Мазепа, Байрон Джордж Гордон, Год: 1819

Время на прочтение: 17 минут(ы)

МАЗЕПА
ПОВСТЬ ЛОРДА БАЙРОНА.

I.
Надъ Карломъ, въ страшный день Полтавы,
Потухла счастія звзда:
Разбитый въ прахъ, съ стези кровавой
Онъ тамъ сведенъ былъ навсегда.
И власть, и слава одолнья,
Неврныя, какъ поколнья
Ихъ обожателей — людей,
Къ стопамъ Царя послушно пали!
И стнъ московскихъ не видали
Враги, и бури миновали
Москву, пока чернй, грознй
Година не настала ей.
Когда судьбы долженствовали
Позору, гибели предать
Славнй вождя, несмтнй рать!
II.
Такъ неизбжный рокъ свершился!..
И, силясь раны превозмочь,
Обрызганъ кровью, Карлъ стремился
Чрезъ рки, степи, день и ночь.
Его рать сгибла, но въ несчастья
Щадитъ его упрековъ гласъ.
Хоть правда смло въ этотъ часъ
Могла гремть предъ самовластьемъ.
Несется Карлъ — коня его
Разитъ свинецъ, и своего
Ему Гіета {Gieta — полковникъ шведскій.} уступаетъ.
Самъ гибнетъ въ-чуж. Но и тотъ
Подъ Карломъ мертвый упадаетъ,
Свершивъ такъ браво свой полетъ!..
И въ дебряхъ, сумракомъ одтыхъ,
Въ воду сверкающихъ огней
Сквозь лсъ, на вражескихъ бекетахъ,
Король съ дружиною своей
Ночлегъ опасный обртаетъ.
За эти-ль лавры межь царей
Такъ брань неистово пылаетъ?—
Изнеможенъ, окрававленъ,
Подъ дикій дубъ Карлъ положонъ,
Его бьетъ дрожь, пылаютъ раны:
Он глубоки… Ночь мрачна.
Смыкаетъ очи Карлъ — нтъ сна,
И дышутъ холодомъ туманы.
Но не скорблъ, не унывалъ,
И какъ вассаловъ подчинялъ
Вс роды золъ своей онъ вод.
Въ дань року духа не принесъ,
Позоръ паденья въ тяжкой дол
Монархъ по-царски перенесъ!
III.
Вожатыхъ рой! Увы, какъ мало
Ихъ съ поля смерти ускакало!
Но полнъ отваги пылъ сердецъ
Въ остатк этомъ!— Наконецъ,
Толпа героевъ, омраченныхъ
Тоской, безмолвіе храпя,
Садится на земь, вкругъ царя,
И подл копей утомленныхъ.
Въ нужд мы вс друзья: судьба
Людей и тварь въ 6д равняетъ.
Мазепа ложе избираетъ
Подъ старымъ дубомъ для себя.
Украйны Гетманъ, бодрый, смлый,
Угрюмъ, какъ дубъ его деблый,
И также старъ почти, суровъ,
Но напередъ вождь Козаковъ
Съ коня стеръ мыло, торопливо
Ему постель изъ листьевъ склалъ,
Разгладилъ чолку, вытеръ гриву,
И разнуздалъ его, и живо
Взоръ старца радостью сверкалъ,
Когда увидлъ онъ, какъ жадно
Усталый конь на кормъ напалъ,
А то онъ ждалъ, что къ ночи хладной
Пренебрежетъ скакунъ травой,
Покрытой позднею росой.
Но безъ причудъ былъ копь ретивый,
Какъ самъ здокъ, и терпливо
Нужду и трудъ переносилъ.
Могучъ и быстръ, въ порыв силъ,
Какъ вихрь онъ Гетмана носилъ!
Отъ звука шпоръ, отваги полный,
Радъ былъ летть въ огонь и волны!
На зовъ знакомый онъ бжалъ,
Мазепу въ сонмахъ узнавалъ,
Кипи народъ окрестъ пучиной,
И въ мракъ ночи ни единой
Не брезжи звздочки съ высотъ,—
Свободной степи сынъ свирпый,
Онъ бодро несся-бъ за Мазепой
Съ заката солнца по восходъ!—
IV.
И вотъ Мазепа разстилаетъ
Широкій плащъ, подъ дубъ густой
Вонзилъ копье, и озираетъ,
Снарядъ въ порядк-ль боевой:
Булатъ осматриваетъ ловко,
Глядитъ — прикрплены-ль ножны,
Не разсорился-ль порохъ съ полки,
Курки надежно-ль взведены.
Потомъ, старикъ давай походный
Готовить ужинъ, и свободно,
Безъ царедворческихъ затй,
Имъ угощать поочерёдно
И внценосца и вождей.
Превозмогая скорбь и раны,
Упрямо твердость Карлъ хранитъ,
И длитъ ужинъ съ свитой бранной.
И вотъ Мазеп говоритъ:
‘Взгляни — хоть вс въ толп героевъ
‘Моихъ, сильны рукой, тверды
‘Душой — но въ стычк-ль, въ вихр-ль боевъ —
‘Ни одного изъ ихъ среды
‘Тебя отважне, удалый!
‘Съ дней Александра не бывало
‘На рубежахъ земли четы,
‘Другъ съ другомъ сродной такъ, какъ ты
‘Съ своимъ, Мазепа, Буцефаломъ.
‘Вся слава Скиовъ предъ тобой
‘Ничто, когда летишь стрлой
‘Ты черезъ глубь, иль въ чистомъ пол.’
А тотъ въ отвтъ: ‘Проклятье школ,
‘Гд удаль эту я постигъ! ‘
—‘За что-же, если въ ней, старикъ,
‘Ты славно такъ образовался?’
