НРАВЫ
НРАВЫ
Дв стороны.
Дв стороны.
‘Сверная Пчела’, No 4, 1826
Нравы, Булгарин Фаддей Венедиктович, Год: 1826
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Отъ чего мы такъ часто ошибаемся? Отъ чего мы не достигаемъ цли въ нашихъ предпріятіяхъ? Отъ чего мы такъ часто пускаемся въ предпріятія безразсудныя, неудобоисполнимыя, и теряемъ, вмсто того, чтобы пріобртать выгоды? Отъ чего происходитъ большая часть нашихъ глупостей?— Отъ того, что мы чаще слдуемъ внушеніямъ страстей, нежели голое у разсудка. Страсти показываютъ намъ каждый предметъ, каждую вещь съ одной только стороны, а разсудокъ показываетъ дв стороны. Въ первомъ случа мы увлекается блескомъ, наружностью и не видимъ препятствій: во второмъ, мы сравниваемъ, соображаемъ и извлекаемъ послдствія. Чтобы вы сказали о купц, который покупалъ бы ларчикъ, не открывая его, или сторговалъ готовое платье, не посмотрвъ подкладки и изнанки?— Вы назвали бы его легкомысленнымъ, а можетъ быть, и безразсуднымъ, а между тмъ большая часть людей такимъ образомъ исправляетъ вс дло свои, жилетъ на авось, и въ то же время смется надъ оплошностью другихъ. Придетъ ли время, когда мы сдлаемся умне? Вроятно: только не сегодня и не завтра!
‘Куда, пріятель?’ спросилъ я Курбетина, который бжалъ съ такою поспшностью, что на ноооророт въ улицу, сшибъ мн шляпу своимъ носомъ. ‘Съ поздравленіями,’ отвчалъ онъ, извинившись передо мною въ томъ, что онъ расшибъ себ носъ. ‘Я высмотрлъ мстечко, настоящій кладъ. Четыре тысячи жалованья, кром награжденій и… но я теперь еще не знаю всхъ подробностей, а знаю только, что при этомъ мст преуютная казенная квартира, дрова, свчи и т. п. Кром того, начальники предобрые, и довольно часто представляютъ чиновниковъ къ орденамъ. Я обгалъ всхъ и каждаго изъ принадлежащихъ къ Департаменту, былъ у всхъ ихъ и моихъ пріятелей — накланялся до сыта, напросилъ по самое нельзя — и надюсь получишь мсто. Тогда-то заживемъ, пріятель! Приходи ко мн обдать, ужинать, пить чай. Я теб буду сообщать статейки — у насъ много любопытныхъ извстій въ Департамент…
Пріятель мой продолжалъ бы говорятъ до тхъ, поръ, пока не отморозилъ бы себ ушей въ добавокъ къ разбитому носу, если бъ я не прервалъ его. ‘Ты видишь во всемъ этомъ одну только сторону,’ сказалъ я. ‘Большое жалованье вещь прекрасная, но для этого надобно имть и большія способности, а ты, сколько мн извстно, вовсе не приготовлялъ себя къ тому роду службы, который ты теперь избираешь себ, изъ приманки большихъ выгодъ. Награжденія даютъ только прилежнымъ чиновникамъ, а ты, признайся, гораздо лучше любишь бить баклуши по переднимъ, нежели слпить глаза и сушить мозгъ надъ дловыми бумагами. Вспомни о твоемъ любимомъ вист, бостон, о прогулкахъ за городомъ, о театрахъ, концертахъ, пріятныхъ бесдахъ съ дамами, и разсуди, легко ли теб будетъ промнять все это — на твои выгоды въ новомъ званіи. Казенная квартира очень хороша, когда възжаемъ въ нее, но каково-то будетъ вызжать!— И такъ прежде, чмъ искать мста, надлежало бы теб взвсить безпристрастно свои способности на всахъ здраваго разсудка, сообразить рогъ занятій съ своимъ характеромъ и привычнымъ образомъ жизни, связями въ обществахъ, однимъ словомъ, подлежало бы теб разсмотрть об стороны…’ Но пріятель не дожидался окончанія моей рчи, онъ ускользнулъ отъ меня, и я въ нсколькихъ шагахъ увидлъ его разговаривающаго дружески съ швейцаромъ Вельможи, къ которому онъ вошелъ въ домъ, согнувшись въ огромныхъ дверяхъ, какъ будто ему надлежало пролзть въ подземелье.
Въ конфектной лавк я засталъ Амуркина, который конфектами услаждалъ романтическое свое существованіе. Онъ дожилъ до сдыхъ волосъ, влюбляясь безъ надежды во всхъ красавицъ и надясь жениться на каждой богатой невст. Онъ высохъ отъ вздоховъ, сдлался косноязычнымъ отъ недокончанныхъ любовныхъ объясненій, и близорукимъ отъ нжныхъ взглядовъ. ‘Какъ я счастливь,’ сказалъ мн Амуркинъ: ‘я живу теперь въ одномъ дом съ несравненною красавицею!’ — ‘Этимъ счастіемъ наслаждается и дворникъ того дома, въ которомъ обитаетъ твоя красавица,’ отвчалъ я. ‘Ахъ, но я влюбленъ!’ — ‘Прекрасно, но любитъ ли она тебя?’ — ‘Увы, она меня не знаетъ, она меня никогда не видала.’ — ‘Вотъ это плохо.’ — ‘Но она узнаетъ, она полюбитъ меня!’ — ‘Ради чего?’ — ‘Я ей посвящу жизнь мою, вс мои чувствованія, вс мои помышленія, всю мою нжность, мои таланты, заслуги…’ — ‘Но если она не иметъ нужды во всмъ этихъ сокровищахъ?’ — ‘Она богата, и не иметъ нужды ни въ чемъ, кром нжнаго сердца.’ — ‘Нужды своей она теб не объявляла, а ея богатство не прибавило ни гроша къ твоей бдности.’ — ‘Но благородные ея родители будутъ умть оцнить меня.’ — ‘Ты не знаешь, по какому тарифу благородные родители станутъ цнить тебя.’ — ‘Если родители не согласятся, то я готовъ похитить красавицу изъ третьяго этажа!’ — ‘Въ этомъ я ничего не предвижу, кром сломанныхъ костей и знакомства съ сосдомъ твоимъ будочникомъ.’ — ‘Жестокій человкъ!’ воскликнулъ Амуркинъ: ‘ты лишаешь меня призрака счастія, и во всемъ видишь только одну сторону — ‘Нтъ, извини,’ отвчалъ я хладнокровно: ‘ты именно смотришь на одну только сторону, но я, зная тебя двадцать лтъ, ршился сказать теб правду, потому, что вижу дв стороны.’ — Амуркинъ отвернулся отъ меня, и веллъ съ горя — подать себ чашку шоколаду
Между тмъ, пока мы разговаривали къ Амуркинымъ, я примтилъ у окна моего должника, который, стараясь, чтобъ я его не увидалъ, закрывался листомъ Сверной Пчелы, притворяясь, будто онъ читаетъ ее съ величайшимъ вниманіемъ. ‘Читай, читай на здоровье,’ сказалъ я: ‘не вычитаешь ли въ газет, что надобно въ срокъ платить долги?’ — ‘Ахъ, извини, почтеннйшій!’ все кликнулъ должникъ: ‘я вовсе не видалъ тебя … я былъ углубленъ въ чтеніе…. На дняхъ, я уплачу теб съ благодарностію.’ — ‘Но я слыхалъ, что ты получилъ деньги изъ деревни.’ — ‘Это правда, (когда ты уже знаешь), но ты знаешь также, что теперь деньги рдки, и я пустился въ спекуляціи.’ — ‘Надлежало бы спросить меня, пожелаю ли я пустить мои деньги на спекуляціи, вмст съ твоими.’ — ‘Но ты такъ добръ…’ — ‘Тмъ боле причинъ заплатить долгъ.’ — ‘Послушай,’ сказалъ мн должникъ, понизивъ голосъ и оглядываяся на вс стороны: ‘ты знаешь, какъ счастливо и какъ искусно играетъ въ карты Паролькинъ: я ему далъ въ половину дв тысячи рублей, и надюсь….’ — ‘Извини, но одна пословица твердитъ, что надежда мать глупцевъ.’ — ‘Ты всегда шутишь, но Паролькинъ такъ счастливъ!’ — ‘Счастіе перемнчиво, а особливо въ картахъ, въ женщинахъ и въ искательств.’ — ‘Паролькинъ искусенъ.’ — ‘Въ этомъ рукодльи искуству нтъ предловъ: найдутся искусне Паролькина.’ — ‘Но онъ такъ остороженъ!’ — ‘Гд дйствуютъ страсти, тамъ осторожности нтъ мста.’ — ‘Кром того,’ сказалъ должникъ: ‘я поврилъ четыре тысячи рублей одному спекулатору, который купилъ весьма дешево самое лучшее шампанское вино, и продаетъ его вдвое.’ — ‘Хорошее вино не покупается дешево, а тмъ боле дурное не продается дорого.’ — ‘Покупка сдлана по случаю.’ — ‘Подобный случай, можетъ быть, заставитъ твоего спекулатора продать вино еще дешевле.’ — ‘Это быть не можешь!’ — ‘Почему жъ? что случилось съ однимъ, можетъ случиться и съ другимъ.’ — ‘Помилуй, братецъ!’ сказалъ должникъ въ досад: ‘ты видишь во всемъ одну только сторону.— ‘Напротивъ того, я вижу об стороны, и полагаю, что самая лучшая сторона въ этомъ дл, была бы та, когда бы ты, получивъ деньги, тотчасъ уплатилъ мн долгъ.’
Вышедши на улицу, я встртилъ Пигмейкина, который отъ литературныхъ неудачъ высохъ до такой степени, что походитъ боле на пряничнаго птушка, нежели на сына Аполлонова. Ножки его, подобныя удивительнымъ знакамъ, едва поддерживали согнутое вопросительныхъ знакомъ туловище. Пигмейкинъ встртилъ меня сардоническимъ смхомъ, потянулъ силою обратно въ конфектную лавку и, отведши въ уголокъ, началъ изъ всхъ кармановъ вынимать критики, антикритики, сатиры, эпиграммы, надписи къ портретамъ и т. п. ‘Куда, братецъ, стремишься съ этимъ грузомъ?’ сказалъ я.— ‘Послушай, любезнйшій,’ воскликнулъ Пигмейкинъ: ‘я потшу тебя.’ — ‘Слушать глупостей и злости я не люблю, и вмсто потхи соскучусь. Но скажи, пожалуй, изъ чего ты столько бснуешься?’ — ‘Какъ изъ чего? Противъ меня составилась литературная партія изъ завистниковъ моей славы и моихъ дарованій, они смютъ говоришь, что мои планы оригинальны только одною глупостью, что стихи мои водянисты, проза суха, доказываютъ это, выискиваютъ изъ меня цлыя страницы, однимъ словомъ, не признаютъ великаго моего таланта во всхъ родахъ Словесности… ‘ — ‘Перестань молоть вздоръ,’ сказалъ я, ‘есть отъ чего въ отчаяніе прійти!’ — ‘Но ты не знаешь коварства моихъ враговъ: они работаютъ день и ночь, трудятся, продаютъ свои сочиненія, публика ихъ читаетъ, и они живутъ препорядочно! Вотъ этого-то я никогда имъ не прощу, и потому, на пагубу ихъ, я вознамрился издавать Журналъ, въ которомъ, на каждой страниц, буду обнаруживать ихъ ошибки, негладкости слога, опечатки…’ — ‘И такъ, твой Журналъ будетъ состоять изъ ошибокъ, неровностей и опечатокъ: поздравляю впередъ твоихъ читателей! Послушай, любезный Пигмейкинъ, гнвъ дурной совтникъ, а самолюбіе еще худшій судья. Публика не любитъ строптивыхъ и самонадянныхъ писакъ, и потому, своими критиками ты не угодишь ей. Сколько мн извстно, ты не довольно ученъ, не довольно начитанъ, чтобы сдлать твой Журналъ разнообразнымъ и занимательнымъ, ты не легко пишешь прозою и еще тяжел стихами, чтобы самому наполнить листки, а хорошіе сотрудники нын весьма рдки. Примись-ка, братецъ, за ученіе, ты еще молодъ, и знаешь столько въ Исторіи, что Катонъ Цензоръ, въ шестьдесятъ лтъ научился по Гречески.’ — Пигмейкинъ отвчалъ мн сардоническимъ смхомъ, или, лучше сказать, Русалкинымъ хохотомъ. ‘Ты во всемъ видишь одну сторону,’ примолвилъ онъ. ‘Нтъ, именно я вижу дв стороны, и отъ того разстаюсь съ тобою: прощай! ‘
Проходя мимо овощной лавки, я услышалъ, что кто-то зоветъ меня густымъ басомъ. Это былъ толстый судья, который съ торжествующимъ линемъ сидлъ предъ огромнымъ блюдомъ устрицъ, ‘Садись и шь!’ сказалъ онъ. ‘Готовъ, но мн право совстно разорять тебя: жалованье твое не велико, а семейство многочисленно.’ — Судья разсмялся. ‘Пожалуйста, не заботься,’ примолвилъ онъ: ‘эти устрицы — моя челобитные: глотай и концы въ воду!’ — ‘Но если кончикъ останется на берегу, и если по немъ доберутся до тебя и проглотятъ въ свою очередь: тогда денежка, сбереженная на черный день, весьма пригодится.’ — ‘Пустяки, ты видишь одну только сторону!’ — ‘Правда, что другая сторона нсколько темна, и ее трудно разсмотрть хорошенько,’ сказалъ я, и принялся за устрицы, игравшія ролю челобитчиковъ.
Чрезъ мсяцъ посл этихъ встрчъ, я узнавъ, что Курбетинъ лишился своего мста за неспособность къ исправленію своей должности, что Амуркина принудили вжливо выбраться изъ дому и не вздыхать подъ окномъ: что должникъ мой потерялъ безъ возврату свои деньги, что Пигмейкинъ не нашелъ читателей, и что судья потерялъ свое мсто и находится въ плохихъ обстоятельствахъ. Вс сіи несчастія произошли отъ того, что эти господа въ длахъ своихъ смотрли только на одну сторону.
Изъ этихъ примровъ, кажется, надлежало бы мн извлечь урокъ для себя. Но такова слабость человческая, что я, смотря съ одной стороны на эту статью, ршился ее напечатать, и читатели, разсмотрвъ об стороны, можетъ быть станутъ бранить меня. Читать длать? въ своемъ дл мудрено видть вмст дв стороны. . Б.