Испытание, Фотергилль Джесси, Год: 1879 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 260 минут(ы)

ИСПЫТАНІЕ.

РОМАНЪ
ДЖЕСИ ФОТЕРГИЛЬ ¹.

¹ Настоящій романъ, подъ названіемъ ‘Probation’, появляющійся въ журнал ‘Temple Bar’, иметъ большой успхъ въ Англіи, и, дйствительно, по новизн сюжета, представляющаго хлопчато-бумажный голодъ 1862 г. въ Ланкашир, по любопытнымъ картинамъ фабричной жизни и по бойкому, реальному разсказу ‘Испытаніе’ составляетъ самое выдающееся явленіе среди массы романовъ, ежедневно выходящихъ въ Лондон. Хотя авторъ скрылъ свое имя для англійской публики подъ названіемъ — анонимъ и только выставилъ его впервые на лейпцигскомъ изданіи романа ‘Первая Скрипка’, но онъ пользуется большой извстностью, благодаря блестящимъ очеркамъ семейнаго быта современныхъ нмцевъ, преимущественно пруссаковъ, очерки эти, подъ названіемъ ‘Нмецкая домашняя жизнь’ (German Home life), появились сначала въ ‘Fraser’s Magazine’, а потомъ отдльной книгой, имвшей уже нсколько изданій. Первый романъ миссъ Фотергиль также посвященъ Германіи и въ немъ очень живо набросана оригинальная картина музыкальныхъ кружковъ въ маленькихъ германскихъ городахъ, и даже въ послднемъ ея произведеніи, переносящемъ читателя на совершенно новую почву, повидимому, столь же близко ей знакомую, нсколько эпизодовъ и дйствующихъ лицъ принадлежатъ къ излюбленной ею стран, гд она провела нсколько лтъ своей жизни. Прим. переводчика.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
ГОРДОСТЬ И ДОВОЛЬСТВО.

I.
Отсутствующій хозяинъ.

Вы, читатель — по крайней мр, ланкаширскій читатель — хорошо знаете мсто, гд начинается нашъ разсказъ: большую низкую комнату съ длинными рядами ткацкихъ станковъ, съ безконечными балками, колесами, приводами, съ рядами рабочихъ: мужчинъ, женщинъ и дтей. Вы знаете туманную, пропитанную пылью атмосферу этой комнаты и царящій въ ней шумъ, который кажется оглушительнымъ и нестерпимымъ для новичка, но съ которымъ такъ освоиваются работающіе въ немъ люди, что легко разговариваютъ другъ съ другомъ. Вамъ хорошо извстна эта картина и вашъ привычный глазъ тотчасъ признаетъ ткацкое отдленіе большой хлопчато-бумажной фабрики, которая представляетъ своимъ внутреннимъ, доведеннымъ до совершенства механизмомъ, металлическимъ и человческимъ, удивительное зрлище для всякаго зрителя, не слишкомъ легкомысленнаго или не слишкомъ привычнаго къ подобнымъ картинамъ.

Все въ совершающемся здсь процесс происходитъ такъ просто, спокойно и отчетливо, что постороннему человку можетъ показаться, что тутъ вовсе не требуется такого врнаго глаза, такой тонкой работы и такой ловкости рукъ, какіе необходимы на самомъ дл. Трудно сказать, чьи движенія оживленне: рабочихъ юношей и двушекъ, быстро двигающихся съ мста на мсто, и направляющихъ куда слдуетъ летающій челнокъ, или — этого летающаго челнока, который, словно одаренный жизнью, то носится взадъ и впередъ съ тягостной, удручающей регулярностью, то по временамъ, съ чисто человческой ироніей соскакиваетъ и наноситъ сильный ударъ въ лобъ или глазъ своему живому сотоварищу по работ?

Дневная работа близилась къ концу, шумъ, грохотъ, свистъ становились гармоничными въ своей монотонной безконечности, сквозь матовыя стекла окошекъ солнечные лучи отражались золотистымъ, туманнымъ, закоптлымъ свтомъ на лицахъ смющихся или грустныхъ двушекъ, на блестящихъ глазахъ задумчиваго юноши или шустраго мальчишки.

Старшій мастеръ вошелъ въ ткацкую, посмотрлъ по сторонамъ, остановилъ станокъ одной изъ смявшихся двушекъ, пощупалъ ткань и сказалъ угрожающимъ тономъ:

— Ну, Алиса, это не хорошо! Смотрите въ оба, а то быть бд.

Потомъ онъ прошелъ дале, остановилъ еще нсколько станковъ, пощупалъ ткань и удалился изъ ткацкой.

Впродолженіи нкотораго времени работа шла съ тмъ же монотоннымъ ритмомъ, какъ вдругъ снова отворилась та же дверь и вошелъ молодой человкъ съ карандашемъ и записной книжкой въ рукахъ. Онъ казался власть имющимъ, и, дйствительно, это былъ мастеръ, помощникъ старшаго, человкъ, долженствующій по необходимости отличаться значительными способностями, такъ какъ онъ — простой рабочій, а обязанности его двоякія: и мастера, и браковщика. Должность браковщика заключается въ осмотр каждаго куска ткани, выходящаго со станка, въ отмтк неисправностей и вычет за оныя изъ жалованія ткача. Быть можетъ, такой браковщикъ, подобно литературному критику, получаетъ мало-по-малу склонность къ скептическому взгляду на достоинство работы, и тотъ, и другой имютъ постоянно дло съ порванной нитью, дурно сведенными концами, не твердой основой, спшной, неровной работой, а потому долговременное исполненіе обязанностей браковщика, а также литературнаго критика, портитъ характеръ и придаетъ ему повелительный тонъ.

Человкъ, занимавшійся ремесломъ, столь похожимъ на критику, былъ юноша высокаго роста, въ срыхъ панталонахъ и блой полотняной куртк, одежда его была лучше и чище, чмъ на другихъ рабочихъ и, отличаясь какой-то прохладной свжестью, очень шла къ его худощавой, но сильной, хорошо сложенной фигур и смуглому, красивому лицу.

Вообще, онъ былъ настоящимъ типомъ работника. Сила, ловкость, умнье и знаніе своего дла выражались въ его эластичной фигур, въ длинныхъ мускулистыхъ рукахъ, которыя, казалось, привыкли къ тонкой работ и производили ее въ совершенств. Его полотнянная куртка была далеко не новая, но чистая, на ней виднлись тамъ и сямъ штопки и сидла она такъ ловко, что по складкамъ можно было сказать, что никакая стирка и никакое глаженіе не могли изгладить очертаній, приданныхъ ей фигурой носившаго ее человка. Надъ воротникомъ куртка виднлась узкая полоса сраго жилета, а потомъ — блый воротничекъ рубашки и черный галстухъ. Весь его костюмъ былъ столь же пріятенъ на видъ, сколько практиченъ и удобенъ.

Лицо его было немного худощаво и блдно. Глаза у него были темные и въ эту минуту очень спокойные, хотя они все же блестли своимъ обычнымъ, вызывающимъ огнемъ, лобъ — широкій, мыслящій, брови его часто насуплялись, что отнимало у его лица тотъ спокойный характеръ, который казался съ перваго взгляда его отличительной чертой, носъ, быть можетъ, слишкомъ былъ длиненъ и остеръ, ротъ — немного жесткій, губы, казалось, скоре готовы были сжаться отъ негодованія на глупость другихъ, чмъ открыться отъ удивленія передъ ихъ умомъ. Все его лицо было чище, тоньше и законченне изваяно, чмъ лица многихъ или большей части его товарищей-рабочихъ. Быть можетъ, оно соотвтствовало и боле развитому уму, быть можетъ, его объективвая сторона служила точнымъ выраженіемъ субъективной. Какъ бы то ни было, фигура и лицо его были хорошія, мужественныя.

Этотъ юноша, держа въ рукахъ карандашъ и записную книжку, остановился среди комнаты, вытянувшись во весь ростъ, хотя неподалеку была стна, къ которой онъ могъ прислониться. Стны нравственныя и матерьяльныя, служащія поддержкой, неотразимо привлекательны для нкоторыхъ. Окидывая комнату взглядомъ, глаза его перебгали съ одного рабочаго на другого. Наконецъ, онъ уставился на молодую двушку, стоявшую на противоположномъ конц комнаты. Ихъ взгляды встртились, они оба улыбнулись и мигнули другъ другу.

Этого юношу звали Майльсомъ Гейвудомъ, а ткацкая, гд онъ работалъ, находилась въ бумагопрядильн Себастьяна Малори, самаго крупнаго фабриканта и владльца въ город Тайсон, въ Ланкашир. Умный, честный, гордый до излишка и упорный въ своихъ мнніяхъ, онъ пользовался всеобщей любовью, хотя его мннія и предразсудки многихъ коробили. Однако, онъ держался въ сторон отъ своихъ товарищей и не имлъ никакого прозвища, а это было замчательнымъ явленіемъ въ околодк, гд имена всегда исчезали подъ кучей прозвищъ и кличекъ.

Поглядвъ нсколько минутъ направо и налво, сквозь мглу хлопчатобумажной пыли, сгущавшей воздухъ и щекотавшей легкія, Майльсъ Гейвудъ повернулся и вышелъ въ сосднюю комнату, гд ссучали концы двухъ основъ, за три пенса съ тысячи концовъ, что заставляло часто глубоко задумываться нашего критика въ полотнянной куртк.

Изъ этого отдленія онъ прошелъ въ большой четырехугольный дворъ, на одной сторон котораго возвышалась паровая машина, на другой находилась контора, на третьей виднлась стна фабрики, а на четвертой тянулся каменный глухой заборъ и громадныя ворота, отворенныя на улицу.

Машинистъ стоялъ на порог машиннаго отдленія, лицо его, освщенное огнемъ, пылавшимъ въ печи, было совершенно черное и лоснилось, словно намазанное масломъ. Обнаженныя, мускулистыя руки его были также черныя. Его рубашка, каковъ бы ни былъ ея первоначальный цвтъ, и вся одежда, ограничивавшаяся лишь строго необходимыми, въ видахъ приличія, вещами, отличалась одинаковой чернотой, угольной пылью и масленными пятнами. Онъ обтеръ себ лицо грязнымъ платкомъ и взглянулъ на Майльса, который проходилъ мимо и казался такимъ чистымъ, свжимъ, довольнымъ.

— Эй, Майльсъ! воскликнулъ онъ:— который часъ? Мн слишкомъ жарко, чтобъ вынимать свои часы.

— Безъ десяти минутъ шесть, отвчалъ Майльсъ, посмотрвъ на свои часы.

— Слава Богу, замтилъ машинистъ:— здсь днемъ невыносимая жара. А ты завтракалъ?

— Нтъ, я никогда не завтракаю, отвчалъ Майльсъ презрительно, и направился въ контору.

Тамъ за конторкой сидлъ пожилой мужчина съ мальчикомъ и передъ ними лежали конторскія книги и груда золотыхъ, серебряныхъ и мдныхъ монетъ. Это былъ вечеръ пятницы — платежный день.

— А, это вы, Майльсъ, сказалъ кассиръ:— вы можете взять свое жалованье, если хотите.

— Хорошо, отвчалъ Майльсъ и, взявъ два золотыхъ изъ груды монетъ, положилъ ихъ себ въ карманъ. Потомъ онъ перешагнулъ черезъ загородку и слъ на табуретку подл конторки.

— Съ вашего позволенія, я здсь подожду сестру, сказалъ онъ:— и мы тогда вмст пойдемъ домой.

Вильсонъ, старшій кассиръ, согласился. Майльсъ скрестилъ руки и сталъ насвистывать романсъ ‘Жизнь будемъ цнить’. Когда ему нечего было длать, онъ всегда насвистывалъ машинально, почти безсознательно этотъ мотивъ. Посвистывая, онъ смотрлъ черезъ мрачную улицу, на противоположной сторон которой виднлись окна громадной литейной, изъ которой доносился оглушительный грохотъ и шумъ, однако, ни мало не безпокоившій рабочихъ бумагопрядильни. Они такъ привыкли къ этимъ громовымъ звукамъ, что они сдлались для нихъ необходимымъ условіемъ жизни, какъ тучи, дождь, втеръ. Они обратили бы на нихъ вниманіе только тогда, еслибы эта стукотня вдругъ прекратилась.

Оставалось еще восемь или десять минутъ до звонка, возвщающаго окончаніе работы, и въ контор завязялся разговоръ о томъ, что занимало головы трехъ находившихся тамъ лицъ, такъ какъ скоре отъ пустоты головы, чмъ отъ полноты сердца, уста глаголятъ.

— Ты слышалъ новость, Майльсъ? спросилъ мальчикъ.

— Какую?

— Онъ, говорятъ, возвращается, замтилъ Вильсонъ.

— Кто?

Вильсонъ молча указалъ пальцемъ на сверъ.

— А, онъ! произнесъ Майльсъ презрительнымъ тономъ, который слишкомъ часто слышался въ его голос, и пожалъ плечами.

— Да.

— Правда ли это? спросилъ Гейвудъ.

— Не знаю. Такъ говорятъ.

— Кто вамъ сказалъ?

— Кажется кто-то изъ конюховъ мистриссъ Малори.

— Лакейскія сплетни, произнесъ Майльсъ. Не врьте имъ никогда. Лакеи — вс льстецы по ремеслу и лгуны по природ.

— Я никогда не врю пустымъ слухамъ, сказалъ Вильсонъ, какъ бы обидясь:— но это извстіе мн кажется очень вроятнымъ при теперешнихъ обстоятельствахъ. Отчего ему не возвратиться?

— Да, отчего ему не возвратиться? повторилъ мальчикъ, по имени Бэнъ, видя съ удовольствіемъ, что Майльса поставили въ тупикъ.

— Отчего ему не возвратиться… началъ Майльсъ, но Бэнъ его перебилъ:

— Этотъ вопросъ повторенъ три раза, ну-ка отвчайте?

— Молчите, вы, юноша, сказалъ Майльсъ и, обращаясь къ Вильсону, прибавилъ:— а вы мн отвтьте, для чего ему пріхать?

— Онъ живетъ заграницей нсколько лтъ, произнесъ посл нкотораго молчанія Вильсонъ:— а здсь его ждутъ прекрасная фабрика, прекрасный домъ, прекрасная мать…

— Ха, ха, ха! перебилъ его Майльсъ, и смхъ его звучалъ иронически.

— И потомъ въ какомъ положеніи теперь дла? продолжалъ Вильсонъ:— Сверяне и Южане дерутся, какъ кошки, а хлопчатка все поднимается въ цн, и не видать еще конца. Мистеръ Сутклифъ недавно говорилъ мн: ‘Вильсонъ, вы не знаете, что насъ ожидаетъ, а, по моему мннію, у насъ будетъ голодъ ране года’. Ну, если въ такомъ положеніи длъ хозяинъ не долженъ вернуться, то когда же онъ обязанъ быть дома?

— Долженъ! Обязанъ! повторилъ саркастическимъ тономъ Гейвудъ, и насмшливая улыбка освтила его лицо.— Разв до него касаются обязанности, долгъ? Я вамъ скажу, почему онъ не можетъ пріхать, не хочетъ и не прідетъ.

Слушатели молодого человка наострили уши и приготовились выслушать разгадку тайны.

— Онъ потому не прідетъ, продолжалъ Майльсъ съ негодованіемъ и презрніемъ въ голос:— что онъ гордъ, лнивъ и любитъ лучше забавляться, чмъ работать, что у него много денегъ и ему все равно кто ихъ добываетъ въ пот лица, благо бы ему можно было бросать ихъ на свои удовольствія. У него такой управляющій, какого нтъ втораго во всемъ Тансоп. Мистеръ Сутклифъ способенъ на все и онъ одинъ довелъ эту фабрику до того, что она первая въ Тансоп посл Стенслейской. Имя такого управляющаго, онъ, конечно, можетъ себ воображать, что его долгъ — странствовать по чужимъ странамъ, вмшиваться въ иностранную политику, ухаживать за красавицами и глазть на картины въ домъ величиною, на которыхъ изображаются голые мужчины и женщины…

— О! Господи! произнесъ съ ужасомъ Бонъ.

— Если онъ все это длаетъ, забавляясь сегодня, чмъ попало, и не зная, что съ нимъ будетъ завтра, то намъ до него какое дло?

Вильсонъ и Бэнъ дйствительно не могли опредлить, какое имъ было до этого дло, но они инстинктивно чувствовали, что съ глубокоуважаемымъ ими мистеромъ Сутклифомъ обходились нехорошо, и это ихъ очень огорчало.

— Конечно, продолжалъ Майльсъ, съ большимъ жаромъ:— у него здсь громадное дло, приносящее ему большія деньги и занимающее сотни рукъ, о благ которыхъ онъ долженъ былъ бы печься, правда, что нкоторые люди, конечно, старомодные идіоты, полагаютъ, что богатство нетолько доставляетъ удовольствія, но и накладываетъ обязанности и что капиталисту надлежитъ длать нчто боле, чмъ проживать свои деньги, не заботясь даже узнать, откуда он приходятъ и въ какомъ положеніи машина, производящая ихъ, но какое намъ до этого дло? Если у насъ здсь будетъ голодъ, то очень понятно, что онъ не захочетъ возвращаться въ такое непріятное время. Нашъ лордъ любитъ общество лордовъ и лэди, а въ Тансоп, по его мннію, могутъ жить только рабочіе.

— А гд бы онъ ни шлялся по всмъ странамъ, едвали онъ видлъ гд-нибудь ратушу лучше нашей, замтилъ глубокомысленно Бэнъ.

— И при томъ онъ тори, прибавилъ Майльсъ, насупивъ брови:— еслибъ я сказалъ это съ самаго начала, то мн нечего было бы говорить все остальное. Онъ тори въ такія времена, и въ Тансоп!

Вильсонъ и Бэнъ засмялись, но не отъ добраго сердца. Тори или какой бы то ни было видъ консерватора былъ плохой птицей въ глазахъ тансопскихъ гражданъ, но они всегда соединяли мысль о тори съ безвредной старухой или низкимъ выскочкой, какъ мистеръ Спенслей, а никому не входило въ голову, что такой вредный человкъ, какъ отсутствующій хозяинъ бумагопрядильни, Себастьянъ Малори, могъ быть торіемъ.

— Онъ стыдится Тансопа, рабочихъ и фабрики, благодаря которой онъ забавляется за границей. Вотъ почему онъ не вернется домой.

— А кто вамъ все это объяснилъ, Майльсъ? спросилъ Вильсонъ, съ уваженіемъ смотря на молодого человка.

— Я не могу сказать, но я слышалъ это не отъ лакеевъ. Источникъ моихъ свденій достоврный, и я это уже давно подозрвалъ. мн подробно разсказывали его жизнь заграницей. Онъ тамъ возится съ пасторами и хочетъ, во что бы то ни стало, сбросить съ себя клеймо фабриканта. Онъ съ этой цлью женится на дочери лорда, такъ всегда поступаютъ лавочные консерваторы, и она спуститъ вс его деньги, а если онъ вздумаетъ сказать ей слово, то она закричитъ, что его деньги воняютъ хлопчаткой, и она хочетъ отъ нихъ поскоре избавиться.

— Нтъ, нтъ, неужели! воскликнулъ съ чувствомъ Вэнъ.

— Да, я знаю, что она это сдлаетъ, произнесъ Майльсъ съ негодованіемъ, словно красивая и гордая аристократка стояла передъ нимъ:— разв намъ всмъ неизвстно, что случилось съ сыномъ Джэка Брайерлея и какъ…

Бумъ! бумъ! бумъ! загудлъ на двор большой колоколъ. Было дв минуты седьмого. Вильсонъ вытянулся, сталъ быстро переворачивать лежавшія передъ нимъ бумаги и позвалъ Вэна къ себ на помощь. Разговоръ о достоинствахъ и недостаткахъ Себастьяна Малори, ясно доказывавшій справедливость теоріи, что отсутствующіе всегда неправы, прекратился, вскор контора наполнилась нетерпливой толпой рабочихъ, толкавшихся, пихавшихъ другъ друга и спшившихъ поскоре получить плату за свой семидневный трудъ.

Майльсъ, сидя на высокой табуретк, въ глубин конторы, молча слдилъ за тмъ, какъ Вильсонъ и его помощникъ выдавали жалованье. Передъ его глазами проходила довольно грязноватая толпа, въ чемъ онъ легко могъ убдиться нетолько зрніемъ, но и обоняніемъ. Молодыя двушки съ обнаженными руками, въ длинныхъ засаленныхъ передникахъ, проталкивались впередъ, грубо работая локтями, и громкимъ голосомъ перекидывались самыми неизящными выраженіями съ тснившимися въ контор рабочими. Послдніе были люди мелкаго роста, блдные, изнуренные, нкоторые просто уроды, другіе только испитые, замученные сидячимъ трудомъ, но тамъ и сямъ виднлись умный лобъ, удивительные глаза, блескъ которыхъ приводилъ въ трепетъ каждаго посторонняго наблюдателя, замчательный ротъ съ тонкими поэтическими очертаніями и мощныя, дышавшія силой скулы. Увидавъ подобные глаза, лобъ или скулы, вы уже не удивлялись, если при васъ говорили: ‘Манчестеръ управляетъ Англіей’ или ‘что думаетъ сегодня Ланкаширъ, то будетъ завтра думать Англія’. Вообще это была некрасивая, но въ своемъ род внушительная, могучая толпа. Она тронула бы душу ‘Поэта хлбныхъ-законовъ’, Джеральда Масси, или ‘Ланкаширскаго работника’, но показалась бы вроятно отвратительной боле утонченнымъ бардамъ и писателямъ, а живописецъ не нашелъ бы въ ней ршительно ничего веселящаго его глазъ.

Майльсъ составлялъ поразительное исключеніе среди своихъ товарищей, по красот и физическому развитію, если не по умному выраженію лица. Онъ по временамъ мнялся поклонами съ тмъ или другимъ изъ рабочихъ, и не одна молодая двушка засматривалась на него и, уловивъ его серьзный взглядъ, привтливо улыбалась. Онъ отличался отъ прочихъ рабочихъ не одною красотою и нсколько высшимъ положеніемъ, а и многимъ другимъ, и никому лучше это не было извстно, какъ работницамъ. Но ихъ улыбки и нжные взгляды не вызывали любезныхъ отвтовъ. Майльсъ не обращался грубо съ двушками, какъ нкоторые изъ его товарищей, но за то онъ не обращалъ на нихъ никакого вниманія и мало говорилъ даже съ молодыми женщинами своего собственнаго семейства.

Он вс проходили мимо него — и уродливыя, и красивыя, и посредственныя, брюнетки и блондинки, толстыя и худыя, высокія и низенькія, умныя и глупыя на взглядъ. Тамъ и сямъ виднлось блдное, задумчивое лице, окаймленное русыми кудрями, и съ тонкими, нжными чертами, какъ у мадонны, или блестящіе черные глаза брюнетки, съ пунцовыми щеками, но ни одно лицо, ни веселое, ни грустное, ни пикантное, ни томное не вызвало краски на щекахъ Майльса. Онъ смотрлъ на всхъ равнодушно, за то прямо въ глаза, что было всего возмутительне, и не замчалъ ихъ. Вдругъ въ дверяхъ показалась двушка, выше ростомъ остальныхъ работницъ. Тогда онъ пересталъ насвистывать въ полголоса, всталъ съ табуретки и пробормоталъ себ подъ носъ: ‘наконецъ-то и Мэри’ и, подойдя къ Вильсону, спросилъ слдуемыя сестр за недлю осьмнадцать шиллинговъ. Ему тотчасъ выдали деньги, и онъ протолкался сквозь толпу къ дверямъ.

— А это ты, Майльсъ? сказала молодая двушка:— подожди минуту, пока я получу мое жалованье.

— Вотъ оно, отвчалъ онъ, подавая ей деньги:— пойдемъ, голубушка, пойдемъ отсюда.

Они вышли изъ двери и отправились вдоль улицы, красивая, рослая парочка. Дйствительно, Майльсъ Гейвудъ и его сестра Мэри рдкій день не возвращались вмст домой съ фабрики.

II.
Передъ грозою.

Былъ августъ 1861 года, того года, который слдовалъ за апоезомъ хлопчато-бумажной промышленности. Ланкаширскія произведенія лежали грудами въ каждомъ порт, хлопчато-бумажные торговцы и фабриканты считались порицательнымъ словомъ для богача. Они были ‘Хлопчатные лорды’, аристократія той мрачной, грязной, закоптлой, пыльной, золотой страны, гд царилъ король Хлопокъ.

Ежедневно громадные корабли везли черезъ Атлантическій океанъ свои тяжелые грузы изъ Новаго Орлеана и другихъ хлопчатныхъ портовъ, ежедневно, ливерпульскіе хлопчатные лорды принимали эти грузы въ своихъ докахъ, а манчестерскіе хлопчатные лорды покупали ихъ посл упорнаго торга, потомъ ихъ тащили медленно на баркахъ по каналамъ или быстро волокли по рельсамъ, разгружали и доставляли въ тысячи фабрикъ въ Манчестер, Больдгам и Ольдгам, этихъ гигантскихъ потребителей хлопчатки, въ молодые, быстро развивавшіеся города: Блакбурнъ, Виганъ, Аштонъ и Докпортъ или въ большія селенія средней Англіи, эти младшія сестры промышленныхъ городовъ. А тамъ разбрасывали ихъ частыми костылями и чесали греблями, вертящіяся коклюшки пряли изъ нихъ толстыя или самыя тонкія нити, нескончаемые ряды блестящихъ станковъ принимали ихъ и превращали въ ткани всевозможныхъ добротъ, цвтовъ и образцовъ. Искусные работники и работницы, ученые, ловкіе, умлые мастера и мастерицы надзирали за своими деревянными и металлическими сотоварищами въ работ, которые неустанно поглощали хлопчатку. Наконецъ, новые грузы наполняли громадныя кладовыя, потомъ перетаскивались на корабли и снова ихъ везли по морямъ въ Индію, Китай, Америку и во вс европейскіе города, гд люди нуждались въ одежд и имли деньги, на что ее купить.

Слава короля Хлопка въ эту блестящую эпоху его царства рельефне всего очерчена въ слдующихъ словахъ человка, который много думалъ и писалъ объ этомъ важномъ предмет:

‘Сухіе итоги, озаряемые блескомъ краснорчія Гладстона, и безконечныя цифры національнаго долга почти теряютъ всякое значеніе передъ статистическими данными хлопчато-бумажнаго дла. Даже сама ариметика становится въ тупикъ, когда приступаетъ къ отчету торговли хлопкомъ въ 1860 г. Сто лтъ передъ тмъ, хлопчато-бумажная промышленность Англіи оцнялась въ 200,000 ф. стерл. Еслибъ французскія, американскія и русскія войны, желзныя дороги и телеграфы не имли своей доли вліянія, то девятнадцатое столтіе непремнно было бы извстно подъ названіемъ хлопчато-бумажнаго вка. 1860 годъ былъ annus mirabilis короля Хлопка. Въ этомъ году его подданные были всего многочисленне и его царство, всего обширне. Подъ рукой не было Даніила, который могъ бы прочесть надпись на стн, долженствовавшую черезъ годъ сіять кровавыми буквами. О чемъ было ему печалиться? Цлые флоты кораблей развозили его по всмъ морямъ и во вс порты. Онъ слышалъ свистъ своихъ коклюшекъ и шумъ станковъ, онъ упивался своей славой, ибо былъ очень великъ и очень могущественъ. Всего въ этотъ годъ было вывезено хлопчато-бумажныхъ произведеній на 52,012,380 ф. ст. Если голыя цифры могутъ быть когда-нибудь величественны, то, конечно, итогъ англійской хлопчато-бумажной промышленности въ 1860 г. долженъ вызвать въ насъ неописанный восторгъ. Общая цифра ея производства за этотъ годъ равнялась 76,012,180 ф. стерл. или на шесть милліоновъ боле всего валового дохода королевства за тотъ же годъ.’

Конечно, страна, дававшая пріютъ такой чудовищной промышленности, вполн заслуживала названія ‘Страны довольства‘, и дйствительно, это была страна, гд ‘текли потоки млека и меда’, гд какъ хозяева, такъ и рабочіе, отличались гордостью и стойкой независимостью. Такова была эта грубая, мрачная страна въ конц 1860 года, таковой же она оставалась и въ август 1861 г. Чмъ она стала въ август 1862 г. знаютъ только т, которые въ ней жили и видли, какъ гибли тысячи ея сыновъ, стоически переносившихъ вс свои страданія.

Даже и теперь, въ август 1861 года, ходили слухи, что борьба въ Америк нескоро прекратится. Цна на хлопокъ начала подниматься, было уже не далеко отъ рокового октября, когда цны дошли до очень высокой цифры, все еще ежедневно поднимаясь, и фабрики стали закрываться не по одной или по дв, какъ дотол, но по дюжинамъ, и на неопредленное время, пока минетъ роковая эпоха. Уже теперь поднималась съ Запада громадная, черная, безжалостная туча, грозившая разразиться гибелью, горемъ, стенаніями.

Но все еще Ланкаширъ былъ страною довольства и гостепріимства, все еще огонь весело горлъ подъ его очами, и посщавшіе эту страну забывали ея срое небо и закоптлую, пыльную природу. Все еще рабочіе получали тутъ самую высокую заработную плату, а хозяева наживали самыя большія состоянія, чмъ гд-либо въ Англіи, и никто не думалъ о чрезмрномъ производств послдняго года, о грудахъ товара, переполнявшихъ заваленныя до верха кладовыя.

III.
Пятна въ солнц&#1123,.

Братъ и сестра шли по извилистой улиц, какъ всегда въ это время дня кишвшей рабочими, которые выходили толпами изъ безчисленныхъ тансопскихъ фабрикъ, размахивая руками, топая тяжелыми башмаками, громко болтая и съ удовольствіемъ вдыхая воздухъ, который, хотя и душный, какъ передъ грозою, былъ гораздо свже, чмъ въ мастерскихъ.

Тансопъ былъ устроенъ въ мстности, имвшей значительныя права на природную красоту, и даже теперь бывали дни, когда этотъ городъ казался очень живописнымъ. Вс его улицы то поднимались въ крутую гору, то опускались въ оврагъ. Въ свтлую погоду можно было ясно видть горы, окружавшія его со всхъ сторонъ, исключая той, гд находился Манчестеръ.

Черезъ городъ протекала рка Тансъ, и эта несчастная рка составляла источникъ безконечныхъ споровъ и пререканій между членами городскаго совта, докторами, газетными писаками, одна партія ихъ увряла, что Тансъ была хорошей, здоровой, полезной ркой, очищавшей атмосферу города, а другая партія доказывала, что эта рка, съ ея невозможными нечистотами, была корнемъ всхъ золъ, отъ которыхъ страдали граждане Тансопа.

Вообще, посторонній поститель, вроятно, призналъ бы этотъ городокъ мрачной, дымной, грязной трущобой, гд никто не сталъ бы жить безъ крайней необходимости, ибо грязь и довольство обязательно шли въ ней рука въ руку.

Однако, были люди, которые любили этотъ грязный городъ и жили въ немъ счастливо, хотя ихъ къ этому не принуждала та нужда, которая заставляетъ толпу рабочихъ думать боле о цифр заработной платы, чмъ объ эстетической сторон своихъ жилищъ.

Дойдя до конца улицы, шедшей подъ гору, Майльсъ и Мэри повернули влво и вскор очутились на другой улиц, боле широкой и спокойной. По обимъ ея сторонамъ шли ряды маленькихъ домовъ, среди которыхъ для разнообразія возвышались различныя часовни, молитвенные дома и школы. Поднявшись немного вверхъ въ гору, гд улица становилась все шире, а дома лучше, Майльсъ и Мэри, повернули вправо и вышли на открытое, четырехугольное пространство земли, называемое Городскимъ полемъ и лежавшемъ на такой вышин, что весь остальной городъ можно было видть, какъ на ладони. Съ той стороны поля, гд они находились, стоялъ рядъ одинаковыхъ, маленькихъ, очень чистенькихъ домовъ. Индивидуальность обитателей этихъ жилищъ, выражалась въ устройств палисадника передъ каждымъ домомъ.

Половина поля была отдлена нсколько лтъ тому назадъ подъ маленькій паркъ или городской садъ, но, смотря чрезъ пространство, оставшееся еще открытымъ на сверо-западъ, можно было видть въ ущель старый городъ, древнюю приходскую церковь, выстроенную почти на столь же возвышенной мстности, какъ городское поле, золотую иглу ратуши, и остальныя церкви, часовни и общественныя зданія, разбросанныя въ различныхъ частяхъ города. Большое облако дыма стояло въ воздух, а со всхъ сторонъ тянулись высокія фабричныя трубы, казавшіяся съ дтства Майльсу и Мэри громадными пограничными вхами. Далеко на сверо-запад виднлась извилистая линія высокихъ синеватыхъ холмовъ, составлявшихъ часть Влакрига, громаднаго спая неправильнаго позвоночнаго столба Англіи. Эта картина не отличалась особой оживленностью, но имла своего рода красоты, по крайней мр, Тансопъ, кишвшій грубыми, работящими тружениками, имлъ подобающую рамку въ этомъ полукруг мрачныхъ, безлсныхъ холмовъ.

Мэри и Майльсъ вошли въ одинъ изъ садиковъ и отворили наружную дверь дома.

— Фуй! какъ здсь душно, сказалъ Майльсъ, входя въ домъ и затворяя за собою дверь:— что-то длаетъ братъ?

Они пошли по маленькому корридору, налво отъ котораго находилась гостиная, устроенная по обычному образцу всхъ подобныхъ комнатъ: по полу разстилался блестящій пестрый коверъ съ красными, желтыми и синими разводами, свтлозеленыя мериносовыя занавски висли на окнахъ, мебель, изъ розоваго дерева, была обита краснымъ репсомъ, пунцовый коврикъ красовался на среднемъ стол, на которомъ въ безпорядк лежали альбомы, религіозныя книги и громадные восковые фрукты подъ стекляннымъ колпакомъ. На камин стояли дв зеленыя стеклянныя вазы, фарфоровая собака, какой-то неизвстной породы, нсколько кристаловъ и масса бумажныхъ ковриковъ. На стнахъ висли фотографіи, богатая коллекція въ рамкахъ приглашеній на похороны, и драгоцннйшее сокровище въ дом, на которое Мэри смотрла съ чувствомъ умиленія — шитая шерстями картина ‘Іосифъ, продаваемый братьями’. Въ этомъ замчательномъ художественномъ произведеніи вс купцы страшно косили, а Іосифъ, въ розовой одежд, отличался очень краснымъ лицомъ, хотя далеко не столь красивымъ, чтобы были понятными его послдующія похожденія.

Молодые люди миновали дверь въ это святилище искуства и красоты и вошли въ кухню, которая естественно была общей жилой комнатой всего семейства. Подъ окномъ на импровизированномъ лож покоился меньшой и неудавшійся птенецъ семьи, восемнадцатилтній калка.

— Ну, Недъ, какъ ты себя чувствуешь? спросилъ Майльсъ, подходя къ нему.

— Какъ всегда, желаю поскоре умереть, отвчалъ юноша, блдное, испитое лицо котораго отличалось красивыми чертами, но было запечатлно болзненнымъ, страдальческимъ, отчаяннымъ выраженіемъ.

— Полно, теб еще не такъ худо, отвчалъ Майльсъ, поправляя рукою волоса Эдмунда, спустившіеся на лобъ, и садясь подл него.

Онъ бросилъ на брата взглядъ полный жизни, силы и надежды, и такъ добродушно ему улыбнулся, что и больной отвчалъ ему слабой улыбкой.

— Я ужасно пить хочу! промолвилъ онъ:— Мюлли сдлай чай.

— Я и то приготовляю, отвчала Мэри, которая, снявъ и повсивъ на стну свой платокъ, поправляла огонь подъ котелкомъ.

— А ты, Майльсъ, почитай покуда, продолжалъ Эдмундъ: — мать не вернется ране получаса, и я желалъ бы узнать, какъ леди Анджелин жилось въ замк.

Майльсъ взялъ книгу и началъ читать въ слухъ:

— ‘Когда лакей доложилъ о леди Анджелин Фицморисъ, глаза всхъ обратились на нее. Она вошла съ достоинствомъ королевы. Черное бархатное платье рельефно выставляло ея удивительную красоту’ и т. д.

Эдмундъ слушалъ со вниманіемъ, и улыбка удовольствія играла на его губахъ. Мэри тихо, неслышно приготовляла на поднос чашки, чтобы не помшать литературнымъ занятіямъ братьевъ.

Однако, чтеніе продолжалось не боле четверти часа. Это былъ романъ изъ великосвтской жизни, ни одно изъ дйствующихъ лицъ не имло титула ниже баронета, дйствіе происходило въ Бельгравіи и въ древнихъ герцогскихъ замкахъ. О Манчестер авторъ упоминалъ, какъ о город, имвшемъ не боле значенія, чмъ Тимбукту, вообще, рисуемыя имъ картины были очень пестро, но плохо намалеваны.

Однако, Эдмунду этотъ романъ очень нравился, онъ понималъ, что сказка была пустая, дурно написанная, но она переносила его въ другой міръ, который, по противоположности съ тмъ, въ которомъ онъ жилъ, казался ему прекраснымъ. Въ немъ говорилось о чемъ-то иномъ, а не о Городскомъ пол, съ его гуляньями, и мрачныхъ фабрикахъ съ вчнымъ дымомъ и гуломъ машинъ. Эдмундъ отличался поэтическимъ темпераментомъ. Онъ жаждалъ поэзіи въ дйствительной жизни или въ романахъ. Первой онъ не могъ дождаться, а относительно второй долженъ былъ довольствоваться такими пустяками, какъ этотъ романъ, ибо Майльсъ не былъ знакомъ съ изящной литературой и по тому не былъ въ состояніи указать на ея поэтическія сокровища брату, который просто выбиралъ романы по заглавіямъ въ даровой тансопской библіотек, получая часто камень вмсто хлба. Напротивъ, Майльсъ жадно читалъ книги политическія и научныя, а романтичная и поэтическая сторона его натуры еще не получила никакого развитія, хотя онъ имлъ твердыя убжденія по нкоторымъ вопросамъ этики.

Вся эта группа двухъ братьевъ и сестры представляла необыкновенное, поразительное зрлище. Мэри была хороша собой, высокаго роста, прекрасно сложена, цвтъ лица, хотя немного блдный, былъ чистый, здоровый, волосы и глаза у нея были темные, какъ у старшаго брата, ея спокойное, умное лицо отличалось правильной красотой, но не дышало пыломъ, энергіей Майльса. Она теперь тихо вязала срый чулокъ и пристально смотрла то на Майльса, то на Эдмунда. Послднему было девятнадцать лтъ, Мэри двадцать два, а Майльсу двадцать шесть.

Вдругъ задняя дверь заскрипла. Кто-то вошелъ съ тяжелымъ вздохомъ, и Майльсъ тотчасъ прекратилъ чтеніе на полуслов. Онъ переглянулся съ Мэри, точно его ожидалъ тяжелый искусъ. Лицо Эдмунда замтно омрачилось.

— Это вы, мать? воскликнула весело Мэри.

— Конечно, я, отвчалъ рзкій, звонкій, но не громкій голосъ, въ которомъ, однако, слышна была жалоба на судьбу, хотя подъ маской хвастливаго смиренія.

— Продолжай, Майльсъ, сказалъ въ полголоса Эдмундъ.

— Не могу. Ты знаешь, что мать этого не терпитъ.

— Такъ мн никогда не имть удовольствія! Кажется, я не многаго прошу! проворчалъ больной, поворачиваясь лицомъ къ стн.

— Полно, братъ, вотъ книга, читай самъ, отвчалъ Майльсъ, но Эдмундъ нетерпливо пожалъ плечами и отрицательно махнулъ рукою.

Майльсъ раскрылъ книгу и подошелъ къ столу въ ту самую минуту, какъ изъ задней двери вышла женщина, небольшого роста, съ рзкими чертами, черными глазами и розовыми щеками. Она была еще красива и ей было всего сорокъ пять лтъ, хотя она и имла такихъ взрослыхъ дтей. Дло въ томъ, что она, какъ большая часть молодыхъ двушекъ ея класса, вышла замужъ восемнадцати лтъ, и удивительно было, что она такъ долго оставалась вдовою, ибо она нетолько была красива, энергична и работяща, но имла маленькое состояніе, приносившее ей тридцать фунтовъ въ годъ и оставленное ей какимъ-то богатымъ родственникомъ.

Посторонній наблюдатель, смотря въ настоящую минуту на это семейство, подумалъ бы, что оно пользуется всмъ, счастіемъ, довольствомъ, спокойствіемъ. Но мистрисъ Гейвудъ еще не открыла рта.

— Добраго вечера, мать, сказалъ Майльсъ, учтиво, но довольно холодно.

— Добраго вечера, отвчала она своимъ звонкимъ, ворчливымъ голосомъ: — э! уже ты приготовила чай, Мэри! Но я знаю, что это значитъ. Ты положила вдвое чаю, чмъ слдуетъ. Всегда излишекъ и пустое бросаніе денегъ.

Мистрисъ Гейвудъ постоянно длала это замчаніе, когда она возвращалась домой посл дневной работы въ одномъ изъ сосднихъ богатыхъ домовъ, гд она занималась шитьемъ, поэтому ея слова уже не возбуждали ни удивленія, ни негодованія.

— Уфъ! произнесла она, садясь и окидывая комнату сердитымъ взглядомъ, какъ бы желая, чтобъ кто-нибудь далъ ей поводъ сорвать злость:— какая духота! Еслибы другіе ходили такъ же далеко, какъ я, то понимали бы, что я теперь чувствую.

Вс молчали. Майльсъ отрзалъ себ кусокъ хлба и намазывалъ его масломъ. Брови его были, однако, мрачно насуплены. Скрытой змей въ этомъ кажущемся ра была вчно ворчавшая, всмъ недовольная мать. Майльсъ никогда не отвчалъ на ея жалобы и стованія изъ боязни сказать что-нибудь неприличное и обидное, но это стоило ему большихъ усилій, тмъ боле, что онъ зналъ, что достаточно ему было только извстнымъ образомъ взглянуть на мать или возвысить голосъ, и она тотчасъ длалась шелковой.

— Такіе люди, какъ Себастьянъ Малори, думалъ онъ теперь:— не обязаны жить въ одной комнат и слушать безконечныя жалобы, отъ которыхъ спастись нельзя иначе, какъ въ кабакъ. Его мать только думаетъ о немъ и его счасть.

Эдмундъ лежалъ спиной къ столу, свернувшись въ клубокъ и по его фигур ясно было видно, что каждое слово матери возмущало все его существо.

— Ну, Эдмундъ, сказала она, наконецъ, своимъ тонкимъ, пронзительнымъ голосомъ:— ты придешь къ столу или будешь валяться, какъ великосвтская дама на кушетк, и прикажешь подать теб туда чай?

— Такъ, такъ! промолвилъ онъ съ горечью и съ трудомъ поднялся съ своего ложа:— оскорбляйте меня, не церемоньтесь. Вдь такъ пріятно быть больнымъ и лежать одному въ кухн. Еслибы вы были на моемъ мст, я бы желалъ видть, что бы вы сказали!

Онъ весь почернлъ отъ злобы, но съ помощью палки добрался, хромая, до стула, который ему подвинула Мэри. Однако, несчастный видъ бднаго калки не вызвалъ ни взгляда сожалнія на лиц его матери. Онъ родился три мсяца посл скоропостижной смерти отца. Мистрисъ Гейвудъ никогда не отличалась любовью къ своему мужу, дтямъ или кому бы то ни было, кром своей особы и своихъ интересовъ. Майльсъ еще имлъ на нее нкоторое вліяніе, но она чувствовала какое-то отвращеніе къ Эдмунду, который называлъ Мэри своей настоящей матерью.

По окончаніи чая, Эдмундъ бросилъ жадный взглядъ на книгу, но Майльсъ не предложилъ снова начать чтеніе. Онъ мысленно вернулся къ разговору съ Вильсономъ и спрашивалъ себя, дйствительно ли Себастьянъ Малори намревался, наконецъ, пріхать на родину.

Себастьянъ Малори былъ его bte noire въ продолженіи нсколькихъ лтъ. Онъ видлъ его только одинъ разъ, десять лтъ тому назадъ, когда Себастьянъ, красивый, блокурой юноша лтъ шестнадцати, прошелъ по своей фабрик, небрежно поглядывая по сторонамъ. Энергичная душа Майльса воспылала въ ту минуту презрніемъ къ своему хозяину, и все, что онъ впослдствіи о немъ слышалъ, только подтвердило его непріязненное чувство къ человку, который представлялъ совершенный кантрастъ тому, чмъ, по его мннію, долженъ былъ быть человкъ въ полномъ смысл этого слова. Онъ самъ былъ человкъ долга по преимуществу и не оставлялъ неисполненной ни одной лежавшей на немъ обязанности, а потому считалъ себя въ прав относиться строго къ людямъ, которые, подобно Себастьяну Малори, повидимому, не признавали, что богатство и привилегіи налагаютъ на человка извстныя обязанности къ зависящему отъ него народу. Поэтому онъ иронически улыбался при мысли, что этотъ деликатный юноша, съ русыми кудрями и блыми женскими руками, явится въ Ланкаширъ и приметъ въ свое завдываніе дла наканун страшной грозы, когда потребуются сильныя руки, могучій умъ самаго опытнаго, знающаго человка, чтобъ выйти побдителемъ изъ затруднительнаго положенія. Еслибъ мистеръ Себастьянъ Малори и дйствительно пріхалъ, то онъ, конечно, вскор убдился бы, что его мсто не здсь, и ухалъ бы снова заграницу въ боле свойственный ему міръ праздныхъ удовольствій.

Не желая возбуждать неудовольствіе матери чтеніемъ того, что онъ совершенно справедливо считалъ чушью, Майльсъ предложилъ брату пойти съ нимъ погулять на Городское поле. Но Эдмундъ, находившійся почему-то въ боле мрачномъ настроеніи духа, чмъ обыкновенно, пожалъ плечами и отвчалъ, что не хочетъ гулять.

— Такъ я пойду одинъ, произнесъ Майльсъ, но не высказалъ намренія тотчасъ исполнить свои слова и, взявъ другую книгу, углубился въ чтеніе.

По всей вроятности, онъ не вышелъ бы изъ дома, еслибы мистрисъ Гейвудъ, посмотрвъ на заглавіе этой книги ‘Исторія Раціонализма’, не объявила громогласно, что самымъ удручающимъ горемъ ея старости было сознаніе, что ея сынъ становится атеистомъ или чмъ-то еще хуже. Она встала, пошарила на стол, вытащила изъ подъ библіи маленькую брошюрку подъ соблазнительнымъ заглавіемъ: ‘И ты червь!’, предложила Майльсу это душеспасительное чтеніе. Когда же онъ отказался, она горько улыбнулась и пробормотала сквозь зубы надежду, чтобъ на томъ свт не подвергли слишкомъ тяжелой кар непослушнаго сына, отвергающаго благія старанія матери спасти его гршную душу.

Майльсъ долго терплъ подобныя замчанія и продолжалъ, молча, читать свою книгу, но, наконецъ, вскочилъ и, взявъ висвшую на гвозд фуражку, направился къ дверямъ.

— Опять на улицу! произнесла мистрисъ Гейвудъ тмъ же вызывающимъ тономъ:— а можетъ бдная мать спросить: въ какой ты идешь кабакъ?

— Если я давно не спился, то, конечно, не благодаря вамъ, отвчалъ молодой человкъ рзко и выбжалъ изъ комнаты, хлопнувъ дверью изо всей силы.

— Если онъ не сломаетъ когда-нибудь этой двери, то я не буду Сара Анна Гейвудъ, замтила его мать: — грустно имть дурной характеръ. Читай онъ библію, онъ зналъ бы, что человческій языкъ — геенна огненная.

— Да, это совершенно справедливо, подтвердилъ мрачно Эдмундъ, а мистрисъ Гейвудъ молча принялась за вязанье, очень довольная, что обратила въ бгство самаго могучаго изъ своихъ враговъ.

IV.
Адріенна.

Выйдя изъ дома, Майльсъ пошелъ по улиц, которая, опускаясь подъ гору, привела его, наконецъ, къ большой площади, на которой возвышалась ратуша, прекрасное готическое зданіе, представляющее поразительный контрастъ съ окружающими ее бдными жилищами и мрачными фабриками. Впереди тянулся бульваръ, а дале черезъ рку, извивавшуюся въ нсколькихъ шагахъ, виднлся среди тнистаго сада большой старинный домъ изъ краснаго кирпича, украшенный каменными колоннами, карнизами и дымовыми трубами. Окна въ немъ были зеркальныя, позади находились обширныя службы, въ саду, въ куртинахъ красовались пестрые и роскошные цвты, и вообще это богатое жилище бросалось въ глаза каждому стороннему постителю и было хорошо извстно каждому жителю Тансопа, не мене старинной церкви на гор за ратушей и громадныхъ кооперативныхъ магазиновъ на другой сторон города.

Майльсъ посмотрлъ на этотъ домъ съ большимъ вниманіемъ, чмъ когда. Онъ назывался Окенродъ и принадлежалъ Себастьяну Малори, а во время его отсутствія въ немъ царила его гордая мать.

— Это настоящій дворецъ! думалъ Майльсъ:— но онъ даромъ коптитъ небо, и владльцу нтъ до него никакого дла.

Онъ пожалъ плечами и, повернувъ налво, вошелъ въ одну изъ боковыхъ дверей ратуши, поднялся по лстниц до самаго верху и, толкнувъ стеклянную дверь, очутился въ святилищ знаній — въ библіотек. Рядомъ съ ней находилась читальня, и молодой человкъ направился въ нее. Это была большая, высокая, красивая комната, въ которой было много всего: столовъ, креселъ, газетъ, журналовъ, письменныхъ принадлежностей. Но въ эту минуту читальня была почти пуста. Двое мужчинъ читали газеты, и у стола подл одного изъ окошекъ сидла молодая двушка, большая книга была открыта передъ нею, но глаза ея были устремлены на Окенродъ, находившійся прямо у ея ногъ.

Майльсъ взялъ книжку Вестминстерскаго Обозрнія и слъ на свое обычное мсто, рядомъ со столомъ, у котораго находилась молодая двушка, но онъ, повидимому, не обратилъ на нее никакого вниманія, какъ на фигуру, вполн привычную его глазамъ. Въ продолженіи нсколькихъ мсяцевъ онъ видалъ ее почти каждый вечеръ на томъ же самомъ мст, за книгою, обыкновенно большимъ толстымъ томомъ, изъ котораго она что-то выписывала въ маленькую памятную книжку. Онъ отлично зналъ два скромныя платья, черное и темно-синее, которыя она носила поочередно, черный платокъ, замнявшій мантилью и соломенную шляпу съ черными кружевами и букетомъ маргаритокъ на лвомъ боку. Она не была красавицей или тмъ, что принято называть красавицей, но отличалась боле очаровательной прелестью внутренней красоты. Ея блдное, дтски-нжное лицо было не худощавое и не толстое, хотя оканчивалось пухленькимъ круглымъ подбородкомъ, очертаніе ея маленькаго рта дышало добротой и умомъ, носъ былъ небольшой и словно выточенный, волоса свтло-каштановые, глаза большіе, выразительные, но, надо сознаться, зеленовато-срые.

Однако, несмотря на такое постоянное и близкое сосдство, Майльсъ и эта молодая двушка никогда не разговаривали между собою. Это происходило оттого, что Майльсъ былъ, какъ вс англійскіе рабочіе, очень застнчивъ и, кром того, принималъ свою сосдку, несмотря на ея скромную одежду и манеры, за аристократку. А онъ ненавидлъ аристократокъ, которыя въ его глазахъ олицетворялись въ гордой, высокомрной мистрисъ Малори, и были хорошенькими, глупыми, безполезными, дорогими куклами, раззорявшими мужчинъ своими капризами и неумвшими серьзно смотрть на жизнь. Впрочемъ, этотъ взглядъ на женщинъ онъ не переносилъ на работницъ, къ которымъ онъ относился съ полнымъ уваженіемъ, он работали, наживали деньги, приносили пользу и не вмшивались въ то, чего не понимали, онъ никогда не говорилъ грубаго слова имъ или о нихъ. Впрочемъ, еслибъ у него кто-нибудь спросилъ, почему онъ никогда не заговаривалъ съ сосдкой, то онъ не сознался бы въ своей застнчивости, а отвчалъ бы:

— Говорить съ ней? Зачмъ? Мн нечего ей сказать.

И онъ солгалъ бы, потому что ея лицо дышало такимъ умомъ и сочувствіемъ всему хорошему, что онъ часто, прочитавъ какую-нибудь особенно понравившуюся ему страницу, жадно взглядывалъ на сосдку и съ любопытствомъ спрашивалъ себя: что бы она думала объ этомъ вопрос?

Что же касается до молодой двушки, то она не заговаривала съ Майльсомъ потому… потому… да не все ли равно почему? Быть можетъ, по той простой причин, что она была умне большинства двушекъ ея лтъ и не чувствовала необходимости говорить безъ уважительнаго повода.

Поэтому они встрчались каждый день, не здороваясь даже безмолвными знаками. Она приходила всегда ране Майльса, и онъ не зналъ откуда. Читала она большіе, почтенные на взглядъ фоліанты и, очевидно, не для серьзнаго дла и не для удовольствія. Майльсъ часто недоумвалъ, какія книги она читала, и не мало удивился, замтивъ однажды, что она быстро пробгала ноты, словно романъ. Одной изъ особенностей тансопской даровой библіотеки было богатое музыкальное отдленіе, снабженное многими сочиненіями по теоріи музыки и біографіями знаменитыхъ композиторовъ.

Въ этотъ вечеръ Майльсъ, открывъ взятый имъ журналъ, вскор углубился въ чтеніе политической статьи, остроумно бичевавшей недостатки и злоупотребленія въ высшихъ классахъ. Прошло полчаса. Другіе постители читальни удалились, и въ ней остались только двое: молодой работникъ и его сосдка, которая на этотъ разъ не очень прилежно читала разложенное передъ нею прекрасное изданіе фугъ Доменика Скарлатти, а боле смотрла въ окно.

Наконецъ, среди безмятежной тишины, пробило восемь часовъ. Майльсъ поднялъ голову и случайно взглянулъ на сосдку. Она также смотрла, но не на него, а на дверь, и въ глазахъ ея вдругъ блеснули отвращеніе и страхъ. Она сдлала движеніе, какъ бы желая бжать, но тотчасъ снова опустилась на кресло, вся покраснвъ, скоре отъ неудовольствія, чмъ отъ смущенія. Въ ту же минуту она опустила глаза на книгу и, повидимому, углубилась въ чтеніе.

Майльсъ съ удивленіемъ замтилъ эту странную игру выраженія на лиц молодой двушки и въ свою очередь взглянулъ на дверь. Она отворилась, и въ нее вошелъ человкъ, при вид котораго Майльсъ также почувствовалъ отвращеніе и понялъ странное волненіе своей сосдки.

Вошедшій человкъ былъ юноша, съ темными волосами и глазами, смуглымъ цвтомъ лица, розовыми, чисто выбритыми щеками и толстыми, чувственными губами. Онъ былъ одтъ по послдней мод, даже слишкомъ нарядно, и вся его фигура дышала самоувренностью, нахальствомъ, пошлостью. Трудно было бы найти боле поразительный контрастъ, чмъ тотъ, который существовалъ между Майльсомъ въ его скромной одежд рабочаго и этимъ раздушеннымъ франтомъ въ свтлыхъ перчаткахъ.

Подходя къ столу, гд сидлъ Майльсъ, онъ взглянулъ на него, но тотчасъ отвернулся. Простой рабочій не заслуживалъ никакого вниманія. Онъ опустился въ кресло и, не снимая шляпы, придвинулъ къ себ Daily News.

Майльсъ взглянулъ изъ подлобья на свою сосдку, такъ чтобы она не увидала, и замтилъ, что она не читала, хотя не поднимала глазъ съ книги.

— Я желалъ бы знать, что теб тутъ нужно, мистеръ Фредрикъ Спенслей? мысленно спрашивалъ онъ себя.

Дйствительно онъ узналъ въ вошедшемъ франт сына богатаго тансопскаго фабриканта, который нажилъ себ состояніе въ качеств радикала, а теперь роскошно жилъ, прикидываясь консерваторомъ и защитникомъ аристократіи, церкви, короны и крупнаго землевладнія. Его сынъ, конечно, какъ очень хорошо понималъ Майльсъ, явился въ читальню не для чтенія.

Майльсъ снова взялся за свою книгу, но статья, такъ глубоко интересовавшая его за нсколько минутъ передъ тмъ, потеряла для него всякую прелесть. Онъ досел не понималъ, какое живое сочувствіе онъ питалъ къ своей сосдк, и, закрывъ лицо книгой, помстился такъ, чтобы видть все творившееся вокругъ него.

— Я радъ, что не ушелъ десять минутъ тому назадъ, сказалъ онъ самъ себ.

Между тмъ, мистеръ Спенслей бросилъ на столъ газету и началъ нахально смотрть на молодую двушку. Хотя она и была аристократка, но кровь закипла у Майльса, и онъ ршился не дать ее въ обиду.

— Извините, миссъ, сказалъ, наконецъ, мистеръ Спенслей, обращаясь къ незнакомк:— вамъ не нужна эта газета?

И онъ протянулъ руку къ газет, на которой лежала книга молодой двушки. При этомъ онъ бросилъ на нее взглядъ, повидимому, долженствовавшей выразить восторженное поклоненіе, но въ сущности отличавшійся только самымъ безмозглымъ нахальствомъ. Она сняла книгу съ газеты, не поднимая головы и не говоря ни слова.

— Она вамъ не нужна? повторилъ франтъ съ пошлой улыбкой.

— Нтъ, раздался ея голосъ, холодный какъ ледъ.

Майльсъ едва усидлъ на мст, но, поборовъ свою горячность, продолжалъ наблюдать съ еще большимъ интересомъ за разыгрывавшейся передъ нимъ сценой.

Въ комнат почти было темно, вроятно библіотекарь не зналъ, что тамъ находились постители, и забылъ приказать, чтобы зажгли газъ.

Мистеръ Спенслей взялъ газету, но даже не посмотрлъ на нее, а произнесъ фамильярнымъ тономъ:

— Кажется, ужь слишкомъ темно, миссъ, а…

Она подняла глаза и, встртивъ его дерзкій взглядъ, отвернулась съ холоднымъ презрніемъ.

— Не хорошо читать въ темнот, продолжалъ франтъ все съ той же фамильярной любезностью, отъ которой зачесалось въ рукахъ у Майльса, жаждавшаго его поколотить: — не приказать ли зажечь газъ? Я увренъ, что вы испортите себ глаза, а это было бы жаль. Нтъ, я право распоряжусь, а?

Онъ, очевидно, хотлъ заставить ее говорить, и, наконецъ, ему удалось.

— Будьте такъ добры, оставьте меня въ поко, сказала она такимъ тономъ, котораго, по мннію Майльса, было бы достаточно, чтобы смирить самую дерзкую собаку.

Вмст съ тмъ, она повернулась спиною къ мистеру Спенслею, и Майльсъ ясно видлъ по ея профилю, какъ она была разгнвана и взбшена,

Но дерзкій франтъ не унялся, а со смхомъ продолжалъ:

— Извините, я обязанъ, какъ джентльмэнъ, помшать молодой лэди портить свои глаза и…

— Разв вы не знаете, что здсь запрещено говорить! перебилъ его Майльсъ твердымъ и какъ бы равнодушнымъ голосомъ.

Мистеръ Спенслей бросилъ на него величественный взглядъ, который, однако, вызвалъ только одну улыбку на лиц Майльса. Потомъ онъ сунулъ себ въ глазъ стеклышко и съ удивленіемъ осмотрлъ съ головы до ногъ рабочаго, осмливавшагося заговорить съ нимъ.

— Не вмшивайтесь въ чужія дла и оставьте въ поко джентльмэновъ, сказалъ онъ, наконецъ, съ высокомрнымъ презрніемъ.

— Когда я увижу передъ собою джентльмэна, то оставлю его въ поко, отвчалъ хладнокровно Майльсъ: — а теперь вы мшаете читать этой молодой дам и мн, а потому сдлайте одолженіе — помолчите.

Тутъ мистеръ Спенслей выкинулъ штуку, какъ онъ полагалъ очень остроумную. Повернувшись спиною къ Майльсу, онъ отодвинулъ свой стулъ такъ, чтобы лучше видть молодую двушку, и спросилъ у нея:

— Вы знаете, миссъ, этого молодца… этого…

Но прежде, чмъ она успла отвтить, Майльсъ ударилъ его рукою по плечу, но очень слабо, хотя мистеръ Спенслей привскочилъ отъ испуга и тотчасъ повернулся.

— Извините, любезный сэръ, сказалъ съ улыбкой Майльсъ: — я васъ никогда здсь не видалъ, и неугодно ли вамъ показать мн вашъ билетъ… т. е. членскій билетъ, а въ противномъ случа…

— Молчать! крикнулъ съ презрительнымъ негодованіемъ франтъ.

— Нтъ, отвчалъ Майльсъ: — если вы имете право здсь быть, то покажите мн свой билетъ и сами молчите по правиламъ. Если же у васъ нтъ билета, то убирайтесь отсюда.

— Вы не знаете врно, съ кмъ, вы говорите? воскликнулъ мистеръ Спенслей, вн себя отъ удивленія: — разв вы здсь власть?

— Я васъ знаю, отвчалъ Майльсъ, замчая, что молодая двушка слдила со вниманіемъ за ихъ разговоромъ: — а я здсь настолько власть, что могу помшать вамъ надодать занятымъ людямъ. Еще разъ и въ послдній — покажите мн свой членскій билетъ.

— Нтъ, не покажу.

— Извините меня, я пойду сейчасъ къ библіотекарю и скажу, что вы вошли сюда безъ билета, если вы не уберетесь сами, избавивъ меня отъ этой непріятности, а себя отъ платежа десяти шиллинговъ, произнесъ Майльсъ, внутренно радуясь, что могъ такъ круто обойтись съ человкомъ, подобнымъ мистеру Спенслею.

— Что… что?

— Всякій входящій сюда безъ билета платитъ штрафъ въ десять шиллинговъ. Такой же штрафъ платятъ и за громкій разговоръ въ читальн.

Мистеру Спенслею, повидимому, не понравилось слово штрафъ. Лицо его омрачилось, и онъ инстинктивно сунулъ руку въ карманъ.

— Эге, на счетъ денегъ ты, голубчикъ, не гораздъ! подумалъ Майльсъ.

— Проклятый радикальный городишка, воскликнулъ мистеръ Спенслей:— здсь нельзя жить джентльмэнамъ.

— Да, такимъ джентльмэнамъ, которые сдлались ими только со времени прошедшихъ выборовъ, отвчалъ Майльсъ очень учтиво.

— Хорошо, я пойду и переговорю съ библіотекаремъ, сказалъ мистеръ Спенслей и, бросивъ нахальный взглядъ на молодую двушку, удалился изъ комнаты, но далеко не такъ самоувренно, какъ вошелъ.

Майльсъ снова взялъ свою книгу и какъ будто углубился въ чтеніе, но въ сущности съ интересомъ слдилъ за своей сосдкой, которая, дрожа всмъ тломъ, смотрла вслдъ своему мучителю. Онъ не заговорилъ съ него, ибо что-то, онъ самъ не зналъ что, его удерживало. Вдругъ она встала и, подойдя къ нему, спросила въ полголоса:

— Онъ дйствительно ушелъ?

— О, да, такія собаки, какъ онъ, всегда улепетываютъ, поджавъ хвостъ, когда поднимешь палку, отвчалъ Maйльсъ:— только цлой сворой он скалятъ зубы и кусаются.

— Я не могу высказать, какъ я вамъ благодарна, сказала молодая двушка, посл нкотораго молчанія и очень нжнымъ тономъ, не лишеннымъ благороднаго достоинства.

— Полноте, миссъ.

— Вы говорили съ нимъ какъ будто вы его знаете. Кто это?

— Да, его вс здсь знаютъ, это — сынъ Спенслея, богатаго фабриканта, по прозвищу ‘Торгашъ Жакъ’.

— О, я знаю, о комъ вы говорите. Бдный человкъ! какъ я сожалю, что у него такой сынъ.

— Вы его прежде видали? спросилъ Майльсъ, убждаясь, что онъ былъ правъ, принимая свою сосдку за новое лицо въ Тансоп.

— Я его видла нсколько разъ въ послднее время. Я какъ-то всюду его встрчала. Однажды мн показалось, что онъ шелъ за мною, но я не хотла врить такой нелпости. Однакоже, теперь я полагаю, что онъ уже давно меня преслдуетъ.

Майльсъ съ необыкновеннымъ удовольствіемъ слушалъ голосъ молодой двушки, звучный, нжный, очаровательный. Въ немъ былъ какой-то иностранный акцентъ, хотя Майльсъ и не могъ разобрать, къ какой національности онъ принадлежалъ. Она смотрла на него прямо, открыто, и ея лицо, освщенное внутреннимъ огнемъ, дышало красотой, умомъ и благородствомъ, тонкая фигура ея поражала своей граціозной позой, а просто причесанные каштановые волосы были такъ великолпны и роскошны, что сами по себ могли сдлать ея наружность замчательной. Майльсъ ясно сознавалъ, что она была аристократка, но не могъ уврить себя, что она глупа и пошла, какъ остальныя. Въ ея обращеніи съ нимъ не было ничего пошлаго, и это льстило ему, когда онъ вспоминалъ, какъ она обошлась съ мистеромъ Спенслеемъ.

— Еще разъ благодарю васъ, прибавила молодая двушка, улыбаясь и протягивая ему руку.

Майльсъ забылъ свою застнчивость и отъ всей души пожалъ руку, столь чистосердечно ему протянутую. Это дало ему силу ршиться на то, что онъ считалъ своимъ долгомъ съ самой той минуты, какъ она заговорила съ нимъ.

— Очень радъ, что могъ оказать вамъ услугу, сказалъ онъ:— позвольте мн спросить васъ, далеко ли вы живете?

— Въ улиц Блэкъ, если вы ее знаете.

— Очень хорошо знаю. Извините меня, но вамъ туда идти однимъ слишкомъ далеко, вдь этотъ негодяй, пожалуй, станетъ васъ поджидать. Я провожу васъ, если вы мн позволите.

— О, вы слишкомъ добры, отвчала она, видимо успокоенная:— я не могу отказаться отъ вашего добраго предложенія, хотя мн очень совстно отрывать васъ отъ чтенія.

— Нтъ, не тревожьтесь, я не въ состояніи теперь читать.

— Такъ если вы пойдете со мною, я вамъ буду очень благодарна, сказала она.

На лиц ея выражалось искреннее удовольствіе, такъ что Майльсъ чувствовалъ себя вознагражденнымъ сторицею за свой поступокъ, который ему казался простой учтивостью, даже необходимостью.

Отдавъ книгу библіотекарю, она, вмст съ Майльсомъ, сошла съ лстницы. Когда они очутились на улиц, молодой человкъ повернулъ направо.

— Это — ближайшій путь, миссъ, сказалъ онъ, не зная, какъ ее назвать, хотя одно слово миссъ ему казалось слишкомъ холоднымъ.

— Меня зовутъ Адріенна Блиссетъ, произнесла она, какъ бы отгадывая его мысли:— я желала бы знать и ваше имя.

— Майльсъ Гейвудъ.

— Оно мн очень нравится. Оно такъ звучитъ по-англійски, по-ланкаширски.

— Не такъ, какъ ваше, которое кажется иностраннымъ.

— Да, я — не совершенная англичанка, я полунмка, и живу въ Англіи только полтора года.

— Только полтора года, повторилъ Майльсъ недоврчиво:— такъ вы говорите удивительно хорошо по-англійски.

Адріенна разсмялась.

— А какъ вамъ нравится Англія? спросилъ Майльсъ.

— Я не знаю Англіи. Я знаю только Тансопъ и… извините меня, онъ мн не очень нравится.

— О, мы и не ожидаемъ, что нашъ городъ понравится всякому, замтилъ Майльсъ: — это грубый, мрачный уголокъ, и я не удивляюсь, что онъ вамъ не нравится. Вы не походите на здшнихъ аристократокъ. Ни одна лэди не пошла бы, какъ вы, въ читальню.

— Отчего?

— Он слишкомъ важны для этого, произнесъ Майльсъ съ презрительной улыбкой: — у насъ тутъ много важныхъ дамъ. Прежде всего, мистрисъ Спенслей, мать негодяя, который васъ преслдуетъ, но, впрочемъ, она — бдная, не очень важная особа. Зато ея дочь!

И Майльсъ, пожавъ плечами, поднялъ глаза къ небу.

— Что же, она очень важна?

— Важне и быть нельзя, но ей служитъ извиненіемъ то, что она, дйствительно, очень хороша собою и лицо ея дышетъ добротою, такъ что, право, удивительно, какъ у нея уродился такой братецъ. Потомъ у насъ есть мистрисъ Шутльвортъ, катающаяся въ желтой карет, но она лучше многихъ изъ нихъ и всегда больна.

— Вы, кажется, находите извиненіе для каждой.

— Быть можетъ, исключая только самую важную и гордую изъ нихъ — мистрисъ Малори, владлицу Окенрода.

— Мистрисъ Мал… начала Адріенна, но вдругъ остановилась и поспшно спросила:— а вы ее знаете?

— Да, я настолько ее знаю, что работаю на ея фабрик и видаю ее, когда она, по временамъ, приходитъ на фабрику. Это — гордая, надменная женщина и ведетъ себя, словно вся фабрика, весь городъ, весь свтъ созданы только для ея забавы. О, вс Малори горды и надменны. Не дурно было бы посбить имъ спси, и, я надюсь, что это вскор случится.

— О, зачмъ вы такъ злобно о нихъ говорите? произнесла миссъ Блиссетъ, какъ бы грустно пораженная словами молодого человка.

— Нтъ, я говорю не по злоб, я не могу хладнокровно видть людей, которые поднимаютъ носъ и задаютъ тонъ, словно весь міръ погибнетъ, если они перестанутъ вести свою праздную жизнь, тогда какъ вс знаютъ, что они не съумли бы сами выработать себ куска хлба. Я справедливъ — и боле ничего.

— Справедливость хороша, но ей не мшаетъ доля человколюбія, сказала тихо Адріенна съ очаровательной улыбкой.

— Вотъ и улица Блэкъ, произнесъ онъ:— куда повернуть: направо или налво?

— Направо. Домъ моего дяди на самомъ конц улицы.

— На конц! тамъ должно быть очень скучно.

— Да, немного. Онъ живетъ въ Стонгэт.

— Въ Стонгэт! повторилъ Майльсъ: — я всегда удивлялся, кто тамъ живетъ, и никакъ не могъ узнать. Да этотъ домъ принадлежитъ Малори, прибавилъ онъ неожиданно.

— Да, кажется, отвчала Адріенна спокойно:— дядя живетъ тамъ уже десять лта.

— Извините меня, началъ снова Майльсъ посл нкотораго молчанія:— но, право, вамъ не благоразумно ходить по вечерамъ въ такую даль, и особливо посл того, что случилось сегодня.

— Я думаю, что мн придется боле не посщать библіотеки. По счастью, я почти кончила свою работу, мн остается уже очень мало.

— Вы говорите о своихъ чтеніяхъ въ библіотек?

— Да, я собираю матерьялы для книги моего дяди. Онъ пишетъ книгу объ искуств и развитіи цивилизаціи, онъ слишкомъ слабъ и нездоровъ, чтобъ ходить въ библіотеку. Я все лто читала для него музыкальныя сочиненія и ноты.

— А, вотъ что! произнесъ Майльсъ, наивно доказывая своимъ тономъ, что онъ часто думалъ о занятіяхъ незнакомки.

— Да. Мн придется пойти еще нсколько разъ, ибо эти книги не выдаютъ изъ библіотеки, а потомъ я и перестану.

— Вы здсь живете недавно, вы сказали, замтилъ Майльсъ.

— Да, только полтора года, со времени смерти моего отца. Онъ умеръ за-границей, и дядя предложилъ мн перехать къ нему. Иначе мн не куда было бы преклонить голову.

Она говорила очень спокойно, но Майльсъ чувствовалъ, что въ ея жизни было большое горе, хотя она казалась веселой.

— Вы были рады хать въ Англію? спросилъ онъ.

— О, нтъ! Я за-границей была, по временамъ, счастлива, но мысль объ Англіи была сопряжена для меня съ большими непріятностями, и потомъ здсь такъ мрачно, скучно, холодно.

— Конечно, для человка, неимющаго друзей…

— Какъ я…

— …должно быть скучно. Но вотъ и вашъ домъ.

— Да, сказала Адріенна, останавливаясь передъ воротами: — я попросила бы васъ войти, но боюсь, что это слишкомъ обезпокоитъ дядю. Но я надюсь, что мы еще увидимся, и въ другой разъ вы войдете къ намъ, не правда ли?

— Вы очень добры, отвчалъ Майльсъ, чрезвычайно польщенный ея приглашеніемъ:— но я боюсь…

— Нтъ, я буду очень рада съ вами подоле поговорить. Я желаю узнать ваше мнніе по нкоторымъ вопросамъ. Я знаю, что вы много думаете, судя по книгамъ, которыя вы читаете, и горю нетерпніемъ узнать, что именно вы думаете.

— Но я полагаю, что вопросы, которыми я занимаюсь: трудъ, заработная плата и политика, не могутъ интересовать молодую двушку, замтилъ Майльсъ.

— Это зависитъ отъ молодой двушки, отвчала съ улыбкой Адріенна: — ну, прощайте, очень и очень благодарю васъ за вашу доброту.

Она граціозно кивнула ему головой, быстро пошла по дорожк до дверей дома и исчезла въ нихъ.

Майльсъ долго стоялъ на томъ мст, гд она съ нимъ простилась, и пристально смотрлъ на домъ. ‘Стонгэтъ, улица Блэкъ’ было написано на воротахъ. Вся улица Блэкъ составляла собственность Себастьяна Малори, для пріобртенія которой онъ не работалъ, не трудился, но она упала ему съ неба, и онъ могъ съ нею длать, что хотлъ.

Домъ, въ которомъ жила Адріенна, былъ небольшой, старый, мрачный и со всхъ сторонъ его окружали пустыри, такъ какъ въ конц улицы не было другихъ жилищъ, а дале простирался городской выгонъ.

‘Пустынное мсто, подумалъ Майльсъ: — надюсь, что этотъ негодяй не знаетъ, гд она живетъ. Здсь некому и помочь ей въ случа бды. Скверное мсто! Точно на немъ лежитъ какое-то проклятіе’.

Наконецъ, онъ оторвался отъ этого зрлища и тихо пошелъ домой.

V.
Философія и женскія чары.

Майльсъ возвратился домой, не витая въ области мечтаній, какъ подобало бы герою въ подобныхъ обстоятельствахъ, но здраво и обстоятельно разсуждая въ мысляхъ о всемъ случившемся въ этотъ вечеръ.

‘Она не походитъ ни на кого’, думалъ онъ и если этимъ хотлъ сказать, что Адріенна Блиссетъ не походила на обыкновенныхъ Тансопскихъ дамъ, то онъ былъ совершенно правъ. Но обыкновенныя Тансопскія дамы не были воспитаны такъ, какъ Адріенна Блиссетъ, и Майльсъ тогда не зналъ, сколько она перенесла горя, несчастій и лишеній, которыя и сдлали ее тмъ, чмъ она была. Двадцати одного года отъ рода, она уже видала много странъ и ея умъ приходилъ въ столкновеніе съ многими умами, далеко не дюжинными, что очень рдко бываетъ съ англійскими двушками ея класса.

Майльсъ ничего этого не зналъ и только видлъ контрастъ, который возбуждалъ въ немъ удивленіе и восторгъ. Онъ восхищался ея граціей, умомъ и нжнымъ голосомъ, онъ спрашивалъ себя, увидитъ ли ее на слдующій день и будетъ ли она съ нимъ такъ же любезна, онъ радовался, что далъ хорошій урокъ негодяю Спенслею, котораго призрительно приравнивалъ къ Малори и ему подобнымъ. Вотъ о чемъ думалъ Майльсъ, идя по знакомымъ ему улицамъ, не подозрвая какой паутиной опутывали обстоятельства его прошедшее, настоящее и будущее, его, сына труда, потомка многихъ поколній скромныхъ тружениковъ, не чувствуя, что въ немъ впервые зашевелился зачатокъ цлаго міра страданій, любви, надеждъ, веселія и отчаянія.

Утро субботы принесло съ собою обычный трудъ, а полдень отдыхъ. Въ два часа Майльсъ и Мери вернулись вмст домой.

— Кого ты ждешь, Майльсъ? спросила молодая двушка, замтивъ, что братъ постоянно оборачивается и смотритъ во вс стороны.

— Я… никого, отвчалъ Майльсъ поспшно, съ напряженнымъ смхомъ.

Онъ почти машинально искалъ глазами Адріенну, но тщетно.

Вечеромъ онъ какъ обыкновенно пошелъ въ читальню. Ея еще не было и, усвшись на свое всегдашнее мсто, онъ взялъ Вестминстерское Обозрніе и сталъ читать начатую наканун статью о высшихъ классахъ. Но онъ не могъ вполн усвоить всего, что читалъ, пока дверь не отворилась и не послышались тихіе женскіе шаги и шелестъ платья. Онъ поднялъ глаза. Она была передъ нимъ.

Адріенна поклонилась съ той улыбкой, которая придавала такую прелесть ея красивому лицу. ‘Она дйствительно красива’, подумалъ теперь Майльсъ, и онъ былъ правъ. Она была именно такая женщина, которая ни красива и не уродлива пока съ нею не освоишься, а тогда она становится прелестне всякой красавицы.

Увидавъ ея улыбку и услыхавъ ея ‘здравствуйте’, онъ успокоился и, принявшись снова за чтеніе, уже сталъ понимать каждое слово.

Миссъ Блиссетъ, съ своей стороны, углубилась въ изученіе нотъ, длая по временамъ необходимыя выписки.

Время шло и когда пробило девять часовъ она сложила свои книги и встала.

— Мистеръ Гейвудъ, сказала она:— я разсказала дяд о случившемся вчера и онъ проситъ васъ зайти къ нему сегодня вечеромъ. Вы согласны?

— Съ большимъ удовольствіемъ, отвчалъ Майльсъ, очень довольный и въ то же время нсколько удивленный, ему казалось страннымъ, что ея дядя, который дозволялъ ей ходить одной по вечерамъ, заботился о человк, оказавшемъ ей столь маловажную услугу.

Они вышли на улицу, кишвшую грубой въ движеніяхъ и въ разговорахъ Ланкаширской толпой.

— Еще одинъ вечеръ и моя работа окончена, сказала Адріенна:— мн тогда не надо будетъ ходить въ библіотеку.

— Я очень радъ это слышать, отвчалъ отрывисто Майльсъ.

— Вы любите читать? произнесла Адріенна:— вы много читали?

— Нтъ, не очень, сказалъ откровенно молодой человкъ.

— Тансопская библіотека очень не дурна, замтила она: — хотя немного отстала отъ современнаго развитія науки и философіи.

— Я полагаю, что завдывающіе ею джентльмены также поотстали отъ своего времени.

— По счастію, они не имли никакого дла до музыки, такъ какъ эту часть библіотеки пожертвовалъ городу очень образованный человкъ.

Разговаривая такимъ образомъ, они дошли до Стонгэта. Адріенна отворила дверь и Майльсъ вошелъ въ первый, но не въ послдній разъ въ этотъ уединенный, мрачный, старый домъ.

Они находились въ четырехугольной комнат, освщенной днемъ окномъ въ потолк, а теперь японскимъ фонаремъ. Посреди, на большемъ дубовомъ стол красовалась великолпная сроватозеленая ваза. Надъ каминомъ висла очень хорошая копія масляными красками знаменитаго портрета Гезе въ юности, напротивъ, на пьедестал стоялъ бюстъ Орфилы. Это были единственныя украшенія комнаты, которая была загромождена полками съ книгами.

— Сюда, сказала Адріенна и провела Майльса въ другую комнату, такъ же освщенную лампами и свчами.

У большаго письменнаго стола, заваленнаго книгами, бумагами и рукописями сидлъ человкъ, къ которому тотчасъ подошла Адріенна.

— Дядя, сказала она, дотрогиваясь до его руки:— вотъ мисстеръ Гейвудъ, о которомъ я вамъ говорила.

Онъ поднялъ голову и Майльсъ увидалъ странное, длинное, блдное лицо съ впалыми глазами и большимъ, какъ ему показалось, безъ всякаго выраженія ртомъ. Во всхъ чертахъ его сквозило приближеніе смерти.

— Мистеръ Гейвудъ, произнесъ онъ: — очень радъ васъ видть. Присядьте.

Нсколько озадаченный этимъ холоднымъ пріемомъ Майльсъ молча слъ, чувствуя себя очень мелкимъ и незначительнымъ. Между тмъ Адріенна развернула принесенныя ею выписки и начала приводить ихъ въ порядокъ. Мистеръ Блиссетъ повернулся къ ней, не пододвигая кресла.

— Извините насъ, мистеръ Гейвудъ, на одну минуту, замтилъ онъ Майльсу и сталъ слушать отчетъ Адріенны о сдланной ею работ въ библіотек.

Вскор Майльсъ замтилъ съ внутреннимъ содроганіемъ, что у этого бднаго человка, по всей вроятности, была парализована нижняя часть тла. На это, конечно, намекала Адріенна, говоря, что онъ не можетъ самъ ходить въ библіотеку. Вотъ почему онъ былъ на столько застнчивъ и нелюдимъ, что его надо было приготовить къ посщенію гостя. Майльсъ понялъ все это теперь, зная, по опыту брата, что такое калка, а мистеръ Блиссетъ находился еще въ худшемъ положеніи, чмъ Эдмундъ.

Окончивъ свой докладъ, Адріенна вышла изъ комнаты, а ея дядя, оставшись наедин съ Майльсомъ, поблагодарилъ его тмъ же холоднымъ тономъ за оказанную наканун услугу молодой двушк.

— Я очень сожалю, прибавилъ онъ, пристально осматривая съ головы до ногъ постителя:— что моей племянниц надо ходить въ библіотеку, но она говоритъ, что еще одного вечера будетъ достаточно для окончанія ея работы, иначе я тотчасъ запретилъ бы эти прогулки. Впрочемъ, я надюсь, что вы надолго отпугали молодца!

— О, да, онъ боле не станетъ ея безпокоить, сказалъ Майльсъ.— Все же не лучше ли ей ходить днемъ въ библіотеку?

Мистеръ Блиссетъ пожалъ плечами.

— У нея столько дла днемъ, отвчалъ онъ:— писать письма, читать вслухъ, списывать рукописи. Но я очень берегу ее и не даю ей никакого занятія по ея возвращеніи домой изъ библіотеки. Остальное время принадлежитъ ей.

— Еще бы, съ девяти-то часовъ! подумалъ Майльсъ съ удивленіемъ:— она я думаю рада лечь спать въ десять часовъ посл такого дня. Право, я мене работаю.

— Остальное время принадлежитъ ей, повторилъ дядя, какъ бы останавливаясь съ удовольствіемъ и гордостью на этомъ снисхожденіи, словно оно заглаживало вс тяжести ея ежедневнаго труда.

Дйствительно его болзненное состояніе, долгое пребываніе на одномъ мст, сосредоточеніе всхъ способностей на одномъ труд, которымъ онъ хотлъ прославить свое имя, а особливо преданность къ нему Адріенны, посвятившей ему все свое время, сдлали его столь эгоистичнымъ, что онъ искренно считалъ возлагаемое на молодую двушку иго легкимъ и время посл возвращенія ея изъ библіотеки достаточнымъ для ея личныхъ занятій и удовольствій.

И, однако, онъ не былъ злымъ или жестокимъ и еслибъ онъ вдругъ, такъ или иначе, лишился Адріенны, то оплакивалъ бы ея нжную бесду и очаровательное общество, а не оказываемую ею помощь въ его занятіяхъ.

Майльсъ вскор понялъ, что его холодность происходила, главнымъ образомъ, отъ физической слабости и утомленія, а не отъ недостатка сочувствія къ тому, что длалось вокругъ него.

— Вы заняты великимъ трудомъ? спросилъ Майльсъ, чувствуя необходимость сказать что-нибудь.

— Никто не можетъ назвать какого бы то ни было литературнаго труда великимъ, кром потомства, отвчалъ мистеръ Блиссетъ.

— Гм! подумалъ Майльсъ: — онъ, однако, увренъ, что его книга дойдетъ до потомства.

— Только одна отрасль знанія можетъ создавать труды, которые можно признавать великими при ихъ появленіи — это наука.

— Такъ ваша книга не научная?

— Она преимущественно историческая и философская, но я надюсь, что въ основ ея лежатъ строго научные принципы. Я разсматриваю въ ней важный вопросъ, могутъ ли существовать и идти рука объ руку высшая цивилизація и животворящій, своеобразный духъ художественнаго творчества, способнаго создавать новыя, великія произведенія.

— Къ какому же вы приходите заключенію?

— Я началъ съ надежды, но она мало-по-малу умерла. Музыка еще остается громаднымъ, едва обработаннымъ полемъ, но что касается остального…

И онъ покачалъ головой.

— Конечно, это гигантскій трудъ, продолжалъ онъ:— и я посвятилъ ему двадцать лтъ жизни. Но я полагаю, что, окончивъ мою книгу, я почти совершенно исчерпаю предметъ.

— И терпнье твоихъ читателей, подумалъ Майльсъ, который не могъ понять, какую пользу могъ принести этотъ гигантскій трудъ.

Въ эту минуту Адріенна возвратилась и Майльсъ, увидавъ ее впервые въ домашнемъ костюм, почувствовалъ еще боле нжное и глубокое чувство восхищенія. Въ ней была какая-то особая чужестранная прелесть, которая дйствовала на него съ таинственной силой. Она держала въ рукахъ вышиванье и, усвшись подл дяди, стала внимательно слушать его тихую, монотонную рчь, которая мало-по-малу увлекла и очаровала Майльса. Онъ забылъ даже о грустной судьб молодой двушки въ обществ этого эгоиста и слушалъ съ восторгомъ, какъ онъ говорилъ о предметахъ, возбуждавшихъ все вниманіе юноши — о народахъ, правительствахъ и урокахъ исторіи. Когда же оказалось, что, разсматривая эти вопросы съ глубокимъ знаніемъ ученаго и философа, мистеръ Блиссетъ держался той же точки зрнія, какъ Майльсъ, того же лозунга: ‘Народъ и народъ’ — то его восторгъ перешелъ въ энтузіазмъ.

Мистеръ Блиссетъ былъ очень доволенъ пламеннымъ сочувствіемъ молодого человка къ его словамъ и съ удовольствіемъ смотрлъ на его красивое лицо, пылавшее одушевленіемъ.

— Вы должны еще разъ зайти къ намъ, сказалъ онъ: — мн очень пріятно видть человка, который много думалъ и иметъ здравыя идеи по этимъ вопросамъ. Но эта долгая бесда меня очень утомила. Адріенна, моя радость, сыграй намъ что-нибудь.

— Сейчасъ, отвчала она и прибавила, цлуя его въ лобъ:— я люблю, когда вы такъ говорите. Тогда можно васъ вполн оцнить.

Въ комнат находилось фортепіано и Адріенна всегда по вечерамъ играла дяд. На этотъ разъ она выбрала тихія, патетическія мелодіи Гейдена, Баха и Бетговена.

Мистеръ Блиссетъ слушалъ, закрывъ глаза, а Майльсъ и слушалъ, и смотрлъ. А чмъ боле онъ смотрлъ, тмъ сильне дйствовали на него магическія чары. Повидимому, во вс эти долгіе годы тяжелаго труда, въ глубин его души скрывался тайный, несознаваемый имъ идеалъ существа достойнаго поклоненія и теперь, подъ звуки нжныхъ мелодій, передъ нимъ открылись двери этого желаннаго рая.

Онъ очнулся отъ чуднаго сна только тогда, когда замерли послднія ноты Бетговена, и поспшно простился съ Адріенной и ея дядей, который взялъ съ него слово, что онъ поститъ ихъ еще разъ.

Вечеръ былъ субботній и Майльсъ нашелъ на улицахъ еще сильное оживленіе. Онъ видлъ знакомыя ему зрлища, слышалъ знакомые его ушамъ звуки, пьяные выходили, пошатываясь изъ кабаковъ и пли неприличныя псни. Онъ никогда не находилъ удовольствія въ подобныхъ грубыхъ забавахъ, но привыкъ къ тому факту, что другіе люди, съ которыми онъ былъ въ хорошихъ отношеніяхъ, считали это препровожденіе времени очень пріятнымъ. Но теперь онъ думалъ о только-что виднной имъ сцен и какое-то горькое чувство сомннія и почти отчаянія омрачило его счастливое, восторженное настроеніе. Встрчавшіеся на улицахъ люди были его товарищи, его братья, и съ дтства онъ привыкъ думать о нихъ и желать имъ добра и возможнаго развитія. Онъ не могъ имъ измнить, ихъ бросить.

— Да разв она потребуетъ, чтобъ человкъ измнилъ тому, чему онъ долженъ посвятить всю свою жизнь, она — олицетворенная правда! воскликнулъ онъ, наконецъ, въ глубин своей души.

VI.
Свтская дама и женское безуміе.

Въ понедльникъ въ шесть часовъ утра, Майльсъ отправлялся на работу вмст съ своей сестрой. Онъ былъ очень задумчивъ и молчаливъ, но Мэри, знавшая и любившая его боле всхъ на свт, чувствовала, что это безмолвіе не означало въ немъ мрачнаго или грустнаго настроенія. Придя на фабрику, они разстались: Мэри пошла въ ткацкую, а Майльсъ въ контору. Посл завтрака повторилось тоже, но этому дню не суждено было оставить пріятнаго воспоминанія въ ум Майльса.

Занимаясь въ контор вмст съ Вильсономъ, онъ вдругъ услыхалъ, какъ послдній, посмотрвъ въ окно, воскликнулъ:

— Вотъ мистрисъ Малори. Я вижу ея экипажъ.

Майльсъ ничего не отвчалъ, не обращая никакого вниманія на сообщенное извстіе, но Вильсонъ совершенно измнившимся и уже заране подобострастнымъ тономъ прибавилъ:

— Она, вроятно, хочетъ видть мистера Сутсклифа, но его нтъ на фабрик. Ей придется переговорить со мною.

Съ этими словами, онъ подошелъ къ маленькому зеркальцу, которое повсилъ надъ каминовъ, несмотря на вс насмшки Майльса, и поправилъ себ волосы.

— Послушайте, Майльсъ, можетъ быть, мистрисъ Малори захочетъ объясниться со мною по какому-нибудь длу, поэтому, вамъ лучше бы…

— Убираться? перебилъ его Майльсъ спокойно, хотя слова Вильсона вывели его изъ себя: — нтъ, я не уйду. Мн надо кончить эти счеты и я намренъ продолжать свое дло, хотя бы сотни мистрисъ Малори явились сюда.

Вильсонъ ничего не отвчалъ. Майльсъ занималъ въ контор почти такое же мсто, какъ онъ, и ему было невозможно его прогнать, но онъ видимо былъ недоволенъ и началъ приводить все въ порядокъ, убирая бумаги и пробы хлопка.

— Какъ жаль, что у васъ нтъ подъ рукою бумажныхъ цвтовъ, замтилъ Майльсъ саркастически:— я непремнно держалъ бы ихъ про запасъ въ шкафу для такого торжественнаго случая.

И, усвшись за конторку, стоявшую у окна, которое выходило на улицу, онъ принялся за свою работу.

Вильсонъ началъ ходить взадъ и впередъ, посматривая въ окно на приближавшійся экипажъ.

— Съ нею миссъ Спенслей, произнесъ онъ:— он постоянно вызжаютъ вмст.

При этихъ словахъ Майльсъ поднялъ голову. Экипажъ остановился и Вильсонъ бросился отворять двери. Майльсъ увидлъ въ окно, что одна дама осталась въ коляск, а другая вышла. Первая была миссъ Спенслей, сестра человка, такъ гнусно поступившаго съ Адріенной Блиссетъ. Естественно, что Майльсъ взглянулъ на нее не очень сочувственно, но полулежавшая въ коляск блестящая красавица, съ большими черными глазами и въ роскошно выздномъ костюм, поразила его. Въ выраженіи ея лица не было ничего похожаго на брата, напротивъ, оно дышало прямотой и искренностью.,

‘Я увренъ, что они не ладятъ между собою’, подумалъ онъ.

Въ эту минуту послышались въ контор шелестъ шелковаго платья и женскій голосъ, небрежно отвчавшій на подобострастныя привтствія Вильсона. Майльсъ невольно поднялъ голову. Онъ часто видалъ мистрисъ Малори, но она его видла въ первый разъ и посмотрла ему прямо въ глаза.

Это была красивая женщина лтъ сорока шести, казавшаяся гораздо моложе своего возраста, наружность ея была бы очень пріятная, еслибъ не морщины у глазъ и рта, выражавшія высокомріе и лукавство. Большого роста и довольно полная, она отличалась блднымъ, матовымъ лицомъ. Одта она была очень богато, вся въ черномъ.

Осмотрвъ Майльса съ головы до ногъ, она обернулась къ Вильсону и спросила:

— Тутъ мистеръ Сутсклифъ?

— Къ сожалнію, нтъ. Онъ ухалъ въ Болтонъ и не вернется ране вечера.

— О! произнесла она, какъ бы обдумывая, что-то и потомъ прибавила:— дайте мн бумаги, о которыхъ мистеръ Сутсклифъ говорилъ надняхъ. Он, конечно, готовы. Я возьму ихъ съ собою и разсмотрю дома.

Между тмъ, Майльсъ снова углубился въ свои счеты, очень недовольный, что, несмотря на вс его усилія, онъ не могъ считать и прислушивался какъ бы противъ своей воли къ голосу мистрисъ Малори.

— Сейчасъ, сударыня, отвчалъ Вильсонъ:— бумаги эти, вроятно, въ комнат мистера Сутсклифа. Неугодно ли вамъ приссть, пока я ихъ найду.

— Нтъ, я и такъ подожду, только поторопитесь, отвчала мистрисъ Малори, выведенная изъ терпнія подобострастіемъ Вильсона, которое еще хуже подйствовало на Майльса.

Чтобы побороть свое волненіе, онъ сталъ въ полголоса считать:

— Три и пять… девять., т. е. восемь и семь — пятнадцать и….

— Вотъ бумаги, сударыня, воскликнулъ Вильсонъ, возвращаясь:— я вамъ ихъ заверну. Это вамъ будетъ удобне.

— Нтъ, отнесите ихъ такъ въ коляску.

— Майльсъ, отнесите эти бумаги въ коляску, произнесъ Вильсонъ, желая показать, что онъ старшій въ контор.

Майльсъ посмотрлъ на него съ удивленіемъ, но, понимая, что онъ просто засуетился, и не желая сдлать ему непріятность, взялъ бумаги съ улыбкой и понесъ ихъ въ экипажъ мистрисъ Малори.

Миссъ Спенслей все это время смотрла съ нетерпніемъ на контору и, увидавъ Майльса, спросила поспшно:

— Мистрисъ Малори въ контор? Скоро она кончитъ?

— Право, не знаю, отвчалъ Майльсъ: — она говоритъ съ кассиромъ.

— А, благодарю васъ, прошептала первая красавица и богатйшая невста въ Тансоп.

Майльсъ возвратился въ контору въ ту самую минуту, какъ мистрисъ Малори говорила Вильсону:

— Я ожидаю вскор прізда моего сына — вашего хозяина — и, конечно, онъ захочетъ познакомиться съ настоящимъ положеніемъ длъ.

Эти слова были произнесены такимъ высокомрнымъ тономъ, что Майльса взорвало.

— Такъ мы можемъ ожидать, что мистеръ Малори вскор вернется и вступитъ во владніе? произнесъ Вильсонъ, радуясь этому извстію, словно это была личная для него милость.

— Я не знаю., когда именно, но надюсь, что все будетъ готово для его прізда.

— Но онъ-то будетъ ли готовъ для того, что его здсь ожидаетъ? подумалъ съ глубокимъ презрніемъ Майльсъ, ненависть котораго къ отсутствующему Себастьяну Малори еще съ большей силой закипла въ его сердц:— нашъ хозяинъ! Да уметъ ли онъ собою то управлять, а еще хочетъ другими командовать?

Тутъ Вильсонъ чрезвычайно не кстати обратился къ нему.

— Слышите, Майльсъ, что говоритъ мистрисъ Малори, сказалъ онъ:— я вамъ разсказывалъ, что хозяинъ возвращается, а вы не хотли врить.

— Еще не доказано, правильно ли его называть нашимъ хозяиномъ, отвчалъ Майльсъ рзко: — я сомнваюсь, чтобы онъ умлъ быть хозяиномъ.

Сказавъ это, онъ нагнулся къ своимъ книгамъ, но все же усплъ замтить, съ какимъ холоднымъ изумленіемъ взглянула на него мистрисъ Малори своими гордыми голубыми глазами, которые, казалось, говорили: ‘Я часто видла непріятныхъ, грубыхъ невждъ, требовавшихъ примрнаго наказанія за свою дерзость, но такого никогда не встрчала’.

— Напрасно вы такъ невжливы, замтилъ Вильсонъ съ упрекомъ.

— Разв вы не понимаете, отвчалъ Майльсъ, стиснувъ губы:— что нельзя въ одно и то же время считать и разговаривать?

— Это что за человкъ? спросила мистрисъ Малори у смущеннаго кассира.

— Онъ одинъ изъ мастеровъ. Вы должны его извинить, сударыня. Онъ не уметъ обращаться съ высокопоставленными особами.

Майльсъ не возражалъ противъ этой апологіи. Ему было все равно, что бы про него ни говорили, только бы не заставляли его признавать кого бы то ни было своимъ господиномъ.

Мистрисъ Малори снова бросила на Майльса взглядъ гордаго удивленія, который, впрочемъ, пропалъ даромъ, проскользнувъ по его спин, и вышла изъ комнаты. Майльсъ посмотрлъ ей въ слдъ съ презрительной улыбкой, чрезвычайно часто появлявшейся на его лиц.

Вся эта сцена разстроила Майльса, но ему суждено было перенести еще большія непріятности въ этотъ памятный день.

Возвращаясь домой одинъ, такъ какъ ему надо было зайти по длу въ городъ и онъ разстался съ Мэри при выход изъ фабрики, онъ встртилъ у воротъ выходившаго изъ ихъ дома человка, къ которому онъ питалъ далеко не дружескія чувства. Это былъ Джемсъ Гойлъ, мелкій лавочникъ, продававшій религіозныя методическія книги и по временамъ появлявшійся въ роли пламеннаго проповдника, обличавшаго грхи современнаго общества. Майльсъ одинаково не терплъ религіознаго направленія Джемса Гойля и лично его самаго, считая его лицемромъ, чему онъ имлъ фактическія доказательства.

— Здравствуйте, Майльсъ, да благословитъ тебя Господь, сказалъ мистеръ Гойлъ, протягивая свою большую жирную руку.

Гордо выпрямившись во весь ростъ и презрительно взглянувъ на этого человка, Майльсъ отвчалъ:

— Здравствуйте. Но прошу васъ быть вжливе. Кто вамъ далъ право называть меня Майльсомъ?

Говоря это, онъ какъ бы не видалъ протянутой ему руки, не желая дотрогиваться до ея метафорически и буквально грязныхъ пальцевъ.

— Я только что имлъ духовную бесду съ вашей матерью, произнесъ Гойлъ съ сверкающими отъ негодованія глазами: — вотъ прекрасная, возвышенная душа! Какъ отрадно и поучительно бесдовать съ ней!

— Неужели? жаль, что она васъ не научила быть честнымъ и трезвымъ, промолвилъ Майльсъ прежнимъ презрительнымъ тономъ:— во всякомъ случа, пока вы не добудете гд нибудь честности и трезвости (не прикидывайтесь дуракомъ, я знаю откуда вы вышли въ 11 часовъ вечера въ субботу), не заходите въ нашъ домъ. Моя мать можетъ имть духовныя бесды съ людьми и почище васъ.

Онъ взялся за ручку калитки, но странное выраженіе лица Гойля остановило его.

— Придетъ время, молодой человкъ, сказалъ послдній съ злой улыбкой: — когда вы пожалете, что не обошлись со мною, именно со мною, съ большимъ уваженіемъ.

Онъ удалился, а Майльсъ, еще боле не въ дух, чмъ посл сцены съ мистрисъ Малори, вошелъ въ домъ.

— Зачмъ сюда такъ часто шляется Джемсъ Гойлъ? сказалъ онъ, усаживаясь рядомъ съ братомъ:— я его терпть не могу, и если онъ не оставитъ насъ въ поко, то будетъ имть дло со мною. Надюсь, Мэри, что ты не пристрастилась къ методистскимъ проповдямъ?

— О, нтъ, отвчала Мэри со смхомъ:— пока я жива, я буду всегда ходить въ старую приходскую церковь.

— Можетъ быть, ты кончишь тмъ, что перейдешь въ еще старйшую церковь, въ католическую, замтила мистрисъ Гейвудъ, которая, стоя у печки, вынимала изъ кастрюли картофель:— но во всякомъ случа, прошу здсь не говорить ничего дурнаго о святомъ человк, Джемс Гойл. По всей вроятности, вы его будете видать въ этомъ дом чаще, чмъ до сихъ поръ.

— Что вы хотите этимъ сказать? спросилъ Майльсъ, поспшно оборачиваясь къ ней:— вы думаете, что Джемсъ Гойлъ посметъ вернуться сюда, когда я разъ его прогналъ?

И онъ засмялся.

— Ты его прогналъ? Это походитъ на тебя, отвчала мистрисъ Гейвудъ.

— Я право васъ не понимаю, промолвилъ Майльсъ, съ удивленіемъ смотря на нее.

— Погоди, поймешь, сказала мать, не глядя на него:— хорошій человкъ можетъ освятить своимъ присутствіемъ самый гршный домъ. Я выхожу замужъ за Джемса Гойля. Наша свадьба будетъ черезъ три недли, и желала бы я тогда видть, какъ ты его выгонишь изъ этого дома.

Наступило минутное молчаніе. Майльсъ вскочилъ со стула и смотрлъ недоврчиво на мать. Мэри поблднла, а на лиц Эдмунда появилась презрительная улыбка.

— Мать! воскликнулъ, наконецъ, Майльсъ, подходя къ ней и смотря ей прямо въ глаза: — вы надъ нами сметесь. Но это очень плохая шутка.

— Шутка! повторила она, возвышая свой визгливый голосъ: — отчего же это шутка? Разв я нахожу въ своихъ дтяхъ столько утшенія, что не нуждаюсь въ помощи такого святого человка, какъ онъ?

— Это не отвтъ. Ваши дти никогда васъ ничмъ не огорчили.

— Болтай себ сколько хочешь.

— Нтъ, мн нечего боле говорить. Но я хочу получить отъ васъ лучшій отвтъ, чмъ объясненіе, что ваши дти своими поступками побуждаютъ васъ выйти замужъ за этого лниваго, отъвшагося, лицемрнаго негодяя. Я понимаю, зачмъ онъ женится на васъ, ему нужны ваши тридцать фунтовъ ежегоднаго дохода. Но вы-то что въ немъ нашли?

И Майльсъ презрительно махнулъ рукой.

— О, такъ онъ женится на мн только изъ-за денегъ! воскликнула мистрисъ Гейвудъ и никакая осьмнадцатилтняя двушка не могла бы воспылать большимъ гнвомъ отъ подобнаго намека: — Такъ, такъ. Чти отца своего и мать свою…

— А разв вы даете намъ примръ уваженія къ нашему отцу? сказалъ Майльсъ, становясь тмъ спокойне, чмъ боле клокотала злоба въ его сердц и чмъ ясне онъ видлъ твердую ршимость матери: — или вы думаете, что посл этого брака мы будемъ васъ уважать? Нтъ, я не понимаю, къ чему такой женщин, какъ вы, выходить вторично замужъ, но еслибъ вы выбрали приличнаго человка, то я все же примирился бы съ этой мыслью. Но вдь я видлъ въ субботу ночью, какъ этотъ негодяй выходилъ изъ самаго гнуснаго кабака во всемъ Тансоп. Впрочемъ, длайте какъ вамъ угодно. Я объявилъ ему, что онъ не переступитъ боле порога этого дома и онъ его не переступитъ. Если вы выйдете за него замужъ, то пусть онъ вамъ отыщетъ новое жилище, ни вамъ, ни ему здсь не жить. Помните мои слова: или онъ или мы.

— Мама, вы никогда не сдлаете такого грха! воскликнула Мэри, вся въ слезахъ.

— Молчать, дрянь! какъ ты смешь называть гршной твою мать! отвчала мистрисъ Гейвудъ очень рзко.

— Я не желаю, чтобъ Молли бранили такими словами, произнесъ спокойно Майльсъ: — помните, что въ этомъ дом глава я, и я не допущу такого безумія. Ну, говорите прямо, будете вы благоразумной женщиной или намрены сдлаться дурой?

Эти слова вывели изъ себя мистрисъ Гейвудъ.

— Я выхожу замужъ за Джемса Гойля, отвчала она ршительно.

— Въ такомъ случа, я не хочу васъ боле знать, произнесъ Майльсъ очень медленно, какъ бы давая ей время одуматься.

— О! Майльсъ, не будь такъ жестокъ! воскликнула Мэри, подходя къ брату и взявъ его за руку.

— Молли! сказалъ онъ:— утри свои слезы и радуйся, что не на твою долю выпало быть жестокимъ.

Мэри не возражала, она видла, что противъ твердой ршимости брата нельзя ничего сдлать.

— Мэри! нашъ добрый ангелъ! замтилъ Эдмундъ, смотря на нее съ любовью.

— Вы увидите, какой она будетъ ангелъ, когда я отъ васъ уйду, злобно процдила мистрисъ Гейвудъ.

— Еще разъ повторяю, сказалъ Майльсъ: — что я съ вами говорю теперь въ послдній разъ, если вы не бросите своего безумія — слышите, въ послдній разъ.

— Майльсъ! промолвила Мэри, хотя вполн сознавая всю безполезность просьбы.

— Ну, голубушка, отвчалъ онъ: — всякій, кто работаетъ, долженъ сть. Мы въ этой пустой болтовн потеряли столько времени, что намъ остается только двадцать минутъ.

Однако, ни тотъ ни другой не могли сть, и, вставъ изъ-за стола, отправились на фабрику.

VII.
Расправа.

Въ шесть часовъ раздался звонокъ къ шабашу. Майльсъ и Мэри ничего не говорили между собою идя на фабрику и во время работы у нихъ не было времени перекинуться словечкомъ, а потому, только возвращаясь вечеромъ домой, они могли помняться мыслями о тревожившемъ ихъ вопрос. Мэри была въ пользу магкихъ, нжныхъ мръ.

— Я думаю, Майльсъ, говорила она: — если мы обойдемся съ нею ласково и поговоримъ толкомъ, то она откажется отъ своего намренія.

— Нтъ, Молли, она этого не сдлаетъ.

— Я никогда не терпла Гойля, онъ мн кажется такимъ фальшивымъ и низкимъ человкомъ. Онъ, вроятно, только заботится объ ея деньгахъ, но какъ можетъ мать найти въ немъ что-нибудь хорошее, вотъ чего я не понимаю.

— А я этому не удивляюсь, отвчалъ Майльсъ, насупивъ брови: — у нкоторыхъ людей умъ повернутъ къ верхъ тормашками.

Войдя въ домъ, они застали одного Эдмунда.

— Она не вернется! воскликнулъ онъ вмсто привтствія: — она ушла къ какимъ-то родственникамъ. Она говоритъ, что перенесла въ жизни много горя и, наконецъ, дожила до того, что ее прогнали изъ дома собственныя дти.

Мэри и Майльсъ ничего не отвчали на это извстіе. Они выпили молча чай. Наконецъ, вставъ изъ-за стола, Майльсъ взялъ книгу у Эдмунда и сказалъ, что пойдетъ перемнить ее въ библіотеку. Сестра тогда попросила его зайти къ сдельнику и взять ея ремень, которымъ она подпоясывалась на работ.

Лавка сдельника находилась въ Больдъ-Стрит, одной изъ главныхъ улицъ въ Тансоп, рядомъ съ клубомъ, биліярднымъ и картежнымъ пріютомъ мстной золотой молодежи. Взявъ ремень, Майльсъ прошелъ мимо отворенной двери клуба и случайно услыхалъ разговоръ двухъ господъ, стоявшихъ на лстниц. Одинъ изъ нихъ былъ Спенслей, котораго Майльсъ тотчасъ призналъ, хотя онъ стоялъ къ нему спиною, а другой былъ юноша съ дтскимъ лицомъ и безъ малйшаго слда бороды, такъ что ему приличне было бы сидть на школьной скамь, чмъ входить въ этотъ ‘притонъ разврата’, столь ненавистный всмъ маменькамъ Тансопа.

— Какая была скачка съ препятствіями, признаюсь! говорилъ громкимъ, рзкимъ голосомъ Фредрикъ Спенслей: — но я узналъ, наконецъ, гд она живетъ, напалъ на нее въ расплохъ и проводилъ насильно. Впрочемъ, я увренъ, что мы вскор будемъ лучшіе друзья. Она хитрая — это всегда бываетъ съ застнчивыми скромницами. Ха, ха, ха!

— Послушайте, Спенслей, началъ-было юноша, смотрвшій на дерзкаго франта съ глупымъ восхищеніемъ, но послдній его перебилъ:

— Но, чортъ возьми, какая она хорошенькая! Какіе у нея глазки и какъ она уметъ ими пользоваться! Однако, пойдемъ, хотите отыграться на биліярд?

И они оба исчезли въ сняхъ.

Майльсъ почувствовалъ въ эту минуту, что какое-то новое, неиспытанное имъ еще ощущеніе, полу-ярость и полу-стыдъ, овладло всмъ его существомъ. Вн себя отъ волненія, онъ сознавалъ только дв опредленныя мысли: отыскать Адріенну и наказать нахала, дерзнувшаго ее оскорбить.

Онъ машинально, почти бгомъ достигъ библіотеки.

Адріенна сидла на своемъ обычномъ мст, но она не читала. Она была блдна, какъ полотно, и дрожала всмъ тломъ.

— Миссъ Блиссетъ! произнесъ онъ почти шепотомъ, подходя къ ней и наклоняя свое пылавшее негодованіемъ лицо.

Еслибъ она не была сама очень взволнована, то ее, конечно, поразило бы странное, пламенное выраженіе его глазъ, но теперь она поспшно промолвила отрывистымъ голосомъ:

— О! мистеръ Гейвудъ, будьте такъ добры, проводите меня сейчасъ домой. Я такъ напугана… и оскорблена.

— Я знаю, отвчалъ Майльсъ тихо.

Лихорадочная дрожь пробжала по всему его тлу при вид, какъ она была прекрасна въ эту минуту. Онъ восторгался ею и прежде, но теперь онъ всмъ своимъ существомъ преклонялся передъ нею и имъ вдругъ овладло страстное желаніе какимъ-нибудь подвигомъ выдвинуться въ ея глазахъ изъ ряда остальныхъ людей. Однако, посл перваго взгляда, поспшно брошеннаго на нее, онъ опустилъ глаза и не зналъ что сказать. Слова казались ему недостаточнымъ орудіемъ, чтобъ выразить всю его ненависть къ негодяю и все его обожаніе къ Адріенн.

— Какъ это случилось? спросилъ онъ, наконецъ, стараясь казаться спокойнымъ, но нервно комкая въ рукахъ ремень.

— Это все тотъ же человкъ, противный, гнусный, отвчала Адріенна, едва переводя дыханіе отъ не успокоившагося еще испуга: — я не знаю, откуда онъ меня подсмотрлъ. Вроятно, онъ слдилъ за мною и когда я вошла въ узкій переулокъ, то онъ меня догналъ и заговорилъ. Мн нельзя было вернуться, до дома было гораздо дальше, чмъ сюда, и въ тхъ мстахъ никого нтъ на улицахъ. Я ему ничего не отвчала и продолжала идти какъ могла скоре. Но онъ мн перескъ дорогу и мшалъ идти. Но я все-таки достигла города, надясь, что онъ тогда отъ меня отстанетъ. Но онъ проводилъ меня до самой библіотеки и я не смю выйти отсюда, боясь, что онъ ждетъ меня на улиц. О, какъ я рада, что вы пришли. Я уже думала, что вы никогда не придете.

Говоря это, она закрыла на минуту лицо руками и потому не замтила, что въ глазахъ молодого человка вдругъ блеснулъ совершенно новый огонь. Онъ перевелъ дыханіе и съумлъ скрыть овладвшее имъ волненіе.

— Вы были очень добры ко мн, прибавила Адріенна съ чувствомъ, взявъ его за об руки: — что бы я сдлала, еслибы вы мн не помогли!

— Служить вамъ — наслажденіе, отвчалъ Майльсъ, смущеннымъ тономъ:— въ состояніи вы теперь пойти домой?

— О, да! отвчала она, и, взявъ свою памятную книжку, вышла изъ библіотеки въ сопровожденіи Майльса.

Дойдя до воротъ ея дома, онъ остановился и спросилъ, поникнувъ головой:

— Вы, конечно, никогда боле не придете въ библіотеку, миссъ Блиссетъ?

— Конечно, никогда.

— И значитъ… значитъ… началъ онъ, и голосъ его такъ задрожалъ, что онъ не могъ кончить фразы.

— Но вдь я васъ еще увижу, не правда ли? произнесла поспшно Адріенна:— вы придете къ намъ. Дядя желалъ бы васъ видть. Вы придете, да?

— Мое посщеніе васъ не стснитъ? спросилъ Майльсъ нершительнымъ тономъ.

— Напротивъ, мы васъ будемъ ждать съ нетерпніемъ, отвчала Адріенна.

Она крпко пожала ему руку и исчезла въ дверяхъ.

На этотъ разъ Майльсъ не остался на улиц передъ домомъ молодой двушки, погруженный въ глубокую думу, а быстро направился по самой ближайшей дорог въ клубъ на Больдъ-Стрит, гд въ дверяхъ стоялъ лакей и высокомрно смотрлъ на проходившихъ по улиц.

— Мистеръ Фредрикъ Спенслей здсь? спросилъ Майльсъ спокойнымъ, учтивымъ тономъ.

— Мистеръ Фредрикъ Спенслей? повторилъ лакей и тнь неудовольствія пробжала по его лицу:— да, онъ здсь и въ чертовскомъ настроеніи. Если онъ не перестанетъ ходить сюда, то я откажусь отъ мста. Вы желаете его видть?

— Да, мн надо переговорить съ нимъ.

— Взойдите по лстниц наверхъ и вы его найдете въ биліардной, сказалъ лакей, очевидно, не очень благоволившій къ мистеру Спенслею, потому что иначе онъ не дозволилъ бы простому рабочему проникнуть въ святую святыхъ клуба.

Майльсъ поднялся по лстниц и, остановившись передъ дверью съ надписью ‘Биліардъ‘, постучалъ. Но никто не откликнулся, что легко было объяснить раздававшимся за дверью громкимъ голосомъ Спенслея, который заглушалъ вс другія звуки. Толкнувъ ногою дверь, Майльсъ вошелъ въ комнату, походившую на вс биліардныя, четыре висячія лампы съ зелеными абажурами освщали биліардъ, позади котораго стоялъ маркръ, такъ же насупившійся отъ нелюбезнаго обращенія Спенслея.

Чарли Саундерсъ — такъ звали юношу съ глупымъ дтскимъ лицомъ, сильно теперь раскраснвшимся — игралъ съ Фредрикомъ Спенслеемъ, который, повернувшись спиною къ двери, громко бранилъ биліардъ, увряя, что онъ неврный и сукно не гладко натянуто.

— Это ваши глаза и рука не врны, Фредди, сказалъ его юный сотоварищъ:— посмотрите, что вы длаете?

— Чортъ возьми! Гд млъ? Мн діавольски сегодня не везетъ, заревлъ во все горло Спенслей, который дйствительно игралъ въ этотъ день очень несчастливо.

Еслибъ онъ былъ пьянъ, то Майльсъ молча удалился бы, но видя, что онъ только въ шумномъ, непріятномъ настроеніи духа, молодой работникъ подошелъ къ нему и дотронулся до его плеча.

Спенслей вздрогнулъ и поспшно обернулся. Очутившись лицомъ къ лицу съ Майльсомъ, онъ побагровлъ отъ злобы и волненія, нелишеннаго страха.

— Я хочу переговорить съ вами, сказалъ Майлисъ.

Чарли Саундерсъ и маркръ съ любопытствомъ посмотрли на незнакомца. Ни одинъ изъ нихъ не любилъ Спенслея, который обходился съ ними высокомрно, но подчиненное положеніе маркра не дозволяло ему мстить за обиды, а Чарли, по глупости и изъ уваженія къ богатству Фредрика, спускалъ ему все, хотя и питалъ къ нему злобу за его насмшки. Поэтому, они не вмшались и молча глядли на происходившую передъ ними сцену.

— Если вы желаете, чтобъ я объяснился съ вами наедин, то пойдемте въ другую комнату, продолжалъ Майльсъ спокойно:— мн же ршительно все равно.

— Какого чорта вамъ надо отъ меня? грубо произнесъ Спенслей.

— Вы, вроятно, меня помните и я считаю излишнимъ называть себя. Вотъ въ чемъ дло. Вы опять вели себя, какъ негодяй, можетъ быть, вы не въ состояніи иначе вести себя — въ такомъ случа, неугодно ли вамъ впредь обращать ваше вниманіе на другой предметъ. Вы меня понимаете?

— Лопни мои глаза, если я васъ понимаю, оселъ! Убирайтесь къ чорту и не приставайте къ джентльмэнамъ. Слышите, ступайте вонъ или я прикажу лакеямъ васъ вытолкать въ шею.

— Вы были въ Маркгамскомъ переулк сегодня вечеромъ? продолжалъ Майльсъ, поблднвъ и стиснувъ зубы.

— А вамъ какое дло? Кто вамъ далъ право шпіонничать за джентльмэнами?

— Я на вашемъ мст не распространялся бы о шпіонств. Вы знаете, что случилось въ Маркгамскомъ переулк. Если что-нибудь подобное случится еще разъ… хоть одинъ только разъ…

— Ну? воскликнулъ Спенслей съ презрительной улыбкой: — что же тогда будетъ, благородный рыцарь?

— Я вамъ переломаю ребра.

— Ха, ха, ха! громко засмялся Спенслей, но въ этомъ смх слышались фальшивыя ноты.

— Что вы надлали, Фредди? воскликнулъ Чарли Саундерсъ съ изумленіемъ.

— Слышите вы, нищій бродяга! воскликнулъ Спенслей, обращаясь къ Майльсу:— убирайтесь отсюда по добру по здорову и не вмшивайтесь въ другой разъ въ то, чего вы не понимаете.

— Я не уйду отсюда прежде, чмъ вы не дадите мн слово, что будете вести себя прилично.

— Я? Я никогда не даю слова собакамъ!

— Значитъ вы себ никогда ни въ чемъ не давали слова. Я не собака и жду вашего обязательства.

— Чортъ васъ возьми! Да уберетесь ли вы отсюда? заревлъ во все горло Спенслей, выведенный изъ себя презрительной холодностію Майльса и едва сдержанной улыбкой, игравшей на лицахъ двухъ свидтелей этой сцены:— что же никто изъ васъ не позвонитъ и не прикажетъ вывести этого болвана?

Въ правилахъ клуба не былъ предусмотрнъ подобный случай, а потому ни Чарли, ни маркръ не двинулся съ мста.

— Повторяю, что я не уйду прежде, чмъ вы не дадите мн слова, произнесъ спокойно Майльсъ.

— Вы, можетъ быть, хотите приберечь красавицу для себя! началъ Спенслей, но Майльсъ рзко перебилъ его, впервые выходя изъ себя:

— Бросьте этотъ разговоръ.

— А! такъ вотъ что! мы не хотимъ, чтобъ намъ мшали въ нашей игр! Мы любимъ книги читать…

Сжимая отъ злобы кулаки, Майльсъ почувствовалъ что-то въ своихъ рукахъ. Это былъ ремень, который онъ взялъ у сдельника для Мэри.

— Обязываетесь вы никогда не заговаривать съ этой молодой двушкой и не преслдовать ея боле? спросилъ онъ ршительно.

— Стану я обязываться вамъ не трогать этой дряни! началъ съ презрительной улыбкой Спенслей, но не докончилъ своей фразы.

Майльсъ одной рукой схватилъ его за горло, а другой сталъ быстро наносить ему удары по спин ремнемъ. Зрители этой чудовищной порки, которой уже давно заслужилъ Спенслей, пришли въ тупикъ и Чарли очнулся только тогда, когда сюртукъ Спенслея вислъ на его спин весь въ лохмотьяхъ, а лицо побагровло отъ злобы и страданій. Только тогда онъ бросился къ колокольчику и позвонилъ.

— Можетъ быть, это замнитъ ваше обязательство, произнесъ Майльсъ, выпуская изъ рукъ несчастнаго, который, зашатавшись, грохнулся на полъ: — но помните, что я всегда готовъ задать вамъ при случа такую же или еще худшую порку.

Съ этими словами онъ повернулся и хотлъ выйти изъ комнаты, но въ дверяхъ показался лакей.

— Вытолкайте его и подайте воды! воскликнулъ Чарли Саундерсъ.

— Ну, что же! сказалъ спокойно Майльсъ, обращаясь къ лакею:— вы меня пропустите или хотите вытолкать?

Лакей былъ небольшаго роста и, замтивъ ршимость молодого человка, а главное, его могучія руки, почтительно посторонился.

— Если я буду нуженъ по этому длу, то меня зовутъ Гейвудъ и я живу на Городскомъ Пол, сказалъ Майльсъ:— найти меня очень легко.

Никто ему не отвчалъ. Онъ нагнулся, поднялъ ремень, который выпалъ изъ его рукъ и вышелъ изъ комнаты.

VII.
Любовь.

Наказавъ трусливаго нахала за оскорбленіе, нанесенное имъ Адріенн, Майльсъ, однако, не успокоился. Его тревожила мысль, чтобъ его поступокъ не имлъ непріятныхъ послдствій для молодой двушки и онъ утшалъ себя только тмъ, что, кажется, Спенслей не зналъ ея имени. Онъ самъ его не произнесъ во время объясненія съ франтомъ, такъ какъ скоре умеръ бы на мст, чмъ назвало ея имя въ такомъ обществ. Это значило бы бросать бисеръ передъ свиньями. Еслибъ мистеръ Спенслей вздумалъ преслдовать его судебнымъ порядкомъ, то онъ ршился признать себя виновнымъ и перенести законное наказаніе. Все казалось ему легкимъ, только бы ея имя не было замшано въ этой исторіи. Впрочемъ, онъ сомнвался, чтобъ Спенслей захотлъ публично объявить о данной ему порк простымъ работникомъ, что въ тоже время намекало бы на какой-то оставшійся въ тни его собственный гнусный поступокъ, вызвавшій подобное возмездіе.

Предположеніе Майльса дйствительно оправдалось. Фредерикъ Спенслей не преслдовалъ его судебнымъ порядкомъ и только клубъ уволилъ маркра и лакея, допустившихъ въ биліардную Майльса. Трудно понять, какая цль, дйствительная или кажущаяся, была достигнута этой мрой, но, повидимому, она удовлетворила многихъ. Что же касается до самого Спенслея, то онъ нашелъ боле удобнымъ ухать изъ Тансопа на нсколько недль.

Конечно, это происшествіе сдлалось предметомъ всхъ толковъ въ город, но, по счастью для Майльса, въ водоворот различныхъ противоположныхъ разсказовъ его имя какъ-то затерялось, и вс говорили только о таинственномъ работник, давшемъ отличную порку свтскому франту за оскорбленіе, нанесенное женщин, которую называли всевозможными именами, кром ея настоящаго, оставшагося для всхъ тайной. Успокоенный въ этомъ отношеніи, Майльсъ упорно молчалъ о своей роли въ этомъ событіи, занимавшемъ весь городъ, и даже не сказалъ ни слова брату и сестр, которые также приняли живое участіе въ смломъ работник, давшемъ столь прекрасный урокъ аристократу.

Но, несмотря на это, сердце Майльса не было спокойно. Онъ не зналъ, на что ему ршиться: пойти прямо къ мистеру Блиссету, какъ жаждала его душа, или не навязываться Адріенн своимъ обществомъ. Его мучило сомнніе насчетъ того, какъ взглянула на его поступокъ Адріенна. По временамъ, онъ уврялъ себя, что она ничего не знала и что среди ея уединенной жизни до нея не долетали городскіе толки. Значитъ, онъ могъ свободно идти къ ней. Ну, а если она знала? Тогда его посщеніе приметъ характеръ назойливаго требованія похвалъ и благодарности за геройскій подвитъ. Десять разъ на день, онъ приходилъ къ противоположнымъ убжденіямъ, то шелъ, то останавливался, то снова шелъ и, въ конц-концовъ, оставался дома, теряясь въ догадкахъ о лучшемъ способ выйти изъ этого затруднительнаго положенія.

Такъ шло время до субботы и онъ во вс эти дни жилъ только воспоминаніемъ о разлук съ Адріенной у воротъ ея дома, о томъ, какъ она посмотрла на него съ нжной благодарностью, какъ крпко пожала ему руку. Но въ праздничный субботній вечеръ жажда увидать Адріенну стала терзать его сильне, чмъ когда-нибудь, и онъ чувствовалъ, что если выйдетъ на улицу, то его ноги машинально направятся къ Стонгэту. Поэтому, онъ сталъ читать вслухъ Эдмунду, въ надежд, что это монотонное занятіе отвлечетъ его мысли отъ наполнявшаго ихъ всецло предмета.

Онъ читалъ ‘Джэнъ Айръ’ и пламенный радикализмъ автора приковалъ къ себ вскор все его вниманіе, тогда какъ глубокая поэзія, которой дышетъ каждая страница этого знаменитаго романа, наполняла восторгомъ душу Эдмунда. Забывъ обо всемъ на свт и притаивъ дыханіе, они слдовали за бдной, голодной, бездомной Джэнъ въ ея странствованіяхъ по полямъ и доламъ.

— Что это? промолвилъ вдругъ Эдмундъ:— стучатся.

Майльсъ прекратилъ чтеніе, кто-то дйствительно стучался въ парадную дверь. Мэри, сидвшая въ углу, встала и пошла отворить дверь. Черезъ минуту въ сняхъ раздался тихій женскій голосъ.

Майльсъ дико вскрикнулъ и вскочилъ со стула, уронивъ изъ рукъ книгу. Эдмундъ не усплъ еще спросить, что съ нимъ, какъ Мэри возвратилась въ комнату и, обращаясь къ кому-то, кто слдовалъ за нею, сказала удивленнымъ тономъ:

— Вотъ дама, которая желаетъ тебя видть, Майльсъ.

— Отчего вы къ намъ не пришли? спросила Адріенна, подходя къ Майльсу:— отчего вы меня не навстили? Я васъ ждала, пока уже силъ не хватило боле ждать.

Весь красный отъ смущенія, онъ молча смотрлъ на нее, но его взглядъ былъ краснорчиве всякихъ словъ.

— Какъ могли вы поступить такимъ образомъ и потомъ забыть обо мн? продолжала молодая двушка, ничего не замчая:— я ни о чемъ другомъ не могла думать съ тхъ поръ, какъ узнала о вашемъ поступк. Какая это глупость, какая безумная глупость, и какъ я вамъ благодарна, какъ я васъ уважаю за это! какой вы смлый, какой благородный.

— Миссъ Блиссетъ… вы… вы… это ничего. Всякій сдлалъ бы то же на моемъ мст. Я не зналъ бы ни минуты покоя, пока не наказалъ бы негодяя. Это была моя прямая обязанность.

— Вы такъ думаете, но никто, кром васъ, такъ не поступилъ бы, такъ не чувствовалъ бы. Я не могу васъ благодарить.

— Такъ не благодарите. Мн стыдно васъ слушать.

— Но въ чемъ дло, миссъ? воскликнула Мэри, выражая, наконецъ, словами изумленіе, овладвшее ею и Эдмундомъ.

— Какъ, вы ничего имъ не сказали? спросила Адріенна, обращаясь къ Майльсу и широко раскрывая глаза: — онъ вамъ ничего не сказалъ?

— Нтъ, ничего, отвчала Мэри.

— Я никогда не слыхивала ничего подобнаго! сказала Адріенна дрожащимъ отъ волненія голосомъ:— вы, вроятно, знаете, что этотъ человкъ… Спенслей оскорбилъ меня и…

— Слава Богу, ваше имя не было ни разу произнесено въ городскихъ толкахъ, воскликнулъ Майльсъ.

— И вашъ братъ, уже однажды прогнавшій его изъ библіотеки, гд онъ надодалъ мн, отправился къ нему и потребовалъ, чтобъ онъ обязался меня боле не преслдовать. Не такъ ли это было? Онъ отказался и вашъ братъ избилъ его ремнемъ.

— О, Майльсъ! промолвила Мэри съ гордостью:— о, Майльсъ! Я не подозрвала, что это ты!

— Какъ я радъ, что это ты сдлалъ! сказалъ Эдмундъ:— но зачмъ ты молчалъ все это время?

— И онъ посл этого не пришелъ ко мн и не далъ мн случая его поблагодарить, продолжала Адріенна.— Вы теперь понимаете, зачмъ я пришла сюда?

— Еще бы, отвчала Мэри, очень нжно смотря на неожиданную постительницу, которая своими похвалами Майльсу тронула ее до глубины сердца:— но отчего же вы не сядете?

Адріенна сла, а Майльсъ остался стоять, прислонясь къ камину. Онъ ощущалъ какое-то странное, опьяняющее чувство отъ присутствія Адріенны въ его скромномъ жилищ и боялся упасть.

— Мн надо было самой розыскать васъ, сказала Адріенна посл минутнаго молчанія:— вы какъ-то случайно сказали мн, что живете на Городскомъ Пол и я боялась, что мн будетъ трудно васъ розыскать, но первый человкъ, къ которому я здсь обратилась съ вопросомъ, указалъ мн вашъ домъ. Неужели вы никогда не пришли бы ко мн?

— Я не ршился къ вамъ пойти, не зная, какого вы мннія о моемъ поступк, можетъ быть, вы были мною недовольны, пробормоталъ съ смущеніемъ Майльсъ.

— Дядя часто спрашивалъ меня, отчего вы не приходите? Онъ очень желаетъ васъ видть. Но вдь теперь вы скоро придете, не правда ли?

— Я… конечно. Мн будетъ очень пріятно.

— Я надюсь, что вы не сердитесь за мое посщеніе? спросила Адріенна, обращаясь къ Мэри.

— О, нтъ! искренно отвчала молодая работница,— я очень рада васъ видть, да безъ васъ этотъ молодецъ никогда не сказалъ бы намъ о томъ, что онъ сдлалъ. Онъ такой дуракъ!

— Да, я думаю, сказала Адріенна, смотря съ улыбкой на Мэри и потомъ, обращаясь къ Эдмунду, прибавила:— я слышала, что вы очень слабы.

— Да, онъ никогда не силенъ, отвчала за него сестра:— но сегодня у него еще болитъ голова.

— Вы длаете что-нибудь противъ головной боли?

— Нтъ, я терплю, и боль проходитъ.

— Напрасно, у меня есть прекрасное средство, и я вамъ принесу его въ слдующій разъ.

Она продолжала разговаривать съ Мэри и Эдмундомъ въ этомъ дух, и они не чувствовали никакого смущенія въ ея обществ: такъ простота и нжное обращеніе Адріенны сразу располагали всякаго въ ея пользу.

— Однако, я не буду боле безпокоить васъ, сказала она, наконецъ: — я вижу, вы готовитесь пить чай. Но я желала бы быть съ вами знакомой. Вы позволите мн заходить къ вамъ но временамъ?

— О, я буду очень рада, отвчала Мэри:— если вы только не находите насъ слишкомъ простыми и глупыми для васъ. Вы видите, мы народъ рабочій…

— Я работаю не мене васъ и, когда моя работа кончена, то такъ же, какъ вы, жажду отдыха.

— Вы и теперь кажетесь очень уставшей, сказала Мэри, пристально всмотрвшись въ блдное и нсколько изнуренное лицо Адріенны, съ котораго теперь исчезъ румянецъ: — гд вы живете?

— Въ Стонгэт.

— Это очень далеко отсюда, воскликнула Мэри, которая, подобно многимъ женщинамъ рабочаго класса, не ходила далеко:— не хотите ли выпить чаю съ нами и закусить чего-нибудь?

— Я очень рада, но боюсь…

И Адріенна бросила нершительный взглядъ на Майльса, который все это время молча сидлъ въ углу.

— Ну, Майльсъ, будь полюбезне, ты это умешь, когда захочешь, сказала Мэри и, обращаясь къ Адріенн, прибавила:— снимите вашу шляпку и садитесь за столъ. А потомъ Майльсъ проводитъ васъ домой. Ему длать-то нечего.

— О, теперь мн не къ чему его безпокоить, отвтила Адріенна, бросая на Майльса свтлый, блестящій взглядъ: — разв только показать ему дорогу къ намъ: онъ, кажется, забылъ ее.

— Нтъ, я лучше провожу васъ, вдь сегодня субботній вечеръ, отвчалъ Майльсъ, усаживаясь подл нея.

Адріенна была очень довольна теплымъ, дружескимъ пріемомъ въ этой рабочей семь, и выраженіе ея лица это доказывало.

— Ахъ, я забыла жареный хлбъ! воскликнула вдругъ Мэри съ безпокойствомъ:— надо подождать немного чаю.

Майльсъ замтилъ, что можно обойтись и безъ жаренаго хлба, но Мэри настояла на своемъ и, нарзавъ ломти хлба, стала поджаривать ихъ у огня.

— А ты, Майльсъ, сдлай бутерброды, только ржь куски потоньше и поаккуратне, сказала она.

Майльсъ повиновался, но не усплъ онъ взять въ руки ножъ, какъ Адріенна его остановила.

— Это не ваше дло, произнесла она со смхомъ, отбирая у него хлбъ и ножикъ:— оно для васъ слишкомъ мелко и мирно. Я сдлаю за васъ.

Мэри каждую минуту чувствовала все большую и большую симпатію къ своей новой знакомой, а эта выходка привела ее въ совершенный восторгъ.

Когда все было готово и маленькое общество, не исключая и Эдмунда, услось за столъ, Мэри торжественно разливала чай, извиняясь, что посуда была непраздничная, такъ какъ они не были предупреждены о посщеніи дорогой гостьи.

— Это, кажется, прекрасныя чашки, замтила съ улыбкой Адріенна.

Скромное торжество прошло очень пріятно для Адріенны, Мэри и Эдмунда. Только одинъ Майльсъ сидлъ молча, задумчиво. Это происходило отъ слишкомъ глубокаго чувства радости, овладвавшаго всмъ его существомъ, но Адріенна не могла этого знать и дйствительно въ то время она искренно полагала, что питала къ нему боле нжное чувство, чмъ онъ къ ней, и потому по временамъ поглядывала на него съ безпокойствомъ.

Вскор посл чая она встала и простилась, общая Мэри навщать ее по возможности.

Майльсъ пошелъ съ нею и они молча дошли до парка. Но, очутившись въ пустой алле, Адріенна съ поспшностью и прямотой иностранки спросила:

— Скажите мн, мистеръ Гейвудъ, вы сердитесь, что я была у васъ?

— Я… сержусь… нтъ!.. могъ только промолвить Майльсъ.

Потокъ, уносившій его все дале и дале въ продолженіи всей этой недли, теперь прорвалъ вс плотины и вырвался на свободу. Онъ былъ безумно влюбленъ и послдняя, сохранившаяся въ немъ доля благоразумія побуждала его говорить какъ можно мене, изъ боязни обнаружить передъ этой женщиной свою любовь, напугать ее и, быть можетъ, навсегда оттолкнуть отъ себя, ибо онъ вполн сознавалъ какое громадное разстояніе существовало между ними. Вс его любимыя, дорогія его сердцу теоріи не могли стушевать того факта, что они не были равны и, несмотря на пламенную любовь, онъ чувствовалъ, что недостоинъ взять ее за руку и говорить съ нею фамильярно.

— Вы все молчали, продолжала Адріенна:— вы почти не говорили со мною. Я боялась, что оскорбила васъ своимъ посщеніемъ.

— Нисколько, отвчалъ Майльсъ, не ршаясь сказать боле, изъ боязни сказать слишкомъ много.

— Вы, конечно, понимаете, что я не могла имть намренія оскорбить васъ и вы не могли быть такъ жестоки, чтобъ желать моего молчанія. Вы поступили великодушно, благородно и я должна была поблагодарить васъ за это.

Произнося эти слова, она остановилась и посмотрла ему прямо въ глаза.

Этотъ взглядъ, этотъ мелодичный голосъ жгли его сердце и онъ едва могъ удержаться, чтобъ не высказать ей своей пламенной страсти. Однако, сдлавъ надъ собою страшное усиліе, онъ произнесъ спокойнымъ голосомъ, показавшимся Адріенн очень безцвтнымъ:

— Вы преувеличиваете значеніе моего поступка. Я желалъ бы лучше, чтобъ вы меня не благодарили.

— Вы очень жестоки. Благодарить васъ для меня большое счастіе, но посл того, что вы сдлали для меня, я обязана исполнять вс ваши желанія. Но вы не можете себ представить, какое отрадное чувство такому одинокому существу, какъ я, вдругъ неожиданно открыть, что есть человкъ, который за него готовъ заступиться и на дл заступился.

— Я думалъ, что у васъ много друзей, замтилъ Майльсъ, стараясь прекратить слишкомъ опасный разговоръ.

— У меня? Я думаю, что ни у кого на свт нтъ меньше друзей, чмъ у меня.

— Вы, можетъ быть, оставили друзей на континент?

— Да, тамъ осталось нсколько, но очень мало и они скоре не друзья, а благодтели, помогавшіе мн и отцу въ нашей нищет.

— Въ нищет? повторилъ Майльсъ, пораженный послдними словами Адріенны.

— О, да. Вы знаете, я невсегда жила въ Ланкашир. Здсь кажется, нтъ нищихъ. Но я часто знала, что такое имть въ кошельк только шесть пенсовъ и не смть употребить ихъ на ужинъ, изъ боязни не имть завтрака на слдующее утро.

— Вы говорите не серьзно?

— Совершенно серьзно. Я часто бывала еще въ худшемъ положеніи и ложилась спать голодная, спрашивая себя, что мн продать на слдующій день для завтрака.

Майльсъ молчалъ и Адріенна прибавила:

— А вы знаете, что это считается неприличнымъ для молодой двушки.

— Къ чорту вс приличія!

— Нтъ, не вс. Я люблю быть приличной. Посл всхъ трудностей, заботъ, лишеній и горячки прежней жизни, мое теперешнее существованіе просто рай. О! спокойствіе очень сладко — спокойствіе, безопасность и увренность въ мощной поддержк.

Майльсъ открылъ ротъ и хотлъ сказать что-то, но она продолжала:

— Какой у васъ прекрасный домашній очагъ. Ваша сестра такая тихая и добрая. Я ее уже люблю всмъ сердцемъ. Она должна быть вамъ очень дорога.

— Да, я очень люблю ее.

— Она и вс вы кажетесь такими довольными, словно вы всю свою жизнь жили счастливо въ семейств. Какъ вы думаете, могу я посщать ихъ по временамъ?

— Они будутъ очень рады васъ видть, но я никогда не полагалъ, чтобъ вы могли такъ сочувствовать нашему брату, сказалъ съ нкоторымъ смущеніемъ Майльсъ.

— Завтра вы придете ко мн и я вамъ разскажу мою исторію. Вы тогда поймете, почему я сочувствую ‘вашему брату’, какъ вы выражаетесь, и такъ высоко цню все, что вы для меня сдлали. Вы придете, да?

— Непремнно и съ величайшимъ удовольствіемъ.

— Я буду васъ ждать завтра передъ обдомъ.

Посл этого они молча дошли до Стонгэта и разстались у воротъ.

IX.
Все глубже и глубже.

Въ воскресенье, въ полдень, Майльсъ направился въ Стонгэтъ. Онъ засталъ Адріенну одну. Дядя ея сидлъ въ саду въ своемъ кресл, его старый слуга, Брандалъ, былъ съ нимъ и старикъ не желалъ, чтобъ ему мшали наслаждаться чистымъ воздухомъ.

— Садитесь, сказала Адріенна: — и мы поговоримъ.

И она принялась за свое вязанье.

— Вы будете говорить, а я слушать, если вы помните свое общаніе, отвчалъ Майльсъ:— вы хотли мн разсказать вашу исторію.

— А она васъ дйствительно интересуетъ?

— Я нарочно пришелъ для этого.

— Такъ я вамъ разскажу ее и надюсь, что она произведетъ на васъ то впечатлніе, которое я желаю.

— Какое именно?

— Вы склонны смотрть на меня — не отрицайте, я это хорошо замтила — какъ на существо утонченное и деликатное, непривыкшее къ лишеніямъ и трудностямъ жизни.

— Достаточно на васъ посмотрть, чтобъ въ этомъ убдиться.

— Неужели? Такъ выслушайте мой разсказъ и вы увидите, какъ наружность иногда обманываетъ.

Адріенна разсказывала прекрасно. Она не преувеличивала, не била на эффектъ, но ея слова отличались патетическимъ интересомъ, жизненной правдой и поэтическимъ колоритомъ.

Слушая ее, Майльсъ буквально странствовалъ съ нею по чужестраннымъ столицамъ, мелкимъ городамъ и селеніямъ, по шумнымъ, веселымъ минеральнымъ водамъ и уединеннымъ живописнымъ альпійскимъ долинамъ. Онъ совершенно забылъ, гд онъ и сознавалъ только присутствіе Адріенны, жилъ ея жизнью.

По ея словамъ, было два брата, изъ которыхъ ея отецъ младшій, а дядя старшій. У нихъ не было никакой родни и они наслдовали отъ родителей очень скудное достояніе. Оба они были одарены отъ природы, но совершенно различными способностями. Ея отецъ, Адріанъ, былъ артистъ до мозга костей, а ея дядя, Ричардъ, хотя также отличался художественными вкусами, но скоре въ аналитическомъ и критическомъ, чмъ въ синтетическомъ род, кром того, онъ одно время былъ практическимъ дльцомъ и нажилъ денегъ, онъ былъ не богатъ, но вполн обезпеченъ. Ея же отецъ имлъ даръ бросать деньги, а не наживать ихъ. Братья разстались въ юности. Адріанъ, какъ только онъ сдлался самъ себ господиномъ, бросилъ родину и отправился въ Германію, гд сталъ изучать музыку, которую онъ страстно любилъ.

Потомъ онъ путешествовалъ безъ опредленной цли года три по различнымъ странамъ и снова возвратился въ Германію, полюбилъ красивую, умную, но бдную дочь ученаго профессора и женился на ней. Тутъ явилось сознаніе недостаточности средствъ и желаніе увеличить ихъ побудило его пуститься въ спекуляціи, совершенно для него непонятныя, мыльный пузырь лопнулъ и онъ черезъ годъ посл своей женитьбы совершенно раззорился. Жена его умерла, родивъ Адріенну, которая, такимъ образомъ, никогда не знавала материнскихъ ласкъ. Отецъ ея приписалъ смерть жены своей безумной расточительности и сталъ посл ея смерти совершенно другимъ человкомъ. Онъ долженъ былъ зарабатывать кусокъ хлба для себя и своего ребенка, но не поселился въ какомъ-нибудь одномъ мст, а велъ кочевую жизнь. Едва ли находился въ Европ значительный городъ, который не видлъ въ своихъ стнахъ Адріенну или беззаботнымъ ребенкомъ или молодой двушкой, преждевременно удрученной заботами, кром того, она близко знала много уединенныхъ уголковъ въ итальянскихъ горахъ, тюрингенскомъ лс, на солнечныхъ полянахъ Франціи и на берегу Рейна, о которыхъ не упоминаетъ даже Бэдекеръ. Неудержимый духъ скитанія гналъ музыканта съ дочерью и скрипкой съ мста на мсто и не давалъ ему нигд поселиться надолго. Какъ только интересъ новизны исчезалъ, всякая мстность становилась ему противной и онъ отправлялся дале въ своихъ поискахъ — чего? Часто еще ребенкомъ Адріенна задавала себ этотъ вопросъ и грустно отказывалась на него отвчать.

По временамъ, у него бывали деньги и онъ тогда осыпалъ дочь подарками, но чаще всего они терпли бдность, самую страшную, грязную, отвратительную бдность. Настроеніе духа несчастнаго музыканта было обыкновенно мрачное и только иногда онъ предавался какой-то дикой веселости. Онъ былъ гордъ до щепетильности и отталкивалъ отъ себя нетолько людей дловыхъ, но друзей и учениковъ.

Адріенна имла много учителей и самыхъ разнообразныхъ, такъ что ея воспитаніе было довольно тщательное и далеко не рутинное. Особое вниманіе, конечно, было обращено отцемъ на ея музыкальное образованіе. Во Флоренціи, гд они жили боле, чмъ гд-либо, около года, она странствовала по картиннымъ галлереямъ съ добрымъ старымъ живописцемъ, который внушилъ ей страсть къ великимъ произведеніямъ Джіотто и Микель-Анджело. Въ Париж молодой пламенный демократъ, писавшій на чердак проэктъ образцовой республики, внушилъ ей любовь къ свобод. Въ Бонн, старый профессоръ въ халат и очкахъ, научилъ ее основамъ латинскаго и греческаго языковъ. Но главнымъ ея наставникомъ былъ странный на взглядъ, но чрезвычайно способный берлинскій профессоръ философіи и литературы, который очень полюбилъ ее и передалъ ей значительную часть своихъ знаній. Благодаря этому, она была хорошо знакома съ философіей и ея терминологіей, такъ что впослдствіи могла легко помогать дяд въ его литературномъ труд.

Два года передъ тмъ, ея отецъ умеръ и только передъ его смертью она узнала, что у нея есть хоть одинъ родственникъ на земл. Отецъ оставилъ ей письмо къ этому дяд и вотъ какъ она очутилась въ дом мистера Ричарда Блиссета.

— Какъ онъ васъ принялъ? спросилъ Майльсъ съ пламеннымъ интересомъ.

— Меня обдало холодомъ при вид его блднаго, неподвижнаго лица. Онъ молча прочелъ письмо моего отца, и въ первый день даже не сказалъ, былъ ли онъ радъ меня видть или нтъ, а только на слдующее утро объявилъ, что отецъ мой проситъ его пріютить меня, пока я не найду себ подходящаго занятія. Къ этому онъ прибавилъ, что если я согласна жить у погребеннаго за-живо старика и помогать ему въ его занятіяхъ, то онъ дастъ мн кровъ, пищу и извстную сумму въ годъ. Я съ благодарностью приняла его предложеніе и никогда въ этомъ не раскаялась. Я надюсь, что и онъ мною доволенъ.

— Вы счастливы?

— Насколько это возможно. Много значитъ уже не быть несчастнымъ.

— Вотъ что, по словамъ нашихъ политиковъ, и мы, рабочіе, должны чувствовать, замтилъ саркастически Майльсъ.

— Вы очень злы на политическихъ дятелей? спросила Адріенна спокойнымъ тономъ.

— Я золъ противъ нкоторыхъ изъ нихъ, которые сами не знали ни одной заботы въ жизни, а потому свысока смотрятъ на заботы другихъ. Есть нсколько хорошихъ людей — Брайтъ, Кобденъ и имъ подобные, за нихъ я отдамъ съ охотою свою жизнь. На ихъ лицахъ написано, что они думаютъ только о нашей польз и что нтъ у нихъ въ голов ни одной себялюбивой мысли. Но большинство политиковъ, называющихъ себя теперь радикалами, думаютъ только, какъ бы помшать рабочему пить пиво, тогда какъ они упиваются дорогими винами, и развязно говорятъ на публичныхъ митингахъ о трудностяхъ рабочей жизни, которой они сами никогда не выдержали бы. Они проповдываютъ теорію спроса и предложенія и толкуютъ о низшихъ классахъ. Много они знаютъ о низшихъ классахъ и о способахъ для его развитія!

Майльсъ саркастически засмялся.

— Правда, эти люди представляютъ нсколько изнженный типъ, отвчала Адріенна: — но вы не имете права очень бранить ихъ. Сами рабочіе виноваты, что эти люди не приносятъ имъ большей пользы.

— Рабочіе виноваты? повторилъ недоврчиво Майльсъ.

— Пожалуйста, не проглотите меня за это. Я уврена, что мы съ вами не расходимся въ основныхъ взглядахъ на этотъ предметъ. Вы, вроятно, много думали о немъ?

— Да и можно задуматься, видя, какъ такіе молодчики, какъ Фредрикъ Спенслей и молодой Малори, живутъ себ припваючи, не ударяя палецъ о палецъ.

— Мистеръ Малори? произнесла тихо Адріенна:— вы говорите, что вы его видли, разв онъ возвратился домой?

— Нтъ, я говорилъ фигурально. Я его не знаю, но знаю другихъ. Они вс одинаковы.

— Что же онъ сдлалъ дурного? спросила молодая двушка, какъ-то нершительно.

— Онъ ничего не длаетъ — вотъ что дурно. Онъ, говорятъ, возвращается и мы увидимъ, какъ онъ станетъ бороться съ ураганомъ, который, рано или поздно, разразится надъ нашими головами. Не правда ли, миссъ Блиссетъ, каждый мыслящій человкъ, видя подобные контрасты, долженъ задуматься?

— Конечно. Къ какому же заключенію вы пришли по этому вопросу?

— Къ тому, что все это вопіющая несправедливость.

— Въ отношеніи кого?

— Вообще говоря, въ отношеніи рабочихъ, но я разумю подъ этимъ всхъ тружениковъ, работающихъ много и получающихъ мало.

— Въ чемъ же вы именно видите несправедливость?

— О, миссъ Блиссетъ! Разв справедливо, что лучшіе изъ насъ получаютъ отъ тридцати до шестидесяти шиллинговъ въ недлю за тяжелый трудъ въ продолженіи цлаго дня?

— Я думаю, что вы не имете ничего противъ самой работы?

— Ничего. Я люблю работать и погибъ бы безъ труда.

— Состоянія, которыми пользуются эти молодые люди, были нажиты, вроятно, трудомъ, не мене дятельнымъ и напряженнымъ, чмъ вашъ.

— Но сами они все-таки никогда не работали.

— Положимъ, что вы наживеге большое состояніе и захотите оставить его своему сыну, котораго воспитаете нарочно съ цлью хорошо воспользоваться накопленнымъ вами богатствомъ, что бы тогда вы сказали, еслибъ вдругъ законъ помшалъ вамъ исполнить ваше желаніе и раздлилъ бы ваши трудовыя деньги между неизвстными вамъ рабочими?

— Вы бросаетесь въ крайность.

— Нисколько. Я думаю, что вы никогда безпристрастно и трезво не взглянули на этотъ предметъ. Отвтьте мн только на одинъ вопросъ: положимъ, что рабочій средній, обыкновенный рабочій, получитъ часть вашихъ денегъ, не нажитыхъ имъ трудомъ, а упавшихъ ему съ неба, неужели вы думаете, что онъ употребитъ ихъ лучше и съ большей пользой, чмъ т юноши, о которыхъ мы только что говорили? Неужели вы думаете, что эти деньги пошли бы ему въ прокъ и сдлали бы его боле честнымъ, трезвымъ, стойкимъ, уважающимъ себя и вообще боле достойнымъ человкомъ?

Говоря это, она пристально смотрла на Майльса и онъ чувствовалъ, что возраженія замирали на его губахъ.

— О, продолжала Адріенна:— вы, рабочіе, кажется не понимаете, какъ благороденъ вашъ трудъ самъ по себ. Вы только видите вокругъ себя богатыхъ людей и громко требуете доли ихъ богатства. Но вы не сознаете, какъ гибельно отозвалось бы на васъ подобное случайное обогащеніе.

Послднія слова Адріенны показались очень оскорбительными Майльсу и онъ съ жаромъ воскликнулъ.

— Какого вы дурного мннія о насъ! Вы вчера приходили къ намъ и говорили съ моей сестрой, какъ будто она ваша сестра, а теперь вы бросаете въ насъ такіе горькіе упреки! Прощайте.

— Погодите, не горячитесь, отвчала она спокойно: — какой вы нетерпливый и вспыльчивый! Подумайте немного. Я говорю не объ васъ. Знаете ли вы другого рабочаго, съ которымъ я могла бы такъ говорить?

Это было справедливо и, хотя ея слова глубоко огорчили его, но онъ долженъ былъ согласиться, что она права.

