Один из трех, Фотергилль Джесси, Год: 1881 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 117 минут(ы)

ОДИНЪ ИЗЪ ТРЕХЪ

Разсказъ Джесси Фотергилль.

Аллегорія.

— Вотъ три бантика,— говорилъ мудрецъ двушк, проходившей мимо его хижины.— Выбирай скорй, какой хочешь носить всю твою жизнь.

Двушка взглянула на бантики, и выбрала одинъ изъ нихъ.— Я возьму этотъ и буду его носить,— сказала она.

— Отчего этотъ? спросилъ мудрецъ.— Правда, это не худшій. Вотъ эта, блестящая съ виду вещица, не пришлась бы теб по вкусу, но это и не лучшій. Тотъ, съ маленькимъ брилліантомъ въ середин, всхъ лучше. Тотъ, который ты выбрала, украшенъ только небольшой, стальной пуговицей съ острымъ концомъ, когда нибудь ты можешь объ него уколоться. Возьми лучше третій съ брильянтомъ.

— Я хочу этотъ,— сказала двушка, оставаясь врной своему первому выбору.

— Но отчего?

— Оттого, что онъ мн больше всхъ нравится.

— Почему такъ?

— Потому что нравится,— отвчала двушка, прикалывая бантикъ къ груди, и ушла распвая.

Мудрецъ, съ цинической улыбкой, удалился въ свою хижину.

— Вчно одна и та-же старая исторія,— бормоталъ онъ.— Что мужчины, что двушки, все равно:— ‘Мн это больше нравится.’ — А почему?— Потому что нравится! Это становится однообразно.

Глава I.— Маргарита Баррингтонъ.

Былъ прекрасный день въ половин мая. Солнце ярко освщало большую, роскошно меблированную комнату, очевидно будуаръ или маленькую гостиную женщины богатой, хотя не отличавшейся очень изысканнымъ вкусомъ. Эстетическое развитіе, утонченное воспитаніе, развитой вкусъ блистали своимъ отсутствіемъ въ убранств этой комнаты. Все въ ней имло такой видъ, что стоило вроятно очень дорого, но во всехъ замчалась странная смсь вульгарности и изящества, качествъ несовмстимыхъ, иногда почти достигавшихъ противоположности великаго и смшнаго. Былъ тутъ бархатный коверъ, свтлый, яркихъ и разнообразныхъ цвтовъ: фонъ былъ ярко голубой, украшенный медальонами изъ американскаго сукна, которые скорй напоминали чайные подносы, чмъ что-нибудь другое, и окаймлялись гирляндами цвтовъ всхъ колеровъ и всхъ родовъ, какъ извстныхъ, такъ и неизвстныхъ ботаникамъ. Высшіе, артистическіе авторитеты говорятъ, что коверъ долженъ быть наимене выдающимся предметомъ въ комнат. Въ данномъ случа, онъ былъ наиболе выдающимся. Можетъ быть, это была одна изъ причинъ, по которой владтельница его и выбрала. И въ остальной меблировк комнаты везд, гд это было возможно, были яркіе цвта и, для избжанія однообразія, различные. Цвта, фасоны, стили были перемшаны очень смлымъ образомъ, что имло за себя, по крайней мр, достоинство оригинальности,— но очень странной.

Одной изъ характерныхъ особенностей этой комнаты было изобиліе столовъ, большихъ и маленькихъ, наполнявшихъ ее. Именно тамъ, гд непосвященный поститель могъ благоразумно ожидать найдти свободный проходъ къ дверямъ, къ окну, или къ фортепіано, тамъ неизбжно торчалъ какой-нибудь валкій, тонконогій столикъ, покрытый образцами новйшихъ и самыхъ уродливыхъ китайскихъ чудищъ или парижскимъ ‘бракомъ’. Вещицы эти были куплены хозяйкой дома за articles de vertu, но ея непочтительный сынъ, Томъ, и его не мене непочтительная союзница Маргарита Баррингтонъ упорно называли ихъ: ‘бракомъ’. Он страшно надодали всмъ пріятельницамъ хозяйки, она на нихъ тратила очень много и хотя вс единогласно признавали ихъ отравой жизни, она тмъ больше къ нимъ привязывалась.

Она, мистриссъ Робертъ Персъ, была, въ настоящую минуту, одна въ комнат. Это была полная, блокурая, красивая женщина, еще молодая, только общавшая со временемъ сдлаться толстой и тяжелой на подъемъ. Одта она была во что-то въ род пеньюара изъ легкой, блой матерія, сшитаго la Watteau, который, со своими оборочками и голубыми лентами, былъ ей къ лицу. Ея красивое лицо сильно раскраснлось, она откинулась на спинку кушетки, закрыла глаза, утомленно вздохнула и сжала руки на колняхъ.

— О,— прошептала она почти вслухъ,— желала бы я знать: все-ли готово? Хоть бы онъ пріхалъ и успокоилъ меня на счетъ шампанскаго. Я знаю, что въ дом его мало, а что, какъ у насъ его не хватитъ въ послднюю минуту, о Господи!

Посл мгновенія, посвященнаго размышленію о возможности такой катастрофы, она неожиданно и легко вскочила, дернула сонетку и сказала слуг, явившемуся на ея призывъ:

— Подайте чаю и скажите миссъ Баррингтонъ, что если она свободна, я желала-бы переговорить съ нею.

Съ этимъ она снова опустилась на свою кушетку и ждала, отъ времени до времени шевеля губами, точно мысленно обращаясь къ какому-нибудь любимому существу. Этого, однако, не было, какъ легко догадались бы вс знавшіе ее. Еслибъ можно было подслушать ея размышленія, они были бы приблизительно таковы:

— Надо надяться, что онъ вспомнитъ, но мужчины такъ небрежны. Если жены за ними не смотрятъ, они, право, въ нкоторыхъ случаяхъ ведутъ себя какъ дураки. Мужья и повара — не знаю, кто изъ нихъ хуже.

Тутъ вошла горничная съ потребованнымъ чаемъ. Пока она очищала одинъ изъ безчисленныхъ, вышеупомянутыхъ столиковъ, чтобы поставить на него подносъ, дверь вторично отворилась и въ комнату вошла молодая двушка, при появленіи которой утомленная барыня въ бломъ плать съ голубыми бантами приподнялась и обнаружила признаки оживленія.

— О, вотъ и ты, Маргарита! Поди сюда, напейся чаю. Не знаю, что ты чувствуешь, а я такъ устала, что, кажется, никогда не отдохну. Право, ты могла бы больше мн помочь.

— Милая Лора, ты знаешь, что это празднество во всхъ отношеніяхъ противорчитъ моимъ мыслямъ. Какъ же бы я могла помочь теб? Кром того, я знаю, что чмъ больше такія вещи доставляютъ теб хлопотъ, тмъ теб пріятне.

— Но, такъ какъ вс эти хлопоты изъ-за тебя…

— Только не по моему желанію, дорогая. Ты вроятно не станешь утверждать, чтобъ я просила тебя дать балъ по случаю моего совершеннолтія. Зачмъ, когда человку минетъ двадцать одинъ годъ, онъ долженъ объявлять этотъ печальный фактъ во всеуслышаніе, всмъ своимъ злоязычнымъ знакомымъ, у которыхъ впослдствіи и будешь всегда въ рукахъ, когда, можетъ быть, радъ былъ-бы казаться моложе? Это просто значитъ давать матеріалъ всмъ знакомымъ сплетницамъ.

— Фи! вздоръ! Есть люди, которые могутъ желать скрывать свои года. Богатымъ наслдницамъ этого не требуется. О, но чай, право остынетъ. Выпей-ка чашку!

— Благодарю,— съ странной улыбкой сказала Маргарита Баррингтонъ, наливая себ чашку чаю и отходя къ окну, въ которое и стала смотрла.

Она была богатая наслдница и, по мннію многихъ, красавица. Сегодня она достигла совершеннолтія и вступала въ полное и безконтрольное владніе своимъ состояніемъ. Мать Маргариты умерла при ея рожденіи. Отецъ вторично не женился, и его она лишилась когда ей было тринадцать лтъ. Близкихъ родственниковъ у нея не было. Мистриссъ Пирсъ была двоюродная сестра Маргариты, хотя на много лтъ ея старше. Она была рожденная Каткартъ, хорошенькая и бдная, и въ ранней молодости вышла замужъ за Роберта Пирса, богатаго фабриканта сомнительнаго происхожденія. Ему-то — мистеру Пирсу — и его жен была доврена опека надъ молодой наслдницей, не потому, чтобы покойный мистеръ Баррингтонъ считалъ ихъ особенно способными воспитать молодую двушку, не потому, чтобы ему нравился ихъ genre, ихъ друзья или ихъ образъ жизни, но потому, что Лора Пирсъ была единственной родственницей его дочери, и что при всхъ своихъ странностяхъ, была женщина съ добрымъ сердцемъ, кром того и мистеръ Пирсъ, хотя и не джентльменъ, въ глазахъ мистера Баррингтона, также былъ отъ природы добрый человкъ, и вдали отъ своего дома, гд его снисходительность доходила до слабости, былъ проницательный, опытный длецъ, вполн честный, способный беречь деньги Маргариты какъ свои собственныя.

Точныя указанія относительно воспитанія молодой двушки были сдланы въ завщаніи ея отца, она, по выраженію мистриссъ Пирсъ, ‘пользовалась всми преимуществами’, какія могли доставить ей лучшія заведенія, лучшіе учителя и учительницы. Она съ честью выдержала экзаменъ, очень трудный, она впитала въ себя громадное количество конденсированной науки, искусства, общихъ фактовъ, музыкальныхъ познаній и языковъ. Ей никогда не позволяли выходить одной, ее возили слушать самыхъ знаменитыхъ пвцовъ и музыкантовъ, на лекціи, въ концерты, на литературные и научные диспуты, ее строго охранили отъ всего сколько-нибудь напоминавшаго права женщины съ одной стороны и вульгарное кокетство съ другой. Съ лучшими въ мір намреніями, ея наставники и учителя употребляли вс усилія, чтобы выработать изъ нея идеалъ молодой двушки,— идеалъ со свтской, семейной, благонамренной точки зрнія. Церковь наблюдала за ея нравственностью и религіозными врованіями, она изучала политическую экономію, въ виду того, что ей со временемъ придется управлять имніемъ, многое было сдлано для ея развитія, чтобы выработать изъ нея то, чмъ ей слдовало сдлаться.

Каковы-же были результаты? Таковы, что когда, девятнадцати лтъ, она была сдана на руки своему опекуну и его жен въ качеств молодой особы съ законченнымъ образованіемъ, оказалось, что все ея воспитаніе ее не испортило, не съумло помшать ей самостоятельно ршать многіе вопросы. Она говорила, что не особенно вритъ въ англиканскую церковь. Она говорила, что не понимаетъ музыки Вагнера. Она говорила, что, по ея мннію, есть много справедливаго въ томъ, что отстаиваютъ защитницы правъ женщины. Она говорила, что не видитъ ничего дурного въ кокетств, и не считала своей первой обязанностью обезпечить себ замужество съ человкомъ, который присмотритъ за ея деньгами и позаботится о ней самой. Она вовсе не собиралась выходить замужъ ране, какъ спустя много лтъ посл своего совершеннолтія — ей хотлось сначала попробовать, не можетъ ли она сама заниматься своими длами. Много еще говорила она въ томъ же род, не громко, но очень мягкимъ, очаровательнымъ голосомъ и съ улыбкой, кроткой и умной. Кром того, она говорила, что не особенно дорожитъ обществомъ двушекъ, вроятно потому, что никого, кром ихъ, не знала. У нея не было близкой пріятельницы, которой бы она ежедневно посылала полстопы исписанной бумаги, называя это письмомъ. Она свела большую дружбу съ мистеромъ Томасомъ Пирсомъ, старшимъ сыномъ своего опекуна и жены его, Лоры. Томасъ и его сестры ее обожали. Она издавна получила отъ мистера Пирса прозваніе ‘неисправимой’, какъ онъ звалъ ее и до сихъ поръ. А между тмъ Маргарита, пока она стояла у окна, молча прихлебывая чай и этимъ давая мн время для настоящаго длиннаго отступленія, не смотрла очень неисправимой или вообще очень нехорошей особой. Въ ней особенно поражала женственная мягкость всхъ чертъ лица,— мягкость, оттненная нкоторымъ огнемъ, но ни на минуту не исчезавшая. Она была неоспоримо прекрасна, высокая, очертаніями своей фигуры скорй напоминавшая Юнону, чмъ Гебу, ничто въ ея лиц, взятое отдльно, не было особенно красивымъ, но Ensemble былъ прелестенъ. Когда она улыбалась ясной, откровенной улыбкой, можно было совсмъ забыть, что лицо ея боле широко, чмъ овально, можно было извинить неправильную форму ея носа, нельзя было оспаривать красоту ея красновато-золотистыхъ волосъ, цвта, излюбленнаго Тиціаномъ, или странныхъ, блестящихъ, золотисто-карихъ глазъ, съ восторженнымъ, но не мечтательнымъ и не близорукимъ взглядомъ. Она была выше, боле физически развита, боле свжа, чмъ большинство англичанокъ ея лтъ, и къ ея чисто южной жизненности примшивалось также нсколько южной горячности и порыва. Въ семь опекуна она всегда была мила и любезна, но и мистеръ, и мистриссъ Пирсъ находили, что у Маргариты много ‘странныхъ идей’, они оба нсколько побаивались — какое употребленіе она можетъ сдлать изъ своего состоянія и своей свободы. Она никогда не сообщала имъ особенно дикихъ плановъ, но они смутно подозрвали, что ея взгляды на употребленіе денегъ непохожи на ихъ собственные и что она, напримръ, скорй способна основать стипендію, чмъ дать балъ. Что же касается до ея истинныхъ и серьезныхъ взглядовъ на жизнь — если эти взгляды у нея были, въ чемъ они сомнвались — имъ ничего не было извстно.

— Ты должна чувствовать себя сегодня очень счастливой двушкой!— вскор замтила мистриссъ Пирсъ.

— Отчего, желала бы я знать?

— Большинство женщинъ, да и мужчинъ сказали бы теб тоже самое. Ты прекрасно знаешь, почему.

— Будь я молодымъ человкомъ, я, вроятно, чувствовала бы себя очень счастливымъ. Мн тогда предстояла бы карьера, по крайней мр я бы ее составила себ.

— Теперь теб предстоитъ гораздо боле пріятная карьера.

— Какая, желала бы я знать?

— Карьера счастливой жены и матери.

— Право, Лора, ты иногда выводишь меня изъ всякаго терпнія. Знаю, что это глупо съ моей стороны, но мы не сходимся въ мнніяхъ. Я вовсе теперь не собираюсь замужъ, а еслибъ и собиралась, изъ этого еще не слдуетъ, что я должна быть счастливой женой и матерью. Я могла бы вовсе не быть матерью, да еслибъ и была, мои дти могли бы быть никуда негодными. Десять противъ одного, что мой мужъ можетъ быть дурнымъ человкомъ…

— Не въ томъ только, случа, еслибъ ты, при своемъ выбор, руководилась желаніями твоихъ друзей.

Маргарита пожала плечами и снова улыбнулась улыбкой, выражавшей сомнніе.

— У тебя уже есть поклонникъ,— продолжала мистриссъ Пирсъ,— я почти могла бы слагать: обожатель.

— Мало ли какихъ чудесъ ты можешь наговорить.

— Я скажу только, что будь ты иного характера, я дала бы теб совтъ,— жалобно проговорила Лора.

— Сочти, что у меня другой характеръ, и дай мн совтъ.

— Я сказала бы: смотри на меня,— торжественно проговорила мистриссъ Пирсъ.

— Съ удовольствіемъ. Какой же урокъ должна я почерпнуть изъ созерцанія такой прелестной особы? Совтуешь ли ты мн заказать такое платье, какъ твое, или…

— Смотри на меня! Когда мн было восемнадцать лтъ, Робертъ сдлалъ мн предложеніе. Моя тетушка, у которой я жила — она теперь скончалась — и съ которой я совтовалась, сказала: ‘Не колеблясь прими его предложеніе’. Разв я колебалась?

— Конечно, нтъ,— сказала миссъ Баррингтонъ, губы ея оставались серьезны, тогда какъ въ глазахъ свтился задорный огонекъ.

— Ни минуты. Я приняла его предложеніе, послдствія ты сама видишь!

— Я вижу много послдствій. На которое изъ нихъ желала бы ты обратить мое особенное вниманіе?

— На то, что я устроилась въ жизни, нашла счастливую семейную обстановку, и съ тхъ поръ не знала ни какой заботы.

— Не совсмъ понимаю, къ чему ты это все клонишь. Я уврена, что Робертъ — хорошій мужъ, право, иногда, онъ кажется мн ангеломъ, но видишь ли, никто мн предложенія не длалъ, а если бы и сдлалъ, у меня уже есть семейная обстановка, и, сколько мн извстно, мн не предстоитъ особенныхъ заботъ. Но чтожъ твои дальнйшіе совты? Вроятно, ты хотла сказать еще что-нибудь?

— Только, дорогая, что мы, съ Робертомъ, принимая твое благополучіе близко къ сердцу и вполн убжденные, что намренія твои, до крайней мр, добрыя…

— Вы очень добры. Дале?

— Надемся, что ты не сдлаешь ничего… такого, что могло бы показаться страннымъ или скомпрометировать твои шансы на будущее.

— Шансы!— повторила Маргарита, вскинувъ голову.— Это, вроятно значитъ, что если я не буду вести себя очень мило, то, пожалуй, могу и не найдти такого мужа, какого вы бы для меня желали. Другими словами, вы съ Робертомъ убждены, что я въ сущности безнадежная сумасшедшая, но надетесь, что со мной не приключится припадковъ, пока вамъ не удастся благополучно сбыть меня съ рукъ. Я уврена, что будь я на вашемъ мст, я чувствовала бы совершенно тоже самое. Но если бы ты была на моемъ мст, что бы ты придумала для собственнаго обузданія?

Мистриссъ Пирсъ явилась на свтъ безъ воображенія или юмора. Она отвчала очень серьезно:

— Чтоже, дорогая, будь я на твоемъ мст, я бы похала провести нсколько времени въ Beckbridge Abbey, постаралась бы познакомиться съ нкоторыми изъ моихъ фермеровъ. Ты владлица замка, не забывай этого. Морисъ Биддульфь говорилъ мн на дняхъ, что онъ скоро долженъ хать къ себ въ имніе въ Beckbridge, откуда до твоего аббатства рукой подать, я уврена, что онъ былъ бы очень радъ оказать теб всякое содйствіе и подать добрый совтъ.

Трогательная картина сельской жизни и взаимнаго доброжелательства, рисуемая мистриссъ Пирсъ, была прервана короткимъ, рзкимъ, саркастическимъ смхомъ той, кого она удостаивала своими совтами.

— Твой планъ слишкомъ хорошъ, Лора. Надо объ этомъ подумать. Что, если я переговорю о немъ съ мистеромъ Биддульфомъ сегодня вечеромъ?

— Прекрасно бы сдлала. Я уврена, что онъ былъ бы въ восторг.

— О, я знаю, онъ очень обязателенъ. Миссъ Баррингтонъ изъ Beckbridge Abbey, мистеръ Биддульфь изъ Beckbridge Hall. Какъ хорошо звучатъ эти два имени вмст, не правда ли?

Лора, хотя и была лишена юмора и не была вовсе умной женщиной, обыкновенно догадывалась, когда люди дйствительно съ ней соглашались и когда только длали видъ, что соглашаются. Она отвчала:

— Совсмъ не хорошо, если произносить ихъ тмъ тономъ, какимъ ты ихъ произносишь. Я знаю, что съ тобой толковать безполезно. Ты никого слушать не хочешь, хотя совсмъ не знаешь свта, а я…

— Вышла замужъ восемнадцати лтъ и съ тхъ поръ ничего не видала, кром гостиныхъ своего круга, не ли ты называешь знать свтъ? Ты справедливо замчаешь, Лора, что я совсмъ не знаю свта. Единственной цлью моихъ наставниковъ, повидимому, было вовсе меня съ нимъ не знакомить. Томъ знаетъ его гораздо лучше моего, а между тмъ ему не двадцать одинъ годъ, у него нтъ помстья и доходовъ, съ которыми ему приходилось бы управляться. По этой-то именно причин, что бы меня ни ожидало въ будущемъ, я хочу немного видть свтъ прежде, чмъ я стану думать о чемъ-нибудь другомъ. А пока, надюсь, что ты не будешь всякій разъ, какъ я раскрываю porte-monnaie, воображать что я собираюсь промотать все мое состояніе для какой-нибудь недостойной или нелпой цли. Поврь, что и у меня найдется немного того здраваго смысла, какой ты приписываешь боле счастливымъ смертнымъ. Внизу слышенъ голосъ Роберта. Надюсь, что онъ не будетъ давать мн совтовъ, такъ какъ не чувствую въ себ силъ ихъ вынести. Я совсмъ не буду въ состояніи танцовать, если сегодня вечеромъ еще должна буду выслушивать совты.

Мистриссъ Пирсъ, находя облегченіе въ мысли, что мужъ дома, вскор освдомилась:

— Сколько кадрилей у тебя разобрано на сегодняшній вечеръ, Меджъ?

— Кадрилей! Одна.

— Только одна? Первая?

— Первая.

— Я кажется, догадываюсь, съ кмъ ты будешь танцовать.

— Не думаю, чтобъ ты могла догадаться. Можешь три раза попытаться, если хочешь. Начинай.

— Морисъ Биддульфъ?

— Нтъ,— сказала Маргарита холодно и спокойно.

— Нтъ! Такъ я отказываюсь. Я не могла себ представить, чтобъ ты удостоила этой чести какого-нибудь другого молодого человка.

— Милая, я совсмъ не удостаивала этой чести молодого человка.

— Не молодого человка? Маргарита, что ты хочешь сказать?

— Успокойся! Не думаю, чтобы ты называла Тома молодымъ человкомъ, хотя знаю, что онъ себя считаетъ такимъ и твердо убжденъ, что достигъ полной зрлости своихъ умственныхъ способностей и рокового обаянія для нашего пола.

— Эта нелпо! Эта будетъ просто смшно!

— Ничуть не бывало. Онъ почти одного роста со мной. Онъ общалъ надть блыя перчатки, сдлать проборъ совершенно прямо — хотя бы ему на это потребовался часъ — я общала дать ему немного духовъ на платокъ, и мы съ нимъ откроемъ балъ. Мн кажется, это будетъ очень трогательное и прекрасное зрлище. Вотъ и Робертъ.

Высокій, худощавый, моложавый человкъ вошелъ, окинулъ присутствующихъ добродушнымъ взглядомъ, улыбнулся добродушной улыбкой, которая сказала бы психологу, что онъ привыкъ, чтобы обдъ ему подавали неаккуратно, и привыкъ не обращать на это особеннаго вниманія, что если банковый билетъ въ десять фунтовъ исчезалъ непонятнымъ образомъ, онъ способенъ былъ сказать, что это пустяки, что онъ, вроятно, самъ куда-нибудь его засунулъ. Джентльменъ этотъ произнесъ общее привтствіе и имлъ такой видъ, будто у него очень много свободнаго времени, тогда какъ на дл этого вовсе не было.

— О, Робертъ,— замтила Маргарита,— вы являетесь какъ разъ во время. Лора такъ волновалась изъ-за шампанскаго, что давала мн совты — благоразумные совты. Предоставляю вамъ пріятную задачу успокоить ее на этотъ счетъ. Прощай, Лора, я не увижу тебя, пока не буду совсмъ готова къ жертвоприношенію.

Она вышла изъ комнаты. Мужъ съ женою остались наедин. Мистеръ Пирсъ засмялся.

— Ты давала совты ‘неисправимой’,— сказалъ онъ.— Милая моя, я теб удивляюсь. О шампанскомъ не безпокойся. Его пришлютъ пропасть.

— Слава Богу!

— Не выпьемъ ли мы сейчасъ по бокалу, за наше освобожденіе?

— Освобожденіе? отъ чего?

— Отъ опёки надъ миссъ Маргаритой Баррингтонъ, отъ необходимости разыгрывать нелпый фарсъ, будто мы руководимъ особой, руководить которой невозможно. Она милая двушка, не спорю, но теперь я буду любить ее больше, чмъ когда-либо. Если и говорятъ, что у нея нтъ здраваго смысла, то она очень благодарная. Я былъ совсмъ растроганъ, какъ она поблагодарила меня сегодня утромъ за ‘все, что я для нея сдлалъ’, и спрашивала позволенія обращаться ко мн за совтомъ въ своихъ денежныхъ длахъ.

— Все это прекрасно, но ей не слдовало бы имть надобности обращаться къ теб. Ей слдовало бы имть мужа, къ которому она могла бы обращаться, который взялъ бы ея денежныя дла въ собственныя руки. Желала бы я, чтобъ она поскорй вышла замужъ.

— Можетъ быть, мужъ ея вскор почувствовалъ бы себя несовсмъ счастливымъ,— съ добродушнымъ смхомъ замтилъ мистеръ Пирсъ.

— Ты слпъ, Робертъ, положительно слпъ. Разв ты еще не видишь того, что мн уже давно ясно, какъ солнце.

— Оно не всегда, ясно, дорогая, въ нашемъ климат.

— Ясно какъ солнце,— повторяю я.— Морисъ Биддульфъ будетъ ея мужемъ. Это не боле какъ вопросъ времени. Сама природа, географическое положеніе ихъ помстій, ихъ возрастъ, да все, все указываетъ на то, что они предназначены другъ для друга.

— Но предназначеніе еще не совершилось, и я сомнваюсь, чтобъ оно когда-нибудь совершилось. Такого рода браки никогда не осуществляются, и я готовъ объ закладъ биться, Лора,— съ нежданнымъ выраженіемъ веселаго оживленія, проговорилъ онъ,— что Биддульфъ и Маргарита, никогда не женятся.

— Знаю, что и ты, и Маргарита любите шутить самыми священными моими чувствами и желаніями,— воскликнула взволнованная мистриссъ Пирсъ.— Разв ты не видишь, что разрушишь вс мои планы, если будешь дйствовать такимъ образомъ? Молчи, сдлай милость, Робертъ, если ужъ ничмъ другимъ не можешь помочь мн.

— Съ удовольствіемъ, мой другъ, я то ужъ ни во-что мшаться не желаю, но, по правд сказать, я на твоемъ мст на хлопоталъ бы такъ объ этой свадьб. Биддульфъ ея не стоитъ.

— Не стоитъ! Помилуй, его помстье обширне ея, у него больше денегъ. Посмотри, какъ онъ красивъ, какой свтскій человкъ, какія у него манеры, какое положеніе онъ занимаетъ въ своемъ графств!

— О, да! только онъ чуть-чуть умне, чмъ бы слдовало, Лора. Шутки въ сторону, у Маргариты есть умъ, а у него нтъ, можно быть очень ловкимъ человкомъ, не имя ума, если ты понимаешь, что я хочу сказать.

— Конечно, нтъ,— съ неудовольствіемъ проговорила его жена.— Я знаю, что ты говоришь глупости и что ты никогда не любилъ Мориса Биддульфа.

— Нтъ, никогда не любилъ, и если я не ошибаюсь, Маргарита тоже его не долюбливаеть. Но моему, онъ самымъ деразкимъ образомъ навязываетъ ей свое общество. Я буду очень радъ узнать, если она хорошенько отдлаетъ его.

— Ничего подобнаго она не сдлаетъ, а еслибъ сдлала, то поступила бы очень глупо. Пожалуйста, ни во-что не вмшивайся, если не хочешь сдлать меня совершенно несчастной.

— Ни въ какомъ случа! Теб, мн кажется, теперь бы слдовало одваться. Не хлопочи ни о чемъ и предоставь Маргарит по своему расхлебать кашу, которую Биддульфъ заварилъ.

— Я захвораю, если ты будешь употреблять такія выраженія,— сказала его жена, выходя изъ комнаты съ выраженіемъ тревоги на лиц.

Глава II.— Надежды миссъ Персиваль.

Маргарита, разставшись съ мистеромъ и мистриссъ Пирсъ, прошла къ себ въ комнату и сла на стулъ у кровати. Она окинула глазами комнату, которая была въ замчательномъ безпорядк.

— Какъ это скучно!— говорила она.— Точно уже готовится мое приданое къ этой ужасной свадьб, о которой они постоянно жужжатъ мн въ уши. Это хоть кого отвратитъ отъ самой мысли о замужеств. Совершеннолтіе, и изъ-за этого такая нелпая возня.

Комната была положительно усяна подарками, которыми по обычаю осыпали молодую наслдницу въ день ея совершеннолтія. Тутъ были футляры съ драгоцнностями, коробки съ верами, перчатками, цлые ящики духовъ, всякія роскошныя бездлки изъ кожи, разбросанныя повсюду, а на кровати лежало нчто воздушное — ея платье къ сегодняшнему балу.

Пока она смотрла на вс эти вещи, ею вдругъ овладло чувство одиночества и тоски, она почувствовала, какъ она богата и какъ бдна, она поняла, съ дкимъ и подавляющимъ ощущеніемъ упрека, что въ теченіе всей ея жизни за нее думали, дйствовали, ее водили на помочахъ, а сама она не подняла руки, чтобъ охранить кого нибудь, никогда не осушила ничьихъ слезъ, никого не утшила въ гор. Если же она послдуетъ совтамъ своихъ друзей, какъ только-что сказала Лора, она поторопится, по возможности скорй, избавиться отъ всякой отвтственности, отдавшись тломъ и душою, со всмъ своимъ состояніемъ, въ руки какого-нибудь человка, который, будетъ имть видъ, что оказываетъ ей необыкновенное одолженіе, завладвъ ею и ея деньгами, и распоряжаясь по своему усмотрнію, какъ ею такъ и ими. Такого убжденія, слегка замаскированнаго звучными словами, держалась Лора, таково было направленіе всего воспитанія, полученнаго Маргаритой Баррингтонъ. Но должно быть, доза наставленій была недостаточно сильна, или натура Маргариты была такая неподатливая, что обычныя въ такихъ случаяхъ дозы не оказали надлежащаго дйствія, только она думала, сидя здсь наедин:

‘Хотлось бы мн знать,— да, узнать это необходимо,— правда ли все, что они говорятъ? Дйствительно ли такъ трудно женщин богатой и красивой обойтись безъ покровителя? Неужели я бы непремнно надлала какихъ-нибудь нелпостей? Въ такомъ случа очень странно, что бдный папа не оставилъ никакихъ распоряженій касательно употребленія, какое я должна длать изъ моихъ денегъ. Ужъ ему-то, больше чмъ кому-нибудь слдовало оставить указанія о томъ, какъ ими распоряжаться. Мн кажется, что въ моей жизни никогда не было ничего реальнаго. Я не хочу длать ничего дурного, но я окончательно ршила, что попробую жить по-своему, не смотря на Лору съ Робертомъ, на Биддульфа, на всю компанію. Конечно, я не стану ни пить, ни курить, потому что это не доставило бы мн никакого удовольствія, но постараюсь нсколько ознакомиться съ ‘дйствительной жизнью!’ — Она остановилась на этой фраз, задумалась надъ ней, старалась уяснить себ ея таинственный смыслъ, сознавая, что различныя отрасли знанія (конденсированнаго), на пріобртеніе которыхъ она потратила столько времени, ни мало не просвтили ее на этотъ счетъ.

‘Вс мои кембриджскіе дипломы, вс мои награды не научили меня, въ двадцать одинъ годъ, какъ длать добро, которое я желала бы длать,— какъ избгнуть зла, которое, я знаю, существуетъ. А когда я прошу людей сказать мн, въ чемъ я найду лучшую охрану, они восклицаютъ: ‘О, полноте! Какъ можете вы упоминать о подобныхъ вещахъ? Въ ваши годы, въ вашемъ положеніи, вамъ не слдовало бы даже знать о существованіи такихъ ужасовъ’. Удивительное разсужденіе! Вотъ теперь эти подарки, желала бы я знать, сколько въ числ ихъ приношеній ‘истинной дружбы’. Точно мн пріятно, что бдныя дти лишили себя своихъ денегъ, чтобы сдлать мн подарокъ! Приношеніе Тома, однако, искренне — я это знаю, потому что оно такое жалкое. Намренія у него были большія, но ножъ съ девятнадцатью лезвіями отнялъ у него семь шиллинговъ шесть пенсовъ. Бдный Томъ! Тогда у него осталось только полъ-кроны, чтобы купить мн пару перчатокъ — и какихъ перчатокъ!’

Она подняла ихъ — он были огромныя, ярко-оранжеваго цвта — въ ея улыбк сказывалась грусть.

‘Онъ думалъ, что он будутъ идти въ моимъ волосамъ! Что-жъ, чтобы сдлать ему удовольствіе, я бы смло надла ихъ на будущей недл на выставку розъ со всего графства. Большаго я сдлать не могу, и’…

Стукъ въ дверь заставилъ ее выронить перчатки, крикнуть, ‘войдите!’ а, когда она увидала кто вошелъ, прибавить: ‘миссъ Персиваль!’

Вошла двушка приблизительно ея лтъ — худенькая, нжная, изящная съ виду двушка, съ блднымъ лицомъ, темными волосами и темными, молящими глазами,— двушка, на лиц которой было выраженіе утомленія и слабости, выраженіе, пока только, придававшее ей, такъ-называемый, ‘интересный видъ’, такъ какъ она была молода, и одиночество, и трудъ еще не успли сдлать ее угрюмой и некрасивой.

— Здравствуйте,— продолжала Маргарита.— Я совсмъ не видала васъ сегодня.

— Нтъ. Мистриссъ Пирсъ просила меня не пускать къ ней двочекъ, такъ что мы цлый день провели въ классной. Теперь он одваются, а я зашла поздравить васъ, миссъ Баррингтонъ, и пожелать вамъ всякаго благополучія.

— Благодарю васъ!— сказала Маргарита.— Не зайдете ли вы, не присядете ли на минутку, конечно, если можете предоставить этихъ милыхъ младенцевъ самимъ себ?

— О, да. Нянюшка имъ помогаетъ. Мн разсказывали какіе вы получили великолпные подарки, посл этого мн почти стыдно поднести вамъ мой — это такая бездлица. Но, помнится, вы разъ сказали, что такого рода вещи вамъ нравятся.

