Вилье де Лиль-Адан
МАШИНА СЛАВЫ.
(Безъ гарантіи правительства).
Вилье де Лиль-Адан
МАШИНА СЛАВЫ.
(Безъ гарантіи правительства).
Стефану Маллармэ.
Sic itur ad astra!..
———————————————————
Машина славы, Вилье-Де-Лиль-Адан Огюст Де, Год: 1874
Время на прочтение: 15 минут(ы)
Что за шопотъ со всхъ сторонъ!.. Что за оживленіе, смшанное съ нкоторымъ смущеніемъ на всхъ лицахъ!
— Въ чемъ же дло?
— Дло въ томъ… ахъ! дло въ извстіи, не имющемъ себ подобнаго въ новыхъ лтописяхъ Человчества.
Дло идетъ о необычайномъ изобртеніи барона Боттома, инженера Баибіуса Боттома.
Грядущія поколнія будутъ креститься при этомъ имени (ужъ извстномъ по ту сторону океана), какъ при имени доктора Грава и нкоторыхъ другихъ изобртателей, истинныхъ апостоловъ Полезнаго. Судите сами, преувеличиваемъ ли мы дань восхищенія, удивленія и благодарности, должную ему! Продуктомъ его машины является Слава! Она производитъ славу, какъ розовый кустъ производитъ розы! Аппаратъ знаменитаго физика вырабатываетъ Славу.
Его машина поставляетъ ее. Она зарождаетъ ее органическимъ и неизбжнымъ образомъ. Она покрываетъ васъ ею — даже въ томъ случа, если вы не хотите ея: вы бжите отъ нея,— она васъ преслдуетъ.
Однимъ словомъ, Машина Боттома спеціально предназначена для удовлетворенія лицъ того или другого пола, называемыхъ Драматургами, которые, будучи лишены при рожденіи (по непонятной, роковой случайности) той способности, отнын не имющей значенія, которую послдніе литераторы упорно пятнаютъ еще именемъ Генія,— тмъ не мене страстно желаютъ доставить себ, смотря по своимъ особенностямъ, мирты Шекспира, аканты Скриба, пальмы Гте и лавры Мольера. Что за человкъ этотъ Боттомъ! Будемъ судить объ этомъ по анализу, по холодному анализу его пріемовъ,— съ двухъ точекъ зрнія: съ абстрактной и конкретной.
А priori встаютъ три вопроса:
1) Что такое Слава?
2) Между машиной (средствомъ физическимъ) и Славой (цлью духовной) можетъ ли быть опредлена общая точка, составляющая ихъ единство?
3) Что образуетъ этотъ ‘средній терминъ’?
Поставивъ эти вопросы, мы перейдемъ къ описанію механизма, который съ совершенной полнотой ршаетъ ихъ.
Начнемъ.
1) Что такое Слава?
Если вы обратитесь съ подобнымъ вопросомъ къ одному изъ тхъ забавниковъ, которые парадируютъ на газетныхъ подмосткахъ и хорошо умютъ поднимать на-смхъ самыя священныя традиціи, то, безъ сомннія, онъ отвтитъ вамъ что-нибудь въ этомъ род:
— Машина Славы, говорите вы?.. Въ самомъ дл, вдь есть же паровая машина?— а что такое слава, какъ не легкій паръ?— какъ… не родъ дыма?.. какъ…
Естественно, что вы повернетесь спиной къ этому несчастному скомороху, слова котораго — лишь звукъ, производимый языкомъ о нбо.
Обратитесь вы къ поэту, и вотъ, приблизительно, рчь, которая выльется изъ его доблестной гортани:
‘Слава — это блистаніе чьего-нибудь имени въ памяти людей. Чтобы дать себ отчетъ о свойств литературной славы, надо взять примръ.
Итакъ, мы предположимъ, что въ нкоемъ зал собралось двсти слушателей. Если вы произнесете случайно передъ ними имя: ‘Скрибъ’ (возьмемъ это), электризующее впечатлніе, которое произведетъ на нихъ это имя, можетъ быть заране выражено въ слдующемъ ряд восклицаній (ибо вс въ настоящее время знаютъ своего Скриба):
— Сложный умъ! Обольстительный геній! Плодовитый драматургъ. Ахъ, да, авторъ Чести и Денегъ!… Онъ заставлялъ смяться нашихъ отцовъ!
— Скрибъ?— Фю-фю!.. Чортъ возьми!!! Ого!
— Но!.. Онъ уметъ повернуть куплетъ! Глубокъ подъ смющеюся вншностью! Вотъ ужъ кому было все равно, что о немъ говорили! Сильное перо! Великій человкъ, онъ заслужилъ свой всъ золотомъ {Скрибъ всилъ приблизительно 127 фунтовъ, если доврятъ одному привычному постителю ярмарки въ Нейльи, торжества, во время котораго поэтъ соизволилъ свситься на Елисейскихъ Поляхъ и притомъ безъ свирли. Такъ какъ его удивительныя произведенія принесли около шестнадцати милліоновъ, то отсюда видно, что получилась огромная добавочная цнность, особенно если отбросить всъ платья и трости.}.
— И набившій руку во всхъ сценическихъ эффектахъ! и т. д.
Хорошо.
Затмъ, если вы произнесете имя одного изъ его собратьевъ, напримръ… Мильтона, то есть причина надяться, что, во-первыхъ, изъ двухъ сотъ человкъ сто девяносто восемь никогда не читали и даже не перелистывали этого писателя, и что, во-вторыхъ, одинъ только Великій Архитекторъ Міра можетъ знать, какимъ образомъ читали его два остальныхъ, такъ какъ, по нашему наблюденію, на всемъ земномъ шар не бываетъ боле сотни людей на каждый вкъ (и то едва лні), способныхъ что-нибудь читать, хотя бы ярлыки на горчичныхъ банкахъ.
Тмъ не мене, при имени Мильтона подымется въ пониманіи слушателей въ ту же минуту неизбжная задняя мысль о произведеніяхъ гораздо меньше интересныхъ, съ позитивной точки зрнія, нежели произведенія Скриба.— Но эта смутная осторожность будетъ тмъ не мене такова, что, даже оказывая больше практическаго уваженія Скрибу, мысль о всякой параллели между Мильтономъ и этимъ послднимъ все же покажется (инстинктивно и несмотря ни на что) мыслью о параллели между скипетромъ и парою туфель, какъ бы ни былъ бденъ Мильтонъ и какія бы деньги ни заработалъ Скрибъ, какова бы ни была неизвстность, въ которой долго оставался Мильтонъ, и какъ бы ни былъ уже всемірно извстенъ Скрибъ. Однимъ словомъ, слушатели испытаютъ здсь отъ стиховъ Мильтона, имъ даже неизвстныхъ, такое впечатлніе, воплощенное въ самомъ имени автора,— какъ если бы они читали Мильтона. Въ самомъ дл, литература въ собственномъ смысл существуетъ не боле, чмъ отвлеченное пространство, и то, что мы помнимъ о великомъ поэт, это скоре впечатлніе величія, которое онъ намъ оставилъ въ своихъ произведеніяхъ и черезъ нихъ, а не сами эти произведенія, и это впечатлніе, подъ покровомъ человческой рчи, живетъ въ самыхъ грубыхъ и вульгарныхъ отголоскахъ. И вотъ, когда такой феноменъ точно констатированъ по отношенію къ какому-либо произведенію, то результатъ этого констатированія и называется Славой!’
Вотъ вкратц то, что отвтитъ нашъ поэтъ, мы заране можемъ подтвердить это, даже третьему сословію,— такъ какъ опрашивали людей, занявшихся Поэзіей.
Ну, а что касается насъ лично, мы, не колеблясь, отвтимъ въ заключеніе, что эта фразеологія, сквозь которую проглядываетъ чудовищное хвастовство, столь же пуста, какъ та слава, которую она превозноситъ!— Впечатлніе?— Что это такое?— Разв мы дураки?.. Нужно намъ самимъ разсмотрть съ откровенной простотой, что такое Слава!— Мы хотимъ произвести добросовстный опытъ надъ Славой. А той славы, о которой намъ только-что говорили, не, только не пожелаетъ пріобрсти, но и не согласится терпть никто изъ почтенныхъ и истинно серьезныхъ людей! Если бы даже ему за это предложили платить жалованіе!— Такъ мы надемся, по крайней мр, если рчь идетъ о современномъ обществ.
Мы живемъ въ вк прогресса, въ которомъ,— употребляя, совершенно точно, выраженіе поэта (великаго Буало),— кошка есть КОШКА.
Какъ слдствіе всего вышеизложеннаго, и принимая во вниманіе всемірный опытъ современнаго Театра, мы полагаемъ, что Слава выражается въ знакахъ и изъявленіяхъ, ощутительныхъ для всхъ! А не въ пустыхъ рчахъ, боле или мене торжественно произнесенныхъ. Мы — изъ тхъ, которые никогда не забываютъ, что пустая бочка даетъ звукъ боле громкій, чмъ полная.
