Н. Страховъ
ФИЛОСОФСКІЕ ОЧЕРКИ
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
1893
О ЧИСТО-ЭМПИРИЧЕСКОМЪ МЕТОД
1872.
О ЧИСТО-ЭМПИРИЧЕСКОМЪ МЕТОД
1872.
О чисто-эмпирическом методе, Страхов Николай Николаевич, Год: 1872
Время на прочтение: 17 минут(ы)
(Изъ предисловія къ книг Тэна. ‘Объ ум и познаніи’. Переводъ подъ редакціей Н. Страхова. Спб. 1872).
Книга, предлагаемая нами читателямъ въ русскомъ перевод, представляетъ большія достоинства. Это не компиляція, не учебникъ, излагающій съ большею или меньшею точностію результаты, добытые наукою, настоящее сочиненіе Тэна иметъ вс права на названіе оригинальнаго произведенія, авторъ распоряжается своимъ предметомъ, какъ полный хозяинъ, и изложилъ его въ строго-обдуманной и отличной обработк. Читатели, знакомые съ другими сочиненіями нашего автора, знаютъ, въ какую тсную связь онъ всегда приводитъ вс части своего предмета, какъ любитъ подводить вс подробности подъ одну общую точку зрнія. Такъ точно онъ поступилъ и здсь. При такомъ способ работы, не только давно извстные факты и теоріи могутъ являться въ новомъ свт, получить, такъ сказать, свжую постановку, но является желаніе перестройки и самостоятельнаго согласованія частей науки. Въ настоящемъ сочиненіи Тэнъ пытался быть оригинальнымъ и въ этомъ высшемъ смысл слова, и изложилъ нкоторыя новыя теоріи.
Оцнку этой самобытной работы мы оставимъ до другаго времени, теперь же считаемъ полезнымъ объяснить читателямъ общее содержаніе этой книги, философскую школу, къ которой она принадлежитъ, словомъ не то, что въ книг есть оригинальнаго, а то, чмъ она примыкаетъ къ давно утвердившейся и разработываеной наук. Сочиненіе Тэна намъ кажется особенно важнымъ и полезнымъ потому, что принадлежитъ къ философскому направленію, которому нельзя не желать всяческаго успха, и которое еще мало у насъ извстно и оцнено, несмотря на существованіе у насъ нкоторыхъ переводовъ и даже самостоятельныхъ попытокъ въ дух этой школы.
Школа эта есть англійская психологическая школа, чистый эмпиризмъ въ приложеніи въ изслдованію души.
‘Опытъ’ противополагается ‘умозрнію’, эмпиризмъ — раціонализму. Обыкновенно дло понимаютъ такъ, что это — два пріема познанія, два метода, которые взаимно исключаютъ другъ друга. Такъ оно и есть въ разныхъ философскихъ умозрніяхъ, но едва-ли такъ на самомъ дл. При общихъ разсужденіяхъ о научныхъ пріемахъ и методахъ, когда мыслители желаютъ построить теорію способовъ познанія, у нихъ является то разногласіе, о которомъ мы говоримъ. Одни утверждаютъ, что познаніе дается намъ только опытомъ, другіе, что настоящее познаніе достигается только умозрніемъ. Является такимъ образомъ абсолютное ршеніе вопроса, которое, конечно, совершенно прилично раціонализму, но ни мало не согласно съ эмпиризмомъ.
Ибо опытъ не можетъ дать намъ ничего абсолютнаго, и эмпиризмъ, если хочетъ быть послдовательнымъ, не долженъ возводить себя въ теорію. Опытъ, который ничего не знаетъ о сущности вещей, не можетъ ничего знать и о сущности нашего познанія,— слдовательно, не можетъ ршать и вопросовъ о томъ, что возможно для познанія и что невозможно. Предписаніе, что должно держаться одною опыта можетъ быть выведено лишь изъ нкоторой теоріи, изслдующей природу познанія и показывающей, что вс другіе пути ложны, кром этого. И такъ, эмпиризмъ, чуждающійся всякой теоріи, противорчилъ бы самъ себ, если бы давалъ такое предписаніе, если бы длалъ точкою своей опоры и отправленія нкоторую теорію.
Отсюда намъ открывается идея чистаго эмпиризма, который не впадаетъ въ такія противорчія съ своимъ принципомъ. Желая быть вполн эмпирикомъ, я долженъ сказать себ: я не знаю, какіе вообще есть возможные способы познанія, какіе изъ нихъ выше, какіе ниже и т. д., но есть способъ познанія, который я хорошо знаю и котораго намренъ держаться, именно опытъ. Я не намренъ ничего отрицать, ничему противорчить, ни хочу ни въ какой области ршать, что возможно и что невозможно, я хочу только добыть вс т результаты, которые можетъ дать мн мое орудіе — опытъ.
То, что въ философскихъ наукахъ называется гносеологіею, не составляетъ для эмпирика никакого предмета изслдованія. Онъ не задаетъ себ вопросовъ: что такое истина? возможно-ли ее достигнуть? заключается-ли источникъ познанія въ нашемъ ум, или во вншнихъ вещахъ? возможны-ли познанія а priori? и т. д. Вс эти вопросы не имютъ интереса для того, кто ршился искать одного опытнаго познанія. Какъ бы они ни были ршены,— дло эмпирика оттого нисколько не измнится, а потому онъ никакъ ихъ не ршаетъ. Вс т познанія, которыхъ онъ ищетъ, имютъ одинаковую достоврность, одинаковое достоинство, одинаковый источникъ, ему не съ чмъ ихъ сравнивать и нечему ихъ противополагать.
Но если чистый эмпирикъ не задается общими вопросами о познаніи, то ему, однако-же, предстоитъ не малый трудъ — развить и уяснить себ свой методъ. Мало сказать себ: буду держаться одного опыта, нужно еще умть везд отличать опытъ отъ того, что не есть опытъ. Съ перваго раза кажется очень легко устранить изъ своего познанія всякое умозрніе, всякую примсь раціональнаго пониманія вещей. Но потомъ оказывается, что для этого нуженъ глубокій критическій трудъ, такъ какъ умъ человческій неудержимо вноситъ во всякое познаніе свои раціональныя положенія и формы. Разв не опытъ показываетъ, что земля стоитъ, а солнце движется—? Точный анализъ однако же даетъ другой результатъ, оказывается, что ни о чемъ неподвижномъ опытъ не можетъ дать намъ познанія, что неподвижное начало координатъ опредляется и длается неподвижнымъ нами самими, и тогда впечатлнія нашихъ чувствъ располагаются такъ, что солнце кажется движущимся, а земля неподвижною.
Понятно, что, вообще, развитіе эмпирическаго метода должно было состоять въ постепенномъ ограниченіи познаній, доставляемыхъ намъ опытомъ. Сперва казалось, что опытъ можетъ дать весьма полныя познанія, но, когда анализъ открывалъ въ этихъ познаніяхъ субъективную примсь, они получали меньшій размръ и другой смыслъ.
Когда Беконъ провозгласилъ опытъ и наведеніе единственнымъ плодотворнымъ путемъ изслдованія, то онъ принималъ за дйствительныя, объективныя свойства вещей все то, что дается намъ простымъ наблюденіемъ. Какъ онъ, вопреки Копернику, думалъ, что земля стоитъ, а солнце движется, такъ-же точно онъ воображалъ, что, напримръ, желтый цвтъ золота, его блескъ суть дйствительныя свойства этого вещества, и даже не свойства, а составныя части, которыя можно отнять у него и придать ему. При такомъ взгляд, опытъ общалъ намъ, повидимому, полное познаніе природы, проникновеніе въ сущность вещей, въ ихъ причины и связь.
Локкъ сдлалъ первый и потому величайшій шагъ къ критическому анализу опытнаго познанія, Онъ показалъ, что мы самихъ вещей не знаемъ, и что то, что мы называемъ вещами, состоитъ изъ нашихъ ощущеній. Если твердо держаться опыта, то нужно сказать, что онъ не даетъ намъ ни познаній о вншнемъ мір, ни познаній о нашей душ. Вншній міръ самъ по себ намъ не доступенъ, но онъ производитъ впечатлнія на наши вншнія чувства, и мы знаемъ т ощущенія, которыя происходятъ отъ этихъ впечатлній. Точно также, внутренній міръ, наша душа не доступна намъ въ своей сущности, но, посредствомъ нкотораго внутренняго чувства, которое Локкъ называетъ вниканіемъ или рефлексіею, мы получаемъ ощущеніе процессовъ и явленій, совершающихся въ нашей дум. Желтый цвтъ золота или его блескъ не суть свойства самаго золота, а только ощущеніе, возбуждаемое имъ въ нашихъ глазахъ. Точно такъ мы не знаемъ души, но знаемъ ея состоянія и перемны въ томъ вид, какъ они уловляюся рефлексіею. Такимъ образомъ, изученіе сущностей прекратилось, опыту подлежатъ только субъективныя явленія, не знаніе вещей, а знаніе нашихъ внутреннихъ состояній.
Совершенно неправильно Локка называютъ иногда сенсуалистомъ, Сенсуализмъ есть ученіе, утверждающее, что вс наши познанія происходятъ изъ ощущеній вншнихъ чувствъ, что эти ощущенія въ различныхъ сочетаніяхъ образуютъ весь міръ нашей души. Такое утвержденіе длается ради простоты, ради подведенія всхъ разсматриваемыхъ предметовъ подъ одно общее начало. Ясно, слдовательно, что сенсуализмъ есть теорія построенія предметовъ на основаніи отвлеченныхъ апріорическихъ требованій. Такъ натурфилософы доказывали, напримръ, что вс различныя химическія вещества происходятъ отъ превращенія одной основной матеріи, суть ея различные виды. Такая теорія вовсе не обязательна для химика, изслдующаго вещи эмпирически, строго слдуя опыту, онъ, напротивъ, обязанъ признавать, что тла состоятъ изъ многихъ и различныхъ веществъ. Какъ настоящій эмпирикъ, Локкъ вовсе не думалъ выводить вс душевныя явленія изъ одного начала, а призналъ ихъ существованіе во всемъ томъ разнообразіи, въ какомъ намъ представляетъ ихъ опытъ.
Такимъ образомъ, ученіе Локка, перваго философа, строго понявшаго начало опыта, представляетъ прямую противоположность и сенсуализму, и матеріализму, этимъ двумъ теоріямъ, съ которыми обыкновенно его сближаютъ. Обыкновенно говорятъ, что Локкъ представляетъ себ душу въ вид tabula rasa, которая потомъ исписывается различными фигурами и письменами. Но Локкъ выражался подобнымъ образомъ только для того, чтобы показать, что человкъ не обладаетъ запасомъ готовыхъ идей, что нужно отвергнуть это метафизическое объясненіе и просто признать фактъ, что на доск постепенно возникаютъ и образуются извстныя фигуры и письмена. Эмпирикъ не иметъ права ничего предршать. Требуется отыскать способъ происхожденія этихъ явленій. Можетъ быть, одни изъ нихъ и окажутся сводящимися на другія, но, во всякомъ случа, Локкъ отличалъ на своей tabvla rasa два рода фигуръ — одн, происходящія отъ впечатлній вншнихъ чувствъ, другія, не происходящія изъ нихъ и обнаруживаемыя намъ рефлексіею. Теорія побуждаетъ иногда смшивать явленія, но опытъ требуетъ строго различать то, что различается. Уклоняясь отъ всякой теоріи, Локкъ призналъ въ психическихъ состояніяхъ рядъ совершенію особыхъ, самостоятельныхъ явленій, и тмъ положилъ начало ихъ правильному изслдованію. Такая постановка дла прямо противоположна сенсуализму, вся сущность котораго заключается въ стремленіи вывести весь міръ души изъ ощущеній. Можно сказать, что Кондильякъ, выдававшій себя за ученика Локка, былъ въ сущности его антагонистомъ, ибо шелъ прямо противъ основнаго и наиболе плодотворнаго пункта учителя.
Но еще въ большей мр Локкъ далекъ отъ матеріализма, хотя Вольтеръ, какъ извстно, готовъ былъ выдать его почти за тайнаго матеріалиста. Матеріализмъ есть нкоторое представленіе о сущности вещей, представленіе очень отчетливое и грубо-ясное. Между тмъ, Локкъ училъ, что сущность вещей недоступна опыту, онъ превратилъ вс наши познанія въ субъективныя, въ нкоторые процессы, только возбуждаемые вещами, но для самихъ вещей посторонніе. Идя по этому пути дале, не только нельзя было прійти къ признанію вещества за корень и источникъ всхъ вещей, но можно было, прямо наоборотъ, дойти до совершеннаго отрицанія возможности знать матеріальныя вещи. Знать вншній міръ невозможно,— говорилъ Беркли,— мы знаемъ только одно — наши идеи. Таковъ, дйствительно, выводъ чистою опыта.
Дальнйшая исторія опытнаго метода еще боле уяснитъ намъ его сущность. Локкъ очень хорошо видлъ, что ощущенія не заключаютъ въ себ всего, что содержится въ нашей душ, но наше познаніе вншняго міра онъ всецло приписывалъ ощущеніямъ. Такъ это и обыкновенно понимается людьми, незнакомыми съ точнымъ анализомъ этого предмета. Всякій думаетъ, что зрительныя ощущенія уже содержатъ въ себ все, что даетъ намъ зрніе, то есть цвтъ, фигуру, величину, разстояніе предметовъ и пр. Точно такъ мы думаемъ, что слышимъ не только высоту или низость звуковъ, но ихъ продолжительность, большую или меньшую близость, гармонію и диссонансъ и т. д. Вншній міръ какъ будто отпечатлвается въ нашихъ чувствахъ со всми своими размрами и отношеніями. Словомъ, наши чувства, повидимому, даютъ намъ совершенно готовыя познанія, готовые образы вещей.
Когда физики нашли, что на задней стнк главнаго яблока является уменьшенное изображеніе видимыхъ предметовъ, они думали, что это и есть т образы, которые воспринимаются душою.
Между тмъ, точно такъ, какъ нтъ въ душ готовыхъ идей, которыя ей прирождены иди въ нее вложены, такъ не получаетъ она ни откуда и готовыхъ образовъ, вс образы происходятъ въ ней самой, создаются ею самою, а впечатлнія вншнихъ чувствъ составляютъ только поводъ къ этому созиданію.
Впечатлнія зрнія сами по себ не содержатъ никакихъ образовъ, не опредляютъ ни формы, ни величины, ни разстоянія и расположенія предметовъ. Глазъ даетъ намъ только ощущеніе цвтовъ и тней. Когда слпорожденному уже въ зрломъ возраст возвращаемо было зрніе, онъ не видлъ никакихъ предметовъ, ему казалось, что передъ его глазами въ одинаковомъ и близкомъ разстояніи находятся какія-то пятна, одни темныя, другія свтлыя, различныхъ цвтовъ и оттнковъ. Изъ этихъ указаній прозрвшій только постепенно научался строить формы и разстоянія предметовъ. Построеніе совершалось, слдовательно, не зрніемъ, а дятельностію души, которая вносила свой порядокъ и смыслъ въ однообразную и смшанную массу впечатлній.
Въ настоящее время это ученіе о зрніи излагается въ каждомъ учебник физики, именно доказывается, что психическая дятельность есть необходимое условіе для того, чтобы совершалось зрніе. Такъ, въ учебникахъ доказываются слдующія положенія:
Мы не видимъ (т. е. не получаемъ прямо изъ ощущеній глаза) разстоянія предметовъ. О разстояніи мы догадываемся или умозаключаемъ но большей или меньшей яркости освщенія и по измненію въ размрахъ предмета. Ярко освщенный предметъ мы помщаемъ ближе къ намъ, тускло освщенный дальше. Большой предметъ мы считаемъ близкимъ, малый — далекимъ: такъ, мушку, летающую передъ глазами, мы иногда принимаемъ за большую птицу, летящую на огромной высот.
Мы не видимъ величины предметовъ. Солнце и луна кажутся намъ одинаковой величины, хотя они безмрно различны въ этомъ отношеніи. Величину мы можемъ ясно видть только тогда, когда ясно видимъ разстояніе, а такъ какъ разстояніе ни въ какомъ случа не дается прямо ощущеніями, то не дается ими и величина.
Мы не видимъ формы предметовъ. Плоское мы иногда принимаетъ за выпуклое, или вообще за неровное (напримръ, въ перламутровыхъ вещахъ), всякій скатъ, всякая гора, если мы стоимъ прямо передъ ними, кажутся намъ несравненно круче, чмъ они на самомъ дл. Вообще, о форм предметовъ мы лишь догадываемся, или умозаключаемъ по ихъ освщенію, по измненію оттнковъ.
И такъ, мы не видимъ вншняго міра, а мы его построеваемъ на основаніи тхъ указаній, которыя доставляетъ намъ зрніе. Между тмъ какъ на стчатой оболочк глаза съ неизмнною правильностію и точностію изображается все, что должно изобразиться въ силу законовъ, управляющихъ свтовыми лучами, образъ міра, создаваемый нами, создается не одинаково, съ различною степенью успха, и вотъ причина всхъ ошибокъ или такъ-называемыхъ обмановъ чувствъ. Въ психической дятельности колебанія и ошибки возможны, тогда какъ въ физическихъ процессахъ они немыслимы.
Тоже самое, что о зрніи, нужно сказать и о другихъ чувствахъ. И въ нихъ ощущенія даютъ намъ грубый и смутный матеріалъ, и только психическая дятельность, которая возбуждается этими толчками вншняго міра, строитъ изъ этого матеріала образы, составляющіе наше познаніе.
Обыкновенно дло это понимается такъ: вс чувства дурно дйствуютъ, не даютъ намъ точныхъ указаній о вншнемъ мір, но есть чувство, никогда не вводящее насъ въ обманъ, безошибочное, не требующее никакихъ поправокъ, а напротивъ, служащее основаніемъ всякимъ поправкамъ: это есть чувство осязанія. Хотя предыдущія разсужденія ясно показываютъ, что ощущенія зрнія сами по себ ничего намъ не даютъ, что, слдовательно, совершенно не правы сенсуалисты, думающіе, что наши познанія слагаются изъ ощущеній, однако же, сенсуалисты полагали, что могутъ избжать этой трудности, что существуетъ обходъ, который приведетъ ихъ къ желанной дли, и этотъ обходъ видли въ осязаніи. Они, напримръ — извстнйшій изъ нихъ Кондильякъ, разсуждали слдующимъ образомъ: вс другія чувства несовершенны, недостаточны по самой своей природ: они не даютъ намъ никакого познанія пространственныхъ отношеній, формы, разстоянія, величины предметовъ. Но есть чувство, осязаніе, которое именно эти отношенія и даетъ. Ощущенія этого чувства соединяются, сливаются съ ощущеніями другихъ чувствъ и изъ этого соединенія получается, наконецъ, полное вншнее познаніе.
Легко видть напередъ, что этотъ выводъ всхъ вншнихъ воспріятій изъ однихъ ощущеній лишенъ строгости. Если бы даже осязаніе давало намъ прямо пространственныя отношенія, то и тогда все таки требовалась бы особая психическая дятельность для того, чтобы внести эти ощущенія въ ощущенія зрнія и соединить съ ними. Если мы совершаемъ въ мысли, въ памяти, въ воображеніи нчто такое, что прежде совершалось въ ощущеніи, то въ насъ уже происходитъ психическій- процессъ, вовсе непохожій на это ощущеніе. Когда передъ нами обширный ландшафтъ, усянный множествомъ предметовъ, то дятельность души заключается въ томъ, что она даетъ форму каждому предмету, опредляетъ ихъ разстоянія, ставитъ каждый на его настоящее мсто, и все это длаетъ относительно предметовъ, которыхъ мы никогда не осязали, не будемъ и не можемъ осязать. Если предположимъ, что въ основаніи этого построенія лежатъ осязательныя ощущенія, то самое построеніе все таки совершается по нимъ, какъ по нкоторымъ указаніямъ, а не составляется изъ нихъ, не производится ими.
Но, сверхъ того, анализъ показалъ, что осязательными ощущеніями столь же мало даются намъ пространственныя отношенія, какъ и ощущеніями зрнія. Ощущенія осязанія, взятыя сами по себ, не содержатъ никакого отпечатка предметовъ, а суть особаго качества пріятныя или непріятныя чувства, подобныя, напримръ, чувству холода и тепла. Сколько бы мы ни испытывали подобныхъ чувствъ, мы не получили бы не только никакого понятія о вншнихъ предметахъ, но и никакого понятія о положеніи и форм частей нашего собственнаго тла. Чтобы получить такія понятія, нужно имть нкоторое основаніе для идей протяженія и сопротивленія, идей, которыя не заключаются въ чисто осязательныхъ ощущеніяхъ, подобно тому, какъ ихъ нтъ въ насъ тогда, когда мы чувствуемъ, что намъ холодно или тепло. Идеи эти являются лишь вслдствіе боле внутреннихъ ощущеній, именно вслдствіе того, что мы чувствуемъ движенія, которыя сами производимъ, Тутъ дйствуетъ такъ называемое мускульное чувство, ощущеніе внутреннихъ перемнъ, которыя, какъ мы знаемъ теперь, совершаются въ мускулахъ. Вотъ тотъ основной, первоначальный элементъ, который служитъ для построенія пространственныхъ отношеній. Если бы мы не могли произвольно искать осязательныхъ ощущеній и не находили бы ихъ въ извстномъ порядк и расположеніи, независящемъ отъ нашего произвола, то мы не могли бы получить никакого понятія о протяженіи. Если бы наши движенія были совершенно свободны и не были бы безпрестанно останавливаемы независимо отъ нашей воли, то мы не имли бы никакого понятія о сопротивленіи. И такъ, безъ помощи сознанія нашихъ движеній мы изъ однихъ ощущеній не могли бы вывести ни понятія о какихъ-нибудь пространственныхъ отношеніяхъ, ни понятія о полномъ пространств, т. е. о веществ. Какъ ощущенія зрнія, т. е. боле или мене яркія и разноцвтныя пятна, суть только указанія, изъ которыхъ мы строимъ разстоянія, форму и расположеніе предметовъ, такъ и осязательныя ощущенія суть только знаки, внушающіе намъ идею объ извстной совокупности нашихъ движеній, изъ которыхъ и составляется пространственный образъ.
И такъ, вотъ какіе результаты даетъ анализъ познаній, доставляемыхъ намъ вншними чувствами. Самое главное въ этихъ познаніяхъ есть дятельность нашей души, мы не столько видимъ и осязаемъ предметы, сколько ихъ воображаемъ по тмъ грубымъ и неполнымъ знакамъ, которые даются намъ чувствами. Чудесная отчетливость и ясность, которая особенно поразительна въ зрніи, есть дйствіе нашей души, безпрестанно дорисовывающей т отрывочныя и смутныя черты, которыя сообщаются ей глазами. Вотъ отчего, когда предметъ знакомъ намъ, мы хорошо видимъ его даже на далекомъ разстояніи, если же не знаемъ предмета, то иногда не можемъ его разсмотрть даже въ небольшомъ разстояніи и при значительномъ освщеніи.
Цвта и звуки, формы и размры, пространство и время суть созданія нашей души, а не что-либо объективное, не такія дйствительныя качества и сущности, которыя воспринимались бы нашею душою, какъ пустымъ вмстилищемъ. Вотъ выводъ чистаго опыта. Такъ какъ опытъ не иметъ права выходить за свои предлы, такъ какъ онъ не ршаетъ вопроса о сущности истины и дйствительности познанія, то онъ на всякое познаніе смотритъ только какъ на извстное состояніе нашей души, приписываетъ ему реальность только въ этомъ субъективномъ смысл и не считаетъ себя въ прав разсуждать о томъ иномъ значеніи, на которое познаніе заявляетъ притязанія. Для истиннаго эмпирика, въ противность обыкновенному понятію объ эмпиризм, полную достоврность иметъ только одинъ внутренній опытъ. Когда человкъ говоритъ: я вижу, я дйствую, причемъ зрніе принимаетъ за настоящее познаніе, и дйствіе за реальное, на самомъ дл совершающееся дйствіе, эмпирикъ долженъ поправить эти выраженія, какъ не точно выражающія то, что даетъ опытъ. Чистое выраженіе опыта будетъ такое: я чувствую себя видящимъ, чувствую себя дйствующимъ. Вотъ настоящій голый фактъ, въ которомъ невозможно сомнваться.
Мы видли, къ чему приводитъ насъ такая точка зрнія: она раскрываетъ намъ тотъ душевный механизмъ, т психическіе процессы, о которыхъ мы не имли бы никакого понятія, если бы занимались одними окончательными результатами душевной дятельности. Въ какой мр разрушается объективное познаніе, въ такой мр возрастаетъ познаніе субъективное.
Никакое познаніе не иметъ силы дйствительнаго постиженія вещей, если оно разсматривается только какъ извстное состояніе нашей души, возникающее въ ней по нкоторымъ поводамъ, при извстныхъ условіяхъ. Поэтому, чистый опытъ долженъ былъ повести все къ большему и большему отрицанію способности человка познавать вещи. Главный выводъ такого рода былъ сдланъ уже давно знаменитымъ эмпирикомъ Давидомъ Юмомъ. Этотъ философъ извстенъ тмъ, что отвергъ реальность причинной связи явленій, легко показать, что съ чисто-эмпирической точки зрнія онъ былъ совершенно правъ.
Познаніе всегда состоитъ въ томъ, что мы полагаемъ нкоторую связь между предметами, приписываемъ имъ зависимость другъ отъ друга. Мы никогда не довольствуемся просто тмъ, чтобы найти порядокъ и соотношеніе предметовъ въ пространств и времени, мы всегда стараемся связать ихъ боле тснымъ образомъ. Такъ, одни предметы мы считаемъ главными, центральными, другіе побочными, составляющими принадлежность первыхъ, напримръ, солнце есть центръ солнечной системы, атмосфера и даже луна есть принадлежность земнаго шара. Явленія мы связываемъ между собою такъ, что считаемъ главными или послдующія, или предыдущія. Въ первомъ случа мы разсматриваемъ боле позднія явленія, какъ цли, а боле раннія, какъ средства для достиженія этихъ цлей, во второмъ случа, явленія предшествующія считаются причинами, а послдующія дйствіями этихъ причинъ.
Вс такія и подобныя связи между предметами и явленіями нкогда считались вполн реальными, существующими въ самихъ вещахъ. Но эмпиризмъ мало по малу открылъ ихъ субъективную природу и показалъ, что он суть созданія нашей мысли, которыя налагаются нами на данныя, доставляемыя опытомъ. Для чистаго опыта нтъ ничего главнаго и побочнаго, нигд нтъ ни центра, ни окружности, нтъ никакого преимущества ни въ послдующихъ явленіяхъ передъ предыдущими, ни въ предыдущихъ передъ послдующими. Уже Беконъ возставалъ противъ всякаго объясненія посредствомъ цлей, съ тхъ поръ отрицаніе телеологіи, мало по малу, стало господствующимъ во всхъ естественныхъ наукахъ.
Но, отрицая вс другія связи между вещами, натуралисты и всякаго рода эмпирики обыкновенно не трогаютъ одной,— именно причинной связи. Эта связь кажется столь крпкою, столь реальною, что на нее-то и опираются при отрицаніи другихъ связей, ее признаютъ за единственную и исключительную связь между вещами, считаютъ вполн достаточною для пониманія міра. Сила этого понятія, очевидно, зависитъ отъ того, что въ нашихъ представленіяхъ самую важную роль играетъ время, что мы прошедшему приписываемъ больше реальности, чмъ будущему, и потому скоре видимъ въ первомъ основаніе втораго, чмъ наоборотъ.
Понятно теперь, какой многозначительный и существенный шагъ сдлалъ Юмъ, когда онъ отвергъ существованіе причинной связи, этой послдней нити, связывавшей отдльныя показанія опыта въ идеальное цлое. Юмъ училъ, что, видя, какъ одно явленіе постоянно слдуетъ за другимъ, мы только воображаемъ, что одно изъ нихъ другимъ производится, чистый же опытъ не даетъ намъ никакого права на такое представленіе и содержитъ въ себ только одно,— неизмнный порядокъ явленій, а не связь между ними. Мы сами вкладываемъ эту связь, на которую въ опыт нтъ ни малйшаго указанія. Такимъ образомъ, причинъ явленій мы не знаемъ, ибо знать причины — значило бы знать, какъ изъ сущности одного явленія необходимо вытекаетъ сущность другаго, а подобныхъ познаній опытъ дать не можетъ.
Въ изысканіи причинной связи явленій обыкновенно видятъ нкоторое разъясненіе явленій, приближеніе къ ихъ пониманію. Юмъ показалъ, что это пониманіе есть обманчивая видимость, что, находя между двумя явленіями неизмнное отношеніе, мы ни мало не подвигаемся въ постиженіи ихъ сущности. Оба явленія остаются столь же непонятными, какъ прежде, и прибавляется еще новая непонятность — неизмнное отношеніе между ними.
Такимъ образомъ, Юмъ изгналъ изъ эмпирическаго метода самое упорное изъ всхъ метафизическихъ понятій, ту мысль, что сущность однихъ явленій заключается въ другихъ, что одни явленія могутъ быть изъ другихъ выводимы. Это отрицаніе причинъ, точно также, по немногу вошло въ естественныя науки, но вошло лишь съ большимъ трудомъ. Натуралисты долго повторяли съ гордостью такія положенія: тяжесть есть причина паденія тлъ, электричество есть причина грозы, пока не догадались, наконецъ, что назвать явленіе — не значитъ объяснить его, что тяжесть, электричество суть только слова, ни мало не уясняющія намъ, отчего тла движутся къ земл и при извстныхъ условіяхъ является электрическое заряженіе. Въ настоящемъ смысл мы не знаемъ причины ни одного, ни самомалйшаго явленія, а знаемъ только, что это явленіе наступаетъ, когда соединятся извстныя условія. Поэтому, новые натуралисты отбросили всякую мысль объ открытіи причинъ, задача ихъ гораздо скромне: они стараются только съ точностію опредлить, при какихъ условіяхъ совершается явленіе, и отказываются проникнуть въ самый процессъ, которымъ явленіе возникаетъ изъ своихъ условій.
‘Причина важне своего дйствія, причина ему предшествуетъ и содержитъ въ себ боле, чмъ сколько заключается въ немъ’. Таковы обыкновенныя понятія, въ силу которыхъ явленія лишаются своей существенности, переносимой мысленно на ихъ причины. Такъ тотъ, кто видитъ причину всхъ явленій въ атомахъ и ихъ силахъ, долженъ все признать за пустую игру, за перестановку и перетасовку того, что одно существенно, т. е. атомовъ и ихъ силъ. При чисто-эмпирическомъ метод подобные взгляды невозможны. Условія ни чуть не перве и не важне того явленія, которое при нихъ возникаетъ. Каждое явленіе, такъ сказать, само коренится въ сущности вещей, и условія суть только обстоятельства, его вызывающія, а не производящія. Положимъ, происходитъ нкоторое ощущеніе. Матеріалистъ чувствуетъ тотчасъ поползновеніе вообразить, что ничего не произошло, что только перемстились и задрожали нкоторые атомы. Но настоящій эмпирикъ видитъ здсь явленіе, не только совершенно отличное отъ всякаго матеріальнаго движенія, но безконечно важнйшее и глубочайшее, чмъ т матеріальныя условія, которыми оно вызвано. Мы можемъ съ точностію опредлить т условія, при которыхъ возникаетъ извстное ощущеніе, но отнюдь не должны думать, что этимъ мы его объяснили, приблизились къ пониманію его сущности, нашли его причину. Сущности явленій опытъ не берется узнать и не спрашиваетъ о ней, поэтому можно сказать, что каждое явленіе для него одинаково существенно, что, не ища сущности нигд, онъ тмъ боле не можетъ видть ея вн того явленія, которое разсматриваетъ, скоре же онъ готовъ искать сущность каждаго явленія въ немъ самомъ.
Вслдствіе такого пониманія дла, у новыхъ натуралистовъ измнился и самый языкъ, явились новые термины для новыхъ понятій. Они не говорятъ о причинахъ явленій, ни о ближайшихъ, ни о первыхъ, а говорятъ объ ихъ условіяхъ. Они не употребляютъ выраженія, что одни явленія порождаются или производятся другими, а говорятъ, что они другъ друга вызываютъ, опредляютъ. Даже вообще, прежній терминъ причинности или причинной связи Клодъ Бернаръ почелъ нужнымъ замнить словомъ детерминизмъ. Старинная аксіома, что всякое явленіе иметъ свою причину, нынче выражается такъ: вс явленія подчинены детерминизму.
Вотъ нкоторыя черты изъ исторіи и правилъ того прекраснаго метода, къ которому примыкаетъ методъ предлагаемой книги Тэна. Несмотря на нкоторыя отступленія, существенное содержаніе его книги и существенный ея методъ принадлежитъ англійскимъ психологамъ, чистымъ эмпирикамъ.
Мы распространились объ этомъ предмет потому, что самъ Тэнъ не обозначаетъ своего метода, не считаетъ нужнымъ показать, какого философскаго направленія онъ держится. Мы старались поэтому помочь читателю отдать себ отчетъ въ этомъ отношеніи, и считали это тмъ боле нужнымъ, что большинство нашихъ читателей знакомо лишь съ методами совершенно инаго рода. Впрочемъ, и во Франціи книга Тэна составляетъ исключительное явленіе, хотя тамъ, конечно, боле извстны ученія англійской психологіи, чмъ у насъ.
Мы, русскіе, начиная отъ Ломоносова и до нашихъ дней, учились и учимся у нмцевъ, и потому привыкли къ ихъ взглядамъ и методамъ. Какъ англичане — по преимуществу эмпирики, такъ нмцы — по преимуществу теоретики. Одни любятъ наблюдать и собирать факты, другіе создавать системы, строить общія понятія и взгляды.
Въ знаменательный періодъ европейской исторіи, отъ 1815 до 1848, нмцы стали на первое мсто въ наукахъ и завладли умственнымъ міромъ всхъ образованныхъ странъ. Ихъ взгляды до сихъ поръ господствуютъ въ общемъ движеніи наукъ и только въ послднее время англійскіе мыслители пріобрли значеніе, въ которомъ нмцы имъ долго и упорно отказывали. Книга Тэна есть одно изъ самыхъ явныхъ свидтельствъ той силы, которую получилъ англійскій эмпиризмъ. У насъ такое свидтельство представляется прекраснымъ сочиненіемъ г. М. Троицкаго: Нмецкая Психологія въ текущемъ столтіи, Москва, 1867. Здсь изложены начала эмпирическаго изслдованія душевныхъ явленій и проведена параллель между психологическою литературою въ Англіи и Германіи.
Изъ изслдованій г. Троицкаго получился, между прочимъ, тотъ любопытный результатъ, что въ прошломъ столтіи англійскій эмпиризмъ обнаружилъ сильное вліяніе не только на французовъ, но и на нмцевъ, и именно на Канта. Но это вліяніе произвело на тхъ и другихъ не одинаковое дйствіе, породило явленія, сообразныя съ умственнымъ складомъ того и другаго народа. У французовъ эмпиризмъ выродился въ сенсуализмъ и матеріализмъ, у нмцевъ изъ него возникли разныя системы идеализма. Исторія, такимъ образомъ, уже доказала великую оплодотворяющую силу, которой обладаетъ англійское философское направленіе. Но, вмст съ тмъ, для насъ, русскихъ, находившихся подъ преобладающимъ вліяніемъ литературъ французской и нмецкой, была совершенно скрыта истинная природа эмпиризма, и ложныя понятія о немъ до сихъ поръ у насъ господствуютъ. Слдуя французамъ, мы привыкли думать, что эмпиризмъ ведетъ къ сенсуализму и матеріализму, слдуя нмцамъ, мы смотрли на всю англійскую философію съ большимъ пренебреженіемъ, какъ на слабую попытку, которую давно поняли и оставили далеко за собою нмецкіе мыслители. Мы твердо врили, что у англичанъ нтъ ничего, заслуживающаго названія философіи. На самомъ же дл, нмцы, столь высокомрно судившіе объ эмпиризм, вовсе не понимали его сущности. Странно сказать, а между тмъ совершенно справедливо, что въ громадной философской литератур нмцевъ, въ которой безпрестанно упоминаются и обсуждаются Локкъ и Юмъ, нтъ ни одного сочиненія, которое бы врно излагало ученія этихъ философовъ. Вотъ почему, мы думаемъ, что г. Троицкій совершилъ важное и трудное открытіе, показавъ намъ дйствительный смыслъ англійской психологіи. Его книга разсяла давнишніе и упорные предразсудки.
Самъ по себ эмпиризмъ иметъ безцнныя качества. Именно — результаты его вполн достоврны, не подвержены никакому колебанію. Какъ бы ни были тсны предлы, внутри которыхъ онъ иметъ силу, для всякаго ищущаго истины пріятно найти въ немъ нкоторую точку опоры, запасъ свдній, совершенно очищенныхъ отъ умозрнія, и слдовательно не подверженныхъ тмъ вопросамъ и сомнніямъ, которыми сопровождается умозрніе. Чисто-эмпирическіе результаты, какъ мы замтили, не противорчатъ и не могутъ противорчить никакому умозрительному изслдованію, если оно ведется съ совершенною строгостію. Но они безпощадно разбиваютъ всякое построеніе, какъ скоро оно основано на произвол и фантазіи.
Само собою разумется, что опытъ даетъ намъ только то, что онъ можетъ дать. Онъ не указываетъ намъ ни сущности вещей, ни ихъ истиннаго смысла, ни относительнаго ихъ достоинства, ни дйствительной связи между ними. Для опыта все существуетъ раздльно, вс явленія имютъ равную дну, равное значеніе простыхъ эмпирическихъ данныхъ, всякое другое значеніе, различная цль и существенность явленій — принадлежитъ къ области, въ которую опытъ не проникаетъ.
Но, если эмпиризмъ, какъ этого и слдовало ожидать, не можетъ вполн удовлетворить нашимъ теоретическимъ потребностямъ, то зато онъ иметъ полную силу для практической жизни, для произвольнаго дйствія на явленія. Мы можемъ не знать, какъ и почему совершается извстное явленіе, какая его цль и сущность, но если мы знаемъ условія, при которыхъ совершается это явленіе, то въ нашей власти будетъ повторить его, когда мы пожелаемъ, для этого нужно только осуществить эти условія.
Вотъ гд эмпиризмъ обладаетъ полною силою. Безчисленныя приложенія физики и химіи, удивительныя приспособленія явленій къ нуждамъ и потребностямъ человка основаны вовсе не на томъ, что физики и химики постигли сущность вещества, природу силъ въ немъ дйствующихъ. Нтъ, они успли только съ точностію опредлить условія, необходимыя для совершенія тхъ или другихъ явленій, и этого достаточно для того, чтобы управлять но произволу вещами х силами, неизвстными въ своей сущности.
Точно такъ и эмпирическая психологія можетъ стать необходимымъ и достаточнымъ орудіемъ для всякаго, кто желаетъ дйствовать на души людей, напримръ — для педагога, для врача душевныхъ болзней, для судьи и т. д. Цли, съ которою нужно дйствовать на людей, эмпиризмъ не опредляетъ, но какъ скоро цль извстна, онъ можетъ дать вс средства для ея достиженія.
20 окт. 1871.