Основьяненко, Данилевский Григорий Петрович, Год: 1855 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 105 минут(ы)

ОСНОВЬЯНЕНКО

Матеріалы для исторіи украинской литературы.

Статья первая.

I.
Предки.— Дтство и потеря зрнія.— Варсава Сковорода.— Поступленіе въ монахи.— Возвращеніе и первая жизнь въ свт.

Григорій едоровичъ Квитка родился въ 1778 или 1779 году, 18-го ноября {По словамъ И. И. Срезневскаго, въ его письм къ редактору ‘Москвитянина’ (1843 года, ч. IV, стр. 501—504), также въ его стать: о кончин Г. . Квитки, въ 33 No за 1843 г. ‘Прибавленій къ Харьковскимъ Губернскимъ Вдомостямъ’, Квитка родился въ 1779 году. K. М. Сементовскій, въ стать: Г. . Квитка въ ‘Москвитянин’ 1843 г. часть V, стр. 411—426, говоритъ, что Квитка родился въ 1778 году, то же говоритъ и надпись на могильномъ памятник. Объ Основьяненк печатныхъ извстій мы нашли вообще очень-мало. Кром названныхъ здсь небольшихъ очерковъ его жизни, вышедшихъ въ вид некрологовъ по его смерти, мы можемъ еще указать статью о немъ въ ‘Иллюстраціи’ 1846 года, часть III, No 46, стр. 725, въ большой стать Н. М. Сементовскаго: Харьковъ, причемъ (на стр. 227) приложенъ его nopттретъ, наконецъ въ ‘Литературной Газет’ 1843 года, No 35, нсколько словъ о немъ въ некролог, и прекрасная статья о дтств Квитки, въ томъ же году, въ ‘Литературной Газет’, No 37: Воспоминанія о Г. . Квитк, А. А. Корсуна.}.

Мсторожденіе его подгородное харьковское село Основа, принадлежавшее издавна фамиліи Донецъ-Захаржевскихъ, а потомъ перешедшее во владніе фамиліи Квитокъ. Отъ имени этого села, о которомъ скажемъ подробне въ своемъ мст, произошелъ (въ 1833 году, впервые) псевдонимъ Основьяненка. Читатель увидитъ изъ нашей статьи, что Григорій едоровичъ Квитка имлъ еще другіе псевдонимы, но мы удержимъ везд имя ‘Основьяненка’, такъ-какъ большинству читателей онъ боле извстенъ подъ этимъ именемъ.

Родъ Квитокъ одинъ изъ замчательнйшихъ въ исторіи Слободской Украйны. Основьяненко, въ стать своей о Харьков и его исторіи {Въ ‘Молодик’ альманах И. Бецкаго, за 1843 годъ, ч. I, стр. 7, въ стать подъ именемъ: Основаніе Харькова, старинное преданіе.}, выводитъ его нсколько романтически изъ Приднпровской Украйны, заставляя маленькаго героя-сироту, красиваго, какъ цвточекъ, по-малороссійски квитка. посл долгихъ похожденій, попасть на берега трехъ степныхъ рчекъ, гд въ то время возникалъ городокъ Харьковъ. Въ лтописяхъ слободскихъ полковъ или Квитокъ встрчается впервые въ 1666 году. Въ 1703 году полковникомъ Харьковскаго Полка былъ Григорій Семеновичъ Квитка, праддъ нашего писателя, который неусыпно заботился объ укрпленіи Харькова отъ набговъ татаръ, строилъ въ немъ новыя зданія {Со словъ И. Ю. Квитки, бывшаго съ Основьяненкомъ въ самыхъ дружественныхъ отношеніяхъ. И. Ю. Квитка бывалъ часто въ дом Основьяненка, и ему мы обязаны многими извстіями въ нашей стать.}, помщалъ толпы переселенцевъ, которые тогда стекались подъ знамена слободскихъ полковъ.

Сынъ этого харьковскаго полковника Иванъ Григорьевичъ Квитка, ддъ писателя, въ 4 74-3 году, 22-го ноября, грамотою императрицы Елисаветы Петровны, посланною на его имя въ Изюмскій Слободской Полкъ, пожалованъ въ званіе полковника этого полка.

Изюмскій полковникъ, Иванъ Григорьевичъ Квитка, скончался въ 1751 году, 14-го февраля. Сынъ его, едоръ Ивановичъ Квитка, отецъ нашего автора, упоминается И. Бернетомъ {‘Украинскій Встникъ’ 1817 г., ч. VIII, стр. 184, въ стать, Мысли о Харьков. Эта статья сопровождается подписью: Основа, Иванъ Бернетъ, и надписью: посвящаю другу моему, Григорію едоровичу Квитк.} какъ радушный хозяинъ. ‘Я (говоритъ Вернетъ) не видалъ старика, ему подобнаго любезностью характера, рдкою простотою нравовъ и искусствомъ, шутя, сказать полезныя истины и отмннымъ даромъ приноровливаться ко всякому возрасту’. Эти наивныя слова довольно-ясно изображаютъ отца Основьяненко. Такой человкъ не могъ не имть вліянія на первые годы жизни сына. Кром нашего автора, у едора Ивановича Квитки и жены его, Марьи Васильевны Ніидловской, по словамъ Н. Ю. Квитки, очень-образованной, но гордой, самолюбивой и суровой женщины, о которой мы боле не имемъ никакихъ свдній, были еще другія дти. Старшій сынъ, Андрей едоровичъ, былъ до конца жизни въ числ первыхъ харьковскихъ магнатовъ. Около двадцати-пяти лтъ сряду онъ былъ губернскимъ предводителемъ дворянства. Въ окрестностяхъ и въ город его иначе не называли, какъ ‘Андрей едоровичъ’ и всякъ уже зналъ при этомъ имени, о комъ идетъ рчь. Онъ, по словамъ М. А. Коростовцевой, имлъ счастіе принимать въ Основ покойнаго императора Александра, смоляныя бочки горли на всемъ разстояніи дороги отъ Харькова до Основы. Императоръ, войдя въ великолпный домъ Основы, съ оранжереями, бронзой, зеркалами и мраморомъ, спросилъ съ улыбкой: Не во дворц ли я? {Садъ Основы, гд теперь бгаютъ срые кролики, гд устроены гимнастическіе аппараты, дорожки, усыпанныя оранжевымъ пескомъ, лугъ передъ домомъ, и собраніе оранжерейныхъ растеній и деревьевъ, растущихъ на воздух, не найдутъ себ соперниковъ во всемъ околотк, какъ дйствительно рдкое явленіе въ нашихъ мстахъ, гд вообще неглижируютъ роскошною украинскою Флорою. Въ двухъ мстахъ съ балкона, черезъ просвты деревьевъ, виднъ Харьковъ. Побывши на Основ, мы поняли любовь нашего автора къ своему родному уголку.} Три сестры Квитки, А. ., по замужств, были: Марья едоровна Зарудная, въ дом которой, на Екатеринославской Улиц, противъ Дмитріевской Церкви, впослдствіи жилъ онъ, Елизавета едоровна Смирницкая и Прасковья едоровна Булавинская. Отецъ Основьяненка скоро умеръ, мать еще жила въ начал двадцатыхъ годовъ. Братъ его, Андрей едоровичъ, скончался вскор но смерти нашего автора (посл 1843 года). Авторъ нашъ, съ первыхъ дней жизни оказался ребенкомъ тощимъ и слабымъ. Скоро показались въ немъ признаки сильной золотухи. Эта болзнь такъ развилась въ малютк, что онъ потерялъ зрніе и до пятилтняго возраста оставался слпымъ {Г. Корсунъ, въ стать Воспоминанія о Г. . Квитк (на стр. 767) говоритъ: ‘На рукахъ еще кормилицы, сдлался у него на глазу ячмень, кормилица сорвала прыщикъ, золотуха бросилась въ оба глаза и совершенно ослпила бдное дитя. Пособія медиковъ, знахарей и знахарокъ принесли одну пользу: оставили цлыми глаза, но не исцлили слпоты.’}. Исцленіе его, по словамъ одного изъ названныхъ вами некрологовъ, произошло во время поздки его съ матерью въ сосдній Озерянскій Монастырь на богомолье {Г. Корсунъ разсказываетъ это такъ: ‘Дитятью еще онъ пробуждался при утреннемъ звон и, со слезами, бывало, просился въ церковь. Няня понесетъ его туда, и онъ выстоитъ всю службу, несмотря на продолжительность ея, и плачетъ, если не застанетъ начала’. И дале: ‘Когда внесли его въ озерянскую церковь, малютка вдругъ спросилъ: Какой это образъ, маменька?— Разв ты видишь?— Мн свтло! отвтилъ онъ, и такъ излечился.’}. Этотъ случай оставилъ глубокіе слды въ душ ребенка и впослдствіи, вмст съ другими событіями, въ-особенности же вслдствіе семейныхъ примровъ, вызвалъ довольно-замчательное событіе въ жизни Основьяненка, именно: поступленіе его, на двадцать-третьемъ году, въ монастырь. Чтобъ объяснить эту ршимость въ молодомъ человк того времени, бросимъ взглядъ на состояніе въ т дни харьковскаго общества. Нашъ разсказъ частью основанъ на печатныхъ свидтельствахъ и частью на словесныхъ преданіяхъ, послднія вносимъ въ надежд, что боле-врные источники могутъ подтвердить или отвергнуть ихъ, и поэтому не ручаемся за ихъ достоврность.

Харьковъ, обстроенный при Императриц Екатерин IІ-й, представлялъ общество совершенно-патріархальное, въ дух старосвтскихъ украинскихъ преданій. Университетъ еще не былъ открытъ. О литератур не было и помину. Помщики сосднихъ и дальнихъ деревень прізжали въ губернскій городъ на торги и на ярмарки, запасаться привозными съ свера и юга товарами, другіе здили по дламъ службы или по тяжебнымъ дламъ, которыхъ было въ то время, по словамъ Наржнаго, безъ числа. Высшее ученое мсто въ Харьков былъ ‘Духовный Коллегіумъ’, имвшій очень-ограниченный кругъ дйствія. Въ Харьков и окрестныхъ уздахъ, незадолго до рожденія нашего автора, появилось лицо, которому суждено было оставить глубокій слдъ въ умахъ современниковъ. Это былъ оригинальный и причудливый, туземный странствующій философъ, ‘Украинскій Діогенъ’, какъ его называли тогда, и ‘Украинскій Ломоносовъ’, какъ его называли позже, Григорій Варсава-Сковорода {Сочиненій о немъ, разбросанныхъ въ разныхъ журналахъ и сборникахъ, такъ мало, что мы для любопытствующихъ приводомъ здсь ихъ исчисленіе, въ надежд скоро представить о немъ полную характеристику: 1) ‘Украинскій Встникъ’ 1817 года, въ Смси, статья безъ подписи: Сковорода, украинскій философъ, 2) ‘Отечественныя Записки’ 1823 года, часть XVI, стр. 96 и 249, статья, заимствованная изъ біографіи, сочиненной ученикомъ его М. И. К—скимъ, подъ именемъ: Сковорода, 3) Утренняя Звзда, ‘Харьковскій Сборникъ’, 1834 года, гд статья о немъ И. И. Срезневскаго, при ней приложенъ портретъ Сковороды, 4) Сковорода встрчается, еще въ повсти И. И. Срезневскаго Майоръ въ ‘Московскомъ Наблюдател’, 5) ‘Телескопъ’, изд. И. Надеждинымъ, за 1835 годъ, часть XXVI, стр. 3, статья: Григорій Варсава Сковорода, историко-критическій очеркъ, заимствованный изъ нмецкой рукописи: ‘Gregor Skovoroda’s Lebenswandel und Wirkungskreis, oder historisch-critische Wьrdung seiner Schriften, als Beitrag zu einer Geschichte der Slawischen Volksweisheit, in Briefen an I. G.Gцrres’, 6) ‘Bulletin du Nord’, журналъ, издававшійся въ Москв ‘T. Laveau’, за 1828 г., томъ 3, 9 сентября, стр. 149, статья г. Снегирева, подъ именемъ Gregoire Savilsch Skoworoda, philosophe de l’Ukraine, 7) Исторія философіи архимандрита Гавріила. Казань. 1840 г., ч. V, статья: Сковорода,

‘Москвитянинъ’ за 1842 г., ч. VI, статья: Преддверіе Сковороды, 9) ‘Молодикъ, Украинскій Сборникъ Бецкаго’ за 1844 г., стр. 229, статья В. Н. Каразина, Письмо къ издателю, съ приложеніемъ писемъ Сковороды и статья И. И. Срезневскаго Письма Сковороды, 10) Есть еще незначительныя статьи о Сковород въ ‘Иллюстраціи’ 1847 г., гд снова приложенъ его портретъ, копія помщеннаго при ‘Утренней Звзд’ и въ журнал: ‘Iahrbcher fr Slavische Litteratur, von Jordan’, наконецъ въ ‘Инвалид’ за 1854 г. No 94, 28-го апрля, приложено одно изъ неизданныхъ стихотвореній Сковороды, въ стать В. Аскоченскаго: Русскій Композиторъ Веделевъ, которое начинается словами: ‘Ахъ, счастье, счастье бдное, злое!’— Три псни Сковороды помщены еще въ ‘Телескоп’ 1831 г., ч, VI, стр. 578—583.}. По его духовнымъ наставленіямъ, многіе возлагали на себя обтъ монастырскій.

Сковорода появлялся во многихъ домахъ въ Харьков. Его до-сихъ-поръ еще помнятъ немногіе старожилы, бывшіе тогда дтьми. Онъ бывалъ, между-прочимъ, и въ дом Квитокъ. Нашъ авторъ могъ видть его, будучи мальчикомъ пятнадцати или шестнадцати лтъ, посл того, какъ онъ неожиданно избавился отъ слпоты. Молва о Сковород затронула мысли ребенка. Двнадцати лтъ уже, какъ увидимъ ниже, онъ открыто пожелалъ оставить свтъ для стнъ монастырскихъ. Въ семейной жизни Квитокъ были также преданія, способствовавшія этому направленію. Въ недавно-изданной книг: Историко-статистическое описаніе харьковской епархіи, Москва, 1852 года (на стр. 11-й) сдлана выписка изъ ‘Фамильной лтописи Квитокъ’, гд говорится, что сестра извстнаго Іосифа Горленка, блгородскаго епископа въ прошломъ вк, была замужемъ за ддомъ нашего автора, изюмскимъ полковникомъ Иваномъ Григорьевичемъ Квиткою. Изъ этой же выписки, между-прочимъ, видно, такъ горячо любилъ этотъ высокочтимый окрестными жителями епископъ своихъ родственниковъ. Здсь упоминается, что онъ стоялъ на Основ съ іюня по августъ 1751 года. ‘Въ 1754 году съ Иваномъ Ивановичемъ Квиткою, отправившимся ходатайствовать въ Москв о возвращеніи Квиткамъ имнія Артемовки, отнятаго княземъ Трубецкимъ, преосвященный послалъ просительныя письма къ преосвященному Платону’. Наконецъ, на мысли нашего автора имлъ сильное вліяніе еще другой примръ: посвященіе въ санъ монашескій друга отца его, артиллеріи поручика Блевцова, бывшаго, подъ именемъ Палладія, настоятелемъ Курскаго Монастыря {K. М. Сементовскій, ‘Москвитянинъ’ 1843 года, статья Г. . Квитка.}. Но главный примръ былъ пребываніе въ монастыр роднаго дяди его, іеродіакона Наркиза, бывшаго потомъ настоятелемъ Куряжскаго Монастыря, куда поступилъ и нашъ авторъ {‘Ист. Стат. Опис. Хар. Епархіи’ стр. 71.}.

Такія преданія и примры наполняли жизнь тихой семьи въ Основ, когда ребенокъ, исцленный отъ разстройства зрнія, на пятилтнемъ возраст сталъ присматриваться и прислушиваться къ окружающему. Жизнь его текла невесело. Учился онъ кое-какъ, или почти совсмъ не учился {По словамъ г. Сементовскаго, въ стать Харьковъ, его училъ на Основ монахъ Куряжскаго Преображенскаго Монастыря, подъ руководствомъ самого архимандрита. ‘Наркозъ Квитка’ замчаетъ г Сементовскій, ‘самъ старался развить въ ребенк желаніе поступить въ монастырь, такъ-какъ самая школа, гд онъ учился, была при монастыр, и, по окончаніи уроковъ, вс дти должны были присутствовать при богослуженіи’.}. Объ этомъ онъ говоритъ въ любопытномъ, неизданномъ письм къ П. А. Плетневу, отъ 15-го марта 1839 г. изъ Основы, слдующее: ‘Я и родился въ то время, когда образованіе не шло далеко, да и мсто не доставляло къ тому удобствъ, притомъ же, болзни съ дтства, желаніе не быть въ свт, а, быть-можетъ, и безпечность и лность, свойственныя тогдашнему возрасту — все это было причиною, что я нерадлъ о будущемъ и уклонялся даже отъ того, что было подъ рукою и чему могъ бы научиться. Выучась ставить каракульки, я положилъ, что, умя и такъ писать, для меня довольно, въ дальнйшія премудрости не пускался, и о именительныхъ, родительныхъ и прочихъ, какъ-то: о глаголахъ, междомтіяхъ, не могъ слушать терпливо! Съ таковыми познаніями писатели ‘не бываютъ’. Молодость, страсти, обстоятельства, служба заставляли писать, но какъ? Я въ это не входилъ. Еже пасахъ, пасахъ

Склонный къ молитв и уединенію, Основьяненко на двнадцатомъ году изъявилъ непремнное желаніе поступить въ монастырь. Однакожь, до четырнадцатилтняго возраста, по неотступной просьб отца и матери, оставался въ дом родителей, въ Основ. По совту врачей, для укрпленія здоровья и разсянія, онъ былъ опредленъ, въ 1793 году, 11-го декабря, вахмистромъ въ Лейб-Гвардіи Конный Полкъ {Въ Указ Императрицы Екатерины II, отъ 3-го мая 1794 г., найденномъ нами, сказано: ‘Извстно и вдомо да будетъ каждому, что мы Григорія Квитка, который Намъ въ Лейбъ-Гвардіи вахмистромъ служилъ, для его, оказанной къ служб нашей ревности и прилежности въ Наши отъ арміи въ капитаны пожаловали и учредили’.— Замтимъ, что Квитка никогда не былъ въ Петербург.}, но черезъ годъ уже, 1791 года, по слабости здоровья (а, можетъ-быть, и по особымъ соображеніямъ родныхъ малороссійскаго барченка, выросшаго подъ теплымъ кровомъ родительскимъ), онъ перечислился въ гражданскую службу, гд и состоялъ, по 13 октября 1796 года не у длъ при Департамент Герольдіи. Надъ этимъ онъ впослдствіи самъ трунилъ, придумавъ для одного изъ своихъ псевдонимовъ подпись: Аверьянъ Любопытный, состоящій не у длъ коллежскій протоколистъ, имющій хожденіе по тяжебнымъ дламъ и по денежнымъ взысканіямъ {Встникъ Европы’, изд. Михаиломъ Каченовскимъ. Москва, 1820 г., статьи Письма къ Лужницкому старцу.}. Шестнадцати лтъ онъ снова перешелъ въ военную службу и опредлился ротмистромъ въ Сверскій Карабинерный Полкъ {Въ Указ Императрицы Екатерины II, отъ 18-го октября 1796 г., предписывается: ‘Капитану Сверскаго Карабинернаго Полка Григорею Квитка слдовать къ этому полку и явиться въ срокъ’. Найденный нами указъ выданъ изъ Государственной Военной Коллегіи.}. Указомъ Императора Павла I отъ 5 января 1797года, онъ опредленъ въ Харьковскій Кирасирскій Полкъ, уже въ чин ротмистра, причемъ также велно ему явиться въ этотъ полкъ къ сроку {Съ этими офиціальными свдніями совершенно несогласны показанія г. Сементовскаго, въ его стать (на стр. 397. 2-й столбецъ), вроятно, взятыя изъ неточныхъ источниковъ.}. Это было въ 1797 году. Жизнь дома, среди воспоминаній печальнаго и болзненнаго дтства, опять возъимла на него сильное вліяніе. Примры семейства и тогдашняго времени увлекли его душу, и безъ того настроенную къ уединенію. Онъ достигъ желанной цли и, на двадцать-третьемъ году, посл женитьбы старшаго брата, поступилъ въ Куряжскій монастырь послушникомъ, гд и оставался, съ промежутками (когда переселялся гостить въ Основу), около четырехъ лтъ {По словамъ г. Сементовскаго, семь лтъ., но это не врно, по прямому вычисленію.}.

Посмотримъ теперь на мсто, куда перешелъ нашъ авторъ.

Куряжскій Преображенскій Монастырь находится въ восьми верстахъ отъ Харькова, во дорог въ Полтаву и Кіевъ. Мстность его очень-живописна {Подробно описанъ въ ‘Очеркахъ Россіи’ Пасека, часть IV, стр. 148—138.}. На возвышенности, окруженной съ трехъ сторонъ садами и одинокими купами деревьевъ, изъ станціи Ольшаной, онъ виднъ за восемь верстъ. Обрывы горы на западной и сверо-западной сторонахъ его, покрытые зеленью, дики и картинны. Самую же лучшую особенность его мстности составляютъ ключи, бьющіе изъ кремнистыхъ реберъ горы, водою холодною, чистою, легкою и здоровою. Встарину, вплоть отъ Харькова до Куряжа, былъ глухой, непроходимый лсъ. Разнообразили эту мстность одни снные покосы по берегамъ сосднихъ рчекъ. Паска, надъ рчкою Куряжью, тамъ, гд теперь монастырь, была единственнымъ жильемъ въ окружности. Она послужила къ выбору мста для постройки монастыря, который и возникъ въ конц XVII вка {‘Историко-статистическое описаніе Харьковской Епархіи’ стр. 53—80, статья: Куряжскій Монастырь.}.

Въ годъ поступленія нашего автора въ число монастырской братіи, харьковская епархія изъята была изъ вдомства блгородскаго духовнаго правленія, и назначенъ былъ особый епископъ, въ санъ котораго вскор и избранъ Христофоръ Сулима, бывшій на этомъ мст съ 1799 года но свою кончину, до 1813 года. Близость монастыря къ Харькову была всегда причиною, что тамошніе епископы избирали его любимымъ мстомъ для своихъ поздокъ въ окрестности. Епископъ Сулима тотчасъ замтилъ молодаго послушника и часто бралъ его съ собою изъ монастыря въ городъ. Старожилы харьковскіе до-сихъ-поръ помнятъ, какъ Основьяненко, въ черномъ, смиренномъ наряд, здилъ, стоя на запяткахъ, за каретою любимаго паствою преосвященнаго {Со словъ H. K. М.}. Срокъ испытанія прошелъ, но какъ ни желалъ молодой послушникъ остаться въ монастыр, какъ онъ ни боролся съ просьбами отца и матери, здоровье не позволило ему принять постриженія, и онъ возвратился въ домъ родителей. По словамъ г. Корсуна, Основьяненко, стянувшій грудь свою ремнемъ послушника и отростившій бороду, въ самомъ разгар юности и страстей, не могъ долго противиться просьбамъ отца. Отецъ его началъ видимо ослабвать и близиться къ гробу. Основьяненко слдуя убжденіямъ его, снова отдалъ свои силы свту, трудамъ и заботамъ на пользу ближнихъ, на пользу родины и роднаго просвщенія. Разсказываютъ о немъ анекдотъ. Подъ копенъ своего пребыванія въ монастыр, онъ бралъ на себя самыя трудныя работы: ходилъ, между-прочимъ, за монастырскими лошадьми, а лошадей онъ боялся всю жизнь. {По словамъ г. Корсуна, онъ ‘со всею строгостью исполнялъ монастырскій уставъ’. По словамъ же Н. Ю. Квитки, въ комнат молодаго послушника стояло привезенное имъ туда фортепьяно, висла на стн флейта, и будущій писатель сочинялъ музыкальные, духовные концерты для пнія.} Силы постоянно измняли ему. Однажды повезъ онъ на пар воловъ продавать въ Харьковъ сдланныя на монастырскомъ рабочемъ двор бочки. Была осень и страшная грязь наполняла харьковскія улицы. На рыночной площади возъ покачнулся и заслъ по ось въ грязь. Напрасно Основьяненко хлопоталъ надъ нимъ, мальчишки сбжались кругомъ, узнали молодаго человка и стали кричать: ‘Квитка, Квитка!’ онъ махнулъ рукою, бросилъ возъ на улиц и возвратился на Основу. Съ той поры онъ уже не думалъ объ удаленіи отъ свта. {Со словъ Д. С. Левшина.} Но впечатлнія долгой жизни въ монастыр, на прекрасной, живописной мстности, въ уединеніи и молитв, остались надолго въ душ Основьяненка, и всю жизнь отзывались въ лучшихъ его сочиненіяхъ. Сюда относится большая часть элегическихъ повстей Основьяненка, гд добрыя, свжія, полныя любви личности его простонародныхъ героевъ и героинь согрты этою простодушною, прямого религіозностью, каковы его знаменитыя повсти. Маруся, Божьи дти, Сердечная Оксана и Ганнуся. Кром отдльныхъ мстъ въ повстяхъ, у него есть и статьи церковно-историческаго содержанія, каковы: Краткое описаніе жизни преосвященнаго Іосифа Блгородскаго. Кіевъ 1836 года, и статья: О святой мучениц Александр цариц {Напечатана въ ‘Звздочк’ 1843 г., часть VII, стр. 1—14.}. Мы разбираемъ все это, потому-что до-сихъ-поръ надъ этимъ не останавливался еще ни одинъ изъ некрологовъ Основьяненка. А событіе, изложенное нами, одно изъ ни тереснйшихъ въ многообразной жизни нашего автора.

По выход изъ монастыря, Основьяненко мало-по-малу опять приглядлся къ свту. Сперва, впрочемъ, онъ собою во многомъ напоминалъ отшельника, ходилъ въ Основ съ церковными ключами, благовстилъ къ обдни по праздникамъ и, по словамъ Н. Ю. Квитки, большую часть времени проводилъ въ молитв. До конца жизни въ его комнат стоялъ аналой съ молитвенникомъ и постоянно теплилась лампадка. Здоровье нашего автора совершенно поправилось. Онъ окрпъ и, хотя вскор, приготовляя домашній фейерверкъ, отъ взрыва пороха, опалилъ себ лицо и глаза, отчего остался на всю жизнь, съ синеватыми пятнами на лбу и потерялъ лвый глазъ {Вообще Основьяненко имлъ какую-то особенную страсть къ огню. Въ письм къ намъ изъ Таганрога, отъ 10-го апрля 1854 г., г. Корсунъ пишетъ: ‘Еще слово. Квитка любилъ зажигать самъ свчи. Зажжетъ, бывало, спичку да и пойдетъ съ нею по свчамъ’. Онъ говорилъ: ‘Пусть мой біографъ не забудетъ этой странности…’}, началъ появляться въ обществ, котораго вначал, по возвращеніи въ свтъ, дичился. Играя на флейт, просиживалъ онъ тогда но цлымъ ночамъ въ тни сада, въ Основ…

Наконецъ молодость взяла свое. Врожденная землякамъ его веселость явилась и въ немъ. Это двойственное направленіе образовало въ немъ смсь наивнаго и веселаго комизма съ строгою, высоко-религіозною нравственностью. Онъ недолго оставался празднымъ. Въ промежуткахъ 1804. и 1806 года, по словамъ г. Корсуна, онъ занимался музыкою и игралъ у себя на домашнемъ театр, причемъ обыкновенно выбиралъ себ роли самыя веселыя и трудныя. Раздавшаяся всть о народномъ ополченіи вызвала окончательно его изъ бездйствія. По словамъ Н. Ю. Квитки, онъ подвергся тогда уже сатир одного бойкаго пересмшника, кольнувшаго его за непостоянство характера довольно-злою эпиграмою. Въ 1806 году онъ снова, и въ послдній уже разъ, опредлился въ военную службу, по Провіантной Коммиссіи, въ милицію Харьковской Губерніи, и оставался здсь годъ. Въ 1807 году онъ вышелъ въ отставку.

II.
Каразинъ.— Основаніе Университета.— Первый театръ.— Женитьба.— Анна Григорьевна.

Харьковъ въ это время совершенно преобразился. Причиною тому было основаніе высшаго учебнаго заведенія, которое оживило и освтило цлый край. Въ 1805 году 18-го января въ Харьков открытъ Университетъ. Первая мысль о немъ принадлежитъ Василію Назарьевичу Каразину. О Каразин писали очень-мало и потому скажемъ нсколько словъ объ этомъ замчательномъ человк. У читателей, вроятно, въ памяти, какъ, еще два года назадъ, въ одномъ московскомъ изданіи его смшивали съ Карамзинымъ. На удивленіе при его имени одного изъ московскихъ студентовъ, въ тридцатыхъ годахъ, Каразинъ отвтилъ: ‘Э! вы, кажется, меня смшиваете съ Карамзинымъ: между нами одна только маленькая разница, въ букв мыслете!’

Каразинъ происходитъ отъ господарскаго молдавскаго рода Караджи, переселившагося, вмст съ другими Фамиліями, въ слободскіе полки, въ 1711 году. Онъ родился въ 1773 году, ЗО-го января. Учился онъ сначала въ кременчугскомъ, а потомъ въ харьковскомъ частныхъ пансіонахъ, на 18-мъ году ухалъ въ Петербургъ и сталъ посщать лекціи Горнаго Корпуса. Пользуясь свободою, которая тогда предоставлялась молодымъ гвардейскимъ офицерамъ отлучаться, когда пожелаютъ, изъ столицы, онъ предпринялъ рядъ поздокъ и осмотрлъ многія губерніи, потомъ онъ затялъ путешествіе за границу, оно, однако, не состоялось. Онъ задумалъ бжать и бжалъ, по былъ задержанъ въ Ковно. Это случилось въ царствованіе Императора Павла. Государь простилъ молодаго бглеца и опредлилъ его къ гражданскимъ дламъ, въ Канцелярію Медицинской Коллегіи. Въ формулярномъ списк Каразина, находящемся нын въ нашихъ рукахъ, вмст съ собственноручными его ‘Записками, съ 1820 года ‘но которымъ мы вскор постараемся представить о немъ подробную характеристику, говорится: ‘Ва 1800 іоду, за собраніе матеріаловъ по исторіи медицины въ Россіи, также и по исторіи Финансовъ, награжденъ чиномъ коллежскаго ассессора’. Дале: ‘Въ 1801 году, за труды, кои были извстны лично блаженной памяти государю императору Александру Благословенному, пожалованъ черезъ чинъ, въ коллежскіе совтники’,— ‘Въ тотъ же день награжденъ богатымъ перстнемъ’,— ‘За продолженіе оказанныхъ трудовъ удостоенъ, въ разное время, нсколькихъ, весьма милостивыхъ, собственноручныхъ рескриптовъ его величества’, ‘Въ томъ же году избранъ, отъ Слободско-Украинскаго Дворянства, депутатомъ для испрошенія у престола подтвержденія привилегій сей губерніи’.— Въ 1802 году, сентября 8-го, при образованіи Министерства Народнаго Просвщенія, высочайше опредленъ правителемъ длъ Главнаго Правленія Училищъ, и наконецъ: ‘Въ обоихъ сихъ званіяхъ подалъ мысль слободско-украинскому дворянству къ основанію въ Харьков университета, который высочайше и утвержденъ въ 1803′.— ‘Послуживъ орудіемъ къ пожертвованію на оный изъ двухъ губерній 618-ти тысячъ рублей серебромъ, уклонился отъ высочайшей награды за сей подвигъ’ — и ‘продолжая дятельно участвовать въ устроеніи всего, принадлежавшаго къ упомянутому университету, по надобности художниковъ въ Харьков, доставилъ туда 32 семейства иностранныхъ мастеровъ, на собственномъ иждивеніи’. Такъ говоритъ неизданный до нын формулярный списокъ…

Подвигъ Каразина въ основаніи университета быль тмъ боле замчателенъ, что почти вс т лица, которыхъ онъ въ двадцати-осьмидневный отпускъ свой въ Харьковъ, явясь среди дворянскаго собранія, силою слова и на колняхъ (такъ разсказываютъ очевидцы) умолилъ подписаться на открытіе высшаго ученаго заведенія для края, были тогда еще очень-далеки отъ подобныхъ мыслей. Одна рчь Каразина сказанная при этомъ дворянамъ, вызвала на мст подписку до ста тысячъ руб. серебромъ {Напечатана въ ‘Молодик’, на 1844 годъ ч. 5, стр. 245, подъ именемъ: ‘Рчь, говоренная, августа 31 дня, въ собраніи харьковскаго дворянства, депутатомъ его, В. Н. Каразинымъ, испросившимъ Высочайшее соизволеніе на основаніе въ Харьков Университета’. Тутъ же напечатана любопытная копіи съ протоколовъ дворянства и купечества, предъ основаніемъ въ Харьков Университета, 1802 года, октября 1-го, стр. 271.}. Пятьдесятъ лтъ спустя, одинъ изъ бывшихъ тогда въ собраніи вспомнилъ, въ обществ, при насъ, объ этой рчи и не могъ безъ слезъ говорить о восторг, произведенномъ въ собраніи престарлыхъ дворянъ тридцатилтнимъ ораторомъ, который съ своими учеными замыслами и надеждами былъ такъ ловъ для глазъ мирнаго края. Семейство Квитокъ осталось также нечуждо въ приношеніяхъ пособій для открытія университета. Основьяненко всю жизнь съ восторгомъ говорилъ объ этой заслуг Каразина, и въ стать своей ‘Харьковъ’ {‘Современникъ’, 1840 года, No ХХ-й, стр. 123.} упоминаетъ съ увлеченіемъ о дл, которое сдлалось полезнымъ не только краю, но и отечеству. Университетъ былъ открытъ. Профессора и слушатели наполнили зданіе, бывшее до того времени дворцомъ, въ которомъ останавливалась И. Екатерина II, въ свою поздку на югъ. Въ Харьков также явились вызванные изъ-за границы Каразинымъ типографщики, переплетчики, часовыхъ длъ мастера, столяры, рзчики, слсаря, каретники и кузнецы. Харьковъ преобразился, и скоро новая умственная жизнь, возникшая въ центр сверной Украйны, на отживающихъ остаткахъ стараго общества, соединила въ тсный кругъ семью молодыхъ профессоровъ и, подъ предводительствомъ Основьяненка, положила начало мстной литератур. Скоро въ Харьков появилось разомъ два журнала, полные любви къ просвщенію и общей русской отчизн.

За недостаткомъ боле-подробныхъ матеріаловъ для обрисовки тогдашняго ‘новаго общества’, приведемъ найденное нами. Прежде всего представляется вопросъ: какъ развивалось, до университета, то поколніе, которое явилось потомъ дятелемъ въ литератур? Помщики того времени имли обыкновеніе брать для своихъ дтей учителей на домъ. Жизнь Сковороды оставляетъ намъ примры этого ученія. По мы нашли еще одинъ любопытный документъ, который сообщаемъ здсь вполн, чтобъ показать, среди какого міра явилось умственное движеніе края. Этотъ документъ называется: Условіе помщика съ учителемъ за сорокъ лтъ назадъ (напечатавъ въ I 84-4году, въ ‘Молодик’ на 184-4г., стр. 226—228). Вотъ онъ цликомъ изъ черноваго, писаннаго рукою нанимавшаго учителя, сохраняемъ правописаніе чтобъ показать, какъ двинулось у насъ на юг просвщеніе, въ эти полвка:

‘1800 года, Октября 7-го дня, я ниже подъ писавшійся прусской націе Фридрихъ Лотъ обо вязалъ ся сымъ контрактомъ отвступленія моего въ должность жить годъ вдом харковскаго уезда у господина помещика подполковника К* — обучать зимніе мсяци дтей ево нмецкому язику Граматическимъ правиламъ читать и писать и нижнехъ классовъ Арефметики и за сивомъ его К`: иметъ неусипное смотреніе за поведенпемъ ево и доставлятъ всякое ему благонравие какъ воспитанню благородному дитяти принадлежитъ безъ малеіннаго упущенпя вестъ себя всегда трезво и добропорядочно какъ чесному человку принадлежитъ быть для хорошово примеру виротивномъ же случае за несмотренне мое или пянство и худые поступки повиненъ я Лотъ отвечать по законамъ и по прохождевне зимнихъ месяцей мне Лоту за его синомъ, уже болея несмотретъ и детей не учитъ, а вступитъ мне вдолжностъ Садовничию. И старатца здлатъ два аглицкпя сада завестъ теплици цветники и парники критня алеи ранжирею и огородни пересаживалъ деревья и делатъ прививки колеровки и отводи самымъ искуснимъ образомъ по сей должности старатца не леностею делатъ приобретения разиня разможению фруктовихъ деревьевъ, даби неусипнымъ рачениемъ моимъ и трудами заслужитъ могъ себ пахвалу и награждене какия-жъ до садовнаго искусства потребни будутъ инструмента и матеріяли тоже потребное число людей рабочихъ онъ К* долженъ по требованню моему дать мн и определитъ учениковъ двухъ особую комнату для отапливания которой на каждую недлю по возу дровъ для услуги жени моей двчонку или женщину какую на ихъ одежд а только на моихъ харчахъ, котория мне Лоту получитъ вгодъ отъ егоже К* пшеници пять и ржи четире, крупъ одну, пшена одну, гороху одну, овса дв четверти, всего четирнадцать четвертей, масла коровьево пудъ, масла поснова ведро, сала свинова два пуда, соли два пуда, свчнова сала топленаго пудъ, уксусу ведро, наливки два ведра, горячаво вина три ведра, солонины четыре пуда, вичины пудъ, свшано мяса шесть пудъ и пристойное число крошева и свекли квашеной, и годоваго жалованья сто двадцать рублей, за первую половину получить впередъ года, а за вторую при окончаніи онаго, и паспортъ свой вручить мн ему К*, буде же я хотя окажуся въ сихъ должностяхъ незнающъ и нерачительнымъ, то вольно ему меня отпустить, заплатя за тотъ термелъ мн жалованье, что я проживу въ ево провизію, а прочее все то, что я заслужу…’

Жизнь такихъ учителей превосходно описана въ роман Основьяненка ‘Панъ Халявскій’. Авторъ нашъ, какъ не безъ основанія поэтому думаемъ, въ первое время, вроятно, прошелъ черезъ руки такого же учителя. Было въ Харьков еще два-три жалкіе частные пансіона, но ихъ не стоитъ и упоминать. Вс они были заведены прусскими или французскими эмигрантами, и только доставляли способъ наживаться учредителямъ. А теперь сыновья помщиковъ, посл долгихъ домашнихъ проводовъ и домашнихъ слезъ, стали снаряжаться въ дорогу и наполнили мало-по-малу харьковскія аудиторіи. Мундиры, какъ студенты, такъ и профессора, надвали только въ большіе праздники. На лекціи являлись въ чемъ попало. Желтые фраки и синіе брюки, голубые сюртуки и чудовищные жилеты, фуражки необыкновенныхъ цвтовъ и размровъ, палки и трубки въ карманахъ — все это являлось въ аудиторіи.

Съ первыхъ же годовъ Университетъ обогатился замчательными профессорами. По ходатайству Каразина, изъ-за границы приглашены были, между-прочимъ, знаменитые Лапласъ и Фихте, они совсмъ готовы были переселиться въ Россію, дло не состоялось по небольшимъ средствамъ Университета. Славный европейскій библіографъ Брюнни также соглашался перехать на югъ Россіи, что мы недавно узнали изъ письма перваго харьковскаго попечителя, Северина Осиповича Потоцкаго, къ Каразину, которое хранится въ числ автографовъ въ Публичной Библіотек { См. ‘Отчетъ Публичной Библіотеки за 1852 годъ’ въ описаніи новыхъ пріобртеній, по части автографовъ и рукописей, стр. 40.}. Попечитель, о которомъ до-сихъ-поръ съ восторгомъ говорятъ т, которымъ памятна старина харьковская. горячо любилъ прекрасное молодое общество студентовъ. Опредленные имъ профессора оправдывали его вниманіе {Въ ‘Жур. Мин. Н. Просвщенія’, 1855 г. іюль. V Отд.— напечатана статья профессора Харьковскаго Университета г. Росславскаго-Петровскаго: Объ ученой дятельности Харьковскаго Университета въ первое десятилтіе его существованія. Здсь онъ говоритъ о празднеств открытія этого Университета 17-го января 1805 года: ‘Трехдневная иллюминація, роскошное угощеніе публики, великолпная ораторія, сопровождавшая это торжество, составляли необыкновенное событіе въ лтописяхъ скромной жизни тогдашняго Харькова, и многіе изъ украинскихъ старожиловъ досел живо вспоминаютъ, какъ о вншнемъ блеск праздника, такъ и о произнесенныхъ краснорчивыхъ рчахъ, между-прочимъ, о рчи ученаго попечителя, графа Северина Осиповича Потоцкаго, и въ-особенности о прекрасно-придуманной эмблематической апотеоз императора Александра I, въ которой соединены были воспоминанія классическія съ дйствительностью. Въ храм славы, воздвигнутомъ въ іоническомъ стил, возвышалась прозрачная картина, изображавшая императора въ марсовомъ одяніи, подающимъ руку Аполлону.’ Изъ профессоровъ Университета, авторъ называетъ: профессора Россійской словесности, краснорчія и поэзіи, занимавшаго эту каедру съ учрежденія Университета по 1811 годъ. Рижскій читалъ лекціи по Блру, Батт и Эшенбургу, употребляя въ первый годъ по четыре, а потомъ по шести часовъ въ недлю на чтеніе риторики, причемъ занималъ слушателей разборами эстетическими лучшихъ отечественныхъ писателей. По словамъ автора, молодые люди выходили изъ Университета съ многостороннимъ и вмст основательнымъ образованіемъ. Любопытно, между-прочимъ, что тсная связь всеобщей исторіи съ естественными науками, недавно нашедшая между нашими соотечественниками ревностнаго поборника въ покойномъ нын, московскомъ профессор Грановскомъ, понята была Харьковскимъ Университетомъ въ то время, когда и на запад Европы еще мало обращали на нее вниманія. Въ 1808 году, по случаю перваго выпуска студентовъ, лучшіе воспитанники уже читали свои сочиненія передъ публикою. Сколько видно по спискамъ рчей и сочиненій, приведенныхъ авторомъ, харьковскіе прсьессоры уже тогда давали литературный оттнокъ обществу Университета. Рижскій писалъ о изящныхъ наукахъ, о познаніи, свойственномъ воображенію, о славянскомъ язык въ-древности и наконецъ о томъ, что’ внимательное упражненіе въ Россійскомъ слов внушаетъ любовь къ Отечеству’. За нимъ слдомъ шли: Успенскій, Стойковичъ, Шадъ, Баллепъ-де-Балю, Умлауфъ, Шумлянскій, Гіізе, Осиповскій (профессоръ философіи), Делавппь, Тимковскій, Паки-де-Савиньи, Борзенковъ, Дюгуровъ и Не. Срезневскій, авторъ сочиненія: ‘О происхожденіи и причинахъ различія дарованій въ людяхъ’. Въ 1806 г. Рижскій издалъ уже: ‘Введеніе въ кругъ Словесности’ и ‘Опыта. Риторики’. Кром трудовъ кабинетныхъ, профессоры здили но окрестнымъ степямъ и селамъ, изслдуя рки, озера, аэролиты, Флору и бытъ общественный мстнаго края. Въ конц 1810 года Харьковское Общество уже носило задатки зрлаго учено-литературнаго міра…}. Представляемъ здсь ихъ краткую характеристику, для полноты нашего очерка, тмъ боле, что только при пособіи ихъ явилось литературное движеніе въ Харьков, въ степной глуши. Любимйшимъ изъ профессоровъ былъ Иванъ Степановичъ Рижскій, профессоръ русской словесности. Онъ написалъ ‘Риторику’ и ‘Введеніе въ кругъ изящной словесности’. Частная жизнь этого суроваго педагога и оратора подавала поводъ острымъ языкамъ издваться надъ нимъ, и однажды, когда онъ, съ поэтическимъ жаромъ, своею цвтистою фразеологогіею, объяснилъ ученикамъ красоты поэмы Модная жена Дмитріева и сказалъ о ревнивомъ муж, что онъ слъ въ экипажъ, запыхтлъ и двинулся въ путь — громкій хохотъ аудиторіи покрылъ его рчь, потому-что добрый старый профессоръ здсь разсказывалъ собственную жизнь. Одинъ изъ учениковъ его говорилъ намъ, что, несмотря на это, однако, Рижскаго вс почитали, и когда онъ умеръ, въ 1810 году, то въ университетской зал, въ торжественномъ собраніи, ему сказано было самое теплое надгробное слово. Другимъ любимцемъ студентовъ былъ Шадъ, по 1817 годъ профессоръ философіи, выписанный изъ Марбурга. Онъ былъ женатъ на трехъ женахъ, страстно любилъ музыку и малороссійскія наливки, и любимой дочери своей, ученой красавиц, далъ имя дочери Цицерона, Тулліи. Красавицу Туллію студенты воспвали въ стихахъ и проз, печальную судьбу ея въ гувернанткахъ, чмъ она была впослдствіи, по вызд отца ея, 1817 году, за границу, до-сихъ-норь помнятъ многіе. Шадъ оставилъ по смерти любопытное и рдкое сочиненіе ‘Selbstbiographie’ въ трехъ томахъ. Каедру словесности, посл смерти Рижскаго, занялъ Иванъ Евсвьевичъ Срезневскій, отецъ ныншняго академика и профессора въ Санктетербургскомъ Университет. Трудолюбіемъ и добросовстностью онъ снискалъ у слушателей ту же любовь, какою пользовался его предшественникъ, Рижскій, я вмст съ Разумникомъ Тимоеевичемъ Гонорскимъ (воспитанникомъ 1-го Педагогическаго Института, заброшеннымъ въ уздное училище и неожиданно-призваннымъ въ адъюнкты Харьковскаго Университета, когда его замтила инспекція харьковскихъ училищъ) вмст съ Александромъ Васильевичемъ Склабовскимъ {Скончался въ 1831 г., отъ холеры, въ Петербург, гд былъ начальникомъ отдленія въ Департамент Удловъ.}, Евграфомъ Филомаитскимъ и Петромъ Петровичемъ Гулакомъ-Артемовскимъ {Приглашенъ, около 1812 г., въ Университетъ читать польскую словесность и всеобщую исторію, впослдствіи сдлался извстенъ стихотвореніями на малороссійскомъ язык.}, положилъ основаніе литературной дятельности въ Харьков. Эта дятельность развернулась въ изданіи разомъ нсколькихъ журналовъ и газеты, при университетской типографіи, заведенной Каразинымъ, гд потомъ печатались почти вс малороссійскія книги. Въ этихъ журналахъ участвовали вс пишущіе тогдашніе профессора. Тутъ же явился впервые и Основьяненко, подъ собственнымъ именемъ Квитки. Множество стихотвореній И. Е. Срезневскаго, его переводы псалмовъ и стансы разбросаны также по этимъ журналамъ. Когда онъ умеръ, въ 1819 году, одинъ изъ студентовъ, учениковъ его, Гайдаровскій, подошелъ ко гробу, съ прощальнымъ стихотвореніемъ, и сказалъ:

Съ благоговніемъ и ужасомъ сердечнымъ,

Я приближаюсь къ гробу твоему!

хотлъ прочесть еще нсколько строфъ изъ прощальнаго слова, и залился горькими слезами, въ присутствіи множества свидтелей печальной церемоніи. Упомянемъ еще одну извстность Харьковскаго Университета. Это былъ профессоръ греческой и французской словесности, Валенъ де-Балю, ‘membre de l’Acadmie des Inscriptions de Paris’ у котораго была хорошенькая дочь — также предметъ элегій и нжныхъ стансовъ молодыхъ его слушателей, именемъ Аспазія. Но — увы! дочь постоянно боле привлекала вниманіе сердецъ университетскаго юношества, чмъ лекціи славнаго membre de l’Acadmie des Inscriptions de Paris. У Валенъ де-Валю иногда бывали только… три слушателя. Таковъ былъ въ первое время кругъ преподавателей новаго Университета. Число слушателей скоро возросло до 200. Дешевизна жизни студентовъ, которымъ домосды-родители присылали мало денегъ, была въ то время замчательна. Квартира со столомъ и прислугою, не далеко отъ центра города, стоила не боле 200 р. ассигнаціями въ годъ. Эта дешовая жизнь студентовъ имла т послдствія, что, напримръ, въ Университет считался въ числ слушателей, впродолженіе чуть не пятнадцати лтъ, нкто Сила Абрамычъ Цыцуринъ, который долженъ былъ, незадолго до нашихъ дней, оставить Университетъ, неконча курса потому только, что вышелъ законъ, предписывавшій студентамъ оставаться въ одномъ курс не боле двухъ лтъ.

Начальство харьковское старалось исподоволь доставить городу развлеченія. Заведенъ былъ ‘дворянскій клубъ’ въ дом Черкесова, потомъ въ дом Заруднаго. Содержатель его, бывшій фехтовальный учитель при Университет, Ле-дюкъ, одинъ изъ наполеоновскихъ гвардейцевъ 1812 года, бился изо всхъ силъ о поддержаніи веселостей этого собранія. Танцовали тутъ до упаду, и главную роль въ экоссезахъ, полонезахъ и la grecque играла студенческая молодежь. Здсь же началъ появляться, уже какъ свтскій человкъ, и Основьяненко. Сперва онъ былъ простымъ гостемъ, потомъ однимъ изъ членовъ-распорядителей, а наконецъ директоромъ танцовальнаго клуба. Вообще, гд возникало что-нибудь новое и нужно было дать толчокъ, являлся Основьяненко. Такъ вскор онъ далъ прочное значеніе харьковскому театру, поздне основалъ Институтъ для двицъ, а въ промежуткахъ своихъ хлопотъ о театр и объ Институт, сталъ издавать первый харьковскій журналъ. Скажемъ обо всемъ этомъ подробне.

Выйдя въ отставку, въ 1807 году, онъ оставался въ бездйствіи до 1812 года. Въ Харьков, въ начал 1812 года, возникъ правильный и постоянный городской театръ. Онъ помщался тогда на площади, противъ ныншняго Дворянскаго Собранія. Директоромъ театра вскор явился Основьяненко и сохранялъ это званіе до 1816 года. Имя обыкновеніе горячо и страстно браться за всякое дло, онъ до-того увлекся театромъ, что чуть даже не женился на одной изъ его актрисъ, извстной тогдашней красавиц и львиц Преженковской, но былъ остановленъ своею матерью. Въ 184-1 году, онъ напечаталъ любопытную ‘Исторію харьковскаго театра, отъ старинныхъ временъ’ {‘Лит. Газета’ 1841 г., No 114 и 115.}. Заимствуемъ изъ этой статьи главныя черты. Еще въ 1780 году въ Харьков давались представленія, нчто въ род балетовъ, отставнымъ петербургскаго театра дансромъ Иваницкимъ. Потомъ, на временныхъ подмосткахъ, красовалась какая-то ‘маляривна’ {Дочь маляра.} и ‘Лизка’. Новый правитель губерніи съ 1789 года, Кишенскій, все оживилъ и возродилъ. Театръ также былъ устроенъ и открытъ въ особомъ зданіи. Любопытны цны тогдашнихъ спектаклей. Самъ театръ былъ открытъ въ мсяцъ, на сумму 100 руб. асс., собранную по подписк. Потомъ учредили родъ абонемента. Ложа, въ этомъ абонемент, на годъ стоила 50 р. асс., кресло на годъ 10 р. асс. Театръ открытъ пьесою Княжнина ‘Безъ обду, домой ду’. Все шло хорошо. Скоро эфиши объявили, что будетъ играть нкто господинъ Москвичевъ. Публика повалила въ театръ. Новый дебютантъ долженъ былъ явиться въ пьес ‘Трубочистъ князь, князь Трубочистъ’. Первый выходъ его состоялъ въ томъ, что трубочистъ проваливается на сцену, въ трубу камина, и поетъ веселый куплетъ. Москвичевъ провалился, открылъ ротъ и замолчалъ… Онъ хотлъ въ ту минуту провалиться сквозь землю! Передъ нимъ, въ креслахъ партера, какъ разъ въ первомъ ряду, сидлъ зазжій орловскій губернаторъ, который на то время былъ приглашенъ въ театръ, а Москвичевъ былъ не кто иной, какъ бглый орловскій сержантъ, покинувшій мсто службы ‘изъ любви къ искусству!’ Губернаторъ зналъ его лично еще въ Орл, гд онъ игралъ въ домашнихъ спектакляхъ въ казармахъ, и захотлъ поддержать своего знакомца. ‘Не робй, Дмитрій! не робй!’ сказалъ онъ изъ креселъ громко, и Москвичевъ искусно доигралъ свою роль. Посл театра старый и новый начальники Москвичева условились, и онъ тутъ же былъ зачисленъ въ харьковскую труппу актровъ. Между-прочимъ, Основьяненко разсказываетъ, что этотъ Москвичевъ позволялъ себ на сцен любопытныя вольности, вызывавшія обыкновенно громкія одобренія. Иногда неожиданно онъ вклеивалъ въ роль разныя имена, propos. Напримръ, онъ плъ:

Я вамъ, дтушки, помога —

У Карпова денегъ многа!

Или,

Я вамъ, дтушки, помога —

У Манухина денегъ многа!

Названные по имени сидли въ театр, отмалчивались, причемъ Москвичевъ переходилъ къ другимъ, или развязывали кошельки, вынимали ассигнаціи, а иногда и цликомъ бросали на сцену кошельки, полные цлковыхъ. Москвичевъ принималъ бросаемое, какъ теперь принимаютъ букеты, низко раскланивался и начиналъ опять играть. Любопытныя воспоминанія вашего автора кончаются свдніями объ учител танцованія Штейн, который содержалъ театръ съ 1816 года. У этого Штейна явился впервые робкій, застнчивый дебютантъ изъ Курской Губерніи, игравшій до того времени въ Полтав, имя котораго было Щепкинъ… По словамъ Н. ІО. Квитки, его появленію въ Харьков предшествовала афера Штейна, который сформировалъ труппу изъ пятнадцати крестьянскихъ двочекъ и мальчиковъ, показалъ ихъ въ Коренной Ярмарк и уступилъ извстному богачу Каменскому, за 30,000 р. асс. Щепкинъ, но его же словамъ, появлялся сперва въ драмахъ и трагедіяхъ, гд игралъ роли принцевъ и графовъ. Основьяненко однажды за кулисами поймалъ его и сказалъ ему: ‘Эхъ, братъ Щепкинъ! играй въ комедіяхъ: изъ твоихъ фижмъ и министерства постоянно выглядываютъ мольеровскіе Жокрисы!’ Эти слова были многозначительны для будущности великаго комика. М. О. Щепкинъ намъ замтилъ, между-прочимъ, что въ драм ‘желзная Маска’ онъ исподоволь въ Харьков съигралъ вс роли, отъ часоваго, лакея, офицера и до герцоговъ. Не игралъ только самой Маски… Любопытенъ одинъ случай во время его жизни у Штейна. Щепкина отпустили въ Москву посмотрть тамошній театръ. Онъ прожилъ въ Москв день, побывалъ въ театр, взглянулъ на тогдашнюю игру и тогдашнихъ актровъ, и явился къ человку, который его привезъ въ Москву. ‘Отпустите меня уже домой!’— ‘Какъ, такъ скоро? Что за причина?’— ‘Да надо хать домой: прожился совсмъ, дорого въ Москв!’ II онъ, по словамъ Основьяненка, ухалъ въ Харьковъ, не сочтя долгомъ боле всматриваться въ игру московскихъ актровъ.— М. С. Щепкинъ говорилъ намъ, что это нсколько неточно, если ему не измняетъ память, потому-что въ Москв тогда были люди, отъ которыхъ онъ много пріобрлъ въ своемъ сценическомъ развитіи. Самъ М. С. Щепкинъ занялъ въ трупп Штейна мсто посл комика Угарова, о которомъ онъ отзывается съ большою похвалою и который тогда ухалъ въ Екатеринославль. По словамъ знаменитаго артиста, Квитка своею изворотливостью способствовалъ тому, что опера Котляревскаго ‘Наталка-Полтавка’ поставлена впервые въ Харьков. Она, безъ цензуры, сперва дана была въ Полтав, по личному разршенію Г. Г. Рпнина. Щепкинъ хотлъ ее дать въ свой бенефисъ въ Харьков. Квитка сказалъ ему: ‘Назначьте какую-нибудь старинную пьесу, а передъ самымъ днемъ бенефиса сошлитесь на нездоровье какого-нибудь актра и просите офиціально дать, за поспшностью Наталку Полтавку, пьесу, уже разршенную для Полтавы’. Пьеса была дана.

Званіе директора театра Основьяненко бросилъ, по случаю занятій по Институту, но любовь къ сцен осталась въ немъ навсегда и выказалась впослдствіи не одинъ разъ въ его литературныхъ трудахъ для сцены. Штейнъ содержалъ театръ съ 1816 по 1827 годъ, когда передалъ его Млатковскому. Млатковскій былъ послднею знаменитостью въ числ старинныхъ харьковскихъ антрепренровъ.

Въ это время, съ легкой руки Каразина, вошло въ моду заводить разныя общества съ благотворительною цлью. Въ 1811 году Каразинъ учредилъ, Высочайше потомъ одобренное, ‘Филотехническое Общество’. Что жь это было за общество? Въ брошюрк, изданной въ 1811 году {Мысли объ учрежденіи, въ полуденныхъ губерніяхъ Россійской Имперіи, Общества, подъ названіемъ Филотехническаго, въ пользу домоводства сихъ губерній. Харьковъ. Въ универс. типографіи. 1811 г., 32 стр. Также дв брошюры читанныхъ Каразинымъ рчей, въ 1811 и 1813 г.: О польз просвщенія въ домоводств и о необходимости усилитъ домоводство, гд высказано много и теперь любопытныхъ мыслей.}, разсматриваетъ Каразинъ незавидное, грубое, первобытное направленіе южнаго хозяйства и предлагаетъ землякамъ завести центральное учрежденіе для ‘распространенія разумныхъ познаній о лучшихъ сторонахъ сельской промышлености’ и ‘для заведенія и распространенія образцовыхъ хозяйственныхъ фермъ и фабрикъ’. Онъ написалъ ‘Уставъ Общества’, дворяне его подписали, а учредителю предложили мсто правителя длъ. Общество начало дйствія съ успхомъ, подъ руководствомъ Каразина, который не переставалъ подавать проектъ за проектомъ, и всхъ поднималъ на ноги {Спустя двадцать лтъ посл этого, онъ встртился въ Москв съ знаменитымъ Гумбольдтомъ и привелъ его въ восторгъ планомъ устройства во всхъ государствахъ цпи обсерваторій. Въ наши дни этотъ планъ приводится въ исполненіе…}.

Успхъ ‘Филотехническаго Общества’ вызвалъ у дворянъ мысль основать ‘Благотворительное Общество’, нчто въ род Петербургскаго Общества Посщенія Бдныхъ {По словамъ Н. Ю. Квитки, это Общество помщалось тогда въ дом отіева, за ркою Харьковомъ, противъ ныншняго дома Задонскаго, въ зданіи низенькомъ, въ два окна. Члены вносили по 25 р. асс. въ годъ. Набирались въ классы этого Общества двочки съ моекъ и просто съ улицы. Иные вмсто денегъ вносили хлбъ, муку, холстъ. На десять двочекъ всхъ классовъ былъ сперва гимназическій учитель, безъ жалованья. Скоро стали сюда поступать просьбы и отъ бдныхъ дворянъ о помщеніи ихъ дтей. Заведеніе разрослось и было переведено въ домъ ныншней Палаты Государственныхъ Имуществъ, съ куполомъ, украсившись надписью: ‘Харьковскій Институтъ благородныхъ двицъ Общества Благотворенія’. Когда Институтъ перешелъ подъ вдніе Императрицы Маріи еодоровны, два послднія слова на вывск были стерты. Наконецъ, былъ купленъ на пожертвованныя Демидовымъ 20,000 р. асс., у полковницы Шараповой, домъ на Екатеринославской Улиц.}. Какъ успшны были занятія этого Общества, видно изъ того, что уже на первыхъ порахъ оно положило основать и основало на свой счетъ ‘Институтъ для образованія бднйшихъ благородныхъ двицъ’. Первая мысль объ учрежденіи этого Института принадлежала, по словамъ г. Срезневскаго {По словамъ И. И. Срезневскаго, въ ‘Харьк. Губ. Вдомостяхъ, 184-3 г., No 33, въ стать О кончин Г. . Квитки, стр. 299.}, Основьяненк, который былъ въ то же время ревностнйшимъ членомъ и правителемъ длъ Благотворительнаго Общества, и даже литературное, или печатное поприще свое началъ статьею, въ ‘Украинскомъ Встник’ 1816 года, объ этомъ Институт. Общество Благотворенія, направляемое въ своихъ дйствіяхъ вліяніемъ Основьяненка, собрало значительную сумму общихъ приношеній, и Институтъ для двицъ былъ открытъ въ 1812 году, черезъ семь лтъ посл открытія Университета и черезъ годъ по открытіи Филотехническаго Общества. Актъ на открытіе Института подписанъ въ одинъ день съ актомъ объ ополченіи, 27-го поля 1812 года. На Квитку возложено было открыть Институтъ 10-го сентября, что онъ и исполнилъ въ то время, какъ непріятель занималъ Москву… Основьяненк вврено было главное управленіе длами Института, на который онъ, по словамъ г. Срезневскаго, ‘принесъ въ жертву почти все достояніе свое’. Вскор, но ходатайству Основьяненка, блаженной памяти императрица Марія еодоровна приняла Харьковскій Институтъ подъ свое покровительство. Это было въ 1818 {Подробности объ этомъ находятся въ стать Велихова, напечатанной въ ‘Русскомъ Инвалид’ за 184 О г., No 159, и ‘Харьковскихъ Губернскихъ Вдомостяхъ’ того же года, No 26.}.

Вотъ что говоритъ K. М. Сементовскій объ участіи Основьяненка въ этомъ дл:

‘Оставаясь въ званіи правителя длъ Общества Благотворенія, Г. . Квитка оказалъ краю услугу, которой одной достаточно было бы для сохраненія памяти о немъ. Однимъ изъ попеченій Общества было доставленіе воспитанія юношеству бдныхъ семействъ…

‘Дти мужескаго пола опредляемы были, на иждивеніи общества, въ пансіонъ при губернской гимназіи, для воспитанія же двицъ, ни въ Харьковской, ни въ сосднихъ губерніяхъ, не существовало еще тогда общественныхъ учебныхъ заведеній. Квитк принадлежитъ первая мысль объ учрежденіи такого заведенія въ Харьков, его же заботливости, трудамъ и жертвамъ принадлежитъ и осуществленіе этой мысли. Но его старанію открытъ Институтъ, гд должны были получать воспитаніе изъ каждаго узда Харьковской Губерніи, но дв двицы благороднаго происхожденія, изъ бднйшихъ семействъ, чтобы потомъ, въ свою очередь, быть наставницами и учительницами дочерей достаточныхъ помщиковъ. Скоро гуда были помщаемы и дочери помщиковъ, на ихъ собственномъ иждивеніи и насчетъ казны Императрицы Маріи еодоровны’.

Когда Институтъ, по представленію Квитки, уже избраннаго въ 1817 году предводителемъ дворянства Харьковскаго Узда, поступилъ въ число казенныхъ заведеній, учредителю его поручено составить ‘Совтъ’ для управленія Институтомъ. Въ январ 1818 года Основьяненко, по выборамъ, утвержденъ членомъ Институтскаго Совта и оставался въ этой должности до мая 1821 года. И. ІО. Квитка говоритъ, что въ 1816 году Основьяненко сочинилъ ‘Кадриль’ для встрчи возвращавшихся въ Харьковъ изъ Парижа войскъ. Здсь, между-прочимъ, былъ хоръ, гд двицы пли:

Милости просимъ, гости желанны,

Лавры пожавши, къ намъ отдохнуть!

Позже, его же стараніями, открыты въ Харьков: Кадетскій Корпусъ, переведенный потомъ въ Полтаву, и Публичная Библіотека при Университ. Основьяненко въ нкоторыхъ изъ неизданныхъ писемъ своихъ, въ 1839 году, съ восторгомъ вспоминаетъ объ этомъ времени и о заслуженномъ торжеств своемъ. Харьковскій Институтъ имлъ еще особенно-благое значеніе для нашего автора. Черезъ отношенія къ нему, онъ узналъ одну изъ достойнйшихъ его классныхъ дамъ, на которой вскор и женился. Свадьб предшествовала самая страстная любовь, которой, по словамъ М. С. Щепкина, отвчали немене-нжно и пылко {Около 1814—1813 г., по словамъ Н. Ю. Квитки, Основьяненко здилъ въ Москву, по семейному длу А. М. Зарудной съ А. Г. Хитровою, ея внучкою, которую она обошла какъ-то въ длеж имнія. Поздка обошлась нашему автору что-то очень-дорого, говорятъ не мене нсколькихъ десятковъ тысячъ, и была очень-мало вознаграждена домомъ въ 3,000 руб. сер. Эта поздка явно отразилась въ ‘Письмахъ Повинухина’ два года спустя.}. Супруга имла такое важное значеніе въ литературной жизни Основьяненка, что мы постараемся подробне, словами его же собственной корреспонденціи, обрисовать ее. Около 1818 года, изъ Петербурга пріхала въ Харьковъ на мсто классной дамы одна изъ пепиньерокъ Екатерининскаго Института. Тогда Основьяненк было уже подъ-сорокъ лтъ. Черезъ два года по прізд своемъ въ Харьковъ, около 1821 года, классная дама вышла за Основьяненка замужъ и осчастливила его, по собственнымъ его словамъ, на всю жизнь {Намъ неизвстно съ точностью время женитьбы Квитки, свднія наши основаны на приводимыхъ здсь письмахъ жены его и на слдующемъ письм г. Вилламова, изъ Гатчины, отъ 27-го сентября 1820 года, къ нашему автору: ‘Я имлъ счастіе докладывать Государын Императриц, по доставленному отъ 11-го сего мсяца всеподданнйшему прошенію, о желаніи вашемъ сочетаться бракомъ съ классною дамою, двицею Вульфъ, и Е. И. Величество изъявить изволила на то Высочайшее согласіе, со всемилостивйшимъ желаніемъ вамъ на сей союзъ благословенія Всевышняго и всякаго благополучія’.}. Это была знаменитая и почтенная Анна Григорьевна, которой имя такъ часто встрчается въ ‘посвященіяхъ повстей’ ея мужа, которая принимала участіе во всхъ заботахъ и трудахъ нашего автора, леляла жизнь его, выслушивала и поправляла его сочиненія, смотрла на его литературную судьбу, какъ на свою собственную, на его сочиненія, какъ на что-то сверхъестественное, и когда не стало на свт ея стараго друга, она бросила свтъ и ‘съ нетерпніемъ ждала минуты, когда могла за нимъ сойдти въ могилу’.