Короче, мы доказываемъ и подтверждаемъ, что чмъ боле драматическое произведеніе стряхиваетъ съ публики сонливость, чмъ боле вызываетъ восторговъ, срываетъ апплодисментовъ и производитъ шума вокругъ себя, чмъ боле лавровъ и миртъ его окружаетъ, чмъ больше слезъ оно заставляетъ пролить и прозвучать взрывовъ хохота, чмъ боле оно производитъ,— такъ сказать, насильно,— дйствія на толпу, чмъ боле, наконецъ, оно импонируетъ,— тмъ боле оно соединяетъ въ себ тмъ самымъ обычные симптомы шедевра и тмъ боле, слдовательно, оно заслуживаетъ славы. Отрицать это было бы — отрицать очевидность. Здсь нужно не пустословить, а основываться на положительныхъ фактахъ и вещахъ, мы апеллируемъ къ сознанію Публики, которая, слава Богу, не довольствуется боле словами и фразами. И мы уврены, что въ этомъ случа она съ нами согласна.
Установивъ это, спросимъ: возможно ли найти правильное соотношеніе между двумя членами (на видъ несовмстимыми) этой задачи (на первый взглядъ неразршимой): Чисто механическій приборъ, предложенный, какъ средство, чтобы безошибочно достичь чисто духовной цли?
Да!..
Человчество (надо въ этомъ сознаться) ране абсолютнаго разршенія задачи, даннаго барономъ, нашло уже нчто приближающее къ нему, но это средство было въ зачаточномъ и жалкомъ состояніи: оно было дтствомъ искусства! его лепетомъ!— Это средство было тмъ, что еще въ наши дни зовется по театральной терминологіи ‘Клакой’.
Въ самомъ дл, Клака — это, машина, сдланная изъ людей и, слдовательно, доступная усовершенствованію. У всякой славы есть своя Клака, т.-е. своя тнь, своя сторона обмана, механизма и небытія (ибо Небытіе есть начало всего), которую можно было бы вообще назвать смекалкой, интригой, изворотливостью, Рекламой,
Театральная Клака — лишь одно изъ ея подраздленій. И когда знаменитый режиссеръ театра Портъ-Сенъ-Мартена, въ день перваго представленія, сказалъ своему безпокойному директору: ‘Пока въ зал останется хоть одинъ изъ этихъ негодяевъ (платныхъ зрителей), я ни за что не отвчаю!’ — онъ доказалъ, что понималъ, какъ изготовляется Слава.— Онъ произнесъ истинно безсмертныя слова! И его фраза поражаетъ какъ лучъ свта.
О, чудо!.. Вдь на Клаку,— на нее, повторяемъ, а не на что другое,— властно опустилъ Боттомъ свой орлиный взоръ! Ибо истинно великій человкъ не брезгаетъ ничмъ: онъ пользуется всмъ, минуя остальное.
Да! баронъ возродилъ ее, если не обновилъ, и онъ заставитъ, наконецъ, санкціонировать ее, говоря языкомъ газетъ.
Кто же, особенно среди большинства публики, проникъ въ тайны, въ безчисленные рессурсы, въ пропасти изобртательности этого Протея, этой гидры, этого Бріарея, называемаго Клакой?
Найдутся люди, которые съ самодовольной улыбкой возразятъ намъ, что: 1) Клака внушаетъ отвращеніе авторамъ, 2) что публик она прискучила, 3) что она выходитъ изъ употребленія. Но мы тотчасъ же докажемъ имъ, что, если они будутъ говорить подобныя вещи, то упустятъ случай помолчать, который не представится, можетъ быть, никогда боле.
1) Автору Клака внушаетъ отвращеніе?.. Прежде всего, гд такой человкъ? Какъ-будто бы каждый авторъ въ день перваго представленія не усиливаетъ еще Клаки своими друзьями, насколько можетъ, поручая имъ ‘заботиться объ успх’. На что друзья, вс гордые этимъ соучастіемъ (Боже мой! такимъ невиннымъ), отвчаютъ неизмнно, прищуривая глаза и указывая на свои добрыя, большія, чистосердечныя руки: ‘Разсчитывайте на паши колотушки’.
2) Публик прискучила Клака?..— Да, и многія другія вещи, которыя она все-таки терпитъ! Разв она не обречена на безпрерывное скучаніе отъ всего и отъ самой себя? Доказательствомъ чего служитъ самое ея присутствіе въ Театр. Она бываетъ тамъ лишь для того, чтобы постараться развлечься, бдняжка! И чтобы попытаться бжать отъ самой себя! Поэтому,— говорить, что публик что-то прискучило, значитъ, въ сущности не сказать ничего. Какое дло Клак, что она прискучила публик? Публика Клаку терпитъ, содержитъ и увряетъ себя, что Клака необходима, ‘по крайней мр, для актеровъ’. Пойдемъ дальше.
3) Клака вышла изъ употребленія? Одинъ вопросъ: Когда же она была въ боле цвтущемъ состояніи? Бываетъ ли нужно вызвать смхъ? Въ мстахъ, которыя хотятъ быть остроумными и гд нужно подчеркнуть конецъ фразы, вдругъ раздается въ зал легкій шорохъ продолжительнаго и сдержаннаго смха, похожаго на тотъ, что сжимаетъ чью-либо діафрагму подъ опьянніемъ непреодолимаго комическаго впечатлнія. Этого легкаго шума иногда достаточно, чтобы заставить хохотать цлую залу. Это — та капля воды, что заставляетъ сосудъ литься черезъ край. А такъ какъ никому не хочется смяться безъ причины или дать себя ‘увлечь’ кмъ бы то ни было, то признаютъ, что пьеса смшна и что на ней забавлялись, а это — все. Господинъ, произведшій тотъ шумъ, едва стоитъ одинъ наполеондоръ (Клака).
Нужно ли довести до овацій какой-нибудь одобрительный ропотъ, вырвавшійся, по несчастью, у публики? Римъ всегда на своемъ мст. На это имется ‘Уа-Уау’.
‘Уа-Уау‘ — это браво, доведенное до пароксизма, это — сокращеніе, исторгнутое энтузіазмомъ, въ то время какъ изступленный, восхищенный, со сдавленной гортанью человкъ можетъ произнесть изъ итальянскаго слова ‘браво’ лишь гортанный крикъ Уа-Уау. Это начинается потихоньку съ самаго слова браво, неясно выговореннаго двумя или тремя голосами, потомъ оно раздувается, переходитъ въ брао, потомъ усиливается всей топающей ногами публикой, потомъ возносится до окончательнаго крика ‘Бра-уа-уау’, что представляетъ собою почти лай. Это-то и есть овація. Цна: три золотыхъ монеты стоимостью въ двадцать франковъ каждая… (Еще Клака).
Бываетъ ли нужно въ какой-нибудь безнадежной партіи отвлечь быка и отклонить его гнвъ? Появляется Господинъ съ букетомъ. Вотъ что это такое. Посреди снотворной тирады, которую произноситъ jeune premiè,re, испуганная гробовымъ молчаніемъ, царящимъ въ зал, изъ ложи нагибается впередъ господинъ, превосходно одтый, со стеклышкомъ въ глазу и бросаетъ на сцену букетъ, потомъ шумно и медленно хлопаетъ обими длинными и вытянутыми руками, не обращая вниманія ни на общее молчаніе, ни на тираду, которую прерываетъ. Этотъ маневръ сдланъ съ цлью компрометировать честь актрисы, заставить улыбнуться Публику, всегда падкую на всякія ‘шашни’. И Публика въ самомъ дл перемигивается. Каждый указываетъ на происходящее своему сосду, длая видъ, что онъ ‘въ курс дла’, смотрятъ поперемнно то на господина, то на актрису, наслаждаются смущеніемъ молодой женщины. Затмъ толпа удаляется, немного утшенная инцидентомъ въ глупости пьесы. И снова бгутъ въ театръ въ надежд увидть подтвержденіе событію. Въ общемъ: полууспхъ для автора. Цна: какихъ-нибудь тридцать франковъ, не считая цвтовъ (Все та же Клака).
Разв мы кончили бы когда-нибудь, если бы захотли разсмотрть вс средства хорошо организованной Клаки! Назовемъ, все же, для такъ называемыхъ ‘сложныхъ’ пьесъ и для чувствительныхъ драмъ: Крики испуганныхъ женщинъ, подавленныя Рыданія, настоящія заразительныя Слезы, неожиданный и тотчасъ же сдержанный Смхъ зрителя, который понимаетъ посл другихъ (монета въ шесть ливровъ), Скрежетъ табакерокъ, къ великодушнымъ глубинамъ которыхъ прибгаетъ растроганный человкъ, Завыванія, Удушья, Бисы, Вызовы, молчаливыя Слезы, Угрозы, Вызовы съ Завываніями, Знаки одобренія, высказанныя Мннія, Внки, Принципы, Убжденія, Нравственныя склонности, Припадки падучей, Роды, Пощечины, Самоубійства, Шумъ споровъ (Искусство для Искусства, Форма и Идея) и т. д. Остановимся. А то зритель вообразить, что онъ, самъ того не зная, составляетъ часть Клаки (что, впрочемъ, есть абсолютная и неоспоримая истина), но полезно оставить въ его ум на этотъ счетъ нкоторую неувренность.
Послднимъ словомъ Искусства является то, когда сама Клака кричитъ: ‘Долой Клаку’, и, наконецъ, длаетъ видъ, что она сама увлечена и аплодируетъ въ конц пьесы, какъ-будто бы она была, дйствительно, Публикой и какъ-будто она съ Публикой помнялась ролями: она тогда умряетъ слишкомъ бурныя проявленія восторга и указываетъ на предлъ.
Живая статуя, сидящая при полномъ освщеніи среди публики, Клака является офиціальнымъ доказательствомъ, признаннымъ символомъ неспособности толпы самой разобраться въ цнности того, что она слышитъ. Однимъ словомъ, Клака для драматической Славы то же, чмъ были Плакальщицы для Печали.
Теперь можно выкрикивать, вмст съ волшебникомъ изъ Тысячи и одной ночи: ‘Кто хочетъ мнять старыя лампы на новыя?’ Требовалось изобрсть такую машину, которая стала бы для Клаки тмъ, чмъ желзная дорога была для почтовой повозки, и которая предохранила бы драматическую Славу отъ тхъ превратностей и того риска, которымъ она порою подвергается. Требовалось: во-первыхъ, усовершенствовать несовершенныя, случайныя, опасныя стороны чисто человческой Клаки и замнить ихъ абсолютной точностью Механизма, во-вторыхъ,— и въ этомъ состояла величайшая трудность!— открыть (вроятно, возбудивъ его въ ней) въ душ публики то чувство, благодаря которому грубыя машинныя проявленія Славы были бы усвоены, санкціонированы и подписаны духомъ Большинства, какъ нравственно для него обязательныя.
Въ этомъ-то именно и долженъ былъ состоять тотъ ‘средній терминъ’, о которомъ мы говорили выше.
Еще одинъ ударъ: это казалось невозможнымъ. Но баронъ Боттомъ не попятился отъ этого слова (которое разъ навсегда слдовало бы вычеркнуть изъ словаря), и отнын, благодаря его Машин, будь у актера памяти меньше, чмъ у коноплянки, будь авторъ сама Тупость, а зритель боле глухъ, чмъ горшокъ,— побда будетъ полной.
Собственно говоря, Машина Боттома — это сама зрительная зала. Машина къ ней прилажена. Она составляетъ ея существенную часть. Она распредлена по ней такъ, что всякое произведеніе, драматическое или иное, проникая туда, становится шедевромъ. Такимъ образомъ, значеніе зрительной залы, сравнительно съ современными театрами, сильно измняется. Великій инженеръ уже беретъ подряды, принимаетъ на себя всю перестройку и обезпечиваетъ съ авторскаго гонорара 10% скидки съ цны обычной Клаки. (Уже взяты привилегіи и учреждены товарищества на вр въ Нью-орк, Барселон и Вн.)
Стоимость Машины, примнительно къ средняго размра зал, не очень разорительна, довольно значительны лишь первыя затраты, содержаніе же хорошо устроеннаго аппарата необременительно. Механическія детали и употребленныя въ дло средства въ высшей степени просты, какъ все истинно-прекрасное. Это — наивность генія. Кажется, какъ-будто бы видишь все это во сн. Не осмливаешься понимать! Лишь закусываешь кончикъ своего указательнаго пальца, кокетливо спуская глаза.— Такъ, число золоченыхъ и розовыхъ амурчиковъ на балконахъ, каріатидъ на аванъ-сценахъ и т. д. умножено, и они размщены почти всюду. Въ ихъ ртахъ, гд устроены рупоры фонографовъ, находятся маленькія дырочки съ мхами, которыя, будучи приводимы въ движеніе электричествомъ, производятъ то ‘Уах-ау’, то Крики: ‘Долой шайку!»то Смхъ, Рыданія, Бисы, Споры, Принципы, Звуки табакерокъ и т. д. и вс общественные Звуки въ усовершенствованномъ вид. Особенно гарантированы, какъ утверждаетъ Боттомъ, Принципы.
Тутъ Машина незамтно усложняется, и концепція ея длается все боле и боле глубокой, трубки свтового газа замняются другими трубками газа веселящаго и вызывающаго слезы, Балконы заняты внутри машинами, он скрываютъ невидимые металлическіе кулаки — предназначенные для того, чтобы будить, при надобности, Публику — и снабжены букетами и внками. Он сразу засыпаютъ сцену миртами и лаврами съ именемъ Автора, написаннымъ золотыми буквами. Подъ каждымъ изъ сидній креселъ партера или балкона, отнын прикрпленныхъ къ паркетамъ, уложены (такъ сказать, въ запасъ) пара очень красивыхъ рукъ изъ дубоваго дерева, сдланныхъ по гравюрамъ Дебаролля, выточенныхъ рзцомъ и затянутыхъ, въ перчатки изъ двойной телячьей кожи соломеннаго цвта, для дополненія иллюзіи. Было бы излишнимъ указывать ихъ назначеніе здсь. Эти руки тщательно скопированы съ точенаго изображенія самыхъ знаменитыхъ образцовъ, дабы качество аплодисментовъ стало отъ этого лучше. Такъ, рукамъ Наполеона, Маріи-Луизы, мадамъ де-Севинье, Шекспира, дю-Террайля, Гте, Шапелэна и Данте, снятымъ съ рисунковъ лучшихъ сочиненій по хиромантіи, было отдано, при передач токарю, предпочтеніе, какъ нормальнымъ единицамъ и общимъ типамъ.
Подъ самыми ножками каждаго кресла скрываются небольшія трости (бычачьи жилы и желзное дерево) съ наконечниками изъ варенаго каучука, подкованныя большими гвоздями, приводимыя въ движеніе пружинами съ валиками, он предназначены къ тому, чтобы ударять поперемнно и быстро по полу во время овацій, вызововъ и топанья. При малйшемъ перерыв электро-магнитнаго тока толчокъ приведетъ все въ сотрясеніе съ такимъ единодушіемъ, что никогда, на памяти Клаки, ничего подобнаго не было слышно, то будетъ обвалъ рукоплесканій. И Машина такъ сильна, что, при надобности, отъ нея можетъ буквально рухнуть самая зала. Авторъ былъ бы погребенъ въ своемъ тріумф, подобно тому юному начальнику, погибшему при взятіи Равенны, котораго оплакивали вс женщины. Т(будетъ громъ, залпъ, апоезъ вызововъ, криковъ браво, сужденій, Уа-уау, звуковъ всякаго рода, даже непріятныхъ, спазмовъ, убжденій, трепетаній, идей и славы, показывающейся со всхъ сторонъ сразу, какъ въ самыхъ скучныхъ, такъ и въ самыхъ прекрасныхъ мстахъ пьесы, безъ различія. Риску не можетъ быть никакого.
И тогда-то свершается неизбжное магнетическое явленіе, санкціонирующее этотъ шумъ и придающее ему абсолютную цнность, это явленіе — оправданіе Машины Славы, которая безъ него была бы почти мистификаціей.— Вотъ оно. Въ немъ-то и заключается высшая сущность, изъ ряду выходящая находчивость, сверкающій и, геніальный блескъ изобртенія Боттома. Вспомнимъ раньше всего, чтобы хорошо постичь идею этого генія, что средніе люди не любятъ возставать противъ общественнаго мннія.
Душамъ ихъ свойственно быть съ колыбели, убжденной, во что бы то ни стало, въ слдующей аксіом: ‘Этотъ человкъ иметъ успхъ: слдовательно, вопреки дуракамъ и завистникамъ, это достославный и способный умъ. Будемъ подражать ему, если можемъ, и станемъ на его сторону, на всякій случай, хотя бы лишь для того, чтобы не показаться глупымъ’.
Таково, не правда ли, разсужденіе, таящееся въ самой атмосфер Залы.
Теперь, если той дтской Клаки, которой мы пользуемся въ настоящее время, достаточно, чтобы, какъ результатъ, вызвать увлеченія, о которыхъ мы упоминали, то что же будетъ при Машин, если принять въ расчетъ это общее настроеніе?— Публика, которая уже подвергалась вліянію человческой Машины-Клаки, отлично видя всю ея глупость, отдается теперь увлеченію тмъ охотне, что на этотъ разъ оно будетъ внушено ей настоящей машиной:— Духъ вка, не будемъ этого забывать, принадлежитъ машинамъ!
Какъ бы ни былъ холоденъ зритель, но, слыша все, что происходитъ вокругъ него, онъ легко даетъ втянуть себя въ общій восторгъ. Такова сила вещей. Скоро и онъ начинаетъ аплодировать такъ, что все ломится, и вполн искренно. Онъ, какъ и всегда, чувствуетъ себя согласнымъ съ Большинствомъ. И тогда ужъ онъ готовъ надлать, будь онъ въ силахъ, больше шуму, чмъ сама Машина, если бы только не боялся обратить на себя вниманіе.
Такимъ образомъ,— вотъ и ршеніе задачи: средство физическое осуществляетъ духовную цль — успхъ становится дйствительностью!.. Слава воистину появляется въ зал! И пусть обманчивая сторона Аппарата Боттома исчезнетъ, подлинно сливаясь съ блескомъ самой Правды!
Если же пьеса будетъ написана какимъ-нибудь простымъ невждою или же какимъ-нибудь до того слюнявымъ педантомъ, что выслушать хотя бы одну сцену станетъ невозможнымъ,— для предохраненія отъ всякаго риска, аплодисменты не будутъ смолкать отъ поднятія занавса до его паденія.
Сопротивленіе невозможно. При необходимости нсколько креселъ будутъ оставлены для признанныхъ поэтовъ съ утвержденнымъ геніемъ, однимъ словомъ, для упорствующихъ и для завдомыхъ враговъ: вольтовъ столбъ пошлетъ свою искру въ ручки подозрительныхъ креселъ и силой заставитъ сидящихъ аплодировать. И тогда будутъ говорить: ‘Очевидно, это чрезвычайно хорошо, разъ Они сами принуждены аплодировать!’
Безполезно прибавлять, что, если бы кто-нибудь изъ драматурговъ вздумалъ когда-нибудь (пользуясь — слдуетъ все предвидть — неумстнымъ вмшательствомъ не въ свое дло какихъ нибудь плохо освдомленныхъ Государственныхъ мужей) поставить свое ‘произведеніе’ безъ купюръ, безъ просвщенныхъ помощниковъ и безъ директорскихъ вмшательствъ,— Машина, своимъ обратнымъ дйствіемъ, которымъ обязаны мы неисчерпаемой и истинно-провиденціальной изобртательности Боттома, сумла бы отмстить за добрыхъ людей. Т.-е., вмсто того, чтобы покрывать Славой, на этотъ разъ она принялась бы шикать, ревть, свистать, лягаться, каркать, тявкать и такъ оплевывать ‘пьесу’, что не было бы возможно услышать ни единаго предательскаго слова! Никогда, со времени знаменитаго вечера Тангейзера въ Парижской Опер, ничего подобнаго не было бы слышно. Такимъ образомъ, доврчивость приличныхъ людей, а главное Буржуазіи, не будетъ никогда обманута, какъ это случается — увы!— слишкомъ часто. Тревожный кличъ раздастся сразу, какъ нкогда въ Капитоліи при нападеніи галловъ. Двадцать Андроидъ {Электро-человческіе автоматы, дающіе, благодаря соединенію открытій современной науки, полную иллюзію Человчности.}, вышедшихъ изъ мастерскихъ Эдиссона, съ лицами, исполненными достоинства, съ улыбкой, умной и скромной, съ изысканнымъ цвткомъ въ петличк, прилажены къ Машин: въ случа отсутствія или нездоровья ихъ моделей, Андроиды распредляются по ложамъ въ позахъ глубочайшаго презрнія, которыя и даютъ тонъ зрителямъ. Если, противъ обыкновенія, эти послдніе попытаются воспротивиться и пожелаютъ слушать, автоматы начнутъ кричать: ‘Пожаръ!’ — что превратитъ положеніе длъ въ отчаянную сумятицу давки и подлинныхъ воплей. ‘Пьеса’ все же не будетъ спасена!
Что касается до Критики, то не стоитъ объ ней и заботиться. Когда драматическія произведенія будутъ писаться людьми, достойными одобренія, серьезными и вліятельными особами, основательными знаменитостями и съ всомъ, Критика,— за исключеніемъ нкоторыхъ крайнихъ нелюдимовъ, голосъ которыхъ, теряясь въ общемъ гул, лишь усилитъ его,— будетъ вполн побждена: она станетъ соперничать по энергіи съ Аппаратомъ Боттома.
Къ тому же, критическія Статьи, изготовляемыя заране, вдаются особымъ приспособленіемъ Машины: ихъ редакція упрощена печатаніемъ со старыхъ клише, переодтыхъ и заново покрытыхъ лакомъ,— и Машина Боттома будетъ выпускать ихъ наподобіе Мельницъ для молитвъ у китайцевъ, нашихъ предшественниковъ во всемъ, что касается Прогресса {Эта мельница состоитъ изъ маленькаго колесика, которое поворачивается молящимся и изъ котораго выпадаетъ тысяча печатныхъ бумажекъ, содержащихъ длинныя молитвы. Такъ что одинъ человкъ, въ минуту, произноситъ ихъ боле, чмъ цлый монастырь въ годъ, ибо намреніе — это уже все!}.
Аппаратъ Боттома сокращаетъ приблизительно такимъ же образомъ трудъ Критики: такъ, онъ избавляетъ отъ излишняго пота, отъ ошибокъ противъ элементарной грамматики, отъ всякой ахинеи и отъ пустыхъ фразъ, уносимыхъ втромъ! Фельетонисты, любители сладкаго far-niente, могутъ уговариваться съ барономъ, какъ только онъ прибудетъ. На случай ребяческаго самолюбія общается самая ненарушимая тайна. Цны установлены (prix fixe) и обозначены въ опредленныхъ цифрахъ, во глав каждой статьи, плата за каждое слово смотря по шрифту. Если же Статья должна быть подписана ‘именемъ’, то за Славу платится особо.
Въ отношеніи правильности строкъ, въ отношеніи лоска, строжайшей логики и механической связи идей, эти статьи имютъ надъ статьями, писанными ‘отъ руки’, то же неоспоримое превосходство, которое имютъ, напримръ, работы швейной машины надъ работами, исполненными старинной иглой. Нельзя и сравнивать! Что такое силы отдльнаго человка, въ наше время, передъ силами машины?
Особенно будутъ оцнены благотворные результаты этихъ Статей Боттома посл провала драмы какого-нибудь великаго поэта!
Тутъ будетъ, какъ говорится, послдній ударъ!… Какъ выборъ и перемываніе самыхъ устарлыхъ, мучительныхъ, тошнотворныхъ, клеветническихъ и слюнявыхъ пошлостей, выкудахтанныхъ передъ входомъ въ родную сточную трубу, эти Статьи не оставятъ Публик желать ничего лучшаго. Он будутъ совершенно готовы! Он дадутъ полнйшую иллюзію!
Съ одной стороны, будетъ казаться, что читаешь человческія статьи о живыхъ великихъ людяхъ, а съ другой стороны,— какая законченность въ гадости! Что за квинтъ-эссенція гнусности!
Появленіе этихъ статей будетъ, наврное, однимъ изъ величайшихъ успховъ этого вка. Баронъ представилъ нсколько образчиковъ многимъ изъ нашихъ остроумнйшихъ критиковъ: они вздыхали и роняли свои перья отъ восхищенія! Въ этихъ статьяхъ на каждой запятой пр’ ступаетъ то впечатлніе покоя, которымъ ветъ, напримръ, отъ восхитительныхъ словъ, которыя произнесъ — небрежно обмахиваясь своимъ кружевнымъ платкомъ — маркизъ де Д***, редакторъ Gazette du Roi, сказавшій Людовику XIV: ‘Ваше величество, не послать ли бульона великому Корнелю, который при смерти?…’
Главная комната Основной Клавіатуры Машины устраивается подъ углубленіемъ, называемымъ въ театр суфлерской Будкой. Тамъ находится Надзиратель, который долженъ быть человкомъ врнымъ, испытанной честности, съ наружностью приличной, хотя бы, напримръ, какъ у сторожей изъ пассажа. У него подъ рукой находятся электрическіе прерыватели и коммутаторы, регуляторы, щупы, ключи отъ трубокъ съ прото-газомъ и съ азотной дву-окисью, амміачные и иные токи, кнопки отъ пружинъ рычаговъ, машинные стержни и блоки. Манометръ показываетъ ему число давленій, столько-то килограмметровъ Безсмертія. Счетчикъ длаетъ сложеніе, и Драматургъ уплачиваетъ по счету, который подаетъ ему какая-нибудь юная Красавица въ великолпномъ костюм Извстности и окруженная внцомъ изъ трубъ. Она вручаетъ тогда автору, улыбаясь, во имя Грядущихъ поколній, и при свт оливковаго Бенгальскаго огня, цвта Надежды,— вручаетъ ему, повторяемъ мы, въ вид дара его собственный бюстъ, чрезвычайно похожій (сходство гарантировано), окруженный сіяніемъ и увнчанный лавромъ, весь изъ плотнаго бетона (системы Куанье). Все это можетъ быть сдлано заране! До представленія!!!
Если бы авторъ настаивалъ на томъ, чтобы его слава была не только въ настоящемъ и будущемъ, но также и въ прошломъ, то и это барономъ предусмотрно. Машина можетъ достигать и ретро- 40 активныхъ результатовъ. Въ самомъ дл, провода веселящаго газа, умло размщенные по всмъ перворазряднымъ кладбищамъ, должны насильно заставлять улыбаться нашихъ предковъ въ ихъ могилахъ.
Что же касается практической и непосредственной стороны изобртенія, то вс смты уже тщательно составлены. Стоимость передлки Большого Театра въ Нью-орк въ серьезную залу не превышаетъ пятнадцати тысячъ долларовъ, за Гаагскій — баронъ отвчаетъ при уплат шестнадцати тысячъ кронъ, Москва и Санктъ-Петербургъ могутъ быть оборудованы за сорокъ тысячъ рублей, приблизительно, Цны для Парижскихъ театровъ еще не фиксированы, такъ какъ Боттомъ хочетъ произвести изслдованія на мстахъ, чтобы вычислить это въ точности.
Однимъ словомъ, отнын можно утверждать, что задача современной драматической Славы,— такой, какъ ее понимаютъ люди съ простымъ здравымъ смысломъ,— вполн разршена. Теперь она понятна имъ. Этотъ Сфинксъ нашелъ своего Эдипа {Недавно говорилось о примненіи этой любопытной Машины къ Палат депутатовъ и къ Сенату, но это пока только слухъ. За достоврность нельзя ручаться. ‘Уа-уау’ замнилось 0ы криками ‘Очень хорошо!’, ‘Къ урнамъ!’, ‘Вы соврали!», ‘Нтъ! нтъ!’. ‘Прошу слова!’ ‘Продолжайте!’ и т. д., короче — всмъ необходимйшимъ.}.
Источник текста: Вилье де Лиль-Адан. Жестокие рассказы. Перевод с французского Брониславы Рунт. Под редакцией и с предисловием Валерия Брюсова. — Москва: Книгоиздательство ‘Польза’, В. Антик и Ко, 1912.