О Богемской эпопее, Кине Эдгар, Год: 1833 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 8 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ В. Г. БЛИНСКАГО.

ВЪ ДВНАДЦАТИ ТОМАХЪ

ПОДЪ РЕДАКЦІЕЮ И СЪ ПРИМЧАНІЯМИ С. А. Венгерова.

ТОМЪ I.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія М. М. Стасюлевича. Bac. Остр., 5 лин., 28
1900.

О Богемской эпопе.
(Эдгара Кине).

‘Телескопъ’ 1833 г. No 7, стр. 273—287. Цензурное разршеніе отъ 26 мая 1833 г.

Кажется, одно изъ непреложныхъ условій исторіи человческой мысли состоитъ въ томъ, что чмъ дале подвигается она впередъ, тмъ боле и боле разоблачается предъ ней ея прошедшее. Повидимому, лта и вка, громоздящіеся за ней, должны бы были совершенно погребсти подъ собою все, что съ давнихъ временъ позабыто ею на пути. И между-тмъ, напротивъ, видимъ, что стованія, воспоминанія, погибшія впечатлнія, кой считались совсмъ изглаженными, время отъ времени снова появляются и какъ будто ропщутъ въ ея ндрахъ. Это не отъ того ли, что душа человческая такъ же широка, какъ безбрежный сводъ небесный? Ибо по мр того, какъ она, печальная и мрачная, приближается къ своему западу, съ другой стороны загорается опять блескъ раннихъ звздъ ея утра. Не только пробуждаются въ ней воспоминанія, но вся громада памятниковъ первыхъ лтъ ея жизни возникаетъ, невдомо какъ, на противоположномъ кра ея существованія. Каждое потрясеніе, испытываемое современною исторіею, ниспровергаетъ одну изъ преградъ исторіи минувшаго. Религіозныя смуты XV вка отхлынули нкоторымъ образомъ до отдаленныхъ глубинъ греческой и римской древности, коихъ изученіе основали и создали. Движеніе настоящей политической эпохи, простирая гораздо дале свой приливъ, въ то же самое время отлилось назадъ гораздо дале и, миновавъ классическую древность, вскрыло великій міръ Азіи. Можно сказать, что при шум нашего вка вс мертвые пробудились. Первобытный Востокъ, остававшійся распростертымъ и погребеннымъ подъ своими песками, началъ помавать таинственною своею главою въ Египт и Индіи и какъ будто, приподнявшись изъ своей могилы, вслушивается въ шумъ и трескъ жизни, исторгшей его изъ тысячелтняго сна. Въ нашихъ глазахъ, тогда какъ европейскіе народы схватывались другъ съ другомъ изъ-за того, что наиболе существенно, наиболе современно, и въ сей схватк отваживали послдніе дни свои, ихъ происхожденіе объяснялось и производилось само собою. То найдены были Оссіановскія и Гаэлическія поэмы, то древняя германская эпопея, которая дотол скрывалась въ окрестностяхъ Сент-Гальскаго монастыря. Вчера Данія и Швеція объяснили языческія псни Эдды, нын славяне открываютъ въ свою очередь памятники тхъ вковъ, когда они скитались еще съ оленями и лебедями по берегамъ Дуная.

Досел мракъ таинственности распростертъ еще надъ сею послднею отраслью рода человческаго. Ея исторія похожа на ея народныя псни: только и видишь сильнаго могучаго витязя на ретивомъ кон, дущаго путемъ невдомымъ, не оставляющаго за собой ни слда, ни тни, исчезающаго немедленно, какъ скоро его завидишь. Посл нашествія германскихъ ордъ, племя сарматовъ и скиовъ съ такой же стремительностію вторгается въ исторію, дабы поспть на великое свиданіе народовъ во времена среднія. Зыбучее, подобно наносной почв земель, гд волнуется, не знаетъ, ни куда идетъ, ни гд его посл отыскивать. Когда германское племя спасло Европу отъ вторженія сарацинъ со стороны Испаніи, славянское племя въ свою очередь при Ольмюц дало отпоръ послднему нападенію Востока, подъ предводительствомъ сыновей Чингис-Хана. Сіи два племени, какъ будто примкнутыя другъ къ другу, подобно двухглавому орлу, расклевали, каждое по-своему, съ двухъ разныхъ боковъ, Востокъ имъ угрожавшій. Посл сей великой борьбы, способствовавшей къ объединенію племена, вс отрасли его снова разъединились между собою. Одна изъ нихъ, отличавшаяся предпріимчивостью и любовью къ приключеніямъ, глубже прочихъ проникла въ сердце Германіи. Это Богемія, коей собственно принадлежатъ псни, о которыхъ мы намрены говорить. Отправившись искать счастія въ чужихъ земляхъ и заблудившись на пути-дорог, съ своими колдуньями, колдунами и фокусниками, съ своими городами мертвецовъ, съ своимъ живымъ и звучнымъ языкомъ, съ своимъ двухсмысленнымъ происхожденіемъ, счастливая, веселая небомъ своей Праги, волнами своей Эльбы, сія немногочисленная нація, разобщенная съ родными ей племенами, сама въ Исторіи Европы кажется рзвою Богемкою {Кине, кажется, смшиваетъ богемскихъ чеховъ-славянъ съ цыганами, кой по-французски называются Bohmiens. Вещь весьма не удивительная во француз! Изд. (т.-е. Надеждинъ).}, среди сонма важныхъ германскихъ племенъ, ее окружающихъ.

Но сіе самое разобщеніе было причиною, что она гораздо лучше, нежели прочіе соплеменные ей народы, обработала все, что могло напоминать ей объ ея происхожденіи. Отдленная политическими обстоятельствами отъ единокровныхъ ей племенъ, она старалась, по крайней мр, воображеніемъ и благоговйными врованіями въ прошедшее, снова привиться къ родному корню, отъ котораго была насильственно отторгнута. Вс глубочайшія изслдованія, вс драгоцннйшія собранія преданій относительно славянскаго племени принадлежатъ Богеміи. Притомъ случай много здсь содйствовалъ. Въ 1818 году одинъ человкъ {Г. Ганка.}, взойдя на колокольню Кенигингофской церкви, открылъ нечаянно подъ обрушившимися столбами пергаментный свитокъ. Это были манускрипты, писанные Латинскими буквами XII столтія, въ коихъ строки слдовали одна за другою безпрерывно, какъ въ прозаическомъ сочиненіи. Но по разсмотрніи сихъ рукописей при свт оказалось, что он содержали въ себ отрывки изъ поэмъ, относящихся къ самымъ первобытнымъ временамъ Богеміи. Въ томъ же самомъ году он были изданы и возбудили такой же энтузіазмъ, какой въ разныя времена производили испанскіе романсы о Сид, Германская Книга Героевъ (Heldenbuch) и Гаэлическій Оссіанъ.

Отрывки сіи двухъ родовъ: одни лирическіе, другіе эпическіе. Главное отличіе первыхъ отъ большей части славянскихъ псенъ состоитъ въ томъ, что они восходятъ ко временамъ язычества. Чудная вещь, когда, читая сіи поэмы, воображаешь, что мысль, стованіе, желаніе, вздохъ, вырвавшіеся среди избытка силъ первобытной жизни у какого-нибудь сармата, пасшаго табуны коней своихъ на берегахъ Дуная, сохранились и прожили гораздо доле, чмъ шумные перевороты религій и государствъ. Стало быть, слеза человка значитъ боле, чмъ капля простой воды, когда росинка, выкатившаяся изъ очей какого-нибудь пастуха на зеленую мураву Карпатскихъ горъ, оставила по себ такой вчный, неизгладимый слдъ! Псни сіи не имютъ живости и удвоеннаго каданса шотландской баллады, не скачутъ, подобно ей, каскадами по горамъ, съ уступа на уступъ. Скоре можно сказать, что он имютъ нкоторое сходство съ нмецкими народными пснями, столь же сладостными, столь же тихими, которыя бывало напвались задумчиво, вполголоса, на челнахъ пилигримовъ, при жужжаніи веретена въ замкахъ бароновъ, вокругъ домашняго очага наканун праздника Рождества Христова, вечерами при вытаскиваніи стей вдоль острововъ Рейна. Но ихъ спокойствіе есть спокойствіе первобытныхъ лсовъ, всегда смшанное съ тайнымъ ужасомъ. Вода спитъ, листья дремлютъ, олень тихо крадется по лсу, лебедь вернулъ шею подъ крыло, но въ глубин дубравы таится врагъ съ калеными стрлами, на ворономъ кон. Въ самомъ дл, отличительный характеръ сихъ псенъ состоитъ въ томъ, что он, дыша безпредльною кротостію, почти вс оканчиваются смертію, смертію легкою, предопредленною, неизбжною, смертію состарвшейся птицы, которая приникаетъ къ трав, смертію увядающаго листка, смертію втки, которая безъ шума падаетъ въ лсу. Я приведу здсь дв изъ нихъ: одну, переведенную Гете, другую, боле суровую по содержанію, которая принадлежитъ, кажется, глубочайшей древности.

I.

‘Втерокъ подымается изъ дубравы, онъ спшитъ къ красной двиц, летитъ къ свтлому ручью!’

‘Красная двица черпаетъ воду ведромъ съ желзными обручами. Волна подмываетъ къ ней пучокъ’.

‘Пучокъ благовонный розъ и фіялокъ. Красная двица наклоняется взять его. Увы! Она падаетъ въ холодную воду’.

‘Ахъ! ты, цвтикъ мой, цвтикъ благовонный! кабы знала, кто посялъ тебя на легкой земл, отдала бы свое золотое кольцо!’

‘Ты, пучокъ мой, пучокъ прекрасный! Кабы знала, кто связалъ тебя новымъ лычкомъ, отдала бы изъ волосъ иголку!’

‘Дорогой пучокъ! Кабы знала я, кто бросилъ тебя въ холодный ручей, отдала бы съ головы повязку!’

II.

‘Олень бродитъ по горамъ, по лсамъ, скачетъ, прыгаетъ вокругъ, снуетъ взадъ и впередъ, черезъ долы, чрезъ холмы, упираетъ вдаль рога втвистые. То запутается въ ракитовыхъ кустахъ, то помчится скокомъ-летомъ межъ деревьевъ!’

‘Посмотрите! молодецъ бродитъ по горамъ, бьется, ратуетъ въ долинахъ, прославляетъ свое богатырское оружіе, онъ сокрушилъ несмтные полки враговъ!’

‘Дальше, дальше, молодецъ! Дикіе враги бросаются на него, засверкали зловщимъ огнемъ ихъ свирпый очи, они поражаютъ его въ грудь своими скирами, и всколебавшіяся дубравы ропотно повторяютъ трепещущія стенанія! Добрый путь его душ, кроткой юношеской душ!’

‘Онъ преклонилъ свою прекрасную, свою блоснжную шею, душа вылетла его розовыми устами!..’

‘Посмотрите! вотъ онъ лежитъ распростертый, вмст съ горячею кровію вытекаетъ духъ его, земля жадно пьетъ горячую кровь. Красныя двушки плачутъ, горюютъ!’

‘Въ сырой земл покоится юноша, дубъ пустилъ на ней корни и выросъ, его втви широко раскинулись’.

‘А олень все носитъ свои втвистые рога, все скачетъ и прыгаетъ вокругъ, прячетъ прекрасную шею въ листьяхъ березъ’.

‘Вотъ слетлись къ дубу стала голодныхъ коршуновъ. Они кричатъ, воютъ надъ высокимъ дубомъ. Добрый молодецъ сгибъ отъ недруговъ. Красныя двушки не наплачутся!’…

Эпическіе отрывки принадлежатъ къ различнымъ эпохамъ, какъ по своей форм, такъ и по предметамъ, на коихъ основаны. Въ большей части ихъ содержатся народныя преданія, кой древній богемскій лтописецъ Козьма собралъ, около 1125 года, изъ устъ старцевъ. Он заключаютъ въ себ пространство боле шести вковъ. Отсюда слдуетъ, что ихъ можно признать нкоторымъ образомъ за поэтическое сокращеніе всей Богемской Исторіи. Въ двухъ первыхъ повствуется о борьб славянъ съ турингійцами, по ихъ прибытіи на берега Эльбы, боле чмъ за два столтія до обращенія ихъ въ христіанскую вру. Поклоненіе хищнымъ птицамъ и деревьямъ всюду отпечатлвается въ нихъ. Причина, раздражившая Славянъ противъ враждебныхъ племенъ, есть святотатство сихъ послднихъ, порубившихъ ихъ священныя дубравы, разогнавшихъ стада коршуновъ и ястребовъ. Есть другой отрывокъ, въ которомъ повствуется о междоусобныхъ войнахъ Богеміи съ Польшею въ одиннадцатомъ столтіи и о взятіи Праги Яромиромъ. Третій отрывокъ составляетъ унылая пснь тринадцатаго столтія, во время роковой опеки Бранденбургскаго маркграфа, вопль скорби и гнва, возбужденнаго притсненіями саксонцевъ. Наконецъ обломки богемской эпопеи сосредоточиваются въ воспоминаніяхъ о нашествіи монголовъ подъ предводительствомъ сыновей Чингис-Хана въ тринадцатомъ вк, точно какъ эпопея германская сливается въ воспоминаніяхъ объ Аттил и его товарищахъ. Эпоха сей поэмы есть вторженіе Батыя за Волгу съ пятью стами тысячами монголовъ. Русскіе, истощенные междоусобными распрями, были побждены и подверглись уничижительному рабству. Палатинъ Венгерскій, разбитый въ 1241 году, едва унесъ ноги съ ноля битвы. Это происходило въ то время, когда раздоры Гвельфовъ и Джибеллиновъ довершали разслабленіе Запада. Богемія, съ своимъ королемъ Венцелемъ, спасла Европу.

Въ сей поэм народное преданіе изложено съ удивительною красотою. До вторженія монгольскихъ ордъ, юная дочь хана, прекрасная, какъ луна, узнавъ, что на Запад есть земля, предпріемлетъ постить ее. И она-то была причиною войны, подобно греческой Елен. Приступъ, дышущій спокойною, мирною прелестію! Но затмъ слдуютъ удивительные контрасты ужасныхъ убійствъ, когда побдитель приноситъ съ собой, на сдл своемъ, кожу, содранную съ врага. Юная два убита на пути. Ханъ взываетъ къ своимъ подданнымъ. Онъ совтуется съ переломленными жезлами чародевъ, идетъ ратью на Западъ, Кіевъ и Новгородъ въ его власти, все падаетъ предъ нимъ, послдняя битва завязывается подъ Ольмюцомъ.

‘О, горе! поднимается шумъ, ужасный стонъ: горе! горе! Уже Христіане обращены въ бгство, за ними бгутъ Татары съ дикими воплями’

‘Ахъ, вотъ бросается Ярославъ, сизый орелъ! Твердая сталь покрываетъ грудь витязя, подъ сталью бьется храброе, доблестное сердце, подъ шлемомъ сверкаетъ пылающій взоръ вождя, мужество горитъ въ его огненномъ взгляд. Пожираемый яростію, какъ освирпвшій левъ, когда видитъ горячую только-что пролитую кровь, когда, пораженный стрлою, мечется на охотника… такъ бросается онъ на Татаръ!’..

‘Подл него Чехи, какъ туча граду, онъ яростно стремится на сына Кублаева. Начинается ужасная битва. Мечи ихъ устремляются другъ на друга. Они разлетлись въ дребезги. Ярославъ на своемъ обагренномъ кровію кон поражаетъ сына Кублаева, разрубаетъ ему плеча и грудь. Трупъ падаетъ къ ногамъ его. Съ шумомъ зазвучали на немъ колчаны и луки’.

‘Дикіе Татары приходятъ въ ужасъ, они бросаютъ свои долгія шестифутовыя копья, они бгутъ, они спшатъ какъ можно скоре достичь той страны, гд восходитъ блистательное солнце! И ярость Татаръ не страшна Ган!..’

Такимъ образомъ сіи національныя поэмы соприкасаются съ одной стороны съ Богемскою исторіею и первыми временами Германіи, съ другой достигаютъ вершинъ Монголіи и степей Татарскихъ. Он заключаютъ въ себ, подъ идеальною формою, главнйшія событія, коими ознаменована жизнь Чешскаго народа, и суть не что иное, какъ одна пснь, передаваемая изъ поколнія въ поколніе, въ круг одного и того же племени. Он носятъ на себ боле, чмъ какая-либо другая поэзія, отпечатокъ времени и климата, въ коихъ получили бытіе. Это не гомерическій стихъ, широкій и спокойный, какъ мраморъ въ своемъ горномъ лож, колышущійся подобно Пилосскому морю въ своемъ залив, отражающійся, какъ золотистый лучъ на Коринскомъ акрополис! Это не Шах-Наме, безконечно продолжающійся, какъ сказка подъ пустыннымъ шатромъ въ Азіатскія ночи, прыгающій, какъ обнаженный мечъ въ рукахъ Делибаша! Это не Рамайяна, безпечно распускающаяся въ чашечк лотоса, блуждающая въ пальмовыхъ лсахъ, вдалек, среди долинъ Кашемирскихъ. Это не Нибелунги, текущіе медленно, подобно волнамъ Рейна въ Вормс, громоздящіеся тяжело другъ на друга, какъ облака на вершин Шварц-Вальдена, звучащіе уныло, подобно земл подъ стопами закованнаго въ желзо коня! Это не поэмы Артуса, кои воздыхаютъ при каждомъ порыв втра, словно плакучая береза на башняхъ стараго Бретанскаго замка, свиваютъ свои кольца, подобно зм на Друидическихъ камняхъ Ярнака и Ирландіи! Богемскія поэмы не похожи ни на одну изъ сихъ поэмъ. Он отличаются во-первыхъ своею рьяною быстротою. Съ растрепанными по втру волосами, подобно Сарматской или Скиской кобылиц, он летятъ, скачутъ, сами не зная куда. Прерывистые крики, изъ коихъ половину уноситъ втеръ, призывы къ оружію, здсь ландшафты, лса, горы, тамъ дйствія, мелькающія неуловимо для взора, заставляютъ думать, что сіи поэмы слагались во время преслдованія непріятелей, по безпредльнымъ степямъ, не переводя духа. Стихотворный механизмъ самыхъ старинныхъ между ними еще боле содйствуетъ усугубленію сего эффекта. Строфы писаны пятистопнымъ хореемъ, похожимъ на Шекспировскій ямбъ. Но чтобы придать дйствію большую живость, мра произвольно укорачивается и вмст съ нимъ скачетъ, необуздаиная. Въ одной изъ сихъ поэмъ два брата предъ народнымъ собраніемъ доказываютъ свои права на наслдственное избраніе въ вожди племени. Вс прочія не что иное, какъ военныя псни, въ коихъ съ удивительною живостію изображенъ бытъ Славянъ, столь долго обуреваемый. Должно думать, что он вдохнуты въ самое время событій, кои подали къ нимъ поводъ, и почти вс на пол битвы, ибо преслдуютъ описываемыя дйствія съ быстротою, ослабвающею по мр отдаленія отъ нихъ. Вымыслъ очень мало или совсмъ не примшивается къ нимъ, он заимствуютъ свою красоту отъ живой, пламенной дйствительности, отъ стука скиръ, ржанія коней, горныхъ стремнинъ, извилистыхъ тропинокъ. Задыхаясь отъ усталости, он еще сохраняютъ участіе въ происшествіяхъ, потому ли, что имъ въ самомъ дл недоставало времени для присовокупленія къ исторіи другой вымышленной драмы или потому, что геній Славянскаго племени любитъ плняться одною дйствительною стороною міра и подчинять ей идеальную даже въ фантазіи. Своими скитальческими странствованіями славяне связываютъ эпическія преданія Европы съ татарскою и монгольскою поэзіею, такъ же точно, какъ въ Германіи и Франціи эпопея Артуса и Карловингскія поэмы связываютъ другимъ звеномъ западную поэзію съ арабскою и персидскою. До открытія сихъ памятниковъ славянской литературы, связь сія была прервана: теперь, при всей своей неполнот, они опускаютъ занавсъ того великаго намета поэзіи, гд почиваетъ первобытная Европа, дабы, подобно Шекспирову Ричарду III, видть во сн свою утреннюю будущность.

Съ Франц. В. Б.

——

Нельзя не отмтить, что въ общемъ, особенно въ передач отрывковъ, языкъ переводчика превосходенъ. Географическія названія нсколько шокируютъ современное ухо: Богемскій — вмсто чешскій, Шварц-Вальденъ — вмсто Шварцвальдъ, Кенигингофскій — вмсто Краледворскій.

I.

II.

Читайте также: