В.В. Розанов
В.В. Розанов
К 50-летию кончины Ап. А. Григорьева
К 50-летию кончины Ап. А. Григорьева
К 50-летию кончины Ап. А. Григорьева, Розанов Василий Васильевич, Год: 1914
Время на прочтение: 3 минут(ы)
25 сентября исполнилось 50 лет со дня безвременной кончины самого вдумчивого и самого глубокомысленного из наших литературных критиков — Аполлона Александровича Григорьева (родился в 1822 г., умер 25 сентября 1864 года и похоронен на петроградском Митрофаньевском кладбище). Важнейшие статьи его — ‘О правде и искренности в искусстве’, ‘Критический взгляд на основы, значение и приемы современной критики искусства’, ‘Взгляд на русскую литературу со смерти Пушкина’, ‘Развитие идеи народности в нашей литературе со смерти Пушкина’, ‘Парадоксы органической критики’. Кроме этих философско-принципиальных статей или ‘изложений’, положенных им в основу своего отношения к отдельным поэтам и романистам, он написал обширные статьи, как о своих современниках: Тургеневе (о ‘Дворянском гнезде’) и Островском (о ‘Грозе’), так и о поэтах пушкинской эпохи: о Гоголе, Лермонтове и Грибоедове. Как и творец ‘Русских ночей’ князь Одоевский, Аполлон Григорьев также был выброшен из литературы русской в качестве ‘несогласно мыслящего’ и поставлен ‘вне чтения’ господствующими корифеями — Добролюбовым, Чернышевским, Писаревым, Благосветловым и вообще ‘нашим кабачком’. ‘Вне читаемости’ ему в сущности было гораздо лучше, чем если бы его стала читать бегущая вперед масса ‘разрушителей эстетики’ и ‘уничтожителей Пушкина’. В сущности быть не читаемым — иногда очень хорошо. Пусть прокатится мутная волна. В свежем утре встанет писатель потом, ничем не загрязненный, не изломанный.
Аполлон Григорьев, — и сам поэт (небольшой сборник его стихотворений вышел в 1846 г.), — страстно чувствовал человеческое слово, страстно чувствовал поэтические и художественные образы. Это главное — безмерная любовь к великому словесному искусству, — было в нем фундаментом критика. К этому непосредственному дару, дару врожденному, — прибавилась обширная его начитанность в русской и иностранных литературах, и полная самостоятельность своей мысли. Критике эстетической и публицистической он противоположил свою органическую критику, как рассмотрение словесного художества единичных писателей в свете народных идеалов, как они сложились в зависимости от крови, рода, племени и от исторических обстоятельств. Григорьев может почитаться у нас единственным и первым критиком, стоявшим на почве более обширной, чем литературные партии и только свои личные вкусы. Для Чернышевского ‘вне Чернышевского’ не было России, и для Добролюбова ‘человеческий разум’ оканчивался там, где не читался ‘Современник’. Григорьев был совершенно не таков.
Книга статей его, изданная еще в 1876 году, не была повторена изданием. И это первое издание не было прочитано, а как-то рассорилось и застряло по букинистам. Судьба — вполне Одоевского. Или — монастырь и схима, или ‘выпей с нами в кабачке’.
Григорьев положил основание таким понятиям, как типовое в отношении к народности. Ему современная литература, — знаменитый ‘реальный роман’ — был важен не потому и не настолько, насколько он выражал трепетания своего времени, которые могли быть цельными и могли быть пустыми, — а насколько они выражали стихию русской души, умели через конкретный образ передать вечное начало этой души. Ему же принадлежит понятие ‘почвы’ и ‘почвенности’: того безотчетного и неодолимого, что тянет каждого человека к земле его, тянет героя и тянет поэта, и в связи с этой ‘почвою’ он силен и красив, а вне связи с нею — ломается и проходит для жизни бесплодно. Идея эта была принята и Достоевским, в журналах которого писал Григорьев. Знаменитый монолог в ‘Бесах’ о ‘народе-богоносце’ — не понятен без Григорьева, это собственно художественный перефраз григорьевской идеи, григорьевского учения.
Досказать ли слова, может быть единственно внятные в эту минуту великой войны: что мы пошли на Германию и Австрию, добывая отчину свою, отчину Владимира Святого и Ярослава Мудрого, — исполняя, хотя и неведомо для себя, исторические и культурные грезы этого благородного писателя.
Мир его праху. Может быть с текущих вот дней настанет свежее утро воскресения для него, как и для других славянофилов, для Киреевского, Хомякова, для Аксаковых. Может быть. А если и теперь ‘нет’ — не будем печалиться. Он был с истиной: а это — такой друг, которого не променяешь на других. Среди людей ему жилось плохо. Но у Бога ему хорошо.
Впервые опубликовано: Новое время. 1914. 26 сентября. No 13844.