История испанской литературы. Том второй, Тикнор Джордж, Год: 1849

Критика
Время на прочтение: 657 минут(ы)
Скачать в PDF

ТИКНОРЪ.

ИСТОРІЯ ИСПАНСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ.

ПЕРЕВОДЪ СЪ 4-ГО АНГЛІЙСКАГО ИЗДАНІЯ

ПОДЪ РЕДАКЦІЕЙ
Н. И. Стороженка.

Томъ II.

Изданіе Н. Т. Солдатенкова.

МОСКВА.
Типографія В. . Рихтеръ, на Тверской улиц, домъ Мартынова.
1886.

СОДЕРЖАНІЕ ВТОРАГО ТОМА.

Второй періодъ.

(Продолженіе.)

ГЛАВА V.
Дидактическая поэзія и проза.— Кастильскій языкъ.

Ранняя дидактическая поэзія
Луисъ де Эскобаръ
Алонсо де Кореласъ
Гонзалесъ де да Toppe
Дидактическая проза
Франциско де Виллалобосъ
Фернанъ Пересъ де Олива
Хуанъ де Седеньо
Сервантесъ де Саласаръ
Луисъ Мехіа
Педро де Наварра
Педро Мехіа
Херонимо де Урреа
Паласіосъ Рубіосъ
Ванегасъ и Хуанъ де Авила
Антоніо де Гевара
Его Relox de Principes
Его Decada de los Cesares
Его письма
Его остальные труды
Его Dilogo de las Lenguas
Вроятный авторъ этого сочиненія
Состояніе кастильскаго языка со временъ Хуана де Мены
Вклады въ сокровищницу кастильскаго языка
Грамматики и словари
Образованіе языка закончено21
Діалекты
Чисто-кастильскій языкъ

ГЛАВА VI.
Историческая литература.

Исчезновеніе хроникъ
Антоніо де Гевара
Флоріанъ де Окампо
Перо Мехіа
Разсказы о Новомъ Свт
Фернандо Кортесъ
Франциско Лопесъ де Гомара
Берналь Діасъ
Гонзало Фернандесъ де Овіедо
Его Historia de las Indias
Его Quinquagenas
Бартоломе де Ласъ Казасъ
Его Brevisima Relacion
Его Historia de las Indias
Бака, Хересъ и Сарате

ГЛАВА VII.
Театръ въ эпоху Карла V и въ первую половину царствованія Филиппа II.

Оппозиція церкви
Вмшательство Инквизиціи
Религіозная драма
Свтскія пьесы. Кастилехо. Олива
Хуанъ Парижскій
Хауме де Уэте
Агостинъ Ортисъ
Драматическіе попытки въ народномъ дух
Лопе де Руэда
Его четыре комедіи
Los Engaos
Медора
Eufemia
Armelin
Его два пастушескіе діалога
Его десять Psos
Его два стихотворныхъ діалога
Незатйливая обстановка его сцены
Онъ — основатель народнаго театра
Хуанъ де Тимонеда
Его Корнелія
Его Menennos
Его Слпые Нищіе и Мальчикъ

ГЛАВА VIII.
Театръ. (Окончаніе.)

Подражатели Лопе-де-Руэды
Алонсо де ла Вега. Сиснеросъ
Театръ въ Севиль
Хуанъ де ла Куэва
Ромеро де ла Сепеда
Театральныя представленія въ Валенсіи
Кристовалъ де Вируэсъ
Заимствованія изъ древнихъ
Вилльялобосъ. Олива
Босканъ. Абриль
Херонимо Бермудесъ
Лунерціо Архенсола
Состояніе испанской драмы въ это время
Немногочисленныя попытки создать національную драму
Несовершенство сценической постановки
Связь драмы съ городскими госпиталями
Театральные дворы въ Мадрид
Отсутствіе рзко опредленнаго направленія
Потребность созданія національной драмы

ГЛАВА IX.
Луисъ де Леонъ.

Религіозный элементъ въ испанской литератур
Луисъ де Леонъ
Его происхожденіе и воспитаніе
Профессура въ Саламанк
Его переводъ Псни Псней
Преслдованія
Луисъ де Леонъ передъ судомъ Инквизиціи
Заключеніе въ тюрьму
Приговоръ суда
Возвращеніе въ Саламанку
Его Nombres de Cristo
Его Perfecta Casada
Его толкованія на книгу Іова
Его смерть
Поэтическія произведенія Луиса де Леона
Его переводы
Его оригинальныя стихотворенія
Его характеръ

ГЛАВА X.
Мигуэль де Сервантесъ Сааведра.

Родъ Сарвантеса
Его рожденіе и воспитаніе
Его первые поэтическіе опыты
Путешествіе въ Италію
Сервантесъ длается воиномъ
Сражается при Лепанто и въ Тунис
Алжирскіе пираты берутъ Сервантеса въ плнъ
Его рабство въ Алжир
Жестокость его неволи
Его освобожденіе
Его отчаянное положеніе
Сервантесъ вновь поступаетъ въ военную службу
Его Галатея
Женитьба Сервантеса
Его литературныя связи
Его первые драматическіе опыты
Его Trato de Argel
Его Нуманція
Характеристика драмъ Сервантеса

ГЛАВА XI.
Сервантесъ. (Продолженіе.)

Сервантесъ переселяется въ Севилью
Его жизнь въ Севиль
Ищетъ мста въ Америк
Его мелкія стихотворенія
Ламанчское преданіе о Сервантес
Онъ отправляется въ Валльядолидъ
Первая часть Донъ-Кихота
Сервантесъ въ Мадрит
Связи его съ мадридскими поэтами
Отношеніе къ Лопе де Вег
Изданіе Novelas Exemplares
Діалогъ Adjunta
Комедіи Сервантеса
Его восемm Entremees
Вторая часть Донъ-Кихота
Болзнь Сервантеса
Его смерть

ГЛАВА XII.
Сервантесъ. (Окончаніе.)

Персилесъ и Сигизмунда
Донъ-Кихотъ. Первая часть
Цль произведенія
Страсть къ рыцарскимъ романамъ
Сервантесъ задался цлью подорвать ее
Характеръ первой части Донъ-Кихота
Вторая часть Донъ-Кихота, написанная Авелльянедой
Ея оцнка
Насмшки Сервантеса надъ ея авторомъ
Вторая часть Донъ-Кихота
Ея характеристика
Донъ-Кихотъ и Санчо
Недостатки Донъ-Кихота
Его достоинства и слава

ГЛАВА XIII.
Лопе Фэликсъ де Вега Карпіо.

Его происхожденіе
Его воспитаніе
Лопе поступаетъ въ военную службу
Епископъ Манрике ему покровительствуетъ
Лопе — баккалавръ Алькальскаго университета
Его Доротея
Лопе — секретарь у Антонія Альбы139
Его Аркадія
Женитьба Лопе
Дуэль и изгнаніе въ Валенсію
Жизнь въ Валенсіи
Переселеніе въ Мадритъ
Смерть жены
Поступаетъ на службу въ непобдимую Армаду
Вторая женитьба
Семейство Лопе
Смерть жены и сыновей
Лопе принимаетъ санъ священника
Пишетъ поэму въ честь св. Исидора-Пахаря
Поэма ‘Красота Анжелики’
Пснь о Дракон (Драконтея)
Романъ ‘Странникъ въ своемъ собственномъ отечеств’
Поэма ‘Завоеванный Іерусалимъ’5

ГЛАВА XIV.
Лопе де Вега. (Продолженіе.)

Отношеніе Лопе къ церкви
Его ‘Вилеемскіе пастухи’
Его мелкія статьи
Беатификація св. Исидора и его канонизація
Томе де Бургилльосъ
Кошачья война
Разныя произведенія Лопе
Его Novelas
Лопе въ роли инквизитора
Его религіозныя поэмы
Его ‘Трагическая Корона’
Его поэма ‘Лавръ Аполлона’
Его ‘Доротея’
Послднія произведенія Лопе
Его болзнь и смерть
Похороны Лопе и его завщаніе

ГЛАВА XV.
Лопе де Вега. (Продолженіе.)

Разныя произведенія Лопе
Ихъ характеристика
Раннія драмы Лопе, написанные въ Валенсіи
Состояніе театра
Пастораль ‘Врный Любовникъ’
Постораль ‘Гіацинтъ’
Моралите, написанныя
‘Странствованіе души’
‘Блудный Сынъ’
‘Свадьба души и божественной….. любви’
Мадритскій театръ
Изданныя пьесы Лопе
Ихъ громадное количество
Драматическая система Лопе181
Разнообразіе въ дух, форм и постройк пьесъ
Комедіи ‘Плаща и Шпаги’
Ихъ характеристика
Ихъ громадное количество
Пьеса ‘Мадритская Сталь’
‘Ночь св. Іоанна въ Мадрит’
‘Вечеръ наканун св. Іоанна
‘Глупая для другихъ и мудрая для себя’
‘Награда за доброе слово’
Разнообразныя пьесы Лопе

ГЛАВА XVI.
Лопе де Вега. (Продолженіе.)

Историческія или героическія драмы
‘Сожженный Римъ’
‘Образцовый Государь’
‘Колумбовъ Новый Свтъ’
‘Наказаніе безъ мщенія’
‘Звзда Севильи’
Пьесы на національные сюжеты
Пьесы Лопе разнообразнаго содержанія
Характеристика героическихъ драмъ Лопе

ГЛАВА XVII.
Лопе де Вега (Продолженіе).

Пьесы изъ обыденной жизни
‘Мудрецъ у себя на дому’
‘Двица Теодора’
‘Плнники въ Алжир’
Три рода свтскихъ пьесъ
Вліяніе церкви
Духовныя драмы Лопе
‘Рождество Христово’
Остальныя духовныя драмы
Пьесы изъ жизни святыхъ
‘Св. Исидоръ Мадритскій’
Autos Sacrainentales
Праздникъ Тла Господня
Количество Autos Лопе
Ихъ форма
Loas и Eutremeses
Характеръ самихъ Autos
Свтскія интермедіи (Entrenieses) Лопе
Народный тонъ драмы Лопе
Его эклоги

ГЛАВА XVIII.
Лопе де Вега. (Окончаніе.)

Разнообразіе пьесъ Лопе
Общая ихъ характеристика
Дйствующія лица и Діалогъ
Неправильность въ постройк
Пренебреженіе къ исторической истин
Географія пьесъ Лопе
Ихъ мораль
Пьесы Лопе — драматизированныя новеллы
Побочная комическая интрига229
Роли шутовъ (Graciosos)
Поэтическій стиль Лопе
Разнообразіе размровъ
Народные романсы, вставленные въ пьесы
Народный характеръ пьесъ Лопе
Успхъ Лопе на родин и за границей
Его большіе доходы
И сравнительная бдность
Громадное количество его произведеній
Склонность Лопе къ импровизаціи

ГЛАВА XIX.
Франциско Кеведо.

Его рожденіе и воспитаніе
Его изгнаніе
Служба Кеведо въ Сициліи и Неапол
Преслдованія дома
женитьба и новыя преслдованія
Смерть
Разнообразіе его произведеній
Многія изъ нихъ уничтожены
Его стихотворенія
Ихъ характеристика
Cultismo
Баккалавръ де ля Toppe
Прозаическія сочиненія Кеведо
жизнь и приключеніе Пабло изъ Сеговіи
Различныя произведенія Кеведо
Рыцарь — ‘Жила’
‘La Fortuna son Seso’
‘Виднія’ (Suenos)
Характеръ Кеведо254—255

ГЛАВА XX.
Драматурги школы Лопе.

Мадритъ — столица Испаніи
Вліяніе этого факта на драму
Даміанъ де-Вегасъ
Франциско де-Таррега
Его Enemiga Favorable
Гаспаръ де-Агиляръ
Его ‘Влюбленный купецъ’
Его ‘Неожиданное счастье’
Гильенъ де Кастро и его драмы
Его ‘Неравные браки’ и его ‘Донъ-Кихотъ’
Его ‘Милосердіе и Справедливость’
Его ‘Святая Варвара’
Его ‘Mocedades del Cid’
Сравненіе Корнелева Сида съ Сидомъ де Кастро
Остальныя пьесы де Кастро
Луисъ-Велесъ де Гевара
Его пьеса ‘Король важне узъ крови’
Остальныя пьесы Гевары
Хуанъ Пересъ де Монтальванъ
Его ‘Жизнь св. Патрика’
Его ‘Орфей’
Его пьесы
Его ‘Теруэльскіе Любовники’
Его ‘Донъ-Карлосъ’
Его ‘Autos’
Его драматическая теорія
Его успхи

ГЛАВА XXI.
Драматурги школы Лопе (Окончаніе.)

Тирсо де Молина и его пьесы
Его ‘Burlador de Sevilla’
Его ‘Донъ-Хиль’
Его ‘Застнчивый во дворц’
Его драматическая теорія
Мира де Мескуа, его драмы и поэмы
Іосифъ Вальдивіельсо и его Autos
Его духовныя драмы
Антоніо де Мендоза
Руисъ де Аларконъ и его драмы
Его ‘Сеговійскій ткачъ’
Его ‘Истина, внушающая подозрніе’
Остальныя пьесы Аларкона
Бельмонте, Кордеро
Энрикесъ, Вилльезанъ
Барбадилльо, Солорцано
Un Ingenio и Дьяволъ Проповдникъ
Оппозиція школ Лопе
Со стороны ученыхъ людей
Со стороны церкви
Побда драмы
Слава Лопе

ГЛАВА XXII.
Педро Кальдеронъ де-ля Барка.

Рожденіе и семья
Воспитаніе
Празднество въ честь св. Исидора
Кальдеронъ въ военной служб
Начинаетъ писать для сцены
Пользуется покровительствомъ Филиппа IV
Возстаніе въ Каталоніи
Кальдеронъ длается членомъ религіознаго братства
Отношеніе его къ Карлу II
Смерть и погребеніе
Личность и характеръ Кальдерона
Его литературная дятельность
Его драматическія произведенія
Многія изъ нихъ несправедливо ему приписываютъ
Количество пьесъ, дйствительно ему принадлежащихъ
Его Autos Saerainentales
Его различныя Autos
Его ‘Божественный Орфей’
Популярность его Autos
Духовныя драмы Кальдерона
Столкновеніе съ церковью
Драма о св. Патрик
‘Поклоненіе св. Кресту’
‘El Magieo Prodigioso’
Другія пьесы подобнаго же содержанія

ГЛАВА XXIII. Кальдеронъ.
(Продолженіе.)

Общая характеристика пьесъ Кальдерона
Драматическій интересъ
Любовь, Ревность и Честь
‘Любовь посл смерти’
‘Врачъ своей чести’
‘Живописецъ собственнаго позора’
‘Нтъ чудовища ужасне ревности’
‘Непоколебимый принцъ’

ГЛАВА XXIV.
Кальдеронъ. (Окончаніе.)

Комедіи ‘Плаща и Шпаги’
‘Прежде всего моя дама’
‘Дама Волшебница (La Dama Duende)
‘Шарфъ и Цвтокъ’
Источники Кальдероновыхъ пьесъ
Преобладаніе кастильскаго тона
Преувеличенное до нелпости понятіе о чести
Дуэли
Безнравственныя тенденціи его пьесъ
Ихъ порицатели и защитники
Придворный тонъ пьесъ Кальдерона
Его слогъ и стихосложеніе
Его продолжительные успхи
Отсутствіе коренныхъ измненій въ форм драмы
Возвышенный тонъ пьесъ Кальдерона
Его характеръ, какъ драматурга

ГЛАВА XXV.
Драматурги школы Кальдерона.

Блестящій періодъ испанской драмы
Морето и его драмы
‘Comedias de Figuron
‘Прекрасный Донъ Діего’
‘Нашла коса на камень’
Франциско де Рохасъ и его драмы
‘Никто, кром короля’
Совокупный способъ сочиненія пьесъ
Альваро Кубильо
Лейва, Кансеръ-и-Веласко
Энрике Гомецъ, Сиглеръ, Забалета, Сараше
Мигуэль де Барріосъ, Діаманте
Монтезеръ, Куэлларъ
Хуанъ Хозъ
Хуанъ де Матосъ Фрагозо
Себастіанъ де Виллависіоза
Антоніо де Солисъ
Франциско Кандамо
Zarzuelas
Попытка внести оперу въ Мадритъ
Антоніо де Замора
Ланини, Мартинесъ, Росете, Виллегасъ
Іосифъ де Каньисаросъ
Упадокъ драмы
Vcra y Yillaroel, Inez de la Cruz и Tellez de Azevedo
Старая драма Лопе и Кальдерона

ГЛАВА XXVI.
Характеристика стариннаго испанскаго театра

Національный характеръ драмы
Авторъ или директоръ театра
Отношеніе его къ драматическимъ писателямъ
Количество актеровъ
Знаменитйшіе изъ испанскихъ актеровъ
Ихъ характеръ и тяжелое положеніе
Дневныя представленія
Бдность сценической постановки
Сцена и публика
Mosqueteros
Gradas, Cazuelas и Aposenlos
Плата за входъ
Грубость театральной публики
Честь, оказываемая авторамъ
Театральныя афиши
Названіе пьесъ
Представленія
Luas
Первый актъ пьесы
И первая интермедія
Второй актъ и вторая интермедія
Третій актъ и Saynete
Танцы и баллады
Xacaras и Zarabandas
Народный характеръ испанской драмы
Большое количество драматурговъ
Покровительство, оказываемое королевской властью
Громадное количество пьесъ
Народный духъ, ихъ проникающій

ГЛАВА XXVII.
Повствовательно-историческая поэзія.

Старинныя попытки въ эпическомъ род
Возрожденіе ихъ въ эпоху Карла V
Херонимо Семпере
Луисъ де Сапата
Діего Хименесъ де Айльонъ
Ипполитъ Санцъ, Эспиноза, Колома
Алонзо де Эрсилья
Его ‘Арауканія’
Діего де Осоріо
Педро де Онья
Лассо де ля Вега
Антоніо де Сааведра
Хуанъ де Кастельяносъ
Сентенера
Виллягра
Религіозно-повствовательныя поэмы
Эрнандесъ Бласко и Габріэль де Мата
Вируэсъ и его поэма Monserrate
Николай Браво
Вальдивіельсо
Діего де Охеда и его Christiada
Діасъ, Эскобаръ, Азеведо, Сантаренъ, Родригесъ де Варгасъ, Узіэль, Ніева Кальво, Вивасъ, Давила, Гомесъ, Камарго и Энсизо
Романическія или вымышленныя поэмы
Orlando Furioso
Эспиноза
Мартинъ де Болеа и Гарридо де Виллена
Августинъ Алонзо
Луисъ Барахонаде Сото и его ‘Слезы Анжелики’
Бернардо де Бальбуена и его поэма ‘Бернардо дель-Карпіо’

ГЛАВА XXVIII.
Повствовательно-историческая поэзія. (Окончаніе.)

Поэмы на классическіе сюжеты
Босканъ, Мендоза, Сильвестре, Монтемайоръ, Пересъ
Ромеро де Сепеда
Гонгора, Вилламедіана, Панталеонъ де Рибера, Монкайо и Виллальпандо
Поэмы на разнообразные сюжеты
Саласъ
Сильвейра и Сарате
Герои комической поэмы
Альдана
Мерктиссо
Виллависіоза и его Mosquea
Gatomauhia Лопе де Веги
Героическія поэмы о Д. Хуан Австрійскомъ
Кортереаль
Гутьерре Руфо
Везиллья Кастелльяносъ
Хинеръ, Діасъ, Замора
Кристоваль де Меса
Куэва, Лопесъ
Москера, Васконселлосъ
Бернарда Ферейра, Фигероа и Эскилаче
Расцвтъ и упадокъ героической поэзіи

ИСТОРІЯ ИСПАНСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ.

ВТОРОЙ ПЕРІОДЪ

(Продолженіе).

ГЛАВА V.

Дидактическая поэзія.— Луисъ де Эскобаръ.— Кореласъ.— Toppe.— Дидактическая проза.— Виллялобосъ.— Олива.— Седеньо.— Саласаръ.— Луисъ Мехіа.— Педро Мехіа.— Наварра.— Урреа.— Ванегасъ.— Хуанъ де Авила.— Антоніо де Гсвара.— Dilogo de las Lenguas.— Развитіе кастильскаго языка отъ Хуана II до вступленія на престолъ императора Карла V.

Въ то время какъ въ испанской лирической и пастушеской поэзіи сталъ преобладать итальянскій духъ или, по крайней мр, усвоеніе итальянскихъ формъ, дидактическая литература, какъ прозаическая такъ и стихотворная, приняла нсколько иное направленіе.
Въ дидактической поэзіи, на ряду съ другими формами, старинная форма вопросовъ и отвтовъ, (preguntas y respuestas) извстная со времени Хуана де Мены и встрчающаяся въ Cancioneros вплоть до Санчеса Бадахоса, (См. о немъ Томъ I, стр. 362, Прим. 14) продолжала пользоваться большимъ почетомъ. Первоначально подобные вопросы представляли собой повидимому ничто иное, какъ загадки и остроты, но въ XVI столтіи они постепенно принимали все боле и боле серьезный характеръ и кончили тмъ, что усвоили себ ршительно дидактическое направленіе и создали форму, въ которую отлились два замчательныя, написанныя легкими и плавными стихами, произведенія. Первое изъ нихъ носитъ названіе: ‘Четыреста отвтовъ на такое же количество вопросовъ, которые предложилъ знаменитый Донъ Фадрикъ Энрикесъ, адмиралъ Кастиліи и другія лица’ {Имющійся у меня экземпляръ этой книги носить слдующее заглавіе: ‘Vol. I., Las Quatrocientas Respuestas otras tantes Preguntas que el illustrissime (sic) Seor Don Fadrique Enriquez, Almirante de Castilla y otras diversas personas einbiaron a proguntar al autor, ec., 1545’. Она была напечатана въ Сарагосс, In-folio готическими буквами въ два и три столбца. Vol. II, La Segunda Parte de las Quatrocientas Respustas, напечатана въ Валльядолид въ 1552. In-folio, тоже готическимъ шрифтомъ въ два столбца. Большая часть ея написана прозой.}. Она вышла тремя изданіями въ 1545 г., въ годъ ея перваго появленія, и имла несомннно большой успхъ въ томъ класс общества, для котораго предназначалась и чьи нравы и образъ мыслей она воспроизводитъ съ такой поразительною врностью. Она содержитъ въ себ по меньшей мр двадцать тысячъ стиховъ, вслдъ за нею въ 1552 г. былъ выпущенъ второй томъ подобнаго же содержанія, написанный преимущественно прозою и общанъ третій, никогда, впрочемъ, не появлявшійся на свтъ. За исключеніемъ пяти сотъ ‘пословицъ’, (названіе не совсмъ къ нимъ идущее), помщенныхъ въ конц первой книги и пятидесяти ‘глоссъ’, находящихся въ конц втораго тома, вся книга состоитъ изъ остроумныхъ вопросовъ, въ разршеніи которыхъ старый знатный дворянинъ временъ Карла V и его друзья искали себ забавы или поученія. Вопросы эти касаются предметовъ самыхъ разнообразныхъ — религіи, нравственности, исторіи, медицины, магіи — однимъ словомъ всего, что только могло придти на умъ празднымъ и любознательнымъ людямъ того времени. Вс они были посланы на разршеніе Францисканскаго монаха, Луиса Эскобара, весельчака и остряка, который, будучи прикованъ къ постели подагрою и другими серьезными болзнями, не находилъ для себя лучшаго занятія какъ придумывать на нихъ отвты.
Отвты его составляютъ главную часть сочиненія. Одни изъ нихъ проникнуты мудростью, другіе — легкомысліемъ, одни полны учености, другіе — нелпы, но вс они носятъ отпечатокъ своего вка. Здсь мы между прочимъ находимъ одно длинное посланіе, содержащее совты относительно благочестивой жизни, посланіе, адресованное на имя адмирала и несомннно вполн соотвтствовавшее своей цли. Тутъ же неоднократно повторяются жалобы самаго старца-монаха на его страданія, пересыпанныя разсказами объ его собственномъ препровожденіи времени, такъ что прочтя оба тома можно составить себ довольно ясное представленіе, если не о занятіяхъ, то о забавахъ придворнаго общества въ эпоху, когда отвты эти были писаны. Поэтическій талантъ Эскобара представляетъ значительное сходство съ произведеніями его современника англійскаго поэта Тоссера, но стихи испанскаго поэта живе и лучше {Эскобаръ былъ родомъ изъ Сахагуна, самъ же онъ проживалъ въ монастыр св. Франциска въ Ріосеко, составлявшемъ часть владній великаго адмирала. Онъ говоритъ объ этомъ въ предисловіи ко второй части. Въ другомъ мст онъ жалуется, что многіе изъ присланныхъ ему вопросовъ изложены такими плохими стихами, что ему стоило большаго груда придать имъ надлежащую форму, и дйствительно, нельзя не сознаться, что какъ вопросы, такъ и отвты кажутся написанными одной и той же рукой. Иногда въ текст вставляются, особенно во второй прозаической части, длинныя нравственныя разсужденія, отвты же рдко страдаютъ длиннотой. Лучшіе изъ нихъ находятся во второмъ том, NoNo 280—2 весьма любопытны по содержащимся въ нихъ подробностямъ о самомъ поэт, умершемъ, должно полагать, посл 1552 г. Въ предисловіи къ первому тому онъ говоритъ, что адмиралъ умеръ въ 1538 г. Если бы сочиненіе было доведено до конца, согласно плану автора, то оно содержало бы въ себ ровно тысячу вопросовъ и тысячу отвтовъ. Для образца укажемъ на вопросъ No 10 [Ouatrocientas Preguntos, Saragosa, 1545, In-folio], какъ одинъ изъ наиболе смшныхъ, гд адмиралъ спрашиваетъ сколько ключей передалъ Христосъ св. Петру, на вопросъ подъ No 190, какъ одинъ изъ наиболе остроумныхъ, гд адмиралъ освдомляется, слдуетъ ли при исповди преклонять колна передъ священникомъ, въ томъ случа, когда кающійся находитъ это для себя обременительнымъ?.. На что старый монахъ отвчалъ ему умно и справедливо:
El penitente que liene dolor,
Estar de rodillas no y necessidad,
Mas tenga verguena y gran humildad
Y amor у obediencia, qne es mucho mejor.
T.-e. искренно сокрушающемуся гршнику нтъ нужды становиться на колни. Гораздо важне для него смиреніе, сердечное сокрушеніе, любовь и послушаніе.
Пятая часть перваго тома состоитъ изъ загадокъ въ старинномъ стил. Это, прибавляетъ Эскобаръ, дйствительно весьма старыя загадки, на столько старыя, что он должны быть всмъ извстны. Адмиралъ, для котораго предназначались чти ‘Respuestas’, былъ энергичный старый дворянинъ, исполнявшій должность регента Испаніи во время одной изъ отлучекъ Карла V и имвшій смлость давать своему повелителю совты, исполненные искренности и благоразумія. [Salazar, Dignidades, 1618, Lib. III e. 15, Ferrer del Rio, Decadencia de Espaa, 1850, pp. 16, 17.]}.
Вторая упомянутая нами книга вопросовъ и отвтовъ гораздо серьезне первой. Вызванная громаднымъ успхомъ сочиненій Эскобара, она была напечатана въ теченіе слдующаго года подъ слдующимъ заглавіемъ: ‘Trescientas cuestiones naturales, con sus respuestas’. (Триста вопросовъ изъ области естественныхъ наукъ съ отвтами на нихъ). Авторомъ ея былъ Алонзо Лопесъ де Кореласъ, по профессіи докторъ, обладавшій, быть можетъ, большей ученостью, чмъ монахъ, которому онъ подражалъ, но уступавшій ему и въ остроуміи и искусств стихосложенія, такъ какъ стихи его ниже и по отдлк и по звучности стиховъ его предщественника. {Къ книг Kope.iaca ‘Trezientas Preguulas’ [Valladolid, 1546, 4-toj приложенъ ученый комментарій въ проз, замчательный по своему дидактическому стилю. Кажется, существовало боле равне изданіе вышедшее въ томъ же году и содержавшее въ себ всего двсти пятьдесятъ вопросовъ и столько же отвтовъ. [См. Salva ‘Catalogues’, 1826 и 1829, Nos. 1236, 3304.]}
Изъ подражателей Эскобара нужно упомянуть о Гонзалес де ля Toppe, посвятившемъ въ 1590 году наслднику испанскаго престола томъ прескучнйшихъ загадокъ духовнаго содержанія, подобныхъ тмъ, какими восхищались столтіе раньше {Docientas Preguntas, etc, por Juan Gonzalez de la Torre Madrid 1590, 4-to.}. Но никто, изъ посвятившихъ себя этому оригинальному роду дидактической поэзіи не превзошелъ Эскобара: успхъ его послдователей былъ кратковременный и объ нихъ скоро забыли {Врне, пожалуй, будетъ сказать, что кругъ читателей Prejun las вскор ограничился свтскими кружками и академіями того времени, весьма остроумно описанными Кальдерономъ въ первомъ акт (jornada) его комедіи ‘El Secreto Voces’. (Открытая тайна).}.
Около того же времени вошло въ моду подражать въ проз римскимъ дидактическимъ писателямъ, на подобіе того, какъ имъ подражали въ Италіи Кастильоне, Бембо, Джіовани де ла Каза и другіе. Эта новая литературная отрасль всецло развилась подъ вліяніемъ новйшихъ, а не древнихъ писателей. Не Цицеронъ или Сенека, но ихъ итальянскіе подражатели дали первый импульсъ къ образованію школы дидактическихъ писателей, по ту сторону Пиренеевъ {Доказательствомъ тому служитъ общее направленіе и тонъ дидактической прозы въ царствованіе Карла V, а предисловіе историка Моралеса къ изданію сочиненій его дяди, Фернанда Переса де Оливы, показываетъ какимъ образомъ совершилась эта перемна. Изъ этого любопытнаго документа видно, что многіе Испанцы, поощренные примромъ Италіи, устыдились писать на латинскомъ язык, сознавая, что ихъ собственный могъ быть съ успхомъ примненъ къ обсужденію серьезныхъ нравственныхъ вопросовъ. [Obras de Oliva, Madrid 1787, 12 mo, Tom. I, pp. XVI — XLVII].}. Конечно мода не имла на этотъ разъ того значенія и вліянія, какое она недавно оказала по отношенію къ испанской, поэзіи, но этотъ фактъ все таки заслуживаетъ вниманія, какъ по результатамъ достигнутымъ въ теченіе царствованія Карла V, такъ и по тому боле или мене сильному вліянію, которое онъ вообще оказалъ на испанскую прозу.
Старйшимъ изъ выдающихся писателей этого направленія былъ Франциско Виллялобосъ, о которомъ намъ извстно лишь, что онъ принадлежалъ къ семь изъ рода въ родъ, въ теченіе нсколькихъ поколній занимавшейся исключительно медициною, что самъ онъ былъ докторомъ сперва при Фердинанд Католик {Существуетъ письмо Виллалобоса, помченное Калатаюдъ, 6-го октября, 1515 г., въ которомъ онъ говоритъ, что былъ задержанъ въ этомъ город серьезною болзнью короля. [Obras, aragoa, 1544, In-folio, f. 71, b.]. Эта была та самая болзнь, отъ которой Фердинандъ и умеръ четыре мсяца спустя.}, потомъ при Карл V, что въ 1498 г. онъ издалъ поэму, сюжетомъ для которой послужила его собственная наука. Поэма эта состояла изъ пяти сотъ строфъ и излагала въ стихахъ предписанія Авиценны {Mendez Typographie, р. 249, Antonio, Bib. Vetus, ed. Bayer, Tom. II, p. 344, примчаніе.}. До 1543 г. онъ продолжалъ пользоваться извстностью, какъ писатель, издававшій сочиненіе о предметахъ, находившихся въ связи съ его профессіею, но еще ране, утомившись придворною жизнію, онъ удалился въ добровольное уединеніе, гд и умеръ, боле чмъ семидесяти лтъ отъ роду {Изъ вышеупомянутаго письма можно заключить, что онъ былъ не доволенъ своимъ положеніемъ уже въ 1515 г., но не смотря на это провелъ при двор еще боле двадцати лтъ и покинулъ его бднымъ и нравственно разбитымъ человкомъ. [Obras, f. 43]. На основаніи одного мста этого самого письма, я полагаю, что онъ оставилъ дворъ въ 1539, вскор посл смерти императрицы.}. Его переводъ ‘Амфитріона’ Плавта скоре относится къ театру, но, подобно переводу Оливы, о которомъ будетъ рчь впереди, не имлъ вліянія на сцену и наравн съ его учеными трактатами не заслуживаетъ отдльнаго разсмотрнія. Остальныя его сочиненія, и въ томъ числ чисто литературные изданы въ небольшомъ том, посвященномъ инфанту Лудовику Португальскому.
Главное изъ этихъ сочиненій озаглавлено: ‘El libro de los Problemas’ (Книга Проблеммъ) и состоитъ изъ двухъ трактатовъ. Въ первомъ изъ нихъ, очень краткомъ, говорится о солнц, планетахъ, четырехъ стихіяхъ и земномъ ра, во второмъ, боле обширномъ,— о человк и нравственности, этотъ послдній начинается статьей о сатан и оканчивается опытомъ о лести и льстецахъ, спеціально посвященномъ наслднику испанскаго престола, впослдствіи Филиппу II. Каждому изъ подраздленій предшествуютъ въ обоихъ трактатахъ осьмистрофные въ старинномъ стил стихи, служащіе какъ бы задачею, или текстомъ, а слдующее за стихами разсужденіе въ проз, играющее роль объясненія, или глассы, составляетъ суть книги. Въ цломъ сочиненіе отличается весьма смшаннымъ характеромъ: большая часть его написана въ серьезномъ тон, таково напр. ‘Discurso de los Caballeros y de los Perlados’ (Разсужденіе о Рыцаряхъ и Прелатахъ), а иногда и въ забавномъ, какъ напр. ‘El viejo que не casa’ (О старик, который хочетъ жениться) {Если бы бездлка Поджіо, ‘Au Sent sit Uxor ducenda’, (Слдуетъ ли жениться старику?) была издана въ ту пору, когда писалъ Виллялобосъ, я бы не усомнился въ томъ, что онъ имлъ ее подъ руками. Во всякомъ случа, совпаденіе это едва ли случайно, такъ какъ Поджіо умеръ въ 1449, хотя Діалогъ его, сколько мн извстно, не былъ напечатанъ до ныншняго столтія.}. Лучшія мста въ немъ т, гд преобладаетъ сатирическое направленіе, напримръ, глава гд осмяны старики — сутяги и старики, прибгающіе къ румянамъ {Problemas составляютъ первую часть Оbras de Villalobos, 1544, и заключаютъ въ себ тридцать четыре листа. Нкоторыя изъ стихотвореній Виллялобоса вошли въ Cancionero 1554 г., но они гораздо хуже, чмъ его проза. Лучшія произведенія Виллялобоса перепечатаны въ Biblioieea de Autores Espaoles, Tom. XXXVI , 1855.}.
Совершенно въ томъ же итальянскомъ дух написаны діалоги о перемежающейся лихорадк, о естественной теплот человческаго тла и діалогъ между докторомъ и герцогомъ, его паціентомъ, съ тмъ лишь различіемъ, что въ послднемъ встрчается мстами широкій и свободный юморъ, близко подходящій къ тону комедіи, или даже фарса {Obras, f. 35.}. Слдующій трактатъ, озаглавленный: ‘De las tr&egrave,s grandes, saber: de la gran parleria, de la gran porfia y de la gran risa’ (О трехъ великихъ недостаткахъ, или о многоглаголеніи, страсти много спорить и страсти много смяться) {Въ подлинник стоитъ только ‘Tr&egrave,s Grandes’. Виллялобосъ говорить въ предисловіи, что заглавіе нарочно не окончено, чтобы каждый могъ закончить его по своему желанію. Въ числ рукописей Мадритской Истерической Академіи находится забавный ‘Coloquio’, Виллялобоса, посвященный медицинскому вопросу и нсколько его прелестныхъ писемъ. См. испанскій переводъ моей книги, T. II, р. 506.}, и другой боле серьезный разговоръ о любви (Acerca del amor), помщенный въ конц книги, вотъ все, что достойно вниманія въ сочиненіяхъ этого писателя. Названныя произведенія ни чмъ не отличаются отъ остальныхъ смшанныхъ сочиненій Виллялобоса, разв только слогъ его мстами отличается большею чистотой и достоинствомъ, чмъ слогъ предшествовавшихъ ему дидактическихъ трактатовъ въ проз, и главнымъ образомъ большею ясностью и точностью выраженія. Иной разъ попадается у него оригинальная, смлая и оживленная рчь, отчасти вознаграждающая насъ за устарлыя и нелпыя теоріи естествознанія и медицины, которыми Виллялобосъ наполняетъ свои произведенія, такъ какъ они были общепринятыми въ его время.
Слдующій писавшій въ томъ же род, но въ общемъ заслуживающій большаго вниманія писатель, былъ Фернанъ Пересъ де Олива, уроженецъ Кордовы, родившійся въ 1492 г. и умершій еще молодымъ въ 1530. Отецъ его былъ записнымъ любителемъ литературы и далъ своему сыну, какъ послдній самъ сообщаетъ, съ ранняго возраста весьма тщательное образованіе. Будучи двнадцати лтъ, онъ уже посщалъ въ качеств студента Саламанкскій университетъ, оттуда онъ сперва отправился въ только что начинавшую входить въ славу Алкалу, позже въ Парижскій университетъ, куда въ продолженіе среднихъ вковъ стекалась молодежь со всхъ концовъ Европы, и наконецъ въ Римъ, гд, благодаря покровительству дяди, онъ очутился при блестящемъ двор Льва X, и гд онъ могъ пользоваться всми удобствами, какія только можно было найдти въ просвщеннйшей столиц христіанства. По смерти дяди ему было предложено занять нсколько мстъ, оставшихся вслдствіе этой смерти вакантными, но онъ предпочелъ науку и, возвратившись въ Парижъ, состоялъ въ теченіе трехъ лтъ преподавателемъ въ тамошнемъ университет. Всть объ его успхахъ дошла до Рима и новый папа Адріанъ VI сдлалъ снова попытку вернуть его въ Римъ. Но любовь къ родин и наук превозмогла въ сердц Оливы надъ желаніемъ занять почетное духовное мсто и вмсто Рима онъ вернулся въ Саламанку, гд сталъ однимъ изъ первыхъ членовъ богатой ‘Епископской коллегіи’, основанной въ 1528 г. и былъ сначала избранъ профессоромъ этики, а потомъ и ректоромъ университета. Едва достигнувъ высшаго почета, онъ умеръ скоропостижно, въ минуту, когда на него возлагались самыя блестящія надежды. Вся Испанія оплакивала его смерть, какъ невознаградимую потерю для литературы {Самое подробное жизнеописаніе Оливы находится въ Rezabal у Ugarte ‘Biblioteca de los Ecritores, que han sido individuos de los seis Colegios Mayores’ [Madrid, 1805, 4-to. pp, 239 и проч.]. Но вс, представляющіе дйствительный интересъ факты его жизни изложены имъ самимъ въ автобіографической записк, поданной имъ въ совтъ Саламанкскаго университета во время происходившаго тамъ публичнаго конкурса для занятія каедры нравственной философіи. [Obras, 1787, tom. II, рр. 26 — 51]. Здсь онъ говоритъ, что изъздилъ боле трехъ тысячъ миль по Испаніи и за границею для пріобртенія своихъ познаній.}. Во время своихъ занятій въ Римъ, Олива имлъ случай убдиться, съ какимъ успхомъ итальянскіе писатели подражали античнымъ и возгорлся желаніемъ чтобы и его соотечественники шли по тому же пути. Онъ видлъ, какъ бы обиду для своего отечественнаго языка въ томъ, что почти вс серьезные прозаическіе трактаты въ Испаніи въ большинств случаевъ все еще продолжали писаться на латинскомъ {Obras, tom. I, р. XXIII. Подобныя же мысли высказывалъ современникъ Оливы Луисъ де Леонъ, но мнніе его было обнародовано много позже. [См. ниже, гл. IX, прим. 12]. При всемъ томъ латинскій языкъ оставался еще въ теченіе боле двухъ столтій исключительнымъ языкомъ испанскихъ университетовъ. Въ анонимномъ полемическомъ памфлет, изданномъ въ Мадрит и озаглавленномъ ‘Carta de Paracuellos’ читаемъ [р. 29]: ‘Los aos pasados el Consejo de Castilla mаndo a las Universidades del Reyno que, en las funciones literarias, solo se hallase en Latin. Bien niandado, ec’. И однако въ столь раннюю эпоху, какъ 1589 г., въ адрес къ Филиппу II, несостоятельность этого обычая была превосходно выставлена извстнымъ ученымъ Педро Симономъ де Абриль и доводы, приведенные противъ этого устарлаго обычая весьма энергичны и опредленны. См. его ‘Apuntamientos de como же deven reformer las doctrinas у la inanera de ensenallas’. Изданія этого дльнаго трактата появились также въ 1769 и 1817 гг.,— послднее съ примчаніями и вступительнымъ этюдомъ Хозе Клементе Карисеро возъимло, повидимому, нкотрое вліяніе на общественное мнніе.}. Слдуя примру автора ‘Cortigiano’ и на перекоръ установившемуся между современными учеными, мннію Олива началъ писать дидактическій діалогъ ‘О человческомъ достоинств‘, настойчиво отстаивая за собою, какъ за испанцемъ, право писать на своемъ родномъ язык. Кром того онъ написалъ нсколько дидактическихъ трактатовъ въ строгомъ значеніи этого слова: одинъ изъ нихъ носилъ названіе ‘Объ умственныхъ способностяхъ и ихъ надлежащемъ употребленіи’, въ другомъ онъ настаивалъ на томъ, чтобы Кордова, его родной городъ, улучшилъ судоходство по Гвадалквивиру, съ тмъ чтобы быть въ состояніи принять участіе въ богатой торговл съ Индіею, составлявшей тогда монополію Севильи, третій былъ имъ прочтенъ публично въ Саламанк, когда онъ добивался каедры нравственной философіи въ тамошнемъ университет. Руководящею идеею всхъ этихъ сочиненій, по увренію его племянника, историка Амброзіо де Моралеса, было горячее желаніе доказать на практик силу и богатство испанскаго языка {Сочиненія Оливы имли по меньшей мр два изданія, первое было сдлано его племянникомъ, Амброзіо де Моралесомъ [in 4-to Cordova, 1585], а второе вышло въ Мадрит [1787, 12 vols, 12 то]. Index Expurgatonus, 1667 г. [р. 424] запрещаетъ читать ихъ впредь до исправленія, — фраза, отдававшая, повидимому, каждое изъ его сочиненій, на полное усмотрніе духовника автора. Въ изданіи 1787 цлый листъ, заключавшій въ себ примчанія Моралеса, былъ уничтоженъ. См. Index 1790 г. Къ тому мелкихъ произведеній Оливы, Моралесъ приложилъ пятнадцать своихъ собственныхъ нравственныхъ разсужденій и трактатъ Педро Валлеса Кордовскаго, О страх смерти. Ни одно изъ нихъ не иметъ литературнаго значенія, хотя иныя, какъ напримръ, Разсужденіе о преимуществахъ обученія, основаннаго на кротости, и О различіи междгу Геніемъ и Умомъ, написаны весьма умно.}.
Мысль Оливы возвысить достоинство отечественнаго языка путемъ введенія его вмсто латинскаго во вс главныя отрасли человческаго познанія была несомннно весьма похвальна и вскор нашла себ подражателей. Въ 1536 г. Хуанъ де Седеньо издалъ два діалога въ проз о Любви и діалогъ о Счастіи, первый написанъ въ граціозномъ тон свтской любезности, а послдній въ боле философскомъ дух и съ изяществомъ рдкимъ для того времени {Siguense dos Cologuios de Amores y otro de Bienaventurana, ete. por Juan de Sedeno, vezino de Arevalo, 1536, sm. 4-to, безъ обозначенія имени издателя и мста изданія. Это тотъ самый Хуанъ де Седеньо, который въ 1540 г. переложилъ драму ‘Celestine’ въ стихи, и написалъ ‘Suina de Varones Ilustres’ [Arevalo, 1551, и Toledo, 1590, in folio], плохой біографическій словарь, заключающій въ себ около двухсотъ жизнеописаній замчательныхъ личностей, помщенныхъ въ алфавитномъ порядк, начиная съ Адама. Седеньо былъ военный человкъ и состоялъ на служб въ Италіи.}. Франциско Сервантесъ де Саласаръ, человкъ обширной учености, закончилъ діалогъ Оливы о ‘Человческомъ Достоинств’, и, посвятивъ его Фернанду Кортесу, издалъ въ 1546 г. {Весь этотъ діалогъ,— какъ часть, написанная Оливою, такъ и часть, принадлежащая перу Франциско Сервантеса — вышелъ въ Мадрит [1772, in 4о] въ новомъ изданіи Серда-и-Рико, по своему обыкновенію обильно снабдившаго его предисловіемъ и своими обширными, хотя и не всегда умстными, примчаніями.} вмст съ длинною басней въ проз Луиса Мехіи О Праздности и Трудолюбіи. Басня эта написана правильнымъ и даже возвышеннымъ слогомъ, но къ сожалнію авторъ ея слишкомъ много позаимствовалъ изъ ‘Видніи’ Баккалавра де ла Toppe {Оно было перепечатано въ книг упомянутой въ послднемъ примчаніи: но мы ничего не знаемъ объ его автор.}. Фадрике Серіоль напечаталъ въ 1559 г. въ Антверпен нравственный и политическій трактатъ подъ заглавіемъ ‘El Consejo у Consejeros del Principe, (Совтъ и Совтники Государя)’. Трактатъ этотъ, написанный въ либеральномъ дух, не могъ имть успха въ Испаніи, но пользовался уваженіемъ за границей и былъ переведенъ на иностранные языки {Только первая часть его была издана [Anvers, 1559]. Его можно найти въ Biblioteca de Autores Espaoles, Tom. XXXVI, 1855.}. Педро де Наварра издалъ въ 1567 г. сорокъ нравственныхъ діалоговъ, которые отчасти представляютъ собою результатъ бесдъ, имвшихъ мсто въ кружк избранныхъ лицъ, собиравшихся отъ времени до времени у Фернандо Кортеса {Dilogos muy Subtiles у Notables, ‘te., por D. Pedro de Navarra, Obispo de Comenge, aragoa, 1567, 12-mo, 118 листовъ. Въ первыхъ пяти діалогахъ трактуетсяо томъ, какими качествами долженъ обладать королевскій лтописецъ, въ слдующихъ четырехъ — о различіи сельской и городской жизни, а въ остальныхъ тридцати одномъ — о приготовленіи къ смерти. Вс они написаны простымъ и чистымъ кастильскимъ языкомъ, но не представляютъ въ философскомъ отношеніи ничего новаго или выдающагося. Авторъ говоритъ, что по уставу кружка, носившаго названіе Академіи, всякій пришедшій послднимъ на засданіе, долженъ былъ предложить тему для преній и избрать кого нибудь изъ членовъ для письменнаго изложенія замчаній, могущихъ возникнуть по поводу этой темы. Членами этой академіи состояли кардиналъ Поджіо, Хуанъ де Эстуньига, великій командоръ Кастиліи и другія высокопоставленныя лица. Наварра прибавляетъ, что онъ написалъ двсти діалоговъ, въ которыхъ почти исключительно разработывались темы, затронутые на собраніяхъ Академіи и обращаетъ вниманіе на то, что вопросъ ‘о Приготовленіи къ Смерти’ обсуждался посл кончины Кобоса, довреннаго министра Карла V и что онъ самъ въ этомъ засданіи исполнялъ должность секретаря. Что до современныхъ событій, то они рдко находятъ себ мсто въ изданныхъ имъ сорока діалогахъ,— важнйшее изъ упоминаемыхъ въ нихъ событій, это отреченіе Карла V и его удаленіе въ монастырь св. Юста, на которое добрый епископъ смотрлъ, какъ на искреннее отреченіе императора отъ всхъ мірскихъ страстей и помысловъ. Я не нашелъ въ этихъ діалогахъ ничего, чтобы могло пролить свтъ на характеръ Кортеса, за исключеніемъ того факта, что собранія происходили въ его дом. Сервантесъ въ своемъ Донъ-Кихот [Parte II, с. 18] называетъ его — быть можетъ на основаніи послдняго факта, быть можетъ ради игры словъ — ‘cortessisimo Cortes’. Я не знаю въ характер и жизни этого жестокаго завоевателя ничего такого, что давало бы ему право на такой эпитетъ, за исключеніемъ разв покровительства, оказаннаго имъ упомянутой Академіи.
По справедливому замчанію Гаяйнгоса (см. испанскій переводъ моей книги, T. II, стр. 508—510), мода на дидактическіе діалоги въ проз была весьма распространена въ этотъ періодъ въ Испаніи и перешла даже за 1600 г. Въ подтвержденіе своего мннія Гайянгосъ приводитъ не малое число авторовъ, мною пропущенныхъ и большинство которыхъ теперь позабыто. Лучшими изъ нихъ были: Diego de Salazar, 1536, Francisco de Miranda y Villafano, 1582, Bernardino de Escalante, 1583, Francisco de Valds, 1586, Juan de Guzman, 1589, Diego Nunez de Alva, 1589 и Sancho de Lodoiio, 1593. Особеннаго вниманія между ними заслуживаетъ, по моему мннію, Нуньесъ де Альва, діалоги котораго въ имющемся у меня экземпляр такъ озаглавлены: ‘Dialoges de Diego Nunez de Alva de la Vida del Soldado en que se quentan la conjuracion у pacificacion de Alamana con todas las batallas, recuentros у escaramuas que en elle acontecieron en los anos de 1546, у 7, ec. [En Salamanca, Andrea de Portinaris, Dialogo primero, 1552, Dialogo segundo, 1553’. Но полное изданіе его діалоговъ помчено: Cuenca, 1589]. Діалоги Нуньеса написаны правильнымъ, бойкимъ слогомъ и не лишены значенія по упоминаемымъ въ нихъ историческимъ фактамъ, но главнымъ образомъ они интересны по заключающимся въ нихъ подробностямъ о военной жизни во времена Карла V, столь отличной отъ ныншней.}. Историкъ Педро Мехіа написалъ ‘Silva de Varia leccion, miscelanea erudita’, раздленную въ послднихъ изданіяхъ на шесть книгъ, заключающихъ множество самостоятельныхъ историческихъ и нравственныхъ статей. Въ предисловіи авторъ заявляетъ, что его сборникъ, первая книга подобнаго рода, написанная на испанскомъ язык, который по его мннію, столь же пригоденъ для подобнаго рода сочиненій, какъ и итальянскій {Silva de Varia Leccion, por Pedro Мехіа. Первое изданіе [Sevilla, 1543, fol.] состоитъ всего изъ трехъ частей. Другое изданіе, также находящееся у меня, (Madrid 1669 г.) въ шести книгахъ, и содержитъ въ себ около 700 страницъ убористаго шрифта in-4о, но пятая и шестая книга, но моему мннію впервые появились въ изданіи 1554, вышедшемъ два года спустя по смерти автора, и повидимому ему не принадлежатъ. Сочиненіе Мехіи долгое время пользовалось большею популярностью и выдержало нсколько изданій, не говоря уже о переводахъ его на итальянскій, нмецкій, французскій, голландскій и англійскій языки. Древнйшій изъ англійскихъ переводовъ принадлежитъ Томасу фортескью, онъ вышелъ въ свтъ въ 1571 году. [Warton’s Eng. Poetry, London, 1824, 8 vo, Tom, IV, p. 312]. Другой, анонимный, носитъ слдующее заглавіе: ‘The Treasure of Ancient and Modern Times, ete., translated out of that worthy Spanish Gentleman, Pedro Mexia, and Mr. Francisco Sansovino, the Italian’ ete. [London, 1613, fol.). Это любопытное смшеніе сходныхъ по духу разсужденій различныхъ авторовъ, испанца, итальянца и француза. Отдлъ, посвященный Мехіи, начинается въ 8-й гл. 1-й книги.}. Къ этой изданной въ 1543 г. книг, на которую можно смотрть, какъ на подражаніе Макробію или Атенею, Мехіа прибавилъ, въ 1548 г., шесть любопытныхъ, но не имющихъ большаго значенія, дидактическихъ діалоговъ. Въ первомъ изъ нихъ, изящнымъ и правильнымъ языкомъ, какого трудно было бы ожидать, обсуждаются выгоды и невыгоды имть постояннаго домашняго врача {Первое изданіе діалоговъ Мехіи, вышло по моему мннію въ Севиль въ 1542, а второе въ 1562. Я имлъ подъ рукой оба изданія, они напечатаны in-12 готическими буквами. Второй діалогъ ‘Приглашеніе на пиръ’, довольно забавенъ, но послдній, касающійся физическихъ вопросовъ, какъ то причинъ грома, землетрясеній и появленія кометъ, кажется въ настоящее время не только курьезнымъ, но даже смшнымъ. Въ конц діалоговъ, а иногда и въ конц старинныхъ изданій Silva, помщается вольный переводъ l’arenesis или Увщанія къ добродтели Исократа, сдланный съ латинскаго перевода Акриколы, такъ какъ Мехіа не зналъ греческаго языка. Переводъ этотъ не иметъ никакого значенія.}. Послднимъ въ короткомъ перечн этого рода писателей былъ Урреа, одинъ изъ любимыхъ полководцевъ императора, исполнявшій нкоторое время должность вицекороля Апуліи извстный своимъ плохимъ переводомъ Аріосто, упоминаемымъ въ Донъ-Кихот. Въ 1566 г. онъ издалъ ‘Діалогу объ истинной воинской чести’, написанный легкимъ, игривымъ слогомъ и содержащій въ себ не малое количество забавныхъ анекдотовъ о дуэляхъ и приключеніяхъ изъ тогдашняго военнаго быта, перемшанныхъ разсужденіями человка, заявляющаго, что онъ воспиталъ себя для славы чтеніемъ рыцарскихъ романовъ {Dialogo de la Verdadera Honra Militr, por Geronimo Ximenez de Urrea. Существуютъ изданія 1566, 1575, 1661 и др. гг. [Latassa, Bib. Arag. Nucva, Tom. I, p. 264]. Имющееся у меня изданіе состоитъ изъ небольшаго тома in-4 (Zaragoza, 1642]. Одно изъ самыхъ забавныхъ мстъ въ діалог Урреи находится въ первой части и содержитъ въ себ любопытныя подробности касательно предполагавшагося поединка между Францискомъ I и Карломъ V. Нкоторые изъ стихотвореній Урреи помщены въ Cancionero 1554, а въ библіотек сарагоскаго университета хранятся въ рукописи второй и третій темы его рыцарскаго романа, ‘Don Clarisel de las Flores’. См. испанскій переводъ моей книги, T. II. стр. 511.}.
Оба сочиненія Педро Мехіи, но главнымъ образомъ его ‘Silva’, пользовались довольно большою извстностью въ теченіе XVI и XVII вв., и въ стилистическомъ отношеніи они, конечно, не безъ достоинствъ. Но ни одно изъ произведеній только что перечисленныхъ авторовъ по сил и оригинальности не можетъ быть поставлено рядомъ съ первой частью ‘Діалога о человческомъ достоинств’ Оливы, хотя и послдняго нельзя назвать геніальнымъ писателемъ. Воображеніе его никогда не воспламеняется до поэтическаго творчества, онъ ршительно не въ состояніи взглянуть на изображенный имъ предметъ съ новой точки зрнія а его систематическое подражаніе латинскимъ и итальянскимъ образцамъ, конечно скоре способно было ослабить чмъ укрпить полетъ его идей. Впрочемъ во всемъ, что онъ говоритъ, неизмнно просвчиваютъ здравый смыслъ и житейская мудрость, подкупающіе въ его пользу и часто удовлетворяющіе насъ. Благодаря этимъ качествамъ, а также и его слогу, хотя и впадающему иногда въ декламаторскій тонъ, но въ общемъ правильному и прекрасно обработанному, и его счастливой мысли выступить поборникомъ введенія кастильскаго діалекта, имвшаго въ ту пору вс права на живой языкъ, онъ составилъ себ боле прочную литературную извстность, чмъ кто либо изъ современныхъ испанскихъ прозаиковъ {Оппозиція противъ употребленія кастильскаго діалекта въ разсужденіяхъ о важныхъ вопросахъ существовала еще въ столь позднюю эпоху, какъ 1592 г., годъ появленія въ свтъ ‘Convercion del Magdalena’, Педро Матона де Чайде. Педро говоритъ, что его обвиняли въ ‘святотатств’ за то, что онъ писалъ о подобномъ предмет не на латинскомъ язык [f. 15]. На что, какъ истый испанецъ, онъ отвчаетъ, что для подобныхъ цлей кастильскій языкъ пригодне латинскаго и греческаго, и что онъ надется не въ далекомъ будущемъ видть свой родной языкъ также далеко распространеннымъ, какъ и военная слава Испаніи [f. 17]. Впрочемъ съ другой стороны появившійся въ 1543 г. трактатъ Франциско де Оссуны ‘О священныхъ привязанностяхъ’,— ‘(Ley de Amor Sancto),’ — изложенный вполн правильнымъ слогомъ, мстами возвышающимся до истиннаго краснорчія и посвященный Франциско де Кобосу, секретарю Карла V, былъ изданъ безъ всякихъ извиненій въ томъ, что онъ написалъ по испански. Я полагаю, что трактатъ этотъ вышелъ въ свтъ уже посл смерти Оссуны.}.
Тоже общее стремленіе къ боле точному и изящному способу изложенія встрчается у нсколькихъ нравственныхъ и религіозныхъ писателей царствованія Карла V, писателей, до сего времени еще не забытыхъ, каковы напр. Поласіосъ Рубіосъ, написавшій въ поученіе своему сыну трактатъ ‘О Воинской доблести’, {У Ресабаля и Ггарте [Biblioteca, рр. 266—271] помщена подробная біографія Хуана Лопеса де Виверо-Паласіосъ Рубіосъ, пользовавшагося въ свое время большимъ значеніемъ и принимавшаго участіе въ трудахъ по составлеи и знаменитаго свода испанскихъ законовъ, носившаго названіе ‘Leyes de Toro’. Сочиненія его на латинскомъ язык весьма многочисленны, но на испанскомъ онъ издалъ только трактатъ ‘Boi Esfueero Belico Heroyco,’ (О воинской доблести), появившейся первоначально въ Саламанк въ 1524 in-folio. Существуетъ также прекрасное мадритское изданіе 1793 года, in-folio, съ примчаніями Франсиско Моралеса.} Ванегасъ, давшій намъ подъ заглавіемъ ‘Agonia del transito delamuerte’ — ‘(Предсмертная агонія)’ — нчто въ род размышленій аскета о благочестивой жизни, {Antonio. Bib. Nov., Tom. I, p. 8. Онъ пользовался наибольшей извстностію между 1531—1545. Его ‘Agonia del Trnsilo de la Muerte’, съ приложеннымъ къ ней объяснительнымъ словаремъ, составленнымъ самимъ авторомъ, помчена 1543 годомъ, но была впервые издана по исправленной рукописи лишь нсколько лтъ спустя. Экземпляръ находящійся у меня повидимому перваго изданія, помченъ: Alcal, 1574 in-12о. Ему же принадлежитъ трактатъ, озаглавленный ‘Diferencias de Libres que ay en el Universo’ и написанный тмъ же авторомъ, хотя подъ нимъ стоитъ подпись Venegas, онъ былъ оконченъ въ 1539 и напечатанъ въ Толедо въ 1540, in-4о. Слогъ его хорошъ, хотя мстами и страдаетъ изысканностью мыслей и напыщенностью изложенія. Это не сборникъ критическихъ отзывовъ о книгахъ и авторахъ, какъ можно было бы заключить по заглавію, но мнніе самого Ванегаса относительно того, какъ мы должны изучать великую книгу Бога: природу, человка и христіанство. Цль автора отвратить отъ чтенія большинства модныхъ, но, по его мннію, негодныхъ книгъ.} и Хуанъ де Авила, именуемый иногда апостоломъ Андалузіи, письма котораго, содержащія въ себ горячія увщанія къ добродтельной и религіозной жизни, написаны изящнымъ и мстами даже краснорчивымъ, хотя и не вполн правильнымъ, слогомъ {Онъ умеръ въ 1569. Въ 1534 онъ томился въ заключеніи въ темницахъ инквизиціи, а въ 1559 одна изъ его книгъ попала въ Index Expurgatorius. Тмъ не мене, онъ считался чуть не святымъ. [Llorente, Histoire de l’inquisition, Tom II, рр. 7 и 423]. Его ‘Carlas Espirituales’ были изданы, какъ я полагаю, не ране его смерти. [Antonio, Bib. Nova, Tom. I, рр. 639—642]. Его трактаты о Самопознаніи, Молитв и другихъ религіозныхъ сюжетахъ написаны также хорошо и краснорчиво. Подробное его жизнеописаніе, или скоре похвальное слово ему предпослано Хуаномъ Діасомъ къ первому тому полнаго собранія его сочиненій. [Madrid, 1595, 4 tom.].}.
Изъ писателей, дидактическаго направленія, наибольшимъ вліяніемъ при своей жизни пользовался Антоніо де Гевара, одинъ изъ оффиціальныхъ исторіографовъ Карла V. Онъ былъ родомъ изъ Бискаіи и въ молодости провелъ нсколько лтъ при двор королевы Изабеллы. Въ 1528 г. онъ сдлался монахомъ Францисканскаго ордена. Будучи любимцемъ императора, онъ мало по малу преобразился въ истаго придворнаго, сопровождалъ своего государя въ его путешествіяхъ, находился при немъ во время его пребыванія въ Италіи и другихъ европейскихъ государствахъ и благодаря высокому покровительству монарха послдовательно занималъ высшія должности, придворнаго проповдника, императорскаго исторіографа, епископа Кадикскаго и епископа въ Мондоньедо. Онъ умеръ въ 1545 году. {Біографія Гевары предпослана изданію его Epistolas, [Madrid, 1673, 4 to], кром этого въ пролог къ его ‘Menosprecio de Corte’ находится превосходный біографическій очеркъ Гевары, составленный самимъ авторомъ.}
Сочиненіи Гевары были не многочислены, но вполн соотвтствовали потребностямъ среды, въ которой зародились и потому пользовались тотчасъ по выход въ свтъ большою популярностью. Книга его ‘Relox de Principes’ (‘Часы Государей’) или ‘Marco Aurelio’, изданная впервые въ 1529 г.,— плодъ, какъ онъ самъ заявляетъ, одиннадцатилтнихъ трудовъ,— {См. содержаніе его ‘Dcada de los Cesares’.} была не только часто перепечатываема въ Испаніи, но и переведена на латинскій, итальянскій, французскій и англійскій языки. Переводъ ея на два послдніе языка вышелъ нсколькими изданіями еще до конца XVІ столтія {Уаттъ въ своей ‘Bibliotheca Britannica и Брюнё въ своемъ Manuel du Libraire’ даютъ подробный перечень различныхъ изданій и переводовъ сочиненій Гевары, свидтельствующій о громадной его популярности во всей Европ. Во Франціи въ XVI в. число переводовъ его сочиненій дошло до баснословной цифры. См. La Croix du Maine et du Verdier, Biblioth&egrave,ques, [Paris, 1772, 4-to, tom. III, p. 123J’ и указанныя здсь статьи.}. Это родъ романа изъ жизни Марка Аврелія, отчасти напоминающій собою Киропедію Ксенофонта, онъ написанъ съ цлью выставить императору Карлу V образецъ государя, превосходившаго своею мудростью и добродтелями всхъ прочихъ государей древности. Но епископъ Монденьедскій этимъ не довольствуется. Онъ утверждаетъ, что его произведеніе не романъ, а настоящая исторія, и въ подтвержденіе ссылается на никогда не существовавшую рукопись Флорентинской библіотеки, переводомъ которой онъ будто бы только и ограничился. Заявленіе это вызвало въ 1540 г. со стороны Педро де Руа, профессора изящной литературы при коллегіи въ Соріа, письмо, въ которомъ онъ разоблачилъ подлогъ Гевары. Послдовавшія затмъ еще два письма, написанныя слогомъ боле изящнымъ и правильнымъ, чмъ какое либо изъ сочиненій самого епископа, окончательно разсяли въ прахъ вс утвержденія Гевары {Существуютъ два изданія писемъ баккалавра де Руа, (Carta del Bachiller Rua, Burgos, 1549, 4-to, Madrid, 1736, 4-to. Біографію его можно найти у Бэйля въ его Diet. Historique, Amsterdam, 1740, tom. IV, p. 95. Письма Rua или Rhua, какъ часто пишутъ его имя, замчательны но слогу, но критическіе пріемы ихъ вполн соотвтствуютъ вку и стран, въ которыхъ суждено было жить ученому баккалавру. Краткій отвть Гевары, приложенный ко второму письму де Руа, не длаетъ чести его автору. Въ хроник Фрапсесилльо де Цуньига, остроумнаго шута Карла V, встрчается нсколько забавныхъ остротъ на счетъ Гевары. Въ глав LXXXIV онъ разсказываетъ что однажды дворъ былъ очень взволнованъ извстіемъ о чудесахъ, совершавшихся въ глубокой пещер близь Бургоса, оттуда будто бы слышался чудодйственный голосъ, дававшій отвты на предлагаемые вопросы. Много народу посщало эту пещеру. Въ числ другихъ отправился туда въ большомъ обществ и Гевара, и когда пришла его очередь предлагать вопросы, хроникерсатирикъ увряетъ, что онъ спросилъ: ‘Querria saber, Seora Voz, si tengo de ser niejorado en algun obispado, e que I’uese presto…. e si han de creer to de Io que yo escribe?’, т.-е. ‘Желательно знать, Господинъ Голосъ, получу-ли я какое нибудь епископство и скоро-ли это будетъ… и нужно-ли врить всему, что я пишу?’ Но, отбросивъ въ сторону насмшки Франсесилльо, Гевара былъ, несомннно, какъ отзывается о немъ Феррера дель Ріо ‘hombre de escasissirna conciencia’ т.-е. человкъ съ самой умренной совстью. Въ юности онъ, повидимому, былъ повсою. [Decadencia de Espaa, 1850, рр. 139, sqq.] До чего нетерпимымъ и жестокимъ онъ сдлался впослдствіи, мы видли выше (см. томъ I, стр. 376, прим. 8).}.
Послдній впрочемъ защищался сколько могъ: сначала довольно осторожно, впослдствіи же, выведенный на чистую воду, онъ прибгнулъ къ защит, не выдерживающей критики, утверждая, что вся исторія древности на столько же достоврна, какъ и его романъ о Марк Авреліи, и что онъ, въ виду своихъ высокихъ цлей, имлъ такое же право вымышлять какъ Геродотъ и Титъ Ливій. Разумется, за это напали на него еще яростне, тмъ боле, что незадолго передъ тмъ былъ открытъ грубый подлогъ Анніуса де Витербо. Во всякомъ случа жестокія нападки, которымъ подвергся за свою продлку Гевара, представляетъ яркую противуположность похваламъ, которыми осыпали во Франціи, въ конц XVIII вка, подобную, написанную на томъ же сюжетъ, книгу Тома {Антоніо Bib. Nova, tom. I, p. 125] строго относится къ Гевар, но тонъ его мягокъ въ сравненіи съ тономъ Бэйля [Diet. Hist., tom. II, p. 621], который всегда находилъ особенное удовольствіе выставлять на видъ пороки священиковъ и монаховъ. Существуютъ изданія ‘Relox de Principes’ 1529, 1532, 1537 и др. гг. Извстный англійскій переводчикъ XVI в. Томасъ Нортъ издалъ въ 1557 г. переводъ ‘Relox’ въ трехъ книгахъ, прибавивъ совершенно неумстно, въ вид четвертой ‘Despertador de Cortesanos’ и посвятилъ свой трудъ королев Маріи, жен Филиппа II. По его словамъ переводъ этотъ былъ имъ сдланъ еще въ юности, когда онъ былъ студентомъ въ Lincoln’s Tun, несмотря на это, въ немъ встрчается много прекрасныхъ старинныхъ англійскихъ оборотовъ. Находящійся у меня подъ рукой экземпляръ книги Норта изданъ in Folio и помченъ 1568.}.
Въ сущности книга Гевары не заслуживала вызваннаго ею негодованія: она полна писемъ и рчей, плохо составленныхъ, мало идущихъ къ длу и къ тому же изложенныхъ цвтистымъ и напыщеннымъ слогомъ. Въ настоящее время, ея главная заслуга въ нашихъ глазахъ, это — внушенная ею прекрасная басня Лафонтэна ‘Le Paysan de Danube’, очевидно навянная французскому баснописцу одной изъ рчей, съ помощью которыхъ Гевара старался придать жизнь и правдивость своимъ вымысламъ {Ср. La Fonlaine, Fables, Lib. XI, fab. 7 и Guevara, Kelox, Lib. III, c. 3. Рчь, которую испанскій епископъ, истинный творецъ этого удачнаго вымысла, влагаетъ въ уста своего крестьянина пожалуй слишкомъ длинна, но она была очень популярна.— Тирсо де Молина, описавъ крестьянина, пришедшаго съ просьбой къ царю Ксерксу, говоритъ въ пролог къ одной изъ своихъ пьесъ: ‘словомъ, онъ живо напоминалъ собою того крестьянина, который такъ смло говорилъ передъ римскимъ сенатомъ’. (Cigarrales de Toledo, Madrid, 1624, in 40). Впрочемъ Лафонтенъ ни мало не заботился ни объ испанскомъ подлинник, ни объ его популярности. Онъ заимствовалъ сюжетъ своей прекрасной басни изъ стариннаго французскаго перевода, сдланнаго однимъ дворяниномъ, постившимъ Мадритъ въ 1526 въ свит кардинала Граммона, по случаю заключенія Франциска I. Переводъ сдланъ прекраснымъ стариннымъ французскимъ языкомъ того времени, и Лафонтенъ часто усвоиваетъ себіі, съ свойственнымъ ему искусствомъ, его живописные обороты. Я полагаю, что это тотъ самый переводъ, который Брюне приписываетъ Рене Берто и который выдержалъ нсколько изданій. Находящееся у меня изданіе парижское, 1540, in-folio, оно сдлано Галльотомъ Дюпре [Galliot du Pr&egrave,] и озаглавлено Horloge des Princes, traduict Despaignol en Langage Franais’, но безъ имени переводчика.}. Въ томъ же дух, но съ меньшею оригинальностью написана его Decada de los Cesares, т. e. жизнеописаніе десяти римскихъ императоровъ, теже посвященная императору Карлу V. Здсь, вообще, онъ идетъ по слдамъ своихъ источниковъ Діона Кассія и другихъ второстепенныхъ латинскихъ историковъ, обнаруживая при этомъ явное желаніе подражать Плутарху и Светонію, которыхъ онъ называетъ своими образцами. Но онъ былъ не въ состояніи вполн устоять противъ искушенія включить вымышленныя письма и лишенные исторической достоврности разсказы, что придало ложное освщеніе, если не историческимъ фактамъ, то нкоторымъ выведеннымъ имъ личностямъ. Слогъ этой книги, при всей своей неправильности и не соотвтствіи сюжету во всякомъ случа лучше и проще слога романа ‘Маркъ Аврелій’ {‘Decada de los Cesares’ и другіе упомянутые здсь трактаты Гевары за исключеніемъ его писемъ находятся въ собраніи его сочиненій, первоначально изданныхъ въ Валльядолид въ 1539. У меня подъ рукой находился экземпляръ этого изданія равно какъ и изданія 1545 г. Гевара, повидимому, былъ на столько же взыскателенъ относительно изданія своихъ произведеній, какъ и относительно ихъ слога. Кром вышепоименованныхъ его сочиненій, я имю его ‘Epistolas’ въ изданіяхъ 1539, 1542, 1543 гг., его ‘Oratorio de Religiosos’ 1543 и 1645 гг. и его ‘Monte Calvario’, 1543 и 1549 гг.,— все это увсистые фоліанты, напечатанные готическимъ шрифтомъ въ различныхъ городахъ Испаніи. Вс они отличаются въ типографскомъ отношеніи замчательной чистотой и правильностью. Англійскій переводъ Декады, сдланный Эдуардомъ Геллоуесомъ (London 1577), и посвященный королев Елизавет, хотя и далеко уступаетъ Нортову переводу ‘Relox’, но онъ также не безъ достоинствъ. У меня есть нсколько итальянскихъ переводовъ различныхъ сочиненій Гевары, но они не имютъ значенія.}.
Тми же недостатками страдаетъ и обширная коллекція его ни’ семъ, изданная еще въ 1539 г. Многія изъ этихъ писемъ адресованы на имя современныхъ высокопоставленныхъ лицъ, какъ-то: маркиза Пескары, герцога Альбы, Иньиго де-Веласко, великаго коннетабля кастильскаго и Фадрике Энрикеса, великаго адмирала Испаніи. Но нкоторыя изъ нихъ очевидно не были никогда посланы по адресу, какъ напр. благородное письмо, адрессованное на имя Хуана Падильи, главы Communeros и два дерзкія письма на имя штадгальтера Люиса Браво, имвшаго глупость влюбиться на старости лтъ. Прочія письма — чистые вымыслы. Къ числу ихъ принадлежитъ переписка императора Траяна съ Плутархомъ и римскимъ сенатомъ, которую Гевара, будто-бы перевелъ съ какой-то греческой рукописи {Несмотря на это, сэръ Джефри Фентонъ счелъ ихъ заслуживающими перевода на англійскій языкъ и они вошли въ составъ (ff. 68—77) изданнаго имъ любопытнаго сборника сочиненій различныхъ авторовъ подъ заглавіемъ ‘Golden Epistles’. (London, 1575.), Впрочемъ, Эдуардъ Геллоуэсъ еще годомъ раньше перевелъ вс письма Гевары, въ 1657 г. они снова появились въ новомъ и на этотъ разъ довольно плохомъ перевод Савэджа.} и длинное посланіе о Лаиси другихъ гетерахъ древности, гд онъ сообщаетъ содержаніе ихъ бесдъ, съ такими подробностями, какъ будто онъ самъ ихъ слышалъ. Большинство писемъ Гевары, не смотря на то, что они носятъ заглавіе ‘Epistolas familiares’, въ сущности — статьи или разсужденія, а иныя даже имютъ форму проповдей съ обозначеніемъ случаевъ, по поводу которыхъ они были произнесены. Ни въ одномъ изъ нихъ нтъ и слда той непринужденности, которую всегда отличаетъ дружеская переписка. Все это наводитъ на мысль, что они предназначались для печати и заране били на эффектъ, не смотря однакожь на ихъ искусственность и аффектацію, въ то время ими восхищались не мало. Выдержавъ нсколько изданій въ Испаніи, они были переведены на главнйшіе языки Европы и получили названіе Золотыхъ Писемъ (Las epistolas t’e oro’). Впрочемъ, этотъ ранній успхъ не помшалъ имъ впасть въ долгое забвеніе, а въ настоящее время только т мста ихъ, которые касаются современныхъ автору событій или подробностей жизни Карла V, могутъ быть прочитаны съ интересомъ и удовольствіемъ {Epistolas Familiares de D. Antonio de Guevara, Madrid, 1673, 4-to, p. 12 Сервантесъ въ предисловіи къ первой части Донъ-Кихота упоминаетъ мимоходомъ о письм Гевары, относящемся къ Лаис.}.
Кром этихъ сочиненій, Гевара написалъ нсколько спеціальныхъ трактатовъ. Изъ нихъ первые два отличаются строго богословскимъ характеромъ {Одинъ изъ нихъ озаглавленъ ‘Monte Calvarid’, 1425 г. и былъ переведенъ на англійскій языкъ въ 1595 г., а другой — Oratorio de Religioses въ 1543. Это рядъ краткихъ поученій или бесдъ съ текстомъ по глав, каждой изъ нихъ. Первый, въ силу Index’s 1667 г. (р. 67) подвергся измненіямъ и оба прошли черезъ цензуру въ 1790 г.}. Въ третьемъ идетъ рчь объ изобртателяхъ искусства мореплаванія и объ его примненіи — предметъ, который, казалось бы, не подлежалъ вднію епископа, но съ которымъ, по его словамъ, онъ коротко ознакомился, благодаря многочисленнымъ морскимъ путешествіямъ и посщенію большинства гаваней Средиземнаго моря Изъ остальныхъ его сочиненій заслуживаютъ упоминанія два трактата: одинъ озаглавленъ ‘Menospreсіа de Corte у alabanea de Aldea’ (‘Порицаніе придворной жизни и восхваленіе сельской’), а другой — Aviso de privados у doctrine de courtisanes (Совты любимцамъ и поученія придворнымъ). Это нравоучительныя размышленія, задуманныя по образцу Cortegiano Кастиліоне, книги, бывшей въ то время въ зенит своей популярности. Трактаты эти, обработанные весьма тщательно, изложенные слогомъ торжественнымъ, на столько же близки къ истин и мудрости, насколько аркадскія пасторали близки къ природ {Hellowes также перевелъ и этотъ трактатъ и напечаталъ его въ 1578 г. (Sir Brydges, Censura Literaria, т. III, 1807, p. 210). Сюжетъ этотъ крайне неблагодаренъ для изложенія на какомъ бы то ни было язык, но въ подлинник Гевара съумлъ придать ему нкоторую занимательность, а слогу своему не привычную для него легкость и естественность. Интересъ къ наукамъ, находящимся въ связи съ мореплаваніемъ, пробудился въ Севиль вслдствіе торговыхъ сношеній этого города съ Америкою въ царствованіе Карла V, когда проживалъ тамъ Гевара. Предполагаютъ, что первые дйствительно хорошія морскія карты были изданы въ Севиль. (Памешапи р, 173). ‘Arte de Navegar’ Педро де-Медины, появившееся въ Севиль въ 1545 г. и вскор затмъ переведенное на итальянскій, французскій и нмецкій языки, была, какъ говорятъ, древнйшая книга, изданная по этому предмету въ Европ. См. Literatura Espaola… en el Prefacio de N. Antonio, cc. p. 1787, p. 55, примчаніе. Оба эти трактата были переведены на англійскій языкъ, первый сэромъ Фрэнсисомъ Бранантомъ въ 1548 г. (Ams’s Typog. Antiquities, ed Dibdin, London, 1810, 4-ео, Tom. III, p.460).}.
Вс сочиненія Гевары носятъ отпечатокъ своего вка и заставляютъ догадываться, что авторъ ихъ былъ человкъ придворный. Они преисполнены учености и житейской мудрости, въ нихъ, вообще говоря, не мало остроумія и здраваго смысла, но они однообразны по торжественной форм, въ которую Гевара считаетъ обязательнымъ для себя облекать свои мысли и по риторическимъ украшеніямъ, посредствомъ которыхъ онъ надялся возвысить ихъ значеніе въ глазахъ читателей. Впрочемъ при всхъ своихъ недостаткахъ они представляютъ лучшіе обращики той литературной манеры, которая была наиболе въ мод при двор Карла V и особливо во вторую половину его царствованія.
Лучшее прозаическое дидактическое сочиненіе того времени, хотя ставшее извстнымъ и появившееся въ свтъ лишь два столтія спустя, это — безспорно ‘Діалогъ объ Языкахъ’ (Dialogo de las Leagues). Сочиненіе это, которое во всякое время обратило бы на себя вниманіе естественностью и чистотою своего слога, было въ особенности замчательно для эпохи когда въ литератур господствовало искусственное и вычурное краснорчіе. ‘Я пишу’, замчаетъ его авторъ, ‘какъ говорю, разница лишь въ томъ, что я даю себ боле труда обдумать то, что я хочу сказать и затмъ обдуманное я излагаю на столько просто, на сколько могу, такъ какъ по моему мннію, аффектація неумстна во всхъ языкахъ’. Кто былъ писатель, высказавшій столь врное и столь необычайное для своего времени мнніе, неизвстно съ достоврностью. Вроятне всего, что это былъ Хуанъ Вальдесъ, человкъ, котораго по моему мннію, нкоторые несправедливо считаютъ однимъ изъ первыхъ послдователей Лютерова ученія въ Испаніи. Онъ воспитывался въ алькальскомъ университет и въ теченіе извстнаго періода своей жизни, состоя при особ императора, игралъ довольно видную политическую роль. Неизвстно, что сталось съ нимъ впослдствіи, но вроятно онъ умеръ въ 1540 г., за шесть лтъ до попытки Карла ввести инквизицію въ Неапол, гд Вальдесъ проживалъ довольно долго, и потому невроятно, чтобы онъ во время своего пребыванія въ Неапол, подвергался серьезнымъ преслдованіямъ, хотя, конечно, его религіозныя мннія не всегда соотвтствовали требованіямъ испанской церкви {Лоренте [Hist. de l’inquisition, tom. II, рр. 281 и 478] впадаетъ въ нкоторыя ошибки относительно личности Вальдеса. Подробности объ его жизни можно найти у Маккри ‘Hist. of the Progress, etc. of the Reformation in Italy’, [Edinburgh, 1827, 8-vo, pp. 106 и 121] и въ его ‘Hist. of the Progress, etc. of the Reformation in Spain’ [Edinburgh,1829, 8-vo, pp. 140—146). Полагали, что Вальдесъ держатся ученія антитринитаріевъ, но Маккри отвергаетъ это.}.
‘Dialogo de las Lenguas’ происходитъ, какъ полагаютъ, между двумя испанцами и двумя итальянцами въ сельскомъ домик, на берегу моря, близъ Неаполя. Это — остроумные дебаты о происхожденіи и характер кастильскаго діалекта. Нкоторыя части этого діалога отличаются ученостью, хотя и не вполн безупречною {Главная ошибка автора состоитъ въ предположеніи, будто греческій языкъ былъ нкогда господствующимъ языкомъ въ Испаніи и послужилъ основой для древняго испанскаго языка, который, по его мннію, былъ распространенъ на всемъ полуостров еще до появленія тамъ римлянъ.}, нкоторыя изложены живо и занимательно, наконецъ нкоторыя отличаются здравомысліемъ и врнымъ критическимъ тактомъ. Главное дйствующее лицо — поучающее и разъясняющее все дло носитъ имя Вальдеса. Это обстоятельство въ связи съ нкоторыми намеками находящимися въ самомъ Діалог, даетъ поводъ къ заключенію, что Хуанъ Вальдесъ былъ авторомъ книги и что она была имъ написана до 1536 г. {На основаніи выше упомянутыхъ намековъ можно заключить, что Вальдесъ, фигурирующій въ Діалог, былъ въ Рим, пользовался нкоторымъ авторитетомъ и долго жилъ въ Неапол и другихъ городахъ Италіи. Онъ говоритъ о Гарсильяссо де ля Вега, какъ о живомъ человк, между тмъ извстно, что Гарсильяссо умеръ въ 1536 г. Лоренте въ приведенномъ отрывк, прямо называетъ Ваіьдеса авторомъ ‘Dialogo de las Lenguas’, а Клеменсинъ, на авторитетъ котораго можно вполн положиться — въ одномъ примчаній къ Донъ-Кихоту tom. IV’, р. 285] подтверждаетъ мнніе Лоренте, хотя въ другихъ примчаніяхъ онъ говоритъ о ‘Dialogo de las Longues’, какъ о произведеніи неизвстнаго автора.} Если остановиться на этомъ предположеніи, то изъ него удовлетворительно объясняется фактъ запрещенія рукописи, какъ.сочиненія человка подозрваемаго въ ереси. Во всякомъ случа, діалогъ не былъ напечатанъ до 1737 г., и вслдствіе этого, въ качеств обращика правильнаго и легкаго слога, онъ, можно сказать, совсмъ не существовалъ для эпохи, породившей его {‘Dialogo de las Lenguas’ появился впервые въ ‘Origenes de la Lengua Espaola’ Майянса-и-Сискара [Madrid, 1737, 2 tom., 12 moj, онъ наполняетъ собою первую часть втораго тома и служитъ лучшимъ украшеніемъ сборника. Діалогъ, вроятно, оттого такъ долго скрывался отъ глазъ публики, что считался произведеніемъ еретика. Майянсъ утверждаетъ, что рукопись первоначально принадлежала историку Зурит, и что въ 1763 г. она была пріобртена королевскою библіотекою, когда Майянсъ состоялъ тамъ библіотекаремъ. По мннію Гайянгоса она хранится теперь въ Британскомъ Музе, но это не врно. Въ Additional Mss. подъ No 9939 находится только списокъ ея и притомъ довольно поздній. Въ подлинной рукописи не было одного листа (вроятно уничтоженнаго цензурою) — котораго Майянсъ ни какъ не могъ достать. Хотя онъ, повидимому, и былъ увренъ въ томъ, что Вальдесъ былъ авторомъ ‘Діалога’, но избгалъ говорить объ этомъ быть можетъ изъ боязни обратить на рукопись вниманіе инквизиціи. [Origenes, Tom. I, рр. 173—180]. Иріарте въ ‘Aprobacion’. (Aprobacion — одобреніе цензурою соотвтствующій терминъ нашему печатать позволяется. Прим. переводчика) сборника говоритъ о ‘Dialogo’, какъ о произведеніи неизвстнаго автора.
Съ тхъ поръ какъ предшествующая часть этого примчанія и то, что касается этого вопроса въ текст были напечатаны въ 1849 г., появились новыя свднія относительно автора Діалога, и я хочу познакомить читателей съ состояніемъ этого вопроса въ настоящемъ 1864 г.
Дознано, что было двое братьевъ Вальдесовъ — Хуанъ и Альфонсъ — что они были близнецы и столь походили другъ на друга и характеромъ и наружностью, что Эразмъ, описывая ихъ въ письм, помченномъ 1-го марта 1528 г., говоритъ, что они кажутся не близнецами, но положительно однимъ и тмъ же лицомъ,— ‘non duo gemelli, sed idem prorsus homo’. Оба они состояли секретарями при Карл V, оба сопровождали его въ путешествіи въ Германію и Италію, оба были людьми вліятельными и даровитыми, писавшими и поучавшими въ дух благоразумія и либерализма, вообще весьма рдкомъ и въ особенности въ ту смутную пору. Вслдствіе множества сходныхъ чертъ между ними и того факта, что ихъ мннія не могли въ то время открыто и вполн высказываться, братьевъ не рдко смшивали, какъ относительно событій ихъ жизни, такъ и относительно сочиненій, вышедшихъ изъ подъ ихъ пера. Не подлежитъ ни малйшему сомннію, что Хуанъ написалъ замчательное сочиненіе ‘Dialogo de las Lenguas’. Въ 1860 г. вышло въ Мадрит лучшее изданіе Діалога, сдланное по единственно древней рукописи, хранящейся въ тамошней національной библіотек, по той самой рукописи, которою пользовался Майянсъ въ 1737 г. Послднее изданіе ршаетъ вопросъ относительно имени автора и длаетъ вроятнымъ предположеніе, что само сочиненіе было первоначально озаглавлено, какъ и слдовало въ единственномъ числ ‘Dialogo de la Eengua’, а не во множественномъ ‘Dialogo de las Lenguas’, потому что оно на самомъ дл касается только испанскаго языка, хотя въ немъ и встрчаются необходимыя ссылки на другіе языки. Но кром весьма толковаго обзора всхъ этихъ вопросовъ въ предисловіи, упомянутое изданіе содержитъ въ себ около тысячи не равнаго достоинства примчаній, помщенныхъ на поляхъ книги и свидтельствующихъ о необыкновенномъ терпніи и тщательности издателя.
Перу Хуана де Вальдеса принадлежатъ и другія сочиненія въ значительной части или всецло, (какъ напр. его толкованія на посланіе св. Павла), богословскаго характера. Самыя замчательныя изъ нихъ, по моему мннію слдующія: ‘Alfabeto Christiano’ и ‘Ciento y Diez Consideraciones’, оба предназначенныя для христіанскаго назиданія, послднее изъ нихъ отличается замчательной глубиною мысли. Къ сожалнію ни одно изъ нихъ не дошло до насъ въ томъ вид, какъ они вышли изъ подъ пера автора т. e. ira чистомъ кастильскомъ язык. Такъ какъ издавая эти сочиненія авторъ имлъ въ виду своихъ итальянскихъ друзей, то первое изъ нихъ было издано на итальянскомъ язык въ 1546 г., безъ обозначенія мста изданія, а второе тоже на итальянскомъ въ Базел въ 1550 г. Съ этого послдняго языка были послдовательно сдланы переводы на новйшіе языки и между прочимъ на испанскій. Его ‘Consideraciones’, въ англійскомъ перевод Николая Феррара, были изданы сначала въ Оксфорд въ 1638 г., и потомъ въ 1646 г. въ Кембридж, съ примчаніями благочестиваго поэта Герберта, см. Izaak Walton’s, Life of Herbert, 1819, p. 266, слдуетъ замтить впрочемъ, что свднія, сообщаемыя Уолтономъ о Вальдес, большей частью не врны.
Изъ сочиненій Альфонса Вальдеса замчательны два, которыя до послдняго времени приписывались его alter ego Хуану, такъ что даже послдній издатель ‘Dialogo de la Lengua’ утверждаетъ на основаніи внутреннихъ причинъ, что они отчасти принадлежатъ перу Хуана. Они обыкновенно носятъ простое заглавіе ‘Dos Dialoges’, подъ которымъ и были первоначально напечатаны около 1530 г. Первый изъ нихъ, это — діалогъ между Меркуріемъ, Харономъ и нсколькими вновь прибывшими душами на берегахъ Стикса, онъ не могъ быть написанъ ране 1528 г., такъ какъ въ немъ помщено письмо Карла V, помченное этимъ годомъ. Слдующій діалогъ происходитъ между молодымъ человкомъ по имени Лактансіо, за личностью котораго скрывается самъ авторъ, и духовнымъ лицомъ въ военномъ костюм, только что прибывшимъ изъ Рима, гд, среди смутъ и насилій, сопровождавшихъ взятіе вчнаго города испанцами, монахи и священники сражались и одвались какъ солдаты. Оба дйствующія лица испанцы, случайно встрчающіяся въ общественномъ саду въ Валльядолид и удаляющіяся для боле спокойнаго собесдованія въ сосднюю церковь, гд они, ничмъ не стсняемые, обстоятельно толкуютъ о неурядицахъ своего времени, описаніе которыхъ и составляетъ содержаніе ‘Dialogo’. По всей вроятности онъ былъ написанъ въ 1528 г. и несомннно былъ извстенъ въ 1529, такъ какъ въ этомъ году Альфонсъ Вальдесъ, считавшійся его авторомъ, подвергся упрекамъ за свои еретическія мннія отъ Кастильоне, папскаго повреннаго въ Испаніи, колко заявившаго ему при этомъ, что если судьба бы забросила его въ Германію, то онъ можетъ разсчитывать на радушный пріемъ со стороны Лютера. Оба эти любопытныя и интересныя разсужденія были написаны съ цлью защитить императора отъ нареканій по поводу взятія Рима и вызова на поединокъ Франциска I — современныя событія, бывшія тогда на устахъ у всхъ. Въ обоихъ діалогахъ сообщается не мало важныхъ фактовъ, свершившихся на глазахъ автора, и еще чаще встрчаются описанія мыслей и чувствъ, волновавшихъ общество въ эту эпоху величайшаго возбужденія и тревоги, въ обоихъ заключается не малая примсь религіозной контроверсы, но хотя въ нихъ и попадаются мста, гд смло обличаются пороки духовенства и описывается жалкое положеніе христіанства, тмъ не мене, по моему мннію, нельзя считать Вальдеса протестантомъ, какъ это часто длали, такъ какъ онъ, не смотря на складъ своего ума, въ высшей степени наклоннаго къ духовному христіанству и образъ мыслей, исполненный мудрой терпимости, всюду выказываетъ безграничное обожаніе императора и полную покорность пап и католической церкви. Главная прелесть діалоговъ Альфонса Вальдеса составляетъ ихъ живой и правильный языкъ, ихъ остроуміе и юморъ, и замчательное умнье автора посредствомъ искусно подобранныхъ фактовъ и подробностей передать читателямъ нравственную физіономію той необыкновенной эпохи, въ которой ему пришлось жить. Въ 1850 г. діалоги Альфонса Вальдеса вышли въ свтъ новымъ изданіемъ. Хотя мсто изданія на нихъ не обозначено, но я полагаю, что они были изданы въ Мадрит и при томъ тмъ же лицомъ, которое впослдствіи въ 1860 издало ‘Dialogo de la Lengua’.
Относительно братьевъ Вальдесъ, см. предисловія къ изданіямъ ‘Ciento у Diez Consideraciones’ 1855 и 1863, ‘Alfabeto Christiano’ 1861, ‘Dialogo de la Lengua’ 1860 и ‘Dos Dialogos’ 1850. Вс эти изданія, какъ я полагаю, были напечатаны въ Мадрит, хотя издатели, донъ Люисъ де Узосъ-и-Ріо и Беньяминъ Виффенъ, квэкеръ, живущія близь Бедфорда и братъ переводчика Гарсильяссо де ла Веги, и не упоминаютъ объ этомъ. См. также, любопытныя подробности относительно братьевъ Вальдесъ въ Young’s ‘Life aud Times of Aonio Paleario’ London, 1860, 8 vo, Vol. I, pp. 201—238 и 547—551. Обстоятельная біографія Хуана Вальдеса, содержащая въ себ все, что только можно было собрать относительно него, написана квакеромъ Виффеномъ (London 1865), но я не могъ воспользоваться ею, такъ какъ предыдущее примчаніе было написано за годъ до ея появленія. Хотя біографія, изданная Виффеномъ, и содержитъ много важныхъ свдній относительно политическихъ и религіозныхъ убжденій Вальдеса, я однако не нашелъ въ ней ничего, чтобы я могъ добавить къ моей характеристик его, какъ писателя.}.
Для насъ это сочиненіе иметъ большую цнность, такъ какъ юно полне всякаго другаго современнаго литературнаго памятника отражаетъ въ себ то состояніе, въ какомъ находился испанскій языкъ въ царствованіе императора Карла V, обстоятельство это настолько важно и для состоянія литературы, что мы должны остановиться на немъ нсколько подробне.
Оглядываясь на прошлое, мы находимъ, что впрочемъ и слдовало ожидать, что литературный языкъ въ Испаніи сдлалъ значительные успхи съ того времени, какъ мы въ послдній разъ говорили о немъ, т. е. со времени царствованія Хуана II. Примръ Хуана де Мены нашелъ послдователей, поэты слдовавшіе одинъ за другимъ въ теченіе столтія обогащали народный языкъ словами, заимствованными изъ языковъ классическихъ.
Въ то же время въ сокровищницу испанскаго языка приходили важные вклады изъ другихъ источниковъ и иными путями. Благодаря полувковымъ торговымъ сношеніямъ съ Америкою, названія вывезенныхъ оттуда произведеній стали общеупотребительными въ Испаніи, названія эти, правда, были немногочисленны, но вошли въ ежедневный обиходъ {Hagans у Siscar, Origenes, Tom. I, p. 97.}. Еще большее количество выраженій было заимствовано изъ Германіи и Нидерландовъ, вслдствіе возшествія на испанскій престолъ Карла V {Ibid., p. 98.}, который къ великому неудовольствію его испанскихъ подданныхъ явился въ Испанію въ сопровожденіи иностранныхъ придворныхъ и самъ говорилъ съ иностраннымъ акцентомъ на язык страны, которою былъ призванъ управлять {Сандоваль говоритъ, что Карлъ V, при своемъ первомъ посщеніи Испаніи, много потерялъ во мнніи испанцевъ, вслдствіе того, что не настолько владлъ испанскимъ языкомъ, чтобы быть въ состояніи объясняться на немъ безъ переводчика. ‘Это равнялось’, прибавляетъ онъ, ‘полной невозможности говорить съ народомъ’. Historia, Anvers, 1681, Folio, Tom. I, p. 141. Когда Карлъ V захотлъ принять лично участіе въ отправленіи правосудія, онъ очутился въ еще боле затруднительномъ положеніи. (Argensola, Anales de Aragon, Zaragoza, 1630, Folio, Tom. I, p. 441). Первое прошеніе, съ которымъ Кортесы, не забывшіе вроятно этого событія, обратились къ Филиппу II, при вступленіи его на престолъ, состояло въ томъ, чтобы онъ постоянно жилъ въ Испаніи. Capitules у Leges, Cories de Valladolid, Valladolid, 1558, f. I.}. Небольшое число словъ было также случайно заимствовано изъ Франціи, а позже въ царствованіе Филиппа II вслдствіе усилившагося вліянія итальянской культуры, въ испанскій языкъ вторглось столько иностранныхъ словъ и выраженій, сколько не вторгалось въ него со временъ арабскаго завоеванія {Hagans y Siscar, Origenes, Tom. II, рр. 127—133. Авторъ ‘Dialogo’ настаиваетъ на введеніи во всеобщее употребленіе значительнаго числа словъ, заимствованныхъ съ итальянскаго, какъ-то: diseurs о, facilita г. fantasia, novela и проч. Слова эти давно уже приняты академіей. Діэгоде-Мендоза, отчасти и самъ приверженецъ итальянской школы, возставалъ противъ введенія слова centіnela, какъ ненужнаго итальянизма, но оно вскор сдлалось достояніемъ испанскаго языка (Guerra de Granada, ed. 1776, Lib. III, c. 7, p. 176). Немного позже Луисъ Велесъ де-Гевара въ X отдл своего ‘Diablo Cojuelo’ (Хромой Бсъ) отказываетъ въ прав гражданства словамъ fulgor. pur pu rear, pompa и многимъ другимъ, теперь уже вошедшимъ въ употребленіе. Такъ Фигероа въ своемъ ‘Pasagero’, 1617, f. 85, b) жалуется также на современныя ему вторженія иностранныхъ словъ въ испанскій языкъ:,Se han ido poco а poco convirtiendo en propios muchos meramente Latinos, como г epulsa, id one о, lustro, prole, p о steridad, astro, у otros sin numro.’ Вс перечисленныя ямъ слова вошли теперь въ составъ кастильскаго. Гайянгосъ указываетъ на Франсиско Нуньеса де-Веласко, который въ своемъ ‘Dialoges de Contencion entre la milicia у la ciencia,’ тоже соболзнуетъ о томъ, что въ кастильскій языкъ вводились безъ всякой надобности итальянскія слова и фразы. Но онъ не подозрваетъ, что приводимыя имъ слова estala, estival не итальянскаго, но германскаго происхожденія. См. испанскій переводъ моей книги, T. II, стр. 513).}.
Такимъ образомъ въ обозрваемую эпоху мы можемъ считать испанскій языкъ не только вполн образовавшимся, но и достигшимъ полноты присущихъ ему характеристическихъ чертъ. Дйствительно, уже въ теченіе полувка онъ былъ подвергнутъ самой тщательной обработк. Алонзо де-Паленсіа, долгое время послужившій своей стран въ должности посланника, а впослдствіи исторіографа, издалъ въ 1490 г. латинско-испанскій словарь, это былъ древнйшій изъ словарей, заключавшихъ въ себ сборникъ кастильскихъ словъ и ихъ этимологію {Mendez, Typographie, 175. Antonio, Bib. Vetus, ed. Bayer, Tom. II, p. 333.}. Два года спустя появилась кастильская грамматика Антоніо де-Лебрихи, еще раньше издавшаго латинскую грамматику на латинскомъ язык и переведшаго ее, какъ онъ самъ сообщаетъ намъ, на испанскій для придворныхъ дамъ {Mendez, Typog., pp. 239—242. Относительно великихъ услугъ, оказанныхъ Антоніемъ Лебрихой испанскому языку. См. ‘Specimen Bibliothecae Hispano-Mayansianae ex Museo D. Clementis’, Hannoverae, 1753, 4-tо, pp. 4—39.}. Вслдъ за этою попыткою появились другія столь же удачныя. Въ 1492 г. вышелъ въ свтъ первый въ своемъ род словарь кастильскаго языка, составленный Лебоихой, а вслдъ за нимъ, въ 1499 году, духовный словарь на латинскомъ и испанскомъ языкахъ, составленный Санта Эллою, оба эти словаря часто перепечатывались впослдствіи и долгое время считались образцовыми {Mendez, pp. 243 и 212, и Антоніо, Bib. Nova, Tom. II, p. 266.}. Вс эти труды, имвшіе столь важное значеніе для упроченія языка и такъ тщательно выполненные, что въ теченіе боле столтія не появлялось ничего имъ равнаго по достоинству {Грамматика Хуана Навидада, 1567, не составляетъ въ этомъ случа исключенія, такъ какъ она была написана съ цлью преподаванія испанскаго языка итальянцамъ.}, были предприняты подъ непосредственнымъ и личнымъ покровительствомъ королевы Изабеллы. Королева эта, какъ въ данномъ случа, такъ и во многихъ другихъ, показала, насколько она отличалась дальновидностью въ длахъ государственныхъ и просвщеннымъ вкусомъ во всемъ, что касалось умственнаго развитія ея подданныхъ {Clemencin, in Mem. de la Academia de Historia, Tom. VI, p. 472. Примч.}.
Образовавшійся такимъ образомъ языкъ быстро распространился по полуострову и вытснилъ діалекты, изъ которыхъ нкоторые, не уступающіе ему въ древности, одно время, повидимому, готовы были превзойти его развитіемъ и распространенностью. Древнегалиційскій діалектъ, природный языкъ Альфонса Мудраго, на которомъ онъ иногда писалъ, сдлался литературнымъ языкомъ только въ Португаліи, гд онъ на столько отдлился отъ своего корня, что почти утратилъ память своего происхожденія. Валенсійскій и каталанскій діалекты, родственные языку провансальскому, вліяніе которыхъ въ тринадцатомъ столтіи чувствовалось на всемъ полуостров, сохранили въ описываемую нами эпоху остатки своего первоначальнаго значенія лишь у подошвы прибрежныхъ холмовъ Средиземнаго моря. Одинъ только бискайскій діалектъ, твердый какъ укрывающія его скалы, удержалъ за собою характеръ, присущій ему съ древнйшей эпохи, характеръ, который въ своихъ существенныхъ чертахъ остался неизмннымъ вплоть до настоящаго времени.
Но, хотя всеобщее распространеніе кастильскаго діалекта было обезпечено тмъ обстоятельствомъ, что онъ считался оффиціальнымъ органомъ правительства, которое въ описываемую эпоху не обращалось ни на какомъ иномъ язык ко всмъ народамъ Испаніи, все-таки народныя и мстныя привычки, окрпшія въ продолженіе четырехъ столтій, не могли быть сразу уничтожены. На галиційскомъ, валенсійскомъ и каталонскомъ діалектахъ продолжали говорить въ царствованіе Карла V, на нихъ говорятъ и теперь массы народа въ провинціяхъ, гд и образованная часть общества не вполн отреклась отъ нихъ. Даже Андалузія и Аррагонія не совершенно еще освободились отъ своихъ первоначальныхъ діалектовъ. Точно также нкоторыя обширныя провинціи полуострова, бывшія нкогда независимыми государствами, какъ напр. Эстрамадура и Ламанча, до сихъ поръ сохранили особенности своей фразеологіи и произношенія {Достойно замчанія то, что какъ авторъ ‘Dialogo de Lenguas’ (Origenes, Tom. 31) писавшій около 1535,— такъ и Майянсъ, (Origenes, Tom. I. p. 8), писавшій въ 1737,— и Сарміенто, (Memorias, р. 94) писавшій 1760, вс отзываются почти въ однихъ и тхъ же выраженіяхъ о характер кастильскаго языка и широкомъ распространеніи мстныхъ діалектовъ въ Испаніи.}.
Одна Кастилія и преимущественно Старая, съ начала XV вка, заявляетъ притязаніе, на чистоту испанскаго языка, какъ на свое законное наслдство. Виллалобосъ вчно льстившій королевской власти, утверждаетъ, что эта прерогатива была естественнымъ результатомъ мстопребыванія королей и двора {De las Fiebres Interpoladas, Metro I, Obras, 1643, f. 27.}, но врне, что самый чистый кастильскій діалектъ слдуетъ искать въ Толедо, въ императорскомъ Толедо (Toledo Imperial) какъ его называютъ, древней столиц готской монархіи, возведенной впослдствіи тотчасъ посл изгнанія Мавровъ, въ санъ духовной столицы всей христіанской Испаніи {См. повствованія Маріаны о слов Толедо (Historia, lib. XVI, с. 15 и въ другихъ мстахъ). Онъ самъ былъ уроженцемъ толедскаго королевства и нердко съ гордостью отзывается объ его славныхъ дяніяхъ. Сервантесъ, въ Донъ-Кихот (Parte II, с. 19), упоминаетъ, что въ его время толедскій діалектъ считался самымъ чистымъ испанскимъ языкомъ. И въ настоящее время онъ стремится сохранить за собою это право.}. Верховенство этой почтенной столицы въ дл чистоты языка было настолько установлено, что еще въ XIII в. толедское нарчіе было признано Оффиціальнымъ и Альфонсъ Мудрый, въ собраніи кортесовъ тутъ происходившемъ, издалъ указъ, чтобы значеніе каждаго спорнаго слова, опредлялось его значеніемъ въ Толедо {Въ томъ же собраніи кортесовъ, тмъ же королемъ, Донъ-Альфонсомъ X, было постановлено, что на случай если въ какой либо части его государства, возникнетъ сомнніе относительно значенія какого-нибудь кастильскаго слова, то за разъясненіемъ его слдуетъ обращаться въ столицу Кастиліи, владющую какъ бы нормой кастильскаго языка, (como a metro de la lengua Casteliana), и держаться того значенія и опредленія, которыя будутъ тамъ признаны, потому что языкъ, которымъ говорятъ въ Толедо — самый совершенный’. (Francisco de Pisa, Descripcion de la Imperial Ciudal de Toledo, ed. Thomas Tamaio de Vargas, Toledo, 1617, fol., Lib. I, с. 36, f. 56). Засданіе Кортесовъ, о которомъ здсь упоминается, по словамъ Ппзы, происходило въ 1253 г., и на немъ, какъ гласитъ хроника Альфонса X (Valladolid 1554, fol, с. 2) присутствовалъ самъ король. (См. также, Paton, Eloquencia Espauola, 1604, f. 12). Законное, равно также и традиціонное право на верховенство признано за толедскимъ діалектомъ въ ‘Historia de Tobias’, поэм Кодевилльи Сантарены, 1615, Canto XI, гд онъ такъ выражаетъ о Толедо:
Entre otros muchos bienes y favores
Quel soberano Dios hizo a esta gente
Fue darle la facundia у los primores
De hablar su Castellano castamente,
Y assi porjusta ley de Emperadores,
Se orden, que, si alguno, estando ausente,
Sobre qualquier vocablo porfiasse,
Quel que se usa en Toledo guardasse. f. 190, а.}. Во всякомъ случа, не подлежитъ сомннію, что съ царствованія Карла V и до нашего времени, толедское нарчіе считалось нормой національнаго языка, и что съ той же самой поры, кастильскій діалектъ, одержавъ полную побду надъ всми остальными діалектами, сталъ единственнымъ общепризнаннымъ языкомъ классической поэзіи и прозы на всемъ полуостров {Естественнымъ слдствіемъ завоеваній и вліянія Карла V на всю Европу было то, что испанскій языкъ сталъ боле, чмъ когда-либо, извстнымъ за границею. Маргарита Валуа, сестра Франциска I, прибывшая въ 1525 г. въ Мадритъ, чтобы утшить своего брата въ его заточеніи, говорила ему: ‘Le langage Castillan est sans comparaison mieux dclarant cette passion d’amour que n’est le Franais (Heptamron, Journe III, Nouvelle 24, ed. Paris, 1615 p. 263)’. А Доменики, въ предисловіи къ переводу его Prazonamiento de Empresas Militares, сдланномъ Уллоа (Leon. de Francia, 1561, 4-to, p. 175), выражается объ испанскомъ язык, что изъ всхъ языковъ Европы онъ самый международный. (Es lengua muy comun a todas naciones) — знаменательное признаніе въ устахъ итальянца. Извстно, что Ришелье любилъ писать по-испански. (Наvemann, р. 312). Благодаря супружеству Филиппа II съ Маріею Тюдоръ, испанскій языкъ проникъ въ Англію, гд одно время онъ былъ въ большой мод при двор, а самъ Карлъ, какъ императоръ, распространилъ его въ Германіи, подобно тому, какъ онъ это сдлалъ инымъ путемъ и въ силу подобныхъ же соображеній въ Фландріи и Италіи. Въ пролог въ книг Патона Eloquenica Espaola (1604 рр. 7, et seq.) можно найти много любопытныхъ фактовъ, свидтельствующихъ о распространеніи испанскаго языка въ Италіи и Франціи въ середин XVI вка.}.

ГЛАВА VI.

Исчезновеніе хроникъ.— Карлъ V.— Гевара.— Окампо.— Сепульведа, — Мехіа.— Разсказы о Новомъ Свт.— Кортесъ.— Гомара.— Берналь Діасъ дель Кастильо.— Овіедо.— Ласъ Казасъ.— Кабеса де Вака.— Хересъ.— Сарате.

Начало XVI вка было несомннно эпохой вымиранія испанской хроники {Доказательствомъ тому, что время хроникъ прошло, можетъ служить комическая хроника придворнаго шута, составленная въ начал царствованія Карла V, озаглавленная ‘Cronica de Don Francesillo de Zuiga, criado privado biienquisto у predicador del Emperador Carlos V dirigida а su а su Majestad porel mismo Don Frances’. Первоначально она была напечатана въ Biblioteca de Autores Espaoles’, Vol XXXVI, 1555. Очевидно, не шутъ писалъ ее, равно какъ и приложенныя къ ней письма, хотя онъ и носилъ прозвище придворнаго шута и пользовался всми преимуществами этого званія. Слогъ хроники легокъ и правиленъ, но въ ней больше остроумія, чмъ тщательности, больше здраваго смысла, чмъ историческихъ фактовъ. По самому заглавію видно, что хроника шута есть карикатура на стиль хроникъ уже выходившій тогда изъ моды.}. Правда въ этомъ отношеніи, какъ и во многихъ другихъ, считали полезнымъ въ интересахъ достоинства монархіи сохранить хоть на нкоторое время старинные величавые атрибуты королевской власти. Въ силу такого взгляда, Карлъ V имлъ при себ нсколько оффиціальныхъ исторіографовъ, людей почтенныхъ и весьма свдущихъ, какъ бы желая посредствомъ чтенія описанія своихъ подвиговъ укрпить въ себ честолюбивые планы новыхъ завоеваній. Но на солнечныхъ часахъ тнь не отступитъ назадъ даже и по королевскому приказу. Величайшій монархъ своего времени могъ содержать при своей особ хроникеровъ, но онъ не могъ вдохнуть въ нихъ духъ отживающей эпохи. Хроники, заказанныя Карломъ V, или совсмъ не были начаты, или же остались неоконченными. Антоніо де Гевара, бывшій однимъ изъ императорскихъ исторіографовъ, повидимому крайне совстливо относился къ своимъ обязанностямъ. Разсказываютъ, что по его желанію жалованье его за одинъ годъ, въ который онъ не усплъ ничего написать было возвращено въ казну. Изъ этого, конечно, еще не слдуетъ, что онъ былъ хорошимъ историкомъ {Antonio, Bib. Nov., tom. I, p. 127 и предисловіе къ ‘Epistolas Familiares’, Гевары, изданіе 1673 г.}. Все написанное имъ не признано было его современниками достойнымъ обнародыванія, вроятно и наше время отнеслось бы къ нему не мене строго, если бы онъ въ своей хроник не выказалъ большаго уваженія къ исторической правд и не написалъ бы ее лучшимъ слогомъ, чмъ тотъ, которымъ написаны его разсужденія о жизни и характер Марка Аврелія {См. рзкую статью о Гевар въ словар Бейля.}.
Флоріанъ де Окампо, другой изъ замчательнйшихъ хроникеровъ Карла V, выказалъ громадное честолюбіе въ план своей работы, задумавъ начать свою хронику Карла V со всемірнаго потопа. Не удивительно, что всей его жизни едва хватило для выполненіи лишь небольшаго отрывка своего колоссальнаго труда, онъ окончилъ лишь четвертую часть перваго изъ четырехъ задуманныхъ имъ громадныхъ отдловъ {Лучшая біографія Окампо находится въ ‘Biblioteca de los Escritores que han sido Individuuos de los Seis Colegios Mayores’ ets. por Don Josef de Hezabal y Ugarte [pp. 233—238]. Біографія Окампо предпослана также изданію его хроники 1719 г.}. Но и этого отрывка вполн достаточно для доказательства, что время подобныхъ сочиненій окончательно миновало {Первое изданіе первыхъ четырехъ книгъ хроники Окампо было напечатано въ Замор, въ 1544 г., прекраснымъ готическимъ шрифтомъ, in folio, въ 1553 г. появилось изданіе всей хроники въ Медин дель Кампо. Лучшее же изданіе хроники Окампо по моему мннію то, которое вышло въ Мадрит, въ 1791 г., въ 2-хъ томахъ, in-4to.}. И не потому, конечно, чтобы Окампо не отличался легковріемъ, это качество у него развито даже больше, чмъ слдуетъ. Но его легковріе не иметъ ничего общаго съ поэтической доврчивостью его предшественниковъ, любившихъ старинныя народныя преданія, и есть ни что иное какъ отсутствіе критики, принимающее за истину нелпыя выдумки Бероза или Манефона {Относительно этихъ недостойныхъ измышленій см. Niceron [Hommes Illustres, Paris. 1730, tom. XI pp. I—II, tom. XX, 1732, pp. 1—6]. Чтобы составить себ понятіе о легкомысліи, съ какимъ Окампо доврялся имъ, достаточно прочесть послднюю главу его первой книги и вс мста, гд онъ цитируетъ Витербо и Бероза.}, потерявшихъ всякій кредитъ вскор посл появленія ихъ произведеній на свтъ, за полвка передъ тмъ, какъ Окампо задумалъ употребить ихъ въ дло, воображая найти здсь весьма вроятное, по его мннію, указаніе для установленія родословной испанскихъ королей по прямой линіи отъ Тубала, внука Ноя. Подобное легковріе никому не покажется привлекательнымъ. Кром того, сочиненіе Окампо сухо и нелпо по своему складу, и въ добавокъ написано тяжелымъ и высокопарнымъ языкомъ, длающимъ чтеніе его почти невозможнымъ. Флоріанъ Окампо умеръ въ 1555 году, въ самый годъ отреченія императора отъ престола, не оставивъ намъ никакихъ основаній сожалть, что его хроника не пошла дальше Сципіоновъ {Кортесы созванные въ 1555 г. въ Валладьядолид, въ своей ‘Peticiones’ СXXVIII и СХХІХ просили правительство назначить пенсію Окампо, ссылаясь на то, что ему уже пятьдесятъ пять лтъ и онъ состоитъ хроникеромъ съ 1539. [См. Capitoles y Leges’, Valladolid, folio, 1558, f, lxi.]}.
Хуану Хинесу де Сепульвед {См. заключительныя строки Перо Мехіа къ его ‘Historia Imperial y Cesarea’. Сепульведа, проведшій 22 года въ Италіи и походившій столько же на итальянца, сколько и на испапца, умеръ въ 1573, 83 лтъ, въ своемъ загородномъ дом въ Сіерра Морен. Онъ весьма живописно рисуетъ свое послднее мстопребываніе вводномъ изъ неизданныхъ его писемъ. [См. Alcedo, Biblioteca Americana, родъ словомъ Sepulveda. Рукопись]. Не лишнее замтить, что латинскій слогъ Сепульведы отличается замчательнымъ изяществомъ.} и Перо Мехіи {Capmany, Eioquencia Espaola, tom. II, p. 295.} также поручено было императоромъ разсказать событія его царствованія. Хроника Сепульведы была издана впервые Академіею въ 1780 г., на латинскомъ язык, а хроника Мехіи составленная имъ повидимому, позже 1545 г. и доведенная до коронованія императора въ Болонь никогда не была издана вполн {Я говорю ‘повидимому’, потому что въ своей ‘Historia Imperial y Cesarea’ онъ заявляетъ, говоря о подвигахъ Карла V, ‘что онъ никогда не былъ на столько самонадянъ, чтобы считать себя способнымъ описать ихъ’. Это было писано въ 1545 г., а исторіографомъ онъ былъ назначенъ въ 1548 г. См. біографическія замтки о немъ Пачеко въ Seminario Pintoresco. Онъ умеръ въ 1552 г. ‘Его исторія Императора’ обрывающаяся на пятой книг, находится въ числ рукописей національной мадритской библіотеки, впрочемъ вторая книга итого сочиненія, содержащее описаніе войны Comunidades въ Кастиліи, вошла въ Bib. de Autores Espaoles [tom. XXI, 1852]. Ферреръ дель Ріо очень восхваляетъ хронику Мехіи за искусное расположеніе матерьяла и за ея чистый и величавый слогъ. Ее слдовало бы издать вполн, изданная же часть проникнута чрезмрнымъ чувствомъ врноподданичества. Со временъ Карла V повидимому вошло въ обычай держать два рода хроникеровъ, государственныхъ и хроникеровъ частной исторіи королей. Что касается до Карла V, то Окампо и Гарибай состояли при его двор ради первой цли, а Гевара, Сепульведа и Мехіа для второй. Въ числ придворныхъ хроникеровъ Карла V упоминается также (Dormer, Progresses, Lob. И, cap. 2) Лоренцо де Пади.мья, малагскій архидіаконъ. Въ сущности, представляется довольно затруднительнымъ перечислить всхъ тхъ, кто удостоился чести носить это званіе. Пореньо говоритъ, что Филиппъ II былъ слишкомъ скроменъ чтобы держать на жалованьи историка своихъ длъ (Dichos, etc., 1666, p. 130).}. Послдній оставилъ намъ боле обширный трудъ, состоящій изъ жизнеописаній всмъ римскихъ императоровъ, начиная съ Юлія Цезаря и кончая Максимильяномъ Австрійскимъ, предшественникомъ Карла V’. Это сочиненіе было неоднократно напечатано въ вид введенія къ его хроник. Не смотря на недостатки слога, видно, что авторъ задался цлью написать подлинную и правдивую исторію, въ каждомъ отдл онъ указываетъ на источники, которыми пользовался {Первое изданіе его появилось въ 1545 г. Я пользуюсь антверпенскимъ изданіемъ 1561 г., in-folio. Лучшія біографическія свднія о Мехіи находятся по моему мннію въ стать, посвященной ему въ Biographie Universelle.}.
Разсмотрнныя сочиненія показываютъ, что мы дошли уже до послднихъ предловъ стариннаго лтописнаго стиля и что въ литератур испанской уже начинаютъ появляться задатки новыхъ боле правильныхъ формъ историческаго изложенія. Воспользуемся этимъ моментомъ, чтобы остановиться на небольшомъ количеств историческихъ повствованій и разсказовъ о Новомъ Свт. Въ царствованіе Карла V сочиненія этого рода имли больше значенія, нежели перечисленныя нами плохія хроники Испаніи. Лишь только авантюристы, отправившіяся вслдъ за Христофоромъ Колумбомъ, достигли западныхъ береговъ Атлантическаго Океана, какъ тотчасъ же начинаютъ появляться боле или мене подробныя описанія ихъ открытій и основанныхъ ими колоній. Одни изъ этихъ разсказовъ написаны живо и съ большимъ вкусомъ, другіе мало привлекательны по слогу, но почти вс интересны по предмету и содержанію, если даже у нихъ и не имется никакихъ литературныхъ достоинствъ.
На первомъ план этой живописной группы смлыхъ авантюристовъ выдляется величественная фигура Фернанда Кортеса, по справедливости прозваннаго Завоевателемъ, El Conquistador. Онъ былъ родомъ изъ благородной семьи и получилъ хорошее воспитаніе. Безпокойный и предпріимчивый характеръ заставилъ его выйти изъ Саламанки раньше окончанія курса и въ 1504 г. онъ отправился въ Новый Свтъ, едва достигнувъ 19 лтъ {Кортесъ покинулъ Саламанку за два или за три года до отъзда въ Новый Свтъ. Старый Берналь Діасъ, хорошо знавшій Кортеса отзывается о немъ такъ: ‘Это былъ ученый, и я слышалъ, что его называли бакалавромъ правъ. Когда ему случалось бесдовать съ юристами и учеными, онъ отвчалъ имъ по латыни. Онъ былъ также отчасти поэтъ и писалъ copias стихами и прозою, [en mtra y en prose], и проч. [Conquisla, 1632, с. 2031. Любопытно было бы видть поэмы Кортеса и въ особенности то, что грубый, старый лтописецъ называетъ cорlаs en prosа, хотя въ этомъ дл онъ былъ вроятно столько же компетентенъ, сколько и Monsieur Jourdain въ комедіи Мольера. Кортесъ всегда любилъ общество образованныхъ людей. Въ его дом въ Мадрит [см. выше, стр. 8, прим. 21], по его возвращеніи изъ Америки, засдала одна изъ тхъ Академій, которыя начали тогда появляться, въ подражаніе итальянскимъ.}. Полученное имъ прекрасное воспитаніе, которымъ вовсе не отличалось большинство авантюристовъ, ясно проглядываетъ и въ письмахъ Кортеса и во всхъ его произведеніяхъ, изданныхъ и неизданныхъ, Любопытнйшими изъ нихъ несомннно должны быть признаны его четыре или пять длинныхъ и подробныхъ донесеній (Relaciones) королю о мексиканскихъ длахъ. Первое изъ нихъ относятъ къ 1519 году, а послднее къ 1526 году {Напечатаны у Барсіа въ ‘Historiadores Primitives de las Indias Occidentales’, [Madrid, 1749, 3 tour., in-folio],— сборник, вышедшемъ посл смерти его издателя и очень плохо составленномъ. Барсіа пользовался литературной извстностью, принималъ участіе въ государственныхъ длахъ и былъ однимъ изъ основателей испанской Академіи. Онъ умеръ въ 1747 г. [Baena, Hijos de Madrid, tom I, p. 106]. Послднее не изданное ‘Relacion’ Кортеса также какъ и его неизданныя письма были мн доставлены моимъ другомъ Прескотомъ, такъ хорошо воспользовавшимся ими въ своемъ сочиненіи ‘Conquest of Mexico’ (Завоеваніе Мексики).
Посл того какъ это примчаніе появилось въ первый разъ въ печати [1849] было издано послднее Донесеніе Кортеса, (Bibl. de Autores Espaoles, Tom. XXII, 1852], помченное 3 сентября, 1526 г. Письмо отъ ‘Justicia у Begimiento’ изъ Вера Круса, помченное 10 іюля, 1519 г. предпослано у Барсіа четыремъ Belacions, въ вид перваго Веіасіоп. Это вроятно и подало поводъ къ предположенію, что одно изъ Донесеніи Кортеса было затеряно, хотя оно въ сущности ни когда не было написано. Мн кажется весьма вроятнымъ, что ихъ было написано самимъ Кортесомъ всего четыре, хотя одно, посланное отъ имени Justicia, 1519 г., весьма сходно съ ними по характеру и досто врности фактовъ.}. Вс эти четыре донесенія, признанныя за несомннно принадлежащія ему написаны изящно, изложены тмъ сильнымъ и яснымъ дловымъ слогомъ, который отчасти напоминаетъ слогъ Relazioni Макіавелли и Комментаріевъ Юлія Цезаря. Съ другой стороны письма Кортеса отличаются претензіей на витіеватость слога. Въ одномъ изъ нихъ, по сю пору неизданномъ и написаномъ около 1533 г. въ эпоху неудачъ автора, онъ краснорчиво описываетъ свои заслуги и перенесенныя имъ обиды, увряетъ императора, что ‘хранитъ какъ священныя реликвіи, два письма его величества, и добавляетъ, что ‘милости E. В. по отношенію къ нему были слишкомъ велики для столь ничтожнаго сосуда’, словомъ, здсь мы встрчаемъ придворныя, исполненныя изящества фразы, подобныхъ которымъ мы уже не находимъ въ позднйшихъ писаніяхъ Кортеса, когда, разочарованный жизнью и не надясь больше на дворъ, онъ удалился въ свое печальное уединеніе, гд и умеръ въ 1554 году, не находя утшенія ни въ своемъ высокомъ званіи, ни въ богатств, ни въ слав.
Баснословные героическіе подвиги Кортеса въ Мексик, были еще разсказаны, если и не съ такою точностью, за то гораздо подробне, Францискомъ Лопесомъ де Гомарой, старйшимъ изъ такъ называемыхъ историковъ Новаго Свта {‘Первымъ достойнымъ этого имени’, говоритъ Муньосъ, Hist. del Nuevo Mundo, Madrid, 1793, folio, p. XVIII.}. Гомара родился въ Севиль въ 1510 году и нкоторое время былъ профессоромъ риторики въ Алькалскомъ университет. Проведя свою юность въ Севиль, бывшей въ то время сборнымъ пунктомъ американскихъ авантюристовъ, онъ такъ заинтересовался ими и такъ ознакомился съ ихъ подвигами и приключеніями, что задумалъ написать ихъ исторію, а пребываніе въ Италіи, о которомъ онъ не разъ упоминаетъ, въ особенности въ Венеціи и Болоньи, гд онъ имлъ случай сблизиться съ такими замчательными людьми, какъ Саксонъ Грамматикъ и Олай Великій, дало ему возможность обогатить себя знаніями, далеко превышавшими уровень познаній современныхъ ему испанскихъ ученыхъ, тутъ онъ и пріобрлъ такую подготовку къ его труду, какой не могла ему дать его родина. Труды его (за исключеніемъ одного или двухъ маловажныхъ) слдующіе: 1) Исторія Индіи (Historia de las Indias), которая по испанскому обычаю начинается съ сотворенія міра и кончается прославленіемъ Испаніи, хотя въ сущности авторъ имлъ въ виду написать только исторію Колумба и открытія и завоеванія Перу, 2) Хроника Новой Испаніи (Cronica de la Nueva Espaa), которая въ дйствительности есть ничто иное какъ исторія и жизнь Фсрнанда Кортеса, (Historia y vida de Hernando Cortes), заглавіе боле точное, подъ которымъ она и перепечатана Бустаманте, въ Мексик, въ 1826 году {Оба сочиненія Гомары можно найти у Барсіа въ его ‘Hisloriadores Primitivos’, гд они наполняютъ собой весь второй томъ и въ XXII том Рибаденейеровской Библіотеки. Они были въ первый разъ напечатаны въ 1552, 1553 и 1554 гг., и не смотря на то, что какъ выражается Антоніо [Bib. Nov., Tom. I, p. 437], тотчасъ же послдовало запрещеніе не только перепечатывать ихъ по даже читать, они до конца столтія выдержали четыре изданія, не говоря уже о томъ, что они были переведены на языки англійскій, итальянскій и французскій и по нсколько разъ перепечатывались на каждомъ изъ этихъ языковъ.}. Какъ древнйшія извстія о странахъ и событіяхъ, волновавшихъ тогда весь христіанскій міръ, книги эти имли большой успхъ, он выдержали одно за другимъ два изданія и въ скоромъ времени были переведены на Французскій, англійскій и итальянскій языки.
Хотя слогъ Гомары одинаково легокъ и плавенъ какъ въ разсказахъ о подвигахъ испанцевъ, такъ и въ подробномъ описаніи естественныхъ богатствъ новооткрытыхъ странъ, труды его далеко не пользуются авторитетомъ. Будучи секретаремъ у Фернанда Кортеса, онъ былъ нердко введенъ въ заблужденіе свдніями, полученными имъ какъ отъ своего патрона, такъ и отъ другихъ лицъ, которые были слишкомъ сильно заинтересованы въ событіяхъ, чтобъ быть въ состояніи правдиво говорить о нихъ {‘Относительно этой первой экспедиціи Кортеса монахъ Гомара разсказываетъ въ своей исторіи вещи совсмъ неправдоподобныя, какъ это и можно было ожидать отъ человка, знакомаго съ нею лишь со словъ другихъ или на основаніи разсказовъ самаго Кортеса. Гомара состоялъ въ качеств капеллана при Кортес, посл того какъ по возвращеніи изъ своей послдней экспедиціи онъ былъ сдланъ маркизомъ’. (Las Casas Historia de las Indies, Parte III, c. 113, MS). Ласъ-Казасъ — свидтель пристрастный, но относительно фактовъ ему лично извстныхъ, онъ вполн достоинъ доврія.}. Отсюда у Гомары много крупныхъ ошибокъ, подробно указанныхъ Берналемъ Діасомъ, старымъ воиномъ, который, совершивши раньше дважды путешествіе въ Новый Свтъ, сопровождалъ Кортеса въ Мексику въ 1519 году {См. ‘Historia Verdadera de la Conquista de la Nueva Espaa, por ol Capitan Bernal Diaz del Castillo, uno de los Conquistadores’, Madrid, 1632, folio, cap. 211. Это сочиненіе было приготовлено къ печати Альфонсомъ Рамономъ или Ремономъ, авторомъ исторіи Ордена Милосердія и многихъ другихъ сочиненій, въ числ которыхъ встрчаются и драмы. (Ср. Ant. Bib. Nov., Tom. I, p. 42). Но изданіе 1632 сдлано съ не совсмъ полной рукописи, а новйшее изданіе, сдланное Кано, въ 4 томахъ, представляетъ не боле какъ искаженіе изданія 1632 г. Тмъ не мене оно перепечатано въ Рибаденейровской Библіотек (Tom. XXVI, 1853) съ превосходнымъ предисловіемъ Дона Энрико де Ведіа, который воздалъ полную справедливость достойному старому хроникеру, не возвратившемуся боле въ Испанію и умершему въ глубокой старости въ Гватемал.} и сражался подъ его начальствомъ такъ часто и такъ долго, что впослдствіи по его словамъ, онъ могъ спать покойно, только въ полномъ вооруженіи {Но его словамъ, онъ участвовалъ въ ста девятнадцати битвахъ, (f. 254, 6) включая, вроятно, въ это число всякаго рода незначительныя стычки.— а изъ пятисотъ пятидесяти человкъ сопровождавшихъ его въ Мексику въ 1519 году только пятеро было въ живыхъ въ то время, когда онъ писалъ свою хронику Гватемал, въ 1568 г., f.}. Едва прочелъ онъ описаніе Гомары, слишкомъ лестное по отношенію къ Кортесу и слишкомъ несправедливое по отношенію къ его сподвижникамъ, какъ тотчасъ же принялся писать возраженіе на него и кончилъ свой трудъ въ 1568 году {Книга Діаса была посвящена Филиппу IV. Нкоторыя изъ заключающихся въ ней подробностей весьма забавны. Онъ напримръ перечисляетъ по именамъ всхъ лошадей, участвовавшихъ въ великой экспедиціи Кортеса, и нердко описываетъ ихъ отличительныя качества съ такою же тщательностью, какъ и качества ихъ всадниковъ. Тмъ не мене точность его — принимая въ расчетъ отдаленность событій — замчательна. Сайясъ (Anales de Aragon, 1667, с. 30, p. 218) отдаетъ ей полную справедливость, а на его слова въ этомъ случа можно вполн положиться.}. Въ отвт Діаса много болтовни, слогъ его довольно грубъ и авторъ нердко вдается въ ненужныя и утомительныя подробности, но за то въ разсказ стараго воина много естественности и горячаго патріотизма, одушевлявшаго старинныхъ испанскихъ лтописцевъ. Читая книгу Діаса, мы невольно переносимся въ то отдаленное время, дышемъ той атмосферой энтузіазма и наивной вры, которой мы не находимъ въ твореніяхъ Гомары и Кортеса.
Однимъ изъ самыхъ первыхъ и замчательныхъ американскихъ авантюристовъ, оставившихъ намъ любопытныя и обстоятельныя описанія своихъ приключеній, былъ Гонзало Фернандесъ де Овіедои-Вальдесъ. Родился онъ въ Мадрит, въ 1478 году {‘Yo naci ano de 1478’ (Я родился въ 1478 г.) говоритъ онъ въ своихъ ‘Quinqnagenas’ по поводу Педро Фернандеса Кордовы и не разъ въ другихъ мстахъ онъ упоминаетъ о себ какъ объ уроженц Мадрита. Онъ также вразумительно говоритъ, что присутствовалъ при взятіи Гранады и видлъ Колумба въ Барселон посл его перваго возвращенія изъ Америки, въ 1493 г. Quiqnagenas, MS.)} и получилъ тщательное воспитаніе при двор Фердинанда и Изабеллы, гд онъ былъ однимъ изъ пажей mozos de camara принца Дона Хуана, Въ 1513 г. онъ былъ назначенъ правительственнымъ инспекторомъ золотыхъ рудниковъ въ С. Доминго (Tierra Ferme) {‘Veedor de las Fundiciones de Oro’, такъ онъ величаетъ себя въ предисловіи къ сочиненію, поднесенному имъ Карлу V, въ 1525 г. (Barcia, Tom. I), и много лтъ спустя, въ начал XL VII книги своей исторіи, до сихъ поръ неизданной, онъ именуетъ себя тмъ же титуломъ.} гд и пробылъ безвыздно (за исключеніемъ нсколькихъ кратковременныхъ поздокъ въ Испанію и разныя испанскія владнія въ Америк) около сорока лтъ, посвятивши себя всецло дламъ Новаго Свга. Еще въ юности Овіедо имлъ страсть знакомиться съ замчательными личностями и описывать ихъ. Кром нсколькихъ мене важныхъ трудовъ, къ числу которыхъ нужно отнести неоконченныя хроники Фернанда и Изабеллы, Карла V и жизнь кардинала Хименеса {Я думаю, что Антоніо ошибается приписывая Овіедо составленіе отдльнаго жизнеописанія кардинала Хименеса, такъ какъ біографія его, находящаяся въ ‘Quinquagenas’, очень подробна. Что касается до хроникъ Фердинанда и Изабеллы и Карла V, он несомннно принадлежать Овіедо, онъ самъ упоминаетъ объ этомъ въ посвященіи Карлу V. Ни одна изъ этихъ хроникъ не была напечатана.}, онъ оставилъ два сочиненія, имющія немалую цнность.
Важнйшее изъ нихъ — Естественная и общая исторія Индіи (Natural y generalhistoria de las Indias~)vb пятидесяти частяхъ, изъ которыхъ первыя двадцать одна были изданы въ 1535 г. Около 1525 г., поднося Карлу V въ Толедо краткую исторію испанскихъ завоеваній въ Новомъ Свт, изданную три года спустя, онъ выразилъ желаніе видть напечатаннымъ обширнйшій изъ своихъ трудовъ. Но судя по 33-й и 34-й частямъ, онъ еще работалъ надъ ними въ 1547 и 1548 годахъ, и по заключительнымъ фразамъ 37-й части можно думать, что онъ еще не подвергъ окончательной обработк главнйшіе отдлы своего сочиненія и продолжалъ пополнять ихъ новыми фактами, чуть ли не до конца своей жизни {Въ своемъ посланіи къ императору, приложенному и о конц ‘Sumario’, въ 1525 г., онъ даетъ своему сочиненію заглавіе: ‘La General y Natural Historia de las Indias, que de ini mano tengo escrita.’ Во введеніи къ XXXIII книг, онъ говоритъ’En treinta у quatro annos que ha que estoy en estas partes.’ Въ девятой глав въ конц XXXIV книги онъ упоминаетъ о событіи, относящемся къ 1548 году. Судя по всмъ этимъ даннымъ, онъ несомннно работалъ двадцать три года надъ этимъ громаднымъ трудомъ. Въ конц ХXXVII книги онъ говоритъ: ‘Y esto baste quanto а este breve libro del numero treinta y siete, hasta que el tiempo nos avise de otras cosas que en el se aerescientan.’ Изъ этихъ словъ я заключаю, что онъ въ теченіе всей своей жизни оставлялъ каждую книгу или каждый важный отдлъ своего сочиненія открытымъ для дополненій и вслдствіе этого многія части его сочиненія могли быть написаны въ столь позднюю эпоху, какъ 1557 годъ.}.
Овіедо поясняетъ намъ, что императоръ уполномочилъ его затребовать отъ губернаторовъ испанской Америки вс документы, необходимые для его сочиненія {‘У меня былъ въ рукахъ королевскій указъ, повелвавшій всмъ губернаторамъ доставлять мн для моей исторіи вс необходимыя свднія, касающіяся ихъ провинцій.’ (Lib. XXXIII, Introd., MS.). Я заключаю изъ этого, что Овіедо былъ первымъ оффиціальнымъ исторіографомъ Новаго Свта. Окладъ по этой должности превышалъ одно время вс прочіе оклады по должностямъ подобнаго рода въ Испаніи и ее въ разныя времена занимали Эррера Тамайо, Солисъ и другіе извстные писатели. Должность эта была кажется, упразднена съ основаніемъ Исторической Академіи въ Мадрит.}. Судя по тому, что отдлы труда Овіедо вполн соотвтствуютъ естественному географическому дленію Новаго Свта, слдуетъ признать, что онъ добросовстно воспользовался своимъ полномочіемъ. Но собранные имъ такимъ образомъ матеріалы вслдствіе хаотическаго состоянія, въ которомъ они находились, были слишкомъ трудны для обработки, да и вообще и вся задача была ему не по силамъ по своей обширности и разнообразію. Вотъ почему изложеніе его страдаетъ расплывчатостью, непослдовательностью и отсутствіемъ философской сосредоточенности. Вмсто краткаго систематическаго обзора Овіедо на манеръ старинныхъ лтописцевъ даетъ намъ цлый рядъ старинныхъ преданій я безконечно-длинныхъ документальныхъ свдній о вновь открытыхъ странахъ и необычайныхъ событій въ нихъ совершившихся, свднія эти иногда слишкомъ кратки и поверхностны, иногда же слишкомъ подробны и утомительны для читателя. Авторъ былъ несомннно человкъ начитанный, онъ велъ постоянную переписку съ итальянскимъ географомъ Рамузіо и переписка эта была безъ всякаго сомннія одинаково полезна для нихъ обоихъ {‘Мы должны быть,— говоритъ онъ,— весьма признательны тмъ, кто сообщитъ намъ свднія о невиданныхъ и неслыханныхъ нами вещахъ. Такъ я самъ крайне обязанъ одному замчательному человку, члену славнаго венеціанскаго сената, Хуану Батиста Рамузіо, который услыхавъ о предмет моихъ теперешнихъ занятій, не будучи лично знакомымъ со мною, искалъ моей дружбы, вошелъ въ переписку со мною, прислалъ мн новую географію и проч.’ (Lib. XXXVIII, MS.).}. Овіедо старался выработать себ изящный и краснорчивый слогъ и по временамъ онъ достигаетъ своей цли. Не нужно забывать, что въ конц концовъ, онъ далъ намъ цлый рядъ разсказовъ объ естественныхъ богатствахъ Новаго Свта, его первоначальныхъ обитателяхъ и объ административно-политическомъ состояніи обширныхъ американскихъ владній Испаніи въ половин XVI в. Разсматриваемыя съ этой точки зрнія, сочиненія Овіедо помимо литературныхъ достоинствъ, имютъ важное значеніе, какъ обширный складъ интересныхъ фактовъ {Какъ образчикъ литературной манеры Овіедо я позволяю себ привести въ перевод разсказъ объ Альмагро, одномъ изъ первыхъ испанскихъ піонеровъ въ Перу, казненномъ приверженцами Пизаро, лишь только имъ удалось покорить эту страну:
‘Прочтите какихъ угодно авторовъ и сравните черта за чертой все, что они разсказываютъ о щедрости не королей, но простыхъ смертныхъ и вы убдитесь, что нтъ никого, кто бы былъ въ этомъ отношеніи равенъ Альмагро и что даже никого нельзя сравнивать съ нимъ, ибо короли могутъ, конечно, раздавать и раздаютъ по своему желанію города, земли, сеньоріи и другіе великіе дары, но чтобъ простой человкъ, который вчера еще былъ бденъ, обладалъ бы силой духа, необходимаго для совершенія, всего, что я разсказываю — это я считаю до того великимъ дломъ, что не знаю ничего подобнаго ему ни въ наше, ни въ прежнее время. Ибо я самъ былъ свидтелемъ того, что когда Пизарро прибылъ изъ Испаніи въ Панаму съ отрядомъ изъ трехсотъ человкъ, то большинство его людей, а можетъ быть и вс наврное погибли бы, еслибы Альмагро не оказалъ имъ самаго широкаго гостепріимства, свойственнаго его великодушному сердцу, ибо въ стран господствовала эпидемія и жизненныя припасы были такъ дороги, что корзина масла стоила два или три піастра, а мхъ (arroba) вина шесть или семь золотыхъ дукатовъ. Для всхъ новоприбывшихъ Альмагро былъ и отцомъ и братомъ и врнымъ другомъ, ибо подобно тому, какъ для нкоторыхъ людей доставляло удовольствіе получить барышъ и копить деньги и разныя богатства, такъ для него было пріятно длиться съ людьми своими средствами, раздавать имъ пріобртенное, такъ что онъ считалъ потеряннымъ тотъ день, въ который ему не удавалось раздать что-нибудь другимъ. И мы сами могли видть, какъ по его лицу разливалось удовольствіе и истинное наслажденіе, когда ему представлялся случай помочь нуждающемуся. Какимъ образомъ дружба, связывавшая этихъ двухъ великихъ вождей съ того времени, какъ средства ихъ были ничтожны и число приверженцевъ немногочисленно и до той поры, когда они имли право считать себя богатыми и могущественными, внезапно охладли, какъ между ними начались раздоры и скандалы — все это кажется удивительнымъ всмъ, тмъ боле намъ, знавшимъ ихъ въ низменной дол и бывшимъ свидтелямъ ихъ счастія и славы’ (General у Natural Historia de las Indias. Lib. XLVII. Рукопись). Въ подобномъ же расплывчивомъ и поучительномъ стил старинныхъ хроникъ изложена большая часть сочиненій Овіедо.
Уже по напечатаніи предшествовавшаго примчанія (въ 1849 г.) ‘Historia General’ Овіедо была издана Испанскою Историческою Академіею въ четырехъ томахъ (in folio, Madrid, 1851—1558) подъ редакціею донъ Хозе Амадоръ делосъ Ріоса. Изданію предпослана біографія Овіедо и разборъ его сочиненій, изъ которыхъ два несомннно заслуживаютъ упоминанія. Первое это — ‘Claribalte’, написанный въ ту пору, когда Овіедо находился въ немилости у двора и напечатанный въ Валенсіи въ 1519 г. Весьма странно, что онъ могъ написать подобную книгу, такъ какъ это ничто иное, какъ рыцарскій романъ, а извстно, что въ преклонныхъ годахъ, когда сочиненія этого рода были въ наибольшей мод, никто яростне его не нападалъ на нихъ. Второе сочиненіе проникнуто аскетическимъ духомъ и озаглавлено: ‘Reglas de la Vida’ (Правила жизни). Овіедо говоритъ, что перевелъ его съ тосканскаго. Оно было напечатано въ Севиль въ 1548 г. и въ настоящее время составляетъ такую библіографическую рдкость, что Амадору де Лосъ Ріосу не удалось ни разу его видть, вслдствіе чего онъ и не могъ опредлить съ точностью въ чемъ состоитъ содержаніе этого трактата и кмъ онъ былъ первоначально написанъ. Изъ неизданныхъ сочиненій Овіедо, число которыхъ, за исключеніемъ двухъ Quinquagenas, доходитъ до шести, наибольшій интересъ, по моему мннію, представляетъ описаніе происшествій и толковъ при Мадритскомъ двор во время плненія Франциска I, въ 1525 г.}.
Другое обширное сочиненіе Овіедо, плодъ его преклонныхъ лтъ посвящено воспоминаніямъ о родной стран и объ замчательныхъ личностяхъ съ которыми онъ тамъ встрчался. Называется оно Las Battalias y Quinquagenas (т. е. Пятидесятилтнія Воспоминанія) и состоитъ изъ ряда діалоговъ, въ которыхъ безъ особаго порядка и системы авторъ сообщаетъ намъ интересныя подробности о самыхъ выдающихся личностяхъ Испаніи въ царствованіе Фердинанда и Изабеллы и Карла V. Тутъ — не безъ нкотораго наивнаго тщеславія — собраны воспоминанія и анекдоты, на сколько они могли удержаться въ памяти человка много жившаго и видвшаго на своемъ вку. Изъ разговора о кардинал Хименес и изъ другихъ мстъ книги мы заключаемъ, что Овіедо уже въ 1545 г. трудился надъ своими воспоминаніями {‘En este que estamos de 1545. Batallas у Quinquagenas. Ms. El Cardinal Cisneros.}. Еще чаще упоминается въ его воображаемыхъ діалогахъ 1550 годъ {Такъ напримръ въ діалог о Хуан Сильв, граф Сифуентэ, онъ говоритъ: ‘En este anno en que estmes 1550’. Въ діалог о Мендоз, герцог Инфантадо, онъ повторяетъ туже фразу, равно какъ и въ діалог о Педро Фердинанд де Кордова. Превосходная замтка объ Овіедо помщена въ американскомъ изданіи ‘Ferdinand and Isabella’ моего друга Прескотта (Vol. I, р. 112), которому я крайне признателенъ за доставленные мн списки Batallas у Quinquagenas и Historia General. ‘Batallas у Qninqnagenas’ не слдуетъ смшивать съ поэмою Овіедо, озаглавленною ‘Las Quinquagenas’, въ которой Овіедо описываетъ знаменитыхъ испанцевъ всхъ временъ. Поэма эта была окончена въ 1556 и содержала въ себ сто пятьдесятъ стансовъ въ пятьдесятъ стиховъ каждый, т. е. семь тысячъ пятьсотъ стиховъ. Въ первомъ изданіи моего сочиненія я самъ впалъ въ эту ошибку, главнымъ образомъ вслдствіе неясности характеристики двухъ ‘Quinquagenas’, сдланной Клеменсиномъ въ его Elоgіо королев Изабелл. Было бы желательно видть оба эти сочиненія изданными, до тхъ же поръ нельзя себ составить правильнаго понятія о нихъ.}, изъ чего можно вывести весьма вроятное заключеніе, что онъ продолжалъ трудиться надъ ними, какъ и надъ своимъ историческимъ сочиненіемъ, до конца своей жизни, что впрочемъ все-таки не помшало ему оставить свои діалоги въ неоконченномъ вид. Овіедо умеръ въ Валльядолид въ 1557 г.
И при жизни, и посл смерти Овіедо имлъ яростнаго противника, который подобно ему также занимался изученіемъ Новаго Свта, но почти постоянно приходилъ къ противуположнымъ выводамъ. Это былъ никто иной, какъ Бартоломей де Ласъ Казасъ, апостолъ и защитникъ американскихъ индійцевъ {Предки Ласъ Казаса были французскаго происхожденія и писали свою фамилію Casaux, въ такой форм имя это появлялось весьма рано въ испанской исторіи, именно въ Севильскомъ Repartimiento, 1253 года. (Zuniga, Anales de Sevilla, 1677, p. 75). Въ хроник Хуана II, предки индійскаго апостола носятъ фамилію Las Casas, самъ же онъ писалъ ее двояко. Впослдствіи потомки его вернулись къ первоначальной орографіи своей фамиліи (Gudel, Familia de los Girones, 1577, f. 98).}, человкъ, который былъ бы замчательнымъ въ какую угодно эпоху и который, повидимому, до сихъ поръ не оцненъ по достоинству. Родился онъ въ Севиль, вроятно въ 1474 году, а въ 1502, кончивши курсъ въ Саламанк, отплылъ въ Индію, гд отецъ его, отправившійся съ Колумбомъ 9 лтъ раньше, уже усплъ составить себ порядочное состояніе.
Вниманіе молодаго Ласъ Казаса сейчасъ же было обращено на положеніе туземцевъ, недаромъ одинъ изъ нихъ, подаренный Колумбомъ отцу юноши, былъ слугой у него еще во время студенческой жизни въ Саламанк. Прибывъ на Испаньйолу, Ласъ Казасъ не замедлилъ убдиться, что индійскіе невольники, люди кроткаго характера и слабаго сложенія, несли у европейцевъ труды въ рудникахъ и на другихъ работахъ, до того не посильные, что первоначальные обитатели острова уже начинали вымирать. Съ этой минуты Ласъ Казасъ ршился посвятить жизнь свою ихъ освобожденію. Въ 1510 г. онъ вступилъ въ духовное званіе и сначала въ качеств священника, а потомъ епископа Чіапскаго, онъ впродолженіе сорока лтъ поучалъ, поддерживалъ и утшалъ ввренную ему несчастную паству. Не мене шести разъ онъ переплывалъ Атлантическій океанъ, чтобы ходатайствовать передъ правительствомъ Карла V объ улучшеніи участи индійцевъ и поздки его всегда сопровождались большимъ или меньшимъ успхомъ. Наконецъ, но не раньше 1547 года, когда ему было уже боле 70 лтъ, онъ возвратился въ Испанію, въ Валльядолидъ, гд и провелъ остатокъ своей мирной старости, беззавтно отдавшись тому великому длу, которому онъ посвятилъ и всю свою юность. Умеръ онъ въ 1566 г. въ Мадрит, куда здилъ по дламъ, достигши, какъ обыкновенно полагаютъ, 92 лтъ {Превосходную біографію Ласъ Казаса можно прочесть у Quintana въ его ‘Vidas de Espaoles Clebres’ (Madrid, 1833, 12 mo, Tom. Ш, рр. 255—510). Особенно интересна седьмая статья приложенія, выясняющая отношенія Ласъ Казаса къ торговл неграми. На основаніи неизданныхъ документовъ неоспоримой достоврности, авторъ доказываетъ, что одно время, въ виду облегченія индійцевъ, Ласъ-Казасъ, подобно многимъ современнымъ ему филантропамъ, одобрялъ переселеніе негровъ въ Вестъ-Индію, имъ въ этомъ случа руководила мысль, что въ силу международнаго права, негры были какъ бы военноплнными португальцевъ и слдовательно ихъ законными рабами, но что впослдствіи онъ измнилъ свой взглядъ, и прямо объявилъ, что рабство негровъ такая же несправедливость, какъ и рабство индійцевъ,— ‘ser tan injusto el cautiverio de los Negros como el de los Indios’,— и даже выразилъ опасеніе, что врядъ ли онъ найдетъ себ оправданіе передъ божественнымъ правосудіемъ за свой первоначальный образъ дйствія, хотя онъ и впалъ въ ошибку по невднію и руководимый желаніемъ помочь несчастнымъ.(Quintana, Tom. III.р. 471).}.
Въ числ лицъ, не раздлявшихъ человколюбивыхъ стремленій Ласъ Казаза, были Сепульведа, одинъ изъ самыхъ ученыхъ литераторовъ и знаменитйшихъ испанскихъ казуистовъ того времени, и Овіедо, который, по своимъ отношеніямъ къ работамъ на островахъ и по своему участію въ управленіи нкоторыми изъ новооткрытыхъ провинцій, невольно отстаивалъ интересы, совершенно противоположные интересамъ Ласъ Казаса. Эти два человка интриговали и писали противъ Ласъ-Казаса и употребляли всю силу своего ума и вліяніе, чтобъ помшать его планамъ. Но онъ былъ не изъ тхъ, которые боятся оппозиціи или позволяютъ себя обмануть софизмомъ и интригой. Такъ, въ 1519 году, во время спора съ Сепульведой относительно индійцевъ, Ласъ Казасъ, въ присутствіи молодаго и гордаго императора Карла V, не побоялся сказать: ‘Отнюдь не желая нарушить словами моими уваженія и почитанія должнаго высокой и могущественной особ Вашей, государь, я не могу не сказать, что при всемъ моемъ уваженіи къ B. В. и врноподданническихъ чувствахъ, одушевляющихъ меня какъ врнаго подданнаго, я не сдлалъ бы нсколькихъ шаговъ по этой комнат, чтобы услужить B. В. если бы не былъ увренъ, что въ то же время я служу и Богу’ {Qnintana, Espaoles Clebres, Tom. III, p. 321. Я полагаю, но не увренъ, упоминаетъ ли Квинтана о томъ, что Ласъ Казасъ былъ сдланъ капелланомъ Карла V, вслдствіе личнаго къ нему уваженія императора — обстоятельство, упоминаемое Архенсолою, у котораго, кстати сказать, находится правдивая и интересная характеристика апостола индійцевъ. (Anales de Aragon, Tom. I, 1630, p. 547).}. Этими словами онъ прекрасно характеризовалъ то чувство, которое дйствительно руководило имъ всю жизнь и было основой его громаднаго нравственнаго вліянія. Чувствомъ этимъ проникнуты вс его сочиненія. Первое изъ нихъ, подъ заглавіемъ Brevissima Relation de la destruction de las Indias. (Краткое описаніе разрушенія Индіи) относится къ 1542 году {Quintana (p. 413, Примчаніе) не знаетъ достоврно, когда былъ написанъ этотъ знаменитый трактатъ. Самъ Ласъ-Казасъ говоритъ въ начал своего ‘Brevisima Relacion’, что онъ былъ написанъ къ 1542, а въ конц упоминаетъ, что онъ былъ оконченъ въ Валенсіи, 8-го декабря 1542 г. Въ экземпляр, которымъ я пользовался, есть еще прибавленіе или Postscripium, помченное 1546 г.} и посвящено наслдному принцу, впослдствіи Филиппу II. Въ этой книг страданія и бдствія индійцевъ конечно слишкомъ преувеличены негодующимъ чувствомъ автора, но сущность ея все-таки справедлива, и несомннно, что горячее, полное энергіи, слово Казаса обратило вниманіе Европы на массу несправедливостей, которыя творились въ Новомъ Свт За первымъ трактатомъ послдовали другіе, меньшіе по объему, но написанные въ томъ же дух и съ тою же силой, особенно отвты Казаса Сепульвед, но ни одинъ изъ нихъ не перепечатывался такъ часто и въ Испаніи, и въ другихъ странахъ, какъ первый {Этотъ важный трактатъ долгое время печатался отдльно и въ Испаніи, и за границей. У меня подъ рукой экземпляръ въ два столбца, изъ которыхъ одинъ на испанскомъ, а другой на итальянскомъ язык (Venezia, 1643, 12-mo). Но какъ и все остальное ‘Brevisima Relation’ слдуетъ читать въ полномъ собраніи сочиненій Ласъ Казаса, сдланномъ Ллоренте, (Paris 1822, 2 vol). Почти одновременно вышелъ и переводъ Ллоренте на французскій языкъ. Кстати замчу, что переводъ Ллоренте не всегда точенъ и что не вполн доказано, что два новые трактата приписываемые имъ Ласъ Казасу, а также и сочиненіе объ авторитет королей, дйствительно принадлежали ему.
Вышеупомянутый переводъ Ласъ-Казаса на французскій языкъ появился тоже въ 1822 г., а къ нему приложена была ‘Apologie de Las Casas’ Грегуара, письма Фунеса и Мира и примчанія Ллоренте — вс направленныя въ защиту Ласъ Казаса по вопросу о торг неграми. но какъ мы уже видли, Квинтана на основаніи подлинныхъ документовъ доказалъ, что Ласъ Казасъ сначала благопріятствовать торгу неграми, и что онъ измнилъ свой взглядъ на это дло, только впослдствіи.}, и ни одинъ не произвелъ такого глубокаго поражающаго впечатлнія на публику. Вс они были собраны вмст и изданы въ 1552 году, независимо отъ переводовъ ихъ на разные языки сдланныхъ въ XVI в., Ллоренте сдлалъ въ 1822 г. въ Париж два изданія (одно на испанскомъ, другое на Французскомъ), полнаго собранія сочиненій Ласъ-Казаса, съ прибавленіемъ двухъ трактатовъ, невошедщихъ въ первое севилльское изданіе.
Обширнйшее сочиненіе Ласъ Казаса остается по сю пору неизданнымъ. Это его Historia General de las Indias desde el anno 1492 hasta el de 1520, (Всеобщая Исторія Индіи съ 1492 по 1520 г.), начатая въ 1527 и оконченная въ 1561 году, и которую онъ завщалъ обнародовать не ране, какъ черезъ 40 лтъ посл его смерти. Подобно другимъ сочиненіямъ Ласъ-Казаса, Исторія Индіи страдаетъ поспшностью работы и небрежностью, но тмъ не мене, несмотря даже на извстное пристрастіе автора къ индійцамъ, она отличается большими достоинствами. Ласъ Казасъ находился въ личныхъ сношеніяхъ со многими изъ первыхъ завоевателей Новаго Свта, одно время онъ даже имлъ у себя подъ руками бумаги Колумба и другіе важные документы, нын утраченные. Кортеса, по его словамъ, онъ лично зналъ, въ то время, когда тотъ былъ такимъ ничтожнымъ и смиреннымъ, что ‘заискивалъ у послдняго слуги Діэго Веласкеса’. Зналъ его и позже, когда тотъ, гордый своимъ высокимъ положеніемъ при императорскомъ двор, подсмивался надъ ролью корсара, которую ему пришлось разыграть въ исторіи съ Монтезумой {‘Tode ersto me dixo el mismo Cortes con otras cosas cerca dello, despues de Marques, en la villa de Monon, estando alli celebrando cortes el Emperador, anno de mil y quinientos y quarenta y dos, riendo у mofando con estas jqrmales palabras, а la mi f andub por alli como un gentil cosario’. (Historia General de las Indias, Lib. III, c. 115, MS.). Замчательно, что въ томъ самомъ 1542 году, въ которомъ Кортесъ произнесъ эти циническія слова, Ласъ Казасъ написалъ свой ‘Brevisima Relation’.}. Зналъ онъ также Гомару и Овіедо, и подробно разъясняетъ, почему онъ расходится съ ними въ мнніяхъ. Словомъ, сочиненіе Ласъ Казаса, состоящее изъ трехъ частей, является великой сокровищницей свдній изъ которой Эррера, а за нимъ и вс прочіе историки Индіи почерпали свой матеріалъ, даже и въ наши дни безъ него нельзя написать сколько нибудь обстоятельную исторію древнйшихъ испанскихъ поселеній въ Америк {Обзоръ всхъ сочиненій Ласъ Казаса можно найдти у Quintana, Vidas, Tom. III, pp. 507—510.}.
Намъ нтъ нужды продолжать изученіе старинныхъ описаній открытія и завоеванія испанской Америки. Въ числ ихъ есть конечно и разсказы путешественниковъ о странахъ, полныхъ чудесъ, есть и хроники приключеній, столь-же невроятныхъ какъ приключенія, описанныя въ рыцарскихъ романахъ, много тутъ безполезныхъ, лишнихъ подробностей, но за то много и свжести, живописности, силы тона и колорита, наконецъ вообще вс эти произведенія любопытны по фактамъ, ими сообщаемымъ и по тому свту, который они бросаютъ на тогдашніе нравы и характеры. Къ такимъ произведеніямъ относятся напр. разсказы Альваро Нуньеса де-Вака, о претерпнномъ имъ кораблекрушеніи, объ его десятилтнемъ плн въ Флорид, съ 1527 по 1537 годъ и объ его позднйшемъ трехгодичномъ управленіи Ріо дела Платою {Два сочиненія Алваро Нуньеса Бака, а именно: ‘Naufragios’ и ‘Comentarios у Sucesos de su Gobieruo en el Rio de la Plata’, были въ первый разъ изданы въ 1555. Они напечатаны у Барсіа въ его Historiadores Primitives, tom. 1 и въ Biblioteca de Autors Espaoles, tom. XXII, 1852. Эти оба сочиненія, въ особенности Naufragios представляютъ собою сборникъ самыхъ невроятныхъ и фантастическихъ разсказовъ. Такъ напримръ въ Naufragios (Chap. XXII) авторъ помстилъ странныя и романтическія описанія необыкновенныхъ приключеній и страданій, и повидимому самъ былъ серьезно убжденъ, что при Божьей помощи ему не только удалось излчить больнаго, но однажды даже воскресить мертваго. Не смотря на все это, авторъ былъ несомннно человкъ въ высшей степени мужественнаго, стойкаго и возвышеннаго характера.}. Сюда же слдуетъ отнести краткое описаніе завоеванія Перу, составленное Франциско Хересомъ, секретаремъ Пизарро {Сочиненіе Франциско Хереса ‘Conquista del Peru’, написанное по приказанію Франциско Пизарро, было въ первый разъ издано въ 1534 и 1547 гг. и перепечатано у Рамузіо [Venezia, ed. Giunti, folio, tom. III] и въ сборник Барсіа [tom. III]. У Барсіа оно оканчивается нсколькими плохими стихами въ защиту автора, принадлежащими одному изъ его друзей. Стихи эти въ edicio princeps гораздо длинне, интересне и содержатъ въ себ нсколько свдній изъ жизни Хереса. Они перепечатаны въ Biblioteca de Autores Espaoles, tom. XXVI, 1853. Гайянгосъ думаетъ, что они принадлежатъ перу Oviedo.}, и боле подробный разсказъ о томъ же событіи Августина Сарате, начатый на самомъ мст событій, но оконченный уже по возвращеніи автора въ отечество, благодаря препятствіямъ со стороны Карвахаля, одного изъ чиновниковъ Гонзало Пизарро {‘Historia del Descubrimiento у Conquista del Peru’ была въ первый разъ напечатана въ 1555 и затмъ имла нсколько изданій. Ее можно найти въ сборник Барсіа [tom. III] и въ Biblioteca de Autores Espaoles, tom. XXVI, существуетъ итальянскій переводъ ея, сдланный Ulloa. Сарате былъ посланъ въ Перу Карломъ V, чтобы изслдовать на мст источники доходовъ страны, онъ доводитъ свой разсказъ до низложенія Гонзало Пизарро. См. превосходную характеристику Сарате въ конц послдней главы книги Прескотта ‘Завоеваніе Перу’. Pedro Cieza de Leon, проведшій около семнадцати лтъ въ Перу, издалъ также важное сочиненіе объ этой стран [Seville 1553] озаглавленное ‘Primera Parte de la Chronica del Peru’. Онъ имлъ намреніе пополнить его и издать еще три части, но умеръ въ 1560 г., г e infecta, на сорокъ третьемъ году своей жизни. Первая часть его труда была перепечатана въ Biblioteca de Autoros Espaoles, tom. XXVI, а рукопись третьей части, по слухамъ, находится въ рукахъ Джемса Ленокса [James Lenox] въ Нью Іорк. Гайянгосъ упоминаетъ еще о небольшой брошюр въ восемь листовъ, находящейся въ Британскомъ Музе и озаглавленной La Conquista del Peru. Онъ говоритъ, что эта брошюра иметъ видъ газеты и по всмъ вроятіямъ была первымъ, по времени, описаніемъ Перу.}. Вс эти сочиненія мы имемъ полное право пройти молчаніемъ: они не такъ важны, какъ произведенія разсмотрнныя нами, которыхъ совершенно достаточно для уясненія себ этого рода литературныхъ произведеній, во многомъ сходнаго съ старинными хрониками, но возвщающаго собою скорое появленіе боле совершенныхъ формъ историческаго изложенія.

ГЛАВА VII.

Театръ.— Вліяніе церкви и инквизиціи.— Мистеріи.— Кастилльехо, Олива, Хуанъ Парижскій и другіе писатели.— Запросъ со стороны народа на драматическую поэзію, — Лопе де Руэда.— Его жизнь, комедіи, Coloquios, Pasos и діалоги въ стихахъ.— Его характеръ, какъ основателя народной драмы въ Испаніи.— Хуанъ де Тимонеда.

Испанскому театру, какъ и театру другихъ новйшихъ европейскихъ народовъ, суждено было съ самого своего зарожденія бороться съ величайшими препятствіями. Здсь боле чмъ гд либо драматическія представленія находились въ теченіе вковъ въ рукахъ церкви, которая нисколько не была расположена выпустить театральную дирекцію изъ своихъ рукъ и отдать театръ въ руки свтскаго и антирелигіознаго направленія, уже просвчивающаго, какъ мы видли, въ пьесахъ Нахарро. Вотъ почему инквизиція заблаговременно присвоила себ право распорядиться судьбами театра, хотя это право было ей уступлено не государствомъ, а разв настроеніемъ общественнаго мннія. По выход севильскаго изданія ‘Propaladia’ въ 1520 г., сколько времени спустя мы не знаемъ, представленіе драмъ Нахарро было запрещено инквизиціей и запрещеніе это тяготло надъ ними до 1573 г. {Въ мадритскомъ изданіи 1573, in-8о сказано ‘La Propaladia estava prohibida en estos reynos, anos avia’, и Мартинесъ ли ла Роза [Obras, Paris, 1827, 12 mo, Tom. II, p. 382] говоритъ, что это запрещеніе было наложено вскор пост 1520 и снято лишь въ август 1573 г. Опредленіе срока запрещенія весьма важно и думаю, что слова Мартинеса де ла Розы о снятіи запрещенія относится не къ представленію Пропаладіи, но къ ея изданію, такъ какъ это изданіе помченное 21 августа 1573 г., вышло въ свтъ съ большими пропусками.} Изъ небольшаго числа пьесъ, написанныхъ въ начал царствованія Карла V, почти вс, за исключеніемъ пьесъ строго религіознаго содержанія, подверглись запрещенію. О существованіи многихъ пьесъ, какъ-то ‘Orfea’, 1534 г. и ‘Custodia’, 1541 г., мы узнаемъ только потому, что они попали въ Index Expurgatorius {Он упоминаются въ Catalogo L. F. Moralin, подъ No 57 и 63, Obras, Madrid, 1830, 8 vo, Tom. I, Parte I.}. Другія пьесы, какъ напр. ‘Amadis de Gaula’ Висенте, хотя и были напечатаны и выпущены въ свтъ, но не допущены къ представленію {Судьба этой длинной героической испанской драмы не лишена оригинальности. Какъ говорятъ, она была запрещена инквизиціей еще въ Index Expurgatorius 1549 [1559?] хотя и не появлялась въ печати до 1562 г., и не выходила отдльнымъ изданіемъ до 1586 г. По лиссабонскоку Index’у 1624 г. она могла быть издана только съ пропусками, вслдствіе этого существуетъ лиссабонское изданіе ея, вышедшее въ этомъ же году. Такъ какъ она никогда не была напечатана въ Испаніи, то слдуетъ думать, что запрещеніе относилось главнымъ образомъ къ ея представленію на сцен. (Barbosa, Bib. Lusitana, Tom. II, p. 584).}. Напротивъ того старинная религіозная драма пользовалась поддержкою духовныхъ властей. Это доказывается заглавіемъ мистерій, исполнявшимися отъ времени до времени, и общеизвстнымъ фактомъ что въ Валльядолид, въ 1527 г., по случаю крещенія инфанта, впослдствіи Филиппа II, отпразднованнаго съ великолпіемъ, свойственнымъ двору Карла V, пять религіозныхъ драмъ, сюжетомъ одной изъ которыхъ было крещеніе св. Іоанна, вошли въ составъ пышной церемоніи. {Описаніе этой церемоніи и свднія касательно этихъ драмъ приводятся Сандовалемъ въ ‘Historia de Carlos V’ [Anvers, 1681, fol. Tom. I, p. 619, Lib. XVI, 13] и не лишены значенія для исторіи испанской драмы. Слдуетъ также обратить вниманіе, что хотя на празднествахъ, сопровождавшихъ бракосочетаніе Максимиліана II, императора германскаго, съ Маріею, старшею дочерью Карла V, въ Валльядолид, въ 1548 г., присутствовалъ Филиппъ II, а самъ Максимильянъ получилъ воспитаніе въ Испаніи, тмъ не мене наиболе подходящими пьесами для представленія была найдена одна изъ комедій Аріосто въ оригинал, которая и была представлена, какъ сказано ‘con todo aquel aparatode theatre y scenas que los Romanos las solian representar, que fue cosa muy real y sumptuosa.’ [Calvete de Estrella, Viage de Pelipe, Hijo del Emperador Carlos V, ec. Anveres, folio, 1552, f 2, b.] Полагаю несомнннымъ, что выборъ палъ бы на испанскую пьесу, если бы въ испанскомъ репертуар существовала хотя одна драма соотвтствующая данному случаю и могущая понравиться избранной публик, собравшейся чествовать національное торжество Испаніи.} Подобныя произведенія однако не способствовали развитію драмы, хотя, можетъ быть, иныя изъ нихъ, какъ напр. пьеса Педро де Алтамара ‘La Cena de Emaus’, и не были лишены поэтическихъ достоинствъ {Она была напечатана въ 1523 г., и обширныя выдержки изъ нея можно найти у Моратина ‘Catalogo,’ No 36.}. Скоре ихъ цлью было удержать за театральными представленіями ихъ старинный религіозный характеръ {Образчикъ мистерій временъ Карла V можно найдти въ чрезвычайно рдкой книг безъ обозначенія года изданія, озаглавленной соотвтственно тремъ частямъ, на которыя она длится, ‘Triaca del Alma’ ‘Triaca de Amor и ‘Triaca de Tristes.’ Авторомъ ея былъ Марсело де Тебриха, сынъ извстнаго ученаго Антоніо Либрихи. Изъ посвященія и конца первой части можно заключить, что она была написана авторомъ на сороковомъ году его жизни, по смерти отца его, случившейся въ 1522 г., во время царствованія императора Карла V. Въ первой части, которую главнымъ образомъ я имю въ виду, находится мистерія воплощенія, содержащая въ себ боле восьми тысячъ короткихъ стиховъ. Все ея дйствіе заключается въ явленіи Богородиц архангела Гавріила подъ руку съ Разумомъ, въ образ женщины и въ сопровожденіи другаго ангела, выступающаго во глав семи добродтелей, а содержаніе состоитъ изъ бесдъ этихъ лицъ между собою и заканчивается заключительной рчью автора въ защиту благочестивой жизни. Конечно, произведенія столь несложной постройки и, къ тому же написанныя сомнительнаго достоинства стихами, отнюдь не могли содйствовать развитію испанской драмы въ XVI вк. Мистерія эта однако предназначалась для сцены. ‘Я написалъ ее’ говоритъ авторъ, ‘въ восхваленіе и прославленіе таинства воплощенія, написалъ такъ, чтобы она могла быть представлена какъ фарсъ [la puedon por farea representat] благочестивыми монахинями въ монастыряхъ, такъ какъ въ ней нтъ мужчинъ, а дйствуютъ только ангелы и юныя двицы’. Слдуетъ замтить, что мистерія въ томъ значеніи въ какомъ оно здсь употребляется, производилось иногда отъ слова mіnesterium, такъ какъ мистеріи исполнялись служителями [mіnіsters] церкви, а не потому что въ нихъ излагались таинства религіи, какъ это было обыкновенно во Франціи, гд мы имемъ напр. ‘Le Mist&egrave,re de la Passion’ и др.
Вторая часть этого оригинальнаго сочиненія, боле поэтичная, чмъ первая, возстаетъ противъ земной любви и превозноситъ любовь божественную, а третья, очень длинная, состоитъ изъ ряда утшеній въ различныхъ человческихъ скорбяхъ и несчастіяхъ, вслдствіе чего эти дв послднія части по необходимости проникнуты поучительнымъ тономъ. Вс три посвящены различнымъ членамъ знаменитой фамиліи герцоговъ Альба, которая покровительствовала автору. Въ цломъ, сочиненіе озаглавлено Triaca, означающее противоядіе, но, по словамъ Лебрихи здсь оно употреблено имъ въ смысл Ensalada, винигрета или смси, подобно Cancioncros Generales оно носитъ на себ рзкій отпечатокъ эпохи, не уступая этимъ послднимъ и въ поэтическихъ достоинствахъ.}. Попытки дать драм другое направленіе не отличались ни здравомысліемъ, ни прочнымъ успхомъ. Мы пройдемъ молчаніемъ ‘Constanza’ Кастилдьехо, написанную, повидимому, въ дух Нахарро и относимую къ 1522 году {Moratin, Catalogo, No 35, и выше T. I, стр. 417 прим. 6. Моратинъ длаетъ изъ нея короткое извлеченіе, а Вольфъ въ своей стать о Кастилльехо, [1849, р. 10] говоритъ что боле обширное извлеченіе изъ нея было издано въ 1542 г., подъ псевдонимомъ Фрей Ниделя, но лучшій и обстоятельнйшій отчетъ о ней даетъ Галлардо въ письм къ Гайяногсу, помщенномъ въ испанскомъ перевод моей книги (Tom. II, р. 500).}. Пьеса эта вслдствіе своей непристойности никогда не была издана вполн и теперь вроятно утрачена. Мы оставимъ также безъ вниманія вольные переводы сдланные около 1 530 г. Пересомъ де Оливой, ректоромъ Саламанскаго университета, Амфітріона Плавта, Электры Софоклэ и Гекубы Эврипида. Переложенія эти въ ту эпоху остались безъ всякаго вліянія на первые всходы народнаго театра, не имвшіе ничего общаго съ духомъ древности {Олива умеръ въ 1533 году, но переводы его, по правд сказать слишкомъ вольные, появились въ печати лишь въ 1585 году. Монтіано превозносить ихъ чистый и правильный слогъ, но Моратинъ порицаетъ Оливу за произведенныя имъ рискованныя и не драматическія измненія текста.}. Въ доказательство медленнаго развитія испанской драмы мы остановимся на одной пьес, ‘Эклога’, напечатанной въ 1536 году. Написана она Хуаномъ Парижскимъ размромъ de arte mayor, т. е. длинными стихами, раздленными на восьми строфные стансы, тщательное построеніе которыхъ обнаруживаетъ не мало труда и искусства {Списокъ этой чрезвычайно любопытной драмы, былъ мн любезно доставленъ Терно-Кампаномъ изъ Парижа. Она заглавлена ‘Egloga nuevamente composta por Inan de Paris, en la quai se introducen cinco personas: un Escudero llamado Estacio, у un Hermitano, у una Moa, у un Diablo, у dos Pastores uno llamado Vicente у el otro Cremon’. [1536]. Она напечатана готическимъ шрифтомъ безъ обозначенія мста изданія и имени издателя, но я полагаю, что она была издана въ Сарагос или въ Медин дель Кампо. По словамъ Ф. Вольфа въ мюнхенской библіотек находится экземпляръ ея, помченный 1551 г.}. Въ ней шесть дйствующихъ или правильне разговаривающихъ лицъ: рыцарь, отшельникъ, юная двица, дьяволъ и двое пастуховъ. Первымъ на сцен появляется отшельникъ. Онъ стоитъ, надо полагать, среди луга и размышляетъ о сует жизни человческой, и затмъ, набожно помолившись, удаляется, чтобы навстить другаго отшельника. Его останавливалъ оруженосецъ, со слезами жалующійся на жестокость съ нимъ Купидона, въ доказательство жестокаго характера послдняго онъ указываетъ на его участіе въ несчастіяхъ Медеи, въ паденіи Трои, судьб Пріама, Давида и Геркулеса, въ заключеніе рыцарь объявляетъ о своемъ ршеніи покинуть свтъ и укрыться въ кель уединеннаго монастыря. Онъ вступаетъ въ разговоръ съ отшельникомъ который пускается въ разсужденія о безуміи любви и совтуетъ искать исцленія своихъ печалей въ религіи и богоугодныхъ длахъ. Юноша ршается послдовать мудрому совту старца, и они вмст направляются къ жилищу отшельника. Но едва они оставляютъ сцену, какъ появляется дьяволъ, онъ горько жалуется на то, что оруженосецъ готовъ ускользнуть изъ его рукъ, и намревается употребить въ дло всю свою власть, чтобы удержать его. Одинъ изъ пастуховъ, по имени Висенте, входитъ на сцену и мелькомъ видитъ удаляющагося злаго духа, онъ страшно пораженъ его видомъ, который, дйствительно, судя по описаніямъ пастуха и по изображенію на заглавномъ лист, иметъ въ себ нчто фантастическое и ужасное. Висенте прячется съ испугу но въ это время появляется на сцен молодая двушка, возлюбленная рыцаря, извлекаетъ его изъ засады и между ними завязывается въ нкоторомъ род метафизическій разговоръ о любви, прерываемый приходомъ другаго пастуха, по имени Кремона, вслдствіе чего между пастухами возникаетъ ссора, двушк удается помирить ихъ, а Кренонъ сообщаетъ ей, гд находится отшельникъ и рыцарь, котораго она отыскиваетъ. Вс затмъ направляются къ жилищу отшельника. Увидвъ свою возлюбленную, рыцарь вн себя отъ радости, заключаетъ ее въ свои объятія и восклицаетъ:
‘Я отрекаюсь отъ печальнаго монашества, отнын я не желаю сдлаться боле ни отшельникомъ, ни монахомъ’ {Agora reuiego de mala fraylia,
Ni quiero hermitano ni fraile mas ser.}.
Отшельникъ внчаетъ ихъ и детъ съ ними въ городъ чтобъ погостить въ ихъ дом. Драма довольно оригинально заканчивается Villancico, съ слдующимъ припвомъ:
‘Не будемъ подчиняться любви, такъ какъ въ награду она даетъ страданіе’ {Huyamos de ser vasallos
Del amor,
Pues por premio da dolor.}.
Пьеса любопытна по странному смшенію духа старинныхъ мистерій съ духомъ эклогъ Хуана Энцины и комедій Нахарро, она наглядно показываетъ къ какимъ неловкимъ средствамъ должны были прибгать авторы, желавшіе въ одно и тоже время и угодить церкви и снискать благосклонность публики, искавшей развлеченія и питавшей мало симпатіи къ монахамъ и отшельникамъ.
Въ литературномъ отношеніи пьеса очень слаба: въ ней нтъ поэзіи и весьма мало драматическаго движенія. Начальный стансъ представляетъ собою прекрасный образецъ слога и размра всей пьесы. Отшельникъ входитъ на сцену, разсуждая самъ съ собою:
‘Тяжелая жизнь, которую мы, смертные, ведемъ здсь на земл, если здраво взглянуть на нее, представляется полною самыхъ тяжкихъ бдъ и мученій, столь великихъ и многочисленныхъ, что ихъ не перечтешь, въ довершеніе всего она также быстро блекнетъ, какъ роза на розовомъ куст’ {Такъ какъ только благодаря счастливому случаю можно отыскать другой экземпляръ этой пьесы, то я позволю себ привести оригиналъ переведеннаго въ текст отрывка, сохраняя его первоначальную орографію.

HERMITANO:

‘La vida penosa, que nos los mortales
En aqueste mundo, terreno passamos
Si con buen scntido, la considrmes
Fallarla henios, lleno de muy dures males
De tantos tormentos, tan grandes y taies
Que aver de contallos, es cuento infinita
Y alleude de aquesto, tan presto es marchita
Como la rosa, qu’esta en los resales’.
‘Una Fara a Manera de Tragedia’, написанная прозою, отчасти въ пастушескомъ род и напечатанная въ Валенсіи въ 1537 г. безъ имени автора иметъ повидимому сходство, по крайней мр въ нкоторыхъ подробностяхъ, съ разобранной нами пьесою. Арибо упоминаетъ о ней въ своей ‘Biblioteca de Autores Espaoles’, 1846, Tom. II p. 193, въ примчаніи.}.
Вслдъ за этой пьесой послдовали другія и еще ближе подходившія къ типу, созданному Нахарро. Одна изъ этихъ пьесъ носитъ заглавіе ‘La Vidriana’ и написана Хауме де Уэте (Jaume de Huete), въ ней изображена любовная исторія одного дворянина и аррагонской дамы, упросившихъ автора сдлать ее сюжетомъ своей драмы {‘Comedia Hamada Vidriana, compuesta por Jaume de Huete agora nuevamente’ etc. 4-to напечатана готическимъ шрифтомъ на 18 листахъ, безъ обозначенія года, мста и издателя. Въ пьес десять дйствующихъ лицъ и она заканчивается извиненіемъ со стороны автора, написаннымъ по-латыни, въ томъ, что онъ не можетъ писать, какъ Мена (я полагаю, что здсь разумется Хуанъ де Мена), хотя непонятно, почему именно авторъ упоминаетъ о немъ, такъ какъ пьеса очевидно написана въ подражаніе Нахарро.}, другая пьеса того же автора, озаглавленная ‘La Tesorina’ была впослдствіи запрещена инквизиціей {Эта драма находится въ одномъ том съ двумя послдними. Моратинъ (Catlogo, No 47), никогда не видавшій ее, отыскалъ ея заглавіе въ валльядолидскомъ Index Expurgatorius 1559 г. и произвольно отнесъ ее къ 1531 году. Вотъ ея полное заглавіе: ‘Comedia intitulada Tesorina, la materia de la quai es unes amores de un penado por una Seora у otras personas adhrentes. Hecha nuevamente por Jaunie de Huete. Pero si por ser su natural lengua Aragonesa, no fuere por muy cendrados termines, quanto a este inerece perdon’. Напечатана она in 4о, на пятнадцати листахъ готическимъ шрифтомъ, безъ обозначенія года, мста и издателя. Въ ней десять дйствующихъ лицъ и она является полнымъ подражаніемъ Нахарро, впрочемъ о немъ и упоминается въ нсколькихъ плохихъ латинскихъ стихахъ, которыми заканчивается пьеса и въ которыхъ авторъ выражаетъ надежду, что муза его найдетъ благосклонный пріемъ ‘quamvis non Тorris digna Naharro venit’.}. Эта послднія представляетъ собою явное подражаніе Нахарро: въ ней есть вступленіе (Introito), она раздлена на пять актовъ(Iornadas) и написана короткими стихами. Въ конц упоминается имя Нахарро съ весьма лестными для него отзывами автора, который на заглавномъ листк объявляетъ, что онъ самъ аррагонецъ, и это все, что мы знаемъ о немъ. Наконецъ у насъ есть пьеса въ пяти актахъ и въ томъ же стил, съ Introito въ начал и съ Villancico въ конц, написанная Агостиномъ Ортисомъ {}, и не оставляющая ни малйшаго сомннія, что драматическая манера Нахарро нашла себ подражателей и цнителей въ Испаніи. Но народная жилка все еще оставалась не затронутой. За исключеніемъ драматическихъ представленій религіознаго характера, находившихся въ рукахъ духовенства, не было ни одной драмы, въ которой принималъ бы участіе народъ. Опытъ этотъ былъ наконецъ сдланъ и сдланъ ъ^ успхомъ. Творцемъ былъ севильскій ремесленникъ,йДопе де Руэда’.золотыхъ длъ мастеръ по ремеслу, сдлавшійся, по причинамъ намъ неизвстнымъ, актеромъ и драматическимъ писателемъ.
‘Comedia intitulada Radiana, compuesta por Agostin Ortiz’, Напечатана въ небольшомъ формат, готическимъ шрифтомъ, безъ обозначенія года, мста изданія и имени издателя. Она раздлена на пять jornadas и иметъ десять дйствующихъ лицъ — очевидно излюбленное число. Помщена она въ вышеупомянутомъ том, содержащимъ кром того: 1) Плохой разсказъ въ проз, пересыпанный діалогами, сюжетъ — исторія Мирры, заимствованная главнымъ образомъ изъ Овидія. Она озаглавлена ‘La Tragedia de Mirrha’ и написана баккалавромъ Виллалономъ. Онъ былъ изданъ въ Медин дель Кампо, въ 1536 г., Педро Торансомъ, въ небольшую, четверку и готическимъ шрифтомъ, 2) Эклога, отчасти въ род эклогъ Хуана Энсины, написанная для представленій и озаглавленная Farza: ‘El Farza siguiente hizo Pero Lopez Rranjel’ etc. Она занимаетъ всего 4 листа и содержитъ въ себ три Villancicos. На заглавномъ листк ея находится грубо сдланная гравюра, изображающая ясли съ Вилеемомъ на заднемъ план, 3) Небольшой скучный фарсъ, озаглавленный ‘Jacinta’, не имющій впрочемъ ничего общаго съ Хасентой Нахарро. Этими тремя произведеніями, равно какъ и четырьмя упомянутыми выше, я пользовался по экземпляру, хранящемуся въ библіотек Леонса Терно Компана.
Перечень грубыхъ драматическихъ опытовъ, написанныхъ въ форм наиболе распространенной въ Испаніи въ царствованіе Карла V, приведенъ въ испанскомъ перевод моей книги (Tom. II. рр. 520—538) и служитъ какъ бы дополненіемъ къ извстному каталогу Моратина. Въ списк этомъ упоминается: 1) заглавія Autos и другихъ драмъ, принадлежащихъ перу страннаго чудака Танко дель Фрехеналя или Фрексеналя (см. ниже, гл. XXIX, прим.) теперь затерянныхъ и не стоющихъ того, чтобы ихъ отыскивать, 2) заглавія двухъ или трехъ подражаній Энсин, Нахарро и Целестин и (второе изданіе) весьма незатйливой комедіи, подъ заглавіемъ ‘Preteo y Tibaldo’, начатой Перальваресомъ де Айлльономъ и оконченной посл его смерти Луисомъ Уртадо, авторомъ Пальмерина Англійскаго. Гайянгосъ приводитъ значительныя извлеченія изъ этого послдняго сочиненія, но вс эти извлеченія не прибавляютъ ничего существеннаго къ нашимъ свдніямъ объ исторіи театра того времени. Время его дятельности обнимаетъ, какъ полагаютъ, періодъ между 1544 и 1567 гг., въ этомъ послднемъ году и немъ уже упоминается, какъ объ умершемъ. Мстомъ его драматической дятельности служили Севилья, Кордова, Валенсія, Сеговія и вроятно другіе города, гд разыгрывались съ успхомъ и не безъ выгоды для него его комедіи и Фарсы, мы знаемъ напр., что онъ давалъ свои представленія въ 1558 г. въ Сеговіи, въ новомъ собор въ теченіе недли, слдовавшей за его освященіемъ, на этихъ представленіяхъ присутствовали Сервантесъ и несчастный Антоніо Пересъ, которые оба., отзываются съ восторгомъ объ его сценическомъ талант. Первому изъ нихъ было двадцать лтъ въ 1567 году, считающемся обыкновенно годомъ смерти Руэды {Достоврно извстно, что онъ умеръ въ 1567 году, ибо въ изданіи его Comedias, выпущенномъ въ этомъ году въ Валенсіи его другомъ Тимонедою, въ конц его пьесы ‘Enganos’ помщенъ сонетъ на его смерть, написанный Франсиско де Ледесма. Послдній въ сущности почти единственный помченный годомъ фактъ его жизни, это участіе его въ представленіяхъ происходившихъ въ 1558 г. въ сеговійскомъ собор, фактъ, на который имется ясное указаніе въ ученомъ и добросовстномъ труд Діего де Кольменареса ‘Исторія Сеговіи’ (Segovia, 1627, fol., p. 516), гд говорится, что на сцен, устроенной между хорами ‘Лопе де Руэда, знаменитый актеръ (famoso comediante) того времени, разыгрывалъ забавную комедію (gustosa comedia’).
По словамъ Гайянгоса Тимонеда относитъ смерть Лопе де Руэды къ 1566 г. Подобное предположеніе могло возникнуть, какъ я полагаю, только на томъ основаніи, что ‘Epistola’, приложенная къ изданію ‘Евфеміи и Армелины’, (1567 г.), носитъ на себ цензурную помтку отъ октября 1566 года.}, а второму восемнадцать, слдовательно Руэда еще при жизни пользовался замчательнымъ успхомъ, а по смерти, не смотря на то, что онъ принадлежалъ къ презираемому и отверженному сословію актеровъ, онъ былъ похороненъ съ почетомъ среди лса исполинскихъ колоннъ большаго собора въ Кордов {Хорошо извстное мсто о Лопе де Руэд въ пролог Сервантеса къ его комедіямъ важне всего, что мы знаемъ о немъ. Впрочемъ біографическія свднія можно найти у Наваретте въ его ‘Vida de Cervantes’ рр. 255—260, и у Пеллиссера въ ‘Origen de іа Comedia у del Histrionisme en Espaa’ (Madrid, 1804, 12 mo, Tom II, pp. 72—84).}.
Произведенія его были собраны посл его смерти его другомъ Хуаномъ Тимонедой и отъ 1567 до 1588 выдержали нсколько изданій {Вышедшее въ 1576 г. въ Севиль подъ заглавіемъ: ‘Las Quatro Comedias y Dos Coloquios Pastorales del excelente poeta у gracioso representante, Lope de Rueda’ содержитъ въ себ главныя его произведенія и кром того ‘Dialogo sobre la Invencion de las Calzas que se usan agora’. Изъ посланія (Epistola), предпосланнаго этому изданію Хуаномъ Тимонедою можно заключить, что онъ сдлалъ нкоторыя, хотя вроятно, незначительныя измненія въ подлинныхъ рукописяхъ, озаглавленныхъ Лопе де Руэдой. Что касается до Deleytoso, напечатаннаго въ Валенсіи, въ 1567 г., то знакомство мое съ этимъ произведеніемъ ограничивается только многочисленными извлеченіями, сдланными Моратиномъ и содержащимъ шесть Pasos и одинъ Coloquio. Первое изданіе Quatro Comedias, etc., появилось въ 1567 г. въ Валенсіи, а послднее въ Логроньо, въ 1588 году.}. Они состоятъ изъ четырехъ комедій, двухъ пастушескихъ Coloquios, десяти Pasos или діалоговъ въ проз и двухъ діалоговъ въ стихахъ. Вс они очевидно были написаны для сцены и несомннно разыгрывались передъ публикою странствующей труппой, во глав которой стоялъ самъ авторъ. Комедіи раздлены на сцены и не длинне обыкновенныхъ фарсовъ, съ которыми он вообще сходны по характеру. Первая изъ нихъ ‘Los Enganos’ (Обманы) {Въ валенскомъ изданіи Хуана Мея, in-8о, 1567, пьеса эта озаглавлена ‘Los Enganados’ — Обманутые.} содержитъ въ себ исторію дочери Виргинія, бжавшей изъ монастыря, гд она воспитывалась и поступившей въ качеств пажа къ Марсело, своему прежнему любовнику, покинувшему ее вслдствіе подозрнія въ неврности. Клавела, особа, за которой теперь ухаживаетъ Марсело, влюбляется въ прекраснаго пажа, точь точь какъ Оливія въ комедіи Шекспира ‘Двнадцатая ночь’. Ошибка эта дала поводъ ко многимъ эффектнымъ сценамъ и положеніямъ. Братъ близнецъ пажа — женщины посл долгаго отсутствія возвращаются домой, онъ настолько схожъ съ сестрою, что оказывается вторымъ Созіей. Появленіе его производитъ сначала страшную суматоху, но все кончается тмъ, что онъ женится на Клавел, предоставляя сестру ея прежнему возлюбленному. Здсь по крайней мр есть завязка и въ діалогахъ встрчаются мста весьма остроумныя, свидтельствующія о драматическомъ талант автора.
Слдующая комедія ‘Medora’ изобличаетъ въ автор также нкоторое знакомство съ требованіями драматическаго искусства и Сценическихъ эффектовъ. Интересъ пьесы держится главнымъ образомъ на путаниц, возникающей вслдствіе сходства между похищенной въ дтств цыганами молодой двушкой и героинею, ея сестрою-близнецомъ. Здсь даже встрчаются превосходно очерченные характеры, изъ которыхъ въ особенности выдаются два: характеръ Гаргульо напоминающаго собою воина хвастуна комедіи Плавта или капитана Бобадиля, который хвастается своими подвигами — какъ это врно подмчено авторомъ — не только въ обществ, но и когда онъ остается наедин съ самимъ собою, и характеръ цыганки, обманывающей и обирающей Гаргульо, въ то время, когда онъ самъ намревался обмануть и обобрать ее {Это — Злоди старинныхъ испанскихъ драмъ и романовъ, немного негодяй, немного лгунъ, а въ цломъ — плутъ,— личность не имющая ничего общаго съ злодемъ новйшихъ временъ, который есть ничто иное, какъ старинный Alcahuete (сводникъ). Ср. Schack,Geschichie der dram. Literatur in Spanien, I Baud, s. 228. Примчаніе.}.
Сюжетъ ‘Eufemia ‘ иметъ нкоторое сходство съ исторіей Имоджены у Шекспира, а характеръ Мельхіора Ортиза, это почти точное воспроизведеніе характера шута въ старинной англійской драм — хорошо выдержанное и забавное смшеніе наивности и лукавства. ‘Armelina’, четвертая и послдняя изъ длинныхъ пьесъ Лопе де Руэды, смле другихъ по драматическому замыслу {Замчательно то, что об пьесы ‘Almelina’ и ‘Eufemia’ начинаются тмъ, что раннимъ утромъ поднимаютъ съ постели молодаго лнивца,— сценами подобными первой сцен ‘Облаковъ’ Аристофана.}.
Героиня, подкинутое дитя изъ Венгріи, посл ряда странныхъ приключеній, брошена въ испанской деревн, здсь она усыновлена деревенскимъ кузнецомъ, воспитывающимъ ее кротко и съ любовію, въ то время, какъ ея отецъ въ Венгріи на мсто ея воспитываетъ съ неменьшею добротою побочнаго сына того-же кузнеца, привезеннаго туда его недостойной матерью. Наконецъ отецъ героини догадываясь, что его дочь находится въ Испаніи, отправляется въ сопровожденіи своего воспитанника отыскивать ее. Здсь онъ обращается за совтомъ къ кудеснику — мавру, который посредствомъ страшныхъ чаръ вызываетъ изъ адской бездны Медею. Послдняя открываетъ отцу, что дочь его живетъ въ той самой деревн, гд они вс находятся. Тмъ временемъ двушка находитъ случай увидть прибывшаго изъ Венгріи юношу и молодые люди сразу влюбляются другъ въ друга. Не зная ничего этого, кузнецъ намревается выдать свою питомицу за башмачника, которому онъ еще прежде общалъ ее. Обстоятельство это какъ и слдовало ожидать, влечетъ за собой самыя печальныя послдствія. Чтобы разомъ покончить съ своимъ горемъ, молодая двушка ршается утопиться и бросается въ море, гд Нептунъ принимаетъ ее въ свои объятія и спокойно переноситъ въ жилище свое, на дно океана. Потомъ въ надлежащій моментъ онъ является съ нею на землю и разъясняетъ все дло. Пьеса заканчивается свадьбою и танцами. Все это, несомннно, крайне дико и нелпо, особенно т сцены, гд дйствуютъ съ одной стороны волшебникъ и Медея, съ другой Нептунъ, но тмъ не мене разговоры ведены живо, увлекательно, а вся пьеса написана слогомъ естественнымъ и бойкимъ.
Два Coloquios Pastorales (пастушескіе діалоги) отличаются отъ комедій мене тщательнымъ построеніемъ интриги и торжественнымъ, педантическимъ и весьма мало привлекательнымъ тономъ. Въ сущности они тже драмы и названы иначе только потому, что пастушескій тонъ пользовался всегда популярностью въ испанской поэзіи и со временъ Энцины его считали особенно пригоднымъ для сценическихъ представленій. Если что въ Coloquios иметъ драматическое значеніе, такъ одни мста комическія. Слдующій отрывокъ изъ діалога Tymbria можетъ быть лучше характеризуетъ легкій и естественный стиль Лопе де Руэды, чмъ какая-либо сцена изъ его драмъ. Содержаніе отрывка — споръ между Лено, хитрымъ шутомъ и Троико {Слдуетъ замтить, что Троико переодтая женщина.},— споръ, въ которомъ Лено старается посредствомъ разныхъ уловокъ оправдаться отъ обвиненія въ томъ, что онъ сълъ сладкій пирогъ, врученный ему Тимбріей для передачи ея возлюбленному Троико.
Лено. Троико, ты здсь?— Троико. Здсь дружище, разв ты не видишь меня?— Лено. Лучше-бы было, еслибъ я тебя не видлъ.— Троико. Почему, Лено?— Лено. Потому что ты не узналъ-бы о только-что случившемся несчастій.— Троико. О какомъ несчастій?— Лено. Какой у насъ сегодня день?— Троико. Четвергъ.— Лено. Четвергъ? А черезъ сколько дней будетъ вторникъ?— Троико. Съ вторника прошло два дня.— Лено. Это много! Но скажи, есть-ли еще дни такіе же несчастные, какъ вторникъ? {Объ этомъ поврь часто упоминается въ старинныхъ испанскихъ драмахъ:
Esta escrito.
El Martes es dia aciago.
(Lope de Vega, El Cuerdo en su Casa Acto II, Comedias, Madrid, 1615, 4-to, Tom. VI, f. 112, а.)}— Троико. Къ чему этотъ вопросъ?— Лено. Я это спрашиваю, потому что если есть несчастные четверги, то есть также и несчастные сладкіе пироги.— Троико. Я полагаю, что есть.— Лено. Слушай-же, если-бы съли твой пирогъ въ четвергъ, на кого обрушилось-бы несчастіе, на пирогъ или на тебя?— Троико. Конечно на меня.— Лено. И такъ, другъ Троико, мужайся, страдай и терпи, потому что, какъ говорятъ, люди отъ рожденія обречены на несчастія, которыя въ конц концевъ происходятъ отъ Бога, придетъ урочный часъ, ты также можешь умереть, и тогда, какъ говорится, наступятъ твои послднія минуты, и потому сноси все терпливо и помни, что сегодня мы здсь, а завтра насъ нтъ.— Троико. Боже помилуй насъ! Разв кто-нибудь умеръ изъ родныхъ моихъ, иначе къ чему эти утшенія, Лено?— Лено. Еслибъ это было угодно Богу, Троико.— Троико. Но что же такое случилось? Разв не можешь ты мн этого передать безъ лишнихъ разглагольствованій? Къ чему эти предисловія?— Лено. Принесшій мн извстіе о смерти моей матери прибгалъ къ большимъ изворотамъ, чмъ Пизуерга или Сапардіело {Рки, лежащія на свер Испаніи и часто упоминаемыя въ испанской поэзіи, особенно первая изъ нихъ.}.— Троико. Я не понимаю, что ты хочешь этимъ сказать. У меня нтъ матери и я никогда не зналъ ее.— Лено. Понюхай этотъ платочекъ.— Троико. Ну что же! я понюхалъ его.— Лено. Чмъ же онъ пахнетъ?— Троико. Чмъ-то въ род жира.— Лено. Ты имешь право сказать: ‘здсь была Троя’.— Троико. Что это значитъ, Лено?— Лено. Онъ предназначался для тебя, Тимбрія прислала теб его, онъ былъ весь усянъ орхами, Богу извстно, что я подобно всмъ смертнымъ, влюбленъ во все вкусное и какъ только я увидалъ, такъ и впился въ него глазами, какъ коршунъ въ цыпленка.— Троико. Въ кого, злодй? въ Тимбрію?— Лено. Да нтъ-же, храни меня Богъ! Онъ былъ одно масло и сахаръ.— Троико. Кто?— Лено. Сладкій пирогъ. Разв ты не догадался?— Троико. Но кто же мн прислалъ его?— Лено. Синьора Тимбрія.— Троико. Гд же онъ?— Лено. Онъ исчезъ.— Троико. Какимъ образомъ?— Лено. Отъ дурнаго глаза.— Троико. Кто же смотрлъ на него?— Лено. Къ несчастью — я.— Троико. Какимъ образомъ?— Лено. Я прислъ отдохнуть на дорог.— Троико. И что же?— Лено. Взялъ его въ руки.— Троико. И затмъ.— Лено. Мн захотлось узнать, каковъ онъ на вкусъ, и такъ какъ мн пришлось потомъ идти и направо и налво, то когда я вспомнилъ объ немъ, отъ него не оставалось даже воспоминанія.— Троико. Однимъ словомъ ты его сълъ?— Лено. Весьма вроятно.— Троико. Нечего сказать, ты хорошо исполняешь порученія.— Лено. Право? ты это находишь? Теперь, если когда-нибудь поручатъ мн снести два пирога, я съмъ ихъ оба, чтобы лучше исполнить порученіе.— Троико. Хорошее дло.— Лено. И хорошо, и безъ труда, и къ моему удовольствію. Пойдемъ же если хочешь, посмемся надъ Тимбріей.— Троико. Какимъ образомъ?— Лено. Ты скажешь ей, что сълъ пирогъ, она теб повритъ, то-то мы будемъ хохотать, ты просто умрешь со смху.— Троико. Твой совтъ хорошъ,— Лено. Такъ-то. Благословенны люди повинующіеся голосу разсудка! Но скажи мн, Троико, съумешь-ли ты разыграть съ нею эту комедію, съ серьезнымъ лицомъ?— Троико. Еще-бы нтъ. Къ чему же мн смяться?— Лено. Разв ты не находишь смшнымъ, что она будетъ думать, что ты сълъ пирогъ, тогда какъ его сълъ твой другъ Лено?— Троико. Ты говоришь, какъ мудрецъ, но довольно, убирайся къ чорту и и т. д. {Les Quatro Comedias de Lope de Rueda, Sevilla. 1676 года Намекъ на Трою въ устахъ пастуха можетъ показаться неумстнымъ, но не нужно забывать, что приведенная фраза была тогда въ большомъ употребленіи среди простонародья. Донъ-Кихотъ употреблялъ ее, покидая Барселону и бросая послдній взглядъ на этотъ городъ, бывшій для него мстомъ столькихъ неудачъ и окончательнаго посрамленія. Въ произведеніяхъ старинныхъ испанскихъ драматурговъ намекъ на Трою она попадается весьма часто.}
Десять Pasos имютъ большое сходство съ этимъ діалогомъ, это небольшія бойкія сценки безъ интриги и развязки, предназначенныя позабавить на нсколько минутъ праздную публику. Сюжетомъ двухъ Pasos служатъ продлки обжоръ, въ род Лено, въ другихъ происходятъ сцены между трусами и мошенниками, вообще сюжеты Pasos взяты изъ обыденной жизни и обработаны очень остроумно. Весьма вроятно, что нкоторые изъ нихъ были заимствованы изъ драматическихъ произведеній, боле обширныхъ и законченныхъ, но незаслуживающихъ, по мннію издателя, быть напечатанными цликомъ {Я вывожу это заключеніе изъ того, что въ конц изданія Comedias y Coloquios, 1576, находится Tabla de los de pasos graciosos que se pueden sacar de las presentes Comedias y Coloquios у poner en otras obras’. Въ сущности pasos означаетъ мсто въ рчи. Тмъ не мене, несомннно, что нкоторыя изъ отдльныхъ произведеній Лопе де Руэды носили названіе pasos до тхъ поръ, пока Тимонеда не далъ имъ названія en tremeses (интермедіи). Впрочемъ весьма возможно, что первоначально они служили прологами къ длиннымъ драмамъ.}.
Два стихотворныхъ діалога Лопе де Руэды весьма любопытны, какъ единственные дошедшіе до насъ образчики его поэзіи, если не считать нсколькихъ псенъ и одного отрывка сохраненнаго Сервантесомъ {Въ конц ‘Comedias’ помщена Glosa, не имющая впрочемъ большаго значенія. Отрывокъ, сохраненный Сервантесомъ, находится въ конц его ‘Banos de Argei’.}. Первый изъ этихъ діалоговъ носитъ заглавіе: Prendas de amor (Залоги любви) и иметъ характеръ пасторали, это — споръ между двумя пастухами о томъ, кто счастливе въ любви, тотъ-ли кто получилъ отъ своей возлюбленной кольцо или тотъ, кому подарена серьга? Діалогъ написанъ легкими плавными quintillas и не длинне прозаическихъ діалоговъ Руэды. Второй озаглавленъ, ‘Dialogue sobra la invencion de las calzas qae se usan agora’ (Діалогъ по поводу изобртенія модныхъ панталонъ). Онъ написанъ такими-же легкими стихами, какъ и первый, но гораздо боле носитъ на себ слдовъ оригинальной манеры автора. Разговоръ происходитъ между двумя слугами и начинается прямо съ слдующаго:
Перальта. Синьоръ Фуэнте, что вы такъ потолстла? Не панталоны-ли причиною этого превращенія?— Фуэнте. Синьоръ, это модные панталоны.— Перальта. Я ихъ принялъ за юбку.— Фуэнте. Я нисколько не стыжусь этого сходства. Разв можно носить такіе, какъ ваши? Мой другъ, такихъ уже больше не носятъ.— Перальта. Но чмъ вы ихъ подбили, что они такъ пышно держатся? Фуэнте. О, бездлицей, старою щеткою и поношеннымъ плещемъ, безъ этого модные панталоны не мыслимы.— Перальта. Я, съ своей стороны, посовтовалъ бы положить въ нихъ также и чепракъ.— Фуэнте. Иные запихиваютъ въ нихъ множество соломы и сна, чтобы они казались еще пышне.— Перальта. Въ этихъ вроятно устроено цлое помщеніе для животныхъ.— Фуэнте. Я знаю, что въ панталоны кладутъ также драгоцнныя вещи, чтобы придать имъ больше цнности.— Перальта. А я не знаю, отчего-бы человку, набивающему свои панталоны соломою, не заказать себ вьючное сдло {Per. Seor Fuentes, que mndanza
Habeis hecho en el calzado,
Con que andais tan abultado?
Fuent. Seor, calzas la usanza.
Per. Pense qu’его verdugado.
Fuent. Pues yo d’ellas no me corro
Que hau de ser como las vuesas?
Hermann, ya no usan d’esas Per.
Mas qne les hechais de aft’oro,
Que aun se paran tan tiesas?
Fuent. D’eso poco: un say о viejo
Y toda una ruin capa,
Que а esta calza no eseapa.
Per. Pues, si van а mi consejo,
Hecharan una gualdrapa.
Fuent. Y aun otros mandan poner
Copia de paja y esparto,
Porque les abulten harto.
Per. Esos deben de tener
De bestias quiza algun quarto.
Fuent. Pondrase qualqnier albaja.
Por traer calza gallarda.
Per. Cierto yo no s que aguarda.
Quien va vestido de paja
De hacerse alguna albarda.
Сколько мн извстно, этотъ діалогъ напечатанъ только въ конц изданія ‘Comedias’1576 г. Въ немъ очевидно идетъ рчь о входившихъ тогда въ моду панталонахъ или ботфортахъ съ чрезмрно широкими отворотами, которыя дочь Санчо въ пылу тщеславія пожелала видть на своемъ отц, узнавъ о его назначеніи правителемъ Барратаріи,— о тхъ ботфортахъ, какіе, по разсказу де Ту, носилъ Донъ-Карлосъ, и въ складкахъ которыхъ онъ имлъ обыкновеніе прятать пистолеты, наводившіе страхъ на Филиппа II:— ‘Caligis, quae amplissimae de more gentis in usu sunt’. Ботфорты эти оыли запрещены королевскимъ указомъ въ 1623 году. См. дв забавныя исторіи въ примчаніяхъ къ Донъ-Кихоту Пеллисера (Parte II, с. 60) и начало Lib. XLI Thuani Historiarum. Ботфорты эти, подобно другимъ принадлежностямъ испанскаго костюма, шляп съ перьями, плащу и т. п. вошли въ моду въ другихъ европейскихъ государствахъ, вмст съ распространеніемъ политическаго вліянія Испаніи и ея престижа, т. е. по той же самой причин, по какой французское платье и моды вошли въ употребленіе въ Европ со временъ Людовика XIV. У Фигероа (Plaa Universal, 1651, ff. 226, 227) встрчается забавная глава о Портныхъ, въ которой онъ подноситъ мадритскимъ портнымъ пальму первенства за искусство и вкусъ и утверждаетъ, что превосходство ихъ въ ономъ отношеніи признано во Франціи и Италіи. Извстно, какъ высоко они цнились въ Англіи во времена Елизаветы и Іакова I. Roger Ascham, въ своемъ ‘Schoolmaster’, упоминаетъ, говоря объ испанскихъ модахъ, о громадныхъ ботфортахъ, какъ о неприличіи, которое слдуетъ изгнать изъ употребленія наравн съ ‘чудовищными испанскими шляпами’ и проч.}.
Главной цлью разнообразныхъ формъ драмы, созданныхъ Лопе де Руэдой, было желаніе позабавить публику низшаго класса. Но для достиженія этой цли, театральныя приспособленія, которыми онъ располагалъ, были черезчуръ бдны и несовершенны.
‘Во времена этого знаменитаго испанца’, говоритъ Сервантесъ, {Comedias Prlogo.} ‘вс бутафорныя принадлежности умщались въ одномъ мшк и состояли изъ четырехъ блыхъ, пастушескихъ куртокъ съ кожаными отворотами и съ позолотою, четырехъ бородъ, коллекцій париковъ и четырехъ или боле посоховъ. Пьесы, на подобіе эклогъ, состояли изъ разговоровъ между двумя или тремя пастухами и пастушкою. Въ нихъ вставлялись дв или три интермедіи, гд появлялись негръ, негодяй, шутъ, а иногда бискаецъ. Вс эти четыре роли и многія другія исполнялъ самъ Лопе съ неподражаемымъ искусствомъ… Сцена состояла изъ четырехъ скамеекъ, образующихъ четыреугольникъ и устланныхъ досками, она возвышалась надъ поверхностью земли не боле какъ на четыре пяди… Старое одяло, отдергивавшееся съ помощью двухъ веревокъ, отдляло отъ публики такъ называемую уборную, гд помщались музыканты, которые пли старинныя баллады, не имя даже гитары для аккомпанемента’.
Подобные первобытные театры обыкновенно устроивались на площадяхъ, и представленія начинались, когда собиралось достаточное количество зрителей, и до полудня и посл полудня, такъ какъ въ конц одной изъ своихъ пьесъ Лопе де Руэда приглашаетъ публику разойтись покушать и затмъ возвратиться на свои мста {‘Auditores, no hagais sino comer, y dad a vuelta la plaza.’}.
Четыре длинныя драмы Лопе де Руэды имютъ сходство съ появившимися около того же времени первыми зачатками англійской комедіи, каковы напр. ‘Ralph Royster Doyster’ и Gammer Gorton’s Needle’. Он длятся на такъ называемыя сцены, наиболе короткія изъ нихъ состоятъ изъ шести сценъ, наиболе длинныя — изъ десяти, въ сценахъ этихъ мсто дйствія мняется рдко, а дйствующія лица всьма часто, — обстоятельство не имющее впрочемъ большаго значенія, такъ какъ вся тогдашняя обстановка не задавалась серьезной попыткой произвести сценическую иллюзію {Въ пятой сцен ‘Eufemia’ при появленіи Вальяно происходитъ перемна мста дйствія. Очевидно что Лопе де Руэда не зналъ значенія слова сцена, или неправильно употреблялъ его.}. Успхъ драмъ завислъ главнымъ образомъ отъ роли шутовъ или простаковъ (Simples), которые въ драмахъ Лопе де Руэды являются важными дйствующими липами и почти не сходятъ со сцены {Первые очерки этихъ simple s, преобразовавшихся впослдствіи въ graciosos, встрчаются въ пьес Висенте ‘Parvos’,}. Немало также способствовали успху пьесъ двусмысленности и недоразумнія, имвшія свой источникъ либо въ дурномъ произношеніи кастильскихъ словъ лицами, игравшими роли Мавровъ и Негровъ. Каждая пьеса начиналась короткимъ прологомъ, заключавшимъ въ себ изложеніе сюжета и закончивалась какой нибудь шуткой или извиненіемъ передъ публикою. Естественность замысла, въ высшей степени легкіе, характерные, чисто кастильскіе, обороты, добродушная, искренняя веселость, и удачное острое чутье комическаго, воспроизведеніе обыденныхъ нравовъ и обстановки — вотъ выдающіяся черты драматическихъ произведеній Лопе де Руэды, отличающія также его остальные, мене объемистые, литературные опыты. Изъ этого видно, что онъ попалъ на настоящую дорогу и вотъ почему Сервантесъ и Лопе де Вега справедливо признавали его истиннымъ основателемъ народнаго испанскаго театра {Сервантесъ, въ извстномъ уже намъ пролог, называетъ его великимъ Лопе де Руэда (el gran Lope de Rueda), а говоря объ испанской драм отзывается о немъ, какъ о ‘еl primero quo en Espaa las saс de mantillas y las puso eu toldo y vistio de gala y apariencia’. Это было сказано 1615 году. Сужденіе Сервантеса основано на его личномъ знакомств съ произведеніями Лопе де Руэды и на личныхъ воспоминаніяхъ о немъ.— Въ 1620 г. въ пролог къ тринадцатому тому своихъ комедій (Madrid, in-4о) Лопе де Вега говоритъ: La comedias no eran mas antiguas que Rueda, a quien oyeron muchos que hoy viven.}.
Первымъ изъ послдователей Лопе де Руэды былъ другъ его и издатель его сочиненій Хуанъ де Тимонеда, валенсійскій книгопродавецъ, жившій во второй половин XVI вка и умершій, вроятно, въ глубокой старости, вскор посл 1597 г. {Ximeno, Escritores de Valencia, Tom. I p. 72 и Fuster, Biblioteca Valenciana, Tom. I, p. 161. Лучшая характеристика его находится въ Barreira y Leirado ad verb.}.— Тринадцать или четырнадцать написанныхъ имъ пьесъ носятъ разныя заглавія и въ значительной степени разнятся одна отъ другой по характеру, лучшія изъ нихъ т, которыя наиболе окрашены народнымъ колоритомъ. Четыре изъ нихъ носятъ названіе ‘Pasos’, а четыре ‘Farsas’,— он вс весьма схожи между собою. Дв озаглавлены ‘Comedias’, одна изъ нихъ ‘Aurelia’ написана короткими стихами, раздлена на пять jornadas и иметъ introito по образцу Нахарро, другая же ‘Cornelia’ длится просто на семь сценъ и написана по примру Лопе де Руэды прозою. Кром того въ числ пьесъ Тимонеды находилась одна, которую можно бы назвать интермедіей (Entremes), одна трагикомедія, представлявшая собою смшеніе миологіи съ новйшей исторіей, дале пьеса религіознаго характера (Auto), содержавшая въ себ исторію потерянной овцы и наконецъ переводъ или, скоре подражаніе ‘Менехмамъ’ Плавта. По всему видно, что онъ основывалъ успхъ всхъ своихъ пьесъ на бойкихъ и забавныхъ діалогахъ, напоминающихъ діалоги Лопе де Руэды, и что вс его пьесы предназначались для представленія на городскихъ площадяхъ, на что въ нихъ не разъ встрчаются указанія {Въ пролог къ ‘Cornelia’ одно изъ дйствующихъ лицъ выражается о геро пьесы, что онъ живетъ въ Валенсіи,— ‘въ дом, который отсюда видно’, и при этомъ картинно указываетъ зрителямъ на нсколько домовъ, что, конечно, не лишено было извстной доли комизма. Подобная же выходка повторяется въ той же пьес немного дале другимъ дйствующимъ лицомъ.}.
Сюжетъ пьесы ‘Cornelia’ появившейся въ первый разъ въ печати въ 1559 г., нсколько запутанъ.
Дйствующими лицами здсь являются: юная особа, похищенная въ дтств маврами и возвратившаяся въ цвт лтъ на родину, гд никто не узнаетъ ее, обманутый женою сумасбродъ, очень забавный несмотря на свое горе, благодаря уцлвшей въ немъ доз остроумія, Паскино, на половину докторъ-шарлатанъ, на половину магъ и волшебникъ, а въ сущности отъявленный плутъ и еще пять или шесть личностей, такъ что обиліе матеріала далеко не соотвтствуетъ небольшому объему пьесы. Нкоторые изъ діалоговъ полны жизни и движенія, два или три характера превосходно очерчены, въ особенности характеръ мужа Корналлы. Чтодо главнаго дйствующаго лица — мага и волшебника — то оно является, пожалуй, сколкомъ съ героя поставленной на сцену почти за тридцать лтъ передъ тмъ комедіи Аріосто ‘Чернокнижникъ’ ‘Negromante’. Фактъ, свидтельствующій, что Тимонеда, если и страдалъ отсутствіемъ оригинальности, то не былъ лишенъ извстной доли образованности {‘Con privilgie. Comedia Hamada Cornelia, nuevameute compuesta, por Juan de Timoneda. Es rnuy sentida, graciosa, y vozijada. Ao 1559’. 8 vo.}.
Прозаическая комедія ‘Близнецы’ (Menennos), появившаяся въ печати въ томъ же году, какъ и ‘Cornelia’, служитъ новымъ доказательствомъ его начитанности. Сюжетъ ея заимствованъ у Плавта, хотя авторъ сдлалъ въ немъ значительныя измненія. Дйствіе происходитъ въ Севиль, пьеса раздлена на четырнадцать сценъ по примру Лопе де Руэды и отражаетъ въ себ чисто испанскіе нравы. Въ ней даже припоминается Лазарильо де Тбрмесъ по поводу одного безнравственнаго молодаго слуги’ {Намекъ этотъ встрчается въ XII сцен. ‘Es el mas agudo rapaz del mundo y es lierinano de Lazarillo de Trmes, el que luvo trezientos y cincuenta amos’.}.
Разговоры въ ней большею частью ведутся бойко и естественно и кажутся какъ будто выхваченными изъ жизни, какъ и въ драмахъ того же автора, словомъ, какъ забавная передлка (rifacimento) комедіи Плавта, она читается съ удовольствіемъ {Con privilgie. La Comedia de los Menennos, traduzida por Juan Timoneda у puesta en gracioso estilo у elegantes sentencias. Ano 1559′. 8 vo.}.
Наиболе характеристичной и для автора и для школы, къ которой онъ принадлежалъ, служитъ небольшая пьеса (Paso) подъ заглавіемъ ‘Слпые Нищіе и Мальчика‘ (Paso de dos Ciegos y un Mozo). Она написана короткими не совсмъ правильными стихами и начинается съ монолога, въ которомъ мальчикъ Палильосъ обращается къ публик съ просьбою дать ему мсто и въ доказательство своихъ способностей разсказываетъ, какимъ остроумнымъ способомъ онъ обокралъ своего хозяина, слпаго нищаго. Въ эту минуту слпой нищій, о которомъ идетъ рчь, по имени Мартинъ Альваресъ, показывается на углу площади, распвая молитвы, какъ обыкновенно длаютъ люди его профессіи, бродящіе по улицамъ испанскихъ городовъ, въ то же время съ противоположной стороны той же площади идетъ другой слпой Перо Гомесъ, собратъ перваго по ремеслу. И тотъ, и другой предлагаютъ свои молитвы въ обмнъ на милостыню и тмъ настойчиве, что дло происходитъ наканун Рождества. Мартинъ Альваресъ поетъ:
‘Благочестивые христіане, кто изъ васъ закажетъ мн пропть особую молитву, вновь сложенную въ честь Богородицы’?
Услыхавъ хорошо знакомый голосъ, мальчикъ Палильо ощущаетъ страхъ и хочетъ обратиться въ бгство, но, вспомнивъ, что въ этомъ нтъ необходимости, такъ какъ нищій слпъ, спокойно остается на мст въ то время, какъ его прежній хозяинъ продолжаетъ:
‘Заставьте же меня пропть, вдь теперь канунъ Рождества, молитву, что поютъ въ честь Рождества Христова’.
Но такъ какъ никто не подаетъ ему милостыню, то онъ восклицаетъ:
‘Іисусе! я никогда ничего не видалъ подобнаго, страхъ овладваетъ мною: у меня пересохло въ горл отъ распваемыхъ мною молитвъ, а прибыли ни на грошъ. Неужели люди стали такъ жадны, что жалютъ денегъ на молитвы’?
Подходитъ другой слпой нищій Перо Гомесъ и затягиваетъ:
‘Почтенные люди, кто изъ васъ попроситъ меня помолиться, за тхъ я пропою съ благоговніемъ покаянные псалмы, за которые папа Климентъ даровалъ отпущеніе грховъ и кром того…. молитву на Рождество Христа’ {Devotes cristianos, quien
Manda rezar
Una oracion singulr
Nueva de nuestra Seora?
Mandadme rezar, pues que es
Noche santa,
La oracion segun se canta
Del nacimiento de Cristo.
Iesus! nunca tal he visto,
Cosa es esta que me espanta:
Seca tengo la garganta
De pregones
Que voy dando por cantones,
Y nada no me aprovecha:
Es la gente tan estrecha,
Que no cuida de oraciones.
Quien manda sus dovociones,
Noble gente,
Que rece devotaniente
Los salines de penilencia,
Por los cuales indulgencia
Otorgo’el Papa Clemente?
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
La oracion del nacimiento
De Christo.
L. F. Moralin, Obras, Madrid, 1830, 8 vo, Tom. I, p. 648.}.
Слпцы, узнавъ другъ друга по голосу, вступаютъ въ разговоръ, воображая, что они одни. Альваресъ разсказываетъ, какъ его обворовалъ мошенникъ проводникъ, а Перо поясняетъ, что онъ во избжаніе подобнаго несчастія, всегда зашиваетъ собираемые имъ дукаты въ шапку. Выслушавъ все это Полильо, недовольный сверхъ того только-что даннымъ объ немъ отзывомъ, подкрадывается къ Гомесу, сбиваетъ съ него шапку и убгаетъ съ ней. Гомесъ полагая, что слпой товарищъ подшутилъ надъ нимъ, вжливо проситъ его возвратить шапку. Альваресъ отзывается, конечно, полнымъ незнаніемъ о случившемся, Гомесъ настаиваетъ на своемъ и споръ ихъ оканчивается, подобно большинству споровъ этого рода, ссорою и дракою, несомннно къ великому удовольствію того сорта публики, которая собиралась на площадяхъ Валенсіи или Севильи {Это Paso, воспроизводящее, насколько можно судить, сопоставивъ его съ одной сценою въ ‘Diablo Cojuelo’ Tranco VI, весьма врно современные нравы, было перепечатано Моратиномъ (Obras, 8 vo, Madrid, 1830, Tom. I, Parte II, p. 644), въ сочиненіяхъ котораго (Parte I, Catalogo, Nos. 95, 96, 106—118) встрчается лучшая оцнка произведеній Тимонеды. Обычай пть на улицахъ народныя псни всякаго рода былъ весьма распространенъ въ Испаніи со временъ Гитскаго пресвитера (Соріа 1438) и сохранился до нашихъ дней. Мн не разъ случалось слышалъ и даже записать нсколько романсовъ въ обмнъ за подаяніе, совершенно такъ, какъ это происходитъ въ Paso Тимонеды.
Въ одной изъ комедій Сервантеса ‘Pedro de Urdemalas’ герой является въ роли слпаго нищаго и возвщаетъ о своемъ прибытіи пніемъ, точь въ точь какъ слпой въ пьес Тимонеды. Онъ поетъ:
‘Я знаю (молитву) души одинокой,
Я знаю молитву св. Панкратія,
Молитву св. Кирика и Акакія.
Я знаю молитву отъ замерзанія,
Ту, что исцляетъ отъ желтухи
И ту, что спасаетъ отъ золотухи.
‘Se la del anima sola
Y se la de San Pancracio,
Sa de San Quirce у Acacio,
Se la de los sabanones,
La de curar la tericia
Y resolver lamparones.
(Comedias, Madrid, 1615, 4 to, f. 207).}.

ГЛАВА VIII.

ТЕАТРЪ.— ПОДРАЖАТЕЛИ ЛОПЕ ДЕ РУЭДЫ.— АЛОНСО ДЕ ЛА ВЕГА.— СИСНЕРОСЪ,— СЕВИЛЬЯ. МАЛЯРА. КУЭВА.— СЕПЕДА.— ВАЛЕНСІЯ.— ВИРУЭСЪ.— ПЕРЕВОДЫ И ПОДРАЖАНІЯ ДРЕВНИМЪ АВТОРАМЪ.— ВИЛЛЬЯ ЛОБОСЪ.— ОЛИВА.— БОСКАНЪ.— АБРИЛЬ.— БЕРМУДЕСЪ.— АРХЕНСОЛА.— СОСТОЯНІЕ ТЕАТРА.

Въ состав труппы Лопе де Руэды находились дв личности, бывшіе подобно ему, и драматургами и актерами вмст. Первый изъ нихъ былъ Алонсо де ла Вега, умершій въ Валенсіи, въ 1566 году, — въ томъ самомъ году, когда три его прозаическія драмы, изъ которыхъ одна, прямое подражаніе учителю, были изданы Хуаномъ Тимопедою {C. Pellicer, Origen de la Comedia, Tom. I, p. III, Tom. II, p. 18, L. F. Moralin, Obras, Tom. I, Parte II, p. 638 и его Catalogo, Nos. 100, 104 и 105.}. Другой Антоніо Сиснеросъ, дожившій до 1579 года, хотя мы не знаемъ, дошло ли до насъ хоть одно изъ его драматическихъ произведеній {C. Pellicer, Origen, Tom. I, p. 116, Tom. II, p. 30.}. И тотъ, и другой гораздо ниже Лопе де Руэды и Хуана Тимонеды, но вс они вмст имли въ свое время громадное вліяніе на театръ, вліяніе, которое не прекратилось и до сихъ поръ, доказательствомъ чему служатъ краткія драматическія произведенія, которыя съ ихъ легкой руки навсегда сдлались популярны на испанской сцен.
Впрочемъ драматическій репертуаръ въ Испаніи 1560—90 годовъ не ограничивался пьесами, сочиненными Лопе де Руэдою, его друзьями и завдуемой имъ труппою странствующихъ актеровъ. И въ другихъ мстахъ были длаемы попытки иного рода, основанныя на другихъ началахъ, иногда сопровождавшіяся успхомъ, иногда совсмъ не имвшія его. Особенно въ этомъ отношеніи отличилась Севилья и весьма вроятно, что комедіи Хуана Маляры или Маль-Лары, уроженца Севильи, разыгрывались тамъ въ эту эпоху. Вс он въ настоящее время утрачены {Navarrete, Vida de Cervantes, p. 410. О Маль-Лар я буду говорить впослдствіи (Періодъ II, Глав. XXXIX), но думаю, что кстати будетъ теперь же упомянуть о томъ, что за годъ до своей смерти онъ издалъ описаніе встрчи Филиппа II въ Севиль, въ ма 1570 г., во время посщенія этого города Филиппомъ по окончаніи войны его съ Маврами. Самъ Маль-Лара сочинилъ на латинскомъ и испанскомъ языкахъ объяснительные надписи къ разнообразнымъ аллегорическимъ изображеніямъ, составлявшимъ главныя украшенія празднества. Надписи эти, равно какъ и описаніе всего, что происходило въ этотъ день въ Севиль, онъ включилъ въ свою книжку ‘Recivimiento que hizo la muy leal Ciudad de Sevilla la C. R. М. dol Rey Felipe N. S.’ и проч. (Sevilla, 1570, 18 mo, ff. 181). Небольшая книжка Маль-Лары весьма любопытна отчасти по свдніямъ, сообщаемымъ ею о Филипп II, Фердинанд, Колумб, Лебрих и др., по главнымъ образомъ по заключающемуся въ ней, написанному на прекрасномъ кастильскомъ язык, описанію города и всхъ происходившихъ въ немъ церемоній и празднествъ.}. Напротивъ, комедіи Хуана де ла Куэвы отчасти сохранились, отчасти и заслуживаютъ вниманія во многихъ отношеніяхъ, главнымъ образомъ потому, что нкоторыя изъ нихъ принадлежатъ къ разряду историческихъ. Комедіи эти, по крайней мр то небольшое количество, которое дошло до насъ, были поставлены на сцену въ 1579 и слдующихъ годахъ, но напечатаны только въ 1588 г., и всего въ одномъ том {L. F. Moralin, Obras, Tom. I, Parte I, Catlogo, Nos. 132—139, 142—145, 147 и 150. Martinez de la Rosa, Obras, Paris, 1827, 12 mo, Tom. II, pp. 167 и проч.}. Каждая изъ нихъ подраздляется на четыре Jornadas или акта, написаны он самыми разнообразными размрами, встрчаются тутъ terza rima, блые стихи, сонеты, но главнымъ образомъ redontillas и осьмистрочные стансы. Сюжеты нкоторыхъ изъ нихъ заимствованы изъ національной исторіи, таковы Семь инфантовъ Лары, Бернардо дель Карпіо, Осада Заморы, есть сюжеты изъ древней исторіи, напр. Аяксъ, Виргинія, Муцій Сцевола, дале, есть сюжеты, прямо придуманные, каковы напр. Влюбленный Старикъ, Обезглавленный,— пьеса основанная на одномъ мавританскомъ преданіи. Наконецъ одна изъ комедій Куэвы El Saco de Roma иметъ своимъ сюжетомъ событіе позднйшей эпохи, именно взятіе и разграбленіе Рима коннетаблемъ Бурбономъ. Вс он отличаются неуклюжестью плана и неровностью въ его исполненіи, напр. El Saco de R о in а ничто иное, какъ рядъ нисколько не связанныхъ другъ съ другомъ діалоговъ, описывающихъ дйствія императорской арміи со времени римской осады въ ма 1527 до коронованія Карла V въ Болонь, т. е. до февраля 1530. Описаніе разграбленія Рима не лишено извстной доли правдивости, но за то въ другихъ мстахъ правды очень мало, и испанцы всюду окружены ореоломъ славы {Пьеса эта перепечатана у Ochoa, Teatro Espaol, Paris, 1838, 8 vo, Tom. I, p. 251.}.
El Infаmаdor (Клеветникъ) передаетъ совершенно въ иномъ тон исторію молодой двушки, отвергающей любовь одного развращеннаго юноши, который изъ мести обвиняетъ ее въ убійств и другихъ преступленіяхъ. Она уже осуждена на смерть, но спасается при участіи сверхъестественныхъ силъ, а ложный доносчикъ несетъ назначенную ей кару. Пьеса производитъ возмутительное впечатлніе, особенно въ тхъ мстахъ, гд родители героя и героини желаютъ смерти собственныхъ дтей, въ цломъ же она кажется еще нелпе, благодаря обычной тогда смси языческой миологіи съ нравами и понятіями новйшихъ временъ. Здсь даже нтъ и слда поэтической струнки, которая мстами еще звучитъ въ другихъ драмахъ Куэвы, вообще пьеса написана такъ небрежно, что въ ней даже нтъ дленія актовъ на сцены. {‘El Infamador’ тоже перепечатанъ у Ochoa, Tom. I, р. 264. Нкоторыя думали, что характеръ Лейсино (Leucino) въ этой комедіи послужилъ прототипомъ для Донъ Жуана Тлрсо де Молины, но по моему мннію сопоставленіе этихъ характеровъ другъ съ другомъ не подтверждаетъ этой гипотезы.} Трудно поэтому представить себ, чтобы большинство изъ написанныхъ имъ 12 или 14 драмъ могло быть поставлено на сцену. По всей вроятности, ихъ діалоги были просто читаны одинъ за другимъ, чтобы ознакомить публику съ ихъ сюжетами, но безъ всякой попытки произвести сценическую иллюзію. Подобная догадка находитъ себ подтверженіе въ томъ факт, что драмы, о которыхъ идетъ рчь, были, какъ значится на ихъ заглавномъ листк, представлены въ саду нкоей доньи Эльвиры въ Севиль {Одна изъ пьесъ Куэвы была розыграна не въ саду доньи Эльвиры, а при двор Донъ Хуана, другая въ Atarazanas, т. е. арсенал или цейхгауз, но ни одна изъ нихъ, повидимому, не появлялась на подмосткахъ общественнаго театра.}.
Дв комедіи Хожина Ромеро де Сепеды (Ioaquin Romero de Zepeda) изъ Бадахоса, напечатанныя въ Севилль въ 1582 г., далеко не похожи на комедіи Куэвы. Одна изъ нихъ, носящая заглавіе Мetаmorfosеа (Превращеніе), хотя и длится на три jornadas или, акта, но по характеру своему примыкаетъ къ стариннымъ драматическимъ пасторалямъ. Это — шутливыя состязанія въ остроуміи и любви между тремя пастухами и тремя пастушками, которые постоянно ссорятся между собою, но въ конц концовъ примиряются и соединяются, за исключеніемъ одного пастуха, съ самого начала отвергавшаго всякую любовь и пастушки Белизены, которая была слишкомъ жестока къ одному изъ своихъ поклонниковъ, въ свою очередь была отвергнута другимъ и которая кончаетъ тмъ, что отъ нея отвертываются вс. Первые два акта другой комедіи Сепеды, озаглавленной La Соmedіа Salvage (Дикая комедія), заимствованы изъ знаменитой драматической исторіи ‘Селестины’, а третій и послдній актъ переполненъ всякими ужасами собственнаго изобртенія автора. Пьеса получила свое названіе отъ дикарей, которые являются въ ней дйствующими лицами, точно также какъ они фигурируютъ въ рыцарскихъ романахъ и старинной англійской драм и своей грубостью и нелпостью вполн оправдываютъ свое названіе. Повидимому, ни одна изъ пьесъ Сепеды не имла сколько нибудь значительнаго вліянія на развитіе драмы въ Севиль, хотя въ обихъ ихъ не мало легкихъ, плавныхъ стиховъ и попадаются иногда граціозные обороты фразъ и мыслей {Об эти пьесы находятся въ Obras de loachim Romero de Zepeda, Vezino de Badajoz’, (Sevilla, 1582, что, ff, 130 и 118) и были перепечатаны Oroa. Замчательно начало второй хорнады ‘Metamorfosea’, хотя поэтическія красоты ея, проникнутыя чисто-античнымъ духомъ, скоре лирическія, чмъ драматическія. Другая пьеса, отысканная Такомъ въ одной рукописи и помченная 1626 г. свидтельствуетъ, что Сепеда еще долго работалъ для театра. [Nachtrge, 1854, р. 59]. Другіе писатели, жившіе въ описываемую эпоху въ Севиль, перечислены Куэвой въ его ‘Exemplar Potico’ [Sedano, Parnaso Espaol, Tom. VIII.р. 60):
Los Sevillanos, comicos, Guevara,
Gulierre de Cetlna, Cozar, Fuentes,
El ingeniose Ortiz, который прибавляетъ при этомъ, что было еще много другихъ (оtros muchоs), но что сочиненія ихъ затеряны. Изъ нихъ нкоторые, по его словамъ, подражали древнимъ. Можетъ быть, къ этимъ послднимъ онъ относилъ Маляру и Мехію.}.
Подобное же поэтическое движеніе, сообщившее свой толчекъ и драм, происходило въ ту же эпоху изъ Валенсіи и весьма возможно, что въ немъ принималъ участіе Лопе де Вега, жившій изгнанникомъ въ Валенсіи около 1585 года. Какъ-бы то ни было, но Кристобаль де Вируэсъ, другъ Лопе, который часто упоминаетъ о немъ, родившійся въ Валенсіи въ 1550 году, — былъ однимъ изъ писателей, сильно содйствовавшихъ развитію любви къ драматическому искусству въ родномъ город. По его словамъ, онъ Первый сталъ длить пьесу на три jornadas или акта, и хотя Лопе де Вега поддерживаетъ своимъ авторитетомъ слова своего друга, но тмъ не мене оба они ошибаются, ибо теперь достоврно извстно, что это дленіе было впервые предложено Францискомъ де Авенданьо ране 1553 года, т. е. когда Вируэсу было не боле трехъ лтъ отъ роду {См. L. F. Moralin, Catlogo No 84.}.
Изъ драматическихъ произведеній Вируэса до насъ дошло пять стихотворныхъ комедій. Предполагаютъ, что он написаны въ періодъ между 1579—81 годами, напечатаны же он были лишь въ 1609 году, когда въ полной сил было вліяніе Лопе де Веги. Такимъ образомъ, весьма возможно, что во время печатанія драмы Вируэса подверглись измненіямъ и поправкамъ, чтобы приблизить ихъ къ типу драмы, созданному геніемъ его друга. Сюжеты двухъ изъ нихъ Кассандра и Марсела, по всей вроятности изобртенные самимъ авторомъ, отличаются крайней дикостью. Въ пьес Неистовый Аттила (El Atila Furioso) погибаютъ насильственною смертью пятьдесятъ дйствующихъ лицъ, не считая экипажа галеры, гибнущаго въ пламени, ради утхи тирана и его приближенныхъ. Въ ‘Семирамид’ {} сюжетъ такъ обработанъ, что самъ
*)
‘Semiramis’ была перепечатана въ Лейпциг въ 1858 г. Изданіемъ ея въ свтъ неизвстный издатель оказалъ не малую услугу изученію старинной испанской литературы. Только напрасно онъ въ предисловіи ссылается на авторитетъ Шака, какъ бы желая дать понять, что знаменитый критикъ раздляетъ его взглядъ на эту дикую пьесу, какъ на произведеніе выдающихся литературныхъ достоинствъ и цнности. По моему мннію ссылка эта доказываетъ, что онъ не вполн вдумался въ смыслъ разбора этой пьесы, сдланный Шакомъ. [Dramat, Lit., Vol., I, p. 296]. Для меня также нтъ никакого сомннія, что онъ и въ глаза не видалъ единственнаго подлиннаго изданія пьесъ Вируэса, вышедшаго 1609 г., а изъ примчаній, помщенныхъ въ конц его перечня errata, видно, что онъ не всегда понималъ издаваемый имъ текстъ. Такъ напримръ, если бы онъ зналъ, что существуетъ рка Is и при ней городъ того же имени, упоминаемый Геродотомъ [Lib. I, Cap. 179] и близь котораго находились богатыя залежи асфальта, то онъ конечно написалъ бы это слово съ заглавной буквы, какъ оно написано у Вируэса и тогда 690 стихъ третьей хорнады пересталъ бы ему казаться непонятнымъ. Дале если бы онъ прочелъ со вниманіемъ приводимое имъ мсто [Jorn. III, у 632, и др.], онъ не сталъ бы утверждать, что ‘въ немъ очевидно недостаетъ цлой строки’. Я также полагаю, что издатель ‘Semiramie’ несправедливо корить [Предисловіе, стр. ХI] Вируэса его ученостью, почерпнутой будто бы изъ вторыхъ рукъ. Въ неправильности своего мннія онъ можетъ убдиться, прочтя то мсто у Геродота, изъ котораго, по моему мннію, испанскій поэтъ заимствовалъ свое описаніе Вавилона. Кальдеронъ, взявши его для своихъ двухъ пьесъ, озаглавленныхъ Дочь Воздуха (La Hija del Aire), не смотря на ослпительный блескъ своего поэтическаго генія, ничего не могъ сдлать съ топорнымъ произведеніемъ своего предшественника. Вс его четыре пьесы нелпы.
‘Elisa Dido’ гораздо выше и ее по справедливости можно разсматривать, какъ попытку придать драм боле художественную форму, она состоитъ изъ пяти актовъ и въ ней соблюдены ‘единства’, хотя Вируэсъ едва ли ясно понималъ то, что впослдствіи разумлось подъ этимъ техническимъ выраженіемъ. Интрига, изобртенная имъ самимъ и имющая мало общаго съ повствованіями Виргилія или старинныхъ испанскихъ хроникъ, состоитъ въ томъ, что королева карагенская погибаетъ отъ собственной руки, чтобы быть врной памяти Сихея и избжать брака съ Ярбасомъ. Акты въ этой пьес не раздлены на сцены, но за то каждое дйствіе снабжено хоромъ. Словомъ, это подражаніе стариннымъ греческимъ образцамъ, въ своей же лирической части, а также и въ нкоторыхъ мстахъ діалога, она вполн достойна таланта автора эпической поэмы ‘Monserrate’ и во всякомъ случа представляетъ собою замчательное для той эпохи произведеніе. Что до характеровъ, то они здсь очерчены плохо, равнымъ образомъ дйствію пьесы не достаетъ жизни и поэтическаго одушевленія. Короче попытка Вируэса сообщить испанской драм новое направленіе, прямо противоположное тому, котораго она держалась прежде, была неудачна и не имла успха {Въ обращеніи къ читателю ‘[Discreto Letor]’, предпосланному единственному изданію ‘Obras iragicasy liricas del Capitan Cristoval de Virues’ (Madrid, 1609, 12-то IF. 278] говорится, что авторъ стараіся въ первыхъ четырехъ трагедіяхъ ‘соединить что есть лучшаго въ древнемъ и новомъ искусств’, о Дидон говорится, что она ‘va escrita toda por el estilo de Griegos i Ealinos con cuidado у estudio’. См. такжсъ. F. Moratin, Catalogo, Nos. 140. 141, 146, 148, 149 Ср. Martinez de la Rosa, Obras, Tom. II, pp. 153—167. Пьеса Andreis Rey de Artieda ‘Теруэльскіе любовники’ относится къ той же эпох. См. Xmeno, Tom I, р. 263, Foster, Tom. I, p.212.}.
Тмъ не мене она была повторена и не разъ. Этому благопріятствовало самое время. Это была эпоха, когда Испанія начала серьезно знакомиться съ древнимъ театромъ. За упомянутыми уже переводами Вилльялобоса въ 1515 и Оливы около 1530 года, слдовали въ 1540 году переводы изъ Эврипида Боскана {Переводы изъ Эврипида, сдланные Босканомъ, никогда не были изданы, несмотря на то, что они упомянуты въ разршеніи печатать сочиненія Боскана, выданномъ Карломъ V, 18 февраля 1543 г. Жен его и приложенномъ къ первому изданію его сочиненій, вышедшему въ томъ же году въ Барселон. Босканъ умеръ въ 1540 г.}, двухъ комедій Плавта, неизвстнаго переводчика {L. F. Moratin, Catalogo Nos. 86 и 87.} ‘Плутуса’ Аристофана ‘Медеи’ Эврипида и переводъ шести комедій Теренція, сдланный Педро Симономъ де Абрилемъ въ 1570—77 годахъ {Pellicer, Biblioteca de Traductores Espaoles, Tom. II, 145 и проч. Къ переводамъ Абриля изъ Теренція приложенъ латинскій текстъ и судя по прологу цлью переводчика было содйствовать преобразованію испанскаго театра. Можетъ бытъ переводчикъ даже разсчитывалъ, что они будутъ поставлены на сцену.}. Попытки Тимонеды въ его Близнецахъ и Вируэса въ его Дидон также были знаменіями времени, и за ними слдовали и другія, изъ которыхъ дв заслуживаютъ упоминанія.
Первая принадлежитъ Херонимо Бермудесу, уроженцу Галиціи, родившемуся, какъ предполагаютъ, около 1530 г. и жившему до 1585 года. Онъ былъ профессоромъ богословія въ саламанскомъ университет и издалъ въ 1577 г. въ Мадрит, дв драмы, которыя онъ смло назвалъ первыми испанскими трагедіями (Primeras Tragedies Espaolas) {Sedano ‘Parnaso Espaol’, [Tom. VI, 1772] содержитъ об драмы Бермудеса и біографическія о немъ свднія.
Я полагаю, что кром упомянутыхъ драмъ все, что намъ осталось отъ Бермудеса, ограничивается ‘Hesperodia’, панегирикомъ великому герцогу Альб, написаннымъ въ 1589 но возвращеніи автора изъ его долгихъ странствованій по Франціи и Африк. Эте холодная элегія, первоначально написанная по латыни и напечатанная въ первый разъ у Седано Parnaso [Tom. VII 1773, р. 146] Мстами она нсколько темна, а о цломъ, переведенномъ на испанскій языкъ въ угоду другу или жен друга, самъ авторъ весьма правильно отзывается, что оно не столько интересно,, чтобы лишить ихъ сна«. Въ посвященіи, къ ‘Nise Lastimosa’, онъ намекаетъ на то, что будучи уроженцемъ Галисіи, онъ не вполн хорошо владетъ кастильскимъ языкомъ. Я однако не замтилъ шероховатости въ его слог, впрочемъ его діалектъ помогъ ему справиться съ португальскимъ языкомъ Феррейры. Слдуетъ упомянуть, что об трагедіи Бермудеса были изданы подъ псевдонимомъ Антоніо Сильвы, можетъ быть потому, что онъ былъ доминиканскимъ монахомъ. Тощій томикъ сочиненій Бермудеса изданъ въ 1577 въ Мадрит и напечатанъ очень плохимъ шрифтомъ.}. Об он драматизируютъ исторію Инесы де Кастро, об состоятъ изъ пяти актовъ, отличаются разнообразіемъ метра и снабжены хорами, по античному образцу. Но литературное достоинство ихъ далеко неодинаково. Первая ‘Nise Lastimosa’, т. e. Злополучная Инеса (Nise — довольно плохая анаграмма имени ‘Инеса’) есть ни что иное, какъ хорошій переводъ португальской пьесы Inz de Castro, написанной Феррейрою и которая, несмотря на нкоторые недостатки въ план, отличается глубокой нжностью и замчательными поэтическими красотами. Вторая ‘Nise. Laureada’ или Торжествующая Инеса драматизируетъ исторію Инесы съ того мста, гд остановилась первая, т. е. со смерти принцессы. Здсь мы видимъ, какъ трупъ ея вырываютъ изъ могилы черезъ 20 лтъ посл смерти и коронуютъ и какъ принцъ возобновляетъ свой бракъ съ останками своей возлюбленной.
Казнь ея убійцъ изображена въ конц пьесы съ такой грубостью языка и подробностью, что она производитъ возмутительное впечатлніе. Впрочемъ, ни та, ни другая пьеса не оказала замтнаго вліянія на развитіе испанской драмы. Тмъ не мене въ ‘Nise Lastimosa’ есть не мало истинно поэтическихъ мстъ, таковы — прекрасный хоръ о любви въ конц перваго акта, сонъ Инесы — въ третьемъ и проникнутый чисто греческимъ духомъ разговоръ принцессы съ хоромъ женщинъ изъ Коимбры, впрочемъ, два послднія мста чуть не цликомъ заимствованы Бермудесомъ изъ пьесы Феррейры {‘Inez de Castro’ Антоніо Феррейры, одно изъ самихъ прекрасныхъ и поэтическихъ произведеній, написанныхъ на португальскомъ язык, находится въ его ‘Poemas [Lisboa, 1771, 12 mo, Tom. II, pp. 23 etc.) Феррейра умеръ во время чумы въ Лиссабон въ 1569 г., на сорокъ второмъ году своей жизни.}.
Три трагедіи Луперсіо Леонардо Архенсолы, превосходнаго лирическаго поэта, о которомъ впослдствіи мы будемъ говорить подробне, произвели при своемъ появленіи несравненно больше впечатлнія, что впрочемъ не мшало имъ быть также забытыми, какъ и ихъ предшественницы. Архенсола написалъ ихъ, будучи всего двадцатилтнимъ юношей, а играны он были около 1585 года., разв вы не помните’, говоритъ каноникъ въ Донъ-Кихот, ‘что нсколько лтъ тому назадъ въ Испаніи были поставлены на сцену три трагедіи — сочиненные однимъ знаменитымъ поэтомъ, которыя были такъ хороши, что привели въ восторгъ и удивленіе всхъ, кто ихъ видлъ: и невждъ, и ученыхъ, и толпу, и избранное общество, и что эти три трагедіи давали актерамъ такіе сборы, какихъ они не могли получить съ тридцати лучшихъ пьесъ, написанныхъ позже?— Вы, конечно, отвчалъ директоръ театра, съ которымъ бесдовалъ каноникъ, ‘разумете трагедіи: ‘Isabela’ ‘Philis’ и ‘Alexandra’ {Don Quixote, Parte I, c. 48.}.
Сужденіе Сервантеса весьма замчательно въ устахъ мудраго толедскаго каноника оно кажется еще замчательне. Но несмотря на быстрый и блистательный успхъ трагедій Архенсолы, засвидтельствованный Сервантесомъ, пьесы эти такъ безслдно исчезли, что самое имя знаменитаго поэта долго оставалось неизвстнымъ. Подозрвали даже, что Сервантесъ хотлъ похвалить самого себя. Только открытіе между 1760—70 годами, двухъ изъ упомянутыхъ пьесъ ‘Александры’ и ‘Изабелы’, уничтожило всякія сомннія, съ тхъ поръ он безспорно признаются твореніями Луперіо Леонардо де Архенсолы {Он впервые появились у Седано въ VI том ‘Parnaso Espaol’. Вс необходимыя къ нимъ поясненія можно найти у Седано, Моратина и Мартинеса де ла Розы. ‘Philis’ не была отыскана. Подлинныя рукописи двухъ напечатанныхъ пьесъ находились въ 1772 г. въ архив ‘Escuclas Pias’ города Балбастро въ Аррагоніи, куда он были доставлены наслдникомъ поэта. По слухамъ текстъ ихъ лучше, чмъ текстъ, которымъ использовался Седано. Ради почтенной памяти поэта слдовало бы справиться объ этомъ. (Sebastian de Latre, Ensayo solde le Teatro Espalo, folio, 1773, Prologo).}.
Къ сожалнію, он нисколько не оправдываютъ ожиданій, порожденныхъ великодушнымъ отзывомъ Сервантеса. Правда, стихосложеніе ихъ отличается стройностью, плавностью и разнообразіемъ метра, но въ план замтно подражаніе греческимъ образцамъ, вызванное, можетъ быть, недавней попыткой Бермудеса. Каждая трагедія длится на три акта, хоры, первоначально сочиненные для каждаго акта, боле не существуютъ. Изъ дошедшихъ до насъ трагедій Архенсолы ‘Alexandra’ — худшая. Дйствіе ея происходитъ въ Египт и сюжетъ, съ начала до конца выдуманный, полонъ нелпыхъ ужасовъ. Вс дйствующія лица, за исключеніемъ разв одного встника, погибаютъ. На сцен ржутъ дтямъ головы и бросаютъ ихъ къ ногамъ родителей. Измнница — королева, которую заставляютъ омыть руки въ крови ея недостойнаго любовника, откусываетъ себ языкъ и выплевываетъ его въ лице своего ужаснаго супруга. Среди такихъ чудовищныхъ жестокостей даже измна и бунтъ кажутся свтлыми точками.
‘Isabela’ — лучше ‘Александры’, хотя и она не заслуживаетъ особыхъ похвалъ. Главнымъ героемъ является одинъ изъ первыхъ мавританскихъ властителей Сарагоссы, который, потерпвъ неудачу въ любви своей къ христіанк Изабелл, изгоняетъ изъ своего государства всхъ христіанъ. Изабелла съ своей стороны влюблена въ знатнаго мавра, котораго она обратила въ христіанство и который вмст съ нею удостоивается мученическаго внца. Эпизодовъ тутъ много и нкоторые изъ нихъ очень удачны, но въ ихъ связи и расположеніи нтъ и слда драматическаго искусства, равнымъ образомъ и въ діалогахъ мало естественности и жизни, вслдствіе чего они и не производятъ должнаго впечатлнія. И эта пьеса, подобно своей предшественниц, исполнена всякихъ ужасовъ. Девять главныхъ дйствующихъ лицъ ея погибаютъ насильственною смертью и головы ихъ выставляются на сцен, впрочемъ въ конц пьесы авторъ, какъ бы устыдившись своей жестокости, долго колеблется совершить передъ зрителами одно совершенно излишнее самоубійство. Пьеса открывается прологомъ, въ которомъ Слава оплакиваетъ печальную судьбу театра, а въ конц пьесы появляется тнь недавно умершей Изабеллы, чтобы прочесть довольно плоскій и совершенно ненужный эпилогъ. Нужно прибавить впрочемъ, что въ масс длинныхъ и скучныхъ разсужденій, изъ которыхъ главнымъ образомъ составлена пьеса, попадаются тамъ и сямъ мста, если и не поэтическія, то во всякомъ случа весьма краснорчивыя. Разъ или два замтны проблески чисто трагическаго паоса, именно въ разсужденіяхъ Изабеллы и ея семьи о грозящемъ имъ изгнаніи и о гибели всего ихъ рода, и затмъ — въ сцен между Адульсомъ, возлюбленнымъ Изабеллы, и сестрой короля Ахой, которая безкорыстно любитъ Адульса, хотя и знаетъ объ его страсти къ своей соперниц, прекрасной христіанк. При всемъ томъ трудно объяснить, какимъ образомъ подобная пьеса могла имть приписанный ей успхъ, если только мы не предположимъ, что испанцы уже въ самомъ начал до того полюбили театральныя зрлища, что любое драматическое произведеніе, поставленное на сцену при благопріятныхъ условіяхъ, производило Эффектъ и увлекало ихъ за собою {Существуетъ нсколько старинныхъ романсовъ на сюжетъ этой пьесы. См. Wolf, ‘Uber eine Sammlung Spanischer Romanzen’ (Wien, 1850, pp. 33, 34), самое-же историческое преданіе находится въ ‘Cronika General’, Parte III, c. 22, ed, 1604, ff. 83, 84.}.
Если не по своему характеру и духу, то по времени своего появленія, драмы Архенсолы прямо приводятъ насъ къ періоду, который открывается знаменитыми, безсмертными именами Сервантеса и Лопе де Веги. Такимъ образомъ, драмы эти являются послднею гранью, раздляющею собою два періода въ исторіи стариннаго испанскаго театра. Если мы оглянемся назадъ и припомнимъ характеръ этого театра и условія его развитія въ теченіе разсмотрннаго нами длиннаго періода, мы легко прійдемъ къ тремъ важнымъ выводомъ. {Весьма вроятно, что рано или поздно найдется не малое количество драмъ, принадлежащихъ къ періоду между Лопе де Руэдою и Лопе де Вегою, т. е. между 1560 и 1590 гг., самыя названія которыхъ до сихъ поръ остаются неизвстными публик, но весьма сомнительно, чтобы знакомство съ ними прибавило что нибудь важное къ нашему пониманію характера и развитія драмы того времени. Aribau, Biblioteca, Tom. II, рр. 163, 225, примчаніе. Названія многихъ изъ этихъ драмъ, частью написанныхъ по испански, частью по латыни, частью на обоихъ языкахъ, но по характеру своему родственныхъ стариннымъ мистеріямъ и Autos, можно найдти въ испанскомъ перевод моей книги, Т. II, стр. 543— 550. Повидимому, большинство ихъ было играно въ монастыряхъ, куда, какъ извстно, также проникла впослдствіи свтская драма и даже нашла себ весьма благосклонный пріемъ.}
Во-первыхъ, мы убждаемся, какъ незначительны и рдки были попытки создать и развить національную драму. Въ продолженіе двухъ вковъ со времени ея появленія, т. е. съ 1250 года, мы не видимъ почти ничего, кром грубыхъ пантомимныхъ спектаклей, хотя весьма вроятно, что къ нимъ иногда присоединялись діалоги, подобные тмъ, какіе мы встрчаемъ въ ту же эпоху въ самыхъ первобытныхъ религіозныхъ представленіяхъ Франціи и Англіи. Въ слдующемъ столтіи, вплоть до временъ Лопе де Руэды, лучшее изъ того, что до насъ дошло — это Стансы Минго Ревульго, больше похожіе на остроумную политическую сатиру, чмъ на истинную драму, за ними слдуютъ эклоги Хуана Энцины и Висенте, Propaladia Торреса Нахарро, вещь несомннно боле драматическая, и наконецъ нсколько малоизвстныхъ переводовъ изъ древнихъ авторовъ. Въ полстолтіе, слдующее за попыткой Лопе де Руэды создать народную драму, мы встрчаемъ лишь небольшое количество Фарсовъ, сочиненныхъ самимъ Лопе или его послдователями, встрчаемъ рдкія попытки, сдланныя въ Севиль и Валенсіи, пока наконецъ не доходимъ до трагедій Бермудеса и Архенсолы, несомннно старавшихся идти по слдамъ знаменитйшихъ драматурговъ Греціи. Итакъ три съ половиной или четыре вка дали Испаніи меньше драматическихъ произведеній, чмъ одно полстолтіе того же періода Франціи и Италіи. Къ концу этого періода, т. е. около 1585 года, національный геній Испаніи повидимому столь же мало посвящалъ себя обработк драмы, какъ и въ Англіи, гд Гринъ и Пиль только что начали подготовлять дорогу Марло и Шекспиру.
Пойдемъ дале. Сценическая обстановка того времени, со включеніемъ декорацій и костюмовъ, была очень плоха. Въ теченіе большей части разсмотрннаго нами періода драматическія представленія въ Испаніи ограничивались религіозными пантомимами, разыгрываемыми въ церквахъ для назиданія народа, или доступными немногимъ частнымъ спектаклямъ, исполнявшимся при двор и во дворцахъ вельможъ. Лопе де Руэда первый вывелъ эти представленія на городскую площадь и приспособилъ ихъ къ пониманію, вкусамъ и нравамъ толпы. Но у него не было своего постояннаго театра и остроумные Фарсы Руэды исполнялись на временныхъ подмосткахъ, труппою странствующихъ актеровъ, которые даже въ самыхъ большихъ городахъ останавливались лишь на нсколько дней и были особенно популярны преимущественно въ простомъ народ.
Въ 1568 г. мы впервые встрчаемся съ чмъ-то въ род постояннаго театра, да и то далеко не въ настоящемъ смысл этого слова. Театръ этотъ обязанъ своимъ бытіемъ состоявшейся сдлк или соглашенію съ церковью, слды котораго и теперь еще замтны въ Мадрит и другихъ мстахъ. Отправляясь изъ того, что драматическія представленія въ Испаніи были религіознаго происхожденія и имли своей цлью назиданіе народа, правительство офиціально объявило, что въ Мадрит актеры могутъ давать спектакли только въ опредленныхъ мстностяхъ, указанныхъ двумя извстными религіозными братствами, и непремнно подъ условіемъ арендной платы въ пользу братствъ. Посл 1583 года право, данное двумъ братствамъ, было распространено особымъ указомъ и на городской госпиталь. Въ силу этого указа, начиная съ 1586 года въ Мадрит открылись публичныя представленія въ нкоторыхъ, опредленныхъ братствами, помщеніахъ безъ крыши, безъ мстъ для зрителей, съ тми только сценическими приспособленіями, которыя, по остроумному описанію Сервантеса, могли быть уложены вмст съ костюмами труппы въ нсколько большихъ мшковъ.
Въ такомъ вид театръ существовалъ нсколько лтъ. Существовали только странствующія труппы, остававшіяся въ городахъ, даже и въ Мадрит, на самое короткое время. Опредленнаго мста для театральныхъ представленій не было, благочестивыя братства предоставляли актерамъ по своему усмотрнію то тотъ, то другой дворъ. Спектакли происходили днемъ по воскресеньямъ или въ праздники, да и то только въ случа благопріятной погоды. Женщины стояли отдльно отъ мужчинъ. {Братства эти были Cofadia de la Sagrada Pasion, основанное 1565 г., и Cofradia de la Soledad, основанное въ 1567. Очеркъ первоначальной исторіи мадритскаго театра, правду сказать, далеко не обстоятельный, можно найти у Пеллисера въ его ‘Origen de a Comedia en Espaa’, (Tom. I p. 43—77) впрочемъ и нтъ.} Зрителей было такъ немного, что прибыль двухъ братствъ и госпиталя не превышала 40 и 50 франковъ съ каждаго представленія. {С. Pellicer, Origen, Tom. I p. 83.} Наконецъ въ 1576 и 1583 годахъ, актерамъ были даны въ постоянное пользованье два задворка при двухъ домахъ, выходившихъ въ улицы ‘Principe’ и ‘Cruz’. Тутъ уже было впервые устроена нчто въ род грубой сцены, а для зрителей были поставлены скамейки, но кровли или покрышки все еще не хватало. Зрители помщались или подъ открытымъ небомъ или въ окнахъ дома, къ которому примыкалъ театральный дворъ. Актеры играли подъ плохенькимъ и тоненькимъ навсомъ, не имя въ своемъ распоряженіи никакихъ сценическихъ приспособленій. Отсюда ясно, что до 1586 г. мадритскіе театры находились въ такомъ плохомъ состояніи, которое никоимъ образомъ не могло способствовать развитію истинной національной драмы. {Ibid., p. 56.} Наконецъ въ третьихъ нужно замтить, что небольшое число существовавшихъ тогда пьесъ въ большинств случаевъ не отличалось рзко-опредленнымъ направленіемъ, къ которому могла бы примкнуть національная драма. Эклоги Хуана Энсины, первыя драматическія произведенія, представленныя въ Испаніи лицами не духовнаго и не рыцарскаго сословія, оставались въ сущности все-таки эклогами, не смотря на измненія, внесенныя въ ихъ буколическій характеръ вторженіемъ политическихъ и религіозныхъ идей. Дв или три комедіи Торреса Нахарро и нкоторыя изъ пьесъ Куэвы представляютъ уже боле серьезную попытку создать драматическую интригу и сообщить театру историческое направленіе, хотя вліяніе комедій перваго сказалось въ Испаніи довольно поздно, такъ какъ он долгое время печатались въ одной только Италіи. Переводы античныхъ пьесъ, сдланные Виллалобосомъ, Фернаномъ Пересомъ де Оливою, Педро Симономъ Абрилемъ и другими, повидимому, не предназначались для сцены, да и не могли разсчитывать на успхъ въ народныхъ массахъ. Наконецъ Бермудесъ со своими заимствованіями изъ португальскаго и съ своей собственною пьесой, наполненной всякими ужасами, тоже очевидно былъ мало оцненъ вначал и совсмъ забытъ впослдствіи.
Такимъ образомъ до 1586 года мы видимъ только двухъ писателей, которые могли бы водворить на постоянной сцен національную драму. Это, во-первыхъ, Археясола, три трагедіи котораго имли небывалый успхъ, но он такъ мало проникнуты народнымъ духомъ, что вскор были преданы забвенію, во-вторыхъ — Дрпе де Руэда, авторъ и актеръ въ одно и то же время, потшавшій народъ своими фарсами и создавшій свою школу, въ которой образовались Алонсо де ла Вега и Сиснеросъ. Оба они писали подобные же фарсы, большею частью въ проз и разсчитанные на такой мимолетный успхъ, что ни одно изъ ихъ произведеній не дошло до насъ. Очевидно, что немногія, сдланныя до 1586 года, попытки создать драму въ Испаніи, отправлялись изъ столь различныхъ и противоположныхъ принциповъ, что изъ нихъ оказывалось невозможнымъ выработать прочныя основы національнаго театра.—
Но хотя этихъ основъ еще не было, тмъ не мене все способствовало ихъ подготовк. Сцена, хотя и весьма грубая, имла уже два своихъ постоянныхъ помщенія, послужившихъ (любопытный фактъ) мстомъ, на которомъ воздвигнуты два главнйшіе театра въ Мадрит. Число актеровъ было, правда, не велико, но оно въ такой степени способствовало-развитію вкуса къ театральнымъ представленіямъ, что Лопесъ Пинсіано, человкъ образованный и едва-ли способный удовлетворяться грубой игрой, говорилъ: ‘Когда я вижу на афиш имена Сиснероса или Гальвеса, я, во что бы то ни стало, стремлюсь ихъ видть, когда же я сижу въ театр зимой, я не чувствую холода, а лтомъ — зноя’ {Philosophia Antiqua Poetica de А. L. Pinciano. Madrid, 1596, 4-to, p. 128, Сиснеросъ билъ знаменитый актеръ временъ Филиппа II. По поводу его Донъ Карлосъ имлъ ссору съ кардиналомъ Эспинозою. Cabrera, Felipe II, Madrid, 1619, folio, p. 470. Ссора эта составляетъ эпизодъ драмы Педро Хименеса, озаглавленной ‘El Principe Don Carlos’ и выведена въ Jornada И. (См. Parte XXVIII de Comedias de varies aulores, Huesca, 1634, f, 183, а). Сиснеросъ пользовался наибольшею извстностью между 1579—1586 гг. С. Pellicer, Origen Tom. 1, рр. 60, 61. Лопе де Вега говоритъ объ немъ съ большимъ восхищеніемъ, какъ объ актер, не имющемъ себ равнаго съ тхъ поръ, какъ существуетъ театръ’. (Peregrine en su Patria, ed., 1604 f. 263). Любопытный періодъ въ исторіи испанскаго театра, простирающійся отъ смерти Лопе де Руэды до первыхъ тріумфовъ Лопе де Веги, лучше всего прослдить по Моратинову ‘Catalogo’ (Obras, 1830, Tom I, pp. І92—300). Хотя въ этотъ каталогъ и не занесены многія изъ грубыхъ попытокъ, но не пропущено ни одной, имющей значеніе. Гайянгосъ въ испанскомъ перевод моей книги (см. прим. 2 къ этой глав) перечислилъ заглавія многихъ изъ нихъ, и могъ бы, конечно, собрать гораздо больше, еслибы стоило надъ этимъ трудиться. Нкоторыя изъ поименованныхъ имъ пьесъ были изданы, но большинство до сихъ поръ находится въ рукописи. Нкоторыя написаны по-латыни, нкоторыя по-испански, нкоторыя на обоихъ языкахъ вмст. Одн изъ нихъ духовныя, другія свтскія. Большинство изъ нихъ было, вроятно, играно въ помщеніяхъ религіозныхъ братствъ, въ іезуитскихъ коллегіяхъ и въ монастыряхъ по случаю такихъ торжествъ, какъ избраніе епископа или канонизація святаго. Впрочемъ о нкоторыхъ изъ нихъ нельзя длать никакихъ заключеній. Но въ цломъ он нисколько не измняютъ сдланной нами характеристики старинной испанской драмы. Знакомство съ ними вполн убждаетъ насъ, что он принадлежали къ переходной эпох и что этотъ переходъ къ лучшему совершался крайне медленно.}.
Въ конц концовъ публика, усердно посщавшая устроенные для нея плохія представленія, если еще и не могла опредлить, какого рода драма сдлается національною, то уже предршала, что время созданія національной драмы наступило и что она должна отражать въ себ характеръ и нравы испанскаго народа.

ГЛАВА IX.

Луисъ де Леонъ.— Его молодость.— Преслдованія.— Переводъ ‘Псни Псней’.— Его ‘Nombres de Cristo’.— Его ‘Perfecta Casada’ и другія прозаическія произведенія.— Его смерть.— Его поэмы.— Его личность и характеръ.

Не слдуетъ забывать, что говоря о происхожденіи итальянской школы испанской поэзіи и существовавшемъ въ ту пору театр, мы имли весьма рдко случай останавливать наше вниманіе на одномъ выдающемся элемент испанскаго народнаго характера, неизмнно проникающемъ собою всю громадную массу національной литературы, я разумю элементъ религіозный. Вслдствіе многовковой борьбы съ Маврами въ старинномъ кастильскомъ характер, на ряду съ врностью королю и рыцарскимъ духомъ, развилось благоговніе къ церкви, или врне сказать къ религіи церкви, и глубокое чувство набожности. Хотя это чувство принимало по временамъ ложныя формы и направленія, тмъ не мене оно съ самаго начала съумло найти для себя подходящее поэтическое выраженіе. Что въ чувств этомъ въ теченіе XVI столтія не произошло ни малйшей перемны, поразительнымъ тому доказательствомъ служитъ личность извстнаго испанца, родившагося черезъ двадцать лтъ по смерти Діэго де Мендозы, но благодаря боле мягкимъ и серьезнымъ свойствамъ своей натуры, весьма легко усвоившаго направленіе, отъ котораго старый воинъ такъ ршительно уклонился.
Личность эта — Луисъ де Леонъ, прозванный вслдствіе своихъ раннихъ и непрерывныхъ связей съ церковью ‘Fray Luis de Leon’ (братъ Луисъ де Леонъ). Онъ родился въ Бельмонте въ 1528 г. и прожилъ тамъ до пяти или шести лтъ, пока отецъ его, бывшій королевскимъ адвокатомъ, не перехалъ съ семьей сначала въ Мадритъ, а затмъ въ Валльядолидъ. Относительно воспитанія юный поэтъ пользовался всми преимуществами, составлявшими въ ту пору исключительное достояніе высшихъ классовъ общества. По достиженіи четырнадцати лтъ его помстили въ находившійся по сосдству Саламанскій университетъ, гд онъ, повинуясь природному и неодолимому религіозному влеченію, поступилъ въ монастырь ордена св. Августина. Этимъ шагомъ окончательно опредлилось направленіе всей его послдующей жизни. Онъ навсегда остался монахомъ и никогда не разставался въ воспитавшимъ его университетомъ. Въ 1560 онъ получилъ степень лиценціата богословія и непосредственно затмъ степень доктора. Въ слдующемъ году, будучи тридцати четырехъ лтъ, онъ занялъ каедру св. омы Аквинскаго, одержавъ на публичномъ конкурс верхъ надъ всми другими кандидатами, изъ которыхъ четверо были профессорами. Десять лтъ спустя къ занимаемымъ имъ почетнымъ должностямъ, онъ присоединилъ также должность профессора библейской литературы.
Вліяніе и уваженіе, которыми онъ пользовался, не замедлили однако создать ему толпу враговъ, усердно старавшихся лишить его добытаго имъ съ бою высокаго положенія {Obras del Maestro Fray Luis de Leon ((Madrid, 1804—1816, 6 tom, 8-vo) Tom. V, p. 292. Въ богатой и важной ‘Coleccion de Documentes ineditos para la Historia de Espaa por D. Miguel Salv у D. Pedro Sainz de Baranda’ (Tomos X, XI, Madrid, 1847—8, 8-vo) находится полный отчетъ о суд надъ Луисомъ де Леономъ, заимствованный изъ архивовъ инквизиціоннаго трибунала въ Валльядолид и хранящійся теперь въ Мадритской библіотек. На сколько мн извстно, это одинъ изъ наиболе важныхъ подлинныхъ документовъ, касающихся едва:іи не самаго интереснаго изъ литературныхъ процессовъ, веденныхъ грознымъ инквизиціоннымъ трибуналомъ. Дло это такъ объемисто, что занимаетъ боле девятисотъ страницъ. Оно полно поучительныхъ указаній и намековъ на захватъ власти духовенствомъ и на т потаенные, хладнокровно обдуманные и утонченные способы, посредствомъ которыхъ инквизиція душила умственную свободу и правильное развитіе народа. Относительно враждебныхъ отношеній доминиканцевъ, главныхъ заправителей инквизиціи, къ Луису де Леону и зависти къ нему побжденныхъ имъ соперниковъ, См. вышеупомянутое Colleccion de Documentes, T. X, p. 100 и множество другихъ мстъ.}. Главными изъ нихъ были во-первыхъ монахи враждебнаго ордена св. Доминика Саламанскаго, съ которыми ему, повидимому, не разъ приходилось вступать въ горячіе споры на публичныхъ университетскихъ диспутахъ, изъ нихъ нкоторые были его конкурентами на каедру св. омы Аквинскаго и потерпли пораженіе на конкурс. Въ томъ и другомъ случа мотивы, руководившіе ихъ дйствіями, были очевидны.
Для подобныхъ людей, неразборчивыхъ на средства, случай къ нападенію не замедлилъ представиться. Предлогомъ сначала послужилъ его кастильскій переводъ ‘Псни Псней’ Соломона, будто бы передланный имъ въ эклогу. За первымъ обвиненіемъ немедленно послдовало второе, состоящее въ томъ, что онъ на публичныхъ университетскихъ диспутахъ позволилъ себ заявить, что латинскій переводъ Библіи подлежитъ исправленію. Наконецъ появилось обвиненіе въ пристрастіи къ новой опасной ереси, т. е. къ лютеранству, и обвиненіе въ склонности къ еврейскому толкованію Священнаго Писанія. Послднее выставлялось тмъ боле вроятнымъ, что въ жилахъ Леона текла отчасти жидовская кровь, испоконъ вка ненавистная испанцамъ, кичившимся чистотою своего происхожденія и православіемъ своихъ предковъ {Documentes, Tom. X, рр. 6, 12, 19, 146—174, 207, 208, 449—467.}.
Первый доносъ на него инквизиціи былъ сдланъ въ Саламанк 17 декабря 1571 г. Въ начал все дло велось подъ строжайшимъ секретомъ, такъ что въ Леон не могло зародиться ни малйшаго подозрнія. Въ скоромъ времени въ Саламанк было допрошено до двадцати свидтелей, дававшихъ свои объясненія письменно, и были получены свидтельскія показанія изъ Гренады, Валльядолида, Мурсіи, Картагены, Аревало и Толедо. Такимъ образомъ съ самаго начала дло приняло характеръ, сохранившійся за нимъ до конца, т. е. характеръ широко распространеннаго заговора противъ лица, на которое не безопасно было нападать явно, безъ основательной и осторожно веденной подготовки {Documentos, Tom. X, рр. 26. 31, 74, 78, 81, 92. Поздне было добыто свидтельское показаніе Куско изъ Перу относительно распространенія въ той стран Луисова перевода ‘Псни Псней’ (р. 505).}.
Наконецъ, когда все было готово, послдовалъ ршительный ударъ. 6 марта 1572 г. Луисъ де Леонъ предсталъ лично передъ судомъ инквизиціи въ Саламанк, по обвиненію въ перевод на отечественный языкъ ‘Псни Псней’ Соломона и въ распространеніи этого перевода, остальныя обвиненія были пока отложены въ сторону, чтобы воспользоваться ими впослдствіи, если окажется въ томъ надобность. Отвтъ Луиса — въ оффиціальныхъ бумагахъ, названный крайне неточно ‘исповдью11, тогда какъ на самомъ дл это его защитительная рчь — былъ искрененъ, ясенъ и точенъ. Онъ прямо призналъ переводъ своимъ, но заявилъ, что сдлалъ его для одной монахини (una religiosa), которой онъ лично передалъ его и въ скоромъ времени лично получилъ отъ нея обратно,— что, безъ его вдома, переводъ былъ впослдствіи переписанъ монахомъ, прислуживавшимъ въ его кель и тайкомъ пущенъ въ обращеніе, что онъ тщетно пытался пріостановить его дальнйшее распространеніе, отобравъ нсколько списковъ, сдланныхъ обманомъ, и что только слабое здоровье помшало ему докончить то, что онъ уже началъ,— т. е. латинскій переводъ ‘Псни Псней’, съ его собственными строго ортодоксальными примчаніями.
Закончилъ онъ свою рчь прямымъ и торжественнымъ заявленіемъ о своей готовности безпрекословно подчиниться приговору инквизиціоннаго суда и о горячемъ желаніи всегда и повсюду защищать высокочтимые имъ ученіе и догматы римско католической церкви {Documentos, Tom. X, рр. 9—101. Мильтонъ также (Church Governement Book II, Introd.) смотритъ на ‘Пснь Псней’ какъ на божественную пастушескую драму. Точно также относятся къ ней и многіе другіе писатели, какъ свтскіе, такъ и духовные.}.
На этомъ пункт, посл полнаго откровеннаго сознанія обвиняемаго — не будь другихъ причинъ къ обвиненію — все дло, несомннно, должно было быть покончено и сдано въ архивъ. Но на дл вышло совершенно иначе. Леонъ имлъ личныхъ, жестокихъ, безсовстныхъ враговъ, которые повсемстно распространили клевету — какъ это было сдлано и относительно его друга Аріаса Монтано,— что его громадная библейская ученость ведетъ его быстрыми шагами къ ереси, и что, быть можетъ, онъ уже давно протестантъ въ душ. Вслдствіе этого допросъ его продолжался съ неослабною строгостью, и скоро все дло было перенесено изъ Саламанки въ высшій инквизиціонный трибуналъ въ Валльядолид. 27 марта того же 1572 г., Луисъ былъ арестованъ и заключенъ въ секретную тюрьму (carceles secretas) инквизиціи, гд на первыхъ порахъ, ему даже не дали ножа для разрзыванія пищи, и гд во все время заключенія онъ не могъ получить клочка бумаги или книгу, безъ спеціальнаго на то разршенія судей. Несмотря однако на новыя многочисленныя обвиненія, взведенныя на него его преслдователями, осужденіе Луиса состоялось только на основаніи двухъ первыхъ пунктовъ — перевода ‘Псни Псней’ и его мннія о Вульгат.
На вс выставленныя противъ него обвиненія и клеветы Луисъ де Леонъ отвчалъ чистосердечно, талантливо и ясно. Его допрашивали боле пятидесяти разъ и защитительныя рчи, произнесенныя имъ на суд и сохранившіяся понын въ подлинныхъ рукописяхъ, занимаютъ боле двухъ сотъ печатныхъ страницъ. Хотя рчи Луиса и не отличаются тмъ изящнымъ краснорчіемъ, которое въ другихъ сочиненіяхъ льется у него потокомъ, но тмъ не мене он написаны самымъ правильнымъ кастильскимъ языкомъ и притомъ чрезвычайно тонко и умно {Вообще при процессахъ инквизиціоннаго суда, свидтельскія показанія хотя и давались на прочтеніе подсудимому, но всегда безъ обозначенія именъ свидтелей. Поэтому, когда Луису де Леону вручены были анонимныя показанія его враговъ, онъ только по внутреннему характеру этихъ показаній могъ догадаться объ ихъ авторахъ, которыхъ онъ смло называлъ по именамъ и клеймилъ ихъ несправедливость и лживость. Въ теченіе всего процесса Луисъ де Леонъ былъ неподдльно искрененъ, строго логиченъ, послдователенъ и безстрашенъ. Documentos, Tom. X, рр. 317, 326, 357, 368—371, 423, 495 и другія мста.}. Наконецъ посл почти пятилтнихъ тщетныхъ усилій инквизиторской изобртательности сломить его хотя и кроткій, но твердый духъ, 28 сентября 1576 г., состоялся приговоръ суда. Приговоръ этотъ былъ крайне оригиналенъ. Четверо изъ семерыхъ его судей подали голосъ за то, чтобы подвергнуть обвиняемаго пытк (quistion de tormentо), чтобы узнать какія были у него намренія совершить то, въ чемъ его обвиняютъ, но присовокупляли при этомъ, что пытать слдуетъ умренно, въ виду слабаго сложенія подсудимаго и затмъ, обнадеживали, что по длу его впослдствіи можетъ состояться иной приговоръ. Двое изъ судей были того мнніи, что ему слдуетъ сдлать выговоръ въ присутствіи инквизиціоннаго суда за то, что онъ осмлился касаться вопросовъ, могущихъ произвести соблазнъ и потребовать отъ него, чтобы онъ въ присутствіи всего университетскаго синклита сознался въ томъ, что нкоторыя его мннія, извлеченныя изъ отобранныхъ у него бумагъ, ‘рискованны и подозрительны’ и въ заключеніе запретить ему преподаваніе во всхъ общественныхъ заведеніяхъ. Наконецъ одинъ изъ судей просилъ позволенія подать отдльное мнніе, подалъ-ли онъ его или нтъ, а если и подалъ, было-ли оно боле или мене жестоко, чмъ мннія его товарищей, осталось неизвстнымъ.
Но вс эти приговоры — даже наимене суровый изъ нихъ не находили себ оправданія ни въ одномъ изъ свидтельскихъ показаній, ни въ поведеніи и образ мыслей подсудимаго, обнаруженномъ во время процесса. Въ сущности слабйшее изъ предложенныхъ наказаній равнялось страшному униженію и позору для благочестиваго монаха, между тмъ какъ наказаніе, предложенное большинствомъ суда, было столь жестоко, что слабое тлосложеніе Луиса едва-ли бы его вынесло. По счастію, ни одинъ изъ этихъ приговоровъ не былъ приведенъ въ исполненіе. Члены высшаго мадритскаго инквизиціоннаго совта, съ которыми судъ не разъ совщался по различнымъ вопросамъ вовремя процесса, выказали въ своемъ окончательномъ приговор свойственную имъ холодную, безстрастную осмотрительность: они прошли полнымъ молчаніемъ приговоры низшихъ инстанцій и въ силу своего новаго и торжественнаго приговора отъ 7-го декабря 1576 г. объявили подсудимаго Луиса де Леона вполн оправданнымъ (absuelto de la instancia destejuicio) съ условіемъ — чтобы онъ впредь былъ осмотрителенъ, какъ въ способ, такъ и въ выбор мста для обсужденія вопросовъ подобныхъ тмъ, которые подали поводъ къ его процессу, и соблюдалъ бы большую выдержку и благоразуміе, чтобы прекратить вс поводы къ соблазну. Переводъ же его ‘Псни Псней’ ршено было уничтожить. По объявленіи ему оффиціальнымъ порядкомъ въ Валльядолид этого окончательнаго приговора, онъ былъ выпущенъ изъ тюрьмы, съ обычнымъ въ такихъ случаяхъ предупрежденіемъ не питать злобы на лицъ, которыхъ онъ подозрвалъ въ свидтельств противъ него и хранить въ глубокой тайн все происходившее на суд, ибо въ противномъ случа ему грозило отлученіе отъ церкви и другія наказанія по усмотрнію инквизиціи. Выслушавъ этотъ приговоръ Луисъ де Леонъ далъ за собственноручною подписью обтъ искренняго подчиненія и покорности, и — въ этомъ нтъ повода сомнваться,— остался вренъ данному слову {Documentos, Tom. XI, рр. 351—357. Приговоръ обыкновенно скрплялся четырьмя особыми тайными знаками (rubrieas) четырехъ служителей этого высокаго и таинственнаго трибунала — высшаго въ Испаніи,— и только одинъ секретарь скрплялъ его открыто своей подписью.}.
Такъ закончился этотъ необычайный и жестокій процессъ, мельчайшія подробности котораго, сохраненныя въ объемистыхъ подлинныхъ документахъ, свидтельствуютъ до какой степени утонченна, осторожна и безсовстна была инквизиція въ преслдованіи высоко даровитыхъ личностей, исполненныхъ самого глубокаго смиренія и покорности къ церкви, если только эти личности или становились предметомъ зависти и недоброжелательства инквизиторовъ, или заподозривались въ обсужденіи вопросовъ, способныхъ поколебать строго опредленную норму вры, обязательную для каждаго подданнаго испанской короны. Скажемъ боле. Самое благородство, съ которымъ Луисъ де Леонъ преклонился передъ авторитетомъ мрачнаго и жестокаго судилища, искренне признавши за нимъ его права и заране подчинившись всмъ его приговорамъ, служитъ самымъ прискорбнымъ доказательствомъ того порабощенія, до какого были доведены духовною тираніею умы наиболе возвышенные и образованные, не говоря уже о томъ, что это порабощеніе было печальнымъ предзнаменованіемъ близкаго упадка національнаго характера.
Университетъ оставался однако врнымъ Луису де Леону во все время его процесса,— настолько врнымъ, по крайней мр, что ни одна изъ каедръ, занимаемыхъ имъ, не была передана другому лицу или объявлена вакантной. Поэтому тотчасъ по выход изъ темницъ инквизиціи, онъ снова появился въ старинныхъ аудиторіяхъ Саламанки. Возвращеніе его ознаменовалось прекраснымъ фактомъ: когда 13-го декабря 1576 г., Луисъ де Леонъ снова занялъ свое обычное мсто на каедр, окруженный многочисленной толпой слушателей, жаждавшей услышать изъ устъ профессора намеки на вынесенныя имъ преслдованія, онъ началъ просто слдующими словами: ‘какъ было замчено нами на послдней лекціи’, и затмъ продолжалъ свой курсъ, какъ будто бы воспоминаніе о пяти тяжелыхъ годахъ притсненій и оскорбленій совершенно изгладилось изъ его памяти.
Впрочемъ, кажется, нашли нужнымъ, чтобы онъ очистилъ свою репутацію отъ наброшенной на нее тни, и вслдствіе этого въ 1580 г., по просьб своихъ друзей, онъ издалъ на латинскомъ язык пространный коментарій на ‘Пснь Псней’, съ толкованіемъ каждой ея части тремя разными способами прямымъ, символическимъ и мистическимъ. Онъ придалъ всему сочиненію характеръ на столько богословскій и темный, что оправдалъ ожиданія самыхъ ортодоксальныхъ умовъ. При этомъ Луисъ не отступился однако отъ своего первоначальнаго мннія, что вншняя форма ‘Псня Псней’, напоминаетъ собою эклогу {Около того же времени было сдлано ученымъ Аріасомъ Монтано стихотворное переложеніе ‘Псни Псней’. Я не знаю, когда впервые было напечатано это переложеніе. Его можно найдти въ Fioresta Фабера, подъ No 717. Хотя оно и растянуто, но въ немъ есть прекрасныя мста. Нкоторые факты изъ процесса Луиса де Леона даютъ право заключать, что онъ находился въ частыхъ сношеніяхъ съ Монтано, и что они даже вмст обсуждали ‘Пснь Псней’. При этомъ изъ процесса обнаруживается тотъ знаменательный фактъ, что до Леона, томившагося въ сarceles secretas въ Валльядолид, дошелъ въ 1574 г. слухъ о смерти Монтано, на самомъ дл умершаго въ 1598 г., т. е. двадцать четыре года спустя. Такъ какъ для заключенныхъ въ тюрьмахъ инквизиціи прерывались всякія сношенія съ вншнимъ міромъ, то эта новость могла дойти до Луиса де Леона не иначе, какъ черезъ посредство самихъ слугъ инквизиціи, желавшихъ этимъ путемъ вынудить у Луиса показанія, компрометирующія его друга Монтано, который, какъ намъ извстно, съ трудомъ спасся отъ когтей инквизиціи, долго и безуспшно изыскивавшей поводы привлечь его къ суду.— Documentos, Tom. XI, рр. 18, 19, 215, etc.}.
Другое сочиненіе на тотъ же сюжетъ, написанное по испански и во многихъ отношеніяхъ сходное съ тмъ, которое было причиной привлеченія Луиса къ суду, найдено было въ его бумагахъ посл его смерти. Напечатать его нашли возможнымъ только въ 1798 г. Но даже и тогда переложеніе ‘Псни Псней’ испанскими октавами, въ вид эклоги, предназначавшееся первоначально сопровождать это сочиненіе, не было издано и появилось въ свтъ только въ 1806 г. Это — прекрасный переводъ, изобличающій въ автор не только поэтическій даръ, но и смлость въ богословскихъ изысканіяхъ, весьма рдкую въ стран, гд подобная смлость въ то время не была терпима {Luis de Leon, Obras, Tom. V, pp. 258—280. Отрывокъ изъ Луисовой ‘Псни Псенъ’ въ прозаическомъ перевод на кастильскій діалектъ напечатанъ въ его процесс. (Documentos, Tom. X, рр. 449—467.). Онъ отличается, хотя и не существенно, отъ того же самаго отрывка въ томъ вид, въ какомъ онъ находится въ перевод, впервые изданномъ въ 1798 г. См. Obras, Tom. V, рр. 1—31.}. Отрывокъ защиты этого перевода, или нкоторыхъ частей его помченъ 1573 г., т. е. тмъ годомъ, когда Луисъ находился въ темниц, отрывокъ этотъ былъ найденъ долго спустя въ Симанскомъ архив въ куч другихъ государственныхъ бумагъ {Ibid., Tom. V, рр. 281.}.
Во время пребыванія своего въ тюрьм Луисъ трудился надъ длиннымъ прозаическимъ трактатомъ, которому онъ далъ заглавіе ‘Nombres de Cristo’ (Имена Христовы). Трактатъ этотъ представляетъ собою оригинальный образчикъ испанской богословской учености, краснорчія и набожности. Онъ остался недоконченнымъ, но первыя три книги его были изданы авторомъ между 1583—1585 {Ibid., Tom. Ш и IV.}. Nombres de Cristo написаны въ форм діалога, по образцу ‘Тускуланскихъ Бесдъ’ Цицерона, которому авторъ видимо подражаетъ. Цль автора путемъ послдовательнаго анализа характера Спасителя, выраженнаго въ именахъ Сына, Князя, Пастуха. Царя, возбудить въ читателяхъ благочестивыя чувства. Разсматриваемая съ этой точки зрнія форма трактата не можетъ быть названа вполн выдержанной. Діалогъ вмсто преній представляетъ въ сущности рядъ монологовъ: въ одномъ мст встрчается даже настоящая проповдь, достоинствомъ своимъ пожалуй превосходящая вс проповди на испанскомъ язык {Эта проповдь находится въ первой книг трактата. Obras, Tom. III. рр. 160—214.}. Взятое въ цломъ, все сочиненіе можно разсматривать, какъ рядъ разсужденій о характер Христа съ точки зрнія наиболе благочестивыхъ членовъ современной автору испанской церкви. Многія мста отличаются краснорчіемъ, нердко принимающимъ блестящій колоритъ, свойственный памятникамъ старинной испанской литературы. Таковъ, напримръ, слдующій отрывокъ, служащій иллюстраціей къ наименованію Христа Княземъ Мира и доказывающій красоту гармоніи нравственнаго міра путемъ аналогіи его съ міромъ физическимъ:
‘Еслибы разумъ ничего не говорилъ намъ, и не было бы никакихъ иныхъ способовъ убдиться въ прелести мира, то достаточно бросить взглядъ на разстилающійся надъ нами сводъ небесный, усянный миріадами свтилъ, составляющихъ одно гармоническое цлое, чтобъ убдиться въ этомъ окончательно. Ибо что такое при взгляд на него наполняетъ веселіемъ наше сердце, какъ не миръ, какъ не мысль о томъ, что онъ представляетъ собою совершеннйшій образъ мира? Если миръ, согласно справедливому опредленію св. Августина, есть спокойный порядокъ, если онъ заключаетъ въ себ элементы спокойствія и твердости, необходимыя для поддержанія порядка,— то созерцаемый нами небесный сводъ есть его врное изображеніе, ибо покрывающее его безчисленное количество звздъ раздлено на правильныя группы, причемъ каждая звзда неизмнно сохраняетъ свое положеніе, не захватываетъ мста своей сосдки и, двигаясь сама, не мшаетъ исполнять свои обязанности и другимъ. Врные завту создавшаго ихъ Бога, он образуютъ между собою какъ бы братскій союзъ, большія сообщаютъ свой свтъ меньшимъ и тмъ даютъ другъ другу доказательства любви и взаимнаго уваженія, соединяя свои лучи и свой свтъ въ одно великое и единое цлое, гд совокупность различныхъ вліяній образуетъ святую, могущественную и вчную гармонію міровъ. И поэтому съ полнымъ правомъ можно утверждать, что он не только составляютъ, если можно такъ выразиться, прекрасный и совершенный образъ мира, но своимъ звзднымъ языкомъ ясно и поэтически говорятъ о благахъ, заключающихся въ мир и повсемстно имъ порождаемыхъ’ {Obras Tom. Ш, рр. 342, 343. Этотъ превосходный отрывокъ ложно сравнить съ еще боле поэтической одой Луиса, озаглавленною ‘Noche Serena’ (ясная ночь), съ которой онъ иметъ очевидное сходство. Подобно большинству знаменитыхъ писателей, Луисъ тщательно отдлывалъ свои сочиненія. Въ письм къ своему другу Пуэрто Карреро (предпосланному третьей книг ‘Nombres de Christo’) онъ не безъ остроумія объясняетъ причины, вслдствіе которыхъ онъ пишетъ на испанскомъ язык, а не на латинскомъ, въ чемъ, кажется, его упрекали. Это было въ 1585 г., въ томъ самомъ году, когда были изданы сочиненія Оливы, написанныя на испанскомъ язык и возбудившія много толковъ и споровъ. (См. выше, гл. V, примч. 6, 12 и 25). Но Луисъ де Леонъ идетъ еще дале, онъ доказываетъ, что весьма трудно писать хорошо на испанскомъ язык. ‘El bien hablar’, говоритъ онъ, ‘no es coniun, sino negocio de particular juicio, asi en lo que se dice, como en la manera como se dice, у ngocie que de las palabras que todos hablan, elige las que conviienen y mira el sonido dellas, y aun centa veces las letras, у las pese, у las mide, у las compone, para que no solamente digan con claridad lo que se pretende decir. sino tambien con armonia y dulura’.}.
Краснорчивый трактатъ ‘Nombres de Christo’ не былъ однако самымъ популярнымъ изъ прозаическихъ сочиненій Луиса де Леона. Эта честь принадлежитъ его ‘Perfecta Casada’ (Совершенная Хозяйка), трактату, написанному въ вид коментарія къ притчамъ Соломона для одной новобрачной. Трактатъ этотъ былъ впервые напечатанъ въ 1583 г. {Ibid., Tom. IV.} Нтъ нужды подробно останавливаться, какъ на этомъ сочиненіи Луиса, такъ и на его двухтомныхъ толкованіяхъ на книгу Іова, предпосланныхъ его поэтическому переложенію самой книги. Трудъ этотъ, начатый имъ въ тюрьм, для собственнаго утшенія, былъ оконченъ въ годъ смерти, но до 1779 г. никто не ршался его напечатать {Ibid., Tom. I и II.}. Оба эти произведенія проникнуты тою же смиренною врою, тмъ же энтузіазмомъ и по временамъ отличаются тмъ же пламеннымъ краснорчіемъ, какимъ блещутъ нкоторыя страницы ‘Nombres de Christo’. Въ этомъ послднемъ труд, бывшемъ плодомъ вполн созрвшаго генія автора, стиль его достигаетъ небывалой и вполн увренной въ себ силы. Впрочемъ общій характеръ его прозаическихъ произведеній, включая сюда и чисто дидактическія — повсюду одинъ и тотъ же, и приведенный отрывокъ представляетъ собою прекрасный образчикъ того роскошнаго, образнаго стиля, къ достиженію котораго онъ постоянно стремился во всхъ сочиненіяхъ.
Хотя здоровье Луиса де Леона, сильно пострадавшее отъ пребыванія въ тюрьм, никогда вполн не поправлялось, но онъ тмъ не мене прожилъ около четырнадцати лтъ по выход на свободу. Большинство его сочиненій, какъ на кастильскомъ, такъ и на латинскомъ язык, было написано имъ или до или во время заключенія, т же изъ нихъ, которыя онъ задумалъ впослдствіи, какъ то: Vida de Santa Teresa и др. не были никогда окончены. Жизнь онъ велъ весьма уединенную, а его молчаливость и сдержанность вполн соотвтствовали строгости его нравовъ. Посылая экземпляръ своихъ стихотвореній своему другу Пуэрто Карреро. государственному человку при двор Филиппа II и члену высшаго инквизиціоннаго совта. Луисъ де Леонъ говоритъ, что во всей Старой Кастиліи, гд онъ поселился съ юныхъ лтъ, у него едва ли найдется до десяти человкъ коротко знакомыхъ {Obras, Tom. VI, p. 2.}. Несмотря на такую замкнутую жизнь, онъ пользовался большою извстностью и общимъ уваженіемъ, Въ особенности подъ конецъ жизни, его дарованія и претерпнныя имъ страданія, его безропотность и чистая вра, окружили его личность ореоломъ святости не только въ глазахъ друзей, но и враговъ. Не одно ршеніе, касающееся монашескаго ордена, котораго онъ состоялъ членомъ, или университета, гд онъ преподавалъ, не было принято безъ его совта и одобреніе. Вліяніе его неослабно возрастало до самой его кончины, послдовавшей въ 1591 г. Незадолго до смерти состоялось избраніе его въ начальники ордена и въ послдніе дни своей жизни онъ былъ занятъ составленіемъ новыхъ правилъ для преобразованія ордена {Наиболе обстоятельные матерьялы для біографіи Луиса де Леона до 1576 г., т. е. до конца его процесса и заключенія, заключаются въ его собственныхъ разсказахъ (Documentos, Tom. X, рр. 182, 257 etc.). Не мало также подробностей объ его жизни встрчается въ любопытной рукописи Пачеко, напечатанной въ Senianario Pinloresco, 1844, p. 374, у N. Antonio, Bib. Nova, ad. verb., у Sedano, Parnaso Espaol, Tom. V, и въ предисловіи къ собранію стихотвореній Луиса де Леона, изданныхъ въ Валенсіи Майянсомъ — и — Сискаромъ, въ 1761 г., и въ сочиненіи Майянса и Сискара ‘Cartas de Varios Autores’ (Valencia, 1773, 12, Tom. IV, pp. 399, etc.). У Пачеко находится описаніе наружности Луиса и упоминается объ одной любопытной подробности, нигд боле не встрчающейся, что онъ любилъ заниматься живописью и удачно нарисовалъ свой собственный портретъ.}.
Ко всему сказанному о Луисъ де Леонъ слдуетъ прибавить, что онъ былъ поэтомъ и поэтомъ недюжиннымъ. Правда, онъ, повидимому, не вполн сознательно относился къ своему поэтическому таланту, или по крайней мр придавалъ ему мало значенія. Онъ не длалъ ни малйшей попытки развить его и даже не взялъ на себя труда издать хотя одно изъ своихъ поэтическихъ произведеній. Можетъ быть это происходило отъ того, что онъ дорожилъ боле чмъ слдовало мнніемъ нкоторыхъ изъ своихъ современниковъ, считавшихъ занятіе поэзіею неприличнымъ въ его положеніи, ибо въ предисловіи къ своимъ Salmos (Духовнымъ пснямъ) онъ говоритъ, какъ бы въ извиненіе себ: ‘Не слдуетъ считать переложеніе въ стихи священныхъ сюжетовъ неумстнымъ нововведеніемъ. Напротивъ, стихи здсь вполн умстны и примненіе ихъ въ данныхъ случаяхъ практиковалось съ начала церкви вплоть до нашихъ дней и не мало людей, извстныхъ своею ученостью, употребляли для этой цли свой поэтическій талантъ. Дай Богъ, чтобы намъ и не приходилось слышать другихъ стиховъ, кром этихъ,чтобы священныя стихотворенія были единственными стихотвореніями, дающими отраду душ нашей, чтобы на улицахъ и площадяхъ ночью не раздавалось иныхъ псенъ, кром религіозныхъ, чтобы ребенокъ учился говорить, затверживая ихъ наизусть, чтобы двица въ минуты духовнаго созерцанія находила въ нихъ отраду, а труженникъ облегченіе посл дневныхъ трудовъ своихъ! Забвеніе христіанскихъ добродтелей дошло до такого безстыдства и легкомыслія, что мы перелагаемъ въ стихи наши пороки и, не довольствуясь тайной поблажкой имъ, ликующимъ тономъ во всеуслышаніе воспваемъ нашъ стыдъ’.
Но, каковы бы ни были собственные взгляды Луиса на занятіе стихотворствомъ для человка его профессіи, достоврно одно, что большинство его стихотвореній, дошедшихъ до насъ, было написано имъ въ юности, а собраны они уже были въ послдніе годы его жизни и то по просьб близкаго друга, отнюдь не помышлявшаго издавать ихъ. Вотъ почему стихотворенія Луиса де Леона появились въ печати только спустя сорокъ лтъ посл его смерти, когда Кеведо выпустилъ ихъ въ свтъ съ цлью преобразовать съ ихъ помощью испорченный вкусъ современной ему эпохи. Съ тхъ поръ они выдержали нсколько изданій, но только въ изданіи 1816 г. они появились въ надлежащемъ вид, тщательно просмотрнныя и приведенныя въ порядокъ’ {Стихотворенія Луиса де Леона наполняютъ собою послдній томъ полнаго собранія его сочиненій, но между ними по всей вроятности есть не мало подложныхъ. Perеоntrа въ Bibliotica de Autores Espaoles, 1855 Tom. XXXVII, вмщающей вс его какъ поэтическія, такъ и прозаическія произведенія Луиса на ряду съ наиболе важными документами его процесса сверхъ всего этого имется еще нсколько переводовъ, писанныхъ его рукою и что всего важне ода ‘A la vida religiosa’. Слдуетъ замтить, что томъ его стихотвореній, изданный Кеведо въ 1631 г. въ Мадрит, былъ перепечатанъ въ томъ же году въ Милан въ 12 долю по приказанію великаго канцлера герцога де Феріа.}.
Стихотворенія Луиса безспорно имютъ большое литературное значеніе. Они состоятъ изъ перевода всхъ эклогъ и двухъ Георгинъ Виргилія, тридцати одъ Горація, сорока Псалмовъ и нсколькихъ отрывковъ изъ греческихъ и итальянскихъ поэтовъ. Переводы эти, повидимому, служившіе Луису не боле какъ для упражненія и развлеченія, исполнены легко, точно, художественной притомъ на чистомъ кастильскомъ язык. Не смотря однакоже на выработанную имъ необыкновенную легкость и правильность стиха Луисъ писалъ сравнительно весьма немного. Его оригинальныя стихотворенія занимаютъ не боле ста страницъ, но между ними едвали найдется одинъ неудачный стихъ, а вс они, взятыя вмст, достойны занять одно изъ первыхъ мстъ въ ряду лучшихъ образцовъ испанской лирики. Содержаніе ихъ большею частью религіозное, ясно указывающее на основной источникъ его вдохновенія. Луисъ де Леонъ, въ душ котораго было много еврейскаго, почерпалъ свой энтузіазмъ изъ еврейскихъ книгъ, всецло сохраняя при этомъ національный духъ своего племени. Почти вс лучшія его поэтическія произведенія — оды, написанныя стариннымъ кастильскимъ размромъ и отлитыя въ классически правильную и строго законченную форму, неизвстную до тхъ поръ въ Испаніи и рдко встрчающуюся и впослдствіи {Замчаніе мое о томъ, что Луисъ де Леонъ былъ въ душ еврей, напомнило мн объ одномъ изъ его современниковъ, въ нкоторыхъ отношеніяхъ родственномъ ему по духу и имвшемъ судьбу еще боле странную и несчастную, чмъ Луисъ де Леонъ. Я разумю Хуана Пинто Дельгадо, португальскаго еврея, жившаго долгое время въ Испаніи, принявшаго христіанство и затмъ снова возвратившагося къ вр своихъ отцевъ. Онъ бжалъ отъ ужасовъ инквизиціи во Францію и умеръ тамъ около 1590 г. Въ 1627 г. томъ его произведеній, содержащій въ себ эпическія поэмы объ Эсфири и Руфи, свободное переложеніе старинными національными quintillas плача Іереміи, сонеты и другія мелкія стихотворенія большею частью въ итальянскомъ дух былъ изданъ въ Руан во Франціи и посвященъ кардиналу Ришелье, въ то время всемогущему министру Лудовика XIII. Основное чувство, проникающее стихотворенія Хуана Дельгадо, это чувство горечи изгнанія и тоски по утраченномъ отечеств. Нкоторыя изъ нихъ не только исполнены нжности, но и отличаются мелодичностью и правильностью стихосложенія. Еврейскій духъ автора, собственное имя котораго Moseli Delgado, просвчиваетъ постоянно, какъ и слдовало ожидать, во всхъ его произведеніяхъ. Barbosa, Biblioteca, Tom II, p. 722. Amador de les Rios, Judios de Espaa, Madrid, 1848, 8 vo, p. 500.}.
Лучшимъ изъ поэтическихъ произведеній Луиса испанцы считаютъ оду, заключающую въ себ вс выше упомянутыя достоинства и озаглавленную Profesіa del Tаjо (Пророчество Тахо), оду, въ которой богъ рки предсказываетъ Родрику завоеваніе страны его маврами въ наказаніе за изнасилованіе этимъ государемъ Кавы, дочери одного изъ его вельможъ. Ода эта представляетъ собою очевидное подражаніе той од Горація, въ которой Нерей появляется изъ волнъ и предсказываетъ паденіе Трои Парису, увозящему похищенную супругу Менелая въ Трою, которой суждено сдлаться театромъ жестокой борьбы между двумя народами. Ода Луиса написана старинными испанскими quіntіlas, любимымъ размромъ поэта и своею естественностью, свжестью и прелестью напоминаетъ старинные народные романсы {Разсматриваемая ода, по числу одиннадцатая, должна быть сопоставлена съ одою Горація (Lib I, Cann. 15), въ подражаніе которой она и была написана. Этой же самой од Горація, которой Луисъ де Леонъ подражалъ съ такимъ удивительнымъ успхомъ, подражалъ въ томъ же дух и на тотъ же сюжетъ по нсколько раньше Франсиско де Медрано. Ода Медрано начинающаяся словами. ‘Rendido el postrer Godo’ — какъ и вс его переводы и подражанія Горацію, достойны вниманія, хотя и не можетъ быть сравнена но богатству и сил ясыка съ одою Луиса де Леона. По всему видно, что Горацій и Виргилій были любимыми латинскими поэтами этого послдняго. Во время своего заключенія, когда ему можно было имть книги не иначе какъ по спеціальному разршенію суда, онъ просилъ доставить ему по одному экземпляру его любимыхъ авторовь изъ его собственной кельи, прибавляя при этомъ съ весьма характеристическою наивностью: ‘Тамъ ихъ у меня много’,— Documentos., Tom X, р. 510.}.
Впрочемъ, иностранцы, мене заинтересованные чисто испанскими чертами его поэзіи, а равно также обиліемъ намековъ на испанскую исторію, предпочитаютъ оды боле спокойныя: Vida reti radа (Уединенная жизнь) или оду Immortalіd d, (Безсмертіе), или еще лучшую изъ нихъ Noche Serena (Ясная ночь). Вс эти оды написаны одинаково правильно, въ томъ же возвышенномъ дух, однимъ и тмъ же національнымъ размромъ и носятъ на себ одинъ и тотъ же національный характеръ.
Лучшимъ образчикомъ лирическаго настроенія, преобладающаго въ стихотвореніяхъ и даже во всхъ остальныхъ произведеніяхъ Луиса де Леона можетъ служитъ его гимн Ala Ascencion (На Вознесеніе Христово). Основная мысль этого гимна и оригинальна и естественна. Въ немъ выражены смущеніе и скорбь, охватившія учениковъ при вид ихъ Учителя, исчезающаго изъ ихъ глазъ въ разверстомъ лон небесной лазури. Гимнъ начинается такъ:
‘Ты оставляешь, святой пастырь, твое стадо въ этой глубокой и темной долин въ одиночеств и въ слезахъ! А самъ, разская воздушное пространство, уносишься въ безсмертное жилище.’
‘Мы, бывшіе прежде столь счастливыми, теперь опечалены и огорчены. Воспитанные въ любви къ теб,— лишившись тебя, куда мы обратимся?’ {Въ подлинник стихи эти написаны размромъ quintіllas:
Y dexas, pastor santo
Tu grey en este valle hondo oscuro
Con soledad y llanto,
Y tu rompiendo el puro
Ayre, te vas al inmortal seguro!
Los antes bien hadados,
Y los agora tristes у afligidos,
А tus pechos criados,
De ti desposeidos,
А de couvertirn ya sus sentidos?
Obras de Luis de Leon. Madrid, 1816, Tom. VI, p. 12
Для хорошо знакомыхъ съ нмецкимъ языкомъ рекомендую переводъ поэмъ Луиса де Леона, сдланный С. Б. Шлютеромъ и Шторномъ (Mnster, 1853). Вышеупомянутая ода переведена здсь размромъ подлинника и находится на странниц 130. Другой подобный же переводъ этой оды помщенъ Дипенброкомъ въ его Geistlicher Blumenstraus, 1852, p. 157.}
Впрочемъ для правильнаго пониманія генія и духа Луиса де Леона слдуетъ изучить не только его лирическія стихотворенія, но и большинство его прозаическихъ произведеній. Какъ авторъ религіозныхъ одъ и гимновъ, прекрасныхъ по чистот и строгой правильности стиля, онъ можетъ быть поставленъ выше Клопштока и Филикайи, между тмъ какъ его прозаическія произведенія, написанныя языкомъ не мене оригинальнымъ и правильнымъ чмъ его стихи, сразу поставили въ ряды великихъ мастеровъ кастильской прозы {Въ 1837 г. Донъ Хозе де Кастро-и-Ороско поставилъ на мадритской сцен драму подъ заглавіемъ ‘Fry Luis de Leon,’ гд онъ изобразилъ Луиса отрекающимся отъ міра вслдствіе несчастной любви и удаляющимся въ монастырь. Одну изъ главныхъ ролей въ пьес играетъ Діэго де Мендоза. Не смотря на неудачный выборъ сюжета и плохую завязку, драма написана легкимъ и игривымъ языкомъ и не лишена поэтическихъ достоинствъ.}.

ГЛАВА X.

Сервантесъ. Его происхожденіе. Его воспитаніе. Его первые стихотворные опыты. Пребываніе въ Италіи. Участіе Сервантеса въ битвъ при Лепанто. Алжирскій плнъ. Возвращеніе на родину. Служба въ Португаліи и жизнь въ Мадрит. ‘Галатея’ и ея характеристика. Женитьба. Сервантесъ пишетъ для сцены. Его ‘Los Tratos de Argel’ (Алжирскіе нравы). Его ‘Нуманція.’

Мигуэль Сервантесъ Сааведра былъ родомъ изъ Галиціи, въ эпоху появленія его на свтъ, фамилія Сервантесовъ не только считала за собой пятьсотъ лтъ рыцарства и общественной службы, не только была широко распространена по всей Испаніи, по имла своихъ представителей въ Мексик и другихъ частяхъ Америки {Изъ множества біографій Сервантеса заслуживаютъ вниманія только четыре: во 1) написанная Майнсомъ — и — Сискаромъ и предпосланная его изданію Донъ-Кихота (London, 1738, 4 vol in 4-to). Этотъ безспорно ученый трудъ представляетъ собою первую попытку собранія матеріаловъ для біографіи Сервантеса, къ сожалнію онъ составленъ плохо, расположеніе матеріала неудовлетворительно, и въ настоящее время трудъ Майнса — и — Сискара — иметъ значеніе только относительно нкоторыхъ частныхъ вопросовъ. 2) жизнь Сервантеса въ связи съ анализомъ Донъ-Кихота, написанная Висенте де Лосъ Ріосомъ и предпосланная роскошному изданію Донъ-Кихота, изданному Мадритской академіей (Madrid 1780, 4 Tom in Folio) и съ тхъ поръ не разъ перепечатанному. Сочиненіе Висенте написано гораздо лучше предыдущаго и содержитъ въ себ нсколько новыхъ фактовъ, но тонъ автора полонъ педантизма и нердко сбивается на черезъ чуръ восторженный панигирикъ. 3) Свднія о жизни Сервантеса, соч. Антоніо Пеллисера, первоначально помщенныя въ его ‘Ensayo de una Biblioteca de Traductores’ 1778 и впослдствіи значительно расширенныя въ его изданіи Донъ-Кихота (Madrid, 1797—1798 г. 5 Tom. in 8), сочиненіе плохо обработанное, полное странныхъ, хотя и любопытныхъ, соображеній, но превосходящее богатствомъ матеріала об предъидущія біографіи Сервантеса и наконецъ 4) жизнь Сервантеса, соч. Наваретте, изданная въ 1819 г. испанской академіей, лучшая всхъ предъидущихъ и которую можно вообще назвать одной изъ лучшихъ біографій, когда-либо написанныхъ. Авторъ съ большимъ искусствомъ употребилъ въ дло много новыхъ матеріаловъ, онъ между прочимъ пользовался богатой коллекціей документовъ, найденныхъ въ архив индійскихъ длъ въ Севиль, въ числ которыхъ находится объемистое Informacion, посланное Филиппу II самимъ Сервантесомъ въ 1590, когда онъ хотлъ получить какое-нибудь мсто въ испанскихъ колоніяхъ въ Америк, кром того черезъ его руки прошла масса подлинныхъ свидтельствъ, изъ которыхъ видно, какъ много пришлось вынести автору Донъ-Кихота со времени его перваго поступленія на службу въ 1571 и до прибытія его въ 1582 г. на Азорскіе острова. Прекрасный трудъ Наваретте былъ мастерски сокращенъ Луи Віардо въ предисловіи къ его французскому переводу Донъ-Кихота (Paris, 1836, 2 vol.) и онъ же легъ въ основу книги Томаса Роско, Life and Writings of Miguel Cervantes Saavedra), London 1839 r. Предложенный мною въ текст біографическій очеркъ Сервантеса (за исключеніемъ тхъ мстъ, гд цитируются другіе источники и пособія), тоже основанъ главнымъ образомъ на книг Наваретте, въ дл критики произведеній Сервантеса Наваретте едва-ли можетъ оказать какую-либо помощь, потому что онъ почти не касается ихъ.}.
Кастильская втвь этой фамиліи, соединявшаяся въ XV в. путемъ брачныхъ узъ съ фамилій Сааведра, въ XVI в. пришла, повидимому, въ сильный упадокъ. Мы знаемъ по крайней мр, что родители Мигуэля, покрывшаго свою фамилію славой и спасшаго ея старинное благородство отъ забвенія, были бдные обитатели небольшаго, но цвтущаго городка Алкалы Энаресской, находящагося на разстояніи двадцати миль отъ Мадрита. Здсь онъ родился въ начал октября 1547, будучи младшимъ изъ четырехъ дтей своихъ родителей {Сервантесъ быль крещенъ 9 октября 1547, а такъ какъ у католиковъ былъ обычай совершать этотъ обрядъ скоро посл рожденія, то отсюда съ достаточной вроятностью можно заключить, что онъ родился либо въ этотъ самый день, либо наканун. Нмецкій переводчикъ моего труда Юліусъ длаетъ остроумное предположеніе, что Сервантесъ родился 29 сентября въ день св. Михаила, ибо у Испанцевъ было въ обыча давать ребенку имя того святаго, въ день котораго онъ родился, а отъ дня св. Михаила до дня крещенія Сервантеса прошло всего десять дней.}.
Нтъ никакого сомннія, что первоначальное воспитаніе онъ получилъ въ своемъ родномъ городк, находившемся тогда въ зенит своего благосостоянія вслдствіе славы, которой пользовался основанный здсь пятьдесятъ лтъ тому назадъ кардиналомъ Хименесомъ университетъ. Подобно многимъ великимъ людямъ, Сервантесъ съ видимымъ удовольствіемъ вспоминаетъ въ различныхъ мстахъ своихъ сочиненій о своемъ дтств. Такъ напр. въ Донъ-Кихот {Донъ-Кихотъ, Часть I, глава 29.} онъ повторяетъ преданіе, по всей вроятности слышанное имъ въ дтств, о чарахъ знаменитаго мавра Музарака и о погребеніи его на высокомъ холм Зулемскомъ, такъ въ своемъ пастушескомъ роман Галатея онъ длаетъ мстомъ дйствія самыхъ очаровательныхъ эпизодовъ ‘берега славнаго Энареса’ {En ‘Las riberas del famoso Henares’ (Galatea, Madrid. 1784, Tom. I, p. 66.) Въ другихъ мстахъ онъ упоминаетъ о ‘nuestro Henares’, о ‘famoso Compluto’ (p. 121), о ‘nuestro fresco Henares’ (p. 108).}. Впрочемъ объ его юности мы знаемъ только то, о чемъ онъ самъ случайно вспоминаетъ: что онъ находилъ большое удовольствіе присутствовать на театральныхъ представленіяхъ Лопе де Руэды {Comedias, Madrid 1749, 4-to Tom. 1, Prologo.}, что онъ весьма рано началъ писать стихи {Galatea, Tom. T, p. X. Prlogo и въ знаменитой четвертой глав своего ‘Путешествія на Парнасъ’ (Viage al Parnaso, Madrid, 1784, p. 54) онъ выражается такъ:
Desde mis tieruos aiios am el arte
Dulce de la agradable poesia,
Y en ella procur siempe agradarte, т. е. ‘съ самаго нжнаго возраста я любилъ сладкое искусство очаровательной поэзіи и ею одною я хотлъ теб нравиться.’}, что онъ читалъ все, что попадалось подъ руку, хотя бы это были клочки бумаги, подобранные имъ на улиц {‘Come soy aficionado leer aunque sean las papeles rotos de las calles, Ilevado desta mi natural inclination, tom un cartapacio etc., говоритъ онъ въ Донъ-Кихот (часть I, глава 9), разсказывая о томъ, какъ въ лавк продавца шелковыхъ матерій онъ нашелъ свертокъ бумагъ, оказавшихся жизнью Донъ-Кихота, написанною на арабскомъ язык.}.
Полагаютъ, что онъ продолжалъ свое образованіе въ Мадрит и есть даже вроятность въ томъ предположеніи, что не смотря на бдность своего семейства, онъ провелъ два года въ Саламанскомъ университет.. Достоврно одно, что не будучи еще двадцати двухъ лтъ отъ роду онъ удостоился публичнаго выраженія уваженія отъ одного изъ своихъ наставниковъ: въ 1569 г. профессоръ Лопе де Ойосъ издалъ по распоряженію правительства сборникъ стихотвореній на смерть несчастной Изабеллы Валуа, супруги Филиппа II, написанныхъ большею частью его учениками. Здсь между прочимъ находится шесть элегій Сервантеса, котораго профессоръ называетъ своимъ ‘дорогимъ и возлюбленнымъ ученикомъ’. Нтъ никакого сомннія, что это былъ первый литературный дебютъ Сервантеса, и хотя упомянутыя стихотворенія не говорятъ много въ пользу его поэтическаго таланта, но сопровождающее ихъ сердечное заявленіе учителя, а равно и то обстоятельство, что въ одной изъ своихъ элегій онъ говоритъ отъ лица всего университета, доказываютъ, что онъ пользовался уваженіемъ наставника и любовью товарищей {Упомянутыя въ текст элегіи Сервантеса помщены отчасти у Ріоса ‘Pruebas de le Vida de Cervhtes, ed. Academia. No 2—5 и отчасти у Наваррете, Vida de Miguel de Cervantes pp. 262—263. Элегіи Сервантеса довольно плохи и получаютъ значеніе лишь въ силу того, что Ойосъ, бывшій профессоръ изящной словесности въСаламанк, неоднократно называетъ его ‘caro dіscіpulo’ и ‘amadо dіscіpulo’ и говоритъ, что его элегія написана ‘еn nombre de todо el estudio’. Элегіи эти вмст съ другими стихотвореніями Сервантеса, впервые изданы вполн въ первомъ том выходившей подъ редакціей Арибо ‘Biblioteca de Autores Espaoles’ (Madrid, 1846, pp. 612—620) и показываютъ, что Сервантесъ находился въ дружескихъ отношеніяхъ со многими изъ выдающихся поэтовъ того времени, каковы: Падилья, Мальдональдо, Барросъ, Ягуэ де Сахасъ, Эрнандо де Эррера и др. Любопытныя свднія объ Ойос и изданномъ имъ сборник элегій можно найти у Пеллисера въ его ‘Disertacion Historico Geographico de Madrid’ (Madrid, 1803, p. 108 et seq.).}.
Въ 1570 Сервантесъ по неизвстнымъ намъ причинамъ покинулъ родину и очутился въ Рим въ должности дворецкаго у кардинала Аквавивы,, того самого, который былъ въ 1568 посланъ папой съ спеціальнымъ порученіемъ къ Филиппу II и на возвратномъ пути въ Италію взялъ съ собой Сервантеса, желая содйствовать развитію его таланта, такъ какъ онъ, повидимому, любилъ покровительствовать ученымъ и писателямъ. Сервантесъ, впрочемъ, оставался у него на служб весьма недолго. Онъ былъ слишкомъ испанецъ, другими словами слишкомъ гордъ въ душ, чтобы довольствоваться своимъ скромнымъ, нсколько двусмысленнымъ, положеніемъ, въ особенности въ ту эпоху, когда люди выше всего цнили приключенія и военную славу.
Каковы бы ни были мотивы, руководившія его ршеніемъ, но онъ въ скоромъ времени простился и съ Римомъ и папскимъ дворомъ. Въ 1571 Папа, Филиппъ II и Венеція заключили тройственный союзъ противъ Турокъ, извстный подъ именемъ Священной Лиги и поручили командованіе союзнымъ флотомъ и войскомъ побочному сыну Карла V, рыцарственному Донъ-Хуану Австрійскому. Трудно было двадцатитрехлтнему Сервантесу устоять отъ искушенія участвовать въ этой романтической и грандіозной экспедиціи противъ старинныхъ угнетателей Испаніи и страшныхъ враговъ всего христіанства, и въ слдующемъ году мы слышимъ о Сервантес, что онъ поступилъ волонтеромъ въ союзную армію въ качеств простаго рядоваго. Въ одномъ изъ своихъ сочиненій, писанныхъ незадолго до смерти, Сервантесъ высказываетъ свое наблюденіе, ‘что лучшіе воины т, которые оставили науку ради войны и что хорошій студентъ всегда будетъ храбрымъ солдатомъ’ {‘No hay mejores soldados, que los que se Irasplantan de la tierra de los estudios en los campos de la guerre, ninguno salid de estudiante para soldato que no lo fuese por stretno’ etc. (Persiles y Sigismunda, Lib. III. c. 10, Madrid,Tom. II, p. 128).}. Одушевленный этимъ убжденіемъ, онъ поступилъ въ ряды той испанской арміи, которая наполняла собой большую часть Италіи и, прослуживъ отечеству до 1575 г., съ почетомъ вышелъ въ отставку.— Въ продолженіе этихъ четырехъ или пяти лтъ онъ получилъ много суровыхъ жизненныхъ уроковъ. Октября 7 то 1571 г., не смотря на томившую его лихорадку, онъ принималъ участіе въ большимъ морскомъ сраженіи при Лепанто, ршительно остановившемъ вторженіе Турокъ въ Западную Европу. Галера, въ которой находился Сервантесъ, попала въ самый пылъ сраженія, и онъ до самой смерти носилъ на себ славное и вмст съ тмъ мучительное доказательство исполненнаго долга по отношенію къ родин и христіанству, ибо вслдствіе одной изъ полученныхъ имъ въ битв ранъ, онъ лишился на всю жизнь употребленія лвой руки. Вмст съ другими ранеными онъ былъ отвезенъ въ госпиталь въ Мессин, гд оставался до апрля 1572 г. Едва оправившись отъ раны, онъ принялъ участіе въ экспедиціи на востокъ подъ начальствомъ Марка Антонія Колонны, о которой онъ съ такимъ чувствомъ самоудовлетворенія вспоминаетъ въ посвященіи къ Галате и которую онъ такъ прекрасно описалъ въ исторіи плнника въ Донъ-Кихот.
Въ слдующемъ году онъ принималъ участіе въ морскомъ сраженіи при Голет въ Тунис подъ командой Донъ-Хуана Австрійскаго и въ томъ же году возвратился съ своимъ полкомъ въ Сицилію {Полкъ, въ которомъ служилъ Сервантесъ, былъ одинъ изъ славнйшихъ полковъ въ арміи Филиппа II. Онъ назывался Tcrcio de Flandes (Третій Фландрскій), командиромъ его былъ.lone де Фигероа, котораго Кальдеронъ выводитъ въ двухъ пьесахъ: ‘Amor despues de la Muerte’ (Любовь за гробомъ) и ‘El Alcalde de Zalamea’ (Саломенскій Алькадъ). Весьма вроятно, что Сервантесъ впослдствіи вступилъ снова въ ряды своего любимаго полка и участвовалъ вмст съ нимъ въ Португальской экспедиціи 1581, ибо мы знаемъ, что и Сервантесъ и Третій Фландрскій полкъ были въ этомъ году въ Португаліи. Оживленный разсказъ о битв при Голет въ Тунис можно найти въ небольшомъ трактат Гонзало де Илльескаса (Biblioteca de Autores Espaoles, Tom. XXI, p. 451—458), автора изданной въ 1574 г. скучнйшей исторіи папъ, которую въ томъ же дух продолжали Луисъ де Бавіа и др.}. Благодаря своимъ походамъ и экспедиціямъ онъ усплъ побывать во многихъ мстахъ Италіи, а въ Неапол онъ даже провелъ безвыздно боле года {Въ сочиненіяхъ Сервантеса нердко встрчаются намеки на перенесенныя имъ испытанія и на посщенныя имъ страны. Такъ въ своемъ путешествіи на Нарваесъ (Viage del Parnaso, с. 8, p. 126) при взгляд на Неаполь онъ воскликаетъ:
Esta citidad es Napoles, la illustre,
Que yo pis sus ruas mas de un ano.’}. Не смотря на претерпнныя страданія, онъ никогда не сожаллъ объ этомъ період своей жизни, напротивъ того сорокъ лтъ спустя, съ гордостью вспоминая все, что онъ перенесъ, онъ заявилъ, что если бы ему предоставленъ былъ выборъ жизненнаго поприща, онъ снова избралъ бы свои раны, которыя онъ считаетъ легкимъ искупленіемъ за славу быть участникомъ такого великаго предпріятія {Въ отвтъ на грубые личные намеки Авилльянеды, Сервантесъ въ пролог ко второй части Донъ-Кихота говоритъ слдующее: ‘Si ahora me propusieran y facilitarian nu imposible, quisiera ntes haber me hallado en aquella faccion prodigiosa, que sano ahora de mis heridas, sin haberme hallado en ella’.}. Вышедши въ 1575 г. въ отставку и запасшись рекомендательными письмами отъ герцога Сесы и Донъ-Хуана, которые въ лестныхъ выраженіяхъ рекомендовали его королю, Сервантесъ отплылъ въ Испанію. Но 26 сентября корабль, на которомъ онъ халъ, былъ захваченъ алжирскими крейсерами и отведенъ въ Алжиръ {Алжирскій пиратъ Арнаутъ, захватившій Сервантеса въ плнъ, не разъ упоминается въ романсахъ того времени. См. Duran, Homancero General. Tom. I, pp. XIV и 147.}. Здсь онъ провелъ пять лтъ боле несчастныхъ и исполненныхъ приключеній чмъ пять предыдущихъ. Онъ служилъ поочередно у трехъ жестокихъ господъ: ренегата Грека, ренегата Венеціанца и наконецъ у самого алжирскаго дея. Первые мучили его съ той утонченной злобой, которую обыкновенно питаютъ ко всмъ христіанамъ люди, отступившіе во имя недостойныхъ мотивовъ отъ вры отцовъ своихъ, послдній же, считая Сервантеса своимъ невольникомъ, обращался съ нимъ съ тмъ большей суровостью, что онъ бжалъ отъ своего прежняго господина и сдлался страшенъ новому вслдствіе цлаго ряда попытокъ бжать самому и освободить своихъ товарищей по невол.
По всему видно, что жестокая неволя вмсто того, чтобъ сломить духъ Сервантеса, еще боле возвысила и укрпила его. Однажды онъ покушался убжать сухимъ путемъ въ Оранъ, испанское поселеніе по африканскому берегу, но оставленный своимъ проводникомъ, былъ принужденъ возвратиться назадъ. Въ другой разъ онъ скрылъ тринадцать своихъ товарищей по плну въ одной пещер на морскомъ берегу и, ежеминутно рискуя своей жизнью, снабжалъ ихъ въ продолженіи нсколькихъ недль провизіей въ ожиданіи христіанскаго судна, которое взяло бы ихъ всхъ на бортъ, наконецъ, когда онъ самъ присоединился съ нимъ, ему низко измнили и онъ великодушно принялъ на себя всю отвтственность за неудавшійся побгъ.— Разъ онъ покушался освободиться силою, но письмо его было перехвачено. Потомъ онъ составилъ планъ освобожденія себя и шестидесяти товарищей, и когда этотъ планъ, подобно одному изъ предшествующихъ, не удался вслдствіе измны, онъ и на этотъ разъ объявилъ себя единственнымъ его виновникомъ. Наконецъ онъ составилъ грандіозный проэктъ возстанія всхъ невольниковъ-христіанъ въ Алжир, проэктъ не совсмъ неисполнимый въ виду того, что число ихъ въ Алжир доходило до двадцати пяти тысячъ. Смлый проэктъ Сервантеса не на шутку напугалъ дея, который при этомъ случа сказалъ своимъ приближеннымъ: ‘стерегите покрпче этого калку испанца, тогда и моя столица, и мои невольники и мои галеры — все будетъ цло’ {Одинъ изъ самыхъ достоврныхъ и любопытныхъ источниковъ для этой части жизни Сервантеса представляетъ собою книга Діэго де Аэдо (Diego de Haedo) ‘La Historia y Topografia de Argei’. (Valladolid, 1612, In Folio), въ которой часто упоминается имя Сервантеса. Повидимому книга эта была совершенно неизвстна біографамъ Сервантеса, пока въ 1752 г. не обратилъ на нее вниманіе Сарміенто. Въ ней-то и встрчаются приведенныя въ текст слова алжирскаго дея, показывающія, какъ онъ боялся Сервантеса: ‘Decia Asan Baj, Rey de Argel, que como el tuviese guardado al estropeado Espaol tenia seguros sus cristianos, sus baxeles у aun toda la ciudad.’ (f. 185). Упомянувъ нсколько раньше о смломъ проэкт Сервантеса поднять всхъ христіанскихъ невольниковъ и взять приступомъ городъ, авторъ заключаетъ: ‘Y si a su animo industria, у trazas, correspondiez la ventura, hoi fuera el dia, que Argel fuera de cristianos, porque no aspiraban menus sus intentes’. Нужно имть въ виду, что все это было издано за четыре года до смерти Сервантеса. Книга Аэдо, заключающая въ себ не только исторію, но и нсколько діалоговъ о страданіяхъ христіанъ въ Алжир, весьма любопытна и проливаетъ много свта на т мста въ сочиненіяхъ испанскихъ писателей 16 и 17 вка, гд упоминается о Маврахъ африканскаго берега и ихъ христіанскихъ невольникахъ.}. За свои неудавшіяся попытки къ освобожденію Сервантесъ всякій разъ былъ подвергаемъ строгому, хотя и не унизительному, наказанію {Намекая на себя въ исторіи плнника въ Донъ-Кихот (часть I, глава 40) Сервантесъ съ чисто-испанской гордостью говоритъ о де: ‘Solo libr bien con l un soldado Espaol llamado tal de Saavedra, al quai con haber hechо cosas que quedarn en la memoria de aquellas goules por muchos anos, y todos por alcanzar libertad, jamas lo di palo, ni se lo mand dar, ni le dixo mala palabra, y por la menor cosa de muchas que hizo, teiniamos todos que habia de ser empallado, y asilo temio’ el mas de una vez.’}. Четыре раза онъ ожидалъ, что его ежеминутно сожгутъ или посадятъ на колъ, а въ послдній разъ петля уже была надта ему на шею съ цлью исторгнуть у его великой души имена его сообщниковъ.
Наконецъ часъ его освобожденія насталъ. Старшій братъ его, захваченный въ плнъ вмст съ нимъ, былъ выпущенъ три года назадъ, а теперь бдной вдов матери пришлось для освобожденія младшаго сына отдать все свое имущество до приданаго дочерей включительно. Но всего этого оказалось мало, и сумму не достающую до пятисотъ кронъ, въ которыя была оцнена свобода сына, пришлось дополнить мелкими займами и пожертвованіемъ религіозныхъ братствъ. {Съ глубокой признательностью вспоминаетъ Сервантесъ въ своей повсти Espaola Inglesa (Novellas, Madrid, 1783, Tom. I, pp. 358—59) о безкорыстіи и усердіи бдныхъ монаховъ и священниковъ, которые приходили въ Алжиръ, нердко рискуя жизнью, чтобъ выкупать изъ плна христіанъ, въ особенности объ одномъ изъ нихъ, который остался въ плну въ залогъ четырехъ тысячъ дукатовъ, занятыхъ имъ съ цлью выкупить изъ неволи нсколькихъ христіанъ. О монах Хуан Хил, который устроилъ его личное освобожденіе, Сервантесъ въ своемъ Trato de Argel говоритъ слдующее:
Un frayle Trinitario, Christianissimo,
Amigo de hacer bien y conoeido,
Porque ha estado otra vez en esta tierra,
Rescatando Christianos, у di exemple
Da una gran Christiandad y gran prudencia,
Su nombre es Fray Juan Gil (Jornada V), т. е. христіаннйшій монахъ ордена св. Троицы, любящій длать добро и хорошо извстный въ этой стран, потому что онъ не разъ приходилъ сюда выкупать христіанъ, явилъ собою примръ великой христіанской любви и великой мудрости.Имя его — братъ Хуанъ Хиль’. Аэдо даетъ подобный-же отзывъ о брат Хуан (Topografia de Argel, 1612 г. f. 114 и слд.). Не мало нищенствующихъ монаховъ (padres de la limosna) обрисовано самыми симпатичными чертами въ этой любопытной книг, и нтъ никакого сомннія, что они вполн заслуживали оказываемаго имъ всеобщаго уваженія.} Такимъ образомъ состоялся выкупъ Сервантеса 19 сентября 1580, въ тотъ самый день, когда онъ вмст съ своимъ господиномъ собирался ссть на корабль плыть въ Константинополь, откуда его было бы невозможно выручить. Нсколько времени спустя онъ оставилъ Алжиръ, гд онъ, какъ мы достоврно знаемъ, своимъ великодушіемъ, мужествомъ и врностью, возбудилъ къ себ восторженную преданность и удивленіе въ масс христіанскихъ невольниковъ, наполнявшихъ этотъ проклятый городъ {Сервантесъ, по всему видно, былъ человкъ великодушный и кроткій, но и онъ не могъ побдить въ своемъ сердц ненависти къ Маврамъ, унаслдованной отъ предковъ и усиленной его алжирскимъ плномъ,— Этимъ чувствомъ проникнуты дв его пьесы, написанныя въ разное время на сюжеты, заимствованные изъ его жизни въ Алжир, оно проявляется по временамъ и въ другихъ его сочиненіяхъ. (См. Донъ-Кихотъ, часть 2, глава 54 и Персилесъ и Сигизмунда, кн. III, гл. 10 и др.). Но за исключеніемъ этой ненависти и нсколькихъ случайныхъ сатирическихъ выходовъ противъ женщинъ — въ которыхъ впрочемъ Кеведо и Луисъ де Гевара нисколько не уступаютъ ему — да нкоторой горечи въ отзывахъ о домовыхъ священникахъ, пріобртавшихъ сильное вліяніе въ домахъ вельможъ и пользовавшихся имъ большею частью не на добро, я не знаю во всхъ сочиненіяхъ Сервантеса ничего, что противорчило бы представленію объ его гуманномъ и добромъ характер. (См., Don Quixote, ed. Ciemencin, Vol V, p. 260, примчаніе и стр. 138, примчаніе).}.
Но хотя Сервантесъ былъ наконецъ возвращенъ своему семейству и отечеству, хотя душа его была первое время охвачена свжимъ и счастливымъ чувствомъ свободы, которое онъ не разъ описывалъ съ такимъ краснорчіемъ {См. великолпное мсто о свобод, въ Донъ-Кихот, часть II, начало 58 главы.}, тмъ не мене мы не должны забывать, что онъ возвратился на родину посл десятилтняго отсутствія, что въ томъ возраст, въ которомъ онъ тогда находился, трудно было начать жизнь съизнова или завоевать себ среди враждующихъ другъ съ другомъ интересовъ прочное соціальное положеніе. Отца его уже не было въ живыхъ. Семейство его, и безъ того небогатое, было доведено двумя выкупами до крайней бдности. Одинокій, безъ друзей, безъ знакомыхъ, онъ долженъ былъ по временамъ ощущать чувство безпомощности и разочарованія, можетъ быть боле горькія, чмъ т, которыя ему приходилось испытывать, будучи солдатомъ или живя въ невол.’ — Нтъ ничего удивительнаго поэтому, что онъ вмст съ своимъ братомъ не нашли ничего лучшаго, какъ поступить въ тотъ полкъ, гд онъ прежде служилъ и который теперь былъ посланъ поддерживать власть Испаніи въ новопріобртенномъ португальскомъ королевств. Сколько онъ пробылъ тамъ, — неизвстно, но мы знаемъ, что онъ былъ въ Лиссабон и участвовалъ подъ командой маркиза Санта Крусъ въ экспедиціи 1581 г. и въ другой боле важнйшей, предпринятой въ слдующемъ году на Азорскіе острова съ цлью окончательно покорить ихъ власти Филиппа II.
Къ этому времени нужно отнести начало основательнаго знакомства Сервантеса съ португальской литературой, равно и начало его симпатіи къ Португаліи, которую онъ выражаетъ въ третьей книг Персилеса и Сигизмунды съ теплотой и великодушіемъ, весьма рдкими въ испанц вообще и въ особенности въ испанц эпохи Филиппа II {‘Weil doth the Spanish hind the difference know.
Twixt him and Lusian slave, the lowes of the low’ т. е.:
Таково мнніе испанцевъ о португальцахъ, подслушанное въ Испаніи Чайльдъ-Гарольдомъ, онъ могъ-бы услышать нчто подобное и два вка раньше.}.
Нтъ ничего невроятнаго, что пребываніе въ Португаліи осталось не безъ вліянія на направленіе первыхъ серьезныхъ литературныхъ трудовъ Сервантеса, именно на его пастушескій романъ Галатею, изданный вскор посл возвращенія его въ Испанію. Прозаическіе, пастушескіе романы были любимой формой романтическаго вымысла въ Португаліи, начиная съ ‘Менины и Мосы’ {Menina e Moa — небольшой граціозный отрывокъ прозаической пасторали, написанной около 1500 Бернардино Рибейро и всегда вызывавшій восторгъ и удивленіе, котораго онъ и заслуживаетъ. Заглавіе его произошло отъ первыхъ двухъ словъ, которымъ онъ начинается, фактъ, показывающій насколько это небольшое прелестное произведеніе было популярно въ тхъ классахъ общества, которые не любятъ называть книгу ея литературнымъ именемъ.} и вплоть до нашихъ временъ и уже были въ то время введены въ испанскую литературу знаменитымъ португальскимъ поэтомъ Монтемайоромъ, чья Diana Enatnorada(Влюбленная Діана) и продолженіе ея, написанное Хиль Поло, были, какъ мы знаемъ, любимыми книгами Сервантеса.
Какъ бы то ни было, но Галатея была разршена 1 февраля 1584 г. и въ декабр вышла въ свтъ. Онъ самъ назвалъ ее эклогой и посвятилъ ‘этотъ первый плодъ своего таланта’ {‘Estas primicias de mi corto ingenio’. Dedicatoria. До 1618 г. появилось семь изданій Галатеи.} сыну того Колонны, подъ начальствомъ котораго онъ двнадцать лтъ тому назадъ длалъ экспедицію на востокъ. На самомъ дл Галатея есть прозаическій пастушескій романъ въ дух Хиль Поло, и ея дйствующія лица — какъ самъ авторъ предупреждаетъ въ предисловіи — пастуха и пастушки только по одежд {‘Muchos de los disfrazados pastores della lo eran solo en el hbito’.}. Извстно, что подъ именемъ Галатеи выведена особа, на которой впослдствіи женился Сервантесъ, что въ лиц героя романа Элисіо онъ изобразилъ самого себя и что подъ пастушескими именами Лаусо, Тирси, Дамона и др. выведены литературные друзья Сервантеса Луисъ Барахона де Сото, котораго онъ высоко ставилъ, какъ поэта, Франциско де Фигероа, Педро Лайнесъ и др. Во всякомъ случа герои и героини Галатеи выражаются очень учено и съ такой искуственной граціей, что самъ авторъ счелъ нужнымъ оправдываться въ томъ, что ихъ разговоры слишкомъ утонченны {‘Cujas razones y argumentes mas parecen de ingenios entre libres у las aulas criados, qae no de aquellos que entre pagizas cabaas son crecidos’. T. e.: ихъ разсужденія и доказательства боле умстны въ устахъ людей, развившихся при дворахъ и въ занятіяхъ наукой, нежели въ устахъ людей, выросшихъ въ своихъ крытыхъ соломою хижинахъ’. (Libro IV, Toms II, p. 90) Это извиненіе было вмст съ тмъ любезностью по отношенію къ Фигероа и др. (См. ниже, глава XXIII, прим. 8).}.
Подобно другимъ пастушескимъ романамъ, Галатея основана на аффектаціи, которая могла только повредить ей, а вплетеніе въ фабулу множество эпизодическихъ исторій, присутствіе неумстныхъ метафизическихъ размышленій и наконецъ разсянныя по всему роману довольно плохія стихотворенія длаютъ его особенно неудачнымъ. Можетъ быть ни одинъ изъ испанскихъ пастушескихъ романовъ XVI и XVII столтія не страдаетъ въ такой степени неврностью тона. Впрочемъ во многихъ мстахъ Галатеи видны слды житейской опытности и поэтическаго таланта автора. Нкоторые изъ эпизодовъ, напр. исторія Силено во второй и третьей книгахъ, читаются съ интересомъ, другіе, какъ напр. разсказъ о пребываніи Тимбріо въ плну у Мавровъ, напоминаютъ намъ собственныя приключенія и испытанія автора и наконецъ исторія Росавры и Грисальдо въ четвертой книг совершенно свободна отъ аффектаціи и игры словами, свойственной пастушескимъ произведеніямъ. Все произведеніе изобилуетъ мстами, написанными плавнымъ и краснорчивымъ языкомъ, хотя въ нихъ еще мало того, что составляетъ особенность стиля Сервантеса. Самые крупные недостатки Галатеи заключаются въ неумлой постройк фабулы и въ смшеніи христіанскихъ идей съ миологическими представленіями древности, почти неизбжнымъ въ подобнаго рода произведеніяхъ, равнымъ образомъ въ высшей степени несообразно было со стороны автора вывести маститаго воина и образцоваго государственнаго человка Діэго де Мендозу въ вид недавно умершаго пастушка {Въ шестой книг главныя дйствующія лица Галатеи, руководимыя мудрымъ и кроткимъ христіанскимъ священникомъ, посщаютъ могилу Мендозы. Тамъ имъ является тнь классической музы Калліопы, произносящая скучнйшій стихотворный панигирикъ современнымъ испанскимъ, теперь большею частью позабытымъ, поэтамъ. Въ конц XVIII столтія Галатея была сокращена Флоріаномъ. Къ ней было придлано приличное заключеніе и въ такомъ вид она не разъ издавалась въ эпоху, когда были такъ популярны идилліи Геспера. Во всякомъ случа попытка Флоріана была гораздо удачне попытки Донъ Кандидо Марія де Тригуэроса, послдовавшаго его примру въ своемъ роман Los Епаmorados о Galatea, Madrid, 1798.}.
Но произнося такое суровое сужденіе о Галате, мы не должны забывать, что хотя она растянулась на два тома, она все-таки не кончена, что многія мста, которыя кажутся намъ лишними или непонятными, получили бы свое настоящее мсто и значеніе, если бы вторая часть, объ изданіи которой Сервантесъ говорилъ за нсколько дней до своей смерти {Въ предисловіи къ повсти Персилесъ и Сигизмунда, написанномъ 19 апрля 1616 г. только за четыре дня до его смерти.} была издана въ свтъ. Во всякомъ случа при оцнк Галатеи мы должны имть въ виду трогательныя слова автора, когда онъ описываетъ, какъ священникъ и цырюльникъ нашли ее въ библіотек Донъ-Кихота {Parle Primera, cap. 6.}. ‘А какая тамъ слдующая книга?’ спросилъ священникъ. ‘Галатея Мигуэля Сервантеса, отвчалъ цырюльникъ. ‘Это мой старинный другъ, сказалъ священникъ, и я хорошо знаю, что онъ богаче несчастіями, чмъ хорошими стихами. Фабула и планъ его книги не лишены достоинствъ, къ сожалнію, онъ много начинаетъ и ничего не кончаетъ. Нужно подождать общанной имъ второй части, можетъ быть посл окончательной обработки она заслужитъ пощаду, въ которой ей теперь слдуетъ отказать, а пока это сбудется, храните ее, любезный кумъ, у себя’.
Если справедливо преданіе, что Сервантесъ написалъ Галатею, чтобы снискать благосклонность дамы своего сердца, то успхомъ его у ней объясняется, почему онъ мало заботился объ окончаніи своего произведенія, ибо 12 декабря 1584, почти непосредственно вслдъ за выходомъ въ свтъ первой части Галатеи, онъ женился на двушк хорошей фамиліи родомъ изъ мстечка Эскивіаса близь Мадрита {Въ своихъ произведеніяхъ онъ дважды упоминаетъ о селеніи Эскивіас и дважды хвалитъ тамошнія вина. Первый разъ въ пьес ‘Cueva de Salamanca’ (Comedias, 1749, Tom. II. p. 313) и второй въ предисловіи къ повсти ‘Персилесъ и Сигизмунда’, хотя здсь онъ также распространяется объ его славномъ прохожденіи (illustres linages).}. Обнародованныя Пелиссеромъ {См. Біографію Сервантеса, предпосланную его изданію Донъ-Кихота (Tom. I. p. CCV). Повидимому между семействами жениха и невсты были старинныя фамильныя связи, ибо мать невсты была душеприкащицей отца Сервантеса, умерпіаго въ то время, когда его сынъ томился въ плну въ Алжир.} подробности брачнаго контракта показываютъ, что женихъ и невста быти оба бдны, а изъ Галатеи видно, что Сервантесъ имлъ сильнаго противника въ лиц одного португальца, который въ одно время едва не отбилъ у него невсту {Въ конц шестой книги.}. Но бурнымъ или ровнымъ потокомъ текла его любовь до женитьбы, его тридцатилтняя супружеская жизнь была, повидимому, счастлива, и вдова его изъявила передъ смертью желаніе быть похороненной рядомъ съ мужемъ.
Чтобъ содержать семью Сервантесъ жилъ по всей вроятности въ Мадрит, гд, какъ мы знаемъ, онъ былъ близокъ съ нкоторыми современными поэтами Хуаномъ Руфо, Педро де Падилья и другими, которыхъ онъ съ свойственной ему добротой и часто не по заслугамъ постоянно превозноситъ въ своихъ послднихъ произведеніяхъ. Побуждаемый этой цлью и можетъ быть и своими литературными связями, онъ окончательно отказывается отъ исполненной приключеній жизни, которая прежде такъ привлекала его, и пытается жить литературнымъ трудомъ.
Его первые опыты были посвящены театру, который естественнымъ образомъ долженъ былъ привлечь къ себ человка, съ дтства любившаго драматическія представленія и въ настоящее время нуждавшагося въ немедленномъ заработк. Но драма въ то время находилась еще въ весьма грубомъ состояніи. Мы привели выше отзывъ о ней Сервантеса, который, вроятно еще передъ отъздомъ своимъ въ Италію, самъ присутствовалъ при ея первыхъ шагахъ во время Лопе де Руэды и Нахарро {См. Prlogo al Lector, предпосланный къ его восьми пьесамъ и восьми Entremeses. Madrid 1616 г. 4-to.}. Изъ его описаній костюмовъ и сценическихъ приспособленій видно, что театры въ Испаніи были въ то время хуже управляемы и обставлены чмъ кукольныя комедіи нашего времени. Нсколько человкъ, въ томъ числ Бермудесъ, Архенсола, Вируэсъ и Куэва, пытались вывести театръ изъ его жалкаго состоянія, но результаты не оправдали потраченныхъ на нихъ трудовъ. Подобной же цлью задался и Сервантесъ, и онъ настолько усплъ въ этомъ дл, что тридцать лтъ спустя онъ считалъ себя въ прав публично гордиться своими успхами {Adjunta al Parnaso, впервые напечатанное въ 1614 и уже упомянутый прологъ къ Персилесу и Сигизмунд.}.
Любопытно, какими способами онъ хотлъ достигнуть этой цли. По его словамъ онъ уменьшилъ количество актовъ съ пяти до трехъ, но эта реформа не могла имть важныхъ послдствій, не говоря уже о томъ, что она была введена задолго до него Авенданьо, чего повидимому и не подозрвалъ Сервантесъ. Кром того онъ претендуетъ на введеніе въ драму фантастическихъ существъ или врне аллегорическихъ фигуръ въ род Войны, Моровой язвы, Голода, но помимо того, что это нововведеніе было раньше его сдлано Куэвой, въ сущности оно было возвращеньемъ къ исжитымъ уже мотивамъ средневковой религіозной драмы. Наконецъ онъ пытался наполнить какъ свои драмы, такъ и другій произведенія воспоминаніями о своихъ странствованіяхъ и страданіяхъ. Хотя онъ самъ и не придаетъ этому обстоятельству большаго значенія и не на немъ основываетъ свои заслуги въ области драмы, но несомннно, что въ этомъ случа онъ шелъ безсознательно по шламъ тхъ писателей, которые впервые изобрли подобныя представленія въ новой Европ. Но у такого генія, какъ Сервантесъ, даже подобныя попытки и преобразованія, при всей ихъ грубости и несовершенств, не могли остаться безъ послдствій. Онъ написалъ — какъ онъ самъ выражается съ какой-то характеристической небрежностью — либо двадцать, либо тридцать пьесъ, принятыхъ съ одобреніемъ — число до котораго едва-ли доходилъ кто-либо изъ предшествующихъ писателей, не говоря уже о выходящемъ изъ ряда вонъ успх ихъ. Ни одна изъ этихъ пьесъ не была издана при его жизни, но онъ оставилъ намъ названіе девяти пьесъ, изъ которыхъ дв были отысканы въ 1782 и впервые напечатаны въ 1784 {Он изданы вмст съ ‘Viage de Parnaso’. Madrid 1784, in 8.}.
Остальныя, къ сожалнію, едва ли не потеряны безвозвратно и въ числ ихъ La Confusa, о которой Сервантесъ спустя долго посл того какъ Лопе де Вега сообщилъ народной драм окончательную форму, говорилъ съ любовью какъ объ одной изъ лучшихъ народныхъ пьесъ {Adjunta al Parnaso p. 139 ed. 1784.} — приговоръ, къ которому и мы готовы присоединиться, если его любимица не уступаетъ въ сил и оргигинальности двумъ упомянутымъ выше драмамъ Сервантеса.
Первая изъ нихъ носитъ заглавіе ‘El Trato de Argel’ или ‘Los Tratos de Argel’ (Алжирскіе нравы). Интрига этой пьесы слаба, а діалогъ такъ плохъ, что она въ этомъ отношеніи разв немногимъ лучше старинныхъ эклогъ, легшихъ въ основу древняго испанскаго театра. Цлью автора было представить испанской публик основанную на собственномъ опыт картину страданій плнныхъ христіанъ въ Алжир и пробудить сочувствіе къ нимъ въ стран, которая сама поставляла туда наибольшее число плнныхъ. Въ виду этой цли Сервантесъ мало заботился о правильной постройк пьесы, если даже предположить, что онъ придавалъ этому достоинству большое значеніе, вмсто послдовательнаго развитія дйствія онъ предлагаетъ публик грубую и неестественную любовную исторію, которую однакожъ онъ считалъ на столько хорошей, что повторилъ ее дважды: въ одной изъ своихъ позднйшихъ пьесъ и въ одной изъ своихъ новеллъ {Въ ‘Baos de Argel’ и ‘Amante Liberal’.}, а главный успхъ пьесы основываетъ на эпизодическихъ сценахъ. Нкоторыя изъ этихъ эпизодовъ дйствительно поразительны. Такова напримръ сцена, въ которой Мавры издваются надъ Сервантесомъ и его двумя плнными товарищами, какъ надъ рабами и христіанами, и въ которой послдніе разсказываютъ о мученической смерти одного испанскаго священника, послужившей впослдствіи сюжетомъ для одной драмы Лопе де Веги. Хороша также дышащая правдой попытка Петро Альвареса убжать въ Оранъ, въ основ которой безъ сомннія лежитъ подобная попытка же самого Серватеса. Дале въ пьес есть дв или три грустныя сцены продажи невольниковъ, въ особенности маленькихъ дтей, сцены, виднныя авторомъ во очію и которыя Лопе де Вега перенесъ на подмостки театра, впослдствіи, когда онъ, по выраженію Сервантеса, сдлался неограниченнымъ властелиномъ испанской сцены {Пьеса ‘Esclaves En Argel’ (Алжирскіе невольники) Лопе де Веги, помщенная въ XXV том собранія его драматическихъ произведеніи (aragoca, 1647, in 4-to p. 231—260), показываетъ, что Лопе многое заимствовалъ изъ неизданной тогда драмы Сервантеса, которой онъ пользовался въ рукописи. Сцены продажи христіанскихъ дтей и сцены между дтьми, когда одинъ изъ нихъ принялъ магометанство (рр. 249 и 250) заимствованы изъ соотвтствующихъ сценъ въ пьес Сервантеса (рр. 316—323 и 364—366, изд. 1784). Главный сюжетъ и множество отдльныхъ мстъ также заимствованы. Мученическая смерть валенсійскаго священника, о которой только разсказывается у Сервантеса, сдлалась главнымъ драматическимъ мотивомъ третьяго акта пьесы Лопе, гд самая казнь со всми своими возмутительными подробностями, совершается на сцен (р. 263). Казнь эта, описанная впервые Сервантесомъ, дйствительно имла мсто въ Алжир, въ 1577 г. во время пребыванія тамъ автора Донъ-Кихота. Подробное описаніе ея можно найти у Hacdo (Topografie, if. 179, а, ро 183, а), оно можетъ служить прекраснымъ обращикомъ отношеній испанцевъ къ ихъ заклятымъ врагамъ. Заимствованія Лопе де Веги у Сервантеса мене существенны въ описаніи казни, чмъ въ другихъ мстахъ пьесы.}. Пьеса раздлена на пять jornadas или актовъ и написана октавами, redondiilas, ter za rima, блыми стихами и прочими размрами, употребительными въ испанской поэзіи, въ числ ея дйствующихъ лицъ играютъ довольно важную роль Левъ, Демонъ и аллегорическія фигуры Необходимость и Случай.
Не смотря на небрежность постройки и досадное смшеніе стилей въ пьес Сервантеса есть мста исполненныя высокой поэзіи. Герой ея, Авреліо, христіанинъ-плнникъ, обрученный съ христіанкой — плнницей Сильвіей, страстно любимъ знатной мавританской дамой по имени Зарой. Наперсница послдней Фатима прибгаетъ къ волшебству, чтобъ съ помощью его заставить плнника отвчать любви ея госпожи. Въ силу ея чаръ на сцен появляется Демонъ и предоставляетъ въ ея распоряженіе Необходимость и Случай. Съ помощью этихъ духовныхъ силъ, невидимыхъ для Авреліо, но видимыхъ для зрителей, она пытается, смутивъ воображеніе Авреліо страстными мыслями, заставить его склониться на желаніе прекрасной язычницы {Сервантесъ безъ всякаго сомннія былъ самъ очень доволенъ введеніемъ аллегорическихъ фигуръ въ дйствіе пьесы. Посл него обычай этотъ сдлался Господствующимъ на испанской сцен. Кальдеронъ въ своей пьес ‘Gran Principe de Fez’ (Comedias, Madrid, in 4-to, Tom. 111, p. 389) даетъ такое объясненіе двумъ аллегорическимъ фигурамъ: ‘Он изображаютъ вншнимъ образомъ происходящую въ душ героя борьбу между его добрымъ и злымъ ангеломъ’ — объясненіе, которое въ полной мр примняется и къ Сервантесу.}. По удаленіи ихъ со сцены Авреліо въ монолог выражаетъ смутное состояніе своихъ чувствъ, едва не доведшее его до паденія:
‘Авреліо, куда ты идешь? Куда направляешь ты твои блуждающіе шаги? Кто руководитъ тобой? Вроятно, ты мало боишься Бога, если ты идешь, руководимый прихотью твой безумной фантазіи и т. д. {Aurelio, donde vas? para d meuves
El vagaroso paso? Quien te guia?
Con tan poco temor de Dies te alreves
A contenlar tu loca fantasia? etc.
(Jornada V.)}.
Основной мотивъ этого монолога, равно какъ и предыдущей сцены, не иметъ въ себ ничего драматическаго, но тмъ не мене Сервантесъ гордился введеніемъ аллегорическихъ фигуръ въ свои пьесы, нельзя впрочемъ отрицать, что какъ монологъ, такъ и сцена не лишены истинной поэзіи. Въ этой части пьесы, равно какъ и остальныхъ частяхъ ея, видна, упорная борьба чувства и фантазіи автора съ его незнаніемъ истинныхъ законовъ драмы и съ грубостью современнаго ему драматическаго искусства. Хотя Сервантесъ называетъ свою пьесу комедіей, но на самомъ дл она не комедія и не трагедія. Подобно стариннымъ мистеріямъ, она представляетъ собой попытку изобразить въ живыхъ образахъ рядъ несвязанныхъ между собою событій, завязка ея задумана неудачно и самъ авторъ откровенно сознается, что пьеса не иметъ и настоящей развязки {Y aqui da este trato fin,
Que no lo tiene el de Argel.
Этой шуткой оканчиваетъ Сервантесъ другую пьесу на тотъ же сюжетъ, изданную тридцать лтъ спустя посл представленія ‘Los Tratos de Argel’. Клеменсинъ (Notas a’ D. Quixote, III, p. 253, 254) увряетъ, что Сервантесъ потому не напечаталъ своей первой алжирской пьесы, что считалъ ее недостойной себя, но это мнніе не выдерживаетъ строгой критики въ виду того, что онъ также поступилъ съ драмой Нуманція, хотя несомннно, что онъ ставилъ ее высоко. (D. Quixote) II. р. 48).}.
Сюжетъ второй пьесы Сервантеса, относящейся къ тому же пeріоду его жизни, основанъ на трагической судьб Нуманціи, которая посл четырнадцати-лтняго геройскаго сопротивленія римлянамъ {Хорошо прочесть параллельно съ пьесой Сервантеса соотвтствующее мсто у римскаго историка Флора (Epit. II, 18) и въ особенности проникнутое гордымъ національнымъ духомъ описаніе осады Нуманціи у Маріаны (Lib. III cap. 6—10).} была наконецъ принуждена къ сдач голодомъ. Римскія силы состояли изъ восьмидесяти тысячъ человкъ, а защитниковъ Нуманціи было всего четыре тысячи, когда римляне вступили въ городъ, они не нашли ни одного изъ нихъ въ живыхъ {Сципіонъ у Сервантеса говоритъ по поводу осады Нуманціи: ‘Прошло шестнадцать и боле лтъ’ (Diez y seis aos son y mas pasados). На самомъ же дл вся война съ Нуманціей длилась четырнадцать лтъ, а послдняя осада всего 14 мсяцевъ.}. Сервантесъ избралъ этотъ сюжетъ, руководимый патріотическими чувствами, которые пробуждала и до сихъ поръ продолжаетъ пробуждать въ сердцахъ его соотечественниковъ героическая защита Нуманціи, вслдствіе этого онъ и наполнилъ свою драму рядомъ ужасныхъ сценъ, бывшихъ слдствіемъ самоотверженія жителей Нуманціи.
Пьеса Сервантеса раздлена на четыре акта (jornadas) и подобно предыдущей драм писана различными размрами, впрочемъ въ мстахъ, гд дйствіе идетъ ускореннымъ ходомъ, авторъ предпочитаетъ старинные redoudillas. Дйствующихъ лицъ въ ней не мене сорока, и въ числ ихъ встрчаются слдующія аллегорическія фигуры: Испанія, рка Дуэро, Тло убитаго воина, Война, Болзнь, Голодъ и Слава, послдняя играетъ роль пролога. Дйствіе начинается прибытіемъ Сципіона. Онъ осыпаетъ упреками римскую армію за то, что она въ продолженіе столькихъ лтъ не могла справиться съ горестью испанцевъ — такъ везд изъ патріотизма авторъ называетъ жителей Нуманціи — и объявляетъ, что Нуманція должна быть взята голодомъ. Затмъ появляется на сцену Испанія въ вид прекрасной женщины, и узнавъ, что ожидаетъ ея любимый городъ, взываетъ къ рк Дуэро двумя поэтическими актами {Duero gentil, que con torcidas vueltas,
Huinedeces gran parte de mi seno,
Ansi en tus aguas siempre veas envueltas
Arenas de oro dual el Tajo amcno,
Y ausi las ninfas fugitivas sueltas,
De que esti el verde prado y bosque Ueno,
Vengan humilides tus aquas claras
Y en prestarte favor no sean averas.
Que prestes mis speros lamentos
Atento oido que escucharlos vengas
Y aunque dexes un rato tus conlentos,
Suplicote que en nada te detengas:
Si tu con tus continnos crecimienlos
Deslos fieros Homauos no te vengas,
Cerrado veo ya qualqieer camino
A la salud del pueblo Numanlino (Jorn I. se 2)
T. e. ‘Прекрасная Дуэро, омывающая твоими излучинами большую часть моей груди! Да хранишь ты постоянно въ своихъ ндрахъ золотые пески, подобно спокойному Тахо! Пусть бглянки нимфы — когда луга зеленютъ и деревья однутся листвой — прибгутъ къ твоимъ свтлымъ водамъ и не поскупятся на свои ласки теб! Склони свой слухъ къ моимъ горькимъ стенаніямъ, помоги твоему народу! Умоляю тебя, не медли! Если ты не отомстишь жестокимъ римлянамъ, то скоро будетъ закрыть всякій путь къ спасенію Нуманціи!’}. На этотъ зовъ выходитъ рка съ тремя впадающими въ нее рчками. Она не подаетъ Нуманціи никакой надежды на спасеніе, но предсказываетъ, что придетъ время, когда Готы, коннетабль Бурбовъ и герцогъ Альба отомстятъ римлянамъ за нее. Этимъ оканчивается первый актъ.
Остальные три акта наполнены ужасами осаднаго положенія, выдерживаемаго несчастными гражданами Нуманціи, предвстіями ихъ гибели, ихъ жертвами и молитвами объ избавленіи отъ нея, колдовствомъ, съ помощію котораго мертвое тло оживляется и предсказываетъ будущее и ужасными страданіями юношей и старцевъ, любящихъ и любимыхъ, вплоть до невинныхъ дтей, которые раздляютъ жестокую участь города. Пьеса оканчивается добровольнымъ самоубійствомъ всхъ уцлвшихъ отъ голодной смерти жителей и смертью юноши, который, передавъ ключи отъ города римскому полководцу, бросается головой внизъ съ башни и гибнетъ послдней жертвой патріотическаго самоотверженія.
Въ этой исторіи нтъ ни завязки, ни правильнаго развитія драматическаго дйствія. Но трагедія дйствительной жизни рдко была выводима на сцену въ такихъ кровавыхъ подробностяхъ и еще рже подобное изображеніе достигало такой поэтической силы, — какъ въ пьес Сервантеса. Въ одной сцен втораго акта чародй Маркино, посл нсколькихъ тщетныхъ попытокъ заставить душу павшаго воина снова войти въ его тло, чтобъ узнать отъ нея о судьб осажденнаго города, въ негодованіи восклицаетъ:
‘Мятежная душа, вселись снова въ жилище, оставленное тобою нсколько часовъ тому назадъ!’
Душа повинуется, но, войдя въ тло воина, говоритъ:
‘Удержи ярость твоей жестокой власти, Маркиной довольно, слишкомъ довольно страданій, которыя я испытываю въ стран мрака, чтобъ ты пожелалъ еще боле увеличивать ихъ. Ты ошибаешься, думая, что я съ удовольствіемъ возвращаюсь къ тягостной, несчастной и кратковременной жизни, которой я теперь живу и которая скоро меня покинетъ. Напротивъ того ты меня заставляешь испытывать горькія страданія, потому что вторично подвергаешь меня ужасамъ смерти, которая снова восторжествуетъ надо мною и моею жизнію. Мой врагъ одержитъ теперь двойную побду, съ толпою другихъ подвластныхъ теб темныхъ силъ онъ ждетъ, пылая яростью, пока я извщу тебя о жестокихъ страданіяхъ и о печальной участи, ожидающей Нуманцію’ {Marquinо
Alma rebelde, vuelve al aposento
Que pocas horas ha desoeupaste
El Cuerpo
Cese la furia del rigor violente
Tuyo,Marquino, baste, triste baste e. c. t. (Jorn. II, 5 c. 2).}.
По сил и достоинству рчи монологъ этотъ гораздо выше заклинаній Фауста въ современной Нуманціи пьес Марло. Даже вызванная вдьмами мертвая голова въ шлем, къ которой обращается съ своими преступными вопросами Макбетъ (Актъ IV, Сц. 1) не возбуждаетъ въ насъ такого состраданія, какъ эта бдная душа, призванная къ жизни только для того, чтобы еще разъ испытать муки смерти. Поразительны также нкоторыя сцены, изображающія страданія, порожденныя голодомъ. Въ особенности хороша сцена между матерью и ребенкомъ и слдующая за ней между Морандро и его возлюбленной, когда онъ ее видитъ изнемогающую отъ голода и подавленную всеобщимъ бдствіемъ. Чтобъ скрыть свои страданія она отворачиваетъ отъ него лицо свое и хочетъ уйти, а онъ говоритъ ей съ любовью:
‘Не уходи отъ меня, Лира, съ такой поспшностью. Дай мн насладиться благомъ, которое способно превратить самую смерть въ полную радости жизнь. Позволь моимъ глазамъ еще разъ насладиться созерцаніемъ твоей красоты, ибо горе истерзало меня. О милая Лира, твой голосъ раздается въ моей душ какъ звуки сладкой гармоніи, способной превратить въ торжество вс мои страданія. Что съ тобой? О чемъ ты думаешь, слава и сокровище моей мечты?
Лира. Я думаю о томъ, что нашему счастью скоро наступитъ конецъ и что я умру раньше чмъ окончится осада нашего роднаго города.
Морандро. Что говоришь ты, сокровище моей души?
Лира. Я изнемогаю отъ голода, я чувствую, что скоро онъ одержитъ побду надъ моею жизнью. Какъ можешь мечтать ты о счастьи съ той, которая до того истощена голодомъ, что боится не прожить и одного часу. Вчера истерзанный муками голодной смерти умеръ мой братъ, отъ голодной смерти погибла и моя матушка, и если муки голода еще не свалили меня, то только благодаря моей молодости. Но вотъ уже сколько дней, какъ я не могу защищаться отъ него, и мои слабыя силы въ конецъ истощились.
Морандро. Утри свои слезы, Лира, пусть твое горе польется двумя ручьями изъ моихъ печальныхъ глазъ. Голодъ можетъ тебя терзать, по пока я живу — не дамъ теб умереть отъ него. Я прыту въ ровъ, я перелзу черезъ крпостную стну, я кинусь въ объятіе самой смерти, чтобъ спасти тебя отъ нея. Я безстрашно вырву кусокъ хлба у римлянина и поднесу его къ твоему рту. Рука моя проложитъ дорогу либо къ твоей жизни, либо къ моей смерти, ибо видть тебя въ этомъ положеніи выше моихъ силъ. Я добуду теб пищи на зло всмъ римлянамъ, если мои руки остались тмиже, какими он были прежде.
Лира. Ты говоришь, Морандро, какъ влюбленный. Но пища купленная цною твоей опасности не будетъ вкусна для меня. Она мало подкрпитъ меня, а между тмъ ты скорй погибнешь, чмъ я спасусь. Нтъ, лучше наслаждайся твоей свжей и сильной юностью, твоя жизнь важне для города, чмъ моя. Ты лучше можешь защищать городъ отъ вражескихъ приступовъ, чмъ я, слабая двушка. И такъ, мой милый другъ, оставь эту мысль, повторяю, я не хочу пищи, купленной цною твоей опасности. Ты можешь отсрочить мою смерть много-много на нсколько дней, вдь голодъ все равно долженъ-же насъ свалить.
Морандро. Напрасно ты стараешься отвратить меня отъ пути, по которому велятъ мн идти и моя воля и моя судьба. Ты лучше моли въ это время боговъ, чтобъ они дозволили мн возвратиться сюда съ добычей, которая прекратитъ и твои терзанія и мое безпокойство.
Лира. Морандро, мой милый другъ, не уходи, мн кажется, я уже вижу непріятельскій мечъ, обагренный твоею кровью. Морандро, сокровище моей жизни, откажись отъ этой экспедиціи, опасна вылазка и еще опасне обратный путь’ {Jornada III. Sc I. Весь тонъ этой сцены, самоотверженіе Лиры, еще боле укрпляющее отчаянное ршеніе ея возлюбленнаго, кажется мн врнымъ природ. Чтобы понять прелесть послднихъ словъ Лиры ихъ нужно прочесть въ подлинник.}.
Но Морандро стоитъ на своемъ. Сопровождаемый врнымъ другомъ, онъ проникаетъ въ римскій лагерь и добываетъ хлба, на возвратномъ пути его преслдуютъ, онъ раненъ, но одушевленный, энергіей отчаянія, онъ мечемъ прокладываетъ себ путь въ городъ, вручаемъ Лир хлбъ, обагренный своей кровью и умираетъ у ея ногъ.
Одинъ писатель, пользующійся большимъ авторитетомъ въ области драматической критики, считаетъ Нуманцію не только однимъ изъ лучшихъ опытовъ стариннаго испанскаго театра, но однимъ изъ замчательнйшихъ памятниковъ новйшей поэзіи {А. W. Schlegel, Vorlesungen, Heidelberg 1811, В. II, Abt. II, s. 345, Сервантесъ говоритъ о своей драм боле скромно, но это не мшаетъ ему сопоставлять ее съ пьесами Лопе-де-Веги, Авилы и Таррегя (Don Quixote, Purte I. С. 48) Сохранился курьезный договоръ, заключенный Сервантесомъ съ какимъ то Родриго де Осоріо въ Севиль 5 Сентября 1592 г. Въ силу этого договора Сервантесъ обязался написать шесть пьесъ по 50 дукатсвь за каждую, съ обязательствомъ что написанныя имъ пьесы будутъ одн изъ лучшихъ въ Испаніи, въ противномъ случа онъ не получаетъ ничего. Были ли написаны эти пьесы, т ли он самыя шесть пьесъ, о которыхъ онъ упоминаетъ въ 1614 г. въ ‘Adjunta al Parnaso’ — вопросъ этотъ едва ли когда нибудь будетъ ршенъ (Nuevos Documentes, Sevilla, 1864. рр. 26—29). Договоръ этотъ относится къ 1592 г. тому періоду въ жизни Сервантеса, когда онъ занимался заготовленіемъ запасовъ для правительственныхъ учрежденій въ Андалузіи и тому подобными не особенно пріятными и выгодными занятіями.}. Сомнительно, чтобы это мнніе достигло когда нибудь всеобщаго признанія. Однако нужно сознаться, что пьеса Сервантеса въ цломъ отличается оригинальностью, что нкоторыми своими эпизодами она способна сильно трогать наше сердце, такъ что, не смотря на слабость драматической композиціи и сценической техники, она можетъ служить доказательствомъ высокихъ поэтическихъ дарованій ея автора и его смлыхъ и благородныхъ усилій поднять современное ему драматическое искусство.

ГЛАВА XI.

Сервантесъ въ затруднительномъ положеніи.— Переселеніе въ Севилью.— Его неудачи.— Просьба о мст въ Америк.— Въ Вальядолид.— Изданіе первой части Донъ-Кихота.— Переселеніе въ Мааритъ.— Его отношенія къ Лопе-де-Вег.— Его новеллы и ихъ достоинства.— ‘Путешествіе на Парнассъ’ и защита собственныхъ пьесъ.— Изданіе его пьесъ и интермедій.— Ихъ характеръ.— Вторая часть Донъ-Кихота.— Смерть Сервантеса.

Несовершенное состояніе современнаго театра было большимъ несчастіемъ для Сервантеса. Оно помшало ему получить достаточное вознагражденіе за его труды на драматическомъ поприщ, хотя послдніе, по его словамъ, снискали всеобщее сочувствіе среди публики. Если прибавить къ этому, что теперь онъ былъ уже женатъ и долженъ былъ содержать одну изъ своихъ сестеръ, въ то время какъ самъ былъ калкой и человкомъ забытымъ, то нисколько не покажется удивительнымъ, что, пробившись кое-какъ три года въ Эскивіас и Мадрит, онъ убдился въ необходимости искать средствъ къ существованію въ другомъ мст. Поэтому въ 1588 году онъ переселился въ Севилью, которая была тогда главнымъ рынкомъ для торговли съ Америкою и, какъ онъ впослдствіи назвалъ ее, ‘пріютомъ для бдныхъ и убжищемъ для несчастныхъ’. {‘Volvime Sevilla’,— говоритъ Берганца въ своей новелл ‘Coloquio de los Perros’, que es aniparo de pobres y refugio de desdiehados.’ Novelas, Madrid, 1783, II, 362 Пребываніе Сервантеса въ Севиль въ 1588, 1589, 1590, 1592 и 1593 гг. несомннно доказываютъ документы, опубликованные въ Севиль въ 1864 г. Дономъ Хозе Маріа — Асенсіои — Толедо, на которые мы ссылались въ 44 прим. къ послдней глав.} Здсь онъ былъ нкоторое время агентомъ у Антоніо де Гевара, королевскаго коммиссара по дламъ американскаго флота, а затмъ сборщикомъ недоимокъ правительству и долговъ частнымъ лицамъ. Мсто это, конечно, было незавидное и очень безпокойное, но все-же оно доставило ему кусокъ хлба, котораго онъ тщетно добивался на другомъ поприщ.
Главная польза этихъ занятій для человка съ геніемъ Сервантеса заключалась, можетъ быть, въ томъ, что они принуждали его въ продолженіе десяти лтъ много странствовать по различнымъ частямъ Андалузіи и Гранады и близко познакомиться съ жизнью и нравами этихъ живописныхъ областей его отечества. Въ послдніе годы своей службы, отчасти вслдствіе банкротства лица, которому онъ отдалъ на храненіе часть собранныхъ имъ денегъ, отчасти, какъ надо полагать, благодаря собственной небрежности, онъ сдлался должникомъ правительству и, обвиненный въ растрат, былъ заключенъ въ Севиль въ тюрьму, ничтожность суммы, которой онъ былъ не въ состояніи заплатить, указываетъ на то, что онъ находился теперь въ такой бдности, какой еще никогда не испытывалъ. Посл настоятельной просьбы къ правительству онъ былъ выпущенъ на свободу перваго декабря 1597 года, пробывши въ заключеніи, какъ кажется, около трехъ мсяцевъ. Однако денежные его счеты съ правительствомъ продолжались до 1608 года. Неизвстно, какимъ образомъ они были покончены, но посл указаннаго года его, повидимому, боле не безпокоили по этому длу. Во время своего пребыванія въ Севиль, продолжавшагося съ нкоторыми перерывами отъ 1588 до 1598 года или, можетъ быть, нсколько доле, Сервантесъ сдлалъ безуспшную попытку получить отъ короля какое-нибудь мсто въ Америк. При этомъ онъ, основываясь на достоврныхъ документахъ, составляющихъ теперь самый цнный матеріалъ для его біографіи, представилъ общій отчетъ о своей служб, приключеніяхъ и страданіяхъ въ бытность его солдатомъ въ Левант и во время его рабства въ Алжир {Это огромное собраніе документовъ сохраняется въ ‘Archives de las Indies’, превосходно устроенномъ въ старомъ прекрасномъ зданіи биржи въ Севиль, построенномъ Эррерою, когда Севилья былъ главнымъ складочнымъ мстомъ для торговли Испаніи съ ея колоніями. Указанныя бумаги можно здсь найти въ Estante II, Cajon 5, Legajo 1, ихъ открылъ въ 1808 году почтенный Сеанъ Бермудесъ и показывалъ мн ихъ въ 1818 г. Важнйшія изъ нихъ были изданы вполн, а остальныя въ хорошемъ сокращеніи, сдланномъ Наваретте въ его біографіи Сервантеса (рр. 311—388). Сервантесъ просилъ въ нихъ назначенія на одно изъ четырехъ слдующихъ мстъ:— счетчика Новой Гренады или галеръ въ Картаген, правителя провинціи Soconusco и мсто начальника города Paz.}. Это было въ 1590 году. Просьба его осталась безъ послдствій, и все это дло убждаетъ насъ только въ томъ, что онъ находился въ крайне затруднительномъ положеніи, заставившемъ его искать убжища въ тхъ самыхъ колоніяхъ, о которыхъ онъ постоянно отзывался какъ объ огромномъ скопищ негодяевъ {‘Vi&egrave,ndose pues tan falto de dineros y aun no con muchos amigos, se acogi al remedio que otros muchos perdidos en aquella ciudad [Sevilla] же acogen, que es, el pasarse las Indias, refugio у aniparo de los desesperados de Espaa, iglesia de los alzados, salvo conducto de los homicides, pala у cubier ta de los jugadores, anagaza general de mugeres libres, engano coniun de muchos y remedio particular de pocos, т. e. лишенный средствъ и не имя друзей онъ прибгнулъ къ средству, къ которому прибгали многіе, затерянные въ этомъ город (Севиль), къ переселенію въ Индію, убжище всхъ сорви-головъ въ Испаніи, храмъ банкротовъ, пріютъ убійцъ, прибжище игроковъ, приманку куртизанокъ, обманъ для большинства и пособіе для весьма немногихъ’. El Zeloso Estremeo, Novelas, Tom. II, p. 1.}.
Пребываніе въ Севиль оставило мало слдовъ его литературной дятельности. Въ 1595 году онъ послалъ въ Сарагоссу нсколько незначительныхъ стихотвореній которые доставили ему одну изъ премій, объявленныхъ при канонизаціи св. Гіацинта {Эти стихи напечатаны у Navarrette, Vida, рр. 444, 445.}, въ 1596 году онъ написалъ сонетъ, въ которомъ осмялъ внезапный приливъ показной храбрости въ Андалузіи, уже посл того какъ миновала всякая опасность и англичане очистили Кадиксъ, который занимали короткое время подъ начальствомъ Эссекса, любимца Елизаветы {Пеллисеръ, Vida, ed. Don Quixote, (Madrid, 1797, 8-vo, Tom. I. p. LXXXV), приводитъ этотъ сонетъ.}: въ 1598 году онъ написалъ еще сонетъ въ насмшку надъ скандаломъ, разыгравшемся въ севильскомъ собор при религіозныхъ церемоніяхъ посл смерти Филиппа II, вслдствіе мелочнаго соперничества муниципалитета съ инквизиціей {Sedano, Parnaso Espaol, Tom. IX p. 193. Въ ‘Viage al Parnaso’ онъ называетъ этотъ сонетъ ‘Honra principal de mis escritos’. Онъ или заблуждается или только шутитъ, что мн кажется вроятне. Отчетъ объ скандал, осмянномъ Сервантесомъ, необходимый для объясненія этого сонета, см. Seniinario Pintoresco, Madrid, 1842, p. 177, и Espinosa, Hist. de Sevilla, 1627, Segunda Parle, ff. 112117. Лучшіе городскіе художники трудились надъ катафалкомъ, разрушеннымъ во время этого скандала, и сдлали его насколько было возможно великолпнымъ (Stirling, Artists of Spain, 1848, vol. I. pp. 351, 403, 463.) Рчь, произнесенная по этому случаю Maestro Fray Inan Bernal и напечатанная въ Севиль въ 1599 г., (4-to, ff. 18), не лишена извстнаго рода грубаго простодушнаго краснорчія, особенно въ той ея части, гд проповдникъ сравниваетъ Филиппа II съ Эзекіей, преслдовавшемъ еретиковъ, и хвастаетъ тмъ, что ‘подобно Фениксу, каковымъ онъ и былъ, онъ умеръ въ самимъ имъ построенномъ гнзд’,— т. е. въ знаменитомъ Эскуріал. Берналь умеръ въ 1601 году, въ Севиль была издана для народа его біографія, состоящая изъ quintillas числомъ около 60, написанныхъ дурными стихами, полная каламбуровъ и весьма характеристичная для того періода, въ который шутовство часто являлось однимъ изъ средствъ, съ помощью которыхъ религія длалась пріятне для вкуса толпы.
Приводимъ обращикъ:
Y que varon soberano
Fuesse Padre Santo es llano,
Pues, quando le amortajaron,
Mil eardenales le hallaron
Hechos de su propriа mаno.}. Но кром этихъ мелочей намъ неизвстны какія-либо другія произведенія этого дятельнаго періода его жизни, если не отнести къ этому времени нкоторыхъ изъ его новеллъ, которыя, какъ ‘Espaola Inglesa’, связаны съ извстными современными событіями, или, какъ ‘Rinсonete y Cortadillo’, такъ сильно отзываются нравами Севильи, что, кажется, не могли быть написаны въ другомъ мст.
О слдующемъ важномъ період его жизни, непосредственно предшествующемъ изданію первой части Донъ-Кихота, мы знаемъ еще мене, чмъ о предыдущемъ. Но единодушное преданіе разсказываетъ, что онъ получилъ отъ великаго пріора ордена св. Іоанна въ Ла-Манч порученіе по сбору платежей монастырю этого ордена въ деревн Аргамазиль, что онъ уже приступилъ къ этому неблагодарному занятію, но что попытки его не увнчались успхомъ: должники отказались платить и посл всяческихъ притсненій бросили его въ тюрьму, гд онъ въ негодованіи началъ писать Донъ-Кихота, сдлавъ своего героя уроженцемъ той деревни, которая такъ дурно обошлась съ нимъ и пріурочивъ большую часть первыхъ приключеній этого рыцаря къ Ла-Манч. Все это возможно и даже весьма вроятно, но прямыхъ доказательствъ на этотъ счетъ мы не имемъ. Сервантесъ, правда, говоритъ въ предисловіи къ первой части, что Донъ-Кихотъ начатъ въ тюрьм {‘Se engendr en una crcel’. Авельянеда говоритъ то же самое въ своемъ предисловіи, по при этомъ презрительно прибавляетъ: ‘Pero disculpan los yerros de su Primera Parte en esta materia, el haberse escrito entre los de una crcel, etc. Я первоначально думать, что употребленный здсь членъ los указываетъ на то, что заключеніе въ тюрьму можетъ быть поставлено въ упрекъ Сервантесу. Но сэръ Эдмундъ Гедъ (Head) — отличный знатокъ всего испанскаго, искусно умющій прилагать къ длу свои познанія — обратилъ мое вниманіе на каламбуръ въ слов ‘yerros’ (ошибки), которое обыкновенно произносится очень похоже на ‘hierros’ (оковы). Обратившись къ первоначальному изданію Авельянеды (1614), я нашелъ, что тамъ прямо употреблена форма ‘hierros’, между тмъ какъ большой Академическій Словарь (1739, подъ словомъ ‘yerro’), допуская, что ‘yerros’ (ошибки) иногда пишется ‘hierros’, ставитъ вопросъ о правильности этого. Въ своей самой мягкой форм это есть недостойная выходка, имющая цлью попрекнуть Сервантеса его несчастіями. Подобный же каламбуръ на это слово находится въ ‘Dorotea’ Лопе, Acte III. Esc. 7.}, но это можно отнести къ его боле раннему заключенію въ Севиль или къ боле позднему въ Вальядолид. Поэтому можно считать достоврнымъ только то, что онъ имлъ въ Ла-Манч друзей и родственниковъ, что въ одинъ изъ періодовъ его жизни ему представился случай пріобрсти то близкое знакомство съ ея населеніемъ, древностями и топографіей, которое обнаружено имъ въ Донъ-Кихот, и что это всего вроятне могло случиться въ промежутокъ между концомъ 1598 года, когда теряются вс слды его пребыванія въ Севиль, и началомъ 1603 года, когда мы находимъ его на жительств въ Вальядолид.
Въ Вальядолидъ онъ отправился, повидимому, вслдъ за дворомъ, который привелъ сюда капризъ Филиппа III и интересы его фаворита герцога Лермы, но и здсь, какъ и везд, на него не обратили вниманія и оставили въ прежней бдности. Да и вообще мы едва ли и знали бы объ его пребываніи въ Вальядолид до изданія первой части Донъ-Кихота, если бы съ этимъ пребываніемъ не были связаны два несчастныхъ обстоятельства. Во-первыхъ, мы имемъ писанный собственною рукою Сервантеса счетъ заказовъ по шитью, которымъ занималась его сестра, употребившая все свое имущество на выкупъ брата изъ плна и жившая во время своего вдовства до самой смерти въ его дом. Во-вторыхъ, намъ извстно, что во время одной изъ обычныхъ ночныхъ ссоръ между испанскими придворными какой-то иностранецъ былъ убитъ подл дома, гд жилъ Сервантесъ, благодаря этому обстоятельству и вслдствіе подозрній, павшихъ на его домашнихъ, онъ, согласно съ строгими испанскими законами, былъ заключенъ вмст съ другими главными свидтелями въ тюрьму до производства надлежащаго разслдованія {Пеллисеръ, стр. CXVI—СХХХІ. На основаніи одного сатирическаго сонета, приписываемаго Гонгор (Gongora), полагали, что Сервантесъ получилъ отъ герцога Лермы приглашеніе описать празднества въ честь англійскаго посланника Говарда, имвшія мсто въ 1605 году. Но подлинность сонета сомнительна и, по моему мннію, онъ не допускаетъ того толкованія, которое даютъ ему. (Navarrete, Vida, p. 456. D. Quixote, ed. Peliicer, 1797, Tom. I, p. CXV). Была также высказана догадка, что въ томъ же самомъ 1605 году Сервантесъ написать въ Вальядолид, на пятидесяти листахъ in 4о, отчетъ о празднествахъ, происходившихъ тамъ по случаю рожденія Филиппа IV’. Но, по моему мннію, онъ былъ тогда слишкомъ мало извстною личностью, чтобы получить подобное порученіе. См. Испанскій переводъ моей книги, Tom. II, р. 550.
Одинъ изъ свидтелей въ упомянутомъ судебномъ слдствіи говоритъ, что Сервантесъ былъ посщаемъ разными лицами, ‘por ser hombre que escribe y trata ngocies’.}.
Проводя жизнь въ бдности и тревогахъ и занимая боле чмъ скромное положеніе агента и исполнителя порученіе для всхъ, кто нуждался въ его услугахъ, Сервантесъ тмъ не мене приготовилъ къ печати первую часть Донъ-Кихота, которая была дозволена къ печатанію въ 1604 году въ Вальядолид и издана въ 1605 году въ Мадрит. Книга имла такой ршительный успхъ, что въ томъ же году было напечатано три новыхъ изданія: одно въ Мадрит и два въ другихъ городахъ. Весьма естественно, что это обстоятельство, посл столь многихъ неудачныхъ попытокъ Сервантеса снискать себ средства къ жизни, обратило теперь его вниманіе на литературу боле, чмъ въ какой-либо изъ предшествующихъ періодовъ его жизни.
Когда дворъ въ 1606 году вернулся въ Мадритъ, Сервантесъ послдовалъ за нимъ и провелъ здсь остальную жизнь, перемнивъ свое мстопребываніе въ разныхъ частяхъ города, по крайней мр семь разъ въ продолженіе десяти лтъ, къ чему его принуждали, какъ кажется, денежныя затрудненія. Въ 1609 году онъ вступилъ въ братство Св. Тайнъ, одно изъ модныхъ тогда религіозныхъ обществъ, — то самое, членами котораго были Кеведо, Лопе де Вега и другіе выдающіеся современные писатели. Около этого времени, вроятно, онъ и познакомился съ большинствомъ ихъ, а также и съ другими любимыми при двор писателями, къ числу которыхъ принадлежали Эспинель и оба Аргенсола, объ его отношеніяхъ къ нимъ намъ ничего неизвстно кром того, что они предпосылали сочиненіямъ другъ друга хвалебные стихи.
Много и безуспшно спорили объ его отношеніяхъ къ Лопе де Вег. Достоврно одно, что Сервантесъ часто восхвалялъ этого литературнаго идола того времени и что четыре или пять разъ Лопе спускался съ высоты своего величія, чтобы похвалить Сервантеса и притомъ нисколько не боле, чмъ другихъ писателей, имвшихъ несравненно меньшее право на это отличіе. Но по всякомъ случа очевидно, что въ своемъ величественномъ полет Лопе парилъ слишкомъ высоко надъ авторомъ Донъ-Кихота, за которымъ онъ упорно отказывалъ признать его величайшія заслуги {Laurel de Apolo, Silva 8, гд ему воздаютъ похвалы только какъ поэту.}, и хотя я не нахожу достаточнаго основанія для предположенія, длавшагося нкоторыми, будто ихъ отношенія другъ къ другу были запятнаны завистью или недоброжелательствомъ, я не считаю однако возможнымъ утверждать, что эти отношенія были искренны и дружественны. Напротивъ того, если мы обратимъ вниманіе на добродушіе Сервантеса, заставлявшее его доходить до крайностей, восхваляя наравн съ величайшими геніями почти всхъ современныхъ ему писателей, и если мы примемъ въ соображеніе свойственную тому времени гиперболичность этихъ похвалъ, вслдствіе чего он имли тогда меньшее значеніе, чмъ теперь, то и со стороны Сервантеса мы можемъ за мтить извстную холодность въ его выраженіяхъ тамъ, гд онъ говоритъ о Лопе, показывающую, что онъ, не преувеличивая своихъ собственныхъ заслугъ и притязаній, чувствовалъ всю разницу въ ихъ положеніи и несправедливость судьбы къ себ, являвшуюся ея результатомъ. Дйствительно, всякій разъ, какъ онъ говоритъ о Лопе, онъ длаетъ это съ такимъ сознаніемъ собственнаго достоинства, которое приноситъ ему особенную честь {Большую часть матеріаловъ для установленія взгляда на эту сторону характера Сервантеса находимъ у Наваретте (Vida, 457—475), который утверждаетъ, что Сервантесъ и Лопе де Вега были искренними друзьями, и у Уэрта (Ieccion Critica, Madrid, 1785, 18-to, р. 43), который выставляетъ Сервантеса завистливымъ соперникомъ Лопе. Оба мннія и въ особенности послднее я считаю несправедливыми, съ своей стороны я прибавлю одно или два замчанія.
Лопе былъ пятнадцатью годами моложе Сервантеса: ему было 43 года, когда была издана первая чась Донъ-Кихота, но съ этого времени и до смерти Сервантеса, слдовательно въ продолженіи 11 лтъ, онъ, на сколько мн извстно, ни разу о немъ не упоминаетъ. Среди безчисленнаго количества произведеній Лопе де Веги мн извстны только слдующіе пять случаевъ, гд онъ говоритъ о Сервантес: 1) Въ ‘Dorotea’, 1598, дважды вскользь упоминается Сервантесъ, но безъ похвалъ, 2) Въ предисловіи къ своимъ собственнымъ новелламъ (1621) Лопе говоритъ о Сервантес еще поверхностне и даже, по моему мннію, холодне, 3. Въ ‘Laurel de Apoto’ (1630), четырнадцать лтъ посл смерти Сервантеса, мы находимъ на двнадцати строчкахъ холодную и натянутую похвалу послднему, 4) Въ пьес Лопе ‘El Premio del Bien Hablar’, напечатанной въ Мадрит въ 1635 году, Сервантесъ только упоминается (Comedias. 4-to, Tom. XXI, f. 162), и 5) Въ ‘Amar sin Saber Quien’ (Comedias, Madrid, Tom. XXII, 1635), гд (Jornada primera) Леонарда, одно изъ главныхъ дйствующихъ лицъ, говорить своей служанк, которая только-что процитировала ей балладу ‘Audalla е Xarifa’: ‘Берегись Инеса, ты все читаешь баллады, какъ бы теб не уподобиться бдному рыцарю. ‘ Инеса возражаетъ, прерывая госпожу: ‘Донъ-Кихотъ Ла-Манчскій — да проститъ Господь Сервантеса!— былъ однимъ изъ тхъ бродячихъ рыцарей, которыхъ такъ прославляетъ хроника. Что касается до меня, то я только читаю баллады и съ каждымъ днемъ он мн все боле нравятся.’ — Вс эти выраженія очень сдержанны. Не должно упускать изъ виду, что Лопе представлялись безчисленные случаи упомянуть подобающимъ образомъ о заслугахъ Сервантеса, къ которымъ онъ не долженъ былъ бы оставаться равнодушнымъ,— въ особенности посл того, какъ въ своей собственной пьес ‘Esclaves de Argel’ онъ такъ безцеремонно воспользовался.,fralo de Argel’ Сервантеса, прямо выводя его на сцену и давая ему значительную долю участія въ дйствіи (Comedias, Caragoa, 1647, 4-to, Tom. XXV. pp. 245, 251, 257, 262, 277), и не выказывая при этомъ чувствъ любви и уваженія, выраженіе которыхъ въ этихъ случаяхъ было обычнымъ на испанской сцен относительно друзей и что длалъ такъ часто Кальдеронъ относительно Сервантеса (напр. въ ‘Casa con Dos Puertas,’ lorn. I. и др.). Принимая все это въ соображеніе, мы едва ли будемъ не вправ заключить, что Лопе намренно проходилъ молчаніемъ Сервантеса, по крайней мр, со времени напечатанія первой части Донъ-Кихота въ 1605 и до смерти его автора, послдовавшей въ 1616 году.
Съ другой стороны, Сервантесъ, начиная съ ‘Canto de Callope’ въ Галате (1584), когда Лопе было только 22 года, до предисловія ко второй части Донъ-Кихота (1615), написаннаго лишь за годъ до своей смерти, постоянно воздавалъ Лопе похвалы, подобающія человку, который въ глазахъ современниковъ безспорно стоялъ во глав тогдашней испанской литературы. Въ числ другихъ доказательствъ такихъ возвышенныхъ и благородныхъ чувствъ можно указать на хвалебный сонетъ, предпосланный имъ въ 1598 году ‘Dragontea’ Лопе. Но въ то же самое время нкоторыя изъ его замчаній о Лопе выказываютъ достойную сдержанность и осторожность, показывающія, что онъ былъ побуждаемъ къ нимъ вовсе не горячимъ и личнымъ уваженіемъ, эта осторожность такъ бьетъ въ глаза, что Авельянеда, въ предисловіи къ своему Донъ-Кихоту, злобно выдаетъ ее за зависть. Поэтому, по моему мннію, трудно не придти къ заключенію, что отношенія между двумя великими испанскими писателями были таковы, какихъ можно было ожидать въ томъ случа, когда одинъ изъ нихъ былъ баловнемъ судьбы, идоломъ своего времени, а другой горемыкой и пренебрегаемымъ человкомъ.
Посл напечатанія предыдущаго примчанія (1849 г.) были открыты новые матеріалы относительно личныхъ отношеній между Сервантесомъ и Лопе и къ несчастію такія, которые не оставляютъ никакого сомннія въ томъ, что Лопе питалъ неблагородныя чувства къ своему великому современнику. Эти матеріалы изданы въ ‘Nachtrge zur Geschichte der dramatischen Literatur und Kunst in Spanien von А. D. von Schack’, (Frankfurt am Main, 1854, 8-vo, pp. 31—34), и состоятъ въ извлеченіяхъ, сдланныхъ Дюраномъ (Duran), изъ подлинныхъ писемъ Лопе, найденныхъ между бумагами покровителя и друга Лопе, герцога де Сесса, который похоронилъ его на свой счетъ и получилъ въ свое владніе его рукописи. Самое интересное для насъ письмо помчено 4 августа 1604, оно относится къ тому самому времени, когда печатался Донъ-Кихотъ. Читая его, мы должны помнить, что Сервантесъ не былъ поклонникомъ тогдашней моды помщать въ начал своихъ сочиненій хвалебные стихи, написанные чьей-либо дружеской рукою и совершенно осмялъ эту моду въ шутливыхъ и сатирическихъ стихахъ, предпосланныхъ имъ Донъ-Кихоту отъ имени Амадиса Гальскаго, Неистоваго Роланда и др. При такомъ положеніи длъ Лопе пишетъ своему другу герцогу: ‘О поэтахъ я не говорю. Многіе начинаютъ только распускаться для будущаго года, но изъ нихъ нтъ ни одною столъ плохою, какъ Сервантесъ, и ни одного столь глупаго, чтобы хвалить Донъ-Кихота’, (pero ninguuo hay tan malo como Cervantes, ni tan necio que alabe А Don Quixote). И дале, говоря о сатир, онъ замчаетъ. ‘Эта вещь мн такъ-же ненавистна, какъ мои маленькія сочиненія Альмендаресу и мои піесы Сервантесу’. Конечно, не можетъ быть сомннія относительно тхъ чувствъ, которыми продиктованы эти горькія слова. Ихъ жестокость увеличивается тмъ, что Сервантесъ былъ тогда страдающимъ человкомъ и жилъ въ крайней бдности въ Вальядолид, что было извстно Лопе.
Я не знаю, кто скрывается подъ именемъ Альмендареса, но подозрваю, что здсь мы имемъ неврное произношеніе или опечатку имени Альмендариса (Almendariz), который издалъ въ 1603 и 1613 годахъ плохіе стихи религіознаго содержанія, написанные въ народномъ вкус — populari carmine — и получилъ за нихъ отъ Сервантеса похвалу въ его Viage al Parnaso.
Я ничего не сказалъ о сонетахъ, впервые изданныхъ Пеллисеромъ въ его ‘Biblioteca de Traductores’ (Tom. I., 1778, pp. 170, etc.). Я разумю два сонета, приписываемые Сервантесу, и одинъ — Лопе, въ которыхъ оба великіе человка весьма плоско осмиваютъ другъ друга. Я не упомянулъ объ этихъ сонетахъ, отчасти потому, что, какъ уже выставлено на видъ Пеллисеромъ, подлинность ихъ весьма подозрительна, но главнымъ образомъ потому, что этотъ вопросъ въ свое время изслдовали Huerta, Forner и др. и доказали ихъ несомннную подложность. См.,Leccion Critica’, ut supra,— ,tentativa de aprovechar el merito de la Leccion Critica, en defense de Cervantes por Don Placido Guerrero’, (Madrid, 1785, 18-mo, pp. 30, ec.) и наконецъ ‘Reflexiones sobre la Leccion Crilica por Tome Cecial, ec. las publica Don I. P. Forner’. Madrid, 1786, 18-mo, pp. 107—123.}.
Въ 1613 году Сервантесъ издалъ въ одномъ том двнадцать своихъ ‘Novelas Exemplares’, т. е. Нравоучительныхъ Повстей {Въ предисловіи онъ объясняетъ смыслъ, который онъ желаетъ придать слову exemplares, говоря: ‘Heles dado nombre de Eхemplаres, y si bien io miras, no hay ninguna de quien no se puede sacar algun exemple provechoso. т. е. я далъ имъ названіе образцовыхъ (exemplares), потому что если вы вникните въ нихъ, то въ числ ихъ нтъ ни одной, откуда нельзя было бы извлечь образецъ для подражанія’. Слово exemple со временъ пресвитера Хитскаго и Дона Хуана Мануэля имло значеніе наставленія или наставительнаго разсказа. Novelas составляютъ самое удачное произведеніе Сервантеса посл его Донъ-Кихота.}. Нкоторыя изъ этихъ новеллъ были написаны нсколькими годами раньше, какъ напр. ‘Curioso Impertinente’ включенная въ первую часть Донъ-Кихота {Новелла ‘Curioso Impertinente’, впервые напечатанная въ 1605 году, въ первой части Донъ-Кихота, была перепечатана въ Париж въ 1608 году пятью годами ране появленія въ Мадрит собранія всхъ новеллъ — однимъ учителемъ испанскаго языка при французскомъ двор, по имени Caesar Oudin. По его иницитіав было издано и нсколько другихъ испанскихъ книгъ въ Париж, гд языкъ Кастиліи, благодаря бракамъ между французскимъ и испанскимъ королевскими домами, былъ очень распространенъ. Oudin напечаталъ Curioso Impertinente безъ имени автора въ конц книги, озаглавленной ‘Silva curiosa de fulian Medrano, cavallero Navarro, ec., corregida en esta nueva edicion, ec.,’ por Cesar Oudin. Paris, 1608, 8-vo, p. 328. Можно привести много другихъ доказательствъ популярности испанскаго языка во Франціи. Сервантесъ говоритъ нсколько преувеличенно: ‘En Francia ni ranger ni varon dexa de aprender la lengua Castellana’ (Persiles, Lib. III. c. 13). Но достаточно указать, что въ Париж двнадцать лтъ существовалъ испанскій театръ. См. ниже главу XXVI. прим. 12.}, и ‘Rinconetey Cortndillo’, упоминаемая тамъ, такъ что об он могутъ быть отнесены къ 1604 году, другія содержатъ въ самихъ себ указанія на время ихъ происхожденія, какъ напр. ‘Espaola Inglesа’, написанная, вроятно, въ 1611 году. Вс эти новеллы, какъ видно изъ предисловія Сервантеса, самостоятельны и по большей части основаны на его личной опытности и личныхъ наблюденіяхъ {Въ пролог Сервантесъ говоритъ, что эти новеллы были старйшими на кастильскомъ нарчіи. ‘Yo soy el primero que he novelado en lengua Castellana’, объясняя свои слова, онъ замчаетъ, что его предшественники въ новеллахъ заимствовали свои произведенія изъ другихъ языковъ. Это врно относительно Тимонеды (Timoneda), но неврно относительно графа Луканора(Conde Lucanor). Я думаю, однако, что онъ намекаетъ здсь на ‘Novelas’, которыя входили тогда въ моду и заимствовались съ итальянскаго. Новеллы Сервантеса безъ сомннія составляютъ посл Донъ-Кихота самое любимое изъ его произведеній и наиболе заслуживаютъ этого. Нельзя, поэтому, пройти молчаніемъ одного свидтельства на ихъ счетъ. Въ Локартовой Life of Scott (London, 1839. Vol. X. p. 187) разсказывается, что В. Скоттъ ‘выражалъ свое безграничное удивленіе передъ Сервантесомъ и говорилъ, что ‘Novelas’ этого писателя наполнили его голову честолюбивыми мечтами превзойти другихъ въ области поэтическаго вымысла, и что онъ до своей послдней болзни былъ ихъ постояннымъ и усерднымъ читателемъ’.}.
Ихъ достоинства не одинаковы, потому что он написаны съ различными цлями и отличаются такимъ разнообразіемъ въ стил и манер, какого не замчается ни въ одномъ изъ произведеній Сервантеса, большая часть ихъ отмчена оригинальными особенностями его таланта, полна того цвтущаго краснорчія и тхъ увлекательныхъ описаній природы, которыя всегда съ такою легкостью льются изъ подъ его пера. Он имютъ мало общаго съ граціознымъ новеллистическимъ геніемъ Боккачьо и его послдователей и еще мене съ строго практическимъ тономъ разсказовъ Дона Хуана Мануэля, съ другой стороны, ихъ нельзя сравнивать, исключая разв Curioso Impertinente, съ тми короткими повстями, которыя были въ ходу въ другихъ странахъ въ послднее столтіе. Чмъ боле мы изучаемъ ихъ, тмъ боле убждаемся, что он оригинальны по отношенію къ композиціи и общему тону и носятъ на себ отпечатокъ индивидуальнаго генія ихъ автора и особыхъ чертъ національнаго характера, что составляетъ, безъ сомннія, причину ихъ неувядающей популярности на родин и низшей, чмъ он заслуживаютъ, оцнки въ другихъ странахъ. Какъ произведенія творческой фантазіи, он занимаютъ мсто непосредственно за Донъ-Кихотомъ, но по правильности и прелести стиля превосходятъ его.
Первая изъ этихъ новеллъ ‘Маленькая цыганка’ есть исторія прекрасной Преціозы, украденной еще ребенкомъ изъ одного благороднаго семейства и выросшей среди дикой жизни цыганъ, этого загадочнаго и униженнаго племени, которое, за исключеніемъ послднихъ пятидесяти лтъ, постоянно процвтало въ Испаніи со времени своего перваго появленія тамъ въ XV столтіи. Въ отдльныхъ частяхъ этой маленькой исторіи мы находимъ правдивость и живость, которыхъ нельзя пройти молчаніемъ. Описаніе перваго появленія Преціозы въ Мадрит во время большаго религіознаго празднества, Эффектъ, произведенный на улицахъ ея пніемъ и пляской, ея посщенія богатыхъ домовъ, куда призывали ее для увеселенія ихъ обитателей, разговоры, похвалы и представленіе — все это изображено удивительно рельефно и не оставляетъ никакого сомннія въ истин и реальности самыхъ фактовъ. Но въ новелл есть другія мста, выставляющія характеръ цыганъ въ неврномъ свт, оне обязаны своимъ происхожденіемъ скоре такимъ подражаніямъ, какъ Life of Bampfylde Moore Carew, чмъ знакомству съ жизнью тогдашнихъ цыганъ въ Испаніи {Этотъ разсказъ нсколько разъ обрабатывался въ Испаніи въ драматической форм. Имъ пользовались и въ другихъ странахъ для различныхъ цлей и, между прочимъ, имъ воспользовался Карлъ Марія Веберъ для своей оперы ‘Преціоза’. См. Примчаніе о ‘Gitanilla’ Солиса (Solle), ниже, гл. XXV’.}.
Слдующая новелла другаго рода, но также не выходитъ изъ личной опытности самого Сервантеса. Она называется ‘Благородный любовникъ’ и иметъ сюжетъ почти одинаковый съ эпизодомъ, вставленнымъ въ ‘Trato de Argel’. Дйствіе происходитъ на Кипр въ 1570 году, два года спустя посл взятія этого острова турками. Сюжетъ ея основанъ на приключеніяхъ, пережитыхъ имъ самимъ въ Алжир, которыя вмст съ тмъ доставили ему матеріалъ и колоритъ для турецкаго элемента въ его разсказ, живость описаній свидтельствуетъ о томъ, какъ много реальнаго въ этомъ произведеніи.
Третья новелла ‘Rinconete y Cortadillo’ въ свою очередь не похожа на другія. Она содержитъ занимательную и живую исторію, написанную отчасти въ стил picaresque, двухъ молодыхъ скитальцевъ, которые пристаютъ въ 1569 году въ Севиль къ одной изъ тхъ организованныхъ шаекъ разбойниковъ и бродягъ, которыя составляютъ частое явленіе въ исторіи испанскаго общества и нравовъ за послднія три столтія. Царство ихъ предводителя Моннподіо съ перваго раза напоминаетъ Альзатію въ роман В. Скотта ‘Nigel’ и сходство длается затмъ еще боле очевиднымъ, когда въ ‘Разговор собакъ’ мы находимъ того же Мониподіо въ тайномъ союз съ слугами правосудія {Имя ‘Monipodio’ употреблено не случайно, какъ я имена onathau Oldenbuck, Mr. Allworthy и сотни другихъ подобнаго сорта. Обширный словарь испанской Академіи объясняетъ слово Monipodio какъ народное искаженіе слова Мотроно, а Антоніо Пересъ, въ одномъ изъ своихъ писемъ къ Gil de Mesa, придаетъ атому слову смыслъ, равносильный слову мошенничество.}. Чтобы показать, съ какою врностью Сервантесъ рисовалъ съ натуры, достаточно одной черты. Члены этого союза, ведущіе самую распущенную и безшабашную жизнь, вмст съ тмъ суеврны, почитаютъ иконы и посщаютъ мессы, вносятъ лепту на благотворительныя учрежденія, какъ будто бы разбойничество было законнымъ и почтеннымъ занятіемъ, часть доходовъ съ котораго должна быть удляема на религіозныя цли, чтобы тмъ освятить остальную часть. Это заблужденіе существуетъ въ Испаніи въ формахъ то смшныхъ, то возмутительныхъ съ самыхъ раннихъ временъ и вплоть до нашихъ дней {Чрезвычайно интересно, что когда Ринконете, впервые познакомившись съ однимъ изъ разбойниковъ, спрашиваетъ его: ‘Es vuesa merced par ventura ladron? (т. e. А ваша милость тоже разбойникъ?) Тотъ отвчаетъ: ‘Si, para servir Diosy la buen gente’. (Да, я разбойникъ, чтобъ служить Богу и добрымъ людямъ). [Novelas, Tom. I, р. 135). Не мене удачны и врны дйствительности сцена принятія въ число разбойниковъ Ринконете и Кортадильо (рр. 242—247) и то, гд дв безстыдныя женщины этой шайки стараются запастись свчами, чтобы возжечь ихъ, какъ благочестивыя приношенія, передъ святыми патронами. Изъ этой новеллы и изъ нкоторыхъ Entremeses Сервантеса видно, что онъ былъ хорошо знакомъ съ жизнью тогдашнихъ воровъ и разбойниковъ. Fermin Caballero въ сочиненіи ‘О Географическихъ познаніяхъ Сервантеса’ (Pericia Geografies de Cervantes, Madrid, 1840, 12-mo), отмчаетъ врность, съ какою Сервантесъ указываетъ т мстности въ большихъ городахъ Испаніи, гд собираюсь и скрывалось ихъ бродячее населеніе (р. 75). Севилья въ этомъ отношеніи первенствовала. Гевара, описывая подобную шайку, помщаетъ ее, какъ и Сервантесъ, въ Севиль. Diablo Cojuelo, franco IX.}.
Легко было бы пойти дале и показать, какъ остальныя новеллы изобилуютъ такими же чертами, полными правды и естественности. Сюда относятся, напримръ, разсказъ о приключеніяхъ испанской двушки, увезенной въ Англію посл разграбленія Кадикса въ 1596 году, (Espaola Inglesa) затмъ ‘Ревнивый Эстремадуріецъ’ (El Celoso Extremeno) и ‘Обманное супружество’ (Casamiento Enganoso), очевидно основанныя на дйствительныхъ фактахъ, даже ‘Мнимая тетка’ (La Тіа Fingida), которую не слдовало бы теперь включать въ собраніе его сочиненій, потому что онъ самъ не ршился напечатать ее, конечно, вслдствіе ее неприличія и которая представляетъ все-таки разсказъ о дйствительно случившемся въ Саламанк въ 1575 г. {Не смотря на всю свою неприличность. ‘Тіа Fingida’ была найдена вмст съ ‘Rinconete у Cortadillo’ и нкоторыми другими новеллами и очерками въ одномъ рукописномъ собраніи исторій и всякой смси, сдланномъ въ 1606— 1610 годахъ для увеселенія архіепископа Севильскаго Д. Фернандо Ниньо де Гевара и долго впослдствіи сохранявшемся іезуитами въ St. Ilermenegildo. Арріета въ своемъ ‘Espiritu de Miguel de Cervantes» (Madrid, 1814, 12-mo) напечаталъ эту новеллу въ искаженномъ вид, но вскор посл этого, если не ошибаюсь, прусскій посланникъ въ Испаніи пріобрлъ копію съ нея въ ея настоящемъ вид, врность которой удостоврилъ Наваретте и послалъ ее въ Вердинъ, гд она была издана знаменитымъ эллинистомъ Ф. А. Вольфомъ сначала въ одномъ изъ берлинскихъ журналовъ, а затмъ отдльно. См. его Vorbеricht къ ‘Тіа Fingida, Novela indita de Miguel de Cervantes Saavedra’, Berlin, 1818, 8-vo). Посл этого новелла была напечатана въ Испаніи въ ряду другихъ новеллъ Сервантеса. Остроумный и оригинальный разборъ, для Fingida, находится у D. Bart. Jos Gallardo въ первомъ номер его ‘Criticon’ 1835 г.
Нкоторыя новеллы Сервантеса были переведены на англійскій языкъ еще въ 1640 году, но на французскій языкъ первый хорошій переводъ сдлалъ Віардо (Paris, 1838, 2 Tom. 8-vo). Но и этотъ переводчикъ не отважился перевести темныхъ намековъ и шутокъ ‘Licenciado Vidriera’. Этой новеллой воспользовалси Морето для своей пьесы съ тмъ же заглавіемъ, но послдняя изображаетъ безуміе лицеятіата притворнымъ, а не дйствительнымъ, и страдаетъ недостаткомъ юмора, изобилующаго у Сервантеса. (Comedias Escogidas, Madrid 4-to, Tom. V. 1653). Подъ названіемъ ‘Ldocadie’ Флоріанъ издалъ плохое сокращеніе новеллы ‘Fuerza be la Sangre’. Старый англійскій переводъ новеллъ, сдланный Мэббомъ (Mabbe) (London, 1640, folio) Годвинъ называетъ ‘самымъ образцовымъ прозаическимъ переводомъ существующимъ на англійскомъ язык’ (Lives, of Е. and.I. Philips, London, 1815, 4-to, p. 246]. Эта похвала слишкомъ преувеличена, но переводъ дйствительно хорошъ. Онъ заключаетъ, впрочемъ, только шесть новеллъ.} Вс эти новеллы выросли на богатой почв національнаго характера, какимъ онъ является въ Андалузіи, притомъ он написаны такою сочною кистью, съ такою живостью и изяществомъ, что до сихъ поръ остаются недостягаемыми образцами того рода повстей, который введенъ ими въ испанскую литературу. Въ девять лтъ он выдержали десять изданій.
Въ 1614 году, черезъ годъ посл изданія новеллъ, Сервантесъ напечаталъ свое ‘Путешествіе на Парнассъ’, сатиру въ терцинахъ, раздленную на 8 короткихъ главъ и написанную, вроятно, въ подраженіе одной итальянской сатир Чезаре Капорали на тотъ же сюжетъ и тмъ же размромъ {Первое изданіе, путешествіе на Парнассъ’ (Madrid. 1614, in 12о, 80 листовъ) напечатано лучше всхъ другихъ произведеній Сервантеса, вышедшихъ при его жизни. Сочиненію Чезаре Капорали ‘Viaggio del Parnaso’ Сервантесъ подражалъ только въ самомъ начал, его поэма въ пять разъ длинне итальянской. ‘Viage del Parnaso’ не имло успха. Исключая миланскаго изданія 1624 года, о которомъ упоминаетъ Н. Антоніо, оно было издано вторично только въ 1736 году.}. Поэма Сервантеса не отличается большими достоинствами. Онъ разсказываетъ о призыв Аполлономъ къ себ на помощь всхъ хорошихъ поэтовъ для изгнанія съ Парнасса бездарныхъ, вслдствіе этого Меркурій отправляется къ Сервантесу на великолпномъ корабл, аллегорически оснащенномъ различными родами стиховъ, чтобы тайно спросить у него совта о томъ, какихъ испанскихъ поэтовъ можно взять въ союзники для борьбы съ дурнымъ вкусомъ, это даетъ ему поводъ высказать свое мнніе относительно различныхъ вопросовъ, касающихся тогдашней поэзіи.
Самую интересную часть составляетъ четвертая глава, въ которой онъ слегка касается собственныхъ произведеній {Между прочимъ онъ говоритъ о написанныхъ имъ романсахъ:
Yo he compuesto Romances infinitos,
Y el de los Zelos es aquel que eslimo
Entre otros, que los tengo por malditos. C. 4. T. e.:
‘Я написалъ множество романсовъ, романсъ О Ревности я ставлю выше всхъ, считая остальные проклятыми’.
Вс эти романсы потеряны, исключая тхъ, которые разсяны по его боле обширнымъ сочиненіямъ или вошли, какъ предполагаютъ, въ Romancero General См. примчанія Клеменсина къ его изданію Донъ-Кихота, Tom. III, рр. 156, 214. Coleccion de Poeslas de Don Ramon Fernandez, Madrid, 1796, 8-vo, Tom. XVI. p. 175. Mayans, Vida de Cervantes, No 164.} съ веселостью, доказывающею его добродушіе, по отношенію къ бдности и пренебреженію, выпавшимъ на его долю {Аполлонъ разсказываетъ ему (Viage, ed. 1784, p. 55):
‘Mas si quieres salir de tu querella,
Alegre y no conf’uso y consolado
Dobla tu capa у sintate sobre ella.
Que tal vez suele un venluroso eslado,
Quandо le niega sin razon la suerte,
Honrar mas merecido que alcanzado’.
‘Bien parece, Seor, que no se advierte’,
Le respondi, ‘que yo no tengo capa’.
El dixo: Aunque sea asi, gusto de verte’.}. Трудно, можетъ быть, провести черту между тми чувствами, которыя Сервантесъ здсь настойчиво высказываетъ, и родственными имъ чувствами честолюбія и тщеславія, однако, если принять въ соображеніе его геній, лишенія и мужественную борьбу противъ самыхъ тяжелыхъ жизненныхъ несчастій и если прибавить къ этому его безпечность и простоту, съ которою онъ постоянно говоритъ о себ и снисхожденіе, которое онъ выказываетъ къ другимъ, то едва ли многіе ршатся порицать его за то, что онъ съ нкоторою смлостью выставляетъ притязанія на почести, право, на которыя онъ сознавалъ за собою, но въ которыхъ судьба ему упорно отказывала.
Въ конц онъ прибавилъ юмористическій діалогъ въ проз подъ названіемъ ‘Adjunta’, въ которомъ защищаетъ свои піесы и нападаетъ на актеровъ, отказывающихся представлять ихъ. Онъ говоритъ, что написалъ 6 длинныхъ пьесъ и 6 интермедій (Entremeses) или фарсовъ, но театръ иметъ своихъ оплачиваемыхъ поэтовъ и поэтому ничего не принимаетъ отъ него. Однако въ слдующемъ году, когда онъ былъ уже авторомъ 8 пьесъ и 8 интермедій, онъ нашелъ издателя, хотя и не безъ трудности, ибо книгопродавецъ, какъ онъ разсказываетъ въ предисловіи, получилъ предостереженіе отъ какого-то благороднаго писателя, что его проза подаетъ большія надежды, но поэзія — никакихъ. И дйствительно, его отношенія къ театру были незавидны. Тридцать лтъ прошло съ тхъ поръ, какъ онъ сталъ писать съ успхомъ для сцены, двадцать или боле піесъ, написанныхъ имъ тогда, изъ которыхъ о нкоторыхъ онъ вспоминаетъ съ большимъ удовольствіемъ {Изъ числа его раннихъ пьесъ ‘Confusa’ была очевидно наиболе любима имъ.
Въ ‘Viage’ онъ говоритъ о ней:
Soy por quien La Confuse nada fea
Parecirt en los teatros admirable,
т. е. ‘Я стою за того, кто мою пьесу Confusa находитъ удивительной на сцен’, и затмъ въ ‘Adjunla’: ‘De la que nias me precio fu у es, de una llamada La Cоnfusа, la quai, con par. sea dieho, de quantas comedias de capa y espada hasta hoy se han representado, bien puede teuer lugar senalado por buena entre las mejores’, т. e. ‘Я цню выше всхъ пьесу, называемую La Confusa, въ ряду пьесъ плаща и шпаги, представленныхъ до сихъ поръ, она можетъ считаться хорошею даже среди лучшихъ’. Не слдуетъ забывать, что эта похвала самому себ написана въ 1614 году, когда Сервантесъ напечаталъ первую часть Донъ-Кихота и когда Лопе де Вега и его школа стояла на высот своей славы. Однако, въ настоящее время мы, вроятно, съ большимъ удовольствіемъ посмотрли бы его ‘Batalla Naval’, въ которой, по моему мннію, отражаются его личныя впечатлнія въ битв при Лепанто, подобно тому какъ въ ‘Trato de Argel’ находитъ себ выраженіе пережитое имъ въ Алжир.}, были, безъ сомннія, давно уже забыты. Въ этотъ промежутокъ времени, какъ онъ самъ разсказываетъ, ‘Лопе де Вега, это великое чудо природы, возвысилъ себя на степень владыки театра, подчинилъ его своему контролю, поставилъ актеровъ въ полное повиновеніе себ и наводнилъ литературу пьесами, удачно и хорошо написанными…. и еслибы кто-нибудь (и такихъ въ дйствительности не мало) пожелалъ соперничать съ нимъ и раздлить славу его трудовъ, то все, сдланное всми ими вмст, не сравнялось бы съ половиною того, что сдлано имъ однимъ’ {Упомянувъ о своихъ раннихъ драматическихъ опытахъ, Сервантесъ, въ предисловіи къ новымъ піесамъ, продолжаетъ: ‘Tuve otras cosas en que ocuparme, dex la pluma y las comedias, y entr luego el monstruo de naturaleza, el gran Lope de Veda, y alzse con la monarqui’а cbmica, avasall у puso debaxo de su jurisdiccion todos los Farsantes, llen el mundo de Comedias proprias, felices у bien razonadas, у tantas que passan de diez mil pliegos los que tiene escritos, y lodas (que es una de las mayores cosas que puede decirse) las ha visto representer, oido decir (por lo menos) que se han representado, у si algunos, (que hay rnuchos) han querido enlrar la parte у gloria de sus trabajos, todos juntos no Began en lo que han escrito la mitad de lo que l solo’ etc.}.
Число такихъ писателей для сцены было въ 1615 году, по свидтельству Сервантеса, очень значительно, и когда онъ причисляетъ къ лучшимъ имена Mira de Mescua, Guillen de Castro, Aguilar, Luis Veles de Guevara, Gaspar de Avila и др., то этимъ онъ опредляетъ въ главнйшихъ чертахъ направленіе и характеръ испанской драмы. Естественно поэтому, что поприще, которое открывалось передъ нимъ, когда писалъ онъ свои юношескія піесы, было теперь для него закрыто, а такъ какъ онъ писалъ подъ давленіемъ нужды, то онъ долженъ былъ подражать тмъ образцамъ, которые ввелъ въ употребленіе Лопе де Вега и его подражатели.
Вслдствіе этого восемь піесъ или комедій, написанныхъ имъ теперь, въ стил и форм стиха носятъ на себ отпечатокъ моднаго вкуса того времени. Сюжеты ихъ также разнообразны, какъ и сюжеты его новеллъ. Одна изъ нихъ есть передлка (rifacimento) его ‘Trato de Argel’ и любопытна потому, что повторяетъ нкоторыя части и иногда даже самую фразеологію разсказа плнника въ Донъ-Кихот, и потому, что Лопе де Вега счелъ ее достойною для того, чтобы воспользоваться ею для своего собственнаго ‘Esclaves en Argel’ {Эта пьеса ‘Los Baos de Argel’ (Comedias, 1749, Tom. I. p. 125) начинается сценой, гд мавританскій корсаръ причаливаетъ къ берегу Валенсіи, и описываетъ страданія плнниковъ, захваченныхъ при этомъ, а также и другихъ въ послдующее время, она оканчивается мавританской свадьбой и мученіемъ христіанъ. (См. раньше, гл. X). Онъ самъ говоритъ о ней:
No de la imaginacion
Este trato se sac,
Que la verdad lo fragu
Bien lejos de la ficcion. p. 186,
т. е. ‘Не фантазіи обязанъ этотъ сюжетъ своимъ происхожденіемъ, истина, а не вымыселъ произвели его’.
Дословное сходство между пьесой и исторіей плнника встрчаемъ главнымъ образомъ въ первой jоrnаdа, ср. Донъ-Кихотъ, ч. 1, гл. 40.}. Значительная часть этой піесы основана на дйствительныхъ фактахъ, сюда относится мученія дитяти въ третьемъ акт и представленіе одного изъ Coloquios или Фарсовъ Лопе де Руэды рабами на тюремномъ двор.
Другая пьеса, основанная, какъ говорятъ, также на истинномъ происшествіи, есть ‘El Gallardo Espaol’, т. е. ‘Смлый Испанецъ’ {Часть этой пьесы, которую мы мене всего расположены считать истинной, состоитъ въ роли веселаго и хвастливаго солдата, который живетъ тмъ, что выпрашивая милостыню для душъ, обртающихся въ чистилищ, употребляетъ ее на удовлетвореніе собственнаго обжорства. Сервантесъ ручается за ея врность истин: ‘Esto de pedir para las animas es cuento verdadero, que yo lо v’. Удивительно, какъ могли допускать на сцену подобное представленіе. Однажды, напримръ, будучи въ большой опасности, онъ молился такъ, какъ будто читалъ ‘Облака’ Аристофана:
Animas de l’urgatorio!
Favorced me, Seoras!
Que mi peligro es nutorio,
Si ya no estais en estas lieras
Durmiendo en el dormitorio.
Tom. I. p. 34, т. е. ‘Души чистилища, помогите мн синьоры! Опасность моя вамъ извстна, если вы въ настоящую минуту не спите въ вашей спальн’.
Въ конц онъ говоритъ, что его главною цлью было:
Mezclar verdades
Con fabulosos intentes,
т. e. мшать истину съ вымысломъ.
Вполн испанская мораль пьесы — все для любви и славы — хорошо выражено въ двухъ слдующихъ стихахъ второй jornada,
Que por reynar y por amor no hay culpa,
Que no teogu perdon, у halle disculpa.
т. e. ‘въ дл власти и любви нтъ той вины, которая не заслуживала бы прощенія’.}. Ея герой по имени Сааведра и поэтому, можетъ быть, изъ той самой древней фамиліи, съ которою много раньше вступила въ родственныя отношенія фамилія Сервантеса, отправляется на нкоторое время къ Маврамъ, вслдствіе касающагося одной дамы дла чести, но повсюду ведетъ себя, какъ истинный испанецъ, особенно въ утонченномъ обращеніи съ дамами. ‘Султанша’ основана на исторіи одной испанской плнницы, которая пріобрла такое расположеніе султана, что сдлалась не только фавориткой, но и настоящей султаншей, не переставая быть христіанкой,— разсказъ, которому легко врили въ Испаніи, хотя только первая половина его согласна съ истиною, что должно было быть извстно Сервантесу, такъ какъ его героиня Катарина была его современницей {Se vino и Constantinopla,
Creo el ano de seiscientos, Lor. III.
Т. е. она отправилась въ Константинополь полагаю въ 1600 г.}. ‘Rufian Dichoso’ — это Донъ Жуанъ по части свободныхъ нравовъ и преступленій, который обращается на путь истины и длается столь необыкновеннымъ святымъ, что для того чтобы искупить душу умирающей гршницы, Доньи Анны де Тревиньо, онъ формально передаетъ ей свои собственныя добродтели и добрыя дла, принимаетъ на себя ея грхи и начинаетъ снова, среди невроятныхъ страданій, длинный путь раскаянія и нравственнаго усовершенствованія. Сервантесъ увряетъ, что вс грубыя и возмутительныя подробности этой исторіи происходили въ дйствительности и что онъ самъ былъ очевидцемъ всего описаннаго имъ {Молитва въ церкви, представляемая въ этой піес, особенно во 2 акт, и особаго рода формальный договоръ, которымъ передаются заслуги здравствующаго святаго умирающей гршниц,— принадлежатъ къ числу самыхъ отталкивающихъ подробностей испанской драматической литературы, которыя съ перваго раза кажутся необъяснимыми, но длаются легко понятными при ближайшемъ знакомств съ нею. Сервантесъ во многихъ мстахъ этой странной піесы подтверждаетъ справедливость представляемаго имъ, говоря:
‘Todo esto fu&egrave, verdad’,
‘Todo esto fu6 asi’,
‘Ast se cuenta en su historia’ и т. д.}.
Четыре остальныя піесы также разнообразны въ своихъ сюжетахъ и обработаны также небрежно. Вс восемь пьесъ раздлены на три jornadas — терминъ, употребляемый Сервантесомъ, какъ синонимъ слову актъ {Онъ употребляетъ оба слова, какъ совершенно равнозначущія. Tom. I. рр. 21, 22, Tom. II, р. 25, etc.}. Въ каждой является шутъ (Gracioso), который въ одной пьес представленъ духовною особой {Въ пьес ‘Bail os de Argel’, гд авторъ не разъ выражается довольно безцеремонно, какъ напримръ, когда онъ говоритъ (Tom. I. р. 151), что причина, почему его старый генералъ Донъ Хуанъ Австрійскій не взялъ Алжира, заключается въ слдующемъ:
Sin doda, que, en el cielo,
Debia de haber gran guerra,
Do el General faltaba,
Y Don Juan se llevaron para serlo,
т. е. нтъ никакого сомннія, что на неб въ это время свирпствовала страшная война, и за неимніемъ полководца взятъ былъ на небо Донъ Хуанъ’.}, вс он охватываютъ такой періодъ времени и разыгрываются на такомъ пространств, какое казалось необходимымъ автору, Rufian Dichoso, напримръ, начинается въ Севиль и Толедо во время юности героя и оканчивается въ Мексик во время его старости. Число дйствующихъ лицъ чрезвычайно велико, нердко боле тридцати и среди нихъ кром разнообразнйшихъ человческихъ типовъ мы встрчаемъ злыхъ духовъ, душъ изъ чистилища, Люцифера, Страхъ, Отчаяніе, Ревность и т. п. олицетворенія. Дйствительно, Сервантесъ отказался отъ всхъ тхъ драматическихъ принциповъ, которые были выражены имъ въ первой части Донъ-Кихота десятью годами раньше, и теперь, вслдствіе ли собственнаго желанія или только побуждаемый бдностью,— не только въ самихъ пьесахъ, но и въ своего рода предисловіи ко второму акту ‘Rufian Dichoso’ онъ вполн и сознательно принялъ драматическія теоріи школы Лопе.
Восемь Entremeses лучше его піесъ. Это короткіе фарсы, большею частью въ проз, съ легкою интригою или совсмъ безъ нея, назначеніе которыхъ состоитъ лишь въ томъ, чтобы забавлять публику въ антрактахъ между актами боле длинныхъ піесъ. ‘Зеркало чудесъ’, напримръ, есть только рядъ шутокъ съ цлью напугать зрителей кукольнаго представленія, убдивъ ихъ, что они видятъ то, чего нтъ въ дйствительности на сцен. ‘Ревностный стражъ’ представляетъ интересъ въ томъ отношеніи, что Сервантесъ здсь рисовалъ самого себя, встрчающійся здсь годъ 1611 указываетъ, можетъ быть, время написанія этого произведенія. ‘Ревнивый старикъ’ есть драматическое воспроизведеніе разсказа ‘Ревнивый Эстремадуріецъ’ съ другимъ, боле остроумнымъ заключеніемъ. ‘Cueva de Salamanca’ принадлежитъ къ числу тхъ шутокъ на счетъ мужей, которыя были довольно обыкновенны какъ на испанской сцен, такъ безъ сомннія и въ испанской жизни и нравахъ, были-ли он основаны на дйствительныхъ фактахъ или нтъ — неизвстно, но колоритъ реализма и правды, которымъ он окрашены, безспорно входилъ въ намренія автора.
Успху Сервантеса на драматическомъ поприщ мшало одно непреодолимое препятствіе. Сервантесъ не имлъ ни драматическаго таланта, ни яснаго представленія о томъ, какими средствами могутъ быть произведены драматическіе эффекты. Съ тхъ поръ, какъ онъ написалъ ‘Trato de Argel’, бывшее изображеніемъ бдствій, которыхъ онъ самъ былъ очевидцемъ и жертвой въ Алжир, онъ былъ убжденъ, что все, что истинно и поразительно, можетъ быть съ успхомъ представлено на сцен. Такимъ образомъ онъ смшивалъ область романа и повсти съ областью драмы и часто разсчитывалъ правдивымъ изображеніемъ событій обыденной жизни, описанныхъ простымъ стилемъ, достигнуть эффектовъ, которые могутъ быть достигаемы путемъ идеальнаго освщенія дйствительно поразительныхъ фактовъ, которые въ состояніи возбудить драматическій интересъ.
Это происходило отчасти вслдствіе особеннаго направленія его природнаго геніи, отчасти вытекало изъ состоянія сцены, которую онъ нашелъ во время своей юности въ самомъ жалкомъ положеніи, открывавшемъ обширное поприще для всякаго рода опытовъ. Но какова бы ни была причина его неудачи, сама эта неудача сдлалась камнемъ преткновенія для испанскихъ критиковъ, которые прибгали къ довольно искусственнымъ толкованіямъ, чтобы спасти репутацію Сервантеса въ этомъ отношеніи. Такъ BlasdeNasзиге, королевскій библіотекарь, повторившій въ 1749 году изданіе этихъ несчастныхъ піесъ, впервые появившихся на свтъ сто лтъ раньше,— старается убдить насъ въ предисловіи, что эти пьесы составляютъ пародію и каррикатуру на театръ Лопе де Веги {См. первую часть ‘Prologo del que haee imprimir’. На Blas de Nasarre въ этомъ отношеніи вообще нельзя полагаться. Такъ, въ предисловіи къ напечатанному имъ въ 1732 году изданію продолженія Донъ-Кихота, написаннаго Авельянедою, онъ выражаетъ мнніе, что Санчо Пансо у этого писателя естественне, чмъ у Сервантеса, что послдній заимствовалъ у Авельянеды вторую часть Донъ-Кихота и что оба произведенія одинаковаго достоинства. ‘No se puede disputar — говоритъ онъ — la gloria de la invencion de Cervantes, aunque no es inferior la de la imitacion de Avellaneda’ (т. e. безспорно Сервантесу принадлежитъ честь изобртенія, хотя подражаніе Авельянеды нисколько не хуже), и затмъ прибавляетъ: ‘Es cierto que es necessario mayor esfuerzo de ingenio para aadir las primeras invenciones, que para hacerlas’ (см Avellaneda. Don Quixote, Madrid, 1805, 12-mo, Tom. I. p. 34) ( т. е. извстно, что нужно больше генія, чтобы добавить что-нибудь къ изобртенному сюжету, чмъ самому изобртателю). Эти слова взяты изъ собственнаго предисловія (Juicio) Насарре, который, однако, утверждаетъ, что оно написано не имъ, а какимъ-то анонимнымъ другомъ, какъ бы стыдясь признать такія мннія за свои (Pellicer, Vida de Cervantes, ed. Don Quixote, I. p. cl. XVI). Этимъ объясненіемъ дается нечестный видъ тому, что иначе могло сойти лишь за нелпость. Вся эта выходка, въ связи съ его перепечаткой неудачныхъ пьесъ Сервантеса и предисловіемъ къ нимъ, смахиваетъ на желаніе подорвать репутацію геніальнаго писателя, понимать котораго онъ былъ не въ силахъ.
Въ анонимномъ памфлет ‘Examen Critico del Tomo Primero de Anliquixote’ (Madrid, 1806, 12-tno) намекается, что Nasarre симпатизировалъ Авельянед, потому что оба они были аррагонцами, этотъ намекъ заслуживаетъ вниманія, такъ какъ указанный памфлетъ приписываютъ I. А. Пеллисеру, издателю Донъ-Кихота. Къ этому можно прибавить, что Nasarre былъ приверженцемъ французской эстетической школы 18 столтія, которая находила мало достоинства въ старой испанской драм. Его замчанія о послдней, въ предисловіи къ сочиненіямъ Сервантеса, и о современной школ англійской комедіи обнаруживаютъ это довольно ясно, не оставляя сомннія въ томъ, что его познанія на этотъ счетъ были ничтожны, а его вкусъ такъ дуренъ, какъ это только возможно.}, но оставляя въ сторон все, что намъ извстно о личныхъ отношеніяхъ обоихъ авторовъ, ничего не можетъ быть серьезне того интереса, съ которымъ Сервантесъ относился къ судьб своихъ пьесъ и той увренности, которую онъ выражалъ относительно ихъ драматическихъ достоинствъ, что до самихъ пьесъ, то мы не находимъ въ нихъ ни одной строчки, которая отзывалась бы пародіей {Нелпое мнніе, будто эти пьесы написаны Сервантесомъ, съ цлью осмять бывшія тогда въ мод драмы, подобно тому какъ Донъ-Кихотъ написанъ для осмянія модныхъ рыцарскихъ романовъ,— не осталось безъ возраженій уже въ то время. Годъ спустя посл того какъ оно было высказано, появился памфлетъ, озаглавленный ‘La Sinrazon impugnada у Beata de Lavapis, Coloquio Critico apuntado al disparatado Prlogo que sirve de delantal (segun nos dice su Autor) las Comedias de Miguel de Cervantes, conipuesto por Don loseph Carrillo’ (Madrid, 1750, 4-to pp. 25). Это остроумная брошюра, посвященная главнымъ образомъ защит Лопе и Кальдерона, хотя въ ней не забывается и Сервантесъ (рр. 13—15). Но въ томъ же самомъ году появилось боле обширное сочиненіе съ тою же цлью: ‘Diseurso Critico sobre el Origen, Calidad, у Eslado presente de las Comedias de Espaa, contra el Dictmen que las supona corrompidas, etc., por un Ingenio de esta Corte’ (Madrid, 1750, 4-to, pp. 285). Авторомъ его былъ мадритскій адвокатъ Д. Томасъ Сабалета (D. Thomas Zabaleta), который обнаруживаетъ также мало вкуса и знанія дла, какъ и другіе современные испанскіе критики, однако съ Bias de Nasarre онъ церемонится очень мало.}.
Сознавая неосновательность этого мннія, Лампильясъ, написавшій во второй половин прошлаго столтія длинную защиту испанской литературы отъ нападеній итальянскихъ историковъ Тирябоски и Беттинелли, серьезно утверждаетъ, что Сервантесъ, дйствительно отправилъ 8 пьесъ и 8 Eutremeeea для напечатанія книгопродавцамъ, но послдніе подмнили ихъ и напечатали 8 другихъ подъ его именемъ и съ его предисловіемъ. Не слдуетъ однако упускать изъ виду, что Сервантесъ написалъ посл этого еще два произведенія, и еслибы съ нимъ дйствительно поступили такъ безцеремонно, какъ утверждаетъ Лампильясъ, то, судя по тому, какъ онъ отнесся къ мене грубому оскорбленію Авельянеды, онъ, вроятно, разразился бы на всю страну своими упреками и обвиненіями {‘Ensayo Histrico-apologtico de la Literatura Espaola’, Madrid, 1789, 8-vo, Tom. VI, pp. 170, etc. ‘Suprimiendo ltrs que verdaderamente eran de l’ — таковы смлыя слова критика.}.
Поэтому намъ остается только допустить — что въ дйствительности кажется совершенно безспорнымъ — что Сервантесъ написалъ нсколько пьесъ, которыя значительно ниже того, чего можно было отъ него ожидать. Правда, въ нихъ можно найти мста, гд выказывается его геній. ‘Лабиринтъ любви’, напримръ, написанъ въ рыцарскомъ дух съ соотвтствующимъ сюжетомъ, длающимъ его интереснымъ, а интермедія ‘Мнимый Бискаецъ’ проникнута тмъ оригинальнымъ юморомъ, съ которымъ мы всегда соединяемъ имя его автора. Другіе носятъ на себ печать поэтическаго генія, никогда совершенно не покидавшаго Сервантеса. Поэтому можно считать весьма правдоподобнымъ, что Сервантесъ пожертвовалъ своими воззрніями на драму народному вкусу, и если наложенныя имъ такимъ образомъ на себя оковы были одною изъ причинъ его неудачи, то это даетъ намъ только еще одно новое основаніе для участія къ судьб великаго человка, вся жизнь котораго изобиловала всякаго рода испытаніями и бдствіями {Едва ли можно сомнваться, что такъ и было въ дйствительности, посл того какъ мы сравнимъ мннія, выражаемыя каноникомъ относительно драмы въ первой части Донъ-Кихота (1605), съ воззрніями, встрчающимися въ начал втораго акта ‘Rufian Dichoso’ (1615).}.
Подъ давленіемъ всхъ этихъ безпокойствъ и страданій жизнь Сервантеса быстро приближалась къ концу. Въ октябр того же года (1615) онъ издалъ вторую часть Донъ-Кихота, гд въ посвященіи графу де Демосу, который нкоторое время покровительствовалъ ему {Обыкновенно думаютъ, что графъ де Демосъ и архіепископъ Толедскій покровительствовали и помогали Сервантесу, самое утшительное доказательство этого мы находимъ въ посвященіи ко второй части Донъ-Кихота. Я опасаюсь, однако, что ихъ покровительство слишкомъ походило на милостыню. Дйствительно, оно и названо limоsna въ томъ единственномъ случа, гд одинъ изъ современниковъ Сервантеса упоминаетъ о немъ. См. Salas Barbadillo, въ посвященіи къ ‘Estafeta del Dios Momo’, Madrid, 1627, 12-mo.}, онъ говоритъ о своемъ разстроенномъ здоровья, выражая опасеніе, что проживетъ не боле нсколькихъ мсяцевъ. Однако бодрое расположеніе духа, которое пережило страданія въ Левант, Алжир и испанскихъ тюрьмахъ и было въ состояніи, когда онъ приближался уже къ семидесятому году, произвести на свтъ такое произведеніе, какъ вторая часть Донъ-Кихота,— и теперь не покинуло его, когда силы его уже были растрачены болзнью и старостью. Съ не уменьшавшеюся энергіею работалъ онъ надъ своимъ романомъ ‘Переклесъ и Сигизмунда’, кручинясь только о томъ, что у него не хватитъ жизни окончить его и поднести своему великодушному покровителю, какъ послднее выраженіе своей благодарности. Весною онъ отправился въ Эскивіасъ, гд у него было небольшое имньице, полученное имъ за женою, и посл своего возвращенія написалъ предисловіе къ неизданному роману, гд съ свойственнымъ ему задушевнымъ юморомъ, онъ разсказываетъ веселую исторію о томъ, какъ на обратномъ пути въ Мадритъ онъ встртилъ студента-медика, который надавалъ ему много хорошихъ совтовъ относительно водяной, отъ которой онъ страдалъ, на что онъ возразилъ, что, судя по состоянію своего пульса, онъ не проживетъ дале ближайшаго воскресенья. ‘Итакъ — заканчиваетъ онъ это замчательное предисловіе — прощайте шутки, прощай веселое настроеніе духа, прощайте друзья: я чувствую, что умираю, и у меня остается только одно желаніе увидть васъ вскор счастливыми на томъ свт!’
Въ такомъ расположеніи духа онъ сдлалъ вс приготовленія къ смерти, какъ длали тогда многіе добрые католики {‘Who, to be sure of Paradise,
Dying put on the weeds of Dominic,
Or in Franciscan think to pass disguised.
(т. e. которые — какъ выражаетъ Мильтонъ, чтобы обезпечить за собой рай облекались въ рясу доминиканца или францисканца).
Альфонсо Вальдесъ — если онъ авторъ замчательнаго діалога ‘Меркурій и Харонъ’ (‘Dialogo de Mercurio y Caron’, около 1530 г. См. выше, гл. V, прим. 42) — имлъ объ этомъ такое же понятіе, какъ Мильтонъ, и боле разумное, чмъ у Серваптеса, ибо онъ заставляетъ одного религіознаго человка разсказывать Харону, что, лежа на одр смерти, когда друзья упрашивали его возложить на себя одяніе св. Франциска, онъ отвчалъ имъ: ‘Hermanos, уа sabeis quanto me guarde siempre de enganar a ninguno, para que quercis que me ponga ahora en engaar a Dios?’Ed. 1850, p. 172. (т.-е. ‘вы знаете братья, какъ я всегда остерегался обмануть кого-нибудь, зачмъ же вы настаиваете, чтобъ я обманулъ Бога?’).}: 2 апрля 1616 года онъ вступилъ въ орденъ Францисканцевъ, рясу которыхъ онъ надлъ тремя годами раньше въ Алькал. Но даже и теперь все еще не покидали его авторскія чувства, живость ума и благодарность къ благодтелямъ. 18 апрля онъ получилъ окончательное помазаніе, а на слдующій день написалъ посвященіе своего послдняго произведенія графу де Лемосу, отличающееся въ одинаковой степени какъ его обычнымъ добродушнымъ юморомъ, такъ и торжественнымъ строемъ мыслей и вполн соотвтствовавшему его состоянію {Единственная извстная мн вещь, которую можно сравнить съ упомянутымъ посвященіемъ Сервантеса, представляетъ прекрасное посвященіе Аддисона своихъ произведеній своему другу и преемнику по должности, секретарю Краггсу (Craggs), помченное 4 іюня 1719 года, стало бытъ за 13 дней до его смерти. Но въ посвященіи Сервантеса гораздо боле глубины и сердечности.}. Этотъ послдній извстный фактъ жизни Сервантеса показываетъ, что онъ до конца дней сохранилъ вс свои способности и всю свою душевную ясность. Онъ умеръ четыре дня спустя, 23 апрля 1616 года, шестидесяти восьми лтъ отъ роду {Боуль говоритъ (Anotaciones a Don Quixote, Salisbury, 178’1,4-to, Prlogo IX, примчаніе), что Сервантесъ умеръ въ одинъ день съ Шекспиромъ, но это неврно, такъ какъ календарь въ то время не былъ еще измненъ въ Англіи, вслдствіе чего разница между календарями обихъ странъ должна была быть въ десять дней.}. Онъ былъ похороненъ, вроятно согласно его желанію, въ женскомъ монастыр св. Троицы, нсколько лтъ спустя монастырь былъ перенесенъ въ другую часть города, и что сдлалось посл этого съ прахомъ величайшаго генія Испаніи, осталось неизвстнымъ {До 1835 года въ Испаніи не было памятника Сервантесу. Въ этомъ году была поставлена на Plaza del Estamento въ Мадрит бронзовая его статуя боле, чмъ въ натуральную величину, отлитая въ Рим скульпторомъ Сола изъ Барселоны. (См. El Artista, Madrid. 1834, 1835, Tom. I. p. 205, Tom. II, p. 12, и Seminario Pintoresco, 1836, p. 249). X меня есть прекрасная мраморная копія головы этой статуи, сдланная самимъ Sol въ 1855 году для моего друга испанца Дона Гильермо Пикарда (Don Guillermo Picard), человка одареннаго большимъ и эстетическимъ вкусомъ, и подаренная имъ мн въ 1859 году. На сколько мн извстно, до 1835 года память Сервантеса не была увковчена никакимъ произведеніемъ искусства, если не считать выбитой въ 1818 году въ Париж медали и небольшаго медальона или бюста, помщеннаго въ 1834 году, на средства частнаго лица, надъ дверью дома въ улиц de los Francos въ Мадрит, гд онъ умеръ.
Что касается до настоящей наружности Сервантеса — vera effigies — то объ этомъ идетъ почти столтіе споръ, который едва ли скоро окончится. Обычный портретъ Сервантеса представляетъ копію съ стариннаго оригинала принадлежащаго Испанской Королевской Академіи, которая приложила гравюру съ нея къ великолпному изданію Донъ-Кихота 1780 года, выставивъ основанія для этого въ Prologo (Leet. XVII — XX). Navarette удовлетворился доводами Академіи (Madrid, 1819, рр. 196, 536—539). Съ тхъ поръ, однако, было найдено еще нсколько портретовъ, но ни одинъ изъ нихъ, по моему мннію, не иметъ достаточной авторитетности. Послдній изъ нихъ, сопровождаемый не лишеннымъ претензій примчаніемъ, помщенъ передъ собраніемъ Documentos Nuevos para ilustrar la Vida de Cervantes’, изданнымъ въ 1864 году въ Севиль Дономъ Хосё-Марія-Асенсіо-и-Толедо. Представляемые имъ факты слдующіе:
Въ 1850 году Донъ Хосе прочелъ анонимную рукопись безъ обозначенія времени, принадлежавшую Дону Рафаэлю Монти Севильскому и озаглавленную’Relacion de Cosas de Sevilla de 1590 и 1640. Въ этомъ манускрипт онъ нашелъ извстіе, что на одной изъ 6 картинъ, нарисованныхъ Франциско Пачеко и Алонсо Васкесомъ для ‘Casa Grande de la Merced’, былъ портретъ Сервантеса, въ числ другихъ лицъ, бывшихъ въ Алжир, эта картина представляла ‘los Padres de la Redencion con cautivos’. Въ 1864 году Донъ Xoc, по его мннію, нашелъ полное подтвержденіе этому извстію въ рукописи о ‘Verdaderos Retratos de ilustres y mmorables Varones por Francisco Pacheco’, сообщающей, что онъ нарисовалъ портретъ съ отца Хуана Берналя, выдающагося духовнаго лица (см. выше, стр. 114, прим.), бывшаго въ Африк. По словамъ Дона Xoc, эти 6 картинъ находятся въ севильскомъ ‘Museo Provincial’ и одна изъ нихъ, No 19, Pedro de Nolasco’, по его мннію, и есть та самая картина, о которой было говорено выше, такъ какъ она изображаетъ сцену прибытія изъ Африки Padres Redentores съ выкупленными плнниками, и одинъ изъ послднихъ, barquero или лодочникъ, съ багромъ въ рук, изображаетъ Сервантеса и представляетъ врный портретъ съ него. Documentos, рр. I, II, IV, X, XI, 68—82.
Оставляя въ сторон боле мелкія возраженія на эту теорію, которыхъ наберется нсколько, я приведу два другихъ, ршающихъ, по моему мннію, дло. 1) Нтъ никакого основанія предполагать, что No 19 содержитъ изображеніе стца Берналя, потому что мы имемъ свднія только о портрет его, нарисованномъ Пачеко, но нигд не говорится, чтобы его изображеніе входило въ какую-нибудь картину. Пачеко такъ выражается: ‘Yo le retrat’ 2.) Нтъ точно также никакого основанія предполагать, что картина, содержащая портретъ Берналя, должна содержать и портретъ Сервантеса, такъ какъ оба они никогда не упоминаются вмст.— Неврность той или другой изъ этихъ посылокъ разрушаетъ всю теорію Дона Xoc, поэтому нтъ необходимости идти дале.
Гарценбушъ, въ письм, предпосланномъ ‘Documentes’ (р. XVII), думаетъ, что голова barquero и голова, объявленная академіей за Сервантесовскую, могутъ представлять одно и то же лицо въ различные періоды жизни — pueden representar una persona, ec., и Донъ Хосе (p. 87), повидимому, соглашаетси съ Гарценбушемъ. Съ своей стороны, я не вижу сходства между ними, но если оно есть, то голова b а rquero подтверждала-бы подлинность принятаго академіей портрета, если допустить, что barquero есть изображеніе Сервантеса, не слдуетъ однако упускать изъ виду, что молодой, прекрасный лодочникъ совершенно не похожъ на то описаніе, которое даетъ себ самъ Сервантесъ въ предисловіи къ своимъ новелламъ (1613), между тмъ какъ, съ другой стороны, мы не можемъ не согласиться съ осторожнымъ Наваретте, что старая академическая картина ‘conforme en todo’ съ этимъ очень подробнымъ описаніемъ. Vida. р. 196.
Къ величайшему сожалнію, портретъ Сервантеса, который нарисовалъ, какъ видно изъ предисловія къ новелламъ, ‘el famoso Juan de Jauregui’, до сихъ жоръ не найденъ, хотя его усердно отыскивали. Повидимому, онъ совершенно удовлетворялъ самого Сервантеса и ршилъ бы вс вопросы.
Мы должны еще прибавить, что въ описаніи самого себя, о которомъ не разъ говорилось въ этомъ примчаніи, Сервантесъ говоритъ, что онъ былъ заикою, tarta mudо. Выраженіе рта на академическомъ портрет и стату Сола, какъ мн кажется, указываетъ на этотъ недостатокъ, точно.также какъ это замтно на бюстахъ Демосена, дошедшихъ до насъ изъ древности, и какъ это выражено геніемъ Микель-Анджело въ его хорошо извстной стату Моисея. (Visconti, Iconografia Greca, 8-vo, Milano, 1823, Tom. I. p. 335). Если я не ошибаюсь, то этотъ фактъ подтверждаетъ подлинность портрета, изданнаго академіей.}.

ГЛАВА XII.

Сервантесъ.— Его Персилесъ и Сигизмунда и характеръ этого произведенія.— Донъ-Кихотъ.— Обстоятельства, при которыхъ онъ былъ написанъ.— Его цль и общій планъ.— Первая часть.— Авельянеда.— Вторая часть.— Характеръ цлаго произведенія.— Характеръ Сервантеса.

Спустя шесть мсяцевъ посл смерти Сервантеса {Передъ Смертью Сервантесъ боле или мене приготовилъ къ печати слдующія произведенія: ‘Las Semanas del Jardin’, объявленное еще въ 1613 году, вторую часть ‘Галатеи’, объявленную въ 1616 году, ‘Бернардо’, упомянутое передъ самою смертью въ Посвященіи къ ‘Персилесу’, и, наконецъ, нсколько пьесъ, упоминаемыхъ въ предисловіи къ раньше изданнымъ пьесамъ и въ приложеніи къ ‘Uiage del Parnaso’. Вс эти произведенія въ настоящее время, вроятно, потеряны. Приписывались ему и другія произведенія. О ‘Buscapid’ я буду говорить въ Приложеніяхъ, а о двухъ апокрифическихъ главахъ Донъ-Кихота въ примчаніи къ ятой глав. Сюда можно присоединить также письмо о народномъ празднеств, часть котораго напечатана въ 12-томъ том ‘Biblioteca de Autores Espaoles’, 1851, p. XXVII.} его вдов было дано позволеніе на изданіе ‘Персилеса и Сигизмунды’ и въ 1617 году это произведеніе было напечатано {Первое изданіе Персилеса и Сигизмунды было напечатано съ слдующимъ заглавіемъ: ‘Los trabajos de Persiles у Sigimunda, Historia Setentrional, por М. de Cervantes Saavedra, dirigida’, etc., Madrid, 1617 8-vo, por Juan de la Cuesta, перепечатки его явились въ томъ же году въ Валенсіи, Памилон, Барселон и Брюссел. У меня есть одинъ экземпляръ перваго изданія и того, которое напечатано было въ томъ же году въ Памилон. Но самое лучшее изданіе Мадритское, 1802 года, in 8о, въ 2 томахъ. Существуетъ англійскій переводъ М. L., изданный въ 1619 году, я его никогда не видалъ, но, безъ сомннія, изъ него Флетчеръ заимствовалъ матеріалы для той части Персилеса, которою онъ воспользовался (врне сказать: которою онъ злоупотребилъ) въ своей піес ‘Custom of the Country’, поставленной на сцену еще въ 1628 году, но напечатанной только въ 1647 году, даже имена дйствующихъ лицъ иногда т же самыя. См. Persiles, кн. I, гл. 12 и 13, и ср кн. II, гл. 4 съ англійской пьесой актъ IV, сц. 3, и кн. III, гл. 6 и т. д. съ актомъ II, сц. 4 и т. д. Иногда попадаются буквальные переводы, подобно слдующему:
‘Sois Castellano?’ me preguntd en su lengua Portuguesa. ‘No, Seora’, le respond: yo, ‘Sino forastero, y bien lejos de esta tierra’. ‘Pues aunque fuerades mil veces Castellano’, replied ella, ‘os librara yo, si pudiera, y os librar si puedo, subid por cima deste lecho, у ntraos debaxo de este tapiz, y ntraos en un hueco que aqui hallareis, y no os movais, que si la justicia viniere, me tendra respeto, y crera lo que yo quisiere decides’. Persiles, Lib. III, cap. 6.
Флетчеръ передаетъ это слдующимъ образомъ:
Guiomar. Are you a Castilian?
Rutilio. No, Madam: Italy claims my birth.
Gui. lask not with purpose to betray you. If you were ten thousand times а Spaniard, the nation we Portugals most hate, I yet would save you, if it lay in my power. Lift up these hangings, Behind my bed’s head there`s а hollow place, into which enter.

(Rutilio retires behind the bed.)

So,— but from this stir not.

If the officers come, as you expect they will de, I know they owe such reverence to my lodgings, that they will easily give credit to me and search no farther.

Act II. Sc. 4.

Можно привести и другія параллельныя мста, но не слдуетъ забывать, что между обоими произведеніями есть одна существенная разница: въ то время какъ ‘Персилесъ’ отличается большою чистотою мысли и чувства, ‘The Custom of tho Country’ представляетъ собою одну изъ неприличнйшихъ пьесъ на англійскомъ язык. Она такъ неприлична, что Драйденъ нсколько смло называетъ ее худшею въ томъ отношеніи, чмъ вс собственныя его пьесы вмст. Dryden’s Works, Skott’s ed., London, 1818, 8 v., Vol. XI, p. 239. На сколько я помню, самый ранній виднный мною переводъ Персилеса и Сигизмунды былъ французскій Франсуа де Россе, Парижъ, 1618 года, но лучшій переводъ это анонимный англійскій (Лондонъ, 1854), приписываемый миссъ Л. Д. Стэнли, но въ немъ пропущено много хорошихъ мстъ, напр. кн. III, гл. VI, VII, VIII и т. д. У меня есть также итальянскій переводъ Франческо Элла (Francesco Ella), напечатанный въ Венеціи въ 1626 году.}. Намреніе автора состояло, повидимому, въ томъ, чтобы написать серьезный романъ, который былъ бы для подобныхъ произведеній тмъ же, чмъ Донъ-Кихотъ былъ для романа комическаго. Такъ, по крайней мр, можно заключить изъ выраженій самого Сервантеса и его друзей. Въ посвященіи ко второй части Донъ-Кихота онъ говоритъ: ‘въ числ забавныхъ книгъ эта будетъ или худшею или лучшею на нашемъ язык’. Къ этому онъ прибавляетъ, что его друзья считали ее достойною удивленія, а Вальдивіельсо {Въ Aprobacion отъ 9 сентября 1616 года. изд. 1802, LII, Томъ I. стр. VII.} говорилъ посл его смерти, что въ этомъ сочиненіи онъ, если не превзошелъ вс свои предыдущія произведенія, то по меньшей мр сравнялся съ ними.
Но серьезный романъ, продуктъ исключительно современной цивилизаціи, тогда еще не былъ достаточно развитъ, чтобы доставить Сервантесу возможность достигнуть особеннаго успха въ этой области, тмъ боле, что его геній былъ отъ природы склоненъ къ юмору… Мнимыя путешествія Лукіана, три или четыре греческихъ романа и романы рыцарскіе составляли все, чмъ могъ руководствоваться Сервантесъ, тогда еще не было ничего, чтобы ближе стояло къ современному роману, чмъ нкоторыя изъ его собственныхъ новеллъ. Можетъ быть, сначала онъ хотлъ написать рыцарскій романъ, измненный согласно съ духомъ вка и свободный отъ тхъ нелпостей, которыми изобиловали романы, написанные до него {Такъ можно думать, основываясь на начал 48-й главы первой части Донъ-Кихота.}. Но если у него и была подобная мысль, то успхъ его Донъ-Кихота почти по необходимости долженъ былъ отвратить его отъ попытки привести ее въ исполненіе. Поэтому вроятне, что онъ имлъ въ виду греческіе романы и взялъ образцомъ для себя, на сколько онъ въ этомъ нуждался, ‘еагена и Хариклею’ Геліодора {Однажды онъ намекаетъ, что это переводъ, но не говоритъ съ какого языка (см. начало 11 книги). Одинъ остроумный и изящный критикъ нашего времени говоритъ: ‘Des naufrages, des dserts, des descentes par mer, et des ravissements, c’est donc toujours plus ou moins l’ancien roman d’Hliodore’. (Sainte-Beuve, Critiques, Paris, 1839, 8-vo, Tom. IV, p. 173). Эти слова можно отнести боле, чмъ къ половин Персилеса и Сигизмунды. Два подражанія Персилесу или, по крайней мр, тому греческому роману, который послужилъ ему образцомъ, скоро появились въ Испаніи. Первое: это ‘Historia de Hiplito y Aminta’ Франциско де Кинтана (Madrid, 1627, 4-to), раздленная на восемь книгъ и содержащая въ себ значительное количество стиховъ. Второе подраженія: ‘Eustorgio y Clorilene, Historia Moscovica’ Энрике Суаресадъ-де-Мендоса и — Фигероа (1629), въ 13 книгахъ, съ общаніемъ продолженія, имющійся у меня экземпляръ напечатанъ въ Сарагос, въ 1665 году, in 4о. Оба подражанія написаны безъ таланта и, разсматриваемыя какъ произведенія фантазіи, не имютъ никакой цны. Второе изъ нихъ, повидимому, вызвано къ жизни непосредственно Персилесомъ.}. Свое произведеніе онъ назвалъ ‘Свернымъ романомъ’ и сдлалъ главнымъ его сюжетомъ страданія Персилеса, сына короля исландскаго, и Сигизмунды, дочери Фрисландскаго короля. Дйствіе одной половины романа происходитъ на свер Европы, а другой — на юг. Сервантесъ имлъ кое-какія свднія о морскихъ короляхъ и пиратахъ Свернаго моря, но очень мало зналъ географію тхъ странъ, изъ которыхъ они происходили. Нтъ поэтому ничего боле фантастичнаго и невроятнаго, какъ его описанія дикарей и обледенлыхъ острововъ, гд по его вол имютъ мсто грубыя и странныя приключенія.
Когда дйствіе переносится въ Португалію, Испанію и Италію, черезъ которыя его герой и героиня, постоянно скрываясь подъ именами Періандро и Ауристелы, совершаютъ паломничество въ Римъ, — мы не встрчаемъ уже большинства тхъ странностей, которыя портятъ первую половину романа. Но взятый въ цломъ, романъ все же представляетъ изъ себя какой-то лабиринтъ разсказовъ, обнаруживающій, правда, силу воображенія, изумительную въ человк столь преклоннаго возраста, какъ Сервантесъ, перевалившаго уже за шестьдесятъ три года, относительно котораго, притомъ, можно было бы предполагать, что горькія испытанія и неизлчимая болзнь сломили его силы, но все же это лабиринтъ, изъ котораго мы выпутываемся съ радостью и чувствуемъ облегченіе, когда труды и испытанія Персилеса и Сигизмунды кончаются и они, по устраненіи всего, что препятствовало ихъ любви, счастливо соединяются бракомъ въ Рим. Нтъ сомннія, что въ длинномъ ряду отдльныхъ разсказовъ, которыми переполнено это странное произведеніе, нкоторые граціозны сами по себ, другіе интересны потому, что содержатъ слды жизненной опытности Сервантеса {Изъ начала III книги мы узнаемъ, что дйствіе Персилеса и Сигизмунды происходитъ во время Филиппа II или Филиппа Ш, когда въ Лиссабон жилъ испанскій вице-король. Путешествія героя и героини по югу Испаніи и Италіи являются какъ бы воспоминаніемъ о собственномъ путешествіи Сервантеса въ этихъ странахъ во дни юности, между тмъ, какъ 10 и 11 главы Ш книги носятъ на себ слды его горькихъ воспоминаній о своемъ плн въ Алжир. Слдуетъ также отмтить его близкое знакомство съ Португаліей, обнаруживаемое въ этомъ произведеніи. Какъ почти во всемъ, что имъ написано, такъ и здсь мы часто встрчаемъ черты и факты изъ его собственной жизни. Изъ всхъ произведеній Сервантеса ‘Персилесъ и Сигизмунда’ имли наибольшій успхъ. Въ два года явилось восемь его изданій, а отъ 1618—1626 гг. оно было переведено на итальянскій, французскій и англійскій языки.}, вообще вс они написаны такимъ тщательно отдланымъ слогомъ, какъ, можетъ быть, ни одно другое изъ его произведеній. Но въ конц концовъ этотъ романъ далекъ отъ того, чмъ считали его самъ Сервантесъ и его друзья, видвшіе въ немъ образцовое произведеніе въ этомъ поэтическомъ род и лучшее твореніе его автора.
Такая честь безспорно принадлежитъ, по единодушному приговору двухъ столтій, его Донъ-Кихоту, — произведенію, которое боле, чмъ всякое другое современной автору эпохи и даже позднйшихъ временъ, носитъ на себ глубочайшій отпечатокъ національнаго характера, выразителемъ котораго оно является и которое вслдствіе этого снискало, въ свою очередь, всеобщую любовь націи въ такой степени, какая никогда не выпадала на долю другимъ художественнымъ произведеніямъ {Мои собственныя наблюденія въ Испаніи вполн подтверждаютъ увреніе Инглиса (Inglis, Rambles in the Footsteps of Don Quixote, London, 1837, 8-vo, p. 26), что ‘нтъ ни одного испанца, которому Сервантесъ былъ бы совершенно неизвстенъ’. По крайней мр никто изъ тхъ, къ кому я обращался съ вопросомъ — въ числ ихъ было много лицъ изъ низшихъ слоевъ общества — не выказалъ полнаго незнакомства съ Донъ-Кихотомъ и Санчо Пансо.}. Когда Сервантесъ началъ его писать — совершенно неизвстно. Въ продолженіе двадцати лтъ до появленія первой части Донъ-Кихота онъ почти ничего не напечаталъ {Онъ самъ считалъ это время печальнымъ періодомъ своей жизни, какъ видно изъ его словъ въ Prologo, al cabo de tantos anos como ha, que duermo en el silencio del olvido’ и т: д. (т. е.: въ конц столькихъ лтъ, проведенныхъ мною въ тишин забвенія и т. д.) Дйствительно, съ 1584 до 1605 года онъ ничего не напечаталъ, исключая нсколькихъ небольшихъ стихотвореній невысокаго достоинства, все его время было, повидимому, занято тяжелою борьбою за обезпеченіе своего существованія.}, и то немногое, что мы знаемъ о немъ въ въ этотъ длинный и печальный періодъ его жизни, показываетъ только, съ какимъ трудомъ онъ добывалъ средства къ жизни для содержанія себя и семейства, находя себ занятія, которыя, какъ можно предполагать, вообще были неважны и мелочны, да кром того, безъ сомннія, вели иногда къ непріятнымъ послдствіямъ. Поэтому, преданіе о преслдованіяхъ, которымъ подвергся онъ въ Ла-Манч, и собственное свидтельство, что Донъ-Кихотъ начатъ въ тюрьм,— вотъ все, что намъ извстно относительно обстоятельствъ, среди которыхъ романъ былъ впервые задуманъ. Что эти обстоятельства привели къ такому блестящему результату,— это составляетъ поразительный фактъ не только въ жизни Сервантеса, но и въ исторіи человческаго генія и показываетъ, насколько складъ его темперамента былъ далекъ отъ того, какой обыкновенно встрчается у геніальныхъ людей.
Подъ руками нкоторыхъ черезчуръ утонченныхъ критиковъ цль написанія Донъ-Кихота иногда слишкомъ расширялась. Утверждали, что Донъ-Кихотъ есть выраженіе присущаго нашей природ контраста между поэтическимъ и прозаическимъ элементами, между героизмомъ и великодушіемъ съ одной стороны, являющимися чистою иллюзіей, и холоднымъ эгоизмомъ съ другой, составляющими настоящую и дйствительную основу жизни {Эта мысль отчасти развита Бутервекомъ (Geschichte der Poesie und Beredsamkeit, Gttingen, 1813, 8-vo, Tom. III. pp. 335—337), ее же развилъ полне и отстаивалъ съ своимъ обычнымъ краснорчіемъ Сисмонди. Littrature du Midi de l’Europe, Paris, 1803, 8-vo, Tom. III. pp. 339—343.}. Но это чисто метафизическое заключеніе, извлеченное изъ такихъ взглядовъ на романъ, которые въ одно и то же время и недостаточны, и преувеличены. Оно противорчитъ духу того вка, который не былъ склоненъ къ сатир столь философскяго и общаго характера, противорчитъ и характеру самаго Сервантеса, если мы прослдимъ его съ того времени, когда онъ впервые поступилъ въ военную службу и томился въ плну въ Алжир и вплоть до того момента, когда его теплое и благородное сердце продиктовало ему посвященіе ‘Переклеса и Сигизмунды’ графу Лемосу. Вся его душа была скоре полна радостною врою въ человческую добродтель и весь его образъ дйствій противорчитъ, повидимому, тому обезкураживающему и горькому презрнію ко всему возвышенному и благородному, которое необходимо предполагается при подобномъ толкованіи Донъ-Кихота {Много другихъ толкованій выпало на долю Донъ-Кихоту. Нелпйшее изъ нихъ принадлежитъ Даніелю Дефо, который считаетъ его ‘эмблематической исторіей и справедливой сатирой на герцога Медину Сидоніа, значительную личность въ тогдашней Испаніи’. (Wilson’s Life of De Foe, London, 1830, 8-vo, Vol. III. p. 437, note). Въ ‘Buscapi&egrave,’ — если только существовало подобное сочиненіе — утверждалось, что въ Донъ-Кихот описываются ‘нкоторыя предпріятія и любовныя дла императора Карла V.’ См. Приложеніе (D).}.
Самъ Сервантесъ не даетъ намъ права придавать его роману подобный скрытый смыслъ. Въ самомъ начал его онъ возвщаетъ, что единственная его цль — подорвать славу и авторитетъ рыцарскихъ романовъ, а въ конц онъ снова заявляетъ отъ своего имени, что у него было только одно желаніе: внушить отвращеніе къ лживымъ и нелпымъ разсказамъ рыцарскихъ книгъ {Въ предисловіи къ первой части онъ говорилъ: ‘No mira mas que deshacer la autoridad у cabida, queen el mundo у en el vulgo tienen lorlibres de Caballerias. т. e. ‘Здсь дло идетъ о томъ, чтобы подорвать авторитетъ и распространеніе въ народ рыцарскихъ книгъ’. Десять лтъ спустя онъ оканчиваетъ вторую часть слдующими замчательными словами: ‘No ha sidootro mideseo, que poner en aborrecimiento de los hombres laa fingidas у disparatadas historias de los libros de Caballerias, que por las de mi verdadero Don Quixote van ya tropezando, у han de caer del todo sin duda alguna. Vale’, т. e. ‘Я не имлъ другой цли какъ сдлать проливными людямъ вымышленныя исторіи рыцарскихъ романовъ, которыя будутъ вытснены правдивой исторіей моего Донъ-Кихота и безъ сомннія скоро совсмъ исчезнутъ. Прощай.’ Тяжело слышать, что искреннее признаніе великаго человка черезъ два столтія посл его смерти подвергается сомннію представителями черезъ-чуръ утонченной критики. Частью, но не вполн устранилъ это затрудненіе Д. Висенте Сальвй въ своемъ умномъ и интересномъ этюд: ‘Оцненъ ли до сихъ поръ Донъ-Кихотъ по достоинству’? Онъ утверждаетъ, что Сервантесъ не имлъ намренія осмять рыцарскіе романы въ ихъ сущности, но только изгнать изъ нихъ нелпости и невроятности, и что онъ, собственно говоря, написалъ только новый романъ въ томъ же род, уничтожившій вс предшествовавшіе, потому что былъ безконечно выше ихъ. Ochoa, Apuntes para una Biblioteca, Paris, 1842, 8-vo, Tom. II. pp. 723—740.}, причемъ онъ радуется своему успху, какъ имющему не малое значеніе подвигу. Такъ въ дйствительности и было. Мы имемъ не мало свидтельствъ, что увлеченіе этими романами было такъ велико въ XVI столтіи въ Испаніи, что возбуждало тревогу въ боле разсудительныхъ людяхъ. Многіе изъ выдающихся современныхъ писателей говорили о несчастныхъ послдствіяхъ этого увлеченія, къ числу ихъ принадлежали Fernandez de Oviedo, почтенный Luis de Granada, Luis de Leon, Luis Vives, великій ученый, и Malon de Chaide, авторъ краснорчиваго произведенія ‘Обращеніе Маріи Магдалины’ {См. Oviedo, Hist. General у Natural de las Indias, Ed. Rios, Tom. I. 1851, p. XXIX. Simbolo de la F, Parte II. Cap. 17, въ конц. I. P. Forner, Reflexiones, ets., 1786, pp. 32—35. Conversion de la Magdalena, 1592, Prologe al Letor. Вс пятеро строги въ своихъ сужденіяхъ, къ нимъ можетъ быть причисленъ Хуанъ Санчесъ Вальдесъ де ла Плата, который въ предисловіи къ своей ‘Chronica del Hombre’ (folio, 1595), говоритъ: ‘Молодые люди и двушки и даже люди зрлаго возраста тратятъ свое время на чтеніе книгъ, которыя съ полнымъ правомъ могутъ быть названы сборниками проповдей сатаны, он преисполнены хвастовствомъ и геральдическими бреднями разныхъ Амадисовъ и Эспландіаповъ и имъ подобныхъ бродягъ, набивающими головы читателей ложью и вздорными фантазіями, что составляетъ вещь очень желательную дьяволу’. Слдуетъ, однако, замтить, что въ конц XVII вка Николай Антоніо вовсе не желалъ уничтоженія рыцарскихъ книгъ. См. предисловіе къ Bibliotheca Nova, 27.}. Гевара, ученый и счастливый придворный Карла V, замчаетъ, что въ его время ‘публика ничего не читала кром такихъ постыдныхъ книгъ, какъ ‘Амадисъ Гальскій’, ‘Тристанъ’, ‘Прималеонъ’ и т. п. {‘Vemos, que ya no se ocupan los hombres sino en leer libros que es affrenta nombarlos, como son Amadis de Gaula, Tristan de Leonis, Primaleon’ ect. Obras de Ant. de Guevara, Valladolid, 1545, folio, f. CLVIII, b.}, остроумный авторъ ‘Діалога о языкахъ’ говоритъ, что десять лтъ, проведенныхъ имъ при двор, онъ потратилъ на изученіе ‘Флоризанда’, ‘Лузуарте’, ‘Крестоваго рыцаря’ и другихъ подобныхъ книгъ, которымъ онъ и названія не помнитъ {Это мсто слишкомъ длинно для цитаты, но оно написано въ очень строгомъ стил. См. Mayans y Siscar, Origenes, Tom. II. рр. 157, 158.}, мы знаемъ изъ различныхъ источниковъ, какъ и отъ самого Сервантеса, что многіе считали эти выдумки за истинныя происшествія {См. выше, T. I, стр. 205—209. Также и Francisco de Portugal, умершій въ 1632 году, разсказываетъ въ ‘Arte de Galanterie’ (Lisboa, 1670, 4-to, p. 96), что Simon de Silveira (вроятно, это португальскій поэтъ, жившій около 1500 года, Barbosa, Tom. III. p. 722) однажды клялся надъ евангеліемъ, что онъ считаетъ всего Амадиса за истинную исторію.}. Наконецъ эти книги были сочтены столь вредными, что въ 1553 году закономъ были запрещены ихъ печатаніе и продажа въ американскихъ колоніяхъ, а въ 1555 году кортесы добивались того же запрещенія относительно самой Испаніи, выражая желаніе, чтобы были преданы сожженію и вс раньше напечитанные экземпляры ихъ {Clemencin, въ предисловіи къ изданію Донъ-Кихота, Tom. I. рр. XI—XVI, приводитъ много другихъ доказательствъ страсти къ рыцарскимъ книгамъ въ Испаніи въ этотъ періодъ и относительно закона 1553 года ссылается на ‘Recopilacion de Leyes de las Indias’, Lib. I. Tit. 24, Ley 4. У него напечатана также очень интересная петиція кортесовъ 1555 года, извстная мн только по оффиціальному изданію: ‘Capitules у Leyes’ (Valladolid, 1558, fol. LV, b.), которая вроятно имла бы результатомъ обнародованіе требуемаго закона, еслибы отреченіе императора въ томъ же году не затормозило этого дла.}. Зло, дйствительно, сдлалось страшнымъ и благоразумные люди понимали это.
Уничтожить страсть, пустившую такіе глубокіе корни во всхъ классахъ общества {Въ Донъ-Кихот, ч. I, гл. 32 и другихъ мстахъ, находимъ очень удачные намеки на увлеченіе низшихъ классовъ рыцарскими книгами. Это увлеченіе раздлялось и боле просвщенными классами. Francisco de Portugal въ ‘Arte de Galanterie’, написанномъ раньше 1632 года, разсказываетъ слдующій анекдотъ: ‘Одинъ рыцарь, вернувшись однажды домой съ охоты, услышалъ вопли жены, дочерей и ихъ служанокъ. Удивленный и опечаленный, онъ спросилъ ихъ, не умеръ ли кто изъ дтей или родственниковъ? ‘Нтъ’, отвчали он, рыдая. ‘Такъ отчего же вы такъ плачете?’ снова спросилъ онъ, еще боле удивленный. ‘Ахъ!— отвчали он: Амадисъ умеръ’. До этихъ поръ он дочитали’. Стр. 96.}, отвратить его отъ того единственнаго чтенія, которое можно считать самымъ моднымъ и популярнымъ для того времени {Самъ Сервантесъ, какъ показываетъ Донъ-Кихотъ, былъ въ извстный періодъ жизни ревностнымъ читателемъ рыцарскихъ романовъ. Его близкое знакомство съ ними обнаруживается между прочимъ изъ конца 20 главы I части, гд, говоря о Газабал изъ Галаора, онъ замчаетъ, что это имя только однажды упоминается въ исторіи Амадиса Гальскаго. Чтобы поврить эти слова, неутомимый Боуль прочелъ весь этотъ безконечный романъ. См. его ‘Письмо къ д-ру Перси о новомъ классическомъ изданіи Донъ-Кихота’. London, 1777, 4-to, p. 25.},— было, конечно, смлымъ предпріятіемъ, которое не могло никоимъ образомъ исходить отъ человка съ надорванной и разочарованной душой, не имющаго вры въ то, что составляетъ лучшую принадлежность нашей природы. Всего боле достойно удивленія, что цль Сервантеса увнчалась такимъ успхомъ, въ которомъ невозможно сомнваться. Посл появленія Донъ-Кихота въ 1605 году не было написано ни одной рыцарской книги, съ того же времени перестали перепечатываться, за однимъ или двумя неважными исключеніями, даже т книги, которыя уже пользовались величайшею популярностью {Faria y Sousa въ комментаріяхъ на Лузіаду, 1637 года (Canto VI. fol. 138), говорить уже, что вслдствіе появленія Донъ-Кихота рыцарскія книги ‘no son tan leidos’. Изъ посвященія къ мадритскому изданію Донъ-Кихота 1968 года мы узнаемъ, что его предыдущія изданія ‘han desterradо los libros de caballerias tan perjudiciales a las costumbres’. Navarrete, pp. 500, 502. Клеменcинъ въ предисловіи 1833 года замчаетъ, что роман ‘D. Policisne de Boecia’, напечатанный въ 1602 году, былъ послднею рыцарскою книгою, написанною въ Испаніи, и прибавляетъ, что посл 1605 года ‘по se publico de nuevo libro alguno de caballerias, y dejaron de reimpriinirse los anteriores’ (стр. XXI). Есть однако исключенія. Такъ ‘Genealogia de la Toledana Discrets, Primera Parte’ Евгенія Мартинеса, рыцарская поэма въ октавахъ, недурно написанная, была перепечатана въ 1608 году, также ‘El Caballero del Febo’ и ‘Claridiano’, его сынъ, существуютъ въ изданіяхъ 1617 года. О времени наибольшей популярности подобныхъ книгъ въ Испаніи можно судить по Библіографическому каталогу и замткамъ Salv въ Reoertorio mericano (London, 1827, Tom. IV. pp. 29—74) и еще лучше по каталогу, который Гайянгосъ помстилъ въ Rivadeneyra, Biblioteca, Tom. XL. 1857. Этимъ временемъ было все XVI столтіе.}, такъ что съ тхъ поръ и до нашего времени онъ постоянно исчезали и составляютъ теперь великую библіографическую рдкость. Здсь мы имемъ единственный въ своемъ род примръ силы геніальнаго ума, который однимъ хорошо разсчитаннымъ ударомъ уничтожаетъ цлую цвтущую и популярную область литературы великой и гордой націи.
Планъ, который принялъ Сервантесъ для достиженія этой цли, можетъ быть, еще не предвидя всего его развитія, а еще мене всхъ его результатовъ, былъ столько же простъ, сколько оригиналенъ. Въ 1605 году {См. Приложеніе (Е).} онъ издалъ первую часть Донъ-Кихота, въ которой изобразилъ одного провинціальнаго дворянина изъ ЛаМанчи, проникнутаго истинно кастильскою честностью и энтузіазмомъ, человка мягкаго и достойнаго характера, уважаемаго друзьями и любимаго подчиненными — до такой степени сведеннымъ съ ума продолжительнымъ чтеніемъ знаменитйшихъ рыцарскихъ книгъ, что онъ считаетъ ихъ за истину и чувствуетъ въ себ призваніе сдлаться однимъ изъ тхъ невозможныхъ странствующихъ рыцарей, которыхъ он описываютъ, мало того,— онъ дйствительно пускается въ странствованія для защиты угнетенныхъ и мщенія за оскорбленныхъ, какъ поступали герои его романовъ. Онъ мастеритъ себ странное вооруженіе и, чтобы довершить свое рыцарское снаряженіе, беретъ себ изъ сосдства оруженосца,— крестьянина среднихъ лтъ, невжественнаго и легковрнаго до крайности, но очень добродушнаго, обжору и лгуна, себялюбиваго и неуклюжаго, но преданнаго своему господину, при случа достаточно смышленнаго, чтобы понять нелпости своего положенія, и всегда забавнаго, а нердко и дкаго въ своихъ истолкованіяхъ.его. Оба они отправляются изъ родной деревни на поиски за приключеніями, которыя повсюду въ изобиліи находитъ возбужденная фантазія рыцаря, превращающая втряныя мельницы въ гигантовъ, пустынныя гостинницы въ замки и галерныхъ преступниковъ въ несправедливо утсненныхъ дворянъ, между тмъ какъ оруженосецъ переводитъ все это на обыкновенную прозу дйствительности, длая это съ удивительною простотою, повидимому совершенно не сознавая своего юмора, представляющаго полнйшій контрастъ съ возвышенною и утонченною важностью и блестящими иллюзіями его господина. Подобныя приключенія могли, конечно, привести только къ одному результату. Рыцарь и его оруженосецъ претерпваютъ рядъ забавныхъ неудачъ и наконецъ доставляются, какъ сумашедшіе, домой въ родную деревню, гд Сервантесъ оставляетъ ихъ, намекая, что исторія ихъ странствованій далеко еще не кончилась
Съ этого времени мы слышимъ мало о Сервантес и ничего объ его геро, до тхъ поръ пока въ іюл 1613 года, въ предисловіи къ своимъ новелламъ, онъ ясно не говоритъ о второй части Донъ-Кихота. Но прежде, чмъ эта вторая часть могла быть издана, даже прежде, чмъ она была окончена, нкто, называющій себя Алонсо Фернандесъ де Авельянеда, судя по встрчающимся у него провинціализмамъ, аррагонецъ и, какъ видно изъ нкоторыхъ ‘актовъ, доминиканскій монахъ, — выступилъ лтомъ 1614 года съ книгой, которую онъ безстыдно назвалъ ‘второю частью похожденій остроумнаго рыцаря Донъ-Кихота Ламанчскаго’ {Сервантесъ попрекаетъ Авельянеду его аррагонскимъ происхожденіемъ, потому что онъ иногда опускаетъ членъ тамъ, гд кастилецъ поставилъ бы. (Донъ-Кихотъ, ч. II, гл. 59). Другія свднія о немъ находимъ у Пеллисера: Vida, рр. CLVI—CLXV, у Наваррете: Vida, рр. 144—151, у Клеменсина въ примчаніяхъ къ Донъ-Кихоту, часть II, гл. 59, и въ ‘Conde Duque de Olivares’ сочиненіе Adolfo de Castro, Cadiz, 1846, 8-vo, pp. 11, etc. Этотъ Авельянеда кто бы онъ ни былъ, назвалъ свою книгу ‘Segundо Tomo del Ingenioso Hidalgo Don Quixote de la Mancha’ и т. д. (Tarragona, 1614, 12-mo) и напечатать ее такъ, что она очень походила на изданіе 1605 года первой части Донъ-Кихота, напечатанное въ Валенсіи. У меня есть оба изданія. Существуетъ нсколько изданій книги Авельянеды: Мадрить 1732, 1805 и 1851 гг. и переводъ Лесажа 1704 года, въ которомъ переводчикъ по своему обыкновенію безъ церемоніи измняетъ и удлинняетъ оригиналъ.
Можетъ быть заслуживаетъ замчанія, что Попъ въ своемъ ‘Essay on Criticism’ (267 и т. д.) разсказывая одинъ анекдотъ о Донъ-Кихот, ссылается на книгу не Сервантеса, но Авельянеды и притомъ въ передлк Лесажа, Liv. LII, chap. 29 Лица, хорошо знакомыя съ Сервантесомъ, нердко приходятъ въ уныніе, что не могутъ отыскать этого мста, полагая, что ссылка Попа относится къ настоящему ‘Донъ-Кихоту’.}.
Относительно этой книги замчательны два факта. Во-первыхъ, то, что хотя трудно допустить, чтобы имя автора не было извстно многимъ и въ особенности самому Сервантесу, однако только по догадк этотъ романъ сначала часто приписывали королевскому духовнику Luis de Aliada, личности, на которую, вслдствіе ея вліянія при двор, не считали возможнымъ напасть открыто, а потомъ его иногда связывали также съ именемъ Хуана Бланко де Насъ (Juan Blanco de Paz), доминиканскаго монаха, бывшаго личнымъ врагомъ Сервантеса въ Алжир. Второе, заслуживающее вниманія, обстоятельство заключается въ томъ, что неизвстный авторъ имлъ, повидимому, свднія о принятомъ Сервантесомъ план второй, тогда еще не оконченной, части Донъ-Кихота и воспользовался этими свдніями самымъ недостойнымъ образомъ, заставивъ Дона Альваро Тар’е играть ту же самую роль, которую играютъ относительно Донъ-Кихота герцогъ и герцогиня и натолкнувъ своего рыцаря на приключеніе въ таверн съ актерами, разыгрывающими одну изъ пьесъ Лопе де Веги, близко напоминающее мастерски описанный Сервантесомъ эпизодъ съ кукольнымъ комедіантомъ {Avellaneda, с. 26. Другой французскій переводъ, гораздо лучшій чмъ переводъ Лесажа, сдланъ Ніермонъ де Лавинь (Paris, 1853, 8-vo), снадбившимъ его предисловіемъ и примчаніями, частью предназначенными для реабилитаціи Авельянеды.
Fr. Luis de Aliaga быль одно время генералъ-инквизиторомъ и лицемъ съ большимъ политическимъ значеніемъ, но въ царствованіе Филиппа IV онъ отказался отъ своего мста или былъ смненъ и умеръ вскор въ изгнаніи 3 декабря 1626 г. Онъ фигурируетъ у Кеведо въ ‘Grandes Anales de Quince Dias’. Подробныя свднія о немъ можно найти въ ‘Revista de Cieneias’ etc., Sevilla, 1856, Tom. III, pp. 6, 74, etc., См. также Latassa, Bibl. Nov., III, 376.}.
Но это составляетъ все, чмъ можетъ насъ интересовать эта книга, которая, если въ нкоторыхъ отношеніяхъ и не безъ достоинствъ, въ общемъ пошла и скучна и была бы теперь забыта, еслибы не была связана съ знаменитымъ романомъ. Въ предисловіи авторъ обходится съ Сервантесомъ грубо и недостойно, издваясь надъ его лтами, неснастіями и даже надъ его заслуживающими уваженія ранами {‘Tiene mas lengua que manos’, т. e. ‘у него длинне языкъ, чмъ руки’, грубо замчаетъ Авельянеда.}. Въ самой книг характеръ Донъ-Кихота, являющагося здсь обыкновеннымъ сумасшедшимъ, воображающимъ себя то Ахилессомъ, то какимъ-либо другимъ лицомъ, которое взбредетъ на умъ автору {Гл. 8. Онъ заставляетъ также Донъ-Кихота принять бднаго крестьянина въ дынномъ саду за Неистоваго Роланда (гл. 6),— маленькую деревеньку за Римъ (гл. 7) и ея скромнаго священника то за Лиргандо, то за архіепископа Турпина. Для сравненія обоихъ Донъ-Кихотовъ всего лучше, можетъ быть, взять исторію о козахъ, разсказанную Санчо въ 20 гл. I части у Сервантеса, съ разсказомъ о гусяхъ въ 21 глав Авельянеды, потому что послдній берется превзойти перваго.— Его неудача въ этомъ, однако, достаточно очевидна.}, до такой степени лишенъ достоинства и послдовательности, что становится очевиднымъ, что Авельянеда былъ совершенно не въ состояніи понять того, кого онъ такъ низко поносилъ и такъ нагло стремился свергнуть съ почетнаго мста. Лучшую часть романа составляютъ сцены, гд является Санчо, худшею — неприличные разсказы и приключенія Барбары, представляющей грубую каррикатуру привлекательной Доротеи и принимаемой рыцаремъ за королеву Зенобію {Вся исторія о Барбар, начинающаяся въ 22 глав и идущая почти до конца всей книги, страшно пошла и скучна.}. Но въ цломъ книга утомительно скучна и жалкимъ образомъ оканчивается заключеніемъ Донъ-Кихота въ сумасшедшій домъ {Въ 1824 году была сдлана, вроятно какимъ-нибудь остроумнымъ нмцемъ, курьезная попытка прибавить дв главы къ Донъ-Кихоту, которыя будто бы были запрещены при печатаніи второй части. Но испанская академія не сочла ихъ даже достойными печати. См. Донъ-Кихотъ, изд. Клеменсина, т. VI, стр. 296.}.
Сервантесъ очевидно узналъ объ этой наглой поддлк только тогда, когда уже онъ далеко подвинулся впередъ въ сочиненіи второй части. Въ 59 глав, написанной несомннно въ то время, какъ онъ впервые познакомился съ нею, онъ обрушивается на нее и съ этого момента не перестаетъ всячески преслдовать и остроумно пробирать Авельянеду до тхъ поръ, пока съ 74 главой не оканчиваетъ своего труда. Даже Санчо съ своимъ обычнымъ юморомъ и простоватостью напускается на несчастнаго аррагонца. Узнавши отъ одного путешественника, который познакомилъ ихъ съ этой книгой, что его жена вмсто Терезы Панса названа въ ней Маріей Гутіерресъ, онъ воскликнулъ: ‘Вотъ такъ историкъ! Объ нашихъ длахъ онъ не знаетъ ни крошки, если мою жену, Терезу Панса, называетъ Маріей Гутіерресъ. Возьмите-ка, сударь, книгу снова и посмотрите, нтъ ли меня тамъ и не измнено ли и мое имя?’. ‘Судя по вашимъ словамъ, другъ мой, — отвчалъ путешественникъ — вы, безъ сомннія, Санчо Панса, оруженосецъ Донъ-Кихота’. ‘Онъ самый’ — подтвердилъ Санчо: ‘и я горжусь этимъ’. ‘Въ такомъ случа,— замтилъ путешественникъ,— этотъ новый авторъ обходится съ вами безъ достаточнаго уваженія, онъ представляетъ васъ обжорой и глупцомъ, нисколько не забавнымъ и совершенно непохожимъ на того Санчо, который описанъ въ первой части исторіи вашего господина’. ‘Да проститъ ему небо!’ — воскликнулъ Санчо: ‘но я полагаю, что онъ могъ бы оставить меня въ поко и не безпокоиться обо мн доле. Пусть его пишетъ по своему разумнію, вдь каждый у себя дома, что св. Петръ въ Рим’ {Parte II, с. 59.}.
Подстрекаемый появленіемъ этого романа и оскорбленный его нападками, Сервантесъ поспшилъ со своею второю частью и, судя по ея нсколько спшному виду, привелъ ее къ окончанію скоре, чмъ намревался {См. Приложеніе (Е).}. Во всякомъ случа, въ феврал 1615 года она была окончена и издана слдующею осенью, посл чего мы уже ничего не слышимъ объ Авельянед, хотя тотъ выражалъ намреніе выставить Донъ-Кихота въ другомъ ряд приключеній въ Авил, Вальядолид и Саламанк {Въ конц 36 главы.}. Вотъ это-то продолженіе Сервантесъ и постарался предотвратить. Нсколько измнивъ свой планъ и опустивъ турниръ въ Сарагосс, потому что Авельянеда отправлялъ туда его героя {Донъ-Кихотъ, узнавши о томъ, что Авельянеда разсказываетъ о его пребываніи въ Сарагосс, восклицаетъ: ‘Por el mismo caso, no pondre los pies en Zaragoza, y as sacar la plaza del mundo la mentira dese hitoriador moderno’. Parte II, c. 69. T. e., посл этого нога моя не будетъ въ Сарагосс, и я разоблачу такимъ образомъ передъ всмъ свтомъ лживость этого новйшаго историка}, онъ сдлалъ такъ, что въ конц концовъ Донъ-Кихотъ посл тяжелой болзни излчивается отъ сумасшествія, отказывается отъ всхъ безумствъ странствующаго рыцарства и, какъ мирный христіанинъ, умираетъ на своей постели. Такимъ образомъ была уничтожена всякая возможность дальнйшей попытки продолженія исторіи Донъ-Кихота.
Эта послдняя часть Донъ-Кихота совершенно противорчитъ цитируемой въ ней Сервантесомъ пословиц, что ‘вторыя части’ не были никогда особенно удачными {Это одно изъ злобныхъ замчаній баккалавра Самсона Карраско. Parte II, с. 4.}. На самомъ дл она гораздо лучше первой. Въ ней боле свободы и силы творчества и, если каррикатура достигаетъ въ ней иногда до послдняго предла позволеннаго, то вымыселъ и все содержаніе въ ней богаче, а отдлка законченне. Напримръ, характеръ Сампсона Карраско представляетъ очень счастливое, хотя и нсколько смлое прибавленіе къ первоначальнымъ дйствующимъ лицамъ романа Приключеніе въ замк герцога и герцогини, гд Донъ-Кихота дурачатъ до послдней степени, распоряженіе Санчо въ качеств губернатора острова, виднія и сны въ пещер Монтезино, сцены съ Roque Guinart’омъ, морскимъ разбойникомъ, и съ Gines de Passamonte, галернымъ преступникомъ и кукольнымъ комедіантомъ, шутливо-героическое гостепріимство Дона Антоніо Морено въ Барселон и конечное пораженіе здсь рыцаря — все это превосходно. Дйствительно, всякая мелочь въ этой второй части, а въ особенности ея общій обликъ и тонъ, показываютъ, что время и успхъ, какого авторъ до сихъ поръ еще не имлъ, укрпили и усовершенствовали его мужественное чувство и какъ бы еще боле изощрили его способность проникновенія въ самую глубь человческой природы, которая замчается во всхъ почти его произведеніяхъ, а здсь длается какъ бы частью его оригинальнаго генія, воспитаннаго горемъ и страданіями его измнчивой жизни. {Don-Quixote, Parte II, с. 4. Стиль обихъ частей настоящаго Донъ-Кихота, какъ и можно ожидать, свободенъ, свжъ и плавенъ, геніаленъ, какъ ихъ авторъ, полонъ оригинальныхъ красотъ, по никоимъ образомъ не бузупреченъ.
Garcs (‘Fuerza у Vigor de la Lengua Castellana’, Tom. II Prlogo, также и въ другихъ мстахъ итого превосходнаго сочиненія) превозносилъ его, можетъ быть, боле чмъ слдуетъ, между тмъ какъ Клеменсинъ въ примчаніяхъ къ своему изданію слишкомъ строгъ и безпощаденъ къ его случайнымъ недостаткамъ.}
Въ обихъ частяхъ своего романа Сервантесъ обнаруживаетъ съ особенною ясностью силу своего природнаго генія въ развитіи характеровъ Донъ-Кихота и Санчо, въ удачномъ контраст и противоположности которыхъ заключался богатый матеріалъ для его оригинальнаго юмора и немалая часть того, что во всемъ роман является наиболе замчательнымъ. Это главные герои его романа и потому онъ съ удовольствіемъ держитъ ихъ, насколько возможно, на первомъ план. По мр того, какъ онъ подвигается впередъ, они видимо пріобртаютъ все больше и больше его расположеніе и любовь къ нимъ постоянно заставляетъ его выставлять ихъ въ такомъ свт и въ такихъ обстоятельствахъ, которыя онъ такъ же мало могъ предвидть, какъ и его читатели. Рыцарь, который первоначально долженъ былъ, повидимому, быть пародіей на Амадиса, становится мало-по-малу особеннымъ, своеобразнымъ и вполн независимымъ типомъ, въ который вложено авторомъ столько честнаго и возвышеннаго, такая утонченная деликатность, такое чистое чувство чести и столько теплой любви ко всему благородному и доброму, что мы чувствуемъ къ нему почти ту же привязанность, какъ цирюльникъ и священникъ, и готовы почти также печалиться объ его смерти, какъ его близкіе {Уордсвортъ въ своей ‘Prelude’, кн. 5, выражается о Донъ-Кихот весьма характеристично:
Nor have I pitied him, but rather felt
Reverence was due to а being thus employed,
And thought that, in the blind and awful lair
Of such а madness, reason did lie couched.
T. e., не сожалніе я чувствовалъ къ человку, преслдующему такія цли, по скоре благоговніе и думалъ, что на дн его слпаго и восторженнаго безумія лежитъ мудрость.’}.
‘Такому же, въ нкоторыхъ откошеніяхъ даже, можетъ быть боле полному, превращенію подвергся и Санчо. Вначал онъ вводится въ дйствіе какъ прямая противоположность Донъ-Кихоту и служитъ только къ тому, чтобы еще боле оттнить странности своего господина. Но прежде, чмъ прочесть почти половину первой части, мы встрчаемъ одну изъ тхъ его поговорокъ, которыя впослдствіи въ изобиліи уснащаютъ его рчь и служатъ главнымъ проявленіемъ его юмора {Кеведо въ своемъ ‘Cuento de Cuentos’ (1626) осмялъ излишнее употребленіе пословицъ, направляя свою сатиру, по моему мннію, не противъ Донъ-Кихота, но скоре противъ нелпой современной моды, что сдлалъ и самъ Сервантесъ. Отвтъ на это — въ ‘Vengansa de la Lengua Castellana’ — приписываемый Fr. Luis de Aliaga и напечатанный, какъ я полагаю, in. томъ же году, можно найти въ ‘Seminario Erudito’, Tom. VI, p. 264.}, и только въ начал второй части, когда онъ выступаетъ въ роли губернатора Баратаріи, являясь въ одно и то же время и смлымъ и легковрнымъ, характеръ его достигаетъ полнаго ризвитія и окончательно выливается въ свою забавную, но пропорціональную форму.
Сервантесъ, дйствительно, подъ конецъ сталъ любить эти созданія своей чудной фантазіи, какъ будто они были дйствительными и близкими ему лицами, сталъ говорить объ нихъ и обращаться съ ними съ такою серьезностью и участіемъ, которыя много способствуютъ иллюзіи читателей. И Донъ-Кихотъ и Санчо являются вслдствіе этого передъ нами до такой степени реальными личностями, что до сихъ поръ образы помшаннаго, худощаваго, но проникнутаго достоинствомъ рыцаря и его кругленькаго, эгоистичнаго и въ высшей степени забавнаго оруженосца живутъ въ воображеніи всхъ сословій христіанскаго міра боле, чмъ какое-либо другое созданіе человческаго генія. Величайшіе изъ великихъ поэтовъ — Гомеръ, Дантъ, Шекспиръ, Мильтонъ — парили, безъ сомннія, выше, затрогивали могущественне благороднйшія стороны нашей природы, но Сервантесъ, творя постоянно подъ непреодолимымъ побужденіемъ собственнаго генія и безсознательно перенося въ свое твореніе вс наиболе оригинальныя черты своего народа, сталъ роднымъ для всхъ временъ и народовъ, одновременно стоящимъ какъ на низшей, такъ и на высшей ступени цивилизаціи, и поэтому боле чмъ всякій другой писатель получилъ взамнъ заслуженную дань симпатіи и удивленія всего человчества {Много повсюду найдется лицъ, которыя высказываютъ свои мннія о Донъ-Кихот и его оруженосц и толкуютъ о ‘донкихотств’, ‘зломъ Санчо’ и т. п., но вмст съ тмъ никогда не читали романа Сервантеса и даже не знаютъ его содержанія. Другаго рода факть, напоминающій энтузіазмъ древнихъ грековъ, отмченъ въ Rocca’s ‘Memoirs of the War of the French in Spain’ (Лондонъ, 1816, стр. 160). Когда одинъ отрядъ французскихъ войскъ вступилъ въ Тобозо — совершенно врно, по его словамъ, описанный Сервантесомъ — они такъ были увлечены воспоминаніями о Дульцине и Донъ-Кихот, пробужденными этимъ мстомъ, что сразу вошли въ хорошія отношенія съ его жителями, и Сервантесъ сдлался причиной взаимнаго доброжелательства, которое не только удержало жителей отъ бгства, какъ они длали въ подобныхъ случаяхъ, но и побудило солдатъ обращаться съ ними и ихъ домами съ необычайнымъ уваженіемъ. Такъ, говоря словами поэта, ‘великій завоеватель пощадилъ домъ Пиндара, когда храмъ и башня были стерты съ лица земли, и пснь печальнаго поэта Электры имла силу спасти стны Аинъ отъ разрушенія’.}.
Трудно поврить, что, окончивъ это произведеніе, Сервантесъ не понималъ всей цны его. Въ самомъ Донъ-Кихот есть, правда, мста, доказывающія, что онъ сознавалъ и свой геній, и свой талантъ, и силу своего ума {Въ такомъ тон написаны, напримръ, заключительныя строки романа, а также т мста, гд говорится объ Авельянед. Меньшее значеніе я придаю одному мсту (II, гл. 16), гд Донъ-Кихотъ хвастается, что напечатано уже 30,000 экземпляровъ первой части и столько же ожидается впереди, это только родомонтада безумнаго героя или насмшка надъ притязаніями ‘Guzman de Alfarache’ сочиненіемъ Алемана (см. ниже, гл. XXXIV, прим. 4). Но Сервантесъ, по моему мннію, говоритъ совершенно серьезно, влагая въ уста Санчо слдующія слова къ его господину: ‘бьюсь объ закладъ, что въ скоромъ времени не будетъ ни одной грошовой харчевни, ни одного плохенькаго кабака и ни одной жалкой гостинницы или цирюльни, гд бы стны не были увшаны картинами нашихъ похожденій’. Parte II. с. 71.}. Однако, съ другой стороны, повсюду въ роман встрчаемъ такую небрежность, такія погршности и противорчія, которыя повидимому указываютъ на его полнйшее равнодушіе къ успху среди современниковъ или къ слав въ потомств. Его планъ романа, нсколько разъ, повидимому, измнявшійся во время его писанія, сбивчивъ и нестроенъ, его слогъ, хотя и богатый чисто кастильскими красотами, очень часто неправиленъ, а факты и событія, изъ которыхъ состоитъ романъ, полны анахронизмовъ, которые Los Rios, Pellicer и Eximeno тщетно старались согласовать или съ главнымъ ходомъ самаго разсказа или другъ съ другомъ {Лосъ Ріосъ въ ‘Anlisis’, предпосланномъ академическому изданію, принимаетъ на себя защиту Сервантеса, основываясь на авторитет древнихъ, какъ будто Донъ-Кихотъ есть поэма, написанная въ подражаніе Одиссе. Pellicer въ четвертой глав ‘Discurso Preliminar’ къ своему изданію Донъ-Кихота (1797) поступаетъ точно также и кром того въ конц пятаго тома предлагаетъ очеркъ, который онъ съ важностью называетъ ‘Географическо-историческимъ описаніемъ путешествій Донъ-Кихота’, съ приложеніемъ карты, какъ будто бы добрую половину упоминаемыхъ тамъ мстъ можно гд-нибудь найти, кром богатой фантазіи самого Сервантеса. Вслдствіе подобныхъ невозможныхъ географическихъ указаніи Николай Пересъ, родомъ изъ Валенсіи, напалъ на Сервантеса въ ‘Anti-Quixote’, первый томъ котораго былъ изданъ въ 1805 году, а остальные пять предположенныхъ томовъ никогда не были напечатаны. Это произведеніе получило обстоятельный, но слишкомъ суровый отвтъ въ памфлет, изданномъ въ Мадрит въ 1806 году (in 12) Пеллисеромъ безъ своего имени подъ заглавіемъ ‘Kxamen Critico del Tomo Priniero de el Anti-Quixote’. И наконецъ Донъ Антоніо Эхимено въ своей ‘Apologia de Miguel de Cervantes’ (Madrid, 1806, 12-mo) извиняетъ или защищаетъ все въ Донъ-Кихот, представляя новый хронологическій перечень (р. 60) съ точными астрономическими вычисленіями (р. 129), среди другихъ столь же мудрыхъ предположеній онъ между прочимъ утверждаетъ, что Сервантесъ намренно представилъ Донъ-Кихота живущимъ въ боле раннюю эпоху и въ свое собственное время, для того, чтобы смутить любопытныхъ читателей и заставить ихъ отнести приключенія героя къ какому-нибудь воображаемому времени, (рр. 19, etc.). Все это въ высшей степени нелпо, но составляетъ только слдствіе того слпаго поклоненія, предметомъ котораго служилъ Сервантесъ въ Испаніи во второй половин прошлаго и въ начал ныншняго столтій и которое само отчасти было результатомъ той холодности, съ которою относились къ нему въ предшествующій почти столтній періодъ его ученые соотечественники. Don-Quixote, Madrid, 1819, 8-vo, Prlogo de la Academia, p. (3).}. Такъ, въ первой части, Донъ-Кихотъ выставляется человкомъ отдаленной эпохи, исторія котораго написана однимъ стариннымъ арабскимъ писателемъ {Конде, авторъ ‘Dominacion de los Arabos en Espaa’, въ памфлет, написанномъ въ сотрудничеств съ Пеллисеромъ, старается доказать, что имя этого воображаемаго арабскаго писателя, Cid Hamete Benengeli, есть комбинація арабскихъ словъ, означающихъ: благородный, сатирическій и несчастный. (Carta en Castellano, etc., Madrid, 1800, 12-mo, pp. 16—27). Это возможно, no не въ обыча Сервантеса пускать въ ходъ подобныя тонкости или выставлять на показъ свою небольшую ученость, которая, повидимому, не простиралась дале знанія народнаго арабскаго говора, употребляемаго въ Берберіи, а также языковъ латинскаго, итальянскаго и португальскаго. Однако, подобно Шекспиру, Сервантесъ прочелъ и держалъ въ памяти почти все, что было напечатано на его родномъ язык, и постоянно раскрываетъ при случа передъ читателемъ свои познанія въ этой области. Поэтому, мн кажется, что Клеменсинъ расширяетъ область начитанности Сервантеса боле, чмъ необходимо. Такъ (Don-Quixote, Tom. III, р. 132) онъ думаетъ, что рчь рыцаря въ 37 и 38 гл. И части иметъ источникомъ одинъ латинскій трактатъ подобнаго содержанія, напечатанный въ 1549 году. Нтъ необходимости искать спеціальнаго источника для предмета столь яснаго, въ особенности испанцу временъ Сервантеса, но если ужь искать источникъ, то наиболе вроятный можно найти въ посвященіи къ ‘Flores de Seneca traducidas por Juan Cordero’ (Anvers, 1556, 12-mo) лицомъ, пользовавшимся значеніемъ и уваженіемъ современниковъ, какъ мы можемъ заключить со словъ Ximeno и Fuster’а.
Существовалъ отвтъ на ‘Carta en Casteliana’ Конде, озаглавленный ‘Respuesta а la Carta en Castellano, etc., por Don Juan Fran. Perez de Cacegas’ (Madrid, 1880, 18-mo, pp. 60). Едва ли была въ немъ нужда, къ тому же по характеру онъ нисколько не лучше подобныхъ же полемическихъ произведеній, обычныхъ въ испанской литератур. Но нкоторые его нападки на примчанія Неллисера къ Донъ-Кихоту вполн основательны.}, между тмъ составъ его библіотеки показываетъ въ немъ современника Сервантесу, а его возвращеніе домой, посл всхъ приключеній, прямо отнесено авторомъ къ 1604 году. Наше недоумніе увеличивается еще боле, когда во второй части, начинающейся лишь мсяцъ спустя посл событій первой и продолжающейся всего нсколько недль, мы встрчаемся, на ряду съ ссылками на стариннаго арабскаго писателя, съ разсказомъ объ изгнаніи мавровъ {Don Quixote Parte II. с. 54.}, имвшемъ мсто посл 1609 года, и съ критикой на книгу Авельянеды, напечатанную въ 1614 году {Критика на Авельянеду начинается, какъ мы сказали, въ 59 гл. II части.}.
Но это еще не все. Какъ будто для того, чтобы увеличить число противорчій и несообразностей, самыя подробности выдуманной имъ исторіи находятся въ странномъ противорчіи другъ съ другомъ и съ тми историческими событіями, на которыя он намекаютъ. Такъ, въ одномъ случа, о событіяхъ, представленныхъ совершившимися въ одинъ вечеръ, на слдующее же утро говорится, что они продолжались два дня {Parte I. с. 46.}, другой разъ, авторъ усаживаетъ общество за поздній ужинъ и посл разговоровъ и событій, которые должны были бы занять всю ночь, онъ говоритъ: ‘Ночь ужъ наступала’ {‘Llegaba уа la noche’ — говоритъ онъ въ 42 гл. I части, въ то время, какъ вс происшествія со средины 37 главы случились посл того, какъ вс услись за ужинъ.}. Одни и т же лица онъ называетъ въ разныхъ мстахъ различными именами и, что всего забавне, однажды упрекаетъ Авельянеду въ ошибк, которую сдлалъ самъ {Сервантесъ называетъ жену Санчо тремя или четырьмя различными именами (Parte I, c. 7 и 52, и Parte II. с. 5 и 59), Авельянеда до извстной степени подражалъ ему въ этомъ, а между тмъ Сервантесъ смется надъ этимъ смшеніемъ, не замчая, что ошибка принадлежитъ ему самому.}. Наконецъ, замтивъ несообразность въ томъ, что Санчо семь разъ описывается дущимъ на осл, посл того какъ Gines de Passamonte укралъ его, онъ постарался въ единственномъ просмотрнномъ имъ изданіи первой части исправить эту ошибку въ двухъ мстахъ, оставивъ въ прежнемъ вид остальныя, а когда онъ издалъ вторую часть, онъ отъ души смялся надъ всмъ — и надъ ошибками и надъ поправками, — считая все это не имющимъ большаго значенія ни для себя, ни для другихъ {Относящіеся сюда факты слдующіе. Gines de Passamonte, въ 23 гл. I части (изд. 1605, л. 108), крадетъ осла у Санчо. Но черезъ три страницы того-же самаго изданія мы встрчаемъ Санчо снова возсдающемъ на своемъ бдномъ животномъ, которое еще 6 разъ выступаетъ въ той же роли. Въ изданіи 1608 года Сервантесъ поправилъ два изъ этихъ недосмотровъ на стр. 109 и 112, но оставилъ пять другихъ по прежнему, и въ 3 и 27 главахъ II части (изд. 1615 года) онъ шутитъ надъ всмъ этимъ и не выказываетъ никакой склонности длать дальнйшія исправленія.}.
Однако, этотъ романъ, который онъ такъ безпечно выпустилъ въ свтъ, считая его, по моему убжденію, скоре смлой попыткой подорвать нелпую любовь къ рыцарскимъ книгамъ, чмъ какимъ-нибудь боле важнымъ произведеніемъ, сдлался, при постоянномъ и безспорномъ успх со времени своего появленія, не только старйшимъ классическимъ образцомъ романическаго вымысла, но и однимъ изъ самыхъ замчательныхъ памятниковъ поэтическаго генія новйшихъ временъ. Но хотя этого достаточно, чтобы преисполнить мру человческой славы, это еще далеко не все, чего заслуживаетъ Сервантесъ. Если мы желаемъ воздать ему должное такъ, какъ было бй ему всего пріятне, и захотимъ сами вполн понять и насладиться его Донъ-Кихотомъ, мы должны, читая его, постоянно держать въ памяти, что этотъ превосходный романъ не былъ результатомъ юношеской полноты чувствъ и счастливыхъ вншнихъ условій, не былъ написанъ въ его лучшіе годы, когда духъ его парилъ высоко и былъ полонъ блестящихъ надеждъ, но что онъ, при всемъ своемъ неистощимомъ и увлекающемъ юмор, при всемъ свтломъ взгляд на міръ и радостной вр въ добро и добродтель, былъ написанъ авторомъ въ глубокой старости, на закат жизни, каждый шагъ которой былъ отравленъ несбывшимися ожиданіями, обезсилвающею борьбою съ лишеніями и страданіями, что онъ былъ начатъ въ тюрьм, а оконченъ тогда, когда Сервантесъ уже чувствовалъ на своемъ сердц тяжелую и холодную руку смерти. Только при такомъ условіи мы можемъ проникнуться вообще не только удивленіемъ и благоговніемъ къ живой поэтической сил, бьющей ключемъ изъ Донъ-Кихота, но и къ характеру и личности самаго Сервантеса, упустивъ же все это изъ виду, мы не будемъ въ состояніи оцнить по достоинству ни то, ни другое {Посл того, какъ я высказалъ столь высокое мнніе о заслугахъ Сервантеса, я не могу отказать себ въ удовольствіи привести слова скромнаго и умнаго сэра Вильяма Темпля, который, говоря о сатирическихъ произведеніяхъ и упрекая Раблэ въ непристойности и цинизм, замчаетъ: ‘Несравненный авторъ Донъ-Кихота заслуживаетъ удивленія преимущественно за то, что написалъ подобное превосходное сатирическое и юмористическое произведеніе безъ этихъ ингредіентовъ, въ самомъ достойномъ и высокомъ тон, который когда-либо употреблялся или будетъ употребляться въ подобнаго рода сочиненіяхъ’. (Works, London, 1814, 8-vo, vol. III. p. 436). Къ этому можно прибавить кстати мнніе д-ра Джонсона, который, по словамъ мистриссъ Піоцци, говоря о Донъ-Кихот, какъ о забавной книг, тмъ не мене ‘утверждалъ, что романъ Сервантеса есть величайшее произведеніе въ свт посл Гомеровой Иліады’. Boswell’s Johnson, Croker’s edition, 1831, vol. IV. pp. 377, 378. См. Приложеніе (E).}.

ГЛАВА XIII.

Лопе де Вега. Его молодость. Военная служба. Аркадія. Женитьба. Дуэль и бгство въ Валенсію. Смерть жены. Участіе Лопе въ экспедиціи непобдимой Армады. Возвращеніе въ Мадритъ. Вторичная женидьба. Смерть его сыновей. Поступленіе въ духовное званіе, Положеніе Лопе, какъ писателя. Его Святой Исидоръ (San Isidro) Красота Ангелики (Hermosura de Angelica), Доротея, Странникъ въ своемъ собственномъ отечеств и Освобожденный Іерусалимъ.

Говоря о Сервантес, какъ о великомъ геніи, созданномъ испанской націей, нельзя не вспомнить объ его соперник Лопе де Вег, далеко превосходившемъ его популярностью и достигшемъ еще при жизни своей и Сервантеса такой славы, какой не достигалъ ни одинъ испанецъ и какой пользовались немногіе знаменитые люди и въ другихъ странахъ. По этому, разсмотрвъ права Сервантеса на извстность, мы естественно обращаемся къ оцнк заслугъ этого великаго писателя, оказанныхъ имъ почти всмъ отраслямъ національной литературы.
Лопе Феликсъ де Вега Карпіо родился 25 ноября 1562 г. въ Мадрит, куда его отецъ недавно переселился изъ своего родоваго помстья Веги, находившагося въ живописной долин Карріедо въ Галиціи {Существуетъ біографія Лопе де Веги написанная лордомъ Голландомъ, первое изданіе ея въ одномъ том вышло въ 1806, второе, заключающее въ себ также жизнеописаніе Гильена де Кастро, вышло въ 1817 г. Книга лорда Голланда, написанная очень занимательно, содержитъ въ себ обстоятельныя свднія о жизни обоихъ писателей и здравую оцнку ихъ произведеній. Она не мене интересна и въ другомъ отношеніи, какъ доказательство образованнаго вкуса и великодушныхъ стремленій ея автора, который провелъ часть своей молодости, когда ему было около тридцати лтъ, въ Испаніи и съ тхъ поръ съ живымъ интересомъ слдилъ за ея литературой и политическими судьбами. Онъ былъ связанъ узами дружбы съ Ховелльяносомъ, Бланко Уайтомъ и другими знаменитостями Испаніи. Вслдствіе наполеоновскаго погрома и недостойнаго царствованія Фердинанда VII много испанцевъ удалилось въ Англію и пользовалось истинно-царскимъ гостепріимствомъ въ дом лорда Голланда, и они могли оцпить по достоинству то несравненное радушіе и внимательность, которыя распространялись благородными хозяиномъ на все собиравшееся у него общество, состоявшее изъ лучшихъ представителей европейской интеллигенціи.
Замчателенъ собственный разсказъ Лопе о своемъ происхожденіи въ отвтномъ стихотворномъ посланіи къ одной перувіанской дам, которая писала къ нему письма въ стихахъ подъ псевдонимомъ Амариллы. Переписка Лопе помщена въ первомъ том его Obras Sueltas (Madrid, 1776 — 1779, въ 21 том in 4-to) См. письмо XV—XVI. Посланіе, о которомъ идетъ рчь, было издано, если я не ошибаюсь, самимъ Лопе въ 1624 г. Изъ него мы приводимъ слдующее замчательное мсто: ‘Долина, именуемая Карріедо, находится въ цвтущемъ уголк славной горной Кастиліи. Нкогда вся Испанія состояла изъ одной Кастиліи, ей она обязана своимъ происхожденіемъ, но что пользы родиться лавромъ и потомъ превратиться въ простой кустарникъ? Мой отецъ былъ родомъ изъ мстности Вега: такъ благородство возноситъ бдныхъ! За нимъ слдовала до Мадрита, ослпленная ревностью, его влюбленная жена, испанская Елена. Тамъ они сошлись снова и въ этотъ день положили основной камень моего существованія. И такъ я былъ плодомъ ревности или лучше сказать — перемирія ревнивой фантазіи. Каково происхожденіе! Согласитесь, что быть обязаннымъ своимъ бытіемъ такой причин — не послднее чудо’. Дале Лопе очень мило разсказываетъ, какъ онъ сталъ писать стихи чуть-ли не съ того времени какъ началъ говорить, какъ онъ преклонялся передъ Раймундомъ Лулліемъ, моднымъ философомъ того времени, сообщаетъ подробности о своихъ занятіяхъ и о своей семь. (Лопе любилъ вспоминать о томъ, что онъ родился въ горахъ. Онъ намекаетъ на это обстоятельство въ своемъ Laurel de Apollo (Silva VIII), а въ двухъ или трехъ своихъ пьесахъ онъ заставляетъ своихъ героевъ хвастаться тмъ, что они родомъ изъ той мстности, откуда онъ происходилъ самъ. Такъ въ пьес La Venganza Vent и rosa (Comedias, in 4-to, Madrid 1635, Tom XXI, fol. 159) великодушный старый рыцарь Фелиціано говоритъ слдующія слова: ‘Унаслдованную мною благородную землю я никогда не уступлю богатому негодяю, чтобы никто въ долин Карріедо не называлъ меня безчестнымъ’. Дале въ начал комедіи Premio del bien hablar онъ устами одного изъ дйствующихъ лицъ повидимому разсказываетъ свою собственную исторію: ‘Хотя я родился въ Мадрит, но очагъ моего благороднаго происхожденія, земля моихъ отцовъ и ддовъ находится въ Галиціи. Три области въ Испаніи слузгать источникомъ благороднаго происхожденія — Галиціи, Бискаія, Астурія, ихъ называютъ общимъ именемъ горы’. (О уа montaas le Hainan). Долина Карріедо замчательна живописна, и Миньяно въ своемъ Diccionario Geografico (Madrid, 1826, T. II p. 40) говоритъ, что родовое помстье фамиліи Вега живописно расположено на берегахъ рчки Сандоньяны.}. Необыкновенныя способности его обнаружилась еще въ раннемъ возраст. Если врить его другу Монтальвану, то пятилтній Лопе могъ читать съ одинаковой легкостью и по испански и по латыни и при этомъ отличался такой любовью къ поэзіи, что, не умя самъ писать, отдавалъ часть своего завтрака старшимъ товарищамъ съ условіемъ, чтобы они записывали стихи, которые онъ импровизировалъ {Другъ и панигиристъ Лопе Моптальванъ разсказываетъ, что Лопе любилъ сочинять стихи раньше чмъ научился писать и что онъ уступалъ часть своего завтрака одному изъ своихъ старшихъ товарищей, который записывалъ за Лопе его стихотворныя импровизаціи. (Fama Pstuma. Obras Sueltas. Tom XX. p 28).}. Отецъ Лопе, бывшій, но словамъ сына, тоже поэтомъ {Въ Laurel de Apollo Лопе сообщаетъ, что разбирая бумаги отца онъ нашелъ среди нихъ нсколько стихотвореній, которые показались ему гораздо лучше его собственныхъ.}, посвятилъ остатокъ дней своихъ дламъ благотворительности. и умеръ когда Лопе былъ еще ребенкомъ. Кром Лопе у него былъ сынъ, погибшій въ 1587 въ экспедиціи непобдимой Армады и дочь, умершая въ 1601 году. Посл смерти отца Лопе, бдность разсяла все семейство въ разныя стороны и въ продолженіе этого періода своей жизни юный Лопе жилъ у своего дяди инквизитора Донъ-Магуэля Карпіо, о которомъ онъ впослдствіи вспоминаетъ съ большимъ уваженіемъ {См. Посвященіе къ пьес Hermosa Ester (Comedis, Madrid 1021. Tom XV).}.
Не смотря не разстройство длъ въ семь Лопе, воспитаніе его не было запущено: онъ былъ помщенъ въ Мадритскую королевскую_.гимназію, и во время своего двухлтняго пребыванія въ этомъ заведеніи оказалъ большіе успхи въ нравственной философіи и изящной словесности и обнаружилъ, какъ самъ въ этомъ признается, большее нерасположеніе къ математик, которая если и была доступна его способностямъ, то не соотвтствовала его характеру, и наклонностямъ. Въ составъ программы Мадритской коллегіи входило также фехтованіе, танцы и музыка, которыми довершалось образованіе. Своими успхами въ этихъ искусствахъ юный Лопе начиналъ уже радовать своихъ родныхъ, но четырнадцати лтъ отъ роду онъ былъ охваченъ непреодолимымъ желаніемъ видть свтъ, и въ сопровожденіи одного изъ своихъ товарищей бжалъ изъ заведенія. Первые два или три дня молодые искатели приключеній шли пшкомъ, потомъ они купили себ какую-то клячу и отправились на ней въ Асторгу, въ сверозападной части Испаніи, лежавшую не вдалек отъ родоваго помстья фамиліи Вега, но тутъ они почувствовали такую усталость отъ непривычнаго путешествія и такое стсненіе отъ отсутствія обычныхъ житейскихъ удобствъ, безъ которыхъ имъ казалось такъ легко обойтись, что поршили возвратиться домой. Въ Сеговіи они пытались продать одному ювелиру золотую цпь и размнять нсколько дублоновъ на мелкую монету, но были заподозрны въ воровств и задержаны.— Впрочемъ судья, къ которому ихъ привели, сразу догадался, что они виновны только въ глупости, веллъ ихъ отпустить на свободу, но желая оказать услугу какъ роднымъ юныхъ шалуновъ, такъ и имъ самимъ, онъ сдлалъ распоряженіе, чтобы полицейскій офицеръ сопровождалъ ихъ до Мадрита.
Пятнадцати лтъ отъ роду Лопе, какъ онъ самъ сообщаетъ въ одномъ изъ своихъ стихотворныхъ посланій {Это любопытное мсто находится въ посланіи или въ лирическомъ стихотвореніи (Metro lyrico) къ Дону Луису де Харо (Obras Sueltas IX, 379):
Mi mi fortune muda
Ver en tr&egrave,s lustros de mi edad primera
Con la espada desnuda
Al bravo Portugues en la Tercera,
Ni despues en las naves Espaolas
Del mar Ingles los puertos у las olas.
Я не могу себ представить, чтобы разсказываемое здсь происходило въ 1577, хотя собственное свидтельство Лопе не допускаетъ никакихъ сомнніи. Такъ (Сеschichte der dramatischen Literatur in Spanien, II. Band, s. 164) думаетъ, что здсь разумются пятнадцать лтъ военной службы Лопе, начавшейся будто бы въ 1573 г. на двнадцатомъ году его жизни и продолжавшейся до 1588, когда онъ достигъ двадцати шести лтъ. Ошибка Шака прямо возникаетъ изъ его ошибочнаго предположенія, что поэма Gatomachia посвящена Лопе самому себ, тогда какъ онъ посвятилъ ее сыну, тоже называвшемуся Лопе и служившему — какъ мы увидимъ впослдствіи — пятнадцати лтъ отъ роду подъ начальствомъ Маркиза Санта-Крусъ. Упоминаемый въ этомъ посвященіи Вооруженный Купидонъ (Cupido Arinado) не служитъ къ подтвержденію гипотезы Шака, и мсто о пятнадцати годахъ въ стихотвореніи Лопе остается также темнымъ, какъ и прежде. См. Schack. В. II. s. 157 и слд.).}, участвовалъ въ войн съ Португальцами на остров Терсейр, вскор посл этого онъ исполнялъ какую-то должность при особ Херонимо Маприке, епископ Авилейскомъ, благосклонности котораго онъ, по собственному показанію, былъ обязанъ многимъ. Въ честь его Лопе написалъ нсколько эклогъ {Біографы и панигиристы Лопе считаютъ эклоги самыми ранними его произведеніями. (Obras Sueltas, Tom. XX p. 30), ихъ нужно отнести къ 1582—83 г. Пастушеская пьеса Хацинто (Pastoral de Jacinto), впервые изданная только въ 1623 г., помщена въ XVIII том его Comedias.} и сверхъ того посвятилъ ему довольно длинное отступленіе въ своей поэм Іерусалимъ. Вроятно благодаря покровительству этого епископа Лопе попалъ въ Алькальскій университетъ, гд онъ несомннно учился нкоторое время, получилъ степень баккалавра и едва не поступилъ въ духовное званіе {Въ посланіи къ доктору Грегоріо де Ангуло (Obras Sueltas T. I. p. 420) Лопе выражается такъ: ‘Воспиталъ меня донъ Херонимо Маприке. Я учился въ Алькальскомъ Университет, гд и получилъ степень баккалавра. Я имлъ уже намреніе вступить въ духовное званіе, но безумная любовь (да простить меня Господь!) помшала этому. Теперь я уже женатъ, и кто испыталъ это зло — не боится ничего. (Quien tiene tanto ma-lninguno terne).— Въ другихъ мстахъ своихъ сочиненій Лопе еще тепле выражаетъ свою благодарность епископу. Такъ напр. въ посвященіи своей пьесы Бдность не порокъ (Pobreza no es Vilesa) онъ выражаетъ свои чувства съ поразительной энергіей. (Comedias, T. XX. Madrid. 1629).}. Сдлать этотъ невозвратный шагъ помшала ему, какъ мы знаемъ изъ его собственныхъ признаній, любовь. Если врить тому, что онъ разсказываетъ о себ въ своей Дороте, произведеніи написанномъ въ юности и изданномъ имъ самимъ въ старости, эта юная страсть (Лопе было тогда не боле семнадцати лтъ) заставила его выстрадать многое. Положимъ, что нкоторые изъ эпизодовъ этого замчательнаго драматическаго романа, гд Лопе выводитъ себя подъ именемъ Фернандо, вымышлены {См. Доротея. Актъ I, Сц. 6-ая, гд герой, спокойно обдуманъ свое ршеніе покинуть Марфизу, является къ ней и разсказываетъ фантастическую исторію о томъ, какъ онъ въ ночной ссор убилъ одного противника и ранилъ другаго, выманивъ посредствомъ этой наглой лжи брилліанты у несчастной двушки, онъ ихъ употребляетъ на собственныя надобности. Франциско Лопесъ де Агиляръ, защитникъ театра въ эпоху Лопе, такъ выражается о Дороте: ‘Siendo cierta imitation de verdad le parecia que no lo sria hablando las personas en verso’. (Obras de Lope, Tom VII, p. VII).}, все таки нужно допустить, что сцена между героемъ и Доротеей въ первомъ акт, разсказъ о томъ, какъ онъ плакалъ съ Марфизой въ день, когда она должна была навки соединиться съ другимъ, наконецъ нкоторыя описанія въ четвертомъ акт, дышутъ такой жизненной правдой, что едва-ли можно сомнваться въ ихъ реальности {Актъ I, Сц. 5 и Актъ IV, Сц. I такъ и дышутъ реальностью. Но другія мста, напр. размышленіе по поводу того, что письмо, назначенное одному лицу, попало въ руки другаго (Актъ V, сц. 3), слишкомъ невроятны, не говоря уже о томъ, что они напоминаютъ собою подобныя же мста въ драматическихъ произведеніяхъ Лопе. Тмъ не мене Форіэль, мнніе котораго въ подобныхъ вопросахъ всегда будетъ имть значеніе, считаетъ цлое произведеніе автобіографическимъ. (Revue des Deux Mondes, 1839, 1 Septembre).}. Взятыя въ цломъ, мста эти впрочемъ заставляютъ сомнваться, чтобы въ юности Лопе былъ человкомъ безупречной нравственности и рыцаремъ чести.
Изъ Алькаль Лопе отправился въ Мадритъ и поступилъ на службу къ герцогу Альб, но не къ жестокому фавориту Филиппа II, (какъ многіе полагали,) а къ его внуку Антонію Альб, наслднику всхъ богатствъ своего дда, но не унаслдовавшему его ужаснаго характера {Лордъ Голландъ смшиваетъ его со старымъ герцогомъ Альбой (Life of Lope de Vega, London 1817, 2 vol.), а Соути (Quarterly Review, 1817, vol. XVIII, p. 2) силится доказать, что иначе и быть не можетъ. Николай Антоніо считаетъ это сомнительнымъ, хотя все таки самъ склоняется въ пользу стараго герцога Альбы (Bibl. Nova, Tom. II, р. 74). Между тмъ тутъ не можетъ быть никакихъ сомнній, ибо самъ Лопе не разъ называетъ своего покровителя Антоніо внукомъ герцога Альбы. Такъ напр. въ своемъ посланіи къ епископу Oviedo онъ говоритъ
Y yo del Duque Antonio dex el Alva.
(Obras Sueltas. Tom. I. p. 289).
А въ начальныхъ словахъ посвященія своего Domine Lucas Лопе выражается такъ: ‘Sirviendo al Excellentisimo Don Antonio de Toledo у Beamonte, Duque de Alva, en la edad quo pude escribir:
La verdo primavera
De mis floridos anos (Comedias 1617 г. Tom. XVII, f. 137. 6).
Впрочемъ Лопе во второй, третьей и пятой книг своей Аркадіи осыпаетъ похвалами стараго герцога Альбу, описываетъ его смерть и славные подвиги его внука, котораго онъ тутъ-же называетъ своимъ патрономъ. Дло стало быть совершенно ясно и удивительно, что оно могло возбуждать сомннія. Мысль же изобразить страшнаго министра Филиппа II въ вид пастушка сама по себ кажется нелпостью, хотя отголосокъ итого нкогда общаго убжденія можно найти въ Seminario Pintoresco 1839, p. 18.}. Новый патронъ полюбилъ Лопе и сдлалъ его своимъ довреннымъ лицомъ и секретаремъ. Лопе жилъ съ герцогомъ при двор и послдовалъ за нимъ въ деревенское уединеніе, въ замокъ Альбу, гд они повидимому больше занимались литературой, чмъ войной и политикой. По настоянію герцога Лопе написалъ свою Аркадію — пастушескій романъ довольно значительнаго объема, въ которомъ проза причудливымъ образомъ перемшивалась со стихами. Подобный произведеніи — какъ я уже имлъ случай замтить — были весьма популярны въ Испаніи, послднее изъ нихъ, именно изданная въ 1584 г. Галатеи Сервантеса была быть можетъ поводомъ къ написанію возникшей вслдъ за ней Аркадіи. Большинство произведеній этого рода имютъ въ себ одну общую оригинальную черту, состоящею въ томъ, что въ нихъ подъ покровомъ пастушеской обстановки древняго міра выводятся современныя и дйствительныя событія, происшедшія при жизни ихъ авторовъ. Герцогу хотлось фигурировать въ сонм фантастическихъ пастуховъ и пастушекъ, вотъ почему онъ убдилъ Лопе написать Аркадію и сдлать его героемъ романа, для каковой цли онъ сообщилъ автору нкоторые факты изъ своей жизни. По крайней мр такъ поняли Аркадію въ Испаніи и во Франціи, въ эпоху ея появленія, въ 1598 г. Впрочемъ на этотъ счетъ самъ Лопе нсколько лтъ спустя въ предисловіи къ своимъ мелкимъ стихотвореніямъ выражается весьма опредленно: ‘Аркадія, говоритъ онъ, есть правдивая исторія’ {О реальной подкладк нкоторыхъ разсказовъ Аркадіи можно заключить изъ таинственныхъ намековъ самого Лопе въ предисловіи къ первому изданію романа, изъ Эклоіи къ Клавдіо (Egloga Claudio) и изъ предисловія къ Rimas (1602) въ форм письма къ Хуану де Аргуихо Квинтана, посвящая Лопе свои Experiencias de Amor y Fortuna (1626 г.), говоритъ объ Аркадіи, что подъ грубой оболочкой она заключаетъ въ себ описаніе благородныхъ сердецъ и дйствительно совершившихся событій. См. Lope. Obras Sueltas, Tom. XIX, p. XXII и Tom. II, p. 456. Что такой взглядъ на Аркадію Лопе существовалъ и во Франціи, это видно изъ предисловія къ переводу Стараго Ланселота, вышедшему въ 1624 г. подъ заглавіемъ ‘Dlices de la vie Pastorale’. Фигероа (Pasagcro, 1617, X. 17) смотритъ такимъ же образомъ на вс пастушескіе романы и въ подтвержденіе своего мннія ссылается на Галатею и Аркадію. Для насъ важно отмтить этотъ фактъ, ибо мы вернемся къ нему впослдствіи (См. глава XXXIII, примчаніе 8).}.
Но правдивая-ли она или вымышленная, въ литературномъ отношеніи она ничтожна. Въ Аркадіи Лопе обыкновенно видатъ подражаніе Аркадіи Саннацаро, испанской переводъ которой появился въ 1547 году, на самомъ же дл какъ своей Фабулой, такъ и стилемъ она гораздо боле напоминаетъ собою пастушескія произведенія Монтемайора и Сервантеса. Въ ней какъ въ Діан и Галате мы находимъ странное смшеніе магіи и метафизики съ картинами пастушеской жизни, въ ней, какъ и въ нихъ, возбуждаютъ слабый интересъ бдствія и страданія любовника, который не съумвъ понять истинныхъ чувствъ своей возлюбленной, обращается съ ней такимъ образомъ, что ей не остается инаго исхода, какъ выйти замужъ за другаго, посредствомъ разныхъ чаръ сердце этого любовника такъ освобождается отъ отчаянія и любви, что въ немъ, какъ въ сердц Орландо, не остается никакихъ слдовъ прежняго чувства. Все это, конечно, не естественно, герои Лопе таковы, что они не могли существовать въ дйствительности, они выражаются языкомъ напыщеннымъ, мало соотвтствующимъ прозаической форм рчи, о врности обстановки и нравовъ нтъ и помину, повсть до того напичкана всякой ученостью, что потребовался особый объяснительный словарь встрчающихся въ ней выраженій, который и приложенъ въ конц. Къ тому же повсть Лопе отличается громадными, почти нелпыми размрами, хотя ряды ея изданій показываютъ, что она не казалась слишкомъ длинна его современникамъ. Впрочемъ слдуетъ замтить, что въ повсти Лопе есть мста поразительнаго риторическаго краснорчія, есть описанія, свидтельствующіе о богатств и сил фантазіи автора {Аркадія наполняетъ собою шестой томъ Obras Sueltas.lone. Изданія ея выходили въ 1598, 1599, 1601, 1602, дважды, въ 1603, 1605, 1612, 1615, 1617, 1620, 4630 и т. д. свидтельствуя о большой популярности этого произведенія. Первое изданіе 1598, которое находится у меня въ рукахъ и представляетъ, по моему мннію, самое раннее изъ напечатанныхъ произведеній Лопе, состоитъ за исключеніемъ предисловія и Indexia изъ 312 листовъ. Оно вышло изъ типографіи Санчеса въ Мадрит. Къ изданію приложенъ гравированный на дерев портретъ Лопе, изображающій его пестро одтымъ молодымъ человкомъ.}.
Въ эпоху созданія Аркадіи Лопе женился на Изабелл де Урбина, дочери герольдмейстера при Филипп II и Филипп III, особ пользовавшейся большимъ уваженіемъ въ высшемъ кругу общества, къ которому она принадлежала {Отецъ ея Діэго де Урбино былъ человкъ не безъ значенія: это доказывается тмъ, что онъ удостоился фигурировать въ числ замчательныхъ гражданъ Мадрида въ произведеніи Баэны Hijos de Madrid.}. Но его семейное счастье было непродолжительно. Лопе поссорился съ однимъ гидальго весьма сомнительной репутаціи, осмялъ своего противника въ сатирическомъ стихотвореніи, былъ имъ вызванъ на дуэль и ранилъ его, за это, равно какъ и за свои прежнія юношескія безумства, которыя теперь кстати вспомнились, онъ былъ посаженъ въ тюрьму {Монтальванъ охотно проходилъ мимо этихъ ‘ударовъ судьбы, вызванныхъ пылкой юностью Лопе и отягченныхъ интригами его враговъ’, но самъ Лопе видитъ въ нихъ причину своего изгнанія, ‘трофеемъ моей юношеской любви, было изгнаніе, а результатомъ ея — мои трагедіи’ (Epislola Primera А О. Aul. de Mendoza). Впрочемъ въ другомъ мст, именно въ одной прекрасной баллад, гд онъ изображаетъ себя созерцающимъ развалины Сагупта и размышляющимъ по этому поводу о своей судьб, онъ сваливаетъ вину своего изгнанія на голову своихъ ложныхъ друзей. ‘Ложныя друзья — говоритъ онъ — привели меня сюда’. (Obras Sueltas, Tom. XVII p. 434 и Romancero General 1602, f. 108). Онъ возвращается къ этому вопросу во второй части Филомены 1621. (Obras Sueltas, T. II, p. 452) и на этотъ разъ приписываетъ постигшее его несчастіе оскорбленному чувству любви. ‘Любовное мщеніе, принявшее форму правосудія, изгнало меня’. Но весь этотъ отдлъ біографіи Лопе довольно теменъ. Нкоторый свтъ на этотъ вопросъ бросаетъ письмо Лопе къ королю, помченное 1598 г. За доставленіе копіи съ этого письма я обязанъ Лорду Голланду, сыну біографа Лопе, которому оно было сообщено много лтъ тому назадъ Донъ-Мартиномъ Фернандесомъ Наваретте. Въ виду важности этого письма сколько мн извстно, по сю пору не изданнаго, я считаю не лишнимъ привести его цликомъ. Повидимому, оно было писано съ одной изъ загородныхъ мадритскихъ виллъ. ‘Seor, Lope de Vega Carpio, vecino de esta villa dice, Que V. М. le ha hecho merced de alzarle lo que le faltaba de cumplir de diez anos de destierro en que fue condenado por los Alcaldes de Corte desto reyno, los dos que cumplio у los ocho della y cinco lguas, porque se le opus haber hecho ciertas satiras contra Geronimo Velasquez, autor de comedias y otras personas de su casa, y porque durante dicho destierro cosas forzocas que se le ofrecieron enlrii en esta corte у otras partes en quebrantamiento del, suplica le haga merced de remitirle las penas que por ello incuri’. Къ этому письму Наваретте приложилъ слдующее собственноручное примчаніе: ‘Me le envi de Simancas el Sr. D. Tomas Gonzalez, encargodo del arreglo de aquel archive nacioual’, а на оборот стоитъ надпись: ‘Carta de Lope de Vega al Rey pidiendo le haga la gracia de remitir las penas incurridas por el, ao 1598’. Изъ этого письма видно, что общепризнанной причиной изгнанія Лопе былъ его пасквиль на Херонимо Веласкеса, автора комедій и другихъ людей его пошиба, что Лопе нарушилъ приговоръ суда запрещавшій ему приближаться мене чмъ на пять миль къ мсту пребыванія двора и что онъ просилъ короля не подвергать его за это наказанію. У Пеллиссера (Origen de la Comedia, Madrid 1804, Tom. II, p. 161) упоминается какой-то Веласкесъ тоже Autor de Comedias, который соотвтствуетъ всмъ перечисленнымъ Моптальваномъ и Лопе признакамъ, а Пеллиссеръ приводитъ даже отрывокъ народной сатиры на него, за которую быть можетъ и пострадалъ Поле. Пеллиссеръ впрочемъ не подозрвалъ чтобы приводимыя имъ стихи могли принадлежать такому славному поэту, да и не зналъ что Веласкесъ носилъ имя Херонимо.}. Впрочемъ въ несчастіи Лопе не остался безъ истиннаго друга. Клавдіо Конде и впослдствіи имвшій случай не разъ выказать свою любовь и преданность къ Лопе, добровольно раздлилъ его заключеніе, а по освобожденіи его послдовалъ за нимъ въ ссылку, въ Валенсію, гд поэтъ былъ окруженъ любовью и уваженіемъ, хотя по временамъ, по его собственному выраженію, подвергался такимъ же великимъ опасностямъ, какимъ онъ подвергался прежде въ Мадрит {Отношенія Лопе къ Клавдіо описаны имъ самимъ въ посвященіи своей пьесы Buscar su propria desdicha. (Въ поискахъ за своимъ собственнымъ несчастіемъ). По словамъ Лопе ‘заглавіе пьесы вполн отвчало судьб моего друга, когда онъ, движимый любовью ко мн, отправился за мной сначала въ тюрьму, а потомъ въ Валенсію, когда въ Валенсіи мы подвергались опасности, не меньшей чмъ въ Мадрит и когда мн удалось отплатить ему, освободивши его изъ тюрьмы и отъ объявленнаго ему строгаго приговора’. (Comedias, Tom. XV, Madrid, 1621, f. 2G).}.
Ссылка Лопе продолжалась по меньшей мр два года и все это время онъ провелъ въ Валенсіи, самомъ литературномъ город Испаніи посл Мадрита. Онъ не преминулъ воспользоваться выгодами своего положенія. Нтъ никакого сомннія, что во время своего пребыванія въ Валенсіи онъ подружился съ Гаспаромъ де Агиляромъ и Гильеномъ де Кастро, дружба эта нашла отголосокъ во многихъ его произведеніяхъ. Съ другой стороны есть основаніе предполагать, что театръ въ Валенсіи, только что начинавшій вырабатывать художественную форму, былъ многимъ обязанъ таланту Лопе, сообщившему ему направленіе, отпечатокъ котораго онъ сохранилъ навсегда. Какъ бы то ни было, но мы знаемъ, что Лопе былъ на дружеской ног съ валенсійскими поэтами и что эти послдніе являются нсколько поздне въ числ его видныхъ подражателей въ области драмы. Несмотря на все это, пребываніе въ Валенсіи было для Лопе все таки ссылкой, ссылкой подчасъ горькой и тяжелой, такъ что онъ при первой возможности съ радостью возвратился въ Мадритъ.
Между тмъ Мадритъ уже пересталъ быть для него тмъ, чмъ былъ прежде. Его молодая жена умерла мене чмъ черезъ годъ посл его возвращенія. Одинъ изъ друзей Лопе нкто Педро де Мединилья {Валтасаръ Элизіо де Медипилья, насильственную смерть котораго Лопе оплакиваетъ въ одной элегіи, помщенной въ первомъ том собранія своихъ сочиненій, написалъ поэму подъ заглавіемъ ‘Liinpia Concepcion de la Virgen Nuestra Seora, Madrid, 1617, in 12-mo’, надъ которой по его словамъ, онъ трудился цлыхъ семь лтъ и которая была издана на тридцать второмъ году его жизни. Не смотря на увренія Лопе, что въ этой поэм нтъ буквы, которая не была бы изъ чистаго золота, поэма очень скучна. Она раздлена на пять книгъ и заключаетъ въ себ около пятисотъ осьмистрочныхъ стансовъ, начинающихся молитвами Іоакима о потомств и оканчивающимися описаніемъ таинственнаго зачатія Двы Маріи. Благодаря сюжету, очень популярному въ Испаніи, поэма Мединильи имла боле успха, чмъ она заслуживала. Впрочемъ изданіе ея не было повторено.} раздлялъ его скорбь и оплакалъ его потерю въ эклог, посвященномъ покровителю Лопе, герцогу Альб {Obras Sueltas, Tom. IV, рр. 430—443. Лопе выведенъ въ этой эклог подъ именемъ Белярдо,— имя, которымъ онъ самъ называетъ себя въ своей Аркадіи, какъ это видно изъ сонета, написаннаго въ честь автора Амфризо или Антоніо Альбой. Лопе носилъ это поэтическое имя до самой своей смерти, что видно изъ начала третьяго акта драмы посвященной его памяти. (Obras Sueltas, Tom. XX. р. 494). Это обстоятельство было извстно его перувіанк Амарилл, которая въ своемъ стихотворномъ посланіи къ Лопе называетъ его Белярдо и его постоянно нужно имть въ виду, когда изучаешь поэзію современную Лопе, гд онъ часто выступаетъ подъ своимъ поэтическимъ псевдонимомъ.}. Поэма эта ничтожна въ литературномъ положеніи и выражаетъ гораздо слабе чувства Лопе, чмъ множество его собственныхъ стихотвореній, посвященныхъ памяти жены, которую онъ воспвалъ подъ именемъ Белизы. Стихотворенія эти, первоначально вставленныя въ его различныя произведенія, вошли впослдствіи въ число старинныхъ романсовъ {Белиза анаграмма Изабеллы, перваго имени его жены, какъ это видно изъ сонета Лопе на смерть ея матери Теодоры Урбина, гд онъ называетъ ее ‘божественнымъ подобіемъ своей Белизы, чья улыбка и нмыя слова утшали его въ изгнаніи’. (Obras Sueltas, Tom. IV, p. 278) Въ Romancero General есть нсколько романсовъ связанныхъ съ ея именемъ и одинъ очаровательный романсъ, вставленный въ третью повсть Лопе и очевидно написанный тогда, когда онъ еще жилъ у Герцога Альбы. (Obras, Tom. VIII, р. 148).}.
Впрочемъ вопросъ объ отношеніяхъ Лопе къ жен довольно темный. Собственныя стихотворенія Лопе свидтельствуютъ, что жена сильно ревновала его къ одной красавиц, которую онъ воспитывалъ подъ именемъ Филиды и что эта ревность причиняла ему не мало огорченій, и хотя въ однихъ стихотвореніяхъ онъ признаетъ эту ревность неосновательной, въ другихъ — онъ самъ оправдываетъ ее. {Такъ напр. въ одномъ прекрасномъ романс начинающемся словами: ‘Llenos de lagrimas tristes’ (Romancero, изд. 1602, fol. 47) онъ говоритъ, обращаясь къ Белиз: ‘Пусть небеса осудятъ меня на вчныя вздохи, если я не обожаю тебя и не питаю отвращеніе къ Филид’ — признаніе, которому совершенно противорчитъ одинъ прекрасный романсъ, написанный Филид Amada pastora mia и еще нсколько стихотвореній, дышущихъ боле или мене нжной страстью къ ней.} Какъ бы то ни было, но посл смерти жены, онъ не скрывалъ боле своей страсти къ соперниц, отравившей ея спокойствіе. Искательства его не увнчались успхомъ. Вслдствіе неизвстныхъ намъ причинъ красавица отвергла Лопе. Стихотворенія его свидтельствуютъ о сил его отчаянія, которому впрочемъ онъ предавался не долго. Мене чмъ черезъ годъ посл смерти жены все это было забыто, и чтобъ чмъ нибудь наполнить свою жизнь онъ прибгнулъ къ чисто-испанскому способу разсянія скуки, именно поступилъ въ военную службу.
Время, когда онъ сдлалъ этотъ ршительный шагъ своей жизни, какъ разъ совпало съ эпохой сильнаго возбужденія военными подвигами и приключеніями, которое невольно должно было сообщиться человку, вчно искавшему сильныхъ и страстныхъ ощущеній. Это было время снаряженія Филиппомъ II своей Непобдимой Армады съ цлью однимъ ударомъ сокрушить могущество Елисаветы и возвратить еретическую Англію въ лоно католической церкви. Видя, что дама сердца глуха къ его мольбамъ, Лопе, какъ онъ самъ разсказываетъ въ одной изъ своихъ эклогъ, взвалилъ свой мушкетъ на плечо и, одушевляемый общимъ энтузіазмомъ, въ сопровожденіи своего врнаго друга Конде, отправился въ Лиссабонъ. Здсь онъ вступилъ на бортъ корабля, входившаго въ составъ величественной эскадры, имющей отплыть къ берегамъ Англіи, и по дорог, какъ онъ самъ выражаетъ, забилъ зарядъ своего мушкета стихотвореніемъ написаннымъ въ честь жестокой красавицы. {Volando en tacos del canon violento
Los papeles de Filis por el viento. (Egloga а Claudio, Obras, Tom. IX, p. 356).}
Цлый рядъ бдствій слдовалъ за этой не рыцарской выходкой. Братъ его, съ которымъ онъ долго не видался и который служилъ лейтенантомъ на корабл Св. Іоаннъ, гд находился Лопе, умеръ на его рукахъ отъ раны, полученной въ стычк съ голландцами. За этимъ несчастіемъ не замедлили послдовать другія. Буря разсяла Непобдимую Армаду, бдствія всякаго рода разрушили грандіозные планы Филиппа, и Лопе долженъ былъ считать себя счастливымъ, когда по истребленіи Армады, ему удалось прибыть здравымъ и невредимымъ сначала въ Кадиксъ, а потомъ въ Толедо и Мадритъ. Надо полагать, что въ послдній городъ онъ прибылъ не ране 1590 г. Замчательно для характеристики Лопе то обстоятельство, что среди всхъ нравственныхъ и физическихъ страданій, выпавшихъ на его долю въ этой несчастной экспедиціи, онъ имлъ большой запасъ досуга и спокойствія духа, чтобъ написать большую часть своей обширной поэмы Красота Анжелики, которую онъ задумалъ какъ продолженіе Аріостова Неистоваго Орланда. {Одинъ изъ поэтовъ панигиристовъ Лопе такъ выражается объ Армад посл смерти Лопе: ‘Здсь, въ Кадикс онъ написалъ свою Анжелику’. (Obras, Tom. XX, p. 448). Остатки уничтоженной Армады, отплывши отъ Лиссабона въ ма 1588, только въ сентябр прибыли въ Кадиксъ, такъ что Лопе пришлось провести на мор около четырехъ мсяцевъ. Въ третьей псн Corona Tragіca и во второй псн Филомены находятся подробности о пребываніи Лопе на мор.}
Впрочемъ по возвращеніи домой Лопе вмст со всею испанской націей не могъ не ощущать чувства нкотораго разочарованія и униженія, которое было непосредственнымъ слдствіемъ истребленіе Непобдимой Армады. Можетъ быть оно и заставилъ его снова войти въ узкую колею частной жизни, которую онъ велъ прежде, когда служилъ секретаремъ у герцога Альбы. Теперь онъ снова занялъ подобную же должность сначала при особ маркиза Мальники, а потомъ при особ благороднаго маркиза де Сарріа, который впослдствіи, получивъ титулъ графа Лемоса, сдлался покровителемъ Сервантеса и Аргевсолы. Состоя на служб у маркиза де Сарріа и сдлавшись уже извстнымъ драматургомъ, Лопе влюбился въ донью Хуану де Гуардіо, особу хорошей фамиліи въ Мадрит и женился на ней въ 1597 г., Оставивъ службу у графа Лемоса, Лопе не имлъ другихъ покровителей, кром тхъ, которыхъ привлекала къ нему его литературная извстность. Такимъ напр. былъ герцогъ де Сесса. {Донъ Педро Фернандесъ де Кастро, графъ Лемосъ и маркизъ де Сарріа, родился около 1576 г. въ Мадрит. Онъ былъ женатъ на дочери извстнаго временщика и министра, герцога де Лермы, возвышался и падалъ вмст съ своимъ тестемъ. Зенитомъ его величія и славы былъ 1610 г., когда онъ былъ назначенъ вице-королемъ въ Неаполь, гд онъ окружилъ себя блестящимъ литературнымъ дворомъ, во глав котораго стояли оба Аргенсолы и къ которому въ одно время примыкалъ Кеведо. Онъ умеръ въ 1622 г. въ Мадрит. Знакомство его съ Лопе относится къ времени его молодости, когда онъ еще не былъ графомъ Лемосомъ. Самъ Лопе на заглавномъ лист своей Аркадіи (1598 г.) называетъ себя секретаремъ маркиза де Сарріа, много лтъ спустя въ письм къ графу Лемосу Лопе выражается такъ, ‘Вы знаете, какъ я люблю и уважаю васъ, вы помните, что много ночей я спалъ подобно собак, у вашихъ ногъ’. (Obras Sueltas, Tom. XVII, p. 403. Clemencin, Don Quixote. Parte II, Примчаніе къ Посвященію.}
Лопе теперь достигъ уже 35 лтъ и повидимому въ продолженіе нсколькихъ лтъ мирно наслаждался супружескимъ счастіемъ, которое онъ описалъ съ большимъ изяществомъ и граціей въ своихъ двухъ поэтическихъ посланіяхъ. {Epistola al Doctor Mathias de Porras и Epistola а Araarylis. Къ этому нужно присоединить шутливое посланіе къ Франциско де Ріох, въ которомъ онъ описываетъ свой садъ и посщавшихъ его друзей.} Но это счастье было не продолжительно. Его нжно-любимый сынъ Карлосъ умеръ, недостигши семи лтъ {См. о немъ Obras, Tom. I, p. 472, трогательная канцона на его смерть помщена въ XIII том. Ему посвятилъ Лопе свои Pastores de Belen и написалъ по этому поводу прекрасное посвященіе.}, вслдъ за нимъ умерла и мать его отъ родовъ, давши жизнь дочери Фелиціан, {Obras, Tom. I р. 472 и Tom. XX, р. 34.} вышедшей впослдствіи замужъ за донъ Луиса де Усатегви, издателя посмертныхъ произведеній своего тестя. Эта двойная потеря горько отозвалась въ сердц Лопе и онъ съ большимъ чувствомъ выразилъ свое горе въ поэм, обращенной къ его врному другу, Конде. {Obras, Tom, IX, p. 355.} Горе, впрочемъ, не помшало Лопе быть въ 1605 г. отцомъ побочной дочери, по имени Марселы, которой онъ въ 1620 г. въ самыхъ восторженныхъ выраженіяхъ любви и удивленія {‘El Remedio de la Desdicha’ (Утшеніе въ несчастій) — пьеса, сюжетъ которой заимствованъ изъ Діаны Монтемайора. (Comedias, Tom. XIII, Madrid, 1020). Въ предисловіи Лопе проситъ свою дочь прочесть и исправить его пьесу, онъ молитъ небо сдлать ее счастливой, хотя сознаетъ что при совершенствахъ, которыми она обладаетъ, счастье для нея почти невозможно. Марселя многими годами пережила своего отца и умерла всми уважаемая въ 1688 г.} посвятилъ одну изъ своихъ драмъ. Въ слдующемъ году эта самая Марселя неожиданно оставила свтъ и поступила въ монастырь, чмъ причинила большое горе отцу, переносившему свою потерю въ силу своихъ религіозныхъ убжденій, не только съ терпніемъ, но даже съ нкоторой гордостью. {Описаніе его скорби и его религіозныхъ чувствъ не лишено торжественности и величія, къ сожалнію Лопе съ видимымъ удовольствіемъ распространяется о блеск, приданной церемоніи постриженія присутствіемъ короля и герцога де Сессы, которыя хотли этимъ путемъ почтить знаменитаго и уважаемаго ими поэта. (Obras, Tom. I, рр. 313—310).} Въ 1606 г. донья Марія де Люксанъ, мать Марселы, родила ему сына, котораго онъ назвалъ Лопе и который четырнадцати лтъ отъ роду уже участвовалъ въ поэтическомъ конкурс, объявленномъ по случаю канонизаціи св. Исидора. {Obras, Tom. XI, pp. 495 и 596, гд отецъ подшучивалъ надъ его стихотвореніемъ, принадлежавшимъ къ разряду такъ называемыхъ глоссъ (glosa), Авторъ подписался Lope de Vega Carpio, el mоzо (младшій), а въ примчаніи сказано, что ему еще нтъ четырнадцати лтъ.} Лопе желалъ чтобы сынъ, подававшій такія надежды, избралъ себ литературную карьеру, но юноша настоялъ на своемъ и поступилъ въ армію, сражался подъ начальствомъ маркиза де Сента Крусъ съ Голландцами и Турками и погибъ вмст съ своимъ кораблемъ, на шестнадцатомъ году своей жизни. {Obras, Tom. I, рр. 472 и 316.} Лопе излилъ свою скорбь по сын въ эклог, далеко уступающей въ глубин чувства стихотворенію на постриженіе Марселы. {Въ эклог (Obras, Tom. X, p. 362) юноша названъ по своему отцу и матери Don Lope Felix del Carpio y Luxan.}
Посл рожденія Марселы и Лопе мы ничего не слышимъ объ ихъ матери. Съ этихъ поръ Лопе, достигшій уже того возраста, когда утихаютъ страсти, начинаетъ, сообразно съ духомъ своего времени и страны, обращать свои мысли къ религіи {Такъ и должно было думать пока не появились въ свтъ неизвстныя Тикнору письма Лопе. Изъ нихъ видно, что ни дла благотворительности, ни тонзура не измнили страстной натуры Лопе, что въ послдніе годы своей жизни Лопе привязался со всмъ пыломъ запоздалой и безумной страсти къ донь Март де Наваресъ, супруг донъ Эрнандеса де Айялы, которую онъ воспвалъ подъ именемъ Амариллы и которой онъ посвятилъ нсколько своихъ произведеній. Отъ нея онъ имлъ дочь Антуанету. Исторія этой любви подробно изложена въ любопытной книг Ultimos Amores de Lope de Vega, revelados por 61 mismo. Madrid 1877. Примчаніе переводчика.}. Подобно своему отцу онъ посвящаетъ себя дламъ благочестія, посщаетъ больницы, ежедневно ходитъ въ церковь, онъ вступаетъ въ члены свтско-религіозной корпораціи, а въ 1609 г., по свидтельству Наваретте, принимаетъ постриженіе въ Толедо и длается священникомъ. Въ слдующемъ году онъ вступилъ въ ряды того братства, членомъ котораго впослдствіи состоялъ Сервантесъ {Pellicer, Don Quixote, Tom. I, p. CXCX, Na varrete, Vida de Cervantes, 1819, p. 468.}. Въ 1625 г. онъ длается членомъ особой духовной конгрегаціи, которая состояла только изъ природныхъ мадритцевъ и такъ ревностно исполняетъ свои обязанности, что въ 1628 г. его назначаютъ главнымъ капелланомъ конгрегаціи. Такимъ образомъ въ послдніе двадцать шесть лтъ своей жизни Лопе является человкомъ тсно связаннымъ съ церковью и ежедневно посвящающимъ ей часть своего времени {Вопросъ о принятіи Лопе священническаго сана весьма запутанъ. Если онъ принялъ постриженіе въ 1609 г. то не могъ быть въ 1611 г. Женатымъ человкомъ, между тмъ Шакъ (Nachtrge, s. 31) приводитъ слдующія слова изъ собственноручнаго письма Лопе, найденнаго въ бумагахъ его покровителя и душеприкащика герцога де Сессы и помченнаго Мадритъ, Іюля 6, 1611 года: ‘Aqui paso, Seor Excellentissimo, mi vida con este mal importune de mi mujer, egercitando actes de paciencia, que si fuesen voluntaries como precisos no fuera aqui su penitencia menos que principio del purgatorio’. Въ другомъ письм, отъ 7 сентября 1611 г. онъ пишетъ, что отношенія его къ жен Хуан улучшились. Если даты этихъ писемъ справедливы, то расчетъ Пеллиссеръ и Наваретте оказывается невренъ, и Лопе не могъ быть посвященъ въ священники раньше 1611 или 1612 года. Но его связь въ 1605—6 съ Маріей де Люксанъ вполн объясняетъ т семейныя непріятности, о которыхъ онъ вспоминаетъ въ своихъ письмахъ. Что до братства, членами котораго были Сервантеса и Лопе, то для вступленія въ него не требовался обтъ безбрачія.}.
Не нужно однакожъ заблуждаться относительно новаго соціальнаго положенія Лопе и преувеличивать жертвы имъ налагаемыя. Тсная связь съ церковью не была въ то время равносильна съ отреченіемъ отъ міра и его удовольствій. Скоре наоборотъ въ немъ видли одно изъ средствъ для пріобртенія себ досуга, необходимаго для литературныхъ занятій и жизненнаго комфорта. Такъ именно и пользовался своимъ духовнымъ званіемъ Лопе де Вега, ибо долгій періодъ своей жизни, когда онъ былъ священникомъ и удлялъ ежедневно часть своего времени на дла религіи и благотворительности, былъ вмст съ тмъ періодомъ его величайшей литературной извстности, а что всего удивительне такъ это то, что къ этому періоду относится большинство его драмъ, въ которыхъ встрчаются сцены соблазнительныя для христіанской нравственности, хотя это не мшало автору, на заглавныхъ листахъ и въ посвященіяхъ тщательно перечислять свои духовные титулы и въ особенности выставлять на видъ свое званіе слуги св. инквизиціи {Уже въ 1609 въ Jerusalem Conquistada Лопе называетъ себя слугой св. Инквизиція (Familiar del Santo Oficio). Впослдствіи въ своихъ Comedias (Tom. II, VI, XI etc.) онъ не ставитъ другаго титула рядомъ съ своимъ именемъ, какъ будто бы этотъ одинъ могъ удовлетворять его честолюбіе. На язык XVI в. Familiar означало добровольца, услуги котораго инквизиція могла требовать когда ей вздумается, но который не занималъ никакой опредленной должности при ней. (Covarruvias, sub voce) Лопе въ своемъ ‘Peregrino en su Patria (1664) воздалъ хвалу инквизиціи, назвавши ее: ‘Esta Santa y venerable Inquisicion’. Иногда Лопе называетъ себя на заглавіяхъ своихъ сочиненій Frey, это слова не нужно смшивать съ словомъ Fray, хотя они оба происходятъ отъ латинскаго Frater, ибо Fray есть монахъ и въ обыденномъ разговор монахъ какого нибудь нищенствующаго ордена, тогда какъ Fray есть братчикъ или членъ какого нибудь свтскаго, духовнаго или военнаго сообщества или ордена. Такъ Лопе де Вега былъ ‘Frey del Orden de Malta’ — честь не малая по тому времени, а Хуанъ де ла Крусъ былъ монахомъ одного изъ самыхъ суровыхъ монашескихъ орденовъ и назывался ‘Fray Descalzu de la Reforma de Nuestra Seora del Carmen’.}.
Несомннно, что въ теченіе счастливйшаго періода своей семейной жизни Лопе положилъ прочныя основанія своей поэтической извстности. Сюжетъ его поэмы былъ выбранъ очень удачно, онъ задался цлью воспть прославленнаго святаго Исидора-Пахаря (San Isidro Labrador). Предполагаютъ, что этотъ замчательный человкъ, играющій также выдающуюся роль въ церковной исторіи Мадрита, родился въ XII столтіи въ томъ мст, на которомъ впослдствіи была построена столица Испаніи. Согласно легенд, онъ велъ такую благочестивую жизнь, что ангелы нисходили съ небесъ и обработывали за него землю, такъ какъ святой мужъ, посвятивъ все свое время религіозному созерцанію, нердко забывалъ о ней. Поэтому съ древнихъ временъ онъ считался покровителемъ, какъ Мадрита, такъ и его окрестностей. По самыя высокія почести стали ему воздавать съ 1598 г., когда Филиппъ III опасно заболлъ въ одномъ мстечк близь Мадрита, городъ тотчасъ же послалъ останки святаго къ королю. Филиппъ III выздоровлъ и съ этихъ поръ возрасла слава святаго {Св. Исидоръ съ отдаленнйшихъ временъ былъ почитаемъ и до сихъ поръ почитается на своей родин, въ Мадрит, его кроткій характеръ и низменное происхожденіе безъ сомннія не мало способствовали его популярности. Въ одной поэм конца XVIII в. перечислены вс короли чтившіе бднаго пахаря и въ числ ихъ встрчаются имена св. Фердинанда и Альфонса Мудраго. (Ezquerra, Elogio a San Iisdro, Labrador, Patron de Madrid, Madrid, 1779 p. 14).}. Лопе воспользовался этимъ случаемъ и написалъ длинную поэму изъ жизни Св. Исидора-Пахаря, прозваннаго такъ въ отличіе отъ другаго святаго того же имени, мужа ученаго, проживавшаго въ Севиль. Несмотря на то, что поэма заключаетъ въ себ десять тысячь стиховъ, раздленныхъ на десять псней, вся она была окончена въ годъ и издана въ 1599 г. Поэма Лопе не отличается большими поэтическими достоинствами, да онъ о нихъ и не заботился, его цлью было создать популярное произведеніе, и онъ дестигъ своей цли. Поэма написана стариннымъ народнымъ размромъ, пятистрочными, тщательно римованными, стансами (quintillas), не смотря на очевидную трудность этого размра онъ всюду являетъ ту плавность и легкость стиха, которыми впослдствіи прославился Лопе. Ея наивный и на нашъ взглядъ несоотвтствующій святости предмета тонъ безъ всякаго сомннія вполн соотвтствовалъ духу времени и былъ главной причиной ея успха. Возьмемъ для примра сцену въ третьей псн, гд описывается какъ ангелы явились къ Исидору и его жен Маріи, которые были слишкомъ бдны, чтобъ принять и угостить ихъ. Сцена эта, долженствующая быть торжественной, ибо она содержитъ въ себ факты, послужившіе главнымъ основаніемъ для канонизаціи святаго, изложена Лопе въ слдующихъ стихахъ, которые могутъ служить обращикомъ плавности размра и развязности тона автора:
‘Три ангела нкогда явились Аврааму въ урочищ Маврійскомъ^ они явились втроемъ, потому что изображали собой Тріединаго Бога. Къ Исидору же ихъ явилось цлыхъ шесть. Великій Боже’, что это могло означать? И гд ихъ всхъ помстить? Но они не для того пришли чтобъ сть, но чтобъ утшить святаго. Если бы Марія, подобно Сар, могла тотчасъ же приняться печь хлбы, если бы святой, подобно Аврааму, могъ найти пасущагося окна и надавить меду изъ сотовъ, я убжденъ, онъ пригласилъ бы ихъ къ себ, но если ничего этого нтъ дома, все нужно купить. Вотъ почему святаго нужно извинить, что онъ не пригласилъ гостей къ себ — бдность помшала ему. Пусть Авраамъ ищетъ окна, ты же Исидоръ, повергнувшись въ прахъ передъ Богомъ, отдай ему свою душу. И никогда Господь не погнушается такой жертвой, какъ смиренное сердце. Онъ не хотлъ, чтобъ Исаакъ былъ принесенъ своимъ отцомъ въ жертву. Онъ хотлъ только послушанія Авраама’ {Tr&egrave,s angeles Abraham
Una vez aparecieron,
Que verle Membre vinicron etc. (Obras Sueltas, Tom. XI, p. 69).
Три ангела, явившіеся Аврааму часто принимались старинными теологами, которымъ слдовалъ и Лопе, за символъ св. Троицы. Наваретте, боле извстный подъ именемъ Нмаго Живописца (El Mudo), старался придать имъ соотвтствующее значеніе и въ живописи. (Stirling, Artists in Spain, 1844, vol. I, p. 255).}.
Нтъ никакого сомннія, что многое въ поэм придумано ad hoc, хотя Лопе подкрпляетъ почти всякую подробность ссылками — обычай, къ которому Лопе впослдствіи прибгалъ весьма рдко. Какъ бы то ни было, но поэма Лопе мене чмъ въ девять лтъ выдержала четыре изданія, и затронувъ народное чувство гораздо въ большей степени чмъ Аркадія, она послужила первымъ основаніемъ извстности Лопе, какъ національнаго поэта.
Въ это время Лопе принялся работать для театра и съ такимъ успхомъ, что у него оставалось мало времени для другихъ произведеній. Поэтому вплоть до 1602 г., когда появилась Красота Анжелики, онъ не написалъ ничего замчательнаго {‘Fiestas de Dnia’ поэма въ двухъ небольшихъ псняхъ, написанная по случаю торжественнаго пріема, сдланнаго Филиппу III вскор посл его свадьбы въ городк Деніа близь Валенсіи — не иметъ литературныхъ достоинствъ.}. Выше было уже упомянуто объ этой поэм, написанной Лопе во время его службы на несчастной Армад. Возникшая изъ претензіознаго желанія служить продолженіемъ Неистоваго Орландо, поэма Лопе растянулась на цлыхъ двадцать псень и заключаетъ въ себ не мене одиннадцати тысячъ осьмисложныхъ стиховъ (Octava rima). Въ предисловіи Лопе говорилъ, что онъ ‘написалъ ее на борт корабля св. Іоанна подъ знаменами католическаго короля и что онъ и главнокомандующій экспедиціей одновременно покончили свою работу’,— слова, которыя не нужно принимать буквально, потому что въ XIII и XIV псн упоминаются событія, случившіяся только въ царствованіе Филиппа III. Дале въ посвященіи Лопе сообщаетъ, что онъ долго не издавалъ своей поэмы, потому что не имлъ досуга исправить ее, что онъ и теперь оставляетъ многое въ неоконченномъ вид, предоставляя окончательную обработку ея боле счастливому поэту.
Нтъ ничего невроятнаго, что причиной побудившей Лопе приняться за свою поэму былъ успхъ многихъ произведеній, написанныхъ на тотъ же сюжетъ и въ томъ же стил. Я разумю Анжелику Луиса Барахона де Сото, которая превозносится до небесъ при обзор библіотеки Ламаншскаго рыцаря, а также и въ конц Донъ-Кихота, гд осыпается нсколько запоздалыми похвалами и поэма Лопе. Оба поэта явно подражали Аріосто, и если поэма де Сото удостоилась большихъ похвалъ, то несомннно что ихъ больше и заслуживаетъ. Впрочемъ и въ Красот Анжелики авторъ дйствовалъ въ сфер сродной его генію, съ одной стороны сюжетъ, наполненный фантастическими приключеніями рыцарей, давалъ полный просторъ его фантазіи и избавлялъ до нкоторой степени отъ обязанности слдовать твердому и опредленному плану, съ другой примры Аріосто и де Сото какъ бы приглашали его геній броситься въ открытое море разнузданной фантазіи и позабыть о берег и о подводныхъ камняхъ. Весьма возможно впрочемъ, что эта безграничная свобода и была главной причиной неудачи Лопе: сюжетъ его поэмы, весьма слабо связанный съ граціознымъ вымысломъ Аріосто {Пунктъ, въ которомъ сюжетъ поэмы Лопе отдляется отъ поэмы Аріосто — именно 16 стансъ, 13-ой псни Orlando Furioso — представляетъ собой прекрасное начало для поэмы Лопе.}, уже слишкомъ фантастиченъ и нелпъ. Король Андалузіи, умирая, оставляетъ свое царство самому красивому мужчин или самой красивой женщин {La Angelica. Canto III.}. Вс стремятся получить такой богатый призъ, и къ числу самыхъ забавныхъ эпизодовъ поэмы нужно отнести тотъ эпизодъ, когда на состязаніе являются старики и уроды и воображаютъ себя красавцами. Въ пятой псн Медоръ и Анжелика, оставленные Аріосто въ Индіи, получаютъ тропъ благодаря несравненной красот Анжелики и торжественно коронуются въ Севиль.
Собственно на этомъ и должна была покончиться поэма, если бы въ созданіи ея авторъ слдовалъ какому нибудь строго опредленному плану, но вмсто окончанія передъ нами проходитъ цлая вереница войнъ и несчастій, порожденныхъ завистью оставшихся за штатомъ соперниковъ и грозящихъ тянуться до безконечности. Для героевъ начинаются всякого рода испытанія. Виднія, волшебства и заклинанія неизвстно зачмъ слдуетъ другъ за другомъ, составляя эпизоды не имющіе связи ни съ главнымъ дйствіемъ, ни между собою, и когда наконецъ счастливая парочка достигаетъ пріобртеннаго такими усиліями престола, мы чувствуемъ себя утомленными этимъ избыткомъ воображенія боле чмъ мы могли быть утомлены монотонностью, происходящею отъ отсутствія творческой фантазіи у автора. Лучшія мста поэмы т, которыя содержатъ въ себ описаніе лицъ и красотъ природы {Cantos IV и VII.}, худшія т, въ которыхъ Лопе щеголяетъ своею ученостью, наполняя цлыя стансы собственными именами.— Стихосложеніе поэмы отличается необыкновенною плавностью {По словамъ издателя ‘Смшанныхъ сочиненій’Лопе La Hermosnra de Ang&egrave,lica была впервые издана въ 1604 г., но Сальва упоминаетъ о боле древнемъ изданіи 1602 г. Несомннно, что существуетъ изданіе поэмы Лопе, вышедшее въ Барселон и помченное 1605 г. Статьи, наполненныя массой собственныхъ именъ, доказывающія, что Лопе не даромъ заслужилъ обвиненіе въ аффектаціи — встрчаются во 2-мъ том Obras (рр. 27, 55, 233, 236 etc.).}.
Написанная на борт злополучной Армады, поэма Лопе тамъ и сямъ отражаетъ въ себ патріотическія и религіозныя чувства автора, естественно навянныя его положеніемъ. Эти чувства еще съ большой силой и полнотой выражены авторомъ въ другой поэм, напечатанной въ томъ же том и составляютъ ея главное содержаніе. Поэма называется Драконтея или Псня о Дракон и содержитъ въ себ описаніе послдней экспедиціи и смерти Фрэнсиса Дрэка. Едва-ли во всхъ литературахъ міра найдется поэма написанная въ строгомъ эпическомъ стил и посвященная поруганію частнаго лица, она прекрасно показываетъ, какъ извстно и страшно было имя знаменитаго англійскаго моряка въ Испаніи.
Дрэкъ началъ свою каррьеру въ качеств пирата въ южной Америк по крайней мр за тридцать лтъ до своей смерти, онъ безпокоилъ своими набгами всю Испанію, опустошая ея берега и захватывалъ Кадиксъ, вс эти дйствія неустрашимый морякъ называлъ. по свидтельству Бэкона, терминомъ: ‘поджечь бороду королю Испаніи’ {См. любопытный политическій трактатъ Бэкона ‘Considerations touching a war with Spain, inscribed to Prince Charles’ 1624. (Bacon. Works, London 1810, vol. III, p. 517).}. Онъ достигъ своей высшей славы, въ качеств помощника главноначальствующаго англійскимъ флотомъ, уничтожившимъ Непобдимую Армаду, извстно, что одинъ изъ самыхъ большихъ испанскихъ кораблей сдался при одномъ звук его грознаго имени. Въ Испаніи, гд его столько же ненавидли, сколько и боялись, онъ считался, типомъ смлаго и счастливаго пирата и его несчастная кончина въ 1526 въ Панам разсматривалась, какъ актъ божественнаго правосудія за вс его злодйства. Доказательства такого взгляда испанцевъ на Драка представляетъ вся современная народная литература, въ особенности народные романсы {Mariana (Historia подъ 1596) называетъ его просто англійскимъ корсаромъ, а въ одномъ прелестномъ безыменномъ романс, написанномъ въ подражаніе еще боле прелестной баллад Гонгоры, мы находимъ яркое выраженіе національнаго чувства испанцевъ по отношенію къ Драку. Романсъ этотъ, начинающійся словами ‘Hermano l’crico’ находится въ Romancero General 1602, fol. 34, въ немъ встрчается слдующее характеристическое мсто, которое стоитъ перевести, ‘мой братъ отправлялся въ Англію чтобы убить Дрэка и захватить лютеранъ съ королевой во глав. Онъ мн долженъ привести съ войны маленькаго лютеранина съ цпью на ше и маленькую лютеранку для моей бабушки’! Онъ перепечатанъ также въ любопытномъ и рдкомъ изданіи ‘Entremes de los Romances’, составляющемъ Parle Tercera de las Comedias de Lope de Vega у otros Autorcs, Barcelona 1614, гд впрочемъ помщено только три пьесы Лопе. Я пользовался этимъ изданіемъ въ Ватиканской библіотек, гд испанскихъ книгъ гораздо больше чмъ думаютъ.}.
Главнымъ памятникомъ національной ненависти испанцевъ къ Драку служитъ Драконтея, Лопе, состоящая изъ десяти псень, писанныхъ октавами. Поэма эта представляетъ собою нчто странное. Она начинается молитвой Христіанства, изображеннаго въ вид прекрасной женщины передъ престоломъ Божіимъ о защит Испаніи и Америки отъ ‘шотландскаго пирата — протестанта’ {На самомъ дл онъ былъ родомъ изъ Дэвоишира (см. Fuller, Worthies and Holy State).}. Она оканчивается ликованіемъ въ Панам по случаю гибели Дракона (такъ всюду въ поэм называется Дрэкъ), отравленнаго своими собственными согражданами и благодарственнымъ гимномъ Христіанства за то, что его молитвы услышаны и что ‘облеченная въ пурпуръ вавилонская царица’ (т. е. королева Елизавета) потерпла наконецъ пораженіе. Содержаніе поэмы вполн соотвтствуетъ ея началу и концу: оно исполнено всякихъ ужасовъ и неистовствъ. Не смотря однакожъ на то, что Драконтея льстила господствовавшемъ во время Лопе національнымъ предразсудкамъ, она не имла большаго успха. Написанная въ 1597 г. по горячимъ слдамъ упоминаемыхъ въ ней событій, она была впервые издана въ 1604 г. и съ тхъ поръ перепечатана только одинъ разъ въ 1776 г. въ собраніи смшанныхъ сочиненій Лопе {На англійскомъ язык существуетъ любопытная поэма Чарльза Фицджефри Life and Death of sir Francis Drake, впервые изданная въ 1596. Ее слдуетъ сравнить съ Драконтеей Лопе, хотя бы ради ихъ противоположности, тмъ боле, что поэма Фицджефри имла больше успха въ Англіи, чмъ Драконтея въ Испаніи (см. Wood, Atlsenae Oxon. London 1815, in 4-to, vol. II, p. 607) Пачеко въ своей замтк о Лопе, напечатанной въ 1609 г. стало быть всего пять лтъ посл изданія Драконтеи. называетъ ее ‘El mas ignorado de sus libres’. (Obras Sueltas, Tom. XIV, p. XXXII).}.
Въ теченіе того самого года, когда увидла свтъ Драконтея, Лопе написалъ прозаическій романъ подъ заглавіемъ ‘Странникъ въ своемъ собственномъ отечеств‘ (El Peregrino en su patria).— Романъ этотъ посвященъ маркизу Пріего, посвященіе написано въ Севиль и помчено послдними днями 1603 г. Эта исторія двухъ любовниковъ, которые посл различныхъ приключеній въ Испаніи и Португаліи попадаютъ въ плнъ къ Маврамъ и, одтые пилигримами, возвращаются черезъ Италію въ Испанію. Мы впервые знакомимся съ ними въ Барселон посл претерпннаго ими кораблекрушенія, и главныя сцены романа имютъ мсто здсь, а также въ Валенсіи и Сарагосс. Развязка происходитъ въ Толедо, гд съ согласія друзей любовники заключаютъ другъ съ другомъ вчный союзъ {Содержаніе этого романа относится къ 1598 — 99 г., когда Филиппъ III женился.}. Къ этому основному мотиву искусно приплетено множество эпизодовъ, кром того въ рамку романа вставлено нсколько стихотвореній, очевидно написанныхъ первоначально для другой цли, а равно также и нсколько драматическихъ этюдовъ, которые повидимому были даже разыгрываемы на сцен {Въ конц книги содержится извстіе, что въ восемь вечеровъ, слдовавшихъ за бракосочетаніемъ, било представлено кром того восемь другихъ драмъ, заглавія которыхъ и приводятся.— Дв изъ нихъ ‘El Perseguidо’ (Преслдуемый) и ‘El gal an Agra decide’ (Услышанный любовникъ) не встрчаются въ числ изданныхъ пьесъ Лопе по крайней мр подъ этими заглавіями.}. Весь романъ раздляется на пять книгъ и въ литературномъ отношеніи обработанъ весьма тщательно Матеріалами для него очевидно послужили нкоторыя происшествія, случившіяся съ самимъ Лопе въ Валенсіи и другихъ мстахъ, но на все это наброшенъ поэтическій колоритъ до такой степени, что за икслюченіемъ нкоторыхъ подробностей относительно городской жизни и нкоторыхъ описаній мстностей почти все въ роман Лопе лишено реальной подкладки {Мста, наиболе отзывающіяся реальностью, относятся къ представленіямъ пьесъ въ различныхъ мстностяхъ, также дышать жизненной правдой описанія Монсерата и окрестностей Валенсіи въ первой и второй книгахъ. Въ пятой книг есть разсказъ о привидніяхъ, въ основ котораго лежитъ повидимому дйствительно происшедшее событіе.}. Самая Фабула — если посмотрть на нее съ точки зрнія автора — полна глубокаго интереса, во всякомъ случа впрочемъ романъ Лопе одинъ изъ самыхъ раннихъ и лучшихъ представителей романтическаго вымысла въ испанской литератур {Первое изданіе ‘Peregrino en su Patria’, вышедшее въ Севиль въ 1604 г., было вскор перепечатано, но лучшее изданіе этого произведенія то, которое вошло въ пятый томъ Obras Sueltas. Въ 1738 г. какой-то анонимъ издалъ весьма плохое сокращеніе его на англійскомъ язык. Нмецкій переводъ, также значительно сокращенный и опустившій стихотворенія и драмы, вышелъ въ Ахен, въ 1824 подъ заглавіемъ Der Pilger von Lope de Vega, bersetzt von Richard. Сколько мн извстно переводчикъ служилъ офицеромъ въ Колумбійской войн въ 1808—14 и перевелъ также Аркадію и Доротею Лопе и нсколько его повстей. Свднія о Ричард и его переводахъ можно найти въ ‘Kritische Bemerkungen ber Kastilische und Portugiesische Literatur von Аlvaro August Liagno’, написанныхъ въ 1829—30 годахъ чтобъ поддержать предпринятое ахенскимъ книгопродавцемъ Майеромъ изданіе главнйшихъ испанскихъ классиковъ. Благодаря энергіи Майера появились въ перевод на нмецкій языкъ сочиненія Гарсильяссо, Каталонская война Мело, Хромой бсъ Гевары, Лазерильо Мендосы, Діана Поло и большая часть сочиненій Сервантеса. Нкоторыя изъ предисловій, написанныхъ къ этимъ переводамъ Наньо, довольно любопытны, но вообще говоря они не имютъ научнаго значенія. Что до составленнаго имъ. Repertoire de l’Histoire et de la Littrature Espagnole et Portugaise, Berlin 1826, то онъ изъ рукъ вонъ плохъ.— Повидимому Ліаньо былъ разочарованный человкъ, и перенесъ сндавшую его тоску и въ свои сочиненія.}.
Оставляя покуда въ сторонъ мелкія стихотворенія Лопе и его Новое искуство сочинять пьесы (Arte nuevo de Hacer Comedias), къ которымъ придется возвратиться впослдствіи, мы переходимъ теперь къ другому грандіозному произведенію его къ Завоеванному Іерусалиму Jerusalem Conquistada), которое первоначально появилось въ 1609 и затмъ въ продолженіи десяти лтъ дважды перепечатывалось. Лопе назвалъ это произведеніе трагической эпопеей (Epopeya tragica). Оно состоитъ изъ двадцати книгъ, написано осьмистрочными стансами и содержитъ въ себ 22,000 стиховъ. Попытка Лопе принадлежитъ къ числу смлыхъ, потому что Лопе задался мыслью состязаться съ Торквато Тассо и притомъ на такой почв, на которой великій итальянскій поэтъ стяжалъ свои лучшіе лавры.
Какъ и слдовало ожидать, онъ потерплъ неудачу. Самый выборъ сюжета нельзя назвать счастливымъ, ибо Лопе воспваетъ не завоеваніе Іерусалима христіанами, а неудачную попытку отвоевать святой городъ у неврныхъ, предпринятую въ конц XII в. Ричардомъ Львиное Сердце — сюжетъ очевидно неудачный для христіанской эпопеи. Все что можно было сдлать въ этомъ случа поэту — это заимствовать изъ исторіи рядъ событій, присоединить къ нимъ нсколько эпизодовъ и украшеній изъ собственной фантазіи и придать этой смси насколько возможно величавую и округленную форму эпопеи. Но Лопе даже этого не сдлалъ. Онъ просто написалъ длинную эпическую поэму, сдлавъ ея героемъ Ричарда Львиное Сердце, но весь интересъ дйствія основалъ на соперничеств Ричарда съ другимъ героемъ Альфонсомъ VIII Кастильскимъ, который появляется въ сопровожденіи своихъ рыцарей и съ пятой книги выступаетъ самъ на первый планъ — пріемъ не художественный и даже просто нелпый, такъ какъ Альфонсъ Кастильскій никогда не бывалъ въ Палестин {Лопе при всякомъ удобномъ случа настаиваетъ на томъ, что Альфонсъ принималъ участіе въ крестовыхъ походахъ. Такъ, въ своей комедіи ‘La bоba para los otros y discrete para si’ (Глупая для другихъ и мудрая для себя) онъ длаетъ слдующее замчаніе: ‘въ этотъ крестовый походъ отправились Французы, Англичане и нашъ король Альфонсъ’ (Comedias, Tom. XXI, Madrid 1635, fol. 60). Но преданіе объ участіи Альфонса въ крестовыхъ походахъ выдумка послдующаго столтія, и за излишнее довріе къ этому преданію Наваретте въ своей прекрасной стать объ участіи испанцевъ въ крестовыхъ походахъ (Memories de la Academia de la Historia, Tom. V, 1817, p. 87) справедливо упрекаетъ Лопе де Вегу.}. Другая несообразность состоитъ въ томъ, что сюжетъ поэмы собственно оканчивается въ XVIII книг возвращеніемъ обоихъ героевъ на родину, девятнадцатая книга содержитъ въ себ исторію преемниковъ Альфонсэ, въ двадцатой описывается плнъ Ричарда и тихая смерть Саладина, безпрепятственно царствовавшаго въ Іерусалим — заключеніе до того неожиданное и неудовлетворительное, что съ трудомъ врится, что оно могло войти въ первоначальный планъ автора.
Если исключить все относящееся къ испанскимъ авантюристамъ, то нужно признать, что историческія событія блестящаго похода Ричарда Львиное Сердце изображены въ довольно правдивомъ освщеніи, но все дло портится введеніемъ видній и аллегорическихъ фигуръ, многочисленныхъ эпизодовъ и любовныхъ приключеній, прерывающихъ нить разсказа до такой степени, что становится невозможнымъ внимательно слдить за его ходомъ. Правда, легкое и граціозное стихосложеніе, встрчающееся во всхъ поэтическихъ произведеніяхъ Лопе, встрчается и здсь, но разсказъ даже въ описаніи такихъ мстъ какъ Св. Земля, островъ Кипръ, Птоломаида, Тиръ, лишенъ жизни и движенія и плетется какимъ то крайне тяжелымъ и лнивымъ шагомъ. О план, пропорціональности и соотвтствіи частей, необходимыхъ для созданія эпическаго цлаго, нтъ и помину. Тмъ не мене Лопе завряетъ, что его поэма обработана тщательно и пересмотрна предварительно изданія ея въ свтъ {См. прологъ къ поэм въ Obras Sueltas, Tom. XIV и XV. Впрочемъ Лопе всегда питалъ къ ней нкоторое пристрастіе. Такъ въ одномъ письм къ герцогу де Сесса отъ 3 сентября 1605 г. стало быть незадолго до изданія ея въ свтъ Лопе говоритъ: ‘Я написалъ эту поэму въ лучшіе годы моего творчества, задаваясь цлями инаго рода чмъ т, съ которыми написаны произведенія моей юности, созданныя въ эпоху наибольшаго господства страстей’ (Schack, Nachtrge, 1854, s. 33).}. Онъ посвятилъ ее королю, и изъ посвященія видно, что онъ ее считалъ достойной вниманія короля.

ГЛАВА XIV.

Лопе де Вега (продолженіе). Его отношенія къ церкви. Его ‘Вилеемскіе Пастухи’. Его религіозныя поэмы. Его участіе въ празднествахъ по случаю канонизаціи св. Исидора. Томе Бургилльосъ. Кошачья война. (La Gatoniachia). Ауто-де-фе. Божественные тріумфы. Поэма о Маріи, королевъ Шотландской. Ларъ Аполлона. Доротея. Старость Лопе и его смерть.

Въ эпоху изданія Завоеваннаго Іерусалима Лопе вступилъ въ духовное званіе, на заглавномъ лист этой поэмы Лопе впервые называетъ себя слугой св. Инквизиціи (Familiar del Santo Oficio). Признаки перемны жизни не замедлили отразиться и на его произведеніяхъ. Въ 1612 г. онъ издалъ въ свтъ длинную пастушескую повсть подъ заглавіемъ Вилеемскіе Пастухи (Pastores de Belen). Она состоитъ изъ пяти книгъ, писана на половину прозой, на половину стихами и содержитъ въ себ обработанный въ дух народныхъ преданій отрывокъ изъ священной исторіи новаго завта отъ рожденія Двы-Маріи до прибытія св. семейства въ Египетъ. Разсказъ объ этихъ событіяхъ вложенъ въ уста современныхъ вилеемскихъ пастуховъ.
Пастораль Лопе страдаетъ недостатками общими всмъ пастушескимъ повстямъ того времени: стихотворенія, въ нее вставленныя, такъ неумстны и плохи, какъ только можно себ представить. Также не легко объяснить, почему вставлены сюда три или четыре поэтическія состязанія и нсколько испанскихъ народныхъ игръ. Но съ другой стороны нужно сознаться, что повсть Лопе насквозь проникнута духомъ мягкости и кротости, вполн соотвтствующимъ ея содержанію. Нкоторые разсказы, заимствованные изъ Ветхаго Завта, переданы съ большой граціей, а переводы псалмовъ и другихъ еврейскихъ стихотвореній сдланы весьма удачно, вставленныя же въ повсть собственныя стихотворенія Лопе принадлежатъ къ его лучшимъ стихотвореніямъ. Такова напримръ псенка, которую поетъ подъ снью пальмы св. Два, склонившись надъ колыбелью своего ребенка, отъ нея ветъ тмъ же духомъ католической набожности, которымъ проникнуты написанныя на подобный сюжетъ картины Мурильо: ‘Св. Ангелы, блуждающіе подъ снью пальмъ, удержите ихъ втви, чтобъ мое дитя не проснулось! А вы вилеемскія пальмы, качаемыя бурными втрами, не шумите своими втвями, чтобъ мое дитя не проснулось! Божественный малютка, утомленный земными горестями и страданіями, забылся сномъ. Не шумите же своими втвями, чтобы мое дитя не проснулось! Отовсюду на него ветъ холодомъ и нечмъ мн прикрыть его. Ангелы Божіи, летающіе надъ землею на своихъ крыльяхъ, удержите втви пальмъ, чтобъ мое дитя не проснулось’ {Pues andais en las palnias,
Angelos santos
Que se duerme mi nino,
Tened los ramos etc. (Obras Sueltas, Tom. XVI, p. 332).}.
Произведеніе это Лопе посвятилъ въ простыхъ, и трогательныхъ выраженіяхъ своему сыну Карлосу, прелестному ребенку, умершему на седьмомъ году своей жизни, о которомъ Лопе всегда вспоминаетъ съ большой нжностью. Неизвстно, почему это произведеніе, такъ хорошо принятое публикой и перепечатанное въ четыре года не мене четырехъ разъ, осталось неоконченнымъ.
Въ 1612 г.— годъ изданія Вилеемскихъ Пастуховъ — Лопе выпустилъ въ свтъ нсколько религіозныхъ романсовъ и Мысли на проз (Pensamientos en prosa), будто бы переведенныя имъ съ латинскаго, изъ Габріэля Падекопео — неловкая анаграмма его собственнаго имени, въ 1614 г. онъ издалъ цлый томъ, состоящій изъ небольшихъ стихотвореній духовнаго содержанія, къ которымъ онъ присоединилъ нсколько торжественныхъ и поразительныхъ по своей сил поэтическихъ размышленій и молитвъ, сочиненныхъ имъ въ то время, когда онъ, колнопреклоненный передъ крестомъ, вступалъ въ общество кающихся, дале дв благочестивыхъ проповди, написанныя имъ по просьб членовъ этого братства, сборникъ духовныхъ стихотвореній и наконецъ Via Crucis или Размышленія надъ переходомъ I. Христа изъ судилища Пилатова на Голгофу {Obras, Tom. XIII, etc.}. Одни изъ этихъ стихотвореній дышатъ глубокой и торжественной набожностью {Напр. сонетъ, начинающійся словами, ‘Yo dormird en el polvo’ (‘Я буду спать въ пыли’) см. Obras, Tom. XIII, р. 186.} другія отличаются странной вульгарностью и грубостью тона {Таково напр. стихотвореніе: ‘Gertrudis siendo Dios tan amoroso’ (Obras. Tom. XIII, p. 223).} и только весьма немногія причудливы и безсодержательны {Нкоторыя изъ нихъ даже просто пошлы, таковъ напр. сонетъ: ‘Quando en tu alcazar de Sion’. (Obras, Tom. XIII, p. 225).}. Нкоторыя изъ религіозныхъ романсовъ Лопе до сихъ поръ поются на улицахъ Мадрита нищими слпцами, этотъ фактъ служитъ доказательствомъ благочестивыхъ чувствъ, наполнявшихъ по крайней мр по временамъ душу ихъ автора. Эти стихотворенія, равно какъ и изданное четыре года спустя повствованіе о мученической смерти множества христіанъ въ Японіи въ 1614 {Triumfo de la Fd en los Reynos del Japon. (Obras, Tom. XVII).} наполняютъ собою сборники смшанныхъ произведеній, напечатанныхъ Лопе между 1612 и 1620 г., все остальное время этого періода его жизни наполнено его блестящими трудами въ области свтской и духовной драмы.
Въ 1620 г. для Лопе представился удачный случай выступить передъ дворомъ и публикой въ роли духовнаго лица и драматурга, какъ нельзя боле соотвтствовавшей его способностямъ и притязаніямъ. Это было по случаю канонизаціи св. Исидора, въ честь котораго Лопе двадцать лтъ тому назадъ написалъ стихотвореніе, положившее основу его популярности, какъ поэта, въ этотъ длинный промежутокъ времени слава святаго значительно возрасла. Филиппъ III со времени своего исцленія не переставалъ ходатайствовать передъ церковью о причтеніи къ лику святыхъ того, чьей чудотворной сил онъ былъ обязанъ своимъ выздоровленіемъ. Наконецъ ходатайство его увнчалось успхомъ и 19 мая 1620 г. была назначена беатификація благочестиваго ‘мадритскаго пахаря’.
Въ то время большіе города Испаніи пользовались подобными торжествами какъ удобными случаями для назиданія толпы и прославленія своихъ національныхъ поэтовъ. Церковь охотно освящала своимъ авторитетомъ объявленныя по этому поводу поэтическія состязанія, которыми она хотла по возможности замнить рыцарскіе турниры, производившіе въ Европ въ продолженіе многихъ столтій далеко не назидательное впечатлніе. Эти поэтическія состязанія, сопровождаемыя различными призами и наградами, носили названіе поэтическихъ турнировъ (Justas poticas) и въ скоромъ времени сдлались однимъ изъ самыхъ любимыхъ народныхъ празднествъ. Мы уже имли случай говорить объ этихъ торжествахъ, начало которыхъ относится къ концу XVI столтія, по поводу полученія Сервантесомъ перваго приза въ Сарагосс въ 1595 г. {См. выше Томъ I, стр. 279.} Что до Лопе, то онъ получилъ первую награду въ іюн 1608 въ Толедо {Конкурсное произведеніе Лопе былъ шуточный романсъ, не имющій большихъ поэтическихъ достоинствъ. Онъ помщенъ въ Obras Sueltas Tom. XXI, рр.— 171—177.}, а въ сентябр 1614 онъ былъ избранъ судьею поэтическаго состязанія по случаю беатификаціи св. Терезы въ Мадрит, гд произвелъ большое впечатлніе на публику своимъ мелодическимъ голосомъ и своей манерой чтенія стихотвореній {Свднія о поэтическихъ состязаніяхъ этого времени можно найти у Наваретте (Vida de Cervantes, 162 и Примчанія и въ испанскомъ перевод моего труда. (Tom. III, рр. 527—529). Я имлъ случай просматривать нкоторыя изъ этихъ конкурсныхъ стихотвореній, поэтическое достоинство ихъ весьма не велико. Описаніе поэтическихъ турнировъ находится въ сборник Iustа Poetіca въ честь Мадонны Сарогосской, составленномъ Хуаномъ Батистой Фелисса де Касересъ (aragossa, 1629, in 4-to), въ которомъ фигурируютъ loseph de Valdivielso и Vargas Machuca. Съ теченіемъ времени состязанія эти происходили такъ часто, что сдлались смшными. Въ ‘Caballero Descortes’ Саласа Барбадильо (Madrid, 1621, in 12-mo f. 99 etc.) описано стихотворное состязаніе по поводу отысканной шляпы. Въ другомъ сатирическомъ произведеніи того же автора (La Estal’eta del Dios Momo, 1627), состоящемъ изъ ряда писемъ, въ которыхъ описываются современныя глупости и чудачества. Въ XVII письм Барбодильо говорить о сапожник, устроивающемъ поэтическое состязаніе и предлагающемъ призы для него. Нердко случалось, что эти литературные турниры имли чисто духовный характеръ. Такимъ характеромъ отличалось состязаніе, устроенное по случаю канонизаціи см. Петра изъ Альконтары въ 1670 г., состоявшее изъ чтенія 16 проповдей, приложенныхъ къ написаннымъ по этому случаю стихотвореніямъ.— Оно было издано Антоніо де Уэрта подъ заглавіемъ Trimfоs Glorioses и состоитъ изъ 415 страницъ. Едва-ли во всхъ литературахъ найдется боле скучная книга.}.
Беатификація святаго, считавшагося патрономъ Мадрита, имло гораздо большее національное значеніе, чмъ вс предшествующія торжества этого рода. Въ немъ принимали живое участіе вс классы населенія ‘героическаго города’ (какъ называли тогда Мадритъ), потому что вс они были уврены, что это торжество будетъ способствовать общему благосостоянію {Подробности торжества, равно какъ и написанныя по случаю его стихотворенія были напечатаны въ Мадрит въ 1620 въ небольшомъ in 4-to. Въ XI том сочиненій Лопе он занимаютъ собою около 300 страницъ. Количество стихотвореній, представленныхъ на конкурсъ, было довольно значительно, хотя впрочемъ далеко уступало количеству произведеній, обыкновенно представляемыхъ для поэтическихъ состязаній. Фигероа въ своемъ Passag&egrave,re (Madrid, 1617, in 12-mo, fol. 118) разсказываетъ, что на поэтическое состязаніе, устроенное незадолго передъ тмъ въ Мадрит, для чествованія св. Антонія Падуанскаго, было представлено пять тысячъ различнаго рода стихотвореній. Лучшія изъ нихъ были развшены по стнамъ церкви и монастырей, предложившихъ темы для конкурса, остальныя были распредлены по всмъ монастырямъ Испаніи. Этотъ обычай перешелъ и въ Америку. Въ 1585 г. Бальбуэна одержалъ въ Мексик побду надъ тремя стами конкурентовъ, См. его біографію, предпосланную академическому изданію его ‘Siglo de Oro’. (Madrid, 1821, in 8о).}, Церковь св. Андрея, гд почивали останки блаженнаго пахаря, была украшена съ необыкновеннымъ великолпіемъ. Богатые мадритскіе купцы оковали церковные алтари чистымъ серебромъ, золотыхъ длъ мастера положили тло святаго, нисколько не измнившееся въ продолженіи пяти вковъ, въ серебряную, художественно сдланную, раку. Другіе классы населенія принесли свои приношенія, вс эти пожертвованія отличались богатствомъ, которое тогда разливалось золотой ркой изъ рудниковъ Мексики и Перу по привиллегированнымъ сословіямъ испанскаго народа. Прямо передъ церковью была устроена великолпная платформа, съ которой читались присланныя на конкурсъ стихотворенія. Этой частью празднества распоряжался Лопе де Вега.
Передъ началомъ торжества было прочитано, какъ бы въ вид пролога, нсколько сатирическихъ посланій, цлью ихъ, которой они безъ всякаго сомннія достигли, было возбудить веселое настроеніе въ собравшейся публик. Вслдъ за этимъ Лопе открылъ торжество похвальной рчью въ честь св. Исидора, заключавшею въ себ около семи сотъ стиховъ. Дале слдовало чтеніе темъ, заданныхъ девятью музами для предстоящаго состязанія въ связи съ правилами, которыми должны руководствоваться судьи въ присужденіи наградъ. Вслдъ за ними началось чтеніе самыхъ стихотвореній. Въ числ соискателей были знаменитйшіе поэты того времени: Сарате, Гильенъ де Кастро, Хореги, Эспинель, Монтальванъ, Пантолеонъ, Сильвейра, юный Кальдеронъ и наконецъ самъ Лопе съ своимъ юнымъ сыномъ, также носившимъ имя Лопе. Все это происходило съ важностью, приличной значенію самого событія, но посл того какъ чтеніе конкурсныхъ стихотвореній было окончено, появился какой то замаскированный человкъ, носившій имя Томе Бургильосъ, который придалъ особое оживленіе празднеству своими забавными стихами, осмивая всхъ и все подобно gracioso народнаго театра или интермедіямъ, исполняемымъ посл каждаго акта на правильной сцен.
Лопе почти не скрывалъ, что эта сатирическая интермедія принадлежала его перу, драматическій инстинктъ врно подсказалъ ему, что введеніе комическаго элемента еще боле оттнитъ важность и серьезность торжества {‘Читатели должны помнить — замчаетъ Лопе — что стихи Бурглл.тьоса чисто фиктивнаго свойства, потому что онъ самъ не появлялся на сцен и все произносимое отъ его имени маской иметъ цлью сообщить всему торжеству боле пикантности.’ Такъ какъ Бурглльосъ не являлся лично на конкурсъ, то публика думала, что это было лицо вымышленное самимъ Лопе. (Obras, Tom. XI, р, 401, см. также ibid. р. 528. Розелль (Bibl. Rivadeneyra, XXXVIII, Prologo. p. XVI, примчаніе), увряетъ, что стихотворенія приписываемыя Томе Бургилльосу, переписанныя собственной рукой Лопе, находятся у Маркиза Пидаля.}. Вс представленныя на конкурсъ стихотворенія были имъ прочитаны съ замчательнымъ искусствомъ, а въ заключеніе онъ прочелъ написанный размромъ народныхъ романсовъ забавный перечень всего происходившаго. Посл всего этого судьи провозгласили имена побдителей, но кто они были мы не знаемъ, такъ какъ списокъ ихъ не дошелъ до насъ. Что до самихъ конкурсныхъ стихотвореній, то Лопе не замедлилъ издать вс, какъ удачныя, такъ и неудачныя.
Два года спустя совершилось еще большее торжество. Въ начал царствованія Филиппа IV переговоры, которыя велъ его предшественникъ съ папой, увнчались полнымъ успхомъ, и глава католической церкви повеллъ, чтобъ св. Исидоръ вмст съ тремя другими благочестивыми испанцами былъ причисленъ къ лику святыхъ путемъ формальной канонизаціи. Населеніе Мадрита обратило вниманіе въ папской булл лишь на то, что относилось къ своему любимому святому и патрону. Почести, оказанныя св. Исидору, были чрезвычайныя {Описаніе всхъ церемоній этого втораго великаго народнаго торжества съ относящимися сюда стихотвореніями издано въ 1G22 г. въ Мадрит in 4-ю и наполняетъ собою XII томъ Obras Sueltas Лопе.}. Праздникъ, устроенный по этому случаю, длился цлыхъ девять дней. Въ разныхъ частяхъ города было воздвигнуто восемь пирамидъ, боле чмъ въ семьдесятъ футовъ каждая, кром того было устроено девять великолпныхъ алтарей, замокъ, временный театръ и разбитъ роскошный садъ. Лучшіе дома города были убраны великолпными тканями и коврами, религіозныя процессіи, въ которыхъ самые знатныя лица добровольно приняли на себя исполненіе самыхъ низменныхъ ролей, то и дло двигались по улицамъ. Ко всему этому присоединилось популярнйшее изъ народныхъ увеселеній — бои быковъ, въ которыхъ для забавы публики было принесено въ жертву боле двухъ тысячъ этихъ благородныхъ животныхъ.
Часть торжества составляло поэтическое состязаніе, происходившее 19 мая, ровно черезъ два года посл беатификаціи. Лопе по прежнему появился на сцен, устроенной какъ разъ передъ церковью св. Андрея. Снова выступили на состязаніе знаменитйшіе современные поэты, желавшіе почтить память знаменитаго святаго, снова появился Томё Бургильосъ съ своими забавными выходками. Лопе получилъ первую награду, прочія были розданы Сарате, Кальдерону, Монтальвану и Гильену де Кастро. На подвижныхъ сценахъ были представлены въ присутствіи короля, двора и многочисленной публики, дв пьесы, одна изъ дтства, другая изъ молодости святаго, заказанныя Лопе городомъ. Благодаря всему этому, Лопе игралъ главную роль въ празднеств, прекрасно характеризующемъ и духъ времени и религію, подъ снью которой онъ совершался. Полное описаніе празднества съ приложеніемъ конкурсныхъ стихотвореній и своихъ собственныхъ пьесъ было издано Лопе въ конц года.
Успхъ Лопе на этихъ двухъ празднествахъ несомннно льстилъ его самолюбію. Оба празднества происходили при большемъ стеченіи публики, тема для поэтическихъ состязаній была одна изъ самыхъ популярныхъ, все это вмст взятое способствовало его популярности гораздо больше, чмъ его успхи на драматическомъ поприщ. Въ особенности были приняты публикой съ восторгомъ забавныя, хотя и нердко весьма грубыя, сатирическія выходки Томе Бургилльоса. Успхъ ихъ побудилъ Лопе написать множество стихотвореній въ подобномъ тон, а въ 1634 г. онъ издалъ подъ псевдонимомъ Бургилльоса цлый томъ сатирическихъ произведеній. Большинство ихъ составляютъ сонеты и небольшія поэмы, изъ которыхъ нкоторыя отличаются замчательной комической солью, не говоря уже о плавномъ стих, составляющемъ достоинство всхъ ихъ вообще. На одной изъ нихъ, которая къ тому же отличается боле значительнымъ объемомъ, слдуетъ остановиться подробне.
Это герои — комическая поэма въ шести псняхъ, написанная различными размрами и носящая заглавіе Gatomachia или Кошачья Война, потому что въ ней описывается поединокъ между двумя котами, влюбленными въ одну кошку. Подобно всмъ произведеніямъ этого рода, не исключая отсюда и Ватрахоміомахіи, поэма Лопе черезъ чуръ длинна. Въ ней около 25,000 стиховъ, написанныхъ самыми разнообразными размрами. Но если поэма Лопе не первая по времени изъ произведеній этого рода въ испанской литератур, то она несомннно первая по внутреннимъ достоинствамъ. Въ особенности хороши послднія дв псни (Silvas), написанныя отчасти въ стил Аріосто, отчасти въ дух народныхъ романсовъ и отличающіяся замчательной игривостью и остроуміемъ. Вслдствіе этого поэма Лопе съ самаго появленія своего пользовалась большой популярностью въ Испаніи, да и въ настоящее время изъ смшанныхъ произведеній Лопе она читается едва ли не боле всхъ. Въ изданіи поэмы 1794 г. утверждается, хотя и безъ солидныхъ доказательствъ, что Томе Бургилльосъ былъ дйствительное лицо, нашлось весьма мало людей, которые этому поврили, и хотя самъ Лопе въ предисловіи къ первому изданію поэмы и распространяется объ ея мнимомъ автор, но это не могло никого ввести въ заблужденіе, ибо тотъ же Лопе уже на первомъ празднеств въ честь св. Исидора почти прямо заявилъ, что Бургильосъ лицо имъ вымышленное, для того чтобы придать больше пикантности литературному состязанію. Фактъ этотъ вполн подтверждается какъ предпосланнымъ поэм цензурнымъ одобреніемъ, подписаннымъ Кеведо, такъ и слдующимъ за нимъ стихотвореніемъ Коронеля {Изданіе поэмы, отстаивающее реальность личности Бургилльоса, перепечатано въ XVII том ‘Poesis Castelianas’, собранныхъ Фернандесомъ и другими учеными. Но кром словъ самого Лопе, приведенныхъ въ предъидущемъ примчаніи, можно привести слова Кеведо изъ Aprobaccion, что ‘слогъ поэмы таковъ, какой встрчается только въ собственныхъ произведеніяхъ Лопе’, а Коронель въ своихъ предпосланныхъ поэм стихахъ (Dcimas), прямо говоритъ, что ‘стихъ поэмы обличаетъ перо Феникса Испаніи’ — слова, которыя Лопе никогда бы не напечаталъ, если бы въ самомъ дл поэма была написана кмъ-либо другимъ. Стихотворенія, приписываемыя Томб Бургилльйосу, перепечатаны въ XIX том Obras Sveltas съ изданія 1634 г., вышедшаго подъ редакціею самого Лопе. Прекрасный нмецкій переводъ поэмы Лопе помщенъ въ Bertuch’s, Magazin der spanischen und portugiesischen Literatur, Dessau, 1781, Band I.}.
Въ 1621 г. въ промежутк между двумя празднествами въ честь св. Исидора Лопе издалъ ‘борникъ своихъ произведеній’, въ которомъ помщена между прочимъ поэма Филомена. Первая пснь этой поэмы содержитъ въ себ миологическую исторію Тезея и Филомены, вторая — аллегорическое оправданіе самого себя подъ видомъ защиты соловья отъ завистливаго дрозда. Кром того въ томъ же сборник находятся Тапада — стихотворное описаніе помстья герцога Браганцскаго въ Португаліи, Андромеда съ миологическимъ сюжетомъ, какъ и Филомена, Судьба Діаны (Las Fortunas de Diana), самая ранняя изъ прозаическихъ повстей Лопе, нсколько поэтическихъ посланій и небольшихъ поэмъ и переписка по поводу такъ-называемой Новой поэтической школы (Nueva Poesia), гд находятся злыя выходки по поводу бывшей тогда въ большой мод поэтической школы Гонгоры {Поэмы напечатаны во второмъ том Obras Sueltas, Разсужденіе о новой школ поэзіи въ четвертомъ (стр. 459—482). Сюда должны быть отнесены различныя выходки по адресу Гонгоры, разсянныя въ другихъ сочиненіяхъ Лопе и въ особенности его сонетъ, Boscan, tarde lleganios, вошедшій впослдствіи въ Laurel de Apolo (1630, f. 123), все это показываетъ, что если иногда Лопе и самъ писалъ бывшимъ тогда въ мод изысканнымъ слогомъ, онъ тмъ не мене всегда былъ противникомъ аффектаціи. Новеллы этого сборника вошли въ VIII томъ Obras Sneltas. Слдуетъ замтить, что и въ Дороте есть сонетъ, начинающійся словами ‘Palulaudo de cultо, Claudio amigo’, посвященный осмянію современнаго аффектированнаго стиля (Cultismo).}. Взятый въ цломъ, сборникъ мало прибавитъ къ поэтической слав Лопе, но отдльныя части его, напр. отрывки изъ посланій и Филомены полны глубокаго интереса по существующимъ въ нихъ намекамъ на обстоятельства личной жизни великаго испанскаго поэта.
Второй сборникъ подобнаго же смшаннаго содержанія былъ изданъ Лопе въ 1624. Въ немъ помщены три поэмы, написанныя октавами: Цирцея — не совсмъ удачная обработка извстнаго эпизода Одиссеи, Утро св. Іоанна (lа Maana de San Juan) — описаніе граціознаго народнаго праздника, такъ какъ онъ праздновался въ то время и легенда о. происхожденіи Блой Розы. Къ нимъ Лопе присоединилъ нсколько посланій въ проз и стихахъ и три небольшихъ повсти въ проз, составляющія вмст съ упомянутой выше повстью, все что было имъ издано въ области романическаго вымысла {Три поэмы помщены въ третьемъ том Obras Sueltas, посланія — въ первомъ (стр. 279 и т. д.), а повсти въ осьмомъ.}.
Эти три повсти безспорно составляютъ украшеніе сборника. Весьма вроятно, что он были написаны въ подражаніе повстямъ Сервантеса, изданнымъ одиннадцать лтъ назадъ и пользовавшимися большой извстностью во всей Европ.— Но область романическаго вымысла также мало соотвтствовала таланту Лопе, какъ драматическая дятельность Сервантесу. Повидимому онъ самъ понималъ это, ибо въ предисловіи къ первой новелл, онъ сознается, что только желаніе угодить одной дам побудило его выступить въ той области литературнаго творчества, которую онъ считалъ себ чуждой, три остальныя повсти, посвященныя той же особ, по всей вроятности, возникли подъ вліяніемъ того же чувства {Obras Sueltas, Tom. VIII, p. 2, см. также предисловіе къ третьему, тому. Серда-и-Рико, издавая эти повсти Лопе, замчаетъ, что лучшія повсти на испанскомъ язык принадлежатъ Сервантесу и что Лопе настолько хорошъ насколько онъ съумлъ овладть манерой Сервантеса (Tom VIII, Prblogo, p. VI).}. Ни одна изъ этихъ повстей не произвела при своемъ появленіи большаго эффекта, но двадцать лтъ спустя он были перепечатаны вмст съ четырьмя другими повстями подобнаго же пошиба, не принадлежащими Лопе. Лучшая изъ повстей этого сборника — послдняя, ‘El zeloso para morir’ (Ревнивый до смерти), хотя и она оканчивается довольно неискусно увреніемъ, что за ней будетъ слдовать другая. Вс эти повсти помщены въ полномъ собраніи смшанныхъ произведеній Лопе (Obras Sueltas), хотя только первыя четыре имютъ право считаться его произведеніями {Отдльныя изданія всхъ этихъ восьми повстей выходили въ Сарагосс (1648), Барселон (1650) и другихъ мстахъ. Существуетъ путаница относительно помщенныхъ въ этомъ сборник стихотвореній, ибо нкоторыя изъ нихъ вошли впослдствіи въ собраніе сочиненій Сарате (Alcala, 1651. Ср. Obras Sueltas, Tom. III, p. III). Но подобныя смшенія не рдкость въ испанской литератур и мы возвратимся къ нимъ, когда будемъ говорить о Сарате.}.
Въ годъ, предшествующій изданію этихъ повстей, мы видимъ Лопе въ новой роли, роли инквизитора. Одинъ бдный Францисканскій монахъ былъ заподозрнъ въ ереси, подозрніе это казалось тмъ боле основательнымъ, что мать его была еврейка. Изгнанный изъ двухъ монастырей, онъ помшался и однажды во время обдни въ припадк яростнаго безумія выхватилъ изъ рукъ священника освященный опрснокъ и разорвалъ его на мелкіе кусочки. Само собою разумется, что онъ былъ тотчасъ же арестованъ и преданъ суду инквизиціи. Послдняя въ виду его упорства заключила, что онъ лютеранинъ и кальвинистъ и присоединивъ къ этому преступленію его еврейское происхожденіе, въ свою очередь предала его свтской власти для соотвтствующаго наказанія. Обыкновенное въ этихъ случаяхъ наказаніе было сожженіе живымъ, и въ январ 1623 оно было приведено въ исполненіе за Алькяльской заставой въ Мадрит. Религіозный фанатизмъ былъ возбужденъ въ высшей степени, громадныя толпы народа присутствовали при этомъ назидательномъ зрлищ, присутствовалъ и дворъ, театры и публичныя увеселенія были по этому случаю закрыты на цлыхъ дв недли. Современники разсказываютъ что, Лопе, выразившій въ нкоторыхъ мстахъ своей Драконтеи духъ ярой нетерпимости, былъ однимъ изъ главныхъ распорядителей этой возмущающей душу церемоніи {Разсказъ объ этомъ ауто-да-фе можно найти въ рукописной исторіи Мадрита Леона Пинелло, хранящейся въ мадритской королевской библіотек. Здсь же мы находимъ біографическую замтку о самомъ Лопе, помченную годомъ его кончины. Извлеченіе изъ нея сдлано Касьяно Пеллисеромъ въ ‘Origen de las Comedias’. Madrid, 1804, Tom. I, pp. 104—105.}.
Впрочемъ религіозный фанатизмъ не ослабилъ его любви къ поэзіи. Въ 1625 г. онъ выпустилъ въ свтъ поэму въ пяти псняхъ Божественные Тріумфы, написанную въ стил Петрарки и его любимымъ размромъ. Она начинается побдами ‘Божественнаго Пана’ и оканчивается тріумфомъ христіанства {Obras Sueltas, Tom. XIII.}. Произведеніе это не имло успха главнымъ образомъ потому, что самое заглавіе невольно наводило на мысль сопоставлять его съ Trionfi знаменитаго итальянскаго поэта. Рядомъ съ поэмой было напечатано въ той же книг небольшое собраніе стихотвореній религіознаго содержанія, постоянно увеличивавшееся съ каждымъ новымъ изданіемъ, пока оно въ свою очередь не выросло въ цлую книгу. Нкоторыя изъ этихъ стихотвореній проникнуты нжностью и глубокимъ чувствомъ, такова напр. канцона Лопе на смерть сына {‘A la Muerte de Carlos Felix’. (Obras, Tom XIII, p. 365).} и сонетъ на свою собственную смерть, начинающійся словами: ‘Я буду почивать въ прах’ (Yo dormir&egrave, en el polvo), но за то другія, напр. Vilancіcos къ св. таинству причащенія, отличаются неумстнымъ легкомысліемъ, а подчасъ грубымъ и чувственнымъ оттнкомъ {См. въ особенности два первыхъ (Obras Sueltas, Tom XIII, p. 413 и 423.}. Вс они вмст взятыя даютъ намъ прекрасное понятіе о томъ, что разумли благочестивые и просвященные люди XVII в. подъ именемъ религіи,— Подобное замчаніе примняется въ полной мр къ поэм Лопе Трагическая Корона (Corona Trgica), основанной на трагической судьб Маріи Стюартъ и изданной въ 1627 г., ровно черезъ сорокъ лтъ посл ея смерти {Она перепечатана въ четвертомъ том Obras Sueltas.}. Она состоитъ изъ пяти псенъ, написана восьми-строчными стансами и по мысли Лопе должна была служить образчикомъ религіозной эпопеи, но на самомъ дл она представляетъ собою образчикъ проникнутой нетерпимостью религіозной конгроверсы. Марія изображена здсь чистой и святой мученицей католицизма, тогда какъ Елисавета поочередно именуется Іезавелью и Аталіей, причемъ Филиппу почти ставится въ вину, что онъ, бывши въ качеств супруга Маріи Тюдоръ королемъ Англіи, пощадилъ ея сестру {Это ужасное мсто находится на стр. 5. Въ письм къ мальтійскому уполномоченному Овандо, припечатанному въ конц Laurel deApolo (Madrid 1630, f. 118) Лопе упоминаетъ о своей поэм и говоритъ, что она писана въ деревенскомъ уединенія, когда душа человка проникается мягкимъ и кроткимъ настроеніемъ.}. Вообще говоря, это довольно скучное произведеніе, оно начинается исторіей Маріи Стюартъ, которую она сама разсказываетъ находившимся при ней въ тюрьм дамамъ, и оканчивается ея смертью на эшафот. Поэма Лопе насквозь проникнула религіознымъ духомъ, одушевлявшимъ собой каждаго испанца эпохи Филиппа II, тмъ духомъ, который — ненужно упускать этого изъ виду — придалъ особый характеръ испанской инквизиціи. Можетъ быть въ силу этого Лопе считалъ свою поэму достойной посвященія пап Урбану VIII, который самъ написалъ эпитафію на смерть несчастной шотландской королевы, о. чемъ Лопе не преминулъ упомянуть въ предисловіи, сказавши, что папа предрекъ беатификацію Маріи. Льстивая выходка Лопе была принята благосклонно. Папа написалъ ему любезное письмо, возвелъ его въ степень доктора богословія, прислалъ ему мальтійскій крестъ св. Іоанна и назначилъ его въ почетныя должности Фискала апостольской камеры и нотаріуса римскихъ архивовъ. Такимъ образомъ мра духовныхъ отличій, о которыхъ разв только могъ мечтать Лопе, была полна.
Въ 1630 г. Лопе издалъ поэму Лавръ Аполлона, нсколько напоминающую Путешествіе на Парнассъ Сервантеса, но только боле обширную, боле обработанную и еще боле неудовлетворительную. Въ ней описывается поэтическій праздникъ, данный богомъ поэзіи въ апрл 1628 г. на гор Геликон. На этомъ праздник были присуждены награды боле чмъ тремъ стамъ испанскимъ поэтамъ. Огромность этой цифры не замедлила отразиться и на изложеніи поэмы, которое сдлалось крайне монотоннымъ отчасти вслдствіе невозможности ярко охарактеризовать множество ординарныхъ поэтовъ, отчасти вслдствіе того, что Лопе задался цлью похвалить каждаго изъ нихъ. Поэма приняла вслдствіе этого чрезвычайные размры: она распадается на десять silvas и содержитъ въ себ боле семи тысячъ стиховъ {Къ XXXVIII том Biblioteca de Autores Espaoles (Madrid, 1856) помщенъ списокъ поэтовъ, упоминаемыхъ въ Laurel de Apolo, съ біографическими указаніями относительно ихъ произведеній, большинство которыхъ не лишено литературнаго значенія. Сотый томъ, заключающій въ себ извлеченіе изъ Obras Sueltas Лопе по изданіи Серда-и-Рико (въ двадцати одномъ том) составленъ весьма умло дономъ Костяномъ Роселемъ.}. Въ той же книг Лопе напечаталъ, кром нсколькихъ мелкихъ стихотвореній, драматическую эклогу въ семи сценахъ, которая раньше была представлена въ присутствіи короля и двора съ необыкновенной роскошью и великолпіемъ постановки — обстоятельство, доказывающее какъ высоко цнили Лопе, если для написанной имъ бездлки не пожалли такихъ издержекъ {Не легко объяснить, почему эти позднйшія произведенія Лопе попали въ первый томъ Obras Sueltas (1776—79 г.). Издатель ихъ Серда-и-Рико, быль человкъ ученый, но лишенный эстетическаго вкуса и критическаго такта.}.
Послднимъ изъ большихъ сочиненій Лопе была Доротея, длинный прозаическій романъ, разбитый на діалоги {Онъ наполняетъ собою весь седьмой томъ Obras Sueltas. Къ концу тома приложенъ списокъ пословицъ, въ немъ встрчающихся, ихъ не боле полутораста, но зато он очень хороши. Он главнымъ образомъ заимствованы изъ части романа, носящей заглавіе Gerarda, которая есть подражаніе Целестин.}. Онъ былъ написанъ Лопе еще въ юности и — какъ уже было выше замчено — содержитъ въ большей или меньшей степени факты изъ юношеской жизни поэта. Какъ бы то ни было, но извстно, что Лопе питалъ особое пристрастіе къ Дороте, называлъ ее самымъ любимымъ изъ своихъ произведеній (lа mas querida de sus obras) и говорилъ, что въ старости онъ тщательно пересмотрлъ свой юношескій трудъ я сдлалъ къ нему много добавленій {Въ эпилог къ Клавдію Лопе выражается такъ: ‘Доротея, посмертное дитя моей музы и мое послднее и самое любимое произведеніе, до сихъ поръ жаждетъ своего появленія на свтъ’. (Obras, Tom. IX, p. 867).}. Доротея впервые вышла въ свтъ въ 1632 г. Значительное количество стиховъ пестрятъ собою прозаическую ткань изложенія, отливающую во многихъ мстахъ свжестью и реальностью красокъ, которые бросаютъ свтъ на жизнь Лопе въ періодъ предшествующій его участію въ экспедиціи Непобдимой Армады. Герой романа Фернандо — поэтъ подобно Лопе. Онъ влюблялся не разъ, былъ даже женатъ и подъ конецъ своей жизни отказывается отъ Доротеи, которую любилъ въ юности, и поступаетъ въ монахи. Все это разсказывается въ пяти длинныхъ актахъ, безъ обдуманнаго плана, даже безъ строгой послдовательности между отдльными сценами. Въ настоящее время Доротея Лопе, если и читается, то только ради своей образцовой роскошной прозы, ради заключающихся въ ней просвтовъ въ душу автора, да отчасти разв ради вставленныхъ въ нее стихотвореній, большинство которыхъ вызвано на свтъ событіями, не имющими никакого отношенія къ содержанію романа.
Послднее произведеніе, отданное въ печать Лопе, была эклога въ честь одной португальской дамы, а послдняя вещь имъ написанная — это небольшая поэма El Sigio de Oro (Золотой вкъ), замчательная по сил и гармоніи стиха и сонетъ на смерть одного изъ своихъ друзей {Вс эти три произведенія, любопытныя какъ послдніе поэтическіе плоды музы Лопе — помщены въ его Obras Sueltas, Tom. IX рр. 2 и 10 и T. X, р. 193. У меня есть списокъ съ древнйшаго весьма рдкаго изданія этихъ произведеніи, приготовленнаго къ печати самимъ Лопе. Въ подлинник оно носитъ заглавіе: Filis, Egloga a la Decima Musa, Dona Bernarda Ferriera de la Cerda, Seora Portuguese, Frei Lope Felix de Vega Carpio, del abito de San Juan. Ano 1635′. Это плохо напечатанная книжечка, состоящая всего изъ одиннадцати листочковъ in 12о. Дама, которой Лопе посвятилъ свои послднія произведенія, была извстная поэтесса того времени. См. о ней ниже Гл. XXVIII.}. Вс эти произведенія вошли въ сборникъ произведеній Лопе, большею частью драматическаго содержанія, изданный его зятемъ Луисомъ де Усатеги черезъ два года посл смерти поэта.
По мр того, какъ жизнь Лопе подвигалась къ концу, религіозное, окрашенное мрачнымъ фанатизмомъ, настроеніе все боле и боле овладвало его душой. Это настроеніе отражается во многихъ его произведеніяхъ этой эпохи, подъ конецъ оно достигло такой силы, что онъ почти постоянно находился въ состояніи, которое въ то время уже начинали называть ипохондріей {‘Постоянное меланхолическое настроеніе, которое недавно стали называть ипохондріей’ — такъ называетъ эту болзнь Монтальванъ. Дале у него слдуетъ разсказъ о послднихъ минутахъ Лопе, (Obres, Tom. XX, рр. 37 и слд. См. также Baena, Hijos de Madrid, Tom. Ш, pp. 360—363. Подобный взглядъ на меланхолію высказанъ Кальдерономъ въ послднемъ акт (Jornada) его пьесы Врачъ своей чести. На вопросъ Хацинты, что такое ипохондрія? Кокинъ отвчаетъ:
Es una enfermedad que no la habia
Habr dos aos, ni en el mundo era.
Гарценбушъ относитъ эту пьесу на довольно солидныхъ основаніяхъ къ 1635 г., году смерти Лопе, стало быть два опредленія ипохондріи совершенно совпадаютъ другъ съ другомъ.}. Въ первыхъ числахъ августа онъ почувствовалъ себя необыкновенно слабымъ и впалъ въ страшное уныніе, окончательно подкосившее остатокъ его силъ. Тмъ не мене, онъ думалъ только о своей душ: доведенный до крайняго истощенія силъ, онъ все еще продолжалъ поститься, и однажды, неизвстно по какому случаю, такъ немилосердно отбичевалъ себя, что на полу его комнаты остались слды крови. Съ этихъ поръ онъ уже боле не поправлялся. Въ эту же ночь ему сдлалось хуже и, исполнивъ съ чувствомъ покорности и благоговнія вс обряды, предписанные церковью, онъ испустилъ духъ 27 августа 1635 г. на семьдесятъ третьемъ году своей жизни, сожаля только о томъ, что не посвятилъ всей своей жизни Богу.
Впечатлніе, произведенное его смертью, было такъ сильно, какъ это рдко бываетъ даже при потер людей, отъ жизни которыхъ зависитъ благосостояніе всего народа. Другъ и покровитель Лопе, герцогъ де Сесса, которому онъ, умирая, оставилъ свои рукописи, устроилъ ему похороны, соотвтствующіе своему богатству и своему высокому общественному положенію {См. замчательное посвященіе Лопе своихъ комедій герцогу де Сесса (Tom. IX, 1618). Маркизъ де Пидаль, щедрый покровитель испанской литературы и одинъ изъ первыхъ знатоковъ ея древняго періода, по слухамъ обладаетъ значительнымъ собраніемъ писемъ Лопе къ герцогу де Сесса, котораго онъ называлъ Люссиндо. Я надюсь, что рано или поздно эти письма будутъ изданы въ свтъ.}. Они продолжались цлыхъ девять дней. Громадныя толпы народа присутствовали при церемоніи {Въ предисловіи къ ‘Fama immortal del Fenix de Europa’ Хуана де ля Пенья (Madrid, 1635, f. 16, in 12-mo), одномъ изъ многихъ произведеній, вызванныхъ смертью Лопе мы читаемъ, что ‘el concurso de gente que acudi a su casa а verle у al entierro fue el mayor que se ha visto’.}. Священнодйствовали три епископа и первые сановники государства шли за гробомъ.
Число стихотвореній, вызванныхъ смертью Лопе, достигло баснословной цифры. Изъ стихотвореній, написанныхъ въ одной Испаніи, образовался объемистый томъ, заключающійся драматической апоеозой Лопе. Другой такой же величины томъ составился изъ стихотвореній, написанныхъ въ Италіи {См. Obras Sueltas, Tom. XIX—XXI, гд перепечатаны стихотворенія, вызванныя смертью Лопе и написанныя на языкахъ испанскомъ, латинскомъ, французскомъ, итальянскомъ и португальскомъ. Испанскія стихотворенія были собранныя Моптальваномъ, предпославшимъ имъ свою ‘Fama Pstuma de Lope de Vega,’ можно разсматривать какъ нкотораго рода поэтическое состязаніе въ честь великаго поэта, въ которомъ конкурировали боле полутораста современныхъ поэтовъ.}. Но трогательне всего была просьба его нжно любимой дочери, уже четырнадцать лтъ затворившейся въ монастыр, которая просила, чтобы похоронная процессія прошла мимо ея монастыря и позволила ей взглянуть въ послдній разъ на дорогія черты своего великаго отца, а торжественне всего были слезы многочисленной толпы, провожавшей любимаго писателя въ его послднее жилище {Obras Sueltas, Tom. XX, p. 42. При составленіи этой главы я многимъ обязанъ прекрасной стать Соути о смшанныхъ произведеніяхъ Лопе, помщенной въ Quarterly Review 1818, No 85.
Духовное завщаніе Лопе, сколько мн извстно, никогда не было напечатано вполн. Благодаря любезности лорда Голланда, у меня есть списокъ съ него. Это тотъ самый списокъ, который Наваррете послалъ своему отцу, біографу Лопе и который, по его словамъ, онъ нашелъ въ ‘El Arihivio de Escrituras de Madrid’, отыскивая духовное завщаніе Сервантеса. Въ виду важности этого любопытнаго документа я позволяю себ привести его въ подлинник:
‘TESTAMENTO DE LOPE DE VEGA.
‘En el nombre de Dios nuestro Seor, amen. Sepan los que vieren esta escritura de testamento у ultima voluntad, como yo Frey Lope Flix de Vega Carpio, Presbitero de la sagrada religion de San Juan, estando enferme en la cama de enfermedad que Dios nuestro Seor fu servido de me dar, y en mi memoria, juicio у entendimiento natural, creyendo у confesando, como verdaderamente creo у confieso, el misterio de la Ssma. Trinidad, Padre, Hijo y Espiritu Santo, que son tr&egrave,s personas y un solo Dios verdadero, y lo dnias que cr у ensena la Santa Madr Iglesia Catlica Romana, y en esta fe me gelgo haber vivido у protesto vivir y morir: y con esta invocacion divina otorgo mi testamento, desapropiamiento у declaration en la forma siguiente.
‘Lo primero, encomiendo mi aima Dios nuestro Seor que la hizo у cri su iinagen у semejanza y la redimi por su preciosa sangre, al quai suplico la perdone у lleve su snta gloria, para lo quai pngo por mi intercesora la Sacratisima Virgen Maria, concebida sin pecado original, y todos los Santos у Santas de la corte del cielo, y defunto mi cuerpo sea restituido la tierra de que fu formado.
‘Difunto mi cuerpo, sea vestido con las insignias de la dicha religion de San Juan, у sea depositado en la iglesia у lugar que ordenara el exmo. sr. Duque de Sessa mi seor, y paguese los derechos.
‘El dia de mi entierro, si fuere hora y si no otro siguiente, se diga por mi aima misa cantada de cuerpo presente en la forma que se acostumbra con los demas religiosos, y en quanto al acompanamiento de mi entierro, honras, no venario y demas exguias y misas de aima y rezadas que por mi alma se han de decir, lo dexo al parecer de mis albaceas, de la persona que legitimamente le tocare esta disposicion.
‘Declare que, antes de ser sacerdote у religiose, fui casado segun orden de la Santa Madre Iglesia con Da. Juana de Guardio, hija de Antonio de Guardio у Da. Maria de Collantes, su muger, difuntos, vecinos que fueron desta villa, у la dha. mi muger trax por dote suyo а mi poder viente у dos mil trescientos у ochenta у dos rs. de plata doble. yo la hice de arras quinientos ducados de que otorgu escritura ante Juan de Piiia, у dellos soy deudor D’. Feliciana Flix del Carpio, mi hija tinica у de la dicha de mi muger, а quien mando se paguen у restituyan de lo mejor de mi hacienda con las ganancias que le tocare.
‘Declare que la dicha Da. Feliciana, mi hija, esta casada con Luis de Ustegui, vecino de esta villa, у al tiempo que se trald el dicho casamiento le ofreci cinco mil ducados de dote, compreheiidindose en ellos lo que la dicha mi hija le tocase de sus abuelos maternos, у dellos otorgo scriptura ante el dho. Juan de Pia, а que me remito, у respecte de haber estado yo alcanzado no he pagado ni salisfecho per cuento de la dicha dote inrs. ni otra cosa alguna, aunque he cobrado de la herencia del otro mi suegro algunas eantidades, como pareeer de las cartas de pago que ho dado: mando se les paguen los dho. cinco mil ducados.
‘А las mandas forzosas si algun derecho tienen. les uiando quatro rs.
‘А los lugares santos de Jerusalem mando veinte rs.
‘Para casamiento de doncellas grfanas un real = у para auyda de la beatificacion de la Beata Maria de la Cabeza otro real.
‘Y para cumplir у pagar este mi testamento у declaracion, nombre por mis albaceas el dho. exmo. sr. Duque de Sessa, Dn. Luis Fernandez de Cordoba, у Luis de Usategui, mi yerno, у qualquiera de los dos in slidum, a los quales con esta facultad doy podcr para que luego que yo fallezca vendan de mis bienes los necesarios, у cumplan este testamento, y les dure el ano del albaceazgo.
‘Declare que el Rey nuestro seor (Dios le gue.) usando de su benignidad у largueza, ha muchos anos que en remuneracion de el mucho afecto у voluntad con que le he servido, me ofreci dar un oficio para la persona que casase con la dha. mi hija, conforme la calidad de la dha. persona, у porque con esta esperanza tuvo efecto el dho. matrimonio, у el dho. Luis de Ustegui, mi yerno, es hombre principal у noble, у esta muy alcanzado, suplico а S. М. con toda humildad у al exmo. sr. Conde Duque en atencion de lo referido honre al dho. mi yerno, hacindole merced, como lo fio de su grandeza.
‘Cobrese todo lo que parecicre me deben, у pguese lo que legitimamente pareciere que vo debo.
‘Y cumplido, en el remanente de todos mis bienes, derechos y acciones, nombre por mi heredera universal la dha. Da. Feliciana Felix del Carpio, mi hija finica, у en quanto los que pueden locar la dha. sagrada religion de San Juan tambien cumpliendo con los estatutos della nombre а la dha. sagrada religion para que cada uno lleve lo que le perteneciere.
‘Revoco у doy por ningunos у de ningun efecto todos у qualesquier testamentos, cobdicilos, desapropiamentos, mandas, legados у poderes para testar que antes de este haya fecho у otorgado por escrito, de palabra, o en otra qualquier manera que no valgaran, ne hagan fe, en juicio ni fuera dl, salvo este que es mi testamento, declaracion у desapropiamieuto, en quai quiere у manda se guarde y cumpla por tal, o como mejor haya lugar de derecho. Y lo olorgo ansf ante el presente escribano del nmero у testigos de yuso escritos en la villa de Madrid veinte у seis dias del mes de Agosto ano de mil у seis cientos у treinta у cinco, yo el dbo. escribano doy fe conozco al dho. Seor otorgante, el quai parecid estaba en su juicio у entendimiento natural, у lo firnid: testigos el Dr. Felipe de Vergara medico, y Juan de Prado, platero de oro, y el licenciado, Josef Ortiz de Villena, presbitero, у D. Juan de Solis у Diego de Logroo, residentes en esta corte, y tambien lo firmron tres de los testigos = F. Lope Felix de Vega Carpio = El Dr. Felipe de Vergara Testigo, = D. Juan de Solis = El liedo. Josef Ortiz de Villena = Ante mi: Francisco de Morales.}.

ГЛАВА XV.

Лопе де Вега (продолженіе). Характеристика его смшливыхъ произведеній. Его драмы. Его жизнь въ Валенсіи. Его Моралите. Его успхи въ Мадритъ. Громадное количество написанныхъ имъ драмъ. Ихъ содержаніе и разнообразныя формы.— Его комедіи Плаща и Шпаги (Comedias de Сара y Espada) и ихъ характеристика.

Разсмотрнныя нами произведенія Лопе-де-Веги далеко не объясняютъ той популярности и любви, которой онъ пользовался чуть не съ самаго начала своего авторскаго поприща. Они безпорне отличаются большой силой оригинальности, еще большей силой творчества и поразительной плавностью стиха, но возвышенный духъ истинной поэзіи ихъ посщаетъ только изрдка, вообще говоря они страдаютъ безсвязностью и отсутствіемъ законченности, и въ большинств случаевъ даже отсутствіемъ національнаго отпечатка, условливающаго собою прочное вліяніе поэтическаго таланта на народъ.
Разгадка этого факта состоитъ въ томъ, что Лопе въ своихъ, такъ-называемыхъ, смшанныхъ произведеніяхъ, рдко шелъ по пути, ведущему къ несомннному успху. Литературное повтріе, господствовавшее тогда при двор и въ высшихъ классахъ испанскаго общества, постоянно сбивало его съ истиннаго пути. Босканъ и Гарсильясо не боле какъ за полстолтіе прославили себя тмъ, что усвоили родной поэзіи поэтическія формы итальянцевъ — сонетъ и канцону. Въ эпоху формированія таланта Лопе эти два счастливца были идолами своего времени, и послднему естественнымъ образомъ должна была придти мысль, что подражаніе этимъ блестящимъ образцамъ есть врный залогъ успха. Онъ впрочемъ не думалъ на этомъ успокоиться. Чувствуя въ своей груди великія силы, онъ смло вступилъ въ борьбу не только съ Саннацаро и Бембо, съ которыми состязались его предшественники, но и съ Аріосто, Торквато Тассо и Петраркой. Одиннадцать его большихъ поэмъ, эпическихъ, повствовательныхъ и описательныхъ написаны величавымъ размромъ его великихъ учителей (ottava rima). Онъ кром того оставилъ намъ дв большія пастушескія поэмы въ дух Аркадій Саннацаро, нсколько смлыхъ опытовъ дантовскими терцинами и массу стихотвореній во всхъ родахъ итальянской лирики, включая сюда около семисотъ сонетовъ.
Нужно сознаться, что во всхъ этихъ произведеніяхъ очень мало чисто національнаго, проникнутаго стариннымъ кастильскимъ духомъ, и если бы Лопе ограничился только этимъ, то его слава далеко бы не достигла той высоты, на которой мы ее находимъ въ настоящее время.— Его пасторали въ проз и его романы гораздо лучше его эпическихъ поэмъ, его дидактическія стихотворенія, его посланія и элегіи нердко превосходны, но только тогда, когда Лопе вполн стоитъ народной почв, только въ своихъ Glosas, Letrillas, своихъ романсахъ и рондо, онъ достигаетъ роскоши красокъ и граціи выраженія, составляющихъ характеристическія черты его поэзіи. Читая народныя произведеніи Лопе, мы сразу чувствуемъ, что это та почва, съ которой онъ долженъ бы былъ никогда не сходить, стоя на которой онъ съ своими необыкновенными способностями легко могъ достигнуть неувядающей славы, но къ сожалнію Лопе часто уклонялся въ другую сторону, и это не потому, чтобы онъ былъ безусловнымъ сторонникомъ нововведеній Боскана и Гарсильясо, ибо въ своей Филомен онъ весьма вразумительно замчаетъ, что своими несчастными подражаніями итальянцамъ они нанесли ущербъ испанскому народному генію {Philomena, Segunda Parte, Obras Sueltas, Tom. II, p. 458.}, а потому что, модныя литературныя теоріи часто сбивали его съ истиннаго пути, хотя и не могли вполн подчинить себ его великій талантъ. Вотъ почему въ масс произведеній Лопе только небольшое число носитъ на себ отпечатокъ національнаго кастильскаго генія.— И такъ, чтобы объяснить постоянные успхи и необыкновенную популярность Лопе, мы должны принять въ разсчетъ другую отрасль его творчества, именно его драмы. Здсь онъ съ такой-же готовностью проникается народнымъ духомъ, съ какой въ другихъ произведеніяхъ избгалъ его, и достигаетъ такой высоты, какой онъ никогда не могъ бы достигнуть инымъ путемъ.
Невозможно опредлить съ точностью, съ какого времени Лопе сталъ писать для театра, но когда бы это ни случилось, несомннно, что онъ нашелъ театръ въ грубомъ и неразвитомъ состояніи. Что онъ съ самаго начала своей карьеры испытывалъ свои силы въ этомъ род произведеній, можетъ быть не имя намренія ставить ихъ на сцену — это мы знаемъ изъ его собственныхъ признаній. Въ своей любопытной дидактической поэм Новое искусство писать драмы, (Arte nuevo de hacer Comedias), изданной въ 1609 г., но читанной имъ нсколькими годами раньше въ одномъ литературномъ салон въ Мадрит, Лопе выражается вполн ясно:
‘Славный капитанъ Вируэсъ первый придалъ трехъ-актную форму театральнымъ пьесамъ, которыя до него ходили на четверенькахъ, какъ дти. Комедіи только-что вступили тогда въ дтскій возрастъ. Между одиннадцати и двнадцати годами я писалъ ихъ не мало, каждую dъ четыре акта, по листу на актъ. Въ промежуткахъ же между тремя актами ставили на сцену три маленькія интермедіи’ {Obras Sueltas, Tom. IV. p. 412.
‘El capitan Virues, insigne ingenio.
Puso en tr&egrave,s aetos la Comedia, que antes
Andaba en quatro, como pies de nio etc’.
Существуетъ автографъ драматическихъ произведеній Лопе, помченныхъ 1593—1594 г. (Schack, Beitrge, p. 45).}.
Это было около 1574 г. Нсколько лтъ спустя, около 1580 г., Лопе, имвшій не боле 18 лтъ отъ роду, написалъ пастушескую поэму, которая обратила на него вниманіе его перваго покровителя епископа Авильскаго Маприке.— Дале слдовали его студенчество въ Алькал, служба у юнаго герцога Альбы, женитьба и наконецъ ссылка, продолжавшаяся нсколько лтъ. Вс эти событія должны были случиться между 1580 и 1588 г., когда мы видимъ Лопе участвующимъ въ экспедиціи Непобдимой Армады. Въ 1590 г., если не годомъ раньше, Лопе возвратился въ Мадритъ, и весьма естественно предположить, что въ скоромъ времени, будучи всего 28 лтъ, онъ сталъ уже извстенъ въ качеств драматурга.
Драматическая каррьера Лопе повидимому началась еще во время его ссылки, тамъ онъ въ извстной степени подготовился жъ ожидавшей его боле обширной популярности. Лопе провелъ часть своего изгнанія въ Валенсіи, а въ Валенсіи театръ существовалъ съ давнихъ поръ {Сохранились свидтельства о какихъ-то драматическихъ представленіяхъ, происходившихъ въ Валенсіи въ XIV столтіи. Такъ наприм. говорятъ, что въ 1394 года была представлена въ королевскомъ дворц трагедія, озаглавленная: L’hom enamorat e la fembra satisfela, coruu. Моссена Доминго Моспонса, совтника короля Іоанна I. Нтъ никакого сомннія, что актерами этой пьесы были придворные трубадуры. Весьма вроятно, что Entremesos, о представленіи которыхъ въ Валенсіи упоминается подъ 1412, 1413 и 1415, были того же характера. Во всякомъ случа он составляли принадлежность придворныхъ празднествъ, подобно упомянутымъ нами выше интермедіямъ коннетабля Альваро де Люны. См. Aribau, Biblioteca de Autores Espaoles, Madrid, 1846, Tom. II, p. 178. Примчаніе, а также превосходную статью Фердинанда Вольфа о старинномъ испанскомъ театр въ Bltter fr literarische Unterhaltung, 1848 г. S. 1287. Примчаніе.}. Начиная съ 1526 больница получила съ него извстный процентъ на свое содержаніе, подобныя же сдлки были заключены впослдствіи и мадритскими гоститалями, собиравшими съ театровъ ежегодную контрибуцію {Jovellanos, Diversiones Publies, Madrid, 1812, p. 57.}. Для Валенсійской сцены работали капитанъ Вируэсъ, другъ Лопе, о которомъ онъ упоминаетъ не разъ и Тимонеда, издатель произведеній Лопе де Руэды. Пьесы обоихъ этихъ драматурговъ были изданы въ Валенсій около 1517 г. За исключеніемъ произведеній Руэды, пьесы, игранныя на валенсійской сцен, не отличаются большими достоинствами. Тоже слдуетъ сказать и драматическихъ опытахъ Куэвы и его учениковъ въ Севиль около 1580 г. Даже поставленныя нсколько поздне въ Мадрит произведенія Сервантеса, не смотря на ихъ несомннное литературное достоинство, не могутъ считаться основаніемъ испанскаго народнаго театра.
Въ самомъ дл, если мы взглянемъ на судьбы испанской драмы, начиная отъ эклогъ Хуана Энцины 1492 года, до появленія Лопе де Веги, мы не только найдемъ, что количество пьесъ было незначительно, но что самыя пьесы были отлиты въ такія разнообразныя и притомъ не рдко противоположныя другъ дружк формы, что изъ изученія ихъ нельзя было извлечь никакихъ указаній относительно пути, по которому должна впослдствіи пойти народная драма. Мы можемъ даже сказать, что за исключеніемъ Лопе де Руэды ни одинъ драматическій писатель не пользовался большой популярностью, а такъ какъ въ это время прошло ужъ боле двадцати лтъ посл его смерти, то для таланта Лопе представлялось обширное и почти не початое поле дятельности.
Къ сожалнію, изъ его первыхъ драматическихъ опытовъ сохранилось весьма немногое. Онъ повидимому началъ съ эклогъ и моралите, религіозное направленіе которыхъ снискало ему терпимость церкви, не запасшись которой трудно было въ чемъ-нибудь успть въ Испаніи {Въ одномъ изъ своихъ раннихъ драматическихъ опытовъ (Obras, Tom. V, р. 346) Лопе выражается такимъ образомъ: ‘Законы защищаютъ ихъ мало’. Впрочемъ къ этому вопросу мы еще возвратимся впослдствіи.}. Одна изъ такихъ эклогъ, повидимому предназначенная для представленія и о которой говорится, что она въ самомъ дл была поставлена на сцену, помщена въ третьей книг Аркадіи, самомъ раннемъ изъ печатныхъ произведеній Лопе и написанномъ еще до его ссылки {По внутреннимъ основаніямъ можно заключить, что эта эклога, равно какъ и нкоторыя другіе, помщенныя въ Аркадіи Лопе, были розыграны въ присутствіи герцога Антоніо Альбы. Во всякомъ случа мы знаемъ, что подобныя представленія были весьма обыкновенны въ эпоху Сервантеса и Лопе, что они существовали раньше ея и сохранились поздне.}. Въ другихъ произведеніяхъ Лопе попадаются подобныя же грубыя попытки религіознаго характера, повидимому переносящія насъ въ эпоху Хуана Энцины и Хиль Висенто, не мало пьесъ подобнаго же характера разсяно по его многочисленнымъ произведеніямъ {Подобныя драмы между прочимъ вставлены въ третью книгу ‘Pastores dе Helen’ и попадаются и въ другихъ произведеніяхъ Лопе.}.
Изъ боле правильныхъ пьесъ Лопе дв самыя раннія, впослдствіи вошедшія въ собраніе его драматическихъ произведеній, носятъ на себ подобные же слды своего происхожденія. Об принадлежатъ къ пастушескому роду. Первая изъ нихъ носитъ заглавіе Врный Любовникъ (El verdadero Amante), она была написана, когда Лопе было всего четырнадцать лтъ, издавая ее въ свтъ на 58 году своей жизни, Лопе естественнымъ образомъ долженъ былъ многое измнить и исправить. Это исторія пастуха, который, рискуя своей жизнью, отказывается жениться на пастушк, обвиняющей его въ убійств своего мужа. Послдняя очень хорошо знаетъ, что мужъ ея умеръ естественной смертью, и придумала это обвиненіе съ цлью заставить пастуха жениться на себ, ибо только показаніе ея, какъ ближайшей родственницы убитаго, можетъ освободить мнимаго убійцу отъ суда. На этомъ вертится все дйствіе драмы, напоминающей исторію Сида, съ той только разницей, что Химена выходитъ за Сида по повелнію короля.— Лопе самъ называлъ свою драму произведеніемъ грубымъ, но она отличается замчательною плавностью и гармоніей стиха, составляющею достоинство Лопе де Веги на всемъ протяженіи его литературной дятельности {‘El Verdadero Amante’ напечатана въ четырнадцатой части Comedias Лопе [Madrid, 1620] и посвящена сыну Лопе, умершему въ слдующемъ году пятнадцати лтъ отъ роду. Въ посвященіи пьесы сыну Лопе говоритъ: ‘Она была написана, когда я былъ твоихъ лтъ’.}.
Второй, ранней пьесой Лопе была пастораль Гіацинтъ (La pastoral de Jacinto). По свидтельству Монтальвана, эта первая трехактная пьеса Лопе, написанная имъ еще въ то время, когда онъ состоялъ при особ епископа Авильскаго, стало быть около 1580 г., но такъ какъ она была издана въ свтъ только тридцать три года спустя, то естественно должна была подвергнуться большимъ исправленіямъ, чтобы привести ее въ соотвтствіе со вкусомъ публики, который въ этотъ промежутокъ времени развился столько же, сколько и самъ театръ. Въ посвященіи Лопе говоритъ, что пьеса была написана имъ въ юности. Въ основ ея лежитъ не совсмъ правдоподобная Фабула, состоящая въ томъ, что одинъ пастухъ, влюбленный въ возлюбленную своего товарища, съумлъ возбудить въ немъ ревность, думая этимъ путемъ поссорить ихъ другъ съ другомъ и самому овладть сердцемъ отвергнутой двушки. Для этой цли онъ самъ разыгрываетъ роль втораго Гіацинта, котораго будто бы искренно любитъ двушка. Драма эта тоже отличается плавностью и гармоніей стиха: въ художественномъ же отношеніи она нисколько не выше предыдущей, написанной за два или за три года до Гіацинта {Вотъ слова Монтальвана: ‘Лопе снискалъ благосклонность епископа Авильскаго написанными для него эклогами и драмой La Pastoral de Jacinto самой ранней изъ его трехъ-актныхъ пьесъ’. [Obras, Tom. XX, р. 30]. Она была впервые издана Санчесомъ въ 1613, въ Мадрит, въ сборник, озаглавленномъ: Quatro Comedias Famosas de Dou Luis de Gngora y Lope de Vega Carpio’, потомъ вошла въ 18-томъ Comedias Лопе [Madrid, 1623]. Существуетъ отдльное изданіе этой пьесы, носящее двойное заглавіе: La Selva de Albania y el Celoso d&egrave, si mismo.}.
Въ произведеніяхъ Лопе попадаются иногда — тамъ, гд ихъ меньше всего ожидаешь — пьесы идандагельнаго содержанія и аллегорическаго характера, изъ которыхъ нкоторыя написаны съ большимъ талантомъ и несомннно были играны на сцен. Четыре такихъ моралите вставлены въ его повсть ‘Странникъ по своему собственному Отечеству’ (El Peregrine en su Patria), содержащую въ себ нсколько намековъ на жизнь Лопе во время ссылки и нсколько фактовъ изъ времени его пребыванія въ Валенсіи.
Одна изъ подобныхъ пьесъ La Salvacion del hombre (Спасеніе человка) была разыграна предъ вратами Сарагосскаго собора и представляетъ собою любопытный обративъ испанскихъ мира ли то, ибо въ ней содержатся свднія объ участіи церкви въ ея представленіи, а заключается она, какъ и подобаетъ религіозной драм, описаніемъ возношенія св. Даровъ {Она наполняетъ собой около пятидесяти страницъ въ третьей книг повсти.}.
Вторая моралите подъ заглавіемъ Странствованіе души (El viage del alma) была представлена на площади въ Барселон {Она вставлена въ первую часть повсти и озаглавлена ‘Нравоучительное представленіе странствованія Души’ [Representacion moral del viage del Alma].}. Она открывается романсомъ, исполняемымъ тремя лицами, дале слдуетъ прологъ, преисполненный тяжеловсной учености, потомъ другой романсъ, подъ звуки которой актеры танцовали ‘съ большимъ искусствомъ и граціей’ — такъ по крайней мр гласитъ описаніе. За этимъ введеніемъ слдовала и самая моралите (auto moral). Выходила на сцену душа, одтая въ блое (такъ обыкновенно изображали душу), одновременно съ ней влетаютъ на сцену шутъ, представляющій Человческую Волю, и молодцоватый юноша, изображающій Память. Одинъ изъ нихъ убждаетъ душу обратиться на путь спасенія, другой всми силами старается отвратить ее отъ этого благаго намренія. Въ эту критическую минуту появляется Дьяволъ въ вид капитана корабля, одтый въ черный костюмъ и окруженный пламенемъ, его сопровождаютъ Себялюбіе, жадность и другіе пороки, одтые въ матросскія куртки, и убждая душу пуститься съ ними въ плаваніе, весело подпваютъ:
‘Сегодня корабль наслажденія отправляется въ открытое море. Кто желаетъ ссть на него? Сегодня корабль удовольствія при попутномъ втр съ радостью отправляется въ страну, гд нтъ ни пресыщенія, ни раскаянія, ни скорби, сегодня летитъ онъ въ открытое море, окрыляемый попутнымъ втромъ. Кто хочетъ плыть на немъ? {Oy la Nabe del deleyte
Se quiere hazer la Mar,—
Ay quien se quiera embarear?
Oy la Naba del contento
Con viento en popa de gusto,
Donde jamas ay disgusto,
Penitencia, ni tormento,
Viendo que ay prospero viento,
Se quiere hazer la Mar
Ay quien se quiera embarear?
[El Perigrino en su Patria.
Sevilla, 1604, f 36, b.]}
Цль странствованія — новый свтъ, и Воля спрашиваетъ: тотли это новый свтъ, который открытъ Колумбомъ? На этотъ вопросъ Дьяволъ отвчаетъ уклончиво, и увряетъ, что онъ боле опытный морякъ, чмъ Магелланъ или Дрэкъ и что всмъ своимъ пассажирамъ онъ гарантируетъ благополучное путешествіе. Память говоритъ противъ путешествія, но посл нсколькихъ возраженій, засыпаетъ, а Разсудокъ въ вид почтеннаго, сдовласаго, исполненнаго мудрыхъ совтовъ старца, приходитъ тогда, когда искатели приключеній уже ухали. Тмъ не мене онъ кричитъ имъ вслдъ и шлетъ свои предостереженія до тхъ поръ, пока на перерзъ убгающему кораблю не идетъ корабль Покаянія съ крестомъ вмсто мачты, на которомъ кормчимъ самъ Спаситель, а матросами — святые и угодники. Послдніе убждаютъ душу перессть на ихъ корабль. Смущенная и озадаченная Душа не знаетъ, что длать, но пьеса все-таки оканчивается тмъ, что она переходитъ на корабль Покаянія при радостныхъ кликахъ зрителей, на которыхъ подобное представленіе должно было дйствовать весьма назидательно.
Третья пьеса подобнаго же характера содержитъ въ себ исторію блуднаго сына. Есть извстіе, что она была представлена въ Перпиньян, тогда еще испанской крпости, солдатами ея гарнизона. Въ длинномъ, скучномъ и напичканномъ нелпой ученостью пролог одинъ изъ актеровъ даже названъ по имени {Часть четвертая. Замчаемыя здсь похвалы актеру доказываютъ, что пьеса была играна. Впрочемъ это можно заключить изъ всего пролога [Obras, Tom. V, р. 347].}. Разговаривающія лица въ этой моралите Зависть, Юность, Раскаяніе и Добрый сов&#1123,ть и въ числ ея монологовъ встрчается облеченное въ гармоническую стихотворную форму переложеніе извстной Гораціевой оды: Beatus іllе, вложенное въ уста собственника стада свиней, которое пасетъ блудный сынъ.
Четвертая моралите, вставленная въ романъ El Peregrino en su Patria, озаглавлена: ‘Свадьба Души и Божественной Любви’ (Las bodas del Alma con el Amor divino). Предполагаютъ, что она была представлена на одной изъ площадей Валенсіи по случаю происходившаго въ этомъ город бракосочетанія Филиппа III съ Маргаритой Австрійской. Есть извстіе, что самъ Лопе выступалъ въ этой пьес въ роли шута {Миньяна въ своемъ продолженіи хроники Маріаны (Lib. х, с. 15, Madrid, 1804, folio, p. 589), говоря о бракосочетаніи Филиппа III въ Валенсіи, замчаетъ: ‘въ числ этихъ разнообразныхъ удовольствій не было недостатка въ великолпныхъ празднествахъ и маскахъ, гд самъ Лопе де Вега исполнялъ роль шута’ [gracioso]. Миньяна впрочемъ не говоритъ намъ, въ какой пьес Лопе выступать въ этой роли. Мн кажется, что это скоре всего могло быть въ моралите о блудномъ сын, вставленной въ четвертую часть ‘El Peregrino en su Patria’, о которой, хотя и говорится, что она была представлена въ Перпиньян, но которая была также исполнена — какъ это можно заключить изъ одного мста на стр. 211, изд. 1604 — и въ Валенсіи по случаю свадьбы Филиппа и Маргариты въ 1599. Здсь Gracioso выступаетъ подъ именемъ Belardo, однимъ изъ поэтическихъ псевдонимовъ Лопе. См. выше, гл. XIII, примчаніе 18.} и что въ виду этого онъ тщательно приспособилъ давно написанную пьесу къ сценическому представленію {Во второй части повсти.}. Дйствующія лица въ ней Mіръ, Грха, Іерусалима и Вра, одтая неизвстно почему въ костюмъ генералъ-капитана Испаніи. Въ первой сцен является какъ бы выходящая изъ ада и изрыгающая пламя Зависть, а въ послдней мы видимъ Іюбовь пригвожденную ко кресту и соединяющуюся брачными узами съ Человческой Душой, изображенной въ вид прекрасной двушки. Нкоторыя сцены этой, пьесы должны показаться намъ весьма кощунственными. Такова напр. сцена прибытія снабженной божественными аттрибутами Маргариты Австрійской на галер Вры, сцена вступленія Филиппа III въ Валенсію представлена такъ, какъ будто бы вмсто Филиппа вступалъ въ Валенсію самъ I. Христосъ, пророки, мученики и различные чины небесной іерархіи замняютъ здсь представителей высшаго дворянства и духовенства, которые на самомъ дл фигурировали въ этой церемоніи {Лопе ставить это перемщеніе въ большую заслугу себ. ‘Именно такимъ образомъ,— говорить онъ — его величество король Филиппъ вступилъ въ Валенсію’ [Obras, Tom. V, р. 187].}.
Таковы были первые, еще довольно шаткіе опыты, которыми Лопе началъ свою драматическую каррьеру во время своей ссылки въ Валенсіи и въ первые годы своего пребыванія въ Мадрит. Конечно, постройка ихъ довольно неуклюжа, чувства въ нихъ выражаемыя по временамъ грубоваты, но они едва ли уступаютъ въ этомъ отношеніи современнымъ аллегорическимъ представленіямъ Англіи и Франціи и далеко превосходятъ эти послднія въ общемъ тон и стил. Долго ли Лопе продолжалъ писать такія пьесы и много ли онъ вообще написалъ ихъ — мы не знаемъ. Ни одна изъ нихъ не вошла въ собранія его пьесъ, которыя стали издаваться съ 1604 г. {Впрочемъ годомъ раньше вышло въ Мадрит любопытное собраніе пьесъ Лопе и другихъ авторовъ, экземпляръ котораго попался мн въ Biblioteca Ambrogiana въ Милан. Вотъ полное заглавіе этого сборника: ‘Seis Comedias de Lope de Vega Carpio y de olros autores cujos nombres dellas soti estos’.
1. De la Destruicion de Constantinopla.
2. De la Fundacion de la Alhambra de Granada.
3. De los Amigos enojados.
4. De la Libertad de Castilla.
5. De las Hazanas del Cid.
6. Del Perseguido.
Con licencia de la S-ta Inquisicion у Ordinario. En Madrid, impreso pai Pedro de Madrigal. Ano 1603, 272 листка въ малую in 4-to.
Вс эти шесть пьесъ по каталогу Уэрты (Huerta) приписываются Лопе, но нтъ никакого сомннія, что первая изъ нихъ ‘La Destruicion de Constantinopla’ принадлежитъ не ему, но Габріэлю Ласко де ля Вега. Третья и шестая вошли въ первый томъ Comedias Лопе (изд. 1604 г.), первая подъ заглавіемъ ‘Amistad pagada’, вторая подъ заглавіемъ ‘Carlos el Perseguido’. Пьесу подъ No 4 ‘La Liberiad de Castilla’ можно найти въ XIX том собранія сочиненій Лопе (изд. 1626 г.), гд она озаглавлена ‘El conde Fernen Gonzalez’. Вс эти три пьесы безъ сомннія принадлежатъ Лопе. Я не имлъ времени прочесть, но только усплъ просмотрть пьесы Миланскаго сборника. Первая изъ нихъ и самая короткая, принадлежащая Габріэлю Ласко де ла Вега, написана въ грубомъ стил эпохи предшествовавшей Лопе, въ ней дйствуютъ аллегорическія фигуры Смерть, Раздоръ и др. Третья и шестая написаны въ дух зрлой манеры Лопе. Въ пятой, содержащей въ себ взятіе Валенсіи и смерть Сида, дйствуютъ боле 50 аллегорическихъ фигуръ, четвертая написана стариннымъ языкомъ [lengua antique].} хотя духъ аллегорій по временамъ посщаетъ и другія его пьесы совершенно свтскаго характера. Но что Лопе писалъ первоначально пьесы религіознаго содержанія, и что онъ въ послдующіе годы своей жизни написалъ ихъ не мало — этотъ фактъ не подлежитъ никакому сомннію.
Переселясь въ Мадритъ, Лопе правда не встртилъ большихъ препятствій для своихъ драматическихъ реформъ, но за то не встртилъ и большаго содйствія. Къ его услугамъ находились два плохихъ театра или скоре два задворка, приспособленныя для представленія фарсовъ, да постепенно развивающійся въ народ вкусъ къ сценическому {Въ повсти донъ Патрисіо де ла Эскоура [‘Ni Rey, ni Roque, 1835, Tom I. cap. 4] можно найти описаніе воображаемаго представленія народной драмы въ маленькомъ городк Кастиліи около 1595 г. Описаніе это стоитъ прочесть, чтобъ видть грубость тогдашней сценической постановки и техники.}. Но и этого было довольно для такого таланта какъ Лопе. Успхи его были быстры и ршительны, его популярность необыкновенная. Мы видли, что Сервантесъ называлъ Лопе ‘чудомъ природы’ (monstruo de naturaleza) и хотя самъ стремился достигнуть успха и славы на поприщ драматическаго писателя, тмъ не мене великодушно признавалъ своего великаго соперника единственнымъ властелиномъ сцены {См. ‘Comedias’ Madrid, 1615, Prlogo. Нкоторые видли въ этомъ выраженіи Сервантеса сатирическую выходку противъ Лопе. Но это несправедливо. Это выраженіе очень обычное въ испанскомъ язык, и хотя его иногда можно истолковать in malam partem, какъ наприм. въ слдующемъ мст Донъ-Кихота [Parte I, cap. 46]. ‘Vete de mi presencia, monstruao de naturaleza’, но вообще говоря это эпитетъ весьма похвальный. Такъ наприм. въ конц перваго акта пьесы Лопе Прекрасная Эс&#1139,ирь [Hermosa Ester], Ассуръ, восхищаясь ея красотой, восклицаетъ:
… Tanta belleza
Monstruo sera de la naturaleza.
Я нисколько не сомнваюсь, что Сервантесъ употребилъ это выраженіе какъ терминъ удивленія передъ его изумительной производительностію.}.
Не мало однакожъ прошло лтъ, прежде чмъ Лопе издалъ въ свтъ первый томъ своихъ пьесъ, которыми онъ плнялъ публику Мадрита и окончательно опредлилъ формы національной испанской драмы. Это безъ всякаго сомннія произошло отчасти отъ существовавшей въ Испаніи со времени основанія сцены привычки считать театральныя пьесы неудобными для обнародованія путемъ печати, отчасти вслдствіе того, что авторъ, поставивъ свою пьесу на сцену, обыкновенно переставалъ считаться собственникомъ ея по крайней мр на столько, что не имлъ права издавать ее въ свтъ безъ согласія актеровъ. Какъ бы то ни было, но несомннно, что множество драмъ Лопе было представлено на сцен, прежде чмъ появилось въ печати хоть одна изъ нихъ и что до сихъ поръ едва-ли напечатана и четвертая часть всего имъ написаннаго {Лопе долженъ былъ начать писать для театра не позже 1586 или 1587, ибо въ 1590 г. онъ былъ уже популярнымъ писателемъ въ Мадрит. Тмъ не мене ни одна изъ приписываемыхъ ему пьесъ не восходитъ ране 1593—1594 г. [Schack, Nachtrge, 1854, s. 45], и нтъ извстіи чтобы до 1617 г. хоть одна изъ его пьесъ появилась въ печати съ его согласія. Въ предисловіи къ ‘Peregrino en su Patria’, дозволенной къ печати въ 1603 г., Лопе приводитъ названіе 219-ти своихъ пьесъ, и въ томъ же предисловіи замчаетъ, что число написанныхъ имъ пьесъ восходитъ до 230, Въ имющемся у меня изданіи этого произведенія 1733 г. число это возросло до 349, но въ Obres Sueltas, оно снова уменьшается, можетъ быть подъ вліяніемъ изданія 1605, до239. По моему мннію наиболе вроятности иметъ за себя число перваго изданія, ибо весьма трудно найти достаточно основаній приписывать Лопе вс пьесы, поименованныя въ послдующихъ изданіяхъ Peregrino, хотя съ другой стороны, нтъ ничего невроятнаго, что нкоторыя пьесы, ставшія извстными подъ именами другихъ авторовъ, принадлежатъ Лопе. Сколько мн извстно, существуетъ восемь изданій Peregrino, включая сюда и то, которое помщено въ пятомъ том сборника Санчо [1777], Въ 1618 г. Лопе [Comedias, Tom. XI, Barcelona 1618, Prologo] говоритъ, что онъ написалъ 800 пьесъ, изъ которыхъ напечатано только 134 большія пьесы и нсколько интермедій. Наконецъ изъ 1800 пьесъ, приписываемыхъ Лопе въ 1635, стало быть посл его смерти, Монтальваномъ и др. [Obras Sueltas, Tom. XX, p. 49] только 320 вошли въ собраніе его сочиненій, а Лордъ Голландъ [Life of Lope de Vega, vol. II, pp. 158—180] насчитываетъ всего 516 драмъ Лопе, присчитывая сюда autos и тому подобныя произведенія, число которыхъ увеличило бы Моптальваповскій списокъ до 2200 пьесъ.}.
Уже одно количество пьесъ Лопе должно было служить значительнымъ препятствіемъ къ ихъ обнародованію, ибо по самымъ скромнымъ исчисленіямъ число ихъ все таки оказывается баснословнымъ. Въ 1603 Лопе сообщаетъ заглавія 219 записанныхъ имъ пьесъ {Этотъ любопытный списокъ вмст съ предисловіемъ, въ которое онъ вставленъ, слдуетъ изучить внимательно, ибо здсь содержится много указаній для исторіи развитія драматическаго таланта Лопе. Онъ иметъ такое же значеніе для Лопе, какъ извстный списокъ произведеній Шекспира, составленный въ 1598 г. Миресомъ, для изученія Шекспира. Онъ всего лучше сохранился въ первомъ изданіи Peregrino 1604 г. Въ испанскомъ перевод моей книги (Tom. II, рр. 551—552), въ Nahtfrage (s. 45—50) Шака и въ Documentos Ineditos можно найти перечень всхъ дошедшихъ до насъ автографовъ пьесъ Лопе. Оказывается, что по крайней мр дв изъ нихъ никогда не были изданы: 1) Brasil Restituido, заключающая въ себ взятіе С. Сальнадора Испанцами въ 1625 г. и 2) ‘Lа Reina Dona Маrіа’ фабула которой основана на странныхъ происшествіяхъ сопровождавшихъ рожденіе Don Jaime El Conquistador, наивно разсказанныхъ въ Мунтанеровой хроник. Впрочемъ съ содержаніемъ послдней пьесы, автографъ которой принадлежитъ Кн. Меттерниху, весьма обстоятельно знакомитъ статья Ф. Вольфа, помщенная въ Sitzungsherichte Внской Академіи за апрль мсяцъ 1855 г.
Въ 1860 г.— стало быть посл изданія въ свтъ предшествующаго параграфа — въ 52 том Риваденейровской Biblioteca появилось въ высшей степени любопытное дополненіе къ библіографіи Comedias и Antos Лопе. Оно составлено англичаниномъ Чорлеемъ [Chorley], но исправлено и дополнено синьоромъ донъ Каэтано де Баррерой, составителемъ извстнаго словаря испанской драматической литературы, о которомъ будетъ упомянуто въ другомъ мст. Насколько значительны дополненія и поправки, сдланныя Баррерой, мы не знаемъ, но великій результатъ, достигнутый имъ, состоитъ въ томъ, что изъ напечатанныхъ подъ именемъ Лопе пьесъ, только 403 принадлежатъ ему, 63 могутъ быть приписаны ему съ нкоторой вроятностью. Что до пьесъ, перечисленныхъ въ предисловіи къ Peregrino, то 106 изъ нихъ до сихъ поръ не розыскано, неизданныхъ — 11, сомнительныхъ по разнымъ соображеніямъ — 25, все это составитъ круглымъ числомъ 608 пьесъ, изъ которыхъ завдомо принадлежатъ Лопе, составляютъ его ‘rpertorie conocido’ только 439 пьесъ. Число loas и entre meses нельзя опредлить съ точностью, потому что даже подлинность тхъ, которыя приписываются Лопе, сомнительна.}, въ 1609 онъ увеличиваетъ ихъ число до 483 {Въ своемъ трактат ‘Новое искуство сочинятъ пьесы’ (Arte nuevo debater comedias) Лопе говорить: ‘Я написалъ до сихъ поръ 483 пьесы, включая сюда и драму, оконченную мной на ныншней недли’. Arte nuevo было напечатано впервые въ 1604 году, но написано по всей вроятности три или четыре года раньше. Послднія же слова были приписаны Лопе, при отдач сочиненія въ печать [Obras Sueltas, Tom. IV, p. 417].}. Въ 1619 онъ опредляетъ количество ихъ круглымъ числомъ 900 {Въ пролог къ Comedias, Tom. XI, Barcelona 1818 г., заключающемъ въ себ остроумное обращеніе Сцены къ зрителямъ.}, а въ 1624 онъ насчитываетъ ихъ уже 1070 {Comedias, Tom. XIV. Madrid 1620. См. посвященіе пьесы: ‘El Verdadero Amante’ сыну.}. Въ 1635 г. уже посл смерти Лопе его другъ и панигиристъ Пересъ де Монтальванъ, три года назадъ объявившій, что число пьесъ Лопе не превышаетъ 1500, не включая сюда небольшихъ пьесъ духовнаго содержанія {Comedias. Tom. XX, Madrid 1629, см. Предисловіе, гд Лопе говоритъ слдующее: ‘Добрыя души безъ сомннія пожелаютъ, чтобъ я достаточно жившій чтобъ написать 1070 пьесъ, жилъ-бы еще столько чтобъ имть возможность издать ихъ въ свтъ’. Томъ этотъ разршенъ къ печати въ 1624—5 гг.} провозгласилъ, что Лопе написалъ 1800 пьесъ и 400 autos или духовныхъ драмъ {Въ своемъ ‘списк знаменитыхъ мужей Мадрита’ [Indice de los Ingenios de Madrid], приложенномъ къ его напечатанному въ 1632 г. сочиненію Para todos [для всхъ]. Монтальванъ говоритъ, что Лопе издалъ двадцать томовъ своихъ пьесъ и что число драмъ поставленныхъ имъ на сцену восходитъ до 1500, не включая сюда пьесъ духовнаго содержанія [autos]. Тмъ же числомъ опредляетъ количество имъ написанныхъ пьесъ и самъ Лопе въ своей Эклог къ Клавдіо [Egloga и Claudio], изданной посл смерти Лопе, но написанной не позже 1632 г., потому что здсь говорится о Дороте, напечатанной въ этомъ году, какъ о сочиненіи, еще готовящемся къ печати.}, въ 1618 онъ ихъ насчитываетъ уже 800 {Fama Pstuma, Obras Sueltas, Tom. XX, p. 49.}. Число это принято на вру Антоніо въ его біографическомъ очерк Лопе {См. статью Lupus Felix de Veda.} и итальянцемъ Франки, хорошо знавшихъ Лопе въ Мадрит и написавшихъ посл его смерти одно изъ многочисленныхъ похвальныхъ стихотвореній {Obras Sueltas, Tom. XXI, pp. 3, 19.}. Поразительная производительность Лопе, выражаемая вышеприведенными цифрами, подтверждается его собственнымъ свидтельствомъ: въ одной изъ своихъ пьесъ Лопе говоритъ что она была написана и поставлена на сцену въ пять дней {‘Она была и написана и разучена въ пять Дней’. [Comedias, Tom. XXI, Madrid, 1635, f. 72, 6.} и анекдотами, сообщаемыми Монтальваномъ, что Лопе написалъ въ Толедо въ пятнадцать дней пять большихъ пьесъ, что однажды рано утромъ онъ написалъ въ нсколько часовъ цлый актъ,— и все это безъ всякаго усилія надъ собой {Obras Sueltas, Tom. XX, p. 51—52. Съ какимъ нетерпніемъ и поспшностью актеры желали ставить пьесы Лопе на сцену, а публика ихъ смотрть видно изъ факта, сообщеннаго самимъ Лопе въ его эклог къ своему другу Клавдіо, что боле сотни его пьесъ были поставлены на сцену не боле какъ черезъ двадцать четыре часа по ихъ окончаніи. [Obras Sueltas, Tom. IX, p. 368]. Пачеко въ своей замтк о Лопе, предпосланной его поэм Навоеванный Іерусалимъ 1609 г., говорить, нкоторыя изъ его прославленныхъ пьесъ были написаны въ дна дня (Obras Sueltas, Tom. XIV, p. XXXII).}.
Изъ всей этой массы драмъ, написанныхъ Лопе де Вегой, около пяти сотъ было напечатано въ разныя времена. Большая часть изъ нихъ появилась въ двадцати пяти томахъ или правильне двадцати восьми томахъ собранія его драматическихъ сочиненій, которое печаталось въ различныхъ городахъ между 1604—1647 г. Полную коллекцію томовъ этого изданія въ настоящее время по, чти невозможна найти {Лучшій по моему мннію, экземпляръ Comedias Лопе де Вега принадлежитъ лорду Таунтону и хранится въ его помстья Stoke Park возл Лондона. Сборникъ избранныхъ драмъ Лопе, сдланный Гарценбушемъ для Biblioteca de Autores Espaoles [томы XXIV, XXXIV и XLIJ исполненъ съ знаніемъ дла, хотя вообще говоря изданіе Лопе сдлано Гарценбушемъ мене тщательно чмъ его же изданіе драматическихъ произведеній Кальдерона.}. Изучая это собраніе съ точки зрнія законовъ драматическаго искусства, мы приходимъ къ убжденію, что Лопе, заставъ театръ въ грубомъ состояніи, отказался отъ попытки преобразовать его на основаніи какой нибудь предвзятой теоріи или древнихъ и новыхъ образцовъ и поставилъ еврей цлью идти на встрчу вкусамъ современной ему театральной публики {Уже въ 1603 г. Лопе высказываетъ эту теорію въ предисловіи къ ‘Реregrinо’, она встрчается впослдствіи во многихъ его произведеніяхъ, напр. въ пролог къ его драм, cаstigо sin Vengаnzа’ [Наказаніе безъ мщенія] и наконецъ высказывается Лопе какъ завтъ потомству въ его посмертной эклог къ Клавдіо. Она развита подробно въ его трактат ‘Nuevо Arte de Нacer comedias’ и безъ всякаго сомннія составляетъ задушевное убжденіе Лопе, котораго онъ повидимому крпко держался въ продолженіе всей своей драматической каррьеры.}. Эту цль онъ весьма ясно выражаетъ въ своемъ Искусств сочинять драмы и въ предисловіи къ двадцатому тому своихъ, драмъ, такъ что не можетъ быть никакого сомннія, что достиженія ея было главной задачей его дятельности, какъ драматурга. Несомннно, что моментъ для достиженія предположенной Лопе цли былъ самый благопріятный, и обладая къ тому же соотвтствующимъ талантомъ, онъ сдлался творцомъ испанскаго національнаго театра, который съ тхъ поръ продолжаетъ развиваться на основахъ, положенныхъ для него геніемъ Лопе.
Но драматическая система Лопе — если можно назвать системой то, что скоре было внушеніемъ его драматическаго инстинкта — почти неизбжно привела его къ разнообразію формъ, которыми онъ поддлывался подъ разнообразные вкусы публики. Вотъ почему мы находимъ въ его пьесахъ такое разнообразіе въ дух, тон и постройк, призванное удовлетворять капризнымъ настроеніямъ народнаго вкуса и — какъ мы знаемъ,— постоянно сопровождавшееся успхомъ. Различалъ-ли самъ Лопе въ своихъ произведеніяхъ различные драматическіе роды — неизвстно, въ изданномъ имъ собраніи пьесъ нтъ никакой попытки ихъ техническаго раздленія, кром того, что попадающіяся въ первомъ и третьемъ том прозаическія интермедіи или фарсы напечатаны въ конц въ вид приложеній. Вс же остальныя пьесы этого собранія написаны стихами и носятъ общее названіе comedias, которое нужно перевести не словомъ комедіи, но словомъ ірамы, потому что только этомъ терминомъ можно выразить разнообразіе ихъ содержанія. Каждая изъ драмъ раздлена на три Jornadas или акта,. къ этимъ одномъ он сходны. Во всемъ остальномъ нтъ предла ихъ разнообразію. Содержаніе ихъ нисходитъ отъ самой возвышенной трагедіи до самаго грубаго Фарса, отъ самыхъ высокихъ тайнъ религій до самыхъ скабрёзныхъ сценъ обыденной жизни, слогъ ихъ заключаетъ въ себ все разнообразіе тона и метра, свойственное стихотворному языку Испаніи.— Слдуетъ прибавить, что во всей этой разнообразной масс драмъ Лопе одинъ родъ нечувствительно переходитъ въ другой, свтское и духовное, трагическое и комическое, героическое и вульгарное до того перемшиваются другъ съ другомъ, что по временамъ кажется, будто ни одинъ изъ этихъ элементовъ не иметъ у Лопе ни отдльной формы, ни свойственныхъ ему аттрибутовъ.
Впрочемъ это только такъ кажется съ перваго раза.— Лопе безъ всякаго сомннія не всегда отдавалъ себ отчетъ и не очень хлопоталъ о томъ, въ какую форму выльется содержаніе его драмы, но все таки существуютъ извстные формы и аттрибуты, частью изобртенные имъ самимъ, частью подсказанные Лопе его предшественниками, которымъ боле ши мене удовлетворяетъ каждая изъ его драмъ. На самомъ дл только весьма немногія изъ нихъ стоятъ на узкой полос, отдляющей два различнаго рода драмы, такъ что, строго говоря, ихъ трудно отнести къ тому или другому роду, напротивъ въ самыхъ причудливыхъ и неправильныхъ изъ нихъ ясно можно отличить одинъ родъ отъ другаго, тогда какъ вс он вмст взятыя національнымъ духомъ ихъ одушевляющимъ ясно указываютъ источникъ, изъ котораго он вытекли и направленіе, по которому имъ суждено идти.
Первый классъ пьесъ, повидимому составляющій собственное изобртеніе Лопе, классъ имъ наиболе любимый и до сихъ поръ самый популярный въ Испаніи — это, такъ-называемыя, Комедіи плаща и шпаги (Comedias de Сара y espada). Он обязаны своимъ названіемъ тому обстоятельству, что главныя дйствующія лица въ нихъ принадлежатъ къ высшему классу общества, носившему во время Лопе де Веги живописный національный костюмъ, необходимую принадлежность котораго составляли шпага и плащъ. Этимъ он отличились съ одной стороны отъ драмъ, въ которыхъ дйствовали короли и съ другой отъ драмъ, посвященныхъ изображенію нравовъ низшихъ слоевъ общества жизненный нервъ ихъ дйствія — это ухаживанье за дамами, такое, какое практиковалось во времена Лопе. Сюжетъ ихъ всегда запуганъ и основанъ на интриг, рядомъ съ главной интригой развивается интрига побочная, интрига лакеевъ и горничныхъ, представляющая собою пародію на характеры и интригу господъ.
Заглавія этихъ пьесъ били на эффектъ и нердко заимствовались изъ старинныхъ римованныхъ пословицъ, очень популярныхъ въ Испаніи и нердко внушавшихъ автору и самый сюжетъ драмы {Заглавія пьесъ нердко поэтому писались размромъ старинныхъ романсовъ, а если встрчались въ самой пьес, то обыкновенно въ конц. Такъ напр. пьеса ‘El Ameto de Toledo’ оканчивается слдующимъ двустишіемъ:
Que con este se da fin
Al Amete de Toledo.
Такъ въ окончаніи пьесы El ausente en el Lugar упоминается ея заглавіе:
El ausente en el Lugar
Se queda en el у contente.
[Comedias, Tom. II, 1618].
Кальдеронъ и другіе драматурги держались того же обычая.}. Объемъ ихъ обыкновенно равнялся длин ныншнихъ театральныхъ пьессъ, каждая изъ нихъ длилось на три акта (Jornadas). Дйствіе каждаго изъ актовъ, по мннію Лопе, не должно превышать предловъ одного дня, хотя онъ самъ не всегда слдовалъ своимъ предписаніямъ. Названіе комедіи къ нимъ не подходитъ, потому что од наполнены поединками и убійствами, назвать ихъ трагедіями тоже нельзя, ибо помимо ихъ счастливаго окончанія, он состоятъ изъ чувствительныхъ или юмористическихъ діалоговъ, а главными носителями ихъ дйствія являются либо романическіе любовники, либо люди низкаго общественнаго положенія, потшающіе публику своими шутовскими выходками. Не нужно упускать изъ виду, что все это было новостью на испанской сцен и если отдльные элементы этихъ нововеденій появлялись со временъ Торреса Нахарро, то соединеніе ихъ, равно какъ и тонъ, нравы и костюмы были дломъ Лопе Веги.
Такихъ пьесъ Лопе написалъ громадное количество — по крайней мр нсколько сотенъ. Его богатый, самостоятельный и въ высшей степени изобртательный геній былъ прекрасно приспособленъ для такого рода произведеній и въ созданіи большей части ихъ онъ проявилъ много таланта и драматическаго такта. Къ лучшимъ изъ нихъ принадлежатъ: Безобразная красавица {Comedias, Tom. XXIV, Zaragoza 1641, f. 22 etc.}. Деньги длаютъ человкомъ {‘Dinerоs son Calidad’ извстна мн только по изданію ея въ Obras Sueltas. Принадлежность ея Лопе доказывается тмъ, что она напечатана въ XXIV том изданія, напечатаннаго въ Сарагосс въ 1632 г. стало быть еще при жизни Лопе. Въ это изданіе вошло не мало пьесъ, перешедшихъ потомъ въ XXIV томъ другаго собранія пьесъ Лопе, напечатаннаго въ 1641 тоже въ Сарагосс. Есть еще третье изданіе XXIV тома, напечатанное въ 1638 въ Мадрит. Внутреннія достоинства пьесы несомннно убждаютъ насъ, что она есть произведеніе Лопе.}. Жеманство Белизы {Comedias, Tom. IX, Barcelona 1618, f. 277. Пьеса эта впослдствіи часто перепечатывалась подъ заглавіемъ La Melindrosa. Отмчая тотъ фактъ, что въ этой пьес соблюдены правила ложно-классической теоріи, мы должны прибавить, что она написана не боле какъ за полтора года до смерти Лопе. См. Примчаніе въ конц главы.}, удовлетворяющая всмъ требованіямъ ложноклассической теоріи, Невольница своего возлюбленнаго {Comedias, Tom. XXV. Zaragoza, 1647, f. 1 etc.}, пьеса, въ который Лопе проникъ въ самые тайники любящаго женскаго сердца и Собака садовника, въ которой, онъ съ не меньшей психологической глубиной раскрылъ тайны человческаго тщеславія {Comedias, Tom. XI, Barcelona 1618, f. 1 etc. Предисловіе къ этому тому [Prlogo del Teatro] любопытно, потому что содержитъ въ себ жалобы Лопе на книгопродавцевъ. Лопе жалуется, что книгопродавцы тайно перепечатывали его пьесы, что, по его мннію, было вредно для самого театра. Онъ даетъ понять, что нкоторыя изъ его пьесъ были играны по 70 разъ.}. Но найдется еще не мало пьесъ, которыя лучше поименованныхъ выкажутъ характеристическія черты этого рода произведеній Лопе и его отношенія къ нимъ. На двухъ или на трехъ изъ нихъ мы и остановимся.
Одна изъ нихъ подъ заглавіемъ Мадритская Сталь (Еl Azero de Madrid) принадлежитъ къ самымъ раннимъ пьесамъ Лопе. {Azero de Madrid, написанная еще въ 1603, часто выходила отдльными изданіями раньше чмъ появилась въ собраніи пьесъ Лопе (Tom. XI, Barcelona, 1618. f. 27 etc.). Лопе намекаетъ на это модное лкарство въ своей Дороте (Act. V, Sc. I).} Заглавіе это происходитъ отъ обычая длать медикаменты изъ стали, который сталъ входить въ моду во времена Лопе. Содержаніе пьесы состоитъ въ томъ, что юная легкомысленная двушка обманываетъ своего отца и свою старую ханжу тетку, притворяясь больной и глотая стальные порошки, приготовляемые ей мнимымъ докторомъ, другомъ ея возлюбленнаго, который кром того прописываетъ ей отдаленныя прогулки и всякаго рода свтскія развлеченія, способствующія сближенію влюбленныхъ.
Едва-ли можно сомнваться въ томъ, что эта пьеса послужила источникомъ для комедіи Мольера Medcin malgr lui (Врачъ по невол), и хотя оригинальность Мольерова генія не подлежитъ сомннію, однако счастливйшія мста его комедіи должны быть сопоставлены съ соотвтственными мстами пьесы Лопе. Характеръ героини, напримръ, лучше обрисованъ въ испанской пьес, чмъ во французской. Характеру тетки и ханжи, которая играетъ роль дуэньи при своей племянниц и которой ханжество выступаетъ еще ярче, когда она сама влюбляется, Мольеръ могъ разв позавидовать, потому что, какъ исключительно испанскій, онъ не могъ быть перенесенъ на французскую, стсненную условными придворными приличіями, сцену.
Вся пьеса полна жизни и движенія и дышетъ такой истиной, такой жизненной правдой,.какую рдко можно встртить на сцен. Вс эти качества обнаруживаются уже въ самомъ ея начал, которое представляетъ собой типическій обращикъ свойственнаго Лопе умнья однимъ ршительнымъ движеніемъ ввести зрителя въ самый разгаръ дйствія и познакомить съ дйствующими лицами драмы, характеры которыхъ будутъ развиваться передъ нимъ впослдствіи. Герой пьесы Лисардо и его другъ Рисело стоятъ у дверей одной модной церкви въ Мадрит, поджидая окончанія обдни, чтобъ повидаться съ дамой, въ которую влюбленъ Лисардо. Толпа проходитъ мимо ихъ, ожиданіе начинаетъ дйствовать утомительно и Рисело наконецъ объявляетъ, что онъ не намренъ утомлять себя ради фантазіи своего пріятеля. Въ это время появляется Белиза въ сопровожденіи своей тетки, одтой въ строгій монашескій костюмъ и не перестающей читать наставленія своей племянниц:
Теодора. Будь благоразумна и скромна. Благоразумныя ходятъ спокойно, скромныя смотрятъ только въ землю, по которой идутъ.
Белиза. Да я такъ и длаю, какъ вы говорите.
Теодора. Зачмъ ты смотрла на этого молодаго человка?
Белиза. Вдь вы меня учили, чтобъ я смотрла въ землю, а разв этотъ человкъ не изъ земли?
Теодора. Я говорила о земл, по которой мы ходимъ.
Белиза. Та по которой я хожу, покрыта моимъ платьемъ и юбкой.
Теодора. Подобныя слова неумстны въ устахъ благовоспитанной двушки. Клянусь прахомъ твоей матери, я разоблачу вс эти хитрости. Вотъ сейчасъ ты на него взглянула второй разъ.
Белиза. Я?
Теодора. Разв ты не длаешь ему знаковъ?
Белиза. Отъ вашихъ вопросовъ, и отвтовъ я чуть не упала. Я смотрла, кто въ такомъ случа меня поддержитъ.
Рисело. Она падаетъ. Иди поскоре поддержи ее.
Лисардо. Простите, сударыня, что я осмлился предложить вамъ мою руку.
Теодора. Виданы-ли подобныя вольности?
Белиза. Благодарю васъ, синьоръ. Если бы вы не поддержали меня, я бы наврное упала.
Лисардо. Такъ упалъ бы, ангелъ, синьора, такъ упали бы звзды, которымъ сообщаетъ свой свтъ солнце.
Теодора. Я тоже могу упасть. Прощайте, милостивый государь! съ Богомъ!
Лисардо. Прощайте! Да хранитъ васъ Богъ! А меня да хранитъ отъ такой странной встрчи!
Теодора. Прекрасно упала. Надюсь, ты теперь довольна, что онъ подалъ теб руку.
Белиза. И вы тоже довольны, потому что у васъ есть теперь предлогъ мучить меня цлую недлю.
Теодора. Зачмъ ты обернулась назадъ?
Белиза. Разв вы не находите благоразумнымъ взглянуть на то мсто, гд я чуть не упала, чтобъ не поскользнуться второй разъ?
Теодора. Чтобъ теб не было радостной пасхи! Я понимаю вс твои хитрости. Ну что, ты и теперь скажешь, что не смотрла на этого молодаго человка?
Белиза. Это справедливо.
Теодора. Ты сознаешься?
Белиза. Если онъ подалъ мн руку, разв мн не слдуетъ поблагодарить его за это?
Теодора. Ну, ступай домой.
Белиза. О сколько распеканій предстоитъ мн! {Comedias de Lope de Vega, Tom. XI, Barcelona, 1618, f. 27. Приличія, о которыхъ говорится въ первыхъ строкахъ приводимой мною сцены, соблюдавшіяся и прекрасной Доротеей Сервантеса, считались въ то время атрибутами не чопорности, но самой обыкновенной скромности. ‘Las dias que iba misa его de manana у tan acompaada de mi madr у de otras criadas y yo tan cubierta y recatada, que apenas vian mis ojos mas tierra de aquella donde ponia los pies. [Don Quixote, Parte I, c. 28].}
Въ пьес не мало мстъ столь же остроумныхъ и вполн національныхъ. Сцена въ начал 2-го акта между Октавіо, вторымъ обожателемъ Белизы и его слугой, подшучивающимъ надъ страстью своего господина, а также слдующая сцена съ мнимымъ докторомъ не мене поразительны по своей художественности и жизненной правд и должны были произвести большой эффекть на мадритскую публику, которая могла прекрасно оцнить ихъ врность дйствительности и современнымъ нравамъ.
Но не вс драмы Лопе написаны для мадритскихъ театровъ. Онъ былъ столько же придворный, сколько и народный драматургъ. Мы сейчасъ разсказали содержаніе пьесы, дышущей духомъ его молодости и вполн кастильской, такъ какъ она имла въ виду народную аудиторію, теперь мы обратимся къ другой его пьес, не мене смлой, не мене кишащей дйствіемъ, но написанной Лопе въ старости и предназначенной для представленія при двор. Я разумю Ночь св. Іоанна въ Мадрит (La noche de san Juan en Madrid), которая докажетъ намъ, что Лопе былъ постоянно вренъ своей манер, ждалъ-ли онъ одобренія безпокойной народной толпы, скопившейся въ одномъ изъ задворковъ Мадрита или приговора нсколькихъ представителей всего, что было развитаго и образованнаго въ Испаніи.
Обстоятельство, по поводу котораго была написана эта цьееа и приготовленія, сдланныя для постановки ея на сцен, сразу дадутъ намъ понятіе о великолпіи королевскихъ театровъ въ эпоху Филиппа IV и объ уваженіи, которымъ пользовался любимый при двор поэтъ. {Замчанія мои относительно этой пьесы частью навяны самой пьесой, помщенной въ Comedias, Tom. XX, частью заимствованы изъ сочиненія Пелиссера Origen у Progresses de la Comedia. Madrid, 1804, Tom. I, pp. 174—191. Интермедія Беневенте Las Due lias [Joco-Seria, 1653, ff. 168—172] также входила въ составъ драматическихъ увеселеній праздника.
Подобный же праздникъ былъ данъ Филиппу IV въ день его рожденія его супругой въ великолпномъ помсть Аранхузс въ 1622. Знаменитый итальянскій архитекторъ фонтана построилъ для этой цди великолпный театръ, а несчастный графъ Вилламедіана былъ поставщикомъ литературной части праздника. Драма, написанная имъ по этому случаю и во многомъ напоминающая собою англійскія маски, была исполнена королевой и ея придворными дамами. Она помщена въ собраніи сочиненій графа [Zaragoza, 1629, рр. 1—55]. Описаніе этого праздника, поражающаго своей безумной роскошью, сдлано Антоніо де Мендозой. [Obras, Lisboa, 1690, рр. 426—464]. Любопытный англійскій переводъ описанія Мендозы помщенъ въ приложенія къ переводу его пьесы ‘Querer por solo querrer’, сдланному сэромъ Робертомъ Феншо [Fanshawe] См. ниже Прим. къ XXI глав.} Пьеса была спеціально заказана для великолпнаго праздника, который герцогъ Оливаресъ задумалъ дать для короля въ одномъ изъ мадритскихъ садовъ въ іюн 1631 г. наканун дня св. Іоанна. Расточительный временщикъ не щадилъ никакихъ издержекъ, чтобы угодить своему благосклонному повелителю. Маркизъ Хуанъ Баттста Крессенціо, строитель мрачнаго Эскуріальскаго Пантеона, завдывалъ архитектурной частью праздника и построилъ роскошные павильоны для короля и его свиты и насупротивъ ихъ великолпное зданіе для театральнаго представленія. Въ этомъ театр при свт факеловъ дв знаменитйшія труппы того времени исполнили дв пьесы, изъ которыхъ одна была написана сообща Франциско Кеведо и Антоніо де Мендозой, а другая, составлявшая главное украшеніе праздника, Лопе де Вегой.
Лопе весьма удачно заимствовалъ сюжетъ своей пьесы изъ проказъ, постоянно продлывавшихся наканун дня св. Іоанна въ Испаніи. Канунъ этотъ играетъ важную роль въ старинныхъ испанскихъ легендахъ и романсахъ, такъ какъ и мавры и христіане посвящали его суеврнымъ забавамъ и разнообразнымъ затямъ, которыми этотъ день выгодно отличается отъ прочихъ національныхъ праздниковъ {Въ 1624 году Лопе издалъ на этотъ сюжетъ цлую поэму, занимающую тридцать страницъ въ третьемъ том собранія его сочиненій. Лучшее описаніе проказъ ночи наканун св. Іоанна, прекрасно иллюстрирующее пьесу Лопе и все, что говорится объ этой ночи въ Испанской поэзіи, находится въ письмахъ Бланко Уайта [Leucadio Doblado, Letters, London 1822], заключающихъ въ себ въ высшей степени врные характеристики испанскихъ нравовъ.}. Поэтому пьеса, игранная наканун дня св. Іоанна, представляла двоякій интересъ для зрителей, какъ по мсту, такъ и по времени представленія.
Героиня пьесы Леонора прежде всхъ является на сцену и признается въ своей любви къ донъ Хуану де Уртадо, богатому дворянину, недавно возвратившемуся изъ Индіи. Она живо разсказываетъ, какъ онъ объяснялся ей въ любви по всмъ правиламъ національнаго любовнаго этикета, сначала днемъ въ церкви, а потомъ вечеромъ у ея ршетчатаго балкона. Не подозрвая ничего этого, братъ Леоноры донъ Луисъ охотно знакомится съ ея возлюбленнымъ, которому онъ повряетъ свой планъ жениться на донь Бланк, сестр Бернардо, закадычнаго друга донъ Хуана. Желая помочь брату своей возлюбленной, донъ Хуанъ отправляется къ Бернардо, и въ разговор съ нимъ остроумно описываетъ вс приготовленія для предстоящаго придворнаго праздника и даже упоминаетъ о пьес Лопе, этимъ самымъ онъ искусно заставляетъ зрителей врить, что одновременно съ дйствіемъ, происходящимъ передъ ними въ саду, въ одной изъ улицъ Мадрита разыгрывается настоящая драма изъ дйствительной жизни.— Это мсто, заключающее въ себ между прочимъ комплименты королю и герцогу и похвалы Кеведо и Мендоз, должно было произвести необыкновенный эффектъ на публику. Вслдъ за этимъ донъ-Хуанъ начинаетъ свое ходатайство относительно руки доньи-Бьянки для донъ Луиса. Донъ Бернардо ничего не иметъ противъ этой свадьбы, но въ разговор съ другомъ высказываетъ желаніе, поражающее того какъ громомъ, самому жениться на Леонор.
Съ этого пункта и начинаются всевозможныя препятствія и затрудненія. Долгъ дружбы не позволяетъ донъ Хуану заявить и свои права на Леонору и онъ ршается бжать. Въ это же самое время оказывается, что донья-Бланка любитъ другаго, именно благороднаго рыцаря донъ-Педро, и никогда не согласится отдать свою руку донъ Луису. И такъ какъ въ томъ, такъ и въ другомъ случа потокъ истинной любви встрчаетъ на своемъ пути препятствія, об дамы заявляютъ свою твердую ршимость быть врными своимъ возлюбленнымъ, хотя Леонора, замтивъ со стороны донъ Хуана мнимую холодность, происходящую отъ его излишней щекотливости въ вопросахъ чести, предается отчаянію при мысли, что онъ можетъ измнить ей.
Такъ кончается первый актъ. Второй актъ открывается разсказомъ Бланки о своемъ возлюбленномъ, его общественномъ положеніи и о томъ, какъ онъ ей объяснился въ любви въ общественномъ саду. Все это въ высшей степени врно національнымъ нравамъ. Но лишь только Бланка задумала привести въ исполненіе свой планъ бжать съ возлюбленнымъ и обвнчаться съ нимъ тайно, какъ входитъ въ комнату ея братъ донъ-Бернардо и проситъ ее сдлать визитъ Леонор и похлопотать въ его пользу. Между тмъ бдная Леонора, томимая муками сомннія, выходитъ изъ дому въ сопровожденіи своей горничной и встрчается на улиц съ слугой своего возлюбленнаго, играющимъ въ пьес роль шута, который сообщаетъ ей, что его господинъ донъ Хуанъ, не будучи въ состояніи совладать съ своими страданьями, ршился покинуть Мадритъ. Въ это время поспшно вбгаетъ на сцену донъ-Хуанъ, дйствительно одтый по дорожному. Леонора падаетъ въ обморокъ. Очнувшись и объяснившись съ донъ Хуаномъ, она ршается тотчасъ же обвнчаться съ нимъ, такъ что намъ предстоитъ быть свидтелями сразу двухъ тайныхъ, обставленныхъ препятствіями, браковъ. Но улицы Мадрита наполняются разгульными толпами, предающимися свойственной празднику, карнавальной веселости и свобод. Буйный слуга донъ Хуана затваетъ ссору съ нсколькими молодыми людьми, которые наговорили дерзостей его господину и перепуганной Леонор. Об стороны обнажаютъ шпаги, полицейскіе арестуютъ и уводятъ донъ-Хуана, и Леонора, спасаясь бгствомъ, случайно попадаетъ въ домъ, который оказывается принадлежащимъ донъ-Педро. Но его нтъ дома: онъ отправился на поиски за дамой своего сердца Біанкой. Съ трудомъ пробившись сквозь бушующую толпу, онъ возвращается домой, и клянется честью кастильца защищать беззащитную неизвстную ему даму, которая въ это время стоитъ на балкон его дома, боязливо слдя взорами за движеніями тысячной толпы, въ надежд увидть среди ея своего возлюбленнаго.
Въ послднемъ акт мы узнаемъ, что донъ-Хуанъ, отдлавшись съ помощью взятки отъ полицейскихъ, бгаетъ по шумнымъ улицамъ, отыскивая Леонору. Онъ встрчается съ донъ-Педро, котораго никогда не видалъ прежде. Послдній, принимая его за брата Леоноры, отъ котораго она скрывается, утаиваетъ отъ него ея мстопребываніе. Къ несчастью, является донья Бланка, замшкавшаяся по случаю скопленія народа на улицахъ. Донъ-Педро предлагаетъ ей переждать у него въ дом до начала брачной церемоніи. Бланка входитъ въ домъ, но встртивъ тамъ другую женщину, стремительно выбгаетъ изъ дому, считая измну своего возлюбленнаго вполн доказанной. Леонора слдуетъ за ней, происходитъ объясненіе, но въ самомъ разгар его вбгаютъ братья, ищущіе своихъ сестеръ. Слдуетъ общее замшательство и взаимные упреки, наконецъ все это разъясняется и занавсъ опускается посреди ликованія двухъ паръ счастливыхъ любовниковъ. Въ заключеніе авторъ заявляетъ отъ своего собственнаго лица, что хотя сущность драматическаго искусства и дозволяетъ ему не стсняться обычными двадцатью четырьмя часами, но что въ данномъ случа онъ строго держался правила и сжалъ все дйствіе пьесы меньше чмъ въ десять часовъ.
Изъ пьесъ, посвященныхъ характеристик испанскихъ нравовъ Вечера наканун св. Іоанна, безспорно, одна изъ лучшихъ. Любовныя сцены проникнуты чувства чести и страстностью поистин кастильскими, сцены между кавалерами и уличной толпой полны грубой веселости, а сцены, гд дйствуетъ болтливый слуга, играющій роль шута, очерчены мастерски и проникнуты чисто національнымъ характеромъ.— Пьеса эта, имвшая блистательный успхъ, заключала собою великолпный герцогскій праздникъ, длившійся — если принять въ разсчетъ музыкальную часть, танцы и всякаго рода угощенія — отъ девяти часовъ вечера до самаго разсвта, когда король въ сопровожденіи герцога Оливареса, сидвшаго на козлахъ его кареты вмсто лакея, отправился обратно во дворецъ.
Другая пьеса Лопе, составляющая переходъ отъ пьесъ Плаща и Шпаги къ героической драм, носитъ заглавіе: ‘Глупая для другихъ и мудрая для себя’ (La boba para los otros y sabiapara si misma). Она веселе и живе большинства пьесъ этой категоріи {Comedias, Tom. XXI, Madrid, 1835, f. 45 etc.}. Діана, воспитанная цастухами, и совершенно не подозрвающая, что она дочь и наслдница герцога Урбино, внезапно получаетъ извстіе, что отецъ ея умеръ и что она должна вступить на престолъ. Окруженная кознями враговъ, она побждаетъ ихъ только тмъ, что притворяется простушкой во всхъ своихъ словахъ и поступкахъ, а между тмъ ничего не упускаетъ изъ виду и заводитъ интригу съ герцогомъ Александромъ Фарнезе, за котораго и выходитъ замужъ.
Интересъ пьесы состоитъ въ томъ искусств прикрывать свои слова и поступки личиной простоты, которымъ въ совершенств владетъ героиня. Въ самомъ начал напр., освдомившись тайно о настоящемъ положеніи вещей, она заране составляетъ себ планъ дйствія. Прибывшіе изъ Урбиво посланные торжественно возвщаютъ ей о смерти отца.
Камило. Сеньора, герцогъ скончался {Camilo. Seora, el Duque es muerto.
Diana. Pues que se me da mi? pero si es cierto. Enterralde, Seores,
Que yo no soi el Cura. (Comedias, Tom. XXI, Madrid, 1635).}.
Діана. Что мн до этого? Впрочемъ, если онъ дйствительно умеръ, то похороните его, сеньоры — вдь я не священникъ.
Такой тонъ выдержанъ въ пьес всюду, гд только появляется героиня, и это обстоятельство даетъ Лопе случай выказать во всемъ блеск свое легкое, игривое остроуміе, которое у него лилось черезъ край.
Мало походитъ на разсмотрнныя пьесы, хотя и относится къ той же категоріи, Награда за доброе слово, {El premio le bien hablar см. Comedies, Tom. XXI, 1635, f. 158 etc.} — очаровательная пьеса, въ которой разсказъ о происхожденіи и воспитаніи героя до того напоминаетъ извстные факты изъ юношеской исторіи Лопе, что едва-ли подлежитъ сомннію, что Лопе до нкоторой степени срисовалъ этотъ характеръ съ самого себя. Герой пьесы донъ-Хуанъ вмст съ нсколькими праздными франтами стоятъ у вратъ собора въ Севиль и ожидаютъ выхода дамъ. Здсь донъ-Хуанъ защищаетъ честь одной неизвстной ему дамы, о которой франты позволяютъ себ легкомысленныя шутки.— Происходитъ ссора. ДонъХуанъ ранитъ своего противника и преслдуемый полиціей случайно скрывается въ дом той дамы, честь которой онъ защищалъ такъ храбро. Изъ благодарности дама его прячетъ и комедія окончивается свадьбой, хотя въ ней кром того скрещиваются нсколько побочныхъ интригъ, по обыкновенію наполняющихъ собой трехъ актныя пьесы Лопе.
Къ этимъ пьесамъ можно прибавить еще нсколько комедій, которыя разнообразіемъ своего тона, характера могутъ дать намъ понятіе о разнообразныхъ талантахъ необыкновеннаго человка ихъ создавшаго. Таковы напр. пьесы: Por la Puente Juana {Comedias, Tom. XXI, Madrid. 1635, f. 243 et sequ. Она была часто издаваема отдльно, и между прочимъ одинъ разъ въ Лондон. Заглавіе пьесы есть начальный стихъ одного стариннаго романса.}, El Anzuelo de Fenisa {Comedias, Tom. VIII, Madrid, 1617. Эта пьеса, замчательная по своей веселости и остроумію, также была издаваема отдльно много разъ.}, El Ruy Seor de Sevilla {Comedias, Tom XXII, Madrid, 1621, fol. 187, etc.}, Porfiar hasta Morir {Comedias, Tom XXIII, Madrid 1638, f. 96, etc.}. Сюжетъ послдней заимствованъ изъ исторіи Влюбленнаго Маціаса, такъ любимой старинными испанскими и провансальскими поэтами. Слдуетъ упомянуть также о Bizarrias de Belisа,— веселой комедіи, интересной въ особенности потому, что она была написана въ 1634 году, когда Лопе было, около семидесяти двухъ лтъ. Но въ виду того, что сказано объ общемъ характер этого рода пьесъ, нтъ ни необходимости, ни возможности перечислять ихъ вс, и потому мы обратимся къ другому отдлу драматическихъ произведеній Лопе {Изъ испанскаго перевода моей книги (Tom. II, р. 551), я позволяю себ привести хронологическія данныя относительно происхожденія пьесъ Лопе, основанныя на свидтельств его собственныхъ рукописей:
Prueba de los Amigos. 12 сентября 1604.
Carlos V en Francia, 20 ноября 1604.
Batalla del Honor, 18 апрля 1608.
Encomienda mol guardada, 19 апрля 1610.
Lo que ha de ser, 2 сентября 1624.
Competencia en los Nobles, 16 ноября 1625.
Sin Secreto no hay Amor, 18 іюля 1626.
Bizarrias de Belisa, 24 мая 1634.
Къ этому я могу присоединить свидтельство мн принадлежащей рукописи: astigo sin Venganza, 1 августа 1631 г.
См. также Salva y Baranda, Documentos Ineditos, Tom. I, и упомянутый выше Каталогъ Чорлея.}.

ГЛАВА XVI.

Лопе де Вега (продолженіе). Героическія драмы Лопе и ихъ характеристика. Пьесы изъ Испанской исторіи и современныхъ событій.

Слдующій разрядъ свтскихъ драмъ Лопе назывался Героическія или Историческія драмы (Comedias Heroicas или Comedias Historiales). Главное различіе пьесъ этого разряда отъ пьесъ нами уже разсмотрнныхъ состоитъ въ томъ, что въ героическихъ драмахъ выводятся на сцену короли и знатные вельможи, что они обыкновенно имютъ историческую основу или по крайней мр заимствуютъ изъ исторіи имена героевъ и что преобладающій тонъ въ нихъ серьезный, возвышенный, иногда даже трагическій. Ту же запутанную интригу, т же чувства ревности и болзненно-щекотливой чести, то же введеніе комическаго и карикатурнаго, которое мы отмтили въ пьесахъ ‘Плаща и Шпаги’, встрчается и здсь. Филиппъ II не одобрялъ этого рода пьесъ и думалъ, что он стремятся умалить престижъ королевской власти,— фактъ, живо рисующій и настроеніе общества и вліяніе театра на общество {Lope de Vega, Obras Sueltas Tern IV, p. 10. Подобныя пьесы назывались также иногда трагедіями: ‘Aquella. donde se introduce Key о Sior soberano es Tragedia.’ См. Lagrimas Panegiricas Монтальвана 1639, f. 150, b.}.
Лопе де Вега написалъ множество пьесъ въ героическомъ род, впервые имъ изобртенномъ, можетъ быть не меньше чмъ въ другихъ родахъ. Онъ заимствовалъ ихъ сюжеты изъ разныхъ историческихъ источниковъ, начиная съ древнйшихъ историческихъ преданій человчества вплоть до современныхъ ему событій, но отдавалъ предпочтеніе сюжетамъ, заимствованнымъ изъ классической древности и изъ старинныхъ испанскихъ хроникъ и романсовъ.
Какъ Лопе обращался съ античными сюжетами можно видть изъ его драмы Созженный Римъ (Roma Abrasada), хотя вообще говоря она представляетъ собою плохой обращикъ историческихъ пьесъ {Comedias, Tom XX, Madrid 1629, f. 177. Она озаглавлена Tragedia Famosa.}. Событія, легшія въ ея основу, заимствованы изъ общеизвстнаго источника, главнымъ образомъ изъ Всеобщей Испанской Хроники (Crnica General), во они не обработаны авторомъ въ одно законченное цлое {Любопытно сравнить разсказъ Светонія (Кн. V и VI) и Cronica General (Parte I, с. 110 — 111) съ соотвтствующими мстами въ Roma Abrasada. Въ третьемъ акт Лопе приводитъ романсъ, начальныя строки котораго встрчаются въ первомъ акт ‘Целестины’.}, а представляютъ собой все, что произошло въ Рим по смерти Мессалины, въ царствованіе Клавдія и до смерти Нерона, который играетъ здсь не только роль героя, ни и шута (gracioso) пьесы. Первый актъ, оканчивающійся убійствомъ Клавдія Нерономъ и Агриппиной, содержитъ въ себ извстную шутку Клавдія, подославшаго убійцъ къ жен и удивляющагося, что она долго не приходитъ къ обду. Съ цлью польстить народной аудиторіи, Лопе вплетаетъ сюда похвалы Испаніи, а также Лукану и Сенек, называя обоихъ испанцами, а послдняго сверхъ того изображаетъ столько же астрологомъ, сколько и моралистомъ. Во второмъ акт Неронъ начинаетъ свое царствованіе съ самыми благими намреніями. Слдуя Светонію и Всеобщей Хроник, авторъ заставляетъ Нерона жалть, что онъ уметъ писать, такъ какъ ему придется подписывать смертные приговоры, вслдствіе этого быстро наступившая потомъ рзкая перемна въ его характер является совершенно не мотивированной. Перемна эта излагается просто какъ фактъ, съ котораго начинается длинная вереница преступленій и злодйствъ Нерона. Любопытная, чисто-испанская, сцена служитъ первымъ признакомъ начинающейся перемны въ характер Нерона. Онъ влюбляется въ Эту, но ухаживаетъ за ней совершенно не по римски. Онъ поетъ ночью подъ ея окномъ серенаду, убиваетъ одного изъ четырехъ замаскированныхъ людей, желавшихъ помшать его свиданію, и съ большимъ трудомъ спасается отъ агентовъ своей собственной полиціи, словомъ, все происходитъ такъ, какъ будто онъ не римскій императоръ, а странствующій рыцарь временъ Филиппа III {Эта сцена находится во второмъ акт и составляетъ часть интермедіи, гд Неронъ играетъ роль шута.}. Дале слдуетъ извстная, засвидтельствованная исторіей, любовь его къ Поппе и потрясающая сцена свиданія съ матерью, вслдствіе которой онъ даетъ приказъ умертвить ее. Исполненіемъ этого приказанія и оканчивается актъ, который при всей своей грубости далеко уступаетъ возмущающему душу разсказу старинной хроники, откуда заимствовано его содержаніе.
Въ третьемъ акт Лопе съумлъ за одно польстить и національной гордости испанцевъ и обезпечить себ благосклонность церкви, къ которой онъ, подобно всмъ своимъ современникамъ, питалъ чувства благоговнія, смшаннаго со страхомъ Для этой цли онъ выводитъ нсколько благочестивыхъ христіанъ, которые произносятъ полное исповданіе своей вры, начиная отъ сотворенія міра и до крестной смерти Спасителя и сообщаютъ подробности о самомъ раннемъ изъ двнадцати преслдованій христіанъ. Дале слдуетъ смерть Сенеки и Лукана и пожаръ Рима. Пожаръ этотъ, составляющій самую эффектную часть представленія, помщенъ Лопе въ самомъ конц, посл постройки Нерономъ своего великолпнаго дворца, тогда какъ на самомъ дл aurea donius былъ построенъ на пожарищ Рима. Для удовольствія зрителей вставлена въ пьесу сцена, происходящая въ Испаніи, именно заговоръ противъ Нерона. Пьеса заключается смертью Поппеи, обставленной мене ужасными подробностями чмъ въ Хроник, смертью Нерона и провозглашеніемъ на его мсто Гальбы — все это скучено въ періодъ времени, слишкомъ краткій сравнительно съ важностью историческихъ событій, которымъ онъ служитъ рамкой.
Впрочемъ Лопе рдко писалъ такъ грубо и плохо.— Сюжеты современные и въ особенности сюжеты національные почти всегда удавались ему гораздо лучше, а въ обработк нкоторыхъ изъ нихъ онъ достигалъ поразительной силы.— Въ числ пьесъ этого рода замчательна, не столько впрочемъ по своимъ внутреннимъ достоинствамъ, сколько по своей оригинальности и успху, пьеса, Образцовый Государь {Comedias, Tom XI. Barcelona, 1618, ff. 121 el sequ.}. Здсь онъ выводитъ идеалъ государя въ лиц Донъ-Хуана Португальскаго, сына Альфонса V и современника Фердинанда и Изабеллы. Въ начал втораго акта другъ и довренное лицо Донъ-Хуана рисуетъ его портретъ съ такимъ обиліемъ деталей, что не остается никакого сомннія относительно качествъ, которыми, по мннію Лопе, должны обладать государи эпохи Филипповъ и которыя цнились бы въ и наше время.
Въ другомъ мст пьесы Донъ-Хуанъ, оказавшій чудеса храбрости въ несчастной битв при Торо, возстановляетъ на престол своего отца, который прежде отрекся въ пользу сына, а потомъ вновь сталъ заявлять претензіи на престолъ. Личная храбрость и строгая справедливость пріобрли ему титулъ образцоваго государя. Онъ выказываетъ первую, защищая свою собственную жизнь отъ убійцы и участвуя въ бо быковъ, при чемъ онъ подвергаетъ себя большой опасности, любовь его къ справедливости доказывается множествомъ приводимыхъ на сцен фактовъ, между прочимъ покровительствомъ, оказаннымъ имъ Колумбу посл возвращенія великаго мореплавателя изъ Америки, хотя онъ очень хорошо понималъ, что открытія Колумба послужили къ слав Испаніи и какую ошибку онъ сдлалъ самъ, не воспользовавшись ими на пользу своей Португаліи.
Донъ-Хуанъ де Сосса, любимецъ короля, былъ дважды посылаемъ съ важными порученіями въ Испанію. Проживая тамъ въ дом одного изъ своихъ родственниковъ, онъ влюбился въ его дочь Леонору и съ своей стороны возбудилъ въ ней нжное чувство. Возвращаясь посл исполненія своихъ порученій въ Португалію, ДонъХуанъ забываетъ свои клятвы и каждый разъ заставляетъ сильно страдать покинутую двушку. Не зная, что думать, она сама прізжаетъ съ своимъ отцомъ въ Лиссабонъ въ свит испанской принцессы Изабеллы, вышедшей замужъ за сына Португальскаго короля. Но и тутъ вроломный рыцарь отказывается признать свои обязательства по отношенію къ ней. Тогда она въ отчаяніи является къ королю и объясняетъ ему свое положеніе въ слдующемъ разговор, который можетъ служить прекраснымъ обращикомъ легкаго повствовательнаго стиля, составляющаго одно изъ выдающихся достоинствъ пьесъ Лопе:
Леонора. Государь, тебя называютъ совершеннымъ и въ мир и на войн. Выслушай женщину.
Король. Говори.
Леонора. Я дочь губернатора донъ-Фадрике де Лара.
Король. Надйтесь и простите, что не зная васъ, синьора, я не исполнилъ долга вжливости по отношенію къ вамъ и вашему отцу.
Леонора. Любезность ваша достойна Вашего генія, которому удивляется весь міръ. Одинъ гидальго прізжалъ дважды изъ Вашей страны въ нашу Кастилію. Я вамъ не открою его имени, пока Вы не узнаете его безчестнаго поступка я знаю, что Вы такъ любите его, что я могла бы опасаться не найти здсь справедливости, если бы Вы не были Вы. Дважды этотъ гидальго гостилъ въ нашемъ дом и впервые возбудилъ во мн любовь…
Король. Продолжайте, не конфузьтесь: передъ судьею должно говорить какъ на исповди.
Леонора. Я поддалась обману. Онъ ухалъ, я плакала по немъ, но продолжала любить его. Онъ пріхалъ еще разъ, онъ плъ сладко, какъ сирена. Я не подозрвала его коварства. Боже! Если ты мужчинамъ далъ такой языкъ, то лучше было бы намъ родиться совсмъ глухими! Онъ опять приманилъ меня къ себ, какъ охотникъ приманиваетъ въ свои раскинутыя въ трав сти куропатку. Я противилась, но что я могла сдлать, если самая сильная крпость не можетъ устоять противъ любви, дочери звздъ. Онъ написалъ мн письмо, онъ далъ мн общаніе жениться, напередъ зная, что возвратившись въ Португалію легко нарушить это общаніе — какъ будто небо и его вчное правосудіе не распростерты надъ всмъ міромъ? Наконецъ онъ ухалъ, гордясь своей побдой надъ отдавшейся ему женщиной, ибо гд любовь — тамъ нтъ сопротивленія. Онъ удалился съ этой добычей въ свое отечество, какъ будто она была отнята въ Ареал у мавровъ, которыхъ онъ побдилъ въ юности, или захвачена на бло-песчаныхъ берегахъ отдаленнаго моря, откуда твои корабли привозятъ теб черныхъ невольниковъ. Съ тхъ поръ онъ ни разу не написалъ мн. Моя любовь оплакала свои похороны, мои слезы были ей надгробнымъ памятникомъ: они потушили пламень любви. Твой сынъ женился на нашей инфант на благо обоимъ государствамъ. Мой отецъ сопровождалъ ее и я отправилась за нимъ въ Лиссабонъ, гд этотъ гидальго отрекся отъ всхъ своихъ обязательствъ. Не будучи въ состояніи доле выносить его презрніе, я ршилась покончить съ собой, если Ваше Величество не защитите несчастной женщины.
Король. Письмо его у васъ сохранилось?
Леонора. Была бы съ моей стороны большая ошибка, если бы я его не сохранила.
Король. Я узнаю почеркъ, если только его писалъ одинъ изъ моихъ придворныхъ.
Леонора. Вотъ оно, государь.
Король. Подписано — донъ-Хуанъ де Сосса! Никогда я не поврилъ бы вамъ, если бы не зналъ его руки: онъ такъ честенъ и благоразуменъ {Приведенное мсто находится въ конц пьесы и ведетъ къ развязк путемъ плавнаго и изящнаго разсказа, напоминающаго разсказы итальянскихъ новеллъ. Лопе часто прибгаетъ къ этому средству, когда интрига и драматическая фабула настолько обширны, что наполняютъ собою три обычные акта. Городъ Аріііла, о которомъ упоминается въ текст, былъ отнятъ у Мавровъ 24 августа 1471 г.}.
Развязка пьесы естественно заключается въ свадьб, въ устройств ея и состоитъ правосудіе образцоваго короля.
Однимъ изъ дйствующихъ лицъ пьесы, какъ уже было замчено, является Колумбъ. Онъ вводится въ дйствіе не особенно искусно, впрочемъ Лопе съумлъ оттнить въ немъ достоинство, основывающееся на сознаніи значенія своихъ открытій. Характеръ Колумба очерченъ лучше и полне въ другой пьес Лопе, посвященной открытію Америки и носящей названіе Колумбовъ Новый Свтъ (El nuevo mundo de Colop). Пьеса обнимаетъ собой четырнадцать лтъ изъ жизни великаго мореплавателя отъ его первыхъ безплодныхъ усилій получить помощь отъ португальскаго правительства до его торжественнаго представленія различныхъ предметовъ Новаго Свта Фердинанду и Изабелл въ Барселон {Comedias, Tom IV, Madrid, 1614. См. также приложеніе къ книг Ochoa,Teatro Escogido de Lope de Vega’ (Paris, 1838), Изъ этой пьесы Фернандо де Сарате заимствовалъ нсколько сценъ (напр. начало втораго акта) для своей драмы. ‘Conquista de Mexico’ (Comedias Escogidas, Tom XXX, Madrid 1668).}. Пьеса эта принадлежитъ къ самымъ неправильнымъ и фантастическимъ пьесамъ Лопе, хотя она и носитъ на себ нкоторыя характеристическія особенности его таланта, но главное она полно и ярко отражаетъ въ себ національные взгляды испанцевъ на Америку, какъ на часть свта, отнятую христіанствомъ у язычества. Нкоторыя изъ сценъ этой пьесы происходятъ въ Португалія, нкоторыя — въ равнинахъ Гранады въ эпоху ея паденія, нкоторыя, изображающія бунтъ матросовъ, на борт Колумбова корабля, нкоторыя въ Вестъ-Индіи и наконецъ нкоторыя разыгрываются по возвращеніи Колумба въ Испанію передъ лицемъ его повелителей Фердинанда и Изабеллы. Кром лицъ, естественнымъ образомъ связанныхъ съ ходомъ событій, изображенныхъ Лопе, въ пьес появляются Гонзальвъ Кордуанскій, мавры, американскіе индійцы, а также нсколько аллегорическихъ фигуръ: Провидніе, Христіанство и Язычество. Послднее говоритъ съ большимъ жаромъ передъ судомъ Провиднія противъ вступленія испанцевъ и введенія католицизма въ Новый Свтъ, и нкоторымъ его аргументамъ, подобнымъ приводимому ниже, нельзя отказать въ справедливости: ‘О божественное Провидніе, не попусти, чтобъ надо мной обрушилась эта несправедливость. Жадность подъ покровомъ религіи служитъ главнымъ мотивомъ ихъ дйствій. Они ищутъ золота и серебра скрытаго въ этой сокровищниц’ {No permitas Providencia
Hacerme esta sinjusticia,
Pues los Ileua la codicia
A hacer esta diligencia.
So color de religion.
Van buscar plata y oro
Del encubierto tesoro (El Nuevo Mundo, lornada I).}.
Большая часть пьесы и лучшія ея сцены происходятъ въ Америк, но трудно представить что-либо несообразне ея фабулы, вс правила драматической иллюзіи систематически попраны: индійцы еще до появленія европейцевъ поютъ гимны Фебу и Діан и говорятъ по испански, но по прибытіи испанцевъ оказываются не понимающими испанскаго языка.
Сцена, въ которой язычество отстаиваетъ свои права передъ судомъ Провиднія, сцены обращенія язычниковъ въ христіанство и наконецъ сцены, гд дйствуетъ демонъ, были бы у мста въ самой грубой моралите. И наоборотъ сцены, въ которыхъ изображены естественныя чувства простыхъ и невжественныхъ дикарей, равнымъ образомъ т сцены, въ которыхъ выступаетъ Колумбъ съ свойственнымъ ему достоинствомъ, не лишены положительныхъ драматическихъ достоинствъ. Правда, не многія могутъ быть названы истинно поэтическими, но даже въ худшихъ изъ нихъ есть поэтическія мста и событія, въ нихъ изображенныя, смотрятся съ неослабваюшимъ интересомъ.
Хотя въ пьес повторяется извстное преданіе, что Колумбъ родился въ Нерви и что въ Мадер одинъ умирающій матросъ завщалъ ему карту, руководившую его въ открытіи Новаго Свта, но замчательно, что Лопе во многихъ мстахъ пьесы отступаетъ отъ этого преданія и намекаетъ, что Колумбъ былъ вдохновленъ свыше. Монахъ въ сцен бунта прямо высказываетъ это и самъ Колумбъ въ разговор съ своимъ братомъ Бартоломео, когда ихъ положеніе становится почти отчаяннымъ, весьма ясно намекаетъ на это въ слдующихъ словахъ:
‘Таинственная божественная сила влечетъ меня и говоритъ мн, что это правда. Во сн и на яву она побуждаетъ меня исполнить задуманное. Ибо что же вселилось въ меня? Что потрясло все мое существо? Куда направляюсь я? Слдуя чьимъ велніямъ я избралъ этотъ путь? Кто привелъ сюда меня, бднаго и разбитаго человка, матроса, задумавшаго къ нашему міру присоединить другой столь отдаленный міръ? {Una sccreta deidad
А que lo intente me impele,
Dicindome, que es verdad.
Vue en fin, que duenna o que vele,
Persigue mi voluntad.
Que es esto que ha entrado en mi?
Quien me lleva o mueve ansi?
Donde voy, donde cainino?
Que derrota, que destine,
Sigo, que conduce aqui?
Un hombre pobre, y aun roto,
Que ansi lo puedo decir,
V que vive de pilote,
Quiere а’este mundo anadir
Otro mundo tan remoto! (El Nuevo Mundo, Iornada I).}.
Освщеніе характера Колумба съ этой стороны весьма удачно, ибо оно основано, сколько извстно, на его личномъ глубокомъ убжденіи, мотивъ этотъ могъ бы быть разработанъ полне и поэтичне, но удобный случай, какъ это разъ случилось съ Лопе, былъ имъ пропущенъ либо по небрежности, либо вслдствіе поспшности.
Другая драма въ этомъ-же род Еl Castigo sin Venganza (Наказаніе безъ мщенія) интересна какъ по способу обработки сюжета, такъ и потому, что исторія ея происхожденія можетъ быть опредлена съ большей точностью, чмъ какой-либо другой драмы Лопе. Въ основу ея положена темная и возмутительная исторія, разсказанная въ Феррарскихъ лтописяхъ XV в., которую лордъ Байронъ нашелъ въ Гиббоновыхъ Древностяхъ Брауншвейгскаго дома. (Antiquities of the House of Brunswick) и сдлалъ сюжетомъ своей Паризины {Исторія эта, случившаяся въ І405 г., была очень хорошо извстна, благодаря своимъ ужасамъ, боле чмъ за два столтія до драмы Лопе, который замчаетъ въ предисловіи, что она существуетъ на латинскомъ, французскомъ нмецкомъ, итальянскомъ и испанскомъ языкахъ.}. Слдуя сказаніямъ старинныхъ Феррарскихъ хроникъ, Лопе представилъ эту исторію въ нсколько иномъ свт и съ большимъ искусствомъ облекъ ее въ драматическую форму.
Въ драм Лопе командующій папскими войсками герцогъ Феррарскій изображенъ доблестнымъ, умнымъ и опытнымъ въ государственныхъ длахъ человкомъ. Достигнувъ почтеннаго возраста онъ задумалъ жениться на дочери герцога Мантуанскаго и посылаетъ своего побочнаго сына Федериго въ Мантую за прелестной невстой, которую тотъ долженъ проводить до самой Феррары. Но прежде, чмъ достигнуть Мантуи, Федериго случайно встрчаетъ свою будущую мачиху на дорог и спасаетъ ей жизнь, съ этихъ поръ начинается сближеніе молодыхъ людей, которое оканчивается преступной связью. Этотъ роковой шагъ отчасти объясняется взаимной страстностью любовниковъ, отчасти тмъ обстоятельствомъ, что самъ герцогъ обнаруживаетъ не только холодность, но и неврность по отношенію къ своей молодой и пылкой супруг. Возвратившись однажды изъ удачнаго похода, герцогъ узнаетъ объ этой связи. Въ его сердц происходитъ сильная борьба между привязанностью къ сыну и отравляющимъ чувствомъ собственнаго позора. Онъ ршился наказать виновныхъ, но такъ, чтобы мотивы его гнва остались никому неизвстными. Для этой цли онъ запираетъ жену въ темную комнату, привязываетъ ее къ креслу и кладетъ ей платокъ въ ротъ, чтобы она не могла произнести ни слова. Закутавъ ее съ ногъ до головы въ покрывало, онъ призываетъ сына, которому сообщаетъ, что подъ покрываломъ находится измнникъ, котораго Федериго долженъ убить, чтобы спасти жизнь отца. Ничто не подозрвая, молодой человкъ наноситъ ударъ и какъ безумный выбгаетъ изъ комнаты, но тутъ же падаетъ подъ ударами людей, заране приготовленныхъ отцомъ, который объясняетъ, что Федериго убилъ свою мачиху и что руки его обагрены ея кровью.
Лопе окончилъ эту пьесу 1 августа 1631 г., когда ему было около семидесяти лтъ. Не смотря на это, немногія пьесы Лопе, принадлежащія къ этому классу, отличаются такой поэтической силой и ни одна не можетъ сравняться съ ней въ легкости и разнообразіи метра {Въ пьес встрчаются образчики многихъ стихотворныхъ размровъ Kedondillas, Tercetas, одинъ сонета и т. д. Въ первомъ акт есть одна Silva (размръ, въ которомъ одиннадцати-сложные стихи чередуются съ семи-сложными), отличающаяся замчательной легкостью и плавностью.}. Характеры дйствующихъ лицъ, въ особенности характеры отца и сына, лучше очерчены и выдержаны, чмъ обыкновенно бываетъ у Лопе, а масса какъ крупныхъ, такъ и мелкихъ поправокъ, которыми испещрена подлинная рукопись Лопе, до сихъ поръ сохранившаяся, показываетъ, что разбираемая пьеса была обработана имъ съ особымъ тщаніемъ. На сцену впрочемъ она была постановлена не ране 9 мая 1632 г., потому что испанскій дворъ не особенно любилъ, чтобы царственныя особы выводились на сцену въ такомъ отталкивающемъ вид. Когда же позволеніе было наконецъ дано, то оно сопровождалось заявленіемъ, что герцогъ долженъ быть изображенъ съ почтеніемъ, слдуемымъ его особ. Не смотря на эту предосторожность, пьеса Лопе, игранная знаменитой труппой Фигероа и произведшая глубокое впечатлніе на публику, была дана всего одинъ разъ, причемъ роль сына игралъ, такъ превозносимый Монтальваномъ, актеръ Аріасъ {Гаяйнгосъ догадывается, что пьеса Лопе была снята со сцены на томъ основаніи, что въ ней содержались намеки на исторію Донъ-Карлоса. Я не знаю, на какихъ данныхъ онъ основываетъ свою догадку, но только мн она не представляется вроятной.}. Въ 1634 г. Лопе весьма тщательно издалъ ее въ Барселон, посвятивъ ее своему знаменитому покровителю герцогу де Сесс, при двор котораго онъ состоялъ, а черезъ годъ посл смерти Лопе она была напечатана, хотя и безъ посвященія, въ 21 том полнаго собранія его драматическихъ произведеній, приготовленнаго имъ самимъ къ печати, но изданнаго его дочерью Фелиціаной {У меня находится собственноручная рукопись Лопе, испещренная множествомъ поправокъ и вставокъ, сдланныхъ имъ самимъ. Она была очевидно предназначена для актеровъ, потому что разршена къ представленію, другомъ Лопе, поэтомъ Педро де Варгасомъ Мачукой, исправлявшимъ въ то время должность театральнаго цензора. Онъ между прочимъ участвовалъ въ Поэтическихъ состязаніяхъ въ честь св. Исидора (Iustas Poticas), изданныхъ Лопе въ 1620 и 1622 и въ Поэтическихъ состязаніяхъ въ честь Пресвятой Двы., изданныхъ въ 1629 Касересомъ. Произведенія Педро де Варгаса, помщенныя въ этихъ сборникахъ, не обнаруживаютъ въ немъ присутствія большаго поэтическаго таланта, что не мшало ему пользоваться большой популярностью между современниками (Alvarez y Baena, Hijos de Madrid, Tom IV, р. 199) Онъ велъ свое происхожденіе отъ знаменитаго Діего Переса де Варгаса, героя старинныхъ романовъ и хроникъ, который, лишившись своего оружія въ битв при Херес во времена св. Фердинанда, отломилъ сукъ оливковаго дерева и перебилъ имъ не мало мавровъ, за что и получилъ прозвище ‘Machuca’, т. е. Толчея (Almelo, Valerie de las Hysterias Escolasticas, Toledo 1541, f. 15, а. Lope de Vega, Laurel de Apolo, 1630, f. 75). На верху каждой страницы въ рукописи Лопе де Веги находится крестъ съ именами Іисусъ, Марія, Іосифъ, а на послдней страниц слова Laus Deo et Mariae съ подписью автора и обозначеніемъ времени, когда окончена пьеса. Неизвстно, хотлъ-ли Лопе скрыть подъ покровомъ священныхъ символовъ глубокую безнравственность сюжета, но если дйствительно таково было его намреніе, то оно вполн отвчало духу времени. Обыкновенно въ начал рукописи или письма испанцы всегда ставили крестъ. Лопе въ своей пьес ‘Perro del Hortelano’ (Iornada II) намекаетъ на этотъ обычай, который, какъ и въ данномъ случа, подавалъ поводъ къ подобному же несоотвтствію священнаго символа съ соблазнительнымъ содержаніемъ. Не смотря на все это обычай продолжалъ существовать до конца XVIII в., по крайней мр въ одной драм того времени, гд между прочимъ поднимается вопросъ объ отмн его, на вопросъ одного изъ дйствующихъ лицъ о польз этого обычая, другое объясняетъ, что самъ дьяволъ испугается, распечатавъ такое письмо.}.
Подобно драмъ Наказаніе безо мщеніи, и другія пьесы этой категоріи исполнены глубокаго трагическаго паоса, какъ напримръ драма Кавалеры — Губернаторы въ Кордов {Los Caballeros Comniendadores de Cordoba (Comedias, Tom II, Madrid, 1609.) Кром этой драмы Лопе еще въ двухъ пьесахъ — Fuente Ovejuna и Peribanez — выводитъ на сцену командоровъ различныхъ военныхъ орденовъ и изображаетъ ихъ людьми въ род Front-de Boeuf въ Айвенго Вальтеръ-Скотта, въ высшей степени гордыми и преданными самымъ низкимъ страстямъ.}. Сюжетъ этой пьесы не уступитъ своими ужасами исторіи Климемнестры и Эгиста, но мужъ вмсто того чтобъ подвергнутыя участи Агамемнона, побуждаемый дико понятымъ чувствомъ чести самъ умерщвляетъ не только измнницу жену, но и всхъ своихъ домочадцевъ. Нкоторымъ сценамъ этой пьесы нельзя отказать въ поэзіи, но къ сожалнію вся эта поэзія тонетъ въ мор жестокостей и изуврства.
Отъ этого упрека свободна гораздо боле трагическая пьеса, Звзда Севильи (La Estrella de Sevilla), нсколько напоминающая собою Корнелева Сида {Такъ какъ старинные экземпляры этой пьесы необыкновенно рдки, то я заказалъ себ списокъ ея, съ котораго были сдланы въ Америк два изданія. La Estrella de Sevilla продолжаетъ держаться до сихъ поръ на испанской сцен, она была издана въ Лондон и Мадрит, съ большими измненіями подъ заглавіемъ Sancho Ortiz deias Ro el as. Превосходное извлеченіе изъ пьесы Лопе съ близкимъ переводомъ отрывковъ изъ нея сдлано Лордомъ Голландомъ (Life of Lope, Vol. I. pp. 155-200). Отсюда, а не изъ испанскаго подлинника заимствовалъ Зейдлицъ свою Der Stern der Sevilla, пьесу не безъ достоинствъ, изданную въ Штутгарт и игранную съ успхомъ во многихъ мстахъ Германіи. Мстности, упоминаемыя въ пьес до дома Таберо Бусто, возлюбленнаго героини, включительно, до сихъ поръ показаваются любопытнымъ въ Севиль. (Latour, Etudes sur l’Espagne, Paris 1835, Tom. III, p. 52 etc.).}. Одинъ севильскій рыцарь, врный долгу вассала, убиваетъ по приказанію короли своего друга, брата своей невсты. Напрасно король употребляетъ вс усилія спасти его отъ кары закона, королевскіе судьи отказываются отступить для него отъ закона, и только откровенное сознаніе короля въ своемъ преступленіи освобождаетъ его отъ смерти. Это одна изъ немногихъ пьесъ Лопе, совершенно лишенныхъ комическаго элемента, одна изъ тхъ, гд его геній паритъ необыкновенно высоко. Въ ней не мало прекрасныхъ сценъ. Къ числу самыхъ поразительныхъ нужно отнести сцену, гд король убждаетъ рыцаря убить своего друга, сцену, когда къ любящей двушк наканун ея свадьбы, въ минуту сладкаго упоенія своимъ счастьемъ, приносятъ трупъ брата, убитаго ея женихомъ, и наконецъ сцена, когда алькадъ, вопреки королевскому приказу величественно отказывается нарушить законъ. Развязка естественне чмъ у Корнеля. Героиня покидаетъ свтъ и удаляется въ монастырь.
Изъ множества героическихъ драмъ Лопе слдуетъ упомянуть только о немногихъ, да и то съ цлью охарактеризовать направленіе, данное имъ этой групп своихъ драматическихъ произведеній. Въ одной изъ нихъ, напримръ, драматизирована исторія Бамбы, перешедшаго отъ плуга на испанскій престолъ {Comedias, Tom. I, Valladolid, 1604, f. 91 etc.— Здсь Лопе благоразумно слдовалъ монастырской легенд, оставивъ въ сторон разсказъ Cronica General (Раrte II, cap. 51) и еще боле осторожный разсказъ Маріаны (Hist., Lib. VI, Cap. 12),}, другая, носящая названіе Послдній изъ Готовъ (El postrer Godo de Espaa) основана на народныхъ преданіяхъ о гибели Испаніи при корол Родерик {Comedias, Tom. XXV. aragoa, 1647, ff. 369 etc. Она названа ‘Трагикомедіей.’}. Хотя первая изъ нихъ принадлежитъ къ числу самыхъ раннихъ изъ печатныхъ пьесъ Лопе {Первый томъ перваго изданія драмъ Лопе вышелъ въ Валльядолид въ 1604 г.}, а вторая вышла въ свтъ черезъ двнадцать лтъ посл его смерти, но об построены по одному плану и проникнуты однимъ и тмъ же духомъ. На такой занимательный сюжетъ, какъ жизнь Бернардо дель Карпіо, Лопе написалъ нсколько пьесъ. Одна изъ нихъ называется Юношескія приключенія Бернардо и заключаетъ въ себ изображеніе подвиговъ національнаго испанскаго героя до той поры, когда онъ узнаетъ тайну своего происхожденія. Другой, носящей названіе Подвиги Бернардо дель Карпіо (Los Mocedados de Bernardo del Carpio), я никогда не видалъ, но она была извстна лорду Голланду. Наконецъ въ третьей El Casamiente en la muеrte (Бракъ въ объятіяхъ смерти) изображено недостойное поведеніе короля Альфонса. Здсь находится та раздирающая душу сцена, въ которой трупъ отца Бернардо передается сыну, принесшему все въ жертву сыновней любви и погибающему отъ нея {Первая изъ этихъ двухъ пьесъ, не вошедшихъ въ полное собраніе драматическихъ произведеній Лопе, была много разъ издаваема отдльно, послднюю же можно только найти въ Валльядолидскомъ изданіи и его перепечаткахъ. При созданіи ея Лопе широко пользовался стариннымъ романсомъ о Белерм и Дурандарге.}. Семеро дтей Лары также не забыты Лопе, онъ написалъ дв пьесы на этотъ сюжетъ, изъ которыхъ одна называется ихъ именемъ, а другая, еще боле потрясающая, озаглавлена, Побочный сынъ Мударра {‘Siete Infantes de Lara’ находится въ Мадритскомъ изданіи Comedias 1615. Tom. V, а ‘Bastardo Mudarra’ въ XXIV том Сарагосскаго изданія, вышедшаго только въ 1641.}. Повидимому, ни одно интересное событіе испанской исторіи не было оставлено Лопе безъ вниманія {Такъ интересный сюжетъ, легшій въ основу пьесы El Mejor Alcalde el Rey (Лучшій алькадъ-король) заимствованъ изъ четвертой книги ‘Cronica General’.}. Выведши на сцену главныхъ героевъ испанской исторіи и народныхъ преданій вплоть до своего времени, Лопе озирается по сторонамъ и ищетъ сюжетовъ для своихъ произведеній не только въ Испаніи, но и въ другихъ странахъ. Такъ между прочимъ онъ написалъ одну пьесу изъ жизни Бориса Годунова {‘El Gran Duch de Muscovia, Comedias, Tom. VII, Madrid. 1617.}, сюжетомъ другой сдлалъ взятіе Арауко въ Чили въ 1560 г. {‘Arauco Domado’, Comedias, Tom. XX, Madrid. 1629. Дйствіе пьесы происходитъ около 1560. Постановкой ея на сцену Лопе очевидно хотлъ сдлать любезность сыну завоевателя Перу, еще находившемуся въ живыхъ. Посвящая ему пьесу, Лопе замчаетъ, что все въ ней изображенное исторически врно, но само собою разумется, что не мало и вымышлено, особенно въ тхъ мстахъ, которыя имли цлью прославить испанцевъ. Въ числ дйствующихъ лицъ выведенъ авторъ героической поэмы Araucana Алонсо де Эреила, который появляется на сцен съ барабаномъ и бьетъ наступленіе. Есть еще одна изъ раннихъ пьесъ Лопе, которую можно сопоставить съ ‘Arauco Domado,’ я разумю ‘Los Guanches de Tenerife.’ (Comedias, Tom X, Madrid, 1620, f. 128). Сюжетъ ея — завоеваніе Канарскихъ острововъ въ эпоху Фердинанда и Изабеллы, здсь, какъ и въ Arauco, туземцы играютъ важную роль.}, наконецъ сюжетъ третьей заимствованъ изъ исторіи священной лиги противъ неврныхъ (La Santa Liga), которая увнчалась великой побдой при Лепанто въ 1571 г. Такъ какъ изображать морское сраженіе на сцен было не совсмъ удобно, то Лопе для избжанія его долженъ былъ прибгнуть къ еще большему неудобству, именно, онъ вывелъ на сцену аллегорическую фигуру Испаніи, которая описываетъ публик битву, происходящую въ то же самое время на берегахъ Греціи {‘La Santa Liga’ (Comedias, Tom XV, Madrid. 1621).}.
Не нужно упускать изъ виду, что весь отдлъ героическихъ и историческихъ драмъ Лопе не иметъ никакихъ претензій на историческую точность. Почти-въ каждую пьесу вставлена любовная интрига, полная опасностей, вспышекъ ревности и щекотливыхъ вопросовъ чести, и хотя въ нкоторыхъ драмахъ историческія событія изображены врно, какъ напр. въ пьес Храбрый Сеспедесъ, о которой самъ Лопе выражается, что кром любовной интриги въ ней все истинно {‘El Valiente Cespedes.’ (Comedias, Tom XX, Madrid 1629). Лопе нарочно длаетъ эту оговорку, чтобы спасти честь доньи Маріи де Сеспедесъ, которая изображена на сцен далеко не въ томъ свт, въ какомъ желали ее видть ея потомки.}, тмъ не мене было бы странно утверждать, что въ историческихъ пьесахъ Лопе врно изображены нравы чуждыхъ народовъ или сторго выдержанъ общій колоритъ эпохи. Такъ въ одной пьес Неронъ разгуливаетъ по улицамъ Рима какъ испанскій amoroso съ гитарой въ рукахъ и поетъ серенаду подъ ршетчатымъ окномъ своей любезной {Въ пьес ‘Roma Abrasada’ (Acte II, f. 89), о которой уже было упомянуто раньше.}. Такъ въ другой пьес Велисарій въ эпоху своей славы играетъ роль Пирама въ интерлюдіи, разыгриваемой въ присутствіи императора Юстиніана, какъ нудто бы онъ былъ однимъ изъ товарищей Ника Боттома въ пьес Шекспира Сонъ въ лтнюю ночь, вслдъ за этимъ его обвиняютъ въ ухаживаніи за императрицей и выкалываютъ глаза {Jornada II въ пьес ‘Exemple Мayоrde la Desdiеnay Capitan Belisario’ (Несчастнйшій изъ полководцевъ Велисарій), которая не вошла въ полное собраніе сочиненій Лопе, хотя и не разъ издавалась отдльно съ его именемъ. Лордъ Голландъ не обинуясь, включилъ ее въ составленный имъ списокъ пьесъ Лопе. Въ любопытномъ сборник ‘Comedias de Diferentes Antores’ (Tom. XXV, aragoa, 1633), вышедшемъ въ свтъ еще при жизни Лопе, она приписана Монтальвану. Въ конц-концовъ оказывается, что она не принадлежитъ ни тому, ни другому, ибо Шакъ нашелъ въ драгоцнномъ собраніи рукописей герцога Оссуны въ Мадрит подлинную рукопись пьесы, писанную собственноручно авторомъ ея Мирой де Мескуа. Тутъ же находится и собственноручное Aprovacion Лопе подписанное Іюль, 1635 г., въ которомъ онъ любезно привтствуетъ Миру де Мескуа, какъ автора Велисарія (Schack, Nachtrge, 1854, p. 57). Я нарочно оставилъ у себя безъ измненія текстъ и примчаніе, написанные задолго до открытія Шака, потому что все это дло представляетъ забавный обращикъ легкомысленной небрежности издателей испанскихъ пьесъ въ XVII в.}. Такъ въ третьей пьес Великій Киръ, вступивши на престолъ, женится на пастушк {‘Contra Valor no hay Desdicha’ (Мужество сильне несчастія). Подобно предыдущей пьес драма эта была часто перепечатываема. Она начинается романическимъ изображеніемъ того, какъ ребенокъ Киръ былъ обреченъ на смерть вслдствіе сна его дда и оканчивается побдой Кира надъ Астіагомъ и всми своими врагами.}. Но подобнымъ несообразностямъ въ пьесахъ Лопе нтъ конца, и единственное ихъ объясненіе состоитъ въ томъ, что въ его время он не считались несообразностями. Соблюденіе исторической истины по отношенію къ нравамъ и обстановк считалось во времена Лопе также маловажнымъ, какъ соблюденіе трехъ единствъ, также маловажнымъ, какъ столтіе спустя соблюденіе исторической врности въ безконечныхъ романахъ Кальпренеда и Скюдери или въ настоящее время въ итальянской опер, ибо согласно глубокому замчанію величайшаго представителя исторической драмы {Шекспира. См. Сонъ въ Лтнюю ночь. Актъ V, См. 1. Примчаніе переводчика.} и лучшіе люди суть только тни, и худшіе перестанутъ быть таковыми, если фантазія украситъ ихъ’.

ГЛАВА XVII.

Лопе де Вега (Продолженіе).— Драмы съ сюжетомъ изъ обыденной жизни.— ‘Мудрецъ на родинъ.’ — ‘Двица Теодора.’ — ‘Плнники въ Алжир’ — Вліяніе церкви на драму.— Пьесы Лопе на сюжеты изъ священнаго писанія.— ‘Рождество Христово.— ‘Созданіе міра’.— Пьесы Лопе изъ жизни святыхъ.— ‘Св. Исидоръ Мадритскій.’ — Священныя пьесы (Autos) Лопе, написанныя имъ для праздника Corpus Christi.— Ихъ прологи, — Ихъ интерлюдіи.— Самыя пьесы.

Историческія драмы Лопе представляютъ собою не боле какъ отклоненіе отъ наиболе національнаго типа Comedia de Сара у Espada., заключавшееся въ введеніи историческихъ именъ для главныхъ дйствующихъ лицъ, вмсто именъ изъ придворной или рыцарской среды. Однако, онъ не ограничился только однимъ этимъ {Мы встрчаемъ иногда выраженіе Comedias de ruidо, но оно не обозначаетъ особаго класса пьесъ, отличающагося отъ другихъ особыми правилами композиціи, (дно относится къ машинамъ, употреблявшимся при ихъ представленіи, такъ что Comedias de capa y espada и въ особенности Comedias de santоs, требовавшія часто обширныхъ приспособленій, нердко бывали comedias de ruidо, иначе называемыми Comedias de casо или Comedias de fabrica. Такимъ же образомъ Cоmedias de aparencias назывались пьесы, требовавшія много декораціи и частыхъ перемнъ.}. Иногда онъ отклонялся такъ далеко въ другую сторону, что создалъ особый родъ пьесъ, заимствованныхъ изъ обыденной жизни, въ которыхъ главныя дйствующія лица, какъ напримръ въ ‘La moza de cantaro’ (Перевозчица) и ‘La esclava de su galau’ (Раба своего возлюбленнаго) принадлежатъ къ низшимъ классамъ общества {‘La Moza de Cantaro’ и ‘La Esclava de su Galan’ до нашего времени продолжали быть популярными. Первая пьеса была напечатана въ Лондон немного лтъ тому назадъ, а послдняя — въ Париж, въ собраніи Ochoa (1838, 8-vo) и Бильфельд въ Сборник Шютца 1840, 8-vo).
За сюжетами для своихъ пьесъ Лопе иногда даже спускался въ среду публичныхъ женщинъ и всякаго рода негодяевъ, какъ въ ‘Anzuelo de Fenisa’ (сюжетъ которой, по моему мннію, онъ заимствовалъ изъ Декамерона, VIII-и день, 10-я новелла). ‘El Rulian Dichoso’ и нкоторыхъ другихъ.}. Подобныхъ пьесъ онъ оставилъ немного, но вс он интересны.
Едва-ли не лучшій обращикъ ихъ представляетъ ‘Мудрецъ у себя на родин,’ герой которой Мендо, если его можно назвать ‘героемъ,— сынъ бднаго угольщика Онъ женился на единственной дочери уважаемаго фермера и живетъ зажиточно, имя передъ собой открытую дорогу для возвышенія и веселой жизни. Но онъ предпочитаетъ остаться у себя дома и отклоняетъ совты сосдняго адвоката или клерка, который, участвуя въ общественныхъ доляхъ, очень желалъ бы, чтобы честный Мендо походилъ на какого-нибудь hidalgo или Caballero. Въ особенности въ важнйшемъ пункт семейной жизни — въ отношеніяхъ къ своей прекрасной жен — онъ выказываетъ неизмнный здравый смыслъ, между тмъ какъ его боле честолюбивый другъ попадаетъ въ серьезныя затрудненія и въ конц-концовъ принужденъ просить у него совта и помощи.
Мораль пьесы хорошо выражена въ слдующемъ отвт Мендо своему другу, который побуждалъ его вести боле свтскую и блестящую жизнь и возвысить общественное положеніе отца: ‘Человку, рожденному въ низменной дол, не идетъ быть кавалеромъ. Мой отецъ родился простымъ Леонардо и такимъ же хочетъ и умереть. Я родился отъ угольщика, а умру земледльцемъ — это все-таки ступенью выше. Нужно, чтобы кто-нибудь обрабатывалъ землю. Сосудъ всегда принимаетъ вкусъ той жидкости, которою онъ былъ наполненъ {Comedias, Tom. VI, Madrid, 1615, ff. 101, etc. Слдуетъ замтить, что Мендо похожъ на Камачо во второй части Донъ-Кихота, которая впервые была напечатана въ 1615 году. Сходство между обоими однако не очень сильно и, можетъ быть, совершенно случайно, хотя Лопе и не заботился объ указаніи источниковъ. Comedias, Tom. VI, Madrid. 1615, fol. 117.}.
Сюжетъ этой пьесы Лопе мене значителенъ, чмъ многихъ другихъ его пьесъ, но сцены обыденной жизни нердко очень живы, какъ, напримръ, та, въ которой Мендо разсказываетъ о первой встрч съ своей будущей женой, занятой домашнимъ хозяйствомъ, и хорошо обработанная сцена крестинъ его перваго дитяти {На этихъ страницахъ иногда является эвфуистическій стиль, бывшій тогда въ мод подъ именемъ estilо cullo, которымъ Лопе иногда забавлялъ аристократическую часть своихъ зрителей, хотя въ другихъ случаяхъ онъ ршительно возставалъ противъ него.}. Съ другой стороны, характеры лучше и опредленне обрисованъ, чмъ въ другихъ пьесахъ Лопе, а характеръ простаго практическаго мудреца Мендо выдержанъ съ начала до конца съ большимъ искуствомъ и производитъ хорошій драматическій эффектъ {Мн кажется, что эта пьеса внушила Кальдерону его ‘Alcalde de Zalamea’, въ которой характеръ крестьянина Педро Креспо обрисованъ съ большею опредленностью, чмъ у него обыкновенно бываетъ. Въ общемъ собраніи комедій Кальдерона эта піеса — послдняя, почти вс ея характеры очерчены удачно.}.
Другая изъ этихъ домашнихъ пьесъ называется ‘Двица Теодора’ и показываетъ, какъ удачно и умно умлъ Лопе пользоваться ее временными разсказами для драматическихъ цлей. Разсказъ, которымъ онъ воспользовался на этотъ разъ, носитъ то же названіе. Онъ чрезвычайно простъ и приписывается какому-то арагонцу, о которомъ намъ извстно только то, что онъ назывался Альфонсо {Это одинъ изъ самыхъ любопытныхъ старыхъ испанскихъ народныхъ разсказовъ. N. Antonio (Bib. Nov., Tom. I. p. 9) не опредляетъ ни вка его автора, ни времени его изданія. Denis въ ‘Chroniques de l’Espagne’ etc. (Paris, 1889, 8-vo, Tom. I. p, 285) не разъясняетъ дла, но въ одномъ изъ примчаній встрчающіяся въ разсказ понятія изъ области естественной исторіи считаетъ средневковыми. Однако, судя по содержанію, онъ написанъ, кажется, посл паденія Гранады. Гайянгосъ относитъ изданія ‘Donzella Teodor’ къ 1537 и 1540 гг. и упоминаетъ объ арабскомъ перевод ея, который приводитъ его къ догадк, что арагонецъ Альфонсо, которому Антоніо приписываетъ этотъ разсказъ, есть не кто иной, какъ крещеный еврей Pedro Alfonso, написавшій въ XII в. ‘Disciplina Clericalis’ (См. испанскій переводъ этой Исторіи, Tom. II, рр. 353—357). Но я не могу считать его древне времени Карла V, вроятно, его нельзя отнести ко времени ране взятія Туниса въ 1535 г. Находящійся у меня экземпляръ напечатанъ въ 1726 г., что доказываетъ популярность этого разсказа въ XVIII столтіи, у меня есть еще другое лубочное изданіе около 1845 г. Довольно рано мы встрчаемъ ссылки на Donzella Teodor, какъ на хорошо извстную личность, такъ въ ‘Скромномъ человк при двор’ Тирсо де Молины — одно изъ дйствующихъ лицъ, говоря объ одной интересовавшей его дам, восклицаетъ: ‘Que Donzella Teodor!’ Cigarrales de Toledo, Madrid, 1624, 4-to, p. 158.}. Въ этомъ оригинальномъ разсказ двица Теодора — рабыня въ Тунис, и принадлежитъ венгерскому купцу, живущему тамъ и потерявшему все свое состояніе. По ея настоянію хозяинъ предлагаетъ ее королю Туниса, который такъ былъ пораженъ ея красотой и ученостью, что далъ за нее высокую цну, которая привела въ прежнее состояніе дла ея хозяина. Сущность всего разсказа заключается въ обнаруженіи познаній Теодоры въ спорахъ съ учеными людьми, но предметы большинства этихъ разговоровъ самаго обыкновеннаго характера. Достоинство всего разсказа очень незначительно. Онъ далеко уступаетъ ‘Монаху Бэкону,’ англійскому разсказу, съ которымъ его можно сравнить въ нкоторыхъ отношеніяхъ {Англійское народное сказаніе ‘Fryer Bacon’ (Монахъ Бэконъ) едва ли древне конца XVI ст., хотя нкоторыя изъ его подробностей могутъ быть прослжены до Gesta Romanorniu. Піеса Роберта Грина того же содержані была напечатана въ 1594 г. Оба англійскихъ произведенія составляютъ параллель съ испанскимъ разсказомъ и пьесой ‘Donzella Teodor’, чтеніе ихъ можетъ принести пользу при сравненіи англійской драмы съ испанской.}.
Но Лопе зналъ свою публику и съумлъ приноровить этотъ старинный разсказъ къ ея вкусу. У него Теодора — дочь одного профессора въ Толедо и изучила вс пауки, преподаваемыя въ школ ея отца. Однако, это не избавило ея отъ внушеній нжной страсти: она бжала съ своимъ возлюбленнымъ, но была захвачена корсаромъ съ Варварійскаго берега и повезена въ качеств рабыни сначала въ Оранъ, потомъ въ Константинополь и наконецъ въ Персію, гд была продана шаху за огромную сумму вслдствіе ея рдкихъ познаній, обнаруживаемыхъ въ послднемъ акт пьесы такъ же, какъ и въ оригинальномъ разсказ Альфонсо и иногда съ употребленіемъ тхъ же самыхъ выраженій. Черезъ всю пьесу проходитъ любовная интрига, съ множествомъ разнообразныхъ приключеній и мученій ревности, оканчивающаяся тмъ, что шахъ, узнавши истинныя отношенія всхъ лицъ, собравшихся у него, даетъ Теодор заплаченную за нее плату въ качеств приданаго и выдаетъ замужъ за возлюбленнаго, съ которымъ она бжала первоначально изъ Толедо. Комическій элементъ какъ пьесы, такъ и разсказа состоитъ въ томъ, что одинъ ученый докторъ, пораженный Теодорою въ публичномъ состязаніи, долженъ, согласно условіямъ спора, явиться передъ всми голымъ и откупается отъ этого позора извстной суммой денегъ, которая еще боле увеличиваетъ приданое двушки и состояніе ея мужа {Comedias, Tom. IX, Barcelona, 1618, ff. 27, etc.}.
Послдняя пьеса Лопе, принадлежащая къ числу тхъ, сюжеты которыхъ взяты изъ обыкновенной жизни, можетъ быть боле всхъ другихъ прямо обращается къ національному чувству. Это ‘Плнники въ Алжир’ {Comedias, Tom. XXV, aragoa, 1647, ff. 231, etc.}, о которой мы уже упоминали, какъ о заимствованной и передланной изъ пьесы Сервантеса. Въ первыхъ ея сценахъ одинъ мавръ изъ Валенсіи оставляетъ страну, гд такъ много терплъ его народъ, и, водворившись среди своихъ соотечественниковъ въ Алжир, возвращается ночью въ качеств корсара и, благодаря близкому знакомству съ испанскимъ берегомъ, гд онъ родился, легко захватываетъ извстное число христіанскихъ плнниковъ. Судьба этихъ жертвъ и тхъ, которыхъ они находятъ въ Алжир, въ числ ихъ двухъ возлюбленныхъ, составляетъ сюжетъ драмы. Въ ней мы встрчаемъ сцены, гд испанцы-христіане продаются публично на рынк рабовъ, христіанскія дти отнимаются отъ родителей и обращаются въ магометанство {Этими мстами Лопе много обязанъ ‘Trato de Argel’ Сервантеса.}, а одинъ дворянинъ претерпваетъ за свою вру самыя страшныя мученія,— однимъ словомъ, мы видимъ передъ собою все то, что могло болзненно затрогивать и возбуждать интересъ и симпатію зрителей въ Испаніи, въ то время какъ множество испанскихъ семействъ оплакивали своихъ дтей и друзей, захваченныхъ въ плнъ маврами {См. passim. Haedo: ‘Historia de Argel'(Madrid, 1612, folio). Онъ насчитываетъ 25,000 христіанскихъ плнниковъ въ Алжир, преимущественно испанцевъ.
Въ испанскихъ піесахъ часто повторяется мотивъ возвращенія ренегатовъ съ Варварійскаго берега къ тмъ частямъ береговъ своей родной страны, которыя были имъ наиболе извстны, съ цлью брать въ плнъ христіанъ. Лопе де Вега въ своемъ ‘Peregrino en su Patria,’ Libro II, описываетъ одно мсто на берегахъ Валенсія, гд часто происходилъ подобный захватъ, бывшій, безъ сомннія, общимъ явленіемъ. См. ниже въ гл. XXV о ‘Redentor Cautivo’ Матоса Фрагоэо и въ прим. о ‘Azote de su Patria’ Морето. Сервантесъ устами плнника въ Донъ-Кихот разсказываетъ, что эти ренегаты могли явиться изъ Тетуана ночью и посл удачнаго грабежа успвали заснуть дома.}. Пьеса оканчивается описаніемъ представленія, устроеннаго христіанскими рабами въ одномъ изъ ихъ обширныхъ тюремъ, въ честь недавней свадьбы Филиппа III, изъ чего, такъ какъ изъ упоминанія великолпныхъ празднествъ, послдовавшихъ за него въ Деяіа, въ которыхъ Лопе, какъ нгмь извстно, принималъ участіе, мы можемъ вывести заключеніе, что ‘Cautivos de Argel’ были написаны не ране 1598 года и, вроятно, немного поздне {Lope, Obras Sueltas, Tom. III. p. 377. Я склоненъ думать, что подъ пьесой, игранной въ алжирской темниц, Лопе разумлъ собственную моралите ‘Бракосочетаніе Души съ Божественною Любовью’, содержащуюся во 2-й книг ‘Puregrino en su Patria’.}.
Одна любовная исторія объединяетъ разрозненныя части пьесы въ одно цлое, но наибольшій интересъ для насъ представляетъ роль Сервантеса, являющагося подъ своимъ родовымъ именемъ Сааведра и выведеннаго безъ всякой маскировки, хотя и безъ особаго изъявленія уваженія {Мста, въ которыхъ упоминается о Сервантес, находятся на страницахъ 245 и 251 и особенно 262 и 277. Comedias, Tom. XXV.}. Принимая въ соображеніе, что Лопе заимствовалъ отъ него лучшій матеріалъ для самой этой пьесы и что страданія и героизмъ Сервантеса въ Алжир должны были придти ему на умъ, когда онъ писалъ ее, мы едва-ли сдлаемъ несправедливость популярному поэту, сказавъ, что онъ или долженъ бы былъ дать Сервантесу боле достойную роль и говорить о немъ съ уваженіемъ и симпатіей, или уже совсмъ удержаться выводить его.
Разсмотрнныя нами три формы драмы Лопе, очень близкія другъ къ другу {Сліяніе трехъ этихъ формъ можно видть сразу въ прекрасной пьес Лопе ‘El Mejor AleaIde ef Bey’ (Comedias, Tom. XXI, Madrid, 1635), основанной на одномъ мст IV’-й части ‘Всеобщей Хроники’ (Изд. 1604 г., стр. 327). Герои и героиня принадлежатъ къ сословію крестьянъ, лицомъ, причиняющимъ имъ зло, является ихъ ленный владлецъ, и съ конца втораго акта главныя роли въ піес играютъ король и два или три придворныхъ сановника. Вся пьеса, взятая въ цломъ, должна быть отнесена къ числу comedias heroicas или historiales, однако, лучшія и важнйшія сцены т, которыя относятся къ обыденной жизни, между тмъ какъ другія, не мене важныя, принадлежатъ къ разряду комедій capa y esрada.}, были, безъ сомннія, самостоятельными произведеніями его собственнаго генія, хотя и видоизмненными согласно съ существовавшими до него условіями и со вкусомъ и желаніемъ публики, для которой онъ писалъ. Вроятно, еслибы онъ былъ предоставленъ самому себ и находился подъ вліяніемъ однихъ только сценическихъ соображеній, онъ писалъ бы только такія пьесы, которыя подходили бы подъ одно изъ этихъ подраздленій. Но ни онъ самъ, ни его публика не имли права вполн распоряжаться въ этой области. Церковь, всегда могущественная въ Испаніи, а особенно въ послднюю половину царствованія Филиппа II, когда Лопе сталъ пріобртать извстность,— чувствовала себя, и не безъ основанія, оскорбленной пьесами, пользовавшимися тогда большою популярностью. Ихъ вольныя любовныя исторіи, дуэли и вообще ихъ понятія о домашней жизни и личномъ характер были, безспорно, всего мене христіанскими {Какъ должны были смотрть на испанскій театръ во время Филиппа IV, можно судить по слдующимъ замчаніямъ, читаннымъ въ 1796 году въ Испанской Исторической Академіи Iovellanos’омъ о подобныхъ пьесахъ, продолжавшихъ представляться въ конц XVIII в. Этотъ мудрый и добросовстный сановникъ котораго нельзя пройти молчаніемъ, говоря объ его времени, говоритъ слдующее: ‘Что касается до меня, то я убжденъ, что не можетъ быть боле ршительнаго доказательства паденія нашего вкуса, какъ то холодное равнодушіе, съ которымъ мы допускаемъ представленіе пьесъ, въ которыхъ открыто попираются ногами скромность, нжныя привязанности, врность, приличіе и вс добродтели и основы здравой морали. Неужели думаютъ, что невинныя дти и пылкіе юноши, праздная и разборчивая знать и невжественная толпа — могутъ безъ вреда для себя смотрть на подобные примры безстыдства и грубости, наглаго и нелпо преувеличеннаго чувства чести, презрнія справедливости и законовъ,— представляемые на сцен въ самыхъ живыхъ краскахъ и сдланные привлекательными очарованіемъ сценической иллюзіи и прелестями музыки и стиха? Поэтому, позвольте намъ честно исповдать истину. Подобный театръ есть общественная язва и правительство не иметъ другаго выбора, какъ только или преобразовать его или совершенно уничтожить’. Memorias de la Acad., Tom. V, p. 397.
Въ другомъ мст своей превосходной рчи авторъ показываетъ, что онъ не былъ нечувствителенъ къ поэтическимъ красотамъ стараго театра, нравственное вліяніе котораго осуждалъ.
‘Я всегда первый готовъ’ — говоритъ онъ — ‘признать его неподражаемыя прелести, свжесть фантазіи, очарованіе стиля, плавную естественность разговоровъ, удивительное остроуміе интриги, легкость, съ которою все въ конц-концовъ объясняется и устраивается, блестящій интересъ, юморъ, остроуміе,— которые мы встрчаемъ при каждомъ шаг впередъ,— но что намъ во всемъ этомъ, если та же пьеса, разсматриваемая при свт истины и мудрости, является зараженною пороками и испорченностью, которыхъ не можетъ терпть здравая нравственность и мудрое правительство?’ Ibid., р. 413.}. Весьма естественно, что вслдствіе этого возникъ споръ относительно дозволительности пьесъ этого рода который продолжался до 1598 года, когда королевскимъ декретомъ представленіе свтскихъ піесъ было совершенно запрещено въ Мадрит и общественные театры были закрыты почти въ продолженіи двухъ лтъ {С. Pellicer, Origen del Tentro, Madrid, 1804, 12-mo, Tom. I. pp. 142—148. Въ Барселон пьесы были запрещены въ 1591 г. епископомъ, но запрещеніе это недолго соблюдалось и въ 1597 г. было возобновлено съ большею строгостью. Bishe у Vidal, Tratado de las Comedias, Barcelona, 1618, 12-mo, f. 94,— интересная книга, нападающая на испанскій театръ съ большимъ благоразуміемъ, чмъ другіе извстные мн памфлеты противъ него, но безъ особеннаго успха. Авторъ ея желалъ бы, чтобы до представленія пьесы тщательно разсматривались и очищались, а затмъ допускались къ представленію, но не актерами по профессіи, а гражданами того мста, гд игралась пьеса, извстными за почтенныхъ людей и скромныхъ юношей. ‘Если бы это длаюсь впродолженіи столтій’ — прибавляетъ онъ — ‘то не было бы такихъ странныхъ пороковъ, которые составляютъ слдствіе нашихъ теперешнихъ нравовъ’ (f. 106).Bishe у Vidal есть псевдонимъ Хуана Ферреръ, который стоялъ во глав обширнаго общества благочестивыхъ людей въ Барселон и до того былъ возмущенъ современнымъ состояніемъ театра, что издалъ упомянутый памфлетъ противъ него въ пользу братства, духовнымъ вождемъ котораго онъ состоялъ. (Torres Amat, Biblioteca, Art. Ferrer.) Это произведеніе преисполнено теологической учености, но въ меньшей мр чмъ другія подобныя сочиненія того времени, и нердко впадаетъ въ нелпости, достойныя тогдашняго ханжества и народнаго невжества. Такъ, драм приписывается появленіе ереси величайшаго зла, которое только можетъ постигнуть королевство (de major mal que a una republica о reyno le puede venir) и успхъ ученія Лютера въ Германіи. Гл. XI. Ферреръ былъ іезуитомъ.}.
Лопе былъ принужденъ приспособиться къ новому порядку вещей и сдлалъ это, повидимому, легко и съ обычной ловкостью. Какъ мы видли, ране онъ писалъ духовныя пьесы на подобіе старыхъ мистерій и моралите, теперь онъ задался цлью влить ихъ духъ въ боле привлекательныя формы своей свтской драмы и дать имъ такое содержаніе, которое удовлетворило бы вкусу столичной публики, а вмст съ тмъ избгло бы нападокъ церкви. Успхъ его и въ этомъ былъ такъ же значителенъ, какъ прежде, и новое разнообразіе формъ, въ которыхъ нашелъ себ теперь выраженіе его геній, было едва-ли мене поразительнымъ.
Главнымъ его источникомъ было св. писаніе, которымъ пользовались для драматическихъ цлей въ продолженіе боле четырехъ столтій во время большихъ религіозныхъ празднествъ испанской церкви, вслдствіе чего представители этой церкви едва-ли могли сдлать ему какое нибудь возраженіе по этому поводу. Лопе по этому черпалъ изъ св. писанія полною рукою и составлялъ пьесы, которыя можно бы принять за старинныя мистеріи, еслибы он и были мене поэтичны и не походили бы на его собственныя комедіи интриги такъ сильно, что, исключивъ ихъ религіозныя части, ихъ можно причислить къ тому самому чисто свтскому и модному классу пьесъ, который былъ только-что запрещенъ.
Въ примръ духовныхъ пьесъ перваго рода можно привести его {Comedias, Tom. XXIV, Zaragoza, 1641, ff. 110, etc. Такія пьесы были часто играемы на Рождеств, отчего и носили названіе Nacimientos. Это остатокъ древнихъ пьесъ, упоминаемыхъ въ ‘Partidas’ и писавшихся въ различной форм даже посл времени Хуана де ля Энцины и Хиля Висенте. Согласно указаніямъ Рохаса (‘Viage’, 1602 г.) и дрписателей, он игрались, смотря по желанію, не только въ частныхъ домахъ и церквахъ, но и на общественныхъ сценахъ и на улицахъ. Он не были собственно autos, но очень похожи на нихъ, какъ можно видть изъ ‘Nacimiento de Christo’ Лопе де Веги (въ интересной книг, озаглавленной ‘Navidad у Corpus Christi Festejados’, Madrid 1664, 4-to, f. 346). Эта пьеса не иметъ ничего общаго съ упомянутой въ текст, хотя и носитъ тоже названіе. Есть еще третья пьеса, помщенная въ той же книг и также приписываемая Лопе: ‘Autо del Nacimiento de Christo Nuesro Seor’. Въ той же книг находимъ Nacimientos, приписываемые Кубильо (f. 375) и Вальдивіельсо (f. 369).
‘Nacimientos’ продолжали даваться въ XVIII и XIX вв. преимущественно въ частныхъ домахъ и какъ пантомимы. У меня есть книжечка въ стихахъ, озаглавленная ‘Disseo metrico en que se manifesta un Nacimiento con las figuras correspondientes segun el estilo que se pratica en las casas particulares de este corte, ec., por D. Antonio Manuel de Cardenas, Conde del Sacro Palacio’, Madrid, 1766, 18-mo. Она составлена въ стил народныхъ романсовъ и подробно описываетъ, какъ Мадонна и Младенецъ были взяты на прокатъ въ одномъ монастыр, а быкъ — въ сосдней деревн, и т. д. Другое подобное описаніе, но написанное въ quintillas, озаглавлено: ‘Liras a la Representacion del Drama, El Nacimiento, Pieza inedita de D. T. B. Colonies’, Valencia, 1807, 18-mo.} ‘Рождество Христово’. Пьеса раздлена на три акта и начинается въ раю непосредственно за сотвореніемъ міра. Въ первой сцен выводятся Сатана и Гордость, Красота и Зависть. Первые является съ крыльями дракона, съ косматыми волосами и зминой головой надъ ними, у Зависти въ волосахъ зми, а въ рукахъ сердце. Посл разсказа о твореніи являются Адамъ и Ева въ образ короля и королевы. Въ то же время приходятъ Невинность, представляющая комическую личность въ піес, и Грація, одтая въ блое. Въ присутствіи Сатаны, спрятавшагося съ друзьями въ чащу лса, происходитъ слдующій разговоръ, который можно считать характеристичнымъ не только для этой пьесы, но и для цлаго класса, къ которому она относится:
Адамъ. Сядь, королева, здсь, на этотъ коверъ изъ зелени и цвтовъ.
Невинность. Клянусь, мн нравится, что онъ называетъ ее королевой.
Граціи. Разв ты не видишь, что она его жена, плоть отъ его плоти и кость отъ его кости?
Невинность. Значитъ, въ силу того, что она составляетъ часто его самого, онъ и говоритъ ей такія сладкія слова.
Грація. Конечно, ихъ двое, но они одна плоть.
Невинность. И пусть ихъ союзъ длится тысячу лтъ и между ними вчно будетъ пріятный миръ!
Грація. Для прекрасной королевы король оставляетъ отца и мать.
Невинность. Но у него отъ роду не было отца, и потому ему не будетъ очень тяжело его оставить. Но, ей Богу, любезный мой Адамъ, какъ ни разукрашены вы Граціей, но я немене безпокоюсь о васъ, чмъ о другихъ принцахъ, созданныхъ изъ глины. Но я допускаю, что нужно было большое искусство со стороны вашего Господа и Бога, чтобы изъ земли сотворить въ одинъ день такое прекрасное созданіе, отражающее въ себ весь міръ.
Грація. Тому, кто въ состоянія создать своей властью величайшіе міры, не трудно было совершать эти легчайшія дла на земл. Разв не видишь ты два прекрасныхъ свтильника, которые онъ прикрпилъ къ небу?
Невинность. Подобно тому какъ усялъ онъ землю цвтами, онъ усялъ небо звздами *)?
{*) Adan. Aqui, Reyna, en esta alfobra
De yerua у flores te assienta.
Inоc. Esso la fe me contenta.
Reyna y Seora la nonibra.
Gra. Pues no ves que es su muger,
Carne de su carne y hueso
De sus huesos?
Inоc. Y au por esso,
Porque es como ser su ser,
Lindos requiebros se dizen.
Gra. Dos en una carue son.
Inоc. Dure mil aos la union,
Y en esta par se eternizen.
Gra. Por la Reyna dexar
El Rey а su padre y madre.
Inос. Ninguuo naci con padre,
Poco eu dexarlos hari,
Y la fe, Seor Adan,
Que aunque de Gracia vizarro,
Que los Principes del barro
Notable pena me dan.
Brano artilicio tenia
Vuestro soberano dueno,
Quando un mundo aunque pequeno
Hizo de barro en un dia.
Gra. Qui los dos mundos ma yores
Pudo hacer con su palabra,
Que mucho que roinpa y abra
En la tierra estas labores.
No ves las laniparas bellas,
Que de los cielos colg?
Inоc. Como de llores sembr
La tierra, el cielo de estrellas.
Comedias de Lope de Vega, Tom. XXIV, Zaragoza, 1641, f. III.}
Немедленно посл грхопаденія — и, слдовательно, согласно обыкновенному лтосчисленію, за четыре тысячи лтъ до своего рожденія — является Божья Матерь и лично гонитъ сатану въ адъ, между тмъ какъ ангелъ изгоняетъ Адама и Еву изъ рая. Затмъ на опуствшую сцену являются Божественный Принцъ и Небесный Императоръ (такъ названы Спаситель и Богъ Отецъ) и въ совщаніи, преисполненномъ теологическихъ тонкостей, устанавливаютъ планъ искупленія посредствомъ Мессіи, о чемъ архангелъ Гавріилъ, ‘сопровождаемый полчищами звздъ, проливающихъ свтъ въ пространство’ {Ваха esclareciendo el ayre
Con exercitos de estrellas.}, объявляетъ, по повелнію Бога, въ Галиле. Этимъ оканчивается первый актъ.
Второй актъ открывается изъявленіями радости Змія, Грха и Смерти, увренныхъ, что міръ теперь въ ихъ рукахъ. Но это продолжается недолго. При звук трубъ является на верхней части сцены Божественное Милосердіе и изгоняетъ все это грховное отродье изъ его воображаемыхъ владній, объясняя затмъ Міру, являющемуся на сцену въ качеств одного изъ дйствующихъ лицъ, что Св. Семейство вскор даруетъ спасеніе человческому роду.
Въ восхищеніи Міръ отвчаетъ:— ‘О святое милосердіе, я уже вижу ихъ и не смотря на холодную ночь, я сдлаю такъ, что цвты запестрютъ на заиндеввшей поверхности земли, что нжныя почки выступятъ изъ древесныхъ втвей, а изъ высокихъ горъ побгутъ кристальные ручьи. По моему приказанію ключи будутъ бить молокомъ, а изъ ясеней будетъ струиться медъ для удовлетворенія нашихъ потребностей {Comedias, Tom. XXIV, Zaragoza, 1641, fol. 116.}.’
Слдующая сцена происходитъ въ Вилеем. Іосифъ и Марія просятся въ гостинницу, но вслдствіе тсноты они принуждены помститься въ хлву подл города. На поляхъ пастухи и пастушки, не смотря на холодную ночь, весело распваютъ свои грубыя псни. Среди ихъ веселья является въ облак ангелъ съ извстіемъ о рожденіи Спасителя, и второй актъ кончается тмъ, что вс ршаются отыскать божественное дитя и принести ему радостное привтствіе.
Послдній актъ занятъ главнымъ образомъ разговорами тхъ же пастуховъ о случившемся и о посщеніи матери съ младенцемъ. Нкоторыя части этого акта не лишены поэтическаго достоинства. Оканчивается онъ появленіемъ трехъ царей, предшествуемыхъ танцующими цыганками и негритянками, и всеобщей молитвой и приношеніями новорожденному Спасителю.
Подобныя пьесы, повидимому, не были любимы самимъ Лопе де Вегою, а, можетъ быть, также и его публикою. По крайней мр, въ числ печатныхъ его произведеній ихъ находится немного. Кром уже упомянутой, самая замчательная и интересная пьеса носитъ названіе ‘Твореніе міра и грхопаденіе человка’ {Эта пьеса находится въ 24-мъ том комедій Лопе (Мадрита, 1632) и принадлежитъ къ числу немногихъ его религіозныхъ пьесъ, перепечатывавшихся нсколько разъ.} и, наоборотъ, на пьесу ‘Выкупленный залогъ’ можно указать, какъ на самую странную и грубую. Но еще чаще обращался онъ къ библейскимъ разсказамъ, выказывая и здсь свой оригинальный талантъ. Такъ, имъ написаны длинныя пьесы на исторію Товіи и на разсказы о двушк, обрученной семь разъ {‘Historia de Tobias’, Comedias, Tom. XV, Madrid, 1621, ff. 231, etc.}, объ Эсфири и Агасфер {‘La Hermosa Ester’, Ibid., ff. 151, etc.} и о похищеніи Дины, дочери Іакова, согласно книг Бытія {‘El Robo de Dina’, Comedias, Tom. XXIII, Madrid, 1638, ff. 118, etc. Къ этому нужно прибавить одну лучшую пьесу ‘Los Trabajos de lacob’ съ библейскимъ сюжетомъ объ Іосиф и его братьяхъ (Tom. XXIV, Madrid, 1635).}. Во всхъ этихъ и подобныхъ имъ пьесахъ проглядываютъ скоре испанскіе нравы и мысли, чмъ еврейскіе, и такимъ образомъ разсказъ, заимствованный въ существенныхъ чертахъ съ еврейскаго, сдланъ, въ угоду мадритской публики, боле привлекательнымъ, чмъ онъ былъ въ своей первоначальной простот. Такъ, напримръ, въ ‘Эсири’ имъ введенъ комическій эпизодъ о кокетливой пастушк и ея возлюбленномъ, съ цлью возвысить интересъ пьесы въ глазахъ публики {Этотъ второстепенный эпизодъ лишь слегка связанъ съ главной исторіей Эсири тмъ, что царь Агасверъ сзываетъ къ себ всхъ красивыхъ двушекъ своего царства, вслдствіе чего пастушка Силена оставляетъ своего возлюбленнаго Selvagio, чтобы испытать свое счастье при двор. Она терпитъ неудачу и вернувшись домой, отвергается прежнимъ возлюбленнымъ, но не смотря на это до конца сохраняетъ свое кокетство и веселость, какъ будто ничего не случилось.— Лучшими мстами этой пьесы являются наиболе религіозные, въ род молитвы Эсири въ первомъ и послднемъ актахъ и романса, проптаго ею на торжественномъ празднеств, когда Агасверъ побждается ея красотой. Но вся пьеса, взятая въ цломъ, подобно многимъ другимъ того же сорта, разсчитана на то, чтобы подъ прикрытіемъ священнаго сюжета служить цлямъ свтскаго театра.
Одинъ изъ самыхъ забавныхъ примровъ нелпости, которыхъ у Лопе не мало, находимъ въ первой Iornada ‘Trabajos de Jacob’, гд Іосифъ, спасаясь отъ жены Пентерфія и оставляя свою одежду въ ея рукахъ, восклицаетъ:
Y assi haras en essa cappa,
Cou vengauza de muger,
Lo que el toro sue le hacer
Del hombre que se escapa.
(Такъ ты, какъ женщина, можешь исполнить свою месть надъ моей одеждой какъ длаетъ быкъ съ одеждой человка, увернувшагося отъ него).
Но какъ ни нелпо и неумстно это мсто, ему, вроятно, громко аплодировала публика, думавшая несравненно боле о бояхъ быковъ, чмъ о правилахъ драмы.}.
Однако, даже эти пьесы не были въ состояніи удовлетворить зрителей, привыкшихъ къ боле національнымъ пьесамъ, основаннымъ на жизни высшаго общества и полнымъ интригъ и приключеній. Приходилось поэтому расширить кругъ сюжетовъ и прибгнуть къ разнообразнымъ событіямъ и случаямъ религіознаго характера, въ особенности изъ жизни святыхъ. Занимательныя пьесы были составлены Лопе изъ разсказовъ объ ихъ чудесахъ и мученіяхъ, которыя часто бывали не мене интересны, чмъ интриги испанскихъ любовниковъ или подвиги древнихъ испанскихъ героевъ, а иногда и не мене свободны и безцеремонны. Въ одной изъ такихъ пьесъ выводится на сцену, подъ именемъ Кардинала Вилеемскаго (El Cardenal de Belen), св. Іеронимъ, сначала веселымъ молодымъ дворяниномъ, потомъ святымъ, наказываемымъ ангелами и одерживающимъ публично блестящую побду надъ сатаною {‘El Cardenal de Belen’, Comedias, Tom. XIII, Madrid, 1620.}. Въ другой пьес, св. Діего Алькальскій изъ скромнаго пустынника длается предводителемъ большаго войска, совершаетъ настоящія солдатскія жестокости на Канарскихъ островахъ, а потомъ, вернувшись домой, умираетъ, окруженный ореоломъ святости {28) Этой пьесы нтъ въ собраніи комедій Лопе, но она находится въ списк лорда Голланда. У меня есть старое изданіе этой пьесы, напечатанное въ Вальядолид, но безъ означенія года. Есть она у меня, слдовательно, и въ ‘Comedias Escogidas’, Tom. Ш, 1653, f. 222.}. Въ нсколькихъ еще пьесахъ Лопе взяты историческіе сюжеты религіознаго характера, напримръ, о Бамб, святомъ VII вка, который изъ земледльца былъ возведенъ, по чудесному приказанію, на престолъ Испаніи {‘Comedias’, Tom. I, Valladolid, 1604, ff. 91, etc.}, или о магометанскомъ принц изъ Морроко, который былъ обращенъ въ христіанство въ 1593 г. и торжественно крещенъ въ присутствіи Филиппа II, имя воспріемникомъ наслдника престола {‘Bautismo del Principe de Marruecos’ съ 60 дйствующими лицами. Comedias, Tom. XI, Barcelona, 1618, ff. 269, etc. c. Pallicer, Origen del Teatro, Tom. I, p. 86. Подобное крещеніе — перенесенное при томъ на сцену — звучитъ очень странно, но странныя вещи подобнаго рода случались иногда вслдствіе тсныхъ отношеній, бывшихъ часто между христіанами-плнниками и ихъ неврующими господами. Такъ, въ 1646 г. старшій сынъ тунисскаго бея бжалъ въ Палермо съ намреніемъ сдлаться христіаниномъ и съ большою церемоніей былъ принятъ въ лоно церкви. См. ‘Relazion de la Venida a Sicilia del Principe Mamet, Iiijo primogenito de Amat Dey de Tunis, а volverse Christiano, por el P. Fr. Donato Ciantar, ec., Tradocida de Toscano en Espaol, en Sevilla, por Juan Gomez de Blas, Ano de 1646’, 4-to, pp. 4. Это очень любопытная книжка, оправдывающая многое въ пьес Лопе, кажущееся невроятнымъ.}.
Вс эти и многія подобныя пьесы были представляемы съ согласія духовныхъ властей, иногда даже въ монастыряхъ и другихъ церковныхъ зданіяхъ, но чаще публично и всегда подъ очевиднымъ наблюденіемъ церкви {С. Pellicer, Origen, Tom. I, p. 153. Когда въ 1625 г. былъ канонизованъ Francisco de Borja, были устроены большія празднества впродолженіи нсколькихъ дней, а въ мадритскомъ театр, принадлежавшемъ іезуитамъ, ордену которыхъ онъ служилъ украшеніемъ, была представлена, въ присутствіи Филиппа IV и инфанта, пьеса на сюжетъ изъ его жизни. Кто написалъ эту пьесу, я не знаю, потому что отчетъ о праздник только говоритъ, допуская, быть можетъ, игру словъ: ‘Por ser el Autor de la Compaia, la modestia le venera en silencio’. За пьесой слдовалъ маскарадъ и поэтическое состязаніе (certamen) и т. п., но все это подъ наблюденіемъ церкви. Elogio del S. P. Francisco de Borja, Duque de Gandia, ec., por el Doctor Juan Antonio de Pena, Natural de Madrid, 1625, 4-to, f. 6, etc.}. Матеріалъ для подобныхъ пьесъ сталъ, наконецъ, почти исключительно черпаться изъ жизни наиболе чтимыхъ народомъ святыхъ. Вскор посл 1600 года число этихъ пьесъ сдлалось такъ велико, что он составили особый классъ подъ названіемъ. Comedias de Santos.’ Много подобнаго рода пьесъ написалъ Лопе. Кром уже упомянутыхъ, мы имемъ отъ него драматическія представленія изъ жизни св. Франциска, св. Петра изъ Нолы (San Pedro de Nolasco), св. омы Аквинскаго, св. Юліана, св. Николая Толентинскаго, св. Терезы, св. Исидора Мадритскаго (три пьесы) и мн. др. Многія изъ нихъ, въ род ‘San Nicolas, de Tolentino,’ {‘San Nicolas de Tolentino’, Comedias, Tom. XXIV, Zaragoza, 1641, ff. 167, etc. Каждый актъ, какъ нердко встрчается въ старомъ испанскомъ театр, представляетъ самъ по себ отдльную пьесу съ отдльнымъ спискомъ дйствующихъ лицъ впереди. Въ первомъ акт ихъ 22, въ числ которыхъ находятся: Богъ, Божья Матерь, Исторія, Милосердіе, Справедливость, Сатана и т. д. Онъ открывается живой маскарадной сценой на общественной площади, непосредственно за которой слдуетъ сцена въ небесахъ, содержащая божественный судъ надъ душой человка, умершаго въ смертномъ грх. Затмъ слдуетъ снова оживленная сцена на площади, гд монахъ-фанатикъ произноситъ пылкую проповдь передъ уличными зваками. Посл этого слдуетъ сцена, въ которой Николай, побужденный этою проповдью поступить въ монастырь, испрашиваетъ согласіе своего семейства, которое дается ему съ сожалніемъ. И все оканчивается разговоромъ, исполненнымъ самаго грубаго юмора, между слугою Николая, шутомъ пьесы, и служанкой, на которой онъ намревался жениться, но теперь оставляетъ свое намреніе, ршившись слдовать за господиномъ въ его благочестивое уединеніе, которое онъ длаетъ смшнымъ своими шутками и пародіями. Таковъ первый актъ, въ подобномъ же род два остальныхъ.} крайне оригинальны и странны, а иныя довольно поэтичны. Но самое лучшее понятіе о пьесахъ этого рода можетъ дать первая, написанная имъ въ этомъ дух, пьеса о любимомъ святомъ его роднаго города — San Isidro de Madrid {Эта другая пьеса, чмъ т дв, которыя были представлены подъ открытымъ небомъ въ 1622 году, по распоряженію городскихъ властей Мадрита. при канонизаціи св. Исидора и напечатаны въ XII том Obras Sueltas Лопе. Но сравненіе показываетъ, что она была употреблена въ дло при сочиненіи послднихъ. Дйствительно, она была напечатана пятью годами ране въ 7 том комедій Лопе (Madrid, 1617) и долго пользовалась популярностью, что видно изъ ея перепечатки въ XXVIII части ‘Comedias Escogidas de los Mejores Ingenios’, Madrid, 1667, 4-to.}.
Эта пьеса отличается, повидимому, почти тмъ же разнообразіемъ дйствія и характеровъ, которое составляетъ принадлежность свтской испапской драмы. Въ ней есть сцены, возбуждающія, живой интересъ, такова сцена между воинами, только-что вернувшимися въ Мадритъ изъ удачнаго похода противъ мавровъ* есть веселыя сцены съ деревенскими плясками и играми, какъ напримръ сцена при свадьб Исидора и рожденіи его сына, наконецъ, комическая сцена, въ которой церковный причетникъ жалуется на то, что благодаря значенію св. Исидора у Бога, у него совсмъ прекратился доходъ отъ похоронъ, такъ что онъ думаетъ, что смерть переселилась въ другія страны. Но черезъ всю пьесу проходитъ любящій и набожный характеръ самого святаго, давая ей извстнаго рода поэтическое единство и силу. Ангелы сходятъ съ неба пахать вмсто него, чтобы онъ, имя возможность присутствовать у обдни, не подвергался вмст съ тмъ упрекамъ въ лности, а отъ прикосновенія его посоха въ пустын начинаетъ бить ключъ чистой воды, чтобы утолить жажду его несправедливаго господина. Въ то же время діалогъ оживляется народными пснями {При свадьб молодаго святаго поется сопровождаемая танцами веселая народная псня, начинающаяся словами:
А! villano se lo dan
La cebolla con el pan.
Mira que el tosco villano,
Quando quiera alborear,
Saiga con su par de bueyes
Y su arado otro que tai.
Le dan pan, le dan cebolla,
Y vino tambien le dan и т. д.
Comedias, Tom. XXVIII, 1667, p. 54.}, стихотвореніями, въ род пародіи на старую мавританскую балладу ‘Милая рка, милая рка’ {Rio verde, rio verde,
Mas negro vas que la tinta
De sangre de los Christianos,
Que no de la Moreria.} и намеками на образъ Альмудены и церковь св. Андрея. Все это было хорошо знакомо каждому мадритскому зрителю и во время перваго представленія пьесы находило звучный отголосокъ въ каждомъ сердц. Въ самомъ конц тло усопшаго святаго выставляется передъ хорошо извстнымъ алтаремъ его любимой церкви а сюда, согласно преданію, являются поклониться ему его бывшій господинъ и королева и, совершая благонамренное святотатство, пытаются украстьего мощи, чтобы быть подъ ихъ покровительствомъ и защитой, за что немедленно подвергаются наказанію посредствомъ чуда, которое даетъ послднее, убдительное доказательство высокихъ заслугъ святаго и достойнымъ образомъ заканчиваетъ пьесу.
Нтъ сомннія, что подобная пьеса, захватывающая періодъ въ 40—50 лтъ и выводящая на сцену пеструю толпу дйствующихъ лицъ, въ числ которыхъ находятся ангелы и демоны, Зависть, Ложь и рка Мансанаресъ.— была бы сочтена въ настоящее время крайне грубой и даже кощунственной. Но во времена Лопе публика не только благосклонно и доврчиво относилась къ подобнымъ пьесамъ, но и съ удовольствіемъ смотрла на представленіе чудесъ, которое связывало почитаемаго ими святаго и его благодтельные подвиги съ ихъ собственнымъ временемъ и съ ихъ личнымъ благополучіемъ {До какой степени эти пьесы считались священными смотрвшимъ на нихъ народомъ, можно судить по тысяч доказывающихъ это примровъ. Между прочимъ Madame d’Aulnoy разсказываетъ, что когда въ 1679 году св. Антоній на сцен сталъ читать Confiteor, вс зрители пали на колни, ударили руками въ свою грудь и воскликнули: Меа culpa!.. Voyage d’Espagne. Ala Haye, 1693, 18-mo, Tom. I, p. 56.}. Если мы прибавимъ къ этому гоненія на театръ и чрезвычайную липкость, умнье и находчивость, съ которыми Лопе приспособлялся ко вкусу публики, то въ нашихъ рукахъ будетъ все необходимое для объясненія громаднаго количества написанныхъ имъ духовныхъ пьесъ, были-ли он въ стил мистерій, разсказовъ св. писанія или житій святыхъ. Он принадлежали его вку и стран столько же, сколько и онъ самъ.
Но Лопе съ успхомъ писалъ и другаго рода драматическія произведенія, еще боле своеобразныя, чмъ длинныя духовныя драмы, и съ еще боле очевидными назидательными цлями — т. н. ‘Autos Sacramentales,’ — особаго рода религіозныя пьесы, представлявшіяся на улицахъ, переполненныхъ веселыми толпами народа, во время пышныхъ церемоній праздника ‘Corpus Christi’ {Auto было первоначально юридическимъ терминомъ, отъ лат. actus и означало ршеніе или приговоръ суда. Впослдствіи оно стало прилагаться къ этимъ духовнымъ драмамъ, называвшимся Autos sacra in entales или Autos del Corpus Christi и къ Autos de fe инквизиціи, въ обоихъ случаяхъ потому, что он разсматривались какъ торжественные религіозные акты. Covarrubias, Tesoro de la Lengua Castellano, ad verl. Auto. Относительно подробностей этой процессіи и ея исторіи см. ВіЬliotecario, 1841, fol., рр. 25—27.}. Это древнйшій родъ испанской драмы, господствовавшій наиболе продолжительное время и постоянно пользовавшійся горячимъ сочувствіемъ зрителей. Подобныя пьесы, какъ мы уже видли, встрчаются среди самыхъ раннихъ зачатковъ испанской литературы и какъ мы увидимъ впослдствіи, он лишь съ трудомъ были запрещены королевскою властью во второй половин XVIII вка. Въ вкъ Лопе и непосредственно слдовавшій за нимъ он были на верху своей славы и сдлались важною частью религіозныхъ церемоній, совершавшихся при торжественномъ празднеств, которому он были посвящены, не только въ Мадрит, но и во всей Испаніи. При этомъ вс театры закрывались на одинъ мсяцъ, чтобы дать имъ мсто и оказать честь {Съ самыхъ раннихъ временъ и вплоть до ныншняго вка процессіи Corpus Christi совершались по всей Испаніи съ величайшею пышностью, какъ можно видть изъ ихъ описаній въ Валенсіи, Севиль и Толедо въ Semanario Pintoresco, 1839, р. 167, 1840, р. 187, и 1841, р. 177. Изъ описанія процессіи въ Толедо мы узнаемъ, что Лопе де Руеда писалъ драматическія представленія, связанныя съ нею, въ 1561 г. и что за нимъ послдовали Alonso Cisneros, Crislbal Navarro и другіе извстные писатели того времени для народной сцены, пролагая путь Лопе де Вег и Кальдерону.
Но во вс періоды, отъ перваго до послдняго, настоящіе autos были грубы и непристойны, вслдствіе чего они и были запрещены въ 1765 г. Заслуживаетъ удивленія, что въ обществ, претендовавшемъ на имя христіанскаго, они поощрялись и церковью и свтскою властью, хотя Mariana въ трактат ‘De spectaculis’ (1609) доказалъ съ достаточною ясностью, что они не заслуживали такого покровительства. Въ испанскомъ перевод итого замчательнаго трактата, сдланномъ самимъ великимъ историкомъ, есть лишняя глава (XII), въ которой онъ говоритъ, что самый нескромный танецъ (zarabanda) совершался со всми своими непристойными тлодвиженіями въ церемоніяхъ autos на праздник Corpus Christi.}.
Но, по понятіямъ нашего времени, эти пьесы, не смотря на ихъ притязанія быть религіозными, почти всецло являются грубыми и далеко не набожными. Дйствительно, самая обстановка, среди которой он представлялись, доказываетъ, повидимому, что он не разсматривались исключительно какъ благочестивыя духовныя пьесы. Особаго рода грубый маскарадъ, не заключающій, конечно, въ себ ничегостепеннаго и серіознаго, предшествовалъ имъ при процессіи по переполненнымъ народомъ улицамъ, на которыхъ окна и балконы лучшихъ домовъ украшались по случаю праздника коврами и шелковыми матеріями. Въ этой своеобразной процессіи двигалась впереди фигура уродливаго морскаго чудовища, наполовину зми, носившаго названіе Tarasca и приводившагося въ движеніе скрытыми въ его брюх людьми. На чудовищ сидла другая маска, представлявшая Вавилонскую блудницу. Все это должно было исполнять удивленіемъ и страхомъ стекавшихся сюда бдныхъ поселянъ, шляпы которыхъ зачастую стаскивались прожорливымъ чудовищемъ и длались законной добычей его проводниковъ {Pellicer, примчанія къ Донъ-Кихоту, Tom. IV, рр. 105, 106 и Covarrubias, ut sapra, ad verb. Tarascа. Въ Толедо народъ называлъ женщину, сидвшую на чудовищ, Анною Болейнъ. Sein. Pint., 1841, p. 177.}.
Затмъ слдовала группа красивыхъ дтей, съ внками на головахъ, распвавшихъ церковные гимны и литаніи, а иногда и группы мужчинъ и женщинъ съ кастаньетами, танцевавшихъ національные танцы. За ними слдовали двое или боле великановъ, мавровъ или негровъ, сдланныхъ изъ картона (Gigantones), которые неуклюже прыгали и скакали къ большому ужасу мене опытныхъ зрителей и къ большому удовольствію остальныхъ. Затмъ, съ большою торжественностью, при звукахъ музыки, шествовали священники, неся св. Дары подъ великолпнымъ балдахиномъ. За ними уже слдовала длинная благоговйная процессія, среди которой можно было видть въ Мадрит, наравн съ самымъ послднимъ подданнымъ, короля со свчей въ рукахъ, а также главныхъ сановниковъ государства и иностранныхъ посланниковъ, увеличивавшихъ своимъ присутствіемъ блескъ празднества {Самое живое описаніе этой процессіи я нашелъ въ loa къ первой fіеstа или auto Лопе (Obras Sueltas, Tom. XVIII рр. 1—7). Съ другимъ описаніемъ этой процессіи, какъ она происходила въ 1655—1665 гг., мы встртимся, когда дойдемъ до Кальдерона. Вышеприведенное описаніе относится ко времени Лопе. Рисунокъ этой процессіи, какъ она происходила въ Мадрит въ 1623 году, находитъ въ Semanario Pintoresco, 1846, p. 165. Но lоa Лопе заслуживаетъ большаго доврія. Что касается до провинцій, то лучшій авторитетъ представляетъ Овандо съ своимъ поэтическимъ описаніемъ процессіи въ Малаг въ 1655 г., гд въ числ другихъ иррелигіозныхъ странностей, танцовали цыганки съ тамбуринами. Ocios de Castalia por Juan de Cvando Santarem, 4-to, Malaga, 1663, f. 87, ec.}. Посл всего хали разукрашенныя колесницы, наполненныя актерами различныхъ театровъ, которые должны были играть въ тотъ день. Эти лица были столь важными участниками праздника, что по нимъ весь онъ на народномъ язык назывался ‘Праздникомъ колесницъ’ —‘La Fiesta de los Carros’ {Хорошее понятіе o carro можно получить изъ описанія ея въ Донъ-Кихот, который встртился съ ней, возвращаясь изъ Тобозо.}.
Въ провинціальныхъ городахъ и деревняхъ эта процессія не была, конечно, такъ великолпна, какъ въ столиц, но всегда совершалась съ пышностью, какую только позволяли мстныя средства. Время отъ времени процессія останавливалась передъ домомъ какого-нибудь важнаго лица — вроятно, президента Кастильскаго совта въ Мадрит и алькада въ деревняхъ — и здсь совершались духовенствомъ извстные религіозные обряды, причемъ народъ стоялъ колнопреклоненнымъ, какъ въ церкви. По окончаніи ихъ или нсколько позже на сосдней сцен являлись актеры и на открытомъ воздух исполняли священное auto, спеціально написанное для этого праздника и имющее къ нему прямое отношеніе. Такихъ autos Лопе де Вега написалъ, какъ мы знаемъ изъ врнаго источника, до 400 {Монтальванъ въ своей Fama Pstuma.}. Изъ нихъ сохранилось боле 30, включая сюда нсколько рукописныхъ. Значительное число ихъ печаталось только для того, чтобы провинціальные города и деревни могли насладиться тмъ же благочестивымъ зрлищемъ, которымъ наслаждались дворъ и столица. Такъ всеобща была страсть къ этой оригинальной форм увеселеній и такъ глубоко коренилась она въ народномъ характер. По словамъ Монтальвана, Лопе на смертномъ одр сожаллъ, что не посвятилъ всей своей жизни писанію autos и др. подобныхъ религіозныхъ прозведеній {Предисловіе Joseph’а Ortis de Villena, предпосланное Autos въ т. XVIII Obras Sueltas. Он были напечатаны только въ 1644 г., спустя 9 лтъ посл смерти Лопе, въ Сарагосс. Другое auto, приписываемое Лопе ‘El Tira.no Castigado’, находится въ рдкой книг ‘Navidad у Corpus Christi Festejados’, собр. Isidro de Robles.
Общее число autos Лопе по Ghorley слдующее: напечатанныхъ и безспорныхъ 18, другихъ, боле или мене спорныхъ 26, исключая 3, составляющихъ автографы.}.
Въ боле раннее время и, можетъ быть, при первомъ появленіи Лопе, эта часть праздника состояла изъ очень простаго представленія, сопровождаемаго деревенскими пснями, эклогами и танцами, какъ мы можемъ видть изъ обширнаго собранія рукописныхъ autos. Два изъ нихъ напечатаны и такъ несложны по строенію и такъ грубы въ діалогахъ, что должны быть отнесены къ началу періода Лопе {Рукописное собраніе, упомянутое въ текст, было пріобртено Національной Библіотекой въ Мадрит въ 1844 г. Оно состоитъ изъ 468 листовъ in folio и содержитъ 95 драматическихъ произведеніи. Вс они анонимны, исключая одного о Каин и Авел, приписываемаго Maestro Ferruz. Вс имютъ религіозные сюжеты, исключая одного подъ названіемъ ‘En ire mes de las Esteras’. Вс другія носятъ названія Coloquios, Farsas и Autos или Farsas del Sacramento, представляющее, повидимому, синонимъ къ послднему. Только одна пьеса иметъ дату. Именно ‘Auto de la Resurrecion de Christo’, дозволенное къ представленію 28 марта 1568 года. Дв пьесы изданы въ Museo Literario, 1844, Дономъ Евгеніо де Tapia, членомъ Королевской Библіотеки въ Мадрит и хорошо извстнымъ испанскимъ ученымъ и писателемъ нашего времени. Первая, озаглавленная ‘Auto de los Desposorios de Moiseu’, представляетъ очень слабое произведеніе, написанное, исключая пролога, въ проз. Другая, ‘Auto de la Residencia del Hombre’ — нисколько не лучше, но вся въ стихахъ. Въ одномъ изъ послдующихъ нумеровъ ‘Museo’ Донъ Евгеніо напечаталъ полный списокъ заглавій этихъ пьесъ съ figuras или дйствующими лицами каждой. Очень было бы желательно, чтобы вся рукопись была надлежащимъ образомъ издана. Пока мы знаемъ только, что иногда между различными частями представленій вставлялись sayn&egrave,tes, что аллегорическія лица были въ изобиліи и что среди нихъ постоянно встрчается Bobo, т. е. шутъ. Нкоторыя изъ нихъ, вроятно, ране времени Лопе де Веги и, можетъ быть, относятся ко времени Лопе де Руеды, который, какъ я уже говорилъ выше въ прим. 38-мъ, писалъ autos для города Толедо въ 1561 г. Но языкъ и стихосложеніе двухъ напечатанныхъ пьесъ и общій характеръ вымысла и аллегоріи остальныхъ, насколько можно судить по тому, что издано, указываетъ на періодъ не поздне Лопе де Вега.}, но въ продолженіе его жизни и преимущественно подъ его вліяніемъ они сдлались обычной народной забавой, причемъ были раздлены на три части, изъ которыхъ каждая имла свой отличный характеръ.
Первою частью была Lоа (Прелюдія). Она всегда отличалась характеромъ пролога, но иногда являлась въ форм діалога между двумя или боле актерами. Одинъ изъ лучшихъ подобныхъ прологовъ Лопе иметъ слдующее содержаніе. Крестьянинъ, придя въ Мадритъ посмотрть на это самое празднество, потерялъ въ толп свою жену. Посл безплодныхъ поисковъ онъ утшаетъ себя и успокаиваетъ свою совсть тмъ, что разъ или два кричалъ ей и поэтому долженъ примириться съ случившимся и взять себ новую. Но въ это самое время приходитъ потерянная жена и очень живо описываетъ чудеса виднной ею процессіи совершенно такъ, какъ видли ее сами зрители. Такимъ образомъ, этотъ прологъ является веселымъ и вполн умстнымъ введеніемъ къ пьес, которая должна слдовать {Это первая изъ loas, помщенныхъ въ этомъ том и, взятая въ цломъ, самая лучшая. Мои другъ, Mr. J. R. Chorley, знаніе котораго испанской литературы и въ особенности всего, относящагося къ Лопе, такъ обширно и точно, сомнвается, чтобы loas, изданныя въ числ произведеній Лопе, дйствительно принадлежали ему и ссылается для доказательства на Предисловіе къ Комедіямъ, т. VIII и на Прологъ Pando у Mier къ Autos Кальдерона. Я не сомнваюсь, что онъ правъ. Относительно loas см. ниже, гл. XXVI.}. Другая изъ loas Лопе содержитъ разговоръ между веселымъ молодымъ человкомъ и крестьяниномъ, который на своемъ грубомъ язык толкуетъ объ ученіи о пресуществленіи {Obras Sueltas, Tom. XVIII, p. 367.}. Въ другой loa является ни сцену мавръ и въ монолог на своемъ оригинальномъ нарчіи разсказываетъ о выгодахъ и невыгодахъ своего дйствительнаго обращенія въ христіанство, посл того какъ онъ нсколько времени обманнымъ образомъ снискивалъ себ пропитаніе тмъ, что выпрашивалъ милостыню въ одежд христіанскаго пилигрима {Ibid, p. 107.}. Вс он забавны, хотя ихъ комизмъ довольно низкаго разбора, но нкоторыя изъ нихъ ничуть не похожи на религіозныя представленія.
Посл Loa слдовала Entremas. Вс дошедшія до насъ entre moses Лопе чистые фарсы, подобно интерлюдіямъ и теперь представляемымъ въ испанскихъ театрахъ. Въ одномъ случа онъ длаетъ entremes сатирой на адвокатовъ, въ которой одинъ изъ нихъ, какъ во французской пьес ‘Maistre Pathelin,’ подвергается ударамъ и грабежу со стороны одного съ виду простоватаго крестьянина, который сначала выставляетъ его въ смшномъ вид, а потомъ спасается, переодвшись слпымъ пвцомъ, и поетъ я танцуетъ въ честь праздника,— заключеніе, которое можетъ казаться крайне неумстнымъ {Obras Sueltas, Tom XVIII. p. 8. ‘Entremes del Letrado’.}. Въ другой интермедіи онъ осмиваетъ современныхъ поэтовъ, выводя на сцену одну даму, которая, чтобы выдти замужъ за одного поэта, увряетъ, что она только, что вернулась изъ Индіи съ значительнымъ состояніемъ и достигаетъ своей цли. Но оба оказываются обманутыми: у дамы нтъ никакого состоянія, кром того, которое она можетъ добыть парою кастаньетъ, а поэтъ оказывается простымъ слагателемъ балладъ. Оба, однако, имютъ достаточно здраваго смысла, чтобы удовольствоваться другъ другомъ, и соглашаются отправиться вмст въ странствованіе по свту, добывая хлбъ пніемъ и танцами, обративъ которыхъ они немедленно даютъ зрителямъ въ финал entremes {Ibid., p. 114. ‘Entremes del Poeta’.}. Къ числу другихъ удачныхъ попытокъ Лопе въ этомъ род принадлежитъ интерлюдія, содержащая въ себ представленіе пьесы о похищеніи Елены, напоминающее подобное же представленіе о Пирам и Тисб въ шекспировскомъ ‘Сн въ лтнюю ночь. ‘Но оно внезапно прерывается въ средин дйствія дйствительнымъ бгствомъ актера, игравшаго Париса, съ актрисой, изображавшей Елену,— и піеса оканчивается смшной сценой ссоры и конечнаго примиренія участвующихъ {Ibid., p. 168. ‘El Robo de Helena’.}. Наконецъ, другая интерлюдія Лопе заключаетъ въ себ пародію на самую процессію съ ея великанами, колесницами и т. п.— все это въ самомъ веселомъ и шутливомъ тон {Ibid., p. 373. ‘Muestra de los Carros’.}. Указанныя до сихъ поръ драматическія представленія при этихъ религіозныхъ празднествахъ были явно комическими. Но сами autos, которыми все оканчивалось и къ которымъ все предшествующее служило только введеніемъ, имютъ притязаніе быть боле серьезными въ своемъ общемъ тон, хотя въ нкоторыхъ случаяхъ, отдльныя части ихъ, подобно прологамъ и интерлюдіямъ, такъ причудливы и эксцентричны, что не заключаютъ въ себ ни тни серьезнаго. Въ такомъ род ‘Мостъ міра’ (Anto de la pu&egrave,nte del mundo) {Это послдняя пьеса въ собраніи и что касается до поэтическихъ достоинствъ, одна изъ лучшихъ въ числ двнадцати, если не самая лучшая.}. Здсь изображается, какъ Князь Тьмы помщаетъ гиганта Левіаана на мосту міра, чтобы защищать проходъ черезъ него противъ всхъ не признающихъ его власть. Адамъ и Ева, которые являются, какъ узнаемъ изъ указаній актерамъ, ‘одтыми очень изящно по французской мод,’ первые приходятъ къ мосту {Указаніе патеромъ слдующее: ‘Salen Adan y Eva vestidos de Franceses muy galanes’.}. Они подчиняются тяжелому условію и въ глазахъ зрителей переходятъ черезъ мостъ. Такимъ-же образомъ, какъ мы узнаемъ изъ діалога, переходятъ патріархи съ Моисеемъ, Давидомъ и Соломономъ. Наконецъ является лично Рыцарь Креста, ‘Божественный Амадисъ Греческій’, ниспровергаетъ притязанія Князя Тьмы и съ тріумфомъ проводитъ Душу Человка по роковому проходу. Вся пьеса представляетъ очевидно пародію стараго разсказа о гигант, зачищающемъ Мантибльскій мостъ {См. Historia del Emperador Crlos Magno, Cap. 26, 30 etc.}: если къ этому прибавить пародіи баллады о ‘Граф Кларосъ’, примненной къ Адаму {Гигантъ говоритъ Адаму, намекая на искушеніе:
Yerros Adan por amores
Dignos son de perdonar, etc.
Эти стихи изъ прекраснаго и хорошо извстнаго стараго романса о граф Кларос, начинающагося ‘P&egrave,same de vos, el Conde’, о которомъ мы уже упоминали выше въ первомъ том нашего труда. Онъ долженъ быть хорошо извстенъ многимъ зрителямъ Лопе, и намекъ на него могъ, безъ сомннія, произвести впечатлніе далеко не религіознаго характера.}, и другихъ древнихъ романсовъ, примненныхъ къ Спасителю {Обращеніе музыки: ‘Si dormis, Principe mio’ относится къ романсамъ о тхъ, возлюбленныя которыхъ были взяты въ плнъ маврами.}, то смщеніе аллегоріи и фарса, религіи и безумія покажется полнйшимъ.
Другія autos боле серьезны съ начала до конца. ‘Жатва’ есть искусный пересказъ евангельской притчи о пол, засянномъ добрымъ сменемъ и плевелами {‘La Siega’ (Obras Sueltas, Tom. XVIII, p. 328). Превосходный переводъ ея находимъ въ Dohrn’s. Spanische Dramen, Berlin, 1841, 8-vo, Tom. I.} и проводится съ извстною торжественностью, но несчастные плевелы, которые грозятъ вырвать и бросить въ огонь, суть ничто иное, какъ Іудейство, Идолопоклонство, Ересь и всякое Сектантство, которыя съ трудомъ спасаются отъ своей участи обращеніемъ къ Милосердію Господина Жатвы и его прекрасной супруги — Церкви. Однако, несмотря на нсколько подобныхъ нелпостей и неловкостей въ аллегоріи и очень не кстати вставленныхъ комплиментовъ къ царствующему королевскому дому,— это одна изъ лучшихъ и наиболе торжественныхъ піесъ того класса, къ которому она принадлежитъ. Мене, сравнительно съ другими, заслуживаетъ упрека также пьеса ‘Возвращеніе изъ Египта’ {‘La Vuelta de Egypto’, Obras, Tom. XVIII, p. 435.}, которая, выставляя на сцену пастуховъ и цыганъ, не лишена идиллической прелести, а своими балладами и находными пснями пріобртаетъ отчасти ту привлекательность, которая составляетъ принадлежность свтскихъ піесъ Лопе. Об эти пьесы вмст съ пьесой ‘Волкъ, обратившійся въ пастуха’, представляющею аллегорію на то, что дьяволъ выдаетъ себя за истиннаго пастыря стада — составляютъ, какъ мн кажется, лучшіе обращики настоящаго испанскаго auto старой школы. Вс он основываются на важнйшихъ изъ господствующихъ религіозныхъ понятій, вс обращаются, какъ только могутъ, и шуточно, и серьезно, къ народнымъ чувствамъ и предразсудкамъ. Многія изъ нихъ пропитаны духомъ древней національной поэзіи, что и составляло главную причину ихъ успха, который, если принять въ соображеніе религіозную цль празднества, былъ необыкновенно продолжителенъ.
Но entremeses или интерлюдіи, употреблявшіяся для оживленія этого суроваго, хотя и пышнаго церемоніала, не были связаны съ нимъ неразрывно. Он, какъ уже было сказано, ежедневно игрались на общественныхъ театрахъ, гд, со времени введенія полныхъ пьесъ, он вставлялись между ихъ отдленіями и актами для большей забавы зрителей. Лопе написалъ большое количество ихъ, но сколько — неизвстно. Благодаря ихъ легкому характеру, ихъ сохранилось едва-ли боле 30 и нкоторыя изъ нихъ, носящія его имя, вроятно не принадлежатъ ему. Мы имемъ впрочемъ достаточное число подлинныхъ интерлюдій, чтобы показать, что здсь, какъ и въ другихъ формахъ своей драмы, Лопе преимущественно старался о произведеніи эффекта въ народ и что гибкость его генія какъ и всегда обнаруживается въ разнообразіи тхъ формъ, въ которыя онъ отливалъ свой матеріалъ. Говоря вообще, он написаны въ проз, очень коротки и не замысловаты по содержанію, представляя только діалоги — фарсы, извлеченные изъ обыденной жизни.
Исключеніе въ этомъ отношенія представляетъ ‘Мелисендра’, {‘El Pastor Lobo у Cabaa Celestial,’ Ibid., p. 381.} напечатанная одною изъ первыхъ. Она почти вся въ стихахъ, раздлена на части и иметъ loa или прологъ, однимъ словомъ, это — пародія въ форм правильной пьесы, основанная на исторіи Кайфероса и Мелисендры старинныхъ балладъ {Primera Parte de Entremeses, ‘Enlremes Primero de Melisendra,’ Comedias, Tom. I, Valladolid, 1604, 4-to, ff. 333, etc. Она основана на прекрасныхъ старыхъ романсахъ Romancero 1550—1555 гг. ‘Asentado esta Gayferos’ и др., тхъ самыхъ, которые изображалъ странствующій актеръ на своемъ кукольномъ театр въ присутствіи Донъ-Кихота въ гостинниц [Don-Quixote, Parte II. с. 26.]}. ‘Padre Engapad,’ (Обманутый отецъ) которую Голькрофтъ перенесъ на англійскую сцену подъ именемъ ‘The Father Outwitted,’ составляетъ другое исключеніе, будучи живымъ. Фарсомъ въ 8 или 10 страницъ, изображающимъ комическіе хлопоты одного отца, который отдаетъ свою переодтую дочь тому самому любовнику, отъ котораго онъ заботливо старался ее удалить {Comedias, Valladolid, 1604, Tom. I, p. 337.}. Но большинство интерлюдій, въ род ‘Индйца,’ ‘Колыбели’ и ‘Обманутыхъ воровъ,’ которыя при представленіи заняли бы едва-ли боле пятнадцати минутъ, представляютъ легкіе діалоги въ шутовскомъ род, продолжавшіеся такъ долго, какъ позволяло время между актами, и потомъ внезапно прерывавшіеся, чтобы дать мсто главной драм {Вс эти три пьесы находятся въ томъ же том.}. Рдко въ нихъ чувствуется недостатокъ въ мужественномъ чувств и народномъ, грубомъ юмор.
Но всякій разъ, какъ Лопе писалъ для театра, онъ, повидимому, помнилъ его старыя основы и выказывалъ стремленіе построить на нихъ, сколько возможно, свою собственную драму. Это ясно видно въ только, что упомянутыхъ интерлюдіяхъ. Ихъ можно прослдить назадъ до Лопе де Руэды, короткіе фарсы котораго были того-же характера, и посл введенія трехактныхъ пьесъ употреблялись съ тою-же цлью {‘Лопе де Руеда’ — говоритъ Лопе де Вега — ‘далъ первый примръ такихъ пьесъ въ Испаніи, отъ него ведется обычай называть старыя пьесы ‘Entremeses’. [Obras Sueltas, Tom. IV, p. 407]. Одна сцена, взятая изъ пьесы и употребленная такимъ образомъ, называлась Paso. Подобныя мы встрчали уже у Лопе де Руеды. См. выше, стр. 44 и слд.}. То же стремленіе замтно, какъ мы видли, въ его поучительныхъ и аллегорическихъ пьесахъ, въ его священныхъ autos и драмахъ, заимствованныхъ изъ св. писанія и изъ житій святыхъ, которыя вс основываются на древнихъ мистеріяхъ и моралите. Наконецъ, мы находимъ то же стремленіе въ піесахъ Лопе новаго рода — въ его эклогахъ и пастораляхъ, подобныя которымъ относятся еще ко времени Хуана де ля Энцины. Такихъ пьесъ Лопе написалъ значительное число, боле 20 сохранилось до нашего времени. Многія изъ нихъ носятъ ясные слды своего происхожденія въ той оригинальной смси буколическаго и религіознаго элементовъ, которая замчается въ первыхъ начаткахъ испанскаго народнаго театра.
Нкоторыя эклоги Лопе были, какъ намъ извстно, представлены, какъ напримръ — ‘Лсъ безъ любви’ (Selva sin Amor), которая была разыграна передъ королемъ и королевскимъ семействомъ съ большою пышностью и многими сценическими приспособленіями {Obras, Tom. I. p. 225. Декораціи и машины были устроены флорентинскимъ архитекторомъ Cosmo Lotti и, по словамъ Старлинга’, поразили придворное общество своей красотой и замысловатостью’. Artists of Spain, 1848, Vol. II. p. 566.}. Другія, въ род семи или восьми, вставленныхъ въ его ‘Pastores de Belen’, одной, изданной подъ названіемъ ‘Tome de Burguillos,’написанныхъ очевидно для Рождества и другихъ праздниковъ,— такъ похожи на т, которыя представлялись, какъ намъ извстно, при подобныхъ случаяхъ, что мы едва-ли можемъ сомнваться въ томъ, что и он были исполняемы, подобно упомянутымъ {Obras, Tom. XVI, passim, и XIX. p. 278.}, на сцен, тогда какъ другія были, по всей вроятности, предназначены только для чтенія. Сюда относится первая его эклога ‘Amorosa’ и послдняя, посвященная Филид, а также дв на смерть жены и на смерть сына {См. Obras, Tom III. p. 463, Tom. X. p. 193, Tom. IV. p. 430, n Tom. X. p. 362. Послдняя эклога заключаетъ въ себ почти все, что мы знаемъ объ его сын, Лопе Феликс.}. Но вс он могли быть представляемы, если мы можемъ судить по обычаю того времени, когда, какъ намъ извстно, игрались эклоги, никогда не предназначавшіяся для сцены, какъ будто он были нарочно написаны для нея {См. сцену во II-ой части Донъ-Кихота, въ которой нсколько джентльменовъ и дамъ для развлеченія въ деревн хотятъ представить эклоги Гарсильяссо и Камоэнса. Такимъ же образомъ, какъ я думаю, были представляемы или писались для представленія хорошо извстная эклога Лопе, посвященная герцогу Антоніо Альба [Obras, IV. р. 295], эклога къ Amaryllis, самая длинная изъ написанныхъ имъ [Tom. X. р, 147], для Prince Esquilache [Tom. 1. p. 352] и большинство изъ находящихся въ его ‘Arcadia’ [Tom. VI]. Я не знаю, почему названа ‘эклогой’ поэма къ его другу Клавдіо [Tom, IX, р. 355], представляющая собственно лишь разсказъ о нкоторыхъ случаяхъ изъ его собственной жизни и не имющая ни въ тон, ни въ форм ничего пастушескаго Можетъ быть, что это слово употреблено здсь въ смысл греческаго . Точно также я не могу отнести ни къ какому классу ‘Dialogo militar a honor de Marques Espinoia’ [Tom. X. p. 337], хотя, какъ я думаю, этотъ діалогъ въ драматической форм и былъ, вроятно, представленъ по какому-нибудь особому случаю, въ присутствіи самого маркиза. Подобныя представленія бывали въ тотъ же періодъ и въ другихъ странахъ, но рдко, по моему мннію, они бывали въ буколическомъ род. Однако, извстный царь болтуновъ, Tallemant des Raux, въ примчаніи къ ‘La Prsidente Perrot’, утверждаетъ, что подобное представленіе имло мсто въ Париж въ одномъ частномъ дом.}. Во всякомъ случа, вс произведенія Лопе въ этомъ род показываютъ, какъ удачно и свободно его геній выливался въ самыя разнообразныя формы драмы, какія только были популярны или допускались въ его время.

ГЛАВА XVIII.

Лопе де Вега. (Продолженіе).— Его особенности, какъ драматическаго писателя.— Сюжеты, характеры и діалогъ.— Пренебреженіе правилами, историческою правдою и нравственнымъ приличіемъ.— Побочная комическая интрига и Gracioso.— Поэтическій стиль и манера.— Способность пріобртать всеобщее расположеніе.— Его успхъ.— Его судьба и огромное количество его произведеній.

Чрезвычайное разнообразіе въ характер пьесъ Лопе замчательно не мене ихъ числа и не мало способствовало тому, чтобы сдлать его властителемъ сцены при жизни и великимъ національнымъ драматургомъ въ послдующее время. Но хотя это безконечное разнообразіе и неистощимая плодовитость составляютъ два краеугольныхъ камня, на которыхъ основывается его успхъ,— однако здсь имли мсто и другія обстоятельства, которыя отнюдь не слдуетъ упускать изъ виду, если мы хотимъ изслдовать не только удивительные результаты его драматической дятельности, на и средства, которыми они были достигнуты.
Сюда во-первыхъ относится проходящій черезъ вс его большія пьесы принципъ подчиненія всего другаго интересу Фабулы. Характеры, очевидно, имютъ у него меньшее значеніе. Ни въ одной изъ своихъ пьесъ онъ не задается идеей представить какую-нибудь одну страсть, которая даетъ ршительное направленіе всмъ силамъ энергичнаго характера, какъ въ Ричард III, или разстропваетъ ихъ не мене ршительно, какъ въ Макбет.
Иногда, правда, хотя и рдко, какъ напр. въ лиц Санчо Ортиса, онъ обрисовываетъ выразительными чертами выдающійся и благородный характеръ, но никогда это не бываетъ главною цлью и никогда не длается такъ, чтобы замтно было искусство художника или обдуманное намреніе. Напротивъ того, огромное большинство его характеровъ — почти такія же опредленныя и постоянныя персонажи, какъ Панталоне на венеціанской сцен или Скапенъ на французской. Primer galan или герой — весь любовь, честь и ревность, dama, или героиня — исполненная не меньшей любви и ревности, но еще боле смлая и неосторожная, и братъ, или если не братъ, то barba, т. е. старикъ и отецъ, готовые покрыть сцену кровью, если замтятъ любовника въ дом героини,— вс эти личности постоянно встрчаются не только въ свтскихъ, но часто и въ духовныхъ пьесахъ и служатъ твердыми пунктами, вокругъ которыхъ вращается разнообразное дйствіе съ его разнообразными перипетіями.
Равнымъ образомъ діалогъ служитъ почти исключительно для развитія дйствія, а не характеровъ. Это видно изъ длинныхъ рчей, состоящихъ иногда изъ 200 и 300 стиховъ, которые такого же чисто повствовательнаго характера, какъ итальянская новелла, и часто очень похожи на послднюю. Это видно также изъ массы отдльныхъ случаевъ и фактовъ, составляющихъ дйствіе, которое нердко не находитъ достаточнаго пространства, чтобы распутать остроумно завязанные узлы и сдлать ихъ легко понятными. Эта запутанность, дйствія заставляетъ однажды Лопе въ самомъ начал пьесы предостерегать зрителей, чтобы они не пропустили ни одного слога изъ даваемаго объясненія, иначе имъ останется непонятнымъ все послдующее дйствіе.
Повинуясь тому же принципу, онъ жертвуетъ правильностью и правдоподобностью сюжета, разъ онъ можетъ сдлать его интереснымъ. Его большія пьесы, правда, правильно раздлены на три jornadas или акта, но это дленіе, не смотря на его притязанія, не есть его изобртеніе и составляетъ лишь средство сдлать паузы, необходимыя для удобства актеровъ и зрителей и не имющія часто въ его театр ничего общаго съ строеніемъ и размрами самой пьесы {Это раздленіе можно прослдить вплоть до пьесы Франциска де Авенданьо 1563 года. F. L. Moralin, Obras, 1830, Tom. I. Parte I. p. 182.}. Что касается до шести пьесъ, которыя, по словамъ самаго Лопе, написаны имъ согласно съ правилами,— то испанскіе критики тщетно искали ихъ {Лопе говорить въ своемъ ‘Arle Nuevo’: исключая шести, вс мои 483 пьесы сильно погршили противъ правилъ [el arte]’. См. Montiano у Luyando, ‘Discurso sobre las Tragedias Espaolas’ [Madrid, 1750, 12-mo, p. 47] и Huerta въ предисловіи къ ‘Teatro Hespanol’ о трудности набрать даже эти шесть пьесъ.}, и ни одна изъ нихъ теперь, вроятно, не существуетъ, если когда нибудь и существовала, если не отнести сюда ‘La Melindrosa. ‘ (Чопорная) Но онъ очень честно сознается, что въ правилахъ всякаго рода видитъ лишь препятствія своему успху. ‘Когда я собираюсь писать пьесу’ — разсказываетъ онъ — ‘я запираю на ключъ всякія наставленія и выношу изъ своей комнаты Теренція и Плавта, чтобы они не свидтельствовали противъ меня, такъ какъ истина обыкновенно заставляетъ говорить и безгласные томы, — все это потому, что я иду по слдамъ тхъ, которые искали одобренія толпы, которой нужно поддакивать въ ея безуміи, такъ какъ она платитъ за это’ {Arte Nuevo de Hacer Comedias, Obras, Tom, IV. p. 406. И въ Посвященіи къ ‘Lo Cierto per lo Dudoso’, говоря о драмахъ, онъ замчаетъ, ‘En Espaa no tienen prceptes’. Когда однако Лопе издалъ въ 1619 году двнадцатый томъ своихъ комедій, онъ, повидимому, воображалъ, что пишетъ боле тщательно, потому что онъ говоритъ, что писалъ ихъ не для толпы, а для четырнадцати или пятнадцати человкъ ‘que luvo en su imaginacion’. Однако, трудно было бы сказать, какъ приложилъ бы онъ это замчаніе къ ‘Еі Marques de Mantua’, помщенной седьмого въ том, и къ ‘Fueule Ovejuna’ — послдней.}.
До какой степени Лопе, слдуя этому принципу, приносилъ въ жертву драматическую правдоподобность и вроятность, географію, исторію и нравственность,— можно судить, лишь прочтя значительное число его пьесъ. Но и немногіе примры могутъ отчасти выяснить это. Въ его ‘Первомъ корол Кастильскомъ’ событія захватываютъ 36 лтъ изъ половины XI вка и на сцену выводится цыганъ за 400 лтъ ране, чмъ цыгане стали извстны въ Европ {‘El Primer Bey de Castilla’ Comedias, Tom. XVII, Madrid, 1621, ff. 114, etc.}. Въ пьесу ‘Mudarra’ включена цликомъ романтическая исторія о 7-ми дтяхъ Лары {‘El Bastarde Mudarra, Comedias, Tom. XXIV, Zaragoza, 1641.}. Въ ‘Незапятнанной Чистот’ (La limpieza no manchada) фигурируютъ вмст: Іовъ, Давидъ, Іеремія, Іоаннъ Креститель и Университетъ Саламанскій {‘La Limpieza no Manchada’, Comedias, Tom. XIX, Madrid, 1623.}, а въ ‘Рождеств Христов’ дйствіе охватываетъ періодъ отъ сотворенія міра до рожденія Спасителя {‘El Nacimiento de Christo, Comedias, Tom. XXIV, ut supra.}. Такъ Лопе обращается съ исторіей. Не лучше обращается онъ и съ географіей, объявляя, что Константинополь отстоитъ отъ Мадрита на 4000 миль {Это говорить та самая ученая Теодора, которая приводитъ въ смущеніе ученыхъ профессоровъ, приглашенныхъ испытать ее. La Donzella Teodor, конецъ 2-го акта.}, и заставляя испанцевъ высаживаться на берегъ въ Венгріи {Такая необычайная высадка происходить въ ‘Animal de Ungria’ (Comedias, Tom. IX, Barcelona, 1618, ff. 137, 138). Это напоминаетъ подобную же ошибку въ шекспировской ‘Зимней Сказк’, по любопытно то, что герцогъ де-Люипь любимецъ Людовика XIII, около того же времени высказалъ такое же ошибочное мнніе лорду Герберту Чербэри, бывшему посланникомъ во Франціи (1619—1621. Herbert’s Life, by himself, London, 1809, 8-vo p. 217.}. А что касается до нравственности, то не легко понять, какъ Лопе примирялъ свои мннія на этотъ счетъ съ собственной драматической практикой. Въ предисловіи къ XX-му тому своихъ пьесъ онъ замчаетъ относительно собственной пьесы ‘Мудрое Мщеніе,’ что ея заглавіе нелпо, потому что всякое мщеніе немудро и незаконно,— между тмъ какъ кажется, что половина его пьесъ стремятся доказать противное. Св. Исидору ставится въ заслугу, что онъ укралъ у своего господина хлбныхъ зеренъ, чтобы накормить голодныхъ птицъ {См. ‘San Isidro Labrador’ въ Comedias Escogidas Tom. XXVIII, Madrid, 1667, f. 66.}. Молитвы Николая Толентинскаго считаются достаточными для спасенія одного его родственника, который посл развратной жизни умеръ, отягощенный смертнымъ грхомъ {‘San Nicolas de Tolentino’, Comedias, Tom. XXIV, Zaragoza, 1641, f. 171.}, и, наконецъ, жестокое и кровавое завоеваніе Арауко выставляется доблестнымъ дломъ одной благородной фамиліи и украшеніемъ испанскаго оружія {‘Aranco Domado’, Comedias, Tom. XX, Madrid, 1629. Прочтя подобныя нелпости, мы мене будемъ удивляться, что Сервантесъ, хотя нердко и самъ длалъ такія же погршности, заставляетъ кукольнаго комедіанта воскликнуть: ‘Разв не ставятся теперь на сцену тысячи пьесъ, полныхъ тысячью несообразностей и нелпостей, которыя, однако, пользуются успхомъ и смотрятся не только съ одобреніемъ, но и съ удивленіемъ?’ D. Quixote, Parte II. с. 26.}.
Но вс эти нарушенія фактической истины и простйшихъ правилъ христіанской морали, извстныхъ Лопе лучше, чмъ всякому другому, ускользали отъ вниманія его самого и зрителей, поглощенныхъ исключительно сюжетомъ пьесы и ея интригой. Драматированная новелла была той формой, которую онъ избралъ для своихъ пьесъ, и ему удалось сдлать ея характеръ главнымъ принципомъ испанской сцены. ‘Новеллы — объявляетъ онъ — имютъ т же правила, какъ и пьесы, цль авторовъ которыхъ состоитъ въ томъ, чтобы доставить удовольствіе и забаву публик, хотя бы при этомъ были нарушены вс правила искусства’ {‘Tienen las novelas los rnismos preceptos que las comedias, cuyo fin es halier dado su autor eontento y gusto al pueblo, aunque se ahorque el arte’. Obras Sueltas, Tom. VIII, p. 70.}. Въ другомъ мст, защищая свои мннія, онъ говоритъ: ‘Пусть развязка пьесы будетъ неясной и сомнительной до послдней сцены, потому что, какъ скоро публика узнаетъ, какъ все должно кончиться, она обратится лицомъ къ дверямъ и спиной къ сцен’ {Arte Nuevo, Obras, Tom. IV. p. 412. Изъ одной сохранившейся до нашего времени собственноручной рукописи Лопе оказывается, что онъ писалъ иногда свои пьесы сначала въ форм маленькихъ новеллъ (peqnenas novelas). Scinanario Pintoresco, 1839, p. 19.}. Ране никто не высказывалъ ничего подобнаго и хотя нкоторые слды запутанныхъ интригъ можно найти съ временъ Торреса де Нахарро, однако никто не думалъ основывать на нихъ успхъ пьесы, пока Лопе не далъ примра, которому такъ врно послдовала его школа.
Другимъ элементомъ, введеннымъ имъ въ испанскую драму, была побочная комическая интрига. За единственнымъ блестящимъ исключеніемъ ‘Звзды Севильской,’ почти вс его пьесы имютъ ее, иногда въ пасторальной форм, но большею частью какъ простую примсь фарса. Характеры, выводимые въ этой части каждой его пьесы, представляютъ такія же постоянныя маски, какъ и въ боле серьезной части, и были хорошо извстны подъ именемъ graciosos и graciosas, шутниковъ или шутихъ къ которымъ впослдствіи былъ прибавленъ, vegete {Figueroa (Pasagero, 1617, f. III) называетъ vegete ‘natural enemigo del lacayo’.}, т. е. маленькій, старый и брюзгливый дворянинъ, который постоянно хвастается своимъ происхожденіемъ и часто употребляется на то, чтобы раздразнить gracioso. Въ большинств случаевъ эти лица представляютъ пародію на діалогъ и приключенія героя и героини, какъ Санчо есть отчасти пародія Донъ-Кихота, и въ большинств случаевъ являются слугами главныхъ дйствующихъ лицъ. Мужчины — слуги выставляются веселыми трусами и обжорами, женщины злыми кокетками, и т, и другіе полны остроумія, злорадства и притворной простоты. Слабые слды подобныхъ характеровъ находимъ на испанской сцен еще въ ‘Serafina’ Торреса Нахарро, а въ средин XVI ст. bobo или шутъ свободно фигурируетъ въ фарсахъ Лопе де Руэды, какъ ране Simple или простакъ фигурировалъ въ фарсахъ Хуана де ля Энсины. Но разнообразно-остроумный gracioso, полнйшая пародія на героическіе характеры пьесы, этотъ драматическій picaro (плутъ) есть изобртеніе Лопе де Веги. Впервые онъ ввелъ его въ ‘Francesilla,’ въ которой Тристанъ, старйшій представитель этого характера, былъ игранъ знаменитымъ тогдашнимъ актеромъ Ріосомъ и произвелъ огромный эффектъ {См. Посвященіе ‘Francesilla’ Хуану Пересъ де Монтальвану [Comedias, Tom. XIII, Madrid, 1620], гд встрчаемъ слдующія слова: ‘Замчу мимоходомъ, что это первая пьеса, выводящая на сцену шутника, чему впослдствіи такъ часто подражали. Его игралъ Ріосъ, неподражаемый во всхъ роляхъ и заслуживающій быть упомянутымъ здсь. Прошу васъ прочесть эту пьесу, какъ новую, потому что когда я писалъ ее, васъ еще не было на свт’. На не, панской сцен, какъ впослдствіи на французской, Gracioso вообще обозначался особымъ именемъ. Такъ Кальдеронъ часто называетъ своего Gracioso Clarin. т. е. Труба, какъ Мольеръ называлъ своего Sganarelle, намекая на его страсть къ обманамъ. ‘Простофиля’ (simple), котораго, какъ и сказалъ можно прослдить до Энсины, несомннно тоже что bobo и пользовался большимъ успхомъ, что видно изъ словъ Лопеса Пинсіано въ его ‘FilosofiaAntiqua Po&egrave,tica.’ [1596, р. 402]’Это характеры, которые обыкновенно забавляютъ боле, чмъ какіе-нибудь другіе, являющіеся въ пьесахъ.’ Gracioso Лопе, какъ и весь его театръ, былъ основанъ на томъ, что уже существовало до него, только самый характеръ былъ имъ боле развитъ и получилъ новое имя. D. Quixote, Clemencin, Parte II. cap. 3, note.
Но типъ этотъ былъ въ высшей степени въ національномъ вкус и подъ руками Лопе сдлался важнымъ дйствующимъ лицемъ. Когда писался романъ Сервантеса Персилесъ и Сигизмунда, это лицо считалось совершенно необходимымъ, какъ мы можемъ видть это изъ смшныхъ безпокойствъ, причиненныхъ безусловною необходимостью ввести его въ пьесу, въ которой подобная фигура не могла найти себ подобающаго мста. Кн. III, гл. 2.}. Это обстоятельство случилось, — какъ говоритъ 1620 г. Лопе въ посвященіи этой пьесы своему другу Монтальвану,— ране рожденія этого друга, слдовательно ране 1602 года.
Съ этого времени мы встрчаемъ gracioso почти во всхъ его пьесахъ и почти въ каждой другой пьес, игранной на испанской сцен, съ которой онъ перешелъ сначала во французскій, а потомъ и въ другіе театры. Превосходными образцами этого характера являются у Лопе: пономарь въ ‘Алжирскихъ плнникахъ’ и слуги въ ‘Канун св. Іоанна’ и ‘Безобразной красавиц.’ Въ этихъ пьесахъ, какъ и во многихъ другихъ, gracioso выводится очень искусно частью для того, чтобы осмять героическое сумасбродство и хвастовство главныхъ дйствующихъ лицъ, частью для того, чтобы прикрыть самаго автора отъ порицанія добродушнымъ признаніемъ отъ его имени, что онъ вполн его заслужилъ. Употребляя выраженіе Донъ-Кихота въ разговор объ этомъ предмет съ баккалавромъ Самсономъ Карраско, мы можемъ сказать о подобныхъ лицахъ, что во всякой пьес они являются хитрйшими плутами. Что касается до другихъ, некстати вставленныхъ съ ихъ дурацкими колпаками и погремушками въ самыя серьезныя и трагическія сцены такихъ пьесъ, какъ ‘Обрученіе посл смерти,’ — то мы можемъ только сознаться, что хотя они требовались вкусомъ того времени, ничто ни въ какой вкъ не въ состояніи оправдать ихъ.
Говоря о средствахъ, посредствомъ которыхъ Лопе достигъ огромнаго успха, невозможно оставить безъ вниманія его поэтическій стиль, усвоенную имъ систему стихосложенія и въ особенности его пользованіе древней испанской литературой. Во всемъ этомъ онъ заслуживаетъ похвалы, если исключить т случаи, когда онъ, чтобы снискать всеобщее одобреніе, позволялъ себ употребленіе темнаго и аффектированнаго стиля, котораго требовала придворная часть его публики, хотя самъ онъ постоянно порицалъ его и осмивалъ {Примры его дурнаго вкуса въ подобныхъ случаяхъ очень многочисленны. Для примра можно указать на: ‘El Cuerdo en su Casa’ (Comedias, Tom. VI, Madrid, 1615, ff. 105, etc.), ‘Nina de Plata’ (Comedias, Tom. IX, Barcelona, 1618, ff. 125, etc.), ‘Cautivos de Argel’ (Comedias, Tom. XXV, Zaragoza, 1647, p. 241) и т. д. Но въ противоположность всему этому см. его обдуманное осужденіе подобныхъ эвфупсіическихъ сумасбродствъ въ Obras Sueltas, Tom. IV, рр. 459—482, и шутки на ихъ счетъ въ Amistad у Obligation’ и Melindres de Belisa’ (Comedias, Tom. IX, Barcelona, 1618). Вообще говоря, языкъ Лопе естественъ, чистъ и націопаленъ. Vargas у Ponce (Declamacion, p. 23) слишкомъ усердствуетъ, утверждая, что онъ всегда таковъ.}.
Безъ сомннія, немаловажную причину его успха среди народа нужно искать въ прелести стиха, нердко небрежнаго, но почти всегда сильнаго, плавнаго и выразительнаго. Замчательно также его разнообразіе. Лопе не оставилъ безъ употребленія ни одного метра, свойственнаго его языку. Итальянскія октавы встрчаются постоянно, часто попадается ter za rima, хотя и употребляется боле бережливо, и рдкая изъ его пьесъ обходится безъ одного или боле сонетовъ. Все это длалось для того, чтобы понравиться самой свтской и образованной части зрителей, которая долго бредила всмъ итальянскимъ, и хотя не все было удачно, въ род сонетовъ съ эхо, {Сонеты были, по видимому особаго рода изысканнымъ блюдомъ, преподносившимся утонченной части его аудиторіи. Обыкновенно ихъ встрчается въ пьес одинъ или два, но въ ‘Discreta Venganza’ ихъ пять. (Comedias, Тога. XX, Madrid, 1629). Въ ‘Palacios de Galiana’ (Comedias, Tom. XXIII, Madrid, 1638, f. 256) есть нелпый сонетъ съ эхо и другой въ ‘Historia de Tobias’ (Comedias, Tom. XV, Madrid, 1621, f. 244), Сонетъ въ ‘Nia de Plata’ (Comedias, Tom, IX, Barcelona, 1618, f. 124). осмивающій сонеты, очень остроуменъ и вызвалъ подражанія на французскомъ и англійскомъ языкахъ. Figueroa (Pasagero, 1617, f. III), осмивая этотъ обычай, говоритъ, что не слдуетъ вставлять боле семи сонетовъ въ одну пьесу. Сонеты, въ качеств украшенія, извстны въ драм другихъ странъ. Шекспиръ вставляетъ ихъ даже въ раздирающее сердце письмо Елены къ ея свекрови, ‘All’s Well that Ends Well’, Act III, Se. 4.} однако все было красиво, плавно и все находило одобреніе.
Кром silvas, т. е. неправильныхъ стиховъ, quintillas, пятистрочныхъ стансовъ, и liras, шестистрочныхъ, Лопе преимущественно употреблялъ народные размры, какъ романсъ съ начальной рифмой такъ и redondilla съ римой между первымъ и четвертымъ стихами. Въ этомъ онъ безспорно правъ. Первыя драматическія попытки въ Испаніи были въ нсколько ларическомъ тон, и поэтому, боле искусственныя формы стиха, въ особенности съ краткими чередующимися строчками, были употребляемы Хуаномъ де ля Энсина, Торресомъ Нахарро и другими, хотя впослдствіи въ этомъ отношеніи, какъ и во многихъ другихъ, въ испанской драматической поэзіи господствовала значительная неурядица. Лопе-же, придавъ своей драм боле повствовательный характеръ, чмъ прежде, сразу и навсегда основалъ ее на истинномъ національномъ повствовательномъ размр. Но онъ пошелъ еще дале, ввелъ въ драму многое изъ древней испанской литературы романсовъ и многіе отдльные романсы своего сочиненія. Такъ въ пьес ‘Неподвижное солнце’ (El sol parado) магистръ ордена св. Іакова, сбившись съ пути, останавливается и поетъ романсъ {‘El Sol Parado’, Comedias, Tom. XVII, Madrid, 1621, pp. 218, 219. Ona напоминаетъ несравненно лучшую Serra na Маркиза де Сантильяны, начинающуюся словами: ‘Moza tan forinosa’, но слишкомъ вольна.}, а въ другую пьесу ‘Бдность не порокъ’ онъ вставилъ прекрасный романсъ, начинающійся стихами: ‘Благородный испанскій рыцарь, почему ты спшишь на битву? Тебя зоветъ труба и призываетъ побда’ {‘Pobreza no es Viieza’, Comedias, Tom. XX, Madrid, 1629, f. 61.}, и т. д.
Однако, по всей вроятности, еще большій эффектъ производили стихи не собственнаго его сочиненія, но заимствованные изъ старыхъ и хорошо извстныхъ романсовъ или даже содержащіе въ себ только намекъ на эти романсы. Такими отрывками полны его пьесы. Такъ, напримръ, ‘El Sol Parado’ и ‘Embidia de la Nobleza’ изобилуютъ мавританскими романсами, которымъ такъ удивлялись въ его время. Въ первой пьес взяты романсы, относящіеся къ любви Газуля и Заиды {Онъ даже осмлился взять прекрасный извстный романсъ ‘Sale la Estrella de Venus’, находящійся въ Romancero General, въ ‘Guerras de Granada’ и многихъ другихъ мстахъ, и переложить его въ діалогъ, ‘El Sol Parado’, Comedias, Tom. XVII, Madrid, 1621, ff. 223, 224.}, а въ послдней романсы о кровавыхъ раздорахъ Зегриса и Абенсеррагеса изъ ‘Междоусобныхъ войнъ Гранады’ {Такимъ же образомъ онъ пользуется романсомъ ‘Reduan bien se te acoerda’ въ ‘Embidia de la Nobleza’, Comedias, Tom. XXIII, Madrid, 1638, f. 192.}. Едва-ли мене значительно употребленіе имъ древнихъ романсовъ о Родриго въ ‘Послднемъ Гот’ {Напр., романсъ изъ Romancero 1555 г., начинающійся ‘Despues que el Rey Rodrigo’, въ конц второй jornada ‘Et Ultimo Godo’, Comedias, Tom. XXV, Zaragoza, 1647.}, романсовъ о дтяхъ Лары въ нсколькихъ его пьесахъ, относящихся къ ихъ трагической исторіи {Cp. ‘El Bastardo Mudarra’ (Comedias Tom. XXIV, Zaragoza, 1641, ff. 75, 76] съ романсами ‘Ruy Velasquez de Lara’ и ‘Llegados son los Infantes’, и, въ той же пьес, разговоръ между Mudarra и его матерью (f. 83) съ романсомъ ‘Sentados un ajedrez’.}, и романсовъ о Бернардо дель Карпіо въ ‘Обрученіи по смерти’ {‘El Casarniento en la Muerte’ [Comedias, Tom. I, Valladolid, 1604, ff. 198, etc.), гд Лопе свободно воспользовался слдующими хорошо извстными старыми романсами: ‘О Belerma! О Belerma!’ ‘No Tiene hercdero alguno’, ‘Al pie de un tamulo negro’, ‘Banando esta las prisiones’ и др.}. Въ иныхъ случаяхъ эффектъ удачнаго введенія такихъ романсовъ долженъ былъ быть очень великъ. Такъ, когда въ его пьес ‘El Cerco de Santa-F’, наполненной подвигами Эрнандо дель Пульгаръ, Гарсильяссо де ля Вега и всмъ, что было наиболе славно и замчательно въ осад Гранады,— одно изъ дйствующихъ лицъ запваетъ съ небольшимъ измненіемъ хорошо извстный старый романсъ: ‘Теперь Санта-Фе окружена, она заперта въ своихъ собственныхъ окопахъ. Вокругъ ея стнъ разбросаны многочисленныя палатки, вышитыя шелкомъ и золотомъ {Этотъ романсъ находится въ послдней глав ‘Guerras Civiles de Granada’, но Лопе даетъ его въ слдующемъ вид, слегка измняя фразеологію:
Cercada esta Sancta F
Con mucho lieno encerado,
Y al rededor mue lias tiendas
De terciopelo y damasco.
Онъ встрчается во многихъ собраніяхъ романсовъ и основывается на томъ факт, что раскинутыя подл Гранады богатыя палатки были обращены посл случайнаго пожара въ городъ, до сихъ поръ существующій. Въ его стнахъ были подписаны капитуляція Гранады и разршеніе Колумбу отыскивать Новый Свтъ. Подражаніе Лопе этому романсу находится въ его ‘Cerco de Santa Fe’, Comedias, Tom. I, Valladolid, 1604, f. 69. О г. Санта-Фе смотри ‘Viaggio’ Navagiero, постившаго его въ 1526 г. (1563, f. 18). Въ настоящее время онъ до извстной степени обратился въ развалины. По словамъ Гавеманна, это имя дали ему потому, что считали его единственнымъ испанскимъ городомъ, въ которомъ никогда не возносилось ни одной магометанской молитвы.},— то это должно было дйствовать на его публику, какъ звукъ военной трубы.
Во всякомъ случа, Лопе всегда хорошо понималъ, какъ пріобрсти всеобщую любовь и какъ создать и упрочить свое счастливое положеніе руководящіе драматическаго писателя своего времени. Прежнія основы театра, какъ он существовали при первомъ появленіи Лопе, были мало измнены имъ. Онъ велъ драму, по его словамъ, по той дорог, на которой нашелъ ее, не посягая соблюдать правила искусства, потому что, сдлай онъ это, публика отвернулась бы отъ него {См. Предисловіе къ ‘Peregrino en su Patria’, 1603 года, гд онъ даетъ списокъ своихъ пьесъ до этого времени.}. Онъ свободно пользовался уже существовавшими, хотя необработанными и неустановившимися, элементами, но лишь настолько, насколько они соотвтствовали его главной цли. Съ инстинктомъ генія онъ усвоилъ: дленіе на три акта, извстное такъ мало, что онъ самъ приписывалъ его Вируэсу, хотя оно существовало много ране, стихотворный размръ романсовъ, который робко употреблялся Таррегой и двумя или тремя другими писателями, но никмъ не былъ упроченъ, и наконецъ запутанный сюжетъ и второстепенную комическую интригу, слабые слды которой, существовавшіе у Торреса Нахарро, давно уже были забыты. Изъ всего этого и изъ богатыхъ и обильныхъ изобртеній собственной роскошной фантазіи онъ составилъ драму, которая, взятая въ цломъ, была не похожа ни на что прежнее и однако была до такой степени по-истин національна и такъ твердо покоилась на традиціи, что никогда впослдствіи не теряла своего преобладанія до тхъ поръ, пока его не утратила цлая литература, столь блестящую часть которой она составляла.
Быстрый успхъ Лопе де Веги находился, какъ мы видли, въ прямомъ отношеніи къ его великимъ дарованіямъ и благопріятнымъ обстоятельствамъ. Впродолженіе долгаго времени никого не слушали на сцен съ такою охотою и во вс сорокъ или пятьдесятъ лтъ, въ которыя онъ писалъ для сцены, онъ пользовался недосягаемою для другихъ популярностью. Его безчисленныя пьесы и Фарсы всхъ формъ, какія только требовались вкусомъ вка и позволялись церковью, наполняли театры столицы и провинцій. Толчокъ, данный имъ драматическимъ представленіямъ, былъ такъ необычайно великъ, что хотя при начал его дятельности въ Мадрит были только дв труппы странствующихъ актеровъ, въ годъ его смерти ихъ было не мене сорока, насчитывавшихъ почти тысячу сочленовъ {См. любопытные факты, собранные относительно этого въ примчаніи Пеллисера къ Донъ-Кихоту. Изд. 1798 г., ч. II, т. I, стр. 109—111.}.
За границей онъ пользовался не меньшей славой. Въ Рим, Неапол и Милан его пьесы игрались въ оригинал на испанскомъ язык, во Франціи и Италіи для привлеченія публики объявлялось на афиш его имя, хотя бы въ тотъ день не игралось ни одной изъ его пьесъ {Это удостовряетъ хорошо извстный итальянскій поэтъ Марини въ своемъ Похвальномъ Слов Лопе. (Obras Sueltas. Tom. XXI, p. 19.) Его пьесы часто печатались въ Италіи при его жизни и посл его смерти. У меня есть экземпляръ его ‘Vellocino de Oro’, прекрасно изданный въ Милан въ 1649 году.}. Одна его пьеса была даже представлена однажды а можетъ быть и нсколько разъ, во дворц султана въ Костантинопол {Obras Sueltas, Tom. VIII, рр. 94—96 и примчаніе Пеллисера къ Донъ-Кихоту, ч. I, т. III, стр. 93. Одна изъ его пьесъ была переведена въ 1652 г. на нмецкій языкъ Греффлингеромъ, но, вообще говоря, въ Германіи въ XVII ст. обращали очень мало вниманія на испанскую литературу.}. Но, можетъ быть, ни вся эта популярность, ни толпы народа, слдовавшія за нимъ по улицамъ и дожидавшіяся на балконахъ его прохода {Это было сказано въ одной надгробной рчи при погребеніи его въ церкви св. Себастьяна. Obras Sueltas, Tom. XIX, p. 329.}, ни имя Лопе, дававшееся всему, что считалось особенно хорошимъ въ своемъ род {Кеведо въ Aprobacion къ ‘Tom de Burguillos’ говоритъ: ‘Братъ Лопе Феликсъ де Вега, имя котораго сдлалось нарицательнымъ для всего хорошаго’. [Obras Sueltas de Lope, Tom. XIX, p. XIX]. Монтальванъ замчаетъ: ‘Вошло въ обычай оцнивать хорошую вещь, называя ее а Lope, такъ что драгоцнности, брилліанты, картины и т. п. возвышались въ своемъ достоинств, когда ихъ называли его именемъ’. (Obras Sueltas, Tom. XX. p. 53). Сервантесъ выражается такимъ же сбразомъ въ своей entremes ‘La Guarda Cuidadosa’.}, — не можетъ
служить такимъ поразительнымъ доказательствомъ его драматическаго усіха, какъ тотъ фактъ, часто оплакиваемый имъ самимъ и его друзьями, что множество его пьесъ мошеннически записывались во время представленія и потомъ печатались для наживы по всей Испаніи и что множество пьесъ другихъ авторовъ являлись подъ его именемъ и представлялись по всмъ провинціальнымъ городамъ, причемъ онъ узнавалъ объ ихъ существованіи только тогда, когдь он уже были изданы и поставлены на сцену {Его жалобы объ этомъ начинаются еще въ 1603 г., когда еще не было издано ни одной его пьесы [Obras Sueltas, Tom. V, р. XVII), и возобновляются въ ‘Egloga a Claudio’ (Ibid., Tom. IX, p. 369), напечатанной посл его смерти, кром того он встрчаются въ предисловіяхъ къ его комедіямъ. [Tom. IX, XI, XIII, XV, XXI и др.] какъ предметъ, постоянно, повидимому, безпокоившій его. У меня есть одно изъ этихъ подложныхъ изданій, озаглавленное ‘La Comedias del Famoso Poeta, Lope de Vega Carpio, recopilados por Bernardo Grassa ec., Ano 1626, aragoa, 4-to, ff. 289. Этотъ любопытный томъ открывается одиннадцатью Lоаs, изъ которыхъ почти каждая оканчивается приглашеніемъ соблюдать тишину и содержитъ 12 пьесъ, представляющихъ на дл лишь плохую и неправильную перепечатку перваго тома его ‘Comedias’.
Забавную исторію разсказываетъ Figueroa (Plaa Universal, 1615, f. 237, а) насчетъ употреблявшагося иногда способа кражи пьесъ. Онъ говоритъ, что былъ одинъ господинъ по имени Luis Ramirez de Arellano, [думаю, что это то же самое лицо, которое было однимъ изъ секретарей у графа Лемосъ,, который могъ запомнить цлую пьесу, прослушавъ ее три раза, такъ дйствительно и было съ двумя хорошо извстными пьесами Лопе де Веги: ‘Dama Boba’ и Principe Perfeto’. Это, конечно, не могло нравиться. Поэтому одинъ разъ, когда давали пьесу ‘Galan de la Membrilla’ — находящуюся въ десятомъ том пьесъ Лопе съ дкимъ, сатирическимъ предисловіемъ — Санчесъ, хорошо извстный современный актеръ, такъ искажалъ свою роль, что оскорбленная публика съ крикомъ требовала объяснить причину этого. Актеръ отвчалъ, что въ театр находится личность, которая можетъ унести въ своей памяти цлую пьесу, если не измнить ея. Съ этими словами онъ указалъ на Luis de Arellano. Поднялся шумъ и послдній долженъ былъ покинуть залу. Фигероа говоритъ, что онъ самъ былъ свидтелемъ этой странной сцены. Лопе де Вега, намекая на этотъ способъ кражи пьесъ, говоритъ, что было двое лицъ, особенно искусныхъ въ этомъ, одного изъ которыхъ простой народъ называлъ ‘Memorilla’, а другаго ‘Gran Memoria’. А esto se aflade el hurtar las comedias estes que Haman el vulgo al uno’ Memorilla у al otro Gran Memоriа los quales con algunos versos que aprenden mezclan infinitos suyos barbares, con que ganan la vida, vendiendolas’, ec. Comedias, Parte XIII, Madrid, 1620, Prologo.}.
Обширный доходъ былъ естественнымъ слдствіемъ подобной популярности, такъ какъ его пьесы высоко оплачивались актерами {Цну каждой пьесы Монтальванъ обозначаетъ въ 500 реаловъ и говоритъ, что такимъ способомъ Лопе въ продолженіи своей жизни получилъ 80,000 дукатовъ. Obras, Tom. XX, p. 47.} и онъ имлъ щедрыхъ покровителей, неизвстныхъ въ наше время и во всякомъ случа нежелательныхъ {Одинъ только герцогъ Сесса передалъ Лопе въ различное время 24,000 дукатовъ и синекуру съ 300 дукатовъ ежегоднаго дохода.}. Но онъ былъ небережливъ и неразсчетливъ, чревычайно благотворителенъ и расточителенъ въ гостепріимств своимъ друзьямъ. Вслдствіе., этого, онъ почти всегда былъ въ стсненномъ положеніи. Въ конц своего ‘Іерусалима,’ напечатаннаго въ 1609 году, онъ жалуется на стсненность своихъ денежныхъ обстоятельствъ {Libro XX, три послднихъ станса. Снова въ 1620 г., посвящая ‘Verdadeго Amante’ своему сыну Лопе, высказывавшему поэтическія наклонности, онъ, ссылаясь на собственный примръ, предостерегаетъ его отъ увлеченія стихотворствомъ, прибавляя: ‘У меня, какъ теб извстно, плохой домъ, а моя постель и мой столъ не лучше’.}, а въ старости онъ написалъ въ качеств просьбы нсколько стиховъ къ еще мене разсчетливому Филиппу IV, прося средствъ къ жизни себ и своей дочери {‘У меня есть дочь, и я старъ’, говоритъ онъ. ‘Музы доставляютъ мн почести, но не доходъ’ и т. д. (Obras, Tom. XVII, р. 140). Изъ его завщанія видно, что Филиппъ IV общалъ должность лицу, которое женится на его дочери, но не сдержалъ своего слова. См. выше, примчаніе въ конц XIV главы.}. Посл его смерти бдность была засвидтельствована его душеприкащикомъ, и тмъ не мене, принимая во вниманіе относительную цнность денегъ, мы можемъ сказать, что ли одинъ поэтъ, можетъ быть, никогда не получалъ такого щедраго вознагражденія за свои труды.
Однако, не слдуетъ забывать, что никогда не одинъ поэтъ не писалъ столько произведеній, пользовавшихся такою популярностью. Если мы начнемъ съ его драматическихъ произведеній, составляющихъ лучшую часть его сочиненій, и перейдемъ къ эпическимъ, наимене ему удававшимся {Подобно нкоторымъ другимъ знаменитымъ писателямъ, онъ былъ склоненъ низко цнить то, что ему наиболе удавалось, и высоко ставить то, что всего мене заслуживало этого. Такимъ образомъ, изъ Предисловія къ его Комедіямъ [Vol. XV, Madrid, 1621], видно, что онъ предпочиталъ свои большія поэмы своимъ пьесамъ, которыя, по его словамъ, онъ считалъ ‘дикими полевыми цвтами, выросшими безъ, обработки и ухода’.}, то мы найдемъ совершенно безпримрнымъ то количество написаннаго имъ, которое принималось съ восторгомъ, лишь только появлялось въ печати. Если къ этому мы должны прибавить, на основанія собственныхъ его словъ передъ смертью, что большая часть его сочиненій оставалась еще въ рукописи {См. Montalvan ‘Fama Pstuma’. Но и самъ Лопе ясно выражаетъ это въ ‘Egloga и Claudio’, говоря: ‘Напечатанная часть моихъ сочиненій, хотя и чрезвычайно велика, но очень мала въ сравненіи съ тою, которая остается не изданною’. (Obras Sueltas, Tom. IX, p. 369). Дйствительно, намъ извстно, что мы имемъ едва-ли четвертую часть его большихъ пьесъ, только около 30 autos изъ 400, и только 20 или 30 entremeses изъ ‘безконечнаго числа’ ихъ, приписываемаго ему. Pacheco, въ изданіи сочиненій Лопе 1609 г., говоритъ, что до этого времени на каждый день жизни Лопе приходится среднимъ числомъ по три огромныхъ листа [tr&egrave,s pliegosl его произведеній. Obras Sueltas, Tom. XIV. p, XXXI.}, мы остановимся въ удивленіи и прежде, чмъ поврить такому увренію, попросимъ нкотораго объясненія, которое доказало бы его врность. Это объясненіе тмъ важне, что оно представляетъ ключъ ко многимъ сторонамъ его личнаго характера и его поэтической карьеры. Оно заключается въ слдующемъ. Ни одинъ извстный сколько-нибудь поэтъ не обладалъ талантомъ, столь близкимъ къ таланту импровизатора, и ни одинъ не отдавался такъ свободно своей склонности къ импровизаціи. Эта способность всегда существовала у южныхъ народовъ Европы и въ Испаніи съ самаго начала она произвела различными путями самые необыкновенные результаты. Этой способности мы обязаны созданіемъ и усовершенствованіемъ древнихъ романсовъ, которые первоначально импровизировались и потомъ сохранялись устной передачей, ей же мы обязаны разнаго рода плясовыми псенками, въ род seguidillas и boleros и всми другими формами народной поэзіи, которыя еще существуютъ въ Испаніи, ежедневно) слагаются вновь пылкой фантазіей необразованныхъ классовъ народа и поются на народные мотивы, которые ночью такъ же, кажется, насыщаютъ атмосферу Испаніи, какъ лучи солнца днемъ.
Во времена Лопе де Веги страсть къ подобной импровизаціи сдлалась еще сильне, чмъ прежде, если не распространилась шире. Актеры иногда импровизировали на темы, данныя публикою {Bishe y Vidal (‘Tratado de Comedias’, 1618, f. 102) говоритъ о ‘варіяціяхъ, которыя импровизировали актеры на стихи, данные на сцен’.}. Не рдкость были пьесы, сочиненныя ex tempore съ соблюденіемъ всхъ стихотворныхъ размровъ, которые требовались вкусомъ зрителей, Филиппъ IV’, покровитель Лопе, присутствовалъ при исполненіи подобныхъ пьесъ и даже самъ принималъ въ нихъ участіе {Viardot, Eludes sur la Littrature en Espagne, Paris, 1835, 8-vo, p. 339.}. Знаменитый графъ Лемосъ, вице-король Неаполитанскій, которому такъ много былъ обязанъ Сервантесъ, держалъ при себ, какъ привилегію своего званія, поэтическій дворъ, главными украшеніями котораго были два Аргенсола. На придворномъ театр графа Лемоса исполнялись съ блестящимъ успхомъ пьесы ex tempore {Pellicer, Biblioteca de Traductores Espaoles (Madrid, 1877, 4-to, Tom. I. pp. 89—91), гд есть любопытный разсказъ T,iero, герцога Эстрады, объ одномъ изъ подобныхъ представленій (смшной пьес объ Оріре и Эвридик), исполненномъ передъ вице-королемъ и его дворомъ. Графъ Лемосъ, очень образованный государственный человкъ, умеръ въ 1622 году Прекрасную біографію его см. въ Barrera, ad verb.}.
Талантъ Лопе де Веги былъ безъ сомннія близко родственъ этому чисто-народному генію импровизаціи и тмъ же путемъ и въ томъ же дух произвелъ необыкновенные результаты. Говорятъ, что Лопе сочинялъ стихи съ необыкновенной легкостью и диктовалъ ихъ скоре, чмъ секретарь могъ записать ихъ {Obras Sueltas, Tom. XX. pp. 51, 52.}, что въ два дня онъ писалъ цлую пьесу, которую его перепищикъ съ трудомъ могъ переписать въ то же время. Онъ не былъ настоящимъ импровизаторомъ, потому что воспитаніе и положеніе естественно заставили его посвятить себя письменной работ, но онъ постоянно стоялъ на границахъ области, составляющей исключительную принадлежность импровизатора. Его достоинства и недостатки, легкость, прелесть и находчивость, грубоватость и необузданность, его счастливый стихъ и удивительное обиліе образовъ — постоянно указываютъ на то, что будь чуть чуть боле свободы и гибкости въ его ощущеніяхъ и фантазіи, онъ всецло сдлался бы не только просто импровизаторомъ, но и самыми замчательнымъ изъ всхъ импровизаторовъ, которые когда-либо жили {На русскомъ язык существуютъ переводы слдующихъ пьесъ Лопе: 1) Собака на сн (Библіотека для чтенія 1843 г.), 2) Наказаніе — не мщеніе и 3) Овечій источникъ. Послдніе два принадлежатъ С. А. Юрьеву, но помщены въ его книг Испанскій театръ. Часть I. (Москва 1854 г.). Кром того переводилъ Лопе де Вегу г. Пятницкій, переводы котораго помщались въ Отеч. Запискахъ начала пятидесятыхъ годовъ. Примчаніе переводчика.}.

ГЛАВА XIX.

Кеведо.— Его жизнь, о6щественныя заслуги и гоненія на него.— Его изданныя и неизданныя сочиненія.— Его стихотворенія.— Бакаллавръ Франциско де ла Toppe.— Его прозаическія сочиненія религіознаго и дидактическаго характера.— Его grand Tacano.— Его сатиры въ проз и его Suenos.— Его характеръ.

Франциско Гонецъ де Кеведо-и-Виллегасъ (Francisco Homez de Quevedo y Villegas), современникъ Лопе де Веги и Сервантеса, родился въ Мадрид въ 1580 г. {Пространная біографія Кеведо была издана въ Мадрид, въ 1663 г., Пабло Антоніо де Тарсіа, неаполитанцемъ, и помщена въ десятомъ том изданія сочиненій Кеведо, сдланнаго Санчо (Madrid, 1291—4, въ 11 томахъ). Боле краткая и въ цломъ боле удовлетворительная біографія Кеведо находится во второмъ том сочиненія Баепы Hijos de Madrid, p. 137—154.
Но лучшая изъ его біографій предпослана полному собранію его сочиненій, первый и второй томъ которыхъ составляютъ XXIII и XLVIII тома Biblioteca de Autores Espaoles. Здсь сочиненія Кеведо издана съ большимъ знаніемъ дла Ореліано Фернандецомъ Гверра-и-Орбе. Жаль только, что трудъ его прерванный въ 1859 г., не нашелъ до сихъ поръ достойнаго продолжателя.
Ни одинъ изъ испанскихъ писателей не вознаградитъ такъ трудовъ комментатора и ни одинъ такъ не нуждается въ объяснительныхъ примчаніяхъ какъ Кеведо. Я позволяю себ заявить, что не могу согласиться со всми заключеніями дона Оренано и между прочимъ съ тмъ, что Кеведо во всхъ своихъ сочиненіяхъ, даже въ Sueos, преслдуетъ политическія цли. (См. рр. XV, X и XXI).}. Семья его была родомъ изъ сверо-восточныхъ горныхъ странъ, и происхожденіемъ своимъ онъ, какъ и прочіе испанцы, очень гордился {Въ своихъ ‘Grandes Anales de Quince Dias’ (Obras, Томъ XI, p. 63), говоря о всемогущемъ президент Acevedo, Кеведо замчаетъ: ‘и я не былъ ему особенно пріятенъ, ибо будучи самъ горцемъ по происхожденію, я никогда не льстилъ его стремленію стать выше тхъ людей, которые подобно намъ не признаютъ надъ собой никого высшаго.’
Слдующій анекдотъ даетъ понятіе о томъ значеніи какое придавали врности горцевъ, предполагаемыхъ потомковъ Пелайо, во времена котораго горные жители одни оставались врными и преданными слугами короля. По прибытіи въ Пампелуну 23-го апрля 1646 г., Филиппъ IV потребовалъ къ себ носителя государственнаго меча маркиза де Карпіо. Когда маркизъ явился къ нему, держа въ рукахъ обнаженный государственный мечъ, Филиппъ собственными руками вложилъ его въ ножны, прибавивъ при этомъ что въ Наварскомъ королевств нтъ необходимости въ меч. Этими словами — говоритъ современникъ — онъ желалъ дать понять окружающимъ что онъ былъ вполн увренъ въ преданности жителей Наварры. (Relacion embiada de Pamplona de la Entreda que hizo su Magestad en aquella Cindad. Sevilla 1646 in 4-to p. 4).}. Отецъ его занималъ довольно важное мсто при двор Филиппа II, благодаря чему онъ въ эпоху рожденія своего сына жилъ въ столиц,— обстоятельство, имвшее Несомннно весьма благотворное вліяніе на развитіе дарованій юнаго Кеведо. Но каковы бы тамъ ни были благопріятныя обстоятельства окружавшія его юность намъ извстно, что уже пятнадцати лтъ отъ роду онъ получилъ ученую степень богословія въ Алькальскомъ университет, гд онъ не только изучилъ языки древніе и новйшіе, наиболе для него полезные, но и включилъ въ кругъ своихъ занятій гражданское и церковное право, математику, медицину, политику и многія другія отрасли человческаго знанія. Изъ всего этого можно заключить, что въ немъ съ раннихъ лтъ зародилось честолюбивое стремленіе сдлаться великимъ ученымъ. И дйствительно масса пріобртенныхъ имъ знаній была громадна, что и доказывается множествомъ научныхъ свдній, разбросанныхъ въ его сочиненіяхъ и свидтельствующихъ объ его неутомимомъ прилежаніи и необыкновенныхъ природныхъ дарованіяхъ.
По возвращеніи въ Мадридъ, Кеведо, повидимому, сошелся и съ наиболе извстными учеными, и съ фэшенебельною молодежью того времени. Приключеніе, въ которомъ по чувству чести онъ случайно долженъ былъ принять участіе, едва не оказалось роковымъ для его высокихъ стремленій. Женщин почтенной на видъ, во время богослуженія въ одной изъ мадритскихъ приходскихъ церквей, на страстной недл, было нанесено въ его присутствіи грубое оскорбленіе. Кеведо вступился за нее, хотя и оскорбитель и оскорбленная были ему равно неизвстны. Дуэль состоялась тутъ же на мст и Кеведо оказался убійцею лица высокопоставленнаго. Онъ естественно поспшилъ покинуть Мадридъ и отправился искать убжища въ Сициліи. Здсь онъ получилъ приглашеніе явиться къ пышному двору герцога Оссуны, вице-короля Филиппа III, который вскор затмъ поручилъ ему важныя государственныя дла, требовавшія, по словамъ его племянника, личнаго мужества и даже подвергавшія жизнь его опасности {Нсколько позже — въ Венеціи въ 1618 г — жизнь его подвергалась по моему мннію гораздо большей опасности, и онъ спасся отъ рукъ правосудія только благодаря костюму нищаго и своему превосходному венеціанскому выговору. Его обвиняли въ участіи въ заговор, который благодаря Сенъ-Реалю, Лафоссу и Отвею сдлался классическимъ, но самъ по себ настолько нелпъ и романиченъ, что существованіе его не разъ подвергалось сомннію. Вслдствіе возведеннаго на него обвиненія, Кеведо по приговору венціанскаго сената и согласно обычаямъ инквизиціи былъ заочно осужденъ на сожженіе, хотя, какъ я полагаю, онъ нисколько не былъ виноватъ въ томъ, въ чемъ его обвиняли — обстоятельство, повидимому не имвшее большаго значенія въ глазахъ его обвинителей.}.
По окончаніи срока управленія Сициліею герцогомъ Оссуна, въ 1615 г., Кеведо былъ посланъ въ Мадридъ, въ качеств уполномоченнаго, для подвериденія за испанской короною признанныхъ уже за нею правъ на доходы съ острова и для предложенія новыхъ, увеличенныхъ субсидій. Гонецъ съ такими пріятными встями не могъ быть дурно принятъ. Его прежній проступокъ былъ забытъ, ему назначили пенсію въ четыреста дукатовъ и онъ вернулся, покрытый почестями, къ герцогу, своему патрону, назначенному во время его отсутствія на боле важный и почетный постъ вице-короля Неаполитанскаго.
Въ Неапол Кеведо получилъ портфель министра финансовъ и съ такимъ искусствомъ и честностью исполнялъ обязанности, сопряженныя съ его должностью, что, не обременяя народъ новыми налогами, значительно увеличилъ доходы государства.
На него также было возложено порученіе вести важные переговоры съ Римомъ. Въ 1617 г. онъ снова постилъ Мадритъ и былъ такъ милостиво принятъ королемъ, что удостоился возведенія въ санъ рыцаря ордена Сантъ-Яго. По возвращеніи въ Неаполь, или по крайней мр въ теченіе девяти лтъ, проведенныхъ имъ вн Испаніи, онъ заключилъ договоры съ Венеціею, Савоіею, а также и съ папою, и почти постоянно былъ занятъ разршеніемъ трудныхъ и щекотливыхъ длъ, касающихся до администраціи герцога Оссуны.
Но въ 1620 году все измнилось. Герцогъ впалъ въ немилость и вс его министры раздлили участь своего повелителя. Кеведо былъ отправленъ въ изгнаніе въ наслдственное свое имніе Toppe Хуанъ Абадъ и въ другія мста, гд онъ выдержалъ всего два съ половиною года заключенія или ареста и затмъ былъ выпущенъ на свободу безъ суда и безъ обвиненія въ какомъ либо опредленномъ проступк. Послднія событія излчили его отъ всякаго стремленія къ общественнымъ почестямъ и королевскимъ милостямъ. Онъ отказался отъ предложенныхъ ему мстъ государственнаго секретаря и посланника въ Гену и принялъ только номинально званіе королевскаго секретаря. Онъ на самомъ дл ршился посвятить себя литератур и остался вренъ этой цли до конца дней своихъ. Но хотя онъ съ этихъ поръ и не занималъ боле никакого оффиціальнаго положенія, но по временамъ принималъ участіе въ обсужденіи общественныхъ вопросовъ своего времени, какъ то видно во-первыхъ изъ его ‘Tira la Piedra’, гд онъ разбираетъ вопросъ о пониженіи цнности монеты (за что онъ и подвергся сильнымъ нападкамъ со стороны историка Маріаны),— во-вторыхъ изъ его ‘Memorial de St. Jago’, за который онъ былъ въ 1628 г. осужденъ на нсколько мсяцевъ изгнанія, и въ третьихъ изъ его письма въ Лудовику XIII по случаю войны 1635 г. Судя по другимъ его мелкимъ сочиненіямъ можно думать, что онъ никогда не относился равнодушно къ вопросамъ дня.
Въ 1634 г. онъ женился, но жена его вскор умерла, оставивъ его одного бороться съ жизненными невзгодами, продолжавшими преслдовать его. Въ 1639 г. король нашелъ за обдомъ подъ своей салфеткой сатирическіе стихи, надлежащаго дознанія сдлано не было, но въ сочиненіи ихъ обвинили Кеведо. Вслдствіе этого онъ былъ арестованъ позднею ночью съ большою поспшностью и таинственностью въ дом герцога Медины-Сели, увезенъ и подвергнутъ строгому заточенію въ тюрьм монастыря Санъ Марко де Леонъ.
Пребываніе въ сырой и зловонной темниц оказало вредное вліяніе на его здоровье, открылись болзни, отъ которыхъ онъ никогда не могъ оправиться. Состояніе его было конфисковано и онъ для поддержанія своего существованія долженъ былъ обращаться къ благотворительности. Всмъ этимъ жестокостямъ былъ повидимому причастенъ безсовстный королевскій фаворитъ герцогъ Оливаресъ, и гнвъ, естественно возбужденный ими въ душ Кеведо, можетъ служить достаточнымъ оправданіемъ двухъ памфлетовъ противъ министра, обыкновенно приписываемыхъ Кеведо и полныхъ чувства ненависти и личнаго озлобленія {Первый изъ этихъ памфлетовъ, озаглавленный ‘Caida de su Privanza y Muerte del Conde Duque de Olivares’, весьма любопытенъ. Онъ помщенъ въ Seminario Erudite (Madrid, 1787, 4-to, Tom. III). Второй, подъ заглавіемъ ‘Memorial de Don. F. Quevedo contra el Conde Duque de Olivares’ помщенъ въ томъ же сборник (Tom XV).}.
Нельзя также ему не извинить раздирающаго душу письма, написаннаго имъ Оливаресу посл почти двухлтняго заточенія, въ которомъ онъ тщетно взываетъ къ чувству справедливости своего гонителя и говоритъ въ отчаяніи: ‘Ни милосердіе не можетъ придать мн нсколькихъ лтъ жизни, ни жестокость отнять ихъ у меня!’ {Письмо это, не однажды перепечатанное, находится въ Mayans y Siscar ‘Cartas Morales’ etc. Valencia, 1773, 12-mo, Tom. I, p. 151. Изъ другаго его письма къ своему другу Адану де ла Парра, заключающаго описаніе его препровожденія времени въ заключеніи, видно, что онъ былъ чрезвычайно дятеленъ. Дйствительно занятія служили ему главнымъ средствомъ развлеченія во время заключенія въ монастыр Сапъ Марко де Леонъ, Seminario Erudite, Tom. I, p. 65.}. Наконецъ часъ паденія любимца насталъ и среди всеобщаго ликованія Мадрита онъ былъ отправленъ въ изгнаніе. Кеведо, какъ и слдовало ожидать, былъ тотчасъ же освобожденъ, ибо уже стало извстно {Sedano, Parnaso Espaol Tom. IV, p. XXXI.}, что другое лицо было авторомъ стиховъ за которые онъ несправедливо вынесъ цлыхъ четыре года самыхъ жестокихъ страданій {Въ посвященіи своего сочиненія ‘Жизнь св. Павла’ президенту Кастиліи, Кеведо весьма оригинально описываетъ свой арестъ и заключеніе:, я. былъ схваченъ самымъ жестокимъ образомъ въ одиннадцать часовъ ночи 7-го декабря и столь поспшно увезенъ, что, не смотря на мои преклонные года, не имлъ времени запастись ничмъ необходимымъ, такъ что офицеръ, арестовавшій меня, въ вид милости, снабдилъ меня байковымъ плащемъ и двумя рубашками, а одинъ изъ алгвазиловъ подарилъ мн пару шерстяныхъ чулокъ. Я провелъ въ заточеніи четыре года — два изъ нихъ, какъ дикій зврь, въ одиночномъ заключеніи, лишенный всякаго общенія съ людьми, и умеръ бы отъ лишеній и голода, если бы не подоспла мн на помощь благотворительность герцога Медины-Сели, замняющая мн до сихъ поръ мои вотчинныя владнія. Отъ этой цпи жестокихъ бдствій я былъ освобожденъ, благодаря правосудію и милосердію его величества, обратившаго на меня вниманіе вслдствіе просьбы вашего превосходительства, въ чьи руки я и передалъ мое дло, при производств котораго не было заявлено ни одного свидтельства противъ меня, ни разу не призывали меня къ допросу, а по освобожденіи не оказалось ни одного юридическаго документа, относящагося къ моему длу’. Obras, Tom. VI, р. 8. Заключеніе Кеведо длилось съ 7-го декабря 1639 г. до начала іюня 1643 г.}. Но правосудіе было ему оказано слишкомъ поздно. Правда, онъ провелъ нсколько времени въ Мадрит среди своихъ друзей, пытаясь вернуть себ часть утраченнаго состоянія, но не успвъ въ этомъ и не имя средствъ жить въ столиц, онъ удалился въ горы, на родину своихъ предковъ. Впрочемъ недуги сопровождали его повсюду, перенесенное имъ заточеніе и огорченія надломили его энергію и онъ умеръ въ 1645 г., истощивъ вс свои силы въ битв съ жизнію {Его племянникъ въ предисловіи ко второму тому стихотвореній своего дяди, изданныхъ въ Мадрит въ 1670, in 4о, говоритъ, что Кеведо умеръ отъ двухъ нарывовъ, образовавшихся у него въ груди во время его послдняго заключенія. Превосходный портретъ Кеведо, съ громадными очками, приложенный къ четвертому тому Седано ‘Parnaso Espaol’, принадлежитъ кисти Веласкеса и носитъ глубокій отпечатокъ характера автора Suenos. Stirling’s Artists of Spain, 1848, Vol. II, p. 635.}.
Кеведо, какъ писатель, пробовалъ свои силы въ самыхъ разнообразныхъ отрасляхъ литературы, начиная съ богословія и метафизики и кончая разсказами изъ обыденной жизни и цыганскими романсами. Но бумаги его частью пропали во время его двукратнаго арестованія, частью были затеряны въ теченіе его исполненной всякихъ превратностей жизни. Вслдствіе этихъ и многихъ другихъ причинъ, по словамъ его друга Антоніо де Тарсіа, большая часть его сочиненій осталась неизданной, и намъ извстно, что многія изъ нихъ, писанныя его рукою, находятся еще и теперь въ Мадритской національной и въ другихъ частныхъ и общественныхъ библіотекахъ Испаніи {Obras, Tom. X, p. 45 и N. Antonio. Bib. Nova, Tom. I, p. 463. Значительное количество его мелкихъ произведеній помщено въ Seminario Erudite, Tom. I, Ш, VI и XV.}. Изданныя его сочиненія составляютъ одиннадцать большихъ томовъ, восемь — прозы и три — стихотвореній. Намъ, вроятно, не придется много сожалть о судьб остальныхъ, за исключеніемъ быть можетъ его драмъ, изъ которыхъ дв, еще при жизни ихъ автора, были разыграны съ большимъ успхомъ на Мадритской сцен {Кром этихъ драмъ, названіе которыхъ намъ неизвстно, онъ написалъ въ сотрудничеств съ Антоніо Уртадо де Мендозой драму подъ заглавіемъ ‘Quien mas miente, medra mas’. (Кто больше вретъ, тотъ больше возвышается). Драма эта была написана по заказу герцога Оливареса, впослдствіи такъ жестоко поступившаго съ Кеведо и предназначалась для пышнаго празднества, устроеннаго этимъ расточительнымъ министромъ въ честь Филиппа IV наканун Иванова дня 1631 г. См. описаніе этого празднества выше въ глав о Лопе де Вег стр. 186—187 и ниже гл. XXI, примчаніе 22.— Въ числ драматическихъ произведеній Кеведо было десять ‘Entremeses’ и десять ‘Bayles’. Нкоторыя изъ нихъ были изданы его племянникомъ частью въ ‘Tr&egrave,s Ultimas Musas 1670’ и частью въ ‘Entremeses Nuevos 1643’. Я полагаю, что нсколько пьесъ Кеведо до сихъ поръ остаются неизданными.}.
Что касается до его стихотвореній, то насколько намъ извстно, онъ не издалъ ничего подъ своимъ именемъ, за исключеніемъ плохихъ переводовъ изъ Эпиктета и Фокилида, но за то нкоторыя изъ его мелкихъ стихотвореній помщены въ изящномъ и любопытномъ сборник друга его Педро де Эспинозы, озаглавленномъ ‘Flores de poetas ilustres’ и изданномъ, когда Кеведо было всего двадцать пять лтъ. Замчательно, что въ этомъ по всей вроятности первомъ дебют Кеведо на поэтическомъ поприщ ясно сказалось его будущее поэтическое направленіе и что два или три изъ этихъ раннихъ стихотвореній, какъ напримръ одно, начинающееся словами:
‘Могущественный рыцарь Донъ Деньги’ {Poderoso cavali&egrave,re
Es Don Dinero, etc.
помщено въ сборник Эспинозы ‘Flores de Poetas Ilustres’, Madrid, 1603, 4-to, f. 18.}, можно считать въ числ его наиболе удачныхъ поэтическихъ опытовъ. Хотя самъ онъ едва ли издалъ хоть одно изъ своихъ стихотвореній, но количество ихъ посл его смерти представляло весьма значительную цифру, во всякомъ случа гораздо боле значительную чмъ та, какая, говорятъ, нашлась между его бумагами нсколько лтъ спустя {‘Не сохранилось и двадцатой части стихотвореній, о существованіи которыхъ при жизни автора знало множество лицъ и которыя, благодаря моимъ постояннымъ и дружескимъ сношеніямъ съ нимъ, я имлъ тысячу разъ въ рукахъ’, говоритъ Гонзалесъ де Саласъ въ предисловіи къ первой части Musas de Quevedo 1648.}. Причиной этого было, по всей вроятности, то обстоятельство, что незадолго до смерти, ‘онъ долженъ былъ представить вс свои сочиненія инквизиціонному суду, для того, чтобы мста, противныя приличію и скромности, были вычеркнуты, что и было сдлано по серьезномъ и зрломъ размышленіи’ {Предисловіе къ его Obras VII. Index Expurgatorius за 1667 г. на стр. 425, съ торжествомъ заявляетъ, что Кеведо, умирая, просилъ, чтобы почти вс его сочиненія, какъ изданныя, такъ и неизданныя, были уничтожены. Несомннно, что нкоторыя изъ нихъ настолько непристойны, что вроятно никогда не будутъ разршены къ печати или, по крайней мр, не должны быть разршены.}.
Однако т изъ его стихотвореній, которыя легко было разыскать, вс напечатаны: первый томъ его ученымъ другомъ Гонзалезомъ де Саласъ въ 1648 г., а остальныя въ 1670 г. его племянникомъ Педро Альдеретте, весьма небрежно и неисправно и въ добавокъ подъ изысканнымъ заглавіемъ: Испанскій Парнассъ съ двумя вершинами и девятью кастильскими музами. Сборникъ этотъ состоитъ изъ произведеній весьма разнообразнаго характера, такъ что иногда даже трудно понять, на какомъ основаніи нкоторыя пьесы отнесены къ отдлу, поставленному подъ покровительство той, а не другой музы. Большинство стихотвореній отличается краткостью, причемъ сонеты и романсы количественно преобладаютъ надъ другими родами, хотя здсь также встрчаются въ изобиліи канцоны, оды, элегіи, посланія, всякаго рода сатирическія произведенія, а также идилліи, quintillas и redondillas. Сверхъ того тутъ помщены четыре, не имющія впрочемъ большаго значенія, интермедіи и отрывокъ поэмы на сюжетъ Orlando Furioso, написанный отчасти въ дух Берни, но слишкомъ впадающій въ каррикатуру.
Обширнйшимъ изъ девяти отдловъ является отдлъ, носящій имя Таліи, богини безъискуственнаго сельскаго остроумія, а также и комедіи. Дйствительно наиболе характеристическія черты этого сборника,— это смлый и грубый юморъ и сатира, отзывающаяся мстами подражаніемъ древнимъ, въ особенности Ювеналу и Персію, но чаще изобилующая двусмысленностями, остротами и намеками, которые были не вполн ясны даже въ пору ихъ перваго появленія, а теперь стали совершенно непонятны {‘Los equivocos у las alusioncs suyas son tan frequentes y in ul tipi ica d os, aquellos у estas, ansti en un solo verso y aun en una palabra, que es bien infalible que mucho numero sin advertirse se haya de perder’, говоритъ его издатель въ 1648 г. Obras, Tom. VII, Elogios, etc.}. Комическіе сонеты Кеведо,— подражаніе итальянскимъ стихотвореніямъ этого рода,— лучшіе изъ существующихъ на кастильскомъ язык и представляютъ собой рдкое сочетаніе горечи и остроумія. Нкоторые изъ его романсовъ могутъ также занять первое мсто въ ряду произведеній этого рода, пятнадцать же романсовъ, написанныхъ имъ на дикомъ цыганскомъ діалект, съ самаго ихъ появленія пришлись чрезвычайно по вкусу низшимъ классамъ народа. До сихъ поръ, или весьма недавно, ихъ можно было слышать наравн съ другими народными пснями, распваемыми по всей Испаніи поселянами и солдатами подъ аккомпаниментъ гитары {Он помщены въ конц седьмаго тома Obras и въ Hidalgo ‘Romances de Germania’ (Madrid, 1779, 12-mo, pp. 226—295). Изъ романсовъ на хорошемъ кастильскомъ язык слдуетъ въ особенности обратить вниманіе на ‘Padre Adan, по lloreis duelos’ (Tom. VIII, p. 187), и ‘Dijo la rana el mosquito’ (Tom. VII, p. 514).}. Въ серьезной сатир онъ шолъ большею частію по слдамъ, проложеннымъ Ювеналомъ, и въ своихъ жалобахъ на развращеніе нравовъ въ Кастиліи и въ Опасностяхъ супружества можетъ быть причисленъ къ числу самыхъ смлыхъ и счастливыхъ послдователей римскаго сатирика {Obras, Tom. VII, pp. 192—200 и VIII, pp. 533—550. Послдняя нсколько грубовата, хотя и не настолько какъ ея образецъ.}. Нкоторыя изъ его любовныхъ стихотвореній, а также стихотвоній на религіозные сюжеты, въ особенности т, въ которыхъ преобладаетъ меланхолическій тонъ, исполнены прелести и нжности {См. Cancion (Tom. VII, p. 323), начинающуюся словами ‘Pues quita al ano Primavera el ceno’, и нсколько стихотвореній въ отдл музы Эрато, посвященныхъ ‘Филид’, женщин наиболе имъ любимой.}. Разъ или два въ спеціально дидактическомъ род онъ является столько же серьезнымъ и возвышеннымъ, какъ и могучимъ {Преимущественно въ поэм Su en о (Tom. IX, p. 296) и въ од Alas estrellas, p. 338.}.
Главный недостатокъ Кеведо — помимо неприличія нкоторыхъ стихотвореній и неясности и вычурности, непріятно пестрящихъ, большинство всего имъ написаннаго — состоитъ въ употребленіи словъ и выраженій вульгарныхъ и въ сущности не поэтическихъ. Насколько можно судить теперь, этотъ недостатокъ былъ отчасти слдствіемъ поспшности и небрежности работы, отчасти результатомъ усвоенной имъ ложной теоріи. Кеведо всюду гнался за силой выраженія и преслдуя ее нердко впадалъ въ аффектацію и грубость. Но мы не должны судить его слишкомъ строго. Мы должны помнить, что хотя онъ и писалъ много и съ большею легкостью, во неохотно печаталъ написанное, заявляя открыто о своемъ намреніи исправить и приготовить свои стихотворенія къ печати, когда у него будетъ больше времени и спокойствія душевнаго. Этому желанію не суждено было осуществиться. Слдовательно намъ приходится скоре удивляться тому количеству тонкаго и блестящаго остроумія и поэтическихъ красотъ, какое мы встрчаемъ въ его произведеніяхъ, чмъ жаловаться, что между ними попадаются вялые, неправильные, а подчасъ и совершенно непонятные стихи.
Разъ и только одинъ разъ, Кеведо издалъ небольшой томъ стихотвореній, который тогда уже приписывали ему, хотя первоначально онъ вышелъ не подъ его именемъ. Поводъ къ изданію этого томика былъ достоинъ генія Кеведо и успхъ, выпавшій на долю поэта, вполн соотвтствовалъ потребностямъ времени. Съ нкоторыхъ поръ въ испанскую литературу проникла аффектація, имвшая много общаго съ эвфуизмомъ, господствовавшимъ незадолго передъ тмъ въ Англіи. Аффектація эта была извстна подъ именемъ cultismo или изящнаго слога. Когда намъ придется говорить объ ея наиболе выдающихся представителяхъ, мы будемъ имть случай подробне ознакомиться съ характерными особенностями испанскаго эвфуизма. Теперь достаточно будетъ сказать, что во времена Кеведо эта модная мономанія достигла апогея своего безумія. Сознавая всю нелпость этой мономаніи, Кеведо направилъ противъ нее стрлы своей безпощадной сатиры въ нсколькихъ мелкихъ стихотвореніяхъ, въ своемъ ‘Aguja para navegar cultos’ (Компасъ для образованныхъ людей) и въ прозаической сатир подъ заглавіемъ: Катихизисъ фразъ для обученія дамъ латинизированному испанскому языку {У Кеведо есть нсколько стихотвореній, направленныхъ противъ cultismo, Obras, Tom. VIII, рр. 82, etc. ‘Aguja de Navigar Cultos’ находится въ Tom. I, p. 443. За нимъ непосредственно слдуетъ Катехизисъ, курьезное заглавіе котораго я позволилъ себ сократить.}.
Видя, что зло пустило глубокіе корни въ національномъ вкус ‘что ему необходимо противупоставить образцы боле простаго и правильнаго поэтическаго стиля, Кеведо издалъ въ 1631 году — въ томъ самомъ, въ который съ тою же цлью онъ выпустилъ въ свтъ сборникъ стихотвореній Луиса де Леона — небольшой томъ, подъ заглавіемъ Poesias del Bachiller Francisco del Torre (Стихотворенія баккалавра Франциско де ла Toppe). Въ предисловіи онъ отзывается объ автор какъ вполн неизвстномъ ему поэт, рукопись произведеній котораго съ приложеннымъ къ ней одобреніемъ Алонзо де Эрспллы, онъ пріобрлъ случайно отъ одного книгопродавца и предполагаетъ, что авторъ изданныхъ имъ стихотвореній былъ тотъ самый древній испанскій поэтъ, о которомъ Босканъ упоминаетъ почти за сто лтъ передъ тмъ. Тмъ не мене небольшой томикъ, изданный Кеведо, представляетъ собою не малую литературную цнность. Онъ содержитъ сонеты, оды, canciones, элегіи и эклоги, многія изъ этихъ произведеній вполн проникнуты античною граціею и простотою, стиль ихъ — легкій и естественный, а стихъ отличается правильностію и благозвучіемъ. Однимъ словомъ, это одинъ изъ лучшихъ сборниковъ разнаго рода стихотвореній на испанскомъ язык {Можетъ быть, что въ стихотвореніяхъ баккалавра Франциско де ла Toppe слишкомъ преобладаетъ подражаніе Петрарк и итальянской школ, при всемъ томъ я нахожу ихъ не только граціозными и прекрасными, но и проникнутыми національнымъ духомъ и исполненными нжности и искренней любви къ красотамъ природы. Укажу для примра на оду ‘Alexis que contraria’ въ изданіи Веласкеса (р. 17), оду въ чисто гораціевомъ дух (р. 44), начинающуюся словами ‘О tr&egrave,s y quatro veces venturosa’, заключающую въ себ описаніе солнечнаго восхода, и сонетъ весн (р. 12). Слдуетъ также обратить вниманіе на первую эклогу и вс endechas, написанныя шестисложными гармоническими стихами. Встрчаются у него и не римованныя лирическія стихотворенія, написанныя старинными метрами, не всегда безупречныя, но рдко лишенныя изящества.}.
Повидимому, ни въ моментъ появленія сборника, ни долго спустя не возникало ни малйшаго сомннія въ томъ, что заключающіяся въ немъ стихотворенія принадлежатъ кому-либо другому, а не тому неизвстному поэту XVI вка, имя котораго было выставлено на ихъ заглавномъ лист. Впрочемъ уже въ 1753 г. Веласкесъ, авторъ ‘Origines de la poesia espaola’, въ предисловіи ко второму изданію сборника заявляетъ, что онъ всецло принадлежитъ Кеведо {‘Poesias que public D. Francisco de Quevedo Villegas, Cavallero del Orden de Santiago, Seor de la Torre de Juan Abad, con el nombre del Bachiller Francisco de la Torre. Anadese en esta segunda edicion un Discurso, en que se descubre ser el verdadero autor el mismo D. Francisco de Quevedo, por D. Luis Joseph Velasquez’. Madrid, 1753, 4-to.}. На заявленіе это впослдствіи было не разъ обращено вниманіе критиковъ, изъ которыхъ одни признавали его справедливымъ, другіе же отрицали, но ни одному изъ нихъ ни разу не удалось, ни вполн опровергнуть доводы, на которые опирался Веласкесъ, ни доказать ихъ основательность {22) Кинтана отрицаетъ это въ предисловіи къ своимъ ‘Poesias Castelianas’ (Madrid, 1807, 12-mo, Tom. I, p. XXXIX). To se самое длаетъ Фернандесъ (или Устала) въ ‘Poesias Castelianas’ (Madrid, 1088, 12-mo, Tom. IV, p. 40), по. что еще важне, такъ это то, что ихъ мнніе раздляется и Вольфомъ (въ Jahrbcher der Literatur, Wien, 1835, Tom. LXIX, p. 189.
Противоположнаго мннія держатся Alvarez у Baena въ своей біографіи Кеведо, Sedano въ ‘Parnaso Espaol’, Luzan въ своей ‘Po&egrave,tica’, Montiano въ своемъ Aprobacion и Бутервекъ въ своей Исторіи Испанской и Португальской литературы. Martinez de la Rosa и Faber оставляютъ этотъ вопросъ открытымъ, не приводя доводовъ ни за, ни противъ. Въ текст и въ относящихся къ нему примчаніяхъ я, какъ кажется, вполн выяснилъ этотъ вопросъ и признаю несомнннымъ одно изъ трехъ — либо Кеведо самъ былъ авторомъ упомянутыхъ стихотвореній, либо онъ зналъ имя автора и намренно скрылъ его, или же онъ дйствительно нашелъ рукопись и сообразно съ своей цлью измнилъ и обработалъ заключавшіяся въ ней стихотворенія.}.
Вопросъ этотъ одинъ изъ самыхъ любопытныхъ вопросовъ литературной собственности, едва ли можетъ быть когда-нибудь ршенъ окончательно.
Доказательство того, что стихотворенія, изданныя Кеведо, въ сущности принадлежали неизвстному баккалавру де ля Toppe, основывается, во-первыхъ, на одобрительномъ отзыв Эрсилы {О конц жизни Эрсилы намъ извстно лишь только, что онъ умеръ еще въ 1596 г., т. е. за тридцать шесть лтъ до появленія въ свтъ стихотвореній баккалавра де ля Toppe, когда Кеведо было не боле пятнадцати лтъ.}, хотя объ этомъ отзыв мы знаемъ только изъ Валдивіельсо и Кеведо, такъ какъ онъ никогда не былъ напечатанъ, и во-вторыхъ на томъ, что ихъ общій тонъ разнится отъ тона общепризнанныхъ стихотвореній Кеведо. Они вс написаны въ безукоризненно простомъ и строгомъ стил, между тмъ какъ самъ Кеведо нердко впадаетъ въ аффектацію, противъ которой онъ такъ возстаетъ въ сборник, приписываемомъ де ля Toppe.
Въ опроверженіе этой гипотезы можетъ быть приведено то обстоятельство, что предполагаемый здсь баккалавръ де ля Toppe не былъ тмъ баккалавромъ де ля Toppe, жившемъ въ эпоху Фердинанда и Изабеллы, о которомъ упоминаютъ Босканъ и Кеведо и грубые стихи котораго попадаются въ старыхъ Cancioneros между годами 1511 и 1573 {Трудно опредлить съ точностью, кто именно былъ баккалавръ де ля Toppe, о которомъ говоритъ Босканъ. Веласкесъ [Pref, у.] отождествляетъ его съ Алонзо де ля Toppe, авторомъ.,Vision deleytable’ [около 1461], о которомъ было говорено выше [T. I, стр. 343]. По мннію же Алвареса-и-Баены [Hijos de Madrid, Tom IV, p. І69] баккалавромъ де ля Toppe могъ быть Педро Діасъ де ля Toppe, умершій въ 1504 году, одинъ изъ совтниковъ Фердинанда и Изабеллы. но какъ въ томъ, такъ и другомъ случа оба де ля Toppe не носили упоминаемаго Кеведо имени Франциско. Равнымъ образомъ ни слогъ, ни мысли, ни форма нсколькихъ стихотвореній, помщенныхъ въ Cancionero 1573 г. [ff. 124—127 и друг.], не имютъ ничего общаго съ стихотвореніями, изданными Кеведо. Гайянгосъ [въ испанскомъ перевод моей книги, т. II, стр. 510] замчаетъ, что въ Cancionero Эстуньиги, встрчаются стихотворенія Фернандо де ля Toppe и что онъ жилъ во времена Іоанна II, т. е. до 1454 г. Но, по врному замчанію самого Гайянгоса, это нисколько не способствуетъ разъясненію вопроса.}, что напротивъ форма стихотвореній, изданныхъ Кеведо, ихъ тонъ, ихъ содержаніе, ихъ подражаніе Петрарк и древнимъ, ихъ стихосложеніе и языкъ — за исключеніемъ нсколькихъ устарвшихъ словъ, которыя легко могли быть вставлены впослдствіи — все принадлежитъ эпох Кеведо, что между общепризнанными стихотвореніями Кеведо встрчается по крайней мр нсколько, доказывающихъ, что онъ былъ способенъ писать стихи въ род тхъ, какіе приписываются баккалавру де ля Toppe, наконецъ, что подъ именемъ этого баккалавра онъ остроумно скрывалъ свое собственное, такъ какъ самъ былъ баккалавромъ Алькальскаго университета, при крещеніи получилъ имя Франциско и владлъ помстьемъ Toppe де ля Абадъ, въ которомъ онъ живалъ по временамъ и которое два раза служило ему мстомъ ссылки {Въ 1628 г. онъ былъ отправленъ туда въ ссылку на шесть мсяцевъ, а въ 1620 онъ былъ тамъ же заключенъ въ тюрьму. Obras, Tom. X, p. 88.}.
Несомннно, существуетъ нчто таинственное во всемъ этомъ дл и загадка вроятно никогда вполн не разъяснится. Намъ теперь предстоитъ остановиться на одномъ изъ трехъ предположеній: либо стихотворенія, о которыхъ здсь идетъ рчь, были, какъ утверждаетъ самъ Кеведо, дйствительно найдены имъ, и тогда онъ долженъ былъ существенно измнить ихъ, чтобы они соотвтствовали цли, заявленной имъ при изданіи ихъ, или авторомъ ихъ былъ современникъ и другъ Кеведо, имя котораго онъ умышленно скрылъ, или же наконецъ они были избраны имъ самимъ изъ громадной массы его собственныхъ неизданныхъ произведеній и выборъ его палъ на т изъ нихъ, которыя наимене могли выдать свое происхожденіе и наиболе были пригодны по своей простот и изяществу служить протестомъ противъ аффектированной модной поэзіи того времени. Но кто бы ни былъ ихъ авторъ, несомннно одно, что они достойны генія любаго поэта этой блестящей литературной эпохи {Въ числ обстоятельствъ, сопровождавшихъ первое изданіе сочиненій баккалавра де ля Toppe, весьма подозрительнымъ является то, что однимъ изъ двухъ липъ, давшихъ требуемое Aprobacion, былъ Вандеръ Гамменъ, сыгравшій съ публикою продлку въ такомъ же род какъ и Кеведо: онъ выдалъ одно изъ написанныхъ имъ видній за произведеніе Кеведо, которое и до сихъ поръ печатается въ числ сочиненій этого послдняго. Второе лицо, давшее Aprobacion баккалавру де ля Toppe, былъ Валдивіельсо, критикъ XVII вка, имя котораго часто упоминается въ этомъ дл, но авторитетъ котораго въ данномъ случа не иметъ большаго значенія, тмъ боле, что онъ и не говорилъ, что самъ видлъ или рукопись, или одобреніе Эрсиллы. См. Vander Hammen, p. 291.}.
Впрочемъ главныя сочиненія Кеведо т, которымъ главнымъ образомъ онъ обязанъ своею славою, какъ на родин, такъ и заграницей — это сочиненія въ проз. Наиболе серьезныя и глубокія изъ нихъ лежатъ вн сферы созерцанія литературной критики. Они состоятъ изъ разсужденія о Божіемъ Промысл съ приложеніемъ опыта о безсмертіи души, изъ трактата, посвященнаго Филиппу IV подъ страннымъ заглавіемъ ‘Politica de Dios y gobierno de Christo’ (Политика Бога и управленіе I. Христа), гд авторъ пытается изъ словъ Спасителя создать полный кодексъ политической философіи {‘Politica de Dios’ была начата во время перваго заключенія автора и первое изданіе ея — или скоре то, что впослдствіи расширенное и дополненное вошло въ составъ перваго тома — появилось въ 1626 г. съ посвященіемъ графу Оливаресу, ставшему впослдствіи его злйшимъ врагомъ. Посвященіе это, написанное въ тюрьм 25-мъ апрля 1621 г., было впослдствіи замнено посвященіемъ королю, приложеннымъ къ полному изданію трактата и найденнымъ въ посмертныхъ бумагахъ Кеведо. У меня есть экземпляръ любопытнаго изданія, упомянутаго въ начал примчанія изданія, которое наряду со многими другими изъ его сочиненіи появилось въ Сарагосс, вроятно потому, что цензура въ Арагоніи была мене строга, чмъ въ Кастиліи.}, изъ трактатовъ о святой и о воинствующей жизни христіанина, и изъ біографій св. Павла и св. оны Виллануэвы. Эти трактаты, а равно переводы изъ Эпиктета, подложнаго Фокилида, Анакреона, Сенеки (De Remediis utriusque Fortunae), изъ Плутарховой жизни Марка Брута и тому подобныя сочиненія были повидимому плодомъ его страданій и служили для Кеведо развлеченіемъ въ теченіе долгихъ томительныхъ часовъ его тюремныхъ заключеній. Какъ можно судить по заглавію всхъ этихъ трудовъ, они принадлежали, за исключеніемъ переводовъ изъ Анакреона, скоре къ области богословія и философіи, чмъ къ изящной литератур. Иногда, впрочемъ, они отличаются тми же качествами, которыя характеризуютъ его серьезную поэзію: та же любовь къ блеску, та же склонность къ напыщенности и гиперболамъ, т же дидактическія вставки, исполненныя достоинства и краснорчія. Вообще говоря, эрудиціи въ нихъ много, но она нердко тяжеловсна и педантична {Эти сочиненія главнымъ образомъ богословскія, метафизическія и аскетическія, занимаютъ шесть изъ одиннадцати томовъ in-8о, содержащихъ сочиненія Кеведо въ изданіи 1791—1794 гг. Они вс принадлежатъ къ дидактической проз. Жизнь св. омы Виллянуэвы, написанная Кеведо, представляетъ извлеченіе изъ другаго обширнаго сочиненія на тотъ же сюжетъ, извлеченіе, сдланное на скорую руку въ двнадцать дней по случаю канонизаціи омы въ 1620 году. Это сочиненіе составляетъ изящный томикъ, имющійся у меня, чтеніе его можетъ доставить удовольствіе самому строгому протестанту,— удовольствіе равное тому, какое онъ испытываетъ при созерцаніи одного изъ великихъ произведеній Мурильо, изображающаго подвиги милосердія того же высоко-добродтельнаго человка. Слдуетъ добавить, что жизнеописаніе св. омы одно изъ самыхъ раннихъ изданныхъ сочиненій и одна изъ самыхъ рдкихъ книгъ на свт. Кеведо самъ высоко ставилъ своего ‘Marco Bruto’, за исправленіемъ котораго застала его смерть, и своего ‘Romulo’ — переводъ сочиненія, носящаго то же заглавіе и принадлежащаго маркизу Малвецци, итальянскому дипломату, долго состоявшему на служб у Филиппа IV и занимавшему одно время постъ испанскаго посланника въ Лондон.}.
Нельзя того же сказать объ его прозаическихъ сатирахъ, обезсмертившихъ его имя въ потомств. Самая обширная изъ нихъ подъ заглавіемъ ‘Vida y aventuras del gran Tacao Pablo de Segovia’ (жизнь и приключенія великаго пройдохи Пабло изъ Сеговіи) была напечатана впервые въ 1627 г. Она принадлежитъ къ разряду вымысловъ, изобртенныхъ Мендозою въ его Лазарильо де Тормесъ (см. Томъ I, стр. 422—423) и отличается большинствомъ характеристическихъ чертъ, свойственныхъ этого рода сочиненіямъ. Не смотря на очевидную поспшность и небрежность, съ какою эта сатира была написана, въ ней проявляется больше таланта и ума, чмъ въ какомъ-либо другомъ подобномъ сочиненіи, за исключеніемъ впрочемъ ея прототипа. Какъ и въ другихъ произведеніяхъ этого рода, въ ней описывается жизнь искателя приключеній, труса и нахала вмст, чрезвычайно ловкаго изворотливаго, принадлежавшаго по рожденію къ самому низкому и позорному слою общества и не въ примръ многимъ изъ своихъ собратій никогда вполн не выходившаго изъ своего первоначальнаго состоянія. Если благодаря своей ловкости, изворотливости и хитрости ему и удалось, какъ бы случайно, достигнуть блестящаго положенія, то, какъ только его характеръ проявлялся во всей своей нагот, онъ немедленно лишался пріобртенныхъ выгодъ. Мстами сатира Кеведо чрезвычайно груба, а разъ или два — по крайней мр по понятіямъ римской церкви — она доходитъ до богохульства. Въ цломъ она почти везд каррикатурна, преисполнена остротъ, двусмысленностей и вспышекъ безпощаднаго, язвительнаго юмора. Ея остроуміе и жесткій сарказмъ всецло направлены противъ условій и положенія современнаго общества. Многіе изъ ея любовныхъ эпизодовъ превосходны, а многія изъ злоключеній, описываемыхъ въ ней, чрезвычайно забавны, но въ цломъ въ ней ничего нтъ веселаго. Едва ли можно испытывать чувство, сколько-нибудь похожее на дйствительное удовольствіе даже при чтеніи описываемыхъ въ ней проказъ и шумныхъ пиршествъ въ стнахъ университета, или продлокъ веселой шайки столичныхъ мошенниковъ или еще боле забавныхъ приключеній странствующей труппы актеровъ. Сатира не можетъ быть забавной, когда она слишкомъ рзка, груба и безпощадна {Watt въ своей Bibliotheca, подъ словомъ Quevedo упоминаетъ объ изданіи ‘El Gran Tacano’, Zaragoza 1626. Я полагаю, что экземпляръ этого изданія можно найти въ Британскомъ музе. Съ 1626 г. появилось множество изданій сатиръ Кеведо какъ въ Испаніи, такъ и за границей. На итальянскій оно было переведено Франко въ 1634 г., на французскій — въ 1641 г. Женестомъ, извстнымъ переводчикомъ того времени, а на англійскій — неизвстнымъ въ 1657 г. Впослдствіи появилось еще нсколько переводовъ, послднимъ былъ, насколько мн извстно, переводъ Жермона де Лавиня [Paris, 1843]. Переводъ этотъ отличается бойкостью языка. Къ сожалнію, переводчикъ включилъ въ него не только выдержки изъ другихъ сочиненій Кеведо и сказку Саласа Барбадилльо, но кром того позволилъ себ сдлать множество мелкихъ прибавленій, измненій и опущеній, нкоторыя изъ нихъ, вслдствіе встрчающихся непристойностей въ оригинал, были умстны, другія — совершенно излишни. Въ заключеніе онъ придлалъ конецъ своего собственнаго изобртенія во вкус сентиментальной и экцентрической школы Виктора Гюго. Существуетъ также переводъ Gran Tocao на англійскій языкъ въ собраніи сочиненій Кеведо, напечатанномъ въ Эдинбург, въ трехъ томахъ, in 8о, 1798, и нмецкій переводъ въ Bertuch, Magazin der Spanischen und Portug. Litteratur [Dessau, 1781, 8-vo, Band II]. Но ни одинъ изъ этихъ переводовъ не отличается врностью. По словамъ Юліуса существуютъ два изданныя въ Лейпциг перевода сатиры Кеведо на нмецкій языкъ, изъ которыхъ одинъ принадлежитъ перу женщины [1826, 2 vols], а другой Гуттенстерну [1841]. Неизвстно, вслдствіе какихъ соображеній Юліусъ не сообщаетъ имрпи переводчицы, хотя она его и выставила на заглавномъ лист.}.
Подобнымъ же характеромъ и отличается большинство другихъ сатиръ Кеведо въ проз, написанныхъ, или по крайней мр изданныхъ, приблизительно въ томъ же період его жизни, въ промежутокъ между двумя наиболе долгими его заключеніями, посл того какъ первое подняло въ немъ всю желчь противъ общества, допустившаго подобную несправедливость, и прежде чмъ подавляющая жестокость втораго успла надломить его здоровье и энергію. Въ числ этихъ сатиръ находятся ‘El libro de todas las cosas y otras muchas mas’ (Книга о всхъ вещахъ и многихъ другихъ), осмивающая педантизмъ и ханжество, ‘El cuento de cuentas’ (Сказка сказокъ) — сатира на злоупотребленіе пословицами, и ‘Pragmatica del tiempo’ (Обличеніе времени), сатира повидимому направленная противъ всего того, что приходило на мысль автору въ то время, какъ онъ писалъ ее. Но мы не станемъ анализировать ни упомянутыхъ сочиненій, ни другихъ въ томъ же род еще боле многочисленныхъ, а остановимся на произведеніяхъ боле важныхъ и боле извстныхъ {Они находятся въ I и II том Мадритскаго изданія, 1791, 8-vo.}.
Первое изъ нихъ озаглавлено ‘Cartas del Caballero de la Tenaza’ (Письма Рыцаря-жилы), оно состоитъ изъ двадцати двухъ писемъ скряги къ его возлюбленной, содержащихъ отказъ на ея просьбы и намеки прислать ей денегъ, и отказъ въ удовольствіяхъ, требующихъ малйшихъ издержекъ. Ловкость, остроуміе и изворотливость, къ которымъ прибгаетъ скряга, чтобы защитить и оправдать свой образъ дйствій, неподражаемы, но конечно достигаютъ совершенно противуположной цли и вмсто того, чтобы оправдать низкій порокъ длаютъ его еще боле смшнымъ и ненавистнымъ {‘Cartas del Cavallero de la Tenaza’ были по моему мннію впервые изданы въ 1627 г. Превосходный переводъ ихъ находится въ первомъ том Magazin der spanischen und portugiesischen Literatur Бертуха, весьма трудолюбиваго литератора, друга Музеуса, Виланда и Гете, своими переводами много содйствовавшаго развитію въ Германіи любви къ испанской литератур.}.
Второе сочиненіе носитъ заглавіе ‘La fortuna con seso y la hora de todos’. (фортуна женщина со смысломъ или часъ счастія для всхъ). Содержаніе этого длиннаго аполога состоитъ въ томъ, что Юпитеръ, окруженный божествами Олимпа, призываетъ фортуну и требуетъ отъ нея отчета въ жестокихъ несправедливостяхъ, совершаемыхъ ею на земл. Выслушавши ея остроумныя и забавныя оправданія, отецъ боговъ ршается, въ вид опыта, предоставить всякому смертному въ теченіе часа то, что онъ дйствительно заслуживаетъ. Основной мотивъ сатиры составляетъ описаніе страшной путаницы, происшедшей въ мірскихъ длахъ, благодаря ршенію Юпитера. Въ силу этого ршенія докторъ превращается въ палача, сваха выходитъ замужъ за урода, съ которымъ устраивала свадьбу другой женщины, а въ сложныхъ международныхъ отношеніяхъ, напримръ между фракціею и Россіею, возникаютъ такія насилія, неурядицы, что наконецъ Юпитеръ ршается съ согласія всхъ остальныхъ боговъ возстановить власть фортуны и предоставить всему идти прежнимъ порядкомъ. Большая часть аполога написана въ самомъ веселомъ дух и изобличаетъ въ автор счастливую способность изобртенія. Вслдствіе отсутствія въ этомъ произведеніи преобладающей черты генія Кеведо — чувства горечи и желчи — можно заключить, что не смотря на то, что оно вышло въ свтъ лишь спустя нсколько лтъ посл его смерти, оно вроятно было написано еще до его заточенія {И не имлъ случая видть изданія ‘La Fortuna con Seso’, появившагося ране находящагося у меня въ рукахъ и напечатаннаго въ Сарагосс въ 1650 г., in 12о. Но такъ какъ по словамъ Антоніо разсматриваемая сатира принадлежала къ посмертнымъ сочиненіямъ Кеведо, то я не думаю, чтобы существовало изданіе боле раннее. Тамъ между прочимъ говорится, что она переведена съ латинской сатиры, принадлежащей перу какого-то Rifroserancot Vivoque Vasgel Duacense, имя котораго представляетъ не вполн точную анаграмму собственнаго имени Кеведо — Francisco Quevedo Villegas. Во всякомъ случа впрочемъ она должна была быть ране 1638 г., такъ какъ въ ней говорится о бездтномъ Людовик XIII, а извстно, что въ 1638 родился Людовикъ XIV.}.
Отсутствіе горечи и желчи, характеризующее разсмотрнное нами причудливое созданіе Кеведо, съ избыткомъ вознаграждается его шестью Видніями (Sueflos), изъ которыхъ нкоторыя, повидимому, были изданы отдльно вскор посл воздвигнутаго на него гоненія и вс вмст въ 1635 г. {Одно изъ этихъ Suenos — ‘Zahurdas de Pluton’ (Свиной хлвъ Плутона) — помчено 1607 г., но ни одно изъ нихъ не было напечатано, какъ я полагаю, ране 1627 г. Вс шесть несомннно принадлежатъ Кеведо и были впервые напечататаны въ небольшомъ сборник его сатирическихъ произведеній, появившемся въ Барселон, въ 1635, подъ заглавіемъ ‘Juguetes de la Fortuna’. (Игрушки счастія). На французскій они были переведены Женестомъ и изданы въ 1642 г. На англійскій языкъ вольный переводъ ихъ былъ сдланъ сэромъ Роджеромъ Л’Эстранжемъ и напечатанъ въ 1668 г. Успхъ перевода былъ такъ великъ, что въ 1708 онъ вышелъ въ Лондон десятымъ изданіемъ, и сколько помнится имлъ съ тхъ поръ еще нсколько изданій. Этотъ переводъ легъ въ основу переводовъ ‘Видній’ и помщенныхъ въ собраніи сочиненій Кеведо, изданныхъ въ Эдинбург, въ 1798 г. [vol. I] и въ Novelists Роско, 1832, vol. II. Вс извстные мн переводы изъ Кеведо плохи. Лучшій изъ нихъ и во всякомъ случа самый бойкій и живой, это — переводъ Л’Эстрэнжа, хотя и въ немъ встрчаются неврности, частью сдланныя сознательно, частью по незнанію языка. Громаднымъ успхомъ своихъ переводовъ Л’Эстрэнжъ обязанъ въ извстной степени смлымъ добавленіямъ, сдланнымъ имъ къ тексту, и частому приспособленію остротъ и намековъ оригинала къ современнымъ ему чисто англійскимъ событіямъ и скандаламъ. Кром упомянутаго французскаго перевода женеста ‘Виднія’ вызвали во Франціи множество подражаній, относящихся даже къ позднйшему времени, изъ нихъ мн извстны слдующія: 1) L’algouasil (sic) burlesque imit de Don. F. de Quevedo, ec., par le Sieur de Bourneuf P. Paris, 1657, 8-vo, pp. 143, 2) L’Enfer burlesque tire, ec., М. J. C. Paris, 1668, 12-mo, pp. 81. n 3) Horreur des Horreurs sans Horreurs, tire des Visions, etc, par Mons. Isaulnay. Paris, 1671, 8-vo. Вс они написаны стихами.} Трудно себ представить что-либо боле разнообразне по словамъ и содержанію. Одно изъ Sueоs, озаглавленное ‘El Alguazil alguazilado’ — есть злая сатира на низшихъ блюстителей правосудія, одинъ изъ которыхъ одержимъ бсомъ, жалующимся на свою горькую долю, заставляющую его пребывать въ тл столь гнуснаго существа. Другая сатира подъ заглавіемъ ‘Visita de los Chistes’ (Шуточное посщеніе) заключаетъ въ себ описаніе путешествія въ адъ. Окруженная докторами, хирургами, праздными болтунами и клеветниками, смерть отправляется въ адъ, при чемъ Кеведо заявляетъ, что юдоль плача не представляетъ для него ничего новаго, благодаря безуміямъ и преступленіямъ, которыми она наполнила землю. Но боле ясное понятіе о смлыхъ и оригинальныхъ пріемахъ Кеведо можно получить не изъ описанія содержанія его Sueos, а изъ вступленія въ его Sueо de las Calaveras (Видніе череповъ) или Juicio final (Видніе страшнаго суда), такъ какъ вступленіе это представляетъ собою образчикъ столь любимаго Кеведо смшенія высокаго и смшнаго.
‘Мн казалось’, говорить онъ, будто я вижу юношу, быстро спускающагося съ неба и такъ сильно дующаго въ трубу, что красивое лицо его исказилось отъ напряженія. Звукъ трубы былъ такъ силенъ, что камни задрожали и мертвые пробудились отъ сна, вся земля пришла немедленно въ движеніе, кости лежавшихъ въ ней людей спшили соединиться дружка съ дружкой. И вскор я увидалъ бывшихъ солдатъ и полководцевъ, гнвно подымающихся изъ своихъ могилъ и принявшихъ трубный звукъ за призывъ къ битв, скрягъ, перепуганныхъ и встревоженныхъ опасеніемъ неожиданнаго нападенія, гулякъ и весельчаковъ, думавшихъ, что этотъ оглушительный звукъ есть сигналъ къ танцамъ или охот. Такъ по крайней мр можно было заключить по выраженію лицъ каждаго изъ нихъ, но я не видалъ, чтобы хотя одинъ, до слуха котораго дошолъ трубный звукъ, понялъ его настоящій смыслъ. Вслдъ за этимъ я сталъ наблюдать, съ какимъ чувствомъ души удалялись отъ своихъ прежнихъ тлъ: одн съ отвращеніемъ, другія съ ужасомъ. Одному не доставало руки, другому глаза. Это обстоятельство готово было разсмшить меня, еслибъ одновременно я не былъ пораженъ ихъ смтливостью: хотя кости мертвецовъ были вс перемшаны, но никто изъ нихъ по ошибк не приставилъ себ ни ноги, ни другаго члена своего сосда. На одномъ кладбищ мн показалось, что тамъ по ошибк обмнялись головами, и я видлъ нотаріуса, душа котораго не вполн подходила къ тлу, и онъ старался отдлаться отъ нее, выдавъ ее за чужую. Когда вс наконецъ поняли, что это — день послдняго суда, любопытно было видть, какъ сластолюбцы не желали, чтобы ихъ собственные глаза отыскали ихъ, чтобы избавиться отъ ихъ свидтельства на суд, какъ злоязычники пытались укрыться отъ своихъ языковъ, какъ воры и убійцы утомляли свои ноги, пытаясь вырваться изъ своихъ собственныхъ рукъ. Взглянувъ въ сторону, я увидлъ скрягу, спрашивающаго у другаго [который набальзамированный ждалъ въ молчаніи, чтобы его внутренности, лежавшія на нкоторомъ разстояніи, приблизились къ нему]: должны ли вс умершіе воскреснуть въ этотъ день и воскреснутъ ли заодно съ людьми и мшки съ деньгами? Этотъ вопросъ разсмшилъ бы меня, если бы въ эту минуту не пробудилось во мн чувство сожалнія къ усиліямъ, употребляемымъ толпою нотаріусовъ уйти отъ своихъ ушей, чтобы не слышать приговора суда. Но только т изъ нихъ остались безъ ушей, у которыхъ они были отрзаны, къ сожалнію, по нераднію правосудія, число таковыхъ было не особенно многочисленно. Что меня всего боле удивило, такъ это видъ тлъ двухъ или трехъ торговцевъ, которые вставили уши свои наизнанку и держали каждый свои пять чувствъ въ ногтяхъ своей правой руки’.
La casa de los locos de amor (Домъ умалишенныхъ отъ любви) — включаемое въ число Suefios Кеведо, хотя и считается произведеніемъ его друга Лоренцо Вандеръ Гаммена, которому оно посвящено — несомннно страдаетъ отсутствіемъ смлости замысла и энергіи стиля, характеризующими Suео del Calaveras {Шесть Sueos, безспорно принадлежащихъ Кеведо, находятся въ первомъ том мадритскаго изданія его сочиненій 1791 года. ‘Casa de los Locos de Amor’ помщена во второмъ том. Но по словамъ Антоніо [Bib. Nov. I. 462 и II, 10], Вандеръ Гамменъ, испанскій писатель фламандскаго происхожденіи, выдавалъ себя за автора этого сочиненія, такъ что мы обязаны исключить его изъ списка произведеній Кеведо. Впрочемъ, заявленіе Вандеръ Гаммена многимъ принималось за браваду, порожденную тщеславіемъ, потому что въ 1627 г. онъ посвятилъ нсколько ‘Видній’ — между прочимъ и то, о которомъ здсь идетъ рчь — Франциско Хименесу де Урреа, подъ именемъ произведеній Кеведо. Гораздо правдоподобне предполагать, что этотъ невинный подлогъ былъ сдланъ съ вдома Кеведо, бывшаго другомъ Вандеръ Гаммена, нежели допустить, что Антоніо былъ умышленно введенъ въ обманъ. Притомъ большая часть ‘Casa’ недостойна таланта Кеведо и отнюдь не въ его дух. Вандеръ Гамменъ былъ авторомъ нсколькихъ сочиненій, теперь забытыхъ, но въ свое время онъ принадлежалъ къ числу весьма извстныхъ личностей. Лопе де Вега въ 1620 посвятилъ ему ‘El Bobo del Colegio’, прося его при этомъ издать своего ‘Secretario’, который, сколько мн извстно, никогда не былъ изданъ.}. Замчаніе это отнюдь непримнимо къ виднію Las zahur das de Pluton — гд фигурируетъ то, что можно назвать адскою сволочью. ‘El Mundo por de Dentro’ (Міръ на изнанку) и ‘El Entremetado’ (Наушникъ), ‘lа Duea’ (Дуэнья), ‘el Soplon’ (Донощикъ) полны самаго жестокаго сарказма, безпощадно изливаемаго человкомъ, къ которому свтъ и его законы отнеслись такъ враждебно.
Въ этихъ Sueоs и почти во всемъ, что написалъ Кеведо, въ большинств случаевъ высказывается умъ смлый, оригинальный и независимый. Вкъ его и обстоятельства, при которыхъ онъ жилъ, наложили однако свою печать и на его поэзію, и на его прозу. Такъ напримръ, его долгое пребываніе въ Италіи сказалось въ многочисленныхъ подражаніяхъ итальянскимъ поэтамъ и въ одномъ оригинальномъ сонет на итальянскомъ язык {Obras, Tom. VII, р. 289,}. Такъ претерпнныя имъ гоненія и страданія сказались въ горечи его сатиры и въ особенности въ одномъ изъ его видній, относящемся ко времени его заключенія и направленномъ противъ тогдашняго правосудія и общественныхъ порядковъ той эпохи. Вліяніе фальшиваго вкуса, противъ котораго онъ нердко и мужественно ратовалъ, тмъ не мене отразилось въ нкоторыхъ его произведеніяхъ и по временамъ овладвало имъ самимъ, внушая желаніе къ вншнему блеску, къ изысканнымъ, разсчитаннымъ на эффектъ выраженіямъ, а также къ остротамъ и эпиграммамъ. Несмотря на эти и многіе другіе недостатки, геній его по временамъ паритъ высоко, обнаруживая могучую художественную силу, кеведо не обладалъ тмъ тонкимъ и врнымъ чутьемъ комическаго, благодаря которому Сервантесъ, какъ бы инстинктивно, соблюдаетъ мру въ самой сатир, но онъ способенъ къ быстрому и глубокому наблюденію.
Хотя ему вслдствіе свойственной ему страсти къ каррикатур приходится часто заблуждаться, тмъ не мене даже въ мстахъ, гд эти недостатки ярче всего высказываются, насъ поражаютъ проблески высокой и нжной красоты, свидтельствующіе, что помимо необыкновеннаго остроумія геній Кеведо обладалъ высшими художественными качествами. Вс эти черты, способствуя эффекту цлаго, не въ состояніи однако искупить наклонности къ грубому фарсу и каррикатур, слишкомъ часто примшивающимся къ его сатир {За десять лтъ до своей смерти, Кеведо подвергся жестокому нападенію въ книг, озаглавленной ‘El tribunal de la Justa Venganza’. Книга эта была напечатана въ Валенсіи [1635, 12-mo, рр. 291] и, по слухамъ, написана лиценціатомъ Арнольдо Франко-Фуртомъ — псевдонимъ, подъ которымъ, какъ предполагаютъ, скрывались въ числ другихъ Монтальванъ и отецъ Низепо, хлопотавшіе о томъ, чтобы занести сочиненіе Кеведо въ Index Expurgatorius. Понятно, что такой сатирикъ, какъ Кеведо, не могъ имть недостатка въ недругахъ. ‘El tribunal’ иметъ характеръ правильнаго суда надъ сатирическими произведеніями Кеведо, и строгость критики, за исключеніемъ тхъ мстъ, гд религіозные предразсудки берутъ верхъ надъ здравымъ смысломъ авторовъ, вполн объясняется распущенностью Кеведо. Здсь не отдается ни малйшей справедливости таланту и уму автора, и личная непріязнь ясно просвчиваетъ во многихъ мстахъ. Въ начал книги встрчается намекъ на то, что она была написана въ Севиль. Вроятно не обошлось безъ участія въ ней іезуитовъ: боле чмъ вроятно, что она была написана многими авторами, и нтъ ничего невроятнаго, что она писалась одновременно въ нсколькихъ мстахъ.
Въ 1794 г. Санчо издалъ въ Мадрит переводъ Анакреона съ примчаніями Кеведо, занимающими 160 страницъ, но не вошедшими въ изданный имъ въ этомъ году одиннадцатый томъ сочиненій Кеведо. Эти 160 страницъ боле походятъ по своему изящному и классическому слогу на слогъ баккалавра де ля Toppe, чмъ на слогъ любаго изъ раннихъ произведеній Кеведо. Но самый переводъ Анакреона не вполн точенъ, и духъ подлинника не такъ хорошо схваченъ, какъ у Эстевана Мануэля де Виллегаса въ его ‘Eroticas’, о которыхъ мы будемъ говорить впослдствіи, Кеведо посвятилъ свой переводъ герцогу Оссун, своему покровителю. Посвященіе помчено: Мадритъ, 1 апрля 1609 г. Eroticas Виллегаса появились впервые въ 1617, но трудно предположить, чтобы авторъ ихъ зналъ о существованіи перевода Кеведо.}.

ГЛАВА XX.

Драма.— Мадритъ и его театры.— Даміанъ де Вегасъ.— Франциско де Таррега.— Гаспаръ де Агиляръ.— Гильенъ де Кастро.— Луисъ Велесъ-де-Гевара.— Хуанъ Пересъ-де-Монтальванъ.

Отсутствіе главнаго города или общаго центра, гд сосредоточивались бы вс умственныя и литературныя силы страны, долго давало себя чувствовать въ Испаніи. Вплоть до царствованія Изабеллы и Фердинанда, разбитая на отдльныя королевства и поглощенная вчной борьбой съ ненавистнымъ врагомъ, Испанія не имла времени думать о предметахъ, свойственныхъ мирнымъ періодамъ народной жизни. Даже впослдствіи, когда внутреннее спокойствіе было возстановлено, иноземныя войны и вмшательство Карла V въ дла Италіи, Германіи и Фландріи долго удерживали его вн государства, вслдствіе чего онъ мало интересовался соперничествомъ большихъ городовъ Испаніи другъ съ другомъ и дворъ его перезжалъ изъ одного города въ другой, какъ это длалось со временъ св. Фердинанда. Но уже и тогда стало выясняться, что преобладанію Севельи наступаетъ конецъ. Кастилія побдила и въ этомъ случа, какъ она побдила и въ боле серьезной борьб изъ-за обще-литературнаго языка. Мадритъ, любимйшая изъ резиденцій императора, находившаго его климатъ очень здоровымъ для себя, начинаетъ съ 560 года, благодаря нкоторымъ мрамъ Филиппа II, понемногу становиться истинной столицей всей испанской монархіи {Quintana, Historia de Madrid, 1630, folio. Lib. III. C. 24—26. Cabrera, Historia de Felipe II, Madrid 1619, folio. Lib. V. c. g, здсь говорится, что Карлъ V имлъ намреніе сдлать Мадритъ своею столицею. Дйствительно, въ 1544 году Карлъ дозволилъ Мадриту включить въ свой гербъ корону и съ этого времени городъ сталъ именоваться Villa Imperial у Corona da [Origen de Madrid, ec. por Juan Ant. Pellicer. Madrid, 4-to 1803, p. 97.] Впрочемъ Мадритъ всегда пользовался большой популярностью въ Испаніи. Въ 1658 г. Алонзо Нуньесъ де Кастро, испанскій лтописецъ и авторъ нсколькихъ довольно важныхъ сочиненій по отечественной исторіи, издалъ книгу вполн испанскую по духу съ цлью прославленія Мадрита. Заглавіе ея ‘Solo Madrid es Corte’. Заключающееся въ ней перечисленіе богатствъ пребывающихъ въ Мадрит духовной іерархіи нкоторыхъ главнйшихъ военныхъ орденовъ по-истин изумительно.}.
Это обстоятельство оказало особенно сильное вліяніе на испанскую драму. Въ 1583 г. было положено основаніе двумъ постояннымъ театрамъ Мадрита, а съ 1600 года Лопе де Вега, если и не былъ абсолютнымъ властелиномъ сцены, какимъ его изображаетъ Сервантесъ, тмъ не мене онъ сообщилъ ей свое направленіе. Естественныя послдствія этого не замедлили оказаться. Покровительствуемый аристократіей, стекавшейся въ королевскую резиденцію, повинуясь руководству одного изъ популярнйшихъ въ мір писателей, испанскій театръ развился необычайно быстро, словно какимъ-нибудь волшебствомъ. Вокругъ Лопе де Веги образовалась цлая плеяда поэтовъ, побросавшихъ для Мадрита Севилью, Валенсію и другіе города, оставшіеся такимъ образомъ безъ надежды на развитіе своихъ театровъ. Въ Мадрит между тмъ неожиданно составился кружокъ драматическихъ писателей, подобнаго которому по многочисленности и художественнымъ достоинствамъ мы не встрчаемъ въ новйшія времена.
Этотъ переходный періодъ въ исторіи испанской драмы прекрасно характеризуется единственной провинціальной комедіей, подъ заглавіемъ ‘Comedia Jacobina’, напечатанной въ Толедо, въ 1590 г., но написанной, по словамъ ея автора, нсколькими годами ране. Она принадлежитъ перу Даміана де Вегаса, духовнаго лица въ Толедо, а сюжетомъ для нее послужило благословеніе Іакова Исаакомъ. Построена пьеса очень просто, ходъ дйствія ясенъ, незапутанъ. Въ виду религіознаго характера, которымъ она проникнута, ее слдуетъ отнести къ старой драматической школ. Но зато съ другой стороны она длится на три акта, иметъ прологъ, эпилогъ, хоръ и много лирическихъ вставокъ, писанныхъ разнообразными размрами, какъ-то терцетами и блыми стихами, съ этой точки зрнія она напоминаетъ собой только-что появившіеся въ то время свтскіе драматическіе опыты Сервантеса и Аргенсолы. Не обладающая интересной интригой, написанная сухимъ и жесткимъ стихомъ, она тмъ не мене не совершенно лишена поэтическихъ достоинствъ. Мы не имемъ свидтельствъ, чтобы она была представлена въ Мадрит или на иной какой-либо сцен, за исключеніемъ города Толедо, къ которому авторъ былъ искренне привязанъ и въ которомъ онъ повидимому жилъ безвыздно {‘Comedia Jacobina’ напечатана въ любопытномъ и рдкомъ сборник религіозныхъ стихотвореній, озаглавленномъ ‘Libro de Poesia Christiana, Moral, y Divine’ por el Doctor Frey Damian de Vegas (Toledo, 1590, 12 mo, ff. 503). Въ этомъ же сборник мы находимъ поэму на безгршное зачатіе, основной пунктъ испанскаго православія, разговоръ между одной двицею и ея слишкомъ беззастнчивымъ любовникомъ, разговоръ между Душою, Волею и Разумомъ, который вроятно давался на сцен, и большое количество религіозныхъ стихотвореній, какъ лирическихъ, такъ и дидактическихъ, одна часть которыхъ написала стариннымъ испанскимъ размромъ, а другая итальянскимъ. Только небольшое число стихотвореній этого сборника выдвигается илъ массы плохихъ, бывшихъ тогда въ мод на подобные сюжеты.}.
Неизвстно, былъ ли Франциско де Таррега, жизнь котораго мы можемъ прослдить съ 1591 по 1608 годъ, однимъ изъ тхъ писателей, которые нарочно прибыли изъ Валенсіи въ Мадритъ, чтобы ставить на тамошней сцен свои пьесы. Извстно однако, что онъ былъ каедральнымъ каноникомъ въ первомъ изъ названныхъ городовъ и что его хорошо знали въ новой столиц, гд игрались и печатались его пьесы {Достоврно, что каноникъ Таррега жилъ въ Валенсіи въ 1591 г. и написалъ одиннадцать или двнадцать пьесъ, изъ которыхъ только дв извстны намъ по заглавіямъ. Остальныя были напечатаны въ Мадрит въ 1614 и въ 1616 гг. Сервантесъ въ 1615 г. въ предисловіи къ своимъ комедіямъ осыпаетъ его похвалами, какъ одного изъ самыхъ раннихъ послдователей Лопе де Веги, porsu discrecion inemurables concertos (за живость его ума и неистощимую изобртательность). Изъ отзыва мудраго каноника въ Донъ-Кихот о ‘Enimiga Favorable’ (Благорасположенная Непріятельница) очевидно, что пьеса эта считалась тогда лучшею изъ пьесъ Тарреги. Эта репутація осталась за нею и понын. Rodrigez, Biblioteca Valentina, Valencia. 1747, folio, p. 146. Ximeno, Escritores de Valencia, Valencia, 1747 Tom. T. p. 240. Fuster, Biblioteca Valentina, Valencia 1827 folio Tom. I. p. 130. Don Quixote, Parte I. c. 48.}. Одна изъ нихъ важна въ томъ отношеніи, что уясняетъ намъ и характеръ театральныхъ представленій того времени и особенности драматической манеры автора. Пьеса начинается прологомъ (Loa), который въ данномъ случа не только оправдываетъ свое названіе (Loa — похвала), но и представляетъ собой остроумное стихотвореніе въ честь некрасивыхъ женщинъ. Потомъ слдуетъ такъ-называемый El baile de Legauitos (балъ въ Леганитос) — такъ назывался народный клубъ въ одномъ изъ предмстій Мадрита, давшій свое имя грубому Фарсу, построенному на уличной ссор двухъ слугъ {Сюжетъ этого фарса, весьма схожаго съ новйшими интерлюдіями (Entremes или Saynete), ссора двухъ лакеевъ изъ-за горничной, оканчивающаяся тмъ, что одинъ изъ лакеевъ едва не утопилъ другаго въ городскомъ фонтан. Онъ начинается стариннымъ романсомъ, гд упоминается о предположеніи провести улицу черезъ Леганитосъ, между тмъ какъ въ самомъ фарс одно изъ дйствующихъ лицъ говоритъ объ этой улиц, какъ уже о существующей. Романсъ, повидимому, принадлежитъ перу Саласа Барбадильо. По крайней мр я нашелъ его среди его Rimas (1612, f. 125, b.). Фонтанъ сюда введенъ весьма кстати, ибо Легатиносъ славился своимъ фонтаномъ (См. Cervantes, Illustre Fregona и Don Quixote, Parte II, c. 22, съ примчаніями Пеллисера). Старинныя народныя испанскія драмы изобилуютъ мелкими подробностями подобнаго рода, много способствовавшими успху ихъ представленія на сцен.}.
Когда такимъ образомъ зрители уже пришли въ хорошее настроеніе духа, начинается и главная комедія, названная Lа еnemiga favorable. Это экцентричная, но не лишенная интереса пьеса, дйствіе которой происходитъ при неаполитанскомъ двор, и основано на обоюдной ревности короля и королевы. Чувствуются попытки автора пригнать дйствіе къ условіямъ времени и мста, но всю гармонію и правильность хода пьесы нарушаетъ характеръ Лауры, которая сначала влюбляется въ короля и подстрекаетъ его отравить королеву, а потомъ переодвается рыцаремъ, чтобы спасти ту же самую королеву отъ казни за ложное обвиненіе въ неврности. Эта ошибка портитъ всю пьесу. Тмъ не мене въ ней есть мста, полныя жизни и драматическаго движенія. Напримръ живая и правдивая сцена въ начал пьесы, когда придворные поспшно покидаютъ циркъ, гд происходилъ бой быковъ по случаю опасности, угрожавшей жизни короля. Есть сцены въ высшей степени поэтическія, напримръ первое свиданіе Лауры и Белизардо, за котораго она впослдствіи выходитъ замужъ {‘Enemiga Favorable’ помщена въ конц пятаго тома интереснаго сборника,Dif&egrave,rentes Comedias,’ изданнаго въ Алкал въ 1615, въ Мадрит въ 1616 и въ томъ же году въ Барселон. Одинъ экземпляръ этого изданія я видлъ у Лорда Таунтона, другимъ пользовался въ Амброзіанской библіотек въ Милан. См. Томъ III. Приложеніе F.) ‘Enimiga Favorable’ длится на три jornadas, называемыя actos, но помимо этого и по другимъ особенностямъ ясно, что она построена по образцу драмъ Лопе де Веги. Таррега написалъ, насколько извстно, одну религіозную пьесу, носящую заглавіе: Fondacion de la Orden de la Merced. (Основаніе ордена милосердія). Это — исторія закоренлаго разбойника, сдлавшагося великимъ святымъ. Повидимому она дала Кальдерону мысль написать его ‘Devocion de la Cruz.’ Другіе его шесть пьесъ помщены въ весьма рдкомъ изданіи, ‘Doze Comedias de quatro Poetas de Valencia,’ 1609. Это изданіе находится у меня въ рукахъ, но пьесы, заключающіяся въ немъ, далеко не такъ хороши, какъ ‘Enimiga Favorable.’ Всхъ пьесъ Тарреги сохранилось, по моему мннію, не боле двнадцати.}. Вся комедія заставляетъ думать, что если Таррега и дйствительно шелъ по пути, указанному Лопе, то онъ шелъ неувренными шагами и безъ яснаго пониманія своей цли.
По словамъ Лопе, соперникомъ Тарреги былъ Гаспаръ де Агиляръ {Въ ‘Laurel de Apolo’ (Madrid, 1630, 4 to, f. 21) Ломе говорить относительно Тарреги ‘Gaspar Aguilar cоmpetia con l en la dramatica poesia’.}. Онъ былъ сначала секретаремъ у виконта Хелвы, а впослдствіи мажордомомъ у герцога Гандіи, одного изъ знатнйшихъ вельможъ при двор Филиппа III. Аллегорическая поэма, сочиненная Агиляромъ въ честь бракосочетанія герцога, имла такъ мало успха, что несчастный авторъ, обезкураженный и лишенный мста, умеръ съ горя. Подобно Таррег, онъ жилъ то въ Валенсіи, то въ Мадрит, и сочинилъ нсколько поэмъ, изъ которыхъ одна, превосходившая другихъ по объему и возстававшая противъ изгнанія мавровъ изъ Испаніи, была напечатана въ 1610 г. Послднее из встіе о несчастной судьб Агиляра относится къ 1623 году.
Изъ девяти или десяти напечатанныхъ имъ комедій только дв заслуживаютъ вниманія. Первую ‘El mercader amante’ (Влюбленный купецъ) очень расхваливаетъ Сервантесъ, который, подобно Лопе де Вег, отзывается объ Агиляр съ большимъ уваженіемъ. Это — исторія богатаго купца, который притворяется разорившимся, чтобы убдиться, которая изъ двухъ намченныхъ имъ женщинъ любитъ дйствительно его, а не его деньги, въ конц-концовъ онъ женится на той, которая оказалась безкорыстной. Пьес предшествуетъ прологъ или loa, оканчивающійся шестью стансами. Это — исторія одного молодаго человка, который испробовалъ безуспшно всевозможныя карьеры, какъ-то: учителя Фехтованія, поэта, актера и трактирщика, въ отчаяніи онъ поступаетъ въ военную службу. Ясно, что ни начало, ни конецъ пролога не имютъ никакого отношенія къ содержанію самой пьесы, которая написана очень живо, но слишкомъ часто проявляетъ дурной вкусъ и стремленіе къ эксцентричности и вычурности слога.
Весьма удачно очерченъ характеръ дамы, которая теряетъ богатую партію, благодаря своей жадности. Когда купецъ съ мужествомъ и спокойствіемъ духа разсказываетъ ей о своемъ вымышленномъ разореніи, она уходитъ, говоря: ‘храни меня Богъ отъ человка, который такъ легко утшается, онъ не станетъ горевать и потерявши меня’.
Потомъ во второмъ акт, отказываясь отъ него окончательно, она выражается въ томъ же шутливомъ тон:
‘Приглашаю васъ, синьоръ, подумать о томъ, что вы не человкъ боле, ибо то, что длало васъ человкомъ, исчезло. Отъ васъ осталось одно только имя. Возвстите на весь міръ о своей потер и потомъ вопросите себя самого, чмъ вы были и что отъ. васъ осталось, и тогда узнаете, что вы не тотъ человкъ, которому я отдала было свое сердце {Dios me guarde de hombre
Que tan pronto se consuela,
Que lo mismo har de ml.
Mercader Amante, Jorn I.
Quieres ver que no eres hombre,
Pues el ser tuyo has perdido,
Y que de quelle que has sido,
No te queda sino el nombre?
Haz luego un alarde aqui
De tu perdida notoria,
Toma cuenta tu memoria,
Pide ti misnio por ti,
Vers que no eres aquel
А quien di mi corazon. Ibid., Jorn. II.}.
Но едва-ли не самое замчательное въ этой драм — соблюденіе единства мста и даже, насколько возможно, единства времени,— обстоятельство, доказывающее, что освобожденіе испанской сцены отъ ига единствъ въ то время не было еще общепризнаннымъ фактомъ.
Совсмъ въ другомъ род, La suer te sin esperanza (Неожиданное счастье), одноактная комедія, дйствіе которой происходитъ то въ Сарагосс, то въ Валенсіи, то на дорог между этими двумя городами, событія, изображенныя въ пьес, обнимаютъ собою нсколько лтъ. Герой, въ ту самую минуту, когда совершается его заочный бракъ въ Валенсіи, подвергается нападенію въ Сарагосс. Его относятъ въ домъ какого-то чужестранца, гд онъ страстно влюбляется въ молоденькую и хорошенькую сестру хозяина. Братъ угрожаетъ ему смертью, если онъ немедленно не обвнчается съ нею. Герой уступаетъ угроз, женится и молодые узжаютъ въ Валенсію. Дорогой онъ разсказываетъ жен свою несчастную исторію и чтобъ развязаться съ нею онъ хладнокровно замышляетъ убить ее. Впрочемъ онъ отказывается отъ этого намренія и они прізжаютъ въ Валенсію, гд жена, слпо привязанная къ мужу, добровольно служитъ ему, какъ раба, и даже заботится о ребенк, котораго онъ иметъ отъ своей валенсійской супруги. За однми нелпостями слдуютъ другія. Сарагосская жена видитъ наконецъ себя вынужденной заявить открыто о своихъ правахъ. Неблагодарный мужъ пытается убить ее и остается въ увренности, что это ему удалось. Его арестовываютъ по обвиненію въ убійств и въ то же время прізжаетъ братъ жены и требуетъ правильнаго судебнаго поединка съ обидчикомъ. Никто однако не хочетъ быть секундантомъ у обольстителя. Въ послднюю минуту оскорбленная жена, которую вс считали погибшей, является на пол битвы въ полномъ вооруженіи не за тмъ, чтобы защитить своего преступнаго супруга, а чтобы мужественно отмстить за свою поруганную честь. Но король Фердинандъ, предсдательствующій на поединк, не допускаетъ ее до боя и эта странная исторія оканчивается бракомъ аррагонской героини съ ея прежнимъ обожателемъ, который почти и не появлялся на сцен, исходъ дйствительно неожиданный, suerte verdaderamente sin esperanza, которымъ и объясняется заглавіе этой неуклюжей пьесы.
Стихъ пьесы, хотя и не особенно художественный, во всякомъ случа гораздо лучше сюжета. Она написана плавными quintillas или краткими пятистрочными стансами, пересыпанными длинными вставками размра старинныхъ романсовъ. Сцена праздника на берегу моря близь Валенсіи, гд вс дйствующія лица сходятся впервые, очень удачна. Тоже нужно сказать и о нкоторыхъ мстахъ послдняго дйствія. Вообще говоря, въ комедіи много остротъ и каламбуровъ, за то во всемъ остальномъ — поразительная бдность. Она открывается loa, гд авторъ много распространялся о могуществ человка, а оканчивается рчью Фердинанда, который заявляетъ, что за исключеніемъ завоеванія Гренады ничто не могло доставить ему столько радости какъ состоявшееся при помощи его примиреніе влюбленныхъ. И loa и рчь смшны и неумстны {Подробности объ Агиляр можно найти у Редригеса (рр. 148, 149) и у Химено (Tom. I р. 255). Послдній, какъ это часто случается, только привелъ въ большій порядокъ матеріалъ, собранный Родригесомъ. Семь пьесъ Агиляра вошли вмст съ комедіями другихъ писателей въ сборникъ, напечатанный въ Валенсіи въ 1609 и 1616 гг. Принадлежащій мн экземпляръ ‘Snerte sin Esperanza’ не иметъ ни года, ни пагинаціи и повидимому изданъ раньше. Другая пьеса Агиляра ‘Venganza Honrosa’ помщена въ пятомъ том ‘Diferentes Comedias’, упомянутомъ въ 5 примчаніи.}.
Гораздо большею извстностью, чмъ два разсмотрнные мною писателя, пользовался еще одинъ валенсійскій поэтъ, Гильенъде Кастро. Подобно имъ, онъ не довольствовался успхами въ своей провинціи, но ршился искать счастья въ столиц. Родился онъ, въ 1567 г. отъ благородной семьи и еще въ молодости сдлался въ своемъ город извстнымъ писателемъ. Въ 1531 г. онъ былъ членомъ Nocturnos, извстнйшаго изъ литературныхъ клубовъ, основанныхъ въ Испаніи на манеръ бывшихъ въ Италіи одно время въ большой мод академій. Его литературныя симпатіи еще боле усилились, благодаря участію въ этомъ клуб, членами котораго были также Таррега, Агиляръ и Артіеда {Въ примчаніи Cerd y Rico къ ‘Diana’ Gil Polo 1802, рр. 516—519, находится описаніе этого клуба и перечень его членовъ. Баррера говоритъ, что онъ существовалъ всего съ 4-го октября 1591 по 13 апрля 1593 г. и что Агиляръ былъ однимъ изъ его основателей.}.
Впрочемъ не одна литература наполняла его жизнь. Въ извстный періодъ мы находимъ его капитаномъ кавалеріи, затмъ, онъ такъ понравился расточительному вице-королю Неаполя, графу Беневенте, что послдній поручилъ ему важный административный постъ. Вслдствіе этого въ Мадрит его приняли прекрасно: герцогъ Оссуна назначилъ ему ежегодную пенсію въ тысячу кронъ, а всемогущій фаворитъ, герцогъ д1Оливаресъ, прибавилъ къ этому крупную сумму отъ казны. Цр безпокойный характеръ, недовольный умъ и жестокое упрямство испортили всю карьеру де Кастро. Вскор онъ принужденъ былъ прибгнуть къ перу, чтобы зарабатывать себ средства къ жизни. Въ 1615 г. Сервантесъ говоритъ о немъ, какъ о популярнйшемъ изъ драматическихъ писателей Испаніи, а въ 1620 г. онъ вмст съ Лопе участвуетъ въ празднеств канонизаціи св. Исидора и получаетъ за свои пьесы одну изъ наградъ. Шесть лтъ спустя онъ все еще перебивался своими драматическими произведеніями, а въ 1631 г. умеръ, не оставивши посл себя ничего, и былъ похороненъ на счетъ благотворительнаго фонда {Rodriguez р. 177, Xinieno, Tom. I, р. 305, Fuster, Tom. I, p. 235. Послднее сочиненіе въ біографическомъ отношеніи наиболе цнно. Портреты Гильена де Кастро, Гаспара Агиляра, Луиса Вивесса, Аузіаса Марча, Хайме Роига, Франциска Тарреги, Франциска де Борха и другихъ извстныхъ валенсійцевъ были написаны для одной изъ галлерей Валенсіи живописцемъ Хуаномъ де Рибальта, умершимъ въ 1628 г. Портреты Таррега, Агиляра и Гильена де Кастро вроятно подлинники, такъ какъ поэты эти были современниками художника. Вся эта коллекція, состоящая изъ тридцати одного портрета, находилась въ монастыр La Murta de San Geronimo въ то время, когда Бермудесъ составлялъ свой Dictionary of Artists. См. Tom. IV, 1800, p. 181. Теперь эти портреты составляютъ собственность академіи Санъ-Карлосъ въ Валенсіи.}.
Изъ произведеній де Кастро, за исключеніемъ пьесъ, изданы весьма немногія. Пьесы же его, въ числ 27 или 28, были напечатаны между 1614 и 1625 гг. Он положительно принадлежатъ къ школ Лопе, между которымъ и Гильеномъ де Кастро существовала тсная дружба. Дружбу эту можно прослдить, начиная съ посвященія одной изъ комедій Лопе Гильену де Кастро и нсколькихъ мстъ въ его ‘Разныхъ сочиненіяхъ’, вплоть до эпохи изгнанія Лопе въ Валенсію, со стороны де Кастро дружба эта доказывается посвященіемъ сборника его драматическихъ произведеній Марселл, любимой дочери Лопе.
Въ драмахъ де Кастро отражаются полно, ярко, какъ личныя обстоятельства его жизни въ связи съ духомъ современной ему эпохи, такъ и особенности его поэтической школы. Въ пьес ‘Mal casados de Valencia’ (Неравные браки въ Валенсіи) повидимому изображаются событія, лично извстныя автору. Это — рядъ любовныхъ интригъ въ род интригъ комедій Лопе и заканчивающихся расторженіемъ двухъ браковъ одной дамой, которая переодвшись пажемъ, живетъ въ одномъ дом во своимъ прежнимъ возлюбленнымъ и его женой. Хитрости этой женщины выходятъ подъ конецъ наружу и она спасаетъ себя обычнымъ средствомъ: поступаетъ въ монастырь. Съ другой стороны, содержаніе его пьесы ‘Донъ Кихотъ’ заимствовано изъ первой части романа Сервантеса, бывшаго тогда свжей литературной новинкой. Любовь Доротеи и Фердинанда и безуміе Карденіо составляютъ основу главной интриги. Развязкой является перенесеніе рыцаря въ клтк священникомъ и цирюльникамъ въ его собственный домъ, какъ это происходитъ и въ роман. Нкоторыя мста слегка измнены въ виду сценическихъ условій, но языкъ главныхъ дйствующихъ лицъ сохраненъ и заимствованія изъ романа очевидны. Эти дв драмы написаны почти исключительно размромъ старинныхъ redondillas и отличаются тщательной отдлкой стиха. Та и другая, бдны поэтическимъ вымысломъ, а первый актъ Mal Casados de Valensia сверхъ того обезображенъ массой каламбуровъ, которые были тогда конечно въ мод, но которые намъ кажутся блдными и не остроумными {Об пьесы де Кастро помщены въ первомъ том его Comedias, изданныхъ въ 1641 г. Находящійся у меня Донъ-Кихотъ изданъ отдльной брошюрой безъ пагинаціи и обозначенія года изданія. Онъ украшенъ грубыми рисунками на дерев, какіе обыкновенно встрчаются въ подобныхъ старинныхъ испанскихъ изданіяхъ. Въ сценическихъ указаніяхъ такъ описано первое появленіе Донъ-Кихота на сцен: ‘Донъ-Кихотъ възжаетъ верхомъ на Россинант, одтый согласно съ описаніемъ его въ исторіи’. Redondillas этой пьесы въ отношеніи стиха безупречны, образцомъ ихъ могутъ служитъ жалобы Карденіо въ конц перваго акта:
Donde me llevan los pies
Sin la vida? El seso pierdo,
Pero como ser cnerdo
Si fu traydor el Marques?
Que cordura, que concierto.
Tendr yo, si estoy sin ini?
Sin ser, sin aima у sin ti?
Ay, Lucinda, que me has muerto! и т. д.
Gurin de Bouscal, одинъ изъ многочисленныхъ французскихъ драматурговъ (См. Puibusque Tom. II, p. 441), свободно пользовавшихся произведеніями испанскихъ драматурговъ, жившихъ между 1630 и 1650 гг., поставилъ эту пьесу Гильена на французской сцен въ 1638 г.}.
Въ другомъ род, хотя не мене характеристична для своего времени комедія подъ заглавіемъ Piedad у Justitia (Милосердіе и Справедливость). Это ужасная исторія одного венгерскаго принца, осужденнаго на смерть за самыя страшныя преступленія, но спасеннаго народомъ отъ казни, потому что принцъ этотъ, не смотря на вс свои пороки, сохранилъ извстнаго рода честность и отказался отъ трона, который ему предлагали мятежники. Драма эта превосходитъ вс предыдущія пьесы богатствомъ и разнообразіемъ метра и написана боле живымъ языкомъ. Успхомъ своимъ она обязана сюжету, гд восхваляется преданность королю, національная добродтель испанцевъ, которая проявилась уже давно во взаимныхъ отношеніяхъ короля и народа, а впослдствіи дошла до такихъ преувеличеній, что, благодаря ей, погибли въ конецъ многія лучшія стороны испанскаго національнаго характера {Эта пьеса напечатана во второмъ том Comedias Гильена, а также въ ‘Flor de las Mejores Doce Comedias etc., Madrid, 1652. Гильенъ посвятилъ второй томъ своихъ комедій, найденный мною въ Ватикан, своей двоюродной сестр донь Анна Figuerola y de Castro.}.
Santa Barbara Мilagro del monte y martirdel cielo. (Святая Варвара или горное чудо и небесная мученица) принадлежитъ къ другому роду популярныхъ драмъ, созданному Лопе де Вегою. Это одна изъ тхъ пьесъ, гд сопоставлены другъ съ другомъ божественная и человческая любовь. Подобно другимъ пьесамъ того же сорта, эта пьеса была безъ сомннія результатомъ строгихъ мръ противъ театровъ, придуманныхъ подъ вліяніемъ духовенства. Дйствіе происходитъ въ Никомедіи, въ третьемъ вк по P. X., когда исповданіе христіанства считалось еще преступнымъ. Сюжетъ пьесы — исторія св. Варвары, бывшей, если врить легенд, современницей Оригена, который и появляется на сцен въ числ главныхъ дйствующихъ лицъ. Въ начал драмы героиня заявляетъ, что она уже отдалась душей новой сект. Въ конц она является торжествующей мученицей, публично исповдующей свою вру и увлекающей за собою не только возлюбленнаго, но и вліятельнйшихъ обитателей города.
Одна изъ сценъ этой пьесы въ особенности проникнута духомъ и наивной врой той эпохи, ей подражалъ впослдствіи Кальдеронъ въ своей драм El Magico prodigioso (Магъ — Чудотворецъ). Здсь св. Варвара изображается заключенной въ башн, гд она, въ одиночеств, предается христіанскимъ размышленіямъ. Тутъ подъ видомъ изящнаго и любезнаго испанскаго кавалера внезапно предстаетъ передъ нею врагъ рода человческаго. Въ искусно придуманной аллегоріи онъ разсказываетъ ей свои приключенія, но ему не удается вполн обмануть ее и она начинаетъ догадываться, что говоритъ съ нею. Во время этого разговора, отецъ и возлюбленный Варвары входятъ въ темницу. Для отца таинственный щеголь остается невидимымъ, но его отлично видитъ любовникъ, ревность котораго разгорается до крайнихъ предловъ. Первый актъ кончается недоразумніями и упреками, вполн понятными при такихъ обстоятельствахъ, причемъ отецъ высказываетъ искреннее убжденіе, что возлюбленнаго слдовало-бы засадить въ домъ сумашедшихъ и что онъ вовсе недостоинъ быть мужемъ такой прекрасной двушки, какъ его дочь {Эта соmedia de Santos (Священная пьеса) не вошла въ собраніе пьесъ Гильена, но у меня находится экземпляръ ея, изданный въ 1729 г. въ Мадрит и подписанный его именемъ, ему же приписана она и въ каталог Уэрты. Но помимо всего ея стихосложеніе и характеръ громко свидтельствую!ъ въ полозу ея подлинности. Мста, гд героиня говоритъ о Христ, какъ о своемъ возлюбленномъ и супруг, подобно всмъ такимъ мстамъ въ старинной испанской драм, сильно шокируютъ ухо протестанта.}.
Важнйшими изъ пьесъ Гильена де-Кастро считаются дв его драмы о Родриг Сил, озаглавленныя Los Mocedades del Sid (Юность или юношескіе подвиги Сида). Содержаніе ихъ заимствовано изъ ‘старинныхъ народныхъ романсовъ, которые, по свидтельству Франциско Сантоса и другимъ свдніямъ, распвались по улицамъ долго спустя посл эпохи Гильена де Кастро {‘El Verdad en el Potro, y el Cid Resuscitado’. Fr. Santos (Madrid 1686, in-12о) содержитъ романсы о Сид (стр. 9, 10, 61, 106 и пр.) въ томъ вид, въ какомъ они тогда плись на улицахъ слпыми нищими. Спустя около столтія этотъ фактъ подтверждается свидтельствомъ Сарміенто.}. Въ первой изъ этихъ драмъ описывается начало карьеры знаменитаго героя. Начинается она торжественной сценой посвященія его въ рыцари, за которой слдуетъ сцена обиды, нанесенной его отцу въ зал королевскаго совта. Дале слдуютъ картины, въ которыхъ изображается мужественный духъ юнаго Родриго и смерть гордаго графа Лозано, который смертельно оскорбилъ старика отца Сида, давши ему пощечину, вс эти событія разсказаны согласно стариннымъ хроникамъ.
Переходимъ къ драматической сторон сюжета, весьма удавшейся Гильену де-Кастро. Химена, дочь графа Лозано, представлена въ драм влюбленной въ юнаго рыцаря. У ней естественно является борьба между любовью и чувствомъ дочерняго долга, оорьба эта, проведенная черезъ всю пьесу, составляетъ главнйшій интересъ драмы. Истерзанная скорбью, Химена является къ королю, долгъ дочери беретъ у ней на минуту верхъ надъ чувствомъ любви и, повинуясь этому долгу, она требуетъ казни своему возлюбленному по стариннымъ законамъ королевства. Казнь эта не могла быть исполнена, благодаря чудесамъ храбрости, оказаннымъ Родриго въ битв съ маврами, осаждавшими въ то время столицу. При ложномъ извстіи о гибели Сида изъ груди Химены вылетаетъ невольное признаніе ея любви къ нему и наконецъ, благодаря участію провиднія, и естественному росту любовной привязанности, возбуждаемой подвигами, совершонными Родриго во имя возлюбленной и для защиты короля и отечества, все это завершается бракомъ любовниковъ.
Въ Европ драма Гильена де Кастро сдлалась особенно извстной не по тому только, что она лучше остальныхъ его вещей, но и потому еще, что Корнель, его современникъ, положилъ ее въ основу своей великолпной трагедіи ‘Сидъ,’ опредлившей на цлыхъ два столтія характеръ серьезной драмы на всемъ континент. Хотя Корнель, подъ вліяніемъ поднятыхъ кардиналомъ Ришелье горячихъ споровъ о трехъ единствахъ, и сдлалъ въ своей пьес нсколько удачныхъ поправокъ, но тмъ не мене онъ сосредоточилъ главный интересъ все-таки на борьб долга и любви,— борьб впервые созданой геніемъ Гильена де Кастро.
Въ обработк этой темы Корнель не превзошелъ своего испанскаго предшественника ни художественностью, ни драматической силой, а по временамъ онъ длаетъ даже довольно существенные промахи. Такъ напр., чтобы сжать дйствіе въ рамки 24 часовъ, вмсто нсколькихъ мсяцевъ, какъ оно происходитъ у Кастро, Корнель долженъ былъ допустить насиліе естественныхъ чувствъ и заставить двушку влюбиться въ убійцу отца, прежде нежели успли унести его бездыханный трупъ. Онъ передлываетъ также сцену ссоры, которая у Гильена происходитъ въ присутствіи короля, вслдствіе чего сцена эта выходитъ у него мене трагичной и естественной. Не зная исторіи, Корнель длаетъ Севилью резиденціей королевскаго двора двумя вками раньше, чмъ этотъ городъ былъ отнятъ у мавровъ. Подчинивъ дйствіе условнымъ правиламъ трехъ единствъ, начинавшимъ уже господствовать на Французской сцен, Корнель, правда, съумлъ исключить изъ своей пьесы находящійся у его предшественника столь неумстный эпизодъ о чуд св. Лазаря, заимствованный Гильеномъ изъ старинныхъ романсовъ, но вообще говоря, онъ исказилъ свободный и естественный ходъ событій и тмъ самымъ ослабилъ производимое ими впечатлніе.
Гильенъ де Кастро, напротивъ, взявши факты своей драмы такими, какими они сохранились въ народныхъ преданіяхъ, сразу завоевалъ себ симпатіи публики и въ то же время сохранилъ дйствію свжесть и жизненность стариннаго романса и придалъ всей пьес яркій національный тонъ и колоритъ. Такова сцена въ королевскомъ совт, гд гордый графъ Лозано наноситъ оскорбленіе отцу Сида, таковы нкоторыя сцены между Сидомъ и Хименой и между ними обоими и королемъ, обличающія въ автор поэтическую силу и большой драматическій талантъ.
Слдующій отрывокъ, гд окутанный вечернимъ сумракомъ отецъ Сида ждетъ сына въ условномъ мст, посл поединка, едва ли не самое характерное и сильное мсто драмы, во всякомъ случа онъ несравненно выше соотвтствующихъ ему мстъ во французской пьес. (Сцены V и VI третьяго акта).

Діего.

Ни овечка, потерявшая своего пастуха, не блетъ такъ жалобно, ни львица, у которой похитили дтенышей, не рыкаетъ такъ яростно и нетерпливо, какъ я поджидаю моего Родриго. О мой возлюбленный сынъ! Ища его повсюду, напрасно я обнимаю васъ, ночныя тни! Я ему сказалъ условный знакъ и назначилъ мсто, куда онъ долженъ прійти. Онъ былъ послушенъ всегда, неужели на этотъ разъ онъ ослушается меня? Этого не можетъ быть, а между тмъ я испытываю тысячи мукъ! Можетъ быть какой-нибудь непредвиднный случай заставилъ его измнить свое намреніе. Кровь застываетъ у меня въ сердц. Можетъ быть онъ убитъ, раненъ или взятъ. О праведное небо! Сколько ужасовъ приходитъ мн въ голову! Но что это? Неужели это онъ? Нтъ, я не заслужилъ такого счастія! Эта не его голосъ, а эхо моего собственнаго стона. Но вотъ будто явственно слышится звукъ лошадиныхъ копытъ по сухимъ камнямъ. Родриго слзаетъ съ коня. Неужели мн въ самомъ дл суждено такое счастіе? Ты ли это, мой сынъ?

(Родриго слзаетъ съ коня).

Сидъ: Отецъ, это ты?
Діего: Возможно-ли, что я держу тебя въ моихъ объятіяхъ? Дай мн собраться съ силами, чтобъ осыпать тебя похвалами. Отчего ты такъ запоздалъ? И такъ какъ мы здсь, то я не стану утомлять тебя вопросами. Хорошо ты поступилъ, мой сынъ, молодцомъ выдержалъ испытаніе, хорошо подражалъ моимъ прежнимъ подвигамъ. Достойнымъ образомъ уплатилъ свой сыновній долгъ! Прикоснись рукой къ моимъ сдинамъ, которыя ты всегда почиталъ, прильни любящими устами къ моей щек, честь которой теперь возстановлена. Гордая душа склоняется передъ твоей храбростью, спасшей честь рода, который былъ чтимъ многими королями Кастиліи {*}.
(*) Diego. No la ovejuela su pastor perdido,
Ni el leon que sus hijos le han quitado,
Bald quejosa, ni bram ofendido,
Como yo por Rodrigo. Ay, hijo amado!
Voy abrazando sombras descompaesto
Entre la oseura noche que ha cerrado.
Dile la sea, y senalle el puesto,
Donde acudiese, en sucediendo el caso
Si me habr sido inobediente en esto?
Pero no puede ser, mil penas paso!
Algun inconveniente le habr hecho,
Mudando la opinion, torcer el paso
Que helada sangre me rebienta el pecho!
Si es muerto, herido, preso? Ay, Cielo santo!
Y quantas cosas de pesar sospecho!
Que siento? es l? mas no meresco tanto.
Sera que corresponden a mis males
Los ecos de mi voz у de mi llanto.
Pero entre aquellos secos pedregales
Vuelvo oir el galope de un caballo.
De l se apea Rodrigo! hay dichns taies?

Sale Rodrigo.

Hijo? Cid. Padre?
Diego. Es posible que me hallo
Entre tus brazos? Hijo, aliento tomo
Para en tus alabanzas empleallo.
Como tardaste tanto? pues de piomo
Te puso mi deseo, y pues veniste,
No he de canzarte pregando el como.
Bravamente probaste! bien lo hiciste!
Bien mis pasados brios imitaste!
Bien me pagaste el ser que me debiste!
Toca las blancas canas que me honraste,
Llega la tierna boca a la mexilla
Donde la mancha de mi honor quitaste!
Soberbia el aima tu valor se humilia,
Como conservador de la nobleza,
Que ha honrado tantos Reyes en Castilla.
Mocedndes del Cid, Primera Parte, Jorn. II.}
Значительно слабе вторая часть, гд описываются осада Заморы, гибель короля Санчо подъ стнами этого города и рядъ слдовавшихъ за этимъ событіемъ вызововъ и поединковъ. Нкоторыя мста, напр. подробности смерти короля, совсмъ непригодны для драматическаго представленія,— до того он грубы и отвратительны. Но даже и тутъ, какъ и въ другихъ боле счастливыхъ страницахъ, Гильенъ де Кастро съумлъ перенести въ свою драму народный взглядъ на героическія времена, имъ изображенныя, и, благодаря этому, придалъ своимъ сценамъ жизнь и реальность, едва-ли достижимыя другимъ путемъ.
Въ самомъ дл, главную прелесть разбираемой драмы и составляетъ этотъ народный колоритъ, эти народныя преданія, которыя постоянно пробиваются изъ всхъ поръ пьесы и придаютъ ей особенную типичность. Такъ оскорбленіе престарлаго Сида въ совт, жалоба Химены королю на убійцу отца, отношеніе Сида къ своей возлюбленной, исторія прокаженнаго, низкое предательство Веллидо Дольфоса, упреки королевы Урраки съ высоты стнъ осажденнаго города {Обвиненіе въ укрывательств убійцы короля Санчо, запятнавшее честь всего города Заморы, занимаетъ пространное мсто въ ‘Crnica General’ (Parte IV), въ ‘Cronica del Cid’ и въ старыхъ романсахъ, и извстно подъ названіемъ El Reto de Zamora. Оно иметъ характеръ вызова, сохраненный за нимъ Гильеномъ и занесенный въ Partidas VII, Tit. III, ‘De los Rieplos’ (О вызовахъ), гд этотъ вызовъ признается вполн законнымъ.} и слдующіе за ними вызовы и поединки, — вс эти сцены заимствованы изъ старинныхъ романсовъ, часто дословно и всегда съ сохраненіемъ ихъ духа, свжести и живописныхъ подробностей. Это должно было поразительно дйствовать на кастильскую публику, всегда чувствительную къ красотамъ старинной народной поэзіи, всегда способную возбуждаться, словно боевымъ кличемъ, разсказами о подвигахъ старинныхъ народныхъ героевъ {Пьесы Гильена, героемъ которыхъ являлся Сидъ, были не разъ перепечатываемы, чего повидимому не длалось съ другими его пьесами. Вольтеръ въ своемъ предисловіи къ Корнелевскому Сиду говоритъ, что Корнель заимствовалъ содержаніе своей пьесы у Діаманте. Было же совершенно наоборотъ: Діаманте, писавшій посл Корнеля, многимъ былъ ему обязанъ, какъ мы это увидимъ впослдствіи. Біографія Гильена де Кастро, написанная лордомъ Голландомъ и о которой было уже упомянуто выше, интересна, хотя далеко не полна.}.
Остальныя драмы Гильена де Кастро носятъ на себ слды тхъ же принциповъ и тхъ же пріемовъ композиціи. Содержаніе пьесы El curioso impertinente (Назойливое любопытство) заимствовано изъ сказки, которую Сервантесъ разсказалъ въ первой части своего ‘Донъ-Кихота’. El Conde Alarcos (Графъ Аляркосъ) и El Conde d’Irlos (Графъ Ирлосъ) взяты изъ прелестныхъ старинныхъ романсовъ подъ тми же названіями. Las Maravillas deBabilonia (Чудеса Вавилоніи) есть нчто въ род мистеріи, гд слишкомъ много отдано мста исторіи непорочной Сусанны и преслдующихъ ее старцевъ и въ которой выведенъ Навуходоносоръ, жующій на сцен траву, подобно жвачному животному {‘Las Maravillas de Babilonia’ отсутствуетъ въ собраніи пьесъ Гильена и не упоминается ни Родригесомъ, ни Фустеромъ. Она помщена въ изданіи, озаглавленномъ ‘Flor de las Mejores Doce Comedias, Madrid, 1652, in 4о.}. Впрочемъ во всем этомъ видно желаніе удовлетворить національному вкусу, и здсь, какъ и везд, Гильенъ де Кастро является ученикомъ Лопе де Веги и отличается отъ своихъ соперниковъ больше легкостью и плавностью стиха, нежели другими боле существенными и оригинальными достоинствами.
Вторымъ изъ раннихъ подражателей Лопе де Веги былъ Луисъ Велесъ де Геварц, достоинства котораго были тогда же признаны Сервантесомъ. Родился., онъ въ Эсих, въ Андалузіи, по однимъ свидтельствамъ въ 1570, по другимъ въ І572 или 1574, но жилъ, кажется, постоянно въ Мадрит, гд онъ и умеръ въ 1644 году, назначивъ графа Лемоса и герцога Верагуаса, потомка Колумба, своими душеприкащиками. Благодаря ихъ участію, онъ былъ похороненъ съ почестями и церемоніями, боле соотвтствовавшими ихъ высокому положенію, чмъ его скромной дол. Есть достоврныя свидтельства, что еще за 12 лтъ до кончины имъ было уже написано для театра 400 пьесъ. А такъ какъ расположеніе публики и двора не покидало его до конца долгой жизни, то можно съ увренностью сказать, что онъ былъ однимъ изъ наиболе популярныхъ драматурговъ той эпохи {Antonio, Bib. Nov., Tom. II, p. 68, и Montalvan, Paro Todos въ своемъ составленномъ въ 1632 каталог авторовъ, писавшихъ для сцены. Намъ еще придется говорить о Гевар, какъ автор ‘Diablo Cojuelo’. У него былъ сынъ, писавшій пьесы вычурнымъ языкомъ (cultismo) и умершій въ 1675 г.}.
Однако онъ не удостоился полнаго собранія своихъ произведеній и потому до насъ дошли только немногія изъ его пьесъ. Къ счастію, одна изъ его сохранившихся драмъ есть вмст съ тмъ и одна изъ лучшихъ, если судить по успху ея первыхъ представленій и по тому мсту, которое она сохранила за собой въ общественномъ мнніи. Въ основу ея положенъ хорошо извстный эпизодъ изъ исторіи Санчо Храбраго и относящійся къ тому времени, когда въ 1293 году городъ Тарифа возл Гибралтара былъ осажденъ мятежнымъ королевскимъ братомъ, принцемъ Донъ-Хуаномъ, ставшимъ во глав арміи мавровъ, а защиту города принялъ на себя Алонзо Пересъ, глава вельможнаго дома Гузмановъ.
‘Донъ Алонзо Пересъ де Гузманъ’, какъ говоритъ старинная хроника, хорошо защищалъ ввренный ему городъ. Но у инфанта ДонъХуана былъ пажемъ сынъ этого Алонзо Переса. Надясь на это, онъ потребовалъ у Алонзо сдачи города, угрожая въ противномъ случа убить его сына. Д. Алонзо отвчалъ, что онъ не можетъ сдлать этого, потому что городъ принадлежитъ королю, что до угрозы умертвить его сына, то онъ самъ готовъ дать ему кинжалъ, годный для этой цли. И съ этими словами онъ перебросилъ черезъ городскую стну свой кинжалъ, прибавивъ, что онъ скоре готовъ потерять сына и еще пятерыхъ другихъ, если бы они у него были, нежели быть низкимъ предателемъ и сдать собственность короля, его повелителя, которому онъ присягалъ въ врности. Хотя взбшенный Д. Хуанъ и веллъ зарзать ребенка на глазахъ отца, но при всемъ томъ онъ никогда не могъ взять города ‘ {Cronica de D. Sancho el Bravo, Valladolid, 1554, folio, f. 76.}.
Въ другихъ разсказахъ объ этомъ ужасномъ событіи мы находимъ слдующія подробности: бросивши свой кинжалъ, Алонзо, подавляя свое горе, слъ съ женою обдать. Въ это время народъ съ высоты городскихъ укрпленій видлъ гибель невиннаго ребенка и разразился криками ужаса и негодованія. Алонзо всталъ было изъ-за стола, но, узнавши въ чемъ дло, спокойно вернулся къ столу, говоря: ‘А я думалъ, что мавры ворвались въ городъ’ {См. Quintana, Vidas de Espaoles Clebres, Tom. I, Madrid, 1807, in 12о, p. 51 и соотвтствующія мста въ пьес. Мартинесъ де ла Роза въ своей ‘Isabel de Solis’, описывая реальную или воображаемую картину смерти юнаго Гузмана, приписываетъ отцу боле нжности по отношенію къ сыну. Но суровая старинная хроника по всмъ вроятіямъ ближе къ истин и пьеса придерживается ее.}.
За это пожертвованіе отцовскими чувствами долгу врнаго подданнаго, несомннно долженствовавшее экзальтировать воображеніе людей тогдашней эпохи, Гузманъ былъ награжденъ прибавленіемъ нкоторыхъ аттрибутовъ къ его гербу, въ чемъ можно удостовриться и теперь по фамильной печати и прозвищемъ El Buenо,— добраго, врнаго. Въ испанской исторіи это прозвище почти неразрывно связано съ именемъ Алонзо Гузмана.
Таковъ сюжетъ и такова на самомъ дл сущность пьесы Гевары ‘Mas pesa el Rey que la Sangre’ (Король важне узъ крови), свидтельствующей о большомъ драматическомъ искусств автора. Въ начал пьесы король Донъ-Санчо обращается съ своимъ великимъ вассаломъ Алонзо Пересомъ де Гузманомъ крайне жестоко и несправедливо, такъ что героическая врность вассала еще рзче выступаетъ въ конц драмы и производитъ вящій эффектъ. Сцена, когда Гузманъ выходитъ отъ короля раздраженный, но вполн покорный королевской власти, сцена между отцомъ и сыномъ, которые поддерживаютъ другъ друга призывомъ къ долгу и чести и единогласно заявляютъ, что лучше перенести все, но не сдавать города врагу, наконецъ, послдняя сцена, когда по снятіи осады, Гузманъ приноситъ трупъ своего сына, въ доказательство своей врности и покорности несправедливому государю, — вс эти сцены достойны лучшихъ англійскихъ трагедій и представляютъ не мало сходства со сценами изъ произведеній Грина и Уэбстера. Въ качеств произведенія, прославляющаго безграничную врность королю, эту великую добродтель героическихъ временъ Испаніи, драма Гевары возбудила всеобщій восторгъ и заняла видное мсто не только въ исторіи національнаго театра, но и вообще, какъ иллюстрація національнаго характера испанцевъ. Разсматриваемая съ этихъ точекъ зрнія, драма Гевары представляется грандіознйшимъ явленіемъ новйшей сцены {Имющійся у меня экземпляръ этой пьесы помченъ 1745 г. Какъ и въ большей части другихъ изданныхъ драмъ Гевары, въ ней много напыщенности и отчасти гонгоризма. Но возвышенный тонъ, которымъ она проникнута, всегда находилъ откликъ въ испанскомъ характер.}.
Въ большинств остальныхъ своихъ пьесъ Гевара мене уклонился отъ обычной проторенной дорожки, чмъ въ разсмотрнномъ нами глубоко-трагическомъ произведеніи. La Luna de laSierга (Горная Діана), напримръ, есть поэтическая картина врности королю, мужества и нравственнаго достоинства низшихъ слоевъ испанскаго общества. Вс эти качества олицетворены въ гордомъ и независимомъ селянин, который женится на одной красотк изъ сосднихъ горъ, но къ несчастію видитъ, что одинъ вельможа преслдуетъ его подругу своею любовью. Отъ преслдованій этихъ молодая женщина спасается только благодаря открытому и смлому ходатайству мужа передъ королевой Изабеллой {Luna de la Sierra поставлена цервой пьесой въ сборник ‘Flor de las Mejores Doce Comedias’ 1652.}.
El Ollero de Ocana (Горшечникъ изъ Оканьи) также комедія интриги и, подобно предыдущей, строго держится условій этого рода произведеній. Reinar despus d morіг (Царствованіе посл смерти) представляетъ трагедію полную меланхоліи и идиллической нжности, вполн соотвтствующей судьб Инесы де Кастро, печальная исторія которой дала содержаніе пьес.
Въ религіозныхъ драмахъ Гевары мы, по обыкновенію, видимъ, какъ любовныя приключенія примшиваются къ возвышеннымъ духовнымъ порываніямъ къ тому, что должно быть наиболе удалено отъ грязи человческихъ страстей. Такъ въ Los tr&egrave,s ma yores por tentos (Три великихъ чуда) мы находимъ всю исторію св. Павла, который въ первыхъ сценахъ изображается любовникомъ Маріи Магдалины. La Corte de Sаtаnаs (Дворъ Сатаны) передаетъ намъ исторію Іоны, который оказывается сыномъ Сарептской вдовы, живущимъ при ниневійскомъ двор въ царствованіе Нина и Семирамиды, пьеса обставлена такими ужасами, которые, казалось бы, совершенно неудобно выставлять передъ почтенными и врующими зрителями.
Однажды впрочемъ Гевара, если и не нарушилъ законовъ драматическаго искусства, то переступилъ границы дозволеннаго на испанской сцен и тмъ навлекъ на себя неудовольствіе всесильной инквизиціи. Въ пьес Elp1ei о del Diablo con el Cura d Madrilejos (Тяжба дьявола съ Мадрилехскимъ священникомъ), сочиненной имъ вмст съ Рохасомъ и Мирой де Мескуа, онъ вывелъ на сцену исторію одной бдной помшанной двушки, которая прослыла за колдунью и избавилась отъ смерти только благодаря сознанію, что она одержима бсами. Бсовъ этихъ заставляютъ выйти изъ ея тла тутъ же на спен, съ помощію различныхъ причитаній и заклинаній. Пьеса эта, по всей вроятности основанная на факт, весьма любопытна по содержащимся въ ней страннымъ деталямъ. Но извстно, что въ Испаніи колдовство, судъ надъ нимъ и наказаніе принадлежали исключительно вднію святаго судилища. Вслдствіе этого пьеса Гевары была изгнана со сцены, ее запрещено было даже читать и она скоро была забыта публикой. Нужно сознаться, что подобные случаи весьма рдко встрчаются даже въ исторіи испанскаго театра {Перечисленныя нами пьесы разсяны по различнымъ сборникамъ: ‘El Pleitо del Diablo’ помщена въ только-что поименованной книг, Flor delasmejores doce comedias, la Corte del Diablo въ двадцать восьмомъ том Comedias Escogidas. Принадлежащій мн экземпляръ ‘Tres Portentos’ иметъ видъ брошюры и не помченъ годомъ. Въ собраніи Comedias Escogidas помщено пятнадцать комедій Гевары (о нихъ будетъ говориться впослдствіи). Полагаютъ, что ихъ могло быть собрано гораздо больше.}.
Едва-ли не самымъ усерднымъ подражателемъ Лопе де Веги былъ его біографъ и поклонникъ Пересъ де Монтальванъ, сынъ придворнаго книгопродавца, родившійся въ Мадрит въ 1602 году {У Alvarez y Baena, Hijos de Madrid, Tom. HI, p. 167, находится превосходная біографія Монтальвана. Отецъ Монтальвана долженъ былъ сдлаться священникомъ еще при жизни Лопе де Веги, такъ какъ былъ его исповдникомъ. Obras de Lope, Tom. XX, pp. 16 и 41. Подобныя превращенія были въ то время не рдки.}. Семнадцати лтъ отъ роду онъ уже былъ лиценціатомъ теологіи и авторомъ пьесъ, имвшихъ порядочный успхъ, осьмнадцати лтъ онъ состязался съ знаменитйшими поэтами той эпохи въ поэтическомъ турнир по случаю канонизаціи св. Исидора Мадритскаго и съ одобренія Лопе получилъ одну изъ конкурсныхъ премій {Lope de Vega, Obras Sueltas, Tom. XI, pp. 601, 537 etc. и Tom. XII, p. 424.}. Немедленно вслдъ за этимъ онъ былъ удостоенъ степени доктора теологіи и, по примру своего друга и учителя, вступилъ въ братство мадритскихъ священниковъ и на службу инквизиціи. Въ 1626 году одинъ богатый перуанскій купецъ, съ которымъ онъ не имлъ никакихъ сношеній и котораго даже никогда не видалъ, прислалъ ему изъ Новаго Свта пенсію, какъ своему капеллану, съ тмъ, чтобы онъ молился за него въ Мадрит. Несомннно, что купцомъ руководило въ этомъ случа исключительно уваженіе къ таланту Монтальвана {Para Todos, Abcal, 1661, in-4о p. 428.}.
Въ 1627 г. Монтальванъ издалъ маленькую книжку Vida y purgatorio de san Patricio (жизнь св. Патрика и его чистилище). Сюжетъ этотъ былъ весьма популяренъ въ католической церкви и Монтальванъ обработалъ его вроятно примнительно къ требованіямъ своего сана. Тмъ не мене природная склонность взяла верхъ надъ благочестивыми соображеніями и разсказывая легенду о св. Патрик онъ прибавилъ къ ней странную сказку почти всплошь собственнаго сочиненія, но такъ тсно связанную съ главнымъ сюжетомъ, что раздлить ихъ нельзя и читателю приходится принимать об на вру {Въ качеств назидательной книги она имла нсколько изданій, послднее изъ виднныхъ мною вышло въ 1739 г., in-8о. См. ниже гл. XXII, Примчаніе.}.
Въ 1632 году онъ, по его собственному признанію, сочинилъ 36 комедій и 12 autos {Para Todos, 1661, р. 529 [приготовленное къ печати въ 1632 г.], гд онъ также говоритъ о плутовскомъ роман ‘Vida de Malhagas’ и другихъ сочиненіяхъ, готовыхъ къ печати, по которыя никогда не появлялись на свтъ. Монтальвану приписываютъ также до шестидесяти различнаго рода драматическихъ произведеній.}, въ 1636 году, вскор посл смерти Лопеде-Веги, онъ издалъ восторженный до нелпости панигирикъ ему, о которомъ мы уже упоминали. По всей вроятности, это было его послднее печатное произведеніе: вскор истощенный непосильною работой, онъ отчаянно заболлъ и умеръ 25 іюня 1638 г., едва достигши тридцати-шестилтняго возраста. Одинъ изъ друзей почтилъ его память, столь же заботливо, какъ это сдлалъ онъ самъ по отношенію къ своему учителю. Этотъ другъ собралъ вс стихотворенія и статьи, написанныя какъ извстными, такъ и неизвстными писателями того времени въ похвалу Монтальвану, числомъ около полутораста, и издалъ ихъ подъ заглавіемъ ‘Похвальныя слезы на безвременную кончину великаго поэта Переса-де-Монтальвана — довольно плохой сборникъ, гд хотя и блещутъ имена Антоніо-де-Солиса, Гаспара-де-Авилы, Тарео-де-Молины и другихъ извстныхъ писателей, но весьма мало стиховъ, достойныхъ этихъ авторовъ, и лица, которому они посвящены {‘Lagrinias Panegiricas la Teinprana Muerte del Gran Poeta, etc. I. Perez de Montalvan,’ por Pedro Grande de Тона, Madrid, 1639, in-4о, ff. 164. Кеведо, врагъ Монтальвана, единственный извстный поэтъ, отсутствіе котораго замтно. Изъ ‘Dcimas’ Кальдерона, помщенной въ этой книг, видно, что Монтальванъ умеръ отъ двухъ ударовъ паралича и что смерть послдовала безъ страданіи.}.
Коротка, но блестяща была жизнь Монтальвана, съ юныхъ лтъ онъ страстно привязался къ Лопе-де-Вег и до самой смерти оставался его горячимъ поклонникомъ, чмъ вполн заслужилъ прозвище, которое далъ ему Валдивіельсо, первороднаго сына и наслдника духа Лопе. Повидимому великій драматургъ съ своей стороны не оставался равнодушнымъ къ такой искренней привязанности. Онъ не только ободрялъ и помогалъ совтами своему юному ученику, но и принялъ его, какъ близкаго человка въ свой домъ и въ свою семью. Говорили даже, что поэма объ Орфе и Эвридик, изданная Монтальваномъ въ август 1624 года, которой онъ конкуррировалъ съ поэмой подъ тмъ же заглавіемъ дона Хуана Хауреги, вышедшей двумя мсяцами раньше, въ дйствительности была написана самимъ Лопе-де-Вегою, желавшимъ помочь своему ученику въ борьб съ опаснымъ соперникомъ. Весьма вроятно впрочемъ, что это сплетня потомства. Сама же поэма, заключающая въ себ около 230 осьмистрочныхъ стансовъ плавныхъ и гармоничныхъ, какъ остальные стихи Лопе, скоре носитъ однако на себ печать юнаго, а не зрлаго таланта. Кром того, стихотворное предисловіе, предпосланное поэм Монтальвана Лопе, и въ особенности его преувеличенныя похвалы ей сравнительно съ своей собственной драмой на тотъ же сюжетъ, ставятъ дло такъ, что упомянутое предположеніе является уже прямымъ оскорбленіемъ характеру Лопе {‘Orfeo en Lengua Castellana,’ por J. P. de Montalvan, Madrid, 1624, in-4о, N. Ant. Bib. Nov. Tom. I, p, 757, Lope de Vega, Comedias, Tom. XX, Madrid, 1629, въ предисловіи къ которому онъ говоритъ, что драма ‘Орфей’ Монтальвана ‘содержитъ все, что можетъ длать совершеннымъ поэтическое произведеніе.’}. Какъ бы то ни было, но различныя мста въ сочиненіяхъ Монтальвана и Лопе убждаютъ насъ, что эти два писателя были связаны между собою узами тсной дружбы и что учитель платилъ дружбой и покровительствомъ за восторженное отношеніе къ себ своего ученика.
Монтальванъ пользовался популярностью преимущественно, какъ драматургъ, извстность его на сцен была такъ велика, что книгопродавцы находили выгоднымъ ставить его имя на комедіяхъ, которыя вовсе ему не принадлежали {Онъ также энергически протестуетъ противъ этого злоупотребленія, какъ Лопе и Кальдеронъ. См. предисловіе къ 1-му тому его комедій. Alcala, 1638 и его Para Todos, 1661 г., р. 169.}. Сямъ онъ приготовилъ къ изданію два тома своихъ драматическихъ сочиненій, которые появились въ 1638 и 1639 годахъ, а въ 1652 вышли вторымъ изданіемъ. Кром того, онъ издалъ раньше нсколько своихъ пьесъ, сначала вмст съ однимъ изъ своихъ романовъ, а потомъ и въ другихъ сборникахъ, такъ что общая сложность ихъ доходитъ до 60. Все изданное имъ самимъ было напечатано въ послднія семь лтъ его жизни {Первый томъ на заглавномъ листк помченъ 1639 годомъ, а на послднемъ стоитъ 1638 г. Рукопись одной изъ его комедіи ‘La Deshonra Honrosa,’ находящейся въ библіотек герцога Оссуны, помчена 1622 г., когда Монтальвану было всего двадцать лтъ. Schack, Nachtrge, 1854, p. 61. Самъ онъ говоритъ въ предисловіи къ ‘Cumplir con su Obligacion,’ что это была его вторая пьеса и что лучшимъ изъ своихъ драматическихъ произведеній онъ считаетъ пьесу ‘Doncela de Labor.’}.
Мы легко поймемъ характеръ его драмъ, его литературную теорію и его стиль, если возьмемъ первый томъ его сочиненій, просмотрнный имъ вроятно тщательне, нежели второй, такъ какъ вс дозволенія къ печати помчены 1635 годомъ. Шесть комедій, т. е. почти половина всей книги, принадлежатъ къ разряду комедій Сара y espada, весь интересъ подобнаго рода пьесъ заключается въ сценахъ ревности или въ интриг, основанной на щепетильномъ чувств дворянской чести. Вс он вообще подобны той, которая озаглавлена ‘Cumplir con su Obligacion’ (Исполненіе долга), не отличаются искуснымъ построеніемъ, но смотрятся съ интересомъ. Вс они изобилуютъ мстами, отмченными поэтическимъ чувствомъ, но затерянными въ безвкусномъ цломъ. Это въ особенности приложимо къ комедіи A lo hecho pecho (Сдланнаго не воротишь). Изъ остальныхъ шести пьесъ четыре основаны на историческихъ сюжетахъ. Въ одной изъ нихъ изображается уничтоженіе ордена тампліеровъ, пьеса эта легла въ основу трагедій Ренуара, одной изъ французскихъ трагедій, имвшихъ значительный успхъ въ первой половин XIX вка. Въ другой выведенъ Сеянъ, но не тацитовскій Сеянъ, а Сеянъ, какимъ онъ изображается въ La cronica general de Espaa. Въ третьей авторъ изображаетъ Донъ-Хуана Австрійскаго. Пьеса эта не иметъ развязки, если не считать развязкой разсказъ Донъ-Хуана о собственной жизни, растянутый на триста стиховъ. Въ числ двнадцати пьесъ есть одна довольно странная, очевидно написанная съ цлью заслужить благорасположеніе церкви, ибо въ основу ея положена легенда о св. Петр Алькантарскомъ {Другая духовная драла Монтальвана ‘El Divino Nazareno Sanson’, содержащая исторію Самсона, начиная съ борьбы его со львомъ и заканчивая разрушеніемъ Филистимлянскаго храма, меньше способна ввести въ соблазнъ, чмъ предыдущая пьеса.}.
Послдней въ книг помщена пьеса Los amantes de Teruel (Теруэльскіе любовники), которая пользовалась неизмнною популярностью, очень часто перепечатывалась и никогда не сходила со сцены. Сюжетомъ для нея послужило преданіе, существовавшее еще въ XIII вк въ Аррагонскомъ город Теруэл, гд жила влюбленная чета. Противъ брака ихъ возставала семья невсты на томъ основаніи, что молодой человкъ недостаточно богатъ для нея. Ему даютъ нсколько лтъ срока, чтобы пріобрсть положеніе, достойное его невсты. Молодой человкъ соглашается на эти условія и поступаетъ въ военную службу. Онъ совершаетъ блестящіе подвиги, которые однако долгое время остаются неизвстными. Наконецъ, достигнувъ своей цли, онъ въ 1217 г. возвращается на родину славнымъ и богатымъ. Но было уже поздно. Дама его сердца вынуждена была поневол отдать свою руку его сопернику и именно въ тотъ самый вечеръ, когда онъ вернулся въ Теруэль. Обезумвъ отъ горя и отчаянія обманутый любовникъ пробирается въ брачную комнату и падаетъ бездыханнымъ у ногъ своей возлюбленной. На другое утро, когда священникъ приходитъ въ церковь служить панихиду по усопшемъ, онъ находитъ молодую женщину, повидимому, спящей у его гроба. Но оказалось, что она также умерла отъ горя,— и несчастныхъ любовниковъ хоронятъ въ одной могил {Я еще буду имть случай вернуться къ этому сюжету, по поводу большой поэмы, написанной на него Яге де Саласомъ (Yague de Salas) въ 1616 году. Сюжетъ, взятый Монтальваномъ, основанъ на преданіи, уже раньше обработанномъ для сцены Андресомъ Рей де Артіеда въ его пьес Amantes, изданной въ 1581 г., и Тирсо де Молиной въ его Amantes de Teruel 1625 г., но об пьесы построены грубо и написаны плохими стихами. Он были уже давно позабыты, когда появилось извлеченіе изъ первой, а вторая была перепечатана Арибо въ пятомъ том его ‘Biblioteca’ (Madrid, 1848), Этотъ томъ содержитъ въ себ тридцать шесть избранныхъ пьесъ Тирсо де Молины, цнныя свднія объ его жизни и обзоръ его сочиненій. При сравненіи ‘Amantes de Teruel’ Тирсо съ пьесою Монтальвана, напечатанной три года спустя, нельзя не замтить, что послдній много заимствовалъ у своего предшественника, но при этомъ придалъ дйствію много красоты, а мстами и задушевной нжности, которая, несомннно, вытекала изъ его собственной натуры. (Aribeau, Biblioteca de Autores Espaoles, Tom V, pp. XXXVII и 190). Исторія теруэльскихъ любовниковъ встрчается также въ XI псн поэтическаго романа Іеронима де Уэрты Florando dе Castilla, 1588, см. ниже гл. XXVII, Примчаніе.}.
Исторія эта сильно подйствовала на юношеское воображеніе Монтальвана и у него возникло желаніе обработать ее въ форм драмы. Для этой цли онъ перенесъ своихъ влюбленныхъ въ эпоху Карла V, т. е. въ одну изъ самыхъ интересныхъ эпохъ испанской исторіи. Первый актъ начинается сценами, могущими дать понятіе о томъ затруднительномъ и опасномъ положеніи, въ которомъ нахорится влюбленная пара. Героиня Изабелла выказываетъ съ своей стороны привязанность, которая, посл нкоторыхъ колебаній и препятствій, превращается наконецъ въ могучую страсть, какъ бы заране обреченную на великія страданія. Узнавши о любви своей дочери, отецъ соглашается на бракъ ея съ условіемъ, что въ трехлтній промежутокъ молодой человкъ пріобртетъ себ въ свт положеніе, достойное его будущей супруги. Влюбленные охотно соглашаются на это условіе и первый актъ оканчивается надеждами на полную удачу.
Проходитъ почти три года между первымъ n вторымъ актомъ. Мы встрчаемъ героя пьесы при знаменитой осад Гулетской крпости, въ Тунис. Онъ совершаетъ множество блестящихъ подвиговъ, но они остаются незамченными и отчаяніе овладваетъ его душой. Наконецъ онъ спасаетъ жизнь самому императору, но и этотъ геройскій поступокъ остается незамченнымъ въ пылу битвы. Тмъ не мене герой продолжаетъ мужественно сражаться и первый всходитъ на крпостныя стны. Наступаетъ моментъ признанія его заслугъ и онъ сразу получаетъ награду за все имъ содянное.
Въ третьемъ акт его ждетъ ужасное разочарованіе. Изабелла, которую убдили въ смерти ея возлюбленнаго, готовится, полная зловщихъ предчуствій, стать женою другого, повинуясь вол отца. Обрядъ совершается, свидтели хотятъ уже удалиться, но въ этотъ моментъ появляется несчастный любовникъ. Между нимъ и Изабеллой происходитъ разрывающее душу объясненіе и новобрачная разстается навки съ своимъ возлюбленнымъ, но онъ слдуетъ за нею въ ея комнату и, полный отчаянія, осыпая упреками себя и ее, падаетъ бездыханный у ея ногъ. Немного спустя входитъ новобрачный. Изабелла разсказываетъ ему свою печальную исторію и. подкошенная горемъ и отчаяніемъ, тоже падаетъ бездыханная на трупъ своего возлюбленнаго.
Подобно всмъ пьесамъ этой категоріи, Los Amantes имютъ много недостатковъ. Неизбжная роль gracioso (шута-слуги) здсь является особенно неумстной, встрчаются безконечно длинные монологи и слогъ отзывается напыщенностью. Однако, не смотря на все это, пьеса проникнута истинно-трагическимъ духомъ, и такъ какъ ея сюжетъ считался истиннымъ происшествіемъ, то она имла при первомъ представленіи громадный успхъ. Но помимо своей правдивости, исторія страданій двухъ любящихъ молодыхъ сердецъ, неповинныхъ ни въ какомъ проступк, всегда будетъ читаться и смотрться съ живымъ интересомъ. Въ пьес Монтальвана есть сцены боле интимнаго домашняго характера, чмъ это вообще допускается въ испанскихъ драмахъ, отмтимъ въ особенности сцену, когда Изабелла съ своими женщинами сидитъ за скучнымъ шитьемъ, въ отсутствіи своего возлюбленнаго, потомъ сцену ея печали и отчаянія передъ свадебной церемоніей, наконецъ нкоторыя мста въ ужасной сцен, заканчивающей собою пьесу.
Личности дзухъ влюбленныхъ обрисованы очень удачно. Интересъ не ослабляется ни на одну минуту, характеры героевъ выдержаны и развиты съ такимъ мастерствомъ, что печальная катастрофа нисколько не удивляетъ насъ. Она скоре представляется намъ также неотвратимой, какъ судьба въ древней греческой трагедіи, уже съ самаго начала бросающая свою мрачную тнь на все дйствіе.
Когда Монтальванъ беретъ свои сюжеты изъ исторіи, онъ тщательне своихъ современниковъ соблюдаетъ историческую правду. Въ двухъ драмахъ, посвященныхъ жизни принца Донъ-Карлоса., онъ выставляетъ принца въ истинномъ свт, какъ неугомоннаго и безразсуднаго юношу, опаснаго для семьи и для государства. Если же въ силу господствовавшихъ въ его время взглядовъ, поэтъ изобразилъ Филиппа II боле великодушнымъ и благороднымъ, чмъ онъ намъ представляется теперь, то за то онъ не преминулъ съ поразительной рельефностью выставить на видъ строгость, благоразуміе, осторожность, бывшія преобладающими чертами въ характер этого монарха {‘El Principe Don Carlos’ помщена въ начал двадцать восьмаго тома ‘Comedia Escogidas’, 166′ г. и содержитъ разсказъ о чудесномъ исцленіи принца отъ припадка безумія, вторая пьеса, озаглавленная ‘El Segundo Seneca de Espaa’ занимаетъ первое мсто въ его ‘Para Todos’ и заканчивается супружествомъ короля съ Анною Австрійскою и назначеніемъ Донъ-Хуана генералиссимусомъ католической лиги. Какъ характеры, такъ и событія въ этихъ пьесахъ выведены почти одни и т же, какъ и въ историческомъ сочиненіи Луиса Кабреры Felipe Segundo, Rey de Espaa’ (1619 г.), написанномъ въ чисто придворномъ дух и бывшемъ, по всей вроятности, источникомъ для Монтальвана, который вообще не любилъ предпринимать большихъ поисковъ за своими источниками (См. Libro V. t. 5, VII, 22 и VIII, 5). Сочиненіе Кабреры плохо написано, но оно иметъ важное значеніе для исторіи того времени, потому что онъ почерпалъ свои свднія изъ весьма достоврныхъ источниковъ. Онъ жилъ до 1655 г. и хотя, по слухамъ, довелъ свою исторію до конца, но въ печати появился лишь первый томъ, излагающій событія царствованія Филиппа II только до 1583. Мнніе Ранке о Кабрер въ его замчательной стать о Донъ-Карлос [Jahrb. der Lit. Wien, XLVI. 1829] чрезвычайно разумно и справедливо.}. Донъ-Хуанъ Австрійскій и Генрихъ IV французскій обрисованы столь же удачно въ тхъ пьесахъ, гд они являются главными дйствующими лицами {Донъ-Хуанъ выведенъ въ пьес, носящей его имя. Генрихъ IV выведенъ въ ‘El Marescal de Biro n’. Я имю экземпляръ этой пьесы, напечатанный in-12о въ Барселон въ 1635 г. Ей предпослана Historia Tragica de la Vida del Duque de Biron), составленная Пабло Мартиро Ризо, на которой главнымъ образомъ и основана пьеса, за исключеніемъ впрочемъ эксцентричнаго характера Доньи Бланки, который не иметъ ни малйшей исторической подкладки. Сочиненіе Ризо представляетъ интересный обращикъ біографій того времени. Оно было издано въ 1629 г., семь лтъ спустя посл казни маршала.}.
Не то должны мы сказать объ Autos Монтальвана, изъ которыхъ до насъ дошли всего два или три. Его Polifemo, напримръ, гд Спаситель и католическая церковь появляются на одной сторон сцены, а Циклопъ, какъ символъ еврейства, на другой, вещь настолько же эксцентричная и нелпая, насколько вообще нелпы подобныя произведенія испанскаго театра. Тотъ же самый отзывъ приходится сдлать и объ его ‘Скандерберг’, сюжетъ котораго основанъ на исторіи знаменитаго Искандера-бея, полурыцаря и полуварвара, принявшаго христіанство въ средин XV вка. Въ самомъ дл, намъ теперь трудно поврить, чтобы на какомъ-либо театр могли быть представлены сцены, гд Полифемъ играетъ на гитар или гд одинъ изъ древнихъ греческихъ острововъ погружается въ море, посреди треска ракетъ и бураковъ {Оба эти ауто находятся въ ‘Para Todos’ въ увеселеніяхъ пятаго дня.}.
Но Монтальванъ подражалъ во всемъ Лопе и, подобно другимъ драматическимъ писателямъ того вка, не боялся порицаній критики, потому что принаравливался къ вкусамъ мадритской публики {Предисловіе къ ‘Para Todos’.}. Содержаніе своихъ пьесъ онъ заимствовалъ изъ новеллъ и сказокъ и, чтобы придать имъ жизнь и движеніе, сосредоточивалъ главный интересъ дйствія на чувств ревности {Сюжетъ El Zeloso Estremeo (Ревнивый Эстремадурецъ) нсколью разнится отъ сюжета одной изъ новеллъ Сервантеса, носящей то же заглавіе, но Монтальванъ многимъ обязанъ Сервантесу и даже заимствуетъ у него имена нкоторыхъ дйствующихъ лицъ. Въ конц ужасной пьесы, озаглавленной ‘De un Castigo dos Venganzas’ (Двойное мщеніе), полной ужасовъ, Монтальванъ называетъ свою пьесу истиннымъ происшествіемъ, случившимся мене 50 недль тому назадъ:
Historia tau verdadera
Que no ha cincuenta seinanas
Que sucedio.
Многія изъ его пьесъ основаны на сенсаціонныхъ происшествіяхъ ежедневной жизни.}. Подчиняясь требованіямъ двора, онъ, какъ говорятъ, избгалъ представлять на сцен народныя возмущенія изъ боязни, чтобы его не обвинили въ сочувствіи мятежникамъ, онъ даже не осмливался ставить высокопоставленныхъ лицъ въ унизительныя положенія, чтобы его не заподозрили въ отсутствіи врноподданническихъ чувствъ. Онъ, какъ утверждаютъ, охотно вставилъ бы дйствіе пьесы въ рамки 24 часовъ, ограничилъ бы каждый изъ трехъ актовъ тремя стами стиховъ и даже согласился бы совсмъ не длать антрактовъ, но это было противно національному вкусу, притомъ же онъ писалъ слишкомъ небрежно и поспшно, чтобы заботиться о соблюденіи своихъ теорій больше, чмъ это длалъ его учитель {Pellicer de Tobar въ ‘Lgrimas’ и проч. излагаетъ литературныя теоріи своего друга Монтальвана, рр. 146—152. По его словамъ, въ серьезныхъ мстахъ своихъ пьесъ Монтальванъ употреблялъ octavas, canciones и si]vas, въ нжныхъ — dcimas glosas и другія подобныя имъ формы, а романсы онъ вставлялъ повсюду, дактилей же и блыхъ стиховъ онъ избгалъ, потому что считалъ ихъ тяжелыми и неуклюжими. Все это ничто иное, какъ нсколько боле развитая система Лопе, изложенная въ его ‘Arte Nuevo’.}.
Его пьеса La mas constante mujer (Необыкновенно врная жена), одна изъ самыхъ привлекательныхъ по твердости и нжности характера героини, была, какъ говорятъ, сочинена въ одинъ мсяцъ, разучена актерами въ недлю. Поставленная вслдъ за тмъ на сцену, она не сходила съ репертуара до наступленія большихъ религіозныхъ празднествъ Святой недли, когда закрывались театры {Para Todos, 1661, р. 508.}. Пьеса Las dos venganzas (Двойное мщеніе) со всми ея ужасами давалась въ теченіе мсяца безпрерывно {Ibid., р. 158.}. No hay vida como el honor (Нтъ жизни безъ чести), одна изъ его весьма посредственныхъ пьесъ, шла одновременно на двухъ главнйшихъ мадритскихъ сценахъ,— честь, которой до тхъ поръ не удостоивалась ни одна изъ испанскихъ комедій и которой добилась одна пьеса уже долго спустя {С. Pellicer, Origen, Tom. I, p. 202.}. Вообще въ періодъ старости Лопе, никто изъ драматурговъ, за исключеніемъ самого Лопе, не имлъ такого успха, какъ Монтальванъ.
Однако и на долю Монтальвана выпали неудачи и разочарованія, обыкновенно выпадающія всмъ тмъ писателямъ, чей успхъ зависитъ отъ благосклонности публики. Кеведо, самый безпощадный сатирикъ того времени, однажды напалъ съ свойственною ему дкостью на мене удачныя мста въ одномъ изъ произведеній Монтальвана и въ другой разъ, когда одна изъ комедій Монтальвана была освистана, онъ написалъ ему якобы утшительное, но въ сущности крайне обидное письмо {Quevedo, Obras, Tom XI, 1794, pp. 125, 163. Письмо Кеведо вызвало полный негодованіи отвтъ Монтальвана въ ‘Tribunal de іа Justa Venganza’, о которомъ мы уже говорили. Письмо, приписываемое Кеведо, напечатано въ Don Diego de Noche (1623, f. 30), какъ принадлежащее Саласу Барбадильяйо, но оно несомннно принадлежитъ Кеведо. Между Монтальваномъ и Кеведо существовали старинные счеты. Отецъ Монтальвана, который, какъ мы уже упоминали, былъ мадритскимъ книгопродавцемъ, перепечаталъ однажды безъ дозволенія Кеведо его сочиненіе ‘Politica de Dios’ сейчасъ по выход его въ Сарагосс въ 1626 г. Эта продлка очень разсердила Кеведо.}. Несмотря на эти непріятныя случайности, авторскую карьеру Монтальвана можно все-таки назвать весьма счастливой и его до сихъ поръ справедливо считаютъ однимъ изъ украшеній стариннаго національнаго испанскаго театра.

ГЛАВА XXI

Драма (продолженіе).— Тирсо де Молина.— Мира де Мескуа.— Вальдивіельсо.— Антоніо де Мендоза.— Руисъ де Аларконъ.— Луисъ де Бельмонте и др.— El diablo predicador. (Чортъ-проповдникъ).— Противодйствіе ученыхъ и церкви народной драм.— Долгая борьба.— Побда драмы.

