О стихотвореніяхъ Бюргера.
О стихотвореніяхъ Бюргера.
——
Postscriptum Шиллера *).
Всев. Чешихинъ.
Примчанія къ IV тому.
Примчанія къ IV тому.
О СТИХОТВОРЕНЯХЪ БЮРГЕРА.
О СТИХОТВОРЕНЯХЪ БЮРГЕРА.
Русскіе переводы.
О стихотворениях Бюргера, Шиллер Фридрих, Год: 1794
Время на прочтение: 14 минут(ы)
Собраніе сочиненій Шиллера въ перевод русскихъ писателей. Подъ ред. С. А. Венгерова. Томъ IV. С.-Пб., 1902
Переводъ Всеволода Чешихина.
Равнодушіе, съ какимъ нашъ философствующій вкъ начинаетъ смотрть на игры музъ, не затрогиваетъ ни одного рода поэзіи такъ чувствительно, какъ лирику. Драматическое искусство, какъ-никакъ, находится подъ нкоторою защитою всего нашего общественнаго строя, боле свободная форма даетъ возможность искусству повствовательному впадать въ свтскій тонъ и приноравливаться къ духу времени. Но ежегодные альманахи, псенники и романсы нашихъ дамъ — все это очень слабая преграда для упадка лирической поэзіи. И однако, для поклонника красоты просто удручающа мысль, что юношескій цвтъ духовной культуры долженъ отпасть въ эпоху, когда созрваетъ ея плодъ, и что боле зрлая культура должна быть куплена цною культуры хотя бы одного изъ художественныхъ наслажденій. Напротивъ, именно въ наши прозаическіе дни, столь неблагопріятные вообще для поэзіи, можно подыскать весьма достойное назначеніе какъ для поэзіи вообще, такъ и для лирики въ частности, можно вдь указать на то, что если она, съ одной стороны, должна уступать мсто боле высокимъ умственнымъ занятіямъ, то, съ другой стороны, она тмъ необходиме для насъ, какъ отдыхъ отъ этихъ занятій. Благодаря разъединенности и раздльному дйствію нашихъ духовныхъ силъ,— а эта разъединенность и раздльность неизбжны, при расширеніи круга познаній и спеціализаціи профессій,— почти одна поэзія еще приводитъ въ соединеніе разлученныя силы души, занимая собою и голову, и сердце, проницательность и остроуміе, разумъ и воображеніе въ гармоническомъ ихъ союз, одна поэзія какъ бы возстановляетъ въ насъ цльнаго человка. Она одна можетъ предотвратить злой рокъ, которому можетъ подпасть философствующій разсудокъ: послдній, въ жару изслдованія, можетъ упустить изъ виду внецъ своихъ усилій и, уединившись въ міръ отвлеченностей, можетъ умереть для радостей дйствительнаго міра. Въ современной путаниц умственныхъ дорогъ, духъ нашъ могъ бы оріентироваться именно при помощи поэзіи. Ея молодящій свтъ спасаетъ отъ оцпеннія преждевременной старости. Поэзія могла бы въ наши дни играть роль юной, цвтущей Гебы, услуживающей безсмертнымъ богамъ въ чертогахъ Юпитера.
Но для этого надо было бы потребовать отъ поэзіи, чтобы она сама шла впередъ вмст съ вкомъ, которому она хочетъ оказывать столь важныя услуги, чтобы она сама усвоила вс преимущества и завоеванія современности. Вс сокровища, накопленныя для человчества опытомъ и разумомъ, должны бы ожить, оплодотвориться и облечься прелестью въ творческихъ рукахъ поэзіи. Она должна бы отразить въ своемъ зеркал нравы, характеръ и всю мудрость современности, въ очищенномъ и облагороженномъ вид и изъ идеализированнаго искусства, почерпнутаго изъ современности, стать образцомъ для современности. Но такая роль поэзіи возможна для нея только въ томъ случа, если сама она очутится въ распоряженіи однхъ зрлыхъ и образованныхъ личностей. Пока этого нтъ, пока вся разница между нравственно дисциплинированною, лишенною предразсудковъ личностью и поэтомъ не будетъ состоять только въ томъ,— что поэтъ есть передовой умъ плюсъ поэтическій талантъ, до тхъ поръ поэзія не будетъ въ состояніи оказывать облагораживающаго вліянія на современность, до тхъ поръ всякій прогрессъ научной культуры будетъ лишь уменьшать число ея поклонниковъ. Невозможно требовать отъ образованнаго человка, чтобы онъ находилъ отраду для ума и сердца въ произведеніяхъ незрлаго юноши, невозможно заставлять насъ любоваться въ стихотвореніяхъ предразсудками, грубыми нравами, умственною пустотою, которые претятъ образованному человку въ обыденной дйствительности. По праву требуетъ послдній отъ поэта, чтобы тотъ былъ ему такимъ же врнымъ спутникомъ въ жизни, какимъ былъ для римлянъ Горацій, чтобы поэтъ стоялъ на одинаковой ступени духовнаго развитія съ нимъ, читателемъ, не желающимъ и въ часы наслажденія быть ниже самого себя.
Итакъ, недостаточно для поэта излагать чувствованія возвышеннымъ тономъ, слдуетъ также ощущать ихъ возвышенною душою. Недостаточно одного непосредственнаго вдохновенія, требуется вдохновеніе образованнаго духа. Все, что намъ можетъ дать поэтъ — это его индивидуальность. Она должна быть достойна того, чтобы она могла быть выставлена передъ свтомъ и потомствомъ. Первое и важнйшее дло поэта — это, прежде чмъ онъ начнетъ трогать лучшихъ людей своего времени, облагородить, сколь возможно, свою индивидуальность, просвтить ее до чистйшей и свтлйшей человчности. Высшее достоинство того или иного стихотворенія сводится къ тому, что это стихотвореніе является чистымъ, законченнымъ отраженіемъ интереснаго душевнаго склада, интереснаго, законченнаго духа. Только такой духъ и можетъ отпечатлться въ художественныхъ произведеніяхъ, онъ будетъ замтенъ въ каждой детали. Наоборотъ, духъ боле ординарный тщетно будетъ стараться скрыть свой коренной недостатокъ въ техник искусства. Законы эстетики аналогичны законамъ этики, какъ въ области этики только нравственно-выдающійся характеръ человка можетъ запечатлть на каждомъ изъ отдльныхъ его дйствій признакъ моральной доброты, такъ въ области эстетики все зрлое и совершенное можетъ быть проявленіемъ только зрлаго и совершеннаго духа. Какъ бы ни былъ, самъ по себ, великъ художественный талантъ, онъ не можетъ придать художественному произведенію того, чего недостаетъ самому художнику, недочеты, проистекающіе отъ подобнаго недостатка содержательности, не могутъ быть исправлены никакою отдлкою формы.
Мы не мало бы затруднились, если бы насъ обязали, съ такимъ критическимъ масштабомъ въ рук, пройти весь современный Парнасъ. Впрочемъ, опытъ учитъ насъ, что многіе изъ признанныхъ нашихъ лириковъ все таки дйствуютъ на лучшую часть читающей публики, случается иногда, что также и неизвстный, непризнанный талантъ поражаетъ насъ своими лирическими признаніями и образчиками своего нравственного ‘я’. А теперь ограничимся примненіемъ сказаннаго нами къ г. Бюргеру.
Можно ли, однако, подъ этотъ масштабъ подгонять поэта, который самъ себя положительно называетъ ‘народнымъ пвцомъ’ и высшею своею цлью провозглашаетъ популярность (см. предисловіе къ 1 части, стр. 15 и слд.)?— Мы далеки отъ мысли ловить г. Бюргера на неопредленномъ слов народъ’, быть можетъ, мы можемъ придти съ нимъ къ соглашенію посл н! сколькихъ же словъ. Напрасно было бы требовать отъ современности народнаго поэта въ томъ смысл, въ какомъ Гомеръ или трубадуры были для своихъ эпохъ. Нашъ міръ уже не гомеровскій, гд вс члены общества думали и чувствовали приблизительно по одному шаблону, такъ что легко могли узнавать другъ друга въ томъ или иномъ описаніи, легко могли отождествляться въ тхъ или иныхъ чувствахъ. Въ наши днимежду избранною частью націи и народною массою замчается чрезвычайно большое различіе, причина котораго отчасти въ томъ, что просвтлніе понятій и облагороженіе чувствъ составляютъ законченное цлое, съ одними обрывками котораго ничего не сдлаешь. Независимо отъ этой разницы въ культур, отдльныя части націи отличаются другъ отъ друга въ чувствованіяхъ и способ ихъ выраженія, благодаря свтской условности. Поэтому, напрасный трудъ — произвольно соединять въ одно понятіе то, что уже давно не составляетъ единства. Слдовательно, для современнаго народнаго поэта остается выборъ лишь между легчайшимъ и труднйшимъ: онъ или долженъ исключительно приноровиться къ уровню пониманія большой массы и отказаться отъ одобренія образованныхъ классовъ, или, величіемъ своего искусства, долженъ уничтожить разстояніе, раздляющее оба класса, и преслдовать об цли вмст. У насъ немало поэтовъ, которымъ посчастливилось добиться успха въ первомъ род искусства, но никогда еще поэтъ съ дарованіемъ г. Бюргера не унижалъ своего искусства и таланта настолько, чтобы довольствоваться столь дешевою славою. Популярность для иныхъ поэтовъ есть способъ облегчать себ трудъ и скрывать свою посредственность, для