История испанской литературы. Том первый, Тикнор Джордж, Год: 1849

Критика
Время на прочтение: 673 минут(ы)
Скачать в PDF

ТИКНОРЪ.

ПЕРЕВЕЛЪ СЪ 4-ГО АНГЛІЙСКАГО ИЗДАНІЯ

Н. И. Стороженко.

Съ біографическимъ очеркомъ Тикнора, примчаніями, библіографическимъ указателемъ и. т. д.

Томъ I.

Изданіе Н. Т. Солдатенкова.

МОСКВА.
Типографія П. П. Брискорнъ, въ Тверской уд., д. Локотниковой.
1888.

ПРЕДИСЛОВІЕ ПЕРЕВОДЧИКА.

Нтъ нужды много распространяться о научномъ значеніи книги Тикнора, единогласно признанной критикой лучшимъ изъ существующихъ сочиненій по исторіи испанской литературы. Изданная первоначально въ 1849 г., она выдержала при жизни автора три изданія и была переведена на испанскій, нмецкій и французскій языки, при чемъ такіе знатоки дла какъ Гайянгосъ, Фердинандъ Вольфъ и Юліусъ снабдили ее своими примчаніями и дополненіями, еще боле возвысившими ея научную цнность. Громадная начитанность, умнье соблюсти историческую перспективу и правильно распредлить свтъ и тни, мткость характеристикъ, высокое безпристрастіе приговоровъ и наконецъ строго проведенная культурно-историческая точка зрнія въ связи съ изяществомъ изложенія составляютъ общепризнанныя достоинства этого сочиненія, насквозь проникнутаго тмъ высокимъ нравственнымъ духомъ, который одушевлялъ собою всю дятельность Тикнора. Русскимъ читателямъ книга Тикнора нсколько знакома по извлеченію изъ лея, сдланному съ перваго изданія г. Кулишемъ лтъ двадцать пять тому назадъ въ ‘Отечественныхъ Запискахъ’, но это извлеченіе не составляетъ и шестой части подлинника, не говоря уже о томъ, что въ настоящее время его почти невозможно достать. Переводъ нашъ сдланъ съ послдняго американскаго изданія, изданнаго посл смерти Тикнора его друзьями на основаніи замтокъ, писанныхъ имъ на поляхъ третьяго изданія, которое, по словамъ издателей, до самой смерти лежало у него на рабочемъ стол. Переводу предпосланъ біографическій очеркъ Тикнора, составленный нами на основаніи книги Гиллярда ‘Life, Letters and Journals of George Ticknor.’ Boston 1876. 2 Volumes. Въ правописаніи испанскихъ именъ мы старались по возможности приблизиться къ общепринятому испанскому (кастильскому) произношенію, въ немногихъ впрочемъ случаяхъ tyrannus usus заставлялъ насъ отступать отъ него: такъ мы везд писали Мендоза, Целестина Альба и т. п. хотя испанцы произносятъ Мендоса, Селестина А льва. Что касается до многочисленныхъ отрывковъ изъ произведеній испанской поэзіи, приводимыхъ Тикноромъ въ англійскомъ стихотворномъ перевод, то мы сочли за лучшее перевести ихъ прямо съ испанскихъ подлинниковъ и притомъ прозой. Задача эта, представлявшая по временамъ значительныя трудности, выполнена нами при дружественномъ содйствіи проф. М. М. Ковалевскаго, которому приносимъ искреннюю благодарность.— Подробный указатель будетъ приложенъ къ концу третьяго и послдняго тома.

ДЖОРДЖЪ ТИКНОРЪ.

(біографическій очеркъ).

Біографія ученаго, посвятившаго себя наукъ, проведшаго большую половину жизни въ рабочемъ кабинетъ въ приготовленіяхъ къ великому труду, конечно, не можетъ претендовать на вншнюю занимательность или драматическіе эффекты, которыми нердко изобилуютъ жизнеописанія общественныхъ дятелей: политиковъ, полководцевъ, министровъ, принимавшихъ непосредственное участіе въ судьбахъ народовъ и испытавшихъ на собственной судьбъ рзкіе повороты колеса фортуны. Интересъ, представляемый жизнью ученаго или писателя интересъ внутренній, психологическій, тутъ есть свои радости и печали, своя поэзія и проза, свои побды и пораженія. Неутолимая жажда знанія, борьба съ вншними препятствіями, стоящими на пути къ завтной цли, муки сомннія въ виду необъятности задачи и сознанія слабости своихъ силъ, радостное чувство, сопровождающее всякое преодолнное препятствіе и законное самоудовлетвореніе, что завтная цль не далека — все это въ большей или меньшей степени испытанное всякимъ истиннымъ ученымъ имло мсто и въ жизни Тикнора. Но кром того біографія знаменитаго американскаго ученаго интересна еще и въ другомъ отношеніи, въ продолженіе своихъ неоднократныхъ путешествій по Европ Тикноръ имлъ счастливый случай познакомиться со многими знаменитостями литературнаго и политическаго міра. Благодаря этому обстоятельству дневникъ его и письма полны мастерскихъ портретовъ, анекдотовъ и мткихъ наблюденій, представляющихъ драгоцнный матеріалъ для исторіи европейской литературы XIX в.
Джоржъ Тикноръ родился въ 1791 въ Бостонъ въ Соединенныхъ Штатахъ. Родители его. поди зажиточные религіозные и знавшіе цну образованія, (отецъ его въ молодости былъ директоромъ Франклиновской школы въ Бостон, а мать въ трудное время своей жизни имла школу у себя на дому)не щадили средствъ, чтобъ дать своему сыну хорошее воспитаніе въ строго религіозномъ дух. Четырнадцати лтъ отъ роду, прекрасно подготовленный отцомъ, Тикноръ вступилъ вдармутскую коллегію близь Бостона, гд пробылъ два года (1805—1807). По собственному сознанію Тикнора школа дала ему весьма мало: учителя были плохіе, библіотека и того хуже. Впрочемъ объ образовательныхъ средствахъ въ тогдашней Америк всего лучше можно судить изъ того факта, что когда Тикноръ уже по выход изъ коллегіи задумалъ учиться по нмецки, то во всемъ Бостон нельзя было найти ни одной нмецкой книги и пришлось обращаться въ одинъ городъ за грамматикой, въ другой за словаремъ и въ третій за Вертеромъ Гёте. Отецъ Тикнора, самъ хорошій классикъ, видлъ, что коллегія мало принесла пользы сыну и помстилъ его къ доктору Гардинеру, извстному Филологу, который приготовлялъ молодыхъ людей изъ классическихъ языковъ для поступленія въ Кэмбриджскій университетъ (Harward College). Гардинеръ былъ отличный преподаватель и въ продолженіе трехлтнихъ занятій съ нимъ молодой Тикноръ, отличавшійся рдкой способностью къ изученію языковъ, перечиталъ много греческихъ и латинскихъ классиковъ. Здсь же окончательно опредлился у него вкусъ къ литератур. Достигши 19 лтняго возраста, Тикноръ по обычаю всхъ своихъ соотечественниковъ долженъ былъ избрать себ профессію. Не чувствуя въ себ призванія быть проповдникомъ, онъ избралъ право и въ 1810 г. поступилъ въ контору знаменитаго юриста того времени Уилльяма Солливана. Съ свойственнымъ ему рвеніемъ Тикноръ принялся за изученіе различныхъ юридическихъ тонкостей, по сердце его не лежало къ праву, и по прежнему все свое свободное время онъ употреблялъ на чтеніе любимыхъ классиковъ. Между тмъ время шло и, выдержавъ экзаменъ на степень barrister’а, онъ въ 1813 г. открылъ свою собственную адвокатскую контору. Контора впрочемъ существовала не долго, ибо не дале какъ въ слдующемъ году Тикноръ, окончательно убдившись въ своемъ призваніи, навсегда покончилъ съ юридической карьерой и ршился посвятить себя педагогической дятельности. Въ Америк — думалъ онъ — никогда не будетд, недостатка въ хорошихъ юристахъ, такъ какъ юридическая карьера представляетъ много привлекательнаго для способныхъ и честолюбивыхъ молодыхъ людей, но у насъ нтъ хорошихъ ученыхъ, опытныхъ преподавателей и образованныхъ литераторовъ, этотъ недостатокъ не такъ-то легко пополнить. Въ это время попалась ему подъ руку книга Г-жи Сталь о Германіи, заключающая въ себ между прочимъ восторженный панигирикъ нмецкой наук, а одинъ пріятель жившій въ Геттинген сообщилъ ему такъ много хорошаго о геттингенскомъ университет, что онъ ршился хать туда доканчивать свое образованіе, предварительно изучивъ нмецкій языкъ и совершивъ путешествіе по родин, чтобъ завести личныя сношенія съ американскими учеными и запастись отъ нихъ рекомендаціями въ Европу. Первое испытаніе на избраномъ имъ пути была предстоящая продолжительная разлука съ семьей, которую онъ горячо любилъ и гд ему жилось такъ уютно и привольно. ‘На мое путешествіе въ Европу — писалъ онъ одному изъ своихъ друзей — я смотрю какъ на средство быть впослдствіи полезнымъ моей родин, это великая жертва настоящимъ во имя будущаго, и чмъ боле приближается время жертвоприношенія, тмъ она кажется мн тяжеле и безумне’.
Путешествіе по родин заняло около девяти мсяцевъ. Тикноръ постилъ лучшіе города Соединенныхъ Штатовъ и познакомился съ знаменитыми людьми Америки, которые снабдили его рекомендательными письмами къ своимъ европейскимъ пріятелямъ. Въ своихъ письмахъ къ роднымъ и друзьямъ, равно какъ и въ своемъ дневник, начатомъ имъ въ то время, юный Тикноръ является тонкимъ наблюдателемъ всего видннаго и превосходнымъ портретистомъ. Личности президента Мадисона, бывшаго президента Джефферсона и знаменитаго англійскаго критика и издателя Эдинбургскаго Обозрнія Джеффри, пріхавшаго въ Америку жениться, стоятъ передъ нами какъ живыя. Какъ обращикъ наблюдательности и литературнаго таланта Тикнора, приводимъ съ нкоторыми сокращеніями блестящую характеристику Джеффри, мимоходомъ набросанную въ письм къ пріятелю:
‘Представьте себ небольшаго, довольно плотнаго человка, брюнета съ краснымъ лицомъ и черными глазами. Онъ входитъ въ комнату такой легкой, почти фантастической походкой, что вс ваши прежнія представленія о суровомъ и исполненнымъ, достоинства редактор Эдинбургскаго Обозрнія разлетаются въ прахъ, и вы становитесь способны впасть въ противоположную крайность и считать его легкомысленнымъ, тщеславнымъ и надменнымъ. Онъ держитъ себя свободно и даже нсколько фамильярно, отъ этого, конечно, каждый себя чувствуетъ легко съ нимъ, и разговоръ завязывается сразу, безъ всякихъ церемоній, но мн не разъ случалось замчать, что эта фамильярность шокируетъ людей привыкшихъ къ утонченнымъ манерамъ высшаго общества. Вотъ почему Джеффри внушалъ многимъ предубжденіе къ себ раньше чмъ онъ начиналъ говорить. Но довольно остаться съ нимъ нсколько минутъ, чтобъ тотчасъ же постичь его настоящій характеръ, ибо онъ и въ разговоръ влетаетъ съ такой-же стремительностью и апломбомъ, какъ и въ комнату. Какой-бы ни былъ предметъ разговора, онъ мигомъ подхватываетъ нить его, и первое, что поражаетъ васъ — это замчательная легкость и стремительность его рчи. Мысли и замчанія льются изъ устъ его цлымъ потокомъ, эта стремительность и легкость до того забавляютъ васъ, что первое время даже забываешь вдумываться въ смыслъ его рчи. Когда же вдумаешься въ смыслъ имъ сказаннаго, то съ удивленіемъ замчаешь, что не смотря на быстроту рчи, слово у него никогда не опереживаетъ мысли. Еще боле достойно удивленія, что въ противоположность другимъ ораторамъ, онъ никогда не повторяется, чтобъ дать себ время сгруппировать свои идеи, что въ то время, когда слушатели едва въ состояніи слдить за бурнымъ потокомъ его краснорчія, рчь его такъ же стройна и логична, какъ будто бы онъ защищаетъ свое дло передъ судомъ. Но только тогда, когда вся эта вншняя блестящая сторона разговорнаго таланта Джеффри перестанетъ поражать васъ, когда вы нсколько освоитесь съ блескомъ и стремительностью его рчи, тогда только вы оцните весь объемъ его умственныхъ силъ, тогда вы поймете, какой сильной и искусной рукой онъ овладваетъ темой разговора и съ какимъ искусствомъ онъ вертитъ ее во вс стороны, чтобъ разсмотрть вопросъ со всхъ сторонъ. Тогда вы поймете, что для него игрушка то, что для обыкновеннаго ума составляетъ предметъ усилій, что онъ ни въ какомъ случа не вводитъ въ дло и половины своихъ умственныхъ силъ. Все это вмст взятое даетъ возможность предугадать, что въ состояніи сдлать Джеффри, если возвышенная и трудная проблемна дастъ полный просторъ его уму или если онъ будетъ возбужденъ возраженіями сильнаго противника. И при всемъ томъ какая простота! Слушая его, вы невольно ощущаете удовольствіе при мысли, что онъ ничего не длаетъ для эффекта и выставки, что онъ не избираетъ предметовъ разговора и не ведетъ его нарочно такъ, чтобъ имть возможность выказать свой талантъ и свои познанія. Вы увидите, что онъ не иметъ претензіи казаться остроумнымъ во чтобы то ни стало, и если ему случится поразить противниками своими вскими аргументами, онъ не оборачивается во вс стороны — какъ это зачастую длаютъ разныя знаменитости — чтобы убдиться какое впечатлніе его слова произвели на слушателей. Словомъ вы не можете пробыть съ нимъ одного часа, чтобъ не убдиться, что въ немъ нтъ ни искусственности, ни аффектаціи, что онъ говоритъ не съ цлью восторжествовать надъ своимъ противникомъ и выказать свое искусство, но потому, что голова его переполнена идеями и что разговоръ облегчаетъ его мозгъ’.
Около половина Мая 1815 г. Тикноръ прибылъ въ Англію. Вся страна была тогда подъ сильнымъ впечатлніемъ только что полученнаго извстія о бгств Наполеона съ острова Эльбы. Большинство англичанъ, конечно, стояло за войну съ нимъ до послдней крайности, но либеральная партія была противъ войны, справедливо предвидя, что паденіе имперіи, созданной сыномъ революціи, повлечетъ за собой усиленіе реакціи въ Европ. ^Сэръ — говорилъ Тикнору докторъ Парръ, знаменитйшій филологъ въ Англіи — я считалъ бы себя не исполнившимъ своего долга, если бы каждый вечеръ, ложась въ постель, не молился за успхъ Наполеона’. Мсяцъ спустя Тикноръ былъ у лорда Байрона, когда ему сообщили потрясающую новость о пораженіи Наполеона при Ватерло. Новость эта произвела повидимому тяжелое впечатлніе на великаго поэта. ‘Я очень жалю объ этомъ, сказалъ онъ съ свойственной ему улыбкой-я все надялся увидать когда нибудь голову лорда Кэстльру на вислиц, теперь очевидно, что я не доживу до этого’ {Лордъ Кэстльру былъ тогда первый министръ и глава реакціонной партіи въ Англіи.}. Тикноръ провелъ въ Лондон нсколько боле мсяца и въ этотъ короткій промежутокъ времени усплъ перезнакомиться и сойтись на дружескую ногу со многими литературными, учеными и художественными знаменитостями Англіи. Первые дни онъ чувствовалъ себя какъ бы затеряннымъ среди милліона людей, которые жили своей собственной жизнью и которымъ до него не было никакого дла. Полученныя письма отъ родныхъ сразу разрушили тяжелое чувство одиночества, онъ увидалъ, что его любятъ и помнятъ, и это сознаніе было для него дороже всего. ‘Объясните моимъ маленькимъ братьямъ и сестрамъ — пишетъ онъ матери — какъ они мн дороги, постарайтесь, чтобъ они меня не забыли, потому что для меня ничего не будетъ ужасне, если эти маленькія сердца до того отвыкнутъ отъ меня, что по возвращеніи моемъ изъ долгаго и скучнаго странствованія, они встртятъ меня какъ чужаго’.
Благодаря рекомендательному письму къ Джифорду, редактору ‘Quarterly Review’, Тикноръ былъ введенъ въ избранный литературный кружокъ, собиравшійся у книгопродавца и издателя Моррея. Здсь онъ имлъ случай видть Галлама, Дизраэли, лорда Байрона и др., Англійскіе литераторы встртили въ высшей степени дружелюбно молодаго и любознательнаго американца и засыпали его приглашеніями. Съ особенною признательностью вспоминаетъ Тикноръ о радушномъ пріем, оказанномъ ему лордомъ Байрономъ, находившимся тогда въ зенит своей славы и переживавшимъ краткій періодъ своего семейнаго счастья. Тикноръ, знавшій Байрона по его сочиненіямъ и по отзывамъ его литературныхъ враговъ, былъ пораженъ простотой его обращенія, добродушіемъ и отсутствіемъ всякой заносчивости. ‘Съ лордомъ Байрономъ, — пишетъ онъ въ своемъ дневник,— я имлъ въ высшей степени интересный и поучительный разговоръ, продолжавшійся около часу. Онъ мн показался простымъ и чуждымъ всякой аффектаціи человкомъ. Онъ искреннимъ тономъ говорилъ о безумствахъ своей юности, разсказывалъ безъ всякаго хвастовства о своихъ странствованіяхъ по востоку и Греціи, о своихъ произведеніяхъ, выражался скромно, а отзывы его о произведеніяхъ его враговъ отличались врностью, глубиной и великодушіемъ. Хоти онъ теперь нисколько непохожъ Чайльдъ-Гарольда или Гяура, но лица, знающія его лучше и ближе, увряли меня, что содержаніе этихъ поэмъ есть исторія юношескихъ увлеченій самого поэта, и что идеальные образы Гяура, Чайльдъ-Гарольда суть ничто иное, какъ воплощеніе страстей и чувствъ, обуревавшихъ собственную душу поэта. На вопросъ гостя, почему онъ не оканчиваетъ своего Чайльдъ-Гарольда, Байронъ, упомянувши, что эта поэма была начата въ самомъ мрачномъ настроеніи духа, подъ вліяніемъ охватившаго его недовольства противъ общества, добавилъ: ‘Я всецло погружаюсь въ то, что пишу, я не могу оторвать моихъ мыслей отъ работы: вотъ причина, почему я можетъ быть никогда не окончу Чайльдъ-Гарольда’. Признаніе въ высшей степени любопытное, показывающее, до какой степени Байронъ былъ искрененъ и субъективенъ въ своихъ произведеніяхъ. Въ 1815 году, когда онъ лелялъ мечты о семейномъ счастіи, когда Англія носила его на рукахъ, ему, конечно, не могло прійти въ голову приняться вновь за Чайльдъ-Гарольда, для продолженія его нуженъ былъ разрывъ съ женой и обществомъ, нужно было бгство изъ родины, и когда все это совершилось, когда его снова объяло то мрачное недовольство, подъ вліяніемъ котораго возникъ Чайльдъ-Гарольдъ, тогда только для Байрона стало возможнымъ приняться вновь за свою поэму.
Изъ ученыхъ и художественныхъ знаменитостей Тикноръ всхъ ближе сошелся съ первымъ химикомъ въ Англіи сэромъ Гэмфри Дэви и его женой (о которой г-жа Сталь выразилась, что она соединяетъ въ себ вс достоинства Кориины безъ ея недостатковъ) и съ знаменитымъ живописцемъ Уэстомъ. Однажды, когда Тикноръ любовался въ галлере художника его извстной картиной, изображающей смерть Нельсона, Уэстъ разсказалъ ему случай, по поводу котораго она была написана. Незадолго передъ послдней экспедиціей Нельсона, художникъ встртился съ нимъ въ дом сэра Уилльяма Гамильтона. За обдомъ зашелъ разговоръ объ искусств, причемъ знаменитый адмиралъ выразилъ сожалніе, что онъ не получилъ въ юности никакого художественнаго образованія. ‘Впрочемъ,— прибавилъ онъ, обращаясь къ художнику — есть одна картина, силу которой я чувствую, мимо которой я не могу пройти равнодушно, это ваша картина — смерть генерала Вольфа’. Когда художникъ поблагодарилъ его за такой лестный отзывъ, Нельсонъ спросилъ Уэста, почему онъ не написалъ другихъ картинъ въ этомъ род? ‘Потому, — отвчалъ художникъ, — что жизнь не дала мн другаго подобнаго сюжета. Но я боюсь, — продолжалъ онъ, — чтобы ваше мужество не доставило мн его, тогда я не премину имъ воспользоваться’. ‘Такъ вы это сдлаете, такъ вы это въ самомъ дл сдлаете?— спросилъ Нельсонъ, наливая стаканъ шампанскаго и чокаясь съ художникомъ. Смотрите же, мистеръ Уэстъ, исполните ваше общаніе, ибо я наврное разсчитываю быть убитымъ въ первомъ сраженіи’. Онъ въ скоромъ времени отправился въ экспедицію,— прибавилъ художникъ, понизивъ голосъ — и результатомъ ея была картина, на которую вы теперь смотрите’.
Тикноръ оставилъ Лондонъ въ сопровожденіи своего американскаго друга Эверетта, тоже направлявшагося въ Геттингенъ. Геттингенскій университетъ стоялъ въ то время во глав германскихъ университетовъ, въ числ его профессоровъ было нсколько европейскихъ знаменитостей (Гаусъ, Блюменбахъ, Эйхгорнъ, Гееренъ и др.), привлекавшихъ слушателей со всхъ сторонъ Европы, даже изъ Россіи. Тотчасъ по прибытіи въ Геттингенъ Тикноръ матрикулировался и повелъ регулярную жизнь настоящаго нмецкаго студента — вставалъ въ пять часовъ утра, работалъ по 12 часовъ въ сутки и т. д. Кром посщенія лекцій по разнымъ предметамъ курса онъ занимался частнымъ образомъ съ Бенеке нмецкимъ языкомъ и литературой и съ молодымъ талантливымъ Шульце греческимъ языкомъ. Послдній поразилъ его своею прекрасно-выработанной методой преподаванія, о которой не имли понятія въ Америк. Само собой разумется, что при такомъ обиліи занятій ему некогда было искать знакомствъ или развлеченій. ‘Видть одинъ разъ въ недлю пріятеля, — замчаетъ онъ, — считается здсь для каждаго занимающагося вполн достаточнымъ’. Письма съ родины отъ нжно-любимаго отца укрпляли его въ желаніи работать неутомимо для будущаго. ‘Я увренъ, писалъ ему старикъ, что ты постоянно будешь имть въ виду цль твоего путешествія и не уклонишься отъ нея ни на право, ни на лво. Ты не затмъ оставилъ родину, чтобы описывать намъ красоты европейской природы, ты оставилъ своего отца, чтобъ сдлаться умне и лучше, чтобъ быть впослдствіи полезнымъ и себ, и друзьямъ и родин’. Въ письмахъ Тикнора къ роднымъ и друзьямъ мы находимъ полную картину университетской жизни въ Геттинген съ характеристикой профессоровъ, студентовъ, корпорацій и т. п. Нкоторые изъ сообщаемыхъ имъ разсказовъ весьма характеристичны и кажутся почти невроятными въ наше время. Въ числ профессоровъ геттингенскаго университета былъ нкто Михаэлисъ, человкъ желчный, сварливый и къ тому же весьма жадный. Однажды пришелъ къ нему бдный студентъ съ просьбой освободить его по бдности отъ взноса обычнаго гонорара за слушаніе его лекцій. Михаэлисъ не соглашался, ссылаясь на то, что онъ самъ человкъ небогатый, что ему приходилось содержать семью и т. под. Замтивъ во время разговора, что на башмакахъ у студента серебряныя пуговицы, профессоръ усомнился, чтобы студентъ былъ очень бденъ и намекнулъ, что онъ не прочь взять ихъ взамнъ гонорара. Студенту ничего не оставалось больше, какъ оторвать пуговицы и вручить ихъ профессору, который преспокойно положилъ ихъ къ себ въ карманъ. Совершенно переконфуженный, съ незастегнутыми башмаками, юноша отправился съ подобной же просьбой къ профессору математики Кестнеру. Тотъ съ первыхъ же словъ освободилъ студента отъ гонорара, но при этомъ сказалъ: ‘Если вы дйствительно такъ бдны, какъ говорите, то вы должны постараться пріобрсти себ дешевое платье’. Съ этими словами онъ открылъ шкафъ и, вынувъ оттуда поношенные кожаные панталоны, сказалъ студенту: ‘вотъ вамъ пара добрыхъ брюкъ, хотя они вамъ, кажется, не нравятся, которые вы можете пріобрсть у меня почти даромъ. Сколько вы намрены дать за нихъ?’ — Студентъ еще боле растерялся. Онъ пробормоталъ что то въ род извиненія, говорилъ, что ему брюки не нужны,— все было напрасно. Профессоръ продолжалъ настаивать, утверждалъ, что брюки мало уступятъ новымъ и въ заключеніе сказалъ, что въ виду бдности студента онъ готовъ ихъ уступить меньше, чмъ за талеръ. Бдняку ничего не оставалось длать, какъ отдать профессору послднія деньги и въ отчаяніи уйти домой. Онъ такъ и сдлалъ, но когда придя въ свою каморку, онъ съ досадою швырнулъ свою покупку на столъ, изъ кармана брюкъ выпалъ кошелекъ, наполненный зогомъ. Думая, что деньги очутились тамъ случайно, юноша немедленно побжалъ къ профессору съ цлью возвратить ихъ. ‘Нтъ,— отвчалъ Кестнеръ,— покупка состоялась и теперь дло кончено. Покупая брюки, вы, конечно, купили ихъ со всмъ, что въ нихъ находится’ — и съ этими словами онъ выпроводилъ окончательно растерявшагося студента изъ своего дома.
Во время пребыванія своего въ Геттинген, Тикноръ имлъ случай познакомиться съ знаменитйшимъ филологомъ Германіи Вольфомъ, прізжавшимъ заниматься въ богатой библіотек геттингенскаго университета. Отдавая должное его уму и необыкновенной учености, Тикноръ отзывается весьма неодобрительно объ его нравственномъ характер. ‘Чмъ боле я удивляюсь Вольфу, какъ ученому, — пишетъ онъ въ своемъ дневник,— тмъ боле я не уважаю его, какъ человка. Онъ разсорился со всми своими друзьями, онъ уронилъ себя ролью, которую игралъ во время пребыванія французовъ въ Галле и окончательно потерялъ уваженіе всхъ знавшихъ его порочную жизнь въ старости. Въ разговор онъ поражаетъ какъ смлостью и оригинальностью своихъ идей, такъ и своею заносчивостью и тщеславіемъ, онъ любитъ говорить о себ и съ худо скрываемымъ самодовольствомъ разсказывалъ мн, что въ англійскомъ журнал, посвященномъ классической древности (Classical Journal) его и Виттенбаха назвали единственными филологами на континент. Онъ много разспрашивалъ меня объ Америк, нашихъ ученыхъ и метод преподаванія. Я отвчалъ ему какъ могъ и между прочимъ сказалъ, что одинъ модный проповдникъ въ Нью-Іорк любилъ развлекать себя чтеніемъ Эсхиловыхъ хоровъ, которые онъ читалъ безъ словаря. Услышавши это, Вольфъ, шедшій со мной рядомъ, остановился и переспросилъ меня: ‘Это онъ вамъ самъ говорилъ, да?— Да, отвчалъ я. ‘Ну, такъ передайте ему, въ первый разъ когда увидите его, что онъ лжетъ и что это сказалъ я’.
Первоначально Тикноръ располагалъ пробыть въ. Геттинген всего нсколько мсяцевъ, но по мр того, какъ онъ углублялся въ свои занятія, по мр того какъ научный горизонтъ все боле и боле расширялся передъ нимъ, онъ все дальше и дальше откладывалъ свой отъздъ, такъ что въ конц концовъ онъ оставался въ Геттинген боле полутора года. Въ сентябр 1816 г. Тикноръ, пользуясь шестинедльными вакаціями, сдлалъ путешествіе по сверной Германіи. Онъ постилъ Лейпцигъ, Дрезденъ, Берлинъ и возвратился черезъ Галле и Веймаръ. Осмотру художественныхъ сокровищъ Дрездена онъ посвятилъ цлыхъ дв недли. Сикстинская Мадонна произвела на него громадное, почти подавляющее впечатлніе. ‘Я часто слыхалъ о сильномъ впечатлніи, которое производитъ хорошая живопись, я зналъ очень хорошо, что сикстинская мадонна одно изъ лучшихъ созданій Рафаэля, но я все-таки не былъ подготовленъ къ такому виднію, я никакъ не могъ себ представить, чтобъ человческое искусство могло создать образъ такой идеальной красоты, какъ Рафаэлева мадонна, образъ, на которомъ самая улыбка показалась-бы чмъ-то земнымъ и нечистымъ или такого младенца, какъ I. Христосъ, въ лиц котораго улыбка, свойственная дтскому возрасту, является просвтленной и освященной, но не подавленной божественнымъ вдохновеніемъ, просвчивающимъ во взгляд его кроткихъ, но глубокихъ глазъ.’ Въ Берлин Тикноръ между прочимъ, познакомился съ Розомъ, англійскимъ посланникомъ при прусскомъ двор, который сообщилъ ему интересный анекдотъ о лорд Байрон, не встрчающійся ни въ одной изъ извстныхъ біографій поэта. Извстно, что лордъ Байронъ сильно тяготился своей несчастной хромотой, что она была одной изъ причинъ его мизантропіи и меланхоліи. Однажды лордъ Байронъ вмст съ другимъ любителемъ сильныхъ ощущеній отправились посмотрть, какъ вшаютъ преступника. Для этого имъ нужно было провести ночь въ кофонн по сосдству съ Ньюгетомъ, такъ какъ казнь совершалась рано утромъ. Когда они на зар выходили изъ кофейни, у дверей стояла очень бдно-одтая женщина. Предполагая, что она нищая. Байронъ сунулъ ей въ руку какую-то монету, но она съ негодованіемъ швырнула ею въ поэта, назвавъ его при этомъ ‘хромымъ чортомъ.Случай этотъ произвелъ на Байрона гораздо боле сильное впечатлніе, чмъ казнь преступника. Нсколько часовъ онъ не могъ ничего говорить, пока наконецъ изъ устъ его не полился цлый потокъ жалобъ и проклятій. Съ неподдльнымъ отчаяніемъ онъ называлъ себя отверженцемъ человческаго общества, говорилъ, что, подобно Каину, отмченъ печатью проклятія, что даже нищій не хочетъ брать подаянія отъ человка, подобнаго ему и т. д. Въ Веймаръ Тикнору снова пришлось говорить о Байрон съ Гёте. Величайшій поэтъ Германіи отнесся къ Байрону весьма сочувственно, признавалъ за нимъ знаніе человческаго сердца и громадный описательный талантъ, но находилъ, что нкоторыя изъ его произведеній (напр., Лара) слишкомъ фантастичны и боле относятся къ міру призраковъ, чмъ къ міру дйствительному.
По прибытіи въ Геттингенъ, Тикноръ былъ обрадованъ пріятными извстіями изъ Америки: ему предлагали каедру иностранныхъ литературъ въ Harward College, въ Кэмбридж. Хотя Тикнору весьма льстило подобное предложеніе отъ лучшаго изъ американскихъ университетовъ, однако онъ отнесся къ нему съ рдкой въ двадцатипятилтнемъ юнош разсудительностью: онъ подавилъ порывъ нахлынувшаго чувства и обсудивъ дло со всхъ сторонъ отложилъ отвтъ до будущаго года. Только годъ спустя изъ Рима онъ далъ свое согласіе. Между тмъ въ виду предложенія кэмбриджскаго университета планъ его путешествія долженъ былъ нсколько измниться. Онъ ршилъ остаться лишнихъ полгода въ Европ, чтобъ постить Испанію и заняться испанскимъ языкомъ и литературою. Не безъ грустнаго чувства разставался онъ съ городомъ, гд ему такъ хорошо жилось и работалось. ‘Вчера,— пишетъ онъ въ своемъ дневник подъ 26 марта 1817 г., — я обошелъ весь городъ, чтобъ въ послдній разъ пожать руку моимъ добрымъ знакомымъ и друзьямъ. Съ многими изъ нихъ я не могъ разстаться безъ чувства глубокаго сожалнія. Я простился съ Эйхгорномъ, который съ свойственной ему добротой и радушіемъ, всегда готовъ былъ помогать мн во всемъ, съ Диссеіномъ, чьи лекціи и бесды были такъ полезны мн, съ семействомъ Сарторіуса, гд я чувствовалъ себя такъ же уютно какъ дома, съ Шульце, состояніе здоровья котораго не предвщало ничего хорошаго и наконецъ, съ Блуменбахомъ ante alios oinnes praestantisimus, съ нимъ и со многими другими я разстался съ чувствомъ глубокаго сожалнія, превратившихъ день моего отъзда изъ Геттингена въ день скорби и сокрушенія.’
Изъ Геттингена черезъ Франкфуртъ, Гейдельбергъ и Страсбургъ Тикноръ направился въ Парижъ, куда и прибылъ въ начал апрля. Разумется, по дорог онъ сдлалъ нсколько интересныхъ знакомствъ и дневникъ его обогатился новыми портретами, характеристиками и анекдотами. Въ Франкфурт онъ познакомился съ Фридрихомъ Шлегелемъ, въ Гейдельберг сошелся съ старикомъ Фоссомъ и оставилъ очаровательное описаніе идиллической жизни, которую велъ этотъ престарлый другъ Клопштока, переводчикъ Шекспира и Аристофана. Фоссъ между прочимъ сообщилъ Тикнору о томъ глубокомъ впечатлніи, которое произвели на него слова Клопштока, сказанныя въ 1789 г. при первомъ извстіи о только-что вспыхнувшей Французской революціи. ‘Вулканъ, вспыхнувшій во Франціи, — говорилъ Клопштокъ съ какимъ-то пророческимъ вдохновеніемъ — знаменуетъ собою начало великой общеевропейской войны между патриціями и плебеями. Много поколиній погибнетъ въ этой борьб, цлыя столтія пройдутъ въ войнахъ и опустошеніяхъ, но въ конц концовъ на отдаленномъ горизонт я вижу побду свободы.’
Въ Париж Тикноръ повелъ трудовую геттингенскую жизнь: съ ранняго утра бралъ уроки старо-французскаго и итальянскаго языковъ, работалъ въ библіотекахъ и посщалъ лекціи въ Collg de Frane. Это было какъ разъ въ то время какъ Вильмэнъ читалъ свой знаменитый курсъ по исторіи французской литературы XVIII в. Въ дневник Тикнора мы находимъ тонкую оцнку лекцій Вильмэна, показывающую, что его не подкупила блестящая декламація Французскаго профессора, что онъ подступалъ къ наук съ весьма серьезными, чисто-нмецкими требованіями, которымъ не могъ удовлетворить Вильмэнъ. ‘Мн все хотлось доискаться,— пишетъ онъ, — въ чемъ состоитъ тайна необыкновенной популярности Вильмэна, какъ профессора.
Въ лекціяхъ его нтъ ни могучаго краснорчія, которымъ отличаются чтенія Лакретеля, ни забавныхъ анекдотовъ и остроумныхъ изреченій, оживляющихъ собою лекціи Андріе, ни солидныхъ научныхъ свдній, которыми вообще должны быть полны университетскія лекціи, онъ очевидно не обладаетъ ни однимъ изъ этихъ качествъ, но въ лекціяхъ Вильмэна есть то, что въ глазахъ француза стоитъ выше всего остального — необыкновенная плавность рчи, несмотря на то, что онъ говоритъ ex tempore, безъ всякихъ замтокъ, большой выборъ счастливыхъ и блестящихъ фразъ, обиліе мткихъ эпиграматическихъ замчаній, которыя такъ поражаютъ воображеніе, что кажутся почти доказательствами. Короче, это особаго рода развлеченіе, боле похожее на то, что извстно во Франціи подъ неопредленнымъ названіемъ spectacle, чмъ на лекціи.’ Вечера Тикноръ проводилъ либо въ театрахъ, либо въ салонахъ. Рекомендательное письмо сэра Гэмфри Дэви открыло ему доступъ въ кружокъ г-жи Сталь, составлявшій предметъ самыхъ страстныхъ стремленій для иностранцевъ. Знаменитая писательница доживала въ это время свои послдніе дни. Прикованная къ постели недугомъ, сведшимъ ее въ могилу, она рдко показывалась въ гостинной, возложивъ обязанности хозяйки на свою дочь герцогиню де-Брольи. Тмъ не мене она выразила желаніе видть Тикнора, и когда онъ вошелъ въ ея комнату, она протянула ему руку, но видно, что и это движеніе стоило ей большихъ усилій. ‘Не судите обо мн, на основаніи того, что вы теперь видите. Это не я, вотъ ужь боле четырехъ мсяцевъ я не боле какъ тнь, которая не замедлитъ исчезнуть.’ Тикноръ сталъ уврять ее въ противномъ, ссылаясь на мнніе докторовъ, съ которыми ему приходилось говорить объ ея болзни. ‘Да,— отвчала она,— я знаю ихъ мнніе, но эти господа кладутъ въ свои сужденія такъ много авторскаго тщеславія, что я имю полное право имъ не врить. Нтъ, мн ужь не выздоровть, я глубоко въ этомъ уврена.’ Затмъ разговоръ перешелъ къ Америк, которой она предсказала великую будущность. Когда она произносила слова: ‘Вы — авангардъ человчества, вы — будущность міра’ блдныя щеки ея загорлись румянцемъ, представлявшимъ рзкій контрастъ съ ея худобой и блдностью. Въ гостинной г-жи Сталь Тикноръ встртилъ самое блестящее общество Парижа: тутъ были и литературные знаменитости въ род Б. Констана, В. Гумбольдта, Шатобріана, Шлегеля и дипломатическіе, въ род русскаго посланника при Французскомъ двор Поццо ди-Борго и свтскіе, въ род м-мъ Рекамье, сохранившей на своемъ лиц слды своей нкогда дивной красоты.
‘Однажды,— разсказываетъ Тикноръ,— въ салон г-жи Сталь собралось нсколько лицъ, чтобъ выслушать неизданный отрывокъ изъ путешествія Гумбольдта. Это было точь въ точь такое общество, которое нкогда собиралось на Soires временъ Людовика XV, и не нужно было большихъ усилій воображенія, чтобъ мысленно перенестись въ эту эпоху. Все здсь носило чисто-французскій отпечатокъ: и умъ, и остроуміе и живость, все принимало форму чисто-французской любезности, которая въ другихъ странахъ наврное показалась бы лестью. Я чувствовалъ себя сильно заинтересованнымъ и возбужденнымъ въ этотъ вечеръ. Конечно, это возбужденіе скоро прошло, и на другое утро я помнилъ только Гумбольдта, его скромность и его волшебное описаніе долины Ориноко.’ Изъ литературныхъ знаменитостей Парижа Тикноръ сошелся боле или мене коротко съ Шатобріаномъ, Б. Констаномъ и Гумбольдтомъ. Послдній буквально очаровалъ его необыкновеннымъ умомъ и необъятностью своихъ свдній. ‘Гумбольдтъ, — записалъ онъ въ своемъ дневник.— безъ всякаго сомннія самый замчательный человкъ, котораго я видлъ въ Европ. Сегодня я долго бесдовалъ съ нимъ у него дома и замтилъ громадной величины географическую карту всего міра, висвшую надъ его рабочимъ столомъ. Мн внезапно пришло въ голову, что эта карта — эмблема безпредльности его познаній и генія. Я былъ крайне изумленъ его свдніями въ классической древности, врностью его художественнаго вкуса и знакомствомъ съ древними и новыми языками. Хотя онъ легко могъ бы обойтись безъ этихъ, во всякомъ случа побочныхъ для него свдній, но я знаю мало классиковъ, которые обладали бы такими познаніями въ древней литератур и я не знаю ни одного человка, который объяснялся бы на иностранныхъ языкахъ съ такой свободой какъ Гумбольдтъ. Если же припомнить, что все это лежитъ вн сферы его истиннаго величія, то невольно приходитъ на мысль, какъ же онъ долженъ быть великъ въ томъ, чему онъ посвятилъ вс силы своего генія.’
Лтомъ Парижъ необыкновенно опустлъ, вс знакомые Тикнора разъхались по дачамъ и помстьямъ, а 2-го сентября 1817 г. онъ самъ покинулъ столицу Франціи и черезъ Женеву, Миланъ и Венецію направился въ Римъ, гд намренъ былъ провести зиму, чтобъ заняться итальянскимъ языкомъ и литературой, и подготовиться къ путешествію въ Испанію. Изъ всхъ виднныхъ Тикноромъ европейскихъ городовъ ни одинъ не произвелъ на него такого впечатлнія, какъ Римъ. Какъ очарованный бродилъ онъ по улицамъ вчнаго города, то одинъ, то въ сопровожденіи извстнаго археолога Нибби, съ каждымъ днемъ открывая въ немъ все новыя и новыя прелести. Не мало интереса возбуждало въ Тикноръ и римское общество, стекшееся сюда со всхъ концовъ Европы. Въ качеств американца, которому были чужды вс счеты стараго міра, Тикноръ перезнакомился со всми сколько-нибудь интересными людьми всевозможныхъ политическихъ партій. Онъ имлъ аудіенцію у папы и присутствовалъ на праздник, устроенномъ нмецкой колоніей въ память трехсотлтняго юбилея сожженія папской буллы Лютеромъ, онъ познакомился съ Нибуромъ, тогдашнимъ посланникомъ при папской куріи и съ семействомъ Бонапартовъ и т. д. Изъ русскихъ, проживавшихъ въ это время въ Рим, онъ бывалъ у адмирала Чичагова, героя 1812 года и у нашего посланника Италійскаго, отличнаго археолога, въ дом котораго онъ познакомился со всми знаменитыми римскими археологами. Русскіе вообще не нравились Тикнору, потому что легко отрекались отъ своей народности и выбивались изъ силъ, чтобы усвоить себ нравы и колоритъ всякой общественной среды, гд имъ приходилось жить. Занятія въ Рим шли успшно и по прошествіи пяти мсяцевъ, Тикноръ настолько усплъ познакомиться съ итальянскимъ языкомъ и литературой, что считалъ возможнымъ исполнить послднюю часть своей программы и отправиться въ Испанію.
Въ начал мая 1818 г., высадившись въ Барселон, онъ былъ уже на пути въ Мадритъ. Въ т времена путешествіе по Испаніи было въ нкоторомъ род подвигомъ: дороги были отвратительныя, гостинницъ не существовало вовсе, и путешественникамъ приходилось ночевать въ лачугахъ на грязной солом и, конечно, не раздваясь. Правительство страны было такъ же дурно, какъ и дороги, картина общественныхъ порядковъ Испаніи нарисована въ письмахъ Тикнора къ роднымъ и друзьямъ такими черными красками, что кажется почти не вроятной. Король издаетъ указы, по никто, начиная съ правительственныхъ агентовъ, не думаетъ ихъ исполнять, правительство декретируетъ налоги, но оно считаетъ себя счастливымъ, если въ казну попадетъ третья часть ихъ. Подкупъ и взяточничество царствуютъ всюду, и правительство само подаетъ примръ злоупотребленій, открыто торгуя мстами, облагая налогомъ право быть рехидоромъ {Рехидоръ — мелкій муниципальный чиновникъ, нчто въ род волостнаго старшины.} 18 лтъ отъ роду или взимая 750 золотыхъ за право быть судимымъ высшимъ судомъ. Новый министръ финансовъ Гаррай при самомъ вступленіи своемъ въ должность прямо объявилъ, что всякій желающій получить казенное мсто обязывается ежегодно вносить въ казну третью часть получаемаго имъ по мсту дохода. Во всякой другой стран — замчаетъ Тикноръ — подобныя легализированныя злоупотребленія не замедлили бы вызвать цлую революцію, но религіозный и преданный своимъ государямъ испанскій народъ довольствуется пассивнымъ сопротивленіемъ власти, платитъ третью часть налоговъ и вступаетъ въ сдлку съ продажными чиновниками, которые за извстную плату охотно оставляютъ его въ поко. Высшее общество Мадрита не представляло для Тикнора большаго интереса, по его словамъ, это было собраніе людей, мало образованныхъ, едва усвоившихъ себ европейскій лоскъ и къ тому же преданныхъ азартной игр, составлявшей непремнную принадлежность всякаго Soire. Но если американскаго путешественника возмущали общественные порядки Испаніи и не удовлетворяло высшее общество, то его вполн примирилъ съ нею простой народъ, стоявшій въ сторон отъ общей заразы и сохранившій въ своёмъ быт и характер много оригинальныхъ и симпатичныхъ чертъ. Мало склонный къ увлеченію, Тикноръ по временамъ впадаетъ въ лиризмъ, когда ему приходится говорить о національномъ характер Испанцевъ. Нигд онъ не встрчалъ такого радушія и гостепріимства, такой любезности и вжливости, соединенной съ чувствомъ собственнаго достоинства, все это вмст съ оригинальнымъ и поэтическимъ колоритомъ самой жизни навсегда привязало его къ Испаніи. ‘Поврите ли вы — пишетъ онъ къ своему другу Чаннингу изъ Мадрита — что то, что кажется романической выдумкой въ другихъ странахъ, здсь становится фактомъ и что во всемъ, что касается нравовъ и обычаевъ испанцевъ, Сервантесъ и Лессажъ — самые достоврные историки Испаніи. Перебравшись черезъ Пиринеи, вы чувствуете себя перенесенными не только въ другую страну, но даже въ другую эпоху, по крайней мр на два вка назадъ, вы къ удивленію находите, что народъ продолжаетъ здсь вести поэтическую жизнь, о которой мы не имемъ понятія. Пастушескій бытъ напр. можно наблюдать до сихъ поръ во многихъ частяхъ Испаніи. Возвращаясь домой вечеромъ, я каждый разъ встрчаю группы ремесленниковъ, танцующихъ подъ звуки флейтъ и кастаньетовъ свои живописные національные танцы, а по ночамъ мн не разъ случалось видть молодаго человка съ гитарой въ рукахъ, изливающаго передъ балкономъ своей возлюбленной свою любовь и свои страданія.’
Четырехмсячнаго пребыванія въ Мадрит было совершенно достаточно для Тикнора, чтобъ вполн усвоить себ испанскій языкъ. Счастливый случай послалъ ему въ руководители такого знатока испанской старины и народности, какъ Конде, который ежедневно по три часа занимался съ нимъ языкомъ, читалъ испанскихъ классиковъ и т. п. Запасшись книгами по исторіи испанской литературы, которую онъ тогда уже задумалъ сдлать предметомъ своихъ лекцій, Тикноръ выхалъ изъ Мадрита на югъ Испаніи, намреваясь пробраться оттуда въ Португагалію. Путешествіе по югу Испаніи было въ то время не совсмъ безопасно: земская полиція была плохо организована и бездйствовала, а правильно-организованныя разбойничьи шайки преспокойно разгуливали по стран, наводя ужасъ на жителей. Въ виду всего этого Тикноръ счелъ за лучшее хать не въ почтовомъ дилижанс, но примкнуть къ купеческому каравану, и такимъ образомъ совершилъ путешествіе изъ Гранады въ Малагу. Остатки нкогда славной мавританской цивилизаціи не могли не привлечь его вниманія, и онъ посвящаетъ нсколько прекрасныхъ страницъ описанію памятниковъ мавританской архитектуры. Гранадскій архіепископъ удивилъ его какъ роскошью своего истинно-царскаго пріема, такъ и своимъ колоссальнымъ невжествомъ. Желая похвастаться передъ своимъ ученымъ гостемъ сокровищами своей библіотеки, добродушный прелатъ пресерьезно уврялъ Тикнора, что въ числ ея драгоцнностей находятся между прочимъ автографы всхъ пророковъ и апостоловъ, до сихъ поръ производящіе чудеса. Изъ Севильи въ Лиссабонъ Тикноръ не ршился хать столбовой дорогой на Бадахосъ, но по совту мстныхъ жителей предпочелъ прибгнуть къ помощи контрабандистовъ, которые за небольшую сумму взялись переправить его черезъ горы въ Португалію. Въ назначенный день двое изъ нихъ съ двумя запасными мулами открыто явились въ городъ, въ гостинницу, гд жилъ Тикноръ и, захвативъ съ собой его и его багажъ, направились въ горы. ‘Мы достигли, — разсказываетъ Тикноръ — на закат солнца ущелья, гд расположились лагеремъ контрабадисты. Всхъ ихъ было двадцать восемь человкъ при сорока мулахъ. Это были бравые молодцы, вооруженные ружьями, пистолетами и саблями. Одни изъ нихъ расположились группами подъ тнью громаднаго пробковаго дерева, другіе суетились вокругъ огня и готовили ужинъ. Мн не стоило большаго труда принаровиться къ ихъ привычкамъ: разостлавъ свое одяло, я расположился на немъ какъ дома, лъ за двоихъ и спалъ также безпечно и спокойно, какъ храбрйшій изъ нихъ. На другой день я уже былъ съ ними на короткой ног, а восьмидневное путешествіе по мало — прозжимъ дорогамъ, съ умышленнымъ объздомъ всякихъ населенныхъ мстъ, установило между мною и моими добрыми и врными проводниками особаго рода дружбу. Двое изъ нихъ, отъ природы одаренные далеко не дюжинными способностями, познакомили меня съ принципами ихъ ассоціаціи и съ своими религіозными и политическими убжденіями, находившимися въ связи съ ихъ соціальнымъ положеніемъ. Разговоры съ ними были моимъ главнымъ развлеченіемъ, и хотя мста, черезъ которыя мы прозжали, были печальны и пустынны, но я рдко проводилъ такъ весело недлю, какъ въ это восьми-дневное путешествіе. Новость положенія и необычность всего видннаго очень нравились мн: спать подъ открытымъ небомъ, обдать подъ тнью деревьевъ, жить на дружеской ног съ людьми, стоящими вн закона и рискующими ежедневно быть разстрлянными, либо повшенными, словомъ, вести въ продолженіе цлой недли жизнь кочеваго араба или мамелюка — все это вмст взятое съумло скоро вселить въ мою душу ту веселую безпечность, которою отличались мои спутники. Короче, я былъ веселъ всю дорогу, и она не показалась мн длинна. Достигнувъ границы Португаліи, я съ особеннымъ чувствомъ простился съ единственной въ мір страной, гд покровительство контрабандистовъ гораздо предпочтительне покровительства законовъ правительства, съ которымъ они враждуютъ.’
Португалія не надолго удержала нашего путешественника, онъ ухалъ оттуда по прошествіи мсяца и въ конц декабря 1818 года мы его снова видимъ въ Париж. Прежніе знакомые Тикнора герцогиня де-Брольи (г-жи Сталь уже не было въ живыхъ), Гумбольдтъ и др. встртили его съ прежнимъ радушіемъ, кром того письма французскаго посланника при испанскомъ двор герцога Монморанси Лаваля, съ которымъ онъ сблизился, въ Мадрит, открыли ему доступъ въ салонъ герцогини Дюра, графини де С.— Олеръ, маркизы Лувуа и др. Весьма интересенъ разсказъ Тикнора о встрч его съ знаменитымъ Талейраномъ: ‘Зайдя какъ-то разъ вечеромъ къ г-ж Дюра, я засталъ у ней пожилаго господина, который стоялъ у камина, обернувшись спиной къ огню. Онъ быль одтъ въ длинный, сраго цвта, однобортный, застегнутый до верху, сюртукъ, въ петлиц котораго виднлась ленточка почетнаго легіона. Хозяйка вела съ нимъ оживленный разговоръ, называя его mon prince. Они обсуждали вопросъ, бывшій въ то время предметомъ самыхъ разнообразныхъ толковъ въ обществ и журналахъ. Вопросъ состоялъ въ томъ, обязательно-ли для протестантовъ въ силу одной статьи конституціонной хартіи, гласившей, что католицизмъ признается государственной религіей во Франціи, выказывать вншнимъ образомъ уваженіе къ католическимъ церемоніямъ, именно украшать дома свои коврами во время прохожденія процессіи въ праздникъ Тла Господня. Ревностные католики утверждали, что обязательно, протестанты отрицали это и перенесли дло въ высшее судебное учрежденіе, которое высказалось въ ихъ пользу. Герцогиня была недовольна ршеніемъ суда и не безъ искусства отстаивала свое мнніе, господинъ въ сромъ сюртук остроумно возражалъ ей, но повидимому не имлъ никакого желанія входить въ обсужденіе этого вопроса по существу. Задтый подъ конецъ за живое нсколькими колкими замчаніями своей собесдницы, онъ сказалъ ей въ упоръ, внезапно измнивъ тонъ: ‘А знаете-ли вы, кто присовтовалъ вставить выраженіе ‘государственная религія’ въ хартію’? ‘Нтъ не знаю, отвчала герцогиня, но кто бы ни вставилъ его, слова эти превосходны’.
— ‘Такъ знайте же что слова эти вставлены по моему совту’. ‘Я очень рада, сказала на это герцогиня съ тонкой усмшкой, что эти золотыя слова принадлежатъ вамъ, и благодарю васъ за нихъ’. ‘А знаете ли вы, продолжалъ неизвстный гость, почему я такъ поступилъ?
— ‘Не знаю, но думаю, что вы по обыкновенію руководились самыми благими намреніями’. ‘Нтъ, я посовтовалъ вставить эти слова въ хартію, потому что они ровно ничего не значатъ’. Озадаченная этимъ оригинальнымъ признаніемъ, герцогиня, пользуясь присутствіемъ Тикнора, поспшила перевести разговоръ на Америку. Уходя Тикноръ узналъ, что неизвстный гость въ сромъ сюртук, сразившій такимъ образомъ хозяйку дома, былъ Талейранъ.
Въ январ 1819 г. Тикноръ перебрался изъ Парижа въ Лондон. Онъ по прежнему длилъ свое время между библіотекой и салонами. Въ числ лицъ оказавшихъ ему на этотъ разъ наибольшее вниманіе, былъ лордъ Голландъ, одинъ изъ образованнйшихъ англійскихъ вельможъ, знатокъ испанской литературы и авторъ прекрасной біографіи Лопе-де-Веги. Въ дом его Тикноръ имлъ случай познакомиться съ даровитйшими представителями либеральной партіи въ Англіи — Макинтошемъ, лордомъ Брумомъ, Сиднеемъ Смитомъ, лордомъ Джономъ Росселемъ и др. Душею общества былъ Сидней Смитъ, очаровательнйшій собесдникъ въ Англіи, блестящій юморъ котораго Тикноръ сравниваетъ съ Фосфорическимъ блескомъ океана. Въ гостепріимномъ дом лорда Голланда Тикноръ большею частью проводилъ свободное отъ занятій время, онъ бывалъ бы и чаще, если бы не боялся утруждать лэди Голландъ, которая не извстно почему не особенно его долюбливала. Однажды видимо желая сконфузить молодаго американца, которому оказывали, какъ ей казалось, слишкомъ много вниманія, она спросила Тикнора съ самой невинной улыбкой, правда-ли что Америка была первоначально заселена преступниками, перевезенными туда изъ Англіи? ‘Мн этотъ фактъ неизвстенъ, отвчалъ Тикноръ, но я очень хорошо знаю, что въ числ первыхъ поселенцевъ въ Америк были ваши предки и что статую одного изъ нихъ до сихъ поръ можно видть въ Kind’s Chapel въ Бостон’. Впослдствіи впрочемъ лэди Голландъ съумла лучше оцнить Тикнора и осталась навсегда въ наилучшихъ отношеніяхъ съ нимъ.— Изъ Лондона Тикноръ сдлалъ экскурсію въ Шотландію и провелъ два очаровательныхъ дня въ замк Вальтеръ-Скотта. Въ Эдинбург онъ получилъ грустную всть о кончин нжно-любимой матери. Сообщая ему эту всть, отецъ просилъ его возвратиться домой весной, такъ какъ весна наилучшее время для такого дальняго перезда, а твоя святая и нын блаженная мать — писалъ убитый горемъ старикъ — часто говорила мн, что ты возвратишься къ намъ весной, въ послдній же періодъ своей жизни, когда силы ея слабли съ каждымъ днемъ, она просила меня сказать теб, чтобы ты безумно не убивался по ней, но, имя въ виду свою карьеру, продолжалъ бы работать по прежнему во славу Божію, на пользу себ и своей родин’. Тикноръ свято исполнилъ просьбу умирающей и искалъ утшенія отъ скорби въ занятіяхъ. Боясь, чтобъ жгучія воспоминанія не лишили его необходимаго мужества, онъ въ своемъ дневник и письмахъ къ роднымъ избгалъ говорить о своей невознаградимой утрат, и только полгода спустя, когда горе его отчасти утратило острый характеръ, онъ далъ исходъ своимъ чувствамъ и написалъ трогательныя строки, которыя позволяютъ заключать, какъ тяжелъ былъ нанесенный ему ударъ. ‘Одинадцатаго февраля я получилъ извстіе о смерти матери. Мысль о томъ, что я не былъ при ней въ эти минуты была такъ горька, что я едва могъ вынести ее. Мн все казалось, что я поступилъ нехорошо, ухавши въ Европу, даже теперь, когда я пишу эти строки, когда жгучая скорбь уже улеглась, я не могу совершенно изгнать изъ моей головы этой мысли. Но все въ рукахъ Того, Кто отнялъ у меня все, что было у меня самаго дорогаго и Кто одинъ можетъ утшить насъ въ Имъ же ниспосылаемыхъ горестяхъ’. Хотя со времени полученія роковаго извстія потребность видть своихъ возрастала съ каждымъ днемъ, но и на этотъ разъ онъ во имя матери съумлъ подавить свое желаніе и отложилъ отъздъ до весны. ‘Во сн и на яву, писалъ онъ сестр, строю я воздушные замки и разные планы касательно моей жизни на родин, но до свиданія съ вами ничего не могу ршить. Знаю только, что мое преобладающее желаніе — это уменьшить хоть часть того великаго долга который я долженъ уплатить вамъ и моему дорогому отцу. Какъ это можно наилучшимъ образомъ устроить, — ршайте вы, такъ какъ вы представляете главный предметъ моихъ самыхъ священныхъ обязанностей’ Постивъ поэтовъ, такъ-называемой, Озерной Школы (.Lake-School) Соути, Уордсворта (кстати замтимъ, что характеристика Соути принадлежитъ къ числу лучшихъ украшеній Дневника) и захавъ въ Лондонъ, чтобы проститься съ пріятелями, Тикноръ въ конц апрля слъ въ Ливерпул на корабль, который долженъ былъ доставить его въ Америку.
6-го іюня 1819 г. посл четырехлтняго отсутствія Тикноръ вступилъ подъ кровлю родительскаго дома. Отецъ имлъ полное право гордиться такимъ сыномъ, врный завту отца, онъ дйствительно возвратился умне и лучше, чмъ ухалъ изъ дому. Систематическія занятія развили его умъ и расширили сферу его умственнаго созерцанія, общеніе съ великими умами міра придало еще боле возвышенности его идеямъ, между тмъ сердце его осталось такимъ же чистымъ какъ и прежде, сохранило ту же дтскую вру въ Бога, ту же любовь къ семь, родин и друзьямъ. Онъ возвратился съ твердымъ желаніемъ посвятить свои силы на служеніе родин и наук, и тотчасъ по прізд сталъ уже готовиться къ лекціямъ. 10 августа послдовало оффиціальное назначеніе его профессоромъ Французской и испанской литературы въ Harvard College, а нсколько дней спустя при многочисленномъ собраніи публики онъ прочелъ съ большимъ успхомъ свою вступительную лекцію объ общемъ характер испанской литературы. Манера чтенія Тикнора была скоре нмецкая, чмъ Французская, хотя онъ и читалъ безъ тетради, помня слышанное имъ отъ Гёте замчаніе, что краснорчіе ослпляетъ, но не научаетъ, онъ не старался поразить своихъ слушателей эффектными фразами или блестящими парадоксальными идеями, изложеніе его имло характеръ строгій, спокойный, историческій, хотя и не лишено было изящества.
Одинъ изъ тогдашнихъ слушателей Тикнора такъ отзывался объ его университетскихъ чтеніяхъ: ‘онъ обладалъ рдкой способностью приковывать къ себ вниманіе аудиторіи, когда онъ говорилъ, слушатели боялись проронить дыханіе, а между тмъ онъ не боле какъ подробно разъяснялъ имъ же составленный весьма точный и методическій конспектъ, (Syllabus) который находился въ рукахъ у каждаго студента.’ Старику Тикнору не долго пришлось гордиться успхами сына: ударъ паралича поразилъ его въ Іюн 1821 г. Какъ истинный христіанинъ, онъ умеръ съ твердостью, едва успвъ благословить сына на бракъ съ Анной Элліотъ, дочерью богатаго бостонскаго купца. Наслдство оставшееся посл отца и значительное приданое, взятое за женой, дали возможность Тикнору устроиться вполн койфортабельно въ своемъ собственномъ дом, который становится съ этихъ поръ сборнымъ пунктомъ всего, что было образованнаго и развитаго въ Бостон. Прескоттъ, Чаннингъ, Уэбстеръ, Эверретъ и другія знаменитости были въ теченіе многихъ лтъ его постоянными гостями: нкоторые изъ боле близкихъ друзей подолгу проживали въ гостепріимномъ дом Тикнора, что впрочемъ нисколько не нарушало обычнаго хода его занятій.— Проработавъ зиму, Тикноръ обыкновенно предпринималъ лтомъ экскурсіи по родин и въ свою очередь гощивалъ у своихъ знакомыхъ и друзей. Такъ текла въ продолженіе многихъ лтъ свтлымъ и ровнымъ потокомъ жизнь Тикнора въ Бостон. Въ 1834 г. имъ былъ уже отцомъ нсколькихъ дтей, и дятельно занимался ихъ воспитаніемъ. Тикноръ былъ не изъ тхъ отршившихся отъ міра ученыхъ, которые, зарывшись въ свои книги, не хотятъ откликаться на запросы жизни, напротивъ того: значительную часть остававшагося отъ обычныхъ ученыхъ занятій времени, онъ охотно отдавалъ общественнымъ обязаностямъ. Вскор посл смерти отца онъ былъ избранъ предсдателемъ педагогическаго совта городскихъ школъ (мсто, которое много лтъ занималъ его отецъ) и обнаружилъ на этомъ посту замчательную дятельность, кром того онъ принималъ горячее и дятельное участіе въ устройств бостонской публичной библіотеки, былъ главой общества распространенія дешевыхъ и полезныхъ книгъ въ народ и. т. д. Съ самаго вступленія своего въ ряды профессоровъ Harvard College Тикноръ вмст съ своимъ гетингенскимъ товарищемъ Эвереттомъ задумалъ планъ преобразованія этого первобытнаго учрежденія. Основанный въ 1638 г. Джономъ Гарвардомъ, этотъ древнйшій изъ американскихъ университетовъ, представлялъ изъ себя въ двадцатыхъ годахъ ныншняго столтія нчто весьма странное. Раздленій на факультеты въ немъ не было, и каждый студентъ обязанъ былъ слушать и сдавать экзаменъ изъ всхъ преподаваемыхъ въ коллегіи предметовъ. Въ прежнее время, когда предметовъ было не много, такой порядокъ не представлялъ большихъ неудобствъ, но по мр увеличенія числа кафедръ (въ 1820 г. число ихъ доходило до двадцати) такая многопредметность длала почти невозможнымъ всякое серьозное занятіе, всякую спеціальность. Убдившись на опыт въ безполезности такого хаотическаго устройства, Тикноръ выработалъ проэктъ раздленія Harward College на факультеты, принявъ за образецъ раздленіе существовавшее въ Геттинген. Въ защиту этого проэкта онъ издалъ въ 1825 г. особый мемуаръ {Remarks on changes lately proposed or adopted in Harward University. Boston 1825.}, въ которомъ кром того настаивалъ на измненіи устарвшихъ методовъ преподаванія. Хотя часть проэкта, касавшаяся раздленія преподаванія филологическихъ предметовъ и была принята, но въ цломъ проэктъ Тикнора разбился объ оппозицію преданныхъ рутин бостонскихъ профессоровъ и это обстоятельство побудило главнымъ образомъ Тикнора выйти въ 1834 г. въ отставку. Въ продолженіе цлыхъ 15 лтъ — писалъ онъ своему другу Дэвису,— я былъ дятельнымъ профессоромъ и въ продолженіе покрайней мр 13 лтъ я велъ постоянную борьбу за лучшую организацію нашего университета. Въ моей спеціальности я одержалъ побду, но я не могъ добиться принятія моего проэкта въ цломъ. Пока я надялся провести его, я оставался въ университет, утративъ же всякую надежду, я счелъ своимъ долгомъ выйти изъ него.’ Къ университетскимъ непріятностямъ присоединилось еще одно печальное событіе, которое заставило Тикнора въ слдующемъ году оставить родной городъ и искать освженія въ продолжительномъ путешествіи по Европ. Осенью 1834 г. Тикноръ лишился своего единственнаго сына, прелестнаго мальчика, на которомъ сосредоточивались вс его надежды. Ударъ былъ слишкомъ жестокъ, и Тикнору нужно было призвать на помощь всю энергію своего характера и всю свою преданность вол Провиднія, чтобъ не впасть въ отчаяніе. Друзья Тикнора выказали горячее участіе въ постигшемъ его гор, прислали ему много сочувственныхъ писемъ. Вотъ что писалъ онъ по этому поводу Дэвису: ‘Письма ваши, мой милый Чарльзъ, очень обрадовали насъ. Участіе друзей есть единственное земное утшеніе въ скорби, и вамъ, которому самому приходилось много страдать, нечего повторять, какъ мы цнимъ ваше участіе. Пока мой сынъ былъ живъ, я погружался мечтою въ будущее и видлъ въ немъ блестящую надежду, сіявшую для меня съ каждымъ днемъ все ярче и ярче. Но теперь, когда его больше нтъ, я живу только прошедшимъ и настоящимъ, я каждую минуту чувствую невознаградимую потерю, постоянно ощущаю отсутствіе того, что мн было такъ дорого и что было безъ моего вдома связано со всмъ моимъ существованіемъ, со всмъ моимъ внутреннимъ міромъ. Да, мн теперь горько, очень горько, не потому чтобъ я обманулся въ своихъ ожиданіяхъ и утратилъ въ сын будущую опору моихъ преклонныхъ лтъ, но потому что я не вижу больше его свтлой улыбки, не слышу его милаго голоса.’
Лтомъ 1835 г. Тикноръ съ женою и двумя дочерьми (старшей изъ нихъ было уже въ это время 12 лтъ) отплылъ изъ Америки въ Англію. Проведя лто въ путешествіи по Англіи и Германіи и постивъ старыхъ пріятелей, Тикноръ предпочелъ на зиму отправиться въ Дрезденъ, городъ тихій, уютный и представлявшій много рессурсовъ для научныхъ занятій и художественнаго образованія. Здсь Тикноръ познакомился съ Людвигомъ Тикомъ, графомъ Баудишиномъ, Раумеромъ, художникомъ Ретшемъ, знаменитымъ иллюстраторомъ Шекспира и другими боле или мене замчательными людьми, здсь было положено начало его многолтней дружб съ принцемъ Іоанномъ, въ послдствіи королемъ Саксонскимъ, подавшей поводъ къ интересной переписк между ними, продолжавшейся до самой смерти Тикнора. Принцъ Іоаннъ былъ еще тогда молодымъ человкомъ и трудился надъ своимъ классическимъ переводомъ Божественной Комедіи Данте, изданнымъ имъ нсколько лтъ спустя подъ псевдонимомъ Филалетеса. Весною 1836 г. Тикноръ съ семействомъ сдлалъ экскурсію въ Берлинъ. Гумбольдтъ, жившій тогда постоянно въ Берлин, встртился съ Тикноромъ по пріятельски, самъ показывалъ ему зоологическія и минералогическія коллекціи берлинскаго университета и познакомилъ его съ замчательными людьми въ Берлин — первымъ министромъ и извстнымъ писателемъ Ансильйономъ, основателемъ исторической школы въ прав Савиньи и др. Отъ Ансильйона Тикноръ услышалъ интересный разсказъ о разговор г-жи Сталь съ Фихте, который онъ не замедлилъ занести въ свой дневникъ. Въ бытность свою въ Берлин г-жа Сталь была предметомъ общаго вниманія, ученые и литераторы наперерывъ добивались чести быть представленными французской писательниц, пользовавшейся большой извстностью въ Германіи. Когда на одномъ вечер ей былъ представленъ Фихте, г-жа Сталь посл обычныхъ привтствій попросила знаменитаго философа подарить ей un petit quart d’heure и познакомить ее съ своей философской системой, основной принципъ который я всегда казался ей темнымъ. Объяснить въ четверть часа основы философской системы, на созданіе которой ушла цлая жизнь, было бы дломъ труднымъ даже для человка въ десять разъ лучше владвшаго французскимъ языкомъ, чмъ Фихте, тмъ не мене задтый за живое философъ принялъ вызовъ и, запинаясь на каждомъ шагу, началъ изложеніе своей системы. Г-жа Сталь, слушавшая его съ большимъ вниманіемъ, повидимому, осталась вполн удовлетворенной его объясненіями. ‘Довольно’ сказала она, прерывая философа, ‘я васъ превосходно поняла. Ваша система прекрасно иллюстрируется однимъ эпизодомъ изъ путешествій барона Мюнхгаузена.’ {Баронъ Мюнхгаузенъ ганноверскій уроженецъ и одно время офицеръ русской службы извстенъ фантастическими разсказами о своихъ странствованіяхъ и похожденіяхъ въ Россіи, весьма напоминающими собою ‘Не любо не слушай, а лгать не мшай’ Они первоначально появились на англійскомъ язык, потомъ не разъ были переводимы на французскій и нмецкій яз. и пользовались большимъ успхомъ. Послднее ихъ изданіе вышло въ 1862 г. въ Париж съ рисунками Густава Доре.} При этихъ словахъ лицо Фихте приняло отчаянное выраженіе героя трагедіи. Не замчая впечатлнія произведенаго ея замчаніемъ, Сталь продолжала: ‘Однажды баронъ прибылъ на берегъ широкой рки и не видя ни парома, ни лодки, на которой онъ могъ бы переправиться на другой берегъ, онъ находился въ состояніи близкомъ къ отчаянію, впрочемъ и на этотъ разъ остроуміе выручило его, онъ бросилъ въ воду вмсто доски свой плащъ и держась за рукава его переправился на тотъ берегъ. Мн кажется что вы также точно поступаете съ вашимъ л, неправда-ли, г-нъ Фихте?’ Присутствовавшій при этомъ разговор Ансильонъ разсказывалъ Тикнору, что Фихте былъ очень сконфуженъ и никогда не простилъ г-ж Сталь этой выходки, хотя вроятне всего, что она не имла намренія его обидть.
Изъ Берлина американскіе путешественники двинулись черезъ Прагу въ Вну.— Интересуясь всми выдающимися людьми Европы, каковы бы ни были ихъ политическія убжденія, Тикноръ по прибытіи въ Вну, познакомившись съ оріенталистомъ Гаммеромъ и романистомъ Фердинандомъ Вольфомъ, отправился также и къ Меттерниху съ рекомендательнымъ письмомъ отъ Гумбольдта. Подйствовала-ли рекомендація Гумбольдта или самъ Тикноръ произвелъ благопріятное впечатлніе на всесильнаго министра, но только послдній не разъ приглашалъ Тикнора къ себ и подолгу бесдовалъ съ нимъ наедин. Страницы, посвященныя Меттерниху, принадлежатъ къ самымъ интереснымъ страницамъ дневника Тикнора. Какъ бы желая оправдаться передъ безпристрастнымъ судьей отъ взводимыхъ на него обвиненій, Меттернихъ съ полной откровенностью изложилъ передъ Тикноромъ теорію своей реакціонной политики, какъ единственно возможной въ Европ и гордился тмъ, что былъ постоянно вренъ ей. ‘По моему мннію — говорилъ онъ — для человка самое важное быть разсудительнымъ и умреннымъ и желать только того, что можетъ осуществиться. Мой умъ, напримръ, совершенно спокойный, я ни къ чему не отношусь страстно, и вотъ почему мн не въ чемъ упрекать себя. Увряютъ, что я слишкомъ деспотиченъ въ политик: это не врно. Правда, я не люблю демократіи, потому что она всюду и везд является разлагающимъ элементомъ. По моему темпераменту и привычкамъ я боле склоненъ къ созиданію, чмъ къ разрушенію. Вотъ почему единственное правленіе, которое мн по душ, это правленіе монархическое, по моему мннію, только одна монархія въ состояніи соединить вмст людей и направить ихъ совокупныя усилія на пользу цивилизаціи.’ Въ отвтъ на возраженіе Тикнора, что хотя въ республиканскомъ правительств меньше послдовательности и системы, но за то больше простора для ума и личной иниціативы, чмъ въ монархіи, которая сама хочетъ длать все за всхъ, Меттернихъ сказалъ слдующее: ‘Вы говорите о своей стран, а я о своей. Я очень хорошо знаю, что только благодаря своимъ демократическимъ учрежденіямъ Америка сдлала такіе быстрые успхи: не спорю, что если взять съ одной стороны тысячу американцевъ, а съ другой тысячу французовъ или австрійцевъ, то первые, какъ личности, окажутся боле развитыми и интересными, но при всемъ своемъ развитіи они смотрятъ въ разныя стороны и не въ состояніи составить изъ себя одно цлое, способное неустанно прогрессировать. Въ Америк демократія вполн естественна, вы всегда были демократами, оттого демократія у васъ — истина, въ Европ же она — ложь, а я ненавижу всякую ложь. Да и у васъ она не боле какъ непрерывный tour de force. Ваша политическая система скоро портится, и оттого вы часто находитесь въ отчаянномъ положеніи. Я не знаю, чмъ все это окончится и когда, но не думаю, чтобы все это кончилось спокойно.’ Извстно, что когда кто-то при Талейран сравнилъ Мазарини съ Меттернихомъ, Талейранъ дко замтилъ, что сравненіе не совсмъ врно: кардиналъ обманывалъ, но не лгалъ, Меттернихъ же постоянно лжетъ, но никого не въ состояніи обмануть. Изъ словъ сказанныхъ Тикнору при второмъ свиданіи, можно заключить, что талейрановскій сарказмъ быль извстенъ Меттерниху и что онъ воспользовался первымъ представившимся случаемъ, чтобы возразить на него: ‘Съ тхъ поръ, какъ я занимаю мой постъ министра иностранныхъ длъ я не измнялъ себ ни на волосъ. Я никогда никого не обманывалъ, и вотъ почему думаю, что у меня во всемъ мір нтъ ни одного личнаго врага. У меня было не мало товарищей, которыхъ мн приходилось устранять, но я не обманывалъ никого изъ нихъ, и ни одинъ не иметъ противъ меня лично никакой вражды. Ко мн часто обращались за совтомъ вожди различныхъ партій въ другихъ странахъ, я съ ними говорилъ такъ же прямо и откровенно, какъ теперь говорю съ вами, не рдко потомъ я былъ поставленъ въ необходимость раздавить ихъ, но я никогда не обманывалъ ихъ, и увренъ, что въ настоящее время даже среди ихъ у меня нтъ личныхъ враговъ.’ Посл одного изъ такихъ разговоровъ, продолжавшихся около двухъ часовъ, Тикноръ откланялся Меттерниху. Послдній проводилъ его до дверей и на прощаніи наговорилъ ему кучу любезностей. ‘Пять минутъ спустя — тонко замчаетъ Тикноръ — онъ по всей вроятности позабылъ о моемъ существованіи.’
Всего любопытне то, что во взглядахъ на современное состояніе Европы республиканецъ Тикноръ и вождь европейской реакціи во многомъ сходились другъ съ другомъ. Оба были убждены, что потрясеніе принципа авторитета въ Европ грозитъ неисчислимыми бдствіями, и что свобода, какъ средство врачеванія соціальныхъ недуговъ, слишкомъ тонкое блюдо для европейскаго общества, привыкшаго къ многовковой правительственной опек. Меттернихъ съ горестью говорилъ Тикнору, что Англія быстрыми шагами идетъ къ революціи, что у Франціи революція уже на носу и что въ Европ нтъ государственныхъ людей, способныхъ предотвратить грозящій кризисъ. Тикноръ, можетъ быть отчасти подъ вліяніемъ бесдъ съ Меттернихомъ, смотритъ почти также мрачно и безотрадно на европейскіе порядки и сравнивая ихъ съ американскими, преисполняется чувствомъ патріотической гордости. ‘Ты просишь меня, пишетъ онъ своему другу Ричарду Дана изъ Рима отъ 22 февраля 1837 г., сообщить теб что нибудь утшительное для стараго тори. Ршительно нечего. Выраженіе Меттерниха, сказанное мн прошлымъ лтомъ, что современное состояніе Европы отвратительно (l’tat actuel de l’Europe tn’est degoutant) вполн выражаетъ мои собственныя впечатлнія и еще боле соотвтствовало бы твоимъ, если бы ты такъ много поздилъ по Европ, какъ я. Справедливо, что старые принципы, которыми держится общество, расшатаны, что шумъ разрушенія слышится всюду и что этому разрушенію едва-ли сможетъ противодйствовать сложная правительственная машина, у которой по мр увеличенія числа колесъ и тренія уменьшается движеніе. Словомъ механизмъ пришелъ въ разстройство, пружины утратили свою упругость и только вншняя сила заставляетъ его двигаться. Высшіе классы, которымъ принадлежитъ власть, представляютъ изъ себя жалкую картину слабости, самонадянности и нравственнаго разложенія. Государственные люди боятся будущаго и медлятъ, сегодня уступятъ, завтра прижмутъ — и всегда не во время. Съ другой стороны средній классъ быстро богатетъ и становится развите, въ низшихъ же классахъ, мало развитыхъ и образованныхъ, замчается глухое недовольство и зависть. При такомъ положеніи длъ правительству ничего не остаётся какъ искать опоры въ среднемъ сословіи, другими словами опереться на принципъ собственности. Но вдь это уже цлая революція, ибо личный интересъ никогда не въ состояніи замнить собою уваженіе къ авторитету власти. Мы увидимъ впослдствіи, каковъ будетъ результатъ этого опыта среди народовъ испорченныхъ сверху и лишенныхъ нравственно принциповъ внизу, а таковы вс народы Европы, не исключая даже до нкоторой степени и англичанъ. Мы американцы страдаемъ противоположными недостатками, на мой взглядъ гораздо боле предпочтительными. Въ основ нашей жизни лежитъ принципъ семейной нравственности, почти отсутствующей въ Европ. Въ самыхъ обдленныхъ классахъ общества мы встрчаемъ людей, одаренныхъ такимъ умомъ, волей и свдніями, которыхъ мы тщетно будемъ искать въ соотвтственныхъ классахъ европейскаго общества. Вообще человкъ въ Америк боле человкъ, чмъ гд бы то ни было. Не смотря на ошибки, неразрывно связанныя съ широкимъ разливомъ свободы, все таки чувствуется, что наша жизнь больше даетъ удовлетворенія уму, сердцу и душ, чмъ жизнь старой Европы.’
Выхавъ изъ Вны въ іюл 1836, наши путешественники провели нсколько мсяцевъ въ странствованіяхъ по Тиролю, Швейцаріи и сверной Италіи, а на зиму поселились въ Рим Тикноръ нанялъ прекрасную виллу на склон Монте-Пинчіо, откуда открывался великолпный видъ на озаренный солнцемъ вчный городъ. Въ Рим Тикноръ встртился съ своимъ старымъ пріятелемъ Бунзеномъ, который ввелъ его въ кружокъ нмецкихъ археологовъ и художниковъ, тутъ онъ познакомился съ египтологомъ Лепсіусомъ, живописцемъ Овербекомъ, археологомъ Гергардтомъ и маститымъ датскимъ скульпторомъ Торвальдсеномъ. Прогулки по Риму въ обществ такихъ руководителей какъ Бунзенъ и Гергардтъ, изученіе памятниковъ искусства и занятія въ Ватиканской библіотек наполняли собою цлый день, вечеръ же Тикноръ по прежнему посвящалъ обществу и перезнакомился со всми сколько нибудь интересными людьми въ Рим, въ числ лицъ, съ которыми онъ стоялъ въ это время на пріятельской ног, были историкъ Сисмонди, другъ Гете Кестнеръ, библіотекарь ватиканской библіотеки филологъ Анжело Маи, знаменитый лингвистъ кардиналъ Меццофэнти и др.
Осень и зиму слдующаго года Тикноръ провелъ съ своимъ семействомъ въ Париж. Дочь г-жи Сталь, герцогиня де Брольи и ея мужъ, бывшій еще недавно первымъ министромъ, встртили его какъ стараго друга и употребили вс усилія, чтобы сдлать его пребываніе въ Париж наиболе пріятнымъ. Въ салон г-жи де Брольи Тикноръ встртился съ Вильменомъ, Гизо, Сенъ-Бевомъ, Мериме и др. Кром того онъ имлъ случай познакомиться и сойтись съ Форіэлемъ, авторомъ Исторіи Провансальской Поэзіи, который пріятно удивилъ его своими глубокими познаніями въ древней испанской поэзіи, съ Ламартиномъ, весьма неудачно изображавшимъ изъ себя политика, историками Августиномъ Тьерри, Миньо и др. Изъ русскихъ, встрченныхъ имъ въ Париж, Тикноръ отзывается съ большимъ сочувствіемъ о братьяхъ А. И. и Н. И. Тургеневыхъ. Парижъ на этотъ разъ вообще произвелъ на него мене пріятное впечатлніе чмъ прежде, главнымъ образомъ потому, что политика совершенно вытснила литературные и художественные интересы и что изъ за личныхъ мелочныхъ счетовъ политическихъ партій, общество забывало великіе интересы свободы и прогресса. Салоны превратились въ политическіе клубы съ самыми разнообразными оттнками, въ нихъ только и толковали что о выборахъ, о дйствіяхъ министерства, о томъ, кто будетъ преемникомъ Моле и т. д. Однажды, когда положеніе длъ было особенно натянуто и ежечасно ждали министерскаго кризиса, когда Моле шатался и восходила звзда Гизо и Тьера, Тикноръ нарочно постилъ въ одинъ день различные салоны, чтобы полюбоваться игрой человческаго честолюбія и политическихъ страстей. Онъ началъ съ перваго министра Моле. Въ салонахъ Моле было боле чмъ просторно, депутатовъ было мало, только иностранные дипломаты блуждали по заламъ, стараясь прочесть въ глазахъ хозяина его судьбу. Самъ Моле глядлъ мрачно и желая уклониться отъ дипломатическихъ бесдъ, разговаривалъ противъ своего обыкновенія довольно долго съ Тикноромъ, который первое время не могъ понять этой неожиданной любезности. У Гизо было совершенно наоборотъ. Скромная квартира знаменитаго доктринера была биткомъ набита депутатами и людьми его партіи, лица которыхъ выражали торжество. Они часто подходили и перешептывались съ Гизо, который подъ личиной строгости и достоинства тщетно старался скрыть внутреннее волненіе. Отъ Гизо Тикноръ отправился къ Тьеру. Здсь уже совершенно не было той сдержанности, которая царствовала въ салон Гизо. Начиная съ самого хозяина, который сіялъ отъ удовольствія и разсыпался въ любезностяхъ даже передъ Монталамберомъ и карлистами, вс присутствующіе шумно высказывали свою радость. Настоящимъ оазисомъ среди этой пустыни, мстомъ, гд Тикнору приходилось отводить душу, была скромная гостинная историка Огюстена Тьерри, совершенно ослпшаго и лишеннаго ногъ, но переносившаго свое горе съ спокойствіемъ истиннаго философа и забывавшаго вс свои немощи и страданія, когда разговоръ касался его любимаго предмета. Дале Тикноръ нашелъ, что Парижъ въ продолженіе двадцати лтъ измнился еще къ худшему и въ другомъ отношеніи: подъ ру кою Бальзака, Жоржа Занда и Поль-де-Кока изящная литература приняла болзненно страстное направленіе, а театры наполнились массой скандальныхъ пьесъ, отражавшихъ въ себ растлнные нравы парижской буржуазіи.
Лтомъ 1838 г. Тикноръ съ семействомъ возвратился въ Америку. Какъ человкъ осторожный, онъ не ршился ссть на одинъ изъ пароходовъ, которые только что начинали длать свои рейсы между Англіей и Америкой, но предпочелъ боле продолжительное плаваніе на парусномъ судн. По прибытіи въ Америку онъ былъ несказанно обрадованъ замченнымъ имъ прогрессомъ во всхъ сферахъ жизни родной страны. ‘Трудно вамъ выразить — писалъ онъ по этому поводу къ одному лондонскому пріятелю, какъ я пораженъ улучшеніями, происшедшими здсь вовремя моего трехлтняго отсутствія. Эти три года, ознаменовавшіеся величайшимъ коммерческимъ кризисомъ, когда либо пережитымъ нами, могли бы въ другихъ странахъ имть послдствія, опасныя для всего общественнаго строя. Между тмъ у насъ положеніе низшихъ классовъ весьма удовлетворительно, благодаря своей бережливости и заработкамъ, они живутъ довольно комфортабельно, а получаемое ими прекрасное воспитаніе, въ связи съ чистотою семейныхъ нравовъ, держитъ ихъ пока въ сторон отъ тхъ превратностей, которые составляютъ удлъ высшихъ классовъ. На каждомъ шагу я вижу очевидные признаки прогресса, дома и селенія вырастаютъ какъ бы изъ земли, Бостонъ уже связанъ съ другими городами тремя желзными дорогами, по ркамъ по всмъ направленіямъ ходятъ пароходы, словомъ я вижу дятельность и прогрессъ не въ одномъ какомъ нибудь класс, но во всемъ населеніи страны. Воспитаніе сдлало у насъ боле значительные успхи, чмъ накопленіе богатствъ, а если мы съумемъ распространить его блага на всхъ гражданъ и сберечь при этомъ чистоту семейныхъ нравовъ, то я не знаю, чего еще намъ больше желать’.
При такомъ бодромъ и радостномъ настроеніи духа весело было работать, и въ скоромъ времени по возвращеніи своемъ изъ Европы, Тикноръ принялся за давно задуманную имъ Исторію Испанской Литературы, которая въ продолженіе цлыхъ десяти лтъ была главнымъ дломъ его жизни. Матеріалы для этого труда онъ постоянно собиралъ во время своихъ продолжительныхъ странствованій по Европ, приступивъ же къ ихъ обработк, онъ далъ полномочіе своимъ корреспондентамъ, не жаля средствъ, пріобртать для него недостающія книги и заказывать копіи съ рукописей. За исключеніемъ близкихъ родныхъ и его друга Прескотта, съ которымъ онъ въ продолженіе многихъ лтъ привыкъ длиться всякой мыслью, никто и не подозрвалъ, что Тикноръ занятъ такимъ колоссальнымъ трудомъ. Дверь его кабинета была по прежнему открыта для всхъ, кто до него имлъ дло, онъ по прежнему предсдательствовалъ въ педагогическомъ совт и различныхъ благотворительныхъ обществахъ, по прежнему принималъ горячее участіе въ общественныхъ длахъ. Проникнутый глубокимъ убжденіемъ, что жизнь взыскиваетъ съ человка больше чмъ ученый трудъ, Тикноръ, оставивъ кафедру, считалъ себя въ прав отдавать наук только свои досуги и работалъ преимущественно лтомъ, когда онъ узжалъ изъ Бостона въ какой нибудь прохладный и зеленый уголокъ на берегу Атлантическаго океана или въ сосдств Ніагарскаго водопада. Такъ подвигался въ продолженіе многихъ лтъ неслышными, но твердыми шагами трудъ, который долженъ былъ увковчить имя Тикнора въ наук. Онъ находилъ такое удовольствіе въ этомъ труд, что не особенно торопился изданіемъ его въ свтъ, и на нетерпливый вопросъ племянника, когда же онъ приступитъ къ печатанію, онъ спокойно отвчалъ: ‘когда все будетъ окончено.’ Наконецъ весною 1848 г. вс три тома были готовы, и Тикноръ послалъ ихъ въ рукописи своему другу Прескотту, мнніе котораго онъ высоко цнилъ, съ просьбой откровенно высказать свое мнніе и сдлать замчанія на поляхъ. Прескоттъ выполнилъ требуемую отъ него дружескую услугу съ полной откровенностью, умньемъ и тактомъ: въ письм къ Тикнору онъ мтко указалъ на характеристическія черты труда Тикнора, на его выдающіяся достоинства и на недостатки, вытекающіе изъ увлеченія любимымъ предметомъ, кром того къ письму онъ приложилъ восемнадцать страницъ своихъ замтокъ и дополненій, изъ которыхъ впослдствіи составился его разборъ труда Тикнора, напечатанный въ 1850 въ North American Review. ‘Мн нечего говорить — писалъ онъ Тикнору — какое наслажденіе доставило мн чтеніе Вашего труда, посвященнаго предмету, всегда глубоко интересовавшему меня. Я не колеблюсь сказать, что Вашъ трудъ, какъ въ отношеніи научномъ, такъ и въ отношеніи художественномъ, какъ произведеніе искусства, исполненъ такимъ образомъ, что онъ непремнно долженъ занять важное и прочное мсто въ литератур. Не только европейскіе ученые, но и природные испанцы не перестанутъ обращаться къ Вашей книг, какъ къ самой полной и правдивой исторіи испанскаго народнаго духа, насколько онъ отразился въ литературныхъ произведеніяхъ. Люди, подобно мн, поверхностно-знакомые съ испанской литературой, удивятся по прочтеніи вашей книги, какъ богата Испанія всми родами произведеній, существующихъ въ остальной Европ и какъ много она создала самостоятельныхъ литературныхъ формъ. Боле свдущіе безъ сомннія отдадутъ полную справедливость той смлости, съ которой Вы проникаете въ самые темные и отдаленные уголки литературы и извлекаете оттуда много такого, что было либо совершенно неизвстно, либо не было оцнено по достоинству, а равно также и тому искусству, съ которымъ Вы поставили и по возможности ршили много темныхъ и запутанныхъ вопросовъ въ этой области Самый планъ книги представляется мн вполн разумнымъ. Распредливъ литературный матеріалъ по великимъ эпохамъ, носящимъ на себ яркія характеристическія черты, Вы этимъ самимъ произвели ясное впечатлніе на умъ читателя и связали умственное движеніе народа съ тми измненіями въ политическомъ и нравственномъ состояніи его, которыя не могли не оказать вліянія и на литературу. Вы прекрасно выяснили основную и едва-ли не самую замчательную черту кастильской литературы — глубокій національный характеръ ея, благодаря которому она занимаетъ совершенно особое мсто среди европейскихъ литературъ, никогда не подвергавшихся темъ вліяніямъ, которымъ она подвергалась.— Наиболе интересные отдлы Вашего труда безспорно т, гд Вы касаетесь такихъ общеинтересныхъ вопросовъ, какъ напр. вопросъ о народныхъ испанскихъ романсахъ, а равно также и главы, посвященные характеристик Лопе де Веги, Кальдерона и въ особенности Сервантеса. Наимене интересными для обыкновеннаго читателя покажутся подробныя изслдованія о мало извстныхъ второстепенныхъ читателяхъ. Если Вы, имя въ виду интересы публики, намрены сократить Вашу книгу, то сокращайте ее только въ этихъ отдлахъ. Здсь Вы можете свободно дйствовать авторскими ножницами.’
Книга Тикнора, вышедшая одновременно въ Нью-Іорк и Лондон въ конц 1849, сразу создала ученую репутацію автора и заняла первое мсто въ ряду сочиненій посвященныхъ исторіи испанской литературы. Лучшіе знатоки испанской литературы въ Европ Фердинандъ Вольфъ, Фордъ, Ф. Шаль и др. почтили ее лестными рецензіями, а лица, которымъ онъ самъ послалъ свою книгу, прислали ему восторженныя благодарственныя письма. Вотъ что между прочимъ писалъ Тикнору престарлый, но юный духомъ, Людвигъ Тикъ: ‘Въ своей жизни я не мало прочелъ испанскихъ книгъ и имлъ дерзость считать себя въ числ знатоковъ испанской поэзіи, но Ваша книга совершенно пристыдила меня, потому что изъ нея я узналъ много совершенно неизвстнаго для меня. Особенно новы и поучительны кажутся мн главы, посвященныя испанскимъ народнымъ романсамъ, и я радуюсь при мысли, что мн еще не разъ придется обратиться къ нимъ за поученіемъ.’
Исторія испанской литературы составляетъ итогъ всей научной дятельности Тикнора. Задуманная имъ еще въ молодости, подъ вліяніемъ раннихъ испанскихъ симпатій, она созидалась въ теченіе многихъ лтъ, она была не разъ предметомъ его университетскихъ лекцій и была окончена въ 1848 году, когда ея автору шелъ уже 57 годъ. Она же занимала собою его мысль и въ старости, каждое новое изданіе ея являлось въ точномъ смысл слова исправленнымъ и дополненнымъ, экземпляръ ея до самой смерти лежалъ у него на рабочемъ стол, и онъ ежедневно испещрялъ его поля замтками и поправками, возникавшими по мр боле глубокаго изученія различныхъ деталей и легшими въ основу четвертаго и послдняго изданія, вышедшаго уже посл его смерти.
Выше было замчено, что Тикноръ не былъ кабинетнымъ ученымъ, что научныя занятія не мшали ему интересоваться злобой дня и стараться по мр силъ быть полезнымъ своимъ согражданамъ. Посмотримъ же теперь, какъ онъ относился къ живымъ общественнымъ вопросамъ, волновавшимъ его время.
Самымъ крупнымъ вопросомъ, надвигавшимся какъ туча съ юга, былъ вопросъ о невольничеств. Тикнору не разъ приходилось краснть въ Европ, когда ему указывали на эту язву американской жизни, находившуюся въ такомъ рзкомъ противорчіи съ американской конституціей, основанной на принцип всеобщаго равенства. Онъ могъ возражать, что европейцы не знаютъ американской жизни, что этотъ вопросъ не можетъ быть ршенъ однимъ почеркомъ пера, что въ силу той же конституціи сверъ не могъ предписывать законы югу и т. п., но въ душ онъ не могъ не сознавать, что пока рабство существуетъ, для Америки не возможенъ правильный прогресъ и ей нечего гордиться своими учрежденіями передъ старымъ міромъ. ‘Мн нтъ никакой охоты — писалъ онъ въ 1843 г. къ знаменитому геологу Чарльзу Ляйелю — толковать объ этомъ вопрос, онъ мн противенъ во всхъ отношеніяхъ, ибо въ будущемъ грозитъ большими опасностями нашей стран. Сущность этого учрежденія заключаетъ въ себ нчто до того пагубное и роковое, что какъ ни верти его, изъ него ничего не можетъ выйти, кром зла.’ Онъ предвидлъ очень ясно, что рано или поздно этотъ проклятый вопросъ можетъ быть ршенъ только силою оружія и что торжество свера и уничтоженіе невольничества будутъ непремнными результатами этой борьбы, но полагалъ, что и здсь торопиться не слдуетъ, ибо съ каждымъ днемъ свободный сверъ пріобртаетъ во всхъ отношеніяхъ перевсъ надъ живущимъ рабскимъ трудомъ югомъ и что чмъ поздне начнется война, тмъ она будетъ мене упорна и продолжительна. Революція 1848 г. на время отвлекло Тикнора отъ домашнихъ вопросовъ и всецло приковала его вниманіе къ дламъ Европы. Врагъ всякаго насильственнаго переворота, совершеннаго руками невжественной толпы, Тикноръ не врилъ въ прочность республики во Франціи и утверждалъ, что не пройдетъ и года какъ соціальный порядокъ, низвергнутый въ Париж въ февральскіе дни, будетъ въ силу естественнаго хода вещей, замненъ военнымъ деспотизмомъ — предсказаніе къ несчастію оправдавшееся слишкомъ скоро. Не мене мрачно смотрлъ онъ на вспыхнувшую въ 1853 г. крымскую войну, онъ не могъ сочувствовать ни Турціи, ни Россіи: первой потому, что она длала безплодной для цивилизаціи всякую почву, на которой утверждала свое господство, второй — потому, что побда Россіи не замедлила бы сказаться усиленіемъ русскаго вліянія, а стало быть и автократическаго принципа въ Европ.
Въ 1856 г. Тикноръ предпринялъ свое послднее путешествіе въ Европу, онъ халъ на этотъ разъ не по своимъ дламъ, но по дламъ дорогаго ему учрежденія — бостонской публичной библіотеки. Хотя въ Бостон существовало дв библіотеки: одна при Harward College и другая при Атенеумклуб, но ни одна изъ нихъ не удовлетворяла тмъ условіямъ, которымъ, по мннію Тикнора, должна удовлетворять публичная библіотека въ большомъ город. Основаніе этой библіотеки было положено однимъ разбогатвшимъ въ Европ бостонскимъ уроженцемъ, лондонскимъ банкиромъ Бэтсомъ, который пожертвовалъ 50,000 долларовъ для постройки зданія и общалъ въ случа открытія библіотеки снабжать ее книгами. Какъ только зданіе было воздвигнуто, отовсюду стали приливать пожертвованія книгами и деньгами, самъ Тикноръ пожертвовалъ городу значительную часть своей собственной библіотеки, оставивъ для себя только испанскій отдлъ. Въ 1856 пожертвованія достигли такой значительной цифры, что комитетъ библіотеки ршилъ отправить одного изъ попечителей, именно Тикнора, въ Европу для окончательныхъ переговоровъ съ Бэтсомъ, закупки книгъ и заведенія правильныхъ сношеній съ извстными европейскими книгопродавцами. Несмотря на преклонный возрастъ, Тикноръ не счелъ себя вправ отклонить отъ себя это лестное порученіе и лтомъ 1856 г. отправился въ Европу. Къ сожалнію на этотъ разъ онъ не велъ своего дневника и все что мы знаемъ объ его пребываніи въ Европ основывается на его немногочисленныхъ письмахъ къ друзьямъ и жен. Въ послдній разъ повидался Тикноръ съ своими европейскими пріятелями и завелъ сношенія во всхъ главныхъ книжныхъ центрахъ Европы — Лондон, Париж Лейпциг и др. Зиму 1856—1857 г. онъ провелъ въ Рим и, полюбовавшись въ послдній разъ карнаваломъ, весною двинулся въ Парижъ. На этотъ разъ столица міра представила для него весьма мало привлекательнаго, многихъ изъ его прежнихъ знакомыхъ онъ не засталъ въ живыхъ, литературные и политическіе салоны, которыми славился Парижъ въ прежнее время, исчезли или замнились блестящими балами второй имперіи, выставками безумной роскоши и Тщеславія, которыя, конечно не могли быть по душ такому ригористу, какъ Тикноръ. Повидавшись съ семействомъ де Брольи и проведя два пріятныхъ дня въ Val Richer у Гизо, онъ поторопился оставить Парижъ для Лондона. Здсь онъ провелъ около двухъ мсяцевъ, посщая литературные кружки и изучая устрой ство Британскаго Музея.
Возвратившись на родину въ сентябр 1857 года, Тикноръ первое время былъ буквально поглощенъ длами Бостонской публичной библіотеки, которая въ скоромъ времени была открыта для публики. По мысли Тикнора, принимавшаго дятельное участіе въ ея организаціи, Бостонская публичная библіотека должна была соединять въ себ удобство кабинета для чтенія и циркулирующей библіотеки (cirgulating library): она не только имла при себ нсколько обширныхъ залъ для чтенія, но и отпускала книги на домъ, для чего въ разныхъ частяхъ города было открыто нсколько ея отдленій, какъ входъ, такъ и право полученія книгъ на домъ были безплатны для всхъ жителей Бостона, платившихъ городскіе налоги. Въ 1858 г. Тикноръ понесъ тяжелую утрату въ смерти своего друга, знаменитаго историка Вильяма Прескотта. ‘Я не могу свыкнуться съ этой потерей — писалъ онъ къ одной общей пріятельниц, какое нибудь постороннее обстоятельство заставляетъ меня съ каждымъ днемъ чувствовать ее все сильне и сильне…. Много свта унесла эта потеря изъ тхъ немногихъ лтъ, можетъ быть мсяцевъ, которые остаются мн, ибо чувствую, что въ послднее время я сильно постарлъ и быстрыми шагами приближаюсь къ могил.’ Вдова Прескотта просила Тикнора написать біографію своего друга, онъ, конечно, не могъ отказать въ этой просьб и съ собственной ему энергіей принялся за собираніе необходимыхъ матеріаловъ. Онъ обратился письменно ко всмъ лицамъ, знавшимъ Прескотта и просилъ ихъ сообщить ему находящіяся у нихъ письма покойнаго и свои воспоминаніи. Многіе откликнулись на этотъ призывъ и прислали Тикнору много драгоцнныхъ матеріаловъ. За работой приведенія этихъ матеріаловъ въ порядокъ и застала его вспыхнувшая въ 1861 г. война свера съ югомъ. Глубоко убжденный въ конечномъ торжеств свера, Тикноръ съ страстнымъ участіемъ слдилъ за всми перепетіями этой братоубійственной борьбы, въ которой американская конституція съ честью выдержала выпавшее ей на долю жестокое испытаніе, а сепаратистская и рабовладльческая партія была окончательно сломлена….
Біографія Прескотта, написанная Тикноромъ съ необыкновенной теплотой и одушевленіемъ, вышла въ свтъ въ 1864, когда ея автору было уже 72 года. Несмотря на то, что книга появилась въ самый разгаръ войны и рисковала пройти незамченной, она была вся раскуплена многочисленными друзьями и почитателями Прескотта въ Америк и Европ. Никто лучше Банкрофта не выразилъ впечатлнія, которое произвела эта образцовая біографія на всхъ знавшихъ Прескотта. ‘Я много вообще ожидалъ — писалъ Тикнору Банкрофтъ — отъ біографіи Прескотта, тмъ боле отъ Вашей біографіи, но, признаюсь, Ваша книга далеко превзошла мои ожиданія. Вы нарисовали Прескотта такимъ, какимъ онъ былъ въ дйствительности, не оставивъ ни одной черты его характера не разъясненной. Въ жизни онъ былъ гораздо выше, чмъ въ своихъ произведеніяхъ, и именно такимъ Вы его и представили. Прочтя внимательно Вашу книгу, я могу смло утверждать, что въ ней нтъ ни ошибокъ, ни упущеній, ни преувеличеній. Я думалъ, что однообразіе жизни ученаго невольно отниметъ у его біографіи вншнюю занимательность и драматическій интересъ, но Вы съумли нарисовать такую поразительно-занимательную картину тревогъ его духа и его борьбы съ вншними испытаніями, что передъ ней блднютъ описанія подвиговъ героя или опасностей, которымъ подвергался какой нибудь авантюристъ. Ваша книга написана для поученія юношамъ и утшенія старцамъ, это лучшій памятникъ, когда либо воздвигнутый человкомъ науки своему собрату и другу. Вы исполнили свою задачу съ такимъ мастерствомъ, что, воздвигая памятникъ Прескотту, Вы тмъ самымъ воздвигнули вчный памятникъ самому себ’.
Послдніе годы своей жизни Тикноръ провелъ почти безвыздно въ Бостон. Силы его видимо слабли, онъ выходилъ рдко изъ дому и ничего не писалъ кром писемъ, которыя становятся все грустне и грустне. ‘Не покидайте меня — пишетъ онъ одному старому пріятелю за два года до смерти — за одно то, что я устарлъ. Помните, что семидесятилтній старикъ длаетъ не то, что онъ хочетъ, но то, что можетъ. Нсколько лтъ тому назадъ мн показалось очень страннымъ когда старый докторъ Джексонъ уврялъ меня, что изъ него осталась только третья часть, теперь я вижу, что онъ говорилъ правду, и что я самъ подхожу къ этому’. Тмъ не мене умственная энергія была еще очень свжа: онъ читалъ много, и чтеніе не утомляло его, онъ интересовался новостями ученой литературы, преимущественно испанской и вносилъ результаты новйшихъ испанскихъ изслдованій на поля своей книги, онъ весьма тщательно изучилъ вновь вышедшій переводъ Иліады лорда Дэрби и переводъ Божественной комедіи Данте, сдланный его преемникомъ по кафедр въ Harward College знаменитымъ американскимъ поэтомъ Лонгфелло. Его не столько огорчалъ упадокъ силъ, сколько то, что кругъ его друзей все рдлъ и рдлъ.
Въ 1863 г. онъ получилъ извстіе о смерти своего лондонскаго пріятеля сэра Корнвэлла Льюиза, и два года спустя онъ имлъ несчастіе лишиться друга своего дтства и товарища по Геттингену — Эверрета. Потерявъ почти всхъ своихъ старыхъ друзей, онъ жадно ухватился за тхъ немногихъ, которые еще оставались у него. ‘Старайтесь еще немного пожить писалъ онъ другому другу своего дтства генералу Тейеру — я не могу обойтись безъ всхъ васъ’. Насталъ наконецъ и его чередъ — онъ умеръ отъ апоплексическаго удара въ первый день новаго 1871 г. на 79 году своей жизни, завщавъ передъ смертію свою богатую коллекцію испанскихъ книгъ Бостонской публичной библіотек.
Познакомившись съ главными фактами жизни Тикнора большею частію на основаніи его собственныхъ словъ, постараемся теперь собрать въ одно цлое основныя черты его нравственнаго образа. Тикноръ былъ, что называется, цльная и уравновшенная натура, онъ былъ весь скроенъ какъ бы изъ одного цльнаго куска, и такъ какъ вс его страсти и чувства всегда находились подъ контролемъ разсудка, то онъ всегда оставался вренъ себ отличался замчательной выдержкой, самообладаніемъ и почти всегда достигалъ чего хотлъ. Воспитанный въ пуританской семь, онъ унаслдовалъ отъ нея серьезный взглядъ на жизнь, какъ на нравственный долгъ и по словамъ одного изъ друзей его дтства, всегда чувствовалъ себя счастливымъ, исполняя этотъ долгъ. Такая спокойная, гармоничная натура не была способна къ бурной политической дятельности, и отецъ Тикнора не ошибался, когда писалъ сыну еще въ 1817 г., что университетская Кафедра есть поприще наиболе соотвтствующее складу его ума, наклонностямъ и характеру. Но хотя Тикноръ не чувствовалъ въ себ способностей свойственныхъ государственнымъ людямъ и потому сознательно сторонился всякой политической дятельности, политическія убжденія его были въ высшей степени тверды и опредленны. Проф. М. М. Ковалевскій въ своихъ блестящихъ лекціяхъ о Національномъ Характер Американцевъ (См. Русскія Вдомости 1883 г. No. 71—73) весьма ярко выставилъ на видъ основную черту американскаго народнаго характера — политическій консерватизмъ. ‘Нигд, говоритъ онъ, основы народной жизни не поставлены въ такой степени выше критики, какъ въ Соединенныхъ Штатахъ. Конституція, подобно религіи и семь, вн сферы повседневнаго обсужденія и законодательныхъ переворотовъ’. Справедливость этой мысли прекрасно иллюстрируется характеристикой политическихъ мнній изучаемаго нами писателя… Истинный представитель лучшихъ сторонъ американскаго народнаго характера, Тикноръ является въ тоже время типическимъ представителемъ американскаго консерватизма и предразсудковъ. Къ конституціи 1788 онъ относится съ какимъ-то суеврнымъ уваженіемъ, по его мннію это актъ величайшей политической честности, передъ которымъ нужно только преклоняться. ‘Я не думаю — писалъ онъ въ 1840 г. своему другу Дэвису — что съ тхъ поръ какъ стоитъ міръ существовало гд бы то ни было собраніе людей, боле проникнутыхъ возвышенными и честными намреніями, чмъ то, которое начертало основы нашей конституціи. Честность и желаніе исполнить свой долгъ, а не талантъ или политическая мудрость руководили нашими избранниками, и вотъ почему они намъ дали лучшую изъ когда либо существовавшихъ конституціонныхъ хартій’.— Считая себя однимъ изъ обладателей этого талисмана, Тикноръ считалъ себя въ прав смотрть индиферентно и даже нсколько свысока на борьбу политическихъ партій въ Европ, въ чемъ его справедливо упрекали европейскіе друзья. Он не могъ отрицать, что въ сфер науки и искусства старый свт далеко оставилъ за собой новый, но онъ утшался мыслью, что нигд демократическія учрежденія не пустили такихъ прочныхъ корней, какъ въ Америк, потому что они основаны съ одной стороны на образцовой конституціи, съ другой — на широкомъ разлитіи образованія въ масс народа. ‘Въ Европ не понимаютъ, писалъ онъ въ 1847 къ сэру Чарльзу Ляйелю, что народъ не умющій ни читать, ни писать и не имющій политическаго образованія, не можетъ быть разумнымъ властелиномъ страны’. Когда вспыхнула междоусобная американская война, Тикноръ съ нескрываемымъ торжествомъ писалъ тому же лицу. ‘Властелинъ нашъ — ибо народъ единственный властелинъ въ Америк — вступилъ наконецъ въ свои права. Везд прекращены обычныя занятія, и вс занимаются только политикой. Мужчины, женщины, дти — вс съ утра на улиц, потому что сильное волненіе не позволяетъ имъ оставаться дома, въ четырехъ стнахъ. Митинги собираются ежедневно и повсюду, въ городахъ и селеніяхъ, всюду составляются подписки на военныя издержки, для семействъ убитыхъ воиновъ, для госпиталей. Въ эти послдніе шесть мсяцевъ наши учрежденія самымъ убдительнымъ образомъ доказали свою силу. Пока народъ не поднимался, правительство Линкольна и Бьюканана было безсильно. Теперь мы быстро плывемъ по теченію, ежеминутно чувствуя могучую руку нашего рулеваго’.
Въ частной жизни, въ отношеніяхъ къ людямъ Тикноръ отличался благородствомъ и искренностью, онъ никогда не скрывалъ своихъ убжденій и умлъ относиться терпимо и гуманно къ мнніямъ другихъ, оттого у него было много искреннихъ друзей среди людей всевозможныхъ политическихъ партій. Подъ спокойной и нсколько суровой наружностью этого пуританина и моралиста билось нжное и любящее сердце. Разъ привязавшись къ кому нибудь, онъ былъ необыкновенно постояненъ въ своихъ привязанностяхъ, и друзья его юности оставались его друзьями до самой смерти.— Но самой дорогой и симпатической чертой его характера было желаніе идти на встрчу нуждамъ и страданіямъ ближнихъ. Не было въ Бостон ни одного полезнаго или благотворительнаго учрежденія, въ устройств или процвтаніи котораго онъ не принималъ бы самаго дятельнаго участія. Заботы объ этихъ учрежденіяхъ поглощали собою почти все его время, и этимъ объясняется, почему при всей своей энергіи и усидчивости онъ написалъ сравнительно мало. ‘Человкъ — говаривалъ онъ — не можетъ, быть счастливъ, если у него нтъ въ виду работы по крайней мр на десять лтъ впередъ’. А такъ какъ такой работы, направленной къ благу ближнихъ, всегда у него было въ виду много, то онъ могъ считать себя счастливымъ и свтло смотрть въ будущее. Проработавъ, не покладая рукъ боле полстолтія на пользу науки и ближнихъ, онъ упалъ съ дерева жизни, какъ плодъ, вполн созрвшій для вчности и былъ искренно оплаканъ своими соотечественниками, видвшими въ его смерти національную потерю.

Н. Стороженко.

СОДЕРЖАНІЕ ПЕРВАГО ТОМА.

Первый періодъ,
обнимающій собой исторію испанской литературы отъ начала письменности до первой половины царствованія Карла V или отъ конца XII столтія до начала XVI.

ГЛАВА I.
Введеніе

Зарожденіе европейскихъ литературъ
Возникновеніе испанской литературы
Ея древнйшіе слды
Дв литературныя школы
Школа національная
Она возникаетъ въ смутныя времена
Нашествіе Арабовъ
Сопротивленіе Христіанъ
Успхи ихъ
Битва при Толоз
Характеръ древней національной поэзіи Испанцевъ

ГЛАВА II.
Древнйшіе памятники Испанской литературы.

Зарожденіе кастильскаго діалекта
Поэма о Сил
Ея герой
Ея содержаніе и характеръ
Книга объ Аполлоніи
Жизнь св. Маріи Египетской
Поклоненіе волхвовъ
Гонзало де Берсео и его произведенія
Его стихосложеніе
Жизнь св. Доминика
Чудеса Пресвятой Двы

ГЛАВА III.
Альфонсъ Мудрый.

Его жизнь
Его письмо къ Пересу де Гусману
Его смерть
Его Cntigas
Галиційскій діалектъ
Книга жалобъ и Сокровище
Gran Conquista de Ultramar
Книга Судей (Fuero Juzgo)
Зерцало всхъ правъ и Королевскій Законникъ
Семь частей (Las Siete Partidas)

ГЛАВА IV.
Лоренцо Сегура и Донъ Хуанъ Мануэль.

Хуанъ Лоренцо Сегура
Его поэма объ Александр В.
Его ‘Обты Павлина’ (Los Votos del Pavon)
Санчо Храбрый
Донъ Хуанъ Мануэль
Его жизнь и произведенія
Его письмо къ брату
Его совты сыну
Его книга о Рыцар и Оруженосц
Его графъ Луканоръ

ГЛАВА V.
Альфонсъ XI. Пресвитеръ Гитскій. Анонимныя поэмы. Канцлеръ Айяла.

Альфонсъ XI
Рифмованная Хроника
Каноникъ Убедскій
Пресвитеръ Гитскій
Его произведенія
Раввинъ донъ Сантобъ
La Doctrina Christiana и Откровеніе
Пляска Смерти
Фернандъ Гонзалесъ
Поэма объ Іосиф
Rimado de Palacio
Характеристика пройденнаго періода испанской литературы

ГЛАВА VI.
Старинные романсы.

Кастильскій дворъ
Четыре класса народныхъ произведеній
Первый классъ — народные романсы
Различныя теоріи ихъ происхожденія
Они очевидно не арабскаго, но народнаго происхожденія
Redondilas и ассонансы
Стихотворная форма народныхъ романсовъ
Ея всеобщее распространеніе
Объясненіе слова романсъ
Историческія свднія о романсахъ
Ихъ громадное количество и способъ ихъ распространенія
Ихъ первое появленіе въ печати
Древнйшій сборникъ романсовъ
Остальные сборники
Romancero General
Невозможность распредлить романсы въ хронологическомъ порядк

ГЛАВА VII.
Старинные романсы (Окончаніе).

Рыцарскіе романсы
Романсы о Карл В.
Историческіе романсы
Романсы о Бернардо дель Карпіо
Романсы о Фернан Гонзалес
Романсы о Семи Инфантахъ Лары
Романсы о Сид
Романсы на различные историческіе сюжеты
Врность королю въ романсахъ
Романсы на Маврскіе сюжеты
Романсы, характеризующіе нравы и частную жизнь
Характеръ старинныхъ испанскихъ романсовъ
Ихъ національный духъ

ГЛАВА VIII.
Хроники.

Второй отдлъ народной литературы — Хроники
Ихъ происхожденіе
Общія хроники и Королевскія хроники
Всеобщая хроника Испаніи
Ея содержаніе и раздленіе на части
Ея первыя части
Ея послдняя часть
Ея поэтическій характеръ
Хроника о Сил и ея происхожденіе
Ея содержаніе и характеръ

ГЛАВА IX.
Хроники. (Продолженіе).

Хроника Альфонса Мудраго, Санчо Храбраго и Фердинанда IV
Хроника Альфонса XI
Хроники Петра жестокаго, Генриха II, Хуана I и Генриха III, написанныя Айялою
Хроника Хуана II
Хроники Генриха IV
Хроники царствованія Фердинанда и Изабеллы

ГЛАВА X.
Хроники (Окончаніе).

Хроника частныхъ событій
El Passo Honroso
El Seguro de Tordesillas
Хроники замчательныхъ личностей
Перо Ниньо
Альваро де Луна
Хроника о Гонзальво Кордуанскомъ
Хроники путешествій
Руи Гонзалесъ де Клавихо
Колумбъ
Преемники Колумба Бальбоа, Гохедо и др.
Романическія хроники
Хроника короля Донъ Родерика
Характеръ испанскихъ хроникъ

ГЛАВА XI.
Рыцарскіе романы.

Третій отдлъ народной литературы — рыцарскіе романы
Возникновеніе рыцарскихъ романовъ
Появленіе ихъ въ Испаніи
Амадисъ Гальскій
Время его происхожденія и его авторъ
Португальскій подлинникъ его утраченъ
Переводъ его сдланный Монтальво
Успхъ Амадиса
Его содержаніе и характеристика187—191
Эспландіанъ
Литературное потомство Амадиса
Пальмеринъ Одивскій, Примадеонъ и Платиръ
Пальмеринъ англійскій
Семья Пальмериновъ
Замтка о Никола Антоніо

ГЛАВА XII.
Рыцарскіе романы. (Окончаніе).

Другіе рыцарскіе романы
Леполемо
Переводы съ французскаго. Романъ о Карл В.
Религіозные романы
Небесное рыцарство
Эпоха процвтанія рыцарскихъ романовъ205
Успхъ ихъ завислъ отъ состоянія общества
Странствующее рыцарство не было вымысломъ
Люди врили въ дйствительность разсказываемаго въ романахъ
Возрастаніе страсти къ романамъ и ихъ судьба

ГЛАВА XIII.
Начальный періодъ драмы.

Четвертый отдлъ народной литературы.— Драма
Религіозное происхожденіе новой драмы
Ея возникновеніе въ Испаніи
Древнйшія театральныя представленія въ Испаніи
Минго Ревульго
Целестина.— Ея первый актъ
Ея остальные акты217—219
Ея характеристика
Ея судьба

ГЛАВА XIV.
Начальный періодъ драмы. (Продолженіе).

Хуанъ де ли Эпцина и его произведенія
Его Represcutaciones
Его эклоги духовныя и свтскія
Он были первыми пьесами, поставленными на сцену
Ихъ характеристика
Лука Фернандесъ
Португальскій театръ и Хиль Виценте
Онъ пишетъ отчасти на испанскомъ язык
Пьеса о Кассандр
Комедія Вдовецъ (о Viudo)
Остальныя драмы Виценте и характеристика его таланта

ГЛАВА XV.
Начальный періодъ драмы. (Окончаніе).

Медленный прогрессъ драмы
Эскрива и Виллалобосъ
Question de Amor
Торресъ Нахарро и его Propaladia
Восемь комедій Нахарро и его драматическая теорія
Его Trofea
Его Hymenea
Комедія интриги и роль шута
Стихосложеніе Нахарро
Его пьесы были играны на сцен
Народная драма еще не создана

ГЛАВА XVI.
Провансальская поэзія въ Испаніи.

Провансъ и его языкъ
Связи Прованса съ Каталоніей и Аррагоніей
Провансальская поэзія и ея характеръ
Провансальская поэзія въ Каталоніи и Аррагоніи
Альбигойская война
Провансальскіе трубадуры при Петр II и Іаков Завоевател
Хроника Іакова Завоевателя
Рамонъ Муктанеръ и его хроника
Упадокъ провансальской поэзіи

ГЛАВА XVII.
Поэзія Каталонская и Валенсійская.

Поэтическія состязанія въ Тулуз
Консисторія Веселой Науки въ Барселон
Поэзія въ Каталоніи и Валенсіи
Аузіасъ Марчъ и его произведенія
Яковъ Роигъ
Упадокъ поэзіи въ Каталоніи и Валенсіи
Вліяніе Кастиліи
Поэтическое состязаніе въ Валенсіи
Валенсійцы начинаютъ писать на кастильскомъ нарчіи
Возвышеніе Кастиліи
Побда Кастильскаго нарчія

ГЛАВА XVIII.
Придворная школа въ Кастиліи.

Раннее вліяніе Италіи
Религіозныя, умственныя, политическія и коммерческія связи съ Италіей
Сношенія съ Сициліей и Неаполемъ
Сходство языковъ
Итальянскіе поэты извстны въ Испаніи
Царствованіе Хуана II Кастильскаго и его поэтическій дворъ
Его собственныя стихотворенія
Донъ Энрике де Виллена
Его Arte Cisoria и Arte de Trobar
Его Trabajos de Hercules
Маціасъ Влюбленный

ГЛАВА XIX.
Придворная школа въ Кастиліи. (Продолженіе).

Маркизъ де Сантильяна
Его связи съ Донъ Энрике де Вилленой
Онъ подражаетъ провансальскимъ
И итальянскимъ поэтамъ
Пишетъ въ придворномъ стил
Его Comedieta de Ponza
Его пословицы
Его посланіе къ коннетаблю Португальскому
Его характеръ
Хуанъ де Мена
Его отношенія ко двору и его произведенія
Его поэма ‘Семь Смертныхъ Грховъ’ и его ‘Коронація’
Его ‘Лабиринтъ’

ГЛАВА XX.
Придворная школа въ Кастиліи. (Продолженіе).

Развитіе Кастильскаго языка
Вилласандино
Франциско Имперіалъ
Остальные поэты
Прозаическіе писатели
Гомесъ де Сибдареаль и его Письма
Пересъ де Гусманъ и его друзья
Его стихотворенія
Его ‘Генеалогіи и Портреты’

ГЛАВА XXI.
Семья Манрико. Фамилія Урреа. Хуанъ де Падилья.

Семья Манрико
Педро, Родриго и Георгій Манрико
Его стансы
Фамилія Урреа
Лопе, Херонимо и Педро де Урреа
Хуанъ де Падилья

ГЛАВА XXII.
Прозаическіе писатели второй половины XV столтія.

Хуанъ де Люсена и его Vita Beata
Альфонсо де ла Toppe и его Утшительное Видніе (La Vysion Deleytable)
Діего де Альмела и его Valerio de las Historias
Алонзо Ортисъ и его Tratados
Фернандо дель Пульгаръ
Его ‘Славные Мужи Кастиліи’
Его письма
Попытки преобразованія романа
Діего ли Санъ Педро и его ‘Темница Любви’
Question de Amor

ГЛАВА XXIII.
Сборники романсовъ. Придворная школа (Окончаніе).

Мода на Сборники романсовъ
Cancionero Баэны
Cancioneros Эстуньиги и др.
Всеобщій псенникъ (Cancionero General) и его различныя изданія
Религіозная часть сборника
Первая группа его вкладчиковъ
Его псни (Canciones), баллады и Invenciones
Его Motes, Villancicos и Preguntas
Вторая группа вкладчиковъ
Общее число поэтовъ, стихотворенія которыхъ попали въ Cancionero General
Ихъ общественное положеніе
Характеръ ихъ произведеній
Царствованіе Фердинанда и Изабеллы. Состояніе литературы

ГЛАВА XXIV.
Упадокъ испанской культуры въ конц разсматриваемаго періода и его общая характеристика.

Религіозная нетерпимость въ Испаніи
Преслдованіе Мавровъ и Евреевъ
Возникновеніе Инквизиціи
Учрежденіе ея въ Испаніи
Ея первыя жертвы — Евреи
И мавры
Великій религіозный авторитетъ инквизиціи
Преслдованія за мннія
Положеніе печати
Взглядъ на пройденный періодъ
Надежды на будущее

Второй періодъ,
обнимающій собой исторіи испанской литературы отъ вступленія на престолъ Австрійскаго дома до его прекращенія, или отъ начала XVI в. до конца XVII.

ГЛАВА I.
Общее состояніе Испаніи въ XVI и XVII столтіяхъ.

Періодъ національной литературной славы
Мечты о всемірной монархіи
И ихъ крушеніе
Лютеръ и протестантизмъ
Протестантизмъ въ Испаніи
Инквизиція противодйствуетъ ему
Запрещеніе протестантскихъ сочиненій
Контроль надъ печатью
Index Expurgatorius
Могущество инквизиціи
Ея популярность
Протестантизмъ изгнанъ изъ Испаніи
Преслдованіе ученыхъ
Преслдованіе лицъ духовнаго сана
Успхъ-инквизиціи
Искаженіе врноподданическаго чувства
Усиленіе ханжества
Вліяніе обоихъ этихъ факторовъ на литературу
Народное чувство
Нравственныя противорчія
Вліяніе всего этого на страну

ГЛАВА II.
Итальянская школа Боскана и Гарсильясо.

Состояніе Литературы въ конц царствованія Фердинанда и Изабеллы
Итальянское вліяніе
Испанскія завоеванія въ Италіи
Обмнъ идей
Блестящая культура Италіи
Хуанъ Босканъ
Его знакомство съ Наваджьеро
Поэтъ и переводчикъ Кастильоне
Его испанскіе стансы (Copias Espaolas)
Его подражаніе итальянскимъ поэтамъ
Результаты этого подражанія
Гарсильясо де ли Вега и его произведенія
Его первая эклога
Его стихосложеніе
Его популярность
Возникновеніе итальянской школы

ГЛАВА III.
Борьба съ возрастающимъ вліяніемъ итальянской школы.

Послдователи Боскана и Гарсильясо
Фернандо де Акунья
Гутьерре де Сетина
Противники Боскана и Гарсильясо
Кристоваль де Кастильехо
Антоніо де Вильегасъ
Грегоріо Сильвестре
Споръ объ итальянскомъ вліяніи
Его окончательное торжество

ГЛАВА IV.
Діего Уртадо де Мендоза.

Его происхожденіе и воспитаніе
Его Лазарильо де Тормесъ
Вызванныя имъ подражанія
Мендоза — воинъ
Мендоза — посланникъ Карла V
Мендоза на Тридентскомъ Собор
Филиппъ II не жалуетъ его
Его изгнаніе
Его поэтическія произведенія
Его сатирическая проза
Его ‘Гранадская Война’
Его подражанія Тациту
Его краснорчіе
Его смерть и характеръ

ИСТОРІЯ ИСПАНСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

ПЕРІОДЪ ПЕРВЫЙ.

ГЛАВА I.
Раздленіе предмета. Зарожденіе испанской литературы въ эпоху великихъ общественныхъ неурядицъ.

Существеннйшіе элементы всякой литературы, выработавшей себ особый самостоятельный характеръ въ семь литературъ европейскихъ, являются въ первый періодъ развитія слдствіемъ ея мстнаго положенія и результатомъ обстоятельствъ, повидимому случайныхъ. Иногда, какъ напримръ въ Прованс съ его мягкимъ климатомъ и роскошною почвой, мстная литература предъявляетъ преждевременный расцвтъ и изящество, которые быстро блекнутъ подъ вліяніемъ окружающаго варварства, иногда, какъ напримръ въ Ломбардіи и въ нкоторыхъ мстностяхъ Франціи, древнія учрежденія такъ упорно сохраняются въ старинныхъ городскихъ общинахъ, что въ случайные промежутки мира можетъ показаться, что древнія формы цивилизаціи готовы воскреснуть и достигнуть ршительнаго преобладанія, нб это признаки обманчивые, быстро исчезающіе подъ напоромъ грубости нравовъ, въ которой возросли и окрпли первыя общины новой Европы. Иногда об упомянутыя причины въ соединеніи съ другими сулятъ поэзію, полную свжести и самобытности, поэзію, которая въ дальнйшемъ своемъ развитіи встрчается съ другимъ боле сильнымъ литературнымъ направленіемъ, препятствующимъ языку этой поэзіи стать выше мстнаго діалекта или поглощающимъ его въ себ. Такое именно явленіе мы замчаемъ въ Сициліи, Неапол и Венеціи, гд господство великихъ поэтовъ Тосканы признавалось съ самого начала также прямо и открыто, какъ во Флоренціи и Пиз.
Подобно остальной Европ, ея юго-западная часть, занятая теперь королевствами Испаніей и Португаліей, испытала почти вс указанныя нами разнообразныя вліянія. Благодаря прекрасному климату и почв, благодаря обломкамъ римской цивилизаціи, долго сохранявшимся въ горахъ, благодаря пылкому и страстному духу, сохраненному испанскимъ народомъ и до сихъ поръ, не смотря на всевозможныя потрясенія и смуты, первые признаки поэтическаго возрожденія становятся замтны на пиринейскомъ полуостров даже раньше, чмъ оно выразилось въ своихъ отличительныхъ признакахъ на полуостров итальянскомъ. Но эта младенческая литература новой Испаніи, отчасти провансальская, главнымъ же образомъ чисто кастильская или испанская, появляется въ смутныя времена, ршительно не позволявшія ей двинуться смло и быстро къ тмъ формамъ, которыя ей суждено было выработать впослдствіи. И въ самомъ дл, массы испанцевъ — христіанъ, населявшихъ отдльныя государства, на которыя дробилась къ несчастію ихъ родина, вели ожесточенную борьбу съ пришельцами арабами, — борьбу, которая, въ продолженіи двадцати поколній истощала вс силы Испаніи, пока наконецъ крестъ не вознесся на башняхъ Альгамбры и наступившій миръ не далъ испанцамъ возможности подумать объ украшеніи жизни — поэзіи. А тмъ временемъ въ Ломбардіи и Тоскан, наслаждавшихся относительнымъ спокойствіемъ, появились Данте, Петрарка и Боккачьо, и Италія заняла свое обычное мсто во глав изящныхъ литературъ Европы.
Ничего нтъ удивительнаго, что при такихъ обстоятельствахъ значительная часть испанцевъ, составлявшая передовую дружину христіанства противъ наплыва магометанства {Августъ Вильгельмъ Финъ-Шлегель, Vorlesungen ber dramatische Kunst Heidelberg 1811, лекція XIV.}, поглощенная издавна великою борьбой съ арабами и ихъ односторонней цивилизаціей и постоянно обращавшая въ трудныя минуты свои взоры къ Риму, какъ источнику вры, утшенія и ободренія, ни мало не колебалась снова признать литературное верховенство Италіи,— верховенство, которое уже со временъ имперіи получило въ Испаніи всеобщее и полное признаніе. Естественнымъ слдствіемъ этого было появленіе цлой литературной школы, развившейся подъ вліяніемъ итальянскихъ образцовъ, и хотя богатый и самобытный геній испанской поэзіи испыталъ это вліяніе въ меньшей степени, чмъ это можно было ожидать, все таки оно оказалось на столько сильно и замтно, что умолчать о немъ нельзя.
И такъ, по нашему мннію, этотъ начальный періодъ исторіи испанской литературы можно раздлить на дв части. Къ первой нужно отнести чисто народные памятники поэзіи и прозы отъ древнйшихъ временъ вплоть до царствованія Карла V, ко второй — памятники эпохи подражательной, когда, подъ вліяніемъ провансальскихъ и итальянскихъ образцовъ, испанская литература начинаетъ боле или мене отдаляться отъ національнаго духа. Эти дв части взятыя вмст и составятъ тотъ періодъ умственной жизни Испаніи, въ которомъ выяснились самыя существенныя и характерныя черты испанской литературы, сохраненныя ею и до нашихъ дней.
Въ первомъ отдл этого перваго періода мы разсмотримъ происхожденіе и характеръ тхъ памятниковъ испанской литературы, которые несомннно выросли на народной почв и почти нетронуты чужеземнымъ вліяніемъ. Но тутъ въ самомъ начал мы встрчаемся съ любопытнымъ фактомъ, который уже опредляетъ отчасти характеръ этой зарождающейся литературы — съ фактомъ ея зарожденія во времена смутъ и насилія. Въ самомъ дл, въ другихъ мстностяхъ Европы, пережившихъ періодъ общественныхъ неурядицъ, сопровождавшихъ гибель римской имперіи съ ея цивилизаціей и нарожденіе новыхъ формъ общественной жизни, поэтическія созданія если и появлялись, то лишь въ промежутки относительнаго спокойствія и мира, когда человкъ хотя немного освобождался отъ удручающихъ душу заботъ о своей безопасности и объ удовлетвореніи своихъ главнйшихъ матеріальныхъ потребностей. Въ Испаніи же было не такъ. Здсь первые звуки народно-поэтическаго чувства, положившаго основы національной литературы, раздались именно во время страшной семивковой борьбы испанцевъ — христіанъ съ маврами — завоевателями. Такимъ образомъ первый лепетъ испанской поэзіи явился отраженіемъ той энергіи и того героизма, которые тогда одушевляли всхъ испанцевъ — христіанъ отъ одного края полуострова до другаго.
Въ самомъ дл, если мы бросимъ взглядъ на положеніе Испаніи въ столтія, предшествовавшія образованію ныншняго испанскаго языка и поэзіи, а потомъ сопровождавшія этотъ образовательный процессъ, то самыя хронологическія данныя окажутся весьма поучительны. Въ 711 году, король Родерикъ дерзко поставилъ судьбу своей готской и христіанской имперіи на карту одной битвы съ арабами, вторгнувшимися тогда изъ Африки въ западную Европу. Родерикъ былъ побжденъ, и дикій энтузіазмъ, характеризующій первыя времена магометанскихъ нашествій, быстро довершилъ завоеваніе всей страны, достаточнымъ образомъ вознаградившей усилія побдителей. Однако, разбитые въ прахъ, христіане не были еще побждены окончательно. Массы ихъ, убгая отъ яростныхъ преслдованій врага, скрылись въ сверо-западномъ уголк своей родины, въ горныхъ, самой природой укрпленныхъ, мстностяхъ Бискаіи и Астуріи. Подъ вліяніемъ удручавшихъ ихъ несчастій и бдности они совершенно утратили чистоту латинскаго языка, на которомъ говорили нсколько вковъ. Тмъ не мене еще сильные духомъ, одушевлявшимъ ихъ предковъ въ борьб съ Римомъ, а ихъ потомковъ въ борьб съ Франціей, они сохраняли съ замчательнымъ упорствомъ свои старинные обычаи, чувства, вру, законы и учрежденія. Одушевленные неутомимою ненавистью къ пришельцамъ маврамъ, ведя суровую жизнь среди родныхъ горъ, они положили основы національнаго характера Испанцевъ, основныя черты котораго сохранились и до настоящаго времени {Огюстенъ Тьерри въ немногихъ словахъ превосходно очертилъ сліяніе различныхъ слоевъ населеніи Испаніи, имвшее мсто въ ея сверозападномь уголк. ‘Скученные на клочк земли, ставшемъ для нихъ отечествомъ, готы и римляне, побдители и побжденные, пришлые и туземцы, господа и невольники, объединенные общимъ несчастіемъ, забыли свои старыя распри, старую вражду, старинныя различія классовъ, у нихъ явилось одно имя, одинъ законъ, одно общество, одинъ языкъ, словомъ, изгнаніе окончательно уравняло ихъ между собою.’ Dix ans d tudes historiques. Paris, 1836, in-8о, p. 346.}.
Тамъ они мало по малу окрпли въ школ бдствій и, оцнивъ выгоды своего горнаго житья, стали длать нашествія на территорію побдителей и понемногу отнимать у нихъ то, что когда-то составляло достояніе Испаніи. Но мавры въ свою очередь защищали каждую пядь земли съ тмъ же мужественнымъ пыломъ, съ какимъ они пріобрли ее. При всемъ томъ однакожъ христіане, не разъ разбиваемые въ стычкахъ, въ конц концовъ кое-что пріобртали, хотя и принуждены были напрягать вс свои усилія, чтобы сберечь пріобртенное. Въ 801 году мы уже видимъ ихъ обладателями значительной части Старой Кастиліи, самое названіе этой провинціи, происшедшее отъ множества укрпленныхъ замковъ, которыми она была усяна, ясно доказываетъ, сколько настойчивости нужно было горцамъ христіанамъ, чтобы удержать за собою эти первые плоды ихъ мужества и упорства {Manuel Risco ‘La Castilla y el nias Famoso Castellano’ Madrid, 1792, in-4o, p. 14—18.}. Столтіемъ позже, въ 914 году, они придвинули свои передовыя позиціи до цпи Гуадарамскихъ горъ, на границ Новой и Старой Кастилій. Съ этихъ поръ ихъ можно уже считать прочно укрпившимися въ своемъ собственномъ отечеств, причемъ ихъ столицею сдлался городъ Леонъ.
Отнын христіане, повидимому, получили увренность, что борьба кончится въ ихъ пользу. Въ 1085 году, Толедо, мастистая резиденція старой монархіи, была отнята у мавровъ, которые владли ею въ продолженіи 363 лтъ: въ 1118 году, отнята у нихъ Сарагосса, и такимъ образомъ къ началу XII вка весь полуостровъ до самой цпи Толедскихъ горъ былъ снова занятъ его прежними владльцами, а мавры отодвинуты въ т самыя южныя и западныя провинціи, черезъ которыя они впервые вторгнулись въ Европу. Тмъ не мене казалось, что мусульманское владычество, хотя и ограниченное третью своихъ прежнихъ владній, не только не было подорвано въ своихъ основаніяхъ, но какъ будто еще боле укрпилось, ибо посл трехъ вковъ побдъ нужно было еще три вка борьбы, прежде чмъ паденіе Гренады окончательно избавило всю Испанію отъ ненавистнаго владычества мавровъ. И вотъ, во время этихъ отчаянныхъ битвъ, въ эпоху, когда христіане почти столько же страдали отъ внутреннихъ междоусобій, сколько отъ борьбы съ общими врагами, стали развиваться основы испанскаго языка и испанской поэзіи, отмченные тмъ же духомъ, который они сохранили вплоть до настоящаго времени Именно въ періодъ времени отъ взятія Сарагоссы, обезпечившаго за христіанами обладаніе всей восточной частью Испаніи, до великой побды на равнинахъ Толозы,— побды, которая нанесла ршительный и невозвратный ударъ мусульманскому владычеству {Говоря объ этой ршительной битв и слдуя исключительно арабскимъ источникамъ, Конде выражается слдующимъ образомъ: ‘Это ужасное пораженіе произошло въ понедльникъ, въ пятнадцатый день мсяца сафера 609 г. (по нашему лтосчисленію 1212 г.), тутъ погибло владычество мусульманъ въ Испаніи, ибо посл этой битвы ничто имъ боле не удавалось’ (‘Historia del Doininacion de los Arabosen Espaa’ Madrid, 1820, in-4о, Tom. II, 425). Гайянгосъ въ своей боле научной и боле сочувственно относящейся къ арабамъ книг (‘Mohammedan Dynasties in Spain’, London, 1843, in-4о, V. II, p. 323) говоритъ почти тоже. Чисто испанскіе историки выражаются о значеніи этой битвы еще ршительне: Маріана напр. видитъ въ исход ея нчто сверхъ естественное (,Historia general de Espaa’ 14-ое изданіе, Мадридъ, 1780, in—f, кн. XI, гл. XXIV) Наиболе достоврный разсказъ какъ о самомъ событіи, такъ и о его вліяніи на испанскую цивилизацію можно найти въ сочиненіи Ашбаха ‘Geschichte der Alinoraviden und Almohaden, Frankfurt. 1837. Band II, Buch V, Kap. 2 и приложенія.}, именно въ этотъ вкъ смятеній и ужасовъ, когда христіане, по выраженію стариннаго лтописца, постоянно находились въ боевомъ порядк, раздаются впервые среди шума воинскихъ кликовъ, могучіе аккорды національной поэзіи испанцевъ, которые звучатъ какъ бы побдной пснью торжествующему христіанству {‘Въ это время,’ говоритъ одна старинная испанская хроника (Cronica General de Espaa, Zamora, 1541, in-f, 275), ‘происходила до того жестокая война съ маврами, что короли, графы, дворяне, и вс гордо носившіе оружіе рыцари ставили лошадей въ спальняхъ своихъ женъ, дабы, при первомъ военномъ призыв, очи могли вооружиться, ссть на лошадей и тотчасъ же отправляться въ битву.’ Вроятно, имя въ виду приведенное мсто, Мартинесъ дела Роза въ своемъ изящномъ роман Изабелла де Солисъ говоритъ: ‘То было трудное и суровое время, настоящая прелюдія къ эпох славы и всемірному завоеванію, время, когда предки наши, отягощенные вооруженіемъ, вчно съ мечомъ въ рук, не спали покойно ни одной ночи въ продолженіи осьми вковъ’ (Doa Isabel de Solis. Reyna de Granada, Novela HistSrlca, Uadrid, 1839, in-8о, Parte II, c. 15).}.

ГЛАВА II.
Начало испанской письменности.— Поэма о Сиди.— Ея герой, содержаніе, языкъ и стихотворный размръ.— Исторія поэмы.— Ея характеръ.— Св. Марія Египетская.— Поклоненіе волхвовъ.— Берсео, первый, извстный намъ, кастильскій поэтъ.— Его произведенія и стихосложеніе.— Его книга о св. Доминик Силосскомъ.— Его книга о чудесахъ Богородицы.

Древнйшіе памятники испанской письменности, время появленія которыхъ можно опредлить съ достоврностію, относятся къ царствованію Альфонса VII. Первый изъ нихъ — это хартія города Овіедо, въ Астуріи 1145 года, второй — подтвержденіе хартіи сосдняго города Авилеса, помченное 1155 годомъ. Въ этой именно мстности Испаніи и нужно искать первыхъ слдовъ зарожденія новаго діалекта {См. приложеніе (А) Къ исторіи испанскаго языка.}. Эти документы важны не потому только, что представляютъ собой нестройные элементы нарождающаго нарчія, только что начинающаго освобождаться отъ испорченной латыни и почти не испытавшаго на себ вліянія арабскаго языка, которому подвергся языкъ южныхъ провинцій, но главнымъ образомъ, потому что они являются древнйшими памятниками письменнаго испанскаго языка, такъ какъ нтъ никакого основанія предполагать, что испанская письменность началась даже полустолтіемъ ране.
Въ какую эпоху появились первыя поэтическія произведенія на этомъ испанскомъ, или, какъ его чаще называютъ, кастильскомъ нарчіи, съ точностью опредлить нельзя, несомннно однако, что первыя кастильскія стихотворенія можно отнести къ эпох, почти современной появленію Авплейской и Овіедовской хартій. Замчательно, что зачатки кастильской поэзіи дошли до насъ въ произведеніяхъ столь же значительныхъ по объему, сколько и любопытныхъ по содержанію. Въ самомъ дл, хотя баллады и другія формы народной поэзіи, всегда появляющіяся на зар любой литературы, существуютъ въ изобиліи и въ Испаніи, но намъ нтъ нужды останавливаться на нихъ, такъ какъ мы и безъ того обладаемъ другими памятниками несомннной важности {Донъ Паскуаль Гайянгосъ въ своихъ примчаніяхъ къ испанскому переводу моего сочиненія (T. I, 1851, р. 491—494) помстилъ нсколько свдній о первыхъ жонглерахъ и менестреляхъ, которыя онъ заимствовалъ изъ бумагъ Флоранеса Роблеса, хранящихся въ библіотек Испанской Академіи. Свднія эти слдующія:
Одиннадцатое столтіе, вторая половина: — По поводу бракосочетанія Сидовыхъ дочерей въ его Хроникъ и въ Crnica General упоминается о томъ, что ‘Juglares’ присутствовали при церемоніи, подобное же извстіе сообщается въ обихъ этихъ Хроникахъ по случаю бракосочетанія дочерей Альфонса VI, въ 1095 г. Слдуетъ впрочемъ замтить, что об хроники, содержащія въ себ вышеприведенныя извстія, были написаны посл 1250 г.
1145. Отецъ Бурріель утверждаетъ, что существуетъ ‘privilegio’ Альфонса VII, подъ которой свидтелемъ подписался ‘Poeta’.
Около 1170 года. Латинскій поэтъ, описавшій завоеваніе Алмеріи, въ 1147 г., упоминаетъ о существованіи народныхъ псенъ современныхъ этому событію.
Въ 1197 г. подъ однимъ изъ ‘Privilgie’ свидтелемъ подписался назвавшій себя трубадуромъ (Trovador).
Въ 1230 г. подъ однимъ изъ оффиціальныхъ документовъ стоитъ свидтельская подпись ‘Gilbertus Poeta’.
Въ 1236 г. встрчается нсколько свидтелей съ подобными же прозвищами подъ Repartimiento, изданнымъ посл завоеванія Севильи.
Наконецъ въ 1252—1284 въ Crnica General Альфонса Мудраго и его ‘Partidas’ упоминается о ‘Cantates de Gеstа’, ‘Cantigas’, ‘Rimas’ и ‘Ditados.’ Приведенныхъ выписокъ, я полагаю, достаточно, чтобы судить о томъ значеніи, какое он имютъ въ вопрос о древнйшей испанской литератур. Сами по себ он не важны и относятся къ позднйшей эпох, чмъ овіедовская и авилейская хартіи, за исключеніемъ подписи Poeta, подъ ‘Privilegio’ Альфонса VII. Этотъ документъ помченъ тмъ же годомъ, какъ и овіедовская хартія, во неизвстно, писалъ ли ‘Poeta’, о которомъ упоминается, по латыни или на вырабатывавшемся тогда діалект, по моему мннію онъ писалъ по латыни. Остальныя выписки, относящіяся къ эпох позднйшей чмъ хартіи, имютъ еще меньше значенія.}.
Первый изъ этихъ памятниковъ — первый по времени и по значенію — это поэма, извстная подъ простымъ и краткимъ названіемъ ‘Поэмы о Сил.’ (Poema del Cid). Она содержитъ въ себ 3000 стиховъ слишкомъ и написана, по всей вроятности, не позже 1200 года?Содержаніе поэмы, какъ видно изъ самаго заглавія, заимствовано изъ приключеній Сида, великаго народнаго героя рыцарскихъ временъ Испаніи. Характеръ поэмы и господствующее въ ней настроеніе вполн объясняются тогдашней борьбой мавровъ и христіанъ, борьбой, въ которой Сидъ принималъ такое дятельное участіе и напряженность которой нисколько не ослабла во время созданія поэмы. Отсюда понятно, почему это произведеніе всецло проникнуто національнымъ колоритомъ и характеромъ. {Peter Abbat (Risco ‘Castilla’, p. 68), вопросъ же о времени происхожденія самой поэмы можно ршить лишь путемъ изученія ея стиля и языка. Правда, два мста, стихи 3014 и 3745, служили для нкоторыхъ средствомъ для ршенія этого вопроса поэмы (Risco р. 69, Southey, Chronicle of the Cid p. 282, примчаніе) но, во всякомъ случа, они доказываютъ только, что поэма написана посл 1135 года (Huber, Geschichte des Cid, Bremen, 1829, in—12o, s. XXIX). Тутъ вопросъ становится въ высшей степени запутаннымъ и для разршенія его всего лучше обратиться къ испанскимъ авторамъ или экспертами.. Санчесъ относитъ поэму къ 1150 году, на полстолтіе отъ смерти Сида (Poesias Anteriores, T. 1, p. 223). Капмани (Eloquencia Espaola, Madrid, 1786, in-8о. T. I. p.) присоединяется къ мннію Санчеса. Марина, мнніе котораго весьма авторитетно, отодвигаетъ происхожденіе поэмы за 30 или за 40 лтъ до Берсео, который писалъ въ промежутокъ времени отъ 1220 до 1240 года (Memoriae de la Academia de Historia, T. IV, 1805, Ensayo, p. 34). Издатели испанскаго перевода Бутервека (Madrid, 1829, in-8о, T. I, p. 112), и также и Губеръ (Geschichte des Cid, Vorwort p. 27) примкнули къ Санчесу. Ко всмъ этимъ мнніямъ мы присоединяемъ еще мнніе Фердинанда Вольфа, (въ внскихъ Jahrbcher der Literatur, Вна, 1831, т. LVI, ст. 251), котораго, наравн съ Губеромъ надо считать однимъ изъ самыхъ глубокихъ знатоковъ средневковой испанской литературы. Онъ относитъ поэму о Сил къ промежутку времени между 1140 и 1160 годами. Мы могли бы привести много другихъ мнній, такъ какъ этотъ вопросъ долго обсуждался въ наук, но думаемъ, что приведенныя нами, составленныя знатоками дла на разстояніи полустолтія со времени изданія поэмы и въ общемъ весьма сходныя между собой, мннія, позволяютъ сдлать заключеніе, что поэма о Сил явилась впервые около 1200 г.
— Упомянутое выше имя извстнаго поэта Роберта Соути всегда должно произноситься съ уваженіемъ людьми, изучающими ‘испанскую литературу. Пользуясь тмъ, что дядя его, священникъ Гербертъ Гиллъ, добросовстный и трудолюбивый ученый, имлъ близкія связи съ англійскими торговыми домами въ Лиссабон, Соути постилъ Испанію и Португалію въ 1795—96 гг. Ему было въ то время около 22 лтъ. Возвратясь на родину, онъ издалъ въ 1797 г. описаніе своего путешествія — интересную книгу, написанную свойственнымъ ему яснымъ и живописнымъ англійскимъ языкомъ и содержащую въ себ не мало переводовъ съ испанскаго и португальскаго, отличающихся впрочемъ больше вкусомъ и талантливостью, нежели точностью. Съ этого времени Соути не упускалъ изъ виду литературъ пиренейскаго полуострова. Это доказывается какъ его оригинальными сочиненіями и переводами, такъ и статьями въ ‘London Quarterly Review’ о Лопе de Вега и Камоэнс, въ особенности же статьей, помщенной во второй книг этого журнала,— и переведенной на португальскій языкъ М. Мюллеромъ, секретаремъ лиссабонской академіи наукъ, которая представляетъ собою превосходное руководство къ исторіи португальской литературы.}
Время происхожденія единственной древней рукописи ‘Поэмы о Сид’ видно изъ слдующей приписки: ‘Per Abbat le escribio en ei mes de Mayo, en Era de Mille CC..XLV aos’, (1245 годъ). Между вторымъ C и X,— въ рукописи существуетъ пустое пространство, которое повело къ вопросу о томъ, сдлана ли подчистка переписчикомъ, выскоблившимъ поставленную имъ лишнюю цифру, или это подчистка позднйшая, которую нужно исправить, возстановивъ стертую цифру или букву, т. е. другое Е или союзъ , словомъ, вопросъ былъ въ томъ, относить ли рукопись къ 1245 или 1345 году. (Sancliex, ‘Poesias Anteriores’, Madrid, 1770, in-8о, т. I, стр. 221.) Но Гайянгосъ, разсматривавшій рукопись и не сомнвается въ томъ, что она относится въ 1345 г., а 1345 годъ, согласно принятому въ лтописяхъ старинному испанскому лтосчисленію отъ эры Кесарей, соотвствуетъ нашему 1307 году по P. X. Эта разница въ 38 лтъ объяснена въ одномъ примчаніи къ ‘Хроник о Сил’, Соути (London, 1808, т.— 4о, р. 385) на столько удовлетворительна, что нтъ нужды прибгать къ дальнйшимъ изысканіямъ.
Совершенно другой вопросъ представляетъ время составленія самой поэмы. Слова Per Аbbat означаютъ только, что переписчикъ рукописи звался Сидъ, любимйшій герой испанской народной поэзіи, родился въ Бургос, около 1040 г. и умеръ въ 1099 году въ Валенсіи, которую онъ отвоевалъ у мавровъ. {Арабскія извстія заставляютъ Сида умереть отъ огорченія, причиненнаго ему пораженіемъ христіанъ близь Валенсіи, которая вслдствіе этого снова подпала подъ власть мусульманъ въ 1100 г. (Gayangos, ‘Mohammedan Dynasties’, vol. II, Appendix p. XLIII.) Чтобы понять поэму о Сил, необходимо знать нкоторыя его жизнеописанія. Я назову три или четыре біографіи Сида, наиболе заслуживающія вниманія: 1) древнйшая изъ нихъ, на латинскомъ язык, носитъ заглавіе ‘Historia Didaci Campidocti’, она написана ране 1228 г. и напечатана въ приложеніи къ книг Риско, рукопись ея считалась одно время затерянной, пока она не была въ 1858 г. отыскана на своей родин въ Испаніи. (См. примчаніе Гайянгоса къ испанскому переводу моей книги, т. I, р. 494—5 и примчанія Юліуса къ его нмецкому переводу, T. II, р. 661 и 806). 2) Дале слдуетъ запутанная и баснословная біографія, составленная отцемъ Риско въ 1792. 3) Замчательная біографія Сида, написанная историкомъ Швейцаріи Іоганномъ Мюллеромъ 1805, предпосланная нмецкому переводу романсовъ о Сидъ, сдланному его другомъ Гердеромъ. 4) Классическая біографія испанскаго героя, соч. Мануэля Квинтана, помщенная въ первомъ том его ‘Vidas de Espaoles Clbrs’ (Madrid 1807. in-12o). 5) Біографія, написанная Губеромъ, 1829,— вещь основательная и остроумная. Но выше всхъ этихъ біографій надо поставить ‘Старую испанскую хронику о Сид’, переведенную на англійскій языкъ Соути въ 1808 г. Эта книга незамнима для тхъ, кто хочетъ изучить литературу о Сил. Можно сюда прибавить еще и весьма полезную книжку Джоржа Денниса, подъ заглавіемъ The Cid: a short Chronicle, founded on the early Poetry of Spain, London 1845 in 12).
Многія поэтическія сказанія о Ояд, которымъ не слдовало бы никогда врить, стали возбуждать сомнніе уже въ такую раннюю эпоху, какъ половина пятнадцатаго вка (См. ‘Loores de Los Claros Varones de Espaa’ поэма Фернана Переса де Гюцмана, строфа 219), впрочемъ, нкоторыя изъ нихъ съ перваго взгляда кажутся невроятными. Но съ другой стороны, совершенно нелпо положеніе, лежащее въ основ всего ХХ-го тома сочиненія Masdeu (Hist. Critica de Espaa’, См. въ особенности p. 370) и Dinham’а въ его (‘History of Spain et Portugal’ см. приложеніе къ второму т.) будто бы Сидъ никогда не существовали. Сторонникамъ этого чудовищнаго скептицизма, если таковые найдутся, рекомендуемъ прочесть книгу Dozy ‘Recherches sur Histoire politique etc. de l’Espagne pendant le moyen ge’ (Leyde, 1849, in-8o. Vol. I), одно изъ самыхъ замчательныхъ сочиненій по средневковой и арабской исторіи Испаніи. Въ немъ (со стр. 320 до конца тома) ученый авторъ сообщаетъ на основаніи арабскихъ источниковъ, почти современныхъ Сиду (р. 329, 356), новыя, до сихъ поръ неизвстныя данныя, относительно исторіи этого героя и его приключеній, не оставляющія ни малйшаго сомннія въ томъ, что дошедшее до насъ описаніе его героическихъ подвиговъ вполн достоврно. Хотя Сидъ является въ его изображеніи нсколько запятнаннымъ преступленіями и жестокостью, свойственными его вку, подобнымъ тому, какимъ его уже отчасти представилъ прежде Конде,— но эти преступленія нисколько не повредили герою въ глазахъ его современниковъ и почти совершенно исчезаютъ въ поэтическихъ о немъ преданіяхъ, по которымъ, въ новйшее время была преимущественно воспроизведена его идеальная личность. (Conde, ‘Dominacion’, т. II, p. 183. Dozy ‘Recherehes’, т. I. p. 183, 355, 375, 402, 567, 581, 695, 705).
Вс источники, имющіе хотя самое малое значеніе для исторіи Сида и его приключеній, тщательно перечислены Дюраномъ, въ его ‘Romancero General’ т. II 1851, p. 664, примчаніе 67.} Настоящее его имя Рюи Діасъ или Родриго Діасъ. По своему рожденію онъ принадлежалъ къ знатнйшимъ фамиліямъ провинціи {Родриго Diaz или Diez значило Родригъ сынъ Діего, подобно тому, какъ имя его отца Diego Lainez значило Діего, сынъ Лайна, или какъ Alvaro Nunez de Lara значило Альваро сынъ Нуньо изъ дома Лары, слогъ ez ставившійся на конц слова имлъ значеніе отчества. (См. Gerenimo Gudiel. Familia de los Girones, folio, Alcal, 1577, F. 2. а. и ‘Diccionario de la Academia, 1737. verb. Pаtronymicо.) Это окончаніе съ его измненіями az, es, is и проч. можно прослдить въ испанскомъ и португальскомъ языкахъ по латинскимя документамъ вплоть до одиннадцатаго столтія: такъ Froilanez и Froilas означаетъ сынъ Фроила, Velasques и Velasque сынъ Веласко, Sanchiz и Sanchez,— сынъ Санчо и проч. Но съ теченіемъ времени эти окончанія потеряли свое первоначальное значеніе и вошли въ составъ фамильныхъ именъ, какъ это можно наблюдать по отношенію къ Антоніо Пересу жертв Филиппа II, отецъ Антоніо, переводчикъ Одиссеи, былъ Гонсало Пересъ, его сынъ носилъ ту же фамилію. Откуда и какимъ путемъ вошло первоначально въ испанскій языкъ это ez въ качеств суффикса обозначающаго отчество, неизвстно. Отецъ Бурріель (Paleographia Espaola. 1758, p. 15) полагаетъ, что оно вроятно ‘пришло съ свера’, а I. А. Шнеллеръ (Knigliche Baierische Akademie, Philos. Klasse, Band V, 1849 pp. 213—23) доказываетъ справедливость этого мннія, опираясь главнымъ образомъ на переводъ Евангелія, сдланный въ четвертомъ столтіи готскимъ епископомъ Ульфилою. Но измненіе окончаніи для обозначенія отчества не въ духъ готскихъ языковъ и если оно и встрчается у Ульфилы, то, по моему мннію, прямо заимствовано имъ изъ языковъ греческаго и латинскаго, такъ напр. въ словъ Abraham is окончаніе is есть ни что иное какъ обозначеніе классическаго родительнаго паденіи, какъ напр. Tydidis’. Слдовательно, можно допустить, что это окончаніе заимствовано испанскимъ языкомъ у средневковаго латинскаго и нечего возводить его боле къ отдаленнымъ источникамъ. Слдуетъ отмтить одинъ случай его употребленія — именно для выраженія уваженія или почтенія къ отцу. Такъ напр: Альфонсъ Мудрый иногда называлъ себя Alfonso Fernandez въ честь своего отца Фердинанда III. Но подобные примры, кажется, очень рдки. (Mondejar, Memories de Alonso el Sabio, 1777, p. 478).}. Прозвище Сида, подъ которымъ онъ сдлался такъ извстенъ, было ему дано, какъ полагаютъ, въ силу того замчательнаго обстоятельства, что пять королей или военачальниковъ маврскихъ въ одной битв признали его своимъ сеидомъ, т. е. господиномъ или побдителемъ {Chronica del Cid. Burgos, 1593 fol., s. 19.}. Другое, едва-ли мене извстное, прозвище его Кампеадоръ (герой или воитель), дано ему было, какъ полководцу арміи Санчо II. Прозвище это употреблялось съ давнихъ поръ соотечественниками Сида и служило выраженіемъ народнаго удивленія къ его подвигамъ въ борьб съ маврами {Huber, стр. 96. Mllers Leben des Cid, in Herder’s Smtliche Werke, zur schnen Literatur und Kunst, Wien, 1813, in—12о, Theil III s. XXI. О значеніи слова Canipeador см. также Dozy, ‘Recherches’ Vol. I 1849, p. 416—423.}. Какъ бы то ни было, достоврно то, что въ самую отдаленную эпоху онъ уже звался Сидомъ Кампеадоромъ. И онъ вполн заслужилъ этотъ почетный титулъ: почти всю свою жизнь провелъ онъ въ борьб съ угнетателями своей родины, не испытавши, сколько намъ извстно, ни одного пораженія отъ враговъ, хотя не разъ былъ изгоняемъ и предаваемъ тми христіанскими государями, интересамъ которыхъ онъ посвятилъ себя, вслдствіе чего ему не разъ приходилось вступать въ союзъ съ мусульманами, для того чтобы по господствовавшему и въ то время считавшемуся справедливымъ обычаю отомстить за обиды, нанесенныя ему его же соотечественниками.—
Но, каковы бы ни были реальныя приключенія его жизни, приключенія, теряющіяся въ сумрак тхъ отдаленныхъ временъ {‘Ни одинъ періодъ испанской исторіи такъ не бденъ современными свидтельствами, говоритъ Губеръ, Vorwort, s. ХІІІ. Вслдствіе чего Сидъ, какъ его изображаютъ старинныя народныя преданія, Poema del Cid, романсы и даже хроники, является намъ фигурою слишкомъ поэтическою, имющею слишкомъ мало сходства съ историческимъ Сидомъ, личностью героическою, но запятнанною жестокостью, грубостью своего времени: такъ напр. онъ не разъ дерется противъ христіанъ, раззоряетъ ихъ церкви и т. п. См. Dozy, (Recherches, Tom. I. 1849. pp. 320—399 и 650—656), который полагаетъ, что Сидъ имлъ вс данныя, чтобы стать тмъ, чмъ его сдлала впослдствіи кастильская поэзія.}, Сидъ представляется намъ великимъ защитникомъ своего народа противъ мавританскихъ угнетателей. Повидимому, онъ дотого плнилъ воображеніе и симпатіи своихъ соотечественниковъ, что много столтій посл его смерти и даже вплоть до нашихъ дней, поэзія и легенда привязываютъ къ его имени длинный рядъ баснословныхъ подвиговъ, которые роднятъ его имя съ миическими созданіями среднихъ вковъ и больше напоминаютъ собою подвиги Амадисовъ и Артуровъ, нежели прозаическихъ героевъ настоящей исторіи {Въ высшей степени любопытно сравнивать арабскіе разсказы о Сил съ христіанскими. Въ книг Конде объ испанскихъ арабахъ,— книг, которая представляетъ собою почти дословный переводъ съ арабскихъ хроникъ,— Сидъ впервые появляется около 1087 года, его тогда уже звали ‘Камбитуромъ (Кампеадоромъ), и онъ опустошалъ границы Валенсіи. (Tom. II. р. 155). Въ 1094 году, по поводу завоеванія Сидомъ Валенсіи, хроника замчаетъ: ‘Тогда Камбитуръ — да будетъ онъ проклятъ Аллахомъ!— вошелъ въ городъ со всми своими войсками и союзниками’ (т. II, стр. 183). Въ другихъ мстахъ онъ зовется Родерикомъ Камбитуромъ: ‘Родерикъ, предводитель христіанъ, извстный подъ прозвищемъ Камбитура’ или ‘Проклятаго’. Все это ясно показываетъ, какъ ненавидли и боялись Сида его враги. Нигд, сколько мн извстно, арабскіе хроникеры не зовутъ его Сидомъ или Сеидомъ. Въ книг Конде Сидъ упоминается очень рдко, по всей вроятности потому, что источники автора занимаются главнымъ образомъ происшествіями въ Андалузіи и Гренад, въ которыхъ Сидъ не принималъ никакого участія. Тоже самое замтно и въ боле ученомъ и обстоятельномъ труд Гайянгоса ‘Mohammedan Dynasties’. Когда Сидъ умираетъ, арабскій лтописецъ сопровождаетъ извстія объ его смерти восклицаніемъ: (т. II, прим. стр. 43) ‘Да не сжалится надъ нимъ Господь!’.}.
Въ поэм о Сил замтно присутствіе обоихъ этихъ элементовъ. Одно время на нее смотрли, какъ на произведеніе вполн, или почти вполн историческое {Таково мнніе Іоганна Мюллера и Соути. Послдній говоритъ въ предисловіи къ своей Сгопісіе of Cid. (p. XI) ‘Поэму о Сил нужно разсматривать какъ исторію въ стихотворной форм, а не какъ стихотворный романъ.’ Но Губеръ, въ великолпномъ предисловіи къ своей книг (р.XXVI) прекрасно показалъ ошибочность этого мннія а во введеніи къ своему изданію хроники Marburg 1844, in-8о, 43) онъ кром того, доказалъ, что содержаніе поэмы не заимствовано изъ старинной латинской хроники, заключающей въ себ весь историческій матеріяхъ для жизни Сида.}, хотя вющій въ ней духъ слишкомъ романтиченъ для исторіи. Правда, въ ней мало тхъ смлыхъ вымысловъ фантазіи, которые мы находимъ въ позднйшихъ хроникахъ и въ народныхъ романсахъ, тмъ не мене по общему характеру своему она несомннно поэма. Въ живыхъ описаніяхъ осады Алькосеры, въ характеристик кортесовъ, въ эпизод о графахъ Карріонахъ, авторъ сознательно поступаетъ, какъ поэтъ. Въ дйствительности, даже самый бракъ дочерей Сида оказывается невроятнымъ, такъ что главное событіе, воспваемое въ поэм, является лишеннымъ исторической основы {Маріана относится весьма скептически къ исторіи Сида, но самъ по этому поводу не высказывается ршительно (‘Historia’ Lib. X. с. IV) Сандовалль сомнвается во многомъ и вполн отвергаетъ эпизодъ о графахъ ‘Карріонскихъ (‘Reyes de Castilla,’ Pamplona, 1615, in—fol. p. 54), и Феррерасъ (‘Synopsis Histrica’, Madrid 1775 in-4-to Tom. V. pp. 196—198) старается отдлить истину отъ вымысла. Относительно брака дочерей Сида съ грифами онъ раздляетъ мнніе Сандоваллъ Соути (‘Chronicle’, рр. 310—312), разобравъ эти мннія, высказываетъ желаніе врить въ исторію Сида, но это ему не вполн удается.}. Но это обстоятельство ничуть не умаляетъ внутреннихъ достоинствъ поэмы, которая дышетъ простотой, героизмомъ и народностью. Къ несчастію единственная дошедшая до насъ древняя рукопись поэмы неполна и не даетъ никакихъ указаній на имя своего творца.
Впрочемъ, утрачено немного — всего нсколько листовъ въ начал, одинъ — въ середин и нсколько отдльныхъ стиховъ въ различныхъ мстахъ, конецъ сохранился вполн. Итакъ, не можетъ быть никакого сомннія относительно сюжета и господствующаго тона всей поэмы. Задача ея — изображеніе характера и славныхъ подвиговъ Сида въ королевствахъ Аррагоніи и Валенсіи, его торжества надъ недостойными зятьями, графами Карріонами, ихъ посрамленіе передъ королемъ и кортесами и наконецъ второй бракъ обихъ дочерей Сида съ наслдниками королей Наварры и Аррагоніи. Поэма оканчивается краткимъ упоминаніемъ о смерти героя и означеніемъ года написанія рукописи {Поэма была первоначально издана Санчесомъ въ первомъ том это почтеннаго труда. ‘Poesias Castellanas Anteriores al Siglо XV, (Мадридъ, 1779— 90, 4 т. in-8о, перепечатана Ochoa, Paris 1842, in 8о). Она заключаетъ въ себ 3744 стиха, и если къ нимъ прибавить утраченные, то, по мннію Санчеса, всего наберется до 4000. Санчесъ видлъ также списокъ ея, сдланный въ 1596 г. Не смотря на нкоторыя неточности этотъ списокъ доказываетъ, что уже и тогда въ старой рукописи были т же проблы, что и теперь. Стало быть мало надежды, чтобы недостающіе стихи были когда нибудь найдены. Изданіе Санчеса напечатано далеко неудовлетворительно a fac-si mile рукописи, на которой оно основано, воспроизведенное испанскими переводчиками Бутервека (T. I р. 112) оказывается настолько неврнымъ, что не даетъ точнаго понятія о самой рукописи. См. испанскій переводъ моей книги Мадридъ, т. I, 1851, стр. 495.}.’
Но историческая основа поэмы всего мене способна привлечь ваше вниманіе. Въ самомъ дл, никто не читаетъ ее ради однихъ фактовъ, хотя иногда они передаются съ мелочною обстоятельностью, свойственной монастырскимъ хроникамъ, но ради живой картины изображаемой эпохи, ея нравовъ и интересовъ, которые до того не похожи на наши, что встртивъ ихъ описаніе, въ форм чисто исторической, мы отнеслись къ нимъ такъ же холодно, какъ и къ вымысламъ миологіи. Мы читаемъ поэму о Сил, потому что видимъ въ ней живую, написанную современникомъ, картину рыцарскихъ временъ Испаніи — картину, по истин переданную съ гомеровской простотой. Мало того, что она содержитъ въ себ разсказъ о самыхъ романтическихъ подвигахъ, приписываемыхъ самому романтическому герою испанскихъ преданій, но она примшиваетъ къ своему разсказу массу бытовыхъ и личныхъ подробностей, которыя живо рисуютъ намъ характеръ Сида и его эпохи и невольно возбуждаютъ нашу симпатію {Я приведу слдующія строки, въ которыхъ описывается голодъ въ Валенціи, осажденной Сидомъ.
Mal se aquexan los ge Valencia que non sabent ques’ far,
De ninguna part que sea no les viene pan,
Nin da consejo padre fijo nin fijo padre:
Nin amigo amigo nos pueden consular.
Mala cuenta es, Senores, aver niengua de pan,
Fijos e mugieres verlo morir de fanibre.
V. V. 1183-1188.
‘Жители Валенсіи не знаютъ, что длать и сильно жалуются.— Ни откуда не приходятъ къ нимъ припасы, тщетно ждутъ ихъ.— Ничмъ не можетъ помочь ни отецъ сыну, ни сынъ отцу.— Другъ не можетъ утшить друга, или развеселить его. Ужасно, господа, не имть хлба — и видть, какъ дти и женщины умираютъ съ голоду’.
Звательный падежъ seores (господа) въ этомъ мст и въ стихахъ 734 и 2231, заставляетъ предполагать, что поэма была первоначально сочинена для извстныхъ лицъ, или, врне что согласно господствовавшему тогда обычаю, она распвалась публично.
Не слдуетъ забывать, что Сидъ главнымъ образомъ обязанъ своею популярностью среди соотечественниковъ и современниковъ одному обстоятельству, которое длаетъ его личность крайне симпатичной и для насъ — я разумю мужество, съ которымъ онъ защищалъ старыя народныя права и fueros. Губеръ упоминаетъ объ этомъ въ своемъ предисловіи (р. liv) и вроятно на основаніи хроники (глава 110), гд говорится, что Сидъ стоялъ за права если не народныя въ томъ смысл, какомъ мы теперь ихъ понимаемъ, то во всякомъ, случа за права, оспариваемыя короною, подобно тому какъ англійскіе бароны возстали противъ короля Джона, чтобы принудить его дать имъ ‘Magna Charta’.}. Самый языкъ поэмы есть именно тотъ языкъ, на которомъ говорилъ Сидъ,— языкъ развившійся только въ половину и съ трудомъ освобождающій себя отъ латинскихъ узъ, его словосочиненіе еще не установилось, грамматическія формы не вполн опредлились, въ немъ мало тхъ соединительныхъ частицъ, которыя придаютъ такую прелесть и выразительность всякому языку, но за то онъ дышетъ смлымъ искреннимъ и оригинальнымъ духомъ эпохи, и доказываетъ съ очевидностью, что успшно стремился занять свое мсто въ ряду другихъ нестройныхъ элементовъ національнаго генія. Наконецъ вншняя форма поэмы, размръ и римы отличаются грубостью и неопредленностью, стихъ первоначально разсчитанный на четырнадцать слоговъ, раздленныхъ цезурой на восьмомъ слог, нердко достигаетъ до 16 и даже до 20-ти слоговъ, а иногда съуживается до двнадцати {Напримръ:
Ferran Gonzales non vi alli dos’ alzace nin camara abiorta nintorre.— V. 2296.
Feme ante vos yo vuestras fjas.
Infantes son de dias chicas — .V.V. 268, 269.
Въ силу того что существуетъ лишь одна древняя рукопись поэмы, можно бы подумать, что эти неправлльности — результатъ ошибокъ переписчика, но такъ какъ он слишкомъ важны и притомъ слишкомъ часты, то нкоторыя изъ нихъ, по всей вроятности, принадлежатъ самому автору.}. Но несмотря на вс эти неправильности, стихъ поэмы всюду носитъ на себ печать свободнаго и безстрашнаго духа, который превосходно гармонируетъ съ языкомъ поэта, содержаніемъ поэмы и ея вкомъ и сообщаетъ всему произведенію такое движеніе, такой интересъ, что даже теперь, по прошествіи многихъ столтій, нкоторыя сцены поэмы о Сид проходятъ передъ нами какъ событія потрясающей драмы.
Выше было замчено, что первыя страницы рукописи затеряны, въ настоящемъ своемъ вид поэма начинается съ того момента, когда Сидъ, только что изгнанный неблагодарнымъ королемъ,.бросаетъ послдній взглядъ на башни покидаемаго имъ наслдственнаго замка Биваръ:’Горько плача’, — говоритъ поэма — онъ поворотилъ голову и глядлъ на нихъ. Онъ видлъ, что ворота замка отперты, что на дверяхъ кладовыхъ нтъ замковъ, что вшалки пусты, — нтъ на нихъ ни шубъ, ни плащей, что охотничьи нашести стоятъ безъ соколовъ и ястребовъ. И вздохнулъ Мой Сидъ, потому что горько ему было.— И заговорилъ Мой Сидъ хорошо и спокойно: Благодарю тебя, Всевышній, за то, что злые мои недруги сдлали со мною’. {. И. Буслаевъ въ своемъ прекрасномъ изслдованіи о Сил (въ V томъ Записокъ Имп. Акад. Наукъ) справедливо замчаетъ, что обычный эпитетъ Сида мой (mio Cid) придаетъ разсказу какую-ли задушевную наивность и нжность, указывающую на любящее отношеніе пвца и слушателя къ своему національному герою. Примчаніе переводчика.} И онъ отправляется туда, куда шли вс храбрые люди, его времени — на границу, гд христіане бились съ маврами. Укрывъ жену и дтей въ одномъ монастыр, онъ съ тремя стами врныхъ союзниковъ вторгается во владнія неврныхъ, ршившись по обычаю времени отнять земли и имущество у общаго врага. А чтобы имть средства осуществить походъ противъ неврныхъ, онъ, тоже въ дух тогдашнихъ нравовъ, грабитъ жидовъ не хуже Робинъ Гуда. Прежде всего онъ беретъ приступомъ городъ Алькосеру. Но мавры стягиваютъ силы въ большомъ количеств и въ свою очередь осаждаютъ Сида, герой спасается смлой вылазкой, во время которой обращаетъ въ бгство всю армію язычниковъ. Описаніе освобожденія Сидомъ своего знамени, подвергавшагося большой опасности, благодаря неосторожности Бермуеза, знаменосца, проникнуто чисто рыцарскимъ духомъ {Достаточно привести нсколько стиховъ изъ этого описанія въ подлинник для доказательства, что важность и достоинство — главныя, отличительныя черты испанскаго языка въ древнйшую эпоху его развитія.
Einbrazan los escudos delant los corazones,
Abaxan las lanzas apuestas de los pendones.
Enclinaron las caras de suso de los arzones,
Iban los ferir de fuertes corazones,
А grandes voces lama el que en buen ora nasce:
‘Ferid los, cavallcros, por amor de caridad,
Yo soy Buy Diaz el Cid Canipeador de Bibar’.
etc.}. ‘Держа передъ собой свои шиты, они быстро двинулись впередъ, копья ихъ опущены, знамена и значки развваются по воздуху, склонивши головы къ сдламъ, они готовы энергически броситься въ битву.— Сидъ былъ посреди ихъ и далеко разносился по полю голосъ того, кто родился въ счастливый часъ: Бейте ихъ, рыцари, но имя милосердія:— Я — Рюи-Діасъ, Сидъ Кампеадоръ изъ Бивара.— Вс бросаются на отрядъ, гд находится Перо Бермудезъ,— Здсь триста копій и на каждомъ рыцарскій значекъ.— Каждый изъ христіанъ убиваетъ по мавру и каждый однимъ ударомъ:— при второмъ натиск убитыхъ столько же. Вы увидали бы, какъ поднимается и опускается множество копій, множество щитовъ пробито и проколото, много кирасъ разбито, множество блыхъ значковъ краснютъ отъ крови, множество прекрасныхъ коней бгутъ безъ сдоковъ’ {Поэма о Сил переведена на англійскій языкъ Хукхэмомъ Фреромъ (Hookham Frere), однимъ изъ первоклассныхъ англійскихъ ученыхъ, о которомъ Сэръ Джемсъ Макинтошъ отзывается какъ о лучшемъ англійскомъ переводчик. Превосходный переводъ Фрера напечатанъ въ приложеніи къ Chronicle of Cid Coymu, любопытной книг, составленной изъ вольныхъ переводовъ поэмы о Сил, стариныхъ романсовъ, прозаической хроники о Сидъ и изъ Общей Испанской Хроники В. Годвинъ въ нсколько странномъ ‘Letter of advice to а young American on a Course of Studies’ (London, 1818, 8-vo), рекомендуетъ эту книгу, какъ наиболе пригодную, чтобы получить понятіе о рыцарскомъ вк. Нмецкій стихотворный переводъ всей поэмы (размромъ подлинника) съ краткими объяснительными примчаніями, былъ изданъ въ Іен въ 1850 (8 т., ст. 119) подъ заглавіемъ ‘Das Gedicht vom Cid, bersetzt von L. B. Wolif’. Онъ не настолько вренъ, какъ бы долженъ былъ быть, но предисловіе написано умно, и переводчикъ удачно характеризуетъ всю поэму, говоря, что ‘она даетъ врное понятіе объ эпох, когда слова ставились ни во что, а цнилось одно дло’.}.
Дале поэма описываетъ ссору Сида съ графомъ Барселонскимъ, завоеваніе Валенсіи, примиреніе Сида съ оскорбившимъ его королемъ и устроенный королемъ бракъ двухъ дочерей Сида съ двумя графами Карріонами, которые тогда были первыми грандами королества. Съ этого пункта замтно явное дленіе поэмы на дв части {Это дленіе и другія, мене значительныя да ли испанскому ученому Тапіа (‘Historia de la Civilisacin de Espaa’ Madrid, 1840, in-12о, T. I, pp. 268) поводъ думать, что поэма о Сил состоитъ изъ отдльныхъ частей или псенъ, какъ это нкогда утверждали относительно Иліады и что съ большею вроятностію можно утверждать относительно поэмы о Пибелунгахъ. Но эти подраздленія и перерывы такъ часто встрчаются въ поэм о Сил и такъ ясно указываютъ на другія цли и причины, что предположеніе Тапіи не заслуживаетъ вроятія (Губеръ ‘Chrnica del Cid’, стр. 40). Притомъ же, поэма боле походитъ на старинные французскіе ‘Chansons de Geste’ и въ ея постройк замтно больше искусственности, нежели это допускается природой народныхъ балладъ.}. Остальная часть посвяшена главному сюжету: расторженію браковъ дочерей Сида, вслдствіе низости и жестокости графовъ Карріановъ, публичному торжеству надъ ними Сида, ихъ всенародному посрамленію и объявленію о второмъ брак дочерей Кампеадора съ инфантами Наварры и Аррагоніи, благодаря чему Сидъ восходитъ на высшую ступень почестей и роднится съ королевскими домами Испаніи. Краткимъ разсказомъ объ этомъ брак въ сущности и заканчивается поэма.
Живе всего описаны засданія кортесовъ, созванныхъ по требованію Сида, чтобы обсудить жестокое обращеніе графовъ Карріоновъ съ ихъ женами. Въ одной изъ сценъ трое сподвижниковъ Сида вызываютъ на бой трехъ рыцарей изъ свиты графовъ Карріоновъ и вызовъ, обращенный къ Ассуру Гонзалесу Муньо Густіосомъ, описанъ весьма характеристично въ слдующихъ стихахъ:
‘Ассуръ Гонзалесъ входитъ во дворецъ, въ длинномъ горностаевомъ плащ, онъ идетъ пошатываясь, — съ лицемъ ракраснвшимся, ибо онъ позавтракалъ.— Въ томъ, что онъ говоритъ, мало благоразумія:— ‘Ну что, воины, кто изъ васъ видалъ такія побоища? — Кто сообщитъ намъ всточку о Моемъ Сид Биварскомъ?— Ушелъ ли онъ въ Ріодовирну воевать съ мельниками и забирать помолъ, какъ онъ это обыкновенно длаетъ?— И кто это надоумилъ его породниться съ Карріонами?’ — Тогда вскочилъ на ноги Муньо Густіосъ:— ‘Молчи, вроломный злодй и предатель!— Ты завтракаешь прежде чмъ побывать въ церкви:— ты ненавистенъ всмъ, кому ты кланяешься.— Ты не говоришь правды ни другу, ни государю, — ты лжешь всмъ и особенно Господу Богу.— Не хочу я имть части въ твоей дружб.— Я заставлю тебя признаться, что ты именно таковъ, какимъ я тебя изображаю’ {‘Asur Gonzales entraba por el palacio,
Manto arinino un Brial rastrando:
Berineio viene, ea его almorzado.
En lo que fabl avie poco recabdo
‘Hya varones, quien vi nunca tal mal?
Quien nos darie nuevas de Mio Cid, el de Bibar?
Fues’ Riodoirirna los molinos picar,
E prender maquilas como lo suele far,
Quddarie con los de Carrion casar?’
Esora Mono Gustier en pre se levant:
‘Cala, alevoso, malo, traydor:
Antes almuerzas, que bayas oracion,
А los que das paz fartas los aderredor
Non dices verdad amigo ni Seor,
Falso todos mas al Criador.
En tu amistad non quiero avec racion.
Facertelo decir, que tal eres qual digo yo’.
Sanchez, т 1, стр. 359.
Это мсто, съ предыдущими и послдующими стихами, можетъ быть приравнено къ вызову, который мы находимъ у Шекспира въ Ричард II, актъ IV.}.
Открытіе арены, на которую устремляются шестеро бойцовъ, въ присутствіи короля, описано также съ большой энергіей и одушевленіемъ:
‘Судьи поединка и король назначили каждому мста — и очистили арену для боя.— Бойцовъ увдомили всхъ шестерыхъ,— что тотъ будетъ считаться побжденнымъ, кто выйдетъ за черту круга. Арена была въ шесть копій въ длину и ширину, судьи подлили поровну между бойцами и солнце и тнь.— Затмъ судьи ушли съ арены и бойцы стали другъ противъ друга.— Вотъ сторонники моего Сида стоятъ на одной сторон, а Карріоны на другой.— Каждый изъ нихъ внимательно слдитъ за врагомъ.— Они прижимаютъ къ груди свои щиты, опускаютъ копья, украшенныя значками — и припадаютъ головами къ сдламъ: — затмъ даютъ шпоры конямъ, — земля какъ будто дрожитъ подъ ними, — а каждый изъ нихъ внимательно слдитъ за врагомъ’. {‘Los Fieles el rey ensenaron los moiones.
Librabanse del campo todos aderredor:
Bien gelo demostraron todos seis como son,
Que por у serie vencido qui saliese del moion.
Todos las yentes esconbraron aderredor:
De seis astas de lanzas que non legasen al moion.
Sorteabanles el campo, ya les partien el sol:
Salien los Fieles de medio, ellos cara por cara son.
Desi vinien los de Mio Cid los Infantes de Carrion.
Elios Infantes de Carrion los del Campeador.
Cada uno dellos mientes tiene al so.
Abrazan los escudos delant’ los corazones:
Abaxan las lanzas abueltas con los pendones,
Enclinaban las caras sobre los arzones:
Balien los cavallos con los espolones,
Tembrar querie la tierra dod eran movedores.
Cada uno dellos mientes tiene al s6′.
Sanchez, T. I, p. 368.
Нчто подобное есть и у Чосера ‘Knight’s Tale’ въ описаніи поединка Палэмона съ Арситомъ (изданіе Тирвитта (Tyrwhitt) V. 2601).
‘The herandes left hir priking up and down,
Now ringen trompes loud and clarioun,
There is no more to say, but est and west,
In gon the speres sadly in the rest,
In goth the sharpe spore into Hie side:
Ther see men who can just and who can ride’ и. т. д.
Сравнивая между собою оба эти описанія не нужно упускать изъ виду что поэма о Сид на два столтія раньше Кэнтерберійскихъ разсказовъ.}
Приведенныя много мста принадлежатъ къ самымъ характеристичнымъ мстамъ поэмы, которая впрочемъ всюду столько же отличается оригинальностью, сколько народностью, христіанскимъ духомъ и преданностью королевской власти. Словомъ, она всюду проникнута истинно-кастильскимъ духомъ, вющимъ на насъ изъ старинныхъ хроникъ, когда он разсказываютъ объ удачахъ и неудачахъ испанцевъ въ борьб ихъ съ маврами. Арабское вліяніе очень мало замтно въ язык поэмы и совсмъ незамтно въ образахъ и картинахъ/Ее нужно прочесть всю отъ начала до конца и притомъ въ подлинник, тогда только возникнетъ въ нашемъ воображеніи во всей своей свжести изображаемая въ поэм грубая, но героическая эпоха испанской жизни:— простота правительствъ и преданность къ нимъ врнаго и благороднаго народа, колоссальное напряженіе первоначальнаго религіознаго энтузіазма, живописный колоритъ нравовъ и обыденной жизни въ эпоху смутъ и неурядицы, наконецъ смлыя очертанія національнаго генія, которыя поражаютъ насъ именно въ т моменты, когда мы меньше всего разсчитываемъ ихъ встртить. Чмъ больше вчитываешься въ это произведеніе, тмъ боле проникаешься духомъ описываемаго времени, а когда отложишь поэму въ сторону и представишь себ умственное состояніе Европы въ эпоху ея происхожденія и даже гораздо раньше, то приходишь къ убжденію, что за тысячу лтъ, протекшихъ со временъ паденія греко-римской цивилизаціи до появленія ‘Божественной комедіи’, не было въ поэтической литератур Европы произведенія, столь оригинальнаго по тону, столь богатаго чувствомъ, энергіей и изобразительностью {Различныя мннія о поэм Сида, различныя оцнки ея художественныхъ достоинствъ представляютъ весьма любопытную страницу ея исторіи. Бутервекъ говоритъ о ней лишь мимоходомъ, вроятно потому, что держался взглядовъ Сарміенто, который не читалъ поэмы. Испанскіе переводчики Бутервека почти соглашаются съ нимъ. Однако Шлегель, Сисмонди, Губеръ, Вольфъ и многіе другіе, изучавшіе поэму, приходятъ въ восторгъ отъ ея красотъ. Въ высшей степени справедливымъ кажется мн слдующее замчаніе Соути (‘Quarterly Review’, 1814, vol. XII, p. 64): ‘Испанцы еще не съумли понять громаднаго значенія ихъ римованной исторіи Сида, какъ поэмы. Они до тхъ поръ не создадутъ ничего хорошаго въ боле возвышенныхъ отрасляхъ искусства, пока не откажутся отъ ложнаго вкуса, который мшаетъ имъ понимать истинную поэзію’. Изъ всхъ поэмъ, относящихся къ раннему періоду жизни современныхъ народовъ, поэма ‘Нибелунги’, способна больше всхъ другихъ выдержать сравненіе съ поэмой о Сил. ‘Нибелунги’, по мннію самыхъ основательныхъ нмецкихъ критиковъ, написаны, по крайней мр въ настоящей ихъ форм, не мене какъ полувкомъ позже эпохи, къ которой относятъ поэму о Сил. Сравненіе этихъ произведеній между собой было бы конечно весьма любопытно. Въ внскомъ литературномъ журнал ‘Jahrbcher der Literatur’ 1846 г. Band CXII, Францискъ Мишель, ученый, оказавшій не мало услугъ средневковой литератур, впервые напечаталъ отрывки старинной римованной испанской хроники, подъ заглавіемъ ‘Chronica Rimado de las Cosas de Espaa’. Это — исторія Испаніи отъ смерти Pelayo до Фердинанда Великаго. Она упоминается Евгеніемъ Очоа въ его ‘Catalogo de Manuscrites’ (Paris, 1844, in 4-to стр. 106— 110) и Губеромъ въ его изданіи хроники о Сил, предисловіе, прил. Е. Это любопытная, хотя не особенно цнная, находка для знакомства съ старинной литературой Испаніи сильно напоминаетъ собою поэму о Сил. Она открывается прозаическимъ введеніемъ, гд на одной страниц разсказывается о, положеніи длъ въ Испаніи до эпохи Фернанда Гонзалеса. Потомъ слдуетъ 1126 стиховъ, изъ которыхъ послдній рзко обрывается на половин, какъ будто переписчикъ былъ кмъ нибудь прерванъ, хотя нтъ никакихъ указаній на то, чтобъ его работа была близка къ концу. Почти все произведеніе посвящено исторіи Сида, его семьи и его приключеній, которыя разсказываются не вполн сходно со старыми романсами и хрониками. Такъ напримръ о Химен повствуется, что она имла троихъ братьевъ, которые были взяты въ плнъ маврами и освобождены Сидомъ, Сидъ женится на Химен по приказу короля, противъ своего желанія, посл брака онъ отправляется въ Парижу, въ эпоху 12 пэровъ, и тамъ совершаетъ рядъ подвиговъ, описываемыхъ въ рыцарскихъ романахъ. Это ужъ нчто совсмъ новое. Но помимо этихъ нововведеній и старинныя исторіи измнены и разсказаны подробне: такъ, напримръ, милосердіе Сида къ прокаженному описано гораздо картинне, разговоръ Химены съ королемъ и Сида съ его отцемъ изложены въ вид діалога, не безъ нкотораго покушенія на драматическій эффектъ. Въ общемъ эта римованная хроника является вольной обработкой старинныхъ преданій, составленной вроятно въ XV вк, когда рыцарскіе романы начали входцть въ моду, и притомъ съ цлью включить Сида въ число героевъ рыцарства. Размръ поэмы — длинный стихъ старинной испанской поэзіи, съ цезурой по средин и съ созвучіемъ (ассонаиссомъ) на я и о въ конц. Но весьма часто встрчаются дв неправильности: есть стихи въ 20 слоговъ слишкомъ, а въ нкоторыхъ стихахъ ассонансъ не выдерживается. Все это доказываетъ, что автору хорошо были знакомы старинные романсы, а изъ слдующаго мста я вывожу заключеніе, что онъ зналъ и древнюю поэму о Сил:
‘Veredes lidiar a profia etan firme se dar,
Atantos pendones obrados alar e abaxar,
Atantas lanas quebradas por el primer quebrar,
Atantos cavallos caer e non se levantar,
Atanto cavallo sin dueo por el campo andar’.
VV. 805—899.
Приведенные стихи, повидимому навяны описаніемъ битвы Сида подъ Алькоеерой въ поэм о Сил и доказываютъ, что авторъ былъ знакомъ съ ней:
‘Veriedes tantas lanzas premer alzar,
Tanta adarya foradar pasar,
Tanta loriga falsa desmanchar,
Tantos pendones blancos salir bermeios en sangre,
Tantos buenos cavallos siz sos duenos andar’.
VV. 734—738.
Посл того какъ выше упомянутыя примчанія къ Crnica Rimada появились въ печати, Дюранъ выпустилъ новое изданіе поэмы о Сил съ предисловіемъ и примчаніями во второмъ том своихъ Romancero, 1851, стр. 647—664. Онъ приходитъ къ заключенію, хотя и высказываетъ его не довольно увренно, что ‘Poema del Cid’ гораздо старе, чмъ Crnica Rimada,— es muy anterior — (стр. 649), и я не сомнваюсь въ томъ, что онъ правъ, хотя онъ повидимому не замтилъ, что Crnica подражаетъ Poema. Онъ упоминаетъ однако о томъ, что хроника заимствуетъ многое изъ старинныхъ романсовъ и длаетъ добавленія къ жизни Сида безъ ссылки на источникъ. Все это подтверждаетъ мое мнніе, что ‘Crnica’ произведеніе гораздо позднйшее, чмъ ‘Poema’, справедливость впрочемъ требуетъ добавить, что Dozy (T. I. р. 623—637) держится инаго мннія, хотя онъ и готовъ допустить, что языкъ хроники относится къ пятнадцатому столтію, но приводитъ въ доказательство ея глубокой древности романсъ (рр. 635 и 675), который, въ чемъ я нисколько не сомнваюсь, подобно другимъ романсамъ легъ въ основу хроники и слдовательно можетъ служить доказательствомъ, что хроника боле позднйшее произведеніе, чмъ поэма. Об эти поэмы о Сид представляютъ нкоторое сходство съ ‘Chansons de Geste’ сверныхъ французскихъ поэтовъ, и Вольфъ предполагалъ даже, что испанскія поэмы были подражаніемъ французскимъ. (Wiener Jahrbcher, Band СXVII, s. 110, и нмецкій переводъ моей книги В. II. s. 485). Но Dozy (Recherches, т. 1. р. 616 sqq) держится совершенно противоположнаго мннія, и я вполн согласенъ съ нимъ.}.
Три другія поэмы, также анонимныя какъ и поэма о Сид, обыкновенно разсматриваются непосредственно вслдъ за нею, потому что вс три находятся въ одной рукописи, которую относятъ къ XIII столтію, что подтверждается языкомъ и стилемъ по крайней мр относительно первой изъ нихъ {Рукопись эта долгое время была извстна только по отрывкамъ изъ нея, приведеннымъ Родригесомъ де Кастро въ его ‘Biblioteca Espaola’, обстоятельномъ сочиненіи, авторъ котораго, родившійся въ Галиціи, въ 1739 г., умеръ въ Мадрид въ 1799, г. Первый томъ, напечатанный въ 1781 г., in Folio, заключаетъ въ себ хронологическій перечень раввиническихъ авторовъ отъ древнйшихъ временъ до конца XVIII в., которые писали на еврейскомъ испанскомъ и другихъ языкахъ. Второй, вышедшій въ 1786 г., содержитъ такой же, перечень испанскихъ писателей какъ язычниковъ, такъ и христіанъ, писавшихъ какъ по латыни такъ и по испански до конца тринадцатаго столтія (число ихъ доходитъ до 200). Оба тома представляютъ собой нчто въ род компиляціи, составленной безъ всякой системы, литературная критика въ нихъ слаба, но многочисленные матерьялы, извлеченные изъ множества рукописей, весьма цнны, и въ числ ихъ не мало такихъ, которые нигд не напечатаны. Именно въ этомъ сочиненіи (Madrid, 1786 in-fol, Vol. II. pp. 504—505) и было первоначально помщены свднія о трехъ вышеупомянутыхъ поэмахъ, которыя впослдствіи были изданы Санчесомъ въ его ‘Coleccion de Poesias Anteriores al Siglo XV’, на основаніи списка, сдланнаго съ подлинной рукописи, находящейся въ Эскуріал и помченной знакомъ III К., in-4-to. Если судить по извлеченіямъ де Кастро, орфографія рукописи недостаточно соблюдена въ копіи, легшей въ основу парижскаго изданія.}.
Первая поэма рукописи носитъ названіе лКнига объ Аполлоніи’, это — повсть загадочнаго происхожденія, но которая хорошо намъ извстна, потому что она разсказана въ осьмой книг ‘Confessio Amantis’ Гауэра и положена въ основу приписываемой Шекспиру драмы ‘Периклъ’. Подлинникъ этой повсти греческая поэма довольно древняго происхожденія {Она не дошла до насъ и мы знаемъ ее только по латинскому переводу, изданному Lapauni’омъ въ дидотовской Scriptorum Graecorum Biblioteca, Yol XLV. У насъ повсть объ Аполлоніи попадается кром Римскихъ Дяніи во многихъ спискахъ, что свидтельствуетъ о большой ея цопулярности въ старину. По одному изъ такихъ списковъ она была издана H. С. Тихонравовымъ въ лтописяхъ Русской Литературы T. I. Москва 1859. Прим. переводчика.}, содержаніе же нашей стихотворной повсти заимствовано почти безъ перемнъ изъ латинской обработки греческаго подлинника, сохранившейся въ большомъ сборник средневковыхъ повстей и разсказовъ извстномъ подъ именемъ ‘Gesta Romanorum’. Повсть или поэма состоитъ изъ 2600 стиховъ, раздленныхъ на куплеты, изъ которыхъ каждый состоитъ изъ четырехъ строкъ и кончается одной и той же римой. Въ начал авторъ говоритъ отъ своего имени: ‘Во имя Бога и св. Маріи,— если только они помогутъ мн — я хотлъ бы сочинить романъ новымъ способомъ о добромъ корол Апполоніи и его рыцарской учтивости’.
Новый способъ сочиненія или новое искусство — nueva maestria можетъ относиться здсь разв только къ постройк куплета и его римовк, ибо въ другихъ отношеніяхъ стихосложеніе поэмы ни чмъ не отличается отъ поэмы о Сил, разв только размръ выдержанъ здсь строже и языкъ боле правиленъ. Что до художественныхъ достоинствъ поэмы, то они ничтожны. Мстами мы встрчаемъ кое-какія подробности о нравахъ современной эпохи, между прочимъ любопытное описаніе одной женщины жонглера, (juglaressa) или покрайней мр имвшей претензію быть жонглеромъ. Главная прелесть поэмы заключается въ ея затйливой фабул, хотя фабула эта, къ сожалнію, не оригинальна {Женщины-жонглеры признавались самымъ презрннымъ классомъ общества (см. Partidas IV. Tit XIV. Ley 3). Исторія Апполонія. котораго обыкновенно называемъ принцемъ Тирскимъ и о приключеніяхъ котораго разсказывается въ этой длинной поэм, сполна заключается въ 153-ьей повсти ‘Gesta Ronianorum’. Эта повсть во всякомъ случа древне цлаго сборника. (Douce, ‘Illustrations of Shakspeare’, London, 1807, in-8, Vol II, p. 135, Swan, переводъ ‘Gesta’, London, 1824, in-12, Vol II, p. 164—495). Два слова вышеприведенной цитаты требуютъ объясненія. Авторъ говоритъ:

Estudiar querria

Componer un romance de nueva maestria. Романсъ здсь очевидно обозначаетъ разсказъ, и, сколько имъ известію, это самое древнйшее употребленіе слова въ этомъ смысл. Maestria, въ старомъ англійскомъ maisterie обозначаетъ какъ напр. у Чосера искусство или науку, слово, которое впослдствіи было искажено въ mystery.}.
Слдующая поэма сборника называется: ‘Жизнь святой Маріи Египетской’, — праведницы, прежде чтимой гораздо больше, чмъ теперь. Житіе этой святой нердко отвергалось мудрйшими членами той самой церкви, которая причислила ее къ лику святыхъ. Какою является Марія въ древнихъ преданіяхъ, такою намъ изображаетъ ее и поэма. По отношенію же къ вншней форм нужно замтить, что стихосложеніе поэмы значительно отличается отъ стихосложенія другихъ поэтическихъ произведеній Кастиліи, относимыхъ къ той же эпох или даже къ боле ранней пор. Поэма написана короткимъ стихомъ въ 8 словъ и раздлена на куплеты, лишь по временамъ вслдствіе небрежности автора стихъ доходитъ до десяти или одиннадцати слоговъ, и кое-гд попадаются по три и даже по четыре стиха съ одной и той же римой. Въ противоположность величавому тону поэмы о Сил она отличается легкимъ и даже шаловливымъ характеромъ, а ея стихосложеніе, тонъ и французскія слова, кое гд попадающіяся въ ней, даютъ поводъ къ предположенію, что сюжетъ ея заимствованъ изъ старыхъ французскихъ Фабльо или по крайней мр написанъ подъ вліяніемъ ихъ легкаго и шутливаго стиля. Вотъ начало ея, доказывающее, что она была предназначена для публичнаго чтенія:
‘Слушайте меня, господа, слушайте меня, ибо правдива моя повсть, какъ только можетъ быть,— выслушайте ее сердечно,— дабы Господь Богъ даровалъ вамъ свое прощеніе’.
Вся поэма заключаетъ въ себ около тысячи четырехсотъ стиховъ, сухихъ, чисто монашескихъ, и иметъ значеніе только какъ памятникъ языка современной ей эпохи {Св. Маріи Египетская пользовалась большимъ почетомъ въ Испаніи и Португаліи. Жизнь ея описана Педро Рибаденейрой въ 1609 г. и Діего Васъ — Карилло въ 1673 г. Похожденія ея также подробно разсказаны въ ‘Flos Sanctorum’ перваго и переданы въ боле привлекательной форм Бартоломеемъ Кайраско де Фигуэроа въ конц его,Templo Militante’ (Vallado’id 1602, in-12о), гд они занимаютъ около 130 восьми строчныхъ стансовъ. Жизнь той же святой послужила сюжетомъ и для драмы Монтальвана ‘La Gitana de Menfis’. Въ Рим на берегу Тибра существуетъ церковь, посвященная Маріи Египетской, которая была построена изъ прекрасныхъ развалинъ древняго храма въ честь Fortuna Virilis. Житіе этой святой многіе считали апокрифическимъ или просто не находили удобнымъ излагать его. (Bayle, Dictionnaire Historique et critique, Amsterdam, 1740, in-f. T. III, pp. 334—336). Мн пріятно вспомнить, что догадка о французскомъ происхожденіи Vida de S-ta Maria Egypciaca впервые высказанная мною въ 1849, была вполн подтвержена Адольфомъ Муссафіею (въ Sitzungsherichte d. Wiener Академіи, 1863. Phil.— Hist Classe, B. XLIII). Муссафіа даже напечаталъ часть Фабльо, откуда была заимствована испанская поэма. Вслдствіе этого мннія Mila у Fontanais (Trovadores 1861. pp. 511, 512.), что она заимствована изъ провансальской поэмы, должно быть отвергнуто.}.
Третья поэма отличается тми же неправильностями размра и стихосложенія. Она носитъ названіе ‘Поклоненіе трехъ святыхъ королей’ и начинается древнимъ преданіемъ о трехъ волхвахъ, пришедшихъ съ Востока. Но главный сюжетъ — плненіе святаго семейства разбойниками во время бгства въ Египетъ, и исцленіе отъ ужасной проказы дитяти одного изъ разбойниковъ посредствомъ погруженія его въ ту самую воду, которая служила для омовенія Спасителя. Дале разсказывается, какъ тотъ исцленный ребенокъ превратился впослдствіи въ добраго разбойника, распятаго направо отъ Спасителя. Эта римованная легенда состоитъ всего изъ 250 стиховъ и принадлежитъ къ весьма популярному на Запад роду литературныхъ произведеній. {Об послднія поэмы были напечатаны впервые извстнымъ государственнымъ человкомъ и ученымъ маркизомъ Пидалемъ въ ‘Revista de Madrid’, 1841 г. и, но всему видно, съ весьма плохихъ списковъ. По крайней мр въ нихъ больше ошибокъ противъ орфографіи и стихосложенія чмъ въ книг объ Аполлоніи Тирскомъ. Отсюда ясно, что онъ должны быть отнесены къ боле позднему времени, ибо нтъ основаній думать, что первообразъ ихъ — французскія фабльо были извстны въ Испаніи раньше той эпохи, къ которой обыкновенно относятъ книгу объ Аполлоніи.}
Изъ предыдущаго ясно, что поэзія перваго вка испанской литературы подобно древнйшей поэзіи другихъ европейскихъ народовъ есть поэзія анонимная, ибо званіе сочинителя не представляло особой привлекательности и почета для тхъ, которые, не выдляясь изъ народа, писали на языкахъ, рождавшихся въ Европ. Невозможно даже опредлить, изъ какой именно части Испаніи, отвоеванной христіанами, дошли до насъ упомянутыя поэмы. По языку и тону мы можемъ думать, что поэма о Сил сочинена въ той пограничной мстности, гд происходила война съ маврами, въ направленіи Валенсіи и Каталоніи и что первые романсы, о которыхъ мы будемъ говорить поздне, зародились въ самомъ пылу борьбы я дышатъ ея духомъ. Путемъ подобныхъ же умозаключеній можно придти къ выводу, что поэмы боле религіознаго характера слагались въ боле спокойныхъ областяхъ свера, гд было множество монастырей и гд христіанство пустило уже глубокіе корни въ характеръ народа. Но все таки, повторяемъ, нтъ возможности точно опредлить мсторожденіе хотя бы одной изъ разобранныхъ нами поэмъ..
Но чмъ больше подвигаемся мы впередъ, тмъ замтне измняются обстоятельства. Первая поэма, съ которой мы тутъ встрчаемся, принадлежитъ уже извстному автору и обязана своимъ бытіемъ извстной мстности. Мы разумемъ произведеніе Гонзало, священника, служившаго при монастыр San Millan или св. Эмильяна на территоріи Калахорры вдали отъ театра войны съ маврами. Объ этомъ Гонзало, боле извстнымъ подъ прозвищемъ Берсео, по мсту его рожденія, мы знаемъ лишь то, что жилъ онъ между 1220 и 1246 годами и, какъ онъ самъ говоритъ, очень тяготился своею глубокой старостью, {Онъ такъ самъ выражается въ жизнеописаніи св. Оріи: st. 2.
Quiero en mi vegez, maguer so ya cansado,
De esta Virgen romanzar su dictado.} что умеръ онъ, вроятно, посл 1260 г. въ царствованіе Альфонса Мудраго {Sanchez, ‘Poesias Anteriores’, T. II, p. 4. T. III, pp. XLIV—LVI. Такъ какъ Берсео былъ посвященъ въ діаконы въ 1221 г., то рожденіе его должно отнести по крайней мр къ 1193 году, ибо для рукоположенія въ діаконы необходимо было имть не мене 23 лтъ. Относительно Берсео можно найти нсколько любопытныхъ свденій въ ‘Examen Critico del Tomo Primero de el Anti-Quixote’ (Madrid 1806, in-12o, p. 22 и слд.), анонимной брошюр, написанной какъ полагаютъ, Пеллисеромъ, издателемъ Донъ Кихота.}.
Его сочиненія содержатъ въ себ боле 13,000 стиховъ и составляютъ большой томъ in 8. {Второй томъ Санчеса ‘Poezias Anteriores’.} Сюжеты у него все религіозные, это жизнеописанія св. Доминика Силосскаго, святой Оріи, св. Эмильяна, поэмы о литургіи, о мученичеств св. Лаврентія, о заслугахъ Богородицы, о знаменіяхъ Страшнаго суда, о страданіяхъ Маріи у подножія креста, затмъ нсколько небольшихъ гимновъ и наконецъ большая поэма о чудесахъ Двы Маріи, состоящая боле, чмъ изъ 3,600 стиховъ. За незначительными исключеніями, все это громадное количество стиховъ длится на четверостишія, подобно поэм Аполлонія Тирскаго. Въ язык Берсео замчается нкоторое улучшеніе, сравнительно съ языкомъ той эпохи, когда сочинена поэма о Сил, но за то энергія и оживленіе послдней совершенно отсутствуютъ въ стихахъ почтеннаго священника {Форма стиха, избранная Берсео, которую Lorenzo de Segura въ томъ же столтіи назвалъ quaderna via и которую мы находимъ въ поэм Аполлонія, заслуживаетъ особеннаго вниманія потому, что она въ продолженіе двухъ вковъ была любимой формой испанской поэзіи. Слдующіе стансы (лучшіе у Берсео) дадутъ намъ образчикъ его стихосложенія. Они заимствованы нами изъ поэмы ‘Знаменія Страшнаго Суда’ (Sanchez. T. II, р. 274).
Esti sera el uno de los signes dubdados:
Subira а las nubes el mar muchos estados,
Mas alto que las sierras mas que los collados,
Tanto que en sequero fincaran los pescados.
Las aves esso mesmo menudas granadas
Andaran dando gritos todas mal espantadas,
Assi faran las bestias por domar domadas,
Non dodran la noche tornar а sus posadas.
‘Таково будетъ одно изъ устрашающихъ знаменій: — море подымется до облаковъ — и выше вершинъ горъ,— оставляя рыбу на суш. Птицы большія и маленькія — будутъ съ отчаяннымъ крикомъ летать, предчувствуя свою гибель — четвероногія, ручныя и дикія — будутъ метаться, ненаходя убжища на ночь’ Разумется, трудно было выдержать такое однообразіе въ рим, но тмъ не мене это возможно, а въ эпоху перваго появленія римы въ поэзіи новой Европы преодолніе этой трудности казалось весьма заманчивымъ. В. Скоттъ повторилъ этотъ опытъ въ одномъ изъ своихъ стихотвореній (The Talisman), которое по форм представляетъ подражаніе провансальскимъ поэмамъ, во по трудности дла ограничился нсколькими стихами. Во многихъ произведеніяхъ провансальской поэзіи изобиліе римъ доходитъ до смшнаго. Такъ напримръ, въ ‘Croisade contre les Hrtiques Albigeois’, замчательной поэм, относящейся къ 1210 г., и прекрасно изданной Форіелемъ (Paris, 1837, in-4о), встрчаются стансы, въ которыхъ одна и таже рима повторяется около ста разъ. Когда и гд была впервые введена въ поэзію эта quaderna via или четырехстрочный куплетъ, ‘который мы встрчаемъ у Берсео — опредлить невозможно, весьма вроятно, что онъ съ давнихъ поръ употреблялся въ произведеніяхъ, предназначенныхъ для публичнаго исполненія. (Wolf, ‘Ueber die Lais’, Wien 1841, in-8о, s. 257). Древнйшій извстный мн примръ этой поэтической формы относится къ 1100 году и находится въ любопытной рукописи ‘Стихотвореній Вальденцевъ’ (F. Diez Die Poesie der Troubadours. Zwickau 1826 in-8о s. 230), которой пользовался также Ренуаръ.— Произведеніе, на которое я хочу обратить вниманіе, носитъ заглавіе — Новое утшеніе ‘Lo novel Confort’ (Posies des Troubadours, Paris, 1817, in-8о, T. Il, p. III,) оно начинается такимъ образомъ:
‘А quest novel confort de vertuos lavor
Mando, vos scrivent en carita et en ainor:
Prego vos caramenl per lamor del segnor,
Abandona lo segle, serve a Dio cuni temor’.
Въ Испаніи исторія этой поэтической формы очень проста. Несомннно, что она перешла сюда изъ Прованса, что она впервые появляется въ поэм Аполлонія, у Берсео появленіе ея даже можно помтить годомъ, именно около 1230 года и затмъ ее употребляютъ до конца XIV вка. Въ эту форму облечены вс 13,000 стиховъ Берсео со включеніемъ гимновъ, кром 20 стиховъ изъ ‘Duelo de la Virgen’. Эти 20 стиховъ содержатъ въ себ пснь евреевъ, которымъ поручено было стеречь гробницу Іисуса, посл распятія. Подобно рчамъ демоновъ въ старинныхъ мистеріяхъ, эти стихи предназначены вызывать смхъ, и самъ Берсео, справедливо замчаетъ, что они ‘не стоятъ и трехъ фигъ’. Во всякомъ случа они имютъ свое значеніе, какъ первый образчикъ испанской лирической поэзіи, дошедшей до насъ съ точнымъ обозначеніемъ года. Начинается пснь евреевъ такимъ образомъ:
‘Velat, aliama de los Judios,
Eya velar!
Que no vos furten el fijo de
Dios, Eya velar!
Car furtarvoslo querran,
Eya velar!
Andre Piedro et lohan,
Eya velar!’
Duelo, 178—9.
‘Бодрствуй, еврейская община,
Не звай и стереги!
Не то у тебя украдутъ сына Божія,
Не звай и стереги!
Они ищутъ случая похитить его,
Не звай и стереги!
Андрей, Петръ и Іоаннъ,
Не звай и стереги!
Санчесъ принимаетъ эти стихи за Villancico, которую нужно пть церковнымъ напвомъ (T. IV, р. 9), и Мартинесъ Роза соглашается съ нимъ. (‘Obras’, Paris, 1827, in-12о, T. I, p. 161).
Вообще говоря, стихосложеніе у Берсео правильно, а мстами даже гармонично, хотя онъ и позволяетъ себ иногда неправильные римы, которыя можно разсматривать какъ зачаточную форму народныхъ ассонансовъ. (Sancliez, T. II, p. XV), но поэтическихъ вольностей у него гораздо меньше чмъ можно было ожидать. Санчесу гармонія и законченность стиха Берсео представляется даже чмъ-то чрезвычайнымъ, и онъ осыпаетъ поэта восторженными похвалами, которыя впрочемъ оправдываются, если принять въ соображеніе нкоторые изъ приводимыхъ имъ фактовъ (T. II, p. XI).}.
‘Жизнь св. Доминика Силосскаго, помщенная во глав сборника произведеній Берсео, начинается слдующимъ литургическимъ воззваніемъ: ‘Во имя Бога Отца, создавшаго все сущее, Господа нашего Іисуса Христа, сына преславной (Двы), и св. Духа, равнаго имъ, я хочу разсказать жизнь святаго исповдника. Я хочу разсказать ее простымъ романскимъ языкомъ, которымъ простые люди говорятъ другъ съ другомъ, ибо я недостаточно образованъ, чтобы попытаться сдлать это на латинскомъ язык. Думаю, что моя работа заслуживаетъ стакана добраго вина’. {San Domingo de Silos, стансы 1 и 2. По обычаю эпохи, Спаситель зовется ‘Don Isu-Chrislo — слово, соотвтствующее латинскому Dominus. См. любопытное примчаніе о слов Don въ домъ Кихот’, изд. Клемансина (Madrid, 1836, in-4o, T. V, p. 408). Донъ — титулъ, который первоначально и въ теченіи долгаго времени, какъ говорятъ, употреблялся лишь по отношенію къ святымъ, лицамъ королевской фамиліи и Ricos Ornes — титулъ соотвтствующій титулу гранда въ новйшее время. Когда подобное отличіе было кому нибудь жалуемо, то на него выдавалась особая грамота, какъ напримръ это было сдлано при пожалованіи его Колумбу, ибо никакой другой титулъ не давалъ права называться ‘дономъ’. (Gudiel, Familia de los Girones, 1577 ff. 46 и 73 а. Salazar de Mendoa. Origen de las Dignidades seglares, 1618, Lib. I. C. 6 и 9 Navarrete, Coleccion de Viages, T. Il 1825, p. 9). Но мало по малу онъ утратилъ свое значеніе, и вскор посл 1600, какъ говоритъ Саласаръ, его жаловали всякому, кто только желалъ имть его,— а quantos le quieren. Впослдствіе его присваивали себ даже произвольне, чмъ это длается теперь въ Англіи съ титуломъ ‘Esquire’. Поэма, поднявшая на, смхъ злоупотребленіе этимъ титуломъ, была написана не ране половины восемнадцатаго вка. Въ ней говорится, что съ тхъ поръ, какъ торговки яблоками стали продавать и покупать Sonor и Don полными корзинами, титулы эти потеряли всякое значеніе.
Porque dar Seor y Don
Es los mismo que dar nada,
Pues se lo toman y tornan
Las Fruteras a Canastas’.
(Ee Jornalero por Sylvestre Camperino que no tiene Dоn si no es prestado, Madrid, 1759, in-4o, pp. 8.) Теперь титулъ дона дается всмъ. Даже портному, пишутъ Seor Don Luis X., (Minutoli, Altes und neues aus Spanien, 1854, in-8o, В. II, s. 127).} Конечно, трудно найти поэзію въ подобнаго рода разсужденіяхъ, и нужно сознаться, что большая часть произведеній, дошедшихъ до насъ съ именемъ Берсео, не отличается особыми литературными достоинствами. Но по временамъ и у него попадаются хорошія вещи. Въ произведеніяхъ его есть не мало мстъ привлекательныхъ либо по своему наивному благочестію, либо по мастерству и живописности разсказа. Лучшія мста въ этомъ род можно найти въ его длинной поэм о ‘Чудесахъ Двы’. Поэма эта состоитъ изъ 25 разсказовъ о вмшательств Божіей Матери въ людскія дла и очевидно имла цлью усилить почитаніе Двы Маріи. Введеніе въ эти разсказы составляетъ, можетъ быть, самое поэтическое изъ всего написаннаго Берсео. Слдующая выдержка познакомитъ насъ и съ его поэтической манерой и съ его стихосложеніемъ:
‘Друзья и вассалы всемогущаго Бога,— если вы хотите слушать меня, ради собственнаго блага,— я разскажу вамъ одну хорошую поучительную исторію, — которая вамъ непремнно понравится.— Я Гонзало, прозванный Берсео, — путешествуя во святыя мста, встртилъ на своемъ пути лугъ, — зеленый и богато украшенный, роскошными цвтами,— мсто желанное для всякаго уставшаго человка.— Они издавали удивительный запахъ, эти благоухающіе цвты,— и освжали въ человк и тло и душу. По лугу струились ручьи прозрачной и быстрой воды, — прохладные лтомъ и очень теплые зимой. Было тамъ много хорошихъ деревьевъ, и гранатовыхъ, и фиговыхъ, и грушъ, и яблонь, — и много другихъ плодовъ разной породы,— но между ними не было ни одного гнилаго или кислаго. Зелень луга, благоуханіе цвтовъ, тнь деревьевъ, обремененныхъ нжными и вкусными плодами,— все это освжило мое существо и я не чувствовалъ боле испарины.— Думаю, что человкъ могъ бы существовать одними этими ароматами’. {Amigos vassalos de Dios omnipotent,
Si vos me escuehasedes por vuestro consiment,
Querriavos contar un buen aveniment:
Terrdeslo en cabo por bueno verament.
Yo Maestro Gonzalvo de Berceo nomnado
Jendo en Romeria caeci en nn prado,
Verde bien sencido, de flores bien poblado,
Logar cobdiciaduero pora ome cansado.
Daban olor sobeio las flores bien olientes,
Refrescaban en ome las caras e las mientes,
Manaban cada canto fuentes claras corrientes,
En verano bien frias, en yvierno calientes.
А vie hy grand abondo de buenas arboledas,
Milgranos ligueras, peros mazanedas,
Einnchas otras fructas de diverses mouedas,
Mas non avie ningunas podridas nin acedas.
La verdura del prado, la olor de las flores,
Las sombras de los arbores de temprados sabores
Refrescaronme todo perdi los sudores:
Podrie vevir el ome con aquellos olores.
Sanchez, T. II, p. 285.}
Введеніе, которое тянется цлыхъ сорокъ стансовъ не равнаго достоинства, иметъ мало связи съ послдующимъ разсказомъ, равнымъ образомъ и вс повсти мало связаны между собой, и вся поэма неожиданно заканчивается нсколькими стихами въ прославленіе Мадонны. Но хотя въ постройк поэмы незамтно и слдовъ искусства, тмъ не мене, повствовательная часть ея не лишена естественности, энергіи, а подчасъ и поэзіи. Разсказы, наполняющіе поэму, принадлежитъ къ разряду религіозныхъ легендъ, столь любимыхъ въ средніе вка, а несомннная цль ихъ — возбуждать въ сердцахъ слушателей благочестивыя чувства. Но, подобно большинству старинныхъ мистерій и многихъ сочиненій, прикрывавшихся именемъ религіи, разсказы эти отличаются весьма сомнительною нравственностью. {Оцнка произведеній Берсео съ этой стороны, оцнка, по-моему, нсколько строгая, находится въ почтенной книг д-ра Денгэма ‘History of Spain and Portugal’ (London, 1832, in-8о,T. IV, pp. 215—229). Первая часть этого почтеннаго труда, заключающая въ себ между прочимъ оцнку дятельности Берсео, основана на источникахъ первой руки. Нкоторые отрывки изъ Берсео превосходно переведены проф. Лонфелло въ его ‘Опыт’ — (Introductory Fssay) служащемъ введеніемъ къ его переводу ‘Copias de Manrique’ (Boston 1833, in-12o, pp. 5 и 10.}
‘Чудеса Двы’ не только самая обширная по объему, но и самая любопытная изъ поэмъ Берсео, изъ чего однако вовсе не слдуетъ, что можно не обращать никакого вниманія на остальныя. Поэма о ‘Знаменіяхъ Страшнаго Суда’ написана въ торжественномъ тон, а въ нкоторыхъ мстахъ возвышается до истинной поэзіи. Исторія Маріи Чиснеросъ, вставленная въ ‘Жизнь св. Доминика Силосскаго’, разсказана мастерски, и тоже самое должно сказать о фантастическомъ видніи въ небесахъ св. Іакова и св. Эмиліана, сражающихся за христіанъ въ битв при Симанк, — видніе, о которомъ повствуется также въ ‘Общей Хроник Испаніи’. Но ничто не даетъ намъ такого яснаго понятія о автор и его времени какъ та дтская наивность, та религіозная нжность, которыми дышатъ многія мста поэмы ‘Муки Богоматери у подножія креста’, кроткая, доврчивая и задушевная набожность, одушевлявшая испанскій народъ во времена войнъ съ маврами, отразилось въ поэм Берсео также полно, какъ и мракъ невжества, въ которое былъ погруженъ христіанскій міръ въ эти темныя и смутныя времена. {Приведу въ примръ описаніе Двы, созерцающей крестъ и обращающейся къ умирающему сыну съ такими словами:
Fiio, sieinpre ovienios іо tu una vida,
Io ti quisi mucho, fui de ti querida,
lo sempre te crey, fui de ti creida,
La tu piedad larga ahora me oblida?
Fiio, non me oblides lievame contigo,
Non me flnca en siegln mas de un buen amigo,
Juan quem dist por fiio aqui plora conmigo:
Ruegote quem condones este que io te digo.
St. 78, 79
Чтеніе этихъ стиховъ возбуждаетъ во мн чувство сходное съ тмъ, какое я испытываю при созерцаніи того же сюжета на картин Перуджино. Вотъ переводъ ихъ:
‘Сынъ мой, ты и я, мы жили одною жизнью, — я тебя сильно любила и ты мн отвчалъ той же любовью. Всегда я теб врила и ты врилъ мн.— Теперь твоя великая любовь забываетъ меня.— Сынъ мой, помни обо мн и возьми меня съ собою.— У меня на свт остается только одинъ другъ,— Іоаннъ, котораго ты далъ мн вмсто сына, онъ здсь плачетъ со мной.— Умоляю тебя, даруй ма то, о чемъ я тебя прошу’.
Я не могу идти дальше впередъ, не выразивъ моей признательности двумъ лицамъ, которые больше всхъ другихъ ученыхъ въ XIX вк способствовали ознакомленію публики съ испанской литературой и снискали себ за это европейскую извстность. О первомъ я уже упоминалъ однажды. Это — Фридрихъ Бутервекъ, родившійся въ Окер, въ королевств Ганноверскомъ, въ 1706г. Большую половину своей трудовой жизни онъ провелъ въ Геттинген и умеръ тамъ въ 1828 г., пріобртши себ репутацію одного изъ замчательнйшихъ профессоровъ геттингенскаго университета. Идея создать полную исторію искусствъ и наукъ съ эпохи ихъ возрожденія въ новйшей Европ зародилась въ конц XVIII в. прежде всего у Іоанна Гофрида Эйхгорна Этотъ замчательный ученый издалъ, въ 1796—99 гг., два тома ученаго предисловія къ задуманному имъ творенію, но на этомъ и остановился, а большинство его сотрудниковъ не пошли дальше. Впрочемъ отдлъ, порученный Бутервеку, т. е. подробная исторія литературы новаго времени, былъ приведенъ къ благополучному концу въ 1801—1819 годахъ и составилъ 12 томовъ in-8о. Одна изъ его частей ‘Исторія испанской литературы’ наполняетъ собою весь третій томъ, вышедшій въ 1804 г. Сочиненіе Бутервека замчательно по своимъ общимъ философскимъ взглядамъ и не иметъ себ равныхъ по литературнымъ достоинствамъ, но въ частностяхъ оно далеко не безупречно, потому что авторъ не могъ пользоваться всми нужными ему испанскими пособіями и былъ знакомъ лишь по небольшимъ отрывкамъ со многими крупными испанскими писателями. 1812 г., г-жа Строкъ издала въ 2 томахъ Французскій переводъ этой книги съ весьма дльнымъ предисловіемъ г. Стапфера. Въ 1823 г. появился англійскій переводъ, сдланный Томазиною Россъ съ большимъ вкусомъ и знаніемъ дла и пополненный небольшой статьей самого Бутервека по исторіи португальской литературы. Въ 1829 г. вышелъ въ свтъ испанскій переводъ далеко не полный, но снабженный важными примчаніями, занявшими цлый томъ in-8. Трудъ этотъ былъ исполненъ двумя почтенными испанскими учеными, Хозе Гомесомъ де ла Кортина и Николаемъ Угальде-и-Моллинедо, и продолженіе его было бы встрчено съ удовольствіемъ всми любителями испанской литературы. Впрочемъ, въ одной газет, издающейся въ Байон, появилась злая статья на эту книгу, вызвавшая побдоносный отвтъ Хозе Галлардо подъ слдующимъ заглавіемъ ‘Cuatro Palmetazos bien plantados por el Domine Lucas а los Gazeteros z Bayona’, ec. (Cadiz, 1830, in-4о, p. 28). См. также Puigblanch, Opuscules Gramatico-Satiricos. Лондонъ (1832), in-12о, t. I. стр. XVI,— оригинальное собраніе политическихъ и научныхъ отрывковъ. Посл Бутервека никто изъ иностранцевъ не послужилъ боле длу ознакомленія публики съ испанской литературой, какъ Симонъ де Сисмонди, родившійся въ Женев въ 1773 г. и умершій тамъ же въ 1842 г. окруженный уваженіемъ и любовью всхъ, кто зналъ его умъ и благородство его души. Эти качества онъ проявилъ какъ въ личныхъ отношеніяхъ, такъ и въ своихъ превосходныхъ сочиненіяхъ по исторіи Франціи и Италіи, двухъ странъ, съ которыми его породнили предки и которымъ онъ, повидимому, принадлежалъ одинаково. Въ 1811 г., онъ въ своемъ родномъ город открылъ блестящій курсъ по литератур южной Европы, напечатанный имъ въ Париж, въ 1813 г. Въ этихъ лекціяхъ онъ коснулся литературъ провансальской, португальской, итальянской и испанской. Относительно Испаніи Сисмонди былъ еще бдне источниками чмъ Бутервекъ, вслдствіе этого ему приходилось многимъ пользоваться у своего предшественника, чего онъ вовсе не скрывалъ и что значительно уменьшаетъ цнность его книги, которую тмъ не мене стоитъ прочесть ради красоты слога и богатства идей. Лекціи Сисмонди были переведены на нмецкій языкъ Тайномъ въ 1815 г., на англійскій въ 1823 съ примчаніями Роско. Отдлъ ихъ, обнимающій испанскую литературу, былъ переведенъ на испанскій Хозе Лоренцо Фигуероа и Хозе Амадоромъ де Лосъ Ріосъ (Sevilla, 2 т. in-8о, 1841—42), присоединившихъ къ переводу множество поправокъ и добавленій, особенно цнны примчанія, относящіяся къ андалузскимъ писателямъ. Только тотъ кто самъ занимался исторіею испанской литературы на всемъ ея протяженіи, можетъ по достоинству оцнить заслуги Бутервека и Сисмонди,— отличныхъ писателей и глубокихъ мыслителей, которые при сравнительной бдности матеріала, находившагося въ ихъ распоряженіи, съумли такъ ярко освтить избранный ими предметъ.}

ГЛАВА III.
Альфонсъ Мудрый.— Его жизнь.— Его письмо къ Пересъ де-Гусману.— Его псни на галиційскомъ нарчіи.— Происхожденіе нарчій галиційскаго и португальскаго.— Его ‘Сокровище’.— Его прозаическія сочиненія.— Законы относительно кастильскаго діалекта.— Его книга Conquista de Ultramar. Древнія Fueros. Судебникъ — (Fueros Juzgо.) — Setenurio.— Espejo.— Fuero Real.— Семь частей и ихъ достоинства.— Характеръ Альфонса.

