Нещастная Королева Грей предъ ея смертію
(Изъ новаго сочиненія гжи Сталь.)
Анна Грей къ Доктору Айлмерсу.
(Четвергъ.)
(Поутру перед казнію.)
(Черезъ часъ посл того.)
О величайшей на земл сил.
Изъ Фр. Жур.—
‘Встникъ Европы’, т. 72, 1813
Из новых сочинений, Сталь Анна-Луиза-Жермена Де, Год: 1813
Время на прочтение: 13 минут(ы)
Лэди Анна Грей была внука Генриха VIII со стороны своей бабки Маріи, сестры сего короля и вдовы Лудовика XII, она была въ супружеств съ Лордомъ Гильдфордомъ, сыномъ Герцога Нортумберладскаго. Сей послдній преклонилъ Эдуарда VI, Генрикова Сына, на то, чтобы онъ отказалъ ей престолъ по завщанію 1553 года во вредъ Маріи и Елисаветы, первая имла матерью Екатерину Инфантину Испанскую, и нетерпимости ея Католической вры приводила въ страхъ Англійскихъ протестантовъ, рожденіе дочери отъ Анны Болейнъ могло быта не признано законами.
Сими причинами убдилъ Герцогъ Эдуарда VI. Анна Грей, не находя сама права свои на корону довольно законными, отказалася сперва выполнить завщаніе Эдуардово, но прозьба ея супруга, котораго она очень любила и надъ которымъ Герцогъ Нортумберландскій имлъ великую власть, заставила Анну Грей согласиться. Она царствовала девять дней, или лучше сказать Герцогъ царствовалъ подъ ея именемъ.
Марія, старшая дочь Генриха VIII, одержала верхъ, не смотря на послдователей реформаціи, и въ удовлетвореніе жестокому и мстительному духу опредлила казнь Герцогу Нортумберландскому, сыну его Гидфорду и невинной Анн Грей. Ей было только 18 лт отъ роду, когда она погибла, а ея имя было уже славно по знанію древнихъ и новыхъ языковъ, отъ нее остались письма, писанныя по Латин и по Гречески, и доказывающія рдкія по ея лтамъ способности Ея благочестіе было совершенное и теченіе жизни запечатлно кротостію и величіемъ. Мать и отецъ ея настояли оба въ томъ, чтобы она взошла на Англійскій престолъ, сколько она ни отговаривалась. Мать, сама несла ея мантію въ день коронаціи, а отецъ, Герцогъ Суфолкскій, покушался возбудить партію Анны Грей, когда она сидла въ заключеніи и была уже осуждена на смерть, за то осудили и казнили самаго Герцога Суфолкскаго, немного времени спустя, посл смерти его дочери.
Слдующее письмо вроятнымъ образомъ писано въ феврал мсяц 1554 года: Лина Грей изъ темницы своей вела переписку съ друзьями и родственниками, и до послдняго часу жизни не измнилась ни философическая, ни Христіанская твердость ея.
Теб обязана я, мой достойный друг, Христіанскимъ ученіемъ, Симъ Источникомъ вры и жизни безконечной. Мои послднія мысли къ теб обращаются въ торжественнномъ искушеніи, на которое осуждена я. Протекли три мсяца съ того времени, какъ Марія Королева подписала смертный приговоръ мн и моему супругу за роковое девятидневное царствованіе, за тотъ внецъ терновый, который голову мою обрекъ на жертву смерти. Признаюсь, я думала, что Королева хочетъ устрашить меня симъ приговоромъ, а не въ самомъ дл пролить кровь мою, которая течетъ и въ ея жилахъ. Мн казалось, что молодыя лта мои требовали пощады и снисхожденія, естьли бы и не извстно было, что я не соглашалась долго принять тотъ великій санъ, который грозилъ мн погибелью, и что въ угожденіе только вол Моего Свекра, Герцога Нортумберландскаго, подверглась я неумышленному преступленію. Но я пишу къ теб не для обвиненія враговъ моихъ, они суть орудія небеснаго Промысла, какъ и вс другія произшествія сего міра, и я должна обращать только вниманіе на мои собственныя чувства. Въ сей башн, гд заключена я, жизнь моя состоитъ въ сердечныхъ движеніяхъ, а мои нравственныя и Христіанскія дла во внутреннемъ бореніи съ самой собою.
Вчерась нашъ друг Ашамъ постилъ меня, и съ начала крайне обрадовалъ своимъ посщеніемъ, приведя мн на памяти т сладкіе и благословенные часы, которые проводила я съ нимъ въ чтеніи древнихъ. Я хотла только говорить съ нимъ о тхъ знаменитыхъ мужахъ, которыхъ творенія открыли передо мною обширное поле размышленія. Ашамъ, какъ теб извстно, иметъ нравъ тихій и важной, онъ несетъ бремя жизни, опираясь на старость, въ самомъ дл мыслящій старецъ не есть старецъ ветхій, его подкрпляютъ опыты и вра, и когда остается уже путь короткій, довольно послдняго усилія, чтобы довершить странствіе, сей конецъ ближе ко мн, нежели къ старцамъ, но страданія послднихъ дней моихъ мучительне.
Ашамъ объявилъ мн, что Королева позволяетъ мн дышать чистымъ воздухомъ въ саду темничномъ, и я не умю сказать теб, какъ я обрадовалася. Нашъ бдный друг не имлъ духа потревожить моей радости. Мы сошли въ садъ, и онъ далъ мн полную волю наслаждаться тою природою, которой такъ давно не утшалась. День былъ ясный, какъ бываетъ предъ началомъ весны, не знаю, могло ли бы прекраснйшее время года такъ дйствовать на мое воображеніе, какъ дйствовало предчувствіе скорой весны, древесныя втви, еще безъ листьевъ, обращались къ солнцу, лугъ зеленлъ, нкоторые ранніе цвты благоухали, какъ будто бы являясь предвстниками великолпія оживотворенной природы, воздух былъ самый теплый, мн казалось, будто я слышу голосъ Божій въ томъ невидимомъ и всесильномъ дыханіи, которое ежеминутно возвращало мн жизнь, жизнь! какое слово произнесла я! Донын она казалась мн врною собственностію, а теперь вкушаю послднія блага ея, какъ бесду съ другомъ перед вчною разлукою.
Мы сошли на берег Темзы и сли въ лсу, который не одлся еще зеленью, рка отражала сіяніе небеснаго свта, но хотя такое зрлище представляетъ торжественное великолпіе, есть нчто меланхолическое въ теченіи водъ, и не льзя долго смотрть на нихъ, не склоняясь къ задумчивости, которая приводитъ насъ въ сладкое забвеніе самихъ себя, Ашамъ замтилъ направленіе моихъ мыслей, и вдругъ, схвативъ мою руку и залившися слезами, сказалъ, о моя Государыня! какой жестокой долгъ велитъ твоему врноподданному возвстить теб приближеніе грознаго часа! Родитель твой истощилъ послдній способъ для твоего спасенія, и Королева видя справедливое къ себ презрніе, жалуется на любовь, тобой заслуженную…— Рыданіе перервало его голосъ. Договори, о мой другъ!— сказала я, и помни тхъ мудрецовъ, которые твердымъ окомъ взирали на смерть ихъ друзей, они знали, откуда человкъ произошелъ и куда онъ возвращается: этаго довольно.
И такъ, продолжалъ онъ, смертный приговор подписанъ, но я принесъ вамъ, чмъ освободиться и чемъ многіе знаменитые люди освобождались отъ гоненія тирановъ.— И старецъ, другъ моей юности, съ трепетомъ подалъ мн ядъ, отъ котораго согласился бы конечно избавить меня пролитіемъ крови своей. Я вспомнила, сколько разъ мы удивлялися съ нимъ древнимъ героямъ, прекращавшимъ дни жизни своей, и погрузилась въ глубокую задумчивость, какъ будто угасли предо мною лучи Христіанскаго ученія, сомнительная, нершимость овладла мною. Ашамъ сталъ на колни передо мною: покрытая сдинами голова его склонилась къ земл, и закрывъ глаза одною рукою, он предлагалъ мн другое бдственное спасеніе, имъ изготовленное. Тихонько отдалила я руку его, и подкрпя себя молитвою, отвчала ему такимъ образомъ:
— Ашамъ, теб извстно, съ какимъ восторгомъ читала я съ тобою философовъ и поэтовъ Греческихъ. и Римскихъ, мужественное краснорчіе и душевныя силы ихъ останутся вчно безпримрными. Ныншній порядокъ общества преклонилъ многіе умы къ суетности и тщеславію, и люди не стыдятся жить безъ размышленія, безъ всякаго вниманія въ чудеснымъ твореніямъ природы, созданнымъ для просвщенія смертныхъ. Древніе имютъ передъ мы великое превосходство, ибо они сами себя образовали, но что вложено откровеніемъ въ душу Христіанина, то свыше смертнаго человка. Отъ изобретенныхъ искусствъ до нравственныхъ правилъ нашихъ, все иметъ и должно имть отношеніе къ вр, и для человческой жизни нтъ другаго предмета, кром науки безсмертія. Естьли бы я укрылась одн великаго удара мн грозящаго, то сей примръ не подкрпилъ бы надежды людей, тронутыхъ моей участью. Древніе возносились духомъ, обращая взор и ум на свои собственныя силы, Христіане имютъ Свидтеля-Сердцевдца, перед Которымъ должна быть открыта и жизнь, и смерть ихъ. Древніе хотли возвеличить природу человческую, Христіане почитаютъ себя только посланными на землю отъ Бога, Древніе полагали въ числ первыхъ добродтелей смерть, укрывающую отъ угнтенія земныхъ властелиновъ, а Христіяніе предпочитаютъ смиреніе предъ волей вышняго Промысла. Дятельность и терпніе имютъ свое время и свою очередь, надобно дйствовать волею, пока можетъ обращать ее на пользу другихъ, и приводить себя въ большее совершенство, за когда стоитъ перед рокомъ, такъ сказать, лицемъ въ лицу, онъ требуетъ бодраго духа, и гораздо величаве стоятъ передъ нимъ съ гордостію, нежели бжать отъ лица его съ робостію. Душа заключается тогда въ своихъ собственныхъ таинствахъ: всякое вншнее дйствіе была бы земное, уступающее Христіанскому смиренію.
— Не буду изслдовать, сказалъ мн Ашамъ, тхъ мнній, которыхъ непоколебивая твердость можетъ быть для васъ полезна, сожалю только, что судьба готовитъ вамъ страданіе. Можете ли вы перенесть ихъ, и не свыше ли сил вашихъ ожиданіе смертельнаго удара опредленнаго часа? Не легче ли бы вамъ было, естьли бы вы сами положили конецъ вашему жребію?— Нтъ, отвчала я, пускай сама божественная Премудрость возьметъ обратно даръ, Ею низпосланный. Безсмертіе, начинается прежде гроба, когда мы по собственной вол разстаемся съ любовію къ жизни, въ семъ положеніи душа наша блаженствуетъ. Источникъ таинственной радости не иметъ сообщенія со вншними вокругъ насъ предметами, и Бог динъ опредляетъ тогда нашъ жребій въ сокровенномъ святилищ сердца.— Но для чего, возразилъ Ашамъ, въ угожденіе вашимъ непримиримымъ врагамъ, жестокой Королев, безжалостному народу, выходить вамъ на позорище… и старецъ не могъ договорить,
— Добровольная смерть, отвчала я, укрывъ меня отъ ярости Королевы, раздражитъ ея гордость и не доведетъ ея до раскаянія. Кто знаетъ, не принесетъ ли казнь моя пользы для будущихъ вковъ? Могу я и судить, какое мсто займетъ память въ связи историческихъ произшествій? Умертвивъ себя собственною рукою, докажу только отчаяніе, до котораго доводитъ насильственное тиранство, и ту гордость, которая побуждаетъ въ добровольной смерти. Но идя на страшную казнь съ тою твердостію, которою вооружаетъ меня Христіанское ученіе, принесу ввергнутымъ въ бурю, подобно мн, кораблямъ утшеніе и довренность къ якорю небесной вры,
— Народъ, говорилъ Ашамъ, считаетъ виновными тхъ, которые погибаютъ смертію преступниковъ.— Ложь, отвчала я, можетъ обмануть нкоторыхъ людей на краткое время, но истина торжествуетъ передъ народами и вками, во всемъ, что относится къ добродтели, есть уже вчность, и посвященные ей дла прольются въ необозримый океанъ, какимъ бы слабымъ ручьемъ ни текли дни наши. Нтъ, безъ стыда предстану на мсто казни, ибо невинность ведетъ меня къ участи преступниковъ, но самая невинность моя постраждетъ, естьли лишу себя жизни. Не могу на то отважиться, не помрачивъ въ себ спокойствія и ясности, которыя съ разверзающимися небесами кротко озаряютъ душу.— Ахъ! что можетъ быть мучительне, воскликнулъ друг нашъ, сей кровопролитной смерти?— Кровь, мучениковъ, отвчала я, проливаетъ цлебный бальзамъ на раны страждущихъ.— И какая смерть! возразилъ Ахшамъ, та, которую назначаетъ воля людей, которой ударъ совершается варварскою рукою палача!— Другъ мой, сказала я, когда бы послдніе часы жизни моей были окружены почтеніемъ, они были бы для меня равно страшны, на блдномъ чел смерти нтъ ни внца, ни украшенія. Не всегда ли грозитъ она острою косою? Естьли бы смерть увлекала насъ во мракъ ничтожества, стоило ли бы труда сражаться съ тнью? Когда же Богъ зоветъ насъ под симъ покровомъ мрака, то, изъ глубокой ночи возсіяетъ вчный день, и передъ райскими небесами изчезнутъ грозныя привиднія.
Какъ, повторилъ еще дрожащимъ голосомъ нашъ другъ, котораго видала я столь покойнымъ въ другое время, знаете ли, что казнь можетъ быть мучительна, страданіе продолжительно, что рука палача можетъ дрогнуть и?… Знаю, перервала я, знаю, но этого не случится. Кто вселяетъ въ васъ такую надежду?— Моя слабость. Я всегда боялась физическаго страданія, и никакія усилія не могли принесши мн духа твердости. И такъ думаю, что избавлюсь страданія. При томъ же есть всевидящее Око, оно подкрпляетъ Христіанина, когда онъ мучится, и что кажется, свыше сил его, то облегчается тайнымъ покровительствомъ Неба, извстны только наружныя дйствія человческаго характера, а что въ немъ самомъ происходить, то можетъ быть предметомъ новыхъ наблюденій въ теченіи многихъ вковъ. Невріе принесло легкомысленность, разумъ смотрлъ на все въ одномъ отношеніи къ наружности, къ обстоятельствамъ, по щастію, но истинныя сокровища, мысли и воображенія, заключаются въ отношеніи ихъ человческаго сердца ко Творцу своему тамъ предчувствія, тамъ оракулы, тамъ чудотворенія. И въ природ только видли древніе, отраженіе того, что происходило въ тайн ихъ чувства.
Нсколько времени молчали мы, съ Ашамомъ и тайное безпокойство меня тревожило, и я не смла выговорить его.— Видлся ли ты съ моимъ супругомъ? спросила наконецъ. Видлся, отвчалъ Ашамъ.— Говорилъ ли съ нимъ о твоемъ намреніи въ разсужденіи меня? Говорилъ, отвчалъ мн.— Доскажи, ради Бога! повторила я, естьли Гильфордъ и совсть моя не согласны, то кого изъ обоихъ совтниковъ предпочесть мн? Лордъ Гильфордъ, сказалъ Ашамъ, не изъяснилъ своего мнній об васъ, но въ разсужденій самаго себя: он ршился твердо идти на эшафотъ. О другъ мой! воскликнула я, сколько благодарна теб за то, что ты предоставилъ мн достоинство выбора! Естьли бы напередъ знала о ршительномъ намреніи Гильфорда, то не задумалась бы конечно, и одна любовь безъ вры опредлила бы мое ршеніе. Могу ли не раздлять участи такого супруга? Могу ли избавить себя отъ его страданій? и каждый шагъ его къ смерти не указываетъ ли мн пути моего? Тогда Ашамъ уврился, что мое намреніе непоколебимо, он удалился отъ меня, въ горести и въ задумчивости, но общалъ увидться со мною.
Докторъ Феккенгамъ, Священникъ Королевы, пришелъ спустя нсколько часовъ посл него объявить мн, что день моей казни назначенъ въ пятницу, отъ которой пять дней меня еще отдляли. Но признаюсь, мн казалось, что я не была ни къ чему готова: такъ поразило меня назначеніе дня. Я старалась сокрыть мое смятеніе, но конечно Фенненгам замтилъ его, ибо онъ воспользовался симъ мгновеніемъ, чтобъ предложить мн помилованіе, естьли перемню вру. Скажу теб, достойный другъ, что Богъ подалъ мн помощь на ту минуту, ибо негодованіе возвратило мн силы.
Докторъ Феккенгамъ хотлъ завести Богословскія прнія, но я остановила его, сказавъ ему, что, какъ теперешнее мое положеніе затемняетъ мой разсудокъ очевиднымъ образомъ, то не приступлю наканун смерти къ разсмотрнію тхъ истинъ, которымъ врила во всей сил моего разума. Онъ хотлъ поколебать меня ужасомъ, объявивъ мн, что никогда со мной не увидится, ни въ здшнемъ мір, ни въ небесномъ царств, отъ котораго на вки удаляетъ меня настоящая моя вра.— Ваша рчь была бы для меня страшне скиры палача, отвчала я, есть ли бы вы могли убдить меня, но та вра, для которой мы жертвуемъ жизнію, есть всегда истинная для нашего сердца вра. Такіе важные вопросы темны для слабаго ума нашего, довольно таинства великой жертвы? вотъ чему врю и въ чемъ вы сомнваюся.
Сей разговор съ Докторомъ Феккенгазномъ вывелъ душу мою изъ унынія и слабости, ибо Провиднію угодно было даровать мн, чего желалъ другъ мой Ашамъ, добровольную смерть: я не умертвила себя, но отказалась отъ жизни, и волею моею избранный эшафотъ казался мн олтаремъ, украшеннымъ для жертвы. Отвергнуть жизнь, которую не льзя спасти безъ ущерба совсти, есть родъ единственнаго самоубійства, возможнаго добродтельному человку.
По исполненіи моего долга, я надялась боле на мою твердость, но скоро любовь въ жизни, которою не рдко упрекала себя въ другіе. благополучнйшіе дни, пробудилась въ моемъ слабомъ сердц. Ашамъ увидлся со мною на другой день, и мы сошли опять на берега рки Темзы, украшающей страну нашу. Я старалась возвратиться къ моимъ обыкновеннымъ и любимымъ удовольствіямъ: читала наизусть нкоторыя мста изъ прекрасныхъ поэмъ Гомера и Виргилія, которыми вмст мы восхищались, но Поэзія проливаетъ въ душу пламя, и радости жизни, прелестное сліяніе картинъ и мыслей, сердца и природы, живописнаго языка и сердечныхъ движеній, приводятъ насъ въ упоеніе чувства, не для меня были сотворены т радости, и я обратила разговоръ на важныя творенія философовъ. Ашамъ почитаетъ Платона мудрецомъ предопредленнымъ для Христіанства, но самъ Платонъ и многіе изъ древнихъ излишнимъ образомъ гордятся силами человческаго разума. До того наслаждались они способностію мыслить, что ихъ желанія не простирались за границы земнаго бытія, они предвкушали блага небеснаго Міра въ таинственныхъ размышленіяхъ: нкогда я блаженствовала, созерцая небо, разумъ и природу. И вдругъ безразсудная тоска овладла мною, я представила себ жизнь въ самой цвтущей картин, перед которою вчность показалась мн одной безотрадной пустыней, однимъ холоднымъ мечтаніемъ. Можетъ ли, говорила я сама въ себ, безпрерывное теченіе однхъ мыслей сравниться съ чувствомъ надежды и страха, которыя такъ пріятно обновляютъ живость сердечныхъ склонностей? Познанія тайны вселенной сравните ли съ той прелестною завсою, которая сокрываетъ ее? будетъ ли извстность имть очарованіе сомннія? Принесетъ ли сіяніе истины ту радость, какую приноситъ ея изслдованіе, ея открытіе? Что будетъ юность, надежда, память, навыкъ, когда прекратится теченіе времени? Наконецъ, можетъ ли высочайшее Существо, во всемъ Своемъ милосердіи даровать твари блаженство, превосходнйшее любви?
Такія сомннія были конечно безбожны! смиренно каюсь въ томъ перед тобою, мой достойный другъ. Ашамъ, который наканун казался не столь богобоязливымъ какъ я, скоро возъимлъ верх надъ моею тоскою мятежною.— Нтъ, сказалъ онъ мн, нтъ, вамъ не должно извлекать изъ благодяній сомннія о всемогуществ благодтельнаго Бога. Кто сотворилъ ту жизнь, о которой вы жалете? И естьли неполныя блага ея имютъ такую великую цну, то почему полагать ихъ невозвратными? Одно воображеніе наше можетъ постигать нчто свыше земныхъ удовольствій, но естьли бы оно и не постигало сего таинства, то намъ ли ограничивать силы Божества, и уподоблять его поэту, который не можетъ произвести втораго творенія, совершенне перваго?— Эта мысль возвратила меня въ разсудку, и я стыдилась того заблужденія, въ которое ввергла меня тоска по жизни. О мой друг! какъ дорого стоитъ углубиться въ мысль о смерти! бездны за безднами разверзаются перед очами!
Черезъ четыре дня меня нестанетъ, царящая въ воздух птица переживетъ меня, для нее есть нсколько дней впереди, самыя бездушныя вещи сохранятъ свою форму, но отъ меня ничего неостанется на земл кром памяти моей въ сердцахъ друзей. Непостижимое таинство для разума, который предвидитъ здсь конецъ свой, и не можетъ отвратишь удара! руда удерживаетъ бразды несущихъ насъ коней, а мысль не можетъ единаго часа похитить у смерти! Прости слабость мою, о мой отецъ по Христіанскому ученію! и благослови любимую дочь твою! Мы увидимся на небесахъ, но услышу ли тотъ пріятный голос, который возвщалъ мн милосердаго Бога? будутъ ли очи мои взирать на почтенное лице твое? О Гильфордъ! о мой супругъ! ты, котораго благородный образ начертанъ во глубин моего сердца! увижу ли, между Ангелами, тебя.им подобнаго? Но что говорю? безсильная душа моя уметъ только желать за предлами гроба возвращенія теперешней жизни.
Супруг мой хотлъ со мною, видться сего дня въ послдній разъ, я отказалась отъ свиданія, въ которомъ радость и: отчаяніе постили бы вмст наши сердца. Я боялась не имть твердости. Ты вид я , какъ я дорожу благополучіемъ, слдственно надлежало мн остеречься отъ прежней слабости. Отецъ мой! одобришь ли ты мое ршеніе? Не очистилась ли я сею жертвою? Теперь не страшно, чтобы жизнь была для меня дорога.
О мой другъ! Я видла его! Он шелъ на казнь твердымъ шагомъ, вязалось, что онъ повелвалъ тми, которые вели его, Гильфордъ обратилъ глаза намою темницу, потомъ возвелъ ихъ выше. Я угадала мысль его. Онъ продолжалъ путь свой дале. На поворотъ дороги, ведущей къ тому мсту, гд смерть ожидала насъ обоихъ, он остановился, чтобы, видть меня въ послдній раз, послдніе взоры его благословили ту, которая была врною ему подругой на трон и на эшафот.
Тло Гильфорда пронесли перед моими окнами, изъ подъ мрачнаго покрова мелькнулъ образ страшный… Естьли бы не назначено было сразить меня тмъ же ударомъ, то могла ли бы земля поднять меня, столь тяжко страждущую? Ахъ! и я могла сожалть о дняхъ этихъ! Благословенная смерть! великій даръ, подобный дару жизни, ангелъ покровитель! ты приносишь мн успокоеніе! Вседержавный Владыка небесъ положилъ конецъ моей жизни, но когда сей конецъ не разлучаетъ меня съ другомъ и товарищемъ, то посланное имъ искушеніе не превосходитъ мры сил монахъ безъ страха и трепета предаю душу мои, въ руки Отца небеснаго.
Сей вопросъ предложили нкогда въ моемъ присутствіи. Государственные люди отвчали, что первенствующая Держава есть первая сила на земл. Физики наименовали огонь и силу электрическую. Одинъ молодой человк сказалъ: любовь, другой разум, третій наука, иной деньги.
Милостивые государи, отвчалъ я въ мою очередь, первенствующая на земл сила есть та, которая мятетъ Царства и окровавляетъ лице земли, возноситъ и низпровергаетъ Имперіи, творитъ и разрушаетъ уставы государственные, разсеваетъ, какъ стада, Царей и народы: вотъ первенствующая сила. Позвольте изъясниться мн прямо, и назвать ее простымъ именемъ: эта сила есть глупость. Обозрите связь произшествіи со времени Французской революціи, взгляните на Европу, скажите, не везд ли видны ея творенія.
Древность покланялася сей великой цариц міра, она воздвигала олтари Зевесу, Валу и Крокодилу. Люди курили фиміамъ передъ животными, по увренію превосходныхъ умовъ, есть искра Божества въ безсловесныхъ тваряхъ, имъ обязаны мы многими открытіями.
Сіе мнніе принято, но выводимое изъ того заключеніе оспоривается. Мы соглашаемся удивляться безсмыслію пчелъ и Муравьевъ, а не хотимъ удивляться глупостямъ завоевателей и государственныхъ преобразителей, но послдняя кажется достойне удивленія: она произвела перемны вка и чудеса нашего времени.
Отвсюду слышу возраженія: ‘Безсмысліе животныхъ удивительно, ибо оно согласна съ ихъ назначеніемъ. У людей напротивъ того глупость противорчитъ ихъ понятію. Руководствуетъ ли она писателей?— являются поэты въ проз, или прозаическія стихотворенія. Руководствуются ли ею великіе Герои?— она губитъ т народы, которымъ общаетъ спасеніе, спасаетъ т, которыхъ погубить хочетъ, приводитъ Государства къ свобод, имя въ виду ихъ порабощеніе, и порабощаетъ ихъ, стараясь об освобожденіи.’ —
Эта истина неоспорима. Мн остается только сожалть о семъ роковомъ бдствіи, но, Милостивые государи, рчь идетъ о сил, не о намреніи. Я говорилъ о ея чудотвореніяхъ, сколько, ихъ было въ глазахъ нашихъ!
Какой корабль идетъ такъ тяжело противъ втра и валовъ? Увы! корабль ума и генія! съ трудомъ пристанетъ онъ къ берегу. Корабль глупости никогда не достигнетъ до своей цли, но за то летитъ на всхъ парусахъ. Смотрите, какъ онъ качается легко на хребт бурныхъ волнъ среди клика и плеска корабельныхъ служителей, оживотворенныхъ радостію и надеждою! Скажу, не въ посрамленіе гордости человческой, что разум кажется мн весьма ничтожнымъ. Иногда онъ творитъ трудное возможнымъ — и только, а глупость творитъ и легкое невозможнымъ, умный человкъ представитъ доказательства — и не убдитъ никого, глупость представитъ нелпость и обратитъ людей въ свою пользу.
Другое преимущество глупости передъ разумомъ: она иметъ вліянія въ одно время на самыя важныя дла, и на самыя млкія бездлицы въ жизни. Люди, встрчаясь, привтствуютъ другъ друга не съ поэзіей, не съ краснорчіемъ, не съ умомъ, не съ разсудкомъ, но съ чмъ же? съ глупостію. Естьли на улиц встрчаю пріятеля въ совершенномъ и цвтущемъ здоровь, и то спрашиваю еще, здоровъ ли онъ, и, не дождавшись отвта, объявляю себя покорнымъ его слугою, въ то-же время отвсю ему низкій поклонъ.
Господа ученые! господа Философы! смйтесь сему обычаю, почитайте его, естьли угодно, смсью лжи и раболпства о глупость знаетъ лучше васъ тайныя пружины сердца человческаго, ей извстно, сколько угождаетъ тщеславію принесенная ему дань привтствія. Будь уменъ какъ Гомеръ, ученъ какъ Аристотель, силенъ какъ Цезарь, естьли ты немного гордъ и тщеславенъ, тобой повелвать буде-то глупецъ. Глупецъ преклонитъ подъ свои законы умъ, дарованіе и красоту. Большая часть людей въ Сенатахъ, въ будуарахъ, въ академіяхъ будутъ всегда управляемы глупцами.
Здравый смыслъ говоритъ, что для сооруженія хорошихъ зданій надобно употреблять людей свдущихъ въ искусств строенія, онъ же говорить, что для изцленія больнаго надобно прибгать въ человку свдущему въ наук врачебной: глупость опровергаетъ такія мннія. Жаловать въ Маршалы людей неспособныхъ предводительствовать арміями, въ Принцы, людей недостойныхъ управлять народами: вотъ ея правила, утверждаемыя героемъ нашего времени.
Умные люди, истинные мудрецы, доказывали несправедливость сего мннія: ихъ возраженія отвергли, и по общему согласію, изгнали дарованіе какъ вещь безпокойную, науку какъ ничтожную, добродтель какъ вредную’
Новая Франція и зависившая отъ нее часть Европы возблистала по сему великому плану множествомъ искусныхъ Министровъ, великихъ полководцевъ, знаменитыхъ Государей, оставалось только глупости вывести ихъ на театръ міра — и явился ихъ достойный предводитель….
Глупость желаетъ нын разпространить дале свои подвиги. Не знаю, что воспослдуетъ. Не хочу заглядывать подъ завсу будущаго, довольно, что я оправдалъ мое мнніе. Естьли величайшая на земл сила, та, которая производитъ всего боле шуму, движенья и безпорядка, то глупость есть конечно эта самая сила.