г. Бюргера, однако, популярность есть скоре затрудненіе и задача столь сложная, что счастливое ея ршеніе можетъ быть названо величайшимъ торжествомъ поэтическаго генія. Какова, въ самомъ дл, пробила — угодить брезгливому вкусу знатока, не ставъ чрезъ то неудобоваримымъ для большой публики, и приспособиться къ дтскому пониманію народа, не жертвуя какимъ-либо художественнымъ достоинствомъ! Трудность эта велика, но не непреодолима, вся тайна побды надъ нею состоитъ въ счастливомъ выбор сюжета и въ величайшей простот въ обработк его. Поэтъ долженъ искать сюжета среди ситуацій и чувствованій, свойственныхъ человку, какъ таковому. Онъ долженъ совершенно отказаться отъ выбора наблюденій, завязокъ, искусственныхъ пріемовъ, свойственныхъ особымъ, изысканнымъ условіямъ жизни, путемъ кристаллизаціи того, что въ человк человчно по преимуществу, онъ долженъ какъ бы возвратиться ко временамъ забытаго первобытнаго состоянія. Въ молчаливомъ соглашеніи съ лучшими умами современности поэтъ могъ бы затронуть сердце простолюдина съ его самой мягкой и впечатлительной стороны, черезъ умлое воздйствіе на чувство прекраснаго онъ могъ бы помочь нравственному прогрессу, онъ могъ бы воспользоваться для очищенія страстей тою самою потребностью страстности, которую ординарный поэтъ удовлетворяетъ бездушными и зачастую вредными для своихъ читателей способами. Какъ просвщенный, утонченный словесный вождь народныхъ чувствъ, истинно народный поэтъ, онъ нашелъ бы для ищущихъ выраженія аффектовъ любви, радости, благоговнія, печали, надежды и т. д. подходящее, мткое и остроумное слово, давая выраженіе этимъ аффектамъ, онъ властвовалъ бы ими и облагородилъ бы ту грубую, неопредленную, а иногда и зврскую форму, въ какой они срываются съ устъ народа. Такой поэтъ вндрилъ бы въ простйшее природное чувство возвышеннйшую житейскую мудрость, силою воображенія онъ изобразилъ бы результаты мучительнаго научнаго изслдованія, онъ далъ бы разгадку тайнамъ мыслителя въ символахъ, легко поддающихся истолкованію дтскаго ума. Предтеча яснаго познанія, такой поэтъ распространилъ бы въ народ самыя смлыя разсудочныя истины, въ прелестной и невинной оболочк, еще задолго до того, какъ философъ и законодатель дерзнули бы изложить эти истины высшимъ слоямъ общества въ полномъ ихъ блеск. И вотъ, благодаря такому поэту, прежде чмъ эти истины стали бы убжденіями, он испытали бы свою тихую силу на народныхъ сердцахъ, и нетерпливое, единогласное требованіе боле точнаго выраженія этихъ истинъ побудило бы мудрецовъ высказаться до конца.
Народный поэтъ, понимаемый въ вышесказанномъ смысл, всми чтимый по его дарованію, которое мы предполагаемъ высокимъ, или по широкому кругу его дйствія, заслуживалъ бы весьма почетнаго мста въ литератур. Лишь великому таланту дано — играть результатами глубокомыслія, освобождать мысль изъ формы, въ которую она была первоначально втснена или изъ которой органически выросла, и пересаживать ее въ рядъ новыхъ идей, проявлять массу искусства въ ничтожномъ усиліи скрывать богатство идей подъ неприхотливою оболочкою формы… Словомъ, г. Бюргеръ не преувеличиваетъ, называя популярность, въ одномъ изъ своихъ стихотвореній, печатью совершенства’. Утверждая это, онъ длаетъ молчаливую предпосылку, которую долженъ имть въ виду всякій, недостаточно вникшій въ эти слова читатель,— именно, что первое, необходимое условіе совершенства въ стихотвореніи — это, чтобы оно обладало цнностью внутреннею, абсолютною, независимою отъ различія въ умственномъ развитіи читателей. Если стихотвореніе,— повидимому хочетъ сказать Бюргеръ,— выдерживаетъ испытаніе истиннаго вкуса и соединяетъ съ такимъ преимуществомъ еще ясность и удобопонятность, обезпечивающія за этимъ стихотвореніемъ возможность жить въ устахъ народа, то, слдовательно, оно запечатлно печатью совершенства’. Это предложеніе тождественно по смыслу со слдующимъ: ‘Что нравится избраннымъ — хорошо, но что нравится всмъ безъ различія — еще лучше!’
Итакъ, мы отнюдь не намрены, при оцнк стихотвореній, предназначенныхъ для народа, сбавлять что либо съ высшихъ требованій искусства. Напротивъ, для установленія достоинства такихъ стихотвореній (а достоинство это состоитъ лишь въ счастливомъ соединеніи многихъ противоположныхъ качествъ), существеннымъ и необходимымъ является, прежде всего, вопросъ: Не пожертвовано ли для популярности элементами высшей красоты? Эти стихотворенія, выигрывая въ интерес для народной массы, не потеряли ли въ интерес для знатока?’
И теперь то должны мы сознаться, что Бюргеровскія стихотворенія оставляютъ желать многаго! Въ большинств ихъ мы ощущаемъ недостатокъ мягкаго, всегда ровнаго, всегда свтлаго, мужественнаго духа, который, будучи посвященъ въ таинства красоты, благородства и истины, спускается до народа въ образномъ язык своихъ твореній, но и при интимнйшемъ общеніи съ народомъ не забываетъ о высшемъ, небесномъ своемъ происхожденіи. Г. Бюргеръ нердко смшивается съ народомъ, къ которому онъ долженъ бы только снисходить, вмсто того, чтобы, шутя и играя, подымать народъ до себя, онъ находитъ возможнымъ уравнивать себя съ нимъ. Народъ, для котораго онъ сочиняетъ, къ сожалнію, не всегда тотъ, который онъ подразумваетъ. Не могутъ быть тождественны читатели, для которыхъ г. Бюргеръ писалъ Ночной праздникъ Венеры’, ‘Леонору’, Псню надежд’, Элементы’, ‘Геттингенскій юбилей’, Мужское цломудріе’, ‘Предчувствіе здоровья* и многія другія стихотворенія — съ читателями, для которыхъ писались ‘Госпожа Шнипсъ’, ‘Позорный столбъ Фортуны’, Звринецъ боговъ* и тому подобное. Если мы врно опредлили задачу народнаго поэта, то заслуга его состоитъ не въ томъ, чтобы снабжать каждый общественный классъ псенкою, которая пришлась бы ему по нутру, но каждою отдльною пснью удовлетворять вс общественные классы.
Мы, однако, не станемъ останавливаться на ошибкахъ, которыя можно извинить неудачною минутою творчества, этому горю можно было бы помочь боле тщательнымъ выборомъ стихотвореній г. Бюргера. Но отмченная нами неровность вкуса проявляется зачастую въ предлахъ одного и того же стихотворенія — что уже трудно исправить и трудно извинить. Пишущій эти строки долженъ сознаться, что изъ всхъ Бюргеровскихъ стихотвореній (рчь идетъ о наиболе обработанныхъ) онъ не можетъ назвать ни одного, которое доставило бы ему чистое, не купленное цною какого-либо неудовольствія, наслажденіе. То образъ несогласованъ съ мыслью и достоинство содержанія оскорблено тономъ изложенія или безвкусною туманностью, то вдругъ появляется неблагородная, обезображивающая красоту мысли картина или выраженіе, впадающее въ плоскость, то проскальзываетъ безполезный наборъ словъ или (это, впрочемъ, всего рже) неврная рима и неудачный стихъ… Какъ бы то ни было, нарушается гармоническое дйствіе цлаго, и нарушеніе это, среди полнаго наслажденія, для насъ тмъ непріятне, что вынуждаетъ насъ къ слдующему приговору: ‘духъ, отразившійся въ этихъ стихотвореніяхъ, не есть духъ зрлый и законченный, произведеніямъ поэта лишь потому недостаетъ законченности, что ея нтъ въ немъ самомъ!’
Необходимый пріемъ при поэтическомъ творчеств — это идеализація сюжета, безъ нея поэзія перестаетъ заслуживать свое имя. Поэтъ обязанъ лучшую сторону своего сюжета (будь то образъ, чувство, дйствіе, нчто присущее его душ или находящееся вн его) освободить отъ боле грубыхъ или, по крайней мр, отъ постороннихъ примсей, обязанъ собрать въ одинъ фокусъ лучи совершенства, разсянные по разнымъ направленіямъ, подчинить гармоніи цлаго черты, препятствующія соразмрности, возвысить индивидуальное и мстное довсеобщности.Вс идеалы, которые онъ творитъ такимъ способомъ, по одиночк суть лишь эманаціи того внутренняго идеала совершенства, который живетъ въ душ поэта. Чмъ чище и полне разработанъ этотъ внутренній, всеобщій идеалъ, тмъ ближе будутъ къ совершенству также и названные отдльные идеалы. Вотъ этого-то идеализованнаго искусства мы и не можемъ доискаться у г. Бюргера. Мы уже не говоримъ о томъ, что его муза вообще носитъ отпечатокъ чувственности, иногда даже низменной чувственности, что любовь почти всегда представляется ему въ вид наслажденія или соблазнительной утхи для глазъ, что подъ красотою онъ подразумваетъ преимущественно юность, здоровье, благодушіе и комфортъ… Картины, которыя онъ ставить передъ нами, представляютъ собою груду отдльныхъ фигуръ, скопленіе штриховъ, своею рода мозаику, но никакъ не идеалы. Если г. Бюргеръ, напримръ, желаетъ изобразить женскую красоту, то онъ подыскиваетъ къ каждой прелести своей возлюбленной соотвтственную картину въ природ и создаетъ изъ всего этого матеріала свою богиню. Смотри 1-ю часть, стр. 124, ‘Двица, которую я разумю’, ‘Пснь псней’ и многія другія стихотворенія. Если онъ хочетъ сдлать изъ двицы образецъ совершенства, онъ обираетъ для нея достоинства съ цлой толпы богинь. Стр. 86, ‘Двое влюбленныхъ’:
‘Паллады умъ въ моей красотк,
Она — Юнона по походк,
Поетъ Эвтерпою средь хора,
А пляшетъ, словно Терпсихора.
Она смется, какъ Аглая,
Какъ Мельпомена, плачетъ мило.
Невинна днемъ, какъ ангелъ рая,
А ночью — сколько страсти, пыла!’
Мы цитируемъ эту строфу не потому, чтобы мы думали, что она безобразитъ стихотвореніе, въ которомъ она встрчается, а просто потому, что она можетъ служить подходящимъ примромъ того, какъ идеализируетъ г. Бюргеръ. Эта роскошная игра красокъ на первый мигъ можетъ увлечь и ослпить, особенно читателя, воспріимчиваго къ чувственности и любящаго, подобно дтямъ, пестроту. Но сколь мало говорятъ подобныя картины утонченному художественному чувству, которое удовлетворяется не богатствомъ, но мудрою экономіею, не матеріею, но красотою вншности, не ингредіенціями, но тонкимъ вкусомъ смси! Мы не станемъ изслдовать, много или мало требуется искусства для того, чтобы сочинять въ этой манер, замтимъ лишь, что мы сами на себ испытали, сколь мало выдерживаютъ подобные подвиги юности испытаніе со стороны зрлой мужественности. Насъ поэтому не особенно пріятно поразила наличность въ этомъ сборник (составленномъ изъ произведеній зрлаго возраста поэта) цлыхъ стихотвореній или отдльныхъ мстъ и выраженій, которыя можно бы было извинить разв лишь поэтическимъ ребячествомъ, разсчитывающимъ на двусмысленное одобреніе толпы (чего стоятъ одни припвы: Клингъ-лингъ-лингъ!’ ‘Гоппъ-гоппъ гоппъ!’ ‘Гу-гу!’ ‘За-за!’, тралирумъ-ларумъ!’ и т. п.). Если даже поэтъ, врод г. Бюргера, защищаетъ подобныя дурачества волшебною силою своей кисти, авторитетомъ своего примра, то спрашивается, прекратится ли когда-нибудь та немужественная, дтская манера, которая получила право гражданства въ нашей лирической поэзіи, благодаря цлой орав бездарныхъ писакъ.
Изъ тхъ же соображеній пишущій эти строки не можетъ похвалить, безъ оговорокъ, и такую, везд съ удовольствіемъ распваемую, псенку, какова ‘Чудесный цвточекъ’. Какъ ни привлекателенъ г. Бюргеръ въ этомъ стихотвореніи для своихъ почитателей, все-таки волшебный цвтокъ на груди — не особенно достойный и не особенно удачный символъ скромности, говоря откровенно, это — ребячество. Если поэтъ говоритъ про свой цвтокъ:
‘Звучишь ты флейтой нжной, кроткой
Надъ грубою толпой,
Идешь воздушною походкой
За тяжкою стопой’ —
то это не длаетъ чести его скромности. Неловкое выраженіе: ‘насъ нюхаетъ эиръ’ и бдная рима (‘blhn’ и ‘schn’) обезображиваютъ легкій и красивый складъ этой псенки.
Въ особенности чувствуются недочеты искусства идеализаціи въ тхъ стихотвореніяхъ г. Бюргера, гд онъ изображаетъ чувствованія, въ особенности касается этотъ упрекъ боле новыхъ стихотвореній, обращенныхъ большею частью къ Молли, которыми г. Бюргеръ обогатилъ это изданіе. Насколько, по большей части, они неподражаемо красивы со стороны дикціи и стихосложенія, насколько поэтично они пропты — настолько не — поэтично они прочувствованы, на нашъ, по крайней мр, вкусъ. Лессингъ гд-то создаетъ для трагическаго поэта правило — не изображать слишкомъ изысканныхъ типовъ и ситуацій, это замчаніе съ еще большимъ правомъ можетъ быть примнено къ поэзіи лирической. Лирикъ долженъ придерживаться извстной всеобщности въ душевныхъ движеніяхъ съ тмъ большимъ постоянствомъ, чмъ мене мста предоставлено ему для того, чтобы распространяться о своеобразіи обстоятельствъ, вызвавшихъ т или иныя настроенія. Новыя Бюргеровскія стихотворенія суть, по большей части, продукты нкотораго своеобразнаго жизненнаго положенія, положеніе это не настолько строго-индивидуально и исключительно, какъ въ ‘Неau tontimorumenos’ Теренція, но изысканно, во всякомъ случа, настолько, что оно остается непонятымъ читателями и только портитъ имъ наслажденіе, благодаря противоидеальному элементу, присущему подобной лирик.
Уже это одно, указанное нами, обстоятельство могло бы вредить законченности многихъ стихотвореній г. Бюргера, къ нему присоединяется еще другое обстоятельство, которое уже положительно портитъ стихотворенія г. Бюргера. А именно, эти стихотворенія суть не только изображенія какого-то своеобразнаго (и совсмъ не поэтическаго) душевнаго склада: они суть продукты этого склада. Обидчивость, недовольство, меланхолія суть не только чувства, воспваемыя поэтомъ, къ несчастію, они играютъ роль Аполлона — вдохновителя поэта. Между тмъ, богини прелести и красоты — очень капризныя божества, он не терпятъ на своемъ алтар никакого другого огня, кром пламени чистаго, безкорыстнаго вдохновенія. Разгнванный актеръ едва ли изобразитъ съ успхомъ благородное негодованіе, поэтъ не долженъ воспвать страданій въ минуту собственныхъ жизненныхъ неудачъ. Когда поэтъ не въ дух — онъ не боле, какъ заурядный страдалецъ, и, сочиняя въ эту минуту, онъ неминуемо роняетъ свое ощущеніе съ высоты идеалистической всеобщности въ низину несовершенной индивидуализаціи. Поэтъ долженъ сочинять на основаніи боле или мене мягкихъ и отдаленныхъ воспоминаній. Тмъ лучше для него, если онъ по опыту ознакомленъ съ возможно большею частью всего того, что онъ воспваетъ, но онъ никогда не долженъ творить подъ непосредственнымъ господствомъ того аффекта, который онъ задумалъ воплотить въ прекрасныхъ образахъ. Даже при созданіи стихотвореній, по поводу которыхъ обыкновенно говорятъ, что перомъ поэта руководятъ любовь, дружба и т. п., поэтъ прежде всего долженъ отршиться отъ любви, дружбы и т. п., долженъ высвободить свою индивидуальность отъ предмета своего вдохновенія, стараться взглянуть на свою страсть изъ умиротворяющаго отдаленія. Идеально-прекрасное, по существу, требуетъ свободы духа, достигаемой путемъ самодятельности, а цль послдней — ослабленіе обаянія страстей.
Новйшія стихотворенія г. Бюргера отличаются извстною горечью, почти болзненною меланхоліею. Лучшее произведеніе сборника ‘Пснь псней объ единственной’ сильно теряетъ, благодаря именно указанному свойству, въ своемъ почти недосягаемомъ достоинств. Другіе критики высказались подробне объ этомъ прекрасномъ произведеніи бюргеровской музы, и мы съ удовольствіемъ присоединяемся къ большей части похвалъ, выпавшихъ на долю этого стихотворенія. Насъ только удивляетъ, какъ могъ поэтъ столь много погршить противъ хорошаго вкуса при своемъ размах, пламенности чувства, богатств картинъ, сил языка, гармоніи стиха, какъ могъ онъ допустить, чтобы вдохновеніе терялось въ границахъ безумія, чтобы Аполлонъ обращался въ фурію, какъ могъ онъ не замтить, что эмоція, въ которой читатель остается посл чтенія этого стихотворенія, отнюдь не есть то благодтельное, гармоническое настроеніе, въ которое желалъ бы перенести насъ поэтъ. Мы понимаемъ, какимъ образомъ г. Бюргеръ, увлеченный аффектомъ, продиктовавшимъ ему эту псню, подкупленный близкимъ отношеніемъ этой псни къ обстоятельствамъ собственной жизни, которую онъ какъ бы заключилъ въ священный ковчегъ своихъ стиховъ, могъ воскликнуть, въ конц своего стихотворенія, что онъ носитъ на себ печать совершенства, но, не взирая на блестящія преимущества поэта, мы должны, въ виду именно этого конца, назвать все это произведеніе прекраснымъ стихотвореніемъ ‘на случай’, подразумвая подъ этимъ терминомъ такое стихотвореніе, возникновеніе и назначеніе котораго достаточно оправдывается опредленнымъ моментомъ, хотя бы въ стихахъ не было той идеальной чистоты и законченности, которыя только и могутъ удовлетворить требованіямъ хорошаго вкуса.
Именно это слишкомъ сильное и близкое участіе личности поэта въ названномъ и другихъ стихотвореніяхъ сборника достаточно объясняетъ манеру автора — столь часто и преувеличенно напоминать читателямъ о своей особ въ своихъ псняхъ. Пишущій эти строки не знаетъ никого изъ новыхъ поэтовъ, который былъ бы готовъ такъ злоупотреблять правиломъ Горація: ‘Sublimi feriam sidera vertice’, какъ г. Бюргеръ. Мы не станемъ по этому случаю обвинять г. Бюргера въ томъ, что онъ, въ подобныхъ случаяхъ, роняетъ со своей груди чудесный цвтокъ’, очевидно, все это самохвальство расточается лишь въ шутку. Но если признать, что лишь десятая часть подобныхъ шутливыхъ изліяній все таки серьезна, то эта десятая часть, посл десятаго ея повторенія, все таки должна быть принята въ серьезъ и оставить впечатлніе горечи. Самопрославленіе можетъ быть прощено Горацію, но даже симпатизирующій г. Бюргеру читатель съ трудомъ проститъ эту крайность поэту, которому онъ, въ лучшемъ случа… лишь изумляется!
Эти общія соображенія относительно духа поэзіи г. Бюргера кажутся намъ достаточными для отзыва въ газет о сборник, состоящемъ изъ сотни слишкомъ стихотвореній, между которыми попадаются многія, достойныя боле детальнаго анализа. Уже давно произнесенный, безапелляціонный приговоръ публики избавляетъ насъ отъ необходимости говорить о балладахъ г. Бюргера, въ этомъ именно род поэзіи нмецкимъ поэтамъ нелегко превзойти г. Бюргера! Что касается сонетовъ, въ своемъ род образцовыхъ, обращающихся въ устахъ декламатора въ пніе, то, вмст съ г. Бюргеромъ, мы высказываемъ желаніе, чтобы они могли найти только такого подражателя, который могъ бы владть лирою ливійскаго бога съ искусствомъ, равнымъ искусству г. Бюргера или его превосходнаго друга, г. Шлегеля… Но мы съ охотою согласились бы на исключеніе изъ сборника всхъ чисто-юмористическихъ произведеній, въ особенности эпиграммъ, такъ какъ г. Бюргеру слдовало бы вовсе оставить легкій, шутливый родъ поэзіи, несоотвтствующій его сильной, сосредоточенной манер. Для того, чтобы согласиться съ этимъ, стоитъ сравнить, напримръ, ‘Застольную псню’ (г. I, стр. 142) съ подобными же пснями Горація или Анакреона.
Если бы насъ, въ заключеніе, спросили, какимъ стихотвореніямъ г. Бюргера, серьезнымъ или сатирическимъ, чисто-лирическимъ или лирическо-повствовательнымъ, мы по совсти отдаемъ преимущество, то мы высказались бы въ пользу серьезныхъ и повствовательныхъ и вообще въ пользу стихотвореній боле ранняго періода. Не подлежитъ сомннію, что г. Бюргеръ съ тхъ поръ сдлалъ успхи въ отношеніи поэтической силы и полноты, выразительности и красоты стиха, но ни манера его не облагородилась, ни вкусъ его не очистился.
