ЛИТЕРАТУРНЫЕ ДЕБЮТЫ НЕКРАСОВА.
ЛИТЕРАТУРНЫЕ ДЕБЮТЫ НЕКРАСОВА.
(Библіографическіе матерьялы).
Чрезъ бездны темныя Насилія и Зла
Труда и Голода она меня вела..
Некрасовъ (‘Муза’).
——
В. Горленко.
‘Отечественныя Записки’, No 12, 1878
Литературные дебюты Некрасова, Горленко Василий Петрович, Год: 1878
Время на прочтение: 20 минут(ы)
Въ тхъ попыткахъ біографій Н. А. Некрасова, которыя появились до сихъ поръ (гг. Скабичевскаго, Голубева), періодъ 1838—45 г., т. е. первыхъ годовъ пребыванія поэта въ столиц, признается самымъ темнымъ въ біографическомъ отношеніи. И онъ, дйствительно такой по недостатку чисто біографическихъ свдній, но его можно пополнить кой-какими свдніями о литературной дятельности поэта въ ту пору по имющимся печатнымъ источникамъ. Настоящія замтки и имютъ цлію пополнить отчасти этотъ проблъ. Мы пользовались почти исключительно доступными для всхъ сокровищами Публичной Библіотеки. Только нкоторыми очень цнными разъясненіями и указаніями обязаны мы едору Алексевичу Кони, бывшему издателю ‘Литературной Газеты’ и ‘Пантеона’, постояннымъ сотрудникомъ [которыхъ былъ Некрасовъ въ т годы.
Просимъ извиненія у читателя, если сначала намъ придется, хотя очень кратко повторить, для связи, нсколько извстныхъ уже фактовъ.
Въ сентябрьской книг ‘Сына Отечества’ на 1838 годъ появилось стихотвореніе ‘Мысль’, съ подписью Н. Некрасова и съ примчаніемъ редакціи, что это ‘первый опытъ начинающаго шестнадцатилтняго поэта’. Кажется, незадолго передъ этимъ, Некрасовъ пріхалъ изъ Ярославля въ Петербургъ. Вслдствіе извстнаго уже обстоятельства нежеланія поступить въ дворянскій полкъ и стремленія въ университетъ, между Некрасовымъ и отцомъ его произошелъ разрывъ, имвшій своимъ послдствіемъ то, что будущій поэтъ остался безъ всякихъ средствъ и долженъ былъ пріобртать таковыя собственнымъ трудомъ. Молодой мальчикъ безъ денегъ, безъ знакомствъ, безъ подготовки — былъ предоставленъ самому себ. Разумется, онъ испытывалъ страшную нищету, хотя обратился къ литературному труду почти съ первыхъ дней своего прізда въ столицу. Вслдъ за первымъ стихотвореніемъ, въ томъ же журнал, появляются другія (‘Безнадежность’, ‘Человкъ’, ‘Смерть’, ‘Изгнанникъ’) и даже какой-то маленькій переводъ въ проз съ французскаго, доставшійся съ большимъ трудомъ. Вскор посл этого, онъ начинаетъ готовиться въ Университетъ и имя его попадается въ журналахъ рже, хотя въ 1839 году, время отъ времени, въ томъ же ‘Сын Отечества’ и въ ‘Библіотек для чтенія’ печатаются стихотворенія съ подписью Некрасова (это стихотворенія, которыя вошли впослдствіи въ изданную въ 1840 году книжку ‘Мечты и Звуки’). Въ 1840 году, Некрасовъ — вольнослушатель Университета, состоитъ репетиторомъ въ приготовительномъ пансіон при Дворянскомъ Полку, содержавшемся преподавателемъ этого заведенія Бенецкимъ. Въ числ товарищей Бенецкаго по Дворянскому Полку, былъ Ф. А. Кони, также преподаватель, и въ то время уже издатель ‘Пантеона’. Услышавъ отъ Бенецкаго отзывы о Некрасов, какъ о юнош, очень даровитомъ и начинающемъ поэт {Книжка ‘Мечты и звуки’, появилась незадолго передъ тмъ. Безпощадный отзывъ о ней Блинскаго и хвалебные — Полевого и Плетнева — извстны. Приводимъ нсколько строкъ изъ любопытной рецензіи ‘Литератур. Газеты’ (1840 года, No 16). ‘Названіе: ‘Мечты и звуки’, совершенно характеризуютъ эта стихотворенія. Это не поэтическія созданія, а мечты молодого человка, владющаго стихомъ и производящаго звуки правильные и стройные, но не поэтическіе. Со временемъ, мы уврены, онъ самъ убдится въ этомъ и, ocraвивъ перо стихотворца, не станетъ увлекаться мечтами, а скоре посвятитъ себя занятіямъ дльнымъ, предастся наукамъ и будетъ гражданиномъ полезнымъ.’}, онъ просилъ Бенецкаго познакомить его съ нимъ, что тотъ и исполнилъ. Знакомство это имло нкоторое вліяніе на дла Некрасова. Онъ оставляетъ вскор посл этого пансіонъ Бенецкаго и, поселясь по близости редакціи ‘Пантеона’, (на Владимірской улиц,) длается его дятельнымъ и постояннымъ сотрудникомъ съ опредленнымъ небольшимъ жалованьемъ. Со второго же нумера этого журнала на 1840 годъ, появляется цлый радъ стихотвореній и куплетовъ Некрасова (‘Провинціальный подъячій въ Петербург’, три отрывка, подписанные псевдонимомъ . Бобъ, ‘Офелія’, ‘Слеза разлуки’ и друг.). До того времени, Некрасовъ ничего не писалъ въ проз, а на стихахъ, какъ извстно, заработать много нельзя. На совты Кони, писать прозою, Некрасовъ отвчалъ, что онъ ршительно не уметъ и не знаетъ, о чемъ писать.— Попробуйте на первый разъ разсказать какой-нибудь извстный вамъ изъ жизни случай, приключеніе, совтуетъ ему Кони. Предложеніе принято, изобртается для прозы псевдонимъ Перепельскій (имъ подписана большая часть повстей и разсказовъ Некрасова, но не вс: другіе, и не всегда лучшіе, подписаны настоящимъ именемъ) и въ No 5-мъ ‘Пантеона’ 1840 года, появляется первый прозаическій опытъ Некрасова, повсть ‘Макаръ Осиповичъ Случайный’ гд, со всми заурядными романическими пріемами того времени, разсказывается дйствительная исторія нкоего чиновника Сл—скаго, надлавшая въ то время нкотораго шуму въ Петербург. Идея этой повсти, содержаніе которой мы, конечно, передавать не будемъ, резюмирована въ слдующемъ возглас героя ея Зорина: ‘Мазурка, мазурка! Когда-то я потерплъ отъ тебя мниго, пускай же и другіе узнаютъ, какъ иногда ты непріятна!’ Единственное мсто, нсколько выдляющееся на тускломъ фон этой романической исторіи — это коротенькое описаніе ненастной, дождливой петербургской осенней ночи, такой ночи, когда даже тмъ, ‘которые сидятъ въ своей теплой, сухой комнат, передъ растопленнымъ каминомъ, съ трубкою или сигарою въ рукахъ передъ стаканомъ чаю, въ то время, какъ у ихъ окна на двор другіе мокнутъ и мерзнутъ подъ небомъ, покрытымъ тучами, это эгоистическое удовольствіе не доставляетъ отрады’. Первый опытъ былъ сдланъ и сошелъ благополучно. О чемъ писать теперь?— Опишите себя, свое недавнее положеніе, совтуетъ тотъ же издатель, и Некрасовъ пишетъ разсказъ ‘Безъ всти пропавшій піита’, имющій, по словамъ Кони, несомннное автобіографическое значеніе, на которомъ, поэтому, мы и остановимся подольше. Замтимъ, что здсь, когда молодому автору приходится описывать лично пережитыя и выстраданныя невзгоды, у него является и живость, и меткость и что вообще этотъ и еще другой, позднйшій разсказъ въ томъ же род, значительно выдляются въ этомъ отношеніи изъ массы другихъ ‘сочиненныхъ’ повстей Некрасова той эпохи.
Разсказъ открывается такою, вроятно, списанною съ натуры, сценою: ‘Плотно закутавшись въ шинель и дрожащій отъ холода, я лежалъ на ковр, разостланномъ по средин моей квартиры и размышлялъ о средствахъ достать чернилъ. Мн нужно было непремнно написать одну статейку, на которой основывались вс надежды моего бднаго желудка, въ продолженіи трехъ дней голоднаго. Годъ былъ урожайный, за статьи платили мало или ничего вовсе, а сть любилъ я много, ни родового, ни благопріобртеннаго я не имлъ, слдовательно, нечему дивиться, что мебель моя состояла изъ одного трехногаго стула и вся квартира простиралась не боле, какъ на шесть квадратныхъ шаговъ, половина которыхъ была отгорожена ширмою, за которою жительствовалъ мой слуга. Я находился въ тсныхъ обстоятельствахъ во всевозможныхъ смыслахъ этого выраженія, денегъ у меня не было ни гроша, вещей удобопродаваемыхъ тоже..’ Въ такую-то тяжелую минуту, когда юный писатель, чтобъ добыть чернилъ начинаетъ осторожно смывать съ сапоговъ своихъ ваксу, является къ нему пріхавшій съ мста его родины курьёзный піита Грибовниковъ, явившійся въ Петербургъ искать славы и богатства на литературномъ поприщ. Разсказчикъ писалъ на родину, роднымъ и знакомымъ, что литература обогатила его, и вотъ Грибовниковъ соблазнился этими разсказами и самъ захотлъ попытать счастья въ Петербург. Изъ самолюбія, разсказчикъ сначала не хочетъ открыть ужасной истины и говоритъ Грибовникову, что слухи о его богатств совершенно врны, и что та бдная обстановка, которую тотъ видитъ предъ собой, есть плодъ его своеобразной идеи: ‘Вамъ страннымъ можетъ показаться мой образъ жизни, говоритъ онъ:— въ этомъ признались уже вс мои пріятели, но нарочно для этого-то я живу такъ. Что-жь? Я могъ бы имть хорошую квартиру, мебель, прислугу, пару лошадей, дюжину поваровъ, кучера, дворецкаго, но, знаете, все это такъ обыкновенно… Ныньче этимъ не удивишь. Да и для меня это полезне, при вид окружающей меня бдности, я прилежнй работаю, какъ будто у меня не лежитъ ничего въ ломбард… А чуть вспомню… вотъ и бда, мы писатели, люди такіе неумренные!’ Грибовниковъ начинаетъ читать разсказчику свои произведенія и та искренность, съ которою, какъ видно, онъ надется на ихъ успхъ, его наивная провинціальная вра въ чудодйственныя свойства званія писателя, обезоруживаютъ совершенно нашего разсказчика и лишаютъ его всякой охоты мистифицировать бднаго піиту. Посл долгихъ попытокъ отклонить его отъ намренія посвятить себя литератур, разсказчикъ не выдерживаетъ своей роли и признается ему въ своей страшной нищет: ‘Мн стало стыдно, что я морочу этого бднаго ребенка изъ пустого каприза казаться не тмъ, что я въ самомъ дл. Я ршился, во что бы то ни стало, снять повязку съ глазъ Ивана Ивановича и отвратить его всевозможными средствами отъ поприща, на которомъ онъ легко можетъ испытать участь, подобную моей.— Откажитесь! воскликнулъ я:— ради Бога откажитесь отъ своего намренія, да или нтъ?.. Вамъ мало убжденій, которыя я привелъ, такъ знайте же, что я вамъ скажу послднее: вы можете умереть съ голода, если не откажетесь!.. Знаете ли, что, черезъ нсколько часовъ, меня не станетъ!— Но вы кажется здоровы? возразилъ піита.— Я умру, умру съ голоду! съ усиліемъ произнесъ я и упалъ на свой коверъ въ изнеможеніи… Я во сто разъ бдне этихъ жалкихъ существъ, которыя выпрашиваютъ милостыню съ простертой рукой тамъ, на Невскомъ Проспект, у Аничкина моста. О, зачмъ вы заставили меня вспомнить мое положеніе!..’ ‘Врите ли вы мн, спросилъ я, нсколько успокоившись — Видите ли теперь какъ выгодно писать изъ-за денегъ. Оставите ли свое намреніе? Не врите! Ха, ха, ха!.. Видно васъ крпко уврили въ моемъ богатств. Смотрите, сказалъ я, и раскрылъ мой маленькій чемоданъ, въ которомъ лежалъ мой фракъ и нсколько худого блья:— вотъ все мое богатство! Любуйтесь, любуйтесь! Это я пріобрлъ отъ литературы впродолженіи пяти лтъ, неусыпнымъ рвеніемъ, трудами, благороднымъ желаніемъ принести пользу!..’
Въ эту минуту къ мнимому богачу являются прачка, чиновникъ земской полиціи для взысканія по жалоб лавочника, которому разсказчикъ, ‘какъ земляку’, задолжалъ 60 рублей, самъ лавочникъ, и, наконецъ, квартирный хозяинъ. Вс требуютъ денегъ и спорятъ изъ-за его несчастнаго добришка, которое каждый хочетъ взять себ за долгъ, причемъ побда остается, однако, за квартирнымъ хозяиномъ.
‘Нтъ! Это выше силъ моихъ!’ восклицаетъ несчастный, писатель.— Мучители, кровопійцы! Что вы отъ меня требуете?.. Вы хотите меня съ ума свести, хотите вымучить изъ меня душу, растерзать мое тло?’ — Вы можете все это кончить гораздо для себя выгодне, подаетъ тутъ благой совтъ практическій квартальный:— немедленно оставивъ квартиру и предоставивъ принадлежащія вамъ вещи кредиторамъ.
Писатель задумался: ‘Но для васъ это неинтересно: охота ли читать, что происходило въ душ человка, когда у него въ желудк пусто, въ кошельк пусто и когда ему предстоитъ чрезъ минуту величайшее наслажденіе воскликнуть:
Мн покровъ небесный сводъ — А земля постелю!
Въ этомъ ничего нтъ комическаго!’
Во время этой сцены провинціальный піита исчезаетъ, оставивъ вс свои тетрадки въ квартир разсказчика, котораго спасаетъ являющійся очень кстати для заключенія повствованія, ‘добрый дядюшка Мелентій Мелентьичъ’. Вс поиски ‘безъ всти пропавшаго піиты’ Грибовникова остаются тщетны, а тетрадками его разсказчикъ предлагаетъ воспользоваться редакціи, какъ средствомъ для вызова автора изъ безвстнаго отсутствія.
Разсказъ этотъ, сопровождавшійся лестнымъ для Перепельскаго примчаніемъ редакціи, прошелъ еще успшне. Въ самомъ дл, онъ написанъ довольно живо. Неудаченъ въ немъ только ‘человкъ’ разсказчика и языкъ театральныхъ лакеевъ-философовъ, которымъ онъ говорить, языкъ, благополучно процвтающій и донын на нашихъ сценическихъ подмосткахъ, да еще фигура піиты, сдланная карикатурною во вкус того времени, т. е. все, что составляетъ собственно вымыселъ въ разсказ. Во всякомъ случа, разсказъ этотъ представляетъ большой интересъ по своему автобіографическому значенію. Не лишены также подобнаго же интереса помщенныя въ NoNo 15 и 16 ‘Литературной Газеты’ водевильныя сцены изъ журнальной жизни ‘Утро въ редакціи’, не подписанныя, но принадлежащія несомннно Некрасову, по указанію г. Кони. Здсь выведенъ редакторъ ‘Литературной Газеты’ подъ именемъ Семячко и самъ авторъ, сотрудникъ его, подъ сокращеннымъ его псевдонимомъ — Пельскій. Содержаніе сценъ невзгоды редакторской жизни, возня съ непрошенными сотрудниками, считающими себя геніями и ужасно самолюбивыми, съ провинціальными подписчиками, актерами, объ игр которыхъ газета давала отчетъ и проч. Есть тутъ много и другихъ куплетовъ, съ намеками на журнальную перебранку того времени, въ которой отличался преимущественно доблестный Булгаринъ, особенно не взлюбившій Некрасова и старавшійся не разъ всячески вредить ему.
Слдующая повсть Некрасова въ ‘Пантеон’ — Пвица иметъ вс признаки вещи, написанной исключительно подъ вліяніемъ крайности и для денегъ. Содержаніе ея невроятно, лица и событія искуственны въ высшей степени и вообще вся эта исторія, въ которой героиня носитъ имя Ангелики (она итальянка) а герои — графы и бароны — вполн невозможна. Молодому автору, безъ сомннія, лучше, чмъ кому бы то ни было, извстно было это, въ то время, когда онъ, можетъ быть, голодный, писалъ, напримръ, начало этой повсти, дающее понятіе объ остальномъ: ‘Молодая дама, прекрасной наружности, сидла на кушетк въ грустной задумчивости’. Эта дама ждала прізда своего любовника, барона Р. и, вроятно, вслдствіе этого обстоятельства у нее ‘отъ груди, какъ отъ раскаленнаго металла, вяло пламенемъ’, и т. д. Однако, повсть была напечатана (‘Пантеонъ’ No 11) даже, какъ будто бы нарочно, съ настоящимъ именемъ автора и ни мало не выдалась своей невозможностью изъ массы подобныхъ произведеній, украшавшихъ столбцы журналовъ того времени.
Почти тоже самое можно сказать о цлой серіи повстей и разсказовъ, которые печатаются въ слдующемъ году въ ‘Литературной Газет’. Изданіе ‘Газеты’ принялъ въ этомъ году на себя издатель ‘Пантеона’ и Некрасовъ перешелъ туда вслдъ за нимъ. По словамъ Кони, происхожденіе нкоторыхъ изъ этихъ повствованій было слдующее: ‘А вотъ что я сегодня начиталъ, говорилъ девятнадцати-лтній писатель, входя къ своему издателю и передавая ему содержаніе прочитаннаго въ какой нибудь забытой книжк.— Ну, вотъ вамъ и сюжетъ, садитесь и пишите, говорилъ ему издатель, и въ результат являлись разсказы, врод ‘Пвцы’, ‘Въ Сардиніи’ и т. п. Это было время, когда Некрасовъ оставилъ Университетъ и перебивался исключительно литературной работой. Задача состояла въ томъ, чтобы писать какъ можно больше, такъ какъ платили немного, а потому объ отдлк, о жизненности производимаго нкогда было и помышлять. Такимъ образомъ, въ ‘Литературной Газет’ и нкоторыхъ другихъ изданіяхъ появляется цлый рядъ подобныхъ произведеній, содержанія которыхъ мы здсь не будетъ передавать, хотя просмотрли ихъ вс, такъ какъ они имютъ единственное значеніе, какъ факты біографіи поэта, свидтельствующіе о масс несродной ему работы и о томъ тяжеломъ труд и лишеніяхъ, которые пришлось ему испытать прежде, чмъ выбраться на свой настоящій путь. Вотъ заглавіе этихъ сочиненій: Двадцать пять рублей разсказъ (Лит. Газ. No 9) Ростовщикъ, разсказъ (id. 25—26), Капитанъ Кукъ, разсказъ (id. No 42), Карета, предсмертныя записки дурака (id. No 60), Жизнь Александры Ивановны, повсть (id. NoNo 84 — 87), Опытная женщина, повсть (Отечести. Записки, 41 г. No 10), только въ одинъ 41 годъ, не считая стихотвореній, пяти театральныхъ пьесъ и театральныхъ и журнальныхъ рецензій, о которыхъ мы будемъ говорить ниже.
Я отрокомъ покинулъ отчій домъ,
За славой я въ столицу торопился,
Въ семнадцать лтъ я жилъ своимъ трудомъ,
И между тмъ, урывками, учился…
говоритъ поэтъ, вспоминая ту эпоху въ своей предсмертной поэм. По словамъ свидтеля, на котораго ужь мы ссылались, въ то время, Некрасовъ читалъ очень много и съ жадностью, и особенно любилъ чтеніе европейскихъ классиковъ, съ которыми, по незнанію иностранныхъ языковъ, долженъ былъ знакомиться по немногочисленнымъ русскимъ переводамъ. Иногда Кони бралъ того или другого поэта и переводилъ подстрочно. Случалось, что Некрасовъ заимствовалъ что нибудь изъ прочитаннаго, какъ матеріалъ для своихъ литературныхъ работъ. Такъ, фабулы разсказа ‘Ростовщикъ’ и водевиля ‘Шила въ мшк не утаишь’ взяты были изъ повстей Наржнаго.
Дятельность драматическаго автора и водевилиста была вторымъ источникомъ средствъ къ жизни, который открылъ юный писатель. Съ особеннымъ рвеніемъ предался онъ этой дятельности въ 1841 году. Уже съ январьскаго номера ‘Пантеона’ выступаетъ онъ, въ качеств театральнаго рецензента этого журнала. Въ своемъ первомъ обозрніи, написанномъ языкомъ живымъ и игривымъ г. H. Н. (такъ подписывался онъ), давая отчетъ о поставленныхъ въ то время на сцену пьесахъ Шекспира и Шиллера, защищаетъ, между прочимъ, великихъ поэтовъ, духъ коихъ угаданъ имъ былъ ужь вполн, отъ безобразныхъ перекроекъ и передлокъ, которыя производили надъ ними русскіе драматическихъ длъ мастера. Театральнымъ рецензентомъ Некрасовъ остается, однако, не долго. Смотрть нелпости, которыми пробавлялась, за немногими исключеніями, тогдашняя сцена, скоро ему надоло. Одинъ разъ, случилось, что, не въ. силахъ будучи досидть одного изъ бенефисовъ до конца, рецензентъ ушелъ изъ театра и упомянулъ въ своемъ отчет въ двухъ словахъ о заключительномъ водевил, который, какъ нарочно, по болзни одного актера, былъ во время представленія замненъ другимъ. Въ слдующемъ же номер H. Н. разъясняетъ самъ свою ‘ужасную’ вину, надъ которой булгаринская ‘Сверная Пчела’ не преминула ужь поострить, съ извстными пріемами и ловкостью. Театральныя статейки появляются еще въ трехъ-четырехъ номерахъ журнала и потомъ исчезаютъ. Присмотрвшись къ длу, Некрасовъ и самъ захотлъ попробовать свои силы на драматическомъ поприщ и принялся за водевили. Первымъ представленнымъ изъ нихъ былъ Актеръ, одноактный водевиль съ куплетами, въ основу котораго положена та мысль, что актеръ — не скоморохъ, какъ смотрятъ на него многіе въ невжественномъ обществ, а художникъ, избравшій своимъ поприщемъ сцену. Пьеса, написанная по пріемамъ того времени, имла полнйшій успхъ, чему способствовало также прекрасное исполненіе главной роли актера, молодымъ тогда артистомъ В. В. Самойловымъ. Этотъ успхъ поощрилъ нашего автора и онъ ставитъ послдовательно, въ этомъ и въ 42 году, слдующія пьесы:
‘Шила въ мшк не утаишь — двушки подъ замкомъ не удержишь’, вод. въ 2 дйств., сюжетъ котораго взятъ, какъ мы уже сказали, изъ Наржнаго. Успхъ этой пьесы былъ также значителенъ. Какъ и вс другія, эта пьеска давалась съ именемъ Перепельскаго. Одному изъ сотрудниковъ ‘Сверной Пчелы’, нкоему Л. Л. (Межевичъ), должно быть, хорошему гусю, если ‘похвалы его въ то время считались все тмъ же, что явное намреніе повредить молодому литератору’ (см. длинное письмо Некрасова по этому поводу въ редактору ‘Литер. газеты’ 41 г. No 62), вздумалась, хваля пьесу Перепельскаго, при этомъ удобномъ случа, открыть публик настоящую фамилію автора. Такое нарушеніе законовъ литературныхъ приличій встртило энергическій отпоръ во многихъ изданіяхъ и, въ особенности, въ ‘Отеч. Запискахъ’ подъ перомъ Блинскаго, тогда еще незнакомаго съ Некрасовымъ. Уличенный борзописецъ оправдывался тмъ, что онъ не могъ не слышатъ настоящей фамиліи автора, когда послдній являлся на вызовы публики и раскланивался изъ ложи. Оправданіе было очень неловко, такъ какъ публика вызывала Перепельскаго, а не Некрасова.
‘есклистъ Онуфріевичъ Бобъ’ или ‘Мужъ не въ своей тарелк‘, поставленный вслдъ за тмъ, напротивъ, успха не удостоился, несмотря на превосходную игру Мартынова въ главной роли. ‘Водевиль написанъ наскоро, говоритъ современная рецензія:— и притомъ слишкомъ длиненъ, хотя въ немъ (прибавляетъ отчетъ ‘Отеч. Запис.’) все-таки замтна способность автора’. Довольно забавные куплеты о петербургской жизни, напечатанные въ ‘Пантеон’, въ представленіи были выпущены. ‘Ддушкины попугаи’ (1841) и ‘Вотъ что значитъ влюбиться въ актрису’ (id.) — об передланы съ французскаго. О второй пьеск одинъ изъ рецензентовъ отзывается, какъ о ‘премаленькомъ, преумномъ водевил, за который мы опять обязаны Перепельскому’. Но едвали не самымъ большимъ театральнымъ успхомъ Перепельскаго была драма ‘Материнское благословеніе’ или ‘Бдность и честь’, поставленная въ 1842 года. Пьеса эта, переведенная съ французскаго, съ прибавленіемъ многихъ куплетовъ, одна изъ тхъ ловко сдланныхъ французскихъ мелодрамъ, съ честною основою, которыя не удовлетворяютъ зрителя, желающаго найти въ сценическомъ произведеніи художественныя качества, но до которыхъ такъ падки театральныя массы, ищущія въ пьесахъ прежде всего поученія, интересной завязки и отвта на честные запросы души. Драма эта обошла вс столичныя и провинціальныя сцены и еще недавно давалась здсь въ какомъ-то клуб или на загородныхъ театрахъ.
Послднею вещью, написанной Некрасовымъ для сцены (въ сообществ съ двумя другими лицами), была комедія въ 4-хъ дйствіяхъ ‘Похожденія Петра Степановича Столбикова’ передланная изъ неудачнаго романа Основьяненка, носящаго тоже названіе. Въ ней Перепельскому, вроятно, принадлежатъ одни куплеты, которыхъ много. Вслдствіе ли крайне нелестнаго отзыва ‘Отечественныхъ Записокъ’ или перемнившагося вкуса къ театру, Некрасовъ пересталъ писать для сцены, и на этотъ разъ навсегда. На этотъ періодъ увлеченія театромъ есть указанія въ нкоторыхъ изъ позднйшихъ стихотвореній поэта. Такъ вс помнятъ прелестную пьесу ‘Въ. тоск по юности моей…’, посвященную памяти рано угасшей талантливой артистки Асенковой, сводившей съ ума петербургскую молодежь начала 40-хъ годовъ. Въ ‘Прекрасной Партіи’ поэтъ также вспоминаетъ о томъ времени въ одномъ изъ куплетовъ:
Отрада юношескихъ лтъ,
Подруга идеаламъ,
О сцена, сцена! Не поетъ,
Кто не былъ театраломъ!.. и т. д.
Если вспомнить, что на этой сцен подвизались тогда такій артисты, какъ Сосницкій, Мартыновъ, Асенкова, Самойловы, то это увлеченіе станетъ еще понятне.
Однако, несмотря на столь разнообразную дятельность, матеріальное положеніе юноши было по прежнему неблистательно. Издатель самъ еле дышалъ и потому не могъ платить много. Около этого-то времени, Некрасовъ входитъ въ сношенія съ книгопродавцами Ивановымъ и Поляковымъ и становится у нихъ поставщикомъ азбукъ и сказокъ. Потомъ онъ ршается выступить и самъ въ качеств издателя своихъ произведеній. Въ начал 1843 года, появляется его первый сборникъ ‘Статейки въ стихахъ безъ картинокъ’, заключающій въ себ дв стихотворныя шутки: ‘Встрчу стараго года съ новымъ’ и первую часть ‘Говоруна’ (записки петербургскаго жителя омы Артемьевича Блопяткина). Живость содержанія и дешевая цна книжки (30 коп.) способствуютъ ея успху и быстрой распродаж. Второй томъ появляется вскор за первымъ. Въ немъ помщены: во-первыхъ, ‘Жизнь и люди’, философическая сказка съ такимъ содержаніемъ: нсколько покойниковъ: чиновникъ, помщикъ, актриса, левъ, сочинитель, распростившись съ земною обителью, въ вид тней, отправляются на тотъ свтъ и, встрчаясь съ духомъ жизни, разсказываютъ ему свои земныя похожденія съ совершенной откровенностью и, въ конц книжки, вторая глава ‘Говоруна’ — фельетона въ стихахъ, знакомаго всмъ читателямъ Некрасова, по позднйшей его перепечатк въ ‘Приложеніяхъ’ къ З-й части стихотвореній {Эти дв книжки составляютъ теперь величайшую библіографическую рдкость. Ихъ нтъ даже въ Публичной Библіотек, такъ же какъ и ‘Ддушки Крало на’, о которомъ мы скажемъ ниже.}.
Подобно первой, и вторая книжка понравилась и разошлась въ довольно большомъ количеств экземпляровъ. Собственно, журнальная дятельность Некрасова въ этомъ году, кром рецензій, о которыхъ говорено будетъ ниже, ограничилась помщеніемъ двухъ разсказовъ: ‘Необыкновенный завтракъ’ въ ‘Отечественныхъ Запискахъ’, (разсказъ изъ жизни литературной братіи, съ довольно комическими подробностями, и гд, вроятно, есть много чертъ, списанныхъ съ натуры) и ‘Помщикъ двадцати трехъ душъ’ (въ ‘Литерат. Газ.’), не представляющій, вопреки общающему заглавію, ничего интереснаго, если не считать брошеннаго разсказчикомъ вскользь воспоминанія о ‘нелпомъ восторг, который заставлялъ его бгать высунувши языкъ, когда онъ увидлъ въ ‘Сын Отечества’ первое свое стихотвореніе съ цримчаніемъ, которымъ былъ очень доволенъ, и дале ‘о вызовахъ Александринскаго театра’. Гораздо важне то обстоятельство, что въ этомъ году написаны были первыя настоящія некрасовскія стихотворенія (напримръ, ‘Современная Ода’). Въ этомъ же году, по свидтельству Кони, послдовало знакомство и сближеніе Некрасова съ Блинскимъ, имвшее такое громадное вліяніе на развитіе міросозерцанія и таланта знаменитаго поэта. Ближайшій поводъ къ нему подали нкоторыя рецензіи Некрасова, которыми заинтересовался Блинскій. Изъ слышанныхъ нами все отъ того же свидтеля свденій, Некрасовъ, увлеченный статьями Блинскаго, еще раньше искалъ этого знакомства. Вроятно, только обиліе срочной работы помшало критику и поэту столкнуться раньше, хотя это и удивительно, такъ какъ Блинскій, кром ‘Отечественныхъ Записокъ’, помщалъ свои статьи и въ ‘Литературной Газет’, постояннымъ сотрудникомъ которой былъ Некрасовъ. О рецензіяхъ Некрасова мы должны здсь сказать особо нсколько словъ. Поэтъ писалъ ихъ въ свою жизнь очень иного. Он разбросаны въ большей части литературныхъ журналовъ того времени — жъ ‘Русскомъ Инвалид’, ‘Литература, прибавл. къ ‘Русскому Инвалиду’, ‘Литературной Газет’, ‘Библіотек для чтенія’ и ‘Отечественныхъ Запискахъ’ до 1846 г., а также, вроятно, и въ ‘Финскомъ Встник’, издававшемся въ 1845 и 1846 гг. . Дершау, съ которымъ Некрасовъ былъ тогда въ пріятельскихъ отношеніяхъ. Вс он небольшаго объема и, по обычаю русскихъ журналовъ, сохранившемуся до сихъ поръ, не подписаны, почему открыть и перечислить ихъ теперь въ высшей степени трудно. Вроятно, самъ поэтъ не помнилъ ихъ всхъ, а, конечно, онъ одинъ только могъ при жизни своей дать собирателю нужныя на этотъ счетъ указанія. Вотъ почему мы почти ничего не можемъ сказать покуда объ этихъ рецензіяхъ, хотя тотъ фактъ, что Блинскій заинтересовался ихъ авторомъ, и говоритъ Много въ ихъ пользу {Изъ числа рецензій Некрасова г. Кони указалъ намъ нсколько, напечатанныхъ въ ‘Литер. Газ.’, въ самые первые годы литературной карьеры поэта. Т изъ нихъ, которыя намъ удалось просмотрть, отличаются простотой, отсутствіемъ рутины и вкусомъ. Не рдки въ нихъ также остроумныя замчанія. Это по большей части разборы стихотворныхъ сборниковъ, романовъ и проч. Вотъ заглавія ихъ: ‘Литературная Газета’ 1841 г., No 52, ‘Русскія народныя сказки’ — Сахарова, ‘Мозаисты’ — Жоржъ-Занда No 67, ‘Перстень’, преданіе, ‘Безпріютный’, повсть Угрюмова, No 85, ‘Судъ въ ревельскомъ магистрат’, ром. Б. Корфа, 1843, No 2, Стихотворенія Н. Молчанова ‘Были и небылицы’, No 8, ‘Аристократка’, ром. Брандта, No 14, ‘Драматическія сочиненія и переводы Н. Полевого — ‘Письма г-жи Беэхвостовой’ — ‘Голь хитра на выдумки’, No 17, ‘Наполеонъ, самъ себя изображающій’. ‘Торжество торжествъ или день св. Пасхи’, No 20, ‘Казаки’, романъ Кузьмича. No 22, ‘Панъ Ягожинскій’, No 35, ‘Краткая исторія грузинской церкви’, No 34, ‘Путеводитель но Павловску’, ‘Указатель Павіовска и его достопримчательностей’, No 42, ‘Драматическій альбомъ’, No 38, ‘Стихотворенія старожила’, No 43, ‘Молодикъ’, No 43, ‘Михайло Чернышенко’, ром. Кулиша, No 47, ‘Князь Курбскій’, ром. Б. едорова, ‘Камчадалка’, ром. Клюшникова, 1842 г., No 52, ‘Альбомъ избранныхъ стихотвореній’, Милюкова, ‘Секретъ Маши или средство выучиться музык безъ помощи учителя’, ‘Указатель С.-Петербурга’, ‘Историческія свднія о жизни препод. Евфросиніи’, No 7, ‘Дяди-художникъ’, ‘Пять стихотвореній Ступина’. Вс эти заглавія списаны изъ редакціонныхъ книгъ ‘Литературной Газеты’ тхъ годовъ, гд они отмчены, какъ принадлежащія Некрасову.}. Въ 1844 г., имя Некрасова попадается только подъ стихотвореніями, но это, вроятно, годъ наиболе посвященный рецензіямъ. Въ 1845 г., Некрасовъ опять появляется въ ‘Литературной Газет’, въ качеств фельетониста. Фельетоны носятъ общее заглавіе ‘Дагеротипъ’, въ которомъ сосредоточиваются ‘легкіе физіологическіе (слово, пошедшее тогда въ моду, ‘уь легкой руки Бальзака) наброски, замтки, касающіяся общества, театра, литературы-и проч’. Первые фельетоны подписаны Никъ-Некъ (сокращенное Николай Некрасовъ) и писаны то стихами, то прозой. Нкоторыя изъ этихъ стихотвореній (‘Новоси’, ‘Стишки, стишки, давно-ль и я былъ геній?..’ ‘Еще изъ записокъ Бдопяткина’) вошли въ извстныя ‘Приложенія’ къ третьей части стихотвореній. Другія были перепечатаны въ сборник ‘Первое апрля’ или просто остались погребенными въ этихъ давно забытыхъ газетныхъ статейкахъ. Ихъ довольно много. Приводимъ изъ нихъ нкоторые, наиболе характеристичные отрывки. Вотъ, напримръ, портретъ ростовщика, списанный, кажется, съ дйствительно существовавшей личности:
…Говорятъ, есть страсти, чувство —
Не знакомъ, не лгу!
Жизнь, по моему — искуство
Наживать деньгу.
Знать, во мн раненько скупость
Охладила кровь —
Рано понялъ я, что глупость
Слава, честь, любовь,
Что весь свтъ похожъ на лужу,
Что друзья — обманъ.
И затмъ лишь лзутъ въ душу,
Чтобъ залзть въ карманъ.
Что отъ чести, отъ злодйки,
Плохи барыши,
Что подлецъ, кто безъ копйки,
А не тотъ, кто безъ души.
И я свыкся понемногу
Съ ролію скупца,
И, ложась, молился Богу,
Чтобъ прибралъ отца.
Добрый, нжный былъ родитель,
Но въ урочный часъ
Скрылся въ горнюю обитель,
Навсегда угасъ.
Я не вынесъ тяжкой раны,
Я на трупъ упалъ
И, обшаривъ вс карманы,
Горько зарыдалъ…
Продалъ все, что было можно,
Хоть за грошъ продать.
И деньжонки осторожно
Началъ въ ростъ пускать
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И теперь зато подъ старость
Есть немножко тутъ!
(хлопаетъ себя по карману).
Пусть приходятъ люди въ ярость,
Говорятъ: онъ плутъ!
Шутки! нтъ, побольше стою!
Я вдь знаю свтъ:
Лишь тряхни-ка я казною,
Да задай обдъ,
Вс и объятья тотчасъ къ шуту,
Вс въ родню, въ друзья —
Я честнйшій въ ту-жь минуту…
Что, не такъ ли’, а??.
Въ небольшомъ юмористическомъ разсказ ‘Какъ опасно предаваться честолюбивымъ снамъ’, есть остроумная стихотворная тирада начальника къ подчиненному, котораго онъ распекаетъ за то, что тотъ позабылъ о величіи чиновничьяго званія. Начальникъ доказываетъ, что
…. чиновники тоже, что воинство
Для отчизны въ гражданскомъ кругу,
Посягать на ихъ честь и достоинство
Позволительно разв врагу.
Что занятья у нихъ все важнйшія —
И торги и финансы и судъ,
И что служатъ все люди умнйшіе
И себя благородно ведутъ,
Что безъ нихъ бы невинные плакали,
Наслаждалсябъ свободой злодй,
Что подъ часъ отъ единой каракули
Участь сотни зависитъ людей!..
Въ другомъ мст, бесдуя о разныхъ литературныхъ новинкахъ, фельетонистъ вспоминаетъ прошлое и, прерывая прозу, разражается такимъ куплетомъ:
Читатель мой! Я былъ когда-то самъ,
Россійскихъ книгъ отъявленный цнитель,
И яростно (не врю я ушамъ,
Но утверждалъ такъ нкій сочинитель)
Уничтожалъ таланты и гасилъ
Въ младыхъ сердцахъ божественное пламя..
Но дешево издатель мн платилъ —
И бросилъ я критическое знамя.
Неизвстно, по этой ли самой причин или по какой другой, только Некрасовъ бросаетъ вскор и фёльетонное знамя. Врне всего, что въ это время онъ весь отдался составленію и изданію своихъ брошюрокъ и сборниковъ, которые появляются въ этомъ году дйствительно одинъ за другимъ. Прежде всхъ выходитъ книжка ‘Ддушка Крыловъ’, біографія баснописца, незадолго передъ тмъ скончавшагося {Она издана безъ имени составителя, но, по свидтельству г. Кони, несомннно принадлежитъ Некрасову. Сообщаемъ для гг. библіографовъ ея полное заглавіе: Ддушка Крыловъ, книга для подарка дтямъ, съ портретомъ Крылова и картинками, изображающими сцены изъ его жизни, рисованными Агинымъ. Спб. 1815 г., въ типографіи Крайя, въ 16 долю листа, 108 стр. Цна 1 р. Теперь очень рдка.}, вслдъ за которой появляется ‘Физіологія Петербурга’. ‘Это едвали не лучшій изъ всхъ альманаховъ, которые когда-либо издавались, говорить о немъ Блинскій вслдъ за его появленіемъ:— потому что, во-первыхъ, въ немъ есть статьи прекрасныя и нтъ статей плохихъ, а, во-вторыхъ, вс статьи въ венъ образуютъ собою нчто цлое, несмотря на то, что он подписаны разными лицами. Физіологія Петербурга иметъ большой успхъ’.
Въ конц перваго тома ‘Физіологіи’, помщены ‘Петербургскіе углы’ Некрасова, одно изъ хорошихъ его прозаическихъ сочиненій, имющее въ добавокъ и біографическій интересъ, какъ новое свидтельство о томъ близкомъ знакомств съ міромъ гонимыхъ судьбою бдняковъ, которое поэту пришлось сдлать въ пору ранней молодости. По отзыву Блинскаго. ‘Петербургскіе углы’ могли бы украсить собою всякое изданіе. ‘Они отличаются необыкновенной наблюдательностью и необыкновеннымъ мастерствомъ изложенія. Это живая картина особаго міра жизни, который не всмъ извстенъ, но тмъ не мене существуетъ, картина, проникнутая мыслію’. Кажется единственный изъ крупныхъ писателей своего поколнія, испытавшій на себ иго нужды, Некрасовъ, чутьли не первый выводитъ въ этомъ разсказ на сцену этотъ ‘особый міръ жизни’, который, впослдствіи, рисовали намъ Помяловскіе, Слпцовы, Успенскіе и др.
Вотъ вкратц содержаніе разсказа:
Молодой пролетарій, Тростниковъ, нанимаетъ уголъ за четыре рубля ассигнаціями въ мсяцъ у нкоей мщанки Акулины Федотовой ‘на фторомъ двар, впадвале’. Перевезши туда свои вещи (перевозка стала ему въ 10 коп.), Тростниковъ оглядывается:
‘Въ комнат царствовалъ матовый полусвтъ, какой любятъ художники, полусвтъ выходилъ изъ пяти низкихъ окошекъ, которыя снаружи казались стоящими на земл, а внутри были неестественно далеки отъ пола. Комната была вышиною аршина въ три съ половиною и имла свой особенный воздухъ, подобный которому можно встртить только въ винныхъ погребахъ и могильныхъ склепахъ. Налво отъ двери, огромная русская печка съ вывалившимися кирпичами, остальное пространство до двери было завалено разнымъ хламомъ, полъ комнаты дрожалъ и гнулся подъ ногами, щели огромныя, концы нкоторыхъ досокъ совсмъ перегнили, такъ что когда ступишь на одинъ конецъ доски, другой поднимается. Стны комнаты были когда то оштукатурены, одна изъ досокъ потолка, чернаго и усяннаго мухами, выскочила однимъ концомъ изъ подъ средняго поперечнаго бруса и торчала наклонно, чему, казалось, обитатели подвала были очень рады, ибо вшали на ней полотенца свои и рубахи…’ Эти обитатели подвала являются вскор одинъ за другимъ и Тростниковъ знакомится съ ними. Все это несчастнйшіе представители столичной голытьбы. Прежде всхъ приходитъ Дворовый Человкъ, изгнанный на оброкъ и явившійся искать мста въ Питер. Не находя мста, онъ живетъ въ подвал и въ карман его въ ту минуту остается еще всего только одинъ завтный полтинникъ, за нимъ является Кирьянычъ, человкъ съ очень странной профессіей: онъ ловитъ собакъ на улицахъ и потомъ или продаетъ ихъ, или доставляетъ владльцамъ, какъ находку, за что получаетъ награду и, наконецъ, Зеленый Господинъ, выгнанный давно со службы, горьчайшій пьяница — учитель, получающій крошечный пансіонъ, пропиваемый въ первые же дни мсяца, остальная часть котораго проходитъ въ шатаніи по прежнимъ знакомымъ и ученикамъ, дающимъ ему на бдность. По просьб Двороваго Человка, Тростниковъ даетъ, ради своего новоселья, немного денегъ своимъ сожителямъ для покупки водки. Приносится штофъ и начинается мрачное, горькое пьянство… Въ другомъ отдленіи ‘угловъ’ помщаются женщины. Вс он беременны, что объясняется тмъ, что у Акулины Федотовны нчто врод пріюта для роженицъ, контингентъ которыхъ, по преимуществу, составляютъ кухарки и горничныя, которымъ въ этомъ состояніи неудобно оставаться ни своихъ мстахъ. Въ тотъ вечеръ, съ одной изъ этихъ женщинъ — горькой пьяницей — длается припадокъ, врод такъ называемаго кликушества, который очень удачно излечиваетъ посредствомъ угрозъ и крика Дворовый Человкъ…
Вотъ картина, которую пришлось видть Тростникову въ первый день своего перезда въ ‘углы’ и которая, вроятно, списана съ натуры. Исторія Тростникова остается неразсказанной, но мы встрчаемся еще разъ съ этой личностью (или, лучше сказать, съ этой фамиліей, подобно тому, какъ въ двухъ стихотвореніяхъ поэта, съ Валежниковымъ) въ одномъ изъ позднйшихъ прозаическихъ сочиненій Некрасова — окрывк ‘Тонкій человкъ’.
Вторая часть ‘Физіологія Петербурга’ появилась лтомъ 45 года, и, несмотря на этотъ ‘мертвый сезонъ’ книжной торговли’ встртила такой-же успхъ, какъ и первая.
Въ теченіи того-же года, поэтъ печатаетъ нсколько стихотвореній въ журналахъ (Портреты — въ ‘Пантеон’, Старушк — въ ‘Отеч. Записк.’ — оба невошедшія въ отдльныя изданія), а въ начал 1846 года выпускаетъ альманахъ ‘Первое апрля’ {Кром эпиграммъ, пародій и извстной пьесы ‘Передъ дождемъ’, въ этомъ сборник обращаетъ на себя вниманіе весьма недурное стихотвореніе ‘женщина, какихъ мною’. Вотъ оно:
Она росла среди перинъ, подушекъ,
Дворовыхъ двокъ, мамушекъ, старушекъ,
Подобострастныхъ, битыхъ и босыхъ…
Ее поддерживали съ уваженьемъ,
Ей ножки цловали съ восхищеньемъ
Въ избытк чувствъ почтительно-нмыхъ.
И вотъ подросъ ребенокъ несравненный.
Ея родитель, человкъ степенный,
Въ деревн прожилъ ровно двадцать лтъ.
Сложилась барышня, потомъ созрла…
И стала на свобод жить безъ дла,
Невыразимо презирая свтъ.
Она слыла двицей идеальной,
Имла взглядъ глубокій и печальный,
Сидла подъ окошкомъ по ночамъ —
И на луну глядла неотвязно.
Болтала лихорадочно, несвязно,
Торжественно молчала по часамъ…
Впивалася въ нмецкія книжонки,
Влюблялася въ прекрасная душонки —
И тотчасъ отрекалась… навсегда…
Благословляла, плакала, вздыхала,
Пророчила, страдала… все страдала!..
И пла такъ фальшиво, что бда.
И вдругъ пошла за барина простого,
За русака дебелаго, степного —
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
На мужа негодуя благородно
Ему дтей рожала ежегодно
И двойней разршилась наконецъ.
Печальная, чувствительная Текла
Своихъ людей не безъ отрады скла,
Играла въ карточки до птуховъ,
Гусями занималась, да скотиной —
И было въ ней передъ ея кончиной
Безъ малаго четырнадцать пудовъ…}. Въ томъ-же году печатаются новыя, зрлыя стихотворенія Некрасова, т, которыя Блинскій заучивалъ наизусть и пересылалъ въ письмахъ къ друзьямъ (‘Ни родин’, ‘Въ дорог’ и друг.) и которыя нашли вскор такой отголосокъ во всей Россіи и положили основаніе славы ‘пвца народныхъ страданій’. Въ конц года является предвстникъ ‘Современника’ ‘Петербургскій Сборникъ’ и встрчается огромнымъ но тому времени успхомъ.
Мы разсмотрли почти вс статьи и изданія Некрасова первой эпохи, причемъ умышленно останавливались преимущественно на прозаическихъ трудахъ, какъ на мене всего извстныхъ публик. Въ ‘Современник’ Некрасовъ также печаталъ прозу. Кром шутки ‘Привилегированная краска Дирлинга и комп.’ и двухъ романовъ, написанныхъ въ сотрудничеств съ Станицкимъ (напечатаны: ‘Три страны свта’ въ 1848 г. и ‘Мертвое озеро’ въ 1851 г.), тамъ есть много его рецензій и фельетоновъ. Изъ критическихъ статей боле обширныя по объему: ‘О Тютчев‘ и ‘О русскихъ второстепенныхъ поэтахъ’. Въ 1856 г., помщено было еще, въ ‘Современник’ же, начало романа ‘Тонкій человкъ’, четыре тщательно отдланныхъ главы съ вводною драматизированною сценою, но начало такъ и осталось началомъ и романъ не былъ конченъ никогда, да еще около года (съ конца 1855 г. и до августа 1856 г.) Некрасовъ писалъ тамъ же ‘Замтки о журналахъ’. Одно изъ этихъ обозрній начинается такими словами, звучащими теперь, какъ бы замогильною заповдью этого знаменитаго журналиста своимъ грядущимъ соратникамъ: ‘Путь журналиста — это путь не безъ терній… но, покуда достаетъ любви, не страшны терніи!.. Пусть же родникъ ея струится неизсякаемо въ сердцахъ русскихъ писателей, русскихъ журналистовъ, понимающихъ свое призваніе! Съ нею много добраго, много прекраснаго сдлаетъ русская литература, много уже сдлавшая, издавна игравшая и играющая такую важную роль въ развитіи нашего отечества, которое дорого каждому русскому и еще дороже должно быть каждому литератору, по самой сущности его цли, чуждой матерьяльнаго результата: только успхи отечества на поприщ просвщенія могутъ обезпечивать его личный успхъ, состоящій въ стремленіи оставить по себ память честнаго и полезнаго дятеля, на мо гиду котораго, по неизмнному закону Провиднія (благословенный законъ!) непремнно, рано или поздно, упадетъ одинъ изъ лучей той славы, въ блеск которой желаетъ онъ и самоотверженно стремится видть свое отечество…’ Эти ‘Замтки’ (он не подписаны) вообще обличаютъ въ поэт безпредльную любовь къ литератур и удивительные художественное чутье и вкусъ, качества, отличавшія его редакторскую дятельность. Въ нихъ поклонникъ поэта найдетъ много для себя интереснаго: тамъ есть превосходныя страницы о Пушкин, Гогол, о граф Льв Толстомъ, только-что появившемся тогда съ своими несравненными севастопольскими разсказами, и въ особенности много отзывовъ о поэтахъ, характеристикъ, въ нсколькихъ строкахъ рисующихъ художественную индивидуальность каждаго изъ нихъ. Есть тамъ и полемика съ славянофилами, и полемика все съ тмъ же Чичеринымъ объ историческомъ значеніи русской сельской общины. Но разсмотрніе этихъ позднйшихъ трудовъ не входило въ нашу задачу, которая была — знакомство съ литературными дебютами Некрасова, а потому мы отсылаемъ читателя, заинтересовавшагося нашими указаніями, къ самымъ статьямъ, которыя, конечно, не будутъ обойдены, если когда-нибудь приступлено будетъ къ изданію избранной прозы Некрасова, чего, полагаемъ мы, искренно желали бы многочисленные почитатели поэта.