Новыя лица и старые друзья, Де-Амичис Эдмондо, Год: 1892 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 18 минут(ы)

Новыя лица и старые друзья.
**Эдмонда де-Амичиса *).**

*) ‘Идеальный учитель’ и ‘Новыя лица, старые друзья’ — дв главы извстнаго романа де Амичиса ‘Romansо d’un Maestro’ въ которомъ авторъ описываетъ борьбу, вс лишенія и затрудненія, осаждающія сельскаго учителя, этого піонера цивилизаціи на его тернистомъ пути народнаго развитія. Дйствіе происходитъ въ Альпійскихъ селахъ, окружающихъ Туринъ.

Удачно сдавъ конкурсный экзаменъ на городского учителя въ Турин, Ратти отправился на побывку въ свой родной городъ ***, гд его друзья — семья Голи — приняли его съ распростертыми объятіями. Отъ души радовались они счастливому исходу его экзаменовъ, которыми заканчивался самый тяжелый и безпокойный періодъ подготовки къ избранному имъ поприщу народнаго учителя. И самому ему казалось, что, посл долгаго десятилтняго скитанія, онъ, наконецъ, добрался до гавани, хотя и потерплъ тутъ и тамъ крушенія, растерялъ на пути не мало иллюзій и чувствовалъ то желаніе спокойствія, которое есть уже первый признакъ исчезающей юности. Но онъ былъ доволенъ тмъ, что много пережилъ, снова всталъ на трудовой путь и въ прошлыхъ испытаніяхъ почерпнулъ свжія силы для ожидавшихъ его, новыхъ, неудачъ. Одно только сомнніе безпокоило его — вдругъ городская управа Турина, по недостатку вакансій, не дастъ ему школы въ текущемъ году? Но однажды утромъ ему прислали бумагу о назначеніи его въ Лученто — одно изъ предмстій Турина, — съ жалованьемъ въ тысячу лиръ (франковъ) — самое большое вознагражденіе, когда-либо полученное имъ въ жизни. Посл этого ему ничего боле не оставалось желать — онъ былъ вполн доволенъ. Но его карьера сельскаго народнаго учителя завершилась необычайнымъ для его родного города событіемъ — педагогическимъ създомъ, созваннымъ сюда главнымъ туринскимъ инспекторомъ по учебнымъ дламъ,— създомъ, на который съхались учителя со всего Пьэмонта, привлеченные отчасти и 25-ью франками, которые выдавались каждому явившемуся. Създъ долженъ былъ продолжаться семь дней. Городская управа отвела для засданій създа зданіе старой церкви и приготовила для желающихъ въ большомъ количеств и помщенія. Ожидаемый създъ представлялся Ратти чмъ-то въ род торжественнаго и оригинальнаго педагогическаго празднества, на которомъ онъ наврное свидится съ нкоторыми своими бывшими коллегами — сельскими учителями. И эта мысль его радовала…

На създъ записалось около тысячи человкъ, которые и стали съзжаться къ назначенному дню, каждый поздъ привозилъ боле 50 человкъ, а въ послдній вечеръ изъ одного только Турина пріхало боле 200 учителей. Такъ какъ, едва сойдя съ позда, вновь прибывшіе отправились бродить по городу, то казалось, будто городское населеніе удвоилось въ теченіи нсколькихъ часовъ. Никогда еще здсь не видли такой многолюдной, разнообразной и странной на видъ толпы. На ряду съ учителями франтами попадались учителя одтые небрежно и на деревенскій ладъ, съ черными галстуками изъ грубой шерстяной матеріи и широкими воротничками изъ какого-то твердаго и дешеваго полотна. Рядомъ съ учительской аристократіей первыхъ женскихъ учебныхъ заведеній Турина попадались неуклюжія, одтыя въ тиковыя платья, сельскія учительницы, которымъ, для полноты картины, недоставало только корзины съ провизіей на рук. Среди, этой разношерстной толпы виднлись священники всхъ возрастовъ, въ подрясникахъ всевозможныхъ оттнковъ, начиная етъ блестяще-чернаго и до ярко зеленаго, нкоторые изъ нихъ были въ сафьянныхъ штиблетахъ, съ надушенными, блыми батистовыми платочками, другіе — въ рваныхъ, порыжвшихъ сапогахъ, и съ громадными синими носовыми платками. Даже въ сред городскихъ учительницъ можно было видть большое разнообразіе: тутъ были барышни съ перчатками до локтей, но въ платьяхъ по 10 к. аршинъ, встрчались и учительницы въ дйствительно роскошныхъ нарядахъ, на которые пошло трехмсячное ихъ жалованье, мелькали фигуры, напоминающія актрисъ, портнихъ, пансіонерокъ, работницъ, эмансипированныхъ барынь и старыхъ методистокъ. И среди мужчинъ можно было отмтить не мене разнообразную градацію типовъ, начиная съ учителя профессора, украшеннаго орденами, автора премированныхъ и пользовавшихся извстностью книгъ, и кончая типомъ старой водовозной клячи, — учителей, не берущихъ уже почти 20 лтъ въ рукъ книги, храпящихъ въ школ за уроками, и разыгрывающихъ изъ себя Марата въ пивной. Казалось, весь городъ превратился въ обширную учительскую семинарію въ часы рекреаціоннаго отдыха. Вс улицы были запружены толпой. Учителя и учительницы изъ одного города или узда собирались группами по 8—12 человкъ, или же соединялись большими ватагами, заполонявшими собою всю улицу. И коренные городскіе жители тоже высыпали на улицу изъ любопытства, забавляясь пестрой толпой нахавшихъ къ нимъ гостей, и присматриваясь къ этимъ представителямъ литературы и педагогіи, къ молодымъ людямъ, полнымъ жизни и надеждъ, и къ измученнымъ нуждою старымъ учителямъ.

Однимъ изъ первыхъ среди любопытныхъ очутился на улицахъ Ратти, нетерпливо желавшій встртить друзей. И вотъ онъ лицомъ къ лицу столкнулся съ донъ-Лерсе изъ Гараско, который стоялъ одинъ, съ пробивавшейся у висковъ сдиной и нсколько сгорбленный, но съ прежнимъ величественнымъ и торжественнымъ видомъ возвышеннаго мыслителя. Ратти невольно разсмялся, вспомнивъ, какъ онъ раныи благоговлъ передъ нимъ, особенно когда тотъ искалъ уединенія, чтобы — какъ предполагалъ Ратти — работать надъ своимъ большимъ сочиненіемъ: ‘Школа и религія’, о которомъ онъ такъ часто упоминалъ, а въ сущности же для того, чтобы тайкомъ наслаждаться романами Габоріо. Ратти только что хотлъ спросить его, на какомъ том Габоріо онъ остановился, но донъ-Лерсе подошелъ къ нему съ такимъ величественнымъ видомъ добродтельнаго служителя церкви, лишь на мгновеніе отвлеченнаго отъ своихъ возвышенныхъ мыслей, что вопросъ такъ и замеръ на устахъ у Ратти. Посл двухъ, трехъ словъ привтствія молодой учитель распростился съ донъ-Лерсе, чтобы разыскать другихъ знакомыхъ Однако, увеличившіяся сумерки лишили его этой возможности. Въ темнот онъ могъ различить лишь фигуры нсколькихъ учителей и учительницъ, которые, повидимому, ожидали, когда пробьетъ часъ, назначенный для ночлега въ приготовленныхъ имъ городской управой даровыхъ помщеніяхъ. Они стояли, прислонившись къ колоннамъ портиковъ и угловъ улицъ, бдно одтые, съ удивленными или утомленными лицами, и казалось, пристыженные тмъ, что ихъ собралось такъ много, и смущенные тмъ, что они очутились вн своихъ жилищъ, словно эмигранты, столпившіеся въ гавани. И Ратти почему-то тоже стало стыдно за нихъ, но онъ старался убдить себя въ неосновательности такого чувства. Разв адвокаты, доктора, и вообще представители какой угодно профессіи,— говорилъ онъ себ,— не представили бы собою такого же пестраго, разношерстнаго общества, если бы собрать ихъ всхъ вмст, начиная отъ свтилъ своего сословія и кончая послдними тупицами и шарлатанами? Тутъ тотчасъ же обнаружилось бы неравенство, установленное самой природой. Отдлавшись такимъ образомъ отъ минутныхъ, непріятныхъ, мыслей, онъ мало-по-малу сталъ ощущать приливъ того радостнаго и гордаго чувства, которое овладваетъ людьми одной и той же профессіи, когда ихъ соберется очень много, подобно тому, какъ солдаты съ радостной гордостью осматриваютъ свою армію, выстроившуюся во фронтъ въ обширной долин.

На другой день, рано утромъ, Ратти, переходя площадь, уже покрытую учителями, учительницами и торговцами, пріхавшими въ городъ на базаръ, бывавшій здсь разъ въ недлю, въ проход между двумя лавочками торговцевъ полотномъ, встртился лицомъ къ лицу съ Фаустиной Галли.

Посл первыхъ возгласовъ изумленія, они, повидимому, оба почувствовали, что дружеское пожатіе руки, которымъ они обмнялись, не вполн выражаетъ то удовольствіе, которое имъ доставила неожиданная ихъ встрча.

— Я васъ искалъ,— сказалъ учитель измнившимся голосомъ,— адвокатъ Самисъ передавалъ мн, что вы въ Турин.

Фаустина сообщила ему, что вотъ уже годъ, какъ она тамъ, такъ какъ не била въ состояніи оставаться дольше въ сел, гд умеръ ея отецъ. Она явилась на конкурсный экзаменъ въ Туринъ съ очень маленькой надеждой на успхъ. Тмъ не мене, вышло удачно, быть можетъ, потому, что была задана понравившаяся ей тема: ‘Поэзія дтства’. Ее назначили учительницей въ одномъ изъ предмстій Турина. Такимъ образомъ она пользуется двойной выгодой: будучи городской учительницей, она въ то же время живетъ какъ въ деревн. Воспитанницы ея тоже по большей части дочери крестьянъ. Комнату ей дали въ зданіи самой школы. Начальство досталось ей хорошее. Она вполн довольна.

Юноша не отрывалъ отъ нея глазъ: въ лиц ея онъ подмтилъ нчто, указывавшее на пережитыя ею тяжелые три года — легкій, едва уловимый слдъ увяданія и утомленія, который, однако, при ея здоровомъ и богатомъ организм могъ еще быть уничтоженъ любовью и спокойствіемъ. Въ прекрасныхъ, каштановыхъ, волосахъ ея не было ни одной сдой нити, и ротикъ ея былъ все тотъ же: нжный, добрый, маленькій и свжій. Ратти смотрлъ на нее, и сердце его наполнилось сладостнымъ ощущеніемъ. Посмотрвъ на ея фигуру, онъ замтилъ, что платье ея сзади на спин морщится — обычный недостатокъ всхъ ея платьевъ, которыя она сама себ и кроила, и шила — и эти морщинки на плать окончательно его растрогали.

— Я никогда не забывалъ васъ,— сказалъ онъ неожиданно,— и всегда желалъ вамъ счастья.

Она сдлала граціозное движеніе головой, будто желая отвтить: ‘Я въ этомъ сомнваюсь’ и затмъ спросила его, гд онъ учительствуетъ? Узнавъ, что въ Турин, она видимо старалась — но ей это не удалось — скрыть, какъ она этимъ пріятно удивлена.

— Когда же вы держали экзаменъ?— спросила она.

Ратти передалъ ей въ краткихъ словахъ о своей жизни школьнаго сельскаго учителя въ Боссолано и Камина, и о томъ, какъ онъ, наконецъ, ршилъ явиться на конкурсъ, но онъ разсказывалъ все это почти машинально. Пока онъ говорилъ, въ мысляхъ его воскресала маленькая, угловая терраса, онъ слышалъ святыя слова ея о дтяхъ и дтскомъ возраст, сказанныя въ первые дни ихъ знакомства, онъ вспоминалъ героическое мужебтво, съ которымъ она выносила горе и лишенія. Онъ вспомнилъ тотъ день, когда видлъ ее въ послдній разъ, она стояла на маленькой террас, мучимая мыслью о близкой смерти отца, но твердая и почти гордая въ своемъ несчастьи, она была настолько погружена въ размышленія, что у него не хватило духа поклониться ей. И онъ прервалъ свой разсказъ, чтобы повторить ей растроганнымъ голосомъ: ‘Я всегда желалъ вамъ счастья’.

— Что жъ тутъ такого особеннаго,— отвтила она, улыбаясь,— и я желала вамъ того же — вдь мы съ вами были всегда добрыми друзьями. И она принялась разсказывать, какъ ее сильно мучило, когда онъ свернулъ на дурную дорогу, какъ она была счастлива, когда онъ сталъ снова прежнимъ, и съ какою грустью, возвращаясь съ кладбища, гд похоронила отца, она смотрла на опуствшія окна комнаты, занимаемой раньше молодымъ учителемъ. Но Ратти почти не слушалъ ея. Онъ снова думалъ о томъ, что, кром его матери, она по истин самое благородное и доброе созданіе, когда-либо встрченное имъ въ жизни. Онъ думалъ о томъ непередаваемомъ выраженіи, которое обыкновенно сіяло на ея лиц, когда онъ ей говорилъ о любви, выраженіе, позволявшее ему угадывать т сокровища нжности, которыя таились въ ея душ. Онъ думалъ о томъ, какой сильной и врной подругой для мужчины была бы эта двушка, въ которой онъ никогда не подмтилъ ни одной мелочности или вульгарности, которая казалась созданной для того, чтобы одновременно любить и бороться, страдать и надлять счастьемъ другихъ: такъ она мила, разсудительна, безстрашна и скромна! И снова повторилъ онъ ей еще съ большимъ волненіемъ:

— Я всегда желалъ вамъ счастья.

Она взглянула на него, и въ глазахъ ея мелькнуло выраженіе нжности, но она не произнесла ни слова. Окинувъ вокругъ себя глазами, она посмотрла на часы и нжнымъ, неувреннымъ голосомъ, не соотвтствовавшимъ смыслу ея словъ, торопливо произнесла:

— Мн сейчасъ нужно уйти — я общала быть у двухъ подругъ по длу. Увижу ли я васъ на засданіяхъ създа? Во всякомъ случа мы будемъ иногда встрчаться въ Турин!— И она спросила его, когда онъ думаетъ хать туда.

Такъ какъ сентябрь былъ уже на исход, то учитель ршилъ хать въ послдній вечеръ засданій, чтобы быть на мст за нсколько дней до открытія школы. Наврное и она удетъ въ этотъ же вечеръ.

— Не удастся ли намъ сдлать это путешествіе вмст?— спросилъ Ратти.

— Мы его сдлаемъ вс вмст,— отвтила она, улыбаясь.— Послдній поздъ увезетъ чуть ли не полгорода. Розыскать другъ друга въ такой толп будетъ почти невозможнымъ. Потомъ она добавила, снова ставъ серьезной:

— Я буду имть удовольствіе видть васъ въ Турин.

Такое же выраженіе лица и такой голосъ были у нея, когда она столько разъ отказывала ему, когда онъ ей длалъ предложеніе въ Алтаран. Холодъ охватилъ душу молодого человка. И, протянувъ ей руку, онъ съ досадой въ душ, проговорилъ:

— До свиданія!

Но, пройдя шаговъ пять, онъ вдругъ обернулся и увидлъ, что и она обернулась, онъ поймалъ на лету такой ясный, свтлый и нжный взглядъ, что сердце его снова радостно забилось. Это былъ взглядъ, открывавшій душу и говорившій истину! И онъ пошелъ дальше, весь проникнутый этимъ взглядомъ.

Полчаса спустя онъ присутствовалъ на первомъ засданіи създа, а затмъ и на всхъ остальныхъ, съ большимъ любопытствомъ, какъ на театральномъ представленіи, присматриваясь и прислушиваясь ко всему происходившему. Предсдательствовалъ профессоръ Метъри, постарвшій видъ котораго сначала опечалилъ его и испортилъ ему удовольствіе свиданія съ нимъ. Онъ сидлъ вмст съ другими профессорами за столомъ, покрытымъ зеленымъ сукномъ. Вся церковь была переполнена народомъ, и въ перерывахъ между чтеніемъ и рчами, въ ней раздавался отрывистый говоръ, точно шумъ бурнаго потока.

Здсь, въ стнахъ зданія, еще боле чмъ на открытомъ воздух, поражало разнообразіе учительской фаланги, такъ какъ тутъ можно было охватить однимъ взглядомъ цлыя сотни шляпъ съ цвтами и перьями, головныхъ платковъ сельскихъ учительницъ, тонзуру священниковъ, сдыя взъерошенныя прически разныхъ стариковъ-оригиналовъ, и блестящія, хорошо расчесанныя, шевелюры молодыхъ учителей. Живыя пренія не прерывались, споры становились часто бурными. Многіе явились съ предложеніями нововведеній, о которыхъ мечтали цлыми годами и за которые стояли со страстью мономановъ, другіе намтили себ торжественныя рчи, которыми хотли охватить чуть ли не половину всего человческаго знанія, третьи имли въ виду указать на разные несправедливые поступки и потребовать удовлетвореніи за понесенный отъ нихъ вредъ, и вс они, когда имъ, наконецъ, удавалось заручиться словомъ, приходили въ величайшее раздраженіе отъ всякаго перерыва или возраженія. Къ тому же, соперничество нкоторыхъ авторовъ педагогическихъ сочиненій — и вражда, порожденная журнальной полемикой, такъ и прорывалась при малйшемъ противорчіи. Ораторы не говорили въ сущности ничего новаго, а съ незначительными варіаціями повторяли то, что десятки лтъ было уже извстно каждому образованному учителю. Но въ числ этихъ ораторовъ все же нашлось пять или шесть, ясно излагавшихъ свои мысли и обладавшихъ даромъ краснорчія, которые и увлекали аудиторію и оживляли пренія. Одинъ изъ нихъ, рзкій, задорный, метавшій громы, казалось, воплощалъ въ себ недовольство всего своего сословія, другой три четверти рчи употребилъ на выясненіе изложенныхъ имъ взглядовъ,— хотя эти взгляды сразу были всми поняты,— и говорилъ съ необычайнымъ смиреніемъ въ оборотахъ и голос, точно аудиторія его была полна представителями королевскаго дома, третьимъ ораторомъ была стройная барышня, съ тонкимъ голосомъ и лихо разввающимся блымъ перомъ на шляп, смлая, неутомимая, воинственная. Пренія разнообразились, кром того, всевозможными комическими эпизодами. Въ первомъ же засданіи сельская учительница, въ преклонномъ возраст, прочла сонетъ своего сочиненія (смыслъ котораго такъ и остался для всхъ тайной), написанный ею по образцу сонетовъ въ честь святыхъ, изображенія которыхъ крестьяне обыкновенно прибиваютъ къ дверямъ своихъ хлвовъ. Другая, тоже сельская учительница, просила слова для разъясненія одного педагогическаго вопроса, но сразу уснастила рчь свою такими грубыми грамматическими ошибками, что аудиторія стала ее молить Христомъ Богомъ умолкнуть, что она и сдлала. Наконецъ, какой-то толстякъ, сельскій священникъ, начавъ свою рчь соотвтствующимъ случаю и мсту языкомъ, но мало-по-малу, самъ того не замчая, увлекся церковнымъ краснорчіемъ и перешелъ къ настоящей проповди на распвъ, со всей мимикой, присущей католическимъ церковнымъ ораторамъ, съ призывомъ, мольбой, проклятіями, чмъ и вызвалъ громкій, долго не умолкавшій, шумъ. Ратти впервые присутствовалъ на подобнаго рода създахъ, и его столько же занимало отношеніе аудиторіи къ рчамъ, сколько и самыя рчи. Городская часть присутствующаго общества волновалась: тутъ были и легко воспламеняемыя учительницы, апплодировавшія всмъ молодымъ учителямъ, сверкая при этомъ въ воздух блыми, обнаженными, руками, были и другія, которыхъ затронутые вопросы касались ближе, и которыя встрчали нкоторыя сужденія своихъ противниковъ съ жестами яростнаго отрицанія, причемъ перья на ихъ шляпахъ дрожали и колыхались, или же он выслушивали ненравившіяся имъ рчи съ несходящей съ лица сатирической улыбкой. Многія вносили поспшно замтки въ записныя книжечки, не отрывая отъ нихъ глазъ. Но большая часть сельскаго учительства скучала, потому что ровно ничего не понимала изъ того, что говорилось кругомъ. Нкоторыя учительницы вязали чулки. Одна сказала Ратти, сидвшему подл нея: ‘Ничего не разберу, они говорятъ слишкомъ быстрымъ итальянскимъ языкомъ’. Почти вс сельскіе учителя были, однако, поражены развитіемъ и краснорчіемъ городскихъ своихъ коллегъ, говорившихъ точь-въ-точь какъ адвокаты, и вмст съ тмъ ужасались дерзости молодыхъ учителей, осмливавшихся — да еще какимъ тономъ!— длать замчанія и противорчивъ самому правительственному коммиссару! Имъ казалось, что на глазахъ у нихъ розыгрывается полнйшая школьная революція, и что скоро настанетъ свтопреставленіе. Между этими лицами, которыя составляли плебсъ учительскаго сословія, и тми, которые первенствовали въ немъ, дышала и двигалась цлая масса учителей и учительницъ средняго уровня, переполненныхъ свыше головы предложеніями, идеями, тщеславіемъ и недовольствомъ, но которые не дерзали говорить: они шепотомъ изливались сосдямъ, порицая всхъ ораторовъ, и при выход изъ залы засданій, взбшенные тмъ, что не имли мужества попросить себ слова, останавливали пріятелей, и въ теченіи цлыхъ получасовъ метали передъ ними громъ и молнію. Выходъ изъ засданія былъ всегда шумный, передъ церковью и на прилегающихъ къ ней улицахъ составлялись группы, продолжающія пренія. Въ этомъ смятеніи, утромъ на второй день създа, Ратти увидлъ учительницу Галли, которая, улыбаясь, поклонилась ему и исчезла въ толп, прежде чмъ онъ могъ протолкаться къ ней, а на другой день онъ наткнулся на учителя Кальви, облеченнаго въ старое, смятое пальто, съ большимъ сверткомъ бумагъ подъ мышкой и съ недовольной физіономіей. Юноша поклонился ему, но тотъ едва удостоилъ его отвтнаго кивка, и, качая головой, проговорилъ съ горькой усмшкой: ‘Ни у кого изъ нихъ нтъ идей! У нихъ нтъ идей!’ и ушелъ, согбенный подъ бременемъ своихъ идей!

Къ половин недли въ учительской толп образовалась уже цлая сть отношеній и дружбъ, какъ будто среди постоянныхъ жителей извстной мстности. На наиболе блестящихъ ораторовъ указывали уже пальцами на улицахъ, и появленіе ихъ сопровождалось шепотомъ любопытства. Знали на перечетъ и всхъ учителей, отличавшихся умомъ и пріобртшихъ себ нкоторую извстность въ педагогической печати, какъ доблестные бойцы за ‘школьное дло’, знали всхъ учительницъ, говорившихъ рчи, и учительницъ-писательницъ изъ Турина. Нкоторыхъ сельскихъ учителей и учительницъ, получившихъ извстность, благодаря страннымъ приключеніямъ и внезапнымъ преслдованіямъ, вс разыскивали и разспрашивали. Трое или четверо престарлыхъ учителей, славившіеся своею 50-ти-лтней школьной службой, которыхъ приводили въ примръ другимъ учителямъ въ рчахъ по случаю школьныхъ торжествъ, были постоянно окружены и пользовались почетомъ. На ряду съ только-что указанными привлекали на себя общественное вниманіе также шесть или семь красавицъ среди учительницъ, разгуливающихъ по городу чуть ли не съ утра и до вечера. Многія лица получили уже клички, которыя повторялись всми, такъ, напримръ, одну сорокалтнюю учительницу, одвавшуюся очень театрально, съ какими-то золотыми галунами на груди, прозвали ‘королевой Савской’, одного оратора съ медовою рчью ‘Аркадскимъ пастушкомъ’, другого ‘Наполеономъ Великимъ’, третьяго, часто ссылавшагося на народныя китайскія школы, ‘Конфуціемъ’. Весь этотъ прізжій учительскій людъ перетасовался, кружки перваго дня большею частью разбились и устроились новые, сообразно съ возрастомъ, симпатіями и характерами: группы стариковъ и старухъ, 20-тилтнихъ учительницъ и учителей, у которыхъ сердце и умъ вчно пламенли, кружки нескончаемыхъ спорщиковъ, веселыя общества отправлявшихся для завтраковъ и ужиновъ на загородныя гулянья и возвращавшихся оттуда поздно вечеромъ съ пснями и цвтами въ петлицахъ. И каждый сообразовалъ свой образъ жизни съ условіями собственнаго кармана. Многіе сельскіе преподаватели, вмсто обда, довольствовались кускомъ хлба съ фруктами и пользовались ночлегомъ и постелями въ школахъ и иныхъ мстахъ, отданныхъ въ ихъ распоряженіе городской управой, для того, чтобы изъ ассигнованныхъ имъ 25 франковъ, 10 или 12 привезти домой. Городскіе учителя, наоборотъ, то и дло появлялись въ кофейняхъ и ресторанахъ, гд съ утра до ночи стоялъ веселый гамъ. И Ратти просиживалъ здсь вечера, желая поближе приглядться къ будущимъ своимъ коллегамъ — городскимъ учителямъ. Ему не удавалось, однако, уловить нить рчи въ этомъ бурномъ поток голосовъ, гд тысячи разъ слышались одни и т же слова: ‘къ порядку’, ‘прошу слова’, ‘протестъ’, ‘программы’, ‘проектъ’, ‘вздоръ’, ‘глупость’. Говоря по правд, ему было бы пріятно, еслибъ нкоторые его коллеги не говорили такъ громко съ цлью подчеркнуть прекрасное свое произношеніе и красивыя фразы. Иныя шутки, которыя ему пришлось здсь слышать, казались ему плоскими, достойными гимназистовъ младшихъ классовъ, а никакъ не наставниковъ юношества. Его оскорбляли презрительные взгляды, которые нкоторые элегантно-одтыя учительницы бросали на своихъ дурно, на деревенскій ладъ, одтыхъ товарокъ. Послднія сами стушевывались передъ ними, уступали имъ мсто, съ удивленіемъ прислушивались къ ихъ разговору, очевидно гордясь и вмст съ тмъ смущаясь тмъ, что он — коллеги этихъ изящно-одтыхъ и образованныхъ барышенъ. Но тутъ онъ вспомнилъ, какой дорогой цной досталось этимъ бднымъ двушкамъ ихъ положеніе городскихъ учительницъ въ Турин, которымъ он теперь такъ важничали. Боже ты мой! Черезъ какія тяжкія испытанія пришлось имъ пройти! Три года курсовъ въ учительской семинаріи, два года, между 18-ю и 20-го годами, обязательной даровой службы — занятій въ школахъ для практики и обученія, вслдъ затмъ конкурсный экзаменъ на должность кандидатки, замняющей учительницу, три года службы въ вид запасной учительницы, съ жалованьемъ въ 650 франковъ, и посл этихъ трехъ служебныхъ лтъ еще конкурсный экзаменъ на дйствительную учительницу. А затмъ еще 14 лтъ службы, чтобы, наконецъ, сдлаться несмняемой учительницей. Въ конц-концовъ, посл 30-ти-лтней службы, полная пенсія или, иными словами, обезпеченіе, дающее возможность, впроголодь кое-какъ дотянуть послдніе года своей жизни и это посл такого длиннаго ряда испытаній, трудовъ, гоненій и несправедливостей, ежеминутной опасности лишиться мста изъ-за вздора, изъ-за пустяка! Подумавъ обо всемъ этомъ, какъ было не простить имъ всего?

На этомъ большомъ създ учителей вниманіе Ратти и многихъ другихъ привлекли на себя также и нкоторые оригиналы, которые въ эти нсколько дней пріобрли своего рода извстность, распространившуюся потомъ по всему Піэмонту. Въ числ ихъ была сельская учительница, лтъ подъ 35-ть, съ почти блыми волосами, какъ у альбиноски, съ сверкающими глазами маньячки, одвающаяся небрежно: она оказалась чудомъ литературной плодовитости. Это свое качество она проявила за обдомъ, въ первый же день, прочитавъ безконечное стихотвореніе. Писать — все равно, какъ и о чемъ — было для нея такой же потребностью, какъ и дышать. Она писала, безъ перерыва, цлыхъ 15 лтъ и привезла съ собой чемоданъ значительныхъ размровъ, наполненный рукописями, а четыре такихъ же чемодана остались у нея дома. Все, что она видла, думала, слышала, читала, мечтала — она тотчасъ же излагала въ проз или въ стихахъ. Написанная ею біографія одной подруги учительницы заключала въ себ 3.000 блыхъ стиховъ. Въ четыре дня она накатала отчетъ о происходившихъ преніяхъ въ 200 страницъ, и импровизировала описанія городскихъ окрестностей, изъ которыхъ могъ бы составиться цлый томъ. Съ двадцатилтняго возраста, она изъ шести ночей непремнно три проводила за писаніемъ и губила свое здоровье. Но чмъ боле она чахла, тмъ прилежне писала, и всякій разъ, когда ей представлялся случай, читала свои произведенія, читала ихъ цлыми часами, безъ перерыва и передышки, до тхъ поръ, пока ея пріятельницы не начинали молить о пощад, или засыпали, или спасались бгствомъ, или падали въ обморокъ. Но смшныя стороны этой ея мономаніи уничтожались тмъ, что всмъ было извстно, что у себя, въ сел, она ревностно и превосходно исполняетъ свои обязанности школьной учительницы, зарабатывая, помимо того, еще кое-какіе гроши писаніемъ заказныхъ небольшихъ рчей, стихотвореній и застольныхъ привтствій, и этими чудесами труда, учитывая себ каждый грошъ въ д, содержитъ и воспитываетъ трехъ сестеръ. Другимъ оригиналомъ былъ сельскій учитель, прозванный Чезаре Канту {Извстный итальянскій писатель и историкъ, съ сильнымъ оттнкомъ католицизма.}, такъ какъ онъ сильно напоминалъ лицомъ этого писателя. Главнымъ, врне — единственнымъ, качествомъ его, его утшеніемъ, славой его жизни — было его необычайно сильное зрніе, и онъ пріхалъ на създъ, чтобы похвастать имъ. Всюду длалъ онъ эксперименты этой силы своего зрнія: на улицахъ онъ на большихъ разстояніяхъ читалъ вывски магазиновъ, въ кофейняхъ, отступя на десять шаговъ, читалъ газеты, за обдомъ заставлялъ своихъ товарищей вытаскивать изъ кармановъ визитныя карточки и письма, которыя читалъ съ другого конца стола однимъ глазомъ, съ полузакрытыми глазами, тряся головой, всматриваясь въ листокъ искоса — словомъ, всми возможными способами. Онъ пользовался малйшимъ поводомъ, чтобы заводить рчь о зрніи, и начать ораторствовать. Разумется, онъ приписывалъ даже въ педагогіи первенствующее значеніе зрнію, и настолько, что спеціально и чуть ли не исключительно воспитывалъ въ своихъ ученикахъ именно зрніе. Его вроисповданіе было: ‘Все въ мір — зрніе’, и онъ поддерживалъ этотъ свой тезисъ великимъ множествомъ заране подготовленныхъ доказательствъ, напр.: ‘Что была бы астрономія безъ силы зрнія? А палеографія? {Знаніе древнихъ письменъ.} А часовое мастерство? Миніатюра? Вс точныя искусства? Что такое солдаты безъ хорошихъ глазъ? И что бы изображалъ собой, лишенный проницательнаго зрнія, полицейскій агентъ, судья, дипломатъ, которымъ всмъ необходимо читать на лицахъ малйшія движенія, чтобы разгадать скрытыя мысли и чувства?’ По его мннію, наука воспитывать зрніе находилась еще въ зачаточномъ состояніи, въ этомъ отношеніи предстояло еще все создать, и онъ говорилъ о спеціальныхъ съ этою цлью школахъ и институтахъ, которые слдовало бы открыть, о цлыхъ библіотекахъ руководствъ и трактатовъ, которые нужно было бы напирать. Наконецъ, самымъ забавнымъ изъ всхъ оригиналовъ былъ маленькій законоучитель съ кривыми ногами и перекошеннымъ лицомъ, съ сдыми и щетинистыми волосами, казавшимися иглами, настоящій живчикъ по характеру и человкъ остраго ума, авторъ почти всхъ юмористическихъ прозвищъ, бывшихъ въ ходу на създ. Вчно слегка подвыпившій и подпрыгивающій, точно Фигаро, онъ какъ нельзя боле удачно подражалъ всякимъ голосамъ, жестамъ, походкамъ, и распвалъ французскія шансонетки, которымъ научился въ бытность свою ребенкомъ въ Савой. Одинъ взглядъ на него вызывалъ у всхъ хохотъ, онъ былъ вчно окруженъ, черезъ четыре дня онъ перезнакомился съ половиною своихъ коллегъ, и раскланивался со всми, длая жестъ фехтовальнаго мастера, направляющаго ударъ шпагою въ грудь. Втираясь въ толпу учительницъ, онъ, при проход самыхъ красивыхъ и граціозныхъ, сыпалъ шуточными восклицаніями, сверкая глазами, какъ старый служака: ‘Что за дивныя созданія, какая красота, что за прелесть-молодежь!’ Куря папиросы, онъ посылалъ воздушные поцалуи отличившимся ораторамъ, разсказывалъ шепотомъ въ углахъ анекдоты, отъ которыхъ можно было лопнуть со смха, и только когда молодые учителя заходили слишкомъ далеко въ своихъ шуткахъ, онъ становился на минуту серьезнымъ и повторялъ два или три раза: ‘Est modus in rebus, est modus in rebus’, а потомъ принимался за старое еще хуже прежняго

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Но все, что Ратти видлъ и слышалъ, производило на него гораздо меньшее впечатлніе теперь, чмъ если бы это случилось во всякое другое время, такъ какъ вс эти впечатлнія подавлялись воспоминаніемъ его встрчи съ Фаустиной Галли,— встрчей, къ которой онъ то и дло возвращался мысленно. По причин все увеличивающагося смятенія и толкотни, такъ какъ ежедневно продолжалъ прибывать новый учительскій персоналъ, а также и немного по личной ея вин, Ратти не удалось боле говорить съ нею. Два раза видлъ онъ ее потомъ на засданіяхъ, но она сидла очень далеко отъ него и очень внимательно прислушивалась къ рчамъ ораторовъ съ прелестнымъ выраженіемъ маленькаго ротика, который, когда она слушала, оставался крошечку открытымъ, точно розовый бутонъ, нсколько раздвинутый пальчикомъ ребенка. Ратти встртилъ ее еще въ галлереяхъ, въ обществ другихъ, незнакомыхъ ему, учительницъ, а разъ засталъ ее одну, но она тотчасъ же скрылась, сказавъ, что ее ждутъ по длу. Ясно, что она нарочно избгала его. Но улыбка, сопровождавшая ея поклоны, была все та же улыбка, которую онъ подмтилъ на ея лиц, когда неожиданно обернулся на площади: новая улыбка, выражавшая нчто большее, чмъ дружбу, почти ласку, разцвтъ всхъ общихъ воспоминаній, а также неопредленное общаніе и мысль о будущемъ,— тайну, которую, казалось, она выдавала противъ воли. И теперь, думая о ней, Ратти представлялъ ее себ не иначе, какъ съ этой улыбкой. Хотя тутъ, на глазахъ у него, было не мало двушекъ и моложе, и красиве ея, на лицахъ которыхъ тоже проглядывала и доброта, и чистая, дятельная жизнь и любовь къ дтямъ,— но все же Фаустина казалась ему и моложе, и лучше всхъ. Наврное, никакая другая двушка не выстрадала столько, сколько она, никто не обладалъ ея энергіей, никто не умлъ такъ горячо любить дтей и не длалъ такъ много чести своей профессіи, какъ она. Ратти влекло теперь въ Туринъ, главнымъ образомъ, изъ-за нея. Воображеніе его рисовало ему тысячу разъ одну и ту же картину: маленькую квартирку въ четвертомъ этаж, хотя бы въ одной изъ тхъ узкихъ улицъ стараго городского квартала, гд онъ чувствовалъ, что задыхается, когда только что вернулся изъ деревни. И въ этой квартирк — маленькій столъ, на которомъ съ одной стороны нагромождены тетради двочекъ, на другой — мальчиковъ, и за которымъ они бы вмст ли честнымъ трудомъ заработанный хлбъ свой, и окно, къ которому бы они усаживались другъ подл друга въ весенніе вечера, совершивъ свой дневной трудъ, и гд, слушая ея разсказы объ ея отц и объ ея ученицахъ, онъ могъ бы часами слдить за безконечно-милымъ, дтскимъ и энергичнымъ движеніемъ ея маленькаго ротика, изъ котораго льются разумныя и благородныя слова.

Какъ-то разъ, однако, онъ былъ рзко оторванъ отъ этихъ мыслей. Случилось это въ послднее засданіе, когда профессоръ Мегари произнесъ прощальную рчь. Послднія слова этой рчи, сказанныя имъ съ пламенной силой и убжденнымъ, громкимъ голосомъ,— прозвучали въ глубокой тишин биткомъ набитой церкви, точно вдохновенное напутствіе священнослужителя: ‘Пусть молодые возвращаются домой поощренные примромъ столькихъ стариковъ, которые, посл полувкового труда, все еще держатъ высоко, съ юношеской силой, дорогое намъ школьное знамя, а также и старики вернутся къ себ, ободренные зрлищемъ столькихъ молодыхъ силъ, готовящихся, съ новымъ мужествомъ и новымъ знаніемъ, послдовать примру своихъ предшественниковъ. Вернитесь къ вашей дятельности, молодые учителя — вамъ отечество вврило святую обязанность учить и воспитывать дтей — самую дорогую свою надежду. Вернитесь вс къ высокому вашему занятію — ежедневно сять въ своей родин великодушныя чувства и плодотворныя мысли. Вамъ предстоитъ не только долгъ искоренять невжество и суеврія, но также утшать бдняковъ. Вы должны вносить лучъ веселья въ жизнь дтей, не знающихъ ласкъ, поддерживать въ народ надежду на лучшую будущность. Вамъ предстоитъ черезъ дтей вносить слово мира въ семьи, гд царствуетъ разладъ, пробуждать чувство любви въ родителяхъ, въ которыхъ это чувство замерло, напоминать объ отечеств беззаботнымъ его сынамъ или же его врагамъ. Вернитесь домой съ мужественной ршимостью въ душ всегда отстаивать достоинство вашихъ занятій, твердо переносить неблагодарность, бороться противъ вражды и незаслуженныхъ преслдованій, черпая силу въ мысли, что самое большое счастье, дарованное человку, то, которое доставляетъ сознаніе добра, сдланнаго безъ ожиданія награды и отплаты за него, и что никто не можетъ сдлать больше добра, чмъ вы. Каждый часъ вашего безвстнаго, земного труда — благодяніе для человчества, самый бдный, самый неразвитый, самый малый среди васъ, самый послдній солдатъ того великаго войска, которое, не допуская перемирія, борется противъ наивреднйшаго врага, и въ самыхъ плодотворныхъ битвахъ выигрываетъ безкровныя сраженія — иметъ право на благодарность родины и благословеніе всего свта. Прощайте, мужественныя двушки, почтенные старцы, юные воины, отважный и милый авангардъ грядущихъ вковъ! Вс за работу, и да будетъ съ вами счастіе и радость, какъ всегда, будетъ съ вами душа моя!’

При послднихъ словахъ профессора, дружный возгласъ, вырвался изъ груди всхъ, и можно было сказать, что въ эту минуту вс городскіе и сельскіе учителя, старые и молодые, довольные и недовольные, слились въ одну душу. Этотъ дружный возгласъ повторился еще разъ ночью, на вокзал, когда профессоръ Мегари садился на поздъ съ сотнями учителей, дущихъ въ Туринъ. И молодой Ратти присутствовалъ, растроганный, при этихъ проводахъ, высунувъ голову изъ окна переполненнаго путешественниками вагона, въ то время, какъ у сосдняго съ нимъ окна мелькало личико Фаустины Галли, узжавшей съ тмъ же поздомъ. Послднія слова профессора все еще раздавались въ ушахъ Ратти. Да, и онъ солдатъ великаго войска и можетъ гордиться тмъ, что принадлежитъ къ нему! Это войско иметъ, правда, свои недостатки, но это недостатки, присущіе всему отечеству, оно дурно вооружено и дурно продовольствуется, но это сочтется ему скоре во славу, чмъ въ осужденіе, въ рядахъ его попадаются солдаты трусливые и неспособные, какъ во всхъ войскахъ, но, великій Боже! въ немъ отыщется также и легіонъ героинь и героевъ, передъ которыми самымъ благороднымъ людямъ не грхъ преклониться! Онъ самъ видлъ такихъ героевъ, и кто знаетъ, сколько ихъ въ настоящую минуту здсь, вокругъ него. Да, Мегари правъ: никто въ мір не можетъ сдлать больше добра, чмъ они, и нтъ большаго счастья, какъ длать добро! Онъ припоминалъ самыя счастливыя минуты своей жизни, и это были т, въ которыя онъ сознавалъ эту истину. Прежняя пламенная любовь его къ дтямъ снова горячей волной хлынула ему въ сердце въ то время, когда онъ устремилъ глаза на лицо молчавшаго друга, учительницы Галли, которая столько разъ, въ такихъ прекрасныхъ и восторженныхъ словахъ высказывала, ему эту любовь и вливала ее ему въ душу. Оба чувства — любовь къ ученикамъ и къ Фаустин, — сливались теперь въ немъ въ одинъ чистый и свтлый потокъ возвышающихъ его образовъ и мыслей. Онъ думалъ о томъ, какъ онъ видлъ Фаустину опирающуюся на балюстраду террасы, со взглядомъ, устремленнымъ вдаль, будто передъ нею носилось видніе тысячи двочекъ, ея ученицъ грядущихъ годовъ, которымъ она съ этихъ поръ ршила посвятить всю свою жизнь…

И онъ тоже видлъ своихъ учениковъ, и учениковъ своихъ товарищей, педагоговъ, бывшихъ на създ, и учениковъ всхъ преподавателей Италіи — безчисленную толпу, покрывавшую обширнйшую долину, движущуюся везд, куда только могъ проникнуть глазъ, и оглашающую воздухъ шумомъ безпредльнаго океана, милліоны маленькихъ ручекъ протягивались къ нимъ, просящіе свта, покровительства, дружбы и ласки. И онъ общалъ имъ все, и изъ глубины души давалъ имъ клятву, ощущая въ это мгновеніе исполинскую отеческую любовь, охватывающую собой все дтское поколніе его родины. И Фаустина, должно быть, думала о томъ же. Они по временамъ взглядывали другъ на друга, и, казалось, обмнивались такимъ образомъ двойнымъ токомъ волновавшихъ ихъ мыслей и чувствъ. Когда поздъ прибылъ въ Туринъ, въ глазахъ ихъ сверкала слеза, души были переполнены и искали друга друга. Сотни учителей и учительницъ вышли изъ вагоновъ, огласивъ воздухъ въ послдній разъ долгимъ ‘ewiva’, и они остались на минуту одни. Въ тотъ же моментъ оба оглянулись кругомъ, глубоко вздохнули и обмнялись горячимъ поцлуемъ. Посл того, они тоже выпрыгнули изъ вагона, чтобы увидть еще разъ убленную сдинами голову профессора Мегари, который, стоя на платформ вагона, обращалъ въ волнующейся толп послднее привтствіе съ энергичнымъ жестомъ полководца, ободряющаго отправляющееся въ сраженіе войско.

Пер. М. Ватсонъ.

‘Міръ Божій’, No 10, 1894

Новыя лица и старые друзья. Эдмонда де-Амичиса *).

Читайте также:

Новыя лица и старые друзья.
**Эдмонда де-Амичиса *).**