ДЛЯ ДТЕЙ МЛАДШАГО ВОЗРАСТА.
ЗАИМСТВОВАНО СЪ НМЕЦКАГО
В. И. Андреевской.
Съ 5-ю раскрашенными рисунками Офтердингера.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Изданіе Ф. А. Битенпажа.
По усамъ текло, а въ ротъ не попало (съ картинкой)
Каждому по заслугамъ
Красотка золотая-головка
Въ гостяхъ у волка (съ картинкой)
Горбунокъ
Гречневая крупинка
Куда конь съ копытомъ, туда и ракъ съ клешней
Не видятъ люди, но видитъ Богъ (съ картинкой)
Серебряный клубочекъ
Русланъ-богатырь
Дв козочки
Царевна Василекъ и Царевичъ Ржаной-Колосокъ (съ картинкой)
Заколдованная дудочка
Голубая птичка (съ картинкой)
Мошка, царскій скороходъ (съ картинкой)
ПО УСАМЪ ТЕКЛО, А ВЪ РОТЪ НЕ ПОПАЛО.
Въ одной небольшой деревушк жила-была молодая женщина, по имени Татьяна, у ней было семеро маленькихъ дтей: старшему только-что минуло двнадцать лтъ, а меньшему еще не было и пяти.
Трудно становилось Татьян порою содержать такое многочисленное семейство, бдная женщина съ утра до ночи работала по домамъ: гд полъ подмоетъ, гд пошьетъ что, гд приберетъ, гд починитъ… Такъ вотъ и перебивалась несчастная, чтобы не дать умереть съ голоду малымъ дтушкамъ.
Но вотъ однажды добрая сосдка принесла ей въ подарокъ немного мучки, яицъ, масла и молока.
— Это теб, Татьянушка, отъ меня гостинецъ,— сказала она:— напеки блинковъ, покушай на здоровье и дточекъ накорми, ишь, какіе они у тебя блдныя да хилыя, видно не больно бережешь ихъ.
— Рада бы, матушка, поберечь, да нечмъ,— со слезами отвчала Татьяна и съ благодарностью принялась цловать сосдку: — сама знаешь наши достатки: день прошелъ, съ голоду не умерли — и слава Богу…
— Знаю, знаю, что ужъ и говорить, ну, вотъ полакомь ихъ хотя разочекъ, напеки блиновъ, пусть покушаютъ.
Съ этими словами сосдка вышла изъ избы, а дти, все время молча слушавшіе разговоръ ея съ матерью, запрыгали отъ радости, и принялись упрашивать скоре взяться за дло.
— Мама, разводи огонь!— кричалъ старшій.
— Мама, доставай съ полки сковородникъ!— продолжалъ второй.
— Мама, задлывай тсто!
— Мама, давай скоре кушать!
— Мама, пеки блины!
— Мама, сосчитай по сколько придется на человка…— горланили остальные, обступивъ Татьяну со всхъ сторонъ.
— Перестаньте вы, пострлята, будете надодать, ни чего не получите!— пригрозила она.
Дти испугались, затихли и молча съ любопытствомъ слдили глазами за малйшимъ движеніемъ матери: вотъ сняла она съ полки большой глиняный горшокъ, всыпала въ него муки, разбила яйца, положила масло, развела молокомъ и принялась болтать веселкою что есть силы, потомъ велла старшему сынишк набрать на сосднемъ двор разныхъ ненужныхъ щепокъ да прутьевъ, чтобы развести огонь, и когда все было готово, осторожно налила тсто на сковороду.
Дти, вытаращивъ глазенки, подошли ближе.
— Мамочка, кому изъ насъ будетъ первый блинъ?— снова спросилъ старшій.
— Мн, дорогая мамочка!— замтилъ второй.
— Нтъ, дорогая, милая мамочка, мн, мн!— подхватилъ третій.
— Нтъ, дорогая, милая, голубушка, мамочка, мн, мн, мн!— сказалъ четвертый.
— Нтъ, дорогая, милая, голубушка, безцнная мамочка, мн!— прервалъ пятый.
— Да нтъ же, намъ, намъ,— въ заключеніе пропищали шестой и седьмой:— мы самые маленькіе, насъ надо побаловать…
— Перестаньте, пострлята!— снова крикнула Татьяна и, замахнувшись правой рукой, нечаянно толкнула стоявшій около горшокъ съ тстомъ, которое въ одну минуту вылилось на полъ.
— Ай, ай, ай!— закричали дти, поспшно бросившись къ сковород, чтобы раздлить между собою хотя тотъ блинъ, который на ней находился, и уже протянули четырнадцать крошечныхъ рученокъ, какъ вдругъ этотъ аппетитный, поджаристый блинъ совершенно неожиданно для нихъ и для Татьяны, спрыгнулъ со сковороды, сталъ на полъ ребромъ, и быстро направившись къ полуоткрытой двери избушки, колесомъ покатился въ поле.
— Стой! стой!— кричала Татьяна.
— Стой! стой!— кричали дти.
Но блинъ не думалъ останавливаться, а напротивъ, катился впередъ все скоре и скоре.
Татьяна пустилась догонять, дти тоже.
На дорог повстрчалась имъ прехорошенькая курочка-хохлушка.
— Стой, блинокъ!— закудахтала она: — стой, сердечный, погоди, дай откусить отъ тебя маленькій кусочекъ.
— Какъ бы не такъ,— отвчалъ блинъ, продолжая катиться.
— Я съ утра сегодня ничего не ла…
— А мн какое дло!
— Дай хоть маленькій кусочекъ,— упрашивала курочка.
— Бги сзади, коли нравится, не мшаю, догонишь — твое счастье, укуси, а добромъ ни за что не остановлюсь, ни за что не дамся…
Курочка побжала сзади, но сколько бдняга ни старалась, догнать никакъ не могла, только изъ силъ выбилась.
Черезъ нсколько минутъ повстрчался птушокъ золотой-гребешокъ.
— Стой, блинъ!— закричалъ онъ по птушиному: — дай откусить отъ тебя маленькій кусочекъ.
— Какъ бы не такъ!— снова отвтилъ блинъ: — не для тебя испеченъ!
— Крошечный кусочекъ только отщипнуть хочется.
— Теб крошечный, да курочк-хохлушк крошечный, смотришь изъ двухъ крошечныхъ кусочковъ одинъ порядочный составится, нтъ, дружокъ, или лучше своей дорогой, а меня оставь въ поко.
— Зачмъ? Я хочу попробовать догнать тебя…
— Догоняй, коли нравится, но предупреждаю, добромъ ни за что не дамся, хотя бы цлый день пришлось бжать.
— Неужели?
— Честное слово.
Птушокъ подумалъ, подумалъ, взглянулъ на курочку-хохлушку и, мыслено поршивъ, что онъ ничмъ не хуже ея, тоже пустился въ догонку.
Затмъ повстрчалась имъ уточка-красавица, вся какъ снгъ бленькая, только на грудк да на крылышкахъ сизыя перышки.
— Стой, блинокъ!— закричала она и ласковыми трогательными словами начала упрашивать блинъ, чтобы онъ остановился хотя на минутку.
— Вдь ты этакъ совсмъ устанешь, сердечный, притомишься,— говорила она, переваливаясь съ боку на бокъ.
— Ничего, мое дло, самъ знаю, что длаю.
— Эй, дружокъ! Послушай добраго совта, остановись, право, будетъ лучше.
— Для тебя, конечно, будетъ лучше, но для меня — не думаю.
— Да и теб никакого вреда не причинится, если я откушу маленькій кусочекъ.
— Нтъ, уточка-красавица, не проси, не трать словъ по-пустому, по твоему не будетъ, добромъ никому не дамся, а если хочешь попытать счастья — бги сзади.
— Хорошо,— сказала тогда уточка и присоединилась къ остальной компаніи.
Долго бжали они такимъ образомъ цлой ватагой, вс въ голосъ упрашивали неумолимый блинъ остановиться, но чмъ больше упрашивали они его, чмъ больше уговаривали, тмъ было хуже. Блинъ катился до того быстро, что трудно передать… Катился до тхъ поръ, пока, наконецъ, на дорог повстрчалась ему свинка, да свинка не простая, а золотая-щетинка.
— Стой, блинокъ!— захрюкала она сердито.
— Зачмъ?— отозвался блинъ, продолжая катиться по прежнему.
— Затмъ, что я хочу откусить отъ тебя кусочекъ.
— На хотнье есть терпнье.
— Ты такъ думаешь?
— Даже увренъ.
— Посмотримъ!
— Догоняй, коли хочешь, добромъ не дамся.
— Не стану я догонять тебя такъ, какъ догоняетъ Татьяна, ея семеро дтей, курочка-хохлушка, птушокъ-золотой-гребешокъ и уточка-красавица, а распоряжусь по своему…
— Это меня не касается!— продолжалъ блинъ, катясь по прежнему прямо безъ оглядки.
Но свинка золотая-щетинка оказалась умне и проворне остальныхъ преслдователей: живо забжала она впередъ, прилегла на переднія лапки, открыла ротъ, и подставила его такъ ловко, что блинъ юркнулъ прямо туда, волей-неволей.
— Вотъ теб и разъ!— закричали дти, горько расплакавшись.
— Вотъ теб и разъ!— повторила Татьяна, грустно опустивъ голову:— не даромъ значитъ говорится: ‘по усамъ текло, а въ ротъ не лопало’.
Жили-были два братца и сестрица, братцевъ звали Антоша и Вася, а сестрицу — Любочка.
Пошли они однажды гулять въ лсъ за грибами, по дорог повстрчалась имъ лягушка.
Антоша схватилъ палку и хотлъ убить несчастную лягушку, которая отъ испуга бросалась во вс стороны, Вася со смхомъ смотрлъ на грубый поступокъ брата, а Любочка принялась со слезами упрашивать его оставить въ поко ни въ чемъ неповинное созданіе.
— Что она теб сдлала, Антоша, зачмъ хочешь ты убить ее, оставь, прошу тебя, оставь, если любишь меня, хоть сколько-нибудь!
Но злой мальчикъ не слушалъ, и чмъ боле уговаривала его сестра, тмъ выходило хуже.
Несчастная лягушка все двигалась и вроятно въ конц-концовъ непремнно бы издохла, еслибы Любочка не заступилась за нее серьезно.
Съ силой рванула она палку изъ рукъ брата, забросила въ озеро, вдоль котораго проходили и, поднявъ съ земли лягушку, бережно отнесла на лужокъ, тамъ прикрыла бдняжку свжими листочками, спрыснула водой и не отходила до тхъ поръ, пока Антоша и Вася дали честное слово больше не трогать ее.
— Уморительная ты, право, двочка,— сказалъ Вася, когда они отошли немного впередъ:— ну, скажи пожалуйста, чего теб вдругъ стало жаль такое гадкое, противное созданіе, какъ лягушка?
— Нтъ, Вася, лучше ты скажи, за что и на какомъ основаніи, по твоимъ понятіямъ, слдовало убить ее?
— Да такъ, отъ нечего длать,— вмшался Антоша.
— Вдь она точно такъ же чувствуетъ боль, какъ мы съ тобой,— продолжала Любочка и всми силами старалась доказать брату, что онъ поступилъ дурно.
— По твоему, значитъ, никакому зврю не надо длать зла?
— Конечно.
— И даже этому отвратительному червяку, который ползетъ по дорог,— возразилъ Вася, указавши пальчикомъ на длиннаго краснаго червяка, тихо куда-то пробиравшагося.
— Само собой разумется, зачмъ? Онъ никому не мшаетъ.
— Ну, ужъ извини, положимъ, онъ никому не мшаетъ, какъ ты говоришь, но тмъ не мене онъ такой гадкій и противный, что я не хочу оставить его въ живыхъ, и не считаю особеннымъ грхомъ раздавить на мст.
Съ этими словами мальчуганъ поднялъ ногу, чтобы придавить червячка, но прежде чмъ усплъ привести задуманный планъ въ исполненіе, Любочка такъ ловко, съ помощью зонтика, отбросила червячка въ траву, что Вася топнулъ ногой по пустому мсту.
— Вотъ, далъ Богъ покровительницу животнымъ!— смясь, замтилъ мальчуганъ и, сердито взглянувъ на сестру, побжалъ дале. Долго шли они молча, наконецъ Любочка первая нарушила молчаніе.
— Ахъ,— сказала она, всплеснувъ руками:— какая хорошенькая птичка барахтается на земл — вроятно подшибленная!
Любочка нагнулась, чтобы поднять ее, но птичка оказалась вовсе не подшибленная, это былъ птенецъ, свалившійся съ гнзда, которое находилось тутъ же на дерев, несчастные родители птенчика, жалобно чирикая, порхали около своего дтеныша и, видимо, приходили въ отчаяніе отъ невозможности помочь ему и отъ страха, чтобы его не обидли, но когда Любочка положила его въ гнздо, то до того обрадовались, что оба сразу, свъ на ея пальчикъ, принялись осторожно клевать его носиками, словно цлуя и принося сердечную благодарность. Вася и Антоша пристально слдили глазами за движеніями птичекъ, но вмсто того, чтобы сочувствовать ихъ радости, грубо подтрунивали надъ сестрой.
— Идемъ дальше, полно нжничать,— смясь, сказали они:— скоро часъ обда, пора домой возвращаться, а мы еще ни одного гриба не собрали.
— Идемъ, идемъ,— отвчала Любочка, боясь возразить братьямъ, чтобы они со злости не вздумали разорить гнзда, и пошла впередъ по дорог.
Войдя въ лсъ, они сейчасъ же увидли поляну, гд росло множество различныхъ грибовъ и поспшно начали наполнять ими корзины.
— Антоша, Любочка! посмотрите, какой необыкновенный грибъ!— вскрикнулъ вдругъ Вася, указывая рукою направо на пригорокъ, гд дйствительно виднлся огромный красный грибъ съ блыми крапинками.
— Это мухоморъ,— пояснила Любочка.
— Отчего же онъ такой огромный?
— Не знаю, подойдемте ближе и увидимъ.
Дти поспшно направились къ мухомору и, странное дло, чмъ ближе подходили они къ нему, тмъ больше и больше длался мухоморъ, когда же они подошли совсмъ близко, мухоморъ вдругъ исчезъ, а на его мст стояла прекрасная молодая женщина съ золотой короной на голов и въ красномъ бархатномъ плать.
Дти остановились въ недоумніи.
— Не бойтесь,— ласково заговорила женщина:— я вамъ не сдлаю вреда…
— Кто ты такая?— нершительно спросилъ Антоша, который, какъ старшій, былъ храбре другихъ.
— Волшебница, Діана.
— Ты живешь здсь въ лсу?
— Я живу везд, гд вздумается. Теперь же пришла сюда собственно для того, чтобы повидаться съ вами и каждому по-заслугамъ дать маленькій подарокъ.
Дти очень обрадовались.
— Вотъ,— сказала Діана, подавая каждому изъ нихъ по небольшому ящичку изъ блой слоновой кости,— сохраните это отъ меня на память, но не смйте открывать до тхъ поръ, пока не вернетесь домой.
Дти бросились цловать руку доброй волшебниц, которая затмъ почти сію же минуту скрылась неизвстно куда. Быстро направились они по направленію къ дому и, войдя въ комнату, первымъ дломъ принялись открывать ящики. Что же оказалось въ нихъ?… Ящикъ Антоши былъ наполненъ такимъ множествомъ лягушекъ, что когда онъ открылъ крышку, он поспшно разскакались во вс стороны, въ ящик же Васи оказалось боле тысячи червячковъ, которые попадали на руки мальчика, на мебель и расползлись по стнамъ, но когда дошла очередь до Любочки, то изъ ея ящика выпорхнула маленькая птичка и съ ногъ до головы осыпала ее конфектами, фруктами и разными игрушками.
КРАСОТКА ЗОЛОТАЯ-ГОЛОВКА.
Катя была очень красивая двочка, съ прекрасными вьющимися золотистаго цвта волосами, почему ее и прозвали: красотка золотая-головка.
Жила она съ отцомъ да матерью, пока была маленькая, въ куклы играла, а потомъ, какъ подросла, стали ее родители посылать въ школу, это очень не нравилось Кат — она не хотла учиться и почти никогда не знала урока.
Сколько ни журила ее мать, сколько ни наказывалъ отецъ, толку не вышло никакого, посудили родители между собой, порядили, да по общему совту, въ одинъ прекрасный день, ршили взять ее изъ школы.
— Чмъ деньги даромъ бросать, лучше пусть дома живетъ, да хоть въ какой-нибудь работ прислуг помогаетъ.
Но Катя и этого не захотла.
Велитъ, бывало, мать ей комнату вымести, да пыль стереть — возьметъ двочка въ руки половую щетку, тряпку, и пока за ней смотрятъ, съ грхомъ пополамъ длаетъ свое дло, а какъ отвернулись — кончено: глядь, щетка — въ одной сторон, тряпка — въ другой, а Катя, присвъ гд-нибудь въ сторонк, спитъ покойно.
— Это просто ни на что не похоже,— сказала однажды мать, уходя изъ дома по дламъ, на нсколько часовъ: — изволь къ моему возвращенію во что бы то ни стало довязать начатый чулокъ, иначе я тебя выску.
— Хорошо,— отвтила двочка.
И конечно едва скрылась мать изъ виду, сейчасъ же зажмурила глазки и уснула крпкимъ сномъ. Долго-ли, коротко-ли спала двочка, незнаю, но когда открыла глаза, то, во-первыхъ, услыхала гд-то по близости шорохъ, а потомъ увидла передъ собой какого-то незнакомаго красиваго царевича.
— Здравствуй, красотка, золотая-головка,— сказалъ онъ, снявъ шляпу и низко поклонившись.
— Здравствуй,— отвчала красотка.
— Что ты здсь длаешь?
— Да вотъ, какъ видишь, сидла за работой, а потомъ притомилась — заснула немножко.
— У васъ здсь, кажется, довольно скучно, домикъ стоитъ совсмъ въ сторон, сосдей никого не видно…
— Да, невесело,— позвывая отвчала красотка.
— Пойдемъ со мною, будешь жить во дворц, выростешь большая, сдлаешься царицею и заживемъ припваючи, я обладаю цлымъ царствомъ.
— А ты не заставишь меня работать?
— Тяжелой работы я, конечно, не выдумаю, но и сложа руки сидть тоже не позволю, женщина непремнно должна быть занята.
— Что же именно прикажешь длать?
— Шить, вязать, наблюдать, чтобы все было въ порядк, иногда вслухъ почитать книгу…
— Нтъ, нтъ, царевичъ, не хочу я за тебя замужъ, ступай своей дорогой.
И повернувшись къ стнк, красотка снова уснула, но не прошло и получаса, какъ ее опять разбудилъ точно такой же шорохъ.
— Что это,— привставъ сказала она сердито: — выспаться не дадутъ и, открывъ глаза, увидла передъ собою женщину, одтую очень нарядно.
— Здравствуй, красотка, золотая-головка,— сказала она, низко кланяясь.
— Здравствуй, бабушка,— отвчала Катя.
— Что подлываешь?
— Ничего, соснула маленько.
— Дло доброе, сонъ хорошая вещь, но ты, кажется, кром того что-то работала?
— Матушка приказала чулокъ вязать, только мн ужъ больно не хочется.
— Конечно, это очень скучная работа, я сама не люблю ничего длать и удивляюсь, какъ люди могутъ заниматься такими пустяками.
— То-ли дло соснуть, бабушка…
— То-ли дло соснуть, дитятко…
— Прилягъ, отдохни,— пригласила красотка.
— Некогда, дружокъ, я пришла къ теб за дломъ.
— За дломъ?
— Да.
— За какимъ, бабушка?
— Вотъ, видишь-ли, у меня есть сынъ, единственный, не то чтобы человкъ простой, онъ, знаешь-ли ты, царь — надъ цлымъ царствомъ-государствомъ, только вотъ уродился весь въ меня, ничего-то работать не любитъ, а все больше во сн время проводитъ. И задумалъ онъ жениться, да бда въ томъ, что ни одна двушка за него замужъ идти не хочетъ, потому онъ требуетъ, чтобы будущая жена никогда въ руки не только работы никакой не брала, но даже съ мста не двигалась, а все бы сидла, да съ утра до ночи ла, пила и спала, весь блый свтъ исходила я, нигд такой невсты не нашла, а вчера случайно про тебя услыхала.
— Что же ты про меня услыхала, бабушка?
— Что ты работать не любишь, правда, дитятко?
— Правда, бабушка, истинная правда!
— А если правда, значитъ мн то и на руку, не хочешь-ли за моего сынка замужъ?
— Отчего же, можно!— отвчала Катя.
— Такъ вставай-ка скоре и отправимся въ путь-дорогу.
— Куда?
— Въ наше царство.
— Идти-то далеко придется?
— Мы пшкомъ не пойдемъ, у насъ такой экипажъ, что всмъ на удивленіе.
Красотка молча встала съ мста, протерла заспанные глаза и нехотя послдовала за старухой на улицу, гд дйствительно ихъ ожидала какая-то необыкновенная колымага, запряженная жаръ-птицами.
— Садись,— сказала старушка красотк, помогая ей взбираться на подножку и затмъ, помстившись около нея, молодецки свистнула.
Колымага помчалась впередъ съ быстротою молніи. Долго неслись они по горамъ и доламъ разнымъ, много городовъ миновали, наконецъ, круто повернувъ куда-то за уголъ, остановились передъ большимъ блымъ мраморнымъ дворцомъ.
— Вотъ и пріхали,— сказала старушка.
Широко распахнулись двери палатъ царскихъ, нсколько десятковъ придворной прислуги, мужской и женской, вышло навстрчу, вдругъ, откуда ни возьмись, подкатилось широкое бархатное кресло, красотка со старухой помстились на немъ и лакеи понесли ихъ по цлому ряду роскошныхъ, богато убранныхъ комнатъ. Дойдя наконецъ до громаднаго зала, гд все, начиная со стнъ и кончая мебелью, было сдлано изъ слоновой кости, они остановились и, обратившись къ старушк, проговорили почтительно.
— Ваше царское величество, куда прикажете отнести кресло?
— Ближе къ входной двери,— отвчала старушка, и затмъ, когда желаніе ея было исполнено, велла сейчасъ же пойти доложить царю.
— Ты сиди, не двигайся,— сурово сказала она красотк, замтивъ, что послдняя сдлала движеніе, чтобы сойти съ мста и полюбоваться видомъ изъ окна.
— Какъ, неужели я не могу даже встать со стула?
— Конечно, нтъ, вдь я предупреждала тебя, что сынъ мой ищетъ такую невсту, которая бы сиднемъ сидла на одномъ мст.
— А самъ-то онъ какъ же? Самъ-то?
— Да тоже съ утра до ночи только и длаетъ, что стъ, пьетъ и спитъ, не сходя съ своего кресла, но вотъ, кажется, и онъ является: увидишь, какой молодецъ, просто загляднье!
Старуха не ошиблась: царь дйствительно немедленно явился въ комнату, онъ сидлъ точно въ такомъ же широкомъ бархатномъ кресл, которое, четыре рослые гайдука, несли на плечахъ.
— ‘Поставьте рядомъ съ кресломъ невсты’,— проговорилъ онъ лниво, взглянувъ на красотку.
Красотка съ своей стороны стала разсматривать его очень внимательно, онъ былъ недуренъ собой, имлъ правильныя черты, довольно доброе, миловидное лицо, но все это было буквально заплывши жиромъ.
— Какъ нравится теб невста?— вполголоса спросила старушка, нагнувшись къ его уху.
— Ничего, кажется красива,— отвчалъ онъ позвывая и, отвернувшись въ противоположную сторону, захраплъ такъ громко, что красотка золотая-головка чуть не расхохоталась.
— Тише,— остановила ее старуха: — царь хочетъ соснуть немножко, шумть нельзя, надо сидть спокойно.
Красотка притаилась и, склонивъ свою золотую головку на подушку, тоже начала дремать.
Въ комнат водворилась полнйшая тишина. Прошло около часа, наконецъ царь проснулся и потребовалъ кушать, сейчасъ же къ его креслу и къ креслу красотки подвинули по небольшому столику, покрытому блою скатертью, и начали подавать блюдо за блюдомъ, но когда красотка протянула руку, чтобы взять ножъ и вилку, старуха подскочила къ ней словно ужаленная.
— Что ты длаешь?— крикнула она, поблднвъ какъ полотно.
— Ничего, я хотла приняться за обдъ.
— Но вдь теб же сказано, что двигаться нельзя, будь покойна — накормятъ…
И дйствительно, чьи-то невидимыя руки начали усердно подносить къ ея рту ложки и вилки.
— Я сыта,— сказала, наконецъ, красотка:— больше не могу…
— Нтъ, дитя мое, ты должна кушать до тхъ поръ, пока кушаетъ женихъ твой.
Красотк подобный обычай показался немного страннымъ, но длать было нечего — пришлось поневол покориться.
Такимъ образомъ протекла цлая недля, въ воскресенье была назначена свадьба.
Красотка, которой привольная жизнь и бездлье сначала даже нравились, начала въ конц-концовъ тяготиться и съ завистью смотрла на придворную прислугу, свободно разгуливавшую по всмъ комнатамъ, она стала даже жалть, зачмъ ушла отъ родителей, помышляла не на шутку, какъ бы улизнуть изъ этого заколдованнаго мраморнаго дворца.
Присла бдняжка однажды къ окну своей комнаты, пока женихъ почивалъ, и залилась горькими слезами.
— О чемъ такъ растосковалась?— раздался вдругъ сзади чей-то слабенькій, пискливый голосокъ.
Красотка обернулась и увидла въ углу маленькую сренькую мышку. Живо разсказала ей двочка все, что накопилось на душ.
— Жаль мн тебя,— отозвалась мышка, и вызвалась пособить горю, приказавъ ночью, какъ только вс въ дом улягутся, непремнно выйти въ садъ, но такъ, чтобы никто не замтилъ и не слышалъ…
— Какъ спустишься съ балкона,— продолжала она, привставъ на заднія лапки:— сдлай впередъ три шага и тихонько топни ногой о землю, я сейчасъ явлюсь передъ тобой, какъ листъ передъ травой, и научу что длать.
Золотая головка искренно поблагодарила маленькую покровительницу и, дождавшись назначеннаго часа, въ точности исполнила вс ея указанія, какъ ей было приказано.
— Я здсь!— отозвалась мышка, выпрыгнувшая изъ норки.— Идемъ!
— Куда?— шепотомъ спросила золотая головка.
— За желзную ограду.
— А потомъ?
— Прямо домой, конечно, разв теб не хочется?
— Напротивъ, очень, очень хочется, но только я боюсь ршиться…
— Почему такъ?
— Если царь догонитъ — бда!..
Мышка улыбнулась и, заслышавъ гд-то по близости человческіе шаги, не теряя ни минуты, однимъ взглядомъ превратила царскую невсту въ точно такую же сренькую мышку.
— Теперь видишь, что царь догнать не можетъ, а если и догонитъ, то не узнаетъ тебя,— замтила мышка скороговоркой и шмыгнула впередъ.
Красотка золотая-головка послдовала за нею, шли он долго разными улочками, закоулочками, наконецъ выбрались въ чистое поле.
— Теперь прощай,— сказала тогда мышка:— или все прямо, съ дороги не собьешься… какъ разъ къ дому выйдешь.
— Хорошо, спасибо теб, дорогая, но только вотъ что…
— Что?
— Неужели мн придется вернуться къ отцу и матери не прежней золотой-головкой?
— Конечно.