— Я говорю такъ съ вами съ цлью, продолжала Адріенна тихимъ, нжнымъ, но пламеннымъ тономъ:— я много думала о васъ съ того памятнаго вечера, когда вы заступились за меня. Я васъ глубоко изучала, а вы не знаете, какъ я зорко умю угадывать людей. И чмъ ближе я васъ узнаю, тмъ боле убждаюсь, что вы благородный, возвышенный, но ужасно горячій человкъ. Подумайте только, какую пользу могли бы вы принести своимъ сотоварищамъ, показывая имъ достойный подражанія примръ. Вы слишкомъ хорошій и образованный человкъ, чтобъ быть обыкновеннымъ ‘передовымъ работникомъ’, слпо повинующимся рабочимъ союзамъ и ненавидящимъ своихъ хозяевъ только потому, что они хозяева. Не будьте орудіемъ въ рукахъ другихъ, думайте и дйствуйте самостоятельно. Изслдуйте сами каждый вопросъ и взгляните на него со всхъ сторонъ. Будьте отвтственными только передъ своей совстью за все, что вы говорите и длаете. Докажите вашимъ братьямъ-рабочимъ, что главная реформа вашего положенія должна произойти отъ васъ самихъ, а не отъ вншнихъ, случайныхъ причинъ. Вы вдь убждены въ справедливости моихъ словъ, не правда ли?

— Да, отвчалъ Майльсъ, смотря съ восторгомъ на Адріенну, лицо которой дышало энергіей и благороднымъ пыломъ, придававшими ей необыкновенную прелесть.

— Я желала бы сама быть работницей, какъ ваша сестра, сказала Адріенна: — я показала бы вамъ во-очію, какъ можно облагородить трудъ.

Она умолкла. Сердце Майльса сильно билось.

— Неужели? воскликнулъ онъ съ какимъ-то дикимъ пыломъ: — а еслибъ дло дошло до этого? Еслибъ къ вамъ пришелъ работникъ и сказалъ, что онъ васъ любитъ, что онъ можетъ облагородить свой трудъ при вашей помощи… ахъ, вдь тогда, наврное, наступилъ бы конецъ вашей философіи! Вы подумали бы съ ужасомъ о бдной хижин, о необходимости мести полы, о грубыхъ сосдяхъ, о скучной, уединенной жизни, о дтяхъ, которыхъ надо мыть и обшивать. И еслибы вы даже помирились со всмъ этимъ, то васъ устрашила бы мысль о вашемъ муж, простомъ, грубомъ человк, не джентльмэн, а работник, нашемъ брат-работник. Вамъ пришлось бы работать на него, стряпать ему кушанье, стирать его блье, штопать и зашивать его одежду. Вамъ надобно было бы повиноваться ему, когда онъ скажетъ ‘сдлай это’ — длать, когда скажетъ ‘приди’ — идти. Вотъ какъ водится у насъ, рабочихъ. Что бы вы тогда сказали объ вашемъ облагороженномъ труд?

Онъ говорилъ язвительно, онъ ненавидлъ себя за это, но слова вылетали изъ его устъ какъ-то невольно, почти безсознательно. И онъ ждалъ ея отвта взволнованный, смущенный.

Она поникла головой и опустила руки, щеки ея горли. Она отвернулась отъ него. Еслибъ онъ посмотрлъ, то бросился бы на колни и просилъ бы у нея прощенія.

— О, Майльсъ! промолвила она, наконецъ, очень тихо.

Онъ прикусилъ себ губу до крови. Онъ никогда не слыхалъ такого обворожительнаго голоса, выражавшаго вмст и необычайную нжность и горечь.

— Я, вроятно, дала вамъ право это сказать, продолжала она:— и потребовать отъ меня отвта. Вы рзко поставили вопросъ. Я вижу, какъ живую, ту картину, которую вы рисуете.

— И себя среди этой жизни? произнесъ Майльсъ саркастически, хотя далъ бы все на свт, чтобъ попросить у нея прощенія.

— Нтъ, вы кое-что забыли, отвчала она, подходя къ окну тогда какъ онъ оставался у камина:— вы все представили въ грубыхъ, мрачныхъ краскахъ. Вы забыли ‘облагороживающій’ элементъ, съ котораго начался нашъ разговоръ. Я могла бы себя вообразить въ рабочей сред и женою работника, но чтобъ сдлаться его женою, мн надо было бы его любить, а въ жизни, изображенной вами, не было и слда любви. Человкъ, котораго я полюблю, работникъ ли онъ или принцъ крови, долженъ быть джентльмэнъ, а не грубое животное.

— А еслибъ вы встртили такого человка въ лиц работника? спросилъ Майльсъ, притаивъ дыханіе.

— Еслибъ я его встртила и полюбила, еслибъ онъ меня полюбилъ и предложилъ свою руку, то я сказала бы ‘да’ и любила бы его и преданно служила бы ему до послдняго моего дыханія.

Она говорила нжно, тихо, нершительно, какъ бы колеблясь произнести эти слова, но въ тоже время въ нихъ слышалась неподдльная сила, ясно говорившая, что это не сентиментальная болтовня, а выраженіе стойкой ршимости стойкаго сердца.

По всмъ жиламъ Майльса пробжалъ огонь. Она показалась ему вдругъ столь близкой, столь досягаемой, и вмст въ пятьдесятъ тысячъ разъ дальше, выше и недостижиме, чмъ когда-нибудь. Какъ могъ онъ возбудить любовь въ этомъ сердц? Это было просто немыслимо.

Наконецъ, онъ поборолъ свое волненіе и подошелъ къ ней. Она обернулась, но не взглянула на него.

— Простите меня, сказалъ онъ смиренно.

— Съ удовольствіемъ. Ваши рзкія слова принесли мн пользу, они заставили меня бросить смутныя теоріи и вернуться къ практическому здравому смыслу. Я не имла права корить васъ заблужденіями вашего класса и ожидать въ вашемъ отвт ‘млека и меда’. Мы понимаемъ другъ друга. Но какой у васъ острый языкъ. Онъ ржетъ, какъ бритва.

— Я забылъ, что имю дло съ вами, но вы меня подстрекнули, заставивъ покраснть за мои ‘смутныя теоріи’, какъ вы выражаетесь. Если вы не могли бы говорить такъ ни съ какимъ другимъ работникомъ, то неужели вы думаете, что я могъ бы такъ говорить съ какой-нибудь другой молодой двушкой?

— Нтъ, нтъ, я этого не полагаю, отвчала Адріенна и взглянула на него нершительно, застнчиво.

Она вернулась къ своему стулу и взяла снова работу.

— Вы подумаете о томъ, что я сказала, прибавила она.

— Да и очень серьзно. Я убжденъ, что вы правы, но я не могъ сразу этого понять. Это меня удивило.

Тутъ разговоръ, какъ бы по взаимному согласію, принялъ другой оборотъ. Они стали говорить о книгахъ. Сердце Адріенны сильно билось, а рыцарь нетолько удивилъ ее, но почти поборолъ и это ее приводило въ восторгъ.

Онъ не былъ слпымъ орудіемъ ея воли, онъ возсталъ противъ нея, какъ власть имющій. Его взглядъ и голосъ глубоко запали въ ея душу. Она была рада, что онъ не тотчасъ ушелъ посл этого разговора, ей отрадно было чувствовать его присутствіе, дышавшее такой мощной силой.

Вскор дверь отворилась и слуга вкатилъ мистера Блиссета въ кресл и потомъ принесъ чай. Мистеръ Блиссетъ началъ говорить и Майльсъ его слушалъ со вниманіемъ. Время прошло незамтно и Майльсъ всталъ, боясь, что онъ уже надолъ своимъ долгимъ присутствіемъ.

— Нтъ, сказалъ мистеръ Блиссетъ: — останьтесь, то есть если вы не устали. Племянница намъ что нибудь сыграетъ.

Онъ взглянулъ на Адріенну.

— Да, останьтесь, произнесла она.

И онъ остался.

За этимъ посщеніемъ слдовалъ цлый рядъ другихъ. Мистеръ Блиссетъ былъ очень доволенъ обществомъ молодого человка, который терпливо и почтительно его слушалъ, а Майльсъ многому научался въ его разговорахъ и все боле и боле убждался, что взгляды и мннія старика были глубже, справедливе и безпристрастне его личныхъ воззрній.

Адріенна такъ же часто навщала Мэри и совершенно побдила сердца молодой двушки и Эдмунда, передъ которымъ она открыла новое поле изслдованія, одолживъ ему книги по ботаник и гербаріи.

Однажды, возвращаясь домой съ Майдьсомъ посл вечера, проведеннаго въ скромномъ домик на городскомъ пол, Адріенна замтила:— сентябрь приближается и вскор вечера станутъ темными очень рано.

— Да, отвчалъ Майльсъ: — зима наступаетъ и… Послушайте, прибавилъ онъ, обращаясь къ какому-то прохожему, который едва не задлъ за руку Адріенны:— ведите себя приличне, проходя мимо дамы.

— Я не зналъ что у васъ есть пріятельницы-дамы, Майльсъ Гейвудъ, отвчалъ прохожій мягкимъ голосомъ и пристально смотря на молодыхъ людей.

— А, это вы! произнесъ съ презрніемъ Майльсъ: — еслибъ я это зналъ, то не потрудился бы и говорить съ вами.

— Что это за человкъ? спросила Адріенна, когда прохожій удалился.

— Это мой… вотчимъ, отвчалъ Майльсъ какимъ-то страннымъ голосомъ.

Адріенна знала отъ Мэри о замужеств ихъ матери, но Майльсъ никогда не ршался съ нею объ этомъ заговорить.

— О, простите меня, но я очень сожалю, что вы съ нимъ такъ обошлись.

— Отчего?

— Сдлалъ онъ вамъ что-нибудь дурное?

— Нтъ, но я не могу его видть хладнокровно.

— Вы слишкомъ склонны всхъ презирать, сказала она съ нервной улыбкой: — лучше уважать, чмъ презирать.

— Вы желаете, чтобъ я его уважалъ?

— Да, вы должны уважать въ немъ себя, человка. Еслибъ вы только слышали, какимъ тономъ вы съ нимъ говорили! Еслибъ кто-нибудь посмлъ съ вами такъ обойтись, то вы, наврное, научили бы его вести себя прилично.

— Вы хотите сказать, что я самъ не умю себя вести. Вы можетъ быть и правы.

— Вы обидлись?

— Нтъ вы меня обидть не можете, миссъ Блиссетъ.

— Ну, я думаю противное. Во всякомъ случа, постарайтесь быть не столь рзкимъ.

— Слдующій разъ я при встрч съ Джимомъ Гойлемъ сниму шляпу, если вы этого желаете.

— Вы сведете меня съ ума. Какъ вы не походите на свою благоразумную сестру и на свого мягкаго брата, который…

— О, Недъ деликатне всякой двушки, отвчалъ Майльсъ съ нкоторой ироніей: — ну, миссъ Блиссетъ, я постараюсь заслужить ваше одобреніе. На будущей недл прідетъ молодецъ, котораго я презираю боле всхъ людей на свт.

— Кто это?

— Мистеръ Себастьянъ Малори, нашъ такъ называемый хозяинъ.

Наступило минутное молчаніе.

— Неужели? промолвила, наконецъ, Адріенна, съ особымъ удареніемъ, но Майльсъ этого не замтилъ.

— Я постараюсь быть съ нимъ учтивъ, если мы столкнемся. Впрочемъ, мы можетъ быть и не столкнемся.

— Можетъ быть, но все же постарайтесь быть помягче — это гораздо легче, чмъ кажется, отвчала Адріенна.

X.
Политическія убжденія мистера Малори.

На слдующій день Майльсъ сидлъ посл завтрака въ контор, сводя счеты, Вильсонъ производилъ обычный обходъ мастерскихъ, а мистеръ Сутклифъ отлучился съ фабрики. Случайно поднявъ глаза съ бумагъ, испещренныхъ цифрами, онъ увидалъ въ окно нчто, заставившее его широко открыть глаза отъ изумленія.

По улиц быстро катился высокій щегольской кабріолетъ, запряженный двумя прекрасными гндыми лошадьми. Правилъ этимъ необыкновеннымъ, единственнымъ въ Тансоп экипажемъ молодой человкъ въ свтло-сромъ сьют и суконной шапочк иностраннаго образца. Вообще во всей его вншности было что-то не англійское для непривычнаго Тапсонскаго глаза. Рядомъ съ нимъ сидлъ чернокудрый юноша, съ страннымъ, но привлекательнымъ лицомъ, а позади виднлся грумъ.

— Кто это такой? подумалъ Майльсъ, съ любопытствомъ смотря въ окно, но черезъ минуту онъ горячо раскаялся въ этомъ любопытств.

Кабріолетъ остановился передъ конторой, и владлецъ его, замтивъ удивленный взглядъ Майльса, лниво посмотрлъ на него своими полусонными глазами. Майльсъ теперь понялъ, что это былъ хозяинъ, Себастьянъ Малори. Въ этомъ легко было убдиться по его красивому, хотя и загорлому лицу, русымъ волосамъ и гордому, равнодушному выраженію всхъ его чертъ, которыя совершенно напоминали его мать.

Сердитый на себя, что онъ съ перваго раза выказалъ такое излишнее вниманіе, Майльсъ совершенно забылъ общаніе, данное Адріенн и, желая доказать, что виднное имъ зрлище не сдлало на него въ сущности никакого впечатлнія, углубился въ свою работу.

Дверь въ контору, между тмъ, отворилась и послышался голосъ, дававшій какія-то приказанія груму, оставшемуся въ кабріолет.

— Ja wohl, mein herr, отвчалъ послдній.

— У него даже и слуги иностранные, пробормоталъ сквозь зубы Майльсъ, пожимая плечами.

— Здравствуйте, добрый человкъ, произнесъ голосъ, который столько же не походилъ на голоса обыкновенныхъ тансопскихъ джентльмэновъ, сколько голосъ Адріенны не походилъ на голоса прочихъ тансопскихъ дамъ.

Онъ обернулся и посмотрлъ на Малори. Молодые люди впервые встртились лицомъ къ лицу.

По выраженію чертъ и характеру, они представляли положительный контрастъ, но оба были высокаго роста, хорошо сложены и худощавы. Майльсъ, какъ уже сказано, былъ живой, подвижной, пламенный, страстный, дятельный, глаза его сверкали, брови надвигались и онъ выходилъ изъ себя сто разъ въ одинъ день. Себастьянъ Малори былъ, напротивъ, очень граціозный, но нсколько томный по природ или по привычк. Онъ былъ красивый юноша, но его тонкія черты ясно выражали, что ему все надоло, все наскучило. Глаза его двигались медленно, и эти добрые, свтлые, каріе глаза, казалось, рдко могли загорться пламеннымъ блескомъ. Онъ говорилъ, смотрлъ, двигался, какъ человкъ, которому жизнь кажется тягостной, не стоящей потрачиваемыхъ на нее силъ. Входя въ контору, онъ, по иностранному обычаю, снялъ шляпу, и Майльсъ увидалъ, что все его лицо, кром лба, очень загорло. Каждый его жестъ и движеніе свидтельствовали о свтскомъ лоск и высшей культур.

— Вы томный, лнивый франтъ, не такъ ли? подумалъ Майльсъ, смотря ему прямо въ глаза:— но мы вамъ пообломаемъ крылья въ этомъ демократическомъ город.

Оглядывая съ головы до ногъ сына, онъ не могъ не вспомнить о матери, ея принципы были всмъ извстны: непогршимость королей, консервативная партія, во что бы то ни стало, и, несмотря ни на что, ненарушимомъ церкви и конституціи, величайшій министръ, всми оплакиваемый — покойный герцогъ Веллингтонъ, рабочій на своемъ мст (гд бы это мсто ни было), незыблемость свыше установленнаго различія между богатыми и бдными, аристократами и простолюдинами. Повторяя себ все это и видя, что Себастьянъ Малори нисколько не походилъ на тансопскихъ молодыхъ людей, которые вс боле или мене были радикалы, Майльсъ пришелъ къ тому убжденію, что яблоко не падаетъ далеко отъ яблони, и что мистеръ Малори консерваторъ самой чистой воды.

Между тмъ и Себастьянъ пристально смотрлъ на Майльса, его удивило, что этотъ ‘добрый человкъ’ не отвчалъ на его привтствіе, и критически, и какъ-то странно, чтобъ не сказать боле, разбиралъ его по косточкамъ своимъ проницательнымъ взглядомъ. Онъ не снялъ своей фуражки, не всталъ и не спросилъ, что угодно постителю, только глядлъ на него своими живыми, блестящими глазами. Себастьяну это показалось, наконецъ, забавнымъ, онъ улыбнулся, что еще боле раздражило Майльса, который на все въ жизни смотрлъ очень серьзно, не замчая комической стороны, тогда какъ Малори, напротивъ, все или забавляло, или у томляло.

— Ma foi, сказалъ онъ добродушно:— мн въ вагон говорили, что тансопскій людъ меня удивитъ и, признаюсь, это правда.

— Можетъ быть, и вы удивите тансопцевъ, отвчалъ рзко Майльсъ.

— Можетъ быть, произнесъ холодно Себастьянъ:— вы знаете, кто я?

Майльсъ колебался съ минуту, ему очень хотлось сказать: ‘Нтъ, я васъ не знаю’, но честность взяла верхъ и онъ сказалъ правду, только въ самой непріятной форм.

— Я полагаю, что вы сынъ мистрисъ Малори.

— Ты видишь, Гюго, сказалъ съ улыбкой Себастьянъ, обращаясь къ чернокудрому юнош, стоявшему рядомъ съ нимъ: — я только сынъ мсей матери и, однако, я здсь у себя, въ своихъ владніяхъ.

Юноша кивнулъ головой и задумчиво посмотрлъ на Майльса, который не могъ отказаться отъ удовольствія продолжать опасную игру.

— Вы увидите, что у насъ здсь много значатъ родство и проживаніе на мст, замтилъ онъ сухо.

— Такъ, такъ, произнесъ Себастьянъ, все съ той же улыбкой, выводившей изъ себя Майльса:— ваше предположеніе совершенно справедливо. Я сынъ мистрисъ Малори. Ну, а теперь я желалъ бы знать, кто вы? можетъ быть, одинъ изъ моихъ рабочихъ?

Повидимому, эта сцена нисколько не сердила молодого человка и онъ смотрлъ вокругъ себя лнивымъ, но критическимъ взглядомъ собственника, сознающаго, что онъ смотритъ на свою собственность и говоритъ съ своимъ слугою.

— Кто я? началъ Майльсъ, возмущенный до глубины души этимъ взглядомъ, но Себастьянъ его перебилъ.

— Не лучше ли бы вамъ снять фуражку?

— Это зависитъ отъ убжденія, отвчалъ Майльсъ, побагроввъ: — здсь не мода снимать шляпы, а что касается до меня, то я не снимаю шляпы ни передъ однимъ мужчиной и передъ очень немногими женщинами.

— Хорошо, мы объ этомъ не станемъ спорить, такъ вы говорите, что это зависитъ отъ убжденія, сказалъ Себастьянъ учтиво: — но я васъ перебилъ, вы хотли мн только-что сказать, кто вы такой.

— Меня зовутъ Майльсъ Гейвудъ, я на этой фабрик браковщикъ и мастеръ.

— Гейвудъ! повторилъ Себастьянъ и его глаза на минуту потеряли ихъ сонное выраженіе:— Гейвудъ! я, кажется, помню… ахъ, да! Но я не знаю, что значитъ браковщикъ?

— И неудивительно, что вы этого не знаете.

— Но я долженъ все знать, будьте такъ добры, объясните мн, въ чемъ состоять обязанности браковщика? продолжалъ Малори.

Майльсу становилось какъ-то неловко, онъ сознавалъ, что Себастьянъ былъ олицетворенная учтивость, несмотря на его вызывающій тонъ. Онъ разсказалъ въ двухъ словахъ свои обязанности.

— Благодарю васъ, произнесъ Себастьянъ:— но я совершенно забылъ главную цль моего прізда — г. Сутклифъ здсь?

— Нтъ, онъ вернется черезъ часъ.

— Черезъ часъ? Такъ мн придется обойти фабрику безъ него. Кто могъ бы мн все показать? можетъ быть, вы?

Послднія слова Себастьянъ произнесъ поспшно, какъ бы пораженный счастливой мыслію, но мысль провести мистера Малори по всей фабрик была противна Майльсу, и онъ отвтилъ:

— Вильсонъ, старшій мастеръ и надсмотрщикъ, стоитъ выше меня на фабрик. Онъ всегда показываетъ мастерскія.

— Вильсонъ… я долженъ его помнить. Онъ уже здсь давно?

— Да.

— Я такъ и думалъ. Гд же онъ?

Помимо своего желанія, Майльсъ долженъ былъ сознаться, что невозможно отнести Себастьяна Малори къ классу людей, подобныхъ Фредериксу Спенслею. Онъ невольно поддавался вліянію его учтивыхъ, утонченныхъ манеръ и пожаллъ, что отказался отъ сопровожденія его по фабрик. Къ тому же, онъ помнилъ свое общаніе Адріенн, но былъ слишкомъ гордъ или застнчивъ, чтобы вдругъ перемнить свое обращеніе.

— Вильсонъ обходитъ фабрику, сказалъ онъ прежнимъ отрывистымъ тономъ: — если вы подождете минуту, то я вамъ пришлю его.

— Благодарю, отвчалъ Малори.

Майльсъ вышелъ изъ конторы, а Себастьянъ, указывая на него, сказалъ своему юному товарищу:

— Гюго, ты еще не привыкъ къ англійскимъ именамъ, но у меня отличная память. Я слышалъ имя этого человка въ вагон вчера. Мн надо съ нимъ поближе познакомиться. Ты его замтилъ. У него прекрасное лицо.

— И прекрасныя манеры, не правда ли? замтилъ саркастически юноша.

— Да, отвчалъ задумчиво Себастьянъ: — Гейвудъ! Еслибы онъ себя не назвалъ, то, можетъ быть, я вышелъ бы изъ терпнія. Теперь же я попробую другую тактику. А, вотъ и старшій мастеръ. Гюго, посмотри, какъ я буду разыгрывать роль князя промышленности. Твой артистическій глазъ не разъ будетъ пораженъ среди нашего торжественнаго слдованія по моимъ владніямъ.

Вильсонъ вбжалъ въ комнату въ сильномъ волненіи.

— Мистеръ Малори! прыснулъ онъ: — какое счастье! Я не хотлъ врить! Мы давно васъ ждали. Надюсь, что вы совершенно здоровы?

— Да, благодарю васъ. Я вернулся домой недлею ране, чмъ ожидалъ. Я васъ очень хорошо помню. Какъ вы поживаете, вы и ваше семейство?

— Помаленьку, благодарю васъ, отвчалъ Вильсонъ, почтительно пожимая протянутую ему руку:— а это, вроятно, одинъ изъ вашихъ друзей? прибавилъ онъ, смотря на чернокудраго юношу.

— Да, мой лучшій другъ, мистеръ фон-Биркенау. Я желалъ-бы пройти по фабрик. Я спрашивалъ у молодца, бывшаго здсь…— Я надюсь, воскликнулъ Вильсонъ:— что онъ не былъ съ вами грубъ и не сдлалъ вамъ непріятности?

— А разв онъ всегда выказываетъ ослушаніе и грубость фабричному начальству? спросилъ Себастьянъ, бросая на Вильсона проницательный взглядъ, который представлялъ разительный контрастъ съ его мягкимъ голосомъ и нжными манерами.

— Ослушаніе? Нтъ, сэръ. Я никогда не видывалъ работника честне и лучше его, но онъ взялъ себ въ мысль, что нтъ никого выше его. Я часто говорю ему, что онъ попадетъ въ бду.

— Но онъ уменъ и честенъ? спросилъ Себастьянъ.

— О, да, сэръ, отвчалъ Вильсонъ, любившій Майльса въ продолженіи нсколькихъ лтъ: — онъ умне дюжины обыкновенныхъ рабочихъ и вы можете поврить ему безбоязненно груды золота и вещи, гораздо цнне золота. Только онъ слишкомъ много болтаетъ.

— А! Ну, теперь пойдемте на фабрику, а когда вернется мистеръ Сутклифъ, то я его возьму съ собою завтракать. Я желалъ бы сказать нсколько словъ рабочимъ, если ихъ можно было бы гд нибудь собрать.

— Конечно, большой дворъ совмститъ ихъ всхъ.

— Указывайте же дорогу, пожалуйста, сказалъ Себастьянъ, смотря на часы.

Вильсонъ былъ счастливйшимъ человкомъ въ это утро и съ гордостью показалъ своему молодому хозяину фабрику, объясняя ему вс условія механизма, благодаря которымъ дерево, сталь и желзо исполняютъ дло человческихъ рукъ и ногъ. Глаза Себастьяна потеряли теперь свой сонный взглядъ и, несмотря на небрежный тонъ, онъ задавалъ много дльныхъ вопросовъ и, повидимому, обнималъ разомъ и общую суть дла, и вс мелочныя подробности. Ничего не ускользнуло отъ него, даже удивленные взгляды рабочихъ при его появленіи и ихъ замчанія о немъ.

Около часа потребовалось на осмотръ всхъ отдленій фабрики и, наконецъ, Вильсонъ, входя въ большую, хорошо освщенную комнату, гд работало около полудюжины людей, произнесъ:

— Это послднее отдленіе, это кладовая.

Среди рабочихъ стоялъ Майльсъ Гейвудъ, и Себастьянъ сказалъ на ухо Гюго:

— Займи мастера, я хочу поговорить наедин съ этимъ молодымъ человкомъ.

Гюго тотчасъ подошелъ къ большому куску матеріи, лежавшей на стол, и сталъ съ любопытствомъ разспрашивать у Вильсона объясненія находившихся на матеріи таинственныхъ марокъ и отмтокъ. А между тмъ, Себастьянъ обратился къ Майльсу со словами:

— Вы занимаетесь браковкой?

— Да.

— Вы видите, я чему-нибудь да научился. Послушайте, я сейчасъ скажу всему народу нсколько словъ. Я бы желалъ, чтобы вы присутствовали при этомъ. Вдь вы придете?

Полуразсерженный, полупольщенный словами Себастьяна, Майльсъ пристально посмотрлъ на него. Онъ все еще не отказался отъ своего предубжденія противъ хозяина, но не могъ не сознаться, что трудно было противустоять вліянію его манеръ.

— Конечно, приду, отвчалъ онъ.

У него на язык вертлось: ‘Но я не общаю найти прекраснымъ все то, что вы скажете’, однако, онъ вспомнилъ свое общаніе Адріенн и удержался, хотя былъ убжденъ, что слова Себастьяна ему не понравятся. Что могъ онъ, консерваторъ, сказать, какъ не похвалу южанамъ? Однако, Майльсъ ршился выслушать его рчь, хотя бы для того, чтобы подмтить ея слабыя стороны.

— Вы теперь все видли, сэръ, сказалъ Вильсонъ, подходя къ Себастьяну:— если вы готовы, то я велю звонить и мы выйдемъ во дворъ.

Черезъ нсколько минутъ, раздался звонъ большого колокола, машину остановили и вс рабочіе высыпали во дворъ.

Себастьянъ и Вильсонъ взобрались на большой пустой ящикъ, стоявшій подл двери кладовой, а толпа рабочихъ, въ томъ числ и Майльсъ, окружили со всхъ сторонъ эту импровизированную трибуну.

Себастьянъ окинулъ пытливымъ взоромъ всхъ присутствующихъ, а Вильсонъ сказалъ нсколько очень запутанныхъ, вступительнымъ словъ. Когда онъ кончилъ, то соскочилъ съ ящика и присоединился къ толп.

— Друзья мои, началъ Себастьянъ:— по различнымъ обстоятельствамъ, я десять лтъ не былъ въ Ланкашир. Быть можетъ, я и теперь не возвратился бы, еслибы не загорлась великая борьба въ Америк, первое слдствіе которой отзовется въ Ланкашир. Въ подобномъ положеніи длъ я почувствовалъ, что не имю право оставаться вдали отсюда. Несмотря на то, что я въ Тансоп только нсколько часовъ, но я уже видлъ и слышалъ достаточно, чтобъ убдиться въ склонности ланкаширцевъ презирать хозяина, незнающаго своего дла, точно такъ же, какъ вы презирали бы работника, незнающаго своего ремесла. Этотъ принципъ справедливый и честный, и не хочу отрицать, что я могъ бы подойти подъ рубрику хозяевъ, заслуживающихъ нкотораго презрнія за незнаніе и отсутствіе. Дйствительно, я вижу, что не имлъ прежде никакого понятія о томъ, что такое фабрика, и сознаю, что предстоящая мн задача не легка. Я долженъ изучить основательно фабричное дло и принять мры къ устраненію, на сколько возможно, неизбжной тяжести грозящихъ намъ черныхъ дней. Время приближается, и я увренъ, вс зоркіе люди согласны со мною, что оно приближается очень быстро, когда Ланкаширу надо будетъ бороться съ страшнымъ ураганомъ, который бжитъ на насъ съ той стороны Атлантическаго Океана. Подадимъ же другъ другу руку и мужественно сомкнемъ ряды, чтобы встртитъ эту грозу. Я увренъ, что вы вс вмст со мною глубоко сочувствуете въ этой борьб Сверянамъ. (Громкое одобреніе послышалось въ толп, и голоса мужчинъ и женщинъ слились въ одинъ гулъ). Благородный Авраамъ Линкольнъ, въ котораго бросаетъ грязью безсильная злоба южной прессы, не говоря о нкоторыхъ англійскихъ органахъ печати, которые англичане должны читать со стыдомъ, окажетъ великое благодяніе всему свту, если онъ останется живъ и успетъ въ своемъ крестовомъ поход противъ рабства. Онъ не можетъ доставить вамъ теперь дешеваго и обильнаго запаса хлопка, но своимъ мужествомъ и геніемъ, онъ поставитъ хлопчатобумажный рынокъ на твердое основаніе, тогда какъ досел все вполн зависло отъ несправедливаго и неврнаго неволничьяго труда. (Новые крики одобренія со всхъ сторонъ). Я понимаю, что вы, ланкаширцы, и особливо обыватели Тансопа, думаете много о политик и принципахъ. Такъ вы и должны поступать, помня, кто вашъ представитель въ парламент и какое другое великое имя соединено неразрывными узами съ Тансопомъ. Я очень хорошо знаю, что, несмотря на сильный консервативный элементъ въ сред высшаго класса и даже рабочихъ (одинъ голосъ: консервативный рабочій — это миъ!), несмотря на этотъ предполагаемый консервативный элементъ. вы всегда имли радикальнаго депутата. Я не полагалъ, что преданность радикальнымъ принципамъ такъ сильна въ Тансоп. Я всегда считалъ, что политика занимаетъ не первое мсто въ ряду общественныхъ заботъ, но, въ виду общаго вниманія Тансопскихъ жителей къ политик и въ виду того факта, что многіе обращаются со мною здсь, какъ съ консерваторомъ, я считаю необходимымъ сказать прямо, что каковы бы ни были мои убжденія по другимъ вопросамъ, но въ политик я не консерваторъ, а радикалъ. Конечно, существуетъ столько же различныхъ радикаловъ, сколько и диссентеровъ. Вроятно, мой радикализмъ и вашъ разнятся въ подробностяхъ, но, я надюсь, что мы, каждый съ своей стороны, будемъ одинаково уважать великій принципъ, не обращая вниманія на форму. Я не стану васъ долго задерживать, но позвольте мн вамъ только повторить еще разъ, что я вернулся домой, чтобы поучиться своему ремеслу и постараться провести благополучно мой корабль среди подготовляющейся бури. Вы знаете, что въ Тансоп всего сильне разразится бдствіе, такъ какъ запасъ хлопка, употребляющагося здсь, всего скоре изсякнетъ. Я прошу васъ дать мн общаніе и приму на себя передъ вами торжественное обязательство. Я прошу васъ врить мн и моимъ стремленіямъ помочь вамъ въ эту трудную годину, я же даю вамъ слово, что буду напрягать вс свои силы для исполненія своего долга въ отношеніи васъ. Мы будемъ работать, пока можно будетъ доставать хлопокъ, а потомъ, я надюсь, въ интерес вашемъ, моемъ и всего человчества, что мн придется помочь вамъ сводить концы съ концами въ вашемъ домашнемъ хозяйств.

Онъ умолкъ, поклонился толп и хотлъ уйти, но рабочіе подняли громкій крикъ одобренія, и нсколько голосовъ заявило, ‘что онъ хорошій человкъ и что они на него вполн надются’.

Себастьянъ соскочилъ съ ящика и вмст съ Гюго и Вильсономъ удалился въ контору. Народъ разошелся, черезъ минуту раздался свистъ машины и работа снова закипла, словно не существовало на свт ни войны, ни Сверянъ, ни Южанъ.

Конечно, рчь хозяина составляла предметъ всхъ толковъ среди рабочихъ въ продолженіи дня. Одинъ Майльсъ Гейвудъ упорно молчалъ, ничего не отвчая на вс вопросы насчетъ его мннія о новомъ хозяин. Общее мнніе было сильно въ его пользу. Мужчинамъ понравилась его рчь и они очень были довольны, что онъ раздлялъ радикальныя идеи въ политик, хотя признавали, что онъ слишкомъ большой франтъ и вообще, по наружности, манерамъ и рчи, слишкомъ напоминалъ свтскихъ джентльмэновъ. Женщинамъ также онъ пришелся по сердцу, главное потому, что, какъ выразилась Мэри Гейвудъ: ‘у него былъ славный, мягкій голосъ и звучное имя’.

Общее заключеніе всхъ рабочихъ было чисто ланкаширское: молодой хозяинъ говорилъ хорошо и разумно, особливо для человка, незнающаго своего дла, но соловья баснями не накормишь и потому было необходимо увидть на дл, насколько искренны были его убжденія и насколько онъ сдержитъ свои общанія.

XI.
Два радикала.

Себастьянъ Малори возвратился домой съ фабрики вмст съ мистеромъ Сутклифомъ и посл завтрака провелъ нсколько часовъ въ кабинет, внимательно слушая отчетъ своего управляющаго о положеніи фабрики, ея производства, возможныхъ условій дальнйшаго существованія и т. д. Сначала мистеръ Сутклифъ, маленькій, скромный человчекъ, съ лысой головой и живыми глазами, говорилъ довольно сухо и какъ бы принужденно, но чмъ чаще Себастьянъ перебивалъ его вопросами, всегда относившимися къ самой сущности дла и выказывавшими необыкновенную проницательность и здравый смыслъ, тмъ боле онъ оживлялся, взглядъ его становился пламенне и тонъ мягче, сочувственне. Наконецъ, въ ту самую минуту, какъ онъ взялъ новую связку бумагъ и хотлъ познакомить Себастьяна съ ихъ содержаніемъ, молодой человкъ остановилъ его.

— Извините, мистеръ Сутклифъ, сказалъ онъ: — оставимте на время дла: съ такимъ управляющимъ, какъ вы, мн нечего безпокоиться.

— О, мистеръ Малори, отвчалъ съ улыбкой Сутклифъ:— по тому, что я вижу, я убжденъ, что вы вскор сами будете въ состояніи отлично вести дло. Вы не обидитесь, если я скажу, что я въ васъ совершенно разочаровался, т. е. съ хорошей стороны. Я никогда не ожидалъ найти въ васъ такого живого интереса къ длу и такой быстрой сообразительности.

— Я ужасно лнивый человкъ, промолвилъ Малори, также улыбаясь:— меня очень трудно заставить чмъ-нибудь заняться, но разъ, что я взялся, я не отстану, пока не пойму и не изучу основательно данный предметъ.

Отъ фабрики теперь разговоръ перешелъ на общее положеніе хлопчатобумажной промышленности въ виду угрожающаго погрома, на политическое настроеніе Тансопа, настроеніе рабочихъ и проч. и проч. Сутклифъ откровенно высказалъ обо всемъ свое мнніе, даже не скрылъ, что рабочіе были недовольны матерью Себастьяна, какъ женщиной, слишкомъ консервативной въ своихъ убжденіяхъ и вмшивавшейся въ дла, въ которыхъ она ничего не понимала.

— Однако, уже 5 ¹/₂ часовъ и мн пора идти, воскликнулъ вдругъ Сутклифъ.

— А разв вы не обдаете съ нами?

— Нтъ, благодарю васъ, я уже далъ слово. Но если вамъ угодно, я приду завтра и мы будемъ продолжать нашъ разговоръ, мистеръ Малори.

— Конечно. Я васъ жду. Прощайте.

Оставшись одинъ, Себастьянъ погрузился въ глубокую думу, размышляя обо всемъ, что онъ видлъ и слышалъ.

Черезъ нсколько минутъ, кто-то постучалъ въ дверь и въ комнату вошла мистрисъ Малори.

— Наконецъ, ты кончилъ свои дла, Себастьянъ, сказала она, бросая взглядъ на разбросанныя по столу бумаги: — я забыла теб сказать, что я ожидаю сегодня къ обду моего большого друга.

— Кто же это такой?

— Елена Спенслей. Я ее очень люблю. Если мой сынъ проводитъ всю свою жизнь далеко отъ меня, то я должна чмъ-нибудь себя вознаграждать за его отсутствіе. Она такъ мила со мною, точно родная, дочь.

— Она родственница молодому человку, который надняхъ заслужилъ публичную порку? спросилъ Себастьянъ, которому Сутклифъ разсказалъ исторію юнаго франта и даже намекнулъ, что онъ подозрваетъ въ таинственномъ рабочемъ, такъ достойно наказавшемъ его — Майльса Гейвуда.

— Это ея братъ, отвчала холодно мистрисъ Малори, видимо недовольная замчаніемъ сына:— онъ теперь ухалъ на время. Но ты не долженъ судить Елену по немъ. Бдная двушка! Ея жизнь дома очень грустная. Я была для нея очень полезнымъ другомъ. Надюсь, что ты обдаешь дома?

— Да, и буду очень радъ познакомиться съ миссъ Спеислей.

Минутъ за двадцать до обда, мистрисъ Малори вышла въ гостиную и уже нашла тамъ своего сына, который сидлъ во фрак, развалясь на кресл передъ каминомъ.

Между матерью и сыномъ существовало большое сходство и вмст съ тмъ большое различіе. Мистрисъ Малори была изящная, моложавая на взглядъ женщина. Лицо ея было блдное, безстрастное, губы тонкія, носъ горбатый, волосы свтлые, шелковистые, безъ малйшаго серебристаго проблеска, а кружевная съ перьями наколка придавала ей еще больше красоты и молодости. На ней было сиреневое шелковое платье съ блыми кружевами, и, входя въ комнату, съ величественнымъ достоинствомъ, она бросила на сына проницательный, глубокій взглядъ. Мистрисъ Малори любила власть, долго ею пользовалась и никакъ не могла сознать того простого факта, что, во время ея разлуки съ сыномъ, онъ превратился изъ мальчика въ человка. Она имла самое низкое мнніе объ умственныхъ способностяхъ мужчинъ, и это было очень естественно, такъ какъ ея мужъ былъ далеко ниже ея по уму, а ничто такъ не способствуетъ развитію высокомрнаго понятія о своемъ превосходств и презрнія ко всмъ другимъ, какъ долгое сожитіе съ человкомъ гораздо ниже себя. Вслдствіе этого, лнивый, томный видъ ея сына, совершенно напоминавшій ей мужа, ввелъ мистрисъ Малори въ заблужденіе и еще боле укоренилъ въ ней сознаніе своего превосходства.

— Маменька, сказалъ Себастьянъ, взглянувъ на нее:— право, нелпо мн выдавать себя за вашего сына, нельзя ли мн говорить всмъ, что я вашъ братъ?

— Пустяки! Гд твой другъ?

— Онъ одвается. Его очень взволновала мысль, что онъ будетъ обдать съ молодой двушкой.

Мистрисъ Малори хотла сказать кое-что о молодой двушк, но отложила это намреніе на минуту и спросила, усаживаясь въ кресло:

— Что ты длалъ весь день?

— Я, какъ умный мальчикъ, училъ свой урокъ, отвчалъ, лниво потягиваясь, Себастьянъ.

— О! пожалуйста, не говори притчами. Въ этомъ отвратительномъ город вс говорятъ самыя непріятныя вещи въ самой непріятной форм и считаютъ себя за это честными и искренними людьми. Я ненавижу Тансопъ.

— Неужели? Зачмъ же вы живете здсь такъ долго?

— Я старалась исполнить свой долгъ въ отношеніи тебя и твоей собственности. Женщины, а тмъ боле матери, приносятъ себя въ жертву своему долгу.

— Я очень вамъ за это обязанъ, маменька, но надюсь, что теперь вы совершенно отдохнете. Я хочу научиться длу…

— Прекрасно, но это возьметъ много времени и съ твоими привычками теб будетъ очень тяжело.

— Разв вы знаете, маменька, мои привычки? спросилъ онъ очень спокойно.

Мистрисъ Малори взглянула на него съ удивленіемъ. Въ сущности, она вовсе не знала его привычекъ. Но, смотря на этого юношу, лниво развалившагося въ кресл съ газетой въ рукахъ, она самодовольно подумала: ‘Вылитый отецъ: слабый и лнивый, хотя немного поживе на поверхности. Я съ нимъ отлично справлюсь’.

— По крайней мр, другъ мой, сказала она вслухъ:— ты не привыкъ къ дловой тансопской жизни. Но, вроятно, прежде всего ты осмотришь фабрику и познакомишься съ твоимъ народомъ.

— Я уже былъ на фабрик, видлъ мой народъ и сказалъ ему нсколько словъ.

— Когда? Зачмъ ты меня не предупредилъ?— спросила она съ живостью и видимымъ неудовольствіемъ:— теб не слдуетъ быть такимъ пылкимъ.

Себастьянъ засмялся.

— Въ первый разъ я слышу обвиненіе въ пылкости. Это доказываетъ, какъ мало вы меня знаете.

Слова сына коробили мистрисъ Малори, но она не могла на нихъ возражать.

— Этотъ народъ не любитъ, чтобъ съ нимъ обращались безцеремонно, хотя сами они ведутъ себя какъ дикари.

— Я не думаю, чтобъ мое обращеніе съ нимъ было безцеремонное.

— Что ты ему сказалъ? спросила его мать, у которой любопытство взяло верхъ надъ недовольствомъ:— какъ я сожалю, что ты такъ поторопился. Подобная рчь требуетъ здраваго обсужденія и основательной подготовки. Я надюсь, что ты не повредилъ своимъ интересамъ какимъ-нибудь неосторожнымъ словомъ. Это такой ужасный народъ, самому невинному замчанію онъ готовъ придать невозможный смыслъ.

Мистрисъ Малори говорила съ жаромъ, точно наученная личнымъ опытомъ.

— Неужели? Впрочемъ, я не сказалъ ему ни слова, отъ котораго мн пришлось бы въ послдствіи отказаться, и къ тому же, я всегда держу свои общанія, и поэтому-то такъ мало ихъ длаю. Я просто сказалъ, что наступаетъ тяжелая година и что мы должны поддержать другъ друга. Потомъ прибавилъ два слова о политик.

— О, дитя мое! Какъ это глупо! Прости меня, но, право, ты поступилъ очень глупо. Они вс проклятые радикалы и питаютъ къ теб уже заране слпое предубжденіе. Сказавъ имъ прямо въ глаза, что ты консерваторъ, ты, конечно, только подлилъ масла въ огонь.

Себастьянъ взглянулъ на мать съ удивленіемъ.

— Зачмъ же мн было говорить, что я консерваторъ, когда я радикалъ? Я и сказалъ имъ правду.

Мистрисъ Малори привскочила отъ изумленія при этихъ невроятныхъ словахъ сына.

— Какъ теб не стыдно! воскликнула она рзкимъ тономъ, въ которомъ не слышно было ни малйшаго слда материнскаго чувства.

— Мн очень жаль, но даже изъ угожденія вамъ я не могу ощутить ни малйшаго стыда.

— Ты не уважаешь своего отца, дда, своихъ предковъ, продолжала мистрисъ Малори, насупивъ брови:— всякій человкъ, имющій предковъ, не говоря уже о потомк такого стариннаго рода, какъ ты, долженъ быть консерваторомъ изъ простого уваженія къ себ. Да, ты не уважаешь ни себя, ни своихъ предковъ!

— Mon Dieu! Я настолько ихъ уважаю, насколько они этого заслуживаютъ. Неужели вы думаете, что можно извлечь большую пользу изъ предковъ? Но, во всякомъ случа, я слишкомъ уважаю ихъ память, чтобъ приписать имъ желаніе видть въ своемъ потомк пошлаго дурака, повторяющаго съ чужихъ словъ первое попавшееся мнніе. Если я наслдовалъ отъ нихъ имя и нравственныя стремленія, то вмст съ тмъ наслдовалъ отъ нихъ и умъ, и способность обсужденія.

— Все это пустяки, Себастьянъ. Я этого не потерплю.

— Но вы, конечно, позволите мн объяснить вамъ мои мннія. Это спасетъ насъ отъ многихъ недоразумній.

— Я вижу и безъ объясненія, что ты ренегатъ, измнилъ своимъ предкамъ и унизился до уровня отвратительныхъ, ужасныхъ радикаловъ, да, до уровня этихъ наглыхъ, грязныхъ, дерзкихъ рабочихъ. Я ихъ ненавижу, Себастьянъ, я не могу теб достаточно выразить, какъ я ихъ ненавижу. Какъ можешь ты теперь отказать въ одномъ изъ требованій этого гнуснаго народа, если ты раздляешь его мннія?

— Право, я не знаю въ чемъ состоятъ ихъ мннія. Вроятно, они не сходятся съ моими. Но я вамъ хотлъ только сказать, что мн приходятъ на память слова, которыя я прочиталъ въ юности и которыя тогда же сдлали на меня большое впечатлніе. Вотъ они: ‘Т, которые думаютъ, что монополія должна быть сосредоточена въ рукахъ немногихъ избранныхъ, должны здраво обсудить это мнніе и если оно основано только на словахъ ихъ бабушки, то всецло его отвергнуть’.

— Это безнравственно! произнесла мистрисъ Малори, стиснувъ зубы.

— Позвольте мн кончить, продолжалъ Себастьянъ очень учтиво:— я читалъ между строкъ въ этомъ замчаніи, и примнилъ выражаемый въ немъ принципъ ко всмъ другимъ вопросамъ. Пользуясь этимъ принципомъ, какъ горниломъ при оцнк учрежденій, обычаевъ и понятій, я дошелъ до того, что сталъ радикаломъ.

— Это гнусный, безбожный принципъ, сказала мистрисъ Малори съ холодной злобой:— и я никогда не удостою своей поддержкой подобнаго принципа.

Не малымъ ударомъ было для нея узнать, что ея сынъ называлъ себя проклятымъ въ ея глазахъ именемъ радикала, но еще ужасне для нея было неожиданнное открытіе, что, несмотря на его кажущіяся мягкость, равнодушіе и лнь, она такъ же мало могла подчинить его своей вол, какъ остановить морской приливъ.

Себастьянъ всталъ и облокотился на каминъ. Мистрисъ Maлори искоса взглянула на него. Онъ улыбался и это еще боле ее взорвало.

— Я очень сожалю, маменька, что вамъ не нравятся мои убжденія, произнесъ онъ очень любезно и весело: — но, говоря откровенно, вы, по моимъ письмамъ, въ которыхъ я откровенно сообщалъ вамъ, въ какомъ обществ я находилъ удовольствіе, могли предугадать мои убжденія, хотя я ихъ, правда, прямо и не высказывалъ.

Это было справедливо. Онъ имлъ, какую-то непріятную способность быть всегда правымъ.

— Убжденія, убжденія! О, я ненавижу эту болтовню объ убжденіяхъ. Когда человкъ хочетъ сдлать что-нибудь на зло своему лучшему другу, то онъ говоритъ, что поступаетъ по убжденію.

— Конечно, обстоятельства бываютъ иногда очень дерзки, замтилъ Себастьянъ, и мистрисъ Малори, нетерпливо топавшая ногами, еще боле разсердилась бы, еслибъ она могла прочесть его мысли въ эту минуту.

— Пусть ее бсится, думалъ онъ:— тмъ скоре это ей наскучитъ. Надо, я думаю, многое спустить женщин, оскорбленной въ своихъ предразсудкахъ или убжденіяхъ. Но совершенно напрасно терять съ нею слова и стараться убдить ее. Она вскор сама увидитъ необходимость примириться съ совершившимся фактомъ.

Онъ ни мало не желалъ быть непочтительнымъ сыномъ, но ему просто казалось страннымъ, что мелодія, казавшаяся ему столь гармоничной, рзала уши его матери такимъ страшнымъ диссонансомъ, и онъ такъ же мало былъ готовъ отказаться отъ постояннаго услажденія своего слуха этой мелодіей, до которой дошелъ съ большимъ трудомъ, какъ и раздлить свое громадное состояніе поравну со всми нищими Тансопа.

По счастью, въ эту минуту вошелъ въ комнату Гюго, а затмъ вскор слуга доложилъ:

— Миссъ Спенслей!

Себастьянъ обернулся, и на первый разъ взглянулъ на сестру Фредрика Спенслея, вспоминая исторію ея брата и чувствуя къ нему вполн заслуженное имъ презрніе. Но взглядъ его не усплъ остановиться и секунды на лиц молодой двушки, какъ онъ тотчасъ смягчился. Неужели онъ странствовалъ по всей Европ и видалъ столько прелестныхъ женщинъ только для того, чтобъ встртить въ провинціальномъ мануфактурномъ город дочь народа, красиве и очаровательне ихъ всхъ?

— Елена, душа моя, позвольте мн представить вамъ моего сына, который пріхалъ ране, чмъ я ожидала. Себастьянъ, миссъ Спенслей.

Онъ низко поклонился, а она слегка, и довольно небрежно наклонила свою прелестную головку.

— Другъ моего сына, мистеръ фонъ-Буркенау! прибавила хозяйка дома и молодая двушка повторила тоже движеніе, полное граціи и достоинства.

Не даромъ мистрисъ Малори сказала, что она любила миссъ Спенслей почти, какъ родную дочь, она дйствительно говорила съ нею особенно нжнымъ тономъ и поправила ея дорогое платье съ дружеской фамильярностью задушевнаго друга или близкой родственницы.

— Великолпна! подумалъ Себастьянъ, смотря на эту молодую двушку, красивую, стройную, граціозную, дышавшую здоровьемъ и молодой жизнью всми порами своего существа.

И это слово вполн ее характеризовало. Начиная отъ ея большихъ бархатныхъ черныхъ глазъ, курчавыхъ, каштановыхъ волосъ, и весело, откровенно улыбавшихся полныхъ розовыхъ губокъ до ея роскошнаго платья и блестящихъ колецъ на рукахъ — она вся была великолпна, безъ малйшей тни пошлости.

— Милое дитя мое, какъ давно я васъ не видала, сказала мистрисъ Малори.

— Да, я была очень занята. Какой у васъ славный огонь въ камин, мистрисъ Малори. У насъ еще не начали топить. Это, вроятно, для васъ похлопотали.

Эти послднія слова она произнесла обращаясь къ Себастьяну съ саркастической улыбкой.

— Нтъ, ни мало. Отчего вы это думаете?

— Вы въ послднее время жили въ теплыхъ странахъ, а въ Тансоп мы должны замнять солнце большимъ количествомъ угля.

— О, да, подтвердила мистрисъ Малори, вздрагивая всмъ тломъ отъ холода.

— Я еще не усплъ замтить отсутствіе солнца, сказалъ Себастьянъ, не спуская глазъ съ молодой двушки, которая, отражая пламя камина въ своихъ блестящихъ глазахъ, казалась живымъ огонькомъ или тропическимъ цвткомъ.

Онъ не могъ понять ея. Въ ней не было ничего провинціальнаго, голосъ ея былъ пріятный, акцентъ хотя сверный, но правильный, безъ всякой тни грубаго произношенія тхъ или другихъ словъ, она держала себя просто, мило, непринужденно и, повидимому, не отличалась мелочнымъ самолюбіемъ. Все это были признаки хорошаго воспитанія и, однако, она нисколько не походила на хорошо воспитанныхъ молодыхъ двушекъ, которыхъ онъ видалъ въ Париж, Вн, Берлин и другихъ Европейскихъ городахъ. Онъ спрашивалъ себя съ любопытствомъ, о чемъ она могла разговаривать и хорошо ли она говорила.

Слуга доложилъ, между тмъ, что обдъ поданъ и Себастьянъ повелъ миссъ Спенслей въ столовую. За ними слдовали мистрисъ Малори и Гюго, который разсказывалъ что то съ большимъ одушевленіемъ, хотя его дама, казалось, слушала его не съ особеннымъ интересомъ.

— Я знаю, гд вы были, сказала Елена, смотря прямо въ глаза Себастьяну:— я съ любопытствомъ слдила за вашими странствіями. Мистрисъ Малори всегда говорила мн, гд вы и часто читала отрывки изъ вашихъ писемъ.

— Неужели? Жаль, что я этого не зналъ.

— Отчего ‘жаль’? спросила она и внимательно посмотрла на Себастьяна, ожидая съ интересомъ его отвта.

Ршительно она не походила на другихъ молодыхъ двушекъ. Всякая молодая двушка на ея мст поняла бы тотчасъ, что подъ его безцльной фразой скрывался пустой комплиментъ, но она, очевидно, имла очень смутное понятіе о ‘комплиментахъ’.

— Еслибъ я это зналъ, то, быть можетъ, писалъ бы матери боле изящныя посланія, произнесъ Себастьянъ, чувствуя, что его отвтъ былъ очень неудовлетворительный.

— Очень было бы жаль, еслибъ вы это сдлали ради неизвстной вамъ личности, сказала Елена и улыбка исчезла съ ея лица.

Себастьянъ созналъ, что онъ началъ разговоръ съ неловкости, а отъ послднихъ ея словъ ему стало просто страшно.

— Неужели, еслибъ вы знали, что ваши письма читаютъ въ слухъ, продолжала она:— то вы сочиняли бы ихъ по всмъ правиламъ эпистолярнаго искуства?

— О, это не иметъ никакой важности. Я не мастеръ писать письма. Я слишкомъ для этого лнивъ.

— Нтъ, ваши письма были очень интересны, сказала Елена наивно.— Но какъ вы можете говорить о лни! Еслибъ я только была на вашемъ мст!

И она покачала головой.

— Я думаю, что вамъ только стоитъ захотть чего-нибудь и малйшее ваше желаніе будетъ исполнено, отвчалъ онъ съ улыбкой.

Она теперь не улыбалась. Глаза ея поникли и выразительное ея лицо омрачилось.

— Нтъ, произнесла она холодно:— вы совершенно ошибаетесь. Вс удовольствія въ жизни, которыми я до сихъ поръ пользовалась, доставляла мн мистрисъ Малори. Она удивительно добра ко мн!

— Такъ вы никогда не бывали за-границей?

— Нтъ, я нигд не была, кром двухъ разъ въ Лондон и однажды въ Брайтон съ мистрисъ Малори. Я не желаю никуда хать.

— Вы — домашняя птичка? произнесъ онъ и снова почувствовалъ, что сдлалъ неловкость.

Кровь хлынула ей въ лицо и она холодно отвчала:

— О нтъ! Я считаю глупой болтовней вс разглагольствованія о сладостяхъ домашняго очага. Я ненавижу эти пустяки… Скажите, вы изучали за-границей положеніе женщинъ?

Себастьянъ взглянулъ на нее съ удивленіемъ. Она была совершенно серьзна и ждала внимательно его отвта. Женскій вопросъ не былъ такъ выдвинутъ въ 1861 г., какъ въ 1878 и Себастьянъ былъ пораженъ подобными словами въ устахъ молодой, красивой и богатой молодой двушки.

— Я боюсь, что въ этомъ отношеніи я далъ маху. Впрочемъ, мн кажется, что положеніе женщинъ видно само собою безъ основательнаго изученія.

— Какого же вы мннія о немъ? Находятся ли за-границей женщины въ такомъ положеніи, въ какомъ имъ слдуетъ быть? Однако, кажется, я спрашиваю глупость. Нигд ихъ положеніе не таково, какъ бы слдовало и оно никогда не будетъ такимъ, пока сами женщины не возстанутъ и не откажутся отъ подчиненія унизительному игу. Не такъ ли?

— Право, я никогда серьзно не думалъ объ этомъ вопрос.

— Я полагаю, что эта идея еще не проникла во Францію и Германію. Но рано или поздно она распространится повсюду. Нмки, напримръ, свободны или невольницы?

— Т. е. какъ?

— Женщина въ Германіи раба мужчины или она иметъ самостоятельное положеніе?

Злая мысль посмяться надъ странной молодой двушкой овладла Себастьяномъ. Мистрисъ Малори и Гюго прислушивались къ ихъ разговору, на лиц первой виднлась тнь безпокойства.

— Можно сказать, произнесъ Себастьянъ посл минутнаго молчанія, словно глубоко обдумывая свой отвтъ:— что женщина въ Германіи соединяетъ эти оба положенія: она совершенно раба мужчины и въ тоже время ея роль очень возвышенна.

— Неужели? Какъ я сожалю, что моя записная книжка не при мн. Пожалуйста, объясните подробно вашу мысль.

— Вс мысли нмецкой женщины сосредоточены на мужчин, съ самаго ея дтства: вдь мужчина, man, значитъ по-нмецки мужъ и…

— Ужасно! промолвила Елена, устремляя на него свои блестящіе глаза съ такимъ искреннимъ пыломъ, что онъ едва не разсмялся:— ужасно! Ну, продолжайте.

— Я не знаю, насколько это справедливо, но, говорятъ, что съ того времени, какъ нмка начинаетъ ходить въ школу, она уже приступаетъ къ сбору своего приданнаго.

— Отвратительно!

— Но во всякомъ случа она говоритъ и думаетъ только о замужеств.

— Это цль ея жизни… несчастное созданіе! произнесла Елена съ улыбкой сожалнія:— продолжайте. Вы, я вижу, изучили невольно этотъ вопросъ, какъ всякій мыслящій человкъ.

— Если она достигаетъ двадцати-одного года, не выйдя замужъ, то удивляется этому необыкновенному событію и вс ея друзья начинаютъ разсуждать, почему…

— Совершенно естественно, промолвила Елена съ блестящими глазами и пылающими щеками:— ее продаютъ прежде, чмъ ея умственныя способности вполн развились. Это очень плачевно.

— Но обыкновенно она выходитъ замужъ ране этого возраста и тогда…

— И тогда? повторила Елена, отказываясь отъ вина, которое слуга хотлъ налить въ ея стаканъ и обращаясь съ пламеннымъ нетерпніемъ къ Себастьяну:— и тогда, какую жизнь ведетъ она, мистеръ Малори?

— Вся ея жизнь безконечное рабство подъ игомъ мужа, дтей, хозяйственныхъ хлопотъ и свтскихъ приличій.

— Чудовищно! промолвила Елена:— какая грустная, грустная судьба! Не пылало ли негодованіемъ ваше сердце при вид такого положенія женщинъ?

— Мое сердце… мое…

— О, я въ этомъ уврена, иначе вы не представили бы его такъ рельефно. Но вы сказали, что женщинъ въ Германіи съ тмъ вмст и возвышенная роль. Что это значитъ?

— Да. самый фактъ ихъ рабства придаетъ имъ возвышенное положеніе. Он такъ привыкли къ рабству, что гордятся имъ и еслибъ вы вздумали внушать имъ свои передовыя идеи, то он подняли бы васъ на смхъ, ваши слова были бы для нихъ такъ же темны и непонятны, какъ ихъ понятія для васъ.

Елена посмотрла на него такъ искренно и выразительно, что Себастьяну стало неловко.

— Какая странная двушка, подумалъ онъ: — и какъ я выпутаюсь изъ этого лабиринта? Не могу же я разстаться съ нею, не объяснивъ свою глупую шутку.

— Вы очень огорчили меня, произнесла Елена печальнымъ голосомъ:— я не имла ни малйшаго понятія, что дло такъ гадко.

Тутъ мистрисъ Малори торжественно поднялась изъ-за стола и вс перешли въ гостиную.

Себастьянъ, по долгу учтивости, попросилъ Елену сыграть что нибудь на фортепіано.

— Я не играю, отвчала она: — я не могу терять время на игру.

— Терять время на музыку? повторилъ съ удивленіемъ Себастьянъ, недоумвая, говорила ли молодая двушка подъ вліяніемъ идей о женскихъ правахъ.

— Я не имю музыкальнаго таланта, а бренчать безъ толку я не желаю. Поэтому, я только аккомпанирую себ два или три романса, которые знаю.

— Такъ спойте намъ одинъ изъ этихъ романсовъ.

Елена сла за фортепіано и взяла нсколько аккордовъ интродукціи. Себастьянъ взглянулъ на Гюго и слегка пожалъ плечами. Но вскор лица этихъ строгихъ музыкальныхъ критиковъ просіяли и выраженіе непріятнаго сомннія замнилось улыбкой удивленія и удовольствія. У Елены былъ чистый, сильный, свжій сопрано. Она не выдлывала никакихъ трелей, никакихъ чудесъ вокализаціи, но ея серебристыя ноты раздавались съ необыкновенной простотой и задушевностью.

Мистрисъ Малори пристально слдила за своимъ сыномъ, наблюдая, какое вліяніе имло на него пніе Елены. Его лнивая томность исчезла, глаза его заблистали и губы раскрылись. Пніе и пвица поглотили все его вниманіе. Лицо мистриссъ Малори просіяло.

Когда она окончила, Себастьянъ и Гюго разсыпались въ комплиментахъ и просили ее спть еще что-нибудь. Она отдохнула съ минуту и съ удивительной нжностью спла старинную народную псню.

— А вы играете? спросила она у Гюго, вставая изъ-за фортепіанъ.

— Да, отвчалъ, покраснвъ, юноша:— но посл вашего пнія…

— Не отказывайся, Гюго, замтилъ Себастьянъ.

Гюго началъ играть con amore новйшую странную, глубокую нмецкую музыку.

— О! онъ настоящій музыкантъ! воскликнула Елена, широко открывая глаза.

— Еще бы. Я убжденъ, что въ немъ кроется зародышъ великаго композитора.

— Какое счастье имть талантъ, геній, который доставлять отраду себ и другимъ. Онъ вашъ большой другъ?

— Да, я его опекунъ въ продолженіи четырехъ лтъ.

— О! Если онъ уметъ сочинять музыку, то передъ нимъ открыта широкая карьера, сказала со вздохомъ Елена.

Себастьянъ чувствовалъ, что его тянула какая-то невдомая сила къ этой странной молодой двушк, но онъ такъ мало еще ее зналъ, что не могъ дать себ отчета, нравится ли она ему или нтъ. Объясненіе, которое онъ долженъ былъ имть съ нею по поводу его глупой шутки на счетъ женскаго вопроса въ Германіи, могло выяснить не одну сторону ея характера. Сама Елена дала ему поводъ къ начатію разговора, который онъ желалъ возбудить.

— Кстати о положеніи женщинъ въ Германіи, начала она но онъ перебилъ ее со смхомъ:

— Я не думалъ, что вы такъ искренно интересуетесь этимъ предметомъ. Вдь я только пошутилъ.

— Какъ, пошутили? спросила она, оборачиваясь къ нему съ изумленіемъ.

— Да, все, что я сказалъ, конечно, правда, и дйствительно положеніе женщинъ въ Германіи таково, но вдь я думалъ, что вы въ этой картин узнаете положеніе женщинъ и во всхъ образованныхъ странахъ. Разв женщина не играетъ такой же роли въ Англіи? Я не вижу, чтобъ женщина, выходя замужъ, могла ожидать другой судьбы.

Елена вспыхнула отъ злобы, и краска выступила у нея не только на щекахъ, но на лбу и на ше.

— Вы издвались надо мною и надъ этимъ важнымъ вопросомъ, это очень учтиво! произнесла она, сверкая глазами.

— Я очень сожалю, отвчалъ онъ съ вызывающей улыбкой:— но вдь я только описывалъ въ живыхъ краскахъ общее положеніе всхъ женщинъ. Отъ всякаго человка зависитъ придать тотъ или другой колоритъ рисуемой имъ картин.

— Я вижу, что вы такой же себялюбивый, легкомысленный и неискренній человкъ, какъ и вс. Но я искренна. Я твердо врю, что это святое дло достойно быть задачею цлой жизни и я посвящу ему свою жизнь.

— Нтъ, не длайте этого! воскликнулъ невольно Себастьянъ.

— Комплименты и пошлыя фразы — вотъ все, чего мы можемъ добиться отъ мужчинъ, отвчала она съ пламеннымъ гнвомъ:— я всегда полагала, что одн женщины должны создать свободу женщинъ, а посл разговора съ вами, еще боле въ этомъ убдилась. Разв не ужасно, что женщин не позволяютъ даже серьзно думать о своемъ положеніи и тотчасъ поднимаютъ ее на смхъ. Одно можетъ быть утшеніемъ, что этотъ смхъ унижаетъ не ее, а смющагося надъ ней мужчину.

— Но позвольте мн объясниться, милая миссъ Спенслей. Неужели вы думаете, что вы имете какую-нибудь опытность въ этомъ дл? Многія очень развитыя женщины думаютъ совершенно иначе, прелестнйшая молодая двушка, которую я когда-либо видалъ, т. е. умнйшая и образованнйшая, имла противоположныя мннія.

— Можетъ быть, поэтому она и казалась вамъ такой прелестной. Я уврена, что она не развилась въ школ лишеній, горя и жизненнаго опыта.

— Извините, она именно развилась въ этой школ и ни въ какой другой. Я увренъ, что она прошла чрезъ большее число классовъ этой школы, чмъ вы.

— Почемъ вы знаете, въ какой я была школ? воскликнула Елена холодно, рзко:— а я ни въ грошъ не ставлю женщину, которая относится равнодушно къ этому великому вопросу.

— Я не говорилъ, что она была равнодушна, сказалъ Себастьянъ, и Елена замтила по выраженію его глазъ, что онъ въ эту минуту былъ гд-то далеко, можетъ быть тамъ, гд жила прелестнйшая молодая двушка.

Наступило молчаніе.

— А разв вы не находите, что лучшимъ способомъ для достиженія вашей цли, началъ онъ снова:— была бы соединенная работа мужчинъ и женщинъ.

— Я не врю въ помощь мужчинъ въ этомъ дл. Они слишкомъ себялюбивы, чтобъ содйствовать намъ.

— А безъ этой помощи, вы не можете ничего сдлать, сказалъ спокойно Себастьянъ.

— Неужели?

— Я полагаю, что агитація женщинъ и ихъ рчи ни къ чему не поведутъ. Я разумю подъ помощью, напримръ, практическое примненіе въ супружеской жизни мужемъ и женою своихъ принциповъ. Этотъ вопросъ никогда не разршится публичными митингами и петиціями. Положеніе женщинъ, какъ всякой другой соціальный вопросъ, должно постепенно созрть и принести плодъ.

— Мужъ и жена! произнесла Елена съ такой горькой, презрительной улыбкой, что Себастьянъ пришелъ въ тупикъ: — этихъ отношеній между мужчиной и женщиной я совершенно не допускаю, когда дло идетъ о женскомъ вопрос. Я не врю въ существованіе мужчинъ, которые помогли бы своимъ женамъ освободиться изъ подъ ихъ ига. Я хорошо изучила этотъ предметъ.

— Вроятно, подумалъ Себастьянъ:— мистеръ Спенслей тиранитъ мистрисъ Спенслей, а страшный Фредрикъ царитъ надъ обоими.

— Женщины, желающія улучшить свое положеніе, должны бросить вс эти нелпости и согласиться со мною въ совершенной несбыточности подобныхъ фантазій.

— Вы это чувствуете? спросилъ Себастьянъ съ улыбкой.

— Да, всмъ сердцемъ.

Елена говорила съ жаромъ, глаза ея блестли, щеки пылали. Она была прелестна, великолпна.

— Но, думалъ Себастьянъ:— какъ она неблагоразумна, какъ неразвита. Какое различіе между ея предразсудками и спокойнымъ, трезвымъ сужденіемъ той молодой двушки, о которой я только-что говорилъ. Эта злоба на слабость и себялюбіе мужчинъ просто смшна.

Однако, онъ сказалъ только:

— Я очень радъ, что вы чувствуете себя столь самостоятельной. Это должно вамъ внушать сознаніе превосходства надъ другими.

— Я никогда объ этомъ не думаю. Я называю пустымъ себялюбіемъ думать о своемъ превосходств надъ другими.

Съ этими словами она встала и подошла къ мистрисъ Малори. Черезъ нсколько минутъ, она уже серьзно разсуждала о новыхъ узорахъ для вязанья, словно она никогда ни слыхала о женскомъ вопрос и не имла о немъ ни малйшаго понятія.

Посл ея отъзда, Гюго съ жаромъ заявилъ, что онъ никогда не видалъ такой прелестной, очаровательной, schnste и herzlichste молодой двушки. Мистрисъ Малори дождалась, пока этотъ чернокудрый юноша ушелъ въ свою комнату и тогда завела рчь съ сыномъ о своей любимиц. Не нашелъ ли онъ ее обворожительной? Да, она была удивительно хорошенькая двушка. И умна? Безъ сомннія, хотя немного однообразна и, кажется, рехнулась на одномъ вопрос.

— Еслибъ ты зналъ ея домашнюю обстановку, Себастьянъ, то не удивлялся бы, замтила мистрисъ Малори: — какой у нея братъ! Съ ея возвышенными идеями имть брата, который вчно позоритъ свое имя въ томъ или другомъ, отношеніи, должно быть очень тяжело.

— Да, это правда.

— А ея родители! Мать просто нуль, красивая, пошлая, безпомощная женщина, добрая, но положительно глупая, а отецъ грубый, жестокій человкъ, обходящійся съ бдной женою самымъ гнуснымъ образомъ. Онъ гордится своей дочерью, но какъ тиранъ и деспотъ. По счастью для нея, я могу это сказать безъ хвастовства, онъ ставитъ мою дружбу къ ней очень высоко и дозволяетъ ей бывать у меня, сколько она желаетъ. Кром меня, у нея нтъ ни одного порядочнаго друга.

— Ваше общество должно приносить ей громадную пользу. Въ виду вашихъ словъ объ ея родителяхъ, надо еще удивляться, что она такъ хорошо себя держитъ.

— Ей надо поскоре выйти замужъ. Будь у нея хорошій мужъ, она быстро угомонилась бы.

Себастьянъ сухо замтилъ, что она высказала твердую ршимость никогда не выходить замужъ.

— Она можетъ такъ говорить, но отецъ иметъ на нее иные виды, отвчала мистрисъ Малори, качая головой.— Оставшись одна на свт, съ ея красотой, пылкимъ характеромъ и хорошимъ состояніемъ, она подверглась бы слишкомъ большой опасности.

— А у нея есть состояніе? спросилъ Себастьянъ совершенно равнодушно.

— Эта молодая двушка, могущая по своему энтузіазму и нелпымъ стремленіямъ, попасть въ руки какого-нибудь искателя приключеній, получитъ, по крайней мр, сто тысячъ фунтовъ.

Мистрисъ Малори говорила серьзно и даже нсколько торжественно. Она, казалось, хотла вывдать отъ сына, какое впечатлніе произвела на него молодая двушка. Онъ же молчалъ въ продолженіи нсколькихъ минутъ и, повидимому, былъ погруженъ въ глубокую думу. Затмъ, вдругъ улыбнулся и сказалъ весело:

— Ma foi! Искатель приключеній, который сдлается счастливымъ обладателемъ этой молодой особы съ ея ста тысячами, безумными идеями о женскихъ правахъ, ненавистью ко всмъ мужчинамъ и въ придачу съ ея пріятнымъ семействомъ, заплатитъ дорогою цной за свое счастье. Я сожалю его заране, кто бы онъ ни былъ… Но доброй ночи, маменька. Извините, я долженъ сегодня вечеромъ заняться длами. Вы знаете, я долженъ научиться своему ремеслу хозяина.

XII.
Встрча.

Прошла недля и лицо молодого хозяина стало совершенно знакомымъ для всхъ рабочихъ, а фабричное дло съ его малйшими подробностями начало казаться ему не столь страннымъ и чуждымъ. Что бы онъ ни чувствовалъ отъ такой полной перемны въ своей жизни и привычкахъ, какъ бы тяжело ни было ему освоиваться съ новыми обязанностями и съ непривычной средой, онъ ничего объ этомъ не говорилъ и молча втягивался въ дло съ такой хладнокровной, спокойной, осмысленной энергіей, что Вильсонъ и его помощники приходили въ изумленіе, а мистеръ Сутклифъ былъ просто въ восторг.

Казалось, что въ ту минуту, когда молодой человкъ вошелъ на фабрику, дло, ждавшее его, пошло къ нему навстрчу и онъ схватилъ это дло умлой рукой, а голова его напрягла вс свои силы, чтобъ понять его, съ твердой ршимостью неустанно работать, пока не достигнетъ цли. Его мсто было готово и онъ занялъ его. Онъ отличался рдкой памятью и часто уврялъ, что это единственная его способность. Онъ былъ очень спокойный, несообщительный человкъ, никогда не высказывалъ своихъ сочувствій или антипатій и, черезъ недлю посл его возвращенія, мистрисъ Малори должна была сознаться, что не подсмотрла въ немъ никакихъ опредленныхъ слабостей или пристрастій, схватившись за которыя, она могла бы поворачивать его куда угодно. Это очень безпокоило ее и удивляло, она терялась въ догадкахъ и ломала себ голову, какъ бы найти средство взнуздать сына, такъ же какъ въ былые годы отца. Такимъ образомъ, невольно, сама того не замчая, она становилась въ прямую опозицію сыну.

Въ замчательной памяти Себастьяна между новыми впечатлніями, занималъ видное мсто образъ Майльса Гейвуда, съ его вызывающей позой и смлой рчью. Что чувствовалъ онъ къ этому молодому работнику было бы слишкомъ долго анализировать и къ тому же это было бы очень сухимъ психологическимъ изслдованіемъ. Достаточно сказать, что, смотря на насупленныя брови Майльса и его стиснутыя губы, онъ спрашивалъ себя, означали ли он дурной характеръ или только горячій, вспыльчивый нравъ. Онъ старался всячески разъяснить себ этотъ вопросъ, но тщетно. Майльсъ былъ такъ же молчаливъ и несообщителенъ, какъ и самъ Себастьянъ, однако, вскор простая случайность привела ихъ къ открытому столкновенію.

Въ одномъ изъ отдленій фабрики, мистеръ Сутклифъ замтилъ какой-то безпорядокъ и сказалъ Малори, что надо туда поставить особаго надежнаго надсмотрщика. На слдующее утро, Себастьянъ, войдя въ контору, засталъ тамъ Вильсона и Майльса.

— Мистеръ Сутклифъ здсь? спросилъ онъ.

— Да, сэръ, отвчалъ Вильсонъ:— онъ въ своемъ кабинет.

— Сдлалъ онъ какія нибудь распоряженія о ткацкомъ отдленіи?

— Нтъ, сэръ.

— О! Такъ вы бы пошли туда, Гейвудъ, и посмотрли за рабочими. Я не могу позволить имъ слоняться спустя рукава. Пойдите сейчасъ.

И, не дожидаясь отвта, онъ прошелъ въ комнату управляющаго.

Майльсъ продолжалъ работать въ продолженіи нсколькихъ минутъ и потомъ всталъ.

— Если вы пойдете въ ткацкую, то, ьроятно, мн придется замнить васъ въ контор, сказалъ Вильсонъ.

— Я не пойду въ ткацкую, отвчалъ спокойно Майльсъ.

— Не пойдете, а хозяинъ…

— Я знаю свое дло и сколько времени оно у меня берегъ. Не моя обязанность смотрть за ткачами.

— Но мистеръ Малори не зналъ этого.

— Вроятно, сказалъ Майльсъ съ непріятной улыбкой:— но онъ будетъ это знать впредь. Всему надо научиться. Вы можете послать другого человка въ ткацкую. Я пойду въ кладовую.

Вильсонъ былъ поставленъ въ тупикъ этой выходкой и когда вышелъ изъ кабинета Себастьянъ, то смущеніе выдало его.

— Что случилось? спросилъ Себастьянъ поспшно.

Вильсонъ отрывочно, но подробно передалъ вс слова Майльса, даже его замчаніе, что ‘надо всему научиться’. Потомъ онъ съ испугомъ посмотрлъ на хозяина, ожидая, что онъ прикажетъ позвать къ нему Майльса.

