Фредерикъ Ванъ-Эйденъ
Фредерикъ Ванъ-Эйденъ
Маленькій Іоганнесъ
Маленькій Іоганнесъ
![[]](https://electronic-library.ru/wp-content/uploads/2023/05/text_1906_de_kleine_johannes_israilson-oldorfo-1.jpg)
I
I
II
II
Маленький Иоганнес, Ван-Эден Фредерик, Год: 1887
Время на прочтение: 17 минут(ы)
Переводъ съ голландскаго А. Израильсона
Москва. Книгоиздательство ПОЛЬЗА В. Антикъ и Кo.
Я хочу разсказать вамъ исторію маленькаго Іоганнеса. Мой разсказъ будетъ похожъ на сказку, но онъ — правда, если же вы не врите, то не читайте дальше, такъ какъ не для васъ я пишу его въ такомъ случа. Вы не должны также напоминать о немъ маленькому Іоганнесу, если встртитесь съ нимъ: — это огорчитъ его, и я пожалю, что разсказалъ вамъ.
Іоганнесъ жилъ въ одномъ старомъ дом съ большимъ садомъ. Въ дом было много темныхъ коридоровъ, лстницъ, каморокъ, кладовыхъ, такъ что въ немъ не трудно было заблудиться. Въ саду повсюду устроены были парники, загородки и оранжереи.
Іоганнесу домъ и садъ казались цлымъ обширнымъ міромъ, въ которомъ онъ то и дло открывалъ все новыя, неизвстныя ему мста и давалъ имъ свои названія. Для дома имена эти онъ бралъ изъ міра животныхъ, такъ, тамъ былъ у него гусеничій чердакъ, потому что на немъ онъ выращивалъ гусеницъ, куриная комната, названная такъ потому, что, зайдя какъ — то въ пустую комнату, онъ нашелъ въ ней сидящую въ лукошк на яйцахъ курицу, которая забралась туда, конечно, не сама, а была посажена его матерью. Въ саду у него были — смородиновая гора, грушевый лсъ, земляничная долина и т.д. Въ конц же сада было мстечко, которое онъ назвалъ раемъ. Оно было дивно прекрасно. Тамъ былъ большой прудъ, въ которомъ плавали блыя водяныя лиліи, на берегу камышъ ласково шелестлъ и шептался съ тихимъ втеркомъ, а далеко, по ту сторону пруда, были дюны. Самый рай представлялъ собою маленькую лужайку, окруженную со всхъ сторонъ густою чащей кустовъ и деревьевъ и покрытую роскошной, сочной травой. Іоганнесъ любилъ лежать въ этой трав и смотрть на отдаленныя дюны, виднвшіяся за колеблющимся камышомъ.
Теплыми лтними вечерами онъ проводилъ тамъ долгіе часы, мечтая Богъ вдаетъ о чемъ. Онъ то пристально смотрлъ въ глубину прозрачной воды и воображалъ себя на прохладномъ дн въ полумрак зеленыхъ водорослей, то слдилъ взорами за проносящимися вверху надъ дюнами причудливыми облаками, наблюдая, какъ они громоздятся при заход солнца другъ на друга, образуя волшебные замки и таинственные, полные розоваго нжнаго мерцанія гроты, въ которые ему иногда страстно хотлось проникнуть.
‘О, если бы можно было полетть туда! — мечталъ онъ, — и посмотрть, что находится тамъ, дальше, за эти облаками!’ Но таинственный огненный гротъ медленно гасъ, и облака расползались по небу, превращались въ мелкія тучки, съ пруда поднимался сырой туманъ, и Іоганнесъ возвращался въ свою темную комнатку въ старый домъ.
Но и тамъ онъ былъ не одинъ. У него былъ отецъ, который любилъ его, была собака по имени Престо и большой котъ — Симонъ. Отца, конечно, онъ очень любилъ, но и Престо и Симонъ были не послдніе въ его симпатіяхъ. Со своимъ Престо онъ даже былъ откровенне, чмъ съ отцомъ, а къ коту Симону питалъ чувство глубочайшаго уваженія. — И неудивительно: Симонъ былъ громаднымъ чернымъ котомъ, съ толстымъ хвостомъ, блестящею шерстью, всегда важный и спокойный, какъ будто преисполненный сознанія своего собственнаго достоинства.
Эта важность и серьезность не покидали его даже тогда, когда онъ, играя, каталъ по земл старую пробку, или, усвшись за деревомъ, подалъ выброшенную голову селедки.
На рзвящагося и прыгающаго Престо онъ всегда поглядывалъ со снисходительнымъ презрніемъ, прищуривъ свои зеленые глаза и какъ будто думая: ‘и чего хорошаго можно ждать отъ этого глупаго животнаго?’
Естественно, что маленькій Іоганнесъ очень уважалъ Симона, но со своимъ веселымъ и подвижнымъ Престо онъ чувствовалъ себя куда лучше. Престо была собака далеко не красивая и простой породы, но чрезвычайно добродушное и умное животное и необыкновенно привязанное къ маленькому Іоганнесу, который бесдовалъ съ нимъ, какъ со своимъ другомъ. Стоитъ ли говоритъ о томъ, какъ Іоганнесъ любилъ своего Престо? Но, кром Симона и Престо, Іоганнесъ любилъ многое другое и даже неодушевленные предметы, такъ, онъ любилъ свою полутемную комнату съ маленькими окошками, ея обои, испещренныя прихотливымъ узоромъ какихъ-то невдомыхъ растеній, лежа въ постели въ долгіе часы болзни или по утрамъ, онъ различалъ тамъ какія-то странныя фигуры и лица, любилъ онъ и свою единственную висвшую у него на стн картину, на которой изображены были какіе — то чопорные господа, гулявшіе въ чистенькомъ саду съ подстриженными деревьями вдоль прямоугольныхъ прудовъ, на которыхъ били фонтаны и плавали лебеди. Но особенно любилъ онъ свои стнные часы. Онъ заводилъ ихъ всегда самъ, а когда они били, онъ считалъ своимъ долгомъ всегда смотрть на нихъ, конечно, если не спалъ. Если же случалось, что онъ забывалъ завести ихъ, и часы останавливались, онъ чувствовалъ себя какъ будто виноватымъ передъ ними и даже готовъ былъ просить у нихъ прощенія. Вамъ покажется, можетъ быть, смшнымъ, что Іоганнесъ разговаривалъ со всми этими предметами, но разв вы не говорите сами съ собой? А Іоганнесъ былъ убжденъ, что часы и обои понимаютъ его, а втайн онъ надялся и ждалъ, что часы или обои заговорятъ съ нимъ.
Въ школ, куда ходилъ Іоганнесъ, у него было много товарищей, но близкихъ друзей среди нихъ у него не было. Отецъ Іоганнеса былъ ученый и серьезный человкъ. Онъ иногда бралъ Іоганнеса съ собой на свои прогулки по лсу или на дюны. Но разговаривали они мало. Іоганнесъ шелъ позади, отставалъ отъ отца, собиралъ цвты или ласкалъ своей маленькой рукой грубую кору лсныхъ великановъ, которые всегда должны оставаться на одномъ и томъ же мст, — и они благодарили его, шумя своими вершинами. Иногда отецъ чертилъ на песк буквы, и Іоганнесъ складывалъ изъ нихъ слова, или же они останавливались, и отецъ объяснялъ Іоганнесу строенье того или иного растенія или животнаго.
Іоганнесъ любилъ спрашивать. Повсюду онъ видлъ и слышалъ многое, что возбуждало его любознательность. Правда, вопросы его были большею частью довольно глупы, онъ спрашивалъ, напримръ, почему міръ таковъ, а не иной, почему должны умирать животныя или растенія, возможны ли разныя чудеса, но отецъ Іоганнеса былъ мудръ и не объяснялъ всего, что самъ зналъ. И это было хорошо.
Вечеромъ, передъ сномъ, Іоганнесъ долженъ былъ читать длинную молитву. Этому научила его няня. Онъ упоминалъ въ ней своего отца и Престо. ‘Симонъ же, — думалъ онъ, — въ молитв не нуждается’. Кром того, въ ней онъ перечислялъ вс свои желанія и надежды, въ заключеніе просилъ о чуд и, сказавъ ‘аминь’, долго лежалъ полный ожиданія этого чуда, глядя на рисунки обоевъ, которые въ слабомъ полумрак казались еще фантастичне, на блествшую ручку дверей и на часы, откуда это ‘чудо’, конечно, явится скоре всего. Но часы однообразно тикали, ручка дверей не двигалась, становилось все темнй, и Іоганнесъ засыпалъ, ничего не дождавшись. Но чудо должно случиться, — это Іоганнесъ зналъ наврное.
У пруда было душно и тихо. Пурпурно-красное утомленное дневнымъ путемъ солнце, казалось, отдыхало на отдаленной полос дюнъ.
Неподвижная гладь пруда отражала его горящій ликъ почти полностью. А склонившіеся надъ прудомъ буки пользовались этой тишиной, чтобы внимательно наглядться на свое отраженье. Одинокая цапля, стоявшая на одной ног промежъ широкихъ листьевъ водяныхъ лилій, засыпала въ этомъ положеніи, забывъ, что пришла сюда половить лягушекъ.
Пришелъ и Іоганнесъ на свою лужайку, чтобы полюбоваться игрой облаковъ. Хлопъ! хлопъ! — прыгали лягушки въ воду при его появленіи. Гладь пруда зарябило, солнечный ликъ расплылся въ широкія огненныя полосы, а листья буковъ недовольно зашелестли, по тому что ихъ самолюбованіе еще не окончилось.
Къ голымъ корнямъ одного изъ буковъ была привязана старая, маленькая лодочка. Іоганнесу было строжайше запрещено пользоваться ею, но сегодня искушеніе было слишкомъ сильно. Облака начали уже громоздиться другъ на друга, образуя фантастичныя, громадныя ворота, въ которыхъ сіяло заходящее солнце, золотыя облачка выстраивались по бокамъ въ ряды, какъ разукрашенная золотомъ и пурпуромъ стража, и вся поверхность пруда пылала тоже пурпуромъ и золотомъ. Среди камышей вспыхивали блестящія огненныя искры. Самъ не зная какъ, Іоганнесъ отвязалъ лодку, Престо прыгнулъ въ нее первый и, прежде чмъ Іоганнесъ опомнился, онъ уже плылъ на лодк посреди пруда, медленно двигаясь навстрчу заходящему солнцу, и весь залитый его пурпуровымъ свтомъ.
Іоганнесъ сидлъ на носу лори и глядлъ въ глубину свтлаго грота. ‘Вотъ теперь бы имть крылья и полетть туда!’ — думалъ онъ. Солнце уже зашло. Облака еще горли, но на восток небо уже темнло, и растущія вдоль восточнаго берега ивы выдлялись на темномъ фон неба причудливой кружевной свтло-зеленой тканью.
Но чу! Что это? Надъ водой, бороздя ее, пронеслось что-то въ род легкаго втерка. Оно неслось со стороны дюнъ и облачнаго грота. Оглянувшись, Іоганнесъ увидлъ на краю своей лодки громадную голубую стрекозу. Подобной онъ еще никогда не видлъ. Она сидла неподвижно, до крылья ея быстро-быстро дрожали, образуя вокругъ нея большой свтло-радужный кругъ, кончавшійся огненнымъ кольцомъ.
‘Это должно быть огневикъ, — подумалъ Іоганнесъ, — они встрчаются очень рдко’.
Но кольцо расширялось и росло, крылья двигались такъ быстро, что казались свтящимся туманнымъ кругомъ, изъ котораго вдругъ на него глянули два темныхъ глаза, а вмсто туманнаго круга и стрекозы на краю лодки сидло нжное, стройное существо въ свтло- зеленомъ плать. Внокъ изъ блыхъ вьюнковъ лежалъ на свтлой голов, а у плечъ виднлись прозрачныя крылышки, блествшія всми цвтами радуги, какъ мыльный пузырь. Дрожь глубокаго восторга охватила Іоганнеса: это было долгожданное чудо. Наконецъ-то оно пришло!
— Хочешь быть моимъ другомъ? — прошепталъ онъ.
— Да, Іоганнесъ! — послышалось ему въ отвтъ, и голосъ этотъ звучалъ, какъ шелестъ камышей или шумъ дождевыхъ капель, стекающихъ съ листьевъ въ лсу.
— Какъ зовутъ тебя? — спрашивалъ Іоганнесъ.
— Я родился въ чашечк вьюнка, зови меня поэтому Вьюнкомъ, — сказалъ Вьюнокъ, улыбаясь и глядя на Іоганнеса такъ доврчиво, что сердце его трепетно забилось отъ восторга и счастья.
— Сегодня день моего рожденія, — продолжалъ Вьюнокъ, — я родился здсь отъ лучей луны и послднихъ лучей солнца. Хотя и говорятъ это Солнце, но это не врно: оно мой отецъ.
Іоганнесъ немедленно ршилъ завтра же заявить объ этомъ въ школ.
— Смотри, тамъ восходитъ круглый блый ликъ моей матери — луны.
— Здравствуй, мать! Ахъ, какъ печально она опять глядитъ сегодня!
Вьюнокъ указалъ на востокъ. Большой, блестящій дискъ луны поднимался тамъ по срому небу за кружевной тканью ивъ, которыя теперь темнымъ узоромъ выдлялись на ясномъ фон. Но ликъ луны былъ печаленъ.
— О, мать! Не бойся. Ему-то я могу довриться, — сказалъ Вьюнокъ и, зашевеливъ крылышками, нжно погладилъ Іоганнеса по щек цвткомъ ириса, который держалъ въ рук.
— Она недовольна, что я познакомился съ тобой. Ты первый изъ людей, къ которому я пришелъ. Но я врю теб, Іоганнесъ. Ты никогда, никогда не называй людямъ моего имени и не разсказывай имъ обо мн. Общаешь ли ты мн это?
— Да, Вьюнокъ! — отвтилъ Іоганнесъ тихо. Все это было такъ удивительно, странно для него. Онъ чувствовалъ себя невыразимо счастливымъ и боялся, что вотъ-вотъ все это кончится. Былъ ли это сонъ? Но около него на скамь мирно лежалъ Престо, и онъ чувствовалъ теплое дыханіе своей собаки. Комары, какъ всегда, кружились въ тепломъ вечернемъ воздух, и все вокругъ было такъ ясно, такъ отчетливо видно, что не могло быть сомннія, что все это онъ видитъ наяву. Все время передъ собой онъ видлъ Вьюнка, который глядлъ на него такъ ласково и доврчиво. И снова раздался его милый голосъ:
— Я часто наблюдалъ за тобой, Іоганнесъ, знаешь откуда? Когда ты наклонялся, чтобы напиться, или смотрлъ на плавунцовъ и саламандръ, я сидлъ на песчанномъ дн пруда среди густыхъ водорослей и слдилъ за тобой, но ты, конечно, не могъ замтить меня тамъ, — И Вьюнокъ весело закачался на борту лодки, отгоняя комаровъ цвткомъ ириса.
— А теперь мн хочется поиграть съ тобой. Ты всегда одинъ. Мы будемъ хорошими друзьями, и я разскажу теб много интересныхъ исторій, гораздо интересне тхъ, которыя разсказываютъ теб въ школ твои учителя. Вдь они вс ршительно ничего не знаютъ, хотя у нихъ и много книгъ, у меня же — гораздо боле достоврные источники знаній, чмъ книги. Да ты и самъ увидишь и услышишь все. Ты пойдешь со мною?
— О, Вьюнокъ! Своди меня туда! — воскликнулъ Іоганнесъ, указывая въ ту сторону, гд изъ облачнаго грота еще сверкали пурпурнымъ блескомъ послдніе лучи уже скрывшагося солнца. Эта чудная картина уже начинала меркнуть и заволакиваться срымъ туманомъ, но въ глубин облачнаго грота все еще мерцало свтло- розовое сіяніе.
Вьюнокъ посмотрлъ на этотъ свтъ, золотившій его блдное личико и волосы, и кивнулъ головой.
— Не сейчасъ, Іоганнесъ, не сейчасъ. Ты не долженъ сразу требовать слишкомъ многаго отъ меня. Я самъ еще никогда тамъ не бывалъ у отца.
— А я всегда вижу отца, — сказалъ Іоганнесъ.
— Но это не отецъ твой. Вдь мы братья — ты такъ же, какъ и я, сынъ солнца. Только твоя мать земля, поэтому мы такъ и различны, кром того, ты родился въ дом, среди людей, а я въ чашечк вьюнка, что конечно лучше, но мы все же хорошо поймемъ другъ друга, — и Вьюнокъ прыгнулъ легко съ борта лодки, которая даже не качнулась отъ его движенія, и поцловалъ Іоганнеса въ лобъ.
Іоганнесъ почувствовалъ посл этого прикосновенія, что онъ какъ будто весь преобразился. Все стало какъ-то ясне и понятне для него. Онъ увидлъ, что ликъ луны глядлъ уже не такъ печально, водяныя лиліи ожили и удивленно и задумчиво посматривали на него. Ему стало сразу понятно, зачмъ это комары такъ весело кружатся въ воздух, летая другъ около друга, то поднимаясь, то опускаясь и задвая воду своими длинными поясками. Онъ и раньше задумывался надъ этимъ, но теперь все это стало ему гораздо понятне. Онъ слышалъ, что шепталъ камышъ, и на что тихо жаловались деревья посл захода солнца.
— О, Вьюнокъ! Благодарю, благодарю! Это такъ чудно! Конечно, мы хорошо поймемъ другъ друга!
— Дай мн твою руку, — сказалъ Вьюнокъ, расправилъ свои крылышки и понесся вмст съ Іоганнесомъ среди листьевъ водяныхъ розъ, блествшихъ при свт луны. Тамъ и сямъ на нихъ сидли лягушки, но он не прыгали теперь въ воду при его приближеніи, а кланялись ему, привтствуя его своимъ ‘ква, ква’, на что Іоганнесъ имъ также вжливо отвчалъ, не желая показаться неучтивымъ.
Лодка скрылась въ камышахъ, а Іоганнесъ ползъ вслдъ за Вьюнкомъ по высокому тростнику на берегъ. Ему казалось, что онъ сталъ необыкновенно маленькимъ и легкимъ, былъ ли это обманъ? Но онъ не помнилъ, чтобы могъ раньше лазить по стволамъ камыша.
— Теперь будь внимателенъ, — сказалъ Вьюнокъ, — мы съ тобой увидимъ кое-что очень интересное.
Они шли по высокой трав, среди темнаго низкорослаго кустарника, черныя тни котораго лишь тамъ и сямъ прорзывались свтлой полоской луннаго свта.
— Прислушивался ты, Іоганнесъ, какъ трещатъ кузнечики на дюнахъ? Кажется, будто они взапуски даютъ концерты, но теб трудно опредлить, почему раздается эта музыка? А въ дйствительности, они трещатъ совсмъ не для своего удовольствія, а это просто сотни маленькихъ кузнечиковъ, которые учатъ уроки въ своей школ. Не шуми теперь: мы подходимъ какъ разъ къ такой школ.
Тррр… тррр… раздалось вблизи. Кустарникъ пордлъ, и когда Вьюнокъ раздвинулъ ручкой траву, Іоганнесъ увидлъ ярко освщенную лужайку, на которой маленькіе сверчки, сидя въ низенькой трав дюнъ, учили свои уроки. Тррр… тррр… Большой толстый кузнечикъ-учитель стоялъ впереди и выслушивалъ учениковъ. Каждый по очереди однимъ прыжкомъ подскакивалъ къ учителю и, отвтивъ, такимъ же образомъ возвращался на мсто, если этому кому-либо не удавалось, учитель сердился на ученика и ставилъ его въ наказаніе подъ грибомъ.
— Слушай внимательно, Іоганнесъ, — сказалъ Вьюнокъ, — ты, можетъ быть, здсь чему- нибудь научишься.
Іоганнесъ понималъ довольно хорошо, о чемъ трещали сверчки, но отвты ихъ учителю противорчили всему, чему онъ учился въ школ. Первымъ былъ урокъ географіи. Сверчки ничего не знали о частяхъ свта, — двадцать шесть дюнъ и два пруда были ихъ міромъ. А о томъ, что находится дальше за предлами ихъ, — говорилъ учитель, — никто ничего не знаетъ и знать не можетъ, и все, что объ этомъ вамъ разсказывается, — одн только сказки.
Затмъ былъ урокъ ботаники. Этотъ предметъ сверчки знали хорошо и твердо, и многіе изъ нихъ получали даже награды, главнымъ образомъ длинные тонкіе стебельки травы. Но больше всего удивила Іоганнеса сверчковая зоологія. Животный міръ раздлялся ими на прыгающихъ, летающихъ и ползающихъ. Сверчки и кузнечики, которые могли летать и прыгать, стояли на верхней ступени этой лстницы. За ними слдовали лягушки. Птицы описывались, какъ нчто чрезвычайно отвратительное, вредное и опасное. На самомъ низу у нихъ помщался человкъ. Это, по ихъ мннію, большое, вредное и мало подвижное животное, стоящее на очень низкой степени развитія, такъ какъ оно не уметъ ни хорошо прыгать, ни летать. Къ счастью, оно встрчается со сверчками довольно рдко. Маленькій кузнечикъ, который никогда еще не видлъ человка, получилъ отъ своего учителя три удара палочкой за то, что, по ошибк, причислялъ человка къ разряду безвредныхъ. Іоганнесу никогда еще не приходилось слышать что-либо подобное.
Вдругъ раздался голосъ учителя. — Тише! теперь у насъ будетъ урокъ прыганья!
Вс сверчки перестали сразу трещать и начали усердно и ловко прыгать и кувыркаться. Толстый учитель прыгалъ передъ ними, подавая примръ и поучая ихъ.
Это такъ развеселило и разсмшило Іоганнеса, что онъ, забывшись, расхохотался и весело захлопалъ въ ладоши. Въ одно мгновеніе сверчки разсыпались по дюн, и на лужайк воцарилась мертвая тишина.
— Вотъ что ты надлалъ, Іоганнесъ! — сказалъ Вьюнокъ, — ты не долженъ вести себя такъ неприлично. Сейчасъ видно, что ты родился среди людей!
— Мн очень жаль, и я постараюсь впередъ лучше вести себя, — сказалъ Іоганнесъ, — но это было такъ смшно!
— Постой, будетъ еще смшнй! — сказалъ Вьюнокъ.
Они перешли лужайку и поднялись на дюну съ противоположной стороны. Фу! Какъ трудно было итти по глубокому песку, но когда Іоганнесъ ухватилъ Вьюнка за его легкое платьице, они быстро взобрались наверхъ. На полдорог имъ попалась норка кролика. Хозяинъ ея, высунувъ головку и лапки, казалось, наслаждался ночнымъ воздухомъ. Шиповникъ только-что распустился и началъ цвсти, смшивая свой тонкій ароматъ съ запахомъ тмина, которымъ заросла почти вся верхушка дюны. Іоганнесъ часто встрчалъ кроликовъ, убгавшихъ при его приближеніи въ свои норки, и спрашивалъ себя всегда, какъ они тамъ живутъ? много ли ихъ помщается въ такой норк? не страшно ли имъ тамъ въ постоянной темнот? Поэтому онъ очень обрадовался, когда Вьюнокъ попросилъ у кролика позволенія осмотрть его жилище.
— Пожалуйста, — отвтилъ кроликъ, — но сегодня, къ несчастью, въ моей норк назначенъ балъ съ благотворительной цлью, и я тамъ не хозяинъ.
— Вотъ какъ! Разв случилось какое-нибудь несчастье?
— Увы, увы! — сказалъ кроликъ соболзнующе, — большое несчастье, его не загладятъ долгіе годы.
Въ тысяч прыжковъ отсюда люди построили большое, пребольшое зданіе и поселились въ немъ вмст со своими собаками. Отъ этого пострадало семь моихъ родственниковъ, да боле двадцати осталось безъ пристанища. Жившему же тамъ кроту и мышамъ пришлось еще хуже: ихъ немилосердно истребляютъ, а также и жабъ. Ну вотъ мы и ршили устроить балъ въ пользу пострадавшихъ. Я отдалъ для этого свое помщеніе: каждый длаетъ, что можетъ. Нельзя не длиться съ ближними. — И сострадательный кроликъ, вздохнувъ, потянулъ правой лапкой свое длинное ухо, чтобы осушить свои слезы. Это былъ его носовой платокъ.
Въ трав что-то зашуршало, и къ норк приблизилась толстая неуклюжая фигура большой крысы.
— Смотри! — воскликнулъ Вьюнокъ, — вотъ идетъ пана Крыса!
Но крыса, не обращая вниманія на Вьюнка, спокойно положила у входа большой сплый колосъ ржи, тщательно завернутый въ сухой листокъ и, легко перескочивъ черезъ кролика, вошла въ норку.
— Не можемъ ли зайти и мы? — спросилъ Іоганнесъ, котораго разбирало любопытство: — я тоже хочу дать что-нибудь. — Онъ вспомнилъ, что у него въ карман лежалъ кусокъ бисквита, но, только вытащивъ его, онъ поразился, какимъ маленькимъ сталъ онъ самъ: онъ едва могъ удержать кусокъ въ своихъ рукахъ и удивлялся, какъ онъ могъ помститься въ его карман.
— Это чрезвычайно рдкій и драгоцнный даръ — истинно царскій подарокъ! — воскликнулъ кроликъ и почтительно посторонился, чтобы пропустить ихъ.
Входъ былъ темный, и Іоганнесъ съ удовольствіемъ пропустилъ Вьюнка впередъ. Но вскор они замтили зеленоватый огонекъ, медленно приближавшійся имъ навстрчу. Это былъ маленькій свтлячокъ, услужливо предложившій имъ свой свтъ.
— Балъ общаетъ быть блестящимъ, — говорилъ онъ, ползая рядомъ съ ними, — уже собралось порядочно народу. А вы, вроятно, эльфы, не правда ли? — спросилъ онъ, нсколько подозрительно оглядывая Іоганнеса.
— Да, ты можешь такъ доложить о насъ, — отвтилъ Вьюнокъ.
— А знаете ли вы, что вашъ король тоже принимаетъ участіе въ праздник?
— Какъ? Разв Оберонъ здсь? — воскликнулъ Вьюнокъ, — я очень, очень радъ! Я вдь его хорошо знаю!
— А! — воскликнулъ почтительно свтлячокъ, — я не зналъ, что имю честь… — продолжалъ онъ, почти погасая отъ страха.
— Его величество предпочитаетъ, конечно, открытыя мста, но онъ всегда былъ очень отзывчивъ, если дло касалось благотворительности. Его присутствіе сдлаетъ праздникъ, конечно, очень блестящимъ.
И, дйствительно, праздникъ былъ блестящій. Большой залъ въ помщеніи кролика былъ роскошно убранъ. Гладко утоптанный полъ былъ посыпанъ пахучимъ тминомъ. Входъ былъ задрапированъ крыльями большой летучей мыши, которая по обыкновенію висла внизъ головой и докладывала о приходящихъ. Стны были со вкусомъ украшены сухими листочками, паутинками и маленькими летучими мышами. Межъ нихъ и по потолку ползало множество блестящихъ свтлячковъ, освщавшихъ своимъ фосфорическимъ свтомъ все помщеніе. Въ глубин зала возвышался прекрасный тронъ, построенный изъ свтящихся гнилушекъ и производящій своимъ блескомъ чудное впечатлніе.
Гостей было уже довольно много, и Іоганнесъ, чувствуя себя въ этой чуждой ему обстановк нсколько неловко, прижался къ Вьюнку. Дйствительно, онъ увидлъ изумительныя вещи. Въ одномъ углу кротъ съ увлеченіемъ передавалъ полевой мышк свое восхищеніе убранствомъ залы, въ другомъ — дв старыя жабы жаловались другъ дружк на сухую погоду, тамъ — маленькая лягушка тщетно пыталась провести подъ руку черезъ залъ красивую ящерицу, что ей не удавалось, приводило ее въ большое смущеніе и заставляло толкаться о стны, разрушая ихъ убранство.
На трон сидлъ самъ король эльфовъ Оберонъ, окруженный небольшой свитой эльфовъ, нсколько высокомрно посматривавшихъ на прочую публику. Самъ король былъ такимъ, какимъ долженъ быть всякій порядочный король. Онъ былъ очень привтливъ и общителенъ и дружелюбно разговаривалъ съ нкоторыми присутствующими. Онъ недавно вернулся изъ далекаго путешествія въ Индію и былъ одтъ въ роскошное платье, сшитое изъ пестрыхъ лепестковъ экзотическаго цвтка.
‘Такихъ цвтовъ у насъ не бываетъ’, подумалъ Іоганнесъ, глядя на него. Голову его украшала темно-синяя чашечка красиваго цвтка, распространявшаго такой тонкій и свжій ароматъ, что казалось, будто онъ только- что сорванъ. Въ рук онъ держалъ скипетръ, сдланный изъ тычинки лотоса. Присутствующая толпа неумолкая превозносила его любезность и доброту, а самъ онъ искренне восторгался луннымъ сіяніемъ этихъ мстъ и уврялъ, что мстные свтлячки ничуть не уступаютъ южнымъ свтящимся мухамъ. Стнныя украшенія зала также удостоились его вниманія, а одинъ кротъ утверждалъ даже, что его величество при разглядываніи изволило одобрительно кивнуть нсколько разъ головкой.
— Пойдемъ со мной, — сказалъ Вьюнокъ Іоганнесу, — я хочу представить тебя Оберону. — И они протискались сквозь толпу къ трону короля.
Оберонъ, замтивъ Вьюнка, подошелъ къ нему съ распростертыми объятіями и расцловался съ нимъ. Толпа зашумла, а межъ эльфами пронесся завистливый шопотъ. Об толстыя жабы въ углу ядовито забормотали что-то о льстецахъ и пролазахъ, которые всегда плохо кончаютъ, и при этомъ многозначительно качали своими большими головами.
Вьюнокъ, побесдовавъ съ Оберономъ на неизвстномъ язык, сдлалъ Іоганнесу знакъ подойти поближе.
— Дай мн руку, Іоганнесъ, — сказалъ Оберонъ, — друзья Вьюнка — мои друзья, и, гд я буду въ силахъ, я готовъ помочь теб. А это я хочу дать теб въ знакъ нашего союза, — и, снявъ при этихъ словахъ съ цпочки, которую онъ носилъ на ше, маленькій золотой ключикъ, онъ подалъ его Іоганнесу, почтительно принявшему подарокъ и крпко зажавшему его въ своей рук.
— Этотъ ключикъ можетъ сдлать тебя счастливымъ, — продолжалъ король, — онъ открываетъ золотую шкатулку, въ которой лежатъ удивительныя сокровища. Но гд эта шкатулка, я сказать теб пока не могу. Ты самъ долженъ старательно искать ее, и если ты останешься врнымъ и преданнымъ другомъ Вьюнка и моимъ, то ты наврное найдешь ее.
Сказавъ это, король привтливо кивнулъ головой Іоганнесу, который восторженно благодарилъ, чувствуя себя необыкновенно счастливымъ.
Въ это время лягушки-музыканты, сидвшія на небольшомъ возвышеніи, покрытомъ сырымъ мхомъ, заиграли какой-то медленный вальсъ, и пары закружились по залу. Большая ящерица, озабоченно сновавшая повсюду, и, повидимому, облеченная ролью распорядителя танцевъ, вжливо отстраняла всхъ нетанцующихъ къ великому огорченію двухъ жабъ, которыя громко жаловались, что имъ ничего не видно. Балъ былъ во всемъ разгар, это было очень смшно. Каждый танцовалъ по-своему, воображая, конечно, что танцуетъ лучше всхъ. Мыши и лягушки танцовали на заднихъ лапкахъ, а одна старая крыса кружилась при этомъ такъ неистово, что вс со страхамъ сторонились отъ нея. Одна жирная древесная улитка также осмлилась пройтись одинъ туръ съ маленькимъ кротомъ, но тотчасъ же отказалась подъ предлогомъ колотья въ боку, которое будто бы вызываютъ у нея танцы, настоящей же причиной, конечно, было ея неумнье танцовать. Но все это продлывалось очень торжественно и серьезно. Участіе въ балу было до нкоторой степени дломъ чести, и вс осторожно посматривали въ сторону короля, надясь увидть на его лиц знакъ одобренія себ. Но король, боясь возбудить неудовольствіе и соперничество, смотрлъ неподвижно передъ собой, а лица его свиты, считая ниже своего достоинства принять участіе въ танцахъ, высокомрно посматривали на толпу.
Іоганнесъ долго сдерживался, но когда онъ увидлъ, какъ длинная ящерица кружила молодую жабу, подымая бдняжку на воздухъ, и заставляя ее въ этомъ вид описывать кругъ, не выдержалъ и разразился громкимъ хохотомъ.
Это произвело переполохъ. Музыка остановилась. Король недовольно оглянулся. Главный распорядитель гнвно подскочилъ къ Іоганнесу и потребовалъ, чтобы онъ велъ себя приличне.
— Танцы дло очень серьезное, — сказалъ онъ, — и смяться тутъ нечему. Здсь же вы находитесь въ благородномъ обществ, танцуютъ не для удовольствія только. Каждый старается но мр своихъ силъ, и никто не желаетъ, чтобы надъ нимъ смялись, это невжливо. Кром того, мы находимся здсь съ благотворительной цлью въ пользу пострадавшихъ, и поэтому нужно вести себя прилично и не поступать такъ, какъ будто находишься въ человческомъ обществ.
Выговоръ этотъ смутилъ Іоганнеса. Онъ видлъ всюду враждебные взгляды, такъ какъ его близость королю создала ему много враговъ. Вьюнокъ отвелъ его въ сторону.
— Намъ лучше уйти, Іоганнесъ! — прошепталъ онъ, — ты снова испортилъ все дло. Да, да, такъ всегда кончается среди людей.
Они поспшно проскользнули подъ крылья большой летучей мыши, закрывавшей входъ, и вошли въ темный коридоръ. Вжливый свтлячокъ ждалъ ихъ уже тамъ.
— Хорошо ли вы провели время? — спросилъ онъ, — и видли ли короля Оберона?
— О, да! Это былъ очень веселый праздникъ, — сказалъ Іоганнесъ, — а ты разв долженъ все время оставаться здсь въ темнот?
— Нтъ, я длаю это по собственному желанію, — отвтилъ свтлячокъ съ горечью: — я больше не люблю эти пустыя забавы.
— Полно, — возразилъ Вьюнокъ, — ты говоришь неискренно.
— И все-таки это правда. Да, раньше было время, когда и я не пропускалъ ни одного праздника. Я танцовалъ и ухаживалъ. Но теперь я прошелъ черезъ горнило страданій, теперь… — онъ былъ такъ взволнованъ воспоминаніями, что почти погасъ. Къ счастью, они были недалеко отъ выхода, и кроликъ, услышавъ ихъ шаги, отошелъ въ сторону, такъ что луна заглянула въ отверстіе. Когда они вышли и очутились около кролика, Іоганнесъ сказалъ:
— Разскажи намъ свою исторію, свтлячокъ!
— Ахъ, — вздохнулъ свтлячокъ, — она проста и слишкомъ печальна — она не развеселитъ васъ.
— Разскажи, разскажи! — попросили вс.
— Ну, вы вс знаете, что мы свтлячки — существа совсмъ особаго рода. Да. Я утверждаю даже, что никто не будетъ спорить противъ того, что мы, свтлячки, самыя даровитыя созданія на свт.
— Почему же? Это интересно! — сказалъ кроликъ.
Но свтлячокъ возразилъ презрительно:
— Вы разв можете свтиться?
— Нтъ, этого мы не можемъ, — долженъ былъ согласиться кроликъ.
— Ну, а мы свтимся вс! Мы можемъ зажигать и тушить нашъ свтъ по желанію. Свтъ, это — высшій даръ природы, а способность свтиться есть высшее благо, котораго можетъ достигнуть живое существо. Кто же можетъ оспаривать у насъ это преимущество? А мы, самцы нашего рода, имемъ кром того крылышки и можемъ пролетать цлыя мили.
— Этого я тоже не могу, — сказалъ уступчивый кроликъ.
— Благодаря этому божественному дару свтиться, — продолжалъ свтлячокъ, — мы пользуемся уваженіемъ всхъ прочихъ животныхъ. Ни одна птица не тронетъ насъ, только послднее изъ всхъ созданій — человкъ — ищетъ насъ и уноситъ къ себ. Но это самое низкое созданіе природы. Іоганнесъ взглянулъ при этихъ словахъ на Вьюнка, какъ будто не понимая ихъ, но Вьюнокъ усмхнулся и сдлалъ ему знакъ молчать.
— Однажды я весело гулялъ, — продолжалъ свтлячокъ, — какъ ясный блуждающій огонекъ, въ темной чащ растеній, а она — та, чье существованіе нераздльно связано съ моимъ счастьемъ, жила тамъ, на сырой полян вблизи одного рва. Чудно блестла она своимъ смарагдовымъ огонькомъ, очаровавъ и покоривъ имъ мое сердце. Я леталъ надъ нею, стараясь привлечь ея вниманіе игрою моихъ цвтовъ, и съ восторгомъ замчалъ уже, какъ она начинала отвчать на мои привтствія, то смягчая, то погашая свой огонекъ, дрожа отъ восторга, я готовился опуститься къ своей возлюбленной, когда громкіе крики заколебали ночной воздухъ. Какія-то темныя существа — это были люди — приближались къ намъ. Испуганный, я обратился въ бгство, они преслдовали меня, стараясь накрыть какимъ-то чернымъ предметомъ, но крылья мои несли меня быстре, чмъ ихъ — ихъ неуклюжія ноги. Я спасся, и когда вернулся…
Тутъ голосъ разсказчика оборвался отъ душевнаго волненія, и онъ замолчалъ подавленный, а слушатели его сочувственно и почтительно молчали, ожидая, когда онъ придетъ въ себя. Справившись наконецъ съ душившими его слезами, свтлячокъ продолжалъ:
— Вы догадываетесь, конечно, что случилось: моя нъжная невста, самая блестящая, самая свтлая изъ всхъ, исчезла, унесенная злыми людьми. Тихая сырая лужайка была истоптана, ея любимое мсто на краю обрыва было мрачно и пустынно, и я остался одинъ во всемъ мір!..
Чувствительный кроликъ снова протянулъ лапу къ уху, чтобы вытереть имъ невольную слезу, выкатившуюся изъ его глазъ.
— Съ этого времени я совершенно измнился. Легкомысленныя удовольствія потеряли для меня всю свою привлекательность, и я думаю только о ней, о той, которую я потерялъ, и о времени, когда я вновь найду ее.
— Какъ, вы еще надетесь?! — радостно воскликнулъ кроликъ.
— Не только надюсь, но я увренъ, что тамъ вверху я увижу, я найду её, мою возлюбленную.
— Но… — хотлъ возразить кроликъ.
— Кроликъ! — прервалъ его свтлячокъ торжественно: — кроликъ! Я понимаю, что блуждающій во мрак, какъ вы, можетъ сомнваться еще. Но тотъ, у кого глаза открыты, кто видитъ собственными глазами все, во что онъ вритъ, тому ваше сомнніе непонятно. Тамъ, — и свтлячокъ поднялъ благоговйно свою головку къ сверкавшему безчисленными звздами небосклону