ДОЛЖНОСТЬ ПОЭТА.
ДОЛЖНОСТЬ ПОЭТА.
Шиллера.
В. Бриммеръ.
‘Соревнователь просвещенія и благотворенія’, Ч. 1, 1818.
О СТРАСТНОМЪ.
О СТРАСТНОМЪ.
Изъ Шиллера.
В. Бриммеръ.
‘Соревнователь просвещенія и благотворенія’, Ч. 2, 1818.
Очерки, Шиллер Фридрих, Год: 1819
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Pаспространеніе круга познаній, отдленіе должностныхъ занятіи отъ прочихъ упражненій человка, препятствуютъ душевнымъ силамъ дйствовать соединенно. Одна только поэзія, занимая вмст умъ, сердце и воображеніе, собираетъ развлеченныя силы и возстановляетъ человка во всей его цлости. Но для сего потребно, чтобы она не отставала отъ успховъ своего вка и пользовалась всми его преимуществами. Сокровища ума и опытности, собранныя просвщеніемъ, должны отъ творческой руки ея получить жизнь и плодовитость, и явиться въ вид пріятномъ. Собравъ воедино нравы, характеръ, вс познанія своего времени, она должна очистить, облагородствовать ихъ и съ помощію искуства, творящаго Идеалы, сдлать изъ настоящаго столтія образецъ для столтія будущаго. Для сего же необходимо, чтобы тотъ, кто ею занимается, былъ зрлъ и образованъ. Докол сего не будетъ, докол нравственно-образованный, отъ всхъ предразсудковъ свободный умъ не находится еще съ Поэтомъ въ тснйшемъ соединеніи, Поэзія не можетъ на столтіе свое имть благотворнаго вліянія и каждый успхъ въ наукахъ уменьшитъ число ея почитателей. Не возможно, чтобы просвщенный человкъ находилъ пищу для духа и сердца своего въ произведеніяхъ какого нибудь, еще недозрвшаго-юноши, чтобы ему пріятно было найти въ стихотвореніи тже самые предразсудки, обыкновенные нравы, пустоту души, которыхъ онъ убгаетъ въ жизни. Онъ иметъ право желать, чтобы Поэтъ, долженствующій бытъ врнымъ его сопутникомъ, находился съ нимъ на одной степени просвщенія, потому, что онъ и въ часы отдохновенія не хочетъ унизишься, Итакъ недовольно для Поэта выражаться возвышенно, онъ долженъ имть и возвышенныя чувства. Обыкновенный восторгъ недостаточенъ: нуженъ восторгъ образованнаго духа. Все, что Поэтъ сообщаетъ намъ, есть отпечатокъ свойствъ его, которымъ по сему и слдуетъ быть достойными современниковъ и потомства. Сіи-то свойства сколь можно облагородить, очистить и усовершенствовать есть его первое и важнйшее занятіе, иначе онъ не достигнетъ цли своей: трогать образованныя души. Величайшее достоинство творенія его состоитъ въ томъ, чтобы быть чистымъ, довершеннымъ отпечаткомъ великаго духа. Такому только Духу слдовало бы отражаться въ произведеніяхъ искуства: тогда и по одной уже черт можно было бы узнать его, обыкновенной человкъ тщетно старался бы истощить вс способы искуства для прикрытія сего недостатка. О Эстетической сфер можно тоже сказать, что и о нравственной’. Какъ въ сей послдней превосходство характера ознаменовываетъ каждый поступокъ человка печатію нравственной доброты, такъ въ первой одинъ только зрлый, совершенный духъ есть источникъ всего зрлаго и совершеннаго! Никакое дарованіе, какъ бы оно велико ни было, не въ состояніи сообщить произведенію того, чего не достаетъ творцу его, погршности отъ сего источника проистекающія, не замняются никакою отдлкою. Необходимая должность каждаго Поэта есть возведеніе своего предмета на степень Идеала, безъ чего Поэтъ не будетъ имть права на достоинство Поэта. Ему слдуетъ все превосходное въ своемъ предмет (хотя бы оно состояло въ фигур, чувствованіи или дйствіи, въ немъ или вн его находилось) освободить отъ грубйшей, посторонней примси, разсянные лучи совершенства собрать въ единый, частныя, соразмрность нарушающія черты, подчинить согласію цлаго, личное и мстное возвысить до всеобщаго. Вс Идеалы, которые онъ, такимъ образомъ изображаетъ отдльно, суть, такъ сказать, отраженіе Идеала, находящагося въ душ его.. Чмъ боле онъ очистилъ и распространилъ сей послдній, тмъ боле и, первые, отдльные, приближаются, къ высочайшему совершенству.
Представленіе страсти не есть цль искусства, но какъ средство оно чрезвычайно важно. Конечная цль искусства есть представленіе сверхъ чувственнаго, и трагическое искусство въ особенности достигаетъ сего, обнаруживая нравственную нашу независимость отъ законовъ Природы въ то время, когда мы предаемся страсти. Сопротивленіе сил чувствъ открываетъ въ насъ свободное начало, но сопротивленіе цнится по мр нападенія. Естьли разумъ человка долженъ быть силою, неподлежащею Природ, то Природа должна намъ прежде явить силу свою во всей обширности. Страданіе чувственнаго существа должно быть глубокое и сильное,— то есть: страстностію,— что бы разумное существо могло доказать независимость свою и представиться дйствующемъ.
Нельзя никакъ узнать, точно ли твердость духа есть дйствіе моральной его силы, естьли не удостовриться прежде, что она не произходитъ отъ безчувственности. Не мудрено управлять такими чувствами, которыя едва только касаются поверхности души, но чтобъ сохранишь свободу духа посреди бури, всю чувственную Природу возмущающей, для сего требуется такая сила сопротивленія, которая превышаетъ всякую природную. И такъ представленіе моральной свободы достигается только съ. помощію живаго представленія дающей Природы, и трагическій герой долженъ явить себя чувствующимъ существомъ, прежде нежели мы ршимся удивляться ему, какъ существу разумному и приписывать необыкновенную душевную силу.
И такъ прежде всего должно нашъ требовать трагическаго стихотворца — страстнаго, и ему позволяется доводить представленіе страсти до того, до чего она можетъ быть доведена, безъ вреда конечной его цли, то есть: безъ подавленія нравственной свободы. Онъ долженъ героя своего вполн подвергнуть страданію, потому, что въ противномъ случа всегда бы оставалось сомнніе, точно ли сопротивленіе его оному есть дйствіе духа его, то есть: нчто положительное, или напротивъ, не естьли оно нчто отрицательное и недостатокъ?
Сіе-то находимъ мы во французской трагедіи, въ которой рдко, или никогда не является намъ страдающая Природа, а только холодный поэтъ-декламаторъ или еще актеръ на ходуляхъ. Декламація заглушаетъ совершенно Природу и боготворимая французами пристойность (Dcence) лишаетъ трагиковъ, ихъ всякой возможности представлять истинное человчество. Пристойность вредишь везд, даже и тамъ, гд ей должно быть выраженіемъ Природы, а искусство требуетъ его съ величайшею строгостію. Едва можемъ мы поврить, что’ герой Французской трагедіи страдаетъ: ибо онъ о состояніи духа своего судитъ такъ спокойно, какъ самый хладнокровный человкъ, и безпрестанное вниманіе на впечатлніе, производимое имъ въ другихъ, не дозволяетъ, ему никогда предоставить Природ полную свободу.— Цари, Княжны и Герои Корнеля и Вольтера не забываютъ сана своего и въ величайшемъ страданіи — и -скоре разстаются съ человчествомъ, нежели съ достоинствомъ своимъ. Они подобны Царямъ и Императорамъ въ старинныхъ книжкахъ съ картинками,— которые и засыпаютъ на лож съ короною.
