Иван Рябов, рыбак архангелогородский, Кукольник Нестор Васильевич, Год: 1839

Драматургия
Время на прочтение: 31 минут(ы)
Скачать в PDF

СОЧИНЕНІЯ
НЕСТОРА КУКОЛЬНИКА.

Сочиненія драматическія.
II

Печатано въ типографіи И. Фишона.
1852.

ИВАНЪ РЯБОВЪ,
РЫБАКЪ АРХАНГЕЛОГОРОДСКІЙ.

ДРАМА ВЪ ДВУХЪ АКТАХЪ.

ПОСВЯЩЕНО
ВАЛЕРІАНУ ЕМЕЛЬЯНОВИЧУ
КЛОКОВУ.

Представлена въ первый раза 12 Апрля 1839 года, въ бенефис П. А. Каратыгина.

ДЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА.

ГРИГОРІЙ ЖИВОТОВСКІЙ, полковникъ Гайдуцкаго Полка.
АНТИПЪ МИРОНЫЧЪ ПАНОВЪ, лоцманъ.
НАСТАСЬЯ, дочь его.
ИВАНЪ РЯБОВЪ, рыбакъ.
ДМИТРІЙ ГОРОЖАНИНЪ.
ОМЕЛЬКА, рыбакъ.
КУЗЬМИНИШНА, жена его.
ИВАНЪ Шубникъ, лавочникъ съ Архангельска.
СОЛДАТЪ Гайдуцкаго Полка.
Солдаты, рыбаки, деревенскія женщины и плнные Шведы.

Дйствіе, въ 1701 году 26 іюня, на острову Новая-Двинка, въ пятнадцати поприщахъ отъ Архангельска, близъ Березовскаго Устья Двины.

АКТЪ ПЕРВЫЙ.

ЯВЛЕНІЕ.

Внутренность землянаго укрпленія на острову Новая Двинка. Валъ со стороны моря, занимающій глубину сцены, совершенно выведенъ, на немъ разставлены пушки. Солдаты и рыбаки продолжаютъ выводить валъ, тешутъ колья, ставятъ пушки, и такъ дале. По правую руку на авансцен непоставленная на мсто пушка, ящики и разная обозная рухлядь, по лвую котлы съ кашей на огн.

Полковникъ ЖИВОТОВСКІЙ на валу ставитъ на прицлъ пушку, АНТИПЪ, лоцманъ, съ солдатами и рыбаками работаютъ у валу, у котловъ ОМЕЛЬКА лежитъ на войлок.

ЖИВОТОВСКІЙ. Ну, ребята, какъ хотите, а сегодня ночи не бывать. Савельичъ, что плошаешь. То и дло оглядывается на кашу.
ОМЕЛЬКА (лежа). Да! Не оглядывайся! Четвертый день ночи не было, только и отдыху, когда проголодается да каши попроситъ. Ишь его расходился, въ семь денъ крпость поставлю! Нужно очень! Да и противъ кого? Противъ медвдей, что ли?.. Какого тутъ супостата чортъ занесетъ? Тутъ и своихъ-то людей что волосъ на плшивомъ!
ЖИВОТОВСКІЙ. Васька, трубу!
ОМЕЛЬКА. Ослпнешь, братъ, какъ станешь въ чортову трубу и ночью глаза таращить.
ЖИВОТОВСКІЙ (смотря въ трубу). Нтъ, то не корабль, а просто большой рыбацкій карбасъ.
ОМЕЛЬКА. Да что онъ — таможня что ли? Кораблей сторожитъ!
ЖИВОТОВСКІЙ (сходя съ валу). Что пріуныли, да попритихли! Гд запвало? Качай псни! Не солдатское дло за работой въ молчанку играть.
СОЛДАТЪ. Ваше высокоблагородіе, мы не молчимъ, а слушаемъ, какъ Антипъ про царя баетъ.
ЖИВОТОВСКІЙ. Что же онъ разсказываетъ?
СОЛДАТЪ. Важно, ваше высокоблагородіе, сказываетъ…
ЖИВОТОВСКІЙ (садясь на пушку). Да что?
СОЛДАТЪ. Про то онъ знаетъ!
ЖИВОТОВСКІЙ. Что ты, Антипъ, молодцовъ-то тшишь?.. Вишь, они и уши развсили…
СОЛДАТЪ. Къ слову пришлось, государь командръ! Нашего-то дла вашинская служба не понимаетъ. Своимъ важничаетъ, а я вотъ имъ и толкую, что никакому супостату, кто ни есть, на Бломъ нашемъ мор не бывать…мели, да льдины, да разныя страсти… Такъ тутъ, батюшка, и своимъ подчасъ не сподручно! Тутъ, батюшка, стало-быть, самъ царь струхнулъ, а, власть ваша, командръ, царь-то Петръ Алексевичъ не трусливаго десятка.
ОМЕЛЬКА (поднимаясь). Ну, похалъ Антипъ: у него слова, что утки бгутъ!
АНТИПЪ. Я милости твоей доложу, что Антипъ первый архангелогородскій лоцманъ, человкъ бывалый, нашему брату, стало-быть, какое ни есть море — перина, валяешься сколько душъ угодно, сойти не хочется, бывало и такое, что цлый годъ одежи просушить не успешь, милость ваша сумлваться иЗволишь, а я доложу о себ, что мн старику на-хвасть говорить не приходится. А на ту пору и меня припугнуло, совсмъ бы оброблъ, кабы съ нами государя не было. Ну, а тутъ самъ разсудить изволишь: у меня на рукахъ самъ государь, оплошать тройной грхъ! Дло-то у меня, что у добраго мужа жена, по шелковинк ходитъ, другой бы разъ я на этакую погоду плюнулъ, а тутъ нельзя, государь-то… у меня государь и преосвщенный Аанасій, и всякія на-большія начальства съ Питербурха, нельзя,. страхъ, стало-быть, вотъ какъ кошка скребетъ, четыре глаза во лбу, какъ сова все вижу, голосъ-то со страху сталъ больше царскаго. Онъ, знаешь, самъ большой мастеръ нашинскаго дла, на другихъ-то моряхъ онъ хозяинъ, ну, а наше-то Блое къ нему еще не попривыкло. Разыгралось, расходилось, а мы только-что вышли въ Унскую Губу, тутъ, стало-быть, втру просторъ, гору подниметъ, пуститъ, да за нею другую въ догонку, да еще больше, да еще страшне, да курчаве, а яхта черезъ нихъ-то, что черезъ рвы, такъ и прыгаетъ, знай только угадывай, чтобы гора-то яхт поклонилась. Потха!
ОМЕЛЬКА. Хороша потха! У тебя, Антипъ, видно ужъ такой рыбій норовъ къ морю, а и, углядишь, такъ и поминай какъ звали.
АНТИПЪ. Да что! правда, и такое бывало, нече грха таить, промахнешься, валъ-то гребешкомъ не заднетъ… Мн ни почемъ, и ему-то сначала ни почемъ, да втеръ крпчаетъ, морю больно жарко, темь такая, что эти не видно, мели попрятались, небо ушло, царь-то и началъ тутъ приставать: ‘Антипъ, да Антипъ! лоцманъ, да лоцманъ!’ я все молчу, да знай правлю, тутъ, стало-быть, царь-государь обидлся, давай на меня прикрикивать, да побранивать. Я все молчу, да знай правлю, да думаю: ‘Стара шутка! Гнвить тебя, государь, отвтами не стану, а ты у меня на рукахъ, у одного у меня на рукахъ, а я на Бломъ-то больше твоего смыслю. Казни посл на вину, да мн-то жизнь ни почемъ, а тебя, моего батюшку, не выдамъ.’ Государь больно осердчалъ, бжитъ на меня, да за рупоръ, я не выдержалъ, да и кричу: ‘Не замай!’ Государь пуще прежняго, не стало моей мочи, я перекрестился, да, ни живъ ни мертвъ, холопской моей рукою хвать его за руку, да и прикрикнулъ: ‘Поди, пожалуй, прочь, я больше твоего знаю, и вдаю куда правлю.’
ОМЕЛЬКА. Ахти, Господи, Антипъ Миронычъ! какъ же это ты такъ небрежно обмолвился?
АНТИПЪ. Сказалъ, батюшка! сказалъ, ей-Богу, сказалъ! да и одурлъ со страха и жду самъ не знаю чего… Государь поглядлъ на меня гнвно, потомъ милостиво, и сказалъ: ‘Ну, Антипъ, Богъ теб помощь’… Вотъ, ей-Богу, не лгу, какъ сказалъ это государь, погода пуще, втеръ крпче, горы такъ и подымаетъ, а я усомъ не веду, яхта что по дорог бжитъ, вс струхнули. Государь и самъ подумалъ, что неладно: далеко ли до бды, а на меня, Богъ ему прости, ужъ врно и надежду отложилъ, къ преосвященному, исповдался, причастился, не успли отмолиться, никакъ гаркну: ‘Берегъ!’ Слышатъ и не видятъ, тамъ и видятъ да не врятъ, я и плюнуть не усплъ, заблли стны Петроминской обители, я поприкрикнулъ на команду, вотъ мы и въ Соловкахъ, и вс цлы и невредимы, яхта на якор, а Антипъ лоцманъ на боку.
ОМЕЛЬКА. Сломало небойсь! Чего больно размолодечился!
АНТИПЪ. Слегъ, батюшка, отъ устали. Такъ вотъ глаза и смыкаетъ истома. Вдругъ, не то во сн, не то на яву, слышу зоветъ: ‘Антипъ! Антипъ!’ По голосу узналъ, сонъ пропалъ, гляжу: государь стоитъ передо мною. ‘Спасибо, Антипъ’, говоритъ мое солнышко (Указывая на грудъ). Ахти, Создатель мой, что у меня тамъ-то творилось! Ни дать ни взять Свтлое Христово Воскресеніе. А онъ-то подходитъ, да хочетъ меня руками взять. Ну, батюшка, командиръ, нече грха таить, виноватъ: первый разъ отродясь больно струсилъ, то есть, стало-быть, и малышемъ такъ трусить не приходилось. Я отъ него, а онъ за мной. Ахти, Господи страсти какія! ‘Чего ты, Антипъ! куда ты, Антипъ?.. Погоди! Небоись! Дай поцлую за службу и за правду’… Ну, знаешь, этакое счастіе и во сн увидишь, такъ проснешься, да съ койки мячикомъ спрыгнешь, а тутъ этакое диво, да на яву!.. Я ему въ отвтъ брбррр!.. такъ ротъ и залпило. Онмлъ, батюшка комадиръ, что хвастать, онмлъ! А онъ меня Ц поймалъ въ царскія ручки, да и чмокъ въ самый лобъ… Ухъ, упаси, Господи, самого будто въ бан парятъ, а на лбу словно угольевъ насыпали, а уши, знашь, между собою такъ и перекликаются: эка милость, эко счастіе, эка благодать!..
ОМЕЛЬКА. Ай да, Антипъ Миронычъ, знай нашихъ!
АНТИПЪ. Какъ ужъ меня на ту пору немочь не пришибла, не вдаю! Умеръ бы, умеръ, какъ бы меня государь спросомъ не обидлъ: ‘Ну, чмъ тебя подарить, Антипъ?’ Подарить? сначала сказала душа, а тамъ и губы… ‘Подарить! Да что, государь, ваше царское величество, али я какой Нмецъ наемный? Нтъ, государь, ваше царское величество, обижать не изволь, ничего не надо!’ А на ту пору поднесъ государю денщикъ одежу. Погляжу, а онъ бдненькой весь промокъ, да и снимаетъ съ себя поскоре полушубокъ, да ко мн: ‘Слушай, Антипъ! (продолжаетъ со слезами) не обижай же и ты меня. Не царское дло дтямъ своимъ въ долгу оставаться. Возьми мою мокрую одежу. И дти и внуки тебя и меня авось поминать будутъ. Прощай, Антипъ! ‘Я никогда тебя не забуду’… (Рыдая). И пошелъ, и пошелъ!.. Только-то я его и видлъ!
ЖИВОТОВСКІЙ (къ солдату). А какъ звали его отца? Кто знаетъ?
СОЛДАТЪ (къ Омельк). Слышь, ты, чайка, какъ его батьку-то кличутъ?
ОМЕЛЬКА (кланяясь). Мирономъ, кавалеръ! Миронъ Пановъ.
ЖИВОТОВСКІЙ (къ Антипу). Прости меня, Антипъ Миронычъ, я у васъ человкъ новый, и не зналъ, что на теб такая милость царская. Прости меня за обращеніе!
АНТИПЪ. Что ты это, государь командръ, смяться надъ старикомъ изволишь! Наше дло холопье. Что я за невидаль такая?.. На нашей сторонк любой рыбакъ съ кораблемъ управится. Вотъ изъ этой же деревни, что за валомъ, молодой рыбакъ нынче набольшимъ на архіерейскомъ барколон, а какъ аглецкіе Нмцы приходятъ съ торгомъ, такъ рыбаковъ въ лоцмана берутъ. Да и я, ваша милость, простой рыбакъ, и вотъ теперь, какъ отъ службы отпущенъ, такъ хожу съ молодцами на промыселъ за семгой, треской и палтусиной.
ЖИВОТОВСКІЙ. Все одно, Антипъ Миронычъ, все одно! Ты у меня старше генерала. Проси, чего хочешь, все для тебя сдлаю. Ужъ на мн не сбудется пословица: Жалуетъ царь, да не жалуетъ псарь. Подъ моимъ началомъ, какъ самъ знаешь, весь берегъ, бояринъ князь Алексй Петровичъ Прозоровскій, что у насъ на Холмогорахъ воеводою, и преосвященный Аанасій, на руки мн сдали все дло и распорядокъ, у меня, знаешь, опричь моего Гайдуцкаго Полка, и городовой полкъ и съ командиромъ подъ началомъ, покуда я у васъ хозяинъ, такъ, пожалуйста, сдлай мн уваженіе, если что теб нужно, такъ не запинайся, Антипъ Миронычъ.
АНТИПЪ. Всмъ доволенъ, ваше высокоблагородіе, ничего не надо. Изба хороша, полна добромъ, красна милостью царской да дочкой. И Богъ-то благословляетъ. Вотъ опомнясь и женишка пріискалъ, слюбились, посл Петрова дня, стало-быть, и свадьбу, дастъ Богъ, затемъ. Всмъ доволенъ, ваше высокоблагородіе, всмъ доволенъ! (Почесываясь) А ужъ если милость твоя такъ велика, то у меня есть и просьбица…
ЖИВОТОВСКІЙ. Говори, пожалуй, Антипъ Миронычъ.
Антипъ. Да вотъ что. Не пеняй мому жениху, что онъ и до-сей-поры не въ явк.
ЖИВОТОВСКІЙ. Что такое, Антипъ Миронычъ?
АНТИПЪ. Да вотъ, ты далъ указъ земляные городки ставить, а на нашемъ острову — царскую крпость съ пушками, изъ ближнихъ деревень вс рыбаки пошли безъ наймовъ на работу, бросили промыслы, и смотри, безъ трехъ дней въ дв недли, берега, словно царскій корабль, пушками убраны, и на острову-то у насъ крпость, какъ грибъ, растетъ,- наши рыбаки вс въ явк. А моего-то Ивана нтъ какъ нтъ!
ЖИВОТОВСКІЙ. А гд же онъ?
АНТИПЪ. На дальнемъ промыслъ, ваше высокоблагородіе, объ нашемъ случа не знаетъ. Вотъ въ четвертокъ пойдетъ третья недля, какъ онъ съ товарищами пошелъ на большомъ карбас къ Соловкамъ. Дочь глаза выплакала, а я не смю не надться на Божіе милосердіе, пусть учится: такое ли еще будетъ? А, можетъ, и ловъ-то богатъ, а къ свадьбъ, стало-быть, денегъ нужно, такъ онъ и смкаетъ. Такъ не кори, командръ! Богъ милостивъ, прідетъ, а пока я за него.
ЖИВОТОВСКІЙ. Богъ съ тобою, Антипъ Миронычъ. Что ты это! Прідетъ, хорошо, а не прідетъ, обойдемся. И ты ступай себ съ Богомъ домой, да ложись спать, а мн ужъ тебя службой взыскивать не ладно…
АНТИПЪ. Богъ съ тобою, ваше высокоблагородіе. Что ты это! Я и на промыслъ отъ своихъ не отстану, а ужъ въ военномъ случа… Нтъ, командръ! Коли чего сдлать силы не хватитъ, такъ, стало-быть, научить-то смогу…
ЖИВОТОВСКІЙ. Полная воля, Антипъ Миронычъ, какъ самъ изволишь. Ну, ребята, шабашъ на часокъ, да за кашу, а тамъ опять за работу. А рыбакамъ-то, знать, еще изъ деревни пость не приносили? Ужъ хорошо бы и отдыхать вмст, чтобы потомъ отъ работы не отрываться.
СОЛДАТЪ. Несутъ, ваше высокоблагородіе. Ужъ и не далече.

(Солдаты, оставляя работы, медленно собираются на авансцену.)

АНТИПЪ. Боюсь, прогнваться изволишь, а у меня давно языкъ чешется: отчего это, ваше высокоблагородіе, въ дл такой спхъ?.. Далеко вдоль берега солдаты притаились, да и ночь и день глазъ не сводятъ со взморья, три земляные городка съ пушками, а тутъ и крпость съ пушками, Въ нашей сторон этакого и старики не помнятъ и не слыхивали…
ЖИВОТОВСКІЙ. Не спрашивай, Антипъ Миронычъ!
АНТИПЪ. Слушаюсь, ваше высокоблагородіе, слушаюсь! (Посл краткаго молчанія) Оно, стало-быть, противу ратныхъ людей, али противъ какого звря морскаго, али противъ кого нибудь, не наше холопское дло знать, зачмъ оно. Про то знаютъ старшіе. И такое стало-быть можетъ, что аглецкіе Нмцы хотятъ грабежи творить по городу, али казну стащить въ Архангельскомъ, али что ни есть такое богомерзкое, оно пожалуй намъ что за дло: да вотъ такъ, кабы знатьё, можно бы еще что-нибудь попридумать… Не правда ли, государь-командръ?
ЖИВОТОВСКІЙ. Не спрашивай, Антипъ Миронычъ, говорить нельзя. Царская воля, чтобы нехристи не узнали.
АНТИПЪ. Слушаюсь, ваше высокоблагородіе! слушаюсь! А что баютъ въ деревняхъ, будто рыбаки, что съ дальнихъ промысловъ сегодня нахали, видли въ мор далече свейскихъ Нмцевъ. Такъ это шутникъ какой-нибудь съ дуру, али съ похмлья бабъ пугалъ, али дтей стращалъ? Знаемъ мы и свейскихъ Нмцевъ, и свейскіе корабли, ходятъ какъ черепахи, а путь по окіану, такъ не равенъ часъ, гд нибудь и льдомъ затретъ. И торговые гости безъ нашего брата не сунутся, мелей-то однхъ съ кличкой въ день не перечесть: а безъ клички-то еще сколько! Такъ ужъ на томъ, ваше высокоблагородіе, я и стою, что свейскимъ Нмцамъ не бывать. А если другое какое зло, такъ лучше бы намъ вдать. Неравенъ случай, оплошаешь, а коли извстенъ, такъ дружне и дло идетъ. И мы же, власть твоя, командръ, мы нехристямъ своего не выдадимъ, и что по завту сказано, и tф свято схоронимъ. t
ЖИВОТОВСКІЙ. Да нынче чужаго не узнаешь, вс на хитрости стоятъ. И какъ ты угадаешь, Антипъ Мировычъ, вс ли здсь Русскіе?
АНТИПЪ. Не знаю, ваше высокоблагородіе, какъ твои ратные люди, а наши-то, всхъ знаю, какъ деревья на нашемъ острову. Богъ миловалъ, они вс до одного въ православную церковь ходятъ и посты держатъ, и родились и выросли на этомъ берегу. Все, батюшка, русскіе люди. Положись что на отца роднаго. Русскій, какъ и самъ знаешь, и какъ, говорятъ, по всмъ книгамъ написано, Русскій отродясь измнщикомъ не былъ.
ЖИВОТОВСКІЙ. Ну, коли такъ, у меня народъ на крпости также свой, наказу это не будетъ противно, да и у Государя съ своимъ народомъ тайны нтъ.
АНТИПЪ. Встимо, батюшка, встимо! Что отъ родныхъ таиться?..
ЖИВОТОВСКІЙ. Скажу вамъ все, только смотрите, кто на домъ пришелъ, бабамъ ни гугу, и хмльнаго не бери, хмль — болтунъ. Слушайте же, идутъ сюда Шведы, хотятъ городъ взять, торгъ раззорить…
ОМЕЛЬКА. Городъ взять! Ахъ, они недоросли стриженые! Городъ взять! Лезутъ въ омутъ. Ну поди съ дураками, толкуй!’
ЖИВОТОВСКІЙ. Семь шведскихъ большихъ военныхъ кораблей съ войскомъ и пушками пошли на Архангельскъ.
ОМЕЛЬКА. Пошли, да не дойдутъ. Рыбы пушки растаскаютъ.
ЖИВОТОВСКІЙ. Быть имъ на Бломъ до Петрова дня…
ВС. Сказки! Не бывать! Свейскіе Нмцы шутки шутятъ: нашли кого пугать!
ЖИВОТОВСКІЙ. Смирно! Ну, что съ вами толковать, вамъ говорятъ, а вы не врите, да кричите. Такъ знайте, что все это самъ Государь къ воевод пишетъ (вс снимаютъ шапки), и приказываетъ берега Двины, гд понужне, поукрпить и беречь Архангельскъ пуще глаза. Понимаете ли?
ОМЕЛЬКА. Смкаемъ, ваше высокоблагородіе. Да вотъ чего я въ толкъ не возьму: какъ же Нмцы смютъ идти на Архангельскъ, когда про то Государь знаетъ?
АНТИПЪ. Ну, что Омелька, у нихъ видно ужъ такая нація, и рыба часомъ сама въ неводъ лзетъ.
ОМЕЛЬКА. Молчи, Антипъ Миропычъ, наши идутъ. Эй, ребята, бабамъ ни гугу! Командиръ де приказалъ…
ЖИВОТОВСКІЙ. Ну, ребята, а пока я съзжу на земляной городокъ, не слыхать ли тамъ чего, у меня по всему берегу притаились солдаты: такъ если что увидятъ, по всему берегу огни пойдутъ, а сами къ городкамъ и къ крпости. Держите ухо востро. Антипъ Миронычъ, у меня здсь и трехъ офицеровъ нтъ, да и т прихворнули: такъ пожалуй, Антипъ Миронычъ, присмотри за молодцами. Слушать его, ребята, какъ меня самого! Васька, трубу и лодку! (Уходитъ.)

Рыбаки въ особой куч, солдаты уносятъ кашу въ глубину сцены и располагаются на покой, Кузьминишна, Настасья и другія женщины входятъ съ деревянными, крытыми сосудами.

ПРЕЖНІЕ. КУЗМИНИШНА.

КУЗМИНИШНА (сходя съ вала). Полно, Настасья Аптиповна, пріосанься: что хныкать? Не бойсь, рыбы его съли… Добрый вечеръ!.. Здравствуй, батюшка Антипъ Миронычъ!..
АНТИПЪ. Здравствуй, Авдотья Кузминишна. А ты зачмъ пришла, Настасья?
КУЗМИНИШНА. Не пеняй, батюшка! Это я ее къ теб притащила, одна да одна сидитъ въ изб, да все плачетъ, да тоскуетъ по Иван, я какъ зашла шти твои захватить, гляжу, гляжу — Настасья у печки, шти сбжали, огонь притушило, а она-то локотками оперлась на стнку, да и плачетъ, да и плачетъ! Вишь, Ивана-то третія недля нтъ! Вижу, бда, я-то ей и говорю: ‘Слышь, Настасья, батька тебя на крпость кличетъ, пойдемъ.’ Она и пошла, да дорогою такъ все и наровитъ къ морю, что чайка, то для нея лодка, что втромъ волну расплеснетъ, то парусъ. Эхъ, Настасья Антиповна! такъ ужъ больно любиться право грхъ, на глаза немочь наплачешь, на сердце оскому набьешь.
АНТИПЪ. Э, Кузминишна! коли не ей, такъ кому же и любиться? А плакать да хныкать, Настасья, не поможетъ…
НАСТАСЬЯ. Да какъ же, батюшка, не плакать? Ивана-то нтъ!.. Стало-быть, онъ меня не любитъ, когда на промысл ему больше забавы, чмъ со мной… А можетъ-быть, и того хуже, какое несчастіе приключилось: ужъ пусть бы меня разлюбилъ, да былъ счастливъ. А то можетъ-быть, и того хуже, русалки сманимъ, а можетъ-быть…
Антипъ. Да полно, Настасья, чепуху нести! Далеко за ловомъ зашелъ, такъ и времени не было вернуться…
КУЗМИНИШНА (къ мужу). А ты, мой соколъ, что это ты въ поваренки что ли пошелъ?
ОМЕЛЬКА. По наряду, чайка ты моя, по наряду, изъ чести въ кашевары меня командръ пожаловалъ, ты, говоритъ, службы не разумешь, работы земляной тоже, городка не поставишь (я, знашь, неучемъ притворился), такъ ты, братъ, хошь не хошь, кашу вари. Оно, знать, Кузминишна, на это мудрости большой не надо, да и покою-то побольше, да и съ пушками не дружись, а пушки-то, глянь Кузминишна, чортова выдумка: издали что пролубь глядитъ, а кабы ты видла, какая въ нихъ начинка-то, начинка!.. Упаси, Господи! Какъ ошибётся, да съ дуру своего не узнаетъ Знашь, Кузминишна, знатная служба въ кашеварахъ, лучше нашего рыбачьяго промысла.
КУЗМИНИШНА. А разв съ пушекъ-то палили, Омелька, али будутъ палить?
ОМЕЛЬКА. Про то Антипъ знаетъ, онъ у насъ набольшой за командра, а намъ командръ крпко накрпко наказалъ бабамъ ни гугу!
КУЗМИНИШНА. Что такое, Антипъ Миронычъ, что такое? Али нашему острову какая бда, али какой врагъ есть?
АНТИПЪ. Что ты это, Кузминишна! Палить будутъ, такъ про себя, ради крпости!
КУЗМИНИШНА. Да крпость-то на что?
АНТИПЪ. А чтобъ окольныя бабы не шумли да слушались! Смирно? Не ваше дло!
НАСТАСЬЯ (всплеснувъ руками.) Ахти, Господи, Боже мой! Пропала моя головушка!
АНТИПЪ. Что съ тобой, Настасья?
НАСТАСЬЯ. Недаромъ тосковало сердце, угадало бду.. Рыбаки, видно, правду баили! Слухъ, какъ втеръ, спроста не ходитъ. Боже мой! Боже….
Антипъ. Да что такое, Настасья?
НАСТАСЬЯ. Убили они моего Ивана!.. утопили моего Ивана!… въ полонъ забрали!…
АНТИПЪ. Да кто?
Настасья. Свейскіе Нмцы! Свйскіе Нмцы!
КУЗМИНИШНА. Такъ, такъ Омелька! такъ Антипъ Мироныч!…
НАСТАСЬЯ. Кто теб сказалъ, Кузминишна? Зачмъ же ты отъ меня утаила? Я бы и сама за нимъ… ахти, Господи, Господи!…
КУЗМИНИШНА. Да я не про Ивана говорю, а про крпость, что она противъ свйскихъ Нмцевъ поставлена….
НАСТАСЬЯ. Такъ не убили моего Ивана? Спасибо теб, Кузминишна: а у меня такъ сердце и раздавило!
АНТИПЪ. Да что вы это, бабы, одурли что ли? Смирно! Я васъ по военному .. Давайте сть, да и восвояси. Слушай, Настасья, я тебя утшу, Иванъ къ утру прідетъ. (Садясь на землю, про себя) Дай Богъ не солгать, и у самого-то у меня на сердц неладно. (Громко) Такъ вотъ я вамъ и разсказывалъ…. что бишь я вамъ разсказывалъ?…

(Рыбаки садятся въ кружокъ съ своими деревянными сосудами.)

КУЗМИНИШНА. Да ты скажи намъ, Антипъ Миронычъ, про свйскихъ-то Нмцевъ…
ОМЕЛЬКА. Слышь ты, баба, ни гугу! Ты, Антипъ Миронычъ, на томъ и покончилъ, что Государь подарилъ тебя, да и пошелъ съ яхты….
АНТИПЪ. Такъ, такъ — Вотъ какъ пошелъ съ яхты Государь….

(Задумывается, держа ложку у рта.)

НАСТАСЬЯ (на авансцен, пригорюнясь, одна.)
Какъ взгляну, да погляжу
На мое колечко,
И забьется и заноетъ
У меня сердечко.
Свадьба была у дверей.
Счастье у порога!
Все пропало, видно, мы
Прогнвили Бога.
Не вернуться краснымъ днямъ,
Море ихъ умчало,
И на сердц у меня
Даже слезъ не стало.
ОМЕЛЬКА. Что же, Антипъ Миронычъ… мы-то слушаемъ, слушаемъ….
АНТИПЪ. Да… о чемъ бишь… вспомнилъ… Вотъ какъ пошелъ Государь съ яхты,— вс ко мн поздравлять, я стою какъ вкопаный, да смотрю на царскій полушубокъ, да глазамъ не врю… и взять-то хочется, и колется…— Настасья… да полно плакать!… Сказалъ, такъ будетъ: али я солгалъ теб когда?
НАСТАСЬЯ. Слушаю, батюшка, не буду.
АНТИПЪ. Стало вечерть, товарищи-то и стали трунить надо мной, говорятъ, знать его бурей пришибло, и подарка-то царскаго взять не хочетъ… а сами-то никто къ одёж царской прикоснуться не сметъ… Ужъ и больно поздно…. Нече длать! Перекрестился. Подошелъ къ одеж, мурахи такъ по всему и забгали. Сложилъ все, да и несу… вдругъ…

(Пушечный выстрлъ съ дальняго городка. Часовые кричатъ на валу: ‘Огни! Огни!’ Вс встаютъ поспшно.)

ОМЕЛЬКА (торопливо подходя къ Кузминишн) Встовая пушка…. Супостатъ близко! палятъ! Слышишь, Кузминишна?… пойдемъ, спрячемся.
КУЗМИНИШНА. Слышу, Омелька, слышу!… Онмла! Слова выговорить не могу.
АНТИПЪ. Смирно! По мстамъ! Бабы домой!..

ПРЕЖНІЕ. ЖИВОТОВСКІЙ.

ЖИВОТОВСКІЙ (на валу) По мстамъ! Заряжай пушки!…
КУЗМИНИШНА. Ахти, Господи, страсти какія!

(Второй дальній выстрлъ.)

КУЗМИНИШНА. ОМЕЛЬКА.
Гд это выпалило, Омелька? Гд это выпалило, Кузминишна?

(Вс, кром Настасьи и Омельки съ Кузминишной, бгутъ на валъ: пушечная сигнальная пальба продолжается вокругъ всего берега.)

НАСТАСЬЯ. Нтъ моего Ивана, и мн нестрашно, пусть заржутъ, пусть замучатъ: безъ него мн жизнь не красна и родимая изба — могила!
КУЗМИНИШНА (шепотомъ.) Омелька! Омелька!
ОМЕЛЬКА. Слышь, молчи, Кузминишна, авось не замтитъ чертово дуло, и не заднетъ.
АНТИПЪ. Ваше высокоблагородіе, погляди-ка въ свою трубу, не Ивановъ ли это карбасъ гоголемъ по морю идетъ?…
НАСТАСЬЯ (бжитъ на валъ.) Что ты, батюшка, сказалъ?… Я увижу, я узнаю, гд онъ, гд Иванъ? Это онъ, это онъ! Сюда! сюда! Кричите, добрые люди! Командиръ, прикажи пушкой его кликнуть, онъ бывалый — тотчасъ смякнетъ.
АНТИПЪ. Онъ сюда и наровитъ. Да гд же свейскіе Нмцы-то?… (Удерживая Настасью) Куда ты, Настасья?… Обвалишься… Выйдетъ и самъ. Слава Богу, онъ одинъ крпость возьметъ, а этакой валъ и перешагнуть ему ни почемъ… Здравствуй, Иванъ!

T ЖЕ, ИВАНЪ РЯБОВЪ, МИТЯ ГОРОЖАНИНЪ,
и еще нсколько человкъ рыбаковъ.

ЖИВОТОВСКІЙ. Что это сигналы замолчали? Знать, обманъ какой! Въ трубу только три паруса видно, а Государь писалъ семь.
ИВАНЪ. Семь, государь командиръ! Семь! Я ихъ видлъ и богатый промыселъ бросилъ. И прямо на Новую-Двинку карбасъ направилъ. Глядь, берегъ въ пушкахъ, люди копышаться, деревни моей за валомъ не видать. Про тебя, мой святъ Настасья, горько призадумался! Вижу, ратные люди. Къ берегу! Причаливай… и тебя, мой другъ…
НАСТАСЬЯ. Я тебя ждала, Иванъ, какъ другая ждать не будетъ!
ИВАНЪ. Полно, Настасья Антиповна? Ужъ я ли не знаю тебя? Мня на богатомъ промыслъ и сна не было, изморилъ товарищей, Митя Горожанинъ и русскія и нмецкія псни плъ, по часу въ сутки спалъ, а у меня и глазъ не сводило. А ужъ спасибо Митя, вотъ дружище! Кабы не ты, Настасья, мы бы съ нимъ на край свята вдвоемъ случаевъ искать похали. Чего не выдумаетъ!.. А все-таки грусть-то разогнать ему не приходилось. Ты у меня одна на глазахъ! Выйдетъ богатый неводъ изъ моря, и пошли теб посулы, и жемчужныя серги, и золотой поясъ, и бархату душегрю обложить. Охъ, Настасья, кабы не Нмцы, я промаялся бы на промыслъ до Петрова дня!… Да хотлъ ночью въ Архангельскъ мимо васъ тайкомъ пройти, къ поздней обдн воротиться съ городскими гостинцами къ вамъ въ деревню: да проклятые Нмцы!…
АНТИПЪ и ЖИВОТОВСКІЙ. А что же Нмцы?
ИВАНЪ. Ахъ, здравствуй, Антипъ Миронычъ!
АНТИПЪ. Здравствуй, мой ненаглядный! А что Нмцы?
ИВАНЪ. А вотъ что. Далече отъ нашего карбаса, стрльбища на два али на три, архангельскіе горожане тшились ловлей, два карбаса и лодокъ штукъ пять. Только съ трехъ кораблей, что впереди шли, послали людей, горожане думаютъ, что съ кораблей рыбы купить наказано: какъ бы не такъ! Нмцы пришли ихъ въ полонъ забирать. Ну, знаете, что ружье для нашего брата? палка, да и то ненадежная. Схватились горожане, кто багромъ, кто весломъ, у кого и самопалы нашлись, да нмецкихъ ратниковъ окунули въ воду, да лодкой и накрыли. Сами давай наровить къ мелямъ, да и попрятались, а туда небывалый не сунется. А одинъ удалецъ на двойк на нашу мель пришелъ, слъ на карбасъ, разсказалъ намъ, какъ дло-то было. Мы глядь, съ кораблей много лодокъ къ мелямъ пошло. Нечего длать! Мы неводы подобрали, привязали лодки, да къ Новой-Двинк, что паруса достало. Такъ вотъ, изволишь видть, Антипъ Миронычъ, видно, эти Нмцы не торговые люди, а куда-нибудь ратниковъ везутъ.
АНТИПЪ. На Архангельскъ, Иванъ, на городъ нашъ родной, на престолъ архіерейскій, на святыя мощи угодниковъ соловецкихъ!
ИВАНЪ (съ улыбкою.) Что ты это, Ангинъ Миронычъ!
АНТИПЪ. Государь пишетъ, самъ Государь пишетъ…
ИВАНЪ (съ презрительною улыбкой.) На Архангельскъ! Знать имъ, нечестивцамъ, на аглецкомъ острову жить надоло! Съ жиру бсятся.
АНТИПЪ. Да это не аглецкіе, а свйскіе Нмцы!
ИВАНЪ. Свйскіе! Чухна рыжая! Куда имъ! Да нтъ, Антипъ Миронычъ, горожанинъ сказывалъ, что у нихъ и значки-то аглецкіе….
ЖИВОТОВСКІЙ. Такъ и Государь пишетъ, да это для обмана.
ИВАНЪ. Для обмана!… Такъ стало-быть и пушки-то они ради какой хитрости съ бортовъ стащили? А чего, Боже упаси, можетъ-быть у нихъ и корабли военные!
ЖИВОТОВСКІЙ. Именно!
ИВАНЪ (съ примтнымъ безпокойствомъ). Военные!.. Военные! Семь военныхъ кораблей!… Знакомыя птицы! Что коршунъ для цыплятъ, то военный корабль для нашихъ рыбачьихъ лодокъ. Да что наши лодки! военный корабль и торговыя суда, что рукой, въ воду сажаетъ… (Оглядывается) Ужъ не эт ль пушки, что по зимнему пути ёлки разставлены, на два стрльбища одна отъ другой, ужъ не онъ ль корабельныя ребра разнимутъ?
ЖИВОТОВСКІЙ. Полно, Иванъ. Ты смуты не твори, авось сладимъ. Богъ правому длу помощь!
ИВАНЪ. На Бога надйся, а самъ не плошай… Государь командръ гд изволилъ родиться?
ЖИВОТОВСКІЙ. Въ Курск, любезный другъ.
ИВАНЪ. Вдь это тоже на Руси!
ЖИВОТОВСКІЙ. На Руси.
ИВАНЪ. Ахъ, отецъ-командръ, а насъ-то всхъ подъ Архангельскимъ мать родила, въ архангельскихъ соборахъ молиться учили, намъ-то онъ родной,— не то что Курскъ. И за Курскъ постоимъ, а ужъ Архангельскаго не выдавать, ребята!

(Вс окружаютъ его).

ЖИВОТОВСКІЙ. Что же ты хочешь длать?
ИВАНЪ. Да я и самъ не знаю! Какъ погляжу на море, такъ мн плакать хочется. Эхъ, кабы сила, я бы одинъ на нихъ пошелъ! Да куда! Идутъ семь водныхъ крпостей, а сколько же тамъ пушекъ, сколько ратныхъ людей, сколько снаряду разнаго!..
ЖИВОТОВСКІЙ. Не горюй, Иванъ, и у насъ немало.
ИВАНЪ. Командръ дорогой, отецъ ты нашъ! Утшь душу, скажи мн на ушко, сколько у тебя ратной силы?
ЖИВОТОВСКІЙ. Изволь, любезный! Два полка, да вы вс съ рыбацкихъ деревень, да семь десять пушекъ…
ИВАНЪ (съ огорченіемъ). Только семьдесятъ! Да! Кабы пушки были люди, мы бы свойскимъ Нмцамъ задали трезвону. Одинъ десятокъ бы убралъ… А то пушки пушки!.. Видали мы эти чудища, какъ лтъ пять тому назадъ, ради простой ратной хитрости, такъ, для одного примру, съ корабля палить стали на Окіан, такъ, батюшка-командръ, глубь застонала, а онъ-то самъ знай только поворачивается съ боку на бокъ, какъ утка, да опять какъ хватитъ изо всхъ: дымъ кудрями валитъ на небо, мглу наводитъ… Нтъ, ваше высокоблагородіе, намъ не сдобровать! Да ужъ коли такая воля Господняя, такъ и недешево они Архангельскій купятъ: этимъ торговымъ людямъ товаръ будетъ въ накладъ! Умремъ, вс до одного, до послдняго умремъ, а ужъ ни намъ, ни государю за насъ стыдно не будетъ!
НАСТАСЬЯ. Что ты это, Иванъ? Что съ тобою?..
ИВАНЪ. И тебя, Настасья, съ собою возьму. Посл смерти обвнчаемся, а ужъ живой тебя нехристямъ не отдамъ!

(Снова пушки).

ЖИВОТОВСКІЙ (бжитъ на валъ и вс за нимъ, кром Ивана, Настасьи и Омельки съ женой). Опять пошли сигналы! Знать, близко! Такъ и есть, противъ Кусковской деревни три паруса глядятъ…
ИВАНЪ (смутно). Передовые! То передовые. Плохо нашему Архангельскому, до завтра жить осталось… Что ты будешь длать!
НАСТАСЬЯ. Ужъ коли такая невзгода, Иванъ, и города выручить нельзя, такъ давай хоть сами-то спасаться, сядемъ въ лодку али на баркасъ, да и вверхъ по Двин: туда корабли не ходятъ.
ИВАНЪ. А товарищи?..
НАСТАСЬЯ. И товарищи на лодки, да за нами, свтъ, говорятъ, великъ….
ИВАНЪ. А городъ?..
НАСТАСЬЯ. Что жъ? И горожане уберутъ свои пожитки, что получше, да въ Холмогоры, али въ другое мсто, куда кораблямъ ходу нтъ.
ИВАНЪ. А святыня церковная, Настасья? А честныя иконы, передъ которыми насъ внчать хотли? А стыдъ русскій, матушка ты моя?.. Отъ того стыда не убжишь ни за горы, ни за рки, ужъ такого сраму не выплакать и въ годы, спать не будешь, а заснешь, такъ проснуться страшно: совсмъ сломаетъ… Ахти, Господи! Безъ бою святыню выдали! Что ты, Настасья, да по-русски ли это?
НАСТАСЬЯ. Да что же длать, Иванъ! Неужто умирать, когда силъ не хватаетъ?
ИВАНЪ. Ахъ, ты гршница, гршница! Да знаешь ли ты, что теб попъ причастія не дастъ за такія думы? Господь Богъ знаетъ Своихъ, ужъ коли такъ у Него положено, то и бда нужна. Знай, длай свое, а въ конц Онъ властенъ. Полно Настасья! Молись лучше, а дурь изъ головы повыкинь!
НАСТАСЬЯ. Послушай, Иванъ…
ИВАНЪ (вслушиваясь). Погоди маленько! Командръ что-то сказываетъ!
ЖИВОТОВСКІЙ (на валу, глядя въ трубу). Пушки ставятъ на борты, пушки ставятъ! а Флаги у одного голландскій, у другихъ англинскіе.
АНТИПЪ. А идутъ ли впередъ?
ЖИВОТОВСКІЙ (продолжая смотрть въ трубу). Все впередъ да впередъ, да и съ опасомъ. То и дло лотъ бросаютъ и ползутъ гуськомъ.
АНТИПЪ. Эге! Знать на нашемъ моръ небывалые, да и лоцманами не позапаслись, а наши съ берега убраны, вс здсь. Такъ, неравенъ часъ, командиръ, держи ухо востро, наткнутся, у насъ на моръ, знаешь, есть такіе невзначай, что и старую рыбу озадачатъ!
ИВАНЪ (съ трепетомъ радостнымъ). Слышь, Настасья! У нихъ нтъ лоцмановъ!…
НАСТАСЬЯ. Такъ что жъ? Доползутъ какъ-нибудь.
ИВАНЪ (ршительно). Не доползутъ, Настасья! Не доползутъ! Богъ помощь, одинъ за всхъ, а ужъ самъ Царь скажетъ спасибо, Митя! Митя!..
ДМИТРІЙ. Что, Вася?
ИВАНЪ. демъ.
ДМИТРІЙ (сбгая съ валу и многіе за нимъ, къ концу сцены вс сходятъ внизъ). Куда?
ИВАНЪ. Куда Богъ велитъ, а разскажу дорогой.
ДМИТРІЙ. Что ты это, Иванъ? Супостатъ на мор. Погляди! у царскихъ ратниковъ, что на войнъ и родились, лица повывернуло, а мы съ тобой бжать!
ИВАНЪ (взявъ его за руку). Бжать!.. Нтъ! Слушай, Митя, не бжать. Не отстоять намъ Архангельска, коли корабли до нашего острова безъ случая дойдутъ. Глянь на небо, Митя! смкаешь… Богъ за насъ! Быть погод, а Блое не шутитъ, и у нихъ лоцмановъ нтъ. Смкаешь, Митя, смкаешь? По рукамъ, да на двойку! Двухъ жизней не проживешь, а сколько-то народу выручишь изъ неминучаго полону! Что, Митя? али не весело! али не прямо въ царствіе небесное за спасеніе Архангельска и соловецкихъ угодниковъ?
ДМИТРІЙ (умоляющимъ голосомъ). Эхъ, Ваня, ты знаешь, я на ратное дло трусъ! Онамнясь, какъ волной небережно карбасъ шелохнуло, обезпамятлъ, а какъ услышу пушку, такъ вотъ и мутитъ: а тутъ, Господи прости, столько страстей!..
ИВАНЪ. Эхъ, Митя, Митя! Кабы я по ихнему, по-нмецкому зналъ, я бы тебя на честную бду не сманивалъ… Одинъ бы пошелъ, объ одномъ бы плакали, за одну душу молились! Одному спасибо всей земл православной…

(Вс окружаютъ его, многіе голоса вдругъ).

Что ты затваешь, Иванъ? что у тебя на ум?.. Побойся Бога, Иванъ!
ИВАНЪ (съ гордостью). Не скажу! Никому не скажу! Не хочу моимъ святымъ добромъ длиться: ужъ это Богъ мн подарилъ во спасеніе! Люди добрые! братья родные! я спасу Архангельскъ… Митя! ты съ малолтства товарищъ, съ малолтства на промыслъ ты ходилъ со мной изъ любви ко мн, а не по охот къ нашему Блому Морю! Митя, а Митя! Не сегодня ль еще вмст жить собираемся? Я. теб и въ невсту сестру родную сулилъ. Митя!.. Помнишь ли, какъ у Соловковъ волной тебя захлестнуло, ты съ канатомъ въ море ушелъ? Кто тебя изъ бды выручилъ? За одного я пошелъ умирать, а ты теперь за всхъ одинъ умереть не хочешь!
ДМИТРІЙ. Ваня, Ваня! Перестань, Ваня! За тебя я готовъ…
ИВАНЪ. Что за меня! Передай мн нмецкое знанье, такъ я спасибо скажу, тогда мн и товарища не надо. Да что толковать! Языкъ сломалъ и вру сломалъ, обнмечился! Въ живыхъ и такъ не останешься, а помилуютъ, такъ ты будешь ворогамъ, по-ихнему, разсказывать, какъ умерли твои братья и врные ратники царскіе…
ДМИТРІЙ. Ваня! Ваня!
ИВАНЪ. Поди, Нмецъ, прочь!.. Ты нечистому душу запродалъ. Поди прочь!
ДМИТРІЙ (отирая слезы) Нмецъ? Что? Я Нмецъ?.. Ради укора иду! Слышь ты, ради укора! Знаю, что дла никакого не сладимъ, только раньше умремъ, а все-таки иду! слышь ты, иду! Простите, добрые люди! Поминайте какъ звали, да помните, что Митя горожанинъ былъ русскій человкъ и, ради одного укора, голову положилъ, такъ, безъ нужды, а изъ одной чести… демъ!
ИВАНЪ (обнимая его). Митя, голубчикъ ты мой! братъ родной! вотъ теб крестъ: велико наше дло, а чести такой ни на комъ не бывало… демъ!
НАСТАСЬЯ. Стойте! стойте! Командръ, не вели ихъ пускать. Иванъ! мой Иванъ! возьми меня съ собою! Антипъ Миронычъ, батюшка, не пускай ихъ! и я съ вами на лодку! Какъ васъ убьютъ, да кинутъ въ море, и я съ вами…
ИВАНЪ. Поди прочь, Настасья! Плохая изъ тебя жена, когда ты на такое честное дло меня не пускаешь. Ищи себ другаго жениха, ужъ я не ворочусь, насъ съ Благо Моря вмст съ этими кораблями Господь уберетъ. Прощай моя милая, честь моя и на теб будетъ, любовь разлюбится — дло бывалое, а для невсты Ивановой и дворяне въ женихи пойдутъ… демъ!
ДМИТРІЙ. Мн и прощаться не съ кмъ, а все плакать хочется… Нмецъ! Экъ, онъ меня обидлъ! демъ, Иванъ, демъ!
ИВАНЪ. Погоди, Митя! (Кланяясь въ поясъ) Антипъ Миронычъ! на теб великая милость царская! Ты, промежду насъ, какъ сказка живешь! Ты моя наука! На тебя глядя, мн такъ и видится Великій Государь! Онъ жалуетъ нашъ Архангельскъ и прідетъ свое море посмотрть, такъ скажи Государю Петру Алексевичу про Ивана, не ради милостей,— милостей мертвому не надо,— а ради Его Царскаго помину… а Богъ-то Самъ все увидитъ!.. (Опятъ кланяясь еще ниже) Ты у меня, у сироты, Антипъ Миронычъ, за отца былъ, такъ подай же мн свое отцовское благословеніе…

(Антипъ рыдаетъ).

НАСТАСЬЯ (обнимая и цлуя отца). Батюшка, спаси меня! удержи его, не пускай! Не давай ему твоего благословенія. Умру, коли его отпустишь!
АНТИПЪ (заливаясь слезами, посл минутнаго молчанія). Будь съ тобою благословеніе Господне!
ДМИТРІЙ. демъ, Ваня, а то, ей-Богу, душу выплакать приходится!
ИВАНЪ. Погоди, Митя!

(Опять кланяясь и вынимая кожаный бумажникъ).

Вотъ казна моя, Антипъ Миронычъ! честные, безкровные труды рыбака…
НАСТАСЬЯ и АНТИПЪ (махая руками). Не надо! Не надо!…
Иванъ (отдаетъ деньги Животовскому). Пусть сохранитъ ихъ для дтей моей Настасьи… Теперь, простите!
ЖИВОТОВСКІЙ. Я тебя понимаю, честный Иванъ! Пошелъ бы самъ съ тобой, да за службой смотритъ око Божіе и Царево! Дай Богъ успха, а на выручку не опоздаемъ. Дай руку и поцлуй! Благодарю тебя именемъ Государя и отечества.
ИВАНЪ. Государь командиръ! русской чести не выдадимъ!…

(Низко кланяясь въ сторону, гд Архангельскъ).

Кланяюсь вамъ въ послдній разъ, святые соборы! душа васъ видитъ, дай Богъ, не слышать колоколовъ вашихъ, коли уже такъ отъ Бога наказано и вамъ прійдется бить набатъ послдній. Кланяюсь вамъ, добрые люди, царскіе ратники! Кланяюсь теб, земли родимаго острова, да будетъ съ вами благословеніе Господне. (Заплакавъ и обнявъ Митю) Теперь подемъ!

(Вс провожаютъ его, кром Настасьи и Антипа).

НАСТАСЬЯ. Батюшка!…
АНТИПЪ (со слезами). Не плачь, Настасья! Стыдно! Слышь, что говоритъ командръ: ‘На насъ Богъ и Государь смотрятъ!’
НАСТАСЬЯ. Нтъ, онъ вернется, батюшка! онъ вернется!…

(Лодка отходитъ въ море, народъ кричитъ:)

Богъ помощь, Иванъ! Богъ помощь!
НАСТАСЬЯ (упавъ на колни, обнимаетъ ноги отца со слезами и лишается чувствъ). Онъ не вернется, Боже мой, Боже! Онъ не вернется!…

АКТЪ ВТОРОЙ.

ЯВЛЕНІЕ.

Та же декорація, вдали слышны пушечные выстрлы на мор, буря въ полномъ разгар, черезъ валъ земляной мелькаютъ головы морскихъ валовъ.

На крпостномъ валу стоитъ множество женщинъ. Напереди сцены НАСТАСЬЯ на войлок, блдная, больная, въ забыть. КУЗМИНИШНА къ ней подходитъ съ осторожностью.

КУЗМИНИШНА. Что ты это, Настасья! Али не выплакала еще изъ сердечка измнщика окаяннаго? Нечистый попуталъ его въ ратное дло мшаться: смотрлъ бы за своей треской, за семгой, куда бы богатъ былъ!… а то и самъ пропадетъ, и Митю задарма изводитъ.
НАСТАСЬЯ. Полно, старая ворона! Ужъ тебя ли я не знаю? По цлой деревн только и дло, что ссору варишь! Да еще съ нечистымъ вдаешься. Отстань, Кузминишна, не то все разскажу отцу Иларіоду.
КУЗМИНИШНА. Да что же ты разскажешь, косатка ты моя? Коли я на бобахъ что смякаю, али по рукъ ворожу, такъ не для прибыли, а для забавы, и отецъ Иларіонъ про то знаетъ: да и кому же, мать ты моя, бяду я прикинула? А смкать, смкаю…
НАСТАСЬЯ. Чортово знанье, Кузминишна!… Отстань! Грхъ съ такими и водиться.
КУЗМИНИШНА. Да не водись, пожалуй! Мн-то что! Я тебя же хотла про Ивана сказать! Да мы, видишь, дурные люди: такъ чего! Насильно милъ не будешь.
НАСТАСЬЯ. Прости меня, Кузминишна, съ горя обмолвилась… Скажи мня про Ивана радостную всточку.
КУЗМИНИШНА. Радостную! Нтъ, отваливай, а то опять, пожалуй, я у тебя старой вороной буду. Ничего знать не могимъ. Ужъ такъ въ людяхъ ведется: говори имъ не то, что правда, а то, что любо, такъ вотъ ты у нихъ и умница, и добрая, а не то… Нтъ, матушка!… Кузминишна не дура…
НАСТАСЬЯ. Кузминишна! Кузминишна! вотъ тебя крестъ, коли что ни есть страшное, я въ-сердцахъ не буду, какъ-то я ко всему въ одинъ день привыкла. Ни дать, ни взять, сама старухой стала, будто все, что сегодня сталось, давнымъ-давно прошло Богъ такъ, Кузминишна, на сердц пусто, со всмъ пусто!… Пушки палятъ, на валу глядятъ на драку, а мня такъ-вотъ и знать ничего не хочется! И слезъ нтъ, Кузминишна, и плакать-то нечмъ!…
Кузминишна. А сама плачетъ! Да кого теб жалко стало? Экая невидаль Иванъ Рябовъ! Ты въ невстахъ и разобрать-то его не могла, а у меня, знаешь, всемъ молодцамъ на деревн и по сосдямъ счетъ ведется, и не простой, а съ замтками.
НАСТАСЬЯ. А что же ты знаешь про Ивана?
КУЗМИНИШНА. То-то же, не спесивься! Кузминишну не кори, а кабы прежде совта у старой вороны спросила, такъ бы и горя такого не было: а то слюбилась, пристала какъ мохъ къ дереву!
НАСТАСЬЯ. Да что же ты знаешь про него, Кузминишна?
КУЗМИНИШНА. Вотъ какъ пошла пальба… ну, а ты знаешь, я до ратныхъ страстей неохотница!… въ деревню бжать-было, да полемъ одной не пройти: свалюсь гд-нибудь со страху, а Омельку-то у меня также на карбасъ молодцы стащили. Стою за валомъ да плачу, вотъ кабы я съ нечистымъ-то водилась, какъ ты на меня напраслину взводишь, такъ ужъ за валомъ бы отъ пальбы не пряталась…
НАСТАСЬЯ. Да что ты, Кузминишна, про Ивана-то знаешь? Не томи меня…
КУЗМИНИШНА. Вотъ стою, да плачу, а пальба такъ-вотъ со всхъ сторонъ, не знаешь откуда, словно земля лопается! Присла со страху, а тутъ мн на умъ набжало: ‘Кузминишна, а Кузминишна! вдь бобы-то съ тобой, перекинь безъ снаряду, авось счастливо перекинутся.’ Вотъ они, мои золотые! ..
НАСТАСЬЯ (отворачиваясь и отплевываясь). Тьфу, нечисть чертовская!
КУЗМИНИШНА. Загадала… перекинула… знатно! Нмцамъ у насъ не бывать. Загадала… перекинула… плохо! Ивану утонуть, али другою смертью…
НАСТАСЬЯ. Чтобъ тебя, проклятую кукушку, морозомъ въ лсу!…
КУЗМИНИШНА. Видишь, Настасья, а обтъ дала…
НАСТАСЬЯ. Прости меня, Кузминишна! право не въ-мочь, слова твои, что ножи… Да ужъ досказывай!
КУЗМИНИШНА. Я опять перекидывать, да загадывать: ‘А любитъ Иванъ Настасью?’ А бобы: ‘Никакъ нтъ!’
НАСТАСЬЯ. Не любитъ? Я и знала это, да думать боялась.
КУЗМИНИШНА. А я опять: ‘Такъ у него другая любвишка есть?’ А бобы: ‘Да!’
НАСТАСЬЯ. Не можетъ быть, Кузминишна, не можетъ быть! Ужъ коли онъ меня не любитъ, такъ не любитъ никого.
КУЗМИНИШНА. Не знаю, мать моя, не я, бобы говорятъ.
НАСТАСЬЯ. Врутъ бобы!
КУЗМИНИШНА. Э! не въ первый разъ, золотые мои, и не такое угадывали. Я бобамъ: ‘А гд его сердечная, на нашей деревн?’ А бобы: ‘Никакъ нтъ’. ‘На дальнемъ берегу?’ ‘Нтъ’. ‘На Соловкахъ?’ ‘Да’. Я еще и въ другой и въ третій разъ перекидываю, все одно выходитъ. ‘Такъ онъ на дальнемъ промысл у сердечной просидлъ?’ ‘Да!’ Ахъ, ты, гршникъ окаянный, подумала я: зачмъ же ты мою Настасью свадьбой морочишь, посулы богатыя сулишь, заклинаешься?… А она, погляди, бдненькая, какъ тебя любитъ: со взморья глазъ не сводитъ!
НАСТАСЬЯ. Ночи не спала!
КУЗМИНИШНА. Творила молитвы!
НАСТАСЬЯ. Молебны служила!
КУЗМИНИШНА. Слезы выплакала!…
НАСТАСЬЯ. Кузминишна, Кузминишна! велико мое горе! Пусть только Господь жизнь его спасетъ, я за него молиться не перестану, любить его не буду: только бъ изъ бды его Богъ вынесъ!
КУЗМИНИШНА. Нтъ, матушка, за такое всегда нечистый попутаетъ. А любить его за что? Да и на бобахъ сколько я теб жениховъ-то пріискала? Знаешь, и на моего Аоньку перекинула. Глядь! и у него есть къ теб зазнобушка, ну, да за сына говорить мн не приходится, смолчу лучше: а куда женишокъ!…
НАСТАСЬЯ (со злостью). Да не твой ли сынъ твоими вщими бобами перекидывалъ, да не онъ ли твоимъ языкомъ куковалъ горе неминучее?… Кузминишна! Богъ тебя проститъ, а я и мертваго Ивана любить не перестану…
КУЗМИНИШНА. Постой же, ты, Настасья! (Затыкая уши) Ахти, Господи, какъ палятъ! Вотъ стало тамъ жарко!..

ПРЕЖНІЕ, и АНТИПЪ вбгаетъ.

АНТИПЪ. Важно!… Важно!… Ай-да Иванъ! Нмцы на мели! Три нмецкихъ корабля что на гвоздь посадило… А я смотрю, да смотрю, и ума не приложу — что такое?… Командръ далъ указъ, всмъ на лодки, да пошелъ, и такъ на свейскихъ Нмцевъ нападаетъ, какъ будто у него сорокъ кораблей военныхъ, а имъ-то наступили на хвостъ, на мели, голубчики, словно пьяные шатаются на одномъ мстъ!… Слышь, Настасья, наша взяла!
НАСТАСЬЯ. Слышу, батюшка! А гд Иванъ!
АНТИПЪ. Иванъ?… Да отъ Ивана все дло идетъ! Экъ смастерилъ! Да на какую проклятую мель снаровилъ: и въ три дни не снимутся… Вотъ и лодки-то наши на меляхъ!

(Сильнйшая, хотя отдаленная пушечная и ружейная пальба).

Пали не пали, чухна рыжая! отъ бды не отмолишься… Мелкія лодки, что черви, за корабли уцпились, а съ карбасовъ наши пошли въ бродъ… Ахти, Господи, экая удаль! За дымомъ ничего не видно. Слышь, Настасья, Богу молись!
НАСТАСЬЯ. Слышу, батюшка! Господи, спаси моего Ивана!.. у меня больше и молитвы нтъ. Прости меня, Господи!.. хоть одного Ивана…
АНТИПЪ. Ай, бда! Еще четыре корабля идутъ, прямо къ мелямъ: да-какъ бойко, провалъ ихъ возьми! Выручатъ, окаянные, выручатъ своихъ, и нашимъ достанется. Чего добраго! въ полонъ заберутъ руками, что куропатокъ. Маши то ихъ не видятъ Корабельныя ребра словно пчелы облпили… Лезутъ… Пальбы нтъ!.. А т корабли-то какъ близко… Ну, пропало наше дло! Слышь, Настасья, молись, а ма некогда!.. Молитесь, сосдки, пришелъ конецъ!
НАСТАСЬЯ. Господи! пошли и невст Ивановъ конецъ…
АНТИПЪ. Что это? Али и вправду?.. Глянь-ка, Кузминишна: куда палятъ? Какъ теб сдается? Кажись, палятъ съ тхъ трехъ, что на мели, по тмъ, по четыремъ, что на выручку идутъ… Неужто наша одолла!.. Тьфу, нечистая сила! Знать меня туманъ морочитъ… Кузминишна! что же ты? Я не разберу, старъ сталъ…
КУЗМИНИШНА. Не вижу, Антипъ Миронычъ, вотъ теб Богъ, не вижу!.. Смотрю, и не вижу, въ глазахъ рябитъ…
АНТИПЪ (вглядываясь въ море). Нтъ! Свои такими тузами считаться не будутъ… Ну, такъ и есть! Должно быть наши! Смкаешь, Кузминишна? Гляди, гляди! ядромъ мачту прихватило, что на главномъ корабл… Погляди, какъ его кренитъ!.. Стало-быть… Да какъ же оно?.. Тьфу, ты сила нечистая! Самъ сатана въ глаза лзетъ… Погляди, карбасы наши назадъ идутъ, а лодки у кораблей пооставались. Что оно такое?.. Ура! ура! Т-то четыре пятятся, а у нихъ-то со свйскихъ пушекъ наши ребра считаютъ. Поварачивай оглобли. Эй, гляди, бережно съ нашимъ втромъ!.. Что взяли, окаянные! Вотъ вамъ и Архангельскъ! Ваши же братья въ архангельскихъ острогахъ проклинать васъ будутъ! Что, поворотили! Ну теперь, спасибо втру, улепётывай, а эти три на мели пусть торчатъ до указа. Настасья, а Настасья! поди сюда, погляди на море!
НАСТАСЬЯ. Не могу, батюшка! Въ вкъ бы мн его не видать: то Иванова могила!..
АНТИПЪ (сходя). Глупая, На кладбищ крестъ въ землю уйдетъ, да прахомъ разсыплется, а Ивановой чести самъ Царь съ моря не съиметъ. Полно, Настасья! Благодари Бога, что врагъ отъ насъ въ побд!
НАСТАСЬЯ. Не могу, батюшка! У меня и словъ нтъ, и душа не та, я не то благодарить… да грхъ!.. да и душ страшно!
АНТИПЪ. Молчи, Настасья! Али я теб не отецъ?..
НАСТАСЬЯ. Батюшка!..
АНТИПЪ. Молчи, а не то злые люди скажутъ, что я теб такому грху научилъ. Вотъ мн на радости горе родное! А я думалъ, что у меня дочь — другимъ двкамъ указъ, и вру знаетъ, и въ случа за вру добрымъ молодцомъ постоитъ… И когда про Нмца слухъ прошелъ, не сама ли ты со спросомъ приходила: ‘А что, батюшка, коли будетъ ратное дло, научи, я отъ тебя не отстану!.. ‘
НАСТАСЬЯ. Да я думала, что Иванъ также съ нами будетъ!
АНТИПЪ. Такъ ты Ивана больше отца любишь? Эхъ, Настасья, не выплакать теб такихъ грховъ и въ три исповди! Дочь ты моя родная! ужъ не ради меня, а ради стыда, молчи, да отъ людей подальше… Брошу тебя, Настасья, брошу!.. Да что, въ самомъ дл, проклинать не стану, а въ море уйду съ кораблями, и поминай какъ звали… Пусть тебя Богъ за грхи помилуетъ, а мое дло сторона!
НАСТАСЬЯ. Батюшка, отецъ ты мой родной, помилуй меня! Во всемъ послушна буду…
АНТИПЪ. Только молчи, Настасья! а я ужъ на-дому съ тобой развдаюсь…
КУЗМИНИШНА. Антипъ Миронычъ! Свйскіе Нмцы на нашихъ карбасахъ! Близко берега! Все ратные Нмцы!
АНТИПЪ. Что за причина?.. Гд они? Я ихъ пугну, окаянныхъ, пушкой!.. (Хватаетъ Зажженный фитиль) Въ первый разъ отродясь выпалю?.. Гд они?..
КУЗМИНИШНА. Близехонько, Антипъ Миронычъ, и наши-то никакъ съ ними, стило-быть, пошло на мировую.
АНТИПЪ. Наши?.. Ахъ, ты, Кузминишна, Кузминишна! далеко ли до грха? Вдь, погляди, это твой же Омелька шапкой машетъ… Вотъ, кабы выпалилъ изъ пушки, да попалъ!..
НАСТАСЬЯ. Окалчилъ бы, Антипъ Миронычъ! окалчилъ бы! Чего добраго! отъ пушки всякое случится…
АНТИПЪ. Такъ и есть!.. Богъ помощь, Омелька!..
ОМЕЛЬКА (заваломъ). Протравляемъ, Антипъ Миронычъ! Знай нашихъ! Мы отъ командра въ послахъ посланы, да и съ гостинцами: живая рыба, Антипъ Миронычъ!

ПРЕЖНІЕ, ОМЕЛЬКА, ИВАНЪ ШУБНИКЪ, СОЛДАТЫ, РЫБАКИ и ПЛННЫЕ ШВЕДЫ, которые во все продолженіе выхода остаются въ глубин сцены.

ОМЕЛЬКА. Что твои тюлени, али моржи! Погляди, какіе пшеничные Нмцы, погляди, Антипъ Миронычъ: а волосы, что пенька нечесаная, погляди, погляди!.. (Показывая на Шубника) А вотъ и наши! Они знать, охотились безъ сноровки, неводы растянули, а сами къ Нмцамъ въ полонъ, да благо трое только, двое на тхъ карбасахъ остались, а Ваньку Шубника я съ собою взялъ, знашь, Антипъ Миронычъ, по знакомству, въ Архангельскъ, когда кумъ Ерема въ торговцахъ былъ, такъ съ Ванькой Шубникомъ мы, знашь, въ харчевн перекусывали. Онъ также изъ торговцевъ. У хозяина съ Еремой на прилавк въ ряду сидли…
АНТИПЪ. Замолчишь ли ты, Омелька? Гд командръ?
ОМЕЛЬКА. Командръ на корабляхъ, пушки съимаетъ, таскаетъ товаръ и ратный снарядъ, да Нмцевъ какъ таракановъ изводитъ… Штукъ триста сюда съ нами послалъ, а тамъ еще ихъ видимо-невидимо, Куда мы ихъ днемъ? Въ батраки негодны: все картохельные такіе, отъ перваго туза свалится, а дерутся на самопалахъ важно, нече сказать!.. Какъ мухъ сначало-было нашихъ настрляли… Ратныхъ командрскихъ людей положили на мели, чай половину.
ШУБНИКЪ. Да и наши-то молодцы! Вотъ какъ сонъ, батюшка… (кланяется) не имемъ чести имени, отчества вдать…
АНТИПЪ. Антипъ…
ОМЕЛЬКА. Антипъ Миронычъ, слышь ты! Антипъ Миронычъ! Такъ его величаетъ и командръ…
ШУБНИКЪ. Вотъ, Антипъ Миронычъ, мы на промысл, за архіерейскимъ указомъ, рыбу ловили, глядимъ — корабли идутъ, мы и ради: городу торгъ, оплетемъ Нмцевъ, Богъ поможетъ! У насъ же стараго товара и такъ много пропадаетъ, такъ за полцны во три-дорога Нмцамъ сбудемъ. Глядь, лодки идутъ, да прямо на насъ! Ладно! Знать и тутъ на промыслъ нмецкую деньгу зашибемъ… А они, безбожники, давай насъ руками хватать, да сажать въ лодку, мы и смкнули, что у нихъ на насъ недобрый умыселъ есть: кто за весло, кто за багоръ, хлопъ да хлопъ, пошла драка, а лавочникъ Ильюшка отъ нашего хозяина, что пузырь, на водъ плаваетъ, нырнулъ и,— какъ ужъ его тамъ надоумило,— нмецкую лодку и накренилъ. Нмцы, какъ рыба на песк, запрыгали, да вс по-одиначкъ въ воду, а Ильюшка пуще да пуще лодку воротитъ, да и накрылъ Нмцевъ. Ну, эта удача не въ прокъ, мы уходить, да вс на карбасъ уйти не успли. Нмцы, которые подюже, на мель выползли, стряхнулись, да меня, съ двумя товарищами за полы. Туда, сюда,— не подъ силу, уцпились, что большая рыба за ногу… А тутъ еще нмецкія лодки подошли, скрутили насъ, рабовъ Божьихъ, да на корабли, да къ командру. Тотъ, Антипъ Миронычъ, ласковый такой, пошелъ съ нами по-Нмецкому, а мы только головой мотаемъ, да норовимъ, какъ бы намъ руки развязали. Командъръ махнулъ рукой, насъ и повели, да скрученыхъ такъ на палубъ и бросили. Давай мы ихъ ругать съ горя: да ужъ и поругали, языки умаялись, а они, Антипъ Миронычъ, такіе смирные: мы ихъ ругаемъ, а они ходятъ насупясь, да будто и не слышать, какъ мы ихъ отдлываемъ!.. Пришла ночь, сонъ одоллъ, мы вс трое вздремнули, корабли ползутъ да ползутъ, будто ихъ бечевою тянутъ, втеръ противный. Нмцы межъ собою, что утки, потихоньку квакаютъ да квакаютъ… Да вдругъ какъ расквакались, насъ такъ и приподняло! Глядимъ, лодку спустили, не прошло, надо-быть, и часа времени, лодка воротилась, да нашихъ Русскихъ двухъ привезла: одинъ статный такой, ростомъ съ карбасъ, дюжій, лицемъ такой чистый, бородка только что обложилась, а другой щедушный такой, гладкій, безбородый, лице вытянуло, глаза красные, такъ и глядитъ въ воду, что рыба съ лодки… Ихъ, по нашему порядку, повели къ командиру, потомъ привели на палубу, руки у нихъ развязали, тотъ-то дюжій и говоритъ щедушному: ‘Спасибо, Митя!..’
АНТИПЪ. Такъ и есть! такъ и есть! Это наши.
НАСТАСЬЯ. Э то Иванъ! Что же онъ? Разсказывай, дорогой нашъ гость…
АНТИПЪ (сурово). Настасья!
НАСТАСЬЯ. Молчу, молчу, батюшка!
ШУБНИКЪ. Такъ онъ изъ вашихъ? Ну, удалецъ! Вотъ слышимъ мы: тотъ-то Митя съ Нмцами по-ихнему, а Иванъ только подсказываетъ. ‘Слышь ты, Митя, скажи Нмцамъ: пусть на всхъ парусахъ идутъ, пути часовъ на десять будетъ: къ утру въ Архангельскомъ народъ не спохватится.’ — Ахъ, ты измнщикъ! закричали мы въ одинъ голосъ! Скажи, Митя, что насъ-то и Русскіе измнщиками зовутъ, такъ у нихъ, коли какое сумлніе есть, изъ головы выкинутъ. А мы пуще его ругать, а тугъ нмецкій, не то ратное начальство какое, не то старшій урядникъ, пришелъ къ намъ съ палкой, да на рукахъ молчать наказываетъ. Не втерпежь! Мы ругнули его, а онъ насъ палкой, мы пуще, а онъ больне. Ань-тутъ Иванъ насъ потшилъ: осерчалъ на Нмцевъ, да и говоритъ: ‘Митя!.. постой Чухна рыжая!… доберемся до мели, такъ ужъ, передъ смертью, вотъ этого разбойника какъ кошку задушу!..’ Только онъ это сказалъ и началъ на Митю кричать, а тотъ за нимъ по-нмецкому на Нмцевъ. Забгало все на корабль, а Иванъ-то знай оглядывается, да и говорить Мит: ‘Слышь ты, Митя, обождать маленько! Пусть и т два корабля рядкомъ пойдутъ…’ Надо-быть вотъ такъ: Врую не прочтешь, какъ Иванъ говоритъ: ‘Ладно!..’ А тутъ подъ кораблемъ что-то и заскребло… Иванъ сталъ совсмъ не тотъ, обнялъ Митю, да и заплакалъ: ‘Ну, прощай, Митя, честные люди насъ не забудутъ, и на томъ свт намъ почетъ будетъ!’ А корабль гребнемъ страшно скребетъ, такъ знашь что пила о камень, съ разгона все дальше да дальше на мель лзетъ. У Нмцевъ рожи повытянулись, глаза какъ у волковъ заходили, поднялся такой гамъ, что Господи упаси, а корабль, что медвдь въ западн, такъ трусомъ и слъ, глядимъ — и съ другихъ кораблей значки пушками падаютъ — и т на мели, а Иванъ-то! Иванъ!.. Словно, знашь, добрый боецъ, на кулачномъ бою, хвастуна хватитъ по боку, тотъ глотаетъ песокъ, а боецъ, подбоченясь, усмхается, да помалчиваетъ. Вотъ ни дать ни взять Иванъ на палуб такъ стоялъ, да на Нмцевъ съ усмшкой помалчивалъ. Тутъ набольшіе нмецкіе съ ручными короткими самопалами подскочили, кричали на нихъ, кричали да кривлялись, да одинъ, знашь самой набольшой, хвать, Митю ударилъ. Тотъ на него какъ опрокинется, да одною рукой за шею, а другою давай его тузить, щедушный такой, а откуда сила взялась: такъ къ борту и тянетъ, да и кричитъ по-русски: ‘Я-те просолю, копченый Нмецъ, въ Блой вод!’ Т, другіе набольшіе, сами къ нему подступить не смютъ, да знашь, такіе измнщики (чтобъ имъ на томъ свт житья не было!) изъ самопаловъ-то, изъ самопаловъ, словно волка какого, Митю и пристукнули.. Слышь ты, Антипъ Миронычъ, силы-то не хватило, такъ они изъ самопаловъ…
НАСТАСЬЯ. А что же Иванъ, ради Бога, досказывай!
ШУБНИКЪ. Какъ увидлъ кровь Иванъ… Ахти, страсти Господнія, да этакихъ зврей я и за деньги въ Архангельскомъ не видывалъ!… задрожалъ, завизжалъ, да какъ бросится на того Нмца, что съ Митей боролся, да въ охабку, да какъ швырнулъ за бортъ: только зубы у Нмца застучали… Сколько тутъ ихъ ни было Нмцевъ, вс такъ и ахнули! Съ разинутыми ртами, что рыба на рынк, глядятъ только на Ивана, да опомниться не могутъ. А Иванъ-то Митю на руки, да на бортъ, на самыя перила и вскочилъ… Тутъ, видно, команда какая была сказана: со всхъ самопаловъ выпалили, Иванъ, да и съ Митей бухъ въ воду, только клочки отъ его полушубка бурей надъ кораблемъ еще долго вертло…

(Вс съ величайшимъ уныніемъ отходятъ отъ Шубника. Молчаніе. Настасья падаетъ безъ чувствъ).

Антипъ (помогая уложить ее на войлокъ и отирая, слезы). Ахъ, ты, бдное дитятко мое, корилъ я тебя, а самому-то свтъ опостылъ… Этакого молодца извели злоди!… И эти, что въ полону, на него стрляли, вс они въ полону, командръ не проститъ: да что съ нихъ возьмешь! Коли бъ они на вол были, такъ ужъ бы за Ивана добрые товарищи ребра имъ пересчитали. А то, въ полону. И корить грхъ!…
ОМЕЛЬКА. А что жъ ты не сказываешь, Ванька, какъ мы-то пришли на карбасахъ да лодкахъ, какъ сами съ самопаловъ палить стали, на корабли-то взошли что кошки, да Нмцевъ забрали въ полонъ… Ахъ, Антипъ Миронычъ, Антипъ Миронычъ, кабы ты съ нами былъ! вотъ бы потшился!… Я отродясь трусомъ былъ, въ темную ночь съ палатей медомъ меня не сманишь, а этой дури, что на кулаки али, еще пуще, на пушки лзть, у меня въ голов не бывало и подъ пьяную руку, вотъ и ночью меня командръ веллъ за ногу на карбасъ стащить, стащили ратники… имъ-то что?.. да гребцемъ и посадили: руки отнялись, Антипъ Миронычъ! А какъ подошли къ кораблямъ, да чертовы шарики надъ головой запрыгали, вотъ-те Христосъ! Я сначала плакать, а потомъ въ такую пришелъ отчаянность: хвать багромъ за окно корабельное, уцпился да и ползъ, дошелъ до окна, да и повисъ, дальше и пути нтъ, ни туда ни сюда, командръ ужъ посл приказалъ веревку подать, а то бы провислъ…
ЖЕНЩИНЫ (съ валу). Командръ пріхалъ! командръ пріхалъ!

ПРЕЖНІЕ, ЖИВОТОВСКІЙ, солдаты и множество плнныхъ.

ЖИВОТОВСКІЙ (на валу). Здравствуйте, любезные друзья! Поздравляю съ побдой!
ВС (снимая шапки). Ура!…
ЖИВОТОВСКІЙ (сходя съ валу). Поздравляю тебя, Антипъ Миронычъ! Не даромъ Иванъ полюбилъ дочь Антипа. (Настасья приходитъ въ себя, и вслушивается). Знать, онъ подслушалъ твое доброе сердце, и у него откликнулось! И милость царская оснитъ его память…
НАСТАСЬЯ (изнеможенная, приподнимается съ войлока). Такъ онъ умеръ! .
ЖИВОТОВСКІЙ. Умеръ, матушка, какъ и мы вс умремъ, да только не умретъ въ людской памяти, до скончанія свта. Преосвященный Аонасій укажетъ записать Ивана и его подвигъ въ лтопись, а Царь Государь велитъ по всей Руси объявить о немъ: и про Ивана будутъ говорить даже тамъ, гд солнце это сна встаетъ! (Обращаясь къ солдатамъ) Пафнутыічъ! которые въ полонъ попали,— на карбасы и въ Архангельскъ. Савельичъ! пушки вс перетаскать на берегъ, на земляные городки, и снарядъ на нихъ также. Корабли ужъ потрудись ты, Антипъ Миронычъ, съ рыбаками съ мели снять да отвести въ Архангельскъ: а корабли добрые! Т четыре, что сзади шли, еще больше, да жаль, не воротятся, а то бы мы царскій флотъ знатно пріумножили… Ну, теперь все! Рыбаки, пока идите по домамъ до указа, а прійдутъ милости, я ни кого не забуду: каждаго видлъ, каждаго помню! А полкамъ завтра смотръ и награды, а милостей ждать до указа… Но пока разойдемся, помолимся Богу…

(Становится на колни и вс за нимъ):

‘Благодаримъ Тебя, Христе Боже, яко послалъ намъ силу враговъ одолти, и благословилъ еси оружіе воиновъ Твоихъ! Аминь!’

(Настасья зарыдала).

АНТИПЪ. Понимаю, Настасья, понимаю. Отецъ командиръ! Не такой конецъ молитвъ вашей! Иваново да Митино это дло, они насъ выручили, а мы и Богу о нихъ помянуть не хотимъ. ‘Господи! помяни рабовъ Твоихъ, Ивана да Дмитрія, во царствіи небесномъ и сотвори имъ вчную память! ‘
ВС. И сотвори имъ вчную память!

(Во время послднихъ словъ на валу является Рябовъ, держа въ рукахъ трупъ Мити. Вода льется съ волосъ и съ прострленнаго полушубка).

РЯБОВЪ (положивъ на валу трупъ Мити). Священника! (Вс вздрогнули) Они молятся за тебя, Митя, и я о теб, милый другъ, молиться не перестану!..
НАСТАСЬЯ (бжитъ къ нему). Иванъ! мой Иванъ!…
РЯБОВЪ (поспшно сходитъ съ вала, беретъ за руку Настасью и становится впереди всхъ на колна). Благодарю Тебя, Господи! Ты укрпилъ меня на пути трудномъ, Ты не далъ мн обронить дорогаго трупа, Ты сохранилъ меня цла и невредима, когда меня осыпали дождемъ свинцевымъ. Ни одной раны, Господи! ни одной раны! Съ мели на мель, съ камня на камень!… Безъ Твоей помощи, могъ ли я дойти до своего берега?… И сбылось слово церковное: ‘Кто Богъ велій, яко Богъ нашъ!’

(Въ молитв упадаетъ ницъ. Занавсь опускается).

Кукольник Нестор Васильевич
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Доменикино, Кукольник Нестор Васильевич, Год: 1838
  2. Генерал-поручик Паткуль, Кукольник Нестор Васильевич, Год: 1846
  3. Денщик, Кукольник Нестор Васильевич, Год: 1852
  4. Джулио Мости, Кукольник Нестор Васильевич, Год: 1833
  5. Рука Всевышнего Отечество спасла, Кукольник Нестор Васильевич, Год: 1832
  6. Боярин Федор Васильевич Басенок, Кукольник Нестор Васильевич, Год: 1846
  7. Джакобо Санназар, Кукольник Нестор Васильевич, Год: 1883
  8. (Из драматической фантазии ‘Торквато Тассо’), Кукольник Нестор Васильевич, Год: 1831
Электронная библиотека