Около того же времени другой авторъ добивался успховъ и популярности на сцен. Это былъ Габріель Теллезъ, принадлежавшій къ духовному званію и боле извстный подъ именемъ Тирсо-де-Молины, — псевдонимъ, подъ которымъ онъ издавалъ свои свтскія сочиненія. Мы знаемъ изъ его біографіи весьма немногое. Родился онъ въ Мадрит, воспитывался въ Алкал, около 1613 г. поступилъ въ духовное званіе и умеръ настоятелемъ монастыря Соріа, вроятно въ феврал 1648 г. По мннію однихъ, умеръ онъ 60-ти лтъ, по мннію другихъ 80-ти {Deleylar Aprovecliando, Madrid, 1765, 2 tom., 4-to, Prologo. Alvarez y Baena, Hijos de Madrid, tom. II, p. 267.}. Относительно его литературной дятельности мы имемъ больше свдній. Какъ драматическій писатель, онъ оставилъ намъ пять томовъ комедій, изданныхъ между 1616 и 1636 годами. Кром того значительное количество его пьесъ разбросано по другимъ его изданіямъ или же напечатано имъ самимъ отдльными книжками. Въ его талант преобладала сатирико-драматическая жилка, но нравственный уровень его комедій далеко ниже обыкновеннаго и многія изъ его произведеній содержатъ въ себ мста до такой степени скабрезныя, что духовенство и инквизиція безусловно запрещали чтеніе ихъ, и этимъ объясняется, почему нкоторыя произведенія Тирсо-де-Молины составляютъ величайшую библіографическую рдкость {Пятитомное изданіе произведеній Тирсо-де-Молины, содержащее пятьдесятъ девять пьесъ и множество entre meses и романсовъ, заглавіе которыхъ приводится у Aribeau [Biblioteca, Madrid, 1848, tom. p. XXXVI], я нашелъ въ полномъ вид только въ Внской императорской библіотек и съ большимъ трудомъ могъ собрать отъ тридцати до сорока пьесъ, въ отдльныхъ изданіяхъ. Самъ авторъ ихъ, въ предисловіи къ своимъ ‘Cigarrales de Toledo’, 1624, заявляетъ, что онъ написалъ триста пьесъ. Изъ нихъ, по моему мннію, было напечатано не боле восьмидесяти. Въ библіотек герцога д’Оссуны находится автографъ одной пьесы Тирсо де Молины, помченный Толедо, 30 мая 1613, а его ‘No peor Sordo’ относятъ къ 1596 г.}, за то многія его пьесы, мене способныя оскорбить нравственное чувство, надолго удержали мсто въ репертуар и до сихъ поръ пользуются большой популярностью въ народ.
Извстнйшая изъ нихъ, особенно за предлами Испаніи, это ‘El Burlador de. Sevilla’ (Севильскій соблазнитель),— первоначальный типъ Донъ-Жуана, обошедшаго потомъ вс сцены Европы и знакомаго народной аудиторіи Германіи, Италіи и Испаніи по театрамъ маріонетокъ и уличнымъ романсамъ. Первый очеркъ этого характера, списаннаго, какъ говорятъ, съ одного изъ членовъ знаменитой севильской фамиліи Теноріо, былъ выведенъ на сцену Лопе-де-Вегою во второмъ и третьемъ актахъ его комедіи ‘Dinerossou_calidad’ (Деньги замняютъ достоинства), гд герой въ столкновеніи съ ужасными явленіями невидимаго міра проявляетъ замчательное присутствіе духа и остроуміе {Въ этой части пьесы Лопе есть нкоторыя подробности (какъ-то упоминаніе о прогуливающейся каменной стату), которыя не оставляютъ сомннія въ томъ, что Тирсо де Молина воспользовался ею. Пьеса.Іопе находится въ двадцать четвертомъ том собранія его комедій (Zaragoza, 1633) и принадлежитъ къ числу тхъ его драмъ, которыя до сихъ поръ перепечатываются и читаются (см. превосходный переводъ пьесы Тирсо ‘Burlador de Sevilla’ размромъ подлинника, сдланный Дорномъ въ его ‘Spanische Dramen’, Band I, 1841). Существуетъ еще переводъ Браунсфельса въ его ‘Dramen nach dem Spanischen’, Frankfort, 1856, Tom. I.}. Но въ характер героя Лопе нтъ ничего отталкивающаго. Тирсо-де Молина первый вывелъ на театральные подмостки Донъ-Жуана, въ вид человка, соединяющаго въ себ беззавтную удаль съ крайней нравственной распущенностью,— человка, у котораго единственнымъ мотивомъ дйствія является жажда чувственнаго наслажденія, и который при этомъ отличался такимъ юморомъ и спокойствіемъ духа, что способенъ смяться даже среди окружающихъ его ужасовъ сверхъестественнаго міра.
Идея этого типа весьма увлекательна, не смотря на всю его негодность въ нравственномъ смысл. Вотъ почему вскор посл своего появленія онъ былъ перенесенъ на подмостки неаполитанской сцены, а изъ Неаполя, съ труппой итальянскихъ актеровъ, онъ перебрался въ Парижъ. Прославившаяся такимъ образомъ итальянская пьеса о Донъ-Жуан была простымъ переводомъ комедіи Тирсо. Она имла большой успхъ въ 1656 году на подмосткахъ придворнаго итальянскаго театра въ Париж. Съ нея сдлано было два или три Французскихъ перевода, а въ 1665 году Мольеръ поставилъ на сцену свою комедію ‘Festin de Pierre’, гд воспользовавшись не только темой, но и діалогами Тирсо, познакомилъ Европу съ этимъ оригинальнымъ произведеніемъ испанскаго генія {О томъ, какимъ образомъ этотъ чисто испанскій вымыселъ проникъ черезъ Италію во Францію и оттуда, благодаря Мольеру, распространился по всей Европ, см. Parfaits, ‘Histoire du Thtre Franais’ [Paris 12-mo, tom. VIII, 1746, p. 255, tom. IX, 1746, pp. 3 и 343, tom. X, 1747, p. 420], Cailhava ‘Art de la Comedie’ [Paris, 1786, 8-vo, tom. II, p. 175]. Въ основ пьесы Шэдвелля ‘Libertine’ [1675], въ сущности, тотъ же самый сюжетъ, но только обставленный большими ужасами. Если я не ошибаюсь, онъ послужилъ канвою для небольшой драмы, часто разыгрываемой на американскихъ театрахъ. Самая пьеса Шэдвелля слишкомъ непристойна, чтобы быть терпимой гд-либо въ наше время, притомъ же онъ не иметъ никакихъ литературныхъ достоинствъ.}.
Странный причудливый характеръ, созданный испанскимъ поэтомъ, обошолъ весь міръ подъ именемъ Донъ-Жуана. Благодаря своимъ типичнымъ особенностямъ, спутавшимъ вс теоріи драматическаго интереса, онъ всюду возбуждалъ отвращеніе, смшанное съ ужасомъ. Замора, писатель первой половины XVIII вка въ Испаніи, Томасъ Корнель во Франціи и лордъ Байронъ въ Англіи больше всего помогли его популярности, хотя генію Моцарта, какъ кажется, боле всего удалось помирить цивилизованное общество съ темными сторонами Донъ-Жуана {О томъ, насколько исторія Донъ-Жуана до сихъ поръ популярна въ Испаніи, можно судить по ея новйшимъ передлкамъ и особенно по двумъ пьесамъ Зорильи ‘Don Juan Tenorio’ [1844] и его двумъ поэмамъ, el Desafio del Diablo. (Вызовъ дьявола) и ‘Un Testigo de Bronce’ (Мдный свидтель) [1845] не мене драматичнымъ, чмъ предшествующія имъ пьесы.}.
Въ самой Испаніи ‘El burlador de Sevilla’ никогда не былъ для публики любимйшимъ изъ произведеній Тирсо де Молины. Эта часть принадлежитъ комедіи,’Don Gil de las calzas verdes’ (Донъ Хиль въ зеленыхъ панталонахъ), которую нужно считать самымъ выдающимся образчикомъ комедій интриги на кастильскомъ язык. Героиня ея донья Хуана, валльядолидская дама, подло брошенная споимъ возлюбленнымъ, отправляется за нимъ въ Мадритъ, гд измнникъ хочетъ устроить себ боле выгодную партію. Въ Мадрит, въ теченіе двухъ недль, пока длится дйствіе, она является то въ дамскомъ костюм, подъ именемъ доньи Эльвиры, то въ мужскомъ подъ именемъ Дона Хиля, но ни разу, до самаго конца, подъ своимъ собственнымъ. Переодваясь то мужчиной, то женщиной, она искусно разстраивала вс планы и разсчеты своего неврнаго любовника: она влюбляетъ въ себя его новую возлюбленную, она пишетъ сама себ письма какъ бы отъ лица дамы къ кавалеру, она выдаетъ себя то за своего собственнаго любовника, то за другія не существующія личности. Въ Валльядолид семья считаетъ ее умершей. И вотъ, два кавалера, одинъ съ опредленной цлью, другой случайно, появляются въ Мадрит, оба одтые въ зеленый костюмъ, весьма сходный съ тмъ, какой носитъ и она. Ихъ всхъ трехъ принимаютъ за одно и то же лицо, отсюда происходитъ такая невообразимая путаница, что испуганный женихъ и собственный оруженосецъ Хуаны, видвшій ее только въ Мадрит и притомъ всегда въ мужскомъ плать, начинаютъ врить въ какого-то зеленаго духа, пришедшаго съ того свта, чтобы жестоко отомстить за несправедливость и обиды, претерпнныя имъ въ земной жизни. Въ моментъ, когда испугъ и ужасъ доходятъ до высшей степени, запутанный узелъ интриги внезапно распутывается и вмсто одного брака, который готовъ былъ разстроиться, сразу заключаются три брака. Въ эту минуту на сцен появляется перепуганный оруженосецъ со шляпой, полной восковыхъ свчъ, и въ плать, увшанномъ образками святыхъ, и, кропя всхъ присутствующихъ святою водой, восклицаетъ:
‘Есть-ли изъ васъ кто-либо, господа, кто молится за душу моего господина, который въ своихъ зеленыхъ панталонахъ испытываетъ адскія муки?’
Когда же его госпожа вдругъ оборачивается и спрашиваетъ, не съ ума ли онъ сошолъ? то бдный оруженосецъ, узнавъ голосъ своего господина и видя его превращеннаго въ даму, приходитъ въ страшный ужасъ и, дрожа, бормочетъ:
‘Заклинаю тебя ранами прокаженныхъ, уйди, скройся отъ меня!
Донья Хуана. Безумецъ! Да вдь это я, Донъ Хиль, твой господинъ, живой тломъ и душой. Разв ты не видишь, что я говорю со всми и что меня никто не боится?
Оруженосецъ. Мужчина-ли ты или женщина?
Донья Хуана. Я женщина.
Оруженосецъ. Довольно, довольно! этого вполн достаточно, чтобы свести съ ума триста міровъ.
Главная особенность разсматриваемой комедіи заключается въ ея крайне сложной и искусно веденной интриг. Изъ иностранцевъ лишь весьма немногіе способны понять ее при первомъ чтеніи или на первомъ представленіи. Между тмъ Донъ Хиль былъ всегда популярнйшей пьесой испанской сцены и самому простому и невжественному зрителю-испанцу вся эта сложная путаница доставляетъ одно лишь удовольствіе.
Совершенно непохожа на дв предыдущія и въ нкоторыхъ отношеніяхъ лучше ихъ обихъ, комедія Тирсо де Молины ‘El vergonzoso en palacio. (Застнчивый во дворц). Ее первое время часто играли въ Испаніи и въ Италіи, а по словамъ автора, однажды одинъ кастильскій принцъ исполнялъ въ ней главную роль. Сюжетъ ея нельзя назвать вполн историческимъ, хотя онъ отчасти и заимствованъ изъ исторіи Дона Педро, герцога Коимбрскаго, который былъ одно время регентомъ Португаліи, а затмъ былъ свергнутъ въ 1449 г., во время народнаго бунта {Cronica de D. Juan el Segundo, подъ 1449 годомъ.}. Тирсо де Молина изображаетъ намъ его скрывшимся въ горы, гд онъ, переодтый пастухомъ, воспитываетъ своего сына, въ полномъ невдніи своего высокаго происхожденія. Этотъ юноша, по имени Мирено, и есть настоящій герой пьесы. Одаренный возвышенными чувствами и большимъ умомъ, возвышающемъ его надъ низменной средой, онъ отчасти подозрваетъ тайну своего происхожденія, убгаетъ изъ своей пустыни и является ко двору попытать счастья. Случай благопріятствуетъ ему. Онъ поступаетъ на службу къ одному королевскому любимцу и увлекаетъ его дочь, двушку настолько же развязную и смлую, благодаря своей свтской опытности, насколько самъ онъ робокъ и застнчивъ. Наконецъ тайна его происхожденія открывается и комедія заканчивается счастливымъ бракомъ.
Подобнаго рода исторія, даже съ обычнымъ прибавленіемъ второстепенной интриги, была слишкомъ незначительна и проста, чтобы произвести большой эффектъ. Но искусное развитіе характера главнаго дйствующаго лица сильно помогло успху комедіи Тирсо на испанской сцен. И это вполн понятно. Благородная гордость героя, вступающая въ борьбу съ низменной обстановкой, неясное предчувствіе своего высокаго происхожденія,— предчувствіе, которое тмъ не мене мотивируетъ всю его жизнь, наконецъ скромность, которой онъ умряетъ свои честолюбивыя стремленія, — вс эти черты, соединенныя вмст, образуютъ одинъ изъ привлекательнйшихъ и возвышеннйшихъ идеаловъ стараго кастильскаго духа {‘Пьеса Vergonzoso en Palacio’ была напечатана въ 1624 г. въ ‘Cigarrales de Toledo’ (Madrid, 1624, 4-to, p. 100) и заимствовала свое названіе, какъ я полагаю, отъ испанской пословицы ‘Mozo vergonzoso no es para palacio.’ (Застнчивый юноша не созданъ для дворца).}.
Нкоторыя изъ свтскихъ драмъ Тирсо де Молины основываются главнымъ образомъ на недавнихъ и достоврныхъ историческихъ фактахъ. Таковы ‘Trilogia de las hazanasdelos Pizarros en el Nuevo Mundo y sus aventuras amorosas en la metropoli (Трилогія о подвигахъ семейства Пизарро въ Новомъ Свт и объ ихъ любовныхъ приключеніяхъ на родин).
Другія основаны также на фактахъ, но съ большей примсью вымысловъ, какъ наприм. пьесы, сюжетомъ которыхъ являются избраніе и правленіе папы Сикста V. Религіозныя драмы Тирсо и его ауто, какъ и слдовало ожидать, также нелпы, какъ и подобныя же произведенія другихъ поэтовъ того времени.
Въ обработк своихъ сюжетовъ Тирсо обнаруживаетъ какую-то капризную оригинальность. То онъ начинаетъ свои комедіи совершенно просто и живо, какъ напримръ ту, гд въ первой сцен изображаются приключенія во время боя быковъ {‘La Lealtad contra la Envidia’.}, то онъ сразу выводитъ на сцену суматоху, происшедшую вслдствіе опрокинутаго экипажа {‘Por el Solano y el Torno’.}, то, наконецъ, онъ, повидимому не опасась навести тоску на зрителей, прерываетъ ходъ перваго дйствія длиннымъ описаніемъ, стиховъ въ четыреста {‘Escarmientos para Cuerdos’.}. Едва ли не характеристичне всхъ пьесы ‘Amor por razon de estado’. (Любовь изъ политическихъ соображеній), которая открывается сценой передъ балкономъ дамы, со всми аттрибутами въ чисто-кастильскомъ дух, веревочной лстницей, дуэлью и т. д. Главныя недостатки Тирсо состоятъ въ отсутствіи разнообразія въ характерахъ и сюжетахъ, въ слишкомъ частомъ переодваніи женщинъ, необходимомъ для хода дйствія, и возмутительномъ неприличіи многихъ подробностей и эпизодовъ, вовсе неоправдываемомъ необходимостью. Послдній недостатокъ тмъ боле бросается въ глаза, что Тирсо былъ извстнымъ духовнымъ лицомъ и уважаемымъ въ Мадрит проповдникомъ. Его общія достоинства заключаются въ неистощимой изобртательности, въ умньи оживить сюжетъ мощной веселостью, въ необычайномъ искусств, владть своимъ роднымъ кастильскимъ нарчіемъ и наконецъ ву его стих, плавномъ и гармоничномъ во всхъ родахъ размровъ, любимыхъ мадритской публикой, которая строже относилась къ стиху, чмъ ко всмъ остальнымъ элементамъ драмы.
Какъ бы однако ни были разнообразны и причудливы формы драматическихъ произведеній Тирсо де Молины, все же онъ въ сущности остается врнымъ послдователемъ Лопе-де-Веги, заслужившемъ себ право стоять близъ своего великаго учителя. Онъ самъ откровенно сознается въ этомъ, считая для себя честью принадлежать къ школ Лопе, и умно и обстоятельно защищаетъ свои принципы и пріемы, какъ оппозицію шкод классической. Защита эта, вполн заслуживающая нашего вниманія, издана въ Мадрит за 12 лтъ до появленія корнелевскаго ‘Сида’ и въ значательной степени опередила знаменитый парижскій споръ объ единствахъ, вызванный въ 1636 году постановкой этой пьесы {Cigarralas de Toledo, 1624, рр. 183—188. Въ 1631 году, въ Милан, была напечатала небольшая книжка in-12о подъ заглавіемъ: ‘Favores de las Musas hochas а D. Sbastian Francisco de Medrano en varias Rimas y Poesias que conipus en lu mas clbr Academia de Madrid, donde fu Prsidente meritissinio’. Издателемъ ея былъ Alonso de Castillo Solorzano, довольно извстный сочинитель сказокъ. Въ ней помщено нсколько плохихъ лирическихъ стихотвореній и три пьесы, не многимъ превосходящія ихъ по достоинству. Автора этой книги, по моему мннію, ненужно смшивать съ Франциско де Медрано, о которомъ я буду говорить впослдствіи, въ глав, посвященной лирическимъ поэтамъ, и если я упоминаю объ этой книжк, то только потому, что одна изъ пьесъ, помщенныхъ въ ней — ‘El Luzero Eclipsndo’ — сюжетомъ для которой послужила исторія Іоанна Крестителя, раздлена на пять актовъ, иметъ хоръ и дйствіе ея продолжается одни сутки. Отсюда ясно, говоритъ издатель, ‘что и въ Испаніи существуютъ люди, которые съумютъ написать безупречную пьесу’. Это было сказано за пять лтъ до появленія Корнелевскаго Сида. За книгой, о которой здсь идетъ рчь, должны были слдовать другія, но ни одна изъ нихъ не появилась, хотя ея авторъ дожилъ до 1653 года.
Не могу не замтить относительно единствъ, что ихъ не вполн, справедливо считаютъ исключительно особенностью французской псевдоклассической трагедіи. По моему мннію, изъ хоровъ въ Генрих V можно заключить, что Шекспиръ также хорошо понималъ этотъ вопросъ, какъ и кардиналъ Ришелье.}. Поздне, какъ извстно, новыя правила драмы сдлались основой драматической теоріи Корнеля, Расина и Вольтера.
Современникъ этихъ событій и споровъ, извстный Антоніо Мираде-Мескуа, былъ уже, въ періодъ 1602—1635 годовъ, почтеннымъ драматическимъ писателемъ, котораго высоко ставили Сервантесъ и Лопе-де-Вега. Родился онъ въ Кадикс, въ королевств Гренадскомъ, и еще въ юношескомъ возраст былъ соборнымъ архидіакономъ этого города. Въ 1610 году мы его находимъ въ Неапол при поэтическомъ двор графа де Лемосъ, въ 1620 г. онъ одерживаетъ побду на стихотворномъ состязаніи въ Мадрит, гд и умираетъ въ должности капеллана при Филипп IV. Онъ писалъ свтскія комедіи, ауто и лирическія стихотворенія. Вс эти произведенія никогда не были собраны вмст и потому въ настоящее время ихъ очень трудно отыскать, впрочемъ, не мало его мелкихъ стихотвореній вошло почти во вс извстнйшіе сборники національной поэзіи, выходившіе въ свтъ съ того времени и до нашихъ дней. Его манера писать была чрезвычайно неровна.
Подобно Тирсо-де-Молин, Мира-де-Мескуа былъ виднымъ духовнымъ лицомъ, но высокое положеніе не спасло его отъ невзгодъ, обыковепно выпадавшихъ на долю драматическихъ писателей того времени. Его пьеса ‘La desgraciada Raquel’ (Несчастная Рахиль), основанная на легенд объ Альфонс VII, едва не потерявшимъ свою корону изъ-за своей любви къ прекрасной толедской еврейк, была въ. сильной степени искажена цензурою, хотя раньше Лопе-де-Вег и позволили обработать тотъ же сюжетъ и въ томъ дух, въ 19-й книг его Jerusalem Conguistada. Мира-де-Мескуа былъ также однимъ изъ авторовъ драмы ‘El cura de-Madrilejos’ (Мадрилехскій священникъ), чтеніе и представленіе которой, какъ мы уже видли, было запрещено тотчасъ по ея выход въ свтъ. Не смотря на все это, можно съ увренностью сказать, что Мира въ свое время пользовался такою же славой, какъ и другіе драматурги, имвшіе успхъ. Подражателей у него было много. Его пьеса Esclavo del diablo (Слуга дьявола) не только легла въ основу драмы Морето Caer por levantarse (Пасть, чтобъ возстать), но и самъ Кальдеронъ пользовался ею въ двухъ извстнйшихъ своихъ піесахъ. Затмъ изъ его комедіи Galan valiente y discrete (Храбрый и скромный любовникъ) Адарконъ заимствовалъ сюжетъ своей піесы El examen de mаridоs (Испытаніе мужей), а его Palacio confusо (Дворецъ въ смущеніи) легъ въ основу піесы Корнеля Don Sanche d’Aragоn {Свднія о Мира де-Мескуа или Амескуа, какъ его иногда называютъ, также разсяны по разнымъ изданіямъ, какъ и его сочиненія. Рохасъ упоминаетъ о немъ въ своемъ ‘Viage’ (1602). У меня есть экземпляръ его ‘Desgraciada Raquel’, приписанной Діаманте, и его собственноручная рукопись этой пьесы, сильно обезображенная духовною цензурою, дозволеніе которой на ея постановку на сцен помчено 10-мъ апрля 1635 года. Гевара въ ‘Diablo Cojuelo’ Tranco VI упоминаетъ о мст его рожденія и о занимаемой имъ духовной должности. Антоніо [Bib. Nov., ad verb.] расточаетъ ему преувеличенныя похвалы и говоритъ, что его драмы были собраны и напечатаны вс вмст. Утвержденіе это, по моему мннію, ошибочно, ибо драмы Мескуа, какъ и его мелкія стихотворенія, либо выходили отдльными изданіями, либо разсяны по различнымъ сборникамъ. Относительно самого Мира-де-Мескуа см. также Указатель въ конц ‘Para Todos’ Монтальвана и Pellicer, Biblioteca, Tom. I, p. 89. Сюжетъ его ‘Raquel’ вымышленъ, такъ что театральной цензур нечего было такъ сильно безпокоиться. [Castro, Crnica de Sancho el Dcseado, Alonso el Octavo, etc. Madrid, 1665, folio, pp. 90, etc.] Два ауто Мира-де-Москуа напечатаны въ ‘Navidad у Corpus Christi Festejados’, Madrid, 1644, 4-to, а нсколько его мелкихъ стихотвореній можно найти въ Rivadeneyra, Biblioteca, Tom. XLII, 1857. Cp. Шакъ, Geschichte der dramatischen Literatur in Spanien, B. II, S. 455-469.}.
Іосифъ де-Вальдивіельсо, другое видное духовное лицо, былъ также драматическимъ писателемъ въ ту же самую эпоху. Онъ постоянно числился при каедральномъ толедскомъ собор и хотя былъ близокъ къ примасу, кардиналу и инфанту, но жилъ въ Мадрит, гд принадлежалъ къ тому же религіозному братству, къ которому принадлежали Сервантесъ и Лопе, и гд онъ имлъ возможность быть въ постоянныхъ сношеніяхъ со всми главнйшими писателями той эпохи. Время его славы относится къ 1607—1633 годамъ, насколько можно судить по его одобрительнымъ отзывамъ и хвалебнымъ стихамъ, которые онъ имлъ обыкновеніе предпосылатъ произведеніямъ своихъ друзей. Его собственныя произведенія отличаются строго религіознымъ характеромъ. Все, что онъ писалъ для сцены, собрано въ особому том, изданномъ въ 1622 году и содержащемъ въ себ 12 ауто и дв пьесы религіознаго содержанія.
Двнадцать ауто, насколько можно судить по ихъ духу и содержанію, были написаны Вальдивіельсо для Толедо, хотя конечно давались и въ другихъ городахъ Испаніи. Они избраны авторомъ изъ боле многочисленнаго количества написанныхъ имъ пьесъ подобнаго же содержанія и несомнно пользовались при жизни автора большой популярностью. Нкоторыя изъ нихъ, безспорно, ее заслуживали. Его ‘El hijo pro di go’ (Блудный сынъ), любимый сюжетъ религіозной драмы, обработанъ лучше чмъ это встрчалось обыкновенно, Psiques е y Cupido (Психея и Амуръ), также несравненно лучше приспособлена къ христіанскимъ понятіямъ, чмъ это длали другіе испанскіе писатели, обрабатывавшіе этотъ миологическій сюжетъ, El аrbol de la Vida (Древо жизни) представляетъ собою хорошо выдержанную аллегорію, гд старая теологическая распря между божественнымъ правосудіемъ и божественнымъ милосердіемъ обработана въ дух старой теологической школы. Дйствіе ея начинается въ раю и кончается появленіемъ Спасителя. Но, вообще говоря, ауто Валдивіельсо не лучше подобныхъ же произведеній его современниковъ. Впрочемъ, дв драмы Вальдивіельсо уступаютъ въ достоинств его autos. E I Nacimiento de la Mejor (Рождество всего лучшаго — такъ часто называли Пресвятую Дву въ Испаніи) и El Angel de la Guardia (Ангелъ-Хранитель) аллегорическая пьеса, сходная съ El arbol de la Vida, представляютъ собою два плохо обработанныя произведенія, даже если признать за ними право на широкія рамки, свойственныя религіозной драм. Одно изъ условій ихъ успха заключалось въ томъ, что он больше другихъ религіозныхъ драмъ той эпохи были проникнуты тономъ старинной національной поэзіи. Это замчаніе примнимо и къ ауто Вальдевіельсо, въ одномъ изъ нихъ находится живая и бойкая пародія на хорошо извстный романсъ о вызов на поединокъ Заморы посл убійства Донъ Санчо Храбраго.
Во всякомъ случа, общественное положеніе ихъ автора, а можетъ быть вычурные остроты и каламбуры, которыми онъ прельщалъ испорченный вкусъ своихъ современниковъ, должны быть приняты въ соображеніе при объясненіи его несомннной и громадной популярности {Antonio, Bib. Nova, Tom. I, p. 821. Изъ его драматическихъ произведеній мн извстны ‘Doce Autos Sacramentales y dos Comedias Divines’ por el Maestro Joseph de Valdivielso, Toledo, 1622, 4-to, 183 листа. Сравните старинный романсъ ‘Ya cabalga Diego Ordonez’, помщенный въ Romancero 1550—1555 съ ‘Cronica del Cid’ с. 66, и съ ауто Вальдивіельсо ‘Cautivos Libres, f. 25, и вы убдитесь, что старинные романсы никогда не изглаживались изъ народной памяти и всми путями проникали въ испанскую поэзію
‘Navidad y Corpus Christi Festejadas’, упомянутая въ предшествующемъ примчаніи, есть Nаcіmіеntо (Рождественская пьеса) Вальдивіельсо, но она очень слаба. Монтальвапъ, мнніе котораго въ данномъ случа весьма авторитетно, говоритъ въ посвященіи ‘Amantes de Teruel’, что Вальдивіельсо, какъ писатель ауто, былъ первымъ въ свое время. Это было сказано около 1636 года, слдовательно, прежде чмъ Кальдеронъ вошолъ въ славу.}.
Другаго poдa слава выпала на долю Антоніо Мендозы, много писавшаго для двора, въ 1623—43 годахъ и умершаго въ 1644 г. Помимо значительнаго количества романсовъ и мелкихъ стихотвореній, посвященныхъ имъ герцогу Лерм и другимъ вельможамъ королевства, онъ написалъ ‘Жизнеописаніе Двы’, состоящее изъ 800 redondillas и 5 пьесъ, къ которымъ слдуетъ прибавить еще дв или три, разсянныя по различнымъ сборникамъ. Стихотворенія Мендозы представляютъ мало цннаго, но драмы его не безъ достоинствъ. Его Mas merce quien el mas ama (Кто больше любитъ, тотъ большаго и заслуживаетъ), дала матеріалъ Морето для его Dеsden con el desden (Гордость противъ гордости), это прекрасная пьеса, отличающаяся правдой драматическихъ положеній и легкостью діалога. Дале El tratо muda costumbres (Общество измняетъ нравы человка), пьеса, полная жизни и весеіья, наконецъ Amor con amor sepаgа (Любовь за любовь), которую считаютъ лучшимъ произведеніемъ, автора. Не смотря на непомрную длинноту и множество погршностей противъ вкуса, она удостоилась чести быть игранной при двор фрейлинами королевы, которыя исполняли не только женскія, но и мужскія роли {У меня есть экземпляръ ‘Vida de Nuestra Seora’ (жизнь Пресвятой Двы), изданной его племянникомъ въ 1652 году. Полное собраніе произведеній Мендозы было сдлано спустя долгое время посл его смерти и издано по рукописи, найденной въ библіотек лиссабонскаго архіепископа.Тулза Сузы, подъ слдующимъ напыщеннымъ заглавіемъ: ‘El Fenix Castellano, D. Antonio de Mendoza renascido’ и проч. Книга эта, содержащая пять комедій и другія произведенія Мендозы [Lisbon, 1690, 4-toJ составляютъ въ настоящее время библіографическую рдкость. Свднія о Мендоз, заслуживающія вниманія, я нашелъ только у Моптальвана въ ‘Para Todos’ и у Антоніо, Bib. Nova. Второе изданіе его сочиненій съ незначительными добавленіями появилось въ Мадрид въ 1728 году in 4-to. ‘Querer por solo querer’, игранная въ Аранхуец во время празднествъ въ честь Филиппа IV, въ 1623 г. была переведена на англійскій языкъ Сэромъ Ричардомъ Фэпшо, который бгілъ англійскимъ посланникомъ въ Мадрид въ царствованіе Карла I и Карла II и умеръ тамъ въ 1666 году. Переводъ его сдланъ рнемоваппыми стихами и относится къ наиболе любопытнымъ и рдкимъ книгамъ на англійскомъ язык. Въ предисловіи къ Мемуарамъ лэди Фэпшо говорится, что онъ изданъ въ 1671 году, но это неврно, ибо находящійся у меня экземпляръ помченъ 1670 годомъ. Въ конц, пьесы помщено также переведенное изъ Мендозы описаніе ряда великолпныхъ аллегорическихъ празднествъ, устроенныхъ за годъ передъ тмъ въ Аранхуец, и возбудившихъ энтузіазмъ кастильскаго царедворца. Указаніе на почетныя должности, занимаемыя Мендозой, встрчается у Шака въ Nachtrge, s. 92. Онъ былъ между прочимъ однимъ изъ королевскихъ секретарей и, что гораздо важне, секретаремъ инквизиціи. Монтальванъ въ своемъ посвященіи ему ‘La Toquera Vizcayna’ весьма остроумно замчаетъ, что онъ длаетъ это съ условіемъ, чтобы Мендоза позабылъ свои собственныя драмы.}.
Руисъ je Аларконъ, его современникъ, имлъ при жизни мене успха, нежели Мендоза, не смотря на свое несомннное превосходство. Родился онъ въ Мексик, въ провинціи Таско, и происходилъ изъ извстной испанской фамиліи Аларконовъ. Около 1622 года онъ уже жилъ въ Мадрид и участвовалъ въ сочиненіи довольно плохой пьесы, написанной девятью лицами въ честь маркиза де-Каньете (Canete), побдителя при Арауко въ южной Америк. Въ 1628 году, онъ издалъ въ свтъ первый томъ своихъ драматическихъ произведеній, на заглавномъ лист котораго онъ величаетъ себя предсдателемъ (Procurator) королевскаго совта въ Индіи — должность почетная и выгодная. Книгу свою онъ посвятилъ ‘простонародной публик’ (publico vulgar) въ знакъ презрнія къ мадритскому обществу, его не оцнившему. Если этотъ фактъ служитъ доказательствомъ неудачъ Руиса на столичной сцен, то онъ въ то же время доказываетъ, что нашъ поэтъ не боялся своихъ враговъ. Къ девяти комедіямъ, помщеннымъ въ первомъ том онъ въ 1638 г. прибавилъ еще 12 пьесъ и предисловіе изъ котораго видно, что онъ все еще не добился извстности. Онъ увряетъ даже, что ему стоило большихъ трудовъ заставить признать свои авторскія права на сочиненныя имъ произведенія. Умеръ онъ въ 1639 году {Вслдствіе ли своихъ притязаній или, врне, вслдствіе того тона, какимъ они были заявлены, Аларконъ подвергся ряду нападокъ со стороны поэтовъ того времени, Гонгоры, Лопе де Веги, мендозы, Монтальвана и другихъизъ нихъ нкоторые унизились даже до насмшекъ надъ его личнымъ безобразіемъ. См. Puibusque, Histoire Compare des Littratures Espagnole et Franaise, 2 torn., 8-vo, Paris, 1843, tom. II, pp, 155—164, 430—437 — книга написанная съ большимъ вкусомъ и знаніемъ предмета. Въ 1842 г она была удостоена преміи. См. также Semanario Erudito, Tom. XXXI, р. 57, гд Pellizer у Tobar опредляетъ годъ смерти Аларкона.}.
Въ числ нсколькихъ пьесъ, не попавшихъ въ томъ, изданный самимъ Аларкономъ, находится комедія ‘Domingo de Don Blas’. Эта исторія дворянина, который предается роскоши и лни, благодаря громадному богатству, неожиданно добытому имъ у мавровъ, въ царствованіе Альфонса III Леонскаго, Впрочемъ, въ ршительную минуту, повинуясь чувству долга, онъ успваетъ возбудить въ себ прежнюю энергію и проявляетъ въ своей дятельности чисто кастильскій характеръ, полный честности и глубокой преданности королю. Чрезвычайно комична сцена, когда онъ отказывается рискнуть жизнью въ бо быковъ, устроенномъ для забавы инфанта. Сцена эта представляетъ прекрасный контрастъ, во-первыхъ, съ той сценой, когда герой подвергается всевозможнымъ опасностямъ, защищая принца, и во-вторыхъ, съ тою, когда онъ наконецъ жертвуетъ принцемъ, нарушившимъ долгъ врноподданнаго по отношеніи къ своему отцу. То же чувство врности королю лежитъ въ основ другой пьесы Аларкона, ‘Ganar amigos’ (Какъ добывать друзей). Фабула пьесы относится къ эпох Петра жестокаго, изображеннаго строгимъ, но справедливымъ судьей во времена, исполненныя великихъ смутъ. Въ лиц министра и любимца короля донъ Педро де-Луна выведенъ одинъ изъ благороднйшихъ типовъ во всей испанской драмы. Такіе характеры особенно удавались Аларкону.
Драма El Texedor de Segovia (Сеговійскій ткачъ) пользуется большей извстностью чмъ дв предшествующія пьесы. Она состоитъ изъ двухъ частей. Въ первой, авторомъ которой не признаютъ Аларкона и которая уступаетъ второй въ достоинств, герой Фернандо Рамирецъ является жертвой величайшей несправедливости своего государя, который, на основаніи ложнаго доноса осуждаетъ отца Рамиреца на смерть, а его самого заставляетъ жить въ нищет и заработывать хлбъ насущнымъ ремесломъ ткача. Проходитъ шесть лтъ и возмущенный новыми несправедливостями Рамирецъ появляется во второй части пьесы атаманомъ шайки разбойниковъ. Онъ наводитъ ужасъ на всю Гвадарраму, но въ тоже время оказываетъ неблагодарному монарху драгоцнныя услуги въ ршительный моментъ битвы съ маврами. Изъ устъ своего умирающаго врага и доносчика онъ вырываетъ такіе доказательства невинности отца и своей собственной, что къ нему возвращаются вс королевскія милости, и онъ, по восточному выраженію, длается первымъ человкомъ въ отвоеванномъ имъ королевств. Фернандо Рамирецъ, въ сущности, тотъ же Карлъ Мооръ, но перенесённый въ отдаленную и грубую эпоху, онъ понятне и правдоподобне шиллеровскагр героя, хотя, разумется, и въ то время его не считали типомъ, годнымъ для нравственной драмы.
Именно съ этой цлью написана Lа verdad Sospechosa, (Истина, внушающая подозрніе). Герой пьесы очень любезный и интересный молодой человкъ, сынъ уважаемаго отца. Чтобъ повидать свтъ, онъ прізжаетъ изъ Саламанскаго университета въ Мадритъ, но при первыхъ же шагахъ въ свтскомъ обществ обнаруживаетъ какую-то неимоврную наклонность ко лжи. Весъ интересъ драмы,— а она очень интересна,— заключается въ той изумительной быстрот и легкости съ которою юноша придумываетъ всевозможныя небылицы для удовлетворенія своихъ минутныхъ прихотей. Съ замчательною ловкостью борется онъ противъ фактовъ, все боле и боле его уличающихъ, въ конц концовъ вс перестаютъ врить ему, и тогда-то ему волей неволей приходится говорить правду, но уже поздно: вслдствіе ошибки, ноторую онъ не можетъ поправить, такъ какъ ему больше не врятъ, онъ теряетъ любимую женщину и гибнетъ подъ бременемъ стыда и безчестія.
Въ этой драм есть мста полныя живости и одушевленія. Таково напр. описаніе житья-бытья саламанскихъ студентовъ и описаніе блестящаго праздника, устроеннаго на берегахъ Мансанареса, въ честь одной дамы, то и другое носитъ на себ печать гонгоризма, которымъ щеголяла тогдашняя эпоха. Увщанія отца молодому человку съ цлью отвратить его отъ страднаго порока и значительная часть разговоровъ между героемъ пьесы и его слугой — все это превосходныя мста. Изъ этой пьесы Корнель заимствовалъ сюжетъ своего ‘Menteur’ и тмъ положилъ въ 1642 году основы классичecкой французской комедіи, какъ шестью годами раньше, онъ положилъ основы классической трагедіи, съ помощью ‘Cuda’ Гильена де Кастро. Въ это время Аларконъ былъ еще такъ мало извстенъ, что Корнель, по его собственному заявленію, былъ вполн увренъ въ томъ, что Verdad Sospechosa принадлежитъ Лопе де Вег. Впрочемъ слдуетъ замтить, что нсколько лтъ спустя, французскій писатель сознался въ своей ошибк и воздалъ Аларкону должную дань справедливости, сказавши, что онъ охотно отдалъ бы свои дн лучшія пьесы за честь считаться авторомъ комедіи, которою онъ такъ безцеремонно воспользовался.
Не трудно найти такую же наблюдательность и остроуміе и въ другихъ комедіяхъ Аларкона, такова пьеса Las parede sоyen (‘Стны слышатъ’), которую, по манер съ какою въ ней изображены печальныя послдствія клеветы и злословія, можно поставить въ pendant къ La verdad sospechosa. Такова и Е Iехаmеn de maridos (Испытаніе мужей) которую поочередно приписывали Лопе де Ваг и Монтальвану и которая — нисколько не повредила бы ихъ слав {Она напоминаетъ мн сцену ‘Венеціанскомъ купц’, которая происходить въ Бельмонт, и я склоненъ думать что авторы обоихъ пьесъ черпали изъ одного источника.}. Ко всему, сказанному объ Аларкон, достаточно прибавить, что слогъ у него превосходный — уступающій лишь слогу лучшихъ изъ современныхъ ему писателей.— Онъ не такъ роскошенъ и великолпенъ какъ слогъ Тирсо де Молины, но стихъ Аларкона ближе къ старому размру народныхъ романсовъ, чмъ стихъ Веги. Вообще говоря стихосложеніе у него правильне, проще и натуральне чмъ у обоихъ названныхъ писателей. Въ силу всего этого Аларкона по праву должно поставить на ряду съ лучшими драматическими писателями Испаніи въ самую блестящую эпоху развитіе національнаго театра {Rpertorie Americano, Tom. III, p. 61, Tom. IV p. 93, Denis, Chroniques rte 1 Espagne, Paris, 1839, 800, Tom. II, p. 231, Comedias Escogidas, Tom. XXVIII, 1667, p. 131. Мнніе Корнеля о ‘Verdad Sospechosa’, къ сожалнію, часто цитируемое, находится въ его ‘Examen du Menteur’ Относительно Аларкона я добавлю еще, что въ своей ‘Nunca muclio cost poco’ онъ прекрасно очертилъ характеръ властолюбивой старухи-няньки, являющійся вполн живымъ лицомъ, благодаря употребляемому ею живописному, хотя и устарлому, языку.
Со времени появленія перваго изданія этой книги (1819), вс пьесы, приписываемыя Аларкону, со включеніемъ той, въ сочиненіи которой онъ былъ только однимъ изъ сотрудниковъ и двухъ, подлинность которыхъ сомнительна, были собраны и изданы весьма тщательно и изящно Гарценбушемъ (Biblioteca de Antores Espaoles, Tom. XX, 1852), Всхъ пьесъ двадцать семь, и между ними находится первая часть пьесы ‘Texedor de Segovia’ (Сеговійскій ткачъ), принадлежность которой Аларкону, по мннію Гирценбуша и моему, можно серьезно оспаривать, такъ какъ, помщая вторую часть пьесы во второмъ том своихъ сочиненій, Аларконъ ни однимъ словомъ не намекнулъ о существованіи первой, Высказанное предположеніе подтверждается и характеромъ обихъ частей пьесы.
Изъ пьесъ Аларкона пять переведены на французскій языкъ, а изъ остальныхъ сдланы извлеченія Альфонсомъ Рое, въ его Theatre d’Alarcon, Paris 1865 года. Если кто хочетъ убдиться, до какой степени переводчикъ можетъ исказить автора, то пусть заглянетъ въ переводъ ‘Ganar Amigos’. Это единственная пьеса, переведенная стихами, остальныя четыре переведены прозой и вышли гораздо лучше.}.
Другіе драматурги современные Аларкону хотя и уступали ему въ талант, но при жизни пользовались такою же извстностью, какъ и онъ. Изъ нихъ назовемъ: Луиса де Бельмонте, пьесы котораго Le Renegado de Valladolido (Вальядолидскій измнникъ) и Dios es la mejor del’ensa (Богъ — лучшій защитникъ) представляютъ странное смшеніе духовнаго и свтскаго жанра, Хасинто Кордеро, котораго Victoria por el amor (Побда посредствомъ любви) долго пользовалась успхомъ на сцен, Андреса Хи и Энрикена автора прелестной комедіи, подъ заглавіемъ Lа red, la banda y el cuadro (Сть, шарфъ и картина), Діего Хименеса де Энсисо, избравшаго сюжетомъ дли своихъ историческихъ драмъ жизнь Карла V въ монастыр св. Юста и смерть Донъ-Карлоса, Херонимо де Виллезано, лучшая изъ комедій котораго А gran mal gran remedio. (Для великаго зла нужно сильное лкарство) И наконецъ многихъ другихъ, вадр, Филипе Годинеца, Мигуэля Санчеса, Родриго де Эрреру, которые также пользовались, хотя и въ меньшей степени, любовью мадридской публики {Пьесы всхъ этихъ авторовъ вошли въ составъ обширнаго сборника, озаглавленнаго ‘Comedias Escogidas’. Madrid, 1662—1704, 4-іо, за исключеніемъ одной пьесы Санчеса и двухъ Виллезана, которыми я пользовался въ отдльныхъ изданіяхъ. Въ этомъ сборник помщено одиннадцать пьесъ Бельмонте, автора ‘Sastre del Campillo’, пьесы, приписываемой обыкновенно Лопе де Вег (см. Schak, Nachtrge, 1854 p. 62), и пять пьесъ Годинеца. Произведенія Мигуэля Санчеса, столь извстнаго въ свое время и заслужившаго прозваніе El Divino, почти вс затеряны и только уцлла одна Guarda Cuidadosa, вошедшая въ сборникъ, озаглавленный Diferentes Comedias. Parle V, 1616. Изъ ‘Noches de Plazer’ Кастильо Солорцано (1631, f. 5, 6) видно, что Діего Хименецъ де Эпсизо былъ родомъ изъ Севильи и Veintequatro этого города. Фелипе Годинецъ, уроженецъ того же города, о которомъ упоминаетъ Сервантесъ, но умалчиваютъ Антоніо, Лопе де Вега и хроникеры Севильи, написалъ значительное количество пьесъ, вошедшихъ въ составъ старинныхъ сборниковъ. Онъ еще былъ живъ въ 1644 и пользовался въ свое время большой извстностью.}.
Писатели, извстные въ другихъ родахъ литературы, тоже по временамъ соблазнялись театральными успхами. Такъ Саласъ Барбадильо, писавшій прелестныя новеллы и умершій въ 1630 г., оставилъ посл себя дв драмы, изъ которыхъ одна, по его собственному признанію, написана въ дух Теренція {Пьесы Саласа Барбадильо, озаглавленныя ‘Victoria de Espaa y Francia’ и ‘El Galan Trainposo y Pobre’, помщены въ его ‘Coronas del Parnaso’, приготовленнымъ имъ передъ смертью къ печати и изданнымъ въ томъ же 1635 году (Madrid 13-mo). Прочія его пьесы разсяны по другимъ его изданіямъ и нкоторыя изъ нихъ носятъ названіе Comedias antiguas или иначе Еntremеses, потому что имютъ большое сходство съ старинными пьесами Лопе де Руэды и его школы, которыя во времена Барбадильо играли роль интермедіи.}. Кастилью Солорцано, умершій десятью годами позже и извстный также своими новеллами, написалъ остроумную комедію, основанную на исторіи одной дамы, которая сначала изъ за денегъ согласилась быть любовницей богатаго вельможи и потомъ бросила его ради переодтаго лакея, когда ее уврили, что онъ-то именно и есть обладатель тхъ богатствъ, для которыхъ она отдалась его барину {Она озаглавлена ‘El Mayorazzo’ (Помстье) и напечатана вмст съ своей loa въ конц ‘Alivios de Cassandra’, 1640, того же автора. Въ составъ этой повсти вошло еще нсколько подобныхъ же небольшихъ пьесъ.}. Гонгора также оставилъ намъ одну цльную комедію и отрывки изъ двухъ неоконченныхъ, помщенныхъ въ полномъ собраніи его сочиненій {Пьесы эти суть ‘Las Firmezas de Isabella’, ‘El Doctor Carbino’ и ‘La Comedia Menatoria’. Дв послднія недокончены и самая послдняя — аллегорическая.}. Наконецъ Кеведо, чтобы угодить могущественному фавориту, герцогу Оливаресу, принималъ участіе въ составленіи одной драмы, нын утраченной, если только она не вошла подъ другимъ названіемъ въ собраніе сочиненій Антоніо Мендозы {Комедія, написанная въ угоду графу-герцогу, принадлежала перу Кеведо и Антоніо де Мендозы и носила заглавіе Quien mas miente tnedra mas. (Кто больше лжетъ, тотъ больше и успваетъ) Pellicer, Origen del Teatro, Tom. I, p. 177, Пьеса ата считается утраченной, но я подозрваю, что она помщена въ сочиненіяхъ Мендозы подъ заглавіемъ ‘Empenos del Mentir’. 1690, рр. 254—296. Извстно, что въ собраніе сочиненій Мендозы пошли также четыре еntremеsеs, принадлежащія Кеведо, 1791, т. IX.}. Весьма любопытно однако, что вс эти авторы принадлежали къ школ Лопе де Веги и успхъ ихъ служитъ новымъ доказательствомъ громадной популярности, которою пользовались въ то время его драмы.
Въ самомъ дл, театръ сдлался такимъ магнитомъ, что даже духовныя лица и знатные вельможи, не желавшіе въ силу своего общественнаго положенія, чтобы авторство ихъ стало извстнымъ, все-таки сочиняли пьесы и посылали ихъ актерамъ и издателямъ, сохраняя въ тайн свои имена. Этого рода авторы обыкновенно отзывались о своихъ драмахъ, какъ о написанныхъ придворными остряками (por un ingenio de esta corte). Можно бы составить порядочный сборникъ пьесъ, подписаннымъ этимъ псевдонимомъ, нердко обличающимъ великія претензіи со стороны сановныхъ авторовъ. Филиппъ IV, этотъ царственный покровитель искуствъ и литературы, какъ говорятъ, тоже иногда прибгалъ къ этому псевдониму. Такъ преданіе, хотя и недостоврное, приписываетъ ему пьесу Dar la vida por sa dama или El Conde de Essex, (Пожертвовать жизнью за даму сердца или графъ Эссексъ) и даже еще одну, дв комедіи, которыя если не всецло были написаны имъ, то по крайней мр подъ его руководствомъ. Но даже и послднее предположеніе иметъ за собой мало вроятности {Филиппъ IV быль большимъ любителемъ литературы. По слухамъ, въ національной мадритской библіотек находятся его переводы ‘Войны въ Италіи’ Франческо Гвиччіардини и ‘Описаніе Нидерландовъ’ его племянника Луиджи Гвиччіардини, съ предпосланнымъ ему прекраснымъ введеніемъ (С. Pellicer, Origen. Tom. I, p. 162, Huerta, Teatro Hespanol, Madrid, 1785, 12 mo, Parte I, Tom. III, p. 159, Ochoa, Teatro, Paris, 1838, 8-vo, Tom V, p. 98), Филиппу IV приписываютъ также пьесу ‘Don Enrique ei Dolcente’ (Генрихъ Слабый). Онъ, какъ увряютъ, часто принималъ участіе въ импровизаціи комедіи — любимомъ удовольствіи мадридскаго и не мене блестящаго неаполитанскаго двора графа Демоса. С. Pellicer, Tealro, Tom I, р. 163 и I. А. Pellicer. Bib. de Traductores, Tom. I, pp. 90—92, встрчается любопытное описаніе одного изъ подобныхъ неаполитанскихъ, импровизированныхъ представленій, составленное очевидцемъ его Эстрадою. Но я крайне сомнваюсь въ основательномъ предположеніи относительно авторства Филиппа. Что пьеса ‘Conde de Esex’, напечатанная въ XXXI том Diferentes Comedias, 1636, не принадлежитъ Филиппу, это доказано Шакомъ (Nachtrge, 1854, р. 102), отыскавшимъ автографъ пьесы, принадлежащій перу Крелло (Соено), извстнаго драматурга, умершаго въ 1652 г. Говоря объ этой пьес, нельзя не вспомнить объ обстоятельномъ и тонкомъ разбор ея Лессингомъ, который, при содйствіи Виланда, впервые возбудилъ въ нмцахъ сочувствіе къ испанской литературкотороевпослдствіи было поддержано и развито трудами Шлегелей, Бутеревка и Шака. (См. Hamburgische Dramaturgie, Berlin, 1805, Tom. II,pp. 58—126).Что касается до Филиппа IV, которому приписываются эти произволенія въ Biblioteca Rivadeneyra (Tom. XLII, 1857, рр. 151,152) и въ испанскомъ перевод моей книги (т. II, ст. 563), я сомнваюсь въ правдивости этого предположенія. Филиппъ IV былъ человкъ, преданный чувственнымъ наслажденіямъ, хотя несомннно не лишенный нкоторой склонности къ литератур и искусствамъ, но отнюдь не писатель въ строгомъ смысл этого слова. Это однако не поы шало одному изъ придворныхъ льстецовъ назвать его однимъ изъ лучшихъ современныхъ поэтовъ и музыкантовъ. (Pellicer de Salas, Lecciones solennes de (longera, 1630, col. 696, 697). Два сонета, приписываемые Донъ-Карлосу Австрійскому, брату Филиппа IV, по всей вроятности, принадлежатъ дйствительно ему и для принца они недурны. Rivadeneyra, I с. р. 153.}.
Наиболе замчательна изъ этихъ Comedias de un ingenio de esta corte (комедій, написанныхъ ‘однимъ придворнымъ остроумцемъ’) та, которая озаглавлена El diablo predicadoг (Дьяволъ въ роли проповдника). Дйствіе происходитъ въ Лукк и главная цль пьесы, повидимому, заключается въ прославленіи св. Франциска и въ распространеніи вліянія его учениковъ. Какъ бы то ни было, въ длинномъ вступительномъ монолог, произносимомъ Люциферомъ, этотъ князь тьмы рисуетъ картину своего счастія. Онъ добился такого торжества надъ своими величайшими врагами и возбудилъ также всеобщую ненависть къ нимъ, что бдной францисканской общин, пріютившейся въ Лукк, грозитъ опасность изгнанія изъ города. Впрочемъ торжество Люцифера непродолжительно. Св. Михаилъ сходитъ съ неба, держа на рукахъ младенца Іисуса, и заставляетъ сатану вновь обратить сердца горожанъ къ общин, возстановить почти разрушенный ими монастырь и доставить бднымъ монахамъ, которымъ не давали прохода уличные мальчишки, уваженіе и спокойствіе, большее чмъ они имли прежде. Интересъ пьесы заключается въ поведеніи дьявола, вынужденнаго исполнять, такую неблагодарную задачу. Чтобы справиться съ нею, онъ надваетъ ненавистное ему монашеское платье, проситъ милостыни для общины, наблюдаетъ за постройкой боле обширнаго и удобнаго монастырскаго зданія, проповдуетъ, молится, длаетъ чудеса,— и все это онъ продлываетъ вполн серьезно, съ рдкой энергіей и благочестіемъ, лишь бы поскоре избавиться отъ непріятной заботы, на которую онъ жалуется полунамеками и злобными а parte, ибо отвести душу необходимо, а выразить вслухъ недовольство онъ не сметъ. Наконецъ онъ исполняетъ все, ему приказанное, ненавистное дло кончено, но его отпускаютъ безъ всякой благодарности за усердіе. Мало того, въ послдней сцен онъ вынужденъ признаться публик, кто онъ такой, вынужденъ заявить, что его ждетъ адское пламя, сказавъ это, онъ проваливается, подобно Донъ-Жуану, передъ глазами благочестивыхъ и успокоенныхъ зрителей.
Дйствіе пьесы продолжается пять мсяцевъ. Есть въ ней и второстепенная интрига, почти несвязанная съ главнымъ дйствіемъ, одно изъ дйствующихъ лицъ которой, а именно героиня, обрисована свтлыми и привлекательными чертами. Превосходно очерченъ характеръ привратника Францисканскаго монастыря, простого, смиреннаго, доврчиваго и послушнаго монаха. Онъ представляетъ оригинальный контрастъ съ комическимъ лицомъ (gracioso) пьесы, лгуномъ, трусомъ, обжорой и хитрымъ невждой, надъ которымъ зло издвается самъ Люциферъ въ минуты, когда онъ отдыхаетъ отъ своей тяжелой задачи.
Пьеса эта, превосходно рисующая современную ей эпоху, приписывается, въ нкоторыхъ ея раннихъ изданіяхъ, то Луису де Кельмонте, то Антоніо Коэлло, ошибочно названнаго въ каталог Уэрты Луисомъ. Позже, неизвстно почему, стали утверждать, что она написана Франциско Даміаномъ де-Корнехо, Францисканскимъ монахомъ. Но все это одн гипотезы, хотя первая изъ нихъ наиболе правдоподобна. Врно только то, что пьеса долго держалась на сцен, въ качеств произведенія нравоучительнаго и благопріятнаго интересамъ францисканцевъ, которые пользовались тогда въ Испаніи большимъ вліяніемъ. Въ конц XVIII вка положеніе длъ нсколько измнилось и представленіе этой пьесы, по тмъ или другимъ причинамъ, было воспрещено.
Около 1800 года она снова появилась на сцен и снова, стала пользоваться большимъ успхомъ во всей Испаніи, Францисканскіе монахи дошли даже до того, что ссужали свои монастырскія платья для спектаклей, которые они считали столь полезными и почетными для своего ордена. Въ 1804 году драма опять подпала подъ опалу инквизиціи и лежала подъ спудомъ вплоть до революція 1820 г., предоставившей театрамъ полную свободу {См. С. Pellicer, Origen, Tom. I, p. 184, примчаніе Suplemento al Indice etc. 1805, и превосходную статью Вьель Кастеля въ Revue des deux Mondes, 1840, 15 Juin. Ко всему этому можно еще прибавить интересное описаніе Бланко Уайта (въ его превосходныхъ ‘Doblado’s Leiters’ 1822, pp. 163—169) представленія ‘Diablo Predicador’, котораго онъ былъ очевидцемъ на заднемъ двор бдной гостинницы, гд сценой дйствія служилъ коровникъ, а зрители, заплатившіе за свои мста мене копйки, сидли на открытомъ воздух, подъ звзднымъ небомъ.
Другъ мой мистеръ Чорлей обратилъ мое вниманіе на почти полную тожественность сюжета Diablo Predicador съ плохой пьесой Франциско де-Маласпины, озаглавленной ‘La Fuerza de la Verdad’ (Сила истины). Пьеса Малеспины помщена въ Comedias Escogidas, Tom. XIV, 1661, f. 182 и въ первой сцен дьяволъ въ боле смлыхъ и остроумныхъ выраженіяхъ заявляетъ о своемъ торжеств, чмъ въ ‘Diablo Predicador’. Въ двухъ старинныхъ спискахъ ‘Diablo Predicador’ приписывается Франциску де-Виллегасъ, но боле распространенное мнніе, что она была написана Бельмонте, иметъ за себя боле вроятности. Schack, Nachtrge, 1854, p. 62. Бельмонте родился около 1587 г. Онъ участвовалъ въ ‘Certamenes’ св. Исидора въ Мадрит въ 1620 и 1622 и повидимому былъ живъ въ 1649 году. Въ обращеніи къ читателю, предпосланномъ скучнйшей драм ‘Marquis of Caiiete’, въ составленіи которой участвовало девять поэтовъ (см. гл. XXVII, прим. 14). Бельмонте говоритъ о себ ‘Estando уо en Lima ao de 605’. (Въ бытность мою въ Лим въ 1605 г.). Изъ этого видно, что онъ провелъ молодость въ Перу и вроятно былъ способенъ на что-нибудь боле дльное, чмъ прославленіе человка, подобнаго маркизу Каньете.}.
Что до школы Лопе де-Веги {О школ Лопе см. Biblioleca de Autores Espaoles (Tom. XVIII, XLIV, 1857 и 1858), гд для характеристики этой школы Донъ-Рамонъ де-Месонеро Романо собралъ до пятидесяти девяти пьесъ. Списокъ авторовъ въ алфавитномъ порядк съ перечнемъ несомннно принадлежащихъ имъ пьесъ, помщенъ въ XLIV том, и иметъ большую цнность.}, къ которой принадлежали, кром перечисленныхъ нами и многіе другіе писатели, то она не везд пользовалась единодушнымъ сочувствіемъ. Люди ученые, время отъ времени высказывались противъ нея, строгіе или придирчивые критики часто изливали на нее свою желчь и свое остроуміе, пользуясь для этого серьезными промахами школы и ея эксцентричностями. Алонсо Лопесъ, боле извстный подъ прозвищемъ El Pinciano, въ своей философіи-поэзіи, основанной на ученіи древнихъ (Filosofia poetica fondada en la doctriua de los antiques) около 1596 года, именно въ своихъ разсужденіяхъ о сущности комедіи и трагедіи, даетъ ясно понять, что онъ вовсе не одобряетъ той драматической формы, которая въ его время начинала господствовать на сцен. Братья Архенсола, которые десятью годами ране пытались создать другой боле классическій типъ драмы тоже, конечно, не были особенно довольны направленіемъ современнаго имъ театра, одинъ изъ нихъ, Бартоломео откровенно высказываетъ это въ своихъ дидактическихъ сатирахъ. Къ нимъ присоединились и другіе критики, въ томъ числ: Артіеда, высказавшій свой протестъ въ стихотворномъ посланіи къ маркизу Куеллару, Виллегасъ, нжный лирическій поэтъ, — въ своей седьмой элегіи и Кристовалъ де-Меза,— въ различныхъ мстахъ своихъ стихотвореній и въ пролог къ своей плохой трагедіи Помпей. Если мы къ этимъ протестамъ прибавимъ ученое разсужденіе объ истинной форм трагедіи и комедіи (въ третьей и четвертой Tablas poeticas Каскелеса) и жестокія нападки Суареца де-Фигэроа на народный испанскій театръ, въ которомъ онъ видитъ одно только дурное, мы получимъ, если и не все сказанное, то по крайней мр все, что въ этомъ отношеніи заслуживаетъ нын упоминаніе. Но вс эти порицанія имютъ меньше значенія, нежели положительные принципы, ясно изложенные Лопе де-Вегою въ его Arte nuevo de hacer-comedias {El Pinciano, Filosofia Antiqua Poetica, Madrid, 1596, 4-to, p. 381, etc., Andres Key de Artieda, Discursos, etc., de Artemidore, aragoa, 1605, 4-to, f. 87, C. de Mesa Rimas, Madrid, 1611, 12-mo, ff. 94, 145, 218 и его Pompeyo, Madrid, 1618, 12-mo, съ приложеніемъ Dedicatoriа, Cascales, Tablas Poticas Murcia, 1616, 4-to, Parte II, C. S. de Figueroa, Pasagero, Madrid, 1617, 12-nio Alivio tercero, Est. М. de Villegas, Erticas, Najera, 1617, 4-to, Segunda Parte, f. 27, Los Argensolas, Rimas, Zaragoza, 1634, 4-lo, p. 447. JI перечислилъ критиковъ въ хронологическомъ порядк появленія ихъ статей, потому что въ данномъ случа хронологія играетъ большую роль, такъ какъ ею выясняется тотъ важный фактъ, что вс переименованные авторы принадлежатъ къ эпох, когда Лопе пользовался наибольшимъ успхомъ, какъ драматургъ.
Гаянгосъ въ перевод моей книги (т. II, стр 558—560) приводитъ отрывки изъ критической статьи о Лопе, какъ драматург, нкоего Педро Торреса де Рамила, 1617 г., и отвты на эту статью Джуліо Колумбаріо (псевдонимъ Франциско Лонеца де Агиляра) и Альфонса Санчеса. Вс статьи написаны по-латыни и въ самомъ раздраженномъ тон, свойственномъ испанской литературной полемик. Но он почти не имли ни малйшаго вліянія на возраставшую популярность Лопе. Посл своей смерти Лопе не разъ подвергался нападкамъ со стороны Антоніо Лопе де-Веги (см. гл. XXIX) въ его ‘Heraclilo y Democrito’ (1641, рр. 176, sqq,), не смотря на услуги, оказанныя ему покойнымъ.}.
Оппозиція церкви, боле опасная, чмъ оппозиція свтскихъ ученыхъ, въ нкоторыхъ отношеніяхъ была основательне, потому что многія пьесы, дйствительно, оказывались неприличными, а нкоторыя изъ нихъ положительно безнравственными. Духовенство, какъ мы видли, съ самаго начала было противъ театра и въ силу того соображенія, что свтская драма замнила собой церковныя представленія, въ которыхъ духовенство видло средство поддерживать свое вліяніе на народъ. Таковы были настоящія причины, въ силу которыхъ въ 1545 году запрещены комедіи Торреса Нахарро, а въ 1548 году подана кортесами Карлу V петиція о недозволеніи печатать и продавать неприличные фарсы всякаго рода {D. Quixote, ed. Clemencin, Tom. III, p. 402. Примчаніе.}. Долго однако ограничивались прекращеніемъ театральныхъ представленій только на время придворныхъ трауровъ и по случаю другихъ общественныхъ бдствій или смутъ. Можетъ быть духовенство и разсчитывало этимъ путемъ добиться понемногу боле крупныхъ результатовъ.
Но, по мр того, какъ значеніе театра росло благодаря популярности Лопе де Веги, споры объ его характер и вліяніи становились все ожесточенне. Незадолго до этого въ 1587.г. Филиппъ II спрашивалъ у нкоторыхъ ученыхъ богослововъ королевства, не слдуетъ ли окончательно воспретить театральныя представленія? Посл продолжительныхъ обсужденій король согласился съ наиболе умреннымъ мнніемъ Алонсо Мендозы, профессора Салиманскаго университета, т. е. дозволилъ театрамъ существовать, но подчинилъ ихъ строжайшей предварительной цензур. Въ 1597 г. тотъ же Филиппъ II, боле монахъ, чмъ король, слдуя обычаю, веллъ прекратить вс публичныя представленія въ Мадрит, по случаю смерти своей дочери, герцогини Савойской. Въ это время монархъ былъ уже старъ и слабъ. Враги театра, въ числ которыхъ находился и Луперціо Архенсола, забрали короля въ свои руки {Pellicer, Bil. de Traductores, Tom. I, p. 11. }, такъ что, когда въ 1598 г. споръ о театр возгорлся съ новымъ жаромъ, Филиппъ ІІ прежде, чмъ испустить послдній вздохъ въ Эскуріал, устремивъ угасавшій взоръ на алтарь, сдлалъ распоряженіе о закрытіи всхъ театровъ. Но ни одно изъ нападеній на театръ и актеровъ не было такъ серьезно и рзко, какъ нападеніе Маріаны въ его De Rege, 1599 г., возобновленное и усиленное въ его десять лтъ спустя вышедшимъ трактат De spectaculis. Удивительно, что впечатлніе, произведенное этими нападками, было весьма, слабы, не смотря на то, что он появились въ мрачную эпоху, непосредственно слдовавшую за смертью короля
Удары нанесенные церковью театру, не имли однако другихъ послдствій, кром того, что драматическіе писатели были вынуждены прибгать къ разныхъ хитростямъ, чтобы избгнуть преслдованія властей, да репутація актеровъ въ значительной степени упала въ общественномъ мнніи. Но выбить драму изъ позиціи, отвоеванной для нея общественнымъ сочувствіемъ, оказалось невозможнымъ. Мадритъ, признанный столицею всего королевства, просилъ объ открытіи театровъ. Въ подкрпленіе своей просьбы граждане Мадрита ссылались на представленія нкоторыхъ религіозныхъ пьесъ, имвшихъ на актеровъ и зрителей такое благотворное вліяніе, что немедленно посл спектакля многіе изъ нихъ поступали въ монастырь {Обращикомъ того благотворнаго вліянія Comedias de santоs, на которое здсь ссылаются, можетъ служить введеніе къ ‘Tratade de las Comedia’ (1618) Bishe y Vidal, гд разсказывается исторія молодой двушки, которой родители, въ видахъ благочестія, позволили присутствовать нсколько разъ на представленіяхъ ‘Обращеніе Маріи Магдалины’ и которая закончила свои посщенія театра тмъ, что влюбилась въ актера, игравшаго роль Спасителя и убжала съ нимъ въ Мадритъ.}. Указывалось также, что налогъ на театры въ пользу мадритскихъ госпиталей былъ необходимъ для существованія этихъ благотворительныхъ учрежденій {Случалось не разъ и совершенно противуположное. Bishe y Vidal (f. 98) утверждаетъ, что госпитали, разсчитывая получить впослдствіи доходъ съ театровъ. длали такія большія затраты на поддержаніе ихъ, что сами вслдствіе этого нердко приходили въ упадокъ. Bishe у Vidal прибавляетъ (с. 1618), что въ его время, благодаря затратамъ на театръ одного изъ правителей Валенсіи, госпиталь этого города понесъ такіе матеріальные убытки, что виновникъ его раззоренія ршился вступить въ монастырь, предоставивъ госпиталю, для пополненія оскудвшихъ по его вин средствъ, все свое состояніе.}.
Принимая во вниманіе такіе доводы, Филиппъ III, въ 1600 году, т. е. черезъ два года посл закрытія театровъ, созвалъ совтъ изъ духовныхъ лицъ и изъ четырехъ главнйшихъ свтскихъ сановниковъ королевства и поручилъ имъ вновь обсудить вопросъ о театрахъ. Они еще строже прежняго отозвались объ испанскомъ театр послднихъ временъ, и Филиппъ III, сообразно съ этимъ, позволилъ открыть театры съ однимъ только условіемъ, чтобы число актеровъ было уменьшено, чтобы въ комедіяхъ не было ничего неприличнаго и чтобы представленія происходили, кром воскресенья еще три дня въ недлю, если на эти дни приходились церковные праздники. Распоряженіе Филиппа III въ существенныхъ чертахъ своихъ сохранилось по сихъ поръ я испанскій театръ сталъ, благодаря ему, на прочную почву, пользуясь иногда случайными привилегіями или подвергаясь случайнымъ стсненіямъ. Его закрывали на время общественнаго траура, какъ это напримръ было въ теченіе трехъ мсяцевъ посл смерти Филиппа III, и еще разъ въ 1665 г., вслдствіе ханжества королевы-регентши, но закрытіе его продолжалось недолго и ему уже никогда не приходилось боле бороться за свое существованіе.
Дло въ томъ, что съ наступленіемъ XVIII вка испанская народная драма настолько окрпла, что ей нечего было бояться ни отзывовъ классической критики, ни церковнаго контроля. Въ Vіаgе еntretenido Агустина Рохаса, автора, объздившаго Севилью, Гренаду, Толедо, Валльядолидъ и почти всю Испанію, мы читаемъ, что театральный представленія проникли всюду, даще въ маленькія деревушки, и что драма, во всхъ ея формахъ, до того удовлетворяла разнообразнымъ вкусамъ публики, что считалась любимымъ народнымъ развлеченіемъ {У Рохаса (1602) встрчается весьма забавное описаніе восьми труппъ странствующихъ актеровъ, начиная съ труппы, носившей прозвище Bululu и состоявшей изъ одного актера, и оканчивай Campania, состоявшей изъ семнадцати членовъ. (Viage, Madrid, 1614, 12-mo, ff. 51—53). Вс эти прозвища труппъ и различный численный составъ ихъ долго содержались въ Испаніи. Въ ‘Estebanillo Gonzalez’, 1646, с. 6 упоминается о четырехъ такихъ труппахъ.}. Въ 1632 г. Монгальванъ, лучшій авторитетъ въ этомъ дл, перечисляетъ намъ множество драматическихъ писателей въ одной Кастиліи. Три года спустя, итальянецъ Фабіо Франки, жившій въ Испаніи, въ своемъ панегирик Лопе де Вег насчитываетъ еще около тридцати драматурговъ, и утверждаетъ, что они пользовались громаднымъ вліяніемъ на всемъ полуостров. Стало-быть нечего сомнваться въ томъ, что имя Лопе въ эпоху его смерти было великимъ поэтическимъ именемъ, озарявшимъ изъ конца въ конецъ своею славою его отечество и что созданныя имъ формы драмы, не смотря на оппозицію, установились прочно и сдлались излюбленными формами народной драмы для всей Испаніи {О борьб между церковью и театромъ и успх Лопе и его школы, см. С. Pellicer, Origen, Tom. I, pp. 118—122, и 142—157, Don Quixote, ed. J. А. Pellicer, Parle II, с. 11, note, Boxas, Viage, 1614, passim (f. 66, co включеніемъ написаннаго имъ въ 1602), Montalvan, Para Todos, 1661, p. 543, Lope de Vega, Obras. Sueltas, Tom. XXI, p. 69, и множество другихъ именъ въ томахъ XX и XXI. Вс эти мста служатъ доказательствомъ торжества Лопе и его школы. Письмо Франциско Каскалеса къ Лопе, изданное въ 1634 г. въ защиту комедій и ихъ постановки на сцен, стоитъ третьимъ во второй декад его ‘Посланіи’. Впрочемъ письмо это не выдерживаетъ критики, такъ какъ въ немъ утверждается, что дававшіяся тогда пьесы ничмъ не оскорбляли нравственности. Picardo del Turia, вроятно псевдонимъ Луиса Ферреры-и-Кордона, правителя Валенсіи. Ему въ находящемся у меня списк ‘Comedias de Poetas de Valencia’, 1609, посвящено эти сочиненіе, въ предисловіи ко второму тому, котораго авторъ беретъ театръ такимъ, какимъ онъ былъ въ дйствительности, и защищаетъ его съ большимъ искусствомъ и знаніемъ дла. Онъ умеръ въ 1641 г. Баррера утверждаетъ, однако, что подъ именемъ Ricardo de Turia скрывается Педро Хуанъ де Толедо.}.

ГЛАВА XXII.

Кальдеронъ.— Его жизнь и произведенія.— Драмы, ошибочно ему приписываемыя.— Его Autos Sacramentales.— Ихъ постановка на сцену.— Ихъ характеръ.— Божественный Орфей. Громадный успхъ представленій подобнаго рода.— Его религіозная драма. — El Purgatorio de san Patricio (Чистилище Св. Патрика).— La Devocion de la Cruz (Молитва у подножія Креста).— El Magico prodigioso. (Магъ и волшебникъ).— Другія пьесы въ томъ же род

Покончивъ съ Лопе де Вегою и его школою, мы переходимъ теперь къ его великому преемнику и сопернику Педро Кальдерону де-ла Барка, который, если и не былъ творцемъ новой формы драмы, то все же былъ великимъ національнымъ поэтомъ и пользовался такою громкою славою, что необходимо долженъ занять видное мсто во всякомъ сочиненіи, посвященномъ исторіи испанской литературы.
Онъ родился въ Мадрит 17 января 1600 года {Вопросъ о времени рожденія Кальдерона подалъ поводъ къ большимъ пререканіямъ и ошибочнымъ заключеніямъ. Но въ рдкой книг ‘Obelisco funebre’, изданной въ честь Кальдерона его другомъ Каспаромъ Августиномъ де Лара (Madrid, 1684, 4-to) и написанной тотчасъ по его смерти, положительно сказано на основаніи словъ самого Кальдерона, что онъ родился 17-го января 1600 г. Это разршаетъ вс сомннія. Въ свидтельств о крещеніи, приведенномъ у Баены. ‘Hijos de Madrid’, том. IV, p. 228, значится только, что онъ былъ крещенъ 14 февраля 1600, но почему эта церемонія, противъ обычая, была отложена на столь долгое время, или почему Вера Тассисъ и Виллароэль, бывшій, подобно Лар, другомъ Кальдерона, отодвинулъ день рожденія поэта на 1-все января, остается для насъ необъяснимымъ.}. Одинъ изъ его друзей пытался установить его права на родство почти со всми древними королевскими домами различныхъ испанскихъ провинцій и даже съ большинствомъ коронованныхъ особъ Европы {См. ученое генеалогическое введеніе, предпосланное ‘Obelisco funebre’. Имя Calderon, по словамъ автора этой книги, было принято фамиліею въ XIII вк по слдующему случаю: одинъ изъ ея членовъ, преждевременно рожденный и принятый за мертваго, былъ опущенъ, для удостовренія, нтъ-ли въ немъ признаковъ жизни, въ котелъ — calderon — съ горячей водою. Такъ какъ онъ сдлался впослдствіи великимъ человкомъ и пользовался милостями св. Фердинанда и Альфонса Мудраго, его прозвище обратилось въ почетное имя и пять котловъ было съ той поры включено въ фамильный гербъ Кальдероновъ. Прибавочное прозвище Багса было заимствовано поздне отъ помстья, принадлежавшаго одному изъ членовъ этой семьи, погибшему въ битв противъ мавровъ. Вслдствіе послдняго событія на щит Кальдеронова герба были изображены замокъ, боевая рукавица и девизъ Por la f morir (Умереть за вру), которые соединенные вмст, представляли собою весьма приличный гербъ для испанцевъ XVII в.}. Претензія эта была крайне нелпа. Важно впрочемъ знать, что родъ Кальдероновъ принадлежалъ къ числу почтенныхъ фамилій Испаніи, что по общественному положенію для него съ самаго ранняго дтства были доступны вс средства къ умственному развитію. Отецъ его былъ секретаремъ государственнаго казначейства при Филипп II и при Филипп III, а мать происходила отъ одной благородной семьи, переселившейся задолго до его рожденія изъ Нидерландовъ. Но самое интересное обстоятельство, связанное съ его происхожденіемъ, заключается, можетъ быть, въ томъ, что подобно другому великому творцу испанской драмы Лопе де Вег онъ родился въ Мадрит, и что его семейство, какъ и семейство его предшественника, было родомъ изъ небольшой, но плодоносной и живописной Карріедской долины, гд об семьи владли въ раннюю пору наслдственными помстьями {См. біографическіе очерки отца Кальдерона у Баены Hijos de Madrid, Tom. I, p. 305, самого Кальдерона Tom. IV, p. 228, Лопе де Веги, Tom. III, p. 350 и въ особенности различные факты, касающіеся Кальдерона и разсянные въ скучномъ прозаическомъ введеніи къ ‘Obelisco funebre’ и въ еще боле скучныхъ стихотвореніяхъ, помщенныхъ въ этой книг. Біографическій очеркъ Кальдерона, принадлежащій перу его друга Вера Тассиса и Виллароэль, предложенный первоначально пятому тому его комедій, а въ послдующихъ изданіяхъ первому,— слишкомъ сухъ, педантиченъ и неудовлетворителенъ, какъ большинство біографій старинныхъ испанскихъ авторовъ.}.
На десятомъ году Кальдеронъ былъ отданъ на воспитаніе іезуитамъ и, подобно своему современнику Корнелю, тоже воспитаннику іезуитовъ, получилъ отъ нихъ направленіе, наложившее свою печать на всю его жизнь и въ особенности на его послдніе годы. Изъ іезуитской школы онъ поступилъ въ Саламанкскій университетъ, гд съ успхомъ изучалъ бывшей тогда въ мод схоластическое богословіе и философію, а также гражданское и церковное право. Окончивъ съ успхомъ университетъ въ 1619 году, Кальдеронъ былъ уже извстенъ какъ драматическій писатель и, вроятно благодаря этому обстоятельству, по возвращеніи въ Мадритъ, немедленно обратилъ на себя вниманіе нсколькихъ важныхъ придворныхъ лицъ, которыя впослдствіи всего боле способствовали его возвышенію и успхамъ.
Въ 1620 году онъ вмст съ другими передовыми поэтами своего времени принялъ участіе въ первомъ поэтическомъ состязаніи, устроенномъ въ Мадрит въ честь св. Исидора, и удостоился за свое стихотвореніе публичной похвалы отъ Лопе де Веги {Сонетъ — написанный по этому случаю Кальдерономъ, находится у Лопе де Веги въ его Obras Sueltas, Tom. XI, p. 432, а его octavas — тамъ же на p. 491. Какъ произведенія двадцатилтняго юноши, оба стихотворенія весьма замчательны. Похвалы Лопе, не имющія впрочемъ большаго значенія, напечатаны въ томъ же том на стр. 593. Кто получилъ награду на поэтическомъ состязаніи 1620 г.— неизвстно.}. Въ 1622 г. онъ явился участникомъ другаго состязанія, превосходившаго своею торжественностью первое и устроеннаго Мадритомъ по случаю канонизаціи того же святого, тутъ онъ получилъ первую премію и удостоился выслушать изъ устъ предсдателя торжества (Лопе де Веги) восторженныя похвалы своему поэтическому таланту {Различныя стихотворенія, представленная Кальдерономъ для состязанія 17-го мая 1622 г., помщены у Лопе, Obras Sueltas, Tom. XII, p.p. 181, 239, 303, 363, 384. по поводу ихъ Лопе выразился такимъ образомъ (р. 413): ‘Награда была дана Донъ Педро Кальдерону, который въ юныхъ годахъ стяжалъ лавры, выпадающіе обыкновенно на долю сдинъ’. Шесть или восемь стихотвореніи, представленныхъ Кальдерономъ по случаю двухъ упомянутыхъ выше поэтическихъ состязаній, весьма цнны, не только какъ самыя раннія изъ дошедшихъ до насъ произведеній его, но и какъ единственный, за исключеніемъ драмъ, обращикъ его стихотворныхъ опытовъ. Сервантесъ въ своемъ Донъ-Кихот говоритъ, что на подобнаго рода состязаніяхъ первая награда присуждалась либо въ знакъ личнаго уваженія, либо въ уваженіе къ сану соискателя, а вторая — за лучшее изъ представленныхъ стихотвореній (Parte II, с. 18). Въ данномъ случа Кальдеронъ получилъ за свою cancion третью награду. Первая была присуждена Лопе, а вторая Сарате.}. Въ томъ же году, когда Лопе издалъ объемистый томъ, содержащій описанія всхъ бывшихъ церемоній и празднествъ, молодой Кальдеронъ дружески привтствовалъ его нсколькими не лишенными граціи стихами, которыя Лопе въ доказательство своего уваженія къ нему предпослалъ самой книг. Но съ этаго времени мы на цлыхъ десять лтъ теряемъ совершенно изъ виду Кальдерона, какъ писателя, за исключеніемъ впрочемъ того случая, когда имя его упоминается въ 1630 г. въ изданномъ Лопе де Вегою Laurel de Apolо въ числ поэтовъ, уроженцевъ Мадрида {Silva VII.}.
Значительная часть этого промежутка времени была, повидимому, посвящена Кальдерономъ военной служб. По крайней мр извстно. что онъ участвовалъ въ Миланскомъ поход 1625 г. и затмъ находился во Фландріи, гд все еще продолжалась ожесточенная національная и религіозная война. Что онъ не былъ безпечнымъ созерцателемъ людей и нравовъ въ теченіе этихъ компаній, это доказываютъ сюжеты нкоторыхъ его пьесъ, изобилующихъ живыми описаніями мстностей и характерами героевъ, которые часто являются на сцену прямо съ театра этихъ войнъ и разсказываютъ о своихъ приключеніяхъ языкомъ, не оставляющимъ ни малйшаго сомннія въ томъ, что разсказываемое дйствительно пережито ими. Впрочемъ вскор мы его встрчаемъ на боле подходящемъ ему литературномъ поприщ. По свидтельству Монтальвана уже въ 1632 г. Кальдеронъ былъ авторомъ нсколькихъ пьесъ, имвшихъ успхъ на сцен, не разъ одерживалъ побды на публичныхъ поэтическихъ состязаніяхъ, написалъ множество лирическихъ стихотвореній и кром того началъ поэму о всемірномъ потоп. Такимъ образомъ, въ тридцать два года, онъ пользовался, какъ поэтъ, завидною и быстро возраставшею репутаціей {Para Todos. ed. 1661, p.p. 539, 540, 1632. Но это произведеніе было написано Монтальваномъ 1632 г.}.
Драматическій писатель съ такими дарованіями не могъ остаться незамченнымъ въ царствованіе Филиппа IV, особенно, когда со смертію Лопе, въ 1635 г., театръ лишился своего главы. Поэтому, въ 1636 г., Кальдеронъ былъ причисленъ ко двору и въ качеств придворнаго драматура обязанъ былъ поставлять пьесы для придворныхъ спектаклей, и въ 1637 г., въ знакъ еще большаго отличія, онъ сдланъ кавалеромъ ордена Сантъ-Яго. Благодаря этому обстоятельству онъ долженъ былъ снова поступить въ военную службу. Едва передъ Кальдерономъ успла открыться блестящая карьера поэта, какъ вспыхнуло въ Каталоніи страшное возстаніе, возбужденное Франціей, и кавалерамъ четырехъ великихъ военныхъ орденовъ велно было въ 1640 г. выступить въ походъ для зашиты королевской власти. Кальдеронъ, какъ истинный рыцарь, тотчасъ же явился на призывъ долга. Но король, интересовавшійся его талантомъ боле чмъ его шпагой, охотно уволилъ его отъ военной службы до окончанія новой пьесы. Поэтому поэтъ поспшилъ закончить свою пьесу ‘Сегtamen de amor y zelos’ (Борьба Любви съ Ревностью) и отправился въ армію {Мнніе, что не одна изъ Кальдероновыхъ пьесъ, попреки заявленію Вера Тассиса, не носитъ заглавіи Certamen de Amor y zelos’, ошибочно. Правда между изданными драмами Кольдерона, нтъ ни одной пьесы съ этимъ заглавіемъ. но имъ озаглавлена предпослдняя пьеса въ списк произведеній Кальдерона, составленнымъ имъ самимъ для герцога Верагуаса въ 1680 г.}. Въ теченіе всей компаніи онъ храбро сряжался въ отряд, находившемся подъ начальствомъ графа герцога Оливареса, и не покидалъ поля брани до усмиренія возстанія. По возвращеніи Кальдерона въ Мадритъ, король, въ доказательство своего высокаго къ нему уваженія, пожаловалъ ему ежемсячную пенсію въ тридцать золотыхъ кронъ и поручилъ ему завдываніе придворными празднествами, устроивавшимся по случаю предстоявшаго въ 1649 году възда въ Мадритъ новой королевы Анны Маріи Австрійской. Съ этихъ поръ, вплоть до самой смерти короля, Кальдеронъ пользовался его неизмнной благосклонностію и имлъ ршающій голосъ во всемъ, что касалось драмы, продолжалъ въ то же время писать съ постояннымъ успхомъ свтскія пьесы для театра и одну для церкви.
Въ 1651 г., Кальдеронъ, слдуя примру Лопе де Веги и другихъ современныхъ писателей, сдлался членомъ религіознаго братства, а два года спустя король далъ ему мсто капеллана въ Толедской капелл ‘Новыхъ Королей’ (Nuevos Reyes), исключительно предназначенной для погребенія королей и со временъ Генриха Трастамарскаго постоянно обогащаемой все новыми и новыми вкладами. Но такъ какъ это назначеніе удерживало его слишкомъ долгое время вдали отъ двора, для развлеченія котораго онъ сталъ необходимъ, то въ 1663 г. онъ былъ сдланъ почетнымъ каппеланомъ при особ короля — должность, требовавшая постояннаго его присутствія въ Мадрит. При этомъ ему дозволено было удержать за собой его первое мсто и даже присоединить къ нему третье. Въ томъ же году онъ былъ облеченъ саномъ священника конгрегаціи св. Петра и скоро сдлался главою этого братства, эту важную должность, онъ занималъ въ продолженіи послднихъ пятнадцати лтъ своей жизни, исполняя сопряженныя съ ней обязанности съ большимъ достоинствомъ и благодушіемъ {По словамъ Августина Лары, ‘онъ превосходно умлъ, благодаря смиренію и благоразумію соединять обязанности покорнаго сына и любящаго отца’.}.
Занимая три духовныя должности, поглощавшія много времени, Кальдеронъ тмъ не мене не прерывалъ своихъ литературныхъ занятій. Напротивъ, это какъ бы еще боле поощряло его къ новымъ трудамъ. Слава его возросла до такой степени, что соборы Толедскій, Гренадскій и Севильскій постоянно обращались къ нему съ просьбами написать духовную драму для представленія въ день Тла Христова,— день великаго праздника, для котораго онъ въ теченіе почти тридцати семи лтъ по порученію города Мадрита регулярно доставлялъ подобныя пьесы. За эти труды, а также и за услуги, оказанныя двору, онъ былъ щедро вознаграждаемъ, такъ что въ короткое время онъ составилъ себ значительное состояніе.
По смерти Филиппа IV, въ 1665 г., онъ, повидимому, не пользовался уже въ прежней степени королевскою милостью. Карлъ II характеромъ былъ совершенно не похожъ на своихъ предшественниковъ, имя въ виду это обстоятельство, историкъ Солисъ утверждаетъ положительно, что Кальдеронъ ‘умеръ безъ мецената’ {‘Muri sin Mecenas’. См. цензурное одобреніе къ ‘Obelisco’, помченное 30-го октября 1683 г. Все, что въ этой рдкой книг говорится о Кальдерон, весьма цнно, ибо принадлежитъ перу его друга и было написано — по крайней мр стихотворная часть книги — по слонамъ самого составителя въ теченіе пятидесяти трехъ дней, послдовавшихъ за смертью Кальдерона.}. Не смотря на это, Кальдеронъ продолжалъ по-прежнему работать для придворныхъ и церковныхъ спектаклей и до конца жизни сохранилъ необыкновенную и всеобщую популярность лучшихъ дней своей славы’ {Весьма вроятно, что Кальдеронъ, съ тхъ поръ какъ, сдлался священникомъ въ 1651 г., не писалъ боле пьесъ для сцены и довольствовался ауто и комедіями для придворныхъ спектаклей, но эти послднія изъ дворца немедленно переходили на подмостки мадритскихъ театровъ. Такъ напримръ ‘La Fiera, еі Rayo, у la Piedra’, драма, длившаяся при первомъ представленіи во дворц семь часовъ, была тотчасъ же поставлена на мадритской сцен и выдержала 37 представленій къ ряду. Надо полагать, что здсь представленія не были такъ продолжительны, ибо вс придворныя церемоніи были выброшены.}. Онъ умеръ въ 1971 году, въ праздникъ Пятидесятницы, когда по всей Испаніи раздавался благовстъ, призывавшій на представленіе одного изъ его ауто, надъ сочиненіемъ которыхъ онъ трудился почти до послдней минуты своей жизни {‘Esta va un auto entonces en los fines, como su autor’ [Obelisco Canto I, st. 22. См. также сонетъ въ конц тома]. Историкъ Солисъ говоритъ въ одномъ изъ своихъ писемъ: ‘Нашъ другъ Донъ Недро Кальдеронъ умеръ, какъ говорятъ, умираютъ лебеди, съ пснью на успхъ, будучи уже опасно боленъ, онъ употребилъ вс усилія, чтобы окончить второе ауто для праздника Тла Господня, но усплъ довести его только до половины, оно было докончено, дурно ли, хорошо ли, Донъ Мельхоромъ де-Теонъ’. [Cartas de N. Antonio у А. Solis, publicadas das por Mayans у Siscar, Leon de Francia 1733, 12-nio p. 75). Melchor Fernandez de Leon былъ извстнымъ драматургомъ того времени, но отнюдь не той силы, чтобы идти по слдамъ Кальдерона. Маккарти утверждаетъ, что Кальдеронъ оставилъ Pleyto Matrimonial неоконченнымъ и оно было окончено Саморою, какъ въ этомъ можно убдиться, прибавляетъ онъ, изъ IV тома Autos. См. Maccarthy’s Mysteries of Corpus Christi, 1854 p. 104. Примчаніе.}.
На другой день посл его смерти, тло его, согласно завщанію, было перенесено, безъ всякой пышности, для погребенія въ церковь Санъ Сальвадора священниками конгрегаціи, во глав которой онъ стоялъ столько лтъ и которой завщалъ теперь все свое состояніе. Чтобы удовлетворить желаніямъ многочисленныхъ почитателей покойнаго, были нсколько дней спустя совершены торжественныя похороны Кальдерона. Даже въ Валенсіи, Неапол, Лиссабон. Милан и Рим соотечественники великаго драматурга видли въ его смерти національную потерю {Лара въ своихъ ‘Advertencias’ упоминаетъ о похвальныхъ надгробныхъ словахъ Кальдерону, напечатанныхъ въ Валенсіи. Вера Тассисъ также упоминаетъ о нихъ, но не говоритъ, чтобы они были изданы. Интересно было бы добыть ихъ, такъ какъ они принадлежали перу знатнйшихъ лицъ изъ придворнаго штата герцога Верагуаса, друга. Кальдерона. Сущность завщанія поэта изложена въ ‘Obelisco’ Canto I, st. 32. 33.}. Вскор Кальдерону былъ воздвигнутъ памятникъ въ церкви, гд онъ погребенъ, а въ 1840 г. останки поэта были перенесены въ боле великолпную церковь Атокской Божіей Матери, гд они покоятся и до сихъ поръ {У Баены (Tom. IV, p. 23) находится описаніе первоначальнаго памятника и надписи на немъ, а въ Foreign Quarterly Review, April, 1841, p. 227, помщено описаніе перенесенія останковъ поэта въ монастырь Атокской Божіей Матери. Чтобы еще боле почтить память Кальдерона на деньги, собранныя по подписк въ Мадрит, въ 1840 г. былъ изданъ сборникъ съ его біографіею и стихотвореніями, написаннымъ въ честь его Цамакалою, Зорильей, Гарценбушемъ и др.}.
Кальдеронъ, говорятъ, обладалъ замчательно красивой наружностію, которую долго сохранялъ, благодаря ясности духа и веселому характеру. По крайней мр на гравированномъ портрет его, появившемся вскор посл его смерти, онъ изображенъ съ выразительнымъ и почтеннымъ лицомъ, которому въ воображеніи нашемъ мы легко можемъ придать блестящіе глаза и пріятный голосъ, какіе приписываетъ Кальдерону его другъ и панигиристъ, и его открытое, изящно очерченное чело напоминаютъ намъ хорошо знакомыя черты нашего великаго Шекспира {Панигиристъ упоминаетъ объ его прекрасномъ, широкомъ лб, прекрасно вышедшемъ на его первыхъ литографированныхъ портретахъ 1682 и 1684 гг., мало схожихъ съ копіями, снятыми съ нихъ въ позднйшее время.
Considerava de su rostro grave
Lo capaz de la frente, la viveza
De los ojos alegres, lo suave
De la voz, etc.
Canto I, st. 41.
T. e. я восхищался его почтенной наружностію, шириной его чела, живостью его большихъ глазъ и прелестью его голоса и т. д.
Я не знаю, сдланы ли упомянутыя литографіи съ портрета Кальдерона, работы Алонзо Кано, или Хуана де Альфаро или какого-либо другаго. Портреты Кальдерона, принадлежащіе кисти двухъ первыхъ художниковъ, кажется должны быть признаны лучшими. Stirling, Artists of Spain, Vol. II, p. 803, Vol. III, p. 1116.
Уже по напечатаніи этой замтки, въ 1849 г., было отыскано и напечатано комическое описаніе наружности Кальдерона, сдланное имъ самимъ (Bib. de Autores Espaoles, Tom. XXIV, 1553, p. 585). Описаніе это иметъ форму романса, и, хотя единственный списокъ исполненъ пропусковъ, оно тмъ не мене весьма любопытно. Кальдеронъ посвящаетъ его женщин и выдаетъ себя за потомка знатныхъ предковъ, но не столь однако высокихъ, какъ т, какихъ впослдствіи ему приписываетъ Лара,— тутъ онъ намекаетъ на замчательную выпуклость своего лба, обращающую на себя вниманіе на старинныхъ литографіяхъ, и говоритъ, что онъ средняго роста, иметъ блдный цвтъ лица, не нюхаетъ табаку и что желаніе получить награду на поэтическомъ празднеств въ честь св. Исидора сдлало его поэтомъ. Описаніе это — забавное jeu d’esprit.}. Повидимому, отличительными чертами его характера, были любезность и доброта. Въ старости, какъ говорятъ, онъ любилъ собирать вокругъ себя въ день своего рожденія старыхъ друзей и разсказывать имъ забавные случаи изъ своего дтства {Прологъ къ ‘Obelisco’.}. Въ теченіе всего дятельнаго періода своей жизни онъ пользовался уваженіемъ многихъ знаменитыхъ особъ того времени, которыхъ онъ, какъ напримръ герцога Оливареса и герцога Верагузса, притягивалъ къ себ повидимому столько же привлекательными свойствами своего характера, сколько своимъ геніемъ и славою.
Въ теченіе своей долгой жизни, продолжавшейся боле восьмидесяти лтъ и почти всецло посвященной литературнымъ занятіямъ, Кальдеровъ написалъ множество сочиненій. Не смотря на это, за исключеніемъ панигирика скончавшемуся въ 1648 г. герцогу Медина-де-Ріосеко, и одного тома ауто, изданнаго, какъ сказано, въ 1676 г. (второе изданіе этого тома вышло въ 1690 г.), онъ едва ли самъ издалъ что-нибудь изъ написаннаго имъ {Описаніе възда новой королевы въ Мадритъ, въ 1649 г., сдланное Кальдерономъ, было дйствительно издано, но подъ именемъ Лоренцо Рамиреца-де-Прадо, устроивавшаго съ помощью Кальдерона данныя по этому случаю празднества.}, хотя, кром нсколькихъ большихъ произведеній {Вера Тассисъ, Баена и Лара считали неизданными сочиненіями Кальдерона слдующія:
1) ‘Discurso de los Quatre Novisimos’ — стихотворное разсужденіе о такъ-называемыхъ на богословскомъ язык четырехъ послднихъ человческихъ предлахъ, т. е. Смерти, Суд, Неб и Ад. Лара свидтельствуетъ, что Кальдеронъ читалъ ему триста восьмистопныхъ стансовъ этой поэмы и предполагалъ написать еще сто. Произведеніе это несомннно утрачено.
2) ‘Tralado defendiendo la Nobleza de la Pintura’. Эта защита живописи, содержащая въ себ восьмнадцать страницъ, была, по всмъ вроятіямъ, представлена Кальдерономъ Procurador’у de Camara съ цлью освободить художниковъ отъ угрожавшей имъ воинской повинности. Этотъ любопытный трактатъ, указаній на который я нигд боле не встрчалъ, напечатанъ въ ‘Cajon de Sastre Literate, ec., por Don Francisco Mariano Nifo, или Nipho’ (Tom. IV, 1781, pp. 25 sqq.) — безпорядочномъ сборник частью рдкихъ и интересныхъ, частью совершенно лишеныхъ всякаго достоинства извлеченій изъ старинныхъ испанскихъ авторовъ, пересыпанныхъ замтками и измышленіями самого синьора Нифо, бывшаго переводчикомъ и продажнымъ писателемъ въ царствованіе Фердинанда VI и Карла III.
3) ‘Olro tratado, Defensa de la Comedia’.
4) ‘Otro tratado, sobre ei Diluvio General’. Два послдніе трактата были вроятно написаны стихами, какъ и ‘Duscurso’. По крайней мр это врно относительно трактата о Потоп, такъ какъ Лара и Монтальванъ, говоря о немъ, называютъ его поэмою.
5) ‘Lagrimas, que vierte un Almo arrepentida la Нога de la Muerte’. (Слезы, проливаемыя кающеюся душою въ часъ смерти). Заявленіе Веры Тассиса, что это произведеніе не появлялось въ печати, ошибочно. Это небольшая поэма, написанная размромъ романса и найденная мною въ оригинальной книг, въ которой она вроятно первоначально появилась, книг подъ заглавіемъ ‘Avisos para la Muerte, escritos por algunos Ingenios de Espaa la Devoeion de Bernardo de Oviedo, Secretario de su Majeslad, ec., publicados por D. Luis Arellano’, Valencia, 1634, 18 rno, 90 f., перепечатанной въ Сарагосс въ 1648 г. и не разъ въ другихъ городахъ. Въ нее вошли произведенія тридцати поэтовъ, между которыми встрчаются личности, столь извстныя, какъ Луисъ Велесъ де Гевара, Хуанъ Пересъ де Монтальванъ и Лопе де Вега. Припвомъ къ поэм, вошедшей сюда съ именемъ Кальдерона, служатъ слдующіе стихи: ‘О dulce Jesus mio, No entres, Sior con vuestro Siervo in judicio’. (О мой сладчайшій Іисусе. Не призывай, Господи, на судъ твоего слуги!). Нмецкій переводъ его помщенъ въ Gestliche Blumenstraus, Кардинала Дппе’нброка, 1851, р. 186.
Два слдующіе станса даютъ понятіе о всей поэм:
О quanto el nacer, О quanto,
Al niorir es parecido!
Pues, si nacimos llorando,
Llorando tarnbien morimos.
O dulce Jesus mio, etc.
Un gemido la primera
Salva fu que al mundo hizimos,
Y il ultimo vale que
Le hahemos es un gemido.
О dulce Jesus mio, etc.
‘О, насколько рожденіе схоже со смертію: мы родимся плача, плача также и умираемъ. О мой сладчайшій Іисусе! и проч. Стонъ нашъ первый привтъ міру и послднее прощаніе, которое мы посылаемъ ему, тоже стонъ. О мой сладчайшій Іисусе! и проч.
Вс произведенія, содержащіяся въ небольшомъ томик, гд помщена Кальдеронова поэма, могутъ служить иллюстраціей испанскихъ нравовъ въ тотъ вкъ, когда люди высокопоставленные и придворные находили душевную усладу въ такого рода упражненіяхъ и вдохновлялись подобными сюжетами.
Пятнадцать мелкихъ стихотвореній Кальдерона (восемь изъ нихъ мн были извстны раньше въ отдльныхъ изданіяхъ) были собраны и изданы уже посл того, какъ уже появилась первая часть этого примчанія въ 1849 г., въ ВіЬlioteca de Autores Espaoles Tom XIV, 1850, pp. 724, ec. и Tom XXIV. 1853, p. 585. Но они составляютъ далеко не все, написаноное Кальдерономъ,— вроятно лишь небольшую часть того, что было имъ издано безъ имени или согласно мод его времени распространено въ рукописныхъ стихахъ. Благодаря надписи на хорахъ толедскаго собора, я отыскалъ въ внской королевской библіотек экземпляръ оригинальнаго изданія одного изъ этихъ стихотвореній, подъ заглавіемъ Psallе et Sіlе, къ нему приложено Aprobacion, помченное 31 декабря 1661 г.}, онъ написалъ для академій, которыхъ состоялъ членомъ, и для поэтическихъ состязаній, столь обыкновенныхъ тогда въ Испаніи, огромное число одъ, романсовъ, балладъ и другихъ стихотвореній, не мало распространившихъ его славу среди современниковъ {По словамъ Лары и Веры Тассиса, друзей Кальдерона, число его мелкихъ стихотвореній было весьма многочисленно.}. Правда, братъ его въ промежутк между 1640 и 1674 годами напечаталъ нкоторыя изъ большихъ драмъ его {Все собраніе состоитъ изъ четырехъ томовъ, и Кальдеронъ въ своемъ предисловіи къ Autos, 1690, повидимому, признаетъ ихъ подлинность, хотя изъ осторожности не говоритъ этого прямо, не желая, чтобы его заподозрили въ разршеніи ихъ изданія.}, но какъ настойчиво завряютъ насъ, хотя этотъ фактъ сомнителенъ, все это было сдлано безъ малйшаго участія самого Кальдерона {‘Всмъ извстно’, говоритъ Лара, ‘что Донъ Педро никогда не посылалъ ни одной изъ своихъ coniedias въ печать и что т изъ нихъ, которыя были напечатаны, увидли свтъ помимо его желанія’. Obelisco, Prlogo.}. Если же относительно своихъ ауто онъ и отступилъ отъ принятаго имъ правила, то, по слухамъ, онъ сдлалъ это неохотно и то лишь изъ опасенія, чтобы, печатая ихъ тайно, издатели не исказили ихъ священнаго характера.
При всемъ этомъ, въ теченіе сорока восьми лтъ его жизни, типографіи были завалены драматическими произведеніями, носившими на заглавныхъ листахъ его имя. Съ 1633 г. они стали появляться въ популярныхъ сборникахъ, по нкоторыя изъ нихъ не принадлежали ему, а нкоторыя настолько были искажены, вслдствіе неудовлетворительнаго способа записыванія ихъ во время представленій, что, по его словамъ, онъ самъ часто едва могъ распознать ихъ {Какія именно изъ пьесъ, вошедшихъ въ раннія изданія, дйствительно принадлежатъ Кальдерону, это трудный вопросъ, который до сихъ поръ не быль ршенъ удовлетворительно. Я попытаюсь, насколько могу, разъяснить его съ помощью находящихся въ моемъ распоряженіи матерьяловъ.
Насколько мн извстно, первою изъ напечатанныхъ пьесъ Кальдерона была ‘El Astrologo Fingido’, помщенная въ находящемся у меня весьма рдкомъ изданіи ‘Coniedias de diferentes Autores’ (Tom XXV, Zaragoa, 1633) съ Licencia 1632 г., когда ея автору было 32 года. Въ оглавленіи она помщена подъ заглавіемъ ‘El Amante Astrologe’, а въ посвященіи ее Хименесу де Урреа, издатель Педро Эскуеро говорить, что ему стоило большихъ трудовъ отыскать ея хорошій списокъ,— заявленіе, едва ли оправдываемое качествомъ изданнаго имъ текста. Въ ХХуІИ том того же собранія комедій, изданныхъ Эскуеро (Huesca, 1634), помщены три другія пьесы Кальдерона: 1) ‘La Industria contra el Poder’, приписанное здсь Лопе де Вег, но въ дйствительности принадлежащее Кальдерону и извстная подъ заглавіемъ ‘Amor, Honor у Poder’,
2) ‘De un C’astigo tr&egrave,s Veuganzas’, теперь озаглавленная Un Castigo en tr&egrave,s Venganzas, и 3) ‘La Cruz en la Sepultura’, первая и весьма несовершенная редакція хорошо извстной ‘Dcvocion de la Cruz’. Дале другія три пьесы Кальдерона помщены въ том XXX ‘Comedias de diferentes Autores’, который, какъ я узналъ изъ Беллингаузена (р. 21) (въ принадлежащемъ мн экземпляр недостаетъ заглавнаго листа), былъ изданъ въ Сарагосс въ 1636 г. Эти пьесы слдующія: 1) ‘La Dama Duende’, 2) ‘La Vida es Sueno’, и 3) ‘El Privilegio de las Hujeres’. Послдняя изъ этихъ пьесъ въ томъ вид, въ какомъ она напечатана въ Comedias, была, но мннію Гарценбуша, написана Кальдерономъ въ сотрудничеств съ Монтальваномъ и Коэлло и послужила прототипомъ для ‘Armas de la Hermosura’.
Въ том XXXI, Barcelona, 1638, f. 22, есть одна пьеса ‘Con quien vengo vengo’, которая, какъ и остальные пьесы, заключающіяся въ этомъ том, не подписана именемъ Кальдерона, но принадлежитъ ему. Гарценбушъ относитъ ее къ 1639 г. Онъ положительно ошибается по крайней мр на годъ.
Четыре слдующія пьесы Кальдерона появились въ том XLII, Zaragoa, 1650: 1) ‘No ay Burlas con el Amor’, 2) ‘El Secreto а Voces’ и 3) ‘El Pintor de su Deshonra’. Ему также приписываютъ ‘Del Bey abajo Ninguno’, хотя всмъ извстно, что она принадлежитъ Рохасу, между тмъ какъ несомннно принадлежащая Кальдерону, 4) ‘Hija del Ayre’ приписывается Энрикесу Гомесу.
Въ том XLIII (Zaragoa 1650), изданномъ Эскуеро, находится всего одна пьеса Кальдерона ‘La Desdicha de la Voz’. Какъ велико число пьесъ Кальдерона помщенныхъ въ Diferentes Comedias, нельзя опредлить съ точностью, ибо до насъ дошло лишь нсколько томовъ этого сборника. Несомннно, что кром уже поименованныхъ пьесъ Кальдерона были въ немъ еще и другія его пьесы.
Съ 1652 г. началъ издаваться сборникъ Comedias Escogidas, боле извстный, чмъ предшествующій, но по несчастію крайне рдкій. Въ первомъ том, появившемся въ 1652 г., помщены три пьесы Кальдерона, напечатанныя повидимому съ его разршеніи, ибо въ начал книги стоитъ его Aprobacion, помченное 18 мая 1652. При жизни Кальдерона появилось еще сорокъ шесть томовъ этого сборника, заключавшихъ въ себ сорокъ восемь пьесъ, приписываемыхъ Кальдерону, но изъ нихъ многія не принадлежать ему, и почти вс переполнены ошибками, вставками и пропусками. Лишь дв изъ нихъ заслуживаютъ особаго вниманія, это ‘Las Armas de la Hermosura’ и La Seora у la Criada’, послдняя извстна теперь подъ заглавіемъ ‘El Acaso y el Error’. Он находятся въ том XLVI, 1670 г., и Вера Тассисъ, другъ Кальдерона, въ своемъ предисловіи къ его комедіямъ (Tom V, 1694) говоритъ, что Кальдеронъ далъ ихъ ему, Вер Тасслсу, для напечатанія и даже самъ держалъ корректуру. Такъ что по крайней мр эти дв пьесы мы имемъ въ томъ вид, въ какомъ он вышли изъ-подъ пера Кальдерона.
Помимо двухъ упомянутыхъ обширныхъ сборниковъ и другихъ меньшихъ, гд при жизни Кальдерона постоянно являлись его отдльныя пьесы, нердко въ самомъ неисправномъ вид, была сдлана попытка издать ихъ общее собраніе, такъ чтобы оно было достойно Кальдерона. Съ этою цлью братомъ Кальдерона Іосифомъ были изданы два тома его драматическихъ произведеній. О первомъ том, вышедшемъ въ 1635 г., котораго я никогда не видалъ, существуютъ весьма сбивчивыя свднія. Въ немъ вроятно заключаются т же самыя пьесы, что и въ первомъ том сборника, изданнаго въ 1685 году Вера Тассисомъ. (Hartzenbusch, Tom IV, p. 654$. Второй томъ того же изданія, имющійся у меня, появился въ 1637 г. Пьесы, въ немъ заключающіяся, т же самыя, что и во второмъ том Веры Тассиса, 1686 г., но только расположенныя въ иномъ порядк. Существуетъ второе изданіе этого втораго тома (Madrid, 1641), экземпляръ котораго я видлъ во Флоренціи въ библіотек Ма.набеки. Въ 1664 г. появился третій томъ, изданный подъ редакціей Вертура-и-Вергары, а въ 1672 г. четвертый съ предпосланнымъ къ нему письмомъ самого Кальдерона, въ которомъ онъ перечисляетъ заглавіе сорока одной пьесы, ему приписываемыхъ, и которыя онъ не признаетъ своими. Наконецъ въ 1677 г. въ Барселон появился пятый томъ, изъ предисловія Кальдерона, къ единственному изданному имъ тому, видно, что изъ десяти пьесъ, помщенныхъ въ этомъ собраніи, онъ отказывается признать за свои четыре, хотя дв изъ этихъ послднихъ несомннно принадлежатъ ему, не смотря на его отреченіе отъ нихъ.
Затмъ до 1681 г. ничего не появлялось новаго изъ сочиненій Кальдерона. По смерти его Вера Таесисъ-и-Виллареаль, называвшій себя ‘его лучшимъ другомъ’ — Su mayor аmіgо,— предпринялъ новое изданіе сочиненій Кальдерона не позже 1682, какъ то видно изъ Aprovaciones и licencias къ его изданію Comedias. Онъ началъ съ того, что положилъ упомянутые пять томовъ, напечатанные при жизни Кальдерона, въ основу собственнаго собранія, къ изданію котораго онъ приступилъ въ 1683 г. прямо съ шестаго тома, предпославъ ему Aprovaciones 1682 г. Въ числ этихъ послднихъ находилось знаменитое Аргомасіо и Гуэрры отъ 14 апрля 1682. (См. гл. XXIV, Примчаніе), которое Вера Тассисъ перепечаталъ въ своемъ V том, 1694 г., и которое вызвало продолжительную полемику. (См. гл. XXIV). Вслдъ за VI томомь въ томъ же 1683 г. онъ выпустилъ VII-ой, а въ 1684 — VIII томъ. Надо полагать, что впослдствіи онъ остался недовольнымъ первыми пятью томами сочиненій Кальдерона, изданныхъ раньше его братомъ и другими, и въ 1685 г. переиздалъ первый томъ, содержащій пьесы перваго тома 1635 г. съ ихъ licensias, помченными этимъ годомъ. Въ 1686 г. онъ выпустилъ второй томъ, содержащій пьесы втораго тома 1637 г., но только въ иномъ порядк, и что всего важне, пьеса ‘Mayor Monstruo del Mundo’ подверглась въ его изданіи большимъ измненіямъ и улучшеніямъ. Въ 1687 г. онъ издалъ третій томъ, замчая въ предисловіи, что хотя Вентура-де-ла-Вега уже и издавалъ его и при этомъ ‘тщеславно называлъ себя другомъ нашего Донъ-Педро’, но что его изданіе исполнено ошибокъ, а въ одной пьес пропущено двсти стиховъ. Въ 1688 г. онъ выпустилъ томъ IV, а въ 1691 г.— томъ IX, но съ Aprovasiones 1682 г., изъ чего можно заключить, что приступая къ изданію, онъ имлъ въ виду напечатать полное собраніе Comedias своего друга. Затмъ въ 1696 г. онъ вернулся къ первымъ томамъ сборника и издалъ снова томъ V, назвавъ его ‘La verdad его quinta Parte’ (настоящая пятая часть), чтобы отличить его отъ V тома, не признаннаго Кальдерономъ. Въ предисловіи къ нему онъ помстилъ списокъ ста двадцати одной пьесы, дйствительно принадлежащихъ перу Кальдерона, и перечислилъ сто шесть пьесъ, ложно приписываемыхъ ему. Эти девять томовъ, изданные Вера Тассисомъ между 1683 и 1694 гг., были для Кальдерона тмъ же, чмъ было для Шекспира первое изданіе in-folio его. пьесъ. Въ моемъ экземпляр этого изданія къ восьми томамъ приложенъ поясной портретъ Кальдерона, гравированный въ 1682 г. Фоссеманомъ, котораго Стэрлин (р. 1053) считаетъ едва ли не лучшимъ граверомъ временъ Карла II. Мн кажется этотъ портретъ Кальдерона боле похожимъ и боле симпатичнымъ, чмъ портретъ, приложенный къ Obelisco Funebre, Эбергарда, 1684 г.
Указанные матерьялы — главнымъ образомъ изданіе Веры Тассиса — служатъ собственно основаніемъ для критики текста Comedias Кальдерона. Весьма плохая перепечатка этого изданія въ девяти томахъ появилась въ Мадрит въ 1723—1726, а вторая лучшая въ одиннадцати томахъ принадлежитъ Апонтесу и издана въ 1760—1763 гг. Это послднее изданіе, въ свою очередь, было превзойдено третьимъ, принадлежащимъ извстному знатоку испанской литературы Кейдю (Keil), который напечаталъ его въ Лейпциг въ 1827—1830 гг. въ четырехъ большихъ томахъ in-octavo. Съ давнихъ поръ отъ времени до времени появлялись въ печати, наподобіе старинныхъ quarto Шекспира, и отдльныя пьесы Кальдерона, равно какъ и другихъ испанскихъ драматурговъ вплоть до начала ныншняго столтія. Уэрта, Ортега, Огоа и другіе составляли изъ этихъ старинныхъ изданій сборники, но все это было недостаточно. Наконецъ Гарценбушъ, которому испанская литература много обязана и въ другихъ отношеніяхъ, предпринялъ для Риваденейеровской библіотеки изданіе сочиненій Кальдерона, напечаталъ его въ Biblioteca de Autores Espaoles. (Tom. VII, IX, XII, XIV, 1848—1850). Если принять то вниманіе имвшійся подъ его рукой матерьялъ и плохія надежды на будущую поживу, то изданіе Гарценбуша не оставляетъ ничего желать. Онъ даетъ намъ сто двадцать дв пьесы Кальдерона, въ томъ числ десять довольно основательно приписываемыхъ, хотя отчасти, перу его. Что до девяти пьесъ, стоящихъ въ собственномъ списк Кальдерона 1680 г., то он до сихъ поръ не разысканы, но за то въ изданіе Гарценбуша вошли четыре пьесы, которыхъ нтъ ни въ списк Кальдерона, ни въ предшествующихъ сборникахъ. Конечно, это не малая заслуга со стороны издателя, хотя несомннно, что еще предстоитъ разыскать нсколько пьесъ. Въ добавокъ къ комедіямъ Гарценбушъ даетъ пятнадцать Entremcses, Mojigangas и Jacaras Entremesadas, приписываемыхъ безъ достаточныхъ основаній Кальдерону, я съ своей стороны могу прибавить къ означеннымъ произведеніямъ еще одну, принадлежащую мн интерлюдію (Enlremes) ‘Pelicano у Raton’, на заглавномъ лист котораго выставлено имя Кальдерона, хотя подлинность ея также сомнительна. Вс эти мелкія произведенія не имютъ большой цнности и не соотвтствуютъ тмъ ожиданіямъ, какія возбудилъ Кальдеронъ ролями шутовъ — слугъ (Grasiosos) въ своихъ большихъ Comedias. Излишне говорить, что изданіе пьесъ Кальдерона сдлано Гарценбушемъ — лучшее изъ всхъ изданій, оно наиболе полно, наиболе тщательно издано и снабжено прекраснымъ предисловіемъ и превосходными приложеніями. Я надюсь, что онъ такимъ же образомъ издастъ и ауто, составляющія, согласно завщанію автора, собственность города Мадрита и долго время не разршаемые къ печати изъ опасенія, чтобы появленіе ихъ въ печати не ослабило аффекта ежегодныхъ уличныхъ народныхъ представленіи (Lara, Prolgo). Кальдеронъ еще при жизни изготовилъ къ печати двнадцать ауто, предпославъ имъ предисловіе, но хотя aprovacion, licencia и проч. помчены 1676 г., мн не попадалось изданія боле ранняго, чмъ имющееся у меня мадритское 1690 г., тмъ не мене я увренъ, что существовало изданіе 1677 г. и было напечатано боле двнадцати ауто до появленія изданія 1717 г. въ шести томахъ,— изданія, посредственная перепечатка котораго была сдлана Анонтесомъ въ 1750—60. Ауто Кальдерона еще ждутъ такого издателя, какъ Гарценбушъ и несомннно щедро вознаградятъ труды его.}. Издатель и другъ его, Вера Тассисъ, приводитъ нсколько списковъ пьесъ, число которыхъ доходитъ до полутораста. Хотя спекуляціи книгопродавцевъ пустили ихъ въ свтъ съ именемъ Кальдерона, во они не имютъ ни малйшаго права на эту честь, а Тассисъ добавляетъ къ этому, что много драмъ, которыхъ Кальдеронъ и въ глаза не видалъ, было переслано, такъ-сказать, подъ его флагомъ изъ Севильи въ испанскія американскія владнія {Вроятно можно было бы прибавить еще нсколько пьесъ къ списку драмъ, неосновательно приписываемыхъ Кальдерону. Мн извстны дв, 1) ‘Еl Garrote mas bien Dado’ въ ‘El Mejor de los mejores Libres de Comedias’, гд она помщена рядомъ съ двумя подлинными пьесами Кальдерона, и 2) ‘ЕІ Escandalo de Grecia’, гд въ конц пьесы (Comedias Escogidas, Tom XI, 1659) приложено въ обычной испанцамъ форм обращеніе отъ автора пьесы къ публик.}.
Изъ всего этого въ конц-концовъ вышла такая страшная путаница, что герцогъ Верагуаскій, почтенный представитель рода Колумба и генералъ-капитанъ Валенсіи, обратился въ 1680 г. письменно къ Кальдерону съ просьбою сообщить ему перечень своихъ драмъ, по которому онъ, какъ другъ автора и его почитатель, могъ бы составить для себя полную ихъ коллекцію. Въ отвт поэта, наполненномъ горькими жалобами на книгопродавцевъ, сдлавшихъ обращеніе за справками къ нему необходимымъ, поименованы сто одиннадцать большихъ драмъ и семьдесятъ духовныхъ ауто, которые Кальдеронъ признавалъ своими {Эта переписка, длающая столько же чести Кальдерону, какъ и глав рода Колумба, съ гордостью подписавшагося El Almirante Duque (Колумбъ выразилъ желаніе, чтобы его потомки всегда подписывались этимъ титуломъ) (Navarette, Tom. II, p. 229), находится въ ‘Obelisco’, въ Huerta ‘Teatro Hespaiiol’ (Madrid, 1785, 12-mo, Parte II, Tom. III) и въ примчаніяхъ Веры Тассиса къ Couiedias de Calderon Tom. I, 1685 и Tom. V, 1694). Горькія жалобы Кальдерона на книгопродавцевъ вполн основательны, въ 1676 году въ предисловіи къ своимъ ауто онъ говоритъ, что вслдствіе ихъ мошенничества госпитали и другія благотворительныя учрежденія, вмсто слдуемыхъ имъ почти двадцати шести тысячъ дукатовъ ежегоднаго дохода отъ представленія Autos Кальдерона на сцен, получили лишь весьма незначительную часть этой суммы.}. Перечень этотъ и до сихъ поръ составляетъ основу при обсужденіи подлинности драматическихъ произведеній Кальдерона. Правда, не вс пьесы, поименованныя въ немъ, отысканы. Девяти изъ нихъ нтъ въ изданіяхъ Веры Тассиса, 1682, Апонтеса, 1760 года и Гарценбуша, 1850, но за то нсколько, не включенныхъ въ каталогъ Кальдерона, вошло въ эти изданія на основаніи, повидимому, уважительныхъ причинъ, такъ что теперь мы имемъ семьдесятъ три духовныхъ ауто, съ lo as вмсто пролога {Не вс loas принадлежать Кальдерону, но теперь невозможно съ точностью опредлить, которыя именно его. ‘No son todas suas’ сказано по поводу ихъ въ пролог къ изданію 1717 г.}, сто восемь комедій или — со включеніемъ драмъ, частью имъ написанныхъ — сто двадцать дв, всего около двухсотъ пьесъ, на которыхъ въ настоящее время основывается слава Кальдерона, какъ драматурга {Вера Тассисъ въ своей біографіи Кальдерона говоритъ, что онъ написалъ сотню sayn&egrave,tes или небольшихъ фарсовъ, около сотни autos sacromentales, двсти loas и боле ста двадцати cоmеdіаs. Но самъ онъ приготовилъ къ изданію лишь комедіи, упомянутыя въ его каталог и вошедшія въ его изданія (1683—1694), и еще тринадцать, долженствовавшихъ составить добавочный томъ, который не былъ никогда напечатанъ. См. біографическія замтки о Кальдерон Валентина Шмидта въ Wiener Jahrbcher der Literatur, Bnde XVII, XVIII и XIX. 1822. Я много обязанъ этой работ, которая заслуживаетъ отдльнаго изданія.
Желаніе это, высказанное мною въ первомъ изданіи моей книги, было вполн удовлетворено слдующимъ изданіемъ: ‘Die Schauspiele Calderon’s dargestellt und erlutert von Fried. Willi. Val. Schmidt aus gedruckten und ungedruckten Papieren des Verfassers zusammengesetzt, ergnzt und herausgegeben von Leopold Schmidt’, Elberfield, 1857, 8-vo, pp. 543. Издатель этой книги — сынъ Валентина Шмидта, унаслдовавшій видимо вкусы и ученость своего отца, такъ какъ изданное имъ сочиненіе является чрезвычайно цннымъ пособіемъ для людей, желающихъ изучить критически произведенія Кальдерона. Слдуетъ впрочемъ замтить, что это замчательное сочиненіе ограничивается разборомъ ста восьми комедій, вошедшихъ въ изданія Веры Тассиса и Апонтеса, дале идетъ поверхностный обзоръ ста шести пьесъ, ошибочно приписываемыхъ Кальдерону и заглавіе которыхъ Вера Тассисъ приводитъ въ своемъ Verdadera quinta Parte, 1694, — и въ заключеніе здсь помщены замтки о нкоторыхъ изъ Кальдероновыхъ ауто и о другихъ подобныхъ произведеніяхъ. Книга тщательно издана и снабжена основательными примчаніями и добавленіями издателя, не уступающаго въ добросовстности своему отцу.}.
При разбор этой огромной массы драматическихъ произведеній Кальдерона, всего удобне первоначально разсмотрть отдльно самыя оригинальныя изъ нихъ, т, которыя самъ онъ считалъ достойными изданія, т. е. его ауто или духовныя драмы, написанныя для праздника Corpus Christi. Он вполн заслуживаютъ отдльнаго разбора. Въ драматической литератур есть немного произведеній, которыя бы такъ ярко характеризовали духъ народа, создавшаго ихъ, какъ этотъ отдлъ испанскаго театра, а среди множества поэтовъ, посвятившихъ свой талантъ этому роду произведеній, никто не имлъ успха больше Кальдерона.
О первоначальномъ характер, условіяхъ постановки ауто и ихъ отношеніи къ церкви, мы уже упоминали, говоря о Хуан Эяцин, Хил Виценте, Лопе де-Вег и Вальдивіельсо. Съ XII и XIII въ ковъ ауто были однимъ изъ любимыхъ народныхъ зрлищъ. Въ описываемую нами эпоху, они мало-по-малу достигли громаднаго значенія. До какой степени они были распространены повсемстно на полуостров и даже въ маленькихъ деревушкахъ, это видно изъ ‘Viage entretenido’ Августина Рохаса {Roxas, Viage Entretenido, 1614, ff. 51, 52 и во многихъ другихъ мстахъ.}, который повсюду разыгрывалъ ихъ, и изъ второй части Донъ-Кихота, гд описывается, какъ помшанный рыцарь встрчаетъ повозку, перевозящую изъ деревни въ деревню актеровъ, игравшихъ ауто {Don Quixote, ed. Pellicer, Parte II, c. 11 и примчанія, сюда относящіяся.}. Слдуетъ помнить, что это происходило до 1615 г. Въ продолженіе слдующихъ тридцати лтъ и особенно въ послдніе годы жизни Кальдерона, количество и значеніе ауто значительно увеличилось и ихъ представляли съ большимъ великолпіемъ и съ боле значительными издержками на улицахъ всхъ большихъ городовъ: до такой степени ихъ считали важными для поддержанія вліянія духовенства и настолько они представляли привлекательности для всхъ классовъ общества — для благородныхъ и образованныхъ не мене, чмъ для толпы {Въ 1640, 1641 и вроятно въ другіе года, на улицахъ Мадрита во время праздника Тла Христова было разыграно четыре ауто, а въ послдній изъ упомянутыхъ годовъ, какъ передаютъ намъ, великаны и tara sea были одты въ новые и модные костюмы. Schack. Nachtrge, 1854, S. 72, 73.}.
Въ 1665 г., когда ауто находились въ апоге своего успха, Аарсенсъ де-Сомердикъ (Aarcens de-Somerdyck), извстный голландскій путешественникъ, лично присутствовавшій на ихъ представленіяхъ въ Мадрит, описываетъ ихъ слдующимъ образомъ {Voyage d’Espagne. Cologne. 1667, 18-mo, Chap. XVIII — книга весьма любопытная, а также и Barbier, Dictionnaire d’Anouynies, Paris, 1824, 8 vo, No. 19, 281. Ауто, виднное голландскимъ путешественникомъ, несомннно принадлежитъ Кальдерону, потому что какъ въ это время, такъ и долго спустя, Кальдеронъ былъ единственнымъ поставщикомъ этого рода произведеній для города Мадрита. Графиня д’Онуа (d’Auluay) описываетъ подобную же пышную церемонію, виднную ею въ 1679 г. (Voyage, ed. 1693, Tom. III, pp. 52—55), равно какъ и разыгранное въ томъ же году ауто, которое она называетъ неприличнымъ.}. ‘До полудня въ день празднества устроивалась процессія, подобная тмъ, какія были въ ходу во времена Лопе де-Веги, король и дворъ являлись въ ней безъ соблюденія ранговъ, предшествуемые двумя фантастическими фигурами великановъ и иногда уродливымъ изображеніемъ чудовища ‘Тараски’1. Сантосъ въ одномъ изъ своихъ прекрасныхъ разсказовъ говоритъ, что одно изъ этихъ страшилищъ, переходя ночью съ того мста, гд было представленіе, на другое, гд на слдующій день должна была происходить церемонія, до такой степени перепугало встрчныхъ погонщиковъ муловъ, что т встревожили весь околодокъ разсказами о появленіи настоящаго чудовища, пришедшаго опустошать Испанію {La Verdad en el Potro, Madrid, 1686, 12-mo, pp. 291, 292. Голландскій путешественникъ слышалъ туже самую исторію, но не такъ хорошо передаетъ ее. (Voyage, р. 121). Тараска несомннно былъ страшно уродливъ. Монтальванъ (Comedias, Madrid, 4-to, 1638. f. 13) упоминаетъ о Тараск, какъ объ образчик чудовищнаго безобразія. Подобное же мнніе высказываетъ и Овандо, описывая процессію въ Малаг, въ 1655 г. См. Ocios de Castalia, 1663, f. 89. По тому же поводу и отъ того же автора мы узнаемъ, что плясуньи-цыганки, съ тамбуринами въ рукахъ, участвовали въ процессіи — странная принадлежность христіанскаго религіознаго празднества.}. Эти безобразныя фигуры и вся эта странная процессія съ хоругвями и крестами сопровождали подъ звуки гобоевъ, тамбуриновъ и кастаньетъ, святые дары, носимые въ продолженіе нсколькихъ часовъ по улицамъ, и затмъ входили въ главную церковь, чмъ и заканчивалась церемонія.
Посл полудня участники процессіи снова собирались и разыгрывали ауто, какъ въ этотъ, такъ и въ продолженіе нсколькихъ слдующихъ дней, передъ домами главныхъ государственныхъ сановниковъ. Публика помшалась или на сосднихъ балконахъ и окнахъ, откуда было видно представленіе, или же просто на улиц. Великаны и тараски увеселяли толпу:, играла музыка и вс желающіе могли танцевать. Для большаго эффекта зажигались факелы, хотя представленіе всегда происходило при дневномъ свт. Король и королевская фамилія наслаждались представленіемъ, сидя въ пышныхъ нарядахъ подъ великолпнымъ балдахиномъ, воздвигнутымъ противъ сцены, устраиваемой, по крайней мр хотя разъ въ теченіе праздника близь дворца.
Какъ только знатнйшія особы занимали свои мста, произносилось или плось loa, за нимъ слдовало исполненіе комической интермедіи (entremes), затмъ самаго ауто и наконецъ все заканчивалось, къ общему удовольствію, музыкой или танцами. Представленія эти устраивались въ различныхъ частяхъ города изо дня въ день въ теченіе цлаго мсяца На это время театры закрывались и игравшія на нихъ труппы актеровъ привлекались церковью къ участію въ уличныхъ представленіяхъ {C. Pellicer, Origen de las Comedias, 1084, Tom. I, p. 258.}.
Изъ пьесъ этого рода, написанныхъ Кальдерономъ для Мадрита, Толедо и Севцльи, до насъ дошло, какъ мы уже говорили, не мене семидесяти трехъ. Вс он имютъ аллегорическій смыслъ и, благодаря обилію музыки и великолпной сценической постановк, ближе подходятъ къ опер, чмъ остальные роды драматическихъ представленій, извстныхъ тогда въ Испаніи. Нкоторыя изъ нихъ своимъ нелпымъ отношеніемъ къ божеству напоминаютъ намъ о той роли, какую боги играютъ въ пьесахъ Аристофана, а другія своимъ одушевленіемъ и богатствомъ красокъ — поэтическія маски Бэнъ-Джонсона. Он отличаются чрезвычайнымъ разнообразіемъ сюжетовъ и, судя по ихъ постройк, для постановки ихъ требовались сложныя и цпныя механическія присособленія. Несомннно, что он служили самымъ яркимъ выраженіемъ поэтической стороны католицизма и нердко способствовали возбужденію набожности въ черни, собиравшейся массами на ихъ представленія.
Со включеніемъ loa, неизмнно сопровождавшую autos Кальдерона, эти послднія по объему своему почти равняются большимъ пьесамъ, написаннымъ имъ для свтскаго театра. Сюжеты нкоторыхъ изъ нихъ видны изъ заглавій, напримръ Primero у segundo Isaac (Первый и второй Исаакъ),la Vina del Seor (Вертоградъ Господень), las Espigas de Ruth (Колосья Руи), напротивъ того, по заглавію нкоторыхъ изъ нихъ, какъ напр. El verdadero Dios Pan (Истинный богъ Панъ) и la Primer flor del Carmelo (Первый цвтъ Кармела), нельзя догадаться объ ихъ содержаніи. Вс он. переполнены аллегорическими лицами, каковы Грхъ, Смерть, Магометанство, Іудейство, Правосудіе, Милосердіе и Благотворительность. Общая же ихъ цль и задача — разъяснить и прославить ученіе о пресуществленіи въ таинств Евхаристіи. Великій врагъ человка, естественно, играетъ въ нихъ важную роль. Кеведо находитъ. что даже слишкомъ важную, ибо онъ говоритъ гордымъ и вызывающимъ тономъ, является на сцену въ блестящемъ убранств и разглагольствуетъ такъ, какъ-будто театръ былъ его личною собственностью {Quevedo, Obras, Torn I, p. 386.}.
Постройка подобнаго рода драмъ неизбжно должна была отличаться однообразіемъ и нужно удивляться искусству, съ какимъ Кальдеронъ умлъ разнообразить свои аллегоріи. То онъ перемшивалъ ихъ съ національной исторіей, какъ напримръ въ двухъ ауто о св. Фердинанд, то съ событіями и разсказами изъ священнаго писанія, какъ наприм. въ la Serpierite de metal (Мдный Змій), El area de Dios cautiva (Заключеніе въ ковчег). Для произведенія большаго эффекта, онъ. гд только можно, пользуется и общеизвстными современными происшествіями. Такъ окончаніе построенія Эскуріала, замка Буенъ Ретиро и свадьба инфанты Маріи Терезіи доставили ему матерьялъ для отдльнаго ауто. Почти вс ауто изобилуютъ прекрасными лирическими мстами и великолпными описаніями, а немногіе, во глав которыхъ стоитъ La devocion de la misa (Поклоненіе месс), замчательны тмъ, что въ нихъ Кальдеронъ широко пользовался старинными романсами.
Изъ всего собранія ауто, наиболе характеристичной и отличающейся въ отдльныхъ частяхъ большими поэтическими достоинствами, является пьеса Божественный Орфей {Она помщена въ IV том мадридскаго изданія 1759 г. и въ однотомномъ изданіи 1690 г.}. Она начинается появленіемъ на улиц огромной черной колесницы, имющей форму лодки и направляющейся къ подмосткамъ, гд должно происходить представленіе. Въ ней сидятъ Князь Тьмы въ образ пирата и Зависть въ вид его рулеваго, они, надо полагать, совершаютъ путешествіе черезъ хаосъ {Подобныя драматическія представленія и подобныя колесницы составляли обыкновенно принадлежность и другихъ великихъ празднествъ, кром празднества Corpus Christi, которое считалось главнйшимъ. Такъ напримръ, въ Хуеск, въ 1657 г., по случаю рожденія сына у Филиппа IV, Донъ Филиппа Просперо, умершаго въ юныхъ годахъ, въ число увеселеній вошло большое драматическое представленіе, въ которомъ появлялась громадная колесница, раскрывавшаяся съ шести сторонъ и представлявшая зрителямъ новорожденнаго принца на колняхъ передъ Custodia, заключавшимъ въ себ облатки для причастія, ‘это длалось съ тмъ, читаемъ мы въ современномъ отчет объ этихъ представленіяхъ, ‘чтобы дать понять зрителямъ, что государи августйшаго Австрійскаго дома родятся божественно обученными поклоненію наисвятйшему изъ таинствъ.’ Relation de las Fiestas que la Ciudad de Huesea, ec., lia hecho al Nacimiento del Principe nuestro Seor D. Felipe Prospero, 4-to. s. а pp. 33—37.}. Они слышатъ издали сладкіе звуки музыки, раздающіеся съ другой колесницы, приближающейся съ противоположной стороны и имющей форму небесной сферы, покрытой изображеніемъ планетъ и созвздій и имющей на себ Орфея — аллегорическое олицетвореніе творца всего сущаго. За этой колесницей слдуетъ третья, въ форм земнаго шара, внутри котораго помщаются, погруженные въ глубокій сонъ, Семь Дней Недли и Человческая Природа. Колесницы отворяются, такъ что помщающіяся въ лихъ дйствующія лица могутъ выйдти и затмъ или войти на подмостки или удалиться, какъ бы за кулисы. Въ этомъ ауто, какъ и во всхъ ему подобныхъ, машины составляли, сами по себ, важную часть представленія, а по мннію публики нердко и наиболе важную {Подобнаго рода представленія часто носили названіе ‘fiesta de los carros.’}.
По прибытіи на сцену, божественный Орей, декламируя лирическіе стихи съ сотвтствующимъ имъ аккомпаниментомъ, приступаетъ къ творенію міра, употребляя постоянно выраженія, заимствованныя изъ священнаго писанія. Въ надлежащій моментъ поочередно пробуждаются отъ глубокаго сна, выступаютъ одинъ за другимъ, Дни Недли, облеченные въ символы, указывающіе на характеръ соотвтствующаго имъ творенія. Затмъ такимъ же образомъ пробуждается отъ сна и появляется на сцену Человческая Природа, облеченная въ образъ прекрасной Эвридики. Радость поселяется съ нею въ Раю, и она, переполненная счастіемъ, поетъ гимн въ честь Творца,— гимн, въ основ котораго лежитъ сто тридцать шестой псаломъ. Поэтическій эффектъ этого пнія нсколько нарушается не идущею къ длу сценою аллегорическаго ухаживанія божественнаго Орфея за Человческою Природою {Такъ какъ въ основаніи ауто лежало ученіе христіанской церкви, то весьма естественно, что въ нихъ встрчаются въ изобиліи какъ выраженія, заимствованныя изъ священнаго писанія, такъ и намеки на него. Самымъ нагляднымъ этому примромъ можетъ служить Кальдеронова ‘Cena de Baltasar’, Tom. II, 1759.}.
Наступаетъ искушеніе и паденіе, и прелестные Дни, до тхъ поръ повсюду сопровождавшіе Человческую Природу и усыпавшіе путь ея радостями, исчезаютъ одинъ за другимъ, предоставляя ее испытаніямъ и грхамъ. Терзаемая угрызеніями совсти и желая избжать послдствій своей вины, Человческая Природа садится въ лодку и по Лет спускается въ царство Князя Тьмы, который съ появленія своего на сцену не переставалъ подготовлять съ своимъ помощникомъ Завистью одержанную имъ побду. Но торжество его непродолжительно. Божественный Орфей, являющійся иногда въ образ Спасителя, приходитъ на сцену и въ псни, исполненной любви и печали, подъ аккомпаниментъ арфы, въ вид креста, оплакиваетъ паденіе Человческой Природы. Затмъ во всеоружіи своего могущества, при раскатахъ грома и землетрясеніи, онъ проникаетъ въ царство тьмы, преодолваетъ вс препятствія, искупаетъ Человческую Природу отъ вчной смерти и помщаетъ ее вмст съ Семью Днями недли, также искупленными, на четвертую колесницу въ форм корабля, изображающаго собою христіанскую церковь и таинство Евхаристіи. Представленіе заканчивается отплытіемъ этого великолпнаго корабля среди восторженныхъ криковъ актеровъ драмы, которымъ вторятъ ликованія умиленныхъ зрителей, падающихъ на колни и сопровождающихъ божественный корабль пожеланіями счастливаго пути и достиженія желанной пристани {Аллегорическіе корабли — явленіе довольно обычное въ религіозной драм. Мы упоминали уже о появленіи двухъ кораблей въ одной изъ первыхъ драмъ Лопе, озаглавленной ‘Путешествіе души’. [См. выше, гл. XV]. Въ ноябр 1635 г., во время празднества въ Гренадскомъ собор, передъ капеллою Святыхъ Даровъ былъ представленъ корабль, колыхавшіеся на волнахъ, сдланныхъ изъ серебра. Поводомъ къ этой аллегорической церемоніи послужило оскорбленіе, нанесенное четыре мсяца передъ тмъ Святымъ Дарамъ однимъ французскимъ еретикомъ и процессія устроена была съ цлью загладитъ это оскорбленіе. Корабль Вры бросалъ огненныя плакарды съ текстомъ изъ священнаго писанія въ фигуры Лютера, Виклефа, Кальвина и Эколампадія, плававшихъ вокругъ него и тщетно пытавшихся повторить оскорбленіе. См. Descripcion de la grandiosa у clbr Fiesta, ec., por D, Pedro de Aranjo Salgado, Granada, 1635, 4-to, ff 12—15. Знаменитая юмористическая поэма ‘Корабль Дураковъ’ (1480 г.) Себастіана Брандта, переведенная на вс языки, принадлежитъ къ тому же классу вымысловъ и несомннно породила многіе изъ нихъ и въ томъ числ, вроятно, и гренадскую процессію.}.
Что духовныя пьесы (autos) производили большое впечатлніе на публику — въ этомъ нтъ никакого сомннія. Аллегоріи всякаго рода, имвшія съ самыхъ раннихъ временъ большую привлекательность для испанцевъ, не утратили для нихъ и до сихъ поръ своего обаянія. Благодаря торжественной обстановк ауто, ихъ музык и тому, что они давались въ праздничные, досужіе дни на счетъ государства и съ благословенія церкви, они были самымъ любимымъ народнымъ увеселеніемъ испанцевъ. Аута писались и исполнялись на всемъ полуостров и всми классами народа, такъ какъ требованіе на нихъ было повсемстно. Въ какой степени бывала иногда бдна ихъ постановка при представленіяхъ въ деревняхъ и селеніяхъ видно изъ описанія ауто, приводимаго въ разсказ Рохаса Каина, гд двое актеровъ исполняли вс роли {Viage, 1614, ff. 35—37.}, и изъ свидтельствъ Лопе де-Веги {Lope de-Vega, Comedias, Tom. IX, Barcelona, 1618, f. El Animal de Ungria.} и Сервантеса {Don Quixote, Parte I, с. XII.}, упоминающихъ объ ауто, написанныхъ цирюльниками и исполненныхъ пастухами. Съ другой же стороны намъ извстно, что въ Мадрит не жалли никакихъ издержекъ, чтобы придать имъ наибольшую торжественность и эффектность, и что они везд пользовались покровительствомъ и субсидіями со стороны правительства. Вліяніе ихъ и до сихъ поръ еще не вполн прекратилось. Въ 1765 г. Карлъ Ш запретилъ публичныя представленія ауто, но народный вкусъ и привычка, имющія за собою пятивковую давность, не могли быть мгновенно уничтожены королевскимъ указомъ, ауто, или похожіе на нихъ религіозные фарсы, и до сихъ поръ еще даются въ отдаленныхъ закоулкахъ Испаніи. Въ колоніяхъ же, принадлежавшихъ нкогда Испаніи, представленія этого рода, если и не въ прежней форм, никогда не прекращались {Doblado, Letters. 1822, рр. 296, 301, 303—309, Madame Calderon’s, Life in Mexico, London, 1848, Letters 38 и 39, и Thompson’s Recollections of Mexico, New-York, 1846, 8-vo, chap. II. Какъ велико было уваженіе, какимъ ауто пользовались до новйшаго времени даже между почтенными духовными лицами, можно заключить изъ восхищенія, въ какое приходитъ отъ нихъ Мартинъ Нанцано, капелланъ испанскаго посольства въ Турин. Восхищеніе это онъ высказываетъ въ своемъ латинскомъ трактат: ‘De Hispanorum Literalura’ (Mantnae, 1759. folio), написанномъ въ защиту испанской литературы. Говоря объ ауто Кальдерона, за нсколько лишь лтъ до ихъ запрещенія, онъ называетъ ихъ истинными драмами, ‘in quihus neque in inveniendo acumen, nec in disponendo ratio, neque in ornando aut venustas, aut nitor, aut majestas desideranlur’.— p. LXXV. Даже въ Германіи, также и во Франціи, еще не совсмъ исчезли представленія мистеріи. (См. выше, періодъ I, гл. XIII, прим. 3). Такъ напримръ, каждыя десять лтъ, въ Обераммергау въ Баваріи въ исполненіе обта, даннаго вовремя чумы 1633г., разыгрывается мистерія Страстей Господнихъ, начинающаяся въздомъ Спасителя въ Іерусалимъ и оканчивающаяся его воскресеніемъ. Я имлъ подъ руками восьмое изданіе лирической части этой оригинальной пьесы, изданной въ Мюнхен въ 1850 г., равно какъ и отчетъ объ ея 13-томъ представленіи въ этомъ году, изданный въ Лейпциг, въ 1851, Эдуардомъ Девріентомъ (4-`.о, рр. 43) съ рисунками нкоторыхъ сценъ этой пьесы, разыгранной на открытомъ воздух. Имется у меня и цлый томъ документовъ относительно ея, собранныхъ Ванъ Дётингеромъ (Mnchen, 1851). Вс имющіяся на-лицо данныя явно свидтельствуютъ о средневковомъ религіозномъ характер этого необычайнаго представленія, привлекавшаго иногда до шести тысячъ зрителей, все населеніе мстечка, гд оно дается, принимаетъ или участіе либо въ самомъ представленіи, либо въ приготовленіяхъ къ нему. Главная мистерія разбита на сцены или на двадцать восемь живыхъ картинъ изъ событій ветхаго завта и представляетъ собою одинъ изъ самыхъ оригинальныхъ и курьезныхъ остатковъ средневковаго театра. Удивительне всего, что онъ дошелъ до насъ не въ бальзамированномъ вид, какъ литературная рдкость, а какъ памятникъ, до сихъ поръ сильно интересующій живыхъ людей, воспитанныхъ при иныхъ общественныхъ условіяхъ, чмъ т, которыя первоначально породили эти представленія и для которыхъ они казались исключительно пригодными. Впрочемъ несомннно, что матеріальная выгода была однимъ изъ главныхъ побужденій ихъ постояннаго совершенствованія. Описаніе представленія мистерій въ Обераммергау составляютъ существенную часть англійскаго романа, озаглавленнаго ‘Quits’, принадлежащаго перу одной англичанки, вышедшей замужъ въ Баваріи. Судя по живости описанія, она должна была сама присутствовать на этихъ представленіяхъ.}.
Что до большихъ религіозныхъ драмъ и пьесъ, посвященныхъ святымъ, то Кальдеронъ написалъ ихъ всего-на-всею тринадцать или четырнадцать. Он, несомннно, были необходимы для его славы, какъ драматурга, ибо въ одну пору его драматической карьеры былъ большой спросъ на подобнаго рода пьесы. По случаю смерти королевы Изабеллы, въ 1644 г., и Бальтазара, наслдника престола, въ 1646 г., были прекращены публичныя театральныя представленія и снова поднялся вопросъ объ ихъ умстности. Придуманы были новыя правила относительно числа актеровъ и ихъ костюмовъ и была даже попытка изгнать со сцены вс пьесы, изображающія любовную страсть и въ особенности вс пьесы Лопе де-Веги. Это тяжелое положеніе вещей продолжалось до 1649 г., но не имло важныхъ послдствій. Утвержденныя правительствомъ правила не исполнялись въ томъ дух, въ какомъ были задуманы. Многія пьесы, дававшіяся въ театр подъ именемъ религіозныхъ, были религіозны только по своимъ заглавіямъ. Другія же, религіозныя по сюжету и по постройк, были наполнены любовными интригами, столь же соблазнительными, какъ и интриги свтскихъ драмъ. Въ сущности, несомннно, что вс эти попытки ограничить свободу театра нашли себ отпоръ либо обходъ въ особенности въ частныхъ представленіяхъ, происходившихъ въ домахъ знатныхъ людей {Представленія эти были долгое время въ большой мод въ Испаніи. Bishe y Vidal (Tratado, 1618, с. 18) говоритъ, что они были весьма часты въ Барселон, и въ своихъ нападкахъ на театръ, обыкновенно рзкихъ, онъ относится къ нимъ снисходительно, какъ бы признавая тмъ ихъ вліяніе.}. Побдивъ вс преграды, драма, вооруженная всми своими старинными аттрибутами и приманками, развилась съ большимъ блескомъ и достигла небывалой популярности, {Трудно опредлить положеніе театра въ эти четыре или пять лтъ. Драматическіе писатели, повидимому, терпли притсненія. Указаніе на это мы встрчаемъ у Пелиссера, въ Origen de la Comedia, Tom. I, pp. 216—222 и Tom. II, p. 135 — сочиненіи цнномъ, но написанномъ довольно неуклюже. Извстный историкъ Конде однажды сообщилъ мн, что матерьялъ для этого сочиненія былъ главнымъ образомъ собранъ отцемъ Пелиссера, ученымъ издателемъ Донъ-Кихота, и что сынъ не съумлъ справиться съ этимъ матерьяломъ. Нсколько намековъ и указаніи на положеніе свтской драмы за этотъ періодъ мы находимъ въ ‘Защит театра’, написанной Уллоа-и-Перейрой съ цлью отстоять театръ отъ нападокъ, которымъ онъ подвергался въ 1644—1650. Книга Уллоа была издана только въ 1659 г. in 4о. Авторъ утверждаетъ, что правительство не имло серьезнаго намренія закрыть театръ и что Филиппъ II хотлъ только регулировать театральныя представленія (р. 343). Don Luis Crespe de Borja, епископъ Орихуэльскій, посланникъ Филиппа IV въ Рим, первоначально сочувственно относившійся къ театру, постомъ 1646 г. напалъ на него въ проповди, которая, будучи напечатана три года спустя, произвела большую сенсацію. Andres de Avila у Heredia, el Seor de la Garena написалъ возраженіе на эту проповдь, напротивъ того, отецъ Игнатій Камарго поддерживалъ автора. Но вся эта полемика осталась безъ всякаго вліянія на развитіе драмы въ Испаніи.} фактъ этотъ подтверждается большимъ числомъ драматурговъ, достигшихъ славы въ этотъ краткій періодъ времени, и еще тмъ обстоятельствомъ, что столько духовныхъ лицъ, какъ, напримръ, Таррега, Мира де Мескуа, Монтальванъ, Тирсо-де-Молина и Кальдеронъ, стяжали славу сценическихъ писателей, не говоря уже о Лопе де-Вег, отличавшемся кром того ревностнымъ исполненіемъ своихъ священническихъ обязанностей {Духовенство, пишущее вольныя и безнравственныя пьесы, представляетъ собою лишь одну изъ характеристическихъ чертъ того нездороваго состоянія испанскаго общества, изображеніе котораго мы встрчаемъ на страницахъ книги графини д’Онуа (d’Aiilnoy) ‘Voyage en Espagne’ (1670—80)., тга любопытная книга нердко проливаетъ яркій свтъ на характеръ религіознаго духа, столь часто поражающаго насъ въ испанской литератур. Такъ напримръ, по поводу постояннаго употребленія четокъ,— хорошо извстной страсти испанцевъ, находящейся, можетъ быть, въ связи съ магометанскимъ происхожденіемъ четокъ, соперницами которыхъ явились испанскія четки,— она говоритъ: ‘Ils ont toujours avec un rosaire la main, dans la rue, quand ils tiennent une conversation, quand ils jouent l’ombre, quand ils font l’amour, quand ils rapportent quelque conte ou quelque scandale, en un mot, ils marmottent toujours leur chapelet toute la journe, ils rp&egrave,tent leurs devotions entre leurs dnis sans cesser un seul instant, infime dans la runion la plus grave et la plus crmonieuse. Avee quelle dvotion ils doivent le rciter, on peut bien le conclure de l, mais en Espagne, la force de l’habitude est puissante’. (Edition, 1693, tom. II, pag. 124).}.
Въ числ духовныхъ драмъ Кальдерона одною изъ самыхъ замчательныхъ является Чистилище св. Патрика (El Purgatorio de San Patricio). Основная мысль ея заимствована изъ небольшаго сочиненія Монтальвана, на которое намъ приходилось уже указывать, гд старинныя преданія о проникновеніи въ Чистилище черезъ пещеру, находящуюся на одномъ изъ острововъ Ирландіи или въ самой Ирландіи, сливаются съ вымышленною исторіею испанца Людовика Эніо. Это — второй экземпляръ и лучшій, Донъ Жуана, съ тою лишь разницею, что св. Патрикъ обращаетъ его на путь истинный и онъ по крайней мр ‘хорошо кончаетъ’ {Vida y Purgatorio del gloriose san Patricio, экземпляръ котораго находится у меня (Madrid, 1739, 18-mo), былъ долгое время весьма распространеннымъ молитвенникомъ какъ въ Испаніи, такъ и во Франціи. Читая пьесу Кальдерона, нельзя не замтить, что онъ много заимствовалъ изъ этой книги.. Тмъ не мене Райтъ въ своемъ интересномъ сочиненіи: ‘St. Patrick’s Purgatory’ (London, 1844, 12-то, рр. 156—159) предполагаетъ, что французскій молитвенникъ составленъ, главнымъ образомъ на основаніи пьесы Кальдерона. Что они схожи между собою, это несомннно, но это сходство объясняется тмъ, что оба произведенія заимствованы изъ прозаическаго испанскаго сочиненія Монтальвана. Эніо въ XII в. появляется подъ различными именами въ старинныхъ монашескихъ повствованіяхъ о св. Патрикіи, но въ томъ вид, въ какомъ онъ намъ извстенъ, онъ есть созданіе Монтальвана и Кальдерона.}. Эта странная пьеса, съ поименованными въ ней героями, начинается съ кораблекрушенія. Св. Патрикъ и нечестивый Эніо выкинуты на берегъ въ Ирландіи, гршникъ спасенъ благодаря усердному заступничеству святаго. На сцену немедленно появляется король страны — атеистъ и злйшій врагъ христіанства. Посл одной сцены, въ которой св. Патрикъ развертываетъ не лишенную поэзіи картину ужасовъ дикаго язычества, его схватываютъ и отсылаютъ во внутрь острова, чтобы онъ тамъ работалъ какъ невольникъ на жестокаго господина. Первый актъ заканчивается его прибытіемъ на мсто назначенія, здсь святой, среди открытаго поля, произноситъ горячую молитву Богу, во время которой ему является ангелъ со словами утшенія и сообщаетъ о велніи небесъ обратиться на путь истинный его гонителей.
Между первымъ и вторымъ актомъ проходитъ три года, въ теченіе которыхъ св. Патрикъ посщаетъ Римъ и получаетъ оффиціальное полномочіе на введеніе христіанства въ Ирландіи, куда онъ и возвращается, готовый приступить къ великому длу. Онъ совершаетъ одно за другимъ всевозможныя чудеса и, между прочимъ, публично воскрешаетъ мертваго. Но старый король-язычникъ не иначе соглашается принять крещеніе, какъ съ тмъ, что довренному имъ лицу дано будетъ лицезрть проповдуемые ему Чистилище, Адъ и Рай. Благодаря предстательству св. Патрика получается свыше желаемое соизволеніе. Посредствомъ мрачнаго и страшнаго подземнаго хода открывается сообщеніе съ невидимымъ міромъ. Эніо. нечестивый испанецъ, принявшій уже христіанство вслдствіе наведшаго на него ужасъ виднія, проникаетъ въ невидимый міръ и становится свидтелемъ страшныхъ тайнъ Чистилища. По возвращеніи на землю, онъ краснорчивымъ описаніемъ видннаго склоняетъ короля и его дворъ принять христіанство. Въ этомъ единственно и заключается развязка драмы.
Кром религіозной исторіи въ El Purgatorio de San Patricio, имется любовная интрига, вполн пригодная для любой свтской драмы, и роль gracioso, принадлежащаго по дерзости и невоздержности языка къ наигрубйшимъ представителямъ своего класса {Эніо, ршившись сойти въ пещеру, ведущую въ чистилище, настоятельно требуетъ, чтобы его слуга, играющій въ пьес роль gracioso, сопровождалъ его. Слуга отвчаетъ ему: ‘никто, насколько мн извстно, не отправлялся въ адъ въ сопровожденіи слуги, я предпочитаю вернуться къ себ въ деревню, тамъ я живу безъ скуки. Если же для моего спасенія необходимы черти, то съ меня будетъ довольно моей жены’ (Comedias, Tom. II, p. 264). Не смотря на большія несообразности, встрчающіяся въ этой драм, въ ней есть мста, исполненныя величія. Эніо, вступая въ подземный міръ, говоритъ энергическимъ языкомъ Данте, что онъ попираетъ ногами настоящія тни людей.}. Въ цломъ пьеса стремится къ достиженію того, что тогда считалось религіознымъ эффектомъ, и нтъ повода предполагать, чтобы намченная цль не была достигнута. Тмъ не мене въ пьес много такого, что должно быть признано неприличнымъ во всякомъ вроисповданіи, кром того въ ней много скучной метафизики и, наконецъ, имются дв рчи Эніо, изъ которыхъ каждая боле трехъ сотъ стиховъ. Первая содержитъ описаніе его постыдной жизни до обращенія, а вторая разсказъ о всемъ томъ, чего онъ былъ свидтелемъ въ пещер съ нелпыми ссылками для подтвержденія истинности его разсказа на авторитетъ четырнадцати или пятнадцати неизвстныхъ писателей-монаховъ, принадлежащихъ къ гораздо позднйшей эпох {См. главы 4 и 6 Patricio Монтальвана.}. Не смотря на все это, даже въ томъ вид, въ какомъ оно существуетъ. ‘Чистилище св. Патрика’ обыкновенно причисляется къ числу лучшихъ испанскихъ религіозныхъ драмъ XVII столтія.
Она, во всякомъ случа, во многихъ отношеніяхъ, мене неприлична, чмъ боле извстная драма ‘La devocion de la Cruz’ (Поклоненіе Кресту), напечатанная въ 1635 г. Въ основу этой послдней положены приключенія человка, который, не смотря на то, что жизнь его представляетъ рядъ крупныхъ и жестокихъ преступленій, становится предметомъ исключительной Божьей благодати только потому, что онъ выказываетъ неизмнное благоговніе перецъ всмъ, что иметъ форму креста. Въ силу этого благоговнія, этотъ человкъ, нашедшій позорную смерть въ какой-то разбойничьей свалк, чудеснымъ образомъ возвращается къ жизни для того, чтобы покаяться въ своихъ грхахъ, быть прощеннымъ и затмъ прямо перенесеннымъ на небо. Сюжетъ этой драмы, повидимому, всецло принадлежитъ фантазіи Кальдерона и, благодаря нсколькимъ, проникнутымъ пылкимъ, религіознымъ одушевленіемъ, стихамъ она всегда была любимою пьесою въ Испаніи и, что еще замчательне, нашла себ восторженныхъ поклонниковъ среди протестантовъ {Она превосходно переведена А. В. Шлегелемъ въ Schauspiele des Calderon’s. Berlin, 1803, и стоитъ первой въ его сборник. Переводчикъ съумлъ точно сохранить размръ и духъ подлинника, и удержать не только его asonantes, но и римы. Вс переводы Шлегеля съ испанскаго настолько хороши, что заслуживаютъ быть прочитанными. Самое полное собраніе ихъ вышло въ двухъ томахъ (12-то Leipzig, 1845), заключающихъ отрывки изъ ‘Cabellos de Absalon’ и ‘Las Amazonas’ Кальдерона и ‘Nurnancia’ Сервантеса. Драма Тирсо де Молины ‘El Condenado por Desconfiado’ (Осужденный за невріе) еще глубже захватываетъ особенности присущаго той эпох религіознаго настроенія и можетъ быть приравнена къ ‘Devocion de la Cruz’, которой она предшествуетъ по времени и, пожалуй, превосходитъ въ поэтическомъ отношеніи. Въ ней представленъ почтенный отшельникъ, по имени Паоло, утрачивающій благодать Божію единственно по недостатку упованія на Бога, между тмъ какъ Энрико, воръ и разбойникъ, запятнанный самыми возмутительными преступленіями, оказывается достойнымъ этой благодати за проявленіе вры и упованія въ послднія минуты своей жизни. Въ пьес Маласпины (La Fnerza de la Verdad, Jorn. I) сатана, по моему мннію, совершенно справедливо возстаетъ противъ порядка вещей, обрекающаго, по его словамъ, возставшихъ ангеловъ, вслдствіе единаго проступка, на вчную гибель, безъ малйшей возможности путемъ раскаянія вернуть себ утраченное мсто на небесахъ, и дозволяющаго человку, сотворившему себ изъ грха кумиръ, получить спасеніе, благодаря одному вздоху или нсколькимъ слезамъ.}. Драма ‘El Magico prodigioso’ (Волшебникъ-чудодй), основанная на легенд о св. Кипріан — той самой легенд, которую Мильманъ взялъ сюжетомъ для своей поэмы ‘Антіохійскій мученикъ’, гораздо привлекательне всхъ предыдущихъ пьесъ и, подобно женственному Іосифу ‘El Josef de las mujeres’, напоминаетъ намъ Фауста Гете. Начинается она посл одного изъ тхъ великолпныхъ описаній природы, которымъ Кальдеронъ предается съ такою любовью, разсказомъ Кипріана, еще не обращеннаго въ христіанство, о томъ, какъ онъ въ день, посвященный на служеніе Юпитеру, удалился отъ шума и суеты города Антіохіи въ уединеніе, чтобъ посвятить себя размышленіямъ о бытіи Единаго Высшаго Существа. Когда ему казалось, что онъ дошелъ уже до заключеній, близкихъ къ истин, сатана, которому подобный выводъ пришелся бы не по вкусу, явился къ нему подъ видомъ ученаго и изящно одтаго дворянина, случайно сбившагося съ дороги. Согласно довольно распространенному между европейскими учеными того времени обычаю, сатана предлагаетъ Кипріану вступить съ нимъ въ состязаніе по какому-либо вопросу. Кипріанъ, естественно, выбираетъ вопросъ, занимавшій въ ту пору его умъ, и посл долгихъ и логически веденныхъ преній, по правиламъ тогдашней схоластической діалектики, одерживаетъ ршительную побду надъ дьяволомъ, хотя не можетъ не признать за своимъ противникомъ таланта и ума и не выразить ему своего искренняго удивленія относительно того и другаго. Злой духъ, не смотря на свое пораженіе, не теряетъ бодрости и удаляется съ намреніемъ испытать силу своихъ искушеній.
Съ этой цлью онъ выводитъ на сцену Лелія, сына правителя Антіохіи, и Флора, друзей Кипріана, прибывшихъ въ мсто, гд уединился Кипріанъ, чтобы вступить въ единоборство за красавицу Юстину, кротость и невинность которой въ особенности ненавистны злому духу. Кипріанъ принимаетъ участіе