Сколь различно поступали въ этомъ Греки и т изъ новйшихъ, которые писали въ ихъ дух! Никогда Грекъ не стыдится Природы, онъ отдаетъ чувственности должную справедливость, и за всмъ тмъ, увренъ, что никогда ею не увлечется. Его глубокій и правильный умъ заставляетъ различать случайное, которымъ дурной вкусъ боле всего занимается съ необходимымъ, все же то, чего нельзя назвать человчествомъ, есть случайное въ человк. Греческій художникъ, долженствующій изваять Лаокоона, Ніобу, Филоктета, не знаетъ ничего о Княжн, Цар и Царскомъ сан, онъ держится только человка. По сему мудрый ваятель и отвергаетъ одежду, представляя намъ героевъ нагими, хотя ему и очень извстно, что они такъ исходили. Одежда для негл есть нчто случайное, которому необходимое недолжно подчиняться и законы пристойности или потребности, не суть законы искусства. Ваятель долженъ и хочетъ представить намъ человка, одежда его скрываетъ,— и такъ онъ отвергаетъ ее по справедливости.
Какъ Греческій ваятель отвергаетъ безполезное наружное облаченіе, чтобы оставить боле мста человчеству: такимъ же образомъ Греческій стихотворецъ освобождаетъ Человка столь же безполезнаго и мшающаго, принужденія условныхъ приличій, которыя только мудруютъ съ человкомъ и скрываютъ отъ него Природу. Въ Гомеровомъ твореніи и въ Греческихъ трагикахъ говоритъ страдающая Природа сердцу нашему искренно, сильно, внятно, вс страсти въ свобод и правила приличнаго не связываютъ чувствъ. Герои также способны къ страданіямъ человчества, какъ и другіе. Они потому-то и Герои, что чувствуютъ страданіе во всей его сил, но имъ не побждаются. Любя жизнь, подобно намъ всмъ, они однако, не такъ къ ней привязаны, чтобъ не пожертвовать ею, какъ скоро требуешь того честь или человчество, Филоктетъ преисполняетъ жалобами своими Греческую сцену и самъ бснующійся Ираклъ не скрываетъ терзаній своихъ. Назначенная въ жертву Ифигенія, признается съ трогательнымъ чисто-сердечіемъ, что ей горестно разстаться съ солнцемъ {Изъ всхъ новйшихъ никто не умлъ столько присвоишь себ образа мыслей Грековъ, какъ Гёте. Его Ифигенія есть и въ этомъ торжество величайшаго искусства — и доказываетъ, до какой степени геній, не смотря на безконечное различіе временъ и нравовъ, способенъ возобновишь прошедшее. Примч. Перевод.}. Не въ притупленіи чувства, не въ равнодушіи къ страданію ищетъ Грекъ славы своей, онъ ищетъ ее въ твердости, переноситъ страданіе при всей способности чувствовать его. Самые боги Грековъ принуждены платить Природ дань, какъ скоро стихотворцу нужно сблизить ихъ съ человчествомъ. Раненый Марсъ вопіетъ противъ десяти тысячъ человкъ, а копіемъ уязвленная Венера плачетъ, возходя на Олимпъ проклинаетъ вс битвы.
Сія нжная чувствительность всегда страданію открытая, сія Природа, исполненная жизни, огня и истины, Природа, трогающая насъ въ Греческихъ твореніяхъ съ такою удивительною силою — суть образцы подражанія для всхъ писателей, законъ, предписанный искусству Греческимъ геніемъ. Первое право на человка объявляетъ Природа, которая никакъ не должна быть отвергнута: ибо человкъ — отсторонивъ прочія принадлежности — есть существо чувствующее. Второе на него право объявляетъ разумъ: ибо онъ есть разумно-чувствительное существо, моральное лице, котораго долгъ — не дозволять Природ повелвать собою. И тогда уже, когда Природа, во первыхъ, а разумъ во вторыхъ, снискали права свои, позволено пристойности объявить на человка третье право и наложить на него обязанность въ выраженіи чувствованій и мыслей своихъ, соображаться съ обществомъ, чтобы явиться — существомъ образованнымъ.