Из Новгородской губернии, Якушкин Павел Иванович, Год: 1859

Описание
Время на прочтение: 76 минут(ы)
Скачать в PDF

ПУТЕВЫЯ ПИСЬМА
изъ
НОВОГОРОДСКОЙ И ПСКОВСКОЙ
ГУБЕРНІЙ,
ПАВЛА ЯКУШКИНА.

Изданіе Д. Е. Кожанчикова.

САНКТПЕТЕРБУРГЪ.
ТИПОГРАФІЯ ТОРГОВАГО ДОМА С. СТРУГОВЩИКОВА, Г. ПОХИТОНОВА, Н. ВОДОВА и К®.
1860.

ПУТЕВЫЯ ПИСЬМА.

ИЗЪ НОВГОРОДСКОЙ ГУБЕРНІИ.

29 Ноября 1858 года.
Тверь.

Вчера я пріхалъ въ Тверь съ тяжелымъ поздомъ, дорога была скучная, отъ нечего длать, я подслъ къ мужикамъ, разговорились о Кокорев, кто-то похвалилъ домъ его въ Москв, близъ Покровки.
— ‘Небось цлковыхъ шесть стоитъ’, замтилъ одинъ изъ мужиковъ.
— Бываютъ дома и дешевле, отвтилъ на это другой.
— Какъ, дешевле шести цлковыхъ, сказалъ я?
— Много дешевле.
— Какіе же такіе дома?
— А вотъ, что одна то лошадь домовъ по двадцати возитъ!
—‘Въ этихъ домахъ всякому жить придется!’ замтилъ сдой старикъ, покачавъ головою: ‘называются только они гробами, а то та же домовина, стало-быть — домъ!’
Въ моемъ вагон везли кондукторовъ, которые отъ нечего длать перепились и поминутно ссорились между собою. Одинъ изъ нихъ, старый отставной ундеръ, сильно негодовалъ на молодежь, такъ называлъ онъ своихъ товарищей, тоже отставныхъ ундеровъ съ сдыми усами.
— ‘Молодежь эта’, говорилъ онъ, ‘не уметъ служить Богу и Великому Государю! не уметъ: тоже служитъ, говоритъ, да какъ служить, спрошу я? не по нашему: я служилъ…. .служу — буду служить — не по ихнему. До гробовой доски буду служить! Въ наше время служили не по ныншнему. Вотъ хоть къ примру взять, были мы подъ Варною, тогда съ Туркомъ война была, а въ ту пору я служилъ въ Преображенскомъ. Вышелъ приказъ такой: со всей гвардіи вызвать 120 человкъ охотниковъ, такъ куда теб 120, 12 тысячь вызвалось! Начальники и велли жеребій трясти. Стали трясти: вышелъ жеребій мн. Фельдфебель былъ у насъ Петровъ, тотъ давалъ мн 50… 100 рублей, пусти только его съ моимъ жеребьемъ, да я не взялъ! А былъ тогда еще рядовымъ!..’
Много онъ и еще разсказывалъ, но какъ онъ на каждой станціи прохаживался, то языкъ его выговаривалъ все невнятнй и невнятнй, а наконецъ и совсмъ отказался служить. Пріхавъ въ Тверь, я пошелъ въ трактиръ ужинать, гд ко мн подошелъ одинъ господинъ храброй наружности. Мы съ нимъ разговорились и сей господинъ оказался, сверхъ моего ожиданія, какимъ-то чиновникомъ или писцомъ при комитет по крестьянскому длу. Между прочимъ онъ говорилъ мн, что комитетъ ршилъ печатать вс свои протоколы, чмъ писецъ былъ сильно недоволенъ: ‘для чего, кому надо знать? прикажутъ, когда придетъ время!’
Сегодня по утру я пошелъ отыскивать Рв. и P.: въ Твери я былъ въ первый разъ, Рв., по просьб М. П. Погодина, могъ указать мн на что особенно надо взглянуть, а Р., какъ секретарь Губернскаго Правленія, могъ, при пшеходномъ моемъ путешествіи по Тверской губерніи, оказать большую помощь: я знаю по опыту, какъ трудно растолковать нкоторымъ особамъ, особливо становымъ съ братіею, цль моихъ походовъ, а секретарю, да еще Губернскаго Правленія, не то что нашему брату, во всемъ поврятъ. Но къ моему великому горю, я ни того ни другаго не нашелъ въ Твери, они оба ухали въ Москву. За розысками ихъ я опоздалъ къ обдн въ соборъ, который мн очень хотлось видть. Отъ нечего длать, я отправился въ трактиръ ‘чаевать’, и тамъ напалъ на купцовъ, пришедшихъ туда тоже чайку попить. Не могу вамъ сказать, какъ у насъ зашелъ разговоръ, кажется одинъ изъ насъ попросилъ газету у другаго. Мы разговорились и сли за одинъ столъ. Перекинувъ нсколько словъ, я спросилъ ихъ: какъ идетъ торговля посл открытія чугунки: сильне, или упала? Вроятно, значительно увеличилась? —‘Увеличилась!… какое увеличилась: не въ примръ туже пошла!’
— Отъ чего же?
— ‘Какъ отъ чего? Москва стала ближе. Теперь кому что надо купить, заплатилъ 10, 15 к., да и въ Москву, а тамъ онъ хоть и не дешевле купитъ, да думаетъ: во ста мстахъ побываю. Теперь ни одна свадьба не бываетъ безъ поздки въ Москву! Сперва этимъ товаромъ, такъ сказать по нашему, краснымъ, на два милліона въ розницу Тверь торговала, а теперь на 200 тысячь! На 2 милліона то есть, въ розницу, торговала на ассигнаціи, а на 200 тысячь ceребромъ, все-таки это выходитъ 700 тысячь, а ocтальные-то гд взять?’
— Вы говорите про торговлю краснымъ товаромъ, а какъ же у васъ идетъ хлбная торговля? ,
— ‘То же и съ хлбомъ! хлба везутъ по Волг много, изъ Твери еще больше, да только хлбъ насквозь проходитъ: въ одну заставу ввезутъ, въ другую вывезутъ, съ Волги на желзную дорогу, да и вся недолга. Вотъ Новгородъ сперва какъ горевалъ, что желзная пойдетъ мимо, а теперь желзная дорога такъ отрзала, что вся та сторона къ нему потянула! Вся сторона: Псковъ, Курляндія, Лифляндія, Швеція!… Теперь въ Новгород то и дло что строятся: вотъ недавно купецъ — купецъ — забылъ какъ прозывается — вотъ какъ по Волхову пойдешь, такъ на угл будетъ…. забылъ! Такъ этотъ купецъ поставилъ домъ во сто тысячь, да тысячь серебромъ! А у насъ нонече сильныхъ людей, богачей нтъ. Ты знаешь, Михайло Яковлевичь, сказалъ онъ, обращаясь къ своему товарищу, Старицкаго купца — Ивана Дементьева?’
— Безпоповаго-то? {Безпоповый, т. е. раскольникъ безпоповщинскаго толку, ‘Филиповщина есть’, какъ мн сказалъ одинъ здшній мщанинъ.} что въ прошломъ году умеръ?… Знаю.
— ‘Что за сила была! одинъ всей здсь торговлей ворочалъ: въ Стариц жилъ самъ, а въ Твери никакого хлба безъ него не покупали !’
— А умеръ собакой! отозвался какой-то господинъ въ чуйк, тоже изъ купцовъ.
Мои товарищи примолкли.
— Отъ чего же собакою? сказалъ я.
— ‘Да вотъ видите, сударь ты мой’, продолжалъ господинъ въ чуйк: ‘умираетъ онъ, совсмъ умираетъ, знаетъ: умретъ безъ святыхъ таинъ — всю родню и родъ засудятъ, такъ и пріобщился, а похоронъ справлять не веллъ: позвали только восемь поповъ, а ни архіерея, ни архимандрита — никого не позвали, да такъ похороны и справили! И тхъ бы не справили, коли можно бъ было, — тмъ и кончили!’
— У нихъ, врно, старыхъ книгъ много? спросилъ я.
— ‘Много. Умеръ отецъ моего тестя, — онъ былъ изъ такихъ же, такъ онъ оставилъ пудовъ тридцать такихъ же старинныхъ книгъ! Да я вс ихъ во Ржевъ спустилъ: тамъ до этого охотники!’
— Да и я охотникъ, коли есть у васъ еще, я куплю, сказалъ я.
— ‘А на что же вамъ: у васъ, какъ кажется, борода стриженая?’ спросилъ онъ меня.
Я ему сказалъ, для чего мн нужны старыя книги и рукописи. Купецъ смекнулъ.
— ‘Понимаемъ !— Если хотите достать, то сходите къ Т*-Б*. У него два прозвища, онъ живетъ у старой аптеки, у него своя лавка тамъ есть. Да еще сходите къ Ж*, а этотъ живетъ за Волгою во второй улиц: у нихъ много книгъ, можетъ быть они и продадутъ вамъ. На Ж*сильно гораздо ненадйтесь, онъ самъ старой вры, а у Т*-Б*, если онъ еще не все растранжирилъ, купите, да и задешево купите, отецъ его былъ человкъ крпкій, любилъ покойникъ старыя книги, а какъ старикъ-то померъ, достались эти старыя книги сынкамъ, они и пустили ихъ въ ходъ: сперва подлили, а потомъ на перегонки во Ржевъ. Во Ржев это запримтили: за рубль десять копекъ платили. Коли осталось — и вамъ продадутъ ихъ съ удовольствіемъ’.
Собесдникъ мой, Михаило Яковлевичь Барсуковъ, обязательно предложивъ мн свои услуги, пригласилъ меня къ себ вечеромъ на чай. Узнавъ, что я изъ Орла, онъ много разспрашивалъ объ орловскомъ пожар. Разговорившись о пожар, одинъ изъ собесдниковъ разсказалъ мн случай, бывшій въ Твери.
— ‘Былъ въ Твери пожаръ, и какой-то мужиченко одинъ одинёшенекъ отстоялъ домъ….. да не одинъ домъ: загорись тотъ домъ, — много бъ города сгорло !— Взлзъ этотъ мужиченко на крышу, подаютъ ему воду, воды недостало, стали давать квасъ, такъ и не далъ дому загорться. На низу противъ втру было жарко стоять, а по втру еще хуже! Да еще сказать: наверху духу больше, колижъ еще къ тому сказать, что на его сторону втеръ былъ — просто быть нельзя!…. Ему кричатъ снизу. ‘Слзь, слзь!…. Пропадешь по напрасному! Слзь!’ А тотъ знай свое дло длаетъ: поливаетъ крышу, то водой, то квасомъ, такъ и не слзъ! И какъ ужъ онъ тамъ стоялъ, Богъ его знаетъ! Такъ-то этотъ мужиченко и отстоялъ домъ, не самъ отстоялъ, — такъ ему Богъ далъ! Ну, когда Богъ помиловалъ, хозяинъ и даетъ ему сренькую, 50 рублей бумажку, значитъ, — такъ мужиченко — а и мужиченку всему-то грошъ цна — тамъ мужиченко не беретъ!— Не я, говоритъ, отстоялъ твой домъ: отстояла твой домъ Мать Пречистая Богородица Владимірская, такъ ты Ей, Матушк Владимірской Богородиц и помолись, да Ее, Матушку, и поблагодари. Такъ и не взялъ!’

30-го Ноября. Тверь.

Михайло Яковлевичь Барсуковъ, церковный староста Тверской Знаменской церкви, разсказалъ мн, что у нихъ въ церкви есть восковой образъ Владимірской Богородицы, по всей Твери считающійся за явленный и чудотворный, и что его носить по домамъ не разршено.
Мн разсказывала здшняя баба про эту икону слдующее:
‘Явилась она лтъ за пятьдесятъ, можетъ и больше, явилась она протомойк. Жила, женщина благочестивая, въ работницахъ у одного тверскаго купца, ея дло было поутру пораньше встать, горницу прибрать, воды наносить, обдъ сготовить, посл обда всхъ уложить, а тамъ самоваръ поставить, чаемъ напоить, ужинъ приготовить — сказать правду: день-ночь работай на хозяина, — спи на себя….. Пошла эта благочестивая женщина на Волгу, блье, рубашки мыть. Видитъ она, моя матушка, женщина благочестивая, видитъ, что волной что-то къ ней прибиваетъ, смотритъ — воскъ плыветъ. Взяла она тотъ кусокъ, бережнёхонько положила, да и отнесла домой. Хозяинъ былъ строгій: всякъ день надвалъ чистыя рубашки, не то что по субботамъ, или къ празднику тамъ, а всякъ день, какъ сказано. Блья было, стало быть, много. На утро эта женщина благочестивая опять пошла на Волгу блье мыть. Стала она блье мыть, къ ней плыветъ еще кусокъ воску, она и этотъ кусокъ взяла домой. Принесла домой, сложила эти два куска, они и срослись, видитъ — образъ Пречистой Богородицы Владимірской. Только она сложила эти два куска не ровно, — такъ и теперь, по сю пору, остались: рубчикъ остался посреди.’
Эту икону запрещаютъ брать на домъ, ‘да все-таки берутъ, — говоритъ Барсуковъ:— не хочется съ попомъ ссориться!’
— За чмъ же съ попомъ ссориться, изъ-за чего? Въ Москв Иверскую берутъ на домъ. Пустъ берутъ и вашу Владимірскую. Ваше дло….
— ‘Да вдь иконы-то берутъ въ другихъ мстахъ не по нашему: Иверскую, какъ вы къ примру взяли, Иверскую везутъ въ карет, съ честію: благочиніе соблюдено, а нашу Матушку подъ полу, да и пошелъ! Крадучись — вотъ что не хорошо! А какъ, видя большую заступу отъ иконы, не пустить ее въ домъ? Несовершенное дло!’
Еще Барсуковъ разсказывалъ мн, что онъ видлъ камень, найденный при нивеллировк улицы, съ надписью: ‘здсь лежитъ Микола попъ…..’ дальше онъ не помнитъ.
По указанію Барсукова, я здилъ къ Ж*, за рчку Тьмагу, но ничего не нашелъ. Впрочемъ Барсуковъ мн общалъ поискать и, буде найдетъ что, меня увдомить. Возвратившись отъ Ж*, я понесъ въ лавку къ Барсукову статью М. П. Погодина, и ‘Путь Севастопольцевъ’, Кокорева, за что былъ приглашенъ Барсуковымъ въ трактиръ чайку попить. Къ намъ подслъ еще одинъ господинъ въ чуйк, его товарищъ.
Мой новый собесдникъ сталъ разсказывать о раскольникахъ. Догматовъ ихъ онъ не зналъ, зналъ только одно, что они безпоповые, да еще, что они всмъ мірщатъ {Старообрядцы, особенно безпоповщинскіе, называютъ православныхъ мірскими. Всякое общенье съ мірскими называется мірщеньемъ. Мірщить вещь — значитъ поганить ее. ‘Жена мужемъ мірщитъ’, т. е. попрекаетъ его въ мірщеньи, а потому и брезгуетъ имъ. Должно замтить, что вс раскольники, какого бы толку ни были, — не міряне, и потому другъ другомъ не мірщатъ.}. Такъ мужъ женой мірщитъ, жена мужемъ.— ‘Ужъ на что мальчишки, и т туда же! Разъ я здилъ за Тверцу. Та сторона за Тверцей такъ и называется Азія. Азіаты настоящіе, вс безпоповые. Стоитъ, этакъ, чашечка, я и возьми ее, водицы хотлъ испить, какъ закричитъ мальчишка, этакъ лтъ семи, а то шести, какъ закричитъ: ‘чашку мою мірщитъ, чашку мірщитъ’! Отецъ молчить. Я ему: ‘Ну и жена чашку мірщитъ?’ — ‘И жена чашку мірщитъ’.— ‘Ну, а спать вмст, это немірщитъ?’ — ‘Это нужда, стало не мірщитъ’ — Поди съ ними! А то вотъ было дло: были два брата — одинъ былъ головой, а другой былъ празднинскій {Разскащикъ мн это слово объяснилъ, что онъ былъ празднымъ, т. е. не на служб, это не врно — праздницкими называются у кого престольный праздникъ.}, голова-то былъ православный, а празднинскій безпоповый, жили они врозь, т. е. въ отдл. Голова-то и прізжаетъ къ брату, къ безпоповому-то, на праздникъ. У нихъ былъ престольный праздникъ, надо садиться обдать, безпоповый и говоритъ:
‘Вы погодите садиться…’ А кром головы еще были православные: — ‘Мы пообдаемъ сначала, а вы посл. Намъ съ вами мірщитъ’. Голова ничего. ‘Обдайте, говоритъ, мы хоть и посл’. Отобдали они, ну, осталось у нихъ въ чашк сколько тамъ щей, каши что-ли, только они, несполоснувши чашки, подлей туда еще, да и поставь на столъ. Какъ схватитъ голова чашку, да въ лицо брату:— ‘Вамъ отъ насъ мірщитъ, а намъ отъ васъ, думаешь, не мірщитъ? и намъ мірщитъ!’ Какъ пошла драка, весь праздникъ дуромъ свернули, посл въ судъ: ужъ судили-судили, а чмъ поршили — этого я не знаю наврно.’
Поутру ходилъ къ обдн, къ Знаменью, церковь не очень старинная и небольшая. Ее испортили пристройкой, къ совершенно круглой церкви придлали корридоръ, и какъ внизу нельзя было сдлать въ этомъ узкомъ корридор ни одного придла, то придумали устроить хоры, а на хорахъ два придла. Изъ церкви вмст со мной пошелъ одинъ здшній купецъ (онъ мн не сказалъ своей фамиліи). Мы съ нимъ разговорились, и онъ мн плакался на княгиню Б.
‘Я, говорилъ онъ, торговалъ желзнымъ товаромъ, и по Твери былъ однимъ изъ сильныхъ людей, торговцевъ. Дла велъ съ княгинею большія, да еще и не съ ней, а съ ея батюшкомъ покойникомъ все время вели дла….. Толькотъ приходитъ время платить ей, а тутъ мой должникъ обанкрутился, да не то-что въ правду, а такъ, притаился. Я къ княгин: ‘Потерпи матушка хоть недльку, еще съ батюшкой торговали’, — а со мной она торговала лтъ сорокъ. Мн теперь лтъ семьдесятъ, да и въ ту пору было лтъ шестьдесятъ.— Съ батюшкой торговались, говоритъ моя княгиня, батюшка деньги и бралъ, а я съ тобой торговалась, мн ты и платишь, пересталъ платить — въ острогъ!— Куда теб! все продали съ аукціона: было товару на пять сотъ тысячь — продали на двсти. Съ аукціона продавали — еле-еле съ процентами расплатился, а продавай-ка самъ — не ходиль бы по міру!’

2-го Декабря, Чудовская станція.

Вчера вечеромъ выхалъ изъ Твери и ничего не могу сказать про нее, кажется она сильно сбивается на такъ много любимый мною славный городъ Харьковъ. Да и сами жители говорятъ про свои родные города одно и тоже, въ Харьков я слышалъ поговорку: Харьковъ городокъ — Петербурга уголокъ. Въ Твери то же говорятъ, что ‘Тверь — Петербургская сторона’! ‘По плану перестроена’ {Одна изъ лучшихъ улицъ — Набережная, вс дома — каменные и вс до одного, по правую сторону отъ Проломной улицы — совершенныя казармы.}, вотъ единственная похвала Твери, которую мн удалось слышать отъ Тверитянина. Про Тверь старую, про Тверь богатую, какъ она осталась въ псняхъ (и то не Тверскихъ), и помину нтъ, кой-гд промелькнетъ старое названіе улицы, церкви, но все-таки главная улица въ Твери — Милліонная. Въ два дни, которые я пробылъ въ ней, мн не удалось видть ни одного тверскаго женскаго наряда: вс въ нмецкихъ платьяхъ.
Не Тверь старую, не ту Тверь, которая послдняя стояла за удлы, а часть Петербурга, по-петербургски благоденствующую, я видлъ въ Твери. Это не то, что Ярославль. Когда мн привелось лтъ 12—13 назадъ быть въ Ярославл, я сказалъ одному ярославскому посадскому, что Москва лучше Ярославля: посмотрли бъ вы, какъ горячо вступился онъ за батюшку-Ярославль-городъ! Когда я напомнилъ ему про святыни московскія, онъ сказалъ:— ‘Да, это правда! Да Москва-то на крови стоитъ, а на Ярославл ни капли крови человческой нтъ!’
Изъ Твери поздъ (тяжелый) выходитъ въ 10 часовъ вечеромъ, а я забрался туда въ конц 9-го, не знавши, что въ Твери поздъ стоитъ цлый часъ, при мн одна старуха просила всхъ кондукторовъ и офицеровъ взять ее съ собой, потому-что у ней денегъ нтъ ни копйки — вс потратила въ Твери: она солдатка, такъ ей надобно было изъ кантонистовъ дтей выписывать, и надобно было ей всего-то хать до Волочка, а тамъ въ сторону…. Плакала старуха, кланялась въ ноги, но вс начальствующіе ей отказали: не имемъ, говорятъ, права.— Признаться вамъ сказать, меня удивляла эта брутовская стойкость, это ‘чувство законности’ даже при такихъ обстоятельствахъ! На чугунк въ вагон два какіе-то юноши свели коллежскаго ассессора изъ Нмцевъ и Русака мужика, обоихъ пьяныхъ, станціи дв или три поили ихъ еще: они то цловались, то бранились, наконецъ кондукторъ долженъ былъ принять мры, чтобъ драма не перешла въ мимическое представленіе, и развелъ ихъ. По уход своего врага-пріятеля, коллежскій ассесоръ сталъ бранить русскую полицію, русскій народъ, и много-много онъ говорилъ, пока одинъ изъ самыхъ простодушнйшихъ мужиковъ общалъ поколотить его, если онъ незамолчитъ.
— ‘Да молчи же ты!… Ступай куда хочешь: кром Россеи земель много!— крикнулъ мужикъ и Нмецъ замолчалъ.
Въ Вышній-Волочокъ мы пріхали въ три часа полуночи, гд я и остался. Когда поздъ двинулся, я пошелъ къ извощикамъ, которые, зная часъ прихода поздовъ, прізжаютъ къ этому времени. У самой станціи на снгу лежало мужиковъ человкъ 15.
— Что вы, братцы, тутъ длаете? спросилъ я.
— ‘Машины, ваше степенство, ждемъ, да холодно гораздо. Самъ смотри: часа два ждемъ, и еще до утра далече, вдь въ Москву машина отойдетъ утромъ. Не въ терпежъ пришло: хоть по копйк, али тамъ сколько за ночлегъ заплатили бъ, да негд: кругомъ жилья нтъ!’
Я имъ посовтовалъ идти въ контору, какъ они называли станціонный домъ, и ухалъ. Не знаю — путстили-ли ихъ туда, а то въ-самомъ-дл имъ бднымъ пришлось не въ терпежъ: на двор было морозно, да и втеръ былъ порядочный.
Пріхавъ въ Вышній-Волочокъ, я сейчасъ же легъ, а на другой день пошелъ посмотрть городъ. Волочокъ довольно хорошо выстроенъ, но показался мн какъ-то непривтнымъ. А кажется тамъ чего-чего нтъ: и клубъ, и кофейная: въ кофейную собираются господа кофей, шоколадъ кушать, въ клуб назначены вечера карточные, вечера танцовальные, — только на улицахъ народу нтъ. Впрочемъ и дурное время выбралъ я для осмотра Волочка, надо пріхать лтомъ во время судоходства.
Мн захотлось посмотрть здшній каналъ и шлюзъ, хотя, правду сказать, зимою не много увидишь. Тамъ стоялъ какой-то старикъ, съ которымъ мы разговорились. Я у него спросилъ, что сдлала имъ желзная дорога: поднялась ли торговля отъ чугунки?— ‘Да, кажись, другъ любезный, ни поднялась, ни опустилась, какъ была, такъ и есть. Вотъ только овесъ пошелъ шибче, прошлый годъ со всхъ мстовъ къ Волочку потянули, и сухопутьемъ — и на судахъ, а отсюда на чугунку, да и въ Питеръ, особливо зимой сильно овесъ идетъ’.
— Да отъ чего же по вод не отправляютъ овса въ Питеръ? здсь есть пароходы?
— ‘И по водъ отправляютъ, только пароходовъ здсь нтъ. Да и на что они, отъ нихъ проку никакого: вотъ нынче развелись пароходы въ Твери, стерляди были ни по чемъ!’
— Ты говоришь: рыбу распугали, какъ же такъ всю рыбу распугали, — этимъ лтомъ въ Твери стерляди-то были ни по чемъ?
— ‘А вотъ видишь ты: рыбу распугали изъ своихъ мстовъ, она и бросилась вся врозь, теперь-то ее много, да воду-то ей больше не будетъ.’
Какъ-то проходя вдоль чугунки, подошелъ я къ одной будк, и закуривъ папироску, спросилъ у солдата, что онъ здсь длаетъ?
— ‘Да ничего, — отвчалъ онъ: начальство велло, какъ идетъ поздъ, палкой честь отдавать, караулъ длать, — только сорвется поздъ съ дороги, съ рельсовъ, — за хвостъ не удержишь.’