Но это приказаніе не было дано и Вильсонъ подумалъ, что, вроятно, Майльсу объявятъ объ отставк. Что ему непремнно откажутъ, онъ нисколько не сомнвался, несмотря на совершенное спокойствіе и добродушіе мистера Малори.

Три дня прошло и Майльсъ Гейвудъ по прежнему исполнялъ свои обязанности, а Себастьянъ продолжалъ изучать свое дло, какъ бы не обращая никакого вниманія на этотъ случай дерзкаго ослушанія. Наконецъ, въ субботу, посл окончанія работы, онъ имлъ долгій, серьзный разговоръ съ управляющимъ.

— Ну, сказалъ онъ, наконецъ:— нечего другого длать. Надо сегодня же выставить объявленіе, что у насъ впредь будетъ только половинная работа.

— Да, это неизбжно, отвчалъ мистеръ Сутклифъ: — черезъ недлю придется совсмъ запереть лавочку. Доле держаться нельзя.

— А! Право, я не знаю, чмъ все это кончится. Но въ здшней дятельной жизни есть что-то чарующее. Я никогда не чувствовалъ такъ вполн, что я живу, какъ теперь. Хлопчатобумажное производство умираетъ на время, и молодой человкъ, ненавидящій меня, сдлалъ мн дерзость, и все же эти оба факта, не имющіе никакой между собою связи и не заключающіе въ себ ничего интереснаго, глубоко меня интересуютъ.

— Извините меня, мистеръ Малори, но, оставивъ Гейвуда у себя на служб хотя минуту посл его явнаго ослушанія, вы нарушили вс правила дисциплины. Я не могу этого одобрить.

— Я знаю, что это противорчитъ дисциплин и обычному веденію дла, произнесъ Себастьянъ:— но вы должны извинить меня за нкоторыя неровности, пока я не привыкну совершенно къ своей роли. Я длаю опытъ въ отношеніи Гейвуда и это меня очень забавляетъ. Сколько лтъ онъ здсь на фабрик?

— Пятнадцать, а сестра его одиннадцать. Кром того, во время стачки, бывшей здсь четыре года тому назадъ, они оба не имли ни одного дня прогула.

— Вотъ видите. Мн было бы очень непріятно, еслибъ человкъ, мирно работавшій на фабрик въ продолженіи пятнадцати лтъ, отошелъ тотчасъ посл моего прізда. Къ тому же онъ необыкновенно уменъ и прекрасный работникъ.

— Да. Онъ могъ бы завдывать цлой фабрикой. У него отличная голова, но неукротимый нравъ погубитъ его.

— Я дорого бы далъ, чтобы укротить этотъ нравъ, замтилъ Себастьянъ, размышляя вслухъ.

— Что вы говорите? спросилъ Сутклифъ, для котораго слова молодого хозяина были непонятны, какъ санскритскій языкъ.

— Позвольте мн дйствовать въ этомъ дл по моему, мистеръ Сутклифъ, отвчалъ съ улыбкой Себастьянъ: — но я вамъ общаю отказать Майльсу Гейвуду въ понедльникъ, если дло не приметъ ожидаемаго мною оборота.

Въ эту минуту въ кабинетъ управляющаго, гд происходилъ этотъ разговоръ, вошелъ мальчикъ, служившій при контор.

— Молодой джентльмэнъ пріхалъ за вами, сэръ, въ кабріолет, сказалъ онъ:— и Гейвудъ спрашиваетъ, можетъ ли онъ васъ видть.

— Позовите его сюда, а молодому джентльмэну въ кабріолет скажите, что я сейчасъ выйду.

— Я васъ оставляю съ глазу на глазъ съ бунтовщикомъ, мистеръ Милори, сказалъ вставая Сутклифъ:— я бы очень желалъ знать, пришелъ ли онъ просить прощенія или отказаться.

— Я самъ такъ же мало знаю о томъ, что онъ сдлаетъ, какъ сова на церковной колокольн, отвчалъ Себастьянъ.

Сутклифъ засмялся и вышелъ изъ комнаты. Черезъ минуту, въ дверяхъ показался Майльсъ. Себастьянъ по прежнему стоялъ облокотясь на каминъ и бросилъ на молодого работника пристальный взглядъ. По выраженію его лица, онъ не могъ понять, зачмъ Майльсъ пришелъ, и ему стало страшно, что онъ тотчасъ заявитъ о своемъ отказ.

— Здравствуйте, сказалъ онъ любезно:— вы желали со мною говорить?

Майльсъ, входя въ комнату, снялъ фуражку, и Себастьянъ тотчасъ это замтилъ.

— Да, отвчалъ онъ медленно, но не сердито:— вы на дняхъ отдали мн приказаніе, которое я не исполнилъ и отозвался объ васъ такъ, какъ не слдовало. Я сожалю, что поступилъ такъ и пришелъ просить у васъ извиненія.

Себастьянъ слдилъ за нимъ съ живйшимъ интересомъ. Онъ видлъ, что Майльсъ ршился просить извиненія отъ честнаго сознанія своей вины, а не отъ неожиданнаго сочувствія къ нему, и что онъ съ безпокойствомъ ждалъ, какъ будутъ приняты его слова.

— Я охотно васъ извиняю, сказалъ Малори: — я былъ увренъ, что вы, какъ благородный человкъ, поймете, что я не изъ каприза веллъ вамъ исполнить обязанность, которая не лежала на васъ.

— Да.

— Вы здсь работали пятнадцать лтъ и мн было бы очень непріятно, еслибы вы ушли съ фабрики въ ту самую минуту, какъ я возвратился.

Майльсъ взглянулъ на него съ удивленіемъ. Онъ не подозрвалъ, что хозяинъ могъ имъ интересоваться.

— Вы не должны забывать, продолжалъ Себастьянъ: — что я новичекъ. Въ другой разъ, пожалуйста, не дозвольте простой ошибк лишить васъ мста, а меня — моего лучшаго работника.

— Я буду всегда помнить этотъ урокъ, отвчалъ Майльсъ, вспыхнувъ:— у меня пылкій характеръ и онъ иногда увлекаетъ меня слишкомъ далеко.

— И вы меня не любите, сказалъ Себастьянъ, пристально смотря на него.

— Я васъ не любилъ, промолвилъ Майльсъ, не спуская съ него глазъ: — я солгалъ бы, еслибы сказалъ, что люблю васъ даже въ эту минуту, но я васъ уважаю и вамъ никогда не придется впредь терпть мои дерзости или ослушаніе.

— Вы меня очень успокоили этимъ объясненіемъ. Оно длаетъ вамъ большую честь.

— Не мн, сказалъ Майльсъ, покраснвъ:— мн посовтовали такъ поступить. Но мн пора идти, прощайте.

— Добраго вечера, отвчалъ Себастьянъ, который съ удовольствіемъ продлилъ бы этотъ разговоръ.

Черезъ нсколько минутъ, онъ уже ухалъ въ кабріолет съ Гюго, который напвалъ въ полголоса нмецкую народную псню ‘Der Verschmhete’. Себастьянъ съ улыбкой слушалъ его.

— А ты помнишь, когда мы въ послдній разъ слышали эту псню? вдругъ спросилъ Гюго.

— Еще бы. Ее пла Корана Миллеръ и…

— И, кром того, мы слышали инструментальную музыку, одну изъ венгерскихъ рапсодій Листа. О, какъ она чудно играла. Самъ Листъ былъ бы въ восторг. Ты помнишь конецъ?

Наступило молчаніе. Уже темнло и они только-что повернули въ большую улицу Тансопа.

— Себастьянъ, ты не знаешь, куда она похала съ отцомъ изъ Вецлара?

— Нтъ. Съ тхъ поръ я не видалъ ее и ничего не слыхалъ о ней.

— Но ты наводилъ справки?

— Еще бы. Но… вонъ идетъ мой красивый, юный демократъ. Посмотри на него, Гюго. Что? Impossible!

Гюго схватилъ его поспшно за руку и обратилъ его вниманіе отъ Майльса Гейвуда, исчезавшаго за угломъ поперечнаго переулка, на молодую женщину, шедшую по улиц прямо передъ ними.

Лицо Себастьяна выразило глубокое волненіе, что съ нимъ случалось очень рдко. Молодая двушка шла по тротуару, не смотря по сторонамъ. Увидитъ ли она ихъ? Повернетъ ли она голову? Она случайно подняла глаза и на ея лиц показалось тоже глубокое волненіе, какъ и на лиц Себастьяна. Она остановилась и посмотрла на кабріолетъ. Молодые люди сняли шляпы и низко поклонились. Она покраснла и быстро наклонила голову, отвчая на ихъ поклонъ.

До Окенрода, который находился не вдалек, ни Себастьянъ, ни Гюго не произнесли ни слова, но, входя въ сни, послдній спросилъ у своего товарища въ полголоса:

— Ты радъ?

— Нтъ, mein bester — это покажетъ только время. Но какъ она попала сюда?

XIII.
Диссонансъ.

Мы снова въ гостиной мистера Блиссета, и въ ней по прежнему сидятъ Адріенна и Майльсъ, который только что пришелъ. На лицахъ обоихъ сіяетъ улыбка.

— Я надялась, что вы придете сегодня вечеромъ на нмецкій урокъ, сказала она: — но я не думала, что вы будете такъ рано.

— Сегодня началась половинная работа, отвчалъ Майльсъ:— мы заняты только полъ-дня.

— Уже! Я думала, что запасы хлопка такъ громадны.

— Да, запасы порядочные, но надо платить за хлопокъ ужасную цну. На многихъ фабрикахъ начали такъ же половинную работу съ ныншняго дня. Впрочемъ, это зависитъ не отъ одной дороговизны хлопка, но вообще произошла реакція посл прошлогодняго излишка въ хлопчатобумажномъ производств. Да, плохое время наступаетъ для фабрикантовъ, но кто можетъ выждать и воспользоваться удобнымъ случаемъ, тотъ наживетъ крупное состояніе.

— Но многіе и раззорятся?

— Конечно.

— Что же вы будете вс длать въ продолженія тяжкой годины?

— Мы какъ-нибудь протянемъ, отвчалъ съ легкомысленной улыбкой Майльсъ, не подозрвая, какія страшныя бдствія и униженія ожидали его и другихъ честныхъ, гордыхъ рабочихъ въ самомъ близкомъ будущемъ.— Если будемъ получать половинное жалованье, то и расходы сократимъ на половину, поуржемъ тутъ, поубавимъ тамъ и все же не будемъ унывать.

— Но мой дядя и пасторъ Понсонби говорили вчера, что будетъ время, когда прекратится всякая работа, а, слдовательно, и всякое жалованье.

— Да, если война долго продлится и блокада портовъ будетъ очень строгая, то дло, вроятно, дойдетъ до этого, сказалъ спокойно Майльсъ: — но у многихъ рабочихъ отложена копейка на черный день. Мы будемъ жить на эти деньги до счастливыхъ временъ.

Спустя полгода посл этого разговора, тысячи жилищъ рабочихъ были обнажены и послдняя мебель продана ради куска хлба. Многіе изъ банковъ лопнули и не одинъ гордый труженикъ былъ принужденъ съ поникшей головой и растерзаннымъ сердцемъ просить милостыни у благотворительныхъ комитетовъ. Но тогда еще не появилось въ Таймс письмо, вызвавшее слезы на глазахъ читателей ланкаширскаго рабочаго о несчастныхъ двушкахъ съ румянцемъ стыда на щекахъ, останавливавшихъ его на улицахъ и тихо, почти шопотомъ говорившихъ: ‘дайте намъ кусокъ хлба’. Еще страшная паника не разразилась со всми ея ужасными лишеніями, а только наступала роковыми, неизбжными шагами.

Съ этотъ первый день половинной работы Майльсъ былъ даже доволенъ излишку свободнаго времени и не отчаявался въ будущемъ, а потому очень весело разговаривалъ за Адріенной. Однако, вскор его рвнивый глазъ замтилъ въ ней какую то перемну. Она не была холодна съ нимъ и въ ея обращеніи хотя и слышалась прежняя задушевность, но все-таки замтна была перемна. При каждомъ звук, а тмъ боле при шум шаговъ на лстниц, она вздрагивала и смотрла на дверь съ какимъ-то волненіемъ.

— Вы ждете кого-нибудь? спросилъ, наконецъ, Майльсъ.

— Я… нтъ. Кого мн ждать? Займемся лучше чтеніемъ ‘Ифигеніи’. Вотъ книга.

Она при этомъ не посмотрла на него и, когда онъ открылъ книгу, то на лиц ея показалось странное, напряженное выраженіе. Сердце Майльса болзненно сжалось какой-то безсознательной, инстинктивной болью, знакомой только любящему человку. Но онъ ничего не сказалъ, а послушно принялся читать. Однако, ни онъ, ни она не занимались, какъ всегда, всмъ сердцемъ. Она считала его очень способнымъ ученикомъ и, привыкнувъ къ широкому, гортанному произношенію ланкаширцевъ, онъ очень легко усвоилъ себ нмецкій языкъ. Съ своей стороны, Майльсъ цнилъ, какъ рдкую жемчужину, часъ, посвящаемый Адріенной разъ или два въ недлю на этотъ урокъ. Къ тому же, она въ это время думала только объ урок, только о немъ, и сознаніе этого было для него блаженствомъ. Но въ этотъ день, она впервые не слушала, что онъ читалъ, не смотрла на него, и его душевное безпокойство увеличивалось съ каждой минутой. Онъ не объяснился еще въ своей любви и, напротивъ, старательно скрывалъ свое пламя, боясь оскорбить ее или оттолкнуть отъ себя. Онъ не имлъ никакого права спросить, что было съ нею, отчего ея вниманіе не сосредоточивалось на его чтеніи. Этотъ самый фактъ длалъ еще чувствительне для него происшедшую въ ней неожиданную перемну.

Вдругъ она взглянула на него и сказала съ замтнымъ смущеніемъ.

— Я хочу съ вами поговорить. Бросьте чтеніе. Я должна вамъ сказать кое что, мн уже давно слдовало вамъ это сказать.

Лицо его тотчасъ просіяло.

— Вамъ слдовало мн сказать, началъ онъ, но въ ту же минуту дверь отворилась и въ передней послышался голосъ стараго слуги:

— Не угодно ли вамъ войти, я узнаю, можетъ ли мистеръ Блиссетъ васъ принять.

И, показавшись на порог, онъ громко доложилъ.

— Мистеръ Малори.

Въ комнату вошелъ Себастьянъ. Андріенна вскочила съ кресла, какъ бы пораженная чмъ-то необыкновеннымъ. Она видла Себастьяна и чувствовала присутствіе Майльса, чувствовала всми фибрами своего существа, что онъ смотрлъ на нихъ обоихъ. Тревожная, мучительная мысль терзала ее, что онъ думалъ объ ней?

А Себастьянъ подошелъ къ ней, протянувъ руку и видя только ее.

— Миссъ Блиссетъ, сказалъ онъ:— я не подозрвалъ до субботы, что буду имть счастіе видть васъ снова, и гд же — въ Тансоп!

Она пожала ему руку и отвчала дрожащимъ голосомъ:

— Мы давно съ вами не встрчались. Я очень рада, что вижу васъ опять.

Майльсъ также всталъ и, подойдя къ окну, закрылъ глаза. Онъ сознавалъ, что овладвшее имъ волненіе было комично по своей страстности, но онъ не могъ съ нимъ совладать. Адская ревность сжала его сердце, какъ въ тискахъ. И, несмотря на это, онъ чувствовалъ, что не имлъ никакого права требовать отъ нея отчета, и что ему оставалось только молча страдать, выказывая къ ней всегда самую теплую благодарность за выказанную ею доброту, на которую онъ не имлъ никакого права.

Пока въ душ Майльса происходила эта внутренняя борьба, Себастьянъ продолжалъ:

— Я пришелъ къ г. Блиссету по длу, онъ писалъ моей матери о необходимыхъ въ дом передлкахъ. Слуга меня ввелъ въ эту комнату, но я боюсь, что я помшалъ вамъ.

— Нисколько. Позвольте васъ познакомить. Впрочемъ, мистеръ Гейвудъ мн говорилъ, что онъ васъ знаетъ.

Она обернулась къ Майльсу и онъ сдлалъ тоже. Изъ гордости и уваженія къ Адріенн, онъ поборолъ себя и казался совершенно спокойнымъ. Себастьянъ, съ своей стороны, былъ слишкомъ учтивъ, чтобы выказать удивленіе.

— Мы уже сегодня видлись, замтилъ Малори, учтиво кланяясь молодому реботнику, который серьзно и съ большимъ достоинствомъ возвратилъ своему хозяину поклонъ и пожелалъ ему добраго вечера.

Адріенна отвернулась, какъ бы желая пододвинуть кресло, и посмотрла на Майльса, но въ теперешнемъ его настроеніи онъ не понялъ ея взгляда и лицо его выразило горькое, болзненное чувство отчаянія.

Себастьянъ не замтилъ взгляда Адріенны, но выраженіе лица Майльса заставило его задуматься. Онъ тотчасъ понялъ, что чувствовалъ Майльсъ, но не могъ себ отдать отчета въ чувствахъ Адріенны. Онъ вспомнилъ, какъ однажды утромъ, освободясь, благодаря его стараніямъ отъ тяжелой заботы, она крпко пожала ему руку и съ сверкающими глазами промолвила:— ‘Нтъ ничего на свт, чего бы я не сдлала для васъ’. Это были почти послднія слова, которыя онъ слышалъ отъ нея. На слдующій день онъ потерялъ ее. Онъ не зналъ, что она теперь думала объ немъ, но ясно видлъ, что гордый рабочій, сопротивлявшійся всмъ его дружескимъ авансамъ, былъ по уши влюбленъ въ женщину, которую онъ назвалъ въ разговор Еленой Спенслей очаровательнйшей двушкой, когда-либо имъ виданной. Какъ нелпа ни казалась подобная любовь, но часто случалось, что красивый, самолюбивый, молодой работникъ влюблялся въ молодую двушку, стоявшую гораздо выше его. Вспоминая объ этомъ и о томъ сильномъ интерес, который возбудилъ въ немъ самомъ Майльсъ, онъ достойно оцнилъ всю важность сдланнаго имъ открытія.

— Вы читали вечернее изданіе манчестерской газеты? спросилъ онъ у Майльса, садясь.

— Сегодня? Нтъ.

— Извстія съ театра войны очень серьзны. Я надюсь, что нашъ нейтралитетъ ни на минуту не поколеблется, а то это было бы вчнымъ для насъ позоромъ.

— Конечно, подтвердилъ Майльсъ, смутно чувствуя все безобразіе разсуждать спокойно о политик въ такую минуту.

— Я увренъ, что вы такъ же очень интересуетесь этой войной? спросилъ Сабастьянъ, обращаясь къ Адріенн.

— Да, отвчала она: — мы съ мистеромъ Гейвудомъ беремъ на себя смлость иногда спорить съ дядей.

— Мистеръ Блиссетъ вашъ дядя?

— Да. О, я и забыла, что вы не могли этого знать. Я живу у него. Вы его видли прежде?

— Нтъ. Я случайно узналъ, что онъ арендуетъ у меня этотъ домъ и…

— Неугодно ли вамъ пройти въ другую комнату, сэръ, сказалъ слуга, показываясь въ дверяхъ.

Себастьянъ всталъ.

— Я васъ еще увижу? спросилъ онъ, подходя къ Адріенн, которая смотрла на него все съ прежнимъ волненіемъ.

— Это будетъ зависть отъ васъ, я не знаю, долго ли вы останетесь у дяди, отвчала она, и ея голосъ не звучалъ обычнымъ, безмятежнымъ спокойствіемъ.

Майльсъ сидлъ молча и смотрлъ на нихъ обоихъ, вполн сознавая его превосходство. Ни одна двушка на свт не могла стыдиться любви къ такому человку, какъ Себастьянъ Малори. Сердце его похолодло.

— Такъ я лучше съ вами прощусь на всякій случай, сказалъ Себастьянъ и, пожавъ руку Адріенны, вышелъ изъ комнаты вслдъ за Брандономъ.

Оставшись наедин съ Майльсомъ, Адріенна снова измнилась, волненіе ея исчезло, она поблднла, глаза померкли и голосъ дрожалъ.

— Когда вошелъ мистеръ Малори, сказала она съ принужденной улыбкой: — я только-что хотла объяснить вамъ, что я его знала или лучше знавала нсколько лтъ тому назадъ. Какъ странно, что онъ явился именно въ эту минуту.

— Да, отвчалъ Майльсъ такимъ же безцвтнымъ голосомъ.

— Онъ былъ очень добръ къ намъ, когда мой отецъ былъ въ гор, и спасъ меня отъ большихъ заботъ.

— Да, снова подтвердилъ Майльсъ: — я увренъ, что онъ очень разсудительный и благонамренный человкъ.

— Вы такъ думаете? Значитъ, вы перемнили свое мнніе о немъ?

— Да, совершенно. Онъ вовсе не такой человкъ, какимъ я его считалъ.

— Я очень рада, что вы пришли къ этому убжденію и уврена, что вы будете отлично ладить между собою.

Майльсъ всталъ и улыбнулся, но это была слабая, несчастная улыбка. Однако, несмотря на свою агонію, онъ не могъ удержаться, чтобъ не сказать очень спокойнымъ тономъ:

— Вы знаете, что я вспыльчивый человкъ и имю, можетъ быть, предразсудки. Но, еслибъ вы мн сказали, что вы знакомы съ мистеромъ Малори, и что онъ не такой человкъ, какимъ я его себ представлялъ, то… я, можетъ быть, повелъ бы себя раціональне.

Адріенна ничего не отвчала. Она была до того поражена, что, молча, протянула ему руку, когда онъ простился и даже не взглянула на него. Онъ былъ совершенно холоденъ и, выходя на этотъ разъ изъ Стонгэта, былъ въ самомъ мрачномъ настроеніи, вся будущность представлялась ему только длиннымъ рядомъ бдствій и страданій.

Между тмъ, Себастьянъ Малори съумлъ такъ понравиться мистеру Блиссету, что послдній просилъ его посидть подоле, на что молодой человкъ охотно согласился, надясь каждую минуту увидать снова Адріенну.

Наконецъ, она вошла въ комнату, но съ работой и, сказавъ нсколько пустыхъ любезностей, сла поодаль и молча слушала, какъ ея дядя и Себастьянъ разсуждали прежде о политик, а потомъ о наук и философіи.

Себастьянъ, намренно или нтъ, выказалъ себя съ лучшей стороны, и, отложивъ въ сторону цинизмъ и равнодушіе, разсуждалъ о всхъ затрогиваемыхъ вопросахъ съ большимъ жаромъ, обнаруживая при этомъ, какъ много и серьзно онъ думалъ о нихъ.

Мистеръ Блиссетъ былъ очень радъ такому развитому собесднику и находился въ боле веселомъ настроеніи, чмъ обыкновенно. Что же касается до Адріенны, то ея глаза были упорно устремлены на шитье. Она, повидимому, не замчала тхъ полувопросительныхъ, полуудивленныхъ взглядовъ, которые онъ бросалъ повременамъ на нее. Онъ зналъ, что она вполн могла принимать участіе въ подобныхъ разговорахъ. Частыя обращенія мистера Блиссета къ Адріенн съ такими фразами: ‘Не правда ли?’ ‘Не такъ ли?’, ясно означали, что она не привыкла сидть молча даже у ногъ такого великаго философа, какъ ея дядя. И, однако, теперь она не открывала рта иначе, какъ для отвта, и то самаго лаконическаго на предложенные ей прямые вопросы.

Наконецъ, наступило нкоторое молчаніе и Себастьянъ имъ воспользовался.

— Какъ, миссъ Блиссетъ, вамъ понравилась Англія? спросилъ онъ.

— Не могу сказать, я знаю только Тансопъ.

— Такъ что же вы скажете о Тансоп въ сравненіи съ континентомъ?

— Онъ мн очень нравится, потому что я нашла въ немъ убжище и могу быть полезной, не правда ли, дядя, я полезна?

— Ты необходима, голубушка, просто необходима.

— Вы видите, я необходима.

— Но вы такъ наслаждались солнцемъ, поэзіей и всми красотами контитентальныхъ странъ?

— Да.

— Напримръ, вы помните, какъ вы восторгались Вецларомъ, какъ мечтали о Гте, сидя въ комнат Лотте Буфъ?

— Да, это былъ очаровательный уголокъ по своимъ воспоминаніямъ, произнесла Адріенна, просіявъ, и улыбка показалась на ея губахъ.

— И вы взяли нсколько аккордовъ на старомъ, разстроенномъ фортепіано, на которомъ Гте игралъ для Лотте и потомъ покраснли отъ своей смлости. Вы должны все это помнить.

— Разв я сказала, что забыла? промолвила Адріенна дрожащимъ голосомъ и, поднявъ глаза, увидла, что Себастьянъ пристально смотритъ на нее.

Что-то въ его взгляд снова взволновало Адріенну. Она вспыхнула. Мистеръ Блиссетъ развернулъ между тмъ газету, которую ему подалъ слуга и совершенно углубился въ чтеніе.

— Не правда ли, въ Вецлар солнце свтило ярче, чмъ въ какомъ-нибудь другомъ мст? сказалъ нжно Себастьянъ, не спуская глазъ съ смущеннаго лица Адріеяны.

— Да, для меня солнце начало свтить только тамъ, отвчала поспшно Адріенна, бросая на него боле глубокій взглядъ, чмъ прежде.

— И для меня также, произнесъ онъ съ улыбкой:— но я надюсь, что мы опять увидимся и тогда поговоримъ объ этихъ старыхъ счастливыхъ дняхъ. Я хотлъ васъ спросить, много у васъ здсь друзей?

— Почти никого. Дядя никуда не вызжаетъ. Мы знаемъ пастора Понсонби и мистрисъ Понсонби была одинъ разъ у меня. Потомъ у меня нсколько особыхъ, своихъ друзей, вы понимаете?

— Конечно, старухи, торгующія яблоками на улиц, несчастные юноши работники, нуждающіеся въ урокахъ по тому или другому предмету…

— Да, отвчала съ улыбкой Адріенна.

— Стало быть, и Майльсъ Гейвудъ находится въ числ вашихъ друзей? спросилъ спокойно Себастьянъ, взглянувъ изъ-подлобья на мистера Блиссета, чтобъ убдиться, поглощенъ ли онъ всецло газетой.

— Да, онъ другъ мой и дяди, сказала Адріенна, поднявъ голову.

— Можно спросить, какъ вы съ нимъ познакомились?

Адріенна вдругъ побагровла, но Себастьянъ, по прежнему, не спускалъ съ нея глазъ. Онъ мысленно сопоставлялъ между собою различные факты и съ нкоторымъ безпокойствомъ ждалъ ея отвта.

— Если нельзя этого спрашивать, то простите меня за дерзость, прибавилъ онъ.

— Конечно, можно, отвчала Адріенна, немного оправившись:— познакомилась я съ Майльсомъ Гейвудомъ нсколько недль тому назадъ не боле. Я работала одно время въ публичной библіотек и онъ постоянно ходилъ туда. Ему случилось оказать мн большую услугу и съ тхъ поръ онъ мой другъ и иногда посщаетъ насъ.

Себастьянъ учтиво поклонился.

— Онъ меня очень интересуетъ, замтилъ онъ съ двухсмысленной улыбкой:— я хотлъ съ нимъ сойтись, но онъ не поддается на вс мои любезности.

Адріенна молчала. Себастьянъ продолжалъ тмъ же спокойнымъ тономъ:

— Я полагаю, что его вншность обманчива. (Адріенна быстро подняла глаза и снова ихъ опустила). Въ его лиц и манерахъ есть что-то притягательное. Онъ кажется неизмримо выше своего класса и, однако, я начинаю подозрвать, что въ немъ кроется какой-нибудь крупный нравственный или умственный недостатокъ.

— Вы ошибаетесь, произнесла она такимъ яснымъ и ршительнымъ голосомъ, что Себастьянъ былъ пораженъ.

— Вы такъ думаете? Вы не полагаете, что онъ просто грубый дикарь? сказалъ Себастьянъ, намренно отыскивая сильныя выраженія.

— Въ немъ нтъ и тни грубаго дикаря.

— Неужели? такъ онъ отличается удивительнымъ умніемъ подражать, замтилъ Себастьянъ скептическимъ тономъ.

— Вы не должны считать его грубымъ дикаремъ. Это совершенное заблужденіе. Еслибъ вы его видли, какъ я, дома въ обществ брата и сестры, которые его боготворятъ, то вы не судили бы объ немъ такъ превратно.

— Зачмъ же онъ обходится такъ странно со всми? Зачмъ онъ, какъ бы говоритъ, напримръ, мистеру Блиссету: ‘держитесь отъ меня въ почтительномъ разстояніи’?

— Онъ никогда такъ не обходится съ дядей. Онъ его очень любитъ и очень почтителенъ съ нимъ.

— Такъ зачмъ же онъ выбралъ меня мишенью своей ненависти: я убжденъ, что онъ меня ненавидитъ.

— Онъ… потому что…

— Почему?

— Я не могу объяснить. Только онъ не питаетъ къ вамъ ненависти.

— Я увренъ, что вы могли бы мн все объяснить, но такъ какъ вы не хотите этого сдлать, то мн надо добиться самому. Я ршился узнать причину его ненависти ко мн и побороть въ немъ это чувство.

— О, нтъ. Пожалуйста, оставьте его въ поко.

— Если вы сдлались его другомъ, посл нсколькихъ недль знакомства, то почему и мн съ нимъ не подружиться?

— Я на вашемъ мст не пошла бы очень далеко. Помните, что онъ такъ же, какъ вы, иметъ право выбирать своихъ друзей и если его выборъ не палъ на васъ, то вы не имете никакого нрава…

— Навязываться ему? Вы совершенно правы, отвчалъ Себастьянъ, вставая: — но въ Тансоп есть общество иного рода, чмъ Майльсъ Гейвудъ. Имете вы что-нибудь противъ посщенія васъ моей матерью?

— Мистрисъ Малори? Нтъ. Я буду очень рада ее видть. Но мн кажется, что она давно бы пріхала, еслибъ желала этого.

— Она не знала, что вы здсь живете. Она думала, что мистеръ Блиссетъ живетъ одинъ. Вроятно, она задетъ къ вамъ надняхъ.

— Я очень рада буду съ нею познакомиться, сказала учтиво Адріенна, и онъ не могъ ничего прочесть въ ея глазахъ.

Однако, Себастьянъ подумалъ, что нелпо было смотрть на Майльса Гейвуда, какъ на соперника. Такая высоко образованная и развитая женщина, какъ Адріенна, столь разнившаяся отъ черноокой Елены, съ ея энтузіазмомъ на счетъ женскихъ правъ, не могла же имть ничего общаго съ неотесаннымъ работникомъ. Въ немъ могла таиться большая сила, но сила безъ развитія не могла побдить подобной женщины.

Онъ всталъ, простился съ Адріенной и съ улыбкой пожалъ ей руку. Мистеръ Блиссетъ просилъ его почаще посщать ихъ, онъ далъ слово и поспшно удалился.

Въ этотъ же день посл чая, мистрисъ Малори спросила у Себастьяна, гд онъ провелъ вечеръ.

— Я сидлъ у мистера Блиссета. А вы когда-нибудь были у него?

— Да, я разъ зазжала къ нему, какъ только онъ нанялъ нашъ домъ, но его слуга сказалъ мн, что онъ очень больной человкъ и никого не принимаетъ.

— Это правда, онъ боленъ. Но въ дом есть мисъ Блиссетъ.

— Разв онъ вдовецъ? спросила мистрисъ Малори, предчувствуя по тону сына, что ей готовится какая-то непріятность.

— Она его племянница и живетъ здсь года два или полтора. Я съ удовольствіемъ возобновилъ сегодня знакомство съ нею.

— Такъ ты ее прежде видлъ?

— Да, въ Кобленц и въ Вецлар на Лан.

Себастьянъ стоялъ за кресломъ матери, облокотясь на его спинку, и взявъ у нея изъ рукъ веръ, сталъ тихо махать имъ передъ нею. Ей очень не нравилась эта ласка, которая отнимала у нея приличную возможность отказать въ чемъ-нибудь сыну, который былъ съ нею такъ нженъ. Несмотря, однако, на свою ршимость ни въ чемъ не уступать, она смутно чувствовала, что власть ускользаетъ изъ ея рукъ, и что она незамтно подвергается его вліянію.

— Она очень умная и образованная двушка, продолжалъ Себастьянъ, и къ тому же прелестное и очаровательное созданіе. У нея здсь нтъ друзей, и она гораздо боле въ вашемъ вкус, чмъ бойкая массъ Спенслей. Я увренъ, что вы ее очень полюбите, когда узнаете, и мн хотлось бы, чтобъ вы създили къ ней съ визитомъ.

— Я, похать къ ней? къ незнакомой личности? Я, право, удивляюсь теб, Себастьянъ!

— Милая маменька, она вовсе не то, что вы подразумваете подъ словами ‘незнакомая личность’. Даже вы, со всей вашей строгостью, признаете, что она настоящая лэди.

— Отчего же никто другой ее не посщаетъ?

— Мистрисъ Понсонби была у нея. Но, повторяю, я очень желалъ бы, чтобъ вы похали къ ней. Вы мн сдлали бы этимъ большое одолженіе.

— Такъ, вроятно, я должна это сдлать! вотъ какъ теперь молодые обращаются съ стариками! замтила язвительно мистрисъ Малори.

Смотря пристально на сына, который теперь стоялъ у камина противъ нея, она подумала: отчего онъ не говоритъ такъ объ Елен Спенслей, а о какой то миссъ Блиссетъ. Она хотла было отказать въ его просьб, какъ вдругъ въ ея голов блеснула мысль, что, согласись условно, она могла служить осуществленію своего собственнаго плана.

Два дня передъ тмъ, Себастьянъ съ презрньемъ отказался обдать у Спенслеевъ или продолжать знакомство съ ними, а въ карман у мистрисъ Малори была записка отъ Елены, приглашавшей ее, Себастіана и мистера фонъ-Биркенау къ обду на слдующей недл.

— Если я должна длать новыя знакомства, которыя мн вовсе не улыбаются, сказала она:— то, кажется, и ты обязанъ нсколько побезпокоиться для меня, Себастьянъ?

— Совершенно справедливо. Чего вы отъ меня желаете?

— Насъ приглашаютъ къ обду Спенслеи. Если ты не подешь къ нимъ и не будешь вести себя прилично съ моими друзьями, то, право, я не знаю, зачмъ мн навщать твоихъ друзей и приглашать ихъ сюда.

— Я вполн понимаю свое положеніе, отвчалъ Себастьянъ съ спокойной учтивостью, выводившей изъ себя мистрисъ Малолори.— Если вы подете къ миссъ Блиссетъ завтра или посл завтра и будете съ нею любезны, т. е. намекнете на желаніе видть ее у себя и такъ дале, то я буду сколько разъ хотите банкетствовать у Спенслеевъ и терпливо слушать діатрибы миссъ Спенслей. Я, по крайней мр, буду въ состояніи думать о томъ контраст, который она представляетъ съ миссъ Блиссетъ.

Эти слова не были очень утшительны, но мистрисъ Малори приходилось довольствоваться и подобнымъ поведеніемъ своего страннаго сына, такъ какъ ничего лучшаго нельзя было отъ него ожидать.

— Если вашъ другъ миссъ Блиссетъ, замтила она: — обладаетъ всми хорошими качествами Елены, то это меня очень удивитъ.

— Нтъ, Адріенна Блиссетъ и понятія не иметъ о тысяче золотыхъ качествъ миссъ Спенслей.

Мистрисъ Малори обратила вниманіе на то, что сынъ ея называетъ миссъ Блиссетъ по имени, и съ разу возненавидла эту молодую двушку.

Но контрактъ былъ заключенъ и, на третій день посл его ратификаціи, она отправилась въ Стонгэтъ въ блестящемъ экипаж и съ лакеемъ въ блестящей ливре, съ цлью поразить и обойти миссъ Блиссетъ.

Это ей, впрочемъ, не удалось. Адріенна приняла ее очень просто, безъ малйшато смущенія, съ удивительной ловкостью отпарировала вс ея замчанія насчетъ Себастьяна и вообще вела себя такъ прилично, непринужденно и достойно, что мистрисъ Малори не могла не придти въ восторгъ, хотя только въ глубин своего сердца.

— Но это не можетъ быть натуральнымъ, говорила она себ, возвращаясь домой:— интересъ, питаемый къ ней Себастьяномъ, не подлежитъ сомннію. Я никогда не видывала такой искусной актрисы.

Въ вознагражденіе за этотъ визитъ, какъ было уговорено, Себастьянъ Малори отправился съ матерью и Гюго на званый обдъ къ Спенслеямъ.

Громадный, новый домъ занимаемый мистеромъ Спенслеемъ около шести или семи лтъ, поражалъ своимъ блескомъ, богатствомъ и полнымъ отсутствіемъ комфорта. Десять или двнадцать человкъ гостей совершенно пропадали среди массы дорогихъ ковровъ, золоченной мебели, хрустальныхъ люстръ и прочей бросавшейся въ глаза обстановки. Мистрисъ Спенслей, массивная дама въ красномъ атласномъ плать, съ кружевами, и вся залитая драгоцнными каменьями и золотыми украшеніями, очень любезно встртила мистрисъ Малори и ея сына, а ея мужъ, грубый, необразованный человкъ, неожиданно разбогатвшій, привтствовалъ Себастьяна громкимъ, самоувреннымъ тономъ:

— А! очень радъ васъ видть, сэръ. Вы вернулись домой ровно во-время. Теперь можно нажить громадное состояніе. Американская война подвернулась очень кстати. Мы спустимъ теперь излишекъ нашего товара, а, главное, рабочіе будутъ теперь въ нашихъ рукахъ, а это уже давно необходимо. Они просто выбились изъ всякаго повиновенія.

Себастьянъ спокойно отвчалъ, что не смотрлъ еще на вопросъ съ этой точки зрнія.

— Такъ совтую вамъ усвоить себ эту точку зрнія или вы пропустите удивительный случай къ обогащенію, произнесъ Спенслей своимъ громовымъ голосомъ.

Елена сіяла красотой, въ узкомъ атласномъ плать безъ малйшихъ украшеній, и встртила Себастьяна съ улыбкой искренняго удовольствія, словно они въ первое свое свиданіе не имли никакой ссоры. Впрочемъ, она подготовила себ союзницу въ вид своего сердечнаго друга Лауры Меркатеръ и надялась въ этотъ вечеръ одержать окончательную побду надъ дерзкимъ насмшникомъ все по тому же, поглощавшему ее всецло вопросу о женскихъ правахъ. Дйствительно, посл обда, Себастьяну пришлось вынести дружный напоръ обихъ пріятельницъ и, возвращаясь домой, онъ спросилъ у Гюго, разговаривала ли и съ нимъ Елена о женскихъ правахъ, и получивъ отрицательный отвтъ, воскликнулъ съ удивленіемъ:

— Почему же это она меня постоянно выбираетъ своей жертвой? И какъ это жаль! она могла бы быть очень пріятной, но теперь просто невыносима.

Мистрисъ Малори, слыша эти слова сына, внутренно проклинала непонятное безуміе Елены.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
ГРОЗА.

I.
Первое время.

1861 годъ окончился очень печально, среди рокового гула страшной борьбы на отдаленномъ запад и близкихъ предвстниковъ голода. Новый 1862 годъ зародился въ такомъ мрак, что утреннюю зарю можно было принять за полночь. Январь и февраль прошли медленно и положеніе Ланкашира становилось все хуже и хуже. Изъ очень рдкихъ фабричныхъ трубъ клубился дымъ, не слышно было на улицахъ торопливыхъ шаговъ рабочихъ, спшившихъ въ мастерскія, лица всхъ вытянулись, холодъ стоялъ лютый, а огня развести было нечмъ, денегъ взять было неоткуда, одежда вся износилась, всякая мысль объ удовольствіяхъ давно исчезла. Вс съ ужасомъ чего-то ждали, пока первыя, крупныя тяжелыя капли дождя падали изъ нависшихъ грозовыхъ тучъ прежде медленно, потомъ все чаще и чаще, такъ что, наконецъ, никто уже не могъ остаться сухимъ во всеобщемъ потоп.

Въ одно холодное утро начала марта, Майльсъ и Мэри отправились на свою обычную работу. Сильный, рзкій втеръ и проливной дождь привтствовалъ ихъ при выход на улицу. Майльсъ поднялъ воротникъ, а Мэри закуталась покрпче въ свою шаль. Они шли молча, не смотря другъ на друга. На сердц у нихъ было такъ тяжело, какъ нельзя тяжеле. Они теперь совершенно не походили на тхъ веселыхъ, довольныхъ работниковъ, которые скорой поступью возвращались домой въ жаркій августовскій вечеръ. На сколько тогда было тепло, свтло, отрадно, на столько теперь холодно, мрачно, безнадежно. Этотъ печальный контрастъ рзалъ глаза несчастнымъ.

Въ продолженіи нсколькихъ мсяцевъ, съ того памятнаго вечера, когда Себастьянъ Малори засталъ его у Адріенны Блиссетъ, Майльсъ предавался все боле и боле горю, унынію, отчаянію. Онъ рдко видлъ въ это время Адріенну, или, лучше сказать, рдко ходилъ къ ней, но каждый разъ, какъ онъ встрчался съ нею, онъ все ясне видлъ, какая произошла въ ней разительная перемна, какъ она краснла и опускала глаза подъ его проницательными взорами, какъ быстро сглаживалось въ ней то теплое сочувствіе, которое она когда-то къ нему питала. Однажды онъ увидалъ ее на улиц, и только-что хотлъ подойти къ ней, какъ его опередилъ Себастьянъ Малори, и съ улыбкой заговорилъ съ нею. Этого зрлища было достаточно для Майльса, съ отчаяніемъ въ сердц, онъ повернулъ въ сосдній переулокъ. Раза два онъ говорилъ съ нею о Себастьян и даже спрашивалъ у нея подробности объ ихъ прежнемъ знакомств, но она только краснла, смущалась и ничего не отвчала. Все это заставило его, наконецъ, прекратить совершенно свои посщенія Стонгэта.

‘Если она нами дорожитъ и сама стоитъ чего-нибудь, разсуждалъ онъ самъ съ собою: — то она придетъ къ намъ, чтобъ посмотрть хоть на Мэри. Поэтому, я ее узнаю. Если она придетъ, то я совладаю съ своимъ сердцемъ и буду довольствоваться ея дружбой. Если же она не придетъ, то я ее возненавижу, забуду и освобожусь навкъ отъ проклятія, тяготющаго надо мною съ той минуты, какъ я ее впервые увидалъ’.

Проходили дни, недли, и Адріенна не показывалась въ скромномъ жилищ на Городскомъ Пол, но Майльсъ не питалъ къ ней ненависти и не забылъ ея. Проклятье тяготло надъ нимъ боле, чмъ когда-нибудь, и его жизнь была самая несчастная. Дни тянулись безъ конца, работа была половинная, и онъ не зналъ какъ убить свободное время. Онъ сидлъ дома или въ библіотек, окруженный книгами, и усердно читалъ, но не понималъ ни слова.

Свое личное горе и общее бдствіе, разразившееся надъ всмъ Ланкаширомъ, не давали покоя Майльсу и подомъ ли его сердце. Вотъ почему, идя на фабрику, въ это холодное мартовское утро, онъ молчалъ, стиснувъ зубы, и наклонивъ голову, чтобъ предохранить лицо отъ безжалостно-хлеставшаго дождя.

Мэри была такъ же несчастна и даже съ избыткомъ. Ея сердце было переполнено въ послднія недли роковымъ страхомъ, о которомъ она никому не говорила еще ни слова.

— И вдь надобно же, говорила она себ:— чтобъ это случилось именно въ такое время, когда я не могу доставить ему необходимаго покоя.

Она, однако, не унывала, ревностно исполняя свои обязаности на фабрик, и дома, гд ея трудъ былъ гораздо тяжеле. Она съ нжной улыбкой ухаживала за Эдмундомъ и старалась поддержать мужество Майльса, мрачное отчаяніе котораго терзало ея душу. Но все-таки тайныя заботы точили ее, щеки у нея впали, губы приняли жесткую, непривычную складку, на молодомъ лбу ея показались морщины и глаза приняли задумчивый, печальный видъ. Ея лицо было всегда добрымъ, хорошимъ, а теперь оно дышало благороднымъ достоинствомъ мужественно переносимаго горя.

Войдя въ большое отдленіе фабрики, освщенное газомъ, Майльсъ пошелъ въ свою сторону, а Мэри въ свою. Какъ душно было тутъ въ сравненіи съ сырымъ холодомъ на улиц. Молодая двушка принялась за работу и вскор нсколько забыла свои горькія заботы и опасенія подъ оглушающій шумъ машины и говоръ своей товарки.

— Мы вскор останемся безъ работы, Мэри, сказала, между прочимъ, послдняя: — Вильсонъ говорилъ при мн, что намъ долго не продержаться.

— Что? воскликнула, вздрогнувъ Мэри:— я надюсь, это неправда. Что мы станемъ длать безъ работы?

— И еще я слышала, продолжала работница, пожимая плечами:— что если у насъ и продолжится работа, то будетъ индйскій хлопокъ. Я лучше останусь безъ работы, но съ этой дрянью не могу возиться.

— Мн все равно, что бы ни работать, только бы имть кусокъ хлба, отвчала Мэри.

— Ты проработаешь съ индйскимъ хлопкомъ двнадцать часовъ и получишь всего шесть шиллинговъ въ недлю.

На этомъ разговоръ прервался и Мэри продолжала молча свою работу.

Въ половин перваго въ дверяхъ показался Вильсонъ и громко крикнулъ:

— Потрудитесь вс выйти на пять минутъ на большой дворъ. Я имю кое-что сообщить вамъ.

Черезъ нсколько секундъ, толпа рабочихъ и работницъ высыпала изъ всхъ отдленій. Вильсонъ вскочилъ на какой-то ящикъ, стоявшій въ углу, и громко прочелъ слдующую бумагу:

‘Симъ объявляю, что съ пятницы марта*** фабрика будетъ закрыта по случаю настоящаго положенія хлопчатобумажнаго дла вслдствіе американской войны. Въ то же время, желая сохранить при себ всхъ рабочихъ и спасти ихъ, насколько возможно, отъ нищеты, я беру на себя, по крайней мр, въ настоящее время, и докол явится возможность лучшаго, доставку имъ средствъ пропитанія, а съ тхъ, которые нанимаютъ у меня квартиры, не будетъ взыскиваться арендная плата до наступленія боле счастливыхъ дней. Каждый глава семейства симъ приглашается пожаловать на фабрику въ понедльникъ въ три часа, когда объявятся условія, на которыхъ будетъ производиться помощь, и составятся списки. Искренно умоляю васъ стоять мужественно другъ за друга въ эту тяжелую годину и ревностно помогать мн поддержать порядокъ и оказать всмъ возможную помощь.

Себастьянъ Малори’.

Наступило молчаніе, потомъ послышался говоръ и, наконецъ, попытка выразить громкое одобреніе. Нкоторыя изъ женщинъ отирали глаза передниками, два-три работника махали фуражками. Мстами слышались восклицанія:

— Вотъ это хорошо!

— Молодецъ хозяинъ!

— Мы съ нимъ не пропадемъ!

Чувство живйшей благодарности наполняло вс сердца, хотя, по обычаю ланкаширцевъ, не выражалось вншними шумными проявленіями. Но еще боле благодарности овладло всми мрачное сознаніе стыда и униженія, сознаніе, что горькую чашу ничмъ не подсластить и что въ сущности бдные рабочіе ничмъ ея не заслужили. Себастьянъ очень благоразумно поручилъ Вильсону прочесть свое заявленіе. Рабочіе смотрли на Вильсона, какъ на одного изъ своихъ товарищей, и онъ самъ долженъ былъ потерпть отъ разразившагося бдствія. Униженіе было бы слишкомъ смертельно, еслибъ Себастьянъ лично объявилъ о предлагаемой имъ милостын. Онъ, какъ вс хозяева, выручалъ значительныя прибыли въ эту первую эпоху хлопчатобумажнаго голода. Его набитыя товаромъ кладовыя быстро освобождались по выгодной цн отъ накопившагося излишняго производства послднихъ лтъ, а невозможность получить хлопокъ, несомннно хранившійся въ изобиліи гд-то въ Манчестер или Ливерпул, дозволялъ ему прекратить работу на фабрик, а, слдовательно, платитъ жалованье рабочимъ. Это первое время паники было исключительно тяжелымъ для однихъ рабочихъ, капиталисты еще только увеличивали свои барыши. Однако, всякаго дальнозоркаго фабриканта безпокоила мысль о судьб своихъ рабочихъ, ловкихъ, искусныхъ, знающихъ, умлыхъ, которые, однажды разсянные повсюду, пропали бы для него навки, такъ что, при открытіи снова работъ, онъ нигд не нашелъ бы равныхъ имъ рукъ. Этотъ вопросъ о сохраненіи рабочихъ и объ оказаніи имъ помощи въ такой форм, которая не слишкомъ унижала бы и развращала ихъ, составлялъ самую тяжелую заботу всхъ благонамренныхъ хозяевъ и общественныхъ людей Англіи. Эта задача, надо сознаться, была благородно разршена всей страной.

Однако, въ это время, хотя хлопчатобумажный голодъ быстро распространился и каждую недлю закрывалось все большее и большее число фабрикъ, еще не была пущена въ ходъ организованная система помощи голодающимъ, эта гигантская машина, ничего равнаго которой свтъ еще никогда не видалъ. Но Себастьянъ Малори, посл долгихъ совщаній съ мистеромъ Сутклифомъ, ршилъ, по крайней мр, въ настоящую минуту, самъ, личными средствами, оказать помощь своимъ рабочимъ, и слдствіемъ этого была бумага, которую прочелъ Вильсонъ.

Рабочіе разошлись. Мэри Гейвудъ, замтивъ брата у наружныхъ воротъ, подошла къ нему и вопросительно взглянула на него. Но въ ту же минуту ея взглядъ принялъ выраженіе ужаса. Майльсъ былъ блденъ, какъ мертвецъ, губы его были стиснуты, глаза метали молніи. Слова замерли на устахъ бдной двушки.

— Ступай домой, сказалъ онъ такъ тихо и спокойно, что ея сердце немного успокоилось: — у меня есть еще дло здсь, но я вскор приду.

Она молча повиновалась, а Майльсъ остался ждать у воротъ, пока ушли вс рабочіе, и въ контор остался одинъ Вильсонъ. Тогда онъ быстро направился въ столь хорошо знакомую ему комнату. Твердая, суровая ршимость воодушевляла все его существо.

— Это вы, Майльсъ, сказалъ Вильсонъ, поднимая голову отъ конторки:-что вамъ надо?

— Я пришелъ заявить, чтобы вычеркнули въ книгахъ мое имя и имя моей сестры. Мы не хотимъ боле работать на этой фабрик.

— Пустяки. Это только временная пріостановка работъ. Времена поправятся, хотя теперь они и кажутся мрачными. Къ тому же Малори не скоро лопнетъ.

— Я никогда не буду работать боле на этой фабрик, ни я, ни Мэри, повторилъ твердо Майльсъ:— пожалуйста, вычеркните наши имена изъ списка рабочихъ и помните, Вильсонъ, что если кто-нибудь придетъ ко мн въ домъ съ милостыней отъ имени моего хозяина, то я выгоню его въ шею.

— Вы съ ума сошли, Майльсъ! воскликнулъ Вильсонъ:— вы не обдумали здраво то, что говорите. Какъ вы продержитесь безъ помощи? И еще въ виду такого благороднаго…

— Сдлайте то, что я васъ прошу, и не забудьте моихъ словъ. Я всегда держу свое общаніе.

И, повернувшись, онъ ушелъ изъ конторы. Вильсонъ посмотрлъ въ слдъ этому гордому юнош, смертельная блдность котораго и мрачное отчаяніе, блествшее въ его глазахъ, произвели на него самое грустное впечатлніе. Потомъ онъ покачалъ головой и промолвилъ:

— Не хорошо, голубчикъ! вдь придется же теб смирить свою буйную голову, такъ не лучше ли сдлать это сразу, не перенося страшныхъ лишеній?

Между тмъ, Майльсъ направился домой. Ему теперь дышалось гораздо свободне и тнь румянца показалась на его щекахъ. Если теперь онъ встртитъ Себастьяна Малори, то въ прав бросить на него какой угодно вызывающій взглядъ злобы и ненависти. Онъ чувствовалъ какую-то странную отраду въ сознаніи, что хотя лишь нсколько фунтовъ стерлинговъ отдляли ею отъ нищеты, но онъ не завислъ отъ Малори.

Придя домой, онъ нашелъ кухню пустой и обдъ, далеко не столь обильный, какъ прежде, не готовымъ, хотя столъ былъ, по старому, чисто накрытъ. Онъ слъ мрачный, съ насупленными бровями, и сталъ ждать. Вскор Мэри сошла внизъ, очень грустная. На глазахъ ея не было слезъ, но что-то говорило въ нихъ объ искреннемъ гор.

— Гд же Эдмундъ?

— Эдмундъ въ постели, Майльсъ.

— Въ постели! произнесъ онъ, видимо удивляясь: — что съ нимъ?

— Да онъ плохъ уже шесть недль. Я не знаю, что именно съ нимъ, Докторъ говоритъ, что у него изнурительная горячка.

— Докторъ? повторилъ онъ съ еще большимъ изумленіемъ:— что это все значитъ, Молли?

— О, Майльсъ! еслибы ты не былъ такъ задумчивъ все это время, то, конечно, замтилъ бы, что бдный Эдмундъ совсмъ пропадаетъ.

Она не могла окончить своихъ словъ и упала на стулъ, закрывъ лицо руками. Майльсъ посмотрлъ на нее съ испугомъ. Тысячи мелочей теперь воскресли въ его памяти: озабоченный видъ Мэри, пунцовыя щеки Эдмунда, его молчаливость… и онъ ничего не замчалъ, дикій уродъ!

— Сегодня онъ такъ слабъ, что не можетъ сидть, продолжала Мэри: — и я боюсь, что онъ никогда уже боле не поправится.

Съ этими словами она встала и начала подавать обдъ, хотя, въ сущности, ни одинъ изъ нихъ не имлъ никакого аппетита.

— Когда Вильсонъ прочелъ, что фабрика закроется въ пятницу, то сердце у меня повернулось, сказала она, думая развлечь брата:— но при послднихъ его словахъ, я едва не прыгнула отъ радости. Мистеръ Малори долженъ быть прекрасный человкъ, и нашъ Эдмундъ теперь не умретъ съ голода.

— Мэри! воскликнулъ онъ, вскакивая съ мста, и такимъ страннымъ голосомъ, что она взглянула на него и увидла, какъ и у воротъ фабрики, то же смертельно блдное лицо и т же сверкавшіе ненавистью глаза:— никогда не называй при мн имени этого человка! прибавилъ онъ, подходя къ ней и схватывая ее за руку: — я веллъ Вильсону вычеркнуть мое имя и твое изъ списка рабочихъ и сказалъ, что вытолкаю въ шею всякаго, кто вздумаетъ предложить мн милостыню. Я умру, какъ собака, прежде чмъ возьму отъ него кусокъ хлба или позволю кому-нибудь изъ своихъ воспользоваться его милостями.

— Это даже… начала Мэри, но Майльсъ перебилъ ее.

— Молли, я отъ тебя этого не ожидалъ. Разв ты не понимаешь, что означаетъ эта хозяйская милость? Вдь это значитъ, что мы, семьсотъ рабочихъ, будемъ, какъ нищіе, питаться его милостыней и ничего не работать, въ замнъ получаемыхъ денегъ. У тебя умъ помутился отъ излишнихъ заботъ, иначе ты никогда не согласилась бы на такое униженіе.

— Но чмъ же мы будемъ жить? спросила Мэри, которая понимала только, что они были рабочіе на фабрик мистера Малори и что онъ, какъ великодушный хозяинъ, цня своихъ рабочихъ, хотлъ имъ помочь въ теперешнемъ несчастномъ ихъ положеніи: — ты всегда былъ противъ хозяина, но если намъ грозитъ голодная смерть, то что же намъ длать?

Ни Мэри, ни Майльсъ, здсь кстати замтить, не упоминали о своей матери или о возможности получить отъ нея помощь. Поздне, въ самые черные дни хлопчатобумажнаго голода, Мэри отправилась къ матери и объяснила ей, въ какомъ отчаянномъ положеніи они находились. Мистрисъ Гойлъ сухо отвчала, что вс ея деньги положены въ торговое дло ея мужа, и что она не иметъ ни малйшаго надъ ними контроля. Это было справедливо: она совершенно отдала свое маленькое состояніе мужу и когда въ 1863 г. мистрисъ Гойлъ умерла отъ неожиданной, быстро унесшей ее въ могилу болзни, оно навсегда перешло въ его руки.

— Мы еще не умираемъ съ голода, отвчалъ Майльсъ на послднее замчаніе сестры:— у меня отложено фунтовъ десять, да и у тебя есть кое-что. Конечно, мы думали сберечь эти деньги, но теперь всмъ рабочимъ придется употребить отложенные на черный день гроши.

— Э! голубчикъ, отвчала Мэри съ грустнымъ смущеніемъ: — у меня была такая бездлица, и я все издержала на необходимыя покупки для Эдмунда, по приказанію доктора. Я ничего теб не говорила, видя, что ты чмъ-то очень озабоченъ. У меня осталось лишь нсколько шиллинговъ.

Онъ выпустилъ ея руку и отвернулся. Такъ вотъ что ему предстояло: лечить больного брата, содержать сестру и платить за наемъ дома, а на все это у него было десять фунтовъ стерлинговъ и нсколько шиллинговъ. Несмотря на все его мужество и силу воли, онъ печально задумался, мрачная дйствительность его давила.

— Я подумаю обо всемъ этомъ, Мэри, сказалъ онъ наконецъ: — десяти фунтовъ намъ хватитъ на долго, ты такая славная, экономная хозяйка.

Мэри ничего не отвтила. Она знала очень хорошо, какъ быстро исчезнутъ эти десять фунтовъ при болзни Эдмунда, и правильное, еженедльное пособіе, отъ котораго гордо отказался Майльсъ, казалось ей теперь положительнымъ богатствомъ.

— Майльсъ, произнесла она посл продолжительнаго молчанія:— у тебя, можетъ быть, есть причина сердиться на хозяина, но я ничего не имю противъ него. Я, право, не понимаю, почему мн не принять отъ него пособія ради Эдмунда. Теб объ этомъ не надо и знать.

— Мэри! началъ молодой работникъ съ жаромъ, но въ то же мгновенье одумался, поборолъ свой гнвный пылъ и, вполн сознавая, что не имлъ никакого права изъ своего личнаго каприза лишать куска хлба больного брата и добрую, любящую двушку, готовую на всякую жертву для него, онъ спокойно прибавилъ:— я объ этомъ не подумалъ. Ты права, Молли. Бери пособіе, мн будетъ это очень горько, но пришли такія тяжелыя времена, что намъ придется многое перенести. Я же, съ своей стороны, найду работу… быть можетъ, и вдали отсюда. Ухать мн всего лучше. Я очень глупо длаю, что остаюсь.

Эти слова, произнесенныя съ стиснутыми зубами и блднымъ лицомъ, обдали холодомъ Мэри. Она не понимала ихъ, но чувствовала, что ей грозило какое-то страшное несчастье. Она пристально посмотрла на брата, во всей его фигур было что-то странное.

— Шш! Шш! воскликнула она, бросаясь къ нему на шею и горячо цлуя его: — ты не долженъ такъ говорить. Я скоре умру какъ собака, чмъ возьму грошъ у человка, котораго ты не любишь. Я вдь только потому теб противорчила, что не знаю, какъ свести концы съ концами въ это трудное время, особливо при болзни бднаго брата. Но, пожалуйста, не говори никогда, что ты удешь отсюда.

Она полуулыбалась и полуплакала. Майльсъ какъ бы растаялъ подъ ея поцлуями, и, обнявъ ее, сталъ цловать ея шелковистые волосы. Онъ говорилъ себ, что вотъ настоящая любовь и что онъ дуракъ, если убивается ради женщины, которая никогда его не полюбитъ.

— Не принимай такъ къ сердцу моихъ словъ, милая Молли, сказалъ онъ: — поступай, какъ ты думаешь лучше и не говори мн объ этомъ ни слова. У меня есть причина, по которой я никогда не приму ни гроша отъ Малори! кусокъ его хлба застрялъ бы въ моемъ горл.

— Разв онъ тебя чмъ нибудь обидлъ?

— Нтъ, онъ мн не желаетъ зла, но такъ уже сложились обстоятельства, Молли. Однако, обдъ совсмъ холодный. А потомъ я пойду на верхъ и посижу съ бднымъ Недомъ.

Передъ ними открывалась мрачная, безнадежная будущность, но посл этого разговора у нихъ было какъ-то легче на сердц и они чувствовали боле силъ для преодолнія преградъ.

II.
Три года тому назадъ.

Вечеромъ въ этотъ памятный день, Себастьянъ Малори, мистеръ Сутклифъ и Вильсонъ имли продолжительное совщаніе о принятіи необходимыхъ мръ для сохраненія порядка и лучшей, наиболе справедливой раздачи пособій. Среди этихъ разсужденій, Себастьянъ спросилъ, сколькимъ рабочимъ надо было выдавать пособіе. Вильсонъ прежде, чмъ отвтить, просмотрлъ длинный списокъ именъ и адресовъ.

— Всхъ рабочихъ рукъ, сэръ, семьсотъ тридцать, сказалъ онъ:— но намъ придется имть дло только съ главами семействъ. Около дюжины не будутъ нуждаться въ помощи, а четверо уже вычеркнули въ нашихъ книгахъ свои имена.

— Кто это?

— Ткачъ Франкъ Митчель: у него братъ въ Канад, узнавъ объ остановк работы, онъ тотчасъ ршился хать къ брату, который уже давно зоветъ его на свою ферму и даже прислалъ деньги на проздъ, потомъ Майльсъ и Мэри Гейвудъ…

— Эти почему? спросилъ поспшно Себастьянъ.

— Ну, сэръ, Майльсу Гейвуду слишкомъ тяжело принимать отъ кого бы то ни было пособіе. Онъ ужасно гордъ и не хотлъ слушать моихъ совтовъ.

— Объяснилъ онъ чмъ-нибудь свой отказъ?

— Нтъ, сэръ. Онъ мн никогда не объясняетъ своихъ дйствій.

— Онъ въ числ моихъ арендаторовъ?

— Нтъ, сэръ. Онъ живетъ на Городскомъ пол, No 16.

— А, хорошо, отвчалъ Себастьянъ и продолжалъ свои занятія.

Въ тотъ же самый вечеръ, но гораздо поздне, Себастьянъ Малори отправился въ Стонгэтъ и засталъ Адріенну одну за фортепіано. Увидавъ его, она встала, лицо ея было блдно, а глаза грустны.

— Я надюсь, что вы въ добромъ настроеніи духа, сказалъ молодой человкъ:— потому что я пришелъ къ вамъ съ просьбой.

— Я очень рада, если могу вамъ быть въ чемъ-нибудь полезной.

— Вы слышали, что мы съ пятницы прекращаемъ работу.

— Прекращаете работу! Что же будетъ… съ бдными рабочими?

— Я думалъ… началъ Себастьянъ, но закусилъ губу.

Онъ не хотлъ хвастаться передъ нею своимъ великодушіемъ и перемнилъ тотчасъ дрожавшую на его губахъ фразу.

— Я посовтовался съ моимъ управляющимъ, мистеромъ Сутклифомъ и мы ршили, что всего благоразумне мн самому выдавать пособіе моимъ рабочимъ, по крайней мр, на время.

— Вы оставите на фабрик всхъ рабочихъ? спросила съ жаромъ молодая двушка.

— Это лучшій и самый дешевый выходъ изъ теперешняго затруднительнаго положенія, отвчалъ онъ:— и я хотлъ васъ попросить…

— Это хорошо, это великодушно и я очень рада, что вы на это ршились! воскликнула она, съ сверкающими глазами, и посмотрла на него пристальне, чмъ въ продолженіи многихъ недль, хотя все-таки взглядъ ея не выражалъ полнаго довольства.

Себастьянъ не часто терялъ голову, но теперь онъ покраснлъ отъ смущенія и удовольствія.

— Я очень радъ, что вы одобряете нашъ планъ, промолвилъ онъ.

— Я вполн одобряю. Это будетъ такой прекрасный примръ.

— Примръ! ахъ, да! Но вернемся къ моей просьб. Сутклифь полагаетъ, что нельзя допустить, чтобы рабочіе оставались праздными, и мы ршили открыть дв школы, одну для мужчинъ и мальчиковъ, а другую для женщинъ и двочекъ. Во глав каждой изъ нихъ надо поставить разумную, энергичную личность. Не возьмете ли вы въ свое завдываніе женскую школу?

— Но мистрисъ Малори… Можетъ быть, она захочетъ…

— Нтъ. Она не приметъ въ дл никакого участія, кром пожертвованія денегъ. Она, кажется, не одобряетъ моей ршимости и хочетъ держаться въ сторон. Вы отлично справились бы съ этимъ дломъ, конечно, если мистеръ Блиссетъ можетъ уступить васъ на время для этого благодянія. Я знаю, что вы были бы отличной начальницей школы, и вотъ почему я обратился къ вамъ съ этой просьбой.

— Если дядя не будетъ имть ничего противъ, я согласна, отвчала Адріенна своимъ обычнымъ тономъ, т. е. нсколько сухо и отрывисто.

— Это не будетъ игра, продолжалъ Себастьянъ, посл минутнаго молчанія, во время котораго онъ тщетно старался понять, почему Адріенна была съ нимъ такъ сдержанна, словно ихъ раздляла бздна: — вамъ придется тяжело работать. Если же работы будетъ слишкомъ много…

— Нтъ, у меня хватитъ силъ, отвчала молодая двушка и въ глазахъ ея неожиданно показалось живое выраженіе, но что именно они выражали, онъ не могъ сказать:— мн нужна такая работа, тяжелая, всепоглощающая. Но что придется мн длать? У васъ есть помщеніе для школы и учителя?

— Я хочу отдлить часть кладовой и поставлю тамъ скамейки. Это недолго устроить. Что же касается до учителей, то я думалъ, что нкоторыя изъ молодыхъ женщинъ, наиболе образованныя, могли бы преподавать, а потомъ… вы знаете миссъ Спенслей?

— Нтъ, отвчала Адріенна, покраснвъ.

— Она говоритъ, что любитъ трудъ и чувствуетъ въ немъ потребность, и я убжденъ, что она положитъ всю свою душу въ такое истинно благое дло. Но, можетъ быть, вы не желали бы знакомиться съ нею?

Адріенна задумалась. Могла ли она распространять свое презрніе къ Фредрику Спенслею на всхъ его родственниковъ и мшать успху самаго дла изъ личныхъ антипатій?

— Нтъ, сказала она:— если вы думаете, что помощь миссъ Спенслей будетъ полезна, то я съ удовольствіемъ буду работать съ нею.

— Конечно, вы будете главою, и этимъ устранятся вс затрудненія.

— Если вы мн дадите списокъ именъ и адресовъ рабочихъ, сказала Адріенна:— то я пойду сама къ нимъ и увижу, что можно сдлать. Вроятно, Мэри Гейвудъ сообщитъ мн свденія о многихъ изъ нихъ.

— Да, кстати! Майльсъ Гейвудъ, по той или другой причин, отказался отъ всякаго пособія. Онъ вычеркнулъ свое имя и имя сестры изъ списка моихъ рабочихъ и гордо удалился съ фабрики.

Говоря это, онъ бросилъ на Адріенну проницательный взглядъ. Она вспыхнула, встртивъ его взглядъ, встала и, молча подойдя къ камину, стала поворачивать уголь.

— Позвольте, я распоряжусь съ каминомъ, сказалъ учтиво Себастьянъ, взявъ изъ ея рукъ кочергу, и, замтивъ на ея лиц сильное волненіе, прибавилъ съ сердцемъ: — не правда ли, это очень глупо? Онъ слишкомъ молодъ, чтобъ имть сбереженный капиталъ, а работы теперь достать негд.

— Онъ прекрасно поступилъ, сказала Адріенна, смотря прямо въ глаза молодому человку.

— Прекрасно? повторилъ онъ съ изумленіемъ, и приподнятая имъ въ эту минуту кочерга такъ и осталась въ воздух.

— Да, и я ему за это благодарна. Еслибъ онъ смиренно принялъ милостыню отъ васъ или отъ кого бы то ни было… то я ему этого никогда не простила бы.

— Можетъ быть, онъ это и зналъ, промолвилъ Себастьянъ самымъ мягкимъ тономъ и спокойно положилъ кочергу на мсто.

— Онъ не могъ это знать, отвчала поспшно Адріенна:— я съ нимъ не говорила уже нсколько недль. А еслибъ я и говорила… еслибъ онъ и зналъ…

— Онъ все же могъ это знать, перебилъ ее Себастьянъ.— Подумали ли вы серьзно объ этомъ вопрос, миссъ Блиссетъ? Я знаю, что Гейвудъ вашъ другъ…

— Да, онъ мой другъ и большой, отвчала Адріенна ршительно.

Хладнокровный, наблюдательный глазъ Себастьяна примтилъ и неожиданный румянецъ на блдныхъ щекахъ, и блескъ глазъ, словно она собиралась съ силами, чтобъ встртить какую-то опасность.

— Вы должны очень осторожно пользоваться своимъ вліяніемъ на него, сказалъ Себастьянъ.

— Я не имю на него никакого вліянія. У него слишкомъ много характера и силы воли, чтобъ на него могла имть вліяніе такая двчонка, какъ я.

Себастьянъ саркастически улыбнулся.

— Извините, но я думаю, что вы не совсмъ правы. Я убжденъ, что вы вліяете на него, и потому хорошо ли съ вашей стороны поддерживать въ немъ чувства, противорчащія его интересамъ?

— Его прямой интересъ не брать милостыни. Мистеръ Малори! страшно подумать, чтобъ Майльсъ Гейвудъ былъ принужденъ просить милостыню. Мысль объ этомъ переворачиваетъ мое сердце, но я уврена, что онъ никогда до этого не дойдетъ. Бдный! какъ я его сожалю!

— Рано или поздно, а этимъ кончится. Но вы говорите обо мн такимъ тономъ, словно я поступилъ съ нимъ, какъ богачи, высокомрно бросающіе мдный грошъ бдняку и хвалящіеся своимъ благодяніемъ. Неужели вы думаете, что я на это способенъ?

Эти слова Себастьянъ, обыкновенно столь спокойный и тихій, произнесъ съ глубокой горечью и оживленіемъ.

— Нтъ, я этого ни мало не думала, отвчала Адріенна, все еще замтно взволнованная: — я не такъ несправедлива. Но я очень, очень рада, что онъ отказался отъ всякой милости. Я надюсь, что онъ найдетъ себ какую-нибудь другую работу. Я даже надюсь, что теперешнее бдственное положеніе послужитъ ему на пользу, заставя его взяться за какое-нибудь занятіе, боле достойное, чмъ ручной трудъ на фабрик, хотя бы и на вашей, прибавила молодая двушка съ улыбкой.

— Конечно, онъ могъ бы занять гораздо высшее мсто. Вы были бы рады, еслибъ ему доставили такое мсто?

— Да, очень.

— Даже еслибъ для этого ему пришлось ухать отъ своихъ друзей и изъ своего родного города? продолжалъ Себастьянъ иронически.

— Д…даже и въ этомъ случа.

— Ну… можетъ быть… ваше желаніе и исполнится.

Весь этотъ разговоръ далеко не удовлетворялъ Себастьяна. Мсяцъ тому назадъ, онъ нисколько не предполагалъ, чтобъ Майльсъ Гейвудъ занялъ въ его мысляхъ и заботахъ такое преобладающее мсто. Онъ перемнилъ разговоръ и, поршивъ съ Адріенной нкоторые практическіе вопросы относительно школы, удалился. Но, выходя изъ Стонгэта, онъ былъ вполн убжденъ, что Майльсъ Гейвудъ былъ его могущественный соперникъ и это убжденіе возбудило въ немъ совершенно новое, чуждое для него чувство. Во всю свою жизнь онъ привыкъ спокойно ршать всякой вопросъ и потомъ такъ же спокойно исполнять свое ршеніе. Но теперь, къ его величайшему изумленію, онъ колебался между увренностью и сомнніемъ. Возвращаясь домой отъ Адріенны, онъ вспоминалъ всю исторію своей любви къ этой молодой двушк, и впервые спросилъ себя съ недоумніемъ, чмъ окончится эта исторія.

Три года прошло съ тхъ поръ, какъ онъ съ нею познакомился. Въ Кобленц былъ концертъ, исключительно посвященный классической музык. Адріанъ Блиссетъ игралъ на скрипк, а его дочь на фортепіано, и Себастьянъ находился въ числ немногочисленныхъ слушателей, потому что обитатели Кобленца не отличаются особымъ пристрастіемъ къ классической музык. Быть можетъ, по причин ихъ малочисленности, слушатели тмъ сочувственне отнеслись къ концерту и его исполнителямъ, по крайней мр, Себастьянъ Малори просидлъ два съ половиной часа, ни мало не скучая, и мысль уйти не пришла ему даже въ голову. По окончаніи концерта, онъ подошелъ къ двери маленькой комнаты, куда удалились артисты, и постучался, ему сказали войти. Извиняясь за безпокойство и назвавъ себя по имени, онъ выразилъ желаніе узнать, справедливо ли было его подозрніе, что нкоторыя изъ сыгранныхъ пьесъ сочиненіе самого ихъ исполнителя, хотя въ программ этого и не упомянуто. Онъ былъ правъ и, такъ какъ эти пьесы показались ему очень интересными по какой-то оригинальной, дикой красот, то онъ вступилъ по этому предмету въ продолжительный разговоръ съ мистеромъ Блиссетомъ, которому онъ очень понравился своей, повидимому, искренной любовью къ музык.

Такъ началось это знакомство. Музыкантъ, всегда очень мрачный и несообщительный, былъ необыкнованно любезенъ и откровененъ съ Себастьяномъ. Онъ позволилъ Себастьяну навщать его и дочь. Адріенна сыграла ему нсколько пьесъ, онъ разговорился съ нею и нашелъ ее прелестной.

Изъ Кобленца они отправились въ Вецларъ въ тщетной надежд найти тамъ боле многочисленныхъ слушателей, а слдовательно и большій матеріальный успхъ. Однако, предполагаемый концертъ не состоялся, но за то случилось кое-что другое, Себастьянъ Малори послдовалъ за ними и провелъ цлую недлю въ обществ Адріенны. Они катались въ лодк по тихой, сонной рк среди луговъ и рощей, взлзали на колокольню стараго собора, откуда открывался великолпный видъ, и сидли не разъ на городской стн, надъ Гтевскимъ колодцемъ, смотря какъ двушки приходили за водою.

— Мн кажется, я вижу, какъ Германъ подходитъ къ Дороте и помогаетъ ей нести кувшинъ съ водою, сказала однажды Адріенна, погруженная въ поэтическія мечтанія.

— И я такъ же вижу, отвчалъ Себастьянъ, но въ сущности онъ видлъ совершенно иное и смотрлъ не на колодезь, а на молодую двушку.

Съ каждымъ днемъ онъ все боле и боле влюблялся въ нее. Она была блестящей жемчужиной въ плохой оправ. Ея нжность, благородное достоинство среди лишеній и горя, ея мужество въ борьб съ жизнью возбуждали въ немъ искреннее уваженіе. Случайные проблески веселаго юмора, доказывавшіе, чмъ бы она могла быть, еслибъ солнце счастья пригрло ее своими лучами, ея умъ, граціозность, независимость и гордое, спокойное обращеніе съ нимъ, какъ съ равнымъ, словно она не знала его богатства и положенія въ свт — все это приводило его въ восторгъ, и недля, проведенная имъ въ Вецлар, запечатллась въ его памяти, какъ самая свтлая страница въ его жизни. Однажды утромъ, придя къ Адріенн, онъ засталъ ее очень встревоженной. Она была одна и, посл долгихъ просьбъ, разсказала ему о своемъ гор. Одинъ изъ кредиторовъ ея отца очень тснилъ ихъ требованіемъ платежа по векселю, срокъ котораго уже давно вышелъ. Но не это одно обстоятельство привело ее въ отчаяніе, а, главное, мрачное настроеніе отца, онъ говорилъ, что лучше освободиться отъ жизни, когда она даетъ лишь страданія и лишенія. Онъ заперся въ свою комнату и не хотлъ ни видть ее, ни говорить съ нею. Это очень ее пугало и Себастьянъ видлъ впервые, что обычное мужество покинуло ее.