— Какъ, разв я навсегда останусь въ мышиной шкур?— съ испугомъ спросила молодая двушка.
— Навсегда-ли, нтъ-ли — не знаю. Превратить тебя снова въ прежнюю красотку не въ моей власти, я сдлала что могла — вывела изъ границъ царства, вчно спящаго, докучливаго царя-царевича, короля-королевича… а затмъ прощай…
И мышка скрылась изъ виду.
— Вотъ теб и разъ!— вскрикнула красотка: — часъ отъ часу не легче! Жить съ такимъ отвратительнымъ, лнивымъ человкомъ, какъ мой нареченный женихъ — не весело… но еще того скучне — вчно оставаться мышкой.
Длать однако было нечего: волей-неволей пришлось въ мышиной шкур отправляться домой.
Не успла несчастная переступить порогъ, какъ вдругъ изъ-за угла выскочила огромная черная кошка, въ одинъ мигъ бросилась она на двушку и уже готовилась проглотить цликомъ, какъ послдняя, сдлавъ быстрый прыжокъ впередъ, снова преобразилась въ прежнюю красотку золотую-головку.
Левка съ малолтства любилъ различныя искусства, но ни одно не приходилось ему такъ по душ, какъ портняжье: разорвется ли, бывало, у кого кафтанъ въ деревн, или рубашка, или шапка проносится, сейчасъ, слышишь, Левку за бока: Левушка, голубчикъ, вотъ, молъ, такъ и такъ случилось — пособи!’
И Левка охотно беретъ въ руки ножницы, иглу, нитки… гд сржетъ, гд зашьетъ, гд заплаточку вставитъ… и все это такъ быстро да ловко, что просто всмъ на удивленье.
Провдали про его искусство даже въ сосднемъ город, работа стала валиться Левк точно съ неба. Уйдетъ, бывало, съ утра рано-ранешенько изъ дому на поденное шитье, да только вечеромъ поздно назадъ воротится.
Вотъ и случилась съ нимъ однажды такая штука: запоздалъ, сердечный, въ город, пришлось идти обратно темной ноченькой, такой темной, что страхъ даже вспомнить — въ двухъ шагахъ нельзя было различить предмета, но Левка былъ не изъ трусливыхъ, ему все казалось нипочемъ, да къ тому же и дорога знакомая, не первый разъ по ней идти доводилось…
Шагаетъ себ молодчикъ, псенку посвистываетъ, и вдругъ, нечаянно завернувъ не въ ту сторону, куда слдовало, спотыкается, и бухъ — прямо въ волчью яму…
— Ай, ай, ай!— крикнулъ Левка: — добрые люди, помогите!
Но голоса его никто не слышалъ, потому что по близости не было ни одного человческаго жилья.
Левка молча оглядлся во вс стороны и съ ужасомъ увидлъ, что неподалеку отъ него, въ углу, лежитъ огромный срый волкъ, волчиха и три маленькихъ волченка.
‘Дло дрянь!— думаетъ портной:— отъ этого сосда добра не дожидайся, а уйти мудрено, такъ какъ яма глубокая, выпрыгнуть невозможно…’
Волкъ, между тмъ, не сводя глазъ съ незваннаго гостя, приподнялся на заднія лапы и, сдлавъ шагъ впередъ, обратился къ волчих съ слдующими словами:
— Ну, жена, разводи огонь, Богъ послалъ намъ вкусное жаркое.
У Левки отъ страха душа въ пятки ушла, а волкъ подходилъ все ближе и ближе и, уже раскрылъ ротъ, чтобы куснуть бднаго портного, какъ вдругъ подскочила волчиха и начала упрашивать супруга помиловать молодого человка.
— Помиловать?— повторилъ волкъ сердито: — зачмъ? Я никогда не милую добычу, которая легко дается.
— Ты разсмотри хорошенько юношу, онъ можетъ намъ быть очень полезенъ.
— Въ какомъ отношеніи?
![[]](https://electronic-library.ru/wp-content/uploads/2023/05/a01-21.jpg)
![[]](https://electronic-library.ru/wp-content/uploads/2023/05/a02-17.jpg)