину ‘потухшимъ’ вулканомъ, и я подумалъ, что если японцы считаютъ ‘потухшимъ’ огонь, бурлящій всего въ нсколькихъ футахъ подъ ихъ ногами, то что же долженъ представлять вулканъ, находящійся въ дйствіи? Къ нему, пожалуй, нельзя приблизиться на разстояніе нсколькихъ миль.
— Смотрите, стоитъ только копнуть палкою — и сейчасъ брызжетъ фонтанъ кипятку!— изумлялся профессоръ, тыча своей обитой желзомъ палкою во вздувавшіеся волдыри почвы.
— Да, но вы обращайтесь поосторожне съ этими фонтанами, профессоръ!— предупреждалъ я его.— Можете нечаянно вскрыть такой, что мы въ немъ сразу сваримся, какъ раки.
Побывавъ въ этомъ замаскированномъ аду, я пересталъ удивляться легкости японскихъ частныхъ построекъ. Эти кукольные домики то и дло горятъ, даже при всей японской аккуратности. Но это японцу не страшно, онъ боится пуще всего не огня, а землетрясенія. Только эта боязнь и заставляетъ его строить свое жилище такъ, чтобы оно при разрушеніи не могло его раздавить, а просто развалилось бы, какъ карточный домикъ. По этой же причин онъ не длаетъ и фундамента, и легкія стнки его жилища имютъ подъ собой, въ вид устоевъ, только нсколько камней, врытыхъ въ землю въ углахъ. На этихъ камняхъ укрпляются угловые столбы, которые и воспринимаютъ подземные толчки. Стнки при этомъ распадаются и крыша разсыпается, но такъ легко, что серьезныхъ несчастій съ людьми почти никогда не бываетъ.
Мы хали въ отдльныхъ рикшахъ, потому что въ парной было бы неудобно по этой гористой мстности. Везли насъ изъ кипящей Міаношиты обратно на желзную дорогу съ такою быстротою, что могла бы позавидовать любая добросовстная лошадка средней рыси. Пшкомъ мы пробирались по горамъ четыре часа, а наши возницы всего въ полчаса стащили насъ въ равнину.
Я забылъ сказать, какой пріятный сюрпризъ они намъ устроили. Когда мы очутились въ горной области, то сказали возницамъ, чтобы они ожидали насъ въ селеніи, лежащемъ у подножія горъ. Они улыбнулись и выразили свое удовольствіе по поводу отдыха. Но представьте себ наше изумленіе, когда мы, съ трудомъ добравшись до адской котловины, за однимъ изъ выступовъ утеса увидли ихъ вмст съ ихъ рикшами, преспокойно кейфующими на самомъ краю крутого обрыва. Возницы сидятъ и покуриваютъ, а ихъ повозочки стоятъ возл и сверкаютъ, какъ новенькія, своей лакированною поверхностью и своими прелестными стальными колесиками, на которыхъ не видать даже пятнышка,— все обтерто и вычищено.
И какъ сердечно смялись эти карлики въ синихъ кимоно, когда мы на минуту остолбенли отъ изумленія. Ужъ этого-то мы никакъ не могли ожидать, намъ и въ голову не могло прійти, чтобы эти живыя куклы были въ состояніи карабкаться по горамъ съ повозками, да еще опередить насъ посл того, какъ они, судя по ихъ словамъ, боле часу отдыхали внизу. Но въ Японіи все удивительно, это страна сюрпризовъ.
Нужно, было, однако, имть очень крпкіе нервы, чтобы не терять присутствія духа и не вопить отъ ужаса, когда насъ мчали по краямъ пропастей, надъ кипящею бездною потоковъ, при чемъ длали такіе крутые повороты, что повозочки почти ложились на бокъ, и казалось, что вотъ-вотъ мы очутимся въ кипятк и превратимся въ вареное мясо…
Теперь нужно сказать нсколько словъ о густот японскаго населенія на остров Ниппонъ. Мы прозжали поселками, тянувшимися на протяженіи нсколькихъ миль въ длину. Когда въ такомъ поселк набирается десять тысячъ обывателей, онъ возводится въ степень города со всми его правами и обязанностями.
— А вы бы побывали въ западныхъ областяхъ,— сказалъ намъ вечеромъ того же дня въ Іокогам одинъ англичанинъ, давно живущій въ Японіи.— Тамъ такая скученность, какой вы себ и представить не можете. Тмъ не мене тамъ живутъ очень мирно, да и нужды такой нтъ, какъ въ другихъ странахъ съ избыткомъ населенія. Здшній поселянинъ, имя хоть небольшое поле, всегда прокормится съ семьею, тмъ боле, что кругомъ много рыбы. Залежныхъ капиталовъ у японца низшаго и даже средняго класса нтъ: все, что остается отъ расходовъ по хозяйству и прокормленію семьи, идетъ на покупку головныхъ уборовъ и шарфовъ для жены и дочерей. Очень часто можно увидть на голов простой поселянки шпильки стоимостью въ семь-восемь іенъ каждая, а употребляется ихъ въ прическ не мене трехъ. Что же касается шарфовъ, то ихъ дешевле пятидесяти іенъ за штуку нельзя купить. Дло въ томъ, что эти очаровательныя разноцвтныя произведенія длаются изъ шелковаго газа или прямо изъ шелка и на шелковой же подкладк, но обязательно другого цвта, длиною отъ десяти до двнадцати ярдовъ. Ихъ обматываютъ нсколько разъ вокругъ пояса, кром того устраиваютъ изъ нихъ же огромный бантъ на спин, какъ вы, вроятно, уже замтили. Считайте дорогой матеріалъ, продолжительность ручной выработки и согласитесь, что пятьдесятъ іенъ — самая снисходительная цна.
‘Несмотря на страшную скученность населенія, западныя области самыя богатыя. Кром полевого хозяйства, тамъ вс занимаются выдлкою различныхъ художественныхъ вещичекъ, что даетъ имъ въ день отъ полутора до двухъ іенъ побочнаго заработка. Вы здсь не увидите ни одной женщины, у которой бы не было двухъ шелковыхъ кимоно, одинъ же обязательно имется у каждой, даже самой бдной женщины… И замтьте, нтъ залежныхъ денегъ, а свои желзныя дороги японцы строятъ безъ всякихъ займовъ. Положимъ, они строятъ несравненно дешевле и притомъ лучше европейцевъ. Я знаю дв очень хорошія линіи, полное оборудованіе которыхъ обошлось всего по двадцати тысячъ іенъ за милю, т.-е. въ нсколько разъ дешевле европейскихъ и американскихъ. Впрочемъ, эти линіи строились частной компаніей, казенныя же обошлись гораздо дороже, почти столько же, какъ въ Европ. Частные строители, разумется, будутъ попрактичне казенныхъ… Дешевизна же желзнодорожныхъ работъ, въ общемъ, объясняется, между прочимъ, здшними геологическими условіями: стоитъ только хорошенько оглянуться, чтобы найти рчонку, по которой вы можете сплавить вс матеріалы чуть не до самаго мста работъ. Лсъ всегда подъ рукою, камень — тоже.
‘Во глав желзнодорожнаго департамента стоитъ нсколько европейскихъ инженеровъ, а мастера и рабочіе — исключительно туземцы, и я убжденъ, что если завтра же прогонятъ этихъ инженеровъ, дло отъ этого нисколько не пострадаетъ. А какъ великолпно японцы умютъ извлекать пользу изъ своихъ желзныхъ дорогъ. Есть линія, которая до начала постройки выпросила себ восьмипроцентную государственную гарантію. Линія эта работаетъ уже давно, но еще ни разу не обращалась къ правительству за поддержкою, потому что сама иметъ двнадцать процентовъ прибыли. Здсь идетъ постоянное усиленное товарное движеніе, провинція отправляетъ теперь вс свои продукты и издлія въ большіе города по рельсамъ. Да и пассажирское движеніе также очень оживленное. Благодаря этимъ новымъ путямъ, японцы имютъ возможность забираться на свои любимые пикники гораздо дальше отъ дома, чмъ раньше, и они широко пользуются этой возможностью.
‘Въ настоящее время Японія жадно втягиваетъ въ себя то, что называется европейскою культурою. Но я думаю, что когда у нея пройдетъ это слпое увлеченіе и она начнетъ относиться критически ко всему тому, что пришло къ ней извн, то оставить себ лишь полезное, а лишнее, вредное, выброситъ вонъ, какъ выбрасывается обратно въ море все негодное, попавшее вмст съ рыбою въ сти рыбаковъ. Слишкомъ ужъ силенъ у японцевъ здравый смыслъ, чтобы онъ надолго могъ быть задавленъ.
— Что же касается нравовъ и обычаевъ японцевъ, — продолжалъ нашъ собесдникъ, — то я вотъ уже цлыхъ десять лтъ въ нихъ разбираюсь, а все-таки не могу сказать по совсти, чтобы вполн понялъ ихъ. Очень ужъ сложенъ характеръ японца. Такъ, напримръ, жена для него — святыня, и не было еще здсь примра, чтобы женщина подверглась оскорбленію дома или вн дома, даже самый отчаянный головорзъ, если бы такой нашелся среди здшняго кроткаго населенія, никогда не осмлится поднять руку на женщину, хотя бы встртилъ ее одну въ пустын. Но вмст съ тмъ до сихъ поръ сохранился обычай, по которому жена должна сть посл мужа, какъ это водилось въ первобытныя времена. Такихъ противорчій здсь найдется но мало.
‘Никто, поверхностно знакомый съ японцами, не повритъ, чтобы они не отличались честностью въ торговыхъ длахъ, а между тмъ это сущая истина, это также одно изъ противорчій въ ихъ характер. Китаецъ, въ общемъ, грубе и сурове японца, но въ длахъ безусловно честенъ, онъ понимаетъ, что это гораздо выгодне. Японецъ же великолпнйшимъ образомъ надуетъ васъ, если вы довритесь ему, судя по его одной наружности. И онъ сдлаетъ это не отъ злой воли,— въ его душ нтъ и признака сознательнаго зла, а просто такъ, по своему дтскому легкомыслію. Никто, за исключеніемъ долго здсь пожившихъ, не вритъ мн, когда я говорю, что этотъ чистенькій, вчно поющій и улыбающійся народецъ-художникъ, живущій среди цвтовъ и бабочекъ и курящій табакъ, такой же мягкій, какъ его улыбка, говоръ и манеры,— народецъ, точно сотканный изъ однхъ грезъ, которыя уметъ такъ восхитительно воплощать въ образы, можетъ быть нечестенъ, но — увы!— это горькая правда. Впрочемъ, сказать по правд, что если бы японцы не имли на себ ни одного пятнышка, то ихъ давнымъ-давно стерли бы съ лица земли, чтобы они не мозолили другимъ народамъ глазъ своей полной безупречностью,— заключилъ разсказчикъ.
Іокогама слишкомъ шумный городъ, чтобы въ немъ можно было сразу разобраться, тутъ все чисто-мстное какъ бы заслоняется иноземнымъ. Многое множество англичанъ, американцевъ, испанцевъ и другихъ иноземцевъ, кишмя-кишащихъ по улицамъ, въ гостиницахъ, въ садахъ,— словомъ, везд и повсюду, совершенно сбиваетъ васъ съ толку. Съ гордыми испанскими генералами, залитыми золотомъ и звенящими своими драгоцнными шпорами, эполетами и саблями, еще можно помириться: на нихъ смотришь съ тмъ невольнымъ почтеніемъ, съ какимъ созерцаешь остатки прошлыхъ блестящихъ временъ. Но эти ужасные коммивояжеры, сующіе всмъ въ руки свои прейсъ-куранты! Попробуйте заговорить съ однимъ изъ нихъ по-человчески, онъ сейчасъ же начнетъ вамъ жаловаться на свою жестокую судьбу. Былъ богатъ, привыкъ къ роскоши и ко всмъ удовольствіямъ, доступнымъ человку съ туго набитымъ бумажникомъ, втянулся въ спекуляцію и лишился всего своего состоянія, заработалъ гд-то чмъ-то нсколько тысчонокъ, захотлъ попытать счастья въ карточной игр — и снова остался безъ гроша. Тутъ ужъ ршилъ поступиться своей свободою и сдлаться тмъ, чмъ теперь предсталъ передъ вами. При этомъ — плачевно-смущенное лицо и такіе жесты, точно онъ непремнно долженъ добиться отъ васъ прощенія за такое превращеніе, а вы обязаны помочь ему.
Одинъ очень богатый американецъ, страстный собиратель рдкостей и любитель древностей (онъ собственно кровный испанецъ, но только родился и живетъ въ Америк), потащилъ меня въ свой номеръ, биткомъ набитый всякими чудесами, набранными со всхъ концовъ острова Ниппона.
— Вчера мн удалось пріобрсти послднюю работу умершаго въ прошлую пятницу художника,— возбужденно говорилъ дорогою американецъ (онъ жилъ въ другомъ флигел гостиницы, и мы познакомились съ нимъ за столомъ, гд часто заводишь себ знакомыхъ на два-три дня).— Говорятъ, этого художника некмъ замнить, былъ чуть не геній. Но, представьте себ, не могъ работать иначе, какъ вдребезги напившись…
— Позвольте,— перебилъ я его,— японскіе артисты никогда не напиваются, они только вдохновляются маленькими графинчиками съ ‘саки’ и могутъ опорожнить ихъ нсколько штукъ сразу. Это я знаю отъ здшнихъ старожиловъ.
— Ну, пусть такъ. Я сейчасъ покажу вамъ эфесъ для шпаги, на которомъ онъ выгравировалъ свой послдній рисунокъ. Онъ работалъ кистью, тушью и пр. Когда будете въ Токіо, спросите его два альбома, озаглавленные ‘Пьяные очерки’. Тамъ есть такія вещи, набросанныя имъ въ ‘вдохновенномъ’ состояніи, что вы только ахнете. Говорятъ, одинъ живописецъ-англичанинъ многое позаимствовалъ для своихъ картинъ изъ этихъ альбомовъ и выдаетъ за свое. Вообразите себ, этотъ японскій артистъ, о которомъ я говорю, ухитрился изобразить, чуть не въ два штриха, на капельномъ клочк бумаги, индійской тушью, ворону, ворующую яйца. Напряженность ея взгляда, боязнь быть застигнутой на мст преступленія, постановка ногъ, чуть приподнятыя для быстраго полета крылья, вся обстановка курятника, гнздо, яйца — все это выписано до поразительности врно природ… Но вотъ и эфесъ,— перебилъ онъ самъ себя, отыскавъ въ грудахъ мелкихъ вещей названный предмета и подавая его мн.
Дйствительно, это было чудомъ гравировальнаго искусства.
На стальной пластинк, совсмъ ужъ приготовленной для прикрпленія къ шпаг, былъ изображенъ кули, развшивающій холстъ, раздуваемый сильнымъ втромъ. Волнующіяся складки какъ самого холста, такъ и одежды кули были какъ настоящія. Казалось, такъ и слышишь шелестъ и хлопанье холста, такъ и чувствуешь усилія кули закрпить его колышками на протянутой веревк.
Когда я отдалъ свою дань удивленія этому произведенію, его счастливый обладатель показалъ мн, между прочимъ, кусокъ кремоваго шелка, на которомъ рукою знаменитаго японскаго художника конца восемнадцатаго вка была написана, тончайшими красками, молодая двушка въ кимоно цвта козули и голубомъ шарф, несущая съ одной рук узелъ съ разноцвтною одеждою, а въ другой — деревянное ведерко. Повидимому, она направляется къ рк мыть блье. Синее холщевое полотенце слегка перекинуто черезъ правое плечо и лвую руку. Вся фигура какъ живая. Глядитъ на васъ и улыбается. Въ густыхъ черныхъ волосахъ сверкаютъ дорогія шпильки. Розовыя уши просвчиваютъ молодою кровью. Все выписано съ обычною японскою врностью глаза и руки, ни одной неврной линіи. Между тмъ рисовать на шелку трудне всего: нужно строго придерживаться направленія тонкихъ нитокъ ткани, иначе выйдетъ мазня.
— Знаете ли,— пояснялъ мн мой собесдникъ,— мн говорили, что нтъ никакой возможности достать что-нибудь изъ произведеній этого артиста: цнятся на всъ золота. Но мн все-таки посчастливилось обогатить свою коллекцію этой прелестью. Положимъ, обошлось, дйствительно, дорогонько. Показывалъ одному европейскому эксперту. Онъ сказалъ, что это настоящее, и что я даже дешево заплатилъ за такую рдкость.
Я подумалъ про себя, что здсь, въ этомъ царств артистовъ, вроятно, многіе напишутъ не хуже. Вообще я усомнился въ подлинности этого произведенія, пріобртеннаго ‘на всъ золота’. Но дло было не мое, и я промолчалъ. Зачмъ огорчать человка, затрачивающаго огромныя суммы на собираніе рдкостей? Самъ я лично имлъ вещицы не хуже, созданныя современными японскими художниками и стоившія мн всего нсколько десятковъ іенъ. Но я такъ и покупалъ ихъ за современныя.

VI.
Никко.

Намъ горячо рекомендовали побывать въ Никко, какъ одномъ изъ самыхъ красивыхъ японскихъ селеній. Отправились и туда. Четыре часа зды по желзной дорог, а потомъ двадцать пять миль въ сторону, снова въ рикш. Вс эти двадцать пять миль идетъ чудная аллея криптомерій, т.-е. похожихъ на кипарисы деревьевъ, съ красными или темно-серебристыми стволами и темно-зелеными перистыми вершинами, достигающими восьмидесяти футовъ высоты. Деревья эти стоятъ такими тсными рядами, что ихъ перепутавшіеся корни образуютъ по об стороны дороги настоящіе валы. Кое-гд очищены мста для маленькихъ деревень, очутившихся такимъ образомъ среди чуднаго парка. Самые валы усяны цвтущими азаліями, камеліями и фіалками. Видъ прямо волшебный. Прибавьте къ этому ряды тянущихся мимо васъ вьючныхъ пони съ длиннйшими гривами и кроткими, какъ у газели, глазами, толпы паломниковъ и паломницъ, повязанныхъ голубыми съ блымъ платками, обутыхъ въ серебристаго цвта штиблеты, которымъ можно позавидовать, и съ толстенькими младенчиками на спинахъ, красивенькія колымажки, запряженныя крохотными лошадками, нагруженныя мдною рудою изъ горъ или посудою съ ‘саки’ изъ города, симфонію красокъ, и въ довершеніе всего, толпы веселыхъ ребятишекъ, которыя встрчаютъ и провожаютъ васъ радостными криками, а старшіе привтливо улыбаются и благожелательно машутъ вамъ руками.
Посл пяти часовъ зды мы увидли передъ собою раскинувшееся подъ горою длинное селеніе Никко, все, залитое потоками солнечнаго сіянія. Съ одной стороны высится стна криптомерій, съ другой — мчится по голубымъ валунамъ темнозеленый, широкій и глубокій, бурлящій горный потокъ. А черезъ этотъ потокъ перекинутъ кроваво-красный лакированный мостикъ, по которому можетъ ступить только священная нога микадо:
Вотъ легенда о происхождеши этого удивительнаго мостика.
Когда-то, еще во времена деспотизма, вздумалъ пріхать въ эту мстность одинъ изъ японскихъ императоровъ. Остановившись на берегу потока Никко, онъ взглянулъ на стну криптомерій, на реввшій зеленый потокъ, который бжалъ по голубому ложу, на разстилавшіеся по ту сторону пестрые луга и на громоздившіеся на горизонт голубые утесы, въ которыхъ беретъ свое начало потокъ, и проговорилъ.
— Этому прекрасному виду не хватаетъ только вотъ чего!
Съ этими словами онъ поставилъ между потокомъ и деревьями подбжавшаго къ нему ребенка въ голубой и блой одежд.
Эффектъ получился богатый: картина сразу оживилась и получила вполн законченный видъ.
Въ это время, когда микадо былъ погруженъ въ безмолвное созерцаніе панорамы, въ которую онъ какъ бы вдунулъ жизнь и движеніе, къ нему приблизился съ просьбою о милостын старый нищій. Держа въ рук обнаженный мечъ, японскій властитель безсознательно взмахнулъ имъ и отскъ голову старику, какъ невольной помх его созерцанію. Багрянымъ потокомъ полилась дымящаяся кровь по голубому берегу въ зеленую воду.
— Теперь еще красиве!— воскликнулъ микадо.— Здсь нужно было именно что-нибудь красное, чтобы связать вмст вс отдльныя части картины… Построить для меня и моихъ будущихъ замстителей на этомъ мст красный деревянный мостъ!— приказалъ онъ, указывая на камни, окрашенные кровью безвинно погибшаго старика.— А вонъ тамъ, — указалъ онъ немного дале,— воздвигнуть голубой каменный для здшняго населенія, которому я желаю оказать свою милость.
Бросивъ затмъ ребенку горсть золотыхъ монетъ, японскій деспотъ отправился дальше. На другой же день начались приготовленія къ выполненію этого распоряженія, и по истеченіи извстнаго времени на указанныхъ мстахъ было воздвигнуто два моста: красный деревянный, поменьше, и голубой каменный, побольше. Первый составляетъ средоточіе прелестнаго ландшафта, а второй какъ бы сливается съ кручами береговъ, сжимающихъ зеленыя пнистыя струи потока. О старомъ нищемъ никто не поминалъ, находя, вроятно, что микадо не могъ оказать ему лучшей милости, какъ однимъ взмахомъ меча прекратить его жалкое существованіе.
По голубому мосту мы перешли на противоположный берегъ и очутились среди причудливо нагроможденныхъ, поросшихъ лишаями валуновъ, мелкой кустарниковой поросли и цвтовъ. На горизонт, за пестрыми полотнищами цвтущихъ полей и темными пятнами селеній, блестли снговыя вершины высокихъ голубыхъ утесовъ. У нашихъ ногъ прыгали воробьи съ соломинками въ капельныхъ носикахъ.
Когда мы достаточно отдохнули, проводникъ повелъ насъ вдоль потока къ мсту, гд, на разстояніи ружейнаго выстрла отъ моста, тянулся рядъ изъденныхъ мхомъ и лишаями каменныхъ фигуръ со скрещенными ногами и устремленными вдаль глазами. Проводникъ утверждалъ, что это все Будды, но при ближайшемъ ихъ разсмотрніи оказалось, что лицо каждой изъ этихъ фигуръ иметъ особыя черты, и мы предположили, что это скоре изображенія какихъ-либо мудрыхъ людей древности, память о которыхъ изгладилась въ теченіе вковъ. На колняхъ нкоторыхъ изъ этихъ фигуръ лежали груды красивыхъ кремешковъ. На мой вопросъ, что это значитъ, проводникъ отвтилъ:
— Это боги, которые въ небесахъ играютъ съ дтьми, разсказываютъ имъ поучительныя сказки и строятъ домики изъ кремней. Матери кладутъ имъ на колни камешки въ вид просьбы не оставить своей милостью и ихъ умершихъ дтей.
Только японцы и могли придумать боговъ, играющихъ съ дтьми, только въ ихъ поэтическихъ грезахъ и могли возникнуть такія трогательныя представленія.
Мы набрали горсть самыхъ красивыхъ кремешковъ, усивавшихъ вокругъ насъ почву, прибавили къ тмъ, которые уже лежали на колняхъ добрыхъ ‘боговъ’ и отправились дальше, пока не достигли мстечка такой фантастической красоты, что если бы срисовать его, то никто не поврилъ бы, что это воспроизведено съ натуры.
Представьте себ наклонную стну голубого утеса, всю изрытую водою и испещренную коренящимися въ трещинахъ прелестными азаліями. Бшеный потокъ съ шумомъ вырывается изъ голубого ущелья, обросшаго по крутымъ бокамъ красными цвтами. Среди этого пылающаго цвточнаго бордюра высится нсколько хвойныхъ деревьевъ, тянущихъ къ солнцу свои темныя иглистыя втви. Надъ всмъ этимъ пронизанная золотыми лучами ясная лазурь неба. Повсюду хоры птицъ и волны ароматовъ…
Мы поднялись по отлогой тропинк на верхъ утеса и тамъ, въ нсколькихъ стахъ шагахъ отъ края, увидли каменную ограду монастыря. Множество маленькихъ храмовъ, какъ всегда въ буддійскихъ монастыряхъ, картинно сгруппировано вокругъ главнаго, центральнаго. На ярко-красныхъ лакированныхъ и украшенныхъ густою позолотою дверяхъ вырзаны три обезьяны, изъ которыхъ одна закрываетъ руками уши, другая — ротъ, а третья — глаза. Проводникъ объяснилъ, что эти обезьяны — олицетвореніе идеи о праведникахъ, которые не слышатъ, не говорятъ и не видятъ никакого зла.
Передъ входомъ въ главный храмъ красуется двнадцать точеныхъ деревянныхъ столбовъ, обвитыхъ рзными гирляндами трехлистника, при чемъ на одиннадцати столбахъ листья изображены остреями внизъ, а на двнадцатомъ — въ обратномъ положеніи. Это также что-то символическое, какъ, впрочемъ, и все тутъ. Дверь вся мозаичная, сборная: притолока покрыта золотымъ лакомъ, косяки — краснымъ, шарниры, петли,— вообще, вс металлическія части — бронзовыя, а самыя створки покрыты тончайшею надиво выполированною фанерою изъ драгоцннаго дерева, выложеннаго черепаховыми и перламутровыми фигурами.
Съ небесно-голубого потолка святилища глядитъ на васъ сотня золотыхъ извивающихся и дышащихъ пламенемъ драконовъ. Направо стоитъ роскошный стеклянный фонарь на великолпной каменной подставк, говорятъ, это даръ первыхъ мстныхъ голландскихъ торговцевъ. Толстыя перекрещивающіяся бревна, поддерживающія потолокъ, покрыты шестидюймовымъ слоемъ краснаго, посыпаннаго золотымъ порошкомъ, лака, и въ этой твердой какъ камень масс вырзаны цлыя сцены изъ богатой народной миологіи. Прямо что-то сказочное. Что ни шагъ — то новое и новое изумленіе. Здсь природа и искусство ведутъ безпрерывное состязаніе — кто кого превзойдетъ красотою и богатствомъ, и споръ все еще не ршенъ, но, пожалуй, скоро ршится, только — увы!— не въ пользу искусства: подражаніе грубымъ европейскимъ издліямъ задавитъ его…
Вс ступени въ этомъ комплекс храмовъ покрыты блестящимъ чернымъ лакомъ, постоянно возобновляемымъ по мр надобности, рядомъ съ ними еще ярче выступаютъ красныя стны.
Желалъ бы я знать, кто были т люди, которые, триста слишкомъ лтъ тому назадъ, отдавали себя цликомъ на созданіе этихъ чудесъ и, умирая въ безвстности, за отдлкою какого-нибудь изъ своихъ чудныхъ произведеній, завщавали своимъ дтямъ докончить ихъ дло? Но мн никто не могъ сообщить ихъ имена. Я узналъ только, что вся эта роскошь была создана по вол и на средства нсколькихъ дайміосовъ, ничего не жалвшихъ для прославленія и увковчиванія религіозныхъ врованій народа.
Въ одномъ изъ угловъ храмового двора верхушка обросшей мохомъ стны увнчана группою азалій, осыпающихъ потокомъ красныхъ лепестковъ каменную фигуру огромной спящей кошки, составляющей главное дйствующее лицо въ одной изъ любимыхъ японскихъ дтскихъ сказокъ.
Подавленные массою разнообразныхъ впечатлній, мы съ профессоромъ идемъ въ гостиницу, расположенную посредин Никко, на самомъ берегу зеленаго потока, покрытаго кружевомъ жемчужной пны.
— Нтъ, профессоръ,— говорю дорогою своему спутнику,— здсь такъ много непонятнаго намъ, что лучше перебраться въ Токіо и взглянуть на ‘сліяніе’ европейской культуры съ японскою. Быть-можетъ, это поможетъ намъ избавиться отъ того цвтного кошмара, который душитъ насъ въ этой красочной природ и въ этихъ пестрыхъ храмахъ. Вдь тутъ съ ума можно сойти отъ невозможности разобраться въ этомъ хаос блеска и колеровъ.
— Что жъ, въ Токіо, такъ въ Токіо. Я на все согласенъ, лишь бы было мн что снимать,— лниво отвтилъ мой спутникъ, котораго клонило ко сну посл такого продолжительнаго шатанія по горамъ.
На другой день мы уже были на пути въ столицу имперіи Восходящаго Солнца.

VII.
Токіо.

Вотъ мы и въ Токіо. Увряютъ что японская столица занимаетъ площадь, не мене площади Лондона. Увряютъ также, что этотъ городъ иметъ въ длину десять миль, а въ ширину — восемь. Мы увидли чайный домикъ, стоявшій высоко на гор, съ длиннымъ рядомъ ведущихъ къ нему ступеней, чуть не на каждой изъ которыхъ стояло по пар прелестныхъ улыбающихся двушекъ. Поднялись на эту возвышенность и съ нея нсколько времени созерцали, насколько хватаетъ глазъ тянущуюся въ об стороны, параллельно морю, громаду домовъ, пронизанную фабричными трубами. Потомъ мы наняли ‘рикшу’ и прохали нсколько миль дальше въ прямомъ направленіи, пока не добрались до другой горы съ такимъ же чайнымъ домикомъ. Отсюда мы снова бросили взглядъ на городъ и увидли его опять растягивающимся до крайняго предла нашего зрнія. Въ конц-концовъ мы высчитали, что Токіо въ длину и ширину простирается на тридцать шесть миль {Хотя японская столица, дйствительно, очень раскинута, но тмъ не мене, указанные авторомъ размры ея, очевидно, сильно преувеличены. Перев.}.
Городъ очень оживленный. По главнымъ улицамъ, протяженіемъ въ нсколько миль, бгутъ въ два ряда трамвайные вагончики, всегда переполненные пассажирами. Особенно хороши багряно-красные съ золотомъ вагончики главной компаніи токійскихъ омнибусовъ. Послдняго вида публичныхъ экипажей ходитъ тоже очень много и они всегда наполнены публикою. Кром того, по всмъ направленіямъ снуютъ безчисленныя ‘рикши’.
Что европейская цивилизація шагаетъ здсь исполинскими шагами, завоевывая себ чуть не съ каждымъ днемъ все больше и больше поклонниковъ, — доказывается уже тмъ, что каждый десятый изъ туземцевъ одтъ съ головы до ногъ во все то, что предписываетъ парижская или лондонская ‘диктаторша’ — мода. Полюбуйтесь: вотъ толстый купецъ съ безобразными англійскими бакенбардами, въ вид бараньихъ котлетъ, затянутый въ узкій триковый костюмъ, вотъ длинноволосый профессоръ съ кроткими глазами въ очкахъ, непривычная одежда виситъ мшкомъ на его тоненькой фигур, вотъ членъ мстнаго атлетическаго клуба, весь во фланели, обтягивающей его какъ перчатка и заставляющей удивляться, какъ онъ еще можетъ свободно двигаться, вотъ ремесленникъ въ продырявленной на локтяхъ блуз изъ европейской машинной ткани, вотъ труситъ адвокатъ въ цилиндр съ свернутымъ въ трубочку сафьянымъ портфелемъ подъ мышкою, а рядомъ съ нимъ выступаетъ совсмъ парижскій пшютъ, только еще боле карикатурный, благодаря особенностямъ своей восточной природы. Одтые по-европейски смотрятъ сверху внизъ на не ршившихся еще перемнить свой красивый и удобный національный костюмъ на безобразный и стснительный западный. Смшно и въ то же время грустно смотрть на это.
Повсюду пестрятъ надписи на англійскомъ язык, даже названія улицъ, но объясняющихся на немъ такъ, чтобы можно было сразу понять, еще очень мало. Между тмъ съ кмъ ни заговоришь изъ новоиспеченныхъ ‘джентльменовъ’, обязательно услышишь горделивое заявленіе, что Японія теперь усердно цивилизуется. Положимъ, такъ говорятъ крайніе радикалы, а умренные либералы — націоналисты находятъ, что не слдуетъ слишкомъ увлекаться иноземщиною, ‘ведущею народы къ погибели’, какъ выразился одинъ изъ нихъ въ бесд со мною.
— Такъ какъ же вы, понимая эту старую истину, могли допустить у себя конституцію и подчиниться иноземному вліянію?— спросилъ я.
— Да вдь нужно же было намъ, наконецъ, вступить въ семью цивилизованныхъ народовъ, чтобы не быть больше для нихъ предметомъ насмшекъ,— совершенно серьезно отвтилъ мн косоглазый ‘либералъ’.
— Да? Въ такомъ случа о чемъ же и толковать. Не все ли равно, сразу вы воспримете весь образъ жизни тхъ народовъ, насмшекъ которыхъ боитесь, или станете вводить его у себя постепенно, опредленными порціями. Ядъ — все-равно ядъ, и вопросъ только въ томъ, быстро или медленно будете вы отравлять имъ свой организмъ… Сколько у васъ партій въ парламент?
— Пока только дв: радикальная и либеральная.
— Ну, и ихъ довольно для того, чтобы заводить въ обществ смуту понятій. Эти дв партіи будутъ самымъ безсовстнымъ образомъ лгать другъ другу и стран, будутъ издавать никому не нужные законы и воевать между собою, а населеніе должно отдуваться за это новомодную забаву.
— Ну, полноте шутить!— замтилъ мой собесдникъ, хитро прищуривъ глаза, какъ бы желая сказать, что я напрасно такъ его ‘испытываю’ въ твердости его ‘цивилизованныхъ’ убжденій.
Благодаря новымъ вяніямъ въ стран Восходящаго Солнца сыновья земледльцевъ, рыбаковъ, торговцевъ, ремесленниковъ, фермеровъ и пр. толпами стали стремиться въ высшія учебныя заведенія, гд преподаваніе идетъ на европейскій образецъ, и для этого родители должны вытягивать изъ себя жилы, чтобы дать своимъ отпрыскамъ возможность сдлаться ‘настоящими англійскими джентльменами’. Окончивъ курсъ, эти молодые ‘ученые’ заполняютъ собою вс казенныя учрежденія, чтобы ‘вести свою родину по пути прогресса’. Что изъ этого должно выйти — покажетъ будущее.
Сначала здсь набросились было на изданіе газетъ и пошли заливать страну самыми ‘прогрессивными’ разсужденіями. Но когда одинъ изъ самыхъ ‘цивилизованныхъ’ издателей былъ приговоренъ судомъ къ трехлтней тюремной высидк за карикатуру на микадо, этотъ пылъ быстро остылъ. Теперь газетъ поменьше, зато вс он посолидне, т.-е. посдержанне, благодаря строгости законовъ о печати… Но, конечно, понемногу эта строгость будетъ смягчена.
— Ршительно не могу понять,— говорилъ я профессору,— съ какой было стати японцу продавать свою артистическую душу за совсмъ ему ненужную нашу цивилизацію, явившуюся въ сопровожденіи цлой арміи западныхъ торговцевъ всевозможной безобразной дрянью, начиная съ штампованныхъ оловянныхъ табакерокъ и кончая линючими и въ первой же стирк разваливающимися мануфактурными издліями.
— Зато здсь теперь трамваи, омнибусы, телеграфы, желзныя дороги и прочія удобства, вплоть до электрическаго освщенія въ гостиницахъ,— полушутливо, полусерьезно отозвался профессоръ.— Разв это, по-вашему, плохо? Неужели вы такой ярый врагъ цивилизаціи?
— Такой, которая идетъ народу какъ коров сдло,— ярый врагъ. Я признаю только ту цивилизацію, которая вырабатывается каждымъ народомъ въ согласіи съ его лучшими свойствами и способностями, а не идетъ въ явный разрзъ съ его собственнымъ созидательнымъ, творческимъ духомъ. Вдь вы видите, что вся Японія теперь превращается въ карикатуру, пожертвовавъ своей прекрасной самобытностью сомнительной чести называться подражательницею Европы… Взгляните вотъ, какъ изуродовала себя эта женщина, разодвшись по послдней парижской модной картинк!— съ жаромъ негодованія и жалости продолжалъ я, указывая на шедшую мимо насъ японку, которая была бы очень миловидна и граціозна въ своемъ самодльномъ шелковомъ кимоно съ креповымъ поясомъ, а теперь, затянутая въ корсетъ и узкій лифъ, въ широчайшую юбку, подоломъ которой подметала улицу, въ чудовищной шляп и въ узкихъ ботинкахъ, Богъ знаетъ на что походила.— И разв вы, профессоръ, не чувствуете, что должно послдовать за этимъ обезьяничаньемъ? Не пройдетъ и нсколькихъ лтъ, какъ Японія, запутавшись въ неоплатныхъ долгахъ изъ-за какихъ-то призрачныхъ ‘благъ’, безъ которыхъ до сихъ поръ отлично обходилась, будетъ вынуждена обратиться за финансовою помощью къ Англіи, а она, какъ извстно, дорого заставляетъ расплачиваться за эту помощь. И когда постепенно дойдетъ до того, что обднютъ не только низшіе классы, но и высшіе, ради куска хлба, начнутъ продавать свои фамильныя драгоцнности, накопленныя у нихъ вками,— продавать за безцнокъ безсовстнымъ европейскимъ скупщикамъ, когда весь народъ сверху донизу будетъ наряженъ въ издлія лондонскихъ и иныхъ торговцевъ готовымъ платьемъ, разсчитаннымъ на рыночный сбытъ, когда американцы унижутъ здсь весь морской берегъ своими безобразными мыловарнями и увнчаютъ вершину величаваго Фуджи-Ямы уродливымъ казарменнымъ зданіемъ съ меблированными клтушками для постоянныхъ жильцовъ, которыми окажутся обнищавшіе ныншніе мелкіе собственники,— тогда веселый смхъ, оглашавшій до сихъ поръ японскіе острова, смнится отчаяннымъ плачемъ, а радостныя псни — горькими стованіями на тхъ, кто здсь впервые такъ легкомысленно увлекся мишурнымъ блескомъ чуждой этимъ странамъ цивилизаціи и влзъ въ ея тяжелое ярмо, давая этимъ пагубный примръ другимъ. Предсказываю все это, не будучи пророкомъ, а просто въ силу неизбжности, и буду очень удивленъ, если вы скажете, что не раздляете моего взгляда.
— Раздляю, вполн раздляю, но не нахожу нужнымъ разстраиваться изъ-за чужихъ ошибокъ,— поспшилъ отвтить профессоръ.
Я замолчалъ. Мы хали къ знаменитой могил сорока семи ротоновъ, національныхъ героевъ, погибшихъ жертвами какого-то безсмысленнаго возстанія, судя по словамъ проводника. Дорогою то и дло попадались великолпныя лакированныя, раззолоченныя пагоды съ ихъ кружевною отдлкою и другими чудесами японскаго искусства, трудолюбія и терпнія. Могила этихъ героевъ находилась въ самой пагод и вся покрыта чудною лакированною фанерою, выложенною золотомъ, и по этому золоту везд, гд только оставалось мсто, были нацарапаны имена туристовъ, вовсе не интересныя для потомства.
— Гмъ!— пробурчалъ профессоръ,— скоро тутъ ничего и не останется, кром этихъ надписей.
— Увы, да!— подтвердилъ я, стараясь остаться хладнокровнымъ при вид этой профанаціи чужихъ святынь.
Когда мы вернулись въ гостиницу, намъ разсказали, что одинъ изъ мстныхъ гражданъ совершилъ надъ собою ‘хара-кири’, т.-е. распоролъ себ животъ. Этотъ, на нашъ взглядъ чудовищно-жестокій обычай до такой степени вълся въ японскій народный обиходъ, что ни на кого не производитъ особеннаго впечатлнія. Случаи его примненія отмчаются въ газетахъ среди разныхъ объявленій всего нсколькими словами, въ род слдующихъ:
‘Докторъ такой-то сегодняшней ночью, въ своей квартир, тамъ-то, совершилъ хара-кири. Причиною, какъ говорятъ, семейныя недоразумнія’.
Вотъ и все. Дло вполн обыденное, когда одинъ изъ этихъ маленькихъ живчиковъ въ цилиндр и съ дамскимъ ридикюлемъ въ рук, осчастливленный ‘настоящею’ европейскою цивилизаціей, въ минуту невзгоды, преспокойно распарываетъ себ животъ. Такъ длалось раньше, такъ длается и теперь, и никто этому не удивляется.
Несмотря на веселый, общительный, привтливый, даже нжный характеръ, проявляемый японцемъ въ его отношеніяхъ къ семь и къ другимъ, въ его загадочной душ все-таки таится жестокость и кровожадность. Поэтому его не смущаютъ ни частые случаи самоубійства — иногда даже изъ-за пустяковъ — ни казни. Еще сравнительно недавно, въ шестидесятыхъ годахъ, здсь происходили распятія за извстнаго рода преступленія. И посмотрите, съ какимъ злымъ юморомъ туземные артисты изображали такого рода казни. Въ настоящее время эта природная кровожадность по возможности маскируется, но, тмъ не мене, во многомъ проскальзываетъ, если поближе приглядться къ этимъ вчно улыбающимся фигуркамъ,— улыбающимся, вроятно, и при вид самыхъ жестокихъ казней. Это одно изъ странныхъ, необъяснимыхъ и наводящихъ жуть противорчій японскаго характера…
Во дворецъ микадо мы не попали: не имли для этого нужныхъ рекомендацій, а все остальное въ Токіо было то же самое, что и въ другихъ городахъ Японіи. Слдовательно, для насъ ничего боле не оставалось интереснаго въ этой двойственной, полуазіатской, полуевропейской столиц страны Восходящаго Солнца, и мы ршили перенестись въ Америку, чтобы посмотрть, не найдется ли тамъ чего-нибудь такого, что освжило бы наши впечатлнія. Запаслись билетами на первый отходящій въ Санъ-Франциско пароходъ ‘Городъ Пекинъ’, и въ назначенный часъ были у него на борту, распростившись съ прелестною, загадочною Японіею.

АМЕРИКА.

I.
Санъ-Франциско.

Посл двадцатидневнаго перезда, во время котораго намъ пришлось перенести довольно порядочный штормъ, заставившій насъ серьезно призадуматься надъ бренностью человческой жизни, мы очутились въ Санъ-Франциско. Когда ‘Городъ Пекинъ’ проходилъ сквозь ‘Золотыя Ворота’, приближаясь къ пристани, я былъ очень удивленъ, увидвъ, что эта гавань, прославляемая американцами какъ ‘самая красивая въ мір’ и хорошо укрпленная, оказалась защищенною лишь блокъ-гаузомъ, который можетъ быть разрушенъ нсколькими выстрлами съ пары канонерныхъ лодокъ.
Попали въ ‘Дворцовый отель’, огромное семиэтажное зданіе извстнаго казарменнаго типа съ тысячью, по меньшей мр, номеровъ. Управляющій этимъ человческимъ ульемъ оказался такимъ величественнымъ, на указательномъ пальц его правой руки сверкалъ такой изумительной величины брилліантъ послдняго производства, такъ свысока онъ смотрлъ на насъ и такъ неподражаемо-величаво ковырялъ въ зубахъ, свисталъ и напвалъ что-то въ промежуткахъ бесды съ нами, передъ тмъ какъ удостаивать насъ короткими, сквозь зубы, отвтами на наши скромные вопросы относительно помщенія и прочихъ нашихъ потребностей, — что мы при вид такого величія поневол сразу прониклись глубочайшимъ уваженіемъ къ стран, выработавшей такихъ великолпныхъ, вполн проникнутыхъ сознаніемъ собственнаго достоинства, гражданъ.
Умывшись и переодвшись, отправились въ общую столовую. Время было вечернее, и весь огромный залъ съ мраморнымъ поломъ оказался залитымъ электрическимъ свтомъ. Но — увы!— несмотря на то, что повсюду были разставлены огромныя плевальницы и собравшаяся здсь публика и въ будни одвается такъ, какъ у насъ, въ Индіи, наряжаются только по высокоторжественнымъ днямъ,— весь полъ оказался заплеваннымъ изъ конца въ конецъ. Впрочемъ, и все зданіе было заплевано сверху донизу. Американецъ не можетъ не плевать ежеминутно и притомъ куда попало. Онъ длаетъ это ‘по принципу’, чтобы выразить такимъ демонстративнымъ способомъ свое презрніе ко всему. Онъ только при этомъ не замчаетъ, что въ сущности оплевываетъ прежде всего самого себя.
Одинъ изъ этихъ плюющихъ мистеровъ вступилъ со мною въ бесду, и, узнавъ, кто я, сталъ забрасывать меня самыми дтскими вопросами объ экономическомъ состояніи Индіи, но ни разу не выслушалъ со вниманіемъ моихъ отвтовъ, такъ что я, въ конц-концовъ, вышелъ изъ терпнія и принялся городить ему самую беззастнчивую чепуху, не подумавъ сгоряча о томъ, что она на другое же утро можетъ быть воспроизведена, да еще съ мстными прикрасами, въ одномъ изъ безчисленныхъ уличныхъ листковъ.
Столы были уже накрыты, но ничего еще не подавалось, и я пока прошелся по сосднимъ заламъ, имющимъ различное назначеніе. Въ одномъ изъ нихъ былъ огромный буфетъ, гд нужно заплатить только за рюмку виски, а закусывать можно, сколько угодно. Это называется ‘свободнымъ ленчемъ’. И посмотрли бы вы на эту безобразную толкотню, на эти жадные глаза, на это волчье пожираніе разставленныхъ въ изобиліи закусокъ, на эти плевки, попадающіе мимоходомъ и на самый прилавокъ буфета. Чудная картина изъ жизни ‘свободнйшаго въ мір народа’!
Между восемью и десятью часамй вечера здсь принято гулять по главной улиц, занятой лучшими магазинами. Отправились туда и мы. Яркое электрическое освщеніе слпитъ глаза. Шумъ отъ безчисленныхъ экипажей всякаго рода прямо оглушительный. Тротуары по об стороны улицы такъ густо залиты разодтою публикою, что едва можно продраться. Хорошо еще, что тутъ не придирчивы насчетъ толчковъ: сами толкаются и отъ другихъ принимаютъ толчки, какъ нчто неизбжное.
Женщины здсь очень красивы и одты вс великолпно, но языкъ у нихъ такой, что уши заткнете. Этотъ языкъ тутъ называется ‘англійскимъ’, на самомъ же дл это какой-то отвратительный жаргонъ.
На другой день мы наняли проводника, который, между прочимъ, показалъ намъ китайскій кварталъ. Это самая скученная и населенная часть города. Со своимъ обычнымъ практическимъ чутьемъ китаецъ сумлъ обезопасить свои переполненныя жилиша огнеупорными кирпичными стнами, зато развелъ тутъ такую ужасную грязь и такое зловоніе, о которыхъ заглазно трудно составить себ даже понятіе.
Мн бы слдовало ограничиться однимъ наружнымъ осмотромъ этого филіальнаго отдленія Кантона въ Сверо-Американскихъ Соединенныхъ Штатахъ, но вздумалось полюбопытствовать, какъ и чмъ здсь развлекаются господа косоносцы. Поэтому я въ тотъ же вечеръ отправился опять туда, но уже одинъ, безъ всякихъ спутниковъ и провожатыхъ. И сдлалъ очень глупо, такъ какъ чуть было не погибъ тамъ во цвт лтъ.
Никто не выказывалъ удивленія, видя, что я разгуливаю одинъ по этимъ улицамъ, гд почти нечмъ дышать, за исключеніемъ короткаго времени, когда проржетъ ихъ затхлый воздухъ струя свжаго морского втра. Не будь этого благодтельнаго втра, холера здсь свирпствовала бы безпрерывно, а не въ одно извстное время.
Остановивъ свое вниманіе на четырехъ этажномъ зданіи, я смло вошелъ въ одну изъ его многочисленныхъ, украшенныхъ пестрыми вывсками дверей и сталь спускаться въ нижнее помщеніе. Нужно сказать, что здсь китайскіе дома всегда на дв трети углублены въ землю, въ этихъ подземныхъ помщеніяхъ у косоглазыхъ сыновъ Поднебесной имперіи и сосредоточены ихъ главныя ‘прелести’.
Миновавъ верхній рядъ подваловъ, гд были разнаго рода увеселительныя заведенія самаго низшаго разбора и страшно пахло опіумомъ, я вслдъ за однимъ калкою, предложившимъ за мелкую монету провести меня въ здшній игорный ‘клубъ’, спустился еще ниже, гд воздухъ былъ густъ какъ масло и свтъ лампъ едва мерцалъ блдными пятнами. Тутъ шла ожесточенная игра въ стуколку. Это любимая игра китайцевъ, и они ею такъ увлекаются, что готовы за нею забыть не только самихъ себя, но даже и всхъ своихъ предковъ, культъ которыхъ у нихъ самый священный.
Вокругъ стола сидла тсная компанія китайцевъ со спрятанными подъ шапки косами и въ полуевропейскихъ одеждахъ. Между ними былъ одинъ мексиканецъ, рзко выдлявшійся изъ ихъ среды лицомъ, манерами и костюмомъ. Углубленные въ свое занятіе, игроки даже и вниманія на меня не обратили. Тишина стояла, можно сказать, торжественная, нарушаемая лишь шелестомъ картъ и синихъ рукавовъ китайцевъ. Жара и духота были невыносимыя. Я веллъ подать себ на занятый мною въ углу столикъ чего-нибудь прохладительнаго. Подали какой-то особенный очень кислый и вязкій лимонадъ. Прихлебывая его глотками, я наблюдалъ за окружающимъ.
Нсколько минутъ было тихо, потомъ между мексиканцемъ и его сосдомъ по лвую руку, китайцемъ, вдругъ возникъ споръ. Китаецъ переслъ на другую сторону стола и протянулъ тощую желтую руку по направленію къ деньгамъ, лежавшимъ передъ мексиканцемъ. Очутившись теперь сзади китайца и замтивъ, что мексиканецъ съ пылающими глазами полуприподнялся на стул и достаетъ что-то изъ-за пазухи, я инстинктивно бросился плашмя на полъ. Никто никогда не говорилъ мн, что это самый лучшій способъ избжать шальной пули, но въ этотъ моментъ я самъ почувствовалъ это. Едва я усплъ принять такое неудобное положеніе, какъ подъ низкимъ потолкомъ прогремлъ выстрлъ и пахнуло дкимъ дымомъ. Другого выстрла не послдовало, и снова водворилась подавляющая тишина. Я медленно приподнялся на колни и осмотрлся. Мексиканецъ исчезъ, а китаецъ сидлъ, ухватившись обими руками за столъ и неподвижнымъ взглядомъ смотрлъ на опуствшій передъ нимъ стулъ. Вдругъ китаецъ ахнулъ такимъ голосомъ, точно увидлъ кого-то близкаго и дорогого, потомъ закашлялся, высвободилъ столъ, повалился на правый бокъ и схватился руками за грудь. Испустивъ затмъ предсмертное хрипніе, онъ замеръ.
Въ одну минуту все помщеніе опустло. Возл убитаго китайца остались только двое изъ его товарищей. Мн стало страшно. Я боялся, что теперь запрутъ вс выходы, чтобы не дать убійц скрыться изъ дому, и мн придется задохнуться здсь въ этомъ ужасномъ воздух. Кром того, меня могли впутать въ эту исторію, могли счесть за знакомаго или даже за друга этого черезчуръ пылкаго мексиканца, могли забрать, избить, а то и прямо убить,— все могло быть въ такую минуту, когда ни за что ни про что погибъ человкъ, имвшій, какъ мн казалось, право обвинить партнера въ нечистой игр и потребовать назадъ проигранныя деньги.
Къ счастью, тотъ же калка, который провелъ меня сюда, не ушелъ. Видя мое недоумніе, онъ потихоньку тронулъ меня за плечо и знаками показалъ, чтобы я слдовалъ за нимъ. Не знаю, гд онъ былъ до этого мгновенія, такъ какъ я не замтилъ его здсь. Очевидно, онъ поджидалъ меня. Разумется, я поспшилъ воспользоваться его услугами и такъ щедро выразилъ ему свою признательность, что бдняга чуть не ошаллъ отъ радости.
Радъ былъ и я, снова очутившись вн этого квартала, гд чуть было не погибъ, и тутъ же далъ себ слово никогда больше не простирать слишкомъ далеко своего любопытства.
Я вскор замтилъ, что американцы не держатъ правильнаго стола, а дятъ когда и какъ попало, такъ сказать, на ходу. Сойдутся поутру двое ‘дльцовъ’, потолкуютъ о своихъ длахъ и, по приглашенію одного изъ нихъ, отправятся въ ближайшій питейный домъ, которыхъ тутъ всюду множество, выпьютъ тамъ по большой рюмк водки, наскоро закусятъ и уйдутъ, чтобы черезъ часъ снова пойти туда же, но уже съ другими. Здсь принято такъ угощать другъ друга, и отказъ отъ такого угощенія считается прямымъ оскорбленіемъ. Такимъ образомъ американецъ закусываетъ нсколько разъ въ день, и при этомъ онъ каждый разъ обязательно долженъ выпить столько рюмокъ сколько, у него партнеровъ. Сойдутся, напримръ, пятеро и въ результат каждый изъ нихъ выходитъ изъ питейнаго дома нагруженный пятью рюмками.
Эта система угощенія приводитъ къ тому, что американецъ въ теченіе дня выпьетъ очень много, но, постоянно при этомъ закусывая, никогда не бываетъ пьянъ. Пьютъ здсь гораздо больше, чмъ въ какой бы то ни было другой стран, хотя это и не бросается такъ въ глаза. Пьютъ поголовно представители всхъ слоевъ общества. Женщины къ питью своихъ мужчинъ здсь такъ привыкли, что на непьющаго стали бы смотрть, какъ на какого-то выродка. Разумется, такое чрезмрное поглощеніе спиртныхъ напитковъ дйствуетъ очень вредно на внутренніе органы. Но, благодаря особенностямъ калифорнійскаго климата, здсь не пухнутъ и не сохнутъ отъ этого. Человкъ живетъ, вертится, какъ блка въ колес, ради добыванія лишняго доллара, каждый день по нскольку разъ угощается и угощаетъ самъ, смотритъ молодцомъ и наружно почти не мняется,— вдругъ, смотришь, этотъ цвтущій человкъ, только что кружившійся по городу съ такимъ видомъ, точно ему, какъ говорится, и вку не будетъ, въ одну непріятную минуту свалился — и готовъ…
Но довольно объ этомъ. Займемся теперь главнымъ двигателемъ американской жизни — правомъ голоса. Американецъ говоритъ, что его страна управляется ‘народомъ для народа’. Каждый американскій гражданинъ по достиженіи двадцати одного года иметъ право голоса. Онъ можетъ не знать, какъ вести свое дло, какъ содержать свою жену, какъ воспитывать своихъ дтей, онъ можетъ быть нищимъ, полусумасшедшимъ отъ пьянства или слабоумнымъ прямо отъ рожденія, можетъ быть самымъ негоднымъ человкомъ во всей подлунной,— но онъ иметъ право голоса. Въ теченіе всей своей жизни онъ только можетъ длать, что подавать голосъ во всхъ длахъ управленія, въ которыхъ не смыслитъ ни бельмеса.
Каждые четыре года американскій гражданинъ выбираетъ новаго главу государства, президента своей республики. Въ остальное время онъ голосуетъ за будущихъ судей, т.-е. за тхъ людей, отъ которыхъ будетъ зависть его участь, если онъ придетъ въ столкновеніе съ правосудіемъ. Разумется, будучи избираемы на опредленный срокъ (на два или три года, наврное не помню) и находясь, такимъ образомъ, въ полной зависимости отъ своихъ избирателей, т.-е. отъ тхъ лицъ, которыхъ имъ придется потомъ судить, судьи всми силами стараются быть ‘популярными’.
Вся масса выборщиковъ здсь раздляется на дв противоположныя партіи: республиканцевъ и демократовъ. Каждая изъ этихъ партій смотритъ на другую какъ на яраго врага своей страны. Демократъ пьетъ больше республиканца и, хвативъ нсколько лишнихъ рюмокъ ‘виски’ или стаканчика два-три какого-нибудь сногсшибательнаго пунша, начинаетъ толковать, главнымъ образомъ, о ‘тарифахъ’, это въ его глазахъ такая вещь, отъ которой зависитъ судьба всей страны. Разсуждаетъ онъ о нихъ вкривь и вкось, сегодня скажетъ одно, завтра — другое, совсмъ противоположное, въ зависимости отъ того, что говорятъ и пишутъ о томъ же предмет республиканцы, также вчно путающіеся въ неразршимыхъ противорчіяхъ.
Въ виду того, что каждый, хотя и обладаетъ правомъ голоса, но не иметъ столько свободнаго времени, чтобы участвовать въ безчисленныхъ выборахъ и голосованіяхъ по поводу каждаго пустяка, въ Америк существуетъ особый классъ людей, такъ называемыхъ боевъ {Англійское слово бой (boy) буквально значитъ мальчикъ и даже мальчишка. Но въ Америк придаютъ этому слову презрительно-насмшливый оттнокъ, называя такъ людей, не имющихъ извстнаго положенія и опредленныхъ занятій. Перев.}. Это молодые люди, сроду ни къ чему полезному не прилагавшіе рукъ да и не желающіе ихъ прикладывать. Они только тмъ живутъ, что шныряютъ по улицамъ въ ожиданіи ‘добычи’, т.-е. человка, который нуждается въ ихъ голос взамнъ своего. Эти люди всегда и везд подъ рукою и готовы голосовать за что угодно, лишь бы получить даровое угощеніе и денежную подачку. Они въ большинств случаевъ и понятія но имютъ о томъ, за что голосуютъ, да это имъ и не нужно. Они просто живутъ продажей своего голоса, а что изъ этого можетъ выйти — ихъ нисколько не интересуетъ.
Кром того, существуютъ и такіе люди, которые набираютъ голоса для своего личнаго дла. Это обыкновенно содержатели питейныхъ заведеній, преимущественно ирландцы. Для того, чтобы умть собирать голоса, нужно быть хорошо освдомленнымъ въ длахъ мстной политики и знать, какъ и чмъ заинтересовать публику. Нужно всегда имть наготов какую-нибудь интересную приманку, умть завлекать, забавлять, ‘обхаживать’ людей. Понаторвшій въ этихъ длахъ держитъ въ рукахъ весь городъ, но, понятно, что, въ виду большой конкуренціи, это вліяніе переходитъ, такъ сказать, изъ рукъ въ руки.
Каждое должностное лицо, начиная съ самыхъ крупныхъ и кончая самыми мелкими, избирается на извстный срокъ, и, не будучи увренъ, что удостоится вторичнаго избранія, разумется, старается всячески использовать свое временное положеніе. Это приводитъ къ тому, что, съ одной стороны, дается во всемъ потачка тому, кто въ состояніи какъ слдуетъ за это ‘поблагодарить’, а съ другой — къ тому, что бднякъ, хотя бы онъ и отличался всми добродтелями, во всемъ стсненъ.
Если вы хотите познакомиться съ семейной обстановкой американца, то должны добиться быть представленнымъ какимъ-нибудь изъ мстныхъ ‘дльцовъ’ (каждый американецъ обязательно длецъ) его жен и дочерямъ (конечно, взрослымъ). Тогда можете разсчитывать на возможность и здсь провести время такъ, какъ вы привыкли проводить его въ семейномъ дом. Если же вы ограничитесь знакомствомъ только съ представителями здшняго мужского міра, то у васъ черезъ нсколько дней сдлается въ голов невообразимый сумбуръ отъ политическихъ и дловыхъ разговоровъ и васъ будутъ таскать изъ одного ресторана или клуба въ другой. Здсь одн женщины еще живутъ домашней жизнью, но и то лишь т, которыя обезпечены. Мужъ цлый день вертится какъ вьюнъ въ погон за долларомъ и вмсто отдыха участвуетъ на какомъ-нибудь офиціальномъ торжеств, обд (гд онъ долженъ произнести рчь или хоть сказать короткій спичъ), въ клуб или въ какомъ-нибудь спорт, гд онъ каждую минуту рискуетъ своей жизнью, такъ какъ здшніе спорты вс крайне рискованные. Жена же пользуется всми благами, добываемыми цною напряженія всхъ умственныхъ и душевныхъ силъ мужа, и живетъ подъ защитою его долларовъ, какъ въ раю. Она пьетъ, стъ, отдыхаетъ во-время, все идетъ у воя регулярно, по часамъ, къ столу подается все самое отборное и прекрасно приготовленное, ея желудокъ не отравляется безпрерывно разною ресторанною и тому подобною сндью, ея сонъ не нарушается никакими заботами, ея нервная система не страдаетъ такъ, какъ у ея злополучнаго мужа. Вообще она дйствительно цвтетъ и благоденствуетъ.
Но и эта блестящая казовая сторона медали иметъ свою обратную, далеко не казистую сторону. Если ея мужъ или отецъ, этотъ рабъ доллара, сегодняшній милліонеръ, даже милліардеръ, завтра обанкротится, что тутъ не рдкость, то его жена или дочь должна итти работать сама въ какую-нибудь контору или обзавестись пишущею машиною и заняться перепискою, или еще какимъ-нибудь доступнымъ ей трудомъ, чтобы заработать себ кусокъ хлба, разставшись съ роскошными нарядами, великолпнымъ домомъ, царскою обстановкою, множествомъ слугъ и всмъ остальнымъ, что длало изъ ея жизни сплошную сказку безпечнаго и довольнаго существованія. Къ чести американской женщины слдуетъ сказать, что она покорно и терпливо мирится съ такимъ кореннымъ переворотомъ въ своей судьб и не только не стыдится его сама, но и вс ея богатыя знакомыя не гнушаются продолжать съ нею дружбу. Происходитъ это оттого, что каждой изъ нихъ угрожаетъ то же самое: сегодня она безъ счета швыряетъ деньги на удовлетвореніе малйшей прихоти, а завтра можетъ очутиться лицомъ къ лицу съ нуждою.
Въ Америк на пишущихъ машинахъ работаютъ преимущественно женщины, это для нихъ лишь замна швейной машины, которою здсь уметъ пользоваться каждая двочка, въ богатомъ или бдномъ дом она родилась. Зарабатываютъ женщины иногда до ста долларовъ въ мсяцъ (около 200 р.), состоя на служб въ одномъ изъ многочисленныхъ частныхъ учрежденій, гд все основано на быстромъ письм. И работаютъ он великолпно: очень быстро и почти безошибочно. Зато такъ же быстро дорабатываются до полнаго нервнаго разстройства, граничащаго съ сумасшествіемъ, а нердко и прямо до смерти.
Швейная машина даетъ меньше заработка, чмъ писчая, и для того, чтобы исключительно жить ею, женщина надрывается еще скоре, чмъ на писчей. Слишкомъ ужъ плохъ заработокъ профессіональной швеи, вынужденныя на этотъ трудъ женщины могутъ существовать лишь при томъ условіи, когда он живутъ по нскольку вмст, ведя общіе расходы, а это, при ныншней нервности и раздражительности, влечетъ за собою постоянныя непріятности.

II.
Отъ Санъ-Франциско до Портлэнда и Даллесъ-Сити.

Мой профессоръ пожелалъ остаться подольше въ Санъ-Франциско, ему очень понравилось въ этомъ веселомъ город, гд жизнь такъ пестра и разнообразна и гд такъ много его соотечественниковъ, съ половиною изъ которыхъ онъ не усплъ еще познакомиться. Мн же было необходимо продолжать намченный заране путь, чтобы во-время вернуться во-свояси, гд меня ожидали мои обязанности. Поэтому я съ сердечнымъ сожалніемъ долженъ былъ разстаться съ моимъ врнымъ спутникомъ. Пожелавъ другъ другу всего лучшаго, мы душевно распростились.
Въ тридцати шести часахъ зды по желзной дорог отъ Санъ-Франциско находится Портлэндъ, въ штат Орегонъ. Мн нужно было постить этотъ городъ, представляющій одинъ изъ самыхъ важныхъ торгово-промышленныхъ пунктовъ Сверной Америки.
Въ центральномъ вокзал Санъ-Франциско нтъ платформъ, и позда тамъ стоятъ свободно. На большомъ двор, кое-какъ залитомъ асфальтомъ вмсто мостовой, перекрещивается двнадцать линій со столькими же поздами. Никто и ничто не показываетъ вамъ дороги (тутъ, въ свободной и дловой стран, такихъ глупостей длать не принято), и вы со своимъ ручнымъ багажомъ можете бгать, высуня языкъ, по всмъ линіямъ между отходящими и приходящими поздами въ поискахъ того позда, который вамъ нуженъ. При отход позда машинистъ звонитъ въ колоколъ, и когда вы услышите такой звонъ, то глядите въ оба, чтобы не попасть подъ паровозъ. Долгая привычка заставляетъ населеніе относиться къ поздамъ съ такимъ хладнокровіемъ и пренебреженіемъ, что даже дти совершенно спокойно шныряютъ подъ самыми паровозами. И надо сознаться, что несчастные случаи бываютъ довольно рдко. Поздъ, въ который я слъ, несся со скоростью двадцати пяти миль въ часъ по густо населенному предмстью. Передъ самымъ носомъ локомотива перезжали черезъ рельсы всевозможные экипажи, переходили женщины съ дтьми, перебгали ‘на пари’ мальчишки,— и все обходилось благополучно. Въ нкоторыхъ мстахъ улицы такъ узки, что стоитъ только протянуть руку изъ окна вагона, чтобы сорвать какую-нибудь вывску.
Когда, съ приближеніемъ ночи, прислуживавшій въ позд негръ приготовилъ въ моемъ отдленіи постель и я улегся въ нее, у меня вдругъ блеснула мысль, что если съ поздомъ случится какая-нибудь катастрофа и отъ разбитыхъ керосиновыхъ лампъ, горящихъ надъ нашими головами, начнется пожаръ, то я буду изжаренъ заживо, потому что легче выбраться въ критическую минуту изъ переполненнаго театра, чмъ изъ Пульмановскаго вагона.
За ночь хотя и не пришлось, благодаря милости судьбы, переселиться по прямому сообщенію на тотъ свтъ, зато мы, пассажиры, основательно убдились, что изобиліе плюша, Дамаска и никкеля въ вагонахъ не могутъ возмстить недостающей хорошей вентиляціи. Когда мы встали и наши постели вновь были превращены въ сиднья, поднялся хоръ жалобъ на невыносимую духоту, жару и пыль. Было шесть часовъ утра, и мы мчались по берегу рки Сакраменто, но воздухъ уже начиналъ раскаляться. Меня утшало только то, что я теперь нахожусь въ стран Бретъ-Гарта и я вижу собственными глазами все то, что имъ такъ прекрасно описано: одтыя ельникомъ, соснами и другими хвойниками горы, среди которыхъ жили и бились на-смерть его рудокопы, раскаленная красная земля, гд еще остались слды промывокъ золота, красная пыльная дорога, по которой хали нкоторые изъ его любимыхъ героевъ, свжій, только что напиленный лсъ, распространяющій запахъ выступающей изъ всхъ его поръ смолы, а главное тотъ жгучій, дрожащій въ воздух зной, который Бретъ-Гартъ заставлялъ васъ чувствовать одною силою своего волшебнаго пора.
Когда мы остановились передъ кучею домовъ, похожею на укладки, разбросанныхъ вокругъ огромнаго чугуно-литейнаго завода, мн ничего боле не требовалось въ ту минуту для довершенія моего счастья. Рядомъ съ заводомъ стоитъ ‘отель’, очень мало имющій общаго съ обыкновенными учрежденіями этого рода, а въ нсколькихъ шагахъ отъ него начинался лсъ. Къ одному изъ деревьевъ былъ привязанъ живой медвдь, въ остановившемся надъ дорогою пыльномъ облак дремалъ вьючный мулъ, въ дверяхъ ‘отеля’, крышу котораго я почти могъ достать рукою, стоялъ рудокопъ въ красной рубашк, подпирая собой притолоку, изъ-за угла дома завернулъ другой рудокопъ въ синей рубах и вмст съ первымъ вошелъ въ дверь выпить. Изъ ‘укладокъ’ выходили двушки и, защитивъ загорлыми руками глаза отъ солнца, смотрли на пыхтящій поздъ. Въ нсколькихъ шагахъ отъ этой картины шумла Сакраменто.
— Что, мистеръ, все это, вроятно, совершенно новое для васъ?— спросилъ молодой стряпчій, мой сосдъ, съ которымъ мы познакомились дорогою.
— О, нтъ,— возразилъ я,— я вижу только то, чего ожидалъ, по описанію Бретъ-Гарта.
И мы съ нимъ выпили за здоровье Бретъ-Гарта, который такъ любилъ Калифорнію, но которая не любила его, почему онъ сдлался кумиромъ англичанъ.
Поздъ двинулся дале, и я продолжалъ припоминать все то, что было написано Бретъ-Гартомъ, даже люди, мелькавшіе мимо позда, казались мн выхваченными цликомъ изъ его мастерскихъ страницъ. Когда лсъ, чрезъ который мы хали, открывался въ какую-нибудь сторону, показывались виноградники, фруктовыя плантаціи и маисовыя поля, а черезъ каждыя десять миль мелькало селеніе, состоявшее, самое большее изъ двадцати-тридцати домовъ, и между ними виднлись дв-три церкви. Селеніе въ дв тысячи душъ здсь считается уже городомъ. Мстами вдоль линіи торчали шесты съ досками, покрытыми далеко видными надписями, приглашавшими поселиться, здсь и завестись хозяйствомъ. На станціи одного изъ городовъ побольше, мы могли пріобрсти мстную газету, узенькую, какъ лезвее долота, наполненную объявленіями о земледльческихъ машинахъ, цнахъ на продукты, свдніями о предпріятіяхъ наиболе видныхъ гражданъ города и призывами дльныхъ людей въ среду этихъ гражданъ,— людей, которые не боялись бы труда, помогли бы расширить городъ и настроить хорошихъ школъ для своихъ дтей.
Вдругъ мой взоръ былъ пораженъ совсмъ необычайнымъ въ этихъ листкахъ явленіемъ: между витіеватымъ объявленіемъ комиссіонера по продаж недвижимыхъ имуществъ, полнымъ лжи и обмана, и рекламою портного-еврея, ‘даромъ’ предлагающаго готовое платье, было втиснуто восьмистрочное стихотвореніе. Должно-быть, это былъ крикъ какой-нибудь молодой, но уже наболвшей міровой скорбью души и, вроятно, женской. Въ этомъ поэтическомъ изліяніи говорилось о томъ, что въ пол росла прекрасная ель, корнями въ земл, вершиною въ неб, гд царитъ Самъ Богъ. Пришли люди, срубили и сожгли эту прекрасную гордую ель, чтобы ея золою удобрить поле, но чистая душа погибшей ели не прибавила ни одного зерна золотой пшеницы.
Никто изъ этихъ тонкогубыхъ и остроглазыхъ американцевъ, хавшихъ вмст со мною въ позд, не прочиталъ этого маленькаго, но глубоко содержательнаго стихотворенія, а если бы и прочиталъ, то все равно не понялъ бы. Наврное авторъ — жена, дочь или сестра издателя листка, иначе этихъ прелестныхъ строчекъ не было бы и напечатано… Да, горе чистой ели, корнями прикрпленной къ земл, а вершиною тянущейся въ небо!..
Отъ самаго Санъ-Франциско почва постепенно повышалась, такъ что мы одно время достигли было высоты четырехъ тысячъ футовъ надъ уровнемъ моря, а затмъ на разстояніи тринадцати миль понизились на половину. На одной станціи былъ прицпленъ второй паровозъ, и вокругъ меня заговорили, что предстоитъ перевалъ черезъ Сискіюскія горы. Я сидлъ и наблюдалъ. Мое вниманіе приковывалось не пронзительнымъ визгомъ тормозовъ по рельсамъ, не видомъ трехъ круто изгибающихся далеко подъ нами рельсовыхъ путей, даже не туннелями, сквозь которые мы пролетали, а тми деревянными перекладинами, черезъ которыя мстами переходилъ поздъ, вышиною до ста футовъ, эти сооруженія издали казались сдланными изъ спичекъ.
— У насъ слишкомъ много лса,— говорилъ сидвшій возл меня старикъ изъ Южной Калифорніи.— Изобиліе лса наше и счастье и несчастье. Будь его поменьше, мы не совали бы его везд, гд нуженъ боле прочный матеріалъ. Возьмите вотъ хоть эти самыя перекладины. Черезъ пять-шесть лтъ он ужъ негодны и позда въ нихъ проваливаются, если он не сгорятъ при какомъ-нибудь общемъ лсномъ пожар.
Это было сказано какъ разъ среди трещавшихъ и качавшихся перекладинъ. Машинистъ пустилъ въ ходъ своего ревуна, чтобы отогнать скотъ, собиравшійся переправиться черезъ рельсы. Старикъ-калифорніецъ былъ въ молодости погонщикомъ скота и при этомъ случа разсказалъ кое-что о крушеніяхъ поздовъ благодаря тому, что скотъ во всякое время свободно пропускается по рельсамъ. Лишнихъ сторожей, которые могли бы за этимъ наблюдать, по здшнимъ желзнымъ дорогамъ не полагается, а повороты такіе крутые, что погонщики часто не могутъ видгь приближающагося на всхъ парахъ позда, да не всегда и заслышать его вовремя. Разумется, не обходится и безъ многочисленныхъ человческихъ жертвъ. Нердко стадо и само забжитъ сюда, а машинистъ не замчаетъ этого. Между тмъ именно на машиниста и надются.
— Эхъ, мы на все надемся, на что не слдовало бы!— съ досадою проговорилъ другой старикъ.— Надемся на то, что наши дрянныя перекладины простоятъ вчно, на то, что благополучно перескочимъ черезъ провалившійся мостъ, на то, что размытый путь самъ собою исправится, на то, что къ приходу нашего позда вообще все везд должно быть исправно. И при всхъ этихъ прекрасныхъ надеждахъ то и дло летимъ кувыркомъ, ломаемъ себ руки, ноги, ребра, самыя головы…
Посл перевала спустились въ глубь Орегеона и мчимся то среди сосенъ, то маисовыхъ полей, но больше среди первыхъ, пока не достигаемъ Портлэнда, города съ 50.000 населеніемъ и, какъ водится, съ электрическимъ освщеніемъ, но, такъ же, какъ здсь водится безъ мостовыхъ, зато съ превосходною гаванью, въ которую могутъ входить даже крупныя суда. Портлэндъ такъ занятъ изготовленіемъ и торговлею разными строительными матеріалами, преимущественно лсными, что ему некогда думать объ устройств у себя мостовыхъ, сточныхъ трубъ и тому подобныхъ пустяковъ. И почва въ этомъ город такъ загрязнена, что, при всхъ крикахъ его гражданъ объ ихъ ‘высокой’ культур, тамъ нисколько не лучше жить, чмъ въ городахъ боле скромнаго о себ мннія. Помилуйте: электричество во всхъ примненіяхъ, а копните въ любомъ мст землю и васъ обдастъ чисто-китайскимъ смрадомъ! Впрочемъ, я вдь и говорю, что Портлэндъ слишкомъ занятъ, чтобы обращать вниманіе на грязь.
‘Высокая’ культура выражается здсь, какъ, впрочемъ, во всхъ городахъ и селахъ Америки, за рдкими исключеніями, въ томъ, что тутъ прямо на улицахъ принято стрлять другъ въ друга при малйшемъ недоразумніи. Въ день моего прізда одинъ убилъ другого лишь за то, что убившему показалось, будто тотъ, кого онъ застрлилъ, въ разговор съ нимъ хотлъ достать изъ кармана свой револьверъ. Этотъ револьверъ убійца потомъ самъ вытащилъ у своей уже бездыханной жертвы и присвоилъ себ. Не сдлай онъ этого, его бы оправдали. Убить можно, воровать нельзя. Впрочемъ, и это смотря по обстоятельствамъ, а врне по тмъ или инымъ соображеніямъ судей и присяжныхъ.
Но обратимся къ боле веселому. Я желалъ посмотрть, какъ производится ловля семги, которою рка Колумбія снабжаетъ чуть не весь міръ. Мн порекомендовали стараго опытнаго проводника, и я съ нимъ уговорился. Здсь принято для краткости называть другъ друга какими-нибудь прозвищами. Проводникъ назвался ‘Калифорніей’, а я — ‘Джонъ Булемъ’. По крайней мр, не надо постоянно прибавлять при обращеніяхъ другъ къ другу ‘мистеръ’ или ‘сэръ’.
Въ чудное розовое утро мы сли на небольшой пароходъ и спустились по рк Уильаметъ въ Колумбію, очень похожую на Миссиссипи въ описаніяхъ Марка Твэна. Мы то шли вдоль лсистыхъ островковъ, то лавировали по безбрежному простору огромной рки въ поискахъ за удобнымъ проходомъ между подводными камнями и отмелями. Когда нужно было высадить пассажира, мы выбирали такое мсто, гд берегъ выдается плоскимъ мысомъ въ воду, и врзались въ него носомъ. ‘Калифорнія’ зналъ въ лицо каждаго пассажира, и могъ-разсказать мн всю его біографію, мало, впрочемъ, меня интересовавшую. И я не столько слушалъ своего проводника, сколько смотрлъ на богатыя маисовыя поля, фруктовые сады и блые деревянные домики на островахъ. Мстами пароходъ шнырялъ возл опушекъ густыхъ сосновыхъ лсовъ, изъ которыхъ доносился стукъ и визгъ огромныхъ лсопиленъ.
Пароходикъ завертлся въ цломъ лабиринт подводныхъ скалъ, пока не юркнулъ въ узкій проходъ, по которому вышелъ снова на просторъ. Мимо насъ пролетлъ огромный плотъ, чуть не пробивъ намъ бокъ. Вслдъ за плотомъ пронеслась огромная семга съ распоротымъ брюхомъ.
— Это изъ рыбнаго колеса,— сказалъ ‘Калифорнія’, указывая на мертвую рыбу.— Тутъ, сейчасъ вотъ за поворотомъ, начинается рядъ такихъ колесъ, которыми подхватывается идущая рыба. Иногда, какъ видите, нкоторыхъ уже мертвыхъ уноситъ назадъ теченіемъ. Эти колеса — прямое зврство. Совсмъ зря проливается столько крови и подвергается лишнимъ мученіямъ несчастная рыба. То ли дло ловля стями, какъ это положено Самимъ Господомъ Богомъ. Для мелкой рыбешки удочка, правда, тоже мучительная, но все же не настолько, какъ колесо.
Дйствительно, вскор мн пришлось увидть и пресловутое колесо, громадное сооруженіе изъ желзной проволоки, настоящій дьявольскій паукъ, подстерегающій добычу. Я поспшилъ отвернуться, замтивъ, какъ тамъ массою бьется сверкающая чешуей рыба, а ‘Калифорнія’ прямо разразился цлымъ потокомъ брани и проклятій по адресу того, кто первый придумалъ этотъ варварскій способъ ловли.
— А это все изъ-за васъ, господъ англичанъ, требующихъ семги въ консервахъ,— пустилъ онъ потомъ и по моему адресу.— Раньше требовалось, чтобы рыба поступала на рынокъ цльною, ну, и ловилась она обыкновеннымъ способомъ, а теперь понадобилась въ раскрошенномъ вид, вотъ и крошатъ ее заживо.
‘Калифорнія’ былъ очень увлекающійся человкъ съ быстрою смною настроеній. Не усплъ онъ еще порядкомъ остыть отъ негодованія по поводу рыбныхъ колесъ, какъ пришелъ въ необузданный восторгъ при вид широкаго водопада, съ ревомъ низвергавшагося съ высоты 850 футовъ и окруженнаго радужною искрящеюся водяною пылью.
— Смотрите, смотрите, Джонъ-Буль!— кричалъ онъ, подпрыгивая и хлопая въ ладоши.— Ну, не прелесть ли это, а? Чудо что такое! Напрасно только назвали этотъ водопадъ ‘Подвнечной вуалью’. Это слишкомъ просто. Такъ можно называть маленькіе водопады, которыхъ здсь не оберешься, а этотъ слдовало бы назвать ‘Кружевнымъ потокомъ’. Это будетъ и красиве и врне. Ну, смотрите, разв это въ самомъ дл не кружево, сотканное изъ серебряныхъ нитей, жемчужной пны и радужныхъ блестокъ?
Я былъ пораженъ силою поэтическаго чувства этого человка, который, по-моему, не долженъ былъ имть ни о чемъ понятія, кром, какъ о хорошемъ заработк, подобно всмъ его соотечественникамъ. Впрочемъ, онъ выросъ въ деревн, на одномъ изъ острововъ, а это многое объясняетъ…
Началась новая картина. Когда природа желаетъ быть щедрою, то часто становится подавляющею своимъ великолпіемъ и величіемъ.
На нкоторомъ пространств рка была сжата между огромными крутыми высотами, увнчанными развалинами старинныхъ замковъ въ восточномъ стил. Потомъ она снова расширилась и по об стороны пошли зеленыя, покрытыя соснами горы въ нсколько тысячъ футовъ высоты. Посреди воды вдругъ выдвинулся передъ нами угрюмый черный утесъ съ такими обрывистыми боками, что, казалось, даже векша не могла бы взобраться по нимъ. Длинная, ослпительно блая песчаная коса какъ бы предвщала, что скоро будетъ ровный берегъ, но коварно обманывала, такъ какъ за нею пошли новыя высоты, снизу окутанныя стью хвойниковой поросли, а сверху залитыя лавою.
За ними неслась прямо въ голубое небо снжная вершина Маунтъ-Гуда высотою въ четырнадцать тысячъ футовъ.
Вскор посл того, какъ мы миновали упомянутыя высоты, намъ пришлось высадиться на берегъ и перейти въ поздъ, такъ какъ на протяженіи нсколькихъ миль не было никакой возможности проходить по рк не только на пароход, ко даже въ лодк,— до такой степени рка загромождена камнями. Одно время лсъ скрывалъ отъ насъ рку, но потомъ мы снова очутились на ея берегу. Рельсы шли на краю обрыва, подъ которымъ шумли, ревли и бурлили безчисленные мелкіе водопады, связанные плотиною.
Отъ этой плотины во вс стороны летли осколки, отрываемые крутящимися потоками, и я боялся, что одинъ изъ нихъ того и гляди угодитъ мн въ голову (вагоны тутъ открытые со всхъ сторонъ), что было бы очень чувствительно при такой сил удара. Но вотъ поздъ юркнулъ черезъ рядъ шатающихся свай на противоположный берегъ, и я очутился на другомъ пароходик. Нсколько минутъ рулевому пришлось пустить въ ходъ всю свою ловкость и опытность, чтобы водопады не завертли насъ въ своихъ кипящихъ пучинахъ. Затмъ передъ нами опять открылся широкій просторъ водяной глади. Потомъ встртился скалистый островъ, гд бллась гробница одного изъ старыхъ поселенцевъ, который, хотя и разбогатлъ въ Санъ-Франциско, но передъ смертью изъявилъ желаніе быть погребеннымъ на кладбищ индйцевъ. Вскор рка превратилась въ спокойный каналъ, текущій между базальтовыми утесами, пестрвшими группами одтыхъ въ яркіе цвта индйцевъ, стадами скота и исполинскими объявленіями разныхъ ‘дльцовъ’ изъ Санъ-Франциско. Оказывается, мы достигли Даллесъ-Сити — центра крупнаго овцеводства и торговли шерстью, тутъ же крупный навигаціонный пунктъ.
Весь городокъ состоитъ изъ отдльныхъ домиковъ, похожихъ на подгородныя виллы, и чуть ли не возл каждаго находится по церкви. Молодежь обоихъ половъ бродила по улицамъ, старшіе сидли на крылечкахъ, но не на парадныхъ, ведущихъ въ гостиную, по которой въ Америк не принято зря проходить, а на боковыхъ. Въ садахъ подвязываютъ фруктовыя деревья, собираютъ вишни, поливаютъ цвты. Ветъ ароматомъ свжаго сна, и въ царящей кругомъ тишин слышится мычаніе коровъ, возвращающихся съ полей.
Тяжело стуча сапогами по деревянной панели, ‘Калифорнія’ во весь голосъ критикуетъ то, что намъ представляется сквозь ршетки въ садахъ, и, завидя молодую гуляющую пару, разсказываетъ мн свои романы юныхъ лтъ. Я смотрлъ во вс глаза, сильно заинтересованный этой тихой, мирной жизнью. У калитокъ двухъ противоположныхъ домиковъ стояли дв женщины, оживленно толкуя о какомъ-то плать. За угломъ мы наткнулись на прощающуюся парочку, и я услышалъ, какъ молодой мужской голосъ мягко спрашивалъ: ‘А когда мы опять увидимся?’ Я понялъ по этому робкому вопросу, что сердцу того, кто его предложилъ, этотъ крохотный городокъ, который свободно можно было обойти чуть не въ двадцать минутъ, казался такимъ же обширнымъ, какъ Лондонъ, и неприступнымъ, какъ военный лагерь.
И я мысленно посылалъ этой парочк свое отеческое благословеніе, потому что вопросъ: ‘Когда мы опять увидимся?’ — одинаково близокъ каждому сердцу.
Но вотъ мы дошли и до другого конца города. Садовыя калитки затворяются и скрипъ ихъ далеко разносится въ тишин, а вслдъ за тмъ въ окнахъ, доврчиво остающихся ничмъ не завшанными, вспыхиваютъ первые огоньки, освщающіе мирную картину тихой семейной жизни. ‘Калифорнія’ повелъ меня въ гостиницу, и тамъ меня сразу охватила атмосфера, не имвшая ничего общаго съ тою, изъ которой я только что вышелъ. Словно изъ отдленія рая я попалъ въ преддверіе ада. Въ этой гостиниц была зала съ тщательно закрытыми и завшенными окнами, гд парни, только что разставшіеся съ своими будущими невстами, могли играть въ стуколку, пить, ругаться и ссориться, а на стойк лежали кровавые повсти и романы, чтеніе которыхъ могло отравить самое чистое сердце.
Въ эту ночь мн снилось, что я у себя, въ Индіи, безпокойно брожу по какой-то желзнодорожной платформ въ ожиданіи позда, и въ сердечномъ томленіи спрашиваю всхъ встрчныхъ: ‘А когда же мы опять увидимся?’

III.
Такома, Ванкуверъ и Викторія.

Былъ на ловл семги. Хотлъ ее описать, но боюсь растеряться въ подробностяхъ и надость читателю. Поэтому я лучше опишу городъ Такому, находящійся въ штат Вашингтонъ. ‘Калифорнія’ предложилъ мн заглянуть въ этотъ городъ, чтобы имть понятіе о предвыборной горячк, которой какъ разъ въ эти дни страдали такомаскіе граждане.
Мы попали туда въ позд, который ‘нечаянно’ задавилъ корову, ни за что не желавшую сойти съ пути… Былъ уже вечеръ.
Едва мы вышли съ вокзала, какъ попали въ толпу бснующихся, летвшихъ куда-то съ выпученными глазами. Оказалось, что это люди, ищущіе голосовъ или покупателей на свои голоса и въ то же время хорошей выпивки. Плохо вымощенныя улицы гудли отъ бготни всхъ этихъ людей и отъ ихъ криковъ. Можно было подумать, что въ город случилось что-нибудь въ род нашествія индйцевъ, наводненія, пожара или землетрясенія.
По главному, немощенному и грязному прозду несется паровой трамвай: насыпь для него возвышается на три дюйма выше улицы, что во многихъ случаяхъ представляетъ большія неудобства для публики.
Дома самой новомодной, безобразной постройки, какъ попало разбросанные по многочисленнымъ холмамъ. На главныхъ улицахъ они почти вс пятиэтажные, биткомъ набитые. На шатающихся, изрзанныхъ снизу ножами разныхъ бродягъ, на столбахъ кое-какъ цпляется сть телеграфныхъ, телефонныхъ и приспособленныхъ для электрическаго освщенія проводовъ.
Въ сущности городокъ отвратительный, но его обыватели такъ въ него влюблены, что на вс лады воспваютъ его воображаемыя прелести и ‘высокую культурность’ не только постоянно въ бесд съ прізжими, но и ежедневно на страницахъ своихъ газетъ. Повсюду пестрятъ огромныя раскрашенныя объявленія разныхъ агентовъ, продающихъ участки городской земли на пустынныхъ окраинахъ, гд ничего нтъ, кром буераковъ, овраговъ, камней и пней, и дерутъ за нихъ неимоврныя цны. Въ только что возведенномъ на такомъ пустыр бревенчатомъ дом самаго грубаго пошиба, какъ и въ тхъ безобразныхъ сооруженіяхъ въ центр города, которыя выражаютъ претензію на что-то сверхвеличественное, слышатся все одни и т же разговоры о деньгахъ, о томъ, какимъ путемъ Альфъ или Эдъ разбогатли, и что хорошо бы послдовать ихъ благому примру. А рядомъ, за угломъ, въ трещавшемъ по швамъ досчатомъ сара, одтый въ красную вязаную куртку, сальваціонистъ {Такъ называются члены ‘Арміи спасенія’. Перев.} подъ звуки кимваловъ призываетъ людей бросить всю житейскую суету и посвятить вс свои помышленія Богу. Войдутъ въ этотъ сарай двое-трое мужчинъ или женщинъ, послушаютъ нсколько минутъ и снова уйдутъ, не обращая вниманія на тоскливо бряцающіе вслдъ за ними кимвалы, тщетно приглашающіе ихъ остаться до конца витіеватой проповди.
Тоскливо и у меня на душ, пока я брожу по этимъ грязнымъ и шумнымъ улицамъ, заглядывая мимоходомъ въ маленькія лавчонки съ грошовымъ, но дорого продаваемымъ товаромъ, называемыя въ газетахъ ‘блестящими магазинами’, и съ отвращеніемъ вдыхая смсь газа съ алкогольными испареніями и запахомъ грязныхъ сапогъ. Масса оголтлыхъ выборщиковъ суетъ мн въ руки свои измятые списки. Одинъ изъ нихъ чуть было не застрлилъ меня, когда я выразилъ ему сомнніе въ томъ, чтобы было выполнимо общаніе главныхъ кандидатовъ въ городскіе заправилы — ‘побить’ Санъ-Франциско мстными продуктами, состоявшими преимущественно изъ картофеля и моркови.
Переночевавъ въ этомъ карикатурномъ городк съ бснующимся населеніемъ, я на другое же утро отправился водою въ Ванкуверъ. Перездъ по Педжетъ-Саунду доставилъ мн много удовольствія.— Вода, запертая между тысячью островковъ, показывала намъ гладкую какъ зеркало поверхность.
Движенія пароходнаго винта приводили въ судорожную пляску ясно отражавшіяся въ вод сосны и скалы.
Само правительство не знаетъ, сколько здсь острововъ. Каждый желающій можетъ просить разршенія занять любой изъ нихъ, обстраиваться на немъ, разводить стада овецъ или другихъ животныхъ, ловить семгу, вообще безпрепятственно заняться какимъ угодно промысломъ и чувствовать себя маленькимъ, совершенно независимымъ царькомъ на отдльномъ клочк земли. Подданными онъ можетъ считать шныряющихъ въ своихъ пирогахъ вокругъ островковъ индйцевъ, которые охотно вступятъ съ нимъ въ мновую торговлю, когда убдятся, что пришлецъ не желаетъ имъ вреда.
Вотъ на скал полувыжженный городъ Ситль. Онъ выгорлъ дв недли тому назадъ, и я самъ видлъ, съ какимъ озлобленіемъ страховые агенты въ Санъ-Франциско подсчитывали убытки отъ этого пожара. Огонь свирпствовалъ въ самой середин города, и съ рки видны безобразныя груды черныхъ развалинъ, вокругъ которыхъ копошатся люди въ тщетныхъ поискахъ остатковъ своего имущества. Все, что удалось спасти во время самаго пожара, въ пестромъ безпорядк валяется на берегу, гд идетъ разборка мебели, ящиковъ, книгъ, одежды, разной утвари, все это сильно попорчено второпяхъ при сбрасываніи на землю. Одинъ изъ нашихъ пассажировъ кричитъ кому-то на берегу:
— Эй, Джорджъ, я слышалъ, твой домъ уцллъ! Правда это?
— Какое правда,— несется въ отвтъ:— все до тла сгорло! Даже торговыя книги пропали. Вытащили только кое-какой неважный хламъ, а о книгахъ-то и позабыли. Посл спохватились, когда ужъ было поздно.
— Ахъ ты, какое несчастье!.. Ну, а отчего загорлось-то у васъ?
— Не поймешь. Можетъ-быть, поджогъ, а можетъ-быть, кто-нибудь спьяну запалилъ… Теперь мы подъ охраною законовъ военнаго времени: нашъ палаточный лагерь охраняется солдатами, а питейные дома вс закрыты.
— Вотъ это хорошо! Лишнее пьянство въ такое время — лишнее воровство…
— Да, толкуй тутъ! Мы-то, погорльцы, разумется, довольны, а т, кому хотлось бы половить рыбки въ мутной вод, изъ себя выходятъ. Хотятъ сдлать запросъ о стсненіи свободы личности.
Пароходъ, не надолго приставшій было къ пристани, чтобы забрать двухъ новыхъ пассажировъ, отходитъ прочь, и бесда поневол прекращается
Въ Ванкувер меня ожидала грустная всть о смерти двухъ моихъ соотечественниковъ, съ которыми я находился въ дружескихъ отношеніяхъ.
Три года тому назадъ Ванкуверъ весь былъ истребленъ пожаромъ чуть не въ четверть часа,— такъ онъ еще былъ малъ,— а теперь онъ насчитываетъ тысячъ сорокъ жителей, и вс его дома построены изъ кирпича съ гранитною обшивкою по фронтамъ.
По тишин обывательской жизни Ванкуверъ мало иметъ общаго съ американскими городами. Здсь не бгаютъ съ выпученными глазами по улицамъ, не втягиваютъ другъ друга въ разныя политическія интриги и не плюются такъ, чтобы проходу не было. Когда вамъ нуженъ слуга, то нтъ надобности разыскивать его по всей гостиниц: онъ здсь хорошо знаетъ свое дло, всегда подъ рукою и не подавляетъ васъ своимъ величіемъ ‘свободнаго гражданина свободнйшей изъ всхъ странъ’. Словомъ, здсь можно жить, не раздражаясь каждую минуту, и это большое преимущество въ сравненіи, напр., съ Санъ-Фраыциско, Такомою и пр. городами.
Городъ красиво раскинулся вокругъ прекрасной гавани. Улицы его лучше, чмъ въ городахъ западной Америки. Населеніе преимущественно англійское, говорящее очень чисто на своемъ язык. Американецъ чуть не къ каждому своему слову прибавляетъ ругательство или проклятіе, чего здсь вы не услышите. Все это вмст взятое такъ мн понравилось, что я соблазнился предложеніемъ одного изъ здшнихъ комиссіонеровъ по продаж недвижимыхъ имуществъ пріобрсти здсь участокъ земли. Этотъ комиссіонеръ не лзъ изъ кожи, подобно своимъ американскимъ коллегамъ, чтобы уврить меня въ несуществующихъ достоинствахъ пріобртаемаго участка, а просто сказалъ:
— Могу дать вамъ честное слово, что этотъ участокъ находится не на голомъ утес и не подъ водою, и что городъ расширяется именно въ его сторону. Совтую вамъ купить, не раскаетесь.
И я купилъ — такъ же легко, какъ фунтъ табаку. Такимъ образомъ я оказался собственникомъ четырехъ сотенъ великолпныхъ строевыхъ сосенъ, нсколькихъ тысячъ тоннъ гранита, въ вид причудливыхъ глыбъ, разбросанныхъ между деревьями, и клочка чистой земли.
— Вы можете поручить мн или кому-нибудь другому перепродать этотъ участокъ, когда онъ поднимется въ цн,— пояснялъ мн продавецъ,— а потомъ пріобрсти два новыхъ участка, и этимъ путемъ споспшествовать развитію города. Это самая врная спекуляція.
Можетъ-быть, это и врно, но я желалъ бы, чтобы въ моемъ новомъ владніи было поменьше сосенъ и гранита и побольше земли. Ну, что жъ длать — вляпался немножко, благодаря своему увлеченію…
Подвигаемый любознательностью, я прохалъ семьдесятъ миль въ глубь страны, по втви Канадійско-Тихоокеанской желзной дороги, въ обыкновенномъ вагон, гд не такъ грязно, душно и скученно, какъ въ пульмановскихъ.
Здшнее населеніе ведетъ оживленную торговлю съ Японіей, доставляя ей лсъ. Кром того, оно разводитъ фруктовыя плантаціи, сетъ пшеницу и занимается добываніемъ разныхъ минераловъ у себя въ земл, хотя пока еще и не очень усердно. И съ кмъ мн ни приходилось говорить въ Ванкувер, вс увряютъ, что мы еще плохо освдомлены относительно естественныхъ богатствъ Британской Колумбіи, при чемъ просили меня обратить особенное вниманіе на мстный климатъ.
— У насъ никогда не бываетъ убійственныхъ холодовъ,— говорили они.— Лучшаго климата не найти во всемъ мір. Поживите у насъ подольше, и вы убдитесь что климатъ чудный.
Когда я переправился моремъ къ нашей морской станціи, Викторіи, то въ этомъ мирномъ англійскомъ городк съ прелестными улицами не нашелъ никого, кром колоніи стариковъ, только занимавшихся рыбной ловлей, бганіемъ по клубамъ да веселыми бесдами. Это означаетъ, что въ Викторіи живутъ одни пенсіонеры. Тамъ отлично можно жить, получая всего долларовъ четыреста въ годъ пенсіи, а кто иметъ цлую тысячу, тотъ можетъ считаться чуть не милліонеромъ
Старички поразсказали мн вс подробности ванкуверскаго пожара: какъ жители Нью-Вестминстера, въ двнадцати миляхъ отъ Ванкувера, однажды вечеромъ вдругъ увидли большое зарево на неб, но подумали, что это горитъ лсъ, какъ потомъ поднявшимся втромъ стало заносить къ нимъ въ улицы клочки горящей бумаги, изъ чего заключили, что горитъ не лсъ, а городъ, какъ немного спустя прискакалъ верховой и кричалъ, что Ванкувера боле не существуетъ, что онъ весь, за исключеніемъ одного чудомъ уцлвшаго домика, сгорлъ въ шестнадцать минутъ, какъ въ тотъ же еще вечеръ нью-вестминстерскій городской голова назначилъ въ пользу погорльцевъ девять тысячъ долларовъ изъ мстныхъ общественныхъ суммъ и распорядился послать пострадавшимъ вмст съ этими деньгами цлые воза съ провизіей и предметами первой необходимости, какъ говорилось, будто сгорло четырнадцать человкъ, а посл, при раскопкахъ, было найдено сгорвшихъ труповъ гораздо больше, и какъ, наконецъ, ванкуверцы, благодаря полученной щедрой помощи, на другой же день начали вновь обстраиваться и на этотъ разъ уже кирпичными домами, обшитыми гранитомъ, чтобы не могло повториться подобнаго несчастья.
Возвращаясь изъ Викторіи въ Такому, я дорогою пришелъ къ заключенію, что мн совсмъ не зачмъ хать въ Аляску, какъ я сначала предполагалъ. Мн сказали, что тамъ я увижу еще боле лсистые острова, боле широкія и красивыя рки и боле высокія снжныя вершины, чмъ здсь, въ западной части Америки, но мн было вполн достаточно того, что сейчасъ окружало меня въ этомъ род. Поэтому я, переночевавъ еще разъ въ Таком посреди людей, истощающихъ вмст съ бранью фонтаны слюны, направился дальше.
Мн хотлось сначала побывать въ стран мормоновъ и уже оттуда отправиться въ Чикаго. Я такъ и сдлалъ.

IV.
Въ царств мормоновъ.

Въ городъ Сольтъ-Лэкъ (Соленое озеро), эту столицу мормоновъ, я попалъ не сразу: передъ самымъ моимъ пріздомъ сгорлъ большой деревянный мостъ, пришлось выждать цлый день, пока была устроена переправа черезъ рку. Къ счастью, я разговорился съ однимъ господиномъ, который оказался городскимъ головою Огдена, или, какъ тутъ принято называть это должностное лицо, ‘майоромъ’. Городъ Огденъ единственный ‘языческій’ въ мормонской области. Майоръ сообщилъ мн много интереснаго о мормонахъ.
— Вамъ, конечно, уже извстно, что мормоны называютъ всхъ не принадлежащихъ къ ихъ сект ‘язычниками’,— началъ онъ.— Самихъ же себя величаютъ ‘святыми’. Такое подраздленіе чуть не офиціально признано для жителей этой области. Мормоны всми силами старались воспрепятствовать наплыву сюда ‘язычниковъ’, но разв это возможно, когда здшнія горы полны золота, серебра, свинца и всякой всячины? Ну, вотъ, между ‘святыми’ и нами, нечестивыми язычниками, и идетъ постоянная ожесточенная борьба,— положимъ, на законной почв. Такъ, напримръ, мы, огденцы — нашъ городокъ въ тридцати миляхъ отъ Сольтъ-Лэка — забаллотировали на муниципальныхъ выборахъ всхъ провинціальныхъ мормоновъ, а въ слдующемъ году постараемся добиться такого же успха и въ самомъ Сольтъ-Лэк. Хотя въ немъ ‘язычники’ и составляютъ только треть населенія, но большинство изъ нихъ уже взрослые, обладающіе правомъ голоса, между тмъ какъ у мормоновъ больше дтей, чмъ взрослыхъ. Это иметъ громадное значеніе по отношенію къ выборамъ. Вообще мы приложимъ вс усилія, чтобы въ недалекомъ будущемъ совсмъ вытснить отсюда мормоновъ. Дло въ томъ, что только старые мормоны упорствуютъ въ своемъ дикомъ изуврств — по крайней мр, это мн такъ кажется,— а молодые не прочь слиться съ нами. Это благопріятное для насъ движеніе исходитъ отъ молодыхъ двушекъ, которыя теперь потихоньку зачитываются нашими книгами и, благодаря имъ, стали понимать, что несравненно выгодне быть одною женою, чмъ одною изъ нсколькихъ женъ въ дом своего мужа. Положимъ, недавно проведенъ билль, карающій многоженство, и не только заключеніемъ въ особо для мормоновъ выстроенной тюрьм, но и крупною денежною пеней. Но такъ какъ до сихъ поръ почти вся администрація Сольтъ-Лэка состоитъ изъ мормоновъ, то многоженство, хотя и негласно, а продолжается. Мы все это измнимъ.
Въ путеводителяхъ говорится, что улицы Сольтъ-Лэка очень широки и чисты, обсажены по обимъ сторонамъ тнистыми деревьями и снабжены прекрасными каналами съ чистою водою. Улицы, дйствительно, широкія, что же касается ‘тнистыхъ’ деревьевъ, то они оказались небольшими, чахлаго вида, растрепанными деревцами, а канавки (но не каналы) по бокамъ улицъ были сухи и пыльны, что, впрочемъ, отчасти можно объяснить стоявшею засухою. Главная улица — носящая именно названіе, сплошь занята торговыми помщеніями ‘язычниковъ’, которые цлый день хлопотливо увеличиваютъ свое благосостояніе, тянутъ у всхъ на глазахъ ‘чортово пойло’ (водку) и курятъ ‘чортово зелье’ (табакъ). Тутъ же находятся и т зданія, въ которыхъ вся сила мормонства: храмъ, скинія, домъ десятинныхъ сборовъ и дома Брейгама Юнга {Начальникъ и пророкъ американскихъ мормоновъ, род. въ 1801 г. и умеръ въ 1877 г. Перев.}, портреты котораго красуются въ витринахъ почти всхъ книжныхъ магазиновъ.
Разумется, прежде всего я желалъ осмотрть храмъ, какъ средоточіе и оплотъ странной секты, столько нашумвшей въ мір. Чтобы лучше понять идею этого храма, я отправился туда съ знаменитой ‘Великою Книгою Мормоновъ’ въ рукахъ. Зданіе еще не вполн закончено, хотя возведеніе его начато тридцать лтъ тому назадъ и на него потрачено три съ половиною милліона долларовъ. Его гранитныя стны имютъ въ толщину десять футовъ, въ вышину — сто, а башни, еще не достроенныя, какъ говорятъ, будутъ вдвое выше. Мало-по-малу передо мною выясняется дтская наивность, руководившая строителями. Эти люди, по вдохновенію свыше, какъ они говорятъ, нагромождаютъ камень на камень, столбъ на столбъ, точно безъ всякой опредленной цли, безъ плана, какъ попало. Какой-нибудь художественности въ этихъ гранитныхъ грудахъ нтъ и признаковъ. Такъ, напр., надъ главнымъ входомъ грубо нацарапаны на камн разныя символическія изображенія: Всевидящее Око, солнце, луна, звзды, масонскій ровъ и пр. Я готовъ былъ плакать, глядя на это жалкое, плоское, аляповатое сооруженіе и думая о томъ, какую бы прелесть создала изъ этого прекраснаго матеріала и трехъ съ половиною милліоновъ долларовъ христіанская церковь.
Вся эта тяжелая, неумлая постройка напоминаетъ дтей, которыя задумали воздвигнуть нчто такое, чего никогда еще не бывало, ‘чтобы это было больше и красиве всего другого’, и начали неувренною рукою чертить что-то несуразное, лишь бы выходило ‘повидне’ и ‘почудне’, а потомъ и складывать камни по этимъ чертежамъ, не справляясь у взрослыхъ, выйдетъ ли это хорошо.
Я услся въ нкоторомъ разстояніи отъ зданія и сталъ читать Книгу Мормоновъ. Съ каждой ея страницы на меня повяло тимъ же дтскимъ, наивнымъ духомъ, какимъ проникнута эта постройка. Достоуважаемый мистеръ Джоэ Смитъ {Основатель секты мормоновъ, род. 1805 г. и былъ убитъ въ 1844 г. во время народнаго движенія противъ этой секты. Перев.}, вздумавшій создать новую библію, плохо зная старую, и строитель, первый задумавшій создать эту гранитную нескладеху — родные братья. Но все-таки книга интересне постройки. Вы можете въ ней прочесть, какъ Джоэ Смиту явился ангелъ и вручилъ ему пару небесныхъ очковъ, чтобы съ помощью ихъ онъ могъ разобрать и истолковать таинственныя надписи на вырытыхъ имъ изъ земли золотыхъ таблицахъ. На основаніи этихъ надписей Смитъ написалъ цлый томъ въ шестьсотъ страницъ мелкаго убористаго шрифта, содержащій въ себ невозможную смсь изъ откровеній ветхозавтныхъ, новозавтныхъ и современныхъ пророковъ.
Появленіе ангела съ небесными очками клятвенно удостоврено тремя свидтелями, а подлинность золотыхъ таблицъ откровенія — восемью другими. Вотъ на этихъ-то свидтельствахъ и основана мормонская библія.
Книга эта начинаетъ свое повствованіе съ дней іудейскаго царя Седекіи, затмъ переходитъ въ безпорядочную смсь описаній племенной борьбы, дикихъ откровеній и отрывковъ изъ Ветхаго завта. Много есть и баснословнаго, основаннаго на Новомъ завт. Имена придуманы невозможныя, описанія безобразно грубы, историческія и географическія подробности поражаютъ невжествомъ,— словомъ, вся эта книга представляетъ точь-въ-точь такое же безсмысленное и нескладное произведеніе пера, какъ созидаемый столько лтъ и съ такими огромными расходами храмъ является грубымъ продуктомъ дикаго творчества. Моисею и другимъ библейскимъ пророкамъ вложены въ уста выраженія современнаго вульгарнаго пошиба.
Джоэ Смитъ и его не мене ‘вдохновенные’ продолжатели создали ‘новую’ вру изъ невозможно перепутанныхъ между собою отрывковъ іудейства, христіанства всхъ толковъ, франкъ-масонства, буддизма и оккультизма, и весь этотъ винегретъ сдобрили фантастическими бреднями собственнаго измышленія. На этой основ у мормоновъ и создался чисто-теократическій и вполн деспотическій режимъ, который иметъ въ себ лишь одну положительную сторону, а именно руководители ‘Новаго Іерусалима’, какъ называютъ они свою общину, длаютъ изъ своихъ послдователей прекрасныхъ земледльцевъ, въ чемъ можно удостовриться даже при бгломъ взгляд на ихъ цвтущіе сады и поля.
Ознакомившись съ духомъ мормонской библіи и ихъ зодчества, я отправился дальше по улицамъ города, наполненнымъ прізжими изъ сосднихъ областей, поддерживающихъ оживленную торговлю съ ‘Новымъ Сіономъ’, какъ также называется Сольтъ-Лэкъ.
Глядя на здшнихъ некрасивыхъ женщинъ съ озлобленными лицами, я невольно подумалъ, что для нихъ многоженство едва ли очень пріятно. Одты мормонки такъ скверно, что безобразіе ихъ отъ этого еще боле увеличивается. Да и мужчины-мормоны не могутъ быть названы щеголями: слишкомъ ужъ неказисты ихъ грубыя блузы и прочія принадлежности костюма. Ихъ учатъ пренебреженію красотою во всхъ ея видахъ, и это сказывается на каждомъ шагу. Нельзя, однако, сказать, чтобы эта община пренебрегала деньгами. Ихъ торговое акціонерное общество великолпно процвтаетъ и выдаетъ большіе девиденды.
Я пытался заговорить съ нкоторыми изъ мормонокъ, но он или вовсе не отвчали мн, уставившись на меня тупымъ взглядомъ, или же говорили дерзости. Наконецъ одна изъ нихъ удостоила меня слдующею тирадою:
— И чего это таскаются у насъ язычники? Что вамъ у насъ нужно? Если берутъ завидки, что мы такъ хорошо живемъ, переходили бы въ нашу вру. А такъ нечего глазть.
Такъ какъ она говорила чистымъ англійскимъ языкомъ, то я, не смущаясь ея нелюбезностью, спросилъ, давно ли она оставила свою родину.
— Ахъ, какой вы, право, любопытный!— уже со смхомъ сказала она, при чемъ сразу исчезъ искусственный ледъ, облегавшій ея сердце.— Уже десять лтъ, — оживленно пояснила она.— Я изъ Дорсета. Мы были очень бдны, а мормонскіе агенты, везд набирающіе женщинъ, такъ хорошо отнеслись къ намъ. Они перевезли сюда насъ всхъ троихъ: отца, мать и меня, и намъ здсь живется гораздо лучше.
— Вы замужемъ?
— Нтъ еще, — отвтила она и покраснла. Видно было, что лжетъ.
— Что жъ такъ?— продолжалъ я.— Разв вы противъ многоженства?
— Нтъ, что жъ… Да, говорятъ, теперь насчетъ этого будутъ другіе законы… Впрочемъ, не знаю… Это дло родителей, а не мое.
— И вамъ такъ, ни за что ни про что, дали землю?— любопытствовалъ я.
— Дали… И землю дали и все, что нужно для хозяйства… Вы думаете, здсь даютъ только тмъ, кто за нихъ замужъ выходитъ? Такъ объ этомъ пишутъ въ вашихъ газетахъ, но вамъ съ родителями дали такъ… мы только стали ихъ вры, и больше ничего… А насчетъ многоженства я ничего не могу вамъ сказать. Это дло старшихъ… А я еще не замужемъ.
Съ этими словами она быстро ушла отъ меня и смшалась съ толпою другихъ женщинъ. Глядя ей вслдъ, я подумалъ, какъ еще трудно нкоторымъ людямъ научиться такъ хорошо лгать, чтобы этого не было замтно.
Здсь есть женщины всхъ странъ, въ особенности много англичанокъ, нмокъ, датчанокъ и шведокъ. Изъ католическихъ странъ очень мало, это объясняется боле сильнымъ вліяніемъ католической церкви на умы, чмъ лютеранской. Да лютеранки и гораздо трудоспособное, что вполн на руку мормонамъ, проповдующимъ наравн съ многоженствомъ и воздержаніемъ отъ роскоши, спиртныхъ напитковъ и табаку, главнымъ образомъ, земледльческій трудъ.
Проводникъ мой то и дло останавливался передъ разными грубо сколоченными домами и объяснялъ мн, что вотъ въ этомъ дом жилъ такой-то ‘святой’ съ своими пятью женами, и называлъ мн всхъ этихъ женъ поименно съ добавленіемъ ихъ біографій. Это мн вскор такъ надоло, что я уплатилъ ему за цлый день, воспользовавшись его услугами всего часа три, и сталъ ужъ одинъ осматривать городъ. Но на первыхъ же шагахъ я столкнулся съ однимъ мексиканцемъ. Онъ сидлъ на тротуар передъ какимъ-то магазиномъ и курилъ огромнйшую сигару. Угадавъ во мн туриста, онъ любезно окликнулъ меня и втянулъ въ разговоръ, усадивъ рядомъ съ собою на другомъ стул, который веллъ вынести изъ магазина, принадлежавшаго его брату. Самъ же онъ пріхалъ лишь на побывку, чтобы посмотрть, нельзя ли ему здсь устроиться. Онъ уже пооглядлся въ город и его окрестностяхъ и предложилъ мн быть моимъ путеводителемъ. Этотъ мексиканецъ мн сразу понравился своей веселостью, искренностью, остроуміемъ и склонностью ко всему поэтическому и романтическому, немного противоречившей его практическому коммерческому чутью, и я съ удовольствіемъ воспользовался его любезностью. Когда я пожаловался на жару, онъ познакомилъ меня съ братомъ, который оказался боле похожимъ на уроженца Сверной Америки, чмъ Южной, но, тмъ не мене, довольно радушно угостилъ меня бутылкою лимонада. Потомъ донъ Рамирецъ, — какъ звали моего новаго пріятеля, — повезъ меня купаться въ Соленомъ озер, расположенномъ миляхъ въ пятнадцати отъ города. хали мы туда по очень плохому рельсовому пути, но мой спутникъ скрасилъ для меня путь живыми повствованіями о забытыхъ городахъ своей родины, засыпанныхъ песками и заросшихъ кругомъ непроходимыми лсами, о древнихъ врованіяхъ, все еще упорно сохраняющихся среди его соотечественниковъ, о мятежахъ, кровопролитіяхъ, диктаторствахъ и всевозможныхъ ужасахъ. Отъ всего этого становилось жутко, но вмст съ тмъ получалось и впечатлніе чего-то такого грандіознаго, героическаго, эпическаго, о чемъ можно прочесть разв только въ Иліад Гомера.
Озеро обставлено наскоро сколоченными купальнями, палатками съ продажей фруктовъ и прохладительныхъ напитковъ и пристанями, а берегъ поражалъ отсутствіемъ зелени и вообще чего-либо такого, на чемъ бы могъ съ удовольствіемъ остановиться взоръ.
Воды серебристаго оттнка и тяжелы какъ ртуть. Плавать въ нихъ нтъ никакой возможности. Мы должны были все время ‘итти’ по нимъ, если можно назвать хожденіемъ то, что вы находитесь въ наклонномъ положеніи, а ноги тянетъ внизъ точно гирями. Наконецъ мы, прекративъ безполезныя усилія привести въ надлежащее движеніе руки и ноги, отдались на произволъ волнъ и неслись по нимъ какъ пробки. Вы можете провести въ этой теплой вязкой влаг довольно долгое время, не опасаясь никакихъ дурныхъ послдствій, зато при выход изъ нея окажетесь покрытымъ соляною корою. Но не дай Богъ наглотаться этого разсола: отъ этого можно умереть. Я нечаянно хлебнулъ было глотокъ и почувствовалъ себя такъ худо, что едва потомъ отдышался.
Когда мы садились въ свой поздъ, подошелъ другой съ противоположной стороны, вс его сквозные вагоны были полны молодыхъ дамъ и кавалеровъ, очень модно одтыхъ и въ самомъ веселомъ настроеніи. Хохотъ, псни, крики и хлопанье въ ладоши этой жизнерадостной компаніи привели въ страшное смущеніе двухъ мормонокъ, сидвшихъ возл насъ. Он покраснли, скорбно покачали головами, обмниваясь страдальческими взглядами, наконецъ заткнули уши и закрыли глаза. Въ такомъ вид он и просидли, пока не почувствовали, что нашъ поздъ пришелъ въ движеніе. Убдившись, что ‘нечестивые язычники’ уже далеко за нами, он сложили руки на груди и, скромно потупивъ взоры, принялись потихоньку перешептываться.
По возвращеніи въ городъ донъ Рамирецъ повелъ меня въ тотъ отель, въ которомъ обыкновенно останавливаются здсь туристы. Собственно говоря, онъ сначала приглашалъ меня къ своему брату, у котораго самъ гостилъ, но я отказался, узнавъ, что у того большое семейство.
На другой день кругомъ только и было разговора о томъ, какъ одинъ здшній спортсменъ,— конечно, не мормонъ,— нарушившій какое-то полицейское правило, за что и былъ привлеченъ къ отвтственности, оказалъ буйное сопротивленіе въ полицейскомъ дом, когда его хотли вести подъ арестъ и въ драк былъ застрленъ шерифомъ. ‘Язычники’, разумется, были очень возмущены такой жестокой расправой, но мормоны говорили, что шерифъ правъ, потому что если бы не онъ убилъ буяна, то тотъ убилъ бы его.
Я прошелся еще разъ по улицамъ и отъ души полюбовался на маленькіе, очень простенькіе, но чистенькіе домики мормоновъ, утопавшіе въ зелени, и, какъ я могъ видть черезъ открытыя окна, убранные внутри во вкус начала столтія: везд солидная и вполн достаточная для комфорта обстановка. Нкоторые дома буквально были покрыты ползучими растеніями въ цвту. Откуда-то вяло свжимъ сномъ и садовыми цвтами.
На возвышенности, господствующей надъ городомъ, разбитъ лагерь мстнаго правительственнаго гарнизона, состоящаго изъ кавалеріи и инфантеріи. Какъ извстно, ‘Новый Іерусалимъ’, или ‘Новый Сіонъ’, находится въ штат Ута, который мормонамъ не удалось захватить весь въ свое владніе, несмотря на вс ихъ усилія. Но, тмъ не мене, ‘святая’ община пока еще здсь почти самостоятельна и управляется собственными законами, за выполненіемъ которыхъ строго слдятъ стоящіе во глав іерархи. Войско здсь держится правительствомъ на случай возможныхъ ‘недоразумній’ между ‘язычниками’ и ‘святыми’. Мстные, плотно сбитые, коренастые, неуклюжіе фермеры, съ пастью акулы, толстыми топорщащимися ушами и острыми глазами, нердко доходятъ до неистовства въ своемъ слпомъ фанатизм и длаютъ пребываніе между ними ‘язычниковъ’ очень тяжелымъ. Явныя и тайныя убійства, поджоги и всяческіе происки — вотъ способы борьбы мормоновъ съ ‘нечестивыми’, которые, однако, все-таки селятся здсь, привлекаемые жаждою наживы. Впрочемъ, говорятъ, этихъ ‘святыхъ’ скоро такъ сократятъ, что имъ нельзя будетъ и пошевельнутся. Очень можетъ быть, въ конц-концовъ они будутъ вынуждены даже покинуть безплодные берега такъ подходящаго къ нимъ по ихъ свойствамъ горькаго и соленаго озера и перенести куда-нибудь подальше въ глушь свой ‘Новый Сіонъ’.
Мормоны тоже издаютъ газету и на ея страницахъ всячески возстанавливаютъ общину противъ правительства Соединенныхъ Штатовъ, то же самое длаютъ и проповдники въ скиніи. Я заходилъ въ это мормонское святилище (какъ разъ было воскресенье) и засталъ ее наполненною собраніемъ, которому можно бы посовтовать хорошенько вымыться прежде, чмъ итти молиться. На возвышеніи стоялъ какой-то человкъ и громкимъ голосомъ говорилъ этому неумытому собранію, что оно — избранное Богомъ племя, одно изъ всего Израиля удостоившееся Его благоволенія, что оно неуклонно должно слдовать наставленіямъ своихъ духовныхъ руководителей, и что ему предстоитъ великое будущее на земл. Должно-быть, слушатели настолько уже привыкли къ такимъ проповдямъ, что они не производили никакого впечатлнія на нихъ. Тупо уставившись на проповдника, эти двуногіе медвди оставались совершенно равнодушными.
Вечеромъ я поднялся на возвышенность, гд былъ лагерь, чтобы взглянуть оттуда на ‘Новый Сіонъ’, раскинувшійся между защищающими его отъ втровъ холмами. Эти-то холмы для первыхъ поселенцевъ Сольтъ-Лэка и были непреодолимою преградою для сношеній съ вншнимъ міромъ. Разъ кто попадалъ въ этотъ городъ, тотъ долженъ былъ утратить надежду когда-либо вновь увидть родныя мста и дорогія сердцу лица. Онъ всецло попадалъ во власть людей, управлявшихъ общиною ‘святыхъ’ и называвшихъ себя служителями Предвчнаго и толкователями Его воли. Нравилось или не нравилось ему въ этомъ деспотическомъ царств въ государств, но возврата на волю для него уже не было.
Мн пора было отправляться въ Чикаго. Когда я заявилъ объ этомъ дону Рамирецу, онъ рекомендовалъ мн въ спутники одного изъ своихъ хорошихъ знакомыхъ, комми-вояжера, состоявшаго на служб въ одной нью-йоркской фирм, торговавшей спеціально бисквитами. Это былъ еще молодой человкъ, ударившійся въ баптизмъ {Протестантская секта, возникшая въ XVII стол. и признающая крещеніе только взрослыхъ. Особенно распространена въ Америк и Англіи. Перев.} и проповдывавшій его между дломъ. Онъ хотлъ было обратить и меня въ свою новую вру, которую находилъ лучшею въ мір, но скоро убдился, что его старанія въ этомъ направленіи будутъ безплодны, поэтому заговорилъ о другомъ.
Мы хали по голой и знойной пустын. Солнце раскаляло вагонную крышу надъ нашими головами, а въ окна неслись тучи срой пыли. Мы обливались горячимъ потомъ и едва могли дышать отъ пыли. Съ трудомъ ворочившимся засохшимъ языкомъ молодой человкъ сталъ было разсказывать мн всю свою жизнь, описывать прелести Нью-Йорка, затмъ вдругъ, забывъ, очевидно, о своей первой неудач или же просто повинуясь той таинственной сил, которая понуждаетъ человка желать спасенія души своего ближняго, снова принялся убждать меня въ преимуществахъ своей вры, недавно только имъ самимъ принятой.
— Мн кажется, у васъ нтъ никакой религіи, а безъ нея не можетъ существовать ни одинъ человкъ. Не сегодня — завтра и васъ должна оснить благодать свыше, которая откроетъ вамъ глаза, заставитъ прозрть всю грховность вашей жизни и пожелать омыть душу въ спасительныхъ, возобновляющихъ и возрождающихъ водахъ второго крещенія. Я увренъ, вы тоже обратитесь въ нашу святую вру. Иначе и быть не можетъ.
Я только молча пожалъ плечами, не препятствуя ему продолжать проповдь. Изъ его дальнйшихъ безсвязныхъ рчей на эту тему мн постепенно выяснилось, что онъ самъ въ душ не вритъ тому, что говоритъ его языкъ, но съ отчаяніемъ утопающаго хватается за ту соломинку, которая сулитъ ему вчное блаженство и является для него какъ бы мостомъ въ рай. Онъ раньше мучился привитымъ ему модною литературою невріемъ, а когда попалъ въ руки баптистамъ, т сумли возбудить въ немъ искру вры, которая, однако, тлла такъ слабо, что ему постоянно нужно было раздувать ее, чтобы она не погасла. И вотъ онъ, убждая другихъ, убждалъ самъ себя. Мн искренно было жаль его.
Зной все усиливался, но когда поздъ, перерзавъ безплодную пустыню, понесся по зеленымъ волнующимся равнинамъ Колорадо, насъ вдругъ пронизало ощущеніемъ остраго холода. Выглянувъ изъ окна, я увидлъ, что вся мстность покрыта толстымъ слоемъ крупнаго града. Около самой линіи валялись дв лошади, убитыя этими небесными снарядами. Къ нимъ собиралась группа людей, разводившая руками и кричавшая, что этотъ градъ причинилъ всему округу страшные убытки. Жалли не о побитомъ скот (его, какъ потомъ оказалось по газетамъ, очень много погибло въ поляхъ), а скорбли лишь о своемъ карман, хотя онъ, какъ говорятъ, у здшнихъ поселянъ набитъ довольно туго.
Путь ужасный. Вагонъ такъ и подпрыгиваетъ на плохо укрпленныхъ рельсахъ, подъ которыми гнилыя шпалы ходятъ ходуномъ, того и гляди нашъ поздъ сойдетъ съ рельсовъ, слетитъ въ пропасть (мы начали взбираться на гору), осядется, при чемъ вагоны ползутъ другъ на друга, загорятся, а мы, пассажиры, превратимся въ бифштексы или жареное мясо, или вообще съ нимъ случится одна изъ тхъ нердкихъ здсь ужасныхъ катастрофъ, причина которыхъ кроется въ американской безпечности. Но, къ моему глубокому удивленію, все обходилось благополучно. Разумется, въ этомъ не было заслуги ни строителя пути ни машиниста, управлявшаго паровозомъ, не уступающаго въ ‘смлости’ первому. Это была просто счастливая случайность. Да и кому тутъ стараться о подобныхъ заслугахъ, когда здсь не принято наказывать даже за массовую бойню на желзныхъ дорогахъ, лишь бы она объяснялась какою-нибудь ‘случайностью’? Впрочемъ, въ стран ‘свободъ’ люди вообще не отвтственны за жизнь другъ друга.
Наступила ночь. Вагоны были освщены тми лампами, которыя при ночныхъ катастрофахъ играютъ такую роковую роль. Вдругъ поздъ круто останавливается. Оказывается, что пронесшимся наканун ливнемъ совсмъ размыло путь и теперь его кое-какъ исправляютъ. Мн стало страшно въ Пульмановскомъ вагон и я переслъ въ обыкновенный, изъ котораго боле шансовъ выбраться при катастроф. Мой спутникъ такъ крпко спалъ, что я не могъ его добудиться. Я оставилъ его продолжать это пріятное занятіе, ршивъ, что въ случа чего, онъ, по крайней мр, не замтитъ, какъ его временный сонъ превратился въ вчный.
На новомъ мст мн пришлось быть сосдомъ одной несчастной, брошенной мужемъ женщины, поступившей ради куска насущнаго хлба въ труппу бродячихъ артистовъ. Вся залитая пивомъ, которымъ всю дорогу усердно угощалась, она горько плакала, жалуясь намъ, сосдямъ, что отдала кондуктору за билетъ свои послдніе пять долларовъ, и онъ не несетъ ей сдачи. Кондукторъ былъ ирландецъ, поэтому я былъ увренъ, что онъ не окажется воромъ, въ чемъ я старался убдить и сосдку. И дйствительно, черезъ нкоторое время кондукторъ принесъ ей сдачу, извиняясь, что не могъ сдлать этого раньше, такъ какъ не у кого было размнять золотую монету.
По самой дикой, живописной и величественной горной мстности добрался я до Омаги, въ штат Небраска. На этой промежуточной станціи по пути въ Чикаго останавливаются вс туристы. Остановился и я.
Городъ населенъ пестрымъ смшеніемъ отбросовъ восточной Европы: поляками, венгерцами, кроатами, мадьярами и пр., но созданъ онъ, очевидно, американцами. Ни одинъ-другой народъ въ мір, мн думается, не ршился бы проложить по главнымъ улицамъ двойной рядъ рельсовъ, то и дло перекрещивающихся, и гнать по этимъ скрещеніямъ во весь духъ позда. Тутъ по нскольку разъ въ день бываютъ катастрофы на разъздахъ, но на это никто не обращаетъ вниманія: дло обычное, вошедшее, такъ сказать, въ правило. Нельзя же изъ-за такихъ пустяковъ стснять свободу дйствій строителя и владльца этихъ линій, обязавъ его обезопасить движеніе по нимъ принятіемъ извстныхъ мръ!
Взглядъ мой упалъ на окна магазина, какого я сроду еще не видывалъ. Эти окна были увшаны принадлежностями мужского и женскаго туалета, но при ближайшемъ разсмотрніи оказалось, что мужскія сорочки состоятъ изъ однихъ пластроновъ съ воротничкомъ и рукавами съ манжетами, а сюртуки — изъ двухъ рукавовъ и переднихъ полъ грубаго чернаго холста. Въ дверяхъ магазина сидлъ молодой человкъ, углубленный въ чтеніе ‘Современной жизни’. Я сообразилъ, что это гробовая лавка, а молодой человкъ — гробовщикъ. Я вступилъ съ нимъ въ бесду. Его звали Гриномъ {Гринъ (grin) по-англійски значитъ смяться, оскаливъ зубы. Перев.}, именемъ, мало подходящимъ къ его мрачной профессіи, въ которую онъ оказался влюбленнымъ. Когда я разсказалъ ему, что въ Индіи мертвыя тла сжигаются, онъ горячо вскричалъ:
— Ахъ, какой ужасъ! Нтъ, мы гораздо лучше длаемъ: мы, такъ сказать, консервируемъ своихъ покойниковъ.
И онъ съ увлеченіемъ сталъ показывать мн, какими средствами здсь принято оберегать трупы отъ разложенія.
— Мн бы хотлось воскреснуть лтъ черезъ сто… или, еще лучше, прожить ихъ, чтобы посмотрть, какъ прошедшіе черезъ мои руки покойники цлехонько лежатъ въ своихъ гробахъ,— говорилъ онъ, подплясывая передо мною на своихъ тонкихъ мускулистыхъ ногахъ.— Положимъ, я и такъ убжденъ, что ни одинъ изъ нихъ не потеряетъ своего вида… Вотъ посмотрите, какъ я ихъ одваю. Это своего рода искусство, и другому не скоро придетъ въ голову.
Онъ показалъ мн одинъ изъ покойницкихъ костюмовъ, и я увидлъ, что это не что иное, какъ скрпленные на живую нитку лоскутки, тутъ же у меня въ рукахъ и разсыпавшіеся. Всего непріятне мн показалось то, что эти призрачные наряды были разсчитаны для прикрытія лишь верхнихъ, видныхъ и въ гробу частей человческаго тла.
— Вы видите, мои гробовыя крышки снабжены стекломъ въ головахъ, черезъ которое покойникъ виденъ лишь до пояса, такъ что остальныя части его тла могутъ быть прикрыты только вотъ этимъ…
И онъ развернулъ ужасное черное полотнище, и оно однимъ концомъ задло меня по плечу. Я въ невольномъ страх отступилъ, что заставило гробовщика разсмяться.
— А это вотъ для старушекъ,— продолжалъ онъ, показывая передъ наряднаго фіолетоваго полушелковаго платья съ высокимъ воротникомъ и пышною на видъ, но въ самомъ дл ‘дутою’ отдлкою.— Для молоденькихъ дамъ и двицъ у насъ имются очень изящные свтлые наряды и даже украшенія, въ род, напримръ, поддльныхъ жемчужныхъ ожерелій. Подъ голову мы кладемъ красивыя подушки и убираемъ ихъ живыми или поддльными цвтами. И лежать себ наши умершія красавицы, словно картинки — любо смотрть! Чисто восковыя куколки!
Можно ли представить себ нчто боле ужасное, какъ продолженіе лжи и въ гробу? Всю свою жизнь человкъ провелъ въ томъ, что обманывалъ себя, обманывая другихъ, а когда умретъ, его вымоютъ (чего раньше съ нимъ, можетъ-быть, и не случалось), причешутъ по послдней мод, начисто выбреютъ, прикроютъ сверху декоративнымъ нарядомъ и положатъ въ нарядный гробъ со стекломъ въ изголовь, устроивъ ему, такимъ образомъ, парадную, но ‘дутую’ выставку. Въ такомъ вид онъ и уходитъ въ сырую землю!
Я старался доказать мистеру Грину всю кощунственность его лживыхъ декорацій, но онъ не въ состояніи былъ меня понять и думалъ, что я шучу. На что, по его мннію, покойнику настоящая одежда на все тло, когда совершенно достаточно того, чтобы онъ выглядлъ такимъ наряднымъ сверху? Къ чему совершенно непроизводительныя затраты на то, что должно быть спрятано въ земл?
Нестерпимо пошлыя разсужденія этого упрямца, основанныя на самыхъ грубыхъ меркантильныхъ инстинктахъ, до такой степени меня возмутили, что мн сразу опротивлъ его родной городъ и я, не заходя даже въ ресторанъ позавтракать, хотя былъ очень голоденъ, съ первымъ же отходившимъ поздомъ отправился дальше. Я предполагалъ было пробыть въ Омаг дня два-три, чтобы приглядться къ жизни этого городка, но гробовщикъ съ его веселой фамиліей совсмъ отбилъ у меня охоту къ этому.

V.
Чикаго.

Наконецъ-то мн пришлось побывать въ ‘настоящемъ’ город, и этотъ городъ называется Чикаго. Вс остальные виднные мною американскіе города — ничто по сравненію съ Чикаго. Въ немъ боле милліона населенія, чмъ онъ очень гордится. И вотъ я увидлъ этотъ ‘великій’ городъ и могу пожелать только одного: никогда больше не видть его! Это городъ дикарей. Его вода — грязь, его воздухъ — смрадъ. А американцы величаютъ эту клоаку ‘главнымъ украшеніемъ страны’!
Меня убдили остановиться въ ‘Пальмеръ-Хаус’, представляющемъ собою украшенный громадными зеркалами и позолотою кроличій садокъ, въ которомъ есть большой залъ, весь выложенный мраморомъ, гд была собрана толпа модно одтыхъ людей, толковавшихъ о деньгахъ и безпрестанно плевавшихъ во вс стороны. Посреди этихъ ‘облизанныхъ культурою’ дикарей шныряли разсыльные съ письмами и телеграммами въ рукахъ, разыскивая адресатовъ. То и дло прибывали новые постители того же сорта и галдли какъ полоумные. Одинъ изъ нихъ, уже изрядно хватившій виски, присталъ ко мн съ увреніями, что эта гостиница ‘самая прекрасная въ самомъ прекрасномъ изъ городовъ’.
Я прошелся по безконечнымъ улицамъ и не замтилъ ничего, что, по моему мннію, могло бы оправдывать восхищеніе янки этимъ городомъ. Вроятно, въ этомъ виною мое происхожденіе изъ восточной страны: мы тамъ родимся и растемъ въ такой атмосфер, которая не позволяетъ намъ смотрть тми глазами, какими смотрятъ люди Запада.
Стоя на одной изъ площадей, я глядлъ вдоль прямыхъ какъ линейки ‘авеню’, окаймленныхъ девяти-десяти-пятнадцатиэтажными зданіями и кишмя кишащими людьми. Это зрлище положительно устрашало меня. За исключеніемъ Лондона, который я уже забылъ въ подробностяхъ, мн нигд еще не приходилось видть такое громадное скопище людей и такое сборище ничтожествъ. На улицахъ нтъ ничего ни красочнаго ни красиваго въ художественно строительномъ смысл. Ничего, кром широкой сти всевозможныхъ проволокъ надъ головою да грязной мостовой подъ ногами. Меня уврили, что въ другихъ частяхъ этого огромнаго города есть на что посмотрть. Я поврилъ, нанялъ кэбъ и веллъ везти себя туда, гд ‘покрасиве’. Мой кэбменъ (возница) находилъ, что весь городъ хорошъ какъ картина, что нигд нельзя жить такъ весело, какъ въ этой страшной для меня сутолок, что нтъ лучше, какъ складывать людей пятнадцатью слоями другъ надъ другомъ, подобно сельдямъ въ бочк, устраивать конторы въ подвалахъ и т. д. Онъ говорилъ, что Чикаго самый оживленный городъ въ мір, и все его населеніе такъ суетится съ утра до ночи потому, что оно погружено въ ‘дла’, т.-е. старается изо всхъ силъ набивать карманы и желудки.
Изливаясь въ восторженныхъ похвалахъ родному городу, кэбменъ возилъ меня къ каналамъ, въ которыхъ текло что-то похожее на зловонныя чернила, и предлагалъ мн обратить вниманіе на безконечные людскіе потоки, переливавшіеся по мостамъ. Потомъ доставилъ меня въ ресторанъ, и пока я пилъ тамъ лимонадъ, онъ хвастливо указывалъ мн на полъ, залитый цементомъ и выложенный по этому цементу мелкою монетою. До такого варварства не додумался бы и готтентотъ. Положимъ, эта монетная мозаика была довольно красива, но тотъ, кто ее сдлалъ, думалъ не о красот, а лишь объ удовлетвореніи своего кичливаго чванства.
Посл этого мой возница показывалъ мн улицы, въ которыхъ сосредоточены главныя торговли, конторы всевозможныхъ обществъ, агентствъ и т. п. Глядя на это множество вывсокъ и чудовищно-крикливыхъ объявленій всякаго рода, я своимъ внутреннимъ окомъ видлъ, какъ изъ-за нихъ смотрятъ озабоченныя блдныя лица и внутреннимъ слухомъ слышалъ отчаянный вопль тысячи голосовъ: ‘Денегъ, ради Бога, денегъ! Покупайте только у меня!’ Мн приходилось наблюдать въ Индіи раздачу хлба голодающимъ, и я видлъ, какъ живые скелеты подпрыгивали кверху, простирая руки надъ головами толпы, чтобы быть замченными раздатчиками, а женщины безпомощно ныли, хлопая своихъ ребятишекъ по ввалившимся животамъ. Здсь же я вижу еще боле отчаянное требованіе того же хлба въ той ужасной борьб за существованіе, которую тутъ называютъ ‘законной конкуренціей’. Это зрлище производило на меня боле устрашающее впечатлніе, чмъ зрлище голодныхъ на моей родин. А мой кэбменъ между тмъ доказывалъ мн, что этотъ хаосъ зазывательныхъ рекламъ свидтельствуетъ объ усиленномъ рост прогресса. Вообще по всему было видно, что онъ, какъ каждый американецъ, вполн вритъ газетамъ. Печать этой ‘свободнйшей’ изъ странъ ежедневно съ неослабвающимъ усердіемъ внушаетъ своимъ читателямъ, что эта путаница гудящихъ проводовъ, этотъ ростъ домовъ все въ большую и большую высь, эта бшеная погоня за наживой, это безпрерывное лихорадочное шнырянье изъ конца въ конецъ города,— послднее слово ‘истиннаго’ прогресса. И американцы врятъ своей ‘великой культурности’ и умиляются ею.
Я провелъ десять часовъ въ этой головокружительной бшеной сутолок, объхалъ десятки миль по этимъ ужаснымъ улицамъ и видлъ, по крайней мр, полмилліона этихъ ‘дльцовъ’, говорящихъ сквозь носъ только объ одной нажив. Мой возница бросилъ меня посреди улицы, не желая боле возить человка, который такъ равнодушно относится къ чудесамъ его кумира-города. Разсчитавшись съ нимъ, я нанялъ другого, который оказался весь составленнымъ изъ цифръ. Указывая на различные дома, торговли, конторы, факторіи и т. п., онъ такъ и сыпалъ милліонами, которые ‘зарабатывались’ тмъ или другимъ предпріятіемъ. Я слушалъ его, какъ слушаютъ ребенка, хвастающагося своими игрушками. Но и онъ требовалъ, чтобы я не только слушалъ его и глядлъ на то, что онъ мн показывалъ, а приходилъ бы отъ всего въ телячій восторгъ. Когда же я спросилъ: ‘И больше вамъ нечего мн показывать и не о чемъ говорить?’ — онъ страшно обидлся и крикнулъ мн, что я, должно-быть, невмняемъ отъ зависти. Разстался раньше времени и съ этимъ возницей.
Слдующимъ днемъ было воскресенье. Въ этотъ день я получилъ еще одно интересное понятіе объ американской религіозности. Я отыскалъ учрежденіе, которое офиціально носило названіе ‘церкви’. Въ сущности же это было общественное собраніе, театръ, или что хотите въ этомъ род, только не церковь. Но въ угоду американцамъ я, пожалуй, буду называть это церковью и даже безъ ковычекъ. Церковь была украшена цвтами, скамьи съ обитыми плюшемъ сидньями были изъ моренаго дуба, въ алтар стояли бронзовые подсвчники строгаго готическаго стиля. Среди этой пышной обстановки сидло собраніе американскихъ ‘христіанъ’, которымъ проповдникъ, очевидно пользовавшійся въ ихъ глазахъ полнымъ довріемъ Господа Бога, говорилъ о Немъ, какъ о близкомъ пріятел, и притомъ слогомъ фельетониста, или, еще лучше, интервьюера, разсказывающаго о своей бесд съ однимъ изъ иноземныхъ высокопоставленныхъ лицъ. Во время разсказа проповдникъ не забывалъ, однако, внушать своимъ слушателямъ, что дло не столько въ Самомъ Бог, сколько въ немъ, проповдник, Его ближайшемъ повренномъ въ длахъ управленія духовною паствою. Звонкимъ голосомъ и сопровождая свои слова жестами плохого актера, онъ расписывалъ райскія жилища, въ род, напримръ, ‘Пальмеръ-Хауса’ (гд я остановился), съ тою лишь разницей, что въ этихъ жилищахъ вмсто позолоты настоящее золото, а вмсто зеркальныхъ стеколъ — алмазныя. Въ центр этого небеснаго отеля онъ помстилъ громогласное, очень привередливое и плохо разсуждающее существо, которое называлъ Богомъ. Мн особенно понравились въ его рчи слдующія слова: ‘Увряю васъ, что Богъ прежде всего любитъ тружениковъ наживы’.
Вообще этотъ проповдникъ рисовалъ своей паств такого Бога, который ей вполн понятенъ, и общалъ ей такой рай, какой долженъ быть какъ разъ по вкусу этимъ поклонникамъ Золотого Тельца. И за все это онъ пользовался большою популярностью среди нихъ.
Я поспшилъ оставить церковь, чтобы избжать благословенія этого духовнаго торгаша. Въ тотъ же день я сподобился слышать другого проповдника, знаменитаго Тальмэджа, въ одномъ изъ публичныхъ залъ. Стоя на трибун съ сигарой въ зубахъ, въ надвинутой на затылокъ шляп, съ засунутыми въ карманы руками, онъ цлый часъ несъ такую ахинею, въ сравненіи съ которою рчь перваго проповдника могла считаться образцомъ скромности и разсудительности. Считая Бога еще боле близкимъ своимъ пріятелемъ, чмъ первый проповдникъ, этотъ ораторъ, между прочимъ, хвастался, что, благодаря осняющей его ‘высшей благодати’, ему ничего не стоить обратить весь міръ въ свою вру.
Вторую половину дня я провелъ въ слушаніи остроумныхъ бесдъ на тему о томъ, что прогрессъ выражается въ умнь кое-какъ раскладывать по земл куски дерева, укладывать на нихъ желзныя полосы и пускать по этимъ полосамъ паровую машину, которая мчалась бы сломя голову, а также въ безконечномъ множеств телеграфныхъ и телефонныхъ проводовъ, отъ которыхъ не видно неба. Одинъ изъ моихъ новыхъ американскихъ знакомыхъ водилъ меня показывать ‘Торговую Палату’, безобразнйшее, неуклюжее, оіромпое зданіе, на узкой и грязной улиц. Когда я увидлъ людей, которые тамъ ‘работали’, то невольно подумалъ, что этимъ несчастнымъ скоре слдовало бы находиться въ дом умалишенныхъ, нежели въ дловомъ учрежденіи, — до такой степени было дико выраженіе ихъ лицъ.
Радуюсь, что пишу не для американской публики, иначе мн пришлось бы изливаться въ притворныхъ и безсовстно лживыхъ восхваленіяхъ того, какъ далеко шагнулъ по пути ‘истинной’ цивилизаціи Чикаго и пть хвалебные гимны единственному его божеству — Золотому Тельцу, а для тхъ, которые меня поймутъ и которымъ я могу высказать все, что у меня на душ. Я не знаю, что изъ двухъ пошле, невжественне, лживе, хвастливе, возмутительне: изустныя рчи янки или письменныя. Очевидно, между тми и другими существуетъ тсная связь, но кто кого вдохновляетъ — печать публику или наоборотъ? Должно-быть, тонъ задается печатью, и страшно видть, что ея руководители ничмъ не выше руководимыхъ. Вс газетныя статьи написаны самымъ вульгарнымъ, безграмотнымъ языкомъ съ постояннымъ восхваленіемъ всего своего, мстнаго, и оплевываніемъ всего чужого. Дйствительно, американскою печатью раздувается вражда не только ко всмъ иноземнымъ народамъ, но даже и между собственными городами. Такъ, напримръ, во время моего пребыванія въ Чикаго мстныя газеты вели ядовитйшую полемику съ нью-йоркскими по поводу того, которому изъ этихъ двухъ городовъ боле приличествуетъ устроить выставку своихъ произведеній. Писаки города Чикаго обливали ушатами помоевъ писакъ города Нью-Йорка, очевидно отвчавшихъ тмъ же, и это у нихъ называется ‘состязаніемъ въ превосходств’! Это еще куда бы ни шло, если бы въ дйствительности Чикаго имлъ какое-нибудь преимущество передъ Нью-Йоркомъ, или послдній передъ первымъ. Но этого нтъ: они совершенно равны между собою во всемъ отрицательномъ, положительныхъ же сторонъ нтъ ни у того ни у другого. Изъ всего этого получается то, что два города одного и того же государства относятся другъ къ другу съ величайшимъ презрніемъ, вмсто того, чтобы каждому изъ нихъ сначала разобрать свои собственные недостатки и стараться по возможности ихъ исправить и этимъ подать другому дйствительно достойный подражанія примръ.
Вотъ иллюстрація американской торговли. Въ Чикаго я пріобрлъ себ новую дорожную шапку и заплатилъ за нее шесть шиллинговъ (около 3 р.). По выход изъ магазина я встртился съ однимъ изъ репортеровъ главной мстной газеты, съ которымъ познакомился у Пальмера. Увидвъ мою покупку, онъ объявилъ мн, что она стоитъ не боле восемнадцати пенсовъ (около 75 к.). Придравшись къ случаю, онъ прочелъ мн цлую лекцію на національно-политико-экономическую тему. Онъ началъ съ того, что американскій народъ — самый богатый въ мір, поэтому любитъ платить триста за сто настоящей цны, т.-е. если вещь стоитъ, положимъ, сто долларовъ, онъ платитъ за нее триста, и не только при этомъ не морщится, а напротивъ, длаетъ это съ особеннымъ удовольствіемъ. Правительство Соединенныхъ Штатовъ накладываетъ на иностранныя произведенія огромные проценты, и этимъ способствуетъ собственнымъ торговцамъ поднимать насколько угодно цны какъ на мстный товаръ, такъ и на привозный. Такимъ образомъ за привозную шляпу приходится платить дв гинеи (около 20 р.), между тмъ какъ мстный шляпочникъ сдлаетъ шляпу, которая обойдется ему самому семнадцать-восемнадцать шиллинговъ (8 р. 50 к.— 9 р.), а продастъ онъ ее за фунтъ пятнадцать (17 р.). Въ этомъ, по словамъ моего лектора, и заключается величіе Америки и несостоятельность Англіи. И это при огромной конкуренціи, а не будь ея, цны были бы раздуты до чудовищныхъ размровъ.
Какъ ни убждалъ меня мой собесдникъ въ ‘мудрости’ этой политико-экономической системы, мой бдный умъ никакъ не могъ проникнуться его доводами, и я въ этой систем не видлъ ничего, кром фокусничанья деньгами. Все, что я ни покупалъ, было втрое дороже, чмъ въ Англіи, и во столько же разъ уступало въ достоинств англійскому. Мало того,— въ тотъ же день я столкнулся съ человкомъ, который обладалъ фабрикою, стоявшею безъ работы, тмъ не мене, онъ получалъ прекрасный доходъ отъ синдиката конкурировавшихъ съ нимъ фирмъ, который платилъ ему за то, чтобы онъ пересталъ выпускать свои издлія. Этотъ человкъ сказалъ мн, что если бы правительство вздумало оставить протекціонную систему, въ стран наступитъ рабочій голодъ. Я содрогнулся передъ такою ужасною перспективою и удивлялся слпот янки, находившихъ свое счастье въ томъ, чтобы платить за все втридорога.
Побывалъ и на здшнихъ знаменитыхъ бойняхъ и видлъ, что тамъ длается. Это такое страшное зрлище, что я не ршаюсь даже описывать его. Но всего ужасне было то, что я засталъ тамъ, въ качеств зрительницъ, множество красивыхъ и нарядныхъ женщинъ. Представительницы прекраснаго пола смотрли на эту безпощадную рзню, какъ смотрятъ какую-нибудь сенсаціонную драму въ театр, слушали эти раздирающіе душу крики, вопли несчастныхъ животныхъ, какъ слушаютъ пніе оперныхъ пвцовъ, и ни одинъ мускулъ не дрогнулъ на красивыхъ лицахъ зрительницъ. Особенно выдлялась одна высокая, статная, дышавшая здоровьемъ, молодая красавица. Одтая въ огненно-красное платье, отдланное черными кружевами, обутая въ темно-красные лайковые полусапожки, она стояла, вся озаренная солнцемъ, точно пылающій исполинскій цвтокъ, среди моря крови, среди заживо обдираемыхъ, судорожно корчившихся въ предсмертныхъ мукахъ, полуживыхъ существъ, среди всего этого ужаса насильственно прекращаемой жизни, и смотрла на все это жесткими, спокойными, сверкавшими сухимъ блескомъ, красивыми глазами…
Глядя на эту безсердечную женщину,— дочь, сестру, а быть-можетъ, уже и мать чистокровныхъ янки,— я воскликнулъ про себя: ‘Довольно! Я видлъ Чикаго, видлъ ‘гуманную’ и ‘свободную’ Америку!’ и въ тотъ же день покинулъ ‘великій’ городъ, чтобы прямо, нигд не останавливаясь, направиться на свою отсталую и угнетенную, но милую для меня родину.

VI.
На обратномъ пути.

Сидя въ вагон позда, несшаго меня къ берегамъ Атлантическаго океана, гд я разсчитывалъ ссть на первый попавшійся пароходъ, совершавшій рейсы между Америкой и Индіей, я предавался размышленіямъ о будущей судьб ‘страны свободы’ и пришелъ къ слдующимъ выводамъ.
Лтъ черезъ 50—60 Сверная Америка будетъ переполнена быстро возрастающимъ населеніемъ, и тогда въ ней начнутся ‘внутреннія осложненія’. Народъ, наконецъ, потребуетъ, чтобы цнность всхъ продуктовъ и товаровъ соотвтствовала ихъ дйствительной стоимости, и чтобы все необходимое для устройства мелкаго хозяйства и мелкой промышленности было доступно каждому. Вотъ тогда-то крики о томъ, что страна достаточно богата, чтобы позволить себ роскошь протекціонизма, вдругъ оборвутся страшнымъ диссонансомъ.
Въ настоящее время всего дороже приходится отдуваться за эту роскошь земледльцу. Въ прежнее время, когда свободной земли было еще много и она была свжа, какъ въ ‘первые дни творенія’, земледлецъ не стснялся платежами. Теперь же незанятой земли стало гораздо меньше, обрабатываемая же до такой степени ужъ истощена, что постоянно требуетъ, такъ сказать, подкрпляющихъ средствъ, а эти средства стоять денегъ, и земледльцу, кошелекъ котораго тоже истощенъ, приходится серьезно задумываться надъ вопросомъ, откуда и какими путями добывать все больше и больше денегъ.
Американецъ, твердо вря въ своего генія, который всегда обязанъ приходить къ нему на помощь въ трудную минуту, очень рдко откладываетъ про запасъ изъ того, что даетъ ему щедрая природа. Онъ только все захватываетъ и тотчасъ же пускаетъ въ оборотъ, не справляясь о томъ, надолго ли ему хватитъ этихъ щедротъ природы. Но, какъ видится, оборотный кругъ уже начинаетъ подходить къ концу и безудержная эксплуатація естественныхъ богатствъ страны должна скоро прекратиться. Не пройдетъ и нсколькихъ лтъ, какъ правительство Соединенныхъ Штатовъ будетъ вынуждено провести строгій законъ о сохраненіи хотя бы тхъ же лсовъ, которые еще уцлютъ отъ хищническаго истребленія. И вся та неисчислимая масса промышленниковъ и рабочихъ, которая жила и живетъ эксплуатаціей этихъ лсовъ, не встрчая до сихъ поръ ни малйшаго препятствія своему безцеремонному хозяйничанью государственнымъ достояніемъ, встанетъ на дыбы и завопитъ о ‘нарушеніи правъ свободнаго труда’. Фабриканты, обиженные уменьшеніемъ своихъ громадныхъ барышей, также поднимутъ голосъ и выступятъ въ защиту своихъ ‘попранныхъ правъ’. Желзныя дороги будутъ лишены возможности управлять тми мстностями, черезъ которыя он проходятъ, и, въ свою очередь, запротестуютъ. Кром того, негры, лишенные до сихъ поръ въ ‘свободной’ Америк почти всякихъ правъ, къ тому времени такъ размножатся, что съ ними придется серьезно считаться. Вообще произойдетъ такой кавардакъ, который перевернетъ все вверхъ дномъ.
Да, интересное будетъ зрлище, когда этотъ дикій зврь, который называется ‘свободной’ Америкой, такъ самоувренно начавшій свою головокружительную скачку по міровой арен въ гордой самоувренности оставить всхъ позади себя, вдругъ на всемъ скаку будетъ остановленъ и попяченъ назадъ желзною рукою необходимости. Какое горькое разочарованіе постигнетъ самолюбивыхъ янки, изъ которыхъ каждый мнитъ себя неограниченнымъ властителемъ всего, благодаря неограниченной свобод дйствій, когда они, наконецъ, убдятся, что все, считавшееся ими за результаты ихъ необыкновенныхъ дарованій, было лишь безразсуднымъ захватомъ и разбрасываніемъ даровъ природы, которая и мститъ имъ теперь за это. Тогда придется имъ убдиться, что если они хотятъ уцлть въ надвинувшемся на нихъ экономическомъ кризис, то должны приняться за азбуку дйствительнаго закономрнаго труда и правильнаго пользованія тмъ, что у нихъ еще осталось отъ неумлаго хозяйничанья. Только тогда они поймутъ, что нужно поменьше шумть и побольше изучать непреложные законы жизни и основы настоящаго, а не дутаго экономическаго благосостоянія.
Но пока, ослпленные ложнымъ міровоззрніемъ и чудовищною гордыней, а также полнйшимъ незнаніемъ границъ возможнаго, янки еще не сознаютъ грядущей опасности и воображаютъ, что какъ было до сихъ поръ, такъ будетъ и всегда, что ихъ исполинскій, переливающійся всми цвтами радуги, мыльный пузырь никогда не лопнетъ и не обрызгаетъ ихъ своею дкою пною. Когда находится смльчакъ и указываетъ имъ на грядущую экономическую катастрофу, они окидываютъ его негодующе-презрительнымъ взглядомъ и съ гордостью говорятъ, что это можетъ случиться со всми другими народами, но никакъ не съ ними, потому что у нихъ демократическая республика.
Я долго ломалъ себ голову, стараясь понять, гд или въ комъ собственно сосредоточена главная власть въ стран. Власть эта не въ Вашингтон, потому что правительство только иметъ право собирать кое-какіе налоги, и не въ самыхъ штатахъ, такъ какъ городскія общины нисколько не зависятъ отъ нихъ, и не въ самыхъ общинахъ, которыя находятся подъ давленіемъ крикуновъ, даже и не въ самихъ ‘свободныхъ’ гражданахъ, впряженныхъ въ незамтное имъ, но направляющее вс ихъ дйствія ярмо ‘общественнаго’ мннія, фабрикуемаго газетами и проповдниками.
Мн припомнилось, какъ еще давно одинъ старый американецъ, происходившій отъ благороднаго европейскаго эмигранта и не утратившій здраваго смысла, съ горечью говорилъ мн:
— Вся наша пресловутая государственная система сверху донизу никуда не годится. Представьте себ, что даже самое названіе нашего строя неврно: вдь слово республика въ сущности, означаетъ такое управленіе, которое всецло направлено къ плано- и закономрному благоустройству гражданъ. А въ чемъ это видно у насъ? Если я есть гд дйствительная республика въ настоящемъ значеніи этого слова, то это скоре у васъ, англичанъ. Вы украсили свой государственный корабль раззолочанною фигурою, которая придаетъ ему особенный авторитетъ и величіе и, вдобавокъ, стоить вамъ вдвое дешевле, нежели намъ наше ‘демократическое’ представительство. Въ чемъ состоитъ нашъ пресловутый ‘прогрессъ’, о которомъ такъ кричатъ на весь міръ наши газеты? Да лишь въ томъ, что мы самымъ безумныхъ образомъ расхищаетъ естественныя богатства нашей страны и учреждаемъ всевозможныя акціонерныя общества съ дутыми паями въ бшеной погон за долларомъ, какимъ бы безчестнымъ способомъ онъ ни былъ добытъ. Въ нашемъ конгресс участвуютъ совершенно обездоленные люди, а нашъ сенатъ — закованный въ кандалы рабъ той или иной монополіи. Поврьте, если бы я имлъ достаточное количиство долларовъ, то сегодня же могъ бы купить все наше ‘правительство* и заставить его дйствовать по моему желанію. Вообще на земл пока нтъ ни одного народа, который былъ бы способенъ къ самоуправленію, боле умные и сильные люди всегда будутъ водить толпу на помочахъ и играть ею, какъ пшками.
Дале онъ поразсказалъ мн разныхъ ужасовъ о послдствіяхъ предоставленія равноправія съ кореннымъ веселеніемъ страны всмъ иноземнымъ отбросамъ, цлымъ потокомъ постоянно вливающимся въ страну.
— Это одна изъ самыхъ непростительныхъ огромныхъ ошибокъ съ нашей стороны,— говорилъ этотъ умный и честный американецъ.— Проведя несчастный законъ о равноправіи, мы совершенно забыли, великій принципъ Монроэ {5-й президентъ Сверо-Американскихъ Соединенныхъ Штатовъ. Род. въ 1759 г. и умеръ въ 1831. Перев.}: ‘Америка для американцевъ’ и напустили къ себ всякаго сброда, который отплачиваетъ намъ за наше гостепріимство самой черной неблагодарностью. Такъ какъ у насъ не существуетъ точнаго и опредленнаго закона объ обузданіи своеволія разныхъ негодяевъ, то мы обуздываемъ ихъ по закону Линча, т.-е. самосудомъ. А разв это допустимо въ дйствительно культурныхъ странахъ? Что же касается толпы, то она всегда останется толпою, т.-е. стадомъ, послушно слдующимъ за своимъ вожакомъ. А такъ какъ этими вожаками по большей части являются люди нечестные, но знающіе, какъ и чмъ дйствовать на толпу, ради, конечно, собственныхъ выгодъ, то отсюда и происходятъ т ‘осложненія’, которыя обыкновенно завершаются цлыми потоками крови… Честные люди это понимаютъ и глубоко скорбятъ объ этомъ, но такихъ людей — увы!— очень немного, а для безчестныхъ, которыхъ громадное большинство, это на руку…
Много мн припомнилось изъ того, что говорилъ въ такомъ дух американецъ. Сопоставляя въ своемъ ум все слышанное отъ него съ тмъ, что мн пришлось наблюдать въ Америк самому, я пришелъ къ окончательному выводу, что этой ‘свободной’ и ‘полноправной’ стран дйствительно необходима хорошая встряска, чтобы заставить ее, наконецъ, опомниться и зажить по-человчески,
Закончу эти невеселыя мысли боле веселою картиною, вдругъ представившеюся моимъ взорамъ, когда я нечаянно выглянулъ въ окно вагона. Представьте себ подъ бирюзовымъ небомъ волнистую, покрытую мстами густымъ лсомъ, равнину, усянную вокругъ небольшими городами и селеніями, утопавшими въ зелени. Почти у самой линіи желзной дороги сочная трава усыпана всевозможными цвтами, а немного дале стадо красивыхъ, хорошо откормленныхъ коровъ съ трудомъ прокладываетъ себ путь сквозь густую заросль ежевики. Взглянувъ въ другое, противоположное, окно и увидлъ необозримые фруктовые сады, гд въ густой листв наливаются такія чудныя яблоки, груши и сливы, о какихъ можно мечтать только у насъ въ Индіи, въ долинахъ Кашмира.
Сразу видно, что въ этомъ тихомъ и привтливомъ уголк каждый иметъ все, что необходимо для мирнаго, пріятнаго и здороваго существованія. Поздъ здсь останавливается всего на нсколько минутъ, но мн захотлось пробыть въ этомъ привтливомъ мстечк подольше. Узнавъ, что слдующій поздъ будетъ въ этотъ же день, часовъ черезъ семь-восемь, я ршилъ дождаться его и вышелъ изъ вагона, а въ промежутокъ побродить по находившемуся около самой станціи городку, прельстившему меня своимъ привтливымъ видомъ.
Городокъ этотъ называется Мюскашъ по имени области, въ которой онъ находится. Небольшіе, привтливые домики его обитателей убраны просто, но съ достаточнымъ комфортомъ. На чистенькихъ окнахъ всюду занавски и цвты. Тнистая сторона каждаго домика иметъ террасу, на которой пріятно посидть. Везд заботливо содержимые сады, огороды, плодовники и цвтники. Все въ полномъ порядк. Городокъ какъ я узналъ по разспросамъ, иметъ 12.000 жителей, занимающихся, главнымъ образомъ, плодоводствомъ, нсколько десятковъ улицъ, хорошо вымощенныхъ и очень чистыхъ, тысячи полторы жилищъ, раздленныхъ садами, и нсколько красивыхъ церквей готическаго стиля.
Судопроизводство въ немъ образцовое, но длъ въ суд очень мало, потому что преступленій почти не бываетъ, пьянства также нтъ, такъ какъ продажа спиртныхъ напитковъ воспрещена. Эти напитки можно достать только въ аптек, и то въ небольшой доз и по рецепту врача, какъ лкарство. И все въ такомъ дух.
Какая неизмримая разница между этимъ мирнымъ маленькимъ городкомъ и шумными огромными городами въ род Чикаго! Здсь жизнь идетъ именно такъ, какъ ей слдуетъ итти, и люди тутъ счастливы, а тамъ она искажена и искалчена до такой степени, что человкъ, этотъ ‘внецъ творенія’, превратился въ какое-то дикое хищное животное, несмотря на свою ‘цивилизованность’. Могли же люди такъ хорошо устроиться здсь, отчего бы имъ не устроиться такъ же и везд? Вдь тогда окончились бы вс ихъ добровольныя и вынужденныя мученія, и люди зажили бы вполн естественной и дйствительно свободной жизнью.
Эти мысли мелькнули у меня въ голов въ то время, когда я уже снова сидлъ въ вагон и бросалъ въ окно прощальные взоры на благословенный уголокъ, гд съ такимъ наслажденіемъ провелъ нсколько часовъ и гд желалъ бы остаться навсегда, если бы меня не тянула назадъ моя родина, когда-то славная и могучая, а нын угнетенная и забитая Индія…

Конецъ.

——————————————————-

Первое издание перевода: От моря до моря. Путев. очерки по Индии, Бирме, Китаю, Японии и Америке / Редьярд Киплинг, Пер. с англ. Л.А. Мурахиной. — Москва: тип. т-ва И. Д. Сытина, 1909. — 208 с., 21 см.
Киплинг Джозеф Редьярд
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Путешествие в Корсику, на остров Эльбу и в Сардинию. Часть I, Валери Антуан-Клод-Паскен, Год: 1837
  2. Кочевая жизнь в Сибири, Кеннан Джордж, Год: 1870
  3. Путешествие по Нигеру, на пароходах ‘Куорра’ и ‘Албурка’, с 1832-го по 1835 год, Английская_литература, Год: 1858
  4. Путешествие в Корсику, на остров Эльбу и в Сардинию. Часть II, Валери Антуан-Клод-Паскен, Год: 1837
  5. Путешествия и исследования в Южной Африке с 1840 по 1855 гг, Ливингстон Давид, Год: 1857
  6. Путешествие по Замбези. С 1858 по 1864 гг, Ливингстон Давид, Год: 1867
  7. Путешествие по Амуру и Восточной Сибири, Мичи Александр, Год: 1868
  8. Гостеприимная Арктика, Стефанссон Вильялмур, Год: 1921
Электронная библиотека