Если мы коснулись стихотвореній, о которыхъ можно было бы сказать безконечно много хорошаго, лишь со стороны ихъ недостатковъ, то мы рискуемъ подвергнуться нареканію въ несправедливости, допущенной нами относительно поэта общепризнанно-талантливаго и знаменитаго.
Однако, предъявлять особенно-строгія художественныя требованія слдуетъ именно къ поэту, къ которому чутко прислушиваются многіе подражатели, и только великій поэтическій геній въ состояніи напомнить любителю прекраснаго о высшихъ требованіяхъ искусства, критикъ или добровольно понижаетъ эти требованія, или совершенно забываетъ о нихъ, имя дло лишь съ посредственнымъ талантомъ. Мы съ охотою признаемъ, что вся толпа нын живущихъ поэтовъ, борющихся съ г. Бюргеромъ за лирическій лавровый внокъ, отстоитъ настолько же далеко отъ него, насколько самъ онъ, по нашему мннію, отстоитъ отъ идеала высшей красоты. Къ тому же, мы прекрасно чувствуемъ, что многое изъ порицаемаго нами въ сборник г. Бюргера должно быть отнесено къ вншнимъ обстоятельствамъ жизни, которыя ограничили геніальную силу поэта въ его прекраснйшемъ дйствіи, мы встрчаемъ на это трогательныя указанія въ самыхъ стихотвореніяхъ г. Бюргера. Лишь веселая, спокойная душа творитъ совершенное. Борьба за существованіе и ипохондрія, ослабляющія всякую духовную силу, мене всего должны бы отягощать духъ поэта, который долженъ, освободившись отъ настоящаго, свободно и смло воспарять въ міръ идеаловъ. Какая бы буря ни бушевала въ его груди, чело его должна облекать солнечная ясность.
Если какой-либо изъ нашихъ поэтовъ достоинъ труда самоусовершенствованія, въ видахъ совершеннаго творчества — то это именно г. Бюргеръ. Это богатство поэтическихъ красокъ, этотъ пылкій, энергичный языкъ сердца, этотъ то роскошно бушующій, то мило журчащій потокъ поэзіи, вс эти достоинства, столь выгодно выдляющія произведенія г. Бюргера въ современной литератур, наконецъ, это честное сердце, которое, можно сказать, слышится въ каждой строк,— все это достойно сліянія съ неизмнно-ровной эстетическою и этическою граціею, съ мужественнымъ достоинствомъ, съ идейною содержательностью, съ тихою и серьезною величавостью и вообще со всми качествами, которыми можно достигнуть высшаго внца: классичности.
Публик представляется прекрасный случай оказать въ этомъ направленіи услугу всему отечественному искусству. Какъ мы слышали, г.. Бюргеръ готовитъ новое, исправленное изданіе своихъ стихотвореній, отъ поддержки, которую окажутъ ему друзья его музы, будетъ зависть, чтобы изданіе это стало не только исправленнымъ, но и законченнымъ.
*) Это заключеніе статьи появилось въ 1802 г., при перепечатк ея Шиллеромъ въ собраніи небольшихъ прозаическихъ статей.
Такъ судилъ авторъ одиннадцать лтъ тому назадъ о поэтическихъ заслугахъ Бюргера. Онъ и въ настоящее время не можетъ измнить своего мннія, онъ разв могъ бы подкрпить это мнніе боле вскими доводами, такъ какъ его чувство было правильне его логики. Къ этой полемической стать примшалась партійная страсть, однако, когда статья теряетъ злободневный интересъ, намренія рецензента должны будутъ найти справедливую оцнку.
Рецензія появилась въ ‘Allgemeine Litteratur-Zeitung’ 15 января 1794 года. Бюргеръ отвчалъ на нее обширной ‘Антикритикой’, за которой послдовала ‘Защита’ Шиллера.
Стр. 453. ‘Heautoutimorumenos’ Теренція ‘Самобичующійся’, комедія римскаго поэта Terentius Marro’ (200—149 г. до Р. Хр.).
Стр. 454. Sublimi feriam sidra vertice.‘Вознесенной головою коснусь звздъ’ заключительный стихъ первой оды Горація, это не ‘правило’, какъ передано въ перевод, а самовосхваленіе.
1. Анонимъ, въ изд. Гербеля.
2. Всеволодъ Чешихинъ. Переведено для настоящаго изданія.