— Что мн длать? спрашивала она, ломая себ руки и смотря на него полными слезъ глазами.

— Предоставьте это мн, миссъ Блиссеть, я все устрою, отвчалъ онъ и, взявъ ее за руку, посмотрлъ ей прямо въ глаза, съ такимъ глубокимъ чувствомъ, что она еще боле смутилась.

Онъ всталъ и пошелъ къ мистеру Блиссету. Дло устроилось очень просто. Себастьянъ просилъ, чтобы мистеръ Блиссетъ взялъ у него въ займы триста талеровъ, которые ему были необходимы, и музыкантъ легко на это согласился, говоря, что онъ лучше желалъ быть должникомъ порядочнаго человка, чмъ ростовщика. Черезъ нсколько минутъ, Себастьянъ возвратился къ Адріенн и сказалъ, что все благополучно кончено.

Слезы брызнули у нея изъ глазъ, но, тотчасъ поборовъ свое волненіе, она промолвила:

— Нтъ ничего на свт, чего бы я для васъ не сдлала.

— Такъ пойдемте покататься въ лодк, отвчалъ онъ.

Они отправились на живописный берегъ Лана и только деликатность удержала молодого человка, во время этой прогулки, сдлать предложеніе. Но онъ ршился отложить это не на долго и на слдующій же день объясниться съ ея отцомъ.

Дйствительно, на другое утро, онъ пошелъ съ этой цлью въ квартиру музыканта, но хозяйка встртила его словами:

— Они ухали съ первымъ поздомъ. Вчера ночью старикъ говорилъ очень сердито съ своей дочерью. Она плакала и я слышала, какъ она промолвила: ‘Это будетъ такъ неблагодарно’. Но ея отецъ возражалъ, что онъ не можетъ перенести такого бремени и что необходимо ухать. Потомъ они уложились и были таковы.

— Куда они похали? спросилъ Себастьянъ, пораженный, какъ громомъ.

— Почемъ я знаю. По всей вроятности, въ Франкфуртъ, потому что утренній поздъ идетъ прямо туда, но говорятъ, что изъ Франкфурта можно хать куда угодно, даже въ Африку.

Себастьянъ былъ убжденъ, что причиной этого неожиданнаго отъзда была не Адріенна, а болзненная гордость ея отца, который не могъ переносить общество человка, оказавшаго ему благодяніе. Онъ тотчасъ отправился въ слдъ за ними, но вс его поиски ни къ чему не привели. Старый музыкантъ и его дочь исчезли.

Однако, любовь молодого человка нисколько не уменьшилась отъ этой насильственной разлуки, напротивъ, она стала только глубже и сильне. Вполн убжденный, что только она одна на свт могла составить его счастье, онъ не сомнвался, что рано или поздно она будетъ его женою и ждалъ терпливо этой радостной минуты. Адріенна была для него идеаломъ женщины, нжной, искренней, безупречной, умной, скромной, очаровательной.

Въ подобномъ настроеніи онъ возвратился домой, гд его ожидали не очень удовлетворительныя отношенія къ матери, заботы о своихъ рабочихъ, по случаю хлопчатобумажнаго голода, знакомство съ Еленой Спенслей, и неожиданная встрча съ Адріенной Блиссетъ, которая, конечно, еще боле усилила его убжденіе, что она вскор будетъ его женою. Рядомъ съ Еленой, Адріенна казалась фіалкой подл розы. Елена была блестящей красавицей, но она представляла полнйшій контрастъ со всмъ, что въ теченіи трехъ лтъ онъ считалъ самымъ прелестнымъ и достойнымъ уваженія въ женщин. Однако, онъ все-таки думалъ объ Елен. Она была моложе Адріенны, мене образована, отличалась дикимъ пыломъ, пристрастными мнніями, вспыльчивой натурой.

— Но она очаровательна, говорилъ самъ себ Себастьянъ и тотчасъ прибавлялъ наивно:— вотъ Гюгъ въ восторг отъ нея и это понятно, онъ молодъ и не любилъ въ теченіи трехъ лтъ Адріенны Блиссетъ.

Увидавъ Адріенну въ Стонгэт, Себастьянъ ршился сдлать ей предложеніе, но никакъ не могъ найти для этого удобной минуты. Онъ никакъ не могъ себ объяснить, почему, оставаясь часто наедин съ молодой двушкой, которая обходилась съ нимъ очень мило, радушно и любезно, онъ не чувствовалъ въ себ достаточно смлости, чтобы затронуть вопросъ, отъ котораго зависло счастіе всей его жизни. Адріенна его ставила въ тупикъ. И, однако, онъ готовъ былъ поклясться, что нкогда она его любила. Теперь же ему казалось, что между ними всегда стояло красивое, смуглое лицо Майльса Гейвуда, хотя въ тотъ единственный разъ, когда Себастьянъ видлъ ихъ вмст, Майльсъ далеко не походилъ на счастливаго влюбленнаго. Нтъ, онъ ршительно ждалъ только удобнаго случая для объясненія своей любви, и мысль о сверкающихъ глазахъ Адріенны и о рзкомъ поступк Майльса не выходила у него теперь изъ головы.

III.
Попытка Себастьяна.

На слдующій день, въ восемь часовъ вечера, Мэри Гейвудъ и Эдмундъ сидли въ своей кухн. Бдному больному было легче, лихорадка какъ бы ослабла, Майльсъ снесъ его на рукахъ внизъ, и онъ теперь лежалъ на своемъ обычномъ мст, на ситцевомъ диван подъ окномъ. Его лицо, однако, такъ исхудало и было такъ блдно, что онъ казался восковой куклой, а подъ глазами виднлись большіе черные круги. Его почти прозрачныя руки лежали неподвижно на прикрывавшемъ его плэд и книга, которую онъ еще не начиналъ читать, валялась на его колняхъ. Мэри постаралась придать кухн веселый видъ, чтобъ Эдмундъ не заподозрилъ, какія лишенія они должны были претерпвать для доставленія ему всего, что прописывалъ докторъ. Конечно, огонь подъ очагомъ былъ не такъ великъ, какъ въ прежнія времена, и въ шкапу хранилось мало провизіи, но все въ кухн было чисто и опрятно.

— Мэри, отчего миссъ Блиссетъ никогда боле къ намъ не ходитъ? спросилъ неожиданно Эдмундъ.

— Да, она давно уже здсь не была, вроятно, у нея много занятій, отвчала Мэри.

— Я не могу понять, отчего она прекратила свои посщенія. Мн очень хотлось бы ее видть. А куда пошелъ Майльсъ?

— Въ библіотеку. Я рада, что онъ туда ходитъ. Многіе изъ рабочихъ шляются цлый день, словно не зная, что съ собой длать. Право, я боюсь, что эта праздность кончится какой-нибудь бдой.

Въ эту минуту послышался стукъ въ парадную дверь. Мэри поспшила ее отворить и, такъ какъ на улиц было темно, а она вышла изъ свтлой комнаты, то не могла сразу признать фигуру, стоявшую на крыльц.

— Здсь живетъ Майльсъ Гейвудъ? спросилъ голосъ, который она гд-то слышала и нашла очень пріятнымъ.

— Да, только его нтъ дома.

— Очень жаль. А я думалъ, что наврное застану его вечеромъ. Онъ, можетъ быть, скоро вернется.

— Неугодно ли вамъ взойти и минутку подождать. Онъ, вроятно, сейчасъ придетъ. Вы, кажется, мистеръ Малори?

— Да. Мн очень нужно его видть.

Мэри приняла гостя изъ одного чувства гостепріимства, и, зная недоброжелательство Майльса къ нему, надялась, что молодой работникъ долго не вернется, а хозяинъ, посидвъ немного, уйдетъ.

По правиламъ этикета, надо было бы провести столь знатнаго гостя въ гостинную, но Мэри вспомнила, что тамъ не было огня въ камин, и что часть мебели была продана, а потому пошла съ нимъ прямо въ кухню.

— Я надюсь, что я вамъ не помшалъ, произнесъ Себастьянъ очень любезно.

— О, нтъ! сдлайте одолженіе, садитесь, отвчала какъ можно радушне молодая двушка:— мы сидли одни съ Нэдомъ и болтали. Вотъ Нэдъ, сэръ. Вы его, кажется, еще не видали?

Эдмундъ не зналъ о ненависти Майльса къ его хозяину, а только слыхалъ его презрительное о немъ мнніе, какъ о модномъ франт, непригодномъ для такого рабочаго города, какъ Тансопъ. Отличаясь врожденной склонностью къ красот и изяществу, бдный больной съ восхищеніемъ смотрлъ на красиваго, блестящаго и изящнаго молодого человка, который съ любезной улыбкой протянулъ ему руку, говоря:

— Вы, кажется, больны?

— Я былъ боленъ, но теперь мн лучше.

— Вы, вроятно, братъ и сестра Майльса Гейвуда? продолжалъ Себастьянъ.

— Да, отвчали въ одинъ голосъ молодые люди съ замтной гордостью.

— Вы, вроятно, знаете, сказалъ Себастьянъ, садясь на стулъ подл дивана и обращаясь къ Мэри:— что вашъ братъ вычеркнулъ изъ списка моихъ рабочихъ ваше и свое имя?

— Да, отвчала Мэри, покраснвъ отъ смущенія, а Эдмундъ, слыша объ этомъ теперь впервые, взглянулъ на сестру съ удивленіемъ.

— Это было ваше желаніе покинуть такъ неожиданно мою фабрику?

— Нтъ, я ничего не знала, Майльсъ самъ распорядился. Вроятно, онъ сдлалъ къ лучшему.

— Но вы, продолжалъ нжнымъ тономъ Себастьянъ: — разв вы ни за что не хотите принять въ такую критическую минуту маленькую помощь отъ… я не скажу отъ хозяина, вы здсь не любите это слово, но отъ нанимателя, которому, какъ мн извстно, вы такъ долго и хорошо служили. Подумайте объ этомъ серьзно. Вдь теперешнее бдствіе совершенно необыкновенное, и ни я, никто другой въ Тансоп не могли его предотвратить. Вдь нтъ никакого стыда…

— Я никогда этого не думала, отвчала Мэри, недоумвая, что могъ имть Майльсъ противъ такого хорошаго хозяина:— я заплакала отъ радости, услыхавъ ваше предложеніе о пособіи, но когда Майльсъ мн сказалъ…

— Но вдь онъ не запретилъ вамъ пользоваться?.. это было бы…

— О, нтъ! воскликнула Мэри:— нашъ Майльсъ не такой человкъ. Онъ лично не хочетъ взять отъ васъ ни гроша, мистеръ Малори, я, право, не знаю почему. Я видла по его лицу, что ему будетъ большое горе, если я и братъ будемъ сть чужой кусокъ хлба, однако онъ все-таки сказалъ мн: ‘Ты можешь, Молли, длать что хочешь, теперь настали такія тяжелыя времена’. Но голосъ его былъ такой печальный, словно онъ говорилъ: ‘Мн надо отрубить правую руку, подай топоръ’.

И она залилась слезами. Все ея существо дышало такой любовью и преданностью къ брату, что Себастьянъ не могъ этого не замтить.

— А! это боле на него походитъ, сказалъ онъ съ жаромъ:— я очень радъ, что ошибался. Но неужели ничего не можетъ васъ убдить согласиться на мое предложеніе? Вдь эта помощь такая бездлица, что, право, вы не хорошо длаете, отказываясь отъ нея. Подумайте о вашемъ больномъ брат. Онъ не можетъ переносить такъ легко лишенія, какъ вы и вашъ Майльсъ.

— Вы очень добры, о! вы очень добры! отвчала Мэри, смотря на него съ теплой благодарностью: — мы воздержимся отъ помощи до послдней крайности, но когда станетъ не въ терпежъ, то я обращусь къ вамъ. Вы правы, тутъ нтъ никакого стыда.

— Вы даете слово?

— Да.

— Благодарю васъ. Еслибъ теперь только вернулся вашъ братъ, то я…

Задняя дверь отворилась и послышались тяжелые шаги.

— Вотъ и онъ! воскликнула Мэри, но голосъ ея выражалъ скоре смущеніе, чмъ удовольствіе.

— Я очень радъ, сказалъ Себастьянъ: — по крайней мр, я самъ поговорю съ нимъ.

— Послушай, Молли, воскликнулъ Майльсъ, входя въ комнату, веселымъ тономъ, но онъ умолкъ и улыбка тотчасъ исчезла съ его лица, когда онъ увидлъ, кто сидлъ въ кухн.

Первое его побужденіе было сказать грубо: ‘На кой чортъ вы сюда пожаловали’, но чувство гостепріимства, присущее всякому ланкаширцу, остановило его, и онъ молча посмотрлъ на Себастьяна.

— Я надюсь, что вы не сочтете мое посщеніе неприличнымъ вторженіемъ въ вашу домашнюю жизнь, сказалъ Малори, очень любезно протягивая ему руку: — мн нужно съ вами поговорить, а ваша сестра была такъ добра, что позволила подождать васъ здсь.

Майльсъ не могъ не признать, что Себастьянъ поступилъ очень любезно, явившись самъ къ нему, а не пославъ за нимъ, какъ сдлалъ бы всякій хозяинъ на его мст, притомъ же Мэри сама пригласила его въ домъ. Въ виду всхъ этихъ обстоятельствъ, онъ не могъ не оказать ему обыкновенной учтивости.

— Не угодно ли вамъ ссть, сказалъ Майльсъ, пожавъ ему руку, пододвигая стулъ и самъ садясь рядомъ, съ спокойной, гордой осанкой: — вечеръ очень холодный и вы врно устали. Мы живемъ далеко отъ васъ.

— Благодарю васъ. Я пришелъ къ вамъ по длу, мистеръ Сутклкфъ сказалъ мн, что вы вычеркнули свое имя въ списк моихъ рабочихъ.

— Да, произнесъ Майльсъ, насупивъ брови.

— Не думайте, что меня побуждаетъ простое любопытство. Я спросилъ у мистера Сутклифа, есть ли у васъ другая работа, и онъ отвчалъ, что нтъ. Поэтому я заключилъ, что вы отказались по причин закрытія фабрики, не желая подучать пособія безъ соотвтственной работы. Правъ ли я?

— Да.

— Мн очень хорошо извстно, что работу, особливо выгодную работу, очень трудно найти въ теперешнія трудныя времена. Вы не скоро пріищете себ занятія, а я случайно знаю два мста, вполн для васъ пригодныя, и если вы желаете, то я похлопочу за васъ. Вотъ для чего я и пришелъ сюда.

— Вы очень добры, отвчалъ Майльсъ тмъ же безцвтнымъ, напряженнымъ тономъ:— благодарю васъ, но я не нуждаюсь ни въ чьей помощи.

Слова эти были сказаны такъ, что Себастьянъ не могъ распространяться дале о своемъ предложеніи. Но постоянно ощущаемое имъ въ присутствіи Майльса желаніе пріобрсть уваженіе и довріе молодого работника еще боле усилилось, когда онъ увидлъ въ немъ столько хорошихъ и благородныхъ чертъ, которыя имли особую цну въ его глазахъ. Себастьянъ въ тайн всегда жаждалъ быть любимымъ извстнаго рода лицами и пользоваться вліяніемъ на нихъ. Онъ чувствовалъ, что Майльсъ Гейвудъ, еслибъ полюбилъ кого-нибудь, то его любовь отличалась бы самой пламенной преданностью, и ему хотлось всей душой, чтобъ глаза молодого человка, обращаясь на него, не имли такого мрачнаго, недовольнаго выраженія, и чтобъ пожатіе его руки было дружескимъ, сердечнымъ.

Неужели Себастьянъ Малори, побдившій столько сердецъ женскихъ и мужскихъ, внушившій капризной, артистической натур Гюго самую горячую, преданнную любовь, видвшій нкогда въ глазахъ Адріенны Блиссетъ боле, чмъ благодарность, и сознававшій, что ему стоило только захотть, и гордая Елена будетъ у его ногъ — неужели онъ не съуметъ подчинить своему чарующему вліянію простого, необразованнаго рабочаго? Неужели вс его усилія окажутся тщетными и Майльсъ будетъ держать его всегда на почтительномъ разстояніи?

— Э, Майльсъ! подумай хорошенько, произнесла Мэри со слезами на глазахъ:— подумай, въ какомъ мы отчаянномъ положеніи. Я забочусь не о себ, а объ Эдмунд и о теб. Я не могу себ представить, чтобъ ты находился въ такомъ униженіи.

— Милая Молли, не мучь меня, отвчалъ Майлсъ съ упрекомъ.

Мэри замолчала и, сидя на своемъ кресл, тихо плакала.

Майльсъ отвернулся, чтобъ не видть ея горя.

— Я очень сожалю, сказалъ Себастьянъ, вставая:— что вы не хотите мн позволить сдлать для васъ что-нибудь, вы совершенно ошибаетесь, если считаете для себя униженіемъ принять подобную помощь.

— Я никогда этого не говорилъ, отвчалъ холодно Майльсъ.

— Вы не безъ самолюбія, продолжалъ Себастьянъ, уставляясь своими глазами на Майльса, щеки котораго покрылись румянцемъ, хотя голова была попрежнему опущена: — человкъ безъ самолюбія не стоитъ ни гроша. Еслибъ вы мн позволили, то я вамъ указалъ бы путь къ удовлетворенію вашего самолюбія. Конечно, тутъ потребовалась бы борьба, но вы одинъ изъ тхъ людей, которые именно созданы для борьбы, вы ее любите. Нсколько лтъ отсутствія изъ Англіи и тяжелой работы въ должности, вполн вамъ соотвтствующей, дали бы вамъ возможность вернуться потомъ сюда совершенно новымъ человкомъ, способнымъ достичь всего, чего бы вы желали. Не забывайте, что для человка мужественнаго и съ твердой волей нтъ ничего невозможнаго. Неужели васъ это не соблазняетъ? Или вы предпочитаете остаться въ Тансоп въ своемъ безъисходномъ положеніи безъ всякой надежды улучшить свою судьбу и судьбу вашихъ сотоварищей-рабочихъ? Я никакъ не могу этому поврить.

Почти безсознательно Себастьянъ сбросилъ съ себя свою обычную маску равнодушія и говорилъ съ жаромъ. Онъ подошелъ къ Майльсу и положилъ ему руку на плечо. Глаза ихъ встртились. Майльсъ былъ пораженъ до глубины сердца словами Себастьяна, которыя вполн согласовались съ его желаніями, еще боле усиленными его любовью и сознаніемъ ея неосуществимости. Ухать изъ Тансопа и получить занятіе, которому онъ могъ бы предаться со всей своей энергіей, было бы самымъ лучшимъ исходомъ изъ теперешней насильственной праздности, тяготившей его душу. Притомъ, вн Англіи онъ могъ проложить себ дорогу и завоевать себ положеніе въ обществ, онъ могъ вернуться совершенно инымъ человкомъ, съ большимъ состояніемъ или, по крайней мр, со средствами и тогда онъ былъ бы въ возможности, наконецъ, открыться въ своей любви къ Адріенн. Но въ то время она могла уже быть женою Себастьяна Малори и въ такомъ случа помощь, оказанная ему Себастьяномъ, только увеличила бы его горе, униженіе и отчаяніе. Поэтому, съ саркастическимъ, принужденнымъ смхомъ онъ оттолкнулъ руку Себастьяна и произнесъ почти сердитымъ тономъ:

— Вы никогда меня въ этомъ не убдите. Это потерянный трудъ.

— Отчего вы такъ упрямы? воскликнулъ Себастьянъ, выведенный изъ себя отъ гнва: — имете вы какія-нибудь личныя причины?

— Да, отвчалъ Майльсъ, смотря ему прямо въ глаза.

Себастьянъ открылъ ротъ, но слова, которыя онъ хотлъ произнести, замерли на его устахъ. Онъ замолчалъ съ непріятнымъ сознаніемъ претерпнной неудачи.

— Ну, если вы ршительно не хотите, то и разговору конецъ, произнесъ онъ посл продолжительнаго молчанія:— но я увренъ, что вы не правы и что вы вскор раскаетесь. Если это случится, если вы измните свое мнніе, то дайте мн знать. Я никогда не беру назадъ своего слова и всегда буду радъ исполнить свое общаніе.

— Благодарю васъ, отвчалъ Майльсъ съ улыбкой, почти презрительной, и слегка наклонилъ голову.

Въ глубин своего сердца онъ говорилъ себ, что скоре умретъ, чмъ приметъ какую-нибудь услугу отъ своего соперника, всю могучую силу котораго онъ только теперь вполн понялъ. Онъ откровенно сознавалъ, что въ обращеніи Малори было что-то привлекательное, а, главное, во всей его натур нчто такое, что возбуждало въ самомъ предубжденномъ противъ него человк уваженіе и восторгъ. Если онъ, столь враждебный Себастьяну чувствовалъ его вліяніе, то что же должно быть съ лицами, расположенными въ его пользу? Тмъ боле ему, простому, необразованному работнику, слдовало придерживаться своего пути. Но въ тоже время, онъ пересталъ питать къ нему недружелюбныя чувства. Себастьянъ не подозрвалъ, какой громадный шагъ онъ сдлалъ въ подчиненіи себ этой гордой натуры.

— Я не хочу боле безпокоить васъ, сказалъ онъ: — надюсь, что вы понимаете побужденіе, руководящее мною, и не сердитесь на меня?

— Конечно, отвчалъ Майльсъ, протягивая свою руку безъ малйшаго колебанія: — если я былъ немного грубъ, то простите меня. Это моя манера. Но я ни мало не хотлъ оскорбить васъ.

— Я вполн въ этомъ увренъ. Мистеръ Эдмундъ! прощайте, миссъ Гейвудъ.

— Прощайте, сэръ, отвчала Мэри, поднявъ глаза, полныя слезъ.

Проводивъ Себастьяна, Майльсъ возвратился въ кухню. Эдмундъ очень усталъ и Майльсъ отвелъ его наверхъ. Потомъ онъ снова пришелъ въ кухню и слъ. Онъ и Мэри молчали, она не упрекала его, онъ не защищался. Но когда она встала, чтобъ идти спать, Майльсъ, нжно поцловавъ ее, промолвилъ:

— Не осуждай меня, Молли. Я, какъ честный человкъ, не могу поступить иначе.

— Я и не думала тебя осуждать, голубчикъ, отвчала Мэри и удалилась въ свою комнату.

Майльсъ остался одинъ въ кухн, погруженный въ тяжелую думу, Онъ вспоминалъ свое объясненіе съ Адріенной въ памятное воскресеніе, когда онъ чуть было не высказалъ ей своей любви, а она сказала: — ‘Еслибы я полюбила этого человка, еслибы онъ меня полюбилъ и предложилъ свою руку, то я сказала бы да и любила бы его и служила бы ему до послдняго вздоха’.

— О, радость моя! воскликнулъ онъ съ отчаяніемъ въ глубин своего сердца:— но ты меня не любишь, а еслибы и любила, то я былъ бы недостоинъ тебя достигнуть твоей руки не честными средствами.

IV.
Борьба съ голодомъ.

Въ продолженіи шести недль, т. е. отъ начала марта до средины апрля, Адріенна, Елена, мистеръ Сутклифъ, Гюго, Себастьянъ и другіе, работавшіе вмст съ ними, или скоре подъ ихъ руководствомъ, энергично трудились въ двухъ школахъ, открытыхъ мистеромъ Малори. Сначала пришлось побороть много затрудненій, нкоторые изъ рабочихъ горько жаловались, что ихъ насильно гнали въ школу, отказывая иначе въ пособіи, которое само по себ казалось имъ очень скуднымъ въ сравненіи съ получаемой ими прежде заработной платой, но доброта и тактъ главныхъ дятелей: Себастьяна, Адріенны и мистера Сутклифа, а также дружное содйствіе, оказываемое имъ ихъ помощниками, вскор стали производить чудеса. Мало по малу, рабочіе стали убждаться, что они находились въ гораздо лучшемъ положеніи, чмъ ихъ товарищи, хозяева которыхъ не сочли себя обязанными выдавать пособія и которые были потому обязаны пользоваться общественной помощью. Учиться читать, писать, считать или шить было, по мннію всхъ рабочихъ, боле благороднымъ трудомъ, чмъ тесать камни или строить дороги и во всякомъ случа боле подходящимъ для нжныхъ пальцевъ и привычекъ рабочихъ на бумагопрядильняхъ. Мало по малу, они привыкли къ своимъ мстамъ и знали, что ихъ ждутъ, что замтятъ ихъ отсутствіе, если они не явятся. Большая кладовая была натоплена, освщена и гостепріимно отворяла передъ ними свои двери. Вскор ‘Малорійскія школы’ стали извстны всему городу и посщавшіе ихъ рабочіе сдлались предметомъ зависти для всхъ остальныхъ.

Завдываніе этими школами, какъ Себастьянъ говорилъ Адріенн, было не шуткой, а тяжелой работой. Введенная рутина была скучная, монотонная, дисциплина самая строгая, но за то самъ глава всего дла первый подчинялся слпо всмъ правиламъ, а потому естественно, что и другіе слдовали его примру. Мистеръ Блиссетъ съ удовольствіемъ замчалъ, что Адріенна никогда его такъ не ласкала, не цловала, какъ въ это время, изъ благодарности, какъ она выражалась, за позволеніе помогать бднымъ въ ихъ бдственномъ положеніи. Она теперь гораздо рже сидла съ нимъ и, быть можетъ, поэтому не замчала, какъ быстро угасали его силы и какъ съ каждымъ днемъ онъ становился блдне, истощенне. Онъ же, по той или другой причин, скрывалъ отъ нея близость своей смерти. Одному только Себастьяну, сдлавшемуся близкимъ, надежнымъ другомъ старика, онъ говорилъ объ этомъ.

Адріенна и Елена работали отъ всего сердца и дружно шли рука въ руку. Теперь не было времени на ревнивыя выходки или мелкіе личные разсчеты. Даже вражда между различными церквами и сектами была забыта, и вс думали только объ оказаніи помощи страдающему народу. Въ рабочіе часы Адріенна совершенно забывала, кто такая Елена и видла въ ней только энергичную помощницу, умную, живую, добрую, трудолюбивую двушку, для которой никакое занятіе не казалось слишкомъ труднымъ, или скучнымъ. Относительно же Елены, нельзя было сказать того же. Она догадалась, сама не зная какъ, что Адріенна была та лучшая на свт двушка, о которой ей говорилъ Себастьянъ, и глаза ея вчно критически устремлялись на нее. Каждое ея слово, движеніе, дйствіе было взвшено, и досел всъ оказывался всегда полный, законный. Сама Елена, вполн незамтно для нея, быстро измнялась. Несмотря на нкоторое довольно смутное, безпокойное чувство на сердц, она никогда въ жизни не была такъ счастлива, какъ теперь. Она предалась со всей своей обычной энергіей этому новому длу, а ежедневныя столкновенія съ настоящей, практической стороной жизни, со всми ея трудностями, лишеніями и бдствіями не могли не дйствовать на ея впечатлительную натуру. Вообще въ эту печальную годину не одни рабочіе выигрывали отъ оказываемой имъ помощи, но и т деликатныя дамы и молодыя двушки, которыя посвящали все свое время этому благородному длу, которое, увы! только на время, уничтожало искуственныя преграды, отдляющія богатыхъ отъ бдныхъ, хозяевъ отъ рабочихъ.

Адріенна и Елена напрягали до послдней степени свои умственныя и физическія силы, но ни та, ни другая не думала бросить начатое дло. Для Адріенны это было исполненіе священнаго долга и она вполн сознавала какъ свою тяжелую отвтственность, такъ и всю важность настоящаго кризиса. Напротивъ, Елена работала безъ устали, но едва ли понимала, что она длала и зачмъ. Конечно, она сожалла о бдныхъ рабочихъ и всми силами старалась помочь въ ихъ бдственномъ положеніи, но она думала боле о Себастьян и Адріенн, чмъ о бдномъ народ.

Въ своей семейной жизни она не была счастливе прежняго. Поведеніе Себастьяна, въ отношеніи его рабочихъ, было громко осуждаемо ея отцомъ и братомъ. Ей было очень хорошо извстно, что только благодаря богатству и высокому положенію въ Тансоп Себастьяна, ей позволяли принимать участіе въ безумной выходк Малори. Оба Спенслея, отецъ и сынъ, иначе не называли Себастьяна, какъ дуракомъ, сумасшедшимъ. По ихъ словамъ, было дурно и гршно представлять такой примръ, въ силу котораго каждый фабрикантъ въ Тансоп, будто бы, долженъ содержать своихъ рабочихъ, пока продлится эта проклятая война.

— Нтъ, не вс, обыкновенно отвчала Елена съ сверкающими глазами:— многіе изъ нихъ люди недостаточные, но т изъ нихъ, которые имютъ на это средства, конечно, обязаны такъ поступить, это ихъ прямой долгъ и тогда въ газетахъ не появлялось бы столько писемъ, умоляющихъ объ оказаніи помощи самому богатому графству въ богатйшей стран всего свта.

Ей на это отвчали, что она ничего не понимаетъ и что ей дозволили содйствовать подобному безумію только изъ боязни, чтобъ она не сдлала худшей глупости, если она не будетъ чмъ-нибудь занята.

— А главное, думала она съ улыбкой:— потому что Себастьянъ Малори богатый, вліятельный человкъ и я вижусь съ нимъ ежедневно.

Посл одного изъ подобныхъ разговоровъ, отецъ Елены началъ распространяться о приготовленіяхъ къ великолпнымъ празднествамъ, которыми онъ намревался ознаменовать наступавшій вскор день ея совершеннолтія. Со слезами на глазахъ молодая двушка умоляла не бросать денегъ на пустые праздники, а пожертвовать хоть половину или четверть этой суммы въ комитетъ мистера Малори, но отецъ отказалъ ей наотрзъ, говоря что она не понимаетъ что истинно полезно ей самой и рабочимъ. А Фредъ торжественно прибавилъ, что у дураковъ деньги долго не держатся и его сестра быстро бы разбросала по втру громадное состояніе, еслибъ оно попало ей въ руки.

— Конечно, только такіе изящные джентльмены, какъ ты, умютъ расходовать деньги благоразумно, отвчала съ горькимъ сарказмомъ Елена: — но увряю васъ обоихъ, что вскор весь городъ будетъ съ презрніемъ указывать на васъ. Вы, богатйшіе люди, пожертвовали только пять фунтовъ стерлинговъ на помощь своимъ голодающимъ рабочимъ!

— Я сдлался богатйшимъ человкомъ въ Тансоп не потому, что клалъ свои деньги въ карманы рабочихъ, произнесъ ея отецъ.

— Фуй! фуй! воскликнула съ жаромъ Елена и, надвъ перчатки, отправилась въ школу на вечерній урокъ.

Была вторая половина марта и когда она подходила къ кладовой, гд помщалась школа, Себастьянъ и Адріенна, сидвшіе у окна, увидали ее издали.

— Какая она хорошенькая и граціозная! сказала Адріенна, съ восторгомъ любуясь ея высокой, стройной фигурой:— я, право, удивляюсь, что она дочь такихъ родителей.

— Въ ея натур какой-то южный пылъ, отвчалъ Себастьянъ: — посмотрите какъ ея брови нахмурены, губы сжаты и глаза блестятъ.

— Да, но это гнвное выраженіе очень рдко появляется на ея лиц. Я, право, удивляюсь, что съ нею.

Черезъ минуту Елена влетла въ комнату въ очень воинственномъ настроеніи.

— Что съ вами, миссъ Спенслей? спросила Адріенна:— вы, кажется, разстроены?

— Разстроена! повторила молодая двушка, гнвъ которой усиливался чмъ боле она обдумывала свое положеніе: — вс мн говорятъ, что мой отецъ богатйшій человкъ въ Тансоп и что я современемъ буду имть груды золота. Современемъ! А теперь я не могу добиться пяти фунтовъ, чтобъ помочь бдному народу. У меня теперь за душой шесть шиллинговъ и до конца мсяца мн не дадутъ боле. Неужели вы находите, что такъ слдуетъ поступать съ женщиной, которая когда-то будетъ имть пять тысячъ ежегоднаго дохода? Такъ, по крайней мр, мн сказалъ отецъ. Считаете ли вы это хорошей подготовкой къ тяжелой отвтственности, которая будетъ возложена на нее обладаніемъ такого значительнаго состоянія?

Говоря это, она неожиданно и почти сердито обернулась къ Себастьяну.

— Нтъ, отвчалъ онъ, видя, что ея губы дрожали отъ негодованія и чувства стыда:— но пока, милая миссъ Спенслей, мы пользуемся вашимъ личнымъ трудомъ, и вопросъ о деньгахъ, которыя вы могли бы пожертвовать, не иметъ никакого значенія.

— Не говорите мн этого, воскликнула она съ жаромъ:— на что годенъ мой трудъ? Я ни на что не способна.

— Вы несправедливы къ себ, сказала Адріенна:— я право не знаю, что бы я длала безъ васъ. Вы иногда имете вліяніе на этихъ женщинъ и двушекъ, тогда какъ я отказываюсь отъ нихъ съ отчаянія. Вы можете ихъ когда угодно заставить смяться, а на меня он смотрятъ только вытараща глаза.

— Притомъ, ваше участіе въ нашей школ примиряетъ съ нею мою мать, прибавилъ Себастьянъ съ улыбкой:— наконецъ, еслибъ васъ тутъ не было, вроятно и Гюго пересталъ бы сюда ходить, а его помощь мн необходима въ мужской школ. Ради Бога, не бросайте насъ!

— Такъ молодыя двушки, значитъ, на что-нибудь способны! воскликнула она просіявъ, и улыбка торжества показалась на ея еще за минуту передъ тмъ нахмуренномъ лиц.

— У меня передъ глазами два блестящія доказательства этого факта, отвчалъ Себастьянъ, смотря на обихъ молодыхъ двушекъ.

— Да, да, промолвила холодно Елена и ея улыбка тотчасъ исчезла.— Помогите мн снять ротонду. Благодарю васъ. А! вотъ мистеръ Гюго фонъ-Биркенау и первый отрядъ нашихъ ученицъ. Что мы сегодня длаемъ, миссъ Блиссетъ?

Она быстро надла большой полотняный передникъ съ карманами и привязала на тесемк вокругъ таліи ножницы. Адріенна сдлала тоже. Елена остановила нсколькихъ изъ двочекъ и дала имъ снести въ кладовую груду коленкору. Приподнявъ шляпу, Себастьянъ удалился, а молодыя двушки принялись за работу. Половина кладовой была очищена отъ товара и уставлена скамьями и дюжиной большихъ дубовыхъ столовъ. Въ этотъ вечеръ приходился урокъ кройки, который продварительно Елена утромъ взяла у своей матери. Об молодыя двушки и съ поддюжины ихъ помощницъ, явившихся тотчасъ посл Елены, разобрали ученицъ по группамъ и урокъ начался. Посл кройки слдовала пригонка отдльныхъ частей сшитыхъ предметовъ блья. И все вмст это продолжалось боле двухъ съ половиною часовъ. Наконецъ, раздался звонокъ, работа была сложена и ученицы разошлись. Адріенна и Елена, очень утомившіяся отъ постоянныхъ объясненій, повтореній и указаній, встали у дверей и считали громко выходившихъ.

— Триста пять! воскликнули он въ одинъ голосъ и стали снимать свои передники.

— Миссъ Блиссетъ, пойдемте ко мн, мы выпьемъ чаю и поболтаемъ, сказала Елена, которая уже повторяла нсколько разъ это приглашеніе и всегда получала одинъ и тотъ же отвтъ:

— Благодарю васъ, но я никакъ не могу.

— Вы всегда мн это говорите, произнесла Елена, пристально смотря ей въ глаза:— вс мои попытки сойтись съ вами поближе не удаются. Я васъ вижу только здсь, гд мы не имемъ времени перемолвить словечка.

— Мн очень жаль, отвчала Адріенна:— но, увряю васъ, мн необходимо поскоре вернуться къ дяд. Ему что-то нездоровится въ послднее время, извините меня.

— Ну, длать нечего, извиняю, хотя неохотно, сказала Елена, отворачиваясь, и замтно недовольная.

Въ эту минуту въ комнату вошли Себастьянъ и Гюго, держась за руки.

— Миссъ Спенслей, воскликнулъ Гюго, поспшно подходя къ ней:— уже темнетъ, могу я васъ проводить?

— Да, если желаете, отвчала Елена небрежно.

Она въ эту минуту съ любопытствомъ прислушивалась къ разговору между ея сотоварищами по занятіямъ.

— Миссъ Блиссетъ, сказалъ Себастьянъ: — вашъ дядя очень просилъ, чтобъ я пришелъ къ нему сегодня вечеромъ. Я пойду съ вами въ Стонгэтъ, если позволите.

— Отлично. Онъ будетъ вамъ чрезвычайно радъ. Знаете, мистеръ Малори, мн иногда кажется, что онъ долго не проживетъ.

— Да, врядъ ли его жизнь будетъ очень продолжительна, замтилъ уклончиво молодой человкъ.

— Однако, такіе больные, какъ онъ, при хорошемъ уход, долго могутъ протянуть. Онъ не старъ, и не страдаетъ такимъ недугомъ, который можетъ грозить мгновенной опасностью.

— А вы очень боитесь его смерти? спросилъ Себастьянъ, укутывая ее въ шаль.

— Да, я боюсь отчасти и за себя. Потерявъ его, я останусь одна на свт.

— Вы — одна? Конечно, если вы этого непремнно захотите, произнесъ Себастьянъ почти съ упрекомъ.

Между тмъ, Елена надла, съ помощью сіявшаго счастьемъ Гюго, свою ротонду на мху, обшитую соболемъ, которая рельефно выставляла ея красоту. Дйствительно, англійскія красавицы гораздо прелестне на чистомъ воздух съ румянцемъ на щекахъ отъ быстраго движенія, чмъ въ тепличной атмосфер большой залы. Однако, теперь на щекахъ Елены не было румянца.

— Пойдемте, Гюго, мн пора, пусть другіе запираютъ школу, сказала она усталымъ голосомъ юнош, который съ самаго начала пристроился къ ней въ качеств пажа, не простирая дале своихъ надеждъ и мысленно смотря на нее, какъ на жену своего обожаемаго друга.

— Я готовъ и жду вашихъ приказаній, mein gndiges Frulein.

— Не говорите со мною на иностранныхъ языкахъ. Вы забыли, что Гретхенъ сказала Фаусту, когда онъ назвалъ ее Frulein.

— ‘Благодарю васъ, я дойду до дому и одна’. Это было бы ужасно и я никогда боле не рискну навлечь на себя такое горе.

— Прощайте! вдругъ громко воскликнула Елена, небрежно взглянувъ черезъ плечо на Себастьяна и Адріенну, которые совершенно забыли, что они были не одни.

И она, въ сопровожденіи Гюго, вышла на улицу, гд уже быстро наступала холодная, зимняя ночь. Фонари зажигались, многія изъ лавокъ были заперты и на тротуарахъ встрчалось мало прохожихъ, фабрики безмолвствовали и облака дыма не застилали блествшихъ на неб звздъ.

— Какъ трогательно видть такія дв сродныя души, какъ мистеръ Себастьянъ Малори и миссъ Адріенна Блиссетъ, начала неожиданно Елена съ замтной горечью въ голос и съ принужденнымъ смхомъ:— онъ любитъ женщину, пропитанную розовой водой и считающую его лучше и умне себя, а ей нравится мечтательный, непрактическій мужчина, разсыпающійся въ комплиментахъ и похожій на конфекту, раскусивъ которую, вы наполняете себ ротъ сладкой, приторной водицей. Вдь вотъ онъ какой человкъ, этотъ Себастьянъ Малори!

— О, какое сравненіе! воскликнулъ Гюго, почти обидясь:— вы иногда очень жестоки, миссъ Спенслей. Себастьянъ — мечтательный и непрактическій человкъ! Ja wohl! Я тоже думалъ одно время, но потомъ убдился, что подъ шелковой перчаткой кроется желзная рука.

— Ну, продолжайте, я не очень высокаго мннія о мистер Малори, какъ вы уже, конечно, замтили, и желала бы узнать, какія у него есть хорошія качества.

— Herr Gott! Онъ совершенство!

— Ха, ха, ха!

— Миссъ Спенслей…

— Онъ пристрастный, узкій тори и консерваторъ, несмотря на его радикальныя фразы. Напрасно мистрисъ Малори такъ безпокоится. Какъ онъ тамъ себя ни называй, но онъ ненавидитъ прогрессъ.

— Я ничего не знаю о радикалахъ и консерваторахъ, вообще я не смыслю ни іоты въ политик, началъ было Гюго съ добродушной улыбкой, но Елена его перебила:

— Боже милостивый, кто вамъ говоритъ о политик. Но, прибавила она, конфиденціально понижая свой голосъ:— вы знаете кое-что другое.

— Да, я знаю, что вы прелестны и очень добры ко мн, и знаю, что вы очаровательно поете англійскіе романсы.

— Вы знаете такъ же, что мистеръ Малори и миссъ Блиссетъ влюблены другъ въ друга по уши. Посмйте это отрицать.

Гюго ничего не отвтилъ.

— Ага, вы не смете? воскликнула Елена съ торжествомъ.

— Ни тотъ, ни другой мн въ этомъ не признавался, промолвилъ онъ.

— Да и не нужно ихъ собственнаго признанія, это и такъ видно. Ай, ай, прибавила Елена, вздрагивая и открывая зонтикъ: — снгъ идетъ. Я испорчу свою ротонду. Другой разъ въ такую дурную погоду я не пойду такую даль.

— А подете въ экипаж? замтилъ наивно Гюго.

— Какой вы смшной! А далеко отъ фабрики до Стонгэта?

— Разстояніе тоже, какъ и къ вамъ, только въ противоположную сторону.

— О! я совсмъ не знаю той части города. Ну, какъ бы то ни было, мы имли очень пріятный разговоръ. Войдите къ намъ, Гюго, сыграйте мн что-нибудь.

Гюго съ удовольствіемъ повиновался и они исчезли въ сняхъ роскошнаго дома.

V.
Смерть.

Адріенна и Себастьянъ шли въ ‘противоположную сторону’, но ихъ прогулка доставила имъ не боле счастья, какъ подобная же прогулка Елен и Гюго. Въ этотъ вечеръ Адріенна была очень утомлена физически и нравственно. Какое-то неопредленное, тревожное чувство угнетало ее въ продолженіи нсколькихъ недль, а въ этотъ день облако, застилавшее ея лицо, было еще мрачне прежняго. Она видла, что Себастьянъ Малори все боле и боле снискивалъ любовь ея дяди, что онъ окружалъ ее самымъ нжнымъ вниманіемъ, что, находясь въ ея обществ, онъ не спускалъ съ нея глазъ, что встрчаясь съ нею взглядами, онъ сіялъ блаженствомъ и въ разговор съ нею голосъ его звучалъ мягче, сердечне. Она знала, что, онъ хорошій человкъ, добрый, умный, красивый и богатый. Ей извстны были вс его добродтели и она высоко цнила ихъ. Она любила его общество и чувствовала большое удовольствіе въ бесд съ нимъ. Она вспоминала съ глубокой, пламенной благодарностью его доброту, внимательность и деликатность въ то тяжелое время, когда борьба съ бдственнымъ положеніемъ при жизни отца становилась ей не подъ силу. ‘Я все сдлаю для васъ’, сказала она и готова была тогда исполнить свое общаніе. А теперь? Какъ неожиданно, непонятно все измнилось!

Размышляя подобнымъ образомъ она шла тихо, съ опущенной головой, по Блэкъ Стриту. Дойдя до калитки Стонгэта, Себастьянъ остановился, въ эту минуту Адріенн показалось при лунномъ свт, что передъ нею стоитъ Майльсъ Гейвудъ, который точно такъ же, съ годъ тому назадъ, остановился у этой калитки и отворилъ ее. Сердце ея тревожно забилось и что-то заклокотало въ ея груди.

— Майльсъ не былъ здсь уже нсколько недль, подумала она:— мн надо сходить къ нимъ, узнать, что тамъ длается и спросить, не обидла ли я его чмъ-нибудь.

По словамъ стараго слуги, мистеру Блиссету очень нездоровилось и онъ легъ въ постель, но просилъ проводить въ его спальню мистера Малори, когда онъ придетъ.

Себастьянъ послдовалъ за слугой, а молодая двушка прошла въ гостинную и машинально опустилась въ кресло.

Себастьянъ долго сидлъ у постели мистера Блиссета, и разговоръ ихъ былъ очень продолжительный. Наконецъ, мистеръ Блиссетъ прибавилъ:

— Я васъ назначилъ однимъ изъ моихъ душеприкащиковъ. Я надюсь, что вы не имете ничего противъ этого. У меня такъ мало друзей.

— Я польщенъ вашимъ довріемъ и готовъ съ радостью служить вамъ.

— Благодарю васъ. Конечно, я все оставилъ Адріенн. Она будетъ вполн обезпечена, потому что она, какъ и я, не отличается чрезмрными требованіями. Но я желалъ бы, чтобъ она имла врнаго друга и мой выборъ остановился на васъ. Хотите быть ея другомъ?

— Это мое пламенное желаніе. Но такъ какъ мы коснулись этого вопроса, то позвольте мн сказать вамъ всю правду. Я люблю вашу племянницу уже нсколько лтъ и намренъ просить ея руки при первой возможности. Имете ли вы что-нибудь противъ?

— Вы меня сдлали счастливйшимъ человкомъ, отвчалъ мистеръ Блиссетъ, горячо пожимая руку молодого человка: — теперь мн нечего тревожиться.

— Да, но я не увренъ, что она согласится выйти за меня замужъ, произнесъ Себастьянъ съ печальной улыбкой.

— Ну, я полагаю, что вы можете быть въ этомъ отношеніи совершенно спокойны. Бдное дитя! она теперь будетъ не одна и передъ нею откроется будущность, которой можетъ позавидовать любая женщина.

Черезъ нсколько минутъ, Себастьянъ удалился, не заглянувъ даже къ Адріенн. Спустя немного времени, молодая двушка вошла въ комнату дяди и предложила ему читать въ слухъ.

— Нтъ, благодарю тебя, мн теперь не до чтенія. Твои скучныя, монотонныя обязанности окончились.

— Что вы хотите сказать, милый дядя?

— Я умираю, вотъ и все.

— О, дядя! воскликнула Адріенна, цлуя его руку:— не говорите этого! Я васъ такъ люблю и вы такъ добры ко мн, что я не могу потерять васъ.

— Твоего мннія по этому вопросу не спросятъ, милая, сказалъ онъ съ странной улыбкой:— а право, Адріенна, когда люди жили такъ долго, какъ я, то имъ не очень грустно разстаться съ землею. Но пойди теперь спать, я завтра докажу теб, что моя смерть будетъ къ лучшему для всхъ.

Но онъ ошибался: на другой день онъ не могъ ничего доказать. Рано утромъ, его уже не стало.

VI.
Чаша переполнилась.

Веселый май мсяцъ въ 1862 году и въ той части владній ея величества королевы, которая извстна подъ названіемъ пфальцграфства Ланкастерскаго, имлъ мене улыбающійся и боле холодный характеръ, чмъ обыкновенно. Несмотря на лучезарное солнце и необыкновенно благопріятныя обстоятельства для природы, которая могла выказаться во всей своей красот, за отсутствіемъ дыма — все было безмолвно, грустно, мрачно. На улицахъ не слышно было веселаго говора, крика, смха и громкаго топота тысячъ рабочихъ, спшившихъ на фабрики.

Торговля остановилась. Царь-Хлопокъ былъ развнчанъ, его подданные стали нищими, просящими милостыню или, во всякомъ случа, бдняками, живущими на пособія со стороны. Образовалась громадная организація, преимущественно поддерживаемая неоплаченнымъ добровольнымъ трудомъ, для разысканія истинно неимущихъ и оказанія имъ помощи. Тансопъ находился въ ряду городовъ, открывшихъ комитеты для раздачи пособій, и школы Себастьяна вошли въ составъ боле обширныхъ учрежденій на общественный счетъ. Они, однако, служили образцомъ, и другія школы были образованы по ихъ плану. Самъ же Себастьянъ былъ однимъ изъ дятельнйшихъ и вліятельнйшихъ членовъ комитета, а Елена и Адріенна, благодаря ихъ прежней опытности, стояли во глав дамской комиссіи, хотя она и состояла оффиціально подъ высшимъ завдываніемъ мистрисъ Понсонби и двухъ или трехъ мстныхъ знатныхъ дамъ.

Но въ то время, когда эта громадная, сложная машина работала съ такой удивительной правильностью, что подлывали т, для пользы которыхъ она была пущена въ ходъ? Что происходило въ тысячахъ жилищъ, обитатели которыхъ, застигнутые въ расплохъ великимъ бдствіемъ, были принуждены отказаться отъ всхъ своихъ благородныхъ традицій?

Въ начал этого мсяца, въ свтлое, солнечное утро, въ жилищ, занимаемомъ Гейвудами, не видно было огня на очаг. Мэри и ея сосдка, мистрисъ Митчель, теперь по очереди разводили огонь въ своихъ кухняхъ и готовили другъ для друга кушанья, которыя были гораздо скудне прежняго. Въ это утро очередь была за мистрисъ Митчель, и кухня Мэри Гейвудъ, за отсутствіемъ огня, была еще холодне обыкновеннаго, хотя, какъ всегда, сіяла чистотой и опрятностью. Молодая двушка сидла у окна и шила. Майльсъ помщался за большимъ столомъ среди комнаты, передъ нимъ лежало нсколько открытыхъ книгъ, которыя онъ будто бы читалъ, но въ сущности его глаза смутно блуждали по страниц, а лицо выражало самое мрачное отчаяніе.

Мэри по временамъ искоса поглядывала на него и ея сердце обливалось слезами. Во все это время, она и Эдмундъ жили на еженедльную сумму, которую Себастьянъ Малори выдавалъ каждому изъ своихъ рабочихъ. Майльсъ помогалъ имъ изъ своего маленькаго капитала, не желая, чтобъ больной нуждался въ чемъ-нибудь необходимомъ, но Мэри знала, что этотъ капиталъ уже нсколько дней изсякъ и недоумвала, чмъ питался Майльсъ въ эти страшные дни. Онъ отказывался сть то, что она готовила дома, потому что провизія покупалась на деньги Себастьяна Малори. Онъ молча улыбался, когда она умоляла его пость или взять у нея немного денегъ и потомъ ей уплатить. Онъ не жаловался и былъ очень спокоенъ, но эти дни были самые ужасные во всей жизни Мэри. Она знала, на что онъ надялся, но боялась, что эта помощь явится слишкомъ поздно, чтобъ спасти его отъ обращенія за общественной милостыней, что она считала величайшимъ униженіемъ. Недли дв передъ тмъ, комитетъ для раздачи пособій вызывалъ желающихъ занять мста двухъ конторщиковъ, при чемъ было объявлено, что будетъ оказано предпочтеніе кандидатамъ изъ рабочихъ. Майльсъ заявлялъ свое желаніе получить одно изъ этихъ мстъ, но отвтъ долженъ былъ прійти только черезъ два дня. Наканун, Мэри встртила мистера Малори и умоляла его употребить все его вліяніе, чтобъ Майльса приняли, но подъ условіемъ, чтобъ онъ этого никогда не узналъ, а то онъ могъ сдлать Богъ знаетъ что. Себастьянъ общалъ, но все же оставалось еще два ужасныхъ дня неизвстности, а тамъ, можетъ быть, несмотря на хлопоты, Майльсъ получитъ отказъ.

Поэтому, она въ это утро посматривала на брата съ мрачнымъ замираніемъ сердца. Неужели дло дошло уже до послдней крайности? Неужели ему, ея брату, которымъ она такъ гордилась, придется направить свои шаги къ тмъ роковымъ дверямъ, на которыхъ красуется надпись громадными буквами: ‘Комитетъ выдачи пособій?’ Онъ не завтракалъ въ это утро и она не знала, когда и что онъ лъ въ послдній разъ. Лицо его ужасно исхудало и сильныя, мускулистыя руки висли какъ плети. Во всей его фигур чувствовалось утомленіе, глаза были мутные, губы поджаты. Что онъ сдлаетъ? Двери комитета открывались ровно въ одиннадцать часовъ, было уже безъ десяти одиннадцать, а контора комитета находилась довольно далеко. Если онъ хотлъ идти, то пора…

Она вдругъ вздрогнула. Майльсъ оттолкнулъ отъ себя книги и всталъ. Какая страшная перемна произошла въ его лиц и во всей его фигур.

— Я ухожу, Молли, сказалъ онъ, взявъ со стны свою фуражку.

— Да, отвчала она глухимъ голосомъ и бросила на него такой страждущій, но покорный взглядъ, что Майльсъ поспшилъ прибавить:

— Ничего, Мэри. Такъ ужь суждено. Но ты напрасно думаешь, что это худшее. Гораздо хуже то, что ты мн совтовала.

Съ этими словами онъ вышелъ изъ комнаты.

Путь ему предстоялъ довольно далекій, въ гору и подъ гору. Онъ чувствовалъ ужасное утомленіе и боле чмъ утомленіе, его желудокъ былъ пустъ, его мучилъ и терзалъ голодъ, настоящій, всепожирающій голодъ, о которомъ онъ часто читалъ, но котораго досел никогда самъ не испыталъ. Въ голов у него мутилось, въ глазахъ темнло, онъ ничего не понималъ и не сознавалъ, кром сосавшаго, точившаго его голода. Наконецъ, онъ достигъ, машинальной, медленной поступью, до единственнаго мста во всемъ Тансоп, гд въ эти тяжелыя времена поддерживалась бойкая, лихорадочная дятельность.

Передъ дверьми стояла толпа людей, старыхъ и малыхъ, мужчинъ и женщинъ. Выраженіе ихъ лицъ было самое разнообразное, одни дышали сознаніемъ стыда и мрачнымъ отчаяніемъ, другіе обнаруживали легкомысленное хладнокровіе, дерзкое безстыдство и желаніе воспользоваться даровымъ кускомъ хлба.

Къ этой толп присоединился и Майльсъ Гейвудъ, блдный отъ истощенія и душевной тревоги, губы его были стиснуты, впалые глаза мрачно прятались подъ насупленными бровями. Онъ не смотрлъ ни направо, ни налво, но, прислонясь къ стн, засунулъ руки въ карманы и ждалъ. Передъ дверьми былъ устроенъ деревянный заборчикъ, такъ что проходили по одному человку и Майльсъ, какъ вс, долженъ былъ ждать своей очереди въ хвост.

Каждый человкъ разъ или два въ своей жизни проходитъ чрезъ дурную минуту, но рдко кто испыталъ такую болзненную, гнетущую сердце горечь, какъ Майльсъ Гейвудъ въ продолженіи тхъ минутъ, которыя онъ провелъ передъ дверьми комитета. Какая-то женщина его узнала и замтила, что никогда не ожидала его тутъ встртить. Онъ отвчалъ что-то машинально и очень спокойно, но лицо покрылось багровымъ румянцемъ стыда. Въ эту минуту кто-то пихнулъ его сзади и онъ двинулся впередъ.

Наконецъ, онъ вошелъ вмст съ нсколькими другими въ большую комнату, среди которой за столомъ сидли около дюжины джентльмэновъ. Но какъ только онъ вступилъ на порогъ и увидалъ устремленные на него съ удивленнымъ сожалніемъ глаза Себастьяна Малори, ему показалось, что въ комнат было всего два человка, онъ и его соперникъ. Странно сказать, онъ совершенно забылъ, что Малори былъ одинъ изъ вліятельнйшихъ членовъ этого комитета. Теперь онъ это понималъ и чувствовалъ умомъ, сердцемъ, душей. Униженіе, ярость и отчаяніе едва не свели его съ ума.

Однако, благоразуміе взяло верхъ надо всмъ. Онъ видлъ ясно, что при совершенномъ недостатк средствъ и терзавшемъ его голод, ему не оставалось другого средства спасенія. Онъ не бжалъ изъ этой роковой комнаты. Онъ остался, но какъ онъ подошелъ къ господину, допрашивавшему желающихъ пособія, какъ отвчалъ на вс его вопросы — все это осталось для него тайной. Посл этого допроса записали его адресъ и объявили, что будетъ сдлана поврка его заявленій. Майльсъ нисколько не обидлся этому недоврію къ его словамъ, потому ли, что онъ навки смирилъ свою гордость, или потому, что отъ волненія и голода не понялъ смысла полученнаго имъ отвта. Онъ молча отошелъ, недоумвая, сколько времени онъ еще выдержитъ безъ ды, но вдругъ Себастьянъ Малори поднялъ голову съ бумаги, которая, казалось, дотол сосредоточивала на себ все его вниманіе, и сказалъ спокойно:

— Нечего безпокоить инспектора повркой этихъ свдній, мистеръ Вайтекеръ. Я ручаюсь за ихъ справедливость. Вы могли бы тотчасъ выдать билетъ и деньги.

И онъ снова принялся за свое дло.

— А, въ такомъ случа, все въ порядк, произнесъ мистеръ Вайтекеръ и началъ писать билетъ.

Майльсъ зашатался и, чтобы не упасть, схватился за спинку одного изъ стульевъ, стоявшихъ вокругъ стола. Вся комната заплясала въ его глазахъ, и онъ почувствовалъ, что не былъ боле Майльсомъ Гейвудомъ, а какимъ-то презрннымъ нищимъ, не заслуживающимъ даже милостыни.

— Вы, кажется, больны, молодой человкъ? произнесъ джентльмэнъ, сидвшій на стул, на спинку котораго оперся Майльсъ:— пойдемте со мною. Я вамъ покажу, гд выдаютъ деньги.

Онъ взялъ билетъ у Вайтекера и повелъ Майльса за руку въ сосднюю маленькую комнату, гд, вынувъ изъ шкапа, подалъ ему кусокъ хлба и стаканъ краснаго вина.

— Подкрпите свои силы, сказалъ онъ съ доброй улыбкой:— а то вы не дойдете до дома. Вы слишкомъ долго постились. Вамъ слдовало придти ране. Когда вы ли въ послдній разъ?

— Вроятно, прошло больше сутокъ, отвчалъ Майлссъ и посмотрлъ на джентльмэна.

Это былъ пасторъ Понсонби, ‘радикальный пасторъ’, какъ его называли. Этотъ человкъ былъ достойне занимать мсто перваго министра, чмъ провинціальнаго ректора, но въ этой скромной должности онъ пользовался большей любовью и уваженіемъ, чмъ любой первый министръ.

— Вы хорошій человкъ, сказалъ онъ мягкимъ голосомъ:— я васъ знаю. Ваша сестра посщаетъ мою приходскую церковь, а вы…

— Я свободный мыслитель.

— А! Ну, все равно, дайте мн вашу руку. Я очень бы желалъ имть такую овцу въ своемъ стад.

— Еслибы что нибудь на свт могло сдлать меня овцой, то это мысль, что вы будете моимъ пастыремъ, сэръ, отвчалъ Майльсъ, чувствуя отъ хлба и вина пріятную теплоту во всемъ тл.

— Вотъ деньги за недлю, на которыя вы имете право по вашему билету, сказалъ пасторъ:— не трудитесь ходить въ контору. Прощайте. Очень радъ, что васъ видлъ. Да хранитъ васъ Господь.

И добрый старикъ дружески протянулъ свою руку. Тронутый его добротою, Майльсъ крпко сжалъ ее и не могъ промолвить слова отъ волненія. Пасторъ указалъ ему маленькую заднюю дверь, изъ которой онъ могъ выйти незамченный толпою. Онъ снова очутился на улиц съ блымъ билетомъ и маленькой суммой денегъ въ рукахъ. Посл утшительныхъ словъ пастора Понсонби, онъ пересталъ ощущать страшную агонію стыда, но чувствовалъ себя совершенно уничтоженнымъ и безпомощнымъ.

Машинально идя домой, онъ поворачивалъ въ рукахъ деньги. Вдругъ ему пришла въ голову мысль, что ему надо на эти деньги купить себ пищи. Какъ, пищи для себя? Это ему показалось страннымъ и смшнымъ, но онъ все-таки вошелъ въ лавку и купилъ хлба и сыра. Потомъ онъ продолжалъ свой путь.

Проходя мимо двери одного дома, онъ увидалъ маленькую двочку, которая, сидя на ступени, горько плакала.

— Что съ тобою, дитя? спросилъ онъ, останавливаясь.

— Мн… сть хочется, отвчалъ ребенокъ, всхлипывая.

— сть хочется! произнесъ онъ вдругъ, сознавая, что не даромъ, не для одного себя перенесъ ужасную пытку: — ты не завтракала?

— Нтъ.

— А почему?

Въ эту минуту въ дверяхъ показалась очень худощавая и бдно одтая, но опрятная женщина съ младенцемъ на рукахъ.

— Ступайте домой, сэръ, сказала она:— стыдно такой большой барышн плакать на улиц! Твой отецъ принесетъ что нибудь пость. Ступай въ комнату и не плачь.

— Я… сть хочу! повторила маленькая двочка.

— Не слушайте ее, молодой человкъ, сказала женщина, обращаясь къ Майльсу: — мой мужъ пошелъ сегодня въ комитетъ. Мы дошли до этого и, вроятно, къ ночи что-нибудь подимъ.

— Но такому маленькому ребенку очень трудно долго ждать, произнесъ Майльсъ: — если вы доврите ее мн, то я дамъ ей позавтракать. Я самъ иду домой завтракать.

— Вы очень добры, благодарю васъ, отвчала женщина дрожащимъ голосомъ и отворачиваясь отъ Майльса.

— Ну, пойдемъ, голубушка, сказалъ нжно молодой человкъ, и, взявъ на руки маленькую Сару, понесъ ее въ свое скромное жилище на Городскомъ Пол.

Въ кухн онъ посадилъ ребенка на кресло и, объяснивъ сестр, что эта малютка голодна, а слдовательно, ее надо накормить, онъ отрзалъ ломоть хлба и кусокъ сыра и съ пламеннымъ интересомъ смотрлъ пока она ла. Онъ вдругъ почувствовалъ себя почти счастливымъ. Еслибы онъ сегодня не бросился въ огонь, то бдной Сар пришлось бы голодать до ночи.

— Вкусно! Вкусно! промолвила двочка, повъ вдоволь.

И она, смясь, слдила за Майльсомъ, который самъ медленно принялся за ду.

— Послушай, замтилъ онъ:— ты можешь найти сюда дорогу завтра?

— Да, это не очень далеко.

— Такъ если ты будешь приходить каждое утро, слышишь, каждое утро, то для тебя всегда будетъ готовъ завтракъ.

— Но я могу очень много състь, когда я голодна.

— Ничего, на тебя хватитъ.

— Хорошо, я буду приходить, воскликнула двочка, хлопая въ ладоши, и, бросившись къ Майльсу, поцловала его.

Въ настоящее время въ Тансоп живетъ черноокая молодая женщина, лтъ двадцати-четырехъ, съ мужемъ и нсколькими дтьми. Когда дти пристаютъ къ ней, требуя скоре завтрака или обда, она останавливаетъ ихъ, говоря, что они не знаютъ настоящаго голода, а для примра разсказываетъ имъ, какъ съ хлопчато-бумажнаго голода она однажды плакала и блдный молодой человкъ съ добрыми глазами отнесъ ее къ себ домой и накормилъ, а потомъ каждый день онъ или сестра ждали ее съ завтракомъ.

— Сколько же времени это продолжалось, мама?

— Три мсяца, дитя мое, изо дня въ день. И такъ они всегда были добры ко мн.

— Онъ еще живъ?

— Конечно, и…

Но молодая женщина обыкновенно такъ растягиваетъ свой разсказъ, что эти мелкія подробности не могутъ интересовать читателей.

Спустя два дня посл этого памятнаго утра, Майльсъ получилъ приглашеніе явиться въ центральную контору комитета для раздачи пособій, такъ какъ онъ принятъ конторщикомъ, съ жалованьемъ въ двадцать шиллинговъ въ недлю.

Такимъ образомъ, худшее время для Майльса Гейвуда матеріально миновало, но горечь испитой чаши въ этотъ роковой день не скоро изгладилась изъ его памяти.

VII.
Наслдница.

Когда Майльсъ началъ свою работу въ контор комитета, одинъ изъ главныхъ членовъ дамской комиссіи временно отсутствовалъ. Адріенна Блиссетъ была тогда занята подробнымъ ознакомленіемъ съ своими собственными длами, очутившись неожиданно въ положеніи очень богатой, какъ ей казалось, наслдницы. Она постоянно говорила Себастьяну Малори, который, въ качеств душеприкащика, часто находился въ Стонгэт, распоряжался всмъ и объяснялъ ей въ чемъ состояли ея новыя обязанности, что эта странная перемна въ жизни ей кажется невроятнымъ сномъ. Неужели вс эти деньги были ея собственность и она могла распорядиться ими, какъ хотла, хотя не заработала и не заслужила ихъ ничмъ.

— Какая у васъ мысль непремнно заработать все, чмъ вы пользуетесь, воскликнулъ онъ однажды:— требуете ли вы услуги отъ всякаго, кому вы оказываете услугу?

— Я право васъ не понимаю. Я удивлялась только, что у меня вдругъ явилось состояніе въ шестьсотъ или семьсотъ фунтовъ въ годъ, котораго я ничмъ не заслужила.

— Но вы теперь можете заслужить, хорошо расходуя свои деньги, отвчалъ онъ серьзно.

Кром капитала, Адріенна получала еще аренду Стонгэта, уплаченную впередъ за два года. Приведя все это въ извстность и внутренно сожаля, что ей не съ кмъ было длить своего богатства и не съ кмъ посовтоваться о достойномъ его, расходованіи, она въ одно прекрасное утро явилась въ свою школу, въ черномъ плать, грустная, удрученная одиночествомъ, блдная, худая. Лица, съ которыми она познакомилась во время своей благотворительной дятельности, тотчасъ ее окружили и хотя прямо не поздравляли ее съ полученнымъ наслдствомъ, но выражали надежду, что она займетъ теперь среди нихъ принадлежащее ей мсто и будетъ поддерживать съ ними знакомство. Грустно и какъ-то неопредленно отвчала она на вс эти предложенія дружбы, и, вдругъ поднявъ голову, увидала какую-то высокую фигуру, проходившую мимо окна. Это былъ Майльсъ Гейвудъ, отправлявшійся въ контору.

Въ послдніе три мсяца имя Адріенны сдлалась хорошо извстнымъ во всемъ Тансоп, въ которомъ, какъ во всякомъ провинціальномъ город, каждый зналъ доподлинно все, что длалось у сосдей. Мистрисъ Малори очень не нравилось, что ея сынъ впутался въ дла мистера Блиссета, и миссъ Блиссетъ, и, какъ умла, объясняла это странное событіе своимъ друзьямъ, которые съ любопытствомъ спрашивали, кто была эта миссъ Блиссетъ, и что все это значило. По ея словамъ, Себастьянъ былъ очень добръ и не могъ ни кому ни въ чемъ отказать, а потому она была уврена, что онъ когда-нибудь попадетъ въ просакъ. Что же касается миссъ Блиссетъ, то она ее знала, но не была въ дружескихъ съ нею отношеніяхъ. Вообще Себастьянъ согласился быть душеприкащикомъ мистера Блиссета по доброт душевной, изъ сожалнія къ бдному старику, который, повидимому, не имлъ вовсе друзей. Вотъ и все.

Но, несмотря на вс усилія мистрисъ Малори, вскор вс узнали, что ея сынъ и молодая, прелестная особа, недавно получившая наслдство, были большіе друзья. Елена Спенслей съ особымъ злорадствомъ распространялась о дружескихъ отношеніяхъ между молодыми людьми, такъ что мистрисъ Малори съ удовольствіемъ отодрала бы ей уши, еслибъ можно было драть уши наслдниц ста тысячъ фунтовъ стерлинговъ.

Вмст съ тмъ, имя Адріенны стало извстнымъ и совершенно въ иномъ сло общества, среди рабочихъ. Они считали ее знатной, благодтельной особой и прежде, а тмъ боле съ тхъ поръ, какъ она получила наслдство и была окружена друзьями. Она была очень занята и Майльсъ, сидя за своей конторкой, видлъ, какъ она каждый день проходила мимо оконъ конторы, направляясь въ дамскій комитетъ. Она теперь была богатая наслдница, за которой многіе ухаживали, а онъ простой конторщикъ, съ которымъ она едва имла случай вымолвить два слова въ цлую недлю.

VIII.
Въ комитет.

Мистеръ Спенслей, миліонеръ, богатйшій человкъ въ Тансоп, находился въ числ тхъ хлопчатобумажныхъ лордовъ, которые, къ своему вчному стыду и униженію, ршились во время этого тяжелаго кризиса не оказать ни малйшаго пособія бднымъ своимъ рабочимъ, пока, наконецъ, общественное негодованіе не принудило ихъ примкнуть къ комитету.

Долгое время мистеръ Спенслей довольствовался тмъ, что осыпалъ грубой бранью несчастныхъ, голодающихъ людей, торжественно спрашивалъ, отчего они вс не эмигрировали и клялся, что онъ не броситъ на нихъ ни одного пенса. Себастьяна Малори онъ всегда называлъ за глаза дуракомъ, сумасшедшимъ расточителемъ, хотя лично съ нимъ былъ очень учтивъ и любезенъ.

Когда открылся общественный комитетъ о раздач пособій и вс богатые и бдные, старые и молодые жертвовали каждый сколько могъ, главный обитатель Тансопа долженъ былъ обязательно принести свою лепту. Онъ позволилъ себя записать въ число членовъ комитета, внесъ сто фунтовъ и доврилъ сыну здить за себя на засданія комитета. Онъ самъ, несмотря на дурныя времена, былъ такъ занятъ, что не могъ найти свободнаго времени на такіе пустяки.

Поэтому Фредъ Спенслей по временамъ являлся въ комитетъ, несмотря на жестокій урокъ, полученный имъ въ самое первое его появленіе.

Онъ пришелъ въ комитетъ на засданіе, вполн убжденный, что все это была безтолочь. Помщеніе комитета заключалось изъ трехъ комнатъ: первая была отведена подъ дамскую комиссію, вторая подъ контору, гд занимался Майльсъ Гейвудъ съ своимъ помощникомъ, и третья подъ главный комитетъ, гд и происходили общія собранія три раза въ недлю, а иногда и чаще, когда того требовали обстоятельства.

Явясь впервые на одно изъ такихъ собраній, Фредрикъ Спенслей вошелъ въ первую комнату, гд нсколько отдльныхъ группъ разговаривали. Никто не обратилъ на него вниманія, но, осмотрвшись, онъ увидалъ у одного изъ оконъ Себастьяна Малори, котораго онъ искренно ненавидлъ, какъ всякой негодяй порядочнаго человка. Подл него стояли дв дамы, одна вся въ черномъ была повернута къ нему спиной, а другая была его сестра Елена, очень взволнованная, съ блестящими глазами. Онъ прямо подошелъ къ послдней и, положивъ ей руку на плечо, спросилъ очень милостиво:

— Ну, голубушка, въ чемъ дло?

— Ахъ, это ты, Фредъ! Какъ ты меня перепугалъ. Ты пришелъ на собраніе?

— Да. Конечно, ни кому не будетъ пользы отъ моего присутствія, ни мн самому, ни другимъ, но отецъ…

— Я знаю. Но погоди. Ты знаешь мистера Малори? Миссъ Блиссетъ, позвольте мн…

— Извините меня, миссъ Спенелей, перебила ее холоднымъ, ршительнымъ голосомъ Адріенна, блдная, гордая, полная презрнія:— я не желаю знакомиться съ этимъ джентльмэномъ.

Сказавъ это, она отвернулась и, присвъ къ конторк, стала смотрть въ окно. Фредъ вышелъ изъ себя отъ гнва, Себастьянъ былъ вмст удивленъ и не удивленъ, а Елена сгорла отъ стыда. Она хорошо знала своего брата и была убждена, что онъ неприлично обошелся съ миссъ Блиссетъ, которая безъ серьзной причины не сдлала бы такой дерзкой неучтивости. Она теперь поняла, почему Адріенна постоянно отказывалась отъ посщенія ея. Она не знала, что длать. Себастьянъ вывелъ ее изъ этого затруднительнаго положенія. Посл минутнаго молчанія, во время котораго Фредъ Спенслей удалился, Себастьянъ сказалъ, словно ничего не случилось:

— Я сегодня доложу комитету эту бумагу, миссъ Спенелей, и увренъ, что на нее обратятъ должное вниманіе.

Елена посмотрла ему прямо въ глаза и еще боле побагровла.

— Вы очень добры, сказала она тихимъ, дрожащимъ голосомъ: — но вы не можете уничтожить факта, что я должна краснть за моихъ ближайшихъ родственниковъ.

Съ этими словами она отошла и Себастьянъ нашелъ, что всего лучше въ этихъ обстоятельствахъ — это послдовать за Фредрикомъ Спенслеемъ въ комнату, гд уже начиналось собраніе.

Мистеръ Спенелей былъ въ самомъ гнвномъ настроеніи и съ радостью вымстилъ бы на комъ или на чемъ-нибудь свою злобу. Какъ на зло, проходя въ комитетъ, онъ увидлъ во второй комнат, за конторкой, того дерзкаго рабочаго, который, десять мсяцевъ тому назадъ, задалъ ему публично страшную порку въ биліярдной клуба. И Майльсъ даже теперь взглянулъ на него съ презрительной улыбкой. Сердце оскорбленнаго, оплеваннаго франта закипло ненавистью и жаждой мести. Что ему было длать, какъ отомстить, онъ самъ не зналъ, но поклялся въ глубин своей души, что, такъ или иначе, найдетъ средство воздать съ лихвою за все проклятому рабочему. Обуреваемый этими гнвными мыслями, онъ вошелъ въ третью комнату, куда за нимъ явился и Себастьянъ.

Засданіе открылось. Конечно, Фредрикъ Спенслей не обратилъ никакого вниманія на докладъ комитету нкоего Джемса Гойля, которому поручили осмотрть нсколько трущобъ въ отдаленныхъ частяхъ города, куда многіе рабочіе должны были удалиться, не имя средствъ платить за наемъ порядочной квартиры. Мистеръ Гойлъ самъ предложилъ себя для этого дла, какъ лицо вполн компетентное, въ качеств проповдника, привыкшаго къ низкой сред и страннымъ сценамъ. Его отчетъ былъ очень ясенъ и заключалъ въ себ такіе удовлетворительные результаты, что комитетъ просилъ его продолжать начатое дло, увдомляя почаще о своихъ изслдованіяхъ.

Выразивъ искреннее удовольствіе, что онъ могъ принести посильную помощь великому, святому длу, мистеръ Гойлъ поклонился членамъ камитета, избгая недоврчивыхъ, проницательныхъ взглядовъ Себастьяна и пастора Понсонби и вышелъ изъ комнаты. Въ дверяхъ онъ на минуту остановился и изъ-подлобья пристально посмотрлъ на гнвное, сумрачное лицо. Фредрика Спенслея.

Прошло дв недли, май былъ на исход. Съ каждымъ днемъ бдствія рабочихъ усиливались и средства для оказанія имъ помощи требовались все въ большемъ и большемъ размр. Люди, посвятившіе себя этому длу, удесятеряли свою энергію, а за Атлантическимъ океаномъ борьба по прежнему свирпствовала. Лто и голодъ приближались, держа другъ друга за руку, быстрыми, роковыми шагами.

IX.
За деньги.

Во вторникъ было назначено засданіе комитета. Пламенное воззваніе было обращено ко всмъ вліятельнымъ лицамъ околодка. Пасторъ Понсонби подписалъ первый на лист пожертвованій пятьдесятъ фунтовъ, что для него было боле, нежели пять тысячъ для Спенслея. Около полудюжины крупныхъ фабрикантовъ жертвовали разныя суммы, отъ ста до пятисотъ фунтовъ. Потомъ въ списк стояло: ‘С. М. пятьсотъ фунтовъ’, ‘Мистрисъ Малори пять фунтовъ’. Мистрисъ Малори увряла, что она не могла дать боле, такъ какъ иначе она вышла бы изъ ежегоднаго ея бюджета на добрыя дла.

— Но вдь и ежегодная сумма народныхъ бдствій увеличилась, промолвилъ ея сынъ, продолжая читать списокъ: — ‘Г. фонъ Б.— пять фунтовъ’.

— Изъ нашего же кармана, подумала гнвно мистрисъ Малори, качая головой.

‘Е. С. десять фунтовъ’ — гласилъ дале списокъ. Эта запись относилась къ Елен Спенслей, которая, отдавая деньги Себастьяну, сказала съ улыбкой торжества:

— Вы никогда не отгадаете какъ я ихъ достала.

— Выпросили, заняли или украли? спросилъ онъ, такъ же засмявшись.

— Ни то, ни другое, ни третье. Это не подарокъ и не находка, какъ прежніе пять фунтовъ, которые я случайно отыскала въ своемъ письменномъ стол. О, вы никогда не узнаете, какъ я достала эти деньги.

Однако, онъ узналъ отъ Адріенны эту тайну.

— Отецъ не хотлъ дать ей ни пенса, сказала Адріенна: — онъ ршился самъ пожертвовать двадцать пять фунтовъ, хотя очень въ нихъ нуждался и находилъ, что этого было слишкомъ достаточно. Такъ что же бы вы думали сдлала Елена?

— Не могу придумать.

— Она продала свои платья, бдняжка, за безцнокъ. Подумайте! она оставила себ только полдюжины, а остальной гардеробъ продала за десять фунтовъ. Ее ужасно обманули, но она очень рада этимъ десяти фунтамъ, словно они сто.

— Какъ т, которыя пожертвовала другая особа?

— Какая особа?

— Вы думаете я не знаю, кто это написалъ? сказалъ Себастьянъ, указывая на запись въ списк: ‘Жизнь намъ дорога — 100 ф.’.

— Но вы никому не скажете?

— А! вы сознались. Нтъ, я не скажу, если не представится къ тому необходимости въ вашемъ интерес.

— Пустяки. Но, не правда ли, эта молодая двушка очень добра и великодушна!

— Да, конечно, произнесъ Себастьянъ, не спуская глазъ съ его любимой надписи.

Пресловутыя двадцать пять фунтовъ Спенслея были переданы Фредрику, съ порученіемъ отдать ихъ Себастьяну Малори. Молодой франтъ, повидимому, не столь занятой, какъ отецъ, направился въ комитетъ, но было еще рано и засданіе должно было открыться только черезъ четверть часа. Ему пришлось подождать. Въ первой и второй комнат не было никого, но въ третьей у окна стоялъ мистеръ Джемсъ Гойль съ кипой бумагъ подъ мышкой.

Спенслей подошелъ къ другому окну и сталъ смотрть на улицу. Потомъ полумашинально вынулъ изъ кармана и сталъ считать золотые на подоконник. Мистеръ Гойлъ съ глубокимъ интересомъ слдилъ за нимъ и нетерпливо желалъ, чтобъ онъ поскоре окончилъ счетъ денегъ и снова принялся бы за боле невинное зрлище — глазнье въ окно. Черезъ нсколько минутъ, молодой человкъ дйствительно опять устремилъ на улицу лнивый, небрежный взглядъ. Но вдругъ онъ оживился и все его вниманіе сосредоточилось на фигур, тихо спускавшейся съ горы на разстояніи двухсотъ ярдовъ. Она была въ черномъ плать, которое .рельефно выставляло ея блдное лицо и русыя волосы. Онъ ненавидлъ ее по многимъ причинамъ, и потому, что она была такъ прелестна, и потому, что она со всми была любезна, а только съ нимъ холодна, какъ ледъ, а главное потому, что онъ ошибся въ ней и еслибы только отгадалъ съ разу, что она за существо, то никогда не подумалъ бы ее оскорбить, а, напротивъ, постарался бы снискать ея благосклонность. Онъ и теперь этого пламенно желалъ, но она не хотла ему дозволить раскаяться и загладить свое прошедшее, хотя въ сущности онъ вовсе не раскаявался. Вс женщины одинаковы, думалъ онъ, или он хуже чорта, или слишкомъ чисты и невинны, чтобы взглянуть даже на такого человка, какъ онъ. Но она производила на него какое-то чарующее вліяніе и, несмотря на свою ненависть, онъ не могъ не сознаться въ ея прелести и не сводилъ, теперь съ нея глазъ. Она медленно шла по улиц, не поднимая головы, но у самыхъ воротъ вздрогнула: тамъ стоялъ Майльсъ Гейвудъ, который пришелъ съ противоположной стороны, какъ уже давно замтилъ хитрый мистеръ Гойлъ.

Они встртились. Адріенна протянула руку Майльсу съ слабой улыбкой, и посл минутной тни волненія, пробжавшей по ея лицу, она стала еще спокойне и блдне прежняго. Молодой человкъ снялъ фуражку и пожалъ ея руку. Они заговорили, но очевидно было, что Адріенна, а не Майльсъ началъ разговоръ. У наружной двери во вторую комнату они разстались. Адріенна вошла въ дамской комитетъ.

— Чортъ ихъ возьми, проклятые! промолвилъ въ слухъ Фреддрикъ Спенслей, съ любопытствомъ слдившій за молодыми людьми и совершенно забывшій, что въ комнат былъ посторонній человкъ.

Но въ туже минуту онъ почувствовалъ, что кто-то положилъ руку на его плечо. Это былъ мистеръ Гойлъ.

— Зачмъ вы меня пугаете! воскликнулъ онъ: — что вамъ нужно отъ меня?

— Извините, сэръ, я смотрлъ въ окно на этого человка, Майльса Гейвуда…

— Его такъ зовутъ, разбойника?

— Да, сэръ. Онъ мой пасынокъ. Однако… нкоторыя молодыя дамы выбираютъ себ странныхъ друзей, не правда ли?

Спенслей хотлъ было спросить грубо, какое ему до этого дло, но пристальный, хитрый взглядъ мистеръ Гойля удержалъ его.

— Можетъ быть, отвчалъ онъ:— такъ что же?— А вотъ что. Его мать, теперь моя жена, и я знаю хорошо, что это за человкъ. Я такъ же знаю кое-что о молодой двушк. Еслибъ факты, истинные факты о нихъ обоихъ были узнаны, то она не находилась бы въ такой чести у всхъ, а онъ…

Мистеръ Гойлъ разсмялся.

— Продолжайте, продолжайте! воскликнулъ Спенслей, затаивъ дыханіе.

— Я не думаю, чтобы его дуракъ хозяинъ…

— А кто его хозяинъ?

— Малори.

— А… а!

— Онъ питаетъ къ нему необыкновенное пристрастіе и досталъ ему тепершнее его мсто. Но онъ не знаетъ фактовъ. Знай онъ факты, онъ не сталъ бы покровительствовать Майльсу, а погубилъ бы его.

— Факты… какіе факты?

— Вотъ въ томъ-то и дло, что обнаруженіе этихъ фактовъ потребовало бы денегъ.

— А вы убждены, что эти факты, однажды обнаруженные, имли бы желаемый результатъ?

— Т. е. какой?

— Что они были бы разлучены и она осталась бы несчастной.

— Конечно, онъ ухалъ бы отсюда, а она выплакала бы свои глаза.

— А сколько бы это стоило?

— Сто фунтовъ, и мн потребовалось бы тотчасъ двадцать пять фунтовъ, а остальные по его отъзд.

— Вотъ двадцать пять фунтовъ, сказалъ Спенслей, отдавая ему деньги: — я выдамъ комитету чекъ. Но если вы меня обманете…

— Клянусь честью, сэръ! воскликнулъ съ жаромъ мистеръ Гойлъ:— вы можете на меня положиться. Это дло столько же мое, сколько ваше. А между тмъ, если вы услышите какіе-нибудь странные разсказы о ней, то не отвергайте ихъ, я вамъ уже сказалъ, что я знаю о нихъ обоихъ факты.

Не усплъ мистеръ Гойлъ получить деньги, какъ въ комнату вошли пасторъ Понсонби, Себастьянъ Малори и другіе члены комитета. Мистеръ Гойлъ углубился въ свои бумаги, а Фредъ Спенслей обернулся къ окну. Сердце его билось отъ опасенія, чтобы сдланное имъ не навлекло на него непріятности, а вмст съ тмъ, жажда мести еще боле усилилась въ немъ теперь, когда была надежда на ея удовлетвореніе.

X.
Объясненіе.

Однажды за завтракомъ, мистрисъ Малори сказала, обращаясь къ сыну:

— Я съ большимъ сожалніемъ, Себастьянъ, слышала очень странныя вещи о… молодой двушк… какъ ее зовутъ… въ дла которой тебя какъ-то вмшалъ ея дядя.

Гюго, присутствовавшій при этомъ разговор, вспыхнулъ, но Себастьянъ спросилъ очень спокойно:

— Вы говорите о миссъ Адріенн Блиссетъ?

— Блиссетъ… да, о миссъ Блиссетъ. Она, повидимому, принимаетъ большой интересъ въ раздач пособій.

— Не повидимому, а дйствительно, если только тяжелый, ежедневный трудъ можно считать доказательствомъ.

— Она, кажется, выбираетъ себ очень странныхъ друзей.

— Напримръ, меня.

Война между матерью и сыномъ теперь была объявлена. Волненіе выражалось на лиц мистрисъ Малори, но Себастьянъ оставался по прежнему спокойнымъ, хотя Гюго замтилъ, по непонятнымъ для другихъ признакамъ, что его другъ былъ разстроенъ и очень непріятно.

—и= Я надюсь, что ты не въ числ ея близкихъ друзей, продолжала мистрисъ Малори, не подозрвая, какую грозу она навлекала на себя:— если ты не желаешь стоять на одномъ уровн съ безнравственными, атеистическими работниками, подонками низшихъ классовъ.

— Такъ разсказываютъ, что миссъ Блиссетъ выбираетъ своихъ друзей изъ подонковъ низшихъ классовъ? спросилъ учтиво Себастьянъ.

— Это не одни разсказы, а фактъ. Ея отецъ имлъ очень странныя идеи, а она доводитъ ихъ до крайностей, какъ всегда бываетъ съ женщинами, которыя воспитывались мужчинами и много таскались по свту.

Себастьянъ слегка улыбнулся, играя вилкой.

— Потомъ? промолвилъ онъ.

— Она познакомилась съ молодымъ человкомъ, о которомъ чмъ меньше говорить, тмъ лучше. Она его нашла въ библіотек, куда ходила по вечерамъ (слово это мистрисъ Малори произнесла такимъ тономъ, котораго передать невозможно). Она пригласила его къ себ и онъ ходилъ къ ней часто, это соціалистъ, атеистъ и вообще самый безнравственный человкъ. Какъ далеко зашла ихъ дружба, я не могу сказать, но знаю, что Фредрикъ Спенслей, который не отличается очень строгой нравственностью…

— О, нтъ!

— Фредрикъ Спенслей не захотлъ съ нею знакомиться, запретилъ своей сестр говорить съ нею и поспшно увелъ ее изъ комнаты, въ которой была эта двушка.

— Вы почерпнули эти свднія изъ врнаго источника?

— Совершенно врнаго и благонадежнаго. Я не могу сказать имени того лица, отъ котораго я это слышала, но должна замтить, что эти факты вполн соотвтствуютъ моимъ предположеніямъ. Я всегда говорила…

— Извините, все равно, что вы говорили и что говорятъ другіе. Я вамъ скажу правду изъ первыхъ рукъ. Молодой человкъ, о которомъ вы столько слышали лестнаго, былъ моимъ рабочимъ, но со времени закрытія фабрики онъ отказался. Онъ достоинъ всякаго уваженія и пользуется самой лучшей репутаціей. Еслибъ Фредрикъ Спенслей былъ въ сотую долю такимъ джентльмэномъ, какъ Майльсъ Гейвудъ, то для него было бы это величайшимъ счастьемъ. Гейвудъ — другъ миссъ Блиссетъ и этотъ фактъ длаетъ честь имъ обоимъ. Я встртилъ его разъ въ дом ея дяди и бывалъ у него самого. Я его очень уважаю. Что же касается до второй половины вашего разсказа, т. е. отказа Фредрика Спенслея отъ знакомства съ миссъ Блиссетъ, то я, право, удивляюсь, какъ вы, съ вашимъ знаніемъ свта, поврили такому вздору. Я, какъ нарочно, присутствовалъ при этомъ случа. Миссъ Спенслей хотла представить своего брата миссъ Блиссетъ, но послдняя отказалась, и я знаю, что она имла на это вскія причины. Я пожаллъ отъ всего сердца миссъ Спенслей, которая настолько же выше своего брата, насколько небо выше земли. Во всякомъ случа, я надюсь, что вы не будете разсказывать ничего дурного о миссъ Блиссетъ, потому что я хочу жениться на ней и сдлаю ей сегодня же предложеніе, если найду удобную минуту.

Мистрисъ Малори съ видимымъ неудовольствіемъ слушала рчь сына, произнесенную съ необыкновеннымъ жаромъ, но послднія его слова просто вывели ее изъ себя. Она вскочила со стула очень блдная и непремнно разразилась бы рыданіями, еслибъ гордость ей это дозволила.

— Нтъ существъ неблагодарне, какъ дти, промолвила она холодно:— съ самаго твоего возвращенія, ты всячески старался унизить меня и сдлать все, что можно противъ меня, а теперь ты меня оскорбляешь, отыскавъ какую-то…

— Не говорите дурного объ этой вполн достойной молодой двушк, перебилъ ее Себастьянъ: — это не приведетъ къ добру и вы только сами потомъ раскаетесь.

Она молча вышла изъ комнаты, а Себастьянъ тихо затворилъ за нею дверь.

Несмотря на все желаніе, Себастьянъ не могъ найти удобной минуты, чтобъ осуществить свое намреніе. Онъ былъ заваленъ работой, такъ что долженъ былъ остаться въ комитет посл ухода Адріенны, которая отправилась домой одна. Это очень его безпокоило. Три мсяца тому назадъ, онъ былъ бы убжденъ, безъ всякаго излишняго самолюбія, что его предложеніе встртитъ удовлетворительный отвтъ, но теперь онъ сомнвался въ результат. Однако, непріятная сцена съ матерью побудила его не ждать доле, а въ этотъ же самый день ршить свою судьбу.

Возвратясь домой, онъ рано пообдалъ одинъ, и, зная, что Адріенна обыкновенно бываетъ дома около половины восьмаго, отправился въ семь часовъ въ Стонгэтъ.

Ближайшій его путь лежалъ черезъ городской паркъ, и, войдя въ него, онъ замтилъ, что тамъ не было почти никого: одна нянька съ дтьми находилась близь поляны для крокета и на скамейк подъ деревомъ сидлъ какой-то человкъ, согнувшись и закрывъ лицо руками. Наконецъ, съ противоположной стороны парка приближалась женская фигура. Сердце Себастьяна дрогнуло: это была Адріенна Блиссетъ.

Онъ поспшилъ къ ней на встрчу.

— Вы здсь, мистеръ Малори, и въ такое время? воскликнула молодая двушка:— это что-то необыкновенное.

— Я шелъ къ вамъ, надясь въ это время застать васъ дома. Я очень радъ, что увидлъ васъ хоть здсь.

— Я такъ же очень рада. Я шла къ Мэри Гейвудъ и, вроятно, долго засидлась бы у нея. Я уже очень давно не была тамъ. Но не вернуться ли намъ домой?

— Нтъ, не ради меня, т. е. если вы не устали и не имете ничего противъ небольшой прогулки по этой террас.

— Нисколько. Какой прекрасный вечеръ! Какъ живописно краснютъ на свер эти холмы. Мн часто хотлось взобраться на нихъ. Что бы я оттуда увидла, какъ вы думаете?

— Іоркширъ и еще холмы до безконечности. Но не смотрите теперь на пейзажъ и выслушайте меня. Я хочу у васъ кое-что спросить.

— Да? отвчала Адріенна, повернувшись къ нему съ улыбкой.

Но ея улыбка мгновенно исчезла. Его глаза были пристально устремлены на нее и въ этихъ глазахъ ясно выражалось,о чемъ онъ хочетъ говорить. Она вспыхнула.

— Я тщетно поджидалъ удобнаго случая, сказалъ онъ, нжно взявъ ее за руку:— приходится его создать самому. Я долженъ сегодня узнать свою судьбу. Я не могу доле ждать. Адріенна, я васъ люблю съ того несчастнаго дня, когда вы ухали изъ Вецлара, Я тогда уже понялъ, какъ страстно любилъ васъ и съ тхъ поръ моя любовь только все усиливалась. Любите ли вы меня? Можете ли… когда-нибудь быть моей женою?

— Вы.. мн очень жаль, промолвила Адріенна едва слышно: — О! мистеръ Малори…

— Мистеръ Малори! повторилъ онъ, чувствуя, что по всему его тлу пробжалъ холодъ:— Адріенна, я вижу, какой будетъ вашъ отвтъ. Но подумайте. Не торопитесь. А мн казалось… неужели же я такой слпой, самолюбивый дуракъ! Нтъ, отложимъ до завтра вашъ отвтъ. Подумайте.

— Нтъ, сказала Адріенна дрожащимъ голосомъ, но съ твердой ршительностью: — я знаю, что я чувствую и буду вчно чувствовать. Я васъ очень уважаю — о, ужасно!— и вы мн чрезвычайно дороги. Я питаю къ вамъ самую нжную привязанность. Вы были такъ добры ко мн (слезы выступили на ея глазахъ), но я не могу выйти за васъ замужъ. О! не смотрите такъ мрачно! Боже мой! какъ я сожалю! какъ я сожалю!

— Вы уврены въ этомъ? спросилъ Себастьянъ очень тихо:— неужели я снискалъ только равнодушіе отъ…

— Я никогда не питала къ вамъ равнодушія, и даже было время…

— Когда? спросилъ, притаивъ дыханіе, молодой человкъ.

— Когда я думала… мн казалось…

— Что вы можете… что вы меня любили?

Она наклонила голову.

— И это было во время моего отсутствія. Отчего же вы не можете меня любить теперь, моя радость? Еслибъ вы только позволили мн доказать вамъ мою любовь и вы сами… мало по малу…

— Нтъ, не говорите мн объ этомъ. Это невозможно. Я знаю теперь свое сердце.

И она взглянула на него умоляющими, безпокойными, дикими глазами.

— И въ вашемъ сердц нтъ мста для любви ко мн?— Да, для такой любви — нтъ. О, Боже мой, какое несчастье, что я должна вамъ это сказать. Но вы сами подумайте серьзно. Вамъ нужна совсмъ иная жена, красивая, богатая. Вы поймете это, когда полюбите достойную васъ женщину, которая будетъ любить васъ такъ, какъ вы этого заслуживаете.

— Это плохое утшеніе, когда женщина, которую я люблю, не сочувствуетъ мн.

— Только потому, что я люблю другого, промолвила Адріенна, едва слышно, и отворачивая свое зардвшееся лицо.

Наступило молчаніе.

— Простите меня, сказалъ онъ, наконецъ:— я вижу, что мн не остается никакой надежды. Я никогда боле не упомяну объ этомъ.

— Простите и вы меня, отвчала Адріенна, глубоко тронутая: — я должна была… но нтъ, я не могла… я…

— Не упрекайте себя. Я все понимаю. (Они въ это время медленно шли по террас, мимо скамейки, на которой сидлъ человкъ съ закрытымъ руками лицомъ). Мн нечего боле говорить. Мы будемъ встрчаться, какъ прежде. Могу я васъ иногда называть Адріенной?

— Всегда, если желаете.

— Забудьте этотъ разговоръ и не сердитесь на меня.

— Какъ могу я сердиться на васъ?

— Тогда вс клеветы умолкнутъ, уничтожатся вс недоразумнія и между нами будетъ все ясно.

Онъ не могъ себя побороть разомъ и голосъ его звучалъ очень нжно.

— Да, совершенно ясно, какъ и должно быть, отвчала Адріенна дрожащимъ голосомъ.

Онъ поднесъ ея руку къ своимъ губамъ. Человкъ на скамейк не пошевельнулся, а они ничего не видли, чувствуя, что прощаются на вки.

— Я пойду домой, теперь я не въ силахъ идти дале, сказала Адріенна, подойдя къ воротамъ парка.

— Я васъ оставлю. Прощайте.

— Прощайте, промолвила она, подавая ему руку, но не смотря на него.

Но онъ такъ долго держалъ ея руку, что она, наконецъ, подняла голову.

— Милый Себастьянъ, я…

— Вотъ я этого только и хотлъ, произнесъ онъ съ слабой улыбкой.— Прощайте, да хранитъ васъ Господь, дорогое дитя!

Адріенна вышла изъ дома съ твердымъ намреніемъ пойти къ Мэри Гейвудъ. Но встртивши Себастьяна, она уже не исполнила своего намренія.

XI.
Анонимное письмо.

Жизнь Майльса Гейвуда стала еще мрачне и невыносиме прежняго. Сердце его раздиралось отъ мучительныхъ страданій. Онъ совершенно пересталъ посщать Адріенну. Свиданіе съ нею только возбуждало въ немъ томительное, безпокойное чувство. Но онъ слдилъ за нею издали и грустно отмчалъ въ своемъ сердц каждый день, проходившій въ ожиданіи ея посщенія. Прежде, она ходила очень часто въ скромный домъ на Городскомъ Пол, а теперь почти совершенно прекратила свои посщенія. Онъ зналъ, какъ вс въ Тансоп, что ея дядя умеръ и что она осталась его единственной наслдницей. Онъ такъ же слышалъ не разъ толки о томъ, что она выйдетъ замужъ за Себастьяна Малори и считалъ эти слухи очень вроятными, но пойти къ ней и лично узнать отъ нея объ ея свадьб было сверхъ его силъ.

Майльсъ прежде презиралъ Себастьяна Малори, а потомъ ненавидлъ его. Теперь же все это измнилось и онъ самъ удивлялся, какъ быстро и всецло разсялась эта непріязнь. Онъ теперь смотрлъ на своего счастливаго соперника съ холоднымъ, спокойнымъ равнодушіемъ. Его единственнымъ желаніемъ, когда онъ чего-нибудь желалъ, было, чтобъ все это поскоре окончилось и произошла бы какая нибудь радикальная перемна.

Утромъ, въ тотъ самый день, когда Себастьянъ Малори, посл разговора съ матерью, ршился объясниться въ любви Адріенн, Майльсъ Гейвудъ получилъ письмо. Написано оно было незнакомымъ ему почеркомъ и, вмсто подписи, стояло ‘доброжелатель-христіанинъ’. Съ большимъ удивленіемъ онъ прочелъ слдующее.

‘Знаете ли вы, въ какомъ находитесь положеніи? Знаете ли, кому вы обязаны своимъ мстомъ? Вашему другу, мистеру Себастьяну Малори. Спросите его и онъ самъ скажетъ, что его голосъ и голосъ пастора Понсонби, котораго онъ расположилъ въ вашу пользу, доставили вамъ это мсто. А я думалъ, что вы ршились ничмъ не быть ему обязаннымъ. Знаете ли вы, что, несмотря на вс его прекрасныя увренія, онъ подкапывается подъ васъ и если вы не овладете совершенно извстной молодой особой или не откажетесь отъ нея окончательно, вы вскор останетесь въ дуракахъ? Я говорю это потому, что всмъ извстно, какими большими друзьями вы были съ этой особой. Спросите кого угодно въ Тансоп о томъ, что говорятъ про васъ обоихъ и вы увидите, что все, написанное мною, чистая правда. Вамъ остается одинъ способъ выйти изъ этого затруднительнаго обстоятельства — это ухать отсюда. Я живо интересуюсь вами и совтую вамъ этотъ исходъ, предполагая, что вамъ горько думать, что, по вашей милости, объ ней такъ говорятъ. Конечно, вы вольны принять мой совтъ или нтъ, но я думаю, что нтъ сомннія, который изъ этихъ двухъ путей самый благородный и истинно христіанскій.

‘Доброжелатель’.

Прочитавъ письмо, Майльсъ положилъ его на столъ, дрожа всмъ тломъ. Онъ не старался отгадать, кто написалъ письмо. Многое въ немъ казалось ему справедливымъ. Значитъ, любовь Себастьяна къ Адріенн не была иллюзіей, плодомъ его разстроенной фантазіи. Ничего не говорилось противъ нея, а только осуждалось его поведеніе и намекалось на скандальные толки о ней. Ему совтовали проврить свднія, сообщаемыя письмомъ и самому убдиться въ истин, этотъ вызовъ былъ вполн правильный и честный.

Тотъ фактъ, что онъ былъ обязанъ своимъ мстомъ Себастьяну Малори, уже теперь не могъ, какъ прежде, вывести его изъ себя. Мысль, что Себастьянъ Малори подкапывался подъ него, показалась ему столь комичной, что онъ улыбнулся, несмотря на свое мрачное состояніе. Если Себастьянъ, хотлъ ухаживать за Адріенной, а она хотла допустить это ухаживаніе, то кто же могъ помшать имъ? По крайней мр, онъ не имлъ на это никакого права. Все это были пустяки и онъ на этихъ пунктахъ долго не останавливался, но остальная часть письма возбудила въ немъ ужасъ, отвращеніе, ярость. Какъ! за нимъ и Адріенной слдили, ихъ дружескія отношенія истолковывались въ дурную сторону и про нее ходили скандальные слухи? Это привело его въ тупикъ. Онъ думалъ, что находится во сн и что его душитъ страшный кошмаръ. Его сердце и безъ того тревожно ныло, но этотъ ударъ его окончательно сразилъ.

Однако, ему надо было идти на работу, и, сунувъ письмо въ карманъ, онъ направился въ контору комитета. Какъ онъ исполнилъ свои обязанности, онъ не съумлъ бы сказать. По счастью, Адріенны тамъ не было, а то онъ не вынесъ бы своихъ страданій.

Въ двнадцать часовъ онъ возвратился домой. Проходя по Городскому Полю, онъ встртилъ Гарри Ашворта. Это былъ красивый молодой человкъ лтъ двадцати пяти, получавшій до погрома хорошее жалованье, и большой другъ Майльса и Эдмунда. Онъ часто посщалъ ихъ и Мэри очень любила его общество, хотя разговаривать съ нимъ было очень тяжело, потому что онъ былъ почти совсмъ глухъ. Сосди иногда поговаривали о Гарри, какъ о будущемъ жених молодой двушки, но досел между ними не было еще никакихъ объясненій въ любви.

— Майльсъ, что съ вами? спросилъ Гарри, пораженный болзненнымъ видомъ своего товарища.

— Ничего, отвчалъ Майльсъ, но вдругъ въ голов его блеснула мысль о поврк письма и онъ прибавилъ: — нтъ, я лгу, меня кое-что очень тревожитъ. Скажите, Гарри, вы мой другъ?

— Еще бы, Майльсъ!

— Такъ докажите мн это на дл. Пойдемте ко мн, я вамъ кое-что покажу.

Черезъ нсколько минутъ, они уже сидли въ гостиной скромнаго дома, которая теперь была лишена большей части мебели и украшеній, нкогда составлявшихъ гордость Мэри.

— Вотъ, прочтите, сказалъ Майльсъ, подавая Гарри анонимное письмо:— и потомъ скажите мн, знаете ли вы, о комъ тутъ говорится.

Лицо молодого человка, во время чтенія, выражало смущенное удивленіе, а дойдя до послдней строчки, онъ произнесъ, не смотря на Майльза, который все время пристально слдилъ за нимъ:

— Странно! Очень странно!

— Ну, голубчикъ, можете вы отгадать, на какую женщину здсь намекаютъ? спросилъ Майльсъ, возвышая голосъ, но такъ, чтобъ его не слышали сестра и братъ.

— Я кое-что слышалъ о васъ и объ этой молодой двушк, промолвилъ съ значительнымъ смущеніемъ Гарри.

— Назовите ее.

— Нтъ, зачмъ?

— Я хочу, ради Бога, назовите ее! воскликнулъ съ отчаяніемъ Майльсъ.

— Не забывайте, что я передаю только слова другихъ. Кажется, ее зовутъ миссъ Блиссетъ.

— Вы говорите, что вы мой другъ, Гарри, произнесъ Майльсъ дрожащимъ голосомъ:— скажите же мн все, что вы слышали.

— Ну, ходятъ слухи, что до смерти дяди она была влюблена въ васъ и что вы часто говорили объ этомъ. Но вы понимаете, другъ мой, что я этому не врю.

— Я говорилъ, что она въ меня влюблена? повторилъ Майльсъ глухимъ голосомъ.

— Да, такъ разсказываютъ и прибавляютъ, что вы ходили къ нимъ въ домъ не для того, чтобъ видть старика, но…

— Довольно! воскликнулъ Майльсъ и отвернулся, пылая негодованіемъ и будучи не въ силахъ промолвить ни слова отъ волненія.

— Право, Майльсъ, не изъ чего такъ тревожиться, прибавилъ Гарри: — это, вроятно, написалъ кто-нибудь, желающій васъ удалить и занять ваше мсто. Это видно по совту анонимнаго автора. Но, слава Богу, вы не такой человкъ, который обратитъ вниманіе на…

— Совтъ хорошъ и, вроятно я ему послдую, отвчалъ Майльсъ: — не знаете ли вы, кто пустилъ въ ходъ этотъ разсказъ?

— Этого никто не знаетъ, произнесъ Гарри:— вс повторяютъ его, не вдая, откуда онъ взялся.

— Ну, я теперь доволенъ, мн боле ничего не нужно, только я попрошу васъ, если вы дорожите мною и моими, не говорите никогда объ этомъ предмет.

— Вотъ вамъ моя рука, отвчалъ Гарри: — до конца моей жизни не вымолвлю ни слова.

Они разстались. Прежде чмъ уйти, Гарри зашелъ на кухню и предложилъ Мэри придти вечеромъ и посидть съ Эдмундомъ которому въ послдніе дни стало гораздо хуже. Молодая двушка приняла это предложеніе съ благодарностью и Гарри удалился.

Завтракъ былъ очень мрачный. Майльсъ ничего не лъ и молчалъ. Мэри вела себя точно также, вслдствіе безпокойства и грустныхъ предчувствій насчетъ брата.

Посл завтрака Майльсъ возвратился въ контору, которая стала ему ненавистной. Съ какимъ отвращеніемъ смотрлъ онъ на длинное зданіе фабрики, ему казалось, что каждое знакомое лицо и даже самыя стны глядли на него подозрительно, указывали на него пальцемъ.

Въ этотъ день у него было очень много работы и онъ вышелъ изъ конторы только въ шесть часовъ. Когда, онъ вернулся домой, то не засталъ сестры въ кухн, она была наверху у Эдмунда. Майльсъ посидлъ немного, погруженный въ мрачную думу, потомъ всталъ, вышелъ изъ дверей и побрлъ по улиц, самъ не зная куда. Наконецъ, онъ очутился въ городскомъ парк, который очень любилъ съ дтства, но теперь смотрлъ на все, словно ничего не замчая. Походивъ машинально по аллеямъ, онъ слъ на скамейку подъ деревомъ на террас и, закрывъ лицо руками, глубоко задумался. Вся его будущность представлялась ему мрачной, безнадежной, горе и отчаяніе наполняли его сердце.

— Мн здсь нельзя оставаться, говорилъ онъ самъ себ:— если я уду, то вс клеветы умолкнутъ сами собою и потомъ есть другой человкъ, который защититъ ее. Онъ можетъ ходить къ ней сколько угодно и никто не скажетъ объ этомъ ни одного дурного слова.

Сколько времени онъ оставался на этой скамь, онъ самъ не зналъ. Онъ забылъ о всемъ окружающемъ, какъ вдругъ услыхалъ приближавшіеся голоса и шаги. Онъ не пошевелился, никто не обратилъ на него вниманія. Еще мене двинулся онъ съ мста, когда подъ самыми его ушами раздался голосъ Себастьяна Малори, говорившій:

— Тогда клеветы умолкнутъ, уничтожатся вс недоразумнія и между нами все будетъ ясно.

Въ голос его слышалась глубокая, нжная любовь.

— Да, совершенно ясно, какъ и должно быть, отвчалъ дрожащій женскій голосъ, отъ котораго перевернулось сердце Майльса.

Они прошли мимо. Несчастный юноша скрылъ ₍еще боле свое лицо руками. Онъ слышалъ, какъ Себастьянъ поцловалъ руку Адріенны и потомъ, какъ замерли ихъ шаги. Тогда онъ поднялъ голову. Его изумляла происшедшая въ немъ перемна и страшная апатія, повидимому, овладвшая всмъ его существомъ. Онъ только-что слышалъ слова, которыя, казалось, должны были отравить ему всю жизнь и, однако, онъ сидлъ на томъ же мст, и его пульсъ не бился сильне, его дыханіе не захватывало. Онъ потерялъ все, что считалъ для себя потеряннымъ и все, что, повидимому, пріобрлъ Себастьянъ, но не ощущалъ ни жгучихъ страданій, ни особаго гнва.

Однако, когда онъ всталъ съ инстинктивнымъ намреніемъ направиться домой, онъ созналъ, что это было невозможно. Ему страшно было подумать, что онъ войдетъ въ домъ и увидитъ кого -нибудь.

— Отчего мн не идти домой? разсуждалъ онъ: — тамъ мн лучше всего съ Мэри и Недомъ. Мн надо пойти къ нему, онъ такъ боленъ. Но нтъ, это невозможно. Я знаю, что мн нужно сдлать большую прогулку по холмамъ, подале отъ этой дымной трущобы. Нтъ ничего лучше, какъ свжій горный воздухъ, чтобы прогнать изъ головы болзненныя фантазіи. Гарри часто прибгалъ къ этому лекарству въ тяжелыя минуты, а он часто бывали у бднаго Гарри!

И онъ улыбнулся при мысли, что онъ сожаллъ своего друга съ большимъ чувствомъ, чмъ то, которое вызывало въ немъ его собственное несчастье.

Очень довольный своимъ планомъ, онъ быстрыми шагами направился на сверъ, но прежде чмъ вышелъ изъ города, онъ встртилъ нсколько знакомыхъ, на привтствія которыхъ отвчалъ машинально. Потомъ, проходя мимо извстнаго кабачка ‘Папоротникъ‘ въ предмсть Бриджерольдъ, онъ услыхалъ чей-то голосъ, громко кричавшій:

— Эй, Майльсъ! Вы ли это!

Онъ обернулся и увидалъ въ дверяхъ кабачка своего стараго товарища, который работалъ вмст съ нимъ на фабрик, и нсколько лтъ тому назадъ перебрался въ Россендэль.

— Войдите, пріятель, продолжалъ рабочій, сильно пьяный: — ужь если мы встртились, то надо выпить. Я заплачу. Чего хотите?

И онъ насильно потащилъ Майльса въ кабачекъ, гд около полудюжины человкъ громко его привтствовали.

— Что пить? Все равно, что вы сами пьете, отвчалъ Майльсъ, здороваясь со всми, и съ удивленіемъ смотрлъ на ихъ веселыя, и повидимому, беззаботныя лица.

Онъ слъ за столъ, говоря себ съ какой-то дикой яростью, что много было на свт удовольствій, и что если одно ему не удается, за то доступны другія. Черезъ минуту служанка подала ему стаканъ горячаго грога.

— Ну, воскликнулъ его старый товарищъ:— за ваше здоровье Майльсъ! За наше второе свиданіе!

— За наше второе свиданіе! повторилъ Майльсъ, поднося стаканъ къ губамъ, но вдругъ, какъ бы очнувшись, поставилъ стаканъ на столъ и вышелъ изъ кабачка, несмотря на гнвные крики товарищей.

— Фуй! произнесъ онъ, очнувшись на свжемъ воздух: — я еще не дошелъ до этого.

Солнце уже садилось и Майльсъ направился къ окрашеннымъ пурпурнымъ цвтомъ холмамъ. Онъ шелъ, по его понятіямъ, не долго, но въ сущности прошло нсколько часовъ, и когда онъ сталъ сознавать окружающіе предметы, то уже была ночь, звзды блестли на безоблачномъ неб и онъ былъ въ двадцати или тридцати миляхъ отъ Тансопа.

Онъ стоялъ на холм, покрытомъ верескомъ, и слъ, чтобы отдохнуть. Но мягкое, эластичное ложе показалось ему столь соблазнительнымъ, что онъ растянулся и вскор заснулъ крпкимъ, спасительнымъ сномъ.

XII.
Перемны.

Мэри Гейвудъ просидла весь этотъ день съ больнымъ Эдмундомъ, изнурительная горячка покинула его, но слабость была такъ велика, что молодая двушка боялась, что онъ долго не протянетъ. Онъ нсколько разъ падалъ въ обморокъ и все спрашивалъ Майльса. Однако, прошелъ обычный часъ его возвращенія и о немъ не было ни слуха, ни духа. Наконецъ, дверь хлопнула внизу и Мэри поспшно сбжала по лстниц. Это былъ Гарри Ашвортъ. Мэри въ изнеможеніи опустилась на стулъ и горько зарыдала.

— Что съ вами, Мэри? спросилъ Гарри, нжно взявъ ее за руку.

— Майльсъ не возвращается, я не знаю почему, а бдному Неду не долго придется жить, отвчала она, продолжая плакать:— но вы, Гарри, вы меня не оставите.

Въ эту минуту глаза ихъ встртились и что-то во взгляд молодой двушки дало Гарри смлость, которую онъ такъ долго тщетно звалъ къ себ на помощь. Инстинктивно они нагнулись другъ къ другу и губы ихъ встртились, словно они искали въ поцлу утшенія и новыхъ силъ.

— Я бы хотлъ никогда тебя не оставлять, Мэри, сказалъ Гарри Ашвортъ, обнимая ее:— но часто я спрашиваю себя, можешь ли ты вынести такого калку, какъ я. Мн кажется, что это невозможно, ну, разрши же разомъ вс мои сомннія.

— Я уже давно ршила, что сдлать, если вы когда-нибудь сдлаете мн предложеніе, отвчала наивно Мэри.

— А именно?

— Очень просто — взять тебя обими руками, промолвила она съ улыбкой, но, вспомнивъ объ ужасномъ положеніи брата, тотчасъ прибавила:— я очень счастлива, но намъ надо подумать о бдномъ Нед. Пойди къ нему и разскажи, что ты здсь надлалъ. Онъ будетъ очень радъ, онъ давно это подозрвалъ. А я сбгаю за докторомъ.

Неожиданное извстіе о томъ, что его сестра выходила замужъ за такого хорошаго и близкаго всей семь человка, какъ Гарри Ашвортъ, дйствительно, обрадовало больного. Онъ улыбнулся, нжно пожалъ руку Гарри, но не могъ произнести ни слова отъ слабости, и снова мрачное облако смерти отуманило его лицо. Вскор явился докторъ, человкъ очень занятой. Онъ остался у больного лишь нсколько мгновеній и, выходя, сказалъ съ добродушной откровенностью провожавшей его Мэри:

— Ну, вамъ надо собраться съ силами, моя милая, Я не могу вамъ общать, что онъ доживетъ до утра.

Едва удерживая слезы, Мэри возвратилась къ больному и, вмст съ Гарри, просидла у его изголовья всю ночь. Смерть приближалась тихими, но врными шагами, а Майльса все не было. Часы шли за часами и, наконецъ, стало свтать. Больной вдругъ открылъ глаза и попросилъ открыть окно. Мэри исполнила его желаніе. Было три часа.

— Вотъ онъ! воскликнулъ Гарри, смотря на улицу, и черезъ нсколько минутъ Майльсъ вошелъ въ комнату.

Эдмундъ жадно схватилъ его за руку и, окруженный всми, которые ему были дороги на свт, онъ вскор тихо, едва замтно пересталъ дышать. Первые лучи солнца ярко освтили неподвижное лицо умершаго и горько рыдавшую Мэри.

Въ первую минуту горя, никто не замтилъ блднаго, изнуреннаго лица Майльса, но утромъ Мэри спросила его, что съ нимъ и отчего онъ такъ поздно вернулся.

— Конечно, мой уходъ могъ показаться страннымъ и даже грубымъ, отвчалъ онъ:— но, право, Мэри, я въ этомъ не виноватъ. Со мною случилось нчто очень ванное, но я не могу теб этого объяснить.

Съ своей стороны, Мэри и Гарри Ашвортъ поспшили сообщить ему, что случилось съ ними.

— Я согласна выйти за него замужъ, если ты не имешь ничего противъ, прибавила Мэри.

— Что же я могу имть противъ? произнесъ Майльсъ: — я очень радъ. У васъ, Гарри, будетъ лучшая жена нетолько въ Тансоп, но и во всей Англіи, а васъ я знаю такъ хорошо, что, не задумываясь, отдамъ вамъ ее. Я тмъ боле доволенъ, что, по всей вроятности, мн придется ухать отсюда, и мн было бы больно оставить Мэри безъ покровителя. Ну, будьте счастливы, и да благословитъ васъ Господь.

Онъ пожалъ руку Гарри и поцловалъ сестру, но не могъ заставить себя улыбнуться. Они видли, что извстіе объ ихъ брак радовало его, но вмст съ тмъ не могли не замтить, что на сердц его было какое-то страшное горе, которое отуманивало эту радость.

Часовъ въ восемь вечера, въ этотъ же день, Майльсъ Гейвудъ отправился въ Акенродъ. Онъ никогда еще въ жизни не бывалъ тамъ и еслибъ ему сказали мсяцъ тому назадъ, что онъ войдетъ въ этотъ домъ и еще по такому длу, то онъ гордо сказалъ бы, что никакія обстоятельства не могли бы его къ этому побудить. Но случилось такое стеченіе обстоятельствъ, какого онъ никогда не предвидлъ и которое побудило его ршиться на все, чтобъ только выйти изъ невыносимаго положенія, а путь былъ открытъ передъ нимъ только одинъ и онъ, по необходимости, вступилъ на этотъ путь.

Остановившись на минуту передъ парадной дверью богатаго дома, Майльсъ тяжело перевелъ дыханіе и позвонилъ. На вопросъ мальчика, отворившаго дверь, что ему надо, онъ назвалъ себя и объяснилъ, что иметъ важное дло до мистера Малори. Слуга, посл минутнаго колебанія, провелъ его въ библіотеку и пошелъ доложить о странномъ гост своему господину.

— Здравствуйте, сказалъ Себастьянъ, входя въ комнату черезъ нсколько минутъ:— извините, что я васъ заставилъ ждать.

— Полноте! отвчалъ Майльсъ.

Они пристально посмотрли другъ на друга и едва не вскрикнули отъ удивленія. Каждый считалъ своего соперника счастливымъ обладателемъ Адріенны и не могъ понять, почему онъ былъ такъ мраченъ и грустенъ.

— Я замтилъ, что вы не приходили сегодня въ контору, продолжалъ Малори: — надюсь, что у васъ все благополучно дома?

— Нтъ, у насъ случилось несчастье. Мой бдный братъ сегодня утромъ умеръ посл долгой болзни.

— Очень, очень жаль. Конечно, вамъ нечего теперь приходить въ контору и…

— Я не для того пришелъ, чтобы отказаться отъ работы, отвчалъ Майльсъ спокойнымъ, но нсколько принужденнымъ тономъ:— безъ всякаго сомннія, смерть брата — большое для меня горе, но не къ чему объ этомъ говорить. Я пришелъ къ вамъ по длу.

— Объясните, въ чемъ я могу быть вамъ полезенъ.

Майльсъ прикусилъ губу. Но длать нечего, надо было говорить.

— Вы, можетъ быть, найдете это очень страннымъ, но я пришелъ просить у васъ одолженія, началъ онъ, но Себастьянъ его тотчасъ перебилъ:

— Что же тутъ страннаго? Я буду очень радъ оказать вамъ услугу.

— Вы, можетъ быть, не знаете, что я часто говорилъ о васъ очень рзко, но вы во всякомъ случа помните, что я обошелся съ вами грубо.

— Да, не очень любезно, согласился Себастьянъ съ улыбкой, не смя еще врить, чтобъ онъ, наконецъ, одержалъ столь давно желанную побду надъ молодымъ работникомъ.

— Я имлъ дурное, пристрастное объ васъ мнніе и громко выражалъ его. Еслибъ меня не постило несчастье, то, можетъ быть, я никогда не перемнилъ бы своего мннія. Но глаза мои открылись. Я вижу теперь, что я былъ совершенно неправъ. Вы доказали на дл, что вы далеко не такой человкъ, какимъ я себ представлялъ васъ, и прошу извиненія за все, что я говорилъ противъ васъ.

— Но, любезный другъ, не смотрите на это такъ трагически. У всякаго человка есть свои предразсудки и у меня у перваго. Но я долженъ сознаться, что ваше дурное обо мн мнніе меня очень огорчало. Я очень желалъ побороть ваше непріязненное чувство и подружиться съ вами. Если я могу сказать себ теперь, что вы мой другъ, то это будетъ большой для меня побдой.

— Мистеръ Малори, я никогда боле не буду вашимъ врагомъ. Боле я не могу ничего сказать. Вы умне и великодушне меня, но вамъ помогаютъ въ этомъ и обстоятельства. Я пришелъ сюда сегодня напомнить вамъ о вашемъ общаніи достать мн мсто вн Тансопа, даже вн Англіи.

— Да, я очень хорошо помню объ этомъ и готовъ исполнить свое общаніе, еслибъ вы измнили свое мнніе.

— Я измнилъ свое мнніе, и если вы можете достать мн это или какое-нибудь другое мсто какъ можно дале отсюда, то я буду вамъ очень благодаренъ.

— Я могу это сдлать, отвчалъ Себастьянъ, пристально посмотрвъ на изнуренное, полное отчаянія лицо Майльса:— но я очень сожалю, что вы хотите покинуть Тансопъ.

— Я долженъ ухать изъ Тансопа. Но будетъ ли работа на предлагаемомъ вами мст трудная? Я именно хочу тяжелой, очень тяжелой работы.

— Это мсто будетъ совершенно по васъ. Работы тамъ много и не очень легкая. Вамъ придется хать въ Германію на бумагопрядильню при большихъ угольныхъ копяхъ. Хозяинъ мистеръ Сусмейеръ большой мой пріятель. Онъ столько же англичанинъ, сколько нмецъ, и у него много англійскихъ и ирландскихъ рабочихъ. Онъ нуждается въ управляющемъ англичанин, работящемъ, энергичномъ человк. Вы вдь немного знаете по-нмецки? Кажется, васъ учила миссъ Блиссетъ.

— Да, отвчалъ сухо Майльсъ.

— А тамъ вы скоро усовершенствуетесь. По вечерамъ вамъ нечего будетъ длать и вы займетесь основательнымъ изученіемъ нмецкаго языка. Этимъ путемъ у васъ будетъ вдоволь занятія. Что же касается меня, то я вамъ дамъ самую лучшую рекомендацію.

— Вы засвидтельствуете, что я всегда учтивъ, любезенъ и приличенъ съ своими начальниками и ничмъ никогда не обижаюсь? замтилъ Майльсъ съ грустной улыбкой.

Себастьянъ такъ же засмялся и, присвъ къ столу, поспшно написалъ письмо, запечаталъ его и на конверт поставилъ адресъ: ‘Господину Густаву Оусмейеру, въ Ейзендорф, Вестфалія, Пруссія‘.

— Я знаю, что мсто еще вакантное, сказалъ онъ, подавая письмо Майльсу:— и вы его тотчасъ получите. Впрочемъ, я еще напишу сегодня моему другу и предупрежу его о вашемъ прізд. Вроятно, вы захотите вскор хать?

— Да, черезъ нсколько дней, какъ только похороню бднаго Неда и устрою Мэри.

— Вы оставите сестру здсь?

— Да, по очень хорошей причин. Она выходитъ замужъ.

— Могу я спросить за кого?

— За моего друга, Гарри Ашворта, который ее давно любитъ, сказалъ Майльсъ, даже не удивляясь, что онъ разсказывалъ Себастьяну о своихъ семейныхъ длахъ.

— Я очень радъ это слышать и желаю имъ всякаго счастья.

— Вы думаете, что я могу хать когда хочу?

— Конечно, но прежде отъзда зайдите ко мн. Я вамъ разскажу вс подробности объ Ейзендорф и укажу ближайшую туда дорогу. А такъ какъ это мстечко въ довольно уединенномъ углу Германіи, и туда пробраться довольно дорого, то…

— Вы очень добры. Но у моего друга Гарри есть деньги и я возьму у него въ займы до перваго жалованія. Посл завтра будутъ похороны и Мэри передетъ къ матери Гарри. Могу я зайти къ вамъ посл завтра вечеромъ?

— Посл завтра… завтра балъ у мистрисъ Спенслей, произнесъ Себастьянъ, какъ бы про себя: — да, посл завтра вечеромъ я свободенъ.

— А черезъ три дня я уже уду, воскликнулъ Майльсъ и на лиц его показалась тнь удовольствія.

Себастьянъ взглянулъ на него. Онъ не былъ очень доволенъ своей побдой. Все, чего онъ желалъ въ отношеніи Майльза, случилось. Онъ призналъ себя виновнымъ, извинился за свою грубость, унизился до просьбы оказать ему милость и выразилъ свою смиренную благодарность за оказанное одолженіе. И, однако, въ результат Себастьянъ нисколько не торжествовалъ.

— Вы очень желаете ухать поскоре? спросилъ онъ съ удивленіемъ.

— Да, это мое единственное теперь желаніе, отвчалъ Майльсъ вставая.— Прощайте. Я не могу достаточно выразить вамъ мою благодарность. Вы имли бы полное право принять меня совершенно иначе.

— Нтъ, я не имлъ бы этого права, воскликнулъ Себастьянъ, и еще боле созвалъ всю пустоту одержанной побды, потому что, въ дйствительности, несчастныя обстоятельства сломили Майльза, а не вліяніе Себастьяна измнило его.— Гейвудъ, прибавилъ онъ съ искреннимъ чувствомъ: — не скрываете ли вы еще чего-нибудь отъ меня? Неужели я могу быть вамъ полезенъ, только содйствуя вашему бгству изъ Тансопа, который, повидимому, вамъ сталъ ненавистенъ? Я это спрашиваю не изъ пустого любопытства, а изъ искренняго желанія быть вашимъ другомъ, если это только возможно?

Майльсъ покачалъ головой.

— Я не могу ни съ кмъ подлиться своимъ горемъ, но все-таки я вамъ очень благодаренъ, отвчалъ онъ, протянувъ руку, которую Себастьянъ крпко пожалъ, и вышелъ изъ комнаты.

Во весь этотъ вечеръ и ночь, блдное лицо и грустные, мрачные глаза Майльса Гейвуда не выходили изъ головы Себастьяна Малори.

XIII.
Совершеннолтіе Елены.

Балъ въ честь совершеннолтія Елены Спенслей только что начался, когда мистрисъ Малори съ сыномъ и Гюго вошли въ блестяще освщенную гостинную, посреди которой стояла мистрисъ Спенслей въ блестящемъ и дорогомъ, но слишкомъ бросавшемся въ глаза туалет. Она была одна и казалась очень взволнованной. Ея мужа нигд не было видно, а сынъ находился немного поотдаль и помогалъ матери принимать гостей.

— Я очень рада васъ видть, мистеръ Малори, сказала она, когда Себастьянъ подошелъ къ ней въ слдъ за своей матерью, и поздравилъ ее съ днемъ рожденія дочери:— я надюсь, что вы весело проведете время. Мы сдлали все, что могли для увеселенія нашихъ гостей. Но не правда ли очень досадно, что Спенслей еще не вернулся?

— Онъ ухалъ по дламъ?

— Да, ужь эти гадкія дла. Я ему говорила: если дла въ такомъ нершительномъ положеніи, намъ не слдуетъ давать такіе блестящіе балы, хотя… я очень рада васъ видть и надюсь, что вы будете веселиться. Ему пришлось ухать сегодня утромъ въ Ливерпуль и онъ общалъ вернуться до бала. Но его все еще нтъ.

— Его, вроятно, что-нибудь задержало.

— Вроятно, мы живемъ въ тревожныя времена, и никто не знаетъ, чмъ все это кончится, произнесла съ безпокойствомъ мистрисъ Спенслей.— Однако, мистеръ Малори, отчего вы не танцуете? Я уврена, что множество дамъ были бы рады такому кавалеру. Вонъ посмотрите сидитъ маленькая Фанни Кей, вы ее знаете?

— Да, благодарю васъ. Но я не расположенъ теперь танцевать. Я желалъ-бы прежде всего поздравить миссъ Спенслей, но ее, кажется, здсь нтъ.

— Она въ бальной зал. Она должна была открыть балъ, вдь онъ дается въ ея честь, а многіе желали поскоре начать танцы. Но, право, очень неловко, что Спенслей не вернулся. Вы, вроятно, тотчасъ найдете Елену. Она сказала, что вернется сюда по окончаніи первой кадрили.

— Я пойду посмотрть, танцуютъ ли она еще, сказалъ Себастьянъ и направился въ бальную залу.

Въ дверяхъ онъ встртилъ Елену съ ея кавалеромъ. Она опиралась на руку пожилаго господина, одного изъ знатныхъ гражданъ Тансопа, на долю котораго выпала честь открыть съ нею балъ. Повидимому, Елен было очень скучно, да и ея кавалеръ также не очень забавлялся. Они направлялись въ гостинную съ цлью поскоре отдлаться другъ отъ друга.

Елена не сразу замтила Себастьяна, и потому онъ могъ на свобод разглядть, какъ она была блдна и печальна, хотя еще прелестне обыкновеннаго. Въ эту минуту къ ея кавалеру, мистеру Расону, подошелъ какой-то знакомый, и онъ, очевидно, очень желалъ поговорить съ нимъ наедин. Поэтому, мистеръ Малори, воспользовавшись случаемъ, подошелъ къ нимъ.

— Здравствуйте, миссъ Спенслей, сказалъ онъ.

Елена вздрогнула и поспшно обернулась къ нему.

— Мистеръ Расонъ, продолжалъ онъ: — я вижу, что васъ ждетъ знакомый, позвольте мн проводить до гостинной миссъ Спенслей.

Мистеръ Расонъ съ удовольствіемъ передалъ молодому человку свою даму.

— Ему гораздо умстне общество пріятелей его возраста чмъ ваше, сказалъ Себастьянъ, взявъ руку Елены: — я не нашелъ васъ въ гостинной и потому пошелъ отыскивать, чтобъ принесть вамъ мои искреннія поздравленія.

— Ужь очень ли искреннія? Вы говорите такъ торжественно, что я начинаю сомнваться въ вашей искренности. Къ тому же, зачмъ меня поздравлять?

— Вотъ вопросъ. Я всегда понималъ, что вы смотрите на достиженіе двадцати одного года, какъ на минуту освобожденія, когда васъ перестанутъ водить на помочахъ, когда вы получите возможность высказывать открыто свое мнніе мужчинамъ, которыхъ вы такъ мало уважаете, и…

— Не лучше ли прекратить эту болтовню, она меня нисколько не забавляетъ, и я въ ней не вижу ничего остроумнаго.

— Остроумнаго! Да я ни мало не гоняюсь за остроуміемъ, я говорю вполн искренно. Я прошу позволенія поздравить героиню сегодняшняго дня и пожелать ей всего хорошаго.

— Я не героиня, и сегодня мене, чмъ когда либо, приличны поздравленія.

Ея обычное блестящее остроуміе, повидимому, исчезло, но Себастьяну показалось, что серьзный, задумчивый видъ придавалъ ей еще боле прелести. Ея платье было проще и не столь блестяще, какъ обыкновенно, но за то боле воздушно и свжо. Легкій блый тюль, усянный розовыми бутонами, какъ бы окружалъ ее серебристыми облаками. На ея роскошной ше красовалась нитка жемчуговъ и ея блдность только съ большей рельефностью выставляла ея красоту.

— Очаровательное созданіе! подумалъ Себастьянъ, смотря на серьзное выраженіе ея лица и насупленныя брови.

— Вы не героиня, повторилъ онъ:— нтъ, вы должны быть героиней сегодня вечеромъ, все равно хотите ли вы этого или нтъ. Что же касается до поздравленій, то я могу привести сотни причинъ, по которымъ слдуетъ васъ поздравить, но остановился на одной: вы — Елена Спенслей. Неужели вы думаете, что это не достаточный поводъ къ поздравленію?

Въ эту минуту они вошли въ одну изъ маленькихъ гостинныхъ, гд не было никого. Елена взглянула на него со слезами на глазахъ.

— Вы напрасно трудитесь, вы меня сегодня не разсердите, сколько ни будете смяться надо мною. Но если вамъ можетъ доставить удовольствіе сознаніе, что ваши слова меня огорчили, то утшьтесь, вы этого достигли.

— Елена… миссъ Спенслей! промолвилъ онъ въ смущеніи, потому что нимало не хотлъ оскорбить ее, а только не понялъ, что она была въ тревожномъ настроеніи: — если я васъ обидлъ, то прошу прощенія. У меня не было и въ мысляхъ намренія, которое вы мн приписываете, и если вы не желаете, чтобы васъ поздравляли, то я беру назадъ свои слова. Но позвольте мн остаться при моихъ добрыхъ пожеланіяхъ.

— Да, если они искренны, отвчала холодно Елена:— но если вы вспомните, какъ различны наши мннія и взгляды на жизнь, то, вроятно, прекратите ваши витіеватыя фразы.

— Вы очень строги, и я лучше не скажу боле ни слова по этому предмету, отвчалъ Себастьянъ и прибавилъ, тономъ почти нжнаго участія: — но отчего же вы такъ грустны въ день вашего совершеннолтняго бала?

Этотъ вопросъ былъ предложенъ такъ просто, что Елен онъ не показался страннымъ, и она сочла себя обязанной отвтить:

— Какъ могу я быть иначе? Этотъ балъ такой вздоръ. Къ чему онъ? Мн не надо бала. Я каждый день хожу изъ дома въ домъ и вижу, какъ умираютъ съ голода люди гораздо лучше меня, и потомъ, возвратясь домой, вижу, что бросается столько денегъ на глупый балъ, потому только, что такая важная особа, какъ я, удостоилась прожить двадцать одинъ годъ въ этомъ отвратительномъ, скучномъ, безсмысленномъ свт. Я готова отъ злобы разорвать это платье, цну котораго мн стыдно объявить, вспоминая, что сегодня передъ обдомъ я видла женщину, которая горько плакала, неся въ закладъ праздничную одежду своихъ дтей. И когда я потомъ надла это противное платье, выписанное изъ Парижа, прибавила съ жаромъ Елена:— то почувствовала, что надваю саванъ.

— Извините, вы опять на меня разсердитесь, но прошу васъ, не смотрите на жизнь такъ мрачно. Теперь все измнится. Вы теперь будете пользоваться своимъ собственнымъ состояніемъ, и если захотите, то вмсто блестящаго платья наднете власяницу.

— Да, я это знаю, отвчала съ отчаяніемъ Елена: — но горе въ томъ, что я люблю дорогія вещи и ненавижу простыя, грубыя. Я начинаю думать, что я совсмъ не создана для того, чтобы распоряжаться большимъ состояніемъ. Въ послднее время я слышала много о денежныхъ длахъ и нахожу, что ими не такъ легко управлять, какъ я думала.

— Вамъ поможетъ миссъ Мерветеръ, замтилъ съ улыбкой Себастьянъ.

— Не говорите мн никогда о миссъ Мерветеръ, воскликнула съ жаромъ Елена:— она меня жестоко обманула. Я никогда такъ ужасно не разочаровывалась, какъ въ ней.

— Что же она сдлала?

— Она вышла замужъ.

— Вышла замужъ! Она будетъ прекрасной женой, если ей попадется хорошій мужъ. При первомъ взгляд на нее, я подумалъ, что она была бы на своемъ мст во глав большого учрежденія…

— Неужели вы это подумали? сказала Елена съ удивленіемъ: — ну, вы отгадали врно. Она вышла замужъ за пастора, который содержитъ большую школу для мальчиковъ.

— Именно, это ей и надо. Когда вы будете ей писать, то передайте мои сердечныя поздравленія и пожеланія ей счастья, т. е. если она меня не забыла.

— Я съ ней не въ переписк. Я написала разъ, получивъ извстіе объ ея свадьб, и сказала, что не могу быть боле ея другомъ посл ея низкой измны нашимъ убжденіямъ.

— Что же она отвчала?

— Ахъ, промолвила Елена, покраснвъ:— я получила отъ нея очень глупое письмо.

— Можете вы мн передать его сущность?

— Нтъ, оно слишкомъ пошло.

— Можетъ быть, она написала: ‘подождемъ и увидимъ, что ты сама сдлаешь’, или что нибудь въ этомъ род?

— Она… но вотъ Гюго. Я ему общала этотъ вальсъ.

— А, у васъ есть еще свободный вальсъ? Хотя едва ли я могу надяться. Вы, вроятно, уже давно ангажированы на весь вечеръ.

— Такъ зачмъ же вы спрашиваете? отвчала Елена нсколько вызывающимъ тономъ. Но глаза ихъ встртились, и она снова поникла головой.

— Можетъ быть, на мое счастье и осталось что-нибудь, сказалъ онъ, открывая ея записную табличку:— а! вотъ одинъ вальсъ… вотъ и другой. Вотъ судьба-то! Можно?..

И онъ взглянулъ на нее вопросительно, держа въ рукахъ карандашъ.

— Два вальса! промолвила наивно Елена:— это, должно быть, ошибка. Только-что мистеръ Констердинь ангажировалъ меня и я сказала, что вс танцы у меня разобраны.

— Такъ ему и надо было отвтить, произнесъ серьзно Себастьянъ:— теперь мы сейчасъ это приведемъ въ порядокъ. Вотъ: ‘С. М.— 6’, ‘С. М.— 10’. Очень, очень вамъ благодаренъ.

Въ эту минуту къ нимъ подошелъ Гюго и, поздравивъ Елену, увелъ ее въ залу, а Себастьянъ сталъ терпливо дожидаться вальса No 6. Времени оставалось довольно и онъ началъ съ любопытствомъ изучать окружавшую его блестящую толпу. Вскор для него стало очевиднымъ, что не одно только лицо Елены было отуманено мрачнымъ облакомъ, а оно омрачало все и всхъ. Балъ былъ великолпный, обстановка роскошная, освщеніе ослпительное. Все: мебель, цвты, прислуга, буфетъ, сервировка, все, казалось, кричало: ‘На насъ не жалли денегъ, деньги для хозяина пустое дло’. Вся эта чрезмрная, рзавшая глаза роскошь, была бы очень забавна, еслибы эта комичная сторона не стушевывалась мрачнымъ облакомъ, уныло парившимъ надо всмъ. Что означало это облако? Не могло же оно возникнуть вслдствіе одного отсутствія хозяина, которое, напротивъ, должно было бы еще оживить балъ.

Однако, онъ не являлся и мистрисъ Спенслей все сохраняла смущенный видъ. Мало по малу, Себастьянъ сталъ замчать, что и Фредрикъ Спенслей начинаетъ бросать вокругъ себя подозрительные взгляды, повидимому, и его что-то безпокоило. Что-то въ дом не ладно, подумалъ Себастьянъ, выходя, чтобы освжиться въ парадныя сни посл своего перваго вальса съ Еленой. Танцуя съ нею, онъ старался веселой болтовней разогнать ея смущеніе, и былъ даже удивленъ блестящимъ успхомъ своихъ усилій. Елена вскор стала улыбаться и даже красня почти созналась, что нарочно сохранила для него два вальса.

— Она прелестна и есть что-то чарующее въ ней, сказалъ онъ самъ себ во второй разъ въ этотъ вечеръ, сожаля, что ему приходилось такъ долго ждать вальса No 10.

Было часовъ 11 и въ зал танцовали кадриль. Сни были пусты и въ нихъ не было никого, кром Себастьяна. Онъ подошелъ къ большому зеркалу, передъ которымъ устроена была роскошная клумба цвтовъ и тропическихъ растеній. Въ зеркал отражалась лстница и часть галлереи второго этажа. Увидавъ случайно и свое лицо, Себастьянъ удивился, что оно было такое серьзное, потому что въ эту минуту ему казалось, что послднее свиданіе съ Адріенной Блиссетъ было какимъ-то давнишнимъ сномъ, и что ея фигура незамтно отступала на задній планъ, заслоненная другимъ лучезарнымъ, плнительнымъ образомъ.

Вдругъ по зеркалу пробжала тнь и, взглянувъ на верхнюю его часть, гд отражалась лстница, Себастьянъ увидалъ, что какой-то человкъ тихо, неслышно пробирался наверхъ, спасаясь бгствомъ отъ лучезарнаго свта люстръ и веселой музыки, которая гремла въ зал.

XIV.
Какъ мистеръ Спенслей вышелъ изъ своего затруднительнаго положенія.

Первой мыслью Себастьяна было, что это воръ пробрался въ домъ, надясь незамтно стащить что-нибудь въ спальняхъ и скрыться среди толпы. Въ такомъ случа, онъ считалъ себя обязаннымъ предупредить слугъ, но только что онъ хотлъ это сдлать, какъ поднимавшаяся по лстниц фигура остановилась на площадк второго этажа и посмотрла внизъ. Это былъ человкъ, который мене всхъ въ этомъ дом долженъ былъ скрываться. Именно, самъ мистеръ Спенслей.

Себастьянъ не двинулся, словно онъ ничего не видалъ, и сталъ разсматривать находившуюся передъ нимъ куртину цвтовъ, въ голов его тотчасъ блеснула мысль, что, вроятно, коммерческія дла мистера Спенслея пришли въ разстройство. Въ послднее время ходили слухи о томъ, что его фирма шатается, и, вроятно, въ нихъ была доля правды. Онъ самъ лично никогда не имлъ длъ съ Спенслеемъ, такъ какъ ихъ торговыя операціи были различныя, но онъ часто слыхалъ отъ другихъ, что отецъ Елены ведетъ слишкомъ рискованную игру. Въ ту критическую эпоху много крупныхъ состояній было составлено смлыми спекуляціями, но еще большее количество погибло, благодаря этой жажд наживы. Себастьянъ всаомнилъ, что въ. этотъ самый день Елена должна была вступить во владніе не всмъ своимъ состояніемъ, что могло случиться лишь по смерти ея отца или по случаю замужества, но частью, которая все же длала ее богатой невстой. Но дйствительно ли получитъ она какое-нибудь состояніе?

Невольно вс его мысли сосредоточились на молодой двушк, съ которой онъ только что танцовалъ. Весь этотъ шумный балъ, съ его мишурнымъ блескомъ, былъ данъ въ ея честь! Все было для нея! Онъ вспоминалъ розовые бутоны, усивавшіе ея платье, ея драгоцнный туалетъ, ея жемчуга, окружавшую ее толпу обожателей, подносившихъ ей среди поздравленій великолпные букеты, преимущественно изъ розъ, этихъ символовъ любви и торжества. И среди этой улыбающейся, веселой картины вдругъ появлялась таинственно крадущаяся фигура старца. Себастьянъ вздрогнулъ отъ какого-то мрачнаго предчувствія и поспшилъ въ залу. Въ дверяхъ мимо него пролетла въ вихр вальса Елена, весело смявшаяся съ своимъ кавалеромъ Гюго.

Время шло, а мистеръ Спенслей по прежнему не являлся. Себастьянъ слышалъ, какъ мистрисъ Спенслей продолжала извинять его отсутствіе спшными длами, отозвавшими его въ Ливерпуль, и какъ гости, изъ приличія, выражали свое сожалніе, онъ видлъ, что лицо бдной женщины становилось все су мрачне, а взгляды Фреда принимали все боле и боле тревожное выраженіе. И страшно сказать, онъ одинъ могъ вывести всхъ изъ недоумнія, указавъ на лстницу со словами: ‘Пойдите, и увидите разгадку’.

При первыхъ аккордахъ десятаго вальса, онъ увидлъ, что Фредъ вдругъ бросилъ даму, которую велъ въ залу, и ясно слышалъ, какъ молодой франтъ торопливо промолвилъ: ‘Извините, я сейчасъ вернусь’ и, посадивъ ее на кресло, выбжалъ на лстницу. Себастьянъ, идя подъ руку съ Еленой, посмотрлъ въ слдъ быстро удалявшемуся юнош. Онъ поднялся во второй этажъ. Даже танцуя съ прелестной царицей бала, Себастьянъ продолжалъ думать о томъ, что происходило въ одной изъ верхнихъ комнатъ. Было ли дло черезчуръ плохо? Былъ ли исходъ изъ этого, очевидно, критическаго положенія?

— Что съ вами, мистеръ Малори, вы стали какой-то мрачный и молчаливый, замтила Елена:— а когда я танцовала съ Гюго, вы какъ-то странно смотрли на меня. Что случилось?

— О, ничего! Миссъ Спенслей! когда вы видли въ послдній разъ вашего отца?

— Сегодня, очень рано. Вы знаете, мы, дловые люди, завтракаемъ въ восемь часовъ. Онъ мн подарилъ эти жемчуга и, хотя я вовсе не желала такого роскошнаго подарка, но, по своей глупой слабости, была въ восторг, они такіе чудные. Папа сказалъ, что онъ долженъ хать въ Ливерпуль и, можетъ быть, оттуда продетъ въ Манчестеръ, но все-таки общалъ вернуться къ балу. Однако, его все нтъ, а между тмъ поздно.

Вальсъ кончился и вс гости направились въ столовую къ ужину. Въ дверяхъ послышались громкіе голоса молодыхъ людей:

— Фредъ? гд онъ?

— Не видали ли Спенслея?

— Куда онъ пропалъ? Гд намъ садиться?

— Мистрисъ Спенслей желаетъ ему что-то сказать.

— Въ самомъ дл, гд Фредъ? произнесла Елена, обращаясь къ Себастьяну:— какъ странно, что онъ ушелъ именно въ такую минуту, когда ему надо распорядиться и размстить всхъ.

Они стояли въ эту минуту у двери, выходившей изъ бальной залы въ корридоръ, который велъ въ билліардную и дале въ буфетъ, кухню и т. д. Вдругъ одна изъ внутреннихъ дверей отворилась, и молодая служанка, съ блднымъ, испуганнымъ лицомъ, подбжала къ Елен, громко восклицая:

— О, миссъ Спенслей! Гд барыня? какое несчастье!

— Что случилось? спросила Елена твердымъ голосомъ.

— О! о! Хозяинъ…

— Тише, не шумите! произнесъ повелительнымъ тономъ Себастьянъ, взявъ за руку служанку.— Подождите меня минутку, миссъ Спенслей.

И, выведя служанку за дверь, онъ поспшно спросилъ:

— Ну, что случилось? Хозяинъ вернулся? Я его видлъ. Что онъ, боленъ?

— О, сэръ, воскликнула служанка съ истерическими рыданіями:— онъ умеръ. Онъ лежитъ на диван въ своей комнат и…

— Умеръ! повторилъ Себастьянъ и тотчасъ все понялъ.— Гд мистеръ Фредъ? Тамъ онъ?

— Нтъ, сэръ. Я его не видла. Я думала, что онъ здсь.

Подозрвая, что трагедія принимаетъ все боле и боле роковой характеръ, Себастьянъ приказалъ служанк подождать ее и вернулся къ Елен. Онъ не могъ сдлать ничего другого. Фредъ ухалъ: онъ еще не хотлъ сказать — бжалъ — но черное подозрніе вкралось въ его умъ. Безчеловчно было бы прямо передать такія всти бдной мистрисъ Спенслей, а потому оставалась Елена, на плечи которой необходимо было взвалить это ужасное бремя.

Онъ нашелъ ей на томъ же мст, гд оставилъ. Она была, повидимому, спокойна, но глаза ея, устремленные на Себастьяна, ясно выражали, что она предчувствовала катастрофу.

— Пойдемте со мною, сказалъ онъ, взявъ ее за руку, и повелъ въ корридоръ къ служанк, которая все еще плакала, но значительно успокоилась:— Поведите насъ въ комнату, гд вашъ хозяинъ, и молчите, прибавилъ онъ, обращаясь къ ней.

Елена поблдала, но не дрогнула и не произнесла ни слова. Вс трое поднялись по лстниц и остановились на площадк, на которую выходили двери спальныхъ.

— Которая комната вашего хозяина? спросилъ снова Себастьянъ.

Служанка указала пальцемъ на одну изъ дверей и еще боле заплакала. Елена стиснула зубы. Лицо ея становилось съ каждой минутой все блдне.

— Вы видли вечеромъ мистера Фреда? продолжалъ Себастьянъ.

— Я видла, сэръ, какъ онъ побжалъ на верхъ по лстниц и потомъ сошелъ въ свою комнату. Но теперь его тамъ нтъ.

— Хорошо, можете идти, но не говорите ничего о случившемся. Понимаете?

— Да, сэръ, я никому не скажу ни слова, отвчала служанка, отирая глаза передникомъ.

Себастьянъ обернулся къ Елен. Онъ чувствовалъ, что дале откладывать роковой всти было невозможно.

— Елена! сказалъ онъ, и въ голос его слышалось нжное состраданіе: — вы мужественная двушка, и сегодня потребуется все ваше мужество.

— Скажите скоре, что случилось. Не мучьте меня.

— Извините, но я прошу васъ подождать меня здсь минуту, пока я схожу въ комнату вашего отца.

— Да, смиренно отвчала Елена, опускаясь на стулъ.

Себастьянъ отворилъ дверь, и представившееся ему зрлище вполн подтвердило его опасенія. Мистеръ Спенслей отравился. Онъ принялъ яду и лежалъ мертвый на диван, подл своей кровати. У ногъ его валялся лоскутъ бумаги. Себастьянъ его поднялъ и прочелъ:

‘Милая Мэри, я раззорился и не могу этого перенести. Я никогда не доставлялъ теб истиннаго счастья, и теперь лучше всего покинуть тебя. Я не знаю, что вамъ останется посл меня, но во всякомъ случа, деньги твои и Нелли, которыя я…’

Этими словами оканчивалась записка и, очевидно, тутъ застала его смерть. Во всей комнат не было никакихъ доказательствъ, чтобы Фредъ бжалъ или даже зналъ о роковой судьб отца. Себастьянъ понялъ, что ему надо представить неожиданное отсутствіе молодого человка въ лучшемъ свт, и онъ затаилъ въ глубин сердца свое подозрніе. Онъ взялъ бумагу, вышелъ изъ комнаты и, заперевъ дверь, положилъ ключъ въ карманъ. Елена слдила за всми его движеніями, но не сказала ни слова.

— Елена, началъ онъ:— я боюсь, что вашъ отецъ совершенно раззорился.

— Только-то? сказала Елена, свободно переводя дыханіе.

— Нтъ. Это самая незначительная часть поразившаго васъ несчастья. Подумайте, какой это ударъ для вашего отца. Успхъ и богатство были для него источникомъ жизни.

— Вы хотите сказать, что горе убило его? спросила молодая двушка съ необыкновеннымъ спокойствіемъ.

— Я долженъ вамъ все сказать изъ сожалнія къ вашей матери. Раззореніе его убило, т. е. онъ не могъ жить посл этого. Бдное дитя мое, вашъ отецъ отравился.

— Онъ… о! промолвила Елена и устремила на Себастьяна такой страшный взглядъ безпомощнаго отчаянія, что онъ вздрогнулъ.

Ея щеки, лобъ, губы были теперь такъ же мраморно блы, какъ и ея воздушное платье. Долго впослдствіи изъ головы Себастьяна не выходилъ этотъ образъ блдной молодой двушки, которая какъ бы замерла въ своемъ бальномъ костюм, сіявшемъ жемчугами и розами.

— Подумайте о вашей матери, сказалъ Себастьянъ, взявъ ее за плечи и сажая на стулъ.

— О, бдная мама! промолвила, наконецъ, Елена, не выходя изъ своего оцпеннія: — еслибъ ее можно было оставить въ невдніи!

— Я боюсь, что она многое подозрвала.

— А гд Фредъ?

— Онъ ухалъ, отвчалъ Себастьянъ:— вроятно, онъ отправился узнать, какъ велико раззореніе… и нельзя ли что спасти.

— Да, вроятно, отвчала Елена машинально, и ни малйшая тнь подозрнія не отуманила ея сердца.

— Вотъ письмо, продолжалъ Себастьянъ, подавая ей лоскутокъ бумаги:— я счелъ себя вправ его прочесть. Теперь, всего лучше бы вамъ пойти въ свою комнату, я сейчасъ пришлю къ вамъ мистрисъ Спенслей, а всхъ гостей попрошу разъхаться. Вы позволите мн распорядиться?

— Вы очень добры, отвчала спокойно Елена.

— Вы скажете мистрисъ Спенслей о случившемся какъ можно осторожне, прибавилъ онъ: — вы сдлаете это лучше всякаго другого. Ради нея, вы будете мужественны и спокойны.

— Да, а потомъ?

— Не безпокойтесь. Я обо всемъ позабочусь до возвращенія вашего брата. Я останусь здсь всю ночь. Вамъ же нечего выходить изъ своей комнаты до завтра.

Елена, молча, встала, бросила на него знаменательный взглядъ и пошла въ свою комнату. Въ дверяхъ она остановилась, губы ея зашевелились, она хотла что-то сказать, но не могла. Черезъ минуту, дверь за нею затворилась и Себастьянъ поспшно направился въ столовую, откуда доносились веселый говоръ, смхъ и шумъ посуды.

Онъ прямо подошелъ къ мистрисъ Спенслей и попросилъ ее пойти къ дочери въ ея комнату. Она побагровла отъ страха и молча повиновалась. Кто-то изъ гостей проводилъ ее до лстницы. Между тмъ, Себастьянъ, обращаясь ко всмъ присутствующимъ, громко сказалъ, что мистрисъ и миссъ Спенслей очень извиняются, но он принуждены покинуть своихъ гостей, получивъ извстіе о страшномъ несчасть. Фредрикъ Спенслей принужденъ былъ немедленно отлучиться и, прибавилъ Себастьянъ:— чмъ скоре мы вс отсюда уберемся, тмъ будетъ пріятне бднымъ хозяевамъ.

Вс встали изъ-за столовъ и быстро разъхались среди шумнаго говора, предположеній, подозрній и всевозможныхъ толковъ. Черезъ часъ, въ дом все затихло и Елена, мало по малу, сказала бдной матери всю правду, т. е. насколько она сама ее знала.

XV.
Безъ гроша.

Только къ обду на слдующій день, Себастьянъ, не забывавшій о свиданіи съ Майльсомъ, могъ вернуться домой.

Этотъ день былъ страшенъ для гордой Елены и бдной плачущей мистрисъ Спенслей, съ каждой минутой все боле и боле раскрывались безчестныя продлки отца и сына. Конечно, несчастная старуха совершенно потеряла голову и только повторяла, что она говорила мужу: ‘нельзя давать балы, когда дла идутъ плохо, это окончится дурно’. И вслдъ за этимъ она постоянно спрашивала среди горькихъ рыданій:

— Мы вдь здсь не останемся, Елена? Что намъ дадутъ кредиторы? Все ли придется продавать?

Елена, блдная, но спокойная и твердая, старалась ее утшить, какъ могла.

Естественно, что ей пришлось вынести всю тяжесть горя и безчестья. Встртивъ ее утромъ, Себастьянъ тотчасъ спросилъ ее, не могъ ли онъ вызвать кого-нибудь изъ ихъ родственниковъ и передать компетентному лицу вс необходимыя распоряженія, такъ какъ онъ не имлъ никакого права повелвать въ дом.

— А Фредъ? спросила Елена, ничего еще не подозрвавшая:— онъ, конечно, вернется изъ Манчестера съ однимъ изъ первыхъ поздовъ.

— Не думаю. Во всякомъ случа, еслибъ онъ и вернулся, то все же не слдуетъ такъ долго скрывать отъ родственниковъ постившаго васъ несчастья, наконецъ, я долженъ же передать въ врныя руки всю отвтственность въ этомъ печальномъ дл.

— Я знаю одного только родственника, брата мамы, дядю Роберта, онъ, правда, былъ въ ссор отцомъ, но я уврена что онъ тотчасъ прідетъ.

— Гд онъ живетъ?

— Въ Манчестер. Я вамъ дамъ его адресъ.

Себастьянъ тотчасъ телеграфировалъ мистеру Роберту Бамфорду, прося его пріхать какъ можно скоре по длу, не терпящему отлагательства. Вскор пришелъ отвтъ, что мистеръ Бамфордъ будетъ черезъ нсколько часовъ. Себастьянъ остался поджидать его и, сидя съ Еленой въ библіотек, старался объяснить ей обстоятельства, которыя могли привести къ раззоренію ея отца. Молодая двушка напрягала вс свои силы, чтобъ понять вс коммерческія тонкости, но ршительно не могла. Ея грустное, серьзное лицо выражало недоумніе и являлось страннымъ контрастомъ съ той блестящей, гордой Еленой Спенслей, которую зналъ дотол Себастьянъ.

— Вы видите, сказала она, наконецъ, пытаясь улыбнуться:— вы имли полное право смяться надо мною, когда я хвалилась своими дловыми способностями. Я теперь вижу, что нельзя быть невжественне меня насчетъ длъ.

— Это очень естественно, отвчалъ онъ нжно:— люди, имя чековую книжку и текущій счетъ у банкира, считаютъ, что они вполн понимаютъ дла. Впрочемъ, это все равно. Еслибъ вы знали вс тайны биржевой игры, то не могли бы предотвратить этого несчастья.

— Конечно. Я думаю, что Фредъ вернется съ дядей Робертомъ. Онъ, вроятно, похалъ къ нему посовтоваться. Какъ вы полагаете?

— Можетъ быть. Во всякомъ случа, вашъ дядя разскажетъ намъ что нибудь о немъ.

— Какъ бы я желала, чтобъ все это скоре окончилось, продолжала Елена съ видимымъ утомленіемъ: — и чтобъ мы перехали въ наше новое жилище, гд-нибудь въ скромномъ захолусть Манчестера.

— Можетъ быть, дло не кончится такъ дурно.

— Я не говорила, что тамъ будетъ дурно, сказала Елена, закрывая лицо руками.

Себастьянъ смотрлъ на нее съ глубокимъ сердечнымъ сожалніемъ. Она столько уже перенесла, а ей суждено было еще боле перенести.

Въ эту минуту слуга доложилъ:

— Мистеръ Робертъ Бамфердъ.

Это былъ человкъ пожилой, грубый и простой на взглядъ. Онъ вошелъ въ комнату тяжелой поступью, взглянулъ на Себастьяна своими проницательными, черными глазами и, не дожидаясь, чтобъ ихъ познакомили, кивнулъ головой.

— Здравствуйте, сэръ, произнесъ онъ и потомъ, обращаясь къ своей племянниц, прибавилъ:— ну, Елена, славныя у васъ дла, нечего сказать!

— Все очень грустно, дядя, отвчала молодая двушка, пристально смотря на него: — но я думаю, что намъ лучше постараться поправить дло, чмъ осуждать уже то, что случилось.

— Ну, теперь уже ничего не подлаешь съ тхъ поръ, что сбжалъ вашъ драгоцнный братецъ.

— Что? промолвила Елена, еще боле поблднвъ и опираясь обими руками на столъ:— Фредъ сбжалъ? Что вы хотите этимъ сказать? Онъ отправился разузнать, въ какомъ положеніи дла отца. Я думала, что онъ вернется вмст съ вами. Что онъ сдлалъ?

Въ ея словахъ не слышно было прежняго вызывающаго тона, а, напротивъ, звучало уже подозрніе чего-то недобраго.

— Что онъ сдлалъ? воскликнулъ мистеръ Бамфордъ, расхаживая взадъ и впередъ по комнат:— что? Онъ просто взялъ все, что могъ деньгами и документами, и бжалъ, можетъ быть, въ Америку, но во всякомъ случа къ чорту.

— Хотите ли вы сказать, что Фредъ поступилъ безчестно? спросила Елена, дрожа всмъ тломъ.

— Безчестно ли? Да разв вы ничего не знаете? Всему Манчестеру уже извстна эта исторія. Ну, голубушка, всякій знаетъ, что нужно думать, когда люди отравляются и удираютъ, оставляя женъ, сестеръ и кредиторовъ.

— Но мой отецъ… вдь это несчастье… онъ не…

— Чмъ меньше говорить о дйствіяхъ твоего отца за послднія шесть недль, тмъ лучше.

— Пожалйте миссъ Спенслей, сэръ, произнесъ Себастьянъ, который не могъ доле смотрть на страданія Елены и воспылалъ ненавистью къ жестокости мистера Бамфорда.

Елена отвернулась, закрыла лицо рукой, какъ человкъ, который пораженъ тяжелымъ ударомъ, это былъ жестъ скоре свойственный мужчин, чмъ женщин. Она не застонала и не заплакала, но Себастьянъ видлъ, что въ сердце ея вонзили кинжалъ. Она переносила самыя ужасныя нравственныя страданія, какія только выпадаютъ на долю человка. Себастьянъ это понималъ и ея красота казалась ему въ эту минуту гораздо боле облагороженной и возвышенной.

— Этотъ ударъ и то для нея тяжелъ, продолжалъ онъ:— и я не знаю, зачмъ еще ее огорчать…

— Она должна узнать правду и чмъ скоре, тмъ лучше, отвчалъ рзко мистеръ Бамфордъ:— если она молодая двушка съ характеромъ, то не захочетъ, чтобъ ее обманывали, да и во всякомъ случа, вся ея жизнь измнится, такъ какъ ей надо будетъ поплатиться за грхи отца.

— Вы очень добры, мистеръ Малори, сказала Елена очень спокойно, но лицо ея приняло вдругъ очень изнуренное, какъ бы старческое выраженіе: — я желаю узнать сразу самое худшее. Я все снесу. Я не подозрвала, что тутъ было нчто безчестное. Продолжайте, дядя. Я ничего не боюсь и мн надо знать что объяснить матери.

— Чортъ возьми, этой барышн мужества не занимать стать! произнесъ мистеръ Бамфордъ:— теперь, я убдился въ ея сил воли и постараюсь объяснить ей положеніе длъ.

— Значитъ, я могу васъ оставить, сказалъ Себастьянъ: — миссъ Спенслей передастъ вамъ какія я принялъ мры. Я вскор явлюсь, въ надежд, что могу вамъ понадобиться, прибавилъ онъ обращаясь къ Елен:— вы позволяете?

— Вы очень добры, отвчала она все съ тмъ же спокойствіемъ и протянула ему руку:— я всегда буду рада васъ видть. Moжетъ быть, въ другой разъ я буду въ состояніи лучше поблагодарить васъ за вашу доброту ко мн.

— Пожалуйста, не благодарите, это совершенно излишне, произнесъ Себастьянъ, выходя изъ комнаты.

— Ну, я васъ слушаю, дядя Робертъ, сказала Елена.

— Кто этотъ молодой человкъ?

— Мистеръ Себастьянъ Малори.

— Молодой Малори изъ Акенрода, который, возвратясь изъ за-границы, разыгрываетъ роль филантропа?

— Тотъ самый.

— Онъ твой близкій другъ?

— Нтъ, отвчала холодно Елена:— онъ случайно первый узналъ вчера о смерти отца и такъ какъ здсь не было никого другого, то онъ былъ такъ добръ, что взялъ на себя распорядиться всмъ въ дом за меня. Я очень мало его знаю.

— Гмъ! Ну, перейдемъ къ дламъ.

Въ нсколькихъ словахъ мистеръ Бамфордъ познакомилъ ее съ случившимся и съ тмъ, что ее впредь ожидало. Онъ полагалъ, что ея братъ скрылся, утащивъ съ собою тысячи дв фунтовъ стерлинговъ. Что же касается ея отца, то основная его ошибка состояла въ томъ, что онъ не умлъ сократить себя, какъ только дла его пришли въ разстройство, то есть не могъ ‘унизить себя въ глазахъ свта’.

Елена молча выслушала его и потомъ показала ему письмо отца, которое нашелъ Себастьянъ.

— Да, да, произнесъ мистеръ Бамфордъ:— твои деньги миъ…

— Я очень рада это слышать, сказала молодая двушка почти злобно:— но еслибъ он и были на лицо, то я не тронула бы ни пенса.

— Вс деньги, долженствовавшія идти вашей матери, также въ дл. Он погибли вмст съ другими.

— Я и этому рада. Никто, по крайней мр, не скажетъ, что мы вышли сухи изъ воды, когда столько людей пострадало.

— Конечно, ваши драгоцнности и гардеробъ остануться за вами, а у тебя, Елена, и у твоей матери должно быть драгоцнностей на значительную сумму.

— Мы все продадимъ.

— Длайте какъ знаете. Конечно, ваша мать продастъ свои драгоцнности, но вырученныя деньги будутъ принадлежать ей, а вы не вмшивайтесь въ дла, которыхъ не понимаете.

— Я понимаю, что честно и что безчестно, и поступлю такъ, какъ мн подскажетъ моя совсть.

— Эге, она съ душкомъ! промолвилъ дядя.

Потомъ онъ объяснилъ, что имъ придется ухать изъ Тансопа и что Елен лучше всего поискать себ какихъ нибудь занятій. Конечно, пока она ничего не пріищетъ, онъ пріютитъ ее у себя, а мистрисъ Спенслей можетъ жить у него сколько ей угодно. Если она захочетъ, она можетъ заняться его хозяйствомъ, но если она вздумаетъ зарабатывать себ кусокъ хлба, то онъ постарается пріискать ей мсто.

— Боле этого вы, кажется, не можете и ожидать, прибавилъ онъ добродушно.

— Конечно, отвчала Елена совершенно спокойно:— мы не имли право ожидать и этого, и должны бы быть счастливы, что нашли въ васъ друга.

Оставшись наедин, она припомнила, что всегда желала работы, настоящей, нужной работы, а не пустяшной комедіи, которую богачи называютъ работой. И вотъ теперь ей предстояло столько труда, сколько она желала, и мысль объ этомъ ее нисколько не радовала. Но все-таки она желала какъ можно поскоре бжать отъ всей этой ложной роскоши, ложнаго богатства, и скрыться подальше отъ свта и Себастьяна, въ мракъ неизвстности и нищеты, не ложныхъ, но дйствительныхъ.

XVI.
Безъ поворота.

— Прощайте, Гейвудъ, сказалъ въ тотъ же вечеръ Себастьянъ, разставаясь съ Майльсомъ:— желаю вамъ успха и увренъ, что вы везете успхъ съ собою. Вы вернетесь въ Англію не дюжиннымъ человкомъ.

— Я надюсь, что никогда не вернусь, отвчалъ Майльсъ: — и нисколько не думаю объ успх. Я хочу работать, все равно съ успхомъ или нтъ.

— Полноте, время все измнитъ и вы когда-нибудь захотите вернуться въ Англію.

Майльсъ покачалъ головой съ грустной, недоврчивой улыбкой. Какъ могъ онъ желать вернуться туда, гд живетъ Адріенна, жена Себастьяна Малори!

— Прощайте, произнесъ онъ, протягивая руку: — благодарю васъ.

Онъ вышелъ изъ Акенрода и быстрыми шагами направился домой.

Въ суматох, заботахъ и приготовленіяхъ, которыми были наполнены послдніе два дня, онъ какъ бы нашелъ свою прежнюю энергію. Онъ не чувствовалъ себя довольнымъ или счастливымъ, не находилъ, что жизнь, открывавшаяся передъ нимъ, была очень веселой, но сознавалъ, что надо было жить. Онъ поставилъ себ это задачей и полагалъ, что чмъ скоре онъ сброситъ съ себя прежнюю жизнь, какъ изношенный сюртукъ, тмъ лучше. Онъ зналъ, что предстоявшіе ему трудъ и борьба были во сто разъ выше тхъ, которые досел выпадали на его долю. Одна мысль о тхъ трудностяхъ, которыя ему предстояло побороть, возбуждала его силы, хотя то, что онъ долженъ былъ покинуть, казалось ему тмъ драгоцнне и желательне, чмъ боле оно скрывалось во мрак. Теперь уже поворотъ былъ немыслимъ, и онъ всего боле боялся, чтобъ его отъздъ какъ нибудь не отсрочился. Его пламенное желаніе какъ можно скоре покончить съ своимъ прошедшимъ придавало ему видъ, что онъ съ энтузіазмомъ оставлялъ свою родину, и это еще боле огорчало Мэри, хотя нисколько не удивляло ее.

Идя теперь по улицамъ Тансопа, онъ съ удовольствіемъ говорилъ себ, что онъ въ послдній разъ шагаетъ по этимъ тротуарамъ. Какъ онъ прежде любилъ этотъ прозаическій, грязный промышленный городъ! Сколько воспоминаній соединяло его съ этимъ городомъ! Тутъ онъ провелъ свое дтство среди людей, которыхъ любилъ всмъ сердцемъ, тутъ онъ юношей работалъ, боролся и одерживалъ не одну побду, тутъ, наконецъ, онъ почувствовалъ впервые и блаженство и жало любви, мало по малу овладвшей всецло его сердцемъ. Все это онъ пережилъ въ мрачномъ, дымномъ Тансоп, среди постояннаго рева машинъ. Онъ чувствовалъ, что ему нигд не будетъ такъ хорошо, какъ здсь и, однако, ощущалъ горькую радость при мысли, что покинетъ завтра Тансопъ.

Занятый подобными размышленіями, онъ незамтно достигъ своего дома. Мэри была въ кухн. Она сидла въ кресл съ заплаканными глазами.

— Что съ тобою, Молли? спросилъ Майльсъ.

— Ничего. Я только думала о томъ, что мн говорила миссъ Блиссетъ.

— Миссъ Блиссетъ! повторилъ онъ, пристально смотря на нее:— разв она была здсь?

— Да. Она только сегодня утромъ услыхала о смерти Неда и пришла выразить намъ свое соболзнованіе. Но она очень измнилась и стала такой тихой, что право странно на нее смотрть. Она довольно долго сидла, мн было столько ей разсказать о себ и Гарри, о бдномъ Нед и о твоемъ отъзд.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.
РАЗСВТЪ.

I.
Заря новыхъ дней.

Прошло два года, былъ августъ мсяцъ 1864 года, замчательнаго по многимъ причинамъ въ лтописяхъ промышленности, особенно въ той отрасли, которая занимается хлопчатобумажнымъ дломъ.

Странные факты обнаружились при первомъ извстіи о замиреніи заантлантической вражды. Хлопчато-бумажные промышленники, къ неописанному удивленію всего міра, вдругъ поблднли, затряслись и громко выразили желаніе, чтобы война продолжалась. Нкоторые даже дошли до увренія, что миръ ихъ раззоритъ. Однако, несмотря на это необыкновенное явленіе, хлопчато-бумажная промышленность воскресла, протянула свои могучія руки, и оказалось, что он еще живы, еще могучи. Фабрики одна за другой стали быстро открываться, и одной изъ первыхъ — фабрика Себастьяна Малори.

Однажды, въ пятницу утромъ, онъ завтракалъ одинъ. Въ послднее время онъ почти всегда завтракалъ одинъ, и совершенно къ этому привыкъ. Мистрисъ Малори избгала его общества, и онъ нимало не сожаллъ ея отсутствія.

Въ теченіи двухъ лтъ, протекшихъ съ тхъ поръ, какъ онъ разстался съ Майльсомъ Гейвудомъ, онъ нсколько измнился. Онъ какъ бы постарлъ, лицо его приняло боле ршительное, твердое выраженіе, губы крпко сжимались, глаза потеряли свой беззаботный блескъ. Онъ нашелъ себ много работы, онъ былъ одинъ изъ тхъ людей, въ рукахъ которыхъ одинъ трудъ рождаетъ другой. Вс мало-по-малу признали въ немъ способнаго, полезнаго и безпристрастнаго человка, но онъ самъ не зналъ, какъ сильно было его вліяніе до послдняго времени. Нсколько дней передъ тмъ, совершенно неожиданно для него, многочисленная депутація просила его явиться радикальнымъ кандидатомъ на первую ваканцію депутата. Онъ общалъ подумать. Черезъ два или три дня необходимо было дать отвтъ, но онъ еще не могъ ршиться, принять или нтъ предложенную кандидатуру. Обыкновенно онъ не колебался, а сразу, взвсивъ въ данномъ вопрос доводы за и противъ, ршалъ, не откладывая ни минуты, какъ слдовало поступить. Но въ этомъ случа ршиться было не такъ легко. Онъ и желалъ, и не желалъ вступить на политическое поприще. Много причинъ побуждало его принять кандидатуру и почти не существовало ни одной уважительной для отказа. Единственнымъ поводомъ къ такому отказу могло бы быть нежеланіе вмшиваться въ политику и увеличивать свои занятія, но онъ ни мало не ощущалъ подобнаго чувства, напротивъ, онъ питалъ склонность къ общественной дятельности, а время, онъ зналъ это очень хорошо, всегда нашлось бы и для этой новой работы. Что его удерживало? Онъ самъ себ не могъ дать яснаго отчета, но это новое дло не возбуждало въ немъ энтузіазма, а онъ привыкъ браться за каждое предпріятіе всмъ сердцемъ и душою. Ему было все равно, принять кандидатуру или нтъ, и казалось, что лучше всего было бросить жребій.

Кончивъ завтракъ, онъ принялся за чтеніе писемъ. Въ числ ихъ было два изъ за-границы, и оба на нмецкомъ язык, одно отъ Гюго фон-Биркенау, другое отъ фабриканта Сусмейера.

Гюго уже давно находился въ лейпцигской консерваторіи гд серьзно занимался музыкой, и теперь писалъ своему старому другу, что на дняхъ будетъ исполнена въ концерт его первая кантата ‘Гурманъ и Доротеа‘. Въ конц письма онъ разсказывалъ о странной своей встрч въ публичномъ саду съ одной дамой, которая такъ походила на Елену Спенслей, что онъ поклонился ей, но незнакомка сказала, что онъ, вроятно, принялъ ее за кого нибудь другого. Тогда только онъ убдился, что она далеко не такъ красива и величественна, какъ Елена. ‘Кстати, отчего вы мн никогда о ней не пишите, прибавилъ онъ:— неужели вы съ нею не видитесь? Не можетъ быть, чтобы вамъ мшали дла. Впрочемъ, я всегда удивлялся вашей холодности къ ней въ т тяжелые дни, когда она, бдная, должна была перенести столько страданій по милости ея покойнаго отца и негодяя-брата. А я тогда постоянно мечталъ о ней. длая ее героиней тысячи фантастическихъ драмъ и романовъ. Но я былъ въ ея взглядахъ только восторженнымъ мальчишкой, а вы… простите меня за откровенность… я всегда считалъ, что вы настоящій рыцарь для такой героини, и что она именно такъ и смотритъ на васъ’.

Себастьянъ началъ читать это письмо съ улыбкой, но мало по малу она совершенно исчезла. Послднія слова Гюго объ Елен Спенслей его странно поразили. Онъ нсколько разъ и даже часто думалъ о гордой молодой двушк, надъ прелестною головкой которой разразилась такая гроза, но онъ ни разу не видалъ ея со времени отъзда мистрисъ Спенслей съ дочерью изъ Тансопа. Онъ слышалъ, что он поселились въ Манчестер. Раза два онъ спрашивалъ у матери, не имла ли она извстій объ Елен, которую она когда-то, по ея же словамъ, любила какъ дочь, но мистрисъ Малори сухо отвчала ‘нтъ’, и потомъ прибавила, что, насколько ей извстно, он не желали поддерживать знакомства съ тансопскими друзьями, что очень понятно въ виду случившихся событій. Во время ихъ отъзда изъ Тансопа Себастьянъ былъ очень занятъ и до сего времени онъ былъ заваленъ работой. Сначала онъ находился подъ мрачнымъ впечатлніемъ отказа Адріенны, но все-таки несчастье Елены и геройское мужество, съ которымъ она встртила роковую перемну въ ея судьб, очень его тронули. Онъ далъ себ слово не покидать ея и матери, по примру всхъ въ Тансоп, но он исчезли у него изъ вида и онъ не могъ ихъ найти. Не смотря на это, прекрасный образъ Елены часто вставалъ передъ нимъ, а теперь, во время чтенія письма Гюго, онъ видлъ ее передъ собою ясне, чмъ когда-либо.

Второе письмо на нмецкомъ язык было отъ фабриканта Сусмейера, который писалъ, что его сынъ, вернувшись къ осени, долженъ былъ занять его мсто и что молодой Гейвудъ былъ его правой рукой, особливо съ тхъ поръ, какъ онъ научился въ совершенств нмецкому языку. ‘Неужели вы никогда не прідете меня навстить? прибавлялъ нмецъ:— я очень бы желалъ съ вами поговорить о многомъ, между прочимъ, о молодомъ Гейвуд, я ршительно не могу безъ него обойтись и здсь будутъ большія перемны по прізд сына’.

— А! промолвилъ про себя Себастьянъ: — Гейвудъ сдлался необходимымъ, заслужилъ любовь старика и, повидимому, не оттолкнулъ его отъ себя, какъ меня. Но я знаю, почему онъ меня ненавидлъ и прощаю ему. Это теперь старая исторія. Но все же я желалъ бы его повидать и убдиться, такой ли онъ гордый, какъ всегда.

Онъ положилъ оба письма въ карманъ и отправился въ контору, размышляя по дорог о томъ, какъ бы ему осенью похать прежде въ Эйзендорфъ къ Сусмейеру, и посмотрть, какъ поживаетъ Майльсъ Гейвудъ, а потомъ, захвативъ Гюго, пробраться въ Италію или Швейцарію. Ему становилось уже тяжело все быть одному и онъ жаждалъ хоть услышать голосъ своего юнаго друга.

— Мистеръ Сутклифъ прислалъ сказать, что онъ боленъ и не можетъ прійти на фабрику сегодня, сказалъ Бенъ, встрчая Себастьяна: — онъ веллъ извиниться и надется, что будетъ въ состояніи прійти завтра.

Мистеръ Сутклифъ въ послднее время бывалъ часто боленъ и, являясь на работу, сильно кашлялъ.

— Этотъ вопросъ надо будетъ вскор разршить, думалъ Себастьянъ, оставшись одинъ въ своемъ кабинет:— мн надо серьзно поговорить съ Сутклифомъ, но право я не понимаю, какъ устроить, чтобъ онъ передалъ всю трудную часть своихъ занятій помощнику и продолжалъ бы получать прежнее содержаніе. Онъ чертовски совстливый человкъ.

Сдлавъ все, что надо было на фабрик за себя и мистера Сутклифа, Себастьянъ въ одиннадцать часовъ похалъ на станцію желзной дороги и отправился въ Манчестеръ, такъ какъ вторникъ и пятница были биржевые и торговые дни.

Ему было много дла въ город и, побывавъ на бирж, въ своей манчестерской контор и у нсколькихъ корреспондентовъ, онъ очутился часа въ четыре на Мозлейской улиц, противъ королевскаго института живописи.

Погода была жаркая, душная. Тяжелый воздухъ былъ пропитанъ дымомъ. На улиц была давка отъ экипажей, дилижансовъ и телегъ, тротуары кишли пшеходами, шумъ, гамъ, суматоха были неописанныя. У Себастьяна было нсколько свободныхъ минутъ и, увидавъ на дверяхъ института объявленіе: ‘Выставка картинъ’, онъ спасся въ обширныя, прохладныя залы, гд публики было очень немного. Пройдя нсколько залъ, онъ слъ въ комнат, посвященной акварелямъ, и задумался. Вдругъ надъ ушами его раздался дтскій крикъ.

— А хочу эту кошку! Эта картина моя. Я ее возьму, можно миссъ Спенслей?

— Нтъ, голубчикъ, отсюда нельзя ничего выносить, а мы попросимъ папу, чтобъ онъ теб купилъ эту картину.

— Но я хочу взять кошечку сейчасъ! повторилъ ребенокъ, плача и топая ногами.

— Тише, тише, Джаки. А то, пожалуй, насъ сторожа выедутъ отсюда. Пойдемте, дти.

Себастьянъ вскочилъ со стула и быстро обернулся. Онъ тотчасъ ее узналъ, хотя она была теперь очень скромно одта, въ сравненіи съ прежними блестящими туалетами. Она стояла нагнувшись надъ пятилтнимъ мальчуганомъ, который продолжалъ плакать и капризничать. Подл двое другихъ дтей постарше, мальчикъ и двочка, ссорились между собою насчетъ обладанія другой картиной. Лицо ея было повернуто въ противоположную сторону, но Себастьянъ вскрикнулъ съ такимъ жаромъ и радостью, которые удивили даже его самого:

— Миссъ Спенслей, неужели вы меня забыли? И не хотите взглянуть на меня!

Она выпрямилась и, предоставивъ плакавшаго мальчугана его судьб, взглянула на Себастьяна.

— Мистеръ Малори! какъ вы меня испугали! промолвила она, поблднвъ и съ смущеніемъ, поразившемъ его не мене грустной перемны, происшедшей ея въ красивомъ лиц.

— Но если вы меня, наконецъ, узнали, то я надюсь, позволите мн пожать вамъ руку, продолжалъ Себастьянъ:— кажется, вы не очень-то рады возобновить наше знакомство.

Онъ взялъ ея руки и прикосновеніе его пальцевъ вызвало яркій румянецъ на щекахъ Елены. Слезы выступали на ея глазахъ, губы раскрылись, но она ничего не сказала. Его глаза были пристально устремлены на нее, онъ не могъ оторвать ихъ и не подозрвалъ, что его пристальные взоры могли ее терзать. Онъ былъ очень радъ, счастливъ и взволнованъ, что ее встртилъ и ему казалось, что очень многое надо ей сказать и еще о большемъ спросить ее. Онъ забылъ о своихъ длахъ, о час отхода позда, о возвращеніи домой, онъ желалъ только говорить съ нею и узнать вс подробности ея житья-бытья.

Мало по малу румянецъ исчезъ съ ея лица и тогда снова ясно обнаружилась перемна, происшедшая въ ней въ теченіи двухъ лтъ. Она очень похудла, ея щеки впали, подъ глазами и вокругъ рта виднлись морщинки, придававшія всмъ чертамъ грустное, меланхолическое выраженіе. Она была на взглядъ очень тихой, смиренной, терпливой, и въ ней не оставалось ни слда той гордой, вспыльчивой, своенравной красавицы, которую Себастьянъ такъ любилъ помучить.

Ея костюмъ такъ же не мене измнился. Она прежде имла слабость къ блестящимъ моднымъ вещамъ: къ шелковымъ или атласнымъ матеріямъ, къ яркимъ цвтамъ, ко всему пышному, дорогому. Многіе смялись надъ этой слабостью, а ея подруги, отцы которыхъ не были такъ богаты, какъ мистеръ Спенслей, упрекали ее за желаніе бросать пыль въ глаза своимъ богатствомъ и находили, что молодая двушка выказывала только свой дурной вкусъ. Въ сущности, однако, она ни мало не имла дурнаго вкуса, но любовь къ блеску составляла одну изъ особенностей ея натуры, какъ царственная осанка и мелодичный голосъ.

Но теперь не было ничего блестящаго въ ея бдномъ плать, сшитомъ по прошлогодней мод. Шелковая мантилія, остатокъ прежняго величія, была когда-то хороша, но обносилась и вовсе не шла къ остальному боле, чмъ скромному туалету. Перчатки ея были зашиты въ нсколькихъ мстахъ и вообще Елена казалась бдной, общипанной двушкой, чего она нкогда всего боле не терпла. Однако, при всемъ этомъ красота ея не исчезла, а только какъ бы потускнла, какъ тотчасъ убдился Себастьянъ.

— Знаете, я много объ васъ думалъ сегодня, сказалъ онъ:— я получилъ письмо отъ Гюго фонъ-Биркенау. Онъ встртилъ въ Германіи какую-то нмку, которая ему показалась очень похожей на васъ и вообразилъ, что это вы. Вотъ чудакъ. Поэтому поводу онъ спрашиваетъ у меня, гд вы и какъ поживаете. Какое счастье, что я зашелъ сюда.

Елена, повидимому, не знала, что отвтить. Она молчала и лицо ея было, попрежнему. сумрачно.

— Мы ровно два года съ вами не видались, прибавилъ Себастьянъ:— и, однако, вы не говорите, что довольны меня встртить.

— О, я очень рада, промолвила Елена.

— Вы все еще живете въ Манчестер?

— Да, я живу съ мамой въ Вудфордской улиц.

— Это не очень далеко отсюда. Какъ странно, что мы никогда не встрчались.

— Нисколько. Вудфордская улица не модная.

— Мн надо, однако, ее запомнить. Я спрашивалъ у матери, гд вы живете, но она сказала, что не знаетъ вашего адреса. Но теперь, такъ какъ мы встртились, то я надюсь, вы мн позволите зайти къ вамъ, не правда ли?

— У насъ маленькая квартира и мы никого не принимаемъ, произнесла Елена въ смущеніи.

— Но вдь, миссъ Спенслей, это не причина, чтобъ отказать мн отъ дома. Вы, кажется, сметесь надо мною, какъ и прежде.

Елена прикусила губу и быстро отвернулась, словно висвшая напротивъ картина сосредоточила на себ все ея вниманіе.

— Неужели вы серьзно не желаете, чтобъ я бывалъ у васъ? спросилъ Себастьянъ, обиженный однимъ предположеніемъ о подобной чудовищности.

— Если вы дйствительно хотите пріхать къ намъ, то мы будемъ очень рады васъ видть, сказала гордо Елена:— но вамъ будетъ очень неудобно это сдлать, потому что я возвращаюсь домой только посл четырехъ часовъ, а мама…

— Посл четырехъ! Хорошо, я запомню. Вечера теперь длинные, и позды въ Тансопъ отходятъ до полуночи. А какъ здоровье мистрисъ Спенлей?

— Очень хорошо, благодарю васъ.

— Вы привели эту маленькую публику смотрть на картины? продолжалъ Себастьянъ, не смя разспрашивать молодую двушку объ ея теперешней жизни.

Дйствительно, въ ней было что-то воздерживавшее отъ всякой фамильярности. Теперь уже прошла первая минута смущенія и она держала его своей гордой осанкой на приличномъ разстояніи. По всему было видно, что она уже перестала быть прежней увлекающейся двушкой, и стала настоящей женщиной.

— Да, отвчала спокойно Елена: — мы пріхали посмотрть картины. Это мои ученики.

— Они хорошія дти?

— Да, настолько хороши, насколько это дозволяютъ родители.

— То есть какъ?

— Мистеръ и мистрисъ Галовей пропитаны новыми идеями во всемъ, не исключая воспитанія дтей. Новйшая педагогическая теорія утверждаетъ, что дти всегда хороши, если имъ предоставить полную свободу, и что если они дурны, то въ этомъ виноваты другіе. По этому я и говорю, что они хороши настолько, насколько имъ это дозволяютъ ихъ родители.

— И конечно, это вы — эти другіе, которые во всемъ виноваты? спросилъ онъ, желая вырвать у нея жалобу на свою судьбу, чтобъ имть право пожалть ее и высказать свое нжное сочувствіе.

— О, нтъ, отвчала она очень весело: — я рдко виновата, они меня очень любятъ, но выражаютъ это часто смшнымъ образомъ. Вотъ почему я не могу никого видть ране четырехъ часовъ. Но въ четыре часа я съ ними разстаюсь. Съ стсненнымъ сердцемъ, прибавила она съ улыбкой, которая очень разсердила Себастьяна, такъ какъ онъ не могъ разобрать, искренняя ли она была, или принужденная: — но все-таки разстаюсь.

— Присядьте и разскажите мн вс подробности о вашей теперешней жизни, сказалъ онъ, собравшись съ силами, въ голос его звучалъ нжный упрекъ.

— Нтъ, благодарю васъ, отвчала она гордымъ тономъ, считая, что не онъ могъ ее упрекать, а она съ матерью его за долгое забвеніе:— намъ ужь пора. Мы должны хать въ дилижанс Парка Викторіи, а онъ пройдетъ черезъ три минуты. Ну, Джаки, Эми, Тедди! Идемте скоре.

Дти быстро окружили ее, оспаривая другъ у друга честь взять ее руку. Очевидно, они ее очень любили. Она была очень рада, что Себастьянъ это видлъ. Онъ теперь не станетъ такъ сожалть объ ней.

— Прощайте, сказала она.

— Я пойду съ вами, отвчалъ Себастьянъ: — и посажу васъ въ дилижансъ. Дайте мн вашу ручку, барышня, прибавилъ онъ обращаясь къ одной изъ двочекъ:— а то вы разорвете на части бдную миссъ Спенслей.

Они вышли на улицу и, стоя на лстниц въ ожиданіи дилижанса, Себастьянъ сказалъ:

— А вы мн не сказали номеръ вашего дома.

— Пятьдесятъ седьмой, отвчала Елена: — ну, Джаки, если ты опять дернешь за волоса Тедди, то я тебя посажу на козлы.

— Пятьдесятъ седьмой, повторилъ Себастьянъ:— я лучше запишу, чтобъ не забыть.

И онъ вынулъ свою памятную книжку, а Елена продолжала смотрть на него совершенно равнодушно, хотя въ сущности едва удерживалась отъ слезъ.

— А по воскресеньямъ вы не заняты до четырехъ часовъ? спросилъ неожиданно Себастьянъ.

— Нтъ… но… пожалуйста, не приходите въ воскресеніе, воскликнула Елена своимъ прежнимъ трагическимъ тономъ.

— Клянусь, что не приду въ воскресеніе, отвчалъ онъ: — но вы мн должны объяснить, почему вы меня не желаете видть въ этотъ день.

— Почему? произнесла Елена съ принужденнымъ смхомъ:— причина очень простая: потому что…

Въ эту минуту показался дилижансъ и она не могла боле сказать ни слова, а поспшно перебжала съ дтьми черезъ улицу. Себастьянъ остановилъ дилижансъ и благополучно посадилъ ихъ всхъ.

— Я пріду и не въ воскресенье, усплъ онъ, однако, сказать, пожимая ея руку.

Дилижансъ съ шумомъ покатился, а Себастьянъ задумчиво пошелъ въ станціи желзной дороги.

II.
Перестрлка.

На слдующій вторникъ, въ пять часовъ, Себастьянъ Малори взялъ кэбъ въ модной улиц Манчестера Оксфордъ-Стритъ и крикнулъ возниц:

— Пятьдесятъ семь, Вудфордская улица.

Экипажъ быстро покатился и Себастьянъ съ любопытствомъ посматривалъ по сторонамъ, недоумвая, гд находится Вудфордская улица, далеко ли отъ города и очень ли она грязна и пустынна. Онъ вспоминалъ смущенный видъ Елены и ея слова, что жилище ихъ было скромное, неудобное. Миновавъ коллегію Оуена, церковь и нсколько другихъ общественныхъ зданій, кэбъ повернулъ направо.

— Ну, кварталъ неважный! бдная маленькая Елена! подумалъ Себастьянъ, качая головой.

Отчего онъ всегда думалъ о ней, какъ о маленькой Елен, хотя она была выше ростомъ большей части женщинъ?

— Отчего она не хочетъ, чтобъ я пріхалъ въ воскресенье? спрашивалъ онъ себя сотни разъ въ продолженіи трехъ съ половиною дней, прошедшихъ со времени встрчи съ Еленой на выставк картинъ:— можетъ быть, другіе или другой бываютъ у нея по воскресеньямъ? Я это все разузнаю. Какъ бы мн хотлось вызвать на ея лиц прежнюю гнвную улыбку, которая такъ оживляла ея красоту.

Занятый подобными мыслями, онъ забылъ смотрть, куда халъ кэбъ и неожиданно очутился въ маленькой улиц передъ рядомъ небольшихъ приличныхъ домовъ. Къ одному изъ нихъ, съ противоположной стороны, подходила Елена Спенслей.

— Она пшкомъ, а я въ экипаж, подумалъ Себастьянъ и ему стало совстно.

Онъ отпустилъ свой кэбъ и поспшно подошелъ къ молодой двушк.

— Вотъ видите, я сдержалъ свое слово, сказалъ онъ: — пріхалъ скоро и не въ воскресенье.

— Я очень рада васъ видть, отвчала Елена серьзнымъ тономъ.

Они позвонили, но слуга или служанка мистрисъ Спенслей не торопились отворять дверь и прошло нсколько минутъ прежде, чмъ дверь распахнулась и на порог показался молодой челевкъ, очевидно, принадлежавшій къ многочисленному племени конторщиковъ. Увидавъ Себастьяна, онъ отскочилъ въ удивленіи и бросилъ на него непріязненный взглядъ. Но черезъ мгновеніе лицо его прояснилось и онъ произнесъ, обращаясь къ Елен:

— Здравствуйте, миссъ Спенслей. Я надюсь что вы совершенно здоровы.

— Да, благодарю васъ. Позвольте мн пройти.

— Вы видите, что я вернулся сегодня двумя часами раньше и только-что хотлъ идти на встрчу къ вамъ, произнесъ юноша съ сладкой улыбкой и замтнымъ удареніемъ на послднее слово.

— На встрчу ко мн? повторила Елена съ такимъ же удареніемъ:— а зачмъ, смю спросить, мистеръ Дженкинсъ?

— Я думалъ, что… сегодня такой прекрасный вечеръ… и вы… можетъ быть, пожелали бы… конечно, посл чая… погулять.

— Благодарю васъ, но я сегодня вечеромъ занята и никогда не гуляю посл чаю, отвчала Елена холодно:— позвольте намъ пройти.

Мистеръ Дженкинсъ притиснулся къ стн и снова бросилъ убійственный взглядъ на Себастьяна. Елена прошла мимо и, отворивъ дверь въ одну изъ внутреннихъ комнатъ, пригласила молодого человка войти.

— Я боюсь, что вамъ будетъ душно, сказала она:— въ этихъ маленькихъ домахъ такія тонкія стны. Он вбираютъ жаръ, но какъ-то не выпускаютъ его. Садитесь, прибавила она, опускаясь въ изнеможеніи на кресло:— это наша единственная чистая комната, это гостинная, столовая, будуаръ, кабинетъ и библіотека. Въ Тансоп у насъ были все отдльныя комнаты, но здсь мама отдаетъ каждый уголокъ жильцамъ. Мистеръ Дженкинсъ, желавшій гулять со мною, одинъ изъ нашихъ жильцовъ.

— Понимаю, отвчалъ спокойно Себастьянъ:— и я видлъ, что онъ возненавидлъ меня, какъ человка, лишившаго его прогулки.

— Мистеръ Малори! воскликнула Елена съ негодованіемъ и томное выраженіе ея лица вдругъ исчезло:— вы хотите оскорбить меня, полагая, что я когда-нибудь гуляю съ этимъ отвратительнымъ, дерзкимъ юношей? Впрочемъ, почему же вамъ этого и не предположить? прибавила она съ принужденнымъ смхомъ.

— Я ничего не предполагалъ. Я только видлъ его грустное разочарованіе и пожаллъ его.

Онъ бросилъ на Елену знаменательный взглядъ, но, въ отвтъ, она посмотрла на него очень спокойно и равнодушно. Странно сказать, выраженіе лица Елены вдругъ пріобрло въ его глазахъ важное значеніе. Онъ не могъ забыть ея смущенія въ первую минуту ихъ свиданія въ пятницу, ея неожиданную блдность, быстро смнившуюся яркимъ румянцемъ. Его это очень удивило и онъ ршился узнать причину этого страннаго волненія. Онъ полагалъ, что это будетъ легко. Елена въ прежнее время не умла скрывать своихъ чувствъ, но теперь она такъ измнилась въ этомъ отношеніи, что онъ принужденъ былъ признать себя побжденнымъ. Ея вншность, лицо и фигура выражали томность, уныніе, скуку, но она вела себя спокойно, холодно, сдержанно, даже принимала на себя гордый, довольный видъ. Онъ не могъ наврное сказать, что было въ ней искреннее, что напускное, и въ немъ заговорило сильне, чмъ когда-либо его обычное желаніе побороть, побдить эту сильную натуру.

— Можете вы пить чай въ пять часовъ? спросила Елена:— мы всегда пьемъ чай въ это время, я, возвращаясь съ урока, чувствую большую жажду, а мама предпочитаетъ этотъ часъ другому. При этомъ не забывайте, что за чаемъ не будетъ слдовать обдъ.

— Если вы меня пригласите къ чаю, то я останусь съ удовольствіемъ.

— Такъ вы приглашены. Теперь я пойду раздться и найду маму. Вы извините, что мы васъ оставимъ на нсколько минутъ одного.

— Пожалуйста, не говорите объ этомъ, произнесъ Себастьянъ, и Елена вышла изъ комнаты

Оставшись одинъ, онъ осмотрлъ всю комнату. Она была не большая, невысокая и черезчуръ загроможденная мебелью. Повсюду валялись книги, а въ одномъ изъ угловъ красовалась ваза съ букетомъ изъ засохшихъ цвтовъ. Все было очень чисто и въ порядк. На камин стояли дв маленькія севрскія вазы, остатокъ прежняго величія. Онъ съ удивленіемъ замтилъ, что въ комнат не было фортепьяно, потому ли, что въ комнат и безъ того было слишкомъ много вещей, или потому, что было дорого купить, или нанять его. Однако, Елена имла хорошенькій, свжій голосъ и любила пть. Онъ хорошо помнилъ, какъ она пла въ первый вечеръ, когда онъ увидалъ ее во всемъ блеск ея красоты, роскошнаго платья, жемчуговъ и колецъ. Какъ это было давно!

Размышляя обо всемъ этомъ, онъ надялся, что Елена вскор вернется въ комнату, что мистрисъ Спенслей не будетъ сидть съ нимъ весь вечеръ, и что ему позволятъ пробыть подоле.

Наконецъ, дверь отворилась и вошла, но не Елена, а ея мать. Въ мистрисъ Спенслей произошла перемна, не меньшая, чмъ въ ея дочери, но совершенно противуположная. Она казалась счастливе, моложе и довольне своей судьбой, чмъ во времена своего богатства. И дйствительно, она была теперь счастливе. Маленькая квартира, скромное хозяйство и необходимость постоянно наблюдать за двумя служанками и сидть по цлымъ часамъ въ кухн ей были ни почемъ. Ее тшили ежедневныя дрязги и она была вполн довольна своей жизнью. Смотря на нее, Себастьянъ думалъ съ удовольствіемъ, что съ нею можно говорить свободно и весело, не боясь коснуться щекотливаго вопроса.

— Ну, мистеръ Малори, сказала она добродушно: — я очень рада васъ видть. Я не врила Елен, что вы общали къ намъ зайти и прямо объявила, что вы не придете. Она со мной спорила и оказывается, что она права.

— Еще бы. Очень пріятно видть, мистрисъ Спенслей, что вы такъ процвтаете.

— Благодарю васъ, отвчала она, поправляя свой чепчикъ съ красными лентами:— слава Богу, мн на что жаловаться. Я живу лучше, чмъ могла ожидать. Иногда тяжело приходится — ну, да у меня спина выносливая.

— Это большое счастье, замтилъ Себастьянъ съ подобающей торжественностью.

— Да, у меня четыре жильца. Вы удивляетесь врно, куда мы ихъ дваемъ, но домъ гораздо помстительне, чмъ кажется. У каждаго своя комната. Вс они славные люди и служатъ въ конторахъ. Они тихіе, приличные, исправно платятъ и не гордятся. Напротивъ, вс очень сообщительны и дружелюбны, кром мистера Гаррисона, который женится на своей кузин въ Нортумберланд. Онъ получаетъ отъ нея письма аккуратно два раза въ недлю.

— Да? произнесъ Себастьянъ тономъ живйшаго интереса.

— Остальные: мистеръ Финлей, мистеръ Смитсонъ и мистеръ Дженкинсъ съ нами очень дружны. А мистеръ Дженкинсъ даже очень интересуется Еленой.

— Неужели?

— Да. Онъ настоящій джентльмэнъ и по воскресеньямъ (Себастьянъ наострилъ уши), когда другіе здятъ за городъ, онъ обдаетъ съ нами.

— Бдная Елена! подумалъ Себастьянъ, но вслухъ повторилъ:— неужели?

— Елена недовольна этимъ, но я нахожу, что она не права и современемъ сама увидитъ свою ошибку.

— Можетъ быть, миссъ Спенслей не интересуется столько же мистеромъ Дженкинсомъ, сколько онъ ею, замтилъ Себастьянъ.

— Не знаю, во всякомъ случа она это скрываетъ.

— Совершенно естественно.

— Но вотъ и чай, воскликнула мистрисъ Спенслей и, пока служанка ставила на столъ подносъ съ чашками, она подошла къ шкапу и начала доставать оттуда банку яблочнаго желе и хрустальное блюдце съ вареньемъ.

Въ эту минуту вошла въ комнату Елена. Она переодлась, теперь на ней былъ также остатокъ прежняго величія — великолпное черное шелковое платье, хотя и немного старомодное, вокругъ ея шеи красовалась оранжевая лента и кружевной воротничекъ. Себастьяну она показалась очаровательной и онъ возненавидлъ трехъ жильцовъ, выказавшихъ наклонность къ дружб съ своей хозяйкой и ея дочерью. Она взглянула на свою мать, которая пропадала до половины въ шкапу, и веселая улыбка показалась на ея лиц. Повидимому, она уже давно не улыбалась, и потому Сеяастьянъ счелъ своимъ долгомъ также улыбнуться.

Выкарабкавшись изъ шкапа, мистрисъ Спенслей позвала гостя къ столу и Себастьянъ подалъ руку Елен. Ему казалось, что онъ во сн. Они сли другъ противъ друга и никогда Елена не сіяла такимъ царственнымъ величіемъ, какъ въ этой скромной обстановк.

— Мистеръ Малори, сказала мистрисъ Спенслей, когда чай былъ оконченъ: — извините меня, но я должна васъ оставить. Прежде всего мн надо посмотрть, подали ли имъ чай, а потомъ я общала посидть вечеркомъ у нашей сосдки, мистрисъ Вудфордъ. Мы большіе съ ней друзья. Отецъ ея мужа построилъ большую часть домовъ въ этой улиц и былъ очень богатый человкъ, но не съумлъ сохранить своего состоянія, и она, бдняжка, должна платить за аренду дома, выстроеннаго ея тестемъ. Въ этой жизни все приливъ и отливъ.

— Да. Такъ я васъ боле не увижу сегодня вечеромъ?

— По всей вроятности. Она, конечно, захочетъ, чтобъ я у нея поужинала. Я васъ оставляю съ моей дочерью, мистеръ Малори, поболтайте съ нею. Но я надюсь, что вы насъ не забудете, т. е. если вамъ не слишкомъ далеко сюда прізжать.

— Помилуйте, сюда вовсе не далеко, началъ-было Себастьянъ, но въ эту минуту раздался звонокъ и мистрисъ Спенслей поспшно удалилась, говоря:

— Вотъ мистеръ Финлей. Мн пора идти. Прощайте, мистеръ Малори.

Молодые люди остались наедин. Елена сла къ окну и принялась за вышиванье, а Себастьянъ слъ противъ нея на кушетк.

— Вы ни о комъ не спрашиваете изъ вашихъ старыхъ друзей въ Тансоп, миссъ Спенслей? началъ онъ.

— О! извините, я и не спросила о здоровь мистрисъ Малори какъ она поживаетъ?

— Благодарю васъ, она совершенно здорова.

— Очень рада слышать, сказала спокойно Елена и Себастьяну стало стыдно, вспомнивъ, что его мать не выразила ни малйшаго сочувствія къ миссъ Спенслей и ея матери со времени ихъ раззоренія: — а вы у многихъ бываете въ Тансоп? продолжала она такимъ холоднымъ, равнодушнымъ тономъ, словно Тансопъ, во всми его обитателями, сдлался для нея пустымъ звукомъ далекаго прошлаго.

— Нтъ, я занятъ цлый день и не очень долюбливаю тансопское общество, а всхъ близкихъ друзей я потерялъ.

— Какое несчастье! Какъ это случилось?

— Гюго фонъ-Биркенау ухалъ въ Германію. Онъ изучаетъ музыку и хочетъ всецло предаться ей. Онъ уже даетъ уроки. Другой человкъ, которымъ я интересовался, также покинулъ Англію. Вы его не знаете. Мистеръ Блиссетъ умеръ. Потомъ вы… я надюсь, что вы позволите мн назвать васъ своимъ другомъ?

— Мы никогда не были большими друзьями. Мн не нравились ваши убжденія.

— Но все же мы не были врагами?

— Нтъ, не совсмъ, сказала Елена, неожиданно измнившимся тономъ:— но во всякомъ случа я никогда не примирюсь съ вашими мнніями. Вы отрицаете право женщинъ интересоваться великими вопросами общественной жизни, а я, до послдняго моего издыханія, буду утверждать противоположное.

Она говорила спокойно и ршительно, но не съ прежнимъ азартомъ.

— Вы вроятно никогда не поймете моего настоящаго взгляда на этотъ вопросъ, отвчалъ онъ съ огорченіемъ.

— Вы сами говорили, что у васъ нтъ опредленнаго мннія объ этомъ вопрос. Впрочемъ, не стоитъ теперь о немъ и толковать. Я никогда не буду въ состояніи помочь правильному разршенію этого великаго вопроса, какъ я прежде надялась. У меня отняты вс силы, вс средства…

— Миссъ Спенслей…

— Но вы, кажется, забыли одного изъ вашихъ друзей, перебила его Елена.

— Я забылъ? Кого?

— Миссъ Блиссетъ.

— Ахъ, да! Я дйствительно забылъ. Я никогда ее теперь не вижу.

— Разв она не живетъ Тансоп? спросила Елена, нагнувъ голову къ своей работ.

— Она попрежнему арендуетъ Стонгэтъ, но рдко тамъ бываетъ. Я полагаю, что она возненавидла Тансопъ. Но даже когда она прізжаетъ, мы съ ней не видимся. Я дйствительно потерялъ въ ней друга, мы были съ ней очень дружны.

Голосъ Себастьяна не дрогнулъ. Онъ говорилъ совершенно спокойно.

— Эта потеря, вроятно, была для васъ самой чувствительной, замтила Елена, не поднимая головы съ своей работы.

— Въ нкоторомъ отношеніи — да. Въ первое время, я дйствительно очень чувствовалъ эту потерю, но теперь мене. Впродолженіи двухъ лтъ я научился жить одинъ. Улыбайтесь сколько хотите, но это правда.

— О, я врю, что вамъ было тяжело лишиться общества миссъ Блиссетъ. Она не дюжинная барышня и потомъ поговаривали, что вы даже были женихомъ и невстой.

— Я самъ это слышалъ, но это не правда. И такъ, согласитесь, что я потерялъ всхъ своихъ друзей.

— Но вы не унываете отъ этого, и на мой взглядъ очень здоровы и веселы, отвчала Елена, поднявъ голову и спокойно смотря ему прямо въ глаза.

— Я слишкомъ занятъ, чтобы приходить въ уныніе. Пожалуйста, не думайте, чтобъ я цлый день горевалъ о своемъ одиночеств.

— Я вовсе этого не думаю

— У меня были прежде друзья, потомъ они исчезли и новыхъ я не пріобрлъ — вотъ и все. Въ эти же печальные года я тяжело работалъ и многому научился.

— Да, произнесла Елена и лицо ее впервые оживилось прежнимъ одушевленіемъ: — вы, конечно, многому научились. Оставляя Тансопъ, я всего боле сожалла о друзьяхъ, съ которыми я сблизилась во время паники. Съ тхъ поръ, я ничмъ такъ не интересовалась. У васъ же есть интересъ въ жизни. Я еще недавно читала въ газетахъ, что васъ просили быть кандидатомъ радикальной партіи, когда мистеръ Литенкотъ подастъ въ отставку. Передъ вами открывается блестящая будущность. Дали вы отвтъ?

— Его ждутъ завтра. Но, клянусь честью, я не знаю, что отвтить. Что бы вы посовтовали?

— Мистеръ Малори!

— Что?

— Зачмъ вы такъ говорите со мною? Разв вы думаете, что это очень остроумно?

— Я васъ не понимаю. Что же я считаю остроумнымъ?

— Спрашивать совты, когда вы нисколько въ нихъ не нуждаетесь? Совтоваться съ женщиной, съ молодой двушкой о важномъ, ршительномъ вопрос въ вашей жизни? Мы, женщины, не понимаемъ ничего серьзнаго, по крайней мр, таково ваше мнніе. Я не желаю, чтобъ вы такъ обходились со мною. Я не имю никакого мннія по этому вопросу.

— Я глубоко сожалю, что открылъ ротъ передъ вами по поводу женскаго вопроса, вы мн этого не простили и никогда не простите, сказалъ онъ съ жаромъ: — но я искренно спрашиваю вашего совта относительно моей кандидатуры. Я все это время колебался и недоумвалъ, какъ…

— Женщина.

— Нтъ, какъ одинокій человкъ, которому не съ кмъ посовтоваться.

— Какъ это патетично!

— Неужели вы мн откажете въ добромъ совт? Принимать кандидатуру или нтъ?

— Вамъ ни къ чему не послужитъ мой совтъ, сказала она съ нетерпніемъ:— у васъ есть сотни совтниковъ лучше меня. На что вамъ мой совтъ?

— Я дйствительно нуждаюсь въ вашемъ совт, Елена, сказалъ Себастьянъ, ужаленный до глубины сердца ея тономъ и словами: — я нкогда велъ себя дуракомъ въ отношеніи васъ. Когда васъ постило горе, мн стало стыдно за себя. Вы себя выказали героиней. Скажите мн, умоляю васъ, принимать мн кандидатуру или нтъ? Дайте мн совтъ и, клянусь небомъ, я его исполню. Вамъ я слпо довряю.

— Такъ принимайте. Съ вашими способностями и съ вашимъ положеніемъ вы не имете права отказываться.

— Я приму, отвчалъ просто Себастьянъ.

Наступило молчаніе. Елена продолжала работать, но чего это ей стоило, онъ не могъ знать. Онъ же задумался о только что случившемся странномъ событіи. Онъ отдалъ свою совсть въ руки молодой двушки и съ той минуты, какъ она произнесла свое ршеніе, всякое колебаніе, всякое сомнніе исчезли.

— Васъ, конечно, выберутъ, сказала Елена, первая возобновляя разговоръ: — тогда ваша жизнь будетъ еще дятельне. Какъ вы со всмъ справитесь?

— Это меня заране пугаетъ. Мн придется взять помощника. Но я не знаю къ кому обратиться, а уже и теперь у меня слишкомъ много работы.

— Неужели! такъ зачмъ же вы теряете время, сидя у насъ? сказала Елена, и вдругъ вся вспыхнула.

— Вы думаете, что это потеря времени? спросилъ Себастьянъ, пристально смотря на нее.

Тутъ Елена выказала свою прежнюю впечатлительность. Румянецъ не сходилъ съ ея щекъ. Она опустила глаза и ея руки задрожали. Себастьянъ былъ слишкомъ ловкій тактикъ, чтобъ не портить выгодное положеніе, въ которомъ онъ находился, и упорно молчалъ.

— О! какъ жарко! нетерпливо воскликнула, наконецъ, Елена, чувствуя необходимость выйти изъ затрудненія, созданнаго ея же ошибкой: — я не могу боле работать. Иголка прилипаетъ къ пальцамъ… Но возвратимся къ вашимъ выборамъ… васъ наврное выберутъ… правда, у васъ будетъ много занятій… но какія интересныя занытія… я часто буду думать…

Она вдругъ умолкла.

— Довольно говорить обо мн, сказалъ Себастьянъ, начиная понимать, въ чемъ была его сильная, а ея слабая сторона: — лучше разскажите мн что-нибудь о вашей жизни.

— О моей жизни! произнесла Елена съ принужденнымъ смхомъ: — это исторія слишкомъ патетичная, ваши нервы ея не вынесутъ.

— Я желаю непремнно знать, какъ вы живете. Такъ грустно не имть никакихъ свдній объ образ жизни человка, которымъ интересуешься. Какъ зовутъ родителей вашихъ учениковъ?

— Мистеръ и мистрисъ Галовей.

— Что это за люди?

— Богатые.

— Богатство ничего не значитъ.

— Они имютъ странности, но очень добры со мной. Я занимаюсь съ дтьми на сколько мн позволяютъ родители, которые держатся того правила, что дтямъ надо позволять длать что угодно и…

Елена улыбнулась и не окончила своей фразы.

— И, продолжалъ Себастьянъ: — вс пріятные результаты подобнаго воспитанія, обрушаются на васъ. Странные люди!

— Нисколько, они хорошіе люди и имютъ полное право воспитывать своихъ дтей какъ угодно.

Очевидно, Елена не хотла жаловаться на свою судьбу и съ твердостью переносила все. Она сдлалась очень благоразумной и терпливой. Себастьянъ даже пожаллъ объ этомъ.

— Мистрисъ Спенслей кажется очень веселой, сказалъ онъ: — это должно вамъ служить большимъ утшеніемъ.

— Да, бдная мама! отвчала Елена съ неожиданнымъ чувствомъ: — сколько ей пришлось перенести горя и она никогда не роптала, никогда не унывала. Мн просто стыдно за себя при вид ея мужества, и, однако, я не могу смотрть на многое ея глазами.

— Напримръ, на мистера Дженкинса по воскресеньямъ.

— О! воскликнула Елена и черезъ минуту прибавила: — да, мы расходимся съ мамой въ мнніяхъ насчетъ мистера Дженкинса.

— Вотъ, видите, я и узналъ, почему мн нельзя бывать у васъ по воскресеньямъ, сказалъ онъ, вставая.

— Я думала, что вамъ не понравится общество мистера Дженкинса, но теперь, если вы желаете, то милости просимъ въ воскресенье. Вы будете имть удовольствіе обдать съ нимъ. Мы всегда рады нашимъ друзьямъ, когда имъ заблагоразсудится постить насъ.

Приравниваніе къ мистеру Дженкинсу, подъ общей рубрикой ‘нашихъ друзей’, разсердило не на шутку Себастьяна, обыкновенно столь спокойнаго и благоразумнаго. Елен удалось вывести его изъ терпнія и поднять на смхъ, сама же она смотрла на него невозмутимымъ, невиннымъ взглядомъ.

— Вы очень перемнились, миссъ Спенслей, произнесъ онъ:— вы развили въ себ способность…

— Быть грубой и непріятной? добавила Елена: — можетъ быть, горе испортило мой характеръ, а, можетъ быть, я уже такая отъ природы. Помните, я никогда не поддавалась.

— Такъ мн позволено васъ навщать? смиренно спросилъ Себастьянъ.

— Мы всегда будемъ рады васъ видть, если вы найдете свободную минуту среди вашихъ многочисленныхъ занятій, отвчала она холодно и церемонно.

— Во всякомъ случа вы мн не запрещаете прізжать, если я найду такую свободную минуту?

— Запрещать? Нтъ. Повторяю, мы всегда рады видть нашихъ друзей.

— Прощайте, произнесъ Себастьянъ: — помните, что вы отвтственны за важный шагъ, который я сдлаю завтра.

— Вотъ вы какъ говорите! но что было бы, еслибъ мы не встртились? сказала небрежно Елена.

Себастьянъ пожалъ ея протянутую руку и удалился съ звучащими въ его ушахъ словами: ‘что было бы, еслибъ мы не встртились’.

— Ну, а теперь что будетъ, когда мы встртились? спрашивалъ онъ себя, отправляясь на станцію желзной дороги:— я не знаю, чмъ это кончится, но ты, Елена, посмотришь на меня иначе, или…

III.
Подъ дождемъ.

Прошло три недли. Августъ близился къ концу, дождь шелъ проливной. Цлое утро Елена Спенслей возилась съ своими учениками, которые, благодаря дурной погод и невозможности пойти гулять, вымщали на бдной гувернантк свое неудовольствіе. Они были недурныя дти, даже въ нихъ были зачатки, изъ которыхъ могли образоваться очень хорошія дти, но, по выраженію Елены, они были настолько хороши, насколько имъ позволяли родители. Они видли, что вс въ дом плясали подъ ихъ дудку, знали свою силу и согласно съ этимъ дйствовали.

По окончаніи уроковъ, Елена старалась ихъ позабавить, но эти забавы дйствовали очень печально на нее, и крикъ, шумъ, ссоры дтей изъ-за обладанія какими-то старыми игрушками довели ее до одуренія. Наконецъ, раздался звонокъ къ завтраку мистрисъ Галовей и обду дтей. Птенцы Елены бросились гурьбой въ столовую и на время забыли все въ сладостномъ жеваніи.

Посл завтрака, Елена возвратилась въ классную, а дти остались на время внизу у матери. Она сла у окна и, опершись подбородкомъ на руку, стала смотрть на виднвшійся вдали паркъ съ мокрыми деревьями и мрачными домами. На глазахъ ея навернулись слезы, но она удержалась отъ сантиментальничанія и съ улыбкой сказала себ:

— Какъ глупа я была, ожидая его. Это просто былъ минутный капризъ. Онъ отъ природы очень учтивъ, т. е. лицемренъ и не можетъ сказать что-либо грубое, еслибъ и захотлъ. Но енъ, конечно, боле никогда не прідетъ. Глупо было, что я ему такъ обрадовалась. Я могла предчувствовать, что его посщеніе только будетъ источникомъ горя и разочарованія. Жаль, что я его встртила. Я уже почти перестала думать о немъ, теперь же онъ вчно передъ мною, а у него есть много о чемъ думать. Зачмъ онъ провелъ у насъ вечеръ, увлекъ меня въ невдомый свтлый міръ и заставилъ полюбить себя? Зачмъ онъ спросилъ моего совта, точно онъ въ немъ нуждался? Это было не хорошо. Но я все-таки дура. Я всегда была дурой. Онъ не легкомысленный втренникъ, нтъ. А просто его жизнь полна, а моя пуста, и то, что для него составляетъ случайную встрчу, маловажный долгъ приличія, для меня важное событіе, сосредоточивающее на себ вс мои мысли. Какъ бы желала имть какую-нибудь работу, которая наполняла бы всю мою жизнь. Это занятіе съ дтьми мн не годится, оно недовольно поглощаетъ мою жизнь. Особенно съ тхъ поръ, какъ я узнала, что онъ хочетъ сдлать себ имя и пріобрсть вліяніе, мн не сидится спокойно. Я также должна дйствовать. Не можетъ быть, чтобы я не нашла себ работы, которая излечила бы меня отъ этого сантиментальнаго безумія. Да, я найду такую работу, или умру.

Въ эту минуту дверь заскрипла и въ комнату вошла мистрисъ Галовей.

— Что вы тутъ длаете, миссъ Спенслей? сказала она:— вы все задумываетесь. Это очень дурная привычка, приводящая ко всякаго рода глупостямъ.

— Неужели!

— Да, отвчала мистрисъ Галовей, которая, повидимому, никогда не задумывалась и, держа въ рукахъ три книги, взглянула, грустно на небо:— я боюсь, что сегодня не прояснится.

Елена согласилась съ нею.

— Право не знаю, что мн длать, продолжала мистрисъ Галовей.

— Не могу ли я вамъ помочь?

— Я было хотла попросить у васъ одолженія, но на улиц такъ мокро, что врядъ ли вамъ можно выйти.

— Вы желали, чтобы я сходила куда-нибудь? спросила Елена, внутренно спрашивая себя, что было пріятне, бороться съ дождемъ и втромъ, или учить дтей.

— Дло въ томъ, что мистеръ Галовей забылъ взять съ собою книги, чтобы перемнить ихъ въ библіотек, а мы хотли съ нимъ читать весь вечеръ.

— Я съ удовольствіемъ перемню книги, отвчала Елена съ оживленіемъ:— только дти…

— О, дти могутъ остаться сегодня и безъ второго урока, барометръ такъ опустился, что жестоко ихъ мучить. Но погода слишкомъ дурна…

— Это ничего. Я поду съ Оксфордской улицы въ дилижанс.

— Если вамъ дйствительно все равно, то…

— Я сейчасъ буду готова, перебила ее Елена.

— Я могу вамъ дать ватерпруфъ, замтила мистрисъ Галовей, которой казалось, не вошло въ голову, что лучшій ватерпруфъ былъ бы кэбъ.

— У меня есть.— Дайте мн книги. Вы написали, что взять?

— Да, записка въ книгахъ.

Елена была очень рада отдлаться отъ урока съ дтьми и весело вышла на улицу съ зонтикомъ въ рукахъ.

Пройдя по мокрымъ, мягкимъ аллеямъ парка, она очутилась въ Оксфордской улиц и дождалась подъ дождемъ дилижанса, въ которомъ, по счастью, нашла мсто. Въ Рыночной улиц она остановилась и по Кроссъ-Стритъ достигла библіотеки Модди. Мало-по-малу, ея энтузіазмъ къ этой прогулк остылъ. Она промокла и очень устала.

Въ библіотек не было никого, кром нея. Молодой приказчикъ, принявшій книги, посмотрлъ на нее съ сожалніемъ и замтилъ, что погода очень дурная. Елена согласилась съ нимъ и подала ему записку мистрисъ Галовей. Приказчикъ исчезъ и черезъ минуту подалъ ей какое-то путешествіе въ двухъ большихъ томахъ. Лицо Елены вытянулось, маленькіе томики романа она принесла въ карман пальто.

— Не взять ли вамъ лучше одинъ томъ, замтилъ очень учтиво юноша.

— Нтъ, я возьму оба, сказала ршительно молодая двушка и, схвативъ книги, вышла изъ библіотеки.

Въ самыхъ дверяхъ она столкнулась съ кмъ-то, который проходилъ мимо.

— Извините, миссъ… ахъ! Елена… миссъ Спенслей! воскликнулъ Себастьянъ, останавливаясь и съ удивленіемъ смотря на нее:— что вы тутъ длаете въ такую погоду?

Неожиданная встрча съ нимъ посл недавнихъ размышленій, была сильнымъ для нея ударомъ, но она мгновенно оправилась и отвчала спокойно:

— Я была въ библіотек.

— Дайте мн книги, я ихъ понесу.— Все это время я собирался къ вамъ, но былъ ужасно занятъ. Вы, вроятно, прочли въ газетахъ объ отказ мистера Литенкота и о принятіи много кандидатуры.

— Да, отвчала Елена:— и я думала, что вы боле никогда не задете къ намъ.

— Отчего? Вы какъ будто недовольны мною. Чмъ я васъ оскорбилъ?

Между тмъ, они уже дошли до сквэра св. Анны, гд находится биржа кэбовъ и пора было разойтись или ршать, что они пойдутъ вмст.

— Куда вы идете? спросилъ Себастьянъ.

— Въ контору дилижансовъ, а оттуда въ дилижанс до парка. Мистрисъ Галовей ждетъ книги. А вы?

— Я иду опять на выставку картинъ, отвчалъ онъ:— не лучше ли и вамъ отправиться со мною?

— О! мн не время, воскликнула Елена, застигнутая въ расплохъ этимъ предложеніемъ: — уже четыре часа, и книги…

— Не безпокойтесь о книгахъ. Я увренъ, что вы желаете посмотрть картины, и сверхъ того, вы должны объяснить мн, чмъ я васъ обидлъ, а это неудобно подъ дождемъ на улиц.

Онъ мигнулъ возниц и очень любезно подсадилъ въ кэбъ Елену. Она, сама не зная зачмъ, сла въ кэбъ, она видла только, что Себастьянъ, казалось, вполн ршился хать съ нею и не находила въ себ силъ ему воспротивиться.

— Въ Королевскій институтъ, сказалъ онъ, и экипажъ быстро покатился.

— Мн не слдовало соглашаться, это очень глупо, промолвила Елена въ смущеніи.

— Нтъ, вамъ слдовало, отвчалъ твердо Себастьянъ.

Онъ ясно видлъ, что обращеніе съ нимъ Елены измнилось. По ея серізному виду и односложнымъ отвтамъ, онъ понялъ, что она за что-то сердилась на него. Ему и въ голову не приходило, что три недли отсутствія и молчанія боле сдлали въ его пользу, чмъ три мсяца ухаживанія.

— Ну, вотъ мы и пріхали, теперь посмотримъ и картины, замтилъ онъ, когда кэбъ остановился передъ Королевскимъ институтомъ.

Елена нервно засмялась, сама не зная чему. Они оставили свои зонтики у швейцара и она почувствовала съ удивленіемъ, что Себастьянъ разстегиваетъ ей пальто.

— Мы здсь останемся долго, сказалъ онъ серьзно: — въ одну минуту нельзя осмотрть вс картины.

Елена не сопротивлялась. Все это было очень странно и комично. Казалось, они заране устроили это свиданіе, хотя этого не было.

Они пошли наверхъ и очень мало обратили вниманія на картины, длавшія много шума. Себастьянъ былъ очень въ дух, такъ думала Елена, не сознавая, что она и сама сіяла своей прежней красотой. Она не подозрвала, что свиданіе съ ней вскружило голову молодого человка, что все это время онъ думалъ боле о ней, чмъ о своихъ коммерческихъ длахъ и парламентскихъ выборахъ. Но она не могла не замтить, что онъ пристально смотрлъ на нее, и что-то было въ его взгляд, заставлявшее ее невольно вздрагивать. Кром того, она вдругъ почувствовала, что теперь онъ не любилъ Адріенны Блиссетъ, какія бы чувства онъ ни питалъ къ ней въ старину.

На выставк, по случаю дождя, было очень мало постителей, не боле полудюжины. Они прошли вс залы и, быть можетъ, никогда не остановились бы, еслибъ не наткнулись на стну.

— Сядемте, сказалъ неожиданно Себастьянъ, взявъ за руку Елену и усаживая ее на круглый диванъ по средин зальь

— Вы знаете, что я теперь по уши погрязъ въ выборной агитаціи? сказалъ онъ.

— Да, я читала въ газетахъ.

— Это только удержало меня отъ посщенія васъ. Я два раза уже отправлялся къ вамъ, но долженъ былъ вернуться назадъ. Мой бдный управляющій Сутсклифъ очень боленъ, и я долженъ работать за двоихъ.

— Я уврена, что вы очень заняты, замтила Елена машинально.

— Говорятъ, что я одержу побду. Консерваторы пришли въ отчаяніе, никто изъ мстныхъ жителей не ршился выступить кандидатомъ, и они выписали кого-то изъ Лондона. Но онъ врядъ ли восторжествуетъ, хотя онъ хорошій человкъ.

— О, нтъ, вы побдите, и я буду рада.

— Да? вы будете рады? Вы говорили искренно, увряя, что я не имю права отказаться отъ кандидатуры?

— Я всегда искренна.

— Правда, но вы были очень лаконичны въ этотъ разъ. Вы дйствительно думаете, что я могу принести пользу?

— Да, отвчала Елена и, удержавшись отъ саркастическихъ замчаній, просившихся ей на языкъ, она высказала откровенно свое убжденіе:— я думаю, что вы будете имть полезное вліяніе съ вашимъ практическимъ знаніемъ и обширной опытностью. Я убждена, что вы можете сдлать много добраго, что передъ вами открывается славное поприще. Я… всегда буду читать съ интересомъ о вашихъ успхахъ.

— Это ваше искреннее мнніе, несмотря на то, что нкогда вы были очень настроены противъ меня? спросилъ съ жаромъ Себастьянъ.

— Да, это мое сердечное убжденіе. Я не отказалась отъ своихъ прежнихъ идей и признаю ихъ справедливыми и врными, но теперь я вижу, что мужчина можетъ совершенно отвергать существованіе женскаго вопроса и въ тоже время быть способнымъ на многое хорошее. Я очень буду сожалть, если когда-нибудь вы публично возстанете противъ дорогихъ для меня принциповъ, но все-таки я скажу себ, что, вроятно, есть другіе вопросы, которые боле важны для общаго блага…

— Но и мои мысли во многомъ измнились.

— Неужели?

— Я всегда думалъ, что женскій вопросъ — въ то же время и мужской. Я вамъ это говорилъ, даже когда мы съ вами расходились въ своихъ мнніяхъ. Въ эти два года, проведенные мною въ одиночеств, я убдился въ этомъ еще боле. Я живо чувствовалъ, что никакой другъ, никакой мужчина не можетъ мн оказать ту помощь и то сочувствіе, въ которыхъ я нуждался. Я теперь глубоко убжденъ, что мужчина, дйствуя врознь съ женщиной, не можетъ сдлать ничего хорошаго, но, соединившись, они могутъ перевернуть міръ. Я никогда не скажу ни одного слова противъ вашихъ теорій, никогда.

— Я очень этому рада. Мн было бы ужасно грустно имть васъ врагомъ.

— Какъ мн надо быть осторожнымъ въ своихъ дйствіяхъ и словахъ!

— Отчего? Вы должны думать не обо мн, а о всей стран. Вы должны поступать такъ, какъ слдуетъ по совсти, и говорить то, что вы считаете правдой.

— Елена, помогите мн стремиться къ правд и достигнуть ея! воскликнулъ съ глубокимъ чувствомъ Себастьянъ:— эти дв недли я все думалъ о васъ, и мн казалось, что вы протянете мн руку помощи. Ошибался я?

— Что вы хотите сказать? промолвила Елена дрожащимъ голосомъ, и щеки ея мгновенно поблднли.

— Я хочу вамъ сказать, что боле года люблю васъ, самъ того не сознавая, что встртивъ васъ три недли тому назадъ, я созналъ это въ глубин моего сердца. Согласны вы быть моей женой?

— Вы забываете, сказала она, поблднвъ еще боле, и ея лицо приняло грустное выраженіе:— вы забываете…

— Что? спросилъ Себастьянъ, пораженный ея тономъ.

— Вы забываете, кого вы просите быть вашей женою. Вы…

— Я прошу руки Елены Спенслей, воскликнулъ онъ, нахмуривъ брови:— и кто посметъ сказать слово противъ нея…

— Но я не одна. Вы должны помнить мое прошедшее. Мой отецъ, мой братъ… о, это невозможно!