Второй извстный въ кастильской литератур писатель носитъ боле знаменитое имя, чмъ первый. Это — Альфонсъ X, прозванный за свои обширныя свднія въ различныхъ отрасляхъ человческаго знанія Альфонсомъ Мудрымъ или Ученымъ. Онъ былъ сынъ Фердинанда III, признаннаго католической церковью святымъ, который, соединивъ снова короны кастильскую и леонскую и расширивъ предлы своего государства славными побдами надъ маврами, положилъ прочныя основанія христіанскому владычеству на пиринейскомъ полуостров {Mariana, Hist. Lib. XII, с. 15 въ конц. Фердинандъ былъ канонизованъ Климентомъ XII въ 1677 г., и подробное описаніе бывшихъ при этомъ великолпныхъ празднествъ,— превосходившихъ пышностью все досел виданное въ Севиль,— составляетъ цлый томъ in-folio со множествомъ рисунковъ, изданный въ томъ же году Фердинандомъ де ла Toppe Фарфаномъ. Книга эта, не смотря на вычурность и манерность стиля, представляетъ интересъ для всякаго занимающагося исторіею испанскаго искусства. Останки св. Фердинанда, почивающіе въ Севильскомъ собор, привлекаютъ много поклонниковъ, не слдуетъ впрочемъ, забывать, что король этотъ въ доказательство своего религіознаго рвенія не только собственными царскими руками носилъ дрова для костра, на которомъ былъ сожженъ несчастный альбигойскій еретикъ, но и самъ зажегъ костеръ. Этотъ благочестивый поступокъ, который по мннію Маріаны принесъ честь королю (Lib. XII, с. XI.), былъ восптъ въ стихахъ Калдерономъ (Auto del Santo Key, Parte 1.) и изображенъ Лукою де Вальдесомъ на фрескахъ церкви Св. Павла въ Севиль. (Cean Bermudez, Diceionario, 1800, T. V. p. 106′). Справедливость требуетъ прибавить, что это раннее проявленіе духа нетерпимости не было порожденіемъ инквизиціи, которая утвердилась въ Испаніи не ране какъ два столтія по смерти Фердинанда (см. глав. XXIV), и что напротивъ того сама инквизиція была порожденіемъ этого духа и его естественнымъ слдствіемъ.}.
Альфонсъ родился въ 1221 г. и вступилъ на престолъ въ 1256 г. Это былъ король-поэтъ, находившійся въ сношеніяхъ съ провансальскими трубадурами своего времени {Diez, Poesie der Troubadours, s. 75, 226, 227, 331—350. Трубадуръ Патъ де Монсъ поднесъ Альфонсу длинную поэму о вліяніи звздъ (Raynouard, Les Troubadours T. V. p. 269). Кром любопытной поэмы, посвященной Альфонсу Жиро Рикье Нарбонскимъ, въ 1275 г., и приведенной у Лица, существуетъ еще другая поэма, въ которой этотъ знаменитый трубадуръ оплакиваетъ смерть короля (Raynouard, T. V. р. 171, Millot os Histoire de, Troubadours, Paris, 1774, in-12-й, T. III, pp. 329-374).}, и притомъ на столько свдущій въ геометріи, астрономіи и тайныхъ наукахъ, бывшихъ тогда въ большомъ почет, что слава о немъ, какъ объ универсальномъ ученомъ, быстро распространилась по Европ. Но, какъ остроумно выразился о немъ Маріана: ‘онъ былъ боле способенъ заниматься науками, чмъ управлять своими подданными, онъ изучалъ небеса, наблюдалъ звзды, но позабылъ о земл и вслдствіе этого потерялъ свое королевство’ {Hisloria, Lib. XIII. c. 20. Циническій Бейль въ своемъ словар Article, Castile длаетъ мене благопріятный отзывъ о характер Альфонса. Въ Memorial Historien, изданномъ Испанскою Историческою Академіею (1851, Т. I, р. 257, 258) напечатаны дв росписки, выданныя Альфонсомъ, въ 1270 г., въ полученіи большаго количества рукописей, для переписки, въ числ которыхъ встрчаются сочиненія Лукана, Стація, Эклоги и Георгики Виргилія, посланія Овидія, Somnium Scipionis Цицерона и проч. Конечно, въ т времена рдко кто въ Испаніи да и вообще въ Европ считалъ эти рукописи достойными воспроизведенія.}. Тмъ не мене личность его весьма симпатична. Повидимому, онъ обладалъ боле обширными свдніями въ политик, философіи и литератур, чмъ кто-либо изъ его современниковъ, разумне всхъ обсуждалъ вопросы юридическіе и двинулъ впередъ нкоторыя изъ точныхъ наукъ — преимущества, послужившія ему утшеніемъ въ позднюю пору его жизни среди неудачныхъ войнъ съ вншними врагами и непокорнымъ сыномъ. Изъ слдующаго письма, писаннаго имъ къ одному изъ Гусмановъ, находившемуся въ то время въ большой милости при двор Фецскаго короля, видно, въ какую бездну несчастія и униженія онъ былъ низвергнутъ незадолго до своей смерти и съ какой удивительной простотой говорилъ онъ о горечи своего положенія. Шисьмо Альфонса, помченное 1282 г., представляетъ собою цнный образчикъ кастильской прозы въ ранній періодъ исторіи языка {Это письмо, которое испанская Академія называетъ ‘неподражаемымъ’, было извстно съ давнихъ поръ, но, на сколько я знаю, напечатано въ первый разъ съ неточнаго списка Pablo de Espinosa (Hist. de Sevilla, Segunda Parte, Sevilla, 1630, p. 37). Оно послужило матеріаломъ для нсколькихъ старинныхъ романсовъ, изъ которыхъ одинъ помщенъ въ ‘Cancionero de Romances’ por Lorenzo de Sepulveda (Sevilla, 1584, 18 mo, f. 104). Оно помщено также въ предисловіи къ академическому изданію ‘Partidas’ и объяснено въ сочиненіяхъ Маріаны (Hist. Lib. XIV. с. 5), Конде (Dominacion de los Arabes, т. III, р. 69), и Мондехара (Memoriae, Lib VI. с. 14). Подлинникъ его хранится у герцога Медины-Сидоніи. (Semanario I’intoresco, 1845, p. 303).}.
‘Двоюродный братъ мой, донъ Альфонсо Пересъ де Гусманъ! Мое горе велико, ибо оно ниспало на меня съ такой высоты, что должно быть видно издалека, и такъ какъ оно пало на меня, друга всего свта, то пусть весь свтъ и узнаетъ о моемъ несчастій и оскорбленіяхъ, несправедливо претерпваемыхъ мною отъ роднаго сына, поддерживаемаго моими друзьями и моими прелатами, которые, вмсто того чтобы стараться возстановить между нами миръ, не подъ какими либо предлогами, или тайно, а открыто и нагло сютъ между нами вражду. Въ моихъ собственныхъ владніяхъ я не нахожу ни покровительства, ни пріюта, ни защиты, неужели же я не заслуживаю ихъ хоть ради того добра, которое я сдлалъ? Если въ моихъ собственныхъ владніяхъ, т, которые должны были бы служить и помогать мн, отвернулись отъ меня, то я принужденъ буду искать на чужой земл кого-нибудь, кто бы сочувственно отнесся ко мн, разъ жители Кастиліи предали меня, никто не осудитъ меня, если я обращусь за помощью къ Бенамаринамъ {Династія африканскихъ принцевъ, царствовавшая въ Марокко и покорившая всю западную Африку (Crnica de Alfonso XI, Valladolid, 1551, infol., гл. 219. Gayangos, ‘Mahomedan Dynasties’, Vol. II, p. 325).}. Если сыновья мои — враги мн, я не совершу несправедливости, усыновивши моихъ враговъ: враговъ по закону, но не по своей вол. Таковъ добрый король Абенъ-Юсуфъ, котораго я люблю и глубоко уважаю и который не отвергнетъ и не предастъ меня, потому что мы съ нимъ въ мир. Я знаю вашу преданность къ нему и его любовь къ вамъ вполн заслуженную и знаю насколько онъ слдуетъ вашимъ добрымъ совтамъ. Забудьте прошедшее и смотрите только на настоящее. Подумайте отъ какого рода вы происходите и знайте, что я современемъ могу вамъ сдлать добро, а если мн и не удастся это, то самый вашъ добрый поступокъ послужитъ вамъ наградою. И такъ, двоюродный братъ мой, Алонсо де Гусманъ, уговорите своего господина, а моего друга, дать мн подъ залогъ одной изъ моихъ самыхъ драгоцнныхъ, осыпанныхъ алмазами, коронъ, сумму денегъ, какую онъ найдетъ соотвтственною ея стоимости. Если вамъ удастся склонить его въ мою пользу, то не медлите съ присылкой помощи и помните что вамъ однимъ я обязанъ, оказанною мн вашимъ господиномъ услугою. Да хранитъ васъ Богъ! Писано въ единственномъ оставшимся мн врнымъ город, Севиль, на тридцатомъ году моего царствованія и въ первый годъ моихъ несчастій.

Подписано ‘Король’ 1).

1) Алонцо Пересъ де Гусманъ, къ которому адресовано приведенное нами письмо, происходилъ изъ знаменитой фамиліи Гусмановъ. Въ 1272, онъ вмст со многими рыцарями переселился въ Африку, и поступилъ на службу къ Абенъ-Юсуфу для усмиренія его непокорныхъ подданныхъ, но съ условіемъ не быть вынужденнымъ сражаться противъ христіанъ. (Ortiz de Zuniga, Anales, p. 113).
Несчастный монархъ пережилъ это трогательное посланіе только двумя годами и умеръ въ 1284 г. Была пора въ его жизни, когда онъ пользовался такимъ громаднымъ вліяніемъ въ христіанскомъ мір, что его избрали германскимъ императоромъ, но этотъ почетъ послужилъ для него лишь новымъ источникомъ скорби, такъ какъ его права были оспариваемы, а вскор втихомолку уничтожены избраніемъ Рудольфа Габсбургскаго, преемники котораго долго поддерживали славу Австрійскаго дома. Въ цломъ жизнь Альфонса была несчастна и полна горестныхъ превратностей судьбы, способныхъ сломить духъ всякаго и конечно не оставшихся безъ вліянія и на Альфонса {Лучшая біографія Альфонса принадлежитъ перу маркиза Мондехара (Madrid 1777, in-fol.) но она представляетъ большіе недостатки, такъ какъ не подверглась окончательной авторской обработк, (Prlogo de Cerda у Rico, и Baena, Hijos de Madrid, Madrid, 1790, in 4о, T. II, pp. 304—312). Богатый матеріалъ для литературной біографіи Альфонса, можно найдти у Кастро (Biblioteca Espaola, T. II. рр. 625—688) и въ Rpertorie Americano (Londres, 1827 Т. III, pp. 67—77), гд помщена замчательная статья объ Альфонс, написанная, какъ я полагаю, Сальвою, издававшимъ этотъ журналъ.}.
Замчательно, что не смотря на вс эти невзгоды, Альфонсъ былъ однимъ изъ главныхъ основателей умственной славы своего отечества — фактъ тмъ боле поразительный, что, какъ намъ извстно, онъ снискалъ себ знаменитость не только въ области литературы, но и во многихъ областяхъ знанія. Альфонсъ пользуется славой не только за великія услуги, оказанныя имъ Кастильской проз, но за свои стихотворенія, за свои астрономическія таблицы, не потерявшія своей цны и въ наше время, не смотря на вс успхи науки и наконецъ за свое великое законодательное твореніе, которое до сихъ поръ пользуется авторитетомъ на обоихъ полушаріяхъ {Прозаическія сочиненія, приписываемыя Альфонсу, суть слдующія: 1) Crnica General de Espaa, о которой мы будемъ говорить впослдствіи. 2) Всеобщая Исторія, содержащая въ себ краткую исторію еврейскаго народа. 3) Переводъ Библіи. 4) El Libro del Tesoro, сочиненіе общаго философскаго содержанія. Сарміенто, впрочемъ, въ одномъ рукописномъ трактат, мн принадлежащемъ, утверждаетъ, что это переводъ Tesoro Брунето Латини, наставника Данта, и что переводъ этотъ не былъ сдланъ по приказанію Альфонса. При чемъ однако онъ прибавляетъ, что видлъ книгу, озаглавленную ‘Flores de Filosofia’, гд встрчается указаніе, что она была составлена по приказанію короля, и весьма вроятно, что она-то и есть та самая книга, которая приписывается Альфонсу. 5) Tabulae Alfоusinaе, или астрономическія таблицы. 6) Historia de todo el Sucesode Ultramar, къ которой мы сейчасъ возвратимся. 7) El Espculo о Espejo de todos los Dorechos, El Fuero Real, и другіе законы, изданные въ Opsculos Leyales del Rey Alfonso el Sabio (ed. de la Real Academia de Historia, Madrid, 1836, Il t., folio). 8) Las Siete Partidas.— Сочиненія въ стихахъ: 1) Другой Tesoro. 2) Las Cntigas 3) Дв строфы жалобъ (Querellas). Нкоторыя изъ этихъ сочиненій, какъ напр. Всеобщая Исторія и Ultramar суть ничто иное, какъ компилаціи, сдланныя по приказанію Альфонса, а по другимъ сочиненіямъ онъ долженъ былъ имть многочисленныхъ сотрудниковъ. (Изъ общаго обзора сочиненій Альфонса Мудраго видно, какъ обширенъ былъ его кругозоръ и какъ велико должно было быть его вліяніе на языкъ, литературу и умственное развитіе Испаніи.) — Уже посл того какъ предыдущіе листы были напечатаны, Гайянгосъ (въ 51 томъ Rivadeneyra Biblioteca 1860) издалъ въ свтъ любопытную кастильскую обработку восточной повсти Калила и Димна по двумъ рукописямъ, будто бы. составленнымъ по приказанію Альфонса еще до вступленія его на престолъ въ 1254. Справедливо-ли это или нтъ, во всякомъ случа вроятно, что эта обработка была извстна уже въ слдующемъ столтіи, и вслдствіе этого иметъ значеніе въ ряду другихъ древнйшихъ памятниковъ испанской прозы. Въ 1863 были изданы въ Мадрит по приказанію короля два первые великолпные Фоліанта астрономическихъ сочиненій Альфонса (Libras de Saber de Astronomie del Key D. Alonso X) съ вступительнымъ этюдомъ Мануэля-Рико-и-Синобасъ. Это сочиненіе въ цломъ или во частямъ не относится въ строгомъ смысл слова къ исторіи литературы, но имъ подтверждается любопытный фактъ, уже извстный изъ ‘Crnica General’ и ‘Partidas’, что Альфонсъ многимъ обязанъ состоявшимъ у него на служб ученымъ арабамъ и евреямъ, онъ называетъ по именамъ нкоторыхъ изъ нихъ, составлявшихъ при немъ нчто въ родъ ученаго совта и помогавшихъ ему при его астрономическихъ работахъ.}
Что касается до его стихотвореній, то за исключеніемъ тхъ, подлинность которыхъ весьма сомнительна, мы имемъ два. Одно изъ нихъ признается безспорно подлиннымъ, другое возбудило меньше сомннія чмъ оно заслуживаетъ: первое — это Cntigas, или гимны въ честь Богородицы, а второе ‘Tesoro’ — трактатъ о превращеніи неблагородныхъ металловъ въ золото.
‘Cntigas’ Альфонса, число которыхъ простирается до четырехъ сотъ одной, написаны стихами отъ семи до двнадцати слоговъ въ строк съ рифмами, везд строго выдержанными {Castro, (Biblioteca, T. II, p. 632), гд онъ говоритъ о рукописи ‘Cntigas’, находящейся въ Эскурьял. Факсимиле толедской рукописи содержащей въ себ всего сто псенъ, можно найти въ ‘Paleodraphia Espaola’ (Madrid, 1758, in-4о, p. 72) и въ примчаніяхъ къ испанскому переводу Бутервека (р. 129). Обширныя извлеченія изъ ‘Cntigas’ приведены у Кастро (T. II, рр. 361, 362 и рр. 631—643) и въ ‘Nobleza del Andaluzia’ Арготы де Молина (Sevilla, 1858, in-f, p. 151), гд въ 19 глав помщена любопытная замтка о корол и поэма въ честь его.}. Размръ ихъ и складъ провансальскій. Он посвящены прославленію чудесъ Богородицы, въ честь которой король основалъ въ 1279 г. духовнорыцарскій орденъ {Mondejar ‘Memories’, p. 438.}, и изъ благочестиваго усердія къ которой онъ въ своемъ завщаніи приказалъ, чтобы эти стихи вчно плись въ церкви св. Маріи въ Мурсіи, гд онъ желалъ быть похороненнымъ {Распоряженіе Альфонса относительно погребенія различныхъ частей тла до такой степени подробны и оригинальны, что даютъ поводъ думать, что вроятно, онъ разсчитывалъ на предстоящее въ скоромъ времени чествованіе себя народомъ, какъ святаго, ибо и его отцу, хотя и канонизованному лишь черезъ четыре столтія посл своей смерти, народъ сталъ молиться, какъ святому, если не тотчасъ по его погребеніи, то вскор посл него.(Espinosa, ‘Hist. de Sevilla, in-folio, T. 1, 1627, ff. 154—156 и Ribadeneyra, Flos Sanctorum, 1761, in-fol., T. II, p. 194.) Такъ напр. Альфонсъ приказываетъ, чтобы туловище его было погребено въ монастыр св. Маріи въ Мурсіи, если только его душеприкащики не найдутъ боле пристойнымъ для прославленія имени Божія похоронить его въ Севиль или въ какомъ другомъ мст. Требованіе свое онъ основывалъ на томъ, что ‘Мурсія былъ первый городъ, который Богу угодно было дозволить ему завоевать во славу короля дона Фердинанда’. Сердце свое онъ завщалъ похоронить на гор Голго, гд, по его словамъ, уже лежатъ нкоторые изъ его предковъ, а если этого нельзя сдлать тотчасъ же, то положить сердце отдльно и хранить его бережно, пока можно будетъ похоронить въ указанномъ мст. Остальныя части своего тла онъ веллъ перенести въ Мурсію, что и было исполнено. Тло Альфонса было похоронено въ Севиль, рядомъ съ его отцемъ, а что сталось съ его сердцемъ — неизвстно. Монастырь Св. Маріи въ Мурсіи принадлежалъ тампліерамъ и по уничтоженіи этого рыцарскаго ордена пришелъ въ запустніе, вслдствіе чего части бренныхъ останковъ Альфонса Мудраго, здсь похоронненыя, въ силу особаго указа Карла V въ 1525 были перенесены въ соборъ, находящійся въ Мурсіи, гд около 1798 Лабордъ видлъ мавзолей, воздвигнутый надъ ними. По судя по содержанію императорскаго указа и сдланному Каскалесомъ забавному описанію причины, вызвавшей его, — описанію, въ которомъ онъ придаетъ громадное значеніе тому, что онъ называетъ ‘la esclarecida memoria de las entranas’, должно полагать, что въ Мурсіи никогда ничего не сохранялось отъ великаго короля кром этихъ несчастныхъ ‘entranas’ (внутренностей). Завщаніе Альфонса, которое стоитъ прочесть, находится въ Crnica de Key Don Alfonso que fu par de Emperador (Valladolid, in-folio, 1554, ff. 55—58), а указъ Карла V и разсказъ о перенесеніи останковъ помщены въ ‘Discursos Histories de Murcia (in-folio, Murcia, 1621, p. 243—4), курьезной книг Франциска Каскалеса, ученаго автора ‘Tablas Poeticas’, которому слдовало бы воздержаться отъ безсмыслицъ, высказанныхъ имъ по этому поводу. Но все это cosas de Espaa, и только на этомъ основаніи и заслуживаютъ вниманія.}. Напечатано ихъ правда немного, но совершенно достаточно, чтобы составить о нихъ понятіе и видть, что он написаны не на кастильскомъ нарчіи, какъ прочія его сочиненія, а въ галиційскомъ — фактъ въ высшей степени странный, которому даже трудно дать удовлетворительное объясненіе.—
Извстно, что первоначально галиційскій діалектъ имлъ большое значеніе въ Испаніи и наряду съ другими нарчіями имлъ право разсчитывать на преобладающее положеніе въ стран. Это было, по всему вроятію, первое нарчіе, которое развилось въ сверо-западной части полуострова и второе, которое достигло письменности. Въ одиннадцатомъ и двнадцатомъ столтіяхъ, именно въ ту эпоху, когда враждующіе элементы новаго испанскаго языка стремились высвободиться изъ подъ гнета формъ испорченной латыни, Галиція вслдствіе войнъ и смутъ того времени была не разъ отторгаема отъ Кастиліи, почему и образовались почти одновременно въ двухъ различныхъ территоріяхъ два отдльныя нарчія. (Изъ этихъ двухъ нарчій сверное, вроятно, было древнйшимъ, но за то южное въ конц концовъ получило преобладаніе) Во всякомъ случа мы знаемъ, что галиційское нарчіе, не смотря на то что оно не опиралось ни на дворъ, который въ т грубыя времена всегда служилъ центромъ культуры, ни на политическое преобладаніе, тмъ не мене настолько развилось, что, распространяясь вмст съ побдоноснымъ оружіемъ Альфонса VI на западъ, крпко утвердилось въ стран между Дуро и Минхо, составившей зерно независимаго королевства Португаліи. Это произошло между 1095 и 1109 годами, и хотя восшествіе на португальскій престолъ бургундской династіи естественно сопровождалось вторженіемъ въ португальскій діалектъ французскаго элемента, который никогда не проникалъ въ галиційское нарчіе {I. Р. Ribeiro, Dissertaoes, etc. publicadas per ordern da Аcаdemiо Real das Seien cias de Lisboa, Lisboa, 1810, in 8о. T. I, p. 180. Словарь Французскихъ словъ, встрчающихся въ португальскомъ языкъ, составленный Франсискомъ де Санъ Люксомъ, находится въ Memorial da Academia Real de Sciencias, Lisboa, 1816, T. IV, Parte II. Вопросъ этотъ разсмотрнъ также у Viterbo (Elucidario, Lisboa, 1798, in-folio, T. I, Advert. Preliminar, pp. 8—13).}, тмъ не мене разговорный языкъ въ обихъ странахъ при различныхъ государяхъ и различныхъ вліяніяхъ былъ въ сущности одинъ и тотъ же въ продолженіе долгаго періода, можетъ быть даже до временъ Карла V {Paleographia Espaola, p. 10.}. Такъ какъ въ древнее время дворъ существовалъ только въ Португаліи, то тамъ и нашлись достаточные поводы и средства къ образованію и развитію правильнаго литературнаго языка. Вотъ почему только въ Португаліи діалектъ, общій обимъ странамъ, является съ собственною, отдльною литературою {А. Ribeiro dos Santos, Origem, etc., da Poesia Portugueza, въ Memories da Lett. Portugueza, pela Academia, ete., 1812, T. VIII, pp. 248—250.}, древнйшіе слды которой съ точнымъ обозначеніемъ времени относятся къ столь ранней эпох, какъ 1192 г. Это — документъ въ проз {Ribeiro, Dissertaoes, т. I, стр. 176. Весьма возможно, что документъ помщенный въ приложеніи, рр. 273—275, древне этого, такъ какъ, повидимому, относится ко времени Санчо I, или 1185—1211, но на слдующемъ документ (р. 275), стоитъ помтка ‘Era 1230’, что соотвтствуетъ 1192 по P. X., вслдствіе чего онъ считается самымъ древнимъ изъ помченныхъ годомъ.}. Древнйшимъ памятникомъ португальской поэзіи слдуетъ признать изданные Фаріа и Суза три любопытные отрывка, которые едва ли можно отнести позже, какъ къ 1200 г. {Europa Portugueza, Lisboa, 1680. in-folio, T. III, P. IV, с. 9, и Diez, Grammatik der Romanischen Sprachen, Bonn, 1836, in-8o, В. I, s. 72.} Оба эти памятника показываютъ, что галиційское нарчіе въ Португаліи, при обстоятельствахъ мене благопріятныхъ, чмъ т, при которыхъ пришлось развиваться нарчію кастильскому въ Испаніи, одновременно съ этимъ послднимъ съумло выработать въ себ письменность и обладало, можетъ быть почти также рано, матеріалами для образованія независимой литературы. На основаніи этихъ фактовъ, доказывающихъ преобладаніе галиційскаго нарчія въ Португаліи еще до 1200, мы имемъ полное право заключить, что на своей родин въ Испаніи оно было еще древне, но къ сожалнію памятниковъ для опредленія его древности не иметсяХиравда, Кастро упоминаетъ о рукописномъ перевод исторіи Сервандо на галиційское нарчіе, будто бы сдланномъ въ 1150 г. Сегино, но онъ не приводитъ никакихъ выдержекъ изъ этой рукописи, а его собственное удостовреніе въ подобномъ случа недостаточно {Bibl. Espaola. T. II. pp. 404, 405.}. И въ извстномъ письм, посланнымъ коннетаблю португальскому маркизомъ де Сантильяна около половины пятнадцатаго столтія, говорится, что галиційское или португальское нарчіе было долгое время письменнымъ языкомъ самой испанской поэзіи {Sanchez, T. I, Prl, p. LVII.}, но подобное утвержденіе либо грубая ошибка, либо просто лесть португальскому принцу, на имя котораго письмо адресовано, потому что Сарміенто, исполненный предубжденій въ пользу своей родной провинціи и самъ желавшій придти къ тому же заключенію, принужденъ былъ отказаться отъ него, какъ отъ совершенно бездоказательнаго {Приведя отрывокъ изъ письма Сантильяна, о которомъ мы сейчасъ говорили, Сарміенто, весьма свдущій во всемъ что касается древней испанской поэзіи, прибавляетъ съ очаровательнымъ простодушіемъ: ‘Я, какъ уроженецъ Галиціи, сильно заинтересованный этимъ выводомъ, желалъ бы имть документы, на которыхъ маркизъ Сантильяна основываетъ свое мнніе, но ни у одного изъ авторовъ я не нашелъ ни единаго слова, которое бы могло пролить свтъ на этотъ вопросъ’. (Memories de la Poetsia у Poetas Espaoles, Madrid, 1775, in 4 t. p. 196).}.
Теперь намъ слдуетъ вернуться къ ‘Cntigas’ или пснямъ Альфонса, какъ къ древнйшему памятнику, существующему на галиційскомъ нарчіи, различномъ отъ португальскаго, такъ какъ одна изъ этихъ псней, судя по внутреннимъ признакамъ, была написана Альфонсомъ по завоеваніи Хереса, то мы можемъ помстить ихъ между 1263 г., когда совершилось это событіе и 1284, годомъ смерти короля {Que tolleu
А Mouros Neul e Xeres,
говоритъ онъ (Castro, T. II, p. 637), а Хересъ былъ взятъ въ 1263. Вроятне, что ‘Cantigas’ были написаны въ различныя эпохи жизни Альфонса.}. Почему онъ избралъ именно галиційскій діалектъ для этой оригинальной поэтической формы, когда мы знаемъ, что онъ мастерски владлъ кастильскимъ и завщалъ чтобъ Cntigas плись надъ его могилою, находившейся въ той части Испаніи, гд галиційскаго нарчія никогда не было — ршить трудно {Ortiz de Zuiga, Anales, p. 129.}. Отецъ его, святой Фердинандъ, былъ уроженцемъ свера и вроятно, что раннее воспитаніе могло заронить въ душу самого Альфонса глубокую привязанность къ галиційскому нарчію, или еще вроятне, что въ самомъ діалект, его происхожденіи и сил, было нчто такое, что побудило Альфонса, писавшаго въ эпоху, когда ни одно изъ испанскихъ нарчій не достигло безспорнаго преобладанія надъ другимъ, найти его боле подходящимъ для религіозныхъ сюжетовъ, чмъ нарчія Кастиліи и Валенсіи. Жакъ бы то ни было, но за исключеніемъ Cntigas, писанныхъ на галиційскомъ нарчіи, вс остальныя поэтическія произведенія Альфонса писаны на разговорномъ язык центральныхъ провинцій полуострова. Нкоторыя изъ его псенъ не лишены замчательныхъ поэтическихъ достоинствъ, но вообще говоря, он отличаются лишь разнообразіемъ метра, стремленіемъ излиться въ форм баллады, лирическимъ тономъ, который до Альфонса, повидимому, не встрчается въ кастильскомъ язык и извстною степенью дорической простоты, присущей отчасти характеру самаго автора. Въ цломъ ‘Cntigas’ носятъ на себ отпечатокъ манеры провансальскихъ поэтовъ, съ которыми Альфонсъ состоялъ въ тсной связи и которыхъ въ теченіе всей своей жизни онъ ласково принималъ и содержалъ при своемъ двор {Приводимъ для примра слдующіе стихи: Альфонсъ умоляетъ Богородицу оказать ему покровительство въ силу ея милесердія, а не ради его личныхъ достоинствъ и излагаетъ эту молитву въ пяти стансахъ, изъ которыхъ каждое оканчивается слдующимъ хоровымъ припвомъ: ‘Св. Марія, вспомни обо мн!’
Non catedes como
Pequei assas,
Mais catad о gran
Ben que en vos ias,
Ca uos me fesestes
Como quen fas
Sa cousa quite
Toda per assi.
Santa Maria! nenbre uos de mi!
Non catedes а como
Pequey gre,
Mais catad о gran ben
Que uos Deus deu,
Ca outro ben se non
Uos non ei eu
Nen ouue nunca
Des quando naci
Santa Maria! nenbre uos de mi!
(Castro, Bibl., T. II, p. 640).
Это, конечно, чисто провансальская манера, но прочія его ‘Cntigas’ еще ближе подходятъ къ ней. Мы увидимъ впослдствіи, что провансальскіе поэты, укрываясь отъ преслдованій на своей родин, массами переселялись въ Испанію, эпоха ихъ прибытія сюда совпадаетъ съ временемъ царствованія Альфонса и его отца. Съ этихъ поръ въ кастильской поэзіи замчается сильное вліяніе Прованса и это вліяніе держится въ ней долгое время. Доказательства раннихъ сношеній Кастиліи съ провансальскими поэтами весьма многочисленны. Трубадуръ Эмерикъ де Беллинуа жилъ сначала при двор Альфонса IX, умершаго въ 1214 (Histoire Littraire de la France, par des Membres de l’institut, Paris, in-4о, T. ХІХ, 1838, p. 507), а впослдствіи при двор Альфонса X (Ibid, p. 511). При двор же Альфонса проживали также Монтаньягу и Фолкё де Люнель, оба написавшіе поэмы по случаю избранія Альфонса германскимъ императоромъ (Ibid. T. XIX, р. 491 и T. XX. р. 557 и Ренуаръ, Les Troubadours, T. IV, p. 239). Реймондъ де Туръ и Натъ де Монсъ писали стихи къ Альфонсу X. (Ibid. T. XIX, рр. 555, 577.) Бертранъ Карбомель посвятилъ ему свои сочиненія, а Жиро-Рикье, котораго иногда назы’ ваютъ послднимъ трубадуромъ, сочинилъ на его смерть элегію, о которой было уже упомянуто (Ibid., T. XX, рр. 559, 578, 584). Можно было бы привести имена и другихъ трубадуровъ, но полагаю, достаточно и этихъ.—}.
Остальныя стихотворенія, приписываемыя Альфонсу, кром двухъ стансовъ, изъ книги ‘жалобъ’, гд онъ оплакиваетъ несчастья послднихъ лтъ своей жизни {Они напечатаны у Ortis de Zuniga, (Anales p. 123 и въ другихъ мстахъ.}, содержатся въ трактат, озаглавленномъ ‘Del Tesoro’, раздленномъ на дв небольшія книжки и написанномъ въ. 1272 г., какъ это значится въ самой его рукописи. Здсь идетъ дло о философскомъ камн и большая половина трактата писана шифромъ до сихъ поръ необъясненнымъ, остальная половина писана частью прозой, частью осьмистрочными стансами, древнйшими изъ существующихъ на кастильскомъ язык, если считать ихъ за подлинные. Разсматриваемый въ цломъ, трактатъ не представляетъ никакихъ достоинствъ и подлинность его боле, чмъ сомнительна {Онъ былъ изданъ въ первый разъ Санчесомъ (Poesias Anteriores, T. I, pp. 148—170) и это изданіе до сихъ поръ самое надежное. Списокъ, которымъ пользовался Санчесъ, принадлежалъ Донъ Энрико де Виллена, пользовавшемуся репутаціей чернокнижника и книги котораго по этому случаю были сожжены посл его смерти въ царствованіе Іоанна II. Образчикъ шифра употребленнаго Альфонсомъ приложенъ при испанскомъ переводъ Бутервека (T. I, р. 129). Моратинъ младшій (Obras, Madrid, 1830, in-8о, T. I, Parte I, p. 61) полагаетъ, что какъ Querellas, такъ и Tesoro — произведенія самого Донъ Эприка де Виллена. Онъ основываетъ свое мнніе во первыхъ на томъ, что единственная дошедшая до насъ рукопись послдняго сочиненія принадлежала Донъ Энрико, и во вторыхъ на очевидномъ несходств языка и слога этихъ двухъ сочиненій съ языкомъ и слогомъ остальныхъ произведеній короля. Несходство это, конечно, можетъ возбуждать подозрніе, но оно нисколько не говоритъ, въ пользу мннія Моратина, что ‘Querellas’ и ‘Tesoro14 принадлежатъ перу маркиза де Виллена. По моему мннію, если судить по языку, то ихъ нужно отнести къ эпох гораздо позднйшей. Въ первомъ изданіи этого сочиненія я выставилъ Альфонса X алхимикомъ и никто изъ писавшихъ о ‘Tesoro’ не протествовалъ противъ этого. Многіе, впрочемъ, и прежде сомнвались въ принадлежности этой странной поэмы Альфонсу, хотя сомнніе это и не было высказано съ такою увренностью, съ какою я высказалъ его (на стр. 40). Такъ напр. Санчесъ, вначал утверждавшій что поэма эта написана Альфонсомъ,— escribi tambien otra poesia institulada Del Tesoro, ec. (Poesias anteriores, T. I, p. 152),— впослдствіи задается вопросомъ (p. 166) дйствительно ли она принадлежитъ ему? Кинтана въ своей Poesias Castellanas (1807, T. I, p. XX) высказываетъ въ примчаніи еще боле сильныя сомннія, но въ текст колеблется не мене Санчеса. Но Донъ Хозе Амадоръ де лосъ Ріосъ, въ газет ‘Espaa’ отъ іюня 10, 1851, разршилъ этотъ вопросъ ссылкой на два закона Альфонса X, а именно, Partida II, Tit V, Ley 13, и Partida VI, Tit IV, Ley 4, въ которыхъ занятіе алхиміей воспрещаются. Слдовательно невозможно предположить, чтобы Альфонсъ, запрещая алхимію, самъ врилъ въ нее, а тмъ боле, чтобы онъ писалъ трактатъ съ цлью обученія ей другихъ. Что до астрологіи, то слдуетъ замтить, что онъ врилъ въ нее и даже издалъ законъ въ защиту ея. (Partida VII, Tit XXIII, Ley 1.).}.
Литературная извстность Альфонса главнымъ образомъ основывается на его прозаическихъ сочиненіяхъ. Заслуги его въ этой области дйствительно велики. Онъ первый сдлалъ кастильскій языкъ національнымъ, приказавъ перевести на него Библію и сдлавъ его языкомъ судопроизводства {Маріана, Hist., Lib. XIV, с. 7, Кастро, Bibl., T. I р. 411, Crnica de Alonso, el quai fue par de Einperador, Valladolid, 1554, с. IX, и Мондехаръ, Memoriae, p. 450. Послдній впрочемъ ошибается, предполагая, что испанскій переводъ Библіи, напечатанный въ Феррар въ 1553 г., сдланъ былъ по приказанію Альфонса: это былъ коллективный трудъ нсколькихъ евреевъ XVI в.
Замчательный во многихъ отношеніяхъ, этотъ переводъ появился въ одинъ и тотъ же годъ, въ двухъ изданіяхъ, совершенно одинаковыхъ, за исключеніемъ посвященій и заглавныхъ листовъ. Подробныя свднія о немъ и важныя выписки изъ него можно найти у Кастро, Biblioteca Espaola [in folio T. I, p. 401—410]. Высказанное Брюне и другими мнніе, что одно изъ этихъ изданій предназначалось для евреевъ, а другое для христіанъ, я нахожу совершенно неосновательнымъ, ибо оба были изданы съ разршенія инквизиціи, оба одинаково цнились какъ христіанами такъ и евреями, а послдующіе испанскіе переводчики Библіи много пользовались ими. Эти Феррарскія изданія 1553 г. были трудомъ двухъ португальскихъ евреевъ, Авраама Уске и Дуарте Пикселя [Barbosa, Bibl. Lusitana, т. I, стр. 4 и 742], въ перевод Пятикнижія они пользовались испанскимъ переводомъ, напечатанымъ въ Константинопол еврейскими буквами, въ 1547 г. (Кастро, Bibl., T. I. р. 494) для испанскихъ евреевъ выходцевъ, поселившихся въ Турціи, потомки которыхъ издаютъ теперь въ Константинопол періодическій журналъ на испанскомъ язык пятнадцатаго столтія, »печатая его впрочемъ еврейскими буквами. Феррарскій переводъ сдланъ подстрочно и весьма любопытенъ: въ немъ никогда одно слово не передается двумя и еврейскій порядокъ словъ не измняется при передач на испанскій языкъ. Протестанты, Кассіадоро де Рейна и Кипріано де Валера, много пользовались имъ при перевод Библіи въ 1569 и 1602. Валера говоритъ въ своей ‘Exhortacion al Letor’, ‘Estin gran Tesoro de la lengua Espaola’. Этотъ переводъ былъ нсколько разъ перепечатанъ въ Амстердам для евреевъ, живущихъ тамъ, и что весьма странно, на экземпляр, находящемся у меня и помченномъ 5606 годомъ, какъ и въ оригинальномъ феррарскомъ изданіи, стоитъ надпись на заглавномъ лист: ‘Vista y exaininada per el oficio de la Inquisicion’, какъ будто инквизиція была въ Амстердам.}, и онъ же первый въ своемъ превосходномъ Кодекс и другихъ сочиненіяхъ представилъ образцы прозы, проложившіе свободный и торный путь для всего, что было сдлано въ этой области впослдствіи — услуга, больше которой ни одинъ испанецъ не оказалъ прозаической литератур своей родины. Къ ней то мы теперь и переходимъ. Первое произведеніе, съ которымъ мы здсь встрчаемся, есть скоре компиляція, сдланная подъ наблюденіемъ Альфонса, чмъ книга, написанная имъ самимъ. Она озаглавлена, ‘Великое завоеваніе по ту сторону моря,’ (Gran Conquista. de Ultramar) и содержитъ въ себ разсказъ о битвахъ христіанъ съ неврными въ святой земл, которыя въ эту эпоху сильно волновали умы во всей Европ и находились въ тсной связи съ судьбою испанскихъ христіанъ, ведшихъ постоянную, крестоносную войну у себя дома. Сочиненіе это начинается исторіей Магомета и доведено до 1270 г., большая половина его заимствована изъ старинной Французской обработки хроники Гильома Тирскаго, а остальное изъ источниковъ мене достоврныхъ. Нкоторыя части сочиненія не заключаютъ въ себ ровно ничего историческаго. Герой его, ддъ Годфрида Бульонскаго, дикій и сумасбродный рыцарь Лебедя, является представителемъ духа рыцарства на подобіе Амадиса Гэльскаго, съ рядомъ приключеній не мене чудесныхъ: онъ дерется на берегу Рейна, какъ странствующій рыцарь, а ласточка извщаетъ его чудеснымъ образомъ о томъ, какъ спасти ему свою, попавшуюся въ плнъ, даму. По несчастію, въ первомъ изданіи этого любопытнаго сочиненія, напечатанномъ въ 1503 г. и единственномъ до 1858, къ тексту было сдлано много прибавленій, такъ что теперь трудно опредлить съ достоврностью, что именно въ немъ можетъ быть отнесено къ временамъ Альфонса X, въ царствованіе и по приказанію котораго, повидимому, была составлена наибольшая часть книги. Въ настоящее время она иметъ главнымъ образомъ цнность, какъ образчикъ старинной испанской прозы {‘La Gran Conquista de Ultramar’ была напечатана въ Саламанк Гансъ Гиссеромъ, in-folio, въ 1503 г. Что дополненія къ тексту были сдланы — это видно изъ третьей книги, гд находится разсказъ объ уничтоженіи ордена Тампліеровъ, происшедшемъ, какъ тамъ сказано, въ 1412 г. испанской эры, а что самый текстъ есть переводъ старой французской обработки хроники Гильоме Тирскаго это доказывается свидтельствомъ рукописи Conquista, принадлежавшей Сарміенто, которая начинается такъ:
‘Capitule Primero. Como Mahoma predico en Aravia: у gano toda la tierrn de Oriente. En aql tipo q eraclius emperador en Roma q fue hue Xpiano, et mtnvo gran tipo el emperio en justicia у en paz, levantose Mahoma en tierra de Aravia у mostro а las gtes necias sciecia nueva, у fizo les creer q его profeta у mensagero de dios. у que le avia embiado al mundo por saluar los hombres qle creycssen,’ etc. Исторія рыцаря Лебедя, изобилующая разсказами о волшебствахъ, поединкахъ, и другихъ ингредіентахъ рыцарскихъ романовъ, начинается ex abrupto съ кн. I, гл. 47, fol. XVIГ, слдующими словами: ‘Теперь исторія оставляетъ на время вс эти вещи, чтобы разсказать о рыцар Лебед’, и т. д., разсказъ объ его приключеніяхъ оканчивается въ гл. 185, fol. XXX. Затмъ слдующая глава начинается такъ: ‘Теперь наша исторія перестаетъ говорить объ этомъ и возвращается къ разсказу о томъ, какъ три рыцаря отправились въ Іерусалимъ’, и т. д. Исторія рыцаря Лебедя, занимающая въ нашей рукописи шестьдесятъ три листа, появилась первоначально въ Нормандіи или Бельгіи. Начата она Жаномъ Репо и окончена Гандоромъ или Грейдеромъ Дуэ въ 30,000 стихахъ, около 1300 года. (De la Rue, Essai sur les Bardes, etc. Caen, 1834, in-8о, T. III, p. 213. Warton, English Poetry, London. 1824, in-8, vol. Il, p. 149., Thoms, Collection of Prose Romances, London, 1838, in-12, vol. III, предисловіе.) Слдовательно, разсказъ о рыцар Лебедя былъ включенъ въ Conquista уже посл Альфонса X, если только онъ не былъ заимствованъ изъ какой нибудь обработки боле древней, чмъ обработка Рено, а былъ онъ вставленъ очевидно съ цлью прославить Годфрида Бульонскаго, ея героя. Но это не единственный эпизодъ, написанный поздне той эпохи, къ которой относятъ книгу. Въ послдней глав, напримръ, разсказывается о смерти Конрадина Гогенштауфена и объ убійств Гюи Монфоромъ Генриха, племянника Генриха III англійскаго въ церкви Витербо, въ моментъ возношенія святыхъ даровъ. Событія эти, о которыхъ упоминаетъ и Данте, не имютъ никакого отношенія къ главному содержанію книги и повидимому заимствованы изъ какой нибудь позднйшей хроники. Превосходный экземпляръ Conquista, представляющій собою прекрасный образчикъ типографскаго искусства, хранится въ Внской Императорской библіотек, я же пользовался экземпляромъ Британскаго музея.) Онъ состоитъ изъ двухъ томовъ, и напечатанъ въ дв колоны, въ первомъ том 224 листа, а во второмъ 220. Изъ пролога видно, что сочиненіе это, составленное по приказанію Альфонса — ‘Mandanios trasladar’, сказано тамъ — было окончено не поздне царствованія св. Людовика французскаго, умершаго въ 1270. Уже по напечатаніи предшествующей части этого примчанія появилось новое изданіе ‘Conquista’ съ превосходнымъ библіографическимъ предисловіемъ Дона Паскуаля Гайянгоса (въ сорокъ четвертомъ том Риваденейровой Biblioteca de Autores Espaoles, 1858). Гайянгосъ полагаетъ, что это сочиненіе было составлено по приказанію Санчо IV, сына Альфонса X, но доводы его не выдерживаютъ строгой критики, да и самъ вопросъ не иметъ большаго значенія.}.
Дйствительно, едвали можно утверждать, чтобы ране этого времени существовала кастильская проза, если не принимать въ разсчетъ нсколько сухихъ юридическихъ актовъ, большею частію дарственныхъ записей, написанныхъ на половину по латыни, на половину на необработанномъ испанскомъ язык, которые тянутся отъ упомянутыхъ нами и относящихся къ половин XII в. хартіи городовъ Овіедо и Авилеса вплоть до временъ Альфонса Мудраго {Существуетъ любопытный, изданный по королевскому приказанію, сборникъ подобныхъ документовъ [Madrid, 1829—33. 6 т., in-8], подъ заглавіемъ ‘Сщдуссшщт de Cdulas, Cartas, Patentes’ и проч., относящихся къ свернымъ провинціямъ, гд впервые появился кастильскій діалектъ. Хотя во всемъ сборник нтъ актовъ, которыхъ по древности языка можно бы поставить на ряду съ извстными намъ хартіями городовъ Овіедо и Авилеса, но за то въ немъ содержится матерьялъ довольно цнный для изученія порчи латинскаго языка по документамъ, начиная съ 804 года и поздне. [T. VI, р. 1]. Есть однако же трудность, одинаково распространяющаяся какъ на документы латинскіе, такъ и на документы, писанные на древнемъ народномъ языкъ, (одинъ изъ такихъ документовъ помщенъ въ т. V, стр. 120 и помченъ 1197 г.) и состоящая въ томъ, что нельзя опредлить съ точностью, дошлв-ли до насъ эти документы въ первоначальной форм и неприкосновенности, ибо относительно нкоторыхъ мы убждены въ противномъ. Такъ какъ эти Ftieros, Privilgies, или какъ бы ихъ тамъ ни называли, были актомъ свободной воли или каприза абсолютнаго монарха, то лица, которымъ они выдавались, очень заботились о томъ, чтобы добыть отъ послдующихъ государей возможно частое ихъ подтвержденіе. При выдач подтвержденій, латинскіе документы иногда переводились, такъ напримръ было поступлено съ однимъ актомъ Петра жестокаго, изданнымъ Мариною [Teoria de la Cortes, Madrid, 1813, in-4, Т. III, p. II], если же документъ былъ писанъ на народномъ язык, то при переписк языкъ его подновлялся и правописаніе принаровлялось къ современному правописанію. Эти подтвержденія въ иныхъ случаяхъ были весьма многочисленны. Такъ напримръ, дарственный актъ, упомянутый выше, быль подтвержденъ тринадцать разъ между 1231 и 1621. Къ сожалнію не на всхъ документахъ, помщенныхъ въ сборник, значится когда они подверглись переводу. Упрекъ этотъ, впрочемъ, не относится къ хартіи города Авилеса. Она написана на пергамент, на которомъ означено и подтвержденіе данное въ 1155, скрпленное собственноручными подписями лицъ, давшихъ его, какъ то доказано знатоками дла [См. T. III, приложеніе (А) въ конц].}. Поэтому, первый памятникъ, на который можно сослаться съ этою цлью, хотя онъ собственно относится къ царствованію Св. Фердинанда, отца Альфонса, это тотъ памятникъ, въ составленіи котораго, какъ вс и предполагали, принималъ участіе самъ Альфонсъ, я разумю ‘Книгу судей’ (‘Fuero Juzgo’ или ‘Forum Judicum’), собраніе вестготскихъ законовъ на латинскомъ язык, которое Фердинандъ Св. по завоеваніи Кордовы въ 1241 г. послалъ этому городу съ приказаніемъ перевести ихъ на народный языкъ и ввести какъ дйствующее законодательство для всей области, только что вырванной изъ рукъ Мавровъ {Fuero Juzgo — варварское выраженіе, значащее то же самое, что Forum Judicum можетъ быть искаженіе этихъ словъ. (Covarrubias, Tesoro, Madrid, 1674, in-fol., ad verb). Первое изданіе Fuero Juzgo появилось въ 1600, лучшее изданіе на латинскомъ и испанскомъ языкахъ принадлежитъ Академіи, Madrid. 1815, in-folio).}.
Нельзя съ точностью опредлить время, когда былъ сдланъ этотъ переводъ. Марина, мнніе которого въ данномъ случа особенно вско, полагаетъ, что онъ относится ко временамъ Альфонса, но по тому уваженію, которымъ онъ издавна пользовался, врне будетъ отнести его къ послднимъ годамъ царствованія Св. Фердинанда. Однако, какъ въ томъ, такъ и въ другомъ случа, принимая въ соображеніе личный характеръ и положеніе Альфонса, нельзя сомнваться въ томъ, что онъ и совтомъ и дломъ принималъ участіе въ редактированіи этого перевода. Книга для судей представляетъ собою правильный сводъ законовъ въ двнадцати книгахъ, съ подраздленіемъ на главы и статуты, она настолько обширна и въ литературномъ отношеніи отличается такою легкостью и плавностью изложенія, что мы по ней можемъ врно судить о состояніи кастильской прозы того времени и утверждать, что она стояла на одной ступени развитія съ современной ей поэзіею {См. Discurso. предпосланное Академическому изданію Донъ Мануэлемъ де Лардисабалемъ-и-Урное, и Маріана, Ensayo, р. 29, in Mem. de la Acad. de Hist., T. IV, 1805. Можетъ быть самое любопытное мсто въ Fuero Juzgо это (Lib. XII, Tit. III, Ley 15), формула страшной клятвы отреченія, предписываемой тмъ изъ евреевъ, которые готовились вступить въ лоно Христіанской Церкви. Но я предпочитаю привести, какъ образчикъ языка, отрывокъ, написанный въ дух боле либеральномъ, а именно: 8 законъ въ Printern Titolo, или Введеніи, и касающійся тхъ, кто можетъ быть королемъ’, (въ латинскомъ оригинал помченъ А. Д. 643): ‘Quando el rey morre, nengun non deve toniar el regno, nen facerse rey, nen ningun reliigoso, nen otro oinne, nen servo, nen olro oinne estrano, se non oinne de linage de los godos, et fillo dalgo, et noble et digno de costnmpnes, et con el otorgamiento de los godos ntayores. et de Iodo el poblo. Asi que mientre que frntos todos de un corazon, el de una velunat, el de una f,que seae ntre nos paz justicia enno regno, et que podatnos ganar la cotnpanna de los angeles en el otro sieglo: et aquel que quebrantar esta nnestra lee sea escoinungado por sempre’.}.
Въ своей мудрой предусмотрительности о благ государства св. Фердинандъ вскор перешелъ за предлы цли, съ которой онъ первоначально задумалъ переводъ старинныхъ визиготскихъ законовъ. Въ послдніе годы своей жизни онъ предпринялъ составленіе свода законовъ для всей соединенной подъ его скипетромъ христіанской Испаніи, различные города и провинціи которой терпли много неудобствъ отъ разнообразныхъ и нердко противорчащихъ другъ другу fueros или привиллегій и законовъ, данныхъ имъ въ разное время, по мр освобожденія ихъ изъ подъ мавританскаго владычества. Фердинанду не суждено было осуществить своихъ благихъ намреній, и единственный дошедшій до насъ отрывокъ его труда, извстный подъ именемъ Setenario’, уже носитъ на себ несомннную печать генія его знаменитаго сына Альфонса {Относительно Setenario, см. Castro, Biblioteca, T. II, pp. 680—684 и Marina, Historia de la Legislacion, Madrid,1808. in folio. 290, 291. To, что сохранилось отъ него, хотя и не наполняетъ собою даже первой части изъ предположенныхъ семи, состоитъ во первыхъ изъ введенія, написаннаго Альфонсомъ, и во вторыхъ изъ разсужденій о католической религіи, о паганизм и проч., впослдствіи цликомъ пошедшихъ въ первую изъ ‘Partidas’ самого Альфонса.}. Но хотя Альфонсъ и принималъ участіе въ составленіи этого свода, онъ не считалъ цлесообразнымъ приступить къ его окончанію. Ясно сознавая, сколько неудобствъ терпитъ Испанія отъ присутствія къ ней различныхъ системъ законодательства, онъ не покидалъ мысли составить общій сводъ законовъ для всего королевства, но приступилъ къ длу съ большою осторожностью. Его первый сводъ законовъ, озаглавленный Espejo de todos Jos dericbos (‘Зерцало всхъ правъ’) и состоявшій изъ пяти книгъ, былъ совершенно готовъ до 1255 г., но, хотя въ немъ самомъ находятся предписанія объ его распространеніи и введеніи въ употребленіе, онъ повидимому, никогда не былъ примненъ на практик. ‘Fuero Real’ (Королевскій Законникъ) Альфонса, боле сокращенный кодексъ въ четырехъ книгахъ, былъ оконченъ въ 1255 г. для города Валльядолида и вроятно разосланъ впослдствіи и другимъ городамъ королевства. Оба эти кодекса, до конца царствованія Альфонса пополнялись различными законами, по мр того, какъ являлась въ нихъ надобность. Но вс эти законоположенія, взятыя вмст, далеко не замняли собой того общаго свода законовъ, какой былъ задуманъ св. Фердинандомъ {Opuscules Legales del Key Alfonso el Sabio, publica dos, etc. por la Real Academia de la Historia, Madrid, 1836, t. 2, in folio Marina, Legislacion 301.}. Къ осуществленію этого громаднаго труда Альфонсъ приступилъ въ 1256 г. и окончилъ его въ 1263 или 1265 г. Первоначально самъ. Альфонсъ озаглавилъ его ‘El Setenario’ въ память свода законовъ задуманнаго его отцемъ, но въ настоящее время этотъ трудъ извстенъ подъ именемъ ‘Las Siete Partidas’ или ‘Семи частей’, вслдствіе раздленія его на семь отдловъ. Что Альфонсъ имлъ сотрудниковъ, помогавшихъ ему длать извлеченія и своды изъ Декреталій, Пандектовъ, Юстиніанова кодекса, Fuero Juzgo и другихъ юридическихъ источниковъ, какъ испанскихъ, такъ и иностранныхъ,— въ этомъ не можетъ быть сомннія, но общій духъ, проникающій цлое твореніе, равно какъ и литературная обработка должны боле или мене составлять его собственность, такъ какъ они гармонируютъ со всмъ тмъ, что намъ извстно объ его характер и сочиненіяхъ {‘Кодексъ, начатый въ царствованіе св. Фердинанда называли El Setenario’ (седьмица), ‘потому что’, какъ выражается Альфонсъ въ предисловіи къ нему, все, что содержится въ немъ раздлено на семь’. Такимъ же точно образомъ и его собственный кодексъ раздленъ на семь отдловъ, хотя повидимому, названіе ‘Семи частей’ было ему дано только спустя столтіе посл его составленія. (Marina, Legislacion, 292—303. См. также предисловіе къ академическому изданію ‘Partidas’, Madrid, 1807, in-4, T. I, p. XV—XVIII.)}. Не смотря на то что ‘Partidas’ составляютъ самый замчательный законодательный памятникъ своего времени, он не были тотчасъ же примнены къ практик {Попытка Альфонса X ввести этотъ кодексъ во всеобщее употребленіе вызвала многочисленныя смуты. (Marina, Legislacion, 417—419.)}. Напротивъ, большіе города, пользовавшіеся отдльными привиллегіями и гранды, какъ напр. Аара, долго сопротивлялись введенію какой бы то ни было однообразной законодательной системы для всего государства, и только въ 1348 г. за два года до смерти Альфонса XI и около шестидесяти лтъ спустя посл смерти автора ‘Partidas’, была окончена борьба между мстными властями и государствомъ и кодексъ Альфонса былъ окончательно введенъ во всеобщее употребленіе на всемъ протяженіи королевствъ Кастильскаго и Леонскаго. Только съ этой эпохи великій Альфонсовъ кодексъ былъ повсюду одинаково признанъ и соблюдаемъ {Marina. Legis., 449 Fuero Jtizgo, ed. Acad., предисловіе, стр. XLVII. Что Альфонсъ имлъ намреніе сдлать ‘Partidas’, обязательнымъ закономъ во всей Испаніи но время своего царствованія, въ этомъ, кажете я, нельзя сомнваться, судя по гл. IX его хроники, гд говорится: ‘Mando que todos los ornes de sus reynos las oviessen por ley et por fuero et todos los alcaldes juzgassen por elles los pleytos’ Ed. 1554, f. 5). Но мы видли, насколько онъ былъ безсиленъ. чтобы привести въ исполненіе какой бы то ни было планъ, особенно въ позднйшую эпоху своего царствованія.}. Въ сущности этотъ кодексъ, представляющій собой нчто въ родъ свода обычнаго испанскаго права съ позднйшими измненіями въ немъ, и сдлался съ тхъ поръ основою испанской юриспруденціи, войдя такимъ образомъ въ составъ конституціи всхъ испанскихъ колоній, онъ со времени присоединенія Луизіаны и Флориды къ Соединеннымъ Штатамъ, получилъ въ нкоторыхъ случаяхъ силу закона и для насъ, американцевъ, такъ велико можетъ быть вліяніе мудраго законодательства {См. любопытную и ученую книгу, озаглавленную ‘The Laws of the Siete Partidas which are still in Force in the State of Lousiana’, переведенную съ испанскаго на англійскій языкъ Л. Моро Лизле и Карльтономъ, New Orlean, 1820, 2 vol., in-8, и разсужденія по этому предмету Унтона (Wheaton) ‘Reports of Cases in the Supreme Court of the United States’, vol. V, 1820.въ приложеніи и въ другихъ томахъ того же сочиненія съ различными при этомъ ссылками на случаи судебной практики (Wheaton, vol. III, 1818, p.202, примчаніе а). ‘Слдуетъ замтить’ говоритъ Денгэмъ (Hist. of Spain and Portugal, vol. IV, p. 12І), что если бы вс другіе кодексы были отмнены, у Испаніи все таки остался бы весьма почтенный сводъ законовъ, такъ какъ по свидтельству одного извстнаго адвоката при королевскомъ аппелляціонномъ суд, въ продолженіи его двадцатидевятилтней практики, едва былъ ли одинъ случай, который нельзя было ршить, если не по букв ‘Partidas’, то по духу. Слдуетъ теперь замтить, что Partidas подходятъ боле къ Римскимъ законамъ, чмъ къ древнимъ вестготскимъ, господствовавшимъ въ христіанской Испаніи до появленія ‘Partidas’ и собраннымъ въ Fuero Juzgo. Этимъ обстоятельствомъ объясняется долговчность вліянія ‘Partidas’.}.
‘Partidas’ далеко не представляютъ собою простаго собранія статутовъ, или даже кодекса на подобіе Юстиніановскаго или Наполеоновскаго. Он состоятъ скоре изъ ряда разсужденій о законодательств, нравственности и религіи, раздленныхъ весьма тщательно, соотвтственно ихъ содержанію, на части, главы и статьи. Послднія, не ограничиваясь простыми предписаніями, вдаются въ аргументацію и изслдованія всякаго рода, то обсуждаютъ лежащія въ основ ихъ нравственные принципы, то содержатъ въ себ описанія нравовъ и мнній того вка, длающія ихъ любопытнымъ источникомъ для изученія испанской старины, короче, он представляютъ собой сводъ зрлыхъ соображеній ученаго монарха XIII в. и его сотрудниковъ объ обоюдныхъ обязанностяхъ короля, подданныхъ и о цлой систем церковнаго, гражданскаго и нравственнаго благоустройства Испаніи, пересыпанныхъ разсужденіями, подчасъ боле оригинальными, чмъ глубокими, относительно обычаевъ и принциповъ, положенныхъ въ основу, если не всего сочиненія, то нкоторыхъ частей его.
Какъ образчикъ стиля ‘Partidas’ привожу извлеченіе изъ закона, озаглавленнаго: ‘Что такое тиранъ и какъ онъ пользуется своею властію въ государств, которымъ овладлъ’.
‘Тираномъ’, говоритъ этотъ законъ, можетъ быть названъ жестокій человкъ, который либо силою, либо хитростью, либо измной захватилъ власть въ государств или стран, характеръ подобныхъ людей, когда они чувствуютъ свою власть окрпшей, таковъ, что они всегда предпочитаютъ скоре преслдовать свой личный интересъ, хотя бы и въ ущербъ стран, чмъ заботиться объ общемъ благ, ибо вчно боятся потерять свою власть. И чтобы безпрепятственно достигнуть своей цли, они, по словамъ древнихъ мудрецовъ, дйствуютъ по отношенію къ народу троякимъ образомъ: во первыхъ они стараются о томъ, чтобы подвластные имъ народы оставались трусливыми и невжественными, потому что, оставаясь такими, они не окажутся достаточно смлыми, чтобы возстать противъ тирановъ, или противиться ихъ вол, во вторыхъ, они употребляютъ вс усилія чтобы ихъ подданные не жили бы между собой въ дружб и согласіи, т. е. не довряли бы другъ другу, такъ какъ пока они враждуютъ между собою, они не посмютъ ничего замыслить противъ своего повелителя изъ боязни быть выданными своими же, и въ третьихъ, политика тирановъ состоитъ въ стремленіи раззорить своихъ подданныхъ, втягивая ихъ въ громадныя предпріятія, которыхъ они никогда не могутъ окончить, но которыя сдлаютъ ихъ жизнь на столько тяжелою, что имъ и въ голову не придетъ мысль возстать противъ своего властителя. Кром всего этого, тираны всегда стараются обезсилить сильныхъ и уничтожить умнйшихъ, они запрещаютъ всякія товарищества и собранія я стремятся всегда узнать, что длается и говорится въ ихъ владніяхъ, они охотне призываютъ на совтъ и довряютъ охрану своей личности иностранцамъ, которые служатъ по свободному желанію, чмъ своихъ подданныхъ, которые служатъ имъ по принужденію. Но если бы даже человкъ сталъ во глав государства законнымъ путемъ, однимъ изъ тхъ, которые мы изложили въ предшествующихъ статьяхъ и впослдствіи употребилъ бы свою власть во зло способами сейчасъ нами изложенными, народъ всегда иметъ право считать его тираномъ, потому что власть его, бывшая законной, становится беззаконной, какъ говоритъ Аристотель въ книг, гд онъ разсуждаетъ объ управленіи государствами’ {Partida II, Tit. I, Ley 10, акад. изд. T. 11, p. 11.}.
Въ другихъ законахъ приводятся основанія по которымъ слдуетъ учить читать королей и ихъ сыновей {Partida II, Tit. VII, Ley 10 и Tit. V, Ley 18.}, а въ закон о наставницахъ королевскихъ дочерей говорится слдующее:
‘Он должны стараться, на сколько это возможно, чтобы королевскія дочери были умренны и приличны въ д и пить, манерахъ и одежд, чтобъ у нихъ былъ хорошій характеръ, а главное чтобы он не предавались гнву, помимо того, что это безнравственно само по себ, оно всего боле располагаетъ женщинъ ко злу. Он также должны сдлать ихъ искусными въ работахъ, свойственныхъ благороднымъ дамамъ — занятіе самое приличное, потому что доставляетъ спокойное и хорошее расположеніе духа, отвлекая притомъ отъ дурныхъ мыслей, которыя не приличествуетъ имъ имть’ {Partida II, Tit. VII. Ley II.}. Многіе изъ законовъ, касающихся рыцарей, ихъ врности, церемоній, употребляемыхъ при ихъ посвященіи, {Partida II, Tit. XXI, Leyes 9, 13.} равно какъ вс законы объ открытіи и веденіи большихъ общественныхъ школъ, которыя Альфонсъ старался поддерживать, даруя привиллегіи саламанкской высшей школ {Законы относительно Estudios Generales,— названіе, которое давали въ т времена учрежденіямъ соотвтствующимъ нашимъ университетамъ,— наполняющіе 31 Trtulo второй Partida, замчательны по своей мудрости,— (исключая Ley II, регулирующаго продажу книгъ),-въ нихъ можно отыскать слды организаціи, которую сохраняютъ и донын многіе изъ университетовъ на континент. Но въ ту эпоху въ Испаніи не существовало подобныхъ учрежде ній, за исключеніемъ высшей школы въ Саламанк, основанной не задолго до Альфонсо и отличавшейся крайне несовершенной организаціей. Въ это учрежденіе Альфонсъ X сдлалъ первый вкладъ въ 1254. (Historia del Colegio viejo de S. Bartolom mayor de la clbr Universidad de Salamanca por Fr. Ruiz de Vergara у Alava, corregida ec. por el Marques de Alventas, Madrid, 1766, folio. Tom. I. p. 17.)} изложены еще съ большимъ талантомъ и изяществомъ. Дйствительно, во всемъ что касается формы и слога, ‘Partidas’ стоятъ не только выше всего, что предшествовало имъ, но опередили на долгое время все послдующее. Поэмы Берсео, предварившія ихъ не боле какъ на двадцать лтъ, кажутся принадлежащими къ другому вку, отражающему въ себ другое, боле грубое состояніе общества, а съ другой стороны, Марина, мнніе котораго въ подобныхъ вещахъ едва ли многіе станутъ оспаривать, увряетъ, что въ теченіи двухъ и даже трехъ послдующихъ столтій испанская проза не произвела ничего подобнаго ‘Partidas’ по чистот и возвышенности слога {Marina, in Mem. de la Acad. de Hist T. IV. Ensajo, p. 52.}.
Во всякомъ случа, несомннно, что на ряду съ нкоторой грубостью и скучными повтореніями, свойственными эпох къ которой он принадлежатъ, въ ‘Partidas’ встрчается богатство, точность и изящество выраженія дйствительно замчательныя. Изъ этого видно, что великія усилія ихъ автора сдлать кастильскій языкъ живымъ и дйствительно народнымъ языкомъ, введя его въ законодательство и судопроизводство, увнчались немедленнымъ успхомъ, либо во всякомъ случа впослдствіи достигли его. Степенное и мрное теченіе кастильской рчи и ея торжественный тонъ — качества, составляющія донын характеристическія черты испанской прозы, служатъ несомнннымъ доказательствомъ этого успха. Отражая въ себ нравственный обликъ своего творца, его глубокій и философскій умъ, Partidas служатъ доказательствомъ того что можетъ сдлать при благопріятныхъ обстоятельствахъ одинъ великій умъ для окончательнаго направленія языка и литературы страны даже въ столь раннюю эпоху, какъ первое столтіе ихъ самостоятельнаго существованія {Чтобы дать понятіе о красот первоначальнаго кастильскаго діалекта ‘Partidas’ достаточно будетъ слдующей выписки изъ Part. II, Tit. V. Ley II озаглавленнымъ ‘Como el Key debe ser granado et franco’, ‘tirandeza es virtud que esta bien todo home poderoso et senaladarnente al rey quando usa della en tiempo que comienne e como debe, et por ende dixo Aristoteles Alexandre que l puasc de haber en si franqueza, ca por ella ganarie mas aina el amor et los corazones de la gente: et porque l mejor podiese obrar desta bondal, cspaladinol que’ cosa es, et dixo que franqueza es dar al que lo lia menester et al que lo meresce, segunt el poder del dador de lo suyo et non tomando de lo ageno para darlo otro, ca cl que da mas de lo que puede non es franco, mas desgastador, et dnias haber dor fuerza а tomar de lo ageno quando lo suyo non compliere, et si de la una parte ganare amigos por lo que les dierc, de la otra parte serlo. han enemigos aquelles а quien, lo otinanre, et otrosi dixo que el que da al que non lo ha menester non le es gradecido. et es tal corne cl que vierte agua en la mar, et el que da al que lo non meresce es como el que guisa su eneinigo que venga contra l’.}.

ГЛАВА IV.
Хуанъ Лоренцо Сегура.— Смшеніе нравовъ древняго и новаго міра.— Поэма объ Александр В., ея исторія и литературное достоинство.— ‘Votos del Pavono’.— Санчо Храбрый.— Донъ Хуанъ Мануэль, его жизнь и сочиненія, изданныя и неизданныя.— Его ‘Графъ Луканоръ’.

Что ‘Partidas’ опередили свой вкъ, какъ по стилю, такъ и по языку, это очевидно не только изъ сдланнаго нами обзора всего имъ предшествовавшаго, но также и изъ сравненія ихъ съ поэтическими произведеніями Хуана Лоренцо Сегуры, поэта, жившаго во время ихъ составленія и немного поздне. Подобно Берсео, онъ принадлежалъ къ блому духовенству и былъ уроженцемъ Асторги. Объ немъ извстно только, что онъ жилъ въ конц XIII столтія и оставилъ поэму въ 10, 000 стиховъ изъ жизни Александра Великаго. Поэма эта была составлена по источникамъ, доступнымъ въ т времена испанскому священнику и написана четверостишіями, введенными въ моду Берсео {Поэма объ Александр B. наполняетъ собой три тома ‘Poesias Anteriores’ Санчеса и долгое время, неизвстно почему, приписывалась Альфонсу Мудрому (Nie. Antonio, ‘Bibliotheca Hispana Vetus’, ed. Bayer, Madridi, 1787,— in-folio, T. II, p. 79, и Мондехаръ ‘Memorias’ p. 458, 459), несмотря на то, что въ послднихъ строкахъ поэмы ясно сказано, что авторомъ ея былъ Хуанъ Лоренцо Сегура.}.
Главное, что бросается въ глаза въ этой длинной поэм, это — смшеніе нравовъ хорошо извстной эпохи греческой исторіи съ нравами современнаго поэту католичества и рыцарства. Подобному смшенію не чужда ни одна изъ старинныхъ литературъ новйшей Европы. Повсюду существовалъ періодъ, когда выдающіяся событія древней исторіи и фантастическія созданія миологіи, переплетаясь съ средневковыми преданіями, послужили матерьяломъ для поэзіи и романа. Писатели, чтобы наполнить и закончить картину, созданную ихъ воображеніемъ, злоупотребляли поверхностнымъ знаніемъ древности и неосновательно приписывали ей нравы и чувства своего времени, какъ по невжественному убжденію, что другихъ и не могло существовать, такъ и по преднамренной небрежности ко всему кром поэтическихъ эффектовъ. Такъ было въ Италіи на самой зар ея поэзіи и даже посл Данте, ‘Divina Comedia’ котораго переполнена подобнаго рода несообразностями и анахронизмами. Мы видимъ тоже самое во Франціи, въ примръ можно привести латинскую поэму объ Александр В. Готье де Шатильона и Французскую Александра де Бернэ, эти поэмы написаны почти за сто лтъ до Хуана Лоренцо и обими ими онъ пользовался {Латинская поэма Готье де Шатильона была такъ популярна, что ее изучали въ классахъ риторики предпочтительно передъ Луканомъ и Биргиліемъ. (Warion, ‘English Poetry’, London, 1824, in-8, vol. 1, p. 167′. Французская поэма, начатая Ламберомъ li Tors или li Cors и оконченная Александромъ де Берне хотя пользовалась меньшимъ почетомъ, но тоже была сильно распространена. (Ginguen, въ ‘Histoire Littraire de la France’, Paris, in-4, т. XV, 1820, рр. 1О0—127) женгене всюду называетъ его Lambert li Cors, но эта ошибка исправлена при изданіи поэмы штутгардскимъ обществомъ, въ 1846 г.}. Тоже длалось и въ Англіи до временъ непосредственно слдовавшихъ за Шекспиромъ, ‘Сонъ въ лтнюю ночь’ котораго представляетъ примръ того, что можетъ сдлать геній въ оправданіе существующаго обычая. Слдовательно, нтъ ничего удивительнаго, если мы встртимъ подобныя несообразности и въ испанской литератур, представители которой, заимствуя матеріалъ для своихъ созданій изъ такого громаднаго склада вымысловъ, какъ сочиненія Дареса Фригійскаго, Диктиса Критянина, Гвидо де Колонна и Готье де Шатильона и др., безсознательно возводили зданіе отечественной литературы на основаніяхъ чуждыхъ народному духу {Здсь можетъ быть будетъ кстати замтить, что Лоренцо Сегура на столько же злоупотреблялъ языческой миологіей какъ Гвидо де Колонна, Даресъ Фригійскій и другіе подобные имъ писатели, и что напротивъ тою Педро Нуньесъ Дельгадо, переводчикъ XVI столтія въ предисловіи къ своему переводу того же самаго Гвидо де Коллона, изданномъ подъ покровительствомъ Филиппа II, предупреждалъ своихъ читателей — христіанъ, что вс эти языческія божества суть ничто иное, какъ дьяволы,— son y seran sempre demonios,— такъ велика была перемна, происшедшая въ понятіяхъ и чувствахъ испанцевъ въ промежутокъ между тринадцатымъ и шестнадцатымъ столтіями. Слдуетъ замтить между прочимъ, что переводъ Дельгадо, хотя и не совсмъ точный, написавъ на прекрасномъ старинномъ кастильскомъ діалектъ. Дельгадо умеръ въ 1535, находящееся у меня изданіе его ‘Crnica Troyana’, помчено 1587, но думаю, что есть еще другое изданіе, боле раннее, и относящееся къ 1512 г.}.
Въ ряду сюжетовъ, наиболе привлекавшихъ къ себ этихъ писателей, была исторія Александра Македонскаго. Востокъ, Персія, Аравія и Индія давно полны разсказами объ его подвигахъ {См. любопытную статью Сэра В. Уэслея (Ouseley) въ ‘Transactions of the Koyal Society of Literature’ (vol. I, Part. II, стр. 5—23.) Cp. Spiegel, Die Alexander Sage bei den Orientalen’ (Leipzig, 1851, in-8.)}, пришла наконецъ очередь и для Запада. И здсь Александръ В. какъ герой, заключающій въ себ боле рыцарскихъ чертъ, чмъ вс остальные герои древности, сдлался любимцемъ поэтическихъ сказаній почти всхъ народовъ, которые гордятся раннимъ зарожденіемъ своей литературы, такъ что монахъ ‘Кэнтерберійскихъ разсказовъ’ Чосера былъ правъ, говоря: ‘Исторія Александра на столько извстна, что нтъ человка, сколько нибудь образованнаго, который не зналъ бы, если не всхъ, то хоть нкоторой части его приключеній’.
Хуанъ Лоренцо заимствовалъ содержаніе своей поэмы главнымъ образомъ изъ ‘Александреиды’ Готье де Шатильона, на котораго онъ часто ссылается {Стансы 225, 1452 и 1639, въ которыхъ Сегура приводитъ три латинскихъ стиха изъ поэмы Готье.}, и затмъ внесъ въ нее кое-что, что нашелъ и въ другихъ источникахъ, кое-что изъ своей собственной фантазіи, что, какъ ему казалось, подходило къ его цли, которая отнюдь не соотвтствовала цлямъ простаго перевода. Посл краткаго введенія, онъ съ пятой же строфы приступаетъ къ описанію своего героя: ‘Я хочу разсказать вамъ исторію о благородномъ языческомъ корол, который обладалъ сильнымъ и мужественнымъ духомъ, завоевалъ весь міръ и держалъ его въ рукахъ — (постараюсь исполнить это хорошо, чтобъ заслужить имя хорошаго писателя) о принц Александр, корол греческомъ, который былъ откровененъ и смлъ и исполненъ большой мудрости, который побдилъ Пора и Дарія, двухъ могущественныхъ государей.— Никогда не было человка, который бы столько вытерплъ сколько онъ. Инфянтъ Александръ съ дтства являлъ доказательства будущихъ великихъ подвиговъ: онъ никогда не хотлъ взять грудь женщины, если она не была благороднаго происхожденія или большой красоты. Рожденіе этого ребенка ознаменовалось великими чудесами: поднялся вихорь, солнце помрачилось, море пришло въ ярость, затряслась земля, едва не погибъ весь міръ’ {Quiero leer un libre de un rey noble pagano,
Que fue de grant esforcio, de corazon lozano,
Conquist todel inundo, metiol so su inano,
Tern, se lo compriere, que soe bon escribano.
Del Princepe Alexandre, que fue rey de Grecia,
Que fue franc ardit de grant sabencia.
Venci Poro Drio dos Reyes de grant potencia,
Nunca conocsi ome su par en la sufrencia.
El infante Alexandre luego en su ninnz
Comenz demostrar que serie de grant prez:
Nunca quiso mamar leche de inugier rafez,
Se non fue de linage de grant gentilz,
Grandes signes conliron quando est infant nasci:
El ayre fue cambiado, el soi escureci,
Todol mar fue irado, la tierra tremeci,
For poco quel mundo todo non pereci.
Sanchez, Т. III, p. I.}. Затмъ слдуетъ исторія Александра, переполненная баснями и несообразностями въ дух того времени — скучная и тяжеловсная хроника, но по временамъ озаряемая проблесками поэтическаго творчества. Передъ своимъ отъздомъ на востокъ, Александръ посвящается въ рыцари и получаетъ заколдованную шпагу работы Донъ Вулкана, поясъ, сдланный Донною философіею и кольчугу, сдланную двумя морскими феями — duas fadas enna mai {Строфы T8, 80, 83, 89, и проч.}. Завоеваніе Азіи не заставляетъ себя долго ждать, и епископъ Іерусалимскій, чтобы остановить побдоносное шествіе Александра, при приближеніи его къ Іудейской столиц, велитъ отслужить обдню {Строфы 1086—1094, и проч.}.
Въ разсказ о подвигахъ и приключеніяхъ Александра поэма слдуетъ общепринятому порядку, но позволяетъ себ много фантастическихъ отступленій, при описаніи прохожденія македонскихъ войскъ черезъ равнину Трои, поэтъ не можетъ устоять противъ искушенія разсказать вкратц о судьб этого города, и влагаетъ свой разсказъ въ уста самаго Александра, который сообщаетъ его своей свит и въ особенности двнадцати перамъ, сопровождавшимъ его въ этомъ поход {Строфы 299—716.}. Это странное повствованіе опирается на авторитетъ Гомера {Строфы 300 и 714.}, но о томъ, какъ мало асторгскій поэтъ придерживался Иліады и Одиссеи, можно судить изъ слдующаго факта: вмсто того чтобы послать Ахиллеса, или Дона Ахиллеса, какъ онъ его называетъ, ко двору Ликомеда, царя Скироскаго, гд онъ укрывается переодтый въ женское платье, поэтъ, при посредств чаръ его матери, переноситъ его, переодтаго женщиною, въ женскій монастырь, куда является, чтобы открыть обманъ, хитрый Донъ Улиссъ въ вид разносчика съ коробкомъ женскихъ украшеній и съ оружіемъ за спиною {Строфы 386, 392, и проч.}. Но, не смотря на вс свои недостатки и несообразности, поэма объ Александр В. представляетъ собою любопытный и важный памятникъ старинной испанской литературы, стоящій какъ бы на рубеж двухъ ея эпохъ, уступая, ‘Partidas’ Альфонса въ чистот и достоинств стиля, она тмъ не мене по языку и стихосложенію носитъ на себ вполн кастильскій отпечатокъ {Соути, въ примчаніи къ своему ‘Madoc’, (Part. I, Canto XI,) справедливо говоритъ ‘О нжно текущемъ язык и метр Лоренцо’. Въ конц поэмы помщены два прозаическія письма, будто бы написанныя Александромъ своей матери, но я предпочитаю привести для образчика слога Лоренцо, слдующіе стансы о музык, которую македоняне слышали въ Вавилон:
Alli era la musica cantada per razon,
Las dobles que refieren coitas del corazon,
Las dolees de las baylas, el plorant semiton,
Bien podrien toller precio quantos no mundo son.
Non es en el mundo ome tan sabedor,
Que decir podiesse quai его el dolzor,
Mientre ome viviesse en aqnella sabor
Non avrie sede nen fame nen dolor.
St. 1976, 1977.
Las dobles на современномъ испанскомъ язык означаетъ звонъ по умершему, здсь же, я полагаю, это слово употреблено въ смысл печальнаго припва.—}.
Другая поэма озаглавленная ‘Los Vutos del Pavon’ — ‘Обты Павлина’ — служившая продолженіемъ поэмы объ Александр, не дошла до насъ. Если судить по старинной французской поэм объ обтахъ, произнесенныхъ надъ павлиномъ, любимою птицею Александра, поданной случайно на столъ посл смерти героя, то нтъ причины особенно жалть объ этой утрат {Маркизъ де Сантильяна первый упоминаетъ о позм ‘Los votos del Favon’) Sanchez T. 1, p. LVII), а Фоше (Recueil de l’Origine de la Langue et Posie Franaise, Paris, 1581, in-folio, стр. 88) выражается такъ: ‘Le Roman du Pavon est une continuation des faits d’Alexandre’. Въ ‘Notices et Extraits des Manuscrits de la Bibliothque Nationale’ и проч. (Paris, an VII, in-4) т. V, стр. 118 помщенъ отчетъ о Французской поэм на тотъ же сюжетъ. Въ старину существовалъ обычай произносить обты надъ любимыми птицами (Barante, ‘Ducs de Bourgogne’, подъ 1454 года, Paris, 1837, in-8, T. VII, pp. 159—164. Въ испанской поэм обты повидимому заключали въ себ предсказаніе о смутахъ, имющихъ наступить при наслдникахъ Александра.—}. Равнымъ, образомъ не приходится сожалть о томъ, что до насъ дошло только извлеченіе изъ прозаической книги совтовъ, написанной Санчо, сыномъ Альфонса X, для наслдника своего престола, и хотя глава, въ которой онъ предупреждаетъ молодаго принца противъ глупцовъ, не лишена ни ума, ни остроумія, однако она не можетъ сравниться съ ‘Partidas’ по точности, изяществу и достоинству слога {Извлеченія помщены у Кастро (T. II, рр. 725, 729), а самая книга, раздленная на сорокъ девять главъ, была озаглавлена ‘Castigos у Documentes para bien vivir, ordenados por el Rey Don Sancho el Quarto, intitulado el Brabo’. Слово castigos употреблено здсь какъ и въ старинной французской поэм ‘Le Castoiement d un Pre son Fils въ смысл совта, наказаніе, а слово Documentes употреблено въ его первоначальномъ смысл поученіе, инструкція. Повидимому духъ отца говоритъ устами Санчо, когда тотъ выражается о короляхъ, какъ о людяхъ ‘que han de governar regnos e gentes con ayuda de cientificos sabios’. Уже посл того какъ это примчаніе было напечатано въ пятьдесятъ первомъ том ‘Rlvadeneyra’s Biblioteca’, 1860 г., появился изданный Гайянгосомъ, полный текстъ ‘Castigos у Documentes’, и другое сочиненіе, также приписываемое королю Санчо, ‘El Lucidario’, содержащее въ себ т немногія свднія по естественнымъ наукамъ, которыми обладало то отдаленное время. По моему мннію, оба эти сочиненія имютъ лишь значеніе, какъ образцы древней испанской прозы, хотя нельзя не замтить, что нравственныя убжденія ‘Documentes’ нердко выше тхъ, какія можно было бы ожидать отъ Донъ Санчо и его эпохи.}. Мы переходимъ теперь прямо къ замчательному писателю, жившему немного поздне — къ принцу Донъ Хуану Мануэлю.—
Лоренцо былъ духовное лице, — bon clerigo ondrado,— и родомъ изъ Асторги, городка находящагося въ сверозападномъ уголк Испаніи, на границ королевствъ Леонскаго и Галиційскаго, Берсео происходилъ изъ той же мстности, и хотя между появленіемъ того и другаго протекло около полустолтія, они сродни другъ другу и по духу, поэтому мы чувствуемъ не малое удовольствіе, когда слдующій писатель, о которомъ намъ приходится говорить — Донъ Хуанъ Мануэль — переноситъ насъ изъ горъ свера на югъ въ страну рыцарства, въ сферу тхъ общественныхъ отношеній нравовъ и интересовъ, которые подарили намъ поэму о Сил и сводъ законовъ, извстный подъ именемъ ‘Partidas’.
Донъ Хуанъ происходилъ отъ королей Кастиліи и Леона, онъ былъ внукъ Св. Фердинанда, племянникъ Альфонса Мудраго и одинъ изъ самыхъ безпокойныхъ и опасныхъ испанскихъ бароновъ своего времени. Онъ родился въ Эскалон 5-го мая, 1282 г., отцомъ его былъ Донъ Педро Мануэль, инфантъ Испаніи {Argote de Molina, Sucesion de los Manueles, предпосланное его изданію Conde Lucanor 1575 г. До сихъ поръ время рожденія принца Хуана не было опредлено съ точностію, но я наши:іъ положительное указаніе на этотъ счетъ въ одномъ изъ его писемъ къ брату, архіепископу толедскому. Это письмо хранится въ мадридской національной библіотек, и мы къ нему еще вернемся впослдствіи.}, братъ Альфонса Мудраго, братья жили вмст, имя общее хозяйство и общую свиту. Донъ Хуану еще не было двухъ лтъ, когда умеръ его отецъ, онъ былъ воспитанъ своимъ двоюроднымъ братомъ Санчо IV, жившимъ съ нимъ на тхъ же условіяхъ, на какихъ его отецъ жилъ съ Альфонсомъ {Передавая свой разговоръ съ королемъ Санчо, когда этотъ монархъ лежалъ на смертномъ одр, Донъ Хуанъ выражается такъ: ‘Король Альфонсъ съ моимъ отцомъ, а я съ королемъ Санчо во все время его жизни, всегда имли общее хозяйство и общую свиту’. Затмъ онъ присовокупляетъ, что былъ воспитанъ Санчо, который далъ ему средства построить замокъ Пеньифіэль и призываетъ Бога въ свидтели того, что онъ всегда врой и правдой служилъ Санчо, Фердинанду и Альфонсу XI, прибавляя, впрочемъ, весьма тонко относительно послдняго: ‘насколько этотъ король давалъ мн случай быть ему полезнымъ’. (Рукопись мадридской національной библіотеки).}. Двнадцати лтъ отъ роду онъ уже сражался противъ Мавровъ, а въ 1310, двадцати восьми лтъ, онъ занималъ самыя важныя государственныя должности. Когда два года спустя Фердинандъ IV умеръ, оставивши наслдникомъ своимъ Альфонса XI, которому было всего тринадцать мсяцевъ, то начались великія смуты, продолжавшіяся до 1320 г., т. е. до назначенія Донъ Хуана Мануэля соправителемъ королевства, властью сопряженною съ этимъ званіемъ онъ длился только съ самыми близкими родственниками и притомъ съ тми, которые были вполн преданы его интересамъ {‘Crnica’ de Alfonso XI, изд. 1551, in-folio, cap. 19—21.}.
Хотя Донъ Хуанъ управлялъ королевствомъ повидимому съ большимъ искусствомъ и энергіей, однако молодой монархъ былъ не на столько доволенъ положеніемъ длъ, чтобы оставить за своимъ двоюроднымъ дядей на будущее время какой нибудь важный Государственный постъ. Съ своей стороны Донъ Хуанъ былъ не изъ тхъ людей, которые могутъ перенести спокойно обиду или пренебреженіе къ себ {‘Crnica’ de Alfonso XI. Cap. 46 и 48.}. Покинувъ дворъ въ Валльядолид, онъ сталъ готовиться при помощи своихъ громадныхъ средствъ къ вооруженному сопротивленію, считавшемуся по понятіямъ того беззаконнаго времени законнымъ средствомъ для возстановленія своихъ правъ. Король встревожился, ‘онъ зналъ, говоритъ старинный лтописецъ, ‘что Мануэль былъ самымъ могущественнымъ вельможей въ его королевств, что онъ могъ затять настоящую войну и причинить большія бдствія стран’. Поэтому онъ счелъ за лучшее войти въ переговоры съ принцемъ Хуаномъ, который, не колеблясь, покинулъ своихъ союзниковъ и призналъ себя подданнымъ короля подъ условіемъ, чтобъ послдній женился на его дочери Констанціи, бывшей въ то время еще ребенкомъ и назначилъ бы его правителемъ провинцій, пограничныхъ съ Маврами и главнокомандующимъ въ войн противъ мусульманъ, что въ сущности поставило его снова во глав государства {Ibid. p. 49.}.
Съ этого времени мы видимъ его дятельно запятымъ на границ, гд онъ возводитъ цлый рядъ укрпленій, такъ проходитъ время до 1327, когда ему удалось одержать надъ Маврами славную побду при Гвадалхор. Этотъ годъ былъ ознаменованъ кровавымъ предательствомъ короля по отношенію къ своему дяд принцу Хуану, который былъ измннически умерщвленъ въ самомъ королевскомъ дворц {Mariana, Hist. Lib. XV, cap. 19.}. Исполненный негодованія на этотъ безчестный поступокъ, принцъ тотчасъ же удалился въ свои владнія и снова началъ собирать своихъ друзей и вассаловъ для борьбы съ королемъ, въ которую онъ ринулся съ тмъ большимъ ожесточеніемъ, что король отказался исполнить свое общаніе жениться на его дочери Констанціи и женился на португальской принцесс. Возгорвшаяся война продолжалась съ перемннымъ успхомъ до 1335. Въ этомъ году принцъ Хуанъ былъ наконецъ побжденъ и, поступивъ снова на службу къ королю, вроятно, благодаря своему мужественному сопротивленію и замужеству своей дочери съ наслдникомъ португальскаго престола, занялъ прежній постъ главнокомандующаго и почти до самой своей смерти, послдовавшей въ 1344 г., одерживалъ побду за побдой надъ Маврами {Ibid. Lib. XVI c. 4. ‘Crnica’ de Alfonso XI, cap. 178. Арготе де Молина, ‘Sucesion de les Manueles’.}? Отъ принца, подобнаго Донъ Хуану, который былъ женатъ на сестрахъ двухъ королей и считалъ двухъ другихъ королей своими зятьями, отъ человка, проведшаго жизнь свою въ сфер интригъ и насилій и въ продолженіи тридцати лтъ волновавшаго свою страну вооруженными возстаніями — трудно, казалось бы, ожидать солидныхъ литературныхъ трудовъ {Маріана, въ одной изъ мткихъ характеристикъ, которыя нердко попадаются въ его, исторіи’, говоритъ о Донъ Хуан Мануэл, что онъ былъ ‘de condition inquita у inudable, tanto que a muchos porecia naci solamente para revolver el revno’. ‘Hist.’, Lib. XV, cap. 12.}. Однако вышло иначе. Какъ намъ извстно, испанская поэзія расцвла первоначально на почв смутъ и опасностей, тоже нужно сказать и объ испанской проз: и она тоже, какъ мы увидимъ, возникла на подобной же почв и при подобныхъ же обстоятельствахъ. До этого времени мы не встртили на господствующемъ кастильскомъ нарчіи ни одного замчательнаго прозаическаго произведенія, за исключеніемъ сочиненій Альфонса X и одной или двухъ хроникъ, о которыхъ будемъ говорить позже. Но въ большинств этихъ послднихъ пылъ, составляющій, повидимому, существенную черту стариннаго испанскаго генія, отходитъ на второй планъ, какъ несоотвтствующій природ самыхъ сюжетовъ, или въ силу обстоятельствъ, о которыхъ теперь мы не можемъ составить себ понятія. И только въ новыхъ литературныхъ опытахъ, возникшихъ среди войнъ и смутъ, составлявшихъ, казалось, втеченіе столтій жизненное начало для всего полуострова, мы открываемъ въ испанской проз ршительное развитіе формъ, сдлавшихся впослдствіи національными и характеристическими.
Донъ Хуанъ, которому принадлежитъ честь введенія одной изъ этихъ формъ въ литературу, оказался достойнымъ семьи, около столтія занимавшейся литературою. Какъ извстно,/онъ написалъ двнадцать сочиненій, полагая, какъ онъ наивно выражается въ одномъ изъ нихъ, что лучше писать книги, чмъ играть въ кости. Онъ до того заботился о судьб своихъ произведеній, что приказалъ тщательно переписать ихъ въ одинъ громадный фоліантъ, который и завщалъ монастырю, основанному имъ въ Пеньяфіэл и предназначенному служить мстомъ погребенія для него и его потомковъ {Арготе де Молина ‘Жизнь Донъ Хуана’, предпосланная старинному изданію ‘Графа Луканора’, 1575. Списокъ сочиненій Донъ Хуана, сообщаемый Молиной ne вполн сходятся съ показаніями рукописи ихъ, хранящійся въ Мадритской національной библіотек, послдняя впрочемъ не полна — въ ней очевидно пропущено одно сочиненіе. У обоихъ упоминаются слдующія четыре. 1) ‘Хроника Испаніи’, 2) ‘Трактатъ объ охот’, 3) ‘Сборникъ стихотвореній’, и 1) ‘Совты сыну’. Кром этихъ четырехъ, Арготе де Молина упоминаетъ еще о семи другихъ: 1) Libro de los Sabios, 2) Libro del Caballero, 3) Libro del Escudero, 4) Libro del Infante, 5) Libro de Caballeros, 6) Libro de los Enganos, и 7) Libro de los Exeinplos. Въ рукописи кром четырехъ упомянутыхъ Молиной, приведены еще слдующія: 1) Письмо къ брату, содержащее въ себ описаніе фамильнаго герба, и проч., 2) ‘Книга о сословіяхъ’, или ‘Libro de los Estados’, которая по всмъ вроятіямъ есть упоминаемая де Молиной ‘Libro de los Sabios 3) ‘Libro del Caballero’ у del Escudero, которую Арготе де Молина, принялъ за два отдльныя сочиненія, 4) ‘Libro de la Caballeria’, вроятно raate, что у Арготе де Молина значится подъ заглавіемъ ‘Libro de Caballeros’, 5) ‘La Cumplida’, 6) Libro de los Engenos’, трактатъ о военныхъ машинахъ, книгу эту Арготе де Молина называетъ ошибочно Libro de los Enganos, и считаетъ ее трактатомъ о Подлогахъ, и 7) Rglas como se deve trovar. но какъ уже было замчено выше, въ рукописи есть проблъ, и хотя въ ней говорится, что отъ Донъ Хуана осталось двнадцать сочиненій, приводится заглавіе только одиннадцати, слдовательно въ рукописи пропущенъ, графъ Луканоръ’, соотвтствующій ‘Libro de los Exemplos’ въ списк де Молины. По хотя въ рукописи и пропущено заглавіе этого сочиненія, но за то оно приведено здсь цликомъ подъ именемъ ‘Libro de Patronio’. Сообщенный здсь текстъ Conde Lucanor во многихъ частностяхъ на столько разнится отъ печатнаго текста, что желательно было бы видть его изданнымъ по этой рукописи. Выраженное здсь желаніе нын исполнено изданіемъ въ свтъ полнаго собранія сочиненій Донъ Хуана Мануэли, (за исключеніемъ впрочемъ трактата ‘De la Caza’, въ рукописи котораго встрчаются большіе пропуски) изданнаго подъ редакціей и съ превосходнымъ предисловіемъ донъ Паскуаль Гайяигоса во 2-омъ том Rivadeneyr’as Biblioteca, Madrid, 1860.}. Сколько изъ этихъ сочиненій сохранилось донын — неизвстно. Нкоторыя изъ нихъ несомннно хранятся на ряду съ другими литературными сокровищами въ національной Мадритской библіотек, въ рукописи, которая, повидимому, представляетъ собою неполную и попорченную копію съ оригинала, отданную на храненіе въ Пеньяфіэльскій монастырь. Тамъ же находится въ отдльной рукописи хроника Испаніи, сокращенная Донъ Хуаномъ изъ пространной хроники Альфонса Мудраго и которую тоже слдовало бы издать {Puibusque, Comte Lucanor, Paris, 1854, in-8о, стр 106.}, что касается до ‘Трактата объ охот’, бывшаго въ рукахъ у Пеллисера въ конц XVIII столтія, надо полагать, что онъ еще отыщется {Примчанія къ Донъ Кихоту, изд. Pellicer’а, Parte, II, T. I, р. 284.}. Собраніе стихотвореній Донъ Хуана, которое Арготе де Молина намревался издать еще въ царствованіе Филиппа II, вроятно затеряно, такъ какъ неутомимый Санчесъ тщетно пытался отыскать его {‘Poesias Anteriores’, T. IV, p. XI.}, одинъ только ‘Графъ Луканоръ’ не подвергался этимъ случайностямъ, благодаря тому, что былъ рано изданъ {Я знаю, что въ ‘Cancioneros Generales’ помщено нсколько стихотвореній, написанныхъ какимъ-то Донъ Хуаномъ Мануэлемъ, которыя обыкновенно приписывали нашему Донъ Хуану Мануэлю, таковы стихотворенія находящіяся въ Антверперискомъ ‘Cancionero’ (1578, in-8о, fol. 175, 207, 227, 267). Но они не принадлежатъ ему. Ихъ языкъ и чувства сравнительно слишкомъ новы. По всмъ вроятіямъ авторомъ ихъ былъ Донъ Хуанъ Мануэль, оберъ камергеръ короля Португальскаго Эмануэля, (умершаго въ 1524). Многіе изъ его стихотвореній, какъ на португальскомъ такъ и на испанскомъ языкахъ помщены у Garcia Rresende въ его ‘Cancionero Gerale’ Lisboa, 1516, infolio), гд ихъ можно найдти на листахъ 48—57, 148, 169, 212, 230 и т. д. Онъ же былъ авторомъ испанскихъ ‘Coplassobre loz Siete Pecados Mertales’, посвященныхъ Іоанну II португальскому (умершему въ 1495). Стансы эти помщены въ ‘Floresta’ Боль де Фабера (Hamburg, 1821—25, in-8о, T. I, рр. 10—15) и заимствованы этимъ послднимъ изъ одного экземпляра ‘Cancionero’ Резенды, хранящагося въ лиссабонскомъ монастыр Necessidades, которымъ я пользовался много лтъ тому назадъ. ‘Cancionero Резенды пересталъ быть рдкостью со времени его перепечатки въ изданіяхъ штутгардскаго общества. Донъ Хуанъ Мануэль Португальскій пользовался въ свое время большимъ уваженіемъ, въ 1497 г. онъ заключилъ свадебный контрактъ между королемъ португальскимъ Эмануэлемъ и Изабеллою, дочерью Фердинанда и Изабеллы испанской. (Barbosa, ‘Biblioteca Lusitana’, Lisboa, 1747, in-folio, T. II, p. 688) Впрочемъ личность его выставлена въ неблагопріятномъ свт въ комедіи Лопе де Веги ‘El Principe Perfelo’. гд онъ является подъ именемъ Донъ Хуана де Соза. (‘Comedias’, T. XI. Barcelona, 1618, in-4о, р. 121.)}.
Все, что дошло до насъ изъ сочиненій Донъ Хуана Мануэля иметъ важное значеніе. Неполная рукопись, находящаяся въ Мадрид, начинается съ объясненія причинъ, побудившихъ его заставить переписать свои сочиненія, причины эти онъ поясняетъ слдующимъ разсказомъ, прекрасно характеризующимъ его время.
‘Во время Іакова, I короля Маніорскаго’, говоритъ онъ, ‘жилъ былъ рыцарь родомъ изъ Перпиньяна, великій трубадуръ, сочинявшій прелестныя псни. Но одна изъ нихъ была лучше другихъ и притомъ положена на превосходную музыку. Псня эта такъ нравилась народу, что долгое время никто не хотлъ пть иной, и сочинившій ее рыцарь былъ этимъ очень доволенъ. Но однажды, прозжая по улиц, онъ услыхалъ, какъ плъ эту псню одинъ башмачникъ, плъ такъ дурно, извращая и слова и напвъ, что всякій, кто не слыхалъ этой псни прежде, наврное нашелъ бы ее никуда негодною, а напвъ плохимъ. Слыша, какъ башмачникъ уродуетъ его прекрасное произведеніе, рыцарь преисполнился гнва и огорченія и, сойдя съ лошади, слъ подл него. Но башмачникъ не обратилъ вниманія на рыцаря и продолжалъ пть, и чмъ дальше онъ плъ, тмъ боле искажалъ псню, сочиненную рыцаремъ. Рыцарь, видя свое прекрасное произведеніе изуродованнымъ, благодаря глупости башмачника, спокойно взялъ лежавшія тутъ ножницы, изрзалъ въ куски вс башмаки, сдланные башмачникомъ, слъ на лошадь и ухалъ. Когда же башмачникъ, взглянувши на свои башмаки, увидлъ, что они изрзаны въ куски и что такимъ образомъ вс труды его пропали даромъ, онъ страшно огорчился и съ громкими криками пустился въ погоню за испортившимъ ихъ рыцаремъ. Рыцарь же отвчалъ ему: ‘Другъ мой! теб извстно, что король, нашъ повелитель, король добрый и справедливый. Обратимся къ нему и пусть онъ произнесетъ надъ нами свой праведный судъ’. И они согласились идти къ королю. Тутъ башмачникъ разсказалъ королю, что вс его башмаки изрзаны въ куски и что этимъ нанесенъ ему большой убытокъ. Разгнванный король спросилъ рыцаря, справедливъ ли разсказъ истца? Рыцарь отвчалъ, что — да и просилъ позволенія объяснить, почему онъ поступилъ такъ. И король приказалъ ему говорить. Тогда рыцарь сказалъ, что какъ королю хорошо извстно, онъ сочинилъ псню, что псня эта прекрасна какъ по словамъ, такъ и по мотиву, а башмачникъ обезобразилъ ее, въ доказательство чего онъ просилъ короля повелть башмачнику пропть эту псню. Король приказалъ башмачнику пропть псню и убдился, что онъ дйствительно исказилъ ее. ‘Если башмачникъ могъ испортить мое прекрасное произведеніе, стоившее мн столькихъ трудовъ и усилій’, сказалъ рыцарь, ‘то почему я не имю право испортить его работу?’ Королю и окружающимъ это объясненіе оказалось очень забавнымъ и вызвало общій смхъ. Король запретилъ башмачнику пть эту псню и искажать произведеніе рыцаря: по вмст съ тмъ вознаградилъ башмачника за нанесенный убытокъ и приказалъ рыцарю не обижать его боле {Подобную исторію, разсказываетъ о Данте, который былъ современникомъ Донъ Хуана Мануэля, Саккетти, жившій вкомъ позже ихъ обоихъ. Разсказъ этотъ помщенъ въ его новелл 114 (Milan, 1815, in-18о, T. II р.154), Разсказавъ объ одномъ важномъ дл, по поводу котораго просили Данте ходатайствовать передъ однимъ изъ правителей города, Саккетти продолжаетъ: ‘Данте, пообдавъ, вышелъ изъ дома, чтобы идти хлопотать по упомянутому длу и проходя черезъ ворота Св. Петра, услыхалъ пніе кузнеца, сопровождаемое ударами молотка о наковальню. То, что онъ плъ было изъ Данте, но онъ передлалъ это въ романсъ (un cantare), перемшавъ, и исказивъ стихи къ великому огорченію поэта. Данте, однако, ничего не сказалъ, но войдя въ кузницу, гд находилось множество кузнечныхъ инструментовъ, схватилъ сперва молотокъ, затмъ шипцы, потомъ всы и многія другія вещи и все это выбросилъ на улицу. Кузнецъ грубо повернулся и закричалъ ему: ‘На кой чертъ вы это длаете? Съ ума что ли сошли?’ — ‘Нтъ, лучше скажите, что вы-то длаете?’ сказалъ Данте.— ‘Я’, отвчалъ кузнецъ, ‘я длаю свое дло, а вы портите мои вещи, бросая ихъ на улицу’.— ‘Но’, возразилъ Данте, ‘если вы не хотите, чтобы я портилъ ваши вещи, такъ не портите моихъ!’ — ‘Какія же ваши вещи я порчу?’ спросилъ кузнецъ.— ‘Вы поете’, отвчалъ Данте, ‘стихи изъ моей поэмы, и поете совсмъ не такъ, какъ я ихъ написалъ, у меня нтъ другаго ремесла, и вы портите мою работу’. Кузнецъ, озадаченный и пристыженный, не нашелся, что отвтить, онъ подобралъ свои инструменты и снова принялся за работу но, съ тхъ поръ когда ему приходила охота пть, онъ плъ изъ Тристана и Ланчелота, оставляя Данта въ поко’.
Одинъ изъ этихъ разсказовъ, вроятно, заимствованъ изъ другаго, но разсказъ Донъ Хуана древне, какъ по времени самого происшествія, такъ и по времени, когда онъ былъ написанъ.}.
‘Не будучи въ состояніи воспрепятствовать тому, чтобы книги, написанныя мною, не были по нскольку разъ переписываемы, и зная, что при переписк, по невжеству ли переписчика, или вслдствіе сходства буквъ, часто одно слово ставится вмсто другаго, такъ что значеніе и смыслъ искажаются помимо воли автора, я, Донъ Хуанъ Мануэль, желая на сколько возможно избжать такихъ искаженій, приказалъ сдлать эту книгу, и вписать въ все вс мои произведенія, числомъ двнадцать’.
‘Изъ двнадцати упомянутыхъ здсь произведеній Донъ Хуана Мануэля, рукопись Мадритской національной библіотеки содержитъ только четыре и отрывки изъ двухъ. Одно изъ этихъ произведеній — къ брату, архіепископу толедскому и канцлеру королевства — письмо, въ которомъ Донъ-Хуанъ сперва излагаетъ происхожденіе своего фамильнаго герба, затмъ причины, въ силу которыхъ онъ и его прямые наслдники мужескаго пола, не бывши сами рыцарями, могутъ посвящать въ рыцари другихъ, какъ онъ самъ это сдлалъ, не имя двухъ лтъ отъ роду и наконецъ разсказываетъ о своей торжественной бесд съ Санчо IV, въ которой король, лежа ужъ на смертномъ одр, горько жаловался на то что ему, справедливо проклятому своимъ отцомъ, Альфонсомъ Мудрымъ, за возмущеніе, не суждено дать свое благословеніе умирающаго Донъ Хуану.
За этимъ письмомъ слдуетъ въ мадритской рукописи трактатъ изъ двадцати шести главъ, озаглавленный ‘Совты моему сыну Фердинанду’. Книга эта представляетъ, въ сущности, руководство къ христіанскимъ и нравственнымъ обязанностямъ для того, кто по своему положенію предназначенъ къ занятію высшихъ государственныхъ должностей, въ ней иногда встрчаются ссылки на боле подробныя разсужденія о тхъ же предметахъ въ трактат Донъ Хуана: ‘О различныхъ положеніяхъ и состояніяхъ человка’,— сочиненіи повидимому боле обширномъ, но до сихъ поръ не отысканнымъ. Въ послдней глав трактата говорится, что Донъ Хуанъ писалъ его, когда ему было боле пятидесяти лтъ.
Третье и самое обширное изъ неизданныхъ сочиненій Донъ Хуана есть вмст съ тмъ и самое интересное, къ сожалнію изъ пятидесяти одной главы утрачено тринадцать, не говоря уже о другихъ случайныхъ мелкихъ проблахъ. Сочиненіе это — ‘Книга о Рыцар и Оруженосц’ написано по словамъ автора по образцу кастильскихъ ‘fabliella’ (побасенки). Оно было отослано Донъ Хуаномъ его брату, архіепископу, съ просьбой перевести на латинскій языкъ,— доказательство и не единственное того, какъ мало значенія придавалъ Донъ Хуанъ языку, которому онъ обязанъ всею своею славою. Книга содержитъ въ себ исторію молодого человка, который, ободряемый благосостояніемъ своей страны подъ скипетромъ государя, часто созывавшаго кортесы и даровавшаго своему народу хорошіе законы, ршается посвятить себя государственной служб. На пути въ собраніе кортесовъ, гд онъ разсчитываетъ быть посвященнымъ въ рыцари, онъ встрчаетъ отставнаго придворнаго, живущаго на поко въ уединенномъ убжищ, объясняющаго ему обязанности рыцаря и почести, сопряженныя съ этимъ достоинствомъ и подготовляющаго его такимъ образомъ къ отличіямъ, которыхъ онъ добивается. На обратномъ пути онъ вторично посщаетъ своего престарлаго пріятеля, наставленія послдняго — по тому времени, замчательно мудрыя, гуманныя и практичныя — приводятъ въ такой восторгъ юношу, что онъ ршается остаться навсегда съ отшельникомъ, ухаживаетъ за нимъ во время его болзни, жадно внимаетъ его мудрымъ рчамъ, а по смерти его возвращается въ свое помстье и живетъ тамъ до конца дней своихъ, окруженный всеобщимъ уваженіемъ. Эта исторія или побасенка, представляющая сама по себ мало интереса служитъ только связующей нитью для цлаго ряда поученій о нравственныхъ обязанностяхъ человка и свденій по различнымъ отраслямъ человческаго знанія, изложенныхъ въ дух того времени серьезнымъ и поучительнымъ тономъ {Благодаря любезности профессора Гайянгоса, я пользовался спискомъ съ рукописи мадридской библіотек, состоящимъ изъ ста девяносто девяти сжато написанныхъ страницъ, in-folio, но въ немъ нтъ ни ‘Графа Луканора’, ни двухъ отрывковъ, которые, повидимому, были не велики по объему. Одинъ изъ этихъ отрывковъ — нчто въ род мистическаго и нравственнаго трактата, посвященнаго Дону Ремону Малафека, а другой — часть трактата объ охот. Полный обзоръ рукописи помщенъ въ испанскомъ перевод моей книги, T. I, рр. 498—502. Повидимому она была, списана въ 1380, по крайней мр,, графъ Луканоръ’ помченъ этимъ годомъ, т. е. тридцать три года посл смерти Донъ Хуана.}.
Графъ Луканоръ, непосредственно слдующій въ мадридской рукописи — самое знаменитое изъ произведеній Донъ Хуана Мануэля — иметъ нкоторое сходство съ книгой о ‘Рыцар Оруженосц’. Это собраніе пятидесяти разсказовъ {На основаніи словъ самого Донъ Хуана Мануэля, можно предположить, что онъ первоначально намревался закончить двнадцатымъ разсказомъ. Во всхъ трехъ изданіяхъ, графа Луканора’ на испанскомъ язык содержится всего по сорока девяти разсказовъ, но въ рукописи мадридской національной библіотеки прибавлень одинъ,— хотя не изъ лучшихъ,— изданный въ 1854 г. во французскомъ перевод Графа Луканора, сдланнымъ Пюибюскомъ (рр. 343 съ испанскимъ оригиналомъ рр. 489), что въ общемъ и составитъ пятьдесятъ разсказовъ. Впрочемъ 28-й разсказъ вырзавъ изъ мадридской рукописи какимъ то слишкомъ щепетильнымъ духовнымъ, ибо онъ содержитъ въ себ нападки на духовенство. (См. примчаніе въ конц этой главы).}, анекдотовъ и апологовъ, чисто въ восточномъ вкус, первую мысль къ составленію его вроятно подала ‘Disciplina Clericalis’ Петра Альфонса,— собраніе латинскихъ исторій, составленное въ Испаніи за два столтія передъ тмъ. Событіе, которое, какъ предполагаютъ, подало поводъ Донъ Хуану написать эти разсказы и самое содержаніе запечатлны чисто восточной простотою и постоянно напоминаютъ намъ сказки ‘Тысячи и одной Ночи’ и ихъ многочисленныя подражанія {Достаточно заглянуть въ басни Бидпая, или хоть въ любое собраніе восточныхъ разсказовъ, чтобы убдиться въ томъ, что форма ‘Conde Lucanor’ восточная. Подъ формою я подразумваю то, что вс отдльные разсказы связаны между собою одною общею цлью, что они сочинены ради забавы или поученія третьяго лица. Древнйшій образчикъ подобныхъ, сгруппированныхъ вмст, разсказовъ въ Европ представляетъ собою ‘Disciplina Clericalis’, замчательное сочиненіе, написанное Петромъ Альфонсомъ, евреемъ, извстнымъ первоначально подъ именемъ Моисея Сефарди, родившемся въ Гуесск, въ Аррагоніи, въ 1062 г. и принявшемъ при крещеніи въ 1106 г. въ числ другихъ именъ и имя своего воспріемника Альфонса el Battalador. ‘Disciplina Clericalis’, или ‘Поученіе для духовныхъ лицъ’ — это сборникъ изъ тридцати семи и разсказовъ множества апоеегмъ, которые одинъ арабъ будто-бы передалъ на смертномъ одр въ поученіе своему сыну.— Разсказы эти написаны на латинскомъ язык того времени. Большая часть очевидно восточнаго происхожденія (Альфонсъ говоритъ, что онъ составилъ свою книгу partim ex proverbus et casligationibus Arabicis et fabulis et versibus, См. изд. B. Шмидта, стр. 34). Не смотря на то что нкоторые разсказы Disciplina Clericalis отличаются замчательною грубостью, она долго приводила всхъ въ восхищеніе и не разъ была перелагаема во Французскіе стихи, какъ это можно видть у Барбазана (Fabliaux, изд. Меона, Paris, 1808, in-8о T. II, pp.39—183). Весьма вроятно, что ‘Disciplina Clericalis’ послужила образцомъ для ‘Conde Lucanor’, такъ какъ въ эпоху появленія его она уже была очень популярна, планъ обихъ одинаковъ,въ обоихъ разсказы приводится въ подтвержденіе совтовъ, нердко въ обоихъ сочиненіяхъ встрчаются одн и тже пословицы и замчательно сходные разсказы,такъ напримръ тридцать седьмой разсказъ въ ‘Conde Lucanor’ какъ дв капли похожъ на первый въ Disciplina. Но въ описаніи быта и нравовъ замчается различіе, вполн объясняемое двумя вками, отдляющими эти сочиненія одно отъ другаго. Благодаря французскимъ обработкамъ ‘Disciplina Clericalis’ вскор стала извстна и въ другихъ странахъ, такъ что слды ея вліянія можно отмнить въ ‘Gesla Roinanorum’, Декамерон Боккачьо, въ,Canterbury Tales’ Чосера и т. п. Въ другихъ отношеніяхъ она долго оставалась книгою за семью печатями, извстной только антикваріямъ, пока наконецъ латинскій подлинникъ ея не былъ изданъ въ Париж обществомъ библіофиловъ (Socit des bibliophiles) по семи рукописямъ парижской національной библіотек (Paris, 1824, въ двухъ томахъ in-12о). Въ 1827 г. Фр. Валентинъ Шмидтъ, — ученый, много содйствовавшій разъясненію ранняго періода средневковой романической поэзіи — выпустилъ въ свтъ второе изданіе ‘Disciplina’ въ Берлин, in-4о, по Бреславльской рукописи. И что весьма странно со стороны такого спеціалиста, какъ В. Шмидтъ онъ свое изданіе считаетъ первымъ, благодаря любопытнымъ примчаніемъ издателя. Берлинское изданіе считается лучшимъ, но текстъ парижскаго изданія предпочтительне, а приложенный къ нему старофранцузскій прозаическій переводъ придаетъ ему еще боле цнности. Испанскую книгу, извстную вообще подъ названіемъ ‘Bocados de Oro’, принадлежащую, какъ полагаютъ, по своему языку къ XIII или XIV столтію, должно поставить на ряду съ ‘Conde Lucanor’. Ея полное заглавіе ‘El Libro Ilainado Bocados d’Oro, el qual hizo Boninm, Rey de Persia, Valladolid 1522, но Мендесъ (pp. 253) упоминаетъ объ изданіи 1499 г. Кром него были еще и другія въ 1495, 1502 и проч. Это разсказъ о путешествіи какого то фантастическаго Bonium’а на дальній востокъ съ цлью изученія восточной мудрости. Я никогда не видалъ этой книги.}.
Графъ Луканоръ,— лице могущественное и уважаемое, предназначенное авторомъ быть представителемъ первыхъ испанскихъ христіанскихъ графовъ, которые, подобно Фернану Гонзалесу кастильскому, были въ сущности независимыми государями — затрудняется ршеніемъ нкоторыхъ вопросовъ нравственности и политики. Вопросы эти, по мр ихъ возникновенія, онъ передаетъ на разршеніе Патроніо, своего министра или совтника, и Патроніо ршаетъ ихъ путемъ разсказа или притчи, заканчивающейся римованнымъ нравоученіемъ. Характеръ этихъ разсказовъ весьма разнообразенъ {Они носятъ общее названіе ‘Enxiemplos’, слово, означавшее въ т времена исторію или апологъ, какъ можно это видть у пресвитера Гитскаго, станса 301 и въ ‘Crnica General’. Старый лордъ Бернеръ, писатель начала XVI в. въ своемъ прелестномъ перевод Фруассара, называетъ также басню о птиц, украшенной чужими перьями, ‘an Ensainple’.}. Иногда это анекдотъ, заимствованный Донъ Хуаномъ изъ испанской исторіи, какъ напримръ анекдотъ о трехъ рыцаряхъ его дда, Св. Фердинанда, участвовавшихъ въ осад Севильи {Глава II.}. Чаще всего это описаніе наиболе характерныхъ чертъ національныхъ нравовъ, таковъ напр. разсказъ ‘Родригъ Прямодушный и его три врные спутника’ {Глава III.}, или воспроизведеніе рыцарскихъ нравовъ, какъ напримръ въ разсказ — объ ‘Отшельник и Ричард Львиное сердце’ {Глава IV.}. А иногда это нравоучительныя басни въ род ‘Старикъ, его сынъ и оселъ’, или ‘Лиса, убждающая Ворону спть’ и имъ подобныя, вроятно заимствованыя авторомъ и его подражателями тмъ или другимъ путемъ у Эзопа {Гл. XXIV и XXVI. Послдователи Донъ Хуана боле заимствовали у него, чмъ у своихъ предшественниковъ. Такъ напримръ Даусъ (Douce) нашелъ разсказъ о Донъ Илльян чернокнижник (Don Ulan el Negromantico) гл. XXIII) у двухъ французскихъ и четырехъ англійскихъ писателей. (Blanco White, Variedades, Лондонъ, 1824, т. I стр. 310). Притчу, которую умирающій съ голоду Жилблазъ, разсказываетъ герцогу Лерм (Liv. VIII, ch. VI), и ‘которую по его словамъ онъ прочелъ у Видпая, или какого нибудь другаго баснописца’, я безуспшно искалъ у Видная и совершенно нечаянно нашелъ въ XVIII глав Графа Луканора. Прибавлю еще, что басня ‘Ласточки и Ленъ(гл. XXII) лучше изложена у Донъ Хуана, чмъ у Лафонтена, что басня о ‘войн воронъ и совъ’ (гл. XXV), находится у Видпая и что ‘Conde Lucanor’ Кальдерона заимствованъ имъ изъ шестой главы ‘Conde Lucanor’ Донъ Хуана Мануэля, у котораго онъ взялъ и имя, хотя между героями того и другаго кром сходства именъ нтъ ничего общаго.}.
Вс эти разсказы крайне любопытны, но самый интересный изъ нихъ, безъ сомннія, ‘Мавританская свадьба’ отчасти потому что онъ носитъ на себ явные слды арабскаго происхожденія, и отчасти потому что содержаніе его весьма сходно съ Фабулой Шекепировой ‘Taming of the Shrew’ {Шекспиръ, какъ извстно, безъ церемоніи, заимствовалъ сюжетъ своей комедіи ‘Укрощеніе строптивой’ изъ старинной пьесы того же имени изданной въ 1594 г. Фабула эта и нкоторые эпизоды ея были, повидимому, очень популярны на восток съ самыхъ отдаленныхъ временъ, и я думаю что, Джонъ Мальколмъ отыскалъ ее между персидскими преданіями (Sketches of Persir. London, 1827, in-8о vol. II, pp. 54). Въ Европ, я не знаю, можно ли ее встртить гд либо ране, чмъ въ ‘Conde Lucanor’ гл. XLV, хотя Фабльо ‘Male Daine’ въ изданіи Барбазана (Paris 1808, T. IV, рр. 365) и иметъ съ нею нкоторое сходство и едва-ли уступаетъ въ древности. Ученіе объ безграничной покорности жены мужу, повидимому, было любимою темою Донъ Хуана Мануэля, потому что въ другой исторіи (гл. V) онъ выражается совершенно въ дух шутливой выходки Петручіо относительно солнца и луны ‘Если мужъ скажетъ, что рка течетъ снизу вверхъ, жена должна поврить ему и утверждать, что это такъ’.}. Разсказъ этотъ слишкомъ длиненъ, чтобъ привести его вполн, но чтобы дать нкоторое понятіе о слог Донъ Хуана мы приведемъ изъ него двадцать вторую главу, озаглавленную ‘О томъ, что случилось съ графомъ Фернаномъ Гонзалесомъ и что онъ отвчалъ своимъ вассаламъ’.
‘Однажды графъ Луканоръ возвратился съ похода страшно усталый, разбитый и сильно не въ дух, прежде чмъ онъ усплъ освжиться и отдохнуть, пришло неожиданное извстіе, что завязалась новая битва. Большинство его людей совтовало ему немного отдохнуть и затмъ сдлать то, что покажется ему въ данномъ случа наиболе благоразумнымъ. Графъ спросилъ у Патроніо, какъ бы онъ поступилъ въ подобныхъ обстоятельствахъ, и Патроніо отвчалъ ему: ‘Государь, для того чтобы поступить наилучшимъ образомъ въ данномъ случа, мн хотлось бы чтобы вы знали отвтъ, какой Графъ Фернанъ Гонзалесъ далъ однажды своимъ вассаламъ.
‘Разсказъ.— Графъ Фернанъ Гонзалесъ побдилъ Алманзора при Гасинас {Фернанъ Гонзалесъ — великій кастильскій герой, приключенія котораго будутъ разсказаны, когда мы дойдемъ до поэмы, повствующей объ нихъ. Въ сраженіи при Гасинас онъ одержалъ надъ Маврами ршительную побду, прекрасно описанную въ третьей части ‘Crnica General’.}, но множество его людей погибло въ этомъ сраженіи, а онъ и остальные, оставшіеся въ живыхъ, были тяжело ранены. И прежде чмъ вс они успли выздоровть, Гонзалесъ услышалъ, что король Наварскій вторгнулся въ его владнія, нимало не медля онъ отдалъ приказъ своимъ людямъ снова готовиться къ битв съ Наварцами. На это вс его вассалы заявили, что ихъ лошади и они сами крайне утомлены, и что хотя ради этого не слдуетъ отказываться отъ борьбы, но, такъ какъ онъ и вс они еще не исцлились отъ прежнихъ ранъ, то слдуетъ подождать, пока онъ самъ и они не выздоровютъ. И когда графъ увидалъ, что они вс желаютъ избгнуть похода, чувство чести заставило его забыть раны и онъ сказалъ: ‘Друзья мои, да не послужатъ наши раны предлогомъ избжать битвы, новыя раны, которыя нанесутъ намъ, заставятъ насъ забыть о прежнихъ.’ И когда его воины увидли, что онъ думалъ не о себ, о томъ только чтобъ защитить свою страну и свою честь, они вс пошли за нимъ, выиграли сраженіе и все устроилось къ лучшему. И вы, господинъ мой, графъ Луканоръ, если желаете исполнить свой долгъ, если знаете что нужно длать для защиты вашихъ правъ, вашего народа и вашей чести, никогда не ссылайтесь ни на утомленіе, ни на предстоящій трудъ, ни на опасность, а дйствуйте такъ, чтобы новая опасность, заставила васъ забыть о прошлой’.
И графу понравилась эта исторія {‘Y el Conde tovo este por buen exemple’ — древній кастильскій оборотъ рчи (Crnica General, Part, III, с. V) Арготе де Молина говоритъ о покойныхъ оборотахъ, которымъ изобилуетъ ‘Conde Lucanor’, что ‘они даютъ намъ понятіе о старинныхъ свойствахъ кастильскаго языка’ и что по нимъ можно судить о чистот нашего языка. Самъ Донъ Хуанъ, съ свойственной ему простотою, замчаетъ: ‘Я написалъ эту книгу лучшими словами, какія только могъ подобрать’. (Изд. 1576, лист. 1. 6.) Однако, многія изъ употребленныхъ имъ словъ нуждались въ поясненіи уже въ царствованіи Филиппа II, и, вообще, языкъ ‘Conde Lucanor’ кажется старше ‘Partidas’, не смотря на то, что послднія написаны почти на цлое столтіе ране. Нкоторыя изъ употребляемыхъ имъ устарлыхъ словъ чисто латинскія, какъ то eras вмсто maania завтра, на лис. 83 — слово, встрчающееся также въ римованной хроник Фернана Гонсалеса, гд мы читаемъ: En el campo eras maana scamos (Biblioteca Espaola, Tom 1. 1863 col. 790).} и совтъ, заключавшійся въ ней,онъ послдовалъ этому совту и не раскаялся въ этомъ. И Донъ Хуану также понравился этотъ разсказъ и онъ веллъ вписать его въ эту книгу, присоединивъ къ нему слдующіе стихи:
Считайте за достоврное,— такъ какъ это вполн доказано,— что честь и порокъ никогда не уживаются вмст.’
Трудно представить себ что нибудь боле простое и мткое, чмъ эта исторія, какъ по содержанію, такъ и по слогу. Прочіе разсказы дышатъ боле рыцарскимъ характеромъ, а въ нкоторыхъ проглядываетъ галантность, какую и можно было ожидать отъ двора подобнаго двору Альфонса XI. Въ нкоторыхъ разсказахъ Донъ Хуанъ высказываетъ мысли, по которымъ можно заключить, что онъ стоялъ выше своего вка: въ одномъ разсказ напр. онъ осмиваетъ монаховъ и ихъ претензіи {Гл. XX.}, въ другомъ онъ выводитъ пилигримма въ обстановк, не длающей ему чести, въ третьемъ онъ осмивалъ глупость людей врившихъ въ алхимію, считавшейся въ т времена универсальной наукой {Гл. VIII. Я заключаю по ‘Conde Lucanor’, что Донъ Хуанъ былъ плохо знакомъ съ Библіею, такъ, какъ въ гл. 4 онъ длаетъ изъ нея неврныя цитаты, а изъ 44 главы видно, что онъ не зналъ о существованіи въ ней притчи о слпомъ, ведущимъ слпаго.—}. Почти во всхъ разсказахъ Донъ Хуана видна громадная опытность свтскаго человка и хладнокровная наблюдательность философа, хорошо изучившаго свтъ и людей и слишкомъ много выстрадавшаго отъ нихъ, чтобы сохранить на ихъ счетъ многія изъ иллюзій молодости. Отъ самого Донъ Хуана мы знаемъ что ‘Conde Lucanor’ написанъ имъ тогда, когда онъ достигъ высокихъ почестей и власти и прошелъ цлый рядъ выпавшихъ на его долю жестокихъ испытаній. Къ чести Донъ Хуана нужно замтить, что въ его книг нтъ ни малйшаго слда ни надменности, которую даетъ власть, ни горечи оскорбленнаго самолюбія, нтъ ни слова объ обидахъ, нанесенныхъ ему и ни слова о тхъ, которыя самъ причинилъ другимъ. Книга его, повидимому, была написана въ счастливую пору затишья и отдыха отъ лагернаго шума, правительственныхъ интригъ и преступнаго возмущенія противъ короля, когда опытъ прошлой жизни, ея приключенія и страсти были слишкомъ отдаленны, чтобы волновать личныя чувства автора, но вмст съ тмъ еще на столько живы, чтобы онъ могъ передать намъ ихъ результаты съ величавой простотою въ ряд разсказовъ и анекдотовъ, отмченныхъ оригинальностью, свойственной тому вку, носящихъ на себ печать рыцарской мудрости и благородства, которыя сдлали бы честь эпох боле просвщенной {Существуютъ два испанскія изданія ‘Conde Lucanor’, первое — лучшее принадлежитъ Арготе де Молина (Sevilla, 1575, in-4о), который предпослалъ ему біографію Донъ Хуана и приложилъ въ конц книг любопытную статью о кастильскомъ стихосложеніи. Это одна изъ самыхъ рдкихъ книгъ въ свт,) Второе изданіе, не столь рдкое, было напечатано въ Мадрид, въ 1642 г. Я всюду ссылаюсь на первое изданіе. Если не ошибаюсь, оно перепечатано А. Келлеромъ, въ Штутгардт, въ 1839 г. in-12о и переведено на нмецкій языкъ Эйхендорфомъ, въ Берлин, въ 1840 г. in-12оА. Французскій переводъ съ обстоятельной біографіей Донъ Хуана Мануэля, составленной главнымъ образомъ по матерьялу, разсянному въ Хроник Альфонса XI, и, слдовательно преимущественно политической, былъ сдланъ Адольфомъ Пюибюскомъ (Paris 1854), авторомъ прекраснаго сочиненія ‘Histoire compare des littratures Espagnole et Franaise’. Слдуетъ замтить, что у Донъ Хуана встрчаются дв цитаты на арабскомъ язык (гл. XI и XIV) — случай весьма рдкій въ старинной испанской литератур. Въ примчаніяхъ къ испанскому переводу моей книги (т. I, стр. 502—506) упоминается объ одной рукописи, мадридской національной библіотеки (No 129. А, 4 to), озаглавленной ‘Libro de los Exemples и содержащей разсказы и притчи на подобіе ‘Conde Lucanor’. Эта рукопись по всмъ вроятіямъ нестарые первой половины XV-го столтія.
Ужь посл того какъ это примчаніе было написано, въ пятьдесятъ первомъ том ‘Biblioteca’ ‘Rivadeneyra появилось Libro de los Exemples’ большая часть которой ничто иное какъ переводъ изъ упомянутой выше ‘Disciplina Clericalis’. Въ томъ же том помщено еще собраніе разсказовъ и 6аеенъ, озаглавленное ‘El Libro de los Gabos’, но оно не иметъ большаго значенія.}.

ГЛАВА V.
Альфонсъ XI.— Его трактатъ объ Охот.— Приписываемая ему римованная хроника.— Каноникъ Убедскій.— Пресвитеръ Гитскій, его жизнь, сочиненія и характеръ.— Раввинъ донъ Сайтовъ.— Дидактическая поэма о Христіанской религіи.— Откровеніе пустынника.— Пляска мертвыхъ.— Поэма объ Іосиф.— Айяла.— Его Rimado de Palacio.— Отличительныя черты испанской литературы за этотъ періодъ времени.

Царствованіе короля Альфонса было преисполнено смутами и самъ несчастный монархъ умеръ отъ чумы при осад Гибралтара, въ 1350 г., тмъ не мене образованіе продолжало развиваться въ это время, какъ это видно не только изъ разсмотрнныхъ нами сочиненій донъ Хуана Мануэля, но изъ многихъ другихъ литературныхъ памятниковъ, которыхъ нельзя пройти молчаніемъ.
Первый изъ нихъ — произаческій трактатъ объ охот, въ трехъ книгахъ, составленныхъ подъ редакціей короля его оберъ-егермейстерами, игравшими тогда важную роль при двор. Трактатъ почти исключительно занимается описаніемъ разныхъ породъ охотничьихъ собакъ, ихъ болзнями и дрессировкой, онъ содержитъ въ себ перечень мстъ, изобилующихъ дичью и пунктовъ, гд должна собираться королевская охота. Хотя самъ по себ этотъ трактатъ не иметъ большой цны, тмъ не мене Арготе де Молина издалъ его въ царствованіе Филиппа II, присоединивъ къ тексту любопытныя добавленія, содержащія въ себ рядъ интересныхъ разсказовъ о львиныхъ охотахъ и о бояхъ быковъ, изложенныхъ во вкус того времени.,-‘Что касается слога трактата, то онъ не уступаетъ слогу другаго подобнаго сочиненія Донъ Энрике Виллены, подъ заглавіемъ ‘Искусство разрзывать дичь’, — написаннаго вкомъ позже и боле интереснаго по содержанію {Libro de la Monleria, que mando escrivir, etc., el Rey Don Alfonso de Castilla у de Leon, ultimo deste nombre acrecentado por Argote de Molina, Sevilla, 1582, in folio въ 1 листъ. Если врить Пеллисеру (примчаніе къ Донъ Кихоту, II часть, гл. XXIV), то текстъ его не совсмъ исправенъ. Прибавленіе, сдланное Арготе де Молиною и занимающее больше 21 листа, иллюстрировано любопытными гравюрами на дерев, оно оканчивается описаніемъ дворца Пардо и эклогою изъ осьмистрочныхъ стансовъ, написанною Гомесомъ Тапіей Гренадскимъ по случаю рожденія инфанты Изабеллы, дочери Филиппа II.}.
Второй памятникъ относящійся къ тому же царствованію, имлъ бы весьма важное значеніе, еслибы онъ дошелъ до насъ цликомъ. Это — хроника, написанная въ форм романсовъ и содержащая въ себ разсказъ о событіяхъ времени Альфонса XI, именемъ котораго она обыкновенно и называется)’ Ее отыскалъ въ груд арабскихъ рукописей Діего де Мендоза и, недолго думая, приписалъ ее ‘королевскому секретарю’. Первый издатель ея Арготе де Молина предполагаетъ, что она написана какимъ либо поэтомъ, современнымъ описываемымъ въ ней событіямъ. До сихъ поръ изъ этой хроники извстенъ только тридцать четыре строфы или станса, и хотя Санчесъ допускаетъ, что он древне XV вка, однако онъ отрицаетъ, чтобы он были написаны самимъ королемъ. Въ самомъ дл, и по стилю и по языку, он кажутся мене древними, чмъ предполагаетъ Арготе де Молина {Эта старая римованная хроника найдена историческимъ писателемъ Діего де Мендозой среди арабскихъ рукописей въ Гренад. Онъ послалъ ее вмст съ письмомъ отъ 1-го декабря 1573 г. къ Зурит историку Аррагонскаго королевства, давая ему понять, что Арготе де Молина заинтересовался бы этой находкой. Онъ справедливо замчаетъ ‘что стоитъ прочесть ее, для того чтобы видть какимъ простымъ и чистымъ языкомъ старинные авторы писали свои стихотворныя исторіи’. Мендоза добавляетъ, что этотъ родъ сочиненій зовется въ Испаніи gestes. Хроника ему кажется любопытной и цнной, потому что онъ приписываетъ ее одному изъ секретарей Альфонса XI, и потому еще, что она въ нкоторыхъ мстахъ отличается отъ другихъ разсказовъ о царствованіи этого монарха. (Dormer, Progresos de la Historia de Aragon, Zaragoza, 1680, in-fol. p. 5021. Дошедшіе до насъ тридцать четыре строфы этой хроники были впервые обнародованы Арготе де Молиной въ его любопытной книг, подъ заглавіемъ ‘Nobleza del Andaltizia’ (Sevilla, 1588, f. 198), откуда ихъ и заимствовалъ Санчесъ (Poesias Anteriores, T. I, p. 171—177). Арготе де Молива выражается о нихъ такимъ образомъ: ‘Я ихъ заношу сюда, какъ любопытные образчики языка и поэзіи той эпохи, и еще потому что они представляютъ собою лучшее изъ всего написаннаго въ Испаніи за долгій періодъ времени. ‘Дйствительно, эти стансы читаются такъ легко, въ нихъ такъ мало архаизмовъ, что съ трудомъ врится, что они могли быть написаны раньте романсовъ XV вка, имющихъ съ ними къ тому же большое сходство. Лучшее, что есть въ нихъ — это описаніе побды, которую я прежде принималъ за битву при Саладо, выигранную въ 1340 г. и описанную въ Хроник Альфонса XI (изд. 1551 г. cap. 254), но которую я теперь склоненъ отнести ко времени предшествующему 1330 г:
Los Moros fueron fuyendo
Maldiziendo su ventura,
El Maestre los siguiendo
Por los puertos de Segura.
E feriendo e derribando
E prendiendo a las manos,
E Sanctiago Hamando,
Escudo de los Christianos.
En alcance los llevaron
A poder de escupo y lana,
E al castillo se tornaron
E entraron por la matanza.
E muchos Moros l’allaron
Espedacados jacer,
El nombre de Dios loaron
Que les mostr gran plazer.
‘Мавры обратились въ бгство, и бжали, проклиная свою судьбу. Начальникъ ихъ преслдовалъ сквозь ущелья Сегуры.— Онъ поражалъ ихъ и опрокидывалъ,— и бралъ собственными руками, призывая св. Іакова,— шитъ христіанъ.— И настигли наши ихъ,— на длину щита и копья.— и вернулись въ замокъ,— и вошли въ него, истребляя все.— И много тамъ было мавровъ, изрубленныхъ въ куски.— И восхвалили они имя Бога, за дарованную имъ помощь’.
Остается сожалть, что значительная часть этой поэмы не дошла до насъ. Этими словами оканчивалось примчаніе въ первыхъ изданіяхъ моего труда. Съ тхъ поръ поэма, о которой здсь идетъ рчь, была издана въ 1863 г. въ Мадрид иждивеніемъ правительства подъ редакціей дона Флоренсіо Ханера, въ одномъ том in-octavo и озаглавлена ‘Роста de Alonso el Onceno’. Рукопись, по которой сдлано это—изданіе и прибавлю единственная дошедшая до насъ, есть та самая, что принадлежала Діего де Мендоз въ 1573 г., какъ уже было о томъ упомянуто. Рукопись дошла до насъ въ очень печальномъ вид: у нея нтъ ни начала, ни конца. Хотя въ печатномъ изданіи и упоминается о 2456 строфахъ, но нкоторыхъ изъ нихъ совсмъ нтъ, а во многихъ недостаетъ по нскольку строкъ или словъ. Первоначально, можетъ быть, эта поэма обнимала всю жизнь Альфонса, но въ томъ вид, въ какомъ она дошла до насъ, она начинается неполной и испорченной строфой съ 1312 г. со вступленія Альфонса на престолъ, и оканчивается также оборванной строфой на 1344 г., когда совершилось торжественное вступленіе Альфонса въ Алджесирасъ, за шесть лтъ до его смерти. (Я не имю достаточныхъ причинъ полагать, чтобы это сочиненіе принадлежало современнику Альфонса XI, какъ то утверждаетъ издатель.) Изъ строфъ 674, 2021, 2022, 2271 и другихъ мстъ видно, что поэма эта или читалась, или произносилась публично на распвъ. Подобно поэм Сида, поэм Фернана Гонзалеса и другимъ gestes, она часто принимаетъ драматическую форму, какъ бы для того чтобы возбудить боле живой интересъ въ слушателяхъ и въ вслдствіе этого, подобно всмъ такимъ поэмамъ, она становится въ извстной степени поэтическимъ вымысломъ. Хотя издатель и приводитъ встрчающіеся въ ней многочисленные діалоги въ доказательство того, что поэма написана современникомъ, слышавшимъ ихъ,— ‘conservandonos muy а nienudo las conversaciones у los secretos de Castellanos у moros’ (p. 342),— но это также вроятно, какъ то, что Данте нйсходилъ въ адъ, или что Вальтеръ Скоттъ присуствовалъ на совтахъ Ричарда ЛьвинагоСердца. Разсматриваемая какъ легкое чтеніе, частью историческое, частью вымышленное, поэма эта не иметъ большихъ достоинствъ^Судя по строф 1841, авторъ ея былъ Діего Яньесъ а, по мннію издателя, можетъ быть, тотъ самый Діего Яньесъ, о которомъ однажды и то мимоходомъ упоминается въ прозаической Хроник, гл. XXI. Но кто бы онъ тамъ ни былъ, во всякомъ случа онъ былъ заурядный, хотя и ловкій, римоплетъ. Очевидно боги не надлили его поэтическимъ даромъ: его Geste, сохранившаяся въ одной эскуріальской рукописи, написана всявъ строку какъ проза, такъ-что не будетъ большою несправедливостью считать ее сочиненіемъ прозаическимъ. Она мене полна и достоврна чмъ Хроника, но случайно въ ней попадаются факты, о которыхъ не упоминается въ Хроник.)Между этими фактами есть много любопытныхъ, какъ напримръ: жалоба общинъ (стан. 72, 999,) совтъ королевскаго наставника (стаи. III.— 152), имющій нкоторое сходство съ совтомъ Карріонскаго еврея даннымъ Донъ Педро, мнимое признаніе папы въ Авиньон (стан. 627, 1006, 1076, 1892, 1930 и другіе), хотя изъ станса 641 очевидно, что другой папа продолжалъ существовать въ Рим, затмъ нсколько замтокъ о герцог Ланкастерскомъ, принимавшемъ въ эту эпоху дятельное участіе въ испанскихъ длахъ и много подробностей о Донъ Хуан Мануэл, игравшемъ въ нихъ видную роль. Желательно было бы имть боле подробныя историческія примчанія, но издатель подарилъ насъ только немногими и совсмъ закончилъ ихъ на строф или станс 1173, хотя за нимъ еще слдуютъ почти 1300 стансовъ, содержащихъ въ себ разсказъ о длинной осад Алджесираса (стаи. 2009—2456) Это одно изъ самыхъ важныхъ событій, которое описано въ поэм съ наибольшею подробностью и въ описаніи котораго нсколько разъ встрчаются намеки на употребленіе уже въ ту пору пушекъ маврами (см. стан. 2145, 2149, 2350 и проч., и также Хроника гл. 273), намеки весьма любопытные и требующіе разъясненій.— Относительно тридцати четырехъ стансовъ первоначально изданныхъ Арготе де Молиною, слдуетъ замтить, что они не стоятъ въ тсной связи другъ съ другомъ — шесть изъ нихъ распредляются между стан. 28—33, а остальные между 705—731, съ небольшими разночтеніями. Сраженіе, описанное въ нихъ, есть битва при Силос, происшедшая согласно Хроник (глава CCI) въ 1338 г.—}. Он написаны необыкновенно чистымъ кастильскимъ нарчіемъ и по живости тона ни мало не уступаютъ самымъ стариннымъ романсамъ.
Существуютъ еще дв поэмы, сочиненныя, по словамъ ихъ автора, въ царствованіе одного изъ—двухъ Альфонсовъ, и конечномъ царствованіе Альфонса XI, послдняго монарха этого имни.
Поэмы эти извстны намъ по нсколькимъ напечатаннымъ строфамъ и по профессіи ихъ автора, который самъ называетъ себя Beneficiado de Ubeda. Первая поэма, состоящая въ рукописи боле чмъ изъ тысячи стиховъ, написанныхъ въ дух манеры Берсео, содержитъ въ себ жизнь св. Ильдефонса, сюжетъ второй — жизнь Маріи-Магдалины. Намъ, вроятно, не пришлось бы говорить о нихъ много даже и въ томъ случа, если бы он были изданы сполна {Небольшіе отрывки изъ поэмъ каноника Убедскаго находятся у Санчеса Poesias Anteriores, T. I, p. 116—118. Первая строфа, напоминающая собою начало многихъ стихотвореній Берсео, звучитъ такъ:
Si me ayudar Christo la Virgon sagrada,
Querria comdoner una faccion rimada
De un confesor que fizo vida honrada
Que nacio en Toledo, en esa Cibdat nombrada.}. Теперь мы безъ дальнйшихъ отступленій перейдемъ къ Хуану Рюису, обыкновенно называемому пресвитеромъ гитскимъ,— поэту, жившему, сколько извстно, въ ту же эпоху, произведенія котораго какъ по характеру такъ и объему заслуживаютъ особаго вниманія. Время ихъ происхожденія можно опредлить довольно точно. Въ первой изъ трехъ дошедшихъ до насъ рукописей ихъ нкоторыя стихотворенія помчены 1330 годомъ, а въ двухъ остальныхъ — 1343 годомъ. Авторъ ихъ, по всей вроятности родомъ изъ Алкалы Генаресской, провелъ большую часть жизни въ Гуадалаксар и Гит,— городахъ, расположенныхъ всего въ пяти миляхъ отъ Алкалы. Между 1337 и 1350 годами онъ былъ по повелнію архіепископа толедскаго заключенъ въ тюрьму. Вс эти подробности заставляютъ думать, что онъ проживалъ главнымъ образомъ въ Кастиліи, что лучшая пора его дятельности относится къ царствованію Альфонса XI и что онъ былъ или современникомъ Хуана Мануэля или жилъ нсколько поздне его {Свденія объ его жизни можно найти у Санчеса, T. I, р. 100—106, Т. IV, р. 2—6, а превосходный разборъ его сочиненій, помщенъ въ внскомъ ‘Jahrbcher der Literatur’, за 1832, Band LVIII, s. 220—255. Статья принадлежитъ Фердинанду Вольфу, который проводитъ въ ней смлую параллель между имъ и Сервантесомъ. См. также замчательное сочиненіе Дози ‘Recherches sur l’histoire el la littrature d’Espagne pendant le moyen ge’. Leyde, 1849 T. I, p. 386.}.
Произведенія его заключаютъ въ себ около семи тысячъ стиховъ. Хотя почти вс они раздлены на четверостишія по образцу Берсео, однако мы находимъ въ нихъ неслыханное дотол въ кастильской поэзіи разнообразіе размра, тона и направленія. Въ нихъ встрчается не меньше шестнадцати различныхъ стихотворныхъ размровъ, изъ которыхъ нкоторые заимствованы изъ провансальской поэзіи {Sanchez, Tom IV. p X.}. Въ томъ вид, какъ он дошли до насъ, поэмы гитскаго пресвитера начинаются молитвой къ Богу, сочиненной вроятно въ эпоху его толедскаго заключенія, такъ какъ, по свидтельству одной рукописи, во время этого заключенія написана большая часть его произведеній {Ibid. p. 283.}. Затмъ слдуетъ любопытный прологъ въ проз, имющій цлью выяснить нравственное направленіе поэмъ, или скоре отвесть глаза отъ безнравственной тенденціи, проникающей собою большинство изъ нихъ. Посл нкоторыхъ предварительныхъ разсужденій, быстро слдуютъ одна за другой и самыя поэмы, весьма разнообразныя по содержанію, но искусно связанныя другъ съ дружкой. Все это вмст взятое, составитъ книгу почтенныхъ размровъ {Безнравственное направленіе нкоторыхъ изъ этихъ поэмъ смущало не только издатели (см. р. XVII и примчанія къ стр. 76, 97, 102 и друг.), но отчасти и самого автора (см. стансъ 7, 886 и друг.) Впрочемъ, безнравственность нкоторыхъ поэмъ такъ очевидна, что ее не прикроешь. Издатель, чтобы отчасти помочь горю, безъ всякихъ церемоній пропускаетъ соблазнительныя мста. Тамъ напр. онъ совершенно выбросилъ строфы отъ 441—464 и др.}. Она состоитъ изъ ряда разсказовъ, заключающихъ въ себ черты изъ жизни самого автора, переплетающихся съ вымыслами и аллегоріями, которыя впрочемъ служатъ не боле какъ покровомъ для дйствительныхъ фактовъ, а по временамъ даже сбрасываютъ свой покровъ и являются просто случаями, имвшими мсто въ жизни автора {Стан. 61—68.}. На переднемъ план этихъ живыхъ сценъ выступаетъ довольно двусмысленная личность его повренной и посредницы во всхъ любовныхъ интригахъ, которую онъ, безъ всякаго стсненія, называетъ trota-conventos (побгушкой по монастырямъ), такъ какъ она частенько носила любовныя записочки изъ мужскихъ монастырей въ женскіе и обратно {Личность этой посредницы недостаточно выяснена (стан. 71, 671 и другіе). Ее звали Урракой (стан. 1550) и она, очевидно, принадлежала къ классу женщинъ, извстныхъ подъ техническимъ прозвищемъ Alcahuetas или свахъ. Вслдствіе замкнутой жизни, которую вели испанскія женщины, а можетъ быть благодаря вліянію мусульманскаго общества и его нравовъ, классъ этотъ играетъ видную роль въ старинной испанской литератур и иногда выступаетъ и въ позднйшей. Въ Partidas Альфонса Мудраго (часть VII, глав. XXII) есть два закона противъ свахъ. Лучше всего этотъ типъ очерченъ въ въ трагикомедіи ‘Celeslina’, героиня которой тоже называется однажды Trota — convenlos (см. конецъ 11-го акта). О сильной дятельности этого рода женщинъ въ эпоху гитскаго пресвитера мы можемъ судить по безчисленному количеству позорныхъ и смшныхъ прозвищъ, которыми онъ ихъ награждаетъ въ стансахъ 898—902. Здсь кстати слдуетъ упомянуть о книг ‘De los vicies de las malas niujeres у complisiones de los hombres’, написанной въ XV столтіи Алонсо Мартинесомъ Толедскимъ, капелланомъ Хуана 11. Мендесъ (Typographia, р. 304—306) описалъ одно изъ изданій этой книги относящееся къ 1499 г. и указываетъ на другія, вышедшія въ свтъ въ 1518, 1529 и 1547. Неприличное заглавіе этой книги въ свази съ безнравственностью ея содержанія вызвало сильныя преслдованія ея, вотъ почему изданія ея попадаются такъ рдко. Въ Императорской внской библіотек мн удалось отыскать два экземпляра ея, помченные 1529 и 1547 г. Хотя она и написана прозою, но по характеру отчасти схожа съ сочиненіемъ гитскаго пресвитера, впрочемъ она иметъ гораздо боле общаго съ Селестиной. Подобную характеристику ея можно найти въ Bltter fr literarische Unterhaltung, 1850, No 234.}. Первая дама сердца, къ которой поэтъ отправляетъ свою повренную, женщина весьма образованная, mucho letrada, вслдствіе чего авторъ, разсказывая исторію своихъ отношеній къ ней, прибгаетъ къ поэтическимъ аллегоріямъ, разсказываетъ басню о больномъ льв, посщаемомъ другими животными и о гор, родившей мышь. Но все напрасно: дама отказывается склониться на его мольбы, и онъ по мр силъ утшаетъ себя изреченіемъ Саломона: ‘все суета суетъ и всяческая суета’ {Стан. 72 и слд., 88 и слд., 95 и слд.}.
Въ слдующемъ приключеніи коварный пріятель его обманываетъ и увозитъ даму его сердца. Но онъ этимъ не смущается {По поводу этой исторіи онъ тонко замчаетъ: ‘El comi la viande, а mi fiso rumiar’. (Самъ сълъ мясо, заставивъ меня предварительно разжевать его).}, онъ готовъ покоряться судьб, какъ покоряется ей маврскій королевичъ, исторію котораго онъ при этомъ разсказываетъ, и посл нсколькихъ экскурсій въ область астрологіи заявляетъ, что родился подъ звздою Венеры и неизбжно подчиненъ ея вліянію. Когда же онъ испытываетъ новую неудачу, то самъ Амуръ лично является къ нему и даетъ ему совты, изложенные въ цломъ ряд остроумныхъ басенъ. Но поэтъ отвчаетъ ему мрачно, сердится на Амура за его лживость и обвиняетъ его въ томъ, что онъ прямо или косвенно, виновенъ во всхъ семи смертныхъ грхахъ, каждое изъ своихъ заявленій поэтъ подкрпляетъ приличнымъ случаю апологомъ {Стан. 119, 142 и слд., 171 и слд, 203 и слд. Подобныя разсужденія часто попадаются во французскихъ фабльо. Замчательный образчикъ ихъ можно найти у Чосера въ ‘Persones Tale’.}.
Затмъ пресвитеръ отправляется къ донн Венер, которую онъ, не смотря на свое знакомство съ Овидіемъ, изображаетъ супругою дона Амура, онъ совтуется съ богиней и начинаетъ успвать въ своихъ любовныхъ затяхъ. Исторія, которую онъ разсказываетъ, очевидно принадлежитъ къ области вымысла, хотя ее можно сблизить съ нкоторыми фактами изъ жизни поэта. Она заимствована изъ діалога или комедіи, написанной ране 1300 года Памфиломъ Мауріанусомъ или Мауриліанусомъ и которую долго приписывали Овидію. Но кастильскій поэтъ искусно съумлъ придать своему заимствованію колоритъ родныхъ нравовъ и условій жизни. Вся эта часть, заключающая въ себ около тысячи стиховъ, написана въ нсколько вольномъ тон, и самъ пресвитеръ, какъ бы испугавшись собственнаго легкомыслія, счелъ нужнымъ круто повернуть въ противоположную сторону и помстить цлый рядъ самыхъ строгихъ нравоученій женскому полу, которыя онъ впрочемъ вдругъ, безъ всякой видимой причины, обрываетъ и направляется къ Сеговійскимъ горамъ. Это происходитъ въ март мсяц, время года было тогда еще суровое, и путешественникъ испытываетъ много непріятныхъ приключеній, но остается попрежнему легкомысленнымъ и неразсудительнымъ. Въ эту часть сочиненія вплетено множество живыхъ пастушескихъ псенокъ, похожихъ на провансальскія, и носящихъ названіе Cntigas de Serrana, тогда какъ разсказы и басни предыдущей части называются enxiemplos или исторіями {Стан. 449 и 548, 557—559, ‘Pamphyles de Amore’ см. Ф. А. Эберта ‘Bibliographisches Lexion’, Лейпцигъ, 1830, in-4о, T. II, стр. 297, П. Лейзера, Hist. Poet. Medii Aevi, Halae, 1721, in-8о, стр. 2071. Санчесъ, т. IV, стр. 23, 24. Исторія Памфила въ обработка гитскаго пресвитера содержится въ стансахъ 555—865. Разсказъ же о собственномъ путешествіи пресвитера — въ стансахъ 924—1017. Пастушескія псни, находящіяся въ этой части сочиненія, написаны, по моему мннію, въ подражаніе Pastoretas или Pastorelles трубадуровъ. (Raynouard, Troubadours, T. II, рр. 229 и другія.) Еслибы подобныя псенки часто встрчались въ сверной французской литератур этой эпохи, то я предположилъ бы, что он послужили образцомъ для архіепископа, такъ какъ онъ обыкновенно черпаетъ изъ этого источника. Cntiga de Serrana стан. 996, начинающаяся словами ‘Cerca la Tabeada’ очень забавна. Это одна изъ тхъ псенокъ, которыя Арготе де Молина ошибочно относилъ къ временамъ Св. Фердинанда. См. гл. VI, прим. 18.}.
Въ той горной мстности, гд путешествуетъ нашъ поэтъ, есть монастырь, усердно посщаемый богомольцами, поэтъ также заходитъ туда, разсказъ о своемъ путешествіи онъ иллюстрируетъ священными гимнами, подобно тому какъ раньше онъ вплеталъ апологи и псенки въ исторію своихъ любовныхъ приключеній. Но близко уже время поста и нашъ путешественникъ спшитъ вернуться домой. Едва усплъ онъ прибыть, какъ получаетъ отъ дона Поста (въ подлинник Doa Quaresma) формальный приказъ явиться вооруженнымъ вмст съ другими священнослужителями и клерками подъ его знамена, чтобы начать противъ дона Карнавала и его сторонниковъ войну, подобную той, какая велась тогда противъ мавровъ. Тутъ слдуетъ описаніе одной изъ этихъ аллегорическихъ битвъ — излюбленный пріемъ труверовъ и другихъ средневковыхъ стихотворцевъ. На войн фигурируютъ Don Tocino (господинъ Окорокъ), Doa Cecina (Конченое мясо) и тому подобныя особы. Такъ какъ битвы происходятъ уже при наступленіи поста, то он и кончаются пораженіемъ и взятіемъ въ плнъ дона Карнавала. Но едва постъ кончился, аллегорическій плнникъ убгаетъ изъ темницы, собираетъ своихъ приспшниковъ, въ род господина Завтрака и госпожи Закуски, снова начинаетъ битву и въ свою очередь одерживаетъ побду {Стая. 1017—1040. Здсь кстати упомянуть о ‘Bataille des Vins’ д’Андели (Barbazan, изд. Меона. T. 1, р. 152,) но ‘Bataille de Karesme et de Charnage’ (Ibid. T. IV, p. 80) боле подходитъ къ данному случаю. Существуютъ и другія поэмы на подобные сюжеты. Что касается описанія ‘аппетитныхъ’ аллегорическихъ личностей пресвитера, то о нихъ см. стан. 1080, 1169, 1170 и др.}.
Теперь уже донъ Карнавалъ вступаетъ въ союзъ съ дономъ Амуромъ и оба они фигурируютъ въ качеств императоровъ. Донъ Амуръ встрчается народомъ особенно восторженно: клерки и свтскіе люди, монахини, монахи и жонглеры устраиваютъ шумную процессію для встрчи и привтствія высокаго постителя {Стан. 1184 и другіе, 1199,— 1229. Непонятно, какимъ образомъ пресвитеръ ршился написать вещи, встрчающіяся въ этомъ отдл поэмы. Часть составляющихъ процессію поетъ самые торжественные церковные гимны, въ род Benedict us qui venit, или пародіи на нихъ, обращенныя къ дону Амуру. Такое отношеніе къ священнымъ предметамъ конечно заслуніиваетъ названіе богохульства.}. Но честь принять его величество, которой добиваются вс и особенно монахини, выпадаетъ на долю поэта, ему донъ Амуръ разсказываетъ свои зимнія похожденія въ Севиль и Толедо, и затмъ благословляетъ его на новыя интрижки. Съ помощью своей ловкой Trota-conventos авторъ предпринимаетъ новый рядъ любовныхъ приключеній, описаніе которыхъ еще боле переплетено съ баснями, чмъ прежнія. Вс эти приключенія прекращаются лить со смертью донны Trota conventos, и ея эпитафіей оканчивается наиболе обработанная часть сочиненій гитскаго пресвитера. Впрочемъ рукопись содержитъ въ себ еще нсколько ‘небольшихъ поэмъ самаго разнообразнаго содержанія, каковы: ‘Оружіе христіанина’ и, ‘Похвала маленькимъ женщинамъ’. Нкоторыя изъ нихъ, хотя и стоятъ вн всякой связи другъ съ дружкой, имютъ, повидимому, нкоторое отношеніе къ главному произведенію разбираемаго автора {Стансы 1221, 1229—1277, 1289, 1491, 1492 и слд., 1550 1553—1681.}.
Тонъ поэзіи гитскаго пресвитера чрезвычайно разнообразенъ. Сатирическій духъ въ ней преобладаетъ, хотя не безъ примси добродушнаго юмора.) Нердко духъ сатиры проникаетъ въ самые серьезные отдлы поэмы, и какой смлости онъ достигалъ, когда поэтъ давалъ ему свободу, видно изъ одного мста, гд говорится о вредномъ вліяніи денегъ и объ испорченности римскаго двора {Стан. 464 и слд. Какъ и во многихъ другихъ мстахъ поэмы, авторъ стоитъ здсь на той же почв, на которой стояли сверные французскіе поэты. См. ‘Отче нашъ ростовщика’ и ‘Врую’ — въ Barbazan, Fabliaux, T. IV, рр. 99 и 106.}. Иногда, какъ напр. въ стихотвореніи ‘О смерти’, рчь его полна величія и нжности, иногда, какъ напримръ въ гимнахъ Богородиц, стихи его вполн проникнуты духомъ истинно католической набожности, словомъ, во всей испанской литератур трудно отыскать сочиненіе съ такимъ разнообразіемъ сюжетовъ и способовъ ихъ обработки {Стансы 1494 и слд., 1609 и слд.}.
Боле всего удались нашему автору сказки и апологи, которые онъ разсыпалъ всюду съ цлью иллюстрировать основную тему своихъ стиховъ, какъ это сдлано и въ ‘Граф Луканор’ и въ ‘Кентербэрійскихъ разсказахъ’. Большинство ихъ очень хорошо извстно намъ, потому что заимствовано изъ сборниковъ Эзопа и и Федра, или скоре, изъ переводовъ этихъ баснописцевъ,— весьма нердкихъ въ старинной поэзіи Французскаго свера {Авторъ говоритъ, что басни о горъ, родившей мышь, была сочинена Изопетомъ. Мы знаемъ теперь, что въ XIII столтіи во Франціи имлось, по крайней мр, два сборника басенъ, приписываемыхъ Изопету и изданныхъ Робертомъ, ‘Fables Indites’ (Paris. 1825, 2 ni., in-8о.) Басни эти можно съ большой вроятностью отнести къ 1240 г. ибо Марія Французская, жившая при дворъ Генриха III, короля англійскаго, сборномъ пункт поэтовъ сверной Франціи, упоминаетъ о нихъ въ предисловіи къ своимъ собственнымъ. (См. Posies de Marie de France, publ. par Rocqucfort, Paris, 1820, in-8о, T. II, p. 61, и превосходный трактатъ де ла Рю, Sur les bardes, les jongleurs et les trouvres, Caen, 1834, in-8о, T. I, pp. 198—202, и T. III, p. 47—101). У одного изъ этихъ Изопетовъ, а можетъ быть и у обоихъ архіепископъ заимствовалъ часть своихъ басенъ, а можетъ быть и вс. Донъ Хуанъ Мануэль, его современникъ, вроятно, длалъ тоже самое и иногда заимствовалъ т же самыя басни. (См. Conde Lucanor, гл. XXVI, XLIII, ХИХ, гд встрчаются тже басни, что и у пресвитера въ стансахъ 1386, 1411 и 1428.)}. Наиболе удачными изъ этихъ вольныхъ подражаній являются басни о лягушкахъ, просившихъ царя у Юпитера, о собак, потерявшей изъ за жадности кусокъ мяса, уже бывшій у нея въ зубахъ, и о зайцахъ, которые стали храбриться, когда убдились, что лягушки трусливе ихъ {Стансы 189, 206, 1419.}. Немногія изъ этихъ басенъ отличаются такой правдой и простотой, даже граціей, какія рдко встрчаются въ подобнаго рода произведеніяхъ. Такова напр., басня о мыши городской и мыши полевой. Прослдивъ исторію этой басни отъ Эзопа, до Горація и Лафонтена, мы убдимся, что нигд она лучше не разсказана, какъ у нашего автора {Она начинается со станса 1344:
Mur de Guadalaxara un Luns niadrugaba,
Fuese Monferrado, mercado andaba,
Un mur de franca barba recibiol’en su cava,
Convidol’ yantar e diole una faba.
Estaba en mesa pobre buen gesto buena cara,
Con la роса vianda buena vonntad para,
A los pobres manjares el plaser los repara,
Pages del buen talante mur de Guadalaxara.
и т. д. на цлыхъ восемь стансовъ. Кром греческаго, приписываемаго Эзопу и римскаго, принадлежащаго Горацію, существуетъ боле двадцати переложеній ея и въ томъ числ два на испанскомъ язык. Одно изъ нихъ принадлежитъ Леонардо де Архензола, и другое — Саманіего, во, по моему мннію, обработка гитскаго пресвитера лучшая изъ всхъ.}?’
Главное, что плняетъ насъ въ поэзіи гитскаго пресвитера — это естественность и живость ея тона. Въ этомъ отношеніи испанскій поэтъ сходенъ съ Чосеромъ, писавшимъ въ томъ же столтіи, но нсколько позже. Сходство этихъ двухъ поэтовъ замчается во многомъ. Тотъ и другой часто берутъ свои сюжеты изъ сверно-французской поэзіи, и у того и у другаго мы находимъ смшеніе набожности съ нравственной распущенностью, объясняемое духомъ той эпохи, а отчасти и ихъ личнымъ характеромъ. Оба несомннно глубоко проникли въ природу человческую и обладали большимъ искусствомъ въ обрисовк индивидуальныхъ чертъ своихъ героевъ. Природная склонность вела ихъ къ сатир и юмору. Каждый изъ нихъ у себя на родин явился творцемъ нкоторыхъ новыхъ формъ народной поэзіи, благодаря введенію новыхъ размровъ и комбинацій въ національное стихосложеніе, хотя грубое и неправильное, но за то сильное, звучное и всегда естественное. Правда, испанскій поэтъ не отличается ни нжностью, ни возвышенностью, ни силой Чосера, но въ его геніи есть извстная широта, въ его стихахъ есть свжесть и тонкость отдлки, роднящія его съ великимъ поэтомъ Англіи. Чтобы убдиться въ этомъ, достаточно прочесть ихъ поэмы съ должнымъ вниманіемъ.
Пресвитеръ гитскій жилъ въ послдніе годы царствованія Альфонса XI, а можетъ быть и нсколько позже. Въ начал слдующаго царствованія, около 1350 года, мы встрчаемъ любопытную поэму одного карріонскаго еврея, написанную по случаю вступленія на престолъ Петра жестокаго. Рукопись, хранящаяся въ національной мадридской библіотек, носитъ названіе ‘Libro del rabi de Santob’ (книга раввина Сантоба) и заключаетъ въ себ 477 — стансовъ {Существуетъ по крайней мр дв рукописи произведеній этого еврейскаго поэта, но до сихъ поръ изъ нихъ было издано только нсколько небольшихъ отрывковъ. Рукопись, на которую обыкновенно ссылаются, находится въ Эскуріал, ею пользовались Кастро (Biblioteca Espaola, T. I, pp. 198—202), и Санчесъ (T. I, pp. 179—184, и T. IV, p. 12 и слд.) Я пользовался рукописью мадридской національной библіотеки, подъ знакомъ В. , 82, in-fol, въ этой рукописи поэма Сантоба находится на листахъ съ 61 по 81. Конде, арабскій историкъ, предпочитаетъ эту рукопись, эскуріальской и полагаетъ, что настоящее имя Рабби было Santob, а не Santo, какъ это значится въ эскуріальской рукописи. Невроятно, чтобы еврей временъ Петра жестокаго могъ носить послднее имя, гораздо правдоподобне, что первое имя было измнено въ послднее невжественнымъ писцомъ — монахомъ. Мадридская рукопись, какъ это можно видть у Кастро, начинается иначе, чмъ эскуріальская, а именно слдующими стихами: —
Seor Rey, noble, alto,
Oy este Sermon,
Que vyene desyr Santob,
Judio de Carrion.
Comunalmente trobado
De glosas nioralmente,
De la Filosofia sacado,
Segunt que va syguiente.
‘Владыко король, благородный, могущественный,— выслушай эту проповдь,— которую пришелъ теб сказать Сантобъ,— карріоискій еврей,— по обычаю составленную — изъ нравственныхъ разсужденій, — извлеченныхъ изъ философіи,— какъ это видно изъ слдующаго’.
Древнйшее упоминаніе о карріонскомъ евре встрчается въ письм маркиза де Сантильяна къ конетаблю португальскому, изъ котораго видно, что Рабби Сантобъ пользовался большою извстностью въ половин XV вка. Дйствительно, евреи до ихъ изгнанія изъ Испаніи, т. е. до 1492 г. и даже позже, часто появляются въ исторіи испанской литературы, что весьма естественно, такъ какъ испанскіе евреи со времени появленія въ 962 г. четырехъ ученыхъ талмудистовъ, завезенныхъ въ Испанію пиратами, вплоть до XV столтія включительно, отличались боле высокимъ уровнемъ образованія, чмъ ихъ соотечественники, жившіе въ другихъ странахъ Европы. Исторія еврейской поэзіи въ Испаніи, начинающаяся съ Рабби Саломо бенъ Іуды Габироля, умершаго въ 1064, написана Саксомъ ‘Die religise Poesie der Juden in Spanien, von Dr. Michael Sachs (Берлинъ, 1845, in-8о). Ho главнымъ хранилищемъ всего, что относится до культуры испанскихъ евреевъ, служитъ библіотека Родригеца де Кастро, т. I. Слдуетъ еще присовокупить, что во время господства мавровъ въ Испаніи, евреи усвоили себ блестящую арабскую культуру. Одинъ кастильскій еврей, Іуда Га-Леви, поэмы котораго были переведены на нмецкій языкъ А. Гейгеромъ, (Бреславль, 1851), принялъ даже арабское прозвище Абулъ Гиссана, Іуда родился около 1080 г. и умеръ, вроятно, вскор посл 1140.
Странный, но не лишенный интереса, сборникъ произведеній испанскихъ евреевъ былъ изданъ въ Лондон, въ 1851 г., подъ заглавіемъ ‘Treasures of Oxford, Containing Poetical Compositions of the ancient lewish Authors in Spain, and compiled from the M SS. in the Bodleian Library, Oxford, by II.Edelman and Leopold Dukes, edited and rendered in to English by М. H. Bresslau’. Переводъ и примчанія не безъ достоинствъ, но въ цломъ книга еврейская изъ еврейскихъ.}. Размръ ихъ — древняя семистопная redondilla, необыкновенно легкій и плавный для того времени. Цль поэмы — дать новому королю мудрые нравственные совты, которые авторъ проситъ короля не презирать, хотя они и даются евреемъ.
‘Роза — говоритъ онъ — не стала хуже оттого, что родилась на терніи,— ни хорошее вино оттого, что родилось на лоз. Ястребъ не стоитъ меньше оттого, что родился въ дурномъ гнзд, равнымъ образомъ хорошіе совты не теряютъ своего достоинства оттого, что ихъ даетъ еврей’ {Por nascer en el espino.
No val la rosa cierto
Menos, ni el buen vino,
Por nascer en el sarmyento.
Non val el aor menos,
Por nascer de mal nido,
Nin los exemplos buenos
Por los decir ludio.
Эти строки, повидимому, записаны лучше въ эскуріальской рукописи. Вотъ он:
Por nascer en el espino
La rosa ya non siento
Que pierde, ni el buen vino,
Por salir del sarmiento.
Non vale el aor menos,
Porque en vil nido siga,
Nin los enxemplos buenos,
Porque ludio los diga.
Слдовало бы сличить между собой об рукописи и сдлать сводное изданіе этой любопытной поэмы. См. Приложеніе II.
Вслдъ за предисловіемъ въ проз, повидимому писанномъ другою рукою, и обращеніемъ поэта къ королю, поэма продолжается такъ:
Quando el Rey Don Alfonso
Fyn, fync la gente,
Como quando el pulso
Fablesce al doliente.
Que luego no ayudava,
Qne tan grant mejoria
А ellos fyncava
Nin omen lo entendia.
Quando la rosa seca
En su tiempo sale,
El agua que della fynca,
Rosada que mas vale.
Asi vos fyncastes del
Para mucho tu far,
Et facer lo que el
Cobdiciaba librar, etc.
‘Когда король Альфонсъ умеръ, народъ уподобился больному, у котораго остановился пульсъ.
‘Тотъ, кто оказалъ народу столько услугъ — не помогаетъ ему больше — и никто этому не хочетъ врить.
‘Когда приходитъ время роз засохнуть, посл нея остается вода, которая лучше самой росы,
‘Такъ и Вы остаетесь посл него, чтобъ совершить многое и осуществить то, что онъ хотлъ сдлать’ и т. д.
Философская мысль, заключающаяся въ слдующихъ стихахъ, весьма оригинальна:—
Quando no es lo que quiero,
Quiero уо lo que es,
Si peser he primero,
Plaser ayr despues.
‘Когда не длается то, чего я хочу,— я хочу того, что длается.— Если въ начал я испытываю огорченіе, то впослдствіи я испытываю удовольствіе’.
Столтіемъ позже мы встрчаемъ у маркиза де Сантильяна тотъ же оригинальный способъ выраженія въ письм къ его сыну, студенту Саламанскаго университета. E pues non podemos aver aquello que queremos, queramos aqu ello que podemos, Obras ed. 1852, p. 482.
Прибавляю отрывокъ, заимствованный мною изъ стихотворенія еще не изданнаго: —
Las mys canas teilas
Non por las avorrescer,
Ni por desdesyrlas
Nin mancebo parescer.
Mas con miedo sobejo
De onies que bastarian (buscarian?)
En mi seso de viejo,
E non lo fallarian.
‘Я выкрасилъ мои сдые полосы не изъ ненависти къ нимъ, ни изъ желанія не имть ихъ, ни для того чтобы казаться моложе, но изъ боязни, чтобы люди, которые будутъ искать у меня умъ старика — не ошиблись бы’!}. Посл неумренно длиннаго предисловія слдуютъ совты, начинающіеся съ пятьдесятъ третьяго станса и продолжающіеся до конца сочиненія, которое по общему тону своему ничмъ не отличается отъ другихъ дидактическихъ поэмъ того времени, хотя написано сравнительно живе и съ большимъ поэтическимъ вдохновеніемъ. Во всякомъ случа несомннно, что въ другихъ странахъ мы найдемъ не много раввиновъ, писавшихъ такіе остроумные и граціозные стихи, какими въ нкоторыхъ мстахъ изложены любопытные совты карріонскаго еврея.’
Въ эскуріальской рукописи, гд находится это сочиненіе, есть еще и другія поэмы, которыя одно время приписывались тому же автору, но, которыя по всей вроятности, принадлежатъ другимъ, неизвстнымъ поэтамъ {Castro, Bibl. Esp., T. I, p. 199, Sanchez, T. I, p. 182 и T. IV, p. XII. Я знаю, что Донъ Хозе Амадоръ де Лосъ Ріосъ въ своей ‘Estudios Histricos, Politicos у Literarios sobre los Judios de Espafia’ ученой и интересной книг, изданной въ Мадридъ, въ 1848, высказываетъ противоположное мнніе и считаетъ три поэмы, со включеніемъ ‘Doctrine Christiana’, принадлежащими перу Дона Сантоба карріонскаго (См. рр. 304—335). Но я нахожу, что возраженія противъ этого мннія имютъ гораздо боле вса. Возраженія эти основаны, главнымъ образомъ, на слдующихъ фактахъ: Донъ Сантобъ самъ называетъ себя евреемъ, об рукописи ‘Consejos’ (Совтовъ) называютъ его евреемъ, маркизъ де Сантильяна, единственный авторитетъ, упоминающій о немъ въ раннюю эпоху, называетъ его евреемъ, нигд не говорится о томъ, чтобы онъ принялъ христіанскую вру — обстоятельство которое, наврное было бы всмъ извстно, еслибы только оно произошло на самомъ дл. А если онъ не былъ крещенъ, то немыслимо предположить, чтобы онъ могъ написать Dana general, Doctrine Christiana, или Ermitano.}. Одна изъ этихъ поэмъ представляетъ собою дидактическій опытъ, подъ заглавіемъ ‘Doctrina Christiana’. Онъ состоитъ изъ прозаическаго предисловія, въ которомъ авторъ описываетъ свое раскаяніе, изъ ста пятидесяти семи стансовъ, по четыре стиха каждый, первые три стиха состоятъ изъ осьми стопъ и рифмуютъ между собою, а четвертый четырехстопный, безъ римы, — форма, нсколько напоминающая саффическое и адоническое стихосложеніе. {Такъ называемая саффическая строфа состоитъ изъ четырехъ стиховъ, изъ которыхъ первые три заключаютъ въ себ по 11 слоговъ, а послдній короткій (Versus adoniacus) состоитъ изъ одного дактиля и одного трохея. Ф. Вольфъ справедливо замчаетъ, что тутъ не можетъ быть и рчи о заимствованіи и что размръ испанской поэмы есть одинъ изъ видовъ сильно распространеннаго въ средніе вка, размра, извстнаго подъ именемъ Rimes coudes. Размръ этотъ преимущественно употреблялся въ духовныхъ стихахъ. Примчаніе переводчика.} Сюжетъ поэмы состоитъ въ объясненіи ‘Врую’, десяти заповдей, семи духовныхъ добродтелей, четырнадцати подвиговъ милосердія, семи смертныхъ грховъ, пяти чувствъ и святыхъ таинствъ, сопровождаемомъ разсужденіями о поведеніи и характер истиннаго христіанина.
Другая поэма называется ‘Откровеніе’. Тутъ въ двадцати пяти осьмистрочныхъ стансахъ описывается видніе пустынника, которому довелось будто-бы быть очевидцемъ борьбы души съ тломъ. Душа жалуется, что излишества тла навлекли на нее кару въ будущей жизни, тло напротивъ того возражаетъ, что оно будетъ страдать за то собственно, что душа не заботилась держать его въ должномъ повиновеніи {Castro, Bibl. Esp, T. I, р. 201. Благодаря любезности профессора Гайянгоса, я имю списокъ этой поэмы. Судя по первымъ ея стихамъ, она была вроятно, написана въ 1382: —
Despues de la prima la ora passada,
En el mes de Enero la noche primera
En CCCC e veiynte durante la hera,
Estando acostado alla en mi posada, etc.
1-ое января 1420 испанской эры, время, когда происходитъ дйствіе, соотвтствуетъ 1382 г. христіанской эры. Печатный текстъ поэмы, изданный въ Мадрид въ 1848, in-12о, нсколько разнится отъ списка, находящагося у меня. Очевидно, поэма была напечатана со списка мене тщательно сдланнаго.
Отрывокъ той же самой поэмы былъ напечатанъ въ Мадрид, въ 1856, in-18о. Не смотря на то, что онъ состоитъ всего изъ тридцати семи строкъ, онъ носитъ на себ слды такой небрежности и невжества, что нельзя съ какой либо точностью опредлить время, къ которому его слдуетъ отнести. Грубость языка и неправильность правописанія объясняются, вроятно, столько же необразованностью писателя и переписчика, сколько и грубостью эпохи, въ которой они жили. Языкъ иметъ въ себ нчто провансальское и во всякомъ случа, а самый отрывокъ, безспорно принадлежитъ къ древнйшимъ стихотворнымъ опытамъ на Пиринейскомъ полуостров. Издатель полагаетъ, что съ него былъ сдланъ Французскій переводъ, изданный Райтомъ и упоминаемый въ слдующемъ примчаніи. Но латинская редакція древне испанской и Французской и вроятно послужила прототипомъ для обихъ.}. Въ общемъ это — подражаніе многимъ современнымъ поэмамъ того же характера. Одна изъ нихъ сохранилась и на англійскомъ языкъ въ рукописи, которая по мннію Уортона, относится къ 1304 году {Hist. of Eng. Poetry, отдлъ 24, въ конц. На Французскомъ язык она также появилась въ весьма отдаленную эпоху и была напечатана въ 1486 подъ заглавіемъ ‘Le Dbat du Corps et de l’Ame’ (Ebert, Bib. Lexicon, N. 5671— 5674). Источникомъ ея послужила, какъ предполагаютъ, поэма, написанная однимъ Франкскимъ монахомъ (Hagen und Bsching, Grundriss, Berlin, 1812, in-8о, s. 446), но сюжетъ ея очень древній и встрчается въ различныхъ обработкахъ и на различныхъ языкахъ. См. латинскія поэмы, приписываемыя Вальтеру Many и изданныя Т. Вайтомъ для Camden Society (London. 1841, in-4о, p. 95 и 321). Въ Испаніи въ форм баллады она была напечатана около 1764 г.}. Впрочемъ об вышеупомянутыя кастильскія коэмы имютъ мало достоинствъ, и мы ихъ оставляемъ чтобъ перейдти къ другому, боле цнному произведенію.
‘Danza General’ (Пляска Смерти) состоитъ кром прозаическаго вступленія изъ семидесяти девяти правильныхъ осьмистопныхъ стансовъ, которые, повидимому, принадлежатъ разнымъ авторамъ {Castro, Bibl. Espaola, T. I, p. 200, Sanchez, T. I, pp. 182-185 и T. IV, P12. Я полагаю, что испанская ‘Пляска смерти’ — подражаніе французской, потому, что въ нсколькихъ старинныхъ изданіяхъ, какъ напр. въ эскуріальской рукописи, за ней непосредственно слдуетъ и ‘Dbat du Corps et de l’Ame’, подобно тому какъ ‘Обты надъ павлиномъ’ являются на обоихъ языкахъ какъ бы продолженіемъ поэмы объ ‘Александр В’.}. Поэма эта основана на весьма распространенномъ въ средніе вка поврьи, увковченномъ и живописью и поэзіей, въ силу котораго вс люди безъ различія состояній должны участвовать въ пляск Смерти, маскарад тней, находившимся вроятно, въ связи съ чумою, прозванною черною смертью. Дирижеромъ этой пляски является сама Смерть въ вид скелета, и съ ней танцуютъ люди всхъ возрастовъ и всхъ классовъ общества отъ папы до ребенка включительно. Испанская обработка этого сюжета, можетъ быть, самая поразительная и живописная изъ всхъ. Мрачный характеръ сюжета представляетъ рзкій контрастъ съ живостью стихотворной формы и изложенія {Въ какое безконечное разнообразіе формъ вылился этотъ странный вымыселъ можно видть изъ ученаго труда Дауса, озаглавленнаго ‘Dance of Death’. (London, 1833, in-8о, и изъ ‘Literatur der Todtenlnze’ Массмана (Leipzig, 1840, in-8о). Къ этому слдуетъ присоединить свднія, помщенныя въ Allgemeine Deutsche Biblioteck (Berlin, 1792, B. CVI, s. 279), и коллекцію эстамповъ, напечатанныхъ въ Любек, въ 1783, in-folio, енятыхъ съ картинъ, сдланныхъ въ 1463 и могущихъ послужить иллюстраціей къ старинной испанской поэм. Ср. также Шеллера, ‘Bcherkunde der Sassisch — niederdeutschen Sprache, Braunsweig, 1826, in-8о, s. 75. Все относящееся сюда громадное собраніе, какъ рисунковъ, въ род тхъ, которые находятся въ Базел, Гамбург и другихъ городахъ, такъ и старинныхъ поэмъ на всевозможныхъ языкахъ, изъ которыхъ одна принадлежитъ Ляйдгету,— несомннно имло цлью, какъ и испанская поэма, религіозное назиданіе.}, напоминающихъ намъ иногда лучшія мста—интересныхъ разсказовъ, вставленныхъ въ Mirror for Magistrates. {Такъ называлось собраніе поучительныхъ разсказовъ изъ англійской исторіи, написанныхъ различными авторами и изданное въ 1559 г. Планъ этого сборника былъ составленъ Томасомъ Санвилемъ, авторомъ первой англійской трагедіи, написавшимь стихотворное введеніе (Induction) къ нему. Примчаніе переводчика.}
Первые семь стансовъ испанской поэмы составляютъ прологъ, въ которомъ Смерть изрекаетъ свои повелнія, частью отъ своего лица, частью посредствомъ одного монаха-проповдника, заканчивающіяся слдующими стихами:
‘Длайте, что я вамъ говорю — не мшкайте, уже Смерть отдаетъ приказъ начинать страшную пляску, которой вы не можете ни подъ какимъ предлогомъ избгнуть. Въ эту пляску, говоритъ она, она хочетъ насъ увлечь, насъ всхъ, разставивъ свои сти. Откройте уши и вы сейчасъ услышите печальный припвъ ея псни’.
Затмъ Смерть поступаетъ такъ, какъ это изображается на старинныхъ рисункахъ и разсказывается въ старыхъ поэмахъ. Она зоветъ сначала папу, потомъ кардиналовъ, королей, епископовъ, и такъ дале, до простыхъ поденщиковъ, вс они принуждены принять участіе въ пляск мертвецовъ, хотя сначала каждый изъ нихъ отказывается, выражая удивленіе, ужасъ или отвращеніе. Призывъ обращенный къ молодости и красот одно изъ лучшихъ мстъ поэмы: —
‘Теперь я увлекаю въ мою пляску этихъ двухъ прекрасныхъ двъ,— он пришли противъ воли слушать мои жалобныя псни.— Но ничто ихъ не спасетъ, ни цвты, ни розы, ни украшенія, которыя он имли обыкновеніе носить.— Какъ бы он хотли уйти отъ меня, но это невозможно: он связаны со мной брачными узами {Благодаря любезности проф. Гайянгоса, я имю списокъ всей этой поэмы. Привожу изъ вето, какъ образчикъ языка, стансы, переведенные въ текст: —
A esta mi Danza traye de presente.
Estas dos donellas que vedes fermosas,
Elias vinieron de muy mala mente
А oyr mis canciones que son dolorosas.
Mas non les valdran flores ny rosas,
Nin las composturas que poner solian.
De mi si pudiesen partir se querrian,
Mas non puede ser, que son mis esposas.
Два слдующіе отрывка, на сколько мн извстно, еще не были напечатаны: первый содержитъ отвтъ Смерти одному скряг — настоятелю, а послдній возраженія купца:

Dice la Muertе:

Don rico avariento Dean muy ufano,
Que vuestros dineros trocasles en oro,
А pobres e а viudas cerrastes la mano,
E mal despendistes el vuestro tesoro.
Non quiero que estedes ya mas en el coro
Salid luego fuera sin otra peresa.
Ya vos mostrar venir pobresa.—
Venit, Mercadero, la dana del lloro.
Смерть говоритъ: ‘Богатый скряга и гордый настоятель, ты, мнявшій свои деньги на золото, ничего не дававшій ни бднымъ, ни вдовамъ, ты, дурно распоряжавшійся своимъ богатствомъ,— я не хочу, чтобъ ты оставался на хорахъ сойди сюда внизъ безъ замедленія, я тебя научу быть бднымъ. Иди, торгашъ, немедленно присоединяйся къ скорбной пляск’.

Dice el Мereader.