Она протягивала ей небольшой, вышитый, шелковый мшечекъ, изящной работы, въ старинномъ вкус — не особенно цнный въ смысл матеріала, но на изготовленіе котораго было употреблено не мало времени и труда.

— Какъ вы добры!— воскликнула Маргарита, искренно тронутая этимъ доказательствомъ вниманія и доброжелательства.— Такія именно вещи я люблю, вы, право, очень добры,— повторила она, пожимая руку миссъ Персиваль и глядя на нее своими блестящими, прямодушными глазами.

Еслибъ кто-нибудь спросилъ, Маргариту, знаетъ ли она миссъ Персиваль, она бы отвчала: ‘конечно, я хорошо ее знаю!’ потому что въ теченіе двухъ лтъ жила съ нею въ одномъ дом, и, рдкій день не видалась и не говорила съ нею. Но, въ сущности, она ее не знала, и, не помышляя ее обижать, обращала на нее очень мало вниманія. Она такъ мало ее знала, что ей даже никогда не приходило въ голову, что она можетъ представлять для миссъ Персиваль большій интересъ, чмъ миссъ Персиваль для нея,— какъ это, дйствительно, и было: Маріонъ Персиваль, по многимъ причинамъ, была очень занята Маргаритой Баррингтонъ. Рядъ новыхъ мыслей, новый интересъ, освжили и оживили Маргариту. Миссъ Персиваль явилась съ своимъ рабочимъ мшкомъ въ такую минуту, когда Маргарита, которой предназначался этотъ мшокъ, была въ такомъ настроеніи, что должна была придать этому обстоятельству особенное значеніе. Подарокъ и добрыя пожеланія этой молодой особы — на которую она до сихъ поръ не обращала хорошенько вниманія — были для нея сюрпризомъ, показались ей чмъ-то особенно благороднымъ и безкорыстнымъ среди такого множества приношеній, къ которымъ она не могла относиться иначе, какъ съ чувствомъ сомнительной благодарности. Рядъ новыхъ ощущеній ворвался ей въ душу. Она съ недоумніемъ себя спрашивала, глядя въ лицо миссъ Персиваль, какимъ кажется ей этотъ міръ, хорошо ли она себя въ немъ чувствуетъ, каково ея личное и искренное мнніе о своихъ ученицахъ, о своихъ хозяевахъ, и о самой Маргарит Баррингтонъ, напримръ. Для Маргариты остановиться на подобныхъ мысляхъ, обыкновенно значило выразить ихъ словами, и она сказала:

— Миссъ Персиваль, вы будете сегодня у меня на бал, не правда ли?

— Да,— безъ всякаго восторга сказала Маріонъ.

— Вы какъ будто не ради. Разв вы не любите танцовать?

— Очень люблю, когда мн есть съ кмъ танцовать.

— Что вы хотите сказать? Вы найдете бездну кавалеровъ или, врне, они найдутъ васъ. Помилуйте,— она окинула ее быстрымъ и испытующимъ взглядомъ: — вы гораздо красиве большинства двушекъ, которыя будутъ здсь сегодня вечеромъ, и вы — лэди, чего нельзя сказать о большинств иркфордскихъ щеголихъ.

Миссъ Персиваль казалась слегка скандализированной выраженіемъ, заимствованнымъ у Тома — ‘иркфордскія щеголихи’, но, тмъ не мене, была довольна, что красавица и одна изъ богатыхъ наслдницъ графства находитъ ее хорошенькой и лэди, и сказала, улыбаясь и сдержанно:

— Чтожъ, можетъ быть, сегодня я буду счастливе. Но я прежде бывала на балахъ мистриссъ Пирсъ, а у меня было мало кавалеровъ.

— Я позабочусь, чтобъ вы сегодня танцовали,— сказала Маргарита, быть можетъ, слишкомъ горячо.

— Мн бы пріятно было танцовать сегодня,— простодушно сказала миссъ Персиваль,— потому что новое платье, которое подарила мн мистриссъ Пирсъ — такое хорошенькое. Но ей бы не понравилось, еслибъ я слишкомъ много танцовала, и особенно еслибъ какая-нибудь изъ приглашенныхъ ею двицъ осталась безъ кавалера.

— Пустяки. Иныхъ двушекъ не оттащишь отъ ‘стнки’. Кавалеры не хотятъ приглашать ихъ танцовать въ угоду кому бы то ни было. Но вы не такого рода двушка, зачмъ же вамъ сидть съ ними.

— О, это ничего не значитъ,— сказала миссъ Персиваль, повидимому нсколько испуганная впечатлніемъ, произведеннымъ ея словами.

— Нтъ, очень значитъ. Сегодня вы должны танцовать, и — вы любите вальсъ?

— Да, очень.

— Вы будете вальсировать съ лучшимъ вальсеромъ. Въ этомъ я готова отдать ему справедливость, если больше за него почти сказать нечего. Вы знаете, о комъ я говорю?

— Я… какъ же мн знать?— спросила миссъ Персиваль, сильно покраснвъ, несомннно отъ радости, что представляется надежда вообще вальсировать.

— Я говорю о мистер Биддульф. Онъ готовъ сдлать все, что я ему прикажу, и онъ будетъ вальсировать съ вами.

— Но… но… я знаю его немного — настолько, что онъ можетъ пригласить меня танцовать, если пожелаетъ. Ужасно было бы танцовать съ нимъ противъ его желанія.

— Мистеръ Биддульфь ничего не сдлаетъ противъ своего желанія. Успокойтесь. Такъ вы его знаете?

— Очень мало. Иногда я его встрчаю во время прогулки съ дтьми и онъ останавливается, чтобы спросить о здоровь мистриссъ Пирсъ и о вашемъ. Иногда онъ спрашиваетъ, застанетъ ли онъ васъ дома, если задетъ. Вотъ и все.

— Понимаю. Правда ли, что я слышала на дняхъ, будто вы скоро оставляете мистриссъ Пирсъ?

— Да. Я разстаюсь съ нею посл Троицы, въ конц мсяца.

— Вотъ какъ. У васъ уже есть другое мсто?

— Предвидится. Я надюсь получить его. Это въ Blackford Grange, близь Фаульгавена.

— Вы говорите о Фаульгавен на восточномъ берегу? Это очень уединенное мсто.

— Да. Но я имю особую причину желатъ туда отправиться,— даже дв причины.

— Неужели? Можно спросить какія?

— О, конечно. Во-первыхъ, жалованье прекрасное: сто-десять фунтовъ въ годъ. Вдь это великолпно.

— Право? Очень рада это слышать. А вторая причина?

— Фаульгавенъ — приморскій городъ. Жить тамъ дешево и спокойно. Моя сестра, единственный мн близкій человкъ, очень болзненна. Она скоро проживетъ вс свои деньги, здшняя жизнь не по ней. Воздухъ дурной, у нея душная квартира въ глухой улиц. Мистриссъ Пирсъ даетъ гувернантк только шестьдесятъ фунтовъ въ годъ, на долго ли хватитъ этихъ денегъ въ Иркфорд? Если я получу это мсто, сестра нея можетъ поселиться въ Фаульгавен и, я надюсь, поправится, тогда я буду совершенно счастлива.

Это открытіе сильно взволновало Маргариту. Вотъ примръ борьбы и нищеты у нея на глазахъ, и она никогда не замчала его, она только иногда думала: какъ плохо одвается миссъ Персиваль, и жалла, что не можетъ подарить ей новаго платья. Теперь обнаружилась причина этихъ жалкихъ туалетовъ, она отказывала себ во всемъ ради своей больной сестры. Это тронуло Маргариту до глубины души. Миссъ Персиваль радостно ждала осуществленія этого плана, казавшагося Маргарит очень печальнымъ.

— Какая болзнь у вашей сестры?— отрывисто спросила она.

— Право, не знаю. Мы не могли совтоваться съ лучшими докторами. Это такъ страшно дорого, дв гинеи за пять минутъ разговора. У нея слаба спина, ей почти постоянно приходится лежать. О, надюсь, что если я попаду въ Фаульгавенъ, то воздухъ принесъ бы ей пользу, и я могла бы за ней смотрть. А вы не знаете, миссъ Баррингтонъ, какъ тяжело не только знать, что т, кого мы любимъ, слабы и одиноки, но сознавать также, что они не окружены тмъ комфортомъ, какой имъ необходимъ. Каждый разъ какъ я ее вижу, она какъ будто немного слабе, тамъ еще слабе, боюсь, что когда-нибудь я приду и увижу, что она совсмъ отъ меня ушла, и тогда я останусь одна!

Тутъ Маріонъ закрыла лицо руками и громко зарыдала. Вся душа Маргариты загорлась сочувствіемъ и жаждою помочь. Вотъ ея долгъ, онъ ясно представляется ей, на него указываетъ ей само Небо. Одно, что помшало ей высказаться сейчасъ же, было желаніе узнать, не можетъ ли она извлечь отсюда чего-нибудь кром сухого долга, чего-нибудь романическаго, какого-нибудь особаго интереса. Объ эту скалу — жажду поэтической развязки — уже разбились многіе изъ маленькихъ плановъ Маргариты. Какъ слдовало ей поступить въ данномъ случа? Предложить миссъ Персиваль пятьсотъ фунтовъ сейчасъ же, въ вид подарка, сказать: ‘позжайте въ Фаульгавенъ, или куда вздумаете, и живите тамъ съ сестрою на мой счетъ, пока она не поправится’? Таковы были дв главныя мысли, промелькнувшія въ ея ум. Ихъ смнилъ проблескъ здраваго смысла. Ей вспомнились часто повторяемыя слова опекуна, и донеслись до ушей ея точно втерокъ, шелестящій лсною листвою: ‘не ршайте ничего до утра’. Въ сущности, такъ будетъ лучше. Она должна сдержать свое нетерпніе, а потому она удовольствовалась тмъ, что сказала:

— Не плачьте, миссъ Персиваль. Я такъ рада, что вы мн сказали. Я помогу вамъ съ вашей сестрой.— Миссъ Персиваль съ трудомъ перевела духъ и подняла на нее удивленный взглядъ.— Да, помогу. Нтъ, вы не должны длать такую гордую, такую ужасную мину. Я знаю, что длаю. Мы завтра обо всемъ переговоримъ. Вы свезете меня къ вашей сестр. Теперь я чувствую, что могу надяться быть немного счастливе.

— Счастливе… вы!— воскликнула Маріонъ съ такимъ искреннимъ недовріемъ, что Маргарита сказала:

— Да, счастливе. Врно, вы не захотите лишить меня этого.

Но она продолжала размышлять, мысли ея бродили далеко.

Въ такія души мысль врывается какъ молнія, поражаетъ ихъ съ силой, сродной сил электрическаго тока. Маргарита вдругъ сильно вздрогнула. Глава ея засверкали, губы раскрылись, она поспшно проговорила, точно требуемое свдніе имло для нея существенное значеніе:

— Какія бы вамъ предстояли занятія тамъ, въ Фаульгавен? Сколько бы у васъ было воспитанниковъ?

— Кажется, двочка и мальчикъ. Мальчикъ большой, Я должна буду учить двочку постоянно, а мальчика иногда, когда онъ въ силахъ заниматься, читать съ нимъ исторію, и т. д. Причина, по чему даютъ такое большое жалованье — то, что я не имла бы долгихъ или точно опредленныхъ каникулъ.

— Понимаю. Скажите, они очень требовательны? Имъ нужны дипломы и пр.?

— О, да. Но все это у меня имется.

— Также какъ и у меня,— былъ Отвтъ маргариты, повидимому не идущій къ длу.— И вы похали бы посл Троицы? Вы уже писали? Она знаютъ ваше имя?

— Да, конечно. Я подписалась М. Персиваль,— отвчала она, съ удивленнымъ взглядомъ.— Я жду отъ мистриссъ Лассель извстія должна ли я прежде създить туда, условиться съ нею.

— Вотъ какъ!— очень серьезно проговорила Маргарита,— понимаю. Не могу вамъ выразить, какъ я рада, что вы пришли. Кажется, теперь намъ надо одваться. Не забудьте, что вы должны быть очень хорошенькой, миссъ Персиваль.— Миссъ Персиваль, совершенно оживившаяся подъ вліяніемъ сочувствія Маргариты, сказала, что постарается, и ушла размышляя:

‘Желала бы я знать, очень ли сильно въ нее влюбленъ мастеръ Биддульфъ, я никогда этого не думала. Однако, она думаетъ такъ, это ясно.’

Маргарита позвонила, и почти не обращала вниманія на дйствія горничной, пока та ее одвала. Молодая двушка была почти совершенно чужда личнаго тщеславія. У нея были другіе недостатки, мене свойственные женскому характеру, и быть можетъ, по самой своей необычайности боле непріятные и несносные, но отъ этого недостатка она была почти совершенно свободна. Она также мало была склонна заботиться о своей наружности, какъ здоровый школьникъ, и питала тоже откровенное презрніе ніи, врне, равнодушіе къ туалету, къ тому, идетля он ей или нтъ. Но она обладала живымъ, врожденнымъ чувствомъ красоты, и когда она была совсмъ готова и взглянула на собственное отраженіе въ длинномъ трюмо, довольная улыбка освтила ея лицо, и она сказала горничной, прислуживавшей ей съ самаго ея дтства.

— Чтожъ, Нора, право, не дурно, какъ по вашему?

— Другіе ужъ вамъ это скажутъ, миссъ Баррингтонъ,— отвчала горничная, какъ будто желая добавить: ‘если ужъ вы такъ мало смыслите, что нуждаетесь въ подобныхъ свдніяхъ’.

Дйствительно, Маргарита была прекрасна въ своемъ блестящемъ плать оригинальнаго, полу-зеленаго, полу-голубого, металлическаго цвта. Кажется, ‘couleur paon’ техническое выраженіе.— Платье было все въ буффахъ, точно облако, облака были тамъ и сямъ подхвачены яркими, маленькими птичками, перья которыхъ переливалясь всми цвтами радуги. Одна изъ такихъ птичекъ была приколота брильянтовой булавкой въ волосахъ. Горничная подала ей оригинальный веръ изъ павлиньихъ перьевъ, перчатки и браслеты, съ ними въ рукахъ Маргарита сошла внизъ.

Гостиная была освщена въ ожиданіи гостей, но была пуста, если не считать мальчика лтъ пятнадцати, который вскочилъ, когда она вошла, и пошелъ ей на встрчу:

— Ну, Томъ, какъ теб кажется? Ничего?

Томъ засунулъ руки въ карманы, три раза, молча и медленно, обошелъ вокругъ нея и наконецъ ршилъ:

— Поразительно! Никому не стыдно открыть съ вами балъ.

— Какъ я рада, что могу отвчать комплиментомъ на комплиментъ,— смясь возразила Маргарита.— Я глубоко признательна за выраженное вами одобреніе. Пожалуйте сюда! сядьте на этотъ табуретъ, и застегните мн мои перчатки и браслеты.

Восхищенный дозволеніемъ, мистеръ Томъ услся и нсколько времени провозился надъ этимъ процессомъ, отъ времени до времени поглядывая на склоненное надъ нимъ лицо. Маргарита Баррингтонъ была его идеаломъ красоты и очарованія, и хотя ему удавалось выражать свое поклоненіе нсколько неуклюжимъ, школьническимъ образомъ, это, тмъ не мене, было поклоненіе. Къ его восхищенію тмъ, что онъ называлъ ея ‘изумительной красотой’, примшивалась боле глубокая оцнка нкоторыхъ чертъ ея характера,— которыя смутно угадывались и мистеромъ Пирсомъ, но были совершенно невдомы его жен. Томъ часто говаривалъ, что Маргарита не уметъ скрываться и прятаться, что когда она говоритъ что-нибудь, она это и думаетъ, что она вовсе не похожа на двушку, что — послдняя и высшія похвала — страшно жалко, что она не мальчикъ, не было-бы на свт лучшаго товарища!

Пока онъ медленно и неловко застегивалъ ея перчатки и браслеты, онъ замтилъ, что глаза ея блуждаютъ, брови нахмурены, она равсяна и какъ будто его не видитъ, рука ея висла безжизненно.

— Ну, однако!— замтилъ юноша,— если вы капельку не поднимете руку, я ничего съ вами сдлать не могу. О чемъ вы думаете?

Маргарита вздрогнула, взглянула на него и улыбнулась:

— Извини меня, Томъ, милый. Я дйствительно кое-о-чемъ думала. Я наканун великаго ршенія.

— О!— произнесъ Томъ. Маргарита прибавила:

— Увренъ-ли ты, что не спасуешь за ужиномъ въ критическую минуту?

— Я, нтъ! самоувренно отвчалъ онъ.— Я наизусть ее выучилъ, таинственно прибавилъ онъ,— вотъ штука будетъ, а? Однако, первый звонокъ. Я не удивлюсь — если это Биддульфъ, а вы? Онъ наврное явится рано.

— Да, пожалуй,— отвчала Маргарита, лицо которой омрачилось.

Дйствительно, черезъ нсколько минуть доложили о мистер Биддульф, и онъ вошелъ въ комнату.

Глава III.— Морисъ Биддульфъ.

Домъ мистера Пирса былъ обширенъ и удобенъ, такъ какъ хозяинъ былъ богатый негоціантъ богатаго города. Его друзья, и друзья его жены были многочисленны. Приготовленія къ ихъ пріему были сдланы на широкую ногу, а они дружески отозвались на посланныя приглашенія.

Мистеръ Биддульфъ, о которомъ было такъ много разговоровъ и утромъ и вечеромъ, пріхалъ первымъ, пока въ гостиной не было никого, кром Тома и Маргариты. Онъ — Морисъ Биддульфъ — былъ человкъ, относительно котораго мужчины придерживались различныхъ мнній, и который вызывалъ не мало размышленій въ душ своихъ пріятельницъ. Онъ былъ богатъ и еще молодъ. Онъ былъ свтскій человкъ. Нельзя было также оспаривать фактъ, что онъ красивъ и симпатиченъ, многіе прибавляли: ‘и уменъ’, но это дло вкуса, относительно котораго нельзя установить никакого абсолютнаго мрила. Онъ былъ высокъ, строенъ, имлъ свтло-каштановые волосы, коротко подстриженную, остроконечную бороду, глаза, вообще отличавшіеся чрезвычайно пріятнымъ выраженіемъ. Онъ легко, какъ ни въ чемъ не бывало, длалъ то, что другіе молодые люди, въ особенности же очень юные, находили вообще очень труднымъ исполнить. Напримръ, вс знали, что сегодня давался балъ въ честь совершеннолтія Маргариты Баррингтонъ, и половина холостяковъ, которые должны были на немъ присутствовать, были бы очень рады поднести ей букетъ — цвты, какъ извстно, считаются самымъ подходящимъ приношеніемъ въ подобныхъ случаяхъ: нкоторымъ изъ нихъ и удалось исполнить свое намреніе, съ большимъ или меньшимъ изяществомъ въ осанк, съ большей или меньшей прелестью дикціи, но различныя причины сдерживали усердіе большинства: робость, ужасный страхъ, что онъ одинъ это сдлаетъ и тмъ обратитъ на себя общее вниманіе, и наконецъ, опасеніе,— основанное на скрытномъ недовріи въ собственной привлекательности, что отличаетъ юношей нашего времени,— опасеніе, чтобы бдная миссъ Баррингтонъ неистолковала это приношеніе въ боле серьезномъ смысл и не возъимла неосновательныхъ надеждъ. Въ виду такой нжной заботливости намъ грустно это заявить, но Маргарита утверждала, что мальчики, моложе пятнадцати лтъ, часто очень забавны, а мужчины, за тридцать, если они умны, очень пріятные собесдники, но что вс существа мужескаго рода между этими двумя возрастами — невыносимы.

Мистеръ Биддульфъ, который былъ — положимъ, что мы это признаемъ — уменъ и которому было за тридцать, подходилъ вроятно подъ разрядъ пріятныхъ собесдниковъ, онъ, во всякомъ случа, имлъ мужество явиться съ букетомъ, и выдержалъ процессъ поднесенія его Маргарит, а кто станетъ отрицать, что страшная задача — сказать поздравительную рчь насмшливой, молодой двушк, въ присутствіи дерзкаго школьника, обладающаго способностью находить что-нибудь забавное во всемъ, что говорятъ или длаютъ старшіе?

— Поздравляю васъ, мистеръ Биддульфъ,— замтилъ Томъ: — кратко, но сильно и вполн отвчаетъ обстоятельствамъ, какъ говорятъ газеты.

Маргарита приняла приношеніе съ благосклонной улыбкой, общала мистеру Биддульфу вс танцы, на которые онъ ее пригласилъ, за исключеніемъ первой кадрили, и, должно полагать, что хлопоты ея за Маріонъ Персиваль увнчались успхомъ, такъ какъ мистеръ Биддульфъ пробормоталъ, что знаетъ миссъ Персиваль, какъ же ее не знать,— и потомъ нсколько разъ танцовалъ съ нею. Маргарита съ удовольствіемъ замтила, что миссъ Персиваль дйствительно веселилась, на щекахъ ея горлъ яркій румянецъ, въ темныхъ глазахъ замтно было оживленіе.

— Право, Мэджъ, эта двушка сегодня совсмъ хорошенькая,— благосклонно замтила мистриссъ Пирсъ.

— Конечно. Когда же двушк быть хорошенькой, если не тогда, когда она отъ души веселится?

— Какъ она болтаетъ съ мистеромъ Баддульфомъ! Я не знала, что она можетъ такъ разговаривать. Отчего она со мной такъ не говоритъ. Она со мной всегда такая апатичная.

— И ты была бы апатичной, еслибъ теб цлый день приходилось возиться съ двумя упрямыми двчонками,— сказала Маргарита, которую никогда нельзя было заставить согласиться съ жалобными увреніями мистриссъ Пирсъ, что ея дти, да и вс дти, если ихъ вести какъ слдуетъ, способны доставить гораздо боле удовольствія, чмъ заботъ, и что она понять не можетъ, отчего гувернантки жалуются на своихъ воспитанниковъ. Маргарита, сама обладавшая почти магическимъ вліяніемъ на дтей, утверждала противное, говоря, что, конечно, есть манера и манера вести ихъ, но что какую манеру ни принимай, а дти — забота и всегда останутся заботой.

Он теперь не возобновили спора на эту тему, но мистриссъ Пирсъ покачала головой и съ недоумніемъ себя спрашивала: ‘отчего миссъ Персиваль не всегда такая’.

——

Ужинъ кончился. Мистеръ Биддульфъ велъ Маргариту къ столу, устроивши такъ, что она не могла отказаться идти съ нимъ, когда онъ пригласилъ ее. Маргарита въ этотъ вечеръ не была на-сторож. Идея, блеснувшая въ ея ум во время разговора съ миссъ Персиваль, не выходила у нея изъ головы. Она овладла всми ея мыслями и сдлала ее очень разсянной. Планъ ея уже созрвалъ, она въ ум обсудила тысячу подробностей. Она почти не замчала обращенія мистера Биддульфа съ нею, она почти забыла, что Лора желала выдать ее за него замужъ,— желаніе, котораго она не могла простить своей кузин.

Ужинъ прошелъ вполн благополучно. Одну минуту, правда, мистриссъ Пирсъ, хотя совершенно успокоенная насчетъ шампанскаго, ощутила сильное волненіе по одному случаю. Пили здоровье Маргариты: мистеръ Пирсъ всталъ и произнесъ маленькій спичъ — произнесъ лучше, чмъ ожидала Маргарита, въ которомъ тщательно избгалъ упоминать о хлопотахъ, какія она ему причиняла, и упоминалъ только объ ея достоинствахъ. Маргарита была тронута. Въ эту минуту мистриссъ Пирсъ вдругъ ‘вспомнила, что она позабыла’ устроить, чтобы кто-нибудь отвчалъ на эту рчь, но, посл минутнаго смущенія сообразила выходъ изъ неловкаго положенія и телеграфическими знаками, попросила мистера Биддульфа отвчать. Онъ охотно бы исполнилъ ея желаніе, но Маргарита, вдругъ понявъ, что тутъ замышляется, спокойно замтила:

— Нтъ, мистеръ Биддульфъ, не безпокойтесь. Мы съ Томомъ все это устроили, онъ выучилъ наизусть прекрасный спичъ и теперь произнесетъ его.

Дйствительно, къ крайнему неудовольствію Биддульфа и къ ужасу мистриссъ Пирсъ, мистеръ Томъ поднялся на ноги и бойко произнесъ рчь, по меньшей мр забавную, въ конц которой, безцеремонно подмигнувъ Маргарит, совершенно не подготовленной къ тому, что онъ заключеніе скажетъ уже отъ себя, заявилъ, что отецъ его въ своей рчи забылъ одно, а именно, попросить собравшихся, наполнивъ стаканы, встать и выпить за нее ‘какъ за славнаго малаго, чего никто отрицать не можетъ’.— ‘Увряю васъ, леди и джентльмены, что я по опыту знаю, насколько это справедливо’, торжественно прибавилъ онъ,— ‘а теперь, истощивъ этотъ предметъ, я позволю себ снова занять свое мсто’, что и исполнилъ среди громкихъ и продолжительныхъ кликовъ одобренія.

По окончаніи ужина, Маргарита очутилась, почти не зная какъ, подъ руку съ мистеромъ Биддульфомъ въ обширной, выстланой мраморомъ зал, у открытыхъ дверей. Мистриссъ Пирсъ обыкновенно предоставляла свою оранжерею гуляющимъ и влюбленнымъ, теперь оранжерея была ими переполнена. Но мистеръ Биддульфъ, повидимому, не ощущалъ желанія присоединиться къ этой толп, такъ какъ онъ сказалъ Маргарит:

— Не пойдемъ ли мы въ садъ? Прелесть, какъ тепло, такъ же тепло, какъ въ іюн. Если я накину эту маленькую шаль вамъ на плечи…

— Да, это хорошая мысль,— задумчиво сказала Маргарита, когда они вышли изъ дому въ садъ, часть котораго была освщена китайскими фонариками, и пришли къ другому фасу зданія, гд была небольшая терраса съ дорожкой, представлявшей уединенную прогулку. Воздухъ былъ душистый, ночь прекрасная. Хотя они были въ нсколькихъ шагахъ отъ шумной улицы, но было такъ поздно, что движеніе совершенно прекратилось. Послдній омнибусъ прохалъ нсколько часовъ тому назадъ. Ничто, кром шума шаговъ какого-нибудь запоздалаго пшехода или стука экипажа, возвращавшагося съ подобнаго же вечера, не нарушало ночной тишины. Это, да звуки музыки изъ бальной залы, меланхолическіе, sehnsachtsvolle звуки нмецкаго вальса, мрно возвышавшіеся и замиравшіе, доносившіеся до нихъ отъ времени до времени. Маргарита, взволнованная своими мыслями и, сама того не сознавая, взволнованная также музыкой и танцами, шла, напвая мелодію. Наконецъ, она почти рзко сказала:

— Какъ вамъ нравится миссъ Персиваль, мистеръ Биддульфъ? По-моему она прелестна.

— И по-моему также,— отвчалъ онъ:— удивляюсь, какъ я прежде никогда не замчалъ ее.

‘Это много общаетъ’, подумала Маргарита, а Биддульфъ недоумвалъ, почему имя миссъ Персиваль упоминается въ разговор. Ему хотлось заговорить совершенно о другомъ, если только представится случай, но разговоръ о миссъ Персиваль ни къ чему послужить не могъ. Должно признаться, что Морисъ Биддульфъ былъ больше чмъ на половину фатъ: онъ такъ давно изучалъ Маргариту, и такъ желалъ, чтобъ она въ него влюбилась, что былъ слишкомъ склоненъ принять всякій признакъ любезности за признакъ того, что онъ жаждалъ. Кром того, онъ любилъ ее, конечно, не самоотверженной любовью, но всей силой своего тщеславія. Эти два качества сдлали побду надъ неисправимой молодой наслдницей вопросомъ, имвшимъ для него большую важность. Тмъ не мене мистеръ Пирсъ врно понялъ его, когда сказалъ: ‘у Маргариты есть умъ, а у Биддульфа его нтъ’.

— Да, удивляюсь, что вы никогда прежде не замчали, какъ она прелестна. Но, можетъ быть, теперь вы съ ней ближе познакомитесь.

— Какимъ образомъ?

— Ваше помстье въ Бекбридж, кажется, граничить съ моимъ? Я такъ слышала.

— Да, граничитъ. Чтожъ изъ этого?

— Я слышала, что вы туда отправляетесь на нкоторое время.

‘При чемъ же тутъ,— спрашивалъ онъ себя,— миссъ Персиваль?’ Вслухъ:

— Это совершенно зависитъ отъ обстоятельствъ, миссъ Баррингтонъ. Можетъ быть, я поду, можетъ быть, нтъ. Нуженъ магнитъ, которой ба меня туда привлекалъ.

— Вы часто говорили, мистеръ Биддульфъ, что ищете какого-нибудь занятія, и что желали ба, чтобъ я вамъ придумала его.

Это была правда. Мистеръ Биддульфъ часто льстилъ миссъ Баррингтонъ признаніями такого рода.

— Послужило ли бы для васъ магнитомъ, еслибъ я сказала, что прошу васъ похать и тмъ оказать мн услугу?— неосторожно спросила она и тотчасъ раскаялась въ своемъ вопрос.

— Клянусь, Маргарита, да!

Разсерженная на себя за то, что такъ себя скомпрометировала, она холодно спросила:

— Что вы хотите сказать?

— Что вы хотите сказать?— возразилъ Биддульфъ, замтивъ сейчасъ же, что зашелъ слишкомъ далеко. Не можетъ ли онъ, однако, обратить ошибку въ свою пользу? Не умне ли онъ этой беззаботной двушки, говорящей самыя рискованныя вещи? Онъ видлъ, что ей досадно на себя, и, призвавъ на помощь весь свой умъ, ршилъ избрать такой образъ дйствій, который заставилъ бы ее, по крайней мр, думать о немъ, какъ говорится. Онъ спокойно замтилъ:

— Мн кажется, если позволите это сказать, что намъ надо объясниться. Это было бы лучше для обихъ сторонъ.

— О, нтъ! это можетъ быть только непріятно,— сказала Маргарита своимъ мягкимъ и кроткимъ голосомъ.— Очевидно, ее надо было только умть направить, задача эта была подъ силу свтскому человку. Не прошло еще двухъ лтъ, какъ она вышла изъ школы!

— Боюсь, что я долженъ настаивать. Вы сказали мн сегодня, да и прежде говорили, такія вещи, которыя должны объяснитъ.

— Но если я этого не могу?

— Я убжденъ, что можете. Послушайте, миссъ Баррингтонъ, и постарайтесь забыть, что я сейчасъ звалъ васъ ‘Маргаритой’, какъ я постараюсь забыть, что вы вызвали меня на это.

— Я никогда не думала…

— Не знаю, что вы думаете. Я знаю, что вы сказали и что я чувствую. Напримръ, этотъ вопросъ о поздк въ Бекбриджъ,— странно было предлагать его мужчин.

— Да, очень странно. Я это теперь вижу. Я… и ничего особеннаго сказать не хотла. По крайней мр, я думала о другомъ.

— О другомъ, а не о чемъ?— сказалъ онъ, съ легкой, какъ ему думалось, заслуженной суровостью въ тон, которая, казалось, произвела впечатлніе, такъ какъ Маргарита отвернула лицо и отвчала положительно нетвердымъ голосомъ:

— На подобный вопросъ я отвчать не могу.

— Не думаете ли вы, что мое присутствіе въ моемъ имніи сдлаетъ пребываніе въ аббатств нсколько боле скучнымъ для васъ?— спросилъ онъ, немного боле наклоняясь въ ней. Было бы неблагоразумно заставать ее плакать. Тамъ, гд они сидли, было почти совершенно темно. Китайскіе фонарики украшали только главный фасадъ дома, имъ было видно одно слабое отраженіе ихъ свта.

— Я… я, нтъ, я совсмъ не это думала,— отвчала Маргарита по прежнему дрожащимъ голосомъ.— Мистеръ Биддульфъ былъ такъ уменъ, что ему не сразу могло придти въ голову, чтобы кто-нибудь могъ надъ нимъ смяться, и къ тому же этотъ голосъ, такой мягкій и милый!

— Есть одна вещь, и только одна, которая примирила бы меня съ постоянныхъ пребываніемъ въ Бекбридж,— сказалъ онъ: — еслибъ вы, Маргарита, согласились похать со мною туда, моей женою и хозяйкой Бекбриджа?

Произошла пауза. Рыданія поднимались въ горл Маргариты, съ ней чуть не длалась истерика.— Какъ это гадко стараться поймать меня въ ловушку, думала она.— Любить меня онъ не любитъ. Мн все равно, что я теперь скажу.

И она отвчала, повернувшись къ нему и взглянувъ на него:

— Это совершенно невозможно, мистеръ Биддульфа.

Голосъ былъ такъ серьезенъ, такъ полонъ самообладанія, что онъ началъ чувствовать себя въ самомъ неловкомъ положеніи.

— Невозможно! Почему? Разв я вамъ такъ необыкновенно противенъ, что ни при какихъ обстоятельствахъ…

— О, вовсе нтъ. Вы мн теперь нравитесь боле прежняго, потому что я теперь васъ понимаю. Но не всегда желаешь выйдти за человка, котораго понимаешь. Вы мн нравитесь, но свобода мн нравится даже боле васъ и, кром того, существуетъ другое препятствіе.

— Право! Какое же?— спросилъ онъ. Гнвъ начиналъ въ немъ подниматься, губы его сжимались. Онъ начиналъ думать, что долженъ наказать Маргариту, которая оказывалась гораздо несносне и самоувренне, чмъ онъ предполагалъ, и которая отнеслась къ его предложенію такъ непозволительно. Ему не хотлось быть или казаться смшнымъ ни при какихъ обстоятельствахъ, но онъ живо чувствовалъ, что или казался, или скоро долженъ былъ показаться очень смшнымъ, если не пуститъ въ ходъ свою силу воли и не образумитъ ее, давъ ей почувствовать всю предосудительность ея поведенія, онъ долженъ помняться съ ней ролями, онъ долженъ выставить ее въ смшномъ свт. Пусть она сообщитъ свое препятствіе. А потому онъ повторилъ свой вопросъ.

