Н. Львова. Старая сказка. Предисловіе Валерія Брюсова. К-во Альціона. 1913 г.
Книга недавно покончившей собой поэтессы Львовой оставляетъ глубоко-грустное впечатлніе. Это была несомннно творческая личность, умвшая о себ разсказывать своими образами и словами, что такъ рдко и цнно въ наши дни трафаретныхъ писаній. У Львовой было одно, можетъ быть, самое важное качество поэта: врность себ, поэтическая цльность души. Основной элементъ ея творчества можно опредлить тмъ короткимъ, но такимъ значительнымъ словомъ, которымъ Шопенъ опредлилъ свою музыку:— жаль!— Это — свтлая грусть о жизни, тихое раздуміе мечтательной души, много и далеко видящей, но теряющейся предъ огромностью и разнообразностью бытія. Это — испугъ передъ ужасомъ будней, ведущихъ къ неизбжному. И это — также молитва о всхъ сопечальныхъ, о всхъ, несущихъ кресты скорби, о всхъ усталыхъ и безнадежныхъ. На словахъ темнетъ налетъ меланхоліи, непримиряющейся и все-же въ безсиліи покорной — грусти. Нтъ силъ для протеста, нтъ отваги для мятежа, для борьбы, и утомленная душа, жаля сама себя, оплакивая сама себя, поетъ:
И дружбы зовъ, солгавшій мн невольно,
И зовъ любви, несмлой и невластной,
Все ранитъ сердце слишкомъ, слишкомъ больно…
И кажется мн жизнь такой напрасной,
Что въ этотъ вечеръ, радостный и ясный,
Мн хочется ей закричать: Довольно!
И недаромъ надъ отдломъ — А. Morte — скорбныя слова Данте:— Amor conclusse poi ad una morte. Весна разгульно-шумная, будящая, призывная, не несетъ радости о себ тоскующей душ: слишкомъ властна печаль, слишкомъ родна и близка, чтобы можно было оторваться отъ ея смертельныхъ чаръ… ‘Муза, ты снова со мною!— Снова, какъ прежде, врна мн! Правда-ль, что чьей-то рукою — склепа раздвинуты камни?— Насъ-ли съ тобой погребали?..’ И тихій мучительный стонъ:— ‘Я отъ молчанья устала.— Солнечныхъ гимновъ мн страшно’…— Съ такимъ ощущеніемъ и впрямь страшно. И къ тому горькое безвыходное сознаніе: ‘За каждый вздохъ безмрной радости — готова месть. Такъ кратокъ мигъ кристальной сладости, а слезъ — не счесть’.— И ‘безцльно мое ожиданье… навки… мой плнъ’…
Грустно отъ этой книги, надъ которой витаетъ тнь еще недавно живой, но уже далекой поэтессы. Чувствуется, какъ дорого стоили ей строки, вотъ эти короткія строки, нжно и красиво набросанныя, какъ узоры фламандскихъ кружевъ:
Я нынче свтлая. Я нынче спокойная,
нжная, нжная…
Душа моя нынче, какъ стихъ твой, стройная,
какъ сонъ, безмятежная.
Мое паденье встрчаю улыбкою,
славлю страданіе…
Ахъ, я павилики вточка гибкая
въ мигъ увяданія!
Она умерла, оставивъ на намять о себ всего эту небольшую книжку. Хорошо и это. А сколько жизней исчезаетъ, не оставивъ но себ никакого слда. Думается, что ‘Старая сказка’, воистину старая и вчно новая сказка, найдетъ чуткихъ читателей, что вдумаются въ печальныя строки скорбной поэтессы-самоубійцы. Она заслужила это не только своей страдальческой жизнью, но и своимъ талантомъ.