А quien dexar todas mis riquesas,
E mercadurias, que traygo en la mar?
Con muchos traspasos e mas sotilesas
Gan lo que tengo en cada lugar.
Agora la muerte vin me llamar,
Que sera de mi, non se que me faga.
О muerte tu sierra а mi es gran plaga.
Adios, Mercaderes, que voyme finar.
Купецъ говоритъ: ‘Кому я оставлю мои богатства и товары, которые находятся на мор на пути сюда? Цною многихъ испытаній и ухищреній я пріобрлъ все, чмъ владю. Теперь смерть призываетъ меня. Что станется со мной — не знаю. О смерть, жестоко твое жало! Прощайте, товарищи-купцы, я умираю’.}.
Поврье, легшее въ основу этой поэмы, несомннно ужасно, тмъ не мене однако въ теченіе столтій, оно было сильно распространено въ Европ, и большинство критиковъ согласно, что старая испанская поэма ничуть не уступаетъ другимъ произведеніямъ того же пошиба въ правдоподобіи и живости описанія.
Въ той же рукописи, кром упомянутой поэмы, есть другая, представляющая собою нчто въ род хроники, переписанной весьма неисправно и различными почерками. Хроника относится, вроятно, къ той же эпох и разсказываетъ на половину баснословные, на половину историческіе подвиги графа Фернана Гонзалеса, героя перваго періода борьбы христіанъ съ маврами, бывшаго для свера Испаніи тмъ же, чмъ поздне сдлался Сидъ для Аррагоніи и Валенсіи. Гонзалесу приписываютъ освобожденіе большей части Кастиліи отъ магометанскаго владычества, и подвиги его, историческіе и баснословные, относятся ко времени между 934 годомъ, когда произошло сраженіе при Осм и его смертью въ 970 году.
Поэма, о которой идетъ рчь, почти всецло посвящена его прославленію {См. ученую диссертацію О. Бенито Монтехо ‘Начало независимости Кастиліи’ въ Memoriae de la Acad. Hist. T. III. pp. 245—302. Crnica General de Espaa, Parte III, с. XVIII—XX. Duran, Romances Caballerescos, Madrid, 1832, in-12о, T. II, pp. 27—39. Извлеченія изъ эскуріальской рукописи приведены въ испанскомъ переводъ Бутервека T. I, рр. 154—161. У меня есть списокъ первой части поэмы, сдланный для меня профессоромъ Гайянгосомъ. Боле подробныя свденія о немъ можно найти у Кастро, Bibl.,T. I, р. 199 и Санчеса T. I, р. 115.}. Начинается она подробностями о вторженіи Готовъ въ Испанію, доходящими до битвы при Морет, въ 967 году, тутъ рукопись вдругъ обрывается и не сообщаетъ боле никакихъ свдній о трехъ послднихъ годахъ жизни героя. Слогъ сочиненія весьма прозаиченъ и однообразенъ, хотя и не совсмъ лишенъ свжести и простоты, вообще свойственной всякой первобытной поэзіи. Языкъ довольно грубъ, а размръ, стремящійся приблизиться къ размру стихотвореній Берсео и поэмы объ Аполлоніи, чаще всего представляетъ собою, вмсто строфъ по четыре стиха, строфы въ три, иногда въ пять, а въ одномъ мст даже въ девять стиховъ. Подобно поэм Берсео о св. Доминик Силосскомъ, хроника начинается воззваніемъ къ Богу, которое, по странному совпаденію, буквально воспроизводитъ подобное же воззваніе у Берсео, начинающееся словами: ‘Во имя Отца, Творца всего сущаго и т. д. Слдующая за симъ историческая часть начинается со вторженія Готовъ и разсказываетъ событія испанской исторіи во всемъ согласно съ народными преданіями, единственное исключеніе составляетъ разсказъ о вторженіи мавровъ. Въ немъ нтъ ни малйшаго упоминанія о прекрасной Кав, судьба которой дала, какъ извстно, матерьялъ для многихъ поэтическихъ произведеній, и въ тоже время. графъ Юліанъ представленъ человкомъ, предавшимъ свою родину королю марокскому, не вслдствіе нанесеннаго ему личнаго оскорбленія, а добровольно, человкомъ, который совершилъ свое предательство, убдивши короля Родрига въ полномъ собраніи кортесовъ передлать все находившееся въ стран оружіе и военные снаряды въ земледльческія орудія, такъ что, въ моментъ нападенія мавровъ, защищаться было нечмъ.
Съ другой стороны, смерть графа Тулузскаго описана согласно ‘Всеобщей хроник’ Альфонса Мудраго, тоже самое нужно сказать о появленіи св. Миллана и объ единоборств графа съ королями маврскимъ и наварскимъ. Многія страницы поэмы чрезвычайно похожи на соотвтствующія мста Хроники, такъ что становится очевиднымъ, что одно изъ этихъ произведеній должно было служить оригиналомъ для другаго. Но поэма скоре кажется поэтической обработкой Хроники, нежели Хроника — извлеченіемъ изъ нея, вотъ почему и можно предположить, что прозаическій пересказъ относится къ боле древней эпох и что онъ-то и послужилъ матерьяломъ для поэмы, которая, какъ это по всему видно, была предназначена для публичнаго исполненія {Crnica General, изд. 1604, часть III, in-folio, листы 55, b 60 а, 65 b. Сравн. также съ поэмою гл. XIX Хроника Альфонса и Маріана, Historia, кн. VIII, гл. VII. Что поэма была заимствована изъ Хроники, можно, по моему мннію, убдиться, сравнивъ одно мсто Хроники [часть III, гл. XVIII, въ конц], содержащее въ себ описаніе пораженія и смерти графа Тулузскаго съ эпизодомъ въ поэм, приводимымъ Кортиною и начинающимся слдующими словами: ‘Cavalieres Tolesanos trezienlos у prendieron’, или сравнивъ видніе св. Миллана [Crnica, часть III, гл. XIX] съ мстомъ въ поэм, начинающимся такъ: ‘El Cryador te otorga quanto pedido le as’. Слдующій чисто риторическій комментарій представляетъ также убдительное доказательство въ пользу заимствованія. Хроника гласитъ: [часть III, гл. XVIII], ‘Non cuentan de Alexandre los dias nin los aos, nas los buenos fechos e las sus cavallerias duo fizo’. Поэма повторяетъ тоже, самое и почти тми же словами: ‘Non cuentan de Alexandre las noches nin los dias, Cuentau sus buenos fechos e sus cavalleryas.’ Предшествующая часть примчанія и разсказъ въ текст были уже напечатаны, когда появилась сама поэма въ Ensayo de una Biblioteca Espaola de Libres Rares [Madrid, 1863, T. I. pp. 763—803]. Она гораздо короче поэмы Сида, ибо заключаетъ въ себ всего 2900 стиховъ. Я прочелъ ее всю и не нашелъ повода измнить своего мннія относительно ея достоинствъ,— мннія, высказаннаго мною по прочтеніи только части ея. Это плохая Geste и единственный существующій списокъ съ нея весьма неисправенъ и съ большими пропусками въ конц.}.
Встрча Фернана Гонзалеса съ королемъ наварскимъ въ битв при Вальпаре находится въ томъ и другомъ произведеніи, но въ поэм она описана такимъ образомъ:—
‘Король и графъ сошлись,— они стали другъ противъ друга,— и въ открытомъ пол вступили въ борьбу.— Нельзя было драться ни сильне, ни смле:— Оба поршили побдить или умереть.— И никто не дрался лучше короля.— Воины того и другаго длали все, что могли.— Очень жаркое было дло, и шумъ покрывалъ все.— Человкъ могъ кричать во все горло и его не услыхали бы.— Крикъ, чтобы быть услышаннымъ, долженъ былъ походить на громовой ударъ,— а человческаго голоса нельзя было разслышать.— Удары были такъ тяжелы, что не могли быть тяжеле.— Т и другіе длали все, что могли:— множество падало на землю, чтобы больше никогда не вставать.— Потоки крови орошали землю.— Наварцы были храбрые воины,— ихъ всюду цнили по достоинству.— Но, въ битв съ графомъ, они были несчастны.— Это люди, которыми слдуетъ дорожить: въ груди ихъ великое сердце.— Богу угодно 82 было даровать графу эту великую милость,— чтобъ ни мавры, ни христіане не могли побдить его, и проч. {E Rey y el Conde ambos se aynntaron,
El uno contra el otro ambos enderearon,
E la lid campai alii la escomenaron.
Non podrya mas fuerte ni mas brava ser,
Ca alii les yva todo levantar о caer,
El nin el Rey non podya ninguno mas facer,
Los unes у los otros facian todo su poder.
Muy grande fue la faienda e mucho mas el roydo,
Daria el ome muy grandes voces, у non sria oydo.
El que oydo fuese sria como grande tronydo,
Non podrya oyr voces ningun apellido.
Grandes eran los golpes. que mayores non podian,
Los unos у los otros todo su poder facian,
Muchos cayan en tierra que nunca se encian,
De sangre los arroyos mucba tierra cobryan.
Asas eran los Navarros cavalleros esforados
Que en qualquier lugar seryan buenos y priados.
Mas es contra el Conde todos desaventurados,
Omes son de gran cuenta y de coraon loanos.
Quiso Dios al buen Conde esta gracia facer,
Que Moros ni Crystianos non le podian vener, etc.
Boulerweck, въ перевод Cortina p. 160}.
Конечно, это поэзія не высокой пробы, въ ней мало оригинальности и поэтическихъ украшеній, но она не лишена силы, во всякомъ случа мсто приведенное нами — лучшее во всей поэм.
Въ національной мадридской библіотек есть еще одна поэма, состоящая изъ двухсотъ двадцати стиховъ, написанныхъ размромъ cuaderna via (т. е. четырехстрочными строфами) весьма употребительнымъ въ первобытной литератур Кастиліи и отличающимся свойственными этому роду произведеній неправильностями. Сюжетъ поэмы — исторія Іосифа, сына Іакова, но въ ней есть дв важныя особенности, рзко отличающія ее отъ другихъ поэтическихъ разсказовъ той же эпохи и придающія ей интересъ и значеніе. Первая особенность та, что, будучи сочинена на испанскомъ язык, поэма эта вся написана арабскими буквами и такимъ образомъ вполн иметъ видъ арабской рукописи.
Самое произношеніе и размръ приспособлены къ свойствамъ гласныхъ арабскаго языка, такъ что, если единственная извстная рукопись поэмы не есть подлинникъ, мы во всякомъ случа должны признать, что настоящій подлинникъ написанъ именно такимъ способомъ. Вторая особенность заключается въ томъ, что составляющая сюжетъ поэмы извстная исторія Іосифа и его братьевъ разсказана не такъ, какъ ее передаютъ священныя книги евреевъ, но согласно съ боле короткимъ и не столь поэтическимъ повствованіемъ одиннадцатой главы Корана, и при томъ съ такими измненіями и прибавками, которыя должно приписать отчасти капризу комментаторовъ Корана, отчасти собственной фантазіи автора поэмы? Вс эти обстоятельства, вмст взятыя, не позволяютъ сомнваться, что авторъ поэмы былъ мавръ,— одинъ изъ тхъ, которые остались на свер, посл того, какъ его соотечественники были оттснены къ югу. Забывъ родной языкъ, этотъ мавръ сталъ писать на язык завоевателей, но сохранилъ вру и культуру арабовъ {Какъ извстно, существуетъ не мало рукописей подобнаго рода, но я не знаю ни одной боле древней, или обладающей большими поэтическими достоинствами. (Ochoa, Catlago de Manuscritos Espaoles. etc, pp. 6—21) Гайянгосъ, Mahommedan Dynasties in Spain, T. 1, p. 492 и 503) Что касается до орографіи въ ‘Поэм объ Іосиф’, то мы находимъ слова: semliraredes, chiriador, certero, marabella, taraydores, и проч. Во избжаніи hiatus’а обыкновенно ставится согласная передъ вторымъ словомъ: вмсто cada uno пишется cada guno. Рукопись ‘Поэмы объ Іосиф’, помченную G. g. 101 (in-4о, 49 листовъ) я видлъ въ первый разъ въ мадридской публичной библіотек. Мн показалъ ее историкъ Конде, а полный списокъ съ нея былъ мн обязательно доставленъ Гайянгосомъ, профессоромъ арабскаго языка при мадридскомъ университет.}.
‘Поэма объ Іосиф’ неполна въ конц и, на сколько извстно, существуетъ всего въ двухъ экземплярахъ, написанныхъ какъ тотъ, такъ и другой арабскимъ шрифтомъ. Повидимому, изъ нея утрачено весьма немногое. Вслдъ за краткимъ введеніемъ начинается разсказъ о томъ, какъ братья завидовали Іосифу по поводу его сна. Они просятъ отца отпустить Іосифа съ ними въ поле.
‘Его сыновья сказали: Отецъ не думай этого, насъ десять братьевъ, какъ теб это хорошо извстно: чтобы мы были измнники,— ты этого не можешь предположить. Впрочемъ, если это теб не нравится, пусть будетъ какъ ты хочешь.’
‘Но вотъ что мы думаемъ и Создатель знаетъ что мы говоримъ правду: чтобы онъ могъ пріобрсть больше знанія и заслужить нашу любовь,— мы хотимъ научить его ухаживать за овцами и пасти многочисленныя стада. Впрочемъ, если теб это не угодно, приказывай намъ, какъ господинъ.’
До того были сладки ихъ рчи, до того были благочестивы ихъ общанія, что онъ доврилъ имъ ребенка, умоляя ихъ оберегать Іосифа отъ коварныхъ людей {Dijieron sus filhos: ‘Padre eso no pensedes,
Somos diez ermanos, eso bien sabedes,
Seriames taraidores, eso no dtibdedes,
Mas, enipero, si no vos place, aced lo que queredes.
‘Mas, aquesto pensanios, sabelo el Criador,
Porque supiese ms, i ganase el nuestro anior,
Ensenarle aiemos las ohelhas, i el ganado mayor,
Mas enpero, si no vos place, mandad como seor’
Tanto le dijeron, de palabras ferinosas,
Tanto le prometieron, de palabras piadosas,
Que el les di el ninno, dijoles las oras,
Que lo guardasen а el de manos enganosas.
(Изъ ‘Поэмы объ Іосиф’ по рукописи, хранящейся въ королевской мадридской библіотек).}.
Отъ описанія измннической продажи Іосифа каравану египетскихъ купцовъ поэма переходитъ къ разсказу, заимствованному изъ Корана. Прекрасная Зюлейка или Зюлейя (жена Пентефрія по еврейскимъ книгамъ,) — типъ, весьма распространенный въ магометанской поэзіи, занимаетъ слишкомъ большое мсто въ поэм. Іосифъ также изображается боле значительнымъ лицемъ, чмъ въ библейскомъ разсказ. Онъ усыновленъ царемъ и затмъ самъ длается владыкою государства. Сны настоящаго царя, годы обильные и голодные, путешествіе братьевъ Іосифа въ Египетъ, ихъ узнаніе Іосифомъ, посольство Іосифа къ Іакову, печаль послдняго по невозвратившимся Веніамин (на чемъ и обрывается рукопись),— все это разсказано съ украшеніями въ восточномъ вкус и больше напоминаетъ сказки изъ ‘Антара’ или ‘Тысячи и одной ночи’, чмъ прекрасный и трогательный разсказъ, знакомый намъ съ дтства.
Къ числу вставокъ, сдланныхъ авторомъ, нужно отнести и разговоръ Іакова съ волкомъ, котораго коварные братья привели къ отцу, увряя, что онъ пожралъ Іосифа {Rogo Jacob al Criador, e al lobo fue a fablar,
Dijo el lobo: ‘No lo mando Allah, que a nabi fuese a matar,
En tan eslranna tierra me fueron cazar,
Anme fecho pecado, i lebanme а lazrar.
‘Іаковъ помолился Творцу и началъ бесдовать съ волкомъ. И сказалъ ему волкъ: Аллахъ не позволилъ погубить пророка. Въ стран чуждой они стали гоняться за мной, они заставили меня согршить и теперь разорвутъ меня’.}. Другая вставка, это — восточная легенда о мр, которою Іосифъ раздавалъ хлбъ. Сдланная изъ золота и украшенная драгоцнными камнями, мра эта, когда Іосифъ прикладывалъ ее къ уху,-будто бы-обладала способностью сообщать ему, кто изъ присутствующихъ поступаетъ съ нимъ вроломно {La mesura del pan de oro era labrada,
E de piedras preciosas era estrellada,
I era de ver toda con guisa enclabada,
Que fazia saber al Rey la berdad apurada.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
E firio el Rey en la mesura e fizola sonar,
Pone la su orelia por oir e guardar,
Dijioles, e no quiso mas dudar,
Seguu dize la mesura, berdad puede estar.
‘Хлбная мра была сдлана изъ золота и усяна драгоцнными камнями съ большимъ вкусомъ, ее стоило видть. Мра эта сообщала царю всю истину…. Когда царь ударялъ по ней — она звучала. Онъ подносилъ ее къ уху и слушалъ. Потомъ онъ началъ говорить имъ, и я нисколько не сомнваюсь, что мра открыла ему истину’.
Подъ именемъ царя здсь разумется Іосифъ. Этотъ титулъ ему часто даютъ въ поэм, и разъ даже величаютъ его императоромъ, не отрицая впрочемъ царствующаго въ ту эпоху Фараона. Драгоцнная мра, украшенная золотомъ и каменьями, соотвтствуетъ чаш библейскаго разсказа. Подобно этой послдней, она отыскивается въ мшк Веніамина, куда положилъ ее Іосифъ, (открывшійся передъ тмъ тайно Беньямину), чтобы имть предлогъ задержать брата въ Египт, съ его собственнаго согласія, не сообщая притомъ вроломнымъ братьямъ истинной причины своего поступка.}. (Слдующее за тмъ мсто, равно какъ и повствованіе о похищеніи Іосифа, дышетъ чувствомъ кроткаго снисхожденія къ братьямъ, только что продавшимъ его {Dijo lusuf: ‘Ermanos, pcrdoneos el Criador,
Del tuerto que me tenedes, perdoneos el Seor,
Que para siempre e nunca se parta el nuestro arnor’
Abras а cada guno, e partise con dolor.
‘Юсуфъ сказалъ имъ: братья, Богъ проститъ васъ! Да отпуститъ вамъ Господь вину вату по отношенію ко мн. Пусть между нами навсегда будетъ миръ и любовь! И онъ обнялъ каждаго изъ нихъ и удалился съ горестью’.}. Эта прибавка къ тем Корана прекрасно характеризуетъ общій тонъ поэмы и поэтическій талантъ автора.
Въ первую же ночь посл своего несчастія, Юсуфъ (такъ называется герой поэмы) идетъ въ сопровожденіи негра по кладбищу на склон холма, гд была погребена его мать.
‘Онъ соскочилъ съ верблюда, на которомъ халъ,— не будучи замченъ конвоировавшимъ его негромъ. Онъ направился къ могил своей матери, чтобы смиренно испросить у нея прощенія. Юсуфъ горько плакалъ на могил. Онъ говорилъ: ‘Мать, да помилуетъ насъ Господь! Еслибъ ты могла меня видть, ты пожалла-бы меня: какъ рабъ, я иду за моимъ господиномъ съ веревкой на ше, проданный моими братьями, какъ измнникъ. Они продали меня безъ всякой вины съ моей стороны, они разлучили меня съ отцемъ прежде его смерти, хитростью и обманомъ они завлекли меня, за низкую нну они продали меня — вотъ что печалитъ и огорчаетъ меня’. Негръ подошелъ къ верблюду отыскивая Юсуфа и не видя его на верблюд, отправился по дорог, настороживъ ухо, онъ нашелъ Іосифа во рву, плачущимъ невыразимо горько. И негръ приблизился и увидалъ его, удрученнаго горемъ, и вскор, тутъ же, онъ упалъ безъ чувствъ. Негръ ему сказалъ: ‘ты злодй, закоренлый мошенникъ,— такъ намъ и говорили про тебя твои хозяева.’ Я не злодй и не мошенникъ, отвчалъ ему Юсуфъ, — но здсь покоится прахъ моей матери, и я пришелъ испросить у нея прощенія.— Я молю Аллаха и прошу его, что если я невиненъ, то пусть онъ снизошлетъ на тебя свое проклятіе’. Они шли всю эту ночь вплоть до слдующаго утра,— небо заволокло мракомъ, поднялся сильный втеръ, въ полдень солнце затмилось, и они сбились съ пути съ своими товарами’ {Dio salto del camello, donde iba cabalgando,
No lo sintio el negro, que lo iba guardando,
Fuese а la fuesa oe su madr, a pedirla perdon doblando,
Iusuf a la fuesa tan apriesa Uorando Disiendo:
‘Madre, sennora, perdoneos el Senor,
Madre, si me bidieses, de ini abriais dolor,
Boi con cadenas al cuello, catibo con sennor,
Bendido de mis ernianos, como si fuera traidor.
‘Elios me han bendido, no teniendoles tuerto,
Partieronme de mi padre, ante que fuese muerto,
Con arte, con faisia, elles me obeiron buelto,
Por mal precio me han bendido, por do boi ajado e cucito’.
Е bolbiose el negro ante la camlia.
Requiriendo lusuf, e no lao bido en ella,
E bolbiose por el camino aduda su orella,
Bidolo en el fosal Iborando, que es marabella.
E fuese alla el negro, e obolo mol ferido,
El luego en aquella ora caio amortesido,
Dijo, ‘Tu eres malo, e ladron conpilido,
Ansi nos lo dijeron lus seores, que te hubeiron bendido’.
Dijo lusuf: ‘No soi malo, ni ladron,
Mas, aqui iaz mi madre, e bengola а dar perdon,
Ruego ad Allah i а el fago loaion,
Que, si colpa no te tengo, te enbie su maldicion.’
Andaron aquella noehe fasto otro dia,
Entorbioseles el mundo, gran bento corria,
Afallezioseles el sol al ora de mediodia,
No vedian por do ir con la mercaderi.}.
О времени и мст происхожденія этой замчательной поэмы можно судить только по ея внутреннему характеру, и надо полагать, что поэма писана въ Аррагоніи, такъ какъ она заключаетъ въ себ слова и обороты, употребительные именно въ этой стран, сосдней съ Провансомъ {Это очевидно также изъ прибавленія гласныхъ о или а къ словамъ, оканчивающимся согласною, какъ напр. mercadero вмсто mercader.}?’ Что до времени ея происхожденія, то ее слдуетъ отнести ко второй половин XIV вка, во первыхъ потому, что римованные четырехстрочные стансы позже почти не встрчаются, и вовторыхъ потому, что если-бы она была написана въ Кастиліи, то по грубости языка ее можно-бы отнести къ боле ранней эпох. Но къ какому бы времени мы ни относили ее, она во всякомъ случа остается произведеніемъ любопытнымъ и оргинальнымъ. Отъ нея ветъ первобытной естественностью и простотой, соединенной подчасъ съ нжностью тона, представляющей рдкое явленіевъ т смутныя времена, а ея пасторальный колоритъ съ примсью восточныхъ нравовъ прекрасно гармонируетъ съ арабскимъ духомъ, которымъ проникнута вся поэма. Что касается до общаго характера ея и’ нравственнаго направленія, то въ немъ оказалось смшеніе двухъ религій и двухъ цивилизацій, господствовавшихъ тогда въ Испаніи, смшеніе, впослдствіи сообщившее своеобразный отпечатокъ всей испанской поэзіи {Такъ напримръ, купецъ, покупающій Іосифа, говоритъ о Палестин, какъ о святой земл, а Фараонъ общаетъ сдлать Іосифа графомъ. Но общій тонъ поэмы восточный.}.
Послдній памятникъ старо-кастильской литературы это — ‘Rima’ do de Palacio’, поэма, заключающая въ себ разсужденіе объ обязанностяхъ королей и вельможъ въ дл управленія государствомъ,— вмст съ набросками современныхъ нравовъ и пороковъ, искорененіе которыхъ, по мннію автора, лежитъ на обязанности правительства. Поэма написана четырехстрочными стансами, по обычной манер того времени. Она начинается исповдью автора въ своихъ собственныхъ прегршеніяхъ, затмъ идутъ разсужденія о десяти заповдяхъ, семи смертныхъ грхахъ, семи подвигахъ милосердія и другихъ религіозныхъ предметахъ. Дале авторъ толкуетъ объ управленіи государствомъ, о совтникахъ королевскихъ, купцахъ, ученыхъ, сборщикахъ податей и другихъ классахъ общества, и кончаетъ, какъ и началъ, благочестивыми размышленіями. Поэма принадлежитъ Дону Педро Лопецу де Айяла, лтописцу, о которомъ достаточно сказать, что онъ былъ однимъ изъ замчательнйшихъ людей своего времени, послдовательно занималъ самыя высшія должности при короляхъ Петр жестокомъ, Генрих II, Іоанн I и Генрих III. Умеръ въ 1407 году, 75 лтъ отъ роду {‘Rimado de Palacia’, см. Бутервека въ Испанскомъ переводъ Кортина T. 1, рр. 138—154 и Revista Espaola, декабрь 1832 г. Вся поэма состоитъ изъ тысячи шестисотъ девятнадцати стансовъ. Подробности объ Айал см. во гл. IX. Канцлера Айялу считаютъ также авторомъ стихотворнаго перевода нкоторыхъ притчей Соломона и весьма вроятно, что хранящаяся въ библіотек мадридской исторической академіи рукописная ‘Книга объ охотъ’ есть именно та, которую Гернанъ Пересъ де Пульгаръ въ своей Generaciones y Semblanzas (Cap. VII) приписываетъ Айялъ (См. испанскій переводъ моей книги, T. I, 1851, рр. 506—508.)}.
Поэма ‘Rimado del Palacio’ (Придворныя римы) была написана Айялой въ разныя эпохи его жизни. Благодаря тому, что онъ самъ дважды упоминаетъ о год, въ которомъ онъ трудился надъ своимъ произведеніемъ, мы можемъ заключить, что одна часть поэмы была составлена въ промежутокъ между 1398—1404 годами, а другая, вроятно, написана имъ въ тюрьм, въ Англіи, куда онъ былъ заключенъ посл побды герцога Ланкастерскаго надъ Генрихомъ Транстамаре въ 1367 году. Словомъ, ‘Rimado’ нужно отнести къ концу XIV вка, страданія же автора въ англійской тюрьм невольно приводятъ на память страданія герцога Орлеанскаго и Іакова V Шотландскаго, которые въ ту же эпоху и при подобныхъ же обстоятельствахъ выказали поэтическій талантъ, во многомъ напоминающій талантъ великаго канцлера Кастиліи.
Въ нкоторыхъ своихъ отдлахъ, и особенно въ мстахъ лирическихъ ‘Rimado’ представляетъ сходство съ игривыми произведеніями гитскаго пресвитера, въ другихъ оно отличается спокойствіемъ и серьезностью, какъ бы отражая на себ т глубокія думы, которыя должны были занимать автора въ періодъ его заключенія. Вообще говоря, поэма написана въ спокойномъ дидактическомъ тон вполн соотвтствующемъ сюжету и времени его поэтической обработки. Впрочемъ, иногда у автора пробивается сатирическая жилка, особенно тамъ, гд онъ, въ качеств опытнаго государственнаго человка, говоритъ о возмущающихъ его нравственное чувство порокахъ. Описывая Letrados или адвокатовъ, онъ выражается такъ {Слово Letrado употребляется до сихъ поръ въ испанскомъ языкъ для обозначенія адвоката, подобно тому какъ на англійскомъ языкъ словомъ clerk обозначается писецъ, несмотря на то, что первоначальное значеніе обоихъ словъ совершенно иное. Санчо, отправляясь на свой островъ, называетъ себя, ‘parte de letrado, parte de Capitan,’ а Гилльенъ де Кастро въ своей комедіи ‘Mal Cazados de Valencia’, актъ III, говоритъ объ извстномъ мошенник, что онъ: ‘engao como letrado’ (надуваетъ, какъ адвокатъ). Описаніе Letrados, достойное Тацита по глубин и сил сатиры, можно найти въ первой книг ‘Guerra de Grenada’ Мендозы.}:
‘Если вы желаете получить отъ нихъ совтъ относительно процесса,— они принимаютъ торжественную позу, нахмуриваютъ брови и говорятъ: ‘Это очень важное дло, требующее большаго, чрезмрнаго труда, процессъ затянется долго, надо будетъ обращаться въ совтъ. Впрочемъ, я полагаю, что могу вамъ тутъ немного помочь, занявшись усердно изученіемъ моихъ книгъ: но я долженъ для этого покинуть вс мои занятія и посвятить себя исключительно вашему процессу’ {Мсто напечатано въ примчаніяхъ къ испанскому переводу книги Бутервека:
Si quisiers sobre un pleyto d’ellos aver consejo,
Ponense solemnmente, luego abaxan el cejo:
Dis: ‘Grant question es esta, grant trabajo sobejo:
El pleyto sera luengo, ca atane a to el consejo.
‘Yo pienso que podria aqui olgo ayudar,
Tomando grant trabajo mis libres estudiar,
Mas todos mis negocios me conviene dexar,
E solamente en aqueste vuestro pleyto estudiar’.}.
Нсколько дале, говоря объ отправленіи правосудія, которое вслдствіе непрерывныхъ междоусобныхъ войнъ, находилось въ самомъ жалкомъ положеніи, поэтъ принимаетъ боле серьезный тонъ и выражается съ неожиданными въ немъ достоинствомъ и изяществомъ: ‘Правосудіе — это добродтель столь благородная и столь похвальная, наказующая злыхъ и населяющая землю.— Цари должны ее держаться, а между тмъ они забыли ее, составляющую драгоцннйшій алмазъ въ ихъ почетной корон. Многіе изъ нихъ принимаютъ жестокость за правосудіе, но они въ своей ярости ошибаются, потому что правосудіе должно отправляться съ искреннимъ состраданіемъ и полнымъ знаніемъ истины. Наказуя виновнаго, слдуетъ всегда скорбть’ {Привожу это мсто въ подлинник.

Aqui fаbla de la Justicia.

Justicia que es virtud alan noble e loada.
Que castiga los malos e ha la tierra poblada,
Devenla guardar Reyes la tien olvidada,
Siendo piedra preciosa de su corona onrrada.
Muchos ha que por cruesa cuydan justicia fer,
Mas pecan en la mafia, ca justicia ha de ser
Con toda piedat, e la verdat bien saber:
Al fer la execucion siempre se ban de doler.
Донъ Хозе Амадоръ де Лосъ Ріосъ приводитъ еще нсколько отрывковъ изъ ‘Rimado de Palacio’ въ прелестной стать, помщенной въ Semanario Bintoresco, Madrid, 1847, p. 411.}.
Какъ и слдовало ожидать, значительная часть ‘Rimado de Palacio’ обличаетъ въ автор государственнаго человка, таковы напримръ мста, относящіяся къ любимцамъ короля, къ войн, къ придворнымъ нравамъ. Но общій тонъ поэмы, или врне этого сборника маленькихъ поэмъ, именно таковъ, какимъ онъ представляется въ сдланныхъ нами выдержкахъ. Онъ серьезенъ, изященъ и поучителенъ, а мстами стихи дышатъ простотой и поэтическимъ чувствомъ, повидимому, столько же принадлежащими эпох, сколько и самому автору поэмы.
Мы сдлали обзоръ значительной части первобытной кастильской литературы и вполн закончили разслдованіе того ея отдла, который вначал имлъ эпическій, а поздне дидактическій характеръ, и писался неправильными четырехстрочными римованными стихами. Разсмотрнные нами памятники представляютъ интересъ во многихъ отношеніяхъ. Если ко всему перечисленному присоединить еще романсы и хроники, рыцарскіе романы и драматическія произведенія, то въ цломъ получится та широкая основа, на которой съ тхъ поръ неизмнно воздвигается величественное зданіе національной испанской литературы.
Но прежде чмъ идти дале, остановимся на мгновеніе на нкоторыхъ особенностяхъ только что разсмотрннаго періода. Онъ начинается незадолго до 1200 года и окончивается 1400 годомъ, и прозаическіе и стихотворные памятники его носятъ на себ отличительныя черты, которыя нельзя оставить безъ вниманія. Черты эти отчасти національныя, отчасти боле общаго характера. Въ это время въ Прованс, бывшемъ долгое время соединеннымъ съ Аррагоніей и вліявшимъ на весь Пиринейскій полуостровъ, народная поэзія, вслдствіе своего веселаго характера, получила прозвище ‘Веселой Науки’ (Gaya Sciencia). Игривый тонъ этой поэзіи существенно отличается отъ серьезнаго и сдержаннаго тона, господствовавшаго по ту сторону Пиринеевъ въ Испаніи. Въ сверныхъ мстностяхъ Франціи поэзія приняла повствовательное и болтливое направленіе, въ Италіи появились одинъ за другимъ Данте, Петрарка и Боккачьо, писатели, далеко оставившіе за собой и своихъ предшественниковъ и современниковъ./Съ другой стороны главнйшія отличительныя черты первобытной испанской поэзіи, именно историческій и поучительный характеръ большей части ея длинныхъ поэмъ, ихъ длинный неправильный стихъ съ двойной римой, были одинаково общи и стариннымъ испанскимъ поэтамъ и бардамъ названныхъ выше странъ, гд въ ту же эпоху поэтическій духъ стремится пробить себ дорогу и занять подобающее мсто среди другихъ элементовъ еще не установившейся цивилизаціи.
Первобытная испанская литература обладаетъ двумя оригинальными чертами, которыя необходимо отмтить прежде всего — религіознымъ духомъ и рыцарскою врностью, качествами столь же ярко выступающими въ ‘Partidas’ Альфонса Мудраго, въ разсказахъ Дона Хуана Мануэля, въ легкомысленныхъ произведеніяхъ пресвитера гитскаго и въ проникнутыхъ свтской мудростью разсужденьяхъ канцлера Айялы, сколько и въ благочестивыхъ поэмахъ Берсео, и чисто рыцарскихъ хроникахъ Сида и Фернана Гонзалеса. Таковы дв характерныя черты древнйшаго періода испанской поэзіи, представляющія собой важнйшія изъ особенностей испанской литературы вообще.
.И въ этомъ нтъ ничего удивительнаго. Національный характеръ испанцевъ, съ эпохи своего первоначальнаго развитія вплоть до нашихъ дней, образовался главнымъ образомъ въ період той великой борьбы, которая началась съ момента высадки мавровъ близь утесовъ Гибралтара и кончилась только въ царствованіе Филиппа III, когда послдніе остатки этого несчастнаго народа были жестоко оттснены отъ береговъ, которыми ихъ предки девять столтій назадъ овладли такъ несправедливо. Въ теченіе этой борьбы, и особенно въ т два или три темныя столтія, которыя ознаменовались зарожденіемъ испанской поэзіи, ничто другое кром непобдимаго религіознаго энтузіазма и ле мене неодолимой преданности къ государямъ не могло поддерживать испанцевъ — христіанъ въ ихъ отчаянной борьб съ ихъ неврными угнетателями. Стало быть въ силу самой суровой необходимости эти два указанныя нами высокія чувства сдлались основными элементами испанскаго національнаго характера, вся энергія котораго въ продолженіи многихъ вковъ была посвящена одному великому предмету ихъ молитвъ, какъ христіанъ, и надеждъ, какъ патріотовъ — изгнанію ненавистныхъ завоевателей.
Кастильская поэзія съ самаго начала была необыкновенно яркимъ и полнымъ выраженіемъ духа и характера народа. Вотъ почему религіозный энтузіазмъ и рыцарская врность королю, чувства родственныя между собою по происхожденію и взаимно поддерживавшія другъ друга въ годину испытаній, являются ея первоначальными своеобразными свойствами. Мы не должны поэтому удивляться, когда увидимъ впослдствіи, что подчиненіе церкви и врность королю неизмнно господствуютъ на всемъ протяженіи испанской литературы и даютъ свой колоритъ каждой изъ ея отраслей. Конечно, при этомъ не обходится безъ измненій въ форм выраженія того и другаго чувства, стоящей въ зависимости отъ состоянія страны въ различные вка, но сущность остается все та же, и литература Испаніи показываетъ, что чувства эти пережили вс государственные перевороты и не переставали развиваться неуклонно въ силу разъ полученнаго импульса. Словомъ, раннее появленіе этихъ чувствъ въ литератур не оставляетъ никакого сомннія въ ихъ національности и эта же самая національность помогла имъ сохраниться до послдняго времени.

ГЛАВА VI.

Четыре класса народныхъ произведеній старинной испанской литературы.— Первый классъ: романсы — древнйшая форма кастильской поэзіи.— Различныя теоріи относительно ихъ происхожденія.— Ихъ родина — не Аравія.— Ихъ размръ.— Redondillas.— Ассонансы.— Ихъ національное происхожденіе.— Распространеніе формы романсовъ.— Объясненіе ихъ названія.— Древнйшія извстія о романсахъ.— Романсы XVI вка и позднйшихъ столтій.— Романсы не записывались, а сохранялись путемъ преданія.— Появленіе ихъ сначала въ Cancioneros, потомъ въ Romanceros.— Древніе сборники ихъ — самые лучшіе.

Въ описываемый нами періодъ, повсюду въ Европ дворы государей были главными средоточіями утонченныхъ наслажденій и цивилизаціи. Благодаря случайнымъ обстоятельствамъ, такимъ средоточіемъ являлся въ особенности испанскій дворъ въ XIII и XIV вкахъ. На трон Кастиліи или подъ его снью, не говоря уже о Св. Фердинанд, который, можетъ быть, далъ первый ршительный толчекъ развитію литературы на свер и въ центр Испаніи {Альфонсъ Мудрый такъ говоритъ о своемъ отц Св. Фердинанд: ‘И онъ также любилъ окружать себя людьми, умвшими сочинить стихи (trobar) и пть, и жонглерами, умвшими играть на разныхъ инструментахъ. Онъ находилъ въ этомъ большое удовольствіе и умлъ отличить искуснаго исполнителя отъ плоxaro’ (Setanario, Paleographia рр. 80—83 и р. 76) См. также, что сказано ниже въ гл. XVI о Провансальской литератур въ Испаніи.}, мы видимъ цлый рядъ поэтовъ и прозаиковъ, каковы напр. Альфонсъ Мудрый, его сынъ Санчо, племянникъ Донъ Хуанъ Мануэль и канцлеръ Айяла.
Но эта литература, зародившаяся и развитая усиліями упомянутыхъ лицъ и другихъ вельможъ и высшаго духовенства, стоявшихъ у кормила правленія, разумется, не была единственною на Пиринейскомъ полуостров. Напротивъ того поэтическій духъ былъ необычайно распространенъ на всемъ остальномъ полуостров и въ отвоеванныхъ у мавровъ мстностяхъ. Онъ одушевлялъ и облагороживалъ вс классы христіанскаго населенія Испаніи. Ея собственная фантастическая исторія, крупныя событія которой были главнымъ образомъ результатомъ народныхъ движеній и носятъ на себ глубоко народный отпечатокъ, и воспитала въ испанцахъ этотъ поэтическій духъ, который, начинаясь со временъ Пелайо {Пелайо былъ испанскій народный вождь, подъ предводительствомъ котораго христіане, посл нсколькихъ неудачныхъ попытокъ отразить маврское нашествіе, удалились въ горный мстности Сверо-Западной Испаніи и тамъ сохранили свою самостоятельность. Примч. Переводчика.} развивается дале въ силу появленія отъ времени до времени такихъ героическихъ личностей, какъ Фернанъ Гонзалесъ, Бернардо дель Карпіо и Сидъ. Поэтому въ разсматриваемую нами эпоху на почв энтузіазма, одушевлявшаго столь долгое время испанскій народъ, естественнымъ образомъ выростаетъ народная литература и мало по малу завоевываетъ себ мсто, которое она съ тхъ поръ счастливо удержала за собою по крайней мр въ нкоторыхъ своихъ отрасляхъ.
Но тутъ является вопросъ: какія же черты въ этой литератур нужно считать дйствительно народными? Какая именно часть ея развилась безъ участія высшихъ классовъ общества, смотрвшихъ на нее съ пренебреженіемъ? Трудно дать на это опредленный отвтъ съ точными цифрами годовъ и другими доказательствами, которыя возможны для эпохъ, когда національная литература, съ первыхъ своихъ шаговъ попадаетъ подъ покровительство высшихъ классовъ общества.,’Хотя мы не можемъ дать ни точной классификаціи, ни подробной исторіи народныхъ произведеній, которыя въ силу своей свободной природы съ трудомъ поддаются опредленію, все-таки есть возможность раздлить ихъ на четыре класса и на основаніи имющихся матерьяловъ прослдить ихъ постепенное развитіе и опредлить особенности каждаго изъ нихъ.
Вотъ эти четыре класса: 1) Романсы, повствовательнаго и лирическаго характера, представляющій собой древнйшую поэзію испанскихъ простолюдиновъ, 2) Хроники, или полу-достоврные, полу-баснословные разсказы о великихъ событіяхъ и герояхъ національной исторіи, первоначально начатые по приказанію королей, но тмъ не мене всегда носящіе на себ глубокіе слды народнаго характера и чувства, 3) Рыцарскіе романы, тсно связанные съ двумя предыдущими родами поэзіи и, спустя нкоторое время, сдлавшіеся любимымъ чтеніемъ народа и,4) Драма, которая по происхожденію своему всегда была въ Испаніи такимъ же народно-религіознымъ развлеченіемъ какъ въ Греціи и во Франціи.
Таковы четыре класса, обнимающіе собой вс наиболе цнныя произведенія испанской литературы, съ конца XII, въ теченіе XV и до половины XVI вка. Вс они глубоко коренятся въ національномъ характер и, слдовательно, по натур своей противоположны произведеніямъ школъ провансальской, итальянской и придворной, которыя процвтали въ ту же эпоху и о которыхъ мы будемъ говорить впослдствіи.
Романсы. Мы начнемъ съ романсовъ, ибо нельзя сомнваться, что поэзія на ныншнемъ испанскомъ язык, явилась первоначально въ форм романса. Первый вопросъ, который тутъ представляется — чмъ объяснить подобный фактъ? Отвтъ, какъ и слдовало ожидать состоитъ въ томъ, что вроятно въ Испаніи было предрасположеніе къ этой форм народнаго творчества гораздо раньше, нежели образовался теперешній испанскій языкъ {Талантливое изложеніе этой теоріи содержится въ стать Форда о романсахъ Локхарта въ Edinburgh Review, No 146.}, весьма возможно, что начало этой склонности нужно отнести къ временамъ тхъ туземныхъ пвцовъ, о которыхъ уже во времена Страбона сохранилось лишь смутное преданіе {Мсто Страбона, на которое я здсь ссылаюсь, находится въ книг III, стр. 139 (по изд. Казобона in-fol., 1620), и его надо читать въ связи съ мстомъ (на стр. 151 того же изданія) гд Страбонъ говоритъ, что не только ихъ произведенія, но и самый языкъ, на которомъ они писали, уже не существовалъ въ его время.}, что она проявляется еще въ леонинскихъ и другихъ римованныхъ латинскихъ стихахъ готской эпохи {Въ подтвержденіе этого можно привести мнніе Арготе де Молины (см. Discurso de la Poesia Castellana, предпосланное его изданію Conde Lucanor, Madrid. 1575 fol. 93 а.). Люди, раздляющіе это мнніе, могутъ сослаться также на ‘Crnica General’ (изд. 1604, часть. II, лист. 265), которая, оплакивая паденіе готскаго царства, восклицаетъ: ‘Забыты его псни (cantares)’, и проч.}, или въ боле древней и темной поэзіи басковъ, сохранившіеся остатки которой повидимому оправдываютъ подобную догадку {Вильгельмъ Гумбольдтъ, Beriehtungen und Zustze zu Adelung und Vater Mithridates (Berlin, 1817, in-8о В. V. 354) и Арготе де Молина (ut supra fol. 93). Но баскіе стихи, приводимые этимъ послднимъ не древне 1322 г., поэтому они столь же легко могли быть подражаніемъ испанскимъ романсамъ, сколько и сами служить предметомъ подражанія для испанцевъ.}.’ Но вс эти выводы находятъ такъ мало подтвержденій въ памятникахъ письменности, что на нихъ особенно настаивать нельзя. Одно изъ наиболе распространенныхъ мнній, состоитъ въ томъ, что испанскіе романсы, въ томъ вид, въ какомъ они дошли до насъ, суть подражаніе повствовательной и лирической поэзіи Арабовъ, которая, въ теченіе многихъ вковъ, господствовала на всемъ юг Испаніи и что самая форма испанскихъ романсовъ — арабскаго происхожденія и существовала на восток въ Аравіи въ эпоху, предшествовавшую не только вторженію Мавровъ въ Испанію, но и появленію Магомета. Такова теорія Конде {‘Dominacion de los Arabos’TomI, Prlogo. pp. XVIII—XIX, и p. 169 и другія. Но въ рукописномъ предисловіи къ сборнику, озаглавленому ‘Poesias Orientales traducidas por Jos. Ant. Conde’, до сихъ поръ неизданному, онъ выражается еще положительне: ‘Стихосложеніе нашихъ кастильскихъ романсовъ и seguidillas есть точный сколокъ съ арабскаго стихосложеніи. Дале онъ прибавляетъ: ‘Съ самого дтства нашей поэзіи…. мы слагали стихи размромъ бывшимъ въ употребленіи у арабовъ еще во времена предшествовавшія Корану’ ‘Desde la infancia de nuestra poesia, desde los tienipos en que solo sabian escribir los monges у los obispos, tenemos versos rimados segun las rglas metricas usadas por las Arabes desde tiempos anteriores al Alcoran’. Я длаю эту выписку съ копіи рукописнаго предисловія къ сборнику поэмъ, сообщенной мн самимъ Конде въ 1818 г. Мн кажется, что Бланко Уайтъ въ своихъ Variedades, T. II, р. 45, 46,) намокаетъ именно на это сочиненіе. Теорію Конде раздлаютъ многіе. См. Retrospective Review T. IV, p. 31 и испанскій переводъ Бутервека, T. I, р. 164. и слд.}.
Хотя историческія основы этой теоріи отчасти говорятъ въ ея пользу, но есть весьма вскія причины не соглашаться съ нею? Въ самомъ дл древнйшіе романсы Испаніи (объ нихъ то именно и должна идти рчь) не носятъ на себ никакихъ признаковъ подражательной литературы. Ни для одного изъ нихъ, не былъ найденъ до сихъ поръ арабскій подлинникъ, ни въ одномъ изъ нихъ мы не находимъ ни цльнаго пассажа, ни какой либо цльной фразы, заимствованной у арабскихъ писателей. Напротивъ свобода, энергія, христіанскій духъ и рыцарская врность, которыми они проникнуты, обнаруживаютъ такую оригинальность и самостоятельность, что съ трудомъ врится, будто бы они могли быть чмъ либо обязаны блестящей, но изнженной литератур народа, съ которымъ Испанцы враждовали неутомимо съ самаго появленія его въ Европ и въ продолженіи многихъ вковъ. Такимъ образомъ, въ силу собственной своей природы романсы эти должны быть на столько оригинальны, на сколько оригинальна и всякая другая поэзія новыхъ временъ, въ самихъ себ они заключаютъ доказательства того, что они родились въ Испаніи и отмчены всми особенностями родной почвы. Долго спустя посл перваго своего появленія они упорно сохраняютъ въ себ все т же національные элементы, такъ что почти до самаго паденія Гренады, мы не находимъ ни въ одномъ изъ нихъ ни маврскаго тона, ни маврскаго содержанія, ни маврскихъ приключеній, — словомъ, ничего, что оправдывало бы гипотезу, будто эти романсы больше обязаны арабской цивилизаціи, чмъ какой либо другой отдлъ испанской литературы.— г-нъ самомъ дл, нтъ основаній искать на Восток или еще гд-нибудь, формыиспанскихъ романсовъ. Ихъ метрическое строеніе до того просто, что мы безъ труда можемъ поврить, что оно явилось само собой, лишь только потребность въ стихотворной рчи была почувствована народомъ.), они состоятъ изъ восьми сложныхъ стиховъ, также легко слагаемыхъ на кастильскомъ какъ и на другихъ нарчіяхъ, для старыхъ романсовъ эта форма еще легче, потому что въ нихъ не очень строго соблюдается число стопъ въ каждомъ стих {Арготе де Молина (Duscurso sobre la Poesia Casteliana, въ Conde Lucanor, 1575, 92 fol.)пытается доказать, что стихосложеніе испанскихъ романсовъ тоже самое, что и осьмистопный размръ свойственный греческой, латинской, итальянской’ Французской поэзли. ‘Но, тмъ не мене, прибавляетъ онъ, оночисто испанское и въ испанскомъ язык оно встрчается ране, чмъ въ какомъ либо другомъ изъ новйшихъ языковъ и только въ латинскомъ оно обладаетъ граціею, легкостью и живостью, составляющими характеристическую особенность испанскаго генія’. Единственный примръ, который онъ приводитъ въ доказательство своего положенія это оды Ронсара — ‘превосходнаго Ронсара’, какъ онъ величаетъ его,— стоявшаго въ то время во Франціи на вершин своей эвфуистической славы. Но оды Ронсара не имютъ ничего общаго съ дышущими свободой и энергіей испанскими романсами. (См. Odes de Ronsard, Paris, 1573, in, 18о, T. II, pp. 62, 139). Стихосложеніе, наиболе приближающееся въ размру древнихъ испанскихъ романсовъ, безъ малйшаго желанія подражать ему, встрчается въ небольшомъ числ старинныхъ французскихъ фабльо, въ ‘Храм Славы’ Чосера и въ нкоторыхъ стихотвореніяхъ Вальтеръ-Скотта. Яковъ Гриммъ въ своей ‘Silva de Romances Viejos’ (Wien, 1815, in-18), заимствованной главнымъ образомъ изъ сборника 1555 года, напечаталъ приводимые имъ романсы стихами въ четырнадцать и шестнадцать слоговъ, такъ что одинъ стихъ у него равняется двумъ стихамъ старинныхъ Romanceros. Онъ сдлалъ это на томъ основаніи, что эпическому характеру и содержанію романсовъ боле соотвтствуетъ длинный стихъ, который, у него совершенно схожъ со стихомъ старинной ‘Поэмы о Сид’. Но эта теорія, далеко не всми принятая, была окончательно опровергнута В. А. Губеромъ, въ его превосходномъ трактат, ‘De Primitiva Cantilenarum Popularitim Epicarum (vulgo Romances) apud Hispanos Forma’ (Berolini, 1844, in-4о) и въ предисловіи къ его изданію ‘Chronica del Cid’, 1844.}. Иногда, хотя рдко, романсы эти длятся на стансы или строфы въ четыре строки, называемыя redondillas, въ которыхъ, какъ и въ стансахъ новйшей поэзіи, второй стихъ римуется съ четвертымъ и первый съ четвертымъ въ каждой строф {Ошибка Сарміенто относительно Redondillas исправлена Алкалой Галіано въ его изданіи Деппингова Romancero Castellano (Leipzig, 1844, T. I. pp. LXIX). Но и онъ въ свою очередь, не вполн правъ, и я поэтому держусь опредленія обширнаго лексикона Испанской Академіи,— опредленія, подтверждаемаго новйшими изданіями его въ сокращенномъ вид. См. также Renjifo, ‘Arte Poetica’, изд. 1727, p. 15. и слд.}. Ихъ характерную особенность, единственную, которую они передали большинству произведеній испанской поэзіи, и которой мы не находимъ ни въ какой другой литератур, можно считать чисто національной и, слдовательно, она должна имть особое значеніе въ исторіи поэтическаго развитія испанской литературы {Единственное извстное мн опроверженіе этой теоріи находится въ Rpertorie Americano (Лондонъ, 1827, т. 11, стр. 21и друг.,) гд авторъ, Донъ Андресъ Белло, какъ я думаю, старается вывести происхожденіе ассонанса изъ ‘Vita Mathildis’, латинской поэмы XII вка, перепечатанной Мураторк (Rerum Italicarum Scriptores. Mediolani 1725, in-folio, T. V, pp. 335 и проч.), и изъ рукописной англонорманской поэмы, того же столтія о баснословномъ поход Карла Великаго въ Іерусалимъ, но латинская поэма, стоящая въ этомъ отношеніи совершеннымъ особнякомъ, конечно, не была извстна въ Испаніи, англонорманская же, изданная впослдствіи Мишелемъ, (Лондонъ, 1836, in-12о) съ любопытными примчаніями, писана настоящими римованными стихами, хотя рима не всегда выдержана и правильна. Ренуаръ, въ Journal des Savants (февраль, 1833, стр. 70), впадаетъ въ ту же ошибку, что и авторъ статьи въ Rpertorie, вроятно изъ желанія подражать ему. Неполная рима древнихъ кельтскихъ поэмъ, повидимому рзко отличается отъ испанскаго ассонанса и, во всякомъ случа, не могла имть съ нимъ ничего общаго (Logan, Scottish Gael,) London, 1831, t — 8о, vol. II, p. 241).}.
Особенность, о которой мы говоримъ, это ассонансъ (однозвучіе,) родъ неполной римы, которая ограничивается гласными буквами и начинается съ того слога, который иметъ на себ въ стих послднее удареніе. Такимъ образомъ рима этого рода иногда и ограничивается послднимъ слогомъ, а иногда встрчается въ предпослднемъ и даже третьемъ отъ конца. Она отличается отъ consonante или полной римы, которая состоитъ изъ одинаковыхъ гласныхъ и согласныхъ въ послднемъ слог или слогахъ стиха {Сервантесъ въ своей ‘Amante Liberal’ называетъ полныя римы consonancias и consonantes dificultosos. Несомннно, что вслдствіе трудности подысканія ихъ, он ртже встрчаются, чмъ ассонансы. Хуанъ де ла Энцина въ своемъ небольшомъ сочиненіи о ‘Кастильскомъ стихосложеніи’ (гл. VII), написанномъ еще въ 1500 г., объясняетъ эти дв рода римъ, замчая при этомъ, что старые романсы ‘no van verdaderos consonantes не суть вполн римованные. Любопытныя примчанія относительно ассонансовъ можно найти у Renjifo,’Arle Poetica Espaola’,Salamanca, 1592 in-4о, гл. 34.) изъ дополненіяхъ къ изданію, 1727,(in-4о, р. 418). Къ нимъ можно присоединить философскія разсужденія Мартинеса де ла Розы ‘Obras’ Paris 1827, in-12, Т.І, рр. 202—204. Дицъ въ своемъ цнномъ сочиненіи Altromanische Sprachdekmle (in-8, Bonn, 1846, pp. 83), высказываетъ мысль, что въ поэм о Боэціи и въ нкоторыхъ другихъ памятникахъ старинной провансальской поэзіи можно найти слды ассонансовъ. Когда въ первомъ изданіи моей книги я писалъ предыдущую замтку, мн не были извстны факты, сообщаемые Дицомъ, впрочемъ они нисколько не опровергаютъ сказаннаго мною въ текст. Ассонансы не преобладали ни въ одной литератур, за исключеніемъ испанской. Я все таки держусь того мннія, что рдкіе случаи, когда они встрчаются въ поэзіи другихъ народовъ, объясняются либо сознательнымъ подражаніемъ испанскимъ образцамъ, какъ это было въ Германіи, либо являются случайно, подобно слу чайнымъ римамъ у Виргилія и у другихъ классическихъ поэтовъ древности, или по чисто индивидуальному капризу автора, какъ напр. въ ‘Vita Mathildis’, или наконецъ вслдствіе неудачной погони за полною римою, какъ это мы видимъ въ поэм о Карл Великомъ. Впрочемъ самъ Дицъ длаетъ подобное же предположеніе относительно автора поэмы о Боэціи: ‘es ist leicht zu bemerken, говоритъ онъ — das der Dichter nach dem vollen Reim estrebt’. Что до меня, то я вообще смотрю на подобные примры скоре какъ на неудавшіяся римы, чмъ на сознательные ассонансы. См. 15 и 16 прим.
Уже посл того предшествующая часть этой замтки, была напечатана, въ 1849 и 1863, Бушери въ небольшомъ сочиненіи, изданномъ въ Монпелье, въ 1867, и озаглавленномъ ‘Cinq Formules rhythmes et assonances du Vil sicle’ снова поднялъ вопросъ о раннемъ появленіи ассонансовъ. Извлеченія изъ этихъ formules, встрчающіяся у Dom Bouquet (vol. IV) и у другихъ, въ вид обыкновенныхъ прозаическихъ отрывковъ, раздлены Бушери насгрофы и напечатаны по форм стиховъ ассонансами. Но они такъ неправильны, что ихъ можно разв сравнить съ asonantes, отысканными Сарміенто въ старинной испанской проз и встрчающихся со временъ Альфонса Мудраго повсюду. Цнность гипотезы Бушери значительно уменьшается вслдствіе его увренности въ томъ, что ему удалось отыскать сознательныя римы у Гомера и умышленные ассонансы у Мольера, (стр. 7). Нельзя, однако отрицать, что имъ сдланъ любопытный подборъ образцовъ римъ и ассонансовъ изъ прозы стиховъ писателей, у которыхъ, я полагаю, и т и другіе были ничмъ инымъ, какъ случайнымъ совпаденіемъ созвучій. Это замчаніе, я думаю, примнимо въ особенности къ примрамъ, приводимымъ Бушери (р. 42, 43) изъ Floridas Апулея (Ed. Oudendorpii, in-4 to, 1823, T. 11). Онъ говоритъ, что Шухардъ, нмецкій ученый, въ своемъ сочиненіи ‘Vocalismus des Vulgrlateins’ пришелъ одновременно съ нимъ къ тому же заключенію и часто на основаніи однихъ и тхъ же примровъ, но, къ сожалнію, я никогда не видалъ этого сочиненія. Во всякомъ случа, гд бы въ старину ни встрчалась воображаемая полу-рима, она не была преобладающей ни въ одной поэзіи, за исключеніемъ испанской, въ которой число ассонансовъ, безгранично.}. Такимъ образомъ слова ferzn furr, csa и abrca, infmia и contraria представляютъ собою хорошія asonantes въ первомъ и третьемъ романсахъ о Сил, точно также mal и deslel, volre и care, встрчающіяся въ старомъ романс маркиза мантуйскаго, приводимомъ Кихотомъ, хорошія consonantes. Ассонансы суть нчто среднее между нашими блыми и римованными стихами, искусство употреблять ихъ легко дается въ язык, подобнымъ кастильскому, изобилующемъ гласными, всегда имющими неизмнное произношеніе {Вскор въ употребленіе ассонансовъ вкралась большая поэтическая вольность, въ род той, которую мы встрчаемъ въ древности при употребленіи метра греческаго и латинскаго, вслдствіе чего, но мткому выраженію Клемансена, сфера asonante сдлалась чрезмрно обширною. Такъ напр. u и o принимались за ассонансы въ словахъ Vnus и Minos, і и е въ словахъ Paris и males, дифтонгъ ассонансировалъ съ гласной, какъ напр. въ словахъ gracia и almа, cuitas и burlas, подобныя сочетаніи, во времена Лопе де Веги и Гонгоры разнообразились до безконечности, вслдствіе чего сложеніе стиховъ съ ассонансами облегчилось до нельзя, (Don Quixote ed. Clemencin, T. III pp. 271—282, примчаніе).}. Въ старыхъ романсахъ ассонансы встрчаются почти всегда черезъ каждые два стиха, а легкость подыскивать ихъ доходитъ до того, что часто одинъ и тотъ же ассонансъ проходитъ черезъ всю поэму, какъ бы длинна она ни была. Но даже съ соблюденіемъ этой особенности постройка стариннаго романса такъ проста, что Сарміенто взялся даже показать, какимъ образомъ испанская проза въ эпоху до XII вка часто писалась, конечно безъ умысла со стороны авторовъ, осьмисложными ассонансами {Poesia Espaola, Madrid, 1775, in-4 to, sec. 422—430.}, а Сепульведа, въ XVI вк, изложилъ значительные отрывки хроникъ размромъ романсовъ, съ незначительнымъ измненіемъ фразеологіи подлинниковъ {Легко было бы привести нсколько образцовъ романсовъ, переложенныхъ изъ старинныхъ хроникъ, но для нашей цли достаточно будетъ привести нсколько строкъ изъ ‘Crnica General’ (Parte III, fol. 77, а, изд. 1604). Веласкесъ, уговаривая своихъ племянниковъ, инфантовъ Лары, идти противъ мавровъ, не смотря на нкоторыя дурныя предзнаменованія, выражается такъ: Sobrinos estes agueros que oysles mucho son buenos, cа nоs dan а entender, que ganaremos muy gran algo de lo ageno, e delo nuestronon perderemos, e fizо I muy mal Dоn Nuо Salido en non venir combusco, e mande Bios que se arrepienta, и проч. У Сепульведы (Romances, Антверпенъ, 1551, in-18, лист. 11) въ романс, начинающемся ‘Llegados son los Infantes’, проза хроника превращена въ слдующіе стихи:
Sobrinos es os agueros
Para nos gran bien serian,
Porque nos dan а entender
Que bien nos sucediera.
Ganaremos grande victoria,
Nada no se per diera,
Don Nuno lo hizo mal
Que convuseo non venia
Mande Dios que se arrepienta, etc.}. Эти два факта неоспоримо доказываютъ, какъ невелико разстояніе между обычнымъ строеніемъ испанской прозы и первоначальной формой испанскаго стиха) Если ко всему этому мы добавимъ еще національный речитативъ, которымъ плись романсы до вашихъ дней и національные танцы, ихъ сопровождавшіе {Duran, ‘Romances Caballarescos’ (Madrid 1632. in-12, Prologo T. I. pp. XVI, XVII и XXXV, примч. 14). Cp. нмецкій переводъ моей книги, сдланный Юліусомъ. В. II, s. 504, 505.}, то вроятно убдимся, что не только форма и ассонансы испанскихъ романсовъ вполн національны по происхожденію, но что форма эта кром того какъ нельзя боле соотвтствуетъ ихъ содержанію и цлямъ и что на практик она удобне всякой другой формы народной поэзіи древнихъ и новыхъ временъ { Особенности этого въ высшей степени національнаго размра могутъ быть поняты, я полагаю, только на примр. Потому привожу здсь въ испанскомъ оригинал нсколько строфъ изъ извстнаго энергическаго романса Гонгоры, избраннаго мною потому, что онъ переведенъ Англійскими ассонансами однимъ писателемъ въ Retrospective Review, ни помщаю его ниже, такъ какъ онъ можетъ послужить къ боле полному разъясненію метра. Вотъ оригиналъ:—
Aquel rayo de la guerra
Аlferez mayor del ryno,
Tan galan como valiente,
Y tan noble como firo.
De los inozos embidiado,
Y admirado de los vijos,
Y de los nios у el vulgo
Sealado con el ddo,
El querido de las damas,
Por conlesano y discrto,
Hijo hasta alli regalado
De la fortuna y el tiempo, etc.
Obras, Madrid, 1654, in-4, fol 83.
Здсь рима вполн замтна для слуха, привыкшаго къ испанской поэзіи, и нельзя не согласиться, я полагаю, что когда она ограничивается, какъ въ этомъ романс, двумя послдними гласными каждой строфы и проходитъ черезъ всю поэму, то производитъ даже на иностранца, впечатлніе граціознаго украшенія и нравится, не утомляя. Но на англійскомъ язык, гд произношеніе гласныхъ такъ разнообразно и гд преобладаютъ согласныя, впечатлніе получается совершенно иное. Это вполн очевидно изъ перевода предшествующихъ строфъ, перевода энергическаго и точнаго, но далеко не достигающаго звучности испанскаго оригинала. Здсь ассонансы замтны лишь для зрнія, хотя метръ и размръ стиха соблюдены въ точности:—
‘Не the thunderbolt of battle,
He the first Alferez titled,
Who as courteous is as valiant,
And the noblest as the fiercest,
He who by our youth is envied,
Honored by our gravest ancients,
By our youth in crowds distinguished
By a thousand pointed fingers,
He beloved by fairest damsels,
For discretion and politeness,
Cherished son of time and fortune,
Bearing all their gifts divinest’, etc.
Rertospective Review, T. IV, p. 35.
Другой образчикъ англійскаго ассонанса встрчается у Боуринга въ его ‘Ancient Poetry of Spain’ (London, 1824, in-12, p..107). Но результатъ въ сущности тотъ же и всегда будетъ таковъ вслдствіе различія между двумя языками.
Въ Германіи боле чмъ гд либо длались попытки ввести испанскіе ассонансы. Первая попытка въ этомъ род была сдлана, сколько мн помнится, Фридрихомъ Шлегелемъ въ его ‘Conde Alarcos’,1802,— трагедіи, основанной на прекрасномъ романс, носящемъ то же названіе. Хотя въ ней и встрчаются мста, достойныя этого прекраснаго сюжета, но она имла незначительный успхъ. Его братъ, Августъ Вильгельмъ Шлегель въ своемъ переводъ Кальдерона, изданномъ въ слдующемъ году, съ точностью передавалъ ассонансы всюду, гд встрчалъ ихъ въ испанскомъ оригинал, метръ и форму котораго онъ строго сохранялъ и такъ удачно, что его переводъ ‘Principe Constante’ сталъ одной изъ любимыхъ пьесъ нмецкаго театра. (См. дальше, періодъ II, гл. XXII и гл. XXIII, примчаніе). Съ этого времени ассонансы получили всеобщее признаніе и прочно утвердились въ германской литератур, по крайней мр въ переводахъ съ испанскаго языка. Такъ, напримръ, Грисъ въ своихъ замчательныхъ переводахъ изъ Кальдерона постоянно соблюдалъ асонансы, удачный образчикъ того, какъ онъ съ ними справляется, можно видть въ начал его ‘Dame Kobold’ (‘Dame Duende’) B. V, 1822. Тоже самое мы находимъ и у Адольфа Мартина, другаго переводчика Кальдерона (1844, 3, Bande in-12, гд первая сцена въ ‘Toda es Verdad y toda mentira’ B. I, s. 95) вполн удалась ему. Мальсбургъ и другіе шли по проложенному пути съ меньшимъ или большимъ успхомъ, но, можетъ быть, никто не писалъ лучшихъ ассонансовъ какъ кардиналъ фонъ Дипенброкъ въ его перевод ‘La Vida es sueno’ 1852. Не смотря на все это, я нахожу, что нмецкій ассонансъ почти также безслдно проходитъ для слуха, какъ и англійскій. Таково по крайней мр мое мнніе. См. Часъ II, примчаніе въ конц гл. XXIV о нмецкихъ переводчикахъ Кальдерона, державшихся испанскаго метра съ строгостью, свойственной только нмцамъ.}.
Такая естественная и чистая метрическая форма сразу сдлалась любимой формой и долго удержала за собой общую симпатію. Изъ романса она перешла въ другія отрасли народной поэзіи и особенно въ поэзію лирическую. Въ позднйшую эпоху она употреблялась въ большей части произведеній истинно-національной испанской драмы, а передъ концемъ XVII столтія размромъ романсовъ было написано вроятно больше стиховъ, чмъ всми другими размрами вмст. Лопе де Вега утверждаетъ, что эта форма стиха годится для всякаго рода произведеній, не исключая и самыхъ серьезныхъ. Мнніе это, раздлямое современниками Лопе, оправдывалось и впослдствіи, когда упомянутая нами форма стихосложенія стала употребляться и въ длинныхъ эпическихъ поэмахъ {Говоря о стихотворной форм романсовъ, Лопе де Вега выражается такъ (Prlogo las Rimas Humanas, Obres Suellas, T. 10, Мадридъ, 1776, in-4 to, p. 176): ‘Я смотрю на нее какъ на пригодную, не только для передачи всякой мысли съ легкостью и граціей, но и для описанія какого бы то ни было великаго событія.’ Предсказаніе это было осуществлено еще при жизни Лопе поэтомъ Вера и Фигероа въ его длинной и скучной эпической поэм ‘Fernando’, изданной въ 1632 г., а въ наше время Дономъ Анжело де Сааведра, герцогомъ Ривасомъ въ его привлекательномъ эпическомъ повствованіи, озаглавленномъ ‘Еl Moro Exposito’, которое вышло въ 1834 г. въ двухъ томахъ. Примръ Лопе де Веги, въ конц XVI и въ начал ХVIІ вковъ не мало способствовалъ къ распространенію ассонансовъ, которые съ этого времени стали чаще употребляться, чмъ прежде. Мнніе Лопе де Веги раздляетъ и Мелендесъ Валдесъ, послдній въ предисловіи къ своимъ сочиненіямъ (1820, p. VIII) выражается относительно этого вопроса весьма ршительно: ‘Porque по aplicarda a lodos los asuntos, aun los de nias aliento y osadia?’ Vargas у Ponce (Declamation, 1793, p. 64), no моему мннію, врно называетъ ассонансы ‘preciosa y unica propiedad de la Poesia Espaola’. См. также мнніе Люсана въ его Poetica, кн. II, гл. III, изд. in-8, въ изданіи in-folio оно не находится, такъ какъ Люсалъ измнилъ свой взглядъ на значеніе ассонансовъ, когда впослдствіи понялъ вполн ихъ важность. Заслуживаютъ особеннаго вниманіи ассонансы, весьма эффектно проведенные черезъ послдовательную серію девяноста девяти романсовъ въ народномъ стил, озаглавленныхъ ‘Cantos’ и описывающихъ Страсти Господни, начиная съ Тайной Вечери и кончая плачемъ Мадонны у подножія креста. Романсы эти были изданы въ Малаг безъ означенія года, но по всей вроятности въ конц прошлаго столтіи Франциско Мартинесомъ де Агиларомъ, безъ имени автора въ ряд брошюръ, но три и боле въ каждой брошюр, in-4-to. Слогъ ихъ проще, чмъ можно было бы ожидать, и я полагаю, что они были составлены по прозаическимъ разсказамъ о жизни Спасителя, написаннымъ въ. цвтущія времена испанской литературы. Въ нихъ нтъ поэзіи, но они любопытны, какъ образчикъ того, какъ романсы могутъ служить для цлей историческаго повствованія, насколько они пригодны въ длинныхъ поэмахъ для дйствія на народную массу.}. Такимъ образонъ осьмисложный ассонансъ можно считать извстнымъ и употребительнымъ во всхъ родахъ испанской поэзіи, и такъ какъ эта рима съ первыхъ же временъ является существеннымъ элементомъ испанской поэзіи, то мы и вправ предполагать, что она уцлетъ до тхъ поръ, пока будутъ развиваться наиболе самобытныя свойства испанскаго народнаго духа?’
Нкоторые изъ романсовъ, написанные этимъ чисто кастильскимъ метромъ, безъ сомннія должны быть очень древни. Существованіе ихъ въ древнія времена явствуетъ для насъ уже изъ самаго наименованія ихъ романсами,— названіе, дающее поводъ предполагать, что въ извстную эпоху эта форма была единственной поэтической формой, существовавшей въ романскомъ язык Испаніи, а эпоха эта конечно, непосредственно слдовала за образованіемъ самаго языка. Народная поэзія, воспвавшая подвиги Сида уже около 1147 года, имла, по всей вроятности, форму романсовъ {См. поэму на варварскомъ латинскомъ язык, напечатанную Сандовалемъ въ конц его ‘Historia de lo Reyes de Castilla’ и проч. (Pamplona, 1615, fol, 193). Поэма разсказываетъ о взятіи Альмеріи въ 1147 г. и, по всему видно, сочинена или очевидцемъ или по крайней мр написана со словъ лицъ, присутствовавшихъ при осад.}. Вкомъ позже передъ появленіемъ Fuero luzgo, св. Фердинандъ, посл взятія Севильи въ 1248 году, жалуетъ земли или геpartimentos, двумъ поэтамъ, сопровождавшимъ его во время осады, Николаю de los Romances и Доминго Абаду de los Romances, изъ которыхъ первый впослдствіи жилъ нкоторое время въ отвоеванномъ город, предаваясь своему поэтическому призванію {Какъ ни страненъ самъ по себ фактъ, что автору даютъ прозвище по роду его поэтическихъ произведеній, но подтвержденіе его мы находимъ у Діэго Ортиса де Цуньиги, въ его ‘Anales Ecclesiasticos у Seglares de Sevilla’ (Sevilla, 1677, in-fol. pp. 14, 90. 815 и т. д.). По его словамъ онъ отыскалъ этотъ фактъ въ оригинальныхъ документахъ о repartimentos, которые онъ описываетъ съ величайшими подробностями, такъ какъ ими пользовался Арготе де Молина (предис. и стр. 815 и дал.). Онъ нашелъ то же самое и въ документахъ каедральнаго архива. Repartimento или раздлъ земель и имущества города, изъ котораго, по разсказу Маріаны, сто тысячъ мавровъ бжали или были изгнаны, былъ важнымъ событіемъ, и документы, относящіеся къ нему, по всмъ вроятіямъ должны были быть достоврны и многочисленны (Zuniga, предис. и стр. 31, 62, 66 и дал.). Смыслъ слова романсъ въ этомъ мст представляется боле сомнительнымъ.Впрочемъ, если этимъ именемъ обозначался одинъ изъ родовъ народной поэзіи, то къ какому же роду оно могло всего естественне прилагаться, въ ту отдаленную эпоху, какъ не къ народной баллад? Во всякомъ случа, стихи, которые Ортисъ де Цуньига приписываетъ (стр. 815) со словъ Арготе де Молина, Доминго Абаду de los Romances, принадлежатъ не ему, а гитскому пресвитеру. (См. Sanchez, T. IV, р. 166).}. Въ слдующемъ царствованіи, между 1252 и 1280 годами, мы встрчаемъ имена еще нсколькихъ поэтовъ того же класса. Въ поэм объ Аполлоніи, сочиненной, какъ полагаютъ, вскор посл 1250 года, появляется принцесса, переодтая junglares’ой или женщиной-исполнительницей романсовъ {Стансы 426, 427, 483—495, парижское изданіе, 1844, in-8о.}, въ законахъ Альфонса X, составленныхъ въ 1260 году, добрымъ рыцарямъ рекомендуется не слушать поэтическіе разсказы пвцовъ романсовъ, если только псни ихъ не прославляютъ воинскихъ подвиговъ {Partida II, VII. XXI, Leyes 20 и 21. ‘Никогда не позволяйте пвцамъ (juglares) пть въ присутствіи рыцарей никакихъ друіихъ псенъ (cantares) кром военныхъ gestes, или относящихся до военныхъ подвиговъ’. Juglares — отъ латинскаго jocularis — были странствующіе пвцы, потомъ превратившіеся въ шутовъ. См. любопытное примчаніе Клемансена къ ‘Донъ Кихоту’, ч. II, гл. XXXI). О жонглерахъ также упоминается въ Хроник Сида, с. 228. Что первоначально пвцы романсовъ сами ихъ сочиняли, это не подлежитъ сомннію, но съ теченіемъ времени этого перестали строго держаться (Pidal, cancionera de Baena, Madrid,1851, in-8, рр. XVII, XVIII, XXI).}. Въ ‘Общей Хроник’составленной позже тмъ же государемъ, не разъ упоминается о поэмахъ или стихотворныхъ разсказахъ, о томъ, что ‘жонглеры поютъ въ своихъ псняхъ или повствуютъ въ своихъ разсказахъ’. Вс эти выраженія заставляютъ думать что подвиги Бернардо дель Карпіо и Карла Великаго, безъ сомннія тутъ подразумваемые, были настолько же достояніемъ народной поэзіи, послужившей основою для этой прекрасной хроники, насколько они потомъ сдлались достояніемъ всего испанскаго народа, благодаря прелестнымъ романсамъ, дошедшимъ и до насъ {‘Crnica General, Valladolid, 1604, Р. III, fol. 30, 33, 55. Галиндесъ де Карвахаль — весьма вліятельный государственный человкъ временъ Фердинанда и Изабеллы и Карла V, первый издатель Хроники Іоанна II — считаетъ романсы существенно цннымъ матерьяломъ для испанской исторіи, — de gran f para la verdad de las Historias de Espaa (Luis de Cabrera, De Historia, 1611. f. 106). Мнніе это иметъ значеніе въ виду того, кмъ оновысказано и эпохи, когда жилъ Галиндесъ.}.
Вслдствіе этого, трудно не согласиться съ выводомъ, сдланнымъ лтъ триста назадъ Арготе де Молиною, наиболе прозорливымъ изъ всхъ старинныхъ испанскихъ критиковъ, что эти старые романсы дйствительно сохранили память о прошломъ и послужили основой для большей части древнихъ кастильскихъ разсказовъ, которыми пользовался король Альфонсъ въ своей исторіи {El Conde Lucanor, 1575. Discurso de la Poesia Castellana por Argote de Molina, fol. 93 а.}. Къ такому выводу мы и теперь можемъ прійти посл внимательнаго чтенія многочисленныхъ отрывковъ самой ‘Хроники’ {Конецъ втораго тома ‘Всеобщей Хроники’ и большая часть третьяго, посвященная великимъ дятелемъ первоначальной исторіи Леона и Кастиліи, по моему мннію, непремнно заимствованы изъ старыхъ стихотворныхъ произведеній.}.
Въ заключеніе приведемъ еще фактъ изъ старинной исторіи романсовъ. Фактъ состоитъ въ томъ, что въ сборник произведеній Донъ Хуана Мануэля, племянника Альфонса X, приготовленномъ къ изданію Арготе де Молиной и нын утраченномъ, въ числ другихъ стихотвореній были также и романсы {Discurso, Conde Lucanor, изд. 1575 г. листъ 92, a, 93, b. Стихотворенія, помщенный въ Concioneros Generales отъ 1511—1573 гг., съ именемъ Дона Хуана Мануэля, принадлежатъ, какъ было уже объяснено выше, Хуану Мануэлю португальскому, умершему въ 1524 году.}. Таковы немногочисленныя данныя, которыя мы могли собрать относительно нашего предмета до смерти Донъ Хуана Мануэля въ 1347 году. Въ эту эпоху, совпадающую съ временемъ процвтанія пресвитера гитскаго, мы теряемъ изъ виду не только романсы, но и всю чисто-народную испанскую поэзію, звуки которой едва слышатся вовремя ужасовъ царствованія Петра жестокаго, споровъ о наслдств Генриха Транстамаре и войнъ съ Іоанномъ I, королемъ португальскимъ. Когда же наконецъ тихіе отголоски этой поэзіи достигаютъ до насъ во время слабаго правленія Іоанна II,— правленія, продолжающагося вплоть до половины XV вка, то въ нихъ замтны лишь немногія черты древняго народнаго духа {Маркизъ де Сантильяна въ своемъ знаменитомъ письм (Sanchez, T. I) говоритъ только мимоходомъ о Romances e Cantares.}. Въ это время поэзія становится придворнымъ искусствомъ. Положимъ, старинные энергическіе романсы могли при этомъ не терять народныхъ симпатій, могли сохраниться силою преданія, но мы не находимъ опредленныхъ на нихъ указаній вплоть до конца XV и начала XVI вка, когда народъ, чувства котораго они выражали, пріобртаетъ наконецъ важное значеніе въ государств, въ силу чего и народная поэзія занимаетъ наконецъ высокое мсто, которое по праву принадлежитъ ей, которое она съ тхъ поръ и оставила за собою. Это случилось въ царствованіе Фердинанда и Изабеллы и Карла V.
Приведенныя нами историческія свденія о романсахъ, за исключеніемъ того, что относится собственно къ ихъ происхожденію, слишкомъ скудны и отрывочны, чтобы имть большое значеніе.— Дйствительно, трудно ране половины XVI вка найти романсы, принадлежащіе какимъ-либо извстнымъ авторамъ, такъ что, говоря о старинныхъ испанскихъ романсахъ мы имемъ въ виду не т немногіе изъ нихъ, эпоха происхожденія которыхъ можетъ быть опредлена съ извстною точностію, но всю громадную массу ихъ, попавшую въ Romanceros generales и другіе сборники, которыхъ авторы равно какъ и время сочиненія одинаково неизвстны. Эта масса состоитъ изъ тысячи слишкомъ поэмъ, неодинаковаго размра и еще боле различнаго достоинства, сочиненныхъ въ промежутокъ времени отъ перваго появленія стихотворной формы въ Испаніи и до той поры, когда стихи народныхъ романсовъ были признаны достойными занесенія на бумагу, въ сборники, которые сдлались отраженіемъ общей умственной физіономіи испанскаго народа съ его чувствами, страстями и характеромъ, на подобіе того, какъ отдльный романсъ носилъ на себ отпечатокъ личности автора его произведшаго.
Долгое время эти первобытныя народныя баллады сохранялись лишь въ памяти народа, въ ндрахъ котораго они зародились и были обязаны своимъ сохраненіемъ въ теченіе многихъ вковъ интересамъ и чувствамъ первоначально породившимъ ихъ. Поэтому, мы не иметъ никакого разумнаго основанія утверждать, чтобы хоть одна изъ этихъ балладъ дошла до насъ въ своемъ первоначальномъ вид, какъ не можемъ съ другой стороны опредлить съ достаточной степенью вроятности время сочиненія тхъ или другихъ изъ нихъ.
Нтъ однако сомннія, что мы обладаемъ извстнымъ количествомъ народныхъ романсовъ, которые съ легкимъ измненіемъ въ простот мысли и мелодіи, должны быть причислены къ первоначальнйшимъ проявленіямъ того народнаго энтузіазма, который съ XII по XV вкъ поддерживалъ испанцевъ въ ихъ борьб за освобожденіе родины. Романсы эти плись въ долинахъ Сіерры-Морены или на берегахъ Туріи и Гвадалквивира, на томъ язык, который впослдствіи сдлался господствующимъ на всемъ полуостров. Но праздный менестрель искавшій въ т смутныя времена ненадежнаго куска хлба, переходя изъ одной хижины въ другую или беззаботный солдатъ, воспвавшій, посл битвы, свои подвиги, подъ звуки гитары у своей палатки, конечно не могли думать о будущемъ, такъ что если ихъ безъискуственныя стихотворенія дошли до насъ, то только благодаря людямъ, запомнившимъ эти старыя псни и пвшимъ ихъ на память, мняя ихъ тонъ и языкъ, сообразно съ измнившимися взглядами на событія, о которыхъ говорилось въ псняхъ. Такимъ образомъ, все, что принадлежитъ къ этой первоначальной эпох, принадлежитъ въ то же время и самой, не попавшей въ лтописи, жизни народной и характеру народа, создавшаго старинныя псни, если иные изъ происшедшихъ такимъ образомъ романсовъ и дошли до насъ, то нтъ сомннія, что большая часть погибла вмст съ поэтическими сердцами, которыя ихъ произвели.
‘Въ этомъ и заключается главная трудность изслдованій старинныхъ испанскихъ романсовъ. То возбужденіе народнаго духа, которое породило ихъ, было результатомъ эпохи насилій и смутъ, а съ прекращеніемъ его исчезло желаніе имть ихъ сохраненными на письм, Поэмы, посвященныя воспванію одной личности, какъ напр. ‘Поэма о Сил’, и произведенія индивидуальнаго творчества, каковы напр. стихотворенія пресвитера гитскаго или Донъ Хуанъ Мануэля, боле заслуживали сохраненія и были вроятно, отъ времени до времени переписываемы. Но народная поэзія находилась въ полномъ небреженіи. Даже и впослдствіи, при корол Іоанн II, когда стали входить въ моду такъ называемыя Concioneros, спеціальные сборники стихотвореній, содержаніе и характеръ которыхъ вполн зависли отъ вкуса и усмотрнія собирателей, {Словами Cancion, Canzone, Chansos, на романскомъ язык первоначально обозначались ву роды поэтическихъ произведеній, ибо всякое стихотвореніе или почти всякое обыкновенно плось (Giovanni Galvani, Poesia del Trovalori, Modena, 1829, in-8, p. 29). Точно также, на испанскомъ язык Cancionero долго служило для обозначенія сборника стихотвореній — одного автора или нсколькихъ безразлично. Донъ П. Гайянгосъ говоритъ въ перевод моей книги vol. I 1851, р. 509), что онъ нашелъ въ одномъ рукописномъ Cancionero романсъ, озаглавленный Stuigas или Estuigas и три или четыре романса въ Cancionero Мартинеса дэ Бургосъ. Можетъ быть попадаются также романсы и въ другихъ рукописныхъ Cancionero, но не думаю, чтобы ихъ было много.} даже въ то время искаженный современный вкусъ до того пренебрежительно относился къ старинной народной литератур, что мы во всхъ этихъ сборникахъ не находимъ ни одного романса {Замчательно, что ни въ одной старинной рукописи не встрчается ничего похожаго на собраніе романсовъ. Они были записаны, сочинены или обработаны позже, словомъ, съ ними поступали такимъ же образомъ, какъ Перси и Вальтеръ Скоттъ обращались впослдствіи съ англійскими и шотландскими романсами.}.
И такъ приходится обратиться къ романсамъ, впервые напечатаннымъ въ первомъ изданіи Cancionero General, составленнымъ Фернандо дель Кастильо и изданномъ въ Валенсіи, въ 1511 году. Число ихъ, вмст съ отрывками и подражаніями, доходитъ до тридцати семи, {Слдуетъ замтить, что около двадцати ихъ находится также въ Cancionero Константина о которомъ будетъ говорено впослдствіи (гл. XXIII), а этотъ Cancionero, не помченный годомъ, былъ по всей вроятности изданъ нсколькими годами ране Cancionero General. Но во всякомъ случа мы не имемъ романсовъ, напечатанныхъ ране 1511 г.} девятнадцать изъ нихъ принадлежатъ авторамъ, имена которыхъ намъ извстны и которые, какъ напр., Донъ Хуанъ Мануэль португальскій, Алонзо изъ Картагены, Хуанъ дель Ензина и Діего Санъ-Педро, прославились въ эпоху между 1450 и 1500 годами, иные какъ напр. Лопе де Соза, появляются такъ часто въ сборникахъ XVI столтія, что, безъ сомннія они сами въ немъ жили. Изъ остальныхъ романсовъ нкоторые кажутся гораздо боле древними и потому представляютъ для насъ боле интереса и значенія.
Первый изъ нихъ, романсъ о граф Клярос (Romance del Conde Claros,) есть отрывокъ другаго боле дрелняго романса, который впослдствіи былъ изданъ вполн. Онъ попалъ въ Cancionero во первыхъ, благодаря глосс, старательно написанной на провансальскій манеръ Франциско де Леономъ, во вторыхъ благодаря тому, что ему подражалъ Лопе де Соза и наконецъ благодаря объясненіямъ на это подражаніе, принадлежащимъ перу Соріа. Вс эти произведенія слдуютъ другъ за другомъ, не оставляя никакого сомннія въ томъ, что самый романсъ пользовался большой популярностью и почетомъ. Отрывокъ его, любопытный самъ по себ, состоитъ изъ разговора графа Кляроса и его дяди архіепископа, содержаніе и тонъ этого разговора сдлали изъ графа Кляроса типъ врнаго любовника. ‘Я скорблю о васъ, графъ — потому что васъ хотятъ предать смерти, — между чмъ какъ проступокъ, совершенный вами, — не есть большое преступленіе.— Любовные проступки достойны прощенія.— Я умолялъ короля за васъ,— чтобы онъ приказалъ освободить васъ,— но король, очень раздосадованный,— не захотлъ меня выслушать и т. д.’ {Весь этотъ романсъ съ различными варіантами переведеннаго мста находятся въ Cancionero de Romances, Saragossa 1550, in-12, Parte II. fol.188). Онъ начинается такъ ‘Vledia noche era por hilo’. Приключенія графа Кляроси, какъ и многія другія, разсказанныя въ старыхъ романсахъ, совершенно не попадаются ни въ одной изъ хроникъ. Отрывокъ, переведенный мною и помщенный въ Cancionero General (1535, листъ 106 а), читается такъ:
Pesame de vos el Conde,
Porque assi os quieren matar
Porque el yerro que hezistes
No fue mucho de culpar,
Que los yerros por amores
Dignos son de perdonar.
Supliqne por vos al Rey,
Cos mandasse de librar,
Mas el Rey, con gran enojo
No me quisiera escuchar, etc.
По начальному стиху этого романса (‘Media noche его por hilo’) видно, что онъ былъ сочиненъ еще до изобртенія часовъ.}
Слдующее стихотвореніе также отрывокъ. Въ немъ съ крайнею простотой разсказанъ случай, характеризующій положеніе длъ въ Испаніи, въ XIII—XIV вкахъ, когда об расы слились вмст и тмъ не мен^е вчно враждовали между собою. ‘Я, Морайма, молодая мавританка, — мавританка съ чуднымъ взглядомъ,— христіанинъ постучался въ мою дверь, — чтобы обмануть меня, несчастную.— Онъ мн сказалъ по арабски,— какъ человкъ хорошо знающій нашъ языкъ:— Отвори мн дверь, мавританка.— Да хранитъ тебя Аллахъ отъ всякаго зла.— Какъ отворить теб, презрнный, не зная, кто ты?— ‘Я — мавръ Масотъ,— братъ твоей матери,— который поразилъ христіанина на смерть,— за мною идетъ алькадъ.— Если ты, жизнь моя, не отворишь мн,— ты увидишь, какъ меня убьютъ.’ — Слыша эти слова, взволнованная, — я встала съ постели, — я надла мою тунику,— не найдя моего шелковаго платья,— я подошла къ двери — и широко раскрыла ее’ {Встрчающаяся въ первыхъ строкахъ форсированная аллитерація равно какъ и слогъ всего отрывка свидтельствуютъ о грубости первобытнаго кастильскаго языка:
Yo mera mora Morayta,
Morilla d’un bel calar,
Christiano vino a mi puerta,
Cuytada, por me enganar.
Hablome en algaravia,
Como ayuel que la bien sabe,
‘Abras me las puertas, Mora,
Si Ala te guarde de mal!’
…Como te abrire, mezquina,
Que no se qmen tu seras?’
Yo soy el Moro Maote,
Hermano de la tu madre,
Que un Christiano dejo muerto,
Tras mi venia el alcalde.
Sino me abres tu, mi vida,
Aqui me veras matar’.
Quando esto oy, cuytada.
Comenceme a levantar,
Vistierame vn almexia,
No hallando mi brial,
Fuerame para la puerta.
Y abrila de par en par.
Cancionero General, 1535, fol. III. а.}.
Слдующее за симъ стихотвореніе представляется вещью цльною и, судя по сопровождающимъ его глоссамъ и подражаніямъ, его нужно отнести къ весьма древнимъ. Оно начинается слрвами. ‘Fonte frida. fonte frida,’ и есть по всей вроятности подражаніе романсу ‘Rosa fresca, rosa fresca’, — одному изъ граціознйшихъ и любимйшихъ старинныхъ романсовъ:
‘Свжій источникъ, свжій источникъ,— свжій источникъ, источникъ любви,— куда вс молодыя птицы — летятъ искать утшенія,— исключая голубки,— которая овдовла и печальна.— Туда прилеталъ измнникъ-соловей,— слова его были полны предательства: — ‘Если бы ты захотла, сеньора,— я былъ-бы твоимъ рабомъ’.— ‘Ступай отсюда, недругъ, — злой, коварный, обманщикъ, — не отдыхающій ни на зеленой втк,— ни на цвтущемъ лугу,— 4сли найдетъ воду чистою,— я буду пить ее мутною,— я не хочу имть мужа,— чтобы не имть дтей,— я не ищу радости отъ нихъ,— еще меньше утшенія.— Оставь же меня, печальный врагъ,— злой, обманщикъ, предатель,— я не хочу быть твоей подругой,— ни внчаться съ тобой, нтъ’.
Соотвтствующій этому романсъ ‘Rosa fresca, rosa fresca’ отличается не меньшею простотой и характерностью. Роза,— это имя дамы сердца.
‘Свжая роза, свжая роза,— прелестная роза, полная любви,— когда я держалъ васъ въ своихъ рукахъ,— я не умлъ ухаживать за вами, нтъ,— а теперь, когда я ухаживалъ бы за вами,— я не могу имть васъ, нтъ.— ‘Это была ваша вина, другъ,— это была ваша вина, не моя, нтъ.— Вы послали мн извстіе — съ однимъ изъ вашихъ служителей — и вмсто того, чтобы исполнить хорошо порученіе,— онъ сказалъ совсмъ другое:— что вы уже женились, другъ, — тамъ въ Леон,— что у васъ красивая жена — и дти похожіе на цвты.’ — ‘Тотъ, кто сказалъ вамъ это, сеньора,— не сказалъ вамъ правды, нтъ.— Никогда я не бывалъ въ Кастиліи,— ни здсь, ни въ Леон,— разв только совсмъ ребенкомъ,— когда я ничего не зналъ о любви {Эти два романса напечатаны въ изданіи 1535 г., листы 107 и 108, они принадлежатъ въ числу древнйшихъ, что доказывается словомъ carta, употребленнымъ для обозначенія словеснаго порученія. Въ виду поэтической прелести романсовъ привожу ихъ оба въ подлинник. Вотъ первый:
Fonte frida, fonte frida,
Fonte frida, y con amor,
Do todas las avezicas
Van tomar consolacion,
Sino es la tortolica,
Que esta biuda y con dolor.
Por ay fue а passar
El traydor del ruyseor,
Las palabras que el dezia
Llenas son de traicion:
‘Si tu quisiesses, Seora,
Yo sria tu seruidor’.
‘Vete de ay, enemigo,
Malo falso, enganador,
Que ni peso en ramo verde
Ni en prado que tenga flor,
Que si hallo el agua clara,
Turbia la bebia yo,
Que no quiero aver marido,
Porque hijos no haya, no,
No quiero plazer con ellos,
Ni menos consolacion.
Dejame triste enemigo,
Malo, falso, mal traidor,
Que no quiero ser tu ainiga
Ni casar contigo, no’.
Вотъ второй:—
‘Rosa fresca, Rosa fresca,
Tan garrida y con amor,
Quando yos tuve en mis brazos,
No vos supe servir, no!
Y agora quos serviria,
No vos puedo aver, no!’
‘Vuestra fue la culpa, amigo,
Vuestra fue, que mia, no!
Embiastes me una carta,
Con un vuestro servidor,
Y en lugar de recandar,
El dixerа otra razon:
Querades casado, amigo,
Alla en tierras de Leon,
Que teneis muger hermosa,
Y hijos como una flor’.
‘Quien os lo dixo, Seora,
No vos dixo, verdad, no!
Que yo nunca entre en Castilla,
Ni alla en tierras de Leon,
Si no quando его pequeno
Que no sabia de amor.’
Въ римованной Хроник Фернана Гонзалеса (col. 795) писанныя письма или порученія для отличія называются ‘Cartas por a. b. c.’ Слово carta въ романсахъ всегда означаетъ словесное порученіе.}.
Нкоторые изъ остальныхъ анонимныхъ романсовъ этого маленькаго сборника столь же любопытны сколько и древни. Между ними можно отмтить слдующіе: ‘Decidme vos pensamiento,’ ‘— Que por Mayo era por Mayo,’ — и Durandarte, Durandarte,— а также отрывки изъ двухъ, начинающихся словами: Triste estaba el са ballero’, и ‘Amara yo una Seora’ {Эти романсы встрчаются въ изданіи 1535, на лист. 109, 111 и 113.}. Большинство остальныхъ и вс, авторы которыхъ извстны, не имютъ особой цнности и относятся къ боле позднйшему времени.—
Cancionero Фернандо Кастильи увеличивался въ объем и подвергался измненіямъ въ послдовательныхъ осьми изданіяхъ, послднее изъ которыхъ вышло въ свтъ въ 1573 г. Но во всхъ этихъ изданіяхъ маленькій сборникъ романсовъ сохранился въ своемъ первоначальномъ вид безъ всякихъ измненій, хотя въ позднйшихъ изданіяхъ къ нему и присоединены нкоторые, боле новые, романсы {Такъ напр. въ изданіи 1573 помщенъ между прочимъ граціозный и нжный романсъ, начинающійся такимъ образомъ (листъ 373):
Ay Dios de mi tierra,
Saqueis me de aqui!
Ay, que Yngalaterra
Ya no es parami
Ахъ, Богъ моей родины,— вынеси меня отсюда!— Ахъ, Англія — не для меня создана!
Вроятно, онъ былъ сочиненъ однимъ изъ придворныхъ Филиппа II, сопровождавшимъ короля въ Англію и тамъ встосковавшемся по родин.}. Вслдствіе этого весьма сомнительно, чтобы Cancionero Generales способствовали популярности произведеній старинной народной поэзіи, особенно если мы примемъ въ соображеніе, что они наполнены стихотвореніями манерной поэтической школы того времени и по всей вроятности были мало извстны обществу, за исключеніемъ разв придворныхъ, которые не были въ состояніи оцнить по достоинству древніе и національные элементы испанской поэзіи {Salva. (Catalogue London, 1826 in-8, No 60) насчитываетъ до девяти Cancioneros Generales, впослдствіи мы познакомимся съ главнымъ изъ нихъ. Я думаю, что ихъ по крайней мр десять.}. Но въ эпоху появленія Cancioneros сдлана была единичная, разумная попытка сберечь старые романсы, и она увнчалась успхомъ. Въ Антверпен и Сарагосс между 1546 и 1550 г. Мартинъ Нусіо и Стефанъ де Нахера издали въ двухъ частяхъ книгу, которую они назвали первоначально ‘Cancionero de Romances’, а впослдствіи ‘Libro de Romances’. Подъ какимъ изъ этихъ названій книга появилась впервые — вопросъ спорный, но боле врояно, что она сначала была издана въ Антверпен, а затмъ уже въ Сарагосс.
Въ предисловіи къ обоимъ изданіямъ, издатель извиняется въ ошибкахъ, въ которыя онъ могъ впасть, такъ какъ нкоторые романсы записаны имъ изъ устъ людей, которымъ память стала ужъ измнять {О древнйшихъ Romances. См. приложеніе В.}.
Антверпенскій сборникъ должно считать древнйшимъ изъ Romanceros и первымъ, составленнымъ на основаніи народныхъ преданій. Это-то обстоятельство и придаетъ ему сравнительно съ другими чрезвычайный интересъ и важность. Значительное число вошедшихъ въ него маленькихъ поэмъ нужно разсматривать какъ отрывки уже затерянныхъ народныхъ романсовъ, напротивъ того романсъ о граф Кларос здсь помщенъ вполн, тогда какъ Cancionero, изданное 30 лтъ назадъ, заключаетъ въ себ лишь т незначительные его отрывки, которые только могъ собрать издатель. Эти два важные факта двумя противоположными путями приводятъ ихъ къ заключенію, что романсы этого сборника дйствительно, какъ сказано въ предисловіи, составлены по народнымъ воспоминаніямъ.
Въ силу своего народнаго происхожденія романсы антверпенскаго сборника отличаются чрезвычайнымъ разнообразіемъ характера и тона. Одни изъ нихъ имютъ отношеніе къ рыцарскимъ временамъ и къ исторіи Карла Великаго, замчательнйшіе изъ этихъ послднихъ суть романсы о Гайферос и Мелизендр, о маркиз Мантуанскомъ и о граф Ирлос {Романсы, въ которыхъ воспвается Гайферосъ, начинаются слдующими словами: ‘Estabase la Condessa’, ‘Vanionos, dixo mi tio’, и ‘Assentado esta Gayferos’. Два, боле длинные о маркиз мантуанскомъ и граф Ирнос, начинаются такъ: ‘De Mantua solid el Marqus’ и ‘Estabase el Conde d’lrlos’.}. Другіе, какъ напр. романсы о чудесномъ крест, сдланномъ для Альфонса Цломудреннаго и о паденіи Валенсіи, относятся къ первобытной исторіи Испаніи {Сравн. исторію о переодтыхъ ангелахъ, сдлавшихъ крестъ для короля Альфонса, въ 794, какъ она разсказана въ романс ‘Reynando el Rey Alfonso,’ напечатанномъ въ Romancero 1550 года съ разсказомъ во ‘Всеобщей Хроник’ (1604, Parte III. fol. 29). Сравн. также романсъ ‘Apretada est Valencia* (Romencero, 1550 г.) съ Хроникой о Сил, 1593, с. CLXXXIII, р. 154.} и къ тому классу старинныхъ кастильскихъ романсовъ, которые, по мннію Арготе де Молина, дали матерьялъ для Crnica General. Наконецъ, здсь мы находимъ печальную семейную трагедію графа Аларкоса, переносящую насъ въ такую отдаленную эпоху народной исторіи и преданій, отъ которой до насъ не дошло никакихъ современныхъ извстій {Она начинается такъ ‘Retrayida est la Infanta’ (Romancero, 1550). Это одна изъ самыхъ трогательныхъ и прелестныхъ бы..имъ, какія только существуютъ на любомъ язык. По мннію Брюно, она была впервые издана около 1520 на одномъ лист, и въ этомъ изданіи, какъ и въ упоминаемомъ Вольфомъ (Uber eine Sammlung Spanischer Romanzen. Wien, 1850, p. 99) приписывается Педро де Ріаньо, о которомъ я не имю никакихъ другихъ свдній. Существуютъ переводы этого романса, на англійскій языкъ, сдланные Воурингомъ (р. 51) и Локхартомъ (Spanish Ballads, London, 1823, in-4, p. 202) и на нмецкій Пандиномъ Борегаромъ, въ небольшомъ томик, озаглавленномъ Spanische Romanzen (Berlin, 1823. in-12). Онъ былъ покрайней мр четыре раза обработанъ въ драматической форм: Лопе де Вегою, въ его ‘Fuerza Lastimosa’, Гильеномъ де Кастро, Мира де Мескуа и Хозе Миланесомъ, поэтомъ Гаванны, гд его произведенія были напечатаны въ 1846 (три тома, in-8). Три послдніе автора дали своимъ пьесамъ названіе романса: Графа Аларкоса. По нашему мннію, лучшая изъ нихъ — принадлежитъ Мир де Мескуа, она напечатана въ V том его Comedies ‘Escogidas’ (1653, in-4) Въ драм Милансса впрочемъ есть мста полныя истинной и страстной поэзіи.}. Во всемъ сборник романсовъ, не смотря даже на ихъ краткость и несовершенства, не много такихъ, которые совсмъ не представляли бы для насъ интереса, таковъ напр. очевидно весьма древній романсъ, гд донъ Виргилій подвергается наказанію за обольщеніе королевской дочери {‘Mand el Rey pronder Virgilios’ (Romancero, 1550). Этотъ романсъ, одинъ изъ самыхъ древнихъ, носить свойственный тому времени отпечатокъ вассальной врности. Извстно, что въ средніе вка Виргилій изображался, то рыцаремъ, то чародемъ.—}. Для знакомства съ національнымъ духомъ, проникающимъ весь сборникъ, всего лучше обратиться къ романсамъ о пораженіи Родрига въ осьмой день гвадалетской битвы, послдствіемъ которой было подчиненіе Испаніи маврамъ {Сравн. романсы ‘Las Huestes de Don Rodrigo’ и ‘Despues que el Rey Don Rodrigo’ съ Crnica del Rey Don Rodrigo у la Destruycion de Espaa’ (Alcala, 1587, in-f., cap. 238, 254). Превосходный переводъ перваго изъ этихъ романсовъ можно найти у Локхарта въ его ‘Ancient Spanish Ballads’ London, 1823, in-4-to, p. 5),— книг замчательной, превосходящей вс сочиненія подобнаго рода на другихъ языкахъ. Въ превосходств Локхарта можно всего лучше убдиться, сравнивъ его переводъ этого романса съ итальянскимъ переводомъ Піетро Монти въ его ‘Romanze Storiehe e Moresche, etc. Seconda Edizione, Milano, 1855, p. 163). Тмъ удобне сравнивать переводы этихъ двухъ писателей, что въ ихъ изданія вошли не одни романсы, но и другія произведенія испанской народной поэзіи. Отдавая должное многимъ почтеннымъ качествамъ труда Монти, нельзя не сознаться, что переводы его въ блеск и энергіи далеко уступаютъ переводамъ Локхарта.}, или къ романсу о Гарей Перес де Варгас, заимствованномъ вроятно изъ Crnica General и основанномъ на событіи столь важномъ, что о немъ упоминаютъ Маріана и Сервантесъ {Ортисъ де Цуньига (Anales de Sevilla, 1677, Приложеніе, p. 811) приводитъ этотъ романсъ съ замчаніемъ, что онъ уже былъ напечатанъ двумя столтіями раньше. Если такъ, то этотъ романсъ, конечно, самый древній изъ напечатанныхъ на кастильскомъ язык. Но Ортисъ де Цуньига, подобно большинству своихъ соотечественниковъ, не отличается критической разборчивостью въ подобныхъ вопросахъ. Исторію Гарей Переса де Варгаса можно прочесть въ Crnica General, часть IV, въ Crnica de Fernando Ш, гл. 48, и друг., и у Маріаны, Historia, кн. XIII, гл. VII.}. Разсмотрнный нами, составленный изъ народныхъ балладъ, Romancero имлъ такой успхъ, что мене чмъ въ десять лтъ, онъ выдержалъ три изданія съ исправленіями, изданіе 1555 года, обыкновенно называемое антверпенскимъ Cancionero, было послднимъ, самымъ полнымъ и самымъ извстнымъ изъ всхъ. За этимъ Romancero послдовали другіе подобные же сборники, и въ числ ихъ одинъ въ пяти частяхъ, изданныхъ отдльно, съ 1593 по 1597 годъ, въ Валенсіи, Бургос, Толедо, Алкал и Мадрид, разнообразіе мстъ изданія соотвтствуетъ разнообразію источниковъ, которымъ мы, конечно, обязаны не только сохраненіемъ такого громаднаго количества старинныхъ романсовъ, но также и богатствомъ, и разнообразіемъ сюжетовъ ихъ. Вс крупнйшія провинціи королевства, за исключеніемъ юго-западныхъ, послали свои вками накопленныя сокровища въ этотъ первый громадный складъ національной поэзіи. Сборникъ этотъ подобно своему скромному предшественнику имлъ большой успхъ. Объемистый уже въ первомъ, онъ разростался все боле и боле въ слдующихъ четырехъ изданіяхъ, появившихся въ теченіе пятнадцати лтъ. Послднее изъ нихъ въ трехъ частяхъ (1605—1614 гг.), представляетъ собою громадную сокровищницу, извстную подъ именемъ Romancero General. Отсюда и изъ другихъ мене значительныхъ сборниковъ мы до сихъ извлекаемъ почти все, что только есть интереснаго и цннаго въ старинной народной поэзіи Испаніи, общее количество романсовъ, помщенныхъ во всхъ этихъ сборникахъ, превышаетъ, тысячу {Romanceros см. Приложеніе В.}.
Уже боле 200 лтъ прошло со времени появленія этихъ сборниковъ, и съ тхъ поръ мало сдлано для пополненія сокровищницы древнихъ испанскихъ романсовъ. Правда, небольшіе Romancero, посвященные подвигамъ Двнадцати пэровъ или Сида, были давно извлекаемы изъ сборниковъ боле обширныхъ и издаваемые отдльно, часто привлекали къ себ общее вниманіе и интересъ, но они то и доказываютъ, что съ половины или конца XVII вка настоящіе народные романсы, истинныя произведенія духа народнаго, не пользовались особымъ расположеніемъ и до послдняго времени не поднимались выше той скромной среды, въ которой они произошли. Но за то тамъ, на родной почв ихъ любили и ими занимались не меньше, чмъ въ эпоху ихъ зарожденія, тамъ-то и сохранялись старинные Romanceros до тхъ поръ, пока они не были изданы въ свтъ трудами Квинтана, Гримма, Деппинга, Вольфа и Дюрана, отразившихъ въ своей дятельности тотъ живой интересъ къ народной поэзіи, который характеризуетъ наше время.—
Во всякомъ случа, старинные сборники XVI вка до сихъ поръ остаются единственно надежными источниками, въ которыхъ можно найти настоящіе народные романсы.^Сборникъ, изданный въ 1593—1597 гг., иметъ особую цнность въ виду того обстоятельства, что, какъ мы уже сказали, матеріалы для него собраны въ различныхъ мстностяхъ Испаніи, такъ, что если къ его богатому содержанію прибавить Cancionero 1511 и Romancero 1550 года, то мы получимъ громадный сборникъ старыхъ безыменныхъ испанскихъ романсовъ, наиболе близко стоящій къ народному преданію, единственному источнику всего цннаго въ нихъ, всего того, что помимо ихъ не сохранилось нигд.) Но, откуда бы мы ни заимствовали эти романсы, мы должны отказаться отъ всякой надежды привести въ ихъ хронологическій порядокъ. Напечатанныя сначала маленькими книжками или отдльными листками, смотря по обстоятельствамъ и времени открытія ихъ, народныя баллады, записанныя у слпыхъ уличныхъ пвцовъ, становились рядомъ съ тми, которыя были извлечены изъ сочиненій Лопе де Веги и Гонгоры. И тмъ же способомъ, какимъ он попали въ первые сборники, он потомъ собраны были въ сборники общіе, безъ именъ авторовъ, группируемыя обыкновенно по сюжетамъ, безъ всякой попытки отдлить романсы старинные отъ боле новыхъ. Повидимому, он были изданы съ единственною цлью служить забавою для мене образованныхъ классовъ общества или усладить досуги побдоносныхъ воиновъ, дравшихся подъ знаменами Карла V и Филиппа II въ Италіи, Германіи и Фландріи, такъ, что методическая ихъ группировка, по какому бы то ни было способу, представлялась для ихъ издателей дломъ не важнымъ. Поэтому и намъ не остается ничего боле, какъ распредлить ихъ по сюжетамъ. Въ виду этого наиболе правильнымъ распредленіемъ является слдующее: 1J романсы, находящіеся въ связи съ рыцарскими сказаніями, сюда въ особенности относятся романсы о Карл Великомъ и его пэрахъ: 2) романсы, относящіеся до испанской исторіи и испанскихъ преданій, съ нсколькими написанными на сюжеты, заимствованные изъ классической древности, 3) маврскіе романсы, въ которыхъ говорится о приключеніяхъ мавровъ, и 4) романсы, касающіеся частной жизни и нравовъ самихъ испанцевъ. Т изъ нихъ, которые не подходятъ по существу ни подъ одно изъ этихъ подраздленій, не принадлежатъ, по всмъ вроятіямъ, къ древнимъ романсамъ, а если и принадлежатъ, то не имютъ на столько значенія, чтобы стоило отдльно говорить о нихъ {Вольфъ полагаетъ, что путемъ тщательнаго изслдованія не только вншней формы романсовъ, но ихъ тона, колорита и существеннаго характера, ихъ можно раздлить на нсколько группъ согласно времени ихъ появленія. Эта мысль, какъ онъ врно замчаетъ, была впервые высказана Губеромъ въ предисловіи къ его Хроник Сида, а самъ Вольфъ имлъ намреніе, какъ я думаю, осуществить ее въ своемъ превосходномъ сочиненіи ‘Primavera y Flor de Romances’ (Berlin, 1856 r. въ 2 хъ томахъ, in-8), на которое позже будетъ обращено должное вниманіе. Но я нахожу, что на принятомъ Вольфомъ основаніи трудно ршить, почему онъ включилъ многіе романсы въ свой списокъ, и еще трудне объяснить, почему онъ многіе оттуда исключилъ. Въ сущности, подобное критическое изслдованіе — отчасти метафизическое, отчасти психологическое, отчасти опирающееся на тонкія филологическія соображенія — слишкомъ неопредленно по своему характеру и по входящимъ въ него элементамъ, чтобы можно было на основаніи его сдлать врную хронологическую классификацію массы старинныхъ романсовъ. Поэтому даже Вольфъ предпочель группировать избранные имъ романсы по ихъ сюжетамъ, не пытаясь опредлить сравнительную ихъ древность. Вслдствіе этого, я предпочитаю держаться Romancero Дюрана, не потому только, что онъ самый пространный, но и потому, что отдлы его полне и удовлетворительне. Такъ напр., Дюранъ не довольствуется сообщеніемъ нсколькихъ прекрасныхъ романсовъ о Сил и Бернардо дель Карпіо, а старается въ то же время дать намъ понятіе о жизни и приключеніяхъ этихъ героевъ. Тмъ не мене я рекомендую моимъ читателямъ статью Вольта. Она помщена въ нмецкомъ перевод моей книги, т. II, стр. 479, и слд.}.

ГЛАВА VII.

Романсы, имющіе отношеніе къ рыцарству.— Романсы на сюжеты изъ испанской исторіи.— Бернардо дель Карпіо.— Фернанъ Гонзалесъ.— Инфанты Лары.— Сидъ.— Романсы на сюжеты изъ древней исторіи и миологіи.— Маврскіе романсы.— Различные романсы любовные, комическіе, сатирическіе и проч.— Характеръ старинныхъ испанскихъ романсовъ.

Рыцарскіе романсы.— Первое, что поражаетъ насъ, когда мы раскроемъ любой сборникъ старинныхъ испанскихъ романсовъ это — общій имъ всмъ національный духъ и тонъ. Но напрасно стали бы мы искать въ нихъ тхъ поэтическихъ вымысловъ, которыми въ эту же эпоху изобилуетъ народная поэзія другихъ странъ и которые можно было бы ожидать встртить здсь. Даже рыцарство, столь свойственное характеру и положенію Испаніи въ эпоху появленія романсовъ, отсутствуетъ со всею свитою своихъ обычныхъ героевъ. Старинные романсы ничего не говорятъ ни объ Артур и его Кругломъ Стол, ни о чудесахъ Грааля, ни о Персевал, ни о Палмеринахъ, ни о многихъ другихъ хорошо извстныхъ и знаменитыхъ герояхъ фантастической страны рыцарства. Впослдствіи, дйствительно, нкоторыя изъ этихъ личностей играютъ видную роль въ испанскихъ прозаическихъ романахъ. Но долгое время сама испанская исторія доставляетъ достаточно матерьяла для наиболе популярныхъ произведеній поэзіяы и если впослдствіи Амадисъ, Ланцелотъ, Тристанъ и ихъ сотоварищи появляются иногда и въ романсахъ, то только посл того какъ прозаическіе романы, наполненные ихъ приключеніями, сдлали ихъ популярными. Но и въ этомъ случа они вводились какъ-то неловко, мимоходомъ и ни одинъ изъ нихъ никогда не занималъ твердо-опредленнаго положенія. Это происходило отъ того, что исторія Сида и Бернардо дель Карпіо были гораздо ближе къ сердцу испанскаго народа и оставляли мало мста для вымысловъ сравнительно боле холодныхъ и мене существенныхъ.
Единственное важное исключеніе въ этомъ смысл составляютъ разсказы, касающіеся Карла Великаго и его пэровъ. Этотъ великій монархъ — оживившій народы въ мрачную эпоху, наступившую для Европы посл паденія римской республики, не одною славою своихъ блестящихъ завоеваній, но и величіемъ своихъ гражданскихъ учрежденій — перешелъ въ конц 8-го столтія, по просьб одного изъ своихъ маврскихъ союзниковъ Пиринеи, опустошилъ испанскія пограничныя провинціи до самаго Эбро и взялъ Пампелуну и Сарагоссу. Онъ произвелъ здсь такое же впечатлніе, какое производилъ повсюду. И съ этого времени блескъ его великаго имени и его дяній смшался въ воображеніи испанскаго народа съ фантастическими представленіями о своихъ собственныхъ великихъ подвигахъ и породилъ рядъ вымысловъ, содержащихся въ исторіи Бернардо дель Карпіо и оканчивающихся великимъ пораженіемъ французовъ, когда по убжденію народнаго тщеславія,
‘Карлъ Великій и его пэры — пали при Фонтараббіа’.
Въ старинныхъ испанскихъ романсахъ описываются весьма подробно эти романтическія, не имющія ничего общаго съ исторіей {Сисмонди, Hist. des Franais, Paris, 1821, in-8. T. II, pp. 257—260. Однако, какъ это обыкновенно бываетъ въ подобныхъ случаяхъ, и здсь имлось нкоторое историческое основаніе для вымысла: аррьергардъ войска Карла Великаго, на возвратномъ пути изъ Испаніи, былъ разбитъ Наварцами въ Ронсевальскомъ ущель и багажъ его разграбленъ. Aschbach, Geschichte der Omniaijaden in Spanien, in-8, 1829, В. I, s. 171—178.}, приключенія, въ которыхъ французскіе паладины фигурируютъ въ сообществ баснословныхъ испанскихъ героевъ въ род, Монтезиноса, Дурандарте {Монтезиносъ и Дурандарте играютъ такую выдающуюся роль въ посщеніи Донъ Кихотомъ погреба Монтезино, что все относящееся до нихъ можно найдти въ примчаніяхъ Пелиссера и Клемансена къ XXIII глав второй части исторіи сумасброднаго рыцаря.} и однажды въ сообществ благороднаго мавританскаго витязя Каляйноса. Наибольшее число романсовъ, самыхъ обширныхъ къ объему и лучшихъ по поэтическимъ достоинствамъ, содержится въ сборник романсовъ за 1550—1555. Къ нимъ можно еще прибавить нкоторые изъ сборника за 1593—1597, что въ общемъ итог составитъ боле пятидесяти романсовъ, изъ которыхъ только двадцать встрчаются въ сборник, исключительно посвященномъ двнадцати пэрамъ и первоначально изданномъ въ 1608. Нкоторые изъ нихъ очевидно очень древни, какъ напримръ романсъ о граф д’Ирлос, о маркиз Мантуанскомъ, два романса о граф Клярос де Монтальван и два отрывка о Дурандарте, изъ которыхъ первый напечатанъ въ Cancionero 1511 года {Эти романсы начинаются такъ: ‘Estabase el Conde d’Irlos’, это длиннйшій изъ извстныхъ мн, ‘Assentado esta Gayferos’, одинъ изъ лучшихъ и на который не разъ ссылается Сервантесъ, ‘Media noche его por hilo’, доказательствомъ древности котораго служитъ находящееся въ немъ описаніе опредленія времени посредствомъ паденія водяныхъ капель, ‘Acaa va el Emperador’, о которомъ также часто упоминаетъ Сервантесъ, ‘О Belerma, о Belerma’, переведенный на англійскій языкъ Льюисомъ, и ко всмъ этимъ романсамъ можно присовокупить еще ‘Durandarte, Durandarte’, впервые напечатанный въ антверпенскомъ сборник и перешедшій оттуда въ старинные Cancioneros Generales.}. Лучшій изъ нихъ — это романсъ подъ заглавіемъ: ‘Сонъ графини Альды’, проникнутый духомъ эпохи рыцарства и простымъ трогательнымъ паосомъ, принадлежащимъ всмъ вкамъ и всмъ странамъ. Онъ помшенъ въ сборник романсовъ за 1550 г. ‘Въ Париж сидитъ графиня Альда, нареченная невста Роланда, окруженная тремя стами двушекъ, ея служанокъ, — у всхъ ихъ одинакія платья, сандаліи, и ленты въ волосахъ, и вс он раздляютъ одну трапезу въ палатахъ графини. Вотъ он засдаютъ вокругъ ея параднаго кресла: сто ткутъ шелковыя ткани, сто прядутъ золотыя нити, сто играютъ на сладкозвучныхъ лютняхъ, чтобы утишить страданія графини — думающей о томъ, кто теперь далеко съ войсками Карла Великаго.— Убаюканная звуками, Альда засыпаетъ, но вскор просыпается съ крикомъ,— двушки собираются вокругъ нея, и она разсказываетъ имъ свой сонъ:— ‘Я сидла на пустынномъ берегу и мн казалось, что съ ближайшей горы сталъ спускаться прямо ни меня прекрасный соколъ, но внезапно налетлъ орелъ, ударилъ сокола и когтями и клювомъ разорвалъ птицу, которая искала спасенія въ моихъ колняхъ.
Старшая изъ ея прислужницъ улыбнулась на этотъ разсказъ и сказала: ‘По моему — графиня Альда неврно толкуетъ значеніе своего сна.— Ты сама соколъ, а твой рыцарь гордый орелъ, возвращающійся съ войны побдителемъ и заключающій въ объятія свою невсту’. Двушки разсмялись, но Альда вздохнула и печально покачала головою.— ‘Богатйшая’, сказала она, ‘будетъ теб награда, если только ты предсказала правду’.—
Наступило утро: письмо, пропитанное кровью, повдало всю истину, что графъ Роландъ, преслдуя непріятеля, погибъ въ битв при Ронсевал’ {Этотъ романсъ встрчается въ большинств хорошихъ новйшихъ испанскихъ сборниковъ, какъ напримръ въ Silva Якова Гримма, 1815, стр. 118, и въ Primavera Вольфа, 1856. Т. II, стр. 314. Въ оригинал онъ начинается такъ: ‘En Paris esta Doa Alda, la esposa de Don Roldan’.}.
Нкоторые изъ романсовъ этого класса очень длинны и по характеру своему приближаются къ стариннымъ Французскимъ и англійскимъ римованнымъ романсамъ, романсъ ‘Графъ д’Ирлосъ’ напр. заключаетъ въ себ около 1300 стиховъ. Длиннйшіе романсы въ большинств случаевъ наилучшіе, а т изъ нихъ, черезъ которые почти отъ начала до конца проходитъ одинъ и тотъ же ассонансъ, а иногда даже одна и таже полная рима, образуютъ благодаря своему медленному и плавному размру, торжественную гармонію, производящую такое же впечатлніе на слухъ, какъ пніе богатаго и хорошо выдержаннаго речитатива.
Разсматриваемые въ совокупности, они отличаются серьезнымъ и важнымъ тономъ, который сочетаваясь съ энергіей живописнаго разсказа, представляетъ собою рзкій контрастъ съ безпорядочнымъ и фантастическимъ характеромъ, приданнымъ впослдствіи тому же разряду вымысловъ въ Италіи, и даже отличается отъ тхъ немногихъ испанскихъ романсовъ, которые въ позднйшій періодъ были составлены изъ фантастическаго матерьяла, заимствованнаго изъ поэмъ Боярдо и Аріоста. Но во вс эпохи и во всхъ видахъ романсы были любимыми поэтическими произведеніями испанскаго народа. О нихъ упоминается почти пятьсотъ лтъ тому назадъ въ древнйшихъ національныхъ хроникахъ, а въ конц прошлаго столтія Сарміенто, говоря о сборник романсовъ о Двнадцати пэрахъ, замчаетъ, что крестьянскія дти въ Испаніи знаютъ этотъ сборникъ наизусть {Memorias para la Poesia Espaola, Sect. 528.}.
Историческіе романсы.— Тмъ не мене, самый важный и обширный отдлъ испанскихъ романсовъ это — историческій. И не удивительно. Первые герои испанской исторіи были столь непосредственнымъ продуктомъ народнаго характера, а первые подвиги испанскаго оружія такъ близко касались личнаго положенія каждаго христіанина на Полуостров, что т и другіе естественно послужили первымъ и главнымъ сюжетомъ для поэзіи, которая всегда была замчательно яркимъ выраженіемъ народныхъ чувствъ и страстей. Поэтому, легко было бы составить коллекцію романсовъ — небольшую для эпохъ готской и римской, но обширную отъ временъ Родрига, маврскаго завоеванія до момента освобожденія Испаніи,, блистательно завершившагося паденіемъ Гренады, — коллекцію, которая составила бы такую поэтическую иллюстрацію къ исторіи Испаніи, какой нельзя подыскать въ помощь исторіи никакой иной страны. Но для нашей цли достаточно будетъ привести нсколько отрывковъ изъ замчательныхъ романсовъ, посвященныхъ наиболе великимъ героямъ — личностямъ полу-фантастическимъ, полуисторическимъ,— которые съ конца VIII столтія и до начала XII, играютъ видную роль въ старинныхъ преданіяхъ, служатъ къ разъясненію первобытнаго народнаго испанскаго духа и поэзіи, имъ порожденной. Древнйшимъ изъ этихъ героевъ былъ Бернадмодель-Карпіо, восптый въ пятидесяти романсахъ, которые вмст съ разсказами въ Хроник Альфонса Мудраго доставили матерьялъ для многочисленныхъ драмъ и романовъ и по крайней мр для трехъ длинныхъ героическихъ поэмъ. Судя по этимъ стариннымъ повствованіямъ, Бернардо жилъ около 800 года и былъ плодомъ тайнаго брака или связи графа Салданьи съ сестрою Альфонса Цломудреннаго. Это супружество такъ жестоко оскорбило короля, что онъ обрекъ графа на вчное заточеніе, а инфанту заключилъ въ монастырь. Бернардо онъ воспиталъ какъ своего собственнаго сына, скрывши отъ него тайну его рожденія. Подвиги Бернардо, оканчивающіеся его побдою при Ронсевалл, его усилія освободить отца, когда онъ узнаетъ, кто его отецъ, вроломство короля, который общалъ нсколько разъ освободить графа и всякій разъ нарушалъ свое слово, отчаяніе Бернардо и его открытое возстаніе противъ короля по смерти графа въ темниц — вс эти факты, изложенные съ одинаковыми подробностями и въ романсахъ и въ хроникахъ, составляютъ самую романическую и интересную часть какъ тхъ, такъ и другихъ {Исторія Бернардо находится въ ‘Crnica General’ въ III части, начиная съ 30 листа по изд. 1604 г, но она почти вся баснословна.}.
Изъ всхъ романсовъ, разсказывающихъ эту исторію и относящихъ ее къ одному царствованію, тогда какъ Хроника распространяетъ ее на цлыхъ три, самый лучшій, безспорно, тотъ, въ которомъ графъ Салданья, сидя въ своемъ уединенномъ заключеніи, изливается въ жалобахъ на сына, который, какъ онъ думаетъ, долженъ же знать о своемъ происхожденіи и на свою жену инфанту, которая по его мннію, дйствуетъ заодно съ своимъ царственнымъ братомъ.
Описавъ замокъ,— мсто своего заключенія, графъ говоритъ:
‘О времени моего заключенія, столь ненавистномъ и столь долгомъ, мн иногда напоминаютъ мои печальные сдые волосы.— Когда я вошелъ въ этотъ замокъ, борода едва пробивалась у меня.— А теперь за мои грхи, она сдлалась густа и поблла.— Сынъ мой, что значитъ это забвеніе?— Неужели кровь, которую ты унаслдовалъ отъ меня, не взываетъ къ теб громко и не требуетъ, чтобы ты оказалъ помощь тамъ, гд въ ней нуждаются? Конечно, тебя удерживаетъ кровь, которую дала теб мать — потому что это кровь короля. Ты съ нимъ за одно.— Вс вы трое — мои враги.— Несчастному недостаточно имть враговъ, нужно, чтобы эти враги были плоть отъ плоти его.— Тюремщики мои разсказываютъ мн о твоихъ подвигахъ, — если ты не вступаешься за отца, скажи, для кого ты бережешь себя?— Я изнываю здсь въ цпяхъ,— и если ты не являешься освободить меня, то или я дурной отецъ — или ты дурной сынъ, потому что покидаешь меня. Прости, если оскорбляю тебя, я отвожу душу словами.— Я плачу, какъ старикъ, а ты, ты молчишь, какъ отсутствующій {Los tiempos de mi prision
Tan aborrecida y larga,
Por momentos me lo dizen
Aqueslas mis tristes canas.
Quando entre en este castillo,
Apenas entre con barbas,
Y agora por mis pecados
Las veo crecidas y blancas
Que descuydo es este, hijo?
Como a vozes no te llama
La sangre que tienes mia,
A socorrer donde falla?
Sin duda que te deliene
La que de tu madre alcanas.
Que por ser de la del Rey
Juzgaras qual el mi causa.
Todos tres sois mis contraries,
Que а un desdichdo no basta
Que sus contrarios lo sean,
Sino sus propias entraas
Todos los que aqui me tienen
Me cuentan de tus hazaas:
Si para tu padre no
Dime para quien las guardas?
Aqui estoy en estros hierros,
Y pues dellos no me sacas.
Mal padre deuo de ser,
O mal hijo pues me faltas
Perdoname, si te elende
Que descanso en las palabras,
Que yo como viejo lloro
Y tu como ausente callas.
Romancero General, 1602, л. 46.
Этотъ романсъ былъ напечатанъ уже въ такую раннюю эпоху, какъ 1593 г.}.
Старинные испанскіе романсы часто схожи между собою по тону и способу выраженія, по временамъ нкоторые изъ нихъ кажутся подражаніемъ одному общему оригиналу. Такъ напримръ, въ одномъ изъ романсовъ, описывающимъ заточеніе графа Салданьи, опредленіе времени его заключенія и мысль о своей крови подтверждаются слдующими словами, только не самого графа, а Бернардо обращеннымъ къ королю:
‘Уже стны устали беречь такъ долго человка, котораго он видли молодымъ и котораго он видятъ теперь сдымъ и дряхлымъ. Если его вины должны были быть искуплены кровью,— то его крови пролито достаточно,— и пролита она на вашей служб’ {Романсъ этотъ, очевидно, одинъ изъ самыхъ древнихъ. Сколько мн извстно, онъ былъ напечатанъ впервые въ ‘Flor de Romances’. Novena Parte (Madrid, 1597. in-18, p. 45). Приведенный мною отрывокъ весьма характеренъ въ оригинал:
Cansadas ya las paredes
De guardar en tanto tiempo
A un hombre, que vieren moo
Y ya ven cano y viejo.
Y ya sus culpas merecen,
Que sangre sea en su descuento,
Harta suya he derramado,
Y toda en servicio vuestro.
Дюранъ приводитъ его въ нсколько измненномъ вид.}.
Читая романсы о Бернардо дель Карпіо, невольно поражаешься ихъ сходствомъ съ соотвтствующими мстами въ ‘Общей Хрони къ’. Несомннно, что нкоторые изъ нихъ просто заимствованы изъ нея, другіе же въ боле древней форм были, вроятно, отысканы въ томъ поэтическомъ матерьял, изъ котораго, какъ мы знаемъ, была частью составлена ‘Хроника’ {Романсъ, начинающійся словами ‘En Corte del casto Alfonso’ и помщенный въ сборник 1555, г. взятъ изъ ‘Crnica General’ (Р. III, fol. 32—33 ed. 1604), это видно изъ слдующаго отрывка, гд говорится о томъ какъ Бернардо впервые узналъ, что отецъ его гратъ Салданья:
Quando Bernaldo lо suро
Pesolе a gran demasia,
Tanto que dentroen elcuerpo
La sangre se le volvia.
Yendo para su posada
Muy grande liante hacia
Vistise pаnоs de luto,
Y delante el Rey se iba,
El Rey quando asile vio
Desta suerte le decia:
‘Bernaldo, por aventura
Cobdicias la muerte miа?’
‘Когда Бернардо узналъ объ этомъ, его охватила такая сильная скорбь, что кровь кипла во всемъ его тлъ. Придя въ свое жилище, онъ испускалъ страшные стоны, потомъ одлся въ траурное платье и пошелъ къ королю Когда король увидалъ его въ такомъ вид, то сказалъ ему Бернардо, ты чего добраго, не желаешь-ли моей смерти?’
Въ Хроник мы читаемъ: ‘Е el (Bernardo) quandol supо, que su padre его preso, pesо1 mucho de coraon, e bolbiоsele la sangre en el cuerpo, e fuesse para su posada, faziendo el mayor duelo del mundo, e vistise panos de duelo, e fuesse para el Rey Don Alfonso, e el Rey quando lo vido, dixol: ‘Bernaldo, cobdiciades la muerte miа?’ Очевидно, что въ данномъ случа Хроника послужила оригиналомъ для романса. Но весьма трудно, если невозможно, опредлять, какой именно романсъ легъ въ основу самого разсказа Хроники, такъ какъ несомннно, что до насъ не дошелъ ни одинъ романсдревней формаціи, современной Хроник, составленной, какъ извстно, въ половин Х1И в. и слдовательно, безполезно было бы искать выраженій, соотвтствующихъ только что приведеннымъ нами. Однако, нтъ ничего удивительнаго, что нкоторые изъ романсовъ о Бернардо. находящіеся въ VI части,Flor de Romances’. (Toledo, 1594, in-18), и записанные Педро Флоресомъ съ народныхъ устъ, были извстны во времена Альфонса Мудраго и принадлежали къ числу тхъ Cantares de Gestа, о которыхъ упоминаетъ Педро Флоресъ. Я склоненъ утверждать это относительно трекъ, начинающихся словами: ‘Contandole estaba un dia’, ‘Antes que barbas tuviesse’ и ‘Mal mis servicios pagaste. Хотя по языку эти романсы несомннно должны быть отнесены ко временамъ Карла V и Филиппа II, но мысли и чувства ихъ значительно древне.}. Лучшіе изъ нихъ т, которые мене строго придерживаются исторіи, но вс, взятые вмст, составляютъ любопытный и интересный отдлъ испанской народной поэзіи, прекрасно знакомящій насъ съ нравами и чувствами народа какъ въ т варварскія времена, о которыхъ въ нихъ говорится, такъ и во времена позднйшія, когда многіе изъ нихъ были написаны.
Слдующая серія романсовъ посвящена Фернану Гонзалесу, народному вождю, о которомъ мы уже упоминали, говоря объ его римованной хроник. Это онъ въ половин Х-го столтія отвоевалъ Кастилію у мавровъ и первый сталъ ея владтельнымъ графомъ. Число романсовъ, относящихся къ нему, весьма немногочисленно — всего около двадцати. Самые поэтическіе изъ нихъ т, гд описывается, какимъ образомъ онъ былъ два раза освобожденъ изъ тюрьмы своею мужественною супругою и т, гд говорится объ его борьб съ королемъ Санчо, борьб, въ которой онъ вполн выказалъ буйство и хитрость средневковаго феодала — хищника. Почти вс факты, разсказанные въ этихъ романсахъ, встрчаются въ третьей части ‘Общей Хроники’, и хотя, повидимому, только небольшое число ихъ столь же несомннно заимствовано изъ нея какъ многіе изъ романсовъ о Бернардо дель Карпіо, но по крайней мр въ двухъ или трехъ сюжетъ и выраженія несомннно заимствованы изъ той же Хроники, между тмъ какъ другіе въ боле грубой форм, по всмъ вроятіямъ, ей предшествовали и даже послужили ей самой матерьяломъ {Въ числ романсовъ, заимствованныхъ изъ Crnica General, есть одинъ, помщенный въ сборник 1555 г., и начинающійся такъ: ‘Preso esta Fernan Gonzalez’, хотя тутъ есть разнорчіе. Хроника говоритъ (Р. III, fol. 62 ed:1604), что нормандскій графъ подкупилъ кастеляна замка, а въ романс, равно какъ и въ старинной поэм о Фернан Гонзалес, онъ называется ломбардцемъ. Третій романсъ, написанный также живо, какъ и два предыдущіе, находится въ Flor de Romances, въ Vil части (Alcal, 1597 in18, f. 65), и начинается такъ: ‘El Conde Fernan Gonzalez’ и содержитъ разсказъ о побд Ф. Гонзалеса надъ Алманзоромъ, описаніе которой нигд боле не встрчается и поэтому особенно любопытно.}.
Слдующую группу естественно составляютъ романсы, гд говорится о Семи Инфантахъ Лары, жившихъ во времена Гарсіи Фернандеса, сына Фернана Гонзалеса. Нкоторые изъ нихъ прекрасны, а легенда, лежащая въ основ ихъ — одна изъ самыхъ романическихъ въ испанской исторіи Семеро дтей Лары, вслдствіе домашней распри, преданы своимъ дядею въ руки мавровъ, которые ихъ и умерщвляютъ, въ то время какъ отецъ ихъ вслдствіе низкой измны попадаетъ въ маврскую тюрьму, гд отъ одной благородной маврской двушки у него родится восьмой сынъ знаменитый Мудерра, который въ конц концовъ отомщаетъ за все зло, причиненное его семь. На этотъ сюжетъ существуетъ до тридцати романсовъ, нкоторые изъ нихъ очень древни и передаютъ вымыслы и преданія, нигд боле не встрчающіеся, между тмъ какъ другіе видимо заимствованы изъ ‘Общей Хроники’. Слдующій отрывокъ взятъ изъ одного изъ этихъ послднихъ и даетъ прекрасное понятіе о всей групп {Исторія ‘Инфантовъ Лары’ помщена въ Crnica General, часть III и въ изданіи 1604 начинается съ листа 74. У меня находится любопытная книга съ сорока гравюрами, содержащими ихъ похожденія, работы Оттона Ваеніуса, учителя Рубенса, ученаго и художника, умершаго въ 1634 г. Заглавіе книги этой ‘Historia Septem Infantium de Lara’ (Antverpiae, 1612, in-f.), вроятно, неполный экземпляръ этой книги Соути расхваливаетъ въ своихъ примчаніяхъ къ ‘Хроник Сида’ (р. 410). У Сепулведы (1552—84) есть не мало романсовъ на этотъ сюжетъ, изъ которыхъ одинъ, приведенный въ текст, начинается такъ:
Quien es aquel caballero
Que tan gran traycion hacia?
Ruy Velasquez es de Lara,
Que sus sobrinos vendia.
Соотвтствующее мсто въ Хроник находится на лист 78, изд. 1604.
Замчательные романсы объ Инфантахъ Лары приведены въ книжк Фердинанда Вольфа, Uber eine Sammlung Spanischer Romanzen, Wien. 1850.}.
‘Кто рыцарь, совершившій такую страшную измну?— Это Рюи Веласкесъ де Лара, который продалъ своихъ племянниковъ.— Въ равнин Алменара онъ говорилъ инфантамъ, чтобы они напали на мавровъ, что онъ самъ пойдетъ вмст съ ними, — что они отнимутъ у мавровъ громадную добычу и уведутъ многочисленныхъ плнниковъ.— что затявши такое предпріятіе, они покажутъ себя героями.— Мавровъ боле десяти тысячъ, они идутъ съ развернутыми знаменами.— Инфэнты его спрашиваютъ:— ‘что эта за толпа приближается?— ‘Не бойтесь, мои племянники’, отвчаетъ Рюи Веласкесъ,— ‘это все негодные мавры, мавры ничего не стоющіе, которые при вашемъ приближеніи, тотчасъ же обратятся въ бгство, если же они будутъ ожидать вашего нападенія, я самъ приду къ вамъ на помощь.— Я не разъ уже нападалъ на нихъ, и ни одинъ изъ нихъ не защищался.— Атакуйте-же ихъ, мои племянники,— не будьте трусами».— Лживыя слова, полныя гнуснаго коварства! Инфанты, какъ храбрые люди, вступаютъ въ бой съ маврами,— свиту ихъ составляютъ всего двсти всадниковъ. А онъ между тмъ тайно отъ христіанъ отправляется къ маврамъ и говоритъ имъ, что ни одинъ изъ его племянниковъ, не долженъ остаться въ живыхъ.— ‘Отрубите имъ головы, я не буду защищать ихъ.— Двсти человкъ не боле — сопровождаютъ ихъ’.
Но, какъ и слдовало, ожидать, Сидъ даже боле, чмъ Бернардо или Фернанъ Гонзалесъ считался въ эпоху образованія языка предметомъ воспванія народной поэзіи и о немъ сложено романсовъ боле, чмъ о какомъ либо изъ героевъ настоящей или баснословной исторіи Испаніи {Въ поэм о Сил, написанной на варварскомъ латинскомъ язык, изданной съ большимъ тщаніемъ Сандовалемъ (Reyes de Castilla, Pamplona, 1615, fol. 189, etc.) и очевидно сочиненной, какъ я уже замтилъ, однимъ изъ очевидцевъ осады Алмеріи въ 1147 г., мы читаемъ слдующія строки:
Ipse Roderiues, Міо Cid semper vocatus.
De quo cantatur, quod al hostibus haud superatus,
Qui doinuit Moros, comits quoque domuit nostros, etc.
Судя по фраз Mio Cid поэма эта первоначально должна была быть написана на испанскомъ язык, и въ этомъ случа она представляетъ собою ничто иное какъ сборникъ романсовъ.}.
Появленіе перваго отдльнаго сборника романсовъ о Сил относится къ 1612 году, и съ тхъ поръ его продолжали перепечатывать какъ въ Испаніи, такъ и за-границей, вплоть до нашего времени {Ник. Антоніо (Biblioth. Nova, T. 1, p. 681) относитъ самый старинный изъ Romancero del Cid къ 1612 г. Древнйшее изъ имющихся у меня изданій напечатано въ Пампелун (1706, in-8). Но мадридское изданіе (1818, in-8), франкфуртское (1827, in-12) и сборникъ Дюрана (Caballerescos, Madrid, 1832, in-12, T. II, pp. 43—191), полне другихъ. Самое полное изданіе сдлано Келлеромъ (Stuttgard, 1840, in-12). Оно содержитъ въ себ 154 романса, хотя въ Romancero General Дюрана (Madrid, 1849 г. T. I), число ихъ доходитъ до 182. Впрочемъ и къ этой почтенной цифр можно еще прибавить семь романсовъ изъ Sammlung Вольфа, 1850 г. Семьдесятъ восемь романсовъ о Сил переведены на нмецкій языкъ размромъ подлинника и съ соблюденіемъ ассонансовъ Дуттенгоферомъ въ его Cid, ein Romanzen Kranz, von F. M. Duttenhofer. Второе изданіе этого перевода вышло въ Штутгарт въ 1837 г.}. Число романсовъ о Сил легко можетъ быть доведено до двухъ сотъ: нкоторые изъ нихъ весьма древни, нкоторые поэтичны, большинство же прозаичны и ничтожны. По всему видно, что составители ихъ мало пользовались хрониками {Романсы, начинающіеся словами ‘Guarte, guarte, Rey don Sancho’, и ‘De Zamora sale Dolfos’ заимствованы изъ ‘Хроники Сида’ (1593, гл. LX,LXII). Другіе романсы, преимущественно изъ вошедшихъ въ коллекцію Сепульведы, извлечены повидимому изъ другихъ частей той же Хроники или изъ 4-й части Crnica General. Но въ цломъ заимствованныхъ мстъ въ романсахъ Сида сравнительно немного.}.
Обстоятельства исторіи Сида, какъ истинныя, такъ и баснословныя, слишкомъ крпко укоренились въ народномъ врованіи и слишкомъ хорошо были извстны испанскимъ христіанамъ, чтобы нужно было прибгать къ подобнымъ источникамъ. Поэтому ни одинъ изъ сборниковъ старинныхъ романсовъ не носитъ на себ такого сильнаго отпечатка своего вка и своей страны и ни одинъ не представляетъ собою такого полнаго цикла. Романсы о Сил сообщаютъ намъ полную исторію Сида съ подробностями, не встрчающимися нигд: ни въ древней поэм, которая впрочемъ и не иметъ претензіи быть жизнеописаніемъ героя, ни въ прозаической хроник, не заключающей въ себ начала его исторіи, ни въ латинской поэм, слишкомъ краткой и сжатой. Въ самомъ начал мы находимъ слдующее подробное и живое описаніе скорби и страданій Діего Лайнеза, Сидова отца, вслдствіе оскорбленія, нанесенному ему графомъ Лозано и за которое онъ, по преклонности лтъ, не чъ силахъ отомстить: ‘Діего Лайнезъ стоя на страж, чести своего дома, благороднаго, богатаго, стариннаго,— старйшаго, чмъ домъ Нуньу и Абарка,— и видя, что ему не достаетъ силъ для мести,— потому что его престарлые годы — не позволяютъ ему постоять за себя,— видя, что Лозано Оргазъ безпрепятственно разгуливаетъ по улицамъ — спокойный и свободный,— упоенный радостью и славою,— не можетъ спать ночей, ни прикоснуться къ мясу, ни поднять очи, опущенныя долу, — онъ не сметъ выйдти изъ своего дома, ни бесдовать съ друзьями.— Напротивъ, онъ отказывается говорить съ ними изъ страха оскорбить ихъ — дуновеніемъ своего безчестія’ {Древнйшій сборникъ, гд встрчается этотъ романсъ,— очевидно весьма древній, судя по содержанію — это ‘Flor de Romances’, часть IX, 1597, листъ 133.
Cuydando Diego Laynez
En la rnengua de su casa,
Fidalga, rica y antigua,
Antes de Nuno y Abarca,
Y viendo que la fallecen
Fueras para la vengana,
Porque por sus luengos aos,
Por si no puede tomaila,
Y que el de Orgaz se passe
Seguro y libre en la plaa,
Sinque nadie se lo impida,
Loano en nombre y en gala,
Non puede dormir de noche,
Nin gustar de las viandas,
Nin alar del suelo lus ojos,
Nin osa salir de su casa.
Nin fablar con sus amigos,
Antes les niega la fabla,
Temiendo no les ofenda
El aliento de su infamia.
Игра словъ, къ которой даетъ поводъ имя графа Лозано (высокомрный или гордый), конечно, не переводима. Слдуетъ замтить, что здсь вовсе не упохавается о пощечин, полученной отцемъ Сида, оскорбленіи, приписываемомъ графу Лозано Гильеномъ де Кастро и Корнелемъ. Но сколько мн извстно, о пощечин не говорится ни въ одномъ изъ старинныхъ романсовъ или хроникъ.}. Видя тяжелое положеніе отца, Родриго, едва вышедшій изъ отрочества, ршается отомстить за обиду и вызываетъ графа Лозано, самаго опаснаго рыцаря того времени и перваго дворянина въ королевств. Поединокъ окончивается смертью гордаго и дерзкаго врага. Дочь убитаго графа, прекрасная Химена, требуетъ у короля мщенія, но по тогдашнимъ обычаямъ все улаживается бракомъ между враждующими сторонами, бракомъ, который, естественно, полагаетъ конецъ распр.
До сихъ поръ романсы касаются только ранней юности Сида, протекшей во время царствованія Фердинанда Великаго. Они составляютъ отдльную группу романсовъ, доставившую Гильену де Кастро и затмъ Корнелю лучшій матеріалъ для ихъ трагедій изъ этой части исторіи Сида. Но по смерти Фердинанда королевство его было раздлено, согласно его желанію, между четырьмя его дтьми. Войны, бывшія почти неизбжнымъ слдствіемъ этого раздла, и участіе принимаемое Сидомъ въ осад Заморы, доставшейся въ удлъ королев Уррак, осаждаемой братомъ своимъ, Санчо Храбрымъ, составляютъ содержаніе новой серіи романсовъ. Въ одномъ изъ нихъ Сидъ, посланный Санчо требовать сдачи города, выслушиваетъ упреки и насмшки отъ Урраки, которая изображается стоящею на одной изъ башенъ и оттуда отвчающею Сиду:
‘Прочь отсюда, прочь отсюда, Родриго, — гордый кастильянецъ.— Ты долженъ бы былъ еще помнить-о временахъ прошлыхъ,— когда ты былъ посвященъ въ рыцари — на алтар Сантъ Яго,— когда король былъ воспріемникомъ,— тебя, Родриго, своего любимца.— Мой отецъ далъ теб оружіе,— моя мать дала теб коня,— я надла на тебя шпоры.— Чтобы еще боле возвысить тебя, — я мнила соединиться съ тобою.— Судьба моя была противъ этого: — ты женился на Химен Гомесъ,— дочери графа Лозано.— За нею ты получилъ деньги,— со мною ты имлъ бы положеніе.— Если ты и хорошо женился, Родриго,— ты могъ бы жениться гораздо лучше, — ты пренебрегъ дочерью короля, — чтобы взять дочь вассала’ {Это одинъ изъ самыхъ старинныхъ и характерныхъ романсовъ. Онъ былъ въ первый разъ напечатанъ въ 1555, романсъ ‘Durandarte, Durandarte’, появившійся въ 1511 г., есть очевидно, подражаніе нашему романсу въ это время уже пользовавшемуся большою извстностью. Я привожу его по одной изъ самыхъ старинныхъ рукописей, (впослдствіи онъ подвергся измненіямъ) опуская лишь послднія строки, которыя, повидимому, составляютъ позднйшую приписку.
А fuera, а fuera, Hodrigo,
El soberbio Castellano!
Acordarte te debria
De aquel tiempo ya passado,
Quando fuiste caballero
En el altar de Santiago,
Quando el Rey fue tu padrino,
Tu Rodrigo el ahijado.
Mi padre te dio las armas,
Mi madr te dio el caballo,
Io te ealze las espuelas,
Porque fuesses mas honrado,
Que pens casar contigo.
No lo quiso mi pecado,
Casasle con Ximena Gomez,
Nija del Conde Loano.
Con ella uviste dineros,
Conmigo uvieras estado.
Bien cusaste, Rodrigo,
Muy inejor fueras casado,
Dexaste hija de Rey,
Por tomar la de su vasallo’.
Это былъ одинъ изъ наиболе популярныхъ старинныхъ романсовъ и на него часто ссылаются писатели лучшей эпохи испанской литературы, какъ напримръ, Сервантесъ въ ‘Persiles у Sigismunda’ (Lib III, с. XXI), а Рильенъ де Кастро пользовался имъ въ своей трагедіи, ‘Mocedades del Cid’.}.
‘Альфонсъ VI вступилъ на престолъ по смерти Санчо, погибшаго позорнымъ образомъ вслдствіе измны передъ стнами Заморы. Сидъ поссорился съ своимъ новымъ владыкою и былъ изгнанъ. Съ этого момента начинается уже упомянутая старинная поэма, но какъ объ этихъ событіяхъ его жизни, такъ и о послдующихъ романсы даютъ самый полный и послдовательный отчетъ, изображая намъ часто съ мельчайшими подробностями завоеваніе Сидомъ Валенсіи, возвращеніе ему королевскихъ милостей, его торжество надъ графами Карріонскими, его старость, смерть и погребеніе. Романсы эти, взятые въ совокупности, представляютъ намъ картину, которую историкъ Мюллеръ и философъ Гердеръ считаютъ въ основныхъ чертахъ достоврной исторіей и которая есть ничто иное какъ простое поэтическое изложеніе преданій, ходившихъ въ народ въ различныя эпохи, когда были написаны ея различныя части.
Дйствительно, въ ранній періодъ той эпохи, когда были написаны историческіе романсы, сюжетомъ для нихъ служили преимущественно подвиги легендарныхъ народныхъ героевъ, а не извстныя, засвидтельствованныя лтописью, историческія событія. Конечно, легковрный патріотизмъ примшивалъ много вымысловъ къ тому, что передавалось о подобныхъ герояхъ, въ глазахъ современнаго человка большая часть этихъ романсовъ лишена всякаго правдоподобія, такъ что мы не можемъ не согласиться съ полнымъ здраваго смысла замчаніемъ каноника въ домъ Кихот: ‘Несомннно, что подобные люди, какъ Сидъ и Бернардо дель Карпіо, существовали, но весьма сомнительно, чтобы они совершили приписываемые имъ подвиги’ {‘En lo que bubo Cid, no hay duda, ni menos Bernardo del Carpio, pero de que hicieron las hazanas que dicen, creo que hay muy grande’. (Часть 1, гл. XL1X). Этотъ взглядъ на предметъ, относительно котораго суждеіне Сервантеса почти всегда врно, вполн раціоналенъ и составляетъ разительную противоположность съ одной стороны съ страннымъ легковріемъ людей, которые подобно Мюллеру и Гердеру, расположены считать романсы за достоврные историческіе документы, а съ другой стороны съ упорнымъ невріемъ Масдеу, отрицающаго самое существованіе Сида. Въ ‘Romancero’ Эскобара есть романсъ, начинающійся словами ‘Quantos dicen mal del Cid’, которымъ подтверждается подлинность Сидовыхъ приключеній. Романсъ этотъ, по моему мннію, поздне Донъ Кихота.}. Хотя, въ тоже время, мы и не можемъ отказать въ извстной дол правды остроумному изреченію Санчо: ‘чтобы тамъ ни говорили, старинные романсы слишкомъ стары, чтобы говорить ложь’. тмъ не мене нкоторые изъ нихъ гршны въ этомъ.—
Въ позднйшій періодъ романсы пишутся на всякаго рода сюжеты, какъ древніе, такъ и современные, какъ духовные, такъ и свтскіе. Даже съ легендъ Греція и Рима была собрана дань, какъ будто он на самомъ дл имли историческое основаніе. Но во всякомъ случа наибольшее число романсовъ иметъ отношеніе къ испанской исторіи боле, чмъ къ какой либо другой, и испанскіе романсы, вообще, наилучшіе. Самая поразительная особенность всей массы романсовъ, взятой въ цломъ, это, можетъ быть, та сила, съ которою они выражаютъ національный характеръ. Врность королю есть неизмнно преобладающая въ нихъ черта. Владтель Бюитраго жертвуетъ жизнью для спасенія жизни своего государя {См. прекрасный романсъ, начинающійся ‘Si el cavallo vos han muerto’, впервые напечатанный въ ‘Flor de Romances’, Parle VIII (Alcal, 1597, f. 129). Существуетъ прекрасный переводъ его, сдланный Локхартомъ. Битва, о которой въ немъ говорится, происходила при Азхубарот, въ 1385 г.}. Сидъ по завоеваніи Валенсіи посылаетъ богатую добычу неблагодарному королю, его изгнавшему {О факт этомъ упоминается въ романс, находящемся въ ‘Romancero del Cid’ и начинающемся словами ‘Llego Alvar Fanez а Burgos’ и въ сопровождающей его letrilla: ‘El vasallo desleade’. Эта черта въ характер Сида замчена уже Діего Химинесъ Айллономъ въ поэм, посвященной герою, 1579 г. гд упомянувъ о жестокости, съ какою король обошелся съ нимъ — ‘Tratado de su Rey con aspereza’ — поэтъ прибавляетъ:
Jamas le dio lugar su virtud alta
Que en su lealtad viniese alguna faltas. Canto I.
‘Хотя король и поступилъ съ Сидомъ сурово, но тотъ, въ силу своей высокой добродтели, ничмъ не запятналъ свою врность къ нему’.}. Бернардо дель Карпіо остается покорнымъ своему дяд, низко и грубо оскорбляющему его сыновнія чувства, {Въ одномъ изъ подобныхъ случаевъ, когда король обошелся съ Бернардо дель Карпіо самымъ постыднымъ и оскорбительнымъ образомъ, послдній отвчалъ ему,
Seor. Rey sois, y haredes
A vuestro querer y guisa.
‘Государь, вы король, и вольны поступать по вашему усмотрнію, согласно вашей вол’.
Въ другомъ романс, при подобныхъ же обстоятельствахъ, онъ сказалъ королю:
De servir no os dejard
Mientras que tengo la vida.
Служить вамъ я не перестану,— пока буду живъ’.} и когда, доведенный до отчаянья, онъ возстаетъ противъ дяди, романсы и хроники ршительно покидаютъ его. Однимъ словомъ, эта и другія ярко выдающіяся черты національнаго характера постоянно проявляются въ старинныхъ историческихъ романсахъ и придаютъ имъ главнымъ образомъ ту особую прелесть, которой они отличаются.
Романсы на маврскіе сюжеты. Маврскіе романсы составляютъ сами по себ многочисленную и блестящую группу, но не одинъ изъ нихъ не можетъ поспорить въ древности съ ранними историческими романсами. Дйствительно, самые сюжеты ихъ указываютъ на позднйшее происхожденіе.) Немногіе изъ нихъ касаются лицъ или событій эпохи, непосредственно предшествовавшей паденію Гренады. Даже въ этихъ немногихъ встрчается много указаній характера боле новйшаго и христіанскаго. Достоврно, повидимому, то, что по окончательномъ паденіи маврскаго могущества и по вступленіи побдителями въ полное обладаніе тмъ, что было самого роскошнаго въ цивилизаціи ихъ враговъ, народная поэзія испанцевъ не могла устоять отъ увлеченія чуждыми ей сюжетами. Роскошный югъ съ его блестящей и изнженной утонченностью, чужестранные, но не совсмъ чуждые, нравы его жителей, великолпная и фантастическая архитектура, разсказы о воинственныхъ подвигахъ и пораженіяхъ при Баз, Ронд и Альгам, переплетенные романическими приключеніями и кровавыми распрями Цегрисовъ, Абенсераговъ. Гомеловъ и Аліатаровъ,— все это сильно овладло воображеніемъ испанцевъ и превратило Гренаду, ея роскошную долину и увнчанныя снгами горы, въ ту волшебную страну, которой не могла создать древнйшая и боле суровая поэзія сверныхъ романсовъ. Съ этого времени образуется новый классъ сюжетовъ, какъ-то: любовныя похожденія Газуля и Абиндарраеса, увеселенія и турниры въ Биваррамбл и разсказы изъ арабскихъ ночей въ Геяералиф, однимъ словомъ въ испанскіе романсы вошло все, что касается маврскихъ преданій или нравовъ, или можетъ быть приписано имъ народнымъ воображеніемъ. Злоупотребленіе этими сюжетами доходитъ даже до смшнаго и сами романсы подсмиваются другъ надъ другомъ за отступничество отъ собственныхъ сюжетовъ и, такъ сказать, за отщепенство отъ національности и патріотизма {Въ шутливомъ романс ‘Tanta Zayda y Adalifa’, напечатанномъ впервые въ ‘Flor de Romances’ (Parte V, Burgos, 1594, in-8, f. 158) читаемъ слдующее:
Renegaron de su ley
Los Romancistas de Espaa,
Y ofrecieronle a Mahoma
Las primicias de sus galas.
Dexaron los graves hechos
De su vencedora patria.
Y mendigan de la agena
Invenciones у parta lias.
‘Они отреклись отъ своего закона,— писатели испанскихъ романсовъ,— и поднесли Магомету — плоды своихъ талантовъ.— Они пренебрегли важными дяніями — своего побдоноснаго отечества и отправились выпрашивать у сосдняго народа — вымысловъ и высокихъ подвиговъ’.
Гонгора также нападаетъ на этихъ отщепенцевъ въ своемъ прелестномъ романс ‘A mis Senores poetas’, а въ другомъ романс, начинающемся словами ‘I’orque, Senores poetas’ старается защитить ихъ.— Я не хочу этимъ сказать, чтобы большинство романсовъ на маврскіе сюжеты и въ особенности романсы на взятіе Гренады, не были бы народными произведеніями и въ нкоторыхъ случаяхъ почти современными описываемымъ въ нихъ событіямъ. Безъ сомннія они удовлетворяютъ обоимъ требованіямъ. Къ этому же отдлу должны быть отнесены романсы, воспвающіе возстаніе мавровъ во времена Филиппа II и жестокое изгнаніе ихъ въ царствованіе Филиппа III. Романсы эти можно найти въ обширномъ собраніи романсовъ Дюрана, T. II, 1851, рр. 103—142 и 162—192 Многіе изъ нихъ принадлежатъ извстнымъ авторамъ. Наиболе народные изъ нихъ помщены въ Primevera Вольфа, 1856, T. I, 234—325. Впрочемъ и тутъ есть исключенія. Но, гд бы они ни встрчались, лучшіе изъ нихъ, за весьма немногими исключеніями, заимствованы изъ сочиненіи Хиты ‘Guerras de Granada’.}.
Эпоха, когда этотъ родъ поэтическихъ произведеній былъ въ мод, это — столтіе, непосредственно слдовавшее за паденіемъ Гренады, столтіе, втеченіе котораго вс роды романсовъ были въ первый разъ записаны и изданы.’Неоспоримымъ доказательствомъ этого служатъ первые сборники ихъ. Въ сборникахъ 1511 и 1550 г. содержится лишь нсколько маврскихъ романсовъ, между тмъ какъ въ сборник 1593 ихъ боле двухъ сотъ. Но хотя въ содержаніе ихъ входятъ извстныя событія, ихъ, въ сущности, нельзя признать за историческіе. Такъ, напримръ, въ извстномъ романс о турнир въ Толедо, имвшемъ мсто, какъ полагаютъ, до 1085, упоминается о лицахъ, жившихъ въ эпоху, непосредственно предшествовавшую паденію Гренады, въ романс же о корол Бельхит, какъ и во многихъ другихъ, сюжетъ чисто вымышленный. Дйствительно, романическій колоритъ преобладаетъ въ романсахъ этого отдла и составляетъ главную ихъ прелесть?) Этотъ фактъ подтверждается словами — ‘Восходитъ звзда Венеры’ — составляющими начало одного изъ самыхъ лучшихъ и наиболе послдовательныхъ романсовъ въ ‘Romancero General’,— романса, который своимъ упоминаніемъ Венеры и Родамонта и ошибочнымъ предположеніемъ, что мавръ былъ алкадомъ Севильи столтіе спустя посл того, какъ Севилья стала христіанскимъ городомъ, заставляетъ думать, что онъ обязанъ своимъ происхожденіемъ не серьезной мысли, но разсчету на поэтическій эффектъ {‘Ocho ocho ‘diez diez’, и Sale la cstrella de Venus’, оба романса упоминаемые здсь, помщены въ ‘Romancero’ 1593, а хорошій переводъ послдняго изъ нихъ можно найти въ прекрасной стать объ испанской поэзіи, помщенной въ Edinburgh Review, т. XXXIX, стр. 419.}.
Эти романсы и нсколько другихъ о знаменитомъ Газул, встрчающихся въ народной исторіи ‘Гренадскихъ воинъ’, (Historia de los Vandos de los Zegries y Abencerrages, Cavalleros moros de Grenada) гд они признаются современными описываемымъ въ нихъ событіямъ, представляютъ собою прекрасные образцы поэзіи, въ которую фантазія испанцевъ любила облекать главнйшее событіе своей національной исторіи {Лучшіе романсы о Газули начинаются словами: ‘Рог la plaza de San Juan’ и ‘Estando toda la corte’.}. Другіе романсы подобнаго же содержанія сообщаютъ разсказы, отчасти или вполн баснословные, о Мус, Харифе, Лизаро и Тарфе, затмъ большее число романсовъ наполнено описаніемъ измнъ, соперничества, заговоровъ и приключеній знаменитйшихъ изъ Цегріевъ и Абенсераговъ. Изъ фактовъ, приводимыхъ въ этихъ романсахъ, явствуетъ, что внутреннія распри не мене вншнихъ пораженій способствовали окончательному низложенію мусульманскаго могущества. Нкоторые изъ этихъ романсовъ были, вроятно, сложены во времена Фердинанда и Изабеллы, многіе во времена Карла V, самые же блестящіе по форм, хотя и не лучшіе, нсколько поздне.
Романсы, характеризующіе нравы и частную жизнь. Испанскіе романсы не ограничиваются героическими сюжетами, заимствованными изъ области вымысла или исторіи, или имющими отношеніе къ маврскимъ преданіямъ и нравамъ, вслдствіе этого кром трехъ обширныхъ отдловъ, на которые они подраздляются, существуетъ еще и четвертый, который можно назвать смшаннымъ и значеніе котораго не маловажно. Поэтическое чувство даже низшихъ классовъ испанскаго народа обнимало большее число сюжетовъ, чмъ можно было бы предположить, и народный геній отъ природы свободный, какъ втеръ, оставилъ безчисленное множество воспоминаній, доказывающихъ по меньшей мр разнообразіе народныхъ ощущеній, живость и нжность народной отзывчивости., Множество по большой части смшанныхъ романсовъ суть ничто иное какъ любовныя изліянія, но между ними много есть пастушесскихъ, комическихъ, сатирическихъ и такъ называемыхъ picaresque. Нкоторые носятъ названіе Letras или Letrillas и суть ничто иное, какъ небольшія поэмы, предназначенныя для пнія, нкоторые лирическіе по тону, если не по форм, нкоторые описываютъ народные увеселенія и нравы. Но вс они имютъ одну общую характеристическую черту — вс они врно отражаютъ въ себ испанскую жизнь. Мы уже упоминали о нкоторыхъ изъ нихъ, изданныхъ весьма рано, но существуетъ значительный отдлъ испанскихъ романсовъ, отличающійся очаровательною простотою мысли и выраженія, — простотою, соединенной съ шаловливымъ лукавствомъ и потому заслуживающій особаго вниманія. Подобной народной поэзіи не существуетъ ни на какомъ другомъ язык. Большое число романсовъ этого рода находится въ особенно цнномъ сборник, озаглавленномъ ‘Шестая часть Романсеро’, появившимся въ 1594 г. и записанномъ Педро Флоресомъ, покрайней мр, отчасти со словъ простаго народа {Таковы напримръ романсы: ‘Que es de mi conlentoi, ‘Plega Dios que si yo creo’, ‘Aquella morena’,. ‘Madre, un cavalero’, ‘Mal ayan mis ojos’, ‘Nina, quevi ves’ и проч.}, Они нердко напоминаютъ собою легкія и граціозныя произведенія гитскаго пресвитера, жившаго въ половин XIV столтія, а по тону и по духу могутъ быть отнесены даже къ боле раннему періоду. Въ ряду старинныхъ испанскихъ романсовъ они безспорно самые прелестные и самые характеристичные, при этомъ многіе изъ нихъ дышатъ простотою, лукавствомъ и юморомъ, таковъ, напримръ, романсъ, гд старшая сестра, подмтивъ въ младшей первые признаки зародившейся любви, читаетъ ей нравоученіе:
‘Съ Хуанильей ссорится — ея сестра Мигуэла,— и ей говоритъ слова, — сильно ее огорчающія.— ‘Вчера въ мантиль ты выходила, крошка, — сегодня ты наряжена — лучше другихъ молодыхъ двушекъ.— Твои радости — вздохи, — твои псни элегіи — ты встаешь съ зарею,— ты ложишься очень поздно,— когда же ты за работой,— я не знаю о чемъ, ты думаешь,— ты смотришь на канву — и пропускаешь стежки.— Мн говорятъ, что ты подаешь любовные знаки,— если наша мать узнаетъ про это,— намъ сильно достанется.— Она заставитъ окна ршетками — запретъ двери, — на танцы — она не дастъ намъ позволенія, — она велитъ тетк — сопровождать насъ въ церковь, — чтобы не говорили съ нами — наши подруги.— Когда она пойдетъ со двора,— она прикажетъ дуэнь — за нами глазами — слдить внимательно.— Чтобы она глядла на того, кто проходитъ — смотритъ ли онъ на балконъ,— и которая изъ нисъ — поворачиваетъ голову.— Благодаря твоимъ вольностямъ,— я стану рабою — и праведные поплатятся — за грхи злыхъ’.— ‘Ахъ! Мигуэла, моя сестра,— какія ужасныя подозрнія!— Ты предугадываешь мои несчастія,— а не знаешь ихъ.— Къ сыну Хуана, Педро,— который ухалъ на войну,— я имла привязанность,— слушала его жалобы,— но видя, что онъ перемнился,— такъ какъ онъ отсутствуетъ — о его мнимой врности,— я уже не помню.— Мнимой я ее называю,— потому, что тотъ, кто узжаетъ,— добровольно и съ удовольствіемъ, — не заслуживаетъ, чтобы я его любила’.— ‘Сама проси Бога,— чтобы Педро не возвращался’,— отвчала съ насмшкою — ея сестра Мигуэла.— Любовь, купленная — такою дорогою цною,— покинетъ душу — только вмст съ нею.— Прибавится теб лтъ,— увеличатся и твои страданіями если ты этого не знаешь,— такъ выслушай эту мысль: — Если будучи молодой, ты испытываешь любовь,— что же будетъ, когда ты станешь старше?’ {Древнйшая виднная мною рукопись этого романса или letra находится въ ‘Flor de Romances’, (Parle VI, 1594, fol. 27). Нердо Флоресъ заимствовалъ этотъ романсъ изъ народныхъ преданій, и мене полный списокъ его, по недосмотру, помщенъ въ IX части того же сборника романсовъ л. 116, изданіе 1597. Вотъ подлинникъ романса, заключительныхъ строкъ я не привожу совсмъ, талъ какъ считаю ихъ жалкой пародіей, написанной къ тому же позднйшею рукою и другимъ размромъ:
Rino con Juanilla
Su hermana Miguela,
Palabras le dize,
Que mucho le duelan:
‘Ayer en mantillas
Andauas pequena,
Oy andas galana
Mas que otras donzellas.
Tu gozo es suspiros,
Tu cantar endechas,
Al alua madrugas,
Muy tarde te acuestas,
Quando estas labrando
No se en que te piensas,
Al dechado miras,
Y les puntos yerras.
Dizenme que hazes
Amorosas seas:
Si madre lo sabe,
Aura cosas nueuas:
Clauara ventanas,
Cerrara las puertas,
Para que baylemos,
No dara licencia,
Mandera que tia
Nos lleue a la Yglesia,
Porque no nos hablen
Las amigas nuestras.
Quando fuera salga,
Dirale a la duena,
Que con nuestros ojos
Tenga mucha cuenta,
Que mire quien passa.
Si miro a la reja,
Y quai de nosotras
Boluio la cabea.
Por tus libertades
Sere yo sugeta,
Pagaremos justes
Lo que malos pecan.’
‘Ау! Miguela hermana,
Que mal que sospechas!
Mis males presumes,
Y no los aciertas.
А Pedro, el de Juan
Que se fue а la guerra,
Aficion le tuue,
Y escuche sus quexas,
Mas visto que es vario
Midianle el ausencia,
De su fe fingida
Ya no se me acuerda.
Fingida la llamo,
Porque, quien se ausenta,
Sin fuera y con gusto,
No es bien que le quiera.’
‘Ruegale tu а Dios
Vue Pedro no buelua,’
Respondio burlando
Su hermana Miguela,
‘Que el amor comprado
Con tan rieas prendas
No saldra del aima
Sin salir con ella.
Creciendo tus aos,
Creceran tus penas,
Y si no lo sabes,
Escucha esta lelra:
Si eres nina у has amor,
Que haras quando mayor?’
Flor, de Romances, Parte VI, Toledo, 1594, in 8, f. 27.}.
Но одинъ образчикъ, какъ бы онъ ни былъ прекрасенъ, не можетъ дать понятія ни о безконечномъ разнообразіи этого отдла романсовъ, ни объ ихъ поэтической красот. Чтобы оцнить ихъ по достоинству слдуетъ прочесть большое ихъ количество и притомъ въ подлинник, ибо только въ подлинник они сохраняютъ очаровательную свжесть, свойственную стариннымъ Romanceros,— свжесть, которая исчезаетъ въ переводахъ, какъ вольныхъ, такъ и близкихъ.— Замчаніе это распространяется какъ на историческій, такъ и на смшанный отдлы въ старинныхъ сборникахъ романсовъ, на которые, не смотря на ихъ древность, (ибо одни изъ нихъ написаны около трехъ столтій тому назадъ, а другіе и ране того) было обращено мене вниманія, чмъ они этого заслуживаютъ.
Несомннно, что мало найдется отраслей въ литератур другихъ странъ, которыя могли бы больше вознаградить усилія и пытливый духъ изслдователя чмъ старинные испанскіе романсы во всхъ своихъ формахъ. Они стоятъ совершеннымъ особнякомъ въ ряду эпическихъ произведеній другихъ странъ Европы, въ нкоторыхъ же отношеніяхъ они безспорно выше этихъ послднихъ. Англійскія и шотландскія баллады, съ которыми всего ихъ естественне сравнивать, отражаютъ въ себ боле грубое состояніе общества, гд царствовали суровость, произволъ и насиліе. Правда, такое состояніе тмъ не мене породило поэзію полную энергіи, а иногда и нжности, но поэзія эта въ силу необходимости была лишена достоинства и возвышенности, соотвтствующихъ характеру, если не положенію, народа, который подобно Испанскому, втеченіе столтій, велъ борьбу, облагороженную чувствомъ преданости къ религіи и царствующему дому, борьбу способную по временамъ поднимать духъ и сердце своихъ подвижниковъ до высоты, недоступной участникамъ кровавыхъ распрей бароновъ другъ съ другомъ или героямъ дикихъ, опустошительныхъ пограничныхъ набговъ. Въ справедливости этого легко убдиться, если мы сравнимъ замчательную серію романсовъ о Робин Гуд съ романами о Сил и Бернардо дель Карпіо, или мрачную трагедію ‘Эдомъ о Гордонъ’ съ трагедіею ‘Графъ Аларкосъ’ или еще лучше, если подъ свжимъ впечатлніемъ ‘Reliques’ Перси или ‘Minstrlsy’ Вальтеръ Скотта, мы обратимся къ ‘Romancero General’, и его поэтическому смшенію маврскаго великолпія и христіанской врности {Если бы мы пожелали расширить кругъ сравненія и сопоставить болтливость старинныхъ Фабльо или изысканную утонченность трубадуровъ и минезингеровъ съ первобытными испанскими романсами, то превосходство было бы во всякомъ случай еще боле на сторон этихъ послднихъ, воплотившихъ въ себ возбужденное поэтическое чувство, которымъ былъ преисполненъ весь испанскій народъ въ теченіи того періода, когда маврское могущество стало ослабвать мало но малу въ борьб съ энтузіазмомъ, ставшимъ въ конц неодолимымъ, такъ какъ въ основ его съ самаго начала лежалъ религіозный принципъ и врноподданническое чувство.}.
Но, хотя испанскіе романсы рзко отличаются отъ народной поэзіи остальной Европы, они проникнуты больше чмъ псни другихъ народовъ національнымъ духомъ, составляющимъ повсюду существенный элементъ этого рода поэтическихъ произведеній. Дйствительно, при чтеніи, они не представляютъ, повидимому, ничего иного кром великихъ чертъ стариннаго испанскаго характера, воспроизведенныхъ силою поэтическаго энтузіазма, отымите у нихъ національный духъ, и они перестанутъ существовать. Духъ этотъ въ свою очередь сохранилъ ихъ до нашихъ дней и благодаря ему они сохранятся въ будущемъ. Великіе кастильскіе герои, какъ то Сидъ, Бернардо дель Карпіо и Пелайо, составляютъ до нын существенный элементъ вры и поэзіи простаго испанскаго народа, который чтитъ ихъ память почти также, какъ она чтилась во времена Гонзальво Кордуанскаго, или еще ране, во времена св. Фердинанда. Романсы о приключеніяхъ Гуариноса и о пораженіи при Ронсевалл, распваются и теперь погонщиками муловъ также, какъ они распвались, когда Донъ Кихотъ слышалъ ихъ во время своего путешествія въ Тобозо, а на улицахъ Севильи, на театр маріонетокъ до сихъ поръ разыгрываются приключенія Гайфероса и Мелизендра, подобно тому какъ они нкогда разыгрывались въ уединенной гостинниц Монтезино въ присутствіи Донъ Кихота. Однимъ словомъ, старинные испанскіе романсы до такой степени проникнуты національнымъ духомъ, что вполн слились съ характеромъ народа, породившаго ихъ и, благодаря этому качеству, будутъ несомннно существовать до тхъ поръ, пока испанскій народъ сохранитъ свое отдльное независимое существованіе {См. въ прибавленіи Б.}.

ГЛАВА VIII.

Второй Отдлъ.— Хроники.— Ихъ происхожденіе — Королевскія хроники.— Всеобщая хроника Альфонса X.—Ея раздленіе и содержаніе. Ея наиболе поэтическія мста.— Ея характеръ.— Хроника Сида.— Ея происхожденіе, содержаніе и характеръ.

Хроники.— Въ старину поэзія романсовъ служила несомннно удовольствіемъ и утшеніемъ для всей массы испанскаго народа. Дйствительно, втеченіе долгаго періода своей первоначальной исторіи испанскій народъ не длился на рзко обозначенные классы, нравы, культура и вкусъ отдльныхъ сословій мало разнились между собою. Войны, продолжавшіяся съ неослабвавшимъ ожесточеніемъ цлыя столтія, хотя по своему характеру и имли облагороживающее и поэтическое вліяніе на весь народъ, но страданія, неизбжно сопровождавшія ихъ, тмъ не мене ложились на него тяжелымъ бременемъ. Благодаря имъ, общее состояніе испанскаго народа держалось почти на одномъ уровн столь долгій періодъ времени, какъ это едва-ли было въ какой либо другой христіанской стран. Когда же жестокія войны съ маврами были перенесены на югъ, въ королевствахъ Леонскомъ и Кастильскомъ и на всемъ свер Испаніи стало сравнительно тише и спокойне. Богатства начали накопляться въ монастыряхъ и слдствіемъ ихъ явился досугъ. Замки, въ прежнее время вчно занятые приготовленіемъ къ защит противъ общаго врага, превратились въ центры грубаго, но радушнаго гостепріимства, а общественныя различія, происходящія отъ различныхъ степеней власти, богатства и образованія, стали все явственне и явственне обозначаться. Съ этого времени и романсы, не впадая въ совершенное небреженіе, сдлались мало по малу достояніемъ низшихъ классовъ общества, гд они и оставались долгое время, между тмъ какъ классы боле развитые и образованные усвоили или создали себ формы литературы, боле подходящія въ нкоторыхъ отношеніяхъ къ ихъ новому положенію и свидтельствующія въ то же время о большемъ досуг, образованіи и боле установившейся систем общественной жизни.
Древнйшею изъ этихъ формъ въ Испаніи была форма прозаическихъ хроникъ, которыя будучи вызваны къ жизни измненіемъ въ положеніи самаго общества, были въ то же время естественными преемниками монастырскихъ латинскихъ хроникъ и легендъ. Эти хроники и легенды давно уже были извстны на полуостров и по своимъ существеннымъ свойствамъ должны были пріобрсти расположеніе людей, ежедневно совершавшихъ подвиги, подобные тмъ, какіе были постоянно прославляемы въ нихъ и которые расположены были смотрть на весь этотъ классъ произведеній, какъ на залогъ и ручательство своей собственной будущей славы. Поэтому хроники были не только естественнымъ продуктомъ эпохи, но и пользовались покровительствомъ и расположеніемъ людей, дававшимъ ей тонъ и направленіе {Въ ‘Partidas’ (около 1260 г.) добрымъ рыцарямъ предписывается выслушивать за трапезой чтеніе ‘las hestorias de los grandes fechos de armas que los olros fecieran’. т. e. разсказовъ о великихъ подвигахъ, совершенныхъ другими. (Parle II, Titulo XXI, Ley 20). Не многіе рыцари того времени знали латинскій языкъ, и ‘hestorias’ на испанскомъ языкъ были, по всей вроятности, т самыя хроники, о которыхъ мы говоримъ, или романсы и gestes отчасти, послужившіе для нихъ матеріаломъ.}.
1) Общія хроники и королевскія хроники. Въ силу выше означенныхъ обстоятельствъ можно заране предвидть, что настоящій стиль испанской хроники впервые возникнетъ при двор или по сосдству съ королевскимъ престоломъ, потому что при двор господствовалъ духъ и существовали матеріалы наиболе пригодные для его зарожденія. Фактъ также достойный вниманія, что хроника первая по времени и первая по достоинству, прямо вышла изъ подъ королевскаго пера. Въ печатныхъ изданіяхъ она озаглавлена ‘Хроника Испаніи’, или ‘Всеобщая Хроника Испаніи’, и несомннно, есть то самое сочиненіе, которое извстно въ рукописи подъ заглавіемъ ‘Исторія Испаніи’ {Мондехаръ думаетъ, что первоначальное заглавіе ‘Crnica de Espaa’ было ‘Estoria de Espaa’ (Memories de Alfonso el Sabio, p. 464.)}. Въ характеристическомъ предисловіи, посл торжественнаго перечисленія причинъ, послужившихъ мотивомъ къ составленію подобнаго сочиненія, говорится: ‘И, поэтому мы, Донъ Альфонсъ…. сынъ высокоблагороднаго короля Донъ Фердинанда и королевы Доньи Беатрисы, приказали собрать вс, какія могли, историческія сочиненія, относящіяся до прежнихъ событій въ Испаніи, взяли хронику архіепископа Донъ Родриго… и отца Луки, епископа Туи… и составили эту книгу.—‘ Слова удостовряющія насъ въ томъ, что Альфонсъ Мудрый самъ составилъ эту хронику {Различіе, которое Альфонсъ длаетъ между, даннымъ приказаніемъ о собраніи матерьяловъ (inandainor ayuntar) и личнымъ составленіемъ Хроники (coniposiinor este libre) повидимому служить яснымъ доказательствомъ того, что онъ былъ ея авторомъ или составителемъ и желалъ, чтобы его считали таковымъ. Впрочемъ на этотъ счетъ существуютъ два различныя мннія. Флоріанъ де Окампо, историкъ, выпустившій въ свтъ въ 1541, in-folio, въ Замцр, первое изданіе Хроники, говоритъ, въ своихъ примчаніяхъ къ третьей и четвертой части, что ‘по мннію нкоторыхъ лицъ только первыя три части были написаны Альфонсомъ, а четвертая была составлена позже’. Самъ онъ очевидно склоняется къ послднему мннію, хотя и заявляетъ, что ничего не утверждаетъ и не отрицаетъ относительно этого предмета. Другіе шли дальше и предполагали, что книга была составлена нсколькими лицами. Но на все это можно возразить: во 1) что Хроника вся сплошь составлена боле или мене хорошо, соотвтственно матеріалу, послужившему для нея источникомъ, что замчанія касательно несвязности и не доконченности четвертой части съ полнымъ правомъ могутъ быть отнесены и къ третьей, что такой взглядъ гораздо боле иметъ за себя, нежели догадки Флоріана де Окампо, считающаго достоврнымъ (sabemos por cierto), что первыя три части Хроники сочинены Альфонсомъ, во 2) Альфонсъ не разъ заявляетъ въ предисловіи, подлинность котораго поставлена Мондехаромъ на основаніи четырехъ лучшихъ рукописей выше всякихъ сомнній, что его Исторія доведена до его времени (‘fasta el nuestro tienipro), а описаніе его времени находится лишь въ конц четвертой части, не говоря уже о томъ, что въ предисловіи онъ везд говоритъ о всемъ сочиненіи, какъ о своемъ собственномъ, въ 3) есть внутреннее основаніе, что Альфонсъ самъ написалъ послднюю часть Хроники, заключающую въ себ царствованіе его отца. Доказательствомъ тому могутъ служить: прекрасный разсказъ объ отношеніяхъ между св. Фердинандомъ и его матерью, Веренхуэлою (изд. 1541, стр. 404), торжественная картина смерти св. Фердинанда въ самомъ конц книги и другія мста на листахъ 402—426, въ 4) племянникъ Альфонса Донъ Хуанъ Мануэль, издавшій Хронику Испаніи въ сокращеніи, говоритъ о своемъ дяд, какъ о всми признанномъ ея автор. Дози въ своемъ ученомъ и остроумномъ сочиненіи ‘Recherches sur l’Histoire politique el littraire de l’Espagne pendant le moyen ge’ (Leyde, 1849, in-8, T. 1, pp. 388—389), выражаетъ полную увренность въ томъ, что вс четыре части Crnica de Espaa были произведеніемъ Альфонса X и приводитъ въ подтвержденіе этого вскіе доводы. Слдуетъ также принять въ соображеніе, что Мондехаръ находитъ изданіе Хроники, сдланное Флоріаномъ де Окампо, крайне неврнымъ и неполнымъ, такъ какъ въ немъ иногда пропускаются цлыя царствованія, а приводимыя изъ старинныхъ рукописей параллельныя мста, подтверждаютъ его слова. (Memorias, Lib. VII, Cap. XV, XVI). Другое Валльадолидское изданіе этой Хроники (in-folio, 1604) еще хуже. По количеству заключающихся въ ней грубыхъ ошибокъ — это одна изъ самыхъ неисправныхъ книгъ, которыми я когда либо пользовался.}, и, вроятно, довелъ ее до эпохи, предшествовавшей 1284 году его кончины. По внутреннему содержанію, однако, можно предположить, что она была написана въ первую часть его царствованія, т. е. около 1252 г., и что ему при ея составленіи помогали лица, знакомыя не только съ арабскою литературой, но и со всмъ, что было замчательнаго въ ту эпоху по всмъ отраслямъ знанія {Свидтельство самой Хроники, что она была написана четыреста лтъ посл смерти Карла Великаго, конечно, не точно, такъ какъ въ 1210 г. Альфонса еще не было на свт. Но я не думаю, чтобы онъ могъ сказать: ‘съ тхъ поръ прошло четыреста лтъ’ (изд. 1541, стр. 228), еслибы на самомъ дл прошло четыреста пятьдесятъ. Изъ этого можно заключить, что Хроника была составлена до 1260 г. Другія мста приводятъ къ тому же выводу. Конде въ предисловіи къ ‘Arabes en Espaiia’ замчаетъ, что Хроника проникнута арабскимъ духомъ, но, по моему мннію, духъ проникающій ее, былъ въ данную эпоху преобладающимъ настроеніемъ во всей Европ.}.
Хроника Альфонса Мудраго раздлена, можетъ быть не самимъ авторомъ, на четыре части. Въ первой части, начинающейся съ сотворенія міра, пространно изложена Римская исторія, вс остальныя событія, до занятія Испаніи Вестготами, переданы поверхностно, вторая содержитъ въ себ описаніе владычества Готовъ на полуостров и покореніе Испаніи Маврами, третья доводитъ событія до царствованія Фердинанда Великаго, т. д. до начала ХІ-го столтія, и четвертая заканчивается 1252, годомъ смерти св. Фердинанда, завоевателя Андалузіи и отца самого Альфонса.
Первыя части наимене интересны. Он содержатъ въ себ свденія и подробности о древности и въ особенности о Римской имперіи, какія можно встртить у всхъ средневковыхъ писателей, хотя иногда, какъ напримръ въ исторіи Дидоны, — память которой самые популярные испанскіе лтописцы и поэты всегда отстаивали отъ нападокъ Виргилія {Исторію Дидоны стоитъ прочесть въ изложеніи испанскихъ поэтовъ Ерсилы и Лопе де Веги. Разсказъ этихъ послднихъ будетъ совершенно непонятенъ дли лицъ, знакомыхъ съ личностью Дидоны лишь по Виргинію. Исторія Дидоны изложена въ Crnica de Espaa (Parte I, Cap. 51—57), она оканчивается въ высокой степени героическимъ посланіемъ королевы къ Энею. Испанское повствованіе о Дидони въ главныхъ чертахъ сходно съ краткимъ изложеніемъ Юстина въ его ‘Всемірной Исторіи’ (кн. XVIII, глав. IV—VI).} — мы встрчаемъ проблески чувствъ и мнній, носящихъ на себ боле или мене національный отпечатокъ. Подобныя мста естественно чаще встрчаются во второй части, повствующей о владычеств Вестготовъ въ Испаніи. Здсь, вслдствіе того, что духовные писатели были единственнымъ источникомъ составителя хроники, свойственный имъ тонъ является преобладающимъ. Третья часть вполн самобытна по духу, вполн испанская, она знакомитъ насъ съ старинными народными преданіями о первомъ сошествіи Пелайо съ горъ {Crnica de Espaa, Parte III, Cap. 1—2.}, она сообщаетъ намъ на ряду съ исторіею Бернардо дель Карпіо {Ibid., Cap. 10 и 13.}, исторію Фернанда Гонзалеса {Ibid., Cap. 18, etc.}, Семи Инфантовъ Лары {Ibid., Cap. 20.}, живые очерки изъ жизни Карла Великаго {Ibid., Cap. 10.}, разсказы о чудесахъ, напр. разсказъ о чудесномъ крест, сдланномъ ангелами для Альфонса Цломудреннаго {Ibid., Cap. 10 и заимствованный изъ нея романсъ, начинающійся словами: ‘Reynando el Rey Alfonso’.}, или о св. Іаков, сражавшимся противъ неврныхъ въ знаменитыхъ битвахъ при Клавихо и Хацинас {Crnica de Espaa, Parte III, Cap.lt и 19. Драма Родриго де Херреры, озаглавленная ‘Voto de Santiago y Batalla de Clavijo’ (Comedias Escogidas, T. XXXIII, 1670, in-4), основана на первомъ изъ этихъ мстъ, хотя авторъ къ сожалнію не съумлъ воспользоваться какъ слдуетъ находившимся въ его распоряженіи богатымъ матеріаломъ.}.
Послдняя часть, хотя мене тщательно обработанная, написана въ томъ же общемъ тон. Она начинается съ извстной исторіи Сида {Собственно исторія Сида начинается съ первой страницы IV части, стр. 279, и оканчивается на стр. 346, изд. 1541 г.}, которому, какъ любимому народному герою, отведено несоразмрно много мста. Затмъ пройдя полтораста лтъ, предшествовавшія времени, когда жилъ самъ авторъ, мы, естественно, входимъ въ область исторіи боле достоврной, которая въ царствованіи отца Альфонса, св. Фердинанда, окончательно устанавливается на врныхъ и прочныхъ основаніяхъ.
Характерная особенность этой замчательной хроники состоитъ въ томъ, что преимущественно третья часть ея и нкоторыя мста четвертой представляютъ переложеніе, если можно такъ выразиться, старинныхъ поэтическихъ преданій въ простую, но живописную прозу, имющую притязаніе на историческую точность. Каковы были источники этихъ чисто національныхъ сказаній и какова степень ихъ достоврности,— этотъ вопросъ останется навсегда неразршимымъ. Нкоторые разсказы, какъ напримръ исторія Бернардо дель Карпіо и Карла Великаго, очевидно заимствованы изъ старинныхъ романсовъ и gestes {Объ этихъ Cantares или Cantares de Gesta упоминается въ III части въ глав. X и XIII. Маркизъ Пидаль утверждаетъ (Baena, Cancionero 1851 стр. XIV—XV, примч. 4), что онъ случайно отыскалъ отрывки этихъ старинныхъ поэмъ въ Хроник Сида.}. Для другихъ, какъ напримръ, для исторіи Инфантовъ Лары источникомъ могла послужить старинная латинская хроника, или какая нибудь, поэтическая легенда, самый слдъ которой нын утраченъ {При чтеніи прекраснаго разсказа объ Инфантахъ Лары въ томъ вид, въ какомъ онъ переданъ въ III части Crnica de Espaa, начиная со стр. 261, изданія 1541, у меня невольно возникаетъ предположеніе, что онъ былъ заимствованъ изъ боле древней и самостоятельной хроники, или же что въ основ ея лежитъ старинная монастырская латинская легенда. Но я не могъ отыскать слдовъ его боле отдаленныхъ, чмъ это мсто въ Crnica de Espaa, — мсто, на которомъ основано все, что разсказывается объ Инфантахъ Лары въ народной испанской поэзіи, Форіэль (Histoire de la Posie Provenale, 1846 T. III, p. 465) говоритъ, что ‘Испанская Хроника’ воспользовалась провансальскимъ разсказомъ ‘Karies le niainet’, или Карлъ Малый. Я полагаю, что онъ здсь намекаетъ на исторію Галіана, часть III, глав. V, изд. 1604, стр. 21, но, можетъ быть, врне будетъ допустить обратное предположеніе, именно, что разсказъ о Карл, носящій на себ очевидныя доказательства испанскаго происхожденія и относящійся къ испанской исторіи, былъ заимствованъ провансальскимъ поэтомъ изъ Crnica de Espaa, или изъ какого либо другаго испанскаго источника, общаго для обоихъ авторовъ.}. Наконецъ — и это не единственный примръ,— случается, что цльный и самостоятельный разсказъ, какъ напр. исторія Сида, включенъ въ хронику, не будучи вполн приспособленъ къ занимаемому имъ мстуtВо всхъ поименованныхъ исторіяхъ поэтическій элементъ преобладаетъ гораздо больше, чмъ въ остальныхъ. Дйствительно, первыя части хроники, посвященныя древнйшему періоду исторіи, изложены сухимъ и точнымъ слогомъ, послдняя же часть отличается замчательной простотою, а трогательныя подробности, попадающіяся въ разсказ о смерти св. Фердинанда заставляютъ думать, что онъ писанъ рукой искренне-преданнаго и растроганнаго до глубины души очевидца.
Къ числу наиболе поэтическихъ мстъ хроники, нужно отнести дна разсказа, находящіеся въ конц второй части, противоположные другъ другу по тону, но замчательные по отдлк и художественности разсказа, такъ рдкой въ этихъ старыхъ простодушныхъ хроникахъ. Они оба относятся къ эпох маврскаго завоеванія, долго называвшейся ‘Разореніемъ Испаніи’ {‘La Prdida de Espaa’ названіе, которое старинные писатели давали обыкновенно маврскому завоеванію.} и состоятъ изъ двухъ живописныхъ описаній положенія Испаніи до и посл событія, на которое испанцы, повидимому, долгое время смотрли, какъ на раздляющее исторію міра на дв великія эпохи. Въ первомъ изъ этихъ разсказовъ, озаглавленнымъ ‘О благахъ, составляющихъ достояніе Испаніи’ {‘Los Bienes que tiene Espaa’ (изд. 1541, стр. 202), а на оборотной сторон листа слдующее мсто, озаглавленное ‘El Liante de Espaa’ (Плачъ Испаніи).}, посл нсколькихъ общихъ замчаній престарлый лтописецъ, страстный патріотъ, выражается такъ: ‘Страна, называемая нами Испаніей, похожа на Божій рай, она орошается пятью благородными рками: Дуэро, Миньо, Тахо, Гвадалквивиромъ, и Гвадіаной, рки эти отдляются другъ отъ друга высокими горами и сплошными возвышенностями {Въ обоихъ печатныхъ изданіяхъ читается tierrras, между тмъ какъ очевидно, что sierras гораздо боле соотвтствуетъ смыслу текста. Упоминаю объ этомъ, какъ объ образчик тысячи грубыхъ типографскихъ ошибокъ, обезображивающихъ оба изданія.}, долины и равнины Испаніи пространны и широки и, благодаря плодородію земли, орошаемой рками, даютъ множество плодовъ и цвтутъ изобиліемъ. Сверхъ всего этого Испанія искусна въ веденіи войны, страшна и полна мужества въ битв, весела сердцемъ, врна своему королю, прилежна къ ученію, вжлива въ обращеніи, совершенна во всемъ хорошемъ. Нтъ страны въ мір подобной ей по своему плодородію, ни одна не можетъ сравниться съ нею въ могуществ, и мало странъ въ мір равныхъ ей по величин. Испанія выше всхъ по своей роскоши и славне всхъ по своей врности. О Испанія! никто не въ силахъ перечислить вс твои достоинства!’
Теперь посмотримъ обратную сторону медали, взглянемъ на другую картину съ надписью ‘Плачъ Испаніи’. Картина эта относится къ тому времени, когда посл завоеванія Испаніи маврами, по словамъ лтописца, ‘вся страна осталась безъ населенія, утопающею въ слезахъ, сдлалась притчей во языцхъ, добычей чужеземцевъ, страною покинутою своими жителями, оставленною своими собственными сыновьями, смшавшимися съ варварами, изнемогающею отъ слезъ и ранъ, обезсиленною, ослабвшею, безпомощною, отчужденною отъ всего роднаго… Забыты ея псни, самый языкъ ея сталъ ей чуждымъ и странны казались ей самой звуки родной рчи’.
Впрочемъ самыя увлекательныя страницы хроники это — ея длинныя повствованія. Они до того проникнуты поэтическимъ духомъ, что достаточно было небольшихъ измненій въ выраженіяхъ, чтобы значительную часть ихъ впослдствіи передлать въ народные романсы, {Это замчаніе примнимо ко множеству мстъ Ш части ‘Испанской Хроники’, но боле всего относится къ исторіямъ о Бернардо дель Карпіо и Инфантахъ Лары, значительная часть которыхъ встрчается почти слово въ слово въ романсахъ. На первый разъ я ограничусь слдующими романсами: во 1) относящимися къ Бернардо дель Карпіо и начинающимися словами: ‘El Conde Don Sancho Diaz,’ ‘En corte del Casto Alfonso,’ ‘Estando en paz у sosiego,’ ‘Andados treinta у seis afios’ и ‘En gran pesar у tristeza,’ и во 2) относящимися къ Инфантамъ Лары и начинающимися словами ‘А Calatrava la Vieja’, (романсъ очевидно приспособленный для исполненія на театр маріонетокъ или для какого либо другаго представленія) ‘Llegados son los Infantes,’ ‘Quien es abuel caballero’ и ‘Ruy Velascbez el de Lara.’ Вс эти романсы помщены въ старинномъ сборник романсовъ, т. е. сборник, напечатанномъ до 1560. и что особенно замчательно, такъ это то, что сама Всеобщая Хроника спеціально упоминаетъ о псняхъ, воспвавшихъ подвиги (Cantares de Gesta) Бернардо дель Карпіо, которые уже были популярны въ эпоху, когда, она была составлена, т. е, въ XIII вк.} тогда какъ въ основ остальной части, мало уступающей первой по объему, лежатъ народныя псни, боле древнія, но теперь или совершенно утраченныя, или на столько измнившіяся путемъ долгой устной передачи, что потеряли родство съ разсказами хроники, для которой послужили источникомъ. Въ ряду послднихъ одно изъ первыхъ мстъ принадлежитъ исторіи о Бернардо дель Карпіо, заимствованной изъ романсовъ, боле древнихъ чмъ сама хроника, между тмъ какъ сама исторія, взятая въ цломъ, въ свою очередь, послужила источникомъ для романсовъ позднйшаго происхожденія. Основная идея этой исторіи — поэтическая борьба между врностью Бернардо къ королю съ одной стороны и его привязанностью къ своему заключенному отцу, съ другой. Бернардо былъ, какъ мы это уже знаемъ изъ старинныхъ романсовъ и преданій, плодъ тайнаго брака сестры короля съ графомъ Сандіасомъ де Салданья. Бракъ этотъ такъ сильно раздражилъ короля, что онъ немедленно заключилъ графа въ тюрьму, скрылъ все, что касалось до рожденія Бернардо и воспиталъ его, какъ своего собственнаго сына. Возмужавъ, Бернардо сдлался великимъ героемъ своего вка и оказалъ важныя военныя услуги своему королю и отечеству. ‘Но однако’, согласно замчательно энергическому выраженію старой хроники, {См. Crnica General de Espaa, Ed. 1541, f. 227. а.} ‘когда онъ узналъ обо всемъ и о томъ, что его отецъ томится въ тюрьм, онъ огорчился до глубины души, и кровь застыла у него въ жилахъ, онъ вернулся домой, испуская самые жалобные стоны, потомъ онъ облекся въ трауръ и отправился къ королю Донъ Альфонсу. И король, увидавъ его въ такомъ вид, сказалъ ему: ‘Что съ тобой, Бернардо? не желаешь ты моей смерти?’, ибо Бернардо до сихъ поръ считалъ себя сыномъ короля Донъ Альфонса. И Бернардо отвчалъ ему: ‘Государь, я не желаю вашей смерти, но я очень огорченъ тмъ, что мой отецъ, графъ Сандіасъ, содержится въ тюрьм, и я умоляю васъ приказать отдать мн его’. И король Донъ Альфонсъ, выслушавъ эти слова, возразилъ: ‘Бернардо, удались отсюда и не смй никогда боле упоминать мн объ этомъ, такъ какъ я клянусь теб, что пока я живъ, твой отецъ не выйдетъ изъ тюрьмы’. И Бернардо сказалъ ему: ‘Государь, вы король, и можете длать все, что вамъ заблагоразсудится, но я молю Бога вложить въ ваше сердце желаніе выпустить моего отца изъ тюрьмы. Что до меня касается, государь, я не перестану служить Вамъ всмъ чмъ могу’.
Не смотря на этотъ отказъ всякій разъ, какъ въ эти смутныя времена нуждались въ великихъ услугахъ Бернардо, ему общали въ награду освободить его отца. Но эти обитанія постоянно нарушались, такъ что Бернардо наконецъ возмутился и объявилъ войну своему коварному дяд и одному изъ его наслдниковъ, Альфонсу Великому {Crnica General, Еd. 1541. f 237. а. Читая мста, подобныя приведеннымъ здсь, я готовъ сказать съ Дози (Recherches, etc. 1849, T. I, p. 384). La Crnica aurait droit toute notre estime mme si elle n’avait qu’un seul mrite (quelle partage du reste avec le Code que composa Alfonse, les Siete Partidas) celui d’avoir cr la prose Castillane,— non pas cette ple prose d’aujourd’hui, qui manque de caractre d’individualit, qui trop souvent n’est que du Franais traduit mot mot,— mais la vraie prose Castillane, celle du bon vieux temps, cette prose qui exprime si fidlement le caractre Espagnole, cette prose vigoureuse, large,riche, grave, noble, et naive tout la fois,— et cela dans un temps o les autres peuples de l’Europe sans en excepter les Italiens taient bien loin encore d’avoir produit un ouvrage en prose qui se recommendl par le style.}. Въ конц концовъ Бернардо удалось довести королевскую власть до того, что король снова общалъ, и самымъ торжественнымъ образомъ, выдать плнника, если Бернардо съ своей стороны, уступитъ ему свой укрпленный замокъ Карпіо, обладаніе которымъ длало его дйствительно грознымъ. Преданный сынъ не колебался ни минуты, но когда король послалъ за графомъ, его нашли умерщвленнымъ, вроятно, по королевскому же распоряженію. Смерть графа, однако, не помшала низкому монарху овладть замкомъ, бывшимъ условленною платою за выкупъ плнника. Онъ приказалъ посадить мертваго верхомъ какъ бы живаго, и въ сопровожденіи Бернардо, не имвшаго ни малйшаго подозрнія о жестокой насмшк, выхалъ на встрчу графу.
‘И когда они должны были съхаться, гласитъ старая хроника,’ Бернардо сталъ громко кричать отъ радости и сказалъ: ‘Неужели это дйствительно, графъ Донъ Сандіасъ де Салданья?’ А король Донъ Альфонсъ въ отвтъ ему: ‘Смотри, вотъ онъ подъзжаетъ. Иди же поздороваться съ тмъ, кого ты такъ желалъ видть’. И Бернардо приблизился къ графу и поцловалъ его руку,но рука графа была холодна, взглянувъ на лицо отца, Бернардо увидалъ, что оно почернло какъ лицо мертвеца, тутъ онъ догадался, что графъ умеръ. Пораженный горемъ, Бернардо громко и жалобно застоналъ, и сказалъ: ‘Увы! графъ Сандіасъ, въ злосчастный день я родился! никто никогда не былъ въ такомъ отчаянномъ положеніи, какъ я теперь, черезъ васъ, вы умерли, я потерялъ замокъ и не знаю что мн теперь длать’. Въ нкоторыхъ романсахъ (canta res de gesta) говорится, что король сказалъ на это: ‘Бернардо, теперь не время много разговаривать, я приказываю вамъ немедленно покинуть мои владнія, и проч.’
Этотъ эпизодъ — одинъ изъ наиболе интересныхъ въ старинной Всеобщей хроник, которая въ цломъ любопытна, а мстами отличается живымъ и живописнымъ разсказомъ. Впрочемъ слогъ ея мене тщательно обработанъ, чмъ слогъ остальныхъ сочиненій ея царственнаго автора. Этимъ недостаткомъ, незамтнымъ въ первыхъ двухъ частяхъ, страдаетъ послдняя и отчасти третья часть хроники. Но вся она проникнута духомъ своего вка и, взятая въ цломъ, представляетъ не только самую интересную изъ испанскихъ, но и самую интересную изъ всхъ хроникъ, отмчающихъ въ другихъ странахъ переходъ отъ поэтическихъ и романтическихъ преданій къ строгой точности историческаго изложенія.
Слдующая старинная хроника, которая останавливаетъ на себ наше вниманіе, озаглавлена съ первобытною простотою, хроникою Сида, въ нкоторыхъ отношеніяхъ она на столько же интересна, какъ и только что разсмотрнная нами, въ иныхъ же стоитъ ниже ея. Первое, что поражаетъ насъ, лишь только мы открываемъ ее, это-то, что хотя она съ перваго взгляда и представляется отдльнымъ и самостоятельнымъ сочиненіемъ, но. въ сущности она тождественна съ двумя стами восьмидесятью страницами, составляющими первую часть четвертой книги Всеобщей Хроники Испаніи, такъ что несомннно, что либо одна изъ нихъ послужила источникомъ для другой, либо об он заимствованы изъ одного общаго источника. Послднее предположеніе, повидимому, самое естественное и оно высказывалось нкоторыми писателями, {Таково, напр., мнніе Соути въ предисловіи къ его ‘Chronicle of the Cid’, одной изъ самыхъ занимательныхъ и поучительныхъ книгъ на англійскомъ языкъ, трактующихъ о средневковыхъ нравахъ и обычаяхъ, хотя заявленіе автора, что его книга представляетъ собою точный переводъ съ трехъ испанскихъ источниковъ — нч совсмъ точно. Мнніе Губера по этому вопросу сходно съ мнніемъ Соути.} но боле тщательное изслдованіе этого вопроса приводитъ къ предположенію, что Хроника о Сил составлена на основаніи хроники Альфонса Мудраго, а не заимствована изъ какого либо другаго древнйшаго и общаго имъ обимъ источника. Употребленіе однихъ и тхъ же словъ обими хрониками, правда, прежде всего наводитъ на мысль, что об черпали изъ одного общаго источника, но когда это сходство распространяется на цлыя страницы, то это можно объяснить только тмъ, что одна списана съ другой. Во вторыхъ, Хроника Сида въ нкоторыхъ мстахъ исправляетъ ошибки Всеобщей Хроники, а въ одномъ мст, покрайней мр, она длаетъ вставку, относящуюся къ времени боле позднему, чмъ сама Всеобщая Хроника {Об хроники опираются на авторитетъ пресвитера Родриго Толедскаго и епископа Луки Тюи Галиційскаго (Cid. Cap. 293 Crnica Generated. 1604, p. fol. 313 b. и въ другихъ мстахъ), и говорятъ о нихъ обоихъ какъ объ умершихъ. Между тмъ какъ первый изъ нихъ умеръ въ 1247, а второй въ 1250. Такъ какъ Всеобщая Хроника Альфонса X была несомннно написана между 1252 и 1282 и, вроятно, немного спустя посл 1252, слдовательно нельзя предположить, чтобы существовала Хроника Сида или какая либо хроника на испанскомъ язык, которою она могла бы воспользоваться. Притомъ же въ самой Хроник Сида есть мста, несомннно доказывающія, что она появилась посл Всеобщей Хроники. Такъ напримръ въ глазахъ 294, 295 и 296 Хроники Сида исправлена ошибка на два года въ хронологіи Всеобщей Хроники. Дале во Всеобщей Хроник (Ed. 1604. fab. 313 b) за описаніемъ погребенія Сида, положеннаго въ склеп и одтаго въ свои доспхи (‘veslido con sus panos’) читаемъ: Онъ былъ положенъ тамъ, гд покоится до сихь поръ’ (‘Е assj. yaze ay do agora yaze’). Въ Хроникъ Сида послднія слова зачеркнуты и замнены слдующими: ‘И здсь онъ покоился до вступленіи на престолъ короля Альфонса’ (‘Е hy estudo muy grand tienipo, fasta que vino el Rey Don Alfonso а reynar’). Дале слдуетъ повствованіе о перенесеніи останковъ Сида въ другую гробницу Альфонсомъ Мудрымъ, сыномъ Фердинанда. Но кром при веденной фразы, очевидно прибавленной во время, позднйшее того, къ которому относится разсказъ о погребеніи Сида въ Всеобщей Хроник, въ Хроник Сида встрчается весьма курьезная неточность. Говора о св. Фердинанд въ обычныхъ выраженіяхъ какъ о завоевател Андалузіи, Хаены, и множество другихъ городовъ и замковъ’, авторъ прибавляетъ ‘какъ вамъ разскажетъ объ этомъ дальнйшая исторія (‘Segun que adelanle vos lo contar la historia’). Исторія же Сида не иметъ ничего общаго съ исторіею св. Фердинанда, жившаго сто лтъ посл Сида и о которомъ боле не упоминается въ Хроник. Слдуетъ предполагать, что извстіе о перенесеніи останковъ Сида въ другую гробницу, въ XIII столтіи было, вроятно, заимствовіна изъ другой хроники, содержащей какъ исторію Фердинанда, такъ и исторію Сида (глав. 291). Любопытенъ фактъ, хоти и не имющій прямаго отношенія къ занимающему насъ вопросу, что останки Сида, кром перенесенія ихъ Альфонсомъ Мудрымъ въ 1272, были еще не разъ переносимы съ мста на мсто въ 1447, въ 1541, въ началъ XVIII вка, и по взбалмошной фантазіи французскаго генерала Тибо въ 1809 или 1810. Только, въ 1824 они были окончательно водворены на мст ихъ первоначальнаго погребенія въ Санъ Педро де Карденасъ (Seminario Pintoresco, 1838, p. 648).}. Но не будемъ входить въ подробности этого темнаго, хотя и не лишеннаго значенія, вопроса, для нашей цли достаточно знать, что Хроника Сида по содержанію тождественна съ исторіею о Сил во Всеобщей Хроник и вроятно была заимствована изъ нея.
Когда же она была составлена въ своей настоящей форм и кмъ именно, мы не имемъ извстія {Если бы меня спросили, какіе были источники, изъ которыхъ часть Всебщей Хроники, относящаяся къ Сиду, заимствовала свой матеріалъ, я отвтилъ бы: 1) Источники, упоминаемые самимъ Альфонсомъ въ предисловіи къ своему труду, на нкоторые изъ нихъ онъ даже ссылается, говоря о Сил. Важнйшій изъ нихъ это — книга архіепископа Родриго ‘Historia Golhica’ (См. Nie. Anlonii, Bibliotheca Vetus, Lib. VIII, cap. II, 28). 2) По всмъ вроятіямъ существовали арабскіе разсказы о Сил, ибо въ Хроник о Сил cap. 278 и въ Crnica General 1541, fol. 359 в. упоминается о жизнеописаніи Сида, или части его біографіи, написанной племянникомъ Альфаксати или Альфаракси, перекрещеннымъ мавромъ. Но въ Хроник нтъ ни малйшихъ слдовъ арабскаго духа, за исключеніемъ разв разсказа объ осад Валенсіи. или нкоторыхъ частей этого разсказа, въ особенности ‘Плача о паденіи Валенсіи» начинающагося ‘Маіепсіо, Valencia, vinieron sobre ti niuchos quebrantos’ (Валенсія, Валенсія, много бдствій обрушилось на тебя!) на лист 329 а, и повтореннаго съ незначительными добавленіями на лист 329 в. Это мсто было переложено въ прекрасный романсъ ‘Apretada esta Valencia’, древность котораго можно возвести до сборника романсовъ Мартина Пуціо, изданнаго въ 1550 г. въ Антверпен, но не дале. Если что нибудь и заимствовано въ Хроник Сида изъ документовъ на арабскомъ язык, то документы эти написаны христіанами, или сообщаемые ими факты проникнуты христіанскимъ духомъ. {Когда уже примчаніе это было написано, я узналъ, что у моего друга Д. Паскуаля Гюнангоса, находится арабская хроника, проливающая боле яркій свтъ на эту испанскую хронику и на жизнь Сида.} 3) Испанскіе переводчики Бутервека (стр. 255) впервые высказали мысль, что все существенное въ испанской хроник о Сил заимствовано изъ ‘Historia Roderici Didaсъ’ напечатанной Риско въ ею ‘La Castilla у el mas Famoso Castellano’ (1792, App. pp. XVI — 1 x). Но эта латинская исторія, хотя любопытная и цнная, не боле какъ сухое извлеченіе, въ сравненіи съ испанской хроникой, особая прелесть которой заключается въ масс вставленныхъ въ нееразсказовъ и приключеній, которымъ въ многихъ случаяхъ латинская исторія противорчитъ. 4) Несомннно, что лтописецъ, кто бы онъ тамъ ни былъ, много пользовался старинною ‘Поэмою о Сил’ хотя онъ и не упоминаетъ нигд объ этомъ. Это давно уже намтилъ Sanchez (T. I. рр. 226—228) и я еще возвращусь къ этому вопросу въ примчаніи 28, когда мн придется приводить извлеченіе изъ ‘Поэмы’. Здсь я пока ограничусь примчаніемъ, что ‘Поэма’ очевидно послужила матерьяломъ для Хроники, а не наоборотъ.}. Но извстно, что въ томъ вид, въ какомъ мы теперь читаемъ ее, она была найдена въ Карденас, въ томъ самомъ монастыр, гд погребенъ Сидъ. Тамъ ее видлъ, еще бывши юношею, Фердинандъ, правнукъ Фердинанда и Изабеллы, который возведенный впослдствіи въ санъ германскаго императора, приказалъ аббату монастыря издать ее {Probemio. Почтенный аббатъ полагаетъ, что Хроника была написана при жизни Сида, т. е. до 1100 года, упустивъ изъ виду, что въ ней говорится объ архіепископ толедскомъ и епископ де Тюи, жившихъ въ XIII столтіи. Кром того онъ упоминаетъ о просвщенномъ участіи, принимаемомъ принцемъ Фердинандомъ въ этой книг, но Овіедо, въ своемъ ‘Діалог о кардинал Хименес’, говоритъ, что принцу было всего восемь лтъ и нсколько мсяцевъ, когда онъ отдалъ свой приказъ издать ее. (Quinquagenas, М S.).}. Приказаніе его было исполнено въ 1512, затмъ это изданіе было повторено дважды въ 1552 и 1593 г. и наконецъ въ послднее время перепечатано Губеромъ въ 1844, въ Марбург, въ Германіи, съ превосходнымъ критическимъ введеніемъ на испанскомъ язык.
Разсматриваемая какъ часть Всеобщей Испанской Хроники {Упоминая преждевременно о нкоторыхъ эпизодахъ исторіи Сида, Всеобщая Хроника при этомъ всегда прибавляетъ: ‘Какъ это мы разскажемъ впослдствіи’, изъ чего слдуетъ, что на исторію Сида смотрли первоначально какъ на необходимую часть Всеобщей Хроники. (Crnica General, Ed. 1604, Parte III, q. 92 b.) Дойдя до IV части, къ которой дйствительно относится исторія Сида, мы встрчаемъ прежде всего главу о восшествіи на престолъ Фердинанда Великаго и затмъ исторію Сида въ связи съ исторіею царствованія Фердинанда, Санчо II и Альфонса VI. Все это представляетъ нчто цльное, а не отдльную хронику Сида, такъ что когда понадобилось выдлить ее въ вид самостоятельнаго сочиненія, то пришлось взять три царствованія вышеупомянутыхъ государей, предпослать имъ главу, описывающую событія, совершившіяся за десять лтъ дорожденія Сида и закричні ь пятью главами, заключающими въ себ описаніе событій, совершившихся въ первые десять лтъ, послдовавшихъ за его смертію, на послдней же страниц авторъ извиняется въ томъ (Crnica del Cid’, Burgos, 1593, nfolio, fol. 277), что это дйствительно скоре хроника трехъ королей, чмъ хроника Сида. На основаніи этихъ фактовъ и характерическаго различія, существующаго, какъ было уже упомянуто, между той и другою, я пришелъ къ убжденію, что хроника Сида есть извлеченіе изъ Всеобщей Хроники.
Дози, съ учеными розысканіями котораго, Recherches sur l’Espagne, ect., 1849, я познакомился уже тогда, когда послднее мое мнніе было напечатано, приходитъ — съ удовольствіемъ отмчаю это — къ тому же заключенію. T. I, р. 406 и другія.}, Хроника Сида — мы должны въ этомъ сознаться — мене интересна, чмъ многіе разсказы, непосредственно ей предшествующіе. Но мы не должны забывать, что хроника эта во всякомъ случа есть великое народное сказаніе о подвигахъ великаго народнаго героя, освободившаго четвертую часть е оей родины отъ ненавистнаго маврскаго ига и имя котораго до сихъ поръ связано съ славнйшими воспоминаніями Испаніи. Она начинается описаніемъ первыхъ побдъ Сида при Фердинанд Великомъ и касается весьма поверхностно его ранней юности и необыкновенныхъ обстоятельствъ, упоминаемыхъ въ романсахъ и старинной пьес, послужившей Корнелю источникомъ для его трагедіи. Затмъ она сообщаетъ нердко съ мельчайшими подробностями почти вс приключенія, приписываемыя ему старинными преданіями, вплоть до его смерти, въ 1099 г. или скоре до смерти Альфонса VI, послдовавшей десять лтъ спустя.
Большая часть ея также баснословна {Масдеу (Historia Critica de l’Espaa, Madrid, 1783—1805, in-4, T. XX) хочетъ насъ уврить, что все это, взятое въ цломъ, вымыселъ, но нужно быть слишкомъ легковрнымъ, чтобы поврить такому мннію. Вопросъ этотъ обсуждался съ рдкой ученостью и остроуміемъ Іосифомъ Ашбахомъ въ его Де ‘Cidi Historiae Fontibus, Dissertatio’ (Bonnae in-4, 1843, 54). Что касается до подробностей личной исторіи Сида, то лишь немногое въ ней можетъ быть принято за достоврное. См. выше глав. II, примчаніе 4.}, какъ баснословны напримръ разсказы о Бернардо дель Карпіо или объ Инфантахъ Лары, хотя вымыселъ преобладаетъ въ ней мене, чмъ можно было бы ожидать отъ сочиненія, возникшаго въ такую отдаленную эпоху и проникнутаго такой тенденціей. Слогъ ея также соотвтствуетъ ея романическому характеру, онъ боле размашистъ и серьезенъ, чмъ слогъ лучшихъ повствованій Всеобщей Хроники, Съ другой же стороны Хроника Сида проникнута вполн духомъ своего времени, и представляетъ намъ врную картину, какъ великодушныхъ добродтелей той эпохи, такъ и свойственнаго ей грубаго насилія, такъ что ее, по всей справедливости, можно считать одною изъ лучшихъ книгъ, необходимыхъ для ознакомленія съ дйствительнымъ характеромъ и нравами рыцарскихъ вковъ. Въ ней встрчаются не мало мстъ подобныхъ слдующему прекрасному описанію чувствъ и поведенія Сида, когда онъ оставляетъ свой добрый замокъ Биваръ, чтобы отправиться въ изгнаніе по несправедливому и жестокому приговору короля. Вымышленный или нтъ, но этотъ разсказъ, на столько полно и ярко отражаетъ духъ эпохи, что мельчайшія подробности его носятъ на себ печать достоврности.
‘И когда онъ увидалъ свои дворцы опустлыми и покинутыми, нашести безъ соколовъ, входныя ворота безъ судейской скамьи, онъ обратился къ востоку, преклонилъ колна и сказалъ, ‘Святая Марія, мать наша, и вы, вс святые, молите Бога, чтобы онъ даровалъ мн силу уничтожить всхъ язычниковъ и захватить добычу, достаточную, чтобы одарить моихъ друзей и всхъ, сопровождающихъ и помогающихъ мн’. Затмъ онъ приблизился, подозвалъ Алвара Фанеза, и сказалъ ему: ‘Двоюродный братъ, неужели бдные должны отвчать за то зло, которое намъ сдлалъ король? Предупредите же нашихъ людей, чтобы они не трогали никого, гд бы мы ни были’. И онъ потребовалъ свою верховую лошадь. Тогда заговорила старуха, стоявшая у дверей, и сказала: ‘Узжайте съ добрымъ счастьемъ и все, что вы ни найдете и чего ни пожелаете, будетъ ваше». И Сидъ, услыхавъ это предсказаніе, пришпорилъ коня и не хотлъ боле медлить. И выхавъ изъ Бивара, сказалъ: ‘Теперь, друзья, я хочу, чтобы вы знали волю Божью, что мы вернемся въ Кастилію съ большими почестями и большою добычею’ {Мсто въ Хроникъ Сида, изъ котораго я сдлалъ приведенное извлеченіе, одно изъ наимене сходныхъ съ соотвтствующими ему мстами во Всеобщей Хроникъ, оно находится во глав 91. Встрчаются также мста въ глазахъ отъ 88 до 93, не имющія себ соотвтствующихъ во Всеобщей Хроник (1604. in folio, стр. 224 и слд.), хотя за то сходный мста выражены нердко одними и тми же словами. Приведенный мною отрывокъ былъ, по моему мннію, навявъ первыми дошедшими до насъ, стихами изъ ‘Поэмы о Сил’. Еслибы мы имли послдующіе стихи, то вроятно, были бы въ состояніи указать на большее число добавленій къ Хроникъ, сдланныхъ изъ того же источника.
Вотъ соотвтствующіе стихи изъ поэмы:
De los sos oios tan fuertes mientre lorando
Tornaba la cabeza, e estabalos catando.
Vio puertas abiertas e nzos sin canados,
Alcndaras vacias, sin pielies e sin mantos,
E sin falcones e sin adtores mudados
Sospir mio Cid, ca mucho avie grandes cuidados.
‘Горько плача своими глазами, онъ повернулъ голову и сталъ смотрть. Онъ увидалъ отпертыя ворота и кладовыя безъ замковъ.— Онъ увидалъ вшалки пустыя, безъ шубъ и платья и нашести безъ соколовъ и ястребовъ.— И вздохнулъ мой Сидъ, ибо у него было много великихъ заботъ.’
Другія мста съ такою же очевидностью заимствованы изъ поэмы.}.
Нкоторыя черты нравовъ въ этомъ небольшомъ отрывк, какъ напримръ упоминаніе о сдалищахъ, устроенныхъ у воротъ замка, гд Сидъ въ патріархальной простот чинилъ судъ надъ своими вассалами и пророчество, усмотрнное имъ въ простомъ пожеланіи старухи, повидимому, одушевившемъ Сида боле, чмъ только что произнесенная имъ молитва, или наконецъ смлыя надежды, влекущія его къ маврскимъ границамъ,— такія черты придаютъ старой хроник жизнь и истину, переносятъ насъ въ эпоху Сида и какъ бы заставляютъ переживать пережитыя имъ ощущенія.— Если мы къ этимъ драгоцннымъ чертамъ присоединимъ разсказы содержащіеся въ прочихъ частяхъ Всеобщей Хроники, то у насъ составится обширное собраніе поэтическихъ разсказовъ и романическихъ приключеній, принадлежащихъ ко временамъ первоначальной исторіи Испаніи. Въ то же время мы получаемъ ясное представленіе о состояніи нравовъ въ ту темную эпоху, когда сословные элементы новйшаго общественнаго строя только что начинали выдляться изъ хаоса, гд они долго, переработывались и, вышедши изъ котораго, они въ теченіе вковъ постепенно преображались въ политическія формы, которыя нын служатъ залогомъ прочности правительствъ и мирнаго общенія людей.

