Нашъ судъ присяжныхъ и его критики.
Нашъ судъ присяжныхъ и его критики.
І.
II.
III.
Гр. Джаншіевъ.
‘Русская Мысль’, кн.V, 1890
Наш суд присяжных и его критики, Джаншиев Григорий Аветович, Год: 1890
Время на прочтение: 15 минут(ы)
Давно уже замчено, что реакціонные органы нашей печати страдаютъ своеобразнымъ недугомъ: особаго рода дальтонизмомъ, благодаря которому имъ представляются въ розовомъ свт вс наши дореформенные порядки, и, наоборотъ, въ необыкновенно мрачной окраск видятъ они порядки, созданные тми реформами 60-хъ годовъ, которыя, какъ гласилъ высочайшій рескриптъ 1881 г. на имя кн. Горчакова, составляютъ ‘гордость нашу и славу минувшаго царствованія’. Сила этого психическаго дефекта съ особенною силой сказывается тогда, когда заходитъ рчь о суд общественной совсти иди, какъ привыкли выражаться эти органы печати, ‘о суд улицы’.
Ничмъ другимъ, кром наличности такого психоза sui generis, нельзя объяснить себ то систематическое извращеніе, которое ежедневно наблюдается на страницахъ извстныхъ изданій. Послушать ихъ, такъ никто иной, какъ судъ присяжныхъ, ‘потрясъ вру въ судъ и уваженіе къ закону’ и водворилъ въ русскихъ судахъ ‘беззаконіе’, ‘лотерейность’ и ‘безнаказанность’ {Московскія Вдомости 1889 г., No 207.}. Пусть нашъ судъ присяжныхъ далекъ отъ совершенства, но, спрашивается, какая нужна степень умственной аберраціи, чтобы ставить ему въ обращикъ старый судъ, при воспоминаніи о которомъ, какъ выразился И. С. Аксаковъ, ‘волосъ становится дыбомъ и морозъ деретъ по кож’?
Слишкомъ жива еще память о безобразіяхъ стараго суда, чтобы нужно было воспроизводить печальныя подробности его хроники,— не лишнее, однако, остановиться на одной сторон дятельности его, которую друзья его стараются выставить на-показъ для посрамленія суда присяжныхъ. По ихъ увренію, ршенія старыхъ судовъ отличались большею ‘твердостью и однообразіемъ’, большею ‘строгостью’ и ‘законностью’. Если бы даже и было доказано существованіе этихъ чисто-формальныхъ достоинствъ, то и тогда не пришлось бы краснть за новый судъ, который ставитъ внутреннюю правду выше формальной и содержаніе выше формы. Но дло въ томъ, что, какъ свидтельствуютъ лучшіе знатоки старой судебной практики, эта ретроспективная идеализація ея качествъ, хотя бы и сомнительнаго достоинства, лишена всякаго основанія.
Незнакомые близко съ старою практикой обыкновенно думаютъ, что такъ какъ самъ законъ предопредлялъ силу доказательствъ и превращалъ судей въ судебную машину, machine sentences, то этимъ самымъ устранялъ произволъ и достигалъ хотя вншней законности и однообразія въ судебныхъ ршеніяхъ. Такъ могли думать только кабинетные теоретики. Но совершенно I иначе представлялось дло лицамъ, на дл близко изучившимъ старые судебные порядки. Любопытную характеристику ихъ находимъ въ оффиціальной записк извстнаго судебнаго дятеля Д. А. Ровинскаго, бывшаго московскаго губернскаго прокурора, нын сенатора уголов. касс. департ. Въ ней онъ ссылается на массу длъ изъ своей личной и чужой практики, въ которыхъ съ поразительною наглядностью обнаруживается, къ какимъ разнообразнымъ и противорчивымъ заключеніямъ приходили старыя судебныя инстанціи ‘при ршеніи одного и того же дла, подъ вліяніемъ личнаго настроенія судей, хотя и съ примненіемъ однихъ и тхъ же правилъ о сил доказательствъ’. Одинъ судья,— замчаетъ г. Ровинскій,— руководствуясь правиломъ, что лучше оправдать десять виновныхъ, нежели приговорить невиннаго, постоянно освобождаетъ преступника или оставляетъ въ подозрніи, другой — въ каждомъ преступник видитъ человка, опаснаго для общества, и считаетъ своею обязанностью всми силами стараться объ удаленіи его. ‘Какое смутное понятіе о справедливости судебныхъ ршеній должно получить общество,— говоритъ въ заключеніе авторъ Записки, — когда по одному и тому же длу и на основаніи одной и той же теоріи уликъ, а не на личномъ убжденіи судей въ трехъ разныхъ судахъ (какъ это случилось по длу Диманшъ въ Москв), одинъ и тотъ же преступникъ сперва оставленъ, въ подозрніи, потомъ обвиненъ и, наконецъ, оправданъ’ {См. Дло о преобр. суд. части, гл. XVI. Записки Ровинскаго, стр. 14—15.}.
Изъ этого авторитетнаго свидтельства ясно видно, что старая уголовная юстиція не могла похвалиться даже не особенно завиднымъ преимуществомъ, т.-е. тою чисто-формальною твердостью, которую выхваляютъ почитатели дореформенныхъ порядковъ. ‘Лотерейности’ въ старыхъ ршеніяхъ было не меньше, чмъ въ ршеніяхъ присяжныхъ. Разница только въ томъ, что тамъ источникомъ этой лотерейности былъ, по удостовренію того же автора, ‘произволъ’ и другія еще боле ‘неблаговидныя качества’, на которыя прозрачно намекаетъ тотъ же почтенный авторъ, а здсь же источникомъ ‘лотерейности’ служитъ стремленіе разршить дло по совсти согласно его индивидуальнымъ особенностямъ, дабы вншней законности не приносить въ жертву внутреннюю, житейскую правду.
Что касается силы уголовной репрессіи стараго суда, то о ней можетъ дать понятіе слдующее мсто изъ той же Записки г. Ровинскаго: ‘Такъ какъ,— читаемъ въ ней,— уголовный судъ, руководствуясь теоріею уликъ и придерживаясь весьма удобнаго для судьи правила: лучше оправдать десять виновныхъ, нежели приговорить одного невиннаго,— постоянно освобождалъ не только по десяти, но и цлыми сотнями, и оставлялъ за недостаткомъ совершенныхъ доказательствъ, явныхъ воровъ и грабителей въ разномъ подозрніи, то правительство, считая полезнымъ избавить общество отъ проживанія посреди его воровъ и преступниковъ, устроило рядомъ съ судомъ короннымъ судъ общественный (сословный),— другими словами, предоставило обществу судить въ другой разъ преступника и ссылать его на поселеніе въ Сибирь’ {Тамъ же, стр. 30.}.
Покойный Н. А. Буцковскій, бывшій оберъ-прокуроръ общаго собранія московскихъ департаментовъ сената, въ свою очередь пишетъ также въ оффиціальной записк, что старый судъ ‘развилъ у насъ безнаказанность до крайнихъ предловъ и что она не можетъ быть терпима въ видахъ общественнаго порядка и благосостоянія’ {См. статью мою въ Встник Европы 1880 г., No 12: И. А. Бутовскій и пр. и стр. 53 Записки, въ том XVI: Дло о преобр. суд. части.}. Едва ли кто усомнится въ авторитетности этихъ оффиціальныхъ показаній. Чтобы убдиться въ правдивости ихъ, не нужно, впрочемъ, и ссылки на оффиціальный ихъ характеръ. Достаточно справиться лишь со статистикою. Что же она говоритъ? Она говоритъ, что старый судъ изъ 100 подсудимыхъ подвергалъ наказанію едва 12 (двнадцать — не опечатка!). Чтобы уяснить себ весь ужасающій смыслъ этой цифры, слдуетъ принять во вниманіе, что судъ присяжныхъ, съ учрежденіемъ котораго, по увренію нашихъ ‘честныхъ консерваторовъ’, у насъ водворилась ‘безнаказанность’, всегда изъ 100 подсудимыхъ осуждалъ свыше 60 % {См. Журн. Гражд. и Угол. Права 1879 г., ст. Фойницкаго.}. Кто же посл этого вправ усомниться въ правдивости ‘консервативныхъ публицистовъ’?
Относительно господства въ старыхъ судахъ ‘законности’ распространяться не приходится. Тамъ, гд деньги и личныя связи означали все, для законности не могло быть мста. До какихъ колоссальныхъ размровъ доходило, особенно въ сенат, это завдомое неправосудіе, по разнымъ вншнимъ вліяніямъ, можно судить по длу молодаго князя ***, въ которомъ участвовалъ покойный И. С. Аксаковъ въ качеств оберъ-секретаря и о которомъ онъ не могъ говорить спокойно даже сорокъ лтъ спустя {См. Русь отъ 16 февраля 1884 г.}. Этотъ ‘рябой нахалъ’, какъ называетъ его Аксаковъ, совершившій одно изъ гнуснйшихъ преступленій, подалъ въ сенатъ письменное оправданіе, въ которомъ самодовольно рекомендовался, что ‘по милости царской — онъ сынъ барскій’. Несмотря на очевидность преступленія, князь былъ оправданъ московскимъ сенатомъ, и Аксаковъ вышелъ въ отставку. Замчательно, что какъ только у русскаго общества явилась, въ начал 50-хъ годовъ, возможность откровенно высказать свой взглядъ о старыхъ судахъ, первое, на что было указано и юристами, и не-юристами, это — на господствовавшее въ то время ‘неуваженіе къ закону и повседневное его нарушеніе’ {См. томъ IX: Дло о преобр. суд. Замч. на проектъ 1859 г.}.
И посл этого-то враги суда присяжныхъ осмливаются утверждать, никто другой, какъ судъ присяжныхъ, ‘потрясъ въ народ не только всякую вру въ судъ правый (?), но и уваженіе къ закону‘!…
Безспорно, въ наше время, когда извстные органы печати создали культъ ‘усмотрнія’ и ‘властной руки’, процентъ оправдательныхъ вердиктовъ довольно высокъ, до для всякаго наблюдателя очевидно, гд слдуетъ искать корень этого явленія. Какъ ни велики достоинства суда присяжныхъ, но никто не ршится утверждать, что одною его дятельностью вдобавокъ, ограниченною строго опредленною и весьма узкою юрисдикціею, можно достигнуть уничтоженія ‘повседневнаго’ нарушенія закона. Никто такихъ надеждъ на судъ присяжныхъ и не возлагалъ. Самый здоровый организмъ долженъ зачахнуть, если нтъ въ почв необходимыхъ элементовъ питанія. Точно также и судъ присяжныхъ не можетъ одними своими усиліями водворить законность, если нтъ въ окружающей сред условій для его развитія. Посл устарлости нашихъ уголовныхъ законовъ едва ли не въ этомъ обстоятельств слдуетъ искать одно изъ главныхъ основаній для высокаго процента оправдательныхъ вердиктовъ.
‘Чмъ боле законности,— говоритъ проф. Фойницкій,— въ жизни, въ суд, въ дятельности прокуратуры и администраціи, тмъ боле ея и въ дятельности присяжныхъ засдателей’. ‘Успхъ суда присяжныхъ,— замчаетъ тотъ же ученый юристъ, — опредляется тремя главными факторами: общественною культурой, законностью въ жизни и правдой въ закон, институтъ, отъ такихъ (курсивъ въ подлинник) факторовъ зависящій, есть залогъ прогресса, свободы и благосостоянія’ {См. Курсъ уголовнаго судопроизводства 1884 г. стр. 448—449.}.
Этими замчательными словами заканчиваетъ нашъ извстный ученый криминалистъ Н. Я. Фойницкій свой превосходный трактатъ о суд присяжныхъ. И такимъ-то авторитетамъ противупоставляетъ реакціонная печать свои обскурантскія вожделнія подъ громкимъ именемъ ‘новыхъ взглядовъ ученыхъ юристовъ’! {Московскія Вдомости 1889 г., No 234.}
Замтимъ, прежде всего, что нсколько странно видть нашихъ ‘консерваторовъ’ въ роли пропагандистовъ ‘послдняго слова науки’, надъ которымъ они обыкновенно привыкли потшаться. Но не въ этомъ дло. Не имя ничего противъ ‘новыхъ’ взглядомъ, если только они продиктованы интересами науки, а не соображеніями adusurn delphini, узкими партійными цлями или соображеніями оппортюнизма, мы бы охотно приняла къ свднію эти ‘новые взгляды’, но, какъ водится, и въ данномъ случа реакціонная печать, съ обычнымъ ей невжествомъ, все перепутала или намренно перемшала.
Для посрамленія русскихъ юристовъ Московскія Вдомости ссылаются на мнніе Іеринга о суд присяжныхъ, которое ‘онъ изрекъ (sic!) недавно (??)’ (см. No 234 Моск. Вд. 1889 г.). Что же оказывается на поврку? Это якобы ‘недавно’ высказанное Іерингонъ мнніе, въ дйствительности, высказано было имъ въ Der Zweck im Recht двнадцать лтъ тому назадъ, въ разгаръ увлеченія германскихъ ученыхъ узко-національными стремленіями, одичалыми идеями прусскаго шовинизма и апоеоза грубой силы. И это мнніе Іеринга не прошло незамченнымъ со стороны русскихъ ученыхъ. Не только вышеупомянутый криминалистъ проф. Я. И. Фойницкій {Какъ все земное,— говоритъ проф. Фойницкій противъ возраженія Іеринга о чисто-историческомъ значеніи суда присяжныхъ,— въ предлахъ времени и мста существующее, институтъ присяжныхъ подлежитъ, конечно, относительной, а не абсолютной оцнк. Быть можетъ, въ будущемъ человчество изобртетъ лучшую форму суда, но пока она не изобртена (Курсъ Угол. Суд., стр. 382, 147, 893).}, но и цивилистъ Н. Л. Дювернуа серьезно занялись опроверженіемъ этого взгляда Іеринга, порожденнаго нездоровыми ‘модными повтріями’, съ ихъ культомъ ‘желзнаго кулака’ {См. Курсъ лекцій гражданскаго права Н. Л. Дювернуа, стр. 25—28. О книг Іеринга г. Дювернуа говоритъ, между прочимъ, слдующее: ‘Книга эта появилась посл военныхъ успховъ Пруссіи въ разгаръ Culturcampf’а и, несомннно, будетъ утрачивать все свое значеніе вмст съ измненіемъ случайныхъ условій, потребовавшихъ ея появленія’. ‘Ему (Іерингу) не нужны,— говоритъ въ другомъ мст проф. Дювернуа,— ни судьи-граждане (присяжные), ни граждане-воины. На мсто гражданъ-воиновъ, сознательно любящихъ отечество, Іерингъ любуется типомъ солдата, помнящаго, что ‘если онъ отстранится отъ непріятельской пули, то наткнется на офицерскую саблю’. Настоящее Sturm-Jurisprudenz,— съ горечью замчаетъ почтенный профессоръ.}. Консервативные же публицисты, ничтоже сумняся, преподносятъ мнніе Іеринга въ назиданіе русской юриспруденціи въ вид ‘послдней новинки’.
До какой степени ожесточенія доходитъ вражда нашихъ ‘консерваторовъ’ къ суду присяжныхъ, можно видть еще на слдующемъ рдкомъ примр. Законъ 7 іюля 1889 г. о сокращеніи юрисдикціи присяжныхъ далъ поводъ Times’у выдать нашему суду присяжныхъ аттестацію, совершенно несправедливую по существу и, вдобавокъ, крайне не лестную съ точки зрнія національнаго самолюбія. Тмъ не мене, отзывъ этотъ нашелъ сочувствіе въ нашихъ ‘патріотическихъ’ изданіяхъ.
Новаго, съ фактической или принципіальной точки зрнія, ничего не находимъ въ разсужденіяхъ англійской газеты. Это все т же поспшныя обобщенія, которыя ежедневно встрчаются въ реакціонныхъ органахъ нашей печати. Разница только въ тон, который у англійской газеты въ отличіе отъ нашихъ почтенныхъ судей ‘уличнаго суда’, привыкшихъ говорить о немъ не иначе, какъ языкомъ улицы, вполн приличенъ.
Повторяя, съ чужаго голоса, лишенные фактической почвы навты противъ русскаго суда присяжныхъ, Times заявляетъ, что онъ ‘нердко дйствовалъ капризно (sic!) и оправдывалъ очевидныхъ преступниковъ изъ чисто-сантиментальныхъ побужденій’. Такія soit-disant капризныя оправданія вовсе не новость въ исторіи суда присяжныхъ и смыслъ ихъ давно разгаданъ и объясненъ англійскими и континентальными юристами. Казалось бы, многоразовый опытъ англійскаго суда присяжныхъ, которому тоже были не чужды такіе моменты ‘каприза’, долженъ бы навести лондонскую газету на мысль о необходимости глубже вникнуть въ смыслъ этого явленія, а не довольствоваться, подобно нашей невжественной реакціонной пресс, черезъ-чуръ скоросплыми, хотя на видъ очень простыми объясненіями этого любопытнаго и поучительнаго явленія. Въ самомъ дл, если обратиться къ исторіи суда присяжныхъ въ Англіи и на континент, то найдемъ въ ней много явленій, совершенно аналогичныхъ съ положеніемъ и дятельностью нашего суда присяжныхъ.
Въ Англіи также не разъ систематически оправдывались присяжными ‘очевидные преступники’, но только легкомысленные люди видли въ этомъ факт проявленіе ‘каприза’. Серьезные же государственные люди всегда относились внимательно къ такому ненормальному, но поучительному явленію и видли въ немъ указаніе на то, что существующее законодательство не соотвтствуетъ боле народному правосознанію и требуетъ реформы. Извстный англійскій юристъ Стифенъ одну изъ выгодъ суда присяжныхъ видитъ въ томъ, что онъ служитъ спасательнымъ клапаномъ для народнаго чувства. ‘Отправленіе правосудія,— говоритъ онъ,— не должно быть совершенно безстрастнымъ, если оно разсчитываетъ на сочувствіе общества, ибо законъ самъ по себ есть грубое средство, и безусловное, неизмнно однообразное примненіе его во всхъ возможныхъ случаяхъ не могло бы быть терпимо. Присяжные, несмотря ни на какія увщанія судей примнять законъ и не обращать вниманія на послдствія приговора, никогда не теряютъ изъ вида этихъ послдствій и сообразно имъ измняютъ свой вердиктъ. Институтъ присяжныхъ въ этомъ отношеніи можно сравнить съ канатомъ, протянутымъ черезъ рку: вы можете натягивать канатъ до извстнаго предла, но онъ порвется, если вы захотите вытянуть его въ математически-прямую линію. Такъ какъ масса общества довольствуется самыми крупными чертами предмета, не вдаваясь въ подробности, и заботится боле о практическихъ результатахъ, чмъ объ общихъ правилахъ, то эта гибкость суда присяжныхъ способствуетъ популярности отправленія правосудія. Эта особенность жюри составляетъ такого рода выгоду, къ которой законодатель не долженъ стремиться намренно, но которую не слдуетъ легкомысленно уничтожать, если ужь она существуетъ.
Въ исторіи англійскаго законодательства можно найти не одинъ случай, когда законодатель, прислушиваясь къ внушеніямъ ‘предохранительнаго клапана’, измнялъ существующіе законы. Укажемъ на одинъ примръ. До тхъ поръ, пока за поддлку банковыхъ ассигнацій существовала смертная казнь, присяжные систематически оправдывали уличенныхъ подсудимыхъ’ въ виду того, что народное сознаніе признавало наказаніе чрезмрно суровымъ. Правительство смягчило наказаніе, и присяжные стали судить эти дла наравн съ другими {Судебн. сборникъ Даманскаго, вып. I, стр. XV.}. ‘Присяжные,— говоритъ извстный англійскій юристъ Дж. Россель,— не разъ способствовали измненію дурныхъ законовъ, которые, по пристрастію къ нимъ судей, пожалуй, дйствовали бы въ Англіи и до настоящаго времени’.
Въ исторіи французскаго законодательства можно отмтить такое же благотворное вліяніе ‘предостереженій’, длаемыхъ судомъ присяжныхъ, причемъ здсь можно съ рдкою для соціальныхъ явленій точностью констатировать фактъ, что какъ только устранялась причина, вызывавшая оправданіе ‘очевидныхъ преступниковъ’, т.-е. несоотвтствіе уголовнаго права общему народному сознанію, то прекращались и послдствія ея — ‘возмутительные приговоры’. Въ 20-хъ годахъ текущаго столтія на французскій судъ присяжныхъ воздвигнуто было такое же гоненіе, какое наблюдается теперь у насъ. Число оправдательныхъ вердиктовъ доходило тамъ, какъ и у насъ, до 36%. Указывая на этотъ высокій процентъ оправданій, реакціонеры вопили, что присяжные колеблятъ законы, создаютъ безнаказанность, и требовали обузданія ‘произвола’ присяжныхъ, — словомъ, tout comme chez nous.
Французское правительство, однако, взглянуло на дло Шире и глубже. Въ 1832 г. состоялся пересмотръ Code Napolon 1810 г., имвшій цлью устранить главнйшіе недостатки, вынуждавшіе часто присяжныхъ оправдывать уличенныхъ подсудимыхъ, а именно: чрезмрную суровость наказаній и крайнее стсненіе судей въ выбор мры наказаній. Независимо отъ этого приняты были мры къ улучшенію слдственной части и судебной полиціи.
Результатъ этой благой реформы не заставилъ себя долго ждать. Уже черезъ три года посл введенія его въ дйствіе процентъ оправдательныхъ вердиктовъ упалъ съ 36 на 30,48, а съ теченіемъ времени, понижаясь постепенно, дошелъ до 20% {См. Оправдательныя ршенія присяжныхъ засдателей проф. Фойницкаго въ Журн. Гражд. и Уголов. Права 1879, No 6, стр. 49.}.
По единодушному отзыву лучшихъ нашихъ процессуалистовъ, крупный процентъ нашихъ оправдательныхъ вердиктовъ обусловливается совершенно однородными причинами, а во глав ихъ на первомъ мст стоитъ общепризнанная негодность дйствующаго у насъ уголовнаго уложенія. Что оправданіе ‘очевидныхъ преступниковъ’ слдуетъ приписать не ‘капризу’ и ‘сантиментальности’ присяжныхъ, а именно устарлости нашего уголовнаго уложенія, составленнаго почти полвка тому назадъ, на это имется не только свидтельство нашихъ {См. ibid., VIII, а также статью проф. Володимірова въ Журн. Гражд. и Уг. Права 1879, No 4, и рефератъ H. В. Муравьева въ с.-петербургскомъ юридическомъ обществ 16 декабря 1880 г. въ томъ же журнал 1881 г., No 2.} ученыхъ криминалистовъ, до и оффиціальное признаніе безусловной достоврности.
22 апрля 1881 г. удостоился высочайшаго утвержденія совмстный докладъ главноуправлявшаго II отдленіемъ Собственной Е. И. В. канцеляріи кн. С. Н. Урусова, пользовавшагося большимъ авторитетомъ въ консервативныхъ кругахъ, и бывшаго министра юстиціи Д. Н. Набокова объ образованіи комитета для составленія проекта новаго уложенія. Вотъ что, между прочимъ, читаемъ въ этомъ документ: ‘Многолтній опытъ новой судебной практики показалъ самымъ нагляднымъ образомъ, что дйствующее уложеніе о наказаніяхъ не только не соотвтствуетъ требованіямъ новыхъ судебныхъ уставовъ, но и является препятствіемъ, со стороны технической своей обработки, къ правильному отправленію правосудія, въ особенности на суд съ присяжными засдателями‘. Указывая затмъ на отсутствіе во многихъ случаяхъ точныхъ признаковъ преступленій и другіе недостатки уложенія, докладъ продолжаетъ: ‘Кром того надлежитъ признать, что уложеніе не удовлетворяетъ современному уровню государственныхъ потребностей и расходится съ обычно-правовыми воззрніями на степень преступности извстныхъ дяній — существенный недостатокъ въ стран, гд дйствуетъ судъ присяжныхъ. Не предусматривая всхъ преступленій и оставляя даже безъ вниманія такія дянія, которыя надлежало бы подвергнуть преслдованію уголовнымъ закономъ, уложеніе облагаетъ весьма тяжкими карами такіе поступки, кои являются нын въ объемъ сознаніи или вовсе не преступными, или крайне маловажными’.
Таковы ipsissima verba двухъ авторитетныхъ коронныхъ юристовъ, категорически удостовряющихъ устарлость дйствующаго у насъ уголовнаго кодекса {Наши извстные криминалисты, сенаторъ H. С. Таганцевъ и оберъ-прокуроръ Н. А. Неклюдовъ, почти за 10 лтъ передъ этимъ научнымъ образомъ доказали негодность нашего уложенія 1845 г. См. Журн. Гражд. и Уголов. Права. 1873, No 1 и Руководство къ особенной части Н. А. Неклюдова.} и, стало быть, громко свидтельствующихъ, что и въ нашихъ руководящихъ сферахъ былъ установленъ совершенно правильный взглядъ на значеніе высокаго ‘процента оправданій. Не ясно ли, посл этого, что не въ неумстномъ ‘сантиментализм’ и безотчетномъ ‘каприз’ слдуетъ искать многочисленныхъ оправдательныхъ вердиктовъ, а именно ‘въ несоотвтствій закона съ воззрніями народа’?! Для устраненія этого ‘неудобства’ и былъ учрежденъ, согласно высочайшему повелнію отъ 30 апрля 1881 года, комитетъ для составленія проекта новаго уложенія. Работы этого комитета, къ сожалнію, идутъ крайне медленно, чему виною, главнымъ образомъ, то отсутствіе одушевленія и вры въ предпринятое дло, безъ которыхъ не спорится ни одна серьезная работа. Но когда окончится составленіе новаго уложенія, тогда, безъ сомннія, устранится главнйшая причина высокаго процента оправдательныхъ вердиктовъ присяжныхъ. Съ устраненіемъ же другихъ неблагопріятныхъ условій дятельности суда присяжныхъ, вполн выясненныхъ нашею юридическою литературой (неустройство сыскной и слдственной части, погршности обвинительныхъ камеръ, недостатокъ въ хорошихъ предсдателяхъ уголовныхъ сессій), и у насъ процентъ оправданій, по единогласному удостовренію нашихъ ученыхъ юристовъ и знатоковъ судебной практики, войдетъ въ норму {См. вышеупомянутую статью проф. Файницкаго, IX, а также Русскую Рчь 1879 г., No 6.}.
Конечно, Times’у до нкоторой степени извинительно было всего этого не знать, когда онъ высказывалъ свое легковсное сужденіе о русскомъ суд присяжныхъ и съ легкимъ сердцемъ приписывалъ неправосудіе (?) наше ‘неспособности русскаго народа, въ его ныншнемъ состояніи, съ пользою примнять чужую систему суда’ и проч.
Въ этомъ случа англійская газета, безъ сомннія, заплатила дань слабости, обычной надменнымъ британцамъ, привыкшимъ гордиться, и гордиться съ полнымъ правомъ, судомъ присяжныхъ, какъ однимъ изъ величайшихъ изобртеній англійскаго генія, и видть въ немъ (суд) одну изъ основъ своего благосостоянія, но привыкшимъ, вмст съ тмъ, считать судъ присяжныхъ и другіе институты высшей культуры пригодными только для себя и негодными, ‘чужими’ для другихъ, ‘некультурныхъ’ народовъ. Такое пренебрежительное отношеніе къ русской культур понятно и, пожалуй, даже извинительно англійской газет, не обязанной знать детально условій русской жизни. Но мы отказываемся понять, какъ Московскія Вдомости {Моск. Вд. 1889 г., No 222.}, часто парадирующія своими ‘патріотическими чувствами’ и кстати и не кстати выставляющія на-показъ и въ назиданіе иностранцамъ ‘духовную мощь’ русскаго народа, могли съ нескрываемымъ злорадствомъ протянуть руку Times’у и поспшить радостно расписаться въ полученіи пощечины, съ чисто-британскою безцеремонностью посылаемою этою газетой по адресу ‘русскаго народа’.
Если не побужденіе національнаго самолюбія, то хоть простое уваженіе къ истин, казалось бы, должно было заставить нашихъ ‘патріотовъ’ раскрыть глаза иностранной газет и показать ей, какъ она заблуждается въ своемъ сужденіи ‘о способностяхъ русскаго народа въ ныншнемъ его состояніи’. Какой представлялся прекрасный случай показать свой патріотизмъ, если бы наши патріоты-крикуны не ограничивали задачи своего патріотизма безпрестаннымъ бряцаніемъ саблей и ‘сверканіемъ стальною щетиной’!
Въ самомъ дл, разв не съ достойною національною гордостью можетъ выставить Россія предъ лицомъ всего свта — рядомъ съ лучшею страницей русской культуры, благополучнымъ освобожденіемъ русскаго народа въ 1861 г.,— другую, не мене блестящую страницу — удачное примненіе этимъ молодымъ, даже ‘младенческимъ’ народомъ института суда присяжныхъ съ первыхъ же шаговъ его дйствій,— фактъ, повергшій и до сихъ поръ повергающій въ изумленіе?… Въ отвтъ на легкомысленную выходку Times’а ‘о неспособности русскаго народа въ настоящемъ его состоянія съ пользою примнять ‘чужую’ систему суда’, разв не могли и не должны бы Московскія Вдомости указать на то, что русскій народъ доказалъ свою способность еще 24 года тону назадъ, на пятомъ году своего ‘появленія на свтъ’? {Я. И. Ростовцевъ, одинъ изъ виднйшихъ дятелей крестьянской реформы, въ письм къ А. Ф. Орлову отъ 14 февраля 1859 года, мтко замчаетъ, что Александръ II ‘создаетъ въ Россіи народъ, котораго досел въ отечеств нашемъ не существовало’. См. Освобожденіе крестьянъ H. С. Семенова. Спб., 1889 г., стр. 49.}.
Извстный юристъ Миттернайеръ, горячо привтствуя учрежденіе въ Россіи суда присяжныхъ, но опасаясь за успхъ этого смлаго начинанія, дружески предостерегалъ русское правительство, чтобы оно, ‘не видя немедленно плодовъ, ожидаемыхъ отъ новыхъ учрежденій, не дало себя запугать приверженцамъ стараго порядка’ {Журналъ Министерства Юстиціи 1864 г., No 10, стр. 15.}. Но, въ виду блестящаго успха суда присяжныхъ, это предостереженіе(оказалось излишнимъ. За первое же полугодіе 1866 года министръ юстиціи Д. Н. Замятнинъ помстилъ въ своемъ всеподданнйшемъ отчет слдующія памятныя слова: ‘Присяжные засдатели, — писалъ онъ, — состоящіе преимущественно изъ крестьянъ (наприм., въ Ямбург изъ 12 засдателей было 11 крестьянъ), вполн оправдали возложенныя на нихъ надежды: имъ предлагались весьма трудные для разршенія вопросы, надъ которыми обыкновенно затрудняются люди, пріученные опытомъ къ правильному пониманію уголовныхъ длъ, и вс эти вопросы, благодаря поразительному вниманію, съ которымъ присяжные засдатели вникаютъ въ дло, разршались въ наибольшей части случаевъ правильно и удовлетворительно‘ {См. Журналъ Министерства Юстиціи 1867 г., No 2, стр. 114.}.
Привтствуя указанный министерскій отчетъ, Московскія Вдомости замчали: ‘Поистин, едва врится, чтобы въ столь короткое время такъ крпко и такъ успшно принялось дло столь великое и возбуждавшее столько, повидимому, справедливыхъ сомнній… Судъ присяжныхъ, лучшая гарантія гражданской свободы, находится въ полномъ дйствіи на значительномъ пространств нашего отечества и въ немъ (суд) принимаютъ участіе крестьяне,— т самые крестьяне, которымъ только шесть лтъ тому назадъ дарована свобода,— и успхъ превосходитъ самыя смлыя ожиданія’ {Московскія Вдомости 1867 г., No 69.}.
Да, введеніе у насъ суда присяжныхъ тотчасъ посл отмны рабства было, по справедливому замчанію проф. Фойницкаго, смлымъ, даже дерзкимъ шагомъ. Но этотъ ‘дерзкій шагъ’ увнчался, какъ доказываетъ тотъ же ученый, успхомъ {Курсъ уголовнаго судопроизводства, стр. 447.}, и не порицанія, а великой похвалы заслуживаютъ какъ иниціаторы этого ‘дерзкаго шага’, питавшіе вру не на словахъ, а надл въ ‘способности’ русскаго народа, такъ и этотъ послдній, этотъ ‘вчерашній рабъ’, такъ блистательно оправдавшій возложенныя на него надежды {Новое доказательство ‘способности’ русскаго народа къ вполн разумному отправленію обязанностей присяжнаго засдателя находимъ въ послднихъ наблюденіяхъ извстнаго публициста, автора Общ. хроники Встн. Европы (см. No 4 за 1890 г., стр. 894—904).}.
Такая справедливая защита русскаго народа отъ неосновательнаго обвиненія въ ‘неспособности’ была бы, смемъ думать, боле къ лицу истинному русскому патріоту, чмъ та незавидная роль услужливыхъ передатчиковъ незаслуженныхъ напраслинъ, которую предпочли взять на себя, но партійнымъ соображеніямъ, ‘патріотическіе’ органы печати.
Невольно опрашиваешь себя, откуда эта жестокая несправедливость судей нашего суда присяжныхъ, мшающая имъ видть очевидные для всхъ факты, откуда это пристрастное озлобленіе, притупляющее, когда рчь идетъ о суд присяжныхъ и о недавнихъ реформахъ, столь естественныя по отношенію къ отзывамъ иностранной печати осторожность и критическое отношеніе? Выше мы указывали на дальтонизмъ sui generis, но дальтонизмъ только симптом болзни, корень же лежитъ глубже, а именно въ органическихъ свойствахъ, присущихъ ‘умоначертанію’ реакціонныхъ публицистовъ.
Есть люди, которые по складу своихъ мыслей иначе не могутъ представить себ разумный общественный строй, какъ въ вид строго-соподчиненныхъ другъ другу бюрократическихъ учрежденій, лишенныхъ всякой самостоятельности и являющихся почти безсознательнымъ орудіемъ въ рукахъ центральныхъ учрежденій. Для людей съ такимъ міровоззрніемъ вс такъ называемыя свободныя учрежденія, т.-е. учрежденія, пользующіяся извстною свободой и самостоятельностью въ кругу предоставленной имъ власти, представляются ни съ чмъ несообразнымъ ‘упраздненіемъ правительства’.
Даромъ, что эта власть дана самимъ правительствомъ посл того, какъ оно убдилось, что, при всемъ желаніи, рно не въ силахъ опекать и контролировать каждый шагъ своихъ агентовъ, паромъ, что правительство путемъ долгаго опыта убдилось въ несостоятельности системы, которая въ Свод Законовъ съ математическою точностью опредлила на 188 ступеняхъ лстницы наказаній наказаніе отъ 3-хъ ударовъ розгами до 100 ударовъ плетьми и 6000 ударовъ шпицрутенами, а въ процессуальныхъ законахъ, пренебрегая совстью и разумніемъ судей, производила за нихъ и разъ навсегда оцнку судебныхъ доказательствъ, даромъ, что, убдившись въ негодности этой системы, само правительство признало нужнымъ дать суду самостоятельность и ввести судъ по совсти. Ничего этого знать не хотятъ наши ‘реформаторы судебной реформы’ и, попрежнему, негодуютъ по поводу каждаго самостоятельнаго шага судебныхъ установленій, не совпавшаго съ ихъ взглядами.
Методъ ихъ давно извстенъ. Возьмутъ первый попавшійся подъ руку ‘возмутительный’ судебный приговоръ и — ну давай честить ‘судебную республику’. Если бы не непримиримая вражда къ ‘свободнымъ’ учрежденіямъ, то фальшивость такого метода была бы очевидна и для пользующихся имъ. Вдь, тутъ дло не въ томъ или другомъ частномъ промах. Допустимъ, что большинство указываемыхъ реакціонною печатью, sit venia verbo,— судебныхъ ‘сатурналій’ совершенно врны. Что же изъ этого слдовало бы?… Кому же, напримръ, придетъ въ голову на основаніи таганрогскихъ или оренбургскихъ хищеній отвергать въ принцип основы административнаго строя? А, между тмъ, не на такой же ли ни съ чмъ несообразной точк зрнія стоятъ враги судебныхъ учрежденій, крича, по поводу того или другаго промаха ихъ, о необходимости уничтоженія суда присяжныхъ, несмняемости судей и т. п.?
Самые ‘завзятые доктринеры’ судебной реформы никогда и нигд не утверждали, что эти и имъ подобные институты новаго публичнаго права, служа гарантіею правосудія, сами абсолютно гарантированы отъ случайныхъ ошибокъ. Къ сожалнію, въ человческихъ учрежденіяхъ приходится довольствоваться не абсолютнымъ благомъ, которое и существуетъ только въ иде, а относительнымъ. А если это такъ, то отдльные и, притомъ, крайне рдкіе случаи ошибокъ ничего не говорятъ противъ основнаго принципа свободныхъ учрежденій, столь ненавистнаго реакціоннымъ публицистамъ.
Если же отказаться отъ точки зрнія, которая въ свобод и самостоятельности привыкла видть элементы, враждебные порядку, то придется согласиться съ Миттермайеромъ, что свободныя учрежденія — это такое цнное благо, это такая цнная, хотя и медленно дйствующая школа для воспитанія гражданъ, ради которой слдуетъ примириться съ временный’ ея неудобствами…
Люди недальновидные думаютъ, что путемъ частичныхъ уступокъ можно удовлетворить принципіальныхъ враговъ свободныхъ учрежденій. На самомъ дл они не перестанутъ вопить: ‘delenda est Carthago’ до тхъ поръ, пока не будутъ упразднены вс основы судебной реформы. ‘Для того, чтобы послдовательно осуществить стремленіе возникающихъ съ новою силой старыхъ воззрній на уголовный судъ,— писалъ еще въ 1879 г. проф. военно-юридической академіи В. М. Володиміровъ,— необходимо уничтожить самостоятельность и независимость судей, отмнить выборное начало, судъ присяжныхъ и защиту’.
‘Но, вдь, это цлый переворотъ,— заключаетъ авторъ.— Достаточно ли для этого подготовлена почва? Вдь, русскіе юристы все еще имютъ слабость считать судебные уставы 20 ноября 1864 г. гордостью и честью русской юриспруденціи и само общество не отвыкло еще видть въ нихъ блестящій внецъ величайшихъ реформъ’ {Журналъ Гражд. и Уголовн. Права 1879 г., No No 7—8.}.