Деревянные кресты, Доржелес Ролан, Год: 1919 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 17 минут(ы)

Ролан Доржелес
Деревянные кресты

‘Роланъ Доржелесъ. Деревянные кресты’: ГРАМАТУ ДРАУГС, Рига, 1930

Эта книга напечатана въ типографіи ‘ГРАМАТУ ДРАУГСЪ’ Рига, Петроцерковная площ. 25-27.

I.
Собратья по оружію

Въ это время года цвты уже были рдки, однако ихъ нашлось достаточно, чтобы украсить вс ружья отряда, отправлявшагося на подкрпленіе, и батальонъ, увнчанный, подобно большому кладбищу, цвтами, нестройными рядами, со сворой мальчишекъ во глав, прошелъ черезъ весь городъ между двумя безмолвными рядами любопытныхъ.

Съ пснями, со слезами, со смхомъ, съ пьяными ссорами, съ раздирающими душу прощальными возгласами, размстились они по вагонамъ. Цлую ночь хали они, при свт тусклой свчи съли вс свои сардинки, опустошили фляжки и, наконецъ, усталые, нагорланившись досыта уснули, прислонившись другъ къ другу, склонивъ голову на плечо сосда, переплетясь ногами.

Утренній свтъ разбудилъ ихъ. Они высовывались изъ дверей вагоновъ и старались найти въ деревняхъ, откуда поднимался ранній утренній дымокъ, слды послднихъ сраженій. Они перекликались изъ вагона въ вагонъ.

— Какая тамъ война, нтъ даже ни одной разрушенной колокольни! — Затмъ дома ожили, дороги оживились, и посвжвшими голосами они выкрикивали любезности и бросали увядшіе цвты женщинамъ, которыя на платформахъ вокзаловъ ожидали маловроятнаго возвращенія своихъ ухавшихъ мужей. На остановкахъ они бгали въ уборныя и наполняли водою фляжки. И къ десяти часамъ, ошаллые и разбитые, они высадились, наконецъ, въ Борман.

Часъ ушелъ на утренній завтракъ, состоявшій изъ супа, а затмъ они пошли по большой дорог — безъ цвтовъ, не сопровождаемые ни сворой мальчишекъ, ни привтственными взмахами платковъ — и прибыли въ деревню, гд находился на отдых вашъ полкъ, у самой линіи огня.

Тамъ было нчто врод большой ярмарки, и усталое стадо новоприбывшихъ разбили на маленькія группы — по одной на роту, — затмъ каждому солдату наскоро указали его взводъ, его отдленіе, которые имъ пришлось разыскивать, какъ бездомнымъ бродягамъ, переходя отъ одной фермы къ другой, читая на каждой двери номера, крупно начертанные мломъ…..

Капралъ Бреваль, выходя изъ хлбопекарни, встртилъ трехъ нашихъ, когда они плелись по улиц, сгибаясь подъ тяжестью слишкомъ переполненнаго мшка, въ которомъ задорно блестли новенькіе лагерные инструменты и принадлежности.

— Третья рота, пятое отдленіе? Капралъ — это я и есть. Идемте, мы стоимъ въ самомъ конц села.

Когда они вошли во дворъ, первый замтилъ ихъ кашеваръ Фуйяръ.

— Эй, ребята! вотъ оно подкрпленіе.

И, бросивъ у почернвшихъ камней своего деревенскаго очага охапку бумаги, которую онъ только-что вытащилъ изъ погреба, онъ сталъ разсматривать новыхъ товарищей.

— Тебя не надули, — наставительно сказалъ онъ Бревалю. — Для новичковъ они очень хороши.

Вс мы поднялись и съ любопытствомъ окружили трехъ растерянныхъ солдатъ. Молча смотрли они на насъ, и мы смотрли на нихъ. Они пришли изъ тыла, они пришли изъ городовъ. Наканун еще они ходили по улицамъ, видли женщинъ, трамваи, магазины, вчера еще они жили какъ люди. И мы разсматривали ихъ съ восхищеніемъ, съ завистью, какъ путешественниковъ, явившихся изъ сказочныхъ странъ.

— Такъ какъ же, ребята, имъ тамъ и горя мало?

— А Парижъ, — спросилъ Веронъ, — чмъ они тамъ заняты, въ этомъ вертеп?

Они тоже оглядывали насъ, какъ будто попали къ дикарямъ. Все должно было удивлять ихъ при этой первой встрч: наши опаленныя лица, наши причудливыя одянія: шапочка изъ поддльнаго котика старика Гамеля, грязный блый платокъ, которымъ Фуйяръ повязывалъ себ шею, закорузлые отъ жира штаны Верона, пелерина Ланы изъ службы связи, который нашилъ каракулевый воротникъ на капюшонъ зуава, — каждый вырядился на свой ладъ. Толстякъ Буффіу нацпилъ металлическую дощечку, удостовряющую личность, въ своему кепи, маленькій Беленъ былъ въ драгунской каск, надвинутой до ушей, а Брукъ, парень съ свера Франціи, смастерилъ себ обмотки для ногъ изъ занавсовъ зеленаго репса.

Одинъ только Сюльфаръ изъ чувства собственнаго достоинства оставался въ сторон, взгромоздившись на бочку, на которой онъ чистилъ картошку, — какую бы незначительную работу онъ ни совершалъ, видъ у него при этомъ былъ всегда величавый и занятой. Онъ почесалъ свою жесткую рыжую бороду и, небрежно обернувшись, взглянулъ съ дланнымъ равнодушіемъ на одного изъ трехъ новичковъ, угрюмаго молодого парня, не то безбородаго, не то бритаго, въ великолпномъ кепи, съ большимъ подсумкомъ изъ блой кожи.

— Онъ совсмъ еще младенецъ въ своей новенькой каскетк, — тихо усмхнулся Сюльфаръ.

Затмъ, когда тотъ опустилъ на землю свою сумку, онъ замтилъ подсумокъ. Тутъ онъ вспыхнулъ.

— Эй, землякъ! — закричалъ онъ, — это ты спеціально для окоповъ заказалъ себ такую охотничью сумку? Можетъ быть ты боялся, что боши тебя не замтятъ, — такъ ты лучше взялъ бы съ собой маленькій флагъ и сигнальный рожокъ.

Новичокъ выпрямился, задтый, наморщивъ маленькій упрямый лобъ. Но тотчасъ, смущенный насмшливымъ видомъ стараго солдата, отвернулся и покраснлъ. Рыжакъ удовольствовался этимъ лестнымъ успхомъ.

Онъ спустился съ своего трона и, чтобы показать, что онъ не собирается придираться къ товарищу, который ни въ чемъ не виноватъ, обрушился нападками на военное начальство, вс распоряженія котораго, по его мннію, были продиктованы глупостью и очевиднымъ желаніемъ притснять солдата.

— Я тебя не виню, ты еще ничего не знаешь. Но тхъ, которые заставляютъ васъ чистить котелки мазью такъ, чтобы они блестли — ты думаешь, не слдовало бы ихъ всхъ перестрлять?… Они находятъ, что безъ этого насъ не легко взять на прицлъ?.. Ты мн дай свой подсумокъ, я теб его зачерню, а лучше всего зажечь солому и прокоптить вс ваши фляжки, блестки и всю белиберду.

Лемуанъ, ни на шагъ не отходившій отъ Сюльфара, медленно пожалъ плечами.

— Ты затуркаешь этихъ новичковъ, не шпыняй ихъ, — упрекнулъ онъ его своимъ тягучимъ голосомъ. — Дай имъ хоть придти въ себя.

Новоприбывшій съ блымъ подсумкомъ прислъ на тачку. Онъ, повидимому, обезсиллъ. Потъ черными струями катился съ висковъ по его щекамъ. Онъ размоталъ обмотки съ ногъ, но не ршился снять великолпные охотничьи башмаки съ выступающими подошвами.

— Я сильно натеръ себ пятку, — сказалъ онъ мн. — У меня должно быть нога въ крови. Я черезчуръ нагруженъ.

Лемуанъ приподнялъ и взвсилъ его сумку.

— Какая она тяжелая, — замтилъ онъ. — Чмъ ты ее могъ набить… Ужъ не наложилъ ли туда булыжники?

— Я положилъ туда только то, что было приказано.

— Это патроны такіе тяжелые, — вмшался капралъ. — По сколько вамъ роздали?

— По двсти пятьдесятъ… Только они у меня не въ сумк.

— А гд же?

— Въ подсумк. Понимаете, такъ, по моему, лучше. Вдругъ на насъ нападутъ.

— Нападутъ?

Вс удивленно посмотрли на него. Затмъ вс сразу прыснули со смху, смхъ усиливался, вс задыхались, жестикулировали, ласково и звонко похлопывали другъ друга по плечу, какъ похлопываютъ скотъ на бойн.

— Нападутъ, онъ говоритъ… Вотъ такъ галченокъ…

— Да нтъ, онъ нездоровъ…

— Нападутъ, онъ говоритъ… Онъ не въ своемъ ум…

Эта безграничная наивность разсмшила насъ такъ, что мы чуть не задохлись. У старика Гамеля катились слезы отъ смха. Фуйяръ не смялся, уже настроенный враждебно, косясь на этого слишкомъ чистенькаго солдата съ вжливой рчью.

— Парень хочетъ пустить намъ пыль въ глаза, — сказалъ онъ Сюльфару.

Рыжакъ, старавшійся говорить больше другихъ, сочувственно смотрлъ на новичка.

— Неужели ты думаешь, бдняга, — сказалъ онъ ему, — что здсь дерутся, этимъ занимались только первый мсяцъ. Теперь больше не дерутся. Теб, можетъ быть, никогда не придется драться.

— Конечно, — поддакнулъ Лемуанъ, — драться теб не придется, но натерпться-то ты натерпишься.

— Ты не выпустишь ни одного ружейнаго выстрла, — предсказалъ Брукъ, глядя на него своими дтскими глазами.

Новоприбывшій ничего не отвтилъ, думая, конечно, что его хотятъ поразить. И, напрягши слухъ, не слыша разглагольствованій Сюльфара, онъ прислушивался къ орудійнымъ выстрламъ, сотрясавшимъ воздухъ, и его тянуло туда, по ту сторону голубющихъ склоновъ, къ невдомой равнин, гд разыгрывалась дурманящая своими опасностями война.

*** * ***

Новоприбывшій представился мн:

— Жильберъ Демаши… Я былъ на юридическомъ факультет…

Въ свою очередь и я сообщилъ о себ:

— Жакъ Ларшеръ. Я пишу…

Какъ только Жильберъ прибылъ, я понялъ, что онъ станетъ моимъ другомъ, понялъ это по его голосу, по его рчамъ, по его манерамъ. Я сразу обратился къ нему на ‘вы’, и мы стали говорить о Париж.

Наконецъ, я нашелъ человка, съ которымъ я могъ бесдовать о нашихъ книгахъ, о нашихъ театрахъ, о нашихъ кафэ, о красивыхъ двушкахъ. Я произносилъ знакомыя названія, и это одно заставляло меня на мгновенье вновь переживать все это потерянное счастье. Я помню, что Жильберъ, усвшись на тачку, подложилъ себ подъ разутыя ноги газету, вмсто ковра.

Мы лихорадочно забрасывали другъ друга вопросами:

— Вы помните… Вы помните?..

Солдаты помогали новичкамъ устроиться въ конюшн, отведенной для ночевокъ, и укладывали ихъ мшки въ ясли, рядомъ съ нашими.

Когда они все устроили, Жильберъ протянулъ имъ дв бумажки по пяти франковъ на выпивку.

— Ну, конечно, пускаетъ пыль въ глаза… — завистливо проворчалъ Фуйяръ. Остальные, довольные, вернулись въ конюшню, чтобы заново распредлить мста и перетрясти солому, предназначенную для новичка. Брукъ взялъ резиновую подушку Демаши и сталъ надувать ее, забавляясь ею какъ игрушкой, но боясь ее испортить. Сюльфаръ не отставалъ отъ новичка, забрасывалъ его ненужными совтами, нелпыми наставленіями, отчасти по природному добродушію, отчасти изъ благодарности за предстоящую выпивку, но главнымъ образомъ для того, чтобы обратить на себя вниманіе. Вс были въ веселомъ настроеніи, какъ будто уже выпили. Веронъ въ рубашк сталъ изображать балаганнаго силача, съ плутовскимъ видомъ, хриплымъ голосомъ зазывая публику.

Мы столпились вокругъ него.

— Не врится даже, что мы воюемъ, — сказалъ новоприбывшій. — На фронт можно по крайней мр развлечься. Я былъ увренъ, что здсь я не буду такъ скучать, какъ въ казармахъ.

Бреваль со своими двумя страдальческими складками на щекахъ посмотрлъ на него и покачалъ головою:

— Ужъ не думаешь ли ты, что это у насъ каждый день такъ? Ты ошибаешься, да будетъ это теб извстно.

Фуйяръ фыркнулъ. Сюльфаръ сочувственно пожалъ плечами.

— Онъ еще ничего не знаетъ, — сказалъ онъ.

— Если бы ты побывалъ подъ Шарлеруа, какъ я, — обратился къ нему Ланьи, солдатъ со сморщеннымъ лицомъ старой женщины, — ты бы не торопился такъ скоро вернуться въ полкъ.

— И теб еще не пришлось продлать отступленіе, — вмшался Веронъ. — Даю теб слово, что отдыхать вамъ не пришлось.

— Да, это было самое тяжелое, — подтвердилъ Лемуанъ.

— А Марна? — спросилъ Демаши.

— Марна это пустяки, — отрзалъ Сюльфаръ. — Вотъ при отступленіи тебя поджариваютъ по настоящему. Тутъ только и узнаешь людей…

Такъ говорили вс они. Отступленіе было единственной стратегической операціей, которой они больше всего гордились, единственное дло, участіе въ которомъ было предлогомъ для безмрнаго хвастовства, сущность всхъ ихъ разсказовъ. Отступленіе, ужасный вынужденный походъ отъ Шарлеруа до Монъ Мирайля, безъ остановокъ, безъ пищи, безъ опредленной цли, смшавшіеся полки, зуавы, стрлки, саперы, раненые, растерянные и падающіе, измученные отсталые солдаты, которыхъ добивали жандармы, сумки, снаряженіе, брошенныя въ канавы, однодневныя сраженія, всегда ожесточенныя, иногда побдоносныя — при Гюизе нмцы отступили — тяжелый, безпробудный сонъ на откос или прямо на дорог, гд, отдавливая ноги, прозжали артиллерійскія повозки, разгромъ булочныхъ и скотныхъ дворовъ, пулеметчики безъ муловъ, драгу вы безъ лошадей, отряды чернокожихъ безъ начальниковъ, заплсневлый хлбъ, который вырывали другъ у друга, дороги, загроможденныя повозками съ мебелью и телгами, запряженными быками, съ дтьми и плачущими женщинами, пылающія деревни, взорванные мосты, истекающіе кровью, падающіе отъ изнеможенія товарищи, которыхъ приходилось бросать на произволъ судьбы, и непрестанный ревъ германскихъ пушекъ, преслдующій трагическія колонны отступающихъ. Отступленіе… въ ихъ устахъ оно превращалось въ побду.

— Клянусь теб, что когда мы читали на дорожныхъ столбахъ ‘Парижъ, 60 километровъ’, это производило на насъ странное впечатлніе.

— Особенно на парижанъ, — замтилъ Веронъ.

— А потомъ, — закончилъ небрежно Сюльфаръ, какъ банальный эпилогъ прекраснаго разсказа, — потомъ была Марна.

— Помнишь маленькія дыни въ Тиллуа… Сколько мы ихъ натаскали?…

Демаши съ завистью смотрлъ на этихъ людей.

— Какъ бы я хотлъ быть при этомъ, — сказалъ онъ. — Быть участникомъ побды.

— Конечно, это была побда, — согласился Сюльфаръ. — Если бы ты былъ тамъ, ты натерплся бы, какъ вс остальные, вотъ и все. Спроси у ребятъ, чего имъ только не напли въ Эскард… Только, если не знаешь, не надо говорить!.. Все, что объ этомъ писали въ газетахъ — все это сказки. Лучше бы ихъ не читать… Я тамъ былъ, не правда ли, и знаю, какъ все произошло. Такъ вотъ, пятнадцать дней намъ не платили жалованья, съ начала августа… Ну, а посл того, какъ мы нанесли послдній ударъ, намъ заплатили все сразу, дали каждому по пятнадцати монетъ. Это истинная правда. И если кто-нибудь будетъ говорить съ тобой о Марн, можешь имъ сказать только одно: битва при Марн это такая комбинація, которая принесла по пятнадцати су тмъ ребятамъ, которые эту битву выиграли…

*** * ***

Въ ноябр ночь наступаетъ быстро. Съ наступленіемъ темноты стало холодно и тамъ, въ окопахъ, возобновилась стрльба. Мы поли супу въ конюшн, присвъ на корточки на солом, нкоторые взобрались на ясли, спустивъ ноги.

Солдаты разсказывали запутанныя исторіи о всевозможныхъ зврствахъ, но новоприбывшіе, воображеніе которыхъ они хотли поразить, не слушали: съ разсяннымъ взглядомъ, опустивъ головы, они полудремали.

— Пора спать, ребята, — сказалъ Бреваль, расшнуровывая ботинки. — Земляки провели ночь въ вагон.

Каждый занялъ свое мсто съ покорностью лошадей, знающихъ свое стойло. Лемуанъ не ршался смять свою великолпную подстилку изъ свжей соломы. — Жаль… Необмолоченный хлбъ…

Малышъ Беленъ тщательно, какъ все, что онъ длалъ, приготовлялъ себ постель. Чтобы было тепле ногамъ, онъ всунулъ ихъ въ рукава своей тужурки, затмъ закутался въ свое большое, вдвое сложенное одяло, и ловко, какъ рыбакъ, забрасывающій сть, накинулъ на себя шинель. Затмъ въ маленькомъ отверстіи вязанаго одяла показалась его довольная физіономія: Беленъ улегся.

Демаши смотрлъ на то, какъ онъ устраивался, но не съ такимъ восхищеніемъ, какъ я, а скоре съ ужасомъ. Затмъ съ изумленіемъ, съ какимъ-то все растущимъ испугомъ онъ глядлъ, какъ приготовляются ко сну остальные. Когда третій сталъ снимать башмаки, онъ приподнялся на своей солом.

— Но не останемся же мы здсь совсмъ взаперти, — воскликнулъ онъ, — оставимъ хоть дверь открытой?

Вс удивленно посмотрли на него.

— Нтъ, у тебя лихорадка… — проворчалъ Фуйяръ. — Открыть дверь? Ты хочешь, чтобы мы вс подохли.

Мысль спать на одной солом рядомъ съ этими немытыми людьми внушала ему отвращеніе, ужасала его. Онъ не ршался сказать это, но испуганно смотрлъ, какъ его сосдъ Фуйяръ неторопливо разматывалъ свои грязные обмотки и снималъ большіе башмаки.

— Но, вы знаете, это очень нездорово, — настаивалъ онъ, — особенно въ виду того, что тутъ свжая солома… Она претъ… Часто бывали случаи, когда люди задыхались… Это бывало…

— Не безпокойся, не задохнемся.

Вс готовились спать, тсно прижавшись другъ къ другу. Демаши, удрученный, не сказалъ больше ни слова. Онъ всталъ на колни передъ яслями и сталъ искать флаконъ въ своей сумк. Затмъ онъ неловко, ощупью, завернулся въ одяло и, погрузивъ лицо въ платокъ, спрыснутый одеколономъ, замеръ неподвижно.

Запахъ одеколона скоро разнесся по конюшн. Веронъ первый удивился.

— Воняетъ, какъ будто. Это что еще такое?

— Пахнетъ парикмахерской.

— Конечно, тутъ сразу задохнешься, — издвался Фуйяръ, понявъ въ чемъ дло.

И, повернувшись на лвый бокъ, чтобы не слышать запаха, онъ проворчалъ:

— У него вс замашки, какъ у двицы, у этого галченка…

Демаши ничего не отвтилъ. Остальные безучастно молчали. Сонъ вступалъ въ свои права. Въ темнот слышались, однако, еще голоса болтающихъ.

— Вотъ уже пятнадцать дней, какъ она мн не пишетъ, — изливался шопотомъ Бреваль своему пріятелю. — Никогда она такъ не запаздывала… Знаешь, меня это безпокоитъ…

Одинъ изъ новоприбывшихъ разспрашивалъ Верона, хриплый голосъ котораго я узналъ.

— Когда вы отправляетесь на отдыхъ, въ тылъ, васъ хорошо принимаютъ?

— Гмъ, вилами насъ не встрчаютъ, пожаловаться нельзя…

Сюльфаръ, чтобы скоре уснуть, ругалъ потихоньку Лемуана, который общалъ найти ромъ и вернулся съ пустыми руками.

— Я научу тебя, какъ искать, морда ты этакая, — бормоталъ онъ. — А еще говоришь о яйцахъ…

Сонъ осилилъ ихъ всхъ, одного за другимъ, смшалъ воедино ихъ дыханіе, медленное и прерывистое, тихіе дтскіе вздохи и жалобные стоны, порожденные кошмарными сновидніями.

Снаружи ночь, насторожившись, прислушивалась къ тому, что длается въ окопахъ.

Тамъ было спокойно въ этотъ вечеръ. Не слышно было ни глухого буханья пушекъ, ни сухого потрескиванья ружейныхъ выстрловъ.

Одинъ только пулеметъ стрлялъ равномрно, спокойно, казалось, что какая-то хозяйка бродитъ, какъ лунатикъ, и выколачиваетъ ковры. Деревня была окружена тяжелымъ молчаніемъ зябнущей сельской природы. Но внезапно по дорог послышался шумъ, онъ сталъ увеличиваться, направлялся къ намъ, и стны начали дрожать… Грузовики.

Они катились тяжело, съ трескучимъ желзнымъ шумомъ. Какъ я хотлъ бы заснуть съ этимъ привычнымъ для меня звукомъ въ ушахъ и въ мозгу! Въ былое время грузовики прозжали такъ подъ моими окнами и поздно ночью будили меня. Какъ я ихъ ненавидлъ тогда! Однако, они незлопамятны и появились провдать меня въ моемъ изгнаніи. Какъ нкогда, они нарушили мою дремоту, и я чувствовалъ, какъ трясутся стны. Они явились убаюкать меня.

Какъ странно, не слышно ихъ тяжелой тряски по мостовой сегодня вечеромъ, не слышно ни дрожанья стеколъ, ни голоса запоздалаго прохожаго… Ихъ шумъ кажется мн воркованьемъ, постепенно затихающимъ… Они скрипятъ, трясутся, они прохали…

Прощай, Парижъ…

II.
Въ пот лица твоего

Передъ грудой посылокъ, среди толпы солдатъ, толкавшихся локтями и наступавшихъ другъ другу на ноги, стоялъ писарь, выкликая фамиліи адресатовъ залежавшихся писемъ. Происходило это у нашей двери, между деревенскимъ водоемомъ, такимъ маленькимъ, что три прачки едва помстились бы подъ его навсомъ, и домомъ нотаріуса.

— Дюклу Морисъ, 1-го взвода…

— Онъ убитъ подъ Курси, — крикнулъ кто-то.

— Вы уврены въ этомъ?

— Да, товарищи видли, какъ онъ упалъ у церкви… Пуля попала въ него. Самъ я, правда, при этомъ не былъ…

Въ углу конверта писарь написалъ карандашомъ: ‘Убитъ’.

— Маркеттъ Эдуардъ.

— Онъ тоже, должно быть, убитъ, — сказалъ кто-то.

— Да что ты, — запротестовалъ другой… — Въ тотъ вечеръ, когда онъ, говорятъ, исчезъ, онъ ходилъ со мной за водой.

— Такъ онъ, можетъ быть, въ лазарет? — спросилъ писарь. — Но мы не получали его лазаретной карточки.

— По моему, его эвакуировалъ какой-нибудь другой полкъ.

— Нтъ, онъ былъ раненъ, его, вроятно, подобрали боши.

— Досадно, всегда т, кто ничего не видлъ, больше всхъ дерутъ глотку.

Вс говорили разомъ, безпорядочно, противорчиво, задорно опровергая другъ друга. Писарь торопился и примирилъ всхъ.

— Наплевать. Я отмчу: ‘пропалъ безъ всти’… Брюне Андрэ, 13-го отдленіе…

— Я за него.

Нкоторые продолжали спорить вполголоса, изъ заднихъ рядовъ на нихъ кричали, чтобы заставить замолчать, и никто ничего уже не слышалъ. Бреваль все же настороженно прислушивался, и когда какое-нибудь имя напоминало его собственное, онъ заставлялъ повторять:

— Это не для меня, случайно: капралъ Бреваль…

Но писемъ для него все не было, и, поворачиваясь къ намъ своимъ жалкимъ смущеннымъ лицомъ, онъ объяснялъ:

— Она, видите ли, такъ плохо пишетъ, — ничего не было бы страннаго, если бы она напутала.

По мр того, какъ кучка писемъ уменьшалась, губы его сжимались.

Посл того, какъ выкликнули адресата послдняго письма, онъ ушелъ съ пустыми руками. Прежде чмъ войти въ дверь, онъ повернулся къ намъ.

— Кстати, Демаши, сегодня твоя очередь. Возьми мшокъ и отправляйся за порціями…

— Что ты? Новичка за порціями… Ты издваешься надъ нами!.. — И Сюльфаръ, возмущенный, отошелъ отъ своей компаніи и подошелъ къ капралу.

— Парень только что явился, онъ полагаетъ, что морковь растетъ у зеленщика, а ты ничего лучшаго не нашелъ, какъ посылать его за порціями. Ну, и комбинаціи у тебя… Если бы ж… плавали, теб не нужно было бы лодки, чтобы переправиться черезъ Сену.

— Если ты хочешь идти, я теб не мшаю, — степенно отвтилъ Бреваль.

— Конечно, я пойду, — кричалъ Сюльфаръ. — Пойду, потому что не хочу, чтобы отдленіе кормили всякой дрянью, а этотъ парень, по моему, такъ же годенъ выбрать хорошій кусокъ, какъ я служить обдню.

Демаши, котораго рыжакъ съ самаго его прихода оглушалъ своими криками, настойчивыми требованіями и шумливой веселостью, старался оправдаться.

— Виноватъ, увряю васъ, что я смогу. Въ казарм…

Началъ онъ неудачно. Одно упоминаніе о дйствительной служб или о казарм приводило въ изступленіе Сюльфара, который вс три года своей службы былъ занятъ только тмъ, что отстаивалъ права солдата противъ мстительныхъ фельдфебелей и придирчивыхъ офицеровъ. Онъ захлебнулся отъ ярости.

— Казарма… Онъ думаетъ, что онъ въ казарм, птичья голова… Только-что явился со сборнаго пункта и задается передъ нами!.. Ну, отправляйся за порціями, иди, будетъ потха… Мн-то что, я самъ за себя постою.

И чтобы показать, что онъ не хочетъ быть заодно съ отдленіемъ, которое губитъ непригодный къ своему длу капралъ, онъ, насвистывая, отправился по направленію въ церкви.

Шла перекличка отдленій, когда Жильберъ вышелъ во дворъ, гд фурьеръ веллъ выгрузить туши замороженнаго мяса въ нсколькихъ шагахъ отъ канавы съ навозомъ, и солдатъ разрубалъ ихъ ударами топора, тамъ же были сложены консервы съ обезьяньимъ мясомъ, картофель, дырявый мшокъ, откуда тонкой струей высыпался рисъ, и бисквиты, которые дти уносили въ передникахъ, чтобы приготовить ду для свиней.

Стоявшіе въ очереди наклонились надъ бочкой вина, похлопывали ее, чтобы удостовриться, что она дйствительно полна, и обсуждали, сколько бидоновъ достанется на долю каждаго отдленія, и нкоторые уже кричали, что для нихъ не хватитъ. Роздали чечевицу, картофель, кофе въ зерн. Демаши, удивленный, замтилъ:

— Но у насъ нтъ кофейной мельницы.

Остальные смотрли на него и смялись. Сзади кто-то заоралъ:

— Смйтесь, смйтесь. Вотъ какого парня посылаютъ за порціями для отдленія…

Это быль Сюльфаръ, который пришелъ изъ любопытства, только для того, чтобы посмотрть. Жильберъ былъ смущенъ, кепи его было наполнено сахаромъ, карманы полны кофейнымъ зерномъ, мшокъ — чечевицей, и онъ растерялся, не зная, куда дть рисъ. Вокругъ него смялись, фурьеръ кричалъ: — ‘А что же мрка, не хочешь же ты ее слопать’, — онъ совсмъ смшался и высыпалъ рисъ куда попало: въ мшокъ съ чечевицей. Тутъ Сюльфаръ разразился:

— Вотъ это ловко… Какую рожу скорчитъ кашеваръ, когда ему придется сортировать рисъ и чечевицу… Нтъ, что за армія! И еще хотятъ прогнать бошей? Потха…

Демаши, разсерженный, весь красный, повернулся къ нему:

— Оставь меня въ поко, слышишь! Могъ самъ сюда придти, безъ меня. — Сюльфаръ невозмутимо ждалъ дальнйшей раздачи. Онъ слдилъ за дежурнымъ капраломъ, который кидалъ куски мяса, одни красные, свжіе, другіе подернутые жиромъ, на грязную матерію палатки.

— Будемъ тянуть жребій, — сказалъ капралъ.

— Нтъ, — запротестовали нкоторыя отдленія, — бываетъ, что иные мошенничаютъ… Пусть длятъ по числу людей.

— Насъ во второмъ отдленіи четырнадцать, я хочу этотъ кусокъ.

— Въ такомъ случа мы первое отдленіе…

Вс нагнулись надъ стойкой, протягивая руки, заране недовольные порціями, горланя подъ невозмутимымъ взглядомъ фурьера.

— Кончили вы горланить? — сказалъ онъ, наконецъ. — Я самъ буду раздавать.

— Третьему отдленію этотъ кусокъ… Четвертому отдленію… Пятому… — Онъ не усплъ окончить, не усплъ указать концомъ палки на кусокъ, какъ Сюльфаръ съ рычаніемъ растолкалъ всхъ:

— Нть, — завопилъ онъ, — это не пройдетъ… Вы хотите, чтобы наше отдленіе подохло! Пользуются тмъ, что этотъ парень ничего не смыслитъ.

Вс набросились на него, фурьеръ хотлъ его отстранить, но онъ разошелся, размахивалъ руками и кричалъ громче всхъ.

— Не хочу этого куска… Я заявлю это, если понадобится, капитану и полковнику… Всегда однимъ и тмъ же приходится платиться… Хочу свою долю… Въ пятомъ отдленіи насъ больше всхъ.

— Васъ только одиннадцать человкъ…

— Неправда!.. Мы будемъ жаловаться… Тутъ одни кости… — Онъ кричалъ то пронзительно, то хрипло, то грозилъ, то жаловался, отталкивая однихъ, распихивая другихъ. Т, которые получили уже свою порцію, крпко и нжно прижимали ее къ сердцу. Къ счастью, фурьеръ протянулъ ему первый попавшійся кусокъ, и онъ тотчасъ замолчалъ, сразу успокоившись. Затмъ онъ повернулся къ Демаши, между тмъ какъ раздача продолжалась.

— Понимаешь, — дружески сказалъ онъ ему, — у тебя есть сметка, но ты мало орешь… Если хочешь, чтобы теб достались лучшіе куски, чмъ другимъ, надо орать, даже не разбираясь, въ чемъ дло, это единственный способъ добиться чего-нибудь.

Жильберъ Демаши слушалъ его, ничего не отвчая, его забавлялъ этотъ большой крикунъ съ взъерошенной бородой, его внимательное молчаніе понравилось Сюльфару.

— Ну, конечно, этотъ пустоголовый Бреваль не сказалъ теб, чтобы ты взялъ съ собою ведро или бутылки для вина. Такъ въ чемъ же ты его понесешь? Я, къ счастью, объ этомъ подумалъ. Вотъ ведро, я взялъ и бидонъ на случай, если будутъ раздавать водку… Только въ пятомъ отдленіи отыскался такой капралъ, который не ходитъ самъ за порціями. Онъ остался и опять пишетъ своей благоврной… Ж…! — Сюльфаръ не удостоилъ впутаться въ раздачу консервовъ съ обезьяньимъ мясомъ, которое онъ презиралъ, но все-таки онъ крикнулъ: — Мн не хватаетъ одной коробки! — просто, чтобы показать, что онъ еще тутъ.

— Получайте вино, — сказалъ фурьеръ.

Сюльфаръ первый ринулся впередъ и, пока производилась раздача, онъ не приподнималъ головы, по мр того, какъ ведро наполнялось, онъ стоналъ, вскрикивалъ, какъ будто лили его кровь.

— Довольно… Довольно… — кричалъ онъ… — Онъ получаетъ лишнее… Жуликъ!..

Но остальные, привыкшіе къ нему, сносили ругательства и вина обратно не отдавали. Наконецъ, пришла его очередь, и онъ заставилъ наполнить свое ведро до краевъ, клялся, что прибыло шесть новичковъ, что капралъ будетъ жаловаться, что капитанъ…

— На, и проваливай, — сказалъ въ отчаяніи фурьеръ, наливая ему послднюю кружку. — Ахъ, что за ремесло…

Сюльфаръ, довольные самимъ собой, возвращался, какъ тріумфаторъ, съ ведромъ въ рук и съ мшкомъ за плечами. Они прошли черезъ всю деревню, по которой бродили въ поискахъ кабака бездльничающіе солдаты, и по дорог онъ старался вндрить въ новоприбывшаго первоначальные принципы хитрости и изворотливости, необходимые для военнаго въ поход.

— Каждый за себя, понимаешь. Я предпочитаю пить чужое вино, чмъ чтобы другіе пили мое… Самые совстливые всегда остаются въ наклад.

Остановившись въ уголк, гд не было прохожихъ, онъ опустилъ кружку въ ведро и протянулъ ее Жильберу.

— На, — сказалъ онъ, — выпей, ты имешь на это право.

Дйствительно, онъ у себя въ ум и только для собственнаго руководства составилъ маленькій уставъ правъ и обязанностей солдата, въ которомъ было вполн разршено человку, отправляющемуся за порціями, получить въ вид вознагражденія кружку вина. Онъ тоже выпилъ, такъ какъ онъ помогалъ Демаши, и посл этого легче двинулся дальше. На ходу онъ разсказывалъ Жильберу разныя исторіи и о своей жен, портних, и о битв при Гюизе, и о фабрик, на которой онъ работалъ въ Париж, и о фельдфебел Мораш, всми ненавидимомъ. Когда они пришли къ стоянк, онъ поставилъ на землю ведро, клялся, что даже не попробовалъ вина, предлагая въ доказательство понюхать его дыханіе, затмъ онъ подошелъ къ Демаши, въ которому чувствовалъ симпатію.

— Если бы я былъ при деньгахъ, какъ ты, — сказалъ онъ ему, — и если бы у меня было твое образованіе, даю теб слово, они бы меня здсь не увидли. Я добился бы поступленія на офицерскіе курсы, провелъ бы нсколько мсяцевъ въ лагер, а въ середин 1915 года меня произвели бы въ подпоручики. А къ этому времени война кончится… По-моему, ты не сумлъ пойти по правильной дорог.

III.
Красное знамя

Съ ранняго утра полкъ мрно шагалъ по дорог, растянувшись длинной голубой лентой. Облако пыли неслось впереди, неся съ собой топотъ ногъ, глухой шумъ голосовъ, взрывы смха. Товарищи, идя плечомъ къ плечу, безъ устали разсказывали другъ другу обычныя полковыя исторіи, вс похожія одна на другую, какъ будто он произошли въ одной и той же казарм.

Никто не думалъ о войн. Вс были настроены весело и беззаботно. Было не очень тепло, окрестности были оживленны, и солдаты оглядывались кругомъ, какъ будто они были на маневрахъ.

Буффіу съ лоснящимся лицомъ шелъ рядомъ съ Гамелемъ, чтобы поговорить съ нимъ о Гавр. Они вспоминали знакомыя имъ обоимъ названія улицъ и кабачковъ и въ сотый разъ удивлялись, что не знали другъ друга до войны.

— А у тебя притомъ такая толстая физіономія, что ее легко замтить, — каждый разъ повторялъ Гамель.

Онъ былъ крпкаго тлосложенія и шагалъ широко, тогда какъ толстякъ Буффіу шелъ мелкими торопливыми шажками, и Фуйяръ, идя сзади него, съ грязнымъ платкомъ на ше, не переставая, ворчалъ на него. Онъ ненавидлъ жирнаго торговца лошадьми: Буффіу былъ толстъ, онъ — худъ, тотъ былъ человкъ зажиточный, онъ былъ бденъ, тотъ оставался въ тылу, онъ попадалъ въ окопы.

Буффіу не обращалъ вниманія на оскорбленія и ругательства и въ окопы не шелъ. Съ самаго начала войны онъ брался за любое ремесло, готовъ былъ длать, что угодно, лишь бы не попасть въ окопы. Въ бою онъ былъ лишь одинъ разъ, при Шарлеруа, и вынесъ оттуда впечатлніе такого ужаса, что у него осталась только одна мысль, одно стремленіе: ловчиться и оставаться въ тылу. Съ помощью всевозможныхъ хитростей и уловокъ это ему удавалось. Отступленіе онъ продлалъ въ качеств самокатчика при казначе, едва умя держаться на сдл. Марну онъ выигралъ, будучи бригаднымъ телефонистомъ. Затмъ онъ былъ дровоскомъ, сапожникомъ, помощникомъ кашевара. Онъ, не задумываясь, хватался за любое ремесло и цплялся за занятое мсто до тхъ поръ, пока его не прогоняли. Онъ не хотлъ драться, вотъ и все, и страхъ заставлялъ его пускаться на что угодно. Теперь онъ угощалъ всхъ капраловъ при обоз и длился своими посылками съ сержантомъ, начальникомъ отряда муловъ при пулеметной команд, который общалъ устроить его при отряд. Но капитанъ не отпускали его изъ роты, и Буффіу задумчиво склонялъ голову, слушая ругательства и угрозы Фуйяра.

Фуйяръ гордился тмъ, что онъ участвовалъ въ сраженіи при Монмирайл, и тмъ, что онъ старый солдатъ, и ненавидлъ также и Демаши, у котораго было слишкомъ много денегъ и былъ слишкомъ барскій видь. Жильберъ медленно плелся, вытянувъ шею, засунувъ большіе пальцы за ремни. Съ каждой остановкой сумка его становилась все тяжеле. Однако, при отправленіи онъ весело упаковывалъ ее. Чувствуя на себ эту хорошо увязанную ношу, онъ испытывалъ спортивный подъемъ и приливъ силъ. Мускулы его натянулись, онъ готовъ былъ пть, идти ускореннымъ шагомъ, въ сопровожденіи толпы провожающихъ.

Но черезъ часъ сумка стала уже тяжелой. Она уже не подталкивала его впередъ, какъ при отправленіи въ походъ, а, казалось, удерживаетъ его, тащитъ назадъ за оба ре

Ролан Доржелес Деревянные кресты

I. Собратья по оружію

* * *

* * *

II. Въ пот лица твоего

III. Красное знамя

Читайте также:

Ролан Доржелес
Деревянные кресты

I.
Собратья по оружію

*** * ***

*** * ***

II.
Въ пот лица твоего

III.
Красное знамя