— Препятствіе заключается въ томъ, что я намрена взять мсто гувернантки,— былъ ршительный отвтъ.

Биддульфъ провелъ рукою по лбу, чувствуя, что опасность быть поднятымъ за смхъ, становится еще больше.

— Гувернантки!— машинально повторилъ онъ.

— Совершенно врно. Гувернантки.

— Можетъ быть, вы желаете, чтобъ я нашелъ вамъ мсто?

— Очень вамъ благодарна. Сомнваюсь, чтобъ меня взяли по вашей рекомендаціи,— отвчала она боле кроткимъ голосомъ, чмъ когда-либо.— Кром того мой планъ составленъ. Я упрошу миссъ Персиваль уступить мн мсто, которое она собирается взять, а ее отправлю съ больной сестрою въ Бекбриджъ отдыхать и наслаждаться.

— Безуміе!— презрительно проговорилъ онъ, такъ какъ былъ сильно взбшенъ. Совершенно противорчило всей его теоріи касательно собственныхъ его достоинствъ, чтобы двушка могла предпочесть подобную затю его ухаживанью.

— Никто еще объ этомъ не знаетъ,— спокойно сказала Маргарита,— я полагаюсь на вашу честь и прошу не упоминать объ этомъ, пока я не скажу мистриссъ Пирсъ.

— О, конечно. Но все же я желалъ бы, чтобъ вы отвтили на мой вопросъ. Почему вамъ такъ хотлось, чтобъ я похалъ въ Бекбриджъ, если вы сами не думали туда отправляться?

‘Невыносимый фатъ!’ подумала Маргарита. ‘Все относитъ къ себ!’ Вслухъ она отвчала:

— Если ужъ вы непремнно желаете знать, такъ потому, что я думала найти въ васъ пріятнаго собесдника дли миссъ Персиваль и ея сестры. Вы такъ часто говорили, что желали бы, чтобъ вамъ представилась возможность сдлать истинное добро.

Новое короткое молчаніе. Мистеръ Биддульфъ понялъ, что долженъ ждать другого случая, чтобы выставить Маргариту въ смшномъ свт. Онъ проговорилъ холоднымъ, даже ледянымъ тономъ,

— Не вернуться ли намъ въ домъ?

— Съ удовольствіемъ,— отвчала Маргарита, быстро вставая, недовольная имъ и собою, но боле чмъ когда-либо ршившись выполнить свой планъ. Домъ мистера Пирса будетъ ей ненавистенъ посл настоящаго вечера. Не смотря на вс старанія, не смотря на то, что она почти открыто смялась надъ предложеніемъ мистера Биддульфа и ясно показала ему, что придаетъ этому предложенію настоящую цну — ей вовсе не удаюсь смутить его. Вроятно, онъ даже радовался теперь, что увернулся отъ женитьбы на сумасшедшей. Съ этой утшительной мыслью въ сердц она вернулась въ домъ.

Глава IV.— ‘Wanderjahr’ Маргариты начинается.

Спустя почти дв недли, въ одно прекрасное утро въ конц мсяца, зала дома мистера Пирса была наполнена множествомъ дамскихъ дорожныхъ сундуковъ, мшковъ, свертковъ и пр., среди которыхъ довольно уныло расхаживалъ мистеръ Томасъ Пирсъ. Пока тутъ никого не было кром его, и можно было слышать, какъ онъ отъ времени до времени бормоталъ, засунувъ руки въ карманы:

— Смшная штука, долженъ признаться — крайне смшная!

Затмъ онъ заботливо осмотрлъ ярлыки на ящикахъ, изъ которыхъ одни были адресованы въ Фаульгавенъ, а другіе въ Бекбриджъ, но все на одно и то же имя М. Персиваль, а такъ какъ въ дом была только одна М. Персиваль, которая никакими судьбами не могла хать одновременно въ два мста, та онъ былъ почти правъ, утверждая, что: ‘штука смшная’.

Наверху, въ будуар мистриссъ Пирсъ — той веселой и яркой комнат, о которой уже была рчь — Маргарита Баррингтонъ и хозяйка дома были одн, мистриссъ Пирсъ лежала на кушетк, закрывъ лицо платкомъ, Маргарита стояла возл нея, одтая въ дорожное платье, очень красивое, съ сдержанной улыбкой на губахъ.

— Говорю теб, что изъ этого ничего хорошаго не выйдетъ, Маргарита, и протестую противъ этого до самой послдней минуты,— воскликнула мистриссъ Пирсъ, подавляя рыданье.

— Мн, право, очень жаль, если ты огорчена, Лора, но теперь все кончено. Ты должна была бы радоваться, что дипломы, изъ-за которыхъ я такъ работала въ школ, наконецъ, получатъ какое-нибудь примненіе. Я совсмъ не думаю, чтобъ изъ этого не вышло ничего хорошаго, напротивъ.

— Да еще дешь подъ чужимъ именемъ. Ужасно! Двушка въ твоемъ положеніи! Я просто содрогаюсь.

— Содрогаться непріятно, я знаю, и теб извстно, что я гораздо охотне похала бы подъ собственнымъ именемъ, но миссъ Персиваль уже написала одно письмо этой мистриссъ Лассель, такъ что же мн было длать? Я вовсе не обманываю ее въ другихъ отношеніяхъ. Я лучше могу преподавать, чмъ миссъ Персиваль, мои свидтельства такія же настоящія, какъ ея, и вдобавокъ высшаго разряда.

— Это нисколько къ длу не относится. Ты поступаешь очень дурно. Какое безуміе! Какій глупый, неисправимый эгоизмъ! Что до миссъ Персиваль — это ужасная маленькая интриганка! Ты глупенькая, Маргарита! Ты согрваешь змю на груди твоей. Припомни мои слова!— и она сла, вся взволнованная:— ты играешь въ опасную игру. Ты ставишь эту двушку въ условія, для которыхъ она совсмъ не предназначена, и пренебрегаешь собственнымъ достоинствомъ, не желая вовсе этого понять.

Мистриссъ Пирсъ, какъ большинство ограниченныхъ людей, по временамъ отличалась удивительными проблесками прозорливости. Но, какъ и бывало въ подобныхъ случаяхъ, едва она произносила одно изъ такихъ проницательныхъ изреченій, какъ торопилась изгладить впечатлніе имъ произведенное, сказавъ что-нибудь особенно глупое и несвоевременное. То же сдлала она и теперь, продолжая огорченнымъ голосомъ:

— Ты бросаешь ее на шею Морису Биддульфу. Онъ былъ къ ней очень внимателенъ съ самаго дня твоего совершеннолтія. Если она искусно поведетъ свою игру, нельзя знать, что можетъ случиться, но ты будешь одурачена, я знаю, и вс мои надежды рушатся. Маргарита покраснла, глаза ея засверкали. Лора еще никогда не заходила тамъ далеко,— не ршалась такъ открыто говорить о план, таившемся въ душ ея.

— Право, Лора, если ты надешься на то, что я выйду за мастера Биддульфа, то чмъ скорй твои надежды рушатся, тмъ лучше. Имъ никогда не осуществиться. Я его презираю, и мое главное побужденіе поступить такъ, какъ я поступаю, заключается въ томъ, чтобы быть подальше отъ него. Пусть себ женится на миссъ Персиваль, если хочетъ. Онъ ея совсмъ не стоитъ.

— Позжай!— слабо воскликнула мистриссъ Парсъ.— Позжай! Твоими послдними словами ты оскорбляешь меня,— меня, которая любила тебя какъ свое родное дитя. Но я могла бы знать…— я могла бы ожидать…— но позжай! Міръ полонъ неблагодарности.

Маргарита засмялась, подошла къ ней, поцловала ее.

— Не огорчайся, Лора! Я не такая неблагодарная, какъ ты думаешь. Но мн пора хать, вижу, что вещи уже отправляютъ и экипажъ вызжаетъ. Прощай, дорогая, когда будешь писать мн, ради Бога не забудь, что меня зовутъ миссъ Персиваль.— Она поцловала на прощаніе кузину, слишкомъ глубоко оскорбленную, чтобы быть въ силахъ отвчать, и выйдя изъ комнаты, сбжала съ лстницы въ залу, гд Томъ все еще ожидалъ ее. Онъ собирался ее проводить. Миссъ Персиваль должна была ихъ встртить на станціи съ сестрою, такъ-какъ вс три двушки хали вмст до Лидса. Томъ и Маргарита сли въ экипажъ, юноша сидлъ возл нея, глубоко вздыхая по временамъ, и, наконецъ, проговорилъ плачевнымъ голосомъ:

— Марджери, мн вовсе не нравится эта ваша поздка.

— Не нравится, Томъ? Я, однако, немного постарше тебя, и ты долженъ позволить мн располагать собою.

— О, конечно, и я не совсмъ согласенъ съ тмъ, что mater твердитъ насчетъ ‘безумія’, ‘глупости’ и всего такого. Тмъ не мене, я желалъ бы, чтобъ вы хали въ свое помстье, чтобы какъ слдуетъ пожить тамъ, вмсто того, чтобъ посылать видъ женщинъ, которыя всюду будутъ совать свой носъ.

— О, Томъ, какъ вехорошо говорить такія вещи!

— Не могу. Это мое мнніе. Вотъ что, Маргарита, въ томъ мст, худа вы дете, непремнно есть викарій. Не влюбитесь въ него, ради меня не влюбитесь!

Маргарита засмялась.

— Знавалъ ли ты когда-нибудь священника, который не былъ бы обрученъ съ какой-нибудь прелестной двочкой, совсмъ на меня не похожей? Я не собираюсь ни въ кого влюбляться. Успокойся совершенно.

Когда они прибыли на станцію и пробрались на платформу, они нашли тамъ миссъ Персиваль съ сестрою, болзненной съ виду двушкой, съ которой Маргарита уже была знакома, и которая нравилась ей больше Маріонъ, и при нихъ — Маргарита едва поврила своимъ глазамъ отъ изумленія — Мориса Биддульфа. Она слегка сдавила руку Тома, на которую опиралась, и отвчала на холодный поклонъ мистера Биддульфа съ привтливостью, доказывавшей, что она на него не сердится. Она взглянула на Маріонъ, замтила яркій румянецъ на ея лиц, но не обратила на это особеннаго вниманія. Она стояла, разговаривая съ Томомъ и съ старшей миссъ Персиваль, пока ихъ поздъ не подошелъ, произошла обычная суета, а когда вс он размстились и поздъ готовъ былъ двинуться, мистеръ Биддульфъ замтилъ, съ особеннымъ удареніемъ, обращаясь въ Маріонъ:

— Я увренъ, что будетъ прелестно въ тхъ мстахъ, куда вы дете, миссъ Персиваль. Не удивитесь, если въ одинъ прекрасный день я войду и попрошу васъ дать мн чашку чаю.

Отвтомъ миссъ Персиваль былъ яркій румянецъ, котораго не могли не замтить и Маргарита, и мистеръ Биддульфъ.

— Глупое, сентиментальное существо!— въ первую минуту подумала Маргарита.— Теперь она мн не кажется и на половину такой хилой, какой была сначала, и еслибъ я не предпочитала хать, я способна была бы предложить ей самой отправиться въ Фаульгавенъ.

Лучшія мысли взяли, однако, верхъ, когда поздъ вышелъ со станціи. Она вспомнила многочисленныя добросовстныя сомннія миссъ Персиваль относительно приличія и даже честности ихъ плана,— сомннія, на которыя она, Маргарита Баррингтонъ, не обратила никакого вниманія. Она вспомнила, какъ, наконецъ, Маріонъ уступила, не въ силахъ будучи устоять противъ двойного соблазна, какой представляла перспектива долгаго отдыха для нея самой и общанныя удобства, роскошь и свжій воздухъ для ея сестры, которой она была такъ самоотверженно предана. Маргарита не могла этого забыть. Она подумала теперь, что очень жаль, что миссъ Персиваль такъ сентиментальна, и вдается въ чувствительность изъ-за мистера Биддульфа, который такой безсовстный фатъ, и такъ равнодушенъ въ сущности къ тому, за кмъ онъ ухаживаетъ, и какія послдствія могутъ имть его ухаживанья. Прежде, чмъ он прохали много миль отъ Иркфорда, она съ наивностью, которая была бы изумительна въ комъ-нибудь другомъ, ршила что лучше всего съ ея стороны это — ознакомитъ миссъ Персиваль съ нкоторыми чертами характера мистера Биддульфа. Пока Маргарита разсуждала о необходимости осторожно принимать вниманіе или то, что кажется вниманіемъ, такого человка какъ Морисъ Биддульфь, миссъ Персиваль слушала съ примрной покорностью, молчала, но все-таки думала объ этомъ вниманіи. Эти благоразумные совты странно звучали въ устахъ особы, которая никогда не совершила и, вроятно, въ теченіе всей своей жизни никогда не совершитъ осторожнаго поступка. Хотя Маріонъ слушала смиренно, біографъ ея съ сожалніемъ долженъ засвидтельствовать, что, обсуждая впослдствіи разговоръ этотъ съ сестрою, она приписала побужденія, заставившія миссъ Баррингтонъ завести его, единственно ревности.

Въ Лидс он разстались. Прощаніе было самое задушевное, но и Маріонъ, и Маргарита вздохнули легко, когда разстались, и каждая задала себ вопросъ:

— Зачмъ я это длаю?

— Зачмъ она это длаетъ?

Глава V.— Блекфордъ-Гренджъ.

Путешествіе Маргариты въ Фаульгавенъ было не короткое. Ей опять пришлось перессть на другой поздъ, на небольшой, іоркширской станціи, и снова хать цлый часъ по прекрасной мстности. Тутъ были и зеленыя горы, и поросшія лсомъ долины, свтлые, протекавшіе по каменистому дну ручейки, папоротники и кусты дрока. Они прохали нсколько чистенькихъ городковъ, пока, наконецъ, не подъхали къ станціи, и кондукторы не закричали: ‘Фаульгавенъ’. Народу было видно мало. Фаульгавенскій сезонъ еще не начался, да и въ самомъ своемъ разгар онъ былъ незначительный, ничего, кром пренебреженія, не заслуживавшій сезонъ. Ливрейный лакей нсколько времени нершительно смотрлъ на миссъ Баррингтонъ, но, наконецъ, повидимому ршивъ, что она должна быть особой, на-встрчу которой онъ присланъ, подошелъ къ ней и, приподнявъ шляпу, спросилъ: не она ли миссъ Персиваль?

— Да,— сказала Маргарита, и какъ только произнесла эту ложь, почувствовала себя несчастной. Она пожалла, что не позволила миссъ Персиваль исполнить свое первоначальное намреніе, написавъ мистриссъ Лассель, что сама она не можетъ къ ней пріхать, но что пріятельница (‘если возможно, боле свдущая’, какъ выразилась Маргарита) можетъ ее замнить.

Тмъ временемъ слуга, ршивъ въ душ, что эта дама совсмъ не такая, какъ онъ ожидалъ, проводилъ ее до экипажа, стоявшаго у станціи.

Это былъ красивый, солидный экипажъ, но, какъ сразу ршила Маргарита, не особенно роскошный, прочный и старомодный, какъ и подобало экипажу степенныхъ, деревенскихъ жителей.

Она очень скоро выхала со станціи. Сначала путь лежалъ по странной, старинной, угкой улиц, спускавшейся къ рк, въ которой, какъ замтила Маргарита, въ эту минуту почти не было воды, такъ какъ было время отлива. На берегу и на рк она увидала корабли, большіе, черные остовы, лежавшіе на боку, въ томъ положеніи, въ которомъ оставилъ ихъ отливъ. Корабли эти ожидали починки на одной изъ корабельныхъ верфей, которыя виднлись на другомъ берегу, гд горизонтъ замыкался высокой скалою, на вершин которой были разбросаны дома. Видъ вообще былъ оригинальный, и моя героиня, со свойственнымъ ей живымъ интересомъ во всему новому, мимоздомъ восприняла это все съ помощью своей чуткой наблюдательности. Посл того какъ экипажъ взобрался на крутую гору, она очутилась за городомъ, на большой дорог, та же самая рка по прежнему была у нея по правую руку, но теперь она боле походила на большой ручей, и быстро неслась по направленію въ морю. Глядя вдаль, Маргарита увидала вправо дюны, вершины скалъ, а за ними голубую полоску моря, при вид которой сердце ея наполнилось радостью. На лво разстилалась прекрасная, гористая мстность: поля, то зеленыя, то синія, подъ измнчивымъ небомъ, лса, ручьи, все это дышало свжей, вольной, вполн англійской красотой.

Нсколько времени хали они по этой дорог. Тутъ рка длала изгибъ. Они перехали каменный мостъ, теперь ручей остался отъ нихъ влво, посл чего начали спускаться съ горы, и вскор въхали черезъ желзныя ворота, съ каменными столбами, поросшими мохомъ, въ темную, сырую аллею, а оттуда въ садъ, который, не смотря на яркое полуденное солнце, казался мрачнымъ, и подкатили къ старому дому, дорога къ которому показалась Маргарит чрезвычайно странной. Прохавъ нсколько времени по вышеупомянутой темной алле, подъ снью густыхъ вязовъ, отъ которыхъ падала на землю мрачная, почти погребальная тнь, они неожиданно выхали изъ этой аллеи, и Маргарита замтила, что экипажъ катится но солидному, каменному мосту, переброшенному черезъ рку, протекавшую по саду. Затмъ они опять поднялись на гору, весь скатъ которой состоялъ изъ террасъ, постепенно доходящихъ до вершины, гд возвышался красивый, старый домъ. Построенъ онъ былъ въ стил временъ Елизаветы и гордо красовался на вершин небольшой возвышенности, такъ что Маргарита поняла, что изъ оконъ его долженъ быть виднъ быстрый ручей и верхушки деревьевъ главной аллеи. По всмъ вроятностямъ, по крайней мр изъ оконъ верхняго этажа, должно быть видно море.

Все это она замтила и передумала гораздо скоре, чмъ я записала. Не смотря на красоту ландшафта, на оригинальность и на величіе красиваго, стараго дома, на собственный беззаботный характеръ и на живой интересъ, какой возбуждало въ ней все окружавшее, преобладающемъ ощущеніемъ Маргариты было какое-то тяжелое чувство, похожее на предчувствіе,— уныніе овладло ею при вступленіи въ помстье. При всей его красот кругомъ царила такая тишина, что глухой шумъ ручья въ его глубокомъ лож былъ почти единственный звукъ, которымъ она нарушалась.

Но прежде, чмъ Маргарита успла хорошенько дать себ отчетъ въ этомъ впечатлніи, они перехали мостъ (это мой Рубиконъ,— подумала она съ полу-улыбкой,— желала-бы я знать, дйствительно-ли оно такъ), поднялись на гору, и остановилась у одного изъ боковыхъ подъздовъ.

Маргарита вышла изъ экипажа и послдовала за слугой, который отворялъ ей дверь, черезъ залу — прелестную, старинную валу, переполненную сокровищами въ вид ярко разрисованнаго стариннаго фарфора, стараго дуба, и внушительныхъ портретовъ солидныхъ предковъ.

Затмъ слуга отворилъ дверь и ввелъ ее въ комнату, назвавъ ее именемъ, которое ей не принадлежало, и она опять, съ непріятнымъ чувствомъ на сердц, пожалла, что согласилась прибгнуть къ этому обману. Невольно вспомнились ей слова Лоры: ‘ты жертвуешь собственнымъ достоинствомъ’. Она, усиліемъ воли, подавила въ себ эти нравственныя тревоги и вошла.

Блдная женщина, у ногъ которой сидла двочка въ бломъ плать, встала при ея появленіи: это была худощавая, слабая съ виду женщина, въ ея темныхъ волосахъ еще не было замтно серебристыхъ нитей. Она смотрла необыкновенно нжной и эирной. Ея платье, изъ самой мягкой роскошной, золотисто-коричневой шелковой матеріи, было сшито чрезвычайно просто, но воротничокъ и рукавчики были изъ стариннаго тонкаго, дорогого кружева. На плечахъ ея была шаль изъ вышитаго, китайскаго крена, цвта crme, на голов — небольшой блый кружевной чепчикъ, съ падавшими на спину завязками. Маргарита, которая слишкомъ долго наслаждалась развязнымъ обращеніемъ мистриссъ Пирсъ, ея громкимъ смхомъ, не совсмъ приличными шутками, тмъ не мене сразу поняла, что эта дама — мистриссъ Лассель — съ ея изяществомъ иметъ съ ней боле общаго, придется ей боле по сердцу, чмъ пятьдесятъ мистриссъ Пирсъ. Она забыла взглянуть на двочку, вроятно ея будущую ученицу. Она смотрла на даму, та протянула ей нжную, блдную руку, на пальцахъ которой сверкали дорогія кольца, и сказала:

— Очень рада васъ видть, миссъ Персиваль. Надюсь, что путешествіе ваше было пріятно.

— Очень, благодарю васъ,— отвчала Маргарита, прелестное личико которой все зарумянилось, когда кроткіе, выразительные, темные глаза мистриссъ Лассель остановились на ней. ‘Эта женщина, думалось ей, должна была знать горе,— оно избороздило ея лобъ этими морщинами, оно придало этотъ печальный изгибъ ея губамъ. Наврное, думала Маргарита, она всегда была худенькая, задумчивая, слабенькая’. Она не знала, въ какія развалины время превращаетъ всхъ насъ.

— Это прелестное путешествіе,— продолжала Маргарита.— Я никогда прежде не бывала въ этихъ мстахъ и нашла ихъ очаровательными.

— Да, они очаровательны. Мы гордимся нашими прекрасными видами. Но вы изъ Иркфорда. Это далеко, вы наврное устали. He хотите-ли переодться прежде, чмъ… а, вотъ и чай. Выпейте чашку прежде, чмъ пойдете наверхъ. Это освжатъ васъ.

— Благодарю васъ,— сказала Маргаркта, взявъ стулъ, на который указывала мистриссъ Лассель. Хозяйка молчала, пока слуга не вышли изъ комнаты. Тогда она сказала:

— Это моя дочь Дамарись, ваша будущая ученица.

Маргарита обратилась къ двочк, которой можно было дать лтъ двнадцать. Любовь къ дтямъ была въ ней врожденная, ея обращеніе съ ними было непринужденно, любезно, привлекательно.

‘Дамарись! подумала она. Какое имя! Оно, однако, идетъ въ ней’. Оно дйствительно шло къ ней. Маргарита едва удержала улыбку, когда Дамарисъ, взглянувъ на нее своими темными глазами, подошла въ ней и безъ церемоніи ее поцловала. Мистриссъ Лассель смотрла на нихъ съ печальной улыбкой.

— Надюсь, что мы будемъ большими друзьями,— сказала Маргарита ребенку, вступая въ свою новую роль съ усердіемъ, порожденнымъ живымъ интересомъ.— Давно-ли перервались ваши уроки?

— Давно,— солиднымъ тономъ сказала Дамарисъ, но ея серьезныя губки сложились въ очень пріятную улыбку.

— Такъ намъ придется начать,— шутя сказала Маргарита, довольная полнымъ довріемъ двочки къ ней, такъ какъ та все еще стояла возл нея, держа ее за руку.

Маргарита обратилась въ мистриссъ Лассель.

— Но мн казалось, что у меня будетъ двое учениковъ, мистриссъ Лассель, не такъ-ли? Вашъ сынъ, кажется?

Выраженіе смутной тревоги отразилось на лиц и въ глазахъ хозяйки дома, когда она отвчала:

— Мой единственный сынъ… Да. Ему четырнадцать лтъ. Дамарись съ небольшимъ двнадцать.

— Его зовутъ Рупертъ,— серьезно сказала его сестра.

— Рупертъ, къ большому моему сожалнію, сегодня не совсмъ хорошо себя чувствуетъ,— продолжала мистриссъ Лассель. Я бы сейчасъ-же повела васъ къ нему, но мн хочется сначала переговорить съ вами о немъ. Вамъ, я полагаю, извстно, что онъ далеко не такъ крпокъ, какъ большинство мальчиковъ его возраста?

— Извстно, и я буду вамъ очень благодарна, если вы сообщите мн все, что, по вашему мннію, можетъ помочь мн заниматься съ нимъ.

Мистриссъ Лассель тоже казалась благодарной, но она вздохнула вмсто того, чтобъ говорить. Замтимъ здсь мимоходомъ, что хотя мистриссъ Лассель, много лтъ тому назадъ, и жила въ большомъ свт, участвовала въ его увеселеніяхъ, и только потому не стала царицей баловъ, что сама не чувствовала къ этому никакого влеченія, хотя была природной аристократкой, не была однако рождена свтской женщиной, о которой, какъ о поэт, можно сказать: nascitur non fit, т.-е. что ею надо родиться, а нельзя сдлаться. Она не замтила никакой дисгармоніи между профессіей Маргариты и ея обращеніемъ и наружностью.

Ея прислуга, на своей половин, въ эту самую минуту очень проницательно судила и рядила о прізжей. Она тотчасъ же открыла, что въ Маргарит не сказывается настоящая гувернантка. Ея наружность, обращеніе, голосъ, ея вещи, все это не сходилось съ ея профессіей. Ея платье, хотя оно отличалось тщательно обдуманной простотой — согласно съ указаніями миссъ Персиваль — не придавало ей вида гувернантки, и въ немъ она смотрла свтской молодой особой. Горничная, которая внесла наверхъ ея дорожный мшокъ — мшокъ, на которомъ по счастью не было монограммы — разсмотрла его со всевозможныхъ точекъ зрнія и, сойдя внизъ, сообщила, что ‘этотъ мшокъ принадлежитъ настоящей щеголих, это врно, и она готова поклясться, что флаконы въ немъ съ золотыми пробками, а щетки слоновой кости’,— что и было справедливо. Хозяйка дома замтила только, что миссъ Персиваль — лэди и что манеры ея соотвтствуютъ ея положенію. Она была очарована ея красотой, подумала, что она очень мило и прилично одта, но главнымъ образомъ ее заботила мысль: ‘Надюсь, что Рупертъ къ ней привяжется — если мн только удастся убдить ее къ тому, чего я желаю. Если не привяжется, онъ никогда, никого не полюбитъ. Мн кажется, что въ ней я найду, наконецъ, то, что мн нужно, если это такъ, то я не отплатила бы ей и всмъ моимъ состояніемъ’.

Когда Маргарита допила свой чай, мистриссъ Лассель послала Дамарисъ съ нею наверхъ показать ей ея комнату. Двочка бжала впередъ съ такимъ оживленіемъ, какого еще не выказывала, и Маргарита, которая не чувствовала усталости и была гораздо боле расположена болтать, чмъ отдыхать, какъ предлагала мистриссъ Лассель, удержала двочку при себ и подружилась съ нею или, врне, скрпила дружбу, уже возникшую безъ словъ.

Она похвалила прекрасную комнату и красивый видъ изъ оконъ, изъ которыхъ одно выходило на море, а другое, смотрвшее на сверъ, на отдаленныя горы и на долину, въ которой виднлся тоже старый, каменный домъ.

— Чей это домъ?— спросила Маргарита.

— Это… о, это Блэкфордъ Бонкъ, Луисъ тамъ живетъ.— Маргарита не спросила, кто такой ‘Луисъ’. Она сла, взяла Дамарисъ на колни и начала разсказывать ей цлыя исторіи о маленькихъ Пирсъ, которыя двочка слушала съ напряженнымъ вниманіемъ, чмъ тронула сердце Маргариты.

— У меня совсмъ нтъ знакомыхъ маленькихъ двочекъ,— сказала она наконецъ.

— Разскажите мн еще что-нибудь объ Этель и Котъ.

Маргарита разсказала глупую исторію, героемъ которой былъ Томъ, и Дамарисъ неожиданно разсмялась, чмъ сильно поразила и себя, и Маргариту.

Раздался звонокъ, служившій сигналомъ, что пора одваться къ обду.

— Мн надо идти,— сказала Дамарисъ.— Вамъ пора одваться. О, Рупертъ полюбитъ васъ, миссъ Персиваль, я въ этомъ уврена.

Глава VI.— Рупертъ.

Маргарита обдала съ одной мистриссъ Лассель. Мужъ ея, по словамъ этой дамы, былъ вызванъ въ Іоркъ по судебнымъ дламъ графства, она надялась, что онъ возвратится вечеромъ, но это еще не было ршено. Дамарисъ боле не появлялась. Посл обда он перешли въ гостиную.

— Мн очень жаль, что сынъ вашъ боленъ,— начала Маргарита,— онъ, кажется, вообще болзненный.

Настала пауза прежде, чмъ мистриссъ Лассель отвтила:

— Онъ дйствительно очень болзненный. Мн хотлось бы теперь переговорить съ вами о немъ.

— Да,— сказала Маргарита, которую поразилъ ея крайне серьезный тонъ.

— Когда мы съ вами переписывались насчетъ условій, уговоръ былъ, что у васъ будетъ двое учениковъ.

— Да. Но разв у меня не будетъ двухъ?

— Это зависитъ отъ васъ миссъ Персиваль.— Маргарита вздрогнула. Ей хотлось сказать мистриссъ Лассель, что ее зовутъ не миссъ Персиваль, такъ какъ въ серьезномъ тон и грустныхъ жестахъ дамы сказывалось нчто такое, что въ сравненіи съ этимъ пустая затя Маргариты вдругъ показалась ей еще пусте. Мистриссъ Лассель продолжала.

— Ваше доброе лицо и ваша явная любовь къ дтямъ даютъ мн мужество говорить съ вами о затрудненіи, въ которое я поставлена. У меня было много дтей, эти двое младшіе, послдніе, оставшіеся въ живыхъ. Мои другіе дти вс умерли, потери эти не обошлись мн даромъ.

Маргарита молчала. Мистриссъ Лассель, посл небольшой паузы, продолжала.

— Вы легко поймете, что мой единственный, мой послдній сынъ мн очень дорогъ.

— Это очень понятно.

— И не только по этому, съ его жизнью связано многое. Онъ единственный наслдникъ имени и состоянія своего отца. Большія надежды связаны съ нимъ, а надъ нимъ тяготетъ страшное несчастіе.

Она остановилась, въ голос ея слышалось страданіе. Маргарита слушала, затаивъ дыханіе.

— Неужели? Какого же рода?— спросила она.

— Когда онъ былъ маленькимъ ребенкомъ, неосторожная нянька уронила его съ моста, тамъ, въ конц сада.— Она указывала на мостъ изъ дикаго камня, переброшенный черезъ рчку.— Онъ не утонулъ, но упалъ на скалы и сильно пострадалъ. Съ этой самой минуты, онъ не переставалъ страдать тломъ и душою. Ахъ, иногда я упрекаю себя за желаніе сохранить его. Мы ухаживали за нимъ, помогли ему пережить опасность… и для чего?

— Но что же? Что вы хотите сказать?— спросила Маргарита, вспомнивъ смутный страхъ, какой она почувствовала, подъзжая жъ дому.

— Съ этой минуты онъ страдалъ болью въ бедр.

— Бдненькій!

— Но это было бы сравнительно легко для насъ и для него, еслибъ не было ничего другого. По временамъ онъ испытываетъ такія странныя нравственныя страданія, съ нимъ бываютъ такіе ужасные и необъяснимые припадки, что… что мы съ трудомъ можемъ уврить себя, что онъ въ полномъ разум… такой какъ вс. Какъ вс… нтъ, никогда не бывать ему такимъ, какъ вс, моему бдному мальчику!— воскликнула мать съ болзненнымъ стономъ.— А между тмъ, когда ему немного лучше, онъ такъ воспріимчивъ, такъ уменъ, у него бываютъ проблески чуть не геніальныхъ мыслей. О, еслибъ онъ былъ здоровъ! Еслибъ онъ могъ освободиться отъ этого проклятія, которое нависло надъ нимъ, чего бы онъ не достигъ? Какъ бы жизнь наша скрасилась, какое счастіе еще узнали бы мы съ его отцомъ!

— А доктора, неужели они не подаютъ никакой надежды?— тихо спросила Маргарита, пораженная ужасомъ.

— Мы совтовались со многими докторами, они прописывали множество средствъ, изъ которыхъ ни одно не принесло ни малйшей пользы. Теперь мы никогда не приглашаемъ никого, кром нашего стараго друга, мистера Бальдвина. Если онъ не можетъ освободить нашего мальчика отъ его страданій, онъ можетъ облегчить ихъ, успокоить, выразить сочувствіе,— у него очень доброе сердце.

— Да. Какъ мн жаль бднаго мальчика. Но какое же это иметъ отношеніе къ моимъ обязанностямъ? Я не понимаю.

— А вотъ какое. Характеръ Руперта такой странный, у него бываютъ такіе приступы хандры и угрюмости, такія внезапныя, необъяснимыя антипатіи къ людямъ, что ни одна изъ дамъ, которыя прежде жили у насъ, не пожелала остаться. Меня это нисколько не удивляетъ. Я не могу ожидать, чтобы посторонніе выносили такія вещи, съ которыми мирится матъ, кром того, я знаю, что онъ меня любить. Вы увидите Руперта завтра и поговорите съ нимъ. Тогда вы должны сказать мн чистую правду. Если вы не захотите взять его на свои руки, я не скажу ни слова. Настаивать я не стану, но была бы рада, еслибъ вы согласились остаться въ качеств гувернантки Дамарисъ. Но если вы поладите съ Рупертомъ — даже если почувствуете, что со временемъ можете съ нимъ сблизиться — увряю васъ, что съ тми, къ кому онъ привяжется, онъ необыкновенно кротовъ и ласковъ. Вы могли бы?

— Пожалуйста, пожалуйста, не говорите такъ!— воскликнула растроганная Маргарита.— Всякая женщина должна быть ласкова и терплива съ такимъ страдальцемъ, какого вы описываете. Мн бы хотлось попробовать.

— Попробуйте. Мн кажется, я почти предчувствую, что вы успете. Завтра я сведу васъ къ нему, и…

— Извините меня, но я сочла бы большой милостью, еслибъ вы позволили мн познакомиться съ нимъ безъ свидтелей. Намъ легче будетъ понять другъ друга. Право, вы можете довриться мн.

— Будь по вашему!— сказала мистриссъ Лассель, посл нкоторой паувы.— Никогда и никому не оказывала я до сихъ поръ такого доврія, но вы мн его внушаете.

Она съ благодарностью взглянула на Маргариту, которая опустила глаза, почувствовавъ непріятное замшательство и смущеніе. Мистриссъ Лассель нсколько времени продолжала разсуждать о странностяхъ Руперта и восхвалять его умъ.

Такъ тянулся вечеръ, около десяти часовъ пріхалъ мистеръ Лассель, и Маргарита была ему представлена. Это былъ румяный, здоровый, полный джентльменъ, извстный на много миль въ окружности подъ именемъ ‘сквайра’, по наружности онъ представлялъ поразительный контрастъ съ женою, которою онъ однако любовался, къ словамъ которой прислушивался какъ самый преданный мужъ. Онъ объявилъ, что усталъ и хочетъ спать, и повидимому желалъ, чтобы домашніе разошлись пораньше.

— Каковъ былъ мальчикъ?— отрывисто спросилъ онъ.

— О, ничего особеннаго, милый,— отвчала жена.— Я теперь намрена заглянуть къ нему въ комнату. Если онъ спитъ, миссъ Персиваль, какъ я думаю, мн бы хотлось показать вамъ его.

Он пошли на верхъ. Маргарита послдовала за нею до конца корридора, она изучала географію верхняго этажа этого дома и замтила, что ея комната на противуположномъ конц того же корридора: обстоятельство это она приняла въ свднію.

Мистриссъ Лассель, заглянувъ въ комнату, повернулась и знаками попросила Маргариту войдти. Она вошла и подошла къ низкой, желзной кровати, у изголовья которой на столик слабо горла лампа. Мистриссъ Лассель немного прибавила огня, он съ Маргаритой стояли по об стороны кровати и смотрли въ лицо спящему мальчику.

Даже во сн это было странное лицо. Оно было блдно отъ постояннаго нездоровья, на лбу и вокругъ рта рзко обозначались черты, которыя, по счастью, рдко встрчаются на лицахъ четырнадцатилтнихъ мальчиковъ. Лобъ казался слишкомъ большимъ и развитымъ для изящно-очерченнаго контура остального лица. Ротъ былъ большой, губы сжаты, точно подъ вліяніемъ страданія, даже во сн. Масса свтло-каштановыхъ волосъ была откинута со лба. Маргарита не могла угадать, какіе у него глаза. Они были завшены таинственнымъ покрываломъ сна.

Молча смотрла она на блдное лицо мальчика, который вдругъ зашевелился во сн, повернулся на другой бокъ, лицомъ жъ Маргарит. Мистриссъ Лассель тотчасъ убавила огня. Рупертъ протянулъ руку, какъ бы ища встртить пожатіе, къ которому привыкъ. Глаза его полуоткрылись. Маргарита положила руку на его руку. Его пальцы, на одно мгновеніе, охватили пальцы ея руки, она почувствовала сильное, нервное пожатіе, хотя рука его была такъ худа, что казалась почти прозрачной. Онъ вздохнулъ, точно успокоившись. Потомъ пальцы его разжались, и онъ снова погрузился въ глубокій сонъ. Маргарита, улыбаясь, подняла глаза и увидла, что мистриссъ Лассель смотритъ на нее. Въ ея главахъ стояли слезы.

— Это счастливое предзнаменованіе,— стала она.

Он вышли изъ комнаты, и Маргарита тихо спросила:

— Неужели онъ спитъ одинъ?

— Одна только уборная отдляетъ его комнату отъ нашей. Ну что, какъ вамъ кажется?

— Мн кажется, что мн было бы пріятно ухаживать за нимъ, стараться, чтобы онъ былъ счастливъ,— стала Маргарита, пристально глядя въ встревоженные глаза матери.

— Ахъ, попробуйте. Да благословитъ васъ Богъ за вашу доброту!— отвчала та, пожимая ей руку. На этомъ он разошлись.

Глава VII.— Рупертъ и Маргарита.

Мистриссъ Лассель никогда не сходила къ утреннему завтраку. Мужъ ея принадлежалъ къ числу тхъ необыкновенно дятельныхъ людей, которые успваютъ встать, позавтракать и внйдти изъ дому въ такіе часы, какіе обыкновенные смертные готовы назвать глубокой ночью. Къ счастію, онъ не требовалъ отъ упомянутыхъ обыкновенныхъ смертныхъ, при ихъ слабостяхъ и несовершенствахъ, чтобы они слдовали его примру.— На другой день Маргарита и Дамарисъ завтракали вдвоемъ въ половин девятаго. Затмъ она должна была идти навстить Руперта въ классной. Она послала Дамарисъ играть, сказавъ ей, что он въ это утро вроятно не будутъ заниматься, но что она пошлетъ за нею, если понадобится. Исполнивъ это, она отправилась на великое свиданіе,— она теперь сознавала вполн, что этотъ бдный Рупертъ есть центръ домашняго мірка, мало того, что въ глазахъ домашнихъ, онъ центръ вселенной. Она нисколько этому не удивлялась. За ночь она обдумала свое положеніе и ршила, что если больной мальчикъ полюбитъ ее, она охотно останется. Сознаніе, что она кому-нибудь приноситъ пользу, значительно скраситъ ея жизнь. Дамарисъ проводила ее до классной, и Маргарита, которая уже успла побывать въ саду, вооружилась букетомъ изъ левкоевъ и нарциссовъ. Она ршилась завоевать сердце Руперта, поднеся ему цвты. Не слдуетъ забывать, что Маргарита отличалась замчательной красотой, сверхъ той особенной прелести, которую боле или мене чувствовалъ всякій, кто приближался въ ней. Ея простое, гладкое черное платье, съ узкимъ полотнянымъ воротникомъ и рукавчиками, оттняло яркій, красновато-каштановый цвтъ ея обильныхъ волосъ, выказывало всю гибкость ея граціозной фигуры, всю нжность ея молочно-блой кожи. Она вошла въ комнату и затворила за собою дверь. Это была большая свтлая высокая комната, наполненная всякаго рода красивыми предметами. Въ этой комнат у окна стояла кушетка, на которой лежалъ Рупертъ. Возл него стоялъ маленькій столикъ съ подносомъ, на которомъ быль разставленъ почти нетронутый завтракъ. Костыль его также былъ прицпленъ къ кушетк. Мальчикъ приподнялся, когда Маргарита вошла, она увидала то же лицо, которое видла въ прошлую ночь, но широко раскрытые глаза настолько измняли его, что оно почти казалось другимъ. Странное было это лицо: такое юное, а между тмъ такое старое, блдно-голубые, почти водянистаго цвта, но чрезвычайно живые глаза, придавали ему выраженіе необыкновенной проницательности. Онъ пристально разсматривалъ ее этими глазами, изъ-подъ выпуклаго нависшаго надъ ними лба, пока она подходила, тогда какъ жалкія, некрасивыя губы, привыкшія сжиматься отъ боли, теперь раскрылись подъ вліяніемъ ожиданія. Маргарита замтила, что онъ смотритъ на нее нершительно, она улыбнулась ему, подходя и добродушно протянула ему руку. Она отодвинула маленькій столикъ и сла возл него.

— Я вчера вечеромъ видла васъ спящимъ, и вы мн тогда пожали руку,— сказала она.— Вы были больны. Надюсь, что сегодня утромъ вы лучше себя чувствуете, я вамъ принесла эти цвты изъ саду.

Она прямо смотрла ему въ глаза, пока говорила, и замтила странное выраженіе его лица — угрюмое и холодное. Отвтъ его былъ неожиданный. Онъ взялъ цвты и спросилъ:

— Кто сказалъ вамъ нарвать ихъ?

— Никто.

— Вы ихъ нарвали для меня?

— Конечно.

— Зачмъ?

— Потому что надялась, что они доставятъ вамъ удовольствіе.

— Вы совершенно уврены, что нарвали ихъ для меня по собственному желанію и побужденію?

— Я убждена въ этомъ.

— Такъ я сохраню ихъ. Вы говорите, что видли меня вчера вечеромъ спящимъ?

— Да. Мама ваша привела меня къ вамъ въ комнату. Вы взяли меня за руку, и я подумала, что полюблю васъ.

— Если вы видли меня спящимъ, вы видли порядочнаго-таки урода, сказать по совсти. Но все же, если вообще на меня смотрть, лучше видть меня когда я сплю, потому что тогда я спокоенъ, а когда бодрствую, то обыкновенно огрызаюсь. Можете спросить Дамарисъ.

Маргарита засмялась.

— Мн бы казалось,— сказала она,— что вамъ лучше было бы предоставить мн высказать, что я о васъ думаю, а не приписывать мн вашихъ собственныхъ мыслей.

Мальчикъ бросилъ на нее проницательный взглядъ.

— Это прежде всего доказываетъ, что у васъ есть умъ,— сказалъ онъ насмшливо, и Маргарита опять засмялась.— Но что касается до того, что это мои собственныя мысли — это мысли всхъ и каждаго. Люди могутъ говорить мн, что хотятъ, они именно это обо мн думаютъ.

— Что? Что вы некрасивы когда спите, и постоянно огрызаетесь, пока бодрствуете, вы это хотите сказать?

Онъ печально кивнулъ съ холодной, но задумчивой улыбкой.

— Если вы будете такой сердитый, я не скажу вамъ, что я подумала,— сказала Маргарита, улыбаясь самой нжной своей улыбкой и чувствуя, какъ ея любящее сердце переполнялось сочувствіемъ и даже любовью къ нему. Отвтъ его, въ первую минуту, показался ей ничмъ не мотивированнымъ. Гладя ее по рук, съ которой она, по мудрому совту миссъ Персиваль, сняла вс кольца,— гувернантки обыкновенно не носятъ на пальцахъ драгоцнностей фунтовъ на четыреста увряла миссъ Персиваль,— Рупертъ сказалъ:

— Какія у васъ мягкія руки.

— Да? Вамъ нравятся мягкія руки?

— Иногда. Я люблю сильныя, твердыя руки. Ваши кажутся сильными, и какія он тяжелыя! Онъ поднялъ одну за кисть своей худенькой ручкой и прибавилъ:

— А он сильныя?

— Да, мн кажется.

— Я въ этомъ увренъ. И он такой величины, какъ слдуетъ. Ненавижу видть высокихъ, полныхъ людей съ маленькими, миньятюрными ручками и ножками. Но я знаю человка, у котораго руки сильне вашихъ.

— Да? это же это?

— Я, можетъ быть, скажу вамъ въ другой разъ. Онъ — мой лучшій другъ, онъ можетъ заставить меня длать все, что хочетъ.

Въ голос Руперта слышалось какое то подавленное волненіе.

— Онъ… такъ это понятно, мужскія руки должны быть сильне женскихъ.

— Не знаю, какими он должны быть. Я знаю, какія он есть. О, он очень сильныя. Онъ также силенъ, хотя никогда объ этомъ не говоритъ. Я поклоняюсь ему, потому что онъ силенъ и добръ.

— Я могу быть доброй, если я не сильна,— сказала Маргарита.

— Я еще не могу ршить, сильны ли вы. Когда мой другъ васъ увидитъ, я спрошу его, и поврю тому, что онъ мн скажетъ, и больше ничему.

— Вы стараетесь запугать меня, но это вамъ не удастся,— сказала она, ласково улыбаясь ему.— Помните, я не утверждаю, что я сильна.

— Нтъ, я знаю: но вы могли бы быть сильной, сами этого не признавая, и могли бы не быть, хотя бы и утверждали, что вы сильная, а потому я спрошу его, какъ онъ ршитъ.

— Неужели вы можете любить однихъ сильныхъ людей, Рупертъ?

— Я этого не говорилъ, но я предпочитаю сильныхъ, потому именно, что самъ я такой несчастный, такой слабый намекъ на человка.

Тнь мрачнаго волненія подернула его блдные глаза.

— Вы постоянно страдаете?— спросила Маргарита.

— Почти постоянно. Я не могу ходить, какъ слдуетъ. Я могу только ковылять вонъ съ той штукой — онъ указалъ на свой костыль — или кататься въ экипаж по дорогамъ, или здить туда, къ морю, полюбоваться имъ. Это едва ли не самое большое удовольствіе для меня. Надо, чтобъ вы иногда здили со мной. Тогда я все думаю о мор, странныя мысли приходятъ мн въ голову, я ихъ записываю.

— Да? Стихами или прозой?

— Иногда стихами, иногда прозой. По большей части прозой, хотя умъ мой не изъ бойкихъ, его хватаетъ на то, чтобъ дать мн понять, что я никогда мн не буду поэтомъ.

— Не покажете ли вы мн вашихъ замтокъ?

— Да, если хотите. Теперь вы очень много обо мн знаете. Скажите: а вы что умете длать?

— Я,— повторила озадаченная Маргарита, быстро перебирая въ ум свои таланты, которые показались ей очень немногочисленными и жалкими.

— О, я немного пою, немного играю, и конечно, кое-что преподаю,— прибавила она, покраснвъ.

— О,— неособенно восторженно отозвался Рупертъ:— неужели и у васъ масса этихъ ужасныхъ дипломовъ и аттестатовъ, какъ у миссъ Флинтъ, которая прежде здсь жила?

— Да, они есть у меня.

— Ну, у миссъ Флинтъ они были выписаны на лиц. У васъ этого нтъ. Мы не будемъ говорить о нихъ. Мн хочется спросить у васъ кое-что. Могу я называть васъ Маргаритой?

— О да, если хотите. Я даже буду этому рада,— сказала Маргарита, почувствовавъ облегченіе при мысли, что этотъ Рупертъ, котораго она уже успла полюбить, не будетъ огорчать ее, постоянно называя ее по имени, которое ей не принадлежало. Разговоръ ихъ продолжался до завтрака, касаясь самыхъ отвлеченныхъ и разнообразныхъ предметовъ, но ни на минуту не прекращаясь. Маргарита была восхищена тмъ, какъ мальчикъ отдался подъ ея покровительство, стучался въ дверь ея сердца, чтобы спросить, не найдется ли мстечка и для него въ этой храмин. И мстечко нашлось. Онъ доврилъ ей небольшую связку священныхъ рукописей, которыя, по словамъ его, составляли отраду его жизни, когда онъ чувствовалъ себя немного крпче обыкновеннаго и могъ, сидя за конторкой, писать ихъ. Они уже были искренними друзьями, когда наконецъ раздался звонокъ, и Рупертъ сказалъ:

— Это къ завтраку, и я сегодня такъ хорошо себя чувствую, что пойду въ столовую, если вы позволите мн ссть возл васъ?

— Пусть ваше мсто всегда будетъ около меня. А теперь, возьмите-за свой костыль, я вамъ подамъ руку, и мы вмст доберемся.

Глава VIII.— Джонъ Маллабаръ.

Пока они медленно подвигались къ столовой, Рупертъ вдругъ остановился.

— Шшт!— сказалъ онъ.— Чей это голосъ я слышу, кром голосовъ домашнихъ?

Среди наступившаго молчанія, они ясно слышали голосъ, конечно незнакомый Маргарит, который что-то говорилъ, смясь. Смхъ былъ ясно слышенъ, хотя словъ нельая было различить. Рупертъ пожалъ плечами и сдлалъ нчто въ род гримасы.

— Джонъ Маллабаръ, это Джонъ Маллабаръ,— сказалъ онъ.— Отецъ, вроятно, привезъ его съ собой.

— А вы имете что-нибудь противъ Джона Маллабаръ?

— О, нтъ. Онъ ничего себ, я только жалю, что онъ пріхалъ сегодня, вотъ и все.

Они вошли въ столовую, гд застали остальныхъ — мистера и мистриссъ Лассель и Дамарисъ. Рядомъ съ мистеромъ Ласселемъ, на ковр у камина, стоялъ и разговаривалъ съ нимъ высокій, худощавый, темно-волосый молодой человкъ, съ довольно длиннымъ носомъ, смуглымъ лицомъ, маленькими усиками и проницательными, но симпатичными, темными глазами. Онъ именно и смялся, слды улыбки еще оставались на лиц его, когда Маргарита и Рупертъ вошли въ комнату, и взглядъ его остановился на нихъ.

Онъ слегка вздрогнулъ, улыбка исчезла, онъ замолчалъ.

— Рупертъ, мой милый мальчикъ, неужели и ты сегодня даришь насъ своимъ обществомъ?— воскликнула его мать радостнымъ тономъ. Такой день, когда ея сынъ казался веселымъ и почти счастливымъ, былъ для нея праздникомъ.

— Да, и я явился, я себя сегодня лучше чувствую,— отвчалъ онъ, взявъ руку протянутую ему мистеромъ Маллабаромъ, который съ пріятной улыбкой замтилъ, что очень радъ слышать о немъ такія добрыя всти.

— Если вы рады, благодарите миссъ Персиваль,— отрывисто проговорилъ Рупертъ, все еще не оставляя руки Маргариты.— Чудо это сдлала она.

Мистеръ Маллабаръ, котораго этимъ самымъ какъ бы приглашали обратить вниманіе на миссъ Персиваль, поклонился и молча взглянулъ на Маргариту. Мистриссъ Лассель представила его ей. Но Рупертъ вовсе не имлъ намренія позволять случайному гостю завладть его новой пріятельницей. Онъ повелъ ее къ столу, указалъ ей свое мсто и заставилъ ее ссть возл него.

У мистера Ласселя съ мистеромъ Маллабаромъ, какъ оказывалось, было свиданіе въ дом Маллабара, для ршенія нкоторыхъ вопросовъ касательно предстоящаго охотничьяго сезона, и мистеръ Лассель пригласилъ Маллабара въ себ завтракать. Маргарита въ теченіе всего завтрака вела себя благоразумно. Принявъ за образецъ обращеніе миссъ Персиваль, которое она хотла копировать какъ можно старательне, она вспомнила, что эта молодая особа, хотя никогда не имла разсяннаго вида, всегда вела себя такъ какъ будто руководствовалась прекраснымъ правиломъ, которое внушаютъ обыкновенно молодымъ двицамъ: ‘двочекъ не должно быть слышно’. Маргарита старалась какъ можно боле соображаться съ этимъ великимъ правиломъ.

Изъ разговора и различныхъ намековъ она поняла, что Джонъ Маллабаръ — молодой человкъ съ состояніемъ и хорошимъ общественнымъ положеніемъ, что онъ не женатъ и живетъ мили на три, на четыре дальше въ глубь страны, въ своемъ имніи. Они со сквайромъ казались большими друзьями и очень сходились во вкусахъ, съ тмъ лишь исключеніемъ, насколько могла понять Маргарита, что политическія воззрнія ихъ были различны. Мистеръ Лассель былъ консерваторъ, а Маллабаръ смясь говорилъ, что онъ не отвтственъ за свои принципы — его превратилъ въ радикала его профессоръ, въ Бамфорд, гордостью и счастіемъ котораго было ловить неоперившихся землевладльцевъ и аристократовъ и превращать ихъ на своей мельниц въ радикаловъ и демократовъ. Въ этомъ молодомъ человк было что-то очень симпатичное,— сила, соединенная со скромностью, что производило пріятное впечатлніе и заставляло Маргариту думать, что хотя онъ и казался горячимъ спортсменомъ и поощрялъ пристрастіе мистера Ласселя къ подобнымъ вещамъ, тмъ не мене вроятно, что еслибъ удалось напасть на настоящую струну и коснуться ея, оказалось бы, что онъ горяче отнесется къ другимъ, боле возвышеннымъ предметамъ, чмъ охота на лисицъ.

— Вы скоро дете въ Лондонъ?— спросилъ его мистеръ Лассель.

— Да, я думаю. Не знаю еще когда, но наврное поду… Увижу я тамъ васъ или мистриссъ Лассель?

— Мн кажется, что для насъ пора этихъ поздокъ миновала,— сказала мистриссъ Лассель.

— Такъ черезъ нсколько лтъ она опять настанетъ,— сказалъ Маллабаръ.— У этой молодой особы все это еще впереди.

Онъ потрепалъ Дамарисъ, сидвшую возл него, по плечу. Мистриссъ Лассель слабо улыбнулась. Такіе намеки, такія загадыванья были ей тяжелы. Сквайръ вмшался, сказавъ:

— Когда сестра ваша выйдетъ замужъ, Джэкъ, а Дамарисъ подростетъ, она будетъ вывозить ее, неправда ли? Жена моя никогда не будетъ вызжать.

— Увренъ, что Полина будетъ очень рада, какъ были бы рады и многіе,— смясь сказалъ Маллабаръ, тогда какъ Дамарасъ смотрла на мать такимъ взглядомъ, точно он совщались о томъ, кто поведетъ ее на эшафотъ.

Еще поболтали, а затмъ вс перешли въ гостиную. Но вскор посл этого, Рупертъ вдругъ ослаблъ, пришлось увести его отдыхать. Мистриссъ Лассель пошла съ нимъ.

— Останьтесь, милая,— шепнула она Маргарит.— Вы уже безконечно обязали меня. Я едва врю всему этому. Теперь я сама пойду съ нимъ.

Маргарита осталась гд была, пока Дамарисъ, подкравшись къ ней, убдительно не проговорила.

— Вы цлое утро разговаривали съ Рупертомъ. Не побалуете ли вы меня теперь немножко?

— Хорошо, дитя мое. Чмъ же?

— Пойдемте въ садъ,— сказала Дамарисъ. Маргарита согласилась, он вышли изъ дому и стали ходить по террас, въ сопровожденіи Джона Маллабара.

— Вы недавно здсь, миссъ Персиваль?— спросилъ онъ, глядя на нее такъ, какъ уже не разъ смотрлъ, открытымъ, но полу-вопросительнымъ взглядомъ.

— Я только вчера пріхала.

— А какую власть вы уже пріобрли надъ этими дтьми! Какую удивительную перемну вы произвели въ настроеніи духа этого бднаго мальчика! Я завидую этой вашей способности.

— Боюсь, что я сдлала очень мало. Надюсь, что мы съ нимъ будемъ большими друзьями, такъ какъ мн кажется, что я съумю принести ему пользу, да я и полюбила его.

Дамарисъ отстала и собирала цвты, иначе едва ли бы они могли такъ свободно говорить о Руперт.

— Я убжденъ, что вы будете безгранично полезны ему въ нравственномъ отношеніи,— сказалъ Маллабаръ.— Что же до физическаго, боюсь, что надежды мало. Я всегда глубоко сожалю о немъ, такъ какъ самъ я сильно трушу всякихъ физическихъ страданій. Тмъ сильне я сочувствую ему и мистриссъ Лассель. Она — моя героиня, моя вторая мать. Она была очень добра ко мн и еще въ нсколькимъ молодымъ людямъ, къ Луису Бальдвину, напримръ. Я уважаю ее боле всхъ, кого знаю.

— Охотно этому врю,— сказала Маргарита, не спрашивая, кто такой Луисъ Бальдвинъ, но думая о мистриссъ Лассель, о ея любезности, ея привлекательности. Невольно думалось ей также, что если вліяніе мистриссъ Лассель сильно способствовало тому, чтобы сдлать этого молодого человка тмъ, чмъ онъ сталъ,— какъ можно было заключить изъ его словъ,— дама эта, по справедливости, могла гордиться своимъ воспитанникомъ.

Если когда-нибудь существовалъ человкъ, котораго молодость, богатство и свобода не испортили, который оставался и никогда не могъ перестать быть прямодушнымъ, честнымъ, искреннимъ джентльменомъ въ своихъ мысляхъ, словахъ и поступкахъ, человкъ этотъ былъ Джонъ Маллабаръ. Вліяніе искренней натуры всегда даетъ себя чувствовать. Маргарита испытывала его, разговаривая съ Маллабаромъ во время этой прогулки по террас, пока онъ, взглянувши къ дому, не сказалъ:

— А, вотъ и моя лошадь. Мн надо хать, въ четыре часа мн назначено свиданіе.

Онъ простился съ ними и поспшилъ въ домъ поговорить еще съ мистриссъ Лассель. Вскор он увидали, какъ онъ опять вышелъ, вскочилъ на лошадь и ухалъ.

— Онъ мой другъ,— сказала Дамарисъ, посылая ему воздушные поцлуи.— Я такъ люблю мистера Маллабара. Онъ никогда надо мной не смется, а когда я у него бываю, онъ позволяетъ мн вдить на бломъ пони, котораго зовутъ White Boy и говорить, что когда-нибудь подаритъ его мн, можетъ быть, въ слдующее мое рожденіе.

Маргарита, мысли которой носились далеко, почти не слушала двочки, пока он бродили по прекрасному саду, гд свжій морской втерокъ трепалъ имъ волосы, а благоуханіе левкоевъ пропитывало окружающій ихъ воздухъ упоительнымъ ароматомъ.

Глава IX.— Ночь безъ она.

Былъ поздній вечеръ того же дня, но Маргарита не чувствовала утомленія. Что-то въ воздух Фаульгавена сообщало свою легкость и живительность ея душевному настроенію. Она сидла въ своей комнат при свт лампы, которая горла на стол у окна. Спрятавшись у окна за спущенную занавсь, она видла садъ при свт звздъ. Ощущеніе, испытанное ею въ первую минуту, когда домъ этотъ показался ей какимъ-то страннымъ, теперь даже усилилось. Она лишь смутно могла видть все, что ее окружало, но немного пріотворивъ окно, слышала шумъ ручья, который несся сначала по направленію къ городу, а оттуда дальше, въ морю. Вскор Маргарита перестала любоваться этимъ таинственнымъ садомъ,— въ немъ дйствительно было что-то таинственное: такой садъ съ любовью описалъ бы Шелли, онъ могъ бы внушить Шуманну какой-нибудь глубокій и мистическій ‘Nachtstck’,— и возвратилась въ свою комнату, подумавъ, что если надъ всми поколніями этого дома витаетъ какой-нибудь духъ или демонъ, онъ непремнно принадлежитъ къ пород водяныхъ.

Усвшись къ столу, она взяла въ руки нсколько летучихъ листковъ, это была часть драгоцнныхъ рукописей, довренныхъ ей Рупертомъ. На верхнемъ лист стояло заглавіе: ‘Воспоминаніе о восточномъ берег’. Оно начиналось такъ:

‘Восточная волна омываетъ берегъ, на которомъ стоитъ мой родной домъ, это холодная, ледяная, солоноватая волна, ледяной и втеръ, который съ ревомъ проносится черезъ Нмецкое море, и наконецъ съ торжествующимъ рычаніемъ вырывается на берегъ, наклоняетъ въ западу втви деревъ, такъ что он бдныя имютъ такой видъ, будто напрягаютъ вс свои силы, чтобы бжать отсюда, но такъ какъ он пригвождены въ мсту, какъ я, он могутъ только простирать свои дрожащіе пальцы съ постоянной мольбой къ боле благословеннымъ долинамъ и милосердымъ небесамъ’.

Маргарита, прочитавъ эти слова, подняла голову. Ей казалось страннымъ, что строки эти были задуманы и написаны четырнадцатилтнимъ мальчикомъ.

Ей вспомнился Томъ Пирсъ, которому шелъ шестнадцатый годъ и который не могъ написать самой коротенькой записки безъ обильныхъ орографическихъ ошибокъ и нравственныхъ и физическихъ терзаній. Она улыбнулась. Она перечла этотъ отрывокъ, и ей показалось, что съ очень небольшимъ измненіемъ изъ него вышло бы прекрасное стихотвореніе. Неужели мальчикъ поэтъ самъ этого не сознавалъ? Быть можетъ, еслибы онъ попытался вправить т же мысли стихами, он утратили бы свою силу, а онъ оказался бы простымъ виршеплетомъ. Но ее поразилъ образъ, употребленный имъ, описаніе этого втра, который съ ревомъ проносится черезъ океанъ и, наконецъ, съ торжествующимъ рычаніемъ вырывается на берегъ, чтобы тамъ продолжать свои опустошенія. Она говорила себ, что встрчала мене яркіе образы.

Пока она размышляла, часы внизу пробили четверть перваго, когда звукъ этотъ затихъ и настала полная тишина, она, продолжая прислушиваться, услыхала сначала неопредленный шумъ, потамъ крики, стоны, доносившіеся изъ той комнаты въ конц корридора, въ которой спалъ Рупертъ. Положить бумаги на столъ и вскочить на ноги было дломъ одной секунды. Черезъ минуту она выбжала изъ своей комнаты и бросилась но корридору. Это, вроятно, одинъ изъ тхъ припадковъ, о которыхъ говорила его мать,— когда мальчикъ внезапно просыпается среды нравственныхъ и физическихъ страданій, въ ничмъ не объяснимомъ ужас, какъ будто вызванномъ нападеніемъ воображаемыхъ враговъ. Во время этихъ пароксизмовъ, по словамъ мистриссъ Лассель, никто не могъ принести никакой пользы, кром доктора, сама она мене всхъ, такъ какъ замчательно, что хотя Рупертъ въ обыкновенное время и обожалъ свою мать, но въ этомъ состояніи онъ какъ будто не узнавалъ ее, чтобы она ни длала, ны говорила, ничто не могло его успокоить. Маргарита, услыхавъ объ этомъ, тотчасъ же ршила испытать, когда представится случай, не можетъ ли она помочь ему, повліять на настроеніе его духа.

Теперь она первая вошла къ нему въ комнату, прибавила огня въ ламп и склонилась надъ нимъ. Онъ дрожалъ, его бросало то въ жаръ, то въ холодъ, онъ произносилъ безсвязныя восклицанія, не въ силахъ будучи подавить криковъ ужаса, которые постоянно срывались съ его губъ, онъ, казалось, воображалъ, что его преслдуетъ какое-то страшилище, а затмъ испытывалъ такія физическія муки, что на лбу его выступали капли пота. Мистриссъ Лассель говорила Маргарит, что въ такія минуты Рупертъ ея не узнаеть. Маргарита взяла его за об руки, сказала нсколько словъ утшенія и убдилась, что хотя сначала онъ смотрлъ и на нее дикимъ, безсознательнымъ, почти испуганнымъ взглядомъ, онъ, однако, скоро ее узналъ и простоналъ:

— Маргарита, о Маргарита, не оставляйте меня. Я такъ испугался! Я умру. Я увренъ, что я умру.

— Нтъ, мой бдный мальчикъ, вы не умрете, не бойтесь, я васъ не оставлю,— сказала она самымъ нжнымъ, самымъ задушевнымъ голосомъ, а въ этомъ голос были интонаціи, поражавшія своей чарующей кротостью. Въ эту минуту она замтила присутствіе мистера Ласселя, онъ былъ въ халат, смотрлъ совершенно безпомощнымъ и выражалъ опасеніе, что миссъ Персиваль не жалетъ себя.

— Пожалуйста, мистеръ Лассель, предоставьте его мн. Не позволяйте мистриссъ Лассель входить сюда, это только даромъ огорчитъ ее,— быстро проговорила она, и мистеръ Лассель, довольный тмъ, что получилъ связное приказаніе, которое можетъ исполнить, вышелъ изъ комнаты. За дверью происходило совщаніе шопотомъ, звуки котораго смутно доносились до Маргариты, не обращавшей на нихъ вниманія, послышалась ходьба взадъ и впередъ, затмъ — молчаніе. Она, наконецъ, совладала съ Рупертомъ, который пробовалъ-было отъ нея вырваться, держала его руки въ своей сильной рук и весело съ нимъ разговаривала, хотя душа ея была переполнена состраданіемъ. Мало-помалу его тоска стихла. Его безумныя попытки вскочить съ кровати, бжать отъ какого-то невидимаго, непостижимаго чудовища, прекратились. Онъ успокоился. Маргарита могла только догадываться: ей ничего не было извстно о причинахъ этихъ припадковъ. Была ли это истерика? Былъ ли это, какъ опасалась его мать, видъ помшательства? Были ли причины его нравственныя или физическія? Она не знала, но убждалась, что ея увренность имла основаніе. Власть, которую она имла надъ нимъ, когда онъ находился въ полномъ разум и былъ сравнительно здоровъ, не измнила ей я теперь. Не скоро она вполн подчинила его своему вліянію, она не знала, сколько прошло времени, пока она голосомъ, взглядомъ, нжнымъ, но твердымъ прикосновеніемъ, старалась обуздать овладвшій имъ безумный страхъ.

Наконецъ, Маргарит стало ясно, что побда осталась за нею. Теперь Рупертъ крпко прижималъ ея руки въ своей груди, и, смотря ей въ лицо глазами, уже отуманенными дремотой утомленія, говорилъ:

— Вы не оставите меня одного, Маргарита?

— Я не оставлю васъ одного, положитесь на меня!— отвчала она. Такъ оставались они съ минуту, пока глаза его не закрылись, и Маргарита не подумала, что онъ уснулъ. Тутъ она услыхала, что кто-то повернулъ ручку двери, услыхала шумъ приближавшихся шаговъ, при звук которыхъ глаза Руперта снова широко раскрылись и онъ проговорилъ совершенно довольнымъ голосомъ:

— Луисъ, я очень дурно велъ себя, во теперь мн лучше.— Лампа стояла на стол по ту сторону кровати. При словахъ мальчика, Маргарита замтила, что какая-то тнь стала между нею и свтомъ. Поднявъ голову, она увидала фигуру мужчины, на лиц котораго остановились ея глаза, побуждаемые къ тому непонятнымъ для нея самой обаяніемъ. Впослдствіи Маргарита утверждала, что какая-то тайная сила произвела на нее то живое впечатлніе, которое она несомннно испытала при ихъ первой встрч. Онъ, склонный искать причины явленій въ предлахъ возможнаго, столь же ршительно опровергалъ эту ея теорію, напоминая ей, что онъ докторъ, и утверждая, что тогдашнихъ обстоятельствъ и ея собственнаго напряженнаго состоянія было достаточно, чтобы повліять на ея впечатлнія, чтобы придать каждому незначительному звуку значеніе громового удара. Какъ бы то ни было, Маргарита смотрла на него, когда онъ наклонился къ мальчику съ заботливымъ, серьезнымъ выраженіемъ. Когда онъ поднялъ голову, Маргарита почувствовала, что два задумчивыхъ глаза не отрываются отъ ея глазъ, довольно медленный, кроткій голосъ проговорилъ:

— Вижу, что сегодня мн здсь длать нечего.

Глава Руперта опять закрылись. Онъ казался доволенъ долгимъ и безмолвнымъ взглядомъ, которымъ его подарили. Повернувъ голову и не выпуская рукъ Маргариты, объ вздохнулъ глубокимъ, легкимъ вздохомъ. Вки опустились, нахмуренный лобъ разгладился, губы, выражавшія страданіе и страхъ, приняли боле спокойное выраженіе. Онъ спалъ. Маргарита почти этого не замчала, она не знала, насколько она сама ослабла. Машинально взглянула она въ лицо доктору и съ чмъ-то въ род вздоха сказала наконецъ:

— Мн казалось, что я могу съ нимъ справиться, успхъ почти превзошелъ мои ожиданія.

— Вамъ удалось также окончательно истомиться,— отвчалъ онъ.— Пожалуйте сюда, присядьте.— Онъ освободилъ руки Маргариты изъ рукъ Руперта, проговоривъ съ полу-улибкой:— Бдный мальчикъ! Онъ хватается за сильную руку какъ утопающій за соломенку.

Маргарита стояла выпрямившись и собиралась сказать, что такъ какъ здсь ей больше длать нечего, то она можетъ и уйти, но у нея неожиданно подкосились ноги. Она слегка зашаталась и ухватилась за ршетку изголовья Руперта. Молодой человкъ поспшилъ къ ней, довелъ ее до стула и сказалъ:

— Отдохните немного. Это первый разъ. Вы, мало-помалу, съ этимъ свыкнетесь, т.-е.— понизивъ голосъ — если выдержите. Ни одна изъ вашихъ предшественницъ выдержать не могла.

Маргарита старалась подавить рыданія, душившія ее подъ вліяніемъ прорвавшагося наконецъ наружу волненія.

— Бдный, бдный мальчикъ,— сказала она.— И надъ нимъ постоянно тяготетъ такое несчастіе… такое испытаніе! Смерть гораздо легче.

— Да,— сказалъ онъ. Онъ стоялъ прислонившись спиной къ камину, со скрещенными на груди руками, и смотрлъ на нее сверху внизъ.— Я не безъ удовольствія замтилъ, что ваши нервы не изъ слабыхъ, миссъ, ахъ, извините. Я не знаю вашего имени.

— Моего имени?— повторила она, замтно вздрогнувъ, и нершительно продолжала: — О, Персиваль… Маргарита Персиваль.

— А! У васъ кажется довольно крпкіе нервы, миссъ Персиваль. При этихъ условіяхъ, я могу сказать вамъ правду. Мать его не знаегъ этого. Мальчикъ, вроятно, скоро умретъ. Лучшее, единственное, чего можно для него надяться, это смерть.

— Это ужасно!

— Да, нелегко ему, да и всмъ имъ.

— Это, вроятно, объ васъ онъ говорилъ, когда разсказывалъ мн, что у него есть другъ, руки котораго сильне моихъ и который можетъ заставить его длать, что хочетъ.

Бальдвинъ улыбнулся.

— Да, я этотъ другъ.

— И вы имете надъ нимъ такую власть?

— Кажется.

Маргарита не съумла бы объяснить, что заставило ее сказать:

— Не употребляйте этой власти противъ меня! Не заставьте его возненавидть меня!

— Для чего?— спросилъ онъ съ удивленіемъ.— Мало ли чего я не люблю, или къ чему желалъ бы внушить антипатію другимъ, кром обмана, лжи или… ахъ! я, кажется, понимаю, что вы хотите сказать.

— Я хочу сказать, что какъ бы сильно онъ ко мн ни привязался, я никогда не стану у васъ на дорог… никогда не замню васъ… онъ сердцемъ и душою вашъ.

— Да, я это знаю,— сказалъ Бальдвинъ съ странной улыбкой.

Въ эту минуту мистриссъ Лассель вошла въ комнату, со стаканомъ вина въ рук, она просила Маргариту выпить его, но послдняя отказалась подъ предлогомъ, что отъ вина у нея только сдлается лихорадка. Она встала, пожелала имъ доброй ночи и удалилась въ полномъ убжденіи, что кто-то останется посидть около Руперта. Мистриссъ Лассель благодарно пожала ей руку, Луисъ Бальдвинъ отвсилъ солидный, не слишкомъ низкій поклонъ.

Она вернулась къ себ въ комнату, легла, но не заснула.

Это была для нея настоящая ночь безъ сна. Было уже боле двухъ часовъ, прошло много времени, пока сонъ не постилъ ее. Она снова мысленно переживала только-что происходившую сцену. Она ясно слышала,— точно кто ихъ повторилъ надъ самимъ ея ухомъ,— нсколько короткихъ и ршительныхъ фракъ, сказанныхъ молодымъ докторомъ, Луисомъ Бальдвиномь. Солнце уже начало освщать комнату, раннія птички принимались щебетать, когда она, наконецъ, заснула тревожнымъ сномъ.

Глава X.— Пніе.

На другой день Маргарита провела утро съ своей ученицей. До завтрака она не видала ни Руперта, ни мистриссъ Лассель. Когда они сошлись въ столовой, туда явилась одна мистриссъ Лассель, безъ Руперта. Кроткіе темные глаза этой дамы подернулись слезами, когда она сказала:

— Дорогая моя, мн кажется, что вы сдлаетесь ангеломъ-хранителемъ этого дома. Я не умю благодарить васъ, какъ бы слдовало, но мистеръ Бальдвинъ говорить…

— Что говоритъ мистеръ Бальдвинъ?— спросила Маргарита, на лиц которой выразился испугъ.

— О, ничего, кром хорошаго,— съ улыбкой сказала мистриссъ Лассель.— Что онъ считаетъ вліяніе, которое вы пріобрли надъ Рупертомъ, чмъ-то почти магическимъ, т.-е. мало уступающимъ его собственному, что одно и тоже.

Маргарита улыбнулась тревожной улыбкой. Она какимъ-то образомъ остановилась на мысли, что Луисъ Бальдвинъ смотритъ на нее не съ чувствомъ полнаго одобренія, хотя,— спшила она себя уврить,— ей все равно, одобряетъ ли онъ ее или нтъ.

— Вы давно знаете мистера Бальдвина?— спросила она, когда они сли за столъ.

— Съ его рожденія, могу сказать.

— Ахъ, я теперь вспомнила,— сказала Маргарита: — мистеръ Маллабаръ говорилъ вчера, что вы были очень добры къ нему и къ другимъ, ‘къ Луису Бальдвину, напримръ’. Это были его слова.

— Я ласкала ихъ какъ умла. Они оба очень рано остались безъ матери, оба не имли близкихъ родныхъ. Отцы ихъ были короткими пріятелями моего отца, оба часто совтовались со мной относительно воспитанія своихъ мальчиковъ. Оба вышли хорошими людьми. Я положительно горжусь Джономъ Маллабаромъ, онъ такой славный малый. Но онъ не былъ для насъ тмъ, чмъ былъ Луисъ Бальдвинъ.

— Мистеръ Бальдвинъ живетъ въ томъ старомъ дом, который виденъ изъ окна моей спальни, не такъ ли?

— Да, нсколько поколній его семьи тамъ жило. Они вовсе не богаты, хотя вполн обезпечены. У Луиса всегда была страсть ‘пачкать’, какъ мы говорили, онъ убдилъ отца позволить ему изучать медицину и добиться диплома. По окончаніи курса онъ вернулся домой и тотчасъ пріобрлъ нкоторую практическую опытность, такъ какъ прежній докторъ Бенбриджъ съ трудомъ справлялся съ своимъ дломъ и страшно отсталъ отъ науки. Луисъ безвозмездно помогалъ ему, чисто изъ любви къ длу, и скоро пріобрлъ искреннее расположеніе и даже горячую привязанность простого народа. Когда старикъ докторъ Бенбриджъ умеръ, годъ или два тому назадъ, Луисъ взялъ на свои руки паціентовъ доктора Бенбриджа. Тогда умеръ его отецъ, ему уже не было особенной надобности продолжать работать, но онъ полюбилъ свое дло. Онъ говоритъ, что благодаря этому длу у него есть цль въ жизни, что оно заставляетъ его слдить за наукой. Въ свободное время его любимое занятіе — біологія. Мы, конечно, считаемъ его идеаломъ ‘цлителя’. Тутъ отчасти, можетъ быть, играетъ роль наше пристрастіе.

— Мн кажется, что такъ,— сказалъ мистеръ Лассель:— во время моихъ разъздовъ я часто слышу толки о доктор, оказывается, что на его счетъ существуютъ очень разнообразныя мннія. Иные вруютъ въ него, почти поклоняются ему, какъ нашъ бдный мальчикъ и его мать, другіе ненавидятъ, положительно ненавидятъ его.

— Неужели, за что же?

— Да если поразспросить ближе, то по большей части оказывается, что любятъ его честные люди, а ненавидятъ дурные. У него странные взгляды, и такъ какъ онъ обезпеченъ, если не богатъ, и отъ практики своей не зависитъ, то онъ позволяетъ себ откровенно ихъ высказывать, замтьте, что при всемъ своемъ здравомъ смысл Луисъ — человкъ, способный умереть за идею. Напримръ, онъ уметъ говорить очень рзкія вещи очень спокойно, но такимъ тономъ, что точно бичемъ васъ стегнетъ. Онъ уметъ говорить языкомъ такимъ неизысканнымъ, что его свободно понимаютъ наши рыбаки, мелкіе фермеры и рабочіе. Онъ иной разъ донимаетъ ихъ на счетъ пьянства, мотовства, дурного обращенія съ женами, и пр., да такъ — это мн самому случалось видть,— что какой-нибудь рыбакъ Геркулесъ, который могъ бы искрошить его, еслибъ имъ пришлось помряться силами, крался въ себ домой точно высченная собака, поджавши хвостъ.

— Боюсь, что у него незавидная способность браниться.

— О, это не брань. Онъ обыкновенно говоритъ самыя злыя вещи съ улыбкой на лиц. Но всего дальше заходятъ его причуды, когда дло коснется какой угодно лжи — лжи во всякомъ вид или форм. Ничего подобнаго онъ не прощаетъ, не допускаетъ смягчающихъ обстоятельствъ. Мн не хотлось бы, хотя я ему въ отцы гожусь, встртить его взглядъ, еслибъ моя совсть была нечиста.

— Право,— сказала Маргарита, довольно равнодушно. Она откинулась на спинку стула и поднесла стаканъ въ губамъ.

— Да, онъ — чудакъ, большой чудакъ. Его ненависть ко лжи доходитъ до маніи.

Маргарита почувствовала облегченіе, когда мистриссъ Лассель перемнила разговоръ, сказавъ:

— Рупертъ настолько поправился, что собирается прокатиться сегодня къ морю и посидть тамъ съ часокъ, если вы подете съ нимъ.

— Буду очень рада. Я сама жажду взглянуть на море,— сказала Маргарита.

Планъ этотъ былъ приведенъ въ исполненіе тотчасъ посл завтрака. Шарабанъ-кореянка подъхалъ въ крыльцу. При вид его Маргарита, забывшись, воскликнула:

— О, позвольте мн править этимъ пони!

— Вы умете править?— отрывисто спросилъ Рупертъ.

— Да. Я… я часто катала дтей мистриссъ Пирсъ,— сказала Маргарита, что было совершенно справедливо. Рупертъ охотно согласился. Джонъ, слуга, сопровождавшій его въ подобныхъ экскурсіяхъ, помстился на заднемъ сидніи съ цлой грудой пледовъ. Мальчикъ, какъ съ глубокимъ состраданіемъ замтила Маргарита, былъ блденъ и изможденъ, но казался веселымъ, и даже не намекалъ на событія минувшей ночи. Когда они выхали изъ дому, спустились съ горы, направляясь къ каменному мосту, онъ сказалъ въ-полголоса.

— Прозжайте скорй черезъ мостъ, Маргарита, а я закрою глаза. Я никогда не смотрю на него, если могу этого избжать. Ему я обязанъ моимъ несчастіемъ, мн часто приходитъ въ голову, что тутъ мн будетъ и конецъ, хотя не знаю, какой.

— Вы должны отбросить эти болзненныя фантазіи, пока вы со мной,— отвчала она, ударивъ пони бичемъ. Быстро пронеслись они черезъ мостъ и поднялись до половины пригорка по ту сторону его. Тогда только Рупертъ открылъ глаза, и началъ показывать ей, какой дорогой хать въ городъ. Она замтила, что онъ знаетъ каждую пядь этой дороги, и, повидимому, любитъ ее. Они прохали извилистую, странную, старую улицу, и вышли изъ экипажа у плотины. Сильный, молодой рыбакъ, которому, казалось, все было о нихъ извстно и который привтствовалъ ихъ дружескимъ кивкомъ, подошелъ и держалъ лошадь, пока Джонъ помогалъ Руперту добраться до конца плотины. Это была небольшая, старая, каменная набережная, въ конц которой виднлся низенькій, старый маякъ. Рка неслась въ морю между этой и другою набережной, на противоположной сторон. Он какъ бы составляли ворота гавани, въ которыхъ безпрестанно сновали взадъ и впередъ рыбачьи лодки. Джонъ, позаботившись какъ умлъ объ удобствахъ своего молодого господина, оставилъ ихъ однихъ. Въ эту минуту возл нихъ никого не было. Они сидли спиной въ берегу и, слегка повернувшись, могли видть тянувшійся въ сверу длинный рядъ скалъ, которыя сверкали въ серебристомъ туман и какъ будто слегка касались поверхности моря, тогда какъ ихъ гигантскія основанія уходили въ его сокровеннйшую глубину. Это была дивная панорама, голубое море, еще боле яркое голубое небо, скалы разнообразныхъ оттнковъ, по мр удаленія постепенно переходившихъ въ свтло-срый цвтъ, морской втерокъ, мягкій, но живительный, плескъ воды, голоса мужчинъ и ребятъ, перекликавшихся на набережной, мелодичный бой часовъ, пробившихъ три, на башн старой церкви, миръ, тишина, уединеніе, которые природа, и она одна, можетъ даровать и даруетъ сердцамъ любящихъ ее.

Посл нкотораго молчанія Рупертъ сказалъ:

— Вы говорили, что немного поете, Маргарита, хоть бы вы спли что-нибудь.

— Какъ, здсь?

— Отчего же нтъ? Слушателей нтъ, а хоть бы они и были, это не критики. Спойте! Но спойте что-нибудь простое, мелодичное, а не оперную арію съ фіоритурами.

— О Боже, какъ мы взыскательны! Ну, вотъ вамъ ирландская псня.

Она запла прелестную псенку Самуила Ловера: ‘What would you do, Love’ (Что бы ты длала, голубка, еслибъ я ухалъ за море, распустивъ блый парусъ).

— Это мн нравится,— сказалъ Рупертъ, когда она кончила.— У васъ прелестный голосъ, свжій какъ горный ручеекъ. Продолжайте, пожалуйста, если можно, самой Маргарит становилось пріятно оглашать воздухъ и воду звуками своего голоса. Она была какъ разъ такъ настроена, чтобы ‘продолжать’, и запла снова.

Когда она кончила, Рупертъ объявилъ ей:

— Здшній народъ любитъ музыку, да и не каждый день удается имъ слышать здсь даровой концертъ. Обернитесь, взгляните на вашихъ слушателей.

Маргарита быстро обернулась и увидала, въ небольшомъ отъ себя разстояніи, человкъ шесть рыбаковъ. Они стояли полукругомъ, совершенно безмолвно, и внимательно слушали, ихъ загорлыя, суровыя лица картинно оттнялись плотно-обхватывавшими ихъ станъ синими и красными jersey. Они съ нкоторымъ смущеніемъ поглядывали другъ на друга, видя, что присутствіе ихъ обнаружено. Одно ихъ присутствіе, конечно бы, не смутило Маргариту, но присутствіе Луиса Бальдвина смутило ее. Онъ также, очевидно, слушалъ ея пніе и, съ легкой улыбкой на лиц, стоялъ прислонясь къ столбу рядомъ съ однимъ изъ рыбаковъ. Когда глаза ихъ встртились, онъ снялъ шляпу, вжливо поклонился и, взглянувъ на одного изъ рыбаковъ, сказалъ:

— Ты такъ смотришь, будто теб хочется что-то сказать, Джэкъ,— можетъ быть, поблагодарить эту даму. Я увренъ, что она охотно тебя выслушаетъ.

Джэкъ, на котораго теперь было обращено общее вниманіе, скорчилъ чрезвычайно глупую физіономію, переминался съ ноги на ногу, ухватился одной рукой за локоть другой, которою застнчиво закрылъ себ ротъ.

— Ну?— съ невозмутимой серьезностью повторилъ Бальдвинъ.

— Да ничего, а только, что мы вовсе не желали обидть… Мы надемся, что миссъ все равно, что мы слушали,— пробормоталъ онъ наконецъ.

— Все равно…— нтъ!— сказала Маргарита, улыбаясь.— Я очень рада, если это доставило вамъ удовольствіе.

— Доставило, и большое, миссъ,— сказалъ Джэкъ, ободренный любезностью, съ какой отнеслись въ его рчи. Среди его товарищей пронесся сочувственный шопотъ.— Если вы не очень устали, миссъ, и захотли бы еще намъ псенку спть, мы сказали бы вамъ большое спасибо,— продолжалъ онъ, становясь еще смле.

— Не отказывайтесь, Маргарита,— шепнулъ Рупертъ.— Они,право, любятъ пніе.

Она съ минуту колебалась, но потомъ, сказала себ: ‘Я много разъ пла въ гостиныхъ, биткомъ набитыхъ безцвтными, скучными незнакомцами, которые болтали все время, пока я пла, отчего-жъ не спть этимъ слушателямъ, которые будутъ мн дйствительно благодарны?’

Кром того она чувствовала, что Бальдвинъ наблюдаетъ за нею, какъ наблюдалъ съ минуты ихъ первой встрчи, она не намрена была дать напугать себя этимъ надзоромъ. Скорй, такъ какъ ей уже удалось его мистифировать, она еще больше его озадачитъ, и возьметъ надъ нимъ верхъ, спвши такъ, что ему ничего больше не останется, какъ похвалить. А потому она улыбнулась собравшимся рыбакамъ и отвчала:

— Ну, еще одну, если хотите, но только одну.

Не ожидая отвта, она громко запла: ‘Auld hobin Gray’, со всей энергіей, со всей патетичностью, на какія только была способна. Эту псню она пла хорошо, боле чмъ хорошо. Если ей хотлось маленькаго торжества, что и совершенно понятно, то оно ей досталось. Луисъ, который сначала пристально смотрлъ на нее, какъ бы желая дать ей понять, что онъ слушаетъ и критикуетъ, мало-по-малу отвелъ отъ нед глаза и сталъ смотрть вдаль, на море. Грубыя лица всхъ рыбаковъ были обращены къ ней и выражали напряженное вниманіе. Для нея было совершенной новостью пробуждать этотъ сильный, свжій, непритворный интересъ. Это побуждало ее всячески стараться удовлетворить ихъ. Ея мелодичный голосъ сладко звучалъ въ чистомъ воздух. Когда послднія ноты замерли, она почувствовала, что у нея слезы на глазахъ — слезы сочувствія и волненія. Бальдвинъ молчалъ. Джэкъ, на этотъ разъ уже безъ подталкиваній, сказалъ:

— Сердечно благодаримъ васъ, миссъ, и желаемъ вамъ добраго дня.

— Очень рада, что вамъ понравилось,— отвчала Маргарита, съ тмъ бевъискусственнымъ добродушіемъ, которое чувствуется и цнится ‘народомъ’ гораздо живе, чмъ воображаетъ большинство. Рыбаки побрели своей дорогой, засунувъ руки въ карманы, и когда они была уже довольно далеко, изъ ихъ группы раздался баритонъ, повторявшій, точно глухое эхо, послднюю строфу псни.

Рупертъ протянулъ руку своему другу, безъ словъ приглашая его подойти. Маргарита сидла молча, не желая, почему-то, заговорить первой. Бальдвинъ при дневномъ свт, думалось ей, почти тотъ же какъ Бальдвинъ при свт лампы. Маргарита нашла, что ея первое впечатлніе было довольно врно. Онъ положительно не могъ имть претензіи на красоту. Лицо его было блдно, черты грубы и почти некрасивы. У него былъ прекрасный, умный лобъ, каріе глаза, не отличавшіеся особенно энергическимъ или умнымъ выраженіемъ, но спокойные, ясные и нсколько насмшливые. Фигура его, несмотря на высокій ростъ, была довольно неуклюжая, движенія лишены особаго изящества. Но онъ внушалъ довріе, чувствовалось, что все, что онъ скажетъ, будетъ правда, что образъ дйствій его всегда будетъ добросовстный,— быть можетъ, до излишества. Были ли въ его характер особое благородство, великодушіе, склонность къ самопожертвованію, никто изъ мало его знавшихъ не могъ бы заключить, изучая его физіономію, которая не отличалась ничмъ, кром разв выраженія особеннаго равнодушія. Въ то время Маргарита не понимала подавляющаго, хотя и отрицательнаго вліянія, которымъ отличаются нкоторые изъ этихъ людей съ незначительной наружностью и равнодушнымъ выраженіемъ. Тмъ не мене она сразу поняла многое, она совершенно уяснила себ, напримръ, что Джонъ Маллабаръ и этотъ молодой докторъ представляютъ такой контрастъ, какой только можно себ представить. Въ присутствіи Джона Маллабара она не испытывала никакого тревожнаго ощущенія, а теперь, въ присутствіи Луиса Бальдвина, испытывала его. Прогуливаясь по саду съ мистеромъ Маллабаромъ, она сознавала, что они отлично понимаютъ другъ друга, и что отношенія, которыя возникнутъ между ними, совершенно зависятъ отъ ея воли и желанія. Теперь она съ недоумніемъ спрашивала себя, поладятъ ли они съ Луисомъ Бальдвиномъ, и не безъ тревоги, но ясно сознавала, что это будетъ зависть отъ его, а не отъ ея усмотрнія. Сознаніе это заставляло ее принимать личину равнодушія, тогда какъ другое чувство смутно подсказывало ей, что иногда осторожность лучшее мужество, а въ глубин души таилось непріятное сознаніе, что она занимаетъ свое настоящее положеніе, такъ-сказать, ‘подъ чужимъ флагомъ’.

Пока она это думала, до нея донесся его голосъ, говорившій:

— Надюсь, что вы не разгнвались за то, что я слушалъ вмст съ другими.

— Это для меня совершенно безразлично,— отвчала она.— Мн прежде случалось пть передъ многочисленными слушателями, и это не принесло мн никакого вреда. Я пла, чтобы доставить удовольствіе Руперту… А вы часто находите время прогуливаться въ этихъ мстахъ по утрамъ?

— Я могъ бы отвтить никогда,— сказалъ онъ, пытливо смотря на нее.— Но я захалъ въ Блэкфордъ Гранджъ навстить вашего пріятеля,— ты молодцомъ смотришь, Рупертъ,— и когда мистриссъ Лассель узнала, что я не могу повторить свой визитъ вечеромъ, она попросила меня побывать здсь, такъ какъ ей не хотлось, чтобъ я совсмъ не видалъ его сегодня. Этому приказанію вы обязаны удовольствіемъ видть меня здсь въ настоящую минуту. Я счелъ своимъ долгомъ не мшать, когда засталъ васъ поющей, съ цлымъ сонмомъ слушателей позади васъ. Неприлично было бы прервать васъ просьбой дать мн пощупать пульсъ Руперта,— ты позволишь мн сдлать это теперь, голубчикъ,— прибавилъ онъ, взявъ руку Руперта.

Маргарита принуждена была сидть смирно, пока онъ считалъ пульсъ мальчика, и обсуждала положеніе.

— Заснули вы вчера вечеромъ, миссъ Персиваль, посл того какъ я васъ видлъ?— спросилъ онъ, вкладывая часы въ карманъ, безъ дальнйшихъ комментаріевъ.

— Нтъ, уже давно разсвло, когда я заснула. Вы правду сказали, это было въ первый разъ. Я была немного взволнована и возбуждена.

— Понятно. Что до меня, я уснулъ въ кресл у постели Руперта и не просыпался, пока слуги не заходили. Тогда я ушелъ.

— Да.

— Надо мн какъ-нибудь на дняхъ переговорить съ вами объ этомъ мальчик,— продолжалъ Бальдвинъ.

— Да,— спокойно сказалъ Рупертъ,— переговорите, и тогда же, Маргарита, я съ нимъ потолкую о васъ, какъ общалъ.

— Вы уже называете другъ друга по имени?— спросилъ Луисъ съ легкимъ смхомъ.— Будь онъ юный французъ, миссъ Персиваль, онъ началъ бы ужъ теперь говорить вамъ ты, будь онъ нмецъ, онъ заставилъ бы васъ пить съ нимъ брудершафтъ или швестершафтъ, если это существуетъ.

— Но такъ какъ онъ англичанинъ, онъ очень разумно называетъ меня по имени, данномъ мн при крещеніи моимъ крестнымъ отцомъ и крестной матерью.

— Одно могу сказать,— что его послдняя наставница, миссъ Флинтъ, прожила здсь полгода, и я увренъ, что ему никогда въ голову не приходило позволить себ съ ней такую вольность. Боюсь, что вы не строги на счетъ дисциплины.

— Онъ не позволяетъ себ никакой вольности,— сказала Маргарита, вспыхнувъ отъ досады.— Еслибъ онъ или кто-нибудь другой,— она пріостановилась,— позволилъ бы себ со мной вольность, я съумла бы остановить его.

— Это чрезвычайно полезный талантъ,— отвчалъ онъ, любовно улыбаясь.

— Это признакъ добраго расположенія, не правда ли, Рупертъ?— сказала она.

— Конечно,— ршительно отвчалъ Рупертъ.— Миссъ Флинтъ! Ну можно ли вообразить, чтобы кто-нибудь называлъ миссъ Флинтъ по имени! Если оно у нея и было, я его не зналъ. Маргарита не похожа на миссъ Флинтъ, она — не машина для медленнаго вколачиванія въ людей ужасныхъ, никому ненужныхъ свдній. Маргарита — мой другъ.

— Драгоцнное преимущество!— отвчалъ Луисъ. Маргариту разбирала досада, хотя онъ говорилъ тихимъ, кроткимъ, ему одному свойственнымъ тономъ, безъ всякихъ признаковъ насмшки или недоброжелательства.— Можетъ быть,— продолжалъ онъ,— къ тому времени, когда миссъ Персиваль проработаетъ столько, сколько работала миссъ Флинтъ, и она будетъ больше походить на машину и меньше на друга.— Онъ взглянулъ на нее съ легкой улыбкой, точно сказалъ что-нибудь скорй лестное, чмъ наоборотъ.

Первой мыслью Маргариты, подъ вліяніемъ гнва, было возразить, что ей нтъ никакой надобности быть другомъ, или машиной, или чмъ бы то ни было, вопреки своему желанію, но къ счастью, или къ несчастью, она во время прикусила язычокъ. Она сказала только:

— Ну, на этотъ счетъ мн ничего неизвстно.

— А я любилъ миссъ Флинтъ,— продолжалъ Бальдвинъ.— Она была энергическая старушка. Она считала дисциплину главнымъ двигателемъ вселенной, порядокъ — первымъ ея закономъ, въ этомъ заключались для нея законъ и пророки! Пожалуй, она была и права въ томъ отношеніи, что требуя строгой дисциплины, она обезпечивала себ maximum удобствъ, при минимум треволненій, нація только совмстимы съ ея образомъ жизни. Но ей не удалось завоевать сердце этого неблагодарнаго юноши.

— Изъ чего слдуетъ заключить, что, если мн и удалось заполонить его сердце, я не умю эксплуатировать одержанной побды,— невольно вырвалось у Маргариты.

— Изъ чего ровно ничего заключать не слдуетъ. Я думалъ о миссъ Флинтъ, а не о васъ, миссъ Персиваль, если вы можете допустить подобную вещь въ вашемъ присутствіи.

— Онъ невыносимъ!— думала Маргарита. Лицо ея пылало. Никогда прежде не смялись надъ ней изъ-подъ-тишка, ощущеніе это было положительно ненавистно,— тмъ боле, что въ душ ея таилось желаніе, котораго она не могла совершенно подавить, быть въ хорошихъ отношеніяхъ съ Луисомъ. Какъ могъ Рупертъ питать къ нему преданность, о которой говорилъ? Она холодно и гордо отвчала:

— Вроятно, еслибъ я имла счастіе знать миссъ Флинтъ, мн было бы совершенно ясно, что мысли ваши иногда не могутъ не обращаться къ ней.

Луисъ расхохотался.

— Окажите лучше, что вы имете благополучіе ее не знать,— сухо поправилъ ее Рупертъ.— Мы съ докторомъ Луисомъ вовсе не сходимся во мнніяхъ относительно миссъ Флинтъ.

— Мн кажется, что ея таланты втун пропали для тебя.

— Знаю, что ея таланты выводили меня изъ себя. Я никакъ не могу отдлитъ ее отъ Ричарда III, и вотъ почему. Разъ я не учился, а она занималась съ Дамарисъ исторіей Англіи, въ вопросахъ и отвтахъ — по метод, которая теперь, кажется, оставлена. Дамарисъ ничего не могла запомнить. Миссъ Флинтъ уставилась на нее черезъ книгу. ‘Можете вы сказать мн о Ричард Третьемъ? приставала она, останавливаясь на каждомъ слов. Дамарисъ сидла съ страшно виноватымъ видомъ. Она прошептала, что у него былъ горбъ. Миссъ Флинтъ выпрямила свой и сказала, что это не иметъ особаго значенія, а что она спрашиваетъ о его характер. Невжество Дамарисъ было полное и безнадежное. Миссъ Флинтъ, наконецъ, пришлось сказать ей,— и она сдлала это съ очевиднымъ наслажденіемъ и такимъ тономъ, будто каждое слово начиналось съ большой буквы: ‘Король Этотъ Дошелъ До Престола По Крови Ближайшихъ Своихъ Родственниковъ’. Дамарисъ — она удивительно мягкосердая — смотрла на нее, какъ очарованная, приговаривая:— О, миссъ Флинтъ!— Тутъ я встртился глазами съ миссъ Флинтъ, и расхохотался. Она никогда мн не простила.

— Теперь васъ боле не удивить мое къ ней уваженіе,— вскользь замтилъ Бальдвинъ.— Рупертъ, если ты повернешься, то увидишь, что твой экипажъ стоитъ въ конц набережной, а Джонъ направляется къ намъ.

— Ахъ, тоска какая!— сказалъ Рупертъ.— Мн не хочется хать.

Но Бальдвинъ всталъ, замтивъ, что Рупертъ уже достаточно сидлъ на открытомъ воздух.

— Что-жъ, пусть Джонъ несетъ плэды, а вы помогите мн идти,— сказалъ Рупертъ, заглядывая ему въ лицо, съ выраженіемъ глубокой и горячей преданности. Теперь Маргарита видла ее во-очію. Серда ея сжалось отъ чего-то похожаго на ревность, отъ мысли, что до нея никому нтъ дла. Вмсто отвта Бальдвинъ приподнялъ полу-лежавшаго Руперта и обнялъ его за талью, когда Джонъ подошелъ. Слуга собралъ плоды, складные стулья и пр. и возвратился къ экипажу. Рупертъ попробовалъ-было стать на хромую ногу и поморщился отъ боли. Онъ крпче ухватился за руку друга, теперь Маргарита поняла, за что Рупертъ такъ горячо любилъ Луиса. Выраженіе состраданія, глубокой, хотя сдержанной нжности, озарившее все лицо молодого человка, совершенно преобразило его.

— Мой бдный мальчикъ!— донеслось до ея слуха.— Подожди минутку. Ты слишкомъ долго сидлъ, тебя всего свело.

Да, Рупертъ страдалъ. Онъ закрылъ глаза и прислонился усталой головой въ плечу Луиса, пока не прошла первая, сильная боль, тогда онъ медленно заковылялъ дальше. Маргарита чувствовала себя почти лишней, но вскор Рупертъ попросилъ и ее дать ему руку, и сказалъ, медленно подвигаясь съ двумя своими ассистентами:

— Зачмъ, когда у меня выдастся нсколько часовъ спокойныхъ и пріятныхъ, я долженъ такъ расплачиваться за это?

Они дошли до экипажа. Бальдвинъ помогъ Руперту ссть, Маргарита взяла возжи, теперь она готова была совершенно дружески отнестись къ Луису. Но это любезное настроеніе пропало безъ слда, когда онъ сказалъ съ загадочной улыбкой:

— У васъ разнообразные таланты, миссъ Персиваль,— вы поете и правите лошадьми. Миссъ Флинтъ совсмъ не умла править.

— Мн ршительно все равно, что миссъ Флинтъ умла или чего не умла. До свиданія.

Они покатили. Рупертъ прислонился въ подушкамъ и казался очень утомленнымъ. Маргарита спросила его, не усталъ ли онъ?

— Да, очень,— томно отвчалъ онъ.— Но онъ говоритъ, что я долженъ стараться какъ можно больше ходить. Когда его нтъ и я очень страдаю, я иногда даю себ поблажку. Но при немъ я готовъ ходить, хоть бы мн пришлось умереть отъ этого.

Маргарита молчала, Рупертъ закрылъ глаза, и они не обмнялись ни однимъ словомъ, пока не остановились у дверей своего дома.

Глава XI.— По теченію.

Блэкфордъ Грэнджъ былъ довольно тихій домъ, въ немъ мало бывало гостей, но, какъ вскор убдилась Маргарита, постители, хотя и немногочисленные, были постоянны. Это главнымъ образомъ были Луисъ Бальдвинъ и Джонъ Маллабаръ. Эти молодые люди было связаны съ хозяйкой дома исключительными узами благодарности и расположенія. Оба чтили ее какъ мать. Но часто бывая въ дом, они рдко являлись въ одно время, хотя иногда встрчались, и въ этихъ случаяхъ, по замчанію Маргариты, ни тотъ, ни другой не отличался такой полной свободой и непринужденностью, какъ обыкновенно… По характеру ихъ занятій и по разстоянію ихъ жилищъ отъ Гранджа, обыкновенно случалось, что Джонъ Маллабаръ бывалъ днемъ, а Луисъ Бальдвинъ вечеромъ. Маллабаръ, когда жилъ въ деревн, являлся три или четыре раза въ недлю къ Ласселямъ, рдкій день проходилъ безъ того, чтобы Луисъ не нашелъ.

Естественно было, что Маргарита Баррингтонъ была заинтересована этими двумя почти единственными постителями, нарушавшими однообразіе ихъ жизни. Незамтно для самой себя, она привыкла наблюдать за ними и сравнивать ихъ характеры.

При общей имъ обоимъ любви во всему честному, правдивому въ теоріи и на практик, благородномъ пристрастіи во всему, что есть въ жизни человческой чистаго и хорошаго, и не мене благородномъ презрніи ко всему низкому и грязному, которыми отличались и Маллабаръ и Бальдвинъ, едва ли существовали дв натуры боле противуположныя. Бальдвинъ былъ ученый, удалялся отъ людей, отличался крайней сдержанностью. Юморъ его былъ злой и циническій. Ему пріятне было озадачить врага, чмъ радоваться съ другомъ. Не то, чтобы онъ равнодушно относился къ счастію друзей своихъ. Онъ радовался ему, но имъ приходилось принимать его ликованіе по поводу ихъ благополучія на вру, не ожидая отъ него выраженія радости. Онъ принадлежалъ къ числу тхъ натуръ, которыя при полной способности глубоко чувствовать, отличаются такой почти болзненной сдержанностью, что выраженіе этихъ чувствъ, горестныхъ или радостныхъ, все равно, причиняетъ имъ чуть не физическое страданіе. Натура Маллабара на-оборотъ, была экспансивная. Восторгъ Маллабара, когда онъ его чувствовалъ,— а это случалось нердко,— вырывался наружу, выражался въ его словахъ или дйствіяхъ. Бальдвинъ скрывалъ свой, какъ нчто постыдное. Маллабаръ былъ нетерпливъ, любилъ видть непосредственныя послдствія, готовъ былъ отдать сюртукъ съ плечъ или лошадь, на которой халъ, если этимъ могъ тотчасъ принести пользу, удалить съ пути своего какое нибудь препятствіе. Бальдвинъ былъ методиченъ и терпливъ, способенъ долго, упорно преслдовать данную цль. Маллабаръ умлъ черезъ день или два забыть вещи, изъ-за которыхъ волновался сильне, чмъ могъ бы волноваться Луисъ, еслибъ дло шло о самомъ задушевномъ его желаніи. Когда Маргарита покороче узнала ихъ обоихъ, она говорила, что впечатлніе, оставляемое присутствіемъ и бесдой перваго,— его Wesen, употребляя непереводимое нмецкое выраженіе,— можно сравнить съ ощущеніемъ, которое испытываешь въ яркій, солнечный день, глядя на морской приливъ, впечатлніе, оставляемое другимъ, напоминало ей то ощущеніе — когда стоишь у какого-нибудь бездоннаго озерка, въ темномъ лсу, въ тихій осенній вечеръ. Сравненіе было удачно. Къ счастью, никто не спросилъ ее, чему она склонна оказать предпочтеніе, неподвижному ли озерку, или быстро несущимся волнамъ океана.

— Они часто мн напоминаютъ старинные стишки, которые я зналъ наизусть, будучи мальчикомъ,— сказалъ однажды мистеръ Лассель, когда они толковали о ‘двухъ молодцахъ’, какъ онъ называлъ ихъ.

— Какіе это стишки?— спросила Маргарита.

— Что-то въ такомъ род: ‘Said Tweed to Till’ и np. {Шотландская псенка. ‘Говорить Твидъ Тиллю: Что ты такъ тихо бжишь? Говоритъ Тилль Твиду: Хоть ты и скоро бжишь, а я тихо струюсь, но если ты утопишь одного, я утоплю двоихъ.’}.

— Ужасно,— сказала Маргарита, содрогаясь.

— О папа, ты какъ будто хочешь сказать, что Луисъ предатель,— горячо и съ негодованіемъ воскликнулъ Рупертъ.

— Вовсе нтъ, голубчикъ! А только тихій Тилль могъ, пожалуй, и удивить, тогда какъ Твидъ былъ весь наружу, когда быстро проносился мимо. Но такіе споры всегда даютъ не полное представленіе о предмет.

Маргарита молча согласилась.

Съ самаго начала, какъ-то само-собой, положеніе, занимаемое Маргаритой въ Грандж, пришлось ей совершенно по нраву. Различныя причины способствовали этому. Будь мсто не такое, какимъ оно было, почти наврное можно сказать, что не прошло бы и двухъ недль, какъ Маргарита сняла бы маску. При всемъ ея желаніи видть жизнь въ ея настоящемъ свт съ точки зрнія бдной гувернантки, моя героиня была бы совершенно неспособна примириться съ второстепеннымъ мстомъ, которое должна занимать обыкновенная гувернантка. Мистриссъ Лассель не знала, чмъ побаловать особу, которая вызвала такую чудесную перемну въ ея болзненномъ и вообще несчастномъ мальчик. Будь Маргарита самой неинтересной молодой двушкой по манерамъ и наружности, любящая мать имла бы къ ней всевозможное вниманіе. Но будучи тмъ, чмъ она была, красавицей, очаровательной въ глазахъ пожилой женщины такъ же, какъ и избалованнаго, больного мальчика, настоящей лэди по манерамъ, умной и пріятной въ обществ, Маргарита вскор заняла въ дом положеніе старшей дочери. Съ ней мистриссъ Лассель совсмъ не испытывала неловкости, которую испытывала прежде, въ сношеніяхъ съ чопорной и суровой миссъ Флинтъ, или съ другими болзненно-впечатлительными молодыми особами, которыя считали, что ихъ оскорбляютъ, если у нихъ просили ничтожной услуги, не входившей въ ихъ классную рутину. Много разъ говорила она Маргарит:

— Дорогая, вы — истинный нашъ другъ. Я не могу видть въ васъ что-нибудь другое. Вы — моя благодтельница, я на-вкъ останусь у васъ въ долгу.

Въ такихъ случаяхъ Маргарита, съ непріятнымъ чувствомъ на сердц, сознавала, что находится въ фальшивомъ положеніи, но никогда еще не находила въ себ необходимаго мужества, чтобы выйти изъ него. Во-первыхъ, эта ласка и благодарность были ей необыкновенно пріятны, тмъ пріятне, что тутъ и вопроса быть не могло о томъ, ей ли самой оказывалось такое вниманіе или ея положенію. Этимъ людямъ ничего не было извстно объ ея положеніи, ея состояніи. Атмосфера лести съ одной стороны, предостереженій и подозрній съ другой, съ которой она свыклась, какъ-будто растаяла, предоставивъ ей возможность дышать боле свжимъ и чистымъ воздухомъ. Она, Маргарита Баррингтонъ, нашла въ жизни практическую задачу, она приносила нкоторую ношу, нкоторое облегченіе тмъ, кто сильно нуждался въ помощи и утшеніи. Сколько времени могло продолжиться настоящее положеніе вещей, еслибъ обнаружилось ея дйствительное общественное положеніе? Ни одного дня — она хорошо это знала. Скажи она мистриссъ Лассель правду, эта дама постоянно бы мучилась, воображая, что Маргарита живетъ у нея противъ воли, что единственно изъ доброты она жертвуетъ собой и своими удовольствіями ей и ея сыну. Во всхъ отношеніяхъ молодой двушк было удобне выдавать себя за Маргариту Персиваль, гувернантку по необходимости, чмъ признаться, что она — Маргарита Баррингтонъ, богатая и независимая, играющая въ сестры милосердія изъ каприза, втирающаяся въ чужіе дома для удовлетворенія минутной фантазіи. Теперь ужъ это былъ не капризъ, не фантазія, не шутка. Чмъ дальше, тмъ она длалась необходиме Руперту, тмъ искренне сама привязывалась къ нему. Среди его несчастія иногда мелькали такіе теплые лучи, такія нжныя, милыя, симпатичныя черты, которые длали его все дороже для нея. Она не могла ршиться говорить съ нимъ о разлук. Онъ льнулъ въ ней, даже его здоровье такъ улучшилось подъ вліяніемъ ея общества, что она боялась мысли порвать такую связь. А между тмъ она знала, что когда-нибудь она должна быть порвана. Пока она избгала задумываться надъ этимъ вопросомъ, оставалась въ прежнихъ условіяхъ, съ каждымъ днемъ сильне привязываясь къ окружающимъ, и длаясь имъ все боле и боле необходимой.

Мы сказали уже, что Джонъ Маллабаръ и Луисъ были постоянные постители дома. Маллабаръ зазжалъ нсколько разъ посл своего перваго посщенія, передъ отъздомъ въ городъ. При каждомъ изъ этихъ случаевъ, случайно или преднамренно съ его стороны, Маргарита оставалась съ нимъ наедин. Онъ говорилъ съ ней серьезне, мене небрежно, чмъ обыкновенно, касаясь не совсмъ обыденныхъ вопросовъ, точно не желая болтать съ ней о пустякахъ въ теченіи тхъ немногихъ минутъ, которыя они проводили вмст.

Разъ онъ спросилъ:— Не страдаетъ ли ваше здоровье, миссъ Персиваль, отъ постояннаго дежурства при бдномъ Руперт?

— Нисколько, благодарю васъ. Я никогда не была такъ здорова.

— Ни ваше расположеніе духа?

— Нтъ. Я не подвержена припадкамъ меланхоліи. Обязанность моя мн по душ.

— Мн кажется, что вы подвержены припадкамъ доброты и самопожертвованія. Никто, кром женщины, и чрезвычайно доброй женщины, не нашелъ бы эту обязанность пріятной.

— Вы страшно преувеличиваете мои заслуги. Глаза Руперга, всякій разъ, какъ я подойду къ нему, замтно оживляются. Все его существо оживаетъ. Посл мистера Бальдвина я, мн кажется, имю надъ нимъ боле сильное вліяніе, чмъ кто бы то ни было. Необыкновенная женщина была бы та, которую не радовали бы подобные признаки.

— Посл мистера Бальдвина! Вы приносите такія жертвы и очень довольны, что стоите кого бы то ни было въ привязанности того, кому он приносятся!— воскликнулъ Маллабаръ, сверкнувъ своими темными глазами.— Быть можетъ, я не боле, какъ холодный, свтскій человкъ, такъ какъ вы сами не приписываете этому, кажется, никакого значенія,— но мн думается, что еслибъ кто-нибудь былъ такъ добръ во мн и я нуждался въ этой доброт, вся душа моя поклонялась бы ей — моей благодтельниц, кто бы она ни была.

Онъ говорилъ горячо, Маргарита казалась серьёзной. Джонъ Маллабаръ уже не разъ, въ разговорахъ съ нею, впадалъ въ подобный тонъ. Въ другой разъ:

— Я завтра ду въ городъ, миссъ Персиваль.

— Неужели! надолго?

— Не имю даже смутнаго понятія. Знаю, что когда буду тамъ шататься въ духот и болтать пустяки съ пустыми людьми, мн не разъ вспомнится эта прохладная комната, занавски которой шевелитъ морской втерокъ, и вы, поддерживающая рукою больную голову Руперта, разговаривающая съ нимъ или читающая ему, и я пожалю, что не съ такой пользой употребляю свое время.

— Не думаю, чтобы по вашей части было служить подушкой больнымъ,— сказала Маргарита, съ невольной улыбкой.

— Вы думаете, что для меня будетъ боле пріятнымъ занятіемъ болтать пустяки?— сказалъ онъ, съ напускной шутливостью, но улыбка его была принужденная.

— Вы совершенно ошибаетесь,— сказала Маргарита.— Я не могу представить себ васъ болтающимъ пустяки, мистеръ Маллабаръ, вы несомннно обижаете дамъ, о которыхъ говорите. Не вс же непремнно — пустые люди, кто здитъ въ городъ на сезонъ и разговариваетъ съ друзьями, которыхъ тамъ встртитъ.

— Быть можетъ, и нтъ,— сказалъ онъ, и лицо его прояснилось, по замчанію Маргариты, съ той самой минуты, когда она сказала, что не можетъ представить себ его болтающимъ пустяки.

Маргарит и прежде воздавалось поклоненіе въ разнообразныхъ видахъ. Она была слишкомъ опытна, чтобы не понять, что Маллабаръ, по меньшей мр, увлеченъ ею, и по этому-то поводу она, въ первый разъ, ясно и отчетливо сказала себ: ‘Я очень рада, что мистеръ Маллабаръ детъ въ Лондонъ, надюсь, что онъ останется тамъ до конца сезона. Желала бы я, чтобъ онъ нашелъ нкоторыхъ изъ этихъ пустыхъ барынь невыразимо привлекательными и письменно сообщилъ мистриссъ Лассель, что надется вскор представить ей будущую мистриссъ Маллабаръ’.

Джонъ Маллабаръ ухалъ на другой день. Должно полагать, что онъ нашелъ пустоту людей, съ которыми встрчался, совершенно невыносимой, такъ какъ черезъ дв недли онъ возвратился домой. Причины, приведенныя имъ въ объясненіе такого короткаго пребыванія въ столиц, не отличались особой убдительностью.

Въ теченіи этихъ двухъ недль Луисъ Бальдвинъ несомннно бывалъ въ Грэндж гораздо чаще прежняго. Его умренная любезность и солидныя манеры сдлались, въ понятіяхъ Маргариты, необходимымъ дополненіемъ въ преданности Руперта. Много разъ у нея съ Луисомъ бывали бесды, сцены, стычки, даже боле энергическія чмъ та, которая происходила на берегу. Рдкая встрча ихъ обходилась безъ спора. Крайняя сдержанность Луиса мучила Маргариту, онъ всегда какъ будто чего-то не договаривалъ — чего именно, она опредлить не могла, но изъ-за чего предавалась безконечнымъ размышленіямъ и догадкамъ, пока ею, наконецъ, не овладло страстное, хотя и безмолвное желаніе, узнать эту тайну его характера. Она была убждена, что если только онъ захочетъ открыть ее, она окажется прекрасной — не мене прекрасной, чмъ т райскія розы, въ поискахъ за которыми многіе изъ насъ проводятъ цлую жизнь. Она перестала думать о Маллабар, ей казалось, что его сильныя и слабыя стороны ей извстны, но въ Луис постоянно чувствовалась какая-то скрытая сила, какое-то качество, которое при случа скажется и приметъ величавые размры. Для такой двушки, какъ она, эта таинственная сторона его характера обладала неизъяснимой прелестью. Ея жизнь походила на сонъ. Она не видла, какъ проходило время. Случайные отголоски изъ вншняго міра — письма отъ миссъ Персиваль, отъ мистриссъ Пирсъ, отъ ея врнаго друга Тома, готоваго ради ея даже подвергнуть себя пытк — написать письмо, скорй возбуждали въ ней досаду, чмъ доставляли ей удовольствіе. Она не нуждалась въ письмахъ, не нуждалась въ отголоскахъ изъ вншняго міра, ей хотлось только, чтобъ ей позволили мрно плыть по теченію, среди всхъ этихъ мечтателей,— вс они боле или мене мечтали. Ей пріятно было видть, что глаза Руперта не отрываются отъ нея, что онъ всмъ сердцемъ льнетъ къ ней, чувствовать себя окруженной любовью его матери, искреннимъ расположеніемъ сквайра и его горячей благодарностью. Послдняя однажды выразилась поднесеніемъ ей роскошнаго, чернаго шелковаго платья и любезнымъ комплиментомъ. Подарокъ этотъ страшно смутилъ Маргариту. Благодаря всему этому и благодаря — да, въ этомъ-то все дло — взгляду, который бросалъ на нее Луисъ Бальдвинъ при ихъ ежедневныхъ встрчахъ, его рукопожатію, отъ котораго по ея пальцамъ пробгали мурашки, тихимъ, мрнымъ, кроткимъ звукамъ его мягкаго голоса, Маргарита ничего не желала.

Однажды, въ конц іюня, Рупертъ, Маргарита и Луисъ сидли одни въ классной. Мистриссъ Лассель отправилась длать визиты, что съ ней не часто случалось и взяла съ собой Дамарисъ. Луисъ завтракалъ съ ними и, по возвращеніи въ классную, принялся объяснять Руперту, отличавшемуся неутомимой жаждой познаній, новую геологическую теорію. Они съ Маргаритой слушали съ глубочайшимъ вниманіемъ, тогда какъ Луисъ громоздилъ книги въ различныхъ направленіяхъ, чтобъ обозначить положеніе слоевъ, о которыхъ говорилъ. Маргарита наслаждалась прелестью этой минуты. Одно горячее желаніе, которое когда-либо выражалъ Луисъ въ ея присутствіи, было имть средство способствовать развитію нкоторыхъ отраслей научнаго изслдованія, и она въ эту минуту думала: ‘Какъ бы я могла помочь ему! Какъ бы пріятно это было!’

Луисъ стоялъ на колняхъ, Маргарита помогала ему, поддерживая одну книгу, пока онъ прислонялъ къ ней другія, она для этого немного наклонилась съ низкаго стула, на которомъ сидла. Пока они вс трое были погружены въ свое занятіе, дверь отворилась, Чьи-то шаги остановились, голосъ сказалъ:

— Боюсь, что помшалъ, мистриссъ Лассель нтъ дома?

Маргарита сильно вздрогнула и измнилась въ лиц. Нельзя было того же сказать о Бальдвин.

— Ахъ, Джэкъ, это ты? Я думалъ, ты въ Лондон,— ршительно проговорилъ онъ.

— Мистеръ Маллабаръ! Я, я также думала, что вы въ Лондон,— только и нашлась сказать Маргарита.

Маллабаръ остановился на порог со шляпой и хлыстомъ въ рук. Онъ смотрлъ олицетвореніемъ изящнаго молодого англійскаго джентльмена — гордаго, стройнаго, красиваго, но улыбки, которая часто оживляла его смуглое лицо, не было. Брови его были нахмурены, выраженіе страданія, горя, смущенія отражалось въ его глазахъ, ноздри были слегка расширены, голова откинута назадъ. Маргарита никогда не видала его такимъ, это выраженіе сильно смутило ее, но, овладвъ собой, она сказала:

— Не войдете ли вы, не присядете ли? Мистриссъ Лассель дйствительно нтъ дома, но, можетъ быть, она скоро вернется, ей будетъ очень досадно, если она не увидитъ васъ.

Маллабаръ съ минуту колебался, бросилъ на Маргариту не совсмъ понятный для нея взглядъ и наконецъ, почти вяло, сказалъ:

— Такъ какъ я уже здсь, то на всякій случай подожду немного.

Онъ положилъ шляпу и хлыстъ на столъ, стоявшій у стны, провелъ рукой по волосамъ и слъ возл кушетки Руперта.

— Ну, старина, какъ поживаешь?— спросилъ онъ тономъ, въ которомъ слышалось утомленіе. Фразу свою онъ закончилъ вздохомъ.

— О, я, какъ обыкновенно,— апатично сказалъ Рупертъ.— Изучаю геологію, при помощи книгъ, изображающихъ слои. Но что заставило васъ такъ скоро вернуться? Мн казалось, вы такъ любите Лондонъ.

Онъ не могъ предложить вопроса боле непріятнаго для ушей своихъ трехъ взрослыхъ собесдниковъ. Маллабаръ отвтилъ не тотчасъ. Маргарита сидла неподвижно и упорно смотрла въ окно, но яркій румянецъ, надъ которымъ она была не властна, возбуждалъ ея досаду и былъ прекрасно виднъ Луису Бальдвину, хотя онъ казался поглощеннымъ дальнйшими опытами надъ своими передвижными слоями. Наконецъ Джонъ сказалъ:

— Я любилъ Лондонъ, когда былъ молодъ. Теперь мн везд тоска. Тамъ я до смерти стосковался, а потому ухалъ.

— Ну такъ здсь вы еще сильне соскучитесь,— отвчалъ Рупертъ, не особенно обрадованный возвращеніемъ Маллабара, а потому говорившій съ досадой.

Джонъ слегка засмялся, и отвтилъ:

— Можетъ быть. Въ такомъ случа, могу отправиться въ другое мсто. Удивляюсь, что вы не на воздух въ такой чудный день.

— И были бы, не будь вы здсь.

— Рупертъ!— воскликнула Маргарита.

— Чтожъ, я хотлъ сказать, что миссъ Персиваль общала мн отправиться со мной, какъ только Луисъ уйдетъ.

— Въ первый разъ слышу о такомъ общаніи,— ршительно замтилъ Луисъ, тогда какъ лицо Маргариты снова вспыхнуло.— Принимаю твой намекъ къ свднію, да мн давно и идти пора. Я не воображалъ, что время такъ быстро пролетло.

— Оно, въ иныхъ мстахъ, очень скоро идетъ,— сказалъ Маллабаръ, закинувъ голову и прилежно изучая узоръ изъ цвтныхъ брусьевъ и лпную работу на потолк.

— Ты также уходишь, или будешь ждать мистриссъ Лассель?— спросилъ Луисъ, и въ голос его, казалось, слышалось нчто ему несвойственное — тнь сарказма, насмшки, чего-то въ этомъ род. Маллабаръ, обыкновенно самый веселый, живой и ршительный изъ людей, нсколько затруднился отвтомъ на этотъ вопросъ, онъ откашлялся, взглянулъ въ окно, былъ въ нершимости. Маргарита, не въ силахъ боле сидть смирно, пока продолжалась эта тайная ссора, вскочила, собрала книги, разбросанныя по полу, и занялась устанавливаніемъ ихъ на мсто въ маленькій книжный шкапъ, стоя къ молодымъ людямъ спиной. Луисъ стоялъ и спокойно смотрлъ на Маллабара, тнь улыбки носилась вокругъ его губъ. Маллабаръ поймалъ его взглядъ и вдругъ сдлался мраченъ какъ ночь.

— Такъ какъ ты уходишь и Рупертъ идетъ гулять, я думаю, что и я отправлюсь,— холодно отвтилъ онъ.

— Хорошо,— сказалъ Луисъ,— только у меня въ гостиной остались нкоторыя бумаги, надо пойти за ними. До свиданія, миссъ Персиваль.

— До свиданія,— отвтила Маргарита, не поворачиваясь даже, чтобы взглянуть на него.

Луисъ вышелъ.

Маллабаръ сдлалъ нсколько шаговъ по комнат, подошелъ въ шкапу и сказалъ:

— Миссъ Персиваль!

Она вздрогнула, выронила книгу. Они одновременно наклонились поднять ее и руки ихъ встртились. Когда онъ опять заговорилъ, голосъ его былъ совсмъ кроткій.

— Не потрудитесь ли вы передать мой привтъ мистриссъ Лассель и сказать ей, что я доставлю себ удовольствіе опять захать какъ-нибудь на дняхъ? Скажите ей, пожалуйста, что мн очень надолъ Лондонъ и я вернулся домой.

— Я передамъ ей,— сказала Маргарита, лицо которой еще сохраняло очень озабоченное выраженіе.

— Были ли вы здоровы? веселы?— спросилъ онъ, тихимъ голосомъ.

— Да, совершенно,— отвчала Маргарита, но не могла прибавить: ‘главнымъ образомъ потому, что васъ здсь не было’.

— Очень этому радъ. И такъ до свиданія. Можно пожать вашу ручку?

Маргарита молча исполнила его желаніе, и хотя знала, что онъ выразительно на нее смотритъ, не подняла на него главъ.

На-скоро простившись съ Рупертомъ, онъ вышелъ изъ комнаты, и вскор они съ Луисомъ вышли изъ дому.

Глава XII.— Богатыя невсты.

Около половины іюля мистриссъ Лассель однажды озадачила Маргариту, сказавъ: — Дорогая, намъ слдуетъ условиться насчетъ вашихъ каникулъ. Нужны же вамъ каникулы.

У захваченной врасплохъ Маргариты не нашлось тотчасъ благовиднаго предлога къ отказу, и она поспшно проговорила.

— Какъ, вы хотите, чтобъ я оставила васъ, мистриссъ Лассель?

— Сохрани Богъ, мое дорогое дитя. Но вамъ, вроятно, хочется сколько-нибудь отдохнуть отъ этой однообразной жизни.

— Этого-то именно я и не хочу,— горячо отвчала она.— Можетъ быть, около Рождества я попрошу у васъ отпуска. Поврьте, что теперь я гораздо охотне останусь здсь, и… Рупертъ не захочетъ отпустить меня.

— Всмъ намъ тяжело было бы съ вами разстаться. Но ваши друзья, ваши родные…

— У меня почти нтъ родныхъ и совсмъ нтъ друзей,— отвчала Маргарита, съ крайнимъ неудовольствіемъ думая о свиданіи съ Пирсами, о шутливыхъ комментаріяхъ и безсмысленныхъ шуткахъ, которымъ ей пришлось бы подвергнуться изъ-за своей ‘фантазіи’. Мысль, что объ ея теперешнихъ друзьяхъ станетъ судить и рядить, что надъ ними будетъ смяться семейство Пирсъ, была слишкомъ ужасна, еще съ большей неохотой отворачивалась она мысленно отъ Бекбриджскаго Аббатства, оживленнаго обществомъ обихъ миссъ Персиваль, съ Морисомъ Биддульфомъ въ ближайшемъ сосдств.

— Нтъ,— продолжала она,— позвольте мн пока остаться здсь, если вы ничего не имете противъ этого. Я могу воспользоваться отпускомъ во всякое время, когда представится удобный случай.

Мистриссъ Лассель очень обрадовалась такому разршенію вопроса. Маргарита осталась и въ тайн упрекала себя въ недостатк мужества, увряя себя, что ей слдовало ухать и, какъ она выражалась, ‘порвать чары’. Она осталась и чары продолжали дйствовать.

Лто пролетло, время проходило, а она по прежнему оставалась въ Блэкфордъ Грендж, все еще не сказала ничего ршительнаго, не пришла ни къ какому заключенію относительно своихъ будущихъ плановъ, но была мене счастлива въ конц сентября, чмъ въ половин іюля, иногда даже чувствовала себя очень несчастной. Обстоятельства все боле и боле усложнялись, тайная власть, пріобртенная надъ нею однимъ изъ дйствующихъ въ этой исторіи лицъ, парализовала ея разсудокъ, ея чувство долга, указанія разума и справедливости. Общество одного человка, и только одного, доставляло ей истинное удовольствіе — это было общество Руперта. Въ его глазахъ, все, что она длала или говорила, было хорошо и всегда останется хорошимъ. Но она мучилась изъ-за мистриссъ Лассель. Она такъ нжно полюбила ее, что сказать ей, что она ее обманула, было ей положительно тяжело: она еще не нашла въ себ мужества это исполнить. Странно сказать, теперь она всего свободне чувствовала себя съ Луисомъ Бальдвиномъ — когда-то онъ боле другихъ стснялъ ее. Она съ такимъ безграничнымъ довріемъ относилась въ его характеру, во всей его личности, въ его сужденіямъ, она такъ слпо полагалась на его прямоту, что уже одно то, что онъ обращался съ нею тепле, задушевне прежняго, повидимому, безъ всякой подозрительности, заставляло ее отдыхать душою. Она не могла отдать себ отчета въ этомъ ощущеніи. Ей казалось, будто Луисъ видитъ ее насквозь, знаетъ вс ея хорошія и дурныя стороны — она не въ силахъ была себ представить, что онъ не можетъ знать всей правды о ней. Положеніе было очень искусственное, очень натянутое…

Она вообще находила его сноснымъ. Но бывали минуты, когда оно становилось почти невыносимымъ. Во сн, среди котораго протекала ея жизнь, съ ужасающей реальностью выдлялась одна фигура, безпощадно обращалъ на себя ея вниманіе одинъ фактъ. Она пыталась отрицать его, иногда ей удавалось забывать о немъ на время, но въ присутствіи Джона Мадлабара отрицаніе становилось невозможнымъ. Онъ былъ кротокъ съ нею, кротовъ и спокоенъ, но натура его не измнилась. Онъ былъ горячаго характера, пылкій, порывистый, онъ былъ влюбленъ въ нее и, какъ истый мужчина, рано или поздно переломаетъ жалкія преграды, которыя она силилась воздвигнуть между ними, разрушитъ ихъ однимъ ударомъ, предложитъ свой вопросъ и потребуетъ отвта. Мысль объ этой минут подавляла ее точно кошмаръ, тмъ боле ужасала она ее, что она отдавала ему полную справедливость, не находила въ немъ и тни грубости или мелочности, ничего кром мужества, доброты, прекрасныхъ, благородныхъ качествъ.

Она допускала, что онъ, говоря вообще, человкъ лучшаго закала, чмъ Луисъ Бальдвинъ, потому что его благородное поступки были самопроизвольны, тогда какъ даже сильныя стороны характера Луиса имли своимъ источникомъ нчто въ род злобы. Онъ рдко особенно дорожилъ чмъ-нибудь, пока не убдится, что это трудно узнать, получить или сдлать, тогда во что бы то ни стало, оно должно принадлежать ему, онъ долженъ обладать имъ, сдлать это, добыть, и, чмъ боле встрчалось препятствій на его пути, тмъ упорне стремился онъ ихъ удалить. Маргарита это знала, она знала, что у Джона Маллабара добрые, рыцарскіе поступки являлись сами собой, тогда какъ у Луиса великодушные поступки часто проистекали изъ положительнаго разсчета, имвшаго цлью не выгоду, но достиженіе того, что хорошо, похвально, справедливо. Маллабаръ всегда угадывалъ это инстинктивно, и радостно исполнялъ. Она все это знала, но могла бы сказать о Луис какъ въ поэм мистриссъ Броунингъ говорилъ поклонникъ Авроры: ‘Не стану утверждать, чтобъ у тысячи женщинъ глаза не были больше. Довольно, что она одна взглянула на меня глазами, которые, велики они или малы, заполонили мою душу’.

Не радостно ожидала она дня, когда Джонъ Маллабаръ порветъ путы этикета и пожелаетъ узнать, отчего она не можетъ любить его.

Отчетъ о времени между іюлемъ и сентябремъ можетъ быть пропущенъ. Оно было однообразно въ самой быстрот своего теченія. Лто въ этомъ году было длинное и чудное. Они почти жили на воздух, до такой степени, что Маргарита, благодаря близкому знакомству, совершенно свыклась съ страннымъ садомъ. Больше всего она любила стоять на каменномъ мосту, смотрть на домъ, за который великолпно садилось солнце, озарявшее страннымъ, неземнымъ свтомъ, непохожимъ ни на дневной ни на вечерній, вс окружающіе предметы. Рупертъ необыкновенно хорошо себя чувствовалъ, съ нимъ не бывало боле внезапныхъ, мучительныхъ припадковъ, онъ началъ ходить немного больше, и, поддерживаемый Маргаритой и Луисомъ, даже добрался до моста и назадъ. Они надялись, что этимъ путемъ удастся побдить суеврный ужасъ, который внушало ему это мсто, но опытъ оказался неудачнымъ. Онъ поблднлъ и задрожалъ, глядя на быстро-несущійся ручей, катившій свои шумныя и прозрачныя воды по темному, каменистому дну.

— Позвольте мн уйти,— сказалъ онъ.— Конечно, я вовсе не могу помнить этого событія, но я знаю, что жизнь моя была загублена за этомъ мосту. Иные люди рано переходятъ Рубиконъ. Ненавижу я это мсто.

Маргарита вспомнила, что въ день своего прізда сказала себ, что это ея Рубиконъ, она начинала думать, что была права. По крайней мр жизнь никогда боле не могла быть для нея такою, какой нкогда была, никогда, съ той минуты, когда она въ первый разъ перехала этотъ мостикъ.

Они увели его, и впослдствіи старались ограничивать его прогулки другой стороной сада. Въ начал октября пошли втра и дожди, пришлось сидть въ комнат. Здоровье Руперта снова измнило ему. Маргарита безъ устали за нимъ ухаживала, онъ почти не отпускалъ ее отъ себя. Его страданія и безпомощность не создали но обнаружили безконечное терпніе и состраданіе, скрывавшіяся въ глубин ея женскаго сердца. Она не жалла для него ни времени, ни заботъ, ни силъ. Она была вознаграждена, когда голова его, наконецъ, нашла отдыхъ на ея груди, когда онъ прижалъ свои дрожащія губы къ ея рук и прерывисто прошепталъ:— Маргарита, какъ я жилъ безъ васъ? Я врно чувствовалъ, самъ того не сознавая, что вы приближаетесь во мн.

Джонъ Маллабаръ опять былъ вызванъ въ городъ по дламъ, правда, только на нсколько дней, но его отсутствіе позволило Маргарит вздохнуть свободно, избавило ее отъ давленія тяжелаго предчувствія. Раза два или три въ недлю она съ положительнымъ страхомъ смотрла на его гндую лошадь, когда онъ на ней възжалъ рысью по алле и перезжалъ мостъ, въ то время какъ они сидли въ сумерки въ гостиной. Со страхомъ ждала она его появленія, пять минутъ спустя, слдила за нимъ, когда онъ цловалъ руку у мистриссъ Лассель и спрашивалъ, не дастъ ли она ему чашку чаю посл дневныхъ трудовъ. Затмъ обсуждались различные случаи, происшедшіе на охот. Если сквайръ появлялся въ то же время, дло было еще хуже, такъ какъ онъ былъ ярый охотникъ и любилъ распространяться о событіяхъ дня. Въ такихъ случаяхъ Маллабаръ неизбжно подходилъ къ Маргарит, предлагалъ ей какой-нибудь вопросъ, можетъ быть, самъ по себ и пустой, но такимъ тихимъ голосомъ, съ такимъ краснорчивымъ взглядомъ, по которымъ можно было заключить, что ему не до шутокъ. Наконецъ онъ ухалъ, за что она была очень благодарна.

Выше было сказано, что она питала глупую, ни на чемъ не основанную мысль, что Луисъ разгадалъ ее, но что, будучи самъ скрытенъ и щадя чужую скрытность, онъ ничего объ этомъ не говорилъ. Ей казалось, что онъ все знаетъ и что она въ его власти. Ей пришлось разочароваться вполн.

Луисъ захалъ какъ-то утромъ и остался завтракать. За столомъ мистриссъ Лассель сказала:

— Мистриссъ Пьерпонтъ привезетъ ко мн сегодня свою племянницу, миссъ Бженгамъ, вы должны видть ее, Маргарита. Говорятъ, у нея великолпный голосъ. Можетъ быть, намъ удастся убдить ее спть что-нибудь. Я много слышала о ея красот: Джонъ Маллабаръ говоритъ, что она была одной изъ первыхъ красавицъ этого сезона. Я спросила его, отчего онъ не позволилъ ей воцариться въ его сердц, и глупый мальчикъ какъ будто разсердился.

Маргарита, чувствуя на себ пристальный взглядъ Луиса и мучительно сознавая, кто царитъ въ сердц Джона Маллабаръ, проговорила:

— А — богата она, эта миссъ Бженгамъ?

— Самая богатая наслдница въ своихъ краяхъ,— сказалъ мистеръ Лассель.— Луисъ, вамъ не худо бы остаться и взглянуть на нее,— прибавилъ онъ простодушно и безъ всякой задней мысли.— Она могла бы быть лакомымъ кусочкомъ.

— Для меня, хотите вы сказать? Въ качеств чего?

— Жены, конечно.

Луисъ слегка засмялся.

— Я видлъ миссъ Бженгамъ,— сказалъ онъ,— и издали воздалъ ей дань поклоненія. Могу себ представить ея взглядъ горделиваго удивленія, еслибъ кто-нибудь подалъ ей подобную мысль, какъ бы она поднесла лорнетъ къ глазамъ, чтобъ однимъ взглядомъ уничтожить меня и мой старый домъ. Она удивительно красива, и кром того горда. Но еслибъ я восхищался ею въ десять разъ больше, чмъ восхищаюсь,— ея громадное состояніе было бы непреодолимымъ препятствіемъ.

— Фантазіи!— связалъ сквайръ.

— Для меня,— продолжалъ Луисъ, наливая себ бордо и выпивая его,— есть что-то необыкновенно вульгарное въ самой фраз: о, онъ прекрасно устроился, женился на богатой наслдниц. Я считаю такіе браки унизительными.

— Для кого, для мужа или для жены?— спросилъ сквайръ.

— Для обоихъ.

— Можетъ быть, и есть что-нибудь вульгарное въ самой фраз,— сказалъ мистеръ Лассель, съ снисходительнымъ, добродушнымъ смхомъ.— Въ доказательство же того, что въ самой вещи нтъ ничего дурного, позвольте мн указать вамъ на особу, сидящую во глав моего стола. Э, Бесси?— Онъ бросилъ ласковый взглядъ на жену, и прибавилъ:— Вы, Луисъ, мелете возвышенную чепуху. Неужели вы воображаете, что еслибъ у моей жены гроша не было, я любилъ бы ее за одну іоту меньше? Да, Господь надъ нею! она всегда бы обвила меня вокругъ пальчика, чмъ бы она ни была. И изъ-за того только, что у нея было свое приличное состояніе, мн по вашему слдовало бы растерзать свое и ея сердце, не найдя въ себ силъ стать выше ея денегъ?

— Милый мой, ты такъ сильно выражаешься!— съ улыбкой замтила она.

— Это дло совсмъ другое,— сказалъ Луисъ.— Я знаю, что у мистриссъ Лассель было состояніе, но ваше было еще больше. Лишь бы средства жены моей не превышали моихъ собственныхъ.

— Полноте! Точно для такихъ случаевъ могутъ существовать твердыя, незыблемыя правила. Предположите, что вы влюблены въ милую, хорошую женщину. Вы узнаете, что у нея втрое больше денегъ, чмъ у васъ. Чтожъ изъ этого?

— Мн было бы очень прискорбно,— ршительно сказалъ Луисъ,— но я счелъ бы своимъ долгомъ надть шляпу и раскланяться съ ней. Такіе браки слишкомъ неравны. Кром того, мужчина не долженъ подвергать себя даже возможности быть принятымъ за авантюриста.

— За авантюриста! Вы, вроятно, хотите сказать, что жена ваша, пожалуй, стала бы выражать собственное мнніе о многомъ и всякій разъ, какъ это случилось бы, вы воображали бы, что играете вторую скрипку, и не въ силахъ были бы этого вынести. Чепуха, мой милый!

— Я, кажется, оговорился, что это у меня манія. Вс мы подвержена маніямъ и находимся въ сильной зависимости отъ вашихъ субъективныхъ ощущеній.

— Въ чорту субъективныя ощущенія! Это зависитъ отъ сердечной теплоты. По моему, если ваша любовь къ женщин не можетъ стать выше ея денегъ, такъ она должна благодарить Бога, что избавилась отъ васъ, и все тутъ!— Бальдвинъ только слегка засмялся.

— Очевидно, что мы съ вами не сходимся во мнніяхъ,— сказалъ онъ.

Въ этотъ день Маргарита, сидя въ сторон, смутно слышала разговоръ Луиса съ Рупертомъ, не сознавая, что они говорятъ или хотятъ сказать.

‘Джонъ Маллабаръ никогда бы не держался такого холоднаго, ужаснаго взгляда’, говорила она себ. ‘Зачмъ подвергаюсь я этимъ униженіямъ? Зачмъ не стряхну съ себя этой галлюцинаціи. Я уврена, что это ничто иное, какъ галлюцинація. Такія понятія не обнаруживаютъ благородства души. О, нтъ. А между тмъ, какъ только онъ взглянетъ на меня, или заговоритъ со мною, я все это забываю. Разв я обязана выбрать лучшее?.. Отчего не могу я всегда помнить, что онъ никому не раскрываетъ своего сердца, не даритъ своего доврія, какъ товарищу и равному? Это ужасно! Я стряхну съ себя эти чары, и все разскажу мистриссъ Лассель. Она будетъ добра ко мн. Ей я могу довриться. Что до остального, я должна пойти ему на-встрчу. Будетъ страшно тяжело, если все не устроится какъ… какъ… ну да все равно. Надо ршиться’.

Такъ сидла она и долго размышляла, пока голосъ Бальдвина не вывелъ ее изъ задумчивости. Онъ сидлъ возл нея и говорилъ:

— Общаете ли вы мн выйти завтра, какая бы ни была погода? Вы слишкомъ много сидли дома, это начинаетъ на васъ дйствовать. Говоря: выйти, я хочу сказать, что вамъ надо пройтись. Вамъ необходимы движеніе и свжій воздухъ.

— Я, да, о, да! Я завтра какъ-нибудь выйду,— отвчала она, глядя на него съ выраженіемъ испуга. Луисъ вроятно замтилъ ея впалыя, блдныя щеки, ея глаза, казавшіеся неестественно большими, необыкновенно темными и печальными. Онъ несомннно видлъ все это, хотя невозможно ршить, приписалъ ли онъ эту перемну только ея неутомимому ухаживанью за Рупертомъ и сиднью взаперти.

— Я говорилъ съ Рупертомъ,— продолжалъ онъ.— Я сказалъ ему, что, даже съ эгоистической точки зрнія, ему не мшаетъ отъ времени до времени отпускать васъ отъ себя, такъ какъ въ противномъ случа вы у насъ заболете и вамъ придется ухать, чтобъ отдохнуть. Вы были бы этому рады?

Маргарита взглянула на него едва дыша. ‘Я права’, подумала она. ‘Онъ что-то знаетъ или о чемъ-то догадывается. Вслухъ она поспшно проговорила:— Совсмъ нтъ,— и Луисъ съ долгимъ взглядомъ и полу-улыбкой отошелъ отъ нея.

Глава XIII.— Огромный призъ миссъ Персиваль.

На слдующее утро Маргарита нашла на чайномъ стол письмо на свое имя. Взглянувъ на конвертъ, она узнала, что письмо отъ настоящей миссъ Персиваль. Она распечатала его, слабо заинтересованная его содержаніемъ, но вскор, вопреки самой себ, заинтересовалась имъ.

‘Дорогая миссъ Баррингтонъ, давно не получала я отъ васъ извстій и нсколько разъ собиралась писать вамъ, но я была уврена, что еслибъ вы были нездоровы или оставили Блекфордъ Грэнджъ, вы бы меня объ этомъ извстили, а потому все откладывала. Теперь, я хочу сообщить вамъ новость, и чувствую, что не должна боле откладывать своего письма. Не думала я, когда вы сдлали мн и сестр моей ваше доброе и великодушное предложеніе, къ какимъ результатамъ оно приведетъ. Я должна благодаритъ васъ за многое, и косвенно за то, что, кажется, составитъ счастіе моей жизни.

‘Я писала вамъ нсколько времени тому нагадь, что мистеръ Биддульфъ нсколько разъ былъ у себя въ имніи и что во время своего тамъ пребыванія онъ оказывалъ всякаго рода вниманіе Фанни и мн. Въ начал октября онъ пріхалъ на боле продолжительное время, для охоты. Мы очень часто видали, или врне, видимъ его, такъ какъ онъ еще здсь и на-дняхъ просилъ меня быть его женой. Признаюсь, что мн всегда чрезвычайно нравился мистеръ Биддульфъ, съ перваго раза, когда я съ нимъ встртилась у мистриссъ Пирсъ. Съ тхъ поръ какъ я такъ часто видалась съ нимъ здсь, моя симпатія превратилась въ боле теплое чувство. Онъ мн кажется такимъ безукоризненнымъ во всхъ отношеніяхъ, такимъ утонченнымъ джентльменомъ, и вмст съ тмъ такимъ умнымъ, развитымъ человкомъ. Можетъ быть, это мечта любящаго сердца, но я считаю его совершенствомъ, достойнымъ любви и поклоненія женщины’.

Тутъ чувства Маргариты прорвались наружу, она почти гнвно воскликнула: ‘Этотъ-то фатъ!’ Восклицаніе заставило Дамарисъ спросить, что съ ней случилось.

‘Я такъ счастлива, что онъ меня выбралъ, это показываетъ его благородную самоотверженную натуру. Я такъ мало имла правъ быть избранной, во мн такъ мало привлекательнаго для такого человка, какъ онъ. Но онъ говоритъ, что симпатія и антипатія вещи, которыя невозможно логически объяснить’.

‘Это правда. Господи! подумать, что у этого человка нашлась поклонница!’ размышляла Маргарита.

‘Вы поймете мои чувства, и я не стану утомлять васъ, распространяясь о нихъ. Свадьба наша будетъ очень скоро, такъ какъ онъ не желаетъ промедленія, а его желанія для меня законъ. Надюсь, дорогая миссъ Баррингтонъ, что вы прідете къ вамъ на свадьбу, и тмъ довершите длинный рядъ одолженій, который вы мн уже оказали. Я должна еще разъ благодарить васъ за великое счастіе, которое доставили мн вы и никто другой, и просить васъ врить, что я всегда останусь

‘Искренне вамъ преданной Маріонъ Персиваль’.

Маргарита принуждена была положить это письмо въ карманъ и заняться другими вещами до посл-обда. Ей еще предстояло прочесть второе письмо — письмо отъ Лоры, которая также узнала новость и писала въ тон страстнаго негодованія противъ этой негодной маленькой интриганки, миссъ Персиваль. Помолвка эта служила ей предлогомъ горячо и почти безсвязно умолять Маргариту возвратиться къ нимъ: ‘вернись въ твоимъ друзьямъ и все будетъ прощено’,— подумала Маргарита, съ насмшливой улыбкой! Дйствительно, письмо мистриссъ Пирсъ выражало и почти говорило: ‘Ты до сихъ поръ такъ глупо вела свои дла, упустила такой великолпный случай, отдала такую прекрасную птицу, которую уже держала въ рук, въ когти ничтожной авантюристки, къ которой должна была бы относиться съ презрніемъ, вообще поступала такъ дико и неблагоразумно, что единственное, и меньшее, что ты можешь сдлать, это вернуться во мн и дать мн руководить тобою въ будущемъ’.

Смыслъ этого письма выводилъ Маргариту изъ себя. Увренность Лоры въ томъ, что Маргарита съ радостью вышла бы за Биддульфа, еслибъ онъ предоставилъ ей къ тому возможность, возмущала ее, такъ какъ она смотрла на него даже съ большимъ презрніемъ, чмъ слдовало. Въ числ мелкихъ невзгодъ этой жизни ничто такъ не раздражаетъ, какъ необходимость часто молчать, при страшной внутренней досад, когда наши лучшіе друзья и доброжелатели длаютъ изъ мухи слона, непремнно хотятъ придавать такой-то личности или такому-то обстоятельству особенную важность, увряя, что ихъ жертва раздляетъ ихъ мнніе. Какую сколько-нибудь умную двушку, въ тотъ или другой періодъ ея жизни, не мучили, поддразнивая ее какимъ-нибудь господиномъ, къ которому она совершенно равнодушна, который несравненно ниже ея, но вниманіе котораго почему-то считается для нея особенно лестнымъ? Таково, въ усиленной степени, было настоящее положеніе Маргариты. Письмо Лоры не только не убдило ее подумать о возвращеніи къ ней, но породило въ душ Маргариты упорную ршимость и именно противуположнаго свойства.

— Я поду въ Бекбриджъ,— ршила она.— Я скажу мистриссъ Лассель. Я докажу Лор, что презираю ея вульгарныя понятія, я займу свое мсто хозяйки въ собственномъ дом. Маріонъ Персиваль выйдетъ замужъ отъ меня, какъ еслибъ она была мн родная сестра. Вотъ, что я сообщу Лор въ отвтъ на ея письмо. Это все, что она успла ршить въ ум прежде, чмъ пошла къ Руперту и посвятила ему все утро. Не ране какъ посл полудня была она свободна.

Глава XIV.— Я — она.

Посл завтрака Маргарита промшкала нсколько времени. Она жаждала быть одной, къ этой жажд присоединилось воспоминаніе о приказаніи Луиса пойти прогуляться и о ея общаніи исполнить его. Она одлась для прогулки и вышла, хотя день былъ срый и ничего не общавшій. На грозно-нависшемъ неб было много мрачныхъ облаковъ, которыя могли сулить, что угодно — отъ ‘кроткой небесной росы’ до изморози или снга, служащихъ признаками зимы и измнчивой погоды.

Она уже теперь хорошо изучила вс окрестныя тропинки, и, погруженная въ размышленія по поводу полученнаго въ это утро извстія, оживленная чистымъ, хотя холоднымъ воздухомъ, незамтно шла все дальше и дальше, пока не очутилась въ разстояніи мили или двухъ отъ Грэнджа, на большой дорог, пролегавшей по нагорной равнин. Она не переставала думать о своихъ двухъ письмахъ, объ отрывкахъ изъ нихъ, которые постоянно приходили ей на память, точно неотвязная мелодія, отъ которой отдлаться нельзя.. Она испытывала странную смсь ощущеній — удовольствія и огорченія, огорченія изъ-за того, что люди воображали, что помолвка эта въ какомъ бы то ни было отношеніи можетъ быть для нея разочарованіемъ, удовольствія потому, что миссъ Персиваль хорошо, прилично, по своему вкусу пристроилась.

‘Она, вроятно, считаетъ это приличной партіей’, подумала она, и сильное презрніе примшалось къ ея удовольствію. Потомъ презрніе взяло верхъ надъ остальными чувствами.

‘Они,— пара’, думала она. ‘Поклонница и кумиръ, господинъ и служанка. О, я чувствую себя униженной при мысли, что особа одного со мной пола смотритъ на этого человка какъ на своего героя!’ Щеки ея пылали, глаза сверкали. ‘Значитъ, женщины достойны установившагося о нихъ мннія. Достоинъ любви и поклоненія женщины. Отчего, желала бы я знать? А еще такъ недавно онъ просилъ меня полюбить его, поклоняться ему. Какой образецъ постоянства. Вроятно, это длается въ наказаніе мн. Лора также думаетъ, что я наказана. Фи! Всякій, кто иметъ о насъ какое-нибудь понятіе, засмется при мысли, что Маріонъ предпочли мн. Можетъ быть, это оскорбительно для такого суетнаго существа, какъ я, но я дамъ на это единственный отвтъ, какой могу дать. Я должна занять свое мсто, она должна выйти замужъ изъ моего дома, какъ еслибъ она была моимъ самымъ близкимъ другомъ.

Маргарита нашла лучъ утшенія въ этой ршимости. Ей пріятно было думать, что она посіупитъ такъ великодушно, трижды заплатитъ жалкій долгъ, соберетъ горящіе уголья на головы тхъ, кто хочетъ привести ее въ смущеніе. Она знала, что миссъ Персиваль, при всхъ своихъ изъявленіяхъ благодарности, торжествуетъ. Она знала, что Морисъ Биддульфъ позволяетъ миссъ Персиваль торжествовать, позволяетъ ей воображать, что она отбила его у Маргариты, въ увренности, что послдняя никогда, ни подъ какимъ видомъ не скажетъ, что она отказала ему и вдобавокъ осмяла его.

Тутъ-то обнаружилось рыцарство Маргариты. На ея склонность къ подобнымъ поступкамъ и намекалъ Томъ Пирсъ, говоря, что Маргарита ‘не уметъ пробираться украдкой’. Ее странно возмущало фальшивое положеніе, въ которое она была поставлена. Но ей даже въ голову не приходило написать Лор и сказать: ‘Молчи, я отказала человку, котораго, по твоему, у меня отбили’, или отправить миссъ Персиваль любезное посланіе, намекнувъ въ немъ, что ея властелинъ не всегда былъ такъ безкорыстенъ, какъ теперь казался. Ей хотлось отмстить. Она была склонна къ борьб, и неспособна подставить правую щеку, когда ее ударили по лвой. Она просто мстила иначе, чмъ отомстило бы большинство женщинъ. Дв холодныя капли на щек наконецъ вывели ее изъ задумчивости. Она подняла голову. Были сумерки. Море, которое передъ тмъ было еще видно ей вдали, все сровато-багровое, теперь совершенно скрылось благодаря надвигавшимся сумеркамъ и густому срому туману, холодному морскому туману, составляющему частое явленіе на восточномъ берегу и представляющему истинное бдствіе для обитателей его. Накрапывалъ дождь. Втеръ, по временамъ, печально завывалъ, буря приближалась, ей слдовало сейчасъ же повернуть назадъ, если она не желала, чтобы ее застигла ночь. У нея не было зонтика, защитой ей служилъ только длинный, темный плащъ съ капюшономъ, да мягкая шляпа для дурной погоды.

Она повернула назадъ, оказалось, что втеръ дуетъ вкось съ сверо-запада. Наклонивъ голову, въ разввающемся по втру плащ шла она въ дому, и такъ какъ втеръ завывалъ у нея въ ушахъ, до нея не долетало никакихъ звуковъ, она не знала, есть ли вблизи кто-нибудь, пока Луисъ Бальдвинъ не осадилъ лошадь положительно возл нея, и она услышала его голосъ.

— Миссъ Персиваль, вы совершаете прогулку съ тою же энергіей, какой отличаются остальныя ваши дйствія.

Она подняла голову. На лиц ея отражался испугъ, оно еще оставалось мрачнымъ отъ мыслей, тснившихся въ ея голов, она сказала:

— Какъ видите, меня застигла буря. Но я не хочу васъ задерживать. Пожалуйста, позжайте дальше.

— Конечно, не поду,— отвчалъ онъ и, быстро сойдя съ лошади, перекинулъ поводья на руку и пошелъ рядомъ съ ней.

— Руперту лучше сегодня?— спросилъ онъ, и тутъ она въ первый разъ замтила въ его тон что-то особенное. Онъ говорилъ отрывисто, какъ давно не говорилъ съ нею.

— Да, благодарю,— отвчала она почти машинально. Мракъ сгущался быстре, дождь зачастилъ. ‘Меня застигла буря’,— сказала Маргарита. Словамъ ея суждено было оправдаться, и оправдаться вполн. Слдующій вопросъ его былъ:

— Что побудило васъ идти такъ далеко въ такой грозный день?

— Мн хотлось быть одной, я почти не замчала, куда иду. Я думала объ извстіи, которое получила сегодня утромъ.

— Неужели! Странно, я также сегодня утромъ получилъ извстіе, о которомъ много думалъ.

— Право? Это странное совпаденіе.

— Да. Я подлюсь съ вами моими новостями. Вы, конечно, сами разсудите, сдлать ли вамъ то же, или нтъ. Я получилъ письмо отъ товарища по университету. Онъ сообщаетъ мн, что нашъ бывшій знакомый, очень не-короткій знакомый,— по имени Морисъ Биддульфъ,— женится.

— Да!— слабо сказала Маргарита. Сердце ея замерло, она была совершенно поражена его тономъ.

— Да, и что длаетъ это совпаденіе еще боле замчательнымъ, такъ это — то, что онъ женится на особ, у которой одна фамилія съ вами — на нкоей миссъ Маріонъ Персиваль.

— О!

— Слыхали ли вы когда-нибудь о мистер Биддульф, или объ этой миссъ Персиваль?

— Да.

— Вы, можетъ быть, даже знали ихъ?

— Да, я ихъ очень хорошо знаю.

— Можетъ быть, миссъ Персиваль вамъ родня?

— Совсмъ нтъ.

— Это странно. Оказывается, что она гостила въ дом пріятельницы, въ ближайшемъ сосдств мистера Биддульфа. Хозяйку дома зовугь миссъ Баррингтонъ — Маргарита Баррингтонъ.

— Знаю. Я — Маргарита Баррингтонъ.

— Съ той минуты, когда я дочиталъ письмо моего друга, я былъ въ этомъ увренъ, такъ какъ былъ вполн убжденъ, что вы не миссъ Персиваль. Вы, значитъ, миссъ Баррингтонъ — богатая наслдница, недавно достигшая совершеннолтія, молодая двушка, фантазіи которой также необъяснимы, какъ красота ея замчательна, ршимость которой, осуществлять свои фантазіи, такъ сильна, что заставляетъ ее пренебрегать всякими препятствіями и сомнніями, которая нисколько не задумывается надъ средствами, лишь бы достигнуть цли.

— Можетъ быть, она и такая, для меня это безразлично. Я — она!— отвчала Маргарита, вскинувъ голову, какъ могла выше. Ее больше раздражалъ его тонъ, чмъ слова. Горделивой красавицей смотрла она съ своимъ вызывающимъ выраженіемъ. Если ему угодно выражаться въ такомъ тон, пусть его! Она была рада, что онъ сразу взялъ на себя иниціативу, прежде чмъ она унизилась, произнеся хотя бы одно слово извиненія. Теперь у нея его не вырвутъ. Она не сдастся до горькаго конца, и если онъ, говоря языкомъ мистера Ласселя, ‘растерзаетъ’ ея сердце, то и его собственное будетъ растерзано въ то же время, такъ какъ даже и теперь, среди сгущавшихся сумерекъ, она видла, что, когда онъ пытливо взглянулъ на нее посл своихъ послднихъ словъ, лицо его было мертвенно блдно, глаза искали встртиться съ ея глазами, выраженіе ихъ было почти молящее. Глядя на него, она сознавала, что любить его страстно, что худшій ли онъ или лучшій изъ этихъ трехъ ея обожателей, онъ одинъ заполонилъ ея сердце. Она любила его, но — ей вспомнилась миссъ Персиваль и ея властелинъ и повелитель — не той любовью, которая позволитъ топтать себя ногами, оттолкнуть не выслушавъ, обвинить несправедливо. Быть можетъ, Луисъ забылъ, быть можетъ, при всемъ своемъ ум, онъ даже не догадывался, что скажи онъ нсколько нжныхъ словъ, спроси ее шопотомъ: ‘не удерживалъ ли я васъ здсь сколько-нибудь?’ онъ могъ бы направить ее куда бы захотлъ, могъ бы услыхать съ устъ ея желанное признаніе. А въ отвтъ на такія слова, какія были имъ сказаны, она, конечно, должна была придать лицу своему каменное выраженіе, закалить свое сердце, и, побуждаемая единственно горемъ и страданіемъ, дать волю презрнію и негодованію. Какъ бы то ни было, онъ сыгралъ свою роль и самъ все испортилъ, да еще съ необыкновеннымъ тупоуміемъ, составляющимъ отличительную черту мужчинъ въ подобныхъ кризисахъ, теперь принялся подливать масло въ огонь, говоря:

— Не стану отрицать, что я уже нсколько времени былъ увренъ, что вы не та, за кого себя выдаете, но я уважалъ ваше инкогнито, въ силу убжденія, что какая-нибудь тяжкая нужда или какое-нибудь великое горе…

— А можетъ, быть, и что-нибудь позорное? Продолжайте, пожалуйста.

— Какая-нибудь тяжкая нужда или какое-нибудь великое горе могли заставить васъ принять его. Но когда я сегодня утромъ получилъ письмо пріятеля, имена, обстоятельства, многое забытое мною, разомъ вспомнились мн. Я былъ почти подавленъ, но не могъ сомнваться въ томъ, что заключеніе, къ которому я пришелъ, правильно. Вы не только не знаете нужды или горя, но вы, по вашему собственному сознанію, богаты, независимы, у васъ множество друзей.

— Это неправда. Никто, никогда отъ меня не слыхалъ, чтобъ у меня было множество друзей. Будь у меня друзья, которымъ я могла бы доврять…

Она оборвала рчь, досадуя на себя за то, что снизошла до чего-то похожаго на объясненіе.

— Ничмъ не загладить того, что вы сначала прибгли къ этому обману, не изъ какихъ-нибудь высокихъ или священныхъ побужденій, а просто для забавы, для препровожденія времени.

— ‘Для штуки’, какъ говорятъ школьники. Да, по этой именно причин я и надлала все это, и потому еще что мои друзья запрещали мн это. Такъ что-же?

— Такихъ вещей нельзя длать безнаказанно. Вы, можетъ быть, не думали объ уплат, но она еще должна быть внесена до послдняго пенни.

— Какая уплата, желала бы я знать?

— Пока вы забавлялись, другимъ было вовсе не до забавы. Вы позволили двумъ людямъ, съ которыми встрчались почти ежедневно, влюбиться въ васъ, вы это прекрасно видли, и не пытались вывести ихъ изъ заблужденія.

Маргарита вдругъ задрожала. Она не успла обрадоваться — не успла удивиться, такъ какъ онъ продолжалъ суровымъ, дловымъ тономъ:

— Вы дали мн урокъ, котораго я никогда не забуду. Послдствія его сойдутъ со мной въ могилу. Женщина, которая говоритъ неправду, теряетъ для меня всякую прелесть. Вроятно, вамъ это совершенно все равно, когда вамъ наскучитъ Фаульгавенъ, вы удете и будете забавляться въ другомъ мст. Что же до бднаго Джэка Маллабара,— понятно, что до такого незначительнаго доктора, какъ я, и до его чувствъ, вамъ нтъ никакого дла,— позвольте мн обратить ваше вниманіе на то, что, съ свтской точки зрнія, вамъ могли бы представиться худшія партіи, чмъ Джонъ Маллабаръ. Когда-нибудь вамъ придется отвчать ему, если онъ предложитъ вамъ одинъ вопросъ. Онъ во многихъ отношеніяхъ беззаботный малый, но онъ слишкомъ хорошій человкъ, чтобы служить игрушкой эгоистк, а вы его больно затронули.

Маргарита засмялась горькимъ смхомъ и гнвно сказала:

— Мн все равно, больно-ли я его затронула, и васъ также. Со времени моего прізда въ Блэкфордъ Грэнджъ, моей обязанностью было сдлать жизнь бднаго Руперта меньшимъ бременемъ для него, надюсь, что я въ этомъ успла. Что же касается до васъ и до мистера Маллабара, ни одинъ изъ васъ не можетъ сказать, чтобъ я когда-нибудь сказала слово, бросила взглядъ, или двинула пальцемъ, съ цлью возбудить привязанность кого-либо изъ васъ. Совсть моя чиста. А такъ какъ мы у ворогъ Грэнджа, а пожелаю вамъ добраго вечера. Нтъ, ни шагу дале, если вы не желаете оскорбить меня. Я предпочитаю идти одна.

Едва замтно наклонивъ голову, она вошла въ садъ, оставивъ его у воротъ на проливномъ дожд, предоставляя емуоправиться, какъ уметъ, посл только-что полученной души.

Глава XV.— Свадьба или похороны?

Незадолго до Рождества, Маргарита Баррингтонъ сидла одна въ гостиной своего Бекбриджскаго аббатства и предавалась отнюдь не пріятнымъ размышленіямъ.

Былъ холодный мрачный день. Зима настала рано, посл короткой и бурной осени. Сильный морозъ безъ снгу заковалъ землю въ желзныя цпи. Небо было сро и печально, шаги рзко звучали по замерзлой земл, любители катанья на конькахъ въ теплыхъ и яркихъ костюмахъ тснились на всхъ свободныхъ прудахъ. Маргарита была одта не для прогулки. Роскошный туалетъ ея отличался торжественнымъ характеромъ, плохо гармонировавшимъ съ временемъ дня и ея собственнымъ настроеніемъ. Платье изъ бархата и атласа, дорогое кружево у ворота и на рукавахъ, брильянты на груди, браслеты на рукахъ — все доказывало, что какое то торжество или состоялось, или предстояло.

Торжество, отпразднованное въ это утро, была свадьба Маріонъ Персиваль, свадьба, о которой Маргарита ршила, что она будетъ у нея въ дом.

Она привела свое ршеніе въ исполненіе. Невста была очень рада внчаться съ подобающимъ блескомъ изъ дома миссъ Баррингтонъ. Женихъ охотно согласился. Быть можетъ, онъ чувствовалъ себя нсколько во власти миссъ Баррингтонъ, не могъ же онъ совершенно забыть сцену, которая произошла между ними, въ одну майскую ночь, при свт звздъ и китайскихъ фонариковъ, въ саду мистера Пирса. Какъ бы то ни было, онъ уступилъ, свадьба была блестящая, если не многолюдная. Не смотря на то, что Маріонъ Персиваль была очень красива, очень мила, очень задумчива въ своемъ подвнечномъ наряд, Маргарита Баррингтонъ была олицетвореніемъ владлицы замка, прелестной хозяйки, и играла первенствующую роль. Молодые отправились въ путь почти тотчасъ посл свадебнаго завтрака. Маргарита не давала вечера, послдніе изъ не особенно многочисленныхъ гостей съ полъ-часа какъ разъхались. Больная миссъ Персиваль пошла къ себ въ комнату отдохнуть, трудно было ожидать, чтобъ она появилась въ гостиной въ этотъ вечеръ.

У Маргариты былъ еще гость — а именно Томъ Пирсъ, который пріхалъ къ ней на рождественскіе праздники, такъ какъ она отказалась провести ихъ съ его отцомъ, матерью и ихъ семьей въ Иркфорд. Томъ въ эту минуту находился вн дома.

Сказавъ вторую, имвшую огромный успхъ, рчь на свадебномъ завтрак, онъ поспшно вышелъ, и теперь забавлялся на одномъ изъ упомянутыхъ прудовъ. Нельзя было ожидать его возвращенія домой прежде, чмъ неодолимый призывъ голода не напомнить ему объ обд.

Миссъ Баррингтонъ оставила Блэкфордъ Гренджъ черезъ два дня досл своей ссоры съ Луисомъ Бальдвиномъ. До настоящей минуты ей удавалось найти себ столько дла, быть такъ постоянно занятой, что у нея не оставалось вовсе времени для размышленій о прошломъ. Теперь, въ минуту нежданнаго одиночества, на нее разомъ нахлынули воспоминанія. Вспомнилось ей, какъ она вошла въ домъ въ этотъ несчастный вечеръ, разставшись съ Луисомъ, какъ она съ трудомъ дождалась, чтобы съ нея сняли мокрое платье — такъ велико было ея нетерпніе видть мистриссъ Лассель, сказать ей все, умолять эту даму простить ее, если не ради ея самой, то ради Руперта.

Она описала мистриссъ Лассель свою печальную, полную недовольства, жизнь въ насимпатичной обстановк, говорила, никого не называя, о предложеніи Мориса Биддульфа, о томъ, какъ его видимое желаніе обладать ею изъ-за того только, что она богатая невста и хорошаго происхожденія, а вовсе не изъ-за того, чтобъ онъ видлъ въ ней любимую женщину, охладило ея сердце, пробудило въ ней цинизмъ, заставило ее оттолкнуть и осмять его. Она разсказала, какъ она пріхала въ Грэнджъ, недовольная цлымъ свтомъ и своей судьбой, и какъ первыя слова мистриссъ Лассель пріятно зазвучали въ ушахъ ея, какъ она нашла здсь любовь и миръ, и знала, что любовь эта относилась въ ней самой, а миръ возникъ изъ свободнаго общенія съ благородными и самоотверженными натурами.

— Я не могла отъ этого отказаться,— сказала Маргарита.— Я не могла порвать этихъ чаръ. Гоните меня, если хотите! Вините меня, я не посмю васъ упрекнуть за это. Но постарайтесь простить меня, ради Руперта.

Мистриссъ Лассель сдалась бы на эту мольбу, еслибъ въ этомъ была надобность, но ея не было. Она сжала Маргариту въ объятіяхъ, назвала ее своимъ ребенкомъ, своей милой дочерью, своей самоотверженной благодтельницей. Даже среди своего горя двушка нашла утшеніе въ этой глубокой и безкорыстной привязанности. Во время разговора съ мистриссъ Лассель, пытаясь объяснить ей свое внезапное огорченіе и сильное волненіе, Маргарита невольно открыла ей больше, чмъ намревалась. Сначала она слегка колебалась, но потомъ, съ горемъ, котораго скрыть не умла, разсказала обо всемъ, что произошло между нею и Луисомъ. Она высказала мистриссъ Лассель, какъ ее поразила его суровость и узкость его понятій, подлилась съ ней своимъ негодованіемъ, сказала, что не хочетъ никогда боле его видть. Мистриссъ Лассель была слегка озадачена, ее удивляли суровыя и невеликодушныя слова Луиса. Наконецъ она сказала:

— Онъ золъ отъ природы, Маргарита, но онъ любилъ васъ. Я разъ его въ этомъ уличила, и онъ не въ силахъ былъ этого отрицать. Онъ не хотлъ въ этомъ сознаться, по своей странной сдержанности, но онъ, не могъ, глядя мн въ глаза, отрицать этого. Если онъ васъ любитъ, онъ никогда не полюбитъ другую. Онъ, вроятно, былъ страшно разстроенъ, если наговорилъ вамъ такихъ вещей. Вы не должны забывать, какъ сильно сказывается въ немъ то, что французы называютъ les dfauts de ses qualits. Я часто бранила его за его болзненную гордость и впечатлительность. Ему не по силамъ было потрясеніе, испытанное имъ, когда оказалось, что вы, которую онъ считалъ бдной и вынужденной скрывать самое имя свое, богаты и независимы.

— Такъ пусть и остается ему не по силамъ,— сказала Маргарита.— Я никогда и говорить съ нимъ не буду, пока онъ не извинится передо мной, а онъ этого никогда не сдлаетъ. Вы, вроятно, хотите сказать, дорогая мистриссъ Лассель, что еслибъ я въ дйствительности была бдной, неимущей гувернанткой, которая бы всмъ была обязана ему — пріютомъ, любовью, положеніемъ, всмъ, онъ женился бы на мн въ увренности, что всегда будетъ на первомъ план, что ему, во всякомъ случа, не придется обязываться, никогда не придется унизиться, сказать: благодарю васъ. Но когда онъ убдился, что съ свтской точки зрнія я имю передъ нимъ преимущество, что ему пришлось бы измнить свой образъ жизни, свои условія, ршительно все, и все изъ-за жены… Ахъ, это ужасно! Онъ не предполагаетъ во мн никакого великодушія, онъ не довряетъ мн, онъ нападаетъ на меня, упрекаетъ меня, насмшливо издвается надъ моими фантазіями — я знаю, что имъ нтъ числа, но я бы ихъ вс подавила въ угоду хорошему человку, который полюбилъ бы меня — и говорить со мной такимъ тономъ, котораго я бы не снесла отъ самаго лучшаго и самаго мудраго человка въ мір. Не такъ ли это?

— Боюсь, что такъ. Но вы не должны слишкомъ строго судить о немъ. Вы должны простить его.

— Я пожму ему руку, когда онъ извинится передо мной, не прежде. Но простить его — никогда! Не прощу я человку, который ищетъ себ въ жены комнатную собачку, и сердится, убдившись, что женщина, которую онъ хотлъ-было выбрать, не такова. Онъ долженъ уважать мою личность, или я никогда боле не обращу на него никакого вниманія.

Мистриссъ Лассель не старалась поколебать эту ршимость. Можетъ быть, она надялась, что время поколеблетъ ее, быть можетъ, находила, что суровость Луиса заслуживаетъ наказанія. Тяжело было прощаніе Маргариты съ Рупертомъ, который плакалъ и не хотлъ утшиться. Рыдая, онъ сказалъ Маргарит:

— Ахъ, даже Луисъ не замнитъ мн васъ.

Сердце Маргариты запрыгало при этихъ словахъ. Значитъ, Луисъ не всегда могъ уничтожить ея положительное вліяніе силой своего отрицательнаго совершенства. Это же побудило Маргариту шепнуть мальчику:

— Не говори ему этого. Это огорчитъ его.

Она общала вскор возвратиться къ нему, и взяла съ мистриссъ Лассель слово, что она вызоветъ ее, еслибъ здоровье мальчика сколько-нибудь ее встревожило. Потомъ она ухала, вырвалась изъ Фаульгавена до возвращенія Джона Маллабара изъ Лондона, не видавшись боле съ Луисомъ. Гордость дала ей силу все это спокойно пережить, но воспоминаніе о несчастной ссор съ Луисомъ не переставало ее мучить, ничто не могло изгладить тупой, ноющей боли, соединенной съ этимъ воспоминаніемъ — боли, которая смнялась иной разъ боле острымъ ощущеніемъ — мыслью: ‘Онъ любитъ меня, я люблю его, и мы другъ для друга не существуемъ’. Когда миссъ Персиваль спросила ее о причин ея внезапнаго отъзда изъ Фаульгавена, она небрежно отвтила, что ей все это надоло и что письмо миссъ Персиваль послужило для нея желаннымъ предлогомъ возвратиться домой.

— Такъ они узнали ваше настоящее имя?

— О, да! Я все объяснила мистриссъ Лассель. Мы разстались самыми лучшими друзьями, я какъ-нибудь поду къ ней гостить. А теперь, моя милая, мы займемся приготовленіями къ вашей свадьб.

Приготовленія шли своимъ чередомъ, свадьба была отпразднована и мистриссъ Биддульфъ простилась съ Маргаритой покровительственнымъ тономъ замужней женщины, какъ бы желая уврить ее въ своемъ дальнйшемъ расположеніи и доброжелательств, чмъ сильно разсмшила владлицу Бекбриджскаго замка.

Все это Маргарита быстро перебирала въ ум, пока немного отдыхала, прежде чмъ подняться наверхъ и раздться. Пламя камина играло, то на темно-коричневомъ атлас и бархат ея платья, то на желтоватыхъ, старыхъ кружевахъ, то на сверкающихъ брилліантахъ, то на блестящей діадем ея красновато-золотистыхъ волосъ. Она закрыла глаза и откинулась на спинку стула. Эта прелестная двушка, въ цвт молодости и красоты, думала:

— Какъ мало прошло времени со дня моего совершеннолтія, а между тмъ сколько событій. Вроятно, Морисъ Биддульфъ воображаетъ, что наказалъ меня, предпочтя мн эту двушку. Чтожъ, пускай его! Это его радуетъ, а мн не вредитъ. Луисъ,— она измнилась въ лиц, вздохъ вырвался изъ груди ея:— съ нимъ кончено. Джонъ Маллабаръ — знаю, что его слдовало бы мн полюбить, по всмъ правиламъ. Если это долженъ быть одинъ изъ трехъ, изъ этихъ трехъ — это долженъ быть онъ. Но разв необходимо, чтобъ это былъ одинъ изъ нихъ?

Дверь отворяется, слуга докладываетъ.

— Къ вамъ джентльменъ, сударыня.

Глава XVI.— Больно затронула.

Маргарита открыла глаза, окинула комнату медленнымъ взглядомъ и убдилась, что пока она сидла съ закрытыми глазами, совершенно стемнло. Въ камин по прежнему горлъ яркій огонь, освтившій высокую фигуру, красивое, доброе,честное лицо, темные глаза, которые пытливо смотрли на нее,словомъ, фигуру Джона Маллабара, о которомъ она только-что думала.

— Мистеръ Маллабаръ!— воскликнула она, поднимаясь съ мста.

Онъ подошелъ, протянулъ ей руку и сказалъ:

— Да, это я. Вы не ожидали меня видть.

Она пыталась выговорить: ‘Нтъ, но я вамъ очень рада’, но не могла, да и онъ, казалось, не ожидалъ никакихъ подобныхъ увреній.

Онъ положилъ свою шляпу на столъ, сталъ на ковр у камина и молча смотрлъ на нее. Маргарита замтила въ немъ большую перемну. Сердце ея замерло подъ вліяніемъ печальнаго предчувствія. Сердце ея было мягкое, ей тяжело было оскорбить или обидть кого бы то ни было. Мысль, что ей придется подвергнуть такое благородное существо величайшей нравственной пытк, уже заране терзала ее. Никогда не былъ онъ такъ красивъ, какъ въ настоящую минуту, съ этимъ ршительнымъ выраженіемъ лица, по которому она догадывалась, что онъ приготовился въ борьб и уступитъ не легко. Слова Луиса Бальдвина были слишкомъ справедливы. Маллабара, дйствительно, ‘больно затронули’. Пока онъ молчалъ, Маргарит пришла въ голову безумная мысль. Въ сущности, ея инстинктъ также, какъ ея разсудокъ, говорилъ ей, что онъ лучшій изъ этихъ трехъ людей, которые вс, въ такое короткое время, любили ее и говорили ей о своей любви — онъ благороденъ, чистосердеченъ и великодушенъ. Посл того, какъ она получила понятіе о суровой и неподдающейся на компромиссы сторон характера Луиса, она его боялась. Не ршиться ли ей все разомъ поставить на карту, не сказать ли ‘да’ Джону Маллабару? Онъ увезетъ ее такъ далеко отъ Фаульгавена, какъ только она пожелаетъ, на столько времени, на сколько она захочетъ, и она, если не сойдетъ съ ума или не окажется очень дурной женщиной, должна будетъ со временемъ хоть сколько-нибудь къ нему привязаться.— ‘Ужасныя соображенія’!— говоритъ чопорность,— ‘неприличныя, безстыдныя’. Вы достойны всякихъ похвалъ, милая чопорность, вы, безъ сомннія, прекрасный другъ тмъ, кто нуждается въ вашемъ покровительств, но вы не можете отрицать, что такія ужасныя соображенія ежедневно приходятъ въ голову женщинамъ и приличнымъ, и скромнымъ, и что он очень часто разршаются въ благопріятномъ смысл. Прежде чмъ Маргарита могла придти къ какому-нибудь заключенію, Джонъ Малдабаръ заговорилъ и она вынуждена была прислушаться къ его словамъ:

— Поврите ли, что я почти все это время былъ въ Лондон. У меня было очень много дла. Ничего не зная о томъ, что происходило въ Фаульгавен, я спокойно оставался въ город. Я вернулся домой третьяго дня, вчера навстилъ мистриссъ Лассель, спросилъ о васъ, гд вы, и она мн сказала…

— Что давала у себя пріютъ обманщиц.

— Обманщица! вы!— повторилъ онъ съ досадой.— Это доказываетъ, какія ложныя понятія вамъ внушены на счетъ вашей ангельской доброты. Она говорила о васъ съ восторгомъ, съ самой горячей дружбой. Она стала, что до вашего отъзда они и представить себ не могли, до какой степени вы были солнцемъ ихъ дома, что вы возвратились домой, потому что ваша пріятельница должна внчаться изъ вашего дома, а также — извините мою откровенность, но отъ нея зависитъ многое,— потому, что у васъ кажется произошла ссора съ Луисомъ Бадьдвиномъ, который сказалъ что-то, чего не имлъ права говорить вамъ. Она сказала мн его по секрету, говоря, что ей такъ грустно, что она чувствуетъ себя такой одинокой, что Луисъ ихъ совсмъ оставилъ.

Маллабаръ остановился и бросилъ на нее серьезный, задумчивый взглядъ. Передъ этимъ взглядомъ Маргарита не могла ни отрицать, ни вдаваться въ діалектическія тонкости. Она чувствовала, что теперь не до деликатничанья, не до сомнній, не до препирательствъ. Она отвчала ему съ насильственнымъ спокойствіемъ:

— Мистриссъ Лассель была права. Онъ наговорилъ мн такихъ вещей, которыхъ я не простила бы никому. Я не могла оставаться въ дом, гд рисковала часто видть его.

— Я не сообщалъ мистриссъ Лассель моего намренія. Я видлъ, что она огорчена, и не хотлъ огорчать ее еще сильне. Она не иметъ никакого понятія о томъ, что у меня было на ум.

— Какъ я рада!— шопотомъ сказала Маргарита.

— Я сказалъ, что сожалю о происшедшей ссор. Быть можетъ, сказалъ я, она скоро обойдется.

— Никогда,— сказала Маргарита, нахмуривъ брови.

— Тогда,— сказалъ онъ, посл паузы, очень спокойно и кротко:— скажите, Маргарита, не будетъ ли когда-нибудь надежды для меня, я не говорю теперь, но когда-нибудь?

Пауза. Она сидла съ блднымъ лицомъ и высоко вздымающейся грудью, крпко сжавъ руки. Потомъ она призвала на помощь всю свою ршимость, и выговоривъ одно слово: нтъ, попыталась твердо взглянуть на него, но взглядъ, который она встртила, потрясъ ее до глубины души. ‘Больно затронула’ было слабое выраженіе для описанія раны Джона Маллабара. Но разъ произнеся это нтъ, хотя самымъ мягкимъ тономъ, она держалась за это слово, какъ за свою единственную надежду.

Безполезно описывать эту сцену въ подробностяхъ. Прежде чмъ она кончилась, Маргарита была подавлена и измучена, боле потрясена, если мене огорчена, чмъ онъ. Ничто не могло быть для нея ужасне этого. Было истинной пыткой быть вынужденной видть его сердце открытымъ передъ ней, понимать всю силу страсти, которую она внушила ему, видть его поблднвшее лицо, слышать его страдальческій голосъ, видть передъ собой полное разрушеніе всего, твердости, гордости, всего, среди его мучительной мольбы. Это не была быстро вспыхнувшая страсть мальчика. Это было глубокое чувство глубокой натуры. ‘Это была’, какъ онъ сказалъ ей въ теченіи этого свиданія, ‘такая любовь, которую можно испытать только разъ, дв подобныхъ страсти въ жизни способны убить человка’. Она по прежнему повторяла нтъ, не возражая ни на какіе аргументы, не отвчая ни на какіе вопросы, не въ силахъ понять ничего, кром того, что она обязана отказать.

Наконецъ она встала съ дивана, на который бросилась, и взглянула на него, шопотомъ повторяя то же слово въ двадцатый разъ, и сопровождая его взглядомъ, походившимъ на мольбу о пощад. Никто никогда тщетно не взывалъ къ Джону Маллабаръ о пощад, никакая женщина, никакой ребенокъ. Взглядъ сдлалъ то, чего ея голосъ сдлать не могъ. Онъ замолчалъ, взглянулъ на нее блуждающими глазами и сказалъ:

— Можетъ быть, я забылся, я не совсмъ ясно сознаю, что длаю, но мн кажется, я не долженъ боле настаивать.

Съ этимъ, не прибавивъ боле ни звука, безъ прощальныхъ взглядовъ и рчей, онъ повернулся, опустивъ голову на грудь, и вышелъ изъ комнаты, не оглядываясь. Маргарита оперлась руками о каменную доску, опустила на нихъ голову и такъ простояла нсколько времени, слишкомъ обезсилвъ нравственно, чтобы двинуться съ мста.

‘Я хотла видть жизнь,— устало думала она.— Если это часть жизни, лучше вовсе не родиться!’ Она, наконецъ, собралась съ силами, чтобы позвать горничную, и объявила ей, что больна и никого боле въ этотъ вечеръ видть не желаетъ. Потомъ она потащилась наверхъ, заперлась въ своей комнат и бросилась на диванъ, чтобы проплакать всю ночь, думая о Маллабар, который ушелъ отъ нея во мракъ ночи, безъ тни надежды, человкомъ, надломленнымъ на всю остальную жизнь изъ любви въ ней.

‘Я когда-то мечтала,— думала она,— что никто, кто меня полюбитъ, никогда не будетъ отъ этого несчастне, но счастливе, а теперь, что сталось съ Джономъ, что съ Луисомъ? Да что и со мной самой? я, несчастное яблоко раздора!’

Глава XVII.— Опята Блэкфордъ Гранджъ.

Нсколько дней спустя Маргарита получила отъ Руперта письмо, въ которомъ онъ писалъ:

‘Все стало печально со времени отъзда моей дорогой Маргариты. Луисъ такъ грустенъ, вы не можете себ представить, какъ грустенъ. Джонъ Маллабаръ ухалъ за границу. Онъ прізжалъ сюда проститься. Онъ смотрлъ совсмъ больнымъ, и почти не говорилъ. Я думаю, что онъ похалъ лечиться, хотя странно подумать, чтобы съ нимъ могло что-нибудь приключиться, не правда ли? Я спросилъ его, отчего онъ детъ, и онъ сказалъ оттого, что въ Маллабаръ-корт завелось привидніе, и по совщаніи съ самыми свдущими магиками о томъ, какъ бы отъ него освободиться, они вс согласились съ нимъ, что краска и бумага для замазыванія и заклейки дверей будутъ лучшими средствами для заклинанія его. Онъ говоритъ, что намренъ на-глухо задлать множество комнатъ, но, кажется, сямъ еще не зналъ, на что ршиться. Потомъ я спросилъ, куда онъ детъ, но онъ отвчалъ, что не знаетъ, что онъ собирается совершить то, что нмцы называютъ: еще Reise in’s Blaue, что значитъ путешествіе неизвстно куда, причемъ цль его всего меньше извстна самому путешественнику. Я никогда прежде не слыхалъ отъ Джона такихъ рчей, и къ довершенію всего онъ узжаетъ до окончанія охотничьяго сезона! Онъ — членъ здшняго общества охоты, такъ что мой отецъ замнитъ его до его возвращенія’.

Этого было довольно для Маргариты: ‘детъ за границу’ — легко могла она себ представить, что означали эти слова для Джона Маллабара, какъ уныло они звучали въ его ушахъ. Быть можетъ, если бы пришла Маллабару мысль вторично създить въ Бекбриджское аббатство, и войти неожиданно къ Маргарит, пока она сидла, пробгая письмо Руперта влажными глазами, съ сердцемъ переполненнымъ раскаяніемъ и состраданіемъ,— и одно слово, одинъ взглядъ, въ которомъ душа сказалась бы душ, могли бы иначе все устроить, измнить всю его и ея жизнь. Но, случилось, что онъ въ эту самую минуту былъ въ Лондон, на станціи желзной дороги, гд бралъ билетъ для себя и своей собаки въ Парижъ, съ смутной мыслью, что изъ этого города можно потомъ попасть во вс страны земного шара. Онъ говорилъ себ также, что еслибъ онъ и не почувствовалъ склонности въ путешествіямъ, этотъ городъ снабженъ боле разнообразными и веселыми средствами убить время и топить горе, чмъ всякій другой въ цломъ мір.

Въ теченіи двухъ мсяцевъ, января и февраля, время медленно тянулось, а Маргарита все еще оставалась въ своемъ старомъ, деревенскому дом, не чувствуя желанія оставить его. Ей удалось убдить мистриссъ Лассель общать ей, что, когда погода станетъ тепле и весна установится, она прідетъ въ Бекбриджъ и привезетъ съ собою Руперта, но однажды утромъ она получила отъ мистриссъ Лассель письмо, въ которомъ та писала:

‘Не сочтете ли вы меня большой эгоисткой, если я попрошу васъ пріхать къ намъ, хотя бы на короткое время? Рупертъ чувствуетъ себя далеко не хорошо, онъ тоскуетъ на васъ, по крайней мр онъ воображаетъ, что будь вы только здсь, ему было бы лучше. Можетъ быть, это заблужденіе, Богъ всть! но мн хотлось бы дать ему возможность осуществиться. Постарайтесь пріхать. Вамъ будетъ страшно скучно — даже скучне прежняго. Вы знаете, какъ невеликъ нашъ кружокъ. Рупертъ, конечно, сообщилъ вамъ, что Джонъ Маллабаръ ухалъ, никто не иметъ и смутнаго понятія о времени его возвращенія. Мы думаемъ, что тутъ замшана любовь, вроятно къ кому-нибудь, съ кмъ онъ встрчался въ Лондон, когда пробылъ тамъ такъ долго, но его оживляющее присутствіе не будетъ разнообразить вашего пребыванія здсь. Вы можете даже не видать Луиса Бальдвина. Онъ не бываетъ здсь такъ часто, какъ бывалъ. Я не могла одобрить его поступка съ вами, мн пришлось высказать ему это. Все это очень странно, дорогая, для такой молодой двушки, какъ вы, не правда ли? А все же я прошу васъ — прізжайте ради моего мальчика, если не ради меня’!

Черезъ нсколько дней Маргарита была въ Блэкфордъ Грэндж. Съ чувствомъ, похожимъ на грусть, оглянулась она вокругъ, выходя изъ вагона, увидала мистера Ласселя, который стоялъ на платформ — онъ выхалъ ей на встрчу — и живо представила себ всю разницу между настоящимъ пріздомъ и первымъ, между этимъ печальнымъ и холоднымъ днемъ въ конц февраля и тмъ свтлымъ денькомъ въ начал мая. Она молчала почти во все время пути ихъ до Грэнджа, трудно было бы ей ршить, что преобладало въ душ ея: горе или радость, когда они вошли, и мистриссъ Лассель сжала ее въ объятіяхъ, и Дамарисъ стремительно бросилась ей навстрчу. Но когда она склонилась надъ кушеткой Руперта и замтила на его исхудаломъ и холодно-озабоченномъ лиц слезы и улыбку, услыхала его слова: ‘теперь я доволенъ’, тогда она почувствовала и сказала себ: ‘я также довольна’.

Былъ конецъ февраля, погода стояла непостоянная, бурная. Когда бури стихали, наступалъ жестокій моровъ, когда морозъ спадалъ, буря снова разражалась, ‘бездна звала бездну’, втеръ завывалъ, отъ неба вяло холодомъ.

Маргарита нашла въ состояніи здоровья Руперта явную перемну въ худшему. Хотя онъ нсколько оживился посл ея прізда, любилъ, чтобы она сидла съ нимъ, разговаривала, читала ему, онъ былъ однако такъ слабъ и немощенъ, что нуждался въ постоянныхъ попеченіяхъ Луиса Бальдвина. Но Луисъ и Маргарита никогда не встрчались. Она какъ будто инстинктивно угадывала, когда онъ бывалъ въ дом, и когда знала, что онъ тамъ, обыкновенно уходила въ свою комнату. Рупертъ былъ въ отчаяніи отъ ихъ разрыва, но даже въ угоду ему Маргарита не соглашалась уступить.

— Нтъ, милый,— сказала она,— есть вещи, которыхъ нельзя простить, а мистеръ Бальдвинъ наговорилъ мн такихъ вещей. Мы не будемъ объ этомъ говорить.— Джона Маллабара, конечно, не было. Маргарита была очень рада узнать, что никто и не подозрвалъ о его путешествіи въ Бекбриджъ. Она ршила, что никто никогда не узнаетъ объ этомъ отъ нея.

Она не боялась встрчи съ Луисомъ, она ни въ какомъ отношеніи не опасалась ея, но все-таки не желала даже видть его, а тмъ боле быть вынужденной говорить съ нимъ, или слушать его. Человкъ, котораго колесовали, хотя бы онъ оправился отъ ранъ своихъ, едва ли почувствуетъ сильное желаніе взглянуть на орудіе своей пытки. Слова Луиса растерзали душу Маргариты тмъ сильне, что она сознавала, что, не смотря ни на что, уваженіе ея къ нему еще существуетъ и всегда будетъ существовать. Она никогда не говорила о немъ, никогда не упоминала его имени, и даже Рупертъ, посл одной или двухъ тщетныхъ попытокъ, пересталъ говорить съ ней о немъ. А между тмъ, однажды, возвращаясь съ короткой прогулки, она увидала у крыльца лошадь Луиса, изъ чего, конечно, заключила, что онъ сидитъ у Руперта. Въ эту минуту она все забыла. Этотъ гндой Безстрашный, съ лоснящейся шерстью, былъ ей старый другъ, она погладила его и воскликнула:

— Что, старина, узнаешь меня?

Лошадь ее узнала, это было очевидно, и по своему выразила, что очень рада этой встрч. Она стояла возл нея, продолжая ласкать ее. Легкій звукъ заставилъ Маргариту вздрогнуть, оглянуться съ сильно бьющимся сердцемъ и поспшно войти въ домъ. Ни за что въ мір не хотла бы она, чтобы владлецъ лошади зналъ о ихъ дружеской встрч.

Глава XVIII.— Requiescat in pace.

Былъ совершенно ясный день въ конц марта. Погода наконецъ измнилась. Въ воздух чувствовалась весна. Птицы пли. Первые ранніе цвты блой буквицы выглядывали изъ своихъ листочковъ на поросшихъ травою сватахъ. Весело смотрли яркіе цвты шафрана и снжинки изъ бордюра, окаймлявшаго, въ вид ленты, аллею, они какъ будто улыбались, когда сквайръ и Маргарита Баррингтонъ, верхомъ, медленно отъхали отъ дому, направляясь въ большой дорог. Онъ давно общалъ прогуляться съ нею по полямъ въ первый, дйствительно хорошій день, а въ прелести этого дня сомннія быть не могло.

Мистриссъ Лассель и дочь ея хали кататься въ другую сторону. Рупертъ, когда его спросили, что онъ намренъ длать, объявилъ, что вроятно останется дома или, если будетъ, расположенъ, позоветъ Джона и пройдется по саду. Съ тмъ они и оставили его, предполагая, что Луисъ Бадьдвинъ, вроятно, задетъ.

Пріятная это была прогулка по окаймленнымъ изгородями дорожкамъ, когда во всемъ чувствовалось пробужденіе весны, въ воздух, въ чириканьи птицъ, въ ярко-голубомъ неб, въ мор, ослпительно сверкавшемъ вдали. А между тмъ часто въ такіе-то именно дни и пробуждаются въ ум нашемъ самыя грустныя мысли, а въ сердце прокрадываются самыя печальныя предчувствія.

Таковы были ощущенія Маргариты Баррингтонъ, пока она хала рядомъ съ мистеромъ Ласселемъ, и, глядя черезъ темныя изгороди, на которыхъ начинали появляться первые, прелестные, желтовато-зеленые побги, видла, за поросшими травою дюнами, море. Не смотря на яркую веселую картину, ей невольно приходили на умъ странныя, печальныя строфы одного стихотворенія.

Ей вспомнился жаркій лтній день, въ который, нсколько мсяцевъ тому назадъ, въ прошедшія, счастливыя времена, Луисъ прочелъ это стихотвореніе ей и Руперту, и она вздохнула.

Прогулка ихъ была такъ продолжительна, что было боле шести часовъ и сумерки почти наступили, когда они, наконецъ, въхали въ ворота Гранджа. Медленно поднялись они на пригорокъ, и, когда остановились у дверей, одинъ изъ грумовъ подошелъ взять лошадей. Несмотря на сумерки Маргарита замтила, что лицо грума было серьёзно, даже уныло. Когда мистеръ Лассель снималъ ее съ лошади, грумъ сказалъ своему господину:

— Приказано сказать вамъ, сэръ, что мистеръ Бальдвинъ здсь и желаетъ васъ видть. Съ мистеромъ Рупертомъ несчастіе.

— Что?— воскликнулъ мистеръ Лассель и поблднлъ, тогда какъ Маргарита, сердце которой переполнилось внезапнымъ и ужаснымъ страхомъ, молча смотрла на грума и уловила на лиц его нчто такое, что заставило ее порадоваться что мистеръ Лассель поспшилъ въ домъ. Она послдовала за нимъ. Когда они вошли въ валу, дверь классной отворилась, Луисъ Бальдвинъ вышелъ изъ нея, притворилъ ее за собою, и движеніемъ руки попросилъ ихъ войти въ гостиную. Даже тутъ — даже въ эту минуту сильнаго страха — Маргарита, съ внезапной острой болью замтила перемну, происшедшую въ лиц Луиса. Невозможно, чтобъ этотъ изможденный видъ, эта худоба и блдность, этотъ грустный взглядъ были вызваны однимъ сегодняшнимъ несчастіемъ.

— Что случилось? Что съ моимъ сыномъ? Жена вернулась? поспшно спросилъ мистеръ Лассель.

— Я право не знаю, какъ и сказать вамъ, что случилось,— сказалъ Луисъ,— но мн кажется, лучше не тянуть. Пока васъ никого дома не было, Рупертъ объявилъ Джону, что сегодня не намренъ выходить и что, если Джонъ хочетъ, то можетъ идти со двора, что тотъ и сдлалъ. Но Рупертъ, должно быть, почему-то измнилъ потомъ свое намреніе. Можетъ быть, прелестная погода соблазнила его. Во всякомъ случа онъ вышелъ изъ дому и отправился въ садъ. Онъ добрался до моста…

— До моста!— повторила Маргарита.

— Они думаютъ… Джонъ думаетъ — онъ уходилъ не надолго, онъ-то и нашелъ его — что онъ вроятно пытался нарвать цвтовъ на берегу, потерялъ равновсіе и упалъ въ воду. Онъ, бдный мальчикъ, утонулъ, умеръ,— сказалъ Луисъ, въ голос котораго слышалось страшное горе. Къ счастію, они внесли его въ домъ и позвали меня до возвращенія его матери.

— Ахъ, его мать!— простоналъ сквайръ, который все время стоялъ прислонившись къ стн и весь дрожалъ.— Жена, гд она?

— Они внесли его въ классную,— сказалъ Луисъ.— Она тамъ и никто не можетъ заставить ее двинуться съ мста. Я былъ тамъ, но она не взглянула на меня, не сказала ни слова.

Но мистера Ласселя уже не было. Луисъ не докончилъ своей фразы. Рыданіе заглушило его голосъ. Онъ отвернулся къ окну, прислонился къ нему головой и смотрлъ на садъ, на террасу, на отлогіе зеленый сватъ, на быстро несущійся ручей и на мостъ изъ сроватаго камня.

— Ахъ!— воскликнулъ онъ, наконецъ:— теперь имъ будетъ здсь невыносимо тяжело. Какъ имъ жить здсь, когда этотъ видъ у нихъ постоянно передъ глазами?

Онъ ходилъ по комнат, глотая слезы, которыя продолжали подступать въ горлу. Жизнь его была не слишкомъ веселая за послднее время, мысли — не слишкомъ утшительныя для его самолюбія. Да онъ и любилъ Руперта любовью друга, брата, благодтеля, съ того времени, какъ сдлался его опорой въ страданіи и болзни.

Маргарита, собираясь выйти изъ комнаты, нарушила свой обтъ. Она сказала, что не заговорить съ Луисомъ Бальдвиномъ, пока онъ не извинится передъ ней.

— Какъ вы думаете, скоро онъ умеръ?— спросила она?

— Полагаю, что такъ,— былъ отвтъ, причемъ онъ внезапно прекратилъ свою прогулку и стоялъ неподвижно, глядя на нее.— Во всякомъ случа,— продолжалъ онъ,— очень быстро,— и — стараясь не встрчаться съ ней глазами — можете утшаться мыслью, что онъ избавленъ отъ долгой томительной болзни, отъ страданій, которыя могли бы тянуться до безконечности, исходомъ которыхъ была бы только смерть. Ему было уже гораздо хуже, но самое худшее было еще впереди. Онъ этого избгъ. Любимцы боговъ умираютъ въ молодости.

— Радуюсь слышать это,— сказала Маргарита, выходя изъ комнаты.— Да почіетъ онъ въ мир,— прошептала она, поднимаясь на лстницу.— Въ мир наконецъ!

Глава XIX.— Ради его, если не ради меня.

Позднимъ утромъ, спустя два дня, Маргарита вошла въ классную. Руперта такъ и не выносили оттуда. Гробъ его стоялъ на низкой подставк среди полутемной комнаты, которую всегда считали исключительно его комнатой и въ которой находились вс его книги и другіе любимые имъ предметы: его маленькія коллекціи камней, минераловъ, растеній, все, съ помощью чего онъ короталъ, или старался коротать часы утомленія и страданія. Рыданіе подступило къ горлу Маргариты, когда она вошла, замтила, въ какомъ все порядк, и поняла, что его жалкія маленькія блдныя ручки никогда боле не дотронутся до этихъ предметовъ. Вечеромъ должны были закрыть на вки это его послднее тсное ложе, и ей хотлось положить ему на грудь цвты, и еще разъ, на прощанье, коснуться губами его лба. Она держала въ рук букетъ блыхъ и желтыхъ нарциссовъ — его любимыхъ цвтовъ. Какъ часто они вмст смялись надъ миомъ о прекрасномъ юнош, который смотрлъ на собственное отраженіе въ темной водной глубин до тхъ поръ, пока не умеръ отъ любви въ собственной крас.

— Мн отъ этого не умереть, Маргарита,— говаривалъ онъ ей, съ своимъ полу-насмшливымъ полу-веселымъ смхомъ.

Долго смотрла она на холодное и спокойное лицо мальчика, потомъ медленно принялась раскладывать свои цвты на его груди въ вид грубаго, простого креста. Слезы ея ручьемъ лились на нихъ, пока она продолжала свою работу, такъ что почти ослпили ее, и ей пришлось остановиться на минуту. Она нсколько времени плакала, закрывъ лицо платкомъ. А когда снова подняла голову, то замтила, что она не одна. Луисъ стоялъ по другую сторону неподвижной фигуры, и молча смотрлъ на нее.

— Вы также пришли сказать послднее: прости?— почти шопотомъ спросила Маргарита.

— Да, я не могъ бы отпустить его безъ этого. Радуюсь, что вы еще прибавляете цвтовъ.

Быстрымъ порывистымъ движеніемъ Маргарита протянула ему цвты, которые еще оставались у нея въ рукахъ.

— Не докончите ли вы?— спросила она.

Онъ взялъ у нея цвты, ихъ руки и глаза встртились. Глаза Луиса были темне обыкновеннаго, въ нихъ отражалось волненіе, глаза Маргариты были отуманены слезами. Онъ расположилъ остальные цвты, а потомъ, сложивъ руки, снова взглянулъ на нее и сказалъ тихимъ, не совсмъ твердымъ голосомъ,

— Маргарита, я согршилъ противъ васъ, но я раскаялся съ полнымъ смиреніемъ. Можете ли вы простить меня ради его, если не ради меня?

Слова эти были знакомы Маргарит. Она сама ихъ говорила. Мать его просила ее пріхать къ нимъ: ‘если не ради меня, то ради Руперта’. Теперь Луисъ употребилъ ихъ. Многое длалось, многое прощалось ‘ради Руперта’. Она протянула ему руку и сдавала дрожащимъ голосомъ:

— Ради обоихъ, Луисъ, и отъ всей души, если вы окажете мн ту же милость.

— Если вы думаете, что нуждаетесь въ ней, да,— отвчалъ онъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Рупертъ мирно спитъ посл бурной лихорадки своей молодой жизни. Между Маргаритой Баррингтонъ и Луисомъ Бальдвиномъ, посл этого ихъ примиренія, никогда боле не происходило крупной ссоры. А между тмъ въ послдующіе годы ихъ брачной жизни, хотя они льнули другъ къ другу, бывали минуты почти страшнаго разочарованія. Это не идеальный бракъ — да и много ли такихъ браковъ! Но это бракъ изъ довольно удачныхъ, говоря вообще.

Много прошло времени прежде, чмъ Джонъ Маллабаръ возвратился въ домъ своихъ предковъ. Много было въ его жизни событій въ позднйшія времена, но здсь не мсто говорить о нихъ.

Мистриссъ Пирсъ всегда утверждаетъ и всегда будетъ утверждать, что она знала, что Маргарита Баррингтонъ надлаетъ глупостей, какъ только будетъ предоставлена собственному благоразумію, что она несомннно могла бы получить Мориса Биддульфа, еслибъ вела игру свою, какъ слдуетъ, и что во всякомъ случа могла бы сдлать блестящую партію.

Бальдвины и Биддульфы находятся и вроятно останутся въ хорошихъ, если не дружескихъ отношеніяхъ. Мистриссъ Биддульфъ такъ свыклась съ блескомъ своего новаго положенія, что ей становится досадно, когда мужъ любезно-покровительственнымъ тономъ говоритъ ей, что она добрая жена и представляетъ прекрасный образецъ ‘успховъ по заслугамъ’. Луисъ Бальдвинъ никогда не могъ окончательно примириться съ состояніемъ жены, ни она съ его ненавистью къ этому состоянію.

О. П.

‘Встникъ Европы’, NoNo 4—5, 1882