ГЛАВА IX.

Вліяніе примра Альфонса X.— Хроника его царствованія и царствованій Санчо Храбраго и Фердинанда IV.— Хроника Альфонса XI, написанная Виллезаномъ.— Хроники Петра жестокаго, Генриха II, Хуана I и Генриха III, написанныя Айялою. Хроника Хуаня II.— Дв хроники Генриха IV и дв описывающія царствованіе Фердинанда и Изабеллы.

Простая и благородная мысль Альфонса Мудраго, выраженная въ начал его Хроники, что онъ желаетъ оставить потомству лтопись о томъ, чмъ была Испанія и какіе подвиги она совершила въ старину, {Мысль эта представляетъ много сходства съ предисловіемъ ‘Partidas’ начинающимся такъ: ‘Los sabios antiguos que fueron en los tiempos primeros, у fallaron los saberes у las otras cosas, to vieron que menguarien en sus fechos у en su lealtad, si tambien no lo quisiessen para los otros que avien de venir como para si mesmos O por los otros que eran en sn tiempo’, etc. ‘Древніе мудрецы, жившіе въ первобытныя времена и обладавшіе извстными знаніями, думали, что поступятъ не честно, если не передадутъ своихъ свдній будущему поколнію’ и т. д. Впрочемъ подобнаго рода введенія встрчаются нердко въ другихъ раннихъ хроникахъ и во многихъ старинныхъ испанскихъ книгахъ.} осталась не безъ вліянія на народъ, даже въ томъ состояніи, въ которомъ онъ тогда находился, — состояніи, продолжавшемся около столтія. Что до другой мысли этого великаго короля объ однообразномъ отправленіи правосудія на основаніи одного общаго свода законовъ, то эта мысль слишкомъ опережала свое время, чтобы непосредственно увнчаться успхомъ. Впрочемъ разъ принятая, она не замедлила принести обильные плоды. Слдующіе два короля, Санчо Храбрый и Фердинандъ IV, не позаботились, на сколько намъ извстно, о составленіи исторіи своихъ царствованій. Но Альфонсъ XI, тотъ самый монархъ въ царствованіе котораго (этого не нужно забывать) ‘Partidas’ стали дйствующимъ закономъ королевства, послдовалъ примру своего мудраго предшественника и приказалъ продолжать лтописи королевства съ того момента, гд он останавливались въ Общей Хроник и довести до своего времени. Лтописи эти, естественно, должны были обнять царствованія Альфонса Мудраго, Санчо Храбраго и Фердинанда IV или періодъ между 1252 и 1312 г. {Chrnica del muy Esclaricido Principe у Rey D. Alfonso, el que fue par de mperador, у hizo el Libro de las Siete Partidas, у ansimismo al fin deste Libro va encerporada la Crnica del Rey 1). Sancho el Bravo, и проч. Valladolid, 1554, folio, но къ ней надо присоединить еще ‘Crnica del muy Valeroso Rey D. Fernando, Yisnieto del Santo Rey Fernando’, и проч., Valladolid, 1554, folio.} Должно полагать, что къ этой эпох относится созданіе должности королевскаго исторіографа, весьма важной для исторіи страны. Должности этой, не смотря на небреженіе, въ которомъ она находилась въ послдующія времена, мы обязаны сохраненіемъ важныхъ документовъ для исторіи Испаніи вплоть до царствованія Карла V, она существовала для проформы до учрежденія Исторической Академіи въ началъ XVIII вка. {Forner, Obras, ed. Villanueva. Madrid, 1843, 8 vo, Tom. I, pp. 29, 30, 120.}
Кто первый занималъ эту должность неизвстно, но сама Хроника, повидимому, была составлена около 1320 г. Первоначально ее приписывали Фернану Санчесу де Товаръ, но Фернанъ Санчесъ былъ государственный человкъ, высоко поставленный, вліятельный, опытный въ государственныхъ длахъ и близко знакомый съ ихъ исторіею, такъ что едва ли можно ршиться приписать ему ошибки, которыми изобилуетъ Хроника, преимущественно въ той ея части, которая касается царствованія Альфонса Мудраго. {Подробный обзоръ этой хроники помщенъ ‘Memories de Alfonso el Sabio’ Маркиза де Мондехара, рр. 569—635 Не смотря на это, Ктемансенъ продолжаетъ приписывать се Фернану Санчесу де Товаръ, Mem. de la Acad. de Historia, Tom. VI, p. 451.} Но кто бы ни былъ ея авторъ, Хроника ясно длится на три царствованія, такъ что скоре составляетъ три хроники, чмъ одну, въ литературномъ отношеніи она иметъ мало достоинствъ. Изложеніе ея отличается сухимъ и грубымъ формализмомъ, и возбуждаемый ею интересъ всецло зависитъ не отъ слога ея или изложенія, а отъ характера описываемыхъ событій, принадлежащихъ къ боле древнимъ временамъ и, подобно имъ, полнымъ жизни и движенія.
Примру Альфонса XI, твердо установившемуся при кастильскомъ двор, послдовалъ Генрихъ II, отдавшій приказъ своему канцлеру и верховному судь Хуану Нуньесу Виллейзаву составить, какъ сказано въ предисловіи, по примру древнихъ, исторію царствованія его отца, Такимъ образомъ составилась послдовательная серія хроникъ, и мы имемъ ‘Хронику Альфонса XI’ {Существуетъ изданіе этой хроники (Вальядолидъ, 1551, in-folio) лучшее, чмъ обыкновенно бываютъ старинныя изданія этого рода испанскихъ книгъ, но самое лучшее изданіе ея вышло въ Мадридъ, 1787, in-4-е подъ редакціей Серда — и — Рико на средства Испанской Исторической Академіи.}, начинающуюся съ его рожденія и воспитанія, о которомъ впрочемъ упоминается вскользь, и содержащую въ себ подробное описаніе событій отъ восшествія его на престолъ, въ 1312 г. до его смерти, въ 1350. Какая именно доля участія въ составленіи ея принадлежала королевскому канцлеру, нельзя опредлить съ точностью. {Въ предисловіи читаемъ: ‘Mand Juan Nufiez de Villaizan, Alguacil de la su Casa, que la ficiese trasladar eu l’ergaminos, e fizola trasladar, et escribila Ruy Martinez de Mdina de Rioseco’, и т. e. ‘онъ (король) повеллъ Хуану Нуньесу де Виллезану, альгвазилу его дома, переписать ее на пергаментъ, послдній исполнилъ это, а переписывалъ ее Рюи и Мартинесъ-де Медини де Ріосеко и проч.} Изъ множества мстъ ея видно, что составители ея свободно пользовались боле древними хрониками, {Глава 340 и другія.} такъ что въ цломъ, по всей вроятности, ее надо разсматривать, какъ компиляцію, сдланную подъ отвтственностью одного изъ самыхъ важныхъ сановниковъ въ королевств. Съ самаго вступленія она принимаетъ серьезный и ровный тонъ я претендуетъ на точность въ обозначенія чиселъ и событій:
‘Богъ есть начало, середина и конецъ всхъ вещей, безъ Него он не могутъ существовать, такъ какъ сотворены Его силою, управляются Его мудростью и сохраняются Его благостью. Онъ есть Господь, всемогущій во всхъ вещахъ и побдитель во всхъ битвахъ. Слдовательно, всякій начинающій какое бы то ни было доброе дло долженъ прежде всего призвать имя Божіе и поставить его во глав всего, прося милости и умоляя дать ему и знаніе, и волю, и силу довести начатое дло до желаемаго конца. Посл этого наша благочестивая хроника можетъ приступить къ повствованію о дяніяхъ благороднаго Дона Альфонса, короля Кастиліи и Леона, о выигранныхъ имъ сраженіяхъ, о совершенныхъ имъ завоеваніяхъ и объ одержанныхъ имъ побдахъ надъ маврами и христіанами. И начинается она съ пятнадцатаго года царствованія благороднаго короля Дона Фердинанда, его отца.’ {Изданіе 1787 г., стр. 3.}
Однако, царствованіе его отца занимаетъ всего три короткихъ главы, затмъ, остальная часть Хроники, заключающая въ себ триста сорокъ дв главы, доведена до смерти Альфонса, погибшаго отъ чумы передъ Гибралтаромъ и обрывается на этомъ событіи. Общій тонъ ея серьезенъ и важенъ, какъ тонъ вліятельнаго лица съ достоинствомъ трактующаго о важныхъ предметахъ. И только изрдка встрчаются въ ней картинки нравовъ, подобныя разсказу о юномъ корол, когда онъ достигъ четырнадцати или пятнадцатилтняго возраста:
‘И пока онъ оставался въ город Валльядолид, при немъ находились рыцари, оруженосцы, его наставникъ, Мартинъ Фернандесъ Толедскій, воспитавшій его и бывшій при немъ съ давнихъ поръ, еще при жизни королевы, и другіе люди, имвшіе доступъ во дворецъ и ко двору королей, и вс они служили ему добрымъ примромъ. Съ нимъ воспитывались также дти знатныхъ людей и благородныхъ рыцарей. Но король самъ, по своей природ, былъ воздерженъ въ пищ и пилъ мало. Онъ одвался соотвтственно своему положенію и вс его привычки были безукоризненны. Онъ говорилъ на чисто кастильскомъ язык и не затруднялся въ выраженіяхъ. Во все время своего пребыванія въ Валльядолид, онъ три дня въ недлю давалъ аудіенціи просителямъ и выслушивалъ ‘съ жалобы и челобитья, онъ былъ проницателенъ въ оцнк фактовъ, въ длахъ требующихъ тайны онъ былъ очень остороженъ, каждаго изъ служившихъ у него онъ цнилъ по заслугамъ, и доврялся безотчетно, вполн тмъ, кому долженъ былъ доврять. Кром того онъ любилъ верховую зду и воинскія упражненія и находилъ удовольствіе имть при себ людей сильныхъ, смлыхъ и хорошихъ нравовъ. И онъ очень любилъ весь свой народъ и живо принималъ къ сердцу великое зло и великія бдствія, происходившія въ стран вслдствіе недостатка правосудія, и былъ исполненъ негодованія противъ зловредныхъ людей.’ {Изданіе 1787 г., стр. 80.}
Хотя въ Хроник Альфонса XI встрчается мало очерковъ, подобныхъ вышеприведенному, но въ цломъ она представляетъ хорошо составленный отчетъ о событіяхъ, совершившихся въ долгое и плодотворное царствованіе этого монарха, отчетъ, написанный съ такой наивностью и искренностью, что не смотря на сухость и формализмъ изложенія, онъ почти всегда занимателенъ, а по временамъ даже и забавенъ.
Слдовавшіе за этою Хроникою опыты историческаго изложенія походятъ отчасти на настоящую исторію. Это рядъ хроникъ, описывающихъ событія бурныхъ царствованій Петра жестокаго, Генриха II, до временъ почти столь-же смутныхъ Хуана I и до царствованія боле мирнаго и счастливаго Генриха III. Хроники эти были написаны Педро Лопецомъ де Ай я дою, котораго можно назвать въ нкоторыхъ отношеніяхъ первымъ испанцемъ своего вка..Мы знаемъ уже, что онъ занималъ почетное мсто среди поэтовъ конца XIV столтія, теперь мы будемъ говорить о немъ, какъ о лучшемъ прозаик того же времени^ Онъ родился въ 1332 г. {См. біографію Айялы у Nie. Antonio, Bibliotheca Vetus, Lib. X с. I.}, стало быть ему было восьмнадцать лтъ, когда Петръ вступилъ на престолъ. Проницательный монархъ сразу угадалъ его способности и взялъ къ себ на службу. Когда возникли смуты въ королевств, Айяла покинулъ тирана, оказавшагося способнымъ на всевозможныя преступленія и соединилъ свою судьбу съ судьбою Генриха Трастамарскаго, незаконнаго брата короля, не имвшаго, естественно, другихъ правъ на престолъ, кром тхъ, какія давали ему преступленія короля и доброжелательство изстрадавшихся дворянства и народа.
На первыхъ порахъ дла Генриха шли успшно. Но Петръ обратился за помощью къ Эдуарду, Черному Принцу, проживавшему тогда въ своемъ Аквитанскомъ герцогств. Фруассаръ разсказываетъ, что послдній, полагая, что успхъ узурпатора нанесетъ сильный ударъ иде королевской власти, {Стоитъ прочесть весь разсказъ Фруассара, особеняо въ англійскомъ перевод Лорда Бернера (Лондонъ, 1812, in-4о, т. I, г. 231 и друг.) Этотъ разсказъ можетъ служить комментаріемъ къ біографіи Айялы.} вторгнулся въ Испанію во глав отборнаго войска и возстановилъ на престол низвергнутаго монарха. Въ битв при Наксер, имвшей ршительное вліяніе на исходъ этой междоусобной войны и закончившей ее, въ 1367 г., Айяла, несшій знамя своего принца, былъ взятъ въ плнъ {См. описаніе этой битвы у Маріаны (Historia, Lib. XVII с. 10).} и отвезенъ въ Англію, гд онъ написалъ по крайней мр часть своей поэмы о придворной жизни. Вскор Петръ, не поддерживаемый больше Чернымъ Принцемъ, былъ низложенъ, тогда Айяла, освободившись изъ скучнаго плна, возвратился на родину. Впослдствіи онъ былъ великимъ канцлеромъ при Генрих II, на служб котораго онъ пріобрлъ такое громадное значеніе и вліяніе, что въ царствованіе Хуана I и большую часть царствованія Генриха III сохранялъ, какъ бы по традиціи, свою должность перваго министра. Иногда, подобно другимъ важнымъ сановникамъ, духовнымъ и свтскимъ, онъ являлся въ роли полководца, и однажды въ кровопролитномъ сраженіи при Альхубаррот, въ 1385 г., былъ взятъ въ плнъ. Но его португальское плненіе не было ни такъ продолжительно, ни такъ жестоко, какъ плнъ въ Англіи. Послдніе же годы своей жизни онъ провелъ спокойно въ Испаніи и умеръ въ Калахорр, въ 1407 г., семидесяти пяти лтъ отъ роду.
‘Это былъ’, говоритъ его племянникъ, благородный Фернанъ Пересъ де-Гузманъ въ своей замчательной галлере историческихъ портретовъ, {Generaciones у Semhlsnzas, Cap, 7, Madrid., 1775, что, p. 222.} — человкъ кроткаго нрава, пріятный въ обращеніи, крайне совстливый и исполненный страха Божія. Онъ любилъ науку и зачитывался книгъ и исторій, и хотя онъ былъ такимъ же хорошимъ рыцаремъ, какъ и другіе и обладалъ великимъ искусствомъ въ веденіи мірскихъ длъ, но по природ имлъ склонность къ наук и проводилъ большую часть времени въ чтеніи и изученіи не законовъ, а философіи и исторіи. Это онъ познакомилъ Кастилію со многими сочиненіями, до того времени ей неизвстными, какъ-то съ Титомъ Ливіемъ, самымъ замчательнымъ изъ римскихъ историковъ, съ книгой Боккачьо ‘De Casibus Principum’, съ ‘Этикою’ св. Григорія, съ ‘De Summo Bono’ Исидора, съ Боэціемъ и съ ‘Троянской войной’. Онъ привелъ въ порядокъ исторію Кастиліи отъ временъ короля Дона Педро до короля Генриха III, написалъ хорошую книгу объ Охот, бывшей его любимой забавой и кром того поэму, озаглавленную ‘Rimado de Palacio’ (Придворныя римы).
Въ настоящее время, можетъ быть, мы не стали бы прославлять канцлера Айялу подобно его родственнику, ради того интереса, какой онъ принималъ въ книгахъ такой сомнительной цнности, какъ ‘Троянская Война’ Гвидо де Колонны или ‘De Casibus Principum’ Боккачьо, но переводомъ Тита Ливія, {Вс эти книги были, вроятно, переведены или самимъ Аналою или по его приказанію. Таково было, по крайней мр, господствовавшее мнніе. Упоминаніе Исидора Севильскаго въ числ авторовъ, ‘сдлавшихся извстными’, подтверждаетъ это. Какъ испанецъ, пользовавшійся большою славою, св. Исидоръ долженъ былъ быть всегда извстными въ Испаніи, но тмъ не мене сочиненіи его не были переведены на испанскій языкъ. См. также предисловіе къ изданію Боккачьо, Caida de Principes, 1495, у Fr. Mendez, Typografia Espaola, Madrid, 1796, 4-to, p. 202.} онъ несомннно оказалъ важную услугу своему отечеству и не мене важную самому себ. Благодаря знакомству съ Титомъ Ливіемъ, онъ былъ въ состояніи исполнить предпринятую имъ задачу — составить Хронику, являющуюся теперь его главнымъ правомъ на извстность. {Первое изданіе Хроники Айялы появилось въ Севилль, 1495, in-folio, но повидимому оно было напечатано съ рукописи, не заключавшей въ себ всей серіи хроникъ. Лучшее изданіе ея сдлано секретаремъ Исторической Академіи, Евгеніемъ Лагуно Амирола, (Мадридъ, 1779, 2 т., in-4о). Что Айяла былъ оффиціальнымъ исторіографомъ Кастиліи, это не только очевидно изъ всего тона его книги, но и прямо заявлено въ старинной рукописи, содержащей часть его Хроники, часть, на которую ссылается Байеръ въ своихъ примчаніяхъ къ Bibl. Vetus, Nie. Antonio, Lib. X, cap. I, num 10, n. I.} Она начинается съ 1350 г., съ момента, когда оканчивается Хроника Альфонса XI, и доходитъ до шестаго года царствованія Генриха III, т. е. до 1396 г. Она обнимаетъ часть собственной жизни автора, отъ восьмнадцати до шестидесяти четырехъ лтъ и представляетъ собою первый достоврный очеркъ исторіи его родины.
Айяла находился въ положеніи самомъ удобнымъ для выполненія подобнаго предпріятія. Въ то время испанская проза достигла уже значительной степени совершенства, такъ какъ Донъ Хуанъ Мануэль, послдній представитель старой хорошей школы писателей, умеръ, когда Айял было пятнадцать лтъ. Притомъ, какъ намъ извстно, Айяла былъ человкъ ученый для своего вка, даже замчательный ученый, а что еще важне такъ ‘это то, что онъ лично руководилъ общественными длами втеченіе сорока шести лтъ, описанныхъ въ его Хроник. Слды его житейской опытности видны повсюду въ его сочиненіи. Слогъ его не похожъ на живой, образный и размашистый слогъ старинныхъ хроникеровъ, онъ отличается простотой, дловитостью и не страдаетъ отъ излишней изысканности. Чтобы придать своему изложенію боле серьезный, или скоре боле достоврный характеръ, Айяла въ подражаніе Ливію, вводитъ въ свой разсказъ рчи и письма, которыя, по его мысли, должны были выражать чувства и мннія главныхъ дйствующихъ лицъ полне, чмъ это достигалось простымъ изложеніемъ фактовъ. Хроник Айялы въ сравненіи съ Хроникой Альфонса Мудраго, предшествовавшей ей почти на цлое столтіе, не достаетъ прелести поэтическаго легковрія, предпочитавшаго полудостоврныя преданія славной старины достоврнымъ фактамъ, часто мене лестнымъ, какъ для національной репутаціи, такъ и для чести всего человчества. Сравнительно съ современной ей хроникою Фруассара, ей недостаетъ искренняго энтузіазма, созерцающаго съ наивнымъ удивленіемъ и неподдльнымъ восторгомъ вс пышныя фантасмагоріи рыцарства. Вмсто этого мы встрчаемъ въ ней дальновидность и проницательность государственнаго человка, взирающаго спокойнымъ окомъ на людскія дла и полагающаго, подобно Комину, что не слдуетъ скрывать великихъ преступленій, бывшихъ тогда столь обычными, если можно извлечь изъ нихъ удачное поученіе для настоящаго. Поэтому, читая Хронику Айялы, мы приходимъ къ убжденію, что она представляетъ собою важный шагъ впередъ въ сфер историческаго изложенія и что сдлавъ съ ней этотъ шагъ, мы приближаемся къ той эпох, когда исторія будетъ давать намъ еще съ боле строгою точностью уроки, почерпнутые ею изъ тяжелаго опыта прошлаго.
Въ числ любопытныхъ и сенсаціонныхъ разсказовъ Хроники Айялы, самымъ интереснымъ, можетъ быть, слдуетъ считать разсказъ о несчастной Бланк Бурбонской, юной и прекрасной супруги Петра жестокаго, который изъ любви къ Маріи Падилла, покинулъ ее черезъ два дня посл супружества, и, проморивъ долгое время въ заточеніи, принесъ наконецъ въ жертву своей низкой страсти къ любовниц. Событіе это вызвало, если врить Фруассару, взрывъ негодованія не только въ Испаніи, но и во всей Европ, и стало заманчивымъ сюжетомъ для старинныхъ національныхъ романсовъ, изъ которыхъ нсколько посвящено этому событію. {Можно насчитать до двнадцати романсовъ, сюжетомъ которыхъ служитъ Донъ Педро, лучшіе изъ нихъ, по моему мннію, начинаются слдующими словами: ‘Doiia Blanca esta en Sidonia’, ‘En un retrete en que apenas’ ‘No contento el Rey B. Pedro’ и ‘Doa Maria de Padilla’ Послдній изъ этихъ романсовъ помшенъ въ Сарагосскомъ Cancionero, 1550, часть II, стр. 46, ‘Ob immanitateni dejectus’ — вотъ фраза, которую Маріана вполн справедливо примняетъ къ Дону Педро въ своемъ трактат de Rege, 1599, стр. 44.} Но сомнительно, чтобы даже въ лучшихъ изъ нихъ мы могли найдти описаніе боле живое и трогательное ея жестокихъ страданій, чмъ у Айялы, который шагъ за шагомъ, съ невозмутимымъ хладнокровіемъ, описываетъ сначала торжественное внчаніе королевы въ Толедской церкви, затмъ ея томительное заключеніе въ тюрьм Медины Сидоніи, недовольство дворянства и негодованіе собственной матери короля и его семейства. Онъ проводитъ насъ съ мучительной обстоятельностью черезъ цлый рядъ убійствъ и преступленій, вплоть до послдняго преступленія, совершить которое король колеблется въ продолженіи восьми лтъ. Дйствительно, рядъ сценъ, воспроизведенныхъ авторомъ съ мельчайшими подробностями, дйствуетъ сильне всякихъ общихъ разсужденій и лучше знакомитъ насъ съ жестокимъ характеромъ монарха, чмъ это могли бы сдлать поэтическое творчество или самое пламенное краснорчіе. {См. Crnica de Don Pedro, Ann. 1353, Capp. 4, 5, 11, 12, 14, 21, Ann. 1354, Capp. 19, 21, Ann. 1358, Capp. 2 и 3, и Ann. 1361, Cap. 3. Едва ли не самая потрясающая изъ всхъ этихъ сценъ та, гд королева-мать, стоя надъ трупами рыцарей, убитыхъ Донъ Педро, проклинаетъ своего сына. Ann., 1356, с. 2.} Безстрастный и обильный подробностями разсказъ хроникера-очевидца придаетъ особый характеръ повствованію Айялы о четырехъ смутныхъ царствованіяхъ, втеченіе которыхъ ему пришлось жить, — царствованіяхъ, описанныхъ имъ слогомъ, можетъ быть, мене оживленнымъ и энергическимъ, чмъ слогъ старинныхъ хроникъ монархіи, но несомннно боле простымъ, боле спокойнымъ и боле соотвтствующимъ истиннымъ цлямъ историческаго изложенія {Безпристрастіе Айялы относительно Донъ Педро было подвергнуто сомннію и естественно могло внушать подозрніе вслдствіе личныхъ отношеній автора къ этому монарху. Маріана касается этого вопроса (Historia, Lib. XVII, с. 10), не разршая его. Но вопросъ этотъ не лишенъ нкотораго значенія въ исторіи испанской литературы, ибо характеръ Донъ Педро быль нердко предметомъ художественнаго воспроизведенія въ поэзіи и особенно въ драм. Первый, заподозрвшій Айялу, былъ, сколько мн извстно, Педро Граціа Дей, придворный временъ Фердинанда и Изабеллы и Карла V. Онъ былъ предсдательствующимъ въ орденскихъ капитулахъ и оффиціальнымъ исторіографомъ католическихъ государей. Я имю въ рукописи его профессіональныя строфы (copias), посвященные родословнымъ и семейнымъ гербамъ главныхъ испанскихъ фамилій и обшей исторіи страны. Это небольшія, лишенныя всякихъ поэтическихъ достоинствъ, поэмы, осмяны Арготою де Молина въ его предисловіи къ ‘Nobleza del Andaluzia’ (1588) за невжество автора въ предмет, о которомъ онъ трактуетъ. Защита Донъ Педро, принадлежащая перу Грація Деи, не лучше его поэмъ. Она помщена въ Setninario Erudilo (Madrid, 1790. Tom. XXVIII и XXIX) съ прибавленіями, относящимися къ позднйшему времени и вроятно вышедшими изъ подъ пера Діего кастильскаго, толедскаго декана и какъ я догадываюсь, одного изъ потомковъ Донъ Педро. Защита написана дурно и бездоказательно, ибо авторитеты, на которые она ссылается, недостаточны для подтвержденія мнній автора о событіяхъ, случившихся полутора столтіями ране, и обсуждать которыя нельзя, основываясь на однихъ преданіяхъ. Франциско Кастильскій, въ жилахъ котораго, несомннно, текла кровь Дона Педро, идетъ по тому же пути и выражается слдующимъ образомъ въ своей ‘Practica de Jas Virtudes’ (Caragoa, 1552, 4-to, fol. 28), о монарх и Айял: El gran rey Don Pedro, quel vulgo reprueva por selle enemigo, quien hizo su historia, etc, т. e. великій король Донъ Педро, порицаемый толпой, потому что имлъ своимъ историкомъ личнаго врага и проч. Все это не имло большаго значенія и не произвело большаго эффекта. Но съ теченіемъ времени во взглядахъ на Д. Педро произошла перемна. Филиппъ II, далъ ему титулъ Justiciero, т. е. ‘строго справедливаго’ (Cabrera, de Historia, 1611, f. 59). Немного позже, Салазаръ де Мендоза, писавшій около 1601 г., выступилъ съ правильною защитою Дона Педро въ своей Monarquia de Espaa (Lib. П. Capp. 19, 20) и наконецъ Вера-и-Фигероа, въ сущности дипломатъ весьма сомнительной репутаціи, написалъ цлую книгу, озаглавленную ‘El Rey Don Pedro defendido’ (Madrid, 1648, 4 to). Co временъ Филиппа III и театръ сталъ раздлять благосклонный взглядъ Веры-и-Фигероа на характеръ Педро, какъ это видно изъ ‘Rey Don Pedro en Madrid’ Лопе, ‘Medico de su Houra’ Кальдерона, ‘Valiente Justiciero’ Морето, и изъ другихъ произведеній, появлявшихся отъ времени до времени вплоть до ‘El Zapatero у el Rey’ Зорилльи. Романсы иногда представляютъ его въ томъ же свт, въ особенности одинъ прелестный романсъ, начинающійся словами ‘A los pies de Don Enrique’, который можно отнести къ 1594 г., но большинство романсовъ держится взгляда Айялы.)Чосеръ въ ‘The Monkes Tale’ становится на сторону защитниковъ Педро, но это не иметъ значенія, такъ какъ онъ состоялъ въ свит Герцога Ланкастерскаго, остаивавшаго права Педро. Въ 1777, одинъ юристъ изъ Валенсіи докторъ Д. Іосифъ Берни-и-Катали, издалъ небольшое разсужденіе въ защиту Донъ Педро, появившееся 26-го мая, 1778 г., въ ‘Gaceta de Madrid’. Это снова возбудило вопросъ о характер короля. Въ томъ же году, 21 іюня, ученый Санчесъ, подъ псевдонимомъ Педро Фернанда написалъ письмо, подъ заглавіемъ ‘Carta familiar’ (18-mo, Madrid, рр. 101), въ которомъ побдоносно опровергъ нелпыя положенія и доводы Верни, что имъ не помшало появиться снова въ книг капуцина Франциско де Лосъ Аркосъ ‘Conversaciones instructives’, въ свою очередь вызвавшей дкій отвть баснописца Иріарте въ его брошюр ‘Carta escrita por Don Juan Vicente al R. Padre F. de Arcos (1786, 18-mo, pp. 28), которую онъ впослдствіи включилъ въ шестой томъ своихъ сочиненій. Съ тхъ поръ вопросъ этотъ снова не разъ поднимался и былъ, какъ я полагаю, окончательно ршенъ не въ пользу Дона Педро въ ‘Examen historiencritico del Reynado de Don Pedro de Castilla, su autor Don Antonio Ferrer del Rio’ (Madrid, 1851, 8-vo), заслужившемъ, 2 марта 1851 по единодушному признанію, премію, предложенную королевской Исторической Академіею.}.
Послдняя королевская Хроника, съ которой необходимо покороче познакомиться, это Хроника Хуана III, начинающаяся со смерти Генриха III и доводящая событія до смерти самаго Хуана въ 1454 г. {Первое изданіе ‘Crnica del seor Rey D. Juan, segundo de este Nombre’ было напечатано въ Логроньо (1517, in-folio), это одно изъ. самыхъ тщательныхъ старинныхъ изданій, мн извстныхъ. Лучшемъ же изданіемъ считается вышедшее въ Валенсіи подъ редакціей Монфора, въ 1779 г., in-folio, къ нему слдуетъ присоединить приложеніе, сдланное Лициньано Саезомъ, Мадридъ, 1786, in-f.} Она была дломъ многихъ рукъ и внутреннее содержаніе ея свидтельствуетъ о томъ, что она была написана въ различныя эпохи. Альвару Гарсіа де Санта Марія, несомннно принадлежитъ разсказъ о первыхъ четырнадцати годахъ, т. е. до 1420 г., что составляетъ почти треть всего сочиненія {См. его Prlogo къ изданію 1779 г., р. 19, и Galindez de Carvajal, Prefacion, p. 19.}. Затмъ, вслдствіе, можетъ быть, своей привязанности къ инфанту Фердинанду, бывшему регентомъ во время малолтства короля, заслужившаго впослдствіи его ненависть, онъ прекратилъ свою работу {Онъ жилъ до 1444 г., такъ какъ въ этомъ году не разъ упоминается о немъ въ Хроник. (См. Ann. 1444, Capp. 14, 15).}. Кто написалъ слдующую часть неизвстно {Prefacion de Carvajal.}, но, съ 1429 по 1445 г… Хуанъ де Мена, поэтъ, назначенъ былъ королевскимъ исторіографомъ. Если врить письмамъ одного изъ его друзей, то онъ, повидимому съ большимъ тщаніемъ собиралъ матерьялъ для своей хроники, хотя и не выказалъ большой энергіи при составленіи ея {Фернанъ Гомесъ де Сибдареаль, докторъ Хуана II, въ своемъ ‘Centon Epistolario’, Мадридъ, 1775, in-4о, epist. 23 и 74, впрочемъ подлинность этого сочиненія я буду принужденъ впослдствіи оспаривать.}. Другія ея части приписываются Хуану Родригесу дель Падрону, поэту, и Діего де Валера, {Prefacion de Carvajal. Стихотворенія Родригеца дель Падрона можно найти въ Concioneros Generales. Изъ сочиненій Діего де Валеры существуетъ ‘La Crnica de Espaa abreviada por mandado de la muy poderosa Seora Doa Isabel, Reyna de Castilla’, написанное въ 1481, когда его автору было 69 лтъ, и напечатанное въ 1482, 1493. 1495, и друг. Хроника эта заслуживаетъ вниманія по своему слогу и, хотя она въ сущности не боле какъ извлеченіе, она иметъ значеніе по оригинальнымъ документамъ, помщеннымъ (въ конц ея, а именно по двумъ краснорчивымъ и смлымъ письмамъ самого Валеры къ Хуану II, касающимся смутъ того времени, и содержащихъ въ себ разсказъ о томъ, чему онъ самъ былъ очевидцемъ въ послдніе дни Великаго Коннетабля (Parte IV, с. 125) — послдняя и самая важная глава во всей книг. (Mendez, р. 137. Capmany, Eloquencia Espaola. Madrid, 1786, 8-vo, Tom. I, p. 180). Она длится ни четыре части, изъ которыхъ первыя три состоятъ изъ чистыхъ вымысловъ — и вымысловъ часто весьма нелпыхъ — начинающихся описаніемъ земнаго pua и доходящихъ до временъ Пелайо. Слдуетъ добавить, что издатель Хроники Хуана II (1779) думаетъ, что окончательная редакція Хроники принадлежитъ Валер, но я считаю мнніе Карвахаля боле вроятнымъ. Конечно, Валера не могъ принимать участія въ похвалахъ, расточаемыхъ ему въ превосходномъ разсказ Хроники (Ann. 1437, Cap. 3), гд говорится о томъ, какъ онъ, въ Праг, въ присутствіи короля Богемскаго, защищалъ честь своего законнаго государя, короля Кастильскаго. Трактатъ въ нсколько страницъ о Провидніи, написанный Діего Валерою, помщенный въ изданіи ‘Vision Deleytable, 1489, и перепечатанный почти цликомъ въ первомъ том Кампави ‘loqueneia Espaola. заслуживаетъ вниманіе, какъ образчикъ серьезной дидактической пробы XV вка. Хроника о Фердинанд и Изабелл самое значительное изъ сочиненій Валеры.— никогда не была напечатана. (Gernimo Gudiel, Compendio de algnnas Histories de Espaa, Alcal, 1577, fol. 101. b.) Можетъ быть это та самая хроника, которая озаглавлена ‘Memorial de diversas Ilazanas’ (состоящая изъ двухъ сотъ тридцати пяти главъ) и которую Гаянгосъ (см. испанскій переводъ моей книги, т. I, стр 517) считаетъ лучшимъ сочиненіемъ Валеры и жалетъ, что оно до сихъ поръ не издана. Но Гудіэль ошибается въ одномъ: ‘Memorial’ повствуетъ о царствованіи Генриха IV 1454—1474, а не о царствованіи Фердинанда и Изабеллы. См. также статью Гаянгоса о жизни и сочиненіяхъ Валеры, въ Kevisla Espaola de Ambos Mundos, T. III, 1855, p. 294—312. Валера родился въ Кюенк (Cuenca), въ 1412 и былъ живъ еще въ 1483.} рыцарю и дворянину, имя котораго чисто упоминается въ самой Хроник, и который впослдствіи состоялъ хроникеромъ при королев Изабелл. Но, кто бы первоначально ни участвовалъ въ ней, окончательный пересмотръ всего сочиненіи былъ порученъ Фернану Пересу де Гузману, ученому, придворному, и тонкому наблюдателю нравовъ, пережившему Хуана II, и вроятно исправившему и дополнившему хронику царствованія своего государя, въ томъ вид, въ какомъ она была напечатана по приказанію императора Карла V {Изъ словъ Карвахаля (р. 20) можно заключить, что Фернанъ Пересъ де Гузманъ отвтственъ главнымъ образомъ за слогъ и общій характеръ Хроники. ‘Cogi de cada uno lo que le parecio mas probable, y abrevi algnnas cosas, tomando la sustancia dlias, porque asi crey creyo que convenia’, т. е. ‘онъ взялъ у каждаго все, что ему казалось наиболе вроятнымъ, нкоторыя вещи посократилъ, взявши изъ нихъ сущность, потому что считалъ это нужнымъ.’ Карвахаль прибавляетъ, что эта хроника была высоко цнима Изабеллою, дочерью Хуана II.}. Впрочемъ нсколько разсказовъ было прибавлено къ ней позже, въ царствованіе Фердинанда и Изабеллы, о которыхъ не разъ упоминается, какъ о царствующихъ государяхъ {1451 г., гл. II и 1453 г. гл. II. См. также нсколько примчаній объ автор этой Хроники, сдланныхъ издателемъ Crnica de Alvaro de Luna’ (Madrid, 1784, in-4о), Prlogo. p. 35—38.}. Подобно Хроник Айялы, естественно послужившей ей образцомъ, она длится на отдлы, соотвтствующіе годамъ царствованія короля, а каждый годъ въ свою очередь подраздляется на главы. Она содержитъ множество важныхъ подлинныхъ писемъ и другихъ любопытныхъ современныхъ документовъ {Напр. 1406, Cup. 6 и проч., 1430, Cap 2, 1441, Cap. 30, 1453. Cap. 3.}. Это обстоятельство, а равно также и тщательная редакція ея, побуждали ученыхъ считать ее самою достоврною изъ всхъ предшествовавшихъ кастильскихъ хроникъ {‘Es sin duda la mas puntual i la mas segura de quantas se conservan an tiguas’. Mondejar, Noticia у Juicio de los mas Principales Historiadores de Espaa, Madrid, 1746, fol., p. 112.}.
Взятая въ цломъ, она заключаетъ въ себ множество интересныхъ подробностей о нравахъ эпохи, какъ то: описанія придворныхъ церемоній, празднествъ и турнировъ, столь любимыхъ Хуаномъ. Ея простой безъискусственный слогъ не лишенъ ни разнообразія, ни живости, а иногда даже величія. Въ одномъ мст, по случаю паденія и позорной смерти великаго коннетабля Альваро де Луна, гордый и самовластный духъ котораго, въ продолженіе многихъ лтъ, тяготлъ надъ государственными длами, почтенный хроникеръ, хотя мало расположенный къ этому высокомрному министру, не будучи, повидимому, въ состояніи совладать съ своими чувствами, и припоминая трактатъ ‘О паденіи Государей’, съ которымъ Айяла впервые познакомилъ Испанію, разражается слдующими восклицаніями: ‘О Джіованни Боккачьо! если бы ты былъ еще живъ, я увренъ, твое перо не преминуло бы присовокупить паденіе этого человка столь могущественнаго и столь смлаго къ числу описанныхъ тобою паденій самыхъ могущественныхъ государей! Въ какомъ государств найдется боле великій примръ, боле великое предостереженіе? Какое великое поученіе для познанія перемнчивости обманчивой и непостоянной фортуны! О ослпленіе всего рода человческаго! О неожиданныя событія въ міровомъ ход вещей!’ И въ такомъ род цлая глава, довольно длинная {Anno 1452, Cap. 4.}, хотя прибавимъ и единственная въ Хроник, общій тонъ которой, напротивъ, свидтельствуетъ о томъ, что историческій родъ литературы въ Испаніи готовился подвергнуться радикальному измненію. Дйствительно, съ самаго начала мы встрчаемъ правильныя рчи, влагаемыя въ уста главныхъ дйствующихъ лицъ {Anno 1406, Capp. 2, 3, 4, 5, 6 и 15, Anno 1407, Capp. 6, 7, 8 и проч.}, по примру поданному Айялою, и хотя въ цломъ хорошо расположенный документальный разсказъ и носитъ на себ, несомннно, окраску предразсудковъ и страстей того смутнаго времени, къ которому относится Хроника, тмъ не мене онъ обнаруживаетъ притязаніе на лтописную точность и пытается усвоить себ серьезный и величавый тонъ, соотвтствующій возвышеннымъ цлямъ исторіи {Разсматриваемая нами Хроника представляетъ въ одномъ мст, уже указанномъ мною — вроятно не единственномъ — любопытный примръ того, какимъ образомъ цлый классъ испанскихъ хроникъ служилъ часто источникомъ для старинныхъ романсовъ, которыми мы такъ восхищаемся. Примръ этотъ находится въ разсказ о главномъ событіи того времени, о насильственной смерти великаго коннетабля Альваро де Луна, прекрасный романсъ о немъ начинающійся ‘Un Miercoles de manana’ цликомъ заимствованъ изъ Хроники Хуана II. Стоитъ лишь сличить Хронику съ романсомъ, что бы тождественность вполн обнаружилась. Въ доказательство приводимъ небольшія выдержки.
Въ Хроник (Anno 1453, Cap. 2) читаемъ: ‘Е vid а Barrasa, Caballerizo del Principe e llanile dixle: ‘Ven аса, Barrasa, tu estas aqui inirando la muerte que me dan. Yo te ruego, que digas al Principe mi Senor, que d mejor gualardon a sus criados, quel Rey mi Seor mando dar mi.’, т. е.: Онъ увидлъ Барассу, оруженосца принца и сказалъ ему: ‘Подойди ко мн, Барасса, теб довелось быть свидтелемъ моей смерти: скажи-же принцу, чтобы онъ лучше наградилъ своихъ слугъ, чмъ меня награждаетъ мой повелитель, король.
Романсъ, приводимый Дюраномъ, безъ означенія имени автора, включенъ въ число романсовъ Сепульведы въ изданіи 1584 г. л. 204 (въ изданіи 1551 г. его нтъ) и передаетъ тоже ужасное и трогательное событіе, нсколько разукрашивая его въ слдующихъ стихахъ:
Y vido estar a Barrasa,
Quel ai Principe le servia,
De ser su cavallerizo,
Y vino а ver aquel dia
A executar la justicia.
Quel el rnaestre recebia:
‘Ven аса herniano Bairasa,
Di al Principe por tu vida,
Que de inejor galardon
А quien sirve a su seoria,
Que no el, que el Rey mi Seor
Me ha mandado dar este dia.’
‘Нердко случается и обратное явленіе — не хроника даетъ матеріалъ для романсовъ, а они сами цликомъ переносятся въ хронику.), Я думаю, впрочемъ, что это замчаніе мене всего примнимо къ хроник Хуана II. Однако, въ нкоторыхъ старинныхъ романсахъ мы встрчаемъ иногда любопытный подробности о Донъ Альвар, напр. въ сборник, изданномъ для народа въ 1628—1632 г. въ четырехъ частяхъ.}.
О бурномъ царствованіи развратнаго Генриха IV, низвергнутаго на нкоторое время съ престола своимъ младшимъ братомъ, Альфонсомъ, повствуютъ дв хроники, первая принадлежитъ Діего Энрике де Кастильо, занимавшему должность капеллана и исторіографа при особ своего законнаго государя, вторая — Алонзо де Паленсіа, хроникеру несчастнаго претендента, права котораго признавались всего три года. Об он впрочемъ обнимаютъ весь періодъ царствованія законнаго монарха съ 1454 до 1474 г. Он столь же рзко отличаются одна отъ другой по слогу, сколько была различна судьба государей, о которыхъ он повствуютъ. Хроника Кастильо написана въ высшей степени безъискусственнымъ слогомъ и за исключеніемъ нсколькихъ размышленій главнымъ образомъ въ начал и въ конц, повидимому, ставитъ выше всего простоту и даже сухость изложенія, {Когда появилось первое изданіе хроники Кастильо, мн неизвстно. Мондехаръ, въ 1746 г. (Advertencias, р. 112), Байеръ въ своихъ примчаніяхъ къ книг Ник. Антоніо (Biblioth. Vetus, vol. II, p 349), хотя и написанной немного ране, по изданной въ 1788 г., и Очоа въ примчаніяхъ къ неизданнымъ поэмамъ маркиза Сантильяна (Paris, 1844, in-8о, p. 397) и въ своихъ Manuscrites Espaoles (1844, p. 92 и проч.) говорятъ о ней, какъ о рукописи. Однако, на заглавномъ лист прекраснаго изданія ея, сдланнаго Іосифомъ Мигуелемъ Флоресомъ и напечатаннаго въ Мадрид, (1787, in-4о), обозначено, что это изданіе второе. Весьма странно было-бы предположить, что вс ученые заблуждались относительно этого пункта.} напротивъ того Хроника Паленсіи, воспитывавшагося въ Италіи подъ руководствомъ грековъ, только что прибывшихъ туда по разгром Византіи, написана слогомъ неправильнымъ и тяжелымъ, одинъ періодъ часто вытягивается въ цлую главу, и общій тонъ сочиненія свидтельствуетъ о томъ, что Паленсіа не почерпнулъ ничего изъ уроковъ Іоанна Ласкариса и Георгія Требизондскаго, кром аффектаціи и безвкусія. {Находящимся у меня спискамъ Хроники Паленсіи я обязанъ моему другу Прескотту, который ею пользовался дли своей исторіи ‘Фердинанда и Изабеллы’ (Vol. I, р. 136, амер. изд.). Полную біографію Паленсіи можно найти у Хуана Пелиссера въ Bib. de Traductores (Madrid 1778, 4, Parte II, pp. 7—12.) Д-ръ Голландъ, изъ Тюбингена, напечаталъ въ 1850 г. въ ста экземплярахъ брошюру, заключавшую въ себ предложеніе издать Хронику Паленсіи. Къ брошюръ приложены извлеченія, (между прочимъ разсказъ о низложеніи Генриха IV, въ 1465, и его смерти въ 1474 г.), выбранныя весьма тщательно. Желательно было-бы, чтобы этотъ замчательный трудъ не остался въ неизвстности. Списокъ перевода жизнеописаній Плутарха, сдланнаго Паленсіей, замчательный какъ по своему древнекастильскому слогу — такъ и потому что переводчикъ прибавить къ нему нсколько жизнеописаній не принадлежащихъ Плутарху, находится въ числ рукописныхъ сокровищъ Внской Императорской Библіотеки. Онъ состоитъ изъ двухъ томовъ,— первый томъ безъ означеніи года, второй помченъ 1491 г.} Какъ та, такъ и другая хроника представляютъ собою въ строгомъ смысл слова, ничто иное какъ лтопись, и заслуживаютъ вниманія только ради заключающихся въ нихъ фактовъ. {Въ связи съ этими королевскими хрониками XV вка, я долженъ упомянуть о хроник, заключающей исторію Наварры. ‘Crnica de los Beys de Navarra’, написанную принцемъ Дочъ Карлосомъ де Віана, одинаково замчательнымъ какъ по своему высокому умственному развитію, такъ и по своей несчастной судьб. (См. его біографію у Квинтаны, Espaoles clbrs, T. I, 1807, in-12′). Повидимому онъ окончилъ свою хронику въ 1454 и умеръ семь лтъ спустя, въ 1461, сорока лтъ отъ роду. Его переводъ Этики Аристотеля былъ напечатанъ въ Сарагосс въ 1509 (Mendez, Typographic, 1796, p. 193), но хроника была впервый разъ издана въ Пампелун, въ 1843, in-4о, Дономъ Хозе Янгуасомъ—и—Мирандою, предварительно тщательно проврившимъ ее по четыремъ рукописямъ. Она заключаетъ въ себ исторію Наварры съ древнйшихъ временъ до восшествія на престолъ Карла 111, въ 1390 г., и упоминаетъ о нкоторыхъ событіяхъ, относящихся къ началу слдующаго столтія. Помимо біографіи автора, она содержитъ двсти страницъ, написанныхъ безискуственнымъ, простымъ и отчасти сухимъ слогомъ много проигрывающимъ при сопоставленіи ея съ нкоторыми изъ современныхъ кастильскихъ хроникъ. Хроника сохранила нсколько старинныхъ преданій о небольшомъ горномъ королевств, нкоторыя изъ нихъ переданы въ томъ вид, въ какомъ они внесены въ Всеобщую Хронику Испаніи, нкоторыя же съ прибавленіями и измненіями. Наибольшее сходство между двумя хрониками я нашелъ при сопоставленіи IX и XIV первой книги Хроники принца Віаны съ концемъ третьей части Всеобщей Хроники. Иногда принцъ ошибается въ общепризнанныхъ фактахъ, такъ напримръ онъ называетъ Каву, женою графа Юліана, вмсто того чтобы назвать ее дочерью, но въ цломъ, хроника его не противорчитъ народнымъ преданіямъ и историческимъ извстіямъ о період, къ которому она относится.} Подобныя замчанія можно распространить и на хроники царствованія Фердинанда и Изабеллы, обнимающія эпоху между 1474 и 1504—16 г. Хроникъ этихъ нсколько, но только дв изъ нихъ заслуживаютъ вниманія. Одна изъ нихъ написана Андреемъ Бернальдезомъ, боле извстнымъ подъ прозвищемъ ‘El Cura de los Palacios’, потому что онъ былъ священникомъ въ городк этого имени. Но матеріалъ для его хроники былъ имъ несомннно главнымъ образомъ почерпнутъ въ сосдней съ его городкомъ великолпной столиц Андалузіи, Севиль, при архіепископ которой онъ состоялъ въ качеств капеллана. Хроника эта, повидимому написанная авторомъ по собственному почину для удовлетворенія своихъ личныхъ вкусовъ, простирается до 1488 по 1513 г. Это правдивый, искренній разсказъ, врно отражающій характеръ эпохи, съ ея легковріемъ, ханжествомъ и любовью къ блеску. Это исторія прошлыхъ событій, разсказанная такъ, какъ ее долженъ былъ разсказать любознательный наблюдатель, непричастный къ нимъ, но случайно ознакомившійся съ дятельностью передовыхъ умовъ своего времени и своей страны. {За доставленіе копіи съ этой рукописи я также обязанъ благодарностью моему другу Прескотту. Она состоитъ изъ двухсотъ сорока четырехъ главъ, о легковріи и суевріи ея автора, равно какъ и о лучшихъ его качествахъ, можно судить по его описанію Сицилійской Вечерни (гл. 192), Канарскихъ острововъ (гл. 61), землетрясенія въ 1504 (гл. 199), и избранія Льва X (гл. 239). О пристрастіи и предразсудкахъ его можно составить себ понятіе изъ сопоставленія его разсказа о смломъ посщеніи Изабеллы великимъ маркизомъ Кадикса (гл. 29) съ разсказомъ объ этомъ событіи у Прескотта (часть I, гл. 6), нетерпимость же его по отношенію къ евреямъ (гл. 110—114) достигаетъ размровъ, какихъ трудно было ожидать даже отъ его времени. Въ Bib. Nov. Ник. Антоніо помщены отрывочныя свднія о Бернальдез, но лучшимъ матерьяломъ для его біографіи служитъ его собственная хроника, въ которой онъ безпрестанно говоритъ о себ самомъ. Когда предшествующее примчаніе было уже напечатано, въ Гренад появилось новое изданіе хроники Бернальдеза (1856, 2 т., in-8). Въ этомъ изданіи раздленіе на главы иное, чмъ въ рукописи, находящейся у Прескотта.} Самая цнная и интересная часть Хроники это — исторія Колумба, которому посвящено цлыхъ тридцать главъ. Для исторіи Колумба авторъ имлъ подъ рукой превосходные матеріалы, такъ какъ Деса архіепископъ, на служб котораго онъ находился, былъ однимъ изъ его друзей и покровителей Колумба, и кром того, самъ Колумбъ, въ 14.96 г., гостилъ у Бернальдеза и доврилъ ему рукопись, которой, по его словамъ, онъ и воспользовался для своего разсказа. Вслдствіе чего мы и ставимъ эту Хронику въ число документовъ одинаково важныхъ какъ для исторіи Америки, такъ и для исторіи Испаніи {Главы о Колумб отъ 118—131. Разсказъ о посщеніи автора Колумбомъ содержится во глав 131, а о рукописи, довренной ему, въ гл. 123. Онъ между прочимъ сообщаетъ, что, Колумбъ, въ 1496, явился ко двору въ одежд Францисканскаго монаха и съ веревкою на ше роr devocion. Онъ упоминаетъ о ‘Путешествіяхъ’ сэра Джона Мандевилля и повидимому читалъ ихъ (гл. 123), фактъ, имющій значеніе, если мы припомнимъ, что авторъ былъ лично знакомъ съ Колумбомъ. Хотя Бернальдезъ и имлъ въ нкоторыхъ отношеніяхъ врное понятіе о характер Колумба, онъ тмъ не мене, представляетъ этого необыкновеннаго человка чмъ то въ род m ereader de estampas.}.
Другая Хроника временъ Фердинанда и Изабеллы принадлежитъ Фернандо дель Пульгаръ, ихъ совтнику, секретарю и оффиціяльному хроникеру, лицу пользовавшемуся въ свое время большимъ значеніемъ, хотя теперь неизвстенъ ни годъ его рожденія, ни годъ его смерти. {Замтка о немъ предпослана изданію его ‘Claros Varones’ (Madrid, 1775, in-4o), но замтка эта незначительна. Отъ него самого мы знаемъ, что въ 1490 г. онъ былъ уже старикомъ.} Что онъ былъ человкъ умный, образованный и тонкій наблюдатель жизни, это видно по его замткамъ о ‘Знаменитыхъ людяхъ Кастиліи’ (Claros Varones de Castilla), по его комментаріямъ къ ‘Copias Mingo Revulgo’ и по нсколькимъ дошедшимъ до насъ остроумнымъ и забавнымъ письмамъ, адресованнымъ имъ къ друзьямъ. Но заслуги его какъ историка, незначительны. {Первое изданіе его Хроники, принятое, случайно за произведеніе знаменитаго Антоніо де Дебриха. появилось въ 1565, въ Вальядолид. Но ошибка вскор обнаружилась и оно было перепечатано въ Сарагосс, въ 1567, подъ настоящимъ именемъ автора. Слдующее затмъ изданіе и наилучшее изъ трехъ, это — прекрасное изданіе, вышедшее въ Валенсіи, 1780. in-f. См. предисловіе къ этому изданію, гд разсказана исторія ошибки, вслдствіе которой Хроника Пулгара была приписана Лебрих.} Первая часть его сочиненія не достоврна, а послдняя, начинающаяся съ 1482 г. и оканчивающаяся 1490 г., представляетъ сжатый и утомительный по своей напыщенности разсказъ. Лучшее въ этой Хроник это — ея слогъ, нердко достигающій истиннаго величія, но это скоре слогъ исторіи, чмъ хроники. Формальное же раздленіе сочиненія на три части, сообразно ихъ содержанію, и пестрящія разсказъ философскія размышленія служатъ доказательствомъ того, что авторъ изучалъ древнихъ и желалъ подражать имъ {Прочтите, напримръ, длинную рчь Гомеса Маприка къ жителямъ Толедо (Parte II, с. 79). Это одна изъ лучшихъ рчей встрчающихся въ хроник и какъ произведеніе ораторскаго искусства иметъ свои достоинтва. но ея римскій топъ совершенно неумстенъ. Послдній издатель ея ошибается предполагая, что Пулгаръ первый ввелъ въ употребленіе въ Испаніи эти оффиціальныя рчи. Мы встрчаемъ ихъ, какъ уже было замчено, въ хроникахъ Аналы, восемьдесятъ или девяносто лтъ раньше.}. Почему онъ закончилъ свою хронику 1490 г., неизвстно. Думали, что онъ умеръ въ этомъ году, {‘Indicio liarto probable de que falleci antes de la toma de Granada, т. e. весьма вроятное указаніе, что онъ умеръ до взятія Гренады, говоритъ Мартинесъ де ла Роза, ‘Hernan Perez del Pulgar, el de las Hazunas’. Madrid, 1834, 8 vo, p. 229.} но предположеніе это ошибочно, такъ какъ сохранился превосходный, добросовстно составленный имъ для королевы, очеркъ исторіи гренадскихъ мавровъ, и въ этотъ очеркъ включено взятіе Гренады въ 1492 г. {Этотъ важный документъ, длающій честь Нулгару, какъ государственному человку, приведенъ вполн въ Seininario Erudite, Madrid, 1788, Tom XII, pp. 57-144.}
Хроника Фердинанда и Изабеллы Пулгара представляетъ собой послдній интересный образчикъ стариннаго типа хроникъ. Хотя, какъ мы уже замтили, долго еще находили необходимымъ для достоинства монархіи сохранять величественную форму оффиціальныхъ лтописей, свободный и оригинальный духъ ихъ породившій, боле уже не оживлялъ ихъ. Оффиціальными хроникерами состояли Флоріанъ де Окампо, Мехіа и другіе, но истинный типъ старинной хроники былъ утраченъ и утраченъ безвозвратно.

ГЛАВА X.

Хроники частныхъ событій. Passo Honroso. Тордесильское перемиріе. Хроники замчательныхъ личностей. Перо Ниньо. Альваро де Луна. Гонзальвъ Кордуанскій. Хроники путешествій. Клавихо, Колумбъ, Бальбоа и др. Романтическія Хроники. Родерикъ и разрушеніе Испаніи. Общія замчанія объ Испанскихъ Хроникахъ.

Хроники частныхъ событій. Не нужно упускать изъ виду, что до сихъ поръ мы разсматривали только рядъ хроникъ, которыя можно назвать Общими Испанскими Хрониками. Хроники эти, будучи начертаны либо королевскими руками, либо по непосредственному внушенію королей, излагали исторію всего Пиренейскаго полуострова. Он начинали обыкновенно съ баснословныхъ преданій, описывали потомъ междоусобныя войны, раздиравшія страну и доводили свой разсказъ до той поры, когда Испанія, окончательно свергнувъ съ себя владычество Мавровъ, наслаждалась спокойствіемъ и самостоятельностью подъ снью королевской власти. По своему сюжету и характеру хроники эти безспорно самыя важныя и интересныя. Но именно вслдствіе своего вліянія и популярности, которой он пользовались, он должны были вызывать частыя подражанія. Много хроникъ было написано въ Испаніи на разные сюжеты, не мало было и произведеній, изложенныхъ лтописнымъ слогомъ и не носившихъ названія хроникъ. Большинство произведеній этого рода не имютъ никакой цнности. Но къ нкоторымъ изъ нихъ, заслуживающимъ вниманіе по слогу или способу изложенія, мы теперь и обратимся и начнемъ съ тхъ, которыя посвящены описанію частныхъ событій.—
Дв изъ нихъ описываютъ событія царствованія Хуана II и не только интересны по своему стилю, но и по свту, который он проливаютъ на нравы того времени. Первая изъ нихъ по порядку событій носитъ названіе Passo Honroso (Путь Чести). Это точный разсказъ о турнир, происходившемъ въ 1434 г. на мосту въ Орбиго, близь Леона. Турниръ этотъ продолжался ровно тридцать дней и въ такое время года, когда дорога была переполнена рыцарями, хавшими на поклоненіе гробу Св. Іакова. Героемъ турнира былъ рыцарь знатнаго происхожденія Суэро де Квиньонесъ, который, стоя на мосту, вызывалъ на поединокъ всякаго прозжавшаго рыцаря, думая этимъ подвигомъ освободиться отъ обта, добровольно наложеннаго имъ на себя въ честь какой-то дамы и состоявшаго въ томъ, что онъ каждый четвергъ долженъ былъ носить на своей ше желзную цпь. Приготовленія къ этому невроятному турниру происходили по приказанію самого короля. Хроника говоритъ, что Квиньонеса сопровождали девять сподвижниковъ (mantenedores) и что въ продолженіе тридцати дней 68 рыцарей приняли вызовъ Квиньонеса. Всхъ стычекъ было 627, на которыхъ было поломано шестьдесятъ семь копій. Изъ участвующихъ въ турнир одинъ аррагонскій рыцарь былъ убитъ и многіе ранены, въ числ послднихъ находились самъ Квиньонесъ и восьмеро изъ его товарищей. {Нкоторыя свденія о Passo Honroso можно найти въ Хроник Хуана II (подъ 1433 г., гл. V) и въ Anales de Aragon Зуриты (Sib. XIV, Cap. 22). Самая книга ‘El Passo Honroso’ была составлена на мст сраженія въ Орбиго Деленой, однимъ изъ секретарей Хуана II, сокращена Фр. Хуаномъ де Пинеда и напечатана сперва въ Саламанк въ 1588 г., а затмъ въ Мадрит на средства Исторической Академіи въ 1783 г. (in-4о). Большая часть подлинника воспроизведена буквально въ параграфахъ 1, 4, 7, 14, 74, 75 и др. Нкоторыя же мста въ немъ, повидимому, были искажены Пинедою. (См. Пеллисеръ, Примчанія къ Донъ Кихоту Parte I, с. 49-) Сюжетъ поэмы ‘Esvero y Almedora’въ двнадцати псняхъ, написанной Д. Хуаномъ Марія Мори (Paris, 1840, in-12о) основанъ на приключеніяхъ, изложенныхъ въ этой хроник, равно также какъ и сюжетъ поэмы ‘Passo Honroso’ Донъ Анжело де Сааверда, герцога де Риваса, въ четырехъ псняхъ, помщенной во второмъ том полнаго собранія его сочиненій (Madrid, 1820—21, 2 т., in-12о).}
Все это намъ кажется страннымъ и переноситъ насъ въ т сказочныя времена, когда герои рыцарскихъ романсовъ
‘Сражались при Аспрамонт и Монтальван’,
когда Родомонтъ защищалъ мостъ въ Монпелье изъ любви къ дам своего сердца,но разсказъ хроники несомннно основанъ на факт, весьма обстоятельно описанномъ очевидцемъ, сообщившемъ намъ вс подробности рыцарскихъ и религіозныхъ церемоній, сопровождавшихъ турниръ. Сущность дла состоитъ въ томъ, что Квиньонесъ, признавая себя плнникомъ благородной дамы, нсколько времени носилъ на ше разъ въ недлю ея цпь, но потомъ ему вздумалось искупить это воображаемое рабство, переломивъ вмст съ друзьями нсколько дйствительныхъ копій въ настоящей битв. Все это, разумется, довольно нелпо, но понятіе бойцевъ о любви, чести и религіи, тотъ фактъ, что они молятся у обдни ежедневно, {См. параграфы 23, 64 и 25. Въ послднемъ помщенъ оригинальный обтъ, данный однимъ изъ раненыхъ рыцарей, никогда боле не ухаживать за монахинями, какъ онъ это длалъ до сихъ поръ.} и все таки не могутъ вымолить христіанскаго погребенія для убитаго аррагонскаго рыцаря, наконецъ поведеніе самого Квиньонеса, который постился по четвергамъ, на половину въ честь Двы Маріи, на половину въ честь своей дамы, — все это кажется намъ еще боле нелпымъ. Когда мы читаемъ этотъ разсказъ, намъ становится понятно изумленіе, высказываемое по этому поводу Донъ-Кихотомъ въ его спор съ добрымъ каноникомъ {Мнніе Донъ-Кихота относительно Passo Honroso, именно таково, какого слдуетъ ожидать отъ болзненно-изощренной проницательности, нердко обнаруживаемой сумасшедшими, это одно изъ многочисленныхъ доказательствъ глубокаго знанія Сервантесомъ человческаго сердца. (Parte I, с. 49).}, другаго чувства вс эти эксцентричности вызвать не могутъ. Вотъ почему мы сначала были нсколько изумлены, встртивъ этотъ разсказъ тщательно воспроизведеннымъ въ современной хроник короля Дона Хуана, а потомъ занимающимъ цлую главу въ серьезныхъ лтописяхъ Зуриты. Значитъ, этотъ турниръ былъ важнымъ событіемъ въ свое время, а слдовательно онъ долженъ бросать яркій свтъ на тогдашніе обычаи и нравы. {Пробгая годы непосредственно предшествовавшіе и слдовавшіе за 1434, (годомъ событія ‘Passo Honroso’,) мы встрчаемъ четыре или пять подобныхъ случаевъ. (Crnica de Juan el II, 1433, Cap 2, 1434, Cap. 4, 1435, Cap. 3 и 8, 1436, Cap. 4.) Хроника, дйствительно, переполнена ими и въ нкоторыхъ изъ нихъ дйствующимъ лицомъ является великій коннетабль Альваро де Луна.} Потому-то онъ нашелъ мсто равно въ исторіи и въ хроник, и даже въ настоящую эпоху любопытное и тщательное описаніе обычаевъ и церемоній, упоминаемыхъ въ Passo Honroso, иметъ не мало цны, а самая хроника представляетъ собою одинъ изъ лучшихъ памятниковъ рыцарскаго духа, въ которомъ ярко проявляются характерныя особенности нравовъ и учрежденій рыцарства.
Другое сочиненіе той же эпохи, также представляющее собой яркую картину современныхъ нравовъ, если мене поэтично, чмъ первое, то во всякомъ случа не мене поучительно. Это — El Seguro de Tordesiilas, (Тордесильское перемиріе) и заключаетъ въ себ разсказъ о переговорахъ, веденныхъ въ 1439 г. между Хуаномъ II и извстной партіей дворянъ, имвшихъ во глав его собственнаго сына, который то хитростью, то насиліемъ вмшивался въ дла королевства, чтобы уничтожить вліяніе коннетабля де Луны’ {Книга ‘EI Seguro de Tordesillas’ была первоначально напечатана въ Милан, въ 1611 г., но второе мадритское изданіе, 1784 г. in-4о, гораздо лучше перваго. Въ ней изображаются самые смутные періоды смутнаго царствованія Хуана II, о которомъ Маріана выражается такъ: ‘Vix ullo tempore hispanicae res magis pertiirbantae fuerunt.’ (De Rege, Lib. II, С. 4.)}. Эта хроника получила свое названіе отъ одного возмутительнаго обстоятельства, показывающаго, что въ эпоху Passo Honroso, когда большинство бунтовщиковъ состояло изъ лицъ, участвовашихъ въ этомъ грандіозномъ турнир, чувство чести до того упало въ Испаніи, что среди сторонниковъ короля и приверженцевъ принца, не нашлось ни одного лица, включая и ихъ самихъ, которому можно было бы поврить, еслибы оно своимъ словомъ поручилось за безопасность всхъ тхъ, кто принималъ участіе въ Тордесильскихъ переговорахъ. Для этого нужно было найти лицо, не связанное тсно ни съ одной изъ партій, лицо, которое, будучи облечено всякими полномочіями и даже верховною военною властью, явилось бы представителемъ общественнаго доврія, лицо, передъ нравственнымъ авторитетомъ котораго, ограниченнымъ лишь чувствомъ справедливости,— одинаково склонились бы раздраженный король, и его мятежные подданные. {‘Nos desnaturamos’, ‘мы измняемъ нашу природу’ — таково энергическое старо-кастильское выраженіе, употребленное въ данномъ случа главными дйствующими лицами и между прочимъ самимъ коннетаблемъ Альваро де Луна, желавшими сказать этимъ, что во время переговоровъ они не обязаны повиноваться даже королю. (Seguro, cap. 3.)}
Эта почетнйшая роль выпала на долю Педро Фернандеса де Веласко, извстнаго подъ прозвищемъ добраго или честнаго графа Гаро. Seguro de Tordesiilas, составленная имъ нсколько времени спустя, показываетъ, какимъ достойнымъ образомъ графъ исполнилъ возложенное на него чрезвычайное порученіе. Немногія историческія сочиненія могутъ претендовать на столь несомннную подлинность. Здсь читателю предъявляются вс, относящіеся къ длу, документы, составляющіе главную часть труда, а то, что не могло быть подкрплено документами, въ томъ намъ порукой слово добраго графа, которому безъ боязни вврили свою жизнь самые знатные вельможи королевства. Какъ и слдовало ожидать, отличительныя черты Seguro — не краснорчіе или изящество, но простота и ясность.Въ сущности это — сборникъ документовъ, наводящій на интересныя и печальныя воспоминанія. Тордесильскій договоръ недалъ прочныхъ и благихъ результатовъ, графъ, чувствуя неловкость своего положенія, скоро удалился въ свои собственныя земли, и меньше чмъ черезъ два года, несчастный и слабый монархъ былъ снова осажденъ въ Медин дель Кампо своимъ мятежнымъ семействомъ и его сторонниками. {См. Crnica de Juan el IIо, 1440—41 и 1444, cap. 3. Это подало поводъ поэту Манрико излить жалобы на прочность счастія въ слдующихъ прекрасныхъ стансахъ,
Que se hizo el Rey Don Juan?
Los Infantes de Aragon,
Que se bizieron?
Que fue de tanto galan,
Que fue de tanta invencion,
Como truxeron?
Комментаріи Луи де Аранда на эти стихи превосходны и прекрасно освщаютъ старинную хронику — случай вообще рдкій въ комментаріяхъ на испанскую поэзію.} Посл этого о граф Гаро уже мало слышно, мы знаемъ только, что онъ время отъ времени помогаетъ королю среди усиливающихся смутъ, до тхъ поръ, когда, утомленный и тломъ и духомъ, онъ наконецъ удаляется отъ свта и проводитъ послдніе годы жизни въ имъ же основанномъ монастыр, гд и умираетъ семидесяти лтъ отъ роду. {Мастерскую характеристику графа можно найти у Пульгара. (Claros Маrones de Castilla, Madrid, 1775, 4-to Titulo 3.)}
Хроники замчательныхъ личностей. Какъ выдающіяся событія, въ род Passo Honroso при Орбиго или Seguro de Tordesillas, вызывали отдльныя описанія, такъ и замчательныя личности того времени находили своихъ спеціальныхъ хроникеровъ.
Первою изъ такихъ личностей былъ Перо Ниньо, графъ де Буэльна, дятельность котораго относится къ 1379—1453 годамъ. Это былъ извстный полководецъ на мор и на суш въ царствованіе Генриха III и Хуана II. Хроника его написана Гутьеромъ Діезомъ де Гамезъ, который находился при Перо Ниньо съ его 22-лтняго возраста и который заявляетъ, что онъ имлъ честь быть знаменосцемъ Ниньо въ многихъ опасныхъ и кровавыхъ битвахъ. Трудно найти хроникера, боле достойнаго вры, или боле одареннаго рыцарскими качествами. Его ближе всего сравнить съ біографомъ рыцаря Баярда, извстнаго подъ именемъ Loyal Serviteur, подобно ему Гутьеръ не только пользуется довріемъ своего господина, но и проникается его духомъ. {Съ давнихъ поръ часто встрчаются ссылки на ‘Crnica de Don Pero Nino,’ вслдствіе заключающагося въ ней цннаго матераіла относительно царствованія Генриха III, но она была напечатана впервые только Don Eugenio de Llaguno Amirola (Мадритъ, 1782, in 4о), который, однако, выпустилъ изъ нея большинство того, что онъ называетъ ‘fabulas caballarescas’. Подобные пропуски встрчаются въ ч. I, въ гл. 15, въ ч. II, гл. 18, 40 и др. По моему мннію издатель поступилъ бы лучше, издавши всю хронику сполна и особенно ту ея часть, которая озаглавлена: ‘La Crnica de los Reyes de Inglaterra.’}
Сообщаемыя имъ подробности о воспитаніи Перо Ниньо, о совтахъ его опекуна {См. Parte I, c. 4.}, объ его первомъ брак съ донной Констаціей де Гьевара {Parte I, c. 14, 15.}, объ его экспедиціи противъ корсаровъ и тунисскаго бея {Parte II, c. 1—14.}, объ участіи его въ войн противъ Англіи посл смерти Ричарда II, когда онъ руководилъ высадкой въ Корнуол, и по словамъ хроникера, сжегъ городъ Пуль и завладлъ островами Джерси и Гернси {Parte II, c. 16—40.}, наконецъ объ его участіи въ общей войн противъ Гренады, уже въ послдніе годы его жизни подъ начальствомъ коннетабля Альваро де Луны {Parte III, с. 11 и проч.},— вс эти подробности весьма оригинальны и любопытны и разсказаны просто и живо. Но самыя характерныя и интересныя мста хроники, суть во первыхъ то, гд разсказывается галантная поздка Перо Ниньо въ Жирфонтенъ возл Руана въ помстье стараго Французскаго адмирала и его молодой и веселой жены {Parte II, с. 31, 36.}, и во вторыхъ то, гд повствуется объ его страстной любви къ Беатрис, дочери инфанта Дона Хуана, которая, посл многихъ неудачъ и романическихъ опасностей, длается второю женою Ниньо. {Parte LII, с. 3—6. Любовь Перониньо къ Беатрис воспвалась и въ поэтическихъ произведеніяхъ того времени, такъ какъ Ниньо заказывалъ Вилласандино, извстному поэту эпохи Генриховъ II и III и Хуана И, стихи въ честь своей возлюбленной. (См. Castro, Bibl. Esp., Tom. I. рр. 271 и 274).} Къ несчастію, мы не знаемъ объ автор этой прелестной исторіи ничего, кром тхъ немногихъ свденій, которыя онъ скромно сообщаетъ о себ въ самой хроник. Должно думать, что и въ жизни онъ отличался тмъ же благородствомъ, какое онъ проявляетъ въ правдивомъ описаніи приключеній и подвиговъ своего начальника.
Непосредственно за хроникой о Перо Ниньо слдуетъ хроника о коннетабл Донъ Альваро де Луна, который былъ важнйшимъ дятелемъ въ царствованіе Дона Хуана II. Она начинается почти съ того момента, когда онъ, еще ребенкомъ, былъ пажемъ при королевскомъ двор, въ 1408 г., и доводитъ свой разсказъ до 1463 года, когда онъ погибъ на плах жертвой своего чрезмрнаго честолюбія, зависти близко стоявшихъ къ трону лицъ, и не простительной слабости короля. Авторъ этой хроники неизвстенъ, {‘Crnica de Don Alvaro de Luna’ была первоначально издана въ Милан, въ 1546 г., in-folio, однимъ изъ потомковъ коннетабля. Не смотря однако на цнность и интересъ этой хроники, она имла съ тхъ поръ всего одно изданіе, которымъ мы обязаны Флоресу, дятельному секретарю Исторической Мадритской Академіи (Мадритъ, 1784, in-4о) Вольфъ въ примчаніяхъ къ нмецкому переводу моей книги, ссылаясь на авторитетъ мадритскаго ‘Библіографическаго бюллетеня за 1849 (Boletin Bibliografico), высказываетъ предположеніе, что авторомъ этой хроники былъ Антоніо Кастельяно. Онъ не зналъ, вроятно, что эта гипотеза давно уже была высказана Флоресомъ въ его предисловіи, стр. 7 и др. ‘Privado del Bey’ (довренное лицо, фаворитъ короля) — таково было общее прозвище, данное Альваро де Туна. Манрико называетъ его ‘Tan privado’, — выраженіе, сдлавшееся почти англійскимъ, ибо Бэконъ въ своемъ XXVII Essay говоритъ: На новйшихъ языкахъ подобнымъ личностямъ даютъ названіе favorites или privadoes.’ Антоніо Пересъ, слишкомъ хорошо знавшій значеніе этого слова, обращаетъ его въ горькую насмшку: ‘Privados’, говоритъ онъ, ‘llama la lengua Espaola, quia porque en siendo Privados se hallan privados de la seguridad natural’ (Aforismtos, М. 41, Paris, s. а.) Маріана, не утаивавшій никогда ни ошибокъ, ни преступленій великаго коннетабля, признаетъ его тмъ не мене ‘eversus invidi popular!.’ (De Rege, 1559, p. 383.)} но на основаніи ея характера можно заключить, что она написана довольно образованнымъ духовнымъ лицомъ, принадлежавшимъ къ дому коннетабля, близкимъ къ его особ я искренно ему преданнымъ. Эта хроника напоминаетъ намъ прелестную старинную біографію кардинала Бульси, составленную Кэвендишемъ. Оба сочиненія написаны уже посл паденія знаменитыхъ вельможъ, жизнь которыхъ они въ себ заключаютъ, написаны лицами, которыя служили этимъ вельможамъ и любили ихъ во дни славы, и которыя потомъ, руководимыя чувствомъ непоколебимой признательности и врности, сочли своимъ долгомъ вступиться за ихъ доброе имя,— обстоятельство придающее нердко ихъ слогу поразительную силу и краснорчіе. Хроника коннетабля, конечно, относится къ боле древнему времени, она была написана между 1455 и 1460 годами, т. е. почти на столтіе предупредила кэвендишевскую біографію Вульси. Она отличается серьезностью и торжественностью тона, иногда даже слишкомъ торжественнаго, но и это обстоятельство служитъ лишь новымъ доказательствомъ ея правдивости. Описаніе осады Паленцуэлы {Tit. 91—95 и льстивое стихотвореніе придворнаго поэта Хуана де Мены по поводу раны, полученной коннетаблемъ при осад этого города.}, живая обрисовка наружности и осанки коннетабля {Tit. 68.}, посщеніе королемъ своего фаворита въ замк Эскалона, описаніе бывшихъ по этому поводу празднествъ {Tit. 74 и др.}, наконецъ обстоятельныя и печальныя подробности о паденіи коннетабля, его арест и смерти {Tit. 127, 128. Нкоторыя подробности,— какъ-то спокойствіе и достоинство, съ которыми коннетабль, халъ на осл къ мосту казни, благоговйное молчаніе толпы передъ роковымъ мгновеніемъ и общія рыданія по совершеніи казни — превосходно описаны и убждаютъ въ томъ, по моему мннію, что авторъ былъ очевидцемъ всего происходившаго.}, — все это свидтельствуетъ о смлости и энергіи писателя-очевидца или покрайней мр заставляетъ предполагать въ немъ лицо, хорошо знакомое съ предметомъ своего повствованія. Въ силу всего этого хроника о коннетабл должна быть причислена къ числу любопытнйшихъ хроникъдревней Испаніи, знакомство съ ней положительно необходимо для того, кто захотлъ бы понять безпокойный духъ тхъ временъ, временъ bandos или вооруженныхъ шаекъ, когда вся страна подлилась на партіи, изъ которыхъ каждая сражалась за свои личные интересы, положительно отказываясь признать королевскую власть.
Послдняя изъ частныхъ хроникъ, написанная въ древнемъ стил, это — хроника Гонзальво Кордуанскаго, великаго полководца, дятельность котораго простирается отъ эпохи непосредственно предшествовавшей гренадской войн до начала царствованія Карла V. Личность этого воителя произвела на испанскую націю такое же сильное впечатлніе, какое производили на нее въ первое время великой борьбы съ маврами герои, циклъ которыхъ Гонзальво заключилъ собою. Около 1526 г., императоръ Карлъ V выразилъ желаніе, чтобы одинъ изъ любимыхъ сподвижниковъ Гонзальво, Эрнанъ Пересъ дель Пульгаръ, составилъ біографію великаго полководца. Лучшій выборъ трудно было сдлать. Дло въ томъ, что этого Пульгара не слдуетъ смшивать, какъ это долгое время длали, съ его однофамильцемъ, писателемъ и осторумнымъ придворнымъ временъ Фердинанда и Изабеллы {Повидимому, еще при жизни обоихъ Пульгаровъ,— изъ которыхъ одинъ назывался Эрнанъ Пересъ дель Пульгаръ, а другой Фернандо дель Пульгаръ,— ихъ смшивали другъ съ другомъ. По крайней мр подобное заключеніе можно вывести изъ слдующаго остроумнаго мста, находящагося въ письм Фернандо къ Педро де Толедо: ‘Epues quereis saber como me aveis de llamar, за bed, seor, quo me Haman Fernando, erne llamabane, larnaran Fernando, e si me dan el Maestrazgo de Santiago, tambien Fernando’. ‘И такъ какъ вы желаете знать, какъ меня называть, то знайте, сеньоръ, что мое имя Фернандо, что меня звали и будутъ звать Фернандо, и что если бы меня сдлали великимъ магистромъ ордена Сантьяго, я все таки остался бы Фернандо’. (Letra XII, Madrid, 1775, 4-to, p. 153). Относительно смшенія Пульгаровъ въ боле новое время, см. Ник. Антоніо (Bib. Nova, Tom. I, p. 387), который повидимому и самъ затрудняется отличить ихъ другъ отъ друга.}. Равнымъ образомъ не ему принадлежитъ сухая, съ трудомъ одолваемая, хроника жизни Гонзальво, напечатанная впервые въ 1580 г. или нсколько раньше {Эта старинная, скучная, анонимная, напечатанная готическими буквами, хроника носитъ названіе ‘Crnica Hamada de las dos Conquistas de Napoles’ и проч. Первое изданіе ея вышло въ Сарагосс въ 1559 г. in folio, затмъ оно было перепечатано три раза въ Севиль въ 1580 и 1582 и въ Алкал въ 1584 г. На находящемся у меня экземпляр перваго изданія хроники стоитъ посвященіе автора Діего Уртадо де Мендоз и во введеніи она приписывается — ошибочно конечно — перу Эрнандо Переса дель Пульгаръ, сеньора дель Саларъ.}. Нашъ авторъ — это тотъ смлый рыцарь, который съ немногими товарищами проникъ въ самый центръ вооруженной съ ногъ до головы Гренады, прибилъ крестъ и Ave Maria на дверяхъ главной мечети, посвятивъ такимъ образомъ это величественное зданіе христіанству, въ то время какъ Фердинандъ и Изабелла осаждали городъ извн. Всть объ этомъ геройскомъ подвиг облетла тогда всю Испанію и онъ не былъ забытъ ни романсами, ни народною драмой {Фернандъ и Изабелла въ награду за блистательной подвигъ Пульгара разршили ему избрать мстомъ своего погребенія то мсто, гд онъ преклонилъ колна, прибивая Ave Maria къ дверямъ мечети. До сихъ поръ потомки его тщательно охраняютъ его могилу и занимаютъ во время богослуженіе почетное мсто на хорахъ собора — право, дарованное Пульгару и его прямымъ наслдникамъ мужскаго пола. (См. Alcantara, Historia de Granada, Granada, 1846, 8-vo, Tom. IV, p. 102 и любопытные документы, собранные Мартинесомъ де ли Роза въ его ‘Hernan Perez del Pulgar’, pp. 279—283 и слдующее примчаніе). Древнйшая изъ извстныхъ мн пьесъ, сюжетомъ для которой послужилъ подвигъ Эрнана Переса дель Пульгара, это — ‘El Cerco de Santa Fe’, помщенная въ первомъ том ‘Comedias’ Лопе де Веги (Valladolid, 1604, in-40). Пьеса подобнаго же содержанія, которую до сихъ поръ даютъ въ Испаніи, принадлежитъ неизвстному автору. Сюжетъ ея заимствованъ изъ драмы Лопе и озаглавлена она: ‘El Triunfo del Ave Maria’. Ее по всей вроятности нужно отнести ко времени царствованія Филиппа IV, потому что на заглавномъ лист ея означено, что она написана ‘de un Ingenie de esta Corte’. Экземпляръ ея, имющійся у меня, былъ напечатанъ въ 1793 г. Мартинесъ де ли Роза говоритъ, что въ молодости онъ видлъ ее на сцен и что она произвела сильное впечатлніе на его юное воображеніе.}.
Сообразно характеру своего автора, прозваннаго Пульсаромъ — Героемъ (El de las Hazanas) въ отличіе отъ своего миролюбиваго жившаго при двор однофамильца, хроника Пульгара, поднесенная имъ своему монарху, не есть подробная и обстоятельная исторія жизни Гонзальво, а скоре простой и энергическій очеркъ, озаглавленный ‘Описаніе нкоторыхъ подвиговъ знаменитаго мужа, прозваннаго Великимъ Полководцемъ’ или ‘Исторія подвиговъ и высокихъ добродтелей Гонзальво Кордуанскаго, какъ въ мирное время, такъ и на воин’ {Жизнь Великаго Полководца, составленная Пульгаромъ, была впервые напечатана въ Севиль Кромбергеромъ въ 1527 г. Мартинесъ де ли Роза, съ трудомъ отыскавшій единственный уцлвшій экземпляръ этого изданія въ библіотек Королевской Испанской Академіи, перепечаталъ его въ Мадрит въ 1834 г. подъ заглавіемъ ‘Hernan Perez del Pulgar, Bosquejo Historie’, присоединивъ къ своему изданію превосходно составленную біографію автора и много весьма цнныхъ примчаній, такъ что, благодаря усердію и любознательности знаменитаго государственнаго человка, мы теперь имемъ эту въ высшей степени любопытную книгу въ небольшомъ, весьма удобномъ для чтенія, формат. Впрочемъ первое изданіе ея не составляетъ такой библіографической рдкости, какъ предполагалъ Мартинсъ де ли Роза. Я самъ имю превосходно сохранившійся экземпляръ его, напечатанный in Folio, готическими буквами и помченный 1527 г.}. Скромность автора также велика, какъ и его отвага. Личность его почти не видна во всемъ разсказ и пробивается разв только въ этихъ мстахъ, гд привязанность и благоговніе къ великому полководцу придаетъ особую энергію его слогу, которая, не смотря на желаніе автора щегольнуть ненужной ученостью, длаетъ книгу Пульгара весьма интересной и оригинальной, тмъ боле что личность героя выступаетъ въ его рельефномъ разсказ такою, какою она дйствительно представлялась восторженнымъ современникамъ. Нкоторыя части сочиненія, не смотря на всю ихъ краткость, замчательны по находящимся въ нихъ подробностямъ, а вошедшія сюда нкоторыя рчи, какъ напр. обращеніе Алфакви къ враждующимъ партіямъ въ Гренад {Изд. Мартинеса де ля Розы, стр. 155, 156.}, или рчь Гонзальво къ населенію Албесена, дышутъ краснорчіемъ и мудростью {Ibid, стр. 159—162.}. Если разсматривать эту хронику, какъ изображеніе характера великаго человка, нельзя не согласиться, что немногія хроники носятъ на себ столь явную печать правдивости, а если принять въ соображеніе воинственную, полную приключеній жизнь автора и его героя, нужно сознаться, что самое замчательное въ этой книг — духъ человчности, которымъ она проникнута {Hernan Perez del Pulgar, El de las Hazanas, родился въ 1451 г. и умеръ въ 1531. Можетъ быть будетъ кстати упомянуть здсь, разъ рчь идетъ о великомъ полководц, что переводъ діалоговъ Петрарки ‘De Retnediis utriusque Fortunae’, на прекрасный старинный кастильскій діалектъ былъ сдланъ Франциско Мадритскимъ по личной просьб Гонзальво. (N. Antonio, Bibl. Nova, Tom. I p. 442). Я имю экземпляръ его, in-folio, напечатанный готическими буквами въ Сарагосс, въ 1523 году.}.
Хроники путешествій.— Въ стил историческихъ хроникъ о государяхъ и великихъ людяхъ написаны дошедшіе до насъ разсказы о путешествіяхъ или приключеніяхъ путешественниковъ, причемъ однако эти разсказы не всегда назывались хрониками.
Древнйшее изъ этого рода произведеній и не лишенное нкотораго историческаго значенія это — описаніе испанскаго посольства къ Тамерлану, великому татарскому владык и завоевателю. Любопытенъ мотивъ этого посольства. Генрихъ III Кастильскій, дла котораго, благодаря браку съ Катериной, дочерью шекспировскаго ‘престарлаго (time-honored) Ланкастра’, находились въ боле счастливомъ положеніи, нежели дла его непосредственныхъ предшественниковъ, повидимому, увлекся желаніемъ, чтобы слава его дошла до отдаленнйшихъ странъ свта. Съ этою цлью онъ, какъ говорятъ, пытался завязать сношенія съ византійскимъ императоромъ, съ вавилонскимъ султаномъ, съ татарскимъ завоевателемъ Тамерланомъ или Тимуромъ и даже со сказочнымъ пресвитеромъ Іоанномъ, владыкой загадочной Индіи, о которой такъ много говорили въ то время. Мы не знаемъ результатовъ всхъ этихъ дипломатическихъ сношеній, столь необыкновенныхъ для конца XIV вка. Намъ извстно только, что испанское посольство присутствовало при великой и ршительной битв между двумя великими государями востока, Тамерланомъ и Баязетомъ и что Тамерланъ, желая отплатить любезностью за любезность, отправилъ въ Испанію великолпное посольство съ трофеями своей побды, въ числ которыхъ находились и дв прекрасныя плнницы, восптыя потомъ современными поэтами {Discurso hecho por Argote de Molina, sobre el Itinerario de Ruy Gonzalez de Clavijo, Madrid, 1782 4-to, p. 3.}. Король Генрихъ не остался равнодушнымъ къ такому знаку почета и, въ свою очередь, отправилъ къ Тамерлану еще трехъ пословъ, одинъ изъ которыхъ, Рюи Гонзалесъ де Клавихо, оставилъ намъ подробный разсказъ о дипломатическихъ сношеніяхъ съ Тамерланомъ и объ ихъ результатахъ и приключеніяхъ, испытанныхъ испанскимъ посольствомъ. Этотъ разсказъ былъ обнародованъ впервые Арготе де Молиною, ученымъ антикваріемъ временъ Филиппа II {Изданіе Арготе де Молины было напечатано въ 1582 г. и перепечатано, съ различными поправками, въ Мадрит, 1782, in-4о.}, давшимъ ему, вроятно ради вящшаго эффекта, пышное заглавіе ‘Vida del Gran Tamerlan’. (Жизнь великаго Тамерлана). Въ сущности это — дневникъ испанскаго посольства, съ мая 1403 года, т. е. со дня отплытія изъ гавани Пуэрто Санта-Марія близь Кадикса и до марта 1406 года, т. е. до дня возвращенія его на родину.
Въ этомъ разсказ мы находимъ описаніе Константинополя, тмъ боле любопытное, что оно принадлежитъ къ эпох, незадолго предшествовавшей паденію этого города {Въ особенности привели въ восхищеніе испанцевъ константинопольскія мозаики, о которыхъ они упоминаютъ ла стр. 51, 59 и др. Причина, почему они не могли видть въ первый день по прибытіи всхъ реликвій, хранившихся въ церкви св. Хуана де ла Піедра, весьма оригинальна и прекрасно обрисовываетъ чрезвычайную простоту нравовъ императорскаго двора: ‘Императоръ отправился на охоту и оставилъ ключи императриц, жен своей, а она позабыла дать испанскимъ посламъ т, которыми отпиралась рака, заключавшая себ святыя мощи’, стр. 52.}, затмъ мы встрчаемъ описанія Требизонда съ его греческими церквями и его духовенствомъ, {Стр. 84 и проч.} Тегерана, ныншней столицы Персіи, {Стр. 118 и проч.} и Самарканда, гд послы нашли самаго завоевателя. Онъ устроилъ въ честь ихъ цлый рядъ великолпныхъ празднествъ, продолжавшихся вплоть до его смерти, {Стр. 149—198.} которая произошла во время пребыванія испанцевъ при его двор и вызвала смуты, причинившія путешественникамъ много затрудненій на ихъ обратномъ пути въ Испанію. {Стр. 207 и проч.}
Почтенный Клавихо, кажется, былъ очень радъ, когда наконецъ онъ могъ сложить свое порученіе къ стопамъ государя, котораго онъ нашелъ въ Алкал. Онъ еще годъ оставался при двор и былъ однимъ изъ свидтелей, подписавшихъ завщаніе короля, сдланное на Рождеств, по смерти Генриха онъ удалился въ свой родной Мадритъ и провелъ тамъ четыре или пять послднихъ лтъ своей жизни до своей смерти, послдовавшей въ 1412 году. Онъ былъ похороненъ въ монастыр св. Франциска, рядомъ съ своими предками, капеллу которыхъ онъ, полный благоговнія къ ихъ памяти, перестроилъ вновь {См. Hijs de Madrid, (lustres en Santidad, Dignidades, Armas, Ciencias, y Artes,— историческій словарь, составленный Донъ-Хозе Антоніо Альваресомъ и — Баяна, Мадритъ, 1789—1791, въ 4-хъ т., in 4о. Сочиненіе это замчательно но обилію находящагося въ немъ богатаго и цннаго, хотя и безпорядочно расположеннаго, матеріала. Въ особенности оно важно для литературной исторіи Мадрита. Біографія Клавихо помщена въ IV том, начиная съ 302 страницы.}.
Разсматриваемыя въ цломъ, путешествія Клавихо могутъ выдержать сравненіе съ путешествіями Марко Поло или сэра Джона Мандевилля. Но, хотя его открытія и мене значительны, чмъ открытія венеціанскаго купца, они, можетъ быть, не уступятъ открытіямъ англійскаго путешественника, тмъ боле, что по изложенію Клавихо выше того и другаго. Въ разсказ Клавихо на каждомъ шагу просвчиваютъ его чисто испанская врность королю и преданность католической церкви. Онъ искренно вритъ, что его скромное посольство произвело глубокое впечатлніе на безчисленныя и апатическія массы азіатскихъ народовъ и внушило имъ высокое понятіе о могуществ и значеніи короля Испаніи и что впечатлніе это никогда не изгладится. Проживая въ роскошной, изнженной столиц греческой имперіи, онъ, кажется, ничего не видлъ, кром мощей святыхъ и апостоловъ, которыя наполняли тогда церкви. Съ этимъ мы, пожалуй, еще можемъ помириться, какъ съ характерной чертой испанской національности, но когда онъ увряетъ, что островъ Понца усянъ зданіями, воздвигнутыми Виргиліемъ, {‘Нау en ella grandes edificios de muy grande obra, que fizo Virgilio’. ‘Здсь есть много большихъ зданій — плодъ великихъ трудовъ Виргилія’. Стр. 30.} когда онъ, прозжая черезъ Амальфи, упоминаетъ объ этомъ важномъ город только потому, что тамъ хранится голова св. Андрея, {Вотъ все что онъ говоритъ объ Амальфи: ‘Y en esta ciudad de Malfa dicen que esta la cabeza de Sant Andres’. ‘Говорятъ, что въ этомъ город хранится голова св. Андрея’. Стр. 33.} тогда мы должны призвать на память всю его искренность, благородство и другія прекрасныя качества, чтобы нсколько помириться съ его невжествомъ. Маріана думаетъ, что не слдуетъ доврять безусловно разсказамъ Клавихо. Но, какъ это случалось и со многими древними путешественниками, разсказы которыхъ вслдствіе своихъ странностей подвергались сомннію, новйшія и боле внимательныя изслдованія подтвердили правдивость Клавихо. Мы, слдовательно, можемъ врить его добросовстности и проницательности его ума, за исключеніемъ впрочемъ тхъ случаевъ, когда благочестивая вра, или не мене благочестивая преданность монарху мшаетъ ему быть проницательнымъ и безпристрастнымъ {Маріана говоритъ, что путешествіе его содержитъ ‘muchas otras cosas asaz maravillosas, si verdaderas’ т. e. ‘много вещей удивительныхъ, если только он справедливы’ (Hist., Lib. XIX, с. 11). Но Бланко Уайтъ въ своихъ ‘Маriedades’ (t. I, рр. 316—318) напротивъ того утверждаетъ, что проврка разсказовъ Клавихо путешествіемъ майора Реннеля и другими источниками, приводить къ убжденію, что, вообще говоря, его дневникъ заслуживаетъ доврія.}.
Испанцамъ не суждено было совершать большихъ морскихъ путешествій на востокъ. Португальцы съ легкой руки принца Генриха, одного изъ самыхъ необыкновенныхъ людей своего вка, присвоили, такъ сказать, себ однимъ эту четвертую часть свта, обогнувши впервые мысъ Доброй Надежды. Мало того, по праву открытія, затмъ въ силу знаменитой буллы папы и столь же извстнаго трактата 1479 года, они предусмотрительно отдалили своихъ опаснйшихъ соперниковъ, испанцевъ, отъ всякой попытки въ этомъ направленіи, оставивъ открытыми для нихъ безконечныя и безнадежныя морскія пространства на запад. Къ счастію въ эту эпоху жилъ человкъ, мужество котораго нашло себ толчокъ въ самомъ страх, внушаемомъ неизвстнымъ и безбрежнымъ океаномъ, человкъ, проницательный взглядъ котораго, по временамъ хотя и ослпляемый самой возвышенностью его думъ, прозрлъ однако сквозь необозримую морскую пустыню, тотъ громадный материкъ, въ необходимости котораго для равновсія міра его убдило пылкое воображеніе. Правда, Колумбъ не былъ испанцемъ по происхожденію, но духъ его былъ несомннно испанскимъ. Его преданность королю, набожность, энтузіазмъ, страсть къ великимъ и необычайнымъ предпріятіямъ,— все въ немъ показывало скоре испанца, нежели итальянца, все въ немъ гармонировало съ національнымъ духомъ страны, славу которой онъ увеличилъ своими открытіями. Онъ самъ разсказываетъ намъ, что собственными глазами видлъ, какъ серебряный крестъ медленно впервые вознесся на башню Альгамбры, возвщая міру конечное паденіе владычества неврныхъ въ Испаніи {Въ отчет о своемъ первомъ путешествіи, представленномъ своимъ царственнымъ покровителямъ, онъ говоритъ, что будучи въ 1492 г. въ Гренад, ‘adonde, este presente ao, dos dias del mes de Enero, por fuerza de armas, vide poner las banderas reales de Vuestras Altezas en las terres de Alfambra’ и проч., т. e. во второй день января текущаго года я видлъ, какъ знамена Вашихъ Величествъ разввались на башняхъ Альгамбры’. Navarrete, Coleccion de les Viajes у Descubrimientos que hicieron por Mar los Espafioles desde Fines del Siglo XV, Madrid, 1825, in 4-to. T. I, p. I. Это прекрасно изданное сочиненіе весьма цнится по масс заключающихся въ немъ подлинныхъ документовъ касательно исторіи открытія Америки. Престарлый Бернальдесъ, другъ Колумба, описываетъ еще съ большею точностью что видлъ Колумбъ: ‘Emostraron en la mas alta torre primeramente el estandarte de Jesu Cristo, que fue la Santa Cruz, que el rey traia siempre en la santa conquista consigo’, т. е. ‘прежде всего ему показали на самой высокой изъ башенъ знамя I. Христа, серебрянный крестъ, который король постоянно носилъ съ собой въ священномъ поход’. Hist de los Reyes Catlicos, Cap. 102 М. S. Тотъ же самый замчательный разсказъ о первомъ знаменіи завоеванія, предвщавшимъ паденіе Гренады, о cruz de platа, встрчается также у Мармоля въ Rebelion de los Moriscos (1600, f. 25 а.), гд говорится, что онъ былъ воздвигнутъ по приказанію Фердинанда и Изабеллы кардиналомъ архіепископомъ толедскимъ.}.
Съ этой минуты и даже нсколько раньше, когда бдные іерусалимскіе монахи пришли въ лагерь подъ Гренадой къ двумъ католическимъ государямъ просить покровительства и защиты противъ неврныхъ въ Палестин, Колумбъ задумалъ употребить неслыханныя богатства, которыхъ онъ ожидалъ отъ своихъ открытій, на выкупъ священнаго города и гроба Христова, онъ мечталъ, собственными силами и средствами, совершить то, чего не могъ добиться весь христіанскій міръ цлымъ вкомъ крестовыхъ походовъ. {Это видно изъ его письма къ лап, писаннаго въ феврал 1502, въ которомъ онъ говоритъ, что надется черезъ двнадцать лтъ двинуть 10,000 кавалеріи и 10,000 пхоты для завоеванія св. града и предпринимаетъ открытіе новыхъ странъ съ цлью употребить пріобртенныя богатства на служеніе святому длу. (Navarrete, Coleccion, Tom. II, p. 282).}
Мало по малу подобныя идеи совершенно завладваютъ его умомъ, время отъ времени он проскальзываютъ въ его позднйшемъ дневник, письмахъ, размышленіяхъ и придаютъ его слогу, обыкновенно спокойному и серьезному, возвышенный и восторженный характеръ, напоминающій собою слогъ пророчествъ. Дйствительно, когда Колумбъ сталъ смотрть на свою жизнь какъ на миссію, его предпріимчивый умъ одоллъ вс преграды, а его проницательный взглядъ, разрывая завсу будущаго, сразу увидлъ цль, которой онъ впослдствіи достигъ съ такою славой. Но мр того какъ Колумбъ стремится впередъ, мы замчаемъ, что изъ-подъ пера его весьма часто вырываются фразы, несомннно свидтельствующія, что его величайшія надежды и планы въ сущности основывались на тхъ великолпныхъ иллюзіяхъ, которыя когда либо наполняли собою умъ человческій. Онъ считалъ себя, по крайней мр до извстной степени, вдохновеннымъ свыше и былъ увренъ, что само небо избрало его для осуществленія одного изъ великихъ и торжественныхъ пророчествъ Ветхаго завта. {Navarrete, Coleccion, Tom. I pp. XLVIII, XLIX. Но Наваррете ошибочно ссылается на восемнадцатый псаломъ, пророчество это находится въ девятнадцатомъ по точному указанію Джустишани въ Poliglott Psalter, Genoa, 1516, in-folio, гд въ четвертомъ стих говорится: ‘Ихъ путь лежалъ черезъ вс земли и слова ихъ достигали конца вселенной’ и прибавлена, въ вид комментарія, біографія Колумба и описаніе его открытій. Хотя издатель-комментаторъ впадаетъ иногда въ ошибки, на что и жалуется Фердинандъ Колумбъ въ біографіи своего отца (Cap. 2), тмъ не мене разсказъ весьма интересенъ, такъ какъ авторъ былъ современникомъ Колумба и издалъ свою книгу въ город, гд родился великій адмиралъ, умершій всего за десять лтъ передъ тмъ. О замчательномъ стих 19 псалма онъ говорить: ‘Columbus frequenter praedicabat se а Deo electum ut per ipsum adimpletur haec prophetia’. У Наваррете (т. II, стр. 262—278) встрчается другая любопытная подробность, относящаяся къ этому же вопросу, сообщенная ему самимъ Колумбомъ. Указаніемъ на ошибку, сдланную Наваррете, я обязанъ другу моему Джоржу Ливермору, имющему въ своей драгоцнной библіотек экземпляръ Джустиніани ‘Poliglott’.} Въ 1501 году онъ писалъ своимъ государямъ, что къ морскому путешествію въ Индію его побудило не убжденіе въ истинности человческихъ познаній, но божественное указаніе и сила святыхъ пророчествъ {Ya dije que para la esecucion de la impressa de las Indies no me aprovech razon, ni matematica, ni mapamundos, llenamente se cumpli lo que dijo Isaias. у esto es lo que deseo de escrebir aqui por le reducir V. А. memoria, у porque se alegren del otro que yo le dije de Jerusalem por las mesmas autoridades, de la quai impresa, si fe hay, tengo por muy cierto la vitoria’, т. е. я уже говорилъ, что въ дл осуществленія моего путешествія въ Индію мн нисколько не помогли ни разумъ, ни географическія карты, ни математика, совершилось вполн то, о чемъ говоритъ Исаія. Пишу это, чтобъ напомнить Вашимъ Beличествамъ мои слова, чтобъ В. В. возрадовались при мысли, что все что было говорено мною объ Іерусалим исходило изъ того же источника и что я несомннно одержу побду, если не утрачу вры. (Изъ письма Колумба къ Фердинанду и Изабелл, помщеннаго у Navarrete, Coleccion, T. II, р. 265). Въ другомъ мст того же письма онъ говоритъ: ‘Yo dije que diria la razon que tengo de la restitucion de la Casa Santa la Santa Iglesia, digo que yo dejo todo mi navegar desde edad nueva у las plticas que yo haya tenido con tanta gente en tentas tierras у de tantas setas, у dejo las tantas artes у escrituras de que yo dije arriba, solamente me tengo la Santa у Sacra Escritura y a algunas autoridades profticas de algunas personas santas, que por revelacion divina han dicho algo desto’. (Ibid., p. 263). т. е. ‘я сказалъ, что идеей возвращенія града Божія я обязанъ святой церкви, я сказалъ, что съ наступленіемъ покой эры я отказываюсь отъ всякаго мореходства, отъ всякихъ сношеній, завязанныхъ мною въ различныхъ странахъ и съ людьми различныхъ исповданій, я оставляю вс науки и искусства, о которыхъ было сказано выше и буду исключительно слдовать священному Писанію и пророческимъ внушеніямъ нкоторыхъ святыхъ и пророческихъ личностей, которыя говорили объ этомъ предмет по наитію свыше’.}.
Онъ выразилъ свое глубокое убжденіе, что міръ просуществуетъ не боле 155 лтъ и что за долго до окончанія этого періода будетъ отнятъ у неврныхъ святой градъ. {Segund esta cuenta, no falta, salvo ciento e cincuenta y cinco aos, para complimiento de siete mil, en losquales digo arriba por las autoridades dichas que habrti de fenecer el mundo’, (Ibid., p. 264), то есть ‘по моему расчету недостаетъ ровно 155 лтъ до исполненія полныхъ 7000 лтъ, назначенныхъ пророчествомъ для существованія міра’.} Ссылаясь на фантастическія разсужденія св. Амвросія и св. Августина, Колумбъ утверждалъ, что земной рай долженъ находиться въ южныхъ мстностяхъ новооткрытыхъ земель, которыя онъ описывалъ съ такой очаровательной простотой, прибавляя, что Ориноко — одна изъ тхъ таинственныхъ ркъ, берущихъ свое начало въ раю и весьма прозрачно намекая, что онъ можетъ быть единственный изъ смертныхъ, которому божественная воля предназначила достигнуть этого мста наслажденій и пользоваться ими. {См. прекрасное описаніе рки Ориноко, пересыпанное пророческими толкованіями и помщенное въ отчет объ его третьемъ путешествіи, представленномъ Фердинанду и Изабелл (Navarrete, Col., T. 1, p. 256 и проч.). Отчетъ этотъ — странное смшеніе здраваго смысла съ сумасбродными и фантастическими разсужденіями. ‘Я врю’, говоритъ онъ, что тамъ находится земной рай, въ который можно проникнуть лишь по вол Божіей ‘Creo, que alla es el Paraiso terrenal, adonde no puede Hegar nadie salvo por voluntad divina’. Почтенный Клавихо, во время своего путешествія въ Самаркандъ почти столтіемъ ране, также полагалъ, что открылъ въ совершенно противоположной части свта, одну изъ райскихъ ркъ. (Vida del gran Tamorlan, p. 137.)} Въ весьма любопытномъ письм, на 16-ти страницахъ, адресованномъ изъ Ямайки Фердинанду и Изабелл, въ 1503 году и написанномъ съ необычайною силой, Колумбъ живо и увлекательно описываетъ чудесное видніе, которое было, какъ онъ полагалъ, ниспослано ему для утшенія. Это произошло за нсколько мсяцевъ передъ этимъ въ Верагуа, когда нсколько матросовъ пошли за солью и водой и были растерзаны туземцами, а Колумбъ оставался въ величайшей опасности, на другой сторон устья рки.
‘Братъ съ остальными людьми’, пишетъ онъ, были на корабл, ушедшемъ внутрь страны, я же оставался одинокій на пустынномъ и опасномъ берегу, истомленный сильной лихорадкой и безъ всякой надежды на спасеніе. Съ большимъ трудомъ взобрался я на самое возвышенное мсто и дрожащимъ голосомъ, прерываемымъ рыданіями, сталъ, обращаясь на вс четыре стороны, взывать о помощи къ капитанамъ кораблей Вашихъ Величествъ. Отвта не было. Измученный, я заснулъ, испуская стенанія. Вдругъ слышу сострадательный голосъ, взывающій ко мн: О безумный, нерадивый къ вр и служенію Господу, Богу всхъ людей! Разв Онъ сдлалъ больше для Моисея или Давида, своего слуги? Съ самого твоего рожденія, Онъ постоянно и исключительно заботился о теб. Когда ты достигъ возраста, который Онъ считалъ соотвтственнымъ, слава о теб прогремла по всей земл. Индію, цлую часть свта, богатую и роскошную, Онъ далъ теб, и ты подлилъ ее но своему желанію, ибо на то была дана власть теб. Онъ вручилъ теб ключи отъ тяжелыхъ цпей, которыми былъ скованъ великій океанъ. Теб покорились многія страны, и имя твое стало почетнымъ между христіанами. Что Онъ сдлалъ большаго для народа Израильскаго, когда вывелъ его изъ Египта, или Давида, возведя его изъ пастуховъ въ цари іудейскіе? Обратись же снова къ нему и покайся въ грх своемъ, милосердію его нтъ предловъ, твои преклонные годы не могутъ быть препятствіемъ къ совершенію великихъ ддъ, у него множество наслдій и самыхъ богатыхъ. Аврааму было боле ста лтъ, когда у него родился Исаакъ, а разв Сара была молода? Теперь ты обращаешься за сомнительной помощью къ людямъ, отвчай же, кто наноситъ теб тяжкія и частыя оскорбленія? Богъ или люди? Богъ никогда не беретъ назадъ дарованныхъ имъ милостей и общаній. Никогда Онъ не говоритъ посл того какъ жертва Ему принесена, что Онъ ее не требовалъ, что его приказанія не такъ поняты. Никогда не наказуетъ Онъ изъ желанія избжать правосудія. Онъ свято исполняетъ общанное и даже съ избыткомъ. Такъ ли поступаютъ люди? Я объяснилъ теб, что именно Создатель сдлалъ для тебя и что Онъ сдлалъ для другихъ. И теперь Онъ отчасти награждаетъ тебя за труды и опасности, понесенные тобою на служб другимъ’. Полуживой, я все однако слышалъ, но не зналъ, что отвчать на столь правдивыя слова, и только слезы о моихъ заблужденіяхъ обильно лились изъ моихъ глазъ. Наконецъ говорившій ко мн закончилъ свою рчь слдующими словами: ‘Не страшись, воспрянь духомъ: вс твои несчастія уже начертаны на мрамор и не безъ причины’. Я всталъ, какъ только собрался съ силами и къ концу девяти дней втеръ стихъ’. {См. письмо къ Фердинанду и Изабелл объ этомъ четвертомъ и послднемъ путешествіи, помченное Ямайка, 7 іюля, 1503 г., откуда и заимствованъ приведенный мною оригинальный отрывокъ. (Navarrete, Col. T. I, p. 303).}
Три года спустя, въ 1506, Колумбъ умеръ въ Вальядолид, преждевременно состарвшійся, измученный разочарованіями и горемъ, не вполн сознавая, сколько онъ сдлалъ для рода человческаго и еще мене предвидя славу и почести, которыя были суждены ему въ грядущихъ поколніяхъ {Лицамъ, желающимъ ближе познакомиться съ Колумбомъ, какъ писателемъ, слдуетъ прежде всего изучить классическую біографію его, составленную Вашингтономъ Ирвингомъ, кром того можно рекомендовать и другія цнныя изданія, какъ то: 1) Отчетъ Колумба объ его первомъ путешествіи, представленный имъ Фердинанду и Изабелл и приложенное къ отчету письмо къ Рафаэлю Санчесу о томъ же предмет (Navarrete, Col. T. I, pp. 1—197). Первый изъ этихъ документовъ существуетъ лишь въ сокращенномъ вид: онъ содержитъ пространныя извлеченія изъ подлинника, сдланныя Ласъ-Казасомъ, прекрасный переводъ которыхъ появился въ Бостон, 1827, in-8о. Характерная черта этихъ разсказовъ — благочестивый тонъ, которымъ они повсюду проникнуты. 2) Отчетъ Колумба объ его третьемъ путешествіи, составленный имъ въ форм письма къ королю и королев испанскимъ и въ письм къ воспитательниц принца Хуана. Въ первомъ письм встрчается нсколько интересныхъ мстъ, свидтельствующихъ о чуткости Колумба къ красотамъ природы. (Navarrete, Col. T. I, pp. 242 — 276). 3) Письмо Колумба къ Фердинанду и Изабелл объ его четвертомъ и послднемъ путешествіи, содержащее разсказъ о видніи въ Верагуа. (Navarrete, Col. T. I, pp. 296—312). 4) Пятнадцать писемъ различнаго содержанія, (Ibid., T. I. pp. 330—352). 5) Размышленіе Колумба по поводу пророчествъ (T. II, рр. 260—273) и его письмо къ пап. (Ibid. рр. 280—282). Всякому желающему достойнымъ образомъ судить о Колумб и оцнить степень благородства и возвышенности этого характера, слдуетъ непремнно прочесть разсужденія о немъ Александра Гумбольдта преимущественно въ ‘Examen Critique de l’Histoire de la Gographie du Nouveau Continent’ (Paris, 1836—38, in-8о, Vol. Il, pp. 350 и проч., Vol. Ill, p.p. 227—262) — книгу одинаково, замчательную какъ широтою своихъ взглядовъ, такъ и громадной эрудиціей по нкоторымъ въ высшей степени темнымъ вопросамъ исторіи. Никто лучше Гумбольдта не понялъ характера Колумба — его великодушія, восторженности и его пророческихъ видній, какъ бы намчавшихъ заране великія ученыя открытія XVI вка.}.
Религіозно-героическій духъ Колумба не сообщился никому изъ изъ его преемниковъ. Открытія на новомъ материк, который, какъскоро вс убдились, не былъ частью Азіи, были мужественно и успшно продолжаемы Бальбоа, Веспучи, Гохедою, Педраріасомъ Давилой, португальцемъ Магелланомъ, Лоайзой, Сзаведрою и многими другими, такъ что въ продолженіе двадцати семи лтъ старый свтъ хорошо узналъ форму и положеніе новаго. Нкоторые изъ этихъ старинныхъ авантюристовъ, какъ напр. Гохеда, были, безспорно, люди честные, много вынесли и умирали въ гор и нищет, но ни одинъ изъ нихъ не унаслдовалъ духъ великаго адмирала, ни одинъ изъ нихъ никогда не говорилъ и не писалъ полнымъ достоинства и авторитета тономъ, естественнымъ у человка съ великимъ характеромъ, убжденія и дйствія котораго вытекали изъ глубочайшихъ и сокровеннйшихъ источниковъ нашей религіозной природы {Все въ этихъ путешествіяхъ сколько нибудь достойное вниманія по языку и слогу, находится въ томахъ Ш, IV и V Colleccion Наваррете, изданномъ въ Мадрит, 1829—37 иждивеніемъ испанскаго правительства. Къ несчастію изданіе это не доведено до конца и въ немъ не содержится отчета объ открытіи и завоеваніи Мексики, Перу и проч.}.
Романическія хроники.— Намъ еще остается сказать о томъ класс старинныхъ хроникъ, отъ котораго въ разсматриваемую эпоху сохранился оливъ образчикъ, но образчикъ весьма любопытный, который по времени происхожденія и характеру служитъ заключительнымъ звеномъ настоящей части нашего изслдованія и составляетъ переходъ ко второй. Заглавіе этого произведенія слдующее: ‘Crnica del Rey don Rodrigo con la destruicion de Espaa’. (Хроника короля Донъ Родерика и гибель Испаніи). Это по большей части вымышленный разсказъ о царствованіи короля Родриго, о завоеваніи Испаніи маврами и о первыхъ попыткахъ ея освобожденія въ начал VII вка. Древнйшее изданіе этой хроники помчено 1511 годомъ, всхъ изданій 6, изъ которыхъ послднее вышло въ 1587 году, такое почтенное количество изданій свидтельствуетъ о большой популярности хроники, особенно если принять въ соображеніе число читателей въ Испаніи XVI вка {Находящійся у меня экземпляръ, вышедшій въ Алкал Генаресской, 1587, носитъ характерное заглавіе ‘Crnica del Rey Don Rodrigo, con la Destruycion de Espaa, y como los Moros la ganaron. Nuevamente corregida. Contiene, dnias de la Historia, muchas vivas Razones у Avisos inuy provechosos’. (Хроника короля Донъ Родерика и гибель Испаніи и о томъ, какъ мавры завладли ею. Вновь исправленное изданіе, содержащее въ себ, кром разсказа, много живыхъ истинъ и весьма полезныхъ совтовъ). Книга напечатана in folio, въ два столбца мелкой печати и содержитъ въ себ двсти двадцать пять листовъ, или четыреста пятьдесятъ страницъ. Гайянгосъ въ испанскомъ перевод моей книги, т. I стр. 519, высказываетъ предположеніе, что Педро дель Корраль былъ авторомъ этой хроники-романа, и при этомъ ссылается на предисловіе Фернана Переса де Гузмана къ его ‘Claros Varones’. Пересъ дйствительно упоминаетъ о Коррал, но только въ своемъ предисловіи къ Generaciones у Semblanzas, (изд. 1775, р. 197), но сочиненіе Корраля, которое онъ иметъ въ виду озаглавлено здсь ‘Crnica Sarracina’. Неправдоподобно, чтобы ‘Crnica del Rey Don Rodrigo’ была написана въ 1450, въ годъ появленія, ‘Generaciones’. Гайянгосъ прибавляетъ, что авторъ хроники, кто бы онъ ни былъ, многое заимствовалъ у мавра Рази (Ar—Razi), преимущественно все относящееся къ взятію Кордовы.}. Авторъ ея совершенно неизвстенъ, принимая въ расчетъ обычаи того времени, можно думать, что она написана Элеастромъ, однимъ изъ дйствующихъ въ ней лицъ. Но такъ какъ Элеастръ погибаетъ въ битв еще до конца хроники, то конецъ ея приходится разсматривать, какъ добавленіе, сдланное другимъ лицемъ, и лицемъ этимъ считаютъ Кареста, одного изъ придворныхъ рыцарей Альфонса Католическаго {Съ главы 237 II части и до конца книги тянется разсказъ о невроятномъ и омерзительномъ способ покаянія Донъ Родриго и объ его смерти. Почти весь этотъ разсказъ переведенъ и помщенъ въ вид объяснительной замтки къ 25 псни поэмы Соути ‘Родерикъ, послдній изъ Готовъ’. (Roderic, the Last of the Goths).}.
Большинство именъ въ книг вымышлено, какъ и имена ея предполагаемыхъ авторовъ, тоже можно сказать о событіяхъ и разговорахъ дйствующихъ лицъ, передаваемыхъ со всми мелочными, нердко утомительными, подробностями и лишенныхъ интереса, такъ какъ они не носятъ на себ отпечатка эпохи. Словомъ, эта хроника — нчто въ род рыцарскаго романа, въ основу котораго легли разсказы изъ исторіи Родерика и Пелайо, занесенные также въ Всеобщую Хронику и въ старые романсы, такъ что, если мы въ ней и встрчаемъ знакомыя имена графа Юліана, Лакавы и предателя Орпаса, архіепископа Севильскаго, за то съ другой стороны еще чаще бываемъ свидтелями фантастическихъ турнировъ {См. описаніе громаднаго турнира, устроеннаго но случаю коронаціи Родрига, ч. I, гл. 27, другаго, въ которомъ принимали участіе двадцать тысячъ рыцарей въ гл. 40, и третьяго въ гл. 49 и т. д. Вс эти описанія вполн схожи съ описаніемъ турнировъ въ рыцарскихъ романахъ, но совершенно неумстны въ хроник, такъ какъ повствуемыя въ ней событія относятся къ началу VII столтія, а турниры стали извстны лишь два столтія спустя. (См. Budik. Ursprung, Ausbildung, Abnahme, und Verfall des Turniers, Wien, 1837, 8 vo, который относитъ первый турниръ къ 936 году). По мннію же Клеменсина, турниры стали извстны въ Испаніи посл 1131 г. (Примчанія къ Донъ Кихоту T. IV, р. 315).} и всякаго рода невроятныхъ приключеній {См. описаніе поединковъ, ч. II, гл. 80, 84, 93.}. Короли путешествуютъ, какъ, странствующіе рыцари {Однимъ изъ королей, явившихся къ Родерику въ вид ‘галантнаго, странствующаго рыцаря’, былъ король польскій. (Ч. I, гл. 30). Интересно было бы знать, кто былъ королемъ польскимъ около 700 г.?}, несчастныя дамы блуждаютъ изъ страны въ страну {Такъ, напримръ, герцогиня Лотарингская явилась къ Родерику почти въ такой же обстановк, какъ и Микомикона къ Донъ-Кихоту.} какъ въ Пальмерин Англійскомъ, наконецъ мы встрчаемся здсь съ такими фантастическими лицами, имена которыхъ только и можно найти въ этой сказочной хроник {Ч. I, гл. 234, 235 и др.}.
Очевидно, что подобныя книги сочинялись по тому же шаблону, по которому пишутся новйшіе историческіе романы. Въ основу клались факты, заимствованные изъ старинныхъ хроникъ и считавшіеся въ то время историческими, затмъ они отливались въ романическую форму, переплетались со множествомъ романическихъ подробностей совершенно такъ, какъ это длается въ цломъ ряд остроумныхъ произведеній, начало которымъ положено Мемуарами Кавалера (Memoirs of a Cavalier) Дефо. Разница состоитъ въ искусств нарисовать общую картину нравовъ и въ художествеи немъ совершенств формы, то и другое за послднее время неизмримо далеко ушло впередъ. Хотя Соути и основалъ большую часть еврей прекрасной поэмы, ‘Родерикъ, послдній изъ Готовъ’, на этой старой хроник, тмъ не мене хроника принадлежитъ къ числу самыхъ неудобочитаемыхъ книгъ. Она написана тяжелымъ и растянутымъ слогомъ, ея прологъ и послсловіе слишкомъ отзываются монастыремъ, заставляя предполагать, будто бы и вся хроника была первоначально написана для укрпленія въ умахъ римской доктрины о покаяніи, или же была впослдствіи принаровлена къ этой благочестивой цли {Чтобы ознакомиться съ любопытными превращеніями, которымъ могутъ подвергаться одн и т же идеи, достаточно сравнить въ ‘Crnica General’, 1604 (ч. III, гл. 6), подлинное описаніе знаменитой битвы при Канадонг, гд пресвитеръ Орпасъ картинно изображенъ приближающимся на осл къ пещер, въ которой скрывался Пелайо съ своимъ народомъ, съ безцвтнымъ перефразомъ его въ хроник Родерика (ч. II, гл. 196), дале съ повствованіемъ Маріаны (Historia, кн. VII, гл. 2), гд это событіе принимаетъ форму исторической драмы, и наконецъ съ ‘Родерикомъ, послднимъ изъ Готовъ’ (Canto XVIII) Соути, превратившимъ безискуственный разсказъ хроники въ стихотворную поэму. Несомннно, что разсказъ этотъ даетъ богатый матеріалъ, какъ для хроники, такъ для поэмы и романса, но Альфонсъ Мудрый и Соути воспользовались имъ наилучшимъ образомъ, и путемъ сравненія четырехъ его обработокъ и опредляется настоящее мсто хроники Родерика въ исторіи Испанской литературы.— Другое произведеніе, нсколько напоминающее эту хронику, но еще мене заслуживающее вниманія, было издано въ двухъ частяхъ, въ 1592—1600, и имло впослдствіи семь или восемь изданій, доказывающихъ, что оно долго пользовалось популярностью, по истин мало имъ заслуженною. Оно было написано Мигуэлемъ де Луна въ 1589, какъ это значится въ примчаніи въ первой части и озаглавлено, ‘Verdadera Historia del Bey Rodrigo, con la Perdida de Espaa, y Vida del Rey Jacob Alinanzor, traduzida de Lengua Arabiga’. (Достоврная исторія короля Родриго, гибели Испаніи и жизнь короля Іакова Альманзора. Переводъ съ арабскаго). Экземпляръ, находящійся у меня, былъ напечатанъ въ Валенсіи, 1604, in-4о. Соути въ своихъ примчаніяхъ къ ‘Родерику’ (пснь IV) повидимому склоненъ видть въ этой книг достоврную исторію завоеванія Испаніи, доведенную до 761 г. и написанную на арабскомъ язык только двумя годами позже описываемыхъ въ ней событій. Но мнніе Соути ошибочно. Эта книга — наглая и позорная поддлка, лишенная даже тхъ стилистическихъ достоинствъ, какими отличается древняя хроника о томъ же предмет и не заключающая въ себ ни одного изъ тхъ романическихъ приключеній, описанія которыхъ придаютъ такой интересъ этимъ полу-монашескимъ, полу-рыцарскимъ произведеніямъ. Конечно, весьма странно то, какимъ образомъ Мигуэль де-Луна, принадлежавшій, не смотря на то, что былъ христіаниномъ, къ старинной маврской семь въ Гренад и бывшій оффиціальнымъ переводчикомъ при Филипп II, могъ обнаружить такое положительное незнаніе арабскаго языка и исторіи Испаніи и при всемъ этомъ успть выдать свои плохіе разсказы за достоврную исторію. Тмъ не мене данныя, приводимыя Конде въ его ‘Historia de la Dominacion de los Arabes’ (Предисловіе, стр. X) и Гайянгосомъ въ его ‘Mohaniedan Dynasties of Spain’ (т. I, стр. VIII), ставятъ этотъ фактъ выше всякаго сомннія. Послдній ссылается даже на него, какъ на явное доказательство того низкаго уровня, на которомъ находилось изученіе арабской литературы и языка въ Испаніи въ XVI и XVII столтіяхъ.}.
Такова послдняя и во многихъ отношеніяхъ самая плохая изъ хроникъ XV вка, служащая довольно скучнымъ переходомъ къ рыцарскимъ романамъ, уже начинавшимъ въ то время наполнять Испанію. Оканчивая эту часть нашей книги, мы не должны забывать, что разсмотрнный нами циклъ хроникъ, обнимающій собою 250 лтъ, отъ Альфонса Мудраго до восшествія на престолъ Карла V, содержащій въ себ описаніе земель и народовъ какъ стараго свта, такъ и новаго, не иметъ себ соперниковъ по богатству и разнообразію поэтическихъ элементовъ. Съ хрониками Испаніи не выдержатъ въ этомъ отношеніи сравненія хроники никакой другой націи: ни португальскія, наиболе близкія къ нимъ по оригинальности и древности матеріала, ни французскія, напр. Хроника Жуанвиля или Фруассара, которыя полны высокаго интереса и значенія совершено съ иной точки зрнія. Старинныя испанскія хроники, будутъ ли он основаны на исторіи или на вымысл, глубже всхъ другихъ коренятся въ почв народнаго характера и чувства. Въ нихъ на каждомъ шагу пробиваются наружу старая испанская врность королю и старинная испанская набожность, образовавшіяся и развившіяся въ долгіе періоды народныхъ бдствій. Черты эти едва ли меньше выступаютъ въ путешествіяхъ Колумба и его товарищей, среди варварствъ, сопровождающихъ завоеваніе новаго свта, чмъ въ полу-баснословныхъ разсказахъ о Газинской и Толозской битвахъ, или въ великой и славной драм паденія Гренады. Куда бы он не перенесли насъ съ собою, ко двору-ли Тамерлана или Святаго Фердинанда, всюду насъ окружаютъ героическіе элементы испанскаго народнаго характера. Дйствительно, въ этой разнообразной, необозримой верениц хроникъ, заключающей въ себ массу всякаго рода древностей, народныхъ преданій и вымысловъ, не встрчаемыхъ въ такомъ количеств ни у какого другаго народа, мы постоянно находимъ не только матеріалы, послужившіе источниками для множества старыхъ испанскихъ балладъ, драматическихъ произведеній и романовъ, но и богатый родникъ сюжетовъ, давно уже разрабатываемый остальною Европой для тхъ же цлей и до сихъ поръ неистощимый. {Стоитъ еще упомянуть здсь о старинныхъ испанскихъ переводахъ двухъ иноземныхъ хроникъ, одна заслуживаетъ вниманія по своему стилю и имени автора, другая — по своему сюжету. Первая изъ нихъ ‘Всемірная Хроника,’ принадлежитъ перу Филиппа Форести, скромнаго монаха изъ Бергамо, отказавшагося отъ высшихъ церковныхъ должностей, чтобы посвятить свою жизнь литератур, и умершаго въ 1520, восьмидесяти шести лтъ отъ роду (Tiraboschi, Storia della Letteratura Italian, Roma, 1784, т. VI, ч. II, стр. 21—23). Въ Испаніи онъ боле извстенъ подъ именемъ Форесто. Онъ издалъ, въ 1486, свою обширную латинскую хронику, озаглавивъ ее: ‘Suppiementum Chronicarum’, хотя цль этой хроники скоре собрать весь необходимый историческій матеріалъ, чмъ служить добавленіемъ къ другимъ подобнаго рода сочиненіямъ. Въ свое время Хроника Форести такъ высоко цнилась, что при жизни своего автора имла десять изданій, и понын она не вполн утратила своего значенія ради нкоторыхъ фактовъ, которые можно найти только здсь. По просьб Luis Carrez и Pedro Boyl она была переведена на испанскій языкъ Нарсисомъ Виньолесомъ, валенсійскимъ поэтомъ, прославленнымъ въ старинныхъ Concioneros за свои произведенія, какъ на родномъ нарчіи такъ и на кастильскомъ. Боле старинный итальянскій переводъ ея, изданный въ 1491, можно также съ полнымъ правомъ приписать Виньолесу, такъ какъ онъ однажды упоминаетъ о сдланномъ имъ перевод этой хроники. Сдланный имъ переводъ хроники Форести на испанскій языкъ былъ напечатанъ въ 1510 въ Валенсіи съ разршенія Фердинанда Католика. Это объемистый томъ in-folio, содержащій въ себ до 900 страницъ и озаглавленный ‘Sinne de todas las Crnioas del Mundo’ (Сводъ всхъ хроникъ въ мір.) Хотя Виньолесъ и заявляетъ, что съ его стороны было большею смлостью писать на кастильскомъ язык, но языкъ его хорошъ, а своимъ живымъ стилемъ онъ нердко уметъ придать интересъ сухому лтописному разсказу. (См. Ximeno, Bib. Val. T. 1, p. 61. Fuster, T. I. p. 54. Diana Enam. de Polo, изд. 1802, p. 304. Biographie Universelle, подъ словомъ Fоrestо).
Вторая,— Хроника Лудовика Святаго, написанная его врнымъ слугою Жуанвиллемъ,— одинъ изъ самыхъ замчательныхъ памятниковъ французскаго языка и литературы XIII вка. Она была переведена на испанскій языкъ Яковомъ Леделемъ, однимъ изъ придворныхъ, находившимся въ свит французской принцессы Изабеллы Бурбонской и сопровождавшимъ ее въ Испанію, гд она вступила въ бракъ съ Филиппомъ II, Какъ трудъ иностранца, переводъ Леделя (Crnica de San Luis etc. traducida par Jacgues Ledel), весьма удовлетворителенъ. Хотя онъ былъ впервые напечатанъ въ 1567, но по своему общему тону, онъ можетъ бдіть смло поставленъ рядомъ съ старинными кастильскими хрониками. Я полагаю, здсь будетъ кстати добавить, что вс испанскія старинныя хроники печатались въ сокращенномъ вид, съ самыхъ отдаленныхъ временъ и вплоть до настоящаго съ цлью распространенія ихъ въ масс народа. Я имлъ въ рукахъ не мало такихъ сокращеній, какъ то: Хронику Сида, превратившуюся въ тоненькую книжку in 4, съ незатйливыми рисунками на дерев, 1498, хронику Фернана Гонзалеса, in 12о въ 40 страницъ не боле, изданіе 1589, и нсколько другихъ, вплоть до приключеній Бернардо дель Карпіо, 1849. Но такія сокращенія, по моему мннію, весьма рдко имютъ какое либо литературное значеніе.}

ГЛАВА XI.

Третій отдлъ.— Рыцарскіе романы.— Артуръ.— Карлъ Великій. Амадисъ Гальскій.— Время происхожденія этого произведенія, его авторъ, его переводъ на испанскій языкъ, его громадный успхъ и характеристика.— Эспландіанъ.— Флоризанда.— Лизуартъ греческій.— Амадисъ Греческій.— Донъ Флоризель Никельскій.— Анаксартъ.— Донъ Сильвесъ де ла Сельва.— Французское продолженіе Амадиса.— Вііяніе романа.— Пальмеринъ Оливскій.— Прималеонъ.— Платиръ.— Пальмеринъ Англійскій.

Рыцарскіе романы.— Испанскіе романсы первоначально были собственностью всей націи, преимущественно же мене образованныхъ классовъ общества, хроники напротивъ того составляли достояніе гордыхъ рыцарей, находившихъ въ этихъ картинныхъ разсказахъ не только славную исторію предковъ, но и возбужденіе къ подвигамъ и добродтелямъ, какъ для себя такъ и для дтей своихъ. Но по мр того, какъ спокойствіе водворялось и изящный вкусъ распространялся въ стран, почувствовались иныя потребности, явился запросъ на книги, которыя могли бы доставить развлеченіе боле утонченное, нежели романсы, и поученія мене серьезныя, чмъ примры заимствованные изъ хроникъ. Запросъ этотъ былъ удовлетворенъ и, вроятно, безъ особыхъ затрудненій. Духъ поэтической изобртательности, рано пробудившійся на полуостров, ждалъ только чтобъ его направили къ древнимъ преданіямъ и вымысламъ старинныхъ народныхъ хроникъ, чтобы создать произведенія родственныя тмъ и другимъ по духу, но гораздо боле привлекательныя. Въ самомъ дл, не трудно замтить, что отъ большинства старинныхъ хроникъ, напр. хроники о Дон Родерик до настоящихъ рыцарскихъ романовъ — всего одинъ шагъ {Древнйшее изданіе ‘Хроники Дона Родерика, на которое длаются ссылки, относится къ 1511 г., изданіе же Амадиса Гальскаго не встрчается до 1510, и подлинность этого послдняго довольно сомнительна. Но ‘Tirant lo Blanch’ былъ напечатанъ, въ 1490, на валенсійскомъ нарчіи, а Амадисъ, можетъ быть, появился вскор затмъ на кастильскомъ. Слдовательно, не лишено вроятности предположеніе, что Хроника Дона Родерика, какъ по времени своего появленія, такъ по своему духу и содержанію, можетъ служить доказательствомъ измненія въ характер литературныхъ произведеній, представляя собою вмст съ тмъ весьма любопытный памятникъ этого измненія.}.
Подобныя произведенія въ форм боле грубой и боле опредленной существовали въ Нормандіи, а можетъ быть и въ центр Франціи двумя вками раньше, чмъ они появлялись на пиренейскомъ полуостров. Исторія Артура и рыцарей Круглаго Стола занесена во Францію изъ Бретани Джефри Монмоутомъ еще въ начал XII вка {Warton ‘s, Hist. of English Poetry, см. первый трактатъ съ примчаніями Прайса, London, 1824, 4 vol., in-8о. Ellis’ s, Specimens of Early English Metrical Romance London 1811, vol. I, in-8о Turner’s. Vindication of Ancient. British Poems, Лондонъ, 1803.}. Исторія Карла Великаго и его пэровъ, въ томъ вид какъ мы ее находимъ въ хроник псевдо-Тюрпена, была перенесена вслдъ за ней съ юга Франціи {Turpin, J., De Vit Caroli Magni et Roiandi, ed. S. Ciampi Florentine 1822, in 8.}. Та и другая, написанныя первоначально на латинскомъ язык, были тотчасъ же переведены на Французскій, на которомъ въ то время говорили при дворахъ Нормандіи и Англіи, и пріобрли громкую извстность. Въ 1158, Робертъ Васъ, уроженецъ острова Джерси, написалъ стихотворную исторію Артура, основанную на хроник Монмоута, содержащую въ себ кром разсказа объ Артур, цлый рядъ преданій о бретонскихъ короляхъ, которыхъ авторъ считаетъ потомками сказочнаго Брута, внука Энея {Предисловіе къ Roman de Rou Роберта Baca изд. Плюкй, Paris, 1827, in-8о, Vol. I.}. Вкомъ позже, окола 1270—1280 гг., посл цлаго ряда мене удачныхъ попытокъ, Аденесъ оказалъ туже услугу исторіи Карла Великаго своимъ стихотворнымъ романомъ ‘Ожье Датчанинъ’ (Ogier le Danois), главныя сцены котораго происходятъ то въ Испаніи, то въ стран Фей {См. письмо Полина Париса, къ Монмерке, приложенное къ ‘Li Romans de Berte aux Grans Pis,’ Paris, 1836, in-8о.}. Эти и имъ подобныя поэтическія сказанія, заимствованныя изъ хроникъ сверо-французскими труверами, столтіе спустя легли въ основу знаменитыхъ рыцарскихъ романовъ въ проз, составлявшихъ въ продолженіе цлыхъ трехъ вковъ главнйшую отрасль національной литературы Франціи и вплоть до нашего времени служившихъ богатымъ источникомъ, откуда почерпали свои необычайные вымыслы Аріосто, Спенсеръ, Виландъ и другіе поэты рыцарства, произведенія которыхъ стоятъ въ тсной связи съ сказаніями объ Артур и Кругломъ Стол, Карл Великомъ и его пэрахъ {Относительно этого вопроса см. статью Валентина Шмидта, въ Jahrbcher der Literatur, Wien, 1824—26, Band XXVI, S. 20, XXIX, S. 71, XXXI. S. 99 и XXXIII. S, 16. Мн придется пользоваться послдней изъ нихъ при разбор испанскихъ романовъ о семь Амадисовъ.}.
‘Въ эпоху, о которой мы говоримъ и которая закончилась въ половин XIV вка, нтъ достаточнаго основанія предполагать, чтобъ подобныя литературныя формы были извстны въ Испаніи, гд народные герои по-прежнему занимали собой воображеніе народа и удовлетворяли его патріотическому чувству. Артуръ былъ положительно неизвстенъ, а Карлъ Великій въ старыхъ испанскихъ хроникахъ и романсахъ являлся лишь въ качеств воображаемаго завоевателя Испаніи, понесшаго постыдную неудачу въ пиренейскихъ ущельяхъ. Но въ слдующемъ столтіи обстоятельства совершенно измнились. Французскіе романы очевидно проникли въ Испанію и не замедлили оказать свое вліяніе. Правда, ихъ сначала не переводили и не перекладывали въ стихи, но имъ подражали, и такимъ образомъ возникъ новый рядъ вымысловъ, которые скоро распространились по всему міру и слава которыхъ затмила собою славу произведеній, служившихъ имъ образцами.
Эта необычайная семья романовъ, имвшая, по выраженію Сервантеса {Донъ-Кихотъ въ разговор со священникомъ (ч. II, гл. I) говоритъ, чт для того чтобы разбить двухсотъ тысячное войско, достаточно было бы остаться въ живыхъ ‘alguno de los del inumerable linage de Amadis de Gaula,’ — (‘одному изъ безчисленныхъ потомковъ Амадиса Гальскаго.’)}, безчисленное потомство, считаетъ своимъ родоначальникомъ и поэтическимъ прототипомъ Амадиса Гальскаго. Первыя указанія на эту замчательную книгу встрчаются въ испанской литератур въ конц XIV столтія. О ней упоминаютъ поэты Кайенскаго Cancionero и преимущественно Педро Ферусъ, авторъ поэмы ‘На смерть Генриха II’ можетъ быть современной событію въ ней описанному, случившемуся въ 1379 г.,— и канцлеръ Айяла въ своемъ ‘Rimado de Palacio’ нкоторыя части котораго были написаны, какъ мы уже видли, въ 1398 и 1404 {Айяла въ своемъ ‘Rimado de Palacio’, упомянутымъ уже въ гл. V, выражается такимъ образомъ:
Plegomi otrosi oir muchas vegadas
Libres do devaneos e mentiras probadas,
Amadis e Eanzarote, e burlas assacadas,
En que perdi mi tiempo mui malas jornadas.
(т. e. мн нравилось также чтеніе безсмысленныхъ книгъ, заключавшихъ въ себ завдомую ложь, Амадисовъ и Ланселотовъ и т. п. безсмысленный вздоръ, въ такомъ чтеніи я много потратилъ времени и употребилъ во зло мои досуги).}. Но Амадиса нельзя считать оригинальнымъ испанскимъ произведеніемъ, хотя онъ и обязанъ главнымъ образомъ Испаніи своею славою. Гомецъ Эаннесъ де Цурара, хранитель португальскихъ архивовъ въ 1454 году и авторъ трехъ замчательныхъ хроникъ, не позволяетъ сомнваться въ томъ, что сочинителемъ Амадиса Гальскаго былъ Васко де Лобейра, португальскій дворянинъ, служившій при двор Хуана I, возведенный этимъ монархомъ въ санъ рыцаря не задолго до битвы при Альхубаротт, въ 1385 году, и умершій въ 1405. {‘) Barbosa, Bib. Lusitana, Lisboa, 1752, in-folio, т. III, стр. 775 и другія свидтельства приводимыя имъ, изъ коихъ ни одно, можетъ быть, не иметъ большаго значенія какъ свидтельство Іоанна де Барроса (Joo Barros). Этотъ острожный историкъ, родившійся въ 1496 г. и ссылающійся на боле древняго автора, сильно перетянулъ всы на сторону Лобейры.} Утвержденія добросовстнаго и правдиваго историка на этотъ счетъ совершенно положительны. ‘Онъ’, по его словамъ, ‘не хочетъ, чтобы его собственная правдивая и достойная вры ‘Хроника графа Педро де Менезеса’ — была смшиваема съ исторіями въ род книги объ Амадис, сочиненной нкимъ Васко де-Лобейрою въ царствованіе короля Дона Фернанда, ибо въ послдней книг все отъ начала до конца вымышлено авторомъ’ {Гомецъ де Цурара въ начал своей ‘Хроники графа Педро де Менезеса’ говоритъ, что его единственное желаніе — описать ‘событія, совершившіяся въ его время, или почти современныя ему, такъ что онъ имлъ возможность составить себ о нихъ самое врное понятіе.’ Заявленіе это придаетъ вру свдніямъ, сообщаемымъ имъ относительно Лобейры въ отрывк, приведенномъ въ текст изъ начала LXIII главы Хроники. Фердинандъ, о которомъ упоминаетъ Цурара, былъ единокровнымъ братомъ Хуана I и умеръ въ 1383 г. Хроника Цурары издана Лиссабонскою Академіею въ ея ‘Colecao de Libros Indites de Historia Portuguese,’ Lisboa, 1792, fol., Tom. II. У меня есть интересная рукопись ‘Розысканія объ автор Амадиса Гальскаго’, принадлежавшая перу О. Сарміенто, написавшаго драгоцнный отрывокъ изъ исторіи испанской поэзіи, на который мн часто приходилось ссылаться. Этого ученаго галиційца крайне затруднялъ вопросъ, кто былъ авторомъ Амадиса? Отрицая первоначально существованіе всякихъ доказательствъ jio этому вопросу, онъ впослдствіи пришелъ къ заключенію, что если Лобейра написалъ Амадиса, то онъ былъ испанецъ родомъ изъ Галиціи. Затмъ Сарміенто поочередно приписываетъ Амадиса Васко Пересу де Камоссу, канцлеру Айял, Монтальво и епископу Картагенскому — предположенія одно другаго нелпе и видимо внушенныя ему слабостью выводить изъ Галиціи происхожденіе всей испанской поэзіи. Повидимому онъ не былъ знакомъ съ приведеннымъ въ текст мстомъ изъ Гомеца Цурары.}.
Мы не могли доискаться, что послужило Васко Лобейр матеріаломъ для его Амадиса — старинное ли преданіе народное или же боле ранняя обработка исторіи Амадиса, которая оживляла фантазію и служила ему руководящей нитью. Нтъ никакого сомннія, что онъ былъ знакомъ съ нкоторыми старыми французскими романами бретонскаго цикла, напр. съ св. Граалемъ, центральнымъ пунктомъ романовъ Круглаго Стола {Въ Амадис Гальскомъ (кн. IV, г. 48) упоминается о Святомъ Граал или Святой Чаш, изъ которой Спаситель пилъ вино во время Тайной вечери и которую, какъ разсказывается въ исторіи Артура, привезъ въ Англію Іосифъ Аримаейскій. О самомъ корол Артур говорится ‘El muy virtuoso rey Artur’ (кн. I, гл. 1 и кн. IV, гл. 49) и тутъ же упоминается о ‘Книг Донъ Тристана и Ланселота’. Можно было бы привести и другія мста, но достаточно и этихъ, чтобы убдиться въ томъ, что авторъ Амадиса былъ знакомъ со многими изъ французскихъ романовъ. Также не можетъ быть сомннія въ томъ, что наиболе знаменитые рыцарскіе романы были извстны въ Испаніи въ ту же эпоху или нсколько позже. Въ Байенскомъ Cancionero встрчается бездна на нихъ ссылокъ. Клеменсинъ въ своихъ примчаніяхъ къ Донъ-Кихоту (ч. I, гл. 12) изъ одного мста въ ‘Gran Conquista de Ultramar’, выводитъ заключеніе, что исторія Артура и его Круглаго Стола была извстна въ Испаніи еще въ XIII вк.}. Авторъ самъ откровенно сознается, что онъ обязанъ инфанту Дону Альфонсу, умершему въ 1370 году, измненіями сдланными имъ въ характер Амадиса {См. конецъ главы 40, кн. I, гд сказано: ‘Инфантъ Донъ Альфонсъ португальскій, сжалившись надъ двицею прекрасной (Бріоланіей), приказалъ иначе написать ея исторію, что и было исполнено согласно его желанію.’ ‘El Seor Infante Don Alfonso de Portugal aviendo piedad desta fermoso donzella de otra guisa lo mandasse poner. En este hizo loque su merced fue.’}, но нтъ серьезныхъ основаній думать, что на него въ значительной степени оказали вліяніе пикардійскіе романы XVI в. и которые будто бы существовали, какъ это прежде бездоказательно утверждалось, уже въ XII в. {См. отвтъ Женгене ‘Hist. Litt. d’Italie,’ Paris, 1811. T. V, p. 62, примчаніе 4, на предисловіе графа Трессана къ его черезчуръ вольному сокращенію Амадиса Гальскаго (Oeuvres, Paris, 1787, 8 мо, Tom. I, р. XXII) и посвященіе Николая Гербера (Herberay) къ его прекрасному старинному французскому переводу Амадиса, впервые напечатанному въ 1540. Я имю другое изданіе этого перевода помченное 1548 г.} На основаніи немногочисленныхъ, но весьма твердыхъ фактовъ, мы должны заключить, что Амадисъ — романъ португальскаго происхожденія и написанъ именно Васко де Лобейрою около 1390 г. или немного раньше {Приведенное выше мсто изъ Цуриты, содержащее вмст съ тмъ мткую характеристику Амадиса, длаетъ излишнимъ вс дальнйшія доказательства. Посл новйшихъ изслдованій въ области средневковаго эпоса едва-ли можно сомнваться въ томъ, что Амадисъ совершенно лишенъ народной основы, а есть плодъ фантазіи одного человка, воспитанной на чтеніи романовъ Бретонскаго цикла. И такъ съ одной стороны въ силу того, что Амадисъ лишенъ народной основы, а съ другой въ силу того, что возникновенію его должно было предшествовать развитіе искусственной поэзіи вообще и придворной лирики въ особенности, (ибо субъективный элементъ и условно-идеальная окраска даже преобладаетъ въ немъ надъ псевдоэпическою объективностью) мы не можемъ считать Амадиса со всей его нелпой родней народнымъ, тмъ боле простонароднымъ произведеніемъ, ибо романы этого рода вошли первоначально въ моду въ рыцарскихъ и придворныхъ кружкахъ и отсюда уже проникли въ народъ. Примчаніе Ф. Вольфа.}.
Но попытки отыскать португальскій подлинникъ оказались тщетными. Отъ конца XVI в. идетъ увреніе, что онъ находился въ числ росписей семейнаго архива герцоговъ д’Авейро въ Лиссабон. Тоже самое извстіе было подтверждено весьма авторитетнымъ лицемъ въ 1750 году, съ этого времени мы теряемъ всякій слдъ любопытной рукописи и безуспшность самыхъ тщательныхъ поисковъ ея длаетъ вроятнымъ предположеніе, что она погибла въ ужасномъ землетрясеніи и пожар 1755 года, когда дворецъ, обитаемый семьею д’Авейро, былъ разрушенъ, со всми находившимися въ немъ рдкостями. {Существованіе этой рукописи въ архив д’Авейро подтверждается Феррейрою въ ‘Poemas Lusitanos,’ гд помщенъ сонетъ Феррейры подъ No 33 въ честь Васко Лобейры, который Соути, въ своемъ предисловіи къ Amadis of Gaul’ (London, 1803, in-12о, T. I, p. 7) ошибочно приписываетъ инфанту Антонію Португальскому — обстоятельство не лишенное значенія въ настоящемъ спор. Ник. Антоніо, (Bibl. Vetus. Lib. VIII, Cap. VII, Leet. 291), не допускающій сомнній на счетъ автора сонета, ссылается на тоже самое примчаніе Феррейры для указанія мста храненія рукописи Амадиса, такъ что оба писателя въ сущности составляютъ одинъ авторитетъ, а не два, какъ предполагаетъ Соути. Барбоза высказывается еще ясне. (Bib. Lusitana, Tom. III, p. 775). Онъ говоритъ: ‘О original se conservava ein casa dos Excellentissimos Duques de Aveiro,’ т. e. оригиналъ сохранялся во дворц свтлйшихъ герцоговъ д’Авейро’. Клеменсинъ въ своихъ примчаніяхъ къ Донъ-Кихоту (т. I, стр. 105, 106) на столько освтилъ этотъ вопросъ, что едва ли дальнйшія розысканія могутъ прибавить что либо новое къ высказаннымъ имъ соображеніямъ относительно судьбы португальскаго подлинника.}
Въ силу всего этого испанская обработка романа заняла мсто португальскаго подлинника. Она была сдлана между 1492 и 1504 гг., Гарсіей Ордоньезомъ де Монтальво, губернаторомъ города Медины дель Кампо и впервые напечатана, по всей вроятности, въ тотъ же промежутокъ времени. {Въ своемъ предисловіи Монтальво упоминаетъ о завоеваніи Гренады въ 1492 г. и объ обоихъ католическихъ государяхъ, Фердинанд и Изабелл, какъ о находящихся еще въ живыхъ, а мы знаемъ, что Изабелла умерла въ 1504.} Неизвстно, существуетъ ли хоть одинъ экземпляръ этого изданія и слдующаго, которое, по нкоторымъ указаніямъ, было напечатано въ Саламанк, въ 1510 г. {Я думаю, что саламанкское изданіе 1510, упоминаемое Барбозою (статья Vasco de Lоberia) и есть именно изданіе 1519 г., о которомъ Брюне говорить, что оно было напечатано Антоніемъ Саламанскимъ. Подобная незначительная ошибка легко могла вкрасться при печатаніи или переписк, ибо никто кром Барбозы не слыхалъ объ изданіи, на которое онъ ссылается. Время появленія перваго изданія неизвстно.}. (Самое древнее изъ дошедшихъ до насъ изданій, помчено 1519 годомъ.) За нимъ въ теченіе полувка слдовало еще 12 изданій, доказывающихъ, что Амадисъ пользовался большой и прочной популярностью въ Испаніи. Въ 1546 появился его переводъ на итальянскій языкъ, который тоже имлъ успхъ, на этомъ язык мене чмъ въ 30 лтъ онъ выдержалъ шесть изданій. {Ferrario, Storia ed. Analisi degli antichi Romanzi di Cavalleria (Milano, 1829, 8 vo, Tom. IV, p. 242) и Brunet, Manuel de Libraire. Къ этому нужно присоединить Amаdigі, поэму Бернардо Тассо, содержаніе котораго заимствовано изъ Амадиса. Поэма эта пользовалась большей извстностью въ свое время. Женгени отзывается о ней съ большой похвалой.}
Первыя попытки перевода Амадиса на Французскій языкъ относятся къ 1540 г., и успхъ сопровождавшій ихъ былъ таковъ, что, можно сказать, слава испанскаго романа до сихъ поръ не совершенно потухла {О старинномъ французскомъ перевод см. ‘Manuel de Libraire’ Брюнэ, но лишь благодаря передлк графа Трессана, впервые изданной въ 1779 г., извстность Амадиса во Франціи сохранилась вплоть до настоящаго времени. въ нмецкомъ перевод онъ былъ извстенъ съ 1583 г., а въ англійскомъ съ 1619 г., но единственная форма, въ какой онъ читается въ настоящее время въ Англіи — это сокращеніе, сдланное Соути (London 1803, 4 vol.). Онъ былъ также переведенъ на голландскій языкъ, а Кастро въ своей ‘Biblioteca’ упоминаетъ въ одномъ мст объ еврейскомъ перевод Амадиса.}. Одновременно съ этимъ и въ остальной Европ появилось множество переводовъ и подражаній, все это сильно способствовало увеличенію семьи Амадиса, которая, по словамъ Д. Кихота, ведетъ свое начало отъ времени непосредственно слдовавшаго за введеніемъ христіанства и доходитъ до эпохи, въ которой довелось жить этому рыцарю {‘Casi que ennuestros dias vimos y comunicamos y oimos al invencible у valeroso caballero D. Belianis de Grecia’, говоритъ сумасбродный рыцарь въ припадк безумія, заставляя такимъ образомъ Амадиса жить боле двухсотъ лтъ и надляя его многочисленнымъ потомствомъ. (Ч. I, гл. 13).}.
Переводъ Монтальво, кажется, былъ не особенно близокъ къ подлиннику. Переводчикъ даетъ намъ понять, что его Амадисъ стоитъ выше португальскаго по стилю и по языку. Особенно крупныя измненія, повидимому, сдланы въ послдней части, {Донъ-Кихотъ, изданіе Клеменсина, т. I, стр. 107, примчаніе. Вопросъ о первоначальной композиціи и постройк Амадиса возбуждаетъ въ настоящее время трудности, не предвиднныя мною въ первомъ изданіи моей книги (1849) и которыя я постараюсь разъяснить, основываясь главнымъ образомъ на примчаніяхъ Гайянгоса къ его переводу (т. I, стр. 520—522) и его ‘Discurso Preliminar’, предпосланнаго сороковому тому Biblioteca de Autores Espoiioles, содержащему Амадиса и Успландіана.— Трудности происходятъ преимущественно отъ того, что предисловіе Монтальво не одинаково въ различныхъ старинныхъ изданіяхъ Амадиса, и эта неодинаковость ведетъ къ неодинаковымъ выводамъ. Въ изданіи Кромбергера, 1520 г., мн неизвстномъ, но цитируемомъ Гайянгосомъ, говорится о Монтальво ‘que en su tiempo solo se conocian tres libres del Amadis, у que el aadi, trans la d, yemnend el quarto’. Заявленіе о томъ, что первоначально Амадисъ состоялъ изъ трехъ книгъ, подтверждается еще нкоторыми поэмами Байенскаго Cancionero, изданнаго въ 1851 (См. Прим. къ 648 и 677 стр.) г. и преимущественно поэмой Педро Ферруса, писавшаго, можетъ быть, въ 1379 г., но умершаго гораздо позже. На основаніи этихъ и другихъ мене вскихъ данныхъ Гайянгосъ заключаетъ, что въ Испаніи находился въ обращеніи Амадисъ въ трехз книгахъ до обработки его исторіи Лобейрою. Послдняя могла быть сдлана какъ онъ полагаетъ, едва ли ране 1390 г., такъ какъ инфантъ Альфонсъ, уговорившій автора измнить исторію Бріоланіи, (См. выше примчаніе 12) родился посл 1370 г. Относительно того, кто могъ сочинить эти три книги, если он дйствительно существовали въ столь раннюю пору, и на какомъ язык он были написаны, мы даже не можемъ длать какихъ бы то ни было догадокъ, такъ что остается непоколебимымъ точно и ясно высказанное свидтельство Цурары, что Лобейра былъ авторомъ Амадиса въ 1350 или 1360 г. и что онъ могъ измнить впослдствіи, согласно собственному заявленію, въ угоду Альфонсу, исторію Бріоланіи въ 1390 г. Какъ бы то ни было, я не вижу возможности отвергнуть свидтельство Цурары и свидтельство Монтальво, что Амадисъ, въ томъ вид въ какомъ мы его имемъ теперь, представляетъ собою переводъ, сдланный имъ съ нкоторыми измненіями и улучшеніями.} но постройка и тонъ всего сочиненія свидтельствуютъ о большей оригинальности и свобод, какую мы замчаемъ во всхъ предшествующихъ французскихъ романахъ. Исторія Артура и Святаго Грааля всецло проникнута религіозностью, а исторія Карла Великаго — воинственнымъ духомъ. Та и другая наполнены рядомъ приключеній, въ былое время приписанныхъ ихъ героямъ хрониками и преданіями,— приключеній, которыя, независимо отъ степени ихъ достоврности, были признаны точками отправленія для всхъ послдующихъ подражаній. Но Амадисъ представляетъ собою вполн продуктъ фантазіи. Хронологическихъ указаній въ немъ нтъ никакихъ, кром одного: вс событія, описанныя въ немъ, совершаются вскор посл начала христіанскаго лтосчисленія.— Географія романа также смутна и неопредленна, какъ и тотъ вкъ, въ которой авторъ помстилъ своего героя. Правда, эта неопредленность едва-ли была въ цляхъ автора, который поставилъ своей главной задачей нарисовать типъ истиннаго рыцаря и прославить въ его лиц храбрость и непорочность, какъ единственныя добродтели, составляющія основу рыцарскаго характера.
Для осуществленія этой идеи, Амадисъ представленъ сыномъ воображаемаго короля въ небываломъ Гальскомъ королевств, подъ которымъ нужно разумть не Галлію, но Уэльсъ (Wales). Онъ — незаконнорожденный. Мать его, Элизена, англійская принцесса, устыдилась своего дтища и бросила его въ море, гд онъ найденъ однимъ шотландскимъ рыцаремъ, который отвозитъ ребенка сначала въ Англію, а потомъ въ Шотландію. Въ Шотландіи Амадисъ влюбляется въ Оріану, несравненную красавицу, дочь фантастическаго Лизуарта, короля англійскаго. Между тмъ Періонъ, король Галліи (другое, также совершенно неизвстное въ исторіи, лицо), женится на матери Амадиса и она производитъ на свтъ другаго сына, по имени Галаора. Приключенія этихъ двухъ рыцарей, частью въ Англіи, Франціи, Германіи и Турціи, частью въ неизвстныхъ и даже волшебныхъ странахъ,— приключенія, то поощряемыя дамами ихъ сердца, (напр. пустынничество на Твердомъ Остров), то порицаемыя ими, наполняютъ собою всю книгу. Описавъ дальнія странствованія своихъ героевъ и невозможное количество битвъ между ними и другими рыцарями, волшебниками и гигантами, авторъ заканчиваетъ женитьбой Амадиса на Оріап и разрушеніемъ тхъ чаръ, которыя такъ долго противодйствовали соединенію ихъ сердецъ. Амадисъ по всеобщему признанію считается лучшимъ изъ рыцарскихъ романовъ. Причина этого заключается отчасти въ томъ, что онъ даетъ намъ поразительно врную картину духа и нравовъ рыцарскихъ временъ, но главная причина безспорно состоитъ въ широкой свобод вымысла, допускающей разнообразіе тона, какого не достигаетъ ни одно изъ произведеній подобнаго рода. Въ противность всякимъ ожиданіямъ, въ немъ на ряду съ самыми дикими фантазіями нердко встрчаются мста, полныя естественности, красоты и нжности, какъ напр. слдующее описаніе юной любви Амадиса и Оріаны.х
‘Лизуартъ привезъ съ собою въ Шотландію свою жену Бризену и дочь, прижитую съ нею во время пребыванія въ Даніи. Имя ея было Оріана. Ей было около десяти лтъ, это было прелестнйшее созданіе въ мір. Она была такъ прекрасна, что ея прозвали несравненной (sin par), ибо не было двушки, которая могла бы въ ту пору сравниться съ нею въ красот. И такъ какъ она сильно страдала отъ морскихъ путешествій, то онъ согласился оставить ее здсь и обратился къ королю Лангуину и королев съ просьбою взять ее къ себ, на что послдніе согласились съ радостью, и королева сказала: ‘Врьте, что я буду беречь ее, какъ ея собственная мать. ‘Лизуартъ слъ на корабль и вскор прибылъ въ Британію, тутъ, какъ это часто бываетъ въ подобныхъ случаяхъ, нашлись люди, приготовившіе противъ него возстаніе. Вслдствіе этого онъ нкоторое время не вспоминалъ о своей дочери. Наконецъ ему удалось съ большимъ трудомъ сохранить свое королевство, и онъ былъ лучшимъ изъ королей, какіе существовали до его времени, и лучше всхъ поддерживалъ рыцарскія права до воцаренія короля Артура, превзошедшаго своею добротою всхъ го189 сударей, своихъ предшественниковъ, хотя число ихъ было весьма велико. Авторъ оставляетъ Лизуарта царствовать мирно и покойно въ Великобританіи и переходитъ къ сыну моря, (Амадису) двнадцати-лтнему мальчику, которому по росту и развитію мускуловъ можно было дать пятнадцать лтъ. Онъ прислуживалъ королевъ и былъ любимъ ею, всми дамами и двицами. Какъ только пріхала Оріана, дочь короля Лизуарта, королева дала ей въ услуженіе сына моря, сказавъ: ‘Моя милая, этотъ пажъ будетъ служить теб’. Та отвчала, что онъ ей нравится. Мальчикъ принялъ такъ горячо эти слова къ сердцу, что они навсегда запечатллись въ его памяти. Наша правдивая исторія гласитъ, что не было дня въ его жизни, когда служба ей тяготила его. Ихъ взаимная любовь продолжалась всю ихъ жизнь: онъ любилъ ее также какъ она его любила, такъ что они ни одного часа не переставали любить другъ друга. Но сынъ моря, не знавшій и не подозрвавшій какъ сильно Оріана его любила, считалъ себя въ высшей степени дерзкимъ за то, что не смотря на ея высокое положеніе и красоту, осмлился остановить на ней свои мысли, вслдствіе этого онъ и не ршался заговорить съ нею. Она же, любившая его всмъ сердцемъ, остерегалась говорить съ нимъ боле, чмъ съ кмъ либо другимъ. Но взоры ея находили великую утху показывать сердцу то, что оно всего боле любило на свт. Такъ они жили, тая свои чувства другъ отъ друга и ни однимъ словомъ не выдавая себя. А время шло да шло, какъ я вамъ разсказываю, пока наконецъ сынъ моря не почувствовалъ себя въ состояніи носить оружіе, если кто-нибудь возведетъ его въ санъ рыцаря. Онъ тмъ боле желалъ этого, что надялся совершить подвиги, которые, либо приведутъ его къ гибели, либо, если онъ останется въ живыхъ, пріобртутъ ему уваженіе дамы сердца. Одушевленный этимъ желаніемъ, онъ отправился къ королю, который находился въ саду, и, преклонивъ передъ нимъ колна, сказалъ: ‘Государь, если будетъ на то твоя милость, настало время сдлать меня рыцаремъ’. Король отвчалъ ему: ‘Какъ, сынъ моря, ты уже считаешь себя достойнымъ быть рыцаремъ? Правда, рыцаремъ не трудно сдлаться, но разв ты не знаешь, какъ тяжелы обязанности рыцаря? Тому, кто желаетъ носить это званіе и съ честью поддерживать его, предстоитъ совершить великіе и трудные подвиги, которые не разъ наполнятъ его сердце горечью. А если рыцарь по малодушію, или трусости, не исполнитъ того, что повелваетъ ему долгъ, то лучше ему умереть, чмъ жить въ позор. Поэтому, я полагалъ бы лучшимъ отложить это дло на нкоторое время’. Но сынъ моря возразилъ: ‘Нтъ, вс эти трудности не помшаютъ мн быть рыцаремъ, еслибы я не считалъ себя способнымъ исполнить то, что вы говорите, сердце мое не влекло бы меня такъ сильно къ рыцарству {Amadis de Gaula, Lib. I. e. 4.}.
Есть другія, не мене замчательныя мста, отличающіяся совсмъ инымъ характеромъ, таковы напримръ разсказы о появленіи сей Урганды на ея огненныхъ галерахъ {Lib. II. с. 17.} и о посщеніи Оріаны почтеннымъ Насціано {Lib. IV. с. 32.}. Но самыя характерныя страницы т, которыя проливаютъ свтъ на тогдашній рыцарскій духъ и поучаютъ принцевъ и рыцарей ихъ обязанностямъ. Въ этихъ частяхъ книги слогъ автора по временамъ возвышается до истиннаго краснорчія {См. Lib. II. с. 13, Lib. IV. с. 14, и многія другія мста, заключающія въ себ наставленія въ рыцарскихъ и королевскихъ добродтеляхъ.}, а иногда проникается печалью, полною глубины и естественности {См. жалобы на время, какъ на эпоху великихъ страданіи (Lib. IV. с. 53). Что описаніе по справедливости не можетъ быть примнено ни къ одному изъ періодовъ царствованія Фердинанда и Изабеллы. По моему мннію оно цликомъ заимствовано изъ Васко де Лобейры и относится къ смутамъ, волновавшимъ въ то время Португалію.}.
Взятый въ цломъ, Амадисъ гораздо проще и производитъ боле сильное впечатлніе, чмъ Французскіе рыцарскіе романы. Не развлекая нашего вниманія описаніемъ приключеній безконечнаго числа рыцарей, которые къ тому же похожи другъ на друга, авторъ ограничивается только двумя героями и обстоятельно рисуетъ ихъ характеръ. Амадисъ представляетъ собою образецъ всхъ рыцарскихъ добродтелей, его братъ Галаоръ, не уступая ему на пол битвы, далеко не такъ постояненъ въ своихъ привязанностяхъ. Автору вполн удалось сохранить эпическій тонъ своего разсказа и до конца поддержать вниманіе читателя, чего никакъ нельзя сказать ни объ его послдователяхъ, ни объ его соперникахъ.
Подобно всмъ рыцарскимъ романамъ Амадисъ не свободенъ отъ упрека въ длиннотахъ и въ постоянныхъ повтореніяхъ однихъ и тхъ же приключеній, изъ которыхъ, какъ это видно заране, герой всегда выходитъ побдителемъ {Каноникъ въ домъ-Кихот врно характеризуетъ этотъ недостатокъ. ‘Verdaderamente’, говоритъ онъ священнику, ‘уо hallo por mi cuenta que son perjudiciales а la Republica estes que llaman libres de caballerias, que aunque he leido, llevado de un ocisso у falso gusto, casi el principio de todos los mas que hay impresos, jamas me he poddo acomodar it leer ninguno del principio al cabo, porque me parece que quai mas, quai menos todos ellos son una mismacоsа, y nо tiene mas este que a quel ni estotro que el otro’. (Parte I. c.47). Однимъ словомъ, вс они поразительно схожи между собою.}. Но эти длинноты и повторенія вовсе не казались недостаткомъ ни при первомъ появленіи романа, ни долго еще спустя. Въ самомъ дл, романическій вымыселъ, единственная форма изящной литературы, которую новое время прибавило къ чуднымъ изобртеніямъ греческаго генія, была тогда въ цвт своей новизны и свжести. Вотъ почему немногочисленная публика, читавшая тогда романы, находила прекрасными самыя слабыя творенія этого рода, потому что они боле удовлетворяли умъ и сердце людей, воспитанныхъ въ рыцарскихъ правилахъ, ‘ежели разсказы о славныхъ подвигахъ героевъ древности. Вотъ почему и Амадисъ, съ того момента, какъ верховный канцлеръ Кастиліи жаловался, что потерялъ время на чтеніе его бредней и до того времени, когда онъ былъ совсмъ убитъ дкою сатирой Сервантеса, пользовался въ Испаніи — какъ это доказывается безпрестанными ссылками на него — необыкновенной популярностью и былъ единственнымъ романомъ, который въ продолженіе двухъ вковъ наибольшей своей славы читался усердне всякихъ другихъ книгъ.
Не слдуетъ забывать, что самъ Сервантесъ не остался равнодушенъ къ его достоинствамъ. Первая книга, взятая по его словамъ, съ полки, когда священникъ, цирюльникъ и ключница начали очищать библіотеку Донъ-Кихота, была Амадисъ Гальскій… ‘Тутъ есть нчто загадочное’, сказалъ священникъ, ибо ‘мн говорили, что это первая рыцарская книга, напечатанная въ Испаніи и что вс прочія ведутъ отъ нея свое начало и происхожденіе. Какъ архиеретическую изъ книгъ зловредной секты, мы должны безъ дальнихъ разговоровъ предать сожженію’.— ‘А я, господинъ священникъ’, возразилъ цирюльникъ, ‘слышалъ также, что это лучшая изъ всхъ существующихъ книгъ этого рода и ради ея оригинальности ее слдуетъ пощадить’.— ‘Это справедливо’, добавилъ священникъ, ‘и такъ пока пощадимъ ее’. Приговоръ священника былъ потвержденъ послдующими вками, именно въ силу того довода, который приведенъ самимъ Сервантесомъ {Don Quixote, Parte I. c. 5. Впрочемъ Сервантесъ длаетъ библіографическую неточность, утверждая, что Амадисъ былъ первою рыцарскою книгой, напечатанной въ Испаніи. Не разъ уже было замчено, что честь эта принадлежитъ ‘Tirant lo Blanch’, 1490, хотя Соути (Omniana, London, 1812, in 12. Tom. II, p. 219) не находитъ, въ немъ слдовъ рыцарскаго духа. Слдуетъ еще отмтить тотъ любопытный фактъ, что ‘Tirant lo Blanch’, появившійся на валенсійскомъ діалект въ 1490, на кастильскомъ въ 1511 и въ итальянскомъ перевод въ 1538, былъ, какъ и Амадисъ, первоначально написанъ на португальскомъ въ угоду португальскому принцу и что этотъ португальскій подлинникъ также утраченъ. Эти совпаденія весьма оригинальны. (См. прим. къ гл. XVII этого періода). Относительно общихъ достоинствъ Амадиса существуютъ два мннія, заслуживающія вниманія. Первое касается слога и принадлежитъ строгому анонимному автору ‘Dialoge de las Lenguas’ временъ Карла V, который, сдлавъ общую характеристику романа, прибавляетъ, что всякій ‘желающій изучить нашъ языкъ, долженъ прочесть эту книгу’. (Mayans y Siscar, Origenes, Madrid, 1737 in 12 mo, Tom. II, p. 163). Второе мнніе, касающееся внутреннихъ достоинствъ Амадиса, его фабулы и изобртеній, принадлежитъ Торквато Тассо, который выражается слдующимъ образомъ: ‘По мннію многихъ и въ особенности по моему собственному, это наилучшая, а можетъ быть и наиполезнйшая исторія, какую можно прочесть въ этомъ род, такъ какъ по чувству и тону она оставляетъ далеко за собой вс другія, а по разнообразію приключеній не уступаетъ ни одной, написанной, до и посл нее’. (Apologia della Gerusalemine, Cpere, Pisa, 1824, 8 vo. Tom X, p. 7).}.
Монтальво, прежде чмъ напечатать переводъ Амадиса, можетъ быть, даже прежде, чмъ начать этотъ переводъ, написалъ продолженіе романа, о которомъ онъ и говоритъ въ предисловіи, называя его пятой книгой романа. Это — самостоятельное сочиненіе, составлающее по своему объему почти треть Амадиса, заключаетъ въ себ исторію сына героя и Оріавы, по имени Эспландіана, рожденіе и воспитаніе котораго упоминается еще въ приключеніяхъ отца и составляетъ одинъ изъ самыхъ занимательныхъ эпизодовъ Амадиса. Но, какъ замчаетъ священникъ, дойдя до этой книги въ библіотек Донъ-Кихота, ‘достоинства отца не сообщались сыну’. Исторія Эспландіана не иметъ въ себ ни свжести, ни одушевленія, ни возвышенности Амадиса, начинается она съ того момента, когда самый романъ оставляетъ Эспландіана возведеннымъ въ рыцарское достоинство и наполнена разсказами объ его всесвтныхъ приключеніяхъ, причемъ кстати описываются рядъ новыхъ подвиговъ его отца Амадиса, который остается въ живыхъ до самаго конца книги, чтобъ видть своего сына на императорскомъ престол въ Константинопол, посл того какъ самъ онъ по смерти Лизуарта сдлался королемъ Великобританіи {У меня подъ рукой весьма рдкое изданіе Эспландіана, напечатанное въ Бургос, in-folio, въ два столбца, 1587, Симономъ Агвайя. Оно содержитъ 136 листовъ и раздлено на 184 главы. Произведеніе это, какъ въ этомъ такъ и въ другихъ виднныхъ мною въ публичныхъ библіотекахъ изданіяхъ, носитъ заглавіе ‘Las Sergas del muy Esforcado Cavallero Esplandian’ съ цлью сдлать его похожимъ на то, за что хотли его выдать,— то есть за переводъ съ греческаго подлинника Элизабада ибо ‘Sergas есть очевидно грубое извращеніе греческаго ‘Erga’, значущаго Труды или Дянія. Въ Амадис (кн. IV) встрчаются намеки на то, что Эспландіанъ служитъ его продолженіемъ, затмъ въ кн. III, гл. 4 описываются рожденіе и крещеніе Эспландіана, въ кн. III, гл. 8 его необыкновенно быстрый ростъ и военные успхи, и такъ дале до конца романа, гд въ послдней глав онъ возводится въ рыцари, такъ что Эспландіанъ служитъ продолженіемъ Амадиса въ самомъ строгомъ смысл этого слова. Соути (Omniana Vol. I, p. 145) полагаетъ, что есть ошибка въ самомъ имени автора Эспландіана. Если такая ошибка и есть, то она чисто типографская.}.
Съ самаго начала мы находимъ два недостатка, которые проходятъ по всему произведенію. Амадисъ, оставленный авторомъ въ живыхъ, наполняетъ собою значительную часть Фабулы, между тмъ какъ Эспландіанъ совершаетъ подвиги, которые автору желательно представить боле блестящими, нежели подвиги отца, но которые на самомъ дл кажутся только боле нелпыми. Въ силу этого постояннаго соперничества, книга превращается въ рядъ нелпыхъ и хладнокровно придуманныхъ несообразностей. Нкоторыя изъ дйствующихъ лицъ Амадиса являются и здсь, таковы: Лизуартъ, освобожденный Эспландіаномъ изъ таинственной темницы (это его первый подвигъ), Урганда, превратившаяся изъ Феи въ дикую волшебницу, и великій маэстро Элизабадъ, ученый и священникъ, извстный намъ раньше въ качеств доктора Амадиса, и который тутъ выводится въ роли греческаго біографа его сына. Но ни одинъ изъ прежнихъ характеровъ, равно какъ и ни одинъ изъ новыхъ не обрисованы съ достаточнымъ искусствомъ.
Дйствіе романа происходитъ, главнымъ образомъ на восток среди битвъ съ турками и магометанами — обстоятельство показывающее намъ, куда было обращено всеобщее вниманіе въ эпоху созданія Эспландіана и каковы были опасности, грозившія европейскому міру даже на самыхъ западныхъ его границахъ въ столтіе, слдовавшее за паденіемъ Константинополя. Что авторъ нисколько не заботился о точности встрчающихся въ роман историческихъ и географическихъ данныхъ, это видно изъ того, что нкая Калафрія, царица острова Калифорніи, выставлена въ большей части разсказа злйшимъ врагомъ христіанства, и что однажды Константинополь былъ осажденъ тремя милліонами язычниковъ. Слогъ не лучше содержанія. Тщетно было бы искать въ Эспландіан тхъ краснорчивыхъ мстъ, которыхъ такъ много въ Амадис. Наоборотъ: тутъ множество сухихъ и вялыхъ описаній, стихотворныя оглавленія, предпосланныя каждой глав, не имютъ въ себ ничего поэтическаго и далеко ниже стиховъ попадающихся кой-гд въ Амадисъ {}.
Древнйшее изъ извстныхъ теперь изданій Эспландіана вышло въ 1521 году, затмъ до конца XVI столтія ихъ появилось еще пять,— фактъ, доказывающій что эта книга пользовалась большой популярностью. Примръ автора не остался безъ подражаній. Ею главныя лица снова являются въ цломъ ряд связанныхъ другъ съ другомъ романовъ, въ каждомъ изъ нихъ фигурируетъ герой — потомокъ Амадиса, испытывающій все боле и боле невроятныя приключенія и неизвстно зачмъ уступающій мсто сыну, еще боле невроятному и если можно такъ выразиться, невозможному, чмъ отецъ. Такъ, въ 1526 году появилась шестая книга Амадиса Гальскаго, подъ заглавіемъ Исторія Флоризанда (‘La Historia de Florisando’), его племянника, за ней слдовали чудесная исторія Лизуарта Греческаго, сына Эспландіана (‘Lisuarte de Grecia, hijo de Esplandian {Въ Амадис встрчаются дв Cancіоnes (кн. II, гл. 8 и гл. II) которыя не смотря на напыщенность, свойственную тому времени и отзывающуюся подражаніемъ провансальской манер, прелестны и заслуживаютъ занять мсто рядомъ съ подобными же Canciones, помщенными въ ‘Floresta’ Боль де Фабера. Вторая Cancione начинается такъ:
Leonoreta, fin roseta,
Blanca sobre toda flor,
Fin roseta, no me meta
En tai euyta vuestro amor.
} и еще боле невроятная исторія Амадиса Греческаго (‘Amadis de Grecia’), которую такимъ образомъ можно считать какъ бы седьмой или восьмой книгой Амадиса. Къ нимъ нужно присоединить ‘Don Florisel de Niquea’ и ‘Anaxartes’, его братъ, исторія которыхъ вмст съ жизнеописаніемъ дтей послдняго, наполняютъ собою три книги, наконецъ есть у насъ и 12-я книга Амадиса, носящая заглавіе ‘Los grandes hechos de armes del caballero Don Silves de la Selva’, (Великіе подвиги рыцаря Донъ Сильвеса де ли Сельвы) изданная въ 1549 году. Если мы примемъ въ соображеніе, что вс эти романы появились въ Испаніи мене чмъ въ полвка, что большая часть ихъ выдержала по нскольку изданій, то все это явится сильнымъ доказательствомъ необычайной ихъ популярности въ сред испанской публики. Страсть, такимъ образомъ возбужденная, не могла остановиться. Появились новые романы, принадлежащіе къ той же семь, хотя и не связанные съ ней прямою наслдственной связью, таковы: ‘Леполемо, Рыцарь Креста, 1543, и продолженіе его ‘Леандрз Прекрасный, 1563, оба написанные Педро Луксавомъ. Послдній иногда назывался тринадцатой книгой Амадиса. За ними — какъ мы сейчасъ увидимъ — слдовало множество другихъ, выходившихъ быстро одинъ за другимъ. Во Франціи, гд вс эти романы переводились послдовательно, по мр ихъ появленія на испанскомъ язык и гд они тотчасъ же пріобртали громкую извстность, серія романовъ Амадиса достигла наконецъ почтенной цифры двадцати четырехъ томовъ, посл чего нкій Дювердье, недовольный тмъ, что нкоторые изъ нихъ не имютъ правильной развязки, связалъ между собой и привелъ къ блаженному концу прерванныя нити всхъ исторій въ своемъ огромномъ семитомномъ сборник, которому онъ далъ многозначительное заглавіе ‘Романа Романов (Roman des Romans). Такъ заключилась исторія португальскаго типа Амадиса Гальскаго, первоначально извстная міру въ форм испанскаго рыцарскаго романа. Успхъ этого романа, страстный восторгъ, имъ возбужденный и вліяніе, которое онъ оказалъ, не смотря на свои сравнительно небольшія внутреннія достоинства, на поэзію и романъ новой Европы, — представляетъ собою безпримрное явленіе въ исторіи литературы {Вопросъ относительно двнадцати книгъ Амадиса на испанскомъ язык и двадцати четырехъ на французскомъ боле относится къ библіографіи, чмъ къ исторіи литературы, но въ томъ и другомъ отношеніи представляется вообще весьма темнымъ. По словамъ Брюнэ, ни одинъ библіографъ никогда не видалъ всхъ двнадцати испанскихъ обработокъ. Я имлъ подъ рукой, сколько помню, семь или восемь изъ нихъ и только дв, пользовавшіяся дйствительнымъ значеніемъ: Амадиса Гальскаго въ рдкомъ и прекрасномъ венеціанскомъ изданіи, 1533, in-folio, и Эспландіана въ изданіи, хотя довольно плохомъ, но боле рдкомъ, и о которомъ было упомянуто выше. Когда появилось первое изданіе этихъ двухъ книгъ и большей части другихъ романовъ, нельзя, по моему мннію, опредлить съ точностью. Nic.Antonio упоминаетъ объ изданіи Эспландіана помченнаго 1510, но съ тхъ поръ прошло полтора столтія и никому не посчастливилось его видть, а Антоніо такъ неточенъ въ подобныхъ вещахъ, что одного его авторитета недостаточно. Онъ говоритъ напр., и только онъ одинъ, объ изданіи въ 1525 г. седьмой книги Лизуарта Греческаго. Но теперь несомннно доказано, что двнадцатая книга была впервые издана только въ 1549 г. Единственный, имющій важное значеніе въ библіографіи Амадиса фактъ оказывается вполн установленнымъ, а именно: что вс двнадцать книгъ его были напечатаны въ Испаніи въ теченіе полустолтія. Много любопытныхъ научныхъ подробностей объ этомъ вопрос можно найти въ стать Сальвй въ Rpertorie Americano, Lhndres, Agosto de 1827, pp. 29—30, F. А. Ebert, Lexicon, Leipzig, 1821, 4-to Nos. 479—489, Brunet, статья объ Амадис и въ особенности весьма замчательное, уже упомянутое мною изслдованіе В. Шмидта въ Wiener Jahrbcher, Band XXXIII, 1826.
Посл того какъ я выразилъ сомнніе касательно того, чтобы ‘Leandro el Bel можно было считать двнадцатой книгой Амадиса, Гайянгосъ въ своемъ перевод моей книги (T. I, Madrid, 1851, р. 522, 523) доказалъ, что онъ ни въ какомъ случа не есть продолженіе этого знаменитаго романа, а разв Леполемо, что впрочемъ было уже высказано и мною. Онъ былъ напечатанъ въ Толедо въ 1563 г.}.
Нравы и общественное мнніе въ Испаніи, породившіе этотъ необычайный циклъ романовъ, не могли не создать и другихъ фантастическихъ героевъ, можетъ быть мене славныхъ чмъ Амадисъ, но обладавшихъ вообще подобными качествами и талантами. Дйствительно, такъ и было. Много рыцарскихъ романовъ появилось въ Испаніи тотчасъ посл успха, выпавшаго на долю ихъ основателя. Главнйшій изъ нихъ, если не по времени, то по значенію, это — Пальмеринъ Оливскій, — лице весьма важное, ибо за нимъ идетъ Цлый рядъ потомковъ, которые несомннно ставятъ его почти на такую же высоту, на какой стоялъ Амадисъ.
Пальмерину вообще приписывалось португальское происхожденіе, но это ошибка. Онъ обязанъ своимъ происхожденіемъ, странно сказать, дочери Бургоскаго плотника и первоначально былъ изданъ въ Саламанк, въ 1511 г. Успхъ его былъ громадный. Нсколько испанскихъ изданій его слдовали одно за другимъ, а затмъ появились переводы на итальянскій и Французскій языки. Вскор появилось (въ 1516 г.) его продолженіе, написанное той же женской ручкой, подъ заглавіемъ ‘Вторая книга Пальмерина’ ‘(El segundo Libro de Palinerin)’, гд разсказывается о подвигахъ его сыновей, Прималеона и Полендоса. И во вншней форм и въ дух Пальмеринъ оказывается подражаніемъ Амадису. Герой романа — внукъ византійскаго императора, но внукъ не законный, въ силу чего онъ немедленно посл рожденія былъ оставленъ метерью на гор въ тростниковой корзин, повшенной на втвяхъ оливковыхъ и пальмовыхъ деревьевъ, гд его нашелъ одинъ богатый пчеловодъ. Онъ взялъ мальчика къ себ и назвалъ его Пальмериномъ Оливскимъ въ память мста его нахожденія. Пальмеринъ ростетъ и своими подвигами вскор заявляетъ свое высокое происхожденіе, битвы съ язычниками и чародями длаютъ имя его знаменитымъ въ Германіи, Англіи и на восток. Наконецъ онъ является въ Константинополь, мать признаетъ его, онъ женится на сестр императора германскаго, героин романа и наслдуетъ византійскій престолъ. Приключенія Прималеона и Полендоса написаны въ томъ же дух и стил, за ними слдуютъ приключенія Платира, внука Пальмерина, напечатанные впервые около 1533 г. Взятые вмст, романы эти не оставляютъ никакаго сомннія относительно подражанія Амадису, хотя стоятъ гораздо ниже своего образца {Литературная исторія Пальмериновъ также темпа, какъ и исторія Амадисовъ. Матеріалъ для нея можно найти у N. Antonio, Bibliotheca Nova, Tom. II, p. 393, Salva, Rpertorie Americano, Tom. IV. pp. 39 и проч., Brunet, article Palmerin, Ferrario, Roinanzi de Cavalleria, Tom. IV, pp. 256 и проч., Clemencin, Примчанія къ Донъ Кихоту Tom. рр. 124, 125. Впрочемъ, Вольфъ въ Wiener Jahrbcher (1832, Vol. L1X, pp. 48—50) сообщаетъ точныя данныя о первомъ роман, его автор и продолженіяхъ.}.
Первымъ въ ряду подражаній является Пальмеринъ Англійскій (‘Pamerin de Ingleterra’), сынъ Дона Дуарте или Эдуарда, короля англійскаго и Флериды, дочери Пальмерина Оливскаго, это — соперникъ Амадиса и наиболе опасный изъ всхъ, ему предшествовавшихъ. Долгое время полагали, что этотъ романъ былъ сочиненъ первоначально на португальскомъ язык Францискомъ Моразсомъ, который дйствительно издалъ его на португальскомъ язык въ Эвор, въ 1567 году. Утвержденіе Морэзса, что онъ перевелъ Пальмерина съ Французскаго объяснялось скромностью автора, желавшаго уменьшить свои заслуги. 4Былъ однако найденъ экземпляръ испанскаго оригинала, напечатаннаго въ Толедо въ двухъ частяхъ въ 1547 и 1548 гг.. Изъ нсколькихъ стиховъ посвященія къ читателю, мы при помощи акростиха узнаемъ, что книга принадлежитъ Лупсу де Уртадо, современному толедскому поэту {Судьба Пальмерина Англійскаго весьма оригинальна. Нсколько лтъ тому назадъ оставался не разршеннымъ вопросъ, былъ ли его подлинникъ написанъ на французскомъ или португальскомъ язык, такъ какъ древнйшіе извстные экземпляры его были: 1) французскій Жака Венсена 1553 г. и итальянскій Мамбрино Розео, 1555 г., оба считавшіеся переводами съ испанскаго, и 2) португальскій Моразса, 1567 г., слывшій переводомъ съ французскаго. Вообще, произведеніе это приписывали Моразсу, который, какъ полагали, во время своего долгаго пребыванія во Франціи, имлъ случай сообщить свою рукопись французскому переводчику (Barbosa, Bib, Lus., Tom. II p. 209). Но этомъ основаніи романъ былъ изданъ подъ его именемъ на португальскомъ язык въ.Іиссабон, въ трехъ изящныхъ томахъ in-4о 1781 г., и на англійскомъ язык въ перевод Соути, Лондонъ, 1807, въ 4 томахъ, in-12о. Даже Clemencin (изд. Донъ-Кихота, т. I, стр. 125, 126) если и не приписываетъ Пальмерина Англійскаго Моразсу, тмъ не мене считаетъ несомнннымъ, что его подлинникъ былъ португальскій. Наконецъ Сальв посчастливилось отыскать экземпляръ потеряннаго испанскаго подлинника, находка эта разршила вопросъ и опредлила даже время и мсто появленія книги, а именно 1547—48, Толедо, 2 т., in-folio. (Repertorio Americano, Tom. IV, pp. 42—46. Antonio, Bib. Nov., Tom. II, p. 44). Произведеніе отчасти схожее съ ‘Danza General’ (см. гл. V), начатое Микаэлемъ Карвахалемъ и оконченное Луисомъ де Уртадо, было напечатано въ 1557 г. подъ заглавіемъ ‘Cortes del Castro Amor у de la Muerte’ Уртадо перевелъ также Метаморфозы Овидія. См. испанскій переводъ моей книги (т. II, стр. 527—536), гд упоминается объ немъ, какъ о сочинител неуклюжихъ драмъ около 1552 г., во глав которыхъ стоитъ ‘Policiana’, подражаніе Целестин, изданная Уртадо, когда ему было всего семнадцать лтъ. Этотъ послдній фактъ заимствованъ у Барреры (стр. 188), присовокупляющаго, что Уртадо было всего восьмнадцать лтъ, когда онъ издалъ Пальмерина. Но повидимому существуетъ нкоторая путаница относительно Полиціаны, упоминаемой Баррерою (стр. 193)’ и Полиціаны Фернандеса, подробно описанной Гайянгосомъ въ перевод моей книги (т. I, стр. 525—528). Въ сущности, вся исторія Уртадо весьма странная. О Фернандес см. ниже гл. XIII, прим.. 26.}.
Въ художественномъ отношеніи Пальмеринъ Англійскій уступаетъ въ сред рыцарскихъ романовъ только Амадису Гальскому. У него, какъ у великаго прототипа всего этого класса произведеній, главными героями являются два брата: Пальмеринъ, рыцарь въ полномъ смысл этого слова и Флоріанъ,— типъ дамскаго угодника. Какъ и въ Амадис, здсь есть свой мудрый волшебнику Деліантъ, и свой опасный островъ, гд главнымъ образомъ случаются съ героемъ самыя пріятныя приключенія.
Въ нкоторыхъ отношеніяхъ Пальмеринъ отличается даже выгоднымъ образомъ отъ своего образца. Здсь мы находимъ боле отзывчивости къ красотамъ природы, большую непринужденность діалога и въ тоже время превосходную обрисовку отдльныхъ характеровъ. Но за то и недостатки его боле крупны: ходъ дйствія не иметъ той живости и естественности, которыми отличается Амадисъ. Пальмеринъ слишкомъ обремененъ множествомъ рыцарей, сраженій, поединковъ, подвиговъ, выросшихъ на почв изученія подлинныхъ лтописей Англіи и служащихъ новымъ доказательствомъ связи существующей между старинными хрониками и древнйшими романами. Сервантесъ относится къ Пальмерину съ величайшимъ почтеніемъ: ‘Эту пальму Англіи’ говоритъ священникъ, ‘слдуетъ пощадить, какъ вещь единственную въ своемъ род и сдлать для нея ящикъ, подобный найденному Александромъ В. среди сокровищъ Дарія и предназначенному имъ для храненія произведеній Гомера’, — похвала слишкомъ преувеличенная и кажущаяся намъ теперь неосновательной, но тмъ не мене свидтельствующая о популярности, которой пользовался этотъ романъ въ эпоху появленія Донъ-Кихота.
Хотя семья Пальмериновъ не имла въ Испаніи большаго успха, но 3-ья и 4-ая части, написанныя Діего Фернандесомъ, содержащія въ себ ‘Aventuras de Don Duardos el Sugundo’ появились на португальскомъ язык, въ 1587 году, что касается до пятой и шестой части, то он, какъ говорятъ, были сочинены Альваресомъ де Оріенте, современнымъ поэтомъ, имвшимъ не малую извстность. Но кажется, что эти дв послднія части никогда не были изданы, да и вс четыре вообще не пользовались извстностью вн родной страны {Barbosa, Bib. Lusit., I, p. 65, Tom. I, p.}. Такимъ образомъ не смотря на вс достоинства своего родоначальника, Пальмеринамъ на удалось достигнуть успха, который позволилъ бы имъ соперничать въ популярности съ Амадисомъ и его потомствомъ.

——

Не разъ уже въ теченіе этой главы приходилось упоминать о ‘Bibliotheca Hispana’ и впослдствіи намъ придется часто ссылаться на нее, какъ на авторитетъ. Въ виду этого, прежде чмъ идти дале, необходимо сообщить о ней нкоторыя данныя. Авторъ ея, Николай Антоніо, родился въ Севиль въ 1617 г. Первоначальнымъ своимъ воспитаніемъ онъ обязанъ слпцу Франциско Химинецу, даровитому преподавателю въ коллегіи св. омы въ Севиль. Впослдствіи онъ былъ въ Саламанк, гд съ успхомъ изучалъ исторію и каноническое право. Блистательно закончивъ университетское образованіе, онъ вернулся на родину и жилъ большею частью въ монастыр Бенедиктинцевъ, гд находилась обширная и рдкая библіотека, которою онъ ревностно и усидчиво пользовался для своихъ ученыхъ занятій. Онъ однако не торопился пріобрсти себ извстность. Свое первое сочиненіе — замчательный латинскій трактатъ о Ссылк, какъ наказаніи — онъ издалъ въ 1659 г., будучи сорока двухъ лтъ. Въ томъ же году онъ былъ назначенъ на почетный и важный постъ дипломатическаго агента Филиппа IV въ Рим. Съ этого времени до конца своей жизни онъ не покидалъ общественной дятельности и занималъ важныя мста. Въ Рим онъ провелъ восемнадцать лтъ и въ теченіе этого времени усплъ составить библіотеку, которая, какъ говорятъ, уступала только Ватиканской. Здсь все его свободное время было посвящено любимымъ занятіямъ. Затмъ онъ вернулся въ Мадридъ, гд занималъ почетныя должности до самой смерти въ 1684 г. Онъ оставилъ посл себя нсколько сочиненій въ рукописи, изъ которыхъ ‘Censura de Historia s F а bu los as’ — изслдованіе и разоблаченіе нсколькихъ подложныхъ хроникъ, появившихся въ предшествующемъ столтіи — было издано впервые Майянсомъ — и — Жискаромъ, но о немъ мы будемъ говорить впослдствіи.
Но его великимъ трудомъ, трудомъ всей его жизни и любимымъ дтищемъ, была исторія литературы его родной страны. Онъ началъ ее еще въ молодости, во время своего пребыванія у Бенедектинцевъ — римско-католическомъ орден монаховъ, всегда отличавшееся своимъ усердіемъ къ литературно-историческимъ занятіямъ — и продолжалъ ее до минуты своей смерти, пользуясь для своихъ цлей всми источниками, какіе его собственная обширная библіотека и столичныя библіотеки Испаніи и всего христіанскаго міра могли ему доставить. Онъ раздлилъ свой трудъ на дв части. Первая часть, отъ эпохи Августа до 1500 г., найдена посл его смерти совершенно готовою и изложенною въ форм правильной исторіи, но такъ какъ денежныя средства Антоніо втеченіе всей его жизни всецло шли на покупку книгъ, то она и была издана уже его другомъ, кардиналомъ Агвирре, въ Рим, 1696 г. Вторая часть, напечатанная тамъ же въ 1672 г., иметъ форму словаря, отдльныя статьи котораго, какъ статьи въ большинств другихъ испанскихъ произведеній этого рода, расположены подъ именами святыхъ, которыми окрещены и трактующіеся въ нихъ предметы. Такой порядокъ длаетъ употребленіе подобнаго словаря весьма затруднительнымъ даже и тогда, когда, какъ въ словар Антоніо, есть подробный указатель, облегчающій отыскиваніе соотвтствующихъ статей посредствомъ боле простаго распредленія по фамиліямъ.
Об части появились по приказанію Карла III въ превосходномъ изданіи на латинскомъ язык въ Мадрит въ 1787 и 1788 гг., въ 4 томахъ, in-folio, подъ общимъ заглавіемъ ‘Billiotheca Vetus et Nova’. Первая часть была снабжена примчаніями Переса Байера, ученаго валенсійца, завдывавшаго долгое время королевскою библіотекою въ Мадрит, примчанія ко второй части составлены на основаніи собственныхъ рукописей Антоніо, здсь біографическіе очерки испанскихъ писателей доведены до его кончины въ 1684 г. Первый отдлъ, заключающій въ себ около тысячи трехсотъ авторовъ, почти ничего не оставляетъ желать, особенно во всемъ касающемся римской или церковной литературы Испаніи, во всемъ же что касается арабской литературы слдуетъ обратиться къ Казири и Гайянгосу, а еврейской къ Кастро и Амадору де-лосъ Ріосъ. Для испанской же литературы до царствованія Карла V важный матеріалъ представляютъ рукописи, отысканныя впослдствіи благодаря ревностнымъ трудамъ Байера. Послдній отдлъ сочиненія, содержащій краткія біографическія данныя относительно почти осьми тысячъ писателей лучшаго періода испанской литературы не смотря на попадающіеся въ немъ случайныя неврности и промахи, неизбжныя въ труд, столь обширномъ и разнообразномъ, представляетъ памятникъ трудолюбія, добросовстности и правдивости, который всегда будетъ внушать чувство глубокой благодарности въ тхъ, кто принужденъ прибгать къ этой книг. Об части, взятыя вмст, неоспоримо даютъ право автору называться отцемъ и основателемъ исторіи испанской литературы.
См. Жизнеописаніе Антоніо, предпосланное Майянсомъ его ‘Historias Fabulosas’ (Valencia, 1742, fol.’) и Байеромъ его Bibliotheca Vetus, 1787, см. также ‘L’Espagne littraire’ (par Nicolas Bricaire) 1774, Tom. IV, p. 27. Предисловіе Антоніо къ ‘Bibliotheca Nova’ было переведено на испанскій языкъ Дономъ Мануэлемъ Бенито Фіель де Агиларъ и издано съ хорошими примчаніями въ одномъ небольшомъ томик въ Мадрит въ 1787 г.

ГЛАВА XII.

Другіе рыцарскіе романы.— Леполемо.— Переводы съ французскаго.— Романы религіозные.— Небесное рыцарство.— Періодъ преобладанія рыцарскихъ романовъ.— Количество ихъ.— Корни ихъ въ состояніи общества.— Страсть къ нимъ.— Судьба ихъ.

Хотя Пальмерины и не могли соперничать въ популярности съ обширной семьей Амадиса, тмъ не мене и они имли свою долю вліянія и значенія. Подобно другимъ книгамъ того же рода и даже больше, чмъ многія изъ нихъ, эти произведенія развили вкусъ къ рыцарскимъ вымысламъ вообще,— вкусъ, который преодоллъ въ Испаніи прочія литературныя теченія и послужилъ лишь къ увеличенію оригинальныхъ и переводныхъ романовъ, удивляющихъ насъ своимъ количествомъ, объемомъ и нелпостями. Оставивъ въ сторон семейства Амадисовъ и Пальмериновъ, однихъ чисто испанскихъ романовъ появившихся въ теченіе XVI вка, нетрудно насчитать до 50 названій. Нкоторые изъ нихъ намъ боле или мене знакомы хоть по заглавіямъ, таковы: ‘Don Belianio de Grecia’ и ‘Don Olivante de Laura’, найденные въ библіотекъ Донъ-Кихота, и ‘Felixmarte de Hircania’, которые однажды, въ теченіе цлаго лта, развлекали д-ра Джонсона {Епископъ Перси говоритъ, что д-ръ Джонсонъ прочелъ отъ доски до доски ‘Felixmsrte de Hircania’ въ теченіе лта. Сомнительно, чтобы съ тхъ поръ хоть одинъ англичанинъ совершилъ этотъ подвигъ. (Boswell’s Life,of lohnson ed. Croker London, 1831, 8 vo, Vol. I, p. 24.) У меня есть экземпляръ ‘Belianis de Grecia’, in-folio, напечатанный въ Бургос, въ 1587 г., но я не былъ никогда въ состояніи сдлать съ нимъ то, что д-ръ Джонсонъ сдлалъ съ ‘Felixmarte de Hircania’. Тмъ не мене онъ, очевидно, имлъ читателей, такъ какъ порядочно поистрепался. Авторомъ его былъ Іеронимо Фернандецъ, книга эта одна изъ самыхъ странныхъ и нелпыхъ въ своемъ род и въ то же время одна изъ самыхъ рдкихъ.}. Но вообще, ихъ заглавіе въ род Famoso Caballero Cifar или Храбрый Донъ-Флорендо Англійскій, странно звучатъ для нашего уха и не возбуждаютъ въ насъ никакого интереса. Можно сказать, что большинство такихъ романовъ, а можетъ быть и вс вполн заслужили забвеніе, къ которымъ они нын обртаются, хотя нкоторые изъ нихъ обладаютъ достоинствами, въ свое время ставившими ихъ на ряду съ лучшими изъ произведеній, перечисленныхъ нами. Таковъ напр..’L’invencible caballero Lepolemo, llamado el Caballero de la Cruz, hijo del eniperador de Alemania (Непобдимый рыцарь Леполемо, прозванный рыцаремъ Креста, сынъ императора германскаго) — романъ изданный впервые въ 1525 году и затмъ, независимо отъ вызванныхъ имъ продолженій, трижды перепечатанный въ теченіе столтія и переведенный на французскій и итальянскій языки {Эбертъ приводитъ изданіе 1525 г., какъ первое изъ извстныхъ, Bowle въ перечн своихъ источниковъ упоминаетъ объ изданіи 1534 г., Clemencin утверждаетъ, что въ мадритской королевской библіотек находится изданіе 1543 г. а Pellicer пользовался изданіемъ 1562 г. Какое изданіе находится у меня подъ рукой, я не могъ доискаться — послдній листъ книги оторванъ, а на заглавномъ не выставлено года, судя во бумаг и шрифту это должно быть антверпенское изданіе, между тмъ какъ вс выше указанныя были напечатаны въ Испаніи.}. Это — одна изъ любопытнйшихъ книгъ въ своемъ род, не только по разнообразію приключеній героя, но въ извстной степени и по общему характеру и направленію.’Въ дтств Леполемо похищенъ, насильственно оторванъ отъ принадлежащаго ему трона и долгое время о немъ ничего не слышно. Оказывается, что эти годы онъ прожилъ среди язычниковъ, сначала въ рабств, а потомъ въ качеств знаменитаго странствующаго рыцаря при двор султана. Храбрость и благородство открыли ему дорогу къ высокимъ почестямъ. Путешествуя однажды во Франціи, онъ случайно встрчается со своей семьей, его узнаютъ и среди всеобщей радости, онъ возстановляется въ своихъ наслдственныхъ королевскихъ правахъ.
По своему содержанію и въ особенности по монотонному перечисленію рыцарскихъ подвиговъ, приписываемыхъ герою, Леполемо представляетъ значительное сходство съ другими рыцарями романовъ, но въ двухъ отношеніяхъ онъ отступаетъ отъ нихъ. Вопервыхъ, въ томъ, что эотъ романъ считается переведеннымъ настоящимъ его авторомъ, Педро де Луксаномъ, съ арабскаго подлинника, сочиненнаго будто бы однимъ мудрымъ волшебникомъ, жившимъ при двор султана. Не смотря на это, герой всюду изображается весьма благочестивымъ рыцаремъ, а родители его, императоръ и императрица германскіе, побуждаютъ его собственнымъ примромъ совершить паломничество ко Святому Гробу. Словомъ, вся исторія эта написана въ церковномъ дух, подобно хроник Тюрпена, хотя можетъ быть и не въ такой же степени. Во вторыхъ, романъ по временамъ выгодно отличается отъ другихъ нжностью тона, яркостью красокъ, которыми онъ рисуетъ національные нравы. Таковы, напр., мста, гд говорится о любви между рыцаремъ Креста и инфантою Французской, гд влюбленные разговариваютъ другъ съ другомъ ночью сквозь ршетку балкона, подобно героямъ одной комедіи Кальдерона {См. ч. I, гл. 112, 144.}. Во всемъ остальномъ, Леполемо во всемъ похожъ на своихъ предшественниковъ и послдователей и отъ него ветъ одинаковой скукой.
Изобильно снабжая рыцарскими романами остальную Европу, Испанія и сама получила оттуда не меньше, чмъ отдала. Мы уже видли, что первые Французскіе романы скоро сдлались извстными въ Испаніи, какъ это явствуетъ изъ намековъ въ Амадис Гальскомъ. Подобный фактъ объясняется старинными связями Испаніи съ Франціею черезъ посредство бургундской линіи, занимавшей тронъ Португаліи, но кром того могли быть и случайныя обстоятельства, какъ напр., то, въ силу котораго, Пальмеринъ Англійскій былъ занесенъ въ Португалію скоре изъ Франціи, чмъ изъ своей родины Испаніи. Немного спустя, когда вкусъ къ подобнымъ романамъ развился сильне, Французскіе романы либо переводились, либо постоянно передлывались въ Испаніи и составили самый обширный и самый популярный отдлъ національной литературы. Уже въ 1498 г. былъ изданъ романъ о Мерлин (Los Baladros de Merlin), дале явились какъ естественное продолженіе его Тристанъ (Libro de Tristan de Leonis) и св. Грааль (Demanda del Sancto Grial) {‘Merlin’ 1498, ‘Artus’ 1499, ‘Tristan’ 1501, Sancto Grial’ 1555 и ‘Segunda Tabla Kedonda’ 1567—таковъ повидимому порядокъ, въ какомъ библіографы приводятъ ихъ. Но послдняго изъ этихъ романовъ, пожалуй, и не отыскать теперь, хотя Quadrio упоминаетъ о немъ въ четвертомъ том своего труда, заключающемъ въ себ вообще множество любопытныхъ подробностей объ этихъ старинныхъ романахъ. Не считаю нужнымъ останавливаться на такихъ романахъ какъ ‘Pierres y Magalona’, 1519, ‘Tallante de Ricamonte’ и ‘Conde Tomillas’. Этотъ послдній остался бы совершенно неизвстнымъ, еслибы Сервантесъ не упомянулъ о немъ въ Донъ-Кихот.}.
Переведенная съ Французскаго Исторія Карла В. имла большой успхъ можетъ быть благодаря его великому имени, конечно, тутъ не найти никакихъ свдній у Ронсевальскомъ пораженіи Карла В. испанскимъ героемъ Бернардо дель Карпіо,— пораженіи, которое въ старинныхъ испанскихъ хроникахъ и романсахъ такъ пріятно ласкаетъ національное самолюбіе. Въ названной книг содержатся хорошо извстныя исторіи Оливье и гиганта Фіерабраса, Роланда и предателя Ганелона, само собою разумется главнымъ образомъ основанныя на баснословной хроник Тюрпена. Тмъ не мене въ эпоху своего появленія она пользовалась большою популярностью и, начиная съ 1528 г., когда вышло въ свтъ ея первое изданіе подъ заглавіемъ ‘Historia del emperador Carlo Magno’, сдланное Николаемъ де Піамонто, она постоянно перепечатавалась вплоть до нашихъ временъ и больше другихъ рыцарскихъ романовъ содйствовала укорененію въ Испаніи вкуса къ подобному чтенію {Иделеръ предпослалъ своему прекрасному изданію Эйнгарда или Этпгарда (Hamburg, 1839, 8 vo, Band. I, s. 40—46) обстоятельное изслдованіе происхожденія этихъ исторій. Самое названіе Roncesvalles стало, повидимому, извстнымъ въ Испаніи гораздо поздне. (Ibid, s. 169). Существуетъ изданіе ‘Carlo Magno’, (Madrid, 1806), in-12o, Очевидно предназначенное для народнаго чтенія. Въ немъ находится предисловіе, приводимое Гайянгосомъ по изданію 1570 г., но несомннно принадлежащее самому старинному изъ всхъ изданій. Сколько помнится, оно было перепечатываемо не разъ, какъ и самая книга.}. Долгое время длили однако съ нею популярность и нкоторые другіе романы, таковы напр. Reynaldos de Montalban, одинъ изъ любимйшихъ героевъ Испаніи {Въ примчаніяхъ Клемансина къ Донъ-Кихоту (ч. I. г. 6) упоминается о нсколькихъ изданіяхъ первой части этого романа, ровно какъ и объ изданіяхъ второй и третьей, появившихся до 1558 г.}, нсколько позже является исторія Клеомадеса, принадлежащая перу одной французской королевы XIII вка, и впервые вдохнувшая въ Фруассара ту любовь къ приключеніямъ, которая потомъ сдлала изъ него хроникера {‘Cleomadez’ считавшійся въ продолженіи трехъ столтій одной изъ популярнйшихъ книгъ въ Европ, былъ написана Аденецомъ подъ диктовку королевы Маріи, жены Филиппа III, короля французскаго, женившагося на ней въ 1272 г. (Fauchet, Recueil, Paris, 1581, folio, іу. И, c. 116). Фруассаръ, упоминая объ этой книг, говоритъ что съ восхищеніемъ читалъ ее въ юности. (Posies, Paris, 1829, мо, рр. 206 и проч.).}.
Въ наибольшей части извстныхъ намъ подражаній и передлокъ вліяніе церкви замтне, чмъ въ оригинальныхъ испанскихъ романахъ того же пошиба. Это подтверждается самымъ сюжетомъ св. Грааля и исторіей Карла Великаго, которая, будучи заимствована изъ такъ называемой хроники архіепископа Тюрпена, главнымъ образомъ стремится поощрить основаніе религіозныхъ общинъ и хожденіе по святымъ мстамъ. Но церковь не довольствовалась этимъ косвеннымъ и случайнымъ вліяніемъ. Романическіе вымыслы, сначала не обращавшіе на себя вниманія или даже гонимые церковью пріобрли въ лиц греческаго епископа, которому мы обязаны первымъ романомъ въ испанскомъ смысл этого слова {‘Ethiopica’, или любовь еагена и Хариклеи, написана по гречески Геліодоромъ, жившимъ во времена императоровъ еодосія, Аркадія и Гонорія. Книга эта пользовалась большою извстностью въ Испаніи въ указанную нами эпоху, и, хотя подлинникъ ея былъ напечатанъ не ране 1534 г., испанскій анонимный переводъ появился уже въ 1554 г., а другой, принадлежащій Фердинанду де Мена, въ 1587. Этотъ послдній выдержалъ по меньшей мр два изданія въ теченіе тридцати лтъ (Nie. Antonio, Bib. Nov., Tom. I, p. 38, и Conde, Catalogue, London, 1824, 8 vo, Nos. 268, 264). Говорятъ, что епископъ Геліодоръ предпочелъ скоре отказаться отъ своего сана и мста, чмъ согласиться на публичное сожженіе этого романа, произведенія его юности (Erotici Graeci, ed. Mitscherlich, Biponti, 1792, 8 vo, Tom. II, p. VIII).}, мало по малу извстное значеніе и стали считаться даже полезными. Такимъ образомъ появились чисто религіозные романы, имвшіе 4’орлу аллегоріи, каковы напр. Христіанское Рыцарство (Cabal Іеria cristiana), Небесное Рыцарство (Cabaleria Celestial), Рыцарь Свтлой Звзды (El Caballero de la clara Estrella) и Христіанская Исторія или подвиги чужеземнаго рыцаря, Завоевавшаго себ небо. (Historia Cristiana y sucescs del Caballero estrangero, conquistator del cielo). Вс они были напечатаны во второй половин XVI вка, когда страсть къ рыцарскимъ романамъ была въ полномъ разгар {‘Caballeria Christiana’6u.ia издана въ 1570, ‘Caballero de la Clara Estrella’ — въ 1580, и ‘Caballero Pelegrino’ — въ 1601. Кром этихъ романовъ, ‘Roberto el Diablo’ — книга знаменитая во всей Европ въ XV, XVI и XVII вкахъ и перепечатанная даже въ наше время — была извстна въ Испаніи съ 1530, а можетъ быть и ране (Nie. Antonio, Bib. Nov., Tom. II. p. 251). Она напечатано во Франціи въ 1496 (Ebert, No. 19,175), а въ Англіи Бинкиномъ де Уордъ. См. Thoms, Early English Prose Romances, London, 1828, 12 mo Vol. I, p. v.}.
Однимъ изъ древнйшихъ, и конечно, любопытнйшихъ романовъ этого рода является романъ Caballeria Celestial, написанный Іеронино Санъ Педро, въ Валенсіи, и напечатанный тамъ-же въ 1554 году въ двухъ томахъ in-folio {Весьма любопытно бы доискаться, кто былъ этотъ Іеронимо де Санъ Педро. Въ Privilgi значится, что онъ былъ житель Валенсіи и жилъ въ 1554 г. Въ Bibliothecas Химено и Фюетера упоминается подъ 1560г. имя Geronimo Sempere, какъ извстнаго автора ‘Carolea’, длинной поэмы, напечатанной въ этомъ году. Но ему нигд не приписывается здсь ‘Caballeria Celestial’ и самое имя Іеронимо де Санъ Педро не упоминается ни въ этомъ собраніи біографій, ни у Николая Антоніо, ни въ другихъ, мн извстныхъ, сочиненіяхъ. Тмъ не мене я полагаю, что имена Іеронимо Семпере и Іеронимо де Санъ Педро относятся къ одному и тому же лицу, такъ какъ имя поэта часто пишется Senpere, Senct Реге и проч. Первая часть ‘Pio de la Rosa fragante’ была напечатана въ Антверпен въ 1554 г. Мартиномъ Нусіо. Въ предисловіи авторъ намекаетъ на то, что онъ не вполн владетъ кастильскимъ языкомъ, какъ не природнымъ ему. Это и другія обстоятельства не оставляютъ сомннія въ томъ, что ‘Caroiea’ и ‘Caballeria Celestial’ были написаны однимъ и тмъ же лицемъ. Гайявгосъ упоминаетъ о Іероним Сенпере, валенсійскомъ купц, предсдательствовавшемъ на поэтическомъ празднеств въ 1533 г.}. Въ предисловіи своемъ авторъ заявляетъ, что цль его произведенія — стереть съ лица земли нечестивыя рыцарскія книги, опасность которыхъ онъ подкрпляетъ ссылкой на разсказъ Данта о Франческ да Рюмини. Чтобы достигнуть своей цли, онъ даетъ первой части своей книги заглавіе Коренъ благоухающей розы (Raiz de la rosa fragante), она длится не на главы, а на чудеса (maravillas), и содержитъ въ себ аллегорическую обработку наиболе любопытныхъ разсказовъ изъ Ветхаго Завта до царствованія добраго короля Езекіи, такъ что различныя чудеса разсказаны подъ видомъ приключеній странствуюшихъ рыцарей. Вторая часть, согласно основной иде, раздлена на Листья благоухающей розы (Hojas de la rosa fragante), она служитъ непосредственнымъ продолженіемъ первой и доводитъ событія, оживленныя подобными рыцарскими приключеніями, до кончины и вознесенія на небо Спасителя. Третья часть, общанная подъ заглавіемъ Цвта благоухающей розы (La flor de la rosa fragante), никогда не была издана, да и трудно понять, какіе матеріалы могли бы послужить для ея составленія, въ виду того, что библейскіе сюжеты были почти исчерпаны первыми двумя частями. Но для насъ и этихъ двухъ вполн достаточно.
Главная аллегорія, сообразно характеру сюжета, относится къ Спасителю, она занимаетъ собою 74 изъ 101 ‘листка’ или главъ, составляющихъ вторую часть. Христосъ является здсь въ вид рыцаря Льва, двнадцать апостоловъ — въ вид двнадцати рыцарей Круглаго стола, св. Іоаннъ Креститель изображается въ вид рыцаря Пустыни, Люциферъ — рыцаремъ Змія. Основный мотивъ книги — борьба между рыцарями Льва и Змія, начинающаяся въ Вилеемскихъ ясляхъ и кончающаяся на Голгоф, она обнимаетъ собою почти вс подробности Евангельской исторіи и не рдко пользуется подлинными словами св. Писанія. Къ сожалнію, событія, упоминаемыя здсь, втиснуты въ форму странной и подчасъ возмутительной аллегоріи. Такъ въ разсказ объ искушеніи Спаситель вооружается щитомъ льва іудейскаго колна и садится на коня Покаянія, даннаго ему Адамомъ, подобно юному рыцарю, отправляющемуся на первые подвиги, онъ прощается съ своей матерью, дочерью небеснаго Императора, и удаляется въ обширную и пустынную мстность, увренный, что непремнно найдетъ тамъ приключенія. При его появленіи рыцарь Пустыни готовится вступить съ нимъ въ единоборство, но, узнавши его, преклоняется передъ своимъ верховнымъ владыкою. Затмъ естественно слдуетъ крещеніе, т. е. рыцарь Льва посвящается въ рыцарскій орденъ Крещенія въ присутствіи старца, который называется учителемъ или истолкователемъ всхъ тайнъ и въ присутствіи двухъ женщинъ, одной молодой, другой пожилой. Эти три послднія лица немедленно начинаютъ оживленный споръ о существ обряда, при которомъ они только что присутствовали. Старецъ въ длинной рчи истолковываетъ его небесный аллегорическій смыслъ. Пожилая женщина, изображающая собою синагогу или іудейство, ставитъ выше этого обряда древнюю церемонію, предписанную Авраамомъ и утвержденную, какъ говоритъ она, ‘знаменитымъ докторомъ Моисеемъ’. Напротивъ того молодая женщина, олицетворяющая собой церковь воинствующую, защищаетъ новый обрядъ. Рыцарь Пустыни ршаетъ споръ въ ея пользу, Синагога уходитъ въ негодованіи, и этимъ оканчивается первая часть.
По предварительному соглашенію съ воинствующею церковью, Великій истолкователь тайнъ слдуетъ за рыцаремъ Льва въ пустыню и тамъ объясняетъ ему истинную сущность и дйствіе христіанскаго крещенія. Посл этой подготовки, рыцарь совершаетъ свой первый подвигъ, т. е, вступаетъ въ битву съ рыцаремъ Змія, битва эта своими подробностями напоминаетъ правильный турниръ. Одинъ изъ противниковъ иметъ на своей сторон Авеля, Моисея и Давида, другой — Каина, Голіафа и Амана. Каждое изъ словъ Евангелія превращается здсь въ ударъ стрлой или мечемъ. Сцена на верху храма и общанія дьявола переданы здсь настолько полно, на сколько это было возможно. Эта часть романа заключается поспшнымъ и позорнымъ бгствомъ рыцаря Змія.
Сцена искушенія, при всей ея странности, представляетъ намъ однако хорошій образчикъ тона всего произведенія. Хотя аллегорія здсь также неуклюжа и несообразна, какъ и везд и одинаково ведетъ къ нелпостямъ, столько же утомительнымъ сколько и скучнымъ, но за то съ другой стороны, мы замчаемъ тутъ признаки богатой и не лишенной изящества фантазіи, въ то же время важный и изысканный слогъ романа наводитъ на мысль, что авторъ его не былъ нечувствителенъ къ достоинствамъ языка, которымъ онъ вообще такъ часто злоупотребляетъ {Романсъ этотъ упоминается въ Index Expurgatorius, Мадритъ, 1667, infolio, его. 863.}.
Несомннно, что существуетъ громадная разница между такой фантасмогоріей, какова Caballeria Celestial и сравнительно простой и ясной исторіей Амадиса Гальскаго, и если мы вспомнимъ, что всего полвка отдляютъ одинъ изъ этихъ романовъ отъ другаго {Я веду, какъ оно и слдуетъ, эру первыхъ успховъ Амадиса въ Испаніи не съ года появленія португальскаго подлинника, а въ года изданія испанскаго перевода Монтальво, что составитъ разницу почти на цлое столтіе.}, мы съ удивленіемъ остановимся, передъ фактомъ что въ такой короткій промежутокъ времени могло народиться столько разнообразныхъ формъ рыцарскихъ романовъ? Не должно однако забывать, что популярность ихъ, такъ быстро ими завоеванная, длилась и посл того многіе годы. Первые рыцарскіе романы были весьма распространены въ Испаніи уже въ XV вк, они чрезвычайно размножились въ XVI и усердно читались даже въ XVII вк, такъ что ихъ вліяніе на испанскій характеръ продолжалось въ теченіе двухъ слишкомъ столтій. Число ихъ даже въ послднюю цвтущую эпоху ихъ существованія было весьма значительно: ихъ насчитываютъ боле семидесяти томовъ, почти вс in-folio, причемъ нкоторые изъ нихъ выдерживали по нскольку изданій. Это обстоятельство — если принять въ соображеніе, что въ ту эпоху печатныя книги были сравнительно рдки, а перепечатки ихъ и того рже — показываетъ, какъ популярны были рыцарскіе романы и какъ долго они съумли удержать свою популярность {Превосходный анализъ рыцарскихъ романовъ, принадлежащій перу Донъ Паскуаля Гайянгоса, помщенъ въ Biblioteca de Autores Espaoles, Tom. XL, 1851, въ Discurso preliminar съ полнымъ библіографическимъ каталогомъ Libros de Caballerias, pp. LXIII — LXXXVII. Об статьи заключаютъ въ себ много интересныхъ и полезныхъ свденій.}.
До извстной степени, можетъ быть, этого результата и слдовало ожидать въ стран, гд рыцарскія убжденія и чувства пустили такіе глубокіе корни, ибо задолго до появленія первыхъ рыцарскихъ романовъ Испанія была уже привиллегированной страной рыцарства. Войны съ маврами, превратившія каждаго дворянина въ солдата, неизбжно вели къ этому, этому же способствовалъ и свободный духъ ея городскихъ общинъ. Во глав ихъ въ непосредственно слдовавшую эпоху стояли бароны, которые въ своихъ замкахъ были такъ же независимыми, какъ король на своемъ трон.— Такой порядокъ вещей утвердился уже въ XIII столтіи, когда Partidas Альфонса Мудраго своими подробными, мелочными предписаніями окончательно закрпили условія жизни, мало отличающіяся отъ изображенныхъ въ Амадис или Пальмерин {См. весьма любопытные законы, входящіе въ составъ двадцать первой главы, второй Partidas, гд содержатся самыя подробныя правила, какъ рыцарь долженъ мыться, одваться и т. д.}. Еще раньше поэма и хроника о Сид, хотя не такъ прямо, но за то еще рзче свидтельствуютъ о существованіи подобныхъ общественныхъ порядковъ на полуостров, тоже самое нужно сказать о старинныхъ романахъ и о другихъ преданіяхъ XIV вка, отразившихъ въ себ народныя чувства.
Въ XV вк хроники всецло одушевлены тмъ же духомъ и выражаютъ его въ формахъ важныхъ и величественныхъ. Опасные турниры, въ которыхъ принимаютъ участіе не только первые вельможи государства, но нердко даже сами короли, случались постоянно и упоминались хрониками какъ событія великой важности {Встрчается отъ двадцати до тридцати подобныхъ описаній турнировъ въ хроник Хуана II, не малое количество ихъ есть въ хроник Альваро де Луны и вообще во всхъ современныхъ исторіяхъ Испаніи въ теченіе XV вка. Въ одномъ 1428 г. было четыре такихъ турнира, а два изъ нихъ окончились смертью. Вс эти турниры конечно происходили съ разршенія короля.}.
Мы уже видли, что на турнир близь Орбиго въ царствованіе Дона Хуана II восемьдесятъ рыцарей были готовы рисковать жизнью изъ-за фальшиваго и фантастическаго угодничества дамамъ, какое только можно встртить въ рыцарскихъ романахъ, и это, конечно, не единственный примръ подобнаго безумія {См. описаніе Basso Honroso, уже приведенное выше и подробности въ хроник Хуана II о турнир, долженствовавшимъ состояться въ Валльядо.шд подъ предсдательствомъ Рюи Діаза де Мендозы по случаю свадьбы принца Генриха, въ 1440 г., но который былъ запрещенъ королевскимъ указомъ въ виду роковыхъ послдствіи, какія онъ могъ имть (Chrnica de Juan el 11о, Ann. 1440, c. 16).}. Не думайте, что безумные похожденія испанскихъ рыцарей ограничивались ихъ родной страной. Въ то же царствованіе два благородныхъ испанца, отправились въ Бургундію въ поискахъ за приключеніями, а также и съ цлью совершить паломничество въ Іерусалимъ, они страннымъ образомъ смшивали эти два предпріятія, считая ихъ одиково благочестивыми {Ibid., Ann. 1435. c. 3— 207.}. Наконецъ въ царствованіе Фердинанда и Изабеллы, Фернандо дель Пульгаръ, ихъ ученый секретарь, сообщаетъ намъ имена нсколькихъ знатныхъ дворянъ, которыхъ онъ зналъ лично и которые отправлялись въ чужіе края ‘для того, говоритъ онъ, чтобы вступить въ поединокъ съ каждымъ рыцаремъ, желавшимъ помриться съ нимъ силами и черезъ то покрыть себя славою и пріобрсть для кастильскихъ хидальго вообще репутацію храбрыхъ и доблестныхъ рыцарей’ {Hisloria Imperial Anvers, 1561, In folio, ff. 123, 124. Первое изданіе ея вышло въ 1545 г.}.
Такое состояніе общества было естественнымъ результатомъ необычайнаго развитія рыцарскихъ учрежденій въ Испаніи. На сколько рыцарство было свойственно вку, на столько оно было и полезно, что до странствующаго рыцарства, то это былъ сбродъ сорви головъ, полныхъ самыхъ дикихъ фантазій. Но когда воображеніе людей возбуждено до такой степени, что они способны считать факты, описанные нами, нормальными, не мудрено, что они встртили съ восторгомъ воспроизведеніе подобныхъ явленій и въ рыцарскихъ романахъ. Но они пошли дальше. Какъ ни нелпы и даже невозможны были многія приключенія, описанныя въ романахъ, они повидимому такъ мало превосходили нелпости, зачастую совершаемые живыми людьми, что большинство читателей принимало романы за дйствительныя исторіи и врило имъ. Такъ, Мексіа, достойный вры исторіографъ Карла V, говоря въ 1545 году объ Амадисахъ, Лизуартахъ и Кларіанахъ, замчаетъ, что у, ихъ авторы тратятъ время и способности на сочиненіе книгъ, которыя читаются всми и которымъ многіе врятъ.’ И дальше: ‘Есть люди, которые думаютъ, что вс эти вещи случались въ дйствительности, хотя большая часть такихъ разсказовъ въ сущности ни что иное какъ рядъ грховныхъ, безнравственныхъ и неприличныхъ вымысловъ’ {Claros Varones de Castilla, Titulo XVII. Онъ похваляется тмъ, что число испанскихъ рыцарей, отправлявшихся въ чужія страны искать приключеній, превзошло число иностранныхъ рыцарей, посщавшихъ для тхъ же цлей Кастилію и Леонъ — фактъ для него весьма важный.}. Другой хроникеръ, Юліанъ дель Кастильо, пресерьезно разсказываетъ, что въ 1587 году, т. е. за тридцать три года передъ этимъ, Филиппъ Второй, вступая въ бракъ съ Маріей Англійской, общалъ, что если король Артуръ явится и потребуетъ отъ него тронъ, то онъ безпрекословно уступитъ вс свои права этому государю. Подобныя рчи, въ глазахъ Кастильо, и вроятно многихъ его читателей, способны были подтвердить вру въ истинность исторій объ Артур и его Кругломъ Стол {Pellicier, примчанія къ Донъ-Кихоту, часть I, гл. 13.}.
Теперь такое легковріе намъ кажется невозможнымъ, даже если предположить, что оно ограничивается лишь небольшимъ числомъ образованныхъ людей и что простодушной врой въ истинность рыцарскихъ романовъ были главнымъ образомъ заражены, какъ это мастерски объяснено въ исторіи трактирщика и Мариторны въ Донъ-Кихот, массы простаго народа. {Ч. I, гл. 32.} Но прежде чмъ отвергнуть свидтельства такихъ добросовстныхъ лтопиcцевъ, какъ Мексіа, единственно въ силу того, что они намъ кажутся невроятными, мы должны вспомнить, что въ ту эпоху люди привыкли ежедневно врить и утверждать вещи по крайней мр столько же невроятныя, какъ и т, которыя сообщаются въ старинныхъ романахъ. Испанская церковь поддерживала тогда вру чудесами, обиліе которыхъ требовало еще боле легковрія, чмъ рыцарскія бредни, мудрено ли посл этого, что большинство врило и въ эти послднія? Весьма немногіе сомнвались въ правдивости описаній подвиговъ своихъ предковъ въ продолженіе семивковой борьбы ихъ съ маврами и истинности всевозможныхъ славныхъ преданій, составляющихъ главную прелесть старинныхъ хроникъ — преданій, которыя мы, съ перваго взгляда признаемъ столь же баснословными какъ исторіи Пальмериновъ и Ланселотовъ.
Но чтобы мы ни думали объ этомъ легковріи по отношенію къ рыцарскимъ романамъ, несомннно, что нигд въ Европ страсть къ нимъ не достигла такой сильной исключительной степени, какъ въ Испаніи XVI в. Доказательства тому мы находимъ на каждомъ шагу. Ими изобилуетъ народная поэзія, начиная съ балладъ, еще живущихъ въ памяти народа и кончая старинными пьесами, которыя уже сошли со сцены и старинными эпическими поэмами, которыхъ уже никто не читаетъ. Ихъ отпечатокъ носитъ на себ народные обычаи и костюмы, которые въ Испаніи боле оригинальны и живописны, чмъ гд-либо. Не мене ясное доказательство той же страсти мы находимъ въ старыхъ законахъ. Словомъ, страсть къ рыцарскимъ романамъ сдлалась столь сильна и показалась столь опасною, что въ 1553 г. были запрещены продажа и печатаніе этихъ романовъ въ американскихъ колоніяхъ, а въ 1555 г. кортесы серьозно требовали, чтобы это запрещеніе было распространено и на самую Испанію, и чтобы вс существующіе экземпляры рыцарскихъ романовъ были публично сожжены. {Вслдствіе отреченія императора, послдовавшаго въ томъ же году, вс прошенія кортесовъ и это въ томъ числ не получили дальнйшаго хода. Что касается до упомянутыхъ здсь законовъ и другихъ доказательствъ преобладанія рыцарскихъ романовъ до появленія Донъ-Кихота, то о нихъ см. предисловіе Клеменсина, приложенное къ его изданію Д. Кихота. Одно изъ приводимыхъ имъ доказательствъ настолько для меня важно, что я считаю нужнымъ остановиться на немъ нсколько подробне,— я разумю великолпное празднество, данное въ честь Карла V его сестрою, королевою Венгріи, въ Вэнс, во Фландріи въ 1549 и подробно описанное Calvete de Estrella въ его ‘Viage del Principe Don Felipe’ ec., Anvers, In folio, 1552, ff. 188—205. Оно представляло несомннно самое необычайное и блестящее воплощеніе духа странствующаго рыцарства. Участвовали въ немъ вс высокопоставленныя лица, находившіяся тогда при Венгерскомъ двор. Самую существенную часть этого празднества составляло представленіе, на которомъ присутствовалъ Luis Capota, авторъ Caro Fainoso Luis de Avila, историкъ, и которое длилось два дня. Вылъ представленъ очаровательный замокъ, гд вроломный волшебникъ держалъ въ заключеніи прекрасныхъ дамъ и храбрыхъ рыцарей, которыхъ освобождаютъ изъ плна другіе, боле счастливые рыцари, имвшіе во глав Филиппа, впослдствіи Филиппа II, исполнявшаго, какъ кажется, не безъ опасности для своей священной особы, роль вождя. Тутъ было все: и страждующая королева, и двица въ опасности, и карликъ, и турниры, и стычки всякаго рода, все это вмст сгруппированное имло видъ эпической пантомимы, пышно обставленной и заканчивающейся великою катастрофою — исчезновеніемъ самого волшебнаго замка. Однимъ словомъ, это былъ рыцарскій романъ въ лицахъ, розыгранный ради забавы въ присутствіи перваго изъ европейскихъ монарховъ, пышность обстановки была такова, что еслибы Донъ-Кихотъ могъ видть ее, онъ не безъ основанія принялъ бы этотъ спектакль за осуществленіе своихъ сумасбродныхъ бредней о странствующемъ рыцарств. Francesillo de Zuiga, въ своей комической хроник посвященной Карлу V, (гл. LXXV) говоритъ, что императоръ присутствовалъ однажды на турнирахъ и приключеніяхъ, происходившихъ течь въ точь такимъ образомъ какъ они описываются въ Амадис Гальскомъ. Весьма возможно, что умный придворный шутъ хотлъ этими словами осмять празднества, бывшія въ Бэнс, но врне предположить, что онъ намекаетъ на какое нибудь боле раннее представленіе въ томъ же род.}
Наконецъ полвка спустя лучшее произведеніе величайшаго генія Испаніи каждой своей страницей свидтельствуетъ о томъ фанатическомъ восторг, который возбуждали въ Испаніи рыцарскіе романы, и служитъ въ одно и тоже время доказательствомъ ихъ популярности и разгадкой ихъ паденія.

ГЛАВА XIII.

Четвертый отдлъ.— Драма.— Паденіе театровъ греческаго и римскаго.— Религіозное происхожденіи новой драмы.— Древнйшее о ней извстіе въ Испаніи.— Свденія о театр въ XV вк.— Маркизъ де Виллена.— Коннетэбль де Луна.— Минго Ревульго.— Родриго Кота.— Целестина.— Ея первый актъ.— Прочіе акты.— Исторія этой пьесы, ея характеръ и вліяніе на испанскую литературу.

Драма. Древній театръ грековъ и римлянъ въ своихъ грубыхъ и боле популярныхъ формахъ продолжалъ свое существованіе даже въ средніе вка въ Константинопол, въ Италіи и въ нкоторыхъ другихъ мстностяхъ распадавшейся римской имперіи. Но, независимо отъ принятыхъ имъ формъ, этотъ театръ по сущности своей оставался языческимъ, миологія всюду царила въ немъ — и въ тон пьесъ и въ самомъ ихъ сюжет. По этому христіанская церковь всми силами противодйствовала ему, и въ конц концовъ успла совершенно уничтожить его, чему не мало способствовали смуты и невжество тхъ временъ. Случилось это однакожъ посл долгой и упорной борьбы, когда упадокъ и безнравственность древняго театра дйствительно сдлали его достойнымъ такой участи и проклятій Тертуліана и св. Августина. {Барселонскій епископъ VII вка былъ низложенъ единственно за то, что дозволилъ въ своей анархіи представленіе пьесъ, содержавшихъ въ себ намеки на языческую миологію. (Mariana, Hist., Lib. VI c. 3.).}
Однако любовь къ театральнымъ зрлищамъ пережила уничтоженіе жалкихъ остатковъ классической драмы, и духовенство, которое боялось сдлаться ненавистнымъ въ глазахъ народа и не упускало случаевъ увеличить свое вліяніе, повидимому издавна старалось пріискать для народа другія развлеченія взамнъ уничтоженнаго языческаго театра. Замна скоро нашлась и введена была безъ особыхъ затрудненій, потому что вытекала изъ обрядовъ и религіозныхъ церемоній самого католическаго культа. Въ теченіе многихъ столтій величайшіе церковные праздники праздновались съ великолпіемъ и безвкусной роскошью, свойственной тмъ грубымъ временамъ и везд отъ Лондона до Рима драматическій элементъ составлялъ существенную часть празднества. Такъ ясли Вилеема, Поклоненіе Пастуховъ и Волхвовъ были представляемы торжественно, каждый годъ, передъ алтарями храмовъ, въ праздникъ Рождества, тогда какъ великимъ постомъ и передъ Пасхой сюжетами зрлищъ были трагическія событія послднихъ дней жизни Іисуса Христа. {Доказательства по этому вопросу собраны въ ученомъ и пользующемся большимъ уваженіемъ труд Эдельстана дю-Мериля ‘ Origines du Thtre moderne, (Paris, 1849, 8 vo.) Еще ране Райтъ въ своей книг ‘Early Mysteries and other Latin poems of the twelfth and thirteenth centuries’ (London, 1838, 8о утверждалъ тоже самое, частью даже на основаніи тхъ же документовъ, какими впослдствіи пользовался Дю Мерилъ.} Нтъ сомннія что, впослдствіи въ эти представленія — были-ли они пантомимами или съ присоединеніемъ къ нимъ діалога, превратились въ такъ называемыя мистеріи — вкрались черты, позорившія одинаково духовенство и церковь. Но тмъ не мене во многихъ мстностяхъ Европы эти религіозные спектакли долгое время до того соотвтствовали духу времени, что папы давали особыя индульгенціи лицамъ, ихъ посщавшимъ, такимъ образомъ мистеріи служили не только для забавы, но и для назиданія невжественной толпы. Въ Англіи он существовали около четырехсотъ лтъ, то есть дольше, чмъ существуетъ англійская національная драма въ томъ вид, въ какомъ мы ее знаемъ теперь. Въ Италіи я другихъ странахъ, гд вліяніе папства сохранило свою силу, они вплоть до нашихъ временъ продолжаютъ служить назидательнымъ развлеченіемъ для народа. {Onsime Le Roy, Etudes sur les Mystres, Paris, 1837, 8 vo, Chap. I. De la Rue, Essai sur les Bardes, les Jongleurs, etc., Caen, 1834, 8 vo, Vol. I, p. 159. Spence, Anecdotes, ed. Singer, London, 1820, 8 vo, p. 397. Къ тому же разряду принадлежатъ ежегодно устраиваемыя въ церкви Ага Соей въ римскомъ Капитоліи, представленія вертепа, гд родился Христосъ, поклоненія волхвовъ а также подобныя представленія и въ другихъ мстахъ. Дю-Мериль въ своей книг ‘Origines’ (рр. 390—409) помстилъ рождественскую пастораль, впервые напечатанную въ 1805, представленіе которой, какъ онъ говоритъ, онъ видлъ въ юности. Она написана римованными стихами различныхъ размровъ и для исполненія ея требовалось боле двадцати человкъ кром ‘groupes de Bergers et Bergres’. Впрочемъ пьеса эта не иметъ никакихъ поэтическихъ достоинствъ.}
Едва-ли есть основаніе сомнваться, что вс слды древняго римскаго театра, кром архитектурныхъ остатковъ, свидтельствующихъ объ его быломъ величіи {Развалины римскихъ театровъ сохранились еще въ Севиль (Triana), въ Таракон, въ Мурвіедро (Saguntuni), въ Меридо и др. городахъ.}, исчезли въ Испаніи вслдствіе завоеванія ея арабами, національный характеръ которыхъ относился въ высшей степени враждебно къ драматическому искусству. Трудно также опредлить, къ какому именно времени относится возникновеніе въ Испаніи религіозныхъ представленій, устроиваемыхъ духовенствомъ. Повидимому, они возникли весьма рано, ибо уже около половины XIII вка они были далеко не новинкой, успли выработать себ различныя формы, даже успли утратить популярность, благодаря нкоторымъ вкравшимся въ нихъ злоупотребленіямъ. Это видно изъ Кодекса Альфонса X, составленнаго около 1260 года. Запрещая духовенству нкоторыя грубыя развлеченія, законъ выражается такъ: ‘Они не должны сочинять шутовскихъ пьесъ, {Juegos por Escarnido сказано въ оригинал. Выраженіе темное, но я воспользовался переводомъ его у Мартинеса де ли Розы, могущаго служить авторитетомъ и полагающаго, что оно обозначаетъ небольшія сатирическія произведенія, изъ которыхъ впослдствіи возникли, можетъ быть, Entreineses и Sayntes. (Isabel de Solis, Madrid, 1837, 12 nio, Tom. I, p. 225, note 13.) Escarnido въ домъ-Кихот (Ч. II, гл. XXI) употреблено въ смысл ‘осмянный’. Выраженія scarnio и escarnido встрчаются въ ‘Poema de Alexandre’ (St. 1748, 1749) въ смысл ‘презрительнаго обращенія.’} на которыя народъ можетъ приходить смотрть, а если другіе люди напишутъ ихъ, духовенство не должно ходить смотрть ихъ, такъ какъ тамъ допускаются сквернословія и непристойности. А тмъ боле представленій этихъ не слдуетъ давать въ церквяхъ, напротивъ того, ихъ слдуетъ постыдно изгнать оттуда, не наказуя впрочемъ участвовавшихъ въ нихъ: ибо церковь Божія воздвигнута для молитвы, а не для шутовскихъ представленій. Нашъ Господь Іисусъ Христосъ говоритъ въ Евангеліи, что его домъ — домъ молитвы, а не пристанище для воровъ. Но есть представленія, которыя духовенство можетъ давать, это — представленія рожденія нашего Господа Іисуса Христа, гд показывается, какъ ангелъ явился пастухамъ и возвстилъ имъ о рожденіи Іисуса, какъ пришли три царя для поклоненія ему и представленіе Его воскресенія, гд изображается, какъ Онъ былъ распятъ и воскресъ на третій день. Подобныя зрлища могутъ быть устроиваемы духовенствомъ, какъ научающія людей добру и напоминающія имъ о томъ, что представляемыя событія дйствительно произошли. Все это должно быть совершаемо прилично, съ должнымъ благоговніемъ и притомъ только въ большихъ городахъ, подъ надзоромъ архіепископа, епископа или присланныхъ ими лицъ, а не въ деревняхъ и мстечкахъ и во всякомъ случа не ради корыстныхъ цлей.’ {Partida I, Tit. VI, Keg. 34 изданіе Академіи.} Но хотя эти древнйшія религіозныя представленія въ Испаніи, въ форм-ли пантомимы или діалога, устроивались не только духовенствомъ, но и свтскими людьми, до половины XIII вка, а можетъ быть и ране и затмъ въ продолженіе нсколькихъ вковъ,— до насъ не дошло не только ни одного отрывка изъ нихъ, но даже точныхъ о нихъ свденій. Равнымъ образомъ мы не встрчаемъ ничего чисто драматическаго и въ свтской поэзіи Испаніи до конца XV вка, хотя и попадаются указанія на нчто подобное въ письм маркиза де Сантильяны къ португальскому коннетаблю {Маркизъ говорить, что его ддъ, Pedro Gonzalez de Mendoza, жившій во времена Петра жестокаго, сочинялъ драматическія поэмы, по образцу Плавта и Теренція, въ куплетахъ, подобныхъ Serranas. Sanchez, Poesias Anteriores, Tom. I, p. LIX.}, въ замтк объ одной нравоучительной комедіи (Моралитё) Донъ Эприка де Виллены, нын утраченной, но, какъ говорятъ, представленной въ 1414 году въ присутствіи Фердинанда Аррагонскаго {Velasquez, Origenes de la Poesia Castellana, Mlaga, 1754, 4 to, p. 95. Я считаю вроятнымъ, что Цурита иметъ въ виду именно эту пьесу де Виллены, говоря (Anales Libro XII, Ao 1414), что при коронованіи Фердинанда было ‘grandes juegos у entre nieses’. Иначе придется предположить, что тогда было дано нсколько разнородныхъ представленій, что хотя и возможно, но мало вроятно. Wolf (Bltter fr literarische Unterhaltung, 1848, No. 322) впрочемъ сомнвается, чтобы это еntremеs были писаны Вилленою и чтобы въ нихъ было много драматическаго.}, наконецъ въ обстоятельной и точной хроник коннетабля де Луны есть упоминаніе объ entremeses {‘Онъ былъ одаренъ сильнымъ воображеніемъ и любилъ придумывать новинки и entremeses для празднествъ’ и проч. (Crnica del Condestable Don Alvaro de Luna, ed. Flores, Madrid, 1783, 4 to, Titulo 68)Нтъ никакого основанія предполагать, чтобы упомянутые интермедіи походили на забавные фарсы, извстные впослдствіи подъ тмъ же именемъ, но едва-ли можно сомнваться что они имли поэтическія достоинства и были представляемы на сцен. Коннетабль былъ казненъ въ 1453. Entremesеs первоначально имти религіозный характеръ, т. е. въ XIII и XIV вкахъ они вставлялись въ религіозныя представленія. Мы увидимъ впослдствіи, что они играли туже роль въ эпоху высшаго процвтанія испанской драмы, въ эпоху Лопе де Веги и Кальдерона.} или интермедіяхъ, сочиненныхъ немного позже въ томъ же столтіи этимъ гордымъ любимцемъ короля. Но вс эти указанія слишкомъ скудны и неопредленны. {Мн хорошо извстно, что были длаемы попытки приписать испанскому театру иное происхожденіе, чмъ то, какое я ему приписываю. Въ виду этой цли изслдователи ссылались — какъ это длаетъ напр. Делавинь въ своемъ перевод Целестины на французскій яз., вышедшемъ въ Париж въ 1841 — во 1) на Свадьбу Доньи Эндрины съ Донами Меланома, но это произведеніе, заимствованное изъ латинскаго діалога Памфилія Маурдіануса (Sanchez, Tom. IV, Stans. 550—865), о которомъ мы уже имли случай упоминать (См. гл. V, стр. 69) есть въ сущности разсказъ, принадлежащій перу извстнаго намъ гитскаго пресвитера и ничмъ не отличающійся отъ другихъ разсказовъ зтогр писателя, т. е. отнюдь не пригодный для драматическаго представленія. См. приложеніе Санчеца къ тому же тому, стр. XXIII и проч.) 2) На ‘Dana General de la Muerte,’ о которомъ было уже замчено, что онъ написанъ около 1350 (Castro, Віblioteca Espaola, Tom. I, pp. 200, etc.) и который выставлялся Моратиномъ (Obras, ed. de la Academia, Madrid 1830, 8 vo, Tom. I, p. 112), какъ первый драматическій опытъ въ испанской литератур. Но это несомннно не драма, а дидактическая поэма, и было бы въ высшей степени нелпо пытаться поставить ее на сцену. 3) ‘Comedieta de Ponza’, написанную маркизомъ де Сантильяпою (умершимъ въ 1452) по случаю большаго морскаго сраженія, даннаго близь острова Понца въ 1435, она упоминалась, какъ драма Мартинесомъ Розою (Obras Literacies, Paris, 1827, 12 mo, Tom. II, pp. 518 etc.), относившемъ ее къ 1436 г. Но и это въ сущности, ничто иное какъ аллегорическая поэма, имющая форму діалога и начининая copias de arte mayor. Я буду говорить о ней впослдствіи. И наконецъ, 4) Blas de Nazarre, въ своемъ предисловіи къ комедіямъ Сервантеса (Madrid, 1749, in-4о, T. I) говоритъ, что въ 1469, въ дом графа Уренья, по случаю свадьбы Фердинанда и Изабеллы была разыграна въ ихъ присутствіи какая-то соmеdіа. Но здсь мы должны положиться лишь на dictum одного Bias de Nazarre, который вообще не считается надежнымъ авторитетомъ. Кром того онъ заявляетъ, что авторомъ соmеdіа былъ Хуанъ де ла Энцина, который, какъ мы знаемъ, родился лишь за годъ до упомянутаго событія. Моментъ, когда совершалось бракосочетаніе — отчасти даже тайное Фердинанда и Изабеллы былъ настолько полонъ тревоги, что неправдоподобно, чтобы это достопамятное событіе сопровождалось какими либо пантомимами или представленіями. См. Prescott, Ferdinand and Isabella, Part. I, c 3.}
Произведеніе, которое ближе всего подходитъ къ духу драмы и особенно къ форм, первоначально усвоенной свтской драмой въ Испаніи, это — любопытный діалогъ, подъ названіемъ Copias de Mingo Revulgo (Строфы или куплеты Минго Ревульго) — сатира въ форм эклоги, написанная непринужденнымъ и бойкимъ языкомъ испанскаго простонародья, рчь въ ней идетъ о дурномъ положеніи длъ въ государств въ послдніе годы безсильнаго правленія Генриха IV. Сатира повидимому написана въ 1472 году {‘Copias de Mingo Revulgo’ часто перепечатывались въ XV и XVI вв. вмст съ прекрасными стансами Манрике. Я пользовался изданіями 1588 и 1632 гг. и кром того экземпляромъ приложеннымъ къ ‘Crnica de Enrique IV’ (Madrid 1787, 4 to, ed. de la Academia), и снабженнымъ комментаріями Пульгара.}. Собесдниками являются два пастуха. Одного зовутъ Минго Ревульго (испорченное Domingo Vulgus), онъ представляетъ собою народъ. Другаго зовутъ Хиль Аррибато, или Хиль Превознесенный, онъ воплощаетъ въ своемъ лиц высшіе классы общества. Хиль говоритъ авторитетнымъ тономъ пророка, оплакивая разореніе государства, обвиняетъ онъ въ этомъ главнымъ образомъ простой народъ, попавшій, по его словамъ, подъ власть такого развратнаго и безпечнаго пастыря, лишь благодаря собственной слабости и порокамъ. Сатира открывается восклицаніями Аррибато, который, въ одно воскресное утро, видитъ вдали Ревульго, плохо одтаго и грустнаго.
‘Ахъ! Минго Ревульго, Минго!— Что сталось съ твоимъ голубымъ плащемъ?— Разв ты его не носишь больше по воскресеньямъ?— Куда длась твоя красная куртка?— Зачмъ эти нахмуренныя брови?— Ты сегодня ходишь утромъ — съ поникшею головою: — Ужь не горькія ли заботы сндаютъ тебя? {А Mingo Revulgo, Mingo!
А Mingo Revulgo, hao!
Que es de tu sayo de blao?
No le vistes en Domingo?
Que es de tu jubon bermejo?
Por que trees tai sobrecejo?
Andas esta madrugada
La cabeza desgrenada:
No te llolras de buen rejo?
Copia I.}’ Ревульго отвчаетъ, что виною всему дурное положеніе стада, управляемаго столь неспособнымъ пастыремъ. Затмъ подъ видомъ аллегоріи они оба дко, но дльно возстаютъ противодйствій правительства, порицаютъ низкій и трусливый характеръ короля и его низкую страсть къ португальской фаворитк, предаютъ позору пагубное равнодушіе народа, и кончаютъ похвальнымъ словомъ довольству, которое нашло себ пріютъ въ среднихъ классахъ. Весь діалогъ, состоящій изъ 32 куплетовъ по 9 строкъ въ каждомъ произвелъ въ свое время сильное впечатлніе. Въ слдующемъ столтіи онъ былъ нсколько разъ перепечатанъ и дважды снабженъ учеными комментаріями {Velasquez (Origenes, p. 52) считаетъ Минго Ревульго сатирою на короля Хуана и его дворъ. Но она гораздо естественне и справедливе можетъ быть примнена къ эпох Генриха IV и обыкновенно считалась направленною противъ этого несчастнаго монарха. Въ строф шестой заключаются повидимому весьма ясные намеки на его страсть къ донь Гюьомаръ де Кастро.}. Авторъ благоразумно скрылъ свое имя, которое и до сихъ поръ остается неизвстнымъ {‘Copias de Mingo Revulgo’. первоначально приписывали Хуану де Меня, знаменитйшему поэту того времени (N. Antonio, Bib. Nov., Tom. I, p. 387), но къ несчастію для этой гипотезы, Хуанъ де Mena принадлежалъ къ совершенно противоположной политической партіи. Маріана, который на столько придавалъ значенія сатир Ревульго, что нашелъ нужнымъ упомянуть о ней, говоря о смутахъ царствованія Генриха IV, утверждаетъ (Historia Lib. XXIII, с. 17, Tom. Il, p. 475), что стансы эти были написаны Хернандо де Пульгаромъ, лтописцемъ, но единственный доводъ, приводимый имъ въ подтвержденіе своей догадки тотъ, что Пульгаръ написалъ къ сатир комментаріи, поясняющія ея аллегорію, чего, по его мннію, не могъ бы сдлать человкъ, не посвященный въ мысли и цли автора. См. посвященіе этихъ комментарій графу Харо и предисловіе къ нимъ, и Sarmiento, Poesia Espaola, Madrid, 1775, 4 to, 872. Но кто бы ни былъ авторъ Минго Ревульго, несомннно то, что сатира эта имла въ свое время большое значеніе и была очень популярна. Sarmiento, кром того что говоритъ о Минго Ревульго въ своей ‘Poesia Espaola’, написалъ по поводу его, въ 1756, письмо своему другу, подъ заглавіемъ ‘Meco-Moro-Agudo’, ec. (Madrid, 1795, 18 mo, pp. 20). Цль этого письма была указать, что выраженіе Meco-Moro-Agudo въ Минго Ревульго употреблено для обозначенія испанскихъ магометанъ временъ Генриха IV, Tartаmudо — испанскихъ евреевъ, а Christobal Мехіa — испанскихъ христіанъ. Пидаль, въ примчаніяхъ къ своей стать, предпосланной Баенскому Cancionero, упоминаетъ объ остроумномъ подражаніи Mingo Revulgo, осмивающемъ злоупотребленія царствованія Фердинанда и Изабеллы и приводитъ изъ него извлеченіе, но вся поэма никогда не была напечатана. (Cancionero de Baena, 1851, pp. LXXIV, LXXV).}. Древнйшія изданія предполагаютъ, что діалогъ принадлежитъ Родриго Кота старшему, родомъ изъ Толедо, которому приписываютъ также, разговоръ Амура со Старикомъ’ (Dialogo entre el Amor y en Viejo), относящійся къ той же эпох и отличающійся неменьшимъ оживленіемъ и еще большимъ драматизмомъ. Мы видимъ старика, живущаго въ бдной хижин среди запущеннаго, разореннаго сада. Вдругъ появляется Амуръ, и старикъ восклицаетъ: Что теб здсь нужно? Дверь моя заперта. Какъ ты вошелъ сюда? Разскажи мн, какъ, подобно вору, ты перелзъ черезъ стну моего сада. Года и разсудокъ освободили меня отъ тебя,оставь же мое сердце, добровольно удалившееся въ это уединеніе, думать только о прошломъ?’ Онъ продолжаетъ затмъ описывать свое грустное положеніе и еще боле мрачными красками описываетъ самого Амура, на что послдній хладнокровно возражаетъ: ‘Изъ твоихъ словъ я вижу, что ты не хорошо знаешь меня’. Споръ продолжается, и побдителемъ, какъ и слдовало ждать, остается Амуръ. Онъ общаетъ старику, что садъ его будетъ расчищенъ и молодость его вернется, но, когда старикъ легкомысленно полагается на эти общанія, Амуръ поднимаетъ его на смхъ за то, что онъ въ его лта еще надется быть настолько привлекательнымъ, чтобъ разсчитывать на успхъ. Весь діалогъ написанъ легкимъ, непринужденнымъ тономъ. Хотя онъ и удобенъ для представленія на сцен, подобно другимъ эклогамъ, но былъ ли онъ когда нибудь игранъ — неизвстно. Подобно куплетамъ Минго Ревульго, онъ напоминаетъ собою пасторали, игранныя публично нсколько лтъ спустя, и есть основаніе думать, что онъ нкоторымъ образомъ подготовилъ путь для произведеній этого рода {‘Dilogo entre el Amor y un Viejo’ былъ первоначально напечатанъ, я полагаю, въ ‘Cancionero General’ 1511, и перепечатанъ вмст съ Copias Manrique въ 1588 и 1632. О Родриго Кота см. N. Antonio Bib. Nov., Tom. 11, pp. 263, 264. Фактъ вліянія этого стариннаго діалога на зарождавшуюся драму доказывается не только очевиднымъ сходствомъ между обоими, но однимъ мстомъ въ эклог Хуана де ла Энцины, начинающимся словами ‘Vamonos, Gil, al aldea’ заключающими въ себ ясный намекъ какъ на вступленіе, такъ и на весь діалогъ Коты. Мсто это у Энцины составляетъ заключительный Vіllancico, начинающійся такъ:
Ninguno cierre las puertas,
Si Amor viniese a llamar,
Que no le ha aprovechar.
‘Не слдуетъ запиралъ дверей, если Амуръ захочетъ постить: этимъ ничего не выиграешь’.
Я имю экземпляръ ‘Dialoge’, напечатанный въ 1785, съ рукописными примчаніями поэта Thomas de Yriarte. Примчанія эти возстановляютъ текстъ, сильно нуждающійся въ поправкахъ.}.
Основанію испанскаго театра сильно послужила затмъ ‘Сеіеstina’, драматическая исторія, современная двумъ только что упомянутымъ діалогамъ и, вроятно, отчасти принадлежащая тому же автору. Это — прозаическое сочиненіе, раздленное на 21 актъ и первоначально носившее заглавіе: Трагикомедія о Калисто и Мелибе. Хотя по своей длин и постройк она никогда не могла быть поставленной на сцену, но благодаря своему драматическому духу и движенію она не осталась безъ вліянія на послдующую національную драму {Раздленія Целестины въ оригинал называются actes, но, собственно говоря, нельзя называть ни актами, ни сценами отдлы, на которые она подраздляется, такъ какъ въ ней перемшиваются самымъ безпорядочнымъ образомъ въ одной и той же сцен разговоры, которые необходимо должны были происходить въ одинъ и тотъ же моментъ въ различныхъ мстахъ. Такъ, напр., въ XIV акт мы присутствуемъ при разговор, происходившемъ между Калисто и Мелибеею въ саду отца Мелебея, и при разговор слугъ Калисто за ршеткою сада, оба эти разговора непосредственно слдуютъ другъ за другомъ, безъ малйшаго указанія на перемну мста.}. Первый актъ, самый длинный, былъ, вроятно, написанъ Родриго Кота, изъ Толедо, а, если такъ, то происхожденіе его можно съ большою вроятностью отнести къ 1480 году {Рохасъ, авторъ всей ‘Целестины’ за исключеніемъ перваго акта говоритъ въ письм къ другу, служащемъ вмст съ тмъ и предисловіемъ, что одни приписывали первый актъ Хуану де Мен, а другіе Родриго Кот. Нелпость перваго предположенія была давно замчена Ник. Антоніо и вполн доказана имъ, съ другой стороны все, что мы знаемъ о Кот, подтверждаетъ предположеніе, что онъ былъ авторомъ перваго акта. Кром того, Alonso de Villegas въ стихотвореніи, предпосланномъ его ‘Selvagia’, 1554, о которой мы будемъ говорить впослдствіи, выражается на этотъ счетъ весьма опредленно: ‘Не смотря на свою бдность и низкое происхожденіе (pobre y de baxo lugar), Кота, благодаря своему знанію (ciencia), былъ въ состояніи начать великую Целестину, которую докончилъ Рохасъ, талантъ, достойный амброзіи, стоящій выше всякихъ похвалъ’. Свидтельство это, остававшееся до сей поры незамченнымъ, повидимому, иметъ въ данномъ случа ршающую силу. Какъ полагаютъ, Rodrigo Cota былъ крещеный еврей и впослдствіи поощрялъ преслдованія религіи, отъ которой самъ отрекся. (Pidal, въ Cancionero de Baena, 1851 p. XXXVII). Что касается времени, когда была написана ‘Целестина’, мы относимъ ее къ царствованію Фердинанда и Изабеллы, такъ какъ трудно, чтобы ране этой эпохи, испанскій языкъ могъ представить образчикъ подобной прозы. Любопытно однако что на основаніи одного и того же мста въ третьемъ акт Целестины Бланко Уайтъ (Variedades, London, 1824, 8 vo, Tom. I, p. 226) выводитъ заключеніе, что Рохасъ окончилъ свою часть работы до паденія Гренады, а Делавинь (Celestine, р. 63), что Целестина была написана во время самой осады или посл нея. Мнніе Бланко Уайта, что об части были готовы до 1490 г. мн кажется боле врнымъ, а если принять во вниманіе попадающіеся (въ актахъ 4 и 7) намеки на autos de f и ихъ устройство, то мы будемъ имть основаніе отнести ‘Целестину’ ко времени, послдовавшему за 1480, г. (эпохою учрежденія инквизиціи). Но все это довольно сомнительно.— Ср. о Целестин у Шака, Geschichte der dram. Liter, in Spanien Band I S. 156 и слд.}. Дйствіе открывается въ окрестностяхъ одного, не названнаго по имени, города, {Blanco White приводитъ остроумные доводы въ пользу того, что Севилья была именно тотъ городъ, о которомъ здсь упоминается. Уайтъ былъ самъ уроженцемъ Севильи, и потому его догадка заслуживаетъ вниманія.} сценою между Калисто, знатнымъ молодымъ человкомъ и Мелибеей, юной особой, еще боле знатнаго происхожденія чмъ Калисто. Онъ встрчаетъ Мелибею въ саду ея отца, куда онъ зашелъ, чтобы отыскать своего сокола. Мелибея принимаетъ его, какъ, по всмъ вроятностямъ, должна была бы принять благородная испанская дама того времени незнакомца, при первой встрч обращающагося къ ней съ любовнымъ объясненіемъ. Результатъ свиданія тотъ, что самоувренный юноша, оскорбленный и уничтоженный отказомъ, по возвращеніи домой запирается съ отчаянія въ темную комнату. Семпроніо, его слуга и повренный, догадываясь о причин печали своего господина, совтуетъ ему обратиться за помощью къ одной старух, съ которою этотъ безнравственный лакей вошелъ въ сдлку и которая слыветъ отчасти колдуньей, отчасти мастерицей по части приготовленія любовныхъ напитковъ. Личность эта — Целестина. Характеръ ея, первоначально задуманный вроятно по образцу женскаго характера въ одномъ произведеніи Гитскаго пресвитера, отчасти съ подобными же претензіями, обнаруживается тотчасъ во всемъ своемъ блеск. Она увренно общаетъ Калисто, что Мелибея будетъ принадлежать ему и съ этой минуты пріобртаетъ неограниченную власть надъ нимъ и всми его окружающими {Извстная намъ Trota-Conventos (Побгушка по монастырямъ) Хуана Рюиса, пресвитера Гитскаго, (См. выше главу V, стр. 68) конечно иметъ нкоторое сходство съ Целестиною. Притомъ же, во второмъ акт ‘Calisto y Меliboea’ Целестин самой даютъ въ одномъ мст прозвище Trota-Conventos.}.
До этого пункта доводитъ свой разсказъ Родриго Кота и затмъ по неизвстнымъ причинамъ внезапно обрываетъ его. Написанный имъ отрывокъ распространился во многихъ спискахъ, приводя въ восторгъ испанскую публику,/’Фернандо де Рохасъ изъ Моитальвана, бакалавръ правъ, жившій въ Саламанк, по просьб нсколькихъ друзей взялся докончить Целестину и по его собственнымъ словамъ исполнилъ это въ дв недли вакацій. Двадцать актовъ или сценъ, добавленныхъ имъ для завершенія пьесы составляютъ семь-восьмыхъ всего сочиненія {Рохасъ сообщаетъ эти факты въ анонимномъ письм—предисловіи, о которомъ мы уже упоминали, и которое носитъ заглавіе ‘El Autor un su Amigo’ (Авторъ къ одному изъ своихъ друзей). О своемъ имени и авторств онъ заявляетъ въ акростих, озаглавленномъ ‘EI Autor excusando su Obra’ (.Авторъ извиняясь за свой трудъ) и непосредственно слдующемъ за письмомъ. Изъ заглавныхъ буквъ этого акростиха образуется такая фраза: ‘El Bachiller Fernandо de Bojas acabo la coniedia de Calysto y Meliboea, y fue nascido en la Pu’4a de Montalvan (бакалавръ Фернандо де Рохасъ окончилъ комедію о Калисто . Мелибе, онъ родился въ город Монтальван). Если только врить свидтельству самаго Рохаса, то вопросъ объ автор Целестины должно считать разршеннымъ. Гайянгосъ въ примчаніяхъ къ испанскому переводу моей книги (т. 1, стр. 545), о нкоемъ Ферднандо де Рохас, какъ объ автор или переписчик трактата ‘Колдовство или дурной глазъ’ (Асаhо describir, etc., ao de MСCLСXLVI, aos.). Но я полагаю, что между первымъ и вторымъ Рохасами нтъ ничего общаго, кром имени.}. Трудно предположить, чтобы конецъ пьесы былъ именно таковъ, какимъ задумалъ его первый авторъ. Рохасъ наврно не зналъ даже, кто былъ этотъ авторъ и очевидно находился въ полнйшемъ невдніи относительно его плановъ и цлей. Кром того, онъ самъ говоритъ, что попавшійся ему подъ руку отрывокъ былъ комедія, между тмъ какъ остальная часть пьесы оказалась на столько изобилующей преступленіями и кровопролитіями, что онъ не могъ иначе назвать все сочиненіе какъ траги-комедіей, которое съ тхъ поръ вообще и осталось за нею и которое, можетъ быть, онъ самъ и придумалъ, какъ самое подходящее къ данному случаю. Существуетъ впрочемъ одно обстоятельство, имющее отношеніе къ разбираемой пьес и заслуживающее нашего вниманія. Оказывается, что различныя части Целестины, приписываемыя двумъ авторамъ, до того схожи между собой по слогу и литературной отдлк, что даютъ поводъ предполагать, что въ конц концевъ все сочиненіе могло быть дломъ одного Рохаса, который по причинамъ, можетъ быть, зависвшимъ отъ его собственнаго положенія, какъ духовнаго лица, не хотлъ взять на себя отвтственности считаться единственнымъ авторомъ Целестины {Бланко Уайтъ въ критической стать о ‘Целестин’ Variedades, Tom I, рр. 224, 296), высказываетъ это мнніе, которое встрчается также и предисловіи къ французскому переводу Целестины Делавиня. Моратино также (Obras, Tom. I, Parte I, p. 88), не находитъ различія въ слог обихъ частей, хотя и разсматриваетъ ихъ, какъ сочиненіе различныхъ писателей. Но остроумный авторъ ‘Dialogo de las Lenguas» (Mayans y Sisca, Origenes, Madrid, 1737, 12 mo, Tom. II, p. 165) держится противоположнаго мннія также какъ и Lampillas, Ensayo, Madrid, 1789, 4 ю. Tom. T, p. 54.}.
Не таковъ однакожъ разсказъ самого Рохаса. Онъ прямо говоритъ, что нашелъ первый актъ уже совершенно готовымъ, и началъ второй съ описанія нетерпнія Калисто, понуждающаго Целестину поскоре открыть ему доступъ къ знатной и высокообразованной двушк. Эта пошлая и низкая женщина проникаетъ въ домъ отца Мелибеи подъ предлогомъ продажи дамскихъ бездлушекъ, и, разъ добившись входа, легко отыскиваетъ средство обезпечить за собою право на возвращеніе. Затмъ слдуютъ интриги самого грубаго свойства между мужской и женской прислугою, а среди этихъ интригъ съ необыкновенною быстротою растутъ злоумышленія и козни творца всхъ золъ — Целестины, руководящей всмъ и пускающей въ ходъ вс свои способности и средства. Ничто повидимому не въ силахъ противостоять ея хитрой и зловредной вол. Она говоритъ какъ святая или какъ философъ, смотря по тому что пригодне для ея цлей. Она льститъ, угрожаетъ, запугиваетъ. Ея беззастнчивая находчивость никогда не измняетъ ей. Никогда не забываетъ она своей главной цли и не уклоняется отъ нея.
За это время у несчастной Мелибеи посредствомъ всевозможныхъ ухищреній, вкрадчивости и обольщенія вымогается признаніе въ любви къ Калисто. Съ этой минуты ея судьба ршена. Калисто посщаетъ ее тайно ночью, какъ то было въ обычаяхъ старинныхъ испанскихъ волокитъ. Интрига быстро близится къ развязк, но и возмездіе не заставляетъ себя долго ждать. Между людьми, помогавшими Калисто устроить первое свиданіе съ Мелибеею, возникаетъ ссора при длеж полученныхъ отъ него денегъ: Целестину въ моментъ ея высшаго торжества убиваютъ ея собственные низкіе сообщники, изъ которыхъ двое пытаются бжать и въ свою очередь падаютъ подъ ударами полицейскихъ агентовъ. Происходитъ страшная сумятица. Калисто считался косвеннымъ виновникомъ смерти Целестины, погибшей на его служб, и нкоторые изъ ея прислужниковъ приходятъ въ такую ярость, что увлекаемые местью, ршаются слдить за нимъ по пятамъ, когда онъ отправляется на свиданіе съ Мелибеею. Здсь происходитъ ссора между ними и прислугою, поставленною на улиц для охраненія мста свиданія. Калисто спшитъ къ ней на помощь, но его сбрасываютъ съ лстницы, причемъ онъ убивается до смерти. Мелибея сознается въ своемъ преступленіи и, томимая стыдомъ и отчаяніемъ, бросается съ высокой башни. Вся эта плачевная и ужасная исторія заканчивается стованіями убитаго горемъ отца надъ бездыханнымъ тломъ своей дочери.
Какъ уже было замчено, Целестина скоре драматическій романъ, чмъ драма, въ собственномъ смысл слова или хоть серьезная попытка произвести драматическій эффектъ. Однако, какъ бы мы ни опредлили ея форму, Европа не можетъ ничего противопоставить на своихъ театрахъ въ ту же самую эпоху равнаго ей по литературному достоинству. Вся она исполнена жизни и движенія. Ея характеры, начиная съ Целестины и оканчивая ея дерзкой, лживой прислугой и наглыми сотоварками, вс очерчены съ искусствомъ и правдивостью, рдко встрчающимися въ лучшія эпохи испанской драмы. Слогъ ея естественъ и правиленъ, иногда блестящъ, и всюду пересыпанъ идіотизмами, составляющими принадлежность настоящаго стариннаго кастильскаго діалекта, безспорно, что такого слога не достигала до нея испанская проза, да и посл нея его рдко удается встртить. По временамъ, правда, насъ въ ней непріятно поражаетъ не нужное и сухое щеголяніе своею ученостью, но это мелкое тщеславіе равно какъ и черты грубыхъ нравовъ, встрчающіяся въ ней, составляютъ недостатокъ, свойственный вку.
Главный недостатокъ Целестины состоитъ въ томъ, что большая часть ея запятнана непристойною распущенностью мысли и выраженія. Мы даже съ трудомъ можемъ понять, почему духовныя или гражданскія власти не воспрепятствовали ея распространенію въ публик. Можетъ быть это произошло оттого, что Целестина заявляла отчасти претензію быть написанной съ цлью предупредить молодежь отъ искушеній и преступленій, съ которыхъ она такъ развязно снимаетъ покровъ, другими словами, она выдавала себя за книгу съ нравоучительной тенденціей. Какъ ни страненъ можетъ показаться намъ теперь этотъ фактъ, но несомннно, что многіе считали ее таковой. Она была посвящена почтеннымъ и добродтельнымъ дамамъ какъ въ Испаніи такъ и вн ея, повидимому она повсюду читалась и можетъ быть даже безъ краски стыда людьми умными, благовоспитанными и добродтельными. Поэтому когда людямъ облеченнымъ властью было впослдствіи поручено примнить эту власть къ ней, они уклонились отъ возложенной на нихъ задачи, потребованы были лишь незначительныя измненія и Целестин предоставлено было право безпрепятственно пользоваться народнымъ расположеніемъ {О первомъ извстномъ изданіи Целестины 1499 г., озаглавленномъ ‘Comedia’ и раздленномъ на шестнадцать актовъ, см. статью Вольфа въ Bltter fr Litetarische Unterhaltung, 1845, Nos. 213—217. Статья эта не оставляетъ желать ничего лучшаго, такъ какъ въ ней исчерпанъ весь вопросъ. Пропуски въ изданіи Алькальскомъ 1586 и Мадритскомъ 1595, весьма незначительны, а въ изданіи Planlaniana, 1595, ихъ и совсмъ нтъ. Любопытно, что въ Index’ запрещенныхъ книгъ за 1667 указано весьма мало мстъ въ Целестин, долженствовавшихъ быть исправленными (стр. 948) и что вся книга не была запрещена до 1793 г., даже по Index’у 1790 она была допущена къ обращенію съ поправками и только въ Index’ 1805 г., впервые формально запрещена. Никакая другая книга, на сколько мн извстно, не представляетъ боле яснаго доказательства того,.жъ уступчива и снисходительна была инквизиція, когда, какъ въ данномъ случа, находила невозможнымъ противиться общему увлеченію. ‘Еслибы эти люди’, говоритъ Luis Leon о лицахъ не вполн одобрившихъ сочиненія святой Терезы,— ‘еслибы эти люди дйствительно поступали по внушенію Божію, они прежде всего, запретили бы Целестину, рыцарскія книги и тысячу другихъ повстей и романовъ, исполненныхъ суеты и непристойностей, постоянно отравляющихъ людскія души’, (Obras, Madrid, Tom. V, 1806, p. 362). Что до прекраснаго итальянскаго перевода Целестины, вышедшаго въ Венеціи въ 1525 г., и посвященнаго одной дам, то въ немъ нтъ никакихъ значительныхъ поправокъ. Перечень изданій подлинника мы находимъ у Моратипа (Obras. Tom. I, Parte I, стр. 89) и у Арибо въ ‘Biblioteca de Aulores Espafioles’ (Madrid, 1847, 8 vo, Tom. III, p. XII). За дополнительными же свденіями слдуетъ обратиться къ Брюнэ, Эберту и другимъ библіографамъ. Лучшія изданія Целестины Амариты (1822) и Арибо (1846).}. Въ столтіе, слдовавшее за первымъ появленіемъ ея въ печати въ 1499, въ столтіе, когда число читателей сравнительно было весьма незначительно, легко можно насчитать до тридцати изданій подлинника, а вроятно настоящее число ихъ было еще значительне. Въ ту же эпоху, или вскор затмъ, она появилась на англійскомъ, нмецкомъ и голландскомъ языкахъ, и какъ бы въ доказательство того, что даже ученый языкъ былъ доступенъ для нея, она была переведена на универсальный языкъ, латинскій. Затмъ три раза переводилась она на итальянскій и три раза на Французскій языкъ. Осторожный и строгій авторъ ‘Діалога объ языкахъ’, добросовстный Валдесъ, осыпаетъ ее восторженными похвалами {Mayans y Siscar, Origenes, Tom. II, p. 167. ‘Ни одна книга на кастильскомъ діалект не была написана слогомъ боле естественнымъ, соотвтствующимъ сюжету и боле изящнымъ’. Salas Barbadillo, въ посвященіи къ своему ‘Sagaz Estacio’, 1620 говоритъ о Целестин, ‘Es de tanto valor, que, entre todos los hombres doctos y graves, aunque sean los de mas recatada vtrtud, se ha hecho lugar, adquiriendo cada dia venerable estimacion, porque entre aquellas hurlas, al paracer livianas, enseiia una doctrina moral y Catolica, amenazando con el mal fin de los interlocutoros a los que les imitan en los vicios’. Несомннно, что таково было съ давнихъ поръ, а отчасти сохранилось и донын, мнніе испанцевъ относительно Целестины.}. Тоже самое длаетъ и Сервантесъ {Въ стихотвореніи ‘El Donoso’, предпосланномъ первой части Донъ-Кихота.}. Самое имя Целестины вошло въ пословицу, равно какъ тысяча поговорокъ и изреченій, которыми она испещряетъ свою рчь съ такимъ остроуміемъ и находчивостью {Sebastian de Covarrubias, Tesoro de la Lengua Casteliana, Madrid, 1674, fol, ad verb.}. Безъ преувеличенія можно сказать, что до появленія Донъ-Кихота, ни одна изъ испанскихъ книгъ не пользовалась такою извстностью въ Испаніи и заграницей, какъ Целестина.
Подобный успхъ естественно вызвалъ цлый рядъ подражаній, большая часть которыхъ была еще оскорбительне для общественной нравственности и приличія, чмъ сама Целестина, не говоря уже о томъ, что вс они, какъ и слдовало ожидать, въ литературномъ отношеніи стояли ниже образца. Одно изъ нихъ, подъ заглавіемъ ‘Вторая Комедія о Целестин (La Segunda comedia de Celestiua), гд она воскресаетъ изъ мертвыхъ, было издано въ 1530, Фелиціаномъ де Сильва, авторомъ стариннаго романа ‘Florisel de Niquea’ и множества другихъ романовъ изъ семьи Амадисовъ. Комедія эта имла четыре изданія. Второе подражаніе Гаспара Гомеца толедскаго появилось въ 1537 г., третье 1547 г. принадлежитъ перу Себастіана Фернандеса подъ заглавіемъ ‘Tragedia de Policeana’ въ 29 актахъ, четвертое, Хуана Родригеца Флоріана вышло въ 1557 г., въ 43 сценахъ, подъ заглавіемъ ‘Comedia Florinea’, и пятое, ‘Selvagia’, въ пяти актахъ, было написано и издано въ томъ же 1554, Альфонсомъ де Виллегасомъ. Въ 1513 Педро де Урреа, изъ одной семьи съ переводчикомъ Аріоста, переложилъ первый актъ подлинника Целестины въ прекрасные кастильскіе стихи и посвятилъ ихъ своей матери, а въ 1540 г. Хуанъ Седеньо сдлалъ тоже самое относительно всего сочиненія. Повсти и романы, вызванные Целестиной, слдовали немного позже, въ большомъ количеств, иные изъ нихъ, какъ ‘Jpgeniosa Helena’ и, ‘Flora Marsabidilla’ не лишены литературнаго достоинства, другіе же, какъ ‘Euphrosina’, которую Квеведо восхваляетъ не по заслугамъ, даже при появленіи своемъ обратила на себя мало вниманія {Fuibusque, Hist. Compare des Littratures Espagnole et Franaise, Paris, 1843, 8 vo, Tom. I, p. 478, ‘Essai’, приложенный къ французскому переводу Делавиня, Paris, 1841, in-12о, Montiano y Sugando, Discurso sobre las Tragedias Es’panolas, Madrid, 1750, 12 mo, p. 9, и post, c. 21. ‘Ingeniosa Helena’ (1613) и ‘Flora Malsabidilla’ (1623) написаны Саласомъ Барбадилльо и мы будемъ говорить о нихъ въ отдл романовъ XVII вка, Eufrosina написана Феррейрою Васконссллоссъ, португальцемъ, а почему въ 1631 Баллестеро Сзаведра перевелъ ее на испанскій, какъ анонимное произведеніе, для меня не ясно. Она часто упоминается, въ числ сочиненій другаго португальца Лобо (Barbosa, Bib. Lusit., Tom. II, p. 242 и Тога. IV, p. 143) и Квеведо въ своемъ предисловіи къ испанскому переводу повидимому держится того же мннія, но оно неврно, какъ и первое. Лобо только изготовилъ въ 1613 изданіе португальскаго подлинника. Ferreira de Vesconcellos, умершій въ 1585 г., написалъ еще два подражанія Целестин на португальскомъ язык.
Относительно подражаній Целестин, упомянутыхъ въ текст, три, пожалуй, заслуживаютъ боле короткаго знакомства.
Первое — ‘La Segunda Clestina’, экземпляръ который я имю in-32о, напечатанный въ Антверпен, безъ обозначенія года и нумераціи страницъ, но продававшійся, какъ въ немъ обозначено въ ‘Polla grassa’ въ Антверпен и въ ‘Samaritanu’ въ Париж. Основная идея этой пьесы та, что Целестина вмсто того, чтобы быть убитой своими сообщниками, только притворяется мертвой и посредствомъ волшебныхъ чаръ поддерживаетъ этотъ обманъ и впослдствіи. На время ее укрываютъ въ дом одного высокопоставленнаго духовнаго лица, гд она возвращается къ жизни и гд на нее смотрятъ, какъ на воскресшую изъ мертвыхъ и возводятъ въ святыя, признавая за ней силу творить чудеса, что впрочемъ не мшаетъ ей тайно совершать разныя преступленія и гнусности. Исторія Фелидеса и Поліандріи — любовниковъ, которымъ она помогаетъ своимъ искусствомъ — иметъ много общаго съ исторіею Калисто и Мелибеи, но конецъ ея мене обиленъ ужасами и преступленіями. Нкоторыя изъ сценъ между второстепенными лицами крайне грубы, другія остроумны и забавны, но въ цломъ пьес не достаетъ живаго, энергическаго слога, свойственнаго, ея знаменитому образцу. ‘La Segunda Celestine’, какъ и первая, очень длинна и раздлена на сорокъ Cenas — старинная орографія слова Еscеnаs. Имя ея автора упоминается въ стихахъ Педро Меркадо, служащихъ предисловіемъ пьес, и нигд боле. Антверпенское изданіе, какъ я уже замтилъ, не обозначено годомъ. Но въ Biblioteca Conmunale въ Болонь я нашелъ экземпляръ изданія, напечатаннаго въ Вн, въ 1536 г., и исправленнаго, какъ тамъ сказано, Доминго Гацтелемъ, секретаремъ Донъ Лопе де Соріа, тогдашняго посланника при Венеціанской республик.
Второе изъ подражаній, озаглавленное ‘Florinea’, было напечатано въ Медин дель Кампо, въ 1554, и хотя, конечно, не иметъ жизненной правды и энергіи образца, но написано слогомъ хорошимъ и правильнымъ. Главное лице здсь Марцелія — злая и безстыдная колдунья — исправно посщающая заутрени и вечерни и бесдующая о религіи и философіи, между тмъ какъ домъ ея и жизнь полны всякихъ гнусностей. Нкоторыя изъ ея сценъ своей непристойностью нисколько не уступятъ инымъ сценамъ въ ‘Целестніг’, но сюжетъ пьесы мене шокируетъ, такъ какъ все оканчивается честнымъ бракомъ по любви между Флоріаномъ и Белезеею, героемъ и героинею драмы,— и общаніемъ описать ихъ свадьбу въ продолженіи, которое однако никогда не появлялось. Пьеса эта длинне своего образца и содержитъ 312 страницъ мелкаго готическаго шрифта и напечатана in-4о. Она изобилуетъ пословицами и отъ времени до времени въ ней попадаются и стихотворные отрывки, впрочемъ уступающіе по своему достоинству ея проз. Флоріанъ, авторъ ея, говоритъ, что, хотя произведеніе его и носитъ заглавіе Comedia, но на него надо смотрть, какъ на ‘historiador cinico’, т. е. какъ на комическаго разскащика.
Третье подражаніе, это — ‘Selvagia’ Алонзо де Веллегаса, изданное въ Толедо, въ 1554. in-4о, въ томъ же году какъ и Флоринеа, о которой въ ней упоминается съ большими похвалами. Сюжетъ пьесы довольно остроуменъ. Флезинардо, богатый мексиканскій дворянинъ, влюбляется въ Розину, которую видитъ только у окна въ дом отца ея. Другъ его Сельваго, посвященный въ тайну, выбираетъ пунктомъ своихъ наблюденій тоже самое окно и влюбляется въ даму, принимаемую имъ за виднную Флезинардомъ. Отсюда естественно завязывается весьма сложная интрига. По счастью скоро открывается, что дамы не одн и т же. Затмъ — за исключеніемъ сценъ съ прислугою, буяномъ и второстепенными любовниками — все идетъ удачно подъ руководствомъ безнравственнаго двойника распутной Целестины и оканчивается свадьбою двухъ паръ любовниковъ. Пьеса эта не такъ длинна, какъ Целестина или Флоринеа: она содержитъ всего семдесятъ три листа in-4о, но носитъ на себ несомннные слды подражанія и той, и другой. Разумется таланта, придавшаго столько жизни и движенія прототипу, тутъ нтъ и слда, какъ и нтъ правильности слога. Но нкоторые изъ монологовъ ея, пожалуй, столь же неумстные, какъ и ихъ педантизмъ и декламація — не лишены энергіи, а нкоторые изъ разговоровъ дышатъ правдой и непринужденностью. Пьеса повсюду заявляетъ претензію на религіозныя и нравственныя цли, но въ ней не замшается ни малйшаго слда ни тхъ, ни другихъ. Относительно имени автора сомннія невозможны. Подражая вполн Целестин, онъ также предпослать въ пьес акростихъ, изъ заглавныхъ буквъ котораго составляется слдующая фраза: ‘Alonso de Villegas Selvago compusо la Comedia Selvagia en servicio de su Sennora Isabel de Barrionnevo, siendo de edad do veynte annos, en Toledo, su patria’ посвященіе, странное, въ особенности для дамы сердца. Ньеса раздлена на сцены и акты. Гайянгосъ, въ примчаніи къ испанскому переводу моей книги (Мадридъ. 1851, т. I, стр. 525—528), даетъ отчетъ о ‘Policeana’, авторомъ, которой какъ видно изъ предпосланнаго къ ней акростиха былъ нкто El Bachiller Sebastien Fernandez, судя по содержанію, эта пьеса была также груба и непристойна, какъ Целестина, которой она является близкимъ и плохимъ подражаніемъ. Она заканчивается смертью ея скандалезной героини Полисіаны, растерзанной выпущеннымъ на нее львомъ. Передъ смертію впрочемъ она успваетъ составить завщаніе, въ которомъ передаетъ тайны своего искусства Целестин.}.
Наконецъ Целестина попала на театральные подмостки, для которыхъ ея драматическій характеръ длалъ ее столь пригодной. Цепеда въ 1582 г. заимствовалъ изъ нея половину своей ‘Соmedia Selvage’, которая есть ничто иное, какъ первые четыре акта Целестины, переложенные въ плавные стихи {L. F. Moralin, Obras, Tom. I. Parte I p. 280, и ниже Періодъ II, гл. XXVIII.}.
Альфонсо Веласкесъ де Веласко, около 1602 г., напечаталъ драму въ проз, подъ заглавіемъ ‘El Celoso’, (Ревнивецъ) цликомъ заимствованную изъ Целестины, характеръ которой подъ именемъ Лены обрисованъ почти также живо и удачно, какъ и характеръ самого оригинала {Одно время не знали достоврно имени автора пьесы и писали его двумя или тремя различными манерами — Alfonso Vaz, Vazquez, Velasquez, и Uz de Velasco. Я имю экземпляръ изданія 1602 г., напечатанный въ Милан, гд находится посвященіе автора, помченное 15 сентября 1602 г., и адресованное другому Веласко, президенту Итальянскаго Совта. Здсь онъ подписался D. Alfonso Uz. de Velasco, что означаетъ Velasquez de Velasco, какъ оно вполн выписано въ другомъ изданіи того же года. Существуетъ еще, какъ я полагаю, барселонское изданіе этой пьесы, 1613 г., и она помщена въ Ochoa, Origenes del Teatro Espaol (Paris, 1838). Нкоторые изъ характеровъ ея хорошо обрисованы, такъ напр. характеръ Inocencio, напоминающій мн отчасти неподражаемаго Domine Sampson въ Антикваріи Валтера-Скотта. Существуетъ еще и другое произведеніе того же автора ‘Odas а Imitacion de los siete Sahnos penetenciales de David’, 1592.}. Мы не знаемъ, имли-ли пьесы Веласко и Цепеды успхъ на сцен, но грубость и непристойность, наполняющія ихъ такъ велики, что едва-ли общество могло долго выносить ихъ, если даже он и были терпимы церковью. Тмъ не мене основной типъ Целестины въ томъ вид, въ какомъ онъ былъ первоначально задуманъ Котою и Рохасомъ, продолжалъ воспроизводиться на сцен въ такихъ пьесахъ, какъ ‘Целестина’ Мендозы, ‘Вторая Целестина’ Августина Салацары и ‘Школа Целестины’ Саласа Барбадилльо, — появившихся вскор посл 1600, а также и въ другихъ написанныхъ позже. Даже въ наше время драма, заимствовавшая изъ нея то, что могло быть терпимо современной публикою, имла успхъ на сцен, и въ тоже время признано было полезнымъ перепечатать въ Мадрид подлинникъ Целестины съ разъясненіями темныхъ мстъ и даже снова перевести его на французскій и нмецкій языки {Custine, L’Espagne sous Ferdinand VII, troisime dit. Paris, 1838, 8 vo, Tom. I, p. 279. Изданіе Целестины съ комментаріями вышло въ Мадрид въ 1822, in-8о, оно принадлежитъ Леону Амарита. Французскій переводъ ея, о которомъ мы уже упоминали, былъ сдланъ Делявинемъ (Paris, 1841, in-12о), а нмецкій, весьма точный и талантливый, принадлежитъ Эдуарду Бюлову. Слды Целестины на англійской сцен встрчаются съ 1530 (Colliers History of Dram. Poetry, etc., London, 1831, 8 vo, Tom. II, p. 408,) я имю ее въ перевод, сдланномъ James Mabbo (London, 1631, in-folio). Переводъ этотъ, по своему оригинальному, испещренному англійскими идіотизмами слогу, вполн заслуживаетъ названіе прекраснаго. Въ XVI вк появились три французскихъ перевода Целестины (одинъ изъ нихъ изданный въ Руан, въ 1633, вмст съ оригиналомъ, сдланъ на превосходномъ старинномъ французскомъ язык), и три на итальянскомъ, имвшіе нсколько изданій, кром того одинъ на латинскомъ, о которомъ я уже говорилъ, и одинъ на нмецкомъ, на которой ссылаются Брюнэ, Эбертъ и др. Старинный латинскій переводъ — самый любопытный. Онъ былъ сдланъ Каспаромъ Бартомъ, ученымъ, пользовавшимся не малой извстностью Niceron, Hommes Illustres, Tom. VII, 1729, p. 29, etc.) и былъ напечатанъ въ Франкфурт въ 1624 (in-11о, стр. 462) подъ заглавіемъ ‘Pornoboscodidascalus Latinus’ съ примчаніями ученаго переводчика, не утратившими до сихъ поръ своей цны. Я сличалъ четвертый актъ съ подлинникомъ и нашелъ, что переводъ сдланъ весьма талантливо.}.
И такъ, вліяніе Целестины повидимому еще не прекратилось, хотя она и заслуживаетъ вниманія только по живому воспроизведенію самыхъ недостойныхъ чертъ человческаго характера и по своему необыкновенно правильному, прекрасному и характерному кастильскому языку.

ГЛАВА XIV.

Продолженіе исторіи театра.— Хуанъ де ла Энцина.— Его жизнь и сочиненія.— Общій характеръ его Represantaciones.— Первыя свтскія драмы, игранныя въ Испаніи.— Одн изъ нихъ религіознаго характера, другія свтскаго.— Португалецъ Хиль Виценте.— Его испанскія драмы,— Auto de Cassandra.— Комедія ‘Вдовецъ.’ — Вліяніе Виценте на испанскую драму.

‘Целестина’, какъ было уже замчено, не имла большаго, непосредственнаго вліянія на грубые начатки испанской драмы. Вліяніе ея было, можетъ быть, мене значительно, чмъ вліяніе діалоговъ ‘Минго Ревульго’ и ‘Амуръ и Старикъ’. Но, взятыя вмст, эти три сочиненія несомннно приводятъ насъ къ истинному основателю свтскаго театра въ Испаніи, Хуану Энцин {Онъ различно подписываетъ свое имя подъ различными изданіями своихъ сочиненій, какъ-то: Encina подъ изданіемъ 1496 г., Enzina 1609 г. и проч.}. И, родившемуся въ 1468 или 1469 году, вроятно въ той деревн, отъ которой онъ получилъ свое прозвище. Окончивъ образованіе въ сосднемъ Саламанкскомъ университет, гд онъ имлъ случай пріобрсть покровительство его канцлера, одного изъ членовъ начинавшей входить въ извстность фамиліи Альбы, Хуанъ вскор затмъ появился при двор, и двадцати пяти лтъ мы встрчаемъ его въ свит Фадрика Толедскаго, перваго герцога Альбы, которому, какъ и его жен, онъ посвятилъ большую часть своихъ поэтическихъ произведеній. Въ 1496 онъ издалъ первое собраніе своихъ сочиненій, раздленныхъ на четыре части, послдовательно посвященныя Фердинанду и Изабелл, герцогу и герцогин Альб, принцу Хуану и Дону Гарсіа Толедскому, сыну своего покровителя. Нсколько позже Энцина отправился въ Римъ, гд онъ былъ посвященъ въ священники и, благодаря своимъ музыкальнымъ дарованіямъ, сдлался директоромъ капеллы Льва X—высшая честь, какою въ т времена міръ могъ почтить его талантъ. Въ теченіе 1518—1520 онъ совершилъ съ Фадрикомъ Афяномъ Риберою, маркизомъ Тарифою, путешествіе изъ Рима въ Іерусалимъ для поклоненія святымъ мстамъ. По возвращеніи, въ 1521, онъ издалъ довольно плохое стихотворное описаніе своихъ благочестивыхъ подвиговъ, переполненное великими похвалами маркизу и заканчивающійся сознаніемъ своего счастія жить въ Рим {Существуетъ мадритское изданіе этого путешествія (1786, in-12o), содержащее въ себ сто страницъ. Въ конц приложено стихотворное оглавленіе въ вид романса, занимающее восемнадцать страницъ и очевидно предназначавшееся для народа. Можетъ быть этотъ романсъ и не принадлежитъ перу Энцины. По словамъ Гайянгоса произведеніе Энцины вмст съ прозаическимъ описаніемъ путешествія въ Св. земл было издано маркизомъ въ 1580, 1606, 1608 и 1733. Книгу эту считали ‘благочестивой’,— названіе, которое она вполн заслуживаетъ. Подобное же путешествіе ко святымъ мстамъ, наполовину благочестивое, наполовину поэтическое, было совершено столтіе спустя Педро Эскобаромъ Кабезою де ла Вака, издавшимъ описаніе его въ 1587 г. (in-12o) въ Валльядолид. Описаніе это состояло изъ двадцати пяти псенъ, написанныхъ блыми стихами и было озаглавлено ‘Lucero de la Tierra Santa’ т. е. ‘Маякъ Святой Земли’. Авторъ совершилъ путешествіе туда и обратно черезъ Египетъ, а въ Іерусалим поступилъ въ орденъ тампліеровъ. Его разсказъ о томъ, что онъ видлъ и что онъ длалъ, несомннно интересный для исторіи географіи, совершенно лишенъ, какъ и можно было ожидать, поэтическихъ достоинствъ, большая часть разсказа, несмотря на то, что онъ написанъ стихами, можно разсматривать какъ чистую и благородную кастильскую прозу, и въ качеств таковой онъ иметъ мстами положительныя достоинства.}. Въ боле преклонныхъ годахъ, однако, получивъ пріорство въ Леонской провинціи въ награду за свои заслуги, Энцина возвратился на родину и умеръ въ 1534 году въ Саламанк, въ собор которой еще долго будутъ показывать его гробницу {Лучшая біографія Энцины, принадлежащая перу Фердинанда Вольфа, помщена въ ‘Allgemeine Encyclopdie der Wissenschaften und Knste’ (Erste Section, Leipzig, 4 to. B. XXXIV, s. 187—189). Другой боле ранній біографическій очеркъ Энцины, составленный, впрочемъ, довольно удовлетворительно, можно прочесть у Гонзалеца Авилы въ его ‘Hisloria de Salamanca’ (Salamanca, 1606, 4 to, Sib. III, с. XXII), гд Энцина именуется ‘hijo desta patria’, ‘сыномъ этого отечества’, т. е. Саламанки.}.
Между 1496 и 1516 гг. вышло въ свтъ по меньшей мр шесть изданій полнаго собранія сочиненій Энцины — ясное доказательство что для своего времени онъ пользовался замчательною популярностью. Въ нихъ содержится множество веселыхъ лирическихъ стихотвореній, нсколько сельскихъ псенокъ (villancicos) въ старинномъ народномъ стил и дв или три описательныя поэмы, изъ которыхъ самая замчательная ‘Vision del Templo de la Fama y glorias de Castilla’ (Видніе Храма Славы и знаменитостей Кастиліи), гд онъ осыпаетъ восторженными похвалами Фердинанда и Изабеллу, какъ будто бы они были его покровителями. Большая часть его небольшихъ поэмъ была написана на частные случаи и не иметъ большихъ достоинствъ. Самое важное изъ оставленнаго имъ поэтическаго наслдства — это драматическія произведенія, наполняющія собою четвертый отдлъ его Cancionero.
Произведенія эти самъ Энцина называетъ ‘Representaciones’ (т. е. Представленія). Въ изданіи 1496 г. ихъ содержится девять, а въ двухъ послднихъ одиннадцать, одно изъ нихъ помчено 1498 г. Они имютъ характеръ эклогъ, хотя одно изъ нихъ, трудно сказать почему, названо ‘Auto’ {‘Auto del Repelon’ или ‘Актъ драки’ — описаніе ссоры, происшедшей на саламанкскомъ рынк между студентами и пастухами. Слово auto происходитъ отъ латинскаго actus, оно служило для обозначенія торжественныхъ церемоніи всякаго рода, такъ напр. говорилось autos sacra mentales Corpus Christi и autos de f Инквизиціи. (См. Covarrubias, Tesoro, ad verb, и разборъ драмъ Лопе де Веги въ слдующемъ період). Въ 1514 Энцина издалъ въ Рим драму подъ заглавіемъ ‘Placida у Victoriano’, названную имъ una egloga, чрезвычайно восхваляемую авторомъ ‘ Dialoge de las Lenguas’. Она попала въ Index Expurgatorius 1559 г., и упоминается въ Index’ за 1667 г., на страниц 733. Единственный, мн извстный, экземпляръ ея хранятся въ драгоцнной библіотек Дона Виценте Сальви въ Валенсіи. Прочія произведенія Энцины были отдльно напечатаны, какъ напр. его ‘Disparates trobados’ 1496 г., равно какъ и нкоторые изъ его Farsas, одинъ изъ нихъ появился первоначально безъ обозначенія года, а затмъ вышелъ въ 1553 г., in-4о.}, они были розыграны въ присутствіи герцога и герцогини Альбы, принца Донъ Хуана, герцога Инфантадо и другихъ высокопоставленныхъ лицъ, поименованныхъ въ предпосланныхъ пьесамъ введеніяхъ. Вс эти произведенія написаны стариннымъ испанскимъ размромъ, во всхъ ихъ встрчается пніе, а въ одномъ даже танцы. Слдовательно они содержатъ въ себ нкоторые изъ составныхъ элементовъ собственно свтской испанской драмы, происхожденіе которой нельзя прослдить глубже на основаніи дошедшихъ до насъ подлинныхъ документовъ.
Изучая драматическіе опыты Хуана Энцины, какъ первыя попытки создать испанскую драму, слдуетъ обратить вниманіе на дв вещи. Во первыхъ на внутреннюю постройку и основный характеръ его произведеній. Они — эклоги лишь по форм и названію, а не по существу и духу. Энцина, объ учености котораго свидльствуетъ поэтическое описаніе путешествія въ Палестину, началъ съ перевода или врне съ переложенія десяти эклогъ Виргилія, приноравливая нкоторыя изъ нихъ къ событіямъ царствованія Фердинанда и Изабеллы, или къ превратностямъ въ судьб фамиліи Альбы {Можетъ быть он и были поставлены на сцену, но я не имю другаго на то доказательства кром того, что въ нихъ встрчаются намеки на положеніе личностей, изъ которыхъ нкоторые присутствовали на другихъ представленіяхъ Энцины.}.
Затмъ онъ легко перешелъ къ сочиненію эклогъ, которыя были розыграны въ присутствіи его покровителей и ихъ придворныхъ друзей. При этомъ онъ естественно долженъ былъ находиться подъ вліяніемъ воспоминаній о религіозныхъ представленіяхъ, пользовавшихся большою популярностью въ Испаніи со временъ Альфонса X и постоянно сопровождавшихъ вс великія церковныя торжества.
Поэтому шесть его эклогъ, согласно старинному обычаю, въ сущности были простыми діалогами, на манеръ тхъ, которые розыгравались въ Рождество, въ Пасху, или въ теченіе масляницы и поста. Въ одномъ изъ нихъ представлены вилеемскія ясли, а въ другомъ святая гробница, въ которой совершается погребеніе Спасителя. Вс он, повидимому, были розыгрываемы въ придворной капелл герцога Альбы, хотя дв изъ нихъ несомннно имютъ въ себ мало религіознаго и по тону и по характеру.
Остальныя пять эклогъ вполн свтскія:, три изъ нихъ содержатъ нчто въ род романтическихъ исторій, въ четвертой выводится на сцену пастухъ, котораго безнадежная любовь доводитъ до самоубійства, а въ пятомъ представленъ базарный день, шутки и ссоры между поселянами и студентами, матеріаломъ для подобнаго рода фарсовъ Энцина имлъ превосходный случай запастись во время своего пребыванія въ Саламанк. Несомннно, что эти пять эклогъ находятся въ тсной связи съ зараждавшеюся свтскою испанскою драмой, несомннно и то, что первыя шесть тсно примыкаютъ къ стариннымъ религіознымъ представленіямъ.
Второе обстоятельство, которое слдуетъ отмтить по отношенію къ этимъ эклогамъ, какъ доказательство того, что он послужили основаніемъ испанской свтской драмы, это то, что он дйствительно ставились на сцену. На заглавномъ лист почти всхъ ихъ упоминается объ этомъ факт нердко съ поименованіемъ лицъ, присутствовавшихъ на ихъ представленіи, и не разъ говорится о томъ, что самъ авторъ исполнялъ нкоторыя роли. Рохасъ, великій авторитетъ во всемъ что касается театра, подтверждаетъ это самымъ положительнымъ образомъ. Онъ относитъ къ одной эпох паденіе Гренады, открытія Колумба и основаніе испанскаго театра Энциною — событія, которыя онъ, въ силу своей актерской профессіи, склоненъ ставить почти на одну доску {Agustin de Rojas, Viage Entrelenido, Mardid, 1614, 12 mo, ff. 46, 47, упоминая о буколическихъ драмахъ Хуана Энцины, розыгранныхъ въ присутствіи герцоговъ Альбы, Инфантадо и др., говоритъ положительно, что это были первыя поставленныя на сцену пьесы. Хотя Рохасъ родился лишь въ 1577 г., но онъ всю свою жизнь посвятилъ театру и повидимому лучше всхъ своихъ современниковъ былъ знакомъ съ его исторіею.}. Точную хронологическую дату послдняго событія сообщаетъ намъ одинъ ученый антикварій временъ Филиппа IV. ‘Въ 1492 г.’, говоритъ онъ, ‘труппы актеровъ начали играть публично въ Кастиліи пьесы Хуана Энцины’ {Rodrigo Mendez de Silva, Catlogo Real Genealgico de Espaa въ конц своего ‘Poblacion de Espaa’ (Madrid, 1675, in-folio, л. 250 в.). Мендезъ де Сильва былъ ученый и плодовитый писатель. Біографію его см. у Barbosa, Bib. Lusitana, Т. III, p. 649, гд приводится и сонетъ Лопе де Веги, восхваляющаго богатство свденій этого по истин Catlogo Real. Выраженіе ‘публично, повидимому, относится лишь къ представленіямъ въ домахъ патроновъ Энцины и друг.. какъ мы это увидимъ впослдствіи.}. Такъ что 1492 годъ, великій годъ открытія Америки, мы можемъ положительно считать эпохой основанія свтскаго испанскаго театра.
Не слдуетъ однако предполагать, что ‘Repregentaciones’, какъ называетъ ихъ самъ Хуанъ Энцина, имли большія драматическія достоинства, напротивъ, они грубы по форм и ничтожны по содержанію. Въ нкоторыхъ изъ нихъ лишь по два или три дйствующихъ лица и ни малйшей претензіи на интригу, и ни въ одномъ нтъ боле шести лицъ и ничего похожаго на настоящую драматическую постройку. Въ одной изъ піесъ, написанныхъ на Рождество Спасителя, вмсто четырехъ пастуховъ выступаютъ на сцену четыре евангелиста, и при этомъ св. Іоаннъ изображаетъ иносказательно личность поэта. Онъ первый выходитъ на сцену и восхваляетъ себя какъ поэта, не забывая однако воздать хвалу герцогу Альб, своему патрону, какъ лицу, державшему въ страх Францію и Португалію, страны съ которыми политическія сношенія Испаніи были тогда довольно шатки. Вслдъ за Іоанномъ появляется Матвй и упрекаетъ этого послдняго въ тщеславіи, говоря, что вс его сочиненія по стоятъ двухъ соломинокъ’. Іоаннъ же возражаетъ, что какъ въ пастушеской поэзіи, такъ и въ боле возвышенной, онъ не знаетъ себ соперниковъ и объявляетъ, что въ теченіе слдующаго мсяца мая онъ издаетъ сочиненія, которыя докажутъ, что онъ нчто боле, чмъ буколическій поэтъ. Впрочемъ евангелисты согласны въ томъ, что герцогъ и герцогиня превосходные люди, и Матвй выражаетъ желаніе поступить къ нимъ на службу. На этомъ мст разговора входятъ Лука и Маркъ и, посл нсколькихъ предварительныхъ объясненій, возвщаютъ о рожденіи Спасителя, какъ о послдней новости. Вс четверо разсуждаютъ затмъ пространно объ этомъ событіи, ссылаясь на Евангеліе Іоанна, какъ на книгу давно извстную, и кончаютъ принятіемъ ршенія отправиться въ Вилеемъ, предварительно пропвъ villancico или деревенскую псню, слишкомъ игривую по тону, чтобы можно было принять ее за священную {Villancicos долго сохраняли пастушескій характеръ съ оттнкомъ драматизма. При бракосочетаніи Филиппа II въ Сеговіи въ 1670 г. ‘юноши хориста, нарядно одтые пастухами, танцевали и пли villancico’, говоритъ Colmenares (Hist. de Segovia, Segovia, 1627, in-folio, p. 558), а въ 1600, во время посщенія города Филиппомъ III, хоръ снова исполнилъ vil land cos. (Ibid., p. 594). Въ нкоторыхъ церквяхъ пніе ихъ продолжалось и до боле позднихъ временъ. У меня есть цлые сборники villancicos, издававшихся для прославленія Мадонны въ Сарагосс, ежегодно съ 1679 по 1715, за исключеніемъ 1707, въ этомъ году по случаю смутъ, порожденныхъ войною за испанское наслдство, исполненіе ихъ было временно прекращено. Въ литературномъ отношеніи они вообще весьма грубы и предназначались исключительно для пнія. Rengifo, Arte Poetica (ed. 1727). p. 250.}. Эклога незначительна по объему: она содержитъ въ себ не боле сорока римованныхъ девятистрочныхъ стансовъ съ бойкимъ лирическимъ припвомъ въ конц каждаго,— припвомъ, не лишеннымъ впрочемъ поэтическихъ достоинствъ {Эклога эта начинается такъ: ‘Dios salva аса buena gente’ и т. д. и находится на лист 103 ‘Cancionera de Todas las Obras de Juan de la Encina, improso en Salamanca, a veinte dias del Mes de Junio de 1496 aos’ (116 листовъ, in-folio). Она была представлена въ капелл въ рождественскую заутреню въ присутствіи герцогини и герцога Альбы. Слдующая затмъ эклога, начинающаяся словами ‘Dios inantenga, Dios mantenga’, была представлена во время вечерни въ той же капелл, въ тотъ же день.}.
Разсмотрнная нами эклога принадлежитъ къ разряду религіозныхъ, драмъ Энцины. Друта же, розыгранная въ конц масляницы, времени года, называемому на простонародномъ язык Саламанки Antruejo, носитъ, на себ отчасти языческій характеръ, какъ и самое празднество {‘Это слово’, говорить Covarruvias, въ своемъ Tesoro, ‘весьма употребительно въ Саламанк и означаетъ масляницу. Въ деревняхъ ее называютъ Апtruydo, это нсколько дней, предшествующихъ посту…. и сохранившихъ отчасти языческій характеръ’. Позже Antruejo изъ слова областнаго стало словомъ общеупотребительнымъ. Villalobos, около 1620, въ своемъ забавномъ діалог между герцогомъ и докторомъ, говоритъ: ‘Y el dia de Antruejo’ и проч. (Obras, aragoa, 1544, in-folio, лис. 35). Слово это было включено въ Академическій словарь, гд значеніе его опредляется такъ: ‘три послднихъ дня масляницы’.}. Это ни что иное, какъ простой разговоръ между четырьмя пастухами. Онъ начинается съ описанія грубаго народнаго фарса, весьма обыкновеннаго въ эпоху, когда жилъ Энцина,— и состоящаго въ борьб между масляницею и постомъ, оканчивающейся пораженіемъ масляницы. Но главный сюжетъ эклоги, это настоящая оргія ды и питья, совершаемая четырьмя пастухами. Пьеса эта, подобно прочимъ эклогамъ, заканчивается villancico, гд Antruejo, трудно сказать почему, принимается за святую {Эклога ‘Antruejo’ начинается словами ‘Carnal fuera! Carnal fuera!’ (Прочь мясляница! Прочь масляница!) и напоминаетъ старый романсъ ‘Afuera, afuera, Rodrigo!’ Она находится на 85-мъ лист изданія 1509 г. и ей предшествуетъ другая эклога ‘Antruejo’, представленная въ тотъ же день въ присутствіи герцога и герцогини, она начинается словами ‘О triste de mi cuytado’ (листъ 83) и оканчивается villancico, выражающимъ надежду на миръ съ Франціей.}.
Совершенную противоположность обоимъ упомянутымъ произведеніямъ составляетъ представленіе на страстную пятницу, гд дйствующими лицами являются два отшельника, св. Вероника и ангелъ. Оно начинается встрчею и взаимнымъ привтствіемъ двухъ отшельниковъ. По дорог старшій изъ нихъ съ глубокой скорбію сообщаетъ младшему, что въ этотъ день былъ распятъ Спаситель и уговаривается съ нимъ постить вмст святую гробницу. Среди ихъ бесды присоединяется къ нимъ св. Вероника и въ рчи, исполненной мстами безъискусственнаго паоса, описываетъ распятіе Спасителя, при этомъ она показываетъ платокъ, на которомъ чудеснымъ образомъ отпечатллись черты лица Спасителя въ то время, когда она обтирала съ его чела потъ предсмертныхъ страданій. При приближеніи къ гробниц — родъ памятника для Corpus Christi въ каппел герцога Альбы, гд давалось представленіе — вс трое преклоняютъ колна, и находящійся тутъ ангелъ объясняетъ имъ тайну крестной смерти Спасителя. Затмъ вс вмст поютъ villancico въ хвалу Господа и утшаются общаніемъ его воскресенія {Она начинается словами ‘Deo gracias padre onrado!’ и помщена на 80-мъ л. изданія 1509 г.}.
Эклоги, въ которыхъ Хуанъ Энцина ближе всего подходитъ къ настоящей драм, озаглавлены: ‘Рыцарь, превратившійся въ пастуха’ и ‘Пастухи, преобразившіеся въ придворныхъ’. Хотя поэтъ по своей наивности отдлилъ ихъ другъ отъ друга, но въ сущности он составляютъ одно цлое и должны быть разсматриваемы вмст {Это дв эклоги, ‘Pascuala, Dios le mantenga!’ (л. 86) и ‘На Mingo, quedaste atras’ (л. 88). Несомннно, что он представлялись одна за другою съ промежуткомъ, на подобіе существующихъ между актами новйшихъ театральныхъ пьесъ. Во время этого антракта Энцина поднесъ герцогу и герцогин экземпляръ своихъ сочиненій и далъ общаніе не писать больше стиховъ, если только не послдуетъ на то ихъ приказаніи.}.
Въ первой эклог пастушка, кокетка, уже готовая сдлаться возлюбленной пастуха Минго, при появленіи блестящаго рыцаря, посл нкотораго колебанія, отдаетъ предпочтеніе этому послднему, съ условіемъ, что онъ сдлается пастухомъ. Этимъ не хитрымъ превращеніемъ съ присовокупленіемъ обычнаго villanico и оканчивается пьеса. Во второй эклог въ самомъ начал мы видимъ рыцаря уже начинающаго тяготиться пастушескою жизнью и ищущаго средствъ убдить пастуховъ рчами, отчасти въ тон Оселка (Touchstone) въ ‘Какъ Вамъ будетъ угодно’, Шекспира отправиться ко двору и сдлаться придворными. Въ слдующемъ затмъ діалог авторъ не пропускаетъ случая задть придворные нравы и похвалить съ свойственной ему естественностью и граціей сельскую жизнь. Но рыцарь все таки добивается своей цли. Пастухи перемняютъ платья и весело снаряжаются въ путь, распвая въ вид финала остроумную villanico, прославляющую всемогущество любви, превращающей пастуховъ въ придворныхъ, а придворныхъ въ пастуховъ.
Самое поэтическое мсто въ этихъ двухъ эклогахъ безспорно то, гд Минго, лучшій изъ пастуховъ, еще не вполн склонившійся на убжденія покинуть привычную ему счастливую сельскую жизнь, описываетъ ея простыя удовольствія и радости въ выраженіяхъ боле искреннихъ и боле свойственныхъ пастушескому быту, чмъ все остальное въ этихъ оригинальныхъ діалогахъ.
‘Смотри, Хиль, какъ утра въ деревн свжи и какъ пріятно людямъ отдыхать въ тни своихъ хижинъ. Проводящій обыкновенно ночь со стадомъ въ пол, поврь мн, не позавидуетъ жизни во дворцахъ. О! какое великое удовольствіе слушать пніе сверчка и игру на свирли! Никто не въ состояніи описать этого. Ты знаешь по опыту, какое наслажденіе испытываетъ пастухъ, изнывающій отъ жара, когда онъ пьетъ спокойно, перегнувшись черезъ край фонтана или припавъ къ ручью, извивающемуся и журчащему между камней. О, какое удовольствіе сравнится съ этимъ!’ {Этотъ отрывокъ, написанный на устарломъ, но тмъ не мене живописномъ язык, исполненъ такой дорической простоты, что я привожу его здсь, какъ образецъ описательной поэзіи, весьма замчательный для своего времени:
Cata, Gil que mananas,
En el campo ha y gran frescor
Y tiene muy gran sabor
La sombra de las cabanas.
Quien es ducho de dormir
Con el ganado de noche
No cras que no reproche
El palaeiego vivir.
Oh! que gasajo es oir
El sonido de los grilles,
Vel tarier los caramillos,
No hay quien lo pueda decir!
Ya sabes que gozo siente
El pastor muy caluroso
En heber con gran repose,
Debrtizаs, agua en la fuente,
O de la que va corriente
Por el cascajal corriendo,
Que se va todo riendo,
Oh! que prazer tan valiente.
Изд. 1509, л. 90.
Слова de bruzas, встрчающееся въ третьемъ куплет, по моему мннію, малоупотребительно. Puiyblanch, въ своихъ странныхъ ‘Opusculos’ (т. II, стр. 410), говоритъ, что оно означаетъ ‘de pechs’ я происходитъ отъ свернаго слова breast. Я слдовалъ толкованію Академіи.
Раннія изданія сочиненій Энцины весьма рдки, но по счастію съ ними можно ознакомиться по шести драматическимъ произведеніямъ, перепечатаннымъ въ ‘Teatro Espaol anterior Lope de Vega’. (Hamburgo, 1832, 8 vo). Этотъ прекрасный сборникъ, состоящій изъ двадцати четырехъ образцовъ первоначальнаго испанскаго театра, былъ составленъ Бэлемъ фонъ Фаберомъ, тмъ самымъ, который, въ 1821—1825, издалъ въ Гамбург въ трехъ томахъ in-octavo превосходный сборникъ лучшихъ произведеній испанской лирической и дидактической поэзіи въ блестящую пору ихъ процвтанія. Мало иностранцевъ, которые сдлали бы столько для испанской литературы, сколько сдлалъ Бэль Фаберъ. Впрочемъ, во многихъ отношеніяхъ его едва ли можно считать иностранцемъ. Правда, онъ родился въ Гамбург, въ 1770 г., но отецъ его имлъ банкирскую контору въ Кадикс, вслдствіе чего сынъ и былъ перевезенъ туда пятнадцати лтъ, и въ Кадикс или его окрестностяхъ за исключеніемъ нсколькихъ тревожныхъ лтъ, проведенныхъ въ Германіи, онъ оставался до своей смерти, въ 1836 г. Живя въ Испаніи, онъ породнился съ образованною испанскою семьею и затмъ перешелъ въ католичество, такъ что ему немногаго недоставало, чтобы быть истымъ испанцемъ. Не смотря на это въ основ его характера сохранилось много чисто-германской восторженности, серьезности и честности, всецло посвятивъ, какъ онъ это сдлалъ, послдніе годы своей жизни, старинной испанской литератур, онъ успшно сочеталъ въ своихъ трудахъ лучшія умственныя особенности обихъ національностей. Такъ отдаетъ ему полную справедливость въ своей ‘Geschichte der Dramatischen Literatur in Spanien’ (Band III, 1846, s. 505), и ставитъ его на ряду съ Лессингомъ и Шлегелемъ, а его близкій другъ Юліусъ, присоединилъ къ нмецкому переводу моей книги (Leipzig, 1852. Band II, p. 641, sgg.) интересный біографическій очеркъ его.
Бэль часто писалъ въ испанскихъ періодическихъ изданіяхъ того времени по предметамъ, касающимся испанской литературы, и повидимому имлъ вліяніе на общественное мнніе. Юліусъ полагаетъ, что онъ далъ отчасти направленіе взглядамъ и трудамъ Дюрана, который во всякомъ случа боле, чмъ кто либо изъ испанцевъ, шелъ видимо по его слдамъ. Въ 1820, Бэль издалъ въ Кадикс сборникъ своихъ статей, предварительно появлявшихся (1814—1819) въ испанскихъ журналахъ, подъ заглавіемъ ‘Vindicaciones de Calderon y del Antiguo Teatro Espaol contra los afracesados en Literatura’, и въ томъ же году онъ былъ удостоенъ выбора въ члены Испанской королевской Академіи. Дочь Бэля Фабера, донья Сецилія Арромъ, одна изъ наиболе популярныхъ современныхъ испанскихъ писательницъ. Ея сочиненія, преимущественно повсти (novelas) издаваемыя подъ псевдонимомъ Фернанъ Кабаллеро, представляютъ врную и живописную картину андалузскихъ нравовъ. Герцогъ де Ривасъ предпослалъ одной изъ нихъ ‘La Familia de Alvareda’, 1856 г. лестное предисловіе, въ которомъ, какъ я полагаю, высказалъ врное мнніе относительно всхъ ея сочиненій вообще, сказавъ, что ихъ нравственное направленіе безупречно и что они въ высшей степени національны и по своему тону и по своему духу. Гарценбушъ, Пачеко, Очоа и другіе извстные писатели нашего времени почтили ее подобными же отзывами.}.
Об пьесы написаны двойными redondillas, образующими осмистопные стансы въ восемь слоговъ стихъ, въ общемъ итог он содержатъ до четырехъ сотъ пятидесяти строкъ — количество ясно свидтельствующее какъ о направленіи, которое естественно принялъ талантъ Энцины, такъ и о высот, которой онъ могъ достигнуть.
Непосредственнымъ продожателемъ Энцины въ его родномъ город Саламанк былъ Лука Фернандесъ, драмы и драматическіе діалоги котораго были изданы въ 1514 г. Ихъ всего на всего шесть, вс они написаны, какъ онъ справедливо выражается, ‘въ пастушескомъ и кастильскомъ дух’, три изъ нихъ религіозные и три свтскіе. Но тонъ послднихъ на столько смлъ, что все изданіе попало въ Index Expurgatorius, т. е. въ число книгъ, запрещенныхъ инквизиціею и сдлалось вслдствіе этого величайшей рдкостью. Лучшая изъ пьесъ — фарсъ, содержащій приключенія дамы, скитающейся по свту въ поискахъ за своимъ любовникомъ. Прежде чмъ отыскать его — что въ конц концевъ ей и удается — она подвергается преслдованіямъ повстрчавшагося ей пастуха, неравнодушнаго къ ея прелестямъ, но уступающаго мсто сопернику, имющему на нее больше правъ. Пьеса состоитъ изъ шестисотъ строкъ и длится на три сцены, заканчивающіяся двумя villanicos, на манеръ Энцины, съ которымъ Фернандесъ иметъ такое близкое сходство, что на него нельзя иначе смотрть, какъ на подражателя, стоящаго, какъ большинство подражателей, гораздо ниже своего образца {Я знаю это рдкое изданіе лишь по разбору его въ вздорномъ ‘Criticon’ Баръ Хозе Галлардо, 1835, Nos. 4 и 5, гд кром извлеченій изъ другихъ пьесъ онъ приводитъ цликомъ фарсъ ‘Странствующая дама’. Къ этому мы можемъ, пожалуй, присоединить діалогъ Франциско мадритскаго объ итальянскихъ войнахъ Фердинанда и Изабеллы, повидимому, написанный около 1500 г., экземпляръ котораго находится въ библіотек маркиза Пидаля (Cancionero de Baena, 1851, стр. LXXVI, примчаніе). Франциско, вроятно, написалъ этотъ діалогъ въ преклонныхъ лтахъ, такъ какъ по показанію Алвареса Баены онъ состоялъ секретаремъ или писцемъ при Хуан II, умершемъ въ 1454 г. (Hijos de Madrid, II 73).}.
На Энцину же надо смотрть какъ на основателя не только испанскаго, но и португальскаго театра, ибо первые драматическіе опыты на португальскомъ язык были до такой степени подражаніемъ пьесамъ Энцины и въ свою очередь имли такое громадное вліяніе на испанскій театръ, что стали неотъемлемою частью исторіи послдняго. Авторомъ этихъ опытовъ былъ нкто Хиль Виценте. Дворянинъ, происходившій изъ благородной семьй, онъ первоначально готовился къ юридической каррьер, но рано покинулъ ее и посвятилъ себя драматургіи. Онъ писалъ преимущественно для придворныхъ спектаклей Мануэля Великаго и Хуана II. Годъ его рожденія неизвстенъ, а умеръ онъ въ 1557 г. Время его извстности, какъ драматическаго писателя, относится къ промежутку между годами 1502 и 1536 {Barbosa, Biblioteca Lusitana, т. II, стр. 383 и др. Годы 1502 и 1536 взяты изъ предисловій, написанныхъ сыномъ Виценте къ первому изъ его сочиненій ‘Obras de Devoo’ и къ ‘Floresta de Engaiios’ — послднему изъ нихъ.}. Онъ написалъ всего сорокъ дв пьесы, въ числ которыхъ были духовныя драмы и комедіи, траги-комедіи и фарсы. Но большинство изъ нихъ, каково бы ни было ихъ названіе, въ сущности небольшія остроумныя пьесы и духовныя эклоги. Разсматриваемыя въ совокупности, он представляютъ собою все, что есть лучшаго въ португальской драматической литератур.
Первое, что поражаетъ насъ при изученіи произведеній Виценте, это чисто-испанскій пошибъ ихъ и то, что большинство изъ нихъ написано на испанскомъ язык. ‘Изъ всего ихъ числа десять написаны на кастильскомъ нарчіи, пятнадцать — отчасти или преимущественно на немъ же и семнадцать на португальскомъ.Объяснить это явленіе во всякомъ случа не легко. Безспорно, испанскій и португальскій языки близко родственны другъ другу и писатели обихъ національностей, особенно португальцы, нердко писали одинаково свободно на любомъ изъ нихъ. Но португальцы никогда, ни въ какую пору, не хотли согласиться, чтобы ихъ языкъ былъ мене богатъ и пригоденъ для всякаго рода сочиненій, чмъ языкъ ихъ гордыхъ соперниковъ. Можетъ быть, въ данномъ случа, мотивомъ для Виценте послужили во 1-хъ недавніе многочисленные браки между королевскими фамиліями обоихъ государствъ, во 2-хъ то, что король Мануэль любилъ окружать себя кастильцами {Damio de Goes, Crnica de D. Manoel, Lisboa, 1749, fol, Parte IV. c. 84, p. 595. ‘Trazia continuadamente na sua corte choquarreiros Castellanos’. (Онъ постоянно приводилъ къ своему двору кастильскихъ жонглеровъ).}, на обязанности которыхъ лежало забавлять его, въ 3-хъ національность португальской королевы, испанки по происхожденію {Король женился въ 1500 г. (Ibid. Parte I, c. 46). Такъ какъ большая часть стиховъ Виценте была написана съ цлью сдлать пріятное испанскимъ королевамъ, я не могу согласиться съ Раппомъ (въ Prutzs Literarhistorisches Таchenbuch, 1846, s. 341), чтобы Виценте въ своихъ пастушескихъ эклогахъ употреблялъ испанскій языкъ въ качеств грубаго и вульгарнаго діалекта, пригоднаго для подобнаго рода произведеній. Еслибы это было врно, не стали бы Камоэнсъ и Саа де Миранда, двое изъ четверыхъ великихъ португальскихъ поэтовъ, не говоря уже о множеств другихъ благородныхъ португальцевъ, писать въ нкоторыхъ случаяхъ на испанскомъ язык. Дйствительно, многіе изъ португальскихъ придворныхъ поэтовъ современныхъ Виценте писали на испанскомъ язык. Ихъ боле двадцати встрчается въ Cancioneiro Резенде (1516) и въ числ ихъ не мало извстныхъ именъ. Позже въ періодъ, когда Португалія вошла въ составъ испанской монархіи и въ эпоху Лопе де Веги и Кальдерона, число ихъ было еще значительне. Франциско Мануэль Тригозо, говоря о португальскихъ драматическихъ поэтахъ тхъ временъ, выражается такъ: »Quasi todos escrevero em Castelhano’ См. Memorias da Academia das Sciencias de Lisboa, Tomo V. Parte II. 1817, p. 73.}, и наконецъ Виценте считалъ обязательнымъ для себя, какъ въ другихъ вещахъ, такъ и въ выбор языка, слдовать примру своего учителя Хуана Энцины. Впрочемъ, какія бы ни были тому причины, несомннно одно, что Виценте, родившійся и жившій въ Португаліи, можетъ съ одинаковымъ правомъ считаться какъ испанскимъ, такъ и португальскимъ писателемъ.
Первый поэтическій опытъ Виценте помченъ 1502 г. и написанъ по случаю рожденія принца Хуана, впослдствіи Хуана III. {Младшій изъ сыновей Виценте издалъ сочиненія своего отца въ Лиссабон, in-folio, въ 1562, а въ 1586 вышло въ свтъ второе изданіе in quarto, сильно искаженное цензурой инквизиціи. Они принадлежатъ къ наиболе рдкимъ и наиболе любопытнымъ произведеніямъ новйшей литературы. Мн случалось видть не боле пяти экземпляровъ сочиненій Виценте, изъ которыхъ одинъ находится въ Геттинген въ университетской библіотек, а другой въ публичной библіотек въ Лиссабон, первый in-folio, послдній in-quarto. Сочиненія Виценте составляютъ такую рдкость, что Моратинъ, имвшій въ нихъ крайнюю необходимость и хорошо знакомый съ библіотеками Мадрида и Парижа, (столицы, гд онъ подолгу жилъ), никогда не могъ добыть ни одного экземпляра, какъ это очевидно изъ No49 его ‘Catlogo de Piezas Dramaticas’. Вслдствіе этого мы должны быть весьма благодарны двумъ португальцамъ Баррето Феіо и Монтейро, издавшимъ въ Гамбург въ 1834 г., въ трехъ томахъ, in-8о превосходное собраніе сочиненій Виценте, преимущественно составленное по геттингенскому экземпляру. Въ начал этого изданія (т. I, стр. 1) помщенъ монологъ, о которомъ мы уже говоримъ въ текст, такъ какъ по словамъ сына, это была первая вещь написанная Виценте и представленная въ Португаліи (‘por ser primera coisa, que о autor fez, е que em Portugal representon.’ Дале онъ говоритъ, что монологъ былъ произнесенъ на вторую ночь по рожденіи принца, изъ чего мы можемъ сдлать положительное заключеніе, что первое представленіе свтской драмы въ Португаліи состоялось 8-го іюня, 1502 г., такъ какъ Хуанъ III родился 6-го. (Crnica de D. Manoel, Parte I, c. 62.)} Это монологъ на испанскомъ язык, содержащій боле сотни стиховъ и произнесенный въ присутствіи короля, королевы-матери и герцогини Браганцской, вроятно самимъ авторомъ, переодтымъ пастухомъ. Пастухъ этотъ входитъ въ королевскіе покои, сопровождаемый толпою пастуховъ, несущихъ подарки новорожденному принцу и держитъ рчь королев-матери.’ Стихи дышатъ простотой и свжестью, они прекрасно выражаютъ чувства удивленія и восторга, которыми естественно должна была переполниться душа поселянина, вступающаго въ первый разъ въ жилище короля. Какъ актъ придворной лести, опытъ безпорно удался. Изъ скромнаго примчанія, предпосланнаго сыномъ Виценте, мы узнаемъ, что это было первое сочиненіе его отца и первое драматическое представленіе, данное въ Португаліи, оно до такой степени понравилось королев-матери, что она просила автора повторить его на Рождеств, принаровивъ къ рожденію Спасителя.
Виценте, полагая, что королева желала бы видть нчто подобное тмъ представленіямъ, на какихъ она присутствовала при кастильскомъ двор, когда ихъ ставилъ тамъ Хуанъ Энцина, приготовилъ къ Рождеству пьесу, которую назвалъ ‘Auto Pastoril’, (Пастушеское Дйствіе.) Это — діалогъ, гд дйствующими лицами являются четыре пастуха и два евангелиста Лука и Матвй. Здсь онъ не только усвоилъ себ форму эклогъ Энцины и велъ Вилеемскія ясли, по примру этого поэта, но и подражалъ его стихотворному размру. И этотъ опытъ также понравился королев, и, если врить свидтельству сына Виценте, она даже просила автора написать другую пьесу въ томъ же род, которая должна была быть розыграна въ 1503 г. Подобной просьбой нельзя было пренебрегать, и такимъ образомъ появились еще четыре эклоги, написанныя тоже для духовныхъ представленій, такъ что въ общемъ итог ихъ оказалось шесть. Вс он написаны на испанскомъ язык, вс имютъ характеръ духовныхъ эклогъ, и были розыграны съ пніемъ и танцами въ присутствіи короля Мануэля, королевы и многихъ высокопоставленныхъ лицъ. Во всякомъ случа ихъ должно разсматривать, какъ подражаніе эклогамъ Энцины. {Гамбургскіе издатели отмтили даже мста, навянныя Энциной. (Vol. I, Ensaio, р. ХXXVIII.) Дйствительно, сходство слишкомъ очевидно, чтобы его не замтить. На него указываетъ между прочимъ одинъ современный писатель Гарзія де Резенде, составитель португальскаго Cancionero 1516 г., въ своихъ несовсмъ связныхъ стихахъ, посвященныхъ современнымъ событіямъ.
Е vimos singularmente
Fazer rerpesentazes
Destilo muy eloquente,
De muy novas invenes,
E feitas por Gil Vicente.
Elle foi o que inventou
Isto ca e о usou
C mais graa e mais dotrina,
Posto que Joain del Enzina
О pastoril comencou
T. e. мы видли представленія, написанныя краснорчивымъ слогомъ — совершенно новое изобртеніе — авторомъ которыхъ былъ Хиль Виценте. Это онъ изобрлъ или воспользовался имъ съ большей граціей и умньемъ, ибо, собственно говоря пастораль началась съ Хуаномъ Энциною. (Miscellania e Variedade de Historias помщенныя въ книг сочиненія Резенде, Crnica deJoo II 1622, folio, f. 164.)}
Изъ этихъ шести пьесъ, (три изъ нихъ, какъ намъ извстно, были написаны въ 1502 и 1503, а остальныя вроятно, вскор затмъ), самая любопытная и характерная носитъ названіе ‘Auto de Sibylla Cassandra, (Пьеса о Сивилл Кассандр) и была розыграна въ богатомъ старинномъ монастыр Энхобрегас, въ Рождество, въ присутствіи королевы-матери. Это эклога на испанскомъ язык, содержащая въ себ не мене восьми сотъ стиховъ и написанная стансами, всего чаще употребляемыми Энциною. Героиня Кассандра, ведущая пастушескую жизнь, является тмъ не мене чмъ то въ род свтской пророчицы, имющей указанія на близкое рожденіе Спасителя. Съ самаго начала пьесы она появляется на сцен и остается тамъ до конца, составляя центръ, вокругъ котораго группируются семеро дйствующихъ лицъ. Едва только успваетъ она заявить о своемъ ршеніи никогда не выходить замужъ, какъ появляется царь Соломонъ, длаетъ ей признанія въ любви, самымъ наивнйшимъ образомъ объявляетъ, что онъ все уже покончилъ съ ея тетками и что свадьба можетъ быть сыграна черезъ три дня. Кассандра, ни сколько не смущенная этимъ извстіемъ, упорствуетъ въ своемъ ршеніи, и Соломонъ отправляется отыскивать ея тетокъ, надясь съ ихъ помощью преодолть ея упрямство. Во время его отсутствія Кассандра поетъ слдующую псенку:
‘Меня уговариваютъ выйти замужъ, но я не хочу имть мужа, не хочу!— Я предпочитаю лучше жить спокойно — и свободно на этой земл,— чмъ подвергнуться опасности, пожалуй, дурно выйдти замужъ. Меня уговариваютъ выйти замужъ, но я не хочу имть мужа, не хочу!’
‘Мать, я не выйду замужъ,— чтобы не вести тяжелой жизни,— гд можетъ быть нельзя будетъ пользоваться благодатью ниспосланною мн Богомъ.— Меня уговариваютъ выйдти и т. д. Не родился тотъ человкъ и не родится, — который могъ бы быть моимъ мужемъ.— И такъ какъ я знаю уже,— что цвтокъ — это я. Меня уговариваютъ и т. д.!’ {Dicen que me case yo,
No quiero marido, no!
Mas quiero vivir segura
Nesta sierra mi soltura,
Que no estar en ventura
Si casar bien no.
Dicen que me case yo,
No quiero marido, no!
Madr, no ser casada,
Pos no ver vida cansada,
О quiz mal empleada
La gracia que Dios me dio!
Dicen que me case yo,
No quiero marido, no!
No sera ni es nacido
Tal para ser mi marido,
Y pues que tengo sabido
Que la flor yo me la so,
Dicen que me case yo,
No quiero marido, no!
(Gil Vicente, Obras, Hamburgo, 1834, 8 vo, Tom. I, p. 42.)}
Тетки Кассандры, Цимерія, Перезика и Эрутея, суть никто иныя, какъ сивиллы Кумекая, Персидская и Эритрейская, он входятъ въ сопровожденіи царя Соломона и стараются убдить Кассандру согласиться на его предложеніе. Он выставляютъ на видъ его достоинства, красоту, хорошій характеръ и богатства, но все безуспшно. Тогда Соломонъ отправляется за ея тремя дядями Моисеемъ, Авраамомъ и Исаіей, съ которыми сейчасъ же возвращается, и вс четверо пускаются въ какой-то бшеный плясъ, припвая: ‘Молодая двушка безумна,— Боже! Кто съ ней сговоритъ?— На холмахъ молодая двушка пасетъ свои стада.— Она прекрасна, какъ цвты, — безумна, какъ море.— Молодая двушка безумна, и т. д. {Troz Saloma, Esaias, e Moyses, e Abraha cantando todos quatre de fo lia cantiga seguinte:—
Que saosa esta la nina!
Ay Dios, quien le hablaria?
En la sierra an da la nina
Su gauado repastar,
Hermosa como las flores,
Saosa como la mar.
Saosa como la mar
Est la nia:
Ay Dios, quien le hablaria?
Vicento, Obras, Tom, I, p. 46.}
Первоначально трое дядюшекъ пытаются ласкою’ склонить двушку быть уступчиве, но тщетно. Тогда Моисей развертываетъ передъ нею свою исторію мірозданія въ доказательство того, что бракъ есть божественное таинство, и она должна вступить въ него. Кассандра возражаетъ и, среди не лишеннаго комизма спора съ Авраамомъ о добрыхъ мужьяхъ, намекаетъ на то, что ей извстно, что вскор долженъ родиться Спаситель отъ двы. Предсказаніе это пророчески подтверждаютъ три сивиллы, ея тетки, а Кассандра прибавляетъ при этомъ, что она сама надется быть матерью Спасителя. Возмущенные этимъ признаніемъ, дядюшки смотрятъ на нее, какъ на помшанную, и между всми присутствующими завязывается теологическій и мистическій споръ, оканчивающійся неожиданными поднятіемъ занавса, открывающаго Вилеемскія ясли съ младенцемъ Іисусомъ и четырьмя ангелами, поющими гимнъ въ честь новорожденнаго. Остальная часть драмы состоитъ изъ религіозныхъ церемоній, соотвтствующихъ случаю, и оканчивается слдующимъ граціознымъ cancion Мадонн, который авторъ и прочіе исполнители поютъ танцуя: ‘Два эта исполнена необыкновенной прелести, — какъ она мила, какъ хороша!— Скажи намъ, ты, о морякъ,— жившій на корабляхъ, — корабль, парусъ и звзда — обладаютъ ли подобной красотою?— Скажи намъ, ты, о рыцарь, — носящій доспхи,— конь, оружіе и война — обладаютъ ли подобной красотою?— Скажи намъ, ты, о пастухъ,— пасущій стада, стадо, горы и долины — обладаютъ ли подобной красотою? {Muy graciosa es la doncella,
Como es bella y hermosa!
Digas t el marinero,
Que en las naves vivies,
Si la nave la vela la estrella,
Es tan bella.
Digas t, el caballero,
A ue as armas vestias,
Si el caballo las armas la guerra
Es tan bella.
Digas t, el pastorcico,
Que el ganadico guardas,
Si el ganlado las valles la sierra
Es tan bella.
Vicente, Obras, Tom. I, p. 61.}
Такъ оканчивается эта довольно безсвязная драма — {Она помщена въ гамбургскомъ изданіи произведеній Виценте. (T. I, р. 36—62). Хотя она, собственно говоря, и заканчивается, какъ было сказано, пснью Мадонн, но затмъ слдуетъ, въ вид envoi слдующая сельская псенка (‘por despedita о vilancete seguinte’), весьма любопытная, какъ доказательство того, что театръ уже, съ самаго начала служилъ орудіемъ политическихъ цлей. Это vilancete очевидно имло цлью воодушевить присутствовавшее дворянство на какое нибудь воинственное предпріятіе,— вроятно на походъ противъ африканскихъ мавровъ, такъ какъ король Мануэль не велъ другихъ войнъ. Вотъ оно:
А la guerra
Caballeros esforzados,
l’ues los angelcs sagrados
А socorro son en tierra.
А la guerra!
Con armas resplandecienles
Vienen del cielo volando,
Dios y hombre apelidando
En socorro de las gentes.
А la guerra,
Caballeros esmerados,
Pues los angcles sagrados
А socorro son en tierra
А la guerra.
Подобное воинственное настроеніе еще сильне слышится въ коротенькой, бойкой драм Озаглавленной ‘Воззваніе къ войн’, исполненной въ 1513 г.} странное смшеніе древней мистеріи и современнаго водевиля. Но она не лишена поэзіи и не превосходитъ своею несообразностью и неприличіемъ другихъ подобныхъ ей драмъ, существовавшихъ въ то же время и въ другихъ странахъ Европы,— драмъ, нашедшихъ доступъ во дворцы наиболе образованныхъ государей и игранныхъ въ монастыряхъ и соборахъ для назиданія людей, самыхъ религіозныхъ, Но Виценте не остановился на эклогахъ. Поощренный успхомъ, онъ написалъ нсколько драмъ, которыя, не смотря на неправильность постройки и полнйшее невниманіе къ предписаніямъ вкуса и приличій, все таки въ общемъ стояли выше всего, что могла представить за это время драматическая литература Испаніи и Португаліи. Такова комедія, озаглавленная ‘О Viudo’, (Вдовецъ), игранная въ присутствіи двора въ 1514. {Obras, Hamburgo, 1834, 8 vo, Tom. II, рр. 68, etc.} Она начинается жалобами вдовца, бургосскаго негоціанта, на потерю любящей и врной жены. Сначала его утшаетъ монахъ на основаніи религіозныхъ соображеній, затмъ болтунъ сосдъ, имющій сварливую жену и завряющій своего друга, что его потеря по всмъ вроятіямъ не очень велика. Дв дочери неутшнаго вдовца чистосердечно длятъ его горе. Но печаль ихъ смягчается появленіемъ благороднаго любовника, скрывающагося подъ одеждою пастуха, чтобы легче найдти доступъ къ нимъ. Любовь его честна и искренна, но къ несчастію онъ одинаково любитъ обихъ и не ухаживаетъ отдльно ни за тою, ни за другою. Смущеніе его крайне усиливается и онъ поставленъ въ критическое положеніе появленіемъ отца, объявляющаго, что одна изъ его дочерей должна выйдти замужъ тотчасъ, а другая, вроятно, въ теченіе недли. Въ отчаяніи благородный любовникъ призываетъ смерть и завряетъ, что до конца жизни будетъ врнымъ и преданнымъ слугою обихъ. Чтобы выйдти изъ затруднительнаго положенія, такъ какъ онъ не можетъ жениться на обихъ сестрахъ, онъ предлагаетъ безъ отлагательства бросить жребій, которой изъ двухъ онъ достанется. Двушки принимаютъ его предложеніе, но не вполн. Он обращаются къ принцу Хуану, тогда двнадцатилтнему юнош, находившемуся въ числ присутствующихъ, и просятъ его ршить, которой изъ нихъ выйдти за героя замужъ. Выборъ принца падаетъ на старшую, что вызываетъ новыя затрудненія и безпокойства, прекращающіяся появленіемъ брата переодтаго любовника и его готовностью жениться на младшей сестр. Отецъ, сначала нсколько смущенный такимъ оборотомъ дла, даетъ вскор съ радостью свое согласіе на двойной бракъ, и драма заканчивается двумя свадьбами и поученіями священника, исполняющаго обрядъ.
Здсь, конечно, нтъ интриги, но есть нчто похожее на нее. ‘La Rubena’, представленная въ 1521 г., ближе подходитъ къ драм, {‘Rubena’ — это первая изъ пьесъ, названныхъ Виценте или его издателемъ, трудно сказать почему — Comedias. Она частью написана на испанскомъ язык, частью на португальскомъ и была внесена въ Index Expurgatorius въ 1667 г. (р. 464). Запрещеніе это не было снято до 1790.} также какъ и ‘Don Duardos’ (Эдуардъ), сюжетъ котораго заимствованъ изъ исторіи ‘Пальмерина’ и ‘Амадиса Галльскаго’ {Это дв длинныя пьесы, написанныя сплошь на испанскомъ язык — первыя въ ряду пьесъ, носящихъ названіе ‘Tragicomedies’ и наполняющихъ собой Ш-ью книгу произведеній Виценте.}. Въ обихъ этихъ пьесахъ появляется на сцену громадное число лицъ и, хотя въ нихъ нтъ ярко обозначеннаго драматическаго дйствія, тмъ не мене въ ихъ постройк замтно какъ бы предчувствіе испанской героической драмы, явившейся полвка спустя. Затмъ ‘Templo d’Apollo’, {Это тоже одна изъ ‘Tragicomedias’, но только отчасти написанная на испанскомъ язык.} представленная въ 1526 по случаю бракосочетанія принцессы португальской съ императоромъ Карломъ V, принадлежитъ къ одному классу съ аллегорическими пьесами, появившимися впослдствіи въ Испаніи. Три Autos (Дйствія), происходящія на трехъ баркахъ, перевозящихъ души въ адъ, чистилище и на небо, очевидно подали Лопе де Вег мысль написать одну изъ первыхъ его нравственныхъ ко медій и послужили отчасти матерьяломъ для нея {Первое изъ этихъ трехъ Autos ‘Barca do Inferno’, было представлено въ 1517 г. въ спальн королевы Маріи Кастильской, страдавшей тяжкимъ недугомъ, отъ котораго она вскор посл того и умерла. Какъ и ‘Barcа do Purgatorio’ (1518) она написана на португальскомъ язык, третье же Auto ‘Barca da Gloria’ (1519) — на испанскомъ. Два послднія были разыграны въ придворной церкви/ Нравственная комедія Лопе де Веги, сюжетъ которой заимствованъ изъ этихъ Autos, носитъ названіе ‘Странствованіе души’ и помщена въ первой книг его ‘Pelegrino en su Раtra’., Начало пьесы Виценте замчательно походитъ на сборы въ путешествіе дьявола у Лопе, притомъ основная идея обоихъ сюжетовъ почти одна и таже. Съ другой стороны у Виценте часто проглядываетъ близкое знакомство со старинною испанскою литературою. Такъ напр., въ одной изъ его португальскихъ F areas, подъ заглавіемъ ‘Dos Fisicos’ (Т. III, p. 323), мы читаемъ,—
En el mes его de Mayo,
Vespora de Navidad,
Cuando canta la cigara, etc.
очевидную пародію на хорошо извстный и прекрасный старинный испанскій романсъ, начинающійся словами:
Рог el mes era de Mayo,
Quando hace la calor,
Quando canta la calandria, etc.
Романсъ этотъ, сколько мн извстно, былъ въ первый разъ напечатанъ въ сборник романсовъ за 1555 г. или по крайней мр за 1550, между тмъ мы встрчаемъ очевидныя ему подражанія еще до 1536 г.— ясное доказательство, какое широкое распространеніе имли старинные народные романсы за долго до того когда они были впервые записаны и изданы и какъ безцеремонно пользовались ими старинные драматурги.}. Auto, въ которомъ Вра объясняетъ пастухамъ происхожденіе и тайны христіанства, {Эта пьеса носитъ странное названіе ‘Auto da Fe’ (Огненное Дйствіе) и написана на испанскомъ язык (Obres, T. I, р. 64 и слд.), но есть еще другая на португальскомъ язык, розыгранная въ присутствіи Хуана 111 (1527) и озаглавленная еще боле страннымъ образомъ: ‘Breve Summario da Historia de Deos’ (Краткій очеркъ исторіи боговъ). Дйствіе начинается съ Адама и Евы и оканчивается Спасителемъ. (Ibid. I, р. 306 и проч.).} могло съ небольшими измненіями послужить прототипомъ одной изъ процессій Corpus Christi въ Мадрит во времена Кальдерона. Вс эти произведенія, несомннно, крайне грубы и несовершенны, но вс почти заключаютъ въ себ элементы будущей драмы. Нкоторыя же изъ нихъ, какъ напр. ‘Don Duardos’, превосходящій по объему обыкновенную комедію, достаточно развитъ для того, чтобы мы могли судить объ ихъ драматическихъ задачахъ. Впрочемъ талантъ Хиля Виценте обнаруживаетъ свою настоящую силу не въ постройк и не въ драматическомъ интерес его произведеній, но въ поэзіи и съ наибольшимъ блескомъ проявляется въ лирическихъ мстахъ его драмъ {Joam de Barros, историкъ, въ своемъ діалог объ испанскомъ язык Varias Obras, Lisboa, 1785, 12 mo, p. 222), восхваляетъ Виценте за чистоту его мыслей и слога и съ гордостью проводитъ параллель между нимъ и авторомъ ‘Целестины’, ‘книги, по его слова», не имющей себ подобной на португальскомъ язык’.}.

ГЛАВА XV.

Продолженіе исторіи драмы.— Эскрива.— Виллалобосъ.— ‘Вопросъ Любви’. (Question de Amor).— Торресъ Нахарро въ Италіи.— Его восемь пьесъ.— Его драматическая теорія.— Раздленіе его пьесъ и завязка ихъ.— Trofea.— Hymenea.— Драма интриги.— Gracioso.— Характеръ и вроятное вліяніе пьесъ Нахарро.— Состояніе театра въ конц царствованія Фердинанда и Изабеллы.

Испанская драма сама по себ не представляла ничего замчательнаго въ то время, какъ въ Португаліи Виценте давалъ толчокъ драматической литератур всего пиринейскаго полуострова,— толчокъ, который вслдствіе близкихъ сношеній между двумя странами и ихъ дворами, не замедлилъ отразиться въ тоже время и на Испаніи, что и было признано впослдствіи. Въ теченіе двадцати пяти лтъ, слдовавшихъ за первыми драматическими опытами Хуана Энцины, въ Испаніи, сколько извстно, не было оказано ни поощренія, ни поддержки никакому драматическому поэту. Хуанъ Энцина вполн удовлетворялъ ограниченнымъ потребностямъ королей и принцевъ, его покровителей, и, какъ мы уже видли, въ томъ и другомъ государств, драма продолжала служить придворною забавою, разсчитанною на небольшой кружокъ высокопоставленныхъ лицъ. Командоръ Эскрива, жившій въ ту эпоху и бывшій авторомъ нсколькихъ прекрасныхъ стихотвореній, помшенныхъ въ старинныхъ Cancioneros, {Его трогательные стихи ‘Ven muerte tan escondida’, такъ часто цитируемые и встрчающіеся даже разъ въ домъ-Кихот (часть II, гл. 38) помщены уже въ Cancionero 1511 г. Что касается до стихотворенія Эскривы ‘Quexa de su Amiga’, то я не знаю можно ли его найдти ране, чмъ въ Cancionero 1535 г. (Севилья, лис. 175. 6 и проч.) Самъ онъ жилъ несомннно около 1500—1510 гг. Я по всей вроятности и не упомянулъ бы здсь о немъ, еслибы его имя не приводилось въ связь нкоторыми учеными (напр. Мартинесомъ де ла Розой) съ происхожденіемъ испанскаго театра (Obras, Paris, 1827, in-12о, T. II, p. 336). Въ Cancioneros Generales встрчаются и другія діалогическія поэмы, написанныя Картагеною и Пуерто Каррерою, но ихъ едва ли можно отнести къ драматическимъ произведеніямъ. Клеменсинъ дважды упоминаетъ о Педро де Лерма (Don Quixote из. Клеменсина, T. IV р. VIII и Memorias de la Academia de Historia, T. VI, p. 406), какъ объ одномъ изъ основателей испанской драмы, но ни Моратинъ, ни Антоніо, ни Пелиссеръ и ни какой другой авторитетный писатель, не говорятъ о немъ ни слова.} написалъ, дйствительно, діалогъ, частью прозою, частью стихами, въ которомъ онъ выводитъ на сцену нсколько лицъ и обращается съ жалобою на даму своего сердца къ богу любви. Въ цломъ это — аллегорія, написанная языкомъ мстами не лишеннымъ прелести и граціи, но которая очевидно не была предназначена для сценическаго представленія, и нтъ повода предполагать, чтобы она имла какое нибудь вліяніе на родъ произведеній, уже достигшихъ извстнаго совершенства. Подобное же замчаніе примнимо къ переводу ‘Амфитріона’ Плавта, сдланному изящною испанскою прозою Францискомъ Виллалобосомъ, придворнымъ врачемъ Фердинанда Католика и Карла V, переводу впервые изданному въ 1515 г., но по всей вроятности никогда не поставленному на сцену {Моратинъ упоминаетъ о трехъ различныхъ изданіяхъ этого перевода (Catlogo, No 20), древнйшее изъ которыхъ помчено 1515 г. Экземпляръ, находящійся у меня, не принадлежитъ однако ни къ одному изъ этихъ изданій. Онъ помченъ Сарагоса, 1544 г., in-folio и находится въ конц ‘Probleinas’ и другихъ сочиненій Виллалобоса, предшествующихъ ему также и въ изданіяхъ 1543 и 1574 г. ‘Амфитріонъ’ былъ также переведенъ до 1530 г. Фери. Пересомъ де Олива (о которомъ упоминалось въ глазахъ VII и VIII). По словамъ Гайянгоса въ 1554 г. въ Толедо былъ изданъ въ свтъ анонимный переводъ Амфитріона, и въ немъ переводчикъ сознается, что воспользовался трудами обоихъ своихъ предшественниковъ.}. Таковы единственныя попытки, сдланныя въ Испаніи и Португаліи до 1517 года, заслуживающія за исключеніемъ попытокъ Энцины, Фернандеса и Виценте, быть упомянутыми.
Только въ 1517 или немного ране обнаружилось новое движеніе въ трудномъ зачатіи испанской драмы. Оригинально отчасти то, что толчокъ на этотъ разъ былъ данъ не Португаліей, а Италіей, хотя и чрезъ посредство двухъ испанцевъ. Первый изъ нихъ — анонимный авторъ ‘Вопроса Любви’, произведенія, о которомъ будетъ сказано впослдствіи, оно было написано въ Феррар въ 1512 и содержитъ въ себ не лишенную поэтическихъ достоинствъ драматическую эклогу, которая несомннно была представлена при неаполитанскомъ двор {Эклога эта, занимающая въ антверпенскомъ изданіи 1573 г. двадцать шесть страницъ, состоитъ изъ шестисотъ стиховъ, раздленныхъ на восьми-строчныя стансы. Въ предисловіи къ этому изданію подробно переданы обстоятельства, сопровождавшія представленіе эклоги.}.
Второй, игравшій боле значительную роль въ исторіи испанской драмы, былъ Бартоломей де Торресъ Нахарро, родившійся на португальской границ въ Торресс, близь Бодахоса. Пробывъ нсколько времени въ плну въ Алжир и выкупленный на волю, онъ постилъ Римъ въ надежд получить поддержку отъ папы Льва X. Это было, надо полагать, посл 1513, слдовательно въ то самое время, когда въ Рим жилъ Хуанъ Энцина. Но, благодаря своей сатир противъ пороковъ папскаго двора, Нахарро сдлалъ свое пребываніе въ Рим невозможнымъ, и принужденъ былъ бжать въ Неаполь, гд жилъ нкоторое время подъ покровительствомъ великодушнаго Фабриціо Колонны. Здсь мы окончательно теряемъ его изъ виду и знаемъ только, что онъ умеръ въ бдности {Свденія о жизни Нахарро заимствованы мною изъ поверхностнаго біографическаго очерка, помщеннаго въ письм Хуана Баверіо Мезинеріо, предпосланнаго его изданію ‘Propaladia’ (Sevilla, 1573, in-18) и изъ статьи Антоніо, Bib. Nov. T. I, p. 202. Плохое ‘Lainentacion’, написанное по поводу его смерти, находится въ Flores ta Діего Рамиреса Пагана, 1562 г., оно приводится Гайянгосомъ въ примчаніи (I, р. 530), но къ сожалнію не прибавляетъ ничего новаго къ нашимъ свденіямъ объ автор.}.
Сборникъ его произведеній былъ первоначально изданъ имъ самимъ въ Неапол въ 1517… г. и посвященъ испанскому дворянину Дону Фернандо Давалосу, любителю литературы {По словамъ Антоніо (Предисловіе къ Biblioteca Nova, Lee. 29) онъ подготовлялъ молодежь къ военному поприщу чтеніемъ рыцарскихъ романовъ.}, супругу извстной поэтессы Витторіи Колонны. Онъ носилъ заглавіе ‘Propaladia или ‘Primicias del ingenio’, т. е. ‘Первенцы генія’ {‘Intitullas’ (говоритъ онъ, въ предисловіи къ читателю) ‘Propaladia a Prothon, quod est primum, et Pallade, id est. primae res Palladis, а diffrencia de las que segundariamente y con mas maduro estudio podrian succder’. ‘Онъ назвалъ ихъ Propaladiо отъ Protuo и первое и Паллада, т. е. Первенцы богини мудрости въ отличіе отъ послдующихъ, которые представятъ собой боле зрлые плоды его таланта’. Изъ чего можно заключить, что они были имъ написаны въ юности.}, и заключалъ въ себ между прочимъ сатиры, посланія, баллады, стованія по случаю смерти короля Фердинанда, умершаго въ 1516 г. и другія стихотворенія, но главное мсто занимали въ немъ восемь пьесъ, названныхъ авторомъ ‘комедіями’ и наполнявшихъ почти весь томъ {Мн не удалось видть перваго изданія 1517 г., по мннію однихъ напечатаннаго въ Неапол (Ebert, etc.), а по мннію другихъ (Moratin, etc.) въ Рим. Изъ посвященія Нахаррою Propaldia’ одному изъ своихъ неаполитанскихъ покровителей и заявленія Мезинеріо, лично знакомаго съ авторомъ, что это сочиненіе не раза печаталось въ Неапол, я позволяю себ думать, что и первое изданіе Propaladia вышло въ сптъ въ Неапол. Затмъ изданія его появлялись въ Севиль въ 1520, 1533 и 1543 г., одно въ Толедо въ 1535 г., одно въ Мадрит въ 1593 г., одно безъ обозначенія года въ Антверпен. Я пользовался севильскимъ изданіемъ, 1533 г. небольшаго формата in-4о и мадритскимъ, 1573 г., небольшаго формата in-8о. Послднее было исправлено и въ конц его помщенъ романъ ‘Lazarillo de Tonnes’. Древнйшія изданія заключаютъ въ себ всего шесть пьесъ, ‘Calamita’ и ‘Aquilana’ были прибавлены впослдствіи.}. Нахарро находился въ особыхъ благопріятныхъ условіяхъ для преобразованія драмы, что отчасти ему и удалось. Въ эпоху, когда онъ дйствовалъ, въ Италіи и преимущественно при римскомъ двор происходило сильное литературное движеніе. Самъ Нахарро свидтельствуетъ, что на театральныя представленія стекаются массы публики {‘Viendo assi niismo todo el mundo en fiestas de Comedias y destas cosas’. Этимъ соображеніемъ авторъ оправдываетъ свою смлость, выразившуюся въ желаніи посвятить свои драматическія произведенія Дону Фернандо Давалосу.}, хотя, повидимому, ему было неизвстно, что еще въ 1515 Триссино написалъ первую правильную трагедію на итальянскомъ язык и тмъ далъ толчокъ драматической литератур, которая съ тхъ поръ продолжала постоянно совершенствоваться {‘Sofonisba’ Триссино была написана въ 1515 г., а напечатана гораздо позже.}.
Восемь комедій Нахарро не даютъ намъ однако право заключить, чтобы онъ былъ хорошо знакомъ съ классической древностью, или чтобы онъ имлъ желаніе идти по стопамъ древнихъ. Авторъ въ нсколькихъ словахъ даетъ намъ свою собственную теорію драмы, во всякомъ случа не лишенную здраваго смысла. Находя разумнымъ требованіе Горація, чтобы въ драм было пять актовъ, онъ видитъ въ этихъ перерывахъ дйствія не боле, какъ необходимый отдыхъ, и называетъ ихъ не актами, но ‘Jornadas’, или днями {‘Jornadas’ дневной трудъ, или однодневное путешествіе и проч. Старинныя французскія мистеріи тоже длились на journes, или части, изъ которыхъ каждая могла быть удобно исполнена въ теченіе одного дня, во время назначенное церковью для подобнаго рода представленій. Такимъ образомъ одна изъ мистерій требовала для своего исполненія сорокъ дней.}. Что до числа дйствующихъ лицъ, то оно колеблется у него между 6 и 12 — не мене шести и не боле двнадцати. Относительно же правила, запрещающаго вводить въ сюжетъ посторонній матерьялъ и не дозволяющаго дйствующимъ лицамъ говорить и дйствовать несоотвтственно ихъ драматическому характеру, Нахарро полагаетъ, что оно столь же необходимо для драмы, какъ руль для корабля, что, конечно, нельзя не признать основательнымъ.
Помимо соблюденія всхъ этихъ условій, пьесы Нахарро вс написаны стихами и начинаются чмъ-то въ род пролога, называемаго имъ ‘Introyto’. Прологъ этотъ въ большинств случаевъ написанъ простымъ, забавнымъ языкомъ, въ немъ авторъ проситъ благосклоннаго вниманія публики и сообщаетъ краткое содержаніе пьесы.
Что касается до самыхъ драмъ, то, хотя мы и находимъ въ нихъ въ нкоторыхъ отношеніяхъ сравнительно съ предшествовавшимъ положительный прогрессъ, но съ другой стороны мы встрчаемъ въ нихъ грубость, несообразности и нердко отступленіе автора отъ его собственныхъ теорій. Сюжеты ихъ чрезвычайно разнообразны. Въ одной изъ нихъ, озаглавленной ‘Soldadesca’, сюжетомъ служитъ вербовка солдатъ на службу пап. Въ другой, озаглавленной ‘Tinelaria’ или ‘Столовая для прислуги’, выведены на сцену оргіи, устраиваемыя въ дом кардинала его разгульной и буйной прислугой. Третье, озаглавленное ‘La Jacinta’, заключаетъ въ себ исторію дамы, жившей гд-то въ своемъ замк не подалеку отъ Рима, которая насильно задерживаетъ путешественниковъ и выбираетъ себ между ними супруга. Изъ двухъ остальныхъ, въ одной описываются приключенія переодтаго принца, посщающаго дворъ баснословнаго короля Леона и получающаго въ награду за оказанныя услуги руку королевской дочери, какъ это обыкновенно бываетъ въ старинныхъ рыцарскихъ романахъ {La Aquilana.}, въ другой повствуется о приключеніяхъ похищенной въ дтств двушки, подвергающейся различнымъ испытаніямъ въ самой низменной сфер жизни {La Culamita.}.
Способъ обработки Нахаррой своего матерьяла, его стихосложеніе, разнообразіе созданныхъ имъ характеровъ всего лучше можно изучить на разбор двухъ драмъ, еще неупомянутыхъ нами.
Первая изъ нихъ, ‘Trofea,’ написана въ честь короля Мануэля Португальскаго и тхъ открытій и завоеваній, которыя были сдланы въ Индіи и въ Африк подъ его покровительствомъ. Пьеса крайне, вдоха и ничтожна. Посл пролога, состоящаго боле чмъ изъ трехъ сотъ стиховъ, первый актъ открывается появленіемъ Славы, возвщающей, что великій король своими священными войнами завоевалъ боле странъ, чмъ ихъ упоминается у Птолемея. Тотчасъ вслдъ за этимъ заявленіемъ появляется самъ Птолемей, покинувшій юдоль мрака и скорби съ спеціальнаго разршенія Плутона и отрицаетъ фактъ, съ которымъ однако посл нкоторыхъ пререканій долженъ согласиться, сдлавъ лишь небольшую оговорку въ интерес спасенія своей ученой репутаціи. Во второмъ акт на сцену входятъ два пастуха и принимаются мести ее въ ожиданіи прибытія короля. Ихъ очень забавляетъ окружающее ихъ великолпіе, одинъ изъ нихъ садится на тронъ и комично передразниваетъ сельскаго священника. Но вскор между ними возникаетъ ссора и они не перестаютъ перекоряться до появленія королевскаго пажа, который принуждаетъ ихъ прекратить перебранку и продолжать уборку комнаты. Весь третій актъ занятъ скучнйшей рчью переводчика, увряющаго короля португальскаго въ врноподданическихъ чувствахъ двадцати покоренныхъ имъ восточныхъ и африканскихъ царьковъ, которые не могутъ сами говорить по португальски. Король не удостоиваетъ эту длинную рчь ни однимъ словомъ отвта. Слдующій актъ самымъ нелпымъ образомъ наполненъ пріемомъ четырехъ пастуховъ, приносящихъ въ даръ королю лису, ягненка, орла и птуха, и объясняющихъ не безъ юмора аллегорическое значеніе своего приношенія. Король и на этотъ разъ безмолвствуетъ, какъ безмолвствовалъ при выраженіи врноподданическихъ чувствъ двадцати языческихъ царьковъ. Въ пятомъ и послднемъ акт Аполлонъ передаетъ Слав стихи, содержащіе хвалу королю, королев и принцу. Слава роздаетъ копіи съ этихъ стиховъ присутствующимъ за исключеніемъ одного пастуха, вслдствіе чего между ею и пастухомъ возникаетъ горячій споръ. Пастухъ насмшливо вызывается распространить по свту славу короля Мануэля не хуже ея, если только она снабдитъ его своими крыльями. Богиня принимаетъ его вызовъ. Пастухъ прикрпляетъ себ крылья и пробуетъ полетть, но растягивается на сцен плашмя, и этою пошлою, шутовскою продлкою и villancico заканчивается пьеса.
Другая драма, подъ заглавіемъ ‘Hymenea’, лучше первой и въ ней заключаются задатки того, что впослдствіи послужило основаніемъ испанскаго народнаго театра. Ея Introyto или прологъ, при всей грубости, не лишенъ остроумія, особенно въ тхъ мстахъ, гд авторъ съ полной свободой касается религіозныхъ вопросовъ, что дозволялось по странной терпимости того времени подъ условіемъ почтительнаго отношенія къ церкви. Фабула драмы — чистый вымыселъ, можно догадываться, что дйствіе происходитъ въ одномъ изъ городовъ Испаніи. Первая сцена разыгрывается на разсвт передъ домомъ героини драмы Фебеи и начинается тмъ, что герой драмы Гименео сообщаетъ публик о своей любви къ Фебе и уговаривается съ двумя своими служителями устроить ей на слдующую ночь серенаду. По его уход слуги разсуждаютъ о своихъ собственныхъ длахъ, и Бореасъ, одинъ изъ нихъ, сознается въ безнадежной любви къ Дорест, служанк Фебеи, страсть эта въ теченіе всей пьесы является каррикатурнымъ подражаніемъ страсти его господина. Затмъ на улиц появляется съ своими слугами братъ Фебеи маркизъ, у котораго при вид поспшнаго бгства бывшихъ тутъ людей возникаетъ подозрніе, что здсь не безъ любовныхъ шашней, и онъ удаляется съ намреніемъ тщательне наблюдать за всмъ происходящимъ. Такъ оканчивается первый актъ, который, какъ можно догадываться, доставилъ не мало матерьяла для испанской комедіи XVII вка.
Во второмъ акт Гименео входитъ со слугами и музыкантами и они поютъ Can ci on, (напоминающій намъ Мольеровскій сонетъ въ ‘Мизантроп’) и villancico, который не много лучше его. Фебея появляется на балкон и посл разговора съ своимъ возлюбленнымъ, разговора, который по своему содержанію и изяществу могъ бы по праву занять мсто въ пьес Кальдерона ‘Dar іа Vida por bu dama, (Отдать жизнь за свою даму), она общаетъ принять его на слдующую ночь. По удаленіи ея господинъ и слуги бесдуютъ нкоторое время между собою: счастіе длаетъ господина сообщительнымъ. Но они вс скрываются при приближеніи маркиза, подозрнія котораго такимъ образомъ вполн подтверждаются, и пажъ съ трудомъ удерживаетъ его отъ немедленнаго нападенія на оскорбителей чести его дома.
Слдующій актъ всецло наполненъ любовными похожденіями прислуги. Онъ очень забавенъ, какъ каррикатура на любовныя тревоги и волненія господъ, но ни на шагъ не подвигаетъ дйствія. Въ четвертомъ акт герой и любовникъ проникаетъ въ домъ своей возлюбленной, оставивъ прислугу на улиц. Слуги сознаются другъ другу въ своей трусости и уговариваются дать тягу при появленіи маркиза. Маркизъ не заставляетъ ждать себя. Слуги скрываются, роняя плащъ, который и выдаетъ ихъ господина. Поле битвы безспорно остается за маркизомъ, чмъ и заканчивается актъ.
Между этимъ актомъ и послднимъ нтъ антракта. Маркизъ, оскорбленный въ чувств чести, самомъ щекотливомъ у кастильянцевъ,— томъ самомъ чувств, на которомъ основано большинство позднйшихъ испанскихъ драмъ,— ршается убить обоихъ виновныхъ, хотя вся ихъ вина состоитъ въ томъ, что они устроили тайное свиданіе въ дом Фебеи. Фебея не отрицаетъ правъ своего брата на вмшательство въ ея дла, но вступаетъ съ нимъ по этому поводу въ длинныя разсужденія, мстами трогательныя и убдительныя, но по большей части крайне скучныя. Разговоръ прерывается появленіемъ самаго Гименео, онъ объясняетъ, кто онъ такой, каковы его намренія, и, благодаря главнымъ образомъ тому, что онъ въ данномъ случа признаетъ право за маркизомъ убить его сестру, все улаживается двойнымъ бракомъ между господами съ одной стороны и прислугой съ другой и комедія заканчивается оживленнымъ villancico въ честь любви и ея всемогущества.
Дв разобранныя пьесы совершенно различныя и по характеру могутъ служить образчиками тхъ крайностей, въ какія впадалъ Нахарро, изыскивая средства произвести драматическій эффектъ. ‘Что касается до различныхъ родовъ драмы’, говоритъ онъ, ‘по моему мннію для кастильскаго языка достаточно двухъ, а именно: драмъ, основанныхъ на знаніи дйствительности и драмъ основанныхъ на воображеніи’ {Въ предисловіи къ читателю онъ ихъ называетъ ‘Comedia noticia’ и ‘Comedia fantasia’ и поясняетъ, что первая это — комедія, основанная на вещи извстной и наблюдаемой въ дйствительности (‘de cosa nota у vista en realidad’). Въ объясненіи этого примчанія онъ ссылается на свои комедіи о способ вербованія кардинальской прислуги и ея безпорядочномъ образ жизни. Его cоmedіаs весьма различны по объему: одна изъ нихъ содержитъ въ себ до двухъ тысячъ шестисотъ стиховъ и была бы слишкомъ длинна для постановки на сцену, въ другой же ихъ едва можно насчитать тысячу двсти. Однако об он длятся на пять jornadas.}. ‘Trophea’ онъ несомннно причисляетъ къ первому классу. Сюжетъ ея — восхваленіе Мануэля, дйствительно великаго монарха, царствовавшаго тогда въ Португаліи, а судя по нкоторымъ выдержкамъ изъ третьяго акта, есть основаніе предполагать, что она была розыграна въ Рим въ присутствіи португальскаго посланника, достопочтеннаго Тристана Акуны. Грубые шуты — пастухи, разговоры которыхъ наполняютъ большую часть комедіи съ ничтожной и плохой завязкою, служатъ яснымъ доказательствомъ того, что Нахарро были не безъизвстны Энцина и Виценте и что онъ былъ не прочь подражать имъ, остальная часть драматическая,— которая, какъ предполагаютъ, содержитъ историческіе факты — еще хуже. Фабула же Ну шепео весьма интересна: въ ней видны задатки интриги, сдлавшіеся впослдствіи главною характеристическою чертою испанскаго театра. Тутъ есть и ‘Gracioso’, или шутъ — слуга, строющій куры горничной героини,— роль, которая встрчается въ другой пьес Нахарро въ ‘Serafina’, хотя столтіе спустя Лопе де Вега приписывалъ себ честь ея созданія {Въ посвященіи къ ‘La Francesilla’. (См. Его Comedias, T. XIII, Madrid, 1620, in-4o).}.
Замчательно то, что въ ‘Hymeneo’ соблюдены почти вс правила единствъ: въ немъ одно главное дйствіе — это замужество Фебеи, оно продолжается не боле двадцати четырехъ часовъ, вс сцены, можетъ быть за исключеніемъ пятой (внутри дома), происходятъ на улиц передъ домомъ Фебеи {‘Aquilana’, нелпая по сюжету, еще боле правильна по форм.}. Въ цломъ комедія ятя отражаетъ національные нравы: въ ней сохранены національные костюмы и характеръ. Вообще говоря, лучшія въ ней мста — юмористическія, но есть прелестныя сцены между влюбленными и трогательныя между братомъ и сестрою. Сцена любовнаго объясненія Бореаса и Доресты, очевидно пародирующихъ нжныя воркованія своихъ господъ, весьма остроумна. Въ первой между ними встрч происходитъ слдующій разговоръ, который могъ бы по всмъ правамъ занять мсто во многихъ изъ пьесъ Кальдерона:
Бореасъ.— Дай Богъ, синьора, чтобы въ ту минуту, когда я впервые Васъ увидлъ, Вы меня также бы сильно полюбили, какъ я тотчасъ же полюбилъ Васъ.
Дореста.— Все это прекрасно, обращайтесь съ этимъ къ другимъ {‘A otro can con esse huesso (отдайте эту кость другой собак), старинная пословица. Она не разъ встрчается въ домъ-Кихот. Немного ниже мы встрчаемъ другую пословицу ‘Ya las toman do las dan’ т. e. ‘долгъ платежемъ красенъ’. Частымъ употребленіемъ старинныхъ пословицъ, Нахарро съумлъ придавать особую пикантность своимъ юмористическимъ діалогамъ.}.
Бореасъ.— Испытайте меня, прикажите мн все, что только я въ силахъ исполнить, тогда Вы убдитесь, соотвтствуютъ ли мои попытки моимъ желаніямъ.
Дореста.— Если бы Вы были уврены въ моемъ желаніи давать вамъ приказанія, изъ вашихъ устъ вылились бы вроятно мене великодушныя предложенія.
Бореасъ.— Сомнваться, синьора, значитъ оскорблять меня.
Дореста.— Какъ могу я оскорбить Васъ вжливою рчью и тонкимъ обращеніемъ?
Бореасъ.— Какъ? Я не осмливаюсь боле говорить съ Вами, нкоторые изъ вашихъ отвтовъ раздираютъ мн внутренности.
Дореста.— Право, мн больно видть, что Вы такъ легко уязвимы? Пожалуй, Вы умрете отъ огорченія.
Бореасъ. Въ этомъ не было бы ничего удивительнаго.
Дореста.— Мой милый! долгъ платежемъ красенъ.
Бореасъ.— Честью клянусь, что я былъ бы очень счастливъ, еслибы я, подобно другимъ мущинамъ, могъ платить тмъ же, но видите, синьора, мн нанесено дв тысячи ранъ, а я самъ не могу нанести и одной.
Разговоръ оканчивается полнымъ признаніемъ Доресты въ томъ, что и она не мене страдаетъ и любитъ, чмъ самъ Бореасъ {Boreas. Plugiera, Sefiora, а Dios,
En aquel punto que os vi,
Que quisieras tante а mi
Como luego quise а vos.
Doresta. Bueno es esso,
А otro can con esse huesso!
Boreas. Ensayad vos de mandarme
Quanto yo podr hazer
Pues os desseo seruir:
Si quiera porqu en prouarme
Conozeays si mi querer
Concierta con mi dezir.
Doresta. Si mis ganas fuessen ciertas
De quereros yo mandai,
Quia de vuestro hablar,
Saldrian menos offertas.
Boreas. Si mirays,
Seora, mal me tratais.
Dоrestа. Como puedo maltrataros
Con palabras tan bonestas
Y por tan cortesas mafias?
Boreas. Como? ya no osso hablaros,
Que teneys ciertas respuestas
Que lastiman las entrafias.
Dоrestа. Por mi fe tengo manzilla
De veros assi mortal:
Morireys de aquesse mal?
Boreas. No sria maravilla.
Dоresta. Pues, galan,
Ya las toman do las dan.
Boreas. Por mi fe, que holgaria,
Si, como otros mis yguales,
Pudiesse dar у tomar:
Mas veo, Sefiora mia,
Que recibo dos mil males
Y ninguno puedo dar.
Propalidia, Madrid, 1573, 18 mo, f. 222.}.
Вс пьесы Нахарро отличаются легкостью стиха и плавностью дикціи, весьма замчательныхъ для времени, когда он были написаны {Въ стихосложеніи Нахарро много искусства. ‘Hymenea’ напримръ вся написана двнадцати-строчными стансами, изъ которыхъ одиннацатый стихъ всегда обрывается на половин (ріе quebrado). ‘Jacinta’ написана также двнадцати-строчными стансами, но безъ ріе quebrado. ‘Calamita’ состоитъ изъ quintillas (пяти строчныхъ стансовъ), соединенныхъ другъ съ другомъ посредствомъ ріе quebrado. ‘Aquilana’ изъ quartetas (четырехъ стопныхъ стансовъ), соединенныхъ такимъ же образомъ. Но число стопъ во всхъ строфахъ не всегда одинаково, и рномы не всегда правильны, тмъ не мене въ общемъ стихи Нахарро большею частью гармоничны.}. Почти во всхъ изъ нихъ встрчаются разговоры, веденные съ большою естественностью и непринужденностью, и не мало прекрасныхъ лирическихъ мстъ. Правда, что нкоторыя изъ драмъ Нахарро отличаются крайней грубостью, а дв даже написаны на различныхъ языкахъ) одна на четырехъ, а другая на шести {Въ предисловіи къ читателю, авторъ приводитъ въ свое извиненіе то обстоятельство, что итальянскія слова употреблены въ cоmedіаs въ разсчет на итальянскую публику. Положимъ, объясненіе это удовлетворительно относительно итальянскаго языка, но чмъ же оправдать вторженіе словъ изъ другихъ языковъ? Въ Introyto къ ‘Serafina’ онъ самъ подсмивается надъ этимъ въ обращеніи къ публик:
Mas aueis destar alerta
Por sentir los personajes
Que hablan cuatro lenguajes
Hasta acabar su rehierta.
No salen de cuenta cierta
Por latin e italiano
Castellano y valenciano
Que ninguno desconcierta.
Нтъ никакого сомннія, что comedias Нахарро давались передъ весьма немногочисленною и избранной публикою, бывшею въ состояніи понять вставленныя авторомъ слова и даже находившей забавнымъ это смшеніе языковъ.}.
Въ постройк и въ тон всхъ ихъ содержатся многочисленныя доказательства нравственной грубости эпохи, ихъ породившей. Вслдствіе проглядывающаго въ нихъ неуваженія къ церкви, он вскор были запрещены испанскою инквизиціею {Весьма странно, однако, что крайне рзкая выходка противъ папы и римскаго духовенства въ ‘Jacinta’ не была вычеркнута въ изданіи 1573 г., л. 256 в. Это одно изъ многочисленныхъ доказательствъ непослдовательности и небрежности инквизиціонной цензуры. Въ Index запрещенныхъ книгъ за 1667 г. (р. 114) изъ всхъ пьесъ Нахарро попала только одна ‘Aquilana’.}.
Самъ авторъ свидтельствуетъ, что пьесы его были поставлены на сцену въ Италіи прежде, чмъ появились въ печати {Вопросъ о томъ, были ли пьесы Нахарро поставлены на сцену въ Италіи или нтъ, былъ предметомъ ожесточеннаго спора между Лампиласомъ (Ensayo, Madrid, 1789, in-4о, T. VI, pp. 160—167) и Синьорелли (Storia dei Teatri, Napoli, 1813, in-8о, T. VI, p. 171 и проч.) Поводомъ къ спору было смлое заявленіе Назарре въ пролог къ комедіямъ Сервантеса (Madrid, 1749, in-40). Привожу собственныя слова Нахарро, ускользнувшія отъ вниманія спорящихъ, изъ которыхъ видно, что онъ употреблялъ итальянскія слова въ своихъ пьесахъ, принимая въ разсчетъ и мсто и лицъ, передъ которыми они произносились: (‘aviendo respeto al lugar, y las personas, quien se recitaron’). Ни Лампилласъ, ни Синьорелли даже не подозрвали того, что первое изданіе ‘Propaladia’ было по всмъ вроятностямъ напечатано въ Италіи и что одно изъ первыхъ изданій несомннно появилось тамъ.}, и пріобрли извстность въ обществ прежде, чмъ онъ задумалъ издать ихъ, такъ что он до нкоторой степени находились вн его контроля {‘Las mas destas obrillas andavan ya fuera de mi obediencia y voluntad’, т. е. большая часть этихъ маленькихъ произведеній ходила по рукамъ безъ моего согласія и желанія.}. Онъ же самъ сообщаетъ, что многочисленное духовенство присутствовало на представленіи по крайней мр одной изъ нихъ {Въ начал Introyto къ ‘Trofea’.}. Но сомнительно, чтобы его пьесы разыгрывались при иныхъ условіяхъ, чмъ эклоги Виценте и Энцины, врне думать, что число зрителей, присутствовавшихъ при представленіяхъ ихъ, было ограничено и что самыя представленія происходили во дворцахъ вельможъ {Въ любопытномъ отрывк, уже приведеннымъ мною выше изъ Мендеса Сильвы по поводу первыхъ театральныхъ представленій въ 1492 г., сказано: ‘Ao de 1492 comenzaron en Castilla las compaflias repsesentar publicamente comedias de Juan de la Enzina’. Значеніе здсь слова publicam ente выясняется дале изъ словъ того же писателя: ‘festejando con ellas D. Fadrique de Toledo, Enriquez Almirante de Castilla, y Don Inigo Lopez de Mendoza segundo Duque del Infantado’. Слдовательно, представленія въ залахъ и капеллахъ этихъ великолпныхъ дворцовъ назывались тогда публичными представленіями.} въ Неапол, а можетъ быть и въ Рим. Вслдствіе этого он вначал и не имли большаго вліянія на положеніе драмы на той ступени развитія, на какой она находилась въ то время въ Испаніи. Ихъ вліяніе началось поздне и то посредствомъ печати. Начиная съ 1520 г., въ одной Севиль въ теченіе двадцати пяти лтъ появилось четыре изданія сочиненій Нахарро. Урзанныя и исправленныя, они тмъ не мене представляли собой образны драматическихъ произведеній, превосходившихъ своими достоинствами все, что до нихъ было создано на Пиренейскомъ полуостров.
Хотя такіе люди, какъ Хуанъ Энцина, Хиль Виценте и Нахарро приложили свой талантъ къ созданію драматическихъ произведеній, имъ повидимому и въ голову не приходила мысль создать народный испанскій театръ. Возникновеніе его относится къ послдующему періоду, такъ какъ и слдовъ подобнаго театра не существовало въ Испаніи ни въ конц царствованія Фердинанда и Изабеллы, ни въ первые годы царствованія Карла V.

ГЛАВА XVI.

Провансальская литература въ Испаніи.— Провансъ и варвары его завоевавшіе.— Происхожденіе провансальскаго языка и литературы.— Барселона.— Діалектъ Каталонскій.— Аррагонія.— Поэты-трубадуры въ Каталоніи и Аррагоніи.— Альбигойская война.— Петръ II.— Іаковъ Завоеватель и его Хроника.— Раймонъ Мунтанеръ и его Хроника.— Упадокъ поэзіи въ Прованс и упадокъ провансальской поэзіи въ Испаніи.— Каталонскій діалектъ.

Провансальская литература появилась въ Испаніи въ пору столь же раннюю, какъ и первые памятники до сихъ поръ исключительно занимавшей насъ кастильской литературы. Ея появленіе, тсно связанное съ исторіей политической власти въ Прованс и въ Испаніи, было весьма естественно, равнымъ образомъ можетъ быть легко объяснено и ея преобладаніе въ той части полуострова, гд она господствовала въ теченіе трехъ столтій и ея громадное вліяніе на всю Испанію, какъ въ эту эпоху, такъ и въ послдующую.
Провансъ — или, другими словами, часть южной Франціи, лежащая между Италіей и Испаніей и первоначально получившая свое имя вслдствіе значенія какимъ она пользовалась, какъ первая и самая важная изъ римскихъ провинцій,— Провансъ имлъ необыкновенное счастіе въ послдній средневковой періодъ быть избавленнымъ отъ многихъ смутъ, обуревавшихъ то тревожное время {F. Diez, Troubadours, Zwickau, 1826, 8 мо, p. 5. ‘Breviterque Italia venus quam Provincia’,— скоре вторая Италія, чмъ провинція,— говоритъ Плиній Старшій, восторгавшійся ея населеніемъ, культурою и богатствомъ. (Hist. Nat., Lib. III, c. 5, Ed. Franzii, 1778, Tom. III, p. 548.).}.
Во время великаго переселенія народовъ Провансъ преимущественно тревожили своими набгами Аланы, Вандалы и Свевы, дикія племена, вскор удалившіяся въ Испанію, не оставивъ почти никакихъ слдовъ своего пребыванія, затмъ нахлынули Вестготы, наиболе добродушные изъ всхъ тевтонскихъ завоевателей, посл долгаго пребыванія въ Италіи они достигли наконецъ южной Франціи и съ первыхъ шаговъ своихъ прочно утвердились въ этой цвтущей стран {Pedro Salazar de Mendoza, Monarquia de Espaa, Libro I, Titulo III, cap. и 2. Изд. 1770, in-folio, T. I, pp. 53, 55.}.
Пользуясь выпавшимъ ему на долю относительнымъ спокойствіемъ, лишь изрдка нарушавшимся внутренними усобицами или мимолетными вторженіями сосднихъ испанскихъ арабовъ, спокойствіемъ, какимъ не наслаждалась въ то время почти ни одна изъ европейскихъ странъ, благодаря плодородію почвы и безпримрному по своей мягкости климату, Провансъ съумлъ развить свою цивилизацію богаче и раньше, чмъ это случилось въ остальной Европ. Уже съ 879 года по счастливому стеченію обстоятельствъ значительная часть страны образовала изъ себя независимое государство, и что весьма замчательно, такъ это то, что во глав управленія государствомъ, до 1,092 года т. е. въ продолженіе двухсотъ тридцати лтъ, стояла одна и таже династія {Sismondi, Histoire des Franais, Paris, 1821, 8 vo. T, III, p. 239 и проч.}. Въ теченіе этого втораго періода своего существованія Провансъ по прежнему счастливо избгнулъ набговъ, почти постоянно тревожившихъ его границы и угрожавшихъ его спокойствію, смуты, волновавшія тогда сверную Италію, не перешли ни черезъ Альпы, ни черезъ Варъ, маврамъ было не до новыхъ завоеваній: они сами съ трудомъ держались въ Каталоніи, (волненія же и войны на свер Франціи, начавшіяся со времени воцаренія первыхъ наслдниковъ Карла Великаго и продолжавшіяся до Филиппа Августа, шли въ направленіи противоположномъ Провансу и представляли на безопасномъ разстояніи прекрасный выходъ для пылкихъ натуръ, не выносившихъ бездйствія.)
Въ продолженіе этихъ двухъ столтій въ южной Франціи и вдоль береговъ Средиземнаго моря параллельно съ развитіемъ богатства и образованности возникъ языкъ, смсь разговорнаго діалекта сверныхъ племенъ и распространеннаго въ стран искаженнаго латинскаго языка, и мало по малу вытснилъ оба эти языка. Съ новымъ языкомъ возникла также незамтно около половины Х-го столтія новая литература, соотвтствующая климату, времени и нравамъ, породившимъ ее, — литература, которая въ продолженіе своего почти трехсотлтняго существованія достигла такаго совершенства и изящества, какого со времени паденія римской западной имперіи не достигала ни одна изъ европейскихъ литературъ.
Такими благами пользовался Провансъ подъ управленіемъ двнадцати принцевъ, въ жилахъ которыхъ текла варварская кровь, и которые почти ничмъ не ознаменовали себя въ современныхъ имъ войнахъ, но за то, повидимому, управляли своими владніями съ благоразуміемъ и кротостью, весьма рдкими въ эпоху всеобщей сумятицы, переживаемой тогда міромъ. Династія это пресклась въ мужской линіи въ 1092 г. и въ 1113 корона Прованса путемъ замужества наслдницы ея перешла къ Раймону Беренгару, третьему Барселонскому графу {E. А. Schmidt, Geschichte Aragoniens im Mittejalter, Leipzig, 1828, 8 vo, стр. 92.}. Значительное число провансальскихъ поэтовъ, людей большею частью благороднаго происхожденія и принадлежавшихъ ко двору, послдовало естественно за своей государыней изъ Арля въ Барселону и добровольно поселилось въ новой столиц при особ государя, соединявшаго въ себ боевыя качества рыцаря съ желаніемъ покровительствовать мирнымъ искусствамъ.
Въ положеніи ихъ не произошло впрочемъ значительной перемны. Пиренеи не создавали тогда, какъ не создаютъ и теперь, рзкаго различія между разговорными языками своихъ противоположныхъ склоновъ. Сходство въ образ жизни за долго до этого породило сходство нравовъ у жителей Барселоны и Марселя, съ тмъ впрочемъ различіемъ, что провансальцы отличались большею мягкостью и образованностью, тогда какъ каталонцы, закаленные въ безпрестанныхъ войнахъ съ маврами, выработали себ боле энергичный и мужественный характеръ {Барселона нсколько разъ переходила отъ мавровъ къ христіанамъ и обратно и только въ 985 или 986 г. была окончательно отвоевана христіанами. (Zurita, Anales de Aragon, Lib. I, c. 9). О древнемъ могуществ и слав этого города можно прочесть у Капмани (Memorias de la Antigua Cuida de Barcelona, Madrid, 1779—1792 4 tom. 4-to), преимущественно въ любопытныхъ документахъ и примчаніяхъ ко II и IV томамъ.}.
Начало XII столтія мы можемъ съ достоврностью считать эпохой введенія провансальской культуры въ сверо-восточной части Испаніи. Этотъ фактъ тмъ боле достоинъ вниманія, что почти одновременно съ нимъ, какъ мы уже видли, появились проблески истинно національной поэзіи въ совершенно противоположномъ уголк полуострова среди горъ Бискаіи и Астуріи {Члены Французской Академіи въ продолженіи начатой бенедиктинцами знаменитой Histoire Littraire de la France (Paris, in-4о, т. XVI, 1824, стр. 195) относятъ это событіе къ боле отдаленной эпох.}.
Политическія причины, схожія съ тми, въ силу которыхъ провансальская поэзія была впервые перенесена изъ Арля и Марселя въ Барселону, вскор дали ей возможность проникнуть глубже въ центръ Испаніи. Въ 1137 году Барселонскіе графы путемъ брачныхъ связей пріобрли королевство Аррагонское, и хотя они не тотчасъ же перенесли столицу въ Сарагоссу, но не замедлили распространить въ своихъ новыхъ владніяхъ нкоторые изъ плодовъ цивилизаціи, которыми были обязаны Провансу. Замчательная семья эта,могущество которой быстро распространилось вплоть до свера, владла въ разныя времена, въ теченіе почти трехъ столтій, различными областями лежавшими по обимъ сторонамъ Пиренеевъ и вообще подчинила всему вліянію значительную часть сверо-восточной Испаніи и весь югъ Франціи. Между 1229 и 1253 гг. знаменитйшіе члены этой фамиліи присоединили къ своимъ владніямъ обширныя земли, отнятыя у мавровъ, затмъ могущество Аррагонскаго дома начинаетъ постепенно падать и владнія его уменьшаться вслдствіе супружеств, раздловъ и военныхъ неудачъ. Однако одиннадцать аррагонскихъ государей по прямой линіи и трое по боковымъ удерживаютъ свои права надъ королевствомъ вплоть до 1479 г., когда въ лиц Фердинанда, Аррагонія соединяется съ Кастиліей, и кладутся прочныя основанія, на которыхъ и донын покоится испанская монархія.
При помощи этого, хотя и поверхностнаго очерка развитія политическаго могущества сверо-восточной части Испаніи, намъ легко будетъ прослдить происхожденіе и развитіе литературы, господствовавшей въ этой стран съ начала XII до половины XV вка, литературы, перенесенной изъ Прованса и сохранившей свой провансальскій характеръ до той поры, пока она не пришла въ соприкосновеніе съ боле сильнымъ теченіемъ, шедшимъ въ ту же самую эпоху съ свера-запада и сообщившимъ впослдствіи свой тонъ литератур упроченной испанской монархіи {Каталонцы по чувству патріотизма отрицали это и утверждали, что провансальская литература сама была отпрыскомъ каталонской. (См. Ant. Bastero. Crusca Provenzale. Коша, 1724, in-folio, pp. 7 sqq. Torres Amat, Prlogo къ ‘Memorias de los Escritores Catalanes’ и другихъ въ мстахъ). Достаточно впрочемъ ознакомиться съ доводами приверженцевъ этой гипотезы, чтобы убдиться въ ея несостоятельности. Одинъ тотъ фактъ, что разсматриваемая литература существовала въ Прованс цлымъ столтіемъ раньше, чмъ какіе.либо проблески ея обнаружились въ Каталоніи, уже ршаетъ споръ, если только дйствительно возможенъ какой либо споръ по этому вопросу, ‘Memorias para ayudar а formar un Diccionario Critico de los Autores Catalanes’, и проч., написанныя Феликсомъ Торресомъ Аматою, архіепископомъ Асторги и проч. (Barcelona, 1836, in 8о), являются тмъ не мене необходимою книгою по исторіи каталонской литературы. Авторъ ея, потомокъ одной изъ самыхъ древнйшихъ и знаменитйшихъ фамилій страны и племянникъ ученаго архіепископа Аматы, умершаго въ 1824 г., посвятилъ большую часть своей жизни и своего громаднаго состоянія на собраніе матерьяловъ для своего труда. Въ немъ встрчается больше ошибокъ, чмъ бы слдовало, но большая часть свденій, заключающихся въ немъ, нельзя встртить ни въ какой другой книг. Въ вопрос о преимуществ каталонскаго языка надъ провансальскимъ Амата держится мннія Бастеро, но во многихъ отношеніяхъ нейдетъ такъ далеко какъ его предшественникъ, который въ числ другихъ нелпостей, утверждаетъ, что превосходство его отечественнаго языка было подтверждено чудомъ: нмой ребенокъ, привезенный изъ Наварры въ Каталонію, по предстательству Богородицы получилъ даръ слова и заговорилъ ни на какомъ иномъ язык, а именно на каталонскомъ, котораго его родители не знали. По мннію Бастеро этотъ фактъ служитъ доказательствомъ поддержки, оказываемой каталонскому языку самимъ божествомъ, (Crusca Provenzale p. 37).}.
Характеръ старинной провансальской поэзіи одинъ и тотъ же по обоимъ склонамъ Пиренеевъ. Въ цломъ поэзіи эта прелестна и преимущественно посвящена любви, иногда она вдается въ современную политику, а мстами даже переходитъ въ рзкую и непристойную сатиру. Въ Каталоніи, какъ и на родин, она составляла украшеніе двора: личности, высокія по положенію и власти, стоятъ въ числ древнйшихъ и знаменитйшихъ поэтовъ. Такъ напр. двое первыхъ государей, носившихъ соединенную корону Барселоны и Прованса и царствовавшіе между 1113 и 1162 гг., нердко заносятся въ списокъ поэтовъ лимузенскихъ или провансальскихъ, хотя ихъ права на эту честь весьма ничтожны, такъ какъ до сихъ поръ не было издано ни одного стиха, который можно было бы съ увренностью приписать одному изъ нихъ {См. статьи Торреса Амати въ Memoriae, р. 104, 1058.}.
Впрочемъ Альфонсъ II, вступившій на аррагонскій престолъ въ 1162 г. и занимавшій его до 1196, по всей справедливости носилъ имя трубадура. Изъ произведеній его сохранилось донын нсколько cobias или стансовъ, нелишенныхъ изящества, они посвящены дам его сердца. Произведенія эти любопытны, какъ древнйшій образчикъ поэзіи, написанный на одномъ изъ испанскихъ діалектовъ и дошедшій до насъ съ именемъ автора. По древности стансы Альфонса нужно признать современными или почти современными анонимной поэзіи Кастиліи и сверныхъ провинцій {Стансы эти помщены у Ренуара, Troubadours, T. III, р. 118. Они начинаются словами:
Per mantas guizas m’ es datz
Joys e deport e solatz.
Біографическія свденія объ Альфонс можно найти въ книг Зуриты ‘Anales de Aragon’ (Lib II), но необходимыя литературныя свденія о немъ почерпаются главнымъ образомъ у Латассы, ‘Biblioteca Antigua de los Escritores Aragoneses’ (Zaragoza, 1796, 8 vo, T. I, p. 175) и изъ ‘Htstoire Littraire de la France’ (Paris, 4 to, Tom. XV, 1820, p. 158). Что касается слова copilas, то не смотря на остроумныя догадки Ренуара (T. II, рр. 174—178) и Дица, ‘Troubadours’ (стр. III и примчаніе) я держусь того мннія, что оно однозначуще съ испанскимъ словомъ copias, и что поэтому его можно всюду переводить словомъ стансы, или даже куплеты.}. Подобно другимъ государямъ своего времени, любившимъ веселую науку (gai saber) и упражнявшимся въ ней, Альфонсъ также окружалъ себя поэтами. При двор его жили Пьеръ Рожье, Пьеръ Рэмонъ Тулузскій и Эмерикъ Пегилевъ, оплакавшій въ стихахъ смерть своего покровителя. Вс трое были знаменитыми трубадурами своего времени и пользовались въ Барселон почетомъ и королевскими милостями {О Пьер Рожье см. Ренуара, Troubadours, T. V, р. 330, T. III, р. 27 и проч., Millot, Hist. littraire des troubadours, Paris, 1774, in-12о, T. I, P103 и проч., и Hist. littraire de la France, т. XV, p. 459. Относительно Пьера Рамона Тулузскаго, см. Ренуара, T. V, р. 322 и T. III, р. 120, Hist. littraire de la France, T. XV, p. 457, Crescimbeni, Storia della Volgar Poesia (Rome, 1710, 4 Vol. T. II, p. 55), гд на основаніи рукописи, находящейся въ Ватикан, онъ говоритъ о Пьер Рэмон, что поэтъ пришелъ ко двору Альфонса Аррагонскаго, принявшаго его съ большими почестями. (‘And in corte del Re Alfonso d’Aragona, che l’accolse e molto onor’). Свденія объ Эмерик Пегилен, можно найти въ Hist. Litt. de la France, Парижъ, in-4о, T. XVIII, 1835, p. 684.}. Слдовательно не можетъ быть ни малйшаго сомннія въ томъ, что провансальскій духъ распространился и утвердился въ этой части Испаніи до конца XII вка.
Въ начал слдующаго столтія вншнія обстоятельства способствовали развитію этого духа въ Аррагоніи. Съ 1209 по 1229 г., постыдная война противъ Альбигойцевъ, породившая инквизицію, велась съ необыкновенною яростію и ожесточеніемъ. Альбигойцы составляли религіозную секту въ Прованс, ихъ обвиняли въ ереси, но причины преслдованія были скоре политическія, чмъ религіозныя. Къ этой сект, возстававшей по нкоторымъ вопросамъ противъ притязаній римскаго двора и совершенно уничтоженной крестовымъ походомъ, воздвигнутымъ противъ нее по требованію папы — принадлежали почти вс современные трубадуры, поэзія которыхъ переполнена описаніемъ ихъ страданій и жалобъ {Сисмонди (Hist. des Franais, Paris in 8о, T. VI и VII, 1823, 1826) подробно описываетъ жестокости и ужасы альбигойской войны, и Хюрантъ (Histoire de l’inquisition, Paris, 1817, in-8о, T. I. p. 43) указываетъ на связь между этою войною и происхожденіемъ инквизиціи. Тотъ фактъ, что почти вс трубадуры стояли на сторон преслдуемыхъ альбигойцевъ, вполн доказанъ. Histoire Litt. de la France, Tom. XVIII, p. 588 и Fauriel, Introduction l’Histoire de la Croisade contre les Hrtiques Albigeois, Paris, 1837, in 4-to, p. XV.}. Главнымъ союзникомъ Альбигойцевъ и трубадуровъ въ постигшемъ ихъ разгром былъ Петръ II Аррагонскій, павшій въ 1213 г. смертью героя за ихъ дло въ злополучной битв при Мюре, такъ что, когда провансальскимъ трубадурамъ пришлось искать спасенія отъ огня и меча, которому были преданы ихъ очаги, они въ большомъ числ поспшили укрыться при дружественномъ двор королей аррагонскихъ, гд были уврены, что найдутъ пріютъ и почетъ себ и своему искусству, такъ какъ сами государи были поэтами.
Въ числ трубадуровъ укрывшихся въ Испанію, въ царствованіе Петра II, были Гюгъ де Сенъ-Сиръ {Raynouard, Troub., Tom. V, стр. 222, Tom. III, стр. 330. Millot, Hist. T. II, p. 174.}, Аземаръ Черный {Hist. Litt. de la France, T. XVIII, p. 586.}, Понсъ Барба {Ibid. p. 644.}, Рэмонъ де-Мираваль, вмст съ другими горячо убждавшій короля выступить на защиту Альбигойцевъ, въ которой тотъ и погибъ {Raynouard, Troub., T. V, pp. 382, 386. Hist. Litt. de la France, T. XVII, pp. 456-467.}, Пердигонъ {Hist. Litt. de la France, T. XVIII, pp. 603—605. Millot, Hist. T. I, p. 428.}, пользовавшійся самымъ радушнымъ гостепріимствомъ при королевскомъ двор и ставшій, подобно Фольке Марсельскому {Объ этомъ жестокомъ и вроломномъ вожд крестоносцевъ, восхваляемымъ Петраркой (Trionfo d’Amore, С. IV) и Дантомъ (Paradiso, IX, 94, и проч.) см. Hist. Litt. de la France, T. XVIII, p. 594. Стихотворенія его помщены у Ренуара, Troubadours, T. III, pp. 149—162.}, измнникомъ своему длу и открыто высказывавшій свою радость по случаю преждевременной смерти короля. Но ни одинъ изъ поэтовъ-сподвижниковъ Петра II не прославлялъ его боле автора длинной поэмы ‘Война противъ Альбигойцевъ’, поэмы, въ которой изложена почти вся жизнь короля аррагонскаго, оканчивающаяся подробнымъ описаніемъ его несчастной кончины {Эта замчательная поэма, превосходно изданная Шарлемъ Форіелемъ, однимъ изъ самыхъ основательныхъ французскихъ ученыхъ XIX вка, входить въ составъ цлой серіи сочиненій по исторіи Франціи, изданныхъ по повелнію короля подъ редакціей Гизо бывшаго тогда министромъ народнаго просвщенія. Поэма эта озаглавлена ‘Histoire de la Croisade contre les Hrtiques Albigeois, crite en vers Provenaux, par un pote contemporain’, Paris, 1837, in-4о. Она состоитъ изъ 9578 стиховъ. Подробности о Петр II находятся главнымъ образомъ въ первой части, а описаніе его смерти, начиная отъ стиха 3061 и дале.}. Вс трубадуры за исключеніемъ Пердигона и Фольке были проникнуты чувствомъ глубокой благодарности, къ этому государю-поэту {Все что уцлло изъ его поэтическихъ произведеній можно найти у Ренуара, Troubadours, T. V, р. 290 и проч. и въ Hist. Litt. de la France, T. XVII, 1832, pp. 443—447. Тутъ же помщенъ его довольно обстоятельный біографическій очеркъ.}, который, выражаясь словами одного изъ нихъ, ‘стоялъ во глав ихъ и служилъ для нихъ источникомъ почестей’ {Reis d’Aragon, tornem а vos,
Car etz capz de bes et de nos
Pons Barba.}.
Послдовавшее затмъ славное царствованіе Іакова Завоевателя, продолжавшееся съ 1213 по 1276 г., было полно того же поэтическаго духа, который наполнялъ собой и мене счастливое царствованіе его непосредственнаго предшественника. Іаковъ покровительствовалъ трубадурамъ и трубадуры въ свою очередь восхваляли и прославляли его. Гильомъ Анелье посвятилъ ему сирвенту, гд называетъ его ‘юнымъ аррагонскимъ королемъ, поддерживающимъ льготы и права и противодйствующимъ злу’ {Hist. Litt. de la France, T. XVIII, p. 553. Поэма начинается такъ:
Аl jove rei d’Arago, que confernia
Merce e dreg, e malvestat desferma, и проч.
Поэма его о междоусобной войн въ Пампелун, въ 1276 г., повлекшей за собою продолжительныя смуты и описанной имъ въ качеств очевидца, была издана въ Пампелун въ 1847 г. Она состоитъ почти изъ пяти тысячъ двнадцати-стопныхъ стиховъ, раздленныхъ по середин цезурою, и представляетъ собою явное подражаніе упомянутой въ примчаніи 18 ‘Histoire de la Croisade’. Для насъ въ ней важны указанія, что провансальскій языкъ проникъ даже въ Наварру. Стихосложеніе этой поэмы чисто провансальское: одна и таже рима распространяется на много стиховъ, иногда отъ сорока до пятидесяти, но въ цломъ поэма лишена поэтическихъ достоинствъ. Слдуетъ замтить, что въ предисловіи къ поэм объ автор ея Гильом Анелье говорится, какъ о неизвстномъ поэт. Это ошибка. Онъ былъ въ числ извстнйшихъ трубадуровъ. О немъ упоминаетъ Бастеро, въ 1724, (р. 85) ошибочно переиначивая его имя въ Анкліе, Crescimbeni, 1710, T. II, р. 201, Millot, 1774, Т. III, р. 404, Raynouard, 1817, T, V, р. 179, и проч. Говоря о распространеніи провансальскаго языка въ Наварр, нужно добавить, что языкъ этотъ былъ одинаково распространенъ, какъ въ Кастиліи такъ и въ Португаліи, такъ что не подлежитъ сомннію, что онъ былъ въ употребленіи на всей территоріи, хотя временно принадлежавшей Испаніи. Король Діонисій (1261—1325) повидимому ввелъ его въ Португалію. Diez, ber die erste Portugiesische Kunst und Hofpoesie. Bonn, 1863, s. 10 и слд:}. Патъ де Монсъ послалъ ему два письма въ стихахъ, въ одномъ изъ нихъ поэтъ даетъ королю совты касательно устройства его двора и управленія {Millot, Hist. des Troubadours, T. II, p. 186 и слд.}. Арно Планьесъ поднесъ chanso (псенку) его жен прекрасной Элеонор, королев Кастильской {Hist. Litt. de la France, T. XVIII, p. 635, и Raynouard, Troubadours, T. V, p. 50.}, а Матье де Керси, пережившій великаго завоевателя, излилъ на его могил скорбь своихъ соотечественниковъ христіанъ о потер великаго борца, ихъ опоры въ борьб противъ мавровъ {Raynouard, Troubadours, T. V, pp. 261, 262. Hist. Litt. de la France, T. XIX, Paris, 1838, p. 607.}. Около того же времени, Гюгъ де Матаплана, благородный каталонецъ, устроилъ въ своемъ замк ‘суды любви’ и поэтическія состязанія, въ которыхъ и самъ принималъ горячее участіе {Hist. Litt. de la France, T. XVIII, pp. 571—575.}, а одинъ изъ его сосдей, Гильомъ де Бержеданъ, не мене его извстный своимъ поэтическимъ талантомъ и древностью рода, но уступавшій ему въ благородств характера, впадалъ въ своихъ поэтическихъ произведеніяхъ въ такой грубый тонъ, какой трудно встртить во всей поэзіи трубадуровъ {Ibid. pp. 576—579. Поэтическія произведенія Гильома или Гильема Бержедана были изданы нмецкимъ ученымъ Адальбертомъ Келлеромъ (Leipzig. 1749, in-8о).}. Однако, вс эти поэты, и хорошіе и плохіе, и т, которые подобно Сорделло {Millot, Hist., Т. II, p. 92.} и Бернару де Ровеваку {Raynouard, Troubadours, T. IV, pp. 203—205.}, сочиняли сатиры на короля и т, которые, подобно Пейру Карденалю, пользовались его милостями и восхваляли его {Ibid., T. V, p. 302. Hist. Litt. de la France, T. XX, 1842, p. 574.}, — вс согласны въ томъ, что трубадуры въ его царствованіе продолжали искать въ Каталоніи и Аррагоніи покровительства, которое привыкли издавна находить тамъ и что ихъ поэзія пускала все глубже и глубже свои корни въ почву, гд питаніе ея было обезпечено. Имя самого Іакова не разъ попадается въ списк поэтовъ своего вка {Quadrio (Sloria d’Ogni Poesin, Bologna, 1741, in-4о, T. II. p. 132) и Zurita (Anales, Lib, X, c. 42) приводятъ этотъ фактъ, но безъ всякихъ доказательствъ.}. Хотя ни одно изъ его поэтическихъ произведеній и не дошло до насъ, но весьма вроятно, что онъ дйствительно былъ поэтомъ, такъ какъ стихи такъ легко слагались на плавномъ язык, которымъ онъ говорилъ и были очевидно въ большомъ ходу при его двор, гд примры его отца и дда, бывшихъ трубадурами, конечно не могли остаться безъ вліянія на него. Во всякомъ случа несомннно одно, что онъ любилъ литературу и оставилъ посл себя обширное прозаическое сочиненіе, боле соотвтствующее, чмъ какая бы то ни было поэзія, его характеру мудраго государя и счастливаго завоевателя, законодательство котораго и управленіе опередили на много общій уровень развитія его подданныхъ {Въ Guia del Comercio de Madrid 1848 г. помщено описаніе открытія въ IIоблет въ 1846 останковъ нсколькихъ царственныхъ особъ, за долго погребенныхъ тамъ. Между ними найдено тло Дона Іакова превосходно сохранившееся, не смотря на то, что протекло пятьсотъ семьдесятъ лтъ посл его погребенія. Его легко можно было распознать по его росту, такъ какъ онъ имлъ 7 футовъ и по ясно обозначенному шраму на лбу отъ раны стрлою, полученной имъ при осад Валенсіи. Очевидецъ утверждаетъ, что лицо короля на столько сохранилось, что живописецъ могъ бы воспроизвести главныя его черты. (Faro Industrial de la Habana, 6-го апрля, 1848).}.
Сочиненіе это — Хроника или комментарій къ главнымъ событіямъ его царствованія, раздленный на четыре части., Въ первой описываются смуты, сопровождавшія его вступленіе на престолъ посл долгаго несовершеннолтія и освобожденіе Минорки и Майорки изъ подъ власти мавровъ между 1229 и 1233 г. Во второй великое завоеваніе королевства Валенсіи, совершенно оконченное въ 1239 г.— событіе, посл котораго ненавистные язычники никогда уже не могли стать твердой ногой во всей сверо-восточной части полуострова. Въ третьей описывается война, которую Іаковъ велъ въ Мурсіи въ 1266 г. съ цлью помочь своему родственнику Альфонсу Мудрому, королю кастильскому, а въ послдней — пріемъ посольствъ отъ татарскаго хана и византійскаго императора Михаила Палеолога и собственная попытка Іакова въ 1268 г. отправить экспедицію въ Палестину. Экспедиція эта была уничтожена бурями. Оба послднія событія Іаковъ считалъ славнйшими событіями своего царствованія. Хроника доведена до конца царствованія Іакова, она подъ конецъ иметъ форму мелкихъ замтокъ, носящихъ за исключеніемъ послдней автобіографическій характеръ. Послдняя же. разсказывающая въ нсколькихъ словахъ смерть короля, послдовавшую въ Валенсіи, единственная, написанная третьимъ лицемъ.
Изъ Хроники Іакова Завоевателя было въ весьма раннюю эпоху заимствовано описаніе завоеванія Валенсіи, начинающееся самымъ простодушнйшимъ образомъ съ бесды короля въ Алканьис (Алканьизас) съ дономъ Бласко Алагономъ и гросмейстеромъ монашескаго ордена Госпиталитовъ, Нуко Фоллалкеромъ, подстрекавшимъ его, на основаніи успховъ въ Минорк, предпринять великій подвигъ завоеванія Валенсіи. Описаніе заканчивается смутами, сопровождавшими длежъ добычи, послдовавшій за паденіемъ богатаго валенсійскаго королевства и его столицы Это послднее сочиненіе вышло въ 1515 г. великолпнымъ изданіемъ, и составляло введеніе къ Foros, или собранію привиллегій, дарованныхъ городу Валенсіи со времени завоеванія и вплоть до конца царствованія Фердинанда Католика {Его первое заглавіе таково ‘Aureum Opus Regalium Privilegiorum Civitatis et Rgni Valentiae’, и проч., но самое сочиненіе начинается словами ‘Comena la conquests per Іо serenisimo e Catholich Princep de inmortal memoria, Don Jaume’ и т. д. Въ немъ нтъ раздленія ни на главы, ни на страницы, но въ замнъ этого каждый параграфъ начинается красивой прописной буквой. Оно состоитъ изъ сорока двухъ страницъ, in-folio, въ два столбца напечатанныхъ готическими буквами, и было издано, какъ значится на послдней страниц, въ Валенсіи, въ 1515, Діеномъ Гюміелемъ. Валенсія была взята 28-го сентября 1238 и, нсколько дней спустя Мавры въ числ почти пятидесяти тысячъ покинули ее навсегда. Недвижимое имущество города, дома съ прилегавшими къ нимъ землями были въ силу изданнаго repartimiento тотчасъ же раздлены между завоевателями ‘въ силу жестокой системы, принятой христіанами относительно неврныхъ, системы, не признававшей на неврными никакого права на почву Испаніи. (Aschbach, т. II. 1837, стр. 189). Слдуетъ припомнить, что эта система repartimientos была примнена испанцами въ Куб, Мексик и т. д. и подала поводъ къ безконечнымъ раздорамъ между ними и туземцами. Дйствительно, прошло много времени, прежде чмъ испанцы ршились признать гд бы то ни было за язычниками что либо большее, чмъ право на жизнь, и даже это послднее не всегда признавалось.}. Въ полномъ же своемъ состав. Хроника Іакова появилась лишь въ 1557 г. и была напечатана по распоряженію Филиппа II {Rodriguez, Biblioteca Valentina, Valencia. 1747, in-folio, p. 574. Ея заглавіе таково ‘Chrnica о Commentari del Gloriosissim e Invictissim Rey En Jacme, Rey d’Arag, de Mallorques e de Valencia, Compte de Barcelona e de Urgell e de Muntpeiller, feita e scrita per aquell en sa llengua natural, e treita del Archiu del molt magnifich Rational de la insigne Ciutat de Valencia, hon stava custodita’. Она была напечатана по приказанію членовъ валенсійскаго городскаго совта (Jurats) вдовою Хуана Мея, въ 1557, in-folio. Такъ какъ ‘Rational’ былъ оффиціальнымъ архиваріусомъ, ‘Jurats’ составляли городской совтъ, а сочиненіе было посвящено Филиппу II, выразившему желаніе видть его въ печати, то нтъ повода сомнваться въ его подлинности. Каждая часть его раздлена на коротенькія главы. Первая содержитъ въ себ сто пять главъ, вторая сто пятнадцать и т. д. Jos. Villaroya и ‘далъ въ Валенсіи въ 1800 цлый рядъ писемъ, въ которыхъ доказывалъ, что Іаковъ не былъ авторомъ этой Хроники, письма эти остроумны, отличаются богатствомъ свденій, но, по моему мннію, не достигаютъ своей цли. Лучшимъ опроверженіемъ ихъ можетъ служить то обстоятельство, что Франциско Діаго въ своихъ весьма почтенныхъ и тщательно составленныхъ ‘Anales de Valencia’ (Valencia, 1613, fol.) считаетъ Іакова несомнннымъ авторомъ Хроники, (f. 272 b.). Маріана также не сомнвался въ ея подлинности, это видно изъ того, какъ онъ пользуется ею въ прекрасной глав о завоеваніи Валенсіи, (въ конц двнадцатой книги). Въ 1848 было роскошно издано на остров Майорк Іохимомъ Маріа Баверо любопытное сочиненіе, иллюстрирующее царствованіе Іакова Завоевателя. Оно состоитъ изъ пятисотъ пятидесяти четырехъ стихотворныхъ надписей, большею частію въ одиннадцать строкъ и лишь изрдка въ двнадцать. Надписи эти служатъ къ объясненію гербовъ пятисотъ пятидесяти четырехъ дворянскихъ фамилій, участвовавшихъ при взятіи Валенсіи, и въ числ ихъ встрчается не мало именъ, ставшихъ впослдствіи извстными въ исторіи Валенсіи. Авторъ этой книги Jaime Febrer, сопровождавшій Іакова Завоевателя въ его несчастной экспедиціи въ Святую Землю въ 1269 и занимавшій довольно важное мсто при двор, составилъ эти надписи въ 1276 по просьб инфанта Педро. Ничтожныя въ поэтическомъ отношеніи, он имютъ значеніе, какъ памятники лемузенскаго или провансальскаго нарчія, бывшаго тогда въ употребленіи въ Валенсіи, гд родился Фебреръ въ помстьи, доставшемся его отцу при repartimiento города. Первое изданіе книги Фебрера вышло въ Валенсіи въ 1796 г.}.
Она написана простымъ, энергическимъ слогомъ, который, не претендуя на изящество, часто изображаетъ событія необыкновенно живо, впрочемъ въ немъ нердко встрчаются удачные обороты рчи и выраженія, свидтельствующія о несомннномъ литературномъ талант автора. Была ли эта замчательная Хроника задумана по образцу подобнаго рода сочиненій, данному Альфонсомъ X, Кастильскимъ, въ его ‘Обшей Хроник Испаніи’, или она обязана своимъ происхожденіемъ Аррагоніи, — ршить трудно. Вроятно, какъ то, такъ и другое сочиненіе шли на встрчу потребностямъ времени и въ виду того, что оба были написаны почти одновременно, а также въ виду родственныхъ узъ, связывавшихъ обоихъ государей и постоянныхъ сношеній между ними, едва ли при боле полномъ знакомств съ этими двумя замчательными хрониками различныхъ частей полуострова, намъ не удастся открыть между ними нкоторой связи. Притомъ, нтъ ничего невозможнаго, что старшинство относительно времени написанія придется признать за Хроникою короля Аррагонскаго, не только старшаго Альфонса годами, но и часто бывшаго для него мудрымъ и полезнымъ совтникомъ {Альфонсъ родился въ 1221 г., а умеръ въ 1284, Іаковъ I, (имя котораго пишется по испански Ja y me, Jaum, Jaime и Jacme), родился въ 1208, а умеръ въ 1276. Вроятно, какъ я уже замтилъ, Хроника Альфонса была написана немного ране 1260, т. е. двадцатью годами позже всхъ событіи, занесенныхъ въ Хронику Іакова о завоеваніи Валенсіи. Въ связи съ вопросомъ о старшинств этихъ двухъ хроникъ стоитъ тотъ фактъ, что Іаковъ пытался ввести каталонскій языкъ въ законодательные и другіе оффиціальные акты за тридцать лтъ до подобной же попытки Альфонса X относительно кастильскаго языка. Villanueva, Viage Literario las Iglesias de Espaa, Valencia, 1821, Tom. VII, p. 195.
Другое сочиненіе короля осталось въ рукописи. Это нравственный и философскій трактатъ, озаглавленный ‘Lo Libre de la Saviesa’, т. е. ‘Книга мудрости’, обзоръ ее содержанія можно найти у Кастро, Biblioteca Espaola, T. II, p. 605.}.
На долю Іакова Аррагонскаго выпало счастіе имть и другаго хроникера въ лиц Рамона Мунтанера, родившагося въ Пералад, за девять лтъ до его кончины. Это былъ каталонскій дворянинъ, почувствовавшій въ преклонныхъ лтахъ, посл жизни богатой тревогами и приключеніями, особое призваніе написать исторію своего времени {Наиболе точныя свденія о Мунтанер находятся у Антоніо, Bib. Vetus (изд. Баейра, T. II, р. 145), и въ перевод его хроники сдланномъ Моизй, о которомъ будетъ сказано ниже. Біографическія данныя о немъ находятся также у Торреса Аматы въ его Memories (р. 437) и у другихъ писателей. Заглавіе его хроники слдующее: ‘Crnica о Descripcio dels Fets e Hazanyes del Inclyt Rey Dbn Jaume Primer, Rey Darag, de Mallorques, e de Valencia, Compte de Barcelona, e de Munpeslier, e de molts de sos Descendents, feta per lo magnifich En Ramon Muntaner, loqual servi axi al dit inclyt Rey Don Jaume com sos Fills e Descendents, es troba present a las Coses contengudes en la present Historia’. Существуютъ два старинныя изданія этой хроники, первое помчено: Валенсія 1558, а второе Барселона 1562, оба in-folio и послднее содержитъ въ себ 248 листовъ. Цурита, очевидно, доврялъ этой хроник и много пользовался ею. (См. его Anales, Lib. VII, с. I и проч.) Изящное изданіе ея, in-8о, подъ редакціею Карла Ланца, было выпущено въ 1844 Штутгардскимъ литературнымъ обществомъ, а переводъ ея на нмецкій языкъ, сдланный тмъ же ученымъ, появился въ Лейпциг, въ 1842, въ 2 т. in 8о. Я имю ее также въ итальянскомъ перевод, весьма тщательно сдланномъ Филиппомъ Моизо и озаглавленнымъ ‘Cronache Catalane del Secolo XIII e XIV (Firenze, 1844, 2, 8vo). Въ этомъ изданіи кром хроники Мунтанера помщена еще хроника Д’Ескло, написанная около 1300 и обнимающая періодъ отъ 1207 по 1285 г. Эта послдняя была издана Бюшономъ (Paris 1840) у меня есть старинный испанскій переводъ ея, сдланный Рафаелемъ Серверою (Barcelona 1616), но въ немъ много сокращеній, вслдствіе чего онъ иметъ мало значенія. Цурита восхваляетъ Д’Ескло и охотно пользуется его хроникою, и въ самомъ дл слогъ ея отличается искренностью и простотою. Я имю также въ перевод сочиненіе Д’Ескло или Дескло, относящееся къ нашествію французовъ на Каталонію въ 1285, и напечатанное въ Мадрит въ 1793 г. О Мунтанер см. интересную и ученую книгу Финлея, Mediaeval Greece and Trebizond, Edinburgh and London, 1851, 8 vv, pp. 199—200.}. ‘Однажды’, говоритъ онъ, ‘когда я находился на моей ферм Хилвелл, расположенной въ цвтущей долин Валенсіи и лежалъ въ постел, мн явилось видніе въ образ почтеннаго старца, облеченнаго въ блое одяніе, который обратился ко мн со словами, ‘Пробудись, Мунтанеръ, встань и обдумай, какъ изложить великія чудеса, виднныя тобою и явленныя Богомъ въ войнахъ, въ которыхъ ты участвовалъ, Богу угодно, чтобы ты повдалъ о нихъ’. Первоначально, по словамъ Мунтанера, онъ ослушался небеснаго виднія, его не искусилъ павшій на него лестный выборъ быть лтописцемъ столь важныхъ событій’. ‘Въ другой разъ, на томъ же самомъ мст’ — продолжаетъ онъ — ‘мн снова явился почтенный старецъ и сказалъ: ‘Сынъ мой, что длаешь ты? Зачмъ ослушиваешься моихъ приказаній? Встань же, исполни мою волю и знай, что своимъ послушаніемъ, ты пріобртешь себ, дтямъ своимъ, родственникамъ и друзьямъ милость Божію’. Посл втораго виднія Мунтанеръ приступилъ къ составленію хроники. Онъ началъ ее, по его словамъ, 15-го мая 1325 г., а заканчивается она описаніемъ событій, совершившихся въ апрл 1328 г., отсюда ясно, что онъ употребилъ на составленіе своей хроники не мене трехъ лтъ.
Она начинается самымъ простйшимъ образомъ съ описанія перваго важнаго событія, сохранившагося съ дтства въ памяти автора посщенія его отца великимъ завоевателемъ Валенсіи {‘Е per o coinen, al feyt del dit senyor, Rey En Jacme, com yol vu, e asenyaladament essenl yo fadri, e lo dit senyor Rey essent la dita viia de Peralada hon yo naxqui, e posa en labberch de mon pare En Joan Muntaner, qui его dels majors alberchs daquell Hoch, e era al cap de la plaa’ (Cap. II.) — ‘И такъ я начинаю съ факта о поименованномъ Дон корол Іаков, о томъ, какъ я видлъ его, еще будучи мальчикомъ, а поименованный король былъ въ город Перепад, гд я родился и пребывалъ въ дом отца моего, Дона Іоана Мунтанера. Домъ нашъ былъ самымъ большимъ въ город и съ садомъ позади’. En соотвтствуетъ кастильскому Don. См. Andrev Bosch, Titois de Honor de Cathalunya, etc, Perpinya, folio, 1628, p. 574.}. Подобное посщеніе естественно должно было произвести глубокое впечатлніе на воображеніе ребенка, въ данномъ случа, впечатлніе это, повидимому, было особенно сильно. Съ этой минуты король сталъ для него не только героемъ, какимъ онъ былъ и на самомъ дл, но какимъ-то высшимъ существомъ, чье рожденіе было чудеснымъ и чья жизнь была полна милостей и благъ, какими Богъ не надлялъ еще ни одного смертнаго. По словамъ престарлаго энтузіаста-хроникера ‘это былъ самый богобоязненный, мудрйшій, милостивйшій и справедливйшій государь въ мір, боле всхъ другихъ государей любимый всми, какъ своими подданными, такъ и чужеземцами’ {Отрывокъ этотъ напоминаетъ прекрасную характеристику.Іансе.юта въ конц ‘Morte Darthur’, поэтому и привожу въ подлинник эти простыя и выразительныя слова стариннаго романа: ‘Е apres ques vae le pus bell princep del mon, e lo pus savi, e Io pus gracies, e lo pus dreturer, e cell qui fo nies amat de totes gents, axi dels seus sotsmesos coin daltres estranys e privades gents, que Rey qui hanch fos’. Гл. VII.}.
Впрочемъ, жизнь завоевателя служитъ не боле какъ введеніемъ къ сочиненію, такъ какъ Мунтанеръ заране заявляетъ о своемъ намреніи говорить подробно лишь о фактахъ, лично ему извстныхъ, а изъ царствованія завоевателя онъ могъ только помнить послднія славныя событія. Слдовательно хроника его содержитъ главнымъ образомъ описаніе того, что произошло въ теченіе царствованія четырехъ государей той же династіи и преимущественно Петра III, ея главнаго героя. Въ одномъ мст онъ украшаетъ свой разсказъ поэмою въ двсти сорокъ стиховъ, посвященную Іакову II и его сыну Альфонсу, полною совтовъ и предостереженій, ибо въ то время послдній готовился отправиться на завоеваніе Сардиніи и Корсики {Поэма эта находится въ глав CCLXXII хроники и состоитъ изъ двнадцати стансовъ, каждый въ двадцать стиховъ, оканчивающихся на одну и ту-же риму. Рима перваго станса оканчивается на о, втораго на ent, третьяго на ayle и такъ дале. Она содержитъ совты Мунтанера королю и принцу по поводу задуманнаго ими завоеванія, совты, которые по словамъ хроникера, хотя и были исполнены, но только на половину, экспедиція удалась, но она принесла бы еще большіе плоды, еслибы совтамъ его слдовали до конца. На сколько полезны были совты Мунтанера, мы теперь, конечно, не можемъ судить, что касается до его поэзіи, то она несомннно плоха. Стихи его написаны въ крайне искусственномъ стил трубадуровъ и врно озаглавлены самимъ авторомъ serraо. По словамъ Мунтанера поэма его дйствительно была поднесена королю.}.
Въ цломъ сочиненіе это любопытно и носитъ на себ рзкій отпечатокъ личности своего автора,— человка храбраго, любившаго приключенія и пышныя зрлища, благовоспитаннаго и врнаго королю, не лишеннаго умственнаго развитія, хотя и не ученаго, чистосердечнаго и безпристрастнаго, одинаково неспособнаго какъ утаить истину, такъ и удержаться при всякомъ удобномъ случа, чтобы не выказать свое простодушное личное тщеславіе. Его преданность аррагонскому дому была замчательна: онъ посвятилъ вс свои силы на служеніе этому дому, нсколько разъ попадался въ плнъ, участвовалъ въ различныя эпохи своей жизни не мене чмъ въ тридцати двухъ сраженіяхъ, защищая права династіи, или расширяя ея владнія въ войн съ Маврами. Жизнь его дйствительно была полнымъ олицетвореніемъ рыцарской врности и вс двсти девяносто восемь главъ его хроники дышатъ тмъ же самымъ чувствомъ преданности королю, какимъ было переполнено его врное сердце.
При описаніи фактовъ, которыхъ онъ самъ былъ очевидцемъ или участникомъ, разсказъ его, повидимому, вренъ и несомннно полонъ свжести и жизни. Что до остальнаго, то автору кой-гд случается впадать въ хронологическія ошибки или простодушное легковріе въ тхъ случаяхъ, когда онъ выдаетъ за истину неправдоподобныя вещи, слышанныя отъ другихъ. Своимъ веселымъ нравомъ и пристрастіемъ къ вншнему блеску, равно также какъ и своимъ простымъ, но не небрежнымъ слогомъ, онъ напоминаетъ намъ Фруассара, особенно въ конц своей Хроники, которую онъ заканчиваетъ, очевидно къ своему великому удовольствію, тщательно отдланнымъ разсказомъ о церемоніяхъ сопровождавшихъ коронованіе Альфонса IV въ Сарагосс, въ которомъ онъ самъ участвовалъ въ качеств синдика отъ города Валенсіи. Это было послднее событіе, занесенное въ Хронику и послднее, вышедшее изъ подъ пера престарлаго автора-рыцаря, уже приближавшагося къ своему великому климактерическому году.
Подъ конецъ эпохи, описанной въ хроник, въ литератур произошли важныя перемны. Смуты и безпорядки, обуревавшіе Провансъ со времени жестокихъ преслдованій альбигойцевъ и завоевательныя стремленія свера, постоянно тяготвшія съ царствованія Филиппа Августа къ Средиземному морю, были слишкомъ ршительными событіями, чтобы поэтическій, но не смлый духъ трубадуровъ могъ устоять противъ нихъ. Одни изъ нихъ бжали, другіе покорились своей судьб съ отчаяніемъ въ сердц, и вс упали духомъ. Къ концу XIII столтія псни трубадуровъ все рже и рже раздаются на почв, породившей ихъ триста лтъ тому назадъ. {Дицъ (Poesie der Troubadours, s. 69) ставитъ вопросъ шире и приводитъ въ связь паденіе провансальской поэзіи съ обдненіемъ рыцарства и исчезновеніемъ его поэтическаго духа, которому около половины XIII в. шелъ уже на смну эгоистическій духъ сухой и прозаической буржуазіи. Какъ экзотическое растеніе выросшее на почв покровительства знатныхъ, она должна была пасть вмст съ ними. Примчаніе переводчика.} Въ начал XIV вка даже чистота нарчія утрачивается, а немного поздне перестаетъ разработываться и самый языкъ {Мы находимъ подтвержденіе этого у Ренуара въ T. III и боле пространно въ T. V въ списк поэтовъ. См. также Hist. littraire de la France T. XVIII и Форіеля ‘Введеніе къ изданной имъ Pome sur l’histoire des Croisades contre les Albigeois T. XV, XVI.}.
Какъ слдовало ожидать, это нжное растеніе, которому помшали вполн распуститься на родной почв, не могло долго цвсти, будучи пересажено на чужую. На время, правда, трубадуры изгнанники, укрывшіеся при двор Іакова Завоевателя и его отца, придали Сарагосс и Барселон извстную долю поэтическаго блеска, бывшаго столь привлекательнымъ въ Арл и Марсели. Но оба эти государя должны были охранять себя отъ подозрній въ сочувствіи ереси, которой было заражено большинство трубадуровъ, съ этой цлью Іаковъ въ 1233 г. строго запретилъ мірянамъ читать лимузенскую библію, только что приготовленную для нихъ, чтеніе которой должно было содйствовать упроченію провансальскаго языка и образованію его литературы {Castro, Biblioteca Espaola, T. I, p. 411, и Schmidt, Gosch. Aragoniens im Mittelalter, s. 465.}. Наслдники его однако продолжали покровительствовать распространенію духа провансальскихъ менестрелей. Между ними слдуетъ упомянуть Петра III {Latassa, Bib. Antigua de los Escritores Aragoneses, T. I, p. 242 Hist. Litt. de la France, T. XX, p. 529.}, и если Альфонсъ III и Іаковъ II сами не были поэтами, то все-же поэтическій духъ не былъ чуждъ ни имъ лично, ни ихъ двору {Antonio, Bib. Vetus, изд. Байера, т. II, кн. VIII, г. VI, VII, и Ашаі, р. 207. Но Serveri de Girona около 1277 сожалетъ о золотомъ времени Іакова I (Hist. Litt. de la France, T. XX, p.. 552), какъ будто въ ту пору, когда онъ писалъ, число поэтовъ, жившихъ при аррагонскомъ двор, стало уменьшаться.}. Разсказываютъ, что при коронованіи въ Сарагосс въ 1328 г. Альфонса IV ихъ непосредственнаго наслдника, было прочитано по случаю торжества нсколько поэмъ Петра, брата короля, и одна изъ этихъ поэмъ состояла изъ семисотъ стиховъ {Muntaner Crnica, изд. 1562, in-folio, лис. 247, 248.}.
Но это были послдніе проблески провансальской литературы въ сверо-восточной части Испаніи, и ее здсь начала мало по малу вытснять литература, заимствовавшая свои краски у нарчія ближе стоявшаго къ народному языку страны, Что это было за нарчіе, мы уже говорили. Его обыкновенно называли каталонскимъ по имени страны, гд говорили на немъ, но вроятно, въ эпоху отвоеванія Барселоны у мавровъ въ 985 году, оно мало отличалось отъ разговорнаго провансальскаго, которымъ говорили по ту сторону Пиренеевъ, въ Перпиньян. {Du Cange, Glossarium Mediae et Infimae Latinitatis, Parisiis, 1733, fol.. T. I, Praefatio, sect. 34—36. Ренуаръ (Troubadours, T. I, p. XII и XIII) относитъ происхожденіе діалектовъ каталонскаго и валенсійскаго къ 728 г. Но авторитетъ Луитиранда, на которомъ онъ основывается, недостаточенъ, тмъ боле, что самъ Луитпрандъ высказываетъ мнніе, что оба эти діалекта существовали во времена Страбона, Единственное заключеніе, которое можно вывести изъ цитаты, проводимой Ренуаромъ, это то, что они существовали около 950 г., въ то время, когда писалъ Луитпрандъ, хотя съ трудомъ врится, чтобы они были распространены даже въ самой грубой форм между христіанами сверо-восточной части Испаніи. Нсколько вскихъ замчаній о сношеніяхъ южной Франціи съ Каталоніею и объ ихъ общемъ язык встрчаются у Капмани, Memoriae Histricas de Barcelona (Madrid, 1779—92, in-4о.) Parte. I, введеніе и примчанія къ нему. Второй и четвертый томы этого цннаго историческаго сочиненія содержатъ много документовъ одинаково любопытныхъ и важныхъ для исторіи каталонскаго языка. Оно было напечатано на счетъ городской ‘Junta de Comercio’.} По мр того, какъ провансальскій языкъ становился нжне и изящне, заброшенный каталонскій длался грубе и энергичне, когда же христіанское владычество распространилось, въ 1118 г., до Сарагоссы, а въ 1289 г., до Валенсіи и соотвтственно этому туземный діалектъ обогатился новыми словами и оборотами, то это обогащеніе, конечно, содйствовало скоре самостоятельному развитію мстныхъ нарчій, чмъ приближенію ихъ къ боле обработанному языку трубадуровъ.’
Можетъ быть, еслибы трубадуры сохранили свое высокое положеніе въ Прованс, ихъ вліяніе не было бы такъ легко уничтожено въ Испаніи. По крайней мр по нкоторымъ даннымъ можно судить, что оно не могло бы такъ скоро исчезнуть. Альфонсъ X Кастшьскій, при двор котораго находилось нсколько знаменитйшихъ трубадуровъ, въ своихъ произведеніяхъ подражалъ духу провансальской поэзіи, а можетъ быть и самъ писалъ на провансальскомъ язык. Даже ране его въ царствованіе Альфонса IX, умершаго въ 1214, въ самомъ центр Испаніи встрчаются несомннные слды успховъ провансальскаго языка. {Millot, Hist. des Troubadours, T. II, p. 186—201. Hist. Lilt, de la France, T. XVIII, p.p. 588, 634, 635. Dies, Troubadours, S. 75, 227 и 331—350. Сомнительно, не написалъ-ли Рикье и отвтъ Альфонса, такъ какъ просьба, поданная Альфонсу и приведенная Дицомъ, была несомннно имъ написана.} Но уничтоженный на родной почв, онъ конечно не могъ уцлть и на чужой, привитая втвь погибла вмст съ деревомъ, отъ котораго была первоначально взята.(Съ первыхъ же годовъ XIV вка мы не встрчаемъ въ Кастиліи чисто провансальской поэзіи, а во второй половин этого столтія она начинаетъ исчезать въ Каталоніи и Аррагоніи или врне искажаться, соприкасаясь съ боле грубымъ и энергическимъ нарчіемъ, на которомъ говорила масса народа. Петръ IV, царствовавшій въ Аррагоніи съ 1336 по 1387 г., даетъ образцы столкновенія и смшенія этихъ двухъ вліяній какъ въ своихъ поэтическихъ произведеніяхъ, такъ и въ письм, обращенномъ къ сыну. {Bouterwek, Hist. de la Lit. Espaola, traducida por Cortina, T. I, p. 162. Latassa, Bib. Antigua, T. II, p. 25—38.} Это смшеніе, или переходное состояніе, могло бы быть прослжено съ большею ясностью, еслибы имли подъ рукою словарь римъ (Diccionario de rimas), экземпляръ котораго еще существуетъ въ подлинной рукописи, сдланной по приказанію этого короля въ 1371 г. Яковомъ Марчемъ, однимъ изъ членомъ семьи поэтовъ того же имени, столь прославившейся впослдствіи. {Bouterwek, переводъ Cortina, p. 177. Рукопись эта, которую давно слдовало бы издать нкогда принадлежала Фердинанду Колумбу, сыну великаго мореплавателя, открывшаго новый свтъ. Ее еще и теперь можно видть среди уцлвшихъ остатковъ его севильской библіотеки. Замтка, написанная рукою Колумба, гласитъ, что ‘онъ купилъ ее въ Барселон въ іюн 1536 за 12 динеро, а дукатъ тогда стоилъ 588 динеро’. См. также примчанія Cerd y Rico къ ‘Diana Enamorada’ Монтемайора, 1802, р. 487 и 293—295.} Во всякомъ случа, нтъ достаточныхъ поводовъ сомнваться въ томъ, что вскор посл первой половины XIV столтія, если не ране, появляются явственные проблески собственно каталонскаго нарчія и въ поэзіи и въ проз его родной страны. {Bruce Whyte (Histoire des Langues Romanes e det leur Littrature, Paris, 1841, 8 vo, Tom. II, pp. 406—414) приводитъ замчательную выдержку изъ рукописи, находящейся въ Парижской Публичной Библіотек,— выдержку, ясно доказывающею смшеніе діалектовъ провансальскаго и каталонскаго. Онъ относитъ ее къ половин XIV вка, но безъ всякихъ на то доказательствъ.}

ГЛАВА XVII.

Попытки воскресить провансальскую поэзію.— Поэтическія состязанія въ Тулуз (Jeux Floraux).— Консисторія ‘Веселой Науки’ въ Барселон.— Поэзія каталонская и валенсійская.— Лузіасъ Марчъ. Іаковъ Роигъ.— Упадокъ этой поэзіи.— Вліяніе Кастиліи.— Поэтическія состязанія въ Валенсіи.— Валенсійскіе поэты, писавшіе на кастильскомъ язык.— Преобладаніе кастильскаго языка.

Упадокъ провансальскаго языка и въ особенности упадокъ провансальской культуры не былъ принятъ равнодушно въ странахъ, лежавшихъ по обоимъ склонамъ Пиренеевъ, гд они такъ долго господствовали. Напротивъ, попытки воскресить ихъ были сдланы первоначально во Франціи, а затмъ и въ Испаніи. Съ этою цлью въ Тулуз, на берегахъ Гаронны, у подножія Пиренеевъ, городскія власти постановили, въ 1323 г., составить общество или корпорацію и посл долгихъ совщаній дйствительно основалось товарищество подъ именемъ ‘Sobregaya Companhia des Sept Trobadors de Tolosa’, т. e. ‘Веселое товарищество семи тулузскихъ трубадуровъ’. Общество это немедленно разослало приглашенія, написанныя частью прозою, частью стихами, всмъ поэтамъ прибыть въ Тулузу къ первому дню мая, 1324 г., чтобы ‘съ веселымъ сердцемъ вступить въ состязаніе за золотую фіалку’, долженствовавшею служить наградою тому, кто представитъ лучшую поэму по случаю празднества. Стеченіе народа было громадное, и первая награда была присуждена за поэму въ честь Мадонны, написанную Рамономъ Видалемъ де Безалу, каталонскимъ дворяниномъ, бывшимъ, повидимому, составителемъ программы празднества и провозглашеннымъ вслдствіе этого докторомъ Веселой Науки (Gay Saber). Въ 1355 году общество выработало для себя боле обширный уставъ, частью въ проз, частью въ стихахъ, подъ заглавіемъ ‘Ordenanzas dels Sept Senhors Mantenedors del Gay Saber’, т. e. Постановленія семи сеньоровъ блюстителей Веселой Науки’. Постановленія эти съ нкоторыми необходимыми измненіями соблюдаются и донын, и на основаніи ихъ устраиваются ежегодно въ Тулуз въ первый день мая празднест-на, извстныя подъ именемъ Jeux Floraux. {Sarmiento, Memories, Sect. 759—768. Torres Ainat Memories, p. 651, статья Vidal de Besal. Santillane, Proverbios, Madrid, 1799, 18 mo, Introduccion, P. XXIII. Sanchez, Poesias Anteriores, Tom. I, pp. 5—9. Sismondi, Litt. du Midi de l’Europe, Paris, 1813, 8 vo, Tom. I, pp. 227—230. Andres, Storia d’Ogni Letteratura, Roma, 1808, 4 to, Tom II, Lib. I, c. I, sect. 23 Заслуживаютъ особаго вниманія замчанія на страницахъ 49 и 50. См. также. Ant. Bastero (Csusca Provenzale, Roma, 1724, folio, pp. 88, 94—101). Въ качеств уроженца Барселоны Бастеро является важнымъ свидтелемъ и сообщаетъ любопытныя данныя объ исторіи учрежденія, пользовавшагося впослдствіи такою громадною славою въ этомъ город. Не слдуетъ забывать еще того, что Андресъ, будучи родомъ изъ Валенсіи, долженъ былъ близко интересоваться провансальскимъ языкомъ.}
Тулуза отдлялась отъ Аррагоніи только величественной цпью пиренейскихъ горъ, но даже эти горы вслдствіе тождества языка и старинныхъ политическихъ сношеній не служили серьезнымъ препятствіемъ къ общенію обихъ странъ. Все происходившее въ Тулуз становилось въ скоромъ времени извстно въ Барселон, обычномъ мстопребываніи аррагонскаго двора, гд вслдствіе благопріятныхъ обстоятельствъ поэтическія учрежденія трубадуровъ могли быть учреждены самимъ правительствомъ. Іоаннъ I, наслдовавшій въ 1387 г. Петру IV по кротости своего характера былъ явленіемъ весьма рдкимъ въ современную ему бурную эпоху, онъ любилъ празднества и пышность боле, можетъ быть, чмъ это требовалось для счастія его государства и конечно боле, чмъ это приходилось по вкусу его буйному и непокорному дворянству. {Mariana, Hist. de Espaa, Lib. XVIII, c. 14.} Въ числ другихъ его достоинствъ была также и любовь къ поэзіи. Въ 1388 г. онъ отправилъ торжественное посольство, какъ будто по важному государственному длу, къ Карлу VI, королю Французскому, съ просьбою прислать въ Барселону нсколькихъ поэтовъ тулузскаго общества для основанія тамъ учрежденія, подобнаго существующему во Франціи обществу Gay Saber. Вслдствіе этого посольства двое изъ семи блюстителей Jeux Floraux прибыли въ Барселону въ 1390 г. и основали тамъ такъ называемую Consistorio de la Gaya Ciencia’, составивъ ея законы и постановленія, по образцу устава учрежденія, котораго они были представителями. Мартинъ, вступившій на престолъ посл Іоанна, расширилъ привиллегіи консисторіи и увеличилъ ея денежныя средства. Но посл его смерти въ 1409 г. она была перенесена въ Тортозу и ея собранія прекращены вслдствіе возникшихъ смутъ по поводу испанскаго наслдства.
Они возобновились лишь по вступленіи на царство Фердинанда Справедливаго. Энрике де Виллена — который, замтимъ мимоходомъ, принадлежалъ къ одной изъ первыхъ фамилій въ государств и находился въ близкомъ родств съ обоими царствующими домами Кастильскомъ и Аррагонскимъ,— прибылъ съ новымъ государемъ въ Барселону въ 1412 г., и, будучи страстнымъ поклонникомъ поэзіи, занялся возобновленіемъ и преобразованіемъ консисторіи, которой и былъ нкоторое время главой и руководителемъ. Это, несомннно, была пора наибольшаго ея процвтанія. Самъ король часто присутствовалъ на ея собраніяхъ. Множество поэмъ было прочитано самими авторами передъ совтомъ избранныхъ для этой цли судей и награды и другія отличія были розданы наиболе счастливымъ соискателямъ. { ‘El Arte de Trobar,’ или ‘Gaya Sciencia,’ — это трактатъ о поэтическомъ искусств, посланный Дономъ Энрике де Виллена въ 1433 его родственнику, знаменитому Иньиго Лопецу де Мендоз, маркизу де Сантильяна съ цлью способствовать введенію въ Кастиліи поэтическихъ учрежденій, подобныхъ тмъ, какія уже существовали тогда въ Барселон. Трактатъ содержитъ въ себ лучшее описаніе основанія Барселонской Консисторіи, игравшей на столько важную роль въ жизни Испаніи, что Маріана, Цурита и другіе серьезные историки сочли нужнымъ упомянуть объ ней. Трактатъ Виллены никогда не былъ изданъ вполн. Краткій и плохой обзоръ его содержанія съ нсколькими цнными выдержками помщенъ въ Origenes de la Lengua Espaola, Mayans y Siscar, Madrid, 1737, 12 mo, Tom. II. Рукопись, которой пользовался Майянсъ находится въ Британскомъ Музе.} Съ этой поры поэзія на народныхъ нарчіяхъ страны начинаетъ входить въ моду въ столицахъ Каталоніи и Аррагоніи. Отъ времени до времени устраивались публичныя поэтическія состязанія, подъ ихъ вліяніемъ образовалось нсколько поэтовъ, процвтавшихъ въ царствованіе Альфонса V и Іоанна II, по смерти котораго, послдовавшей въ 1479 г., совершается возсоединеніе испанской монархіи въ одно цлое государство, имвшее своимъ непосредственнымъ результатомъ преобладаніе кастильскаго языка. {См. Zurita, passim и Eichhorn, Allg. Geschichte der Cultur, Gttingen, 1796, 8 vo, B. I, S. 127—131 и источники приводимые имъ въ примчаніяхъ.}
Въ теченіе періода, о которомъ сейчасъ шла рчь, обнимающаго собою столтіе, предшествовавшее царствованію Фердинанда и Изабеллы, каталонская школа провансальской поэзіи достигаетъ высшей точки своего развитія и пораждаетъ цлый рядъ знаменитыхъ писателей. Въ начал этого періода правдивый аррагонскій лтописецъ Цурита, описывая царствованіе Іоанна I, замчаетъ, что ‘воинственныя упражненія всякаго рода, составлявшія до той поры главное время препровожденіе государей, смнились стихотвореніями на отечественномъ язык и изученіемъ ея искусства называемаго ‘Gaya Sciencia’, для изученія этой веселой науки начали учреждать особыя школы’, которыя — какъ онъ сообщаетъ дале — были такъ переполнены, что достоинство изучаемаго въ нихъ искусства умалилось вслдствіе самой многочисленности лицъ, посвятившихъ себя его изученію {Anales de la Corona de Aragon, Lib. X, c. 43 ed. 1610, Tom. II, f. 393.}. Какіе были поэты въ это время, серьезный историкъ, конечно, не находитъ нужнымъ сообщать, но мы имемъ о нихъ свденія изъ другаго и боле достоврнаго источника. По обыкновенію того времени, Cancionero, или сборникъ поэтическихъ произведеній, былъ составленъ въ начал второй половины XV вка, онъ обнимаетъ собой весь этотъ періодъ и содержитъ имена и отчасти произведенія боле или мене извстныхъ поэтовъ. Онъ открывается указомъ Фердинанда Справедливаго о дарованіи пособія барселонской консисторіи въ 1413 г., затмъ восходя къ временамъ Якова Марча, дятельность котораго, какъ мы знаемъ, относится къ 1371 г., предлагаетъ намъ длинный рядъ стихотвореній (боле 330), различныхъ авторовъ вплоть до Аузіаса Марча, жившаго несомннно около 1460 г. и сочиненія котораго по всей справедливости занимаютъ самое видное мсто въ сборник.
Въ числ поэтовъ упомянутыхъ здсь находится Люисъ де Вилараза, жившій около 1416 г., {Torres Amat, Memoriae, p. 666.} Беренгеръ де Масдовеллесъ, повидимому пользовавшійся извстностью вскор посл 1453, {Ibid., p. 408.} Хорди, подавшій поводъ къ многочисленнымъ спорамъ, впрочемъ осторожная критика помщаетъ періодъ его извстности между 1450— 460 г., {Благодаря этому спору вполн выяснились два факта: 1) что существовалъ человкъ, по имени Хорди (имя на валенсійскомъ діалект соотвтствующее Георгію), жившій въ XIII вк въ царствованіе Іакова Завоевателя, бывшій однимъ изъ приближенныхъ этого государя и описавшій, какъ очевидецъ, бурю, разсявшую королевскій флотъ, близь Маіорки, въ сентябр, 1269 (Ximeno, Escritores de Valencia, T. I, p. I, и Fuster, Biblioteca Vaienciana, T. I p. 1): и 2), что въ XV вк былъ поэтъ, по имени Хорди, такъ какъ маркизъ Сантилльяно въ извстномъ своемъ письм, написанномъ между 1454 и 1458 гг., упоминаетъ о поэт этого имени, какъ о своемъ современник. (См. это письмо у Санчеса, T. I, p. LVI и LVII и примчанія къ нему, р. 81—85). Теперь вопросъ въ томъ, которому изъ этихъ двухъ лицъ принадлежатъ поэмы, подписанныя именемъ Хорди и помщенныя въ различныхъ Cancionero, такъ напр.: въ ‘Cancionero General’, 1573, лис. 301, и въ рукописномъ Cancionero XV в. Парижской Публичной Библіотеки, (Torres Amat, p. 328—333)Вопросъ этотъ не лишенъ значенія, такъ какъ стихотвореніе приписываемое Хорди до того схоже съ 103 сонетомъ Петрарки (Parte I), что одно изъ этихъ произведеній должно было быть безцеремонной копіей другаго. Испанцы и особливо каталонцы положительно утверждаютъ, что стихотвореніе, о которомъ идетъ рчь, принадлежитъ старшему Хорди и слдовательно выставляютъ Петрарку плагіаторомъ. Мнніе это раздляется и нкоторыми иностранными учеными (Retrospective Review, T. IV, p. 46, 47, и Foscolo’s Essay on Petrarch, London, 1823, in-8о p. 65). Но я нахожу, что безпристрастному читателю трудно не быть убжденнымъ, что стихи, приписываемые Торресомъ Аматою Хорди и взятые имъ изъ парижскаго рукописнаго Cancionero, относятся къ одному вку съ прочими стихотвореніями этого сборника, и что авторъ ихъ Хорди жилъ посл 1400 г. и стало быть былъ подражателемъ Петрарки.— Самый фактъ похожденія ихъ въ подобномъ сборник, равно какъ ихъ тонъ и характеръ, говорятъ въ пользу этого мннія.} и Антоніо Валлманіа, многія стихотворенія котораго помчены 1457 и 1458 г. {Torres Amat, p. 636—643.} Кром того въ сборникъ вошли произведенія поэтовъ, Хуана Рокаберти, Фогасота, Герау и другихъ, жившихъ вроятно, въ ту же эпоху, такъ что въ цломъ этотъ сборникъ XV и является образчикомъ каталонскихъ и валенсійскихъ подражаній провансальскимъ трубадурамъ {Въ 1834 г. Тастю доставилъ Торресу Амат, занятому въ ту пору составленіемъ своихъ ‘Memories para un Diccionario de Autores Catalanes’ (Barcelona, 1836, in 8о), описаніе этой замчательной рукописи, хранящейся въ Парижской Публичной Библіотек. Она находится подъ номеромъ 7699 и содержитъ 260 листовъ. См. Memoriae стр. XVIII и XLI и многочисленныя изъ нея выдержки, встрчающіяся въ этомъ сочиненіи. Было бы весьма желательно видть эту рукопись напечатанною вполн, но объ общемъ ея характер и теперь уже можно составить себ ясное понятіе по многочисленнымъ выдержкамъ приводимымъ изъ нея Торресомъ Аматою. Другое и во многихъ отношеніяхъ боле пространное описаніе ея находится у Очоа ‘Catalogo de Manuscrites’ (in-4о, Paris, 1844, pp. 286—374). Изъ этого послдняго описанія мы узнаемъ, что въ рукописи помщены произведенія тридцать одного поэта. Другой Cancionero, содержащій въ себ стихотвореніе Аузіаса Марча и тридцати двухъ поэтовъ каталонскихъ и валенсійскихъ, писавшихъ почти иск.цочительно на отечественныхъ діалектахъ, хранится въ университетской библіотек въ Сарагосс, а описаніе его помщено въ испанскомъ перевод моей книги (т. I, 1851, стр. 533—535). Одна изъ поэмъ помщена 1458, а весь сборникъ повидимому составленъ въ 1500. Любопытно было бы сличить этотъ Cancionero съ парижскимъ, чтобы видть на сколько тожественно ихъ содержаніе.}. Если прибавить къ этому любопытному Cancionero переводъ ‘Divina Comedin’ на каталонскій діалектъ, сдланный Андреемъ Фебреромъ въ 1428 г., {Torres Amat, p. 237. Фебреръ положительно утверждаетъ, что она переведена ‘en rimes vulgars Cathalans’. Вотъ ея начало, переведенное слово въ слово съ итальянскаго:
En lo mig (lol cam! de nostra vida
Me retrobe per una selva oscura, etc.,
Послдній же стихъ звучитъ такъ:
L’а mor qui mou lo sol e les estelbs.
Судя по рукописной копіи перевода, хранящейся въ Эскуріал, онъ сдланъ въ Барселон и оконченъ 1-го августа 1428 г.} и романъ ‘Tirante el Bianco’, переведенный на валенсійское нарчіе самимъ авторомъ, Жоано Марторелемъ,— романъ который Сервантесъ называетъ ‘сокровищемъ удовольствія и богатымъ источникомъ забавы {См. Don Quixote, Parte I, c. 6, откуда видно, что Tirante уцллъ отъ auto de f, которому предана была библіотека сумасброднаго рыцаря и заслужилъ приводимую въ текст чрезмрную похвалу Сервантеса. Но Соути (Omniana, 1812, Vol. Il, pp. 219—232) говоритъ, что, ‘онъ не встрчалъ другаго сочиненія, изобличающаго въ такой мр скотскіе инстинкты автора’. Какъ похвала, такъ и порицаніе преувеличены. Tirante несомннно книга боле разсудительная, чмъ большинство рыцарскихъ романовъ и содержитъ по мннію самого Соути, ‘много любопытныхъ мстъ’, но она отнюдь не ‘сокровище удовольствія и богатый источникъ забавы’, какъ ее называетъ Сервантесъ. Во всякомъ случа она далеко не такъ неприлична, какъ думаетъ Соути. Онъ очевидно составилъ свое мнніе на основаніи итальянскаго перевода французской обработки самыхъ скандальныхъ сценъ романа, сдланной графомъ Кайлюсомъ и изданной въ 1740 г. въ Лондон съ предисловіемъ Фрерё, нсколько знакомаго съ испанскою литературою. Но по мннію Барбье (Anonymes et Pseudonymes, 1823, No 8110). ‘Tout est presque de l’imagination du comte de Caylus dans sa prtendue traduction de Tiran le Blanc.
Такъ что въ сущности, почти вся отвтственность за то, что такъ сильно и справедливо возмутило Соути падаетъ на французскаго переводчика. Трудно разъяснить себ удовлетворительнымъ образомъ исторію Tirant lo blanch. Какъ извстно, на валенсійскомъ діалект сохранилось только два или три экземпляра его, и заодинъ изъ нихъ въ 1825 г. было заплачено 300 фун. (Rpertorie Americano. Londres, Tom. IV, pp. 57—60. Одинъ изъ двухъ остальныхъ, хранящійся въ Рим въ Biblioteca Allessandrina или Sapienza подъ знакомъ IV, h, 3, я имлъ случай видть въ зиму 1856—57. Онъ in-4o, превосходно напечатанъ мелкимъ шрифтомъ въ два столбца безъ пагинаціи и раздленъ на 487 небольшихъ главъ. На послднемъ лист значится, что онъ оконченъ въ Валенсіи, 20-го ноября, 1490 г. Въ немъ недостаетъ листа, содержащаго часть главъ 152 и 153 и я полагаю, что его не было во время переплета книги, т. е. въ XVI вк, такъ какъ недостающій листъ замненъ блымъ. Но за исключеніемъ этого пробла и другаго листа немного попорченнаго) гл. 155—156) экземпляръ этотъ превосходно сохранился.
Въ письм — предисловіи, адресованномъ принцу Фердинанду Португальскому, полнаго знакомства съ литературою сверовосточной части Испаніи въ теченіе большей части вка, въ который она процвтала. Впрочемъ, два писателя, наиболе прославившіе эту литературу заслуживаютъ боле подробнаго разсмотрнія.)
Первый изъ нихъ это — Аузіасъ или Августинъ Марчъ. Семья его родомъ изъ Каталоніи прибыла въ Валенсію въ эпоху ея завоеванія въ 1238 г. и отличалась изъ поколнія въ поколніе любовью къ литератур. Самъ онъ принадлежалъ къ высшему классу, сыну перваго герцога Браганцскаго Хуанъ Марторель говоритъ, что книга была начата 11-го января 1460, но это замчаніе, вроятно, относится къ переводу книги, а не къ напечатанію ея. Что касается до самаго произведенія, то по словамъ Хуана, оно первоначально было написано на англійскомъ язык, а онъ перевелъ его на португальскій по настоятельной просьб принца Фердинанда, и затмъ на валенсійское нарчіе, чтобы доставить своимъ соотечественникамъ удовольствіе прочесть его. Но онъ умеръ не докончивъ его. На послднемъ листк снова значится, что романъ сначала былъ переведенъ съ англійскаго на португальскій и впослдствіи en vulgar lengua Valenciana. Такъ какъ нтъ повода предполагать, чтобы Tirante былъ написанъ первоначально на англійскомъ язык, то и слдуетъ, я полагаю, заключить изъ этого, что Марторелль, слдуя мод того времени, упомянулъ объ англійскомъ подлинник, чтобы дать понять, что онъ первоначально написалъ его на португальскомъ язык и впослдствіи съ 1460 началъ переводить на валенсійское нарчіе. Достоврно одно, что романъ на валенсійскомъ нарчіи появился въ 1490 и что многія изъ его приключеній, хотя и пересыпанныя нравственными сентенціями, какъ напр. въ глазахъ 194—200, среди которыхъ разъ попадается даже цлая проповдь (гл. 276), не отличаются отъ приключеній, наполняющихъ другіе рыцарскіе романы. Историческій характеръ, на который онъ заявляетъ претензію, ограничивается указаніемъ на то, что въ ту эпоху занимало умы людей (напр. завоеваніе Константинополя Турками), равнымъ образомъ изъ упоминаній объ Артур и Амадис Гальскомъ можно узнать, что особенно охотно читалось тогдашней публикой. Другое изданіе валенсійскаго перевода, на которое указываютъ Мендезъ (Typographie, 1769, рр72 etc., and 115) и Сальва (Rpertorie Americano 1827, Tom. IV, 58), какъ полагаютъ, было напечатано въ Барселон 1497 г. По всмъ вроятіямъ изданіе это боле не существуетъ. Тоже можно сказать и объ испанскомъ перевод, напечатанномъ Діего Гудіэлемъ въ Валльядолид въ 1511, in-folio. Не многимъ удалось видть его. Мн однако посчастливилось отыскать переводъ его на итальянскій языкъ, сдланный Лемо Ман’ фреди, изданный въ Венеціи въ трехъ томахъ, въ 1621 г., первое изданіе этого перевода появилось, какъ я полагаю, въ 1538Сопоставляя этотъ переводъ съ валенсійскимъ изданіемъ 1490 года, я нахожу, что онъ сдланъ такъ, какъ обыкновенно въ то время длались переводы книгъ подобнаго содержанія. Иногда, какъ напр. въ глав 469, содержащей завщаніе умирающаго Тиранте, онъ близокъ къ подлиннику, но вся первая глава совершенно выкинута, прочія же отчасти сокращены и измнено общее дленіе книги. Изъ всхъ обработокъ и переводовъ Тиранте научное значеніе, иметъ, по моему мннію, лишь валенсійскій переводъ его, представляющій собой интересный матеріалъ для изученія діалекта, на которомъ онъ написанъ. Basiere (Crusca Provenzale, 1724, p. 56) называетъ Марторелля ‘uno dei piu chiari lumi della nostra lengua’, т. e. однимъ изъ самыхъ яркихъ свточей нашего языка. Замтки о немъ, или скоре объ его Тиранте, можно найти въ книгахъ, уже указанныхъ выше и у Diosdado Caballero, De prim typographiae Hispanicae aetate 1794, p. 32, 1. Ximeno, Tom. I, p. 12, у Fuster, Tom. I, p. 10, и у Клеменсина въ его примчаніяхъ къ Донъ Кихоту, Tom. I, рр. 132—134.
Діосдадо Кавальеро, былъ изгнанный испанскій іезуитъ, умершій въ Рим въ глубокой старости, около 1820—21 гг., какъ сообщили мн въ Coliegio Romano, гд онъ нашелъ себ послднее убжище.} — мы исчерпаемъ все необходимое для владлъ на основаніи сеньоріальнаго права городомъ Беніархо и окружающими деревнями, и былъ выбранъ въ кортесы отъ города Валенсіи въ 1446 г. Но кром этихъ немногочисленныхъ фактовъ мы знаемъ изъ его жизни лишь то, что онъ былъ задушевнымъ другомъ благороднаго и несчастнаго принца Донъ Карлоса де Віаны и что онъ умеръ, вроятно, въ 1460,— несомннно до 1462,— вполн заслуживши отзывъ, сдланный объ немъ его современникомъ, маркизомъ Сантилльяною, назвавшимъ его ‘великимъ трубадуромъ и человкомъ возвышеннаго духа’ {Біографія Аузіаса Марча находится въ труд ‘Ximeno, Escritores de Valencia’ (Tom. I, p. 41), и въ книг Фюстера, служащей его продолженіемъ (Tom. I, рр. 12, 15, 24), см. также пространное примчанія Серды и Рико къ ‘Diana’ Gil Polo (1802, рр. 290, 293, 486). Объ его отношеніяхъ къ принцу Віана молодому человку (по прекрасному выраженію Маріаны) ‘достойному лучшей участи и боле кроткаго отца’ говорится у Цуриты въ его Anales (Lib. XVII, с. 24) и въ изящно составленной біографіи этого несчастнаго принца, написанной Квинтаною, см. его ‘Espaoles Clbres’ (Madrid, Tom. I, 1807 12 mo.).}.
Все уцлвшее изъ его поэтическихъ произведеній посвящено воспванію любимой имъ женщины, которой онъ врно служилъ при жизни и обезсмертилъ своею любовью и которую, если врить ему вполн, онъ увидимъ въ первый разъ, точь въ точь какъ Петрарка Лауру, въ страстную пятницу въ церкви. Но это, вроятно, не боле какъ подражаніе великому итальянскому поэту, слава о которомъ въ ту пору проникала всюду, гд только существовало какая нибудь литература. Во всякомъ случа поэмы Марча не оставляютъ ни малйшаго сомннія въ томъ, что онъ былъ послдователемъ Петрарки. Он имютъ форму, называемую имъ псня, (cants), изъ которыхъ каждая обыкновенно содержитъ въ себ отъ пяти до десяти стансовъ. Въ полномъ собраніи его сочиненій насчитывается до ста шестнадцати подобныхъ небольшихъ поэмъ, подраздляющихся на четыре отдла. Первый изъ отдловъ, заключающій въ себ девяносто три cants или canzones посвященъ воспванію любви, здсь поэтъ также жалуется на неврность своей возлюбленной, дале слдуютъ четырнадцать нравственныхъ и дидактическихъ канцонъ, одна духовная и восемь о смерти. Марчъ, заимствуя у Петрарки канву своихъ стихотвореній, оставался тмъ не мене вполн самостоятельнымъ относительно формы. Поэтическій стиль его важенъ, простъ, ясенъ, безъ излишней изысканности и дышетъ искреннимъ чувствомъ. Вслдствіе ли нарчія, на которомъ писалъ Марчъ, или вслдствіе его характера, но только способъ выраженія его отличается правдивостью, свжестью и нжностью. Несомннно, онъ былъ лучшимъ изъ всхъ извстныхъ намъ поэтовъ Валенсіи и Каталоніи, но что отличало его отъ его собратій по искусству и въ особенности отъ провансальской школы вообще это — глубокое чувство и нравственный духъ, которымъ проникнуто большинство его произведеній. Благодаря этимъ качествамъ, память о немъ и уваженіе къ нему сохранилось и понын на его родин. Его сочиненія выдержали четыре изданія въ теченіе XVI вка и удостоились чести быть прочитанными юнош Филиппу II его наставникомъ, они были переведены на латинскій и итальянскій языки и переложены въ стихи на гордомъ кастильскомъ діалект такимъ извстнымъ поэтомъ, какъ Монтемайоръ {Существуетъ нсколько изданіи сочиненій Марча на каталонскомъ діалект, они помчены годами 1543, 1545, 1555 и 1560, послднее — наилучшее, переводовъ на кастильскій языкъ существуетъ три: Романи, 1539 и Монтемайора, 1532, оба они вошли въ изданіе 1579. Есть также полный, по неизданный переводъ, принадлежащій Арано у Оньяте (Arano y Onate). Vicente Mariner перевелъ сочиненія Марча на латинскій языкъ и написалъ біогргафію поэта (Opera, Turnoni, 1633, 8-мо, рр. 497—856). Кто перевелъ ихъ на итальянскій языкъ, я не могъ доискаться. См. кром Химено и другихъ, указанныхъ въ послднемъ примчаніи Rodriguez, Bib. Val., p. 68, etc. Барселонское изданіе сочиненій Марча, (1560, in-12o), представляетъ собою изящный томъ, въ конц котораго приложенъ короткій и неполный перечень неясныхъ выраженій съ объясненіемъ ихъ на испанскомъ язык. Какъ полагаютъ, поясненія эти были сдланы наставникомъ Филиппа II, епископомъ Осма, когда онъ ради развлеченія молодаго принца и его свиты читалъ имъ вслухъ произведенія Марча. Я видлъ лишь переводы сочиненій Марча, сдланные Монтемайоромъ и Маринеромъ. Оба хороши, но послдній не полонъ.}.
Другой современный поэтъ, принадлежавшій къ одной поэтической школ съ Марчемъ, былъ подобно ему уроженецъ Валенсіи. Имя его Іановъ Ротъ. Онъ былъ придворнымъ докторомъ королевы Маріи, супруги Альфонса V Аррагонскаго. Если придавать его собственному свидтельству историческое значеніе, то онъ былъ человкомъ извстнымъ въ свое время и пользовавшимся уваженіемъ не только на родин, но и заграницею. За исключеніемъ этихъ данныхъ, мы знаемъ о немъ только то, что имя его внесено въ списокъ соискателей награды на поэтическомъ состязаніи въ Валенсіи въ 1474 г. и что онъ умеръ въ этомъ город отъ удара 4-го апрля 1478 г. {Ximeno, Escritores de Valencia, Tom. I, p. 50, и продолженіе этого труда написанное Фюстеромъ, Tom, I, р. 30. Rodriguez, р. 196, и примчанія Серды къ ‘Diana’ Polo, рр. 300, 302, etc.} Сочиненія его также мало извстны, какъ и его жизнь. Самымъ замчательнымъ изъ дошедшихъ до насъ слдуетъ считать поэму въ триста страницъ поперемнно озаглавленную ‘Книга совтовъ’ или ‘Книга для женщинъ’ {‘Libre de Conseils fet per lo Magnifich Mestre Jaume Roig’ — таково заглавіе изданія 1531, выставленное Хименою, и изданія 1561 (Valencia, 12-mo, 149 листовъ) которымъ я пользовался.— Валенсійское же изданіе 1735 (in-4о), находящееся также у меня подъ рукою, носитъ названіе ‘Lo Libre de les Doues e de Conceits’, etc.}. Это — сатира на женщинъ съ заключеніемъ, посвященнымъ восхваленію и прославленію Мадонны. Поэма кром того изобилуетъ замтками о самомъ автор и его времени, пересыпанными совтами его племяннику, Балтазару Бу, для назиданія котораго, повидимому, и была она главнымъ образомъ написана.
Поэма состоитъ изъ четырехъ книгъ, подраздляющихся на части, имющія мало связи одна съ другою и часто мало общаго съ главнымъ сюжетомъ поэмы. Одн изъ нихъ имютъ притязаніе на ученость и усяны именами различныхъ ученыхъ, другія бьютъ на то, чтобъ казаться благочестивыми, хотя господствующій въ нихъ духъ, конечно, не имютъ въ себ ничего религіознаго. Поэма написана короткими римованными стихами отъ двухъ до пяти слоговъ, размромъ, называвшимся cudolada. Поэты, хорошо знакомые съ структурой этого неправильнаго размра, умвшіе пользоваться необходимыми въ немъ элизіями и сокращеніями, превозносятъ его благозвучность, въ глазахъ же другихъ онъ не иметъ иныхъ достоинствъ кром живости и оригинальности {Origenes de la Lengua Espaola de Mayans y Siscar, Tom. I, p. 57.}. Слдующій отрывокъ, гд Роигъ описываетъ самого себя, можетъ служить образчикомъ этого размра и доказательствомъ того, что авторъ обладалъ въ такой же малой степени поэтическимъ духомъ, какъ и Скельтонъ, съ которымъ во многихъ отношеніяхъ можно сопоставить его. Ройгъ разысказываетъ, что въ дтств онъ былъ боленъ лихорадкою и по выздоровленіи поступилъ въ услуженіе къ каталонскому дворянину, искателю приключеній, напоминающему Рокъ Гинара или Рока Гинардо, историческое лицо той же Каталоніи, принадлежавшее почти къ той же эпох и фигурирующее во второй части Донъ-Кихота.
‘Я всталъ съ постели — и полуисцленный,— пустился въ путь.— Я шелъ, куда влекла меня судьба.— Въ Каталоніи, дворянинъ, — первостатейный разбойникъ,— древняго рода — взялъ меня въ пажи.— При немъ я жилъ, — пока не сталъ — зрлымъ человкомъ.— У этого мудреца — я не потерялъ времени, — отъ него я научился — быть хорошимъ слугою, — владть оружіемъ. Я сталъ охотникомъ, — оруженосцемъ,— сокольничимъ,— наздникомъ. Трубить въ рогъ,— танцовать,— даже разрзать мясо за обдомъ онъ научилъ меня {Sorti del Hit,
E mi g guarit,
Yo men parti,
А peu ani
Seguint fortuna.
En Catalunya,
Un Cavalier,
Gran vandoler,
Dantitch llinatge
Me prs per patge.
Ab ell vixqui
Fins quem ixqui,
Ja home fet.
Ab ihom discret
Temps no hi perdi,
Dell aprengui,
De ben servir,
Amies seguir,
Fuy caador,
Cavalcador,
De Cetreria,
Menescalia,
Sonar, ballar,
Fins tallar
Ell men nostr.
Libre de les Dones, Primera Part del Primer Libre, ed. 1561, 4 to, f. XV. bВыраженіе подлинника: ‘Cavalier, grand vandoller, dantitch llinaige’, переведенное нами словами ‘первостатейный разбойникъ, древняго рода’, относится къ одному изъ потомковъ средневковыхъ рыцарей-мародеровъ, не лишенныхъ иногда чувства великодушія и справедливости. Типъ подобнаго рода прекрасно обрисованъ Сервантесомъ въ лиц Рокъ Гинара или Рокъ Гинардо, (Don Quixote, Parte II, cap. 60 и 61). Ему и его послдователямъ Сервантесъ даетъ прозваніе Bandoleros, это изгои, отщепенцы, фигурирующіе въ ‘Robin Hood» и въ ‘The Nut Brown Maid’. Прозвище свое Bandoleros они получили отъ носимой ими перевязи или бандильера. Пьеса Кальдерона ‘Luis Perez, ei Gallego’ основана на исторіи одного такого Bandolero, жившаго, какъ полагаютъ, въ эпоху непобдимой Армады, въ 1588 г.}.
Поэма эта написанная, по словамъ ея автора, въ 1460 г. была такъ популярна, что до 1562 г. выдержала пять изданій. Нкоторыя мста ея были столь соблазнительны для церкви, что въ 1735 г., когда задумали перепечатать ее, издатель, чтобы оправдаться передъ читателями въ многочисленныхъ выпускахъ, которые онъ вынужденъ былъ сдлать, прибгнулъ къ забавной выдумк: онъ утверждалъ, что не могъ отыскать ни одного стариннаго изданія, заключавшаго въ себ мста, выкинутыя имъ самимъ {Послднее изданіе вышло подъ редакціей Карлоса Роса, составившаго любопытную коллекцію пословицъ валенсійскаго края (in-12 mo, Valencia, 1733) и издавшаго нсколько сочиненій на валенсійскомъ и кастильскомъ язикахъ. Одни изъ нихъ юридическаго содержанія и находятся въ связи съ исполняемою имъ должностью папскаго нотаріуса, другія характера литературнаго и посвящены исторіи его роднаго діалекта. Онъ умеръ 1773 г. (Ximeno, Tom. II, p. 291. Fitster, Tom. II, p. 69). Около того же времени появилась стихотворная сатира на женщинъ Франциска де Ланіа, напоминающая сатиру Роига и озаглавленная ‘Libre de Fra Rernat’. Она состоитъ изъ небольшаго томика въ 41 листъ (безъ означенія года и мста изданія) и повидимому превосходитъ своею непристойностью сатиру Роига. См. Gayangos Hist. de la Lit. Espaola, 1851, Tom. I, pp. 539, 540.}. Роига, конечно, въ настоящее время мало кто читаетъ. Темнота языка и масса непристойностей, наполняющихъ его сочиненія, оттолкнули отъ него образованную часть испанскаго общества, хотя смлая, и остроумная сатира его представляетъ не мало данныхъ для характеристики нравовъ, образа жизни и направленія мысли его времени.—
Смерть Роига совпадаетъ съ эпохою упадка литературы въ восточной части Испаніи, простирающейся вдоль береговъ Средиземнаго моря {Отецъ Мигуэль Карбонелль, родившійся около 1437 г. и умершій въ 1517, написалъ между годами 1495 и 1513 на каталонскомъ діалект ‘Chroniques de Espaya’, изданныя въ 1546 т. и часто упоминаемыя въ исторіи Каталоніи и Аррагоніи. Но поэтическія его произведенія и другія различныя сочиненія, мене замчательныя, еще находятся въ рукописи и написаны частью на кастильскомъ язык. Обзоръ всхъ его сочиненій можно найти въ испанскомъ перевод моей книги, m. I, 1851, стр. 535—537.}. Упадокъ ея былъ естественнымъ и печальнымъ слдствіемъ какъ характера самой литературы, такъ и обстоятельствъ, въ которыя она была случайно поставлена. Будучи первоначально провансальской и по духу и по своимъ составнымъ элементамъ, она имла скоре быстрый, чмъ здоровый ростъ, это было роскошное растеніе, пышно распустившееся подъ первыми лучами весенняго солнца, оно съ трудомъ могло рости въ другое время года при температур боле суровой, чмъ та, которой оно обязано своимъ происхожденіемъ. Постепенно распространяясь, вслдствіе перенесенія центра политической власти изъ Э (Аіх) въ Барселону, а изъ Барселоны въ Сарагоссу, она постоянно приближалась къ литератур, первоначально появившейся въ горахъ сверо-западной Испаніи, сильному и стремительному натиску этой литературы она, конечно, не была въ силахъ противостоять. Поэтому, когда об он пришли въ соприкосновеніе, борьба за превосходство была не продолжительна. Побда почти мгновенно оказалась на сторон литературы, вышедшей изъ ндръ суроваго и энергическаго народнаго характера и предназначенной служить орудіемъ политическаго преобладанія на всемъ полуостров и вслдствіе этого вооруженной силою, которой не могла противостоять ея боле живая и граціозная соперница.—
Пора, когда эти дв литературы, шедшія съ противоположныхъ концевъ полуострова, наконецъ встртились, не можетъ быть по самой своей природ опредлена съ точностью. Но, какъ и прогрессъ обихъ, пора эта была результатомъ политическихъ причинъ и стремленій, вполн ясныхъ и доступныхъ анализу. Династія, царствовавшая въ Аррагоніи со времени Іакова Завоевателя, была соединена родственными узами съ династіями, утвердившими свое владычество въ Кастиліи и сверной Испаніи. Фердинандъ Справедливый, коронованный въ Сарагосс въ 1412 г., былъ кастильскимъ принцемъ, такъ что съ этой эпохи оба престола были несомннно заняты членами одной и той же королевской семьи. Валенсія и Бургосъ, по мр того какъ ихъ дворы сближались между собою, въ значительной степени испытывали одинаковыя вліянія. Этотъ взаимный контроль не былъ лишенъ значенія и не остался безъ результатовъ. Въ тотъ вкъ поэзія повсюду искала убжища и покровительства при дворахъ и легко находила ихъ въ Испаніи. Хуанъ II Аррагонскій былъ извстнымъ и дятельнымъ покровителемъ литературы, а когда Фердинандъ прибылъ принять аррагонскій престолъ его сопровождалъ Донъ Энрике де Виллена, дворянинъ, громадныя владнія котораго лежали на границ Валенсіи, но который, не смотря на свое участіе въ литератур южныхъ провинцій и барселонской консисторіи, считалъ кастильскій языкъ своимъ роднымъ языкомъ и не писалъ ни на какомъ язык кром кастильскаго. Поэтому есть основаніе думать, что въ царствованіе Фердинанда Справедливаго и Альфонса V, между 1412 и 1458 г., вліяніе свера стало вторгаться въ поэзію юга, хотя и нтъ указаній на то, чтобы Марчъ или Роигъ, или какой либо другой писатель, непосредственно примыкавшій къ ихъ школ, пытался серьезно измнить своему родному нарчію.
Наконецъ спустя сорокъ лтъ посл смерти Виллены мы находимъ положительное доказательство того, что кастильскій языкъ пріобртаетъ извстность и начинаетъ разработываться на.берегахъ Средиземнаго моря. Въ 1474 г., въ Валенсіи устраивается публичное поэтическое состязаніе въ честь Мадонны — нчто въ род литературнаго турнира, на подобіе тхъ, которые впослдствіи сдлались столь частыми во времена Сервантеса и Лопе де Веги. Сорокъ поэтовъ конкурировали между собою на премію. Предсдательствовалъ вице-король. Это было торжественное и величественное зрлище. Вс представленныя поэмы были напечатаны въ томъ же году Бернардо Фенолларомъ, секретаремъ собранія, въ одномъ том, считавшемся второю книгою, напечатанною въ Испаніи и первою по значенію {Fuster, Tom. I, 62, и Mendez, Typographie Espaola, p. 66. Роигъ былъ однимъ изъ соискателей. Лучшій отчетъ объ этой любопытной и весьма важной книг, существующей, сколько мн извстно, всего въ одномъ экземпляр и которая, какъ большинство другихъ incunabula, не иметъ заглавнаго листа, можно найти въ ‘Disertacion sobre ei origen del nobilisimo arte tipografico у su introduccion у uso en la Ciudad de Valencia, ec., Escribila D. Jos Villaroya’ (Valencia, 1796, 8 vo, pp. 65—66). Трактатъ Вилларона представляетъ собою цнное пособіе для изученія ранняго періода книгопечатанія въ Валенсіи. Впрочемъ Валенсія не можетъ уже больше претендовать на честь, приписываемую ей Вилларона и другими, честь введенія въ Испанію типографскаго искусства, такъ какъ въ 1833 было доказано, что одна не большая и довольно плохая грамматика была ране напечатана въ Барселон. Грамматика эта состоитъ изъ 50 листовъ безъ нумераціи и единственный извстный экземпляръ ея, находящійся въ Trinitarios Descalzos Vieh, по счастію вполн сохранился. Въ немъ говорится, что грамматика заимствована изъ сочиненія Bartolomeus Mates, какимъ-то Іоанномъ Матозесомъ: оба лица эти мн совершенно неизвстны. Брошюра, заявившая объ открытіи этого единственнаго памятника древнйшаго типографскаго искусства, появилась въ Вич въ 1833 г. подъ литерами J. В. V., (Jaime Ripoll, Vieh.) Такъ какъ на послднемъ лист книги, о которой идетъ рчь, ясно сказано ‘mira arte impressum per Johannem Gherliug, Alamannum’, и дале ‘finitur Bareynone nonis Oetobris, anni а Nativitate Christi, MCCCCLXVIII’, то этотъ вопросъ можетъ считаться поконченнымъ. Ране, однако, Капмани въ своихъ ‘Memorias’ (1779, 4 to, Tom. I, p. 256) не приводя никакихъ доказательствъ, самымъ ршительнымъ образомъ призналъ за Барселоною честь введенія въ Испанію типографскаго искусства. Но Мендезъ въ своей ‘Typografie’ (1796, рр. ій, 56, and 59) на такихъ вскихъ основаніяхъ приписывалъ эту честь Валенсіи, что Капмани, не смотря на свою склонность къ полемик, не возражалъ ему и тмъ самымъ отрекся отъ прежняго мннія. Брошюра Рипполя констатировала фактъ, что древнйшая изъ извстныхъ нын книгъ, напечатанныхъ въ Испаніи, была издана въ Барселон 5 октября 1468 г. Изабелла, надо отдать ей справедливость, способствовала какъ введенію книгопечатанія, такъ и ввозу иностранныхъ книгъ въ Испанію. (Mem. de la Acad. de Historia. Tom. VI, 1821, pp. 244 and 430, note).}. Четыре изъ этихъ поэмъ были уже на кастильскомъ язык. Появленіе ихъ не оставляетъ никакого сомннія въ томъ, что въ ту пору стихотворенія на кастильскомъ язык считались подходящимъ чтеніемъ на публичномъ собраніи въ Валенсіи. Фенолларъ, написавшій кром стиховъ, представленныхъ на конкурсъ, небольшой томикъ стихотвореній на тему о страданіяхъ Спасителя, оставилъ намъ также одну псню (cancion) на кастильскомъ язык, хотя вс остальныя его сочиненія были на родномъ его нарчій валенсійскомъ и были вроятно написаны для развлеченія его друзей въ Валенсіи, гд онъ пользовался общимъ уваженіемъ и занималъ каедру въ основанномъ въ 1449 г. университет {Ximeno, Tom. I, p. 59, Fuster, Tom. I, p. 51, и Діана Поло ed. Cerd у Rico, p. 317Его поэмы помщены въ ‘Cancionero General’, 1573 (стр. 210, 251, 307), въ Obres de Ausias March’ (1560, f. 134) изъ ‘Process de les Olives’, упомянутомъ въ слдующемъ примчаніи. ‘Historia de la Passio de Noslre Senyor’ была напечатана въ Валенсіи, въ 1493 и 1564 гг.}.
По всмъ вроятіямъ въ теченіе XV вка въ Валенсіи поэты лишь изрдка писали на кастильскомъ нарчіи и чаще всего на валенсійскомъ. ‘Процессъ Оливъ’, напр., написанъ всецло на этомъ нарчіи Гасулемъ, Фенолларомъ и Хуаномъ Мореною, поэтами, бывшими повидимому связанными между собою узами тсной дружбы и соединившими свои поэтическіе таланты для созданія этой сатиры. Въ ней подъ именемъ оливковыхъ деревьевъ и языкомъ, не всегда соотвтствующемъ требованіямъ хорошаго тона, поэты указываютъ на опасности, которымъ подвержены юность и старость въ погон за мірскими удовольствіями {‘Lo Process de les Olives Disputa del Jovens hi del Vels’ былъ первоначально напечатанъ въ Барселон, 1532. Но изданіе, которымъ я пользовался, напечатано въ Валенсіи Іоанномъ де Аркосъ, 1561 (in-8o, 40 листовъ). Нсколько другихъ поэтовъ принимало также участіе въ состязаніи и благодаря имъ, путемъ цлаго ряда добавленій, книга достигла своихъ настоящихъ размровъ.}. Другой діалогъ, принадлежащій тмъ же тремъ поэтамъ и написанный на томъ же нарчіи, появился вслдъ за первымъ ихъ совокупнымъ произведеніемъ и помченъ 1497 г. Его дйствіе происходитъ въ спальн дамы, только что оправившейся посл родовъ, въ немъ обсуждается вопросъ — какіе мужья лучше, молодые или старые? Венера ршаетъ споръ въ пользу молодыхъ и діалогъ заканчивается вопреки всякимъ ожиданіямъ религіознымъ гимномъ {Существуетъ изданіе этой книги, 1497 г. (Mendez, р. 88), но я пользовался древнйшимъ изданіемъ, озаглавленнымъ: ‘Comena lo Somni de Joan Joan ordenat per lo Magnifich Mossen Jaume Gaull, Cavalier, Natural de Valencia, en Valencia, 1561’ (in-18о). Въ конц приложена юмористическая поэма Гассуля въ отвтъ Феноллару, насмшливо отнесшемуся къ нсколькимъ словамъ валенсійскаго діалекта, защиту которыхъ принялъ на себя Гассуль. Она озаглавлена ‘La Brama dels Llauradors del Orto de Valencia’. (Крики 14 работниковъ публичнаго сада въ Валенсіи), Гассуль принималъ также участіе въ ‘Process de ls Olives’ и въ поэтическомъ состязаніи 1474 г. См. его біографію у Химено, T. I, р. 59 и у Фустера, T. I, р. 37.}. Изъ числа поэтовъ, оставшихся врными отечественному языку, нужно упомянуть о Хуан Эскрива, посланник католическихъ государей при папскомъ дворъ въ 1497 г., послднемъ изъ высокопоставленныхъ лицъ, писавшихъ на валенсійскомъ нарчіи {Ximeno, Tom. I, p. 64.} и Винсенте Феррандис, принимавшемъ участіе въ поэтическомъ состязаніи, устроенномъ въ честь св. Екатерины Сіенской въ Валенсіи въ 1511 г. Другія поэтическія произведеніи этого поэта были увнчаны на многихъ конкурсахъ — отличіе, котораго он по своей прелести и сил, вполн заслуживали {Стихотворенія Феррандиса помщены въ Cancionero General, Севилья, 1535, листы 17, 18 и въ антверпенскомъ Cancionero, 1573, листы 31—34. Описаніе поэтическаго состязанія въ 1511 г. можно найти у Фустера (Tom. I рр. 56—58), но въ описаніи этомъ встрчается не мало ошибокъ, указанныхъ Гаянгосомъ. Называютъ еще нсколько старинныхъ валенсійскихъ поэтовъ, какъ то: Хуана Рейса де Корелла (Ximeno, Tom. I, p. 62), друга несчастнаго принца Карлоса де Віаны, двухъ или трехъ анонимныхъ поэтовъ, не безъ достоинствъ (Fuster, Tom. I, рр. 284—293), и нсколько другихъ принимавшихъ участіе въ валенсійскомъ состязаніи, 1498 г., устроенномъ въ честь св. Христофора (Ibid., рр. 296, 297). Но попытка приписать валенсійскому поэту XIII вка поэмы о св. Маріи Египетской и Аполлоніи Тирскомъ, находящіяся въ числ рукописей Эскуріяльской библіотеки и которыя были уже нами упомянуты (см. стр. 20—21) въ числ древнйшихъ памятниковъ кастильскаго языка, конечно, не могла имть успха.}.
Однако съ другой стороны нтъ недостатка и въ валенсійскихъ поэтахъ, писавшихъ боле или мене часто на кастильскомъ нарчіи. Однимъ изъ нихъ былъ Франсиско Кастельви, другъ Феноллара {Cancionero General, 1573, f. 251.}. Другимъ — Нарсисъ Виньолесъ, жившій около 1500 и писавшій съ одинаковой легкостью на тосканскомъ и кастильскомъ нарчіяхъ какъ на своемъ родномъ и очевидно считавшій свой природный языкъ отчасти варварскимъ {Ximeno, Tom. I, p. 61. Fuster, Tom. I, p. 54. Cancionero General, 1573, ff. 241, 251, 316, 318. Примчанія Cerda y Rico къ ‘Diana’ Polo, 1802, p. 304. Виньолесъ, въ своемъ пролог къ переводу латинской хроники (Summa Cbronicarum) на страниц 195, выражается слдующимъ образомъ: ‘Я осмлился протянуть свою дерзновенную руку и воспользоваться чистымъ и граціознымъ кастильскимъ нарчіемъ, единственнымъ изъ множества дикихъ и варварскихъ нарчій нашей Испаніи, которое безъ лжи и лести, можетъ быть уподоблено латинскому по звучности и изяществу’. (Suma de Todas las Crnicas, Valencia, 1510, folio, f. 2).}. Третьимъ — Хуанъ Тальанте, религіозный стихотворенія котораго помщены въ начал стариннаго Общаго Сборника {Поэтическія произведенія Тальанте въ религіозномъ дух попадаются какъ мн кажется, на первыхъ листахъ всхъ Cancioneros Generales съ 1511 по 1573 года.}. Четвертымъ — Люисъ Креспи, членъ старинной семьи Вальдора, бывшій въ 1506 г. ректоромъ валенсійскаго университета {Cancionero General, 1573, ff. 238, 248, 300, 301. Fuster, Tom. I, p. 65: и примчанія Серда къ Діан Поло, р. 306.}. Однимъ изъ послднихъ, если не самымъ послднимъ, былъ Фернандесъ Гередіа, умершій въ 1549 г. и не оставившій намъ почти ничего на родномъ нарчіи и весьма много на кастильскомъ {Ximeno, Tom. I, p. 102. Fuster, Tom. I, p. 87. Diana de Polo, ed. Cerd, 326, Cancionero General. 1573, ff. 185, 222, 225, 228, 230, 305—307— 281}. Не можетъ быть сомннія въ томъ, что кастильское нарчіе въ первую половину XVI вка получило несомннное преобладаніе въ сфер поэзіи и изящной литературы вдоль всего побережья Средиземнаго моря. Еще при жизни Гередіа Босканъ покинулъ свое родное каталонское нарчіе и положилъ основаніе въ испанской литератур школ, которая съ тхъ поръ не прекращала своего существованія. Вскор затмъ Тимонеда и его послдователи успшными представленіями кастильскихъ фарсовъ на общественныхъ площадяхъ Валенсіи доказали, что древнее валенсійское нарчіе перестало быть необходимымъ въ своей собственной столиц. Съ этихъ поръ языкъ кастильскаго двора становился во всхъ подобныхъ случаяхъ преобладающимъ языкомъ на всмъ юг.
Таковы были, дйствительно, причины опредлившія судьбу всего, что оставалось въ Испаніи отъ учрежденій, выросшихъ на почв провансальской культуры. Короны кастильская и аррагонская были соединены посредствомъ супружества Фердинанда и Изабеллы, дворъ удалился изъ Сарагоссы, хотя этотъ городъ тмъ не мене продолжалъ считать себя независимою столицею, съ перенесеніемъ центра власти и потокъ цивилизаціи сталъ распространяться мало по малу съ запада и свера на весь полуостровъ. Впрочемъ нкоторые изъ поэтовъ юга и въ позднйшую пору рисковали писать на своемъ родномъ нарчіи. Самымъ замчательнымъ изъ нихъ былъ Висенте Гарсіа, другъ Лопе де Веги, умершій въ 1623 {Произведенія его первоначально были изданы подъ слдующимъ заглавіемъ: ‘La Armenia del Parnas mes numerosa en las Poesias varias del Allant del Cel Potic, lo Dr. Vicent Garcia’ (Barcelona, 1700, 4 to, 201 pp.) He разъ поднимался вопросъ относительно времени этого изданія, здсь я привожу годъ, которымъ помченъ мой экземпляръ. См. Torres Amat, Memories, рр. 271—274). Изданіе это содержитъ главнымъ образомъ лирическія произведенія, сонеты, dcimas redondillas, романсы и проч. Въ конц помщена драма подъ заглавіемъ ‘Santa Barbara’, состоящая изъ трехъ небольшихъ j orna das съ сорока или пятидесятые дйствующими лицами, частью аллегорическими, частью сверхъестественными. Въ общемъ она столь же фантастична, какъ и вс произведенія эпохи ее породившей. Второе изданіе произведеній Гарсіа появилось въ Барселон въ 1840 г. и разборъ его помщенъ въ Seminario Pintoresco, 1843, стр 84. Гарсіа былъ любимцемъ Филиппа IV, нашедшаго въ немъ остроумнаго помощника и актера для своихъ импровизированныхъ представленій. Не смотря на все это, онъ жилъ въ Мадритъ въ большой бдности.}. Но его поэтическія произведенія, при всемъ разнообразіи ихъ формъ, представляютъ странную смсь различныхъ нарчій и не смотря на ихъ провинціальный характеръ носятъ на себ слды вліянія двора Филиппа IV, гд ихъ авторъ проживалъ нкоторое время. Что касается поэтическихъ произведеній, изданныхъ поздне, или розыгрываемыхъ въ наше время на народныхъ театрахъ Барселоны и Валенсіи, они написаны на такомъ грубомъ и искаженномъ нарчіи, что даже трудно признать въ нихъ нарчіе потомковъ Мунтанера и Марча {Валенсійскій діалектъ считался всегда однимъ изъ самыхъ мелодичныхъ. Сервантесъ не разъ восхваляетъ его за сладкую грацію, ‘ineliflua gracia’. См. ‘Gran Sultana’ актъ II и начало двнадцатой главы третьей книги ‘Persiles y Sigismunda’. Майянсъ-и-Сискаръ не пропускаетъ случая отнестись о немъ съ похвалою, но не нужно забывать, что онъ самъ былъ уроженецъ Валенсіи и исполненъ валенсійскихъ предразсудковъ. Исторія литературы королевства Валенсіи, какъ въ періодъ преобладанія роднаго діалекта, такъ и въ боле близкую къ намъ эпоху преобладанія кастильскаго, была разработываема съ большимъ успхомъ. Первый писатель, посвятившій свои силы этому труду, былъ Іосифъ Родригесъ, ученый священникъ, родившійся въ Валенсіи въ 1630 и умершій въ ней въ 1703, чуть не наканун выхода въ свтъ его ‘Biblioteca Valentina’, такъ какъ ему оставалось отпечатать всего нсколько страницъ. Не смотря на то, прошло еще не мало времени прежде чмъ она на самомъ дл явилась на свтъ, ибо другъ Родригеса, Ignacio Savalls, которому онъ поручилъ докончить изданіе, умеръ въ 1746, не исполнивъ своей задачи. Между тмъ въ теченіе этого времени неполные экземпляры труда Родригеса стали распространяться въ публик и одинъ изъ нихъ попалъ въ руки Висенте Химено, бывшаго, подобно Родригесу, уроженцемъ Валенсіи, и подобно ему интересовавшимся исторіею литературы своего отечества. Первоначально Химено хотлъ только дополнить трудъ своего предшественника, но затмъ вскор измнилъ свое намреніе и предпочелъ воспользоваться собраннымъ матеріаломъ для составленія другаго боле обширнаго сочиненія, въ которомъ обозрніе литературы было бы доведено вплоть до его времени. Планъ этотъ онъ вскор привелъ въ исполненіе и издалъ книгу въ Валенсіи, въ 1747—49, въ 2-хъ томахъ, in-folio, подъ заглавіемъ ‘Escritorcs de Valencia’. Не смотря на поспшность, ему все таки не удалось предупредить выхода въ свтъ Библіотеки Родригеса, изданной въ Валенсіи въ 1747 за нсколько мсяцевъ до появленія перваго тома его труда. Химено не отличается ни тщательностью, ни точностью своего ученаго предшественника, матеріаломъ котораго онъ пользовался черезчуръ произвольно. Въ словар Химено, умершаго въ 1764, исторія валенсійской литературы доведена до 1748 г. Съ 1748 г. по 1829 она продолжена въ ‘Biblioteca Valenciana’ Фустера (Valencia, 1827—30, 2 tom., folio). Въ этой замчательной книг содержится множество новыхъ статей по древнему періоду литературы, который обнимаютъ собою труды Родригеса и Химено и добавочныя свднія ко многимъ статьямъ, оставленнымъ этими писателями въ неоконченномъ вид. Словарь Химено, оконченный Фустеромъ, состоитъ изъ пяти томовъ in-folio, заключающихъ въ себ 2841 статью. Я не считалъ, какъ велико число статей Химено, относящихся къ авторамъ, уже разобраннымъ Родригесомъ, равнымъ образомъ и статей Фустера, относящихся къ авторамъ, разобраннымъ однимъ или обоими изъ его предшественниковъ, но полагаю, ихъ меньше чмъ можно было бы ожидать, за то количество новыхъ статей и дополненій къ старымъ гораздо значительне и важне. Разсматривая вс эти труды въ совокупности, нельзя не признать, что ни одна страна въ Европ, равная Валенсіи по занимаемому ею пространству, не иметъ исторіи литературы, столь тщательно разработанной, какъ Валенсія. Обстоятельство это тмъ боле замчательно, что первый предпринявшій этотъ трудъ, Родригесъ былъ, какъ онъ самъ говоритъ, первымъ задумавшимъ подобное сочиненіе на одномъ изъ новйшихъ языковъ, и что Фустеръ, докончившій трудъ Родригеса, хотя повидимому и обладавшій обширными познаніями, былъ по ремеслу переплетчикъ, который, благодаря въ значительной степени рдкимъ книгамъ, отъ времени до времени попадавшимъ въ его руки и возбудившимъ въ немъ любознательность, возъимлъ намреніе продолжать изслдованія своихъ предшественниковъ.}.
Искаженіе этихъ двухъ наиболе развитыхъ нарчій южной и восточной части Испаніи, начавшееся съ царствованія Фердинанда и Изабеллы, достигаетъ своего апогея въ эпоху перенесенія столицы національнаго правительства сперва въ Старую, а затмъ въ Новую Кастилію. Благодаря этому обстоятельству, главенство кастильскаго нарчія было окончательно признано и упрочено. Замна эта, конечно, была весьма разумной и своевременной. Языкъ свера былъ тогда уже богаче, выразительне и обильне своеобразными оборотами онъ почти во всхъ отношеніяхъ былъ боле способенъ стать національнымъ языкомъ Испаніи, чмъ южныя нарчія. Тмъ не мене, мы не безъ нкотораго весьма естественнаго чувства сожалнія слдимъ за результатами этой замны. Постепенный упадокъ и совершенное исчезновеніе какого бы то ни было языка необходимо наводятъ на печальныя размышленія. Намъ кажется, будто частица міроваго генія угасла, будто у насъ самихъ похитили долю умственнаго наслдія, на которую мы имли во многихъ отношеніяхъ одинаковое право съ тми, кто уничтожилъ ее и на чьей обязанности лежало передать ее намъ въ томъ неприкосновенномъ вид, въ какомъ они сами получили ее. Тоже самое чувство испытываемъ мы по отношенію къ языкамъ греческому и латинскому, звучавшихъ въ устахъ народовъ, достигшихъ апогея цивилизаціи и оставившихъ посл себя памятники, при свт которыхъ грядущія поколнія могутъ оцнить ихъ величіе и сдлаться участниками ихъ славы. Но наша печаль становится еще глубже при вид вымиранія народнаго языка въ пору его юности, прежде достиженія имъ полнаго развитія, когда поэтическія его достоинства только что начали обнаруживаться, когда все въ немъ сулило надежду на блестящее будущее. {Каталонцы не переставши жалть о своемъ нарчіи и никогда вполн не примирялись съ введеніемъ у нихъ кастильскаго языка. По ихъ увреніямъ, родной ихъ діалектъ во времена Фердинанда и Изабеллы былъ несравненно богаче и гармоничне гордаго соперника, пришедшаго ему на смну. (Villanueva, Viage а las Iglesias, Valencia, 1821, 8 vo, Tom. VII, p. 202.}
Такова была оригинальная и злосчастная судьба провансальскаго языка и двухъ главныхъ нарчій, выросшихъ на его почв, подъ вліяніемъ которыхъ онъ самъ видоизмнился. Провансальскій языкъ возникъ въ самую мрачную эпоху, когда либо пережитую Европой со времени зарожденія греческой цивилизаціи. Онъ мгновенно озарилъ своимъ блескомъ всю южную Францію и распространилъ свое вліяніе не только на сосднія страны, но даже на дворы холоднаго и негостепріимнаго свера. Онъ цвлъ долгое время съ тропической быстротою и пышностью и съ самаго начала явилъ признаки жизнерадостнаго духа, общавшаго подъ условіемъ полнаго своего развитія, создать поэзію, не похожую, конечно, на поэзію древности, съ которой онъ не имлъ ничего общаго, но поэзію тмъ не мене столь же свжую, какъ почва, породившая ее и столь же живительную, какъ климатъ, способствовавшій ея росту. Но жестокая и несправедливая альбигойская война прогнала трубадуровъ по ту сторону Пириней, а перевороты въ политическомъ мір и превосходство геніи свера уничтожили ихъ вліяніе на испанскомъ побережь Средиземнаго моря. Съ естественнымъ и неизбжнымъ чувствомъ сожалнія мы слдимъ за ихъ долгимъ и труднымъ отступленіемъ, усявшимъ весь ихъ путь — изъ Э въ Барселону, а оттуда въ Саргоссу и Валенсію — остатками и отрывками ихъ оригинальной поэзіи и цивилизаціи. Въ этомъ послднемъ пункт, подъ гнетомъ боле энергическаго и сильнаго кастильскаго нарчія, все что оставалось отъ языка, сообщившаго первый толчекъ поэтическимъ чувствамъ новйшаго времени, умалилось до заброшеннаго нарчія. Нарчіе это, не достигши степени развитія,— которая одна могла бы сохранить грядущимъ поколніямъ его имя и славу — стало мало по малу такимъ же мертвымъ языкомъ, какъ языки греческій и латинскій. {Одинъ изъ самыхъ цнныхъ памятниковъ старинныхъ испанскихъ діалектовъ, это — переводъ Библіи на валенсійское нарчіе, сдланный Бонифасіо Ферреромъ, умершимъ въ 1477 г., братомъ св. Висента Феррера. Онъ былъ напечатанъ въ Валенсіи, съ 1478 г., in-folio. Но инквизиція такъ быстро изъяла его изъ употребленія, что онъ не могъ оказать большаго вліянія ни на литературу, ни на языкъ страны. Вс экземпляры его были уничтожены, за исключеніемъ одного послдняго листа, содержащаго конецъ Апокалипсиса съ 9-го стиха XX главы до конца книги. (Ocios de Espaoles emigrados 8 vo, Londres, 1824, Tom. I, pp. 36—40. Ximeno, Bib. Tom. I, p. 20. Fuster, Bib., Tom. I, p. 15). По всему видно, что существовали рукописные экземпляры этого перевода, уцлвшіе отъ усердія инквизиторовъ, одинъ изъ нихъ находится въ парижской національной библіотек. Въ этомъ факт легко убдиться, сличивъ рукопись съ печатнымъ листомъ, перепечатаннымъ у Кастро въ его Bib. Espaola (Tom. I, pp. 444—448, Villaroya, Arte tipog. en Valencia, ec. (pp. 89, sqq.) и Mclrie’s ‘Reformation in Spain’ (Edinburgh, 1829, 8 vo, pp. 191 and 414). Сисмонди въ конц главы о провансальской литератур въ своей ‘Littrature du Midi de l’Europe’ высказываетъ нсколько сужденій объ ея упадк, имющихъ много общаго съ тмъ, что говорится у меня, поэтому я отсылаю къ нему читателя для дальнйшаго разъясненія вопроса и проврки моихъ собственныхъ сужденій. Нкоторыя данныя по исторіи провансальскихъ діалектовъ можно найти у А. Bastero въ его Crusca Provenzale (Roma 1724. Fol. pp. 20, sqq.). Изысканія Bacтеро тмъ боле цнны, что онъ былъ каталонецъ и страстный поклонникъ своего роднаго языка. ‘Провансальскій языкъ’, говоритъ онъ на 5-ой страниц, ‘есть тотъ же языкъ, что и мой родной каталонскій’. Цль его была составить словарь, который служилъ бы для провансальскаго языка тмъ, чмъ служилъ словарь Della Crusca для тосканскаго. Но Бастеро издалъ всего только одинъ томъ, да и тотъ почти весь занятъ предисловіемъ. Такъ какъ Бастеро долго жилъ въ Италіи (около двадцати лтъ), то словарь его былъ написанъ на итальянскомъ язык и изданъ въ Рим. Трудъ Бастеро замчателенъ, какъ сочиненіе испанца, жившаго въ царствованіе Филиппа V, онъ содержитъ въ себ множество любопытныхъ свденій и самостоятельныхъ изслдованій по рукописнымъ источникамъ, но къ сожаінію на сужденіе автора не всегда можно положиться. Бастеро умеръ въ Барселон, въ 1737 г.. шестидесяти двухъ лтъ. Біографія его помщена въ Diario de los Literatos, 1738, Tom. IV, p. 379.
См. остроумныя философскія разсужденія о первоначальной каталонской литератур и отношеніяхъ ея къ провансальской въ предисловіи къ небольшому сочиненію Адольфа Гелффериха, изданному въ Берлин, въ 1858 и озаглавленному ‘Raymond Lull und die Anfnge der Catalonischen Literatur’. См. также Ebert’s Quellenforschungen der Geschichte Spanien’s, 1849, стр. 50—51 и примчанія.}

ГЛАВА XVIII.

Провансальская и придворная школы въ кастильской литератур.— Вліяніе на нихъ итальянской литературы.— Религіозныя, умственныя и политическія связи Испаніи съ Италіей.— Сходство языковъ обихъ странъ.— Переводы съ итальянскаго.— Царствованіе Хуана II.— Трубадуры и Миннезенгеры въ Западной Европ.— Кастильскій дворъ.— Король.— Донъ Энрике де Виллена.— Его ‘Искусство рзать мясо’ (Arte Cisoria).— Его ‘Поэтическое искусство’ (Arte de Trobar).— Его ‘Геркулесовы подвиги’.

Провансальская литература, появившаяся въ Испаніи въ весьма раннюю пору и опередившая въ эпоху своего въ ней преобладанія поэтическую культуру почти всей остальной Европы, не могла не оказать вліянія на о-бокъ съ ней развивавшуюся кастильскую литературу. Но прежде чмъ перейти къ изученію этого вліянія слдуетъ упомянуть о вліяніи другой литературы на испанскую, вліяніи первоначально мене замтномъ и значительномъ, чмъ вліяніе провансальской, но предназначенномъ стать впослдствіи боле обширнымъ и боле продолжительнымъ. Я разумю, конечно, вліяніе итальянской литературы.
Начало этого вліянія относится къ отдаленнйшей пор исторіи цивилизаціи испанскаго народа. Дйствительно, за долго до того, какъ поэтическій духъ пробудился гд-либо въ южной Европ, испанскіе христіане въ теченіе долгихъ, томительныхъ столтій борьбы съ Маврами, привыкли обращать свои взоры на Италію, какъ на мстопребываніе власти, покоющейся на вр и надежд, казавшихся имъ безконечно важне отчаянной борьбы, въ которую они были вовлечены. Это происходило не вслдствіе того, что политическій авторитетъ папскаго престола стоялъ тогда высоко въ Испаніи, но потому что, благодаря тяжелымъ испытаніямъ, выпавшимъ на долю Пиринейскаго полуострова, римско-католическая религія нигд не имла послдователей боле врующихъ и преданныхъ, чмъ испанскіе христіане. {Въ 1843 нкто Эллендорфъ издалъ въ Дармштадт весьма ученую брошюру подъ заглавіемъ ‘Die Stellung der Spanischen Kirche zum Bhmischen Stuhle’. Цль ея доказать полную независимость испанской церкви отъ римскаго престола по взятіи Толедо въ 1085 г. и установившуюся съ той поры самостоятельность испанскаго правительства. Эллендорфъ доказываетъ, что эта самостоятельность существовала даже въ царствованіе Филиппа II, не терпвшаго папскаго посягательства на прерогативы короны. Къ ряду фактовъ, превосходно подобранному Эллендорфомъ, можно присоединить еще необычайную угрозу Фердинанда Католика, въ 1508 г., отказаться отъ всякаго повиновенія церкви, если папа будетъ настаивать на нкоторыхъ мрахъ, нарушавшихъ права испанской короны. Вотъ подлинныя слова Фердинанда своему посланнику въ Рим: ‘Estamos muy deterininados si su Santidad no revocaluegoel Breve у los Autos por virtud del fechos de le quitar la obedienciadetodoslos regnos de las coronas de Castilla у Aragon’, Quevedo, Obras, 1794, Tom. XI, p. 4. См. post, гл. XXIV, примчаніе 4.}
Дйствительно, со времени великаго нашествія арабовъ и до на-денія Гренады этотъ благочестивый народъ рдко входилъ въ какія бы то ни политическія сношенія съ остальною Европою. Занятый междоусобными войнами и истощенный ими, онъ съ одной стороны почти не возбуждалъ чужеземной алчности и честолюбія, а съ другой никогда не могъ, не смотря на овладвавшее имъ порою страстное желаніе, ни принять участія въ жгучихъ міровыхъ вопросахъ, ршавшихся по ту сторону горъ, ни привлечь къ себ симпатіи странъ, находившихся въ боле благопріятныхъ условіяхъ и съ Италіею во глав приводившихъ въ исполненіе цивилизаторскую миссію христіанства. Но тмъ не мене Исшанцы всегда смотрли на себя, какъ на бойцовъ за вру и были постоянно и всецло проникнуты сознаніемъ, что ихъ призваніе, какъ христіанъ, бороться съ неврными. Вслдствіе этого ихъ религіозныя симпатіи были выражены очень рзко и зачастую преобладали надъ всми остальными, такъ что, если Испанцы и не были тсно связаны съ римскою церковью политическими узами, державшими въ рабств половину Европы, за то они находились въ боле близкомъ духовномъ единеніи съ нею, чмъ прочіе современные народы, даже чмъ полчища крестоносцевъ, которыхъ сама церковь собрала со всего христіанскаго міра, снабдивъ по возможности и своими денежными средствами и своимъ одушевленіемъ.
Къ этому религіозному вліянію Италіи на Испанію присоединилось въ раннюю пору вліяніе высшей умственной культуры. До 1300 года, въ Италіи находилось по меньшей мр пять университетовъ, большинство изъ нихъ пользовалось европейской извстностью и привлекало слушателей изъ отдаленнйшихъ странъ. Въ ту же эпоху Испанія имла всего одинъ университетъ въ Саламанк и тотъ весьма плохо оранизованный {Основаніе Саламанкскому университету было положено Альфонсомъ X, въ 1264 г. Въ 1310 онъ находился уже въ состояніи крайняго упадка и лишь нсколько времени спустя началъ пріобртать снова значеніе. Hist. de la Universidad de Salamanca, por Pedro Chacon. Semanario Erudito, Madrid, 1789, 4 to, Tom. XVIII, pp. 13—21, etc. Чаконъ, умершій въ 1585 г., былъ человкъ ученый, на авторитетъ котораго можно вполн положиться. Lileratura Espala…. en el Prefacio de N. Antonio, 1787, p. 74, примчаніе.}. Университеты, основанные въ послдующемъ вк въ Гюеск и Валльядолид, пользовались сравнительно небольшимъ вліяніемъ. Весь полуостровъ находился еще въ слишкомъ большомъ разстройств, и не былъ въ состояніи оказать должную поддержку наукамъ, вслдствіе этого люди, искавшіе образованія, отправлялись,— нкоторые въ Парижъ, а большая часть въ Италію. Въ Болонскомъ университет, какъ кажется, старйшемъ и долгое время считавшимся лучшимъ изъ итальянскихъ университетовъ, испанцы, какъ извстно, находили въ теченіе XIII столтія гостепріимство въ качеств слушателей и почетъ въ качеств профессоровъ {Tiraboschi, Storia della Leteratura Italiana, Roma, 1782, 4to, Tom. IV. Lib. I, c. 3, and Fuster, Biblioteca Valenciana, Tom. I, pp. 2, 9.}. Въ Падуанскомъ университет, второмъ по значенію, въ 1280 г. ректоромъ или завдующимъ лицомъ былъ испанецъ {Tiraboschi, ut sup.}. Несомннно, что во всхъ главныхъ и всхъ доступныхъ центрахъ науки, преимущественно же въ Рим и Неапол, испанцы въ раннюю пору искали образованія, котораго они не могли получить въ собственномъ отечеств, такъ какъ оно находилось въ зависимости отъ различныхъ случайностей.
Въ послдующемъ столтіи кардиналъ Карилло де Альберносъ положилъ обученію испанцевъ въ Италіи прочныя основанія. Прелатъ, государственный человкъ и воинъ, Карилло, въ качеств архіепископа Толедскаго, стоялъ во глав испанской церкви въ царствованіе Альфонса XI, а впослдствіи въ качеств регента папы подчинилъ своей власти значительную часть владній, отпавшихъ во время возстанія Ріензи. Этотъ замчательный человкъ, проживая въ Италіи, созналъ необходимость положить прочныя основы для образованія своихъ соотечественниковъ и основалъ спеціально для этой цли въ Болонь въ 1364 г. коллегію св. Климента, великолпное учрежденіе, сохранившееся до нашего времени {Tiraboschi, Tom. IV, Lib. I, c. 3, sect. 8. Antonio, Bib. Vetus, ed. Bayer, Torn. Л, pp. 169, 170. Гиббонъ называетъ кардинала Альберноса ‘вполн опытнымъ государственнымъ человкомъ’ ‘^добавляетъ въ примчаніи, что ‘онъ возстановилъ своимъ оружіемъ и совтами свтскую власть папы’ (гл. LXX). Коллегія св. Климента была дйствительнымъ памятникомъ его мудрости и долгое время приносила громадную пользу. При моемъ посщеніи ея въ 1856 г. мн вручили пустенькую брошюрку, заключавшую ея исторію и озаглавленную ‘Cenni storici dell’almo collegio maggiore di San Climente della nazione Spagnola in Bologna’, 1855, pp. 16. Во времена Наполеона I-го эта коллегія находилась почти въ полномъ упадк и хотя въ 1819, благодаря поддержк испанскаго правительства, она снова была возстановлена, но проходя по ея громаднымъ заламъ и прелестнымъ садамъ, я былъ пораженъ ея запустніемъ.}. И такъ не подлежитъ сомннію, что съ половины XIV вка устанавливается непосредственная передача культуры изъ Италіи въ Испанію. Наиболе сильнымъ доказательствомъ этого служитъ Антоніо Лебрикса, боле извстный подъ именемъ Nebrissensis и воспитывавшійся въ этой коллегіи спустя столтіе посл ея основанія, онъ, по возвращеніи на родину, способствовалъ процвтанію наукъ въ Испаніи боле, чмъ какой либо другой современный ему ученый {Antonio, Bib. Nova, Tom. I, pp. 132—138.}.
Сношенія коммерческія и политическія еще боле способствовали свободному культурному и литературному обмну между Италіей и Испаніею. Барселона, бывшая долгое время мстопребываніемъ образованнаго двора, — городъ, свободныя учрежденія котораго создали первый коммерческій банкъ и вызвали составленіе перваго торговаго устава въ новой Европ — Барселона со временъ Іакова Завоевателя оказывала значительное вліяніе на прибрежныя страны Средиземнаго моря и счастливо конкурировала съ Генуей и Пизою. Наука и цивилизація, привозимыя ея кораблями въ соединеніи съ духомъ коммерческой предпріимчивости, разсылавшимъ ихъ по всему свту, сдлали Барселону въ XIII, XIV и XV вкахъ однимъ изъ великолпнйшихъ городовъ Европы. Вліяніе ея распространялось не только на королевства Аррагонское и Валенское, для которыхъ она во многихъ отношеніяхъ служила столицею, но и на сосднее Кастильское королевство, находившееся въ теченіе большей части этого періода въ тсныхъ сношеніяхъ съ Аррагонскимъ {Prescott’s Hist. of Ferdinand and Isabella, Introd., Section 2, и какъ дополненіе къ этому разсказъ о пребываніи въ Барселон Карлоса де Віаны, помщенный въ біографіи этого несчастнаго принца, составленной Квинтаною (Vidas de Espaoles Clbrs, Tom. I) и весьма любопытное описаніе Барселоны въ Leo Von Rzinital’s Ritter-Hof-ufd-Pilger Reise, 1465—1467, Stuttgard 1844, 8 vo, p. 111. Какъ извстно, первая книга, напечатанная въ Испаніи съ обозначеніемъ года, появилась въ Барселон въ 1468 г. (См. выше, гл. XVII, прим. 21), хотя правильное книгопечатаніе установилось тамъ повидимому нсколько позже.}.
Политическія сношенія между Испаніей и Сициліей, боле раннія и близкія, чмъ сношенія Испаніи съ Италіей, повели къ тмъ же результатамъ. Джьовани да Прочида, долго старавшійся подготовить свой прекрасный островъ къ низверженію ненавистнаго Французскаго ига, поспшилъ въ 1282 г., тотчасъ посл ужасовъ Сицилійскихъ Вечерень, повергнуть къ стопамъ Петра III Аррагонскаго врноподданническія чувства Сициліи, на которую этотъ государь заявилъ притязанія отъ имени своей супруги, наслдницы Конрадина, послдняго потомка по мужской линіи императорскаго дома Гогенштауфеновъ {Zurita, Anales de Aragon, Zaragoza, 1604, folio, Lib. IV’. c. 13, etc., Mariana, Hist. Lib. XIV, c. b. Оба эти писателя весьма замчательны, особенно первый, какъ представитель испанской точки зрнія на вопросъ, который мы привыкли разсматривать съ точки зрнія итальянской или французской.}. Вызванная горячимъ патріотизмомъ, эта революція увнчалась успхомъ, и Сицилія съ этой поры находилась или въ числ ленныхъ владній аррагонской короны, или составляла независимое государство подъ управленіемъ отрасли аррагонскаго дома, пока она не вошла вмст съ другими владніями Фердинанда Католика въ составъ возсоединенной испанской монархіи.
Сношенія съ Неаполемъ, носившія тотъ же характеръ, установились позже, но были не мене близки. Альфонсъ V Аррагонскій, государь рдкой мудрости и замчательнаго литературнаго образованія, посл продолжительной войны, завоевалъ Неаполь силою оружія въ 1441 г. {Schimidt: Geschichte Aragoniens im Mittelalter, pp. 337—354. Heeren, Geschichte des Studiums der Classischen Literatur, Gttingen, 1797, 8 vo, Tom. II, pp. 109—111. Нкто, хорошо знавшій Альфонса и могшій быть компетентнымъ судьею, заявилъ, что онъ былъ ‘unicus doctorum hominum cultor suae tempestatis’ (Bart. Facius de Rebus Gestis ab Alphonse, etc. Lugduni, 1560, fol., p. 181). Въ этомъ же сочиненіи Фаціо находится описаніе завоеванія Неаполя. Въ словар Бэйля (Изд. 1740, Tom. III, р. 461) есть интересная біографія Альфонса, бывшаго, дйствительно, великимъ человкомъ и по образованію своему стоявшаго выше своего вка. Маріана (Lib. XXII, с. 18, ed. 1780, Tom. II, р. 419) расточаетъ похвалы ему, но ошибочно предполагаетъ, что смерть его была ускорена скорбью о потери Фаціо, ибо послдній пережилъ Альфонса нсколькими годами. Альфонсъ V былъ седьмымъ изъ потомковъ Альфонса Мудраго и унаслдовалъ отъ своего великаго предка любовь къ литератур. Въ подтвержденіе этого послдняго Кабрера приводитъ весьма оригинальный фактъ, что когда Падуанцы заявили о своей находк останковъ Ливія, Альфонсъ просилъ дать ему одну изъ костей римскаго историка и заплатилъ за нее большія деньги. (De Historia para entenderia y para escrivirla, 1611, f. 8).}. Но пріобртенная такимъ образомъ корона Неаполитанская перешла при посредств четырехъ потомковъ Альфонса къ побочной линіи, во владніи которой и оставалась до 1503 г. Въ этомъ же году вслдствіе постыднаго договора съ Франціей) и военнаго генія Гонзальво Кордуанскаго была завоевана вновь и съ этихъ поръ поставлена въ непосредственную зависимость отъ Испанскаго престола {Prescott’s Hist. of Ferdinand and Isabella, vol. III.}. Въ качеств ленныхъ владній, Сицилія и Неаполь были подчинены испанской корон вплоть до восшествія Бурбоновъ и сношенія ихъ съ Кастиліей и Аррагоніей доставляли постоянные случаи для ознакомленія Испаніи съ итальянскою цивилизаціею и литературою.
Но главнымъ средствомъ общенія, можетъ быть, боле важнымъ и дйствительнымъ, чмъ вс остальныя, былъ итальянскій языкъ, происшедшій подобно испанскому отъ латинскаго. Сходство между ними было таково, что ни тотъ, ни другой не могли похвастаться самобытностью своего склада: Facies non ипа nec diversa tarnen, qualem decet esse sororum. Для испанца не составляло большаго труда усвоить себ итальянскій языкъ. Вслдствіе этого переводы немногихъ заслуживавшихъ перевода итальянскихъ писателей попадались въ меньшемъ количеств, чмъ слдовало бы этого ожидать, но во всякомъ случа ихъ было столько, что и на основаніи ихъ можно сдлать заключеніе, что итальянскіе писатели и итальянская литература не были въ пренебреженіи въ Испаніи. Айяла, хроникеръ умершій въ 1407 г., былъ, какъ мы уже говорили, знакомъ съ сочиненіями Боккачьо {См. выше стр. 150.}. Немного позже, насъ поражаетъ фактъ, что ‘Divina Commedia’ Данте была два раза переведена въ одномъ и томъ же году въ 1428: въ первый разъ Фебреро на каталанскій діалектъ и во второй Д. Энрике де Вилленою на кастильскій. Двадцать лтъ спустя маркизъ де Сантильяна превозносится какъ писатель, способный исправить и даже превзойти великаго поэта Италіи, самъ же Сантильяна трактуетъ о Данте, Петрарк и Боккачьо, какъ о писателяхъ хорошо ему извстныхъ {‘Con vos que emendays las Obras del Dante’ говоритъ Гомесъ Манрике въ поэм, посвященной его дяд, знаменитому маркизу и находящейся въ ‘Cancionero General’, 1573, f. 76, b. Въ приведенныхъ словахъ, какой бы смыслъ имъ ни придавать, заключается указаніе на близкое знакомство съ Данте, на которое самъ маркизъ намекаетъ еще ясне въ его хорошо извстномъ письм къ коннетаблю португальскому. (Sanchez, Poesias Anteriores, Tom. I, p. vol). Но, затмъ Манрике, оплакивая смерть маркиза, высказываетъ такого рода нелпость что въ сравненіи съ маркизомъ Данте былъ глупецъ.
En las metras, el Dante
Ante el se mostravanecio.
Я привожу этотъ примръ въ доказательство прискорбнаго упадка вкуса въ т грубыя времена.}. Имя этого знаменитаго вельможи сразу переноситъ насъ къ временамъ Хуана II, въ царствованіе котораго встрчаются явные слды вліянія итальянской литературы и длаются попытки образовать въ Испаніи итальянскую школу. На этой эпох мы теперь и остановимся.
Долгое царствованіе Хуана II, (съ 1407 по 1454 г.), хотя и несчастное для него самого и для Испаніи, было однако довольно благопріятнымъ для преуспянія нкоторыхъ отраслей изящной литературы. Почти въ теченіе всего своего царствованія слабый король, вчно находившійся подъ вліяніемъ властительнаго генія коннетабля Альваро де Луны, постоянно сожаллъ, если случайно въ т смутныя времена ему приходилось лишаться этого, нердко тяготившаго его контроля, и нести одному отвтственность, свойственную глав государства. Повидимому коннетабль съ намреніемъ предоставлялъ короля его природной безпечности и поощрялъ изнженность его, наполняя его время забавами, благодаря которымъ всякой трудъ казался ему боле тяжелымъ чмъ самовластіе министра, освобождавшаго его отъ бремени государственныхъ заботъ {Mariana, Historia, Madrid, 1780, fol, Tom. II, рр. 236—407. См. также замчательныя подробности, приводимыя Фернаномъ Пересомъ де Гусманомъ въ его ‘Generaciones у Semblanzas’, с. 33.}.
Изъ упомянутыхъ забавъ ни одна не приходилась боле по вкусу лнивому королю, какъ литература. Онъ далеко не былъ лишенъ литературнаго таланта, и самъ писалъ стихи. Онъ окружилъ себя многочисленною свитою изъ современныхъ поэтовъ, награждалъ ихъ своимъ довріемъ и осыпалъ милостями боле чмъ это допускало благоразуміе. Весьма возможно, что онъ отчасти даже сознавалъ пользу умственнаго образованія для своего государства и во всякомъ случа для своего двора. Чтобы понравиться королю и его приближеннымъ одинъ изъ его домашнихъ секретарей составилъ около 1449 г. обширный сборникъ лучшихъ и извстнйшихъ произведеній испанской поэзіи, куда вошли стихотворенія боле, чмъ пятидесяти авторовъ {Cancionero de Baena, con notas у Comentarios. Madrid, 1851, 8 мо. См. ниже, гл. XXIII.}. Хуанъ де Мена, знаменитйшій изъ современныхъ поэтовъ, состоялъ въ должности придворнаго исторіографа, и король препровождалъ къ нему документы съ весьма подробными и проникнутыми забавнымъ личнымъ тщеславіемъ указаніями относительно того, какъ нужно писать исторію его царствованія, а Хуанъ де Мена съ своей стороны, какъ истый придворный, посылалъ свои стихотворенія на исправленіе королю {См. забавныя письма въ ‘Centon Epistolario’. Fern. Gomez de Cibdareal, Лоз. 47, 49, 56 and 76. Впрочемъ, подлинность этого сочиненія будетъ впослдствіи подвергнута сомннію.}. Врачемъ, находившимся неотлучно при особ короля, былъ живой и веселый Фердинандъ Гомесъ, оставившій намъ забавную и характеристическую коллекцію писемъ, (если только ихъ считать за подлинные). Прослуживъ своему царственному паціенту сорокъ лтъ, повсюду сопровождая его, проводя ночи, какъ онъ самъ говоритъ, въ ногахъ у постели короля и обдая за его столомъ, Гомесъ оплакиваетъ смерть Хуана II, какъ потерю человка, чья доброта къ нему была неизмнна и неистощима {Ibid., Epistola 105.}.
Окруженный подобными личностями, находясь съ ними въ постоянномъ общеніи, притягиваемый къ литератур и своей природной безпечностью и желаніемъ уйти отъ государственныхъ заботъ, Хуанъ II сдлалъ свое царствованіе мало почетнымъ для себя лично, какъ государя, и злополучнымъ для Кастиліи, какъ независимаго государства, но интереснымъ, благодаря окружавшему его въ нкоторомъ род поэтическому двору и важнымъ, благодаря импульсу, данному имъ цивилизаціи, импульсу, результаты котораго замтно отразились на нсколькихъ послдующихъ поколніяхъ.
Въ исторіи почти всхъ новоевропейскихъ государствъ былъ періодъ, подобный описываемому намъ, когда вкусъ къ поэзіи былъ распространенъ только при двор и среди высшихъ классовъ общества, въ рукахъ которыхъ сосредоточивалось тогда умственное образованіе. Для Германіи такой періодъ наступилъ весьма рано въ XII и XIII столтіяхъ. Юный и несчастный Конрадинъ, погибшій въ 1268 г. и восптый Данте, былъ однимъ изъ послднихъ въ сонм государей, прославившихъ эту эпоху. Въ Италіи подобное поэтическое движеніе начинается почти около того же времени при двор Сицилійскомъ, не смотря на то, что церковь и торговыя республики — врод Пизы, Генуи и Флоренціи,— чуждыя рыцарскаго духа, оживлявшаго и въ сущности вызвавшаго къ жизни первоначальную цивилизацію въ Европ, относились къ этому движенію враждебно, оно тмъ не мене можетъ быть прослжено вплоть до временъ Петрарки.
Съ зарожденіемъ подобнаго же поэтическаго духа въ южной Франціи, въ Каталоніи, въ Аррагопіи и распространеніемъ его въ Кастиліи подъ покровительствомъ Альфонса Мудраго, мы уже познакомили читателя. Теперь мы встрчаемся съ нимъ въ центр полуострова и даже на свер, онъ проникаетъ также въ Андалузію и Португалію, принося всюду свои обычныя черты — рыцарство и обожаніе женщины. Хотя онъ еще и не вполн освободился отъ напыщенности, отличавшей его первые шаги, тмъ не мене въ немъ иногда проявляется естественность и еще чаще граціозная простота, которыя и понын не утратили своей привлекательности. Подъ его вліяніемъ образовалась поэтическая школа, отмченная тми же выдающимися качествами и носившая въ Германіи названіе школы Миннезингеровъ или пвцовъ любви и рыцарской вжливости {Слово Minne соотвтствуетъ слову любовь въ ‘Nibelungenlied, и вообще въ старинной нмецкой поэзіи. Это слово служитъ иногда для обозначенія духовныхъ и религіозныхъ чувствъ, но въ большинств случаевъ имъ обозначается любовь, сопровождаемая рыцарской вжливостью. Относительно этимологіи этого слова и его первоначальнаго значенія существуетъ бездна предположеній въ словаряхъ Вахтера, Менажа, Аделунга и др., но для насъ достаточно знать, чтооно служитъ главнымъ образомъ для обозначенія фантастической и боле или мене напыщенной поэтической школы, всюду появившейся подъ вліяніемъ рыцарства. Изъ нмецкаго слова mіnnе образовалось французское mignon, англійское minion и др.}. Школа эта или была повсюду обязана своимъ происхожденіемъ провансальскимъ трубадурамъ, или, постепенно развиваясь, усвоила себ многія характеристическія черты ихъ поэзіи. Въ конц XIII вка духъ ея начинаетъ уже обнаруживаться въ Кастиліи, и съ этой поры мы можемъ не разъ прослдить его проблески до того момента, къ которому мы теперь пришли, т. е. до первыхъ лА царствованія Хуана II, когда школа эта подпадаетъ итальянскому вліянію и длается на столько важна, что требуетъ отдльнаго разсмотрнія.
Первое лице группы, привлекающее наше вниманіе, какъ центръ ея, это — самъ король Хуанъ II. Его исторіографъ выражается о немъ справедливо, хотя и не безъ оттнка лести: ‘это былъ человкъ самый привлекательный, самый чистосердечный, самый любезный, самый набожный, самый смлый и большой любитель философскихъ книгъ и стиховъ. Онъ былъ хорошій теологъ, порядочно владлъ латинскимъ языкомъ и былъ великій почитатель людей науки. Онъ имлъ много прирожденныхъ талантовъ: очень любилъ музыку, игралъ, плъ, сочинялъ стихи и хорошо танцовалъ’ {Crnica de D. Juan el Segundo, Ao 1454, c. 2.}. Другой писатель, еще ближе знавшій Хуана II, описываетъ его съ большимъ искусствомъ. ‘Это былъ’, по словамъ Фернана Переса де Гусмана, ‘человкъ, говорившій умно и разсудительно онъ хорошо понималъ людей и всегда могъ отличить изъ нихъ того, кто говорилъ лучше, разумне и изящне Онъ любилъ слушать умныхъ людей и запоминалъ сказанное ими. Онъ понималъ и говорилъ по латыни. Онъ много читалъ и любилъ книги и исторію. Онъ охотно выслушивалъ римованныя остроты и умлъ подмтить ихъ недостатки. Онъ находилъ большое удовольствіе въ веселой и остроумной бесд и охотно принималъ въ ней участіе. Онъ любилъ охоту на дикихъ зврей и былъ посвященъ во вс ея тонкости. Музыкальное искусство было также знакомо ему: онъ самъ плъ и игралъ. Онъ былъ хорошій гимнастъ и искусный боецъ въ конномъ состязаніи на палкахъ’ {Generaciones y Semblanzas, Cap. 33. Діего де Валеро, подобно Гусману, близко знавшій короля, рисуетъ намъ его портретъ штрихами не мене естественными и рзкими: ‘Это былъ’ говоритъ лтописецъ, ‘человкъ набожный и человколюбивый, великодушный и кроткій, посредственно владвшій латинскимъ языкомъ, смлый, любезный и обворожительный. Онъ былъ большаго роста и имлъ царскую осанку, исполненную естественной граціи. При этомъ онъ былъ хорошимъ музыкантомъ, плъ, игралъ и писалъ хорошіе стихи (trobava muy bien). Онъ любилъ охоту, охотно читалъ философскія книги и поэтическія произведенія и былъ хорошимъ теологомъ’, Crnica de Hyspana, Salamanca, 1495, folio, f. 89. Хуанъ, повидимому, любилъ также и живопись. По крайней мр, Делло, флорентійскій живописецъ, находился при двор короля, который покровительствовалъ ему и возвелъ въ санъ рыцаря. См. книгу Старлинга Annals of the Artists of Spain (London, 3, 8 vo, 1848, Vol. I, p. 97), замчательную no точности данныхъ, здравомыслію и художественному вкусу, а также по множеству любопытныхъ свденій о различныхъ вопросахъ, тсно связанныхъ съ главнымъ предметомъ и естественно входящихъ въ составъ подобнаго рода сочиненій. Я не имлъ ее подъ рукою при первомъ изданіи моей книги, но въ настоящемъ я буду часто имть случай ссылаться на нее.}.
Намъ неизвстно количество его поэтическихъ произведеній. По отзыву его врача ‘король развлекается сочиненіемъ стиховъ’ {Fernen Gomei de Cibdareai, Centon, Epistolario, Ep. 20.}, фактъ этотъ подтверждается и другими. Но лучшимъ доказательствомъ его искусства служатъ слдующія строки, уцлвшія до настоящаго времени и написанныя, по провансальскому образцу, на неврность дамы его сердца {Стихи эти обыкновенно помщаются въ сочиненіяхъ Хуана де Мены, (см. Севильское изданіе 1534, in-folio, лис. 104), но ихъ можно также найти и въ другихъ мстахъ.
Amor, yo nunca pens
Que tan poderoso eras,
Que podrias tener maneras
Para trastornar la f,
Fasta agora que lo s.
Pensaba que conocido
Te debiera yo tener,
Mas no pudiera creer
Que fueras tan mal sabido.
No jamas no Io pens,
Aunque poderoso eras,
Que podrias tener maneras
Para trastornar la f.
Fasta agora que lo s.
Три другія довольно пустыя стихотворенія, приписываемыя королю, находятся въ приложеніи къ стать Пидаля, предпосланной новому изданію Баенскаго Cancionero, 1851 г. рр. LXXXI, LXXXII.}.
‘Любовь, я никогда не думалъ,— чтобы твое могущество было настолько сильно, — чтобы быть въ состояніи — разрушить вру — до той поры пока не испыталъ этого.
‘Я думалъ, что путемъ долгаго знакомства я наконецъ узналъ тебя,— но не могу заставить себя врить — чтобы ты была такъ неблаговоспитана.— Нтъ, никогда не воображалъ я — чтобы, не смотря на все твое могущество,— ты могла имть силу — разрушать вру — до той поры, пока я не испыталъ этого’.
Въ числ лицъ наиболе интересовавшихся успхами поэзіи въ Испаніи и непосредственно содйствовавшихъ введенію ея при кастильскомъ двор находился Донъ Энрике аррагонскій, или Донъ Энрике де Виллена, которому часто, по недоразумнію, придаютъ титулъ маркиза. Онъ родился въ 1384 г. и происходилъ со стороны отца отъ аррагонскаго королевскаго дома, а со стороны матери отъ кастильскаго {Его семья владла первоначально единственнымъ маркизатомъ въ королевств (Salazar de Mendoza, Origen, de las Dignidades Seglares de Castilla у. Leon, Toledo, 1618, folio, Lib. III, c. XII) и онъ названъ маркизомъ на заглавномъ лист его ‘Arte Cisoria’, изданнаго въ 1766 Эскуріальскою библіотекою. Впослдствіи его часто величаютъ маркизомъ, хотя онъ не имлъ на это права по закону, такъ какъ его ддъ, донъ Алонзо аррагонскій, умершій въ 1412 г., продалъ свой маркизатъ Генриху III, королю кастильскому, такъ что до вступленія дона Энрике въ права наслдства, титулъ принадлежалъ уже по закону корон (Gudiel, Familia de los Girones, 1577, f. 86. b. Salazar de Mendoza, Monarquia de Espaa, 1770, Lib. III, Tit. VII, cap. 3, 4). Его настоящая фамилія Don Enrique de Aragon или Don Enrique de Villena, Уже Квеведо пытался исправить ошибку относительно титула Виллены, ошибку часто повторяемую какъ въ его время, такъ и въ наше. Въ своей Visita de los Christes, говоря о донъ Энрике, онъ положительно заявляетъ ‘no nombre no fue del tilulo aunque tuve muchos’.}. ‘Въ ранней молодости’, говоритъ одинъ проницательный современный наблюдатель, ‘онъ выказывалъ боле склонности къ наукамъ и искусствамъ, чмъ къ рыцарскимъ упражненіямъ или къ дламъ церкви и государства, не имя учителя, не имя никого кто побуждалъ бы его къ ученію, а скоре встрчая помху въ своемъ прадд, желавшемъ сдлать изъ него рыцаря, онъ въ возраст, когда другихъ дтей обыкновенно силою тащатъ въ школу, самъ принялся за ученіе, вопреки желанію всхъ. Онъ обладалъ такимъ острымъ и обширнымъ умомъ, такъ усвоивалъ изучаемыя науки и искусства, что он казались какъ бы прирожденными ему’ {Fernen Perez de Guzman, Gen. у Semblanzas, Cap. 28.}.
По своему званію и положенію онъ былъ вынужденъ принимать участіе въ мірскихъ длахъ и смутахъ того времени, не смотря на свое нерасположеніе играть въ нихъ какую бы то ни было роль. Избранный гросмейстеромъ военнаго и монашескаго ордена Калатравы, онъ вслдствіе неправильностей, допущенныхъ при его избраніи, былъ вскор отршенъ отъ этой должности и очутился въ положеніи худшемъ, чмъ до поступленія въ нее {См. Crnica de D. Juan el Segundo, Ao 1407, Cap. 4, и 1434, Cap, 8, гд его характеръ описанъ въ слдующихъ энергическихъ выраженіяхъ: ‘Este caballero fue muy grande letrado o supo muy poco en lo que le cumplia’. Въ ‘Comedias Escogidas’ (Madrid, 4 to, Tom. IX, 1657) помщена плохенькая: пьеса, подъ заглавіемъ ‘El Rey Enrique ei Enferme, de seis Ingenios, гд этотъ несчастный король и по отношенію къ Виллен выставленъ въ свт еще мене благопріятномъ, чмъ въ его хроник или въ исторіи Маріаны.}. Въ этотъ промежутокъ времени, главнымъ мстопребываніемъ Виллены былъ кастильскій дворъ, но съ 1412 по 1414 г. онъ жилъ при двор своего родственника, Фердинанда Справедливаго аррагонскаго, въ честь котораго при коронованіи его въ Сарагосс онъ сочинилъ аллегорическую драму, по несчастію утраченную. Впослдствіи онъ сопровождалъ этого государя въ Барселону, гд, какъ мы видли, онъ много способствовалъ къ возстановленію и поддержанію поэтической школы, наименованной Консисторіею Веселой науки (Gaya Sciencia). Лишившись мста гросмейстера ордена Калатравы, онъ пересталъ появляться при двор. Кастильскій регентъ, желая отчасти, вознаградить его за понесенную имъ утрату, надлилъ его небольшимъ помстьемъ Иніеста въ Куэнскомъ епископств. Тамъ провелъ онъ послдніе двадцать лтъ своей жизни въ сравнительной бдности, всецло посвятивъ себя наукамъ. Онъ умеръ при посщеніи Мадрита въ 1434 г. и былъ послднимъ отпрыскомъ своего знаменитаго дома {Zurita, Anales de Aragon Lib. XIV, c. 22. Лучшій біографическій очеркъ Донъ Энрике де Виллена составленъ Хуаномъ Антоніемъ Пеллиссеромъ и помщенъ въ его ‘Biblioteca de Traductores Espaoles’ (Madrid, 1778, 8 vo, Tom. 11, pp. 58—76). См. также Antonio (Bib. Velus, ed. Bayer, Lib. X, c. 3) и Mariana (Hist., Lib. XX, c. b). Изображеніе Виллены человкомъ смлымъ, неразборчивымъ на средства и честолюбивымъ, какимъ изображаетъ его Ларра въ своемъ роман, озаглавленномъ ‘El Doncel de Don Enrique el Doliente’ (Madrid 1835), не иметъ историческихъ основаній.}.
Въ числ любимыхъ предметовъ его занятій, помимо поэзіи, исторіи и изящной литературы, находились также философія, математика, астрологія и алхимія, науки которыя нельзя было безнаказанно изучать въ тотъ вкъ невжества и суеврія. Дйствительно, Донъ Энрике, подобно другимъ, прослылъ чернокнижникомъ и вра въ это пустила такіе глубокіе корни, что народное преданіе до сихъ поръ обвиняетъ его въ этомъ преступленіи {Пеллисеръ упоминаетъ о преданіяхъ, выставляющихъ донъ Энрике волшебникомъ (loc. cit. р. 65). На сколько нкоторыя изъ этихъ преданій нелпы, можно видть изъ примчанія Леллисера къ его изданію Донъ-Кихота (Parte I, с. 49), и изъ статьи Feyjoo, ‘Teatro Critico’ (Madrid, 1751, 8 vo, Tom. VI, Disc. II. sect. 9). Маріана очевидно былъ того же мннія или по крайней мр онъ даетъ поводъ предполагать это, что донъ Энрике занимался чернокнижіемъ (Hist., Lib. XIX, c. 8). Такое мнніе поддерживается и до сихъ поръ, судя по народной книг ‘Historia ес. del clbr Hechicero Don Enrique de Villena’ (4 to., Madrid, 1848, pp. 24), которую я имю въ рукахъ. Roxas высказываетъ то же самое въ своей ‘Ее que queria ver el Marques de Villena’. Comedias, 1680, Tom. II.}. Обвиненія подобнаго рода могли въ ту пору повести къ крайне печальнымъ послдствіямъ. Обширная и рдкая коллекція оставленныхъ Вилленой книгъ, возбудила тревогу тотчасъ посл его смерти. ‘Два фургона были наполнены ими’, говоритъ нкто, выдающій себя за его современника и друга, ‘и отвезены къ королю, но такъ какъ это были книги, трактовавшія о магіи и запрещенныхъ наукахъ, то король отослалъ ихъ монаху Лопе де Барріенто {Лопе де Барріенто былъ исповдникомъ Хуана II, и вроятно знакомство съ библіотекой Виллены подало ему мысль написать трактатъ противъ волшебства, который никогда не былъ напечатанъ (Antonio, Bib. Vetus, Lib. X. c. 11). Благодаря обязательности Гайянгоса я обладаю значительными выдержками изъ этого любопытнаго сочиненія. Въ одной изъ нихъ говорится, что въ сожженныхъ книгахъ находилась одна подъ заглавіемъ ‘Baziel,’ названная по имени одного изъ ангеловъ, охранявшихъ входъ въ рай и по преданію обучившаго искусству прорицанія сына Адамова. Слдуетъ, впрочемъ, прибавить, что Барріенто былъ доминиканецъ, т. е. принадлежалъ къ монашескому ордену, которому тридцать лтъ спустя Испанія была главнымъ образомъ обязана учрежденіемъ инквизиціи, которая вскор перещеголяла Барріенто, такъ какъ сжигала не только книги, но и людей. Барріенто умеръ въ 1469, восьмидесяти семи лтъ и занималъ въ различное время важнйшія государственныя должности.}. Монахъ же, боле озабоченный желаніемъ угодить королю, чмъ заниматься разборомъ книгъ о магіи, сжегъ ихъ боле ста томовъ, хотя онъ былъ знакомъ съ ними не боле Мороккскаго короля и столь же мало зналъ въ нихъ толку, какъ дэканъ Сіюдадъ Родриго. Не мало встрчается и теперь людей, слывущихъ учеными, благодаря тому, что они другихъ выдаютъ за невждъ, но еще хуже, когда люди создаютъ себ ореолъ святости, обвиняя другихъ въ колдовств’ {Cibdareal, Centon Epistolario. Epist. LXVI.}.
Хуанъ де Мена, которому было адресовано письмо, заключающее эти подробности, заплатилъ дань благодарности памяти Донъ Энрике въ трехъ изъ своихъ трехсотъ copias {Стихотвореніе это помщено въ ‘Cancionero General’, (ff. 34—37). Это подражаніе виднію Данте.}, а маркизъ де Сантильяна, извстный своею любовью къ литератур, написалъ отдльную поэму на смерть своего благороднаго друга, вознося его, но обычаю того вка и своей страны, выше всхъ греческихъ и римскихъ писателей. {Copias 126—128.}
Хотя злополучный Донъ Энрике де Виллена по своимъ познаніямъ можетъ быть и на самомъ дл былъ передовымъ человкомъ своего времени, но небольшое число его произведеній, дошедшее до насъ, отнюдь не оправдываетъ той громкой репутаціи, которую ему создали его современники. Его ‘Arte Cisoria’, т. е. ‘Искусство разрзывать мясо за столомъ’ служитъ тому доказательствомъ. Оно было написано въ 1423 г. по просьб его друга, главнаго стольничаго Хуана II, и начинается самымъ избитымъ и педантическимъ образомъ съ сотворенія міра и изобртенія всхъ искусствъ, въ числ которыхъ искусство рзать мясо призвано занять первое мсто. Затмъ слдуетъ описаніе того, что необходимо для хорошаго стольничаго и перечисленіе всхъ тайнъ этого искусства въ примненіи его къ королевскому столу. Изъ многочисленныхъ выдержекъ книги очевидно, что Донъ Энрике самъ имлъ нкоторое пристрастіе къ хорошему столу, по этому поводу онъ пускается въ самыя мелкія подробности, вроятно благодаря этому обстоятельству онъ и получилъ подагру, причинявшую ему, по его словамъ, сильныя страданія въ послдніе годы его жизни. Что касается до слога и композиціи книги, то этотъ образчикъ дидактической прозы XV-го вка иметъ мало значенія и представляетъ интересъ разв для историка культуры. {‘Arte Cisoria o Tratado del Arte de cortar del Cuchillo’ было впервые издано Эскуріальской библіотекой (Madrid, 1766, 4 to) по рукописи, составлявшей часть драгоцнной коллекціи, спасенной отъ пожара 1671 г. Вроятно еще не скоро окажется необходимость во второмъ ея изданіи. Еслибы понадобилось сравнить ее съ однимъ изъ современныхъ сочиненій, то я сравнилъ бы съ старинною англійскою книгою ‘Treatyse on Fyshynge with an Angle’, приписываемою иногда г-ж Юліан Бернеръ, но это послднее сочиненіе въ литературномъ отношеніи стоитъ гораздо выше.}
Почти тоже самое можно сказать и о его ‘Arte de Trobar’ или ‘Gaya Sciencia’ — нчто въ род руководства къ поэзіи. Оно посвящено маркизу де Сантильяна и иметъ цлью ознакомить хотя отчасти Кастилію съ поэтическимъ искусствомъ, составлявшемъ на юг достояніе трубадуровъ. Впрочемъ до насъ это сочиненіе дошло въ сокращенномъ вид, и лишь небольшое количество оригинальныхъ отрывковъ его иметъ важное значеніе, какъ древнйшее изъ всего что написано по этому предмету на кастильскомъ язык. {Вс дошедшіе до насъ отрывки изъ ‘Arte do Trobar’ помщены у Майянса — и — Сискара, въ ‘Origenes de la Lengua Espaola’ (Madrid, 1737, 12 mo, Tom. II, pp. 321—342). Произведеніе это повидимому было написано въ 1432 г.} Но гораздо большій интересъ, чмъ оба эти сочиненія, должны были представлять его переводы Риторики Цицерона, Божественной Комедіи Данта и Энеиды Виргилія. Первый изъ этихъ переводовъ утраченъ, о второмъ мы знаемъ только, что онъ былъ сдланъ прозой и посвященъ другу и родственнику автора, маркизу Сантильяна. Отъ Энеиды осталось всего девять книгъ, три изъ нихъ съ комментаріями, изъ которыхъ было напечатано лишь нсколько отрывковъ. {Обстоятельнйшій разборъ ихъ можно найти у Пеллисера въ Bib. de Traductores, loc. cit. Къ сожалнію я долженъ замтить, что образчикъ перевода Виргилія, приведенный у Пеллисера, даетъ поводъ предполагать, что донъ Энрике довольно плохо зналъ латинскій языкъ. Переводъ прозаическій и предисловіе гласитъ, что онъ былъ сдланъ по просьб Хуана, короля Наварскаго, желавшаго познакомиться съ произведеніями поэта, о которомъ съ такимъ почтеніемъ упоминаетъ Дантъ въ своей ‘Dtvina Commedia’. См. также Memories de la Academia de Historia, Tom. VI, p. 455 примчаніе. Въ Парижской публичной библіотек находится также прозаическій переводъ послднихъ девяти книгъ Энеиды Виргилія, сдланный въ 1430 г. Хуаномъ де Вилленою, именующимъ себя слугой Иньиго Лопеса де Мендозы (Ochoa, Catlogo de Manuscrites, Paris, 1844, 4 to, p. 375). Но тутъ кроется ошибка. Несомннно, что послднія девять книгъ были переведены донъ Энрике.}
Своей литературной извстностью Донъ Энрике главнымъ образомъ обязанъ своей книг ‘Trobajos de Hercules’, ‘Подвиги Геркулеса’, написанной по желанію одного изъ его кастильскихъ друзей Перо Пардо, хотвшему имть понятіе о доблестяхъ и подвигахъ Геркулеса, считавшагося также великимъ національнымъ героемъ Испаніи. Сочиненіе это повидимому было весьма распространено и имло большой успхъ еще въ рукописи, по введеніи же книгопечатанія въ Испаніи оно выдержало до 1500 г. два изданія. Но вскор затмъ оно было до того забыто, что лучшіе знатоки испанской литературы вплоть до нашего времени называютъ его обыкновенно поэмою. На самомъ же дл это небольшой трактатъ въ проз, заключавшій въ первомъ изданіи (1483 г.) всего тридцать листовъ. Онъ раздленъ на двнадцать частей по числу двнадцати великихъ подвиговъ Геркулеса, изъ которыхъ каждая въ свою очередь длится на четыре главы. Въ первой глав сообщается миологическое сказаніе объ извстномъ подвиг, во второй — аллегорическое объясненіе этого сказанія, въ третьей — историческіе факты, на которыхъ оно основано и наконецъ четвертая заключаетъ въ себ примненіе нравственнаго поученія, извлеченнаго изъ предыдущихъ главъ, къ одному изъ двнадцати состояній, на которыя авторъ совершенно произвольно длитъ человческій родъ, начиная съ государей и оканчивая женщинами. Такъ напримръ въ четвертой части, изложивъ общеизвстное сказаніе, или, какъ онъ называетъ ее, ‘голую исторію11 сада Гесперидъ, авторъ даетъ намъ ея аллегорическое толкованіе, по которому Ливія, гд помщенъ прекрасный садъ, знаменуетъ собою человческую природу сухую и песчаную, Атласъ, обладатель сада — есть образъ мудреца, умющаго воздлывать печальную пустыню, самый садъ аллегорически изображаетъ собою садъ знанія, подраздляющійся соотвтственно наукамъ, центральное дерево, это — философія, драконъ, охраняющій дерево — трудность пріобртенія знаній, а три Геспериды — умъ, память и краснорчіе. Боле подробныя разъясненія авторъ даетъ въ третьей глав этой части, гд приводитъ факты, послужившіе, по его мннію, основаніемъ для первыхъ двухъ главъ. Въ Атлас, напримръ, онъ видитъ мудрйшаго изъ царей древности, впервые приведшаго въ порядокъ и раздлившаго всю область знанія на отдлы, къ нему Геркулесъ приходитъ учиться и, овладвъ всми науками, оставляетъ его чтобы передать пріобртенныя познанія королю Эрнстею. Наконецъ въ четвертой глав этой части авторъ примняетъ все вышеизложенное къ христіанскому духовенству, на обязанности котораго лежитъ овладть наукой и объяснять священное писаніе невжественнымъ мірянамъ, — какъ будто возможна какая либо аналогія между духовенствомъ съ одной стороны и Геркулесомъ съ другой! {‘Trabajos de Hercules’ одна изъ самыхъ рдкихъ книгъ въ свт, хотя она и была издана нсколько разъ — въ 1483, 1499 и даже, можетъ быть, въ 1502. Я пользовался экземпляромъ перваго изданія, составляющимъ собственность Гайянгоса. Оно было напечатано въ Самор Сентенерой, 15 января 1483 г. Книга состоитъ изъ 30 листовъ in-folio въ два столбца и украшена одиннадцатью картинками, вырзанными на дерев и замчательными по работ, въ особенности если принять въ разсчетъ время и страну, гд он были сдланы. Приводимыя мною подробности не лишены значенія въ виду того заблужденія, въ какое впадали многіе по поводу этого произведенія. Antinio (Bib. Vetus, ed. Bayer, Tom. II, p. 222), Velasquez (Origenes de la Poesia Castellana. 4 to, Mlaga, 1754, p. 49), L. F. Moratin (Obras, ed. de la Academia, Madrid, 1830, 8 vo, Tom. I, Parte I, p. 114), Torres Amat ‘Memorias’ (Barcelona, 1836, 8 vo, p. 669), вс говорятъ о немъ, какъ о поэм. Я не видалъ ни одного экземпляра изданія, напечатаннаго въ Бургос въ 1499 и упоминаемаго Мендесомъ въ Туpog. Esp. (p. 289). Книга эта вообще составляетъ такую рдкость, что за исключеніемъ экземпляра перваго изданія, которымъ я пользовался и другаго неполнаго находящагося въ парижской публичной библіотек, я нигд боле не встрчалъ ее.}
Книга тмъ не мене заслуживаетъ быть прочитанною. Она, несомннно, полна недостатковъ, присущихъ ея вку и изобилуетъ неумстными цитатами изъ Виргилія, Овидія, Лукана и другихъ латинскихъ писателей, составлявшихъ большую рдкость въ ту пору въ Испаніи и потому мало извстныхъ, такъ что выдержки изъ нихъ значительно возвышаютъ интересъ и цнность самого трактата. {См. Heeren, Geschichte der Class. Litteratur im Mittelalter, Gttingen, 8 vo, Tom. II, 1801, pp. 126—131. Изъ предисловія къ переводу Энеиды, сдланнаго дономъ Энрике, видно, что даже Виргилій былъ весьма мало извстенъ въ Испаніи въ начал XV вка.} Впрочемъ и самая аллегорія его по временамъ забавна, слогъ почти всегда хорошъ и пересыпанъ изящными архаизмами, въ цломъ тонъ книги серьезенъ и исполненъ достоинства, не лишеннаго свойственной ему силы и прелести. {Sempere y Guarinos, ‘Historia del Luxo de Espaa’ (Madrid, 1788,8 vo, Tom. I, pp. 176—179) упоминаетъ еще о другомъ сочиненіи Дона Энрике де Виллена, озаглавленномъ ‘El Triunfo de las Doas’. По его словамъ онъ нашелъ его въ рукописи XV столтія ‘вмст съ другими сочиненіями того же писателя’. Въ отрывк изъ этого сочиненія, напечатанномъ у Sempere, весьма остроумно описаны щеголи того времени. Гайянгосъ говоритъ, что одна изъ характеристикъ озаглавлена ‘Cadira del honor’, а Н. Антоніо (Bib. Vet, Lib. X. cap. VI) приписываетъ ее къ Родригесу дель Падроно. Изъ остальныхъ двухъ, одна озаглавлена ‘Vestiduras y Paredes, а другая ‘Consolatoria’. Испанскій анти-папа, Венедиктъ XIII (Pedro de Luna), умершій въ 1423 и причисляемый иногда къ лику святыхъ (см. Mariana, Lib. XX, cap. 14, and Lib. XXI, cap. 2, гд впрочемъ этотъ послдній фактъ опровергается) написалъ книгу по латыни, которая была переведена — только, полагаю, не имъ самимъ — на испанскій языкъ подъ заглавіемъ ‘Consolaciones de la Vida Humana’. Этотъ весьма древній переводъ иметъ значеніе по своему языку и былъ напечатанъ въ первый разъ Гайянгосомъ въ 51 том Biblioteca Rivadeneyra Madrid 1860.}
Отъ Дона Энрике де Виллены естественно перейти къ одному изъ его сподвижниковъ, извстному лишь подъ именемъ ‘Macias el Enamorado’ (Влюбленнаго Маціаса). Съ этимъ именемъ связано въ испанской литератур воспоминаніе о трагической исторіи поэта, носившаго его. Маціасъ былъ галиційскій дворянинъ, состоявшій при Донъ Энрике въ качеств пажа, онъ влюбился въ двушку, находившуюся въ услуженіи у той же семьи. Но его возлюбленная, хотя и платившая ему взаимностью, была выдана замужъ за рыцаря Поркуну. Это обстоятельство однако нисколько не охладило страсти Маціаса, который продолжалъ по прежнему изливать свою любовь къ ней въ стихахъ. Оскорбленный мужъ принесъ жалобу Дону Энрике. Послдній посл тщетныхъ увщаній прибгнулъ къ власти, которою онъ былъ облеченъ въ качеств гросмейстера ордена Калатравы и заключилъ Маціаса въ тюрьму. Въ тюрьм Маціасъ еще сильне предался своей страсти и постоянствомъ своей любви еще боле раздражилъ мужа возлюбленной, который тайно пробрался въ тюрьму въ Архонилл и увидвъ поэта воспвающимъ свою любовь и свои страданія, въ порыв ревности пустилъ въ него черезъ оконную ршетку копье. Несчастный Маціасъ палъ мертвымъ съ именемъ возлюбленной на устахъ.
Впечатлніе, произведенное этою смерью, было именно таково, какого и можно было ожидать отъ эпохи, когда воображеніе играло весьма видную роль, когда человкъ, погибшій вслдствіе того, что былъ въ одно и то же время и трубадуромъ и влюбленнымъ, долженъ былъ возбуждать живйшія симпатіи. Вс, желавшіе прослыть людьми образованными, оплакивали его смерть. Небольшое число его поэмъ, частью написанныхъ на родномъ его галиційскомъ нарчіи и частью на неустановившемся въ то время кастильскомъ, пользовались всеобщей извстностью и имли большой успхъ. Господинъ его, Донъ Энрике де Виллена, Родригесъ дель Падронъ, его соотечественникъ, Хуанъ де Мена, извстный придворный поэтъ и маркизъ де Сантилльяна еще боле знаменитый, вс они почти одновременно оплакавшіе кончину Маціаса — были только выразителями общаго горя. Ихъ примру послдовали и другіе поэты, такъ что воспоминаніе о Маціас и его несчастной судьб стало обычнымъ въ романсахъ и народныхъ псняхъ, пока наконецъ въ поэтическихъ произведеніяхъ Лопе де Веги, Кальдерона и Квеведо самое имя Маціаса не перешло въ пословицу и не сдлалось синонимомъ нжнаго и страстнаго любовника. {Лучшій біографическій очеркъ Маціаса и обстоятельнйшій разборъ его стихотвореній можно найти у Беллерманна въ ‘Alte Liederbcher der Portuguiesen’ (Berlin, 1840, 4 to, pp. 24—26), а также у Арготе де Молина въ ‘Nobleza del Andaluzia’ (Sevilla, 1588, folio, Lib. II, c. 148, f. 272, у Кастро въ ‘Biblioteca Espaola’ (Tom. I, p. 312) и въ примчаніяхъ Кортины къ сочиненію Бутервэка (р. 195). Доказательства же его ранней и далеко распространившейся извстности находятся: у Sanchez ‘Poesias Anteriores’ (Tom. I, p. 138), въ ‘Cancionero General’ 1535 (стр. 67, 91), въ сочиненіяхъ Хуана де Мены (изданіе 1566), Соріа 105 и примчаніе къ ней въ пьес, ‘Celestina’ Act. И, во многихъ изъ пьесъ Кальдерона, какъ напр. въ Para vencer Amor querer vencerlo’ и въ ‘Qual es mayor Perfeecion’, въ романсахъ Гонгоры и во многихъ мстахъ сочиненій Лопе де Веги и Сервантеса. Въ Ochoa, Manuscrites Espaoles (Paris 1848, p. 505) помщены также нкоторыя свденія о Маціас, а въ 48 лист Comedias Escogidas (1704 г.) есть цлая пьеса неизвстнаго автора, посвященная судьб Маціаса, въ которой наперекоръ исторіи Маціаса умерщвляютъ посл того какъ маркизъ выпускаетъ его изъ тюрьмы.}

ГЛАВА XIX.

Маркизъ де Сантильяна.— Его жизнь.— Его желаніе подражать итальянскимъ и провансальскимъ понтамъ.— Придворный стиль маркиза.— Его произведенія и характеръ.— Хуанъ де Мена.— Его жизнь.— Мелкія стихотворенія — ‘Лабиринтъ’ и его достоинства.

Непосредственно за королемъ и домомъ Энрике де Вилленой по общественному положенію и много выше по заслугамъ, во глав придворныхъ поэтовъ царствованія Іоанна II, стоитъ Иньиго Лопесъ де Мендоза, маркизъ де Сантильяна, одинъ изъ наиболе выдающихся членовъ знаменитой фамиліи Мендозы, которая при случа ссылалась на Сида, какъ на своего родоначальника {Perez de Guzman, Generaciones у Semblanzas, Cap. 9.} и которая путемъ длиннаго ряда почестей несомннно доходитъ до нашихъ временъ {Эта знаменитая фамилія съ раннихъ временъ связана съ поэзіей Испаніи. Ддъ Иньиго добровольно пожертвовалъ своей жизнью для спасенія жизни Іоанна I въ битв при Альхубаротт, въ 1385 году, и потому сдлался героемъ трогательной и прекрасной баллады, начинающейся словами:
Si el cavallo vos han muerto,
Subid, Rey, en mi cavallo,
т: e: Государь, если ваша лошадь убита — садитесь на мою.
Салазаръ-и-Мендоза, въ своей Cronica del gran Cardenal de Espaa (Toledo, 1625, folio, Lib. I. cap. 10), говоритъ, что эта замчательная баллада была написана Хуртадо де Веларде и приводитъ варіантъ ея, отличающійся отъ всхъ мн извстныхъ какъ простотою такъ и достоинствомъ. См. выше, гл. VII, примч. 18. Луисъ Велесъ де Гверара построилъ драму на этой баллад, взявъ первыя строки ея эпиграфомъ къ своей пьес. Самъ Веларде былъ авторомъ драмы озаглавленной: ‘Los Siete Infantes de Lara’, которая написана, какъ гласитъ предисловіе: ‘стариннымъ языкомъ’ и находится въ том пьесъ, напечатанномъ въ Алкал въ 1615 г. и принимаемомъ иногда за пятый томъ Comedias Лопе де Веги. Фигуэроа, въ своемъ, ‘Plaza Universal’, изданномъ въ томъ же 1615 году, указывая на эту особенность въ стил, называетъ Веларде unіcо en el lenguage antiguо. См. л. 323 b., гд, впрочемъ, имя его читается Веларде.}. Онъ родился въ 1398 году, но остался сиротою въ ранней юности, такъ что хотя отецъ его, великій адмиралъ Кастиліи, имлъ передъ смертію состояніе, равнаго которому не было ни у одного изъ вельможъ королевства, сынъ, когда достигъ возраста, въ которомъ могъ понимать цну такого состоянія, нашелъ его почти отторгнутымъ беззастнчивыми баронами, самымъ беззаконнымъ образомъ длившими тогда между собою власть и доходы короны.
Но юный Мендоза былъ не изъ тхъ характеровъ, которые терпливо подчиняются подобнымъ обидамъ. Въ шестнадцатилтнемъ возраст онъ упоминается уже въ хроникахъ того времени въ числ государственныхъ сановниковъ, присутствовавшихъ при коронованіи Фердинанда Аррагонскаго {Crnica de D. Juan el Segundo, Ao 1414, cap. 2.}, а восемнадцати лтъ, какъ разсказываютъ, онъ смло потребовалъ обратно свое состояніе, которое частью путемъ закона, частью же силой оружія онъ взялъ обратно {Пересъ Гусманъ, дядя маркиза, говоритъ (Generaciones у Semblanzas, cap. 9), что отецъ маркиза владлъ боле обширными помстьями чмъ любой изъ кастильскихъ рыцарей, къ чему можно прибавить, что Овіедо такъ характеристично говоритъ объ этомъ молодомъ человк, именно: ‘вступивъ въ возрастъ, онъ возвратилъ себ свои имнія частью въ силу закона, и частью — оружіемъ, и вслдъ за этими въ немъ начали признавать настоящаго мужа’. Batalla, I, Quinquagena I, Dialogo 8, М.S.}. Съ этой поры мы находимъ его въ продолженіе царствованія Іоанна Втораго занятымъ длами государственными, какъ гражданскими такъ и военными, лицомъ постоянно высоко уважаемымъ и притомъ человкомъ, который въ трудныхъ обстоятельствахъ и въ т грубыя времена руководился истинно рыцарскими мотивами. Будучи всего тридцати лтъ отъ роду онъ съумлъ устроить бракъ инфэнты Аррагонской {Crnica de D. Juan el Segundo, Ao 1428, Cap. 7.}, и вскор потомъ получилъ въ отдльное командованіе отрядъ, посланный противъ Наваррцевъ, хотя въ этой экспедиціи онъ и потерплъ сильное пораженіе отъ непріятеля, много превосходившаго его силами, но пріобрлъ прочную славу своей личной храбростью и стойкостью {Sanchez, Poesias Anteriores, Tom. I pp. V etc.}. Въ экспедиціяхъ противъ Мавровъ онъ также командовалъ долгое время и часто съ большимъ успхомъ. Посл битвы при Ольмедо въ 1445 году онъ былъ возведенъ въ почетное званіе маркиза — титулъ котораго никто не носилъ въ Кастиліи, за исключеніемъ уже вымершей фамиліи Виллены {Crnica de D. Juan el Segundo, Ao 1438, cap. 2, 1445, cap. 17, и Салазаръ де Мендоза, Dignidades be Castilla, Lib. III. cap. 14.}.
Съ ранняго возраста онъ стоялъ въ оппозиціи, правда не рзкой, къ знаменитому королевскому фавориту коннетаблю Альваро де Луна. Въ 1432 г., когда нкоторые изъ его друзей и родныхъ, между прочимъ добрый графъ Гаро и епископъ Паленсіи съ ихъ приверженцами были арестованы по приказанію коннетебля, Мендоза заперся въ своихъ замкахъ, пока не уврился вполн въ своей безопасности {Crnica de D. Juan el Segundo, Ao 1432, cap. 4 и 5.}. Разумется, съ этого времени отношенія между двумя такими лицами не могли уже быть дружественными, впрочемъ наружная вжливость продолжала соблюдаться, и въ слдующемъ году на большомъ турнир, происходившемъ въ Мадрит, въ присутствіи короля, когда Мендоза вызывалъ на поединокъ всхъ находившихся тутъ рыцарей, коннетабль былъ однимъ изъ его противниковъ, затмъ посл поединка они весело и любезно вмст пировали {Crnica de D. Juan el Segundo, Ao 1433, cap. 2.}. На самомъ дл раздоры между ними были незначительны до 1448 и 1449 гг., когда строгія мры, принятыя коннетаблемъ противъ многихъ изъ друзей и родныхъ Мендозы, сразу поставили послдняго въ боле ршительную оппозицію, {Ibid. Ao 1549, cap. 11. Къ этимъ мрачнымъ годамъ (1450—1454) мы, быть можетъ, вправ отнести ‘Lamentacia en profecia de la segunda Destruycion de Espaa’, сочиненіе, которое по сил и краснорчію напоминаетъ намъ ‘Perdida de Espaa’, въ Crnica General.} принявшую въ 1452 году форму организованнаго заговора, въ которомъ кром Мендозы приняли участіе двое первенствующихъ сановниковъ королевства. Въ слдующемъ году судьба фаворита была ршена {Ibid. Ao 1452, cap. 1, etc.}. Впрочемъ, въ послднихъ сценахъ этой необыкновенной трагедіи маркизъ Сантильяна принималъ, повидимому, незначительное участіе.
Король, огорченный потерей министра, на властительный геній котораго онъ привыкъ такъ долго полагаться, умеръ въ 1454 году. Но Генрихъ IV, наслдовавшій ему на престол Кастиліи, казалось, еще боле отца своего благоволилъ къ великой фамиліи Мендозы. Впрочемъ, маркизъ мало былъ расположенъ пользоваться этимъ благоволеніемъ. Въ 1454 году умерла его жена, и предпринятое имъ по этому поводу паломничество къ Гвадалупской Богоматери, и религіозныя стихотворенія, писанныя имъ въ томъ же году, показываютъ, какое направленіе приняли теперь его мысли {Онъ былъ весьма набоженъ въ своемъ поклоненіи Богоматери, по отношенію которой онъ избралъ своимъ девизомъ ‘Dios y vos’.}. Въ этомъ душевномъ настроеніи онъ повидимому и остался, и хотя впослдствіи Мендоза совмстно съ другими вельможами настоятельно представлялъ королю безпорядочное и гибельное состояніе государства, самъ онъ со времени паденія коннетабля и до своей смерти въ 1458 году отдавался преимущественно литератур и другимъ занятіямъ и размышленіямъ, наиболе гармонировавшимъ съ его уединенною жизнію {Главные факты изъ жизни маркиза де Сантильяны, какъ и слдуетъ ожидать отъ человка его положенія и значенія въ государств, можно извлечь изъ хроники царствованія Іоанна II, въ которой посл 1414 г. имя его встрчается постоянно, но весьма живой и удачный очеркъ его дятельности находится въ четвертой глав Pulgar’а ‘Claros Varones’ а плохо составленную біографію его можно прочесть въ первомъ том Sanchez’а ‘Poesias Anteriores’. Обширная и тщательная біографія маркиза де Сантильяны, занимающая боле стастраницъ, составлена Амадоромъ де Лосъ Ріосъ и предпослана его цнному изданію произведеній Сантильяны, 1852 г. Кром того, подвиги маркиза и фамиліи Мендозы до и посл него подробно изложены въ исторіи Гвадалахары, Alonso Nuez’омъ de Castro, хроникеромъ (Fol., 1663). Имя и положеніе его были настолько велики, что всякій изучающій эту эпоху, не можетъ не замтить его значительнаго участія въ ея событіяхъ.}.
Замчателенъ фактъ, что этотъ человкъ, который по рожденію и положенію своему былъ такъ глубоко поглощенъ государственными длами въ эпоху смутъ и анархіи, могъ съ такимъ усердіемъ заниматься изящной литературой. Но маркизъ де Сантильяна былъ убжденъ, какъ онъ и писалъ къ одному изъ своихъ друзей и повторилъ впослдствіи принцу Генриху, что наука не притупляетъ остріе копья и не ослабляетъ руки, носящей рыцарскій мечъ {Въ ‘Introducion (sic) del Marques los Proverbios’, Anvers. 1652, 18-mo, f. 150. Fago de este trabajo reposo de los otros, изящно говоритъ онъ въ своемъ письм или ‘Вопрос’ къ епископу Бургосскому.}. Поэтому онъ не стсняясь отдался поэзіи и другимъ изящнымъ искусствамъ, быть можетъ поощряемый мыслію, что, идя этимъ путемъ, онъ могъ если не смягчить грознаго и всемогущаго временщика, то по крайней мр угодить своенравному монарху, которому онъ служилъ. Одно изъ лицъ, получившихъ воспитаніе при двор, котораго маркизъ былъ такимъ виднымъ украшеніемъ, говоритъ: ‘Онъ имлъ большую библіотеку, и занимался изученіемъ въ особенности нравственной философіи и древностей, въ его дом постоянно бывали доктора и ученые, съ которыми онъ бесдовалъ о наук и книгахъ, которыя онъ изучалъ. Точно также онъ и самъ писалъ книги въ стихахъ и проз съ цлью побудить людей къ добродтели и отвратить отъ порока. И такимъ образомъ онъ проводилъ большую часть своего досуга. Большою извстностью и славой онъ пользовался также во многихъ государствахъ за предлами Испаніи, но онъ считалъ, что гораздо важне снискать уваженіе мудрыхъ, чмъ имя и славу у толпы’ {Pulgar, Claros Vrones, ut supra.}.
Произведенія маркиза де Сантильяны показываютъ съ достаточной ясностью отношенія, въ которыхъ онъ стоялъ къ своему времени и направленіе, котораго онъ держался. Благодаря своему общественному положенію, онъ могъ легко удовлетворять своей литературной любознательности или направленію вкуса, ибо вс средства королевства были къ его услугамъ, и онъ могъ слдовательно не только добыть для своего личнаго изученія ходившія тогда по рукамъ произведенія, но даже приглашать къ себ самихъ поэтовъ. Онъ родился въ Астуріи, гд находились его большія родовыя помстья, и воспитывался въ Кастиліи, такъ что въ этомъ отношеніи онъ принадлежалъ къ настоящей народной школ испанской поэзіи. Но онъ былъ также близокъ съ Дономъ Энрике де Вилленой, президентомъ литературнаго общества въ Барселон, который съ цлью поощрить его занятія стихотворствомъ, обратился къ нему въ 1433 году съ замчательнымъ письмомъ объ искусств трубадуровъ, которое донъ Энрике предлагалъ тогда ввести въ Кастилію {См. предыдущее замчаніе о Виллен.}. Маркизъ де Сантильяна жилъ главнымъ образомъ при двор Іоанна Втораго и былъ здсь другомъ и покровителемъ поэтовъ, благодаря этому обстоятельству, а также своей любви къ иностранной литератур, онъ естественно долженъ былъ вступить въ сношеніе съ великими итальянскими поэтами, которые пользовались тогда большимъ вліяніемъ на своей родин и уже были извстны въ Испаніи. Намъ не слдуетъ поэтому удивляться, что его собственныя произведенія носятъ на себ отпечатокъ каждой изъ этихъ школъ, ибо онъ стоялъ въ близкихъ отношеніяхъ и въ только что изслдованной нами провансальской поэзіи въ Испаніи и къ итальянской, вліяніе которой стало тогда распространяться и наконецъ къ оригинальной испанской, которой суждено было наконецъ побдить своихъ обихъ соперницъ, не смотря на то, что она часто носитъ на себ слды ихъ вліянія.
Обильныя доказательства его близкаго знакомства съ провансальской поэзіей можно найти въ предисловіи къ его Пословицамъ, которое было написано имъ въ юности, и въ письм его къ коннетаблю Португаліи, относящемуся къ позднйшей пор его жизни. Въ обоихъ случаяхъ онъ признаетъ правила этой поэзіи вполн основательными, объясняя ихъ въ томъ же смысл, какъ это длалъ его другъ и родственникъ донъ Энрике де Виллена, а о нкоторыхъ выдающихся ея представителяхъ въ Испаніи,— Бергведан, Педро и Аузіас Марч — отзывается съ большимъ уваженіемъ {Во введеніи къ своимъ пословицамъ онъ хвалится своимъ знакомствомъ съ провансальскими правилами версификаціи.}. Одному изъ своихъ современниковъ Хорди онъ посвятилъ аллегорическую поэму значительнаго размра и достоинства, въ которой онъ превозноситъ Хорди, какъ трубадура {Она находится въ древнйшемъ Всеобщемъ Псенник (Cancionero General, и отсюда перепечат. въ ‘Floresta’ Фабера No 87.}.
Но помимо этого, онъ явно подражалъ провансальскимъ поэтамъ. Одно изъ его небольшихъ произведеній, которое можно поставить на ряду съ прелестнйшими стихотвореніями на испанскомъ язык, написано совершенно въ провансальскомъ род. Оно называется ‘Una Serranilla’ (Горная псенка), и было написано въ честь одной маленькой двочки, которую въ одномъ изъ своихъ походовъ, онъ встртилъ пасущею на холмахъ стада своего отца. Многія изъ такихъ небольшихъ стихотвореній встрчаются у позднйшихъ провансальскихъ поэтовъ, подъ именемъ ‘Pastoretas’ и Vaqueiras’ (пастушескихъ псенъ и псенъ о коровахъ), одна изъ которыхъ, принадлежащая Жиро Рикіе, — тому самому, который написалъ стихотвореніе на смерть Альфонса Мудраго, — могла послужить прототипомъ вышеупомянутому стихотворенію: такъ очевидно сходство между ними. Но ни одно изъ стихотвореній этого рода у провансальскихъ или испанскихъ поэтовъ, никогда не могло сравниться съ этой ‘Seranilla’ храбраго воина, которая, при ея естественной простот и плавной нжности, отличается такою прелестью и легкостью движенія, что не только не носитъ на себ ни малйшихъ слдовъ рабскаго подражанія, но напротивъ должна почитаться образцомъ первобытной древней кастильской псни, никогда не поддающейся переводу на другой языкъ и которой едва ли можно удачно подражать даже на ея собственномъ язык {О Serr anas Гитскаго пресвитера было уже сказано при обзор его произведеній, но десять такихъ псенокъ, принадлежащихъ маркизу де Сантильяна, подходятъ ближе къ провансальскому образцу и отличаются большимъ поэтическимъ достоинствомъ. Объ ихъ форм и постройк см. у Лица, Troubadours, S. 114. Особенно упомянутая въ текст пснь такъ прелестна, что я привожу здсь отрывокъ изъ нея, съ соотвтствующимъ мстомъ изъ псни трубадура Рикье.
Moza tan fermosa
Novi vi en la frontera,
Como una vaquera
De la Finojosa.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
En un verde prado
De rosas e flores,
Guardando ganado
Con otros pastures,
La vi tan fermoza
Que a penas creyera,
Que fuese vaquera,
De la Finojosa.
‘Я не встрчалъ на границ столь прелестной молодой двушки какъ фияохозская пастушка. На зеленомъ лугу, усянномъ цвтами, она вмст съ другими пастухами пасла свое стадо. Она была такъ хороша, что я съ трудомъ могъ поврить, что она пастушка изъ Финохозы.’
Sanchez. Poesias anteriores, Tom. I, XLIV.
Слдующія строки составляютъ начало стихотворенія Рикье:
Gaya pastorelha
Trobey l’autre dia
En una ribeira,
Que per caut la belha
Sos anhels tenia
Desotz un ombreira,
Un nnnplh fiizia
De flors e sezia,
Sus en la fresqueria, ets., т: е:
‘Я встртилъ однажды на берегу рки прекрасную пастушку: во время жары опа пасла свое стадо подъ тнью деревьевъ и плела себ шляпу изъ цвтовъ и. т. д.
Raynouard, Troubadours, Tom. III, p. 470.
Serranilla и Serrana произошли отъ Sierra, ‘горная цпь’, которая на извстномъ разстояніи походитъ на Sierra, что значитъ ‘Пила’. Ни одинъ изъ провансальскихъ поэтовъ, по моему мннію, не писалъ такихъ прекрасныхъ Pastoretas, какъ Рикье, поэтому-то маркизъ и избралъ его своимъ образцомъ.}.
Не мене замтны и важны слды вліянія итальянскихъ образцовъ въ стихотвореніяхъ маркиза де Сантильяны. Наряду съ похвалами Данту, Петрарк и Боккачьо {См. письмо къ коннетаблю Португальскому.}, подражаетъ онъ началу ‘Inferno’ перваго въ длинной поэм, писанной октавами, на смерть дона Энрике де Виллены {Cancionero General, 1573, f. 34. Этотъ ‘Всеобщій Псенникъ’ былъ составленъ вроятно посл 1434 года, въ которомъ умеръ Виллена.}, а въ своемъ ‘Коронованіи Хорди’ онъ показалъ свою воспріимчивость къ художественной сил многихъ мстъ ‘Purgatorio’ того же геніальнаго творца {Faber Floresta, ut supra.}. Кром того, за нимъ остается заслуга — если можно назвать заслугой — введеніе чисто итальянской формы сонета въ Испанію, своими собственными стихотвореніями онъ началъ длинный рядъ сонетовъ, который со времени Боскана завоевалъ себ такое обширное мсто въ испанской литератур. По поводу изданія въ свтъ своихъ сорока двухъ сонетовъ маркизъ де Сантильяна говоритъ, что они написаны по ‘итальянскому способу41, и ссылается на Кавальканти, Гвидо д’Асколи, Данта, и особенно Петрарку, какъ на своихъ предшественниковъ и образцовъ, но такая ссылка едва-ли нужна для того, кто читалъ ихъ — до такой степени очевидно его желаніе подражать величайшимъ изъ своихъ учителей. Впрочемъ, сонеты маркиза де Сантильяны, за исключеніемъ ихъ тщательной версификаціи, не имютъ большихъ достоинствъ, и потому они были скоро забыты {Sanchez, Poesias Anteriores, Tom. I, pp. XX, XXI, XL. Quintana, Poesias Castelianas, Madrid, 1807, 12о, Tom. I, p. 13. Мннія относителі, но введенія сонета въ испанскую поэзію въ,Discurso’ Арготе де Молины, въ конц,Conde Lucanor’ ‘(1575, f. 77), и въ изданіи Херреры Garcilasso (Sevilla, 1580, Sоp. 75). страдаютъ неполнотой. Но вс сомннія разсяны и на вс вопросы даны отвты въ книг:,Rimas Ineditas de Don Inigo Lopez de Mendosa’, изданной Ochoa въ Париж въ 1844, 8vo) и въ боле полномъ и лучшемъ ихъ изданіи, принадлежащемъ Амадору де лосъ-Ріосъ (Madrid, 1852), здсь маркизъ въ письм, помченномъ 4 мая 1444 и адресованнымъ при посылк его стихотвореній донь Violante de Prdas, прямо говоритъ ей, что въ своихъ поэмахъ подражалъ итальянскимъ образцамъ.}.
Его главныя произведеніи были принаровлены ко вкусу, преобладавшему тогда при испанскомъ двор. Большая часть ихъ писана стихами, и, подобно небольшому стихотворенію въ честь королевы, многимъ загадкамъ и нсколькимъ религіознымъ стихотвореніямъ, отличается игрой словъ, аффектаціей, и не иметъ большаго значенія въ какомъ бы то ни было отношеніи {Он находятся въ Cancionero General 1573 г. ff. 24, 27, 38, 40 и 234. Маркизъ былъ невысокаго мннія о народной поэзіи. Раздляя всю поэзію на три разряда:— высокую, каковы греческая и римская, среднюю,— каковы итальянская и провансальская и низкую.— Послднюю онъ характеризуетъ такъ: ‘infimes son aquellos pue sin ningunt orden, rgla, ni cuento facen estos romances cantares de que la gente haxa de servil condicion se alegra’. Proemio al Condestable, у Sanchez’а, Poesias Anteriores, Tom. I, p. LIV.}. Впрочемъ, два или три изъ нихъ заслуживаютъ вниманія. Одно подъ заглавіемъ ‘Жалоба любви’ и относящееся повидимому къ исторіи Маціаса, написано плавно и нжно и замчательно въ томъ отношеніи, что содержитъ стихи на галиційскомъ нарчіи, которые, вмст съ другими подобными стихами и его письмомъ къ коннетаблю Португальскому, показываютъ, что онъ ввелъ въ кругъ своихъ занятій и этотъ древній діалектъ, на которомъ написаны нкоторые изъ самыхъ раннихъ памятниковъ испанской литературы {Sanchez, Poesias Anteriores, Tom. I, pp. 144—147.}. Другая приписывается ему поэма, названная ‘Возрасты Міра’, есть сокращенная всемірная исторія, начинающаяся съ міроздавія и доходящая до времени Хуана Втораго, неуклюжимъ панегирикомъ которому она и оканчивается. Поэма эта, сочиненная въ 1426 году и состоящая изъ трехсотъ тридцати двухъ стансовъ, писана двойными redondillas, которые сначала до конца скучны и прозаичны {Она получила свое имя отъ Очоа (Ochoa), который первый напечаталъ ее въ своемъ изданіи поэмъ маркиза (рр. 97—240), но Амадоръ де лосъ Ріосъ, въ его ‘Estudios Shre los ludios de Espaa’ (Madrid, 1848, 8-vo, p. 342), приводитъ основанія, побудившія его признать ее произведеніемъ Пабло де санта Маріи, о которомъ будетъ сказано впослдствіи. Поэтому Амадоръ де лосъ Ріосъ не включилъ эту поэму въ свое изданіе поэмъ маркиза Сантильяны, но возобновилъ я подкрпилъ свои прежнія возраженія по ея поводу въ своемъ предисловіи (рр. CLXXXII, sqq).}. Третья — это моральная поэма, имющая форму діалога между влеченіемъ и судьбою, излагающая доктрину стоиковъ о ничтожности всхъ вншнихъ благъ. Она состоитъ изъ ста восьмидесяти октавныхъ стансовъ краткой испанской мры, и была написана въ утшеніе кузена и много любимаго друга семейства Толедо, заточеніе котораго въ 1448 году по приказанію коннетабля произвело большія смуты въ королевств и содйствовало окончательному разрыву между маркизомъ и фаворитомъ {Faber, Floresta, No 743. Sanchez, Tom. I, p. XII. Claros Varones de Pulgar, ed. 1775, p. 224. Cronica de Jan II, Ao 1448, cap. 4.}. Сюжетъ четвертой — это паденіе и казнь самого коннетабля въ 1453 году, она состоитъ изъ пятидесяти трехъ восьмистрочныхъ стансовъ съ двумя redondillas въ каждомъ, и содержитъ въ себ признанія, какъ полагаютъ, сдланныя осужденнымъ на эшэфот частію народу и частію духовнику {Cancionero General, 1573 f. 37.}. Въ обихъ послднихъ поэмахъ, и особенно въ діалог между влеченіемъ и судьбою, встрчаются прекрасныя мста, которыя не только гармоничны, но и сильны, не только сжаты и мтки, но и изящны {Ochoa приводитъ еще дв или три другія поэмы Сантильяны, одна изъ нихъ ‘Pregunta de Nobles’, нчто врод душевной жалобы поэта на то, что онъ не можетъ видть и знать великихъ мужей всхъ временъ. Другая поэма ‘Doze Trabajos de Ercoles’ (Двнадцать подвиговъ Геркулеса) смшивалось иногда съ одноименнымъ прозаическимъ произведеніемъ Виллены, и наконецъ третья ‘Infierno de los Enamorados’ (Адъ влюбленныхъ) вызвала впослдствіи подражаніе Garci Sanchez’а de Badajoz’а. Вс эти три поэмы не велики по объему и незначительны по литературнымъ достоинствамъ.}.
Но наиболе важное изъ поэтическихъ произведеній маркиза Сантильяны приближается по форм къ драм и называется ‘Соmedieta de Ponza’, или Комедійка Ловцы. Она основана на исторіи одного большаго морскаго сраженія, происходившаго въ 1435. году на неаполитанскомъ берегу, вблизи острова Понцы, въ которомъ короли Аррагоніи и Наварры и инфзитъ донъ Генрихъ Кастильскій со многими вельможами и рыцарями, были взяты въ плнъ генуезцами, описаніе этого пораженія Испаніи занимаетъ обширное мсто въ старыхъ народныхъ хроникахъ {Напримръ, Crnica de D. Juan el Segundo. Ao 1435, Cap, 9. Но, быть можетъ, лучшій разсказъ для иллюстраціи ‘Комедіэты’ находится въ Bart. Facius, de Rebus Gestis ab Alfonso, etc., Lib IV, Lugduni, 1560, fol.}. Поэма Сантильяны, написанная непосредственно посл катастрофы, о которой она вспоминаетъ, названа комедіей, потому что пьэса иметъ счастливый конецъ, причемъ авторъ ссылается на Данта, какъ на авторитетъ въ употребленіи этого слова {Въ письм къ донь Віоланте де Прадасъ, въ которомъ онъ говоритъ, что началъ пьесу непосредственно вслдъ за сраженіемъ.}. На самомъ же дл, это сонъ или видніе, и одно изъ начальныхъ мстъ изъ ‘Inferno’, которому авторъ подражаетъ съ самыхъ первыхъ строкъ, не оставляютъ никакого сомннія на счетъ того, что было на ум у автора, когда онъ писалъ свою пьесу {Упоминая о діалог который онъ слышалъ о сраженіи, маркизъ почти пословно воспроизводитъ Данта.
Tan panrosо,
Que solo en pensarlo me vence piedad.}. Главными дйствующими лицами въ этой драматической поэм являются королевы Наваррская и Аррагонская и инфанта донья Каталина, какъ лица наиболе заинтересованныя въ исход несчастной битвы. Впрочемъ и Боккачьо играетъ тоже важную роль, хотя повидимому единственно на томъ только основаніи, что онъ написалъ разсужденіе о Паденіи Монарховъ. Въ отвтъ на весьма торжественное обращеніе къ нему трехъ царственныхъ дамъ и самаго автора онъ произноситъ не мене торжественную рчь на своемъ родномъ итальянскомъ язык. Затмъ королева Элеонора разсказываетъ ему о слав и величіи ея дома, наряду съ зловщими предзнаменованіями, которыя она едва успваетъ высказать, какъ приходитъ письмо, возвщающее объ ихъ исполненіи въ битв при Понц. Выслушавъ содержаніе письма, королева-мать падаетъ замертво. Входитъ фортуна въ образ богато одтой женщины и утшаетъ ихъ всхъ, представивъ имъ сначала блестящую картину прошлыхъ временъ и общая еще большую славу ихъ потомкамъ, и вслдъ за этимъ приводитъ здравыми и невредимыми тхъ самыхъ принцевъ, плненіе которыхъ только что поразило ихъ такимъ ужасомъ и горемъ. Этимъ и оканчивается комедьета, заключающая въ себ сто двадцать старыхъ итальянскихъ октавъ,— такихъ, какія встрчаются въ ‘Filostrato’ Боккачьо, большая же часть пьесы писана легкимъ размромъ. Въ пьес замтно желаніе щегольнуть классической ученостью, введенной сюда довольно неловко и съ дурнымъ вкусомъ, но за то въ ней есть одно мсто, въ которомъ описаніе фортуны очень искусно заимствовано изъ седьмой псни ‘Inferno’, и другое, заключающее прелестную передлку Гораціевой оды Beatus ille {Какъ лучшій образчикъ стиля Комедіеты, я привожу этотъ перефразъ по рукописи, полагаю, лучшей чмъ та, которою пользовался Ochoa:
st. XVI.
Benditos aquellos que, con el ajada,
Sustentan sus vidas y biven contentos,
Y de quando en quando conoscen morada,
Y sufren placcientes las lluvias y vientos.
Ca estos no temen los sus movimientos,
Nin saben las cosas del tiempo pasado,
Nin de las presentes se hacen cuidado,
Nin las venideras do an nascimientos.
st. XVII.
Benditos aquellos que siguen las fieros
Con las gruesas redes y canes ardidos,
Y saben las troxas у las delanteras,
Y fieren de arcos en tiempos devidos.
Ca estos por daa no son comovidos,
Nin vana cobdicia los tiene subjetos,
Nin qnieren tesoros, ni sienten defetos,
Nin turba fortuna sus libres sentidos.}. Техническая часть пьесы поражаетъ васъ своею крайнею слабостью, впрочемъ въ то время, когда она была написана и еще боле при ея представленіи, можетъ быть въ присутствіи нкоторыхъ изъ пострадавшихъ въ описываемой въ ней катастроф, она могла производить впечатлніе неправильностью свой постройки, но яркимъ изображеніемъ одного изъ самыхъ мрачныхъ событій той эпохи. Въ этомъ отношеніи пьеса и до сихъ еще не утратила интереса.
Понцская ‘Комедіета’ если и была наиболе важнымъ, то никакъ не самымъ популярнымъ изъ произведеній Сантильяны. Популярность выпала на долю сборника пословицъ, составленнаго имъ по желанію Хуана Втораго для воспитанія его сына Генриха, впослдствіи Генриха Четвертаго. Сборникъ этотъ состоитъ изъ ста римованныхъ изреченій, изъ которыхъ каждое составляетъ пословицу и поэтому называется иногда ‘Стословомъ’ (Centiloquio.) Сами пословицы несомннно отчасти заимствованы у той неписанной мудрости простаго народа, которою въ этой форм Испанія всегда славилась предъ всми другими странами, но общимъ направленіемъ своего сборника, равно какъ и многими отдльными изреченіями, маркизъ всего боле обязанъ премудрости царя Соломона и Новому Завту. Во всякомъ случа он пользовались — быть можетъ въ связи съ ихъ назначеніемъ для наслдника престола — замчательнымъ успхомъ, какъ свидтельствуетъ объ этомъ множество старинныхъ списковъ, сохранившихся до нашего времени. Он были напечатаны уже въ 1496 году, и въ теченіе слдующаго столтія можно насчитать девять или десять изданій этихъ пословицъ, по большей части снабженныхъ учеными объясненіями доктора Педро Діаса изъ Толедо. Впрочемъ, поэтическаго значенія он не имютъ и любопытны для васъ только по обстоятельствамъ сопровождавшимъ ихъ составленіе и въ томъ еще отношеніи, что он представляютъ собою древнйшее собраніе пословицъ, составленное въ новйшія времена. {Есть еще другой сборникъ пословицъ, составленный маркизомъ де Сантильяной и впервые напечатанный въ 1508 году, онъ вошелъ въ сочиненіе Mayans у Siscar: ‘Origenes de la Lengua Casteliana’ (Tom. II, рр. 179, etc.). Впрочемъ, пословицы эти неримованы и не объяснены, а просто приведены въ алфавитномъ порядк, въ томъ вид какъ он записывались изъ устъ простаго народа, или, какъ говоритъ собиратель, ‘отъ старухъ у комелька’. Перечень печатныхъ изданій римованныхъ пословицъ, составленный для принца Генриха, см. у Mendez’а, Typog. Esp. p. 196, и у Sanchez’а, Tom. I, p. XXXIV. Семнадцатая пословица, на тему Благоразуміе можетъ служить прекраснымъ образчикомъ цлаго, такъ какъ вс он составлены въ томъ же дух и тмъ же размромъ. Вотъ она:
Si fiieres gran eloquente
Bien sera
Pero mas te converr
Ser prudente.
Que el prudente es obediente
Todavia
А moral filosofia
Y sirviente, т. e. ‘Если ты краснорчивъ, благо теб будетъ, но еще лучше будетъ, если ты благоразуменъ. Кто благоразуменъ — тотъ и послушенъ: онъ повинуется внушеніямъ нравственной философіи’.
Изъ ста пословицъ къ двадцати имются прозаическія объясненія самаго маркиза, цо ни одной изъ нихъ не удалось ускользнуть отъ ученаго комментарія толедскаго доктора, бывшаго капелланомъ и духовникомъ маркиза. Комментарій къ первымъ двадцати пяти изъ этихъ пословицъ за исключеніемъ восьмой, составленный Луисомъ де Аранда (см. ниже глава XXI) и впервые напечатанный въ Гранад въ 1576 г., можно найти у Ni pho въ Cajon de Sastre (1781, Tom. V, pp. 211—255), но онъ скученъ и безполезенъ.
Тотъ же толедскій докторъ Перо Діасъ, который обременилъ Пословицы маркиза де Сантильяны комментаріями, составилъ, по желанію короля Хуана II, сборникъ изреченій изъ Сенеки, впервые напечатанный въ 1482 г. и впослдствіи выдержавшій нсколько изданій (Mendez, Typog., рр. 266 и 197). У меня есть севильское изданіе 1500 г. (fol. въ 66 листовъ). Оно содержитъ въ себ около ста пятидесяти пословицъ, причемъ сопровождающія каждую изъ нихъ объясненія составлены съ большимъ вкусомъ и умлостью сравнительно съ комментаріями того же автора къ римованнымъ пословицамъ маркиза.}
Въ послдніе годы жизни маркиза де Сантильяны слава его распространилась весьма широко. Хуанъ де Мена говоритъ, что изъ чужихъ краевъ приходили люди, чтобы только увидать его {Въ предисловіи къ ‘Coronaciоn’, Obras, Alcala, 1566, 12-mo, f. 260.}, а молодой коннетабль Португаліи, — тотъ самый принцъ, который впослдствіи вмшался въ смуты Каталоніи и заявлялъ притязанія на корону Аррагоніи — обратился къ маркизу съ просьбой выслать его стихотворенія, которыя и были посланы ему при письм, замнявшимъ предисловіе. Посланіе это носитъ названіе О Поэтическомъ Искусств. Оно было написано между 1448 и 1445 годами и, заключая въ себ замтки объ испанскихъ поэтахъ, бывшихъ предшественниками или современниками маркиза, есть дйствительно самый важный и единственный источникъ, какой мы имемъ въ настоящее время по отношенію къ самому раннему періоду испанской литературы. Кром того упомянутое посланіе выгодно отличается отъ письма подобнаго же содержанія, полученнаго имъ самимъ, за двадцать лтъ предъ тмъ отъ донъ Энрике де Виллены и показываетъ, какъ далеко онъ былъ впереди своего вка въ дл критики и въ разумной любви къ наукамъ. {Это важное письмо — которое, по мннію Арготе де Молина (Nobleza, 1588, f. 335), составляло какъ бы введете къ Cancionero маркиза — помщено вмст съ учеными примчаніями къ нему, въ первомъ том Sanchez’а. Коннетабль Португаліи, которому оно было адресовано, умеръ въ 1466 г.}
Изъ сказаннаго ясно, что Сантильяна былъ во всхъ отношеніяхъ замчательнымъ человкомъ, тсно связаннымъ съ своей эпохой и обладавшимъ большимъ запасомъ духовныхъ силъ. Въ этомъ убждаетъ насъ его участіе въ длахъ съ самой ранней юности, а также выборъ его пословицъ, письма его къ заключенному кузену и его поэма на смерть Альваро де Луны. Онъ былъ и поэтомъ, хотя и не высокаго достоинства, но во всякомъ случа человкомъ весьма начитаннымъ въ то время, когда чтеніе еще было рдкостью, {Я не могу признать его ученымъ, ибо онъ не обладалъ способностью общею всмъ ученымъ людямъ его времени — способностью говорить по латыни. Это видно изъ весьма любопытнаго и рдкаго трактата о ‘Vita Beata’ Хуана де Люсены (Juan de Lucena), его современника и друга, гд (ed. 1483, fol., f. II. b.) онъ заставляетъ маркиза сказать о себ: ‘Me veo defetuoso de letras Latinas’, и прибавляетъ, что епископъ бургосскій и Хуанъ де Мена продолжали бы свой споръ по латыни, а не по испански, еслибъ маркизъ былъ въ состояніи примкнуть къ бесд на этомъ ученомъ язык. Что онъ могъ читать по латыни,— это доказывается его произведеніями, переполненными ссылками палатинскихъ авторовъ, а иногда и подражаніями имъ. Онъ самъ признается въ своемъ плохомъ знаніи латинскаго языка въ письм къ своему сыну, студенту саламанскаго университета. О bras, 1852, р. 482.} а также критикомъ съ самостоятельнымъ сужденіемъ въ эпоху, когда сужденіе и критическіе пріемы рдко сочетались вмст. Наконецъ онъ былъ основателемъ итальянской и придворной школы въ испанской поэзіи, которая, взятая въ цломъ, противорчила народному духу и наконецъ была побждена имъ, но которая долго оказывала значительное вліяніе и наконецъ принесла нчто въ тотъ матерьялъ, изъ котораго въ шестнадцатомъ столтіи создалось прочное зданіе національной литературы Испаніи.
Въ царствованіе Хуана Втораго и при его двор жилъ еще другой поэтъ, общее вліяніе котораго въ то время ощущалось хотя и мене вліянія его патрона, маркиза Сантильяны, но о которомъ съ тхъ поръ часто упоминалось съ признательностью, — я разумю Хуана де Мену, величаемаго иногда, хотя и совершенно неудачно, Энніемъ испанской поэзіи. Онъ родился въ Кордов, около 1411 года, отъ почтенныхъ хотя и неблагородныхъ родителей. {Главнйшія свденія о жизни Хуана де Мены находятся въ плохихъ стихахъ Франциско Ромеро, въ его ‘Epicedio en la Muerte del Maestro Hernan Nunez’ (Salamanca, 1578, 12-mo, pp. 485, etc.) помщенныхъ въ конц ‘Refranes de Hernan Nuez’. Относительно мста его рожденія сомнній быть не можетъ. Онъ самъ намекаетъ на это мсто (Trescientas, Соріа 124) въ выраженіяхъ, которыя длаютъ ему честь.} Онъ рано остался сиротою и съ двадцати трехъ-лтняго возраста всецло посвятилъ себя наукамъ, проходя полный курсъ ихъ сначала въ Саламанк, а потомъ въ Рим. По возвращеніи своемъ на родину, онъ сдлался Veintequatro Кордовы, или однимъ изъ двадцати четырехъ лицъ, составлявшихъ администрацію города, кром того мы рано встрчаемъ его при двор въ качеств приближеннаго поэта и мы знаемъ дале, что онъ вскор затмъ былъ секретаремъ для латинской корреспонденціи при Хуан Второмъ и исторіографомъ Кастиліи. {Cibdareal, Epist. XX, XXIII.} Это поставило его въ непосредственныя отношенія къ королю и коннетаблю, отношенія важныя сами по себ, о которыхъ случайно дошло до насъ нсколько любопытныхъ свденій. Король, если врить сообщающему это свидтелю, желалъ занять почетное мсто въ исторіи и, чтобы обезпечить себ его, поручилъ своему приближенному медику время отъ времени давать указанія его исторіографу, какъ ему слдуетъ изображать различныя части своего предмета. И дйствительно, въ одномъ письм къ историку этотъ послдній серьезно говоритъ: ‘король сильно желаетъ похвалъ’, и затмъ слдуютъ указанія какъ разсказать извстный щекотливый случай, именно — нежеланіе графа де Кастро подчиниться велніямъ короля. {Cibdareal, Epist. XLVII.}. Въ другомъ письм ему пишутъ: ‘король ожидаетъ отъ васъ большей славы,’ каковое замчаніе опять сопровождается пересказомъ событій въ томъ вид, какъ они должны быть изображены {Cibd., Erist. XLIX.}. Впрочемъ, хотя Хуанъ де Мена уже съ 1445 года занимался этимъ важнымъ трудомъ и повидимому былъ поощряемъ какъ королемъ, такъ и коннетаблемъ, все же нтъ основанія предполагать, что бы какая либо часть его историческаго труда сохранилась въ хроник Хуана Втораго совершенно такою, какою она вышла изъ его рукъ.
При всемъ томъ исторіографъ, повидимому обладавшій счастливымъ складомъ характера, обезпечившимъ ему успхъ при двор, оставилъ достаточно образчиковъ тхъ средствъ, которыми онъ достигалъ его. Онъ былъ нчто въ род поэта-лауреата только безъ оффиціальнаго званія, онъ писалъ вирши и на битву при Ольмедо 1445 года и на примиреніе, состоявшееся между королемъ и его сыномъ въ 1446 г. и на сраженіе при Пеньяфил въ 1449, и по случаю легкой раны, полученной коннетаблемъ въ Паленсіи въ 1452 году, во всхъ этихъ стихотвореніяхъ, равно какъ и въ другихъ боле обширныхъ произведеніяхъ, онъ выказываетъ глубокую преданность царственнымъ правителямъ государства {Относительно стиховъ первой категоріи см. Liciniano Saez’а: Valor de las Monedas de Enrique IV., Madrid, 4-to, 1805, pp. 547—552, что же касается его стиховъ на коннетабля, то см. его хронику, Milano, 1546, fol., f. 60b. Tit. 95.}.
Не мудрено посл этого, что онъ пользовался большой извстностью и въ Португаліи. Инфзитъ донъ Педро — стихотворецъ не безъ дарованій, много путешествовавшій въ разныхъ частяхъ свта — завязалъ въ Испаніи личное знакомство съ Хуаномъ де Меной, и по возвращеніи своемъ въ Лиссабонъ отправилъ ему нсколько стихотвореній, которыя по достоинству были лучше вызваннаго ими отвта, кром того онъ не безъ остроумія подражалъ ‘Лабиринту’ Мевы въ одной испанской поэм состоящей изъ ста двадцати пяти стансовъ {Стихи инфанта: ‘Do Ifante Dom Pedro, Fylho del Rey Dom Joam, em Eoor de Joam Mena’, съ отвтомъ Хуана де Мены, краткимъ возраженіемъ инфанта, и заключеніемъ находятся въ Cancioneiro Резенде (Lisboa, 1516 folio, f. 72. b.). См. также C. F. Bellermann, Die Alten Liederbcher der Portugiesen, (Berlin, 1840, 4-to, pp. 27, 64), и Mendez’: Typographia (p. 137, прим.) Этотъ инфантъ донъ Педро, по моему мннію, есть тотъ великій путешественникъ, на котораго находимъ намекъ въ домъ Кихот (въ конц 23 гл. II части). Впрочемъ, ни Пеллиссеръ, ни Клеменсинъ не даютъ намъ на этотъ счетъ никакихъ разъясненій.}. Обладая такими связями и качествами, при остроуміи, длавшемъ его общество пріятнымъ {См. Діалогъ Хуана де Люсены ‘La Vita Beata’, въ которомъ Хуанъ де Мена фигурируетъ какъ одинъ изъ главныхъ собесдниковъ.}, а также веселомъ характер, благодаря которому онъ пользовался хорошимъ пріемомъ въ лагеряхъ самыхъ враждебныхъ другъ другу партій въ королевств {Онъ былъ въ хорошихъ отношеніяхъ съ королемъ, принцемъ, коннетаблемъ, маркизомъ Сантильяной, и др.}, Хуанъ де Мена велъ, повидимому, пріятную жизнь. По случаю его скоропостижной смерти въ 1456 г., послдовавшей отъ паденія съ мула, маркизъ Сантильяна, его неизмнный другъ и покровитель, написалъ эпитафію и поставилъ ему въ Торрелагун памятникъ, сохранившійся до нашихъ дней {Ant. Роnz, Viage de Espaa, Madrid, 1787, 12-mo, Tom. X, p. 38. Clemencin, примч. къ Донъ Кихоту, ч. II, гл. 44, том. V. стр. 379.}.
Произведенія Хуана де Мены при первомъ ихъ появленіи обратили на себя вниманіе двора. Еще во время его молодости они, если врить простодушнымъ письмамъ приписываемымъ придворному врачу, были предметомъ постоянныхъ толковъ во дворц {Cibdareal, Epist XX. Изъ ста пяти писемъ придворнаго врача не мене двнадцати обращены къ поэту: письма эти свидтельствуютъ, если только они подлинныя, какимъ особеннымъ благоволеніемъ пользовался Хуанъ де Мена при двор.}, и сборникъ стихотвореній, составленный Баэной для развлеченія короля и двора около 1450 г. и другой, извстный подъ именемъ сборника Эстуньиги, содержатъ въ себ множество доказательствъ, что расположеніе къ Хуану де Мен не измнялось при его жизни, ибо въ каждый изъ этихъ сборниковъ вошло столько его стихотвореній, сколько ихъ можно было въ то время найти. Но хотя это обстоятельство равно какъ и фактъ помщенія стихотвореній Хуана де Мены въ двухъ или трехъ изъ весьма древнихъ печатныхъ сборниковъ не оставляетъ никакого сомннія, что они сначала пользовались нкоторымъ моднымъ успхомъ — тмъ не мене едва ли можно сказать, чтобы они когда либо были дйствительно популярны. Впрочемъ, два-три изъ его небольшихъ стихотвореній, между прочимъ стихи писанные имъ дам своего сердца, съ цлью показать ей, какъ опасна она для его спокойствія, и наконецъ стихи на упрямаго мула, купленнаго имъ у одного монаха, отличаются такою живостью тона, которая всюду обезпечила бы имъ успхъ {Послднее стихотвореніе, не лишенное юмора, два раза упоминается въ сборник Cibdareal’а, именно въ письм XXXIII и XXXVI, и повидимому нравилось королю и двору.}. Но большая часть его мелкихъ стихотвореній, изъ которыхъ около двадцати разсяно по разнымъ рдкимъ сборникамъ {Мелкія стихотворенія Хуана де Мены встрчаются преимущественно въ старыхъ ‘Всеобщихъ Псенникахъ (Cancioneros Generales), но за нкоторыми изъ нихъ приходится обращаться къ стариннымъ изданіямъ его собственныхъ произведеній. Такъ, напримръ, въ одномъ изъ рдкихъ folio 1524 г., въ которомъ ‘Trescientas’. (Триста стансовъ) и ‘Coronacion’ составляютъ отдльныя части, съ отдльными заглавіями, пагинаціей и заключительными страницами,— каждая изъ нихъ сопровождается нсколькими мелкими стихотвореніями нашего автора.}, носятъ на себ отпечатокъ тона того общества, въ которомъ онъ вращался: они до такой степени преисполнены аффектаціей, игрой словъ и темными намеками, что даже при первомъ своемъ появленіи могли имть нкоторый интересъ разв только для лицъ, которымъ они были написаны или для тснаго круга ихъ знакомыхъ.
Его поэма Семь Смертныхъ Грховъ, состоящая почти изъ восьмисотъ краткихъ стиховъ, раздленныхъ на двойныя redondillas, представляетъ собой трудъ съ боле высокими претензіями. Но это просто скучная аллегорія, кишащая педантизмомъ и метафизическими бреднями по поводу войны между разумомъ и волею человка. При всей ея растянутости, она осталась, однако, неоконченною, и одинъ, поэтъ по имени Херонимо де Оливаресъ прибавилъ къ ней еще четыреста стиховъ, съ цлью привести эту фабулу къ естественному по его мннію заключенію. Но об части такъ скучны, какъ только могла ихъ сдлать педантическая теологія той эпохи {Прибавленія Оливареса находятся въ изданіи 1552 г. и во многихъ другихъ изданіяхъ произведеній Хуана де Мены. Другое добавленіе, по размрамъ почти втрое длинне и нисколько не лучшее, сдланное Гомесомъ Манрико, помщено въ изданіи 1566 г., но есть еще и третье добавленіе,— весьма краткое — написанное ученикомъ, какъ онъ себя называетъ, Хуана де Мены и ‘маркиза Сантильяны,— нкіимъ Педро Гилленомъ (Guillen).— Значительное количество стихотвореній этого неизвстнаго поэта, писанныхъ во вкус того времени, досел хранится въ рукописи въ Севиль, какъ я узналъ изъ примчанія къ испанскому переводу моего сочинеоія, T. I, р, 551—553. Этотъ Педро Гилленъ былъ отцомъ дона Діего Гвиллена де Авила, автора Panegirico королев Изабелл, о которомъ будетъ упомянуто въ примчаніи 57, въ конц этой главы.}.
Гораздо лучше его ‘Коронація’, состоящая изъ пятисотъ стиховъ, писанныхъ двойными пятистрочными стансами (quintillas). Названіе поэмы объясняется тмъ, что она есть описаніе воображаемаго путешествія Хуана де Мены на Парнассъ для присутствованія при ко ронованіи Музами и Добродтелями маркиза Сантильяны въ качеств поэта и героя. Собственно говоря, эта поэма въ честь высокаго покровителя Хуана де Мены, и съ этой точки зрнія представляется нсколько страннымъ, что она написана въ такомъ игривомъ и почти сатирическомъ тон. Судя по началу и по нкоторымъ другимъ мстамъ, она кажется какъ бы пародіей на ‘Divina Comedia’, ибо начинается блужданіями автора по темному лсу, посл чего онъ проходитъ чрезъ юдоль скорби, гд видитъ наказанія гршниковъ, посщаетъ жилища блаженныхъ, гд встрчаетъ великихъ мужей прошлыхъ временъ и наконецъ приходитъ къ гор Парнассу, на которой присутствуетъ при своего рода апоеоз еще живущаго лица, предмета его почтенія и удивленія. Поэма написана гладкими стихами, и нкоторыя мста въ ней не лишены интереса, но въ цломъ она утомляетъ своею безцльной ученостью. Лучшія мста въ ней исключительно описательнаго характера.
Но хотлъ или нтъ Хуанъ де Мена въ своемъ ‘Коронованіи’ сознательно подражать Данту, во всякомъ случа несомннно, что въ его главномъ произведеніи озаглавленномъ, ‘Лабиринтъ’, онъ является положительнымъ подражателемъ Данта. Эту длинную поэму Хуанъ де Мена началъ, повидимому, очень рано, но хотя онъ весьма много трудился надъ своимъ произведеніемъ, оно все таки осталось неоконченнымъ вслдствіе внезапной смерти его автора. ‘Лабиринтъ’ заключаетъ въ себ почти дв тысячи пятьсотъ строкъ, раздленныхъ на стансы, каждая изъ которыхъ состоитъ изъ двухъ redondillas, писанныхъ тми длинными строками, которыя назывались тогда ‘versos de arte major’, или стихами высшаго рода, ибо предполагалось, что они требуютъ большей степени искусства чмъ короткіе стихи, употреблявшіеся въ старинныхъ народныхъ балладахъ {См. Renjifo, Arte Poetica, ed. 1727, p. 82. Versos de arte mayor состояли обыкновенно изъ двнадцати слоговъ, а arte menor изъ восьми. Стихи въ одиннадцать слоговъ или, какъ Куэва называетъ эту форму стиха ‘еі grande endecasilabo’, которая употреблялась маркизомъ Сантильяной въ его сонетахъ, была впослдствіи въ большой мод. Vargas у Ponce, Declamacion, 1793, pp. 62 и слд.}. Сама поэма называется иногда ‘Лабиринтъ’, вроятно вслдствіе запутанности ея плана а иногда ‘Триста стансовъ’ (Las Trescientas), такъ какъ таково было первоначальное число ея copias или стансовъ. Въ основаніи ея лежитъ довольно широкая задача — путемъ фантастическихъ образовъ и аллегорій выяснить все что относится къ обязанностямъ или судьб человка. Пріемы, которыми руководствовался авторъ въ созданіи своей поэмы, очевидно заимствованы у Данта въ его ‘Divina Commedia’ и изъ его же наставленій, изложенныхъ въ разсужденіи ‘De Vulgari Eloquenti’.
Посл посвященія ‘Лабиринта’ королю Хуану Второму и исполненія нкоторыхъ другихъ формальностей, поэма начинается странствованіями автора въ лсу, наполненномъ, какъ у Данта, хищными зврями. Здсь встрчается ему Провидніе, которое является во образ красивой женщины и предлагаетъ провести его врнымъ путемъ среди окружающихъ его опасностей и объяснить, ‘насколько это доступно человческому пониманію’, т непроницаемыя тайны жизни, которыя удручаютъ его духъ. Провидніе исполняетъ это общаніе и вводитъ автора въ то, что онъ называетъ Сферическимъ центромъ пяти круговъ, или, другими словами, ставитъ его на такую точку, съ которой поэтъ можетъ разомъ видть вс страны и народы земли. Тамъ оно показываетъ ему три большихъ мистическихъ колеса судьбы, изъ которыхъ два неподвижные означаютъ прошедшее и будущее, а третье, находящееся въ постоянномъ движеніи, настоящее. Каждому колесу соотвтствуетъ особая часть человческаго рода и на каждую изъ этихъ частей распространяется семь круговъ тхъ семи планетныхъ вліяній, которыя управляютъ судьбою смертныхъ. Характеры знаменитйшихъ изъ этихъ смертныхъ объясняются поэту его божественнымъ руководителемъ, по мр того какъ тни ихъ возстаютъ предъ нимъ въ этихъ таинственныхъ кругахъ.
Съ этого пункта поэма становится галлереей миологическихъ и историческихъ фигуръ, расположенныхъ какъ въ ‘Paradiso’ Данта, согласно порядку семи планетъ {Авторъ ‘Dialoge de las lenguas’ (Mayans у Siscar, Origenes’ Tom. II, p. 148) уже кажется лтъ триста тому назадъ жаловался на множество неясностей въ стихотвореніяхъ Хуана де Мены.— Этотъ недостатокъ доказывается съ яркой очевидностью обстоятельными объясненіями темныхъ мстъ въ произведеніяхъ его, предложенныхъ двумя его старйшими и наиболе учеными коментаторами.}. Какъ портреты, он вообще отличаются небольшимъ достоинствомъ и большею частію обрисованы весьма неясно, лучше удались характеристики современниковъ или соотечественниковъ поэта, нкоторыя изъ этихъ послднихъ писаны льстивой кистью придворнаго, таковы напр. характеристики короля и коннетабля: другія же обрисованы съ большей правдой и искусствомъ, какъ напр. донъ Энрике де Виллена, Хуанъ де Мерло и молодой Даваносъ, преждевременная кончина котораго, оплакана въ немногихъ строкахъ съ необычайной силой и нжностью {Хуанъ де Мена всегда пользовался расположеніемъ своихъ согражданъ, если и не былъ вполн народнымъ поэтомъ. При его жизни стихотворенія его появились въ Cancionnere Баэны (Baena), и вслдъ за тмъ въ Хроник Коннетабля. Другія же находятся въ упомянутомъ уже собраніи стихотвореній, напечатанномъ въ Сарагосс въ 1492 года и въ другомъ сборник того же времени, но безъ означенія года. Они находятся также во всхъ старыхъ Cancioneros Generales и въ послдовательномъ ряд отдльныхъ изданій, начиная съ 1496 г: и вплоть до нашего времени. Затмъ, кром всхъ этихъ изданій, ученый Хернанъ Нуньесъ (Nunez) де Гусманъ напечаталъ въ 1499 году такія объясненія къ нимъ, какихъ едва-ли можно было ожидать отъ сотрудника по ‘Полиглотт’ Комплютензія, а еще боле ученый Франциско Санчесъ де ласъ Бросасъ, обыкновенно называемый Эль Бросензе (Brocense), напечаталъ въ 1582 г. другое боле краткое и лучшее изданіе въ весьма изящной небольшой книжк. То или другое изъ этихъ объясненій обыкновенно помщается почти во всхъ послдующихъ изданіяхъ упомянутыхъ поэмъ.}.
Наиболе подробно излагается здсь исторія графа Ніеблы который въ 1436 году при осад Гибралтара пожертвовалъ своею жизнью въ геройской попытк спасти одного изъ своихъ подчиненныхъ, такъ какъ лодка, въ которой могъ бы спастись графъ, оказалась слишкомъ мала для спасенія всего отряда, который весь и погибъ въ волнахъ. Этотъ несчастный случай, и особенно самопожертвованіе Ніеблы, бывшаго однимъ изъ первыхъ вельможъ королевства и въ это самое время готовившагося къ отважному походу противъ Мавровъ, былъ описанъ во многихъ хроникахъ той эпохи, и Хуанъ де Мена занесъ его въ слдующіе характерные стансы {Crnica de D. Juan el Segundo, Ao 1436c. 3. Mena, Trescientas, Cop. 160-162.
Aquel que en la barca parece sentado,
Vestido, en engafio de las bravas ondas
En aguas crueles, ya mas que no hondas
Con mucha gran gente en la mar anegado,
Es el valiente, no bien fortunado,
Muy virtuoso perinclito Conde
De Niebla, que todus sabeis bien adonde
Di fin al dio del curso liadado.
Y los que lo cercan por el derredor,
Puesto que fuessen magnificos hombres,
Los titulos todos de todos sus nombres,
El nombre les cubre deaquel su seor,
Que todos los hechos que son de valor
Para se in ostrar por si cada uno,
Quando se juntan у van de consuno:
Pierden el uombre delante el mayor.
Arlanza, Pisuerga у aun Carrion,
Gozan de nombre de rios, empero
Despues de juntados llamamos los
Duero, liacenios de muchos una relacion.}, приводимые нами въ прозаическомъ перевод:
‘Мужъ, сидящій въ лодк, окруженной свирпыми волнами, боле свирпыми чмъ глубокими, въ сообществ многихъ своихъ боевыхъ товарищей, подобно ему поглощенныхъ моремъ — это храбрый, благородный, но несчастный графъ де Ніебла, всмъ извстно, что онъ погибъ въ день, назначенный судьбою’.
‘И рыцари, окружающіе его, хотя они люди храбрые и знаменитые, вс блднютъ въ лучахъ славы своего предводителя. Такъ подвиги мужества, имющіе значеніе каждый отдльно, даже если они соединятся вмст, все-таки блднютъ передъ однимъ великимъ героическимъ подвигомъ’.
‘Такъ Арланса, Писуэрга и Карріонъ называются рками и каждая изъ нихъ иметъ свое особое имя, но когда он соединятся вмст, мы ихъ называемъ однимъ общимъ именемъ Дуэро’.
Такіе стихи не могутъ, конечно, претендовать на большое художественное значеніе, но въ произведеніяхъ Хуана де Мены не много найдется равнаго приведенному отрывку, за которымъ остается по крайней мр та заслуга, что онъ чуждъ всякаго педантизма и манерности, искажающихъ большую часть его твореній.
Какъ бы тамъ ни было, однако ‘Лабиринтъ’ возбудилъ при двор Хуана Втораго большой энтузіазмъ и главнымъ образомъ у самаго короля, лейбъ-медикъ котораго, какъ увряютъ насъ, писалъ поэту: ‘Ваше изящное и ученое произведеніе, подъ названіемъ ‘Второй порядокъ Меркурія’, до того понравилось его величеству, что онъ беретъ его съ собою въ путешествія или на охоту’ {Cibdareal, Epist. XX.}, и дале: ‘Въ особенности понравился королю конецъ третьяго круга. Я читалъ это произведеніе его величеству, и король положилъ ваше произведеніе на столъ рядомъ съ молитвенникомъ и часто перечитываетъ его’ {Ibid., Epist. XLIX.}. Впрочемъ, вся поэма была, повидимому, представляема королю глава за главой по мр ея сочиненія, и мы знаемъ, что по меньшей мр въ одномъ случа она носитъ на себ слды королевскихъ поправокъ, которыя и досел остались въ неизмненномъ вид {Ibid., Edist., XX.}. Его величество совтовалъ даже увеличить поэму съ трехсотъ стансовъ до трехсотъ шестидесяти пяти, впрочемъ, съ единственной наивной цлью привести число стансовъ въ точное соотвтствіе съ числомъ дней въ году. Полагаютъ, что т двадцать четыре станса, которые помшаются обыкновенно въ конц поэмы, представляютъ собой попытку исполненія королевскаго желанія, все это можетъ быть, но въ настоящее время наврно никто не пожелаетъ поэм Хуана де Мены быть длинне, чмъ она есть {Они въ первые появились въ 1517 г. и помщены отдльно въ Cancionero General 1577 г., но ихъ вовсе нтъ въ собраніи произведеній поэта, изданныхъ 1566 г., и потому они не были комментированы Хернаномъ Нуньесомъ. Сомнительно, впрочемъ, чтобы эти стансы были написаны Хуаномъ де Меной, въ противномъ случа они вроятно составлены посл смерти короля, ибо отнюдь не льстятъ ему. Это соображеніе заставляетъ меня сомнваться въ ихъ подлинности, ибо въ своихъ произведеніяхъ поэтъ оставилъ безъ измненія свои пышныя восхваленія короля и коннетабля посл смерти ихъ обоихъ.
Хуанъ де Мена перевелъ также напыщенной прозой, испещренной латинизмами, передлку Авзопія, писателя четвертаго столтія, одной части Иліады, переводъ этотъ былъ изданъ въ 4о, въ Вальядолид, 1519 г., и заключалъ въ себ около 47 стр. См. Примчанія Гайянгоса къ испанскому переводу моего сочиненія, T. I, р. 547.
По справедливому замчанію Гайянгоса, слды вліянія школы Хуана де Мены замтны даже въ шестнадцатомъ столтіи. О нкоторыхъ изъ нихъ мн придется упомянуть впослдствіи, какъ напр. о второй и третьей частяхъ ‘Triaca del Alma’, 1515 г., Лебрихи (Lebrixa), ‘Retablo y Triunfos’, 1518 г., Хуана де Падильи, и о самомъ нелпомъ изъ всхъ произведеній этой школы,— о стихотвореніяхъ Тапко де Фрехеналя (Tanco de Frexenal) посвященныхъ Карлу V и изданныхъ въ 1547 г. Но два или три автора, на которыхъ намекаетъ Гайянгосъ также относятся сюда. Богъ они: 1) Хернанъ Васкесъ де Такія (Hernan Vasquez de Tapia), издавшій въ 1497 г., въ ста пятидесяти двухъ стансахъ, напоминающихъ собою стансы Хуана де Мены, описаніе празднествъ Fiestas дававшихся въ Сантандер и въ другихъ мстахъ, по случаю прізда Маргариты Фландрской, дочери императора Максимильяпа. 2) Діего Гилленъ де Авила (Diego Guillen de Avila), котораго Panegirico королев Изабелл и нсколько стихотвореній на всмъ извстнаго Алонзо Карилло, архіепископа Толедскаго, были изданы въ 1500 г. въ Рим, гд жилъ самъ авторъ. И 3) Альфонсо Фернандесъ, написавшій длинную поэму на подобіе стихотворной хроники въ честь Гонзальво Кордуапскаго и завоеванія Неаполя, подъ заглавіемъ Partenopea, изданной въ Рим, въ 1516 г., посл смерти ея автора, который въ этомъ город провелъ послдніе годы своей жизни. Но, по моему мннію, вс эти произведенія имютъ значеніе, только какъ показатели борьбы, веденной для удержанія стараго стиля поэзіи въ форм copias de arte mayor по примру Хуана де Мены.}.

ГЛАВА XX.

Развитіе Кастильскаго языка.— Поэты временъ Хуана Втораго.— Вилласандино.— Франциско Имперіалъ.— Баэна.— Родригесъ дель Падровъ.— Прозаическіе писатели.— Сибдареаль и Фернанъ Пересъ де Гусманъ.

Въ одномъ только отношеніи произведенія Хуана де Мены имютъ важное значеніе. Они выражаютъ собою прогрессъ кастильскаго языка, который подъ его перомъ развился больше, чмъ въ длинный періодъ, ему предшествовавшій. Со времени Альфонса Мудраго протекло почти два столтія, въ которыя этотъ властительный діалектъ почти всецло утвердилъ свое господство надъ своими соперниками и силою политическихъ обстоятельствъ распространился въ большей части Испаніи, при всемъ томъ мало было сдлано для обогащенія и ничего для обработки или очищенія этого діалекта. Съ одной стороны серьезный и величавый тонъ ‘Partidas’ и ‘Всеобщей хроники’ (Альфонса Мудраго) былъ утраченъ послдующими писателями, съ другой стороны никто не пытался также воскресить боле легкій и игривый стиль ‘Графа Луканора’. Положимъ, дикія и тревожныя времена Петра жестокаго и трехъ государей слдовавшихъ за нимъ ни о чемъ другомъ не позволяли думать, кром личной безопасности и непосредственнаго благосостоянія народа, теперь же, въ царствованіе Хуана Втораго, хотя дла государства были едва ли въ лучшемъ порядк, чмъ прежде, но они приняли скоре характеръ феодальной вражды между крупными сановниками, чмъ войнъ короля съ своими подданными. Одновременно съ этимъ наука и литературное образованіе вслдствіе различныхъ случайныхъ причинъ были не только въ почет, но и вошли въ моду при двор. По этому стилю стали придавать важное значеніе, и, какъ первый шагъ на пути къ его поднятію и улучшенію, являлись попытки извстнаго выбора словъ со стороны тхъ, кто желалъ пользоваться расположеніемъ высшаго класса, дававшаго тогда тонъ всмъ проявленіямъ культурной жизни. Но вскор оказалось серьезное препятствіе къ выбору желаемыхъ выраженій. Кастильское нарчіе было издавна сильнымъ, живописнымъ, но оно никогда не было богатымъ выраженіями. Поэтому Хуану де Мен приходилось обращаться во вс стороны съ цлью обогатить свой поэтическій словарь, и еслибъ онъ дйствовалъ осторожне, или выказалъ-бы большую разборчивость въ выбор и усвоеніи новыхъ словъ и выраженій, то онъ почти могъ бы отлить испанскій языкъ въ ту форму, которая ему казалась наилучшею.
Во всякомъ случа, впрочемъ, онъ оказалъ языку большія услуги. Онъ смло заимствовалъ такія слова, которыя считалъ соотвтствующими его цли, гд бы ни находилъ ихъ — преимущественно изъ латинскаго, но иногда и изъ другихъ языковъ {Такъ онъ употреблялъ валенсійское или провансальское fі вмсто hіjо (сынъ) въ ‘Trescientas’, copia 37, и trinquete въ смысл парусь на фокъ-мачт въ copia 165. Лопе де Вега (Obras Sueltas, Tom. IV, p. 474) жалуется на латинизмы Хуана де Мены, которые дйствительно слишкомъ неуклюжи и часты и приводитъ слдующій стихъ: —

El amor es ficto, vaniloco, pigro.

Я не помню этого мста, но оно нисколько не хуже стиховъ того же рода, за который былъ осмянъ Ронсаръ. Слдуетъ замтить однако, что въ раннюю эпоху кастильскаго языка онъ стоялъ гораздо ближе къ французскому, чмъ это было во время Хуана де Мены. Такъ въ ‘Поэм о Сид’, мы встрчаемъ cuer въ смысл сердце, tіestа — голова, и т. д., въ Берсео находимъ asemblar — сходиться, sopear— ужинать, и пр. (См. Don Quixote, ed. СІеmencin, 1835, Tom. IV, p. 56). Если же мы находимъ у Хуана де Мены кое-какія французскія слова, которыя впослдствіи вышли изъ употребленія, въ род напр. sage, изъ котораго онъ длаетъ двусложный гортанный звукъ, для римы съ словомъ Vіаgе въ copia 167, то мы должны допустить, что онъ нашелъ ихъ въ язык, изъ котораго впослдствіи они изчезли. Но вообще говоря, Хуанъ де Мена былъ слишкомъ смлъ, поэтому ученый Сарміенто имлъ право сказать о немъ въ одной принадлежащей мн рукописи: ‘многія изъ его словъ вовсе не кастильскія и никогда не употреблялись ни до, ни посл него’.}. Къ сожалнію, онъ не обнаружилъ особеннаго такта и вкуса въ выбор. Нкоторыя изъ введенныхъ имъ словъ были безцвтны и тривіальны, и его примръ не могъ придать имъ силу и красоту, другія были не лучше тхъ, взамнъ которыхъ они вводились, и потому впослдствіи вышли изъ употребленія, наконецъ были еще и такія слова, которыя были слишкомъ чужды по составу и звуку, чтобы они могли пустить корни въ такой почв, на которую ихъ никогда не слдовало пересаживать. Поэтому многое изъ сдланнаго Хуаномъ де Меной въ этомъ отношеніи осталось безуспшнымъ. Впрочемъ, не подлежитъ никакому сомннію, что его усиліями языкъ испанской поэзіи возмужалъ и стихосложеніе его облагородилось и что данный имъ примръ, которому весьма скоро послдовали Люсена, Діего де Санъ Педро, Гарей Санчесъ де Бадахосъ, оба Манрико и другіе, положилъ истинныя основанія боле широкому и разумному обогащенію сокровищницы кастильскаго языка въ послдовавшемъ столтіи.
Другой поэтъ эпохи Хуана Втораго, пользовавшійся извстностью, поблекшей гораздо ране извстности Хуана де Мены, былъ Альфонсо Альваресъ де Вилласандино, называемый иногда де Иллескасъ (De Illescas). Его первыя стихотноренія написаны, повидимому, еще при Генрих II, но остальныя относятся къ царствованіямъ Генриха III и Хуана Втораго. Нкоторыя изъ нихъ обращены къ этому послднему монарху, но гораздо большее число — къ его царственной супруг, коннетаблю, инфанту донъ Фердинанду, впослдствіи королю Аррагонскому и другимъ высокопоставленнымъ личностямъ того времени. Изъ разныхъ мстъ его стихотвореній видно, что ихъ авторъ былъ вмст воиномъ и придворнымъ, что онъ былъ два раза женатъ и горько каялся въ своемъ второмъ брак, что вообще онъ былъ бденъ и часто обращался съ безцеремонными просьбами ко всмъ, начиная съ короля, относительно мстъ, денегъ, и даже платья.
Заслуги его, какъ поэта, незначительны. Онъ говоритъ о Дант, но ни въ чемъ не выказываетъ своего знакомства съ итальянской литературой. Въ сущности, его стихотворенія писаны скоре въ провансальскомъ род, хотя ихъ придворный тонъ и его личныя чувства преобладаютъ до такой степени, что за ними ничего другаго невозможно распознать. Съ цлью понравиться своимъ друзьямъ и покровителямъ онъ всюду примшиваетъ каламбуры, загадки и шутки, при всемъ томъ онъ снискалъ себ ихъ расположеніе главнымъ образомъ своей версификацій, которая по временамъ отличается необыкновенною легкостью и плавностью и замчательно богатыми и правильными римами {Свденія о Вилласандино находятся у Antonio, Bib. Vetus, ed. Bayer, Tom. II, p. 341, ну Sanchez, Poesias Anteriores, Tom. I, pp. 200, etc. Нкоторыя изъ его стихотвореній помщены въ академическомъ изданіи Хроники Аната (Ayala), Tom. II, рр.— 604, 615, 621, 626, 646, но большая часть его произведеній находится въ Cancionero Баэны, 1851 г. Число ихъ, какъ я полагаю, простирается до двухсотъ сорока трехъ. Наиболе точныя свденія о немъ находящихся въ примчаніяхъ къ этому Cancionero (рр. 640, 509.), гд прибавлено нсколько другихъ его стихотвореній, по сдланному здсь расчету, періодъ времени, въ который были написаны вс извстныя его произведенія, приходится между 1374 — и 1423 годами.}.
Во всякомъ случа онъ пользовался большимъ почетомъ у современниковъ. Маркизъ Сантильяна говоритъ о немъ какъ о первенствующемъ поэт своего времени и сообщаетъ, что онъ написалъ огромное количество псенъ и другихъ небольшихъ стихотвореній, или decires, которыя были весьма любимы и популярны {Sanchez, Tom. I, p. LX.}. Неудивительно поэтому, что Баэна, составившій для увеселенія Хуана Втораго и его двора, сборникъ стихотвореній, извстный теперь подъ его именемъ, большую часть его наполнилъ стихами Вилласандино, котораго придворный піита называетъ ‘свтомъ, зеркаломъ, внцомъ и монархомъ всхъ поэтовъ жившихъ до его времени въ Испаніи’. Но почти вс стихотворенія, которыми восхащался Баэна, такъ кратки и субъективны, что они скоро были забыты вмст съ породившими ихъ обстоятельствами. Нкоторыя изъ нихъ любопытны, въ виду того, что были написаны для важныхъ сановниковъ въ государств, какъ напр. для Аделантадо Манрико, графа Буэльны и Великаго Коннетабля, которые вс были поклонниками таланта Вилласандино, и заказывали ему стихи, которые впослдствіи прослыли ихъ собственными. Объ одномъ небольшомъ стихотвореніи — гимн къ Богоматери — самъ авторъ былъ такого высокаго мннія, что часто высказывалъ, что оно на томъ свт наврное избавитъ его отъ когтей дьявола {Упомянутый гимнъ находится у Castro, Tom. I, p. 269, но какъ образчикъ наиболе игривой манеры Вилласандино я предпочитаю слдующіе стихи, написанные имъ по порученію графа Перо Ниньо для поднесенія донь Беатрис, въ которую, какъ было упомянуто выше, графъ былъ влюбленъ:—
La que siempre obedeci
E obedezco todavia,
Mal pecado, solo un dia
Non se le membra de mi.
Perdi
Men tempo en servir
А la que me fas vevir
Coidoso desque la vi, etc. т. e. ‘Та, которой я повиновался всегда и повинуюсь теперь, на мое несчастье ни разу не вспомнила обо мн. Я потратилъ даромъ время, служа той, которая причинила мн столько горя и заботъ съ тхъ поръ какъ я увидлъ ее и т. д….
Но, какъ говорить издатель хроники Перо Ниньо (Madrid, 1782 4-to, p. 223), ‘это такіе стихи, которые всякій влюбленный могъ поднести дам своего сердца, такъ что кажется, будто Вилласандино заране кропалъ такіе стишки съ тмъ, чтобы уступить ихъ первому кто ихъ попроситъ’. Я потому привожу здсь эти слова, что они примняются къ огромной масс стихотвореній временъ Хуана II, вращающихся обыкновенно въ сфер общихъ мстъ и что нкоторыя изъ нихъ возникли безъ сомннія приведеннымъ образомъ.}.
Точно также и Франциско Имперіалъ, родившійся въ Гену, но по крови испанецъ, жившій въ Севиль, стоитъ въ ряду поэтовъ, весьма популярныхъ въ описываемое время. Онъ принадлежалъ къ той же искусственной школ, какъ и Вилласандино. Важнйшее изъ его боле крупныхъ произведеній написано на рожденіе короля Хуана въ 1405 году, а большая часть другихъ писана на случаи столь же преходящаго значенія. Впрочемъ, одно изъ нихъ до сихъ поръ еще не лишено интереса по своему тону и оригинальному сюжету. Оно посвящено судьб одной красавицы, взятой Тамерланомъ въ плнъ посл одной великой побды на дальнемъ восток, и присланной въ даръ Генриху Третьему Кастильскому, и надо отдать справедливость, что генуэзецъ относится къ ея несчастному положенію съ истинно — поэтической нжностью {Свденія о Франциско Имперіал находятся у Санчеса (Tom. I, рр. LX, 205, etc.), у Арготе де Молины въ ‘Nobleza del Andaluzia’ (1588, ff. 244, 260), и въ его разсужденіи, предпосланномъ ‘Vida del Gran Tamorlan’ (Madrid, 1782, 4-to, p. 3). Его стихотворенія помщены у Кастро, Tom. I, pp. 296, 301 etc., и въ Cancionero Баэны, 1851. Онъ говоритъ о Дант и длаетъ другіе намеки на свое знаніе итальянскаго языка, какіе можно ожидать отъ природнаго генуэзца, но ни одно изъ его стихотвореній не напоминаетъ итальянской манеры и не обнаруживаетъ ни какого желанія ввести эту манеру въ испанскую поэзію. Его аллегорическая поэма о Семи Добродтеляхъ (No 250) ближе всего имъ написаннаго подходитъ къ стилю итальянскихъ поэтовъ, но хоть онъ и ссылается въ немъ на Данта и даже цитуетъ его, ни по манер, ни по форм оно не итальянское.}.
Объ остальныхъ поэтахъ, пользовавшихся большею или меньшею извстностью въ Испаніи, въ половин пятнадцатаго столтія, нтъ надобности упоминать. Большая часть ихъ извстна теперь разв только любознательнымъ антикваріямъ. Отъ значительнаго большинства этихъ поэтовъ весьма мало дошло до насъ, затмъ во множеств случаевъ остается сомнительнымъ, были ли лица, именами которыхъ подписаны стихотворенія, дйствительными ихъ авторами, или нтъ. Хуанъ Альфонсо де Баэна, издатель сборника, въ которомъ находится большинство этихъ произведеній, писалъ довольно много {Castro, Tom I, рр. 319—330, etc.}, ему не уступали въ плодовитости Ферраятъ Мануэль де Ландо {Феррантъ Мануэль де Ландо названъ поэтомъ Хуана Втораго у Арготе де Молины въ его ‘Sucesion de Manueles’, предпосланномъ его изданію ‘Conde Lucanor’, 1575 г. а о стихотвореніяхъ его сказано, что они были пріятнымъ явленіемъ въ то время’ (agradables para aquel siglo). Тридцать одно изъ нихъ можно найти въ ‘Cancionero’ Баэны, 1851 г. О времени его смерти неизвстно, но въ 1414 году онъ былъ уже повидимому въ преклонныхъ лтахъ. См. Baena р. 651.}, Хуанъ Родригесъ дель Падронъ {Только въ такомъ случа, если Хуанъ Родригесъ дель Падронъ, стихотворенія котораго встрчаются у Баэны (Cancionero, р. 506), и въ рукописномъ Сборник романовъ, приписываемомъ Эстуньиг (f. 18), окажется, какъ обыкновенно и предполагаютъ, тождественнымъ съ Хуаномъ Родригесомъ дель Падронъ, фигурирующимъ въ ‘Cancionero General’, 1573 г. (ff. 121—124 и въ др. мстахъ). Но я позволяю себ сомнваться въ этомъ. Впрочемъ, Маркизъ Пидаль принимаетъ ихъ за одно и то же лицо. Въ примчаніи CCLIII къ ‘Cancionero’ Баэны находится забавная мистификація, напечатанная имъ впервые въ 1839 году, относительно мнимыхъ, любовныхъ похожденій Родригеса дель Падрона, изображеннаго здсь арагонскимъ дворяниномъ, съ королевой, супругой Генриха IV. Но въ томъ же примчаніи, въ 1851 г., онъ сознается, что Родригесъ дель Падронъ, или Родригесъ де ла Камара, какъ его часто называли, былъ не арагонскій дворянинъ, состоявшій при двор Генриха IV, а галиціецъ, служившій при особ дона Педро де Сервантеса, кардинала архіепископа севильскаго во времена Хуана II, и что не имется никакихъ доказательствъ, чтобы онъ жилъ въ царствованіе Генхиха IV. Упоминаемая супруга Генриха IV есть та самая, о которой Маріана, съ чувствомъ истиннаго кастильца, считаетъ умстнымъ сообщить (Lib. XXIII, с. 5), что протанцевавъ съ ней тотчасъ посл прибытія своего въ Мадритъ, въ 1463 году, на придворномъ балу французскій посланникъ любезно поклялся никогда больше не танцевать. Она была очень привлекательна, и Маріана нсколько ниже (cap. 11) сообщаетъ о ней скабрезную исторію, не хуже той, которая была выдумана маркизомъ Пидалемъ.}, Педро Велесъ де Гуевара, Херена и Калавера {Sanchez, Tom. I, рр. 199, 207, 208.}. Впрочемъ по всей вроятности отъ этихъ второстепенныхъ авторовъ ничего не осталось боле любопытнаго, чмъ видніе, написанное лтописцемъ Діего де Кастильо на смерть Альфонса Пятаго Аррагонскаго {Оно помщено у Ochoa въ одномъ том съ неизданными стихотвореніями Маркиза Сантильяны, за которыми слдуютъ стихотворенія Сувро де Рибера встрчающіяся также въ ‘Cancionero’ Баэны и сборник Эстуньиги), Хуана де Дуэньяса (встрчается у Эстуньиги), и одного или двухъ другихъ поэтовъ, не представляющихъ никакого значенія. Вс они относятся ко времени Хуана II.} и очеркъ жизни и характера Генриха Третьяго Кастильскаго, составленный Перо Феррусомъ {Castro, Tom. I, рр. 310—312.}. Оба эти произведенія сильно напоминаютъ намъ подобныя же описанія, встрчающіяся въ старомъ англійскомъ ‘Зерцал для судей’ (Mirror for Magistrates).
Но въ то время, когда стихотворная форма обработывалась такъ тщательно, проза, хотя и пользовалась меньшимъ вниманіемъ, и не входила собственно въ кругъ тогдашней модной литературы, сдлала нкоторые успхи. Поэтому мы переходимъ теперь къ двумъ писателямъ, которые процвтали въ царствованіе Хуана Втораго, сочиненія которыхъ наряду съ современными хрониками и другими уже упомянутыми подобными произведеніями дадутъ намъ понятіе объ истинномъ характер прозаической литературы въ изучаемую эпоху.
Первый изъ нихъ, Фернанъ Гомесъ де Сибдареаль (если только врить существованію такого лица) былъ придворнымъ врачомъ и въ нкоторыхъ отношеніяхъ повреннымъ и домашнимъ другомъ короля. Онъ родился, судя по приписываемымъ ему письмамъ, около 1386 года {Лучшая біографія Сибдареаля предпослана изданію его писемъ (Madrid, ed. 1775, 4-to). Время рожденія его показано тамъ около 1388 года, хотя онъ самъ (Ер, 105) говоритъ, что былъ шестидесяти восьми лтъ въ 1454 году, изъ чего слдуетъ, что онъ родился въ 1386 году. Но мы не знаемъ о немъ положительно ничего, кром того что находимъ въ письмахъ извстныхъ подъ его именемъ. Біографическія свднія, предпосланныя этому изданію какъ, мы узнаемъ изъ введенія въ Хронику Альваро де Луны (Madrid, 1784, 4-to) — были составлены Ллягуной Амирола (Llaguna Amirola).}, будучи не знатнаго происхожденія, онъ тмъ не мене былъ крестникомъ Педро Лопеса де Аналы (Ayala), великаго хроникера и канцлера Кастиліи. Когда Сибдареалю не было еще двадцати четырехъ лтъ отъ роду, а Хуанъ Второй былъ еще ребенкомъ, онъ вступилъ въ королевскую службу и продолжалъ состоять при особ короля до самой его смерти, посл чего мы совершенно теряемъ его самаго изъ виду. Впродолженіи длиннаго періода слишкомъ въ сорокъ лтъ онъ велъ переписку, на которую мы уже не разъ ссылались, съ многими изъ важнйшихъ государственныхъ людей того времени: съ самимъ королемъ, съ многими архіепископами и епископами и со множествомъ вельможъ и ученыхъ, въ числ этихъ послднихъ были Альфонсо де Картагена и Хуанъ де Мена. Часть этой переписки, всего сто пять писемъ, писанныхъ между 1425 и 1454 годами, появилась въ двухъ изданіяхъ, изъ нихъ первое должно отнести къ 1499 г., а послднее, сдланное довольно тщательно г. Амиролой, секретаремъ испанской исторической академіи, вышло въ 1775 г. въ Мадрит. Большая часть вопросовъ, обсуждаемыхъ въ этихъ письмахъ почтеннымъ медикомъ и царедворцемъ, и теперь еще не утратила своего интереса, а нкоторые изъ нихъ, какъ напримръ письмо о смерти коннетабля, которую онъ подробно описываетъ архіепископу Толедскому, важны въ историческомъ отношеніи, если только они въ самомъ дл подлинныя. Почти во всемъ имъ написанномъ онъ выказываетъ прекрасный характеръ и здравый взглядъ на вещи, снискавшіе ему расположеніе предводителей самыхъ враждебныхъ другъ другу партій. Хотя онъ самъ принадлежалъ къ партіи коннетабля, но не былъ нисколько слпъ по отношенію къ его ошибкамъ и никогда не думалъ связывать свою судьбу съ судьбою этого великаго человка.
Тонъ его писемъ естественный, непринужденный, строго кастильскій, но по временамъ весьма забавный, какъ напримръ, въ тхъ случаяхъ, когда онъ передаетъ придворныя сплетни великому судь Кастиліи, или разсказываетъ анекдоты Хуану де Мен. Одно очень любопытное письмо къ епископу провинціи Орензе, содержащее описаніе смерти Хуана Втораго, быть можетъ дастъ лучшее понятіе объ его литературной манер и въ тоже время выкажетъ предъ нами его личный характеръ.
‘Я предвижу съ полной ясностью’, пишетъ онъ епископу, ‘что вы со слезами будете читать это письмо, которое я пишу, подавленный скорбью. Мы оба осиротли, а съ нами и вся Испанія, ибо добрый, благородный и справедливый король Хуанъ, нашъ великій государь — скончался. И я, несчастный человкъ,— которому не было еще двадцати четырехъ лтъ, когда я поступилъ на его службу вмст съ баккалавромъ Арревало, я, дожившій до моихъ теперешнихъ шестидесяти восьми лтъ, въ дворц короля, или врне въ его опочивальн, рядомъ съ его постелью, въ постоянномъ его довріи и при всемъ никогда не помышлявшій о себ,— я получалъ бы теперь за мою долгую службу жалкую пенсію въ тридцать тысячъ мараведи, еслибъ предъ самой смертью король не приказалъ передать управленіе городомъ Сибдареалемъ моему сыну, котораго да содлаетъ Господь счастливе, чмъ былъ его отецъ. На самомъ дл я всегда расчитывалъ умереть прежде его величества, а между тмъ онъ умеръ въ моемъ присутствіи, наканун дня св. Маріи Магдалины, блаженной угодницы, которой онъ чрезвычайно уподоблялся сокрушеніемъ въ своихъ грхахъ. Его сломила сильная горячка. При томъ же онъ былъ крайне утомленъ своими непрестанными путешествіями. Смерть Альваро де Луны постоянно носилась предъ его глазами, онъ втайн скорблъ о коннетабл, видя что смерть его нисколько не успокоила аристократію’ и что напротивъ того, король Наварскій убдилъ короля Португальскаго воспользоваться войнами въ Африк и нарушить миръ съ нами. Узнавши объ этомъ, покойный король написалъ королю португальскому очень энергическое письмо. Все это терзало его сердце. И вотъ, когда онъ халъ въ такомъ настроеніи изъ Авилы въ Медину, съ нимъ сдлался лихорадочный пароксизмъ до того сильный, что его сочли погибшимъ. Пріоръ Гвадалупскій послалъ тотчасъ же за принцемъ Генрихомъ, такъ какъ онъ опасался, что нкоторые вельможи станутъ за инфанта дона Альфонса, но Богу угодно было возстановить силы короля преподанными ему мною врачебными средствами. Такимъ образомъ онъ продолжалъ путешествіе до Вальядолида, но едва онъ вступилъ въ этотъ городъ, какъ тотчасъ же былъ пораженъ смертью, какъ я заране предупреждалъ объ этомъ баккалавра Фріаса, считавшаго этотъ припадокъ не опаснымъ, и баккалавра Бетета, принявшаго мое предупрежденіе за пустыя рчи…. Мн остается одно утшеніе, что онъ умеръ, какъ истинный король — христіанинъ, врнымъ и преданнымъ своему Творцу. За три часа до послдняго вздоха онъ сказалъ мн: ‘Баккалавръ Сибдареаль, мн надлежало родиться сыномъ торговца, тогда я былъ бы монахомъ въ Аброхо, а не королемъ Кастиліи.’ Затмъ онъ просилъ всхъ окружающихъ простить его, если онъ обидлъ кого изъ нихъ, и поручилъ мн попросить прощеніе отъ его имени у тхъ, у кого онъ не усплъ попросить самъ. Я проводилъ его до могилы въ церкви св. Павла, и затмъ поселился въ уединенной комнатк въ предмстьи города, ибо теперь я такъ утомленъ жизнію, что не считаю труднымъ дломъ разстаться съ нею, несмотря на то, что люди обыкновенно боятся смерти. Два дня тому назадъ отправился я навстить королеву, но нашелъ дворецъ снизу до верху до того опуствшимъ, что дома адмирала или графа Беневенте показались мн боле оживленными присутствіемъ людей. Король Генрихъ оставляетъ у себя всхъ слугъ покойнаго короля, но я уже слишкомъ старъ, чтобы начинать служить новому государю, и, если Богу будетъ угодно, отправлюсь вмст съ моимъ сыномъ въ Сибдареаль, гд король вроятно дастъ мн средства дожить остатокъ дней моихъ.’ Приведенныя слова — послднее, что мы слышимъ отъ огорченнаго старца, умершаго вроятно вскор посл этого письма, писаннаго, повидимому, въ іюл 1454 года {Это послднее письмо въ сборник. Относительно подлинности этого сборника см. Приложеніе (с).}.
Другимъ наиболе извстнымъ прозаическимъ писателемъ временъ Хуана Втораго былъ Фернанъ Пересъ де Гусманъ, подобно многимъ знатнымъ испанцамъ, того времени и воинъ и писатель, принадлежавшій къ высшей аристократіи страны и принимавшій участіе въ государственныхъ длахъ. Его мать была сестра великаго канцлера Аналы, а отецъ братъ Маркиза де Сантильяны, стало быть его родственныя связи были какъ нельзя боле почетны и имениты. Къ этому мы можемъ прибавить, что съ другой стороны Гарсилассо де ла Вега былъ однимъ изъ его прямыхъ потомковъ, и такимъ образомъ нисходящія отъ Гусмана поколнія были такъ же славны, какъ и т, которыя ему предшествовали.
Онъ родился около 1400 года, и получилъ рыцарское воспитаніе. Въ сраженіи при Хигеруэл (Higueruela), близь Гранады, въ 1431 году, находясь при отряд епископа валенсійскаго,— который, по выраженію честнаго Сибдареаля, ‘дрался въ этотъ день, какъ Іисусъ Навинъ’,— Гусманъ былъ такъ неблагоразуменъ въ своей отваг, что по окончаніи битвы король, бывшій свидтелемъ его неосторожности, приказалъ арестовать его, и освободилъ лишь по ходатайству одного изъ его вліятельныхъ друзей {Cibdareal, Epist. 51. Alcantara, Hist. de Granada, Tom. Ш, 1845, рр. 233—239.}. Пересъ де Гусманъ, говоря вообще, стоялъ, какъ и большая часть членовъ его фамиліи, въ ряду противниковъ коннетабля, но, повидимому, онъ не обнаружилъ при этомъ мятежнаго или строптиваго духа и, испытавъ однажды незаслуженное тюремное заключеніе, онъ нашелъ свое положеніе до того ложнымъ и непріятнымъ, что вовсе удалился отъ длъ.
Къ числу наиболе образованныхъ и ученыхъ друзей его принадлежали братья Санта Марія, двое изъ которыхъ, бывшіе епископами картагенскими, боле извстны по этому носимому ими сану, чмъ подъ своими собственными именами. Старшій изъ всхъ братьевъ былъ родомъ еврей — Соломонъ Галеви — который, въ 1390 году будучи уже сорока лтъ, былъ крещенъ подъ именемъ Пабло де Санта Марія и, благодаря своей замчательной учености и сил характера, впослдствіи поднялся до высшихъ должностей въ испанской церкви, которой онъ былъ виднымъ украшеніемъ до самой своей смерти въ 1435 году. Братъ его, Альваръ Гарсія де Санта Марія и его три сына: Гонзало, Алонзо и Педро, изъ которыхъ послдній жилъ еще въ царствованіе Фердинанда и Изабеллы, отличались, подобно глав фамиліи, литературными дарованіями, чему множество доказательствъ представляютъ современныя хроники и сборники псенъ, этими дарованіями, повидимому, не мало гордился и дворъ Хуана Втораго. Впрочемъ, Пересъ де Гусманъ находился въ особенно близкихъ отношеніяхъ съ Алонзо, который былъ долгое время епископомъ картагенскимъ, и написалъ для своего друга религіозный трактатъ. Смерть этого друга, послдовавшую въ 1456 году, Пересъ де Гусманъ оплакалъ въ одномъ стихотвореніи, гд онъ сравнивалъ почтеннаго епископа съ Сенекой и Платономъ {Наиболе обширныя выдержки изъ произведеній этого замчательнаго еврейскаго семейства и наиболе точныя свденія о немъ находятся у Castro, въ ‘Biblioteca Espaola’ (Tom. I, 235 etc.), и у Amador de los Rios, въ Estudios sobre los ludios de Espaa’ (Madrid, 1848, 8-vo, pp. 339—398, 458 etc.) Многія изъ ихъ стихотвореній, помщенныхъ въ Cancioneros Generales любовнаго содержанія и не уступаютъ въ достоинств большей части стихотвореній, попадающихся въ этихъ старыхъ сборникахъ. Изъ сочиненій Алонсо два были изданы: ‘Oracional’ или Молитвословъ, въ текст котораго упомянуто, что онъ написанъ для Переса де Гусмана, напечатанный въ 1487 году, въ Мурсіи, и ‘Doctrinal de Cavalleros’ (Руководство для рыцарей), вышедшее въ томъ же году въ Бургос (Dіоsdаdо, De Prima Typographiae Hispan. Aetate, Romae, 1793, 4-to, pp. 22, 26, 64). Об книги любопытны, но въ послдней изъ нихъ многое взято изъ ‘Partidas’ Альфонса Мудраго. Его Anacephalaeosis, или перечень царствованій королей Испаніи, изданный Антоніо де Небрихои (Nebrija) въ 1545 году, находится въ Andreae Schotti, Hispania Illustrata, Tom. III, Francofurti, 1603, pp. 246—291. Письмо объ обязанностяхъ рыцарей, написанное епископомъ къ маркизу Сантильян, помщенное въ произведеніяхъ маркиза, и помченное 1444 годомъ, вполн заслуживаетъ вниманія по его благородству, смлости и сил. Стихотворенія, слывущія подъ именемъ Картагены въ Cancioneros Generales повидимому были писаны главнымъ образомъ или даже вс сплошь Педро, жившимъ еще въ 1480 году. Но не такъ то легко разобраться въ вопросахъ, которые часто возникаютъ по поводу авторовъ въ этихъ Cancioneros. См. Испанскій переводъ моего труда, Tom. I, рр. 554—558.}.
Занятія Переса де Гусмана въ уединеніи его помстій въ Батрас, гд онъ провелъ остатокъ своей жизни и гд около 1470 года онъ умеръ, соотвтствовали его характеру и духу его времени {По всей вроятности въ послднее время его жизни Гонсало де Оканья перевелъ для него — и перевелъ великолпнымъ кастильскимъ языкомъ — Діалоги св. Григорія. Н. Антоніо (Bib. Nov., Tom. I., p. 559) ссылается на одно изданіе, напечатанное въ 1532 году. Г меня есть другое, помченное 1514 г., и напечатанное въ Толедо, In folio, готическими буквами, стало быть ихъ было по меньшей мр два.}. Онъ написалъ изрядное количество стихотвореній во вкус, свойственномъ тому общественному положенію, къ которому принадлежалъ самъ, и дядя его, маркизъ Сантильяна, восхищался его произведеніями. Нкоторыя изъ его стихотвореній попали въ сборникъ Баэны, чмъ доказывается, что он пользовались успхомъ при двор Хуана Втораго. Большая же часть ихъ была напечатана отдльно въ 1492 году и кром того въ Cancioneros, которые начали появляться нсколько лтъ спустя, такъ что, повидимому, они все еще цнились немногими любителями поэзіи въ царствованіе Фердинанда и Изабеллы.
Но самое крупное и быть можетъ наиболе замчательное изъ написанныхъ имъ стихотвореній — это ‘Похвала великимъ людямъ Испаніи’, родъ хроники, занимающей четыреста девять октавныхъ стансовъ, къ которымъ должны быть прибавлены сто дв римованныя пословицы, упоминаемыя маркизомъ Сантильяной, но написанныя вроятно поздне сборника, составленнаго самимъ маркизомъ для воспитанія принца Генриха. Посл этихъ произведеній слдуютъ дв поэмы Переса де Гусмана, наиболе почтенныя по своимъ размрамъ: аллегорическое изображеніе четырехъ главныхъ добродтелей въ шестидесяти трехъ стансахъ и другая аллегорія состоящая изъ ста стансовъ на семь смертныхъ грховъ и на семь подвиговъ милосердія. Лучшіе изъ написанныхъ имъ стиховъ встрчаются въ его краткихъ гимнахъ. Но вс его стихотворенія забыты и совершенно заслуженно {Рукопись, которой я пользовался, есть списокъ съ рукописи относящейся вроятно къ пятнадцатому столтію и хранящейся въ богатомъ собраніи сэра Томаса Филлипса въ Уостершир въ Англіи. Напечатанныя стихотворенія находятся въ ‘Cancionero General’ 1535 г. ff. 28, etc., въ ‘Obras de Juan de Mena’, ed. 1566, въ конц, у Castro. Tom. I, pp., 298, 340 — 342, и у Ochoa, въ конц его ‘Rimas ineditas de Don Inigo Lopez de Mendoza’, Paris, 1844, 8—vo, pp. 267—356. См. также Mendez, Typog. Esp. p. 383, и Cancionero General, 1573, ff. 14, 15, 20—22. Гонсало де С-та Марія, умершій въ 1448 году въ преклонныхъ лтахъ перевелъ на кастильское нарчіе аллегорическую пьесу, написанную Энрике де Вилленой на провансальскомъ и представленную въ 1444 году, при коронованіи Фердинанда Аррагонскаго.}.
Проза его много лучше. Объ участіи, которое онъ принималъ въ хроник Хуана Втораго, уже было упомянуто, но кром того какъ до участія въ этомъ труд такъ и посл, онъ былъ занятъ другимъ сочиненіемъ, боле оригинальнымъ по характеру и боле высокаго литературнаго достоинства. Оно называется ‘Генеалогіи и Портреты’ (Generationes y Semblanzas) и содержитъ въ своихъ тридцати четырехъ главахъ скоре очерки чмъ связные разсказы о жизни, характерахъ, и семействахъ тридцати четырехъ наиболе выдающихся людей его времени, каковы: Генрихъ Третій, Хуанъ Второй, коннетабль Альваро де Луна и донъ Энрике де Виллена {Эти ‘Generaciones у Semblanzas’ (Генеалогіи и Портреты) впервые появились въ 1512 году, какъ часть rifacimento (обработки) на испанскомъ язык ‘Mare Historiarum’ Джіованни Колонны, каковая могла быть произведеніемъ Переса де Гусмана. Они начинаются въ этомъ изданіи съ гл. 137, посл длинныхъ разсказовъ о Троянахъ, Грекахъ, Римлянахъ, Отцахъ Церкви и т. д. заимствованныхъ у Колонны. (Mem. de la Acad. de Historia, Tom. VI, pp. 452, 453, note). Первое отдльное изданіе ‘Generaciones y Semblanzas помщено въ конц хроники Хуана II, напечатанной въ 1517 году. Они находятся также въ той же хроник изданія 1779 г. и при ‘Centon Epistolario’, въ изданіи Льягуно Амиролы, Мадригъ, 1775, 4-to, гд имъ предпослана біографія Фернана Переса де Гусмана, заключающая въ себ то немногое, что мы о немъ знаемъ. На догадку, высказанную въ предисловіи къ хроник Хуана II (1779, p. XI), будто дв весьма важныя главы въ конц Generaciones y Semblanzas не принадлежатъ Фернану Пересу де Гусману, я полагаю, данъ удовлетворительный отвтъ издателемъ хроники Альваро де Луны, Madrid, 1784, 4-to, Prlogo, p. XXIII.}. Часть этого талантливаго произведенія, судя по его содержанію, слдуетъ отнести къ 1430 году, тогда какъ другія его части должны быть написаны посл 1454 года, изъ нихъ ни одна не могла пользоваться большою извстностью, пока были живы фигурирующія въ нихъ лица, другими словами до временъ Генриха Четвертаго, въ царствованіе котораго вроятно умеръ и самъ Пересъ де Гусманъ. Сочиненіе это отличается мужественнымъ тономъ и мстами носитъ отпечатокъ сильной и оригинальной мысли. Впрочемъ, нкоторыя изъ біографическихъ очерковъ кратки и сухи, какъ напримръ характеристика королевы Екатерины, дочери Джона Гаунта, другіе же, какъ напр. біографія инфанта донъ Фердинанда подробны и обработаны весьма тщательно. Иногда авторъ обнаруживаетъ умъ, идущій впереди его вка, какъ напр. въ тхъ случаяхъ когда онъ защищаетъ ново-обращенныхъ евреевъ отъ тяготвшихъ надъ ними ужасныхъ подозрній. Но еще чаще замчается въ автор склонность морализировать и обличать пороки своего времени. Такъ напримръ, разбирая характеръ Гонсало Нуньеса де Гусмана, онъ, отвлекаясь отъ предмета, торжественно восклицаетъ:
‘Безъ сомннія дло благородное и достойное всякой похвалы сохранять память о благородныхъ родахъ и о заслугахъ, оказанныхъ ими своимъ королямъ и государству, впрочемъ, здсь въ Кастиліи, это досел считалось не стоющимъ вниманія. Да, правду сказать, немного и толку въ этой памяти, когда у насъ тотъ и слыветъ боле благороднымъ у кого больше денегъ. Зачмъ же станемъ мы заглядывать въ книги для ознакомленія съ исторіей этихъ родовъ, когда ихъ патентъ на благородство можемъ найти въ ихъ имуществ? Точно также безполезно записывать оказанныя ими заслуги: ибо нын короли даютъ награды не тмъ, кто врне имъ служитъ, не тмъ также, кто стремится къ достойнйшимъ цлямъ, по тмъ, кто усердне исполняетъ ихъ желанія и наиболе успваетъ понравиться имъ’ {Generaciones у Semblanzas, с. 10. Подобная же рзкая выходка встрчается въ глазахъ 5 и 30.}.
Въ этомъ какъ и въ другихъ мстахъ сказывается нкоторая горечь разочарованнаго государственнаго человка или быть можетъ, обманутаго въ своихъ надеждахъ царедворца. Но въ большинств случаевъ, когда онъ, напримръ, говоритъ о великомъ коннетабл, разсказъ его дышетъ искренностью и безпристрастіемъ, которыя составляютъ такую почтенную его черту. Нкоторыя изъ его характеристикъ, между прочимъ характеристики Виллены и Хуана Втораго, начерчены съ значительнымъ искусствомъ, не говоря уже о томъ, что вс он написаны богатымъ и важнымъ кастильскимъ языкомъ, полнымъ тхъ мткихъ и остроумныхъ выраженій, еще боле возвышающихъ его достоинства, которыя до него мы встрчаемъ только въ произведеніяхъ Альфонсй Мудраго и донъ Хуана Мануэля {‘Въ своемъ мастерскомъ обзор прозаической литературы въ царствованіе Хуана И авторъ сдлалъ слдующій проблъ: онъ совершенно пропустилъ одного достойнаго упоминанія писателя,— Алонзо Мартинеса де Толедо, пресвитера Талаверскаго, канцлера Хуана И, написавшаго еще при жизни короля весьма интересное и важное для исторіи нравовъ той эпохи сочиненіе подъ заглавіемъ: Areipreste de Talavera que fabla de los vicies, de les malas mugeres y complisiones de los hombres. Первое изданіе этого сочиненія вышло въ Толедо въ 1499, за нимъ слдовало изданіе 1518 г. (тамъ же), 1529 (въ Логрозіо), и 1547. (въ Севиль). Эти три послднія изданія, представляющія собою большую библіографическую рдкость, находятся въ Внской императорской библіотек. Объ автор этого сочиненія см. мою статью по поводу книги Кларуса въ Blttern fr literarische Unterhaltung. ‘1850. No 234’. Примчаніе Фердинанда Вольфа.}.

ГЛАВА XXI

Семья Манрико.— Педро, Родриго, Гомесъ и Георгій.— Стансы этого послдняго.— Фамилія Урреа.— Хуанъ де Падилья.

Современницей только что разсмотрнныхъ писателей и связанною со многими изъ нихъ узами крови — была семья Манрико, имвшая въ своей сред поэтовъ, государственныхъ людей и воиновъ, людей, носившихъ на себ строгія характерныя черты своей эпохи. Они принадлежали къ одному изъ самыхъ старинныхъ и благороднйшихъ родовъ Кастиліи, начало котораго восходитъ къ фамиліи Лара, восптой балладами и хрониками {Generaciones, etc., c. 11, 15 и 24.}. Педро, отецъ двухъ первыхъ Манрико, о которыхъ намъ придется говорить, былъ изъ числа самыхъ ожесточенныхъ противниковъ коннетабля Альваро де Люны и игралъ такую выдающуюся роль въ смутахъ того времени, что его насильственное заточеніе въ тюрьму незадолго до его смерти потрясло государство до самыхъ основаній. Впрочемъ, когда онъ умеръ въ 1440 году, испытанная имъ несправедливость такъ глубоко отозвалась во всхъ партіяхъ, что весь дворъ облекся въ трауръ по немъ, а добрый графъ Харо — тотъ самый Харо, которому годъ тому назадъ во время тордезильскаго перемирія была вврена честь страны — предсталъ предъ королемъ, и въ торжественномъ свиданіи, прекрасно описанномъ хронографомъ Хуана Втораго, выхлопоталъ въ пользу дтей умершаго Манрико возстановленіе всхъ почестей и правъ, которыхъ такъ несправедливо лишенъ былъ ихъ отецъ {Chrnica de Don Juan el II, Ao 1437, c. 4, 1438, c. 6, 1440, c. 18.}.
Однимъ изъ этихъ дтей былъ Родриго Манрико, графъ Паредесъ, храбрый полководецъ, прославившійся важными побдами, одержанными имъ въ пользу своей страны надъ Маврами. Онъ родился въ 1416 году, и его имя встрчается постоянно въ исторіи его времени, ибо онъ участвовалъ не только въ войнахъ противъ общаго врага въ Андалузіи и Гранад, но и.въ не мене ожесточенныхъ распряхъ партій, раздиравшихъ тогда Кастилію и всю сверную Испанію. Но, несмотря на такую дятельную жизнь, онъ, какъ мы знаемъ, находилъ еще время для занятій поэзіей, это подтверждается однимъ изъ дошедшихъ до насъ его стихотвореній, которое во всякомъ случа не лишено поэтическаго достоинства. Онъ умеръ въ 1476 году {Pulgar, Claros Varones, Tit. 13. Cancionero General, 1573, f. 183. Mariana, Hist., Lib. XXIV. c. 14. Онъ началъ отличаться въ 1437 году, и былъ не только первымъ, открыто возставшимъ противъ власти Альваро де Люны, но игралъ дятельную роль въ низверженіи этого великаго министра и фаворита. Alcantara, Hist. de Granada, Tom. III, 1845, рр. 255, sqq.}.
Братъ его, Гомесъ Манрико, о жизни котораго мы имемъ мене точныхъ свдній, но о которомъ извстно, что онъ былъ воинъ и любитель литературы, оставилъ намъ боле доказательствъ своихъ стихотворныхъ занятій и дарованій. Одно изъ небольшихъ его произведеній относится къ царствованію Хуана Втораго, а другое нсколько большаго размра относится къ эпох католическихъ государей, такъ, что онъ жилъ впродолженіе трехъ различныхъ царствованій {Стихотворенія Гомеса Манрико находятся въ Cancionero General, 1573, ff. 57—77, и 243.}. По желанію графа Беневенте, онъ однажды собралъ все имъ написанное въ одинъ сборникъ, который можетъ быть и существуетъ и понын, но который никогда не былъ изданъ {Adiciones Pulgar, ed.1775, p. 239.}. Длиннйшее изъ извстныхъ его произведеній — аллегорическая поэма въ тысячу двсти стиховъ на смерть его дяди маркиза Сантильяны, въ которой выступаютъ семь главныхъ добродтелей вмст съ поэзіей и самимъ Гомесомъ Манрико, въ холодномъ формальномъ тон оплакиваютъ великую потерю, понесенную эпохой и страною. Поэма эта была написана вскор посл 1458 года и отправлена, при исполненномъ забавнаго педантизма посланіи, къ его кузену, епископу Калахоррскому, сыну маркиза Сантильяны {Adiciones Pulgar, ed. 1775, p. 223.}. Въ другомъ произведеніи, посвященномъ Фердинанду и Изабелл, которое во всякомъ случа нужно отнести не позже какъ къ 1474 году и которое по объему нсколько боле половины вышеупомянутой поэмы и, подобно ей, аллегорическаго содержанія, фигурируютъ тже Семь Добродтелей, выступающихъ на этотъ разъ съ своими совтами католическимъ королямъ по части управленія государствомъ. Первоначально этому стихотворенію предшествовало посланіе въ проз. Оно было напечатано въ 1482 году, и вслдствіе этого принадлежитъ къ самымъ раннимъ произведеніямъ типографскаго искусства въ Испаніи {Mendez, Typog. Esp., p. 265Къ этимъ стихотвореніямъ Гомеса Манрико слдуетъ прибавить: во 1) его стихотворное письмо къ своему дяд, маркизу Сантильян, просившему у него списокъ его стихотвореній, съ отвтомъ его дяд, оба эти письма находятся въ Cancioneros Generales, и во 2), нкоторыя боле мелкія стихотворенія, встрчающіяся въ рукописномъ списк стихотвореній Альвареса Гато, принадлежащемъ библіотек Исторической Академіи въ Мадрит и значащимся подъ No 114. Эти бездлки, впрочемъ, стоило бы издать.}.
Эти два сравнительно большія стихотворенія вмст съ немногими гораздо меньшими,— лучшее изъ этихъ послднихъ написано на дурное управленіе городомъ, въ которомъ авторъ жилъ, — составляютъ все, что дошло до насъ изъ произведеній Гомеса Манрико. Они находятся въ Cancioneros, печатавшихся время отъ времени впродолженіе шестнадцатаго столтія, и тмъ убждаютъ насъ въ продолжительности популярности, которой они пользовались. Но за исключеніемъ немногихъ мстъ, звучащихъ естественнымъ тономъ глубоко-потрясеннаго личнаго чувства, ни одно изъ стихотвореній Гомеса нельзя въ настоящее время прочесть съ удовольствіемъ, а латинизмы, въ которые онъ мстами впадаетъ, увлекаемый вроятно примромъ Хуана до Мены, длаютъ стихи, искаженные такими выраженіями, положительно смшными {Какъ напримръ слово definicion вмсто смерть, и другія подобныя выраженія. Свднія о Гомес Манрико находятся у Antonio, Bib. Vetus, ed. Bayer, Tom. II, p. 342. Упоминаемое стихотвореніе помщено въ Cancionero General, 1535 г., и начинается словами: ‘Qnando Roma conquistaba’, f. 40, а. Объ его дополненіи къ ‘Siete Pecados’ Хуана де Мены уже было упомянуто выше, въ гл. XIX.}.
Георгій Манрико — послдній представитель этого рыцарственнаго рода, упоминаемый въ литературной исторіи своей страны. Онъ былъ сыномъ Родриго, графа Паредеса, и въ молодыхъ годахъ отличался необыкновенной мягкостью характера, хотя и не былъ лишенъ духа предпріимчивости, свойственнаго его предкамъ. Какъ поэтъ, онъ былъ исполненъ неподдльнаго чувства, чмъ весьма выгодно отличался отъ современныхъ ему поэтовъ, лучшіе изъ которыхъ витали въ отвлеченностяхъ, считавшимися тогда изысканнымъ украшеніемъ поэтическаго стиля. До насъ дошло значительное количество его боле легкихъ стиховъ, обращенныхъ главнымъ образомъ къ дам его сердца, которые носятъ на себ отпечатокъ его времени, они напоминаютъ намъ стихотворенія на подобныя же темы, сочинявшіеся столтія спустя въ Англіи, посл того какъ итальянскій вкусъ былъ введенъ при двор Генриха Восьмаго {Стихотворенія эти, изъ которыхъ нкоторыя слишкомъ смлы по отношенію къ католической церкви, помщены въ Cancioneros Generales, такъ наприм. въ изданіи 1535 г. ff. 72-76 etc. и въ изд. 1573 г. ff. 131—139, 176, 180, 187, 189, 221, 243, 245. Нкоторыя изъ нихъ находятся также въ ‘Cancionero de Burlas’ 1519 г.}. Но капитальное произведеніе Манрико Младшаго почти совершенно свободно отъ всякой аффектаціи. Оно написано на смерть отца его, случившуюся въ 1476 году, и отличается оригинальнымъ древнеиспанскимъ размромъ и стилемъ. Оно занимаетъ около пятисотъ строкъ, раздленныхъ на сорокъ дв copias или стансы и озаглавлено, съ простотою и наивностью соотвтствующими его характеру: ‘Стансы Манрико’, какъ будто не было надобности въ боле опредленномъ названіи.
Правду сказать, оно и не нуждается въ другомъ заглавіи. Вмсто выставки своей печали, или что было бы еще боле въ дух времени, вмсто щеголянія ученостью, стихотвореніе Манрико выражаетъ простое и естественное стованіе на измнчивость всякаго земнаго счастія, это чистое изліяніе сердца, переполненнаго грустью при внезапномъ сознаніи ничтожества того что онъ наиболе цнило и къ чему горячо стремилось. Воспоминаніе объ отц занимаетъ почти половину поэмы, и нкоторые изъ стансовъ посвященныхъ непосредственно ему, представляютъ единственныя мста, исключеніе которыхъ было бы желательно. Но мы всюду чувствуемъ — какъ до, такъ и посл заявленія о настоящемъ предмет поэмы — что ея авторъ только чти понесъ утрату, сокрушившую его надежды и заставившую его чувствовать лишь мрачную и безотрадную сторону жизни. Въ начальныхъ стансахъ, подавленный первыми приступами налетвшаго на него горя, авторъ повидимому боится самъ себ объяснить его причину, тмъ мене онъ способенъ искать въ чемъ либо утшенія. Въ порыв отчаянія онъ восклицаетъ:
‘Жизни наши — рки, текущія въ безпредльное море, которое называется смертію, туда несется и исчезаетъ всякое земное величіе. Туда изливаются могучія рки, туда несутся потоки и ручейки. Тамъ вс равны и богачи и живущіе трудами рукъ своихъ’.
То же настроеніе, хотя и нсколько смягченное, слышится въ тхъ мстахъ поэмы, гд онъ касается минувшихъ дней своей юности, проведенныхъ при двор Хуана II, и оно чувствуется тмъ глубже, что описанные имъ торжества представляютъ рзкій контрастъ съ мрачными и торжественными мыслями, на которыя они его наводятъ. Въ этомъ случа стихи его отзываются въ нашемъ сердц подобно звукамъ заунывнаго колокола, приводимаго въ движеніе осторожной и нжной рукой, которые становятся все грустне и торжественне, такъ что намъ наконецъ кажется, будто они оплакиваютъ тхъ, кого мы сами любили и потеряли. Но мало по малу тонъ мняется. Посл положительнаго заявленія автора о смерти его отца, тонъ его становится религіознымъ и покорнымъ. Лучъ боле свтлаго будущаго проникаетъ въ его примиренную душу, и затмъ цлое кончается кроткимъ и яснымъ солнечнымъ закатомъ, въ лучахъ котораго благородный воинъ мирно отходитъ на покой, окруженный своими дтьми и радуясь облегченію своихъ страданій {Стихи относящіеся до двора Хуана II принадлежать къ лучшимъ во всей поэм:
‘Что сталось съ королемъ, донъ Хуаномъ? что сталось съ королевскими принцами? куда длась эта рыцарская любезность, эти принадлежности битвы турниры, поединки, съ ихъ украшеніями, вышитыми знаменами и разввающимися на шлемахъ плюмажами? Разв все это не было безуміемъ и пустяками, какъ трава растущая на поляхъ? Гд эти знатныя дамы съ ихъ изящными нарядами, прическами и ароматомъ? Гд пламя зазженное въ груди любовника? Гд псни трубадуровъ, исполнявшіеся подъ звуки очаровательной музыки? Гд эти затканныя золотомъ платья, которыя разввались въ танцахъ? и т. д.’.
Подобный тонъ могъ быть навянъ стихотвореніемъ ‘Pregunta de nobles’ (ed. Ochoa, 1844, пп. 241—244) маркиза Сантильяны, которое вроятно было извстно Манрико. Мы разумемъ слдующій куплетъ:
Pregunto que fue del fijo de Aurora.
Achiles, Ulixes Ayax Talamon,
Pirro, Diomedes, у Agamemnon?
Que fue de aqueslos o do sbu agora?
O quien los rebate en роса de hora,
Que no veemos dollos sinon la su fama?
О quien es aqueste que breve los llama?
О quai es su curso que nunca mejora?
Оба стихотворенія можно сравнить съ однимъ мстомъ въ стихотвореніи на Эдуарда IV, которое приписывается Скельтону и находится въ ‘Mirror for Magistrates’ (London, 1815, 4-to, Tom. II, p. 246), здсь, въ уста этого государя влагаются слова, которыя онъ произноситъ какъ бы изъ своей могилы:
‘Гд теперь мои завоеванія и побды? Гд мои драгоцнныя царственныя одежды? Гд мои егеря и быстрые кони? Гд мое веселье, утхи и игры?’
Впрочемъ, вс три стихотворенія довольно сходны по тону, хотя старинный англійскій поэтъ лауреатъ никогда не слыхалъ о Манрико, и никогда не создавалъ ничего и на половину столь прекраснаго какъ эти стансы. Они часто вызывали подражанія: такъ, между прочимъ по свидтельству Лопе де Веги (Obras sueltas, Madrid, 1777, 4-to, Tom. XI, p. XXIX), имъ подражалъ Камоэнсъ,’ но мн неизвстны т Redоndіllаs Комоенса, на которыя онъ ссылается. Лопе приходилъ въ восторгъ отъ стансовъ Манрико и говорилъ, что ихъ слдовало бы напечатать золотыми буквами. Такія copias, какія писалъ Манрико, съ краткимъ стихомъ въ каждой третьей строк, называются ‘Redondillas con quebrados’. Renjifo. Arte Poetica, ed. 1727, p. 39.}.
Ни одна изъ боле древнихъ испанскихъ поэмъ за исключеніемъ разв нсколькихъ старинныхъ балладъ не выдержатъ сравненія со стансами Манрико по глубин и искренности чувства, и не многія изъ послдующей эпохи достигали красоты и силы, свойственной лучшимъ мстамъ этого произведенія. Самый стихъ его превосходенъ: свободный и плавный, онъ не чуждается иногда античнаго склада и оборотовъ, врно отражающихъ характеристическія черты эпохи и еще боле усиливающихъ живописность формы и производимое ею впечатлніе. Но наибольшая прелесть стансовъ заключается въ изящной простот, не зависимой отъ эпохи и составляющей принадлежность генія во вс времена.
Эти стансы, какъ и слдовало ожидать, произвели, при самомъ ихъ появленіи, сильное впечатлніе. Они были напечатаны въ 1492 году, спустя шестнадцать лтъ посл ихъ сочиненія, и встрчаются впослдствіи въ различныхъ старинныхъ сборникахъ. Затмъ послдовали и отдльныя изданія. Одно изъ нихъ, съ весьма скучными и нравоучительными прозаическими комментаріями Луиса де Аранды, вышло въ 1552 году. Другое съ стихотворными комментаріями Луиса Переса, писанными размромъ подлинника, появилось въ 1561 году, дале слдуютъ изданія Родриго де Вальдепеньяса — 1588 г. и Грегоріо Сильвестре — 1589 года, которыя вс неоднократно перепечатывались, а первыя два множество разъ. Но комментаріи эти до того затемнили и обременили собою текстъ скромныхъ стансовъ Манрико, что въ XVI столтіи они почти исчезли изъ народнаго обращенія. Впрочемъ, впослдствіи они освободились отъ этого безполезнаго бремени, и съ начала семнадцатаго столтія издавались отдльно,— часто въ форм старыхъ балладъ,— и такимъ образомъ завоевали себ въ ряду другихъ прекрасныхъ произведеній старинной испанской литературы то мсто, на которое достоинство ихъ даетъ неотъемлемое право {Относительно древнйшихъ изданій стансовъ 1492, 1494 и 1501 годовъ см. Mendez, Typog. Espaola, p. 136. У меня есть десять или двнадцать другихъ изданій, одно изъ которыхъ было напечатано въ Бостон, 1833, съ переводомъ Лонгфелло. Принадлежащія мн изданія помчены 1574, 1588, 1614, 1632 и 1799 гг. и вс имютъ стихотворніе Glosas. Изданіе Аранды in folio, 1552, напечатано готическими буквами и въ проз. Впродолженіе почти двухъ столтій эти copias издавались въ форм народныхъ балладъ. Я видлъ подобныя изданія съ датами не раньте 1610 и 1632 гг., и имю подъ руками не мало другихъ, изданныхъ втеченіе послднихъ двадцати лтъ.
Въ конц ‘Inferno’ Данта въ перевод Педро Фернандеса до Виллегасъ, архидіакона Бургосскаго, изданномъ въ 1515 году въ Бургос, in folio, съ обширными примчаніями, заимствованными главнымъ образомъ у Ландино, — книги весьма рдкой и отличающейся немаловажными достоинствами — встрчается въ немногихъ экземплярахъ стихотвореніе на тему о мірской сует, принадлежащее переводчику, стихотвореніе, которое хотя и не равняется со стансами Манрико, но во многомъ напоминаетъ ихъ. Оно озаглавлено ‘Aversion del Mundo y Conversion и Dios, (Отверженіе отъ міра и обращеніе къ Богу) и раздлено съ излишнимъ педантизмомъ на сорокъ стансовъ, изъ которыхъ первые двадцать трактуютъ о презрніи къ міру, а остальные двадцать — прославляютъ религіозную жизнь, впрочемъ, стихи, написанные стариннымъ народнымъ складомъ, очень гладки и отличаются самымъ чистымъ и богатымъ кастильскимъ языкомъ. Они начинаются такъ:
‘Прочь обманчивый міръ, полный грхомъ и скорби! Я ищу боле кроткой стези и вчнаго небеснаго блаженства. Мы упиваемся здсь твоимъ ядомъ, твоей подслащенной отравой, а змя между тмъ притаилась на лугу, расположенномъ на твоей обманчивой дорог.’
‘Прочь со всми твоими искушеніями, которыхъ слишкомъ поздно избгаю — я малодушный, слдовавшій за тобой до послднихъ дней моей жизни. Но твои ужасныя преступленія заставляютъ меня отвергнуться отъ тебя. Теперь я ищу покоя чтобъ отдохнуть отъ твоихъ томительныхъ страданій.’
‘Прочь же юдоль скорби со всею твоею испорченностью и твоими безчеловчными страданіями, гд братъ предаетъ брата, гд умерло всякое состраданіе, всякое добро! Я ухожу въ пристань, избгая твоихъ бурь!’
Я привожу это мсто и въ оригинал какъ образчикъ плавности и силы стиха:
Quedate, mundo malino,
Lleno de mal y dolor,
Que me vo tras el dulor
Del bien eterno divine.
Tu tosigo, tu venino,
Vivemos auearado,
Y la sierpe esta en el prado
De tu tan falso camino.
Quedate con tus enganos,
Maguera te dexo tarde,
Que te segui de cobarde,
Fasta mis postreros aos.
Mas ya tus males estranos
De ti me alanan foroso,
Vome a busear el repose
De tus trabajosos danos.
Quedate con tu maldad,
Con tu trabajo inhumane,
Donde el hermano al hermano
No guarda fe ni verdad.
Muerta es tod а caridad,
Todo bien en ti es ya muerto,—
Acojome para el puerto,
Fuyendo tu tempestad.
За сорока стансами, изъ которыхъ заимствованы приведенныя строфы, слдуютъ еще дв поэмы, изъ которыхъ первая подъ заглавіемъ ‘жалоба вры’, принадлежитъ частію Діего де Бургосу, частію Перо Фернандесу де Виллегасу, а вторая представляетъ собою вольный переводъ десятой сатиры Ювенала, сдланный Херонимо де Виллегасомъ, братомъ Перо Фернандеса, каждая изъ этихъ поэмъ заключаетъ въ себ отъ семидесяти до восьмидесяти восьми — строчныхъ строфъ arte mayor, но ни одна изъ нихъ не сравнится по достоинству съ поэмой о Мірской Сует. Херонимо перевелъ также шестую сатиру Ювенала въ copias de arte mayor, и издалъ ее въ Вальядолид въ 1519 году in 4-to.}.
Смерть младшаго Манрико была достойна его предковъ и его собственной жизни. Въ одномъ возстаніи, случившемся въ 1479 году, онъ стоялъ на сторон короля и, увлекшись своей отвагой, былъ окруженъ и изрубленъ инсургентами. На его груди было найдено нсколько еще не оконченныхъ стихотвореній на тему о непрочности всхъ человческихъ надеждъ, и не одна старинная баллада, оплакивая его судьбу, достойно заключаетъ своимъ простымъ стихомъ исторію этой втви издревле знаменитаго рода. {Mariana, въ Hist., Lib. XXIV, c. 19, упоминая объ его смерти, говоритъ: ‘Онъ умеръ въ свои лучшіе годы’,— ‘en lo ineyor de su edad’, но на самомъ дл мы не знаемъ, сколько ему тогда было лтъ. Въ трехъ другихъ случаяхъ, донъ Георгій упоминается великимъ испанскимъ историкомъ какъ личностъ вліятельная, игравшая важную роль въ событіяхъ его времени, въ четвертый разъ Маріана упоминаетъ о немъ по поводу смерти его отца Родриго,— на этотъ разъ слова историка такъ прекрасны и мтки, что я позволяю себ привести ихъ въ оригинал ‘Su hijo D. Jorge Manrique, en unas trovas muy elegantes, en que hay virtudes poeticas y ricas esmaltes de ingenio, y sentencias graves, a manera de endecha, llor la muerte de su padre’. Lib. XXIV, c. 14. Рдко подъ рукой ученаго іезуита исторія отступаетъ съ своего кроваваго пути и приносить дань поэзіи, и еще рже длаетъ она это съ такою прелестью, какъ въ приведенномъ мст. Одна старинная баллада на смерть Георгія Манрико находится у Фуэнтеса: Libro de los Quarenta Cantos, Alcala, 1587 г., 12-то p. 374, но Вольфъ ссылается на другую и лучшую въ Cancionero General,— я думаю, что одна изъ нихъ находилась въ изданіи 1573, и другая помщена въ Romancero Duran’а 1851 года, подъ No 963.}
Другая фамилія, процвтавшая во времена Фердинанда и Изабеллы и Карла Пятаго и занимавшая важныя должности въ государственномъ управленіи и арміи, обнаруживала подобныя же качества и пріобрла себ также извстность и въ литератур,— я разумю фамилію Урреа. Первымъ изъ членовъ этой фамиліи, достигшимъ извстности, былъ Лопе, возведенный въ 1488 году въ титулъ графа Аранда, послднимъ былъ Хербнимо де Урреа, о которомъ впослдствіи намъ придется упомянуть какъ о переводчик Аріоста, и автор разсужденія о ‘Воинской Чести’ (Trataclo de la honra militnr), изданнаго въ 1566 году.
Оба сына перваго графа Аранда, Мигуель и Педро, были любителями наукъ, но изъ нихъ одинъ Педро обладалъ рдкимъ въ его время поэтическимъ духомъ и былъ свободенъ отъ тогдашней манерности и пошлости. Сборникъ его стихотвореній изданный въ 1513 году, посвященъ имъ своей вдовствующей матери и состоитъ изъ пьесъ частію религіознаго, частію свтскаго содержанія. Нкоторыя изъ нихъ показываютъ, что онъ былъ знакомъ съ итальянскими образцами, другія же всецло проникнуты національнымъ духомъ. Въ числ этихъ послднихъ есть слдующая баллада, посвященная воспоминаніямъ объ его первой юношеской любви, когда глубокое недовріе къ себ казалось слишкомъ сильнымъ для страсти, несомннно отличавшейся необыкновенной нжностью:
‘Въ очаровательное лтнее время, когда дни бываютъ наиболе длинны, кончились мои наслажденія и настали мои печали. Когда земля одвается весенней травой, а деревья покрываются цвтами, когда птицы вьютъ свои гнзда и заливаются соловьи, когда по спокойному морю моряки поднимаютъ свои паруса, когда розы и лиліи наполняютъ своимъ ароматомъ воздухъ, когда, утомленные наступившимъ зноемъ, люди скидаютъ свои платья и ищутъ прохлады въ тни, когда такъ хороши сумерки ночи и блескъ утренней зари — въ это-то искусительное, прелестное время началась моя любовь къ дам сіяющей такой красотой, что вс видвшіе не переставали превозносить ее. Красота ея иметъ столько поклонниковъ, что мн, несчастному, достались на долю только тревоги и горести. Моей любви не отвчали, а это хуже смерти. А все таки я никогда не забуду этихъ мучительно-сладкихъ минутъ, ибо истинно-влюбленные отличаются постоянствомъ’ {Cancionero de las Obras de Don Pedro Manuel de Urrea, Logrono, fol. 1513, apnd ‘Ig. de Asso, De Libris quibusdam Hispanorum Rarioribus, Caesaraugustae’, 1794, 4-to, pp. 89—92.
En el placiente verano,
D son los dias inayores,
Acabaron mis placeres,
Comenzaron mis dolores.
Quando la tierra da yerva
U los arboles dan flores,
Quando aves hacen nidos
Y cantan los ruiseores,
Quando en la mar sosegada
Entran los navegadores,
Quando los lirios y rosas
Nos dan buenos olores,
Y quando toda la gento,
Ocupados de calores,
Y an aliviando las ropas,
Y buscando los frescores,
Do son las mejores oras
Las noches y los albores,—
En este tiempo que digo,
Comenzaron mis amores.
De uno dama que yo vi,
Dama de tantos primores,
De quantos es conocida
De tantos tiene loores:
Su gracia por hermosura
Tiene tantos servidores,
Quanto yo por desdichado
Tengo penas y dolores:
Donde se me otorga muerte
Y se me niegan favores.
Mas nunca olvidar
Estes amargos dulzores,
Porque en la mucha firmeza
Se muestran los amadores.
Вскор посл изданія этого тома стихотвореній Педро де Урреа поступилъ на службу и, какъ кажется, отвернулся отъ литературы. Въ 1516 году онъ былъ посломъ Фердинанда Католическаго въ Рим. Argensola, Anales de Aragon. Zaragoza, 1630, fol., Tom. I, p. 13.}.
Послднимъ авторомъ поэмы довольно большихъ размровъ, котораго еще слдуетъ отнести къ старой школ, былъ писатель, напоминающій своими подражаніями Данту зарожденіе этой школы во времена маркиза Сантальяны. Это Хуанъ де Падилья, обыкновенно называемый ‘El Cartuxano’ или картезіанецъ, потому, что онъ скромно предпочелъ скрыть свое имя и назваться просто картезіанскимъ монахомъ монастыря Санта Марія де las Cuevas въ Севиль {Впрочемъ монахъ увидлъ, что эту тайну сохранить долго нельзя и самъ выдалъ ее въ одномъ акростих, помщенномъ въ конц ‘Retablo’. Онъ родился въ 1468, а умеръ посл 1518 года.}. Еще до прибытія въ этотъ монастырь онъ написалъ поэму въ ста пятидесяти copias, подъ названіемъ ‘Лабирнатъ герцога Кядикскаго’, напечатанную въ 1493 году, но два главныхъ его произведенія были написаны впослдствіи. Первое изъ нихъ озаглавлено ‘Retablo de la Vida de Christo’, т. e. Изображеніе жизни Христа, это большая поэма, написанная восьми строчными стансами, принадлежащими къ versos de arte mayor, заключающая въ себ исторію жизни Спасителя на основаніи пророковъ и евангелистовъ, пересыпанную молитвами и проповдями, которыя при всемъ своемъ благочестіи крайне скучны. По его словамъ, поэма эта была окончена наканун Рождества 1500 года.
Другое произведеніе подъ названіемъ ‘Двнадцать побдъ двнадцати Апостоловъ’, какъ онъ самъ сообщаетъ намъ съ тою же точностью, было окончено 14 февраля 1518 года. Это тоже поэма, во ужасающихъ размровъ, такъ какъ она состоитъ почти изъ тысячи стансовъ по девяти стиховъ въ каждомъ. Содержаніе поэмы отчасти аллегорическое, но она исключительно религіозна по своему характеру и обработана съ большимъ тщаніемъ чмъ какое либо изъ остальныхъ произведеній ея автора. Дйствіе происходитъ въ кругу двнадцати знаковъ зодіака, путеводителемъ поэта является Св. Павелъ, который показываетъ ему въ каждомъ изъ знаковъ зодіака сначала чудеса одного изъ двнадцати апостоловъ, потомъ даетъ ему заглянуть въ отверстіе одной изъ двнадцати адскихъ безднъ и въ соотвтствующія отдленія чистилища. Дантъ очевидно служитъ образцомъ благочестивому монаху, какъ бы ни было слабо его подражаніе геніальному поэту. Онъ даже начинаетъ почти съ перевода вступленія изъ ‘Divina Commedia’, откуда въ другихъ мстахъ повмы онъ нердко заимствуетъ цлые фразы и стихи. Но онъ перепуталъ относящееся къ земл и небу, въ областямъ ада и чистилища и нагромоздилъ изъ всего этого такую массу аллегорическихъ, миологическихъ, астрологическихъ и историческихъ ‘актовъ, что въ конц концовъ произведеніе его представляетъ собою лишь рядъ безсвязныхъ измышленій и туманныхъ безсодержательныхъ описаній. Истинной поэзіи почти нтъ и слда, за то языкъ, носящій на себ рзкій отпечатокъ, древнихъ временъ, свободенъ и энергиченъ, а стихъ отличается замечательной для той эпохи плавностью и богатствомъ римы {‘Doze Triumfos de los Doze Apstolos’ были изданы цликомъ въ Лондон въ 1843, in 4-to, донъ-Мигуэлемъ дель Ріего, канонникомъ Овіедскимъ и братомъ испанскаго патріота и мученика того же имени. Въ книг заключающей ‘Triumfos’ канонникъ привелъ обширныя выдержки изъ ‘Retablo de la Vida de Christo’, опустивъ псни VII, VIII, IX и X. Свдній о Хуан де Падилья нужно искать у Antonio, Bib. Nov., Tom. I. p. 751, и Tom. И, р. 332, у Mendez, Typog. Esp., p. 193, и у Sarmiento, Memoriae, Sect. 844—847. Изъ послдняго сочиненія видно, что Падилья достигъ высокихъ духовныхъ степеней не только въ своемъ орден, но и вн его. ‘Doze Triumfos’ были впервые напечатаны въ 1521, а ‘Retablo’ въ 1505 году. Есть одно современное испанское сочиненіе, по заглавію весьма сходное съ ‘Retablo de la Vida de Christo de! Cartuxano,— Я разумю ‘Vita Christi Cartuxano’, представляющее собою переводъ ‘Vita Christi’ Лудольфа Саксонскаго, картезіанскаго монаха, умершаго въ 1370 году, сочиненіе это переведено на кастильское нарчіе Амвросіемъ Монтесано и впервые издано въ Севиль въ 1502 году. Это дйствительно жизнь Христа, составленная по евангелистамъ съ обширными примчаніями и размышленіями, заимствованными у отцевъ церкви.— Все сочиненіе состоитъ изъ четырехъ томовъ in folio, а въ перевод Монтесино оно изложено величавой и чистой кастильской прозой. По словамъ переводчика переводъ былъ имъ сдланъ, по повелнію Фердинанда и Изабеллы.}.

ГЛАВА XXII.

Прозаическіе писатели.— Хуанъ де Люсена.— Альфонсо де ла Toppe.— Діего де Альмила.— Алонсо Ортисъ.— Фернандо дель Пульгаръ.— Діего де Санъ Педро.

Царствованіе Генриха Четвертаго было боле благопріятно для развитія прозаической литературы чмъ царствованіе Хуана Втораго. Мы уже имли случай отмтить этотъ фактъ, когда говорили о современныхъ хроникахъ, о Перес Гусман и объ авторъ ‘Целестины’. Въ другомъ отношеніи замтенъ прогрессъ въ гораздо меньшей степени, но хотя писатели эпохи Генриха IV носятъ на себ боле или мене слды дурнаго вкуса и педантизма свойственнаго тому времени, произведенія ихъ все таки заслуживаютъ упоминанія, такъ какъ они весьма цнились въ свое время.
Съ этой точки зрнія однимъ изъ наиболе выдающихся прозаическихъ писателей того вка слдуетъ признать Хуана де Люсену. Онъ былъ одинаково замчателенъ какъ писатель и какъ близкій совтникъ Хуана Втораго и дипломатическій агентъ его за границею. При всемъ томъ мы мало знаемъ о его жизни, а изъ сочиненій его до насъ дошло только одно,— если въ самомъ дл онъ написалъ еще что либо. Это дидактическій діалогъ въ проз ‘О счастливой жизни’ будто бы происходившій между замчательнйшими людьми того времени: великимъ маркизомъ Сантильяной, поэтомъ Хуаномъ де Меной, епископомъ и государственнымъ человкомъ Алонсо де Картагена и самимъ авторомъ, который участвуетъ въ преніяхъ отчасти въ качеств третейскаго судьи, до тхъ поръ пока епископъ не прекращаетъ наконецъ спора заявленіемъ, что истинное счастіе состоитъ въ любви къ Богу и служеніи ему.
Діалогъ этотъ происходитъ главнымъ образомъ въ одной изъ залъ дворца и въ присутствіи многихъ придворныхъ сановниковъ. Нтъ никакого сомннія, что онъ былъ написанъ посл смерти коннетабля, въ 1453 г., такъ какъ въ немъ есть намекъ на это событіе. Въ литературномъ отношеніи онъ представляетъ собою очевидное подраженіе весьма популярному въ то время разсужденію Боэція ‘Объ утшеніи философіею’, (De Consolatione Pholosophiae), но подражаніе гораздо живе и производитъ боле сильное впечатлніе, чмъ оригиналъ. Діалогъ написанъ по большей части изящнымъ и достойнымъ предмета языкомъ, а нкоторыя мста его весьма любопытны и исполнены замчательной силы. Таково напр. стованіе Сантильяны о смерти своего сына, выраженное прекрасно и трогательно, таково заключительное слово епископа, въ которомъ онъ перечисляетъ вс испытанія и скорби нашей жизни. Среди этого обмна мыслей вставлено прекрасное описаніе ужина, устроеннаго маркизомъ для своихъ собесдниковъ, и которое — вроятно преднамренно — напоминаетъ собою греческіе симпозіи и происходившія на нихъ бесды. Впрочемъ, намеки на древность которыми изобилуетъ этотъ діалогъ, и выдержки изъ древнихъ писателей, встрчающіяся еще чаще, большею частію весьма умстны, и обыкновенно свободны отъ неуклюжаго педантизма и щегольства ученостью, отличающихъ большую часть дидактической прозы того времени. Разсматриваемый въ цломъ діалогъ Люсены, несмотря на манерность слога и употребленіе множества странныхъ словъ, слдуетъ признать однимъ изъ замчательнйшихъ литературныхъ памятниковъ разсматриваемой эпохи {У меня есть экземпляръ перваго изданія (Camora, Centenera, 1483) in folio двадцать три листа, въ дв колонны, готическаго шрифта. Онъ начинается слдующими замчательными’ словами, служащими вмсто заглавія: ‘Aqui comena un tratado en estillo breve, en sentencias no solo largo, mas hondo y prolixe, el quai ha nombre Vita beata, hecho y compuesto por el honrado y muy discreto Juan de Lucena’ и т. д. Существуютъ также изданія 1499 и 1541 гг., и, какъ я полагаю, еще одно, относящееся къ 1501 году. Antonio, Bib. Vetus, ed. Bayer, Tom. II, p. 250, и Mendez, Typog., p. 267). Слдующій небольшой отрывокъ — напоминающій начало десятой сатиры Ювенала и написанный съ большимъ вкусомъ, чмъ обыкновенно писались подобныя произведенія въ ту эпоху — можетъ служить хорошимъ образчикомъ его стиля. Отрывокъ заимствованъ мною изъ замчаній епископа, въ отвтъ на мннія, высказанныя какъ поэтомъ такъ и свтскимъ человкомъ ‘Resta, pues, Senor Marques y tu Juan de Mena, mi sentoncia primera verdadera, que ninguno en esta vida vive beato. Desde Cadiz hasta Ganges si toda la tierra expimes (espiainos?) a ningund mortal contenta su suerte. El caballero entre las puntas se codicia mercader, y el mercader cavallero entre las brumes del mar, si los vientos australes enprenian las vlas. Alparir de las lombardes desea hallarse el pastor en el poblado, en camp о el cibdadano, fuera religion los de dentro como pees y dentro querrian estar los de fuera’ и т. д. (fol. XVIII, а). Слдуя нелпому примру Хуана де Мены, авторъ допустилъ много латинизмовъ и латинскихъ словъ, но на ряду съ ними въ разсужденіи находится много прекрасныхъ старыхъ словъ, объ изчезновеніи которыхъ изъ употребленія стоитъ пожалть.}.
Къ этому же періоду должны мы отнести ‘La Vision Deleytable’ т. e. Утшительное Видніе, которое, по моему глубокому убжденію, было написано не позже 1461 года, а вроятно даже ране. Авторомъ его былъ Альфонсо де ла Toppe, называемый обыкновенно ‘Баккалавромъ’, какъ кажется, уроженецъ Бургосской анархіи, состоявшій съ 1437 года до самой своей смерти членомъ коллегіи св. Вароломея въ Саламанк, прекрасномъ учрежденіи, устроенномъ въ подражаніе подобному же учрежденію, основанному кардиналомъ Альборносомъ въ Болонь. Сочиненіе это есть аллегорическое видніе, въ которомъ авторъ изображаетъ разумъ человка въ образ новорожденнаго младенца, вступающаго въ міръ, полный невжества и грха и воспитывающагося подъ руководствомъ аллегорическихъ фигуръ: Грамматики, Логики, Музыки, Астрологіи, Истины и Природы. Утшительное Видніе по мысли автора предназначалось быть сводимъ всего человческаго знанія и особенно всего, что касается нравственнаго ученія и обязанностей человка, души и ея безсмертія, впрочемъ, въ конц книги онъ признается, что съ его стороны было слишкомъ смло разсуждать о такихъ предметахъ на простонародномъ язык, и проситъ благороднаго Хуана де Беамонте, по желанію котораго онъ предпринялъ это сочиненіе, не давать столь слабаго труда читать другимъ.
Разсматриваемое произведеніе содержитъ много учености и еще боле тонкости схоластической метафизики, весьма цнимой въ то время. Но общій складъ его изобличаетъ отсутствіе вкуса, не говоря уже о томъ, что слогъ его сухъ а объясненія безсодержательны. Указанные недостатки, впрочемъ, не помшали ему заслужить всеобщую извстность. Есть одно изданіе этого произведенія безъ даты, появившееся вроятно около 1480 года, которое показываетъ, что желаніе его автора скрыть свой трудъ отъ глазъ публики соблюдалось не долго, ибо вскор встрчаются другія изданія 1489., 1526 и 1538 гг., кром напечатаннаго уже въ 1484 году перевода на каталонское нарчіе. Но вкусъ къ подобнымъ произведеніямъ прошелъ въ Испаніи также какъ и въ другихъ странахъ, и баккалавръ де ла Toppe вскор былъ до того забытъ, что его ‘Видніе’ не только было издано на итальянскомъ язык Доминикомъ Дельфино, какъ его собственное сочиненіе, но было переведено обратно на испанскій языкъ крещенымъ евреемъ, Францискомъ де Касересомъ (Caceres), и напечатано въ 1663 году при полномъ убжденіи переводчика, что это было оригинальное итальянское произведеніе, до того времени совершенно неизвстное въ Испаніи {Старйшее изданіе Виднія безъ означенія года, судя по шрифту и бумаг, вышло, вроятно, изъ типографіи Сентенера въ Самор, въ такомъ случа оно могло быть напечатано между 1480—1483 гг. Оно начинается такъ: ‘Comena el tratado llamadn Vision Deleytable, compuesto por Alfonso del Torre, bachiller, endereado al muy noble don luan de Beamonte, Prior de San luan en Navarra’. Изданіе это состоитъ изъ семидесяти одного листа in folio безъ пагинацій и напечатано въ дв колонны готическимъ шрифтомъ. Не многое, что извстно о различныхъ рукописяхъ и раннихъ печатныхъ изданіяхъ Виднія, находится у Antonio, Bib. Vetus, ed Bayer, Tom. II, pp. 328. 329 и примчаніе, у Mendez, Typog., pp., 100 и 380, и дополненія p. 402, также у Castro, Biblioteca Espaola, Tom. I, pp. 630—635, впрочемъ, оно было перепечатано и въ Biblioteca de Autores Espaoles, Tom. XXXVI, 1855 г. ‘Видніе’ было написано въ назиданіе принца Віаны, о которомъ въ конц упоминается, какъ о лиц еще находящемся въ живыхъ, а такъ какъ этотъ принцъ, сынъ Хуана, короля Наваррскаго и Арагонскаго, родился въ 1421 и умеръ въ 1461 году, то мы знаемъ и границы въ предлахъ которыхъ должно быть было написано ‘Видніе’. Изъ посвященія его Беамонте, наставнику принца, слдуетъ съ большой вроятностью заключить, что это произведеніе было написано раньше 1461 года и быть можетъ во время малолтства принца. Въ одномъ изъ старинныхъ списковъ ‘Виднія’ читаемъ, что ‘оно пользовалось большимъ уваженіемъ и бережно хранилось въ комнат упомянутаго короля Арагонскаго’. Біографія автора находится у Rezabal y Ugarte, Biblioteca de los Autores, que han sido individuos de los seis colegios mayores’ (Madrid, 1805, 4-to, p. 359). Лучшее мсто въ ‘Vision Deleytable’ находится въ конц,— это обращеніе Истины къ Разуму. Одно стихотвореніе Альфонсо де ла Toppe хранится въ Парижской Національной Библіотек, въ рукописи подъ No 7826 (Ochoa, Manuscrites, Paris, 1844, 4-to, p. 479). Что до стихотвореній баккалавра Франциско де ла Toppe находящихся въ Cancionero 1573 г. 124—127) и въ другихъ мстахъ, о которыхъ такъ много говорилось въ связи съ Кеведо (Quevedo), то они иногда приписывались Альфонсу не смотря на разницу именъ.}.
Подобная же несправедливость случилась съ современникомъ Альфонсо де ла Toppe, нкимъ Діего де Альмела и на нкоторое время лишила его заслуженной чести считаться авторомъ ‘Валерія Исторій* (Valerio de las Histories) — книги долго пользовавшейся популярностью и до сихъ поръ еще не лишенной интереса. Онъ написалъ ее посл смерти своего патрона, мудраго епископа Картагенскаго, который самъ задумывалъ такой трудъ, и еще въ 1472 году книга была послана одному изъ членовъ семьи Майриковъ. Но хотя письмо, сопровождавшее посылку, уцлло до нашихъ дней, и хотя въ четырехъ изданіяхъ, начиная съ изданія 1487 года, книга подписана именемъ ея настоящаго автора, тмъ не мене въ пятомъ изданіи, появившемся въ 1541 году, авторомъ его названъ извстный Фернанъ Пересъ де Гусманъ. Несмотря на то, что Томайо де Варгасъ указалъ на эту ошибку еще во времена Филиппа II, она удержалась въ литератур до тхъ поръ пока самое произведеніе это не было вновь издано Морено въ 1793 году.
‘Валеріо’ написанъ въ форм нравственнаго трактата въ которомъ посл краткаго объясненія различныхъ добродтелей и пороковъ въ томъ вид, какъ они тогда понимались, подъ каждою главою приводятся пояснительные примры, которые авторъ заимствуетъ частью изъ св. Писанія, частью изъ испанской исторіи. Такимъ образомъ произведеніе это скоре представляетъ собою рядъ историческихъ разсказовъ, нежели обстоятельный дидактическій трактатъ и достоинство его главнымъ образомъ состоитъ въ серьезномъ, хотя въ простомъ и пріятномъ стил, которымъ изложены эти разсказы,— стил который весьма идетъ къ нимъ, такъ какъ большинство ихъ заимствовано изъ старыхъ народныхъ хроникъ. Первоначально эти разсказы сопровождались ‘Разсужденіемъ о правильныхъ битвахъ’, принадлежащимъ перу того же автора, но это разсужденіе вмст съ его испанскими хрониками, собраніемъ чудесъ Сантъ-Яго и различными мене важными сочиненіями, уже давно забыты. Альмела, пользовавшійся расположеніемъ Фердинанда и Изабеллы, сопровождалъ эту царственную чету при осад Гранады, въ 1491 году, въ качеств капеллана, при чемъ онъ подобно другимъ высшимъ духовнымъ сановникамъ того времени имлъ при себ воинскую свиту, назначенную для службы на войн {An tonio, Bib, Vetus, ed Bayer, Tom. II, p. 325. Mendez, Typog, p. 315. Замчательно, что изданіе ‘Valerio de las Histories’ напечатанное въ Толедо въ 1541 году in folio, равно какъ и севильское изданіе 1542—43 гг., носящее на своемъ заглавномъ лист имя Пересъ де Гусмана, содержитъ однако на л. 2, то самое письмоАльмелы, помченное 1472 годомъ, которое не оставляетъ никакого сомннія въ томъ, что авторъ его былъ также и авторомъ книги. Нкоторыя изъ его мелкихъ произведеній хранятся еще въ рукописи. См. Не павск. перев. моего сочиненія, Tom. I, р. 557.}.
Въ 1493 году другой замчательный духовный сановникъ, Алонзо Ортисъ, канонникъ Толедскій, издалъ въ одномъ небольшомъ том два маленькихъ произведенія, которыя нельзя пройдти молчаніемъ. Первое изъ нихъ — это разсужденіе, состоящее изъ двадцати семи главъ и доставленное чрезъ посредство королевы Изабеллы дочери ея, принцесс португальской, потерявшей своего супруга. Оно заключаетъ въ себ утшенія, какія придворный канонникъ считалъ сообразными съ ея великою утратой и собственнымъ достоинствомъ. Второе — это рчь, обращенная къ Фердинанду и Изабелл посл паденія Гранады въ 1492 году, выражающая восторгъ по поводу этого великаго событія, и почти съ такимъ же паосомъ прославляющая ихъ за безпощадное изгнаніе всхъ евреевъ и еретиковъ изъ Испаніи. Оба произведенія написаны слишкомъ риторическимъ слогомъ, хотя и то и другое не лишено достоинствъ, а въ рчи встрчается нсколько прекрасныхъ и даже трогательныхъ мстъ по поводу спокойствія, которымъ будетъ наслаждаться Испанія вслдъ за совершившимся нын изгнаніемъ изъ ея предловъ, посл восьмисотлтней борьбы, чужеземнаго и ненавистнаго врага,— мста, несомннно вылившіяся у автора изъ глубины сердца и безспорно находившія отголосокъ въ груди каждаго истиннаго испанца {Изданіе сочиненій ученаго Алонсо Ортиса составляетъ рдкость, оно напечатано въ Севиль въ 1493 году, in folio и содержитъ въ себ 100 страницъ. Объ немъ упоминаютъ Мендесъ (р. 194), и Антоніо (Bib. Nov., Tom. I, p. 39), которые, повидимому, ничего не знали объ его автор, кром того, что онъ завщалъ свою библіотеку Саламанкскому университету. Кром двухъ разсужденій, упомянутыхъ въ текст, оно заключаетъ въ себ свднія о ран, полученной Фердинандомъ Католикомъ отъ руки убійцы въ Барселон 7 декабря 1492 года, затмъ два адреса отъ города Толедо и его соборасъ ходатайствомъ, чтобы имя новозавоеванной Гранады не ставилось бы въ королевскомъ титул выше имени Толедо и рзкія выходки пронотаріуса Хуана де Люсены — котораго не нужно смшивать съ упомянутымъ выше авторомъ — дерзнувшаго затронуть инквизицію, находившуюся тогда въ апоге своихъ священныхъ притязаній. Вся книга проникнута ханжествомъ и фанатическимъ тономъ торжествующаго духовенства. Есть еще третій Люсена, первое имя котораго неизвстно, но который былъ сынъ Хуана Ремиреса де Люсены, посланника Фердинанда и Изабеллы въ Рим, и который издалъ въ 1495 году небольшую книгу въ 51 стр., заключающую въ себ 1) ‘Repeticion de Amores’, нчто въ род разсужденія о любви и ея послдствіяхъ, съ приложеніемъ переписки между авторомъ и дамой его сердца, а также стихотворенія Торрельяса, Иниго де Мендосы и пр., и 2) трактатъ о шахматной игр. См. испанскій перев. моей книги. Tom. I, р. 558.}.
Другой изъ прозаическихъ писателей пятнадцатаго столтія, который заслуживаетъ боле почетнаго упоминанія чмъ оба предыдущіе — Фернандо дель Нульгаръ. Онъ родился въ Мадрит и получилъ образованіе, какъ онъ самъ сообщаетъ намъ, при двор Хуана Втораго. Въ царствованіе Генриха Четвертаго онъ занималъ должности, которыя показываютъ, что онъ былъ однимъ изъ выдающихся дятелей, и въ теченіе большей части царствованія Фердинанда и Изабеллы состоялъ членомъ государственнаго совта, королевскимъ секретаремъ и исторіографомъ. Объ его историческихъ трудахъ мы уже упоминали, но работая надъ своей кастильской хроникой (Cronica de Castilla) онъ собралъ матеріалы для другаго труда, боле интереснаго и быть можетъ боле важнаго, такъ какъ, по его словамъ, онъ нашелъ много знаменитыхъ людей, имена и характеры которыхъ не были сохранены и оцнены исторіей въ той мр, какъ того требовали ихъ заслуги. Поэтому, движимый патріотизмомъ, и взявъ въ образецъ характеристики Пересъ де Гусмана и біографіи древнихъ, онъ тщательно составлялъ біографическіе очерки выдающихся дятелей своего вка, начиная съ Генриха Четвертаго и придерживаясь главнымъ образомъ рамокъ царствованія этого государя {Свднія о жизни Пульгара взяты изъ предисловія къ изданію его ‘Clres Varones’ (Знаменитые мужи), напечатаннаго въ 1775 году, In 4-to, въ Мадрит, но здсь какъ и въ другихъ мстахъ онъ, вроятно по ошибк, названъ уроженцемъ Толедо. Овіедо, знавшій его лично, говоритъ въ своемъ разсужденіи о Мендос, герцог Инфантадо, что Пульгаръ былъ ‘de Madrid natural’: Quinquagenas, М. S.}.
Нкоторые изъ этихъ очерковъ, которымъ онъ далъ общее заглавіе: ‘Claios Varones de Castilla’, (Славные мужи Кастиліи) какъ напримръ біографіи добраго графа Харо {Claros Varones, Tit. 3.} и Родриго Манрико {Claros Varones, Tit. 13.}, интересны по изображаемымъ въ нихъ лицамъ, тогда какъ другіе, въ род біографій крупныхъ духовныхъ сано’вниковъ государства, теперь имютъ значеніе только по искусству, съ Которымъ он составлены, стиль, которымъ он написаны, отличается силой и сжатостью и обнаруживаетъ большее пристрастіе къ вншней отдлк, чмъ произведенія Сибдареаля или Гусмана, съ которыми мы главнымъ образомъ должны его сравнивать, но за то мы не встрчаемъ здсь ни задушевной искренности простодушнаго врача, ни рзкихъ сужденій удалившагося отъ длъ государственнаго человка. Весь этотъ рядъ біографій посвященъ авторомъ его высокой покровительниц, королев Изабелл, въ томъ убжденіи, что тонъ сдержаннаго достоинства боле всякаго другаго приличествуетъ этой государын.
Какъ лучшій образчикъ стиля Пульгара, мы можемъ привести слдующій отрывокъ, въ которомъ авторъ, упомянувъ о нкоторыхъ, наиболе замчательныхъ личностяхъ Римской исторіи, вдругъ обращается къ королев и смло сопоставляетъ между собою великихъ мужей древности съ великими людьми Кастиліи, о которыхъ раньше онъ уже говорилъ подробно:
‘Справедливо, что эти великіе люди, — кастильскіе рыцари и дворяне,— память которыхъ здсь достойно возстановляется, а равно и мужи прежняго времени, которые сражались за Испанію и вырвали ее изъ власти ея враговъ, не убивали своихъ сыновъ, подобно Бруту или Торквату, не жгли своей руки подобно Сцевол, не совершали также надъ своими кровными жестокостей, возмущающихъ природу и возбраняемыхъ разумомъ, они пріобртали любовь своихъ соотечественниковъ и длались грозою враговъ другими средствами: твердостью и настойчивостью, мудрой терпимостью и разумной энергіей, справедливостью и кротостью, они дисциплинировали свои арміи, предводительствовали въ битвахъ, одолвали враговъ, завоевывали непріятельскія земли и защищали собственныя…. Такимъ образомъ, августйшая государыня, эти рыцари, прелаты и многіе другіе люди рожденные въ вашемъ государств, о которыхъ я не говорю здсь за недостаткомъ времени, своими достохвальными трудами и доблестями заслужили себ имя знаменитыхъ людей, которымъ потомки ихъ должны подражать. Одновременно съ этимъ вс благородные люди въ вашемъ королевств, имя въ памяти эти великіе образцы, должны стремиться къ чистой и безупречной жизни, чтобы подобно имъ окончить жизненное поприще съ незапятнанной славой’ {Claros Varones, Tit. 17.}.
Это мсто несомннно замчательно какъ по языку, такъ и по образу мыслей? особенно если принять въ соображеніе, что оно есть отрывокъ изъ сочиненія, написаннаго въ конц пятнадцатаго столтія. Хроника Пульгара и его объясненія на стансы Минго Ревульго, какъ мы уже видли, уступаютъ въ достоинств этимъ очеркамъ.
Тмъ же духомъ проникнуты и письма Пульгара. Всхъ ихъ тридцать два, и вс они писаны въ царствованіе Фердинанда и Изабеллы, при чемъ самое раннее изъ нихъ помчено 1473 годомъ, а послднее писано десять лтъ спустя. Почти вс они писаны къ высокопоставленнымъ лицамъ того времени, напримръ къ самой королев, къ дяд короля Генриху, къ архіепископу Толедскому и къ графу Тендилья. Нкоторые изъ нихъ, какъ напримръ, письмо къ королю Португальскому, убждающее его не начинать войны съ Кастиліей, очевидно политическаго характера. За то другія, какъ напр. письмо автора къ своему доктору, въ которомъ онъ шутя жалуется на немощи преклоннаго возраста, и другое къ его дочери, бывшей монахиней, отличаются искреннимъ и даже интимнымъ тономъ {Письма помщены въ конц книги Claros Varones (Madrid, 1775, 4-to), впервые изданной въ 1500 году.}. Взятыя въ цломъ, произведенія Пульгара брогаютъ весьма благопріятный свтъ на характеръ этого стараго слуги и совтника королевы Изабеллы, который, если и не сообщилъ замтнаго толчка своей эпох, какъ писатель, то все же опередилъ ее благородствомъ и возвышенностью своихъ мыслей и небрежной роскошью своего языка. Онъ умеръ посл 1492, и вроятно до 1500 года.
Мы не можемъ, однако, разстаться съ царствованіемъ Фердинанда и Изабеллы, не упомянувъ о двухъ замчательныхъ попыткахъ расширить, или по крайней мр измнить формы романтическаго творчества, сравнительно съ формами, господствовавшими въ рыцарскихъ романахъ-Первая изъ этихъ попытокъ была сдлана Діего де Санъ-Педро, сенаторомъ изъ Вальядолида, стихотворенія котораго находятся во всхъ Cancioneros Generalos {Стансы Санъ-Педро на Страсти Христовы и скорбь Богоматери находятся въ Cancionero 1492 (Mendez, р. 135), а многіе изъ другихъ его стихотвореній встрчаются въ Cancioneros Generales. 1511—1573, въ послднемъ на листахъ: 155—161, 176, 177, 180 и пр.}. Повидимому, онъ пользовался извстностью и расположеніемъ при двор Фердинанда и Изабеллы, но если мы въ прав судить по его главной поэм, озаглавленной ‘Презрніе къ счастію’ (El llesprecio de la Fortuna), его старые годы были не счастливы, и отравлены раскаяніемъ по безразсудствамъ его молодости {‘El Desprecio de la Fortuna’ — съ любопытнымъ посвященіемъ графу Гренья, которому, по его словамъ, онъ служилъ двадцать девять лтъ — находится въ конц сочиненій Хуана де Мены, изд. 1566 г.}. Впрочемъ, къ числу этихъ безразсудствъ онъ относитъ и тотъ романъ, который теперь составляетъ его единственное право на литературную извстность. Онъ называется ‘Темница Любви’ (Carcel de Amor), и былъ написанъ по просьб Діего Хернандеса, воспитателя пажей при двор Фердинанда и Изабеллы.
Онъ начинается аллегоріей. Авторъ изображаетъ себя гуляющимъ въ одно зимнее утро въ лсу, гд онъ встрчаетъ свирпую, дикой наружности фигуру, которая тащитъ за собою несчастнаго, окованнаго цпями, плнника. Эта дикая фигура есть желаніе, и жертва ея Лоріано, герой романа. Движимый чувствомъ естественнаго состраданія, авторъ слдуетъ за ними до замка или Темницы Любви. Пройдя чрезъ множество тайныхъ ходовъ и препятствій, онъ входитъ наконецъ въ комнату, гд видитъ Лоріано прикованнаго къ огненному сдалищу и испытывающаго жесточайшія муки. Страдалецъ сообщаетъ ему, что они находятся въ королевств Македонскомъ, что онъ влюбленъ въ Лауреолу, дочь здшняго короля, и что за свою любовь онъ терпитъ это ужасное наказаніе, все это онъ описываетъ и объясняетъ аллегорически и просить автора передать отъ него письмо Лауреол. Авторъ охотно исполняетъ просьбу страдальца и такимъ образомъ начинается переписка между влюбленными, въ силу которой Лоріано освобождается изъ своей темницы, чмъ и кончается аллегорическая часть произведенія.
Съ этого момента разсказъ сильно походитъ на эпизодъ изъ какого нибудь современнаго рыцарскаго романа. Одинъ соперникъ открываетъ любовь между Лоріано и Лауреолой и представляетъ ее королю, отцу ея, какъ преступную страсть. По приказанію короля Лауреолу заключаютъ въ темницу. Лоріано вызываетъ ея обвинителя и побждаетъ его на турнир, но обвиненіе возобновляется и вполн подтверждается лжесвидтелями, вслдствіе чего Лауреолу приговариваютъ къ смерти. Лоріано освобождаетъ двушку вооруженной рукою и для избжанія всякихъ злонамренныхъ толковъ отдаетъ ее подъ покровительство ея дяди. Оскорбленный этимъ, король осаждаетъ Лоріано въ город Суз. Во время осады Лоріано захватываетъ въ плнъ одного изъ лжесвидтелей и заставляетъ его признаться въ своей вин. Узнавъ объ этомъ, король радостно принимаетъ свою дочь и оказываетъ ея врному любовнику свое полное благоволеніе. Но Лауреола, ревнуя о своей чести, отказывается теперь продолжать съ нимъ прежнія отношенія, вслдствіе чего онъ заболваетъ и умираетъ отъ горя и истощенія силъ. На этомъ кончается романъ въ своемъ первоначальномъ вид, йо существуетъ плохое продолженіе его принадлежащее перу Николая Нуньеса, изображающее скорбь Лауреолы и возвращеніе автора въ Испанію {Мн извстны лишь немногіе изъ стихотвореній Николая Нуньеса въ Cancionero General (1573, ff. 17, 23, 176 etc), изъ которыхъ одно или два не дурны.}.
Языкъ романа, насколько онъ принадлежитъ Діего де Санъ Педро, хорошъ для своего времени: онъ весьма энергиченъ и обилуетъ удачными афоризмами и антитезами. Но въ постройк Фабулы мало искусства, и вся книга показываетъ, какіе ничтожные успхи сдлало повствовательное искусство во времена Фердинанда и Изабеллы. Впрочемъ,’Carcel de Amor’ имлъ большой успхъ. Первое изданіе его появилось въ 1492 году, два слдующія вышли въ промежутокъ меньшій восьми лтъ, и до истеченія ста лтъ можно насчитать не мене десяти изданій этого произведенія, помимо многихъ переводовъ {Mendes, рр. 185, 283, Brunet etc. Есть переводъ ‘Carcel’я на англійскій языкъ, принадлежащій доброму старому лорду Бернерсу. (Walpole’s Royal and Noble Authors, London, 1806, 8-vo, Vol. I, p. 241. Dibdin’s Ames, London, 1810, 4-to, Vol. III, p. 195, Vol. IV, p. 339). Діего де Сан-Педро приписывается также ‘Повствованіе о любви Арнальто и Люсенды’ (Tractado de Aniores de Arnalte у Lucenda), первое изданіе котораго было напечатано въ 1491 году, въ Бургос, а послдующія въ 1522 и 1527 г.г. (Asso, De Libris Hisp. Barioribus, Caesaraugastae, 1794, 4-to, p. 44). Изъ одного мста въ его ‘Презрніи къ счастію’ (Cancionero General, 1573, f. 158), въ которомъ онъ говоритъ объ ‘aquellas cartas de Aniores, escriptas de dos en dos’, я заключаю, что онъ же написалъ и ‘Proceso de Cartas de Amores, que entre dos amantes pasaron’,— рядъ эксцентричныхъ любовныхъ писемъ, изобилующихъ эвфуизмами во вкус того времени. Если эта догадка справедлива, то онъ могъ быть и авторомъ ‘Quexa y Aviso contra Amor’, или’повствованіе о Лусиндаро и Медузин, о которомъ упоминается въ послднемъ письм. Но такъ какъ я не знаю ни одного изданія этой повсти ране 1548 года, то я предпочитаю отнести ее къ слдующему періоду.}.
Слдствіемъ популярности которой пользовался ‘Carcel de Amor’ было появленіе ‘Question de Amor’, анонимнаго разсказа, въ конц котораго стоитъ подпись 17 апрля 1512 года. Онъ содержитъ въ себ разборъ вопроса, такъ часто служившаго предметомъ споровъ со временъ судовъ любви до временъ Гарсилассо де ла Вега,— о ‘кто страдаетъ больше, влюбленный ли, котораго возлюбленная отнята у него смертью, или тотъ кто безнадежно любитъ здравствующую красавицу?’ Споръ ведется между Васкиранонъ, возлюбленная котораго умерла, и Фламіано, который отвергнутъ своей дамой и потому находится въ отчаяніи. Дйствіе происходитъ въ Неапол и другихъ мстахъ Италіи, начинается въ 1508 году и оканчивается четыре года спустя битвой при Равенн и ея злополучными послдствіями. Отъ разсказа ветъ духомъ того времени: рыцарскія игры и процессіи при неаполитанскомъ двор, охотничьи сцены, турниры, поединки на палкахъ — все это описано до мельчайшихъ подробностей вмст съ костюмами оружіемъ, девизами и эмблемами главныхъ дйствующихъ лицъ. Въ немъ щедро разсяны также мелкія стихотворенія — villancicos, motes и invenciоns въ род тхъ, которые попадаются въ Cancioneros, въ одномъ мст вставлена цлая эклога въ томъ вид какъ она произносилась или разыгрывалась предъ дворомъ, въ другомъ мст — поэтическое видніе, въ которомъ любовникъ, потерявшій свою подругу, видитъ се опять какъ бы въ живыхъ. Большая часть этого произведенія основана на дйствительныхъ ‘актахъ, и нкоторые эпизоды его даже признаются историческими, но центръ тяжести разсказа лежитъ въ отвлеченныхъ разсужденіяхъ, излагаемыхъ двумя влюбленными, то въ письмахъ, то въ разговор, въ которыхъ современники несомннно видли главное достоинство произведенія. Разсказъ оканчивается смертью Фламіано отъ ранъ полученныхъ въ битв при Равенн, но разбираемый въ немъ вопросъ остается также нершеннымъ какъ и въ начал разсказа.
Стиль соотвтствуетъ своему времени: мстами выразителенъ, но большею частью тяжелъ и скученъ, разсказъ въ цломъ въ настоящее время почти не представляетъ интереса, какъ вслдствіе нелпости наполняющихъ его отвлеченныхъ разсужденій о любви, такъ и вслдствіе массы мелочныхъ подробностей о празднествахъ и битвахъ, подробностей, которыя только обременяютъ собою разсказъ. Такимъ образомъ произведеніе это представляетъ интересъ разв только въ смысл весьма ранней попытки написать историческій романъ, точно такъ же какъ вызвавшій его ‘Carcel de Amor’ представляетъ попытку создать сантиментальный романъ {‘Question de Amor’ былъ изданъ уже въ 1527 году, и, кром многихъ изданій его появлявшихся отдльно, онъ часто издавался въ одномъ том съ ‘Темницей Любви’. Оба эти произведенія включены въ число немногихъ книгъ, разбираемыхъ авторомъ ‘Dialoge de las Lenguas’, который отзывается о нихъ довольно лестно, отдавая Carcel’ю по языку преимущество предъ ‘Question de Amor’. (Mayans y Siscar, origines. Tom. II, p. 167). Оба произведенія включены въ ‘Index Expurgatorius, 1667, рр. 323, 864, въ которомъ послднее изъ нихъ по невжеству принимается за португальскую книгу.}.

ГЛАВА XXIII.

Сборники романсовъ Баэны, Эстуньиги и Мартинеса де Бургосъ.— Всеобщій Псенникъ Кастильо.— Его изданія, отдлы, содержаніе и характеръ.

Разсмотрнныя нами царствованія Хуана Втораго и его дтей Генриха Четвертаго и Изабеллы Католической простираются съ 1407 по 1504 годъ и слдовательно занимаютъ почти цлое столтіе, хотя на такой періодъ времени приходятся только два поколнія государей. О главнйшихъ писателяхъ, процвтавшихъ въ то время когда они занимали престолъ Кастиліи, мы уже говорили, какъ о хроникерахъ и драматургахъ, такъ и о стихотворныхъ или прозаическихъ писателяхъ, относились ли они къ провансальской или кастильской школ. Но боле ясное представленіе о художественномъ развитіи Испаніи впродолженіи этого столтія, помимо всего сказаннаго, можно почерпнуть изъ старинныхъ сборниковъ романсовъ (Cancioneros), этихъ богатыхъ сокровищницъ, наполненныхъ почти исключительно поэтическими произведеніями эпохи, предшествовавшей ихъ составленію.
Дйствительно, изъ всего имющаго отношеніе къ литератур пятнадцатаго столтія въ Испаніи, ничто не выражаетъ такъ полно и наглядно ея характеръ какъ эти объемистые и неумло составленные сборники. Старйшій изъ нихъ, на который мы уже неоднократно ссылались, былъ составленъ Хуаномъ Альфонсо де Баэной, крещенымъ евреемъ и однимъ изъ секретарей или писцовъ Хуана Втораго. Судя по содержанію этого сборника, онъ былъ составленъ между 1449 и 1454 годами, и, какъ сообщаетъ намъ составитель въ своемъ предисловіи, главнымъ образомъ съ цлью сдлать пріятное королю, кром того составитель былъ убжденъ, какъ онъ самъ и сознается, что сборникъ этотъ не оставятъ безъ вниманія королева, наслдникъ престола, а также дворъ и вообще знать. Съ этою цлію, по его словамъ, онъ собралъ въ одно цлое произведенія всхъ испанскихъ поэтовъ, которые либо въ эпоху ему современную, либо въ предшествовавшее столтіе прославили то, что онъ называетъ ‘прелестнымъ искусствомъ Веселой Науки (Gaya Ciencia)’.
Между тмъ, перелистывая сборникъ Баэны, мы замчаемъ, что изъ составляющихъ его трехсотъ восьмидесяти четырехъ рукописныхъ страницъ цлая треть занята стихотвореніями умершаго около 1424 г., Вилласандино, котораго Баэна называетъ ‘царемъ всхъ испанскихъ поэтовъ’,— и что остальныя дв трети длятся между Діего де Валенсія, Францискомъ Имперіаль, самимъ Баэной, Фернаномъ Пересъ де Гусманомъ и Феррантомъ Мануэль де Ландо, и что именами пятидесяти другихъ поэтовъ, изъ которыхъ нкоторые, какъ напримръ, Вилласандино, относятся къ царствованію Генририха Втораго, подписано множество мелкихъ стихотвореній, авторами которыхъ они, невсегда могли быть. Небольшое число стихотвореній, какъ напримръ, нкоторыя изъ приписанныхъ Маціасу, писаны на галиційскомъ нарчіи, большая же часть сочинена кастильцами, которые боле всего цнили свой модный тонъ и, слдуя вкусу своей эпохи, заимствовали обыкновенно легкіе и удобные размры у провансальскихъ лириковъ и вмст съ тмъ старались по возможности усвоить себ итальянскую манеру. Истинно поэтическихъ произведеній въ сборник Баэны, за исключеніемъ нкоторыхъ мелкихъ стихотвореній Ферранта Ландо, Франциска Имперіаль и Переса де Гусмана, встрчается мало {Свднія о сборник Баэны находятся у Castro, ‘Biblioteca Espaola’ (Madrid, 1785, fol о, Tom. I, pp. 265—346), Puybusque, ‘Histoire Compare des Littratures Espagnole et Franaise (Paris, 1843, 8—vo, Tom, I, pp. 393—397), Ochoa, ‘Manuscritos’ (Paris, 1844, in 4-to, pp. 281—286) и у Amador de los Rio s’а ‘Estudios sobre los Judios’ (Madrid, 1848, 8-vo, pp. 408—419). Кастро по всей вроятности пользовался экземпляромъ изъ библіотеки королевы Изабеллы (Mem. de la Acad. de Hist, Tom. VI. p. 458, примч.), находящимся нын въ Парижской Національной Библіотек. Надъ составителемъ сборника Баэной подсмивается въ своемъ Cancionero Фернанъ Мартинесъ де Бургосъ (Memories de Alfonso VIII. por Mondexar, Madrid 1783, 4-to, App. CXXXIX), какъ надъ евреемъ, писавшимъ пошлые вирши.
Съ тхъ поръ, какъ это примчаніе было написано, сборникъ Баэны былъ изданъ,— довольно роскошно и съ замчательнымъ вкусомъ,— на средства маркиза Пидаля по рукописи, находившейся прежде въ Эскуріал, но которую въ 1818 году я видлъ въ Королевской, нын Національной, Библіотек въ Мадрид. Впрочемъ, въ настоящее время (1852 г.), она находится въ Національной Библіотек въ Париж подъ No 1932. Вроятно, это та самая рукопись, которая была принесена въ даръ Хуану II и которая представляетъ собою единственный старинный списокъ этого Cancionero. Изданіе, напечатанное нын съ этой рукописи, озаглавлено: Cancionero de Juan Alfonso de Baena (Siglo XV) ahora por primera vez dado’а Luz, con notas y comentarios’. (Madrid, 1851, большое octavo, pp. LXXXVII и 732). Сборникъ изданъ превосходно, и снабженъ ученымъ и остроумнымъ введеніемъ, написаннымъ дономъ П. Пидалемъ, а также примчаніями Очоа, Дюрана, Ганангоса и другихъ, причемъ тексту предшествуютъ два тщательно исполненные fac-simil рукописи. Обь авторахъ произведеній сборника я говорилъ уже въ своемъ мст (см. выше, гл. XX). Онъ содержитъ въ себ двсти двадцать четыре стихотворенія Вилласандино и тридцать одно Ферранта Мануэля де Ландо, кром того слдуетъ упомянуть о семидесяти восьми стихотвореніяхъ самаго Баэны, четырнадцати Фернана Переса де Гусмана, тридцати Руи Паэса де Риберы (Ruy Paez de Ribera), шестнадцати Ферранта Санчеса де Калаверо и сорока трехъ Діэго де Валенсіи,— это главные авторы. Общее количество поэтовъ, произведенія которыхъ помщены въ сборник Баэны, восходитъ до пятидесяти одного, общее же количество анонимныхъ стихотвореній, включая сюда и принадлежащія ‘Доктору’, ‘Монаху’ и пр.— около сорока. Всего же стихотвореній въ сборник пятьсотъ семьдесятъ шесть. Нкоторыя изъ нихъ составлены въ народномъ тон, слды котораго мало замтны въ выбор сдланномъ Кастро. Вс они не лишены поэтическаго достоинства. Стихотворенія этого Псенника, принадлежащія вроятно не тмъ лицамъ, имена которыхъ они носятъ, настолько кратки и незначительны, что они могли быть подносимы знатнымъ лицамъ ничтожными піитами, искавшими ихъ покровительства или жившими при ихъ дворахъ. Такъ одно уже упомянутое стихотвореніе, носящее имя графа Перо Ниньо, какъ ясно видно изъ помщеннаго внизу примчанія, было написано Вилласандино съ цлью помочь своему патрону представиться донь Бельприсе въ боле поэтическомъ свти, чмъ на это былъ способенъ грубый и старый воинъ, мало смыслившій въ поэтической галантности.}.
Около того же времени было составлено много подобныхъ сборниковъ, изъ которыхъ до насъ дошло достаточное количество, чтобы судить по нимъ, что они отвчали духовнымъ потребностямъ эпохи и что въ состав ихъ было мало разнообразія. Къ этой категоріи относятся уже упомянутый псенникъ, составленный на Лимузинскомъ діалект {См. выше, гл. XVII, прим. 10.}, дале сборникъ извстный подъ именемъ Лопе де Стуньиги или Эстуньиги, содержащій въ себ произведенія около сорока авторовъ {Сборникъ Лопе де Эстуньиги находится или находился еще недавно въ національной библіотек въ Мадрид между рукописями folio подъ знакомъ М. 48. Рукопись содержитъ въ себ сто шестьдесятъ три листа и называется по имени Эстуньиги, или, слдуя правописанію самой рукописи, Стуньиги только по тому, что первое стихотвореніе въ ней принадлежитъ ему. Содержаніе сборника тщательно изложено Ганангосомъ въ испанскомъ перевод моего труда. (Tom. I. р.р. 559—566). По мннію Гайянгоса эта прекрасная рукопись была составлена въ середин пятнадцатаго столтія для Альфонса V Неаполитанскаго (тамъ же р. 509). Имя Эстуньиги было, какъ уже сказано выше, искажено въ Zuniga, тогда какъ основатель этой фамилія былъ извстный Санчо Иньигесъ Дестуньига жившій въ царствованіе Альфонса X. (Panegirico del Duque de Barcelos por D. Fernando de Alvia de Castro, 4-to, Lisboa, 1628, f. 42). Такимъ образомъ три имени: D’Estuniga, Stuniga и Zuniga оказываются тождественными.
Въ Національной Библіотек въ Мадрит есть другой сборникъ псенъ, обыкновенно называемый Псенникомъ Хуана Фернандеса де Ихара,— это рукопись, содержащая въ себ стихотворенія отъ временъ Генриха III до Карла V, включительно,— она писана разными почерками, изъ которыхъ ни одинъ повидимому не старе шестнадцатаго столтія. Она называлась такъ по тому, что до 1645 принадлежала славной арагонской фамиліи Ихаръ, но такъ какъ она была составлена посл 1520 г., и содержитъ въ себ произведенія уже извстныхъ авторовъ, то не представляетъ большаго значенія. См. Gayangos’а Ibid. рр. 566-599.}, за тмъ псенникъ, составленный въ 1464 году Фернаномъ Мартинесомъ де Бургосъ и не мене семи другихъ, которые хранятся въ Національной Библіотек въ Париж и вс содержатъ стихотворенія средины и конца пятнадцатаго столтія, часто тхъ же авторовъ, а иногда и т же самыя Стихотворенія, которыя помщены у Баэны и Эстуньиги {Обычай составлять такіе сборники стихотвореній, называвшихся вообще, ‘Carcioneros’, былъ весьма распространенъ въ Испаніи въ пятнадцатомъ столтіи предъ самымъ введеніемъ книгопечатанія и тотчасъ посл его введенія. Одинъ изъ этихъ псенныхъ сборниковъ, составленный въ 1464 году Фернаномъ Мартинесомъ де Бургосомъ, но съ позднйшими дополненіями, начинается стихотвореніями его отца и продолжается произведеніями Вилласандино, которому воздаются чрезвычайныя похвалы, какъ воину и писателю, затмъ слдуютъ стихотворенія Фернана Санчеса де Талаверы, изъ которыхъ нкоторыя помчены 1408 годомъ, Перо Велеса де Гуевары, 1422 г., Гомеса Манрико, Сантильяны, Фернана Пересъ де Гусмана, и другихъ поэтовъ, наиболе цнимыхъ тогда при двор. Mem. de Alfonso VIII, Madrid, 1783, 4-to, App. CXXXIV—CXL.
Три рукописные Псенника, находящіяся въ частной библіотек королевы испанской, подробно описаны Пидалемъ (Cancionero de Baena, 1851, рр. LXXXVI—VII), изъ нихъ два, повидимому, не лишены значенія тмъ боле, что одинъ почти современенъ сборнику Баэны (Ibid., рр. XXIX—XL, прим. 5, p. XLI, пр. 1). Было бы весьма желательно видть ихъ изданными. Другіе Cancioneros той же эпохи, хранящіяся въ Національной Библіотек въ Париж, содержатъ почти исключительно произведенія модныхъ поэтовъ XV столтія, какъ-то Сантильяны, Хуана де Мэны, Лопе д’Эстуньиги, Хуана Родригеса дель Падронъ, Хуана де Виллальпандо, Суэро де Риберы, Фернана Пересъ де Гусмана, Гомеса Манрико, Діего дель Кастильо, Альваро Гарсіа де Санта Маріа, Алонзо Альваресъ де Толедо и др. Въ Париж находится не мене семи такихъ Cancioneros, свднія о которыхъ можно найти у Ochoa: ‘Catalogo de MSS. Espaoles en la Biblioteca Real de Paris’, Paris 1844, 4-to, pp, 378—525.}. Вс они были порожденіемъ того состоянія общества, когда высшая знать, подражая королю, держала при своихъ дворахъ поэтовъ, таковъ напр. былъ дворъ дона Энрике де Виллены въ Барселон, или, быть можетъ, еще боле блестящій дворъ дона Фадрика де Кастро, при которомъ постоянно состояли въ качеств домашнихъ лицъ Пуврто Карреро, Гайозо, Мануэль де Ландо и другіе поэты, считавшіеся тогда великими. Что преобладающій характеръ всхъ этихъ стихотвореній былъ провансальскій — въ этомъ не можетъ быть ни малйшаго сомннія, хотя изъ многихъ стихотвореній и изъ указаній маркиза Сантильяны въ письм его къ коннетаблю Португальскому мы видимъ, что на нихъ оказывало нкоторое вліяніе знакомство ихъ авторовъ съ итальянскими образцами {Sanchez, Poesias Anteriores, Tom. I, p. LXI съ примчаніемъ къ мсту, относящемуся къ герцогу Фадрику.
Нкоторыя изъ лицъ, проживавшихъ въ качеств поэтовъ при дворахъ знаменитыхъ вельможъ своего времени, были — это необходимо имть въ виду — боле чмъ скромнаго происхожденія. Одинъ изъ нихъ Антоніо де Монтеро, послдній изъ наиболе знаменитыхъ трубадуровъ, обыкновенно называемый ‘El Ropero’,— былъ крещеный еврей родомъ изъ Кордовы, портной или старьевщикъ по ремеслу (Pidal въ Cancionero de Baena 1851, рр. XXXIII—XXXVI.). Другой Хуанъ де Вальядолидъ, или Хуанъ-Поэтъ, сопровождавшій Альфонса V въ Неаполь и покровительствуемый впослдствіи королевой Изабеллой, былъ человкъ еще боле низкаго общественнаго положенія. (Ibid. р. XXXVIII.). Пидаль упоминаетъ еще о нкоторыхъ другихъ (Ibid. p. XXXIX), но т не представляютъ особеннаго интереса.}.
Если принять въ соображеніе тревожное состояніе, въ которомъ находилось общество, то нельзя не признать, что для собранія поэтическихъ сокровищъ было сдлано больше, чмъ можно было ожидать. Но это собираніе производилось лишь въ одномъ направленіи, да и то съ недостаточной разборчивостью. Король и наиболе вліятельные изъ аристократіи могли позволять себ такую роскошь какъ заказываніе рукописныхъ Cancioneros или содержаніе при своихъ особахъ поэтическихъ дворовъ, но нельзя было ожидать, чтобы общее художественное образованіе поднялось въ стран вслдствіе такого пристрастнаго и безразборчиваго поощренія поэзіи. Скоро впрочемъ насталъ новый порядокъ вещей. Въ 1474 году искусство книгопечатанія прочно утвердилось въ Испаніи, и замчателенъ фактъ, что первой печатной книгой, о которой положительно извстно, что она вышла изъ испанской типографіи, былъ сборникъ стихотвореній, читанныхъ публично въ томъ году сорока поэтами, состязавшимися на премію {Fuster, Bib. Valenciana, Tom. I, p. 52. См. выше гл. XVII.}. Нтъ никакого сомннія, что этотъ сборникъ не былъ составленъ по образцу прежнихъ рукописныхъ Cancioneros, хотя въ нкоторыхъ отношеніяхъ онъ представлялъ сходство съ ними. Какъ бы то ни было, но въ 1492 году былъ напечатанъ въ Сарагосс сборникъ стихотвореній, названный ‘Cancionero’ и содержавшій произведенія девяти авторовъ, въ числ которыхъ были Хуанъ де Мена, младшій Манрико и Фернанъ Пересъ де Гусманъ, сборникъ этотъ, повидимому, былъ составленъ на тхъ же началахъ и для той же цли какъ и сборники Баэны и Эстуньиги и посвященъ королев Изабелл, какъ высокой покровительниц всего способствующаго преуспянію литературы {Mendez, Typog., рр. 134—137. Въ 1818 году, кром списка хранящагося въ королевской библіотек въ Мадрит, былъ еще списокъ принадлежавшій дону Мануэлю Гамесу, но я никогда не слыхалъ о существованіи какого либо другаго списка.}.
Эта книга, появившаяся такъ скоро посл введенія книгопечатанія въ Испаніи, была явленіемъ въ своемъ родъ замчательнымъ, ибо тогдашняя типографія выпускала до тхъ поръ только никуда негодные латинскіе учебники, но она далеко не заключала въ себ вс произведенія испанской поэзіи, спросъ на которыя скоро явился. Съ цлью удовлетворить этой потребности, Фернандо дель Кастильо издалъ въ 1511 году въ Валенсіи книгу, названную имъ ‘Cancionero General’, или Всеобщій Псенникъ — первый сборникъ романсовъ, которому было дано это громкое заглавіе. По заявленію составителя здсь помщены: ‘многія и разнообразныя произведенія всхъ или наиболе замчательныхъ испанскихъ трубадуровъ, какъ древнихъ, такъ и новыхъ, стихотворенія религіозныя и нравственныя, любовныя, шуточныя, а также баллады, Villancicos, псни, девизы, эпиграфы, сентенціи, вопросы и отвты. Дйствительно, сборникъ содержитъ въ себ стихотворенія около ста тридцати различныхъ поэтовъ, начиная съ эпохи Маркиза Сантильяны до времени его составленія, при чемъ большая часть отдльныхъ стихотвореній подписана именами ихъ настоящихъ или предполагаемыхъ авторовъ, остальныя размщены по отдламъ подъ вышеприведенными рубриками, которыми обозначались тогда любимые при двор сюжеты и стихотворныя формы. О другомъ порядк боле систематическомъ, равно какъ о большей разборчивости въ выбор пьесъ, составитель, повидимому, заботился мало. Общее количество помщенныхъ въ сборник стихотвореній доходитъ до тысячи ста пятнадцати.
Предпріятіе имло успхъ. Въ 1514 году появилось новое изданіе сборника, а не дале 1540 г. вышло уже не мене пяти новыхъ изданій въ Толедо и Севиль съ нкоторыми измненіями въ состав, что въ общей сложности составляетъ семь изданій мене чмъ въ тридцать лтъ, — количество равное которому, если принять во вниманіе спеціальный характеръ и значительный объемъ книги, едва ли въ то время выдержала какая либо другая книга въ европейской литератур. Поздне, — въ 1557 и 1573 годахъ,— появились еще два другія, нсколько пополненныя, изданія въ Антверпен въ Нидерландахъ, гд въ силу наслдственныхъ правъ и военнаго могущества Карла Пятаго знакомство съ испанскимъ языкомъ было необходимо и онъ изучался весьма ревностно. Не нужно упускать изъ виду, что въ каждомъ изъ девяти изданій этого замчательнаго сборника мы вправ искать лишь тхъ родовъ поэзіи, которые были наиболе любимы при двор и въ самомъ образованномъ обществ Испаніи XV и начала XVI в. Послднее изданіе его содержитъ въ себ тысячу восемьдесятъ два стихотворенія, подписанныя именами ста тридцати шести авторовъ, изъ которыхъ одни восходятъ къ началу царствованія Хуана Втораго, а другіе къ эпох Карла Пятаго {Я уже достаточно говорилъ о сборникахъ псенъ, остающихся еще въ рукописи о и сборник Баэны, находившемся также въ рукописи въ то время какъ выходило въ свтъ первое изданіе моего труда. Что количество ихъ въ средин пятнадцатаго столтія, было велико — въ этомъ не можетъ быть никакого сомннія, такъ какъ они отвчали господствовавшему направленію вкуса, слдовательно, естественно, что какъ только искусство книгопечатанія, утвердилось прочно въ Испаніи, они должны были въ томъ или другомъ вид часто выходитъ изъ подъ типографскаго станка. О двухъ изъ нихъ я упоминалъ: именно о сборник, изданномъ въ 1474 году въ Валенсіи, который впрочемъ скоре отчетъ о поэтическихъ состязаніяхъ, чмъ сборникъ и о другомъ, вышедшемъ въ 1492 году въ Сарагос, на заголовк котораго стоитъ ‘Cancionero’ и который содержитъ въ себ пятнадцать стихотвореній, подписанныхъ именами девяти авторовъ. Къ нимъ слдуетъ теперь прибавить сборникъ Рамона де Лабіа. Онъ описанъ Мендесомъ на основаніи попавшаго въ его руки экземпляра безъ даты, который содержитъ въ себ девятнадцать стихотвореній десяти разныхъ авторовъ, какъ напримръ, Фернана Пересъ де Гусмана, Георгія Манрико и другихъ, пользовавшихся большого извстностью въ конц пятнадцатаго столтія, когда этотъ сборникъ выходилъ въ свтъ. По мннію Амадора де Лосъ Ріоса сборникъ этотъ былъ напечатанъ въ Сарагос Хуаномъ Хурусомъ, въ 1489 году, но къ сожалнію онъ не описываетъ экземпляра, которымъ пользовался и называетъ его просто Romancero (см. Mendez, Typographie, рр. 383—385, Pidal. Предисловіе къ Cancionero Баэны, р. XLI, и Amador de los Rios, Indios de Espaa, 1848, p. 378). Изъ такъ называемыхъ испанскихъ Cancioneros заслуживаютъ особеннаго вниманія сборники Кастильо. Они вроятно были составлены по образцу сборника Хуана Фернандеса де Константина, сборника безъ даты, существующаго, какъ извстно, только въ двухъ экземплярахъ, изъ которыхъ одинъ находится въ Британскомъ музе, а другой въ Мюнхенской библіотек. Сборникъ озаглавленъ: ‘Cancionero llamado guirlanda esmaitada de galanes у eloquentes dezires de diverses autores’, и состоитъ изъ восьмидесяти восьми нумерованныхъ и четырехъ ненумерованныхъ листовъ. Лучшій, появившійся до сего времени разборъ его, принадлежитъ Ф. Вольфу, см. нмецкій переводъ моего труда) Band. II, S. 528—534), и нтъ основанія сомнваться, что онъ былъ изданъ около 1500 года, или нсколько поздне.
Но Cancionero General Кастильо, какъ сказано въ текст, впервые появился въ 1511 году и считается старйшимъ изъ всхъ сборниковъ, извстныхъ подъ этимъ заглавіемъ. Онъ содержитъ много стихотвореній, общихъ ему съ Cancionero Константины, и въ своемъ выбор особенно въ выбор балладъ — онъ очевидно широко пользовался этой теперь чрезвычайно рдкой книгой. Но, какъ бы то ни было, мы ничего не слышимъ о сборник Константины, тогда какъ съ этого времени Кастильо входитъ въ славу своими Cancioneros. Дюранъ (въ своемъ Romancero General, Tom. II, 1851, рр. 679, 680) сдлалъ лучшее описаніе ихъ, хотя, быть можетъ, какъ онъ и самъ намекаетъ, его экземпляръ можетъ оказаться не полнымъ. Въ Romancero General, кром перваго изданія сборника (Валенсіи, 1516 г.), упомянуто восемь другихъ, именно: Валенсіи 1514, Толедо 1517, Толедо 1520, Толедо 1527, Севилья 1535, Севилья 1540, Антверпенъ 1557 и Антверпенъ 1573 г.г.— всего девять. Изъ нихъ я пользовался семью или пожалуй,— считая съ дрезденскимъ Cancionero, который не полонъ — восемью, кром того, у меня подъ руками находятся три изданія: севильское 1534, и антверпенское 1557 и 1573 г.г. Но они такъ часто подвергались обстоятельной критик, что здсь нтъ надобности о нихъ распространяться.
Нельзя того же сказать о двухъ другихъ изданіяхъ, знакомствомъ съ которыми мы обязаны Фердинанду Вольфу, Первое изъ нихъ вышло въ Сарагосс въ 1552 году, изъ типографіи Стевана Г. де Нахара, или Нахеры (Stevan G. Najara — Nagera), который въ 1550 г. напечаталъ сборникъ балладъ. Оно озаглавлено ‘Secunda (sic) Parte del Cancionero General’, и пр. Но, хотя сборникъ здсь и названъ второю частью, на самомъ же дл содержаніе его въ значительной степени заимствовано изъ подлиннаго Cancionero Кастильо, который Нахара считаетъ первою частью. Изъ итого слдуетъ, что сборникъ, напечатанный Нахарой, не иметъ того значенія, которое онъ несомннно имлъ бы при другихъ условіяхъ. Одно изъ помщенныхъ въ немъ стихотвореній относится къ событію, случившемуся въ 1552 году, когда оно вышло въ свтъ, и, подобно многимъ другимъ стихотвореніямъ, не заимствовано у Кастильо. Но во всякомъ случа это очень грубое и разнохарактерное собраніе (см. о немъ замтку Вольфа въ Wiener abrbcher CXIV, 8, 9, въ его Romanzen Poesie der Spanier, 1847, pp. 8, 9, и въ его прибавленіяхъ къ нмецкому переводу моего сочиненія, В. И, Seite 534—539). Извстенъ только одинъ экземпляръ этого изданія, находящійся въ Внской библіотек,— онъ заключаетъ въ себ сто девяносто дв страницы in 12-to.
Другое изданіе, представляющее большій интересъ и, насколько извстно, также unicum, найдено въ Вольфенбюттельской Библіотек. Оно озаглавлено: ‘Cancionero General de Obras nuevas nunca basta aora impresses. Assi por el arte Espaola como por la Toscana’, ec., 1554. Изъ другихъ источниковъ извстно, что оно также было напечатано въ Сарагосс Стеваномъ Г. де Нахерой. (См. Вольфа, Beitrag zur Bibliographie der Cancionero s, Wien, 1853). Оно въ 12-ю долю и состоитъ изъ ста трехъ страницъ. Весь сборникъ, повидимому, наполненъ стихотвореніями эпохи Карла V—т. е. за время съ 1520 до 1550 года,— большая часть которыхъ принадлежитъ извстнытъ авторамъ, какъ напримръ, Хуану де Колома, Хуану Хуртадо де Мендоза, Боскану, Пуэртокарреро, Урреа и Діего де Мендоза. Любопытне всего въ этомъ сборник, какъ врно замтилъ Вольфъ, то, что онъ такъ сказать наглядно отражаетъ на себ борьбу между старой испанской школой и шедшей ей на смну итальянской, или какъ она называется здсь ‘El Arte Toscano’. (Beitrag, p. 28). Онъ замчателенъ еще и тмъ, что содержитъ произведенія нсколькихъ неизвстныхъ дотол авторовъ, какъ напримръ Педро де Гусмана, врнаго, рыцаря въ войнахъ противъ Comuneros (рр. 6 и 9), Санистевана (рр. 7, 52), Луиса де Нарвазса (рр. 18, 54) и Луиса де Харо (Наго) (рр. 10, 53), но о послднемъ будетъ сказано впослдствіи, какъ объ одномъ изъ самыхъ дятельныхъ основателей итальянской школы (см. ниже, періодъ II, глава III.). Впрочемъ, весь сборникъ, который, какъ я замтилъ, представляется продолженіемъ или подражаніемъ Cancionero General Кастильо, заключаетъ, по моему мннію, столь же мало настоящей поэзіи, какъ и его боле полный и боле извстный предшественникъ. Но и въ данномъ вид, хотя разсматриваемый сборникъ далеко не послдній по времени въ ряду старыхъ Cancioneros, онъ достойно пополняетъ собою ихъ циклъ и съ особенною ясностью показываетъ, какъ впрочемъ въ большей или меньшей степени и вс они, переходъ къ новой литературной эпох.}.
Признавъ этотъ Cancionero врнымъ поэтическимъ представителемъ обнимаемаго имъ періода, мы при бгломъ просмотр его прежде всего замчаемъ массу благочестивыхъ стихотвореній, очевидно составляющихъ преддверіе, разсчитанное на снисканіе расположенія читателей къ слдующимъ за ними свтскимъ и вольнымъ произведеніямъ. Стихотворенія эти до того пошлы и грубы, что мы затрудняемся понять какъ, въ какую бы ни было эпоху, они могли считаться благочестивыми. Мало того, чрезъ столтіе посл изданія Cancionero, религіозная часть его признавалась настолько оскорбительной для церкви, для умилостивленія которой она первоначально предназначалась, что часть эта цликомъ вырзывалась изъ тхъ печатныхъ экземпляровъ, которые попадались въ руки духовныхъ властей {Принадлежащій мн экземпляръ изданія 1535 года, изувченный самымъ варварскимъ образомъ, содержитъ въ себ такую замтку:
‘Este libro esta espurgado por el Expurgatorio del Santo Oficio, con licencia.

F. Baptista Martinez’

На оборот заглавнаго листа въ моемъ экземпляр изданія 1557 г. встрчаются слдующія грозныя слова:
‘Yo el Doctor Francisco Sobrino, Catedratico de Visperas de theologia у Calificador del S-to Officio desta villa corregi у emend este Cancionero conforme al Indice Expurgatorio del nuevo Catalogo de libros vedados por el Sto. Officio de la Inquisicion, y lleva quitadas las obras de burlas. Valladolid, 20 de Novientbre de 1584 aos.

‘El D-r Sobrino’.

Около шестнадцати страницъ въ этомъ экземпляр сдлались жертвою инквизиціонныхъ ножницъ, и много небольшихъ стихотвореній замарано чернилами. Въ обоихъ экземплярахъ помщенныя въ начал религіозныя стихотворенія вырваны.
Въ принадлежащемъ мн экземпляр изданія 1573 г., весьма мало очищенномъ духовной цензурой и въ которомъ недостающія мста возстановлены перомъ на заглавной страниц, находится слдующее удостовреніе.
‘Vidit et correxit Vincentius Navarro de Socit I. et de Sto Offo Inquisitionis Qualificatore’.— Это именно то, что Мильтонъ называетъ отправить книгу въ новое чистилище.}.
Впрочемъ, не можетъ быть никакихъ сомнній относительно первоначальныхъ благочестивыхъ цлей сборника, въ виду того, что нкоторыя изъ религіозныхъ произведеній, здсь помщенныхъ, принадлежатъ маркизу де Сантильян, Фернану Пересъ де Гусману и другимъ извстнымъ авторамъ пятнадцатаго столтія, которые такимъ направленіемъ желали предать колоритъ благочестія и своей жизни и своимъ произведеніямъ. Нкоторыя стихотворенія этого отдла сборника, равно какъ нсколько стихотвореній, встрчающихся въ другихъ частяхъ его, написаны на провансальскомъ нарчіи, что по всей вроятности объясняется тмъ обстоятельствомъ, что сборникъ первоначально составленъ и напечатанъ въ Валенсіи. Но ничего въ этомъ отдл нельзя признать поэтическимъ и весьма немногое истинно религіознымъ.— Лучшимъ изъ небольшихъ религіозныхъ стихотвореній сборника слдуетъ признать обращеніе Моссена Хуана Тальанте къ лику Спасителя, умирающаго на крест.
‘О, Боже, безмрно великій, создавшій весь міръ, Боже истинный, изъ любви и состраданія умершій за насъ на крест, потому что любви твоей было угодно вынести такія страданія за наши грхи. О Агнецъ Божій! Вознеси насъ туда, куда Ты вознесъ разбойника за сказанное имъ: Помяни мя, Господи!’ {Imenso Dios, perdurable,
Que el mundo todo criaste,
Verdadero,
Y con amor entranable
Por nosotros espiraste
En el inadero:
Pues te plugo tai passion
Por nuestras culpas sufrir,
О Agnus Dei,
Lievanos do est el ladron,
Que salvaste por decir,
Memento mei.
Cancionero General, Anvers, 1573, f. 5.
Фустеръ, въ Bib. Valenciana (Tom. I. p. 81) пытается выяснить ич пость автора этого стихотворенія, но, какъ мн кажется, безуспшно. Тальяпте названъ Моссенъ Хуанъ Тальянте, и другія лица имютъ такой же префиксъ у своихъ именъ. Это смсь французскаго Messire или Monsienr, и провансальскаго Е и, равнозначащаго съ Don. Приставка эта прилагалась преимущественно къ именамъ значительныхъ лицъ въ Арагоніи, Каталонія, Валенсіи и др. по мр того какъ провансальское нарчіе оказывало свое преобладающее вліяніе въ Испанію.}.
Непосредственно за отдломъ религіозныхъ стихотвореній слдуетъ группа авторовъ, на которыхъ главнымъ образомъ былъ основанъ успхъ сборника при его первоначальномъ изданіи, группа, составленіемъ которой, какъ говоритъ издатель въ первоначальномъ посвященіи графу Олива, онъ занимался впродолженіи двадцати лтъ. О тхъ изъ этихъ авторовъ, которые заслуживаютъ боле или мене подробнаго разсмотрнія, какъ напримръ Маркизъ де Сантильяна, Хуанъ де Мена, Фернанъ Пересъ де Гусманъ и трое Манрико — мы уже говорили. Затмъ остаются: Виконтъ Альтамира, Діего Лопесъ де Харо {Въ числ рукописныхъ сокровищъ библіотеки Исторической Академіи въ Мадрит (Mise. Hist., MS., Tom. Ш, No 2) находится поэма Діего Лопеса де Харо, заключающая въ себ около тысячи строкъ. Рукопись повидимому конца пятнадцатаго или начала шестнадцатаго столтія. Въ имющееся у меня списк съ нея поэма озаглавлена ‘Aviso para Cuerdos’ — Совть мудрымъ,— она написана въ вид діалога, съ вставкой нсколькихъ стиховъ, вложенныхъ въ уста извстныхъ знаменитыхъ мужей, или сверхъестественныхъ, аллегорическихъ существъ или наконецъ историческихъ и библейскихъ лицъ и отвтовъ самаго автора на каждый изъ этихъ стихотворныхъ вопросовъ. Такимъ образомъ въ поэм фигурируютъ боле шестидесяти лицъ,въ числ которыхъ встрчаются Адамъ и Ева, съ ангеломъ изгоняющимъ ихъ изъ рая, Троя, Пріамъ, Іерусалимъ, Христосъ, Юлій Цезарь, и такъ дале до короля Бамба и Магомета включительно. Все стихотвореніе написано стариннымъ испанскимъ размромъ, поэтическія достоинства его весьма незначительны какъ это можно видть изъ слдующихъ словъ Саула и отвта дона Діеги, которые я привожу какъ лучшій обращикъ стиля всего произведенія:

Saul.

En mi pena es de mirar,
Que peligro es para vos
El glosar u el mudar
Lo que manda el alto Dios,
Porque el manda obedecelle,
No juzgalle, mas creelle.
А quien a Dios a de entender
Lo que el sabe а de saber.

Autor.

Pienso yo que en tal defecto
Сае presto et coraon
Del no sabio en rreligion.
Creyendo que a lo perfecto
Puede dar mas perficion,
Este mal tiene el glosar,
Luego а Dios quiere enmendar. т. e. Саулъ, ‘Мн тяжело смотрть, какому вы подвергаетесь безпокойству постоянно толковать и мнять, слдуя вол Всевышняго. Но такъ какъ Онъ это повелваетъ — повинуйтесь Ему. Не судите Его, но доврьтесь Ему. Тотъ кого слышитъ Богъ — долженъ знать, что ему слдуетъ знать.
Авторъ. Я думаю, что въ подобную ошибку впадаетъ неврующій, воображающій, что можно сдлать совершенне то, что само по себ уже совершенно. Это заблужденіе автора, который готовъ исправлять самого Бога.
Овіедо въ своихъ ‘Quinquagenas’ говоритъ, что Діего Лопесъ де Харо былъ ‘зеркаломъ рыцарской вжливости среди молодежи его времени’, имя его попало въ исторію за заслуги, оказанныя имъ въ войн съ Гранадой и за его дятельность въ качеств испанскаго посланника въ Рим (См. Clemencia въ Mem. de la Academ. de Hist., Tom. VI, p. 404). Онъ выведенъ въ ‘Любовномъ Аду’ (Infierno de Amor) Санчеса де Бадахоса, и наконецъ его стихотворенія встрчаются въ Cancionero General, 1673 г., ff. 82—90 и въ другихъ мстахъ.}, Антоніо де Веласко, Луисъ де Виверо, Хернанъ Мехіа, Суаресъ, Картагена, Родригесъ дель Падровъ, Педро Торельясъ, Давалосъ {Онъ положилъ основаніе благосостоянію своей фамиліи, которой маркизъ Пескара былъ такимъ виднымъ представителемъ въ царствованіе Карла V. Первый подвигъ его состоялъ въ томъ, что онъ убилъ на поединк одного португальца въ присутствіи обихъ армій. Давалосъ достигъ званія коннетабля Кастиліи, (Historia de D. Hernando Dvalos de Pescara Anvers, 1558, 12 mo, Lib. I., c. 1.).}, Гуивара, Альваресъ Гаю {Кром стихотвореній помщенныхъ въ различныхъ Cancioneros Generales,— какъ, напримръ, въ сборник 1573 г., на стр. 148—152, 189 и пр.,— королевская академія въ Мадрит обладаетъ рукописью (Codex. No 114), содержащею большое количество стихотвореній Альвареса Гамо. Авторъ ихъ былъ въ свое время значительнымъ человкомъ и въ царствованіе Хуана II, Генриха IV, Фердинанда и Изабеллы занималъ различныя государственныя должности. Съ Хуаномъ онъ состоялъ даже въ дружескихъ отношеніяхъ. Однажды на охот король. не видя его въ своей свит и узнавъ, что онъ нездоровъ, сказалъ. ‘Такъ пойдемте же навстить его: это мой другъ’,— и оставивъ охоту отправился навстить поэта. Гамо умеръ посл 1495. (Gernimo Quintana, Historia de Madrid) (Madrid, 1629, folio, f. 221).
Стихотворенія Гамо касаются иногда общественныхъ вопросовъ, по большая часть ихъ, отражая на себ господствовавшій тогда тонъ, отличаются манернымъ и напыщеннымъ характеромъ. и посвящены воспванію любви. Впрочемъ, нкоторыя изъ нихъ отличаются большею живостью и естественнностью, чмъ большинствы часть произведеній этого рода. Такъ, когда возлюбленная сказала ему чтобы онъ ‘говорилъ разумно’ поэтъ отвчаетъ, что онъ утратилъ и ту небольшую долю разума, которой обладалъ при первой встрч съ нею, и кончаетъ свой отвтъ слдующими словами:
Si queres que de verdad
Tom а mi seso у sentido,
Usad agora bondad,
Torname mi libertad,
E pagame lo servido. т. e. ‘Если Вы искренно хотите, чтобы разумъ возвратился ко мн, то будьте такъ добры возвратите мою свободу и наградите меня за служеніе Вамъ.’
Посл того какъ было написано это примчаніе, вышло въ свтъ небольшое количество стихотвореній Гамо, по списку принадлежащему Академіи. Оно помщено въ Biblioteca Espaola de Lіbrоs Rares (Madrid, 1863), подъ именемъ ихъ автора.}, маркизъ Асторга, Діего де Санъ Педро и Гарей Санчесъ де Бадахосъ,— главная заслуга котораго состояла въ легкости стиха, но который долго жилъ въ памяти послдующихъ поэтовъ, потому что сошелъ съ ума отъ любви {‘Memories de la Acad. de Histоriа, Tom. VI, p. 404. ‘Lecciones de Job’ Бадохоса были рано занесены въ Index Expurgatorius, въ которомъ впослдствіи и остались. Его ‘Infierno de Amor’ основанъ на иде страданій влюбленныхъ и былъ навянъ ему въ этой форм, какъ я полагаю, Гуиварой (см. Cancionero General, 1673, ff. 143, 144), на котораго самъ Гарей Санчесъ ссылается въ своемъ введеніи. Эта поэма состоитъ изъ сорока трехъ одиннадцати-строчныхъ стансовъ, въ которыхъ онъ выводитъ тридцать девять поэтовъ современной ему и предшествующей эпохи, какъ напримръ Родригеса дель Падронъ, Георга Манрико, Картагену, Лопе де Созу и т. д.,— изображая всхъ ихъ страдающими отъ пагубной любви. Изображеніе любовныхъ страданій было любимой темой поэтовъ того времени. У Маркиза Сантильяны (Rimas ineditas, 1844, рр. 249—258) есть свой Inerno de Enamorados, въ которомъ онъ намекаетъ на Данта, но въ этомъ произведеніи за исключеніемъ Маціаса онъ касается только лицъ древней исторіи и миологіи. Не мало другихъ стихотвореній на эту же фантастическую тему находится въ Cancioneros Generales.}. Вс они принадлежатъ къ такъ называемой придворной школ, и то немногое, что мы знаемъ о нихъ, почерпается изъ намековъ заключающихся въ ихъ собственныхъ произведеніяхъ, которыя до того тяжелы своимъ утомительнымъ однообразіемъ, что чтеніе ихъ составляетъ немалый подвигъ.
Такъ напр. виконтъ Альтамира сочинилъ длинный и скучный разговоръ между Чувствомъ и Знаніемъ, Діего Лопесъ де Харо — между Разумомъ и Мыслью, Хернанъ Мехіа — между Чувствомъ и Мыслью, а Костана — между Любовью и Надеждой, вообще же вс эти стихотворенія принадлежатъ къ модному роду произведеній, носившихъ названіе Моралите или нравственныхъ разсужденій, которыя вс писались однимъ размромъ и тономъ и вс одинаково отличались туманными метафизическими тонкостями и безвкусной игрой словъ. Съ другой стороны, мы встрчаемъ здсь игривыя эротическія стихотворенія, изъ которыхъ нкоторыя напр., стихотворенія Гарей Санчеса де Бадахоса на книгу Іова, или стансы Радригеса дель Падрона на десять заповдей и Манрико Младшаго на тему о различныхъ видахъ монашескихъ обтовъ, неумстно сближаемыхъ авторомъ съ обтами любви, таковы, что ихъ можно признать явно кощунственными, хотя бы ихъ и не считали таковыми въ эпоху ихъ появленія. Но почти ни въ одномъ изъ нихъ, и особенно въ цломъ ряд стихотвореній двадцати различныхъ авторовъ, наполняющихъ собою этотъ важный отдлъ сборника, не возможно найти ни одной поэтической идеи, за исключеніемъ разв произведеній немногихъ авторовъ, нами уже упомянутыхъ, въ глав которыхъ стоятъ Маркизъ Сантильяна, Хуанъ де Мена и Манрико Младшій {Cancionero 1535 г. состоитъ изъ 191 листа, In Folio, готической печати въ три колонны. Въ томъ числ религіозныя стихотворенія занимаютъ восемнадцать листовъ, а группа вышеупомянутыхъ авторовъ — отъ 18 до 97 листовъ. При этомъ слдуетъ упомянуть, что прелестные стансы Манрико не встрчаются ни въ одномъ изъ этихъ сборниковъ придворной поэзіи.}.
За произведеніями упомянутыхъ авторовъ, слдуетъ цлый рядъ — числомъ сто двадцать шесть — ‘Canciones или Псенъ’, приписываемыхъ многимъ знаменитйшимъ испанскимъ поэтамъ и вельможамъ пятнадцатаго столтія. Почти вс он отличаются правильностью постройки, при чемъ каждая изъ нихъ состоитъ изъ двухъ стансовъ, въ четыре и въ восемь строкъ,— первый изъ нихъ выражаетъ главную мысль, а второй повторяетъ и развиваетъ ее. Стансы эти напоминаютъ намъ отчасти итальянскіе сонеты, только отличаются мене свободнымъ движеніемъ и большею искуственностью языка. Изъ массы этихъ псенъ, помщенныхъ въ Cancionero, едва ли можно найти одну, отличающуюся непринужденностью тона и плавностью стиха. Слдующая псенка Картагены, имя котораго часто встрчается въ сборник и который принадлежалъ къ еврейской фамиліи, достигшей посл своего обращенія высокаго положенія въ церковной іерархіи, одна изъ лучшихъ въ этомъ отдл {Canciones помщены на л.л. 98—106.}.
‘Я незнаю, зачмъ я родился, когда я дошелъ до такой крайности, что даже смерть отказывается отъ меня, какъ я отказываюсь отъ жизни’.. ‘Пока живу, я буду имть полное право жаловаться на смерть, которая бжитъ отъ меня въ то время, какъ я ее призываю’. ‘Чего же мн ждать здсь, если смерть отказывается отъ меня въ то время, когда я ясно увидлъ, какова моя жизнь’ {No se para que nasci,
Pues en tal estremo este
Que el morir no quiere a mi,
Y el viuir no quiero yo.
* * *
Tod о el tiempo que viviere
Terne muy juste querella
De la muerte, pues no quiere
А mi, queriendo yo а ella.
* * *
Que fin espero daqui,
Pues la muerte me nego,
Pues que claramente vio,
Quera vida para mi.}.
Такое стованіе считалось лучшимъ комплиментомъ дам, холодность которой заставила поэта желать смерти, не явившейся однако на его зовъ. За тмъ слдуютъ тридцать семь романсовъ, представляющихъ собою прелестный букетъ полевыхъ цвтовъ, о которыхъ уже было достаточно сказано по поводу народной поэзіи древнйшаго періода испанской литературы {Эти романсы, упомянутые уже выше, въ гл. VI, помщены въ Cancionero 1535 г., л.л. 106—115.}.
Посл романсовъ мы встрчаемся съ ‘Invenciones’, особымъ видомъ лирической поэзіи, преимущественно свойственной той эпох. Такихъ Invenciones насчитывается здсь двсти двадцать. Они составляютъ принадлежность рыцарства и особенно турнировъ и военныхъ игръ, бывшихъ великолпнйшими общественными удовольствіями въ царствованія Хуана II и Генриха IV. Каждый рыцарь имлъ въ этихъ случаяхъ свой девизъ, или вынималъ таковой по жребію, и къ этому девизу, красовавшемуся на его шлем, онъ долженъ былъ самъ придумывать стихотворное объясненіе, называвшееся Invencion (Изобртеніе). Нкоторыя изъ этихъ объясненій весьма остроумны, такъ какъ каламбуры здсь на своемъ мст Королю Хуану, напримръ, досталась по жребію для украшенія его шлема клтка узника, къ которой онъ сочинилъ слдующее Invencion: ‘Всякое заключеніе и страданія справедливы, если ихъ переносишь во имя любви къ дам лучшей и прекраснйшей чмъ міръ’. Извстному графу Харо девизомъ досталось колесо (norr’а) съ веревкой, къ которой прикрпленъ цлый рядъ ведеръ опускаемыхъ въ колодезь пустыми и вытаскиваемыхъ съ водою. Онъ придумалъ къ этому слдующее Invencion: ‘Полныя ведра полны моихъ страданій, а пустыя моихъ надеждъ’. Въ другой разъ, графъ, подобно королю, вынулъ эмблему темницы, и отвчалъ на нее недоконченнымъ четверостишіемъ: ‘Изъ темницы, которую вы видите, нтъ выхода. Я буду жить здсь. Что это за жизнь?’ {‘Saco el Key nuestro sefior una red de carcel, y decia la letra.
Qualquier prision у dolor.
Que se sufra, es justa cosa,
Pues se sufre por amor
De la mayor у mejor
Del mundo, y la mas hermosa.
‘El conde de Haro saco una noria, y dixo,
Los Uenos, de males mios,
D’esperana, los vazios.
‘El mismo por cimera una carcel y el en ella, y dixo:
En esta carcel que veys,
Que no se halla salida,
Vinire, mas ved que vida’).
Эти Invenciones, при всей ихъ многочисленности, занимаютъ только три страницы: 115—117. Они постоянно встрчаются также въ старыхъ хроникахъ и рыцарскихъ книгахъ, ‘Question de Amor’ содержитъ ихъ множество.
Девизъ Noria Уллоа (Ulloa) называетъ (Empesas de Panlo Jovio ec., Leon, 1561, рр. 26, 27) прелестнйшимъ изъ всхъ подобныхъ девизовъ, онъ приводитъ его въ проз: ‘Los Uenos de dolor у los vacios de Esperanza’ — и приписываетъ Діег де Мендоз, сыну кардинала. Но въ вопрос его происхожденія Cancionero представляетъ собою боле надежный авторитетъ, не говоря уже о томъ, что рима придаетъ ему больше красоты.}.
Родственны съ Invenciones были ‘Motes con sus Glosas’ — это тоже девизы или краткія изреченія съ сопровождающими ихъ римованными глоссами или объясненіями. Такихъ изреченій здсь находится боле сорока. Эти изреченія суть по большей части ничто иное, какъ пословицы, проникнутыя народнымъ и нердко сатирическимъ элементомъ. Такъ донья Каталина Манрико выбрала своимъ девизомъ ‘Никогда великое не стоитъ мало’, желая этимъ дать понять, какъ трудно снискать ея благосклонность, на что Картагена отвтилъ другой пословицей: ‘По заслугамъ и плата’, и затмъ оба сопровождаютъ свои девизы самыми скучнйшими объясненіями. Остальные глоссы не лучше этихъ, но въ свое время ихъ очень любили именно за то, что теперь мене всего могло бы нравиться въ нихъ {Хотя Лопе де Вега въ своей ‘Justa Poetica de San Isidro’ (Madrid, 1620, 4-to, f. 76) называетъ Glosas — самой древней и оригинальной формой испанской поэзіи, неизвстной никакому другому народу’, въ дйствительности же глосса была изобртеніемъ провансальскихъ поэтовъ, и безъ сомннія занесена въ Испанію первоначальными ея творцами (Raynonard, Tronb., Tom. II, рр. 248—254). Правила ихъ составленія въ Испаніи, какъ мы видимъ изъ Сервантеса (Don Quixote, Parte II, с. 18), были очень точны, хотя и рдко соблюдались, поэтому я не могу не согласиться съ другомъ безумнаго рыцаря, что полученные поэтическіе результаты едва ли стоили потраченнаго на нихъ труда. См. Glosas въ Cancionero 1535 г. л.л. 118—120.}.
Слдующія за тмъ ‘Villancicos’ (сельскія псни) — писанныя стариннымъ испанскимъ народнымъ размромъ съ припвами и вставленными по временамъ короткими стихами — читаются съ большимъ удовольствіемъ и бываютъ не безъ достоинствъ. Он получили свое названіе отъ преобладающаго въ нихъ сельскаго характера, думаютъ даже, что он были сочинены крестьянами (villanos), пвшими ихъ на рождественскихъ святкахъ и въ другіе церковные праздники. Подражанія этимъ грубымъ пснямъ встрчаются, какъ мы видли, у Хуана де ла Энцины и у множества другихъ поэтовъ, но пятьдесятъ четыре образчика ихъ, помщенные въ Cancionero, изъ которыхъ многіе приписываются лучшимъ поэтамъ предшествовавшаго столтія, слишкомъ изысканны по тону и приближаются уже къ Canciones {Авторъ ‘Dilogo de las Lenguas’ (Mayans y Siscar, Origines, Tom. II, p. 151) приводитъ припвъ или ritornello одной Vіllancico, которая, какъ онъ говоритъ, распвалась въ его время въ Испаніи, представляющій, по моему мннію, лучшій извстный мн обращикъ всего этого манернаго стихотворнаго рода.}. Въ нкоторыхъ отношеніяхъ он напоминаютъ намъ старинные французскіе мадригалы, или еще боле провансальскія стихотворенія, писанныя почти тмъ же размромъ {Villancicos помщены въ Cancionero. 1535 г., на листахъ 120—125. См. также, Covarrubias’а, Tesoro, подъ словомъ Villancico.}.
Послдній видъ этой искусственной поэзіи, наполняющей собою, страницы первыхъ ‘Cancioneros Generales носитъ названіе ‘Preguntas’ или вопросы, но точне назвать ихъ Вопросы и Отвты, такъ какъ это просто рядъ загадокъ съ ихъ отгадками въ стихахъ. Какъ ни дтски кажутся он намъ теперь, но въ пятнадцатомъ столтіи ихъ весьма цнили. Баэна въ предисловіи къ своему сборнику называетъ ихъ самымъ лучшимъ его украшеніемъ, всхъ Preguntas въ сборник Баэны пятьдесятъ пять. Первыя изъ нихъ подписаны такими именами какъ маркизъ Сантильяна и Хуанъ де Мена, а послднія приписываются Гарей Санчесу Бадахосу и другимъ извстнымъ поэтамъ, жившимъ въ царствованіе Фердинанда и Изабеллы. Вроятно это были опыты поэтической импровизаціи, практиковавшіеся при двор Хуана II, подобные тмъ, которые столтіе спустя Сервантесъ, въ своей ‘Галате’, влагаетъ въ уста пастуховъ {Galatea, Lib. VI.}. Но образцы этого рода, приведенные въ Cancioneros, крайне тяжелы и искусственны, такъ какъ отъ отвтовъ требовалось, чтобы они вполн соотвтствовали вопросамъ по размру, числу рифмъ и ихъ послдовательности. Съ другой стороны загадки эти подчасъ крайне незамысловаты, иногда даже слишкомъ наивны, такъ, напримръ, Хуанъ де Мена серьезно предложилъ маркизу Сантильян извстную загадку сфинкса Эдипу, хотя немыслимо, чтобы маркизъ никогда прежде не слыхалъ о ней {Preguntas занимаютъ 126—134 листы.}.
Разсмотрнныя нами до сихъ поръ произведенія, заключающіяся въ Cancionero General, относятся къ пятнадцатому столтію и преимущественно къ середин и концу его. Затмъ мы имемъ рядъ поэтовъ, скоре относящихся къ царствованію Фердинанда и Изабеллы, каковы наши Пуэрто Карреро, герцогъ Медина Сидонія, донъ Хуанъ Мануэль Португальскій, Хередія и нкоторые другіе. За ними въ нкоторыхъ боле древнихъ изданіяхъ слдуетъ собраніе стихотвореній весьма грубаго свойства подъ заглавіемъ ‘Шутки вызывающія смхъ’ (Obras de hurlas provocantes risa),— собраніе, составляющее часть одного неприличнаго Cancionero, изданнаго отдльно много лтъ спустя въ Валенсіи. Изъ изданій Cancionero General эти стихотворенія были вскор исключены, а оставшійся посл нихъ проблъ замщенъ нсколькими мелкими стихотвореніями, иногда на валенсійскомъ нарчіи {Полный перечень авторовъ этого отдла Cancionero слдующій: Костана, Пуерто Карреро, Авила, герцогъ Медина Сидонія, графъ Кастро, Луисъ де Товаръ, донъ Хуанъ Мануэль, Такія, Николасъ Нуньесъ, Сорія, Пинаръ, Айльонъ, Бадахосъ эль Музико, графъ Олива, Кардона, Франсесъ Карросъ, Хередія, Артесъ, Киросъ, Коронель, Эскрива, Васкесъ и Лудуэнья. Изъ большей части этихъ авторовъ приведены лишь немногія бездлки. ‘Burlas provocantes a Risa’ или Obras de Burlas помщены въ изданіи 1514 г., начинаясь на лист 198 пьеской ‘Pleyto del manto’, и окончиваясь ‘Desculpase de lo hecho’. Въ нкоторыхъ послдующихъ изданіяхъ эти стихотворенія были исключены, но появились опять въ антверпенскомъ изданіи 1557 г., и затмъ окончательно исключены изъ изданія 1573 года. Впрочемъ, большая часть ихъ вошла въ упомянутое собраніе, подъ заглавіемъ ‘Cancionero de Obras de Burlasprovocantes а Risa’ (Valencia, 1519, 4 to). Сборникъ этотъ начинается довольно длинной поэмой и оканчивается большимъ стихотвореніемъ, которое представляетъ собою грубую пародію на ‘Trescientas’ Хуана де Мэны. Стихотворенія меньшаго объема нердко принадлежатъ извстнымъ именамъ, какъ напримръ, Георгію Манрико, Діего де Санъ Педро и не всегда заслуживаютъ упрекъ въ неприличіи. Но общій тонъ сборника, приписываемаго духовному лицу, отличается крайнею грубостью. Небольшое изданіе этого сборника было напечатано въ Лондон въ 1841 году съ слдующей отмткой на заглавной страниц ‘Cum Privilgie en Madrid, por Luis Sanchez’. Оно снабжено любопытнымъ и мастерски написаннымъ предисловіемъ и краткимъ, но ученымъ словаремъ. Начиная со страницы 203 до конца страницы 246 помщено нсколько стихотвореній, не встрчающихся въ подлинномъ сборник комическихъ стихотвореній (Burlas:) одно изъ нихъ принадлежало Гарей Санчесу де Бадахосу, другое Родриго де Рейноз и проч.}.
Впрочемъ тонъ этого втораго большаго отдла сборника такой же, какъ и въ предшествовавшемъ изданіи, но поэтическое достоинство его слабе. Наконецъ, въ конц изданій 1557 и 1573 гг. мы встрчаемъ стихотворенія, относящіяся ко времени Карла V, изъ которыхъ два принадлежатъ Боскану, за тмъ нсколько стихотвореній на итальянскомъ язык и значительное количество произведеній въ итальянскомъ дух. Вс они возвщаютъ новую эпоху въ литератур и новое развитіе формъ испанской поэзіи {Эта часть Cancionero 1535 года, отличающаяся весьма незначительными поэтическими достоинствами, занимаетъ 134—191 страницы. Вообще, послдняя часть всхъ Cancioneros начиная съ этого времени вплоть до 1573 года, далеко хуже остальныхъ частей. Одно изъ стихотвореній, помщенныхъ въ конц сборника 1573 года, есть романсъ на отреченіе отъ престола, подписанное Карломъ V въ Брюсселл въ октябр 1555 года, это, насколько я могъ замтить, самая ранняя дата къ которой можетъ быть отнесено любое стихотворенію этого сборника. Значительное количество переводовъ произведеній древней испанской поэзіи, заимствованныхъ изъ Cancioneros, но чаще изъ Флоресты Фабера, чмъ изъ какого либо боле древняго источника, можно найдти въ двухъ изданіяхъ, о которыхъ слдуетъ упомянуть именно: ‘Bowring’s Ancient Poetry of Spain’ (London, 1824, 12-й), и ‘Spanisches Liederbuch Von E. Geibel und Paul Heyse’ [Berlin, 1852 12о), — послднее отличается большими достоинствами.}.
Но этотъ переворотъ относится къ позднйшему періоду кастильской литературы, перейти къ которому мы не можемъ, не упомянувъ предварительно о нкоторыхъ фактахъ, относящихся къ сборникамъ, фактахъ, характеризующихъ только что пройденный нами періодъ. Первое что васъ поражаетъ въ Cancioneros — это огромное число авторовъ, стихотворенія которыхъ здсь собраны. Въ Сборник 1535 года, самомъ полномъ изъ всей серіи, число ихъ достигаетъ ста сорока. Правда, что изъ этого множества число авторовъ, дйствительно заслуживающихъ вниманія, невелико. Многіе изъ нихъ являются только вкладчиками единичныхъ бездлокъ, въ род, напримръ, какого нибудь изреченія или псенки (cancion) которыя имъ только приписывались и которыхъ они на самомъ дл не писали. Другіе представлены двумя или тремя короткими стихотвореніями, сочиненіе которыхъ объясняется скоре ихъ общественнымъ положеніемъ, нежели природнымъ вкусомъ или дарованіемъ. Поэтому число авторовъ, выступающихъ въ Cancionero General въ качеств настоящихъ поэтовъ, не боле сорока, низъ нихъ не боле четырехъ или пяти заслуживаютъ вниманія.—
Но общественное положеніе и личное значеніе поэтовъ, наполняющихъ своими произведеніями эти сборники, быть можетъ, еще замчательне ихъ количества и, во всякомъ случа, выше ихъ литературныхъ достоинствъ. Здсь встрчаются имена короля Хуана Втораго, принца Генриха, впослдствіи Генриха Четвертаго, Коннетабля Альваро де Люны {Небольшое стихотвореніе коннетабля находится въ комментаріяхъ Фернана Нуньеса къ 265 стансу (Соріа) Хуана де Мены, а также въ прекрасной старинной біографической хроник коннетабля мы читаемъ о немъ (Titulo LXVIII). ‘Fne muy inventive e mucho dado a fallar invenciones у sacar entremeses, о en justas о en guerre, en las quales invenciones niuy agudamente significaba lo que queria’. Онъ считается авторомъ неизданнаго прозаическаго трактата помченнаго 1446 годомъ:., о добродтельныхъ и знаменитыхъ женщинахъ,’ къ которому Хуанъ де Мена написалъ предисловіе. Онъ былъ написанъ коннетаблемъ въ то время, когда онъ стоялъ на верху своего могущества. Трактатъ этотъ не есть, какъ можно заключить по заглавію, переводъ произведенія Боккачьо, носящаго почти такое же названіе, по представляетъ собою оригинальное произведеніе великаго государственнаго человка Кастиліи. ‘Mein, de la Acad. de Hist., Tom. VI p. 464, примч. Съ десятокъ мелкихъ стихотвореній, подписанныхъ именемъ коннетабля, изъ которыхъ первое отличается крайнимъ кощунствомъ, помщено въ приложеніи къ этюду Пидаля, предпосланному его изданію сборника Баэны, 1851, рр. LXXXII—LXXXIV.}, графа Харо, графа Пласевсіи, герцоговъ Альвы, Альбукерке и Медины Сидоніи, графа Тендилья, Донъ Хуана Мануэля, маркизовъ Сантильяны, Асторги и Вилла Франки, виконта Альтамиры и другихъ выдающихся личностей того времени, такъ что Лопе де Вега былъ правъ, сказавши однажды, что большинство поэтовъ XV в. были знатные вельможи, адмиралы, коннетабли, герцоги, графы и короли {Obras Sueltas, Madrid, 1777, 4-to, Tom. XI, p. 358.}, другими словами, что писанье стиховъ было моднымъ занятіемъ при кастильскомъ двор въ пятнадцатомъ столтіи.
Таковъ характеръ, запечатлнный неизгладимыми чертами на всхъ сборникахъ, извстныхъ подъ именемъ Cancioneros Generales. Старинной народной поэзіи, въ томъ вид какъ она встрчается въ сказаніяхъ о Сил, въ произведеніяхъ Берсео и Гитскаго пресвитера, въ нихъ нтъ и слда, а если въ нихъ иногда встрчаются нсколько народныхъ романсовъ, то они вставлены сюда ради сопровождающихъ ихъ скучнйшихъ глоссъ. За то духъ провансальской поэзіи замтенъ всюду, хотя не везд сказывается съ одинаковой силой. Мстами попадаются подражанія ранней школ итальянской поэзіи, Данте и его непосредственнымъ послдователямъ, подражанія, правду сказать, не весьма удачныя. Въ цломъ сборники скучны и однообразны. Почти каждое изъ содержащихся въ нихъ боле длинныхъ стихотвореній написано восьмисложными стихами раздленными на строфы (redоndіllas). Размръ этотъ, хотя и отличается плавностью, далеко не изященъ, иногда стансъ прерывался періодически возвращающимся четырехъ или пятисложнымъ стихомъ, который называется поэтому хромымъ (quebradо), по чаще всего redondillas пишутся стансами въ восемь или десять однообразныхъ стиховъ. Любовь составляетъ содержаніе почти всхъ стихотвореній, и посвященныя ей произведенія почти вс отвлеченны и изысканны. Таковъ общій характеръ этой придворной поэзіи искусственной, манерной, холодной. Если же въ сборникахъ встрчаются стихотворенія, написанныя не сановными лицами, а простыми смертными, то они написаны съ тмъ, чтобы нравиться знатнымъ, такъ что хотя иногда и прорывается въ нихъ духъ рыцарской эпохи, тмъ не мене то лучшее, что заключаетъ въ себ этотъ духъ, заглушается преобладающимъ желаніемъ угодить преходящей мод и капризамъ вкуса, которые способны совсмъ убить этотъ духъ.
Однако невозможно было, чтобы такое печальное состояніе поэтическаго творчества сдлалось постояннымъ въ стран энергической, полной животрепещущихъ интересовъ, какою была Испанія въ эпоху, слдовавшую за паденіемъ Гранады и открытіемъ Америки. Поэзія, или по крайней мр любовь къ поэзіи, сильно двинулись впередъ вмст съ величественнымъ подъемомъ народнаго духа въ царствованіе Фердинанда и Изабеллы, хотя придворный литературный вкусъ шелъ по прежнему фальшивому пути. Другія обстоятельства способствовали великому и благодтельному перевороту, который сказывался всюду. Языкъ Кастиліи уже прочно утвердилъ свое преобладаніе, и вмст съ древнимъ кастильскимъ духомъ и образованіемъ распространился на Андалузію и Арагонію и утвердился также на развалинахъ мавританскаго могущества — на побережьи Средиземнаго моря. Веденіе хроникъ стало обычнымъ дломъ, и лтопись начала принимать формы настоящей исторіи. Драма въ проз могла съ гордостью указать на Целестину, а стихотворная драма на стихотворный драматическій опытъ Торреса Нахарро. Повствовательное творчество достигло высокой степени совершенства. Наконецъ духъ старинныхъ романсовъ, этой настоящей основы испанской Дюэзіи, получилъ новый импульсъ и обильные матеріалы для свое)го развитія въ борьб, въ горахъ Гранады, въ которой принимала участіе вся христіанская Испанія и въ фантастическихъ разсказахъ о схваткахъ и приключеніяхъ враждовавшихъ сторонъ въ стнахъ этого проклятаго города. Словомъ все возвщало ршительный прогресъ въ испанской литератур, и повидимому все благопріятствовало ему и облегчало его наступленіе.

ГЛАВА XXIV.

Религіозная нетерпимость въ Испаніи.— Инквизиція.— Гоненіе на Евреевъ и Мавровъ.— Преслдованіе христіанъ за мннія.— Положеніе печати.— Заключительныя замчанія о первомъ період испанской литературы.

Положеніе длъ въ Испаніи въ конц царствованія Фердинанда и Изабеллы повидимому предвщало, какъ мы уже имли случай замтить, долгій періодъ національнаго благосостоянія. Но именно въ эту эпоху возникаетъ и начинаетъ обнаруживать свое гибельное вліяніе учрежденіе, поставившее своей задачей подавить свободу человческой мысли, безъ которой невозможно никакое развитіе, никакой истинный прогрессъ.
Испанскіе христіане издавна отличались сильной религіозной нетерпимостью {Одинъ примръ этой нетерпимости въ особенности поразилъ меня: обыкновенно Св. Фердинанду ставятъ въ большую заслугу то, что онъ самъ таскалъ на своихъ плечахъ дрова для костра, на которомъ долженъ былъ быть сожженъ бдный альбигойскій еретикъ. См. выше глава III., примчаніе I. Сюда нужно прибавить ‘Oracion Panegyrico del Santo Rey Fernando por el Rev. Padre Tomas Sanchez’ 1672 и подобный же панегирикъ сочиненный Донъ Антоніо де Гонгорой въ 1763, очевидно съ цлью польстить Фердинанду VI. Оба эти произведенія ясно показываютъ, что вплоть чуть-ли не до послдняго времени самая жестокая религіозная нетерпимость считалась въ Испаніи добродтелью.}. Къ ихъ нескончаемымъ войнамъ съ маврами присоединилось въ конц XIV в. ожесточеніе противъ евреевъ, тщетно правительство пыталось сдержать потокъ этой ненависти, которая въ разныя времена выражалась грабежемъ и повсемстнымъ избіеніемъ множества представителей этого обреченнаго на гибель племени. И къ маврамъ и къ евреямъ испанскій народъ относился одинаково враждебно: первыхъ онъ ненавидлъ, какъ своихъ завоевателей, вторыхъ за то, что скопленныя въ ихъ рукахъ богатства давали имъ возможность законнымъ способомъ угнетать христіанъ. Испанцы никогда не забывали, что оба эти племени были исконными врагами того креста, подъ знаменемъ котораго всякій истинный испанецъ сражался въ продолженіе столькихъ вковъ. Къ тому же духовенство учило, а народъ охотно врилъ, что, враждуя противъ христіанства, мавры и евреи наносили тмъ оскорбленіе самому Богу и что карать такіе народы было дломъ богоугоднымъ {Сила этой нехристіанской и варварской ненависти къ маврамъ, легшая въ основу позднйшей религіозной нетерпимости и исказившая умственную свободу испанскаго духа, была настолько велика, что ей съ трудомъ поврятъ въ наше время. Одинъ примръ впрочемъ можетъ наглядно показать степень этой ненависти. Извстно что христіане длали частые набги на земли, занятый маврами, съ этихъ набговъ христіанскіе рыцари нердко возвращались съ прившенными къ лукамъ сделъ головами убитыхъ ими мавровъ, при възд въ селеніе они бросали эти головы дтямъ, чтобы заране вселить въ нихъ ненависть къ врагамъ Испаніи.— По словамъ одного достоврнаго свидтеля это варварское обыкновеніе практиковалось еще во времена Филиппа II, именно въ Альпухарскую войну, когда испанцами предводительствовалъ Донъ Хуанъ Австрійскій (Clemencin въ Memorias de la Acad. de Hist. T. VI, p. 390). Всякій, кто возьметъ на себя трудъ прочесть книгу Мармоля Карвахаля Historia de la Rebelion y Castigo de los Moriscos del Reyno de Granada (Malaga 1600 in fol.), будетъ непріятно удивленъ, съ какимъ самодовольствомъ этотъ очевидецъ, ненавидвшій мавровъ несравненно меньше, чмъ его современники, останавливается на жестокостяхъ, описаніе которыхъ и теперь нельзя читать безъ содраганія, См. напр. его описаніе избіеніе четырехъ сотъ женщинъ и дтей, взятыхъ въ плнъ при Галер, совершеннаго по приказанію рыцарственнаго Донъ Хуана Австрійскаго, изъ которыхъ многія были умерщвлены въ его присутствіи (inuchos en sn presencia, замчаетъ лтописецъ, тоже присутствовавшій при этомъ). Подобное же замчаніе можетъ быть сдлано относительно ‘Guerras de Granada’ Хиты, о которомъ будетъ сказано впослдствіи. Только читая подобнаго рода произведенія, можно понять, до какой степени искаженія и нравственнаго одичанія дошелъ испанскій народный характеръ подъ вліяніемъ этой ненависти, считавшейся въ продолженіи девяти вковъ, прошедшихъ отъ Родерика Готскаго до Филиппа III, не только принадлежностью той преданности королю которой такъ гордились испанцы, но и входившей въ составъ религіозныхъ обязанностей всякаго христіанина на Пиринейскомъ полуостров.
Объ упомянутомъ выше сочиненіи Мармоля слдуетъ сказать нсколько словъ. Авторъ его, бывшій на служб у Карла V, провелъ въ Тунис цлыхъ двадцать два года, начиная съ 1535 г., т. е. съ начала Тунисской войны. Въ продолженіе этого времени онъ сдлалъ путешествіе изъ Гвинеи въ Египетъ и провелъ нсколько мсяцевъ въ плну у неврныхъ. Его Historia de lа Rebellion — это исторія той же самой войны (1668—1570), которую мастерски описалъ Мендоза (о сочиненіи Мендозы будетъ сказано впослдствіи). Но въ то время какъ сочиненіе Мармоля написано тяжелымъ и растянутымъ слогомъ, слогъ Мендозы отличается такой энергіей и сжатостью, которой мы можетъ быть не найдемъ ни у одного изъ кастильскихъ прозаиковъ, Мармоль оставилъ также ‘Description General de Africa, sus Guerras у Vicissitudes desde la Fundacion del Mahomtisme hasta el ano 1571’. Три тома in Folio. 1573—1599. Въ обоихъ своихъ сочиненіяхъ онъ обнаруживаетъ сравнительно съ своими современниками большую терпимость по отношенію къ неврнымъ можетъ быть потому, что будучи родомъ изъ Гранады и проведши значительную часть своей жизни съ испанскими и африканскими маврами, онъ хорошо усвоилъ себ ихъ языкъ и былъ знакомъ съ ихъ литературой, характеромъ и обычаями, такъ что во всякомъ случа онъ зналъ мавровъ гораздо больше тхъ, которые питали къ нимъ наслдственную, не знавшую ни мры, ни границъ, ненависть.}. Колумбъ, бродившій по улицамъ Севильи, опоясанный веревкой св. Франциска, Колумбъ, напередъ пожертвовавшій вс сокровища, которые онъ надялся добыть въ новомъ свт, на войну съ неврными въ Азіи и выражавшій свое горячее желаніе, чтобы къ двственной почв новооткрытыхъ земель прикасались только ноги истинныхъ католиковъ — былъ типическимъ представителемъ испанскаго народнаго характера современной ему эпохи {BernaIdez, Chronica e, 131, Ms., Navarette, Coleccion de Viages, Tom. I, p. 72, Tom. II, p. 282. У Бернальдеса, писателя весьма авторитетнаго (cap. 110—114) находится откровенное описаніе ужасныхъ жестокостей, сопровождавшихъ изгнаніе евреевъ въ 1492 г. и тхъ безсовстныхъ мръ, съ помощью которыхъ испанцы присвоивали себ ихъ богатства, все это длалось яко бы во имя отечества и справедливости.}. Понятно поэтому, что опытъ введенія въ Испанію инквизиціи, уже раньше съ успхомъ примненной къ искоренію альбигойской ереси и преслдовавшей свои жертвы отъ Прованса до самой Аррагоніи, не могъ встртить серьезной оппозиціи. Фердинандъ, правда, склоненъ былъ видть въ ней громадную силу, выроставшую о бокъ его трона, съ которой непремнно нужно было считаться государству, но за то набожность мудрой Изабеллы, набожность, которая, судя по переписк королевы съ ея духовникомъ, была довольно суеврнаго характера, до того ввела въ заблужденіе ея совсть, что она сама сильно способствовала введенію инквизиціи въ Испаніи, искренно считая это учрежденіе благодяніемъ для всего христіанскаго населенія {Prescott, History of Ferdinand and Isabella. Part I, с. 7. Когда въ 1497 г., Изабелла, дочь Фердинанда и Изабеллы, выходила замужъ за Мануэля, короля Португальскаго, то однимъ изъ условій брачнаго контракта было обязательство Мануэля изгнать изъ своихъ владній всхъ испанскихъ эмигрантовъ, которые были осуждены инквизиціей. (Zurita, Anales de Aragon, ed. 1610, Tom. V. ff. 124 et segu). Въ одномъ письм (помченномъ Римъ 21 апрля 1498 г.) Гарсиллссо де Вега, посланникъ Фердинанда и Изабеллы при римскомъ двор и отенъ поэта, пишетъ и извщаетъ короля, что Папа Александръ VI, валенсіецъ родомъ, хотлъ однажды вступить въ пререканія съ инквизиціей, но что онъ Гарсиляссо по повелнію ихъ величествъ отклонилъ его отъ этого и примирилъ съ инквизиціей. Вотъ подлинныя слова Гариляссо: ‘Рог las cosas que Vuestras Altezas me han escrito tocantes la Santa Inquisicion, lie procurado no solo de empachar que no se otorgasen aqui cosas contra ella, mas que el Papa la favoresciese y ayudase y para esto ha Dios rodeado dispusicion en que se pudiese’fazer.’ ‘Carta а los Reyes’ etc. (San Sbastian 1842 in-8о). Подлинникъ этого замчательнаго письма принадлежитъ Веніамину Виффену, англійскому квікеру, большому знатоку испанской литературы.}. Посл переговоровъ съ римской куріей и нкоторыхъ измненій въ первоначальномъ проект инквизиція была введена въ Севиль въ 1481. Первыми великими инквизиторами были монахи доминиканскаго ордена и первое ихъ засданіе происходило въ доминиканскомъ монастыр 2 января 1481 г.— Первыми жертвами инквизиціи были евреи. Шестеро изъ нихъ были сожжены въ первые четыре дня посл открытія инквизиціоннаго судилища, а Маріана опредляетъ общее количество еврейскихъ жертвъ, погибшихъ на костр въ восьмнадцать лтъ, когда Торквемада стоялъ во глав инквизиціи, въ дв тысячи, не говоря уже о семнадцати тысячахъ лицъ, понесшихъ боле или мене суровыя наказанія {Mariana, Hist Lib. XXIV, cap. 17, ed. 1780, T. II, p. 527. Мы изумляемся и возмущаемся читая эту главу, въ которой авторъ выражаетъ благодарность за учрежденіе инквизиціи, считая ее національнымъ благомъ. См. также Llorente, Hisf. de L’ Inquisition, Tom. I. p. 160. Но нмецкій ученый Гефеле въ своей біографіи Кардинала Хименса (2 te Auflage, Tbingen 1851., стр. 267, 328) исправляемъ ошибку Ллоренте. Что касается Торквемады, то у меня имется книга, изданная правительствомъ въ 1576 и озаглавленная: ‘Copilacion de las Instrucciones del officio de la Sancta’ Inquisicion hechas por el muy reverendо Sefior Fray Thomas de Torquemada’ etc. Жестокій духъ, которымъ проникнута эта книга, превосходитъ всякое вроятіе. Въ силу одной инструкціи Торквемады, помченной 1484 г., даже лица, добровольно раскаявшяся передъ инквизиціоннымъ трибуналомъ въ своихъ еретическихъ мнніяхъ и примиренныя съ церковью, все таки почитались до такой степени безчестными (infames de derecho), что имъ навсегда запрещено исправлять какія бы то ни было общественныя должности, быть напр. адвокатами, докторами, аптекарями, равнымъ образомъ они не имли права во всю свою жизнь носить на себ золото, серебро и драгоцнные камни а также здить верхомъ, подъ страхомъ быть осужденными на смерть, какъ рецидивисты (fol. 4). Другія инструкціи столь же возмутительны по своему характеру, хотя выражены не такъ ясно. Хотя Торквемада не былъ первымъ великимъ инквизиторомъ и сталъ во глав инквизиціи только два года спустя какъ она была введена въ Севиль, тмъ не мене онъ на самомъ дл былъ ея отцомъ и основателемъ, ибо въ качеств духовника Изабеллы онъ съумлъ своею настойчивостью побдить первоначальное нерасположеніе королевы къ инквизиціи и былъ истинной причиной ея введенія въ Испанію (Havemanu, Darstellungen aus der innern Geschichte Spaniens, Gttingen 1860, crp. 106. Бернальдесъ, искренно вровавшій въ спасительную христіанскую мудрость инквизиціи и самъ жившій въ архіепископскомъ дворц близь Севильи въ то время, какъ она вводилась въ Испанію, говорилъ, что въ промежутокъ отъ 1581 до 1489 въ одной Севиль не мене семи сотъ человкъ было созжено и не мене пяти тысячъ человкъ были присуждены къ тюремному заключенію и другимъ наказаніямъ за свои еретическія мннія. Ничего не можетъ быть отвратительне жестокостей, которые онъ описываетъ. (Cronica, eil. 1856, cap. 43—44).}. Не нужно упускать изъ виду, что вс эти жестокости совершались при радостномъ одобреніи массы испанскаго народа, который въ 1492 г. радостными кликами встртилъ указъ объ изгнаніи евреевъ изъ Испаніи и который вплоть до нашихъ дней не прочь преслдовать лицъ еврейскаго происхожденія, хотя бы они прикрывались принятіемъ христіанства {Краснорчивый отецъ Лакордеръ въ шестой глав своей книги ‘Mmoire pour le rtablissement de l’ordre des Frres Prcheurs’ (Paris 1839 in-8) тщетно пытался доказать, что Доминиканцы ни въ какомъ случа не отвтственны за учрежденіе инквизиціи, по моему мннію ему удалось только доказать раннюю и тсную связь инквизиціи съ государственной властью, поддержк которой она въ значительной степени обязана своимъ могуществомъ. Говоря объ этой связи не нужно забывать, что св. Доминикъ былъ истый кастиліецъ, причисленный за свою ревность въ преслдованіи еретиковъ къ лику святыхъ тотчасъ посл своей смерти въ 1221 г. Столтіе спустя Дантъ однимъ геніальнымъ штрихомъ охарактеризовать духъ Св. Доминика и основаннаго имъ ордена:
Poi con dottrina е con volere insimee,
Con l’uffizio apostolico si messe,
Quasi torrente ch’alta vene preme,
Enegli sterpi eretici percosse
E’Impetu suo piu vivamente quivi
Dove la resislenze eran piu grosse.
Di lui si fecer poi diversi rivi
Onde Porto cattolico si riga
Si che isuoi arbuscelli stan piu vivi (Parad. с. XII) т. e. ‘Потомъ вооруженный наукой и волей, онъ устремился подобію быстрому потоку на свое апостольское служеніе. Съ особенною силою онъ направилъ свои удары въ самое гнздо ереси, туда, гд онъ ожидалъ встртить самое упорное сопротивленіе. Изъ него выдлились различные ручейки, орошающіе вертоградъ католицизма, благодаря которымъ лозы его вчно свжи и зелены’.}.
Паденіе Гранады, предварившее на нсколько мсяцевъ жестокое изгнаніе евреевъ, предало остатки маврскаго народа въ руки побдителей. Правда, договоръ, заключенный сдавшейся Гранадой съ католическими государями, обезпечивалъ за побжденными собственность, неприкосновенность мечетей и свободу религіознаго культа, но въ Испаніи смотрли на каждый клочекъ земли, отнятой христіанами у мавровъ какъ на возвращенный его исконнымъ собственникамъ и рдко обращали вниманіе на т ограниченія, которыми въ силу договора сопровождалось это возвращеніе. Вслдствіе этого и общій характеръ и частныя статьи гранадскаго договора были скоро нарушены. Въ Гранад были введены христіанскіе законы, дйствовавшіе въ Испаніи, за ними быстро слдовала инквизиція. Тогда-то началось преслдованіе потомковъ древнихъ арабскихъ завоевателей ихъ новыми побдителями, преслдованіе это, продолжавшееся все съ возраставшею жестокостью немного больше столтія, окончилось въ 1609 г. какъ и преслдованіе евреевъ, изгнаніемъ изъ Испаніи остатковъ мавританскаго населенія {См. ученую и остроумную книгу графа Альбера де Сиркура ‘Histoire des Maures Mudejaros el des Morisqnes ou les Arabes d’Espagne sous la domination des Chrtiens’ Paris 1846 и добросовстную работу Флоренціо Ханеро, увнчанную въ 1857 мадритской исторической академіей. Она переведена на французскій языкъ подъ слдующимъ заглавіемъ: Condition sociale des Morisques d’Espagne, trad, par Magnabal. Paris 1859. (Durand). Аргументы въ пользу права испанцевъ изгонять отовсюду мавровъ и захватывать ихъ владнія изложены въ книг Лопеса Мадеры ‘Excelencias de Espaa’ (In Folio, Valladolid, 1597IT. 70 et sequ). Нтъ никакого сомннія, что эти аргументы были вполн достаточны для Филиппа И, которому посвящена книга Мадеры. Все это происходило почти за десять лгь до окончательнаго изгнанія мавровъ изъ Испаніи. Когда же это государственное преступленіе было совершено, литература ликовала, прославляя его. Какое участіе принимали во всемъ этомъ Лопе де Вега и Сервантесъ будетъ указано ниже, равнымъ образомъ будетъ сказано также и о стихотвореніяхъ Агилара и Сапаты, написанныхъ въ прославленіе этого событія, но особеннаго вниманія заслуживаетъ учено-историческое оправданіе его, авторомъ котораго былъ нкто Marcos de Guadalajara у Xavier, величаемый Антоніо ‘infatigabilis et pius vir’. Сочиненіе его носитъ названіе ‘Memorable Expulsion у justissimo Destierro de los Moriscos de Espaa’ и было издано въ Пампелун въ 1613 г. in 4-to. Подробностей сообщаемыхъ авторомъ въ глазахъ I, XII, XIV и XXVIII второй части нельзя читать безъ отвращенія. Авторъ, бывшій извэтнымъ духовнымъ лицомъ той эпохи, написалъ еще нсколько благочестивыхъ дочиненій и трудовъ по церковной исторіи. Онъ умеръ въ 1630. Описаніе иззнанія мавровъ въ ‘Miscellaneous Tracts’ Михаила Геддеса (London 1730) также стоитъ прочесть. Всмъ извстно, что изгнаніе мавровъ отчасти условливалось тмъ обстоятельствомъ, что награбленное у нихъ имущество поступало въ государственную казну. Но едва-ли кому либо извстно, что инквизиторы были прямо заинтересованы въ конфискаціи имущества нкоторыхъ частныхъ лицъ. Вальядолидскіе кортесы 1555 г. въ своемъ двнадцатомъ прошеніи Карлу V, отдавая должную справедливость благочестивому усердію инквизиціи, просили императора запретить инквизиторамъ наживаться отъ сдланныхъ по ихъ распоряженію конфискацій. Вотъ эти замчательныя слова: ‘Рага, que todo fuesse perfecto deve V. Magestad mandar, que los Inquisidores y Ministros del dicho Officio no sean pagadas de las condenaciones que hazen, ni de las penas y peniteiieias que eehan’, предлагая имъ вмсто этихъ поборовъ опредленное жалованье. Но единственный отвтъ, полученный ими былъ слдующій, ‘Se pro veera y dara la orden que nias convenga’, что почти равнялось формул, бывшей нкогда въ употребленіи въ Англіи ‘Lе Ноу s’avisera’. (Capitules у Leyes, Valladolid 1558, in Folio, f. XXXIV).}. Естественнымъ слдствіемъ такой жестокости была масса лжи и лицемрія. Множество поклонниковъ Магомета — помимо четырехъ тысячъ, крещенныхъ Хименесомъ въ тотъ день, когда онъ въ противность гранадскому договору обратилъ знаменитую мечеть Альбайсина въ христіанскій храмъ — было насильно принуждена войти въ лоно католической церкви, не понимая ея обрядовъ и не желая внимать ея поученіямъ. {Бернальдесъ въ своей хроник (главы CLVIII, CLXV, СXCIV и т. д.) прекрасно разсказываетъ съ какой ужасной ироніей была совершена эта вопіющая несправедливость. Но нсколько лтъ спустя эта несправедливость достигла высшей степени и была даже закрплена закономъ: когда въ 1525 г. значительное количество мавровъ, проживавшихъ въ Валенсіи, подверглось буквально насильственному крещенію, декретомъ Карла V было постановлено, что они и дти ихъ считаются христіанами съ того самаго дня какъ надъ ними было совершено это торжественное издвательство надъ ихъ совстью и что въ силу этого декрета за несоблюденіе обрядовъ католической церкви они подлежатъ суду инквизиціи. Антоніо де Гуевара приложилъ руку къ этой возмутительной несправедливости. (См. Sayas, Anales de Aragon, 1667. Folio, e. 123. pp. 777 et sequ). Что до кардинала Хименеса, то одинъ фактъ выставляетъ его участіе въ этомъ дл въ весьма предосудительномъ свт. Фердинандо де Талавера, монахъ ордена Св. Іеронима и первый гранадскій архіепископъ желалъ заказать себ арабскій переводъ библіи, видя въ этомъ врнйшее средство для обращенія въ христіанство мавровъ, жившихъ въ предлахъ его діоцезіи, по кардиналъ Хименесъ запретилъ ему это. (Cipriano de Valera, ‘Exhortacion’, предпосланное его переводу библіи на испанскій языкъ, 1602.— Index Expurg. 1667. p. 528).}
Съ этими новообращенными маврами, какъ прежде съ евреями, инквизиція могла поступать какъ угодно, не стсняемая контролемъ государственной власти. Она начала съ того, что устроивала за ними строгій надзоръ, заключала въ тюрьму, подвергала пытк, чтобъ вынудить признаніе, что ихъ обращеніе не было искренно. Все это длалось подъ покровомъ мрака и тайны. Съ момента когда инквизиція овладвала своей жертвой и до самой казни ея, ни одинъ звукъ не выходилъ изъ темницы, гд она была заключена. Даже вызванные свидтели наказывались смертью или вчнымъ заключеніемъ, если они сообщали что нибудь изъ видннаго или слышаннаго въ инквизиціонномъ трибунал. О жертвахъ инквизиціи знали только, что он внезапно исчезли изъ общества, чтобы никогда больше туда не возвращаться.
Впечатлніе, произведенное всмъ этимъ, было ужасно. Воображеніе людей было охвачено ужасомъ при мысли о существованіи могущественной и таинственной власти, всюду невидимо и неотступно слдящей за ними, власти, удары которой были смертельны и шаги которой при всякомъ желаніи ихъ выслдить исчезали въ темнот. Въ первое время посл введенія инквизиціи большинство испанцевъ, проникнутое радостнымъ сознаніемъ своего правоврія, не безъ удовольствія смотрло, какъ враги христіанства искупали свое невріе самыми ужасными карами, но скоро наиболе образованная и развитая часть общества почувствовала, что и ея собственная личная безопасность ничмъ не обезпечена и вс ея усилія сосредоточились на томъ, чтобы отвратить отъ себя подозрительность инквизиціоннаго судилища, которое ей казалось еще боле страшнымъ потому, что религіозная совсть запрещала возставать противъ его авторитета. Не мало благородныхъ и просвщенныхъ испанцевъ, преимущественно обитателей боле свободной Аррагоніи, возстало противъ такого нарушенія ихъ исконныхъ правъ, хорошо сознавая, каковы могутъ быть послдствія этого нарушенія. Въ виду этого церковь и государственная власть, соединившись вмст, придумали мры, которыя, будучи поддерживаемы религіознымъ фанатизмомъ низшихъ слоевъ общества, способны были сломить всякое сопротивленіе. Мало по малу костры инквизиціи задымились по всему полуострову, и народъ толпами сбгался смотрть на казнь еретиковъ, видя въ ихъ сожженіи богоугодное дло.
Съ этого времени религіозная нетерпимость, развившаяся въ эпоху войнъ съ маврами, но смягченная духомъ рыцарства, приняла характеръ мрачнаго фанатизма, сохраненный ею и въ послдствіи. Съ этого времени удары ея направлялись не противъ поступковъ или преступленій, совершенныхъ людьми, но противъ ихъ идей и мнній. Инквизиція, бывшая истиннымъ выраженіемъ и орудіемъ этой нетерпимости, мало по малу путемъ закона или злоупотребленій, расширяетъ предлы своей юрисдикціи до того, что не было въ Испаніи человка до такой степени ничтожнаго, котораго она упустила бы изъ виду или такого могущественнаго, котораго она не посмла бы покарать. Вся Испанія подчинилась ей, и небольшое число лицъ, понимавшихъ гибельное вліяніе этого учрежденія, должны были либо склониться передъ ея авторитетомъ, либо нести кару за свое вольнодумство.
Отъ наблюденія за мнніями отдльныхъ лицъ до наблюденія надъ печатью всего одинъ шагъ. Шагъ этотъ былъ сдланъ инквизиціей не сразу, частью потому, что книги въ Испаніи были тогда довольно рдки и вліяніе ихъ незначительно, частью потому, что цензура надъ ними принадлежала свтской власти, которая въ этомъ случа не особенно охотно отказалась отъ своихъ правъ. Но эти пререканія исчезли въ эпоху появленія и быстраго разлива реформаціи, относящейся впрочемъ ко второму періоду испанской литературы, когда духъ нетерпимости и могущество церкви и инквизиціи достигли крайнихъ предловъ и оказали вліяніе на характеръ испанскаго народа.
Если прежде чмъ войти въ эту новую и боле разнообразную эпоху, мы бросимъ взглядъ на пройденный нами періодъ, то найдемъ его не только интереснымъ и оригинальнымъ, но и заключающимъ въ себ богатые задатки дальнйшаго развитія. Обнимая собою четыре полныхъ столтія, начиная отъ первыхъ проблесковъ поэтическаго настроенія въ масс народа до упадка придворной поэзіи въ послдніе годы царствованія Фердинанда и Изабеллы, разсмотрнный нами періодъ заключаетъ въ себ матеріалы, необходимые для созданія той школы поэтовъ и прозаиковъ, которая по справедливому сужденію самихъ испанцевъ, составляетъ ядро и основу ихъ національной литературы. Старинные романсы и историческія поэмы, старинныя хроники и пьесы — все это только элементы, но элементы, безспорно заключающіе въ себ смена богатаго развитія. Они представляютъ собой такую разнообразную сокровищницу литературнаго богатства, какую въ эту раннюю эпоху не можетъ представить ни одна изъ европейскихъ литературъ. Отъ нихъ ветъ возвышеннымъ и героическимъ духомъ. Слушая ихъ могучіе звуки, мы чувствуемъ себя перенесенными въ сферу сильныхъ страстей, которыя даютъ такой высокій полетъ фантазіи, какого мы не найдемъ нигд при подобномъ необезпеченномъ состояніи общества, мы чувствуемъ, что какъ ни грубы окружающіе насъ элементы народной жизни, фантазія все таки сильне ихъ, что она одваетъ ихъ тысячью разнообразныхъ цвтовъ и красокъ и даетъ имъ ту силу и грацію, которыя составляютъ яркій контрастъ съ ихъ первобытной грубостью. Короче, мы чувствуемъ, что присутствуемъ при первыхъ усиліяхъ богато-одареннаго народа разорвать путы исключительно матеріальнаго существованія, слдимъ съ любовью и довріемъ за первыми проявленіями его симпатій, его энергіи и его попытокъ перелить въ народную поэзію одушевляющій его энтузіазмъ и выносимъ изъ всего этого поучительнаго зрлища убжденіе, что такіе элементы способны были выработать изъ себя литературу смлую, страстную и оригинальную, литературу, отражающую на себ основныя черты и энергію народнаго характера и достойную занять мсто въ ряду вковчныхъ памятниковъ новйшей цивилизаціи {Нельзя говорить объ инквизиціи и не чувствовать желанія сказать нсколько словъ объ Антоніо Лоренте, которому боле чмъ кому бы то ни было мы обязаны разъясненіемъ ея истиннаго характера и исторіи. Важныхъ событій въ его жизни весьма немного. Онъ родился въ 1756 въ г. Калахорр, въ Арагоніи, вступивъ въ раннемъ возраст въ лоно церкви, онъ посвятилъ себя изученію каноническаго права и литературы. Въ 1789 онъ былъ назначенъ главнымъ секретаремъ инквизиціи и принималъ дятельное участіе въ ея длахъ. Заподозрнный въ сочувствіи къ французской философіи XVIII в., онъ былъ отршенъ отъ должности и сосланъ въ свой приходъ. Въ 1793 г. новый великій инквизиторъ, боле просвщенный чмъ тотъ, который сослалъ Лоренте, снова призвалъ его въ совтъ инквизиціи. Съ помощью Ховелльяноса и другихъ государственныхъ людей той эпохи, Лоренте пытался произвести реформы въ процесс инквизиціоннаго судопроизводства, именно сдлать его публичнымъ. Но старанія его остались безуспшны, и онъ снова былъ отршенъ отъ должности. Впрочемъ въ 1805 г. онъ снова былъ призванъ въ Мадритъ, а въ 1809 г., когда судьба возвела Жозефа Бонапарта на престолъ Испаніи. Лоренте было поручено королемъ главное начальство надъ инквизиціонными архивами. Лоренте хорошо воспользовался своимъ положеніемъ и, переселившись посл низверженія Жозефа въ Парижъ, издалъ тамъ на основаніи прошедшихъ черезъ его руки массы секретныхъ матеріаловъ подробную истерію инквизиціи и совершенныхъ ею преступленій. Хотя сочиненіе Лоренте лишено строгаго плана и философскаго духа и не всегда отличается безпристрастіемъ своихъ сужденій, тмъ не мене оно представляетъ собой такую массу фактовъ, равную которой едва-ли представятъ вс взятыя вмст остальныя сочиненія по исторіи инквизиціи. Въ Париж Лоренте жилъ въ большой бдности, здсь я имлъ случай познакомиться съ нимъ и испыталъ на себ его любезность и радушіе, впрочемъ и здсь его не оставили въ поко. Въ декабр 1822 онъ по требованію французскаго правительства принужденъ былъ покинуть Францію. Принужденный предпринять путешествіе въ суровое время года, престарлый и больной Лоренте едва дотащился до Мадрита, гд и умеръ 5 февраля 1323 г. Главное его произведеніе Histoire de L’Inquisition вышло въ Париж въ четырехъ томахъ въ 1817—1818 г. Нужно кром того упомянуть объ его Notieia Biographica (Paris 1818), заключающихъ въ себ кром автобіографическихъ свдній, нкоторыя данныя о дух инквизиціи. Въ 1823 вышла въ Париж ‘Compendio de la Historia Critica de la Inquisition por Rodriguez Buron’, которой предпослана біографія Лоренте.
Слдуетъ кстати вспомнить о другомъ сочиненіи того же автора ‘Memoria Histories sobre quai ha sido la opinion nacional de Espaa sobre la Inquisicion’ (Madrid 1812), заключающая въ себ неудачную и позабытую попытку доказать, что испанскій народъ всегда оказывалъ противодйствіе инквизиціи. На самомъ же дл онъ даже не пытается отыскать какіе бы то ни было слды оппозиціи въ первые 30—40 лтъ ея существованія, единственное на что онъ указываетъ — это на непродолжительное противодйствіе ей въ Арагоніи. о которомъ я уже имлъ случай упомянуть выше.}.

ИСТОРІЯ ИСПАНСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ.

ПЕРІОДЪ ВТОРОЙ.

ГЛАВА 1.

Эпоха литературнаго прогресса и національной славы.— Карлъ V.— Мечты о всемірной монархіи.— Лютеръ.— Борьба римской церкви съ протестантизмомъ.— Протестантскія изданія.— Инквизиція.— Указатель запрещенныхъ книгъ (Index Expurgatorius).— Подавленіе протестантизма въ Испаніи.— Преслдованія.— Религіозное состояніе страны и его послдствія.

Въ каждой стран, занявшей почетное мсто въ ряду другихъ странъ, достигшихъ высшихъ ступеней культуры, эпоха созданія неувядающихъ произведеній художественнаго творчества всегда совпадаетъ съ эпохой національной славы. Причина этого явленія очевидна, ибо энергія и усиленная дятельность, составляющія въ такія эпохи основныя черты народнаго характера, ищутъ себ естественнаго исхода и въ литератур, преимущественно въ поэзіи и краснорчіи, которыя, нося на себ печать возбужденнаго состоянія общества, становятся образцами для будущаго, достигаемыми впрочемъ лишь въ эпохи подобнаго же подъема народнаго духа. Такъ напр. вкъ Перикла въ Греціи былъ естественнымъ результатомъ персидскихъ войнъ, вкъ Августа въ Рим непосредственно слдовалъ за всеобщимъ замиреніемъ, заключившимъ собой эпоху всемірнаго владычества римлянъ, вкъ Мольера и Лафонтена совпалъ съ эпохой великаго національнаго могущества Франціи, когда Людовикъ XIV двинулъ Форпосты своего окрпшаго государства далеко въ глубь Германіи, а эпохи Елисаветы и Анны въ Англіи были эпохами непобдимой армады и блестящихъ побдъ герцога Мольборо.— Тоже самое было и въ Испаніи. Взятіе Гранады составляетъ центральный пунктъ всей испанской исторіи. До этого ршительнаго событія, въ продолженіе почти восьми вковъ испанцы вели у себя дома войну, развившую у нихъ путемъ битвъ и тяжелыхъ испытаній такой запасъ энергіи, какого мы не находимъ въ эту эпоху въ остальной Европ. Лишь только послдняя твердыня мавровъ пала, какъ этотъ накопленный вками запасъ энергіи волной хлынулъ съ горъ, за предлами которыхъ онъ долгое время таился и грозилъ затопить собою лучшія области цивилизованнаго міра. Мене чмъ тридцати лтъ отъ роду Карлъ V, унаслдовавшій, кром Испаніи, Неаполь, Сицилію и Нидерланды, Карлъ V, въ сокровищницы котораго стали уже приливать сказочныя богатства обихъ Индій, былъ избранъ императоромъ германскимъ и началъ рядъ завоеваній, неслыханныхъ со временъ Карла В. Успхъ и слава, казалось, шли съ нимъ рука объ руку. Въ Европ онъ простеръ свое могущество до предловъ ненавистной испанцамъ Турціи, въ Африк онъ занялъ Тунисъ и держалъ въ страх весь варварійскій берегъ, въ Америк его жестокіе полководцы Кортесъ и Пизарро завоевали ему страны, обширность которыхъ далеко оставляла за собой мечты Александра Македонскаго, тогда какъ съ другой стороны открытія его перешагнули Тихій Океанъ и простирались до Филиппинскихъ острововъ, словомъ, вліяніе его обнимало собой чуть не весь міръ.
Такую блестящую перспективу всемірнаго господства представляетъ каждому образованному и мечтательному испанцу первой половины XVI в. судьба его родины {Отголоски этого чувства весьма часто встрчаются въ испанской литератур впродолженіе цлаго столтія, но нигд они не выражены съ такой простотой и врой, какъ въ сонет Эрнандо де Акунья — воина и поэта, весьма любимаго Карломъ V — въ которомъ онъ возвщаетъ міру утшительную всть ‘о скоромъ наступленіи общаннаго небомъ времени, когда будетъ ‘одинъ монархъ, одна имперія и одинъ мечъ’:
Un Monarca, un Imperio у una Espada
(Poesias, Madrid, 1804. in 12-to, p. 214).
Впрочемъ Кристовалъ де Меса является еще боле простодушнымъ, такъ какъ спустя пятьдесятъ лтъ онъ возвщаетъ, что католическая всемірная монархія уже настала при Филипп III. Restauracion de Espaa, Madrid 1607 г. iu 12-mo, Canto I, 5-t. 7.
Самое замчательное развитіе этой идеи находится въ сочиненіи Томасо Кампанеллы ‘De Monarchie Hispanica’, (Amsterdam, Elzevir, 1640) гд въ приложеніи обсуждается вопросъ, желательна-ли такая всемірная монархія? Авторъ былъ калабрійскій монахъ, онъ родился въ 1568 и былъ воспитанъ въ Неапол во время владычества Филиппа II, духомъ котораго онъ былъ искренно проникнутъ. Жизнь его, посвященная наук, была полна самыхъ невроятныхъ приключеній. Въ разныя времена онъ высидлъ двадцать семь лтъ въ тюрьм, гд написалъ странную и краснорчивую книгу, воплотившую въ себ самыя смлыя мечты испанскаго честолюбія. ‘Decennali iniseria — говоритъ онъ — detentus et aegrotus, me relationibus instrui, nec libris aut scientiis ullis adjnvari potui, quin el ipsa S. Biblia mihi adempla fuerunt’. p. 454. Въ послдніе годы своей жизни онъ пользовался покровительствомъ Ришелье и умеръ въ 1639 г. во Франціи.— Его Monarchie Hispanica перепечатывалась много разъ, послднее изданіе ея вышло, сколько помнится, въ Берлин въ 1840 г.}. Мы очень хорошо знаемъ, что настроенные подобнымъ образомъ люди съ довріемъ глядли на приближеніе того времени, когда Испанія будетъ стоять во глав имперіи боле обширной, чмъ римская и даже сами надялись быть свидтелями и участниками ея славы. Но они ошиблись въ своихъ разсчетахъ. Обокъ съ возрастающимъ могуществомъ Испаніи выростала нравственная сила, долженствовавшая снова раздробить Европу и основать внутреннюю и вншнюю политику ея главнйшихъ государствъ на новыхъ началахъ. Простой монахъ Лютеръ шелъ на встрчу властелину столькихъ государствъ, и уже въ 1552 г., когда Морицъ Саксонскій измнилъ Карлу V, а нассаускій договоръ обезпечилъ за протестантами право свободы вроисповданія, самъ прозорливый завоеватель могъ понять, что его честолюбивыя мечты всемірной католической державы съ столицей на юг Европы разсыпались въ прахъ.
Вопросъ о демаркаціонной линіи между двумя великими враждующими сторонами былъ долгое время предметомъ кровопролитныхъ войнъ. Борьба началась съ провозглашенія Лютеромъ своихъ девяноста пяти тезисовъ и сожженія папской буллы въ Виттенберг, а окончилась — если только она дйствительно окончилась и въ наше время — Вестфальскимъ миромъ. Правда, въ продолженіе ста тридцати лтъ, протекшихъ между этими двумя крайними пунктами, Испанія находилась вдали отъ мстъ, на которыхъ происходили самыя отчаянныя схватки, ознаменовавшія эти войны за вру, но какъ горячо принимали Испанцы къ сердцу борьбу католицизма съ протестантизмомъ видно изъ того, съ какимъ ожесточеніемъ сражались они противъ протестантскихъ князей въ Германіи, какія усилія они длали для подавленія протестантскаго мятежа въ Нидерландахъ, это видно изъ снаряженія непобдимой армады въ Англію и вмшательства Филиппа II во Французскія дла при Генрих III и Генрих IV, когда казалось, что протестантизмъ прочно водворился во Франціи, короче, это доказывается появленіемъ испанскихъ войскъ во всхъ концахъ Европы, всюду, гд только можно было нанести ущербъ реформаціи.
Само собою понятно, что народъ, который такъ ревностно старался остановить разливъ протестантизма вдали Испаніи, не могъ оставаться равнодушнымъ, когда зараза приблизилась къ ея предламъ {Факты о распространеніи и подавленіи протестантизма въ Испаніи заимствованы главнымъ образомъ изъ сочиненіи Лоренте ‘Histoire critique de L’Inquisition d’Espagne’ (Paris 1817—1818 4 vol in 8) и изъ History of the Reformation in Spain by Thomas Mac-Crie. (Edinburg 1829 in 8о).}. Первый сигналъ тревоги былъ поданъ изъ Рима. Въ март 1521 г. было отправлено папское посланіе въ Испанію, указывавшее правительству на необходимость воспрепятствовать дальнйшему распространенію Лютеровыхъ сочиненій, которые, какъ тогда полагали, уже около года тайнымъ образомъ проникли въ Испанію. Не нужно упускать изъ виду, что папское посланіе было адресовано представителямъ свтской власти, которой въ то вре_для, по крайней мр формально, принадлежало право вдать эти дла. Но было боле естественно и боле согласно съ воззрніями, господствовавшими не только въ Испаніи, но и въ другихъ странахъ, обращаться въ религіозныхъ вопросахъ за совтомъ и помощью къ духовной власти, и громадное большинство испанскаго народа повидимому, весьма охотно приняло такой образъ дйствій. Мене чмъ черезъ мсяцъ посл полученія папскаго посланія, а можетъ быть и до полученія его, великій инквизиторъ далъ подчиненнымъ ему трибуналамъ приказъ выслживать и захватывать вс книги, заключающія въ себ изложеніе ученія новой ереси. Это была мра смлая и ршительная, и она увнчалась успхомъ {Великіе инквизиторы всегда выказывали инстинктивное желаніе пріобрсть юрисдикцію надъ печатными или рукописными сочиненіями.— Торквемада. самый сврпый изъ нихъ, сжегъ въ Севиль въ 1490 г. массу еврейскихъ библій и другихъ рукописей единственно на томъ основаніи, что он еврейскіе, а нсколько поздне въ Саламанк шесть тысячъ томовъ, яко бы содержавшихъ въ себ свднія о колдовств и магіи. Впрочемъ въ обоихъ этихъ случаяхъ онъ дйствовалъ не въ силу своихъ инквизиторскихъ полномочій, но прикрываясь авторитетомъ королевской власти, какъ это сдлалъ сорокъ лтъ раньше Барріентосъ. До 1521 г. печать находилась подъ вдніемъ Oidores, т. е. судей верховныхъ судовъ, а также и нкоторыхъ свтскихъ и духовныхъ лицъ, на которыхъ со времени введенія книгопечатанія въ Испаніи была возложена верховною властью цензура книгъ. (Llorenle, Histoire de l’inquisition. T. I. pp. 281, 456, Mendez, Typographia, pp. 51, 331, 375). Замчательно, что уже въ Partidas Альфонса X (Part. II, Titulo XXXI. Ley 11) мы находимъ законъ, въ силу котораго книгопродавцамъ (estacionarios) дозволяется продавалъ университетамъ только книги разсмотрнныя и одобренныя ректоромъ какъ ‘buenos et legibles et verdaderos’ (хорошія, достойныя прочтенія и правдивыя). Законъ этотъ былъ составленъ за два столтія до введенія книгопечатанія.}. Правительство охотно согласилось на нее, потому что въ какой бы форм ни являлся протестантизмъ, онъ во всякомъ случа противорчилъ излюбленнымъ планамъ императора, народъ же одобрилъ ее потому, что за исключеніемъ нкоторыхъ отдльныхъ личностей, вс истинные испанцы относились къ Лютеру и его послдователямъ едва-ли боле дружелюбно, чмъ къ маврамъ или евреямъ.
Между тмъ высшее правительственное учрежденіе инквизиціи — верховный совтъ — былъ созванъ и принялъ рядъ ршительныхъ и цлесообразныхъ мръ. Отъ 1521 до 1535 онъ издалъ нсколько декретовъ, въ силу которыхъ всякій имвшій у себя зараженныя лютеранской ересью книги или не донесшій на людей, имвшихъ ихъ, подлежалъ отлученію отъ церкви и подвергался цлому ряду унизительныхъ наказаній. Это дало инквизиціи право длать свои заключенія о характер и направленіи всякой книги. Дале она еще сдлала шагъ въ этомъ направленіи, присвоивъ себ право ршать, какія сочиненія можно печатать и какія нтъ, все это сдлалось постепенно, безъ шума {Слды инквизиторскихъ помтокъ встрчаются на нкоторыхъ книгахъ изданныхъ до 1550 г., хотя инквизиція не имла еще тогда легальнаго права подвергать ихъ своей цензур. Такъ на заглавномъ лист любопытнаго трактата Криставаля де Виллалона о биржевыхъ операціяхъ (Tratado de Cambios, Valladolid 1543) встрчается слдующая помтка: ‘visto por los Senores Inquisidores’, такъ въ ‘Silva de varia Leccion’ Перо Мехіи (Sevilla, 1543, folio) къ находящемуся на заглавномъ лист правительственному ‘печатать дозволяется’ присоединено на обертк такое же дозволеніе со стороны инквизитора. Конечно, единственнымъ мотивомъ для послдняго было желаніе автора напередъ обезопасить себя отъ преслдованія власти, хотя и не основанной на закон, но тмъ не мене страшной. Подобнымъ же мотивомъ объясняется присутствіе формальнаго инквизиторскаго дозволенія на книг Кастильи ‘Therica de Virtudes’ 1536, хотя она посвящена императору и дозволена къ печати его правительствомъ.— Съ другой стороны на книг Оссуны ‘Ley de Amor Sancto, 1543’ мы находимъ замтку, что она была только разсмотрна (а не дозволена) по приказанію коадьотора епископа севильскаго — знакъ, что отдача книгъ на разсмотрніе инквизиціи не была еще тогда установлена закономъ, но практиковалась, какъ предохранительное средство.}, даже безъ прямаго дозволенія папы и короля Испаніи, но при подразумваемомъ согласіи обоихъ и обыкновенно съ помощью того или другаго. Наконецъ было изобртено средство, не оставлявшее никакихъ сомнній относительно своего примненія и весьма мало относительно ожидаемыхъ отъ него результатовъ.
Въ 1539 г. Карлъ V получилъ папскую буллу, уполномочивавшую его потребовать отъ лувенскаго университета во Фландріи, гд сущность Лютерова ученія была извстна гораздо лучше, чмъ въ Испаніи, списокъ книгъ, распространеніе которыхъ въ его владніяхъ могло бы отозваться вредными послдствіями. Списокъ этотъ, напечатанный въ 1546, былъ первый Index Expurgatorius, изданный испанскимъ правительствомъ. Представленный императоромъ верховному совту инквизиціи для дополненій, онъ былъ изданъ вновь въ 1550 г. Такимъ образомъ великій рычагъ новйшей культуры — пресса — былъ подчиненъ инквизиціонной юрисикціи, которая была еще боле, укрплена за инквизиціей Филиппомъ II, издавшимъ въ 1558 г. законъ, угрожавшій конфискаціей имущества и смертью всякому, кто будетъ покупать, продавать или имть у себя какую нибудь изъ книгъ, упомянутыхъ въ Index’s {Peignot, Essai sur la libert d’crire, Paris 1832, in 8о, pp55, 61. Baillot, Jugements des Savants, Amsterdam, 1725, in 12о. T. II, Partie I, p. 43См. у Сарни (Opr, Helmstadt, 1763, T. IV, 1—67 замчательный очеркъ исторіи возникновенія инквизиціи и перваго по времени Index Expurgatorius, изданнаго въ Венеціи. Ср. также, Llorente, Histoire de 1’Inquisition, Tom. I, pp. 459—464, 470, Vogt, Catalogue librorum Rariorum, Hamburgi, 1753, in 8о pp 367—369Гайянгосъ считаетъ Index, напечатанный въ Вальядолид въ 1559 г. первымъ оффиціальнымъ индексомъ, изданнымъ въ Испаніи, ибо боле ранніе Index’ы были предназначены главнымъ образомъ для Нидерландовъ. Такова была дятельность инквизиціи въ Европ. Въ остальныхъ частяхъ свта дло шло и того хуже. Въ испанскихъ колоніяхъ начиная съ 1550 г. было предписано, чтобъ каждая книга была снабжена удостовреніемъ, что она не запрещенная, книгу, не имвшую этого удостовренія, нельзя было не только продать, но даже читать. (Llorente, T. I. р. 467)Впрочемъ, издавая свои Index’ы запрещенныхъ, книгъ инквизиція предварительно входила въ сношенія съ свтскою властью, отъ которой и получала полномочіе дйствовать. Но въ 1640 этотъ порядокъ не соблюдался боле, и инквизиція издавала Index’ll отъ себя, не считая нужнымъ сноситься по этому поводу съ свтской властью. Особенно съ той поры, какъ появилась опасность вторженія лютеровой ереси въ Испанію, ни одна книга, полученная изъ Германіи или Франціи, не могла быть пущена въ обращеніе въ Испаніи безъ спеціальнаго разршенія инквизиціи. Bishe у Vidal, Trattado de Comedias, Burcelona, 1618, in 12о, f. 55.
Изъ оффиціальныхъ актовъ инквизиціи, обнародованныхъ во время суда надъ Люисомъ де Леономъ (1572—1576) видно, что испанскіе книгопродавцы не смли развязать тюки съ книгами, часто получаемыми изъ Франціи и другихъ мстъ, безъ спеціальнаго позволенія инквизиціи. (Coleccion de Documentes indites para la Historia de Espaa, per Salva у Barnada, T. X, 1847, p. 390 in 8о). Нтъ никакого сомннія, что въ числ этихъ книгъ были и испанскія, ибо нкоторыя сочиненія испанскихъ протестантовъ, Переса де Пинеды, Экцины и др. печатались до 1600 г. въ Венеціи, Антверпен и Париж. Но во всякомъ случа число ихъ было весьма незначительно. Довольно полный списокъ сочиненій испанскихъ протестантовъ можно найти въ любопытной замтк Виффена, предпосланной его перепечатк Epistola Consolatoria Хуана Переса.— Изъ другихъ источниковъ, мы узнаемъ, какимъ способомъ выслживались эти еретическія сочиненія. Такъ извстно, что Карранца — бывшій впослдствіи епископомъ толедскимъ и одной изъ высокопоставленныхъ жертвъ инквизиціи — былъ въ 1557 посланъ Филиппомъ II въ Нидерланды съ цлью вывдать, какія еретическія книги на испанскомъ язык были напечатаны вн Испаніи и что по его совту постановлено было вс книги, прибывающія изъ за границы въ Испанію, подвергать тщательному разсмотрнію прежде чмъ пускать ихъ въ обращеніе (Роггепо, Dichos у Hechos de Philipe II, изданіе 1748 г., стр. 82), а два года спустя самъ Карранца былъ выданъ Филиппомъ И инквизиціи, какъ еретикъ. Но Филиппъ на этомъ не остановился. При содйствіи Герцога Альбы онъ самъ составилъ Iudex Expurgatorius, который былъ изданъ въ 1571 г. съ предисловіемъ Монтано. Index этотъ былъ разосланъ только цензорамъ книгъ съ строгимъ запрещеніемъ показывать ею кому-бы то ни было. ‘Іі ipsi — говорится въ подлинномъ приказ Филиппа — privatim, nullisque conciis, apud же Indicem Expurgatorium liabebunt, quem eundem neque aliis communicabunt, neque ejus exe inplum ulli dabunt’, ete. Храненіе въ тайн самаго индекса есть актъ утонченной тиранніи, ибо въ силу этого распоряженія лицу, имвшему у себя запрещенную книгу, не дозволялось знать, что она запрещенная, оно узнавало объ этомъ тогда, когда его притягивали къ суду за обладаніе ею. Второе изданіе этого чудовищнаго индекса появилось въ 1599 г.}.
При такихъ условіяхъ борьба съ протестантизмомъ въ Испаніи не могла быть продолжительной. Кровавыя преслдованія лицъ заподозрнныхъ въ сочувствіи къ лютеранской ереси начались въ 1559 г. и окончились около 1570 г. Одно время протестантизмъ имлъ нкоторый успхъ въ монастыряхъ и среди духовенства, и хотя число его приверженцевъ было не на столько велико, чтобъ внушать серьезныя опасенія, тмъ не мене нкоторые изъ нихъ отличались умомъ, ученостью и занимали видное общественное положеніе. Но чмъ выше они стояли, тмъ трудне имъ было укрыться отъ глазъ инквизиціи, существовавшей уже около семидесяти лтъ и достигшей въ ту пору высшей точки своего могущества.— Кардиналъ Хименесъ, одинъ изъ самыхъ смлыхъ и дальновидныхъ государственныхъ людей и вмст съ тмъ одинъ изъ самыхъ непреклонныхъ фанатиковъ, которыхъ когда либо видлъ міръ, соединялъ въ своемъ лиц въ продолженіе довольно долгаго времени должность правителя Испаніи съ должностью великаго инквизитора и пользовался сосредоточенными въ его рукахъ необычайными полномочіями, чтобы поддерживать инквизицію въ Испаніи и распространить ее на недавно открытую Америку {Кардиналъ Хименесъ дйствительно стоялъ на высот положенія, созданнаго соединеніемъ въ его лиц двухъ необыкновенно важныхъ должностей и пользовался своими громадными полномочіями такъ мудро и ревностно, съ такою увренностью въ силу своего генія, которая казалось удвоивала его власть. Не нужно забывать, что ему и только ему инквизиція обязана тмъ, что черезъ двадцать лтъ своего существованія она не была заключена въ сравнительно узкія рамки или даже совсмъ уничтожена, ибо когда въ 1512 г. вслдствіе истощенія казны Фердинандъ уже совсмъ былъ готовъ принять отъ своихъ преслдуемыхъ новообращенныхъ подданныхъ значительную денежную сумму, необходимую для продолженія войны съ Наваррой, которую они соглашались внести подъ единственнымъ условіемъ, чтобы свидтели въ инквизиціонныхъ процессахъ были допрашиваемы публично — Хименесъ не только употребилъ все свое вліяніе, что-бы убдить короля не принимать этой жертвы, но снабдилъ его денежными средствами, длавшими ее излишней. Дале когда въ 1517 тже преслдуемые христіане предлагали юному и не лишенному великодушныхъ побужденій Карлу V на тхъ же условіяхъ сумму большую, чмъ предыдущая для вовмщенія расходовъ по принятію короны, когда главнйшіе университеты и ученйшіе люди Испаніи высказывались за разумность этой мры — кардиналъ Хименесъ снова употребилъ все свое вліяніе и достигъ того, что субсидія и на итогъ разъ не была принята. Ему обязана инквизиція устройствомъ своей юрисдикціи и введеніемъ въ различныхъ провинціяхъ инквизиціонныхъ трибуналовъ, основанныхъ на прочныхъ и глубокихъ началахъ, ему же наконецъ обязана инквизиціи распространеніемъ своимъ за предлами Испаніи, ибо никто иной какъ Химемесъ ввелъ ее въ завоеванный имъ на собственныя средства Оранъ, Канарскіе острова и Кубу, откуда она по его же предначертаніямъ была распространена и въ испанской Америк, (Llorente, Histoire de l’Inquisition, глава X. ст. 5 и 7).
Память Хименеса весьма чтилась въ Испаніи. Филиппъ IV хлопоталъ о причисленіи его къ лику святыхъ, и Педро де Кинтанилла, посланный имъ для этой цли въ Римъ, издалъ тамъ въ 1658 г. сочиненіе подъ заглавіемъ ‘Oranuiu Ximenii virtute Catbolicum’, въ которомъ онъ утверждалъ, что великій кардиналъ со дня своей смерти вплоть до 1657 г. не переставалъ чудеснымъ образомъ вмшиваться въ дла Африки съ цлью упрочить и расширить свои завоеванія, онъ не останавливается даже передъ увреніемъ, что въ ршительной битв, происходившей въ 1509 г. повторилось чудо Іисуса Навина, ршившее ее въ пользу кардинала. См. прекрасную характеристику Хименеса у Ганеманна въ его Darstellungen aus der inneren Geschichte Spaniens, Gttingen 1860, его. 138—160 и у Феррера дель Ріоса въ первомъ приложеніи къ его ‘Decndencia de Espafia’, (1850).}. Преемникомъ его былъ кардиналъ, впослдствіи папа, Адріанъ VI, любимый наставникъ Карла V, исправлявшій боле года обязанности великаго инквизитора, такъ что одно время въ его лиц инквизиція пользовалась поддержкой высшей духовной власти, какъ до него она опиралась на представителя высшей власти политической {Llorente, Tom. I. p. 419.}. Когда же по прошествіи двадцати лтъ Филиппъ II, человкъ подозрительный, непреклонный и неразборчивый на средства, сталъ во глав имперіи, въ предлахъ которой, какъ тогда хвастливо выражались, никогда не заходило солнце,— онъ посвятилъ всю свою далеко недюжинную энергію и вс средства своихъ необозримыхъ владній на истребленіе въ нихъ ереси и на соединеніе ихъ въ одно цлое, въ одну великую католическую державу.
Впрочемъ инквизиція, представлявшая собой лишь главное вншнее средство для изгнанія лютеровой ереси изъ предловъ Испаніи, могла бы не достигнуть своей цли, если бы она не нашла себ сильной поддержки съ одной стороны въ правительств, съ другой — въ народ {Ввозя свое великое наступательное оружіе — библію на народномъ язык — въ Испанію, протестанты имли небольшой успхъ, въ особенности если сравнить его съ тмъ успхомъ, которое имло распространеніе священнаго писанія на народномъ язык въ Италіи. Впрочемъ исторія ихъ попытки во всякомъ случа не лишена интереса. Они преимущественно распространяли библію въ перевод Кипріана Валеры, изданія 1602, которое на самомъ дл есть второе исправленное изданіе перевода Кассіодора де Рейны (Cassiodoro de Reyna), который въ свою очередь пользовался при перевод Ветхаго Завта еврейской библіей на испанскомъ язык, изданной въ 1553 въ Феррар. {Остальную часть примчанія гд авторъ перечисляетъ вс извстныя ему изданія этихъ библій и сообщаетъ свденія о жизни Валеры и Рейвы, мы опускаемъ, такъ какъ она иметъ чисто мстный и притомъ исключительно библіографическій интересъ. Примчаніе переводчика.}}. Ибо относительно религіозныхъ вопросовъ общественное мнніе въ Испаніи искони держалось одного направленія. Въ продолженіе многихъ вковъ испанцы боролись съ неумолимой ненавистью противъ неврныхъ и духъ нетерпимости, одушевлявшій ихъ въ этой борьб, сдлался однимъ изъ элементовъ испанскаго народнаго характера, теперь же, изгнавши евреевъ и покоривши мавровъ, они съ той же пламенной ревностью принялись вытравливать изъ своей почвы послдніе слды еретической заразы. Съ цлью споспшествовать этому великому длу папа Павелъ IV издалъ въ 1558 г.— въ самый годъ обнародованія Филиппомъ II въ помощь инквизиціи закона, налагавшаго страшныя кары за религіозныя преступленія — буллу, которая, подтверждая вс прежнія постановленія церкви относительно еретиковъ, предписывала инквизиціоннымъ трибуналамъ притягивать къ суду всхъ лицъ, подозрваемыхъ въ сочувствіи новой ереси, будь они епископы, архіепископы, кардиналы, герцоги, короли, даже самъ императоръ. Буллой этой давались инквизиціи полномочія, которыя, взятыя во всемъ ихъ объем, оказались боле гибельными для умственнаго прогресса, чмъ какія бы то ни было полномочія, данныя когда либо свтской или духовной власти {Llorente, Tom. II. рр. 183, 184.}. Данными ей чудовищными полномочіями инквизиція съ самаго начала пользовалась весьма широко. Первое публичное ауто-да-фе протестантовъ происходило въ Вальядолид въ 1559 г., за нимъ слдовали другія здсь и въ другихъ мстахъ {Ibid. Tom. II. Chap. XX, XXI и XXIV. Historia del Colegio de San Bartolom por Vergara у el Marques de Alventos. In Fol. Tom. I, 1766, p. 259. Описаніе ауто-да-фе, происходившаго 21 мая 1559, сдланное очевидцемъ Гонзало де Иллескасомъ, котормъ глядя ха него, радовался въ своемъ правоврнымъ сердц, производитъ боле возмутительное впечатлніе, чмъ подобныя же описанія, сдланныя врагами римско-католической церкви. Оно находится въ его Historia Pontifical у Catolica, Libro VI, lop. 30, IV, цлый отдлъ которой посвященъ исторіи ауто-да-фе протестантовъ. Въ числ созженныхъ 21 мая были и женщины. ‘Uvo — говоритъ онъ — entre los quemados algunas nionjas, bien mozas у hermosas’, т.-е.: ‘въ числ созженныхъ было нсколько молодыхъ и красивыхъ монахинь’. По свидтельству Гонзало, въ эту эпоху протестантизмъ сдлалъ большіе успхи въ Испаніи. Онъ увряетъ, что не малое число высокопоставленныхъ лицъ въ Вальядолид, Севиль и Толедо, сочувствовало протестантской ереси. ‘Eran tantos y tales que se tuvo creido, que si dos о tres aos nias se taidapaen remediar este daiio se abrasara to da Espaa у veniera mas a la mas aspera desventura, que jamas en ella за avia visto’. (Tom. II. ff. 336—338). Но это по моему мннію, уже преувеличеніе, вытекающее изъ его благоговнія передъ инквизицей, о которой въ другомъ мст (Г. 101. а) онъ выражается такъ: ‘Si por el non fuera, ya estuviera toda Espaa inficionada de la pestilencial doctrina у secta Lutterara’. О положеніи протестантизма въ Испаніи можно также составить себ понятіе изъ свдній о севильскомъ монастыр, сообщаемыхъ испанскимъ протестантомъ Кипріаномъ де Валерой (см. его Dos Trabados, 1588 p. 247, перепечатанныхъ въ 1857) и относящихся къ 1557 г,, т: е: къ эпох, когда онъ убжать оттуда.}. Королевская фамилія не рдко присутствовала при этихъ зрлищахъ. Пострадало не мало лицъ, занимавшихъ видное общественное положеніе, и народъ относился весьма одобрительно къ совершавшимся передъ его глазами ужасамъ. Число жертвъ было впрочемъ не велико сравнительно съ прежними временами: рдко сжигались одновременно боле двадцати человкъ, равнымъ образомъ подвергалось жестокимъ и унизительнымъ наказаніямъ за разъ не боле 50 или 60 человкъ. Къ сожалнію многіе изъ пострадавшихъ, судя по характеру взводимыхъ на нихъ преступленій, принадлежали къ числу передовыхъ людей эпохи. Въ особенности возбуждали противъ себя подозрніе ученые, такъ какъ протестантизмъ въ силу самой идеи своей нуждался въ поддержк науки. Санчесъ, лучшій знатокъ классическихъ языковъ въ Испаніи, Люисъ де Леонъ, лучшій знатокъ еврейскаго и краснорчивйшій проповдникъ, знаменитйшій испанскій историкъ Маріана на ряду съ многими мене важными и извстными учеными, поочередно были привлекаемы къ суду повидимому только для того чтобы заставить ихъ выразить свою покорность инквизиціи, такъ какъ послдняя ни въ чемъ не могла упрекнуть ихъ.
Люди самой святой жизни и самыхъ аскетическихъ наклонностей не были свободны отъ подозрнія, если они обнаружили склонность къ изслдованію. Такъ Хуанъ де Авила, извстный подъ именемъ апостола Андалузіи, восторженный мистикъ Люисъ де Гранада. Тереза Іисусова (Teresa de lesus) и Хуанъ Христовъ (Juan de la Cruz), изъ которыхъ два послдніе были впослдствіи причислены римско-католическою церковью къ лику святыхъ, вс они либо прошли черезъ подземелья инквизиціи, либо подверглись наложеннымъ на нихъ дисциплинарнымъ наказаніямъ. Подобной же участи подверглись нкоторые изъ знаменитйшихъ представителей высшей духовной іерархіи въ Испаніи. Такъ напр. Карранда, архіепископъ толедскій и примасъ Испаніи, измученный восемнадцатилтними преслдованіями инквизиціи, умеръ наконецъ, малодушно подчинившись ея авторитету, такъ Казелла, нкогда любимый капелланъ Карла V, былъ сначала задушенъ на эшафот, а потомъ сожженъ. Даже правовріе первйшихъ государственныхъ сановниковъ не рдко подвергалось сомннію, чтобы доказать имъ, что власть ея ни передъ чмъ не останавливается, инквизиція привлекала къ суду Донъ Хуана Австрійскаго и страшнаго герцога Альбу {Llorente, Tom. II, Chap. XIX, XXV и въ другихъ мстахъ. По вполн достоврному свидтельству Парависино, инквизиція однажды отказала въ просьб самому Филиппу II и сдлала это не совсмъ почтительнымъ образомъ. ‘Одна извстная придворная дама — разсказываетъ этотъ проповдникъ — опасно (desafuciadamente) заболла, и врачи ея сочли необходимымъ обратится къ искусству знаменитаго ботаника, мавра изъ Валенсіи, томившагося въ тюрьмахъ инквизиціи въ Толедо. Государь нашъ, Донъ Филиппъ II, написалъ письмо къ великому инквизитору кардиналу Кирог съ просьбой доврить ему узника и общая королевскимъ словомъ снова возвратить его въ тюрьму. Одному изъ придворныхъ было поручено снести письмо (Papel) къ великому инквизитору, который, прочтя его, въ порыв религіознаго рвенія далъ такой отвтъ: ‘скажите королю, чтобы онъ прежде отобралъ отъ меня должность, данную имъ мн, если же ему угодно сдлать это, то пусть онъ раньше уничтожитъ инквизицію’. Придворный передалъ въ точности этотъ отвть королю, который выслушавъ его внимательно, сказалъ: ‘дйствительно, Кирога учитъ насъ быть христіанами’ — отвтъ (прибавляетъ придворный проповдникъ) не только великодушный и достойный короля), но можно сказать божественный’ (divine). Jesu Christo Desagreviado, 1633, ff. 9, 10.}, впрочемъ процессы противъ этихъ лицъ имли лишь формальное значеніе, ибо инквизиція съ самаго начала была тсно связана съ государственной властью и въ послдующее царствованіе сама служила орудіемъ въ рукахъ государственныхъ людей, послдовательно смнявшихъ другъ друга.
И такъ можно допустить, что цль которую совмстно преслдовали и инквизиція и государственная власть во вторую половину царствованія Филиппа II, была достигнута по крайней мр въ большихъ размрахъ, чмъ подобная цль была достигнута въ любой христіанской стран. Испанскій народъ скоро сдлался религіознйшимъ народомъ въ Европ въ томъ смысл, въ какомъ тогда понимали религіозность. Этотъ фактъ блистательнымъ образомъ подтвердился нсколько лтъ спустя, когда признано было за благо изгнать изъ Пиринейскаго полуострова остатки маврскаго племени и когда вслдствіе этого ршенія шесть сотъ тысячъ мирныхъ и трудолюбивыхъ жителей, жертвъ религіознаго фанатизма, было безжалостно изгнано изъ родной страны при ликованіи всего населенія Испаніи и съ одобренія Сервантеса, Лопе де Веги и другихъ великихъ умовъ той эпохи {См. примчаніе къ 40-й глав этого отдла. Don Quixote, Parle II, с. 54 и Lope de Vega, Corona Tragica, Lib. II, Obras Sueltas, 1776 Toni. IV, p. 30. Веласкесъ написалъ большую картину съ цлью увковчить это ужасное государственное преступленіе. Описаніе ея можно найти у Стерлинга. Artists of Spain, 1848, vol. II, p. 509. Сэръ Эдмондъ Годъ въ Handbook of the History of Painting, London, 1848, in 12-o, говоря объ единственномъ испанскомъ учрежденіи инквизиціи, произнесъ слдующія замчательныя слова: ‘я назвалъ инквизицію единственнымъ общественнымъ учрежденіемъ, потому что она была на самомъ дл единственнымъ звеномъ, связывавшимъ въ одно цлое вс разрозненныя королевства и владнія, составлявшія го, что мы называемъ Испаніей’. Вся глава этого сочиненія, посвященная вліянію религіи на испанскую живопись, полна глубокихъ размышленій, обличающихъ философскій умъ и короткое знакомство съ испанскимъ народнымъ характеромъ. Политическій характеръ инквизиціи былъ съ давнихъ поръ вполн ясенъ для людей, знакомыхъ съ политическимъ положеніемъ Испаніи и дйствіями ея правительства. Агостино Нани, венеціанскій посланникъ при мадритскомъ двор посл смерти Филиппа II, пишетъ въ 1598 въ одной изъ своихъ депешъ слдующее: ‘Король можетъ считаться главой инквизиціи, потому что онъ самъ назначаетъ инквизиторовъ и ихъ помощниковъ. Онъ пользуется этимъ учрежденіемъ, чтобъ держать въ страх своихъ подданныхъ, и карать ихъ жестоко и съ соблюденіемъ тайны, что не всегда удобно сдлать съ помощью высшаго свтскаго правительственнаго учрежденія — королевскаго совта. Такимъ образомъ оба эти учрежденія идутъ рука съ рукой и взаимно помогаютъ другъ дружк на служб королю. (Alberi, Relazione Venete, Serie I, vol. V, 1861, p. 485.)}. Можно сказать, что съ этого времени религіозные диссонансы не слышатся въ Испаніи, инквизиція же до самаго своего уничтоженія въ 1808 все боле и боле становится политическимъ орудіемъ и подъ предлогомъ изысканія ереси или неврія занимается такими вопросами, которые имютъ прямое отношеніе къ государственной политик. Большинство испанскаго народа по прежнему продолжало радоваться сознаніемъ своего правоврія, тже немногіе, религіозныя убжденія которыхъ расходилась съ религіей большинства, либо принуждены были молчать изъ страха, либо были выхватываемы изъ среды, лишь только ихъ правовріе было заподозрно {Отъ подавленія реформаціи Филиппомъ II около 1570 вплоть до уничтоженія инквизиціи въ 1808 г. можно насчитать только четырехъ сколько нибудь извстныхъ испанцевъ, принявшихъ протестантизмъ и писавшихъ въ защиту своей покой религіи. Первымъ изъ нихъ былъ Томе Карасконъ, августинскіи монахъ, убжавшій въ Англію и возведенный Іаковомъ I въ санъ настоятеля Герефордскаго собора. Онъ написалъ по испански сочиненіе въ триста страницъ противъ монашества и службы на латинскомъ язык. Оно было издано гд то во Фландріи, но безъ означенія мста и года напечатанія, но вроятно, вскор посл 1628. (Ocios de Espauoles Emigrados, London, Tom. I, 1824, pp156—161). Оно появилось вторымъ изданіемъ около 1633, и нсколько лтъ спустя было перепечатано и въ Англіи въ небольшомъ формат и тоже безъ означенія года. Въ приложеніи къ англійскому изданію этого сочиненія сказано, что настоящій его авторъ не Thomas Carascon, но Фернандо де Техеда, написавшій два или три протестантскихъ трактата на латинскомъ и англійскомъ языкахъ и издавшій въ 1623 переводъ англійской литургіи на испанскій языкъ по случаю предполагавшагося брака принца Карла съ испанской инфантой. За послдній трудъ, предпринятый имъ по порученію епископа Вильямса, авторъ былъ сдланъ викаріемъ въ Блэкшир и награжденъ пребендой въ Герефорд. Техеда стоялъ въ близкихъ отношеніяхъ къ Оксфордскому Университету, и потому краткія свднія о немъ можно найти у Куда, Alhenae Oxon., ed Bliss, vol. II. p. 413. Вторымъ испанскимъ протестантомъ былъ нкто Себастіанъ де ли Энцина, редактировавшій въ Амстердам въ 1708 г. второе исправленное изданіе Новаго Завта въ перевод Валеры. Онъ былъ священникомъ колоніи испанскихъ купцовъ въ Амстердам и принадлежалъ къ англиканской церкви. (Castro, Biblioteca. Tom. I, pp. 499—501). Третьимъ былъ 4’еликсъ Антоніо де Альворадо, священникъ испанской коммерческой колоніи въ Лондон, тоже принадлежавшій къ англиканской церкви. Въ 1709 г. онъ издалъ для своихъ прихожанъ переводъ англійской литургіи, къ которому приложилъ трактатъ о рукоположеніи. Оба эти произведенія, на ряду съ изданными имъ въ 1719 г. англо-испанскими разговорами, помщены въ Index Expurgatorius 1790 г. рр. 8. 162. Но выше всхъ испанскихъ протестантовъ и во всхъ отношеніяхъ замчательне ихъ былъ Іосифъ Бланко Уайтъ изъ Севильи, родившійся въ 1775 г. Въ 1800 онъ сдлался католическимъ священникомъ, принужденный въ 1812 г. вслдствіе политическихъ причинъ убжать въ Англію, онъ измнилъ католической религіи и издалъ въ разное время не мало замчательныхъ сочиненій противъ нея. Кром того онъ написалъ нсколько сочиненій по другимъ вопросамъ, на которыя я буду ссылаться, такъ какъ они очень важны для исторіи испанской литературы. Бланко Уайтъ умеръ въ Ливерпул въ 1841 г., а нсколько лтъ спустя появилась въ Лондон его подробная біографія. (Life of J. Blanco White by Thom, London 1845 in 3 vol. Примру Уайта послдовали три или четыре испанца, но ни одинъ изъ нихъ ни по таланту, ни по значенію не можетъ сравниться съ этимъ замчательнымъ человкомъ.}.
Такая особенность народнаго характера непремнно должна была найти себ выраженіе и въ литератур, преимущественно же въ литератур испанской, испоконъ вка отражавшей въ себ основныя черты испанскаго народа. Но время было не такое, когда подобныя особенности находятъ себ поэтическое выраженіе. Старинная преданность королевской власти, искони составлявшая прекрасную черту испанскаго характера и культуры, была теперь искажена честолюбивой примсью всемірнаго господства и обращалась на такихъ королей и вельможъ, которые подобно тремъ Филиппамъ и ихъ министрамъ, были недостойны ея. Вотъ почему у испанскихъ эпическихъ поэтовъ и историковъ, даже у такихъ всеобщихъ любимцевъ, какъ Кеведо и Кальдеронъ, мы находимъ тщеславное умиленіе передъ величіемъ своей страны и такое преклоненіе передъ властью и вельможами, которое прямо показываетъ намъ, что древняя кастильская гордость уже утратила чувство собственнаго достоинства.
Такому же искаженію подверглось и старинное религіозное чувство, весьма родственное старинной испанской врности королю. Христіанскій духъ, окрашивавшій въ продолженіе многовковой, борьбы съ неврными самыя дикія военныя приключенія краской нравственнаго долга, также выродился въ форму низменнаго и робкаго благочестія, жестоко и нетерпимо относившагося ко всему сколько нибудь уклоняющемуся отъ общей рзко опредленной религіозной нормы, и при всемъ томъ это благочестіе было настолько всеобще и популярно, что оно наполняетъ собой современные романы и повсти, а народный театръ въ различныхъ своихъ формахъ становится его страннымъ и причудливымъ выраженіемъ.
Естественно, что испанская поэзія и краснорчіе, относящіяся къ этому періоду — первая половина котораго была эпохой величайшей національной славы Испаніи — должны носить на себ гибельные слды того нравственнаго искаженія, которому подвергся національный характеръ испанцевъ. Мужественный и возвышенный духъ, составляющій основу умственной жизни каждаго народа, былъ искаженъ и подавленъ. Нкоторые отдлы литературы, какъ то судебное краснорчіе и проповдное слово, сатирическая поэзія и изящная дидактическая проза, почти не существуютъ, другіе, какъ напр. эпическая поэзія, получаютъ ложное направленіе, за то драма, романсы и легкія формы лирической поэзіи разростаются’ буйно и нестройно, какъ бы почерпая свою силу изъ оковъ, наложенныхъ на другія литературныя формы. Оковы эти въ самомъ дл искусственнымъ образомъ отвели поэтическій геній Испаніи въ русло, по которому онъ въ другихъ случаяхъ никогда не катился бы такимъ шумнымъ потокомъ.
Книги, изданныя въ продолженіе всего періода, къ изученію котораго мы теперь приступаемъ и даже спустя столтіе, носятъ на каждомъ шагу отпечатокъ того униженнаго положенія, въ которомъ находилась тогда пресса и ея работники. Эти унизительныя заглавія и посвященія, эти массы свидтельствъ друзей автора, предназначенныя служить доказательствомъ правоврія сочиненій, имющихъ столь же мало отношенія къ религіи, какъ волшебная сказка, наконецъ послдняя страница, гд авторъ заране извиняется въ безсознательномъ нарушеніи авторитета церкви и въ широкомъ пользованіи классической миологіей — все это гнететъ нашу душу массой подавляющихъ доказательствъ того, какъ всецло человческій умъ былъ подавленъ въ Испаніи и какъ столь долго носимыя имъ цпи исказили и унизили его природу {Посвященія испанскихъ авторовъ нердко носятъ на себ слды этого приниженнаго состоянія духа. Чтобы отвлечь подозрительность цензуры нкоторыя книги заключаютъ въ себ столько же нелпыя сколько и кощунственныя посвященія святымъ, Спасителю и т. д. И чмъ предосудительне была книга, тмъ боле старался авторъ обезопасить себя съ этой стороны. Такъ напр. имющійся у меня плохой прозаическій переводъ Овидіевыхъ Метаморфозъ (1664 г.) посвященъ ‘a la purissima Reyna de los Angelos у Hombres, Maria Santissinia etc.}.
Но мы очутились бы въ большомъ заблужденіи, если бы на основаніи исчисленныхъ нами странныхъ особенностей испанской литературы, пришли къ заключенію, что эти особенности были плодомъ непосредственнаго воздйствія инквизиціи и правительства, подавившихъ путемъ чисто-физическаго насилія вс живыя отправленія общества. Послднее было бы даже невозможно. Ни одинъ народъ не подчинился бы подобному игу и мене всего такой гордый и рыцарственный народъ, какимъ были испанцы въ царствованіе Карла V и въ большую часть царствованія Филиппа II. Это темное дло совершилось гораздо раньше. Основы его были глубоко заложены въ кастильскомъ характер. Оно было съ одной стороны результатомъ избытка и ложнаго направленія христіанской ревности, съ помощью которой испанцы такъ отчаянно и славно противодйствовали вторженію магометанства въ Европ: съ другой — той преданности королевской власти, благодаря которой испанскіе короли вышли побдителями изъ страшной многовковой борьбы, оба эти принципа, въ сущности возвышенные и благородные, глубже слились съ народнымъ характеромъ въ Испаніи, чмъ въ какой либо другой стран {Губеръ въ лекціи, читанной имъ въ 1847 г. въ германскомъ Евангелическомъ Обществ (Verein) утверждаетъ, что инквизиція была неизбжнымъ учрежденіемъ, выросшимъ изъ испанскаго народнаго характера и что положеніе Испаніи во глав католическаго міра въ XVI ст. было также неизбжнымъ. Объ инквизиціи онъ выражается такъ: ‘Сколько намъ извстно, инквизиція была въ лучшемъ смысл слова народною въ Испаніи, это было учрежденіе совершенно въ дух строго католической кастильской народности. (Uber Spanische Nationalitt, Berlin 1852, стр. 13).}.
И такъ подчиненіе недостойному деспотизму и испанская набожность не были послдствіемъ инквизиціи и репрессивныхъ мръ, придуманныхъ исказившейся королевской властью, скоре наоборотъ и деспотизмъ и инквизиція были результатомъ ложнаго направленія, которые приняли старинная набожность и преданность королевской власти. Культура, заключавшая въ себ оба эти составные элементы, была исполнена блеска, поэзіи и возвышенности, но она имла свою тневую сторону, состоявшую въ томъ, что она не съумла возбудить и развить многія возвышенныя качества человческой природы, находящія себ примненіе въ домашней жизни и занятіяхъ мирными искусствами.
Подвигаясь впередъ, мы подмтимъ въ развитіи испанскаго народнаго характера и литературы кажущіяся противорчія, которыя объяснятся лишь въ томъ случа, если мы возведемъ ихъ къ ихъ источникамъ. Мы увидимъ, что эпоха высшаго могущества инквизиціи совпадала съ эпохой высшаго процвтанія свободной и безнравственной драмы, что въ то. время какъ Филиппъ и два его непосредственныхъ преемника управляли страной въ дух жестокаго и завистливаго деспотизма, Кеведо писалъ свои остроумныя и смлыя сатиры, а Сервантесъ своего глубокомысленнаго Донъ-Кихота. Но по мр боле тщательнаго изученія упомянутаго порядка вещей, мы убдимся, что въ основ его лежатъ нравственныя противорчія, повлекшія за собой серьезныя нравственныя бдствія.
Испанскій народъ и великіе писатели, прославившіе собою лучшіе эпохи его исторіи, могли сохранять бодрость духа, потому что не замчали очерченныхъ вокругъ ихъ границъ и нкоторое время не чувствовали наложенныхъ на нихъ стсненій. То отъ чего они отступились могло быть уступлено ими съ легкимъ сердцемъ, безъ малйшей примси отчаянія и униженія, они могли сдлать эту уступку, руководимые религіознымъ усердіемъ и преданностью къ власти, но тмъ не мене несомннно, что эти границы и стсненія существовали и что имъ были принесены въ жертву лучшіе и существеннйшіе элементы народнаго характера.
Время это доказало какъ нельзя лучше. Прошло немного боле столтія, и государство, грозившее человчеству всемірной монархіей, едва было въ силахъ отразить вншнее нападеніе и спра виться съ своими собственными мятежными подданными.— Духъ жизни — духъ энергичной поэтической жизни, ярко горвшей въ стран въ годину испытаній — очевидно покинулъ навсегда испанскій народный характеръ. Испанцы, игравшіе въ Европ одну изъ главныхъ ролей такъ низко упали, что утратили почти всякій авторитетъ. Гордо удалившись въ свои горы, руководимые тмъ же духомъ нетерпимости, въ силу котораго они нкогда избгали всякихъ сношеній съ своими маврскими завоевателями, они почти прекратили сношенія съ остальнымъ міромъ. Благодаря сокровищамъ, приливавшимъ въ казну изъ испанскихъ владній въ Америк, королевская власть сохраняла еще въ продолженіе слдующаго столтія свой незавидный престижъ, но искренняя вра, прежняя преданность королю и достоинство, свойственное испанскому народу, исчезли навсегда или замнились рабской угодливостью передъ недостойными правителями государства и рабской суеврной набожностью. Исчезъ и старинный энтузіазмъ и прежде не всегда разумно направляемый, а впослдствіи часто направляемый на ложный путь, а вмст съ нимъ увяла и поэзія, которая въ Испаніи боле чмъ въ какой нибудь стран Европы, стояла въ тсной связи съ народнымъ характеромъ {Есть курьезная книга, принадлежащая перу одного монаха и носящая заглавіе: ‘Las cinco Excelencias del Espaol que despueblan Espaa, por el М. Fr. Benito de Penalosa у Mondragon’, (Pamplona, 1629. in 4-to, ff. 178), въ которой авторъ старается доказать, что религія ‘причинившая святое дло изгнанія мавровъ’, и наполнившая монастыри подвижниками, что врность королю и гордость, наполнившая арміи и помшавшая испанцамъ заниматься промышленными и торговыми предпріятіями, составляли достоинства испанскаго характера и что имъ принадлежитъ заслуга уменьшенія во славу Божію населенія въ Испаніи при Филипп IV. Нтъ никакого сомннія, что благочестивый монахъ считалъ подобныя разсужденія ‘христіанскими и патріотическими’, Maріанна въ конц блестящей главы, посвященной открытію Америки (Lib. XXVI, cap. 3) подводилъ такой итогъ вліяніи) этого великаго событія спустя столтіе посл его совершенія. ‘Завоеваніе обихъ Индій — говоритъ онъ — имло и хорошее и дурное вліяніе на Испанію. Конечно путемъ широко распространенныхъ эмиграцій уплыло изъ нашей страны много силъ, пища, которой насъ прежде въ изобиліи снабжала страна, теперь въ значительной степени поставлена въ зависимость отъ волнъ и втровъ, король нуждается въ большихъ средствахъ чмъ прежде, потому что ему приходится охранять территорію большихъ размровъ, что до народа, то роскошь сдлала его очень прихотливымъ въ пищ и одежд’. Мало людей думало такимъ образомъ въ эту эпоху и еще меньше осмливалось выражать подобныя мысли. См. третій и послдній томъ этого труда. Глава XXXIV. Прим. 2-е.}.

ГЛАВА II.

Упадокъ литературы къ началу XVI-го ст.— Вліяніе Италіи.— Завоеванія Карла V.— Босканъ и Наваджіеро.— Усвоеніе формъ итальянской поэзіи.— Гарсилассо де ли Вега.— Его жизнь, произведенія и продолжительное вліяніе.

Въ послдніе годы безпокойнаго царствованія Хуана II и въ смутную эпоху его преемника Генриха IV наука и литература въ Испаніи пришли въ большой упадокъ. Провансальская школа перестала существовать, а подражанія ей на кастильскомъ язык не имли успха. Прежнее вліяніе Италіи, сверхъ ожиданія мало плодотворное, было теперь уже забыто, и вотъ за отсутствіемъ лучшихъ и сильнйшихъ побужденій везд и всюду распространяется вліяніе придворныхъ нравовъ и вкусовъ и, какъ результатъ придворной чопорности и этикета, возникаетъ монотонная поэзія, вся основанная на игр словъ и искусственности.
Не многимъ лучше было въ этомъ отношеніи и царствованіе Фердинанда и Изабеллы: правда, книгопечатаніе и возродившееся уваженіе къ классической древности создали новыя условія народной культуры, какихъ ей прежде не доставало, и въ то же время основаніе Хименесомъ университета въ Алкал (1500 г.) и возобновленіе университета въ Саламанк, вмст съ трудами такихъ ученыхъ, какъ Петръ Мартиръ, Маринео, Лебриха и Барбоза, должны были, конечно, оказать вліяніе если не на эстетическій вкусъ, то во всякомъ случа на умственное развитіе страны {Постройки въ Алкал начаты въ 1498 году, а университетъ открытъ въ 1508. (Pisa, Description de Toledo, 1617, Lib. V. c. 10. p. 237). О Лебрих, такъ много потрудившемся для упроченія въ Испаніи знакомства съ классической литературой, я уже говорилъ выше и мн еще не разъ придется упоминать о немъ. Впрочемъ, первый изданный въ Испаніи переводъ классика принадлежитъ не ему, какъ полагаютъ нкоторые, а Діего Лопесу изъ Толедо, который въ 1498 году перевелъ Юлія Цезаря. Переводъ сдланъ прекраснымъ старо-кастильскимъ языкомъ, но не всегда отличается точностью, это объясняется, можетъ быть, молодостью переводчика, которому, по его собственному сознанію, было въ то время не боле семнадцати лтъ. Он воспитывался вмст съ сыномъ Фердинанда и Изабеллы — Хуаномъ, которому и посвятилъ свой трудъ, напечатанный однако лишь по смерти принца, умершаго 20-ти лтъ отъ роду. Воспитателемъ дтей Изабеллы и ея самой былъ Лебриха, и переводъ Юлія Цезаря сдланъ вроятно подъ его вліяніемъ.}.
Отъ времени до времени проявляются еще слды прежней энергической литературной дятельности въ такихъ произведеніяхъ, какъ ‘Целестина’ или ‘Стансы’ Манрико, въ то же время старинныя баллады и другіе виды народной поэзіи по прежнему привлекаютъ симпатіи народной массы. Но въ образованныхъ классахъ общества — какъ это доказываютъ сборники псенъ и вообще вся почти печатная литература временъ Фердинанда и Изабеллы, — вкусъ упалъ въ значительной степени.
Первый толчекъ къ лучшему положенію длъ былъ сообщенъ Италіей. Итальянское вліяніе, отчасти, можетъ быть, не желательное, было исторически неизбжно: передъ восшествіемъ на престолъ Карла V между Италіей и Испаніей завязались оживленныя сношенія, отчасти благодаря завоеванію Неаполя, отчасти и по другимъ причинамъ. Между папской куріей и дворомъ Фердинанда и Изабеллы установились правильныя дипломатическія сношенія, въ числ испанскихъ пословъ мы найдемъ сына поэтическаго маркиза де Сантильяны и отца поэта Гарсилассо де ля Вега. Итальянскіе университеты по прежнему даютъ пріютъ множеству испанскихъ студентовъ, которые все еще не удовлетворяются тмъ высшимъ образованіемъ, какое имъ могла предоставить ихъ родина. Испанскіе поэты, какъ напр. Хуанъ де ли Энцина и Торресъ Нахарро, подолгу проживаютъ въ Рим и Неапол и здсь пользуются всеобщимъ уваженіемъ. Въ Неапол же въ числ лучшихъ друзей литературы и науки считался древній испанскій родъ Дивалосъ, который и поддерживалъ духовную связь между обими странами. Одинъ изъ членовъ этой фамиліи былъ мужемъ знаменитой итальянской поэтессы Витторіи Колонны, произведенія которой считаются классическими и которая сама была воспта Микель Анжело въ его чудныхъ сонетахъ. Такимъ образомъ родъ этотъ одинаково прославилъ и итальянцевъ, и испанцевъ, и вотъ почему т и другіе заявляютъ на него свои притязанія {Ginguen, Hist. Lit. d’Italie, Paris, 1812 8-vo. v. IV. p. 87—90. Боле подробно въ ‘Historia de Don Hernando Davalos, Marques de Pescara, en Anvers, Juan Steelsio, 1568, 12-mo, любопытная книга, написанная повидимому ране 1546 года аррагонцемъ Педро Валлесомъ. Latassa, Bib. Nueva de Escritores Aragoneses, Pamplona. T. I. 4-to, 1798, p. 289.}.
Наряду съ отдльными случаями сношеній между Испаніей и Италіей, чрезвычайныя событія сближали между собою національные интересы обихъ странъ и заставляли ихъ зорко слдить другъ за другомъ. Договоръ 1503-го года и блестящіе успхи Гонзальва Кордуанскаго отдали Неаполь въ полное распоряженіе Испаніи: боліе столтія испанскіе вице-короли управляли имъ съ цлою толпой испанскихъ чиновниковъ, и между ними мы нердко встрчаемъ писателей, каковы напр. Аргенсоласъ и Кеведо. Со вступленіемъ на престолъ Карла V обнаружилось, что онъ стремится къ обладанію всей Италіей, и вотъ заманчивыя равнины Ломбардіи стали театромъ первой великой европейской борьбы: здсь должна была ршиться участь почти цлой Европы и главнйшимъ образомъ Италіи, здсь столкнулись два юныхъ и пылкихъ государя Европы, горвшіе личнымъ соперничеоМинъ и жаждою славы. Вотъ почему съ 1522-го года,— когда началась война между Францискомъ I и Карломъ V,— и до злополучной битвы при Павіи въ 1525 году, вс силы какими только могла располагать Испанія были перемшены въ Италію и здсь подверглись въ значительной степени вліянію итальянской культуры и цивилизаціи.
Но этимъ не ограничились сношенія между обими странами: въ 1527 году самъ Римъ на время подпалъ испанскому владычеству, и папа, какъ прежде король Французскій, сталъ плнникомъ императора. Въ 1530 году, Карлъ, окруженный блестящимъ испанскимъ дворомъ, вторично явился въ Италію, во глав сильнаго войска онъ подавилъ свободу самоуправленія во Флоренціи и возстановилъ принципатъ Медичи, а съ униженнымъ папой заключилъ миръ. Своей мудрой и умренной политикой онъ упрочилъ дружескія отношенія къ другимъ государямъ Италіи и завершилъ рядъ блестящихъ успховъ, заставивъ того же папу, который года три тому назадъ былъ его плнникомъ, короновать себя въ присутствіи знатнйшихъ лицъ обихъ странъ, какъ короля Ломбардіи и Римскаго Императора {Коронованіе Карла V въ Болонь, какъ и большая часть выдающихся событій испанской исторіи, послужило сюжетомъ для. сценической обработки: оно представлено въ пьес ‘Два государя Европы’ (‘Los dos Monarcas de Europa’, Bartolome de Salazar у Luna. Comedias Escogidas, Madrid, 1665, 4-to, T. XXII). Эта безобразная пьеса тмъ не мене любопытна потому, что авторъ старается унизить императора и возвеличить папу,— того самаго Климента VII, который еще недавно былъ плнникомъ Карла.— Передъ началомъ церемоніи выходитъ на сцену процессія священниковъ, поющихъ: ‘Въ добрый часъ послушный и почтительный сынъ церкви, идетъ получить корону по обрядамъ ея’.
На это императоръ отвчаетъ: ‘Въ этотъ счастливый часъ да объявится сила и могущество того, у чьихъ ногъ лежитъ король, радуясь своему рабству.’
Такіе примры въ испанской литератур вообще нердки: цль ихъ — расположить церковь въ пользу театра.
Насколько высшіе классы испанскаго общества ушли къ этому времени впередъ въ своемъ образованіи, можно видть изъ прекраснаго перевода діалога Сепульведы, сдланнаго на старо-кастильскомъ язык Антоніемъ Барбой въ 1531 году: упоминая о коронованіи императора въ Болонь и о своихъ связяхъ съ блестящею испанскою молодежью, собравшеюся здсь по случаю коронаціи, онъ говоритъ: ‘особенно пріятно было видть, что нкоторые изъ нихъ, вопреки нравамъ моей родины, обнаруживали склонность не только къ военному длу, но и къ наук и литератур: вдь въ прежнее время рдко можно было встртить испанца, даже изъ хорошаго дома, который сколько-нибудь зналъ бы латинскій языкъ — Dialoge, llaniapo Democrates, Sevilla 1541, 4-to, f. 3.}. Такимъ образомъ, самое положеніе длъ необходимо вызывало тсное сближеніе между Испаніей и Италіей, и эти отношенія удержались до отреченія императора отъ престола и даже гораздо дале {P. de Sandoval, Hist. del Emperador Carlos V, Amberes 1681, In Folio., Lib. XII до XVIII и въ особенности послднюю книгу.}.
Не надо забывать при этомъ, что Италія того времени всею силою своего утонченнаго образованія и развитой культуры могла вліять на тхъ испанцевъ, которые въ теченіе почти полустолтія проживали поперемнно то въ Гену, или Милан, то въ Венеціи, Флоренціи, Рим или Неапол. Времена Лоренцо Медичи, правда, уже миновали, но он еще жили въ произведеніяхъ Анджело Полиціано, Боярдо, Пульчи и Леонардо да Винчи. Наступившая затмъ эпоха Льва X и Климента VII прославлена еще боле именами Микель Анджело, Рафаэля и Тиціана, Макіавелли и Аріосто, Бембо и Саннацара. Замтимъ кстати, что Саннацаръ принадлежалъ по происхожденію именно къ одной изъ испанскихъ фамилій, издавна поселившейся въ Неапол. И такъ, въ то самое время, когда Римъ, Флоренція и Неаполь, какъ центры литературы и искусства, достигли своего полнаго расцвта, многіе знатные и образованные испанцы переселились по ту сторону Альпъ и тамъ ознакомились съ такими художественными произведеніями, какихъ еще не знали за Пиренеями и которыя, конечно, оказали вліяніе на умы испанцевъ, возбужденные результатами долголтней борьбы противъ мавровъ и блестящими успхами въ Европ и Америк. Въ силу этихъ общихъ причинъ въ Испаніи можно было въ скоромъ времени ожидать видимыхъ результатовъ итальянскаго вліянія, но это вліяніе случайно проявляется даже нсколько ране: нкто Хуанъ Босканъ, знатный дворянинъ изъ Барселоны, посвятилъ себя смолоду поэзіи, его родной городъ издавна славился провансальскими и каталонскими трубадурами, но Босканъ предпочелъ писать на кастильскомъ нарчіи, и это имло нкоторымъ образомъ ршающее значеніе для судьбы этого языка. Первыя его произведенія, изъ которыхъ дошли до насъ лишь немногія, написаны во вкус XV-го столтія, но подъ конецъ, побывавъ при двор, послуживъ въ арміи, совершивъ нсколько путешествій, онъ навсегда усвоилъ себ чисто итальянскія литературныя формы {Краткая, но обстоятельная біографія Боскана помщена въ словар Torres’а Amat’а, подробности см. у Седано Parnaso Espaol, Madrid, 1768—1778, 12-mo, VIII, p. XXXI.}. Онъ познакомился въ это время съ Андреа Наваджіеро, который въ 1524 былъ въ качеств посла отправленъ Венеціей къ Карлу V и возвратясь въ 1528 году, издалъ впослдствіи сухое, но цнное и обстоятельное описаніе своего путешествія. Ученый, поэтъ и ораторъ, онъ былъ вмст съ тмъ и замчательный государственный человкъ {Tiraboschi, St. d. Let. Italaiua. Roma, 1784, 4-to, VII, Parte I, p. 242, Parte II, p. 294 seqq.}. Четыре года провелъ онъ въ Испаніи и въ томъ числ шесть мсяцевъ въ Гранад {Andrea Navagiero, Il viaggio fatto in Spagna etc., Vinegia, 1563, 12-mo, ff. 18—30. О жизни и произведеніяхъ Наваджіеро писалъ Бейль: онъ очень хвалитъ его ученость и его умъ.}, здсь онъ и познакомился съ Босканомъ.— ‘Я какъ-то встртился съ Наваджіеро — разсказываетъ Босканъ — и разговорился съ нимъ объ изящной словесности, главнйшимъ образомъ о литературныхъ формахъ у разныхъ народовъ. Между прочимъ онъ спросилъ меня, почему бы мн не попробовать писать по кастильски сонеты и другія стихотворенія, какія были въ то время въ ходу у лучшихъ итальянскихъ писателей? Онъ коснулся этого вопроса не мимоходомъ только, а серьезно убждалъ меня сдлать опытъ. Спустя нсколько дней, я собрался въ обратный путь: отъ скуки-ли во время долгаго и одинокаго путешествія, или по какой-нибудь другой причин — не знаю, право — только припоминая разныя событія, мн часто приходили на умъ слова Наваджіеро. Вотъ какъ и сталъ я писать эти стихотворенія въ новомъ вкус. На первыхъ порахъ мн представлялись нкоторыя трудности: построеніе стиха у итальянцевъ очень искусственное и во многомъ отличается отъ нашего, но черезъ нсколько времени — можетъ быть въ силу естественнаго пристрастія къ собственнымъ произведеніямъ — мн показалось, что эти стихотворенія стали мн удаваться, и я продолжалъ работать съ возрастающимъ усердіемъ’ {Письмо къ герцогин де Сома, помщенное въ начал второй книги стихотвореній Боскана.}.
Разсказъ чрезвычайно интересный и не лишенный важнаго значенія: случай весьма рдкій, чтобъ отдльная личность могла произвести такое сильное вліяніе на литературу чужаго народа, какое оказалъ Наваджіеро, но врядъ-ли найдется другой случай, гд-бы это вліяніе можно было прослдить такъ строго и такъ точно: Босканъ сообщаетъ намъ не только то, что именно онъ длалъ, но и что его къ этому побудило и какъ онъ приступилъ къ длу, которому поздне отдался вполн, смло и удачно подражая лучшимъ итальянскимъ образцамъ того времени. Не мало встрчалъ онъ препятствій, но находилъ всякій разъ поддержку въ лиц поэта Гарсиласо де ла Веги. И вотъ незначительный въ сущности разговоръ съ Наваджіеро въ Гранад послужилъ поводомъ къ возникновенію новой школы, которая съ тхъ поръ пріобртаетъ ршающее значеніе, вліяя въ значительной степени на характеръ и судьбы испанской поэзіи.
Человкъ матерьяльно обезпеченный, Босканъ спокойно проживалъ съ семьей въ Барселон, пользуясь всеобщимъ уваженіемъ, онъ сознавалъ свой успхъ, какъ это видно изъ его разсказовъ, но не навязывалъ своего примра другимъ, не придавая, вроятно, большаго значенія извстности и слав. Иногда онъ появлялся при двор и одно время руководилъ даже воспитаніемъ герцога Альбы, имя котораго, въ слдующее царствованіе, пріобрло такую ужасную извстность. Вообще уединенную жизнь онъ предпочиталъ всмъ наградамъ, ласкающимъ честолюбіе. Онъ занимался литературой только на досуг, ради развлеченія: ‘я писалъ свои поэтическія произведенія, говоритъ онъ {Въ письм къ герцогин де Сома.} не ради ихъ самихъ: они никогда не составляли для меня цли, они служили лишь средствомъ къ развитію моихъ способностей, чтобъ тмъ легче побороть трудности, какія мн встрчались въ самой жизни’.— Кругъ его дятельности былъ однако на самоярь дл обширне, представляя для того времени явленіе необычне даже въ сред ученыхъ: онъ перевелъ трагедію Эврипида и получилъ разршеніе ее напечатать, тмъ не мене въ печати она не появлялась и, по всей вроятности, утрачена {Объ этой трагедіи упомянуто въ разршеніи данномъ вдов Боскана на изданіе сочиненій ея мужа, оно помщено въ начал этого рдкаго и драгоцннаго изданія, а также и въ изданіи сочиненій его друга Гарсилассо де ли Вега, напечатанномъ въ томъ же году въ Барселон Амороеомъ, въ малую in 4-to, содержащую въ себ 237 листковъ. Это изданіе было тогда же перепечатано и до 1546 года переиздавалось не мене шести разъ. Алонсо де Уллоа, испанецъ родомъ, венеціанскій издатель испанскихъ книгъ, въ 1553 году напечаталъ довольно изящно эти стихотворенія, присоединивъ къ нимъ и нкоторыя не вошедшія въ первое изданіе. Изъ нихъ особенно интересно помщенное въ начал книги ‘Обращеніе Боскана’, религіозное по содержанію и народное по форм, оно напечатано въ Испаніи ране 1544 года. Въ конц книги Уллоа прибавляетъ нсколько стихотвореній, содержащихъ нападки на усвоенную Босканомъ итальянскую форму стихосложенія, причемъ автора ихъ называетъ ‘неизвстнымъ’, тогда какъ они писаны Кастильехо и помщены въ собраніи его сочиненій (Obras de Castillejo, Anvers, 1598. 18-mo, f. 110 etc). Между сочиненіями, изданными Уллоа въ 1558 году находится и ‘Разговоръ о военныхъ и любовныхъ похожденіяхъ’ переведенный имъ, съ нкоторыми прибавленіями, съ итальянскаго (соч. Paulo Jovio. Lodovico Domenichi и Gabriello Simeone). Изъ посвященія видно, что онъ уже 12 лтъ живетъ въ Венеціи и занимается изданіемъ испанскихъ книгъ и переводами съ итальянскаго. Между прочимъ мы узнаемъ, что онъ былъ когда-то слугою Кортеса. Въ 1561 году это изданіе было перепечатано въ Ліон. Книга очень любопытная и въ своемъ род забавная.}. Положивъ въ основаніе поэму Музея ‘Геро и Леандръ’ и подражая примру Триссино, Босканъ написалъ блыми стихами (versi sciolti) разсказъ почти въ 3,000 стиховъ, которые и теперь еще можно читать не безъ удовольствія {Гонгора издвается въ своихъ двухъ шутливыхъ романсахъ надъ ‘Леапдромъ’ Боскана, впрочемъ онъ одинаково осмиваетъ даже и лучшія стихотворенія.
Блые стихи вошли въ употребленіе въ Испаніи, какъ мн кажется, одновременно съ выходомъ въ свтъ сочиненій Боскана и Гарсилассо въ 1543 году, ‘Леандръ’ Боскана и ‘шутливое посланіе’ Гарсилассо, начинающееся словами: ‘Senor Boscan qnien tanto gusto tiene’ впервые написаны блыми стихами. Въ Италіи изобртателемъ ихъ считается обыкновенно Триссино: онъ впервые употребилъ ихъ въ своей ‘Софонисб’, посвященной Льву X въ 1515 и напечатаноый въ 1524-мъ. ‘Ginguen. Hist. Lit. 8-мо, V, p. 124, VI, p. 19-Alacci, Dramaturgia.4-to р. 727). Триссино присутствовалъ при коронованіи Карла V въ Болонь и вовремя церемоніи поддерживалъ шлейфъ папы (Ginguen, V, 119). Тамъ-же въ свит императора находился и Гарсилассо: здсь-то онъ и познакомился съ Триссино и его произведеніями. Босканъ въ это время уже четыре года писалъ стихи итальянскимъ размромъ, и ему, по всей вроятности, и принадлежитъ починъ въ этомъ дл. Вообще я полагаю, что ‘versi sciolti’ введены въ Испанію Босканомъ и Гарсилассо въ 1543 г., какъ нсколько поздне они введены были и въ Англіи Сорреемъ. Вскор Акунья представилъ новые образцы тхъ же стиховъ на кастильскомъ нарчіи. Но первые, дйствительно хорошіе, блые стихи, встрчаются, насколько мн извстно, въ эклог Франциско де Фигероа ‘Tirsis’, написанной полустолтіемь поздне, но напечатанной только въ 1626 г. Особени о много блыхъ стиховъ найдемъ мы у Переса въ его перевод Одиссеи (1553) и въ переложеніи псалмовъ Алонсо Корильо Ласо де ли Вега, изд. въ Неапол въ 1657 г., lufolio. Но въ испанскомъ язык рифма дается вообще весьма легко, а ассонансъ и того легче такъ, что блые стихи не смотря на то, что они вошли въ употребленіе въ половин XVI в., мало находили себ поклонниковъ и подражателей. Фигероа утверждаетъ (Pasagero, 1617f. 87), что никто не писалъ ихъ лучше Гарсилассо и Камоэнса а Кастильехо, признающій только древнеиспанскую стихотворную форму, говоритъ о тхъ, которые писали блыми стихами: ‘они пишутъ рубленной прозой и безъ римы’. Это мнніе раздляли многіе испанцы, и съ тхъ поръ блый стихъ долгое время употреблялся исключительно въ торжественныхъ стихотвореніяхъ, почему и назывался героическимъ стихомъ, ‘verso heroico’.}. Вообще, какъ видно изъ его стихотвореній, онъ былъ хорошо знакомъ съ греческими и латинскими классиками и въ значительной степени проникся духомъ античнаго міра.
Наиболе значительнымъ трудомъ его является переводъ извстной итальянской книги ‘Придворный’ (Il Cortegiano), соч. графа Бальтазара Кастильоне? Джонсонъ двумя столтіями поздне назвалъ эту книгу лучшимъ кодексомъ вжливости {Boswell’s, Life of Johnson, ed. Croker, London, 1831, 8-vo T. II. p. 501.}. Босканъ откровенно сознается, что онъ не любитъ переводить, находя это занятіе ‘пошлымъ и свойственнымъ только людямъ съ ограниченными познаніями’, но Гарсилассо прислалъ ему подлинный текстъ вскор по выход его въ свтъ, и Босканъ перевелъ его ‘лишь по настоятельной просьб друга’ {Въ первомъ изданіи эта книга была отпечатана готическимъ шрифтомъ, въ Барселон, въ 1534 году. У меня было одно изданіе, состоящее изъ 140 листовъ in 4-to, безъ означенія мста, 1549 года, другое изданіе вышло, кажется, въ томъ-же 1549 году и еще одно въ 1553 г.. Это послднее изданіе Антоніо ошибочно счелъ за древнйшее. Оно попало въ Index Expurgatorius за 1667 г., гд упомянуто на страниц 245 въ числ книгъ нуждающихся въ исправленіяхъ. Книга эта долго была очень популярна: она много разъ переиздавалась и вызвала даже подражанія: Луисъ Милано издалъ въ 1561 году своего ‘Придворнаго’ (Cortesano), вышедшаго вторымъ изданіемъ въ 1565 году (Bodriguez, Bib. Val. 1747, p. 308). Подробный отзывъ о немъ можно найти у Ганангоса въ его перевод моей книги, Томъ II, стр. 486.}. Очень возможно, что кто-нибудь изъ нихъ былъ лично знакомъ съ авторомъ этой книги, такъ какъ графъ Кастильоне съ 1525 и по 1529 годъ проживалъ въ Испаніи, въ качеств посла папы Климента VII, и умеръ въ Толедо. Какъ-бы то ни было, итальянскій оригиналъ ‘Придворнаго’ былъ приготовленъ въ Испаніи къ печати и впервые вышелъ въ свтъ въ 1528 году {Ginguen, Hist. Lit. d’Italie, T. VII, pp. 544, 550.}, вскор затмъ Босканъ изготовилъ свой переводъ, который однако появился въ печати только въ 1534 году. Переводъ не отличается точностью: буквальную передачу текста Боссканъ считалъ даже какъ бы унизительной {‘Я не намренъ — говоритъ онъ въ предисловіи — переводить книгу слово въ слово: напротивъ, если мн встртится что-нибудь, что звучитъ хорошо на язык оригинала, но дурно на нашемъ, я непремнно измню или исключу это’. 1549. f. 2.}, но языкъ перевода удивительно плавный и легкій. По мннію Гарсилассо, переводъ читается какъ оригиналъ {‘Всякій разъ, читая эту книгу — говоритъ Гарсилассо въ письм къ донь Хероним Панова де Альмоговаръ, приложенномъ къ Босканову переводу — я не могу себ представить, чтобъ она была когда-либо написана на другомъ язык’.}, а историкъ Моралесъ отзывается о немъ въ такихъ выраженіяхъ: ‘Придворный’ разсуждаетъ въ Италіи, гд онъ родился, не лучше, чмъ въ Испаніи гд Босканъ такъ образцово его представилъ’ {Моралесъ, Разсужденіе о кастильскомъ язык. Obras de Oliva, Madrid, 1787, 12-mo, T. I, p. XLI.}. Въ т времена на кастильскомъ нарчіи право ничего не было написано такимъ классически-законченнымъ стилемъ, какъ этотъ переводъ Боскана.
Такими-то занятіями наполнялъ Босканъ свою скромную жизнь: онъ или ничего не отдавалъ въ печать, или по крайней мр очень немного, и у насъ по этому мало о немъ точныхъ свденій. На основаніи собранныхъ скудныхъ данныхъ, я думаю, что онъ родился ране 1500 года, а умеръ въ 1540 году въ Перпиньян, гд онъ состоялъ при герцог Альб {Docunientos Indites para la Historia de Espafta. por Salv y Baranda. 8-vo T. XVI, 1850, p. 161.}. Въ 1543 году его поэмы, съ разршенія императора Карла V, были изданы въ Барселон его вдовою, въ предисловіи говорится, между прочимъ, что Босканъ самъ приготовилъ къ печати свои поэмы, опасаясь, что он будутъ изданы по тмъ неполнымъ спискамъ, которые помимо его ходили по рукамъ въ обществ.
Сочиненія Боскана раздлены на четыре книги: въ первой содержатся стихотворенія, написанныя такъ называемыми ‘испанскими стансами’ (copias Espaolas) или, какъ онъ выражается самъ — кастильскимъ размромъ. Это первые его опыты, написанные до знакомства съ Наваджіеро, здсь мы найдемъ сельскія псни (villancicos), просто псни (canciones) и стансы (copias) въ сжатой народной форм: он взяты словно изъ старинныхъ псенниковъ, въ которые два изъ нихъ и дйствительно попали {Cancionero General, 1535, f. 153.}. Особеннаго значенія оне не имютъ, но среди остроумной игры словъ встрчаются нердко такія прекрасныя и удачныя выраженія, какія рдко удавались поэтамъ той же школы въ XVI и въ предыдущемъ столтіи.— Вторая и третья книги занимаютъ большую часть тома и состоятъ цликомъ изъ стихотвореній въ итальянскомъ вкус: он содержатъ девяносто три сонета и девять канцонъ, названную уже выше длинную поэму ‘Hero y Leander’, написанную блыми стихами, одну элегію, два дидактическихъ посланія, написанныхъ терцинами и наконецъ полуповствовательное-полуаллегорическое стихотвореніе во сто тридцать пятъ строфъ, написанныхъ октавами. Изъ этого перечня легко убдиться, что въ стихотвореніяхъ Боскана, по крайней мр относительно формы, нтъ ничего общаго съ прежней національной кастильской поэзіей, особенно сонеты и канцоны представляютъ очевидное подражаніе Петрарк, таковы дв канцоны, начинающіяся словами ‘Gentil Seora mia’ и ‘Claros y frescos rios’: он во многомъ напоминаютъ дв извстнйшія канцоны пвца Лауры {Petrarca, Vita di Madonna Laura, Cant. 9-e 14. Подражательныя канцоны Боскана страдаютъ излишней и неумстной игрою словъ, этого недостатка нтъ въ его прекрасныхъ, полныхъ нжности, сонетахъ.}. Въ большей части этихъ стихотвореній сказывается однакожъ чисто испанскій характеръ, который значительно искупаетъ явную подражательность со стороны формы. Босканъ налагаетъ краски боле смлою рукой, чмъ его итальянскіе учителя, но у него нтъ того изящества, той законченности стиля, которыя такъ обаятельны въ итальянскихъ образцахъ и вмст съ тмъ такъ недосягаемы даже въ самыхъ искусныхъ подражаніяхъ.
Элегія, озаглавленная ‘Capitolo’ содержитъ въ себ боле чмъ слдуетъ остроумія и учености, она сближается скоре съ ранними стихотвореніями Боскана, чмъ съ его позднйшими произведеніями, она посвящена его возлюбленной и при всхъ своихъ недостаткахъ содержитъ мста, дышушія неподдльною нжностью и безъискусственною прелестью. Изъ двухъ дидактическихъ посланій — одно безсодержательно и исполнено аффектаціи, другое, посвященное маститому государственному мужу, поэту и воину, Діего де Мендоза и написанное во вкус Горація — остроумно, глубокомысленно и талантливо.
Лучшее и притомъ наиболе оригинальное изъ стихотвореній Боскана — это послднее: ‘Аллегорія’. Она начинается блестящимъ описаніемъ ‘Суда Любви’ и чисто испанскимъ представленіемъ о враждебномъ ему ‘Суда Ревности’, остальная часть стихотворенія повствовательная: здсь разсказывается, какъ ‘Судъ Любви’ отправляетъ въ Барселону посланниковъ къ двумъ дамамъ, которыя отказываются подчиниться его власти, чтобъ склонить ихъ къ повиновенію, одинъ изъ пословъ держитъ длинную рчь, занимающую почти половину стихотворенія, которое на этомъ неожиданно обрывается. Несомннно, что это стихотвореніе, весьма незначительное по содержанію, написано въ честь какихъ-то двухъ дамъ изъ Барселоны, это не боле какъ очень милая и веселая бездлка, гд авторъ иногда очень удачно попадаетъ въ тонъ Аріосто, между тмъ какъ другія мста ‘Аллегоріи’ напоминаютъ Островъ Любви въ ‘Лузіад’, хотя Босканъ жилъ многими годами ране Камоэнса. По временамъ авторъ выказываетъ такое утонченное изящество, какого не найти у самаго Петрарки, быть можетъ внушившаго Боскану это стихотвореніе, таковы особенно т строфы, гд посолъ бога любви убждаетъ обихъ дамъ подчиниться его власти, восхваляя счастье и прелести союза, основаннаго на искренней симпатіи вкусовъ и чувствъ. ‘Разв это не наслажденіе слиться такимъ образомъ другъ съ другомъ, чтобы имть всегда одни и тже взгляды, горевать однимъ горемъ и радоваться одной радостью, или безъ всякой основательной причины повздорить другъ съ другомъ и потомъ ни съ того ни съ сего помириться? Разв не наслажденіе видть, какъ любовь заставляетъ васъ принимать тысячу цвтовъ и оттнковъ’? {Y no es gusto tambien assi entenderos,
Que podays siepre entrambos conformaros:
Entrambos en un punto entrisleceros,
Y en otro punto entrambos alegraros,
Y juntos sin razon embraueceros,
Y sin razon tambien luego amanssaros:
Yque os hagan, en lin. vueslros аmоres
Igualmente mudar de mil colores?
Obras de Boscan, Barcelona, 1543, 4-to f. CLX.}
Босканъ могъ бы, конечно, сдлать для отечественной литературы больше, чмъ онъ сдлалъ: его поэтическое дарованіе было, правда, не изъ выдающихся, однако онъ врно подмтилъ упадокъ испанской поэзіи и справедливо видлъ единственное средство къ ея возвышенію въ томъ, чтобъ сообщить ей идеальный характеръ и придать классическія формы, которыхъ она еще не знала. Для этого онъ обратился за образцами къ поэтамъ чужеземнымъ, боле совершеннымъ, чмъ писатели испанскіе, но эти поэты, благотворно вліяя на свою родную литературу, конечно не могли положить прочнаго основанія литературной школ въ Испаніи: здсь такая школа не могла быть ни долговчной, ни вліятельной. Такимъ образомъ полный успхъ для Боскана былъ невозможенъ. Ему удалось ввести въ Испаніи одиннадцатистопную ямбическую строфу, сонетъ и канцону въ форм, выработанной Петраркой, сверхъ того онъ усвоилъ Испаніи дантовскую терцину {Дедро Фернандесъ де Вильегасъ (род. въ 1453, ум. въ 1525 г.)., архіепископъ Бургосскій, издавшій въ 1515 году переводъ ‘Ада’, говоритъ въ предисловіи, что онъ пытался въ начал переводить терцинами, ‘но писать такими стихами, продолжаетъ онъ, у насъ не въ обыча, притомъ они показались мн такими тяжелыми, что я скоро отказался отъ ‘той мысли’. Это было за 15 лтъ до того времени, когда Босканъ съ успхомъ сталъ писать терцинами, можетъ быть даже раньше, потому что переводъ посвященъ Донь Хуан де Арагонъ, побочной дочери Фердинанда Католика, женщин высокообразованной, она умерла раньше, чмъ переводъ былъ доведенъ до конца. Прекрасный обращикъ терцины на испанскомъ язык представляетъ ‘Hissa y Planto de Democrito y Heraclite’. Это переводъ съ итальянскаго, соч. Антонія Филаремо Фрегозо (Tiraboschi, Storia, in 4-to T. VI, Parte И. pg. 175), стихотвореніе написано очень талантливо, ему предпосланъ сонетъ Георгія Монтемайора, а въ конц помщено хвалебное письмо А. Венегаса. Переводчикъ Алонсо де Лобера былъ одинъ изъ многочисленныхъ капеллановъ императора Карла V-го.} и звучную октаву Боккачіо и Аріосто. Вс эти формы отличаются изяществомъ и вкусомъ и въ значительной степени обогатили стихотворные размры, внеся въ нихъ разнообразіе и музыкальность, неизвстныя до сихъ поръ въ Испаніи. Идти дале этого Босканъ не могъ: своеобразный духъ итальянской поэзіи такъ же нельзя было усвоить Каталоніи или Кастиліи, какъ и Германіи или Англіи. Но каковы бы ни были цли и планы Боскана, онъ жилъ такъ долго, что самъ видлъ ихъ осуществленіе, конечно, насколько это было возможно: у него былъ другъ, который съ самаго начала дйствовалъ съ нимъ заодно, но обладая большимъ талантомъ, легко превзошелъ его, возведя итальянское стихосложеніе на такую высоту, какой оно никогда боле не достигало въ испанской поэзіи. Этотъ другъ былъ Гарсильяссо де ля Вега, умершій къ сожалнію въ такихъ молодыхъ лтахъ, что Босканъ пережилъ его многими годами.
Гарсильяссо принадлежалъ по происхожденію къ древнему дворянскому роду сверной Испаніи и велъ свою родословную отъ временъ Сида. Члены этой фамиліи въ теченіе нсколькихъ столтій занимали высшія должности по управленію Кастиліей {Лучшая біографія Гарсильяссо помщена въ Documentes Ineditos, etc. Tom XVI 1850. Она составлена Дономъ Эйстакіо Наваррете по матерьяламъ, собраннымъ его ученымъ отцомъ Дономъ Мартиномъ, и представляетъ цнный вкладъ въ исторію испанской литературы. Пьеса, гд описаны приключенія Гарсильяссо, поставлена на сцену въ Мадрид въ 1840 году Дономъ Грегоріо-Ромеро-и-Ларраньяга.}. Поэтическое преданіе разсказываетъ, что одинъ изъ его предковъ получилъ прозвище Вега (Vega — равнина) и девизъ въ герб ‘Ave Maria’ по слдующему случаю: при осад Гранады, въ виду обоихъ враждебныхъ войскъ, онъ убилъ маврскаго воина, который, издваясь надъ христіанской религіей, волочилъ по земл привязанную къ лошадиному хвосту хоругвь съ надписью ‘Ave Maria’, это преданіе сохранилось въ прекрасной старинной баллад и дало содержаніе одной изъ пьесъ Лопе де Веги {Разсказъ и баллада помщены у Хиты ‘Guerros Civiles de Granada’, Barcelona 1737, 12-mo, t. I, cap. 17 и у Лопе де Веги въ ‘Сегсо de Santa F’ (Comedias, T. I, Valladolid, 1604, 4-to). Преданіе это, конечно, недостоврно, и Овіедо ршительно опровергаетъ его, причемъ подробно разсказываетъ семейную исторію отца поэта, а такъ какъ онъ лично зналъ ихъ обоихъ, то его авторитетъ въ данномъ случа не подлежитъ сомннію (Quinquagenas, Batalla I. Quin. HI. Dialogo 43, М.S.). Сверхъ того и лордъ Голландъ (Life of Lope, London 1817, 8-vo Vol. I p. 2) приводитъ противъ достоврности этого разсказа, очень вскіе доводы, на которые Виффенъ (Works of Garcillaso, London, 1823, 8-vo, pp. 100, 384) возражалъ мало убдительно. Но жаль право, что атому разсказу нельзя придать вроятія — въ немъ такъ много поэзіи!}. Во всякомъ случа Гарсильяссо носилъ имя, прославленное предками и съ мужской съ женской стороны: его мать была дочерью и единственной наслдницей Фернана Переса де Гусманъ, а отецъ служилъ посланникомъ католическихъ королей въ Рим въ то время, когда неаполитанскія дла были особенно запутаны.
Гарсильяссо родился въ Толедо въ 1503 году и здсь же, кажется, воспитывался до достиженія совершеннолтія {Herrera, ed Gareillasso, 1580, p. 14.}. Затмъ, какъ и подобало его возрасту и званію, онъ былъ посланъ ко двору и семнадцати лтъ отъ роду опредлился въ гвардію молодаго императора {Онъ получилъ званіе ‘Contino’, т. е. сталъ однимъ изъ тхъ тлохранителей, которые избирались по одному отъ каждой сотни дворянъ, этотъ обычай былъ введенъ Хуаномъ II, названіе свое они получили оттого, что извстное число ихъ поперемнно должны были безотлучно находиться при особ короля. Documentes Indites, Salv y Baranda, T. XVI pp. 19, 201.}: это было для него столько же милостью, сколько и честью, тмъ боле что его братъ Педро былъ замшанъ въ возстаніи communeros и бжалъ изъ отечества, какъ мятежникъ, преслдуемый закономъ. Военная карьера Гарсильяссо началась какъ разъ во время этой злополучной войны: онъ храбро сражался въ арміи и въ одномъ дл — при Оліас — былъ даже раненъ въ лицо {Sandoval, Hist. del Emperador, Lib. V. См. также упомянутый уже рукописный діалогъ Овіедо и Documentes, Tom. XVI, pp. 147, 199.}. Въ 1526 году онъ женился на знатной дам, жившей при двор вдовствующей королевы португальской Элеоноры, сестры Карла V. Въ это время онъ состоялъ при особ короля, котораго сопровождалъ въ Италію и въ 1530 году присутствовалъ при его коронованіи въ Болонь. Получивъ въ вид награды за службу значительную прибавку жалованья, онъ возвратился въ Испанію. Въ это время королева Элеонора вышла замужъ за короля Французскаго Франциска I, и Гарсильяссо, въ силу своихъ прежнихъ отношеній къ двору, былъ посланъ въ Парижъ съ цлью собрать свднія о положеніи длъ въ столиц и пограничныхъ мстахъ, гд плохо залченныя раны, нанесенныя пораженіемъ и плномъ Франциска, угрожали вновь раскрыться. Его миссія была очень непродолжительна, и въ 1531 году мы видимъ его снова въ Испаніи, гд императоръ изъявилъ желаніе удержать его при себ и изъ за этого отказалъ ему въ просимой должности въ Толедо, которая могла соединить его съ семействомъ и обезпечить покой, къ которому онъ такъ стремился.
Не прошло и года, какъ ему уже пришлось горько пожалть о томъ, что его просьба не была уважена: герцогъ Альба,— тотъ самый, воспитателемъ котораго состоялъ нкоторое время Босканъ и который теперь уже давалъ чувствовать свою будущую силу,— пожелалъ, чтобы Гарсильяссо сопутствовалъ ему въ поздк, предпринятой съ политическою цлью въ Вну. Гарсильяссо далъ согласіе. Но въ это самое время племянникъ молодаго поэта, тайкомъ отъ всхъ кром дяди, обвнчался съ придворной дамой императрицы, женщиной знатной и очень богатой, гораздо богаче его самаго. Бракъ ограничился однимъ лишь церковнымъ обрядомъ и вызвалъ общее негодованіе родныхъ и друзей дамы, въ то время еще очень юной. Совершенный съ вдома Гарсильяссо, бракъ этотъ и послужилъ причиною немилости къ нему императора. По настоятельной просьб герцога Гарсильяссо все таки продолжалъ путь отъ Парижа до Вны, во по прибытіи туда онъ былъ заключенъ въ тюрьму на какомъ-то островк Дуная, здсь то и написалъ онъ т грустныя строки, въ которыхъ оплакиваетъ свое несчастіе и вмст съ тмъ описываетъ красоту окружающей мстности и которыя составляютъ содержаніе третьей его канцоны {Documentes Inedit. Tom XVI, рр. 203, 23, 150, 24, 205, 28—29, 208, 35—36, 221. Garcilasso, ed. Herrera, 234, 239. Прим. и Documentes nt supra рр. 208—222.}.
Впрочемъ его заключеніе было непродолжительно: лтомъ 1532 года ему возвратили свободу, и онъ явился въ Неаполь съ братомъ герцога Альбы, Педро де Толедо, получившимъ важный постъ вице-короля {Въ Неапол онъ написалъ блыми стихами упомянутое уже посланіе къ Боскану. Оно помщено у Herrera, р. 378.}. Гарсильяссо повидимому сразу вошелъ въ довріе къ своему новому покровителю: въ 1533 и 1534 годахъ онъ здилъ изъ Неаполя въ Барселону съ важнымъ политическимъ порученіемъ. Но ему предстояла и боле тяжелая служба: въ 1535 году онъ принималъ участіе въ Тунисскомъ поход, предпринятомъ съ цлью сокрушить однимъ ударомъ могущество этого разбойничьяго государства, въ одномъ горячемъ дл подъ стнами города онъ получилъ дв раны. Товарищемъ его боевой жизни былъ Діего де Мендоза, будущій историкъ Гранады, въ этомъ же сраженіи, отрядъ къ которому они принадлежали оба, удостоился получить помощь отъ самаго императора, явившагося къ нему на выручку въ ту самую минуту, когда ему уже грозило полное пораженіе {Documentes р. 54—59, 235 sqq,}.
О возвращеніи Гарсильяссо въ Италію поэтически разсказано въ элегіи, написанной у подошвы Этны {Elegia Segunda.}. Онъ очень торопился вернуться въ Неаполь, гд въ то время собрался цвтъ рыцарства по случаю бракосочетанія дочери императора съ герцогомъ флорентинскимъ. Здсь, среди зрлищъ и празднествъ, Карлъ V ломалъ копья на турнирахъ и, одтый въ мавританскій костюмъ, лично принималъ участіе въ бо быковъ. По словамъ Джьянноне, ‘это періодъ былъ самый блестящій въ лтописяхъ Неаполя: въ честь императора здсь собрались вс великіе итальянскіе монархи, частью лично, частью черезъ своихъ представителей’. Этотъ періодъ былъ, безъ сомннія, и въ жизни Гарсильяссо самый блестящій: онъ былъ окруженъ здсь всмъ, что только могло быть для него пріятно, онъ при томъ пользовался въ это время особенною благосклонностью своего государя {Documentes рр. 68—70, также у Giannone, Исторія Неаполя, Lib. XXXII. Его разсказъ объ административной дятельности вице-короля Педро де Толедо чрезвычайно интересенъ: изъ него видно, что Неаполь многимъ обязанъ его мудрому управленію, между прочимъ городъ украсился великолпными зданіями, воздвигнутыми благодаря его щедрости.}.
Весною 1536 года онъ здилъ въ Миланъ и Геную съ важнымъ секретнымъ порученіемъ по поводу подготовлявшагося тогда похода въ Провансъ {Documentes, рр. 77, 240,166—170, и Garcilasso, ed. Herrera, рр. 18, 21 слд.}. Походъ этотъ состоялся и для всхъ окончился несчастливо, а для Гарсильяссо былъ даже роковымъ. Онъ состоялъ въ это время въ свит императора, армія благополучно прошла уже черезъ вс невзгоды и опасности, выпавшія ей на долю при осад Марсели и отступала спокойно, не тревожимая осторожнымъ коннетаблемъ Франціи Монморанси, но на пути отступленія она неожиданно наткнулась на серьезное препятствіе: полсотни крестьянъ изъ деревушки Мюи засли въ небольшую башню у самой дороги, императоръ приказалъ немедленно устранить это препятствіе, и Гарсильяссо съ радостью пошелъ выполнять это порученіе: онъ зналъ, что императоръ и армія слдятъ за нимъ, и съ рыцарскою храбростью первый взошелъ на стну, въ это время мтко пушенный камень сшибъ его въ ровъ у подножья стны, рана въ голов оказалась смертельной, и недли черезъ три Гарсильяссо умеръ въ Ницц 14-го октября 1536 года, оплаканный чинами арміи и самимъ императоромъ. Объ его преждевременной смерти, вызвавшей искреннее сожалніе Боскана, Бембо и Урреа, упоминаютъ Маріана, Сандоваль и другіе испанскіе историки, какъ о выдающемся событіи того времени. Императоръ, говорятъ, безчеловчно отомстилъ за смерть своего любимца: онъ приказалъ перебить всхъ оставшихся въ живыхъ изъ пятидесяти крестьянъ, вся вина которыхъ заключалась разв въ храброй защит родины противъ чужеземнаго вторженія {Garcilasso ed. Herrera, p. 15. Sandoval, Lib. XXIII 12, Marianna, подъ 1536 г. Sismondi, Hist des Franais,Tom.XVI. p. 522 Documentes nt Supra p. 83—87, 177. Capata (Carlos Famoso Canto 41) опредляетъ число крестьянъ, засвшихъ въ башни тридцатью, но, по моему, это число оставшихся въ живыхъ посл приступа, дале онъ говоритъ, что Донъ Луисъ де ла Куева, приводившій въ исполненіе приговоръ императора, хотлъ пощадить нкоторыхъ крестьянъ. Онъ прибавляетъ, что Гарсильяссо быль безъ панциря и что друзья никакъ не могли умрить его пыла. Пуэрто Карреро, женатый впослдствіи на его дочери и доставившій Эррер матерьялы для библіографическихъ примчаній къ изданію сочиненій Гарсильяссо, стоялъ подл него въ минуту его паденія, а Эррера, впослдствіи переводчикъ Аріосто, былъ одинъ изъ первыхъ подоспвшихъ къ нему нему на помощь. Тло Гарсильяссо было перевезено въ Испанію и погребено въ его родномъ город Толедо. По словамъ Гонгоры (Obras, 1654, L 4зв) ‘каждый камень въ Толедо напоминаетъ о Гарсильяссо’.Слдуетъ упомянуть также, что сынъ Гарсилассо погибъ въ битв съ французами жертвой такой же безразсудной храбрости. Это случилось въ 1555 году, когда ему было всего 25 лтъ.
Ліаньо въ своихъ ‘Kritische Bemerkungen ber Kastilische Literatur, Iles Heft. in 8-0 Aachen, 1830, p. 108, говоритъ, что въ 1535 году вышло въ Неапол изданіе Виргилія съ комментаріемъ Сервія, подъ редакціей Гарсильяссо.}.
Трудно, конечно, и ожидать, чтобъ эта недолгая, переполненная приключеніями, жизнь могла оставлять много досуга для поэтической дятельности. Но Гарсильяссо, по его собственнымъ словамъ, ‘промчался по свту,

‘Хватаясь то за мечъ, то за перо’ 1).

1) Tomandoorala espada, ora la pluma. Поздне.Эрсилья привелъ этотъ же самый стихъ въ своей ‘Araucana’. Дйствительно, стихъ этотъ подходитъ одинаково къ обоимъ поэтамъ.
Тмъ не мене онъ оставилъ небольшой сборникъ стихотвореній, найденный его вдовой между бумагами и изданный въ вид четвертой книги въ конц его сочиненій. Эти стихотворенія въ своемъ род замчательны, особенно если принять во вниманіе обстоятельства, при которыхъ они написаны: какъ ни была безпокойна жизнь Гарсильяссо, полная приключеній и походовъ, его стихотворенія отличаются нжнымъ и задушевнымъ чувствомъ, и большинство ихъ написаны въ буколическомъ стил, воспроизводящемъ прелести сказочной аркадской жизни. Нельзя опредлить съ точностью, когда они написаны, но за исключеніемъ трехъ — четырехъ небольшихъ стихотвореній, помщенныхъ въ первой книг сочиненій Боскана, остальныя его произведенія написаны въ итальянской стихотворной форм, которая, какъ извстно, введена впервые при его содйствіи въ 1526 году. Такимъ образомъ вс эти стихотворенія слдуетъ отнести къ десятилтію между годомъ этого нововведенія и годомъ смерти Гарсильяссо (1526—1536). Стихотворенія эти состоятъ изъ тридцати семи сонетовъ, пяти канцонъ, двухъ элегій, одного посланія, написаннаго блыми стихами и трехъ буколическихъ поэмъ, которыя объемомъ превосходятъ вс остальныя произведенія вмст взятыя. Вс они написаны въ итальянской стихотворной форм: авторъ подражалъ Петрарк, Бембо, Аріосто и особенно Саннацару, у котораго раза два позаимствовалъ даже цлыя страницы, изрдка онъ обращался и къ древнимъ писателямъ, Виргилію и еокриту, передъ которыми благоговлъ. Въ тхъ стихотвореніяхъ, гд преобладаетъ итальянскій характеръ, поэтическое вдохновеніе Гарсильяссо какъ бы нсколько стснено, и все таки онъ несомннно поэтъ съ недюжиннымъ дарованіемъ. Его талантъ сказывается даже въ самыхъ рабскихъ его подражаніяхъ, но съ особенною силою проявляется тогда, когда поэтъ, какъ въ первой эклог, вступаетъ въ соперничество и побждаетъ тхъ образцовыхъ писателей, которымъ обыкновенно такъ усердно служилъ, и пишетъ какъ истый испанецъ со всмъ пыломъ національнаго испанскаго характера.
Первая эклога — по справедливости лучшее его стихотвореніе: она прекрасна по простот формы и истинно поэтическому содержанію, написана она, вроятно, въ Неапол и начинается обращеніемъ къ вице-королю, отцу знаменитаго герцога Альбы. Вицекороль приглашается выслушать жалобы двухъ пастуховъ, изъ которыхъ одинъ жалуется на неврность, а другой оплакиваетъ смерть своей возлюбленной. Затмъ выступаетъ съ рчью Салисіо, изображающій самого Гарсильяссо, ему отвчаетъ Неморозо, имя котораго игрою словъ указываетъ на Боскана {Эррера въ примчаніяхъ къ стихотвореніямъ Гарсильяссо утверждаетъ, что тотъ имлъ въ виду представить подъ именемъ Неморозо Дона Антоніо де Фонсека: но почти вс согласны, что здсь выведенъ Босканъ: Bosque (роща) и Nernus (роща) очевидно игра словъ. Сервантесъ держится того же мннія. Don Quixote, Parle II. с. 67.}. Эклога оканчивается очень мило и естественно картиною наступающаго вечера. Эту эклогу, какъ и восьмую эклогу Виргилія, нельзя назвать діалогомъ: напротивъ, исключивъ вступительные и заключительные стихи, остальное можно принять за дв отдльныя элегіи. Пасторальный стиль выдержанъ въ нихъ очень строго, и каждая по построенію походитъ на итальянскую канцону. Въ цломъ это стихотвореніе дышетъ свжестью, даже оригинальностью, а меланхолія и задушевное чувство, которымъ оно проникнуто, длаютъ его въ высшей степени поэтическимъ.
Въ первой части, гд Салисіо жалуется на неврность своей возлюбленной, очень удачно изображена пастушеская жизнь, красоты природы и сельскія картины представлены живо и естественно, напримръ, въ слдующихъ стихахъ: ‘Для тебя я полюбилъ тишину лсовъ, для тебя я находилъ наслажденіе въ уединенной жизни въ пустынныхъ горахъ. Изъ за тебя сдлались предметомъ моихъ желаній и зелень травы, и свжесть втра и близна лилій и яркія краски розы и сладость весны. Увы! Какъ я ужасно заблуждался! Увы! Какъ далеки были отъ всего этого т чувства, которыя ты таила въ твоемъ лживомъ сердц {Obras de Garcilasso de la Vega, ed Axara, Madrid, 1765, p. 5:
Por ti el silencio de la selva umbrosa,
Por ti la esquividad у apartimiento
Del solitario monte me agradaba:
Por ti la vierde hierba, el fresco viento
El bianco lirio y colorada rosa
Y dulce primavera deseaba,
Ay! quanto me engaaba,
Ay! quan diferente его,
Y quan de otra manera
Lo que en tu false pecho se escondia.}.
Эклога Гарсильяссо содержитъ нердко мста, напоминающія ‘Lycidas’ Мильтона и тхъ древнихъ поэтовъ, которымъ подражалъ авторъ. Такъ въ слдующихъ стихахъ начальная мысль взята изъ извстнаго мста Одиссеи, ей вполн соотвтствуютъ и заключительныя строки, придавая новую прелесть той мысли, которую поэты со временъ Гомера сдлали столь общеизвстной {Odyss, Пснь 19. Ст. 618—524. Мосхъ и Виргилій приводятъ ту же самую мысль, но для насъ интересне, что она также встрчается и въ ‘Леандр’ Боскана.}.
‘Какъ соловей, скрытый въ зелени втвей, изливаетъ свои грустныя жалобы на жестокаго земледльца, тайно разорившаго во время его отсутствія его гнздышко и похитившаго его милыхъ птенцовъ, сладко звучныя вопли льются изъ его горлышка и далеко разносятся по воздуху. Самая тишина ночи не въ состояніи утишить его горя, и онъ продолжаетъ стовать, призывая въ свидтели небо и звзды… Такъ и и даю полный просторъ моей скорби и испускаю тщетныя жалобы на жестокую смерть, нанесшую мн ударъ прямо въ сердце и похитившую у меня предметъ моей нжной привязанности, свившей свое гнздышко въ моемъ сердц {Obras de Garcilasso de la Vega, ed Azara 1765 p. 14:
Quai suele el ruyseor con triste canto
Quexarse, entre las hojas escondido,
Del duro labrador que cantamente
Le despojo su caro y dulce nido
De los tiernos hijuelos, entre tanto
Que del amado ram о estava ausente,
Y aquel dolor que siente,
Con diferencia tanta
Por la dulce garganta
Despide, у а su canto el ayre suena,
Y la callada noche no rfrna
Su lamentable oficio у sus querellas,
Trayendo de su pena
El cielo por testigo y las estrellas:
Desta manera suelto yo la rienda
А mi dolor y asi nec quejo en vano
De la dureza de la muerte ayrada,
Ella en mi cora, on metyb la mano,
Y d’alli me llev mi dulce prenda
Que aquel его su nido y su morada.}.
Стихъ Гарсильяссо необыкновенно мелодиченъ и вполн соотвтствуетъ нжному и мечтательному содержанію его стихотвореній. Во второй эклог онъ сдлалъ довольно оригинальный опытъ, римуя не окончанія двухъ стиховъ, а конецъ одной строки съ серединою другой, что ему однако не вполн удалось. Сервантесъ и немногіе другіе подражали ему въ этомъ, но тамъ, гд рима слышна ясно, она звучитъ непріятно, а гд она едва слышна, тамъ стихи кажутся блыми {Напримръ: Albanie, si tu mal communieras
Con otro que pen srаs, que tu pnа
Jusgara como agna, о que este fuego etc.
Я не знаю боле раннихъ примровъ такой рифмы, вполн отличной отъ рифмы трубадуровъ и миннезенгеровъ. Столтіе спустя употреблялъ ее Сервантесъ въ своемъ ‘Cancion de Grisbstamo’. Комментаторъ Донъ-Кихота, Пеллисеръ считаетъ Сервантеса изобртателемъ этой римы. Римы Гарсильяссо прошли, вроятно, незамченными, потому что никто изъ его комментаторовъ о нихъ не упоминаетъ. На англійскомъ язык примры такой римы можно найти у Соути въ его ‘Curse of Kehama’, гд онъ ею пользуется даже не въ мру, а на итальянскомъ язык она встрчается уАльфіери въ ‘Саул’, Актъ Ш, Сцена IV. Мн не помнится, чтобъ я ее встрчалъ еще у кого-либо изъ испанскихъ писателей, за исключеніемъ разв Педро де Саласъ въ его Dcimas и у Тирсо де Молина во второй хорнад ‘Pretendiente al Reves’. Можетъ быть, она найдется и еще у кого-нибудь, но вообще встрчается рдко. Соути называетъ ее скрытой римой, по его словамъ онъ ‘старался римовать для слуха, не заботясь о форм, если я не ошибаюсь, говоритъ онъ, эта рима соединяетъ преимущества римованныхъ стиховъ съ силой и свободой стиховъ блыхъ’. Онъ повидимому не зналъ, что эта рима употреблялась и раньше его, и очевидно придавалъ ей серьезное значеніе. (См. его письма къ Walter Savage Lnder, May 20, 1808 и къ Ebenezer Elliott, February 7, 1811). Августъ Фуксъ въ своемъ ученомъ и интересномъ сочиненіи Die Romanischen Sprachen in ihrem Verhltnisse zum Lateinischen, Halle, 1849, pp. 254 пытается прослдить ее до временъ Гомера и старается доказать, что о ней имли понятіе даже Греки. Конечно, ему это не удалось доказать. Но общія его разсужденія о рим заслуживаютъ вниманія. Онъ справедливо замчаетъ, что ‘рима такъ укоренилась въ человческой природ, что разсуждать объ ея происхожденіи, все равно, что разсуждать о происхожденіи пнія или пляски. Вс народы обнаруживаютъ склонность къ рим, выражая ее или алитераціей, или инымъ способомъ. Новйшіе языки, по самому своему характеру, требуютъ римы, потому что стихи пишутся безъ метра, который господствовалъ у Грековъ и Римлянъ, замняя имъ риму. Такимъ образомъ въ новйшихъ языкахъ, боле чмъ гд либо, развилась рима въ самыхъ разнообразныхъ формахъ, между которыми рима скрытая, какъ ее назвалъ Соути, одна изъ самыхъ интересныхъ и не разработанныхъ. Dr. Юліусъ утверждаетъ, что ее знали нмецкіе миннезенгеры и мейстерзенгеры. Объ ней упоминаетъ еще Renjifo, называя ее ‘rima encadenada’. Arte Poetica, 1592, p. 53.}. Но вообще Гарсильяссо выработалъ себ такой музыкальный стихъ, что его врядъ ли кто превзошелъ въ этомъ отношеніи. Его стихотворенія имли большой успхъ съ самаго своего появленія, и дйствительно, они отличаются необыкновенною прелестью и изяществомъ. Образцомъ для него служилъ до извстной степени Босканъ, который однако самъ никогда не достигалъ до такого совершенства. Испанцы, возвратясь на родину изъ Рима или Неаполя, приходили въ восторгъ, найдя у себя дома то, чмъ они такъ восхищались въ Италіи, и стихотворенія Гарсильяссо перепечатывались всюду, куда только проникало испанское оружіе и испанское вліяніе. Имъ была оказана еще и другая честь: лтъ черезъ пятьдесятъ посл ихъ появленія, Франциско Санчесъ, ученйшій испанецъ своего времени, написалъ къ нимъ свои комментаріи, не утратившіе и до сихъ поръ своего значенія.
Нсколько позже, лирическій поэтъ Эррера издалъ ихъ съ обстоятельными примчаніями, между которыми встрчаются интересныя подробности, сообщенныя ему зятемъ поэта, Пуэрто Карреро. Наконецъ въ начал слдующаго столтія Тамайо де Варгасъ въ своемъ изданіи сочиненій Гарсильяссо нагромоздилъ цлую массу ненужной учености {Франсиско Санчесъ по прозванію ‘El Brocense — онъ родился въ Las Вгоzas въ Эстремадур — вн отечества извстный подъ именемъ Sanctius, авторъ ‘Минервы’ и другихъ ученыхъ сочиненій, издалъ въ 1574 году, въ Саламанк, сочиненія Гарсильяссо въ формат скромной книжечки, которая поздне очень часто переиздавалась. Затмъ въ 1580 году, вышло въ Севиль тщательно обработанное изданіе Эрреры, почта въ 700 страницъ, наполненныхъ главнымъ образомъ его комментаріями, до такой степени обременительными, что изданіе это боле не повторялось, хотя оно и содержитъ не мало данныхъ для біографіи Гарсильяссо и характеристики предшествовавшей испанской литературы. Тамайо де Варгасъ не удовлетворился обоими изданіями и выпустилъ въ свтъ новое, съ новыми комментаріями (Madrid, 1622), впрочемъ мало интересными. Лучшее изданіе сочиненій Гарсильяссо, вышедшее безъ обозначенія имени издателя, принадлежитъ Николаю де Асара, бывшему долгое время испанскимъ посланникомт въ Рим. Въ Англіи Гарсильяссо извстенъ благодаря труду Виффена, издавшаго въ 1823 году, въ Лондон, переводъ всхъ его сочиненій, съ біографіей и очеркомъ испанской поэзіи. Переводъ этотъ довольно тяжелъ, въ немъ нтъ и слда той гармоніи, которая составляетъ главную прелесть поэзіи Гарсильяссо. Біографія написана тоже тяжелымъ языкомъ и сообщаетъ факты не всегда точно.
Громоздкіе комментаріи Эрреры вызвали рзкую критику со стороны кастильскаго адмирала Луи Энрикеса, который подъ псевдонимомъ Petre Jacopin обратился съ письмомъ къ самому Эррер. Письмо написано съ большимъ талантомъ, остроумно и язвительно. Онъ справедливо обвиняетъ Эрреру въ пристрастіи, хотя и самъ не свободенъ отъ обвиненія въ томъ же. Теперь это письмо особеннаго значенія уже не иметъ и можетъ служить лишь хорошимъ обращикомъ эстетическихъ воззрній того времени, напечатано оно никогда не было. Тамайо де Варгасъ, въ примчаніяхъ къ своему изданію сочиненій Гарсильяссо, упоминаетъ объ этомъ письм, какъ о хорошо извстномъ въ его время, но Седано въ своемъ ‘Parnaso’ не помстилъ письма, оправдываясь тмъ, что единственно извстный ему списокъ далеко не полонъ. У меня находится списокъ этого письма, раздленный на 46 пунктовъ и занимающій 71 страницу in Fо, судя по заключенію — это копія полная. Антоніо ошибочно присвоиваетъ псевдонимъ Petro Jacopin великому коннетаблю Кастиліи, Хуану Фернандесу де Веласко, умершему въ 1613 году, другіе — еще боле ошибочно присвоиваютъ его другому коннетаблю — Педро Фернандесу де Веласко.}. Впрочемъ, все это не много прибавило къ слав Гарсильяссо, прочно основанной на всеобщемъ искреннемъ уваженіи. Его поэзія сразу нашла себ доступъ въ сердца его соотечественниковъ, его звучные сонеты раздавались по всей Испаніи, а эклоги разыгрывались на сцен, какъ народныя драмы {Донъ-Кихотъ (Часть II, гл. 58), разставшись съ герцогомъ и герцогиней встрчаетъ общество, занятое устройствомъ деревенскаго праздника, во время котораго должна быть разыграна одна изъ эклогъ Гарсильяссо.}. Величайшіе умы Испаніи преклонялись предъ нимъ, ему подражалъ Лопе де Вега, его постоянно цитировалъ Сервантесъ {Намеки на Гарсильяссо у Сервантеса относятся преимущественно ко второй половин его жизни, таковы особенно намеки во второй части Донъ-Кихота, въ комедіяхъ и повстяхъ, можно подумать, что его уваженіе къ поэту является результатомъ зрлаго разсужденія. Онъ не разъ называетъ его ‘царемъ испанскихъ поэтовъ’, этотъ эпитетъ, усвоенный ему еще Эррерой, удержался и до нашихъ дней. Доказательствомъ популярности Гарсильяссо служитъ то, что Хуанъ де Андосилья Ларраменди примнить его свтскія стихотворенія къ религіознымъ цлямъ: въ 1628 году онъ издалъ сборникъ стихотвореній, подъ заглавіемъ ‘Христосъ, Господь нашъ, на крест’, сборникъ состоитъ главнымъ образомъ изъ стихотвореній Гарсильяссо. Такой же сборникъ стихотвореній Гарсильяссо и вмст Боскана изданъ былъ Себастіаномъ Саседо, въ 1677 году. Подобныя обработки свтскихъ произведеній примнительно къ религіознымъ потребностямъ встрчаются не въ одной только испанской литератур: въ англійской литератур есть забавная пародія на ‘Nut browne Maid’, примненная къ крестной смерти Спасителя.}. Вообще имя Гарсильяссо дошло до насъ окруженное такимъ уваженіемъ, какое врядъ ли выпадало на долю другому испанскому поэту или вообще кому либо изъ его предшественниковъ. Конечно, было бы лучше и для самого поэта и для отечественной литературы, еслибъ онъ боле обратилъ вниманія на старинную народную поэзію и мене подражалъ поэзіи итальянской, тогда бы его поэтическій талантъ развился свободне и плодотворне: ему открылся бы цлый рядъ поэтическихъ формъ, отъ которыхъ онъ удалился, пренебрегая старыми національными поэтами {Какъ ршительно отрицалъ Гарсильяссо національную испанскую поэзію, можно видть не только изъ его личнаго примра, но и изъ письма его приложеннаго къ Босканову переводу Кастильоне, гд говорится, что для испанскаго языка особенно полезно переводить все достойное вниманія, ‘ибо не знаю, какой злой рокъ преслдовалъ насъ постоянно, но едва-ли было на нашемъ язык написано что-либо достойное потраченнаго на это труда’. Однако слдуетъ замтить, что едва ли найдется у Гарсильяссо отдльное слово или цлое выраженіе, которое не было бы чисто кастильскимъ, а этого нельзя сказать ни о комъ изъ старыхъ испанскихъ писателей.}. Но онъ поступилъ иначе, и вмст съ Босканомъ водворилъ въ Испаніи итальянскую школу поэзіи, которая и заняла съ тхъ поръ видное мсто въ испанской литератур {Лтъ черезъ одиннадцать по выход въ свтъ сочиненій Боскана и Гарсильяссо, Эрнандо де Хосесъ, въ предисловіи къ своему ‘Triumfos de Petrarca’ замтилъ справедливо: ‘Съ тхъ поръ какъ Гарсильяссо де ли Вега и Хуанъ Босканъ ввели въ испанскій языкъ тосканскую стихотворную форму, все что было прежде написано или переведено испанскими стихами, окончательно утратило свое значеніе, и рдко — рдко станетъ теперь кто читать эти національныя произведенія, хотя и не мало между ними тхъ, которыя заслуживаютъ вниманія’. Еслибъ это мнніе одержало верхъ и сіяло господствующимъ, испанская литература была бы теперь не та, какою мы ее видимъ.}.

ГЛАВА III.

Подражанія итальянскимъ писателямъ.— Акунья.— Сетина. Противодйствіе Подражательному направленію.— Кастильехо.— Антоніо де Вильегасъ.— Сильвестре.— Борьба двухъ школъ.— Арготе де Молина.— Монтальво.— Лопе де Вега.— Окончательное торжество итальянской школы.

Примръ Боскана и Гарсильяссо настолько соотвтствовалъ духу и потребностямъ времени, что писать стихи въ итальянскомъ дух сдлалось также обычнымъ, какъ и путешествовать по Италіи или участвовать въ итальянскихъ походахъ. Раньше всхъ усвоилъ себ итальянскую стихотворную форму, впервые введенную Босканомъ и Гарсильяссо,— Фернандо де Акунья, происходившій изъ древняго португальскаго рода, но уроженецъ Мадрита, писавшій только по испански. Онъ служилъ во Фландріи, Италіи и Африк, и когда по завоеваніи Туниса въ 1535 году гарнизонъ произвелъ возмущеніе, онъ былъ пославъ туда императоромъ съ неограниченною властью казнить и миловать. Это порученіе онъ выполнилъ съ большою сдержанностью и великодушіемъ.
Изъ интимной переписки Ванъ Мале,— бднаго ученаго и дворянина, приводившаго нердко ночи въ спальн императора и оказывавшаго ему помощь въ его недугахъ,— мы узнаемъ, что Акунья пользовался особымъ расположеніемъ императора и по другимъ причинамъ: преждевременно состарвшійся Карлъ V, впадая подъ вліяніемъ болзни въ мрачное настроеніе духа, развлекался, переводя испанской прозой популярную въ то время поэму ‘Chevalier Dlibr’. Авторъ ея, Оливье де ла Маршъ, состоялъ на служб при двор Маріи Бургундской, бабки императора, въ своей поэм онъ далъ такое лестное аллегорическое описаніе событій изъ жизни ея отца, что она сдлалась предметомъ всеобщаго удивленія въ то время, когда Карлъ воспитывался при блестящемъ двор Маріи {Goujet, Bibl., Fran. Paris 1745, 12-mo IX, pp. 372—380.}. Но императоръ сознавалъ себя не въ силахъ придать своему переводу ту легкость, какою ему хотлось бы облечь кастильскіе стихи, хотя переводъ интереснаго разсказа о его дтств и вышелъ гораздо удачне, чмъ бы можно ожидать, имя въ виду скудость полученнаго имъ образованія. Поэтому онъ передалъ свой произаическій переводъ въ рукописи Акунь, поручивъ облечь его въ соотвтственную изящную поэтическую форму.
Акунья былъ именно такой человкъ, который могъ удачно выполнить это деликатное порученіе. Какъ придворный, хорошо знакомый съ придворными нравами и вкусами, онъ кое-что выпустилъ, кое-что прибавилъ, введя между прочимъ лестные намеки на Фердинанда, Изабеллу и Филиппа, отца Карла. Онъ переложилъ ‘царственную’ прозу старинными двойными пятистишіями (Quintillas) и притомъ такимъ чистымъ и прекраснымъ языкомъ, какой рдко можно встртить когда бы то ни было въ Испаніи. Нкоторую долю этой заслуги Ванъ-Мале приписываетъ,— можетъ быть и справедливо — самому переводу императора. Возникшая такимъ образомъ поэма въ 379 стансовъ, каждый въ 10 короткихъ строкъ, была тайно передана Карломъ въ вид подарка своему бдному и врному слуг Ванъ-Мале, который и сообщаетъ вс относящіеся сюда факты. Затмъ, запретивъ упоминать о себ въ предисловіи, императоръ веллъ ему напечатать ее такимъ роскошнымъ изданіемъ, что бдный ученый ожидалъ себ денежнаго убытка отъ этого подарка. ‘Cavallero Determinado’ — такъ было озаглавлено переложеніе Акуньи — имлъ, конечно, боле успха, чмъ ожидалъ Ванъ-Мале, успхъ этотъ можно приписать частью тому рвенію, съ какимъ взялся за это дло властелинъ столькихъ земель, негласное участіе котораго въ перевод было очень значительно, частью — глубокомысленной аллегоріи, составляющей заслугу Ла Марша, наконецъ — гладкому и прелестному стиху, принадлежащему всецло таланту Акуньи. Вообще поэма сдлалась очень популярной и за полстолтіе выдержала семь изданій {Первое изданіе ‘Cavaliere Determinado’ вышло въ 1552-мъ году, оно посвящено, разумется, императору и начинается латинскими стихами Ванъ-Мале, Ноама во многомъ напоминаетъ общеизвстную нмецкую поэму ‘Theuerdank’, гд прославляются дянія Максимиліана I до его женитьбы на Маріи Бургундской, подобно Cavalire Determinado и эта поэма успхомъ своимъ обязана отчасти прекраснымъ гравюрамъ, украшающимъ вс ея изданія. Извстіе объ участіи императора въ Cavaliere Determinado, чего сперва и не подозрвали, сообщено въ Lettres sur la vie intrieure de l’Empereur Charles Quint, par Guillaume Van-Male, Gentilhomme de sa chambre, publies pour la premire fuis par le Baron de Reiffenberg, Bruxelles, Socit des Bibliophiles Belgiques, 1843, in 4-to, любопытное собраніе тридцати латинскихъ писемъ, содержащихъ интересныя подробности о тлесныхъ недугахъ императора. Авторъ ихъ — Ванъ-Мале, по латыни Maliuaens, а по испански Malinez, былъ одинъ изъ тхъ бдныхъ фламандцевъ, которые домогались милостей при двор Карла V. Испытавъ сперва суровое обращеніе герцога Альбы, своего перваго покровителя, затмъ Avila у Zuniga, мемуары котораго онъ ради снисканія благосклонности перевелъ на латинскій языкъ, наконецъ самого императора, которому онъ оказалъ такъ много дружескихъ услугъ,— онъ какъ и многіе другіе, пріхавшіе въ Испанію съ тми же надеждами, былъ впослдствіи радъ возвратиться на родину хотя бы такимъ же бднякомъ, какимъ онъ ее оставилъ. Онъ умеръ въ 1561 году. Человкъ истинно ученый и честный — онъ заслуживалъ лучшей участи, а между тмъ въ награду за свое преклоненіе передъ императорскими причудами получилъ только рукопись Акуньи, которая, какъ злорадно уврялъ императора Авила, будто бы должна принести ему 500 золотыхъ кронъ. Карлъ, говорятъ, замтилъ на это: ‘Гильомъ получитъ свои деньги заслуженно: онъ много по і лъ надъ этой работой’. (Bono jure fructus ille ad Gulielmuin redeat, ut qui plurimum iu illo opere sudarit). О личномъ участіи императора въ перевод Chevalier Dlibr, Ванъ-Мале сообщаетъ слдующее (письмо отъ 13-го января 1551 года). ‘Императоръ торопится изданіемъ книги, озаглавленной по французски Chevalier Dlibr. Эту книгу онъ самъ перевелъ на досуг и отдалъ ее Фердинанду Акунь для переложенія въ испанскіе стихи. И переводъ и стихотворная его обработка удались какъ нельзя лучше. За императоромъ остается заслуга мастерскаго перевода, между тмъ какъ Акунья неподражаемо передалъ и содержаніе, и стихъ, и оттнки выраженій подлинника’. Chevalier Dlibr, былъ еще разъ переведенъ Geronimo de Urrea и напечатанъ въ 1555 году. Я никогда не имлъ случая видть этотъ переводъ. Карлъ V вообще предпочиталъ живопись поэзіи, ибо его покровительство Тиціану длаетъ ему честь, чего нельзя сказать о его поступк съ Ванъ-Мале. Къ немногимъ трогательнымъ эпизодамъ его жизни относится и то, что онъ перевезъ въ свое уединеніе, въ монастырь св. Юста, дв картины великаго художника, которому такъ часто выказывалъ свое благословеніе. Онъ пожелалъ, чтобъ одна изъ этихъ картинъ — ‘Gloria’ была поставлена тамъ, гд будетъ погребено его тло. Его желаніе исполнено, и картина перенесена вмст съ его прахомъ въ Эскуріалъ въ 1774 году. Интересныя свднія о монастыр св. Юста смотри въ Ford’s Handbook, 1845, p. 551.}.
Несмотря на успхъ Cavallero Detenninado, Акунья ничего боле не писалъ въ старинномъ національномъ стил, его мелкія стихотворенія, собранныя въ небольшомъ томик, написаны — за исключеніемъ одного или двухъ — итальянскимъ размромъ и подчасъ очевидно подражаютъ Боскану и Гарсильяссо, почти вс они отличаются вкусомъ и классическою законченностью формы особенно ‘Борьба Аякса со Улиссомъ’, гд Акунья въ хорошихъ блыхъ стихахъ подражалъ изящной простот Гонора. Онъ былъ извстенъ также и въ Италіи, и его переводъ Боярдова ‘Orlando Innamorato’ вызвалъ тамъ одобреніе, на родин же особенно любили его сонеты и вообще мелкія стихотворенія. Онъ умеръ, какъ говорятъ, въ Гранад въ 1580 году, отстаивая унаслдованное право на званіе испанскаго гранда, его стихотворенія, какъ и Боскановы, съ которыми они вполн могутъ стоять на ряду, были изданы только въ 1591 году стараніями его вдовы {Въ 1804 году появилось въ Мадрит второе изданіе стихотвореній Акуньи in 12. См. очеркъ его жизни у Баэны въ ‘Hijs de Madrid’, Т. II. p. 387, T. IV p. 403.}.
Мене успха имлъ его современникъ Гутьерре де Сетина, писатель той же школы, стихотворенія котораго однако никто не пытался съ тхъ-поръ собрать. Но немногія дошедшія до насъ мадригалы, сонеты и другія мелкія стихотворенія имютъ несомннную цну. Иногда въ нихъ замтенъ анакреонтическій духъ, но лучшія изъ нихъ дышатъ истинной нжностью, какъ напр. слдующій мадригалъ: ‘Очи ясныя, очи прозрачныя, восхваляемыя за свой кроткій взглядъ, зачмъ, глядя на меня, вы смотрите такъ враждебно? Если вы кажетесь такими сострадательными всякому, зачмъ вы глядите гнвно на одного меня? Очи ясныя, очи прозрачныя, если вы не можете смотрть иначе, то по крайней мр не переставайте глядть на меня’ {Ojos claros serenos,
Si de dulce mirar sois alabados,
Porqu, si me mirais, mirais ayrados?
Si quanto mas piadosos
Mas, belles pareceis quien os mira,
Porqn а mi so lo me mirais con ira?
Ojos claros, serenos,
Va que asi me mirais, miradme al menos.
(Sedano, Parnasse Espaol, Tom. VU, p. 75).
У Сегуры f. 216 можно найдти старинную балладу, очень похожую на это стихотвореніе.}.
Подобно многимъ своимъ соотечественникамъ Сетина былъ воиномъ, храбро сражался въ Италіи, Фландріи и Тунис. Впослдствіи онъ побывалъ въ Мексик, гд у него жилъ братъ, занимавшій важную общественную должность, умеръ онъ въ своемъ родномъ город Севиль около 1560 года. Онъ по зажалъ Гарсильяссо боле, чмъ итальянцамъ, которые служили послднему образцами {Немногія стихотворенія Сетины помстилъ Эррера въ своихъ примчаніяхъ къ изданію сочиненій Гарсильяссо, 1580, рр. 77, 92, 190, 204, 216 etc., нсколько другихъ помщены въ ‘Parnasse Espaol Седано, T. VII рр. 75, 370, T. VIII, рр. 96, 216, T. IX р. 134.— Неполное собраніе, куда вошли нкоторыя крупныя стихотворенія, особенно одно прекрасное посланіе къ его де Мендоз, можно найти у Rivadeneyra, T. XXXII, 1854. Но полнаго собранія его сочиненій нтъ до сихъ-порь. То немногое, что мы о немъ знаемъ, см. у Sismondi. Lit. Esp., Sevilla, 1841, T. I p. 381. Онъ умеръ вроятно молодымъ (Conde Lucanor, 1575, ff. 93, 94). Рукопись стихотвореній Сетины была въ библіотек герцога Аркосскаго въ Мадрит (Obras Sueltas de Lope de Vega, Madrid, 1776, 4-to Tom. I, Prologo p. II, nota). Было-бы очень желательно отыскать и издать эту рукопись. Другой писатель того-же періода, также сторонникъ итальянскаго литературнаго направленія, имвшій однако мене успха, чмъ Сетина, Мендоза и др., былъ Діего Рамиресъ Паганъ, родомъ изъ Мурсіи издавшій въ 1562 году въ Валенсіи книгу подъ заглавіемъ ‘Floresta de varia Poesia’. См. о ней въ испанскомъ перевод моего труда, Tom. II, рр. 492—499. Кастильехо, нападая на итальянскую школу (Obras, 1598, f. 114, а) упоминаетъ въ одномъ изъ своихъ сонетовъ о Луис де Аро, какъ объ одномъ изъ четырехъ поэтовъ, наиболе содйствовавшихъ успху этой школы въ Испаніи. Нкоторыя стихотворенія этого поэта сохранились въ единственномъ экземпляр ‘Cancionero’ 1559-го года, о которомъ уже упомянуто выше, (см. періодъ I, глава XXIII, пр. 8), и я думаю, что Кастильехо, иметъ въ виду именно этотъ псенникъ, въ которомъ вс эти четыре поэта принимали участіе, иначе, не знаю, гд-бы еще могли быть помщены стихотворенія Луиса де Аро, во всякомъ случа они даютъ ему право стоять на ряду съ Босканомъ, Гарсильяссо и Мендозой.}.
Но итальянская школа была введена въ Испанію не безъ борьбы. Мы врядъ-ли сможемъ указать, кто первый выступилъ противъ нея, какъ нововведенія безполезнаго и ничмъ не оправдываемаго, но во всякомъ случа Кристовалъ де Кастильехо, дворянинъ изъ Сьюдадъ Родриго, былъ однимъ изъ раннихъ ея противниковъ. Съ пятнадцатилтняго возраста онъ находился при младшемъ брат Карла V, Фердинанд, впослдствіи император германскомъ. Послдніе годы своей жизни онъ провелъ въ Австріи въ качеств императорскаго секретаря, и умеръ въ Вн въ 1556-мъ году 66 лтъ отъ роду. Но гд бы Кастильехо ни жилъ, онъ писалъ стихи, отнюдь не обнаруживая расположенія къ новой школ: онъ нападалъ на нее сколько могъ, а главнымъ образомъ подражалъ древнимъ испанскимъ поэтамъ въ ихъ ‘villancicos’, ‘canciones’, ‘glosas’ и другихъ усвоенныхъ ими формахъ и размрахъ.
Нкоторыя стихотворенія написаны имъ ране 1540 и 1541 годовъ, вс они дышатъ свжестью и молодостью, за исключеніемъ стихотвореній религіознаго содержанія, составляющихъ конецъ послдней изъ трехъ книгъ его сочиненій. Легкость и веселость — самыя выдающіяся, хотя и не единственныя ихъ характеристическія черты. Эротическія стихотворенія Кастильехо отличаются нжностью и граціей, особенно т, которыя обращены къ нкоей Анн изъ семьи Шаумбургъ, но лучше всего его талантъ высказывается тогда, когда онъ беретъ свои темы изъ современной дйствительности и рисуетъ ее какъ она есть, напр. въ язвительномъ стихотвореніи на придворную жизнь, (La Vida de Corte), затмъ въ разговор между его перомъ и имъ самимъ (Dialogo entre l y su pluma) въ поэм о женщинахъ и наконецъ въ письм къ другу, просившему у него совта въ одномъ любовномъ дл,— вс эти стихотворенія правдивыя картины народныхъ нравовъ и вкусовъ. Къ нимъ близко подходитъ также нкоторыя фантастическія стихотворенія, напр. ‘Превращеніе пьяницы въ комара’, въ нихъ-то особенно сказывается его прирожденная веселость.
Гд только могъ, Кастильехо всегда и всюду нападалъ на под ражателей итальянцамъ, называя ихъ презрительно ‘петраркистами’. Онъ даже написалъ на нихъ цлую сатиру, посвятивъ ее ‘всмъ отвергающимъ кастильскую стихотворную форму и подражающимъ итальянской’, назвавъ при этомъ по имени Боскана и Гарсильяссо. Онъ призываетъ Хуана де Мену, Санчеса де Бохадоса, Нахарро и всхъ древнихъ поэтовъ позабавиться вмст съ нимъ надъ новаторами. Вс его стихотворенія написаны бойко и весело, онъ писалъ иногда даже свободне, чмъ это было позволительно въ его время, и его стихотворенія, очень распространенныя въ рукописяхъ, были запрещены инквизиціей, поэтому все сохранившееся изъ нихъ до нашего времени, представляетъ лишь небольшое собраніе ‘исправленныхъ’ стихотвореній, которыя благодаря особой милости, были пощажены цензурой и допущены къ печати въ 1573-мъ году {Немногое извстное намъ о Кастильехо извлечено изъ его стихотвореній, изданіе которыхъ было сперва разршено Хуану Лопесу де Валеско. Антоніо говорить, что Кастильехо умеръ около 1696 года, въ такомъ случа онъ дожилъ до глубокой старости, особенно если врно показаніе Моратина, утверждающаго, что онъ родился въ 1492-мъ году (L. Т. Moratin, Obras, T. I. Parte I, pp, 154—156). Его сочиненія изданы Беллеро въ Антверпен въ 1598 мъ году, in 18 и Санчесомъ въ Мадрит въ 1600-мъ году, in 18-то. Они составляюти также 12-ый и 13-ый томы сборника Фернандеса (Мадритъ, 1798), кром того упоминаются изданія 1582-го, 1615-го etc. Его драмы потеряны, даже драма ‘Constanza’, которую Моратинъ видлъ въ Эеку ріал, не найдена мною, хотя въ 1844 году я ее усердно розыскивалъ.
Посл того, какъ это примчаніе было напечатано впервые въ 1849-мъ году, внскій ученый Фердинандъ Вольфъ, обязательно сообщилъ мн свднія о могил Кастильехо въ Neukloster-Kirche въ Wiener Neustadt, на которой сохранилась слдующая надпись: ‘Obiit 12. Junii, anno 1550, Viennae, clarissimus а Consiliis et Secretis intimis Serenissimi Ferdinandi Bomanorum et Germaniae Regis, Christophorus Castilleguis, natione Hispanus, vir sane sua aetate numeris omnibus solutis’. Такимъ образомъ не подлежитъ, кажется, сомннію, что Кастильехо, пріхавъ въ Вну, уже боле никогда не возвращался въ Испанію. Относительно точнаго опредленія дня его смерти представляется нкоторое затрудненіе: достоврно извстно, что 22-го октября 1553 года онъ былъ еще живъ. Но и это затрудненіе устраняется, если принять въ соображеніе нкоторую небрежность въ самой надгробной надписи, на которую указываетъ Вольфъ, такимъ образомъ можно считать почти достоврнымъ, что Кастильехо умеръ въ Вн 12-го іюня 1556 года. См.: Sitzungs Berichte der kaiserlichen Wiener Acadmie 1849. Mrtz Heft, въ засданіяхъ которой и происходили пренія, имющія большое значеніе для изслдованія жизни этого поэта. Въ этомъ отношеніи интересно также стихотвореніе Кастильехо, гд онъ восхваляетъ Вну, оно обращено къ другу, спрашивающему: ‘Почему ему нравится этотъ городъ?’ и помщено въ Obras de Castillejo, 1598 г. f. 159. Нкоторыя его стихотворенія, изданныя Веласко съ пропусками, впослдствіи напечатаны цликомъ, но, конечно, многія изъ нихъ потеряны навсегда, нкоторыя уцлвшія въ рукописяхъ будутъ, вроятно, со временемъ изданы.}.
Другой поэтъ, сторонникъ Сетины, придерживавшійся также старинной національной школы, былъ Антоніо де Вильегасъ, стихотворенія котораго, написанныя ране 1551 года, появились въ печати только въ 1565-мъ году. Предисловіе, обращенное къ самой книг и содержащее наставленіе, какъ она должна держать себя въ свт, напоминаетъ подчасъ ‘The Soul’s Errand’, (поэму, приписываемую Вальтеру Ралею) но мене серьезно и не такъ поэтично. Лучшія стихотворенія въ этой книг вс въ томъ же род легкія и веселыя, отличающіяся боле игривостью, чмъ глубоко прочувствованнымъ содержаніемъ.
Другія боле крупныя его произведенія, напр: Пирамъ и Тисбе или борьба Аякса съ Улиссомъ, не такъ интересны, но за то мелкія стихотворенія иногда очень милы. Одно изъ нихъ обращено къ герцогу Сеса, потомку Гонсальва Кордуанскаго, отправлявшемуся въ то время въ Италію, гд подъ его начальствомъ служилъ Сервантесъ, оно имло большой успхъ, благодаря намекамъ на его великаго предка. Начинается оно слдующимъ образомъ: ‘Идите въ Италію, великій синьоръ, это ваша обтованная земля. Знаменитый сятель не ее усялъ подвигами мужества. Если вы направитесь въ Италію, вы этимъ самымъ возвысите значеніе этой страны. Вы засіяете ярче тысячи солнцъ въ лучахъ славы, унаслдованной отъ вашего предка’.
Своеобразне и интересне этого воинственнаго и торжественнаго стихотворенія его dcimas или десятистрочныя пьески названныя имъ ‘companaciones’ такъ какъ каждое изъ нихъ оканчивается сравненіемъ, всмъ имъ предпослано боле длинное стихотвореніе въ томъ-же стил, въ нихъ онъ обращается къ дам своего сердца. Какъ образецъ содержанія и формы этихъ decimas можетъ послужить слдующее стихотвореніе: ‘Синьора, я такъ привыкъ служить вамъ, что къ вамъ одной стремятся вс мои радости и что меня убиваетъ только вашъ гнвъ. Такимъ образомъ смутное состояніе моего духа зависитъ отъ расположенія вашего, и наши сердца звучатъ согласно, какъ два одинаково-настроенные наструмента’ {Пьеска эта взята изъ небольшаго сборника стихотвореній, изданнаго въ Медин дель Кампо подъ заглавіемъ ‘Inventario de Obras, por. Antonio de Villegas, Vezino de la Villa de Medina del Campo’ 1565, 4-to. Я пользуюсь экземпляромъ другаго, кажется единственнаго, изданія. (Medina del Campo, 1577, 12-mo.) Подобно всмъ поэтамъ, писавшимъ въ изысканномъ, манерномъ стил, Вильегасъ любитъ иногда повторяться, словно любуясь собственнымъ остроуміемъ и замысловатостью. Такъ мысль, высказанная въ приведенномъ десятистишіи, повторена въ одной пасторали, написанной частью прозой, частью стихами и помщенной въ той же книг. Надо замтить, что разршеніе печатать Inventario, послдовавшее въ 1551-мъ г. доказываетъ, что сборникъ былъ уже ране того составленъ. Десятистишія, (dcimas) которыя такъ любилъ Антоніо де Вильегасъ, были вообще любимой формой въ лучшій періодъ исторіи испанской литературы. См. Renjifo, Arte Poetica, ed. 1727. р. 37.— Лопе де Вега писалъ стихотворенія въ той-же форм, не мало ихъ встрчается и въ ‘Comedias’ Кальдерона.}.
Григорій Сильвестре, португалецъ, въ дтств переселившійся въ Испанію и здсь-же умершій въ 1570 году, придерживался также старинной стихотворной формы. Онъ былъ другомъ Торреса де Нахарро, Гарей Санчеса де Бадохоса и Эредіи. Нкоторое время онъ подражалъ Кастильехо и презрительно отзывался о Боскан и Гарсильяссо. Но по мр того какъ итальянская стихотворная форма распространялась все боле и боле, онъ сталъ понемногу уступать господствующему направленію и поздне самъ писалъ сонеты, октавы и терцины, отдлывая ихъ изысканно и тщательно, что впрочемъ въ то время мало цнилось въ Испаніи {Луисъ Барахона де como въ поэтическомъ посланіи, напечатанномъ вмст съ сочиненіями Silvestre (Granada 1599, 12-mo f, 330) хвалитъ его за это.}. Хотя онъ и родился въ чужомъ краю, однако вс его стихотворенія написаны чистымъ кастильскимъ языкомъ и лучшія изъ нихъ — въ старинномъ вкус, ‘старымъ складомъ’, какъ онъ самъ выражается, этотъ ‘старый складъ’, повидимому предоставлялъ ему боле свободы, чмъ стихотворная форма, усвоенная имъ впослдствіи. Его стихотворныя ‘истолкованія’ (Glosses) имли цну, кажется, въ глазахъ только его самого и его друзей и если-бы самое содержаніе стихотвореній было серьезное, он до сихъ поръ заслуживали бы похвалъ какими ихъ осыпали на первыхъ порахъ, потому что ихъ построеніе отличается легкостью и остроуміемъ {Лучшими изъ нихъ считаются глоссы на Pater noster f. 284 и на Ave Maria f, 289.}.
Боле значительныя по объему его повствовательныя стихотворенія напр. ‘Аполлонъ и Дафна’, ‘Пирамъ и Тисбе’, ‘Родина Любви’ — не принадлежатъ къ его лучшимъ произведеніямъ, хотя вообще не лишены достоинствъ. Зато его канцоны могутъ быть поставлены на ряду съ лучшими въ итальянской литератур: он отличаются стариннымъ задушевнымъ простодушіемъ и искренностью, но вмст съ тмъ и нкоторою искусственностью въ выраженіяхъ, которая впрочемъ нисколько не вредитъ общему впечатлнію. Одна изъ нихъ начинается такъ: ‘Синьора, ваши волосы изъ чистаго золота, но ваше сердце стальное. Кто не захочетъ умереть за нихъ’?
Не много дале онъ даетъ той-же мысли очень искусный оборотъ въ вид отвта: ‘Синьора, ваши волосы не изъ золота, скоре само золото произошло изъ нихъ’ {Obras, Granada, 1599, 12-mo, f. 69 и 71:
Seora, vuestros cabellos
De oro son,
V de azero il coracon,
Que nose muere nor elles.
и
No quieren ser de oro, no,
Seora, vuestros cabellos,
Quel oro quiere ser dellos.}.
Посл каждой канцоны слдуетъ нчто въ род толкованій на нея или варіацій ея основнаго мотива, подчасъ также не лишенныхъ достоинствъ.
Сильвестре былъ близко связавъ съ современными ему поэтами и притомъ не только старой школы, но и съ подражателями итальянской поэзіи, каковы напр. Діего де Мендоза, Эрнандо де Акунья, Георгій Монтемайоръ и Луисъ Барахона де como. Дйствительно ихъ стихотворенія встрчаются нердко среди его собственныхъ, и ихъ направленіе оказало на него ршающее вліяніе. Но вліялъ ли въ свою очередь онъ самъ на нихъ или на свое время — это подлежитъ сомннію. Повидимому онъ проживалъ спокойно въ Гранад, состоя главнымъ органистомъ мстнаго собора и пользуясь, благодаря своему остроумію и любезности, извстнымъ значеніемъ въ обществ. Тмъ не мене когда онъ умеръ лтъ 50-ти отъ роду, его стихотворенія были извстны только въ рукописяхъ, но лтъ двнадцать спустя, его другъ Педро де Касересъ собралъ ихъ и напечаталъ. Изданіе прошло почти незамченнымъ: принадлежа въ сущности къ двумъ школамъ одновременно, Сильвестре ни тутъ ни тамъ не пользовался авторитетомъ и уваженіемъ {Существуетъ пять изданій стихотвореній Сильвестре: четыре вышли въ Гранад въ 1582, 1588, 1592 и 1599 годахъ и одно въ Лиссабон въ 1592 году съ очень хорошей біографіей автора, написанной издателемъ, Барбоза (Tom. II. р. 419) прибавилъ къ ней нсколько дополненій, по собственно говоря только сократилъ ее. Луисъ Барахона де como, другъ Сильвестре въ своихъ поэтическихъ посланіяхъ отзывается о немъ съ похвалой, а Лопе де Вега восхваляетъ его во второмъ ‘Лсу’ своей ‘Лавровой Рощи Аполлона’ (Laurel de Apollo). Стихотворенія Сильвестре раздлены на четыре книги въ изданіи 1599 г. и наполняютъ собою 387 стр. Онъ писалъ также и религіозныя драмы для своего собора, вс он утрачены. Въ Index 1667. (р. 465) изъ всхъ его произведеній назначено къ исключенію только одно слово!}.
Борьба этихъ двухъ литературныхъ направленій принимаетъ съ теченіемъ времени чисто формальный характеръ. Арготе де Молина переноситъ ее на страницы своего ‘Разсужденія объ Испанской поэзіи’ (1575) {Это разсужденіе помщено въ конц перваго изданія ‘Conde Lucanor’ 1575 г. и ршительно высказывается въ пользу древнеиспанскихъ стихотворныхъ формъ. Арготе де Молина былъ и самъ поэтъ, но его стихотворенія, помщенныя въ ‘Nobleza de Andalucia’, не высокаго достоинства.}, а у Монтальво она проникаетъ даже въ его пасторали, гд ей совсмъ не мсто и гд Сервантесъ, Эрсилья, Кастильехо, Сильвестре и самъ Монтальво {Pastor de Filida, Часть IV и VI.} — подъ вымышленными именами, конечно — ршаютъ споръ въ пользу старой школы. Это было въ 1582 году, а въ 1599 году Лопе де Вега отстаиваетъ тотъ же взглядъ въ предисловіи къ своему San Isidro {Obras Siieltas, Madrid, 1777. Tom. XI, рр. XXVIII—XXX.}. Но тогда вопросъ этотъ былъ, по существу, уже ршенъ: пять или шесть большихъ эпическихъ поэмъ, не исключая и ‘Araucana’, были уже написаны итальянскими октавами, множество буколикъ, написанныхъ въ подражаніе Саннацару, тысячи сонетовъ, канцонъ и другихъ формъ итальянской поэзіи пріобрли уже симпатіи публики. Даже Лопе де Вега, чье направленіе тогда уже рзко опредлилось, начавъ писать своего ‘San Isidro’ древними народными ‘redondillas’, подъ конецъ перешелъ на сторону новой формы, такъ что въ конц концовъ никто, можетъ быть, боле его не содйствовалъ укорененію въ Испаніи итальянскихъ стихотворныхъ формъ и размровъ. Съ этихъ поръ новая школа обезпечила за собой побду и никогда не переставала занимать видное мсто въ испанской литератур.

ГЛАВА IV.

Діего Уртадо де Мендоза. Его происхожденіе. Его ‘Лазарильо де Тормесъ’ и подражанія ему. Государственная служба и частная жизнь.— Удаленіе отъ длъ. Его поэмы и мелкія произведенія.— Его ‘Исторія Маврскаго возстанія’.— Его характеръ и смерть.

Въ числ писателей наиболе способствовавшихъ исходу литературной борьбы въ пользу итальянской стихотворной школы былъ человкъ, который благодаря своему общественному положенію пріобрлъ особенно большое вліяніе, по своему направленію, образованію и судьб онъ тсно связанъ съ періодомъ предыдущимъ, только что нами изученнымъ, и съ новымъ, къ которому мы теперь приступаемъ. ‘Это былъ Діего Уртадо де Мендоза, ученый и воинъ, государственный человкъ и историкъ, поэтъ и дипломатъ — человкъ, который во всемъ, за что бы онъ ни брался, снискивалъ себ высокое уваженіе и который ни въ чемъ не довольствовался только посредственнымъ успхомъ {Біографію Мендозы можно найти у Антоніо въ ‘Biblioteca Nova’ и въ изданіи ‘Guerra de Granada’, Valencia, 1776, 4-to, изъ нихъ послдняя написана Иньиго Лопесомъ де Айялой, ученымъ профессоромъ поэзіи въ Мадрит: см. Cerd, in Vossii Rhetorices, Matriti, 1781, 8-to, App. p. 189, примчаніе.}.
Онъ родился въ Гранад въ 1503 г., Его предки были, быть можетъ, знатнйшими людьми Испаніи, если не считать коронованныхъ особъ ея многочисленныхъ королевствъ. Лопе де Вега въ одномъ изъ своихъ драматическихъ произведеній сообщаетъ, что уже въ его время фамилія Мендоза насчитывала 23 поколнія людей, занимавшихъ высшія государственныя должности {‘Фамилія Мендозы насчитываетъ въ себ двадцать три поколнія. Во всей Испаніи — сколько мн извстно,— нтъ рода боле древняго. Члены этой фамиліи непрерывно отъ отца къ сыну представляютъ собой рядъ знаменитыхъ и высокоодаренныхъ личностей, наименовать ихъ всхъ это тоже что перечислять звзды на неб, волны на мор или измрить морской песокъ. Родъ этотъ — теперь уже дознано — ведетъ свое происхожденіе отъ одного бискайскаго синьора по имени Зуріа’. (Arauco Domado, Aclo III, Comedias, Tom. XX, in 4-to, 1629, fol, 95). Гаспаръ де Авила въ первомъ акт своей драмы ‘Gobernador Prudente’ (Comedias Escogidas, Madrid, in 4-to, Tom. XXI, 1664) сообщаетъ еще боле полную генеалогію фамиліи Мендозы. Очевидно, что она была столь же прославлена поазіей какъ и исторіей.}. Въ нашихъ цляхъ гораздо важне то, что три ближайшіе предка этого замчательнаго государственнаго человка могли служить прекраснымъ примромъ для образованія характера молодаго человка, онъ былъ правнукъ, по прямой линіи, маркиза Сантильяны, поэта и присяжнаго остряка при двор Хуана II, его ддъ былъ искусный посланникъ Фердинанда и Изабеллы въ пору наиболе запутанныхъ отношеній къ папскому престолу, его отецъ съ честью предводительствовалъ войсками во время послдняго ршительнаго пораженія мавровъ, и вслдъ за покореніемъ Гранады былъ назначенъ намстникомъ этого безпокойнаго города.
У Діего было пять братьевъ, вс старше его, поэтому его готовили къ духовному званію, чтобы легче обезпечить ему положеніе и средства, необходимыя для поддержанія достоинства его громкаго имени. Но въ его характер не было ршительно наклонностей къ духовному званію. Правда, онъ пріобрлъ запасъ свдній, необходимыхъ для церковной карьеры: дома онъ научился бгло говорить по арабски, въ Саламанк успшно изучалъ латинскій и греческій языки, философію, церковное и гражданское право. Но онъ очевидно оказывалъ ршительное предпочтеніе такимъ занятіямъ, которыя имютъ отношеніе къ политик и изящной словесности, и если справедливо, что онъ написалъ своего Лазарильо де Тормеса еще въ университет то ясно, что онъ рано уже обнаружилъ склонность къ такимъ родамъ литературы, которые не имли ничего общаго ни съ богословіемъ, ни съ церковью.
..Его романъ ‘Лазарильо’ представляетъ геніальное произведеніе, какого до тхъ поръ не бывало еще въ испанской литератур. Это — автобіографія мальчика, маленькаго Лазаря, родившагося на мельниц на берегу рки Тормесъ, близъ Саламанки, выгнанный низкой и грубой матерью изъ дому, онъ сталъ вожакомъ слпаго нищаго, занятіе, позорне котораго врядъ-ли можно было найти въ то время въ Испаніи. Каково бы оно ни было, Лазарильо воспользовался имъ, какъ нельзя лучше. Одаренный неисчерпаемымъ запасомъ веселости и необыкновенной понятливостью, онъ постигъ одновременно и лукавство и низость, сдлавшія его способнымъ все на большій и большій обманъ, на боле разнообразныя похожденія и преступленія, цлый рядъ которыхъ онъ совершилъ, находясь послдовательно въ услуженіи то у священника, то у дворянина, умирающаго съ голоду изъ за дворянской спси, то у монаха, то у продавца индульгенцій, то у капелана или полицейскаго. Наконецъ, руководимый самыми позорными побужденіями, Лазарильо женился и зажилъ своимъ домкомъ. На этомъ разсказъ обрывается, не указывая даже, будетъ-ли что еще впереди.
И такъ содержаніе повсти — похожденія плутоватаго смтливаго слуги, который не церемонится съ честностью и правдой, когда т становятся ему поперекъ дороги, но въ сущности это злйшая сатира на вс классы общества, съ представителями котораго Лазарильо знакомъ коротко, потому что знаетъ вс мелочи ихъ закулисной жизни, видитъ ихъ постоянно ‘по домашнему’. Вся книга написана бойкимъ, выразительнымъ и притомъ чисто-кастильскимъ языкомъ, который невольно заставляетъ вспоминать ‘Целестину’. Нкоторыя описанія такъ картинны, что рдко можно встртить подобныя въ прозаической литератур, а характеристики такъ смлы и мтки, что дв изъ нихъ — монахъ и продавецъ индульгенцій не даромъ подверглись запрещенію церковной цензуры. Повсть не отличается большимъ объемомъ, но чрезвычайно искусный и остроумный разсказъ, удачное воспроизведеніе мстной жизни и нравовъ, наконецъ эффектное противоположеніе съ одной стороны — веселаго, дерзкаго и изворотливаго слуги, съ другой — солидной и степенной важности старыхъ кастильцевъ — все это сразу упрочило чрезвычайную популярность книги. Съ 1553 года, когда вышло первое извстное намъ изданіе, она перепечатывалась очень часто и въ Испаніи и заграницей. Повсть и до сихъ поръ весьма популярна и даже положила начало особому роду спеціально испанской повствовательной литературы — такъ называемому ‘Gusto picaresco’, т. е. роману въ плутовскомъ стил, извстность котораго распространилась на цлый свтъ благодаря Жиль-Блазу Ле-Сажа {Первое извстное библіографамъ изданіе Лазарильо вышло безъ имени автора въ Антверпен въ 1653 году, въ слдующемъ году оно уже было перепечатано въ Бургос. Въ теченіе XVI столтія, въ Испаніи, Италіи и Нидерландахъ, вышло довольно много изданій этой книги. Въ испанскихъ изданіяхъ по приказанію инквизиціи изъяты вс мста оскорбительныя для духовенства, предписаніе это повторено и въ Index-Expurgatorius 16t’7 года. Въ сущности я не понимаю, какъ авторъ, не бывши протестантомъ, могъ, написать такую вещь, какъ глава о продавц индульгенцій. Мендоза, кажется, оффиціально никогда не выдавалъ себя за автора Лазарильо. И дйствительно, патеръ Сигуэнза въ своей обширной и интересной исторіи ордена Св. Іеронима утверждаетъ, что Лазарильо написанъ Хуаномъ де Ортегой, однимъ изъ приближенныхъ Карла V во время прибыванія императора въ монастыр Св. Юста. Замчательно, что Сигуэнза, человкъ духовнаго званія, отдаетъ полную справедливость достоинствамъ Лазарильо. Вотъ что говоритъ онъ о Хуан де Ортега: Dizen, pue siendo estudianle en Salamanca, mancebo, como tenia un ingenio tan galan у fresco, hizo aquel librillo que auda por abi, llamado Lazarillo de Tonnes, mostrando en un sugeto tan humilde la propietad de la lengua Castel la na у el decoro de las personas, que introduce con tan singular artificio у donayre, que merece ser leydo de los qui tienen buen gusto. El indicio desto fue, averle hallado el borrador en la celda de su proprie mano escrito. (Libro I, cap. 34). т. e. ‘Говорятъ, что будучи студентомъ въ Саламанк и обладая свжимъ и изящнымъ талантомъ написать книгу по имени Лазарильо де Тормесъ, въ обработк столь низменнаго сюжета онъ съумлъ обнаружить духъ кастильскаго языка и достоинство выведенныхъ лицъ, очерченныхъ съ такимъ искусствомъ и талантомъ, что книга его заслуживаетъ быть читанной людьми обладающими изящнымъ вкусомъ. Это доказывается тмъ, что въ его кель нашли черновую, писанную его собственной рукою’. Мн однако представляется невозможнымъ, чтобъ эти строки могли быть написаны духовнымъ лицомъ, потому-что он содержатъ слишкомъ злыя нападки на церковь. Въ Англіи переводъ Лазарильо, сдланный Роуландомъ (см. Lowndes подъ словомъ Lazarillo) выдержалъ боле двадцати изданій. У меня сохранился экземпляръ лучшаго на мой взглядъ перевода, принадлежащаго Джемсу Блэкстопу (London 1670, 18-то.) Говорятъ, Буало (Bolaeana, Amsterdam, 1742, 12-mo, p. 14) намревался написать романъ изъ жизни Діогена-Циника ‘de la plus parfaite gues er ie’,— какъ онъ выразился, онъ надялся, что его повсть будетъ ‘beaucoup plus plaisante et plus originale que celle de Lazarille de Tonnes et de Guzman d’Alfarache’. Слдуетъ однако сомнваться, чтобы онъ могъ справиться съ подобной задачей.}.
Лазарильо вызвалъ не мало подражаній — общая участь всхъ сочиненій, пріобртающихъ особую популярность. ‘Вторая часть Лазарильо’, довольно длинная, продолжаетъ разсказъ какъ разъ съ того мста, гд остановился Мендоза, но продолженіе это никакими достоинствами не отличается, кром разв нсколькихъ удачныхъ остротъ. Здсь рчь идетъ объ участіи Лазарильо въ поход Карла V противъ Алжира въ 1541 году, корабль, на которомъ плылъ Лазарильо, потонулъ, и съ этихъ-поръ разсказъ представляетъ сплошной рядъ однхъ только несообразностей, Лазарильо попадаетъ на морское дно, забирается тамъ въ какую-то пещеру или нору и превращается въ рыбу тунца, затмъ большая часть книги повствуетъ объ его блаженной жизни въ царств тунцовъ.
Наконецъ онъ попадаетъ въ неводъ и въ страх за свою жизнь вновь принимаетъ человческій образъ, возвращается въ Саламанку и пишетъ тамъ повствованіе о своихъ приключеніяхъ {Это продолженіе напечатано въ 1565 году въ Антверпен подъ заглавіемъ La Segunda Parte de Lazarillo de Tonnes’, но вроятно оно вышло раньше въ Испаніи. Блэкстоновъ переводъ анонимной второй части примыкаетъ къ его-же переводу первой части, упомянутому въ примчаніи 3-мъ, но онъ ошибочно приписываетъ оригиналъ Хуану де Люна, чья вторая часть Лазарильо будетъ сейчасъ упомянута. Анонимный романъ, вмст съ Лазарильо Мендозы и продолженіемъ Хуана де Ліоны, помщенъ въ третьемъ том Biblioteca de Autores Espaoles, 1846 года, которому предпослано введеніе, гд обстоятельно разсмотрнъ вопросъ обо всхъ этихъ трехъ Лазарильо.}.
Другое подражаніе, не заключающее въ себ продолженія повсти Мендозы, явилось подъ заглавіемъ ‘Лазарильо съ Мансанареса’, въ немъ осмивается исключительно столичное общество Мадрита. Написано оно Хуаномъ Кортесомъ де Толоза и напечатано въ первый разъ 1620 году. Оно прошло незамченнымъ и въ свое время, а теперь и подавно забыто. Та же участь постигла и упомянутую ‘Вторую часть Лазарильо’, написанную Хуаномъ де Люна, преподавателемъ испанскаго языка въ Париж, гд она напечатана въ томъ-же 1620 году. По содержанію она все таки ближе другихъ подходитъ къ разсказу Мендозы: въ ней Лазарильо попрежнему слуга разныхъ господъ и подъ конецъ тлохранитель какой-то бдной, но чванной знатной дамы. Посл этого онъ не остается боле ‘въ міру’, становится благочестивымъ отшельникомъ и пишетъ о себ самомъ разсказъ, который уступаетъ конечно блестящей повсти Мендозы, но все-таки не лишенъ достоинствъ, особенно по языку и слогу {Antonio, Bib. Nov. T. I, рр. 680 и 728. хуанъ де Люна названъ почему-то, на заглавномъ лист ‘Н. de Luna’. Семь діалоговъ, отмченныхъ Гаянгосомъ за чистоту кастильскаго языка, вышли въ Лондон въ 1591, въ Париж въ 1619 и въ Брюссел въ 1612 и 1675 годахъ. Въ парижскомъ изданіи, содержащемъ 12 діалоговъ, авторомъ ихъ названъ Juan de Luna, который къ нимъ прибавилъ еще 5 большихъ діалоговъ. На брюссельскомъ изданіи значится имя Cesar Oudin, оба — и Luna, и Oudin — были учителя испанскаго языка. Неизвстно, былъ-ли Ondin авторомъ первыхъ семи діалоговъ. См. испанскій переводъ моего сочиненія, Томъ, III, стр. 559.}.
Разсказываютъ, что авторъ ‘Lazarillo de Tormes’ отправляясь въ путешествіе, бралъ съ собою ‘Амадиса’ и ‘Целестину’ и перечитывалъ ихъ на досуг {Francisco de Portugal, въ своемъ ‘Arte de Galanterie’ (Lisboa, 1670, 4-to, p. 49) утверждаетъ, что Мендоза, узжая посломъ въ Римъ, взялъ съ собою только двухъ товарищей: ‘Амадиса Галльскаго* и ‘Целестину’.}. Какъ мы уже видли, это былъ человкъ неспособный посвятить себя служенію церкви, и вотъ мы вскор встрчаемъ его въ рядахъ испанской арміи въ Италіи, о чемъ онъ подъ старость всегда вспоминаетъ съ какимъ то горделивымъ удовольствіемъ. Но мы знаемъ также, что всякій разъ, какъ войска оставались въ бездйствіи, онъ съ увлеченіемъ слушалъ лекціи знаменитыхъ профессоровъ въ Паду, въ Болонь и Рим и все боле и боле расширялъ кругъ своихъ научныхъ свдній.
Такой замчательный человкъ долженъ былъ, конечно, обратить на себя вниманіе проницательнаго и дальновиднаго Карла V, и вотъ въ 1538 году Мендоза является уже его посломъ въ Венеціи, I въ то время одной изъ могущественнйшихъ державъ Европы, но и здсь, какъ ни многосложны были его занятія, онъ съ особеннымъ стараніемъ заводилъ знакомство съ учеными и литераторами. Фамилія Альдовъ стояла тогда на высот своей славы, и Мендоза покровительствовалъ и помогалъ имъ. Paulus Mautius посвятилъ ему свое изданіе философскихъ сочиненій Цицерона и высоко цнилъ его критическій талантъ и знаніе латинскаго языка, хотя въ то же время признаетъ, что Мендоза всегда увщевалъ молодыхъ людей изучать философію и науки на родномъ язык — рдкій примръ человка свободнаго отъ предразсудковъ въ такое время, когда благоговніе къ древнимъ заставляло ученыхъ презирать все современное и національное. Одно время, впрочемъ, онъ отдался изученію античной литературы съ такимъ энтузіазмомъ, какой выказывалъ разв еще Петрарка двумя столтіями раньше. Онъ посылалъ въ ессалію и въ Аонскіе монастыри за греческими рукописями. По рукописямъ его библіотеки впервые были изданы вполн сочиненія Іосифа Флавія, а также и многихъ отцовъ церкви. Когда онъ оказалъ однажды какую то важную услугу султану Солиману и тотъ позволилъ ему требовать доказательствъ своего монаршаго благоволенія, то Мендоза указалъ, какъ на единственную награду, какую онъ согласился-бы принять, на греческія рукописи, которыя, по его словамъ, вознаградили-бы его за вс труды {Много лтъ поздне Мендоза былъ обвиненъ въ томъ, будто онъ похитилъ изъ Венеціанской публичной библіотеки рукописи, переданныя имъ впослдствіи въ Эскуріалъ (Morhofii, Polyhistor Literarius I, IV 522). Но патеръ Андресъ (Cartas Familires, Madrid, 1790 III, 54) съ успхомъ защитилъ его память отъ этого обвиненія. Дло въ томъ, что Мендоза заказывалъ лично для себя копіи съ нкоторыхъ древнихъ рукописей, пожертвованныхъ венеціанской библіотек кардиналомъ Бессаріономъ, на каждомъ изъ венеціанскихъ списковъ значилось, что они изготовлены по заказу Бессаріона, переписчики Мендозы, ради китайской точности, воспроизвели на своихъ стихахъ эти помтки, отсюда и пошло мнніе, будто въ Эскуріалъ попали рукописи Бессаріона. Патеръ Андресъ навелъ справки въ Венеціи и оказалось, что вс эти рукописи остаются на своихъ мстахъ въ венеціанской библіотек.}.
Изъ этого круга занятій, такъ подходившаго къ его вкусамъ и наклонностямъ, императоръ призвалъ его къ боле важнымъ обязанностямъ: онъ назначилъ его правителемъ Сіэны, гд онъ одновременно долженъ былъ держать въ страх и Римъ и Флоренцію, это порученіе онъ выполнилъ не безъ опасности для своей жизни. Немного спустя онъ отстаивалъ интересы императора на Тридент-‘ скомъ собор, гд обсуждались столько-же дла политическія, сколько и церковныя. Онъ блестяще выполнилъ это порученіе благодаря твердости, ловкости и краснорчію — качества, которыми онъ обладалъ въ такой степени, что одни они могли прославить его, какъ выдающагося государственнаго человка Испаніи. Съ собора онъ по неотложнымъ дламъ ухалъ въ Римъ, чтобъ наблюдать за папой въ самой его резиденціи. И это порученіе онъ исполнилъ съ успхомъ, смло и открыто выступивъ противъ Юлія III, и своимъ поведеніемъ такъ возвысилъ достоинство и свое личное и своего отечества, что въ продолженіе шести лтъ на него смотрли какъ на главу императорской партіи въ Италіи, почти какъ на вице-короля, твердо и искусно управлявшаго страной. Но подъ конецъ непосильные труды сломили его, и такъ какъ императоръ перемнилъ политику и ршилъ водворить миръ въ Европ раньше своего отреченія отъ престола, то Мендоза въ 1554 году возвратился въ Испанію {Дипломатическіе успхи Мендозы вошли въ пословицу. Почти столтіе поздне, Саласъ Барбадильо разсказывалъ объ одномъ искател приключеній: ‘судя по его словамъ, можно было подумать, что онъ былъ въ Рим такимъ же искуснымъ посланникомъ, какъ и знаменитый мудрый рыцарь Діего де Мендоза въ свое время! (Cavalire Puntual, Madrid, 1619, f. 5).}.
Въ слдующемъ году вступилъ на престолъ Филиппъ II. Его политика мало походила на политику его отца, а Мендоза не принадлежалъ къ тмъ людямъ, которые могутъ принаровиться ко всякимъ обстоятельствамъ. Онъ сталъ рдко появляться при двор и былъ даже въ немилости у своего суроваго государя {Кажется, причина немилости Филиппа II къ Мендоз заключалась въ какихъ-то денежныхъ счетахъ, относящихся къ тому времени, когда Мендоза былъ губернаторомъ въ Сіен и задумалъ перестроить сіэнскій укрпленный замокъ. (Navarette, Vida de Cervantes, Madrid, 1818, 8-vo, 441.}. Слдующій примръ лучше всего показываетъ отношеніе Филиппа къ Мендоз: однажды 64-хъ лтній посланникъ, и съ годами не утратившій своего юношескаго пыла, горячо заспорилъ какъ-то во дворц съ однимъ придворнымъ, въ жару спора тотъ выхватилъ кинжалъ, который Мендоза вырвалъ у него изъ рукъ и выбросилъ черезъ перила балкона, говорятъ, будто онъ туда же отправилъ вслдъ за кинжаломъ и самого придворнаго {Письмо самого Мендозы, отъ 20-го сентября 1579 года, обстоятельно и убдительно объясняетъ, почему его нельзя судить строго: вся его вина въ томъ, что онъ защищался отъ нападенія — во дворц. Съ чисто кастильскою прямотою онъ говоритъ о себ: ‘Un hombre de tan conocidos abuelos como yo у con nota de que se hable ya en las esquinas’. т. e. ‘Человкъ съ такими славными предками какъ я и обладающій такой извстностью, что о немъ говорятъ во всхъ углахъ’. Слова эти приведены изъ испанскаго перевода моей книги (Tom. II. рр. 501—504).}. Само собою разумется, на дло взглянули, какъ на оскорбленіе королевскаго достоинства, а въ глазахъ преданнаго формализму и этикету Филиппа поступокъ этотъ представился просто смертельной обидой: онъ объявилъ Мендозу сумасшедшимъ и прогналъ его отъ своего двора. Напрасно престарлый Мендоза боролся нкоторое время противъ этой несправедливости: онъ кончилъ тмъ, что съ достоинствомъ покорился необходимости.
Въ изгнаніи онъ развлекался поэзіей и писалъ стихи {Одно изъ его стихотвореній — ‘Письмо въ форм Redondillas’ — было имъ написано, когда онъ находился подъ стражей. Obras, 1610, f. 72.}. Конечно, такія занятія не совсмъ подходили къ его преклонному возрасту,— но вдь онъ къ нимъ привыкъ издавна. Въ первомъ изданіи стихотвореній Боскана помшено посланіе къ нему Мендозы, написанное повидимому еще въ молодости, сверхъ того есть еще нсколько мелкихъ его стихотвореній, написанныхъ — судя по содержанію — въ Италіи. Хотя Мендоза подолгу проживалъ въ Венеціи и Рим, хотя онъ рано уже сблизился съ Босканомъ, однакоже онъ отнюдь не сталъ на сторону итальянской школы и, отдавая справедливость достоинствамъ итальянскихъ стихотворныхъ формъ, продолжалъ писать старинными ‘redoridillas’ и ‘quintillas’, стараясь высказывать въ нихъ чисто національные чувства и взгляды, свойственные старо-кастильской поэзіи {Покуда сочиненія Мендозы не вошли въ XXXII-й томъ ‘Библіотеки’ Риваденейры (1854), существовало только одно ихъ изданіе, выпущенное въ свтъ Хуаномъ Діасомъ’ въ Мадрит въ 1610-мъ году, in 4-to, изданію предпосланъ сонетъ Сервантеса. Это рдкое и цнное изданіе, хотя и переполненное отпечатками. Въ обращеніи къ читателямъ говорится, что мелкія стихотворенія Мендозы не изданы, какъ не соотвтствующія его достоинству. Если образчикомъ этихъ стихотвореній можетъ служить сонетъ, напечатанный Седано въ Parnaso Espaol. VIII, 120, то нечего и жалть, что они не изданы.— Въ парижской національной библіотек Ms. No 8293, хранится собраніе стихотвореній Мендозы, кажется, съ его собственными примчаніями. Это собраніе полне всхъ изданныхъ. Ochoa, Catalogo, Paris, 1844, in 4-to p. 532.}.
Несомннно, что Мендоза, усердно изучая классиковъ, настолько проникся античнымъ духомъ, настолько усвоилъ себ античное міросозерцаніе, что всякія новйшія вліянія проходили для него безслдно. Первая часть названнаго выше посланія къ Боскану, написанная, правда, плавными терцинами, напоминаетъ посланіе Горація къ Нумицію и представляетъ дйствительно точное подражаніе этому произведенію, напротивъ, заключительная его часть написана въ чисто испанскомъ вкус и даетъ такую художественную картину домашняго быта, какая никогда, не рисовалась воображенію древнихъ {Посланіе это напечатано еще при жизни Мендозы, въ первомъ изданіи сочиненій Боскана (ed. 1543, f. 129), оно помщено и въ собраніи сочиненій Мендозы (f. 9), также у Седано, Фабера и др. Первое напечатанное произведеніе Мендозы — это канцона, помщенная въ Cancionero General, 1535 года, f. 99, b.}. Гимнъ въ честь кардинала Эспинозы — одно изъ лучшихъ его стихотвореній — написанъ посл пятидневнаго упорнаго чтенія Пиндара и тмъ не мене строго выдержанъ въ старо-кастильскомъ дух {Гимнъ кардиналу Эспиноз вошелъ въ собраніе поэтическихъ произведеній Мендозы, f. 143. См. также Седано, T. IV, указатель, стр. II.}, точно также вторая его канцона, несмотря на итальянскую стихотворную форму, боле напоминаетъ Горація, чмъ Петрарку {Obras, f. 99.}. Несомннно однако, что Мендоза содйствовалъ упроченію новыхъ поэтическихъ формъ, введенныхъ Босканомъ и Гарсильяссо, покрайней мр на него ссылаются многіе поэты того времени, особенно Сильвестре и Кристовалъ де Меса {См. у Сильвестре сонетъ къ Мендоз (Poesias, 1599, f. 333).
De vuestro ingenio y invencion
Piensa hacer industrie por do pueda
Subir la tosca rima a perfeccion т. e. ‘на вашъ геній будутъ ссылаться въ доказательство того, что тосканская рима можетъ быть доведена до совершенства’, и посланіе Кристоваля де Месы къ графу де Кастро (Bimas 1611, f158) въ которомъ говорится, что славный Мендоза шелъ по стопамъ Боскана и Гарсильяссо.}. Вообще Мендоза съ равнымъ успхомъ писалъ въ обоихъ направленіяхъ: его итальянскія стихотворенія боле другихъ отличаются богатствомъ мысли, за то онъ вложилъ больше души, больше искренняго чувства въ стихотворенія, написанныя въ народномъ дух. Мелкія его стихотворенія, теперь называемыя letrillas, а прежде извстныя подъ различными именами — прелестны {Одно изъ нихъ, озаглавленное Villancico (Obras, f. 117), можетъ служить лучшимъ образцомъ веселыхъ letrillas. Лопе де Вега называегъ его redondillas чудесными.}. Другія его произведенія, боле объемистыя, чмъ т, которыя написаны въ итальянской форм, дышутъ живымъ неподдльнымъ юморомъ, боле идущимъ автору ‘Лазарильо’, чмъ имперскому уполномоченному на Тридентскомъ собор или при папскомъ двор. Нкоторыя изъ нихъ заключали въ себ такія вольности, что такъ и остались не напечатанными.
Темъ же характеромъ проникнуты два его письма или точне два разсужденія въ форм писемъ: въ первомъ, изъ нихъ написанномъ якобы отъ лица ищущаго мста при двор находится характеристика низшихъ придворныхъ чиновъ, такъ называемыхъ ‘Саtariberas’: бдно одтые, съ раболпными манерами, они стерегутъ входы и выходы во дворц и осаждаютъ предсдателя Кастильскаго Совта просьбами дать имъ одну изъ безчисленныхъ мелкихъ должностей при двор. Другое письмо адресовано Педро Салацару и осмиваетъ его книгу о германскихъ войнахъ императора, при чемъ авторъ, по словамъ Мендозы, приписываетъ себ боле чмъ слдуетъ. Оба письма проникнуты оригинальнымъ юморомъ и непринужденною веселостью — качества, лежавшія, повидимому въ основ характера Мендозы: какъ ни серьезны и важны были занимаемыя имъ должности, качества эти въ теченіе всей его жизни, то и дло, прорывались у него наружу {Письма напечатаны въ очень плохомъ сборник Seminario Erudite, Madrid 1789, in 4-to, первое въ 18-мъ том, другое въ 24-мъ. Пелисеръ сообщаетъ, что второе письмо напечатано съ очень плохаго списка (Don Quixote,Parte I с. 1, примчаніе), судя по выдержкамъ у Клемансина (D. Quix. Tom I. р. 5) и первое письмо издано точно также. Но письмо къ Салацару издано весьма тщательно въ Biblioteca de Autores Eapanoles, XXXVI, 1856. ‘Catariberas’, такъ зло осмянные въ первомъ письм, впослдствіи упали еще ниже и стали чмъ-то въ род шакаловъ для легистовъ. См. ‘Soldado Pindaro’, сочиненіе Gonalo de Cespedes у Meneses (Lisboa, 1626, 4-to f. 37b) гд они осмяны въ злйшей сатир. Допъ Xoc Гальярдо въ своемъ ‘Criticon’ (1835, No 3) доказываетъ — и мн кажется, убдительно — что письмо о ‘Catariberas’ написано Евгеніемъ де Саласаръ и Аларконъ, онъ прилагаетъ при этомъ и хорошую копію съ самаго письма. Нсколько частныхъ писемъ Мендозы помщены у Donner, Progresses de la Histori de Aragon (fol 1680) и въ Bibl de Ant. Esp.XXI, p. 24 elsequ. Впрочемъ, большая часть ихъ по сю пору не изданы: ихъ слдуетъ искать или въ національной библіотек въ Мадрит или тамъ же въ библіотек Исторической Академіи. Ко всему этому слдуетъ прибавить еще небольшое, но очень интересное сочиненіе, озаглавленное: ‘Разговоръ между Хуаномъ и Педро Луисомъ Фарнезе, сыномъ папы Павла Ш (1547), оно напечатало впервые въ XXXVI том ‘Biblioteca de Autores Espaoles’, 1855.}.
Подъ старость Мендоза склонялся все боле и боле къ серьезнымъ занятіямъ и, потерявъ всякую надежду на возвращеніе ко двору, поселился въ скромномъ уединеніи въ родномъ своемъ город Гранад. Уже по самому складу своего ума Мендоза отнюдь не могъ впасть въ бездйствіе, да этому помшало бы и избранное имъ мстопребываніе: Гранада не только вызывала въ немъ рядъ романтическихъ воспоминаній, но и тсно было связана со славой всего его рода, здсь же онъ провелъ большую часть своей молодости и рано освоился съ памятниками былаго маврскаго могущества, которые говорили ему о томъ времени, когда Гранада была столицей одной изъ сильнйшихъ и блестящихъ магометанскихъ династій. Здсь онъ естественно долженъ былъ возвратиться къ своимъ раннимъ полуарабскимъ симпатіямъ и занятіямъ и, приведя въ порядокъ свое рдкое собраніе маврскихъ рукописей, предался изученію литературы и исторіи роднаго города, пока не остановился на ршеніи описать на досуг какую нибудь одну эпоху этой исторіи.
Избранный имъ періодъ былъ еще свжъ у всхъ въ памяти: это періодъ возстанія мавровъ (1568—1570), не вынесшихъ наконецъ тяжкаго угнетенія со стороны Филиппа II. Къ чести Мендозы слдуетъ сказать, что онъ, несмотря на свой испанскій образъ мыслей, отнесся великодушно и безпристрастно къ врагамъ своей вры и своего народа, и вслдствіе этого его книга могла появиться въ свтъ лишь много лтъ спустя посл его смерти и не ране окончательнаго изгнанія несчастныхъ мавровъ изъ Испаніи.
Мендоза располагалъ всми средствами для выполненія задуманнаго имъ труда: его отецъ предводительствовалъ войскомъ въ побдоносномъ поход 1492 года, къ которому ‘Исторія Маврскаго Возстанія’ возвращается очень часто, а поздне былъ правителемъ Гранады, одинъ изъ его племянниковъ начальствовалъ арміей въ войн противъ мятежниковъ. Теперь, когда возстаніе было подавлено, маститый государственный человкъ, стоя среди слдовъ разрушенія и живыхъ воспоминаній минувшей борьбы, узнавалъ отъ участниковъ и очевидцевъ все что случилось съ обихъ сторонъ замчательнаго. Отличное знакомство съ предметомъ и необыкновенная живость и яркость описаній такъ переносятъ читателя въ самый разгаръ событій, вызывая интересъ къ отдльнымъ эпизодамъ, которые остались бы незамченными, если-бъ не были представлены такъ живо и увлекательно {Первое изданіе ‘Гранадской нойны (Guerra de Granada) вышло въ 1610 году въ Мадрит, оно очень не полное, въ Лиссабонскомъ изданіи 1627, напечатанномъ вообще лучше перваго, возстановлены многія опущенныя мста, особенно въ конц III книги. Исправлялъ это изданіе Joao Silva, графъ Порталегре — ‘vere purpuram auctoris purpurae attexens’ — говоритъ о немъ Антоніо съ придворной любезностью. Первое полное изданіе вышло въ 1730 году, лучшее изданіе принадлежитъ Monfort’у (Valencia, 1776). Затмъ было много и другихъ хорошихъ изданій и въ томъ числ въ ХХІ-мъ том Bibi, de Aut. Espaoles, 1852 года.}.
Хотя ‘Исторія Маврскаго Возстанія’ есть плодъ времени и почвы, ее произведшей, тмъ не мене она носитъ на себ слды пристальнаго изученія и подражанія античнымъ образцамъ, во всякомъ случа она далеко ушла отъ лтописнаго склада предшествующаго періода испанской исторіографіи. Духъ древности сказывается уже въ самомъ начал труда: ‘Я намренъ — такъ начинаетъ старый воинъ — разсказать о войн въ Гранад, которую католическій король Испаніи, Филиппъ II, сынъ непобдимаго императора Карла, велъ противъ новообращенныхъ мятежниковъ и которую я видлъ частью самъ, частью описалъ по разсказамъ участвовавшихъ въ ней оружіемъ или совтомъ’.
Художественнымъ образцомъ послужилъ для Мендозы Саллюстій. Подобно ‘Войнъ противъ Катилины’, ‘Исторія Маврскаго Возстанія’представляетъ небольшое сочиненіе, отличающееся удивительно сильнымъ и смлымъ слогомъ. Нкоторыя мста написаны очевидно въ подражаніе Тациту, къ которому по сил выраженія и строгости тона Мендоза подходитъ ближе, чмъ по великолпію слога — къ Саллюстію. Иногда эти подражанія бываютъ такъ удачны, что производятъ впечатлніе подлинника. Укажу для примра на обычно приводимое мсто, замчательное по живости изображенія и глубин чувства: это подражаніе живому и сжатому разсказу Тацита о посщеніи Германикомъ и его войскомъ тевтобургскаго лса, гд лежали не преданные земл останки трехъ легіоновъ Вара и о погребеніи имъ своихъ падшихъ и позабытыхъ соотечественниковъ. Почти то-же находимъ мы и у испанскаго историка: описанное имъ событіе до того сходно съ разсказаннымъ у Тацита, что подражаніе представляется вполн естественнымъ {См. Tac. Annales Lib. I, cap. 61, 62, и Мендозы Guerra de Grenada, книга IV, стр. 300—302, изданіе 1776 г.}.
Во время возстанія мавровъ въ 1500 — 1501 годахъ, понадобилось какъ-то разрушить крпостцу въ горахъ, неподалеку отъ Малаги. Никто не вызывался идти на это рискованное и опасное предпріятіе, наконецъ Донъ Алонсо де Агиларъ, одинъ изъ лучшихъ рыцарей въ арміи Фердинанда и Изабеллы, взялъ на себя это опасное порученіе. Попытка его, какъ и слдовало ожидать, не удалась, и никого почти не осталось въ живыхъ, чтобъ разсказать о подробностяхъ пораженія, но храбрая ршимость и самопожертвованіе Агилара произвели въ то время сильное впечатлніе и дали содержаніе многимъ стариннымъ балладамъ {См. разсказъ объятомъ событіи у Маріаны (XXVII, 5) и у Хиты, Guerras de Granada, гд приложены въ конц ‘дв такія баллады.}. Почти семьдесятъ лтъ прошло со времени этого злополучнаго предпріятія, когда Мендоза приступилъ къ его описанію — а кости испанцевъ и мавровъ все еще блли на томъ мст, гд пали сражавшіеся. Борьба двухъ народовъ опять возобновилась вслдствіе возстанія побжденныхъ, опять снарядили экспедицію въ т-же горы. Походомъ руководилъ герцогъ Аркосскій, прямой потомокъ одного изъ убитыхъ здсь же героевъ, родственникъ Алонсо Агилара. Покуда изготовлялись войска, герцогъ, конечно интересовавшійся дломъ, которое его касалось такъ близко, постилъ съ небольшимъ отрядомъ это печальное мсто.
Вотъ разсказъ Мендозы: ‘Герцогъ оставилъ Касарезъ, осматривая и занимая горные проходы — необходимая предосторожность при неувренности въ успх военнаго предпріятія. Отрядъ сталъ подниматься на горныя высоты, гд, по разсказамъ, лежали непогребенными тла убитыхъ — ужасное зрлище и скорбное напоминаніе! {Incedunt — говоритъ Тацитъ — moestos locos, visuqueac memoria deformes.} Между постившими теперь это мсто были родственники и потомки убитыхъ,— люди которымъ по преданію извстны были вс подробности этого несчастнаго событія. Пришли сперва туда, гд остановился когда-то за темнотою ночи передовой отрядъ съ своимъ предводителемъ: это широкая лощина между подошвой горы и маврской крпостью, защищенная только естественными прикрытіями. Здсь валялись человческіе черепа и лошадиные остовы, частью сложенные вмст въ кучи, частью разбросанные тамъ, гд приходилось падать убитому, — среди обломковъ оружія, остатковъ сбруи и богатыхъ рыцарскихъ доспховъ {Ср. Тацита: ‘Medio campi albentia ossa, ut fugerant, ut restiterant, disjecta vel aggerata, adjacebant fragmina telorum equorumque artus, simul truncis arborum antefixa ora’.}. Дале увидли и самую крпость: она уже почти сравнялась съ землей и представляла лишь жалкія развалины. Подвигаясь понемногу впередъ, воины припоминали мста, гд погибли вмст и генералы, и офицеры, и рядовые, разсказывали другъ другу, гд и какъ спаслись оставшіеся въ живыхъ, — и въ числ ихъ графъ Уренья и Педро Агиларъ, старшій сынъ Дона Алонсо, толковали, какъ этотъ послдній долго защищался среди двухъ скалъ, какъ получилъ отъ маврскаго военачальника первую рану въ голову и вторую въ грудь, отъ которой палъ, вспомнили слова, произнесенныя обоими враждебными вождями, когда они сошлись вмст: ‘Я Донъ Алонсо’, сказалъ одинъ.— ‘Ты Донъ Алонсо, а я вождь Бенастепаровъ’, отвчалъ другой, нанося ему смертельный ударъ, говорили о тхъ ранахъ, какія ему нанесъ Алонсо, которыя однако не были смертельны, вспомнили, что и друзья и враги одинаково скорбли объ его участи, и теперь, на томъ же мст, возобновилось это скорбное чувство воиновъ. Начальникъ приказалъ отслужить паннихиду по убитымъ, и вс помолились о вчномъ упокоеніи ихъ душъ, не зная, молятся-ли они за родныхъ или за враговъ, и эта неувренность только усилила всеобщее ожесточеніе и желаніе во что бы ни стало отыскать тхъ, на кого бы можно излить свою месть’ {Igitur roinanus,qui aderat, exercitus, sextum pos cladis annum, trium legionum ossa, nullo noscente alinas reliquias an suorum humo tegeret, omnes ut conjunetos ut consangineos, aucta in hostem ir, moesli simul et infensi condebant..}.
Такихъ мстъ въ ‘Исторіи Маврскаго Возстанія’ найдется немало: очевидно, Мендоза охотно позволялъ себ увлекаться обработкой отдльныхъ эпизодовъ и съ особеннымъ удовольствіемъ старался разукрасить предметъ своего разсказа, но уклоняясь отъ главнаго событія ради описанія второстепенныхъ эпизодовъ, онъ никогда не впадаетъ въ натяжки, и его разсказъ всегда остается сильнымъ и производитъ полное впечатлніе.
Приведу въ примръ замчательную рчь Эль Сагера, одного изъ главныхъ заговорщиковъ, онъ подстрекаетъ своихъ собратій возстать открыто противъ враговъ и перечисляетъ цлый рядъ оскорбленій и жестокостей, которыя пришлось вытерпть маврамъ отъ своихъ испанскихъ притснителей. Невольно напрашиваются на сравненіе рчи, произносимыя у Тита-Ливія негодующими карагенскими вождями: ‘Видя что самая грандіозность предпріятія вызываетъ въ заговорщикахъ сомннія, колебанья, нершительность, — Загеръ собралъ нсколькихъ вліятельныхъ людей въ дом Зинзана въ Альбайсин и обратился къ нимъ съ рчью, онъ ярко обрисовалъ притсненія, которымъ они подвергались со стороны правительственныхъ чиновниковъ, и частныхъ лицъ Испаніи: ‘мы — рабы, хотя открыто насъ и не признаютъ таковыми, но наши жены и дти, наше имущество и мы сами — въ полномъ распоряженіи враговъ, и нтъ надежды когда нибудь вырваться изъ этого рабства, у насъ столько же тирановъ и мучителей, сколько сосдей, насъ то и дло облагаютъ новыми поборами и податями, мы лишены права убжища въ священныхъ мстахъ, куда спасаются совершившіе преступленіе не намренно или по долгу кровной мести, (что у испанцевъ считается боле извинительнымъ), мы лишены покровительства тхъ самыхъ церквей, которыя подъ страхомъ тяжкаго наказанія заставляютъ насъ исправно посщать, мы подчинены священникамъ только для того, чтобъ ихъ обогащать, и при всемъ томъ считаемся недостойными милости Божіей, испанцы смотрятъ на насъ какъ на мавровъ среди христіанъ и презираютъ насъ, а свои считаютъ насъ христіанами и не врятъ и не помогаютъ намъ. Намъ воспрещено общеніе съ людьми, мы не смемъ говорить на родномъ язык, а языка кастильскаго мы не понимаемъ. Какъ же сноситься съ людьми? Какъ требовать или предлагать что-либо необходимое въ жизни? Мы не смемъ говорить съ людьми, намъ отказываютъ въ томъ, въ чемъ даже животнымъ не отказано! Какъ будто говорящій по кастильски не можетъ держаться вры Магомета, а говорящій по маврски — исповдывать Христа! Насильно отдаютъ они нашихъ дтей въ монастыри и школы, учатъ ихъ такимъ наукамъ и искусствамъ, которыя запрещены намъ отцами и ддами, чтобъ отъ этого не пострадала чистота нашихъ законовъ и обычаевъ и чтобъ истина этихъ законовъ не сдлалась предметомъ сомнній и споровъ. Мало того — они грозятъ вырвать нашихъ дтей изъ объятій матерей и отцовъ и услать ихъ въ чужіе края, гд они отстанутъ отъ нашихъ нравовъ и обычаевъ и сдлаются врагами тхъ, кому обязаны своею жизнью. Они заставляютъ насъ даже національный нарядъ нашъ замнять кастильскимъ. Однако одваются же христіане каждый по своему: нмцы — такъ, Французы — иначе, монахи, молодежь, старики — вс одваются различно: каждый народъ, каждый общественный классъ, званіе, состояніе, профессія — одваются по своему, хотя вс христіане, а мы, мавры, не смемъ одваться какъ мавры, какъ будто вру свою мы носимъ не въ сердцахъ, а въ плать’ {Рчь Эль Сагера находится въ І-й книг ‘Исторіи’ Мендозы.}.
Рчь эта несомннно очень картинна, а въ этомъ род — и по содержанію, и по манер изложенія — написана вся книга, ея сжатый и смлый слогъ вполн соотвтствуетъ духу испанскаго языка,— теченіе мыслей плавное и быстрое и легко увлекаетъ читателя. Между историческими сочиненіями предыдущаго періода, написанными въ стил хроникъ, нтъ ни одного равнаго этому, и даже изъ позднйшихъ разв очень немногія могутъ по сил, смлости и врности сравниться съ ‘Исторіею Возстанія Мавровъ’ {См. мткій отзывъ о слог сочиненій Мендозы у Garces, Vigor у Elegancia la lengua Castellana, Madrid, 1791, 4-to, Tom. II.}.
Трудъ этотъ — лебединая псня Мендозы: ему было за семьдесятъ лтъ, когда онъ, доведя работу до конца, далъ понять, что съ этихъ поръ его литературная и научная дятельность кончена. Онъ собралъ вс свои книги — классиковъ, рукописи пріобртенныя въ Италіи и Греціи, рдкія арабскія сочиненія, разысканныя имъ въ Гранад — и все это передалъ своему суровому государю, устраивавшему когда библіотеку въ Эскуріал. И до сихъ поръ книжный вкладъ Мендозы занимаетъ въ эскуріальской библіотек самое почетное мсто. Съ этихъ поръ мы ничего больше не слышимъ о престарломъ государственномъ человк: мы знаемъ только, что Филиппъ II разршилъ ему явиться кб двору въ Мадридъ, гд онъ черезъ нсколько дней опасно занемогъ и умеръ въ апрл 1575 года, семидесяти двухъ лтъ отъ роду {У Dormer’а въ Progresses de la Historia de Aragon, Zaragossa, 1680, folio, pp. 501 etc. помщено нсколько писемъ Мендозы къ историку Зурит: въ нихъ содержатся любопытныя свднія о занятіяхъ и настроеніи духа Мендозы въ послдніе два года его жизни. Въ письм изъ Гранады отъ 1-го декабря 1573 года онъ сообщаетъ о своемъ намреніи подарить Эскуріалу свою рукописную коллекцію: ‘теперь собираю книги и пересылаю ихъ въ Алкалу, я узналъ черезъ доктора Веласко, что его величеству угодно разсмотрть ихъ и, можетъ быть, помстить въ Эскуріал. Конечно, король поступаетъ основательно, потому что Эскуріалъ несомннно великолпнйшее зданіе древнихъ и новыхъ временъ, и въ немъ ни въ чемъ не должно быть недостатка, а потому слдуетъ имть здсь и библіотеку самую полную въ мір’. Въ другомъ письм, за нсколько мсяцевъ передъ смертью, онъ пишетъ: ‘я все стираю пыль съ моихъ книгъ, осматриваю, не повредили ли ихъ крысы, и очень бываю радъ, когда нахожу ихъ въ хорошемъ состояніи. Попадаются между ними и очень рдкія сочиненія, которыхъ я уже совершенно не помню, и мн горько бываетъ, когда я подумаю, какъ мало я знаю въ сравненіи съ тмъ, что перечиталъ’. (Письмо отъ 18 ноября 1574 года). Подобная же фраза объ Эскуріал, выраженная еще боле сильно встрчается и у Маріаны: ‘insana atque regia substructio ejus templi quod а Laurentio Martyre nomen habet (De Bege, 1599. p. 340). Изъ обоихъ отзывовъ видно, какъ это мрачное и величественное зданіе гармонировало съ испанскимъ народнымъ характеромъ въ эпоху Филиппа II. Оно было начато постройкой въ 1563 для сотни монаховъ ордена св. Гіероялма, Маріана (De Rege, III. 9) сообщаетъ скромную этимологію этого слова: Scorialis ex ее nomine quod iis locis ferrariam etc, напоминающую подобное же происхожденіе слова Тюльери.}.
‘Какими бы глазами ни смотрли мы на дятельность Мендозы, онъ несомннно человкъ необыкновенный. Особенно замчательно въ немъ счастливое соединеніе самыхъ разнообразныхъ способностей военная жизнь, дятельное участіе въ дипломатическихъ длахъ и вмст съ тмъ искренняя преданность наук и литератур, длаютъ его геніальнйшимъ испанцемъ. Величіе и слава, которыми его надлила разнообразная судьба — это величіе и слава національной испанской поэзіи, національнаго языка, въ лучшую пору его высшаго развитія. Благородный рыцарственный старикъ занимаетъ такимъ образомъ первое мсто среди писателей, окончательно закрпившихъ въ Испаніи ту литературную школу, которая зиждется на прочныхъ началахъ національнаго генія и устоитъ противъ какихъ угодно вліяній послдующаго времени.
Тикнор Джордж
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. История испанской литературы. Том второй, Тикнор Джордж, Год: 1849
  2. История испанской литературы. Том третий, Тикнор Джордж, Год: 1849
  3. Шекспир. Том третий, Гервинус Георг-Готфрид, Год: 1849
  4. Вальтер Скотт, Эльце Карл, Год: 1864
  5. Шиллер и его время, Шерр Иоганн, Год: 1856
  6. Шекспир, Кох Макс, Год: 1888
  7. Госпожа де-Сталь, Сорель Альбер, Год: 1889
  8. Шекспир, его жизнь и сочинения, Жене Рудольф, Год: 1872
Электронная библиотека