— Это косвенный отказъ, вы меня не любите и не хотите выйти за меня за-мужъ. Въ такомъ случа, скажите прямо — я жду.

— Я не могу этого сказать, промолвила Елена: — я васъ люблю.

— Такъ не думайте ни о чемъ другомъ, произнесъ Себастьянъ, смотря на нее съ пламенной мольбой.

— Нтъ, человкъ, подобный вамъ и въ вашемъ положеніи, не долженъ жениться на молодой двушк, имющей такую родню, какъ я.

— Вы говорите это серьзно?

— Да, это мой ршительный отвтъ.

— Такъ прощайте, воскликнулъ Себастьянъ, вставая.— Я снесу это горе, какъ могу.

Онъ сдлалъ нсколько шаговъ, но вдругъ обернулъ голову и вернулся къ ней.

— Елена, сказалъ онъ, и голосъ его до того измнился, что она съ испугомъ взглянула на него: — неужели ваша гордость беретъ верхъ надъ вашей любовью? Если такъ, то ваша любовь не искренная.

— Моя гордость! воскликнула Елена.

— Да, ваша гордость, вы боитесь, чтобы свтъ не сказалъ, что я унизился до васъ. Вотъ тайна вашего отказа. Вы готовы погубить дв жизни, ради удовлетворенія вашей гордости.

— Себастьянъ!

— Елена!

— Это не…

— Что-жь это?

Она молчала, видимо колеблясь и выдерживая жгучія страданія.

— Моя гордость не восторжествовала надъ моей любовью, продолжалъ онъ: — вы меня побдили, Елена. Я готовъ пойти за васъ въ огонь и въ воду. Что же, прикажете мн уйти?

Его голосъ понизился до шопота. Онъ облокотился на диванъ. Она вздрогнула всмъ тломъ и подняла голову. Онъ нагнулся и, повинуясь какому-то непреодолимому инстинктивному побужденію, поцловалъ ее.

— Уйти мн или остаться? повторилъ онъ:— скажи, моя радость?

— Не уходите, сказала Елена едва слышно, и Себастьянъ остался, но онъ сознавалъ, что ему придется многое перенести и многое преодолть, прежде чмъ онъ назоветъ Елену своей.

Она любила его, она прямо созналась въ этомъ, но она была горда, какъ онъ врно замтилъ. Несмотря на свою любовь, она- полустыдилась и полусердилась, что была побждена, и бросила на него застнчивый, нершительный взглядъ. Съ своей стороны, Себастьянъ очень желалъ, чтобы Елена пригласила его къ себ, но, хотя у него было нсколько часовъ свободныхъ, онъ не ршился даже намекнуть на такое приглашеніе. Онъ ршился только сказать:

— Вы позволите мн проводить васъ до мистрисъ Галовей? уже поздно.

— Да, пожалуйста, отвчала Елена, вставая.

И они молча сошли внизъ. Себастьянъ надлъ ей пальто, подалъ зонтикъ и отворилъ дверь. Она только что согласилась быть его женой, и, однако, онъ чувствовалъ, что находится на почтительномъ отъ нея разстояніи. Застнчивость Елены дйствовала на него сильне всякаго кокетства и превратила его пламенную любовь въ безусловное поклоненіе. Онъ кликнулъ кэбъ, и они похали въ паркъ Викторіи.

— Елена, воскликнулъ Себастьянъ, нарушая, наконецъ, тяготившее его безмолвіе:— когда я могу придти къ вамъ? Неужели вы на меня даже не посмотрите? Вы не можете себ представить, какъ вы жестоки ко мн?

— Я — жестока! повторила она: — все это такъ странно, такъ удивительно…

— Но, я надюсь, пріятно?

— Да, очень.

— Такъ могу я къ вамъ пріхать и просить согласія мистрисъ Спенслей?

— О, я уврена, что мистрисъ Спенслей будетъ противъ, воскликнула она неожиданно и съ жаромъ.

— Предоставьте ее мн, сказалъ онъ съ нетерпніемъ.— Мы уже пріхали въ паркъ, Елена, а вы еще ни разу не посмотрли на меня, не сказали мн ни слова. Я, право, не заслужилъ этого.

— Простите меня! воскликнула она съ неожиданной нжностью: — я была такъ несчастлива сегодня прежде, нежели увидала васъ, а теперь такъ счастлива, что не могу передать этого словами. Мое счастье меня пугаетъ. Приходите ко мн поскоре, и я постараюсь вести себя лучше.

Наконецъ, она смотрла на него съ любовью, искреннею, безконечною. Себастьянъ былъ съ лихвою вознагражденъ за все.

— А писать я могу? спросилъ онъ.

— Да, пожалуйста, отвчала Елена.

Кэбъ остановился у двери дома мистрисъ Галовей. Елена вышла съ своими книгами, а Себастьянъ Малори отправился на желзную дорогу.

IV.
Побда.

— Любезный Малори, какъ я радъ, что вы, наконецъ, пріхали Васъ что-нибудь задержало необыкновенное! произнесъ пасторъ Понсонби, встрчая Себастьяна у входа въ комнату въ Таксонской ратуш, гд былъ назначенъ избирательный митингъ въ половин осьмого, а было уже гораздо позже.

— Да, меня задержало нчто очень необыкновенное, отвчалъ Себастьянъ, очень крпко сжимая руку пастора: — но теперь я готовъ и очень въ дух. Пойдемте. Публика, вроятно, уже выходитъ изъ терпнія.

Они взошли на трибуну и Себастьяна удивило горячее сочувствіе, съ которымъ онъ былъ встрченъ всми присутствующими. Онъ не зналъ, какой пользовался популярностью, и въ теперешнемъ его настроеніи любовь народа глубоко его тронула. Вообще, все одушевляло и вдохновляло его въ этотъ вечеръ. Нкоторые изъ его близкихъ и сторонниковъ боялись, чтобы хладнокровіе Себастьяна не приняли за равнодушіе, чтобъ онъ не слишкомъ рзко высказалъ свое презрніе къ узкому духу партіи, чтобъ, придерживаясь своего крайняго философскаго радикализма, онъ не высказалъ такихъ мыслей, которыя могли показаться наивнымъ тансопцамъ за консервативные принципы. Но въ этотъ вечеръ они были пріятно удивлены. Себастьянъ съ большимъ тактомъ произнесъ краснорчивую рчь, въ которой высказалъ много правды, не оскорбляя, однако, личныхъ чувствъ чьихъ бы то ни было. Онъ находился подъ вліяніемъ энтузіазма, столь же рдкаго въ немъ, сколько и пріятнаго. По временамъ, онъ терялъ изъ вида толпу, внимательно его слушавшую, и ему казалось, что передъ нимъ только одно лицо, лицо Елены, въ эти минуты онъ переставалъ слышать свой голосъ, а въ ушахъ его раздавался голосъ Елены, повелвавшей ему говорить одну правду и заявлявшей полную увренность въ его успх. Сначала, онъ думалъ выставить свою кандидатуру только изъ угожденія своимъ друзьямъ и чтобъ имть еще новый всепоглащающій трудъ, но теперь онъ положилъ въ это дло всю свою душу, потому что Елена относилась къ нему съ жаромъ и онъ зналъ, что его успхъ будетъ ея торжествомъ, а неудача огорчитъ ее. По всмъ этимъ причинамъ, Себастьянъ въ своей рчи увлекся самъ своимъ краснорчіемъ и увлекъ другихъ. Собраніе разошлось, очень довольное своимъ кандидатомъ и вполн убжденное въ его побд надъ консервативнымъ соперникомъ.

Посл митинга, нкоторые изъ его друзей ужинали въ Окенрод. Политика и ничего боле, какъ политика, наполняла вс разговоры и гости разъхались очень поздно. Оставшись одинъ, Себастьянъ вздохнулъ свободне, но день для него не былъ еще оконченъ. Ему предстояла еще одна бесда.

‘Лучше скоре съ этимъ покончить’, подумалъ онъ и пошелъ въ гостинную, но тамъ никого не было.

Тогда онъ поднялся наверхъ и постучалъ въ дверь туалетной мистрисъ Малори.

— Кто тамъ? спросила его мать.

— Это я… Себастьянъ. Могу я сказать вамъ два слова?

— Взойди.

Себастьянъ отворилъ дверь. Мистрисъ Малори сидла передъ зеркаломъ и горничная причесывала ей волосы.

— Поторопитесь, Эмма, сказала она: — а ты, Себастьянъ, сядь. Я сейчасъ буду готова.

Онъ опустился на низенькое кресло передъ каминомъ и черезъ мгновеніе погрузился въ счастливыя, радужныя мечтанія.

— Ну? произнесла, наконецъ, его мать, и онъ тотчасъ возвратился къ дйствительности.

Мистрисъ Малори въ пеньюар и съ небрежно положенной на макушк косою еще роскошныхъ волосъ, казалась молодой, красивой женщиной.

— Какіе у васъ великолпные волосы, воскликнулъ Себастьянъ:— жаль, что вы прячете ихъ подъ чепчикомъ.

— Ты только это хотлъ сказать мн? спросила она сухо:— какой у тебя былъ митингъ?

— По словамъ Понсонби, собраніе было успшное и единодушное. Жаль, что васъ не было. Я замтилъ много дамъ.

— Да, но не моего лагеря.

— Ахъ, я это и забылъ, произнесъ Себастьянъ съ улыбкой.

Онъ чувствовалъ себя очень нжнымъ и не замчалъ холодности матери.

— Вс твои гости разошлись?

— Да, и я очень этому радъ. Но я пришелъ къ вамъ не для того, чтобъ бесдовать о радикальныхъ митингахъ. Я непремнно желалъ васъ видть сегодня и передать вамъ кое-что о себ самомъ.

Мистрисъ Малори тотчасъ поняла, что дло идетъ объ его женитьб, и приготовилась услышать нчто непріятное. Впродолженіи всего этого времени она старательно подъискивала невсту своему сыну, часто приглашая къ себ молодыхъ двушекъ, которыя, конечно, не имли стотысячнаго приданнаго, но были не бдныя и во всхъ отношеніяхъ пріятныя и приличныя партіи. Но вс усилія были тщетны, Себастьянъ отлично разыгрывалъ роль любезнаго хозяина и даже сопровождалъ мать съ ея юными друзьями на концерты, пикники или вечера, но боле ничего. Какъ только приличіе позволяло, онъ съ видимымъ удовольствіемъ возвращался къ своимъ дламъ, поглощавшимъ всю его жизнь и отъ которыхъ не могла, повидимому, отвлечь его никакая красавица.

Однако, теперь, по всей вроятности, нашлась такая особа. Мистрисъ Малори подозрвала, что это была Адріенна Блиссетъ, которая, вроятно, согласилась на повторенное предложеніе, и она питала такую ненависть къ этой молодой двушк, что, кажется, пожелала бы, чтобъ ея сынъ женился скоре на горничной, чмъ на ней.

— Неужели! промолвила она, ожидая, что тотчасъ разразится грозный ударъ.

— Я женюсь, маменька.

— Женишься! повторила она машинально.

Мистрисъ Малори уже давно чувствовала, что не имла никакой власти надъ сыномъ, но это рзкое доказательство ея полнаго безсилія горько ее поразило.

— Да. Я надюсь, что вы одобрите мой выборъ.

— Если это миссъ Блиссетъ, то знай, что я никогда не одобрю этого брака.

— Нтъ, это не миссъ Блиссетъ. Она мн отказала два года тому назадъ и, еслибъ я теперь повторилъ свое предложеніе, то получилъ бы вторичный отказъ. Тогда я былъ въ отчаяніи. Но теперь я этому очень радъ. Нтъ, я женюсь на молодой двушк, которую вы прежде очень любили.

Мысль объ Елен Спенслей не входила и въ голову мистрисъ Малори. Она была такъ убждена, что Себастьянъ ни при какихъ обстоятельствахъ не женится на ея прежней любимиц, что, со времени раззоренія этого семейства, она перестала объ ней и думать.

— Я, право, не понимаю, Себастьянъ, о комъ ты говоришь. Кто же эта молодая двушка?

— Елена Спенслей.

Мистрисъ Малори вскочила съ кресла.

— Елена Спенслей! Это невозможно.

— Вы не можете имть что-нибудь противъ моей женитьбы на Елен Спенслей. Вы сами этого желали.

— У тебя престранныя мысли о долг и чести, Себастьянъ. Какъ могу я желать, чтобы ты женился на молодой двушк, отецъ которой велъ свои дла далеко не честно и, подъ конецъ, отравился, а братъ похитилъ крупную сумму денегъ, бжалъ и Богъ знаетъ, гд онъ теперь или какимъ непріятностямъ онъ еще можетъ подвергнуть свою родню.

Себастьянъ улыбнулся рзкому различію, существовавшему всегда между его мыслями и идеями его матери. Но для приличія, онъ долженъ былъ представить аргументы въ пользу своего взгляда.

— Предположите, что я женился бы на ней въ то время, когда вы этого желали, сказалъ онъ:— вдь эти несчастья все же случились бы. Теперь это дло почти забыто и, конечно, никакой порядочный человкъ не напомнитъ ей объ немъ. Я увренъ, что вы, увидавъ ее, забыли бы обо всемъ, кром ея красоты и симпатичности. Она всегда была прелестна, но теперь стала еще очаровательне.

Мистрисъ Малори молчала.

— Вдь вы одобряете мой выборъ, не правда ли, маменька? Вы знаете, что я никогда не женился бы на одномъ приданномъ. Еслибъ молодая двушка, которую я полюбилъ имла состояніе, я не счелъ бы это помхой, но гораздо лучше, что Елена ничего не иметъ, кром красоты и любви ко мн.

— Ты смешься надо мною. Вдь ты женишься на ней, все равно одобрю ли я или нтъ твой выборъ.

— Но если вы одобрите, если протянете руку Елен и примете ее съ распростертыми объятіями, какъ мою жену, то вы меня осчастливите. Въ сущности во всемъ виноваты вы. Вы съ самаго начала бросали мн на шею Елену и она, вроятно, произвела на меня, большее впечатлніе, чмъ я полагалъ, потому что, встртивъ ее случайно три недли тому назадъ, я почувствовалъ неожиданно, какъ пламенно любилъ ее.

— А если я не одобрю твоего выбора?

— Это меня ужасно огорчитъ. Мы съ вами почти одни на свт. Нтъ, я увренъ, что вы дадите согласіе на мое счастье.

И, нагнувшись, онъ нжно поцловалъ ее въ щеку.

Мистрисъ Малори вздрогнула. Этотъ поцлуй какъ бы открылъ ей глаза. Она добровольно оттолкнула отъ себя любовь сына. Она приняла его какъ ребенка и хотла подчинить его своей вол, а когда онъ поступалъ какъ взрослый, независимый человкъ, то она принимала холодный, ледяной тонъ и отвергала вс его попытки къ сближенію. Теперь горькая истина поразила ее. Она была эгоистичная, глубоко эгоистичная женщина, но гд-то въ глубин ея сердца еще сохранился остатокъ материнскаго чувства.

— Я твоя мать, Себастьянъ, сказала она, дрожащимъ голосомъ:— странно, что между нами установились такія странныя отношенія посл твоего прізда… Я только и думала, что о твоемъ благополучіи, но…

— Я знаю это и боюсь, что дурно себя велъ съ вами. Простите меня.

Онъ не прибавилъ и она это замтила: ‘вы сами отшатнулись отъ меня, несмотря на вс мои усилія сблизиться съ вами’. Это умолчаніе было благородно и вполн доказывало, что Себастьянъ любилъ ее и цнилъ ея расположеніе. Сознаніе этого было для нея очень пріятно и къ тому же онъ во всякомъ случа женился бы на Елен… Поэтому, она, положивъ руку ему на плечо, сказала:

— Я согласна на твою свадьбу, Себастьянъ, хотя это большое испытаніе. Я не хочу этимъ сказать, чтобъ я не одобряла твой выборъ. Я уврена, что трудно найти молодую двушку прелестне, нежели Елена. Она будетъ твоей женой… ужь врно такъ суждено. Скоро свадьба?

— Благодарю васъ! благодарю отъ всей души, воскликнулъ онъ:— я боялся, что вы будете недовольны. Относительно свадьбы, я ничего не знаю. Въ конц лта мн необходимо създить заграницу, и если я успю уговорить Елену, то желалъ бы обвнчаться ране и похать вмст съ нею Но, право, я не знаю, удастся ли мн это. Она нисколько не намрена броситься мн на шею. Она очень измнилась. Прежде она была очень впечатлительна и откровенна, но теперь въ ней столько гордаго, хладнокровнаго достоинства, что я не разъ становился въ тупикъ.

— Когда ты женишься или, по крайней мр, вернешься изъ за-границы, то теб понадобится весь здшній домъ, сказала мистрисъ Малори очень любезно.

— Я надюсь, что вы останетесь въ этомъ дом навсегда. Елена очень бы желала угодить вамъ.

— Неужели? Когда ты ее увидишь, то передай ей мой поклонъ. Не създить ли мн самой къ ней?

— Нтъ, я лучше привезу ее къ вамъ на денекъ.

— Это было бы еще лучше. Что, она бросила свои глупыя идеи?

— Мы оба во многомъ измнили свои мысли и теперь можемъ идти рука въ руку.

— Очень рада это слышать! Но уже поздно.

— Да, извините, что я васъ такъ долго задержалъ, но, кажется, я сегодня нашелъ нетолько жену, а еще кое-что. Прощайте, доброй ночи.

И онъ нжно поцловалъ ея об руки. Мистрисъ Малори съ чувствомъ обняла его.

— Доброй ночи, сынъ мой, промолвила она:— да благословитъ тебя Господь!

Себастьянъ удалился. Побда была одержана. Съ этого дня, мистрисъ Малори стала боле счастливой, чмъ прежде, и хотя все-таки осталось нкоторое отдаленіе между ею и сыномъ, но они относились другъ къ другу сочувственно и дружески. А когда въ послдствіи отовсюду до нея доходили всти о тріумфахъ жены Себастьяна въ свт, объ ея ум, красот и граціозности, которыхъ нельзя купить никакими деньгами, она пришла къ тому убжденію, что Себастьянъ, женившись на Елен, поступилъ недурно даже въ свтскомъ отношеніи, и ея уваженіе къ нему возросло.

Спустя недлю посл разговора съ матерью, Себастьянъ Малори одержалъ побду и на выборахъ. Онъ былъ избранъ громаднымъ большинствомъ. Въ продолженіи этихъ хлопотливыхъ семи дней онъ, однако, нашелъ время захать нсколько разъ въ домъ No 5 въ Вудфордской улиц и привелъ Елен такіе вскіе аргументы, что она согласилась на немедленную свадьбу, и въ одинъ прекрасный вечеръ Себастьянъ, мистрисъ Малори и пасторъ Понсонби отправились въ Манчестеръ, а на слдующее утро произошла скромная свадьба въ скромной церкви.

Посаженнымъ отцомъ Елены былъ ея дядя, отличавшійся столь непреодолимой любовью къ правд. Мистрисъ Малори сіяла достоинствомъ. Мистрисъ Галовей также была въ церкви, пораженная тмъ, что Елена во-очію доказывала несправедливость вчно повторяемой ею аксіомы, что гувернантки, выходя замужъ, всегда совершаютъ безуміе. Мистрисъ Спенслей плакала отъ счастья. Посл окончанія церемоніи, каждый возвратился къ себ домой, кром Елены и Себастьяна, которые отправились, на желзную дорогу. Но прежде, чмъ они достигли станціи, Себастьянъ уже разсказалъ Елен исторію своей любви къ Адріенн и его предположенія объ ея роман съ Майльсомъ Гейвудомъ, что вызвало большое сочувствіе въ романтичной Елен

V.
Въ Германіи.

Какое различіе существуетъ между однимъ промышленнымъ городомъ и другимъ, конечно, исключая его величины? Скажете ли вы, читатель, въ какой стран находится тотъ городъ, въ который я васъ поведу, если вы не услышите языка его жителей и не увидите его обычаевъ, а только бросите взглядъ съ птичьяго полета на длинный рядъ фабричныхъ трубъ съ клубящимся изъ нихъ дымомъ, на почернвшую траву и захирлыя деревья? Но, чтобы не употреблять во зло вашего терпнія, я скажу прямо, что это не англійскій городъ. Но намъ нечего долго оставаться въ его узкихъ улицахъ, а прямо подымемся въ гору и пойдемъ на станцію желзной дороги.

Тутъ среди толпы суетящихся пассажировъ и флегматическихъ чиновниковъ, стоялъ неподвижно молодой человкъ, спокойно смотрвшій вокругъ себя своими живыми, проницательными глазами. Постороннему наблюдателю было бы трудно сказать, нмецъ онъ, англичанинъ или французъ, пока онъ не открылъ рта и своимъ произношеніемъ не выдалъ, что онъ англичанинъ.

Онъ очень измнился. Два года жизни за-границей, лучшая вншняя обстановка, привычка повелвать людьми, необходимость примниться къ новой, чуждой ему жизни, уже не говоря о внутренной умственной работ, сильно на него подйствовали. Онъ все еще былъ Майльсъ Гейвудъ, но между теперешнимъ Майльсомъ и прежнимъ было тоже различіе, которое существуетъ между человкомъ разумнымъ и пылкимъ юношей.

— Мистеръ Гейвудъ! сказалъ, неожиданно подходя къ нему, блокурый нмецъ небольшого роста: — вы кончили вс ваши дла?

— Да, г. Стернфельдъ, отвчалъ Майльсъ: — и какъ видите, жду позда въ Эйзендорфъ.

— Ну, какъ тамъ все обстоитъ? Старикъ, говорятъ, все боленъ?

— Да. Онъ лтомъ былъ очень слабъ, но надется, что когда жары пройдутъ, то ему будетъ полегче.

— Но онъ все-таки занимается длами?

— Да, или лучше сказать, я за него. Въ послднее время онъ почти все передалъ мн.

— Еще бы! я знаю это! сказалъ Стернфельдъ съ знаменательной улыбкой: — но вотъ и вашъ поздъ. Г. Сусмейеръ будетъ очень радъ васъ видть. Au revoir.

Онъ поспшно отошелъ и Майльсъ, войдя въ одинъ изъ вагоновъ эйзендорфскаго позда, вскор забылъ о немъ.

Отъ большого промышленнаго города ***фельда, колыбели соціальныхъ демократовъ, до горнозаводскаго и фабричнаго селенія Эйзендорфъ, было три четверти часа зда по желзной дорог. По пути вся страна была покрыта нескончаемымъ рядомъ фабрикъ, заводовъ и рудниковъ, такъ что едва виднлась кое-гд узкая полоса зеленой травы. Фабричныя и заводскія зданія все боле и боле тснились, чмъ ближе поздъ подходилъ къ Эйзендорфу. Наконецъ, показался обширный каналъ и поздъ остановился.

Майльсъ вышелъ изъ вагона и очутился на многолюдной главной улиц селенія. Былъ прекрасный сентябрьскій вечеръ. Молодой человкъ повернулъ въ узкій переулокъ, въ конц которого виднлся освщенный садъ. Это былъ ресторанъ и Biergarten, очень посщаемый обитателями Эйзендорфа средняго и высшаго классовъ. Здсь почти каждый вечеръ играла музыка, и подъ деревьями, на маленькихъ столикахъ, многіе изъ постителей ужинали.

По всей вроятности, Майльсъ вошелъ въ этотъ садъ съ той же цлью, потому что, усвшись за одинъ изъ столиковъ, онъ приказалъ что-то слуг и черезъ минуту тотъ явился съ скатертью, приборомъ, тарелками и прочими принадлежностями ужина. Однако, Майльсъ лъ не много и не долго, вскор кельнеръ убралъ все со стола, кром бутылки рейнскаго вина и зеленой рюмки. Молодой человкъ, облокотясь на столъ, разсянно смотрлъ по сторонамъ.

Его взоры блуждали, не видя передъ собой веселыхъ группъ молодежи и цлыхъ почтенныхъ семей, подъ предводительствомъ родителей. Въ пятидесяти шагахъ гремлъ оркестръ, фонари пріятно мерцали въ темной зелени, а на. безоблачномъ неб искрились звзды. Вокругъ раздавались громкій говоръ, смхъ, нжный шопотъ влюбленныхъ парочекъ и бряцаніе шпоръ неизбжныхъ въ Германіи офицеровъ. Все это составляло очень пріятное и мирное зрлище. Майльсъ, уставшій отъ цлаго дня, проведеннаго въ душныхъ конторахъ и кладовыхъ, былъ не веселъ и не грустенъ, а очень доволенъ, что могъ спокойно сидть, слушая музыку и попивая вино. Онъ охотно остался бы такъ сидть безконечное время, потому что находился въ такомъ умственномъ настроеніи, когда человку всего пріятне продолжать то, что онъ разъ началъ, все равно, что бы это ни было, работа или ничего недланіе. Напряженіе ума при переход отъ одного предмета къ другому, возбуждало въ немъ нестерпимыя страданія. Цлый день онъ работалъ безъ устали и не прочь былъ бы продолжать работу, пока онъ былъ занятъ, онъ чувствовалъ себя спокойнымъ, но когда работа кончалась, и вс расходились по домамъ, имъ овладвало отчаяніе. Тогда онъ сознавалъ свое одиночество и усиліе найти для себя какое-нибудь препровожденіе времени несказанно терзало его. Подъ давленіемъ этого чувства одиночества, онъ просиживалъ до глубокой ночи за книгой, пока глаза не закрывались сами собой и онъ не былъ убжденъ, что, бросившись на кровать, тотчасъ заснетъ. Онъ всего боле боялся теперь думать и мечтать, что нкогда доставляло ему наибольшее удовольствіе.

По этой самой причин и теперь, уставъ отъ работы, повъ и выпивъ, онъ чувствовалъ себя такъ хорошо и спокойно, что не хотлъ двинуться съ мста и безцльно устремилъ въ пространство свои блестящіе черные глаза. Онъ зналъ, что вскор это ненормальное довольство и самозабвеніе придетъ къ концу и онъ подвергнется своему обычному чувству безпокойства и отчаянія.

Дйствительно черезъ нсколько времени къ нему подошла компанія молодыхъ людей, которые, поздоровавшись съ нимъ, присли къ его столу. Они завели общій разговоръ, обращая его вниманіе то на одну, то на другую изъ проходившихъ двушекъ, и спрашивая его, слышалъ ли онъ тотъ или другой городской слухъ.

Вс эти молодые люди были очень приличные и добрые товарищи, которые съ самаго прізда Майльса въ Эйзендорфъ приняли его дружески въ свою среду и постоянно искали его общества, хотя онъ былъ всегда серьзенъ и молчаливъ. Впрочемъ, это не мшало ему обходиться со всми очень учтиво и еслибъ Адріенна Блиссетъ увидала его теперь, то не упрекнула бы, какъ нкогда, въ оскорбительномъ и презрительномъ обращеніи. Но что бы она сказала объ его гордомъ, разсянномъ и терпливомъ равнодушіи ко всему — трудно отгадать.

Однако, несмотря на его равнодушіе и разсянность, Майльса очень любила лучшая молодежь Эйзендорфа. Они были различныхъ національностей, главнымъ образомъ нмцы, голландцы, англичане и французы. Они вс занимались торговлей, кром двухъ, трехъ докторовъ и офицеровъ. Каждому изъ нихъ было извстно, что Майльсъ, который самъ ни мало этого не скрывалъ, былъ въ Англіи простымъ рабочимъ, поступилъ мастеромъ къ г. Сусмейеру и быстро достигъ мста управляющаго всми его длами. Точно такъ же разсказывали, что г. Сусмейеръ очень привязался къ нему и что, по всей вроятности, въ виду непреодолимой страсти его сына къ путешествіямъ, старикъ, выдливъ его, самъ удалится отъ длъ и передастъ все въ руки Гейвуда, который, по общему мннію, одинъ могъ успшно его замнить.

Майльсъ, напротивъ, зналъ, что сынъ Сусмейера долженъ былъ вскор возвратиться, съ твердымъ намреніемъ занять мсто отца, но, по желанію старика, никому не говорилъ объ этомъ.

Нсколько времени онъ молча слушалъ шутки и веселую болтовню товарищей, а потомъ всталъ изъ-за стола.

— Зачмъ вы уходите? спросилъ одинъ изъ молодыхъ людей:— останьтесь съ нами. Вечеръ только что начался. Вдь всего девять часовъ. Когда кончится концертъ, будутъ танцовать.

— Благодарю васъ, отвтилъ Майльсъ съ улыбкой, которая мгновенно освтила его сумрачное лицо:— но вы знаете, что я не танцую.

— Да, замтилъ со смхомъ юный англичанинъ: — кажется, скоре статуя Микель Анжелло, Юліанъ Медичи, сошелъ бы съ своего пьедестала и пустился бы въ плясъ, чмъ вы, Гейвудъ… Смотря на васъ пристально, я право нахожу сходство съ этой статуей, что-то есть общее въ носу и рт. Еслибъ вы положили руку такъ…

— То я взялъ бы позу Юліана Мидичи — вотъ и все. Прощайте.

— Странный человкъ этотъ Гейвудъ! замтилъ его соотечественникъ, когда онъ удалился отъ стола:— неужели онъ всегда былъ такой мрачный?

Между тмъ Майльсъ направилъ свои шаги за городъ, въ сверное предмстье, гд жили богатйшіе и знатнйшіе обыватели Эйзендорфа. Черезъ полчаса, онъ достигъ самаго большого и роскошнаго изъ этихъ жилищъ, которое принадлежало г. Сусмейеру. Пройдя по садовой дорожк къ парадной двери, онъ позвонилъ и, спустя минуту, очутился въ присутствіи своего хозяина, добраго, больного подагрой старика, который сидлъ въ покойномъ кресл, протянувъ ногу на стул. Рядомъ съ нимъ на стол, заваленномъ книгами и бумагами, стояла лампа., бросавшая мягкій свтъ на страницу, которую читалъ старикъ. Онъ былъ совершенно одинъ и въ комнат царила безмятежная тишина.

Онъ взглянулъ сверхъ очковъ на вошедшаго и положилъ на столъ книгу, очень довольный появленіемъ Майльса.

— Такъ поздно, сказалъ онъ:— я ужь не думалъ васъ видть сегодня. Вы, вроятно, устали. Ну, что вы сдлали въ ***фельд?

Майльсъ представилъ подробный отчетъ о своихъ дйствіяхъ и положеніи торговыхъ длъ вообще. Сусмейеръ выслушалъ его внимательно и потомъ перемнилъ разговоръ.

— Скоро наступятъ ваши каникулы, сказалъ онъ: — вы, кажется, хотите провести ихъ въ Берлин.

— Я поду, между прочимъ, и въ Берлинъ, отвчалъ Майльсъ: — я пошатаюсь по различнымъ городамъ. Мн въ сущности все равно куда ни хать. Вдь это ваша мысль, чтобъ я отдохнулъ, а не моя.

— Я удивляюсь, что вы хотите постить города, мн казалось бы, что свжій воздухъ и зеленые лса Тюрингена или…

— Нтъ, я не люблю природы, отвчалъ Майльсъ, качая головой:— мн скучно въ деревн.

— Или, можетъ быть, вы предпочли бы похать въ Англію къ своимъ друзьямъ?

— О, нтъ, воскликнулъ молодой человкъ, вздрогнувъ: — я желалъ бы мене всего хать въ Англію. Нтъ, г. Сусмейеръ, благодаря вашимъ рекомендательнымъ письмамъ, я найду друзей въ Берлин и въ другихъ городахъ и увижу много интереснаго. Я вернусь сюда съ новыми силами и готовый работать вдвойн до прізда вашего сына и…

— Хорошо, хорошо, мы поговоримъ объ этомъ, когда прідетъ Юліусъ.— Я ненавижу перемны, какъ-нибудь все устроится. А пока я получилъ радостную всть: письмо отъ Себастьяна Малори.

— А! онъ прізжаетъ?

— Да, и не одинъ, произнесъ съ улыбкой Сусмейеръ: — а съ женою. Что вы объ этомъ скажете? Онъ хочетъ непремнно меня познакомить съ нею. Но вы молчите, вы не знали, что онъ женился?

— Съ женою? повторилъ Майльсъ тихо:— нтъ, я не зналъ, что онъ женился. Но когда онъ прізжаетъ?

— Черезъ нсколько дней. Они уже теперь къ Кльн. Они прідутъ сюда черезъ Дюссельдорфъ и останутся только два дня, а потомъ подутъ дале. Это ихъ медовый мсяцъ. Я уже сдлалъ вс распоряженія для ихъ пріема. Я очень люблю Себастьяна и долженъ принять его такъ, какъ бы принялъ родного сына съ его женою. Я приказалъ приготовить комнаты для гостей, которыя не употреблялись со времени смерти моей незабвенной Амаліи.

Добрый старикъ долго еще распространялся о предстоящемъ прізд Себастьяна съ женою и не обратилъ вниманія на Майльса, который слушалъ его очень блдный и видимо взволнованный. Онъ мысленно рисовалъ себ картину, какъ Себастьянъ Малори представитъ старику Сусмейеру свою жену, какъ она подойдетъ къ нему, протянувъ об руки, сіяя счастьемъ, а онъ… онъ, можетъ быть, съуметъ совсмъ стушеваться, и не обращая на себя никакого вниманія безмолвно перенести свои страданія. Этотъ ударъ, котораго онъ такъ долго ждалъ, наконецъ, грянулъ. Слова, которыя онъ слышалъ въ Тансопскомъ парк, осуществились. Отчего произошло такое промедленіе онъ не понималъ, это часто приводило его въ тупикъ и онъ читалъ англійскія газеты съ сердечнымъ трепетомъ, отыскивая и не находя рокового извстія. Наконецъ, вс сомннія уничтожены. Ему казалось, что теперь жизнь для него будетъ легче и онъ приписывалъ вс претерпнныя имъ муки терзавшей его неизвстности насчетъ будущаго. Отнын все было ясно и ему будетъ житься гораздо лучше.

Утшая себя этими мыслями, онъ всталъ, чтобы проститься съ Сусмейеромъ, который, пожимая ему руку, замтилъ:

— Вы должны повидать мистера Малори. Онъ пишетъ, что желаетъ поговорить съ вами.

— Конечно, я повидаюсь съ нимъ, отвтилъ Майльсъ.

И, выйдя изъ дома добраго старика, онъ отправился въ городъ, на свою квартиру и, засвъ за свои книги, промолвилъ:

— По крайней мр, теперь я спокойно займусь.

Но все тщетно! Образы, картины, сцены прошедшей жизни, которая, онъ полагалъ, была навки имъ погребена, вновь возстали передъ нимъ. Въ ушахъ его раздавались знакомые голоса. Онъ вспомнилъ вс свои свиданія и разговоры съ Адріенной и къ болзненному чувству примшивалась и несказанная радость. Наконецъ, въ его памяти мелькнула фигура Фредрика Спенслея, посл появленія котораго въ комитет начались для него ужасные, невыносимые дни. Тутъ его мысли невольно сосредоточились на всей семь Спенслей. Конечно, онъ слыхалъ объ ихъ раззореніи, о самоубійств отца, о краж и бгств сына. Гд-то теперь этотъ негодяй? А другіе: добрая, почтенная мать, тяготившаяся своимъ величіемъ, и дочь, первая красавица Тансопа, на которую онъ такъ же смотрлъ съ восторгомъ съ тхъ поръ, какъ она стала работать вмст съ Адріенной! Что сталось съ ними? Онъ часто сравнивалъ Елену съ Адріенной, между которыми существовалъ такой же контрастъ, какъ между пунцовой розой и блой фіалкой. Да, он об ясно возставали передъ его глазами: одна блокурая, съ блднымъ, нжнымъ лицомъ, другая — брюнетка, съ большими черными глазами, съ румянцемъ во всю щеку, живая, веселая, блестяще одтая. Елена Спенслей была, конечно, великолпное существо, но для него фіалка была прелестне самой пышной розы, и, повидимому, другіе люди раздляли его мнніе.

VI.
Роза или фіалка?

Два дня спустя, Майльсъ Гейвудъ явился вечеромъ въ домъ Сусмейера. Онъ слышалъ, что путешественники пріхали утромъ. Въ полдень былъ торжественный Mittagessen, къ которому были приглашены самые близкіе друзья Сусмейера, съ которыми былъ нкогда очень хорошъ и Себастьянъ. Старикъ звалъ настоятельно и Майльса, но онъ чувствовалъ, что легче бросился бы въ кратеръ Везувія, чмъ просидть нсколько часовъ за столомъ у г. Сусмейера при настоящихъ обстоятельствахъ, и отказался, ссылаясь на множество работы на фабрик. Сусмейеръ, однакожь, настоялъ, чтобъ онъ присутствовалъ при вечернемъ Abendbrod, и Майльсъ долженъ былъ согласиться, хотя теперь ему казалось, что послднее было горше перваго.

Издали онъ уже замтилъ, что домъ горлъ огнями. И такъ, въ этомъ дом онъ долженъ былъ увидать снова Адріенну, но не молодой двушкой, которую онъ могъ любить, потому что она свободна, а женою Себастьяна Малори, и, слдовательно, имвшей право требовать, чтобы на нее смотрли совершенно иными глазами. Однако, онъ не даромъ прошелъ чрезъ эта тяжелые годы испытанія, и потому былъ готовъ перенести безмолвно, незамтно для всхъ, предстоявшую ему пытку. Грустный, но не питая никакой горечи, вошелъ онъ въ домъ. Онъ чувствовалъ, что можетъ встртить своего счастливаго соперника безъ всякой злобы.

Его провели прямо въ библіотеку, гд Сусмейеръ всегда принималъ своихъ близкихъ друзей. Старикъ въ черномъ фрак и блестящей рубашк сидлъ въ своемъ обычномъ кресл и смотрлъ съ счастливой улыбкой на Себастьяна Малори, который стоялъ, облокотясь на фортепіано. Никого другого не было въ комнат. При вид Майльса, Себастьянъ поспшно пошелъ къ нему навстрчу съ протянутой рукой.

— А, Гейвудъ! сказалъ онъ:— очень радъ васъ видть. Мы только что говорили о васъ.

Майльсу показалось невыносимо тяжелымъ отвчать любезно на это привтствіе, но онъ сдлалъ неимоврное усиліе и произнесъ нсколько учтивыхъ, даже сочувственныхъ словъ. Какъ счастливъ былъ Себастьянъ! Какъ онъ сіялъ! Онъ мало измнился, въ немъ только замчалось больше живости и онъ казался теперь энергичнымъ борцомъ, а не постороннимъ зрителемъ жизненной борьбы, какъ прежде. Это очень естественно и надо было ожидать, думалъ Майльсъ. А Себастьянъ въ то же время находилъ, что ‘революціонный ткачъ’, какъ его называлъ Гюго, удивительно измнился и теперь его широкое открытое чело, серьзные глаза и твердо, но не гнвно сжатыя губы выражали ясно силу воли, трезвый разумъ, терпніе, стойкость, прозорливость и твердость — качества, которыя онъ цнилъ въ человк выше всего. Эта перемна чрезвычайно обрадовала и польстила Себастьяну, который съ самаго начала ожидалъ, что Майльсъ именно будетъ такимъ человкомъ, какимъ онъ видлъ его теперь.

Занятые этими мыслями, молодые люди почти не говорили, и Сусмейеръ поддерживалъ разговоръ одинъ.

— Однако, ваша милая жена заставляетъ себя ждать, милый Себастьянъ.

— О! отвчалъ Себастьянъ: — она сейчасъ придетъ. Я сказалъ ей, въ какомъ часу вы ужинаете. Она немного прилегла.

— Такъ, такъ, произнесъ старикъ, и прибавилъ въ сотый разъ:— я надюсь, что у нея есть все, что нужно.

— О, все, благодарю васъ. Она говоритъ, что нигд не встрчала такого радушнаго гостепріимства, какъ въ Германіи.

— Не встрчала! подумалъ Майльсъ:— но она сама мн говорила, что провела въ Германіи самые счастливые годы.

Пока онъ былъ погруженъ въ недоумніе послдними словами Себастьяна, въ корридор послышался шелестъ шелковаго платья. Она приближалась.

— А вотъ и жена, сказалъ Себастьянъ бросаясь къ двери.

— Я надюсь, что я не опоздала, произнесъ голосъ, серебристый, но не ея голосъ, и Майльсу показалось, что онъ вдругъ сошелъ съума или находился во сн.

Онъ видлъ, какъ въ туман, что Себастьянъ ввелъ въ комнату блестящую красавицу, которая весело, радостно смялась. Но эта была не нжная фіалка, а пышная роза во всемъ блеск своей красоты.

— Елена, это мистеръ Гейвудъ, о которомъ я такъ часто теб говорилъ. Гейвудъ, мистрисъ Малори.

(— Какъ онъ страшно взглянулъ на меня въ первую минуту, сказала впослдствіи Елена своему мужу: — онъ очень замчательный молодой человкъ и, поговоривъ съ нимъ, я нашла его очень пріятнымъ, но сначала его страшный взглядъ меня просто испугалъ).

Майльсъ смутно сознавалъ, что блестящій призракъ, долженствовавшій, по его мннію, тотчасъ исчезнуть и уступить мсто Адріенн, протянулъ ему руку, говоря: ‘мой мужъ мн много говорилъ объ васъ’, что онъ взялъ ея протянутую руку и учтиво поклонился. Потомъ Себастьянъ пододвинулъ стулъ жен. Да, это была его жена и Майльсъ молча слушалъ ихъ разговоръ съ Сусмейеромъ. Мало по малу, онъ созналъ, что все это время находился подъ тяжелымъ бременемъ мрачной иллюзіи и, придя въ себя, сознательно отвчалъ на вопросы Елены, которая очень искусно заставила его принять участіе въ разговор и даже высказать такія остроумныя замчанія, на которыя онъ никогда не счелъ бы себя способнымъ. Однако, онъ все-таки въ продолженіи всего вечера чувствовалъ себя, какъ во сн.

Когда онъ собрался уйти, Себастьянъ спросилъ его, въ какое время онъ могъ увидать его на слдующее утро.

— Во всякое, отвчалъ Майльсъ.

— Такъ я приду на фабрику около полудня. Мн надо съ вами поговорить.

И они разстались.

VII.
Кто побдитъ?

На слдующе утро, Майльсъ, сидя въ своей контор, увидалъ шедшаго по двору Малори. Онъ былъ очень задумчивъ, даже озабоченъ.

Майльсъ провелъ его въ свою отдльную комнату и не могъ не вспомнить при этомъ съ грустной улыбкой, какъ онъ принялъ его въ Тансоп, когда Себастьянъ явился впервые на свою фабрику.

— Вы, можетъ быть, пріхали сюда по длу? сказалъ онъ.

— Да, но я не подозрвалъ до сегодняшняго утра, какое это спшное и важное для меня дло. Вчера вечеромъ, передъ самымъ вашимъ приходомъ, мы говорили съ Сусмейеромъ о васъ. Онъ мн сообщилъ, что его сынъ вскор вернется домой и намренъ заняться самъ фабрикой.

— Да, это справедливо.

— Въ такомъ случа, ваше положеніе, вроятно, измнилось бы.

— Конечно. Оно сдлается боле подчиненнымъ.

— Вамъ это удобно?

Майльсъ покачалъ головой.

— Сусмейеръ говорилъ мн объ васъ, продолжалъ Себастьянъ: — онъ очень сожалетъ, что вамъ придется занять второстепенное мсто. По его словамъ, еслибъ вы получили лучшее мсто въ другой фабрик, то онъ очень былъ бы радъ за васъ.

— Онъ хочетъ отъ меня отдлаться? спросилъ Майльсъ.

— Напротивъ. Но онъ желаетъ, чтобъ вы улучшили свое положеніе. Однако, пора приступить къ длу. Вы слышали, что меня выбрали въ Тансоп членомъ парламента?

— Да, я полагаю, что обитатели Тансопа выказали этимъ свой здравый смыслъ, отвчалъ Майльсъ съ улыбкой.

— Будемъ надяться. Но вы понимаете, что обязанности депутата будутъ часто отвлекать меня отъ домашнихъ длъ и отнимутъ возможность посвящать все мое время фабрик, какъ я длалъ до сихъ поръ.

— Конечно, замтилъ Майльсъ, вдругъ понявъ цль замчанія Себастьяна. Онъ вспыхнулъ и, вставъ съ кресла, сталъ ходить взадъ и впередъ по комнат.

— Въ послднее время мистеръ Сутклифъ, по причин своей болзни, почти не могъ исполнять своей обязанности. Я хотлъ взять ему помощника, но не зналъ, какъ это сдлать, не обидвъ его. Мой разговоръ съ Сусмейеромъ убдилъ меня предложить вамъ это мсто. Но сегодня я получилъ телеграмму Вильсона о смерти Сутклифа. Я очень сожалю о немъ. Такой честности, трудолюбія и умнья рдко найдти въ одномъ человк. Но уже давно я все это нашелъ въ васъ и пришелъ сюда сегодня, чтобъ спросить васъ, не примете ли вы мсто Сутклифа? Ваша энергія и дловыя способности, о которыхъ такъ высоко отзывается Сусмейеръ, были бы безцнны для меня, да и для васъ подобное положеніе было бы не безъ выгоды. Что вы на это скажете?

Майльсъ вдругъ остановился среди комнаты, засунувъ руки въ карманы, насупивъ брови и поникнувъ головой. Его, казалось, не обрадовало предложеніе Себастьяна.

— Вы самый великодушный человкъ, какого я когда-нибудь видлъ, произнесъ неожиданно Майльсъ.

— Тутъ и помина нтъ о великодушіи, отвчалъ Себастьянъ:— это торговая сдлка, совершаемая для обоюдной пользы.

— Во всякомъ случа, она была бы слишкомъ выгодна для меня. Подумайте, вдь многіе фабриканты помстили бы къ вамъ управляющимъ своихъ сыновей и еще дали бы капиталъ.

— Конечно, такъ. Уже нкоторые и длали мн подобныя предложенія. Но они мн не на руку. Я не нуждаюсь въ юнош съ капиталомъ, котораго пришлось бы учить, мн необходимъ дловой человкъ, который могъ бы снять съ моихъ плечъ вс заботы о коммерческихъ длахъ. Я ничего не длаю въ торопяхъ и зрло обдумалъ этотъ вопросъ. Я непремнно хочу завербовать васъ. Что же касается до условій, то мы легко сошлись бы. Ну, дайте мн отвтъ, вернетесь ли вы ко мн и возьмете ли мсто управляющаго моими длами?

Майльсъ ходилъ взадъ и впередъ по комнат, прикусивъ губу и нахмуривъ брови.

— Вы должны очень удивляться, что я не тороплюсь принять ваше предложеніе, произнесъ онъ, наконецъ.

— Нтъ, я вижу только, что вы несогласны, отвчалъ Себастьянъ: — и я знаю почему. Нтъ, прибавилъ онъ поспшно, видя, что Майльсъ вздрогнулъ:— я знаю не настоящую, опредленную причину, а общій поводъ. Я помню, что вы ухали изъ Тансопа съ надеждой никогда туда не возвращаться и, вроятно, это желаніе еще въ васъ не исчезло.

— Нтъ, не исчезло.

— Но если я не ошибаюсь, не существуетъ никакой прямой, дйствительной преграды къ вашему возвращенію къ Тансопъ. Вы только чувствуете какое-то личное отвращеніе, проистекающее отъ неизвстныхъ мн причинъ, не такъ ли?

— Да.

— Въ такомъ случа, я повторяю свою просьбу. Позжайте и попробуйте, можетъ быть, вы уживетесь на опостылвшей вамъ родин, можетъ быть, новая, лучшая жизнь васъ ждетъ тамъ.

— Нтъ, это невозможно, отвчалъ Майльсъ, качая головой.

— Такъ поставимъ вопросъ иначе. Позжайте хотя бы только потому, что я васъ прошу, сдлайте мн это одолженіе. Конечно, недоразумніе и злоба, существовавшія между нами, теперь навки исчезли. Я убжденъ, что мы можемъ идти рука въ руку. Извините меня, я вовсе не желаю быть дерзкимъ, но считаю своимъ долгомъ замтить, что Стонгэтъ теперь стоитъ пустой и что, наконецъ, вы познакомились съ моей женою.

Майльсъ быстро отвернулся. Стонгэтъ пустой! Но есть ли тамъ кто или нтъ, онъ отрзалъ себ навки путь въ это дорогое его сердцу жилище.

— При всемъ нашемъ желаніи быть друзьями, вдь это обстоятельство насъ возстановило бы другъ противъ друга, не правда ли?

— Конечно.

— Но теперь объ этомъ нтъ помина. Я не знаю, что ожидаетъ васъ въ будущемъ, но вы много перенесли страданій въ прошедшемъ, и я знаю, что мсто, гд человкъ страдалъ, долго кишитъ для него ужасными призраками, но еще разъ прошу васъ — примите мое предложеніе. Я полагаю, что вы ведете мрачную, нездоровую жизнь и…

— Довольно, сэръ. Я ду. Я былъ въ этомъ убжденъ съ первыхъ вашихъ словъ. Всякое ваше желаніе теперь для меня законъ. Но я никакъ не могъ заставить себя сказать: да. Теперь я говорю: да, я принимаю ваше предложеніе и поду, какъ только Сусмейеръ найдетъ возможнымъ отпустить меня.

— Ну, я этого отъ васъ не ожидалъ, произнесъ радостно Себастьянъ:— по рукамъ!

— Вотъ вамъ моя рука, что я признаю васъ отнын своимъ законнымъ хозяиномъ и буду вамъ служить честно, преданно, сказалъ Майльсъ съ принужденной улыбкой.

— Это истинная основа всхъ подобныхъ договоровъ, и я надюсь, что между нами будутъ существовать достойныя обоихъ отношенія. Во всякомъ случа вамъ нечего бояться заплесневть въ Тансоп. У меня въ голов дюжина плановъ, которые я досел не могъ исполнить, по недостатку времени и помощниковъ. Теперь, при содйствіи вашемъ и моей жены, я буду въ состояніи совершить чудеса.

— Я очень радъ, что меня ждетъ много работы, сказалъ Майльсъ:— я долженъ былъ ухать отсюда на каникулы въ Берлинъ и другіе города, но что бы вы сказали, еслибъ я отправился прямо въ Тансопъ? Это развязало бы руки г. Сусмейеру и его сыну, а съ тмъ вмст и я тотчасъ принялся бы за дло.

— Нтъ, отдохните прежде. Вдь однажды взявшись за наше дло, вы не скоро дождетесь праздника.

— Благодарю васъ, но я лучше сразу примусь за работу. Мысль о каникулахъ принадлежитъ г. Сусмейеру, а не мн.

— Хорошо. Я пошлю телеграмму Вильсону, что вы прідете чрезъ нсколько дней и чтобъ онъ приготовилъ вс конторскія книги. Я вамъ въ двухъ словахъ объясню положеніе нашихъ длъ, а вы уже сами все приведете въ извстность къ моему прізду, не такъ ли?

— Да, произнесъ Майльсъ, очень довольный, что онъ будетъ полнымъ хозяиномъ въ первое время и что заваленный работою, не будетъ предаваться въ Тансоп мрачнымъ мыслямъ:— а вы скоро вернетесь?

— Трудно сказать. Это во многомъ будетъ зависть отъ вашихъ отчетовъ. Потомъ, вдь мы съ женою въ медовомъ мсяц, и свадебный туръ до сихъ поръ ограничился нмецкими промышленными городами. Жена моя иметъ полное право на меня жаловаться. Мы теперь отправимся на итальянскія озера, а оттуда въ Швейцарію. Однимъ словомъ, мы погуляемъ, прежде чмъ взяться серьзно за дло. А покуда вы безъ насъ справитесь, какъ умете.

— Конечно. Я надюсь, что мои отчеты позволятъ вамъ насладиться продолжительнымъ путешествіемъ.

— Такъ мы удемъ отсюда завтра, сказалъ Себастьянъ:— сегодня вечеромъ, приходите ужинать къ Сусмейеру и мы поговоримъ о длахъ. А теперь мн пора идти.

Спустя недлю посл этого разговора, Майльсъ, снабженный инструкціями Себастьяна, находился уже на дорог въ Тансопъ.

VIII.
Снова въ Тансопъ.

Трудно себ представить большій контрастъ, чмъ тотъ, который существовалъ во внутренней и вншней жизни Майльса Гейвуда въ прежнее его пребываніе въ Тансоп и теперь, по его возвращеніи.

Какъ и слдовало ожидать, онъ нашелъ фабрику въ прекрасномъ порядк, благодаря искусному управленію Сутклифа, такъ что въ этомъ отношеніи ему пришлось только поддерживать пущенную въ ходъ машину, но въ первое время ему было очень трудно преодолть преграды, воздвигаемыя на каждомъ шагу завистью и злобой его прежнихъ товарищей и даже начальниковъ, какъ, напримръ, Вильсона, которые теперь очутились въ положеніи его подчиненныхъ. Но его твердость, справедливость, полное презрніе къ насмшкамъ или клеветамъ, постоянная готовность оказать всякому услугу и вознаградить достойнаго, а главное его неусыпная, энергичная дятельность, снискали ему мало по-малу общее расположеніе. Такимъ образомъ, вс возникавшія непріятности быстро улаживались и Майльсъ даже не упоминалъ объ нихъ въ своихъ донесеніяхъ Себастьяну.

Вообще, онъ велъ жизнь очень дятельную и работящую, но тихую и уединенную. Его сестра Мэри съ мужемъ жили въ одномъ изъ промышленныхъ селеній, окружающихъ Тансопъ, гд Гарри нашелъ себ выгодное мсто, такъ что Майльсъ только по воскресеньямъ и то не часто посщалъ ихъ скромное жилище. Изъ прежнихъ знакомыхъ лицъ въ Тансоп, онъ теперь никогда не встрчалъ своего врага Гойля, который, по слухамъ, за годъ передъ тмъ, ухалъ куда-то далеко. Такимъ образомъ, Майльсъ никогда не узналъ, какую дятельную роль онъ игралъ въ разлученіи его съ Адріенной. Что же касается до его прежнихъ товарищей, съ которыми онъ прежде любилъ разсуждать о политик, то они теперь чуждались его, хотя въ тайн и гордились, что одинъ изъ ихъ среды съумлъ достичь столь блестящаго положенія. Поэтому, единственнымъ обществомъ, которое онъ посщалъ, былъ небольшой кружокъ молодыхъ людей: докторовъ, инженеровъ и юристовъ, которые чаще всего собирались въ дом мистера Литльтона, смотрителя фабрикъ въ Тансоп и сосднихъ городахъ, очень умнаго и просвщеннаго старика, который сильно заинтересовался Майльсомъ. Тоже чувство питали къ нему и его новые друзья, хотя вс удивлялись, что онъ всегда былъ грустенъ и молчаливъ.

— Странный, право, этотъ Гейвудъ, замчали они:— онъ скоре походитъ на испанскаго гранда, чмъ на рабочаго.

Такъ прошло время до возвращенія Себастьяна съ Еленой и тогда, дйствительно, оказалось на дл, что отношенія между Себастьяномъ и его управляющимъ были далеко не такія, какія обыкновенно существуютъ между хозяиномъ и слугою. Молодой Малори питалъ къ Майльсу полнйшее и глубокое довріе, а послдній, совершенно забывъ свою прежнюю ненависть, съ каждымъ днемъ все боле и боле къ нему привязывался, хотя снаружи сохранялъ довольно сдержанное и почтительное обращеніе. Во многомъ содйствовало этому дружескому общенію и то, что Майльсъ вполн сочувствовалъ различнымъ планамъ Себастьяна о развитіи промышленной дятельности и улучшенія быта рабочихъ. Онъ всею силою своей энергіи помогалъ осуществленію этихъ добрыхъ намреній, и даже часто Себастьянъ просилъ его отдохнуть отъ чрезмрныхъ трудовъ. Что касается Елены, то она была очень добра къ нему и выказывала самое дружеское вниманіе, никогда не забывая, какъ истинная женщина, его романтической любви къ Адріенн Блиссетъ, о которой ей разсказалъ Себастьянъ. Часто она говорила объ этомъ съ мужемъ, недоумвая, любитъ ли молодой человкъ досел предметъ своей прежней страсти.

— Я полагаю, что онъ любитъ ее по старому, всегда замчалъ въ такихъ случаяхъ Себастьянъ.

— Такъ отчего же онъ не розыщетъ ея и не попроситъ ея руки?

Если Майльсъ и имлъ какія-нибудь надежды, мысли и планы насчетъ будущаго, то онъ тщательно хранилъ ихъ въ своемъ сердц. Только когда ему выдавалась свободная минута, даже ночью, даже въ холодную, зимнюю пору, онъ отправлялся по уединенной Блэк-Стридъ и, остановившись передъ Стонгэтомъ, облокачивался на калитку и долго пристально смотрлъ на пустой домъ. Никто въ немъ теперь не жилъ. Какая-то женщина иногда приходила, отворяла окна, вытряхала пыль и топила камины — но вотъ и все. Этотъ домъ всегда былъ унылымъ, мрачнымъ, но теперь онъ совершенно походилъ на жилище мертвецовъ. Еслибъ эта мстность не была столь уединенной, то, по всей вроятности, Майльсъ бросилъ бы свои прогулки, но здсь онъ не рисковалъ встртить кого-нибудь и предавался въ волю грустному созерцанію тхъ стнъ, въ которыхъ виталъ дорогой его сердцу образъ Адріенны.

Относительно самой Адріенны онъ ршительно ничего не зналъ. Ея имя никогда не упоминалось ни имъ, ни его друзьями, и ему не было извстно, гд она и что длала, была ли она счастлива или нтъ.

Однако, наступилъ конецъ этому невденію. Однажды вечеромъ, въ конц апрля, посл семимсячнаго пребыванія въ Тансоп, Майльсъ получилъ первое извстіе объ Адріенн. Себастьянъ былъ съ женою въ Лондон съ открытія парламента въ феврал. Майльсъ выносилъ на своихъ плечахъ всю работу и отвтственность. Окончивъ свой ежедневный трудъ, онъ направилъ, какъ всегда, свои шаги къ Стонгэту. Еще издали онъ замтилъ, что въ саду покинутаго его обитательницей дома стоялъ какой-то человкъ и, подойдя ближе, узналъ въ немъ Брандона, стараго слугу мистера Блиссета.

Окна наружнаго фасада были отворены. Засунувъ руки въ карманъ, старикъ задумчиво смотрлъ на закатъ солнца и въ полголоса что-то насвистывалъ.

Майльсъ остановился. Но въ ту же минуту и Брандонъ обернулся. Они узнали другъ друга. Старый слуга провелъ въ Тансоп уже три дня и слышалъ о блестящей перемн въ судьб молодого рабочаго, а потому почтительно снялъ передъ нимъ шляпу. Майльсъ поздоровался съ нимъ и, облокотясь на калитку, спросилъ:

— Вы живете въ Тансоп?

— Нтъ, сэръ. Я пріхалъ сюда только на нсколько дней по длу.

Майльсъ былъ очень радъ, что имлъ, наконецъ, случай и возможность узнать что-нибудь объ Адріенн.

— Имете вы какія-нибудь свднія о миссъ Блиссетъ, посл смерти ея отца? спросилъ онъ.

— Имю ли я объ ней свднія? произнесъ съ удивленіемъ Брандонъ:— но я у нея служу, сэръ.

— Вы у нея служите? повторилъ машинально Майльсъ.

— Да. Когда умеръ мой покойный господинъ, Миссъ Блиссетъ очень милостиво объяснила мн, что желаетъ сохранить меня на своей служб, если я не имю ничего противъ этого. Я, конечно, не имлъ ничего противъ. Вотъ уже тринадцать лтъ, какъ я служу ея семейству и надюсь, что никогда не буду служить другимъ господамъ.

— Я этого не зналъ и очень радъ слышать, что вы у нея служите. Она должна нуждаться въ друг.

— Миссъ Блиссетъ, прося меня остаться, именно такъ и выразилась, что она считаетъ меня своимъ другомъ. Я и моя жена, единственные у нея слуги.

— А! А какъ поживаетъ миссъ Блиссетъ, или поживала, когда вы ее видли въ послдній разъ?

— Она совершенно здорова, благодарю васъ.

— Она живетъ въ Англіи?

— Теперь она въ Лондон, но мы были во Флоренціи и въ Дрезден.

— Неужели? И она намрена поселиться навсегда въ Лондон?

— Я думаю, что она останется тамъ до осени, а потомъ подетъ за-границу съ знакомымъ семействомъ, кажется, въ Италію, но наврное я не знаю. По всей вроятности, она возьметъ съ собою одного изъ насъ, меня или жену, а другого оставитъ здсь.

— Такъ она не намрена боле жить въ Тансоп?

— Нтъ. Ея арендное условіе на этотъ домъ оканчивается на этихъ дняхъ и она не хочетъ его возобновлять. Она видла мистера Малори въ Лондон и объявила ему объ этомъ. Я именно затмъ и пріхалъ, чтобъ распорядиться насчетъ мебели.

— А когда вы узжаете?

— Черезъ три дня, сэръ.

— И тогда домъ будетъ пустой?

— Да, сэръ.

Наступило молчаніе. Сердце Майльса сильно билось. Брандонъ смотрлъ на него вопросительно, какъ бы ожидая дальнйшихъ разспросовъ или порученія. Но Майльсъ не смлъ этого сдлать, онъ помнилъ, какъ онъ оставилъ безъ всякаго вниманія ея просьбу, переданную ему сестрою. Во всхъ обстоятельствахъ ежедневной жизни, онъ былъ очень находчивъ и практиченъ, но какъ только дло касалось его любви къ Адріенн, онъ становился застнчивымъ, нервнымъ, трусливымъ. Послать ей съ старымъ слугою просто поклонъ казалось ему пошлой дерзостью, посл того, что произошло между ними. Еслибъ онъ самъ могъ ее увидать, и она удостоила бы его разговоромъ, то, можетъ быть, онъ собрался бы съ силами, покаялся бы въ своей вин и попросилъ бы у нея прощенія, но онъ не могъ ничего передать ей на словахъ, черезъ третье лицо.

Онъ сказалъ еще нсколько словъ Брандону и потомъ, пожелавъ ему доброй ночи, удалился. Добрый старикъ былъ очень удивленъ подобной забывчивостью молодого человка въ отношеніи миссъ Блиссетъ и пробормоталъ съ негодованіемъ:

— И этотъ человкъ, такъ-часто сиживалъ у насъ и смотрлъ на барышню масляными глазами.

Вернувшись домой, Майльсъ ршилъ, что онъ не пойдетъ боле въ Бэкеръ-Стритъ, пока тамъ находится Брандонъ. Онъ рисовалъ себ картину той жизни, которую вела Адріенна въ Лондон, она имла много друзей, посщала Малори и была счастлива, по крайней мр, Брандонъ не намекнулъ, чтобъ она была несчастлива. Что было бы съ нимъ, еслибъ онъ встртилъ ее въ Лондон, на улиц или въ гостинной. Онъ такъ гнусно поступилъ съ нею, что не имлъ даже права подойти къ ней, какъ къ знакомой. Онъ сдлалъ ужасную, непоправимую ошибку, отвернувшись отъ нея, когда она сама вызывала его на любовь, а этотъ вызовъ былъ, такъ какъ никогда не было ничего между нею и Себастьяномъ Малори. Послдовавшее съ тхъ поръ съ ея стороны мертвое молчаніе доказывало, какъ она отнеслась къ его непростительному поступку.

Мрачныя мысли тснились въ его голов. Какая ему была польза въ его теперешнемъ одинокомъ благосостояніи? Съ радостью промнялъ бы онъ окружавшее его довольство на одинъ вечеръ въ Стонгэт, какъ въ старину, за одинъ взглядъ Адріенны, въ которомъ подразумвалось столько блаженства. Онъ готовъ былъ бросить въ окно все, что имлъ, отказаться отъ своего блестящаго положенія и начать съизнова жизнь простымъ рабочимъ, еслибъ только онъ могъ этимъ пріобрсти ея нжный взглядъ, услышать ея бархатный голосъ, произнесшій однажды въ воскресный вечеръ: ‘О, Майльсъ!’. Но этому уже никогда, не повториться. Она также нашла, что Тансопъ не мсто для нея. Она никогда боле не вернется въ Стонгэтъ и этотъ дорогой его сердцу домъ останется пустымъ, и мрачнымъ. При этой мысли онъ вдругъ почувствовалъ неотразимое желаніе жить въ этомъ дом. Но, быть можетъ, Себастьянъ Малори его уже отдалъ въ аренду другому лицу? Майльсъ тотчасъ написалъ ему письмо и самъ отнесъ его въ почтовый ящикъ. Въ этомъ письм онъ съ большимъ жаромъ объяснялъ, что желалъ бы взять въ аренду Стонгэтъ, если Малори еще имъ не распорядился, и согласенъ былъ заплатить какую угодно цну, хоть половину получаемаго имъ содержанія. Кром того, вс передлки и ремонтъ онъ бралъ на свои счетъ, а главное, онъ просилъ отвта поскоре.

Съ возвратной почтой онъ получилъ отвтъ:

‘Любезный Гейвудъ,

‘Я очень радъ что вы чмъ-нибудь дорожите, кром вашихъ дловыхъ занятій. Въ виду отказа миссъ Блиссетъ отъ дальнйшей аренды Стонгэта, я не могу и желать лучшаго арендатора, чмъ вы. Впрочемъ, несмотря на ваши опасенія, желающихъ еще и не являлось. Вы можете въхать въ домъ, какъ только она его очиститъ, что, я думаю, будетъ черезъ нсколько дней. Не могу скрыть отъ васъ, что я никогда не выбралъ бы для своего житья такого мрачнаго дома, но у всякаго свой вкусъ.

Преданный вамъ С. М.’

Майльсъ радостно положилъ въ боковой карманъ сюртука это письмо, и съ нетерпніемъ стадъ ждать, чтобы прошли три дня, которые Брандонъ, по его словамъ, долженъ былъ остаться въ Стонгэт. Наконецъ, на четвертый день онъ отправился въ Бэкеръ-Стритъ.

Вечеръ былъ такой же свтлый, прохладный, какъ и въ послднее его посщеніе Стонгэта. Солнце весело садилось и вся природа улыбалась. Но тяжело и мрачно было на сердц Майльса. Давно онъ не чувствовалъ себя столь одинокимъ. Дойдя до калитки дома, онъ, какъ всегда, облокотился и поднялъ глаза. Но что это? Онъ ожидалъ увидть двери и окна забитыми, однако, дверь была отворена, одно изъ оконъ открыто и чья-то тнь мелькала въ комнат. Уже смеркалось и онъ не могъ различить двигавшуюся въ дом фигуру.

Все было тихо. Вдругъ раздались звуки фортепіано. Онъ вздрогнулъ и не врилъ своимъ ушамъ. Но вотъ послышался голосъ, знакомый, дорогой его сердцу, всмъ фибрамъ его существа. Она пла не громко, но съ глубокимъ чувствомъ народную нмецкую псню

‘Ни, du, Hegst mir in Herzen’.

Радость, страхъ, надежды, опасенія овладли имъ. Дрожа всмъ тломъ, жадно прислушивался онъ къ каждому звуку этого чуднаго голоса. А она, думая, что никто ея не слышитъ, на свобод отдавалась накипвшему въ ея сердц горю. Она пла о ‘миломъ, который ее бросилъ, не зная, какъ она его любила’, о томъ, что ‘жгучая страсть влекла ее къ нему’, что, ‘хотя онъ и вдали, ея сердце стремится къ нему’, что ‘неужели вчно она будетъ разлучена съ нимъ и никогда не увидитъ неврнаго, покинувшаго ее’. О комъ она пла, къ кому стремилось,.ея сердце, пламенно трепетавшее въ каждой нот? Неужели она думала о немъ, неужели она выбрала не случайно этотъ домъ, этотъ вечеръ, чтобы пть эту псню? Самыя дикія, восторженныя мысли наполняли его сердце. Онъ надялся, сомнвался, радовался, боялся. Въ глазахъ его мутилось, ноги подкашивались. Наконецъ, все исчезло, глаза его, устремленные на окно, ничего не видли, уши ничего не слышали. Вдругъ какая-то тнь заслонила передъ нимъ окно.

— Адріенна! промолвилъ онъ инстинктивно, безсознательно.

Онъ не зналъ, гд онъ, что съ нимъ. Онъ чувствовалъ одно, что она стояла передъ нимъ, и когда глаза ихъ встртились, она вздрогнула и поблднла.

— О! прошептала она.

Съ минуту они оба молчали. Потомъ Майльсъ очнулся, вспомнилъ все и, снявъ шляпу, сказалъ тихо:

— Простите меня. Я забылся. Я не зналъ, что вы здсь.

И, отвернувшись, онъ хотлъ уйти. Но она быстро отворила калитку и произнесла:

— Вы снова уйдете, не сказавъ мн ни слова.

Этотъ дрожащій упрекъ остановилъ его. Онъ вошелъ въ садъ.

— Я именно потому и не смю взглянуть на васъ, произнесъ онъ съ глубокумъ чувствомъ: — неужели я могу войти и поговорить съ вами?

Вмсто всякаго отвта, Адріенна протянула ему правую руку, а лвой затворила калитку. Майльсъ взялъ ея руку, но не могъ произнести ни слова.

— Миссъ Блиссетъ, промолвилъ онъ, наконецъ: — я поступилъ… два года тому назадъ… грубо… низко… непростительно. Я не заслуживаю прощенія.

Они теперь уже были въ дом и стояли въ гостинной подл открытаго фортепіано.

— Сначала я также думала, что никогда васъ не прощу, отвчала Адріенна все еще дрожащимъ голосомъ: — вы поступили очень жестоко… и вы вдь не знали, что я хотла вамъ тогда сказать.

— Что же вы хотли мн сказать? спросилъ онъ почти шепотомъ и притаивъ дыханіе.

— Я хотла съ вами проститься и сказать вамъ… чтобъ вы не думали несправедливо обо мн… что я не забыла васъ въ вашемъ гор, а постоянно объ васъ думала. Я хотла вамъ сказать, что слышала… что про насъ обоихъ говорили…

— Вы это слышали!.. но я бжалъ отсюда, только чтобъ до васъ не дошли эти слухи.

— Я хотла вамъ сказать, что я цнила вашу дружбу такъ высоко, что никакія клеветы не могли меня заставать отказаться отъ васъ. Я хотла вамъ все это сказать, но когда вы ухали, не простившись, не бросивъ даже на меня послдняго взгляда, я не смла вамъ писать.

— О, что я надлалъ! Сколько страданій, сколько мукъ я вытерплъ въ эти два года. Только семь мсяцевъ тому назадъ я узналъ о свадьб Себастьяна Малори, а до тхъ поръ я былъ увренъ, что вы выходите за него за-мужъ. Вы понимаете, почему я молчалъ и прятался.

Адріенна ничего не отвтила.

— А теперь вы покидаете Тансопъ? спросилъ Майльсъ.

— Да, навсегда.

— Вы пріхали сегодня, чтобы проститься съ этимъ старымъ домомъ?

— Я не хотла вовсе прізжать. Но Брандонъ, которому я поручила все устроить здсь, по передач дома, нашелъ какія-то затрудненія и вызвалъ меня по телеграфу. Я пріхала сегодня передъ обдомъ и узжаю завтра утромъ.

Голосъ Адріенны все боле и боле дрожалъ.

— Я всю жизнь буду вспоминать съ блаженствомъ эту минуту, произнесъ Майльсъ:— я сердечно счастливъ, что видлъ васъ и имлъ возможность высказать вамъ — все равно, простите ли вы меня или нтъ — что я глубоко раскаялся въ своемъ глупомъ поступк, и душевно поблагодарить васъ за вашу невыразимую доброту къ такому глупому, человку, какъ я. До гробовой доски я буду помнить о вашей доброт, а вы… живите счастливо, не знайте ни горя, ни заботъ.

Это пожеланіе, однако, казалось совершенно неумстнымъ, потому что Адріенна, закрывъ лицо руками, тихо плакала.

— Но прежде, чмъ я уйду, продолжалъ Майльсъ:— отвтьте мн на одинъ вопросъ. Можетъ быть, я не имю права васъ спрашивать, но я весь горю пламенной жаждой услышать вашъ отвтъ. Я слышалъ, какъ вы пли, слышалъ каждое слово…

— Да, промолвила шепотомъ молодая двушка.

— О, Адріенна! воскликнулъ онъ съ жаромъ, вдругъ забывая, что только что простился съ нею навсегда: — о, Адріенна, простите меня за излишнюю смлость… но пожалйте меня… Скажите, когда вы пли: ‘Du, du liegst mir in Herzen’, о комъ… но нтъ, я…

— Не смотрите на меня такъ дико, промолвила она, поднимая голову: — скажите лучше вы… Ахъ! прибавила она шопотомъ, почувствовавъ, что онъ пламенно обнялъ ее:— да, да, я васъ люблю, Майльсъ, и всегда любила… но вы такъ горды.

Наступило долгое молчаніе.

— И еслибы я пришелъ къ вамъ по вашему зову въ тотъ памятный вечеръ, наконецъ, произнесъ онъ: — и признался бы вамъ въ своей любви, то вы отдали бы мн свою руку, мн, бдному, несчастному, безъ всякой будущности?

— Да, еслибы вы пришли тогда ко мн и сказали бы все это, мы оба не были бы такъ несчастны эти долгіе годы. Но теперь все прошло. Испытаніе кончено, и мы вышли изъ него побдителями.

— Но сколько я перенесъ, и все по своей вол!

Ихъ голоса умолкли. Уже стемнло. Въ окно проникалъ свжій, ночной воздухъ, а гд-то вдали слышался тихій звонъ городскихъ часовъ.

Конецъ.

‘Отечественныя Записки’, NoNo 9—12, 1879

ИСПЫТАНІЕ.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.ГОРДОСТЬ И ДОВОЛЬСТВО.

I.Отсутствующій хозяинъ.

II.Передъ грозою.

III.Пятна въ солнц&#1123,.

IV.Адріенна.

V.Философія и женскія чары.

VI.Свтская дама и женское безуміе.

VII.Расправа.

VII.Любовь.

IX.Все глубже и глубже.

X.Политическія убжденія мистера Малори.

XI.Два радикала.

XII.Встрча.

XIII.Диссонансъ.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.ГРОЗА.

I.Первое время.

II.Три года тому назадъ.

III.Попытка Себастьяна.

IV.Борьба съ голодомъ.

V.Смерть.

VI.Чаша переполнилась.

VII.Наслдница.

VIII.Въ комитет.

IX.За деньги.

X.Объясненіе.

XI.Анонимное письмо.

XII.Перемны.

XIII.Совершеннолтіе Елены.

XIV.Какъ мистеръ Спенслей вышелъ изъ своего затруднительнаго положенія.

XV.Безъ гроша.

XVI.Безъ поворота.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.РАЗСВТЪ.

I.Заря новыхъ дней.

II.Перестрлка.

III.Подъ дождемъ.

IV.Побда.

V.Въ Германіи.

VI.Роза или фіалка?

VII.Кто побдитъ?

VIII.Снова въ Тансопъ.

Читайте также:

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
ГОРДОСТЬ И ДОВОЛЬСТВО.

I.
Отсутствующій хозяинъ.

II.
Передъ грозою.

III.
Пятна въ солнц&#1123,.

IV.
Адріенна.

V.
Философія и женскія чары.

VI.
Свтская дама и женское безуміе.

VII.
Расправа.

VII.
Любовь.

IX.
Все глубже и глубже.

X.
Политическія убжденія мистера Малори.

XI.
Два радикала.

XII.
Встрча.

XIII.
Диссонансъ.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
ГРОЗА.

I.
Первое время.

II.
Три года тому назадъ.

III.
Попытка Себастьяна.

IV.
Борьба съ голодомъ.

V.
Смерть.

VI.
Чаша переполнилась.

VII.
Наслдница.

VIII.
Въ комитет.

IX.
За деньги.

X.
Объясненіе.

XI.
Анонимное письмо.

XII.
Перемны.

XIII.
Совершеннолтіе Елены.

XIV.
Какъ мистеръ Спенслей вышелъ изъ своего затруднительнаго положенія.

XV.
Безъ гроша.

XVI.
Безъ поворота.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.
РАЗСВТЪ.

I.
Заря новыхъ дней.

II.
Перестрлка.

III.
Подъ дождемъ.

IV.
Побда.

V.
Въ Германіи.

VI.
Роза или фіалка?

VII.
Кто побдитъ?

VIII.
Снова въ Тансопъ.