Вотъ какъ о ней говоритъ самъ Основьяненко, въ письм къ П. А. Плетневу, отъ 8-го февраля 1839 года: ‘Мой собственный ценсоръ и критикъ мой безпристрастный, Анна Григорьевна, находитъ, что ‘Щирая любовь’ интересне ‘Маруси’ {Повстныя повсти Основьяненка, которыя тогда переводились имъ самимъ съ малороссійскаго для ‘Современника’.}. Не знаю, какъ въ свое время посудите, но я ей врю, что было бы безъ ея руководства? Если занесусь, она меня притянетъ, если опускаюсь низко, она велитъ вылазить, или оставить и приподняться, она-то въ пору меня останавливаетъ въ разговорахъ, въ описаніи дйствій… Она судьбой дана мн въ награду, не знаю, за что, но только изъ того Института, который здсь учрежденъ! Она первая прибыла сюда классная дама и наградила меня собою за вс заботы мои объ Институт! жизнь моя коловратка, когда-нибудь передамъ, хоть въ отрывкахъ, для любопытства’. При этомъ письм приложено письмо Анны Григорьевны къ П. А. Плетневу, отъ 1-го Февраля 1839 года, въ которомъ, между-прочимъ, она пишетъ: ‘Я — Вульфъ, первая, выпущенная въ 1817 году, и на другой же годъ изъ пепиньерокъ отправленная, по вол императрицы Маріи еодоровны, въ Харьковскій Институтъ, гд, находясь два года, вышла замужъ за основателя и члена сего же заведенія, нын извстнаго Грицька Основьяненка… Вы справедливо сказали, что я счастлива, ибо какое благо въ мір можетъ сравпиться съ тмъ неоцненнымъ сокровищемъ, которое я имю въ моемъ муж-друг! О, какъ вы хорошо разгадали эту рдкую душу!’ Другое письмо Анны Григорьевны къ П. А. Плетневу, отъ того же Февраля 1839 года, еще любопытне, въ немъ сохранены любопытныя свднія о жизни Основьяненка въ первые годы его женитьбы. Вотъ оно: ‘Вы пишете, что я напомнила вамъ одну изъ счастливйшихъ эпохъ вашей жизни, эти слова воскресили и въ моей душ пріятнйшія воспоминанія юности моей, когда я, безпечная, веселая, думала, что весь свтъ заключается въ стнахъ институтскихъ и что быть пепиньеркой есть такое счастье, съ которымъ ничто сравниться не можетъ, а вступить въ классныя дамы, чего я только тогда не ожидала, значило уже устроить свою судьбу навкъ. Но вотъ какъ судьба разрушила вс мои планы, мн дали чинъ классной дамы, но съ какимъ пожертвованіемъ? Чтобъ я хала въ Харьковъ! И до-сихъ-поръ живо помню, какъ поразило меня это извстіе, и когда я уже увидала, что это неизбжно, что я должна разстаться съ Институтомъ и съ моими милыми подругами, я думала, что умру съ отчаянія! Остальное вамъ извстно, однакожь, вышедши замужъ, я не переставала мечтать о Петербург и часто просила моего мужа найдти какую-нибудь должность и перехать туда, но онъ, любя свою родину и привязанъ будучи къ своимъ роднымъ, никакъ на то не ршался! Такъ прошли годъ за годомъ, и вотъ я ужь восьмнадцать лтъ постоянная жительница Малороссіи… нтъ, двадцать, потому-что два года была классною дамою. Первыя десять лтъ жили мы въ самомъ город, гд и тогда я рдко бывала въ свт, а вотъ восемь лтъ, какъ я веду жизнь совершенно-отшельническую, живя на Основ, которая тогда оживляется, когда кто изъ родныхъ прідетъ, какъ прошедшее лто я провела съ милой и любезной m-me Башуцкой’ {Марья Андреевна, дочь Андрея едоровича Квитки, роднаго брата Основьяненки.}. Хлопоты по устройству Института невсегда приносили одн розы нашему автору, въ письм отъ 26-го апрля 1839 года онъ говоритъ: ‘Вотъ мое чистосердечное сознаніе, никогда я не думалъ писать что-либо! Читаемое не нравилось, а если встрчалось что-либо, сходствовавшее съ моимъ разумніемъ, я находилъ, что не съ той точки писавшій смотрлъ, не то замтилъ. Отдаленность отъ дйствователей и пребываніе въ здшней пустын не леляли дальнйшихъ разсужденій и никакъ не возбуждали во мн охоты писать. Притомъ же занятія, пріятныя для души и сердца моего, обладали тогда мною въ высшей степени… Я устроивалъ Институтъ — самая мысль, такъ новая для здшняго края, боролся съ мнніями, предразсудками, понятіями, произвелъ, и въ награду увидлъ зависть, дйствующую противъ меня со всмъ ожесточеніемъ! Бросилъ вс мои труды и тутъ-то, посланною мн Богомъ Анною Григорьевною побужденный, принялся писать!’

Институтъ былъ, какъ читатель видлъ, причиною женитьбу нашего автора. Въ это время, по словамъ М. А. Коростовцевой, родственницы Основьяненка, нашъ авторъ жилъ у своей матери, въ ея дом на Екатеринославской Улиц, невдалек отъ Холодной Горы, противъ Дмитріевской Церкви. Институтъ былъ тогда тоже близко, тотчасъ за церковью, и Основьяненко со службы шелъ къ матери прямо черезъ калитку институтскаго сада. По словамъ Е. И. С—ой, бывшей тогда тоже сосдкою по квартир Квитки, помщеніе нашего автора заключалось въ двухъ комнатахъ: большой, въ три окна во дворъ, и маленькой спальн, въ одно окно, выходившее въ садъ.

Домъ, гд онъ жилъ, принадлежалъ Кундипой. Въ этой квартир три первые мсяца онъ провелъ и женатый, туда ему носили, между-прочимъ, отъ матери, жившей по сосдству, въ дом дочери своей, чай, а обдалъ онъ съ матерью. Прибавимъ, что мать нашего автора была въ числ директриссъ Института. М. А. Ко—цева воспитывалась тогда въ дом матери Основьяненка, съ его сестрами. Она помнитъ, какъ Основьяненко постоянно обдалъ съ ними, шутилъ, разсказывалъ объ Институт и шалуньяхъ-институткахъ, помнитъ его въ тогдашнемъ темномъ сюртук, съ многочисленными, мелкими складками на тальи, въ чунарк, какъ ее называли, помнитъ его умные, черные глаза, изъ которыхъ одинъ былъ полузакрытъ, и его доброе, кроткое лицо {Нами пріобртенъ фотографическій снимокъ съ портрета, писаннаго съ автора масляными красками во весь ростъ, въ эту счастливую пору. Этотъ портретъ впервые нами публикованъ при ‘Пантеон’, въ этомъ году. На портрет Квитка изображенъ съ уставомъ Института въ рук, въ легкихъ бакенбардахъ и съ густыми волосами, что отличается отъ единственнаго его портрета, изданнаго при ‘Молодик’ г. Башиловымъ.}.

Судя по приведеннымъ письмамъ Анны Григорьевны, онъ женился около 1821 года, слдовательно сорока лтъ отъ-роду. Въ это почти время начинается и его литературная карьера.

III.
Первые литературные вечера въ Харьков.— Начало журналистики.— Украинская литература до Квитки.— Первые журналы.

Въ дом жены губернскаго прокурора Любовниковой, которую до-сихъ-поръ съ почтеніемъ вспоминаютъ бывшіе тогда студенты харьковскіе, стали собираться по вечерамъ для чтенія. Эти первые ‘литературные вечера’ собирала цвтъ тогдашняго харьковскаго ученаго и литературнаго свта, профессоровъ, студентовъ и всякихъ дилеттантовъ, словомъ, все мыслящее общество маленькаго городка, гд тогда было не боле двнадцати тысячъ жителей. Здсь сталъ появляться, со своими малороссійскими анекдотами, игрою на Флейт и пьесами для Фортепьяно, своего сочиненія, и будущій Основьяненко.

Вслдъ за вечерами Любовниковой, открылись литературныя чтенія у Гонорскаго, названнаго нами выше молодаго адъюнкта русской словесности. Основьяненко, появляясь здсь, уже не сидлъ молча, а позволялъ себ разсуждать о тогдашней русской литератур. Читалось, однако, тогда мало. Книги привозились въ Харьковъ, до 1805 года, московскими книгопродавцами, во время ярмарокъ. Помщики запасались букварями для дтей, кое-чмъ новымъ для себя, изъ Фаланги ‘Псовыхъ охотниковъ’, ‘Ружейныхъ егерей’, ‘Домашнихъ аптекарей’ и ‘Домашнихъ кухарокъ’, и затмъ временныя книжныя лавки опять скрывались изъ Харькова {Со словъ И. Т. Лисенкова, бывшаго прикащикомъ въ одной изъ книжныхъ лавокъ того времени.}. Тамъ, гд теперь въ гостиномъ двор извстная книжная лавка Апарина, возникла скоро постоянная, маленькая кладовая книгъ отъ московскаго магазина М. П. Глазунова {Брата петербургскаго книгопродавца И. П. Глазунова.}. Тогда боле шелъ въ продажу ‘Анахарсисъ’. Однажды, это было около 1814года, въ лавку вошелъ робкій молодой студентъ, H. K. М—и, отъ котораго мы это слышали, и принесъ подъ-мышкою книгопродавцу толстую тетрадь, предлагая ее купить. Тетрадь была переводъ романа г. Кубуадоръ, подъ именемъ ‘Ужасы судьбы, или четыре несчастливца’, романа сантиментальнаго и нжнаго, несмотря на заглавіе. Владтель магазина повернулъ въ рукахъ увсистую кипу листовъ, взглянулъ на молодаго автора и предложилъ ему за вс три тома: двадцать-пять рублей ассигнаціями. Таковы были тогдашнія харьковскія средства въ-отношеніи литературныхъ изданій! Одинъ шагъ уже оставался къ изданію журнала.

Украинская литература начинается народной псней и сказкой. Гоголь говорилъ: ‘Псня для малороссіянина все — и поэзія, и отцовская могила. Он могутъ вполн назваться историческими, потому-что не отрываются ни на мигъ отъ жизни и всегда врны тогдашней минут, тогдашнему событію’. Псня — дневникъ украинца, лирическая лтопись, куда онъ вносилъ въ былые годы все, что чувствовалъ, мыслилъ и длалъ. Украинская сказка — это украинская эпопея. Здсь все туземное, обыденное, едва-подернутое оттнкомъ Фантастическимъ. Иногда залетаютъ сюда и стороны чуждой стран жизни, вымыслы иныхъ народовъ. Сказка степная говоритъ только о тхъ картинахъ и событіяхъ, которыя проходятъ передъ глазами простолюдина, которыя затрогиваютъ его творческую мыслительность, почти не отрывая его отъ домашняго порога, огорода, его вишневаго сада, степи, плуга и воловъ. Псня и сказка украинскія составляли степную, ходячую лирику и эпосъ задолго до появленія книжной дятельности въ степяхъ. Печатная же украинская литература начинается, какъ и везд, лтописцами. Центромъ ея сперва явился Кіевъ — колыбель русской жизни, потомъ, съ началомъ ХІX-го вка, ея средоточіе перешло въ Харьковъ, гд былъ открытъ первый южно-русскій университетъ. Въ послдніе годы Кіевъ и Харьковъ нераздльно идутъ впереди литературной дятельности Украйны…

Древнйшими памятниками степнаго нарчія были, съ XI-го вка, отрывки въ сказаніяхъ Нестора, Кирилла Туровскаго, ‘Слово о Полку Игоря’, Ефрема Сурина, въ грамматахъ князей Владимірскихъ и Галицкихъ, и въ поученіи Владиміра Мономаха. Позже это нарчіе является, въ смшеніи съ польскимъ и блорусскимъ, въ XV, XVI и XVII вкахъ, у Петра Могилы, Лазаря Барановича, Антонія Радзивиловскаго и въ переводахъ: Библіи докторомъ Скоринною и проповдей цареградскаго патріарха Каллиста. Организованнымъ является оно въ ‘Литовскомъ Статут’ и въ ‘Словар’ Памвы Берынды, въ ‘Гетманскихъ универсалахъ’ и полныхъ лтописяхъ, какова извстная лтопись Величко, недавно-изданная. Сюда же относятся: старинные акты Южной Руси, письма Мазепы къ дочери Кочубея и два любопытные памятника: ‘Кроныка въ лтописцевъ стародавнихъ, еодосія Софоновича, игумена Михайловскаго Златоверхаго Монастыря въ Кіев, 1672—81 года’, упоминаемая г. Бодянскимъ въ ‘Ученыхъ Запискахъ’ Московскаго Университета, 1834 г., ч. VI, стр. 287—313, въ превосходной стать подъ псевдонимомъ: Мастакъ, и ‘Изборникъ Святослава’, составленный кіевскимъ дьякомъ Іоанномъ. Эта литература, впрочемъ, оставалась еще совершенно-чуждою народу и не могла имть никакого вліянія на появленіе послдующихъ украинскихъ поэтовъ и литераторовъ. Со времени Петра-Великаго украинское нарчіе начинаетъ выработываться подъ рукою ученыхъ. Проповдники начала XVIIІ-го вка были почти вс малороссы, переселившіеся съ юга въ наши столицы. Meлетій Смотрицкій, коренной украинецъ, былъ первый русскій грамматикъ. Другой грамматикъ Павловскій, въ 1818 году, издалъ: ‘Грамматику малороссійскаго нарчія’, гд (на стр. 90 — 93) помстилъ цлый разсказъ по-украински отрывокъ изъ исторіи нкоего малороссіянина. Въ это же почти время раздались въ печати и первые звуки собственно-литературнаго украинскаго языка: то былъ извстный авторъ ‘Энеиды, вывороченной наизнанку’, Котляревскій. Въ ‘Перелицованной Энеид’, писанной въ 1798, 1808 и 1809 годахъ и изданной вполн уже въ 184-2 году, хотя для насъ заключается порядочная частица снотворности и воды, господствуетъ, тмъ немене, чистый малороссійскій языкъ ‘puritatis legitimae’, какимъ впослдствіи писалъ рдкій изъ южно-русскихъ писателей, не исключая и Квитки, писавшаго на смшанномъ харьковскомъ нарчіи. Вслдъ за ‘Энеидою’ Котляревскій написалъ дв оперетки: ‘Наталка-Полтавка’ и ‘Москаль-Чарпиникъ’, об изданныя только въ 1838—1841 годахъ, въ ‘Украинскомъ Сборник’ г. Срезневскаго. Между Котляревскимъ и собирателями украинской старины, рядъ которыхъ открылъ въ 1819 году князь И. А. Цертелевъ, является въ одно время съ Основьяненкомъ Гулакъ-Артемовскій, авторъ пьесъ: ‘Твардовскій’, ‘Тюхтій та Чванькб’, ‘Солопій та Хивря, або горохъ при дорози’, ‘Папъ та собака’, ‘Батько та сынъ’, и переводовъ изъ Гете: ‘Рыбакъ’ и одъ Горація, названнаго имъ ‘Гараською’… О Квитк скажется подробно въ нашей стать. Здсь назовемъ его современниковъ и преемниковъ, чтобъ вполн очертить нашу рамку украинской литературы, въ сред которой онъ появился въ 1816 году. Князь Цертелевъ издалъ въ 1819 году ‘Старинныя малороссійскія псни’. За нимъ М. А. Максимовичъ, въ 1824-году, издалъ также ‘Малороссійскія псни’, которыхъ продолженіемъ служили впослдствіи другіе сборники его псенъ и нсколько томовъ его сборника ‘Кіевлянинъ’. Вслдъ за Максимовичемъ выступилъ другой ученый, И. И. Срезневскій, съ ‘Украинскимъ Сборникомъ’, ‘Украинскими Былями’ и любопытнйшимъ изданіемъ своимъ, составляющимъ теперь рдкость: ‘Малороссійская и Запорожская Старина’. Въ послднее время, въ числ собирателей украинской старины, стоитъ имя А. Л. Метлинскаго, извстнаго боле по псевдониму Амвросія Могилы, который издалъ свои ‘Думки та Псни’, ‘Южно-Русскій Зборникъ’ и недавно прекрасный и обширнйшій сборникъ ‘Народныхъ южно-русскихъ псенъ’. Наконецъ, къ числу собирателей степной народности мы должны отнести г. Аанасьева, издавшаго недавно въ ‘Извстіяхъ Академіи Наукъ’ нсколько варіантовъ южно-русскихъ думъ, г. Лукашевича, К. Сементовскаго и автора двухъ замчательныхъ диссертацій по русской литератур въ Харьковскомъ Университет H. К—ова. Въ числ иностранцевъ, трудившихся надъ украинскою стариною, стоятъ имена: въ Галиціи — Вацлава изъ Олеска, Жеготы Паули, Лозинскаго, Левицкаго и Вагилевича. Посл этихъ именъ мы должны назвать украинскихъ писателей собственно-литературнаго характера, повствователей и драматурговъ. Но читатель напрасно бы искалъ ихъ въ памяти лицъ, слдившихъ за степною поэзіей. Мы не будемъ рекомендовать ему ни Василія Наржнаго, писавшаго о Малороссіи, хотя этого автора съ его ‘Бурсакомъ’, гд героини носятъ имена греческія, ставили въ родоначальники бурсаковъ Гоголя въ ‘Ві’ и ‘Тарас Бульб’, а повсть ‘Два Ивана, или страсть къ тяжбамъ’ въ родоначальницы повсти ‘О томъ, какъ Иванъ Иванычъ поссорился съ Иваномъ Никифоровичемъ’, потому только разв, что въ обихъ есть ‘по два Ивана’ и ‘по страсти къ тяжбамъ’. У г. Кукольника тоже есть романъ, гд на сцен ‘Два Ивана, два Степаныча, два Костылькова’ и тоже страсть къ сутяжничеству… Въ подобномъ сходств наконецъ можно упрекнуть и ‘Героя нашего времени’ съ ‘Рыцаремъ нашего времени’ Карамзина. Не будемъ рекомендовать читателю и Ореста Сомова, писавшаго въ тридцатыхъ годахъ подъ именемъ Порфирія Байскаго, автора повстей: ‘Юродивый’, ‘Гайдамакъ’, ‘Русалка’, ‘Оборотень’, ‘Ночлегъ Гайдамаковъ’, ‘Сватовство’, ‘живой въ обители блаженства вчнаго’, ‘Кіевскія Вдьмы’, ‘Недосозданіе’ и ‘Недобрый глазъ’. Это все невинная и давно-забытая старина. Въ одно время съ Сомовымъ явился другой украинскій романистъ Петръ Голота, написавшій, съ 1832 года, романы: ‘Иванъ Мазепа’, ‘Наливайко’ и ‘Хмльницкіе’, и вслдъ за нимъ г. Александръ Кузьмичъ и позднйшіе повствователи и стихотворцы: Корсунъ, Петренко, Писаревскій, Кореницкій, Шереперя, Заблла и Боровиковскій. Боле замтно выдался изъ среды послдней эпохи харьковско-полтавской литературы Евгеній Гребенка. Мы должны указать еще на Маркевича, автора ‘Украинскихъ Мелодій’, на Бодянскаго, который, подъ псевдонимомъ Запорожца Иськи Материнки, въ 1833 году, издалъ первый опытъ пересказыванія, только по-малороссійски, степныхъ сказокъ, и наконецъ на г. Кирилла Тополи, который, посл автора ‘Думъ’, рано сошедшаго съ литературнаго поприща, едва-ли не боле другихъ украинскихъ поэтовъ говоритъ сердцу.

Но, при страстномъ желаніи постителей вечеровъ у Любовниковой и Гонорскаго, изданіе это долго не осуществлялось. Наконецъ, журналъ — гордость маленькаго городка — въ начал 1816 года вышелъ, и Основьяненко въ немъ съ первыхъ же поръ является, прямо, однимъ изъ издателей. Остановимся нсколько-доле надъ этимъ временемъ и его лицами, имвшими сильное вліяніе на послдующую дятельность Основьяненка.

Журналъ, который сталъ выходить при харьковской типографіи, назывался ‘Украинскій Встникъ’. Онъ выходилъ, въ шестнадцатую долю листа, въ 1816, 1817 и 1818 годахъ, и составляетъ теперь для самихъ библіомановъ библіографическую рдкость. Редакторами его были Евграфъ иломаитскій и Разумникъ Тимоеевичъ Гонорскій. Въ конц четвертой и послдней части этого журнала за первый годъ, при извстіи объ изданіи его въ слдующемъ году, въ глав двухъ этихъ издателей, подписался и Основьяненко настоящимъ своимъ именемъ: Григорій Квитка.

Подъ редакціею Основьяненка и двухъ другихъ издателей ‘Украинскій Встникъ’ тотчасъ сталъ на твердую ногу. Мы пересмотрли его. Здсь, кром общихъ тогдашнему времени произведеній въ род ‘Осенней прогулки въ день моего ангела’, печатались и дльныя статьи ученаго содержанія: ‘Введеніе въ исторію Малороссіи’ (1818 г., VII ч. 260 стр. и VIII 73 стр.), ‘О Малой Россіи’, соч. М. Грибовскаго (1816 г. I ч.), ‘Гетманъ Хмльницкій’, ‘Сковорода’ (1817 г. VI ч., 106 стр.) и статьи критическія: ‘живописная проза’ и ‘О гармоніи слова’, одного изъ издателей его, P. Т. Гонорскаго. Основьяненко печаталъ здсь, за подписью Григорія Квитки, отчеты о Благотворительномъ Обществ и объ Институт, и статьи юмористическія, производившія въ Харьков Фуроръ, подъ псевдонимомъ алалея Повинухина. Въ отчетахъ объ Институт Основьяненко вдохновляется дломъ рукъ своихъ и безпрестанно приводитъ громкія слова: ‘Россіянки, прекрасныя дщери отчизны, кмъ Россы рождены, кмъ Россы плнны!’ Въ письмахъ Фалалея Повинухина, мшая русскій языкъ съ французскимъ, начиная ихъ словами: ‘пардонъ, месіе, миль пардонъ!’ прибавляя: ‘же ву мерси!’ авторъ жалуется на свою жену, которая будто-бы только рядится, да разъзжаетъ по театрамъ, жалуется на сосдей, которые будто-бы узнали уже его роковое имя и хотятъ его поколотить, проситъ черезъ журналъ выслать ему Француза-учителя, становится, по желанію учителя, изъ Фалалея, алурденомъ Левинухинымъ, объявляетъ, что учитель, вмст съ ящиками, привезъ изъ Харькова и мадамъ, что учитель съ мадамою везутъ его въ Москву, что въ Тул его хватаютъ за долги, что онъ угощаетъ квартальнаго, за неоплаченный счетъ завтрака, попадаетъ въ маркры и, наконецъ, въ нахлбники къ одному помщику, гд ему, впрочемъ, хорошо, потому-что тамъ его встртило все готовое: столъ, вино и баня. Въ 1817 г., въ V-й части ‘Встника’ Основьяненко напечаталъ письмо къ редакторамъ, гд говоритъ: ‘Почтенные сотрудники! я получилъ на выборахъ должность предводителя дворянства, поэтому отказываюсь отъ участія въ журнал, самимъ издателемъ убдило меня быть только горячайшее желаніе пользы краю, тогда-какъ я песъ лишь званіе издателя и не имлъ способностей не только писать, но и быть полезнымъ въ вашихъ совщаніяхъ! Прошу передлывать дальнйшія мои статьи объ Институт, о чемъ просить побуждаетъ меня также не слава прослыть мастеромъ слова!’ Но недолго блаженствовали издатели на лаврахъ… Въ Харьков основался другой журналъ — совершенная противоположность ‘Украинскому Встнику’, журналъ, подъ названіемъ ‘Харьковскій Демокритъ, тысяча первый журналъ’, издаваемый Василіемъ Масловичемъ. Въ эпиграф его стоитъ:

Журналовъ тысяча, а книги ни одной…

На сколько первый журналъ былъ строгъ и учелъ, на столько второй былъ веселъ и шутливъ, смялся надъ ученостью, и на всякую важную и строгую вещь писалъ пародіи. Самые мсяцы, въ которые онъ издавался (а такихъ было всего шесть, потому-что уже въ конц шестаго, на послдней страничк, стояла меланхолическая строчка: кончина Демокрита), самые мсяцы на заглавныхъ листахъ его носили особыя имена, напримръ: Ай, ай, ай! мсяцъ май — тепелъ, да холоденъ! Здсь печатались плохія описанія города Харькова въ стихахъ. Издатели ‘Украинскаго Встника’, преклонивъ оружіе, сами стали въ ряды сотрудниковъ веселаго ‘Демокрита’ и его редактора, который, впрочемъ, былъ старе ихъ всхъ, носилъ парикъ и очки. Между-прочимъ, Основьяненко появился здсь съ стихотвореніями, подъ которыми везд стоитъ полная его подпись Григоріи Квитка. Эти стихотворенія ‘Воззваніе къ женщинамъ’ и искусные ‘Двойные акростихи’ любопытны тмъ-боле, что ихъ писалъ будущій веселый авторъ украинскихъ повстей и писалъ почти на сороковомъ году жизни.

Вотъ отрывки напечатанныхъ и неупоминаемыхъ ни однимъ изъ его біографовъ стихотвореній Основьяненка:

Воззваніе къ женщинамъ.

Волосы сдютъ,

Зубы ужь падутъ,

Душеньки, прощайте,

Не могу любить!

Обожалъ я Машу,

Кат строилъ куръ,

Чуть не застрлился —

Надю, какъ узналъ! (Январь, 1816 годъ, стр. 60—61).

Не хочу.

Люди добрые, винюся!

Врьте, право, не шучу!

Передъ всми признаюся,

Что жениться я хочу!

Женщинъ много въ бломъ свт,

Я тотчасъ жену сыщу,

Маша, ты одна въ предмет,

Согласишься ль? Не хочу! (Стр. 112—114).

Много именъ отвчаетъ ему на вопросы словомъ не хочу! пока, наконецъ, онъ самъ догадывается и заключаетъ:

Коль никто идти не хочетъ —

Такъ и я ужь не хочу!

Въ мартовской книг ‘Демокрита’ напечатано стихотвореніе его ‘Мн’. Но любопытне всего его двойные акростихи. Вотъ образчикъ одного изъ нихъ (118 стр.), гд имя акростиха составляется и въ начал и въ конц:

Надя.

На толь тебя узналъ, чтобы отдаться въ плнъ?

Ахъ! страстію горю часа ужъ два!

Другихъ оставилъ я, исполнить чтобъ обрядъ!

Я долженъ же спросить, любимъ ли я?

Въ числ рукописныхъ, оставшихся посл его смерти, стихотвореній, назовемъ ‘Мой разговоръ съ Ванькою, въ день моего рожденія’ и басню ‘Оселъ и Зври’, гд мы нашли, между-прочимъ, такой звукоподражательный стихъ:

Рогами быкъ бока бодалъ…

Н. Ю. Квитка доставилъ намъ, въ числ другихъ бумагъ покойнаго, еще два неизданныя стихотворенія Основьяненко: ‘Посвященіе альбома’, будто бы переводъ изъ Горація, подъ которымъ стоитъ подпись 5 января 1816 года, Кяхта, и ‘Прибавленіе къ посвященію альбома’. Вотъ начало этой сантиментальной старины:

Посвященіе альбома.

(Переводъ изъ Горація).

‘Твой кумъ

Привыкъ всегда безъ дальнихъ думъ,

Что въ сердц зародится,

Тотчасъ и изъясниться,

И правду ржетъ завсегда.

Примромъ — скажемъ съ позволенья,

Прекрасна ты, ей-Богу, безъ сравненья!

Ну правда вить!… а правда не бда!

И если бы случилось —

Не онъ… О! нтъ, не онъ, а какъ бы такъ сказать,

Что сердце бы его въ тебя влюбилось,

Не будетъ онъ молчать!

Хотя не скажетъ, такъ напишетъ,

Что сердце все его тобою дышетъ.

Ну! вотъ твой кумъ каковъ! и т. д.

Но любопытне всего этого доставленный намъ Н. Ю. Квиткою ‘Маршъ’, сочиненный Основьяненко и подаренный въ 1817 г. Наталь Гавриловн Раевской, въ которую онъ былъ страстно влюбленъ {Эта привязанность высказалась впослдствіи довольно-оригинально. Нашъ авторъ, будучи въ слобод Липцахъ, гд ныньче станція подъ Харьковомъ и гд происходитъ дйствіе его повсти: ‘Солдатскій портретъ’, услышалъ въ Сельской Расправ устный процесъ поселянина съ поселянкою. Первый, между-прочимъ, воскликнулъ послдней: ‘Нтъ ужо, Наталко, воля твоя, а ты неправа, что завладла моимъ огородомъ въ Липцахъ!’ Довольно было Основьянонк имени Наталки, чтобъ своимъ авторитетомъ въ Сельской Расправ повернуть дло въ пользу поселянки.— (Со словъ Н. Ю. Квитки).

}. Музыка ‘Марша’, во отзыву знатоковъ въ этомъ дл, обличаетъ также и музыкальное дарованіе Основьяненко. Объяснительный же текстъ къ печальному маршу напоминаетъ алалея Повинухина. Вотъ его подстрочныя поясненія, которыя надобно пть:

‘Получается жестокое повелніе гусарамъ хать, у прекрасныхъ сердuа трепещутъ, вздохи, увренія, клятвы, и прочее, какъ водится, прощайте, не забудьте насъ, а мы васъ никогда! Колокольчикъ, ухали, стенанія, плачь, грусть вчная, до перваго собранія, какъ обыкновенно бываетъ у женщинъ, не прогнвайтесь!’

Внизу потъ, на рукописи ‘Марша’, сдлана приписка рукою женщины: ‘Чаще это случается съ мужчинами!’ По словамъ Н. ІО. Квитки, авторъ нашъ сочинилъ тогда еще ‘Псню’, съ музыкой для двнадцати охотниковъ своего брата, которымъ придумалъ еще и особаго устройства двнадцать же роговъ, съ клапанами, въ род кларнета. Онъ въ это время уже подтрунивалъ надъ своимъ прошлымъ и домашніе пвчіе его знатнаго брата распвали комическую псню, также его сочиненія, въ которой читатель узнаетъ его самого:

Прійшовъ Гриць, зажурывсь,

Та и въ чепци постригсь.

Грицю, Грицю, до Маруси,

Заразъ, заразъ приберуся!

Грицю, Грицю, до роботы,

Въ Гриця порваны чоботы!

Грицю, Грицю, роби хлибъ,

Акхи, акхи — щось охрипъ (*)!

(*) Любопытно, что эта псня стала теперь народною и г. Метлинскій внесъ ее, по ошибк, въ новое изданіе свое: ‘Южно-русскія псни’ 1854 г.

‘Харьковскій Демокритъ’ прекратился въ начал своемъ (въ 1816 году), ‘Украинскій Встникъ пересталъ выходить въ начал 4820 года. Въ промежутокъ же этого времени выходили, при той же университетской типографіи (4847 по 4818 г.): ‘Харьковскія извстія, листы въ четырехъ отдленіяхъ’. Это было родъ газеты, гд помщались внутреннія происшествія, заграничныя новости, смсь и объявленія. Этой газеты нтъ возможности нигд достать, ея нтъ даже въ ‘Публичной Библіотек’, въ Петербург. Намъ однажды случайно попался разрозненный ея экземпляръ и, сколько помнится, тамъ были статьи объ Институт, о которомъ постоянно въ то время, надо замтить, писалъ одинъ только Основьяненко. Не знаемъ, кто былъ издателемъ этой газеты. Въ 1824, 1825 и 1826 годахъ выходилъ еще въ Харьков, при Университет: ‘Украинскій журналъ’, изданіе А. Склабовскаго. Здсь уже господствовала строгая наука, въ настоящемъ смысл этого слова. Основьяненко здсь не участвовалъ.

IV.
Переходъ въ ‘Встникъ Европы’.— Новые псевдонимы.— Комедія.— Заимствованъ ли изъ нея ‘Ревизоръ’ Гоголя?— Первыя повсти.

Женившись, авторъ нашъ, по прекращеніи ‘Украинскаго Встника’, перенесъ свои труды въ ‘Встникъ Европы’, журналъ, издававшійся въ Москв Каченовскимъ. Здсь онъ участвовалъ съ 1820 по 1824годъ, продолжая печатать свои юмористическія письма, подъ псевдонимомъ алалея Повинухина, и подъ другими псевдонимами, главное лицо, къ которому обращались эти письма, былъ Лужницкій Старецъ, псевдонимъ, нын разгаданный.

Въ ‘Встник Европы’ 1818 года напечатана статья ‘Записки Лужницкаго Старца’, съ подписью Малые Лужники. Тутъ же, въ другой стать, въ письм: Къ господамъ издателямъ Украинскаго Встника, Лужницкій Старецъ оспориваетъ мнніе этого журнала, будто-бы ходившая тогда по Москв рукопись ‘Записка о достопамятностяхъ Москвы’ принадлежала исторіографу Карамзину, потому только, что доставлена въ печать Карамзинымъ. Авторъ называетъ себя здсь братомъ Московскаго бродяги. Такимъ-образомъ Лужницкій Старецъ самъ обратилъ на себя вниманіе ‘Украинскаго Встника’. Г. Гаевскій въ стать ‘Дельвигъ’ {‘Современникъ’, 1834г., No 1. Критика, стр. 5.}, говоритъ: ‘Дельвигъ жилъ {Около 1818 г.} на одной квартир съ покойнымъ П. Л. Яковлевымъ, братомъ лицейскаго товарища Дельвига М. Л. Яковлева, писавшимъ подъ псевдонимомъ Лужницкаго Старца {H. С. Тихонравовъ показывалъ намъ цлую книжку, изданную въ т времена Лужицкимъ Старцемъ, замтивъ, что подъ именемъ этого старца писали многіе, въ томъ числ гг. Каченовскій и Погодинъ.}. П. Л. Яковлевъ, старше Дельвига только двумя годами, былъ очень-друженъ съ его лицейскими товарищами и пріятелями, которые собирались у нихъ довольно-часто, а эти пріятели, какъ читатель знаетъ, были: Пушкинъ, Баратынскій и другіе, дорогія нашей литератур имена’. Въ ноябрьской книжк ‘Встника Европы’ за 1820 г. (стр. 157) мы нашли письмо къ редактору, за подписью П. Як…. 23 ноября 1820 года. Здсь Лужницкій Старецъ нсколько выглянулъ изъ-за своего псевдонима. Въ этомъ же году въ ‘Встник Европ’ появился и Основьяненко. Нкоторое сочувствіе между ‘Встникомъ Европы’ и ‘Украинскимъ Встникомъ’, надо замтить, выразилось уже тотчасъ по прекращеніи послдняго, въ 1819 году. Доказательствомъ этому служитъ, между-прочимъ, напечатанное въ ‘Встник Европы’ въ 1820 году, съ примчаніемъ редактора: ‘Письмо въ Украинскій Встникъ’, уже прекратившійся, куда оно собственно и назначалось, изъ Камчатки, за подписью Людмилла Ракордъ {Супруга покойнаго адмирала.}. Это было начало любопытнйшей корреспонденціи о нравахъ и обычаяхъ неизвстнаго далекаго края {‘Встникъ Европы’, 1820 г. іюль, (стр. 248—265).}. ‘Украинскій Встникъ’ получался въ тогдашней Камчатк. Имя Вернета, въ немъ участвовавшаго, первое обратило на себя вниманіе И. И. Ракорда и его супруги. Пріхавъ въ скоромъ времени изъ Камчатки въ Харьковъ, по освобожденіи Головина изъ плна японскаго, знаменитый морякъ прежде всего пустился отъискивать квартиру харьковскаго литератора. Онъ нашелъ желанную квартиру и отворилъ дверь. Былъ вечеръ, и Иванъ Филипповичъ Вернетъ сидлъ въ потемкахъ. Заслышавъ гостя, хозяинъ бросился зажигать свчу, по П. И. Рикордъ посл первыхъ привтствій объявилъ, что при свч гость и хозяинъ могутъ разочароваться другъ въ друг, что лучше всего бесдовать въ потемкахъ. Это понравилось Вернету, онъ проговорилъ около часу съ камчатскимъ гостемъ и разстался съ нимъ, не видавъ его въ лицо, потому-что П. И. Рикордъ на другой же день, оставилъ уже Харьковъ {Этотъ анекдотъ разсказанъ нсколько-иначе, нежели мы слышали отъ самого Рикорда, и въ стать ‘Современника’: И. В. Вернетъ (1847 No 1).}.

Приведемъ кстати другой анекдотъ о Вернет. Одинъ изъ знавшихъ Вернета, между-прочимъ, разсказывалъ намъ, что послдній постоянно, не только въ своихъ печатныхъ статьяхъ, что мы отчасти знаемъ, но и въ разговор, употреблялъ высокопарныя фразы и цитаты изъ древнихъ греческихъ и римскихъ авторовъ. И что жь? Однажды подглядли за нимъ и нашли, что на донышк фуражки Вернета выписаны были мелкимъ почеркомъ вс до одной фразы, которыми онъ забрасывалъ удивленныхъ слушателей…

Въ 5-мъ No ‘Встника Европы’, за мартъ, явился Основьяненко съ статьею ‘Письма къ Лужницкому Старцу’, за подписью ‘Аверьянъ Любопытный, состоящій не у длъ коллежскій протоколистъ, имющій хожденіе по тяжебнымъ дламъ и по денежнымъ взысканіямъ’. А ниже: ‘Марта 1-го дня. Сыромятники’. Псевдонимъ напоминаетъ первую службу Основьяненко, его состояніе не у длъ при Департамент Герольдіи, а самое письмо напоминаетъ письма алалея Повинухина. Письмо начинается словами: ‘Уже пять мсяцевъ были мы въ тхъ мысляхъ, что вы, мужъ почтеннйшій, посылаете свои статьи къ Миносу. Жена моя, бывъ уврена, что вы скончались, подавала милостыню бднымъ за упокой души вашей, сынъ мой здилъ даже на Ваганьково Кладбище отъискать могилу вашу, а досужій нашъ піита, г. Пустяковскій, читалъ намъ надгробіе Лужницкому Старцу!’ Дале Аверьянъ Любопытный проситъ писать и не унывать духомъ, если Старца одолли Ничтовичй и Тараторины, и заключаетъ: ‘Вспомните, что вытерплъ другъ вашъ отъ бродягъ, преслдовавшихъ его въ Лужникахъ, за Москвою-ркою.’ На это Лужницкій Старецъ сдлалъ подъ статьею примчаніе, гд говоритъ, что, вроятно, Аверьяпъ Любопытный писалъ къ нему или ‘въ день именинъ жены своей, или выигравъ тяжебное дло, или взыскавъ по ненадежному обязательству’ и общаетъ ему отвчать. Въ-самомъ-дл, съ апрля того же года, Лужницкій Старецъ началъ снова свою корреспонденцію и письма адресовалъ Аверьяну Любопытному. Съ мая Основьяненко писалъ къ нему подъ псевдонимами: 1—19 и А**. Шестериковъ, городъ Т. {Объ этихъ псевдонимахъ мы слышали отъ г. B. К. Предположеніе наше о вроятности такого показанія подтверждается словами: городъ Т., то-есть Тула, гд нашъ авторъ былъ около этого времени по дламъ.}.

Въ 4821 г. въ ‘Встник Европ’, въ 5-мъ No, подъ ‘Письмами къ Лужницкому Старцу’ стоитъ уже имя Юноша Благо Города. Эти письма мы считаемъ также письмами Основьяненко: ихъ тонъ ршительно одинъ съ письмами алалея Повинухина, а новый псевдонимъ, вроятно, придуманъ авторомъ по случаю поздки въ ближній къ Харькову Блгородъ, гд находится могила упомянутаго нами выше родственника Фамиліи Квитокъ, епископа Іоасафа Горленко. Въ 1822 г. въ ‘Встник Европы’ ‘Письма къ Лужницкому Старцу’ наконецъ являются прямо уже съ подписью алалея Повинухина. Здсь, между-прочимъ, болтливый авторъ описываетъ свою свадьбу съ Евдокіей Григорьевной, въ имени которой нельзя не узнать супруги автора, Анны Григорьевны, а обитаемый имъ городъ называетъ: Хар….. Наконецъ, въ томъ же году, въ ‘Встник Европы’ помщены пять ‘Малороссійскихъ анекдотовъ’, перемшанныхъ съ малороссійскими фразами, анекдотовъ безъ подписи, но которые смло можно отнести къ перу Основьяненко. Кром автора ‘Писемъ алалея Повинухина’ и ‘Юноша Благо Города’ въ то время никто не могъ дать этимъ извстнйшимъ украинскимъ анекдотамъ такой редакціи, да притомъ они прямо относятся къ Слободской Украйн, то-есть, къ Харькову и его области, что видно изъ перваго разсказа, и при жизни Основьяненка были конькомъ въ его оригинальныхъ импровизаціяхъ, въ маленькомъ домашнемъ кругу, среди веселыхъ, невзыскательныхъ знакомыхъ {Можно было бы думать, что авторомъ этихъ анекдотовъ былъ П. П. Гулакъ-Артемовскій, но послдній намъ сказалъ, что эти анекдоты ему не принадлежатъ. Наконецъ наши соображенія подтверждаетъ Снегиревъ въ письм своемъ къ нему, отъ 10 октября, 1831 г., гд прямо говоритъ: ‘Анекдоты ваши изъ малороссійскихъ пословицъ (въ ‘Встник Европы’) я читалъ…’ и т. д.}.

Съ этой поры начинается новая эра въ жизни Основьяненка, вызвавшая появленіе его комедій и повстей около 1830 года, и потому мы остановимся на ней нсколько доле. Въ этотъ періодъ, именно съ 1827 года, нашъ авторъ является уже съ явными требованіями литературнаго мста, достигаетъ его и становится извстенъ, хотя немного поздно, именно почти на пятьдесятъ-пятомъ году своей жизни. Замтимъ, что злые языки, однако, не сразу дали ходъ извстности нашего автора, пасквили и эпиграммы изрдка пускали въ него свои жала, и даже самъ Каразинъ не удержался, чтобъ не пустить въ ходъ о немъ довольно-дкаго куплета, который, по словамъ г. К., начинался такъ:

Былъ монахомъ, былъ актромъ,

Былъ поэтомъ, былъ танцоромъ!

Позже, другое четверостишіе обошло далеко околотокъ. Вотъ оно:

Не yадивлюся я, Создатель,

Какой у насъ мудреный вкъ,

Актеръ, поэтъ и засдатель —

Одинъ и тотъ же человкъ!

Замтимъ, что эти эпиграммы очень-дйствовали на мирную и робкую природу нашего автора.

До 1827 года, когда Основьянеyко написалъ комедію ‘Прізжій изъ столицы, или суматоха въ уздномъ город’, напечатанную только въ 184-0 году, и до появленія его повстей на малороссійскомъ язык, впервые, съ псевдонимомъ Основьяненко, первая его повсть ‘Харьковская Ганнуся’ напечатана въ 1832 году въ ‘Телескоп’ г. Надеждина {Вслдъ за нею, съ именемъ Основьяненко, явился Солдатскій Портретъ въ 1833 г. въ ‘Утренней Звзд’. Замчательно, ‘что мщанка-бублейница’, Піючиха, выведенная въ Ганнус, жива донын. Она обитаетъ близь Воскресенской Церкви, въ Харьков, ужь въ званіи купчихи, въ собственномъ двухъэтажномъ дом, съ деревяннымъ верьхомъ и обижается при одномъ имени Основьяненка.}, безъ всякаго намка на имя Основьяненка и съ подписью переводчика, г. Погодина {Издатель ‘Телескопа’ въ примчаніи къ повсти этой, говоритъ: поветъ доставлена при слдующей записк: ‘Я получилъ отъ почтеннаго русскаго писателя, живущаго въ Малороссіи, дв повсти съ лестнымъ для меня правомъ: пересказать ихъ по-своему. Я долженъ былъ сократить ихъ слишкомъ втрое! Слдовательно автора должно благодарить за изобртеніе и расположеніе, а за разсказъ отвтственность падаетъ на меня.— М. Погодинъ’. По послдующему изданію Ганнуси, оказалось, что г. Погодинъ былъ въ этомъ дл только переводчикомъ, сократившимъ повсть во многомъ напрасно.}.

Слпой и болзненный въ дтств, безпрестанно мнявшій въ молодости воевный мундиръ на канцелярское перо и канцелярское перо на военный мундиръ, четыре года монахъ, затворникъ, въ самые лучшіе, свжіе годы жизни, дятельный членъ Благотворительнаго Общества и директоръ странствующей труппы актровъ, основатель Института для двицъ и издатель перваго украинскаго журнала, директоръ танцовальнаго клуба и авторъ юмористическихъ остроумныхъ писемъ, подъ забраломъ нсколькихъ псевдонимовъ — и въ то же время авторъ строгихъ отчетовъ о любимомъ Институт, авторъ сладенькихъ и плохихъ стихотвореній, гд воспвались Маши, Лизы, Нади и Кати, наконецъ музыкантъ и предводитель дворянства — сколько разнообразія и сколько пережитыхъ противоположностей! {Въ письм къ Н. Ю. Квитк, отъ 26 мая 1829 г., изъ Основы онъ пишетъ: ‘Намъ деньги нужны — о! нужны! зло нужны!’ Въ другомъ отъ 22 ноября, говоритъ: ‘Анна Григорьевна все еще не оправилась и ходитъ завязавши глаза, у нея была, не вамъ кажучи ‘бешиха’ — да бабуся отшептала. А чи нема писенкъ, заунывныхъ или смшныхъ? Еслибъ можно съ нотами, очень бы одолжили!’ Мы имемъ въ рукахъ черновую бумагу, писанную рукою нашего автора, сдлку покойнаго Основьяненка и его брата съ Г-немъ 7-го класса чиновникомъ, Матвемъ Андреевичемъ Байковымъ, отъ 1 мая 1829 г., о продаж послднему ихъ имнія въ Зміевскомъ Узд, въ сел Гуляйпол, заключающагося въ 50-ти паличныхъ крестьянскихъ душахъ мужскаго пола, земли 372-хъ десятинахъ, лсу 112 десятинахъ съ садомъ, селитряныхъ буртахъ, съ посудою, втряною мельницею и постоялымъ дворомъ’. За это имніе г. Байковъ долженъ былъ заплатить 4-0,000 р. асс. г. Квитк (Григорію), тысячу при подписаніи условія, 10,000 не дале 1-го сентября того же года, еще 10,000 не позже 1-го поля 1830 г., и наконецъ остальные 20,000 р. въ особо-установленный срокъ. Это было съ — тхъ-поръ единственное достояніе нашего автора.}.

Изъ приведенныхъ выше писемъ мы видли, что первыя десять лтъ супружеской жизни Основьяненка протекли въ город, откуда онъ мало вызжалъ. Анна Григорьевна звала его не разъ въ Петербургъ, но онъ, любя свою родину и родныхъ, никакъ не ршался. Бывшая мечтательная, кроткая, нжная институтка, посланная въ подруги нашему автору, первая возбудила въ немъ охоту стать вполн ‘литературною личностью’. Основьяненко видлъ въ себ вс залоги для достиженія этой цли, но много лтъ еще прошло, пока онъ ршился и получилъ возможность ее достигнуть. Главною помхою были, какъ онъ самъ говорилъ, ‘отдаленность отъ дйствователей и пребываніе въ здшней пустын, которая не леляла дальнйшихъ разсужденій и никакъ не возбуждала охоты писать.’ Бездтность до конца жизни еще боле набрасывала печальный оттнокъ на домашнюю жизнь супруговъ…

Любопытно остановиться нсколько на упомянутой выше комедіи: ‘Прізжій изъ столицы, или суматоха въ уздномъ город’. На заглавномъ лист, въ ‘Репертуар’, гд она была напечатана въ 1840 году, сказано: писано въ 1827 году. Что это такое? Не-уже-ли худо-скрытое, или, еще хуже-обнаруженное соперничество автора съ Гоголемъ, который въ самомъ отрочеств своего дарованія былъ выше всего, написаннаго впослдствіи Квиткою? Насъ, да и не насъ однихъ, занялъ этотъ вопросъ и мы его, по-возможности, прослдили. Мы сличали эту комедію съ ‘Ревизоромъ’ Гоголя и нашли точно нкоторое вншнее сходство между обими комедіями. Ниже будетъ, въ своемъ мст, приведено объ этой пьес письмо Основьяненко, здсь скажемъ наши соображенія, тмъ боле необходимыя, что около 1840 года не мало толковали о ней въ-отношеніи къ ‘Ревизору’. Основьяненко написалъ свою комедію около 1827—1828 годовъ. Въ архив Московскаго Ценсурнаго Комитета она записана подъ No 602-мъ. Въ редакціи ‘Репертуара’ сохранился отъ рукописи ея, затерянной въ типографіи, заглавный листокъ на синей бумаг, въ четвертку, съ печатью Комитета и слдующею подписью: Печатать позволяется. Москва, 1828 года, октября 18-го дня. Въ должности предсдателя Московскаго Ценсурнаго Комитета, Сергй Аксаковъ, No 602. Рукопись тогда же была послана на сцену въ Петербургъ, ходила тамъ по рукамъ, ходила но Москв и возвратилась, въ тридцатыхъ годахъ, въ Харьковъ. Напечатана она въ 184-0 году, но еще въ 1836 г. вызвала слдующее любопытное обстоятельство. Узнавъ по слухамъ о содержаніи ‘Ревизора’, Основьяненко пришелъ въ негодованіе, съ нетерпніемъ сталъ ожидать его появленія въ печати, и когда первый экземпляръ комедіи Гоголя былъ полученъ въ Харьков, онъ созвалъ пріятелей въ домъ свой, прочелъ сперва свою комедію, по процензированной тетрадк, а потомъ и ‘Ревизора’. Гости ахнули и сказали въ одинъ голосъ что комедія Гоголя цликомъ взята изъ его сюжета, и по плану, и по характерамъ, и даже по частной обстановк. Мы прочли об комедіи. Дйствительно, сходства нельзя отрицать съ нкоторой стороны, даже можно, пожалуй, полагать, что Гоголь читалъ въ рукописи комедію Основьяненко до написанія своего ‘Ревизора’. Но это сходство только мнимое. Комедія Основьяненка скучна, растянута, написана вялымъ языкомъ, а по художественности характеровъ и мастерскому языку пьесы Гоголя не можетъ быть даже упомянута при имени ‘Ревизора’. Эта, однакожъ, встрча двухъ авторовъ на одномъ сюжет, и даже почти на одной форм сюжета, во всякомъ случа вещь любопытная. Гоголь въ своей ‘Авторской Исповди’, говоритъ прямо, что сюжеты ‘Ревизора’ и ‘Мертвыхъ Душъ’ ему переданы Пушкинымъ. За нсколько мсяцевъ до смерти Гоголя, въ 1851 году, въ одномъ извстномъ семейств, въ Москв у А**, произошелъ такой разговоръ. Одинъ изъ гостей спросилъ у Гоголя, бывшаго здсь, получилъ ли онъ посланное ему въ Остенде собраніе провинціальныхъ анекдотовъ о балагурахъ-солдатахъ и о солдатской медицин? Гоголь отвтилъ, что получилъ и при этомъ прибавилъ: ‘Въ послднее время мною, на вызовъ, получено не мало подобныхъ посылокъ, между-прочимъ, я пріобрлъ изъ Петербурга довольно-любопытную характеристику тамошнихъ меломановъ’! Тутъ разговоръ зашелъ о сюжетахъ вообще, и Гоголь чистосердечно объявилъ, что мысль ‘Ревизора’ передана ему Пушкинымъ, съ которымъ едва не было подобнаго же событія во время его поздки, за матеріалами для исторіи Пугачева, въ Оренбургъ {Именно, услужливый знакомый, въ одномъ изъ городовъ, куда долженъ былъ захать Пушкинъ, опередилъ поэта письмомъ къ градоначальнику, гд было сказано: ‘Пушкинъ детъ къ вамъ за матеріалами, по вы на это не смотрите, онъ скрывается, а наврно детъ васъ ревизовать!’ Можно вообразить, какой пріемъ Пушкину сдлали вслдствіе такого письма.}. Пушкинъ прибавилъ Гоголю, что подобная исторія случилась и съ Свиньинымъ, редакторомъ первыхъ ‘Отечественныхъ Записокъ’. Разсказъ Гоголя о Свипьин дополнилъ при этомъ г. Бо—ій, прибавившій, что Свиньинъ, въ свою поздку въ Бессарабію, гд, съ карандашомъ въ рукахъ и записною книгою, останавливался передъ каждымъ камешкомъ и говорилъ съ каждою торговкою, былъ также принятъ за ревизора и послужилъ причиною любопытнйшей мистификаціи, которая увлекла его до-того, что онъ самъ забылся, вообразилъ себя дйствительнымъ ревизоромъ и кончилъ тмъ, что сталъ принимать просьбы. Все это едва не кончилось для него очень и очень-печально. Изъ всего этого можно заключить одно, именно: что Основьяненко и Гоголь задумали планъ комедіи по сюжету, который былъ передъ тмъ вызванъ не однимъ, подобнымъ событіемъ въ Россіи и даже въ ея литературномъ) кругу {Г. Сушковъ въ III том ‘Раута’ на 1854г., (стр. 321), говоритъ: ‘А многіе ли изъ читателей слышали о Прізжемъ, какъ о предшественник, если ужь не родоначальник ‘Ревизора’?— и дале на (стр. 383-й): ‘Квитка въ этой суматох многое подмтилъ до Ревизора и донесъ ему о разныхъ безпорядкахъ въ губерніи къ свднію’. Въ ‘Литературной Газет’ 1843 г. (No 35) въ Некролог (на стр. 650) также замчено сродство ‘Ревизора’ съ этою пьесою и сказано: ‘Прізжій’ до 1840 г., ходилъ по Малороссіи въ рукописи, хотя представленъ вовсе не былъ.}. Самое примненіе сюжета къ сцен у каждаго также не могло и вылиться, кажется, въ другой форм, какъ они написали. Совтуемъ читателю пробжать пьесу Основьяненка, несмотря на тяжелый слогъ и растянутость, она въ этомъ случа довольно-любопытна. Здсь также дйствіе происходитъ въ уздномъ город, въ дом городничаго, куда тотчасъ переводятъ мнимаго ревизора, мнимый ревизоръ также мальчишка, некончившій ученія и ненадежный въ служб. Другія лица здсь также: и судья (Спальникъ, отъ слова спать) и почтовый экспедиторъ (Печаталкинъ), который, какъ и у Гоголя, въ конц развязываетъ всю пьесу, и смотритель уздныхъ училищъ (Ученосвтовъ) и частный приставъ (Шаринъ), напоминающій Держиморду, и, наконецъ, дв пріятныя дамы, сестра городничаго, Трусилкина, и племянница его, которыя также влюбляются въ ‘милашку ревизора’. Здсь также вся кутерьма происходитъ отъ полученнаго городничимъ темнаго и сбивчиваго извстія изъ губернскаго города, чиновники также представляются ревизору, и тотъ у нихъ занимаетъ деньги, отъ 27 р. 80 к. асс. до 500 р. асс., значительнаго куша, взятаго у городничаго. Здсь также, какъ и у Гоголя, дамы толкуютъ о храм изящества, и о томъ, какъ печально изъ столицы вкуса быть брошену въ такую уединенную даль! Наконецъ, при развязк, также происходитъ, по словамъ Основьяненко, нмая сцена, и всхъ, какъ громомъ, поражаютъ слова частнаго пристава о новомъ, настоящемъ, какъ видно, ревизор: Вотъ бумаги отъ губернатора, съ жандармомъ присланныя! Въ-заключеніе представляемъ, какъ образчикъ лучшихъ мстъ въ скучной и растянутой комедіи, любопытную выписку изъ ‘Прізжаго изъ столицы’, письмо къ городничему отъ губернскаго чиновника. Вотъ оно:

‘Почтенный благодтель, ома омичъ! Имю честь поздравить васъ съ наступленіемъ теплой погоды и пріятныхъ дней, и чрезъ сіе напомнить, что скоро близится время третному отъ васъ окладу. При семь прошу, вмсто положенной мн по штату провизіи, доставлять деньгами, по справочнымъ цпамъ… Это будетъ кругле и, по ныншнимъ непріятнымъ временамъ, осторожне! При семъ извщаю васъ, что его превосходительство получилъ кое-какія бумаги изъ Петербурга, но еще он къ намъ не переданы, и потому мн неизвстно ихъ содержаніе, а когда узнаю — сообщу! При семъ спшу васъ увдомить: держите ухо востро! Черезъ вашъ городъ подетъ важная и знатная особа, но кто? неизвстно! Губернаторъ съ нимъ съ аттенціею… Онъ — яко бы въ Крымъ, по имйте предосторожность! Вызжаетъ завтра и, по разсчету, будетъ вмст съ симъ письмомъ!’

Развязка пьесы у Основьяненка отличается отъ гоголевой, ревизоръ, увезши прекрасную даму, самъ ловится на собственномъ приказаніи: не выпускать никого изъ города, и попадаетъ въ тюрьму. Предлагаемъ, въ заключеніе, письмо къ намъ С. Т. Аксакова, процензировавшаго, какъ мы сказали, эту пьесу Квитки — въ 1827 году {Письмо Загоскина къ Основьяненк о томъ же почти предмет приводится ниже, въ общей корреспонденціи. Это письмо смутило и спутало боле всего Квитку, тмъ боле, что при этомъ Загоскинъ, какъ директоръ московскаго театра, отказалъ ему въ 1836 г. въ постановк ‘Прізжаго’ единственно за сходство съ ‘Ревизоромъ’.}.

‘Очень охотно отвчаю на вашъ вопросъ, относительно комедіи Г-на Квитки: ‘Прізжій изъ столицы’. Она точно была одобрена мною къ напечатанью, 26 лтъ тому назадъ, вмст съ другими комедіями того же автора, а именно: ‘Дворянскіе выборы’, ‘Вторые дворянскіе выборы’, ‘Турецкая шаль’, ‘Шельменко’ и ‘Странница или Соннамбулка’ {пьесъ: ‘Турецкая Шаль’ и ‘Соннамбулка’ намъ неизвстна, он не были ни въ печати, ни на сцен. Изъ послдней только взятъ, кажется, сюжетъ, въ повсти Основьяненка: Маргарита Прокофьевна.}. Я даже не зналъ, что ‘Прізжій изъ Столицы’ былъ напечатанъ, и теперь не помню въ подробности его содержанія, по могу васъ смло уврить, что ‘Ревизоръ’ не могъ быть писанъ подъ вліяніемъ этой пьесы, потому что ‘Ревизоръ’ былъ напечатанъ прежде, чмъ Гоголь узналъ о существованіи комедіи г. Квитки. Я спрашивалъ Гоголя (около 184-0 года): знаетъ ли онъ эту комедію? И онъ отвчалъ мн, что слышалъ о ней, по не читалъ. Не подлежитъ сомннію только то, что анекдоты о ложныхъ ревизорахъ ходили по Россіи издавна, съ разными варіаціями, и что одно и то же происшествіе подало мысль написать комедію обоимъ авторамъ. Я не былъ знакомъ лично съ Григорьемъ едоровичемъ Квиткою, но мы нсколько лтъ переписывались по поводу его комедій. Я слышалъ, что жизнь этого человка была богата разными интересными происшествіями и любопытными переходами въ противоположныя обстоятельства и положенія’.

Въ-заключеніе, не ложемъ не пожалть, что самый нелпый слухъ, самое ничтожное обстоятельство даетъ поводъ иногда къ грубйшимъ сплетнямъ… Служба поглощала грустныя стованія нашего автора на уединенную жизнь въ провинціи и давала ему средства разсяться, среди хлопотъ и постоянныхъ неизмнныхъ занятій. Съ 1817 года онъ былъ избранъ въ дворянскіе предводители Харьковскаго Узда и пробылъ въ этомъ званіи четыре трехлтія, по 1829 г. Въ конц этого срока дворянство поднесло ему торжественную благодарность, въ вид форменнаго акта, написаннаго въ самыхъ лестныхъ выраженіяхъ. Въ промежуткахъ, между служебными занятіями, Основьяненко устроивалъ въ знакомыхъ домахъ домашніе спектакли, иногда самъ игралъ на этихъ театрахъ, писалъ для нихъ ноты, игралъ на фортепьяно и флейт, и подъ-конецъ игралъ на ней, какъ говорятъ, очень-недурно. Вскор принялся онъ писать другую комедію, которая, какъ ближайшая къ его тогдашнему служебному поприщу, избгла участи долго-ненапечатанной своей предшественницы и вышла въ свтъ подъ именемъ: ‘Дворянскіе выборы’. За нею слдовалъ ‘Шельменко-деньщикъ’, имвшій большой успхъ. Въ 1832 году, именно въ годъ выхода въ свтъ съ именемъ г. Погодина, первой малороссійской повсти Основьяненко, онъ былъ избранъ совстнымъ судьею Харькова, и оставался въ этой должности девять лтъ, до 184-0 года. Успхъ первой попытки ободрилъ его и вслдъ за нею, съ 1834года, появились два тома его извстныхъ ‘Малороссійскихъ повстей, разсказанныхъ Грицькомъ Основьяненкомъ’. Въ стать о сочиненіяхъ своихъ (‘Москвитянинъ’ 1849 г. No 20) онъ говоритъ:

‘Написавъ нсколько повстей на малороссійскомъ язык, я, по обычаю добрыхъ земляковъ моихъ, кром своего настоящаго прозвища, принимать другое, или по имени отца, напримръ, Петренко, Василенко, или по мсту жительства — напримръ, Зайченко, Боровенко (такая ужь у нихъ натура!) взялъ себ прозвище по мсту жительства, живу въ Основ, и такъ да буду Основьяненко, и пошелъ такъ писаться!’ {Псевдонимъ Грицько Основьяненко появился впервые въ альманах ‘Утренняя Звзда’ въ Харьков, въ 1833 г., подъ повстью ‘Солдатскій патретъ’ и двумя легкими очерками: ‘Украинское утро’ и ‘Суплика до пана издателя’.}.

Успхъ этихъ первыхъ повстей былъ рдкій. Вслдъ за тмъ Основьяненко напечаталъ отдльно нсколько брошюрокъ, изъ которыхъ замчательны: оперетка ‘Сватанье на Гончаровк’ и ‘Листы до любезныхъ земляковъ’ — родъ поучительныхъ посланіи, на малороссійскомъ язык, къ простонародію. За послднее произведеніе авторъ удостоился благодарности отъ правительства. Извстность украинскаго разскащика вскор дошла до Петербурга. Журналы, черезъ кипгопродавцовъ, стали наперерывъ просить его сотрудничества. Жуковскій, въ проздъ свой черезъ Харьковъ, замтилъ Основьяненка, ободрилъ его совтомъ — писать и писать боле, выбирая сюжеты изъ окружающей его жизни, и привезъ переводъ нсколькихъ его повстей въ подарокъ ‘Современнику’, издававшемуся тогда П. А. Плетневымъ. По поводу этого завязалась у Основьяненка переписка съ г. Плетневымъ и постоянное сотрудничество въ ‘Современник’. Съ 1838 по 184-3 годъ (годъ своей смерти), Основьяненко напечаталъ въ ‘Современник’ цлый рядъ повстей, отрывковъ изъ романа, разсказовъ, очерковъ и воспоминаній, и собственные переводы на русскій языкъ почти всхъ своихъ малороссійскихъ повстей. Съ 1839 года, онъ является сотрудникомъ въ ‘Отечественныхъ Запискахъ’, гд напечаталъ половину романа ‘Панъ Халявскій’ и историческую монографію ‘Головагый’, которая пополняетъ другія подобныя же статьи автора: ‘Преданія о Гаркуш’, извстномъ украинскомъ разбойник, ‘Татарскіе набги на Харьковъ’. Въ ‘Отечественныхъ Запискахъ’ напечатана еще въ 184-3 году повсть Основьяненка ‘Двнадцатый годъ въ провинціи’.

Статья вторая и послдняя.

V.
Домашняя жизнь.— Анна Григорьевна уже старушка.— Высшій тонъ въ сочиненіяхъ.— Встрча съ Гребенкой.— Другія знакомства.

Въ 1840 году нашъ авторъ былъ избранъ въ предсдатели Харьковской Палаты Уголовнаго Суда. Это была его послдняя должность, на третьемъ году исправленія ея онъ умеръ.

Жизнь его въ это время текла тихо, въ семейномъ счастьи, гд за нимъ, какъ за ребенкомъ, ухаживала Анна Григорьевна, и въ литературныхъ, почти непрерывныхъ трудахъ. Названный нами выше внучатый братъ покойнаго Н. Ю. Квитка, въ это время обыкновенно прізжалъ къ нему читать, и читалъ въ постороннихъ домахъ его лучшія сочиненія на малороссійскомъ язык. Боле всего тогда читалась и донын уважается поклонниками Основьяненка его повсть ‘Маруся’. Недавно еще мы застали двухъ старичковъ, мужа и жену прошлаго времени, въ слезахъ надъ любимою повстью покойнаго Квитки. Шестидесятилтній старикъ, болтливый и оживленный въ кругу знакомыхъ, которые стекались къ нему въ Основу (тогда еще постоянное мсто жительства его, что видно изъ подписей во всхъ его письмахъ того времени), былъ попрежнему наблюдателемъ и изумлялъ своею необыкновенною памятью, которая вызывала минувшіе годы его дтства и молодости, вызывала во всей свжести и яркости любопытнйшіе мемуары и историческіе разсказы. Многіе помнятъ его въ эту пору, въ темномъ стариковскомъ сюртук, зеленомъ жилет, галстух безъ воротничковъ, съ однимъ глазомъ, глядвшимъ, впрочемъ, на свтъ очень-зорко, и съ большою праддовскою золотою цпью черезъ грудь, цпью, съ которой связано было какое-то таинственное событіе въ жизни его предковъ. Полное, круглое лицо его, прибавляютъ, оживлялось среди разсказовъ, и особаго рода улыбка, свойственная только кореннымъ старосвтскимъ малороссамъ, длала выразительныя черты его лица еще боле выразительными. Его устные разсказы, извстные до-сихъ-поръ въ город, подъ именемъ квиткинскихъ, занимали каждый уголъ, гд только появлялся Основьяненко.

Приводимъ здсь отрывокъ изъ письма къ намъ племянника Основьяненка, Валерьяна Андреевича Квитки, котораго, за дорогія свднія этого письма, вроятно поблагодаритъ каждый читатель {Мы провели большую часть минувшаго лта въ окрестностяхъ Основы и въ ней самой, причемъ В. А. Квитка, ея ныншній обладатель, снабдилъ насъ окончательными свдніями для предлагаемой біографіи его дяди.}.

‘Дядя мой женился уже не въ молодыхъ лтахъ, около 1820 года, на одной изъ классныхъ дамъ, присланныхъ и рекомендованныхъ въ Харьковскій Институтъ Императрицею Маріею еодоровною, на А. Г. Вульфъ. Онъ былъ тогда дятельнымъ членомъ Совта Института, и сблизился съ будущею своею женою, хотя, при нкоторой сантиментальности, онъ былъ вообще очень робокъ съ женщинами. Здсь нашелъ онъ совершенно однородный съ нимъ характеръ и легко остановилъ свой выборъ, посл нкотораго сопротивленія со стороны родителей, онъ женился. Боле симпатической подруги онъ не могъ найдти. Жена его была умная, образованная, но некрасивая женщина, воспитанная въ правилахъ строгой нравственности, совершенная пуританка, характера твердаго и малосообщительнаго. Вся жизнь ея подъ старость заключалась въ стнахъ домика Основы, гд она, поутру, отправивъ мужа на службу, всегда чопорно и даже прихотливо одвалась, и въ уединеніи ожидала его возвращенія къ обду. За обдомъ изъ гостей у нихъ никого не бывало. Основьяненко любилъ покушать, особенно національныхъ блюдъ, кислыхъ пироговъ, блиновъ, варениковъ, но вообще обдъ его былъ скромный, какъ и вся его жизнь, непохожая на такъ-называемую жизнь зажиточныхъ украинскихъ помщиковъ. Хозяйствомъ заниматься онъ не любилъ и довольствовался самой необходимой прислугой. Посл обда онъ обыкновенно отправлялся въ свой кабинетъ, и тогда наставали лучшіе часы въ его жизни. Онъ писалъ, нетревожимый никмъ {По словамъ видвшихъ его въ это время, въ кабинет нашего автора обыкновенно было разомъ нсколько чернильницъ, въ вид чашекъ, глобусовъ, съ сидящими на нихъ Юпитерами и Аполлонами, и т. д. Это была его роскошь, чтобъ, гд приссть, тамъ и писать.} и только подъ вечеръ приходилъ прочитывать жен или свои свжія произведенія, или статьи изъ столичныхъ журналовъ. Съ женою онъ совтовался, слпо доврялся ея мнніямъ, а когда дло шло въ его сочиненіяхъ о высшемъ свт, французскомъ язык и образованности, то онъ ршительно подчинялся ея приговорамъ. Кром рдкихъ посщеній родныхъ, къ нему зазжали гости, большею-частью прозжіе, знакомые съ нимъ по печати {Изъ числа ихъ онъ однажды принялъ, какъ увидимъ ниже, Гребенку. Столичные актры, Щепкинъ, Григорьевъ и другіе, также не миновали его дома.}. Ихъ, какъ и равно молодыхъ людей изъ университета, которые ухаживали за его извстностью, онъ принималъ съ особеннымъ удовольствіемъ. Въ город онъ дружбы ни съ кмъ не велъ и видимо избгалъ всякаго общества, ему не по-сердцу. Чтеніе замняло ему живыхъ людей. Трудный на подъемъ, онъ не любилъ движенія и мало гулялъ. Въ поздки на службу, онъ обыкновенно бесдовалъ съ старымъ кучеромъ Лукьяномъ, замчательнымъ липомъ, отъ котораго онъ постоянно заимствовалъ матеріалы для своихъ разсказовъ. Лысый Лукьянъ, какъ его вообще у васъ звали, пользовался, въ качеств стараго и преданнаго служителя, какіе ныньче весьма-рдко встрчаются въ Малороссіи, правами свободнаго обращенія съ господами и, какъ говорятъ, имлъ свой ‘franc-parler’ привтствовалъ всегда, не иначе, какъ по-французски: Бонжуръ, мосье, команъ ву порте ву, се тре бьенъ, же ву при де лодеви! и проч. Откуда онъ почерпнулъ эти лингвистическія познанія — я не припомню, они предшествовали моей юности, вроятно, отъ какого-нибудь француза, жившаго или прізжавшаго на Основу. Принимая участіе во всхъ длахъ семейныхъ и даже служебныхъ, онъ говорилъ свое мнніе и судилъ благоразумно о вещахъ и людяхъ, подавалъ совты съ какимъ-то таинственнымъ видомъ и вообще былъ смышленый, тонкій, веселый и честный мужикъ. Въ деревн онъ имлъ голосъ и уважаемъ былъ всми. Когда я утвердилъ свое житье въ деревн, тому назадъ семь лтъ, онъ былъ еще крпокъ и здоровъ, ничмъ не занимался, то-есть, жилъ на отдых, а при всякихъ случаяхъ поздравительныхъ являлся съ своимъ таинственнымъ и вмст сметливымъ видомъ, начиналъ рчь французскимъ діалектомъ, а потомъ начиналъ на ухо нашептывать (вроятно отъ глухоты подъ старость) свои мысли, замчанія и воспоминанія прошедшаго. Въ послднее время, по его желанію, онъ былъ опредленъ къ церкви и караулилъ кружку, на углу церковной ограды, на большой дорог, гд толкается всегда множество проходящихъ, а также немало пьяницъ, это было его развлеченіемъ. Зимою и лтомъ, несмотря ни на какія непогоды, онъ просиживалъ съ открытой, лысой головой, не боясь простуды. Въ прошедшемъ, 1853 году, весною онъ умеръ внезапно, хотя еще не былъ старъ. Настоящихъ его годовъ не знаю.’

Въ другомъ письм В. А. Квитка пишетъ намъ:

‘Юность и свжесть характера моего дяди, что онъ сохранилъ до старости, длали его способнымъ приноровливаться также и къ дтскому обществу. Одъ любилъ страстно дтей, любилъ имъ разсказывать сказки, вмшивался въ ихъ игры и былъ кумиромъ дтей. Отъ монашества же осталась въ немъ склонность къ молитв, знаніе церковныхъ книгъ, словомъ, духовная ученость, вслдствіе чего онъ любилъ бывать въ обществ духовныхъ, самъ плъ на клирос стихиры и псалмы, и руководилъ хоромъ. Дтей у него никогда не было. Это набрасывало грустный оттнокъ на тихую супружескую чету, на этихъ кроткихъ и уединенныхъ ‘илемона и Бавкиду’. Анна Григорьевна скончалась черезъ десять лтъ посл смерти мужа, въ 1852 г. 31-го января. Въ эти послдніе годы она такъ была врна памяти милаго покойника, что свтъ для нея буквально не существовалъ, она будто со дня на день ожидала минуты встрчи съ покойникомъ. Не могу умолчать объ одной черт рдкаго самоотверженія моего дяди, котораго смиреніе, кротость, привязанность ко всему родному, скромность, доходившая до боязливости, и стойкость въ мысляхъ составляли явленіе рдкое. Состояніе моего дда, отца его, хотя довольно-значительное, не было достаточно для поддержанія требованій по мсту, занимаемому моимъ отцомъ (мсто губернскаго предводителя дворянства, впродолженіе девяти курсовъ), если бы оно раздлилось между двумя братьями, поровну. Дядя мой, безъ принужденія и малйшаго колебанія, отказался отъ своей части, и уже во всю жизнь только довольствовался небольшимъ, въ сравненіи съ имніемъ моего отца, капиталомъ въ 4-0,000 руб. ассиг. Эта жертва, съ одной стороны, удовлетворяла его семейное честолюбіе, а съ другой, его любовь и преданность къ брагу. Старшій братъ былъ верховнымъ существомъ въ его глазахъ. Замчательно, что онъ во всю жизнь дале Харькова и его окрестностей ничего не видлъ. Въ молодости, кажется, его возили въ Москву, по это было такъ рано, что не оставило въ немъ никакихъ слдовъ {Въ этомъ небольшая неточность: онъ былъ еще въ Кіев, и въ Москв онъ былъ не въ слишкомъ ранней молодости, а какъ мы видли, въ 1814—1815 году, то-есть почти тридцати-пяти лтъ.}. Боле всего любилъ онъ Основу. Это одно изъ первыхъ поселеній въ этой части Слобожанщины, на земляхъ, принадлежавшихъ когда-то Основ, лежитъ теперь цлый южный кварталъ города. Три рки города, соединившись здсь, протекаютъ возл и отдляютъ усадьбу Основы отъ городскаго, оконечнаго поселенія. Усадьбу же составляетъ сосновая роща, рдкая въ этомъ краю, и замчательный ботаническій садъ, съ оранжереями, которыхъ слава поддерживается донын. Домъ въ Основ ознаменованъ посщеніемъ покойнаго государя императора Александра І-го, и служилъ поприщемъ многихъ и многихъ торжествъ и увеселеній, памятныхъ дворянамъ нсколькихъ поколній. Основа, кром того, единственное въ окрестностяхъ Харькова мсто для гулянья, гд въ знойное лто можно дышать свжимъ воздухомъ. Съ весны многіе перезжаютъ сюда изъ города и поселяются въ свободныхъ домикахъ и избахъ крестьянъ, гд переживаютъ и грязную, хотя превосходную, украинскую осень…’

Около этого времени Основьяненко пріобрлъ знакомство Е. Гребенки. Родственникъ его, И. ІО. Квитка, намъ разсказывалъ сцену первой встрчи Основьяненка съ Гребенкой. Гребенка давно собирался навстить ветерана харьковской литературы и переписывался съ нимъ. Проздомъ черезъ Украйну, онъ завернулъ на Основу, и съ извощикомъ проговорилъ объ Основьяненк всю дорогу. Его радовала эта извстность. Подъ окномъ домика, гд жилъ Основьяненко, Гребенка спросилъ у старика, читавшаго книгу: ‘А чи дома панъ Основьяненко?’ и вслдъ за тмъ вскрикнулъ, вглядвшись въ него: ‘Здоровъ, батьку Грицьку?’ Основьяненко (это былъ онъ) медленно оставилъ книгу, церемонился изъ окна и спросилъ прерывающимся отъ радости голосомъ: ‘А чи не Гребнночка?’ Молодой литераторъ встртилъ полное радушіе у гостепріимнаго своего ‘учителя’ по литератур, прогостилъ у него нсколько дней и былъ потомъ самымъ ревностнымъ ходатаемъ по литературнымъ дламъ Основьяненка въ Петербург, и поддерживалъ съ нимъ потомъ долго переписку. Кром Гребенки, Основьяненко былъ знакомъ почти со всми украинсками литераторами. П. П. Гулакъ-Артемовскій, И. И. Срезневскій, А. Л. Метлинскій и вся молодежь, которая въ послднее время издавала въ Харьков литературные сборники до Корсуна включительно — вс они окружали Основьяненко, бывали въ его дом и, узжая изъ Харькова, вели съ нимъ переписку {Почтеннйшій П. П. Гулакъ-Артемовскій, сообщившій намъ также нкоторыя свднія о Квитк, особенно былъ близокъ, въ 1817 году, литературнымъ его начинаніямъ. Два будущіе писателя бесдовали очень-часто и переписывались стихами. Въ рукописяхъ г. Артемовскаго есть неизданное посланіе къ Квитк, подъ именемъ ‘Добристь’, на которое послдній ему отвчалъ также стихами. Перелагатель Горація или, какъ онъ самъ выражается, Гарасъки, написалъ дв знаменитыя пьесы въ подражаніе римскому поэту (XIV ода ‘Heu fugaces’ и XXXIV ода ‘Cornus deorum vultor’) именно по своимъ отношеніямъ къ Квитк, къ его грхамъ юности и зрлому раскаянію…}. Представляемъ здсь письмо къ намъ одного изъ тогдашнихъ знакомыхъ Квитки, г. Аанасьева, писавшаго нкогда подъ именемъ Чужбинскаго. Это письмо, въ которомъ разсказывается событіе, въ нкоторомъ род схожее съ тмъ, которое намъ сообщили о Гребенк, для читателей дополнитъ нашъ очеркъ нсколькими живыми чертами. Г. Аоанасьевъ, до того времени знакомый съ Квиткою только по переписк, воспользовавшись первою возможностью, отправился къ нему начать личное знакомство.

‘Я постучался. Человкъ вышелъ.

‘— Дома Григорій едорычъ?

‘— Дома. А кто вы?

‘— Скажи, что пріхалъ старый знакомый.

‘— Пожалуйте.

‘Сбрасываю шинель, вхожу. Меня приняли въ кабинет. Не усплъ я войдти въ комнату, какъ старикъ приподнялся съ креселъ и сказалъ мн:

‘— Се Чужбинскій?— обнялъ меня дружески и мы разговорились, какъ люди, которые Богъ-знаетъ сколько времени знакомы. Говорили и писали мы другъ къ другу всегда помалорусски, разв уже бывали посторонніе, непонимавшіе этого нарчія. Мы сошлись съ старикомъ скоро и тсно. Вырвавъ свободную минуту, я спшу, бывало, въ Харьковъ, ду на Основу и остаюсь ночевать у старика, а утромъ отправляюсь съ нимъ въ городъ. Анна Григорьевна всегда присутствовала при нашихъ бесдахъ. Я былъ потомъ въ Москв и написалъ для ‘Москвитянина’ разборъ его повстей. Я говорилъ, что малорусскія повсти Основьяненка неизмримо выше тхъ, которыя пишетъ онъ порусски. Это, какъ узналъ я, огорчило старика. Хотя, по возвращеніи изъ Москвы, я бывалъ у него снова, но замчалъ уже нкоторую холодность въ нашихъ изъясненіяхъ, самыя письма его были уже безъ теплоты, нкогда ихъ согрвавшей, а пріязнь наша постепенно остывала, хотя я, съ моей стороны, нисколько не перемнялся. Въ остальное время пребыванія моего вблизи Харькова, я посщалъ старика, выйдя изъ военной службы въ отставку, я съ нимъ иногда переписывался, но, повторяю, неосторожно-высказанное мною мнніе въ ‘Москвитянин’ охладило привязанность ко мн Осповьянепка. Хоть онъ всегда откровенно разсказывалъ мн о своихъ литературныхъ длахъ, о предпринимаемыхъ сочиненіяхъ, однако, несмотря на молодость, я понималъ, что статья моя невыгодно подйствовала на его самолюбіе. Разстались мы попріятельски, то-есть, съ обоюдной просьбой хранить другъ друга въ памяти. Такъ грустно кончилась наша пріязнь, начавшаяся подъ вліяніемъ искренняго, дружескаго расположенія. Впрочемъ, онъ никогда не намекнулъ мн о моемъ отзыв, его я слышалъ уже посл, стороною’

VI.
Участіе въ столичныхъ журналахъ и сборникахъ.— Письмо B. И. Даля.— Чтеніе Квитки при Дворъ, въ Венеціи.— Продажа кожи съ неубитаго медвдя.— Огорченія.— Хлопоты о жен.

Вслдъ за ‘Современникомъ’ и ‘Отечественными Записками’, нашъ авторъ, черезъ тогдашняго цензора, П. А. Корсакова, которому присылалъ свои рукописи и который скоро сдлался однимъ изъ издателей ‘Маяка’, былъ приглашенъ въ число сотрудниковъ этого журнала, гд напечаталъ степное преданіе ‘Перекатиполе’. Въ это же время въ ‘Репертуар’ напечатана его комедія ‘Прізжій’, разобранная нами выше. Редакторъ Репертуара, . А. Кони, вступившій въ переписку съ Основьянепкомъ, пригласилъ его участвовать въ ‘Литературной Газет’, которую онъ тоже издавалъ, и Основьяненко напечаталъ здсь нсколько разсказовъ и очерковъ. Редакторъ ‘Москвитянина’, бывшій въ переписк съ нашимъ авторомъ еще во времена ‘Телескопа’, обратился теперь къ нему съ просьбою быть сотрудникомъ его собственнаго журнала, гд Основьяненко напечаталъ тутъ же повсть ‘Ясновидящая’. Кром-того, издатели альманаховъ наперерывъ просили у него ‘малороссійскихъ разсказовъ’, и Основьяненко дарилъ каждый тогда выходившій сборникъ. ‘Утреняя Заря’ г. Владиславлева, ‘Новогодникъ’ ‘Ластовка’ Гребенки, ‘Наши’ альманахъ, изданный книгопродавцемъ Исаковымъ, ‘Русская бесда’ альманахъ Смирдина, ‘Молодикъ’ г. Бецкаго, ‘Утренняя Звзда’, изданная въ Харьков, ‘Южно-русскій сборникъ’ г. Метлинскаго, ‘Кіевлянинъ’ г. Максимовича, и ‘Сказка за сказкой’ г. Кукольника — вс эти сборники украшались статьями Основьяненка. Послднее его сотрудничество въ жизни было сотрудничество въ журнал для дтей ‘Звздочка’ г-жи Ишимовой, и послдняя статья его, напечатанная при жизни, была статья въ этомъ журнал, посвященная воспитанницамъ дорогаго ему Харьковскаго Института.

Анна Григорьевна принимала дятельное участіе въ судьбахъ всхъ этихъ трудовъ нашего автора. Вообще Основьяненко работалъ трудно. Почеркъ его, хотя очень-четкій, изобличаетъ природу усидчивую, тяжелую. Въ письм, отъ 26-го апрля 1839 года, къ П. А. Плетневу, онъ говоритъ:

‘Я началъ переводить одну изъ повстей моихъ… Она еще не выходила изъ-подъ домашняго крова, никмъ не читана и въ отрывки не изорвана. Признаюсь вамъ, иногда бываетъ мн въ этой работ тяжело выразить мысль свою, авторскую, или описаніе дйствія, я подбираю слово къ слову, такъ и сякъ переиначиваю, все мн кажется несоотвтствующимъ разсказу дйствующихъ лицъ избраннаго мною рода, характерамъ ихъ, мстности и языку… Сякъ такъ излагаю и иду дале!’

Въ названной нами выше стать о своихъ сочиненіяхъ, Основьяненко говоритъ (Москвитянинъ, 18-49 года, No 20-й, стр. 333-я),

‘Заграничныхъ людей въ свои повсти не беру. Въ высшемъ кругу единообразіе, утонченность, благоприличіе, высокія чувства живутъ и дйствуютъ, и они свойственны людямъ, составляющимъ его по воспитанію и по понятіямъ! Нтъ пищи для замчаній, наблюденій, нечего же выставлять всмъ видимое и извстное! Вотъ, въ простомъ класс людей необразованныхъ, гд люди дйствуютъ не по вложеннымъ въ нихъ понятіямъ, а по собственному чувству, ему, разсудку, если замчу что такое, пишу! Вотъ и выходятъ мои ‘Маруси’, ‘Оксаны’, ‘Наумы’, ‘Мироны’ и ‘Сотниковны!’

Вслдъ за этимъ Основьяненко затялъ большой романъ ‘Пустолобовъ’, который потомъ, въ 1841 году, вышелъ подъ именемъ ‘Похожденій Столбикова’. Этотъ романъ, вообще невинный, дтски-утрировапный и еще боле отсталый по своей сатир, не на шутку его безпокоилъ. Онъ боялся его печатать и нсколько разъ просилъ издателей остановить его изданіе. Въ письм къ П. А. Плетневу, отъ 28-го апрля 1839 года, которое въ своемъ мст мы приводимъ вполн, онъ говоритъ:

‘Я не боюсь шмелей! Я и уши заткну, я и уду, чтобъ не слыхать, по близь насъ находящіяся блохи, клопы и прочія наскомыя, т кусаютъ или боле безпокоятъ, до того, что мста не найдешь!’

Мы думаемъ, что читателямъ интересны будутъ при этомъ слдующія строки изъ письма къ намъ B. И. Даля, отъ 31-го мая 1854года, изъ Нижняго Новгорода. Въ письм его читатели найдутъ лучшій приговоръ нашему автору одного изъ достойнйшихъ его собратій. Вотъ эти строки.

‘Съ Квиткой я познакомился около 1836 года. Онъ посвятилъ или написалъ мн одну изъ сказокъ своихъ, какъ вамъ извстно. Это было первымъ поводомъ, затмъ онъ же прислалъ мн тетрадку съ тремя сказочками. Он были имъ написаны наскоро, не отдльны и не для печати. »Я думаю, что Квитка одинъ изъ первыхъ и лучшихъ разскащиковъ народномъ нарчіи своемъ. Многословная болтовня его на природномъ языкъ всегда простодушна и умна, на русскомъ же нердко пошловата. Какъ быть! Докол писатели во французскихъ крысьихъ перчаткахъ и въ раздушенныхъ завиткахъ, чопорно охорашиваясь, будутъ старательно изъясняться подборомъ Французскихъ словъ и оборотовъ, придавая имъ только по наружности русскій видъ, дотол русское слово не будетъ облагорожено. По мн, уже пусть бы лучше пропахивало сырьемъ да квасомъ, лишь бы въ носъ пошибало!’

Въ то время, какъ Основьяненко чувствовалъ свое одиночество въ литератур, Анна Григорьевна старалась утшить его и излечить его раны. Въ сентябр 1839 года, въ письм къ П. А. Плетневу, она защищала повсть ‘Галочку’, которую редакторъ ‘Современника’ назвалъ существомъ нсколько-идеальнымъ. Она писала:

‘Почему вы находите, что Галочка существо неземное? Право, мн жаль, что вы такъ думаете, чтобъ въ простомъ быту не было благородства души и возвышенныхъ чувствъ! Я васъ могу уврить, что Гблочка существовала и что теперь есть въ томъ мст, гд она жила, люди, которые разсказываютъ о ея ум и о красот ея столько похвалъ, что он даже въ псняхъ сохранились… Извините, что я такъ горячо вступилась за Галочку — мое милое дитя, которое тмъ для меня боле интересно, что это истинное происшествіе, о которомъ давно просила мужа описать его’ {Увы! почтенная Анна Григорьевна, достойная всякой похвалы и справедливости, не знала, что можно слышать объ интересномъ, живомъ происшествіи, и разсказать его все-таки сантиментально и вяло…}.

Въ письм, отъ 18 мая 1840 года, къ П. А. Плетневу Анна Григорьевна точно такъ же защищаетъ Панну Сотниковну, стараясь оправдать ея возвышенный, полный самоотверженія и любви женскій характеръ. Въ 1840 году явилась у Основьяненка мысль хать въ Петербургъ, но уже въ феврал 28 числа онъ писалъ къ П. А. Плетневу:

‘Не правда ли, моя мысль сбыточне, нежели ваша, чтобъ пріхать въ Петербургъ? Средствъ и возможностей никакихъ. Племянницы опредлены въ Харьковской Институтъ. Итакъ ни но чему не выходитъ намъ хать въ Петербургъ.’

Вскор г. Фишеръ объявилъ въ Петербург, что приступаетъ въ своей типографіи къ изданію Полнаго собранія сочиненіи Основьяненка. Письма этого времени нашего автора къ разнымъ знакомымъ полны хлопотъ по этому изданію. Изданіе остановилось и, кром непріятностей, самыхъ чувствительныхъ, ничего не принесло огорченному старику, который, вдали отъ Петербурга, не могъ съ успхомъ стоять за свое дло. Въ письм своемъ, отъ 23 марта 1840 года, къ H. П. Шредеру, списанномъ для насъ Г. Н. Геппади и H. С. Тихонравовымъ, изъ собранія писемъ С. Д. Полторацкаго, онъ говоритъ:

‘Простите авторскому самолюбію, заботливому о своихъ писаніяхъ! Дворянскіе Выборы сорвались у меня съ языка, въ брульйон схвачено было и почти противъ воли въ такомъ вид и напечатано, до того безобразно, неприбрано, что я отрекся и отрекаюсь отъ нихъ. Малороссійскія повсти помщаю въ перевод въ ‘Современник’. Первая Маруся была читана ихъ И. Высочествамъ, B. К. Марі и Ольг Николаевнамъ. Государыня императрица изволила присутствовать при чтеніи и удостоила его особеннаго вниманія. Государь цесаревичъ, читая присланное ему въ Венецію, изволилъ читать съ наслажденіемъ. Такъ писали ко мн {Объ этомъ писалъ къ Основьяненк его защитникъ и литературный покровитель, П. А. Плетневъ, со словъ Жуковскаго.}… Вс повсти — разныхъ родовъ и большею частію малороссійскія, съ сохраненіемъ всхъ оборотовъ и манеръ въ изъясненіи! Кром стариковской слабости, съ примсью свойственнаго авторамъ тщеславія, моя цль еще и та, что, когда Елизавета Дмитріевна все это прочтетъ, она будетъ имть понятіе обо мн… Старый же другъ, прочитавъ, разсмется и скажетъ: ‘Вотъ, отшельникъ! А четки? а Куряжскій Монастырь?’ чего-то я не прошелъ и не испыталъ!.. Въ гремящемъ повсюду альманах ‘Утренняя Заря’ есть моя повсть… Mon герои и героини все въ квиткахъ и запаскахъ, все здшнихъ мстъ’.

Въ письм, отъ 26 октября, онъ замчаетъ, съ наивною радостью, объ успх Халявскаго въ ‘.Отечественныхъ Запискахъ’:

‘Родственница наша, госпожа Башуцкая, бывъ лтомъ у насъ, разсказывала объ энтузіазм, съ какимъ хватали ‘Халявскаго’ при появленіи его въ журнал, и желали видть скоре окончаніе. Мы не ведемъ разсянной, шумной жизни, кругъ знакомства нашего весьма-ограниченъ, хотя и близь города, но живемъ въ деревн, подеревенски, соблюдая все приличіе при явк въ свтъ, чуждаясь оба всякаго втреннаго шума и суеты. Новая должность потребуетъ жизни въ город и ближайшихъ отношеній къ домамъ или семействамъ начальствующихъ, для этого нужно необходимое приличіе. У насъ нтъ экипажа… Покорнйшая наша просьба, когда начнется выручка уже въ нашу пользу, изъ изданія г. Фишера, то денегъ не высылать къ намъ, а собирать ихъ у васъ. Когда соберется ихъ столько, что можно что-нибудь предпринять, тогда будемъ безпокоить васъ о покупк кареты. Деньги намъ ни на что боле не нужны, какъ на снабженіе себя необходимымъ. При собственности, по мсту, буду получать 4000 р. асс. жалованья, слдовательно городская, неблестящая, а свойственная намъ жизнь обезпечена’.

Передъ новымъ, 1841 годомъ, Основьяненко задумалъ сдлать Анн Григорьевн сюрпризъ: купить ей шубу на деньги, которыя выручатся въ Петербург за сочиненія. Это задумано такъ оригинально и имло такой трогательный и грустный конецъ, что мы, въ своемъ мст, приводимъ цликомъ подлинныя письма объ этомъ самого Квитки. Задуманный сюрпризъ остался неисполненнымъ. Затянное изданіе г. Фишера не принесло автору желаемой пользы. И въ письм 1841 года, отъ 8 января, Основьяненко, съ горечью труня надъ своею несбывшеюся мечтою, извиняется въ своей просьб и говоритъ, что онъ былъ похожъ на охотника, продающаго кожу, не убивши медвдя…

Приводимъ здсь любопытное письмо къ намъ H. И. Ка — рова (за которое приносимъ ему искреннюю благодарность) о жизни Основьяненка въ это время. Вотъ оно:

‘Съ Г. . Квиткою я былъ знакомъ съ 1838 по 1843 г. Это былъ старикъ средняго роста, съ плшивою головою, однимъ глазомъ (другой, въ лта юности, онъ выжегъ фейерверкомъ), съ пятнами на лбу, всегда въ темпомъ плать, или халат принимавшій постителей, въ гостиной въ род кабинета, гд обыкновенно онъ и писалъ. Сначала онъ жилъ въ двухъ верстахъ отъ города, на Основ, въ низенькомъ домик, съ каменною оградою, на необозримомъ и почти пустомъ двор. Почти противъ дома его возвышался деревянный огромный домъ брата его, владльца Основы. Потомъ я съ нимъ видлся въ город, куда онъ перехалъ въ 1843 году. Наружность его квартиры не представляла ничего щегольскаго, мебель очень-простая, тутъ не было никакихъ комнатныхъ украшеній. Жены его я никогда не видлъ въ шелковомъ плать. Живучи въ город, онъ часто бывалъ въ церкви, гд становился на клиросъ, или въ алтар, такъ-что его нельзя было видть. Онъ былъ очень-религіозенъ и почти наизусть зналъ не только обыкновенное Богослуженіе, но даже многіе праздничные каноны. Въ характер его просвчивалось то смшеніе скрытности и искренности, простодушія и остроумія, которое такъ оттняетъ украинца. Онъ охотно давалъ свои сочиненія въ рукописяхъ знакомымъ, не оставляя у себя другаго экземпляра, и безпрестанно жаловался посл, что у него ‘зачитывали’. Недостатокъ классическаго образованія и знанія иностранныхъ языковъ онъ замнялъ здравымъ умомъ и любовью къ чтенію. Онъ постоянно, съ юношескимъ пыломъ, слдилъ за движеніемъ русской литературы, особенно непереводной. Съ рдкою добросовстностью и отсутствіемъ всякой тни шарлатанства, не позволялъ себ не только сужденій о томъ, чего не зналъ, но безъ ложнаго стыда признавался въ своемъ незнаніи, удалялся отъ разговоровъ не по немъ и, великій охотникъ до ‘анекдотовъ’, никогда не позволялъ себ говорить дурно о лицахъ, и о самыхъ извстныхъ чьихъ-нибудь дурныхъ поступкахъ отзывался съ сожалніемъ, стараясь прекратить разговоръ объ этомъ. Несмотря на старость, былъ крпокъ и свжъ, и только за нсколько мсяцевъ до смерти началъ слабть. Жена его была женщина очень-добрая и образованная. Она слдила за французскою литературою и даже за политикою, причемъ отличалась особымъ сочувствіемъ къ династіи Бурбоновъ. Говорю это потому, что ее постоянно можно было застать за чтеніемъ легитимистскаго журнала: ‘La mode’, хотя, мимоходомъ замтить, вовсе не была ‘femme la mode!’ Она чрезвычайно любила своего мужа, гордилась его литературною славою и чуть не сошла съ ума посл его смерти!’

Огорченія скоплялись въ душ старика. Окружающіе мало или вовсе не сочувствовали ему, критика шутила надъ нимъ и не знала, какъ вдалек отзывались въ сердц ‘провинціала-разскащика’ ея насмшки. Онъ хотлъ хать въ Петербургъ и не могъ. Въ письм, отъ 5 августа 1839 года, онъ писалъ:

‘Перечитывая журналы, ясно вижу и понимаю занимающихся ими людей, правила ихъ, старанія достигать цли своей! А любопытно было бы взглянуть на нихъ поближе, слышать сужденія, толки ихъ, и замтить ихъ извороты. По гд способы пріхать въ Петербургъ? Кажется, послднее употребилъ бы на дорогу, тотчасъ бы явился у васъ, разсказалъ бы, что на душ, наслушался бы васъ, да и назадъ хать! Но невозможность въ способахъ истребляетъ всякую надежду!’

Небольшое вознагражденіе, которое получалъ Основьяненко за участіе въ журналахъ, состояло въ присылк для Анны Григорьевны газетъ и лучшихъ журналовъ, на русскомъ и французскомъ языкахъ. Онъ большаго не желалъ и не домогался, лишь бы она имла на его труды что почитать и чмъ поразвлечься. Но и это не обходилось безъ своей доли непріятностей. Два журнала стали систематически его преслдовать. Чтобъ представить образецъ этихъ мнимо-шуточныхъ нападокъ, выписываемъ изъ ‘Библіотеки для Чтенія’ за 1841 годъ, январь, отрывокъ изъ ‘Литературной Лтописи’

‘Есть разнаго рода остроумія, боле или мене несносныя, но самое несносное изъ всхъ — это провинціальное остроуміе. Эти глубокомысленныя наблюденія надъ человческимъ сердцемъ, длаемыя изъ-за плетня, эти черты нравовъ, подмченныя между маслобойнею и скотнымъ дворомъ, эти взгляды на жизнь, обнимающіе на земномъ шар великое пространство, пять верстъ въ радіус, этотъ свтъ, составленный изъ шести сосдей, эти колкіе сарказмы надъ борьбою изящества и моды съ дегтемъ и саломъ, эти насмшки надъ новымъ и новйшимъ, которыхъ даже и не видно оттуда, гд позволяютъ себ подшучивать надъ ними — весь этотъ дрянной, выдыхлый губернскій ядъ, котораго не боятся даже и мухи, и эти остроты, точенныя на приходскомъ оселк, и эти стрлы, пущенныя со свистомъ и валящіяся на земь, въ пяти шагахъ отъ носа стрлка, и эти смлые удары, съ трескомъ падающіе, вмсто общества, на лужу грязи, которая отъ нихъ только распрыскивается на читателей, раны и язвы, наносимыя пороку съ той стороны, которой порокъ никогда не видитъ у себя, если стоитъ прямо передъ зеркаломъ: все это можетъ казаться очень замысловатымъ какой-нибудь ярмарк, какому-нибудь узду, даже цлой губерніи, но и не должно переходить за границы этого горизонта, подъ опасеніемъ быть пропятымъ за пошлость и безвкусіе.’ (Слдуетъ выписка изъ ‘Халявскаго’, дале эта же статья говоритъ о самомъ автор:) ‘Это долженъ быть ужасный провинціялъ, выжившій изъ юмора шутокъ, за недостаткомъ слушателей, ищущій, посредствомъ печати, читателей для своихъ отсталыхъ остротъ! Я назвалъ его писателемъ, и тутъ же извиняюсь въ невинномъ злоупотребленіи слова: это произошло оттого, что какой-то литературный кругь, который я очень уважаю и которому очень правится умъ господина Основьяненка, иные уже говорятъ просто Основаненка, старается выдать его за примчательнаго русскаго писателя… На меня эти пошлости наводятъ скуку и уныніе!’

Съ грустью встрчалъ такіе отзывы Основьяненко.

Онъ отказывался впередъ печатать, просилъ возвратить все, посланное въ журналы и сборники, и огорченію его не было предловъ. Съ большимъ трудомъ друзья успвали утшить его, вслдъ за каждою подобною статьею.

А между-тмъ, какъ критика шутила и подсмивалась, Основьяненко не переставалъ работать. Вслдъ за брошюркою Листы до любезныхъ земляковъ (гд, въ предисловіи и четырехъ листахъ посланій къ поселянамъ, онъ разбираетъ хорошія и дурныя стороны ихъ жизни), поддержанный одобреніемъ мстнаго начальства, онъ задумалъ продолженіе Листовъ въ боле обширномъ вид. Въ начал 1842 года, по словамъ K. М. Сементовскаго, онъ написалъ на малороссійскомъ язык Краткую священную исторію, которую тогда же передалъ преосвященному Иннокентію. Рукопись но смерти автора осталась неизданною… Послднею завтною мыслью его, также неисполненною, было составленіе для простонародія Краткаго свода уголовныхъ законовъ, съ цлью выяснить поселянину послдствія преступленій и предупредить горькія ошибки невжества.

Огорченія отъ окружающаго и отъ выходокъ критики ложились тяжеле-и-тяжеле на душу Основьяненка. Онъ заболлъ. Отъ 3-го февраля 1841 года, онъ писалъ къ П. А. Плетневу:

‘Удушаемый своею хандрою или ипохондріей, что все одно и то же, въ первыхъ письмахъ къ вамъ, почтеннйшій другъ нашъ, я излагалъ свои возраженія на убжденія, какія вы можете сказать мн, опровергая мое упрямство въ прекращеніи дальнйшаго изданія. Теперь буду отвчать на то, что вы уже сказали мн въ послднемъ вашемъ письм: любитъ и длать добро для него самого! Богъ видитъ мое сердце, какъ я люблю его самъ по себ и видя втораго меня, руководящаго меня къ тому, и чмъ бы я не пожертвовалъ, о чемъ бы пожаллъ, еслибы могъ длать другимъ добро! Но если, чтобы доставить другимъ удовольствіе и даже пользу, долженъ я подвергаться безпрестанному уязвленію, тогда утшитъ ли меня сдланное для другихъ добро? Утшитъ, безъ сомннія, когда я одинокъ! Но когда съ моею жизнію соединена жизнь другаго, невиннаго ни въ чемъ, ни передъ кмъ, при возрніи на мои страданія, страдающаго отъ одного участія, боле, нежели я терплю существенно, въ моемъ спокойствіи полагающаго все благо, живущаго только жизнію моею — тогда позволительно ли накликать на себя хотя часть бдствія? А ихъ ежечасно переношу тьму! Слабость, непростительное малодушіе, подходящее къ ребячеству: ну, просто, глупость! Но что же мн длать? Чмъ побдить себя? Чмъ утолить боль душевную, раждающуюся отъ безпрестанно-грызущей меня мысли: я огорчилъ всхъ, выводя дянія людскія, я ожесточилъ ихъ противъ себя! Я не буду видть отъ нихъ ни сожалнья, ни участія въ скорби моей!’

Въ письм, отъ 1-го марта 184-1 года, онъ пишетъ:

‘Бдная моя Анна Григорьевна, истощивъ вс увщанія, вс убжденія, видя меня глубоко-страдающаго и не находя никакихъ средствъ успокоить и вразумить меня, ршилась согласиться со мною… Мои страданія усиливались отъ воображенія… Наконецъ положеніе мое стало невыносимо! Анна Григорьевна открыла все брату моему, здсь же, на Основ, живущему. Тотъ испугался моего состоянія и потребовалъ, чтобъ я прибгнулъ къ леченію. Я самъ видлъ слабость, глупость свою, но волненіе было во мн непроизвольное, ничто не могло меня образумить, и даже самъ я сознавался, что душа моя въ необыкновенномъ состояніи. Докторъ нашелъ положеніе мое очень-серьзнымъ и находилъ необходимымъ кинуть мн кровь, по остановился на сильныхъ лекарствахъ… Однимъ словомъ, въ то время, еслибъ имлъ возможность, я бжалъ бы на край свта, чтобъ даже не слышать о людяхъ! Самое напоминаніе объ Основъяненк потрясало меня!’

И вс эти страданія испытывалъ нашъ авторъ въ то время, какъ произведенія его читались на-расхватъ. Въ его бумагахъ находится письмо его издателя, г. Фишера, отъ 10-го февраля 1841 года, изъ Петербурга, гд послдній говоритъ, что его ‘Халявскаго’ во І-е Февраля, то-есть въ двя мсяца ‘куплено изъ конторы 500 экземпляровъ на чистыя деньги’.

Въ письм отъ 15-го марта 484-1 г. Основьяненко замчаетъ:

‘Одно только въ письм вашемъ не больно было, но насмшило насъ, что вы отсылаете меня къ постороннимъ лицамъ. Кому поврилъ бы я? Около меня ежеминутно была Анна Григорьевна, уврявшая меня настоятельно, что я не такъ дйствую — вы не одобрите меня. Это самое утверждалъ и братъ мой, принимавшій въ положеніи моемъ искреннее участіе… Я слушалъ ихъ. В. А. Жуковскій такъ давно видлъ меня, такъ мало знаетъ меня, что, я думаю, съ трудомъ припомнитъ обо мн, и тогда, что ему за нужда поддерживать меня? Гг. Погодинъ и Максимовичъ знакомы по письмамъ, но имъ не открыты душа моя, чувства! Нтъ, почтеннйшій другъ, ни къ кому и никогда не отнесусь я за руководствомъ.’

Скоро Основьяненко принужденъ былъ изъ тихой Основы перехать въ городъ. Въ слдующемъ письм, отъ 29-го октября, онъ пишетъ:

‘Представленіе меня къ должности пошло отсюда вмст съ другими предсдателями, на утвержденіе, но, какъ оно разсматривается во многихъ инстанціяхъ, проходитъ чрезъ Сенатъ, то медленность необходима. Мы платимъ за приготовленную квартиру, и живемъ у себя, топимъ здсь, топимъ и тамъ, въ ожиданіи, что нужно будетъ перехать немедленно!’

Одинъ случай особенно рисуетъ честность и доброту души нашего автора. Онъ былъ въ короткихъ сношеніяхъ съ г. Сумцовымъ, жителемъ Харькова, и задолжалъ ему нсколько тысячъ. Заимодавецъ умеръ, вексель былъ какъ-то порванъ. Но въ одно утро является къ нему на село Москалвку, гд онъ тогда жилъ, сынъ г. Сумцова, бдный студентъ, и объявляетъ, что ему нечего сть, а что, помнится, г. Квитка былъ долженъ его отцу около 3000 руб. асс. Основьяненко усадилъ молодаго человка, разговорился съ нимъ, порылся въ своей памяти и объявилъ, что точно онъ долженъ его отцу и готовъ ему уплатить… Это намъ передалъ самъ г. Сумцовъ.

VII.
Новыя огорченія.— Смерть и похороны.— Дипломъ общества Сверныхъ Антикваріевъ.

Новый 1842 годъ начался для нашего автора еще печальне 1841 года. Вотъ что онъ писалъ отъ 7-го февраля 1842 года, къ П. А. Плетневу.

‘Насчетъ здоровья вашего я былъ успокоенъ коротенькимъ письмецомъ вашимъ черезъ г. Вильсона, писаннымъ въ самый новый годъ, въ т часы вами писаннымъ, когда я здсь близокъ былъ къ смерти. Болзнь схватила меня въ первые часы новаго года, и теперь еще я не подкрпился’.

1843 годъ былъ послднимъ въ жизни нашего автора. Переписка его стала мене-говорлива и прилежна. Усталость отражалась въ каждомъ его слов, въ каждой мысли.

Въ одномъ изъ писемъ (отъ 1-го Февраля, 1841 г.) Основьяненко говоритъ:

‘Вы не знаете провинціаловъ, мнній, сужденій ихъ и удобности настраивать ихъ къ общему понятію! Я говорю объ особенной масс, но она, масса, и кричитъ больше понимающихъ дло! Съ моею раздражительность!, съ моею наклонностью къ мрачнымъ мыслямъ, не имя возможности укрыться отъ людей (да и гд отъ нихъ укроешься? они везд одинаковы!) предчувствую, что они собьютъ меня съ ногъ, если не сдлаютъ боле. ‘Малодушіе!’ вы скажите, очень согласенъ и признаю въ себ этотъ порокъ, по не знаю, кто бы пошелъ черезъ опасный ледъ, не взявъ предосторожностей? Съ Анною Григорьевною увряю, что я былъ равнодушенъ, какъ и теперь, къ журнальнымъ замчаніямъ. Но вы не знаете провинціаловъ. Для нихъ печатный листокъ — неопровержимая истина, напечатано!’ {Въ этомъ письм, прося остановить печатаніе ‘Столбиковая за котораго особенно боялся онъ толковъ ближнихъ, онъ замтилъ, что: не печатая его, ему прибавятъ десять лтъ жизни противъ обыкновеннаго. Онъ не жилъ и трехъ лтъ посл этого.}.

Въ письм, отъ 13-го іюля, 1843, онъ говоритъ:

‘Г. Григорьевъ {П. И. Григорьевъ, извстный артистъ петербургскаго русскаго театра.}, гостившій, по занятіямъ своимъ, у насъ въ Харьков, общалъ лично доставить мое письмо къ вамъ, почтеннйшій другъ нашъ, Петръ Александровичъ, и объяснить вамъ о нашемъ положеніи, въ нкоторой части ему извстномъ {Здсь дале описывается одинъ домашній случай, особенно-огорчившій больнаго, и безъ того, старика. Упомянутый случай окончательно разстроилъ здоровье нашего автора.}. Здоровье мое все попрежнему, и подъ-часъ, урывками пишу, что случится. Духомъ страдаю очень, но силюсь, чтобъ силы души и тла сохранить. Не вижу конца своимъ непріятностямъ… Будьте здоровы. Не оставляйте васъ въ своей памяти и врьте искренней любви и уваженію преданнйшаго — Григорія Квитки’.

Мы достали письмо г. Григорьева къ нашему автору, въ отвтъ на его порученія, отъ 19-го поля, того же года. Вотъ оно:

‘У г. П—ва сидлъ я съ часъ и, разумется, высказалъ прямо все, что вы и я думаемъ о ***. И вотъ слова его превосходительства,

‘— Ахъ, Боже мой! какъ я и самъ страдаю отъ плутней этого негодяя. Надо же быть моему несчастью, что я свелъ Гр. едоровича съ нимъ именно въ ту эпоху, когда считалъ его честнйшимъ человкомъ! А теперь мн и жалко и досадно, но… какъ быть! Я ршительно не могу тутъ ничего сдлать, я даже бранился съ нимъ, поврьте мн, однако, ничто не подйствовало. Это какой-то хладнокровный и смлый плутъ, который уметъ дать отвтъ всякому! и т. д.

‘Г. Краевскій получилъ ваше письмо и благодаритъ меня, разспрашивалъ о Харьков, о харьковскомъ театр, потомъ сказалъ, что писалъ вамъ въ письм, какъ въ-самомъ-дл онъ думаетъ о ‘Молодик’ Бецкаго. Только прошу васъ не показывать этого письма молодому человку: оно можетъ разочаровать и отбить охоту дйствовать въ пользу дтскаго пріюта. Теперь вопросъ: что длается съ моими ‘Вояжрами’? Мой бенефисъ въ начал сентября. Ради Бога высылайте, въ это время я буду строчить куплеты, а иначе боюсь, чтобъ не опоздать. Только умоляю о главномъ: больше хохотни! больше курьзныхъ положеній! Это врнйшая порука за успхъ’.

Послдняя, напечатанная при жизни, статья Основьяненка была: О святой мучениц Александр Цариц въ ‘Звздочк’ 1843 г. (за іюль), съ подписью: Посвящается воспитанницамъ Харьковскаго Института Благородныхъ Двицъ, 21-го апрля 1843 г. Первая въ жизни, напечатанная нашимъ авторомъ статья, также была посвящена любимому Институту…

По смерти Основьяненка явилось въ печати еще нсколько его произведеній. Мы исчисляемъ ихъ въ прилагаемомъ къ стать нашей перечн его сочиненій.

21-го августа, въ ‘Прибавленіиш’ къ 33-му No ‘Харьковскихъ Губернскихъ Вдомостей’, появилась статья И. И. Срезневскаго, подъ именемъ: О кончин Г. . Квитки, съ подписью: ’10-го августа, 1843 года’. Вотъ отрывки изъ этой статьи:

‘8-го августа, въ пять часовъ пополудни, скончался въ Харьков предсдатель Палаты Уголовнаго Суда, надворный совтникъ и кавалеръ орденовъ св. Анны 2-й степени и св. Владиміра 4-й степени, Григорій едоровичъ Квитка. Потеря — которую глубоко почувствуетъ всякій, кто зналъ покойника, его искреннюю любовь къ отечеству, его примрную ревность къ служенію, его правдивый, благородный характеръ и образъ мыслей, его заслуги краю! {По словамъ О. Р. Быковскаго, Основьяненко умеръ въ дом Краснокутскаго, за Лопанью, на базар, противъ церкви Благовщенія и ныншней Гимназіи, въ исход 4-го часа пополудни. Когда раздался на колоссальной колокольн Харьковскаго Собора (14-ю аршинами выше Ивана Великаго) печальный благовстъ большаго колокола, г. Быковскій стоялъ за спинкою креселъ другаго знаменитаго мужа Украины, Козьмы Никитича Кузина, вскор также умершаго, слово котораго въ кра нашемъ соблюдалось боле всякихъ форменныхъ обязательствъ. По словамъ же г. Сумцова, Квитка умеръ не на базар, по въ дом Котлярова нын нжинскаго грека Сканды.}.

‘Вчера вечеромъ былъ выносъ тла покойнаго Г. . Квитки въ церковь Благовщенія. Кто видлъ этотъ выносъ, не могъ не замтить, что весь городъ глубоко чувствовалъ, кого онъ терялъ, что онъ весь чтилъ покойника, какъ одного изъ своихъ лучшихъ согражданъ, одного изъ избраннйшихъ людей края! Вс сословія, отъ самаго высшаго до самаго простаго, тысячами стеклись поклониться праху своего любимца. Площадь отъ дома, гд жилъ покойникъ, до вратъ храма, была полна народомъ, и слезы были видны на глазахъ многихъ… Предсдатели и члены губернскихъ присутственныхъ мстъ несли гробъ, чиновники всхъ вдомствъ провожали его. Сегодня, въ присутствіи генерал-губернатора, князя Н. А. Долгорукова, гражданскаго губернатора, С. Н. Муханова и чиновниковъ всхъ вдомствъ, совершена была литургія преосвященнымъ Иннокентіемъ. Несравненный пастырь нашъ, прежде отпванія покойнаго, произнесъ слово, краснорчиво поучавшее слушателей и напоминавшее о жизни покойнаго. Въ половин втораго пополудпи, началось погребальное шествіе, по Екатеринославской Улиц, на Холодногорскоо Кладбище. Вся эта широкая и длинная улица была полна народа. На печальную процесію сошлись не только горожане со всхъ концовъ города, по и поселяне изъ ближайшихъ селеніи!»

Воспаленіе, сведшее въ могилу нашего автора, продолжалось одиннадцать дней. Онъ спокойно приготовился къ смерти и тихо скончался на рукахъ жены, нкоторыхъ изъ родныхъ и близкихъ, какъ, напримръ, Н. Ю. Квитки и П. П. Гулака-Артемовскаго.

Основьяненко жилъ шестьдесятъ-четыре года безъ трехъ мсяцевъ и десяти дней. Черезъ девять лтъ посл него, 31-го января 1852 г., умерла Анна Григорьевна. Какъ мы сказали прежде, дтей у покойныхъ супруговъ не было.

Мы постили могилу супруговъ ныншнимъ лтомъ, на Холодногорскомъ Кладбищ, съ вышины котораго открывается у ногъ весь Харьковъ, какъ на картин, съ его свтленькими новенькими домами, улицами и извилистыми рчками. Могила находится почти на краю горы, надъ обрывомъ. Памятникъ надъ нею — блый мраморный, съ чугунною оградою и надписью:

Здсь покоится прахъ
Григорія едоровича
Квитки.
(Основьяненка).
Родился 18 ноября, 1778.
Скончался 8 августа 1843.

И другая надпись на немъ же:

Анна Гргігорьевна Квитка,
урожденная Вульфъ.
Родилась 1800 года, мая 17-го дня.
Скончалась 13-го генваря 1832 года.

Грустное впечатлніе произвелъ на васъ, при разработк бумагъ покойнаго, дипломъ Копенгагенскаго Общества Антикваріевъ, присланный ему въ Харьковъ изъ Копенгагена, отъ 27-го августа 184-5 года, значитъ — ровно черезъ два года посл его смерти…

Вотъ этотъ дипломъ. Подъ красивою виньеткою, изображающею древности Свера и ихъ собирателей, въ античномъ вкус, за подписью знаменитаго Матусена и секретаря Общества, немене знаменитаго Рафна, съ печатью, украшенною рунами, слдуетъ самый дипломъ: ‘Le Conseil d’Administration de la Socit Royale des Antiquaires du Nord, sur la proposition du Comit pour l’ancienne histoire de Russie, а, dans за Sance de ce jour, nomm Associ de la Section Russe, Son Excellence, monsieur Grgoire Kvitka, conseiller d’tat actuel, Kharkov, qu’elle estime dou de la volont et de la facult de contribuer atteindre le but que se propose la Section, et tous les droits en Associ lui seront rservs conformement au Reglement de la Section’.

VIII.
КОРРЕСПОНДЕНЦІЯ ОСНОВЬЯНЕНКА.

По плану нашего труда, мы должны теперь представить читателю отрывки изъ литературной корреспонденціи Квитки. Мы думаемъ, что, за отсутствіемъ мемуаровъ и автобіографіи нашихъ литераторовъ, это единственное средство пополнить, въ библіографическомъ опыт о какомъ-нибудь писател, проблъ его литературныхъ откровеній и признаніи. Не можемъ не принести здсь искреннйшей благодарности тмъ, кто ихъ намъ доставилъ изъ разныхъ рукъ, и въ особенности И. А. Плетневу, снабдившему васъ боле, чмъ пятидесятые письмами къ нему Квитки. Въ письмахъ друзей Квитки видна вся добрая и искренняя любовь ихъ къ доброму украинскому разскащику, въ письмахъ же Квитки цликомъ вылился этотъ робкій, застнчивый, скрытный, подъ-часъ лукавый и подъ-часъ отсталый писатель.

Изъ находящихся у насъ въ рукахъ нсколькихъ сотъ писемъ отъ Основьяненка къ разнымъ литераторамъ и отъ нихъ къ Основьяненку, прилагаемъ здсь интереснйшіе, цликомъ и въ отрывкахъ, на сколько дозволяютъ намъ литературныя приличія.

Письма Основьяненка къ П. А. Плетневу.

7-го января 1859. Основа.

‘Принося искреннйшую благодарность вашему превосходительству за удостоеніе моей ‘Маруси’ помщеніемъ въ журнал, издаваемомъ вами, въ перевод моемъ же, и за вс ваши ободрившіе меня отзывы, я ршился васъ безпокоить предложеніемъ: не угодно ли будетъ вамъ имть и еще изъ моихъ малороссійскихъ повстей, переложенныхъ на русскій? Въ такомъ случа, получивъ отъ васъ извщеніе, я вышлю къ вамъ: ‘Конотопскую Вдьму’ и ‘Кладъ’. Одобрить ее къ помщенію въ журнал вашемъ или отринуть — совершенно зависть будетъ отъ васъ, я узнаю тогда цну имъ.

‘Поручивъ Василію Андреевичу Жуковскому, въ бытность его въ Харьков, ‘Марусю’, вами помщенпую, я вручилъ еще ‘Мертвецкій великъ-день’ и ‘Добре роби — добре буде’, также переложенныя но русски. Если они не заслуживаютъ чести быть извстными, то я равнодушенъ, но если вы ихъ не изволите видть еще и если можно ихъ отыскать, то предаю также въ волю вашу. ‘Солдатскій портретъ’, помщенный въ Современник же, прекрасно переданъ уважаемымъ мною B. И. Далемъ, но, съ позволенія его, есть выраженія, не такъ изъясняющія мысль и измняющія понятіе о дйствіи. Все это отъ неизвстности мстности и обычаевъ.

Козырь-Дивка переводится, кажется, въ Петербург, и будетъ тамъ издана, какъ писалъ ко мн П. А. Корсаковъ. Переводятъ ее и здсь, не читалъ еще, но, кажется, располагаютъ особо издать.

‘Всмъ, чмъ только въ силахъ и возможности, готовъ служить вамъ, преисполненный благодарности за лестное вниманіе и за полезные труды ваши, въ чемъ да подкрпитъ васъ Богъ!’

II.

8-го февраля 1859 года.

‘Не умю выразить той благодарности, какою преисполненъ за одушевившее меня, наставительное письмо ваше. Изъ него я удостоврился, что я нчто длаю, а не, какъ давали мн замтить холодностію и даже молчаніемъ, что я изъ пустаго переливаю въ порожнее. Я думалъ, что или меня не понимаютъ, или въ самомъ дл: къ чему быть сказочникомъ? Къ чему идти за толпою, въ коей вс глушатъ одинъ другаго. Мн было досадно, что вс летаютъ подъ небесами, изобртаютъ страсти, созидаютъ характеры, почему бы не обратиться направо, налво, и не писать того, что попадется на глаза? живя въ Украйн, пріучася къ нарчію жителей, я выучился понимать мысли ихъ и заставилъ ихъ своими словами пересказать ихъ публик. Вотъ причина вниманію, коимъ удостоена ‘Маруся’ и другія, потому-что списаны съ натуры безъ всякой прикрасы и оттушовки. И признаюся вамъ, описывая ‘Марусю’, ‘Галочку’ и проч., не могу, не умю заставить ихъ говорить общимъ языкомъ, влекущимъ за собою непремнно вычурность, подборъ словъ, подробности, гд въ одномъ слов сказывается все. Передавъ слово въ слово на понятное всмъ нарчіе, слышу отъ васъ и, подобно вамъ, знающихъ дло, что оно хорошо, не я его произвелъ, а списалъ только. Слдовательно, все, что вы сказали обо мн, не заслужено мною, а ежели что и есть, то по счастливой находк или улученію въ мету, по счастію.

‘Слдуя одобренію вашему, пишу и буду писать. Буду и переводить, что сложится по здшнему, буду пересылать вамъ, по съ условіемъ: если будетъ удостоено чести помщенія въ журнал вашемъ, помщайте, нтъ — безъ всякаго снисхожденія отриньте, личныя отношенія и отношенія къ публик, вещи различныя. И я буду утшенъ, найдя судъ, а не безусловное снисхожденіе. Съ такою надеждою на благорасположенность вашу, прилагаю ‘Конотопскую Вдьму’, нелпую по содержанію своему, но все это основано на разсказ старожиловъ. Топленіе (мнимыхъ) вдьмъ при засух, не только бывалое, со всми горестными послдствіями, по, къ удивленію и даже ужасу, возобновленное помщицею сосдней губерніи. Вслдъ за этимъ будетъ: ‘Вотъ теб и кладъ’, въ ма вышлю. Потомъ слдовала бы ‘Козырь дивка’, но я не получилъ ея ни одного экземпляра, даже особ, кому посвятилъ ее, не имю что дать. Кто ее напечаталъ, на какомъ положеніи, отъ кого и отъ чего она продавалась и гд остальные экземпляры — ршительно ни отъ кого не имю ни полсловечка въ свдніе. Перевелъ бы и ее, но не имю ни одной книжки! Одна Сердечная Оксана у васъ въ Петербург, кажется, явится весною въ малороссійскомъ альманах, составляемомъ г. Гребенкою. Еще одна Щирая любовь поступила въ цензуру къ П. А. Корсакову. Не явится ли она у меня особнякомъ — еще не знаю’.

III.

15-го марта 1839 года.

‘По случаю, былъ у меня споръ съ писателемъ на малороссійскомъ нарчіи. Я его просилъ написать что серьзное, трогательное. Онъ мн доказывалъ, что языкъ неудобенъ и вовсе неспособенъ. Знавъ его удобство, я написалъ Марусю, и доказалъ, что отъ малороссійскаго языка можно растрогаться. Здшніе предлагали мн напечатать, и я, предохраняя себя отъ насмшекъ русскихъ журналистовъ, написалъ Солдатскій портретъ. Книгопродавецъ просилъ, составить цлую часть, я написалъ Мертвецкій великъ-день. И такъ пошло дале, именно для одной забавы себ, веселаго чтенія съ женою и видя, что землякамъ это нравится. Хотя и подумывалъ о какомъ нибудь-пріобртеніи, но не извлекъ его ни даже отъ двухъ частей повстей.

‘Извстность моихъ сказокъ разохотила здшнихъ переложить ихъ порусски, и совершенно порусски, точно какъ вы желаете. Слушаемъ въ чтеніи: и что же? Малороссы, не узнаемъ своихъ земляковъ, а русскіе… зваютъ и находятъ маскерадомъ, выраженія, несвойственныя обычаямъ, изъясненія — національности, дйствія — характерамъ, мыслящимъ по своему, и брошено, хотя правду сказать, переводъ былъ сдланъ и вычищенъ отлично. Я предложилъ свой переводъ, буквальный, не позволяя себ слова смстить, и найденъ сноснымъ, но не передающимъ вполн (ну, право), красотъ малоросскихъ оборотовъ. Такой переводъ ‘Маруси’ и проч. дошелъ къ вамъ отъ Василія Андреевича? Вотъ, начавъ отъ потопа, дошелъ я до настоящей цли отвта. Вы теперь видите, что я не произвольно, нечаянно, неумышленно попалъ въ писаки, и хотя, точно, обстоятельства мои требовали поддержки и я заботился пріобрсть что-либо, но все ускользало изъ рукъ, и ничто, до сихъ поръ, не ободрило.

‘Все, посланное въ Петербургъ, тамъ и оставалось, или напечатаютъ, а мн нетолько книжки, и спасибо не скажутъ, или затеряется тамъ, или замолчатъ, и я уже отложилъ вс заботы, чтобы получить что-либо, и не хлопочу, а все продолжаю писать, то отъ нечего длать, то, чтобъ изложить мысль, какая намъ, съ женою, придется, хоть посмемся или погрустимъ вмст — и то наше, потомъ и пустимъ печатать, кому отдамъ или такъ пойдетъ по рукамъ и затеряется. Также точно вы видите, что я не могу, по ныншнему, писать очищеннымъ слогомъ, подобранными выраженіями, и всегда буду сбиваться на свой тонъ, малороссійскій. Слдовательно, не беруся исполнить, по совту вашему, внушенному добрымъ вашимъ ко мн расположеніемъ. При всемъ усиліи, при всемъ стараніи, буду взлзать на ходули и, отъ неумнія управлять, зашатаюсь и упаду. Зачмъ же приниматься за то, что выше силъ? Притомъ, почтеннйшій Петръ Александровичъ/ потрудитесь вникнуть въ видимую разницу нашихъ — ну именно, языковъ русскаго и малороссійскаго, что на одномъ будетъ сильно, звучно, гладко, то, на другомъ, не произведетъ никакого дйствія, холодно, сухо. Въ примръ ‘Маруся’, происшествіе трогательно, положеніе лицъ привлекаетъ участіе, а разсказъ, ни то, ни с, я говорю о русской, какъ напротивъ малороссійская беретъ разсказомъ, игрою словъ, оборотами, краткостью выраженій, имющихъ силу! Малороссійская ‘Маруся’ не смертію интересуетъ, но жизнію своею. ‘Ни, мамо!’— ‘а тожъ — але‘!— у мста сказанное, въ русское этого не однешь. Примръ вамъ: Праздникъ мертвецовъ. Это легенда, мстный разсказъ, ежегодное напоминаніе въ семь на заговны о ‘Терешк, попавшемся къ мертвецамъ съ вареникомъ!’ Разсказанное по нашему, какъ вс передаютъ это преданіе, нравилось, перечитывали, затверживали. Перешло въ русское и вышло ни то, ни с, поводъ журналисту трунить, чего я и ожидалъ, при прочтеніи ее въ вашемъ журнал’.

IV.

26-го апрля 4859 года.

‘Что же мн длать, если я себя не понимаю! (Это будетъ объясненіемъ на вторую часть послдняго письма вашего). Вотъ мое чистосердечное сознаніе. Никогда не думалъ я писать что-либо. Читаемое не нравилось, и если встрчалось что-либо сходствовавшее съ моимъ разумніемъ, я находилъ, что не съ той точки писавшій смотрлъ, не то замтилъ. Отдаленность отъ дйствователей и пребываніе въ здшней пустын не леляли дальнйшихъ разсужденій и никакъ не возбуждали во мн охоты писать. Притомъ же занятія, пріятныя для души и сердца моего, обладали тогда мною въ высшей степени. Я устроивалъ институтъ — самая мысль, такъ новая для здшняго края, боролся съ мнніями, предразсудками, понятіями, привелъ дло къ концу… и въ награду увидлъ зависть, дйствующую противъ меня со всмъ ожесточеніемъ. Бросилъ вс мои труды и тутъ-то посланною мн Богомъ Анною Григорьевною побужденъ приняться писать По обстоятельствамъ, я написалъ первую, комедію… охъ!… ‘Дворянскіе выборы!’ Родъ людей, которыхъ вы такъ врно изобразили, принялись меня катать съ бока на бокъ. Вс эти господа начали пересчитывать сколько мною написано ‘ибо, поелику, дабы’ — а слона-то и не примтили, цль, намреніе остались вовсе безъ разсмотрнія, и было ли то все въ пьес, никто не сказалъ, выключая г. Ушакова, въ Телеграф. Это меня огорчило, охладило. Защищая какъ-то достоинство языка малороссійскаго, я вызвался заставить разсказомъ своимъ плакать — не поврили, я написалъ ‘Марусю’, и когда убждали меня напечатать, то я, боясь опять цеховыхъ скалозубовъ, написалъ для нихъ ‘Солдатскій портретъ’, чтобъ оградить себя отъ насмшекъ ихъ и чтобъ они поняли, что сапожнику не можно разумть портнаго дла. Для составленія части, писалъ простонародное преданіе, изъ рода въ родъ передаваемое: ‘Мертвецкій Великъ-день’. Писавъ ‘Марусю’, я узналъ себя, что могу такъ писать, но порусски, посл уроковъ за ‘Дворянскіе выборы’, я боялся приниматься. И что жь? Когда вышла первая часть повстей, отовсюду были отзывы, что они плакали, какъ ‘Марусю’ погребали, и я готовъ былъ плакать о нихъ. Были и такіе, что благодарили меня, что я доставилъ лакеямъ ихъ чтеніе, понимаемое ими, натурально, что я смялся надъ такими. Немногіе замтили, какъ Маруся съ Василіемъ пересыпалась песочкомъ, когда говорила съ нимъ о чувствахъ своихъ, и сказали, что мн не нужно другой эпитафіи: ‘Онъ написалъ Марусю’. Для нихъ, а боле для Анны Григорьевны, я продолжалъ писать и составилось дв части повстей. Здшніе, хваля мое писаніе, принимались переводить на русскій, но все было неудачно, я не перевелъ, а переписалъ слово-въ-слово, безъ малйшей перестановки словъ или пересказа другимъ образомъ. Въ ту пору прозжалъ В. А. Жуковскій. Наговорилъ много лестнаго и желалъ читать ихъ въ перевод. Какой былъ у меня подъ-рукою, я такой и вручилъ ему. Просили меня написать для театра оперу, я собралъ главныхъ здшнихъ характеровъ нсколько, наполнилъ пснями, обрядами, и пошло дло въ-ладъ. Изъ этого вы видите, что я таки нахожу себя способнымъ писать, и хотя знаю, что немногіе видятъ, что и для чего я пишу, но для понимающихъ пишу. И еслибъ не язвительныя выходки самозванцовъ-цнителей, то я писалъ бы и порусски, какъ бы смогъ, но не желая дать поводу трунить надъ собою, не смлъ бы за русское взяться, еслибъ не вы, и еще принялся писать на особый ладъ, о чемъ изъясню ниже. При первой встртившейся идеи, я тотчасъ пишу и тогда у меня все въ сторону, пока не окончу. Не черню никогда ничего, а прежде всего въ мысляхъ сложу планъ, характеры лицъ, ходъ дйствій одного за другимъ, разговоры же и прочее приходятъ во время писанія. В. А. Жуковскій, говоря со мною о ‘Дворянскихъ выборахъ’, совтовалъ еще продолжать въ томъ же тон и съ тою цлью. Когда же я изъяснилъ трудность составить изъ всей этой кутерьмы правильную драму, то онъ мн совтовалъ помстить и развить все это въ роман, украсивъ и наполнивъ сценами изъ губернскихъ обществъ. Тутъ я уцпился за прежнюю мою мысль: добродтельныхъ людей, честныхъ чиновниковъ и вообще исполняющихъ свое дло, къ чему описывать? Въ порядк идущія времена года, постепенное ихъ измненіе, польза, ими приносимая, какъ бы ни было все это описано, не займетъ насъ, потому-что мы сами все видимъ. Но ураганы, вырывки изъ порядка и вс необыкновенности: это должно описывать. Давно уже я приступилъ къ описанію жизни ‘Пустолобова’, имющаго родныхъ по всмъ званіямъ. Онъ простачокъ, неполучившій образованія, чудно мыслитъ, будто понимаетъ дло,/ но превратно отъ общихъ разумній. Въ малолтств остался сиротою. Его имніе разоряютъ судьи, опекуны, его развращаютъ, поручаютъ въ пансіонъ мадамъ Филу, пансіонъ и потомъ дальнйшія его похожденія, участіе въ выборахъ и много-много… Сей сказки написалъ я первую часть и послалъ въ Москву. Тамъ на меня сильно напали, но когда Василіи Андреевичъ обнадежилъ меня, что они говорятъ пустяки, то я принялся писать и нагородилъ (при всемъ желаніи ускромить себя) шесть частей. Но при первой мысли я тотчасъ сообразилъ, что, по выход этой книги, вс опекуны, судьи, содержатели пансіоновъ, предводители и вс описанныя мною, по именованіямъ лица, вс возстанутъ на меня. Здсь пречудный народъ! Вышла ‘Козырь-дивка’ и судья сердится на меня, что онъ никогда бубликовъ не принимаетъ отъ просителей, за ‘Выборы’ и теперь каждый исправникъ състь меня готовъ. Въ ‘Новогодник’ вышла статья ‘Скупецъ’ и вс додумываются, кого я это описалъ? Что же будетъ, когда выйдетъ сатира на вс злоупотребленія, длаемыя людьми во всхъ званіяхъ? Я до-того испугался, что повторяю мои убжденія къ П. А. Корсакову, чтобъ отложилъ печатаніе вовсе. Вы видите и знаете, какъ я изъясняюсь и пишу, такъ изложена, безъ дальнйшаго старанія, вся повсть. Какое богатое поле ругателямъ-журналистамъ!

‘Насмшки во всеуслышаніе, домашніе упреки (если не боле) — это будетъ моею наградою! А мн бы хотлось умереть покойно, чего лишусь, когда самое прямое, благородное мое стремленіе показать, отчего у насъ зло, будетъ осмяно и преслдуемо. Самоувренность не въ состояніи разогнать всхъ мрачныхъ мыслей.

‘За разметаніе моихъ писаній не пняйте на меня. Все это вотъ какъ произошло. Графъ Бенкендорфъ отнесся ко мн, прося статьи въ Альманахъ В. А. Владиславлева, на 1840 годъ, издававшійся съ благотворительною цлью. Я выслалъ. Вотъ отдльная статья. Другая оторвалась отъ цлаго, это отрывокъ отъ Пустолобова, который П. А. Корсаковъ разсудилъ помстить для свднія, что будетъ цлое. Каковъ отрывокъ? Не знаю, не читалъ, за неимніемъ здсь и даже у меня альманаха. При приступ къ ***, безъ моего вдома, вписали меня въ сотрудники и потомъ уже спросили, чмъ я могу содйствовать? Что длать, у меня было въ мысли описать малороссійскую жизнь, и воспитаніе, и обряды, и проч. и проч. старинное, чего уже теперь и слдовъ нтъ. Я имъ объявилъ, что будетъ ‘Халявскій’. Они ухватились обими руками, просили выслать и предложили о вознагражденіи, что мн получить? Я просилъ всхъ журналовъ русскихъ и для Анны Григорьевны Revue trang&egrave,re. Они поспшили меня удовлетворить. Я выслалъ имъ начало ‘Халявскаго’. И самъ не знаю, помстятъ ли еще его и кстати ли онъ будетъ въ журнал, но дло сдлано. ‘Козырь-дивка’ по обстоятельствамъ, въ-отношеніи посвященія, нужно было издать вовремя, но все осталось втун, и я не знаю, кому и благодарить за изданіе! Явится за-дняхъ ‘Ганнуся’ порусски, это спекуляція не моя, а книгопродавца здшняго, на что я и рукою махнулъ. Вотъ вс мои бродящіе, исключая театральныхъ: ‘Шельменка’ и ‘Сватанья’. Дв части повстей сами по себ. Вотъ и полный мой отчетъ, изъ него видно, что мало раскидано, и то по необходимости.’

28-го апрля 1859 г.

— ‘О ‘Пустолобов’ рчь. Знаете ли, кром огорченія отъ непріятности вамъ, чрезъ банкрутство П***, я обрадовался тому, что ‘Пустолобовъ’ не будетъ печаться. И если возможно меня боле, нежели успокоить и одолжить — отложите печатаніе его вовсе. Я не боюсь шмелей, я и уши заткну, я и уйду, чтобъ не слыхать, но близь насъ находящіяся блохи, клопы и прочая гадость, т кусаютъ, или боле безпокоятъ до того, что мста не найдешь! журналистовъ не боюсь: они поврились, и каждый иметъ своихъ врующихъ въ него. Но здшніе, домашніе, ежечасно встрчающіеся, опекуны, дворяне, судьи, предводители, полицейскіе, совтники, казначеи, содержатели пансіоновъ и вс поименованные характеры, коихъ лица, носящія званія сіи, примутъ на себя, и я отъ нихъ нигд покоя не найду. Если вы коротко знаете разнокалиберный кругъ губернскій и толки по деревнямъ и въ уздныхъ сборищахъ, то вы согласитесь, что мои опасенія справедливы. Я писалъ, что, еще не читавъ и не видвъ статьи въ альманах, а только изъ Сверной Пчелы узнавъ, что помщенъ ‘Скупецъ’, вс спрашиваютъ меня: ‘На кого я мтилъ? не на того ли, не на другаго ли?’ Сообразивъ все это и повривъ моему опасенію, полагаю, что и вы согласитесь отложить и не вооружить… чтобъ не ввели въ такой храмъ славы, что и все бросишь! Тутъ же не безъ того, въ журналахъ встрчаются замчанія, насмшки, порицанія, колкости — все это моимъ умствующимъ здшнимъ подаетъ оружіе къ отмщенію, и я, вмсто удовольствія, увижу послдніе дни мои отравленными, въ каждомъ встрчающемся просто человк, буду встрчать врага себ и преслдователя. Гд же искомое во всю жизнь спокойствіе?… Много имю представить вамъ справедливыхъ опасеній отъ дйствій благоразумномыслящихъ, по остальное все постигаете и согласитесь со много! что надобно отложить. Если же, по какимъ-либо обстоятельствамъ, уже! отмнить печатанія невозможно, что дло пошло гораздо впередъ и сопряжено съ убыткомъ кому-либо значительнымъ, въ такомъ случа, я просилъ бы и прошу убдительнйше, сколько можно, отвратить отъ меня гласно составленіе этой книги. Нельзя-ли въ заглавіи сказать: ‘издано, или составлено ‘X. Б. Ч. K. М.’ и тому подобными буквами, какъ лучше придумаете, или просто: ‘издано обществомъ’ или что угодно — что угодно, только бы не мое, или Основьяненка, имя было! Уже и альманачная статья покажетъ на меня, но отбрешуся, если въ полномъ изданіи закрыто будетъ! Еще бы я просилъ, разумется, когда уже невозможно пріостановить печатанія, чтобъ, не помню въ какой части, гд одинъ изъ Пустолобовыхъ, производя слдствіе, танцуетъ кадрили и всхъ безъ разбора сажаетъ въ острогъ, пусть онъ будетъ не Иванъ Савичъ, а какъ-нибудь иначе перекрестите его. Ну ихъ совсмъ! Еще: когда настоящій Пустолобовъ служилъ у какой-то барыни, которая умничала и безпутно вела себя, сказано: что она не имла волосъ и носила парикъ, выключите эту примту. По справк оказалось, что у одной барыни, вовсе не такой, какъ моя, не имется волосъ на голов и она носитъ парикъ, она меня състъ, хотя, чортъ ее знаетъ, есть ли у нее волосы! И вообще все это похожденіе съ этою барынею, такъ какъ-то сухо и незанимательно. Пли бы и выкинуть его вовсе, или обработать и украсить чмъ интересне. А что касается до губернскихъ чиновъ, такъ тамъ бда! Куда ни оборотись, вс будутъ ворчать. Вмсто губернскаго прокурора о экипаж, нельзя ли перемнить, стряпчій верхняго земскаго суда, совтника, къ которому явился Пустолобовъ для полученія мста, нельзя ли перемнить на секретаря намстническаго правленія, и проч. и проч., всего и не припомню. А полиція что скажетъ? А мелкое дворянство? Ужасъ, ужасъ и ужасъ! Однимъ-словомъ, доставите мн больше, нежели одолженіе и успокоеніе, когда отклоните и возвратите мн рукопись. Изъ нея можно будетъ выпускать отрывки для альманаховъ и въ журналы, по все это по выбору и обдланное. А все изданіе пусть бы шло посл смерти моей, чтобы я покойно дожилъ вкъ въ кругу своемъ. Благоразумію вашему и лестной дружб вашей, такъ слпо доказанной, поручаю этотъ процесъ. Я изложилъ, хотя вкратц, но намекнулъ на все, на вс опасенія отъ послдствій. Ршите дло, и я не буду апеллевать. Съ нетерпніемъ жду вашего заключенія, чмъ не отлагайте успокоить меня. Еще прибавлю: меньше бы я безпокоился, еслибъ какое-нибудь послдовало одобреніе свыше, тогда, видвъ вниманіе, можетъ-быть, прикусили бы языки, по кто же можетъ наврное знать? Еслибъ былъ здсь В. А. Жуковскій, онъ задалъ мн эту тэму. Что бы онъ сказалъ? Взялся ли бы поддержать тамъ, гд надобно? Итакъ, съ нетерпніемъ ожидаю ваше то мннія, не замедлите къ успокоенію моему’.

VI.

13-го мая 1839 г.

‘Въ ‘Отечественныхъ Запискахъ’ явится скоро ‘Панъ Халявскій’. Это начало и отдано еще до поступленія моего въ покровительство ваше. Онъ начатъ по препорученію Василія Андреевича, переданнаго мн чрезъ здшняго чиновника графа Панина, чтобъ описать старинный бытъ малороссіянъ, родъ жизни, воспитаніе, занятія и все, до послдняго. Я понялъ, что это высшаго сословія, и сдлалъ начало. Что вы о немъ скажете? Если онъ заслужитъ ваше одобреніе, то его можно расплодить, въ томъ же тон, отъ двухъ и до четырехъ частей. Тутъ будетъ молодость его, служба, домашняя жизнь и занятія, пребываніе въ столиц, раздлъ съ братьями, процесы, женитьба, воспитаніе дтей и проч. На что и буду ожидать ршенія вашего. И такъ понаберется частей восемь иди и боле, кром ‘Пустолобова’, которому ршенія ожидаю отъ васъ.

‘Ко всему этому я приступаю единственно по требованію вашему. Теперь же скажу съ всегдашнею моею откровенностію о главнйшемъ предмет. Я получаю отъ брата опредленную пенсію, разсчитанной мною, отъ числа до числа, отъ срока до срока, стаетъ, но лишняго не бываетъ и ни откуда не приходитъ, слдовательно приступить къ печатанію я не имю никакой возможности. Занять для того денегъ, не смя и думать о врномъ пріобртеніи, неприлично, а потому и должно отложить всякое попеченіе. Не полагаю возможнымъ, чтобъ нашелся совстный книгопродавецъ (гд они?) взять изданіе на себя. Общанныя выгоды едва-ли онъ исполнитъ, едва-ли устоитъ въ слов. И со мною были подобные примры. Итакъ, это обстоятельство положитъ преграду всему, что вы, по доброму расположенію и участію, точно дружескому, хотли сдлать для меня. Это одно стсненіе заставляетъ меня отказаться отъ предложенія вашего и потому еще, что, по вашему предусмотрнію, первоначальная подписка въ наше время невозможна’.

VII.

21-го іюня 1839.

‘Со всею откровенностію отвчаю на послднее письмо ваше отъ 5-го іюня. Упражненія въ длахъ, незатйливость, ограниченность въ жизни обратили на меня вниманіе дворянства. Я былъ постоянно избираемъ въ почетныя должности, когда нкоторыя изъ первйшихъ особъ не были удостаиваемы къ тому. Весьма-натурально, что это произвело зависть и желаніе повредить мн, клеветали на меня, разсвали обо мн разныя нелпости — ничто не помогало, я былъ избравъ въ Предсдатели Палаты. Здшніе завистники употребили все, чтобъ помшать мн, и успли. Утвержденъ былъ не я, а младшій мой кандидатъ. Тутъ-то усилили слухи, что Г*** не благоволитъ ко мн, а Б*** употребитъ все, чтобъ меня не допустить служить нигд. Но дворянство, вопреки молв, не имя прямаго на счетъ мой запрещенія, избрало меня въ подобную первой почетную должность совстнаго судьи. Въ семъ званіи я имлъ счастіе быть, вмст съ прочими членами, представленъ въ Харьков Государю Императору и удостоенъ, изъ-за другихъ, всемилостивйшимъ вопросомъ. Графъ видлъ меня и я не замтилъ отъ него нерасположенія, какъ бы должно ожидать къ человку, замченному въ чемъ бы то ни было. Больше: чрезъ него шли представленія о наградахъ тогда же, и я не исключенъ имъ и представленъ и получилъ награду. На зло завистникамъ и клеветникамъ здшнимъ, избрали меня вторично въ совстные судьи. Шумли, спорили, препятствовали явно, но меня все избрали. Если выйдетъ ‘Пустолобовъ’, не будутъ ли они, имя средства, перетолковывать каждое въ немъ слово, а особливо въ глазахъ о ход выборовъ? Тутъ найдутъ и намеки и указанія на того, на другаго, и чего они не сплетутъ! А между-тмъ, въ слдующемъ году, наступаютъ выборы, и мн бы желалось еще послужить, пока есть здоровье и силы. Давши всему превратный толкъ, могутъ сдлать свои внушенія. Вотъ причины, для коихъ не желалъ бы я, чтобъ ‘Пустолобовъ’, при жизни моей являлся въ свтъ, чтобъ не нанесъ мн непріятностей отъ собратій, увлеченныхъ мнніями и толками нерасположенныхъ людей! Конечно, одобреніе Г***, хотя бы словомъ, много бы меня ободрило и пріостановило бы дальнйшіе здшніе толки, но этого ожидать не смю. Итакъ, изволите видть, что ни явнаго врага, ли тайно дйствующаго ко вреду моему, не имю между важными и сильными, а безпокоятъ домашнія шавки или, лучше, клопы, тараканы, блохи и прочая домашняя гадость. А потому выпускъ ‘Пустолобова’ въ свтъ или сокрытіе его подъ-спудъ совершенно зависитъ отъ васъ и въ этомъ отношеніи я заране соглашаюсь съ намреніемъ и дйствіемъ вашимъ.

‘Если вы нашли ‘Пустолобова’, долженствующаго значить боле чего-либо, то прилично ли будетъ посвятить его Василію Андреевичу Жуковскому? Не оскорблю ли его ничтожнымъ приношеніемъ? Узнавъ его, нтъ границъ моего къ нему почтенія, уваженія и утвердившагося удивленія. Онъ же и препоручилъ мн написать подобное. Если вы одобрите мое пламенное желаніе и не найдете обстоятельствъ, препятствующихъ тому, то извольте располагать такъ же неограниченно, какъ и во всемъ, къ моей восторженной благодарности’.

VIII.

5-го августа 1859. Основа.

‘О ‘Халявскомъ’. Гг. основатели ‘Отечественныхъ Записокъ’, объявляя о сотрудникахъ, включили меня и потомъ отнеслись, предлагая вознагражденіе. Я послалъ имъ ‘Халявскаго’ первую половину, располагая изъ него сдлать что-нибудь цлое съ подробностями. Въ вознагражденіе требовалъ журналовъ, коихъ вышло на цну 265 руб. кром ‘Отечественныхъ Записокъ’. Они немедленно начали высылать все, и просили ‘Халявскаго’ продолжать, хотя бы на восемь книжекъ, и что первая тетрадь будетъ помщена во второй книжк.

‘Головатый’, какъ любимецъ Анны Григорьевны, принятъ ею въ свое покровительство и она предположила отъ него воспользоваться. Начавши дло съ ‘Отечественными Записками’, мы хотли имъ послать записку, что вамъ нужно будетъ ту цпу, какую вы назначите, по если вы находите другую и удобнйшую дорогу къ удовлетворенію желаній нашихъ, то и зависитъ совершенно отъ воли вашей. Мы вамъ вврились и вамъ все предоставляемъ. Причемъ нужно объяснить. Вамъ извстно уже, что мы живемъ на пенсіи, достаточной для жизни, но въ дальнйшемъ неудовлетворительной. Въ осьмнадцать лтъ нашей супружеской жизни я не могъ ничего доставить Анн Григорьевн. Теперь, когда, благодтельнымъ вашимъ участіемъ, открывается способъ и возможность пріобрсти что-нибудь для удовлетворенія приличій и необходимостей, и когда здсь, даже и за деньги, невозможно хорошее имть, то я и убдилъ и настоятельно упросилъ ее сдлать записку, сходно съ моимъ желаніемъ, что бъ нужно имть? Она составила, съ означеніемъ цнъ въ нкоторыхъ вещахъ. Главнйшее затрудненіе, кто позаботится пріискать и купить все, не только по цн, но и по достоинству? Е. П. Гребенка со всмъ радушіемъ вызывается исполнять все, даже до модныхъ магазиновъ.

‘О посвященіи ***. По должности, онъ меня нашелъ и, превознося, просилъ о присылк ‘Пустолобова’ и другихъ. Все прочее у него затеряно и не возвратилось. Богъ съ нимъ! Переписка наша самая дружеская, несмотря ни на что, я былъ все одинъ и хотлъ показать ему прямое, искреннее расположеніе, подписалъ ему статью, но какъ его не извщалъ, то и должно посвященіе исключить. О посвященіяхъ я думаю одинаково съ вами…

‘О ‘Слободскихъ Полкахъ’ просила меня редакція ‘Отечественныхъ Записокъ’. Препровождаю тетрадь къ вамъ. Такого рода статьи не есть чье-либо сочиненіе, но сборъ изъ записокъ, какъ и сказано. Кажется, статья эта никуда больше и не пойдетъ, какъ къ нимъ. Изъ нея извлеченія были уже въ здшнихъ ‘Губернскихъ Вдомостяхъ’. Если понадобится имъ, отдайте, а цна на ваше произволеніе.

‘Полученіе денегъ ни на что боле не нужно, какъ на пріобртеніе вещей, подобно какъ въ записк. Слдовало т же деньги отправлять обратно за вещами, и для того, лучше, не высылая денегъ (еслибъ когда оставались) удерживать ихъ до будущихъ надобностей.

‘Хорошо Гоголю! На немъ почили существенно монаршія милости, онъ и не боится никого: всякій знаетъ о покровительств. Но здсь, у насъ, правдою не возьмешь. О прочемъ всемъ лучше молчать, какъ на выходку Полеваго противъ ‘Праздника Мертвецовъ’ показываютъ, разсказываютъ немногіе, но все же шипятъ. А попадись имъ что такое, къ чему могутъ придраться, тутъ имъ наслажденіе!

‘Перечитывая журналы, ясно вижу и понимаю занимающихся ими людей, правила ихъ и старанія достигать цли своей, а любопытно было бы взглянуть на нихъ ближе, слышать сужденія, толки и замтить ихъ извороты. Но гд способы пріхать въ Петербургъ? Кажется, послднее употребилъ бы на дорогу, тотчасъ бы явился у васъ, разсказалъ бы, что на душ, наслушался бы васъ, да хоть и назадъ хать. Но невозможность въ способахъ истребляетъ всякую надежду’.

IX.

25-го сентября 1859. Основа.

‘Г. Полевой, воскуривая мн иміамы въ журнал, наконецъ отнесся чрезъ знакомаго съ тмъ же, и въ заключеніе просилъ статей въ ‘Сынъ Отечества’. Я ему отказалъ, ни о статьяхъ, ни ‘о длаемой мн чести’ ни слова, на томъ и кончилось! Однимъ словомъ, везд иду и исполняю по наставленіямъ вашимъ. ‘Ганнуся’ издана здшнимъ книгопродавцемъ, безъ моего участія и дальнйшаго надзора. Анна Григорьевна не полюбила ее сначала и теперь ворчитъ на меня за выпускъ ея. По-моему, пусть идетъ въ-рядъ за прочими, есть и плоше ея. Еще одна готова: ‘Украинскіе Дипломаты’. Вычистивъ и пересмотрвъ внимательне, доставлю къ вамъ.

‘Заключаю мое письмо усугубленіемъ благодарности за исхищеніе меня изъ когтей литературныхъ братій. Что они длали со мной? Теперь вижу ихъ ясно, смюсь надъ всми ихъ выходками и покоенъ’.

27-го сентября 1859 г.

‘Сегодня передано мн отъ г. Смирдина приглашеніе участвовать въ ‘Сын Отечества’ и просили сказать объ условіяхъ, на которыя они заране согласны. Я поблагодарилъ и, также на словахъ, сказалъ, что я не занимаюсь ex officio, чему давши слово посвятить себя, и пишу, когда вздумается. Ну ихъ совсмъ!’

XIII.

31-го января 1840.

‘Мы, то-есть я и Анна Григорьевна, хотимъ попытаться длать ‘Провинціальныя замтки на журналы’ и передавать на разсмотрніе вамъ, но, за неполученіемъ еще журналовъ, не имемъ ничего къ нашему занятію. Хочется, совершенно въ вашемъ дух, говорить, безъ язвительности, колкости, а всего мене, отверженной благоразуміемъ насмшки и браней, хотлось бы показать, что и въ провинціи есть люди, могущіе судить своимъ умомъ и неслдующіе за мнніями крикуновъ, учителей-самозванцевъ.

‘Изъ повсти ‘Украинскіе дипломаты’ я написалъ комедію и отъ здшняго театра получилъ тысячу рублей. Кром-того, пьеса очень нравится и ее давали нсколько разъ, по требованію, и еще будутъ давать, почему думаю, что и въ повсти она принята будетъ’.

XIV.

9-го марта 1840.

‘При семъ является ‘Панъ Халявскій’, въ двухъ частяхъ, въ полное распоряженіе ваше, почтеннйшій другъ нашъ, Петръ Александровичъ. Что вы о немъ скажете и какимъ его найдете — мн очень-интересно. Я же долженъ вамъ объяснить, что (оставляя въ сторон первую часть, которая была напечатана въ двухъ частяхъ, въ ‘Отечественныхъ Запискахъ’) вся вторая часть писана изъ доходившихъ до меня разсказовъ чудаковъ. Первое влюбленіе и за нами, гршными, было! Надгробная рчь ходитъ по рукамъ, какъ подлинное сочиненіе одного, здсь извстнаго философа. Насильное взятіе въ службу ‘панычей’ и уходъ ихъ оттуда, хотя бы и безъ чина — это все здшнія событія, еще вспоминаемыя стариками. Поздка въ Петербургъ, угощеніе, и именно въ Тул, пребываніе въ столиц, понятіе о город, театр и вс продлки, тамъ сдланныя — все это съ жаромъ разсказываетъ здшній чудакъ, какъ все съ нимъ случившееся. Раздлъ съ братьями такъ бываетъ обыкновенно, я самъ разбиралъ библіотеку, гд все третьи и шестые темы были, и владлецъ ихъ, какъ неопровергаемый фактъ, представлялъ мн, что иначе нельзя было получить: ‘Я де былъ третій братъ!’ Разломаніе лстницъ случилось точно, и все былое. Заключеніе ‘О папаш и мамаш’— это отъ избытка досады. О произведеніи всего этого судите по вашему усмотрнію.

‘Съ ‘Халявскимъ’ посылается и ‘Панна Сотниковна’, любимица Анны Григорьевны. Ничего не скажу вамъ о ней, а скажите вы, когда прочтете. За нее было у меня большое преніе съ вашими умющими судить. Братъ мой, старшій меня и наблюдающій за честію націи, читавши, плакалъ и самъ подписалъ, что это истинное происшествіе, какъ оно и есть. Удостойте ее мста въ вашемъ ‘Современник’, въ какой книжк заблагоразсудите, если же найдете что требующее измненія, по несообразности, по неестественности, возвратите и скажите, что и какъ передлать.

‘Всю доходную часть отъ литературныхъ занятій моихъ, еще съ начала, я предоставилъ въ полное распоряженіе Анны Григорьевны, и присемъ убдительнйше прошу сказать со всею откровенностію, при теперешнихъ обстоятельствахъ, не озабочиваютъ ли васъ наши препорученія и не отнимаютъ ли времени, такъ нужнаго для васъ?’

XV.

18-го мая 1840.

‘Вы, я думаю, видли въ ‘Пантеон’ мою комедію {‘Прізжій изъ Столицы’.}? Она точно написана давно, была у меня брошена, попала, вовсе безъ цли, въ Петербургъ и, не спроса моего желанія, помщена въ ‘Пантеонъ’. Я недоволенъ ею, а нкоторыя, хотя и ничтожныя выходки противъ нкоторыхъ, мн не правятся. Не люблю ихъ затрогивать! Итакъ, если и вы недовольны моею комедіею, то знайте, что она поступила туда противъ воли и безъ вднія моего, и я узналъ о ней вмст съ выходомъ книжки. Въ чемъ и долженъ оправдаться предъ вами’.

XVI.

3-го августа 1840 г. Основа.

‘Изъ всхъ гг. журналистовъ, честне всхъ поступила со мною редакція ‘Пантеона’. Извинясь въ самовольномъ распоряженіи моею комедіею, поспшила доставить все, по разсчету, и съ большою заботливостью выслала все, что нужно было для Анны Григорьевны, а всего-то мелочей, рублей на сто съ небольшимъ. Это меня заставило поучаствовать въ ихъ изданіи и послать имъ мои комедіи, никуда, кром ихъ, немогущія идти, да сверхъ-того, послалъ имъ кое-какія статьи мелкія.

‘Прискорбно мн было читать въ журналахъ, что будто у меня есть чрезъ комедію {Любопытно, что нкоторымъ казалось, будто Основьяненко въ этомъ случай заимствовалъ у Гоголя планъ ‘Ревизора’.} какое-то соперничество съ Гоголемъ. Вотъ уже никогда не думалъ! и еслибъ это предвидлъ, врно никогда бы не выслалъ къ нимъ своей комедіи. Т же комедіи, кои послалъ въ ‘Панеонъ’, совсмъ другаго рода: одна изъ ‘Украинскихъ Дипломатовъ’, другая также ни отъ кого не заимствована. Соперничать съ кмъ-нибудь никогда не помышлялъ, и еслибъ узналъ, что кмъ написанное — въ род подобномъ моему, то скоре всего пріостановился бы и бросилъ свое’.

XVII.

14-го декабря 1840. Основа.

‘Пользуясь отсутствіемъ моей Анны Григорьевны, украдкою отъ нея, пишу къ вамъ, почтеннйшій другъ нашъ, Петръ Александровичъ, и все-таки съ безпокойною для васъ и убдительнйшею моею просьбою, вынужденный настоятельнымъ требованіемъ вашимъ относиться обо всемъ прямо къ вамъ.

‘Анна Григорьевна именинница 3-го февраля… Долго я вывдывалъ у нея, что бы ей приготовить по вкусу ея, и наконецъ замтилъ, что ей хотлось бы имть шубу понарядне и пристойне, шубу, какія нын носятъ, съ крышею и воротникомъ, хотя бы въ тысячу рублей, на средній ростъ. Цвта крыши не умю вамъ выразить, но какой употребительный въ лучшемъ тон.

‘Она у меня одна въ мір, ей желалъ бы доставлять все, что бы она ни пожелала, и потому дружбою нашею умоляю васъ не потяготиться моимъ препорученіемъ и не отказать — все прилично, и уложивъ все прочно, отправить чрезъ коммиссію транспортовъ, чтобъ чрезъ почту неотяготительно было огромностью поклажи. Не умю вамъ выразить, какое доставите мн удовольствіе, сдлавъ ей нечаянность по ея вкусу и желанію, все это предполагаю, въ надежд удачнаго сбыта книжекъ, умоляя васъ не подвергать себя собственно какимъ-либо издержкамъ…

‘Оканчиваю повтореніемъ убдительнйшей просьбы не тяготиться моимъ послднимъ симъ препорученіемъ и не прежде исполнить по немъ, какъ когда способы за уплатою кареты будутъ позволять! Малйшее отягощеніе васъ въ этомъ случа и всякая издержка ваша для насъ будетъ очень-прискорбна и Анн Григорьевн, вмсто утшенія, принесетъ огорченіе…

‘Въ случа невозможности нын исполнить, можно отложить и до будущей зимы, главнйшее лишь бы вы не были ничмъ отягощены отъ насъ, чего мы въ прав требовать даже по дружб нашей’.

XVIII.

15-го сентября, 1841 года.

‘Прилагаю у сего статью о Гаркуше’. Гаркуша именно былъ, существовалъ и съ такою цлью дйствовалъ. Вся Малороссія и теперь помнитъ его отъ нкоторыхъ лицъ, знавшихъ его, слышавшихъ сужденія его и отъ нкоторыхъ облагодтельствованныхъ имъ лицъ, все это слышано и изложено въ точномъ дух его, городничиха, со всми дяніями своими и въ дйствіяхъ своихъ противъ Гаркуши, изложена по всей справедливости. По сосдству у насъ, она купила имніе и хвалилась геройствомъ своимъ противъ харцыза. Все объясняю для того, чтобъ не подумалъ кто, что это идеальный характеръ. А что слылъ онъ во всеобщемъ мнніи разбойникомъ, то это не винитъ его. Кто могъ постигнуть цль его? Смотрли издали и судили о дйствіяхъ его, не входя въ намренія, какъ теперешніе критики не смотрятъ на цль сочиненія, а наблюдаютъ, у мста ли поставлены запятыя, , ы, изящество бумаги и прочіе важные предметы…

‘Какова латынь въ стать? Но и это все, то-есть, страсть Гаркуши украшать рчь свою латынью, и это все истинно: молодой человкъ, въ конц, много и хорошо мыслилъ, но правильно ли я изложилъ свои мысли? Много бы обязали, еслибъ все, сказанное имъ, привели бы перомъ своимъ въ стройность и дали бы силу рчамъ его, которыя бы дйствительно могли просвтить заблудившійся умъ самонадяннаго Гаркуши. Согласитесь, что въ сужденіи молодаго человка — вся сентенція, и потому нужно бы, чтобъ она была во всхъ частяхъ обдлана.’

XIX.

Письмо къ Жуковскому отъ 5-го декабря 1844 года.

‘Удостоенный лестнаго вниманія вашего превосходительства, въ проздъ вашъ черезъ Харьковъ, и принявъ совтъ вашъ писать сцены изъ губернскаго быта и дворянскихъ выборовъ, я свелъ все въ одной повсти и поставилъ лицо, страдающее отъ различныхъ угнетеній, не безъ разсудка вовсе, во по корыстолюбивымъ видамъ гонимаго до того, что его лишили даже воспитанія, на которое онъ, по роду и состоянію своему, имлъ полное право. За отнятіемъ сего блага, онъ страдалъ отъ того везд и отъ всхъ цлую жизнь свою. Притомъ же, я полагалъ, что если онъ будетъ умне, то не съ той уже точки будетъ смотрть на вещи и на все, встрчающееся ему, и перескажетъ уже не такъ, какъ прилично съ понятіями, одному ему свойственными.’

Письма другихъ литераторовъ къ Основьяненкъ.

Письмо Михаила Николаевича Загоскина, отъ 1856 г. ноября 10-го (Москва).

‘Я прочелъ съ удовольствіемъ комедію Прізжій изъ столицы, которую вамъ угодно было, при вашемъ письм, доставить ко мн, въ ней есть сцены истинно-комическія, и еслибъ я получилъ ее прежде, чмъ Ревизоръ былъ данъ на здшней сцен, то она была бы непремнно принята, но, такъ какъ главная идея этой пьесы совершенно одна и та же, какъ и въ Ревизор г. Гоголя, то я почти увренъ впередъ, что эта пьеса не можетъ имть успха. Публика всегда чрезвычайно строга къ подражаніямъ, а уврить ее едва ли будетъ можно, что эта комедія написана прежде комедіи г. Гоголя, впрочемъ, еслибъ_аэто было и возможно, то и въ этомъ случа ей покажется скучнымъ смотрть пьесу, которая во многомъ иметъ большое сходство съ пьесою, столько уже разъ игранною на петербургской и московской сцен.

‘Пріймите, милостивый государь, искреннее увреніе въ совершенномъ моемъ уваженіи къ автору комедіи ‘Дворянскіе выборы’, которая, вроятно, имла бы величайшій успхъ, еслибъ могла быть дана, на здшней сцен’.

II.

Письмо Владиміра Ивановича Даля-Луганскаго, отъ 1840 года. (Число не означено).

‘Золото, чистое, ненаглядное золото получилъ я отъ васъ въ подарокъ. Сколько у меня ни есть знакомыхъ, добрыхъ людей, въ вашихъ и другихъ мстахъ, сколько я ни старался вызвонить отъ нихъ что-нибудь, никогда и ни отъ кого не получалъ подобнаго подарка, никто не понялъ нужды моей такъ, какъ вы. Удивляюсь одному только: какъ можно выпускать изъ рукъ такіе дорогіе запасы! Я говорю отъ души, никому бы не далъ этого, ниже первому и лучшему пріятелю своему, а скупился бы этимъ, какъ кладомъ неоцненнымъ и берегъ бы собственно для себя. Этого и за деньги достать нельзя, а у меня бы задаромъ никто не выпросилъ. Просить о продолженіи не смю, а надяться могу, ибо вы сами говорите: ‘вотъ вамъ, на первый случай’, слдовательно будетъ, или по-крайней-мр, могло бы быть другое? {Любопытно бы видть въ печати посылку, которую получилъ почтеннйшій В. И. Даль отъ Основьяненка, его Сказки.}.

‘Если я не успю приступить въ самомъ скоромъ времени къ отдлк вашего жемчуга, то можете во всякомъ случа быть уврены, что я не пророню ни одного словечка изъ тетрадки вашей, а все пойдетъ современемъ въ строку. Занятія этого рода меня утшаютъ и забавляютъ, радуютъ и питаютъ. Тотъ, кто нын занимается изящною словесностью нашего народа, того помянутъ — коли не современники, такъ потомки. Пусть это будетъ мечта, сказка, да и не за былями же намъ гоняться…

‘Сдлайте одолженіе, благодарите сердечно почтеннаго издателя Пословицъ за присылку книжки своей, благодарите его вдвое за благую мысль — приступить къ этому собранію, и подстрекайте, ‘не шиломъ, такъ мыломъ’ продолжать, собирать и издавать все то, что ходитъ въ свитк да въ кожух. Отчего у насъ нтъ досел достойной изящной словесности, разв мы не т же люди что Нмцы, да Голландцы? Пли у насъ такъ земля родитъ, да такъ печь печетъ? Совсмъ не то, мы попали не въ свою колею, мы сочинили какой-то книжный, надутый языкъ, пишемъ позаморски, русскими словами, я удивляемся, что васъ не читаютъ и не понимаютъ! Да, не понимаютъ, и не могутъ понимать, такъ точно, какъ кяхтинскіе китайцы говорятъ по-англійски такимъ говоромъ, котораго никто на свт не могъ бы признать за англійскій языкъ, и англичане понимаютъ ихъ только по навыку, по привычк. Кто изъ русскихъ обжился съ словесностью нашею, тотъ читаетъ, кой-что понимаетъ, кто примется читать, надясь только на здравый умъ и на русскій языкъ, на коренной, простой русскій языкъ, тотъ будетъ стоять и слушать, какъ англичанинъ китайца. И лучшія произведенія знаменитйшихъ вашихъ писателей хвораютъ этою болзнію, все, что пни пишутъ, нерусское по духу, нерусское по языку, оно прекрасно, если смотрть на него какъ на прекрасный переводъ съ иностраннаго, а скажите, что это родное и вамъ природный русскій скажетъ: неправда. Но я залепортовался, и отмололъ съ плеча три страницы, писать на четвертую: ‘милостивый государь, вашъ — и проч.’, да и печатать. Но я еще вспомнилъ: полно, разобрали ль вы моего ‘Птушка’? Я такъ могу похвалиться, что у меня рдко кто, какъ ползетъ рыться въ бумагахъ, разберетъ то, что не для него написано, разобрались и хохлацкія вставочки?

‘И у меня бда похожа на вашу. Я, что ни посылаю въ Питеръ, все, какъ чорту на голову: не добиться ни складу, ни ладу, ни толку, ни отвту. Трудно печатать, коли не жить въ типографіи… Еще разъ благодарю за ‘Климку — Злодя’, за ‘Краденный Зубъ’ и за ‘Вдьму’, съ коими имю честь пребывать и проч.’

Письма Е. П. Гребенки къ Основьяненк.

III.

На малороссійскомъ язык, отъ 14-го сентября 1838 года. С.-Петербургъ.

‘Давно, дуже давно я васъ знаю, добродію, не одинъ разъ я одводывъ душу, балакаючи въ вами, не разъ плакавъ видъ щираго серця, слухаючи вашихъ казокъ, або реготавсь, якъ той казакъ, до не змогу — отъ що! А вы го и не знаете! Що недавно отце я вамъ казакъ, та и не я одинъ, а вси наши — превелике снаспби за Козырь-дивку, въ биса десь була гарна дивчина! Я читавъ ваше такежъ рукописне, у цензури, прочитавъ, та ажъ облизавсь! Тай подумавъ: Господы мій милостивый! якъ то народъ пише гарно по нашому, и чомъ отъ у тіи журналы ничого такого не беруть? А дали згадавъ, що и у мене й зо дни, чи зо три приказокъ, та и знаемый чоловикъ Котляревскій, та ще може зо два такихъ, що пишутъ христіяньскою новою, тай кажу соби: а пехай я поклонюсь добрымъ людямъ, та сберу невелычкій ‘Сборнычокъ’, нехай соби ходыть по билому свитови, хай потиша православныхъ! Эге, такъ? Такъ я до васъ въ прошеніемъ: будьте ласкави, папе Грицьку, пришлите якій небудь казень — люблящому и почитающому васъ землякови Е Гребинци.— P. S. Не можете ли достать чего малороссійскаго у Гулака-Артемовскаго?’

IV.

Помалороссійски и порусски, отъ 12-го октября 1858 г.

‘А мабуть то мало и я зрадовавсь, якъ получивъ видъ васъ одвитъ, мій коханый паночку! Бо бачите, я хоть и мавъ васъ за доброго чоловика, та все-таки не знавъ вашои натуры, думавъ и такъ и сякъ, и тее и сее. Жду и не диждусь ‘Оксаны’! И отбою нема одъ нашихъ хлопцивъ, а ихъ таки тутъ е въ московскій десятокъ! Якъ я имъ сказавъ, то тилько и речи: ‘а що, пріихала?’ Я и гримну на нихъ: ‘Та кажу, що ни! адвьяжитця видъ мене!’ то воны й пидуть сердешни, носы повисивши, мовъ тіи лелеки, далеби що правда!— На ваше предложеніе объ изданіи ‘Литературныхъ Прибавленій’ на малороссійскомъ язык я говорилъ съ журналистами, и согласилъ Кр.*** издать четыре ‘Прибавленія’ въ годъ при новомъ журнал, съ 1839 г., ‘Отечественныя Записки’. Вс литераторы, которые имютъ въ себ довольно гордости и не могутъ подчиниться деспотизму Сен—***то, будутъ въ немъ участвовать: вс порядочные люди. Редакція поручила мн пригласить васъ участвовать и на русскомъ язык!— До зобаченья же, мій коханый папе, нехай видъ васъ одмахуютъ крыльцами Божи янголы усяку напасть, нехай ваша доля насыпа ваши коморы борошномъ и кишени золотомъ, нехай ваша жинка и диточки {Основьяненка былъ бездтенъ…} цвитуть, якъ мживочки: сго щиро бажа васъ дуже кохающій Е. Гребинка. (Приписка на боку листа): Не здивуйтесь, що погано понысано! Така моя вдача: не вивчилы добри люде краще писати.’

Отъ 18-го ноября 1838 года, помалороссгбски и по руски.

‘Добре, добре, паночку! Хибажъ я коли видъ дила цуравсь? Я и самъ свьггу знявъ бы, та робывъ бы, абы було що! Изданіе ‘Прибавленій’ должно быть подъ моимъ смотрніемъ, бо я трохи тямлю чоловичеську мову… Мы мусимо зробыгь чотыри книжки: першу у марти, другу у конци мая, або у пони, третю къ Семену, або къ Воздвиженью, а четверги у Пилипивку, теть туды къ Риздву, писля Савы, або Зачатія. А що тугъ е у мене одинъ землякъ Ш***о, що то за завзятый писать вирши, то нехай му сей та той! Якъ що напише, тильки цмокни, та вдарь руками объ полы! Винъ мини давъ гарныхъ стиховъ на Сборникъ. А отти бандуристы, що вы прислали мини, щось не тее! Ноты, коли хочете прислать, то краще въ басомъ, бо басъ у музыци, якъ чоловикъ у семьи, не дуже то выспивуе, але дае усму порядокъ, винъ голова… Уже, якъ хочете, а я вамъ признаюсь, папочку, що люблю вашу жинку, зроду не бачивъ, а чуючи, що вона дуже стало-быть мудрая. Краевскій чрезвычайно радъ видть вашего Халявскаго… Въ 1 No будетъ Марлинскаго: ‘Записки зачумленнаго офицера’ — объяденіе! Изъ письма вашего вижу, что вы знаете Аанасьева, гд онъ пропадаетъ? дайте ему мой адресъ и попросите написать ко мн. Бувайте здоровы, въ жиночкою!’

IX.

**ПЕРЕЧЕНЬ СОЧИНЕНІЙ ОСНОВЬЯНЕНКА (*).**

(Съ 1816 по 1849 годъ).

(*) Если сочиненіе подписано прямо именемъ Квитки или псевдонимомъ Основьяненка, принадлежность его нашему автору не нуждается въ объясненіяхъ, когда же оно подписано другими, не столь извстными псевдонимами, или осталось безъ подписи, указываемъ эти псевдонимы или соображенія, на которыхъ приписываемъ статью Г. . Квитк, если эти основанія не приведены ужь въ нашей стать.

Въ заключеніе статьи нашей о Квитк, и въ облегченіе будущаго издателя Полнаго собранія его сочиненіи, приводимъ хронологическій списокъ этихъ сочиненій, составленный нами съ большимъ трудомъ, потому-что почти никто изъ русскихъ авторовъ такъ не разбрасывалъ своихъ произведеній, какъ Квитка. Исчисляемъ ихъ по годамъ.

1816 годъ {Въ ‘Сын Отечества’ 1815 г., ч. XXIII, No 30, стр. 145 помщена безъ подписи статья: Харьковское Общество благотворенія. По мннію г. Тихонравова, указавшаго намъ эту статью, она принадлежитъ также Квитк. Если кто-нибудь другой изъ тогдашнихъ харьковцевъ не былъ корреспондентомъ ‘Сынъ Отечества’ такъ Основьяненко началъ печатать съ 1815 года.}. 1) Статьи объ Институт и Благотворительномъ Обществ въ Харьков. Въ ‘Украинскомъ Встник’ за 1816 годъ, мсяцы январь, апрль и май, на стр. 94—101, 238—247, 358—371, 108—115 и 291. 2) Письма алалея Повинухина. Въ ‘Украинскомъ Встник’ за 1810 годъ, на стр. 130—255 и 263, первыхъ мсяцевъ. Надписи: ‘Февраля 8-го, 1816 года. Село… очень извстно, и потому не скажу’ въ другомъ: Съ будущей кружевной фабрики, въ третьемъ: Фабрика еще не поспла. Безъ подписи. 3) Стихотвореніи. Въ ‘Харьковскомъ Демокрит’ за 1816 годъ. Въ январ, на стр. 50—61, напечатано стихотвореніе: Воззваніе къ женщинамъ, на стр. 112—114-й стихотвореніе: Не хочу, въ март, стихотвореніе: Мн, а дале, на стр. 118-й: Двойные акростихи, на имена ‘Марія’, ‘Лиза’, ‘Паша’, ‘Софья’ и ‘Надя’.

1817 годъ. 4) Письмо, Къ ныншнимъ издателямъ Украинскаго Встника. Въ ‘Украинскомъ Встник’ за 1817 годъ, No 1, часть V, стр. 128—130. 5) Еще письмо къ издателямъ, алалея Повинухина. Въ ‘Украинскомъ Встник’ за 1817 годъ, часть VIII, стр. 121. Въ заглавіи стоитъ, очевидно вымышленная, замтка: Эпифанскій уздъ.

1818 годъ. 6) Харьковскія записки. Письма къ издателямъ. Въ ‘Украинскомъ Встник’ за 1818 годъ, часть XI, стр. 105—107, и въ XII части, стр. 105—109.

1820 годъ. 7) Письма къ Лужницкому Старцу. Въ ‘Встник Европы’ издаваемомъ Каченовекимъ. Москва. 1820 года за мартъ, No 5, стр. 5—11, май, No 10, стр. 150—155 и іюнь, No 11, стр. 223—229. Подписи: Аверьянъ Любопытный, состоящій не у длъ коллежскій протоколистъ, имющій хожденіе по тяжебнымъ дламъ и по денежнымъ взысканіямъ. Марта 1-го дня, 1820 года. Сыромятники, въ другомъ: 1—19, въ третьемъ: Л. Шестериковъ. Городъ Т.

1821 годъ.

Письма къ Лужницкому Старцу. Въ ‘Встник Европы’ за 1821 годъ, No 5, стр. 66—70, 112—119, съ подписью: Юноша Благо города, также, за ноябрь, No 21 съ подписью: N. N.

1822 годъ. 9) Письма къ Лужницкому Старцу. Въ ‘Встник Европы’ за 1822 годъ, No 4 Февраль, стр. 301—314, съ подписью: алалей Повинухинъ, No 7 апрль, стр. 232—235, съ подписью, алалей Повинухинъ. Апрль, 7-го дня, 1822 г. алалеевка, No 9 и 10 май, стр. 141—145, съ подписью: алалей Повинухинъ, No 11 и 12, стр. 302—310, съ подписью: N. N. 10) Малороссійскіе анекдоты. Въ ‘Встник Европы’ за 1822 годъ, ноябрь, стр. 61—68, числомъ пять, и въ томъ же нумер еще два, на стр. 157—162. Вс анекдоты: безъ подписи (разсказаны смсью русскаго языка съ малороссійскимъ).

1829 годъ. 11) Дворянскіе выборы — комедія, въ трехъ дйствіяхъ. Москва, 1829 года, in 16^о. Безъ имени автора.

1830 годъ. 12) Дворянскіе выборы. Часть вторая или: Выборъ исправника, комедія въ четырехъ дйствіяхъ, въ проз, Москва (вышла отдльною книгою, въ другомъ, нежели первая часть, формат in 8^о) {Въ ‘Журн. Мин. Нар. Просвщенія’, 1846 г. No 9, въ стать И. И. Срезневскаго: Очерки книгопечатанія въ Болгаріи на стр. 23-й говорится: ‘Вотъ наконецъ и еще одна книга: Дворянскіе выборы, Комедія-водевиль въ едно-дйствіе Переведена отъ русскій атъ езыкъ. Кишново. 1843 (63 и V стр. in 8)’. Имени автора не означено, и мы не знаемъ, принадлежитъ ли эта пьеса Квитк.}.

1834 годъ. 13) Исторія моего авторства. Въ ‘Украинскомъ альманах’ 1831 года. Харьковъ. Стр. 28—52 подпись: Украинскій пустынникъ. 14) Шельменко, волостной писарь. Комедія въ трехъ дйствіяхъ, Москва, in 8^о. Безъ имени автора (смсь малороссійскаго съ русскимъ языкомъ).

1832 годъ. 15) Харьковская Ганнуся. Повсть, въ русскомъ перевод, г. Погодина, въ ‘Телескоп’, за 1832 годъ, часть VII, стр. 192—363 и 482 (имени автора неупомянуто, ни въ примчаніи редактора, ни самимъ переводчикомъ). Въ малороссійскомъ подлинник, значительно пополненная, эта повсть издана отдльно, подъ названіемъ: Ганнуся. Разсказъ Грицька-Основьяненка. Харьковъ. 1839 года, въ 16^о. Надпись: Любови Яковлевн Кашинцовой посвящаетъ Основьяненко.

1835 годъ. 16) Суплика до пана издателя. Съ подписью: ‘Лыпця, у пьятее число, 1833 року’. Грицько Основьяненко. Въ Альманах: ‘Утренняя Звзда’ собраніе статей въ стихахъ и въ проз. Харьковъ. 1833 г., 3 — 7 стр. 17) Украинское утро. Отрывокъ. Тамъ же, и съ полною подписью (на стр. 9—43). Въ этомъ же альманах впервые напечатана извстная повсть Основьяненка: 18) Солдатскій потретъ. Побрехенька. Стр. 44 — 48.

1834 годъ. 19) Малороссійскія повсти, разсказываемыя Грицькомъ Основьяненкомъ. Москва. 1834 и 1837 года. Дв части, въ 1б-ю долю листа (на малороссійскомъ язык). Второе изданіе въ Харьков, 1841 года, съ пятью картинками, гравированными на стали. Содержаніе:

Iя часть, 1) Солдатскій портретъ (стр. 6 — 60) на заглавномъ лист прибавлено: ‘Латиньска побрехенька, по нашему разсказана’, 2) Маруся (стр. 63—313), 3) Мертвецкій великъ день (стр. 317—380),

IIя часть (изданная уже въ 1837 году, хотя процезированная въ 1834 г.), 4) Длай добро, добро и теб будетъ, стр. 5—106, 5) Конотопская вдьма, стр. 110—347 и 6) Вотъ-теб и ладъ! стр. 331—441. Вс эти повсти переведены на русскій языкъ. Солдатскій портретъ въ перевод Даля, напечатанъ въ ‘Современник’ 1837 года, 7-й томъ, стр. 108 — 138, и въ этомъ же перевод перепечатанъ въ альманах г: Кукольника ‘Сказка за сказкой’ 1842 года, т. 3, стр. 1—32, съ припиской: ‘Съ малоросійскаго разсказана’. Въ малороссійскомъ же подлинник впервые напечатана эта повсть въ альманах ‘Утренняя Звзда’ 1833 года. Маруся въ перевод В. Н. С., напечатана въ ‘Современник’ (1838 года, XI часть). Мертвецкій великъ-день въ русскомъ перевод напечатанъ въ ‘Современник’ 1839 года (XIII часть). Длай добро, и теб добро будетъ, порусски напечатанъ въ ‘Современник’ 1839 года (XIV часть). Конотопская вдьма поруски напечатана, въ ‘Современник’ 1839 года (XV часть). Вотъ теб и кладъ! порусски напечатана въ ‘Литературной Газет’ 1839 года.

1836 годъ. 20) Сватанье на Гончаровк. Малороссійская опера, въ трехъ дйствіяхъ, на малороссійскомъ язык. Съ надписью: Сочиненіе Основьяненка. Харьковъ. 156 стр. въ 8-ю долю, 1836 года. Второе изданіе, также въ Харьков, въ 184-0 году. 21) Краткое описаніе жизни преосвященнаго Іосифа Горленко, епископа Блоградскаго. Кіевъ. 61 стр. in 8^о 1836 года, безъ имени автора. Примчаніе. У 11. Ю. Квитки мы видли подлинникъ этой статьи, писанный рукою Основьяненка, съ помарками. При жизни его рдко кто зналъ объ этой брошюрк. Въ подлинник о ней прибавлено: ‘Взято изъ собственноручныхъ записокъ Іосафа Горленка и другихъ достоврныхъ свидтельствъ, съ приложеніемъ извщенія о жизни святаго Аанасія, патріарха Константинопольскаго, коего мощи почиваютъ въ Лубенскомъ Мгарскомъ Монастыр’. Рукопись въ большомъ формат, на синей бумаг, въ 24 листа. При слов о ‘Лубенскомъ Монастыр’, авторъ сдлалъ оговорку: ‘Сколько было мн возможно узнать въ бытность мою въ ономъ монастыр’.

1838 годъ. 22) Козырь дивка. Повсть (помалороссійски) Санктпетербургъ. 1838 года, въ 16-ю долю. Порусски напечатана въ ‘Современник’ 1840 года, No XVII. 23) Краткое историческое свдніе о Харковской Губерніи. Основаніе Слободскихъ полковъ. Въ ‘Харьковскихъ Губернскихъ Вдомостяхъ’, 1838 г., No 1. 24) О Харьков и уздныхъ городахъ Харьковской Губерніи. Въ ‘Харьковскихъ Губернскихъ Вдомостяхъ’ за 1838 годъ, No 3 (стр. 29—33), No 4 (35 39), No 5 (43—49), No 6 (стр. 51—55), No 7 (стр. 65—69), No 8 (стр. 73—75), No 11 (стр. 101—104), No 13 (стр. 113—119,) No 18 (стр. 166—169), No 20 (стр. 183—187), No 22 (стр. 199—201), No 23 (стр. 207 — 209), No 24 (стр. 215 — 219), No 25 (стр. 225— 227), No 26 (стр. 233 — 235).

1839 годъ. 25) Листы до любезныхъ землякивъ (‘Введеніе’ и ‘четыре листа’). Харьковъ. 1839 года, въ 8-ю долю листа. Помалороссійски. 26) Вотъ любовь. Повсть. Въ ‘Современник’ 1839 года, No XVI. Въ ‘Современник’ же 1840 года, No XVII (стр. 104—111, 3-й нумераціи) напечатанъ, въ новой передлк, конецъ этой повсти, какъ замчаетъ редакторъ: ‘Въ избжаніе повторенія конца прежней повсти Маруся, схожей съ судьбою героини: Вотъ любовь, поэтической Галочки. Въ ссылк, этотъ передланный конецъ относится авторомъ къ 105-й страниц, подл 7-й строки, въ текст повсти, напечатанной въ No XVI ‘Современника’ за 1839 годъ. 27) Торговля шерстью. Статья въ ‘Харьковскихъ Губернскихъ Вдомостяхъ’ 1839 года No 51 стр. 328—330. Подпись (буквы наоборотъ) К. Г. 28) Головатый (матеріалъ для исторіи Малороссіи). Историческая монографія. Въ ‘Отечественныхъ Запискахъ’ 1839 года, въ 6-мъ том. 29) Панъ Халявскій. Романъ, въ двухъ частяхъ. Въ ‘Отечественныхъ Запискахъ’ 1839 года, въ 4-мъ том, первая часть: стр. 5—73, вторая часть: стр. 144 — 206. Въ ‘Отечественныхъ Запискахъ’ напечатанъ только первый томъ (часть 1-я и 2-я) романа, дтство и юность героя. Оба тома вышли отдльною книгою въ Петербург, въ 1840 году, подъ слдующимъ заглавіемъ: Сочиненія Основьяненка, Панъ Халявскій. Санктпетербургъ. 1840. При книг два рисунка, на камн: ‘Прбводы дтей въ городъ’ и ‘Обученіе пнію у дьячка, посредствомъ дранья за уши.’ 30) Скупецъ. Эпизодъ изъ книги: жизнь и похожденіе Петра Степановича Пустолобова, помщика въ трехъ помстничествахъ. Въ ‘Новогодник’ — собраніи сочиненій въ стихахъ и проз современныхъ русскихъ писателей, изд. II. Кукольника, 1839 года, стр. 22—42.

1840 годъ. 31) О слободскихъ полкахъ. Историческое изысканіе. Въ ‘Современник’ 1840 года, No XVII, съ подписью: Г. . К. 32) О новой книг (листы до любезныхъ земляковъ). Статья въ ‘Харьковскихъ Губернскихъ Вдомостяхъ’ 1840 года No 1. 33) Украинскіе дипломаты. Повсть. Въ ‘Современник’ 1840 года, No XVIII. 34) Шельменко-деньщикъ. Комедія въ пяти дйствіяхъ. Харьковъ въ 16-ю д. л. (Смсь русскаго съ малороссійскимъ языкомъ). Комедія эта передлана изъ повсти: Украинскіе дипломаты. 35) Панна Сдтниковна. Повсть. Въ ‘Современник’ 1840 года, No XIX, стр. 1—67, 2-й нумераціи. 36) Ложныя понятія. Повсть. Въ ‘Современник’ 1840 года No XIX, стр. 68—163, 2-й нумераціи. Об повсти: Панна Сотниковна и Ложныя понятія, развиваютъ ршительно одинъ и тотъ же сюжетъ, только въ двухъ различныхъ развязкахъ, и напечатаны въ одномъ нумер журнала. 37) Званые гости. Полемическій Фельетонъ о журналахъ. Въ ‘Современник’ 1840 года, No XX, подпись: Т. А—въ. Марта 27-го дня. 1840 года. Хуторъ песчаный. Общимъ оглавленіемъ ‘Современника’ (до послдней его редакціи), эта статья и псевдонимъ приписаны Основьяненку. 38) Городъ Харьковъ. Описательный разсказъ. Въ ‘Современник’ 1840 года, No XX, безъ подписи. По словамъ П. А. Плетнева, этотъ разсказъ принадлежитъ Основьяненку. 39) Ярмарка. Повсть. Въ ‘Современник’ 1840 года, No XX. 40) Перекатиполе. Разсказъ. Въ ‘Маяк’ 1840 года. Перепечатанъ въ альманах ‘Молодикъ’ 1843 года, II части, 41) О правописаніи малороссійскаго языка. Статья: Г. Основьяненка. Въ ‘Маяк’ за 1840 годъ, часть 4, стр. 4—6, въ смси. 42) Божія дти. Повсть. Въ альманах ‘Утренняя Заря’ за 1840 годъ. 43) Прізжій изъ столицы, или суматоха въ уздномъ город. Оригинальная комедія въ пяти дйствіяхъ, сочиненіе Грицка Основьяненка. Въ ‘Пантеон’, за 1840 годъ, No 3, на заглавной страниц надпись: писано въ 1827 году.

1844 годъ. 44) Жизнь и похожденія Петра Степановича сына Столбикова, помщика въ трехъ намстничествахъ. Рукопись XVII вка. Три части.— Въ ‘Современник’ 1841 года, No XXI, стр. 114 — 166, помщены отрывки изъ этого романа, именно: главы X, XI, XXI, XXII и XXIII. Писанъ ране ‘Халявскаго’, какъ видно изъ корреспонденціи автора. 45) Мемуары Евстафія Мякушкина. Полемическій Фельетонъ. Въ ‘Современник’ 1841 года, No XXI, стр. 1—34, въ отдл критики. 46) Фенюшка. Повсть. Въ ‘Современник’ 1841 года, No XXII. 47) Герой очаковскихъ временъ. Повсть. Въ ‘Современник’ 1841 года, No XXIII. 48) Украинцы. Очеркъ. Въ ‘Современник’ 1841 года, No XXII, стр. 75—85, безъ подписи. По словамъ П. А. Плетнева, этотъ очеркъ принадлежитъ Основьяненку. 49) Добрый папъ. Разсказъ. Въ альманах ‘Кіевлянинъ’ за 1841 годъ (книга вторая). Примчаніе. Въ этой книг, между-прочимъ, напечатана статья издателя М. М. ‘О правописаніи малороссійскаго языка’. Письмо къ Основьяненку (стр. 153—180). 50) Пархимово сниданьня. Очерка.. Въ альманах Гребенки, ‘Ластовка’ 1841 года, стр. 251—278 (помалороссійски). 51) На пущаньня якъ завьязано. Въ альманах ‘Ластовка’ за 1841 годъ (помалороссійски). 52) Сердешна Оксана {Переведена въ Париж, въ 1854 году, подъ названіемъ: ‘Oksana ou l’orgueil villageois et ses Ravages, ou l’histoire grave et veridique de 35 kopecks, ancienne chronique de l’Ukraine — par Kwilka, traduit par М. Charlotte Moreau de la Meltiиre, 1854, Paris’, in 12^о.}. Повсть, помалороссійски. Въ ‘Ластовк’ 1841 года. Переведена, порусски, въ ‘Москвитянин’ 1842 года. 53) Маргарита Прокофьевна. Повсть. Въ ‘Москвитянин’ 1841 года часть V. 54) Знакомые незнакомцы. Разсказъ. Въ ‘Литературной Газет’ 1841 года, NoNo 1 и 3, за 2-е и 7-е января. 55) Ботфортъ. Разсказъ штаб-лекаря, Пахома Пампушкина. Въ ‘Литературной Газет’ 1841 года, NoNo 53 и 54. 56) Театръ въ Харьков. Въ ‘Харьковскихъ Губернскихъ Вдомостяхъ’ 1841 года, No 32 (стр. 287—295), No 33 (стр. 300—303) и No 34 (стр. 310—314). 57) Исторія театра въ Харьков. Въ ‘Литературной Газет’ 1841 года, NoNo 114 и 115 (перепечатка предъидущей статьи). 58) Знахарь. Разсказъ. Въ альманах: ‘Наши списанные съ натуры русскими’. Изданіе Я. А. Исакова. Санктпетербург 1841 года, стр. 124—154. Съ тринадцатью политипажами. 59) Разсказъ. Небольшой анекдотъ, въ альманах: ‘Русская бесда’. Часть 2-я Санктпетербургъ, 1841 года.

1842 года. 60) Друзья. Разсказъ. Въ ‘Литературной Газет’ 1842 года, No 4. 61) Вояжеры. Фантазія. Въ ‘Литературной Газет’ 1842 года, NoNo 26—27 и 28. 62) Быль. Разсказъ, на малороссійскомъ язык. Въ ‘Маяк’ 1842 года, томъ III, книга V, въ Смси, въ два столбца, одинъ на малороссійскомъ язык, а другой въ русскомъ перевод. 63) Преданія о Гаркуш. Историческій очеркъ, въ сценахъ. Въ ‘Современник’ 1842 года.

1845 года. 64) Двнадцатый годъ въ провинціи. Повсть. Въ ‘Отечественныхъ Запискахъ’ 1843 года, томъ XXVII. 65) Основаніе Харькова. Старинное преданіе. Въ ‘Молодик’, альманах И. Бецкаго, на 1843 годъ, часть 1-я. При этомъ выпуск ‘Молодика’ приложенъ портретъ Основьяненка, работы С. М. Башилова, единственный, какой былъ до изданнаго нами. 66) Умныя дти. Разсказъ. Въ ‘Звздочк’ 1843 года, за мартъ. 67) О святой мучениц Александр цариц. Разсказъ. Въ ‘Звздочк’ 1843 года.

Чрезъ мсяцъ, по напечатаніи этого разсказа, Основьяненко скончался. Нкоторые труды его изданы по смерти, а нкоторые остаются донын въ рукописи. Исчислимъ ихъ, на сколько позволяютъ намъ собранныя свднія.

Въ томъ же году: 68) Пидбрехачь. Анекдотъ помалороссійски. Въ ‘Молодик’ на 1843 годъ, часть II, стр. 104—108. Подпись: Основьяненко. 69) Народныя воспоминанія, когда и для чего поставлены пушки близь дома Дворянскаго Собранія въ Харьков, Въ ‘Литературной Газет’ 1843 года, No 36, стр. 656—658, подпись: Г. . Квитка — Г. Основьяненко. 70) Отвтъ Г. Тихорскому на его статью въ сентябрьской книжк ‘Маяка’, за 1842 г., въ критик на сборникъ г. Корсуна ‘Снипъ’, Въ ‘Маяк’ за 1853 г., томъ X, стр. 34—37. По случаю этому, на 37 стр. тамъ же, помщена статья Н. Тихорскаго: До пана Основьяненка.

1844 годъ. 71) Татарскіе набги, выдержки изъ памяти. (Любопытныя записки старожила о Харьковской старин). Въ ‘Сказк за сказкой’ альманах H. В. Кукольника. Томъ IV. 1844 года. Стр. 67—162.

1845 годъ. 72) Вояжры. Комедія въ пяти дйствіяхъ: Г. Основъяненко. Въ ‘Библіотек для Чтенія’ за 1845 годъ, въ 75-мъ том, стр. 9 — 104.

1846 годъ. 73) Безсрочный. Въ ‘Финскомъ Встник’ 1846 г. январь. Въ III Отдл (Нравоописатель): Грицька Основьяненка.

1848 годъ. 74) Мертвецъ-шалунъ, шутка въ двухъ дйствіяхъ, въ No 12 стр. 1—34. ‘Реператуара’ 1848 г., подпись: Грицько Основьяненко. 75) Щира любовь, або милый дорогши счастя. Драма, помалороссійски. Въ альманах г. Амвросія Метлинскаго ‘Южнорусскій сборникъ’ за 1848 годъ, стр. 1—88, 5-й нумераціи. Надпись: Грицька Основьяненка. Григорія Квитки. Выложена изъ бувальщины. Эта драма взята изъ повсти того же содержанія, напечатанной въ ‘Современник’ 1840 года, подъ именемъ: Вотъ любовь!— А. Н. Островскій перевелъ драму Щира любовь для русской сцены, и она дана, три года назадъ, въ Москв, въ одинъ изъ бенефисовъ, но, несмотря на имя двухъ авторовъ, не имла успха, за отсутствіемъ актровъ, которые бы знали языкъ Малороссіи.

1849 годъ. 76) Г. . Квитка о своихъ сочиненіяхъ. Статья въ ‘Москвитянин’ за 1849 годъ, No 20, книга 11-я, стр. 327—334. Въ примчаніи сказано: изъ оставшихся бумагъ, доставлена И. Ю. Бецкимъ.

——

Въ письмахъ къ издателю ‘Пантеона’ . А. Кони, и въ другихъ, Основьяневко упоминаетъ еще о комедіи: Ясновидящая, которая была послана въ Петербургъ, но не была напечатана. Основьяненко упоминаетъ въ тхъ же письмахъ еще о разныхъ неизданныхъ его вещахъ, о комедіи: Турецкая шаль, о стать: Волчанскъ, объ опер: Купало на Ивана и др.— K. М. Сементовскій называетъ также неизданное сочиненіе Основьяненка: Краткая священная исторія, на малороссійскомъ язык, для простолюдиновъ. Въ 1847 году, поставлена на сцену комедія Основьяненка: Бойжинка. Эта пьеса также не напечатана. Въ рукописяхъ покойнаго, которыя переданы налъ, находится нсколько упомянутыхъ уже нами неизданныхъ стихотвореній его и Маршъ, съ музыкою для Фортепьяно, его сочиненія. Другія посмертныя рукописи нашего автора, переданныя женою покойнаго другому лицу, бывшему однимъ изъ близкихъ къ Основьяненку, заключаютъ еще нсколько стихотвореній, неперебленный списокъ повстей: Очки и Губернскія сцены, и планъ Комедіи на малороссійскомъ язык. Въ ‘Молодик’ (въ стать объ украинской литератур), упоминается еще о разсказ Основьяненка: Готороптъ. В. И. Даль упоминаетъ въ письм къ намъ его сказки, присланныя ему въ рукописи и неизданныя: Климка-злодй, Украденый зубъ и Вдьма. П. А. Корсаковъ упоминаетъ еще о статьяхъ: Волчанскъ и Бесды о спасеніи души, также объ опер: Купало на Ивана.

Наконецъ, сюда же относятся вс собственноручныя письма Основьяненка къ литераторамъ и друзьямъ, впервые публикуемыя въ нашемъ труд въ отрывкахъ…

——

Мы собрали о Квитк все, что было доступно. Представить подробный разборъ его сочиненій мы отлагаемъ до другаго случая. Квитка въ украинской литератур составляетъ явленіе рдкое и исключительное. Въ Малороссіи онъ пользуется донын громкою и заслуженною извстностью. Въ остальной же Россіи его едва замтили въ лучшую пору его дятельности, а теперь онъ въ ней почти позабытъ, вмст съ Гребенкою, его врнымъ послдователемъ. Мы думаемъ, что, оставя въ сторон слогъ и врность мстныхъ красокъ и характеровъ, это произошло все-таки оттого, что Основьяненко, не представивъ никакого боле-живаго, внутренняго начала, явился для критиковъ тридцатыхъ и сороковыхъ годовъ писателемъ стараго времени.

ГРИГОРІЙ ДАНИЛЕВСКІЙ.

‘Отечественныя Записки’, т. 103, 1885

ОСНОВЬЯНЕНКО

Статья вторая и послдняя.

VIII.КОРРЕСПОНДЕНЦІЯ ОСНОВЬЯНЕНКА.

Письма Основьяненка къ П. А. Плетневу.

ПЕРЕЧЕНЬ СОЧИНЕНІЙ ОСНОВЬЯНЕНКА (*).

Читайте также:

VIII.
КОРРЕСПОНДЕНЦІЯ ОСНОВЬЯНЕНКА.

**ПЕРЕЧЕНЬ СОЧИНЕНІЙ ОСНОВЬЯНЕНКА (*).**