—‘Не время говорить о томъ: 5
‘Еще неравный споръ съ врагомъ
‘Для насъ въ степяхъ не миновался,
‘Еще не разъ взмахнуть мечомъ
‘Придется намъ въ отбой погони,
‘Пока свободно за Днпромъ
‘Не раздохнутся наши кони.
‘И должно, Царь, чтобъ слабость силъ
‘Ты сномъ цлебнымъ подкрпилъ.
‘А я дружины утомленной
‘Межъ-тмъ возьмусь стеречь покой.’
—‘Нтъ, старый Гетманъ, непремнно
‘Хочу разсказъ я слышать твой.
‘И, можетъ, часъ успокоенья
‘Наветъ повсть мн твоя.
‘Теперь-же-бь кстати — нтъ терпнья!
‘Томитъ безсонница меня.’
V.
—‘Изволь Монархъ: въ надеждъ этой
Готовь давно-минувши лта
Старикъ на память принести.
Да, такъ, я былъ лтъ двадцати.
И Казиміръ владлъ короной —
Янъ Казиміръ.— А я пажомъ
Седьмой ужъ годъ служилъ при немъ.
Вотъ истинно былъ царь учоной!
Съ тобой подобія — ни въ чомъ.
Онъ не терплъ кровавой брани,
Соблазнъ воинственныхъ стяжаній
Его души не искушалъ.
И Янъ, не будь лишь сеймскихъ преній,
Премирно-бъ царствомъ управлялъ.
Я не скажу, чтобъ огорченій
Житейскихъ вовсе онъ не зналъ:
Янъ музъ и женщинъ обожалъ,
А съ ними ладить трудъ не малый.
Разбсятъ такъ его бывало,
Что Янъ въ отчаяньи, за-чмъ
Онъ ни ведетъ войны ни съ кмъ.
Но чуть лишь буря утихала,
Онъ книгу новую читалъ,
Въ другую женщину влюблялся,
И пышные пиры давалъ!
И цлый городъ собирался
Взглянуть на роскошь тхъ пировъ!
Янъ ото всхъ своихъ пвцовъ
Честимъ былъ польскимъ Соломономъ.
Но обойденный пенсіономъ,
Изъ нихъ одинъ лишь очернилъ
Его въ язвительной сатиръ,-
И страхъ какъ хвастался, что въ міръ
Онъ никому льстить но любилъ.
То дворъ затй различныхъ былъ,
Гд безъ изъятья, вс вельможи,
Пускались рифмы плесть. Я тоже
Стихами бредилъ иногда,
И псевдонимъ мой былъ всегда:
‘Тирсисъ унылый‘.
Въ Польш сильный
Жилъ воевода той порой:
Графъ блескомъ, древностью фамильной
Извстный всмъ въ земл родной,
Богатъ какъ рудникъ золотой!
И гордъ былъ онъ, высокомренъ,
Какъ въ этомъ всякой ужъ увренъ.
Графъ такъ былъ знатенъ, такъ богатъ,
Что въ цломъ Царств Польскомъ врядъ,
Ему нашолся-ли-бъ кто ровный.
И блага такъ онъ обожалъ,
И въ дурь такую онъ впадалъ,
Своей любуясь родословной,
Что доблесть предковъ безусловно
Своею собственной считалъ.
Не то супругу занимало.
Она, годами тридцатью
Моложе мужа, проклинала
И власть его, и жизнь свою.
А посл тягостныхъ волненій,
Надеждъ, желаній, опасеній,
Прощальныхъ слав доброй слезъ,
Одной иль двухъ нестройныхъ грезъ,
Романсовъ, вальсовъ, объясненій
Съ толпой поклонниковъ,— должно
Извстныхъ случаевъ ждать было.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
VI.
‘Мазепа сумрачный тогда
Красавцемъ слылъ, въ мои года
Ужъ мн такъ выразиться можно.
На утр жизни безтревожной,
Изъ юной знати той земли,
Взять верхъ немногіе могли
Въ дарахъ природы надо мною.
Я молодъ, веселъ, ловокъ былъ,
Мой ликъ тогда не походилъ
На нын видимый тобою.
Какъ смуглъ и грубъ теперь сталъ онъ —
Такъ нженъ, свжъ, былъ той порою.
Войной, лтами удручонъ,
Я какъ-бы весь переродился,
Случись родныхъ мн повстрчать —
Изъ нихъ никто-бъ теперь признать
Меня своимъ по согласился.
Но безобразіемъ морщинъ
За-долго страсти до сдинъ,
Мое лицо такъ исказили,
Ты знаешь, годы не убили
Ни силъ, ни бодрости моей,
А то-бъ про быль минувшихъ дней,
Подъ этимъ дубомъ и средь этой
Холодной тьмы, тебя бесдой
Не занималъ теперь старикъ…
Но слушай-же: — Терезы ликъ…
Она, мн кажется, строптиво
Скользитъ предъ нами вотъ — такъ живо
Воспоминаніе объ ней!—
Но нтъ, я не найду рчей,
Для описанья тни милой,
Тереза пламенемъ очей
На Азіатку походила,
Въ нихъ отразилась вся краса
Сосдокъ Польши сладострастныхъ:
Какъ у Турчанокъ, также ясны,
Черны, какъ эти небеса,
У милой Польки были очи!—
И въ мгл ихъ лучъ сверкалъ живой,
Какъ будто мсяцъ молодой
Изъ-подъ покрова полуночи!