4-го Декабря. Новгородъ.

Воля ваша, а нашъ вкъ — вкъ ‘блага и пользы’.
Мы вс хлопочемъ нынче о польз ближнему, взгляните на любое объявленіе объ изданіи журнала, для чего онъ издается: ‘Наши дамы сознали, что женщины…. образованіе…. только съ этой цлью мы ршились для общей пользы издавать журналъ’. Въ другомъ читаемъ: ‘Давно чувствовалась потребность въ газет, которая-бы за дешевую цну распространяла въ народ свднія, знанія…. поэтому мы для общей пользы….‘ Одно только забываютъ господа заботящіеся объ общественной польз, забываютъ спросить самихъ себя — съумютъ ли они сдлать какую-нибудь пользу? А то, пожалуй, вмсто пользы и вредъ выйдетъ! Это мн пришло въ голову больному, а болнъ-то я сдлался отъ ‘пользы’, которую мн навязали! Дло вотъ въ чемъ: изъ Чудовской станціи до Новгорода ходятъ ежедневно дилижансы, — одинъ казенный, другой графскій, графа Г. Въ казенномъ мн не хотлось хать — онъ неудобно устроенъ: внутри кареты сиднье не поперегъ, какъ въ обыкновенныхъ, а вдоль, влзаютъ сзади, и садятся затылкомъ къ окну, мн кажется, что, впродолженіи семидесятиверстной дороги, втеръ сильно надуетъ въ затылокъ. Я сталъ разспрашивать про частные дилижансы, а казенный между-тмъ ухалъ, и я пошелъ отыскивать кондуктора графскаго дилижанса, но его нигд неоказывалось. Съ помощію гривенника я только могъ узнать, что кондукторъ пьянъ и ршительно къ длу неспособенъ. Длать было нечего, я сталъ терпливо ждать минуты отъзда, и пошелъ обдать въ гостинницу, которая здсь очень чисто содержится. За обдомъ хозяинъ говорилъ мн, что этотъ дилижансъ ‘не для аферы устроенъ, а собственно для того, чтобъ прозжающимъ было хорошо: вдь ямщикъ запроситъ съ васъ и Богъ-знаетъ какую цну, а нечего длать — дадите! Вотъ и устроили этотъ дилижансъ по такс, — значитъ ‘для пользы’, — и дйствительно, дилижансъ отправляется очень аккуратно, тотчасъ по приход позда желзной дороги. Какъ только пріхалъ поздъ, я съ одной стороны, пьяный кондукторъ съ другой, бросились къ дилижансу.
— Есть мсто?
— Есть — извольте садиться!
Влзаю: не усплъ еще ссть, за мной еще господинъ, еще и еще.
— Есть мсто? проговорилъ женскій голосъ.
— Есть!
—‘Ну, какъ т не грхъ?’ проговорилъ одинъ изъ ямщиковъ (которыхъ здсь много стоятъ на тройкахъ, парахъ, въ одиночку). ‘Какъ не грхъ отбивать у насъ работу? И добро бы для себя хлопоталъ, а то чортъ знаетъ для кого!’
Но несмотря на эту рацею, барыня все-таки влзла въ карету.
‘— Есть мсто, есть мсто?’ слышалось отовсюду, но кондукторъ, возчувствовавъ весь грхъ отбивать работу, закричалъ: ‘Пошелъ! мста нтъ!’ всползъ, кое-какъ на козлы, и мы похали.
На ходу мы стали размщаться, оказалось, что всхъ мстъ семь, а насъ было пятеро, чему мы, конечно, порадовались, — просторне! Едва мы услись, о ужасъ! мы замтили, что дверецъ въ карет не имется! Вмсто дверецъ вислъ какой-то клокъ кожи, клокъ, который ни справа, ни слва, въ одномъ мст на вершокъ, въ другомъ на четверть, не закрывалъ отверзтія. Я погоревалъ объ этомъ вслухъ, баринъ, сидвшій тутъ (какъ посл оказалось членъ комитета по крестьянскому длу), смясь, проговорилъ: ‘И ты, мужичокъ, этимъ огорчаешься? Нехорошо! Ха, ха, ха! Каково! мужичокъ вошелъ въ карету, нашелъ недостатки. Прошу покорно!’ {Надо замтить, что я былъ въ полушубк и съ бородой}. Я его назвалъ ‘вашимъ благородіемъ’ и сказалъ, что онъ, въ качеств барина, долженъ заступиться за мужичка: вдь мужичокъ заплатилъ деньги, такъ надо, чтобъ мужичокъ даромъ денегъ не платилъ’. Пока мы такъ пріятно бесдовали, мы замтили, что одного стекла въ окнахъ кареты нтъ, еще немного прохали — свчи стали валиться въ фонаряхъ, въ обыкновенный фонарь вставили свчку, она, разумется, отъ тряски нерессорнаго экипажа, никакъ не могла держаться, мы остановились, зажгли снова фонарь, но черезъ пять минутъ та же исторія, мы бросили. Въ темнот мы сдлали открытіе: крыша кареты во многихъ мстахъ отстала, такъ-что въ щель проходилъ палецъ. Надо замтить, что эти кареты еще очень недавно ходятъ.
Можете судить о моемъ горестномъ положеніи: я халъ въ вагон по чугунк, одваться тепло было не для чего, слъ въ карету — тоже, но посл оказалось, что я сижу на механически устроенномъ сквозномъ втру. Пріхали на станцію, я упросилъ одного пассажира наружнаго мста помняться со мной, и онъ (о, несчастный!) согласился. На этой же станціи баринъ, назвавшій меня мужичкомъ, извинялся, и хоть я его уврялъ, что единственное мое желаніе — походить на мужика, и что я очень радъ, что могу казаться мужикомъ, онъ все-таки не могъ поврить, что онъ меня ни мало не обидлъ. Вторую станцію я прохалъ хорошо: ночь свтлая, хоть втеръ, да несквозной, а внутри кареты темно и втеръ, чувствительне, да къ тому же на козлахъ сидлъ мальчикъ, кажется, сынъ ямщика, я его перетащилъ къ себ, а онъ въ благодарность цлую дорогу плъ мн псни: ‘Конченъ, конченъ дальній путь’, ‘Во пустынюшку мальчикъ удаляюсь’, и тому подобныя. Да одну псню про Ярославль-городъ. Ярославль городъ и здсь, на битой дорог, не потерялся. Псню, которую плъ мн мальчикъ, я зналъ прежде, она сложена про пожаръ Ярославля, но я его заставилъ пропть два раза, мн хотлось прислушаться къ выговору. Такъ онъ выговаривалъ: ёму вмсто ему, загоряеться вмсто загорается, полторы вёрсты вмсто полторы версты, руучей, поглядишь…. Еще въ этой псни поется:
‘Загоралася одна лавочка
Съ черными соболями,
Съ писаными картами….‘
На слдующей станціи насъ не пустили въ станціонный домъ. Почему?— мы не знаемъ: хали мы, кажется, въ дилижанс, и на почтовыхъ лошадяхъ. Здсь же потеряли мы одного пассажира, онъ пошелъ въ ямскую избу закурить папироску, да и пообогрться немножко, а какъ здсь не подаютъ сигналовъ, и пьяный кондукторъ не смотритъ — вс ли пассажиры, то онъ съ папироской во рту вышелъ изъ избы, въ ту минуту, когда экипажъ уже тронулся. И этому господину предоставили удовольствіе бжать версты дв, и кричать сколько ему угодно: нашъ дилижансъ такъ стучалъ и дребезжалъ, что ничего не было слышно. Несчастный господинъ, имя полное право бжать еще дале, воротился однако на станцію, размышляя такъ: догнать не догоню, а назадъ идти будетъ дальше. Пріхали въ Новгородъ въ четвертомъ часу, хоть и общались привезти въ первомъ.
— Извольте выходить!
Мы вс выскочили, кондукторъ сталъ стучаться въ гостинницу. Гостинницу отперли и мы услышали голосъ:
— ‘Нумеровъ нтъ!’
— ‘Пойдемъ въ новую гостинницу’, предложилъ кондукторъ: ‘тамъ гостинница того же хозяина.’
Мы туда — тамъ тоже услышали: ‘нумеровъ нтъ!’
— ‘Теперь, господа’, сказалъ кондукторъ: ‘извольте идти куда хотите, нумеровъ нтъ: здсь ночевать негд!’
Представьте себ мое бдственное положеніе: въ незнакомомъ город, въ четыре часа ночи, на улиц, съ кучею вещей. Что бы вы стали длать? Подумавъ немного, я приказалъ кондуктору везти себя къ графу Г., т. е. содержателю полезнаго заведенія дилижансовъ. Это немножко удивило кондуктора.
— ‘Да вы знакомы съ нимъ’? спросилъ онъ меня.
— Нтъ не знакомъ.
— ‘Такъ за чмъ же ночью идти къ нему?’
— Какъ за чмъ? ночевать.
— ‘Ночевать въ контор можно.’
— Можно? Такъ отъ чего же ты меня прямо не провелъ въ контору?
— ‘Помилуйте, я вамъ предлагалъ, да вы не хотли….’
И солгалъ кондукторъ, вовсе и не предлагалъ, а всячески старался спровадить съ рукъ поскоре.
Приходимъ въ контору: прекрасный номеръ, гд ршительно ничего не напоминаетъ конторы, а просто — нанятой номеръ для прозжающихъ. На другой день въ контору пришелъ нашъ забытый путникъ, взялъ вещи, разсказалъ про свое горе и ушелъ.
Изъ этой повсти можно вывести слдующее нравоученіе: если хочешь сдлать пользу, длай самъ, если увидишь, что въ томъ дл, за которое взялся, ты дуракъ, — брось: и теб будетъ дурно и другимъ плохо, самъ будешь работать, да будешь знать толкъ въ дл — будетъ хорошо, заставить же пьянаго холопа длать добро для спасенья барской души — довольно трудно.

5-го Декабря. Новгородъ.

Познакомился съ И. К. Купріяновымъ и Н. К. Отто, учителями гимназіи, и съ Отто здилъ вчера по Новгороду. Городъ по плану выстроенъ! Пригородъ чрезвычайно похожъ на кладбище, усянное памятниками. Умерла воля новгородская, остались одни памятники, да и т по возможности испорчены. Не стану вамъ говорить о новгородскихъ древностяхъ, — вы найдете много описаній, но разскажу вамъ, что я чувствовалъ при осмотр ихъ. Сперва мы похали въ здшній Кремль. Рядомъ съ Св. Софіею стоятъ присутственныя мста, извстной казенной постройки, а между ними стоитъ что-то въ род тхъ верстовыхъ столбовъ, которые торчатъ на шоссе подъ Москвой. Это изволите видть ‘памятникъ.’ Что долженъ напоминать этотъ памятникъ, право не знаю, спросить даже не хотлось. Посл уже я узналъ, что этотъ памятникъ поставленъ за 12-й годъ дворянами. Изъ Софіевскаго собора мы пошли въ грановитую палату. Трудно вообразить себ, что нибудь свтле, радостне этой палаты. Эта палата — палата пиршествъ Новгородцевъ у своего пископа. Но образованные люди и ее не оставили въ поко: передлали ее на церковь, и иконостасомъ отгородивши часть, какъ бы отрзали кусокъ отъ цлаго, да и украсили по своему. ‘Сперва она была росписана попроще’, сказалъ мн провожавшій монахъ, ‘а теперь разукрасили получше.’ Но все таки не могли испортить, какъ ни старались!
Еще мн поправился разсказъ священника въ Никольскомъ собор про очень древній образъ Николая Чудотворца.
— ‘Эта икона, какъ стоитъ, такъ и должна стоять, принять ее никакъ невозможно: печать консисторская къ ней приложена. Сія икона много чудесъ длаетъ, да ‘власти’ не дозволяютъ….’
Раскрылась рука Господня и Новгородъ долженъ пасть! Вы, врно, знаете, что когда росписывали Софійскую церковь, то писцы, написавши Христа съ благословляющей рукой, увидли на другой день по утру руку сжатую, писцы поправили — на другое утро тоже. Наконецъ они услыхали голосъ: ‘писцы, не пишите меня съ благословляющей рукой, напишите съ сжатой дланью, въ этой рук я держу Новгородъ! — когда раскроется рука — падетъ Новгородъ.’ Это преданіе мн разсказалъ одинъ здшній мщанинъ, и прибавилъ: ‘ручка уже стала разжиматься, больше половины разжалась…’ Часто случается, что въ церкви кром попа да дьячка народу нтъ. Но въ Великомъ Новгород этого не хотлось бы видть: мы, здивши по церквамъ во время вечеренъ, находили вс церкви пустыми, а въ одной изъ самыхъ древнихъ церквей, въ церкви Спаса, и попа не нашли: попъ пошелъ, кажется, въ острогъ служить, видите, этотъ попъ служитъ и здсь, и къ острогу прикомандированъ.

8-го Декабря. Спасо-Пископецъ.

Вчера я выхалъ изъ Новгорода на биржевомъ извощик съ И. М. М., который проводилъ меня до Ракомы {Ракома очень старинная деревня: тамъ былъ дворъ Ярослава I, въ лтописяхъ объ ней въ первый разъ упоминается по случаю избіенія Ярославомъ Новгородцевъ.}.
Пріхавъ въ Ракому, извощикъ остановилъ лошадь у своего знакомаго мужика, а самъ пошелъ съ нами на посидки.
‘Войдете, господа, Богу помолитесь, предупредилъ онъ насъ на пути въ избу, въ которой были посидки.
Мы вошли, изба была просторна, въ ней не было ни одного стола, близь передняго угла горлъ свтецъ съ лучиною, кругомъ стнъ по лавкамъ сидли двки, до двадцати пяти, и вс за пряжей. Двки были одты въ сарафаны и повязаны пестрыми бумажными платками по Московски: свернувъ платокъ косынкою и подвязавъ подъ подбородкомъ.
— Здравствуйте, красныя двушки, сказали мы помолясь Богу.
— ‘Здравствуйте, молодцы хороши!’ отозвались въ отвтъ одн изъ нихъ.
— ‘Милости просимъ, ‘проговорили другія, продолжая прясть.
— ‘Надо двушкамъ свчей купить! сказалъ въ полголоса извощикъ.
— Сколько? спросили мы.
— ‘Да сколько хотите: какая двушка понравится, той и затопите.’
— Намъ вс нравятся, можно всмъ затопить?
— ‘Это еще лучше: значитъ моя посидка понравилась.’
Мы дали нашему наставнику три рубли и велли купить пять фунтовъ свчей шестерику. Онъ побжалъ.
— ‘Садитесь, молодцы хороши, къ нашимъ двушкамъ’ сказала одна двка побойчй другихъ.
— Позволь мн около тебя ссть, проговорилъ я, подойдя къ одной двушк.
— ‘Садись, родненькій, садись’, отвчала она, не много подвигаясь, чтобъ дать мн мсто.
Между тмъ нашъ извощикъ принесъ свчей.
— ‘На-те вамъ свчи и сдачу, сказалъ онъ подавая мн и то и другое. Свчи пять фунтовъ стоятъ цлковый, вотъ вамъ два рубли’.
— Затопляй свчи, отвчалъ я, принимая сдачу.
Тотъ подошелъ къ свтцу, въ которомъ горла лучина, зажегъ пукъ свчей и, подходя къ двушкамъ, передъ каждой ставилъ по свчк между льномъ и личинкою {Здсь не употребляютъ гребня, а личнику, къ которой привязываютъ ленъ.}.
— ‘Вамъ почтеніе сдлали’, тихонько проговорила моя сосдка.
— Какое почтеніе? спросилъ я.
— ‘А какъ же: съ васъ взяли цлковый за пять фунтовъ свчей: много брали, отъ того и уважили’.
— А съ васъ сколько жъ берутъ?
— ‘Мы не покупаемъ, покупаютъ наши молодцы, да покупаютъ они не фунтами, а по свчк, по дв, такъ съ нихъ-то берутъ за кажинную свчку 4 копйки, почесь четвертакъ фунтъ-то обойдется.’
Въ избу стали входить молодцы хороши, по одному, по два и больше. Каждый изъ нихъ, перекрестясь передъ иконой, говорилъ: ‘Здравствуйте, красныя двушки!’ и получалъ въ отвтъ привтливое: ‘здравствуйте, молодецъ хорошій!’
Многіе изъ нихъ затопляли свчи, ставили за личинки двушкамъ, т отвчали имъ поклономъ: ‘спасибо, добрый молодецъ’, не прерывая работы, а коли плась псня, однимъ поклономъ, ни прерывая и псни. За тмъ молодцы садились около двушекъ только когда мсто не было занято другимъ, въ послднемъ случа молодецъ, поставивъ свчку отходилъ въ сторону или садился около другой. У многихъ двушекъ горло уже по дв свчи. Двушки въ полголоса разговаривали съ молодцами.
— ‘Чтожъ вы двушки не поете?’ проговорилъ кто-то изъ толпы молодцевъ безь мстъ, т. е. изъ числа тхъ, которые стояли около дверей.
— ‘Да попоемъ-те псенокъ, попоемъ-те псенокъ нашихъ!’ отозвалось нсколько двушекъ изъ тхъ, какъ я замтилъ, около которыхъ не было молодцевъ хорошихъ.
Двушки запли:
Не сиди-тко Дунюшка, Дунюшка поздно съ вечира (1),
Ты не жги-ль, Дунюшка, огня до билова дня.
Что до билинькаго до денечка, до краснева солнышка,
Что на утренній-то зари Дунюшка притомилася,
На тесовенькую кровать спать Дуня ложилася,
Что повидлся Дунюшки сонъ, сонъ нерадостянъ.
Ни про батюшку Дунюшки сонъ, ни про родную матушку,
Что повидился (2) Дуни сонъ про мила дружка,
Про милинькаго дружка, Дуни, только про Иванушка.
Вотъ сказели только про не (во), — во даляхъ живя (3),
Да не въ Питер живя, ни въ славной Москв,
Что работатъ мой милой въ Новгороди,
Да работу работатъ родненькой мой, ни тяжелую
Ни въ работникахъ живя милянькой, да онъ ни въ прикащикахъ.
Ёнъ живетъ мои милой — самъ хозяиномъ,
Ставитъ милянькой, ставитъ домы каменны.
(1) Sic. Я записалъ ее съ соблюденіемъ мстнаго выговора и ударенія.
(2) Я заставлялъ эту псню пропть нсколько разъ, и каждый разъ пли въ 6-мъ стих повидлся, въ 8-мъ стихъ повидился.
(3) Т. е. живетъ въ далекихъ мстахъ.
— Славная псня, сказалъ я своей сосдк. Въ самомъ дл эта псня мн понравилась: ложилась Дунюшка не напростую кровать, а на тесовенькую, живетъ мой милой не въ работничкахъ не въ прикащикахъ,— самъ хозяиномъ! да и не пустымъ дломъ милой занимается: ставитъ дома каменны!…
— Славная псня, двушка! нтъ ли у васъ еще, спойте.
— ‘Какъ не быть у насъ псенокъ хорошихъ! отвчала моя сосдка, послушай родненькій, послушай вашихъ псенокъ хорошихъ.’
Двушки запли еще псни, но на мою бду не совсмъ хорошія. Желая показать, что они двушки полированныя, затянули романсы. Впрочемъ, надо правду сказать, довольно трудно было узнать эти романсы: такъ были передланы и слова, а въ особенности голоса. Кстати прибавлю, что здсь поютъ превосходно, здшнія пвицы поютъ своими голосами и не насилуютъ ихъ, какъ въ другихъ мстахъ, напримръ въ Орл, Тул, Тамбов, Воронеж: тамъ и женщины, и двушки стараются пть потолще, т. е. по возможности контръ-альтомъ. Еще прибавлю, что здшніе голоса хоровыхъ псенъ не испорчены солдатскими пріемами. Врно вамъ случалось слыхать хоръ солдатъ, фабричныхъ и т. п. припомните: запваетъ запвало, казалось бы, что все будетъ и въ самой разгульной псн мирно и свтло: Не тутъ-то было! Вдругъ, по команд, вс судорожно подхватываютъ, за этимъ подхватомъ псня опять пойдетъ своимъ чередомъ, но этотъ перерывъ васъ непріятно поражаетъ. А случается, что псня и оканчивается тоже вдругъ по команд!… Михайло Александровичь Стаховичъ, котораго мы такъ неожиданно лишились, и отъ котораго мы многаго могли ожидать, говорилъ мн, что подъ команду стали у насъ пть со временъ Суворова. На сколько это справедливо, я не берусь ршать, могу только сказать, что въ деревняхъ по солдатски не поютъ, мужики, да къ тому коли еще бывалые, случается затягиваютъ:
Графъ Пашкевичь предводитель
Громкимъ голосомъ вскричалъ….
Но отъ женщинъ мн не случалось слышать такихъ псенъ, хотя и он поютъ солдатскія, только не эти, мн часто попадалась, особенно въ послднее время, слдующая псня:
Какъ сказали другу —
Да на царскую службу!
Плакала — рыдала,
Слезы утирала,
Всеё ночь не спала….
Эту псню я слышалъ въ Орловской губерніи, и въ Новгородской, и отъ солдатъ и отъ женщинъ. Въ солдатскихъ хорахъ запваетъ одинъ, а передъ третьимъ стихомъ т. е. передъ словами: ‘плакала-рыдала’, какъ будто бросаются на псню, врываются въ нее. Пвицы же пристаютъ къ псн, тоже одна запваетъ, а oстальныя начинаютъ пть, когда которой вздумается: одна съ слова ‘царскую’, другая съ ‘рыдала’, третья ‘ночь не спала’, какъ придется. Псня идетъ свободно, легко, видно, что псня поется, а не служба справляется. Моя сосдка разговаривала со мной, но продолжая въ-тоже время участвовать въ псни, бросивъ мн нсколько словъ, начинала пть, разумется, съ того слова или даже слога, который тогда плся.
— ‘Походимте двушки, походимъ, повеселимъ молодцовъ!’ заговорили нкоторыя.
— ‘Походимъ, походимъ!’
— ‘Ну молодцы хороши, ходите кто нибудь!’
Не вставая съ мстъ и продолжая прясть, он запли:
Какъ по первой по порош,
Какъ по первой по порош,
Ходилъ молодецъ хорошей.
При начал этой псни, вышелъ одинъ молодецъ хорошій съ платкомъ, и сталъ ходить около пвицъ, при словахъ псни:
Онъ кидаетъ, онъ бросаетъ
Шелковой-то онъ платочекъ
Двк на колни….
Онъ бросилъ платокъ двк на колни, та взяла, не спша погасила свои свчи и поставила прялку {Прялкой называютъ здсь донце со личинкой, а настоящую прялку самопрялкой.} на лавк къ сторон и вышла на средину. Псня, по обыкновенію всхъ хороводныхъ (или какъ здсь называютъ короводныхъ), оканчивалась поцлуемъ. Посл же, когда молодецъ слъ, стала ходить двушка и бросила.
Шелковый платочекъ
Парню ни колнки.
Парень вышелъ при конц псни, поцловалъ двку и началъ ходить подъ ту же псню. Когда дло дошло до шелковаго платочка, онъ бросилъ его на колни моей сосдк, а когда ей пришлось бросить этотъ платочекъ, она бросила на колни мн. Дошла очередь и мн выбирать: желая за любезность сосдки, выбравшей меня, отплатить ей такою же любезностію, я вызвалъ ее же.
— ‘Родненькій, послушай что я теб скажу, сказала сосдка, садясь около меня, у насъ такъ не водится: я теб кинула шелковый платочекъ, а ты ту жъ пору и мн. Такъ-то будетъ зазорно.’
— Да отъ чего же зазорно? спросилъ я.
— ‘Да ужъ такъ у насъ не повелось, отвчала она. Пожалуста, родненькій, теперь на первый разъ возьми другую двушку, а на другой разъ хоть и меня.’
Съ часъ продолжался хороводъ, потомъ опять начали птъ простыя псни: часу до перваго ночи продолжались посидки, я недождался окончанія и ушелъ не помолясь на иконы и не простясь.
— ‘Куда тутъ молиться!’ сказалъ мн мой наставникъ, — выходя вмст со мною, — ‘какъ кончится посидка, всякъ дружень охватитъ друженицу, да и пойдетъ куда нужно!’
— Какъ, при всхъ? спросилъ я.
— ‘А чтожъ, коли бъ одну, это вдь всхъ потащатъ!’
— Ну, а если у которой нтъ дружня?
— ‘А солдаты на что?’
— Что жъ ты не хваталъ? спросилъ я его.
— ‘Бока берегъ, баринъ’, отвчалъ онъ: ‘тутъ у кажинной двки есть дружень, такъ онаиужъ съ нимъ и водитъ дружбу. А посторонній сунься-ка: вс ребята, не то что одинъ дружень, вс на тебя накинутся, да такъ вздуютъ!…’
— А какъ же солдаты-то? спросилъ я.
— ‘Хороша и двка, коли между своими дружня не найдетъ! Коли двка между своими парнями дружня не нашла: значитъ отптая!’
Здсь должно прибавить, что не вс двушки заходятъ далёко съ своими дружнями, большею частію дружень беретъ за себя дружницу, совершенно цломудренную. Разумется не обходится безъ грха, и хотя незаконное рожденіе ребенка считается позорнымъ, но не изключаетъ двушку-мать изъ общества: он выходятъ за мужъ чаще не за дружня, а на посидкахъ и въ хороводахъ участвуютъ наравн съ другими двушками.
Изъ Ракомы я пошелъ къ Спасо-Пископцу (Спасъ-Епископецъ). На пути рколо Самокражи, мн попался Спасо-Пискоескій крестьянинъ, хавшій на лошади въ саняхъ.
— ‘Не по пути ли, ваше степенство?’ спросилъ онъ меня. ‘Коли по пути, подвезть можно.’
— Я иду, почтеннйшій, въ Спасо-Пископецъ, отвчалъ я ему.
— ‘Садись со мной’, сказалъ онъ, ‘на лошади въ саняхъ все лучше, чмъ ногами работать’.
Я слъ на сани и мы дохали до Спасо-Пископца. Узнавши, что здсь есть харчевня, гд и чай найдется, я предложилъ Леонтію Ивановичу (такъ звали крестьянина) пойдти со мной чайку напиться, на что онъ согласился.
— ‘Пойду, только лошадь на мсто поставлю’, сказалъ онъ, ‘сей часъ пойду.’
Я вошелъ въ харчевню, которая помщалась въ двухъ комнатахъ и кухн, и въ которой никого не было, кром хозяина да еолового мальчика.
Я веллъ подать себ чаю.
— ‘На сколько человкъ прикажете?’ спросилъ меня хозяинъ.
— На двухъ, отвчалъ я.
— ‘Чаю на двухъ, молодцы’, проплъ хозяинъ.
Черезъ пять минуть пришелъ Леонтій Ивановичъ, а черезъ десять подали намъ чай, до того дурной, что я при всемъ моемъ уваженіи ко всякому чаю, никакъ не могъ выпить и одного стакана.
— Вода видно не хороша? сказалъ я Леонтію Ивановичу.
— ‘Нтъ кажись, ничего’, отвчалъ онъ.
Я съ этимъ никакъ не могъ согласиться, и спросилъ хозяина, какую онъ воду налилъ?
— ‘Вода-то у васъ не совсмъ хороша, отвчалъ мн хозяинъ, для чаю вовсе негодится. А если къ тому еще прибавить прикажете, коли воды возьмешь изъ куба, полнишься самоваръ поставить, совсмъ пить нельзя: рыбой сильно отзываетъ’.
— А ты какой налилъ?
— ‘Да для скорости изъ кубика’, отвчалъ онъ.
— А можно самоварчикъ поставить?
— ‘Да я не зналъ, что вамъ не покажется, вотъ этимъ, сказалъ онъ, указывая на моего собесдника, что хочешь подай — все выпьютъ! А вамъ сейчасъ самоваръ нагрю’.
— А что будетъ стоить? спросилъ я.
— ‘Цна та-же: десять копекъ съ двухъ, у насъ лишняго не берутъ’.
Самоваръ былъ поставленъ. Леонтій Ивановичъ между тмъ занимался чайкомъ, не обращая вниманія на нашъ разговоръ, даже и тогда, когда до него рчь коснулась.
Я у него спросилъ: чмъ онъ занимается?
— ‘Мы ловцы,’ отвчалъ онъ, ‘я просто зжу, а мой братъ ватаманомъ. Меньшимъ ватаманомъ, прибавилъ онъ, съ двойникомъ, а захоти: самъ двойникъ наберетъ’.
Я сталъ спрашивать у него объ ихъ промыслахъ.
— ‘Про наши промыслы сказать кром хорошаго нечего: сами Апостолы были рыбарями, по нашему сказать, ловцами. Наши промыслы легкіе, веселые, особливо зимой, — гораздо хороши!’
— А змой у васъ рыбу не такъ ловятъ, какъ лтомъ? спросилъ я, чтобъ какъ нибудь вызвать его на разговоръ.
— ‘Зимній ловъ, само собою разумй, не лтній’ началъ Леонтій Ивановичъ,’зимой скопляются тридцать два человка, а лтомъ въ двойник бываетъ всего на все только двадцать’,
Я, какъ самовидцъ, могъ поврить его разсказы, въ настоящее время, только про зимній ловъ, потому и сталъ спрашивать: какъ они зимой рыбу ловятъ?
— ‘Настоящіе ловцы зимніе, я говорю, въ два невода ловятъ: это двойники, началъ разсказывать Леонтій Ивановичъ, отъ времени до времени прихлебывая чаекъ, вотъ соберется народъ, человкъ двадцать ловцовъ, или тамъ тридцать, у кажинаго ловца шестнадцать сажень стей, а у кажинныхъ двухъ ловцовъ есть по лошади съ санями, со всею снастію, какъ запречь надлежитъ. Соберутся ловцы, человкъ двадцать, а больше станутъ собирать до тридцати одного ловца. Наберутся скоро: на это дло охотника много у насъ! Послй {Sic.} того скопятся, да и спросятъ: ‘кому быть ватаманомъ’?— Положатъ на кого: на Ивана-ли Петрова, на едора-ли Васильева, вс къ тому едору Васильеву и идутъ. А коли случится тутъ едоръ Васильевъ, то тутъ же ему и объявится, коли же нтъ его на ту пору, съ ними идутъ къ нему на домъ. И выбираютъ они ватаманомъ ловца ловкаго, да и знамаго: надо кни (мотня, матка), снасти (веревки) въ долгъ взять. Ловцы сти сами вяжутъ, а то и купить не дорого: шестнадцать сажень стей можно взять за десять цлковыхъ, ну а кню всегда покупаютъ въ город, за пару кнй надо дать 300 рублей ассигнаціями, а дорога пенька — вс 100 цлковыхъ отдашь, да за снасти цлковыхъ 50. По этому самому и выбираютъ ватамана знамаго, чтобъ ему въ городъ все что надо въ долгъ дали. Приходятъ къ нему на домъ въ избу…. А тотъ едоръ Васильевъ сидитъ будто ничего и не знаетъ.
— ‘Что вамъ надо ребята’? скажетъ онъ, да скажеть онъ такъ сурово. ‘Зачмъ пришли?’
‘А т ему въ отвтъ:— Такъ и такъ: насъ скопилось тридцать одинъ человкъ съ стьми и лошадьми: будь нашимъ большимъ ватаманомъ. А коли нтъ тридцати одного ловца, то скажутъ: Насъ собралось двадцать, тамъ что-ль, человкъ, али двадцать пять, остальныхъ самъ набери. Будь намъ ватаманомъ большимъ, безъ тебя намъ въ двойникахъ ходить не приходится.
‘Тотъ, по обычаю, сперва на перво поломается: начнетъ говорить, что, ‘у меня де на то и разума не хватитъ, а безъ большаго разума, какъ я за такое дло возьмусь’?— Да это онъ такъ только разговоры разговариваетъ, поговоритъ, и станетъ у нихъ большимъ ватаманомъ. Тутъ большой ватаманъ спроситъ:
— ‘Кого же, мы ловцы, поставимъ малымъ ватаманомъ?’
‘Ну т и положатъ, къ примру сказать, хоть на тебя, али тамъ на меня, али еще на кого, тотъ тоже отговаривается, да только поменьше, да и гораздо поменьше, пойдетъ въ малые ватаманы. Тамъ большій ватаманъ скажетъ:
— ‘Кому рльщикомъ быть?’
‘Рльщикъ ватаману подручный, тоже большой человкъ, безъ рльщика ватаманъ водки не пьетъ. Выберутъ двухъ рльщиковъ, кажинному ватаману по рльщику, а кажинному ватаману и кажинному рльщику по пхарю, да еще четыре воротильщика, что воротъ ворочаютъ, а остальные просто ловцы. Ну, а когда не наберется тридцать два ловца, у кого есть сти да лошадь, нанимаютъ рублей за десять серебромъ въ зиму казаковъ — такъ у насъ зовутъ бездомныхъ работниковъ. Какъ только всхъ выберутъ, затопятъ (затеплятъ,) Богу свчку, помолятся Богу, поцлуютъ образъ-икону. Помолясь, и ни одинъ уже ловецъ не отойдетъ въ другой двойникъ, не моги до поры до времени слова сказать! Помолясь Богу и отстать нельзя: недаромъ Бога цловали! Помолясь Богу, сядутъ за столъ, выпьютъ винца (вино это и обдъ — большой ватаманъ покупаетъ, а посл съ добычи вычитаютъ). За столъ посадятъ большаго ватамана въ передній уголъ, а малый ватаманъ угощаетъ.’
— А жена большаго ватамана? перебилъ я.
‘Той когда же? Отвчалъ Леонтій Ивановичъ: той въ пору успть подавать!…. вотъ и скажетъ большой ватаманъ:
— ‘Ну ребята, собираться тогда-то, а пока надо невода, баломуты справить.’
‘Вс уже и слушаютъ. Какъ прикажетъ ватаманъ, такъ и скопится къ нему нея братія невода сшивать. Кажинный принесетъ съ собою свою сть шестнадцать сажень, сошьютъ въ четыре крыла: по два крыла на неводъ. А большій ватаманъ, человкъ бывалый, выбираетъ день легкій, глаза, да и дурнаго дла боится. Случается ватаманъ и самъ на т дла ходокъ, тотъ самъ перехитритъ, если же плохъ — дожидается пока главные дльцы на озеро подутъ, а то такъ сдлаетъ: будешь съ нимъ бокъ о бокъ ловить — у него тоня въ триста рублей и больше, а ты на рубль серебра! А то и того хуже, грязи захватишь, весь день провозишься, бываетъ — пробьешься и двое сутокъ’.
— Скажи пожалуста, Леонтій Ивановичъ, спросилъ я, какъ это грязи захватишь?
— ‘А эта грязь бываетъ, ваше степенство, когда ледъ неблагополучно станетъ: въ большіе втры станетъ озеро, длаются бугры льду съ газу и борютъ невода, такъ бываетъ, что невода ночуютъ подо льдомъ: назадъ вытягиваютъ, а то сперва вытянутъ одно крыло, а посл другое’.
— Ну а, выбравши день, у кого собираются? спросилъ я. Да и когда же день тотъ назначаютъ?
— ‘А назначаютъ тотъ день у насъ зимніе ловцы, какъ только озеро станетъ, продолжалъ Леонтій Ивановичъ, вс сходятся къ большому ватаману, затопятъ свчу, выпьютъ винца, пообдаютъ, все тмъ же порядкомъ, какъ и прежде, и съ того часу ватаманъ большой полный хозяинъ, хоть до полусмерти убьетъ кого: никто до поры до времени не смй слова оказать. Пообдаютъ и подутъ на озеро. Въ этотъ день они только одну тоню исдлаютъ: своего счастья попытать, да и рыбу ту не продаютъ, сами съдятъ. Посл того уже ватаманъ скажетъ день, въ который скопляться на настоящій ловъ. Соберутся и подутъ. Закинутъ тоню, вынутъ. Большой ватаманъ сказано всему хозяинъ: вынуть тоню, онъ и скажетъ мокряку, за сколько ее рыбакамъ, отдавать, мокрякъ и не сметъ ее дешевле опустить.’
— Мокрякъ кто такой? спросилъ я моего разскащика.
— ‘А мокрякъ изъ нихъ же бываетъ, по очереди, отвчалъ онъ. ‘Нынче одинъ мокрякъ, завтра другой, вс бываютъ, окром ватамановъ и рльщиковъ, для того, нельзя имъ у себя денегъ держать. Какъ скажетъ ватаманъ мокряку цну, тотъ дешевле не можетъ продать, дороже — лучше для всей братіи, — дороже — продавай’ А коли рыбаки ватаманской цны не дадутъ: мокрякъ ночь ночуй, не дадутъ на другой день — другую: на третій день только съ озера можно эту рыбу свезти. Самъ ватаманъ не можетъ: отъ того что…. ну, да это посл. Вотъ какъ мокрякъ продастъ рыбу, деньги возьметъ у рыбаковъ, и пойдетъ къ братіи на другую тоню. Другую тоню, если бываетъ, онъ же продаетъ, сколько тонь закинутъ въ тотъ день — во всхъ онъ мокрякъ и вс деньги себ подъ сохранъ беретъ. Ватаманъ себ ни гроша не оставляетъ. Даромъ хоть отдавай всю, пока ватаманомъ, — никто слова сказать не скажетъ, только денегъ брать не можетъ’.
— Да какъ же такъ? Ну онъ сойдется съ какимъ нибудь обманщикомъ, будетъ говорить, что даромъ отдаетъ, а съ него будетъ деньги брать? спросилъ я.
— ‘Этого на братіи сдлать нельзя,’ убдительно сказалъ Леонтій Ивановичь, а почему этого сдлать на братіи нельзя, не сталъ онъ и разговаривать объ такомъ, по его мннію, невозможномъ дл.
— ‘Какъ скопится у ловцовъ много денегъ, большой ватаманъ и велитъ расправ быть. Скопятся.— Большой ватаманъ сядетъ за столъ, а вс ловцы стоятъ. Большой ватаманъ и скажетъ: ‘У тебя столько-то денегъ!’ Этотъ ловецъ, къ которому т слова были, ему подаетъ деньги. Ватаманъ приметъ и положитъ на столъ. Тамъ у другаго спроситъ, возьметъ и тоже положитъ на столъ. Оберетъ у всхъ, кто въ мокрякахъ былъ, и вс деньги т на стол лежатъ. Ватаманъ при всхъ пересчитаетъ деньги. Всхъ денегъ къ примру двсти рублей, изъ этихъ денегъ за кни можно отложить сто что-ль рублей, на церковь Божію столько-то, за прогулы {На общіе прогулы, на угощенія у большаго ватамана.} столько, на водку, если ловъ былъ хорошъ! И никто ему на то ни слова не скажетъ, хоть вс деньги пропить велитъ! Отложивъ сколько надо, ватаманъ длитъ всмъ ловцамъ: на ловца съ лошадью дв части, а на пшаго одну, и отдаетъ т деньги кажинному ловцу самъ въ руки, и себ оставляетъ равную часть. Такія-то расправы бываютъ во всю зиму до четверга, пятницы, или субботы на масляной. Тогда ватаманъ велитъ быть большой расправ. Большая расправа бываетъ такая же, какъ малая, только большой ватамавъ отсчитаетъ на той большой расправ деньги, коли остались что, да этого и не бываетъ, за кни, да за снасти, а на водку не откладываетъ, а посл скажетъ: ‘надо на церковь Божію отложить!’ Если хорошъ былъ въ ту зиму ловъ, отложатъ больше: бываетъ рублей пятнадцать, а бываетъ и по рублю, и т деньги отдаютъ попу, на Святой недл, на церковь. И на то ему никто не говоритъ ни слова, разв какой изъ другаго прихода, такъ скажетъ, ‘дай мн, ватаманъ, мою часть, не хочу я своей церкви обижать!’ Ватаманъ и отдаетъ ему часть, а тотъ отнесетъ деньги эти въ свою церковь, а спорить не сметъ. Какъ только кончится расправа, ватаманъ встанетъ, да и спроситъ: ‘хотите ли, братцы, на тотъ годъ со мною рыбу ловить?’ Если онъ не хорошо, имъ служилъ, всякъ ему свою правду выскажетъ, разберутъ неводъ, всякъ свою сть, кню, снасти продадутъ, деньги раздлятъ и разойдутся. Колижъ все было ладно, ловцы ватамана поютъ водкой, а ватаманъ подноситъ всей братіи. Гульба пойдетъ такая, что и Боже мой! На тотъ пиръ никому, кром той братіи, и придти нельзя, разв когда большой ватаманъ позоветъ… Пройдетъ масляница, — въ понедльникъ на первой недл зубы полоскать, да такъ наполощутся, что во вторникъ, кто и въ среду опохмляться надо! Кончится гульба, ватаманъ скажетъ: опять вызжать. Опять выдутъ на озеро и ловятъ пока забереги {Забереги т. е. когда вода покажется около береговъ.} пойдутъ, съ тмъ же ватаманомъ, коли хорошо служилъ, — а нтъ, такъ съ новымъ, которому общались на зиму. Пойдутъ забереги и разойдутся до зимы, а зимой ужъ приходятъ къ ватаману своему.’
Простившись съ Леонтіемъ Ивановичемъ, я хотлъ хать на озеро посмотрть ловцовъ на мст, да въ субботу былъ Николинъ день, вчера воскресенье, нынче не похали.
— ‘Заворожка вышла’, говорили мн: ‘такъ, братецъ ты мой, отдлаютъ, что на десять цлковыхъ во всю недлю не наловишь, знамое дло: ловца тоня кормитъ, такъ одинъ другова и боится, вотъ и положили хать завтра, вс и остались, да и гуляютъ.’
Въ самомъ дл, гульба идетъ страшная, человкъ боле полутораста по улиц поютъ псви и здятъ на ловецкихъ лошадяхъ.

9 Декабря. Спасо-Пископецъ.

На канун я нанялъ лошадь съ проводникомъ ловцомъ, который чмъ свтъ разбудилъ меня, и мы вышли съ нимъ на улицу.
Почти передъ самымъ солнцемъ съхались на улиц въ Спасо-Пископц три двойника. Каждый двойникъ стоялъ отдльно отъ другаго, и я сталъ около одного изъ нихъ, именно того, къ которому принадлежалъ мой провожатый. Большой ватаманъ подъхалъ, посмотрлъ на всю братію и не спша, степенно, спросилъ:
— ‘Вс наши здсь?’
Ловцы переглянулись другъ на друга, и тоже не спша отвтили ему голосовъ въ шесть-семь: ‘Вс!’
— ‘Ну, съ Богомъ!’ сказалъ ватаманъ, снялъ шапку, а за нимъ и вся братія перекрестились нсколько разъ на востокъ, сли и похали. Большой ватаманъ впереди, малый за нимъ, тамъ два рльщика и у каждаго изъ нихъ по пхарю, а за ними на четырехъ лошадяхъ ворота съ воротильщиками, на двухъ лошадяхъ съ кругами (толстыми веревками, сложенными въ круги), на шести лошадяхъ невода. Въ одно время съ ними отправились и другіе двойники, въ такомъ же порядк, какъ и первый.
По отъзд, ловцовъ я съ своимъ товарищемъ пошелъ пить чай и на этот разъ самъ хозяинъ попросилъ меня подождать самоварчика: ‘изъ кубика-де вода будетъ не такъ-то хороша.’
— Скажи пожалуста, спросилъ я своего проводника за чаемъ, издалека пріхали эти ловцы?
— ‘Да изволишь видть, ваше степенство, вс поозоры, кто ловцомъ, т. е. кто рыбу ловитъ, а кто рыбакомъ — кто рыбу покупаетъ, только вс въ озер, вс озеромъ живутъ. А зимніе двойники на этомъ берегу, отъ Юрьева до Ретли {Эти сленія слдующія: Спасъ-Писковгецъ, Лука, Погостъ, гд живутъ крылошане, Самокража, Сидворъ, Козынево, Бабки, Морино, другое Морино, Ракома, Троица, Юрьево, Медвъжья Голова, Розшибъ, Три Отроки, Лсья Горка, Милославское (Милеславьсько), Моисевица, Егорій, Васильевское, Луканшино, Сдринага, Картово Донецъ, другой Донецъ, Верховье, Хотинъ, Либожа, Гвоздецъ, Липица, Заболотье, Курицкая, Новолокъ, Еровица, Ероново, Ямокъ, Островокъ, Сергова, Завода.}, а надъ всми иим Спасо-Пископецъ: сюда вс рыбаки скопляются.’
Напившись чаю, мы похали на озеро. Ильмень въ полую воду подходитъ къ самому Спасо-Пископцу, а сильною водою и берега подмываетъ, въ послдніе двадцать лтъ около Спасо-Пископца отмыло сажень на двадцать. Старики помнятъ берегъ на версту дальше ныншняго. Когда вода сойдетъ, — до озера версты дв. Зимой нельзя замтить, гд начинается озеро: такъ пологи берега.
— А какая вода лучше для ловцовъ, спросилъ я своего спутника, сильная или малая?
— ‘Какъ можно!’ отвчалъ онъ: ‘въ малую воду рыба лучше ловится: рки мелютъ, рыба и сваливается въ озеро, а въ сильную — вся по ркамъ разойдется, да въ ркахъ почитай все лто и живетъ, для насъ зимнихъ двойниковъ все едино, а для лтнихъ гораздо, гораздо хуже.’
Выхавъ на озеро, мы взяли нсколько на востокъ отъ дороги на Ужинъ и, прохавши версты дв-три, увидали до восьмисотъ саней съ сдоками: на саняхъ, непремнно сдокъ, хотя бы мальчикъ, или даже двочка.
— Зачмъ столько народу собралось? спросилъ я своего проводника.
— ‘А рыбу покупать у двойниковъ-ловцовъ, отвчалъ онъ, это все рыбаки. Сюда прізжаютъ верстъ за пятнадцать, а то и больше.’
Шумъ былъ страшный между рыбаками, но очень немногіе, не боле сотни, толковали о дл, прочіе же разговаривали кой о чемъ, дти играли. Изъ толковавшихъ о дл на первомъ план стоялъ мужикъ, съ окладистой бородой, въ новомъ дубленомъ полушубк, сверхъ котораго былъ надтъ на распашку тулупъ тоже дубленый.
— ‘Вс двойники на озер?’ спросилъ онъ громкимъ, зычнымъ голосомъ.
— Теперь вс выхали! проговорили нкоторые.
— ‘Ну, слушай!’ крикнулъ первый, ‘отступнова — рыбакамъ на кажинную дугу по гривеннику!’
— Какъ можно по гривеннику! зашумли въ толп: теперь ловъ хорошій! Не грхъ прибавить! Рубль пять надо дать! Три гривенника!
— ‘Еще что тамъ врать!’ вскрикнулъ опять дубленый тулупъ: ‘сказано по гривеннику, и будетъ!’
Въ толп еще раздавалось: ‘Три гривенника! Четвертакъ! Хоть пяти-алтынный бы дать!’ но тулупъ сталъ толковать съ своими, т. е. съ дловыми.
— ‘Ну давай разсчетъ длать: сколько рыбаковъ надо оставить’, началъ тулупъ: ‘къ Спасо-Пископскимъ на двухъ по 8, да Егору Степанову 7, на Самокражу Семенову 6, да Ивану Петровичу 8….’
— Къ Петру Семенычу можно прибавить, сказали въ толп.
— Будетъ и шести! заспорили другіе.
— ‘Будетъ шести!’ сказалъ тулупъ: ‘на Ретлю {На всемъ озер десять большихъ ватамановъ-двойниковъ, вс они живутъ на западномъ берегу: въ Спасо-Пископц 3, въ Самокраж 2, въ Милославьск 2, у Егорья 1, съ Малаго Бору (Борку) и, съ Ретли 1. Еще есть одинъ съ Трехъ-Острововъ, у того въ двойник 8 человкъ.} пять: онъ прошлую недлю плохо ловилъ: рыбаки за нимъ даромъ проздили!….’
Такимъ образомъ, иногда немного поспоривъ, иногда настаивая, иногда уступая, онъ разсчиталъ на десять двойниковъ 68 человкъ рыбаковъ — .’Кто на озер останется?’ спросилъ онъ посл разсчета: ‘отходи!’
Въ сторону отошло человкъ до восьмидесяти, сосчитали, бросили жеребій кому отходить, потомъ сосчитали, сколько дугъ осталось, и оставшіеся рыбаки на всякую дугу дали по гривеннику. Съ каждои дугой, т. е. запряженной лошадью долженъ быть кто нибудь, хоть маленькая двочка, въ противномъ случа дуга лишается права на отступной гривенникъ. Я слъ въ сани и похалъ на тоню.
— Скажи пожалуйста, спросилъ я своего проводника: за что же рыбаки платятъ отступнаго всмъ, кто прідетъ на озеро?
— ‘Такой законъ, ваше степенство’, отвчалъ мн мой проводникъ: ‘вс рыбаки, сколько ни наесть, отъ Юрьева до Ретли, вс прізжаютъ, а чтобъ даромъ не здить, получаютъ, значитъ, по гривеннику. Да и всмъ даютъ, кто на озер случится: коли хотите, подходите, и вамъ дадутъ’, прибавилъ онъ усмхаясь. ,
— Нтъ, за это спасибо, сказалъ я, а скажи пожалуйста: зачмъ законъ такой положенъ? Вдь ихъ подводъ слишкомъ семьсотъ осталось, по гривеннику выходитъ слишкомъ семьдесятъ рублей, — эти деньги съ ловцовъ же выручаютъ.
— ‘Безъ этого нельзя’, отвчалъ онъ: ‘имъ тоже хлбъ надо дать, оттого такой законъ изъ поконъ вку и положенъ: мы за этимъ не гонимся! Да и правду сказать: не всегда столько народу и скопляется: другой разъ прідетъ дугъ пятьсотъ, не больше.’
Мн говорилъ мой проводникъ, что онъ за себя поставилъ козака на этотъ день, чтобы хать со мною.
— Сколько ты заплатилъ за день козаку? спросилъ я его.
— ‘Да заплатилъ дорого: пятнадцать копекъ,’ отвчалъ онъ: ‘случается дешевле нанимаемъ.’
— Какъ же такъ: ты нанялъ работать за пятнадцать копекъ, а т даромъ получаютъ почти по стольку же?
— ‘Да онъ безъ лошади!’
— Но все же мн кажется, что козаку супротивъ рыбаковъ дали мало.
— ‘Да козаку-то заплатилъ я одинъ,’ говорилъ мн проводникъ, ‘а рыбакамъ міръ платитъ: оно и легко. Ваше степенство говоришь: съ насъ съ ловцовъ рыбакамъ деньги сходятъ. Слушай: всхъ двойниковъ десять, въ кажинномъ двойник тридцать два человка, это выходитъ всхъ 320 человкъ, да съ Трехъ-Острововъ Тарасъ Ивловъ, — у того 8 человкъ: имъ и легко платить, а я одинъ отдавай деньги своему козаку!’
Противъ этой логики я спорить не могъ.
— Скажи пожалуйста, спросилъ я, немного помолчавъ: я хочу купить у ловцовъ рыбы?
— ‘Сперва, когда жеребій трясли’, отвчалъ онъ, ‘можно бъ было: недостало бы жеребья — купилъ, а теперь ни за какія деньги теб ловецъ не продастъ: нельзя, всю рыбу продавай рыбакамъ, что по жеребью достались.’
— Ну коли дешево дадутъ?
— ‘Два дни все-таки не смй съ озера свозить, а на третій день вези куда хочешь, только это ужъ плохо: поволочится по льду, лицо и сдастъ, да и прогулъ къ тому жъ!’
— Какъ же рыбаки покупаютъ у ловцовъ, допрашивалъ я проводника: одинъ передъ другимъ цну набиваютъ, или столкуются прежде?
— ‘Какъ можно набивать цну!’ отвчалъ проводникъ: ‘этакъ въ задоръ войдешь, и не всть что надлаешь! Рыбаки тоже покупаютъ рыбу скопомъ: ты говоришь: покупаю, торгую на рубль, я говорю на два, тотъ на три, такъ и длятъ всю рыбу.’
— А если я скажу, что всю рыбу оставляю за собой, сказалъ я, не понимая въ чемъ дло: тогда какъ же другіе-то?
— ‘Да не то’, проговорилъ онъ мн съ досадою, видя мою непонятливость: ‘не то: сколько у кого капиталу, тотъ противъ капиталу и беретъ часть.’
— А если я скажу, что у меня капиталу сто тысячъ, а у меня ихъ нтъ?
— ‘Міръ не обманешь!’ отвчалъ онъ мн, и я не сталъ больше на это возражать.
Прохавши версты полторы-дв по озеру, мы увидли ловцовъ, которые, вынувши одну тоню, хали на другую.
— Отчего у большаго ватамана лошадь-то хуже всхъ? спросилъ я у проводника.
— ‘Такъ случилось’, отвчалъ онъ мн: ‘эта лошадь не ватаманская, ватаманская вонъ подъ кругами.’
— Отъ чего же онъ на своей лошади не здитъ?
— ‘Случается здитъ и на своей, когда очередь достанется’, отвчалъ онъ: ‘лошадей запрягаютъ по очереди, ватаманъ свою лошадь отдаетъ на братію, для того, что для лошади работа не ровна — запасъ тяжело возить, рльщика легче.’
— А если лошадь пропадетъ?
— ‘Случается падетъ, или въ щель {Въ большіе морозы на Ильмен озеръ ледъ трескается во всю длину или ширину отъ берега до берега, и даетъ щели, въ оттепель ледъ сдвигается и, разумется, сходится не по прежнему, а находитъ одна льдина на другую, и образуетъ гряду, которую на дорогахъ пробиваютъ. Щели ловцы тоже считаютъ своею обязанностію на дорог задлывать, что очень не трудно: отколятъ льдину и подвинутъ къ трещинъ.} угодитъ: міромъ съ добычи покупаютъ.’
Калякая съ своимъ товарищемъ, мы прохали за ловцами, хавшими въ прежнемъ порядк, еще версты полторы или дв, потомъ большой ватаманъ взялъ нсколько вправо, а малый влво, каждый съ своимъ неводомъ, рльщиками, пехарями и проч. Когда ватаманы разъхались на полверсты или немного мене, большой ватаманъ показалъ мсто сливаломъ — такъ, съ сткой лопата, какъ мн еще прежде объяснили.
— ‘Становись здсь!’ сказалъ ватаманъ.
— ‘Значить, нашелъ мсто, гд задорку быть, т. е. поддавк’, вполголоса проговорилъ мн мой провожатый: ‘сейчасъ пехаря … ишь какъ пхутъ пехаря пешнями!’
Въ-самомъ-дл пехаря молодецки работали свои, мы пешнями (ломъ съ рукояткой) и разомъ пропехали задорокъ, или поддавку, т. е. прорубили пролубь въ квадратный аршинъ.
— ‘Здсь не пропхнуть въ задорокъ рль-то (шестъ), рль-то десять саженъ печатныхъ’, продолжалъ мой товарищь: ‘здсь мсто мелкое.’
Въ-самомъ-дл, ватаманъ приказалъ прибавить еще пролубь аршина на два въ длину и на четверть въ ширину, такъ что эта пролубь имла форму лопаты. Потомъ спустилъ въ задорокъ свою рль, къ которой была привязана веревка въ палецъ толщиною потомъ рльщикъ опустилъ свою. Пехаря, расходясь подъ тупымъ угломъ, чтобъ распустить неводъ почти во всю его длину, пробивали для ватамана и рльщика углы, т. е. дырья въ четверть кругомъ, ватаманъ пошелъ правою стороною, а рльщикъ лвой, оба съ кутой {Кута длается изъ деревянной палки толщиной пальца въ два съ половиной и длиной аршина 2, къ одному концу придлываются вилочки, которыми захватываютъ рль и гонятъ впередъ, а съ другаго очень пологую дугу въ ширину груди, когда рль зацпитъ за ледъ, на эту дугу налягутъ, рль спустится ниже и ее легко гнать впередъ.}, которою, опуская ее въ углы, ловили рль и гнали впередъ, случалось, что рль не попадала на уголъ, тогда ватаманъ или рльщикъ, какъ случится, сякомъ {Сякъ — деревянный шестъ съ загибиной.} щупали рль и проводили къ углу, иногда рль зацплялась подо льдомъ, рльщикъ наваливался на куту, рль спускалась ниже и проходила. Углы пехаря рубили одинъ отъ другаго на разстояніи саженъ девяти, а когда вышли тонкія веревки, къ нимъ привязали круги, т. е. толстыя веревки, за которыя тянутъ неводъ. Тонкія веревки спускаютъ руками, а толстыя тяпутъ воротами {Ворота: утверждаютъ вертикально на саняхъ ось, на которую надваютъ бочку, на бочку же наворачиваютъ канатъ, а чтобъ сани не двигались, къ нимъ привязываютъ топоръ, который вбиваютъ въ ледъ.}. Малый ватаманъ въ то же время длалъ тоже самое, только стоялъ не съ правой стороны, а съ лвой, т. е. противъ большаго ватамана, а его рльщикъ противъ рльщика большаго ватамана. Когда они подошли одинъ къ другому, на половину или немного больше, они стали съуживать неводъ. Когда ватаманы сошлись, пехаря пробили высохъ (пролубь, аршина въ два въ длину и четверти въ три шириной).
— ‘Кольца!’ сказалъ большой ватаманъ.
Пехаря, не говоря ни слова, въ одну минуту прорубили четыре дыры, тоже въ четверть кругомъ, отступя отъ высоха на аршинъ.
— Это для чего? спросилъ я у товарища своего, съ которымъ мы подошли къ высоху.
— ‘А вонъ видишь кольца — для нихъ’, отвчалъ онъ: указывая на четыре шеста, длиною аршина три, на концахъ которыхъ были на-крпко придланы желзныя кольца, вершка два съ половиною въ діаметр.
— А эти кольца для чего?
— ‘Нижнюю тетиву къ земл прижимать, нето вся рыба внизъ уйдетъ: станутъ неводъ вытягивать, вытянутъ близко къ высоху, неводъ-то и привздымется, а какъ кольцами-то навалятся, рыб-то въ нихъ уйдти и нельзя, а коли выскочитъ изъ одного невода, въ другой сигнетъ: все тутъ останется.’
Стали показываться крылья невода.
— ‘Держи кольца!’ громко сказалъ большой ватаманъ, становясь съ сливаломъ противъ высоха.
Колечники опустили въ колечныя дыры свои кольца и сильно на нихъ навалились.
Стали вытаскивать неводъ, но мр того какъ вынимали изъ воды, его укладывали на сани. Ловцы въ кожанныхъ передникахъ и въ тягухахъ (рукавицахъ, что воды не боятся) подошли, стали въ два ряда и начали тянуть неводъ, въ это время колечники сяльно напирали на нижнюю тетиву своими кольцами, воротильщики воротами тянули канатъ.
— ‘Зазвался!’ крикнулъ большой ватаманъ на одного колечника, который, повернувшись на мгновеніе, далъ приподняться на четверть своему крылу.
Большой ватаманъ весело посматривалъ, съ какимъ-то достоинствомъ, выбрасывая сливаломъ ледъ изъ высоха, притащенный неводомъ.
— ‘Это-то и есть грязь’, вполголоса сказалъ мн мой товарищъ.
Еще далеко было до кни, а въ крыльяхъ уже много попадалось рыбы и вцпившихся раковъ, но ловцы на рыбу не обращали никакого вниманія: она оставалась на тхъ же крыльяхъ, только мальчишки, которыхъ было здсь десятка полтора, увидавъ крупную рыбину {Рыбиной называется одна рыба, рыба — имя собирательное.}, бросались за нею. Большею частію на мальчишекъ не обращали вниманія, только крикнетъ кто нибудь изъ ловцовъ, коли ему мшаютъ:
— ‘Куда ты, малецъ!— Э, пострлъ!’
На что малецъ-пострлъ тоже съ своей стороны ршительно не обращалъ никакого вниманія, лзъ за другой рыбиной, на что тотъ же ловецъ не говорилъ ему ни слова.
Но возгласы были очень рдки, и ловцы, молча, сильно тянули неводъ: во всемъ было видно какое-то удивительное спокойствіе, величавость.
— ‘Эко сколько этой дряни — раковъ набралось!’ сказалъ мой проводникъ.
— Отъ чего же дряни? спросилъ я.
— ‘Да вдь ракъ вцпится въ неводъ, его и не отцпишь’, отвчалъ онъ: ‘случится весь неводъ стянутъ, такъ мы ихъ ногами мнемъ….. руками ничего не сдлаешь.’
— А вы раковъ не продаете?
— ‘Кому на озер продашь! А въ городъ везти нельзя: ракъ морозу боится.’
На крыльяхъ больше-и-больше показывалось рыбы, мальчишки чаще-и-чаще бросались за большой рыбиной.
— ‘Матка близко!’ крикнулъ большакъ.
Вс ловцы, тянувшіе неводъ, дружно встряхнули крылья невода и вся рыба, взлетвъ на сажень къ верху, свалилась въ высоху.
— ‘Разомъ! разомъ!’ опять крикнулъ ватаманъ. И опять ловцы встряхнули рыбу къ матк.
— ‘Матка показалась’, сказалъ ловецъ.
— ‘Кольца отнимай!’ отдалъ приказъ большой ватаманъ.
Пущенныя колечниками кольца почти вылетли изъ воды.
Стали вытаскивать матню. Рыба въ ней заполоскалась, забилась. Вытащивъ матню, отнесли ее отъ высоха сажени на дв и высыпали рыбу на ледъ. Большой ватаманъ подошелъ къ рыб, къ высоху подошелъ малый ватаманъ, и его ловцы стали вытаскивать свой неводъ, тмъ же порядкомъ, только безъ колечниковъ, кольца были вынуты въ одно время съ первыми. Большой ватаманъ сливаломъ сталъ отбрасывать большую рыбу въ сторону, а рыбаки, наскобливъ топоромъ снгу, стали имъ пересыпать рыбу, чтобъ не смерзлась. Вынули матню малаго ватамана, и рыбу высыпали отдльно, большой ватаманъ и тамъ отбрасывалъ большую рыбу, рыбаки тоже пересыпали снговъ. Большой ватаманъ что-то шепнулъ одному ловцу, на тотъ разъ бывшему мокрякомъ, и вс отошли, и рыбаки и ловцы, въ сторону.
— ‘Теперь, ваше степенство’, училъ меня проводникъ: ‘коли хотите, можно поподчивать ватамановъ.’
Я изъявилъ на это свое согласіе.
— ‘Петръ Егоровичь, Алексй Семеновичь!’ сталъ онъ звать ватамановъ: ‘подойдите сюда: вотъ его степенство хочетъ васъ поподчивать.’
Къ намъ подошли четыре мужика, два ватамана и два рльщика, въ крпкихъ тулупахъ, въ осташковскихъ сапогахъ.
— ‘Здравствуйте, ваше степенство!’ сказалъ мн большой ватаманъ, снявъ шапку, поклонился мн и тотчасъ же надлъ, онъ, сознавалъ, что такому человку, какъ большой ватаманъ, непристойно стоять безъ шапки ни передъ какимъ лицомъ.
Вс мн поклонились и тоже надли шапки, я имъ тоже поклонился.
— ‘Что, ваше степенство’, началъ большакъ: ‘пріхали посмотрть на наши промыслы?’
— Да, пріхалъ полюбоваться, отвчалъ я.
— ‘На наши промыслы много народу здитъ взглянуть’, степенно сказалъ ватаманъ.
Мой проводникъ между тмъ досталъ два полуштофа водки, одинъ сунулъ, ни слова не говоря, рльщику, а другой откупорилъ.
— ‘Забылъ, бда, стаканчикъ захватить’, торопливо проговорилъ онъ: ‘да и закусить не взялъ. Большой ватаманъ, дай рукавицу!’
— ‘У насъ и закусить найдется’, сказалъ ватаманъ, подавая рукавицу: ‘горячаго нтъ, а рыбничекъ {Пирогъ съ рыбой.} у всякаго за пазухой, безъ того нельзя: цлый день не вши нельзя, варить на озер негд, такъ хоть сухова пожуешь.’
Мой проводникъ налилъ въ рукавицу водки и поднесъ большому ватаману.
— ‘Подноси его степенству’, сказалъ онъ, отстраняя рукавицу и указывая на меня.
— Я не хочу, отвчалъ я ему: я привезъ водку, васъ поподчивать.
— ‘Намъ безъ васъ пить не приходится’, проговорили и ватаманы и рльщики: ‘безъ хозяина какое питье! Безъ хозяина питья не бываетъ!’
Я хлебнулъ, мн подали начатый рыбникъ. Мои проводникъ долилъ и подалъ большому ватаману.
— ‘Будь здоровъ!’ сказалъ онъ мн и полегоньку выпилъ.
Проводникъ, поднеся другому ватаману, откупорилъ другой полуштофъ, далъ рльщику рукавицу, исправлявшую должность рюмки, налилъ въ нее водки, встряхнулъ, посмотрлъ на полуштофъ, еще подлилъ и отрывисто сказалъ: ‘пей!’ Тотъ выпилъ, напослдокъ онъ вылилъ остальное и подалъ другому рльщику.
— ‘Ну, ваше степенство, возьми у насъ рыбки’ сказалъ мн большой ватаманъ.
— Сдлай одолженіе, продай!
— ‘А много ли вашему степенству надо?’ спросилъ меня большой ватаманъ.
— Да на уху только, отвчалъ я.
— ‘Объ этомъ теб съ нами нечего разговаривать! Семенъ’. сказалъ онъ, обращаясь къ моему проводнику: ‘отбери его степенству рыбки получше — на ушку, да лещика два-три побольше — зажарить!’
Мн не хотлось даромъ брать у нихъ ни рыбки на ушку, ни лещика зажарить, но мой Семенъ выбралъ рыбу что ни есть лучшую, завязалъ въ платокъ и положилъ въ сани. Длать было нечего. Я, сказавши спасибо, получилъ въ отвтъ ‘не на чемъ’, и похалъ къ другой тон.
— ‘Грязи хватили?’ сказалъ мн мой Семен, еще далеко не дозжая до другаго двойника: ‘Вишь: ватаманъ большій у пешни лежитъ.’
Я не веллъ останавливаться, и мы прохали мимо ватамана, который угрюмо лежалъ около неконченнаго угла, въ которомъ торчала пшня. Мы отправились въ Спасо-Пископецъ, на третью тоню хать не хотлось: я прозябъ, да къ тому же мой Семенъ уврялъ, что мы подаренную рыбу живую довеземъ домой. ‘А изъ живой рыбы, сравнить нельзя, хороша уха!’ Онъ положилъ рыбу подъ полу, и мы, въ самомъ дл, ли уху изъ живой рыбы.
— ‘Вотъ когда патъ бываетъ’, говорилъ мн за ухой мой хозяинъ: ‘ватаманъ веселъ бываетъ.’
— А что такое патъ? спросилъ я.
— ‘А это значитъ: тоню большую вытащитъ’, отвчалъ онъ: ‘бываетъ матку и не вынуть, такъ ватаманъ сливаломъ рыбу-то вычерпываетъ, пока матка не полегчаетъ!’

——

Въ Спасо-Пископц я познакомился съ тамошнимъ дьячкомъ, который мн подарилъ запись о вкладахъ. Онъ здилъ долго искать ихъ и очень издержался, по этому обрадовался избавившись отъ соблазна. Я привожу здсь ее потому, что у насъ не было, кажется, нигд напечатано ни одной записи.
Вотъ она въ точной копіи, съ сохраненіемъ всхъ неправильностей языка, безсмыслицъ и приписокъ, сдланныхъ рукою дьячка:

Запись о вкладахъ (*).

(*) Приписки, сдланныя дьячкомъ, напечатаны курсивомъ.

1. У Богатырскихъ воротъ на юрк котелъ серебра и мди.
2. Тамъ же противъ большихъ песковъ подъ оршникомъ котелъ.
3. Тамъ же въ бору найдешь черный пень и близъ того пня огневище старинное, то подъ огневищемъ котелъ артельный.
4. Тамъ же въ бору найдешь каменный крестъ на сопк, вышина креста два аршина, то подъ нимъ сундукъ въ крест мдномъ и вырзано у сего города поклажа.
5. Не доходя промежнцы набито на камн два слда. И подл втораго камня краснаго, то подъ нимъ подголовокъ золота.
6…… {Въ подлинник затерто это мсто.} мостъ, лежитъ плоской камень, то надъ нимъ крестъ, то за дорогой котелъ серебра.
7. Близъ церковища въ лсу подъ горой засыпано два котла.
8. За мшариной на дорог подъ самимъ церковищемъ — вынятъ въ погребу.
9. Подъ церковью въ погребу 12-ть бочекъ серебра и церковной утвари.
10. Тамъ же противъ алтаря, по старинной дорог, сундукъ съ серебромъ и серебряной посудой.
11. Не доходя Флора и Лавра сажень 10-ть, тамъ лежитъ камень блый, примтами на немъ выбитъ подносъ, то подъ нимъ котелъ.
12. У Меньщиковыхъ погребъ потайной, а ходъ въ него съ задняго погреба на право въ углу за щекотуркою, и онъ весь подъ дворомъ, и въ немъ 6-ть бочекъ серебра.

Въ пол кладовъ.

1. Близъ Нарвы за 25 верстъ, близъ почты, на немъ же лежитъ камень, а на камн набить крестъ, и отмрь на полдень 7 саженъ… найдешъ три сундука съ деньгами.
2. За Варламьевыми воротами, близъ красной сосны, отмрь 4 сажени и тамъ котелъ. Тамъ же еще на восходъ 17 сажень отмрь отъ того мста, и тутъ есть клaдъ.
3. На прудахъ старокаменная часовня и тутъ подъ порогомъ котелъ съ деньгами.
4. Тамъ же возл ручья лежитъ камень, набитъ съ примтами тка, сабля, и то оберти около носа уткина, то тамъ 7 котелковъ.
5. Близъ старинныхъ заводовъ кирпичныхъ на ручью котелъ. Плита есть, выбито два котла, на полдень отмрь либо 1 сажень либо 10-ть, и копай.
6. Изъ Зябкова или изъ Зядкова Бреднеи (?) на берегу найдешь дв сопки, какъ снныя кучи, то между ними отмрь по сажени, то найдешь въ обихъ сторонахъ по бочк денегъ.
7. Тамъ же садъ выискать и подъ онымъ садомъ три сундука.
8. У Поспова Корыта выше близъ часовни стоитъ не разобрать {Напечатанное курсивомъ означаетъ пометы самаго дьячка.} примть-рябина, отмрь шагъ, и тамъ копай — котелъ.
9. Близъ пожни есть рчка Поспова и рчка Мдновка. У послдней возл часовни стоитъ крестъ безъ головы и то супротивъ его сугорокъ, не далеко каменный, то подъ нимъ сундукъ зарытъ костьми и каменьями.
10. Въ Азбаран въ ручью два котла между ракитникомъ въ луговин, съ деньгами.
11. Близъ башни подъ стною сундукъ, примта надъ нимъ красный камень, на камн назначено сундукь не великъ, котелъ съ деньгами, копай.
12. На рчк Поддасевк найдешъ красный камень на бору и на немъ набита повареда, а оттуда хвостомъ выбитъ, то тамъ котелъ съ деньгами.
13. На томъ же бору найдешь — роги набиты на камн, то и отмрь 12 шаговъ отъ камня на востокъ, то тамъ котелъ.
14. На бойниц найдешь малую рль на островк, подъ сею рлью въ корню котелъ.
15. И тамъ же близъ ключовъ найдешь два камня, на нихъ набито по кресту, то между нихъ деньги опущены.
16. За Великой ркой близъ Покровской церкви во святыхъ воротахъ. Ужевынято.
17. На столобц близъ Мшары есть ключъ обросши травой, то въ немъ три ствола ружейныхъ опущено червонцевъ.
18. У Владьемскаго моста подъ четвертой неразобрать подъ столбомъ сундукъ.
19. Тамъ же есть примты норы — въ поры въ одну между широкою, въ углу кубокъ серебра.
20. Въ город Трехъ Святителей монастырь, предъ алтаремъ саженъ восемь бочка сороковая денегъ.
21. За Потетнинымь въ песку, супротивъ Молошной горки, въ песку сундукъ.
22. Близъ кирпичнаго завода на межник выбитъ неразобрать котелъ, то на полдень отмрь сажень, и тамъ котелъ.
23. На зимней дорог не доходя Поклонной горки, близъ кривой сосны въ березник же, между сопокъ, есть полубочекъ съ деньгами.
24. На старинной Порховской дорог за 2-мъ домомъ гродней (?) по лвую сторону забору, найдешь дв сопки, какъ снныя копны, то между ихъ дв бочки мдныхъ пятаковъ.
25. Тамъ же есть дв сопки, станутъ противъ Горнева, что старовровъ кладутъ, котелъ съ деньгами.
26. Тамъ же есть на ручью каменной выкладъ, то подъ нихъ сундукъ серебра.
27. Не доходя рчки Кеби на дорог на камн слдъ человческій, на полдень отмрь сажень — котелъ съ деньгами.
28. По одну сторону Ханскаго шляха въ сопкахъ ящикъ съ червонцами.
29. За перевозомъ между двухъ горокъ въ гору впущена фура — неразобрано съ Литовскимъ королемъ.
30. Идти въ Радынку есть восточный ручей, близъ того ручья на гору, между двухъ вересинъ, дв сумы переметны съ деньгами.
31. Еще близъ того восточнаго ручья есть на рк островокъ, на немъ камень, то есть подъ нимъ котелъ.
32. На спуск на перевоз есть мостокъ дубовый, сажень, то подъ нимъ три котла: въ двухъ серебро, а въ третьемъ серебряная посуда, 12-ти братіями, по 30-ть фу…..
33. У Пателеймона за порогомъ котелъ въ старой часовн.
34. Въ воротахъ пивной котелъ серебра.
35. Противъ алтаря, въ бору или въ гору, смотря по мсту, за 25 дороги или сзади дороги, близъ ивова куста, дверь въ погребъ и то въ погребу 4 бочки со всякими деньгами.

Конецъ.

Писано со старинной бумаги, нечанинымъ манеромъ найденной.

Желаю всякому.’

Я пригласилъ этого дьячка хать съ собою на озеро, на что тотъ согласился, даже взялъ довольно сходную цну за свою лошадь, и захватилъ для меня тулупъ, а какъ на мн былъ только одинъ полушубокъ, то этотъ тулупъ спасъ меня отъ многихъ бдъ. На ту пору на двор была сильная стужа, да къ тому еще и съ втромъ. Проздивъ съ этимъ товарищемъ по озеру, мы очутились на южномъ берегу Ильменя, около древняго села Ужина {Первый разъ упоминается въ исторіи при Иван III.}. Мн не хотлось возвращаться назадъ, и мы похали на Ужинъ. Мой товарищъ привезъ меня на постоялый дворъ, гд сперва мы вошли въ общую избу, а посл, вроятно по рекомендаціи дьячка, меня попросили войти въ другую чистую избу, чему признаться я былъ радъ, пробывъ на мороз боле 6 часовъ. Тамъ нашелъ я юнкера, квартировавшаго въ этой изб. Мы съ нимъ разговорились, и онъ мн разсказалъ очень много любопытнаго про свою армейскую жизнь. Выслушавъ его, вы врно согласились бы, что самая несчастная жизнь — это жизнь юнкера на вольныхъ квартирахъ. Юнкеру обыкновенно отводятъ лучшую избу въ деревн, но онъ долженъ жить вмст съ хозяиномъ, а хозяинъ смотритъ на этого бднаго постояльца, какъ на самаго заклятаго своего врага: поставь къ нему солдата — солдатъ и дровъ нарубитъ, и воды принесетъ, и длается какъ-будто семьяниномъ, онъ со всей семьей длитъ хлбъ-соль, да длитъ и трудъ, а баринъ, поставленный на квартиру, остается, хоть поганенькимъ, а все-таки бариномъ, и хозяинъ, не смя явно его бранить и длать ему непріятности, старается насолить этому барину сколько можетъ. Разговорившись о жить быть юнкерскомъ, я услыхалъ отъ него слдующее:
— ‘Былъ я постоемъ на Терёх’, началъ онъ разсказывать: ‘пришли на село подъ вечеръ, мн отвели, разумется, какъ юнкеру, квартиру хорошую, у богатаго мужика. Немножко осмотрясь, я веллъ хозяйк давать ужинать. Хозяйка не даетъ часъ, не даетъ другой. Я и прикрикнулъ на нее. Гляжу — несетъ моя хозяйка мн ужинъ: какую-то похлёбку, щи-ли, не знаю, только въ черепк. Ну, думаю, здсь раскольники, врно всмъ мірщатъ, помъ и изъ черепка — Хозяйка поставила на столъ черепокъ, а черепокъ этотъ года два не мытъ, я — гршный человкъ, взбсился и отвсилъ хозяйк пощечину одну, другую…. Хозяйка только взвизгнула, да на улицу… А тамъ у нихъ такой колокольчикъ прилаженъ, она въ тотъ колокольчикъ и давай набатъ бить, сейчасъ же собрался народъ, моя хозяйка и пожалуйся имъ на меня:— ‘Приколотилъ меня, говоритъ: сама не знаю за что.’ Мужики потолковали межъ собой, потомъ отдлились отъ сходки человка четыре (сходка же оставалась на мст), и пришли ко мн. ‘За что, — говорятъ, — прибилъ ты, твое здоровье, свою хозяйку?’ Я имъ разсказалъ все дло, какъ было. — ‘Правда?’ спросили они хозяйку. Та молчитъ. Мужики посмотрли, посмотрли на нее и говорятъ ей: — ‘Пойдемъ же съ нами.’ Мужики пошли впередъ, баба за ними прямо на сходку, тамъ разсказали міру про все, да такую ей встрепку задали!…’
Мы проговорили съ этимъ господиномъ до вечера, по деревенски, довольно поздняго: часовъ до девяти. Въ это время вошли въ избу извощики и ползли на печь грться.
— ‘Плохо братъ сдлали’, проговорилъ одинъ изъ нихъ, ворочаясь на печи.
— ‘Да что сдлаемъ хорошо-то’, отозвался другой.
— ‘А какъ замерзнетъ?’
Я спросилъ у нихъ, о чемъ они горюютъ?
— ‘Да вотъ видишь ли, другъ любезный’, сталъ говорить одинъ изъ нихъ: ‘хали мы семь человкъ, у каждаго человка по три лошади. Мятель, падора ты видишь какая на двор, а на озер просто быть нельзя. — У нашего товарища лошади и притомились, нейдутъ. Мы было вс скопомъ и поршили ждать на озер, пока Богъ проститъ. Такъ вишь нельзя: въ ногахъ товарищъ валяется: ‘Ступайте, братцы, вамъ, говоритъ, изъ-за меня не пропадать!’ Мы такъ и сякъ, туда и сюда: проситъ малый…. Мы и похали.’
Легли спать. Мн не спалось, да и извощикамь тоже: на разсвт пріхалъ отсталый извощикъ на одной лошади, а двухъ лошадей отпрягши привязалъ къ санямъ, да и бросилъ. Извощики вскочили, достали гд-то поштофа водки и сунули въ руки прізжему товарищу. Тотъ приложилъ его къ губамъ, и до тхъ поръ не отнималъ, пока всего полштофа не высушилъ, посл того его положили на печь, накрыли полушубкомъ или, кажется, двумя, дали ему вздремнуть часа два и разбудили. Мятель была страшная: на улицу и днемъ страшно было выдти.
— ‘Ободняло’, оказалъ будившій: ‘подемъ за возами, я возьму свою лошадь, да онъ даетъ свою да вотъ онъ съ нами на своей детъ.’
Тотъ звнулъ, перекрестился, и сталъ не спша одваться.
— А далеко вашъ товарищъ оставилъ свои возы? спросилъ я.
— ‘Экой ты, ваше степенство, простой человкъ: въ ту самую падору хочешь версты знать!… Ильмень отъ Ужина до Пископца двадцать три версты, а теперь и дороги нтъ, можетъ и за Взвалъ захаль!’
— Ну, а какъ возы разобьютъ?
— ‘Этого сдлать нельзя’, утвердительно сказалъ одинъ изъ извощиковъ.
— Отъ чего же?
— ‘Здсь озеро кругомъ!’
Извощики отправились, а мы съ юнкеромъ сли за чай. Спустя полчаса вернулись провожавшіе, я пригласилъ одного изъ нихъ на чашку чаю.
— Проводили своего товарища? спросилъ я.
— ‘Проводили, ваше степенство.’
— Спрашивали про возы, видли ихъ?
— ‘Встртился обозъ, говоритъ, одинъ возъ разбитъ, да совралъ: тому быть нельзя.’
— Отъ чего же?
— ‘Здсь озеро кругомъ.’
И въ-самомъ-дл: часа въ три пріхали эти извощики съ возами, которые вс оказались цлы.

Старая-Руса. 13-го Декабря.

Добрался я наконецъ до Старой-Русы. Военныя поселенія, такъ сказать, заолонили собою память о старин. Пользуясь досугомъ, спшу записать кое-какія собранныя иною свднія о торговл.
По Ильменю, Ловати и Полсти суда, которыя преимущественно строятся въ Холм, доходятъ до Старой-Русы: лтомъ ходитъ сюда разъ въ недлю пассажирскій пароходъ и буксируетъ суда, въ-особенности самины, очень тяжелыя на ходу, он строятся длиной отъ 7 до 10 саженъ, шириною отъ 1 1/2, до 2 саженъ, глубиною отъ 2 до 3 аршинъ, самина называется также голубятницею, на саминахъ клади кладутъ отъ 4,000 до 2,000 пудовъ дровъ, овса больше, сна меньше: сно паруситъ, и при небольшомъ противномъ втр самина съ сномъ должна стоять, на самин только 3 человка рабочихъ, а потому на ней дешевле провозъ. За медленностію хода, пассажировъ на самин не возятъ. Пассажировъ и легкій товаръ возятъ въ лодкахъ извозницкихъ, которыя тоже плоскодонны, длиною отъ 3 до 4 саженъ, шириною въ одну сажень, он длаются съ палубою на носу, и у передней части палубы дв мачты, парусь ставятъ косой, латинскій, какъ выразился купецъ С***. Изъ плоскодонныхъ судовъ были прежде еще семерки въ 7 саженъ длиною глубиною отъ 4 до 5 аршинъ, съ двумя мачтами, также водовики, которые еще больше семерокъ и того же устройства, но, за мелководьемъ ркъ и озера, ихъ замнили саминами. Рушинка или Руська лодка, иначе и чаще называемая сойма, вошла въ употребленіе не больше 10—15 лтъ, строится съ килемъ длиною 3 сажени, шириною 1 сажень, глубиною 1 1/2 аршина, она сшивается кореньями и потомъ сбивается желзными скобами, на ней рдко возятъ товары, а больше пассажировъ, это судно называется рйнымъ: можетъ рять, т. е. лавировать. Полулодокъ — та же сойма, только гораздо шире, и нсколько длинне, а потому и на ходу не такъ легка. На полулодк рабочихъ бываетъ отъ 4 до 8 человкъ, но какъ она можетъ поднять до 8,000 пудовъ легкаго товара и до 6,000 п. сна, то провозъ на ней обходится дешевле, чмъ на другихъ судахъ. Вс лодки длаются съ двумя мачтами и почти вс съ палубами. Снныя барки, крытыя, на которыя кладутъ отъ 7 до 8,000 пудовъ сна. Она на мст стоитъ до 300 p., на ней 8 человкъ рабочихъ, идетъ до Питера 9 недль, а случается и все лто. Коли нтъ своей барки, то нанимаютъ и платятъ за провозъ съ пуда 7—8 к. При каждомь судн бываетъ непремнно маленькая лодка, которая здсь называется п_о_возка. На этихъ судахъ идетъ товаръ въ Петербургъ. Главный товаръ: сно, дрова, овесъ и ленъ, не въ большомъ количеств: кожи, говядина, тряпье, рожь, яблоки. Отъ устья Шелони до устья Ловати, съ береговъ Ильменя, съ Осташкова, Демьянска, Холма, Старой-Русы, Сольцы, Порхова, Острова и Пскова черезъ Ильмевь проходитъ въ Питеръ товара, по разсказамъ здшнихъ старожиловъ, на сумму до 4.300,000 р. сер. Изъ одной Старой Русы въ этотъ год отправлено: льну до 70,000 пуд., цною около 3 р. 60 к. сер. за пудъ. Цны на ленъ бываютъ очень неправильны: отъ 2 до 5 р. сер. за пудъ. Кром того отправили много кудели или изгребы и пакли. Паклей называютъ очески отъ льва при чистк, самые грубые, когда снимутъ со льна паклю, при дальнйшей его чистк, идетъ изгреба. За провозъ льва берутъ копекъ по шести отъ Старой-Русы до Питера. Овса, по цн до 3 р. 20 к. сер., идетъ до 100,000 чегвертей, овесъ бываетъ до 2 p. cep., а нынче былъ дорогъ. Сно берутъ прямо съ пожней (съ покосовъ), по ркамъ Полсти и Ловати, а вообще по берегамъ Ильменя. Лучшимъ же сномъ считается Бронницкое, которое идетъ ко Двору. Дрова больше берутъ на Ловати. Вся вообще торговля по озеру Ильменю съ Новгородомъ и Питеромъ, съ основанія военныхъ поселеній, значительно упала. Такъ напрмръ: изъ одной Старой-Русы отправлялось, по разсказамъ купцовъ, одного льна до 250,000 пуд., а теперь лучшая цифра непревышаетъ ныншней, т.е. 70,000 пуд. Вообще военныя поселенія разстроили хозяйство народное, въ особенности въ первые года: когда мужики ходили на ученья, изъ не до работы было, а теперь при обращеніи поселенцевъ въ государственные крестьяне, вроятно, положеніе ихъ улучшится, но пока оно еще не устроилось.
Въ Старой-Рус бываютъ слдующія гулянья, которыя здсь называются праздницкими: праздницкая Женъ Мроносицъ у церкви Успенія, Троицкая у церкви Троицы, Духовская у церкви Св. Духа, Преображенская противъ церкви Спаса Преображенія за ркой, Кузьмо-Демьянская противъ бывшаго монастыря, говорятъ, очень древняго, уничтоженнаго Аракчеевымъ при постройк для военныхъ поселеній провіантскаго и солянаго магазиновъ, праздницкая еще бываетъ, тоже противъ бывшаго монастыря на другомъ берегу, близъ слободы Перхина или Перина, Егорьевская — весной, Никольщина — весной и зимой, Дмитріевщина, Веденщина — у приходскихъ церквей. Ивановщина теперь празднуется, не по прежнему, сперва, до Аракчеева, наканун Ивана Купала, за ворота ставили выкопанный кустъ ддовника (рпейника?), который и стоялъ тутъ, пока совсмъ завянетъ, а вечеромъ, тоже наканун, на улицахъ раскладывали кучи жигучей крапивы, чрезъ которыя перепрыгивали парни и двушки. Теперь этотъ обычай вывелся, только на праздницкихъ хороводы играютъ.

Старая-Руса. 14 Декабря.

Я познакомился съ А. А. С. Онъ занимается много русской исторіей. У него написаны огромныя три тетради, въ которыхъ между прочимъ есть вещи и хорошія, онъ отъискиваетъ мста около Русы, упоминаемыя въ лтописяхъ. Онъ мн разсказалъ замчательную исторію о бывшемъ здсь архив. Когда Аракчеевъ сталъ устроивать солдатскій ‘заводъ’, вс дла, находившіяся въ архив, велно было передать военному начальству. Начальство распорядилось такъ: вс дла и бумаги до-петровскія выбросило на улицу. С. говоритъ, что онъ съ такого выброшеннаго подлинника списалъ опись Старой-Русы, составленную при Михаил еодорович, посл сдачи Шведами Новгорода. Была и другая опись Русы и опись пожней, составленная при Алексі Михайлович, но тоже утрачена. У С. я видлъ хронографъ прекраснаго письма, въ листъ, на 740 листахъ, оканчивающійся 1613 годомъ, шлемъ, найденный въ курган Кіевской губерніи, и Псалтирь, печатанную, кажется, при Грозномъ. Потомъ ходили мы по городу: городъ какъ городъ, вс наши города на славный Питерь городъ сбиваются: улицы прямыя, широкія, и хорошо выстроенныя, съ магазинами модъ, водокъ и проч., набережныя очень красиво отдланы, лавокъ около 200. На постройку позволено брать изъ городскихъ суммъ деньги по 5% съ уплатою при займ части суммы и процентовъ, но берутъ очень неохотно. До уничтоженія солдатскихъ поселеній, въ дум городской предсдательствовали господа офицеры, которые и распоряжались постройками. А было когда-то время и Старой-Русы: въ 1467 году въ моръ умерло 28 поповъ, 1, 500 монаховъ, да народу мелкаго, христіанъ православныхъ, 9,000, да отъ Ивана III бжавшіе 9,000 утонули въ Ильмен: народу выбыло не мало! А все-таки при Иван Грозномъ съ однихъ соловарень старорусскихъ сходило въ царскую казну 18,000 тогдашнихъ рублей, при Михаил еодорович въ Старой-Рус было 400 соловаренъ и 300 лавокъ около теперешнихъ ваннъ. С. мн говорилъ, что до Аракчеевщины въ Старой Рус было 18 первогильдейскихъ капиталовъ. Теперь еще указываютъ на всю набережную, застроенную купеческими домами, которымъ только и дло было что соль варить, но переулки, въ которыхъ прежде жили работники-соловары и трепцы, теперь опустли. Трепцовъ, т. е. тхъ, которые ленъ трепали, сперва было до 2,000, а теперь не доходитъ и до тысячи.
С. оовелъ меня на соловарни, он только недавно стали отдаваться въ арендное содержаніе (за 15,000 р. сер.), а прежде состояли въ казенномь управленіи. Вы не можете вообразить какое странное впечатлніе длаетъ видъ разрушающихся домовъ, въ которыхъ помщались чиновники, казенные управляющіе, соляное управленіе, соляная полиція, и тому подобное…. Эти соловарни отобраны отъ горожанъ и устроены казеннымъ образомъ при Екатерин II. Мой чичероне повелъ меня на одну городильню на самый верхъ, по полуразрушенной, частію безъ перилъ, и покрытой гололёдкою, лстниц. На мой вопросъ —‘за чмъ туда идти?’ онъ только сказалъ ‘увидите’ и я, покоряясь ему, кои-какъ карабкался за нимъ. Наконецъ онъ привелъ меня на какой-то полуразвалившійся балконъ. ‘Здсь’ — сказалъ онъ —‘сидла мать отечества, Екатерина Вторая Великая!’ Я его поблагодариль. и просилъ повести меня еще къ ваннамъ. Ванны очень красиво, европейски, устроены. Соляное маленькое озеро не замерзаетъ, и не дорожки, а крытыя галлереи кругомъ.
Нынче хотлъ уйдти изъ Русы, да сказалъ мн С., что у фонъ-З***, постоянно здсь живущаго, есть много книгъ, рукописей и вещей. Я сей же часъ послалъ къ нему просить дозволенія посмотрть его кабинетъ и получилъ отъ него разршеніе на завтрашній день въ 4 часа. Еще могу сказать одно, что соборъ здшній, по словамъ С. очень древній, этотъ соборъ былъ некрасивъ. Графъ Аракчеевъ, какъ человкъ образованный, не захотлъ его такъ оставить, а какъ новый соборъ было дорого строить, то онъ только украсилъ древній: придлалъ къ нему. много хорошихъ украшеній, дурныя вещи сломалъ, и вышелъ Соборь Военныхъ Поселеній — хоть куда! Въ этихъ же видахъ онъ сломалъ церковь Іоанна Предтечи, гд теперь стоитъ часовня. Когда рыли фундаментъ для этихъ пристроекъ, отрыли кладбище. Многіе скелеты нашли перевернугыми, и въ нихъ по забитому осиновому колу. Вы врно знаете, что умершимъ колдунамъ, чтобы они не пугали міръ православный, вбиваютъ, коли они ходятъ покойниками по міру, перевернувши ничкомъ, осиновый колъ въ спину, да и опять закапываютъ.
Кстати: вотъ нсколько названій травъ, записанныхъ мною со словъ здшняго мужика Григорія Абрамова.
Сорокоприточная: ‘отъ сорока притокъ, впадаётъ отъ сорока притокъ, впадаётъ по сухимъ мстамъ, плетется въ середк, какъ прутчичекъ (шнурокъ), а по бокамъ, какъ копечка’.
Мядушники: ‘отъ грудей пьютъ, по мокрымъ мстамъ шапкой роотетъ, розовенькой копечкой, помогаетъ отъ многихъ болзней’.
Суконникъ: ‘точно какъ блое сукно, какъ идете по бору, такъ на бору ростетъ’.
Заячья кислица: ‘она и скусомъ кислая, а сама такая гладкая. Когда женщин разрижаться — такъ та трава’.
Въ Новгород на Крещень многіе купаются въ пролуби, а въ Старой-Рус этимъ суевріямъ не врятъ.

Старая-Руса. 15 Декабря.

Нынче поутру ходилъ къ г. фонъ З***. У него кабинетъ набитъ его работою: тонко вырзанныя изъ кости разныя вещицы, картонныя коробочки и т. п., все показываетъ его нжную душу. Разъ здилъ онъ на охоту, и у него расковалась лошадь. Онъ захалъ въ кузницу подковать ее, и нашелъ тамъ дв кольчуги: одну двойчатую, другую простую, первая прекрасно сохранилась и отличной отдлки: каждое колечко украшено маленькою пуговкою. Шлемъ, у котораго одинъ только наушникъ оторвался, одиннадцать стрлъ, длиною до 5 четвертей, дерево совершенно смотритъ новымъ, стрлы эти оканчиваются желзнымъ копьецомъ, вбитымъ въ стрлу, которая посл, должно быть, струной связана, а съ другой стороны на четверть съ 4 сторонъ перёна, т. е. въ стрл вдлана гривка пера, нагрудникъ, у котораго нижняя часть сдвижная, два меча, одинъ русскій, другой рыцарскій. Онъ разспросилъ кузнеца, гд онъ нашелъ, что далъ, и что хочетъ съ ними длать? Тотъ отвчалъ, что купилъ у мужика, а тотъ, пахавши землю, выкопалъ изъ земли (на мст Шелонской битвы), купилъ за рубль серебромъ, а теперь думаетъ перековать на подлку. Г. фонъ-З*** быль великодушенъ: онъ предложилъ кузнецу рубль сереб. и два пуда желза, кузнецъ охотно согласился и фонъ З*** сдлался владльцемъ этихъ вещей. Кром того, у него же я видлъ перстень, на которомъ вырзанъ драконъ, или что-то подобное, крестъ въ вершокъ, на которомъ превосходно сохранились изображенія: посреди Спаса, на верху ангела, а по бокамъ и внизу по два Евангелиста, эти дв вещи серебряныя. Дале: дв серьги серебряныя, на каждой серьг два подвска, украшенные камнями, эти серьги толщиною почти въ ржаную соломину, ружье венеціанское, съ вычурнымъ замкомъ, который заводится ключомъ: кремень падаетъ на быстро вертящееся огниво, которое находится среди замка, это ружье прекрасно отдлано мозаикой, украшено арабесками, — и т. д., пистолетъ съ двумя стволами, стрляющими въ одно время, съ ножемъ посреди, съ мдной ложей. Замчательно, что вс эти вещи найдены на мст Шелонской битвы…..
Когда я предложилъ г. фонъ-Щ*** уступить мн вещи, онъ запросилъ за двойчатую кольчугу, шлемъ, 4 стрлы и нагрудникъ 150 p. cep., за два меча 10 р. сер. При этомъ былъ С. и сталъ его уговаривать не продавать: пропадутъ дескать. Г. фонъ-З*** на это очень равнодушно отвчалъ, что ежели ему дадутъ деньги, то ему все-равно — пропадутъ ли они, или нтъ. ‘Я охотникъ, страстный охотникъ, прибавилъ онъ нмецко-русскимъ языкомъ, а дадутъ деньги — пусть пропалъ!’
Отъ него мы пошли въ городское училище, въ которомъ два класса, и два учителя въ военныхъ мундирахъ (изъ унтеръ-офицеровъ — теперь коллежскіе регистраторы, кажется), и одинъ священникъ: въ этомъ училищ учатъ Закону Божію, Ариметики до десятичныхъ дробей, да Грамматики первую часть. Учащихся мальчиковъ и двочекъ до 85. Для такого города, какъ Старая-Руса, довольствоваться этимъ училищемъ слишкомъ мало, а потому дв мадамы завели пансіоны, у одной мадамы 8 двочекъ, а у другой до 15 двочекъ и мальчиковъ. Въ одинъ изъ нихъ я заходилъ: учатъ двицъ — сама содержательница, да сестра, да племянница, да священникъ: другихъ учителей нтъ, да и достать негд.

С. Ужинъ. 26-го Декабря.

Вчера около 12 часовъ вышелъ изъ Русы. Руса хоть и не та Руса, которая была до Аракчеева, все-таки очень торговый городокъ: въ уздномъ город больше 100 лавокъ открытыхъ, это хоть бы другому и губернскому! Лавки вс большею частію съ крестьянскимъ товаромъ, это тоже хорошо: стало-быть этотъ городъ строенъ не для Питера, а для жителей. Пройдя съ версту отъ города, я сошолся съ мужикомъ изъ Бологижа. Онъ слышалъ, что въ Старой Рус будутъ продавать водку задешево, и пошелъ въ городъ къ обдн, но слухъ оказался ложнымъ, и онъ проходилъ даромъ. Дорогой онъ разговорился и разсказалъ про ‘Аракчеевщину’. Пріхалъ Аракчеевъ, и сталъ всхъ брить, только стариковъ за 60 лтъ оставилъ. Сталъ Аракчеевъ деревни въ связи ставить: Звозъ, Мозольчино, Лозьево, Дубки-Бабки, Гущино — вс перевелъ въ Дубовицу. Вотъ другой годъ какъ имъ свободу дали, они и стали переходить на старыя мста, Гущино уже все перешло. Мой спутникъ зазвалъ меня къ себ обдать. Мужики живутъ вообще очень богато, земли у нихъ довольно, на душу высваютъ 10 мръ ржи и 20 овса кром пожней. Однимъ они обижаются: сперва брали у нихъ по мрк — съ души, а теперь отобрали у нихъ земли съ 30 душъ одну десятину, и заставляютъ ее обработывать. Этимъ они вообще недовольны. Не знаю, правду ли онъ говорилъ, что Аракчеевъ завелъ такой порядокъ: мальчика, какъ подростетъ, требовали въ училище, гд учили грамот, а кром того маршировк, а какъ войдетъ въ лта, то отправляли въ полевые полки. Три сына есть — трехъ возьмутъ, одинъ — и одному не спускаютъ. Только такой порядокъ былъ не долго: года черезъ два дали кафтанчики форменные, велли всмъ бороду брить, голову стричь, да начальства много понадлали, съ тмъ и оставили. А теперь другой годъ пошелъ, какъ и начальство отбросили, оставили однихъ своихъ. Съ тхъ поръ мы и обросли прибавилъ разказсчикъ. Изъ-самомъ-дл обросли: теперь трудно найти бывшаго поселянина бритаго и стриженаго. Здсь въ Бологиж во время обда (мы опоздали къ обду и обдали вдвоемъ), мальчикъ лтъ 10, сынъ хозяйскій, принесъ кучу костей: они собираютъ кости и продаютъ булынямъ за самую бездлицу: у одной двочки было набрано костей до 3 1/2 фунтовъ, да тряпья комокъ, и объ ней какъ объ счастливиц говорятъ, что она получила 3 коп. сер. Рдко случается, чтобъ эти вещи, тряпье и кости, продавались за деньги, большею частію за кренделёкъ, серёжку и т. п.
При самомъ выход изъ Бологижа мн попались Тверскіе крестьяне. Они были въ Ростов (Ярослав. губ), набрали тамъ огородныхъ смянъ и скапидару, и хали за Чудовскую станцію. Ихъ было шесть подводъ, на каждой подвод хозяинъ и работникъ, которому хозяинъ платитъ до весны отъ этой поры, т. е. всего недль за 12 по 10 руб. сер. У каждаго смянщика, какъ они здсь называются, есть свои знакомые. Каждый хозяинъ заработываетъ за всми расходами отъ 45 до 60 руб. сер. Когда я встртился съ этими смянщиками и просилъ ихъ подвезти меня, то они, какъ народъ торговый, не соглашались, какъ только же я объявилъ, что ‘около кабака будетъ привалъ’, они вс бросились на возы и просили ссть. Прозжая черезъ Чернецъ, Большо-Учно, мои попутчики сходились вмст, шли пшкомъ, и пли псни. У одного изъ нихъ былъ замчательный голосъ, только манера его не хороша: походила очень на Тургеневскаго рядчика. Этотъ господинъ жилъ въ Питер и тамъ образовался. Они и теперь каждое лто здятъ въ Питеръ и тамъ торгуютъ, а на зиму прізжаютъ домой, пробудутъ дома недли дв, три, въ Тверской губерніи, а посл зазжаютъ въ Ростовъ, берутъ смена и дутъ по своимъ знакомымъ. Распродавши, за 500 верстъ отъ дома, свои товары, они часто продаютъ и лошадей, и сани, а сами великимъ постомъ возвращаются домой по чугунк.
Нынче на улиц собрались двицы и парни, и ходили въ хоровод. Здсь хороводъ водятъ такъ: по одну сторону стоятъ въ линію двицы, а по другую тоже въ линію парни. Поютъ псни, не хороводныя, а какія попало, первый парень подходитъ къ двиц, поклонится ей, возьметъ ее за руку и проведетъ ее по всему ряду, опять поклонятся другъ другу и станутъ сзади всхъ, двушка къ двицамъ, а парень къ молодцамъ, потомъ другая пара такимъ же порядкомъ, потомъ 3-я, 4-я, сколько найдется. Тамъ опять 1-я, 2-я и такъ дале. Наконецъ остановятся и пойдутъ такимъ же образомъ въ другую сторону. Пробывши на улиц часа три, я самъ пошелъ въ хороводъ, да и случилась бда: я не зналъ, что надо двушк поклониться — они и осмяли, но посл все обошлось хорошо. Какъ расходится хороводъ, парни закричатъ: о! о! ура! о! о! И нечего грха таить: большею частію парни двушекъ ‘кто въ овинъ, кто подъ тынъ’ — какъ разсказывалъ мн старикъ крестьянинъ.

Шимской перевозъ. 2-го Января 1859 г.

Новый годъ, сколько я ни ходилъ по улицамъ въ Ямъ-Мшаг, встртилъ не такъ, какъ мн хотлось, посидокъ не было: подъ праздникъ грхъ собираться на посидки. По улицамъ народу было мало, мятель дула страшная, и въ Ямъ-Мшаг у меня никого не было изъ знакомыхъ. А въ этотъ вечеръ, говорятъ, хорошо бываетъ: двушки сходятся по три, по четыре и льютъ олово, ходятъ на ручей, отгребаютъ камушки, и по нимъ судятъ, каковъ будетъ женихъ: коли камушекъ гладкій и женихъ будетъ гладкій, коли шершавый, то и женихъ шершавый, птуха межъ кучекъ съ овсомъ пускаютъ. По утру пошелъ къ обдн, а посл обдни, познакомившись съ священникомъ, осматривалъ церковную библіотеку. Въ ней я нашелъ Цвтную Тріодь, напечатанную при Іоанн и Петр, обличеніе Никитино, написанное при Алексі Михайлович, синодикъ, въ которомъ изъ царей Петръ упоминается почти послднимъ, и то приписано другою рукою. Замчательно, что онъ названъ Великимъ, но посл это названіе замарано, потомъ написанъ Петръ III совершенно другой рукой и новйшимъ почеркомъ, а весь синодикъ полууставомъ. Въ этомъ синодик упоминаются роды Сергіевыхъ, Ушаковыхъ, Скворцовыхъ, Ямскихъ-Охотниковыхъ, Устиновыхъ, Череменецкихъ, Володимеровыхъ, Щербаковыхъ. Въ настоящее время Скворцовыхъ, Ямскихъ-Охотниковыхъ, Череменецкихъ, Володимеровыхъ и въ окружности нтъ. Здсь же видлъ образъ Соборъ Богородицы. Церковный староста, здшній крестьянинъ Василій Васильемчь Часный, разсказывалъ мн, что этотъ образъ украденъ раскольниками въ 1823 году изъ Базловки. Этотъ образъ пишется такъ: Богородица на верху, а соборъ Апостоловъ внизу. Раскольники, отрзавши нижнюю часть, верхнюю бросили въ пролубь въ р. Мшагу, гд и была она найдена, а нижнюю и по сю пору не нашли. Посл обдни мы отправились къ священнику, куда скоро пришелъ Б. В. Часный, а потомъ содержатель станціи, того же села крестьянинъ. Они много говорили о названіи мстностей: я имъ далъ Погодинскую брошюру, и просилъ узнать — какія изъ названій сохранились до сихъ поръ. Вотъ что между прочимъ они мн разсказали: Въ Свинорт стоитъ обыденная церковь Ивана Богослова. Царь Иванъ Грозный, прозжая чрезъ Свинортъ, въ день своихъ имянинъ, приказалъ ее выстроить, она вся сдлана изъ плиты, а не изъ кирпича. Въ этой церкви, говорятъ они, есть чаша деревянная: даръ Грознаго въ день освященія. Посл пошли мы съ В. В. къ содержателю почтовыхъ станцій. Онъ, какъ самъ говоритъ, старовръ, но у него все на дворянскую ногу: диваны, кресла, зеркала, закуска дворянская, и въ заключеніе муфта, которую носитъ его жена. Одно только напоминаетъ православный домъ: въ обоихъ углахъ образа. Изъ его оконъ я видлъ окрутниковъ, нсколько парней, человкъ 5—6, окрутились (нарядились) рыцарями. Изъ рубахъ женскихъ, изъ юбокъ, шалей сдлали курточки, коротенькія юбки, на голову намотали шали, соломы, и вышли что-то въ род шлемовъ, потомъ завернули тоже шалями лица до носа. Въ такомъ наряд окрутники здятъ только на новый годъ, отъ обда до вечера, разумется, какъ подобаетъ рыцарямъ, верхами. Пробывши здсь полчаса, или нсколько больше, я похалъ съ В. В. къ нему, и у него остался довольно долго, слушая его разсказы.
Жители Ямъ-Мшаги вс хлбопашцы, у нихъ, какъ и у всхъ здсь, земля раздляется на выти, на каждую выть полагается 12 душъ, на каждую выть высваютъ 12 четверикомъ. Случаются урожаи самъ-десять, а средніе самъ-4, самъ-5. Кром того занимаются ловлею рыбы: ловить мережами начинаютъ съ полнаго разлива до Николы, а потомъ со Спаса — пока вода станетъ. Рыба водится слдующая: щука, язь, окунь, сопа, плотникъ (плотва), ‘у самую Миколу лещь съ икрой’, налимъ, изрдка судакъ и сиги. Весною, по рк ставятъ заколы: на 20 верстахъ заколовъ 15 ставится. А на заводяхъ у устья заколы эти ставятъ поперегъ рки, выбирая гд мельче, изъ лучинокъ, т. е. изъ досчечекъ пальца въ 2—3 толщиною. Эти лучины перепутываютъ мочалой изъ старыхъ кулей или чмъ придется. Лучины привязываются одна въ другой какъ можно ближе, чтобъ рыба не могла пройдти, когда же вода станетъ сбывать, рыба начнетъ сваливаться къ низу, къ самому заколу. Тоже одинъ изъ главнйшихъ здсь промысловъ составляетъ извозничество. Во время послдней войны здшніе извощики вызжали на 400 и боле подводахъ (по 3 подводы на человка, стало быть боле 100 извощиковъ). Другими ремеслами они стыдятся заниматься: топоръ взять въ руки — ни за что! Въ послднее время выучились человкъ 18 портняжничать, а прежде здили сюда портные ярославскіе. Долго я сидлъ у почтеннаго Василія Васильевича. Надо правду сказать, что рдко отыщется такой крестьянинъ: онъ образованъ, и я видлъ у него исторію Карамзина и Энциклопедическій Лексиконъ. Онъ ихъ читаетъ толкомъ и при всемъ томъ любитъ свое крестьянство, и живетъ, какъ онъ выразился: ‘по закону Божію, какъ Богъ веллъ’. Когда я ему объявилъ — за чмъ я хожу, — онъ съ разу понялъ и общалъ помогать. Отъ него я пошелъ домой. У моего хозяина, который и бдне и грубе Василія Васильевича, были гости — его племянница, изволите видть, отдана замужъ за Нмца. Такъ эта пара, пожаловала къ ‘дяденьк’, и они вс трое пировали и кутили. Не вдругъ смекнувъ, въ чемъ дло, и не зная гостей, я присль къ нимъ. Барыня сейчасъ со мной заговорила: ‘Какъ здсь дурно проводятъ святки, никакихъ такихъ хорошихъ удовольствій не длаютъ. Вотъ у насъ въ Сольц, это можно чести приписать! Сдлаютъ вамъ лодку!!…’ — ‘Врешь, дура, лодку какъ есть и съ мачтой поставятъ на полоза!’ обозвался дяденька Русской Нмки. ‘Ну выходитъ сдлаютъ! Запрягутъ лошадей, да такъ и катаютъ! А въ Новгород!…..’ Я оставилъ ихъ, замтилъ въ книжку все слышанное и виденное, да и легъ спать.
Я думалъ, что день мой кончился, нтъ: только что я заснулъ, пришелъ отъ становаго пристава разсыльный, разбудилъ меня и просилъ, впрочемъ очень вжливо, пожаловать къ становому. Я подумалъ-подумалъ и пошелъ: онъ отъ меня стоялъ черезъ нсколько дворовъ. Прихожу. Этотъ почтенный господинъ сидитъ въ халат и пьетъ пуншъ съ какимъ-то торговымъ мужикомъ (какъ посл я узналъ, отцомъ той, которая вышла за Нмца). ‘Почему вы, милостивый государь, не явились ко мн сейчасъ по прибытіи въ Ямъ-Мшагу?’ — ‘Да ежели позволите вамъ сказать откровенно, — отвчалъ я: не имлъ ни желанія, ни охоты, ни надобности’ — ‘Я все-таки начальникъ, а къ начальнику всегда должно являться, этого наконецъ вжливость требуетъ’. Я видлъ, что начальнику не угодно было меня посадить, взялъ стулъ и подслъ къ столику, это его немного озадачило.— ‘Позвольте узнать: зачмъ вы сюда прибыли?’.— Я сталъ ему разсказывать, онъ не понимаетъ, я ему показалъ письмо ко мн отъ Редакціи Р. Бесды на бланк съ печатью — онъ пришелъ въ недоумніе, но надо было видть ужасъ ‘начальника’, когда я ему сказалъ, что Географическое Общество, состоящее подъ предсдательствомъ Великаго Князя Константина Николаевича, посылаетъ многихъ для этой же цли.— ‘А у васъ есть какая-нибудь бумага отъ него?’ — ‘Меня не Общество отправило, но я все-таки имю отъ него предложеніе собирать псни, сказки и т. под.’ (Я въ-самомъ-дл получилъ такую бумагу отъ Общества по ходатайству В. И. Даля.)— ‘И подписана она Обществомъ?’ — ‘Нтъ, однимъ генералъ-адьютантомъ Литке.’ — ‘Сдлайте одолженіе, доставьте мн ваши бумаги завтра поутру.’ На другой день поутру, часовъ въ 8, ко мн приходитъ разсыльный за бумагами. Я отослалъ. Жду часъ, жду другой: надо идти, а нельзя: бумаги не возвращены!…. Наконецъ я посылаю хозяина. Онъ возвратясь и говоритъ, что становой самъ идетъ. Ну, думаю, хочетъ меня вжливости учить: знать съ визитомъ идетъ. Входитъ становой и эксъ-становой, котораго я видалъ прежде.— ‘Здравствуйте, батюшка!’ — ‘Здравствуйте, батюшка, прошу покорно садиться’, сказалъ я, ему указывая на стулъ.— ‘Все то у васъ бумаги, все то бумаги, сказалъ онъ усаживаясь. Да ни какъ у васъ хозяина дома нтъ?’ — ‘Да, кажется.’ — ‘Прекрасный человкъ, вашъ хозяинъ!…. А я васъ выпустить не могу-съ!’ — ‘Это почему?’ — ‘А такъ-съ! позвольте осмотрть ваши вещи!’ — ‘Съ большимъ удовольствіемъ: извольте…’ — ‘Нтъ, милостивый государь, одинъ я не стану… эй! сюда?’ Съ этими словами въ комнату ввалилось человкъ десять или больше народу.— ‘А, вотъ что попосидкамъ ходите, ко мн не явились! Это понятые. Гд ваши вещи?’ Я ему указалъ на портфель: у меня только и было вещей, а остальныя я оставилъ въ Новгород. Становой, спросивъ у хозяйскихъ: ‘все-ли?’ сталъ разсматривать бумаги и читать ихъ вполголоса: ‘самина…. рушинка….’ и засмялся, а за нимъ и вс понятые. Добрался онъ до псенъ: ‘Скоро Дунюшка’ — Отставной становой не утерплъ, засмялся, и во все горло заплъ: ‘Дунюшка, Дунюшка притомилася!..’ — ‘Да кто жъ эту псню не знаетъ?’ говорили понятые, смясь изъ угожденія становому: ‘у насъ любую двку спроси — споетъ!’ Долгобъ эта исторія еще продолжалась, если бы становой не отыскалъ писемъ ко мн. Онъ хотлъ ихъ читать вслухъ, но я ршительно не позволилъ. Тутъ было между другими письмо отъ Купріянова, и мое заготовленное письмо къ Ч., первый здилъ по Новгородской губерніи съ предписаніемъ отъ Губернатора, поэтому становой его зналъ, а къ Ч. я писалъ наканун и по счастію съ полнымъ титуломъ на конверт. Это меня спасло отъ дальнйшихъ бдъ. Становой сконфузился и сталъ отдавать назадъ мои вещи. Но — каюсь — я разсердился и требовалъ, чтобъ онъ далъ мн какую-нибудь бумагу, по которой я бы могъ на него жаловаться. Онъ сперва не хотлъ, но такъ-какъ я настаивалъ, то онъ объявилъ, что можетъ составить актъ. Пошли мы къ нему въ канцелярію, вещи мои понесли за нимъ, тамъ составили какой-то глупйшій актъ, при этомъ еще случилось маленькое несчастіе украли у меня нсколько тетрадокъ, при переноск вещей въ канцелярію. Врно соблазнился какой-нибудь понятой: мужики папиросы длаютъ изъ всякой бумаги: думаю и мои тетради пошли тоже на папиросы.
Отъ становаго я прямо пошелъ въ Шимское. Уже начинало смеркаться и погода была не совсмъ хорошая. Народъ здсь до-нельзя привтливый: мн понался водовозъ и предлагалъ стать на дровни, за бочкой, и я насилу отговорился только тмъ, что могъ замочить полушубокъ. Подходя къ Шимскому, уже довольно поздно, я встртилъ мужика. ‘Куда же ты, родной, — сказалъ онъ: ты пережди до завтра въ Шимскомъ, а завтра Богъ дастъ, найдешь обратныхъ — додешь!’ Я поблагодарилъ его за совтъ, мы разошлись, и онъ заплъ. ‘Спаси Господи люди Твоя…’.

Новгородъ. 6-го Января.

Нынче ходилъ на водоосвященіе. Я стоялъ у самой Іордани. Со мной рядомъ было нсколько мужиковъ, одинъ изъ нихъ съ совершенною увренностію говорилъ: ‘вотъ какъ погрузятъ въ воду крестъ, вода выступитъ’. И точно: едва крестъ былъ погруженъ, вода выступила — отъ народа хлынувшаго къ пролуби, сдланной въ нсколькихъ шагахъ отъ Іордани, чтобъ умываться и пить освященную воду. Двое молодцовъ раздвшись (когда они успли — Богъ ихъ знаетъ!), бросились въ пролубь! Несчастный будочникъ закричалъ запретъ, да ужъ поздно. Купальщики окунулись три раза, вылзли изъ пролуби, и стали одваться, не торопясь одлись, и пошли потихоньку, какъ-будто посл сытнаго обда. Полицейскій солдатъ постоялъ около пролуби съ полчаса и ушелъ. Едва онъ ушелъ, опять стали купаться одинъ за другимъ человкъ до 50 перекупалось. Я слышалъ, какъ одинъ изъ выкупавшихся, идя не спша, говорилъ: ‘посл купанья легче длается’…. Двушки тоже купаются. Собирается ихъ нсколько, становятся кругомъ пролуби, чтобъ прикрыть раздвающуюся, и потомъ нкоторыя изъ нихъ купаются, неумющіе же плавать, какъ мужчины, такъ и женщины, кидаются въ рку на кушак, или взявшись за палку.
Въ Новгород на стнной колокольн показываютъ колоколъ, про который мн разсказывали слдующее: халъ Грозный царь съ торговой стороны на Софійскую. Въхалъ онъ на большой мостъ (его теперь нтъ). Въ то время ударили въ колоколъ, подъ Иваномъ конь палъ на колна. Грозный веллъ у колокола отрубать уши. Теперь этотъ колоколъ перелитъ. Въ Псков есть такое же преданіе, тамъ тоже показываютъ колоколъ безъ ушей, онъ лежитъ на колокольн на плахахъ, и въ него звонить нельзя.
Былъ въ Новгородскомъ уздномъ училищ. Когда я шелъ туда, никакъ не думалъ найти то, что нашелъ. Мн все казалось, что Новгородское училище должно быть похоже на Обоянское, Богодуховское, Харьковское и вс училища, которыя мн Богъ привелъ видть, а ихъ было не мало. Я имлъ случай испытать все счастіе быть учителемъ въ уздныхъ училищахъ, и въ уздныхъ, и въ губернскихъ городахъ. Одинъ разъ я шелъ по улицамъ просвщаемаго мною города, навстрчу мн попался ученикъ. Тотъ мн поклонился, я веллъ ему надть шапку, сталъ съ нимъ разговаривать и шутить. Поговоривъ минуты дв, мы съ мальчикомъ разошлись. Увидала это какая-то старуха и замчательно оригинально выразила свое неудовольствіе:— ‘Вотъ такъ учитель!’ говорила она: ‘вотъ такъ учитель, нечего сказать! Нтъ, сперва учителя не таковы были, бывало ученикъ увидитъ учителя — за версту бжитъ, а попался подъ руку, такъ отпотчуетъ, что на-поди? Сиди дома! А это что за учитель — ученикъ передъ нимъ въ шапк стоитъ!’ — При вход въ Новогородское уздное училище, я вспомнилъ эту старуху: то-то бы она, горькая, сердилась! Ученики нстолько на улицахъ не бгаютъ отъ учителей, да и въ классахъ-то смотрятъ по человчески. Я прошелъ въ третій классъ, и, по просьб смотрителя, спрашивалъ учениковъ. Вопросы были не совсмъ для дтей легкіе, напр. я спросилъ у одного ученика: когда исторія въ первый разъ упоминаетъ о Новгород, и что онъ знаетъ объ этомъ город еще? Мальчикь, подумавъ съ минуту, сталъ разсказывать чрезвычайно толково, видно было, что онъ соображалъ и говорилъ свое, а не заученое на память, какъ говорится, на зубокъ. Другихъ я спрашивалъ изъ географіи, грамматики — тоже! Смотритель подалъ мн какую-то ученическую тетрадку. Я думалъ, что это неизмнный разборъ: Столъ имя сущ. мужеск. рода и т. д. и не спшилъ взглянуть въ нее. Но представьте себ — что я нашелъ въ этой тетрадк: ученическія сочиненія, и не на обыкновенныя темы: ‘ученіе полезно, добродтель пріятна’ — Нтъ, здсь не было ни одного сочиненія о высокихъ предметахъ: одинъ разсказываетъ, какъ его захватила буря на Ильмен-озер, другой тоже какую-то обыденную для него вещь. Но видно, что онъ самъ разсказываетъ, языкомъ довольно правильнымъ и замчательно яснымъ. Про правописаніе я не могу ничего сказать, кром того, что я прочиталъ цлое сочиненіе, и нашелъ одну ошибку, да и ту надо приписать описк, потому-что запятыя, яти и ести и тому подобныя хитрости поставлены правильно. Вспомнилъ я еще одного профессора университета, который говаривалъ студентамъ, отвчающимъ на экзамен своими словами, а не по тетрадк: ‘Лучше автора не скажете, а потому совтую отвчать какъ у васъ записано’. А тутъ въ уздномъ училищ приказываютъ отвчать ‘не слово въ слово, а толково’. Еще послдняя замтка объ этомъ прекрасномъ училищ. Вс ученики ходятъ всякій въ своемъ плать, прическу носятъ тоже свою, кто въ скобку, кто по нмецки, а въ Харьковскомъ учебномъ округ — вс въ мундирахъ и острижены по форм.
Зашелъ я въ трактиръ напиться чаю, разговорился съ однимъ господиномъ, онъ мн сказалъ, что у него есть библія, написанная на кож, и еще книга старая, да онъ не знаетъ — какая. Я распорядился чтобы онъ доставилъ эти книги къ К…. для Погодина.

Юрьевъ монастырь. 10 Января.

Нынче, часовъ въ 12, отправился я къ Юрьеву, правымъ берегомъ Волхова. Для меня это была совершенно новая и оригинальная картина: на полномъ зимнемъ пейзаж — быстро текущая рка. Все кругомъ сковано зимой, одинъ только Волховъ остался вольнымъ Новгородцемъ! Ударятъ сильные морозы — и онъ поддается — ничто сдлаешь! — присмиретъ и онъ, покроется льдомъ, да не надолго, опять сломитъ ледяныя оковы и понесется быстро, вольно!
На самомъ Волхов заколовъ не длаютъ, нельзя: суда ходятъ, да и Волховъ глубокъ, а закалываютъ озерки, т. е. заливы волховскіе, которые иногда лтомъ и пересыхаютъ. Когда весной вода въ маленькихъ рчкахъ и озеркахъ войдетъ въ берега, тогда начинаютъ длать заколы. Заколываютъ такимъ образомъ: вбиваютъ поперегъ всей рки или устья озерка 2 ряда кольевъ, такъ чтобы колья одного ряда не были противъ кольевъ другаго, а на искось, потомъ между этими рядами вбиваютъ лучину, тонкія дощечки въ руку, или въ 3, въ 2 пальца шириною, а длиною смотря по глубин, такъ чтобы лучина выходила изъ воды. Лучина вбивается одна отъ другой близко, только чтобъ вода проходила. Къ кольямъ привязываютъ перекладины, а къ перекладинамъ привязываютъ лучину. Иногда заколываютъ съ лодокъ, а иногда, когда мелко, идутъ въ воду, по поясъ не больше. Тогда закольщики надваютъ штаны, т. е. широкіе кожанные штаны съ сапогами вмст сшитые, доходящіе до полгруди, запрятывая туда и полушубокъ. Чтобъ узнать — годны ли для работъ на заколахъ штаны, ихъ до-полна наливаютъ дегтемъ, не пройдетъ деготь — и вода не пройдетъ, пройдетъ деготь — мастеру штаны назадъ отдаютъ.
Г. Зарубнвъ мн говорилъ, что закольщики, надвая такіе штаны, наливаютъ ихъ теплою водою и тогда идутъ въ воду. Это онъ видлъ на Взвал (большая деревня). Въ другихъ мстахъ этого не длаютъ, а просто на чистоту: надваютъ штаны, а коли мелко, то и просто сапоги, да и въ воду. Сдлавши заколъ, ждутъ, пока вода станетъ сбывать. Рыба, какъ извстно, весной идетъ въ гору, когда же вода начнетъ сбывать рыба вмст съ водой идетъ внизъ, и подойдя къ заколу, тамъ остается, пройдти негд, тогда ее очень легко брать, а какъ часто озерки совершенно высыхаютъ, то ни одной рыбины въ закол не оставятъ, всю возьмутъ, разв какая выше въ ям останется, рыбинъ десятка полтора. На рчкахъ длаютъ нсколько заколовъ, всякъ себ, а на озеркахъ и ручьяхъ одинъ, озерки отдаются на откупъ {Говорятъ, что сперва въ откупныхъ мстахъ позволялось ловитъ рыбу удочками, есть и пословица: ‘на уду запрету нтъ.’ Теперь же откупщикъ обязываетъ тхъ, кто въ его закол ловитъ удочкой, продавать ему рыбу за условленную прежде цну.}. Около самаго Новагорода есть заколъ на озерк, который, говорятъ, ходитъ до 4,000 p. cep.
Дорогой къ Юрьеву мн не попался ни одинъ попутчикъ, были только встрчные, меня всегда поражаютъ поозеры своею привтливостію. Это не робкая вжливость человка, забитаго холопствомъ, нтъ, этотъ съ вами вжливъ, но совтую и вамъ быть съ нимъ тоже. Всякой, встртивши васъ, непремнно скажетъ вамъ: ‘здравствуй, молодецъ хорошій’, или ‘здравствуйте, ваше степенство!’
Въ Юрьевъ монастырь, или какъ здсь выговариваютъ морастырь, или номастырь, я пришелъ до вечерень. Около лтняго большаго собора три могилы монаховъ, изъ которыхъ самый замчательный, кажется, тмъ, что былъ духовникомъ благодтельницы монастыря, какъ сказано на памятник, графини А. А. Орловой, другой — братъего, третій — Шилкинъ или Шишкинъ, не помню. Три брата Орловыхъ: Алексй, Григорій и еодоръ, какъ я посл узналъ, похоронены въ самомъ собор. Монахи вс заняты своими длами, и я насилу добился, гд будетъ служба, и то не отъ монаха, а отъ мальчика, штатнаго, который приходитъ сюда ежедневно изъ Юрьевой слободы. Про богатство иконостасовъ монастырскихъ церквей нечего и говорить: всмъ извстно, что графиня Орлова большую часть всего своего имнія отдала этому монастырю чрезъ руки Фотія, бывшаго Юрьевскимъ архимандритомъ. Разсказываютъ, что въ этомъ монастыр при Фоті изъ ризницы проеало разныхъ вещей и камней на 800,000 руб. (асс. или сер. не знаю). Изъ Петербурга пріхали производить слдствіе. Фотій оторавился къ Орловой (она жила въ нсколькихъ десяткахъ саженъ отъ монастыря), сказалъ ей, что она дала въ монастырь камни врно не добромъ отцомъ ея нажитые, и что врно Богу не угодно принять такой даръ. Орлова сдлала вс пропавшія вещи лучше прежнихъ и упросила въ Петербург не производить слдствія. Иконостасъ по этому очень богатъ, утварь тоже, но я былъ удивленъ тмъ, что въ церкви народу было довольно, а передъ иконами горла всего одна грошовая свча, поставленная какимъ-то горемыкою. Даже лампады не вс были зажжены. Служба шла очень долго: до 7 1/2 часовъ. Стемнло совершенно, идти было некуда, я спросилъ у одного монаха: могу ли я переночевать въ монастыр? Но тотъ, врно обрадовавшись, что вырвался изъ церкви, только глянулъ на меня, и пробжалъ мимо, я къ другому — тоже. Наконецъ одинъ послушникъ мн сказалъ, чтобъ я шелъ за народомъ изъ монастыря. ‘Тамо-тко и гостинница монастырская’. Вышедши изъ монастыря, я пошелъ за толпою, но оказалось — не въ ту сторону: надо было идти на право, а я пошелъ налво, я вернулся и къ счастію попалъ на богомольца, который довелъ меня въ гостинницу, куда бы я одинъ ни за что не попалъ. Надо было обойти кругомъ весь монастырь, пройдти бани, разныя службы, и проч. Гостинница состоитъ изъ двухъ половинъ — мужской и женской. Мужская — довольно большая комната, съ чугунною и русскою печью, крутомъ широкія лавки, у передняго угла столъ, посреди виситъ ночникъ, перегородкой отгороженъ небольшой чуланъ — келья повара. Когда мы вошли въ гостинницу, тамъ было человкъ 10—12 богомольцевъ и богомолокъ, или, какъ здсь говорятъ, странныхъ и странницъ. Посл почти четырехъ-часовой службы вс устали и сидли молча около 10 минутъ. Потомъ разговорились. Поваръ, парень лтъ 25 въ подрясник и монашеской шапк, обратясь ко мн, спросилъ: ‘Откуда, рабъ Божій?’ — Изъ Москвы почтеннншій. — ‘Доброе дло, рабъ Божій, задумалъ доброе дло’. — ‘А ты, рабъ Божій, откуда?’ спросилъ онъ другаго. — Я-то? — ‘Ну да, ты откуда?’ — Мы дальніе. — ‘А сколь далеко?’ — Да изъ-за Чудова, Новгородской губерніяи— ‘Ну, это еще не гораздо далеко, верстъ 70!’ — ‘А, долбежники!’ подхватилъ Тверской мщанинъ: долбежники!’ — Отъ чего же долбежники? спросилъ я. — ‘Какъ отъ чего! Можетъ-быть ты слышалъ: еще за нашихъ ддовъ быль царемъ Ивань Васильевичъ Грозный, слышалъ?’ — Слыхаль.— ‘Ну, такъ вотъ этотъ самый Иванъ Васильевичъ Грозный долбежкой гонялъ Новгородцевъ въ Волховъ топить!’ — за чтоже онъ ихъ топилъ?— ‘А этого я теб сказать не могу. Врно какую ни на есть огрубность сдлали.’ — А ты откуда? спросилъ московскій мщанинъ, приведшій меня въ гостинницу, очень благообразный мужикъ, лтъ подъ пятьдесятъ: — Ты откуда? спросилъ онъ отставнаго солдата?— Мы недальніе: всего верстъ за двадцать отсюда.— ‘Богу пришелъ потрудиться?’ продолжалъ Москвичъ.— Нтъ, не хочу гршить, дло есть въ Новгород, такъ я нонче переночую въ монастыр, завтра пораньше сбгаю въ городъ, подамъ цросьбу, а къ обду опять въ монастырь.— ‘Какую просьбу?’ — ‘Да вотъ какую: мы сперва наперво были люди господскіе. Господа отдали меня въ солдаты, и служилъ я, мои родненьки, Богу и великому Государю ровно 27 годочковъ. А какъ пошелъ я на службу, осталась у меня жена (годокъ только съ ней и пожилъ), осталась жена, да грудной мальчикъ. Прихожу въ-чистую, а сынъ прежъ меня приходилъ по желтому билету {Т. е. въ безсрочный отпускъ.} и опять ушелъ: его тоже въ солдаты отдали, остались и у него двое дточекъ. Чмъ кормиться, чмъ питаться?..’ Вс на него жалобно взглянули, послышались въ разныхъ углахъ вздохи. Многіе перекрестились съ словами:— ‘Господи, Боже мой! Господи помилуй!’ Пока мы балякали, поваръ, надвши фартукъ, поставилъ на столъ ведро квасу, къ которому и стали подходить: сперва одинъ, нсколько погодя другой. Поваръ поставилъ ближе къ переднему углу чашку щей. Вс, помолись Богу, и умывши руки изъ висвшаго тутъ же рукомойника, сли за столъ, мужчины въ переднемъ углу, женщины съ краю. Поваръ поставилъ корзинку съ ложками, всякъ сталъ брать себ ложку. Замчу мимоходомъ: богомольцы брали какую попало, только москвичъ одну ложку взялъ съ ряду, а другую выбралъ и подалъ мн, странницы же стали выбирать, сперва шопотомъ, потомъ громче и громче, а наконецъ и громкимъ крикомъ изъявлять свое неудовольствіе: ложекъ не было хорошихъ! Поваръ стоялъ, усмхался, и съ самой добродушною улыбкою поддразнивалъ ихъ. Наконецъ все угомонилось, вс примолкли.— ‘Дадутъ намъ хлба?’ спросилъ я шопотомъ своего сосда Москвича.— ‘Тутъ сухари накрошены’, — отвчалъ онъ мн тоже тихо, я попробовалъ щей, ничего, есть можно: съ рыбой, хоть и изъ срой капусты. Подъ конецъ блюда этого, поваръ роздалъ всякому по ломтю хлба. Кончивши щи, посл предложенія ‘подлить еще’, отъ чего вс отказались, намъ подали кашицу съ коноплянымъ масломъ. Кашица была даже и очень хороша. Поваръ всхъ угощалъ очень радушно. Поужинали, встали изъ-за стола, помолились Богу, и начали опять говорить.— ‘При графин было не то, — пропищала скороговоркой одна странница:— при графин подавали всегда три блюда, три блюда хорошія, сперва подадутъ щи хорошія съ рыбой, а тамъ кашу крутую съ масломъ, а тамъ, по праздникамъ, пироги съ кашей, а на передній уголъ, хоть и второй руки, а все-таки изъ пшеничной муки.’
— ‘Да нынче, родненькая, суббота’, проговорилъ сперва незамченный мною мужичокъ юродивый. Онъ былъ небольшаго роста, волосы черные съ сильною просдью, видно было, что онъ рдко причосывался, но волосы его сами собой сложились въ чудныя кольца. Лицомъ онъ былъ худощавъ, глаза голубые, и какъ будто испуганные, но это ни чуть не мшало ему быть прекраснымъ, такого добросердечія, простоты, искренности — не часто случается видть. Посл какъ я ни старался заговаривать съ нимъ, онъ, улыбаясь, только говорилъ: — ‘да, да, да, да.’
— А вы откуда, опросилъ Москвичъ повара?— ‘Мы изъ Демьянска.’ — Чтожь, монашествуете? — ‘Да, послугъ справляемъ.’ — А давно монашествуете?— ‘Двухъ годъ нту: въ Ма два будетъ.’ — ‘Вретъ! изъ мужиковъ’, проговорилъ отставной солдатъ вполголоса: ‘по найму!’ Въ комнат было тихо, а потому нельзя было не слыхать этихъ словъ, однако поваръ не слыхалъ, или не хотлъ слышать, и ничего не отвчалъ Изволите видть — повару захотлось почваниться, все-таки монашескій санъ вышекрестьянскаго!
— ‘А много у васъ монашествующей братіи?’ опять спросилъ Москвичъ повара.
— Да 93 человка, — отвчалъ-тотъ: только они не вс здсь живутъ.
— ‘А гд же?’
— Съ версту, а не то версты полторы будетъ тамъ скитъ у насъ есть, какой монашекъ запьется, такъ того въ скитъ и сошлютъ. Вотъ отецъ П., хорошій монахъ, да разъ грхъ попуталъ: напился, ну это еще бы ничего….. а вотъ куда сатана дернулъ: ухалъ въ городъ баловаться, а тамъ его поймали, да къ отцу архимандриту и приведи. Тотъ ужь его изчунялъ, изчунялъ…. Ну, изъ монастыря въ скитъ не послалъ, для того, что первый разъ: про отца П. кого хочешь спроси, ни онъ къ кому въ келью, ни къ нему кто — никогда! Монахъ чистый, монахъ честный, постникъ какой, а вотъ Богъ же попустилъ лукаваго искусить… ну, а другова какова замтитъ отецъ архимандритъ, сейчасъ въ скитъ, а отца П. не захотлъ срамить.
Во время этого разговора богомолки вс ушли въ женское отдленіе, а богомольцы стали укладываться на ночь спать. Я и Москвичъ были одты лучше всхъ, насъ обоихъ величали вс (кром повара, который всхъ называлъ рабами Божьями), ‘ваше степенство’. Вс ложились, оставалясь мы только двое не выбравшіе мстъ для ночлега. Какъ вы думаете, какія мста намъ достались, самыя худшія? Далеко ошиблись! Самыя лучшія! Москвичъ поспшилъ занять худшее изъ двухъ оставшихся мстъ.
Монастырская прислуга ходитъ каждый день, кром пятницы и субботы: прислужники шьютъ, воду носятъ и другія работы исправляютъ на монаховъ.
Едва только мы размстились, какъ поваръ замтилъ, что у многихъ, въ томъ числ и у насъ, нечего было постлать, ни положить въ головы, онъ сейчасъ пошелъ за свою перегородку, принесъ нсколько войлоковъ, обшитыхъ тикомъ, и подушекъ. Я выпросилъ у него свчку и сталъ перебирать свои дневники.
Едва вс уснули, какъ кто-то застучалъ въ окно. Москвичъ всталъ, вышелъ на крыльцо.— ‘Спрашиваютъ, гд въ Ракому прохать’, сказалъ онъ, и опять лагъ спать. Я забылъ оказать, что здсь былъ нищій мальчикъ лтъ 10. Я его уговаривалъ лечь на лавк, но онъ легъ, вмст съ юродивымъ, почти на голомъ полу, чему я посл позавидовалъ: не успль я лечь, какъ на меня напали клопы, такъ что я цлую ночь не могъ уснуть, зажегъ свчу и опять за дневникъ.

С. Юрьино. 11-го Января.

Поутру я проснулся поздно, когда уже пришли богомольцы отъ ранней обдни. Богомолки засуетились, выпросили у повара самоваръ и унесли въ свою половину. Одна принесла келейнику босовики. ‘Спасибо, спасибо, мой дорогой, спасибо, что поберегъ мои ноженьки’, говорилъ она.— ‘Мн спасибо не надо, говорилъ онъ шутя: а ты мн рубль сер. дай!’ Та засмялась и ушла. Я спросилъ, какіе босовики она ему принесла?— ‘Да вотъ ея башмаченки сохли, такъ я ей свои босовики давалъ’, отвчалъ онъ. Народу противъ вчерашняго прибавилось. Кто-то прговорилъ: ‘Страдницы безъ чаю быть не могутъ!’ — ‘Да, не могутъ! а дома чай и перекусить нечего’, отозвался другой.— ‘Всякія бываютъ, бываютъ и такія: срамничаютъ, а не страдничаютъ! Вотъ было, рабы Божіи’, проговорилъ поваръ: ‘вотъ смху было! На той недли приходитъ сюда страдница. Я, говорить, дворянка! Полковницкой дочкой сказывается. Ну, полковницкой дочк отвелъ я оообую келью. Только вижу полковницкая дочь головата {Т. е. въ голов много выдумокъ.} гораздо: того дай, другаго принеси….. Я прихожу къ ней, да и говорю, — надола крпко, — говорю: матушка, если ты дворянка, покажи видъ.— Какъ ты смешь спрашивать у меня видъ? Какъ ты смешь требовать?— ‘Требовать я не требую’, говорю я: а если не покажешь, иди въ общую братскую. Та схватила мшочекъ свой, да изъ монастыря бжать. А тутъ случился сотскій, къ ней:— Покажи видъ! Та туда, сюда — — Я сотскій, говоритъ, покажи, не пущу: къ становому представлю!….. Какъ показала она видъ-то…… То-то смху…… солдатская дочь!…..’
— Богомолокъ простыхъ не бываетъ, проговорилъ кто-то: все дворяшки!— ‘Не угодно ли кому кипяточку?’ спросила вбжавшая богомолка. Нсколько мгновеній никто не отвчалъ, а потомъ вс въ одинъ голосъ проговорили: ‘благодаримъ покорно, никому не нужно!’
Заблаговстили къ обдн, я пошелъ въ церковь. Та же бдность освщенія, что и вчера: нсколько грошовыхъ свчъ поставили богомольцы и только! По окончаніи обдни, я попросилъ монаха, какъ посл оказалось, отца П., показать мн ризницу и библіотеку монастырскія. Въ библютеку онъ вызвался мивя повести посл обда, о ризниц сказалъ, что не можетъ ее самъ показать, а ризничій ухалъ. Я пошелъ въ гостинницу, тамъ народу было гораздо больше вчерашняго: человкъ около 50. Мн ужасно хотлось курить, въ общей братской я не зналъ — можно ли? Я вчера выходилъ на крыльцо, теперь пошелъ на Волховъ. Выкуривъ папироску, вернулся въ гостинницу, тамъ уже садились за столъ. Та же исторія съ ложками, т же блюда, все то же, даже опять та же богомолка спрашивала пироговъ, поваръ-келейникъ тоже отвчалъ, что нтъ. Только какъ народу было много, то обдали за двумя столами: за верхнимъ сидли мужчины, а за нижнимъ женщины и ребятишки. Во время обда пришла нищая, преразбитная баба. Съ ней зашучивалъ келинникъ, просилъ у нея денегъ.— ‘А ты думаешь нтъ у ней денегъ? сказалъ одинъ богомолецъ. ‘Тамъ около насъ есть нищая, — такая же. Въ третьемъ году у ней украли 700 рублей, да вотъ мсяцъ тому назадъ, еще 320 рублевъ!’ — Да это Алена? спросили нкоторыя.— ‘Она, приходила она къ намъ, такъ говорила, что еще и золотыхъ съ сотню наберетъ. Воровъ нашли, да только денегъ-то осталось 35 рублей, они признались, что деньги ейныя (ея).’
Посл обда я пошелъ отыскивать П. Онъ встртилъ меня въ корридор и мы прямо пошли въ библіотеку, не заходя къ нему въ келью. Про библіотеку я не стану ничего говорить. Погодинъ былъ здсь и видлъ, что Фотій привелъ ее въ порядокъ. Она и помщается въ его лтней кель, разумется, исправленная и очищенная: Фотій былъ благочиннымъ во всхъ новогородскихъ монастыряхъ, а потому занялся во всхъ очисткою библіотекъ. Онъ, какъ мн сказывали крестьяне Юрьевской слободы, выбралъ изъ всхъ монастырскихъ библіотекъ вредныя книги, привезъ ихъ въ Юрьевъ монастырь, разложилъ костеръ и приказалъ ихъ при себ сжечь. Одинъ крестьянинъ укралъ одну книжку, которую выпросилъ у него какой-то солдатъ. Да, я забылъ сказать, что до осмотра библіотеки, я подошелъ къ одному монаху, сидвшему за оградой монастырской, подъ благословеніе: ‘Господь благословитъ! проговорилъ онъ, я простой монахъ.’ Какъ ни старался я съ нимъ заговоритъ, но монахъ не поддавался.— Ловите ли вы рыбу? спросилъ я его.— ‘Нтъ-съ! Господи спаси и помилуй!’ Въ это время другой монахъ (какъ я посл узналъ, самъ ловецъ), въ накидку ряска, клобукъ на бокъ, но не отъ щегольства, а такъ, самой свирпой наружности, покупалъ рыбу у рыбака. Не сторговались. — ‘Ишь проклятый, сказалъ онъ, подходя къ моему монаху, 20 руб. проситъ!’ — Серебромъ, батюшка? спросилъ я.— ‘А ты еще на ассигнаціи считаешь?’ — А много ли рыбы?— ‘А не считалъ.’ — Сколько же вы давали?— ‘Ты бы слушалъ, если хотлъ знать.’ Повернулся онъ, да и пошелъ.— ‘Отецъ А., сказалъ мой монахъ, что жъ ты свчи мн!’ — Да вдь ты взялъ!— ‘Да ей Богу же не бралъ! Взялъ бы, чему же еще просить!’ — Врешь, взялъ!— ‘Да лшій ты этакой…. (я не берусь сказать на кого походилъ отецъ А…..)
— Ну! занесся! равнодушно проговорилъ отецъ А. — ‘Этакаго лшаго и свтъ не видалъ’, возражалъ изъ всхъ силъ мой монахъ.— Приходи — дамъ, вдь отъ тебя не отвяжешься: взялъ не взялъ — нужно дать.
Посл этой сцены я пошелъ къ отцу П., для осмотра библіотеки. Штатный служка проводилъ меня къ нему и дорогой сказалъ, что отецъ А. давалъ за рыбу (а рыба была одни язи), по 2 р. 50 к. сер. за пудъ.

Новгородъ. 10 Января.

Изъ Юрьева монастыря я пошелъ опять къ Ильменю, не разсчитывая на успхъ работы, а съ единою цлію себя повеселить. Желалъ бы я, чтобъ кто нибудь, видя Ильмень-озеро, не какъ декорацію, а Ильмень съ жителями, съ духомъ Новагорода Великаго, остался къ нему равнодушнымъ!
Не такъ сдлалось, какъ я хотлъ! А все-таки, слава Богу, сдлалось къ лучшему. Пройдя съ версту по лвому берегу Волхова, подъ Юрьевскою слободою, увидалъ старика-рыболова, починивавшаго свои мерёжи. Я къ нему подошелъ, и онъ вскор пригласилъ меня хать вмст на мерёжи. Я разумется отправился съ нимъ.
— Ты, дядя, всегда одинъ здишь на мерёжи? спросилъ я, садясь въ лодку.
— ‘Коли тихая погода, отвчалъ старикъ, да старух недосугъ — одинъ зжу, ну, а коли втры, лодку будетъ сносить, одному хать нельзя, возьму старуху. Я вынимаю, она лодкой поправляетъ. У насъ все такъ длается, лтомъ, зимой ли, все вызжаютъ на озеро вдвоемъ, мужъ съ женой. Теперь ты возьмешь весло, какъ стану мерёжу кидать.
— Весло-то я возьму, да на врядъ помогу, не знаю, что надо длать.
— ‘Поможешь!…. Глянь-ко, глянь’, проговорилъ онъ, указывая на Юрьевъ монастырь: ‘что твои звздочки горятъ главы-то на номостыр. Графиня {Гр. Анна Алексевна Орлова-Чесменская.}, дай еи Господи царство небесное, золотила главы что ни на есть самымъ чистымъ золотомъ.’
— А ты знавалъ графиню?
— ‘Какъ не знавать! Душа была у ней чистая, какъ жила графиня, хорошо было: хоть пеи-шъ — ротъ-ухо! {Sic!} Бывало Фотій кого побьетъ, напишетъ записку, да и пошлетъ къ графин, а та тужь пору — золотой и выдаотъ’.
— А Фотія ты зналъ?
— ‘Какъ не знать! Я пришолъ разъ къ обдн, Фотій служилъ, отошла обдня, я къ Фотію подъ благословеніе и тесъ {Это слово, безъ опредленнаго, кажется, смысла, употреблено здсь старикомъ, чтобы выразить, какъ онъ скоро попалъ подъ благословеніе, сунулся. Онъ сопровождалъ это движеніемъ руки подносимой подъ благословеніе.} ‘Приди ко мн’, говоритъ онъ мн. Я пришолъ, онъ далъ записку: отнеси, говоритъ, графин. Я только подалъ записку не самой графин, лакею, что-ль какому, мн и выдали золотой. У графини все деньги были золотыя, къ ней возили въ боченкахъ.’
Пріхали мы на мерёжи, и когда мн старикъ передалъ весло, я оказался не совсмъ способнымъ, но какъ втру не было, то старикъ и безъ моей помощи поставилъ мерёжи, а вынимать ихъ и помощь моя не нужна была. Въ мерёжахъ попалось очень много раковъ (мы привезли ихъ до 250) и десятка три, или четыре небольшихъ налимовъ, отъ 5 до 7 вершковъ.
Пока старикъ ставилъ и вынималъ мерёжи, и разсказывалъ про втры на Ильмен, я вынулъ свою записную книжку, и записалъ слдующее, отъ слова до слова.
1) Крестовый западъ: возьмется, скрестится противъ сиверика, креститъ Волховъ, нтъ хитре втра.
2) Подъ-сиверный западъ: все одинъ дуракъ: пойдетъ катать…. Милосердый Господи, пыхнуть не дастъ….
3) Сиверикъ: онъ хоть задуетъ когда — да прямо все легче.
4) Востокъ: этотъ легче втеръ.
5) Зимнякъ: прямо въ Зубки (деревня), эти два втра съ крышъ не рвутъ, это не втеръ, коли я ду, куда хочу, а то втеръ, коли съ берега хать не куда.
6) Озерникъ: отъ Старой-Русы, самый чудесный! Если придетъ Божья половина — ау!….
7) Чистый полуденникъ: прямо пойдетъ съ Ужина къ Питеру — славно! Озерникъ да полуденникъ для ловцовъ — Господь хлбъ даетъ!….
8) Шелонникъ: у насъ называется, когда по Шелони идетъ.
9) Мокрякъ: когда дуетъ на Юрьево отъ Ракомы.
10) Падыра: самая страшная буря.
Для проходящихъ барокъ что ни лучшіе — Шелонникъ да Мокрякъ, для ловцовъ Озерникъ-Полуденникъ, да Шелонникъ, да Зимникъ самые лучшіе: рыбы понагонитъ.
— ‘Написалъ’? спросилъ меня старикъ, когда я закрывалъ записную книжку.
— Написалъ, отвчалъ я ему.
— ‘Прочитай.’
Я прочиталъ.
— ‘Все врно’.
Мой старикъ сталъ вынимать мерёжи, вытряхивать изъ нихъ раковъ и налимовъ, и у насъ на нсколько минутъ прекратился разговоръ.
— Какой это столбъ стоитъ? спросилъ я старика, указывая на столбъ, очень похожій на верстовый, хотя большой дороги и не было. Мы въ это время были подъ самымъ скитомъ Юрьевскимъ, извстнымъ въ народ подъ именемъ Перюньскаго {Это не совсмъ Перюньскій и не совсмъ Перунскій, а звукъ какой-то средній между у, ю и ы. Въ книгахъ монастирь называется Перынь.} — ‘А вотъ видишь ты, какое дло было’, началъ разсказчикъ: ‘былъ зврь-зміяка, этотъ зврь-зміяка жилъ на этомъ самомъ мст, вотъ гд теперь скитъ святой стоитъ, Перюньской. Кажинную ночь этотъ зврь-зміяка ходилъ спать въ Ильмень озеро съ Волховскою коровницею. Перешелъ зміяка жить въ самый Новгородъ, а на ту пору и народился Володымеръ — князь въ Кіев, тотъ самый Володимеръ князь, что привелъ Руссею въ вру крещенную. Сказалъ Володимеръ князь: ‘всей земл Русской — креститься’. Ну и Новгороду — тожь. Новгородъ окрестился. Чорту съ Богомъ не жить: Новый-Городъ схватилъ зміяку Перюна, да и бросилъ въ Волховъ. Чортъ силенъ: поплылъ не внизъ по рк, а въ гору — къ Ильмень-озеру, подплылъ къ старому своему жилью, — да и на берегъ! Володимеръ князь веллъ на томъ мст церковь рубить, а дьявола опять въ воду. Срубили церковь: Перюну и ходу нтъ! Отъ того эта церковь назвалась Перюньскою, да и скитъ тоже Перюньской.’
— А столбъ-то какой?
— ‘Да на то и поставленъ: мсто гд, значитъ, Перюнъ изъ Волхова выскочилъ. Въ Нов-город, я помню, ставили столобочекъ, ставили съ царемъ, такъ тамъ солдаты въ барабаны били, въ музыку играли, честь отдавали, попы молебенъ пли. А здсь принесли солдатики столбушекъ, вкопали, да и ушли. Да только не сказали народушку: какой такой съ чего зародился той столобикъ. А хали-та изъ Грузина: отъ Новагорода до Грузина считается 90 верстъ, 90 верстъ хали съ столобомъ и поставили столобъ.’
Посл я узналъ, что этотъ ‘столобочекъ-памятникъ’ ни что иное какъ верстовой столбъ, поставленный водяною коммуникаціею.
Причалили мы къ тому мсту, откуда похали, мои дядя заднимъ концомъ весла досталъ кнейку, т. е. стку, навязанную на обручи, и сталъ перекладывать рыбу изъ лодки въ кнею, потомъ вынулъ тмъ же весломъ другую кнею и туда переложилъ раковъ. Я хотлъ купить у него раковъ, но онъ не продалъ, пригласилъ къ себ, и когда я согласился, досталъ опять об кнеи, изъ одной отобралъ налимовъ съ десятокъ, а изъ другой раковъ съ сотню, положилъ въ шапку и мы отправились къ нему въ домъ.
— ‘Попробуй, братъ, нашей рыбки: попробуй, изъ Волхова рыба слаще озерной: тамъ грха много, кажинный ватаманъ съ нечистою силою знается.’
Пришли. Хозяинъ отдаль хозяйк и рыбу и раковъ варить, а я послалъ за водкой.
— ‘При покойник Фоті все было лучше: вотъ кабакъ, и тотъ былъ: умеръ Фотій — кабакъ снесли.’
Принесли водки, уха поспла, и мы сли обдать втроемъ: хозяинъ съ хозяйкой, да я. Посл обда старуха начала разсказывать про чудеса.
— ‘Вотъ у моего хозяина’, говорила она: ‘есть сестра, и теперь жива, выдали ее замужъ, да на свадьб-то ихъ и испортили. Покажись молодому, будто молодая до него гуляла, онъ ее и поколотилъ. Ну, ничего, отошла свадьба, стали они жить вдвоемъ. Какъ-только мужъ придетъ домой обдать, — жена кричать, а мужъ ее бить. Кажинный день жена кричала, а мужъ ее билъ. Спасибо, пришелъ добрый человкъ, въ три дня все покончилъ: надъ дверьми было ввернуто птунье {Т. е. птушье.} перо, въ полу (а полъ былъ изъ барочнаго лсу) вынули изъ дырки — гвоздемъ было заколочено — волосья, уголь и соль. Выкинулъ онъ эту дрянь, да не веллъ мужу жену колотить, все и прошло. Жена первый день покричала-таки, на другой поменьше, а на третій и кричать перестала.’
Пообдавъ, я пошелъ къ Волхову: попавшагося мн ловца я попросилъ перевезти меня на ту сторону.
— Отъ чего у васъ Волховъ не мерзнетъ? спросилъ я своего перевозчика.
— ‘А вотъ отъ чего’, — сталъ говорить тотъ, переставь гресть весломъ: ‘Еще за нашихъ ддовъ, еще Питеръ былъ не подъ нашимъ владніемь, былъ царь Грозный, Иванъ Васильевичъ. Пріхалъ царь Грозный въ Новгородъ, пошелъ къ Софіи къ обдн. Стоитъ Иванъ царь, Богу молится, только глядитъ — за иконой бумага видится. Онъ взялъ ту бумагу, и распалился гнвомъ! А ту бумагу положили по насердкамъ духовники, а какая та была бумага, никто не знаетъ. Какъ распалился Грозный царь — и веллъ народъ рыть въ Волховъ, царь Иванъ сталъ на башню, что на берегу налво, какъ отъ сада идешь на ту сторону, сталъ Грозный на башню, стали народъ въ Волховъ рыть: возьмутъ двухъ, сложатъ спина съ спиной, руки свяжутъ, да такъ въ воду и бросятъ, какъ въ воду — такъ и на дно. Нарыли народу на 12 верстъ, тамъ народъ остановился, нейдетъ дальше, нельзя Грозному народу больше рыть! Послалъ онъ посмотрть за 12 верстъ вершниковъ — отъ чего мертвый народъ внизъ нейдетъ. Прибжали вершники назадъ, говорятъ царю: мертвый народъ стной сталъ.— ‘Какъ тому быть?’ закричалъ царь: ‘давай коня!’ Подали царю коня, царь слъ на-конь и поскакалъ за 12 верстъ. Смотритъ — мертвый народъ стоитъ стной, дальше нейдетъ. Въ то самое времячко стало царя огнемъ палить: сталъ огонь изъ земли кругомъ Грознаго выступать. Поскакалъ царь Иванъ Васильевичъ прочь, огонь за нимъ, онъ скачетъ дальше, огонь все кругомъ!— Царь соскочилъ съ коня, да на колночки сталъ, Богу молиться. ‘Господи! прости мое согршеніе’. Огонь и пропалъ. Прізжаетъ царь въ Новгородъ, тамъ черезъ сколько времени пришелъ къ митрополиту обдать въ постный день. Митрополитъ поставилъ на столъ рдьчину {Рдьчина, какъ и рибина — означаетъ одну рдьку или рыбу, а рдька и рыба у народа — имена собирательныя.}, а царю кажется — голова кобылья!— ‘Чмь ты меня подчуешь, митрополитъ?’ говоритъ царь: ‘теперь постъ, а ты поставилъ мясо, да еще какое — кобылью голову, что сть и въ скоромный день грхъ большой!’ Митрополитъ усмхнулся, да и говоритъ:— ‘сть кобылью голову грхъ, а народъ губить — святое дло!’ Благословилъ митрополитъ ту рдьчину, царю и показалась рдьчина — рдьчиной. Съ-тхъ-поръ Волховъ и не мерзнетъ на томъ мст, гд Грозный царь народъ рылъ: со дна Волхова тотъ народъ пышетъ… А гд народъ становился за 12 верстъ, тамъ Хутынскій монастырь царь поставилъ…….’
Якушкин Павел Иванович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Из Псковской губернии, Якушкин Павел Иванович, Год: 1859
  2. Из Астраханской губернии, Якушкин Павел Иванович, Год: 1870
  3. Из Черниговской губернии, Якушкин Павел Иванович, Год: 1861
  4. Из Курской губернии, Якушкин Павел Иванович, Год: 1861
  5. Из путешествия по Дагестану, Воронов Николай Ильич, Год: 1870
  6. Описание пути от Верхнего до Нижнего камчатского острога, Крашенинников Степан Петрович, Год: 1755
  7. Путешествие в Уссурийском крае. 1867-1869 гг., Пржевальский Николай Михайлович, Год: 1870
  8. Описание земли Камчатки. Том первый, Крашенинников Степан Петрович, Год: 1755
Электронная библиотека