Летува золотое имя
Летува золотое имя
Поэма
I.
II.
III.
IV.
V.
VI.
VII.
ЛЕТУВА ЗОЛОТОЕ ИМЯ. Книга стихов шестая. Paris: Новый Прометей, 1927
Примечания
Примечания
Летува золотое имя, Шкляр Евгений Львович, Год: 1927
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Верному сыну старого литовского народа,
Петру Климасу сердечно и почтительно посвящается
Летува — золотое имя, —
Золотое, как звенящий стих,
И тропинками вековыми
Извиваются ее пути…
Всю жизнь прошла по тропинкам,
Но, бывало, из далеких мест,
Видели косу литвинки
Древний Киев и Литовский-Брест.
Бывало, храбрые виры1
Брали пленных и крупную дань,
И, завидев их секиры,
Ждали боя Смоленск и Рязань!..
Летуву истоптал Орден, —
Черный хищник с обличьем льва,
А на смену швабским ордам
В глушь лесную вклинилась Москва.
И народ, хилый и хворый,
Не гадал, запопав под ярем,
Что жмудский чернец Григорий
Наречется Московским царем!..
Летува — золотой ясень
На распутьи, промеж двух дорог:
Путь на Запад чуть-чуть ясен
И в густых туманах — на Восток!..
Но еще дремлют озера,
Сизой далью дымятся леса,
И песням звездного хора
Отвечают земле голоса…
Дорогие липы и клены,
Кто рыдал по вас в дальнем краю,
Кто подслушал гул зеленый,
Кто вам отдал душу свою?..
Темные, жмудские боры,
Вольный голос певца-соловья,
Запах смол, сосен узоры,
Кто вас мог полюбить так, как я?..
Кто, бывало, ранним утром,
В полушубке, в смазных сапогах,
Обсыпанный снежной пудрой
По лесам уходил в снега?..
И, затерявшись в буране,
Кто приметил, как вьюга гудит?..
Я, — все тот же Вечный Странник,
Сын пустыни и внук пирамид!..
Я принес братьям с Ирана
Звон приветный жемайтских лесов:
В нем звучит голос туманный.
Слабый в хоре иных голосов…
Это — зов старого друга, —
Пусть же он не теряется там,
Где, в жесточайшую вьюгу,
Мчатся волки по свежим следам!
В Летуве — везде озера!…
Как заманчив их сладостный плен:
Ночью, средь темного бора
В них сверкают огни Эжерен2 .
То — новый Китеж крылатый,
Невысокий, мохнатый бугор,
Окунувший свои хаты
В зеркала молчаливых озер…
А вокруг — бурые ели,
Видишь пихты, березы, ольху
И, бывало, по неделям, —
Ловишь щук и готовишь уху…
В лесах Эжеренских — вожжи
В час полночный дороже огня: —
Крик совы подернет по коже,
Либо рысь напугает коня…
То вдруг конь, захрапев, станет,
Волка чует, воротит назад…
А сосны звенят в тумане,
В предрассветном тумане звенят…
Эх, судьба, видно, судила, —
Потянула в обманчивый путь,
Да не в степь, где раньше было,
В васильках утопаешь по грудь!..
Не под солнце, что смеется, —
Потянула судьба в города,
Где дворы, словно колодцы, —
В них и днем и днем ничего не видать!..
Дома — колпаки с очками
Мрачных стекол, глядящих в туман!
И чуется, — сердце не камень, —
Нет дороже простого холма,
Или леса, где кружится
Востроносая стая галчат,
Еж ползет, шалят лисицы,
Белки скачут, вороны кричат…
Теперь я — пленник Парижа,
Где деревья подстрижены в круг,
Где голубь, спорхнувший с крыши,
Вырываться не станет из рук…
Я лисиц и здесь встречаю, —
Много их на душистых плечах.
И болит душа, скучает,
Тает, как восковая свеча!..
Хорошо б взглянуть, как всходит
Новый хлеб, и нестись целый день
Вдаль, на мужицкой подводе,
Промеж сел, хуторов, деревень!..
Летува — ясные реки…
Сотни лет омывает луга
Неман, сквозь тяжкие веки,
Глаз прищуривший на берега…
Чрез Вилию, к дальней Вильне
Неспроста, пригляделся старик,
Проклиная лесопильни
И сирен привычный язык…
Там, — в Вильне — старые башни,
Дом, где ныне литовец лишь гость,
Боль по разлуке вчерашней,
По всему, что еще не сбылось!..
Вильна, — как мать в изгнаньи,
Мать, похищенная у детей,
Но скоро, — на близком свиданьи
Дети низко поклонятся ей!..
Старый Неман это знает,
И грустит по седой старине,
По буйной рыцарской стае,
Гедимине и фландрском вине…
Он помнит ляхов и русов,
Печенегов и камских татар,
Шведов и смуглых французов,
Даже домик, где жил Бонапарт…
А за Неманом — след рысий,
Лосьи тропы уводят в леса,
По горам, к самой Дубиссе,
Проглотившей во сне небеса…
Голубым сном спит от века,
А вокруг степи кличут, зовут,
Увлекают человека
На веселый и солнечный труд!…
Вовек не забыть те годы,
Не забыть, как чинится колчан,
Как зайцы по огородам
Кочаны стерегут по ночам!..
Плоты идут по Дубиссе,
Овцы бродят, по склонам лепясь,
Дымятся горние выси
На заре, в розовеющий час…
Эх, ты, беспутная юность, —
Как размашист проворный твой шаг,
Не замком, — ломом чугунным
Не удержишь по крови бродяг!..
Я сам — такой же бродяга,
Непоседа, и в бурю качусь,
Тридцать весен в колымаге,
По ухабам предчувствий и чувств!..
Еще сердце волчком вбется,
Еще нет седины на висках,
Но душа суше колодца
В кочевых аравийских песках…
Но душа — суше пустыни,
И когда, жгучей жаждой томим,
Я грустил по озерам синим,
Плыл песок по озерам моим!..
И у колодца пустого, —
В добрый час протянули мне вы
Чистой воды родниковой
Дети милой, далекой Литвы!..
Реки, леса и озера, —
Как когда-то, в былые года,
Дайте мне сыновним взором
Вас окинуть и вновь повидать!..
Нарвать незабудок и мяты,
И под вечер, меж лип и овса, —
Там, на завалинке хаты
Нежно гладить любимого пса…
И деду с походкой зыбкой
‘Labas vakaras!’3 молвить вослед,
Приметив — доброй улыбкой
Как тихонько осклабился дед…
И там же, у старой хаты,
Целый вечер глядеть, как в огне
Плавится бронза заката,
Растворяется в синем окне!..
3 марта 1927.
Jambville (S. et O.)
Летува золотое имя. С. 5 — 14.
[1] Виры — воины, мужи (примечание Е. Шкляра).
[2] Приозерный город в Северной Литве (примечание Е. Шкляра).
[3] ‘Добрый вечер’ (примечание Е. Шкляра).
Подготовка текста — Кирилл Васильев, 2000.
Публикация — Русские творческие ресурсы Балтии, 2000.