Большія, чорныя, он
Купались въ влаг сладострастной,
И мнилось, сумракъ ихъ прекрасный,
Растаетъ въ собственномъ огн,
И полу-живы, полу-томны,
Он взирали, какъ горъ,
Въ часъ смертной муки, на костр,
Взираетъ праведникъ безмолвный.
Чело, какъ лоно вешнихъ водъ,
Когда ихъ глубь зарей златится:
Не ропщутъ волны, и глядится
Въ ихъ синеву небесный сводъ.
Уста, ланиты — по напрасно
Распространяться такъ о ней.
Ее любилъ я, къ ней пылъ страстный
Горитъ досель въ груди моей.
А кто таковъ, какъ я,— не знаетъ
Границъ въ сей страсти, и пылаетъ
Душой средь благъ и въ бур бдъ.— —
Въ ожесточеньи самомъ даже
Мы врны ей, идемъ подъ стражей
Любви до самыхъ позднихъ лтъ.
И вотъ примръ тому Мазепа,
Досель ей преданный такъ слпо.
VII.
‘Намъ случай видться бывалъ,
Въ насъ встрча пламень раздувала,
Смотря ей въ очи — я вздыхалъ,
Она безъ словъ — по отвчала.
Примтъ и средствъ не перечесть,
Въ которыхъ тайна для насъ есть
Другъ-друга молча понимать.
Но въ чомъ она — но разсказать…
Есть искры — мыслей отраженье —
И что не скрыто въ глубин
Души — всему даютъ онъ
Таинственное выраженье.
И огненная цпь изъ нихъ
Куется силой чудотворной,
И ей связуются невольно
Сердца любовниковъ младыхъ.
Съ Терезой встртясь, я вздыхалъ,
Я плакалъ — но не забывалъ,
Какой рубежъ насъ раздляетъ.
И наконецъ къ ней обртаетъ
Мазепа доступъ — и съ-тихъ-норъ,
Неистощимый разговоръ
Нашъ съ ней свободно начинался.
О! сколько разъ я покушался
Открыться ей,— но робость, страхъ,
Мой замыслъ вчно разрушали…
Я говорить — и на устахъ
Моихъ, какъ прежде, замирали,
Рождаясь, звуки… Но пора
Моя настала. Есть игра,
Пустая, вздорная, за нею
Проводятъ день, по не умю
Ее назвать. Не помню, разъ,
Какой свелъ случай вмст насъ.
За той, мы кажется, сидли
Игрой.— Но думать объ игр-ли
Я могъ?— Въ умь лишь было то,
Что я одинъ въ минуты эти
Близь той, которую ни что
Не замняло мн на свт!—
И за Полячкой молодой
Я наблюдалъ, какъ часовой.
Пусть въ эту темнеть нашей стражей
Преобладаетъ зоркость таже.
И было такъ… Вдругъ вижу я,
Она задумываться стала,
Развлечена, не замчала
Своей игры. Игра моя —
И не груститъ, была за ней —
Не веселится, и хоть явно
Наперекоръ удача ей —
Но длить забаву своенравно
Не престаетъ.— Ужъ ей пора —
И все ни съ мста — та-жъ игра,
Ta-жъ развлечонная бесда!—
И вдругъ, какъ молнія вотъ эта,
Сверкнула мысль во мн. у ней
Въ лиц такое что-то было,
Въ чомъ все надеждой такъ свтило.
За мыслью хлынулъ токъ рчей!
И хоть въ нихъ мало было склада,
Но все-же выслушали насъ,
А только этого и надо.
Вняла-ли женщина намъ разъ
Въ другой — готова слушать вдвое.
Въ ней сердце, врь, не ледяное,
Ея суровость — не отказъ.
VIII.
‘И я любилъ, и былъ любимъ.
Ты, говорятъ, Монархъ, крушимъ
Весь вкъ свой не былъ страстью нжной.
А если такъ, то про мятежный,
И сладкій пылъ любви, тебя
Не утомлю разсказомъ я.
А то-бъ онъ для души холодной
Твоей былъ вздоренъ и смшонъ.
Не всякой въ мір сотворенъ
Повелвать, теб подобно,
Страстями сердца и судьбой
Народовъ! Я былъ самъ главою,
Вожатымъ тысячъ, и за мной,
На гибель первымъ тёкъ любой
Изъ нихъ,— но, сильный надъ толпою,
Не властенъ былъ я надъ самимъ
Собой.— Но рчь возобновимъ:
Я обожалъ, и былъ любимъ.
Любовь плнъ сладкій, правда, только
Онъ сопряженъ съ развязкой горькой.
Видались тайно мы, и часъ
Къ тому условный, каждый рать
Былъ благъ небесныхъ ожиданьемъ!
Дни, ночи — были для меня
Ничто — вся жизнь ничто! Заря,
Закатъ мой — ясны вспоминаньемъ
Часовъ свиданья лишь.— Опять
Готовъ Украйну бъ я продать,
Что-бъ возвратить ихъ сладость снова,
Преобразиться вновь въ того,
Кто былъ владыкой одного
Тогда сокровища такого,
Въ того счастливца молодаго,
Кого леляли въ т дни
Дары природы лишь одни —
Краса и юность золотая.
Видались тайно мы — (двойная
Услада сердцу, говорятъ,
Въ такомъ свиданьи) можетъ-статься!
Что-жъ до меня, то я, признаться,
Всегда былъ бшенствомъ объятъ,
Что лишь украдкою такою
Могли длиться мы душою.
Я былъ-бы жизнь готовъ отдать,
Что-бъ только вслухъ ее назвать
Своей предъ небомъ и землею.
IX.
Глазъ зоркихъ много за четой
Любовниковъ. Надзоръ такой ‘
Былъ и за нами. Демонъ злобный,
Поступкомъ, нашему подобнымъ,
Ужъ врно, не былъ раздражонъ.
Не знаю кмъ, но на влюбленныхъ,
Въ одну изъ ночей вожделенныхъ,
Былъ рой шпіоновъ наведенъ.
Схватили насъ. Вулканомъ ярымъ
Пылала злоба въ Граф старомъ.
Обезоруженный, съ толпой
Я не отважился на бой:
Мой подвигъ былъ-бы безуспшенъ,
Да и тогда-бъ мн не помогъ,
Когда-бъ хоть съ темя и до ногъ,
Я былъ оружіемъ обвшенъ.
Къ тому-жъ толпой былъ схваченъ я
Близь замка Графа, отъ жилья,
Людей и помощи далёко!
Еще тогда сквозь мракъ глубокой
Нигд не брезжилась заря.
Не ждалъ я, чтобъ сіянье дня
Въ числ живыхъ меня застало.
Казалось, смерть ужъ сосчитала
Мои минуты, и въ тиши,
Изливши исповдь души
Предъ небесами, и смиренно,
Молитвой съ гробомъ примиренный,
Я предался моимъ врагамъ.
Меня ватага къ воротамъ
Большаго замка проводила.
Не зналъ я, что съ Терезой было,
Какой надъ бдной судъ свершонъ.—
Судьба съ-тхъ-поръ насъ разлучила.
Свирпый, грозный мужъ былъ онъ,
Надмнный этотъ воевода.
Старикъ вину такого рода
Могъ и забвенью-бы продать,
Но къ мести звало опасенье,
Чтобы такое-жъ приключенье
Не повторилося опять
Въ его грядущемъ поколнь:
Да и фамильный гербъ его
Страдалъ не мало отъ того.
А воевода оскорбленный
Былъ солнце рода своего,
И мужъ первйшій во вселенной!
Такимъ онъ самъ себя казалъ
Въ глазахъ вельможъ высокомрныхъ
Меня-жъ, ничтожнаго, наврно
И человкомъ не считалъ.
О срамъ!.. вмшайся въ это дло
Какой-нибудь блестящій родъ,
Тогда-бъ, быть-можетъ, оборотъ
Совсмъ другой оно имло.
Но пажъ ничтожный… О! какимъ
Графъ былъ неистовствомъ палимъ!..
X.
Коня!.. и конь былъ подведенъ.
То правда — копь былъ бравый, статный,
Украйной вскормленъ благодатной!
Казалось, весь онъ превращонъ
Въ порывъ былъ мысли. Дикъ былъ онъ,
Какъ серна дикъ, не укрощонъ.
Бичомъ, ни шпорой не израненъ,
Лишь наканун заарканенъ,
Свирпо-бшенъ, и съ грозой,
Стопами роя прахъ земной,
Храплъ, дрожалъ онъ,— дыбомъ грива!
Весь въ пн, въ страх, предо мной
Стоялъ дикарь нетерпливый.
И вотъ рабовъ свирпыхъ рой,
Съ его хребтомъ меня ремнями
Перекрутилъ. Арканъ долой!
Внезапно бичъ гремитъ надъ нами…
Впередъ! впередъ!— И мы въ опоръ!
Быстрй, шумнй потоковъ горъ!
XI.
‘Впередъ! впередъ! духъ замеръ мой!
Не взвидлъ я, куда со мной
Понесся конь, разсвтъ дневной
Еще чуть брезжился съ высотъ —
А мы стремглавъ, впередъ! впередъ!
И вмигъ толп враговъ незримы!
Послднимъ звукомъ вслдъ коня
Былъ дикій хохотъ, доносимый
Отъ буйныхъ втровъ до меня.
Взбшонъ, насмшливой толпою,
Я вдругъ рванулся головою —
И вотъ какъ не было ремня,
Которымъ былъ притянутъ я
За шею къ грив лошадиной.
И приподнявшись въ половину,
Врагамъ проклятья посылалъ.
Но грохотъ конскій не давалъ
Имъ доходить до нихъ, быть-можетъ,
И эта мысль меня тревожитъ.
Мн-бъ не хотлось уступить,
Но зломъ за зло врагамъ отмстить!
Насъ время посл поквитало:
Тамъ замка гордаго не стало.
Его тяжолыя врата,
Пруды, окопы, рвы, ограды —
Все въ прахъ и пламень безъ пощады!
Окрестъ ни травки, ни куста!
Koоi-гд лишь плющъ осиротлый
По сводамъ вьется обгорлымъ.
Лежитъ-ли путнику тамъ слдъ,
Идетъ — и признака вкругъ нтъ,
Что замокъ тутъ стоялъ когда-то.
Я зрлъ, какъ пламенемъ объятой,
Съ высотъ, тамъ башенъ рухнулъ рядъ.
Какъ лава съ рдющихъ палатъ,
Шумя, свинецъ лился кипучій.
Ничто вс скрпы противъ тучи
Свирпыхъ мстителей враговъ!
Ватага буйная рабовъ
Въ то время, врно, не мечтала,
Когда, какъ молнія, помчало
Отъ нихъ чудовище меня,
Что часъ настанетъ мой, и я,
Должникъ признательный, къ ихъ пану,
На тучахъ конницы нагряну,
За шутку шуткой отплатить.
Пора на все дастъ намъ случай.
XII.
‘Впередъ! впередъ! мой конь, и я,
На крыльяхъ втра, миновали
Въ пути вс признаки жилья!
Мы лётомъ поздухъ разскали,
Какъ метеоръ, когда за нимъ,
Потухшимъ съ трескомъ громовымъ,
Огни зарницъ браздятъ мракъ ночи.
Стремлю окрестъ я робко очи —
Въ виду ни города, ни сёлъ!
Но разстилался дикій долъ,
Дремучимъ боромъ окружонный,
Да лишь, черня въ сторон,
Громады башенъ зрлись мн
На высотахъ, сооружоппыхъ
Встарь отъ грозы татарскихъ ордъ.
Повсюду глушь. Предъ тмъ за годъ
Тутъ войско Турокъ проходило:
Гд кони спаговъ протекли,
Окрававленной той земли
Ужъ мурава не зеленила.
Взглянулъ я въ высь — и надо мной,
Какой-то тяжкой, сизой мглой
Омрачено все небо было.
А долу, вкругъ насъ, вылъ уныло
Передразсвтный втерокъ.
Хотлъ-бы съ нимъ я вздохомъ слиться —
Но быстръ впередъ, впередъ нашъ скокъ.
И напрягая грудь, не могъ
Я ни вздохнуть, ни помолиться.
Холодный потъ, какъ градъ, съ меня
Струясь, на гриву лилъ коня,
Отъ страха, гнва, онъ храплъ,
И бурно вдаль, все вдаль летлъ.
Порой надежду я таилъ,
Что конь мой выбьется изъ силъ.
Но нтъ! для бури столь могучей
Ничтоженъ былъ мой станъ летучій,
И только шпоры замнялъ!
Освободить-ли я искалъ
Отъ узъ распухнувшіе члены,—
Въ кон усильемъ напряженнымъ
Лишь пуще гнвъ я раздражалъ.
Порой вскричать я покушался —
Крикъ замиралъ, одна звуча,
Но дикій зврь, какъ отъ бича,
При каждомъ звук содрогался,
Какъ-бы трубы внезапный громъ
Онъ слышалъ въ голос глухомъ!
Межъ тмъ, изъ ранъ всхъ выступая,
На членахъ крпко кровь густая
Ряды веревокъ запекла
И страшно жажда неземная
Палить гортань мн начала.
XIII.
‘Предъ нами лсъ. Смотрю кругомъ —
Предловъ нтъ ему… Мстами…
Деревья хмурилися въ немъ,
Произращонные вками,
И устилая слдъ бдами,
Несясь изъ ндръ Сибирскихъ странъ,
Ихъ не колеблетъ ураганъ
Своею силою могучей!..
А вдаль, подъ снью ихъ дремучей,
Вилась цпь зелени густой,
Такъ нжно-юной, и порой
Непоражонной еще той,
Когда хладъ осени суровой,
Мертвя дубравы, листья ихъ
Пятнаетъ краскою багровой,
И рдетъ этотъ знакъ на нихъ,
Какъ кровь на трупахъ незарытыхъ
Въ сраженьи ратниковъ побитыхъ,
У коихъ воронъ не пронзитъ
Морозомъ стянутыхъ ланитъ,
То, зеленя, разстилался
Кустарникъ дикой.— Здсь и тамъ
Каштаны высились, очамъ
То дубъ могучій попадался,
То сосны мрачныя кой-гд,
Но порознь вс — или-бъ бд
Не миновать. Намъ уступали
Деревья путь, и не терзали
Сучки мн ребръ, упасть съ коня —
Напрасный страхъ, не одолли
И язвы лютыя меня,
Какъ втръ мы листьями шумло!—
И вотъ въ мгновенье облетли
Деревья, зелень о волковъ!—
Я слышалъ, сердцемъ замирая,
Ихъ шумъ во-слдъ своихъ слдовъ!
Какъ ураганъ неслась ихъ стая,
За нами въ сумракъ ночномъ!
Куда-бъ мы бгъ не устремили,
Повсюду волки за конёмъ,
До всхода солнца насъ слдили!
Ихъ на разсвт видлъ я:
Ихъ рой на шагъ лишь отъ коня
Сквозь чащу лса прорывался!
А въ мрак ночи раздавался
Во-слдъ намъ топотъ ихъ глухой!
О! что-бъ кинжалу быть со мной,
Я вторгся-бъ въ ихъ среду съ отрадой!
И еслибъ гибель обрсти
Должно — я палъ-бы, но среди
Окрававленнаго мной стада.
Какъ конь сперва понесъ меня —
Желалъ предла бгу я —
Теперь боязнь меня томила,
Чтобъ не утратилась въ немъ сила,—
Напрасно! дикій сынъ степей
Стремился серной быстроногой.
Играетъ вьюга не быстрй
Зимой вкругъ хижины убогой,
Какъ онъ летлъ путемъ глухимъ!
Суровъ, свирпъ, неукротимъ,
Весь буря, пламень, образъ ада,
Какъ избалованное чадо,
Какъ своенравная жена,
Когда обижена она.
XIV.
Лсъ мимо. День ужъ вечерлъ.
Но воздухъ, чувствую, свжелъ,
Хоть былъ іюнь тогда. Иль въ жалахъ
Моихъ ужъ кровь, быть-можетъ, стыла.
Подъ пыткой медленной падетъ
И духъ могучій. Я не тотъ
Въ ту пору былъ. Нетерпливый,
Стремительный, какъ бурный токъ,
Чувствъ необузданныхъ порывы
Я прежде изъявлялъ, чмъ могъ
Постичь причину ихъ стремленья.—
И мудрено-ль, что изнемогъ
Я на-минуту отъ мученья.
Страхъ, пытка, бшенство и стыдъ,
Быть такъ свирпо осужденнымъ —
Всхъ этихъ золъ сосудъ испитъ
Вполн былъ тмъ, кому врожденнымъ
Въ крови остался свойствомъ пылъ,
Который въ злоб походилъ
На смертью дышущее жало.—
Земля, казалось мн, бжала,
Небесный сводъ ходилъ кругомъ,
Съ коня валюсь — но нтъ, на нёмъ
Скрученный, крпко я держался,
Мой мозгъ трещалъ, духъ занимался,
То въ сердц трепетъ пробуждался,
То обмиралъ я — небеса,
Какъ-бы громада колеса
Неизмримаго катились,
Деревья падали, кружились,
Вдругъ блескъ мгновенный мн въ глаза —
И тьма настала… Нтъ, на свт,
Никто ужасно такъ, какъ въ эти
Минуты я, не умиралъ.
Мракъ наступалъ и исчезалъ.
Хочу опомниться — напрасно!
Усилью чувство неподвластно.
Такъ на обломк корабля
По бездн носится несчастный,
Когда валы, всхолмясь, тебя
Въ морскую пропасть погружаютъ,
И въ то-жъ мгновенье, изъ себя
Въ міръ дикихъ дебрей извергаютъ!
Волненьемъ чувствъ я походилъ
На призракъ быстрыхъ тхъ свтилъ,
Которыхъ блескъ намъ зримъ бываетъ
Въ полночной мгл — когда палить
Нашъ мозгъ горячка начинаетъ.
Волненій этихъ вскор нить
Перервалась. Но не забыть
Слдовъ ихъ.— Страшно если то-же
Меня ждетъ вновь на смертномъ лож!
Однако намъ, какъ надо мнить,
Горчй придется чашу пить
Въ часы предсмертнаго страданья.—
Но что о томъ!— смерть не бда:
Отважный Гетманъ ей всегда
Смотрлъ въ лицо безъ содроганья.
XV.
‘Очнулся… Гд-жъ былъ я? Какъ ледъ,
Весь хладенъ, члены въ онмень,
И мракъ и головокруженье
Туманятъ разумъ мой. Но вотъ
Сталъ биться пульсъ… И въ сердц мало-‘
По-малу жизнь затрепетала…
Какъ вдругъ опять меня всего
Проникъ морозъ, и устремилась
Вся къ сердцу кровь, а до-того
Она такъ медленно струилась!..
И дивный шумъ въ ушахъ моихъ!..
И сердце вновь затрепетало…
Прозрли очи вдругъ, но ихъ
Какъ-будто влагой заливало,
Какъ гд-то слышу я шумъ волнъ…
И вижу — звздами сверкаетъ
Небесный сводъ — то былъ не сонъ —
Мой конь рку переплываетъ!
И широко, окрестъ себя,
За зыбью, съ шумомъ, зыбь клубя,
Дикарь пучину раздвигаетъ!.
Борясь съ хаосомъ волнъ и тьмы,
На середин вотъ ужъ мы!
Вода боль ранъ моихъ смягчила,
И истомленнымъ членамъ сила
На-время новая дана.
Широкой грудью, конь отважно,
Дробитъ валы стихіи влажной,
И воетъ въ-слдъ насъ глубина!
Но вотъ и берегъ, сномъ объятый…
И мн ни сколько въ томъ отрады!
За мною смерть и тьма была!
Напротивъ — глушь и ночи мгла!
Какъ долго съ смертью я сражался,
Въ припадк судорожномъ спалъ —
Не помню. Чуть лишь понималъ,
Въ какомъ я міръ обртался.
XII.
‘И съ влажной шерстью, мокрой гривой,
Клубами пара окружонъ,
Мой конь бросается изъ волнъ
На скользкій берегъ горделиво.
Вскочилъ.— И залитое мглой,
Безбрежье степи предо мной!
И вотъ, терялся въ эир,
Растетъ все шире, шире, шире,
Какъ зримымъ пропастямъ во сн —
Нигд конца!— На вышин
Вдругъ выплылъ мсяцъ изъ тумановъ,
И полнымъ свтомъ озарилъ
Ряды разсянныхъ кургановъ.
Какъ море зыблясь, серебрилъ
Всю степь ковыль сдой! Напрасно
Раздолье взоромъ мрилъ я —
Нигд и признака жилья
Не озарялъ вкругъ мсяцъ ясный!
Хоть-бы гд свточъ одинокой
Сверкнулъ привтомъ издалёка!
Или блудящій огонёкъ
По степи сумрачной пробгъ —
И тотъ мн былъ-бы въ утшенье!
Завидя свтъ вдали пустой,
Я обманулся-бъ хоть мечтой,
Что не далеко до селенья.
XVII.
‘Впередъ мой конь! но ужъ изъ силъ
Онъ выбился, склонясь главою,
Онъ шаткой, медленной стопою,
И взмыленъ весь, меня влачилъ.—
Сталъ смиренъ, тихъ, ребенокъ слабый
Могъ съ нимъ управиться тогда-бы,
Но что-же въ этомъ было мн?
Лежалъ скручинъ я на кон.
Но будь и воленъ,— можетъ, сила
Мн и тогда-бы измнила,
Порой ршался я, и рвалъ
Веревки, злобой обаянный,
Все тщетно — пуще только раны
Я, порываясь, растравлялъ,
Измученъ пыткою свирпой,
Я бросилъ замыселъ нелпый,
И ждать, что будетъ, сталъ.— Кой-гд,
Мерцанье свта въ высот,
Восходъ мн солнца возвщало…
Увы! какъ медленно свтало!
Казалось, вкъ въ степи глухой
Не снимется туманъ сдой!
Какъ онъ лниво распадался!..
На горизонт показался
Съ-начала пурпуръ.— Чередой
Звзда потухла за звздой.
И вотъ, всплывая надъ востокомъ,
Заря въ величьи одинокомъ
Пожаромъ по небу пошла,
И землю огненнымъ потокомъ
Съ высотъ престольныхъ залила.
XVIII.
‘Вскатилось солнце! расклеился
Туманъ волнистый надъ страной,
Повсюду мертвой тишиной
Объятою.— Куда-жъ конь мой
Такъ необузданно стремился
Чрезъ глушь лсовъ, чрезъ бездну ркъ?
Ни дикой зврь, ни человкъ,
Не промелькнутъ въ краю забытомъ!
Нигд стопой, нигд копытомъ
Напечатлннаго слда,
Ни знака жизни, ни труда!
И самый воздухъ былъ молчанье:
Ни наскомаго жужжанье,
Ни птички утренней напвъ,
Ни изъ-подъ травки, ни съ деревъ,
Тамъ по зар не раздавался.
Давно чуть движась, подо мной
Изнеможенный конь шатался,
Давно духъ бурный занимался
Ужъ въ немъ предсмертной хрипотой.
И мертво все вокругъ васъ было…
Но наконецъ, изъ-за втвей,
Какъ-будто ржанье лошадей,
Я слышу, воздухъ огласило…
Не втеръ-ли въ бору реветъ?
Нтъ! нтъ! то изъ-за лсу мчится
Табунъ, шумя — онъ близокъ — вотъ!
Громовой тучею стремится!
Я вскрикнуть — силъ не достаетъ.
Летъ коней прахъ столбомъ вздымаетъ!
Но гд-жъ они? Кто управляетъ
Неукротимымъ табуномъ?
Тьма коней, и не на одномъ
Нтъ всадника. Хвосты ихъ, гривы,
Клубятся по втру игриво,
Раздуты ноздри, мундштукомъ
У нихъ въ кровь морды не размыты,
Гвоздьми не пробиты копыты,
Крутыя бедра не изрыты
Ни острой шпорой, ни бичомъ,—
Тьма коней, бурныхъ, дикихъ, вольныхъ,
Какъ ураганъ, морскія волны,
Неслось на-встрчу намъ! Табунъ
Завидя, ожилъ мой скакунъ.
Съ минуту онъ перемогался,
На гулъ знакомый отозвался
Охриплымъ ржаніемъ… и палъ.
Конецъ! онъ путь свой пробжалъ!
Потухъ въ могучемъ пламень гордый!
Клубами паръ съ боковъ валитъ!
Волною пна хлещетъ съ морды!
Притекъ табунъ… и вотъ глядитъ…
И конямъ дивно, кони въ страх,
Узря поверженныхъ на прах…
Они стоятъ, они дрожатъ…
На втеръ морды… пной прыщутъ…
И вотъ шарахнулись… и рыщутъ,
Кружатъ по степи… и назадъ,
Грохоча, дружнымъ мчатся скокомъ,
Водимы воронымъ конемъ,
Главой табуна, и ни клока,
Ни струйки близны на немъ!
Вновь-ржатъ, храпятъ… за страж ухо!
И вдругъ вс врознь… и вотъ взвились…
И снова къ лсу понеслись
Отъ человческаго духа!
Они покинули меня!
Къ хребту издохшаго коня
Привязанный остался я!
И ни его, и ни себя,
Не находилъ я ни умнья,
Ни силъ, избавить отъ мученья.
— На жизнь надежды никакой!
И вотъ лежимъ! На охладломъ
Охладвающій! Не смла
Дружиться мысль уже со мной,
Что солнце встрчу я живой
Заутра въ кра опустломъ.
XIX.
‘Проходитъ утро, день, но путы,
Съ меня не пали, и минуты
Судьбы ужасной, роковой,
Ужъ тяготли надо мной.
И чуть могли мои зницы
Взирать на рдющій закатъ
Послдней для меня денницы.
Ужъ я былъ мракомъ тмъ объятъ,
Когда разсудокъ заставляетъ
Насъ слпо ввриться тому,
Что вщій голосъ лтъ, уму
Послднимъ страхомъ предркаетъ,
Чего никто не избжитъ,
Въ чомъ даже милость смертный зритъ
Порой, но отъ чего, однако,
Готовъ-бы опрометью всякой
Бжать, какъ-будто-бъ зврь какой
Гнался за нимъ, чего порой
Мы такъ желали, умоляли,
Порой неистово искали
Съ мечомъ въ рукахъ — и все напрасно!
Смерть людямъ вчный врагъ. Какой
Не придавай ей видъ умъ твой —
Во всякомъ, грозная, ужасна!
И странно! счастія сыны,
Въ удлъ которымъ суждены
Вс наслажденья жизни дольной —
Они встрчаютъ смерть спокойно,
Спокойнй, можетъ-быть, чмъ тотъ,
Кого въ загробный край ведетъ
Дорога бдности суровой.
Тотъ, кто извдалъ въ жизни сей,
Все, что ни мило въ ней, ни ново,
Онъ ничего не ждетъ ужъ въ ней,
Здсь ничего не покидаетъ:
И, кром помысла въ тиши,
О темной вчности, души
Его ничто не возмущаетъ…
Бднякъ-же врой полнъ… все ждетъ,
Что горе кончится… но вотъ
Туманъ его объемлетъ вжды,
Приходитъ смерть, и дерзко жнётъ
Имъ насажденный садъ надежды,—
За утро-бъ, можетъ, онъ донесъ
Свой тяжкій крестъ, вознаградились
Его утраты, прекратились
Недуги сердца, токи слезъ,
За утро-бъ можетъ онъ впервые
Творца за жизнь благословилъ,
И пролилъ слезы-бы святыя,
И годы бдствіи роковые
Въ избытк благъ онъ позабылъ,
За утро-бъ онъ былъ грозенъ силой,
Имлъ и власть, и блескъ царя —
И утра этого заря
Должна-ль рдть надъ его могилой?
XX.
‘Садилось солнце, все скручонъ
Лежу на труп я. И съ страхомъ
Сталъ помышлять, что съ конскимъ прахомъ
И мой смшаться обречонъ.
И смерти требовали вжды.
Мой часъ ударилъ, нтъ надежды!
Я бросилъ взглядъ послдній свой
На небеса — и тамъ въ туман
Ужъ вился воронъ надо мной.
Онъ насъ терзать алкалъ заран,
Чмъ возродится голодъ въ немъ,
Остынемъ оба мы съ конемъ…
То отлетитъ, то къ намъ онъ снова…
И къ трупу онъ, что поворотъ,
То ниже, ниже все… и вотъ
Съ широкихъ крылъ его гробовый
Ужъ вялъ холодъ мн на ликъ,
Но мой глухой могильный вскрикъ,
Руки усильное движенье
Остановили нападенье…
И воронъ скрылся отъ очей…
Не помню болье. Моей
Мечтой послдней что-то было
О звздочк… Въ пустынной тьм
Она то гасла… то свтила,
И издалёка подходила,
Сверкая, ближе все ко мн.
Я, мнилось, въ волны погружался,
Вдругъ цпенлъ и возвращался
Вновь къ ощущенью бытія.
Потомъ опять, какъ мертвый я,
И вновь перевожу дыханье…
Какой-то вдругъ недужный мразъ
Сдавилъ мн сердце, и изъ глазъ
Исторглись искры… тошно… горько…
И вотъ вновь трепетъ, вздохъ — и только.
XXI.
‘Очнулся… Гд я?… что со мною?
Кто это смотритъ на меня?
Лежу на лож-ль?.. надъ главою
Моею кровля-ль? точно-ль я
Въ пріют мирномъ состраданья?
И очи смертнаго-ль созданья
Такъ на меня устремлены?
Сочтя, что это еще сны
Недуга, вновь закрылъ глаза я.
Длинноволосая, младая,
Стройна, какъ пальма, у стны
Сидла два. Быстро томной,
Такъ полный дикаго огня,
Казачка взоръ свой на меня
Бросала въ горести безмолвной.
Сверкавшій пламень глазъ ея
Чуть только ожилъ, встртилъ я,
До-той-поры былъ къ ней приковавъ
Пока уврился, что нтъ,
Я не мечтою очарованъ,
Но что я живъ, гляжу на свтъ.
И стаей врановъ не расклеванъ.
Открылся взоръ, и на лиц
Казачки радость заиграла,
Я говорить хотлъ — но мн
Примтно сила измняла.
И два къ ложу подошла,
И перстъ къ устамъ прижавъ, дала
Понять, чтобъ я хранилъ молчанье,
Пока совсмъ пройдетъ страданье
Пока безъ боли, безъ труда,
Я отверзать могу уста.
И за руку меня въ безмолвь
Она беретъ, и изголовье
Мое она приподняла,
Потомъ неслышимо пошла
Отъ ложа прочь, и отворила
Легонько дверь, проговорила
Тамъ что-то шопотомъ, я мнилъ
Что слышу райскіе напвы!
И самый шумъ походки двы
Въ себ ту-жъ музыку таилъ!
Но т, къ кому тотъ шопотъ былъ,
Не пробуждались. И порхаетъ
Казачка вонъ, но напередъ
Она свой взоръ въ меня вперяетъ,
Еще разъ знакъ мн подаетъ,
Что скоро вновь она придетъ,
И что мн нечего страшиться,
Что не замедлитъ все явиться
На зовъ мой.— И что вынесъ я,
Какъ скрылась два отъ меня?
XXI.
‘Казачка вновь вошла съ отцомъ
И матерью.— Но что-жъ потомъ?
Я о своей превратной дол
Съ-тхъ-поръ, какъ принятъ былъ подъ кровъ
Гостепріимныхъ казаковъ,
Не продолжу разсказа бол.—
Они въ степи меня нашли,
Они, какъ трупъ перенесли
Меня подъ кровлю хаты ближней,
Меня призвали снова къ жизни…
Меня, чтобъ властвовать потомъ
Надъ краемъ ихъ…
Кто предузнать свои жребіи можетъ?
Пусть малодушье не тревожитъ
Ни чьихъ надеждъ, ни чьихъ сердецъ!
Затихнетъ скоро гулъ погони,
За-утра будутъ наши кони
Пастись свободно наконецъ
На той стран ужъ Борисфена,
Съ какимъ привтомъ я колна
Передъ Днпромъ склоню, когда,
Богъ дастъ, минуетъ насъ бда.
И берегъ дружній наши очи
Увидятъ… Братья, доброй ночи!…’
И вотъ раскинулся старикъ
На листьяхъ, настланныхъ подъ дубомъ,
Одр не новомъ и не грубомъ
Тому, кто въ жизни сей привыкъ
Везд покоиться, гд-бъ только
Не довелось ему, нисколько
Не мысля, гд, на чомъ. Какъ разъ
Мазепа крпкимъ сномъ забылся.
И странно-ль вамъ, что за разсказъ
Спасибомъ Карломъ не поплатился?
Мазепа вовсе не дивился:
Карлъ спалъ назадъ тому ужъ съ часъ.
И. ГОГНІЕВЪ.

‘Репертуаръ и Пантеонъ’, т. 8, кн. 10, 1844

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека