Из страны чудес и курьезов, Ядринцев Николай Михайлович, Год: 1883 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 7 минут(ы)

ИЗЪ СТРАНЫ ЧУДЕСЪ И КУРЬЕЗОВЪ.

(ФЕЛЬЕТОНЪ).

Народъ — мошенникъ.

Нашъ народъ, сударь, мошенникъ! Съ нимъ добромъ нельзя!— ничего не подлаешь. Да вотъ вамъ случай.

Сидимъ мы разъ у исправника,— знаете Степана Парамоновича? Человкъ онъ во всхъ статьяхъ распорядительный и аккуратный. Сидимъ и благодушествуемъ за закусочкой, порядочно ужь перекусили. Вдругъ докладываютъ: купцы ломятся, Степана Парамоновича видть хотятъ. А у насъ въ то время конскій базаръ былъ.

— Что такое? Впустить!

Ввалились купцы.

— Степанъ Парамоновичъ выручи: лошадей украли!

— Какъ такъ?

— Такъ, лошадей купили, а ихъ подъ городомъ угнали, и воровъ мы видли!

— Что же вамъ нужно?

— Не обезсудь, въ погоню надо. Они сейчасъ подъ городомъ. Ужь мы такъ теб благодарны будемъ!

А благодарность онъ принималъ. Почему не принимать?— вдь онъ не просилъ, сами даютъ. Благодарность отчего не принять!

— Хорошо, говоритъ Степанъ Парамоновичъ, — хоть и жалко закуску прерывать, да ужь наша такая обязанность.

Приказалъ лошадь заложить и меня взялъ съ собою, захали въ полицію, трехъ человкъ пожарныхъ прихватили, и купцы съ нами.

Выхали за городъ, демъ, смотримъ: два мужиченка по дорог бредутъ.

— Вотъ они, вотъ они! заорали купцы.— Видно, лошадей то скрыли.

Степанъ Парамонычъ припустилъ.

— Стой!

Смотримъ: соскочилъ онъ, мы за нимъ, а онъ какъ налетитъ:

— Бей ихъ, говоритъ,— подлецовъ! Я васъ!

И пошелъ съ ними расправляться. Расправлялся самъ — изъ силъ выбился. Намъ веллъ, купцы тузили, а потомъ пожарнымъ приказалъ. Ну, ужь досталось же имъ на калачи! Какъ расправился онъ съ ними по-свойски, тогда допросъ сталъ снимать:

— Кто такіе?

— Мы, говорятъ, — ваше благородіе, мужики изъ-подъ городской деревни, домой идемъ, и никакихъ лошадей не видали.

Что же вы думаете?— вдь это не воры оказались, а два прохожихъ мужика. Ну, и досталось же имъ, однако! Не воруй чужихъ лошадей! Степанъ Парамонычъ умлъ учить, онъ ихъ, сударь, такъ пробралъ! такъ!…

— Да вдь, позвольте, это оказались не воры?

— Это дйствительно, что не воры. По только Степанъ Парамоновичъ такъ ихъ пробралъ… Они кричатъ, а онъ имъ еще накладываетъ. Вкъ будутъ помнить!

— Но вдь вышла ошибка?

— Положимъ, ошибка. Только онъ ихъ ловко пробралъ! Нашъ народъ, однимъ словомъ, сударь — мошенникъ! Съ нимъ ничего не подлаешь.

Покойникъ въ чижовк.

Раскажу вамъ, какъ у насъ покойника въ чижовку садили.

Это недавно около Кургана было. Приходитъ безродный старичекъ-поселенецъ къ батюшк и говоритъ:

— Исповдуй те, батюшка, меня.

— А что?

— Да нездоровъ, свининки понался, животъ сперло и голову стрляетъ.

— Хорошо, говоритъ батюшка:— приходи, какъ худо будетъ.

А поселенецъ-то, случись грху, пришелъ на квартиру къ себ, да и Богу душу отдалъ. Хозяинъ далъ знать волостнымъ, собрались волостные, идутъ къ батюшк.

— Нельзя ли схоронить?

— Никакъ нельзя, говоритъ,— коли онъ безъ исповди померъ.

Подумали волостные: что бы такое у поселенца продать, да за похороны заплатить? Покойникъ шубу имлъ, но и ту хозяинъ не отдаетъ. А міру денегъ жалко. Только кто-то говоритъ:

— Давай мы его въ чижовку пока положимъ, а посл деньги найдутся.

Посадили покойника въ чижовку, держатъ день, держатъ два. А въ чижовк мужики сидятъ за провинность. Молитъ они волостныхъ — покойника убрать, а волостные улыбаются.

Что же оказалось?— деньги на похороны нашлись: вс арестанты сложились, потому душина уже началась.

Не даромъ высидлъ покойникъ въ чижовк.

Пиво — одно удовольствіе.

Недавно, сударь, у насъ въ город И. случилось чистое происшествіе. Одинъ степенный казачій офицеръ, трезвенный и благонравный, вздумалъ искуситься пивомъ и послалъ въ сосднюю лавочку денщика за бутылкой. Пиво было принесено. Выпилъ стаканъ офицеръ и выпилъ денщикъ. Вдругъ — трахъ! за животы, на полъ, а затмъ безъ памяти очутились, и корчи ихъ начали сводить. Здоровое было пиво, сильно въ голову ударило! Туда-сюда, хозяева засуетились, побжали за дохтурами. Прибжалъ одинъ, другой дохтуръ, видятъ: лежатъ офицеръ съ денщикомъ, точно ихъ въ бою подкосило. Глаза неподвижны, челюсти свело, даже щипковъ не чувствуютъ. Давай дохтура отваживаться. Начали совтоваться: что за пиво такое, что отъ стакана человкъ можетъ умереть? Сначала сомнніе взяло: думаютъ, отъ угару, сейчасъ — въ печку, а въ печк ни золы, ни уголька — нетоплена. Посмотрли пиво, а оно, братецъ, все мутью занялось, какъ поднесешь къ посу-то, такъ просто такъ изъ нутра и воротитъ,— вотъ такъ пиво!

Разсуждаютъ дохтура, отчего офицера съ ногъ сшибло? Врно, крпости въ этомъ самомъ пив много. Приходитъ на этотъ споръ еще казачій офицеръ, отважный такой:

— Постой! говоритъ, — мы это самое пиво испытаемъ. Послать за бутылкой!

Послали. Хлопнулъ офицеръ стаканъ для опыту. Но не усплъ офицеръ крякнуть, какъ и съ нимъ то же: прямо объ земь рухнулся, за животъ, корчи — и началъ Богу душу отдавать. ‘Здоровое пиво!’ подумали тутъ вс: ‘кто стаканъ попробуетъ, такъ того сразу и хлобыснетъ’. Однако, когда человкъ отходить началъ, сообразили, что въ пив этой самой ‘крпости’ уже черезчуръ перепущено. Испугались, послали за полиціей. Набжали дохтура, давай людей оттирать, лекарства давать,— шутка ли, сколько людей свалило! Язвительное это пиво вышло. Я какъ въ язвительности его уже никакого сомннія не оставалось, то для видимости и назиданія, какъ оно съ малой толики съ ногъ сбивать можетъ и какая въ немъ крпость достигнута,— можетъ, за это на выставк пивному заводчику дипломъ дадутъ,— самыя эти дв бутылки тутъ же ршились опечатать печатями. Я какъ опечатали, такъ вотъ теперь изъ-за этого самаго пива цлое дло завязалось. Одни говорятъ, братецъ мой, что пиво это самое на пользу человку, а другіе говорятъ: если отъ него человкъ глаза закатываетъ и конецъ ему приходитъ, то удовольствія тутъ мало и пить его надо опасаться.

Въ то время на происшествіе и г. полицмейстеръ нагрянули. Сейчасъ онъ эти бутылки подъ-мышку:-ми, говоритъ, — всю вредоносность узнаемъ! Я сами на лашадей, да къ заводчику, смкаете? Но городу, между тмъ, разговоръ: одни объясняютъ, что господамъ офицерамъ смерть пришла отъ пива, а другіе — что, молъ, ‘отъ произволенія’: врно, такъ ужь на роду написано въ тотъ часъ умереть’. Больше всхъ, конечно, заводчикъ уврялъ: ‘я, говоритъ, этого самаго пива сколько хочешь выкачу и ничего не будетъ, кому смерть пришла, и безъ того умретъ’. Толковъ было много, и подъ конецъ вышелъ раздоръ у самихъ дохтуровъ. Одни, значитъ, стоятъ за заводчика, что отъ пива этого ‘одна сладость и увеселеніе’, а другіе говорятъ: ‘ядъ’.

Начался у нихъ синклитъ, братецъ ты мой: собрались дохтура, провизорй, стали судить, а заводчикъ одно галдитъ:— Извольте, господа дохтура, кушайте моего пива на здоровье: вотъ вамъ тридцать дв бутылки, даромъ, въ удовольствіе ваше…— Молодчина заводчикъ!

Давай дохтура пиво пытать: ядъ отыскивать. И чего только, братецъ ты мой, они не длали: и киптили-то они его, и черезъ трубу то пущали, и на стеклышк то разводили,— все споръ идетъ. Одни говорятъ: есть ядъ, другіе:— нтъ въ немъ яду, а одно удовольствіе! Особенно одинъ дохтуръ, пріятель заводчиковъ, что жену его лечилъ, настаивалъ: я, говоритъ, сколько лтъ это пиво пью, и только долгоденствіе чувствую. Однако, дохтура все-таки сначала пробовать сами поопасались: кому же пріятно, чтобы подъ лобъ глаза! И что же они придумали? Взяли они трехмсячнаго щенка, шести фунтовъ всу. Щенокъ малый, сначала онъ какъ будто этого пива не принималъ,— опасался, или по непривычк, тогда они ему черезъ воронку. Что же!— влили ему, а щенокъ этотъ не только какъ ни въ чемъ не бывало, но у него даже апетитъ прибавился. Завилялъ хвостомъ и говоритъ человчьимъ голосомъ: ‘не будетъ ли милости, господа, еще? Пиво — одно удовольствіе!’ Такъ просто дохтура диву дались. А заводчикъ съ своимъ пріятелемъ кричитъ: видите, како пиво! Но этимъ не кончилось. Знаешь-ли, что еще выдумали?— притащили, братецъ ты мой, они изъ рки окуня живого. Вотъ т истинный Христосъ! Какъ же они его теперече поили? Взяли это кисточкой махнули подъ жабры порцію, — смотрятъ: у окуня глаза повеселли, пустили они его въ это самое пиво — и давай же онъ тамъ играть, просто услажденіе!

А заводчикъ кричитъ: каково пиво!

— Но если вы, господа, и этимъ не удовольствовались, говоритъ тотъ самый дохтуръ, пріятель заводчиковъ,— такъ вотъ вамъ, говоритъ, доказательство!— и хлопъ стаканъ, хлопъ другой, третій, пятый, десятый, подавай дальше! только пробки щелкаютъ отъ пива, а дохтуръ здоровеннющій въ силу входитъ. Тутъ вс диву дались. И куда ему это пиво лзетъ, куда лзетъ только! А онъ говоритъ: ежели вамъ еще это не доказательство — я могу нсколько тысячъ выпить.

А заводчикъ кричитъ: каково пиво!

Тутъ и вс стали пробовать, а подъ конецъ и актъ подписали, а когда самый этотъ заводчиковъ пріятель подписывалъ, то и при семъ диву дались, что ‘столько выпивши и еще подписалъ!’

Только случись же посл, ужь когда это пиво на здоровье было выпито — чудо. Передъ самымъ этимъ синклитомъ дверь отворяется — и что же? Покойникъ-офицеръ является (знать, къ этому времени ожилъ):— Вы, говоритъ, это пиво съ завода пили?— Точно такъ.— А испробовали вы то пиво, отъ котораго я умеръ? Дайте, говоритъ, мн бутылку, что была опечатана.— Подали.— Откупоривалньы ее, господа дохтура?— Откупоривали, говорятъ.— Отчего же въ той бутылк, которую я пилъ и которую опечатывали, пробки не было, а въ этой пробка? Что это означаетъ?!

По тутъ покойнику не поврили, потому что ежели щенокъ и окунь удовольствіе испытали, то покойникъ не въ счетъ.

И ршили предоставить заводчику пиво это безпрепятственно продавать и православныхъ имъ угощать. Потому коли ужь смерть пришла къ кому, то и безъ того умретъ. Есть ли въ пив ядъ, нтъ ли яду, есть ли въ немъ пробка, нтъ ли пробки, все равно, пиво — одно удовольствіе!

Таинственная графиня въ Сибири.

Провинціальное любопытство хорошо извстно, оно не иметъ предловъ. Недавно жертвою его была даже очень почтенная особа сибирскаго города. Дло въ томъ, что въ одинъ большой сибирскій городъ въхала инкогнито какая-то кроатская графиня. (Не знаемъ, есть ли даже такія?) Если пребываніе инкогнито Ивана Александровича Хлестакова надлало шуму, то что же сказать о прізд графини, да еще въ Сибирь? Какая то важная барыня ввалилась на провинціальную квартиру, съ десяткомъ чемодановъ, картонокъ и сакъ-вояжей, услась и никуда не показывается. Словомъ, ни гу-гу — инкогнито. По зачмъ она пріхала? Что ей нужно въ этомъ город? добиралось провинціальное любопытство. Предположенія начались самыя необычайныя. Сначала они вращались въ области высшей политики. Длались догадки, что это иностранный агентъ отъ Бисмарка или отъ англичанъ. Мннія расходились. Думали также, что это кавалеръ въ юбк, и ршено было подсмотрть, когда онъ будетъ бриться. Затмъ возникли опасенія: не преддверіе ли это сенаторской ревизіи и не переодвшійся ли это чиновникъ особыхъ порученій? Ну, что, какъ онъ спуститъ юбку, да закричитъ: ‘подать-ка сюда дла полицейскаго управленія!’ — и на-грянетъ въ окружный судъ. Отъ этой мысли у многихъ даже кровь застыла. Но такое предположеніе вскор не оправдалось. Было точно узнано, что графиня была женскаго пола несомннно и, притомъ, характера тихаго. Тогда предположенія приняли другое направленіе. Ршили ждать девять мсяцевъ, такъ-какъ, по предположенію жителей, по истеченіи этого срока все должно обнаружиться, по терпнія дожидаться не достало, а любопытство росло. Не этому ршили, что графиня живетъ инкогнито для того, чтобы узнать вс тайны города и потомъ написать нчто въ род ‘Парижскихъ тайнъ’, но и это скептики отринули, ибо какому чорту нужны тайны города Вшиваго? Наконецъ, предположенія спустились еще ближе къ житейскому: ршено было, что она съ кмъ-то въ город находится въ интимной связи и для кого-то пріхала, по уловить этого еще не удавалось. Я что она видлась съ кмъ-то — было несомннно. Графиня пріхала уже годъ, въ свтъ не вызжаетъ, такъ зачмъ же она живетъ тутъ?

— Послушайте, зачмъ у насъ графиня инкогнито живетъ? допекали полиціймейстера.

— Да убирайтесь вы, почемъ я знаю!

— Нтъ, ты долженъ знать!

Полиціймейстеръ задумался. ‘Ужь если Бобчинскій и Добчинскій знаютъ, что графиня инкогнито живетъ, и длаютъ свои соображенія, то какъ же я-то не знаю!’ задумался онъ, и ршилъ допытаться и доподлинно узнать секретъ этого таинственнаго пребыванія.

И вотъ, сдлавъ нужныя подготовленія и не ршась никому доврить столь важнаго дла, опытный полицейскій одинъ прокрался во дворъ и заслъ за крыльцомъ, чтобы увидть, кто посщаетъ прізжую незнакомку?

Была темная осенняя ночь, полиціймейстеръ держалт подъ полою потайной фонарь, готовясь въ нужную мы нуту направить свтъ. Моросилъ дождь… Вотъ послыша лось въ темнот шлепанье, скрипнула калитка. Полиціймейстеръ насторожилъ уши. Вотъ торопливые шаги, фигура у двери графини. Полиціймейстерь пріотворяетъ фонарь, тонкая струя свта упала на одежду и обнаружила… плащъ постителя.

Но, Боже мой! что такое произошло съ полиціймейстеромъ? Онъ обомллъ, физіономія его вытянулась. Извстно только, что онъ бросилъ фонарь и потерялъ въ эту роковую ночь, во время бгства, об калоши и шпагу. Когда онъ прибжалъ домой, зубы его стучали, и онъ залпомъ выпилъ три рюмки полыновки.

Никому онъ не могъ отвтить, что онъ видлъ,—такъ это и осталось тайной для всего міра. Ужасъ полиціймейстера объяснялся обывателями тмъ, что онъ увидлъ самого ‘домового’. Ахъ, какъ опасно иногда заглядывать даже полиціймейстеру подъ покровъ Изиды!

Черезъ недлю графиня выхала изъ города, а полиціймейстеръ съ этого времени,— представьте!—началъ пользоваться особымъ благоволеніемъ.

Добродушный Сибирякъ.

‘Восточное Обозрніе’, No 38, 1883

ИЗЪ СТРАНЫ ЧУДЕСЪ И КУРЬЕЗОВЪ.

Народъ — мошенникъ.

Покойникъ въ чижовк.

Пиво — одно удовольствіе.

Таинственная графиня въ Сибири.

Читайте также: