ЗОЛОТОЙ ТЕЛЕЦЪ.
РОМАНЪ
ЧАРЛЬЗА ЛЕВЕРА.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
ГЛАВА I.
Знакомство на водахъ.
ГЛАВА II.
О томъ, какъ дв ‘изящныя леди’ проводятъ утро.
ГЛАВА III.
Отецъ и дочь.
Золотой телец, Ливер Чарльз, Год: 1859
Время на прочтение: 634 минут(ы)
Мы на озер Комо. Это любимое мсто оперныхъ танцовщицъ, предметъ дневныхъ грезъ примадонны, элизіумъ отставныхъ баритоновъ. На какомъ же основаніи этотъ уголокъ служитъ раемъ для всхъ, кто жилъ и вздыхалъ, заливался трелями и длалъ пируэты въ очарованномъ кругу сцены? Кристальныя воды, гд каждая скала, каждый утесъ отражаются съ самою отчетливою ясностью, померанцовыя деревья, обсыпанныя плодами, кусты земляничника, слишкомъ густо облпленные красными ягодами, виллы, превосходящія своимъ кокетливымъ видомъ вс выдумки театральныхъ живописцевъ, съ анфиладами комнатъ, дышущихъ роскошью, террасы, и статуи, и вазы, и фонтаны, и мраморные балконы, обвянные тысячью бальзамическихъ благоуханій,— все это образуетъ собою картину, весьма обольстительную для людей, по мннію которыхъ идеалъ красоты состоитъ изъ подобныхъ великолпныхъ подробностей. Въ блистательномъ колорит и разнообразіи этой сцены есть какой-то характеръ ненатуральности, характеръ театральныхъ декорацій, внушающій мысль, что изъ кустарника, находящагося предъ вами, во всякую минуту можетъ выскочить какой-нибудь теноръ въ бархатной мантіи и во всхъ прочихъ украшеніяхъ, или что вотъ-вотъ сей-часъ къ вашимъ ногамъ бшено бросится примадонна съ безпорядочно распущенными волосами. Здсь нтъ ни одного портала, изъ котораго не могъ бы показаться разгнванный отецъ, ни одной тнистой аллеи, на которой не могъ бы расхаживать басъ, встрчаемый восторженными рукоплесканьями.
Сельскіе мостики построены какъ будто нарочно для маленькихъ ножекъ двушекъ въ коротенькихъ юпкахъ, которыя съ чистенькими корзинками въ рукахъ жеманно сменятъ подъ нжную музыку, каждая скамейка здсь, повидимому, ждетъ усталаго старика крестьянина въ синихъ чулкахъ и кожаномъ пояс, опирающагося на палку. Что удивительнаго, если оставившая сцену примадонна любитъ картину, напоминающую ей самые восторженные моменты ея тріумфовъ? Что удивительнаго, если отставная Пери любитъ бродить по этому саду, очаровательнйшему изъ всхъ, среди какихъ только ей случалось выдлывать свои пируэты?
Въ числ мстъ, изобилующихъ этой театральной обстановкой, видную роль играетъ вилла д`Эсте. Она расположена у небольшой бухты, входъ въ которую огороженъ двумя выдающимися мысами, и почва здсь представляетъ всевозможное разнообразіе поверхности и возвышенія. Отъ самаго края спокойнаго озера подымаются террасы надъ террасами, покрытыя самою богатой и прекрасной растительностью, скалы и водопады, развалины и статуи — здсь встрчаются на каждомъ шагу. Все что можно купить за деньги, или что можетъ быть придумано дурнымъ вкусомъ, нагромождено здсь въ поразительномъ изобиліи. Каждая каменная лстница ведетъ къ какому-нибудь новому сюрпризу, каждая точка низкаго берега открываетъ какой-нибудь неожиданный и необыкновенный видъ. При всей дисгармоніи этой сцены, въ ней есть какая-то прелесть, которой, повидимому, не могутъ уничтожить никакія усилія самаго нелпаго вкуса. Виноградныя лозы сами собою соединяются въ граціозныя группы, золотые плоды апельсинныхъ деревьевъ образуютъ сами собою великолпный контрастъ съ темною листвой, вода весело бжитъ, играя съ своими собственными струями, и падаетъ алмазнымъ дождемъ на траву, которая яркимъ цвтомъ своей зелени могла бы поспорить съ любымъ изумрудомъ, наконецъ, чудесное озеро отражаетъ картину съ такими нжными сочетаніями свта и тни, которыхъ не въ состояніи придумать никакая изобртательность искаженной фантазіи человка.
Эта самая вилла д`Эсте была нкогда сценою грустной драмы, но не къ этой эпох ея исторіи мы желаемъ приковать вниманіе нашихъ читателей, теперь мы разскажемъ исторію ея гораздо позднйшую, когда она перестала быть жилищемъ изгнанной принцессы, гд позоръ и горе жили одной отчаянной жизнію, къ періоду, когда судьба прекратила эту аристократическую виллу въ водолечебное заведеніе.
Свжее осеннее утро. Солнце только что взошло надъ высокою горой на восточномъ берегу озера, обливая яркимъ свтомъ весь западный берегъ его, гд стоитъ вилла д`Эсте. Каждая скала, каждый утесъ и мысъ обрисовывается съ рзкою отчетливостію, каждое окно пылаетъ какъ зарево, и лучи свта пробиваются въ чащу лсковъ и кустарниковъ, какъ будто радуясь, что могутъ проникать въ прохладныя мста, недоступныя для лучей полудня. На противоположномъ берегу темная, таинственная тнь покрываетъ каждый предметъ, слабыя очертанія башни и палаццо выглядываютъ изъ тьмы, какой-то странный, туманный сумракъ одваетъ всю сцену. Въ воздух такъ тихо, что стукъ отворяющагося окна или паденіе камня въ воду доносятся черезъ озеро и голоса выходятъ изъ таинственнаго полусвта, производя удивительный эффектъ.
На террас, высоко поднимающейся надъ озеромъ и покрытой густыми фиговыми деревьями и кактусами, ходитъ какой-то джентльменъ, онъ вдыхаетъ въ себя утренній воздухъ, какъ будто желая, чтобы здоровье проникло во вс его поры.
Ничто въ его наружности не показываетъ человка больного, каждый жестъ его обнаруживаетъ скоре сознательное чувство здоровья и силы. Отгь нсколько выше средняго роста, плотно, но не массивно сложенъ и очень трудно угадать его лта, потому что хотя его волосы и широкіе бакенбарды, сходящіеся подъ подбородкомъ, совершенно блы, но свтлоголубые глаза и правильные зубы не даютъ никакихъ признаковъ старости. Странно сказать — характеръ этой загадочной личности обличается одеждой.
Плотно пригнанное платье, остроконечная шляпа, и фасонистые панталоны, все говоритъ о мод, которая предшествовала нашему свободному и небрежному платью, потому что виконтъ Лаккингтонъ былъ щеголь того времени, когда пальто еще были неизвстны.
Не смотря на ранній часъ дня, его одежда была изящна во всхъ своихъ подробностяхъ, и тщательныя складки его безукоризненнаго галстуха и блескъ его сапогъ сдлали бы честь Бонд-Стриту въ т времена, когда эта улица славилась блистательными произведеніями моды. Пусть наши новйшіе критики подсмиваются сколько угодно надъ дендизмомъ того времени: тогдашній джентльменъ былъ очень характерною личностью о,— въ темномъ цвт своего платья, въ его взысканной простот, а въ особенности, въ его неизмнномъ однообразіи, уничтожатъ вс попытки уличныхъ подражателей.
Исторія наша открывается нсколько лтъ тому назадъ. Лордъ Лаккингтонъ былъ тогда однимъ изъ очень немногихъ людей, которые въ своемъ костюм хранило преданіе прежняго фасонистаго времени, но онъ держался этихъ преданій съ такою непогршимою точностью, что люди ршительно изумлялись, гд длаются эти необыкновенныя шляпы, или какимъ образомъ могутъ быть выкроены эти платья, не имющія ни малйшихъ складокъ. Все, даже до духовъ его носового платка, въ высшей степени нжныхъ и неуловимыхъ, было тайною, которую никто не въ состояніи былъ открыть.
Смотря на ландшафтъ сквозь свое двойное стеклышко, онъ улыбался граціозно и ласково, и слегка наклонялъ голову, какъ будто говоря: Вы очень хороши, вода и горы, я совершенно доволенъ вами, деревья, право, вы мн очень нравитесь, брызгай, фонтанъ,— картина отъ этого выигрываетъ еще больше. Однако же вниманіе милорда скоро обратилось отъ неодушевленныхъ предметовъ сцены къ людямъ. Мсто, которое онъ избралъ для наслажденія видами природы, было обыкновенно посщаемо другими паціентами водолечебнаго заведенія во время ихъ утреннихъ прогулокъ, и это обстоятельство позволяло ему принимать знаки уваженія отъ тхъ изъ нихъ, которые, вставая рано, любили соединять дло леченія съ ласковымъ вниманіемъ великаго человка.
Гидропатія такъ же какъ и бдность заставляетъ насъ длать странныя знакомства. Заведеніе, о которомъ мы говоримъ, возникло еще слишкомъ недавно для того, чтобы пріобрсти особенную славу, но все же оно было довольно многолюдно. Тамъ было множество итальянцевъ третьяго разряда, изъ ломбардскихъ городовъ и мстечекъ, множество французовъ низшаго сорта, нсколько англичанъ, одинъ или два американца и одно ирландское семейство, захавшее туда по пути въ Италію. Оно проживало тамъ скоре ради экономіи, чмъ ради здоровья, и воображало, что пріобртетъ черезъ это привычки и манеры, которыя могутъ ему пригодиться зимою.
Первою фигурой, которая показалась на площадк, былъ человкъ такъ плотно закутанный въ пальто, фуражку и шерстяной пледъ, что было трудно угадать что это за особа. Онъ подвигался впередъ переваливающейся рысцой и готовъ былъ уже пройдти мимо, не смотря въ сторону, когда лордъ Лаккингтонъ, остановилъ его.
— А! Спайсеръ, отдлались ли вы отъ лишнихъ одиннадцати фунтовъ.
— Нтъ еще, милордъ, но уже близокъ къ тому.
— Такъ бгите и не теряйте своей дрессировки,— сказалъ милордъ, отпуская его ласковымъ движеніемъ руки, Спайсеръ сдлалъ попытку поклониться и пошелъ дале.
— Madame la Marquise,— вашъ слуга, вы всходите на эти горныя крутизны, какъ серна.
Этотъ комплиментъ былъ обращенъ къ маленькой, очень толстой старой дам, которая шла, пыхтя какъ дельфинъ.
— Benedette Dottore! вскричала она:— онъ требуетъ, чтобы я каждое утро передъ завтракомъ доходила вонъ до того каменнаго креста, а я уврена, что отъ этого усилія у меня лопнетъ какой-нибудь кровоносный сосудъ.
Затмъ слдовали носилки, покрытыя попоною и мхомъ, на изъ сидла фигура съ маленькимъ, жолтымъ увядшимъ лицомъ, которой лордъ Лаккингтонъ вжливо поклонился, говоря: ваше превосходительство поправляетесь съ каждымъ часомъ.
Его превосходительство отвчалъ отрывистымъ наклоненіемъ головы и слабою улыбкою, глотнулъ изъ серебряной фляжки, поданной ему слугою, и исчезъ.
— А, прекрасныя сестры-сирены! Какое очаровательное видніе,— сказалъ милордъ, когда дв двушки съ румяными щечками и смющимися глазками появились на террасс, дыша здоровьемъ и веселостью.
— Молли, какъ теб не стыдно! — вскричала та, которая казалась постарше, двушка лтъ девятнадцати, когда младшая, придерживая свое платье обими руками, сдлала что-то въ род танцевальнаго реверанса виконту, на что тотъ отвчалъ поклономъ, который сдлалъ бы честь какому-нибудь версальскому придворному.
— Превосходно выполнено! воплощенная грація и изящество. Только ножку немного, чуть-чуть еще впередъ.
— Именно потому, что вы хотите взглянуть на нее,— вскричала двушка, смясь.
— Молли, Молли, вскричала ея сестра съ упрекомъ.
— Пусть онъ опровергнетъ это, если можетъ, Люси,— возразила первая,— но вотъ идетъ папа.
Этотъ папа былъ человкъ небольшого роста, съ цвтущемъ лицомъ и квадратнымъ станомъ, онъ шелъ впередъ пыхтя и обмахивая свою лысую голову соломенною шляпой.
— Милордъ, вашъ покорнйшій слуга,— сказалъ онъ съ несомнннымъ ирландскимъ акцентомъ.
— О’Рейли, очень радъ васъ видть. Ваши очаровательныя дочери сію минуту развеселили меня и помирили со всмъ міромъ. Какое очаровательное это мсто!
Хотя протянутая рука милорда указывала на ландшафтъ, но его глаза все еще были устремлены на прекрасныя черты смющейся двушки, которая стояла возл него.
— Это похоже за Бантри,— сказалъ мистеръ О’Рейли, это настоящее Бантри.
— Право!— воскликнулъ милордъ, все еще не сводя пытливыхъ взоровъ съ лица двушки.
— Только Бантри больше и обширне, даже можно сказать, прекрасне.
— На мой вкусъ ничто не можетъ превзойдти этого!— сказилъ милордъ съ значительною улыбкой, обращенной къ молодой двушк.
— Я рада, что вы такъ думаете, сказала она съ веселымъ смхомъ, и сдлавъ пируэтъ, запрыгала вверхъ по крутымъ ступенямъ скалистой тропинки и исчезла. Ея сестра быстро слдовала за нею и мистеръ О’Рейли остался одинъ съ милордомъ.
— Какія кучи денегъ они бросили здсь, воскликнулъ О’Рейли, глядя на лабиринтъ нелпыхъ развалинъ, сельскихъ мостовъ и висячихъ садовъ, виднвшихся со всхъ сторонъ.
— Да, огромныя суммы, очень большія суммы,— подтвердилъ милордъ, котораго мысли были очевидно заняты чмъ-то другимъ.
— Чисто брошенныя деньги, вотъ и все, имніе никогда не и состояніи вознаградить этихъ издержекъ. Виноградники и фиговыя деревья! да по моему лучше бы ужь нива овса.
— Признаюсь, я имю слабость къ живописному,— возразилъ милордъ, все еще слдя за удалившимися фигурами двушекъ.
— Я тоже люблю водопады и бесдки,— сказалъ О’Рейли, какъ будто признаваясь въ подобной слабости съ своей стороны.
— Вы еще въ первый разъ за границей, О’Рейли? спросилъ милордъ, чтобы перемнить предметъ разговора.
— Да, милордъ, въ первый, и если угодно будетъ Богу, послдній! Когда, два года тому назадъ, я схоронилъ жену, умершую отъ болзни, которая сбила съ толку всхъ докторовъ…
— О да, вы говорили мн объ этомъ, въ самомъ дл это очень странно.
— Потому что болзнь была не въ самомъ сердц, а въ сумк, въ которой оно находится.
— Да, я совершенно припоминаю это объясненіе. Ну и вы отправились за границу для нкотораго развлеченія.
— Развлеченіе, нечего сказать! Это слово какъ разъ сюда подходитъ, прервалъ мистеръ О’Рейли съ жаромъ. Я чувствую себя совершенно отуманеннымъ и по незнанію языка, и по множеству расходовъ, а он говорятъ мн: вы привыкнете къ этому папа, душечка, вы будете совершенно какъ дома. Но разв возможно?
— Все-таки, ради своихъ очаровательныхъ дочерей,— сказалъ милордъ, поглаживая свои бакенбарды и поправляя галстухъ, какъ будто готовясь къ предстоящей побд — ради ихъ, О’Рейли, вы сдлали очень хорошо.
— Положимъ,— я очень радъ слышать отъ васъ такое мнніе, милордъ. Никто не можетъ знать этого лучше,— отвчалъ О’Рейли съ тяжелымъ вздохомъ.
— Он, право, заслуживаютъ развитія и всхъ выгодныхъ сторонъ, которыя… которыя… можетъ доставить имъ это путешествіе!
И милордъ благосклонно улыбнулся, какъ будто предлагая свое собственное участіе въ воспитаніи двушекъ.
— Мн говорили слдующее,— связалъ О’Рейли, понизивъ голосъ до степени самаго конфиденціальнаго шопота: ‘Не держите ихъ здсь, въ Аббатств Маріи, а возьмите ихъ туда гд он могли бы видть жизнь. Вы можете дать имъ сорокъ тысячъ фунтовъ, а съ этимъ, и съ ихъ свженькою наружностью…
— Красотою, О’Рейли, очаровательною красотою, прервалъ милордъ.
— Да, он красивы, сказалъ О’Рейли съ откровеннымъ удовольствіемъ, и именно поэтому я счелъ совтъ хорошимъ. ‘Возьмите ихъ за границу, сказали мн, везите ихъ въ Германію и Италію — въ особенности въ Италію — потому что для окончательнаго воспитанія молодыхъ двицъ ни одна страна не можетъ съ нею сравниться.
— Да, это общее убжденіе! сказалъ милордъ, съ едва замтнымъ движеніемъ нижней губы.
— И вотъ мы здсь, но куда мы подемъ посл, и что мы будемъ длать тамъ — это можетъ быть, знаетъ нашъ мошенникъ — курьеръ, только не я.
— И такъ вы оставили свою торговлю, О’Рейли, и ршились предаться беззаботной жизни,— сказалъ милордъ съ улыбкой, которая повидимому выражала одобреніе подобному плану.
— Именно, милордъ, но будетъ ли это жизнь удовольствія — не знаю. Я тридцать лтъ торговалъ състными припасами, и сильно чувствую, что мн теперь недостаетъ чего-то.
— Каждый человкъ испытываетъ подобное чувство. Я старый космополитъ, и однако же по временамъ тоскую по окну у Брукса и по уютной обденной комнат у Будля.
— Безъ сомннія, милордъ,— подтвердилъ О’Рейли, который не имлъ ни малйшаго понятія о томъ, гд находятся эти мстности и могъ предполагать ихъ пожалуй хоть въ Кита.
— А, Твиннингъ! никакъ не думалъ видть васъ здсь,— вскричалъ милордъ какому-то необыкновенно высокому господину, который шелъ впередъ съ такими неловкими кривляньями рукъ и ногъ, что казалось, будто онъ борется съ кмъ-то. Мистеръ О’Рейли скромно стушевался, между тмъ какъ пріятели подали другъ другу руки. Тмъ же случаемъ воспользуемся и мы, чтобы представить новую личность нашимъ читателямъ.
Мистеръ Аддерлей Твиннингъ былъ джентльменъ хорошей фамиліи, и съ очень большимъ состояніемъ. Его особенное удовольствіе состояло въ томъ, чтобы слыть въ свт за веселаго и безпечнаго человка съ небольшими средствами, но въ высшей степени щедраго, за человка, находящагося въ постоянной борьб между самыми расточительными наклонностями и тощимъ кошелькомъ. Его радушіе было безгранично, его вжливость была самая утонченная, и такъ какъ онъ былъ въ высшей степени щедръ на поруки въ настоящемъ и общанія въ будущемъ, то онъ пріобрлъ популярность, которая, по его собственному мннію, была огромна. Въ самомъ дл это было единственнымъ самообольщеніемъ его очень хитрой натуры и вра въ то, что онъ — всеобщій фаворитъ, казалась единственною ошибкой его проницательнаго ума. Хотя онъ былъ женатъ, но, по его собственнымъ словамъ, съ леди Грэсъ постоянно случалось какое-нибудь ‘препятствіе’, такъ что ихъ рдко видали вмст. Въ отсутствіи, онъ всегда говорилъ о ней въ выраженіяхъ самой горячей привязанности, но прибавлялъ, что ея здоровье, или расположеніе духа, или вкусы или обязанности, къ несчастью, мшали ей путешествовать съ нимъ. Когда же имъ случалось быть вдвоемъ, то онъ едва напоминалъ о ней.
— Какой счастливый втеръ занесъ васъ сюда, Твиннингъ?— сказалъ милордъ, въ восторг отъ неожиданной встрчи съ человкомъ своего круга.
— Здоровье, милордъ, здоровье,— а также нкоторый припадокъ экономіи,— отвчалъ тотъ съ улыбкой, которая у него всегда была готова, какъ будто все что онъ говорилъ или длалъ имло въ себ какую нибудь комическую сторону, которая его забавляла.
— Что за пустяки вы говорите, Твиннингъ. Чьи обстоятельства лучше вашихъ?— сказалъ лордъ Лаккингтонъ съ тою особенною горечью, съ какою человкъ стсненный въ своихъ денежныхъ средствахъ слушаетъ жалобный ропотъ богача.
— Я былъ бы слишкомъ счастливъ, милордъ, я былъ бы въ восторг, еслибы вы не ошибались. Отличныя новости для меня — не правда ли? превосходныя новости!— И онъ ударилъ своими длинными, пальцами по своимъ тощимъ ногамъ и захохоталъ.
— Полно, полно, мы вс знаемъ, что — не говоря уже о вашемъ собственномъ чертовски хорошемъ состояніи — вы получили имніе Рекслей и Дорсетширское помстье стараго Пуля. Каждый разъ какъ я открываю какую-нибудь газету, я непремнно узнаю, что вы длаетесь чьимъ нибудь полнымъ наслдникомъ.
— Я торжественно увряю васъ, милордъ, что я дйствительно нуждаюсь въ деньгахъ, и просто на просто въ затрудинтельныхъ обстоятельствахъ, и онъ засмялся снова, какъ будто это было въ высшей степени забавно.
— Пустяки, вздоръ!— съ сердцемъ вскричалъ милордъ, начиная терять терпніе, и чтобы перемнить разговоръ, отрывисто спросилъ:
— А гд вы думаете провести зиму?
— Во Флоренціи, милордъ, или въ Неапол. У насъ есть маленькая норка въ обоихъ мстахъ.
‘Норка’ во Флоренціи была не что иное, какъ роскошный дворецъ на рк Арно, а норка въ Неапол — великолпная вилла близъ Позилиппо.
— Почему же не въ Рим? спросилъ милордъ. Леди Лаккингтонъ и я думаемъ попробовать Рима.
— О, это очень хорошо для васъ, милордъ, но для людей съ ограниченными средствами…
При этихъ словахъ на лиц милорда мелькнуло выраженіе, которое подсказало Твиннингу, что онъ заходитъ уже слишкомъ далеко, и потому онъ во время остановился, весело смясь.
— Спайсеръ говорилъ мн,— продолжалъ лордъ Лаккингтонъ,— что Флоренція совсмъ пуста, туда отправляются только люди второго и третьяго разбора. Правда ли это?
— Превосходный народъ, отличное общество, очень забавная штука!— сказалъ Твиннингъ, въ припадк веселости.
— Спайсеръ называетъ ихъ ‘снобсами’, а онъ долженъ знать.
— Да, дйствительно долженъ знать, милордъ,— лучше всякаго. Превосходно характеризовано, очень мтко!
— Онъ опять дрессируетъ себя для скачки, которой никогда не суждено осуществиться, сказалъ милордъ. Въ первый разъ, какъ я только увидлъ его — это было въ Лимпнатон, онъ выдлывалъ эту же самую штуку, принимая горячія ванны, кутаясь въ одяла и записывая воображаемыя пари въ маленькую книжку.
— Какъ это хорошо… Отлично! Вы совершенно раскусили его — вы его знаете вполн — вотъ что забавно! Спайсеръ — превосходное созданіе!
— Какимъ образомъ живутъ подобные люди — это для меня непостижимая тайна. Вы натыкаетесь на нихъ везд, въ Баден и Экс лтомъ, въ Париж и Вн зимою. Если бы они еще были забавные плуты, подобно тому молодцу, котораго я видалъ въ вашемъ дом въ Гэмпшир…
— А, Стоклей, милордъ, рдкій малый, настоящій геній! засмялся Твиннингъ.
— Да, именно Стоклей. Если бы они были похожи на него — то ихъ можно бы еще терпть единственно для развлеченія среди деревенской скуки, но этотъ Спайсеръ до такой степени лишонъ всякаго дара забавлять, онъ такъ скученъ и пошлъ, какъ будто иметъ десять тысячъ годового дохода.
— Какъ это хорошо сказано, отлично сказано!— вскричалъ Твиннингъ въ экстаз. И онъ шлепнулъ по своимъ тощимъ членамъ и началъ размахивать своими длинными руками въ порыв восторга.
— А кто тутъ есть, Твиннингъ? я разумю кого нибудь изъ вашего круга?
— Ни одной души, молордъ, это мсто еще не пользуется извстностью, и вотъ почему я забрелъ сюда. Здсь такъ спокойно, и такъ дешево, вы здсь сами назначаете свои условія. Славная штука, превосходная!
— А я пріхалъ повидаться съ однимъ дловымъ человкомъ, сказалъ милордъ съ сильнымъ удареніемъ на слов ‘я’.— Онъ не могъ хать дальше на югъ, и потому мы условились свидться здсь.
— Мн тоже нужно устроить одно дло — впрочемъ незначительное, совершенныя пустяки — съ однимъ адвокатомъ, который общалъ пріхать сюда въ конц мсяца, пока мы успемъ принять свои ванны, выпить свою воду и проч. И онъ снова засмялся, потирая руки.
— Какое счастіе для моей жены — узнать, что леди Грэсъ находится здсь! Это мсто ей стало такъ надодать — т. е. не столько мсто, какъ этотъ противный народъ — что она, какъ я подозрваю, готова была оставить меня одного дожидаться Дённа.
— Дённа! не Дэвенпорта ли Дённа? вскричалъ Твиннингъ.
— Именно, а вы его знаете?
— Разумется, его то я и жду. Славная штука, не правда ли?— И онъ снова хлопнулъ рукой по ногамъ, и нсколько разъ повторилъ имя Дённа.
— Мн нужно бы кое-что разузнать объ этомъ мистер Дённ, сказалъ лордъ Лаккингтонъ конфиденціально.
— И мн тоже, вскричалъ Твиннингъ.— Всегда одинъ и тотъ же отзывъ: способный малый… удивительный человкъ… знаетъ все… знакомъ со всми.— Очень интересно!
— Кажется, онъ занимаетъ очень видное положеніе въ Ирландіи,— сказалъ лордъ Лаккингтонъ, длая на послднемъ слов особенное удареніе, которое показывало, что извстность въ подобной стран не составляетъ еще первостепенной репутаціи.
— Да, да, онъ — тамошняя знаменитость, длаетъ, что ему угодно, пользуется популярностью — громадною популярностью сказалъ Твиннингъ, продолжая смяться.
— Значитъ, вы знаете о немъ не боле того, что говоритъ молва, не боле, чмъ сколько знаю я самъ — замтилъ милордъ.
— Даже мене васъ, я увренъ въ этомъ,— сказалъ Твиннингъ, какъ будто считая неприличнымъ знать столько же, сколько знаетъ милордъ…— Притомъ мои дла такъ ничтожны, что это ршительно любезность съ его стороны — заниматься ими. Сущіе пустяки, не больше!
И Твинннигъ былъ почти вн себя отъ восторга, который внушали ему послднія слова.
— Мои дла,— сказалъ лордъ Лаккингтонъ надменно,— довольно важны и стоятъ того, чтобъ ему пріхать сюда, за добрую тысячу миль отъ Англіи, и онъ хорошо это знаетъ.
— Я совершенно убжденъ въ этомъ — даже готовъ сознаться,— сказалъ Твиннингъ съ жаромъ.
— Вотъ идетъ толпа невыносимыхъ надодалъ,— сказалъ милордъ брюзгливо, когда послышались шаги нсколькихъ человкъ. Онъ попалъ на нить размышленій, которыя повидимому мучили его, и не былъ расположенъ встрчаться съ чужими, поэтому наскоро простившись съ Твиннингомъ, лордъ своротилъ за какую-то тропинку и исчезъ.
Твиннингъ смотрлъ ему вслдъ дв или три секунды и потомъ, ударивъ себя по ногамъ, весело пробормоталъ: ‘Вотъ-то забавно!’ и повернулъ къ дому.
Въ комнат умренныхъ размровъ, которой мебель состояла частью изъ убранства минувшихъ временъ, а частью изъ предметовъ новйшаго комфорта и представлявшей нчто среднее между королевскимъ жилищемъ и водолечебнымъ заведеніемъ, сидли дв дамы у открытаго окна, выходившаго на небольшую террассу надъ озеромъ. Едвали во всей Европ можно было найдти видъ боле очаровательный, чмъ тотъ, который открывался передъ ними. Заключенное, точно въ рам, между снжными Альпами и лсистыми горами Бріанцы, лежало озеро, берега его представляли безпрерывный рядъ прекрасныхъ виллъ, которыхъ сады спускались къ самымъ водамъ его. Хотя солнце стояло высоко, но большія горы бросали свою тнь до половины озера и — въ темной глубин этой тни — башни и скалы, зубчатыя стны и пропасти странно перемшивались между собою, придавая картин какую-то таинственную грандіозность, составлявшую рзкій контрастъ съ яркою дйствительностью противоположнаго берега, гд плоды и цвты, свтлые обои, виднвшіеся сквозь окна и разввающіяся знамена придавали блестящій колоритъ сцен.
Большія лодки съ блыми парусами тихо скользили по озеру, нагруженныя арбузами и огородными овощами, золотые плоды грлись на солнц и отражались въ вод, чуть подернутой легкою зыбью, также пнье лодочниковъ нжно и томно волнуясь въ воздух, встрчало отголоски на берегу, гд все было повидимому погружено въ сладострастную дремоту.
Дв дамы, о которыхъ мы заговорили, были безстрастными зрительницами сцены. Ничто не пробуждало блеска въ ихъ глазахъ и не вызывало боле сильнаго румянца на ихъ щеки. Одна изъ нихъ была уже довольно пожилая, но въ чертахъ ея сохранилось много слдовъ красоты, и ея видъ показывалъ долговременную, образовавшуюся въ теченіе цлой жизни, привычку къ почету и уваженію. Въ ея непринужденной, небрежной поз и въ великолпномъ плать было что-то, внушавшее мысль, что леди Лаккингтонъ все еще хотла казаться граціозной и даже роскошной, хотя передъ ней не было никого, кто бы могъ удивляться этой граціи и этой роскоши, ея собесдница была нсколькими годами моложе, но вслдствіе слабости здоровья казалась почти однихъ съ нею лтъ. Она тоже была красива, но это была красота въ такой степени зависвшая отъ цвта лица и румянца щекъ, что въ дни ея болзни почти совершенно исчезала. Все въ ней — и тихій нжный голосъ, и тяжело поднятыя вки, и прекрасныя руки съ синими жилками, и даже положеніе головы, задумчиво выдавшейся впередъ — было протестомъ женщины, которая проситъ симпатіи и состраданія, и которая, основательно или нтъ, питаетъ твердое убжденіе, что она самое несчастное созданіе въ мір.
Если он не были соединены между собою большимъ сходствомъ наклонностей, то между ними существовала другая, столь же сильная, связь. Об он были англичанки одного и того же круга, рожденныя и воспитанныя въ правилахъ кодекса, предписывающаго свои собственныя понятія о добр и зл, о прав и неправ, о благовоспитанности и вульгарности, о богатств и бдности. Если бы ихъ спросить о какомъ-нибудь лиц въ обществ, или о какомъ нибудь данномъ событіи въ ихъ жизни, то ихъ мннія наврно оказались бы совершенно сходными. Для нихъ обихъ свтъ представлялъ одинъ и тотъ же видъ, по той простой причин, что он смотрятъ на него всегда съ одной и той же точки зрнія. Он встрчались не часто, иногда по цлымъ годамъ не видались другъ съ другомъ, но сословное франкмасонство замняло для нихъ любовь и он были привязаны и доврчивы одна къ другой, какъ будто он были сестрами.
— Я должна сказать,— замтила виконтесса тономъ глубокаго порицанія,— я должна сказать, что это оскорбительно, что это позорно, на вашемъ мст я не перенесла бы этого.
— Я такъ уже пріучена къ горю,— вздохнула леди Грэсъ…
— Что вы наконецъ упадете подъ его тяжестью, моя милая, если жестокостямъ этого человка не будетъ положенъ конецъ. Позвольте мн поговорить съ Лаккингтономъ.
— Это ни къ чему не послужитъ, увряю васъ. Во первыхъ, мой мужъ уметъ представиться въ такомъ благовидномъ свт, онъ убдитъ кого угодно, что нтъ никакого повода къ жалобамъ, что онъ живетъ по состоянію, что его средства дйствительно скудны, а во вторыхъ, онъ надаетъ столько ручательствъ за будущее, столько обезпеченій, что не поврить ихъ искренности — будетъ просто грубостью.
— Зачмъ вы вышли за него, моя милая?— сказала леди Лаккингтонъ съ легкимъ вздохомъ.
— Я вышла за него на зло Ридоуту. Мы поссорились съ нимъ на этомъ праздник въ Чизвик, на праздник Толлертина, вы помните. Ридоутъ былъ бденъ и чувствовалъ свою бдность, призналась ему, что я ни мало не презираю богатства и думаю, что и Бельгрэвъ-Скверъ, и опера, и брильянты — вещи очень хорошія. Джэкъ сказалъ мн на это: ‘Въ такомъ случа вотъ для васъ женихъ. Твиннингъ иметъ двадцать тысячъ годового дохода.’ ‘Но онъ не проситъ моей руки,’ — возразила я смясь. Ридоутъ отошелъ прочь, не сказавъ ни слова. Черезъ полчаса посл того, м-ръ Аддерлей Твиннингъ формально сдлалъ мн предложеніе и былъ принятъ.
— А Джекъ Ридоутъ теперь маркизъ Олдертонъ,— замтила виконтесса.
— Я знаю это! воскликнула ея собесдница съ горестью.
— И иметъ сорокъ тысячъ въ годъ.
— Знаю! снова вскричала та.
— И прекраснйшій домъ и превосходнйшій паркъ въ Англіи.
Леди Грэсъ заплакала и закрыла лицо руками.
— Въ этихъ вещахъ есть судьба, моя милая,— сказала леди Лаккингтонъ и легкая блдность покрыла ея щеки. Вотъ все, что мы можемъ сказать о нихъ.
— Что сдлали вы съ этимъ очаровательнымъ имніемъ въ Гэмпшир?
— Съ Денгли? Оно отдано въ наемъ лорду Мэолею.
— У васъ былъ еще домъ въ Сент-Джемсъ-Сквер!
— Тамъ теперь помщается отель Бёрриджа.
Леди Лаккингтонъ нсколько секундъ обмахивала веромъ свое смуглое лицо, и потомъ спросила:— А какимъ образомъ вы пріхали сюда?
— Мы увидли — т. е. Твиннингъ увидлъ — въ Qalignani объявленіе объ этомъ новомъ лечебномъ заведеніи. Только-что прихавши въ Люттихъ, мы тамъ нашли веттурино, возвращавшагося въ Миланъ въ пустой повозк. Твиннингъ уговорилъ его взять насъ сюда — не помню за какую сумму — и такъ мы оставили свой экипажъ и половину моихъ вещей въ отел и отправилась въ наше трехнедльное путешествіе. Да, мы три недли безъ двухъ только дней были въ дорог! Мои горничная, разужется, отказалась путешествовать такимъ образомъ и воротилась въ Парижъ. Курсель, собственный слуга его тоже взбунтовался, чему Твиннингъ повидимому чрезвычайно обрадовался и далъ ему вслдствіе этого такую аттестацію, о какой ему и во сн не грезилось. И такъ мы отправились съ лакеемъ Джорджемъ и одною бельгійскою тварью, которую я захватила въ отел и которая уметъ только рвать мн волосы, приглаживая ихъ щеткой и мять мн бока, застегивая платье.
— И вы дйствительно сдлали весь этотъ путь съ веттурино?
Леди Грэсъ грустно кивнула головой въ знакъ подтвержденія и глубоко вздохнула.
— Кчему онъ длаетъ это, моя милая? Онъ, должно быть, иметъ какой нибудь скрытый, коварный замыселъ, какъ вы думаете?
— Мн тоже по временамъ приходитъ это на мысль,— грустно отвчала леди Грэсъ. Въ эту минуту глаза ихъ встртилось и он пристально смотрли другъ на друга нсколько секундъ. Неизвстно въ чемъ состояли тайныя мысли леди Грэсъ и что могли выражать темные проницательные глаза ея собесдницы, только она покраснла до того, что ея щеки сдлались малиновыми и когда она встала и вышла на террассу, то ея шея пылала отъ волненія.
— Онъ остался не женатымъ? спросила леди Лаккингтонъ.
— Да!— отвчала леди Грэсъ, не поворачивая головы, и съ обихъ сторонъ наступило молчаніе.
Боже мой! какая значительная часть правдивой исторіи нашей жизни проходитъ безъ выраженія, какая большая доля тайнаго механизма нашихъ сердецъ движется безъ звука!
— Бдняжка! сказала наконецъ леди Лаккингтонъ,— его участь такъ же печальна, какъ ваша. Я хочу сказать, прибавила она, что онъ такъ чувствуетъ.
На эти слова не послдовало никакого отвта и леди Лаккингтонъ продолжала.
— Но мужчины обыкновенно смотрятъ на эти вещи довольно легко. У нихъ есть клубы, парламентъ, охота. Не больны ли вы, моя дорогая?— вскричала она, когда леди Грэсъ пошатываясь отступила назадъ и опустилась на стулъ.
— Нтъ,— отвчала та слабымъ голосомъ.— Я только устала. И въ тон ея голоса слышалась невыразимая меланхолія.
— Я тоже утомлена,— сказала леди Лаккингтонъ съ выраженіемъ скуки. Въ рутин этихъ мстъ господствуетъ какая-то невыносимая тираннія,— часы, дисциплина, діэта и — что хуже всего — пренепріятные люди, съ которыми приходится встрчаться. Хотя леди Грэсъ повидимому слушала не очень внимательно, но говорившая любила распространяться на эту тему и потому она продолжала съ полною свободою разсуждать о дом и его обитателяхъ. Французы, русскіе, итальянцы — вс были подвергнуты осмотру и остроумной критик, пока наконецъ она дошла до ‘этихъ ужасныхъ О’Рейли, которыхъ милордъ все грозилъ представить ей’. Извстно, говорила она, какъ заносятся подобные люди, когда они богаты, или знаютъ толкъ въ какой-нибудь спекуляціи — въ род желзныхъ дорогъ, разработки минъ и т. п. и когда каждый ихъ совтъ приноситъ имъ деньги, какъ напр. этотъ Дэвенпортъ Дённъ…
— О! онъ въ большомъ союз съ мистеромъ Твиннингомъ, покрайней мр я слышала его разъ его имя въ связи съ дловыми предметами.
— Вы никогда не видали его?
— Нтъ.
— Я видла только одинъ разъ, но признаюсь мн нсколько любопытно познакомиться съ нимъ. Я слышала, что онъ полный хозяинъ въ обихъ палатахъ парламента и иметъ не малое вліяніе и въ боле высокихъ сферахъ. Извстно наврное, что онъ поправилъ дла стараго герцога Уайкомба и что билль о развод леди Медльтонъ прошолъ вслдствіе его голоса.
Слово ‘разводъ’ казалось вызвало леди Грэсъ изъ задумчивости и она спросила: ‘это врно?’
— Юлія сама это говоритъ, вотъ и все. Онъ выхлопоталъ билль, или актъ или условіе или другое что — назовите какъ угодно,— посредствомъ котораго она выиграла свой прецессъ, и теперь такъ свободна… такъ свободна…
— Какъ связана я!— прервала леди Грэсъ, длая грустное усиліе улыбнуться.
— Правда, дло не обошлось безъ нкотораго скандала. Говорятъ, старый лордъ Брукдаль былъ къ ней очень неравнодушенъ.
— Канцлеръ!— вскричала леди Грэсъ.
— Почему же нтъ, моя милая? Вы помните старую псню: ‘Ни лта, ни состоянье… какъ тамъ дальше? А слдующіе стихи: ‘передъ царственной красою люди падаютъ во прахъ’. Юлія сама порядочно гордится своимъ тріумфомъ, она говоритъ, что это похоже на какую-нибудь побду въ Кита, гд опасность очень не велика, а добыча значительна!
— Мистеръ Спайсеръ, миледи,— сказалъ слуга, входя въ комнату,— желаетъ знать, угодно ли вамъ принять его.
— Въ это утро — нтъ, скажи, что я теперь занята. Скажи ему… Но можетъ быть вы не имете никакого возраженія… принять ли его?
— Какъ вамъ угодно. Я его не знаю.
Леди Лаккингтонъ шепнула два или три слова и потомъ громко прибавила: И ихъ всегда находятъ ‘полезными’, моя милая!
Мистеръ Спайсеръ безъ пальто, фуражки и шерстяного пледа, въ которыхъ мы его недавно видли, оказывался человкомъ слабаго сложенія, средняго роста и среднихъ лтъ, съ наружностью въ достаточной степени джентльменскою, чтобы выдержать смотръ во всякомъ рядовомъ обществ. Заимствуя примръ изъ круга его занятій, мы можемъ сказать, что онъ находился къ человку большаго свта въ такомъ же отношеніи, въ какомъ находится обыкновенная скаковая лошадь къ скакуну лорда Дерби, выигравшему призъ. Т. е. для неопытнаго глаза въ нихъ есть повидимому какое-то сходство, и совершенно такъ же какъ обыкновенная лошадь подражаетъ кровному скакуну въ какой-то небрежной неловкости шага и въ неуклюжихъ примтахъ силы, такъ и Спайсеръ, казалось, обладалъ нсколькими чертами того круга, въ которомъ его только терпли, и подражалъ ему въ нкоторыхъ незамысловатыхъ ‘вншностяхъ’. Но языкъ всякой профессіи служить великимъ уравнителемъ, и будетъ ли то нарчіе палаты, Вестминстера-Гола, медицинской коллегіи, или Конскаго бга,— съ перваго раза чрезвычайно трудно отличить дйствительнаго члена профессіи отъ простаго претендента на это званіе. Спайсеръ былъ тмъ, что называется ‘Gentleman Eider’, благородный здокъ, и владлъ жаргономъ своего ремесла, который боле или мене есть также жаргонъ людей, вращающихся совсмъ въ другой сфер.
Какъ большіе поземельные собственники съ честолюбивыми наклонностями предоставляютъ мсто въ парламент какому нибудь человку съ огромными способностями и небольшимъ состояніемъ, такъ нкоторыя знаменитости конскаго бга поступили съ Спайсеромъ и, давъ ему случай, имть сношенія съ людьми, получили возможность воспользоваться его способностями. И такъ мистеръ Спайсеръ засдалъ въ великомъ парламент конскаго бга, и хотя онъ былъ такъ сказать, членомъ отъ очень маленькаго и неизвстнаго мстечка, однако же имлъ свое собственное мсто и ‘былъ всегда готовъ явиться по первому призыву’.
— Какъ поживаете, Спайсеръ?— сказала леди Лаккингтонъ, поправляя складки своего платья и показывая этимъ дйствіемъ, чтобы онъ не обольщался надеждою прикоснуться къ ея рук.
— Милордъ сказалъ мн, что вы здсь.
Спайсеръ поклонился, забормотавъ что-то, и сдлалъ видъ будто онъ желаетъ быть представленнымъ другой дам, находившейся въ комнат, но леди Лаккингтонъ не имла ни малйшаго намренія оказать ему подобный знакъ уваженія, и на нмую просьбу, выражавшуюся въ чертахъ его лица, отвчала сухимъ вопросомъ: ‘Не хотите-ли ссть?’
Мистеръ Спайсеръ слъ и, говоря правду, его поза не выражала слишкомъ большой непринужденности или удовольствія. Не то чтобы онъ не пытался казаться совершенно какъ дома, или принять видъ самаго спокойнаго самообладанія, можетъ быть онъ даже нсколько переступилъ границу своей глубокомысленной небрежности, потому что онъ началъ хлопать хлыстикомъ по своимъ сапогамъ съ претензіей на полное равнодушіе.
— Пажалуйста не длайте этого!— сказала леди Лаккингтонъ,— это непріятно!
Онъ пересталъ и за тмъ наступило очень неловкое молчаніе, продолжавшееся нсколько секундъ, наконецъ она сказала: — Мн о чемъ-то нужно было спросить васъ, не можете ли вы помочь мн припомнить, что бы это было.
— Боюсь что нтъ, миледи. Не о скачкахъ ли?
— Нтъ, нтъ, но такъ какъ вы упомянули объ этомъ, то я вамъ скажу кстати, что свденіе, которое вы мн сообщили о ‘Главкус’, было ошибочно. Милордъ смялся надо мною, что я понапрасну теряю деньги на эту лошадь и сказалъ, что она хуже всхъ другихъ.
— Очень жаль, что я расхожусь съ милордомъ во мнніяхъ, возразилъ Спайсеръ почтительно, — но она была любимою лошадью до самаго вторника, когда вечеромъ Скоттъ объявилъ, что онъ выигралъ призъ съ Ригомъ. Тогда я попробовалъ выиграть четыре противъ одного на Флайкаттер, чтобы уравнять вашу книгу, но конюшня была уже полна.
— Слыхали ль вы подобный жаргонъ, моя милая? сказала леди Лаккингтонъ.— Я уврена, что вы не поняли ни слова.
Спайсеръ ухмыльнулся и сдлалъ легкое движеніе, готовясь поклониться, какъ будто бы даже это вниманіе къ его словамъ могло дать ему случай отрекомендоваться, но леди Грэсъ встртила эту попытку такимъ изумленнымъ и надменнымъ взглядомъ, который ясно говорилъ: ‘не смйте, сэрь!’
— По крайней мр несомннно то,— сказала леди Лаккингтонъ,— что ни одно изъ вашихъ предсказаній не сбылось. Главкусъ проигралъ, и я потеряла триста фунтовъ стер., только подумайте, душка, триста фунтовъ! вдь съ этою суммою можно было бы сдлать такъ много хорошихъ вещей!
— Я никогда не подозрвала, чтобы вы испытывали судьбу такимъ образомъ,— томно сказала леди Грэсъ.
— Я длаю это очень рдко, моя милая. Я думаю, что акціи въ каменноугольныхъ копяхъ или гватемальскія облигаціи лучше. Я пріобрла на нихъ очень порядочную сумму два года тому назадъ. Эту мысль мн подалъ Дейнъ. Онъ обдалъ съ нами въ Виндзорскомъ отел и я просила его заплатить за меня небольшую сумму контор Горовъ и когда я отсчитывала ему деньги, то онъ сказалъ: ‘Почему бы вамъ не купить нсколько Гвинахуальскихъ акцій, не пройдетъ мсяца, какъ он подымутся до… не помню какую онъ назвалъ цифру. Пусть Сторръ подождетъ и вы потомъ заплатите ему сполна’. И онъ былъ совершенно правъ, какъ я уже сказала вамъ, я реализировала около восьми сотъ фунтовъ посредствомъ этой спекуляціи.
— Если бы Главкусъ выигралъ призъ, миледи…
— Не говорите о томъ, что я получила бы,— прервала она.— Это только еще боле раздражаетъ. А главное, Спайсеръ, переставьте объясняться. Терпть не могу ‘объясненій’. А теперь, что мн нужно было сказать вамъ? право, память кажется совсмъ оставила васъ. О чемъ бишь это?
— Не о чалой ли кобыл?…
— Да нтъ же! Ршительно мн приходится убждать васъ, что мои мысли не всегда заняты конюшней. Кстати, вы продали моихъ срыхъ упряжныхъ лошадей за безцнокъ. Вы всегда говорили мн, что это прекраснйшая пара въ Лондон, а теперь говорите, что я необыкновенно счастлива, получивъ за нихъ сто восемьдесятъ фунтовъ.
— Вы забываете, миледи, что этотъ Блумфильдъ — крикнулъ…
— Вы ршительно несносны сегодня, Спайсеръ. Подумайте, не имете ли вы сказать еще что нибудь непріятное, и скажите ужь за одинъ разъ. Леди Грэсъ совсмъ заболла отъ вашей болтовни…
— Нтъ, я только устала!— вздохнула леди Грэсъ съ меланхолическою улыбкой.
— Теперь я вспомнила,— вскричала леди Лаккингтонъ.— Я хотла поговорить съ вами о дом во Флоренціи. Не думаю, чтобы мы туда когда нибудь похали, но въ случа если мы тамъ будемъ, мн хотлось бы нанять палаццо Цаппони, съ большою террасой надъ Арно, и, замтьте хорошенько, тамъ не должно быть никакихъ жильцовъ въ нижнемъ этаж, притомъ я не дамъ больше чмъ прежде, можетъ быть даже и столько не дамъ. Но въ особенности помните, что если мы ршимъ отправиться въ Римъ, то наемъ квартиры во Флоренціи нисколько не долженъ меня связывать, и хозяинъ обязанъ устлать большую гостиную новымъ ковромъ, мой маленькій будуаръ долженъ быть обитъ голубыми обоями, а не розовыми. Голубой цвтъ отвратителенъ везд кром уборной. Вы сами посмотрите за конюшнями, он требуютъ значительныхъ перемнъ, да тамъ есть что-то насчетъ столовой, что-бишь это такое? Впрочемъ лордъ Лаккингтонъ вспомнитъ. Но можетъ быть я надавала вамъ такъ много инструкцій, что он едва могутъ помститься въ вашей голов?
— Я почти того же мннія, миледи,— пробормоталъ онъ довольно угрюмо.
— Да смотрите, Спайсеръ, чтобы у насъ былъ поваръ Антуанъ, если онъ тамъ понадобится, не позволяйте ему наниматься къ кому нибудь, пока мы не ршимъ, гд намъ остановиться на зиму.
— Вы вдь знаете, что онъ настаиваетъ на 150 франкахъ въ мсяцъ, не считая вина.
— Я желала бы знать на что вы годны, если мн самой приходится вести переговоры съ этими тварями!— надменно сказала леди Лаккингтонъ.— Я думаю, Спайсеръ, леди Грэсъ заподозритъ, что я черезчуръ высоко цнила ваши маленькіе таланты.— При этомъ на губахъ леди Грэсъ показалась улыбка, которая могла означать какую угодно сумму одобренія или порицанія.— Мн не нужно теперь сдло, и вы можете сказать его хозяину, чтобы онъ взялъ его назадъ.
— Но я боюсь, миледи.
— Перестаньте, не надодайте! Что значитъ этотъ противный колоколъ? А! обдъ этихъ тварей. Вы, кажется, обдаете за общимъ столомъ, поэтому мы не станемъ васъ удерживать. Вы можете зайдти завтра утромъ. Въ какое бы время? Такъ часа въ два или въ половин третьяго. Прощайте, прощайте!
И Спайсеръ ушелъ. Поклонъ, которымъ удостоила его леди Грэсъ, на самомъ дл былъ обращенъ скоре къ одной изъ фигуръ, изображенныхъ на ея вер, чмъ къ нему.
— Къ людямъ этого сорта привыкаешь какъ-то,— сказала леди Лаккингтонъ, когда дверь за Спайсеромъ затворилась,— но право это дурная привычка.
— Я тоже думаю,— томно подтвердила леди Грэсъ.,
— Правда, бываютъ иногда случаи, въ которыхъ вы не можете послать слугу. Есть мелкія коммисіи, выполненіе которыхъ требуетъ нкоторой деликатности и вотъ для нихъ-то эти люди полезны. Сверхъ того,— прибавила она съ насмшкой,— въ нихъ есть какой-то шикъ, и каждый долженъ имть одного такого человка, такъ же какъ испанскую собачку и чмъ меньше эта собачка, тмъ лучше.
— Монсиньоръ Клиффордъ, миледи, проситъ узнать принимаете ли вы,— сказалъ слуга, входя въ комнату.
— О, разумется. Я въ восторг, моя дорогая Грасъ, что могу представить вамъ самаго пріятнаго человка въ Рим. Онъ англичанинъ, но ‘обращенный’, какъ они называютъ это, и въ настоящее время онъ въ большой малости у папы.
Едва леди Лаккингтонъ успла наскоро проговорить эти слова, какъ поститель вошелъ въ комнату. Это былъ высокій, красивый мужчина около тридцати пяти лтъ, одтый въ черное, Съ свтлоголубою лентой поверхъ благо галстуха. Онъ шелъ со всею непринужденностью свтскаго человка и, взявъ леди Лаккингтонъ за руку, поцловалъ кончики ея пальцевъ съ изысканною граціей придворнаго.
Посл формальнаго представленія его леди Грэсъ, онъ слъ между двумя дамами.
— Я пріхалъ по грустному для меня случаю, миледи,— сказалъ онъ какимъ-то особенно глубокимъ и нжнымъ голосомъ, въ которомъ чуть-чуть слышался иностранный акцентъ,— именно, я пріхалъ проститься.
— Вы ршительно поражаете меня, монсиньоръ. Я всегда надялась, что вы будете здсь во все время нашего пребыванія.
— Я надялся и желалъ того же, миледи, но я получилъ предписаніе возвратиться въ Римъ. Его святйшеству угодно видть меня немедленно. Онъ, кажется, намренъ назначить меня нунціемъ во Флоренцію. Разумется, это покамстъ секретъ.— И онъ поочередно обратился къ обимъ дамамъ.
— О, это было бы превосходно,— по крайней мр для тхъ счастливицъ, которыя могутъ устроить тамъ свою резиденцію, а мой другъ, леди Грэсъ принадлежитъ къ ихъ числу.
Въ знакъ благодарности за такой комплиментъ, монсиньоръ поклонился, но при этомъ не преминулъ бросить взглядъ на свою будущую сосдку и, повидимому, остался доволенъ результатомъ своего осмотра.
— Значитъ я должна возвратить вамъ ваши интересныя книги, которыя я еще не успла прочесть?
— Нтъ, миледи, он принадлежатъ вамъ, если вы окажете мн честь принять ихъ. Я назвать бы ихъ бездлицей, если бы предметъ, о которомъ он трактуютъ, не запрещать этого эпитета.
— Монсеньоръ настаиваетъ, чтобы я прочла ‘Споръ’, дорогая леди Грэсъ, но какъ я могу продолжать мои занятія безъ его руководства?..
— Мы можемъ переписываться, миледи,— живо прервалъ монсеньоръ. Вы будете излагать мн всякія сомннія — или трудности, это слово можетъ быть, подходитъ сюда лучше — какія могутъ вамъ представиться, и мн будетъ въ высшей степени лестно и пріятно разршать ихъ. И если миледи Грэсъ Твиннингъ удостоитъ принять меня въ томъ же качеств…
Она любезно поклонилась, а монсеньоръ продолжалъ:
— Вотъ небольшой трактатъ, написанный кардиналомъ Бальби, водъ заглавіемъ: ‘Цвты св. Іосифа’. Слогъ простой, но трогательный, убдительность его почти непреодолима.
— Кажется вы говорили мн, что я буду имть случай лично познакомиться съ кардиналомъ.
— Его высокопреосвященство очаровательный человкъ. Такая доброта, такая кротость и такой первостепенный талантъ пріятнаго разговора.
— Монсеньоръ такъ любезенъ, что общалъ представить насъ въ Рим разнымъ лицамъ, въ томъ числ такимъ, которыя были до сихъ поръ недоступны для нашихъ соотечественниковъ.
— Напримръ, Альтерини, Форсинари, Бальбетти,— гордо произнесъ монсиньоръ.
— Люди крайне исключительные, вотъ видите,— прошептала леди Лаккингтонъ своей пріятельниц,— которые не терпятъ англичанъ.
— Какъ это очаровательно!— воскликнула леди Грэсъ съ томнымъ энтузіазмомъ.
— Римская знать,— продолжала леди Лаккингтонъ,— держитъ себя гордо, это единственное общество въ Европ, къ которому путешествующій англичанинъ не можетъ получить доступа.
— У нихъ есть еще другіе предразсудки, миледи, если только я имю какое-нибудь право назвать этимъ именемъ чувства, внушенныя боле возвышенными вліяніями, чмъ т, которыя обыкновенно управляютъ обществомъ. Эти предразсудки вс клонятся въ пользу тхъ, которые смотрятъ на нашу церковь если не съ преданностью врныхъ послдователей, то, по крайней мр, съ уваженіемъ и благоговніемъ, принадлежащими по праву первородному чаду христіанства.
— Да, сказала леди Грэсъ, какъ будто не вполн понимая съ чмъ именно она соглашается,— потомъ прибавила:
— Признаюсь вамъ, я всегда испытывала какое-то благоговніе, чувство… какъ бы это назвать?
— Набожностью, миледи,— благосклонно прошепталъ монсиньоръ, обращая къ ней глаза.
— Именно. Я всегда испытывала это чувство, входя въ какую-нибудь изъ вашихъ церквей, торжественная тишина, полумракъ, смягченныя краски, волнующіеся звуки органа… вы понимаете, что я хочу сказать.
— А когда эти ощущенія одухотворяются,— прервалъ монсиньоръ,— когда, возносясь выше чувственныхъ вліяній, они соединяются съ мыслями о томъ, что одно достойно мыслей, съ надеждами на то, что одно облагороживаетъ надежду,— то, вообразите, какое святое блаженство, какой небесный восторгъ могутъ они внушить!
Монсиньорь увлекся своимъ дломъ, и очень остроумно изобразилъ преимущества римско-католической религіи, которая такъ прекрасно приноровлена ко всякому темпераменту, которая даетъ такъ много и требуетъ такъ мало, которая не отравляетъ никакихъ удовольствій, не подавляетъ никакихъ наклонностей, но оставляетъ всякое наслажденіе открытымъ, съ обозначеніемъ на немъ цны, подобно тому, какъ купцы прикладываютъ ярлычки къ своимъ товарамъ. Онъ много говорилъ также объ ея успокоительныхъ утшеніяхъ, объ ея изобртательности въ облегченіи скорби, объ ея сочувствіи къ бдному, страждущему человчеству, доходящему до того, что даже капризы, даже причуды воображаемаго горя она не считаетъ недостойными своей благочестивой заботливости.
Сомнительно, чтобы эти дамы почтили какую-нибудь духовную особу своей собственной вры тою же самою степенью благосклонности и вниманія, какую теперь он оказывали монсиньору Клиффорду. Можетъ быть его способъ разсужденія о нкоторыхъ свойствахъ его церкви былъ боле занимателенъ, можетъ быть также он чувствовали нчто въ род запрещеннаго удовольствія, проникая такимъ образомъ въ область Римской церкви. Впрочемъ легкая, игривая манера монсиньора уже сама по себ была достаточнымъ объясненіемъ интереса, который онъ возбуждалъ. Останавливаясь только мимоходомъ на догматахъ своей церкви, онъ краснорчиво распространялся объ ея украшеніяхъ. Онъ съ восторгомъ говорилъ о ризахъ, эпитрахиляхъ и облаченіяхъ, и въ его описаніи церковнаго церемоніала былъ живописный блескъ, далеко превосходившій самые поразительные оперные ‘эффекты.’ Какъ великолпно говорилъ онъ о красот Мадонны, о богатств ея драгоцнныхъ камней, о блеск ея внца! Какъ, по временамъ, онъ высказывалъ восторженное благоговніе къ миловидности, и изящный вкусъ относительно одежды! Словомъ, по общему сознанію обихъ слушательницъ, ‘онъ былъ очарователенъ.’ Была какая-то пушистая мягкость въ его энтузіазм, чувство покоя даже въ его настойчивости, пріятное въ особенности для тхъ, которые любятъ, чтобы ихъ ощущенія, подобно ихъ духамъ, были слабы и нжны какъ только возможно.
— Эти люди обладаютъ тактомъ и деликатностью, которымъ не мшало бы поучиться у нихъ нашимъ духовнымъ,— сказала леди Лаккингтонъ, когда дверь затворилась за Клиффордомъ.
— Да, это правда,— вздохнула леди Грэсъ, — наши просто ужасны.
Скучный вечеръ въ конц октября, холодный, рдкій дождь, и тихое завываніе втра между обнаженными втвями деревьевъ Мерріонъ-сквера придавали Дублину тотъ грустный и пустынный видъ, который онъ долженъ имть въ это время года. Главные обитатели его еще не возвратились на зиму и дома носили, на себ тотъ меланхолическій отпечатокъ заброшенности и пустоты, который наводитъ такое тягостное уныніе. Только одинъ звукъ пробуждалъ отголоски среди этого безмолвія: громкій стукъ въ дверь одного большого и вычурнаго дома въ середин сверной стороны сквера. Дв особы довольно долго уже стояли у двери, и изо всхъ силъ стучали и звонили, чтобы получить доступъ. Одною изъ этихъ особъ быть высокій, прямой мужчина, лтъ около пятидесяти, котораго видъ слишкомъ ясно показывалъ тягостную борьбу между бдностью и нкоторой претензіей. Истертый и изношенный сюртукъ его былъ застегнутъ до верху съ какою-то военною щеголеватостью, оборванная шляпа сидла на немъ съ жеманнымъ видомъ, и его густые бакенбарды, тщательно причесанные и завитые, казалась чмъ-то въ род протеста противъ сужденія, которое можно бы составить о немъ по нкоторымъ подробностямъ его туалета. Возл него стояла молодая двушка, такъ на него похожая, что въ ней съ перваго взгляда можно было узнать его дочь, и хотя ея платье обличало очень скудныя средства, но въ спокойныхъ чертахъ и терпливомъ выраженіи ея лица было что-то, неопровержимо свидтельствовавшее, что она переносила свою участь съ благороднымъ и великодушнымъ мужествомъ.
— Еще одна попытка, Белла — и я перестану,— вскричалъ онъ съ сердцемъ, и схватившись за молотокъ, началъ громко стучать въ крпкую дверь, другою рукой зазвонилъ въ колокольчикъ съ такою же силой. Если они не придутъ теперь, такъ это потому, что они видли кто это, или, можетъ быть…
— Посмотрите, папа, въ верху отворяется окно,— сказала двушка, отступая отъ двери.
— Что вамъ нужно? не хотите ли вы проломать дверь? вскричалъ грубый голосъ грязной старухи, когда ея изношенное отвратительное лицо выглянуло изъ окна третьяго этажа.
— Мн нужно знать дома-ли мистеръ Дэвенпортъ Дённъ,— закричалъ старикъ.
— Нтъ, онъ за границей, во Франціи.
— Когда его ждутъ назадъ? снова спросилъ онъ.
— Можетъ быть черезъ недлю, а можетъ быть и черезъ три.
— Получались ли какія-нибудь письма на имя мистера Келлета? капитана Келлета,— прибавилъ онъ, спша поправить свой ошибку.
— Нтъ!
Голова скрылась и стукъ затворившагося окна прекратилъ разговоръ.
— Это очень убдительно, Белла,— сказалъ онъ, пытаясь засмяться. Я думаю не къ чему стоять-здсь дольше. Бдное дитя,— прибавилъ онъ, глядя на приготовленія, которыя она длала противъ бури,— ты промокнешь до костей! Я думаю, мы должны нанять повозку, да, Белла, я найму повозку? И онъ сдлалъ на второмъ слов удареніе, въ которомъ слышалась твердая ршимость.
— Нтъ, нтъ, папа, никто изъ насъ никогда не боялся дождя.
— И притомъ, кинусь св. Георгіемъ!— онъ не можетъ испортить нашего платья, Белла, — сказалъ онъ съ такимъ шутливымъ смхомъ, который, должмо быть, звучалъ странно даже для его слуха, потому что онъ поспшно прибавилъ:— Но я всеже найму повозку, подожди съ минуту подъ навсомъ, а я сойду за нею.
И прежде чмъ дочь могла возразить, онъ уже ушелъ, идя съ такою скоростью, которая была подъ стать молодому человку.
— Неудача, Белла,— сказалъ онъ возвратясь, на бирж стоитъ только одинъ извощикъ и не детъ меньше какъ за полкроны. Я сильно торговался и давалъ ему шиллингъ и шесть пенсовъ, но онъ не хотлъ и слышать объ этомъ, и потому я подумалъ — т. е. я хорошо зналъ — что ты разсердилась бы на меня…
— Разумется, папа, это было бы напрасною тратой денегъ,— сказала она торопливо.— Одинъ, много полтора часа ходьбы — и конецъ. Пойдемте-же, а то становится поздно.
На улицахъ было мало народу: какой нибудь бездомный скиталецъ въ лохмотьяхъ, шелъ едва передвигая ноги, досужій праздношатающійся искалъ убжища подъ какимъ нибудь навсомъ, или случайный прохожій въ широкомъ пальто и съ зонтикомъ въ рукахъ, казалось, презиралъ шумящую бурю, между тмъ какъ отецъ и дочь, продрогшіе и промокшіе, молча подвигались впередъ.,
— Это домъ старика Баррингтона, Белла,— сказалъ онъ, когда они проходили мимо большаго и мрачнаго зданія на углу сквера,— много пріятныхъ вечеровъ провелъ я здсь.
Она прошептала что-то въ отвтъ, но неявственно, и они продолжали свой путь.
— Желалъ бы я знать, что длается здсь сегодня. Здсь жилъ сэръ Дикъ Моррисъ, когда я посщалъ этотъ домъ.— И онъ остановился у одной отворенной двери, изъ которой потокъ свта выливался на улицу. Это Дёррійскій епископъ вошелъ, Белла. Тамъ теперь обдъ,— прошепталъ онъ, все еще заглядывая въ залу.
Дочь тихонько повела его дале, и онъ повидимому впалъ въ задумчивость, потому что по временамъ бормоталъ самъ съ собою.
— Великія времена, прекрасныя времена… много денегъ и были ребята, которые умли ихъ тратить!
Промокшіе до костей, они сквозь дождь и втеръ пробивались впередъ и рдко обмнивались словомъ.