Изъ области адвокатской этики.
Изъ области адвокатской этики.
(О ВЕДЕНІИ НЕПРАВЫХЪ ДЛЪ).
|
|
|
I.
II.
III.
IV.
V.
VI.
VII.
VIII.
Гр. Джаншіевъ.
‘Русская Мысль’, кн. V, 1885
Из области адвокатской этики, Джаншиев Григорий Аветович, Год: 1885
Время на прочтение: 28 минут(ы)
Безъ малаго двадцать лтъ существуетъ русская адвокатура и что же? Самый жизненный, самый кардинальный для нея вопросъ,— вопросъ о томъ, возможна ли, мыслима ли честная адвокатура,— остается спорнымъ, неразршеннымъ даже въ теоріи, даже in abstracto. Что честная адвокатура, имющая въ виду не личныя, частныя цли только и интересы кліентовъ, но и общественную пользу, интересы правосудія, желательна и полезна, противъ этого никто, конечно, не споритъ, но утверждать, что такая адвокатура немыслима въ дйствительности, неосуществима на практик и идетъ въ разрзъ съ организаціонными законами ея, утверждать, что адвокатура, по природ своей, всегда вноситъ въ храмъ правосудія торгъ совстью и тайный безнаказанный подкупъ суда {Ср. Русскій Встникъ 1884 г., No 1.},— это значитъ не иметъ понятія ни объ исторіи адвокатуры, ни о цляхъ и задачахъ, поставленныхъ ей жизнью и закономъ. Долго останавливаться на подобныхъ сужденіяхъ не стоитъ: ихъ уродливость слишкомъ очевидна для всхъ.
Несравненно большаго вниманія заслуживаетъ другой оттнокъ воззрній, не страдающій такою грубою парадоксальностью, но не мене вредный для правильнаго развитія адвокатуры, какъ учрежденія, имющаго свои особыя обязанности предъ обществомъ. Это направленіе, имющее адептовъ и въ суд, и въ адвокатур, не отрицая возможности для адвоката честнаго служенія правосудію, не придаетъ этому обстоятельству существеннаго значенія, считаетъ его хотя и желательнымъ, но не необходимымъ, считаетъ его предметомъ роскоши, безъ котораго легко обойтись. Мало того, оно возстаетъ противъ обязательности для адвоката слдовать правиламъ честности. Предъявлять адвокату такія- требованія значитъ, по увренію представителей этого направленія, покушаться на столь необходимую для адвоката свободу дйствій и убжденій. Свобода! О, кто не падетъ ницъ предъ этимъ вщимъ словомъ! Но кто, вмст съ тмъ, не вспомнитъ т безчисленныя и безконечныя злоупотребленія, которыя творились и творятся во имя этого понятія? Не слдуетъ забывать, что il y a fagots et fagots, все дло въ томъ, какъ понимать свободу. Когда кулакъ-милліонеръ возстаетъ противъ вмшательства власти въ отношенія его къ рабочимъ, во имя чего онъ отстаиваетъ свои эксплуататорскія вожделнія? Во имя свободы, прославленной поэтами обагренной кровью тысячей благороднйшихъ гражданъ всего міра. Во имя чего ростовщикъ-кровопійца возражаетъ противъ узаконенныхъ процентовъ? Во имя той же, дорогой, но часто оскверняемой свободы. Во имя той же желанной свободы и адвокатъ можетъ требовать абсолютной свободы въ принятіи и веденіи всхъ длъ, безъ всякаго контроля со стороны общественной власти. И такое требованіе, дйствительно, заявляется и заявлялось нкоторыми адвокатами очень громко, очень претенціозно, съ тою самоувренностью и фанатизмомъ, которые свойственны всмъ ложнымъ ученіямъ, построеннымъ на правильномъ въ самомъ себ основаніи.
Было время, когда господствовала такая свободная отъ всякихъ нравственныхъ обязанностей адвокатура. Много ли она принесла пользы обществу? Справимся съ исторіею. Извстно, что французское учредительное собраніе, увлекаясь ложно понятою идеею свободы, упразднило адвокатскую корпорацію и предоставило адвокатамъ полную свободу дйствій. Нежелательныя для общества послдствія не заставили себя долго ждать, Ріу, въ засданіи совта 105, такъ описывалъ установившіеся при такой свобод порядки: ‘Безчестные шарлатаны занимаютъ прихожія всхъ судебныхъ учрежденій и безсовстно обираютъ своихъ кліентовъ. Эти подлыя кровопійцы (sansues infames) сбираютъ каждый день контрибуціи съ гражданъ’ {Jules Leberquier: ‘Le barreau et la dfense’. Rev. d. deux Mondes 1884, 15 Novembre.}.
Обратимся къ домашнимъ примрамъ. Въ чемъ другомъ, но въ недостатк свободы нельзя было упрекнуть нашу дореформенную адвокатуру. Не будемъ говорить о томъ времени, когда велно было этихъ размножителей ‘негожихъ ддъ, бивъ кнутьемъ, отсылати и впредь къ суду не пущати’. Возьмемъ эпоху, какъ разъ предшествовавшую судебной реформ. ‘Видя свой интересъ въ возможно большемъ количеств поручаемыхъ имъ длъ,— писалъ въ 1861 году покойный Деннъ,— и имя при этомъ множество конкуррентовъ, ходатаи по дламъ должны, разумется, безразлично браться за всякое дло, не разсуждая о томъ, правое ли оно или неправое, тмъ боле, что они отвчаютъ предъ закономъ за веденіе неправаго дла’. ‘Такое отношеніе ходатая къ своему доврителю,— продолжалъ почтенный юристъ,— унижаетъ достоинство человка, потому что онъ подчиняется совершенно чужой вол и часто бываетъ защитникомъ неправды, лжи, обмана, ложно истолковывая законъ, для того, чтобы дать господство неправд, въ этомъ заключается главнйшая причина, почему ни одинъ порядочный человкъ не возьмется за ходатайство по дламъ’ {Журналъ Министр. Юстиціи 1861 г., No 12.}.
Ее не зачмъ даже обращаться къ историческимъ справкамъ, вспомнимъ то, что писалось всего лтъ десять тому назадъ, когда свободная адвокатура процвтала вполн и не была еще обложена гильдейскимъ или патентнымъ сборомъ.
О такихъ свободныхъ адвокатахъ полтавскій губернаторъ писалъ въ 1870 г. въ своемъ всеподданнйшемъ рапорт слдующее: ‘Многіе изъ нихъ не стсняются никакими мрами, для пріобртенія насущнаго хлба и съ этою цлью возбуждаютъ населеніе къ разнымъ спорамъ и искамъ, большею частью приводятъ тяжущихся къ тмъ печальнымъ результатамъ, что они, по неосновательности затянной тяжбы, не выигрывая ее, длаютъ только затрату на судебныя издержки и по предварительно заключеннымъ условіямъ удовлетворяютъ подстрекателей за хожденіе по дламъ’. О тхъ же адвокатахъ предсдатель Нижегородскаго окружнаго суда писалъ: ‘Для нихъ правота или неправота иска — дло часто второстепенное, главное же дло — полученіе вознагражденія съ той или другой стороны’ {Журн. гражд. и угол. права 1873 г., No 3.}. Вотъ къ чему приводитъ предоставленіе адвокатамъ абсолютной свободы и изъятіе ихъ дйствій изъ-подъ контроля общественной власти.
Ошибочно было бы думать, что указанныя выше злоупотребленія свободою слдуетъ приписать тому обстоятельству, что адвокаты низшаго разбора не получили юридическаго образованія. Юриспруденція тутъ не при чемъ или, и того хуже, увеличиваетъ интензивность зла. Если полуголодный мелкій ходатай, ради снисканія дневнаго пропитанія, неразборчивъ въ длахъ и въ своемъ бдственномъ положеніи иметъ оправданіе своего непохвальнаго поведенія, то въ совершенно иномъ положеніи находится ученый юристъ-адвокатъ, настолько эманципировавшійся отъ требованій порядочности, что считаетъ дозволеннымъ все за чертою, проведенною уголовными законами. И черту эту онъ понимаетъ съ тмъ схоластическимъ букводствомъ, которое характеризуется выраженіемъ: ‘interpretatio judaica’. На бульвар нельзя водить собакъ, гласитъ законъ, стало быть, свиней и медвдей можно водить, заключаетъ такой ученый юристъ. Народное сознаніе Запада давно уже заклеймило такихъ юристовъ прозвищемъ: ‘bse Juristen’, а у насъ: ‘крапивное смя’. Но это нисколько не мшаетъ такимъ эманципированнымъ адвокатамъ пользоваться и вліяніемъ, и почетомъ, и выдающимся положеніемъ. Ученый авторитетъ подобнаго адвоката дйствуетъ импонирующимъ образомъ даже на высшія судебныя учрежденія, которыя считаютъ его своимъ учителемъ (фактъ!) и, относясь неодобрительно къ его поведенію, тмъ не мене, внимательно и почтительно слушаютъ даже высшіе судьи (тоже фактъ!), когда онъ, для защиты правды или неправды, преподноситъ препарированную ad usum delphini ученую цитату. Когда нужно пользоваться постановленіями воинскаго артикула о незаконнорожденныхъ, онъ съ національною гордостью будетъ предостерегать судей отъ подражанія нмцамъ и, кстати, приведетъ стихъ изъ Любу шина суда: нехвадьно намъ правду у нмцевъ искать. Оказалось нужнымъ прикрыться иностраннымъ авторитетомъ, и сейчасъ перемнятся декораціи. Вся Европа смотритъ на васъ, говоритъ онъ. судьямъ, и тутъ на выручку явятся и Фостенъ, Эли и Бенжаменъ Бонстанъ и даже Барнавъ съ его фразою: ‘prissent toutes les colonies’ и пр. Словомъ, у такого ученаго и талантливаго юриста, располагающаго всми чарами и пружинами юриспруденціи, но свободнаго отъ постоя какихъ бы то ни было нравственныхъ началъ, всегда есть на готов, какъ у истыхъ послдователей Лойолы, обширный арсеналъ всевозможныхъ доводовъ по любому вопросу и pro и contra {Г. Марковъ былъ глубоко неправъ, когда на всю адвокатскую корпорацію смотрлъ какъ на сборище софистовъ, но существованіе выведеннаго имъ типа нельзя отрицать.}.
— Каково же ваше мнніе?— спрашивали однажды такого адвоката.
— Мое мнніе то, какое окажется удобнымъ {Точь въ точь, какъ іезуитъ у Паскаля: ‘notre opinion n’est que probable, le contraire est probable aussi’. Lettres provinciales, VIII, V, VI, VI.}.
Такимъ образомъ, откровенная торговля словомъ, знаніемъ возводится въ принципъ. Когда это длаетъ мелкій адвокатъ, то тутъ бда не такъ велика. Но если такое антисоціальное ученіе провозглашается талантливымъ и ученымъ юристомъ, то трудно исчислить вс вредныя его послдствія. Еще Аристотель замтилъ въ своей политик, что когда умъ и знанія не сопровождаются нравственнымъ развитіемъ, то знанія въ рукахъ человка могутъ причинить много зла.
Жизнь подтверждаетъ это давнишнее наблюденіе. Адвокатъ такого типа, пользуясь своимъ матеріальнымъ и нематеріальнымъ вліяніемъ, скажемъ прямо, тлетворно дйствуетъ на окружающую среду. Оффиціальнымъ знаменемъ, посредствомъ котораго онъ привлекаетъ къ себ адептовъ, служитъ все та же желанная и столь необходимая для адвоката свобода, о которой упоминалось выше. На эту удочку многіе попадаются, не всегда проникая въ истинный смыслъ зазываній сиренъ. Такихъ носителей идеи свободы поднимаютъ при жизни на щиты и по смерти внчаютъ лаврами, думая, что тмъ служатъ службу своей корпорація.
‘Какъ доблестный воинъ, собственною грудью защищалъ онъ завтные принципы роднаго учрежденія, на своихъ плечахъ вынесъ онъ независимость и свободу русской адвокатуры, исторія института никогда не забудетъ этой его заслуги’,— такъ недавно говорилъ одинъ изъ членовъ нашей корпораціи, присяжный повренный А. С. Шайкевичъ, надъ гробомъ умершаго товарища. Зная, что съ давнихъ временъ надъ свжею могилою умершихъ принято говорить о мнимыхъ и дйствительныхъ добродтеляхъ, принято говорить nil nisi bene, не слдовало слишкомъ строго относиться къ этой надгробной рчи въ честь борца за свободу, но та же мысль еще съ большею настойчивостью проводится въ спеціальной стать, посвященной тому же покойному {См. статью г. Невядомскаго въ Журналѣ, и уголовнаго права 1884 г., No 6.} его помощникомъ.
Какъ не сочувствовать такому герою? Вдь, свобода для адвокатуры — это тотъ жизненный нервъ, при которомъ только и мыслимо существованіе адвокатуры. Какъ не почтить того человка, который отстоялъ грудью такую свободу? Не легко досталась эта адвокатская свобода европейскимъ націямъ, не легко дается она и намъ.
Но что слдуетъ разумть подъ адвокатскою свободою? Объяснимся. Особенному стсненію адвокатура подвергается въ длахъ, въ которыхъ заинтересованы сильные міра сего, или въ длахъ о политическихъ преступленіяхъ. Исторія знаетъ примры, когда адвокаты являлись мужественны’ защитниками этого первйшаго права подсудимыхъ,— права имть защитника, и нердко отстаивали они это право цною личной безопасности, защищая законъ отъ произвола. Барристеръ Inner temple’а, потомъ главный судья сэръ Эдуардъ Бокъ долго, но напрасно доказывалъ королю Iакову право подданныхъ судиться на основаніи закона. Разгнванный монархъ воскликнулъ: ‘Но, въ такомъ случа, я стою я иже закона, а утверждать это могутъ только крамола и измна’.— ‘Ваше величество,— почтительно, но твердо отвчалъ Бокъ,— Брактонъ говоритъ: геі non debet esse sub homine sed sub deo et lege’ {Юридическій Встникъ 1880 года, No 8. А. Стояновъ: ‘Англійская адвокатура’.}.
Не только средняя, но и новая исторія Франціи знаетъ немало примровъ нарушенія адвокатской свободы. Не только при Наполеон I, который полагалъ, что слдуетъ couper la langue у адвокатовъ, осмливающихся критиковать его правительство, но и Наполеонъ le petit, какъ его называлъ В. Гюго, стремился къ ограниченію свободы адвокатской трибуны. Но французская адвокатура съумла отстоять свою независимость. Въ извстныхъ процессахъ изгнанниковъ и Орсини Жюль Фавръ произнесъ замчательныя по смлости и убдительности рчи, которыя, по распоряженію правительства Наполеона, не могли быть напечатаны въ газетахъ {См. Юрид. Встн. 1880 г., No 12. Ст. Фортунатова.}. Еще боле замчательна была рчь Гамбетты и Араго въ процесс газетъ Reveil и др., по поводу сбора денегъ на памятникъ Бодэну. Въ блистательной рчи Гамбетта смло заклеймилъ преступниковъ 2 декабря. ‘Гд были 2 декабря,— спрашивалъ онъ,— Тьеръ, Ремюза и вс честные люди? Въ Мазас, въ Венсен и на дорог въ Ламбессу, въ Кайенну ограбленныя жертвы честолюбиваго бшенства’ {Тамъ же, ст. Фортунатова. 1881 г., No 8.}. Попадались, хотя очень рдко, среди французскихъ адвокатовъ и такіе, которые измняли своему долгу и переходили на сторону обвиненія. Такъ было въ процесс итальянца Піапори, покусившагося на жизнь Наполеона III. Парижскій совтъ исключилъ этого адвоката за измну долгу, но правительство вскор вознаградило его орденомъ почетнаго легіона и мстомъ предсдателя суда. Такъ отстаивали передовые люди свободу адвокатскаго слова, которое англичане считаютъ одною изъ основъ своихъ вольностей наравн съ свободою печати и свободою парламентскихъ дебатовъ {Юрид. Встн. 1871 г., NoNo 5 и 6.}.
Отстаивать свободу въ такомъ смысл достойно всякаго честнаго адвоката, видящаго назначеніе своей профессіи не въ исключительномъ обдлываніи своихъ длишекъ, а въ посильномъ служеніи общественнымъ интересамъ.
Но на ряду съ этою свободою, существующею ради торжества правосудія, ради охраны интересовъ общества, можетъ существовать и существуетъ и другая свобода, можетъ быть, не безвыгодная для адвокатовъ, но едва ли желательная для общества. Въ силу свободы, понимаемой въ такомъ смысл, требуютъ, чтобы адвокатъ могъ безъ контроля съ чьей бы то ни было стороны и по собственному усмотрнію отдавать свои познанія и талантъ на служеніе истин и лжи, правд и неправд, защищать завдомо-неправое дло, отстаивать именемъ закона завдомо-безнравственныя домогательства. Такую свободу тоже иные отстаиваютъ. Вотъ почему, во избжаніе всякихъ недоразумній, слдуетъ выяснить, о какой свобод идетъ рчь въ помянутыхъ выше панегирикахъ въ честь доблестнаго защитника адвокатской свободы.
Для лицъ, слдившихъ за судебною практикою послднихъ лтъ, будетъ понятно, о какой именно свобод идетъ рчь въ данномъ случа, если скажемъ, что восхваляемый боецъ за свободу никто иной, какъ умершій въ прошломъ году А. В. Лохвицкій…
Въ свое время печать, не столько, впрочемъ, юридическая, сколько общая, занялась извстнымъ дисциплинарнымъ дломъ Лохвицкаго. Между тмъ, дло это затрогиваетъ такой жизненный вопросъ адвокатуры, что оно заслуживаетъ вниманія. Напомнимъ сущность этого дла. Но предварительно необходимо коснуться другаго дла, съ которымъ оно находится въ связи. Дйствительный студентъ Московскаго университета Элькинъ ухаживалъ за старухою Поповою и, прикинувшись женихомъ, ищущимъ ея руки, убдилъ ее перевести на свое имя домъ и выдать денежныя обязательства. Когда желаніе его было исполнено, Элькинъ выгналъ Попову изъ ея собственнаго дома. Началось уголовное преслдованіе противъ Элькина. Защищалъ его на суд и въ сенат Лохвицкій. Онъ заявлялъ неоднократно, что образъ дйствій Элькина безнравственный, возмутительный, но что въ нихъ нтъ состава преступленія. Сенатъ такъ и ршилъ. Тогда Попова пожелала вернуть себ, по крайней мр, домъ. Она его и вернула на основаніи вердикта присяжныхъ, хотя въ гражданскомъ суд тотъ же Лохвицкій выступилъ на защиту Элькина и доказывалъ, что домъ долженъ быть укрпленъ за нимъ безповоротно. При этихъ обстоятельствахъ возникло дисциплинарное дло о Лохвицкомъ, выдвинувшее впервые весьма важный для адвокатской корпораціи вопросъ: подлежитъ ли отвтственности адвокатъ за веденіе такого дла, за отстаиваніе такихъ требованій, безчестность, безнравственность коихъ ему была заране извстна? Московскій совтъ присяжныхъ повренныхъ и московская судебная палата осудили Лохвицкаго, а кассаціонный сенатъ оправданъ его.
Казалось бы, такое дло мене всего пригодно для сооруженія изъ него пьедестала. Но не такъ думаютъ панегиристы. Они думаютъ, что Лохвицкій спасъ адвокатскую свободу отъ преслдованій,— чьихъ?— адвокатской же корпораціи. Горе вамъ, если вы будете утверждать, что свобода, которую отстаивалъ Лохвицкій, вовсе не была та желанная свобода, безъ которой, немыслимо существованіе независимой адвокатуры, горе вамъ, если вы осмлитесь утверждать, что интересами общества вовсе не вызывается безграничная свобода адвокатовъ въ отстаиваніи плодовъ недодланныхъ мошенничествъ и обмановъ на законномъ основаніи. За такую дерзость васъ причислятъ къ невжественнымъ ретроградамъ: вы, значитъ, отрицаете ‘свободу убжденій’, ‘уваженіе къ чужому мннію’, вы идете противъ ‘независимости и свободы адвокатскаго сословія’, вы выступаете ‘во всеоружіи всякихъ репрессалій’, вы доходите до преслдованія мыслей и, наконецъ, вы препятствуете свободному развитію русской адвокатуры (см. статью г. Невядомскаго). Кажется, достаточно ужасовъ!
Разберемъ внимательно дло Лохвицкаго и кассаціонное ршеніе, о немъ состоявшееся, но предварительно скажемъ два слова о сущности и границахъ дисциплинарнаго суда адвокатской корпораціи. Существеннйшее отличіе его отъ другихъ судовъ заключается въ томъ, что составъ проступковъ, подлежащихъ его вднію, нигд въ точности не очерченъ и таковой устанавливается по благоразумному усмотрнію корпоративнаго представительства, на основаніи общихъ понятій о назначеніи адвокатуры. Такъ опредляютъ роль корпоративнаго суда и законъ, и судебная практика, и лучшіе наши процессуалисты {Арсеньевъ: ‘Замты о русской адвокатур’, гл. VI. Фойницкій: ‘Курсъ угол. судопр.’, т. I, 166 и сл. Малышевъ: ‘Курсъ гражд. суд.’, т. I, стр. 22.}. ‘Для того,— читаемъ въ журнал государственнаго совта 1862 г., No 65,— чтобы сословіе присяжныхъ повренныхъ представляло врныя ручательства нравственности, знанія и честности, должно съ самаго его учрежденія держаться строгаго выбора ихъ на должность повренныхъ и установить за ними такой на дворъ, который, не лишая ихъ необходимой для защиты своихъ доврителей самостоятельности, вмст съ тмъ, съ одной стороны, способствовалъ бы скорому и дйствительному огражденію частныхъ лицъ отъ стсненій повренныхъ, а съ другой — служилъ бы средствомъ къ водворенію и поддержанію между ними самими чувства правды, чести и сознанія нравственной отвтственности предъ правительствомъ и обществомъ’ (стр. 339).
Органы адвокатской корпораціи, совты, и высшая контролирующая ихъ судебная власть старались на практик осуществить эту высокую идею законодателя, признавъ подлежащимъ контролю и вднію общественной власти вс поступки адвоката, ‘могущіе имть вліяніе на степень доврія къ нему со стороны общества, предъ которымъ совтъ, допустивъ извстное лицо въ среду присяжныхъ повренныхъ, принимаетъ тмъ самымъ на себя нравственную отвтственность, что лицо это не только по формальнымъ, но и по нравственнымъ качествамъ достойно того доврія’ (касс. рш. 1876 г., No 5, по длу Родзевича).
Но, говорятъ, это произволъ. Пожалуй. Однако, неизбжность такого произвола или, точне, благоразумнаго усмотрнія лежитъ въ самомъ основаніи адвокатскаго дисциплинарнаго суда, чему лучшимъ доказательствомъ служитъ, что такой порядокъ вещей существуетъ во всхъ законодательствахъ, начиная отъ древняго французскаго и англійскаго и до новйшаго германскаго. Французская адвокатура, какъ корпорація, существуетъ почти 600 лтъ и, тмъ не мене, она не выработала окончательно всхъ правилъ адвокатскаго поведенія, до сихъ поръ еще продолжается ея работа, и самый характеръ правилъ мняется сообразно времени и культур. Да выработать такія правила невозможно и нежелательно. Разъ будетъ выработана писаная формула, законники всегда съумютъ ее обойти, разъ будетъ установлена формальная точка зрнія при обсужденіи поведенія адвоката, адвокатъ, хорошо знакомый съ законами и вообще боле предусмотрительный, всегда окажется правъ при столкновеніяхъ съ доврителями или требованіями адвокатской дисциплины. Тутъ только и возможенъ судъ на основаніи доброй совсти врод суда присяжныхъ, суда на основаніи bonae fidei.
Но, говорятъ, такой судъ можете злоупотреблять своею властью. Не споримъ. Да и исторія, если не нашей, то французской адвокатуры даетъ тому примры {Арсеньевъ, стр. 96.}. Да и какою властью нельзя вообще злоупотреблять? Желательно только одно, чтобы законъ давалъ всевозможныя гарантіи отъ злоупотребленій. И законъ нашъ даетъ такія гарантіи въ вид корпоративнаго самоуправленія, контроля судебной власти и гласности. Можно бы придумать и другія гарантіи, но теперь не о нихъ рчь. Теперь мы хотимъ сказать, что извстная доля усмотрнія, извстная доля законодательной власти, право судить поступокъ по совсти должны быть предоставлены, въ интересахъ общества, адвокатскому дисциплинарному суду. Сдлаемъ его формальнымъ — и онъ потеряетъ смыслъ.
Теперь разсмотримъ вопросъ: подлежитъ ли адвокатъ за веденіе завдомо неправаго дла (гражданскаго), за отстаиваніе завдомо несправедливыхъ требованій, за стараніе укрпить за доврителемъ имущественныя нрава, пріобртенныя имъ завдомо-безчестнымъ, безнравственнымъ путемъ,— путемъ обмана, доказаннаго на суд,— какой-либо отвтственности? Намъ кажется, что на вопросъ, поставленный въ такомъ вид, у всхъ тхъ, которые признаютъ за адвокатурою какое-нибудь общественное значеніе, не можетъ быть двухъ отвтовъ. Мы не даромъ такъ сильно настаиваемъ на элемент ‘завдомости’. Говорятъ, ‘нельзя требовать отъ адвоката, чтобы каждый раз обсуждалъ онъ внутренніе мотивы, нарождающіе и двигающіе судебный процессъ, чтобы, такъ сказать, проникалъ онъ въ душу своего кліента и, только произведя въ ней тщательный розыскъ и убдясь въ полномъ соотвтствіи ея (чего?) съ своими субъективными воззрніями, принималъ на себя веденіе дла’ (ст. г. Невядомскаго). къ чему эти чудовищныя преувеличенія и очевидныя натяжки? Даже и органы суда, вооруженные многосложными орудіями для раскрытія мотивовъ дйствій людей, не всегда умютъ ихъ открыть. Такъ можно лк требовать такого невозможнаго розыска отъ адвоката? Nul n’est tenn l’impossible. Никто ничего подобнаго и не требуетъ отъ адвоката, но отъ него и можно, и должно требовать слдующаго: разъ онъ тмъ ли, другимъ ли способомъ убдился вполн, что право кліента его пріобртено путемъ безнравственнымъ, путемъ обмана, онъ не долженъ принимать такого дла. Положимъ, узнавать адвокатъ, путемъ ли личнаго разспроса, или инымъ путемъ, что кліентъ, предлагающій ему дло, получилъ по заемному письму деньги, но росписки не выдалъ,— можетъ ли онъ вести такое дло? Квартирантъ съхалъ съ квартиры и не додалъ хозяину наемной платы, о чемъ онъ откровенно заявляетъ адвокату, но проситъ адвоката отстоять его право и освободить отъ платежа денегъ по отсутствію письменныхъ доказательствъ. Такія заявленія весьма возможны въ виду распространеннаго въ публик взгляда, по которому адвокатъ на то и приглашается, чтобы своимъ крючкотворствомъ помогать устраивать разныя каверзы и плутни на законномъ основаніи. Что же, адвокатъ, подъ тмъ предлогомъ, что онъ не одаренъ сердцевдніемъ, долженъ закрывать глаза и въ приведенныхъ случаяхъ, когда для него очевидны обманъ и неправда?
Гражданскіе законы, по cвоей природ, были и будутъ всегда боле или мене формальны. Разнаго рода формальности, устанавливаемыя закономъ, съ самыми добрыми намреніями, иногда превращаются въ орудіе безсовстной мошеннической продлки. Гражданскій судъ, чувствующій наличность обмана, не всегда можетъ придти на помощь обманутой сторон. Для него высшее мрило законъ: dura lex, sed lex. Совсмъ въ иномъ положеніи адвокатъ. Онъ нердко бываетъ поставленъ въ возможность ознакомиться съ такими интимными сторонами дла, которыя бываютъ сокрыты для суда. Вотъ почему отъ него въ прав требовать общество, чтобы онъ, по возможности, предупредилъ т прискорбныя столкновенія закона и справедливости, о которыхъ упоминалось выше. Разъ адвокатъ можетъ оказать правосудію эту услугу, ему одному доступную, онъ долженъ ее оказать.
Но въ громадномъ большинств случаевъ эта сторона дятельности адвоката, именно благодаря своей интимности, остается вн контроля совтовъ. Дло Лохвицкаго тмъ и было замчательно, что тутъ не могло быть никакого сомннія относительно того, извстна ‘ли была адвокату нравственная подкладка дла Элькина. ‘Въ дйствіяхъ Эльвина на суд гражданскомъ,— сказано въ ршеніи московской судебной палаты,^выразилось продолженіе тхъ обманныхъ поступковъ, которые разсматривались уголовнымъ судомъ и которые заключаются въ стремленіи присвоить себ чужую собственность вопреки воли обманутаго имъ собственника, дйствія эти представляются вполн нечестными, недобросовстными и въ высшей степени предосудительными. Лохвицкій, бывшій защитникомъ Элькина предъ уголовнымъ судомъ, зналъ и могъ не знать истинныя обстоятельства дда, онъ считалъ ихъ безнравственными, самъ Эдькинъ въ объясненіяхъ съ своимъ защитникомъ называлъ ихъ разбойническими, однако, Лохвицкій въ гражданскомъ суд, въ качеств повреннаго Элькина и опираясь исключительно на формальную сторону дла, поддерживалъ и развивалъ требованія Элькина’. Палата признала, что Лохвицкій нарушилъ самую существенную свою обязанность — дйствовать честно. Сенатъ, не отвергая и не имя права отвергнуть справедливость установленныхъ палатою фактовъ, призналъ, однако, что въ дйствіяхъ Лохвицкаго нтъ ничего предосудительнаго (рш. 1879 г., No 1). Кто тутъ правъ?
‘Къ счастью сословія,— говоритъ г. Невядомскій по поводу дла Лохвицкаго,— властное слово высшаго судебнаго учрежденія положило предлы ненормальному движенію’. Намъ же кажется, что это ршеніе, идущее въ явный разрзъ со всмъ тмъ, что говорилъ самъ сенатъ съ 1866 года {См., кром приведеннаго рш. 1876 г., No 5, еще рш. 1876, No 5, и 1877 г., No 27.} по январь 1879 г., и являющееся рдкимъ обращикомъ interpetationis abrogentis, положило бы конецъ стремленію ‘водворить въ сословіи присяжныхъ повренныхъ чувства правды и чести’, если бы самъ сенатъ не отступилъ довольно скоро отъ дарованной имъ адвокатамъ свободы отъ нравственныхъ обязанностей. Но объ этомъ посл. А теперь разберемъ мотивы ‘властнаго слова’, сирчь ршенія сената, въ связи съ дополняющими ихъ соображеніями статьи г. Невядомскаго.
Не легко далось сенату это своеобразное ршеніе. На изготовленіе его ушло время отъ 22 января 1879 г. по 11 января 1880 г. Видно, не легко было сенату разрывать съ старыми добрыми традиціями, имвшими цлью привить адвокатур начала нравственности. Должно быть, не разъ переписывался проектъ ршенія. Наконецъ, сенатъ взялъ да и переписалъ почти цликомъ отдльное мнніе нкоторыхъ членовъ московской судебной палаты. Этимъ ограничилась роль верховнаго истолкователя закона. Вотъ соображенія сената:
‘На основанія уставовъ 20 ноября 1864 г., присяжные повренные состоятъ при судебныхъ мстахъ для занятія длами по избранію и порученію тяжущихся, обвиняемыхъ, съ цлью дать тяжущимся возможность имть хорошихъ адвокатовъ въ суд. Въ дятельности своей присяжные повренные обязаны точно исполнять закономъ установленныя правила и вс принимаемая ими на себя обязанности сообразно съ пользою ихъ доврителей, они не должны писать или говорить на суд ничего такого, что могло бы клониться къ ослабленію церкви, государства, общества, семейства и доброй нравственности (ст. 358, 2 пун. 367 ст. учр. суд. устан., объясненія къ 389 ст. по изд. госуд, кавц. и форма присяги на званіе присяжнаго повреннаго). Палата не обвиняетъ Лохвицкаго въ томъ, чтобы онъ писалъ или говорилъ на суд что-либо противное добрымъ нравамъ или клонящееся къ ослабленію церкви, государства, общества и семейства, обвиненіе палаты направлено противу принятія имъ и веденія гражданскихъ длъ Элькина съ званіемъ безнравственности источниковъ правъ сего послдняго, и собственно въ этомъ палата усматриваетъ со стороны присяжнаго повреннаго Лохвицкаго нарушеніе имъ обязанностей званія. Для опредленія тхъ началъ, которыми должна регулироваться профессіональная дятельность адвоката, при принятіи и веденіи гражданскихъ длъ, слдуетъ, прежде всего, имть въ виду, что всякій споръ о прав гражданскомъ подлежитъ вдніе суда, дятельность котораго заключается въ примненіи закона, опредляющаго какъ самое право, такъ и способъ удостовренія его дйствительности, гражданскій судъ не стремится въ отысканію абсолютной справедливости, онъ повряетъ и опредляетъ право тми способами, которые установлены закономъ, и на основаніи доказательствъ, представленныхъ сторонами, и разршаетъ оное на основаніи законовъ, охраняющихъ и ограждающихъ спорное право. Если, такимъ образомъ, нравственность гражданскаго права мене строга, чмъ нравственность индивидуальная, если сей послдней нравственности не требуется отъ самого тяжущагося, обращающагося къ содйствію правосудія, то адвокатъ, какъ представитель извстной профессіи, извстной общественной дятельности, въ силу которой онъ является посредникомъ между тяжущимся и судомъ по предмету разршенія вопроса о прав, не можетъ быть разсматриваемъ въ своей дятельности съ точки зрнія требованій индивидуальной нравственности. На обязанность адвоката не можетъ быть возложено разысканіе нравственной чистоты дла, и потому принятіе имъ гражданскаго дла къ своему производству можетъ регулироваться только закономрностью тхъ требованій, защитникомъ которыхъ онъ является, и наличностью тхъ данныхъ для удостовренія въ дйствительности защищаемаго права, которыя установлены закономъ или симъ послднимъ покровительствуются. При этомъ, нельзя оставить безъ вниманія и то, что критерій индивидуальной нравственности слишкомъ неуловимъ и понимается всякимъ по своему, допустить обязанность присяжнаго повреннаго устраняться отъ защиты правъ, которыя, по мннію его, пріобртены тяжущимся способами нечестными, значило бы оставить значительное количество правъ, основанныхъ на закон, безъ защиты и затруднить тяжущимся доступъ къ правосудію, ибо веденіе гражданскихъ длъ требуетъ званія и опытности, которыми не всегда обладаютъ сами тяжущіеся’.
Какимъ мертвящимъ архаизмомъ звучитъ только что приведенное разсужденіе сената! Lasciati ogni speraoza,— говоритъ онъ всмъ оптимистамъ, которые имли наивность думать, что преобразованный гражданскій судъ, при помощи честной адвокатуры, можетъ дать нчто лучшее, чмъ благоговйное преклоненіе предъ букводствомъ и формализмомъ. Было время, когда поклоненіе букв и формализму возведено было въ юридическій культъ. При малйшихъ отступленіяхъ отъ сократительной формы тяжущійся лишался своего права. Римъ далъ законченный типъ подобнаго порядка вещей. Но въ Рим же слишкомъ 2000 лтъ тому назадъ раздалась впервые на суд гражданскомъ благая всть объ упраздненіи или доведеніи до минимума формализма и о примиреніи закона съ справедливостью, съ доброю совстью,— словомъ, всть о внесеніи въ гражданское право начала индивидуализаціи, элемента bonae fidei, при которыхъ только и возможно правосудіе въ истинномъ значеніи этого слова {Юрид. Встн. 1879, No 8.}. Можно было надяться, что и у насъ съ судебною реформою произойдетъ хотя небольшое смягченіе формализма и внесеніе въ гражданскія дла справедливости. Такъ и случилось. Лучшимъ тому доказательствомъ служитъ и самое дло Элькина, по которому сенатъ, на основаніи вердикта присяжныхъ о пріобртеніи дома Поповой посредствомъ обмана, призналъ возможнымъ уничтожить крпостной актъ. Для чего, посл этого, понадобилось сенату писать сомнительнаго достоинства трактатъ о томъ, что нравственность неуловима, что нравственность гражданскаго права мене строга, чмъ нравственность индивидуальная, и пр.? Никакой нравственности гражданскаго права не существуетъ. Нравственность одна. Правда все та же. Гражданское право знаетъ извстныя формы, установленныя съ благою цлью, но дающія поводъ для злоупотребленія, вотъ и все. Законъ устанавливаетъ, наприм., praesumptio juris et de jure о томъ, что безденежность крпостныхъ заемныхъ писемъ не можетъ быть доказываема. Цль такого закона понятна, но и злоупотребленія имъ возможны. Законъ безсиленъ карать эти злоупотребленія, когда ихъ совершаетъ частное лицо, и волею-неволею приходится ему мириться съ тмъ уродливымъ явленіемъ, которое характеризуется словами: summum jus summa injuria. Но въ силу какихъ возвышенныхъ соображеній, во имя какой здравой общественной потребности можно допускать или требовать, чтобы адвокатъ, вооруженный наукою и опытомъ, сдлался соучастникомъ безнравственнаго поступка?
Если нравственность необязательна для тяжущагося, говоритъ сенатъ, то она не можетъ быть обязательна и для адвоката, какъ представителя извстной профессіи, въ силу которой, онъ является посредникомъ между тяжущимися и судомъ.
Давно ли установился такой взглядъ на адвокатскую профессію?
До сихъ поръ, по крайней мр, не только совты, но и самъ сенатъ находилъ, что существуетъ нсколько мене грубая мрка для оцнки поведенія адвоката, чмъ положительный законъ. Присяжные повренные, по ршеніямъ того же сената, даже въ частной жизни несвободны отъ корпоративнаго контроля, который слдитъ за тмъ, чтобы они не совершали поступковъ, роняющихъ нравственное достоинство ноеимаго ими званія. Оно и понятно, профессіональная мораль стоитъ всегда выше частной, и это не только въ адвокатской профессіи, но и въ нкоторыхъ другихъ, какъ, напр., медицинской. Человколюбіе не вмняется въ обязанность частному лицу, но за нарушеніе правилъ человколюбія медикъ отвчаетъ предъ закономъ. За предлами уголовнаго закона все дозволительно частному лицу, но адвокатъ нердко изгоняется за поступокъ, не воспрещенный уголовнымъ закономъ, и такіе случаи бывали нердко въ практик. Элькина оправдалъ судъ уголовный на основаніи п. 1 ст. 771 уст. угол. суд., а не трудно предвидть, какъ бы отнесся къ этому неуголовному поступку корпоративный судъ. Въ одномъ изъ послдующихъ ршеній самъ сенатъ совершенно врно разъяснилъ, что уголовные суды разсматриваютъ законопротивныя дянія повренныхъ, какъ проступки частныхъ лицъ, совты же обсуждаютъ т же дянія только относительно предосудительности, несоотвтствія съ званіемъ свреннаго и совершенно независимо отъ хода и исхода уголовнаго дла (рш. 1883 г.,No 31). Гд тотъ законъ, въ силу котораго частно’ лицо могло быть подвергнуто взысканію за требованіе съ своего контрагента по счету лишняго и за сознательно изворотливое и несогласное съ правдою объясненіе своего поступка? А, между тмъ, за подобные поступки былъ исключенъ петербургскій присяжный повренный Семеновъ (рш. 1870 г., No 5). Гд тотъ законъ, который каралъ бы сына за то, что онъ, воспользовавшись безденежнымъ заемнымъ письмомъ матери, продалъ ея пнія и выгналъ ее изъ дома? А за этотъ безчеловчный поступокъ былъ исключенъ адвокатъ N. изъ сословія присяжныхъ повренныхъ (рi. 1872 г., апрль). Гд тотъ законъ, который требовалъ бы не пользоваться минутнымъ отсутствіемъ противника изъ залы засданія для представленія словесныхъ объясненій въ отсутствіи его, не предъявлять завдомо-несправедливыхъ отводовъ и возраженій по собственному гражданскому длу? А за такіе поступки присяжные повренные подвергались взысканіямъ. Такихъ примровъ можно привести многое множество изъ извстной книги г. Арсеньева {‘Замтки о русской адвокатур’, II, стр. 120 и слд.}.
Указанное различіе между профессіональными и общегражданскими обязанностями и различіе въ послдствіяхъ за нарушеніе ихъ такъ очевидны, такъ общеизвстны, что трудно себ объяснить, какъ общее собраніе кассаціонныхъ департаментовъ могло высказать приведенное положеніе о тождеств нравственной мрки для оцнки поведенія тяжущагося и адвоката.
Говоря объ этихъ обязанностяхъ, сенатъ сдлалъ, повидимому, ничтожное, но, въ дйствительности, важное упущеніе. Цитируя по присяг обязанности присяжнаго повреннаго, сенатъ пропустилъ всего только два-три слова,— но какихъ слова!— въ которыхъ заключается вся суть адвокатской морали. Слова эти слдующія: ‘честно и добросовстно исполнять обязанности принимаемаго мною на себя званія’. Какъ пропустилъ сенатъ эти золотыя слова, заключающія въ себ лучшій отвтъ на интересовавшій его вопросъ, непостижимо, но не даромъ говорится: littera docet, littera nocet. Сдлавъ такой пропускъ, сенатъ ставитъ въ вину палат, что она обвинила Лохвицкаго, несмотря на то, что послдній, согласно присяг, ничего не говорилъ и не писалъ что-либо противное добрымъ нравамъ или клонящееся въ ослабленію церкви и пр.
Что это — шутка или иронія? Вдь, пользуясь такими пріемами толкованія, можно утверждать, что присяжнымъ повреннымъ только и запрещено писать и говорить противъ доброй нравственности, а въ поступкахъ своихъ они не обязаны съ нею сообразоваться. Говорить противъ нравственности онъ не долженъ, а сознательно помогать торжеству безнравственности можетъ. Но съ такимъ выводомъ, конечно, не согласился бы самъ сенатъ.
Сенатъ утверждаетъ дале, что присяжный повренный есть простой посредникъ между судомъ и тяжущимся, нисколько не солидарный съ послднимъ. Такой взглядъ не соотвтствуетъ дйствительности. Такое обязательное посредничество существуетъ только тамъ, гд тяжущимся обязательно предъявлять иски чрезъ адвокатовъ, какъ, напримръ, во Франціи, Германіи. Тутъ они играютъ такую же пассивную роль посредниковъ, какъ, напримръ, у насъ нотаріусы при протест векселей или передач бумагъ отъ одной стороны къ другой. Они и не солидарны съ кліентами. Ничего подобнаго у насъ нтъ. У насъ тяжущіеся сами могутъ и письменно, и лично сноситься и объясняться съ судомъ, и никакихъ посредниковъ законъ не требуетъ. У насъ адвокатъ, по справедливому замчанію г. Арсеньева, не юридическій толмачъ, только формулирующій требованія сторонъ, это представитель, который оказываетъ дятельное участіе. Онъ обрабатываетъ сырой матеріалъ и даетъ ему форму, онъ усвоиваетъ ввренное ему дло и принимаетъ на себя нравственную отвтственность за все то, что онъ требуетъ отъ имени и въ пользу другаго {Арсеньевъ, стр. 153.}. Ошибочность точки зрнія сената посл приведенныхъ словъ слишкомъ очевидна, чтобы слдовало о ней дольше распространяться.
Упомянувъ о томъ, что гражданскій судъ не ищетъ абсолютной справедливости, сенатъ заявляетъ, что на адвоката нельзя возложить разысканіе нравственной чистоты дла. Выше мы уже коснулись этого вопроса и указывали, что никто и не думаетъ возлагать на адвокатовъ такую непосильную обязанность, и потому оставляемъ этотъ пунктъ безъ разбора.
Критерій индивидуальной нравственности, продолжаетъ сенатъ, неуловимъ и понимается каждымъ по своему. Этого же вопроса касается и г. Невядомскій, который находитъ, что, при іотсутствіи объективнаго масштаба для опредленія нравственности, положеніе адвоката, отвтственнаго за внутреннюю подкладку дла, невыносимо’. По отношенію къ сенатскому доводу замтимъ, что если въ теченіе 15 лтъ для него были ясны понятія о нравственности и чести, которымъ онъ подчинялъ поведеніе адвокатовъ, то странно, отчего съ 1879 года они сдлались неуловимыми, да и вообще такъ ли неуловимы понятія о чести и нравственности? Сенатъ говоритъ, что присяжные повренные не должны руководствоваться ‘безусловною нравственностью’, не замчая того, что онъ только что призналъ нравственность неуловимою. Какъ же она неуловима и, вмст съ тмъ, безусловна? Но къ чему толковать въ судебныхъ ршеніяхъ объ абсолютахъ, о безусловномъ? Ихъ мсто въ метафизик.
Г. Невядомскій, то же длаетъ экскурсіи въ область философіи. Онъ замчаетъ, ‘Еще Паскаль сказалъ: что нравственно по сю сторону Пиринеевъ, то безнравственно по ту’. И эта экскурсія не разъясняетъ вопроса, но еще боле его запутываетъ. Во-первыхъ, самая цитата сдлана не совсмъ врно. Паскаль говорить ‘о забавномъ правосудіи, проявленіе котораго ограничивается ркою или цпью горъ, объ истинахъ по сю и по ту сторону Пиринеевъ’. Во-вторыхъ, если ужь хотли прикрыться авторитетомъ Паскаля, не слдовало ли привести не одну фразу, а систему его міросозерцанія, едва ли согласную съ ученіемъ защитниковъ ‘казенной морали’? Паскаль возмущается именно тмъ, что понятіе о справедливомъ и несправедливомъ мняется соотвтственно широт и долгот мстности, что справедливымъ признается то, что установлено закономъ, т.-е. казенная мораль, но, въ то же время, въ полемик съ Мойте немъ онъ поясняетъ, что слдуетъ разумть подъ истинною справедливостью, т.-е. истины откровенія {Pascal, idem., стр. 184.}. Но къ чему все это? Какъ бы посмотрли мы на того вора, который вздумалъ бы въ свое оправданіе ссылаться на то, что, по словамъ Прудона, собственность есть кража? Какъ бы посмотрли мы на убійцу, который, въ оправданіе свое, привелъ бы слдующее мсто изъ Паскаля, какъ разъ стоящее рядомъ съ его фразою о Пиринеяхъ: ‘Какое вы имете право убивать?’ — спрашиваютъ убійцу.— ‘Да вы разв не по ту сторону воды живете?… Другъ мой, если бы вы жили по сю сторону, то поступокъ мой былъ бы несправедливъ и я былъ бы убійцею, но такъ какъ вы живете по ту сторону, то я бравый молодецъ и я поступаю справедливо’ {Pascal, idem., стр. 94.}.
Не больше иметъ смысла оправданіе адвоката, обвиняемаго въ принятіи завдомо неправаго дла, ссылкою на Паскаля. Пусть справедливость и нравственность иная по сю, иная по ту стороны Пиринеевъ, но, вдь, самъ адвокатъ живетъ или тамъ, или здсь и пусть слдуетъ тому понятію справедливости, которое господствуетъ въ той мстности, гд самъ онъ живетъ. ‘Мы очень хорошо знаемъ,— говоритъ г. Арсеньевъ въ своемъ замчательномъ изслдованіи объ адвокатур,— что справедливость-понятіе относительное, но, вдь, у каждаго адвоката есть, безъ сомннія, свое воззрніе на справедливость, требовать отъ него, чтобы онъ руководствовался этимъ воззрніемъ не значитъ требовать невозможнаго, притомъ, есть множество случаевъ, въ которыхъ о справедливости или несправедливости извстнаго требованія не можетъ быть никакого спора’. Дале г. Арсеньевъ приводитъ нсколько случаевъ.
Къ числу такихъ безспорныхъ случаевъ относилось и дло Элькина съ Поповою. Едва ли по ту или по сію сторону Пиринеевъ стало бы спорить о томъ, справедливо или нтъ было домогательство повреннаго Элькина.
Теперь мы коснемся юридической стороны вопроса о томъ, обязанъ лі присяжный повренный, въ силу носимаго имъ званія, вести самыя грязныя и несправедливыя дла, обязанъ ли выступать въ роли, которая въ средніе вка характеризовалась подъ мткимъ названіемъ advocatus diaboli. Сенатъ находитъ, что адвокатъ, по судебнымъ уставамъ, обязанъ вести безъ разбора всякія гражданскія дла, даже и съ знаніемъ безнравственности источниковъ правъ своего доврителя. Въ подкрпленіе этой мысля въ ршеніи сената не приводится ни одного соображенія изъ мотивовъ судебныхъ уставовъ. Да такихъ мотивовъ въ матеріалахъ судебной реформы и нельзя найти. Въ нихъ мы находимъ прямо противуположныя соображенія, о коихъ вскользь упомянуто выше. Самъ же сенатъ свое, безъ сомннія, парадоксальное положеніе подкрпляетъ а contrario тлъ, что, съ принятіемъ противуположнаго взгляда, пришлось бы ‘оставить значительное количество правъ, основанныхъ на закон, безъ защиты и затруднить тяжущимся доступъ къ правосудію’. Признаться, не безъ удивленія прочли мы этотъ мотивъ въ сенатскомъ ршеніи. Всякому извстно почти полное отсутствіе защиты по уголовнымъ дламъ въ уздныхъ городахъ, а кому неизвстно, пусть тотъ прочтетъ статью О завдомой беззащитности въ уздныхъ городахъ вопреки закона {Журн. гражд. и угол. права 1881 г., No 3.}. Кому не извстно также, что, благодаря неравномрности распредленія адвокатскаго персонала и недостаточности его, нердко бываетъ затруднительно пріискать порядочнаго адвоката для веденія дла, и вполн справедливаго, и вполн законнаго, но не общающаго крупнаго гонорара? Благодаря отсутствію комплекта, публика не иметъ права требовать, чтобы присяжные повренные вели по такс гражданскія дла. И вотъ при такихъ обстоятельствахъ, когда и многочисленные подсудимые остаются безъ защиты, и вполн справедливые иски безъ помощи адвокатской, сенатъ опасается, какъ бы иски, проистекающіе ‘изъ безнравственныхъ источниковъ’, не остались безъ защиты. Странная предупредительность!
Удивительно, какой бы произошелъ ущербъ для правосудія, если бы иски, основанные на мошенническихъ изворотахъ, предстали предъ судомъ безъ руководства присяжныхъ повренныхъ и при участіи самихъ авторовъ обмана. Ее избави, Боже, подвергать такому риску эти иски. Ихъ долженъ вести именно присяжный повренный, ‘ибо веденіе гражданскихъ длъ требуетъ знанія и опытности, которыми не всегда обладаютъ сами тяжущіеся’. Хотя относительно лицъ, совершающихъ обманы на законномъ основаніе, и позволительно сомнваться, чтобы они не знали всхъ потребныхъ для ихъ дла крючковъ, но допустимъ, что такіе случаи возможны. Удивительный бы вышелъ скандалъ для правосудія, если бы такія дда въ своемъ теченіи прошли не безошибочно. Шутка ли сказать у вдругъ иски лицъ, которыя, по выраженію извстнаго указа Петра, ‘зло тщатся всякія мипы чинить подъ фортеціею правды’, будутъ проигрываться, благодаря неопытности тяжущихся. До сихъ поръ вс думали, что прискорбное явленіе юридической жизни, характеризуемое словами summum jus и проч., должно вызывать борьбу, теперь же оказывается, что оно должно быть поставлено подъ чрезвычайную охрану органовъ суда.
Вопросъ объ обязательности для адвоката принятіяч всхъ длъ, съ которыми обращается къ нему публика, гораздо правильне поставленъ въ стать г. Невядомскаго. Онъ полагаетъ, что, по мысли законодателя, для присяжныхъ повренныхъ принятіе всхъ длъ безъ разбора является безусловною обязанностью.
Прежде всего, слдуетъ замтить, что вообще обязательнаго веденія гражданскихъ длъ въ настоящее время у насъ не существуетъ, за исключеніемъ ничтожнаго числа случаевъ, когда тяжущіеся пользуются правомъ бдности {Въ послднемъ отчет московскаго совта присяжныхъ повренныхъ за 1884 г. значатся, что только въ 7 случаяхъ назначены повренные для лицъ, пользующихся этимъ правомъ.}. Въ настоящее время присяжный повренный воленъ принимать по своему усмотрнію предлагаемое ему дло. Такъ что если бы законъ даже и устанавливалъ такую обязанность для того времени, когда будетъ объявленъ комплектъ, то тогда положеніе адвоката, дорожащаго своимъ нравственнымъ достоинствомъ, было бы затруднительно. По онъ бы исполнялъ эту обязанность, какъ суровое предписаніе закона, какъ обязанность, налагаемую званіемъ. Солдатъ, охраняющій тюрьму, долженъ стрлять въ бгущаго арестанта, хотя бы внутренне и находилъ такую строгость несправедливою. Такое же оправданіе находилъ бы для себя адвокатъ, принимая на себя обязательное веденіе несправедливаго дла. Совсмъ въ другомъ положеніи адвокатъ, добровольно, за деньги отдающій свои услуги на служеніе явной неправд. Для него нтъ оправданія въ предписаніи суроваго закона.
Но устанавливаетъ ли, однако, нашъ законъ такую тяжкую обязанность, какъ веденіе всхъ длъ, правыхъ и неправыхъ, даже при существованіи комплекта? Вопросъ этотъ заслуживаетъ особаго вниманія, тмъ боле, что онъ вовсе не затронутъ въ нашей юридической литератур. Вопросъ этотъ г. Невядомскій ршаетъ утвердительно и, въ подкрпленіе своего мннія, ссылается на то мсто (въ 6 строчекъ) изъ соображеній, приведенныхъ въ извстномъ изданіи госуд. канцел. суд. уст. подъ ст. 394, гд проводится параллель между адвокатами и медиками. Какъ медики, имющіе монополію леченія, обязаны лечить всхъ, обращающихся къ нимъ, такъ и присяжные повренные, получая съ объявленіемъ комплекта монополію на веденіе дда, обязуются вести вс безъ разбора дла, поручаемыя имъ судомъ и совтомъ. Этою цитатою ограничивается аргументація г. Невядомскаго.
Всякій, мало-мальски знакомый съ матеріалами судебной реформы, хотя бы въ вид тхъ извлеченій, которыя напечатаны во всеобщее свдніе въ только что упомянутомъ изданіи государственной канцелярій, долженъ бы а priori отнестись скептически къ приведенной г. Невядомскимъ цитат. Кто знаетъ, съ какою рдкою осмотрительностью обрабатывались проекты судебныхъ уставовъ, тотъ не можетъ допустить мысли, чтобы составители ихъ, обращая вниманіе на сходство профессіи адвокатской и медицинской, не обратили вниманія на важное различіе между ними. Медикъ, оказывая врачебную помощь, всегда совершаетъ доброе дло и не совершаетъ поступка, противнаго чести и доброй нравственности, Между тмъ, отстаивая сознательно завдомо-неправое дло, адвокатъ совершаетъ безчестный поступокъ. Различіе очевидное и какъ оно могло уcкользнуть отъ вниманія составителей судебныхъ уставовъ?
Что же оказывается въ дйствительности? Они не только не упустили изъ вида этого кореннаго различія, но и приняли вс мры къ тому, чтобы освободить присяжныхъ повренныхъ отъ невыносимаго для всякаго порядочнаго человка положенія быть соучастникомъ и пособникомъ безчестнаго дянія. Чтобы убдиться въ этомъ, не нужно даже заглядывать въ объяснительную записку и журналы государственнаго совта, а достаточно внимательно прочесть текстъ 394 ст. учрежд. судебн. устан. и вс приведенныя подъ нею соображенія. Статья эта гласитъ: ‘Присяжный повренный, назначенный для производства дла совтомъ или предсдателемъ судебнаго мста, не можетъ отказаться отъ исполненія даннаго ему порученія, не представивъ достаточныхъ для сего причинъ’. Изъ приведенныхъ подъ этою статьею соображеній видно, что составители судебныхъ уставовъ озабочены были не тмъ, чтобы навязывать присяжнымъ повреннымъ дла, противныя ихъ совсти, а оградить публику отъ возможности со стороны адвокатовъ отказываться отъ веденія дла на основаніи голословнаго заявленія о томъ, что оно несогласно съ ихъ убжденіями, тогда какъ дйствительною причиной было несогласіе съ доврителемъ относительно денежнаго вознагражденія! Отъ того и другаго затрудненія избавляетъ ст. 394. ‘Эта статья (394),— сказано въ соображеніяхъ,— требующая, чтобы присяжный повренный, желающій отказаться отъ веденія порученнаго ему совтомъ дла, представилъ совту достаточныя для сего причины, вполн ограждаетъ и тяжущихся, и присяжныхъ повренныхъ, ибо тяжущіеся не будутъ имть возможности навязывать насильно присяжнымъ повреннымъ, чрезъ ихъ совтъ, веденіе такихъ длъ, которыя они признаютъ несправедливыми, а повренный не будетъ имть возможности отказаться отъ исполненія своихъ обязанностей одною голою ссылкой на несправедливость дла, тогда какъ онъ не хочетъ вести его только потому, что не сошелся съ тяжущимся въ опредленіи вознагражденія’ (стр. 267 объясн. зап.).
Приведенная выдержка достаточно показываетъ, хотли ли судебные уставы навязывать присяжнымъ повреннымъ веденіе несправедлийыхъ, по ихъ мннію, длъ.
Ближайшее изслдованіе исторіи составленія ст. 394 еще боле подтверждаетъ изложенный выводъ. Въ проект учрежденій судебныхъ установленій на ряду со статьею 356, которая соотвтствуетъ ныншней 394, стояла статья 357, по которой присяжный повренный могъ отказаться отъ назначеннаго ему для веденія дла, если оно ‘несогласно съ его убжденіями’. Большинство коммиссія, составлявшей проектъ, стояло за сохраненіе ст. 375, меньшинство стояло за исключеніе. Но это былъ споръ чисто-редакціонный, а не по существу. Какъ большинство, такъ и меньшинство сходилось во взгляд на званіе присяжнаго повреннаго. И то, и другое полагало, что онъ не обязанъ дйствовать противъ совсти и чести. Вотъ что читаемъ въ соображеніяхъ большинства: ‘Каждый присяжный повренный долженъ дорожить своею репутаціею, которая зависитъ отъ его знанія и честности. Знаніе проявляется въ томъ, что онъ выигрываетъ порученныя ему дла, а честность,— что онъ принимаетъ дла не только правыя съ формальной стороны, но и правыя по своему существу. Едва ли будетъ справедливо заставлять присяжнаго повреннаго вести такое дло, которое будетъ проиграно или которое хотя и будетъ выиграно, но вопреки справедливости, и тмъ вредитъ своей репутаціи’ (стр. 270 объясн. записки). Меньшинство, мнніе котораго было принято и государственнымъ совтомъ, исключая ст. 357 проекта, вовсе не хотло ставить присяжныхъ повренныхъ въ необходимость вести несправедливыя дда, оно только полагало, что ихъ отъ этого неудобства достаточно ограждаетъ ст. 356 проекта (ныншняя 394 учр. суд. уст.). Мы уже приводили часть соображеній меньшинства. Приведемъ другую часть, не вошедшую въ изданіе государ. канцел.: ‘Удержаніе ст. 357, по мннію меньшинства, поведетъ не къ тому, чтобы избавить присяжныхъ повренныхъ отъ необходимости вести несправедливыя, дла, ибо отъ этого они всегда могутъ освободиться и по ст. 356, представивъ совту. объясненія о причинахъ, по которымъ считаютъ поручаемое имъ дло справедливымъ, а къ тому, чтобы лишить тажущихся возможности найти повренныхъ за вознагражденіе, установленное таксою, и заставлять ихъ платить за веденіе длъ неумренныя, самими повренными произвольно назначаемыя цны’ (стр. 267 объясн. записки).
И такъ, мы видимъ, что и въ этомъ случа благородные творцы судебныхъ уставовъ оказались на высот своей задачи. Они не создали и не думали создавать вредное сословіе безсердечныхъ и безсовстныхъ законниковъ. Мы видимъ, съ какою тщательностью они ограждаютъ, присяжныхъ повренныхъ отъ необходимости дйствовать несправедливо, нечестно, выигрывать иски формально правые, но несправедливые по существу, даже по назначенію общественной власти.
Какой выходитъ рзкій диссонансъ, когда сравнишь съ этими прекрасными законодательными указаніями взглядъ сената, оправдавшаго адвоката, добровольно и сознательно взявшаго на себя веденіе завдомо-неправаго дла! Какою мертвою схоластикою отдаетъ отъ соображеній сената врод того, что гражданскій судъ не стремится (даже не стремится!) къ отысканію абсолютной справедливости, что на адвоката не можетъ быть возложено разысканіе нравственной чистоты и пр., когда сопоставить эти безжизненныя тирады съ только что приведеннымъ разсужденіемъ составителей объяснительной записки, такъ усердно стремившихся къ согласованію адвокатской профессіи съ началами нравственности! Перспектива, такъ испугавшая сенатъ, а именно возможность лишенія несправедливыхъ исковъ представительства въ лиц присяжныхъ повренныхъ, нисколько не огорчала составителей суд. уст. Если бы вс адвокаты представили совту объясненія, почему они считали такой-то процессъ несправедливымъ, и онъ призналъ бы уважительнымъ такой отказъ,— только можно бы радоваться за правосудіе и гордиться такою адвокатурой. Пусть обладатель такого позорнаго иска прокладываетъ дорогу къ суду, какъ знаетъ. Не государственные же рабы, въ самомъ дл, адвокаты, чтобы можно было насильно заставлять ихъ длаться пособниками неправды. Законодатель былъ далекъ отъ мысли длать подобное насиліе надъ ихъ совстью.
Мы старались доказать, что властное слово сената не согласуется ни съ буквою, ни съ духомъ закона. Насколько ученіе сената должно было способствовать повышенію или пониженію нравственнаго уровня адвокатуры, другими словами, споспшествовать цлямъ правосудія, понятно само собою.
Когда мы въ старинныхъ актахъ читали, что велно было гнать и бить кнутьемъ ходатаевъ за умноженіе ‘негожихъ’ длъ, мы наивно думали, что насъ отдляютъ цлые вка отъ такой адвокатуры, а посл сенатскаго ршенія выходило, что присяжный повренный, какъ представитель извстной профессіи, долженъ стать грудью за эти ‘негожія’ дла.
Окончательный выводъ изъ сенатскаго ршенія былъ тотъ, что адвоката нельзя подвергать взысканію за дяніе, ‘не заключающее признаковъ запрещеннаго закономъ поступка’. Другими словами, для него обязательна только формальная, ‘казенная’ сторона. Старайся только, чтобы дйствія твои не нарушали предписаній закона, махни рукой на нравственность и ты будешь правъ,— таково нравоученіе этого ршенія.
Вс, кому дороги судьбы новой русской адвокатуры, были и удивлены, и огорчены кореннымъ поворотомъ, сказавшимся въ ршеніи по длу Лохвицкаго.,
Оставалось надяться, что сенатъ скоро замтитъ свою ошибку. ‘Сенату {Русскія Вдомости отъ 7 марта 1880 г.},— писали мы тотчасъ посл появленія ршенія по длу Лохвицкаго,— быть можетъ, придется отказаться отъ своего ученія о казенной адвокатской морали раньше, нежели онъ самъ думаетъ. Узнавъ, что нравственность окончательно упразднена изъ адвокатскаго кодекса, хищники не замедлятъ показать свою настоящую натуру. Сдлки съ совстью, которыя до сихъ поръ совершались втихомолку, въ полумрак, теперь будутъ совершаться открыто, въ гордомъ сознаніи своей правоты. Тогда сенатъ убдится, какіе плоды можетъ породить въ адвокатур его ученіе о ‘неуловимости’ принципа индивидуальной нравственности’.
Ожиданія наши оправдались, и даже довольно скоро. Въ 1881 году сенату пришлось разсматривать весьма типичный случай обхода закона, въ которомъ вншняя, формальная сторона была вполн безупречна.
Вотъ сущность этого дда. Между супругами Зориными происходилъ споръ о принадлежности дома. Частный повренный Бориславскій предложилъ Зорину такой обходъ закона: послдній выдаетъ первому фиктивные векселя на сумму 800 руб. Векселя были выданы, причемъ Бориславскій обязался деньги, вырученныя за продажу дома, за исключеніемъ 50 руб., возвратить Зорину. Адвокатъ предъявилъ векселя ко взысканію, получилъ исполнительные листы, домъ продалъ, деньги взыскалъ, но при разсчет произошелъ споръ. Казанская судебная палата осудила адвоката за обходъ закона при продаж дома и завдомо ложныя объясненія относительно разсчетовъ съ Зоринымъ и исключила изъ числа частныхъ повренныхъ. Осужденный адвокатъ, стоя на той точк зрнія формализма, на которой стоялъ сенатъ въ дл Лохвицкаго, указывалъ на то, что предъявленіе векселей ко взысканію и продажа дома,— все это законныя дйствія, все это оформлено вступившими въ законную силу опредленіями, къ счастью, сенатъ высказалъ по длу Бориславскаго соображенія, несогласныя съ его разсужденіемъ въ 1879 году, но за то вполн согласныя съ приведенными выше соображеніями составителей судебныхъ уставовъ. ‘Хотя этотъ образъ дйствій,— говоритъ сенатъ,— Бориславскій называетъ только процессуальною стороной дла, но эта процессуальная по вншней форм законная сторона дда скрывала за собою другую (стало быть, бываетъ же и еще сторона, кром вншней), предосудительную. Всякое дйствіе частнаго повреннаго, совершенное имъ въ обходъ закона, есть само по себ дйствіе предосудительное, даже если бы оно было совершено по просьб и по желанію доврителя. Документы, на которые Бориславскій ссылается, могли бы удостоврить лишь вншнюю сторону дда, которая въ настоящемъ случа прикрывала собою другую сторону дла, то-бсть сторону внутреннюю, а эта внутренняя сторона, по сознанію самого аппелятора, направлена была на обходъ закона, то-есть находилась въ явномъ противорчіи съ тми качествами, которыхъ законъ требуетъ отъ лицъ, на имя коихъ ввряется ходатайство по чужимъ дламъ. Они обязаны руководствоваться закономъ, не прибгая при веденіи дла ни къ какимъ уловкамъ въ обходъ и обманъ закона’ (рш. 1881 г., No 49).
Что и требовалось, доказать!— слдуетъ сказать по прочтеніи этого ршенія. Вс наши усилія клонились къ тому, чтобы доказать существованіе, кром вншней стороны дла, и внутренней, доказать, что вншняя сторона можетъ прикрывать другую, предосудительную и враждебную цли закона. Эта истина признана, наконецъ, сенатомъ въ согласность его практик до 1879 г. Бориславскаго (частнаго повреннаго) сератъ призналъ заслуживающимъ исключенія, между прочимъ, или, лучше сказать, главнымъ образомъ, за уловку, состоявшую въ томъ, что онъ предъявилъ ко взысканію фиктивные безденежные векселя и продалъ спорный домъ. Лохвицкій (присяжный повренный) отстаивалъ и отстоялъ въ палат домъ, пріобртенный по фиктивной, безденежной купчей и посредствомъ обмана. Пусть всякій разсудитъ: какой поступокъ предосудительне, аренду тмъ, присяжный повренный былъ оправданъ, и даже это самое дло послужило ему пьедесталомъ славы, поводомъ для панегирика, въ которомъ его выставляютъ спасителемъ адвокатской свободы.
Но постараемся забыть эту прискорбную ошибку сената, тмъ боле, что самъ сенатъ старается исправить ее и, повидимому, далекъ отъ мысли понимать въ будущемъ свободу адвокатуры въ томъ нежелательномъ смысл, какъ это длаютъ не кстати торжествующіе поклонники ‘властнаго слова’ сената 1879 г.
Въ интересахъ правильнаго развитія адвокатуры можно только пожелать, чтобы, согласно своей прежней практик и рука объ руку съ органами адвокатскихъ корпорацій, сенатъ отринулъ окончательно ‘казенную мораль’ и посмотрлъ на адвокатуру съ точки зрнія ея общественныхъ задачъ. Въ одномъ изъ своихъ опредленій петербургскій совтъ такъ опредлилъ задачу адвокатуры: ‘Судебные уставы,— разсуждаетъ совтъ,— при учрежденіи присяжныхъ повренныхъ имли въ виду не создать корпорацію способныхъ и ловкихъ защитниковъ всякихъ частныхъ интересовъ и пользы своихъ доврителей, а среду людей, которые дйствовали бы на этомъ поприщ въ видахъ правосудія, не защищали бы завдомо-безнравственныя домогательства и пользовались бы только законными и честными средствами’ (журналъ 19 февраля 1881 г., приводимый у г. Арсеньева).
Только тамъ высоко стояла и стоитъ адвокатура, гд члены ея поднимались выше казенной морали и считали для себя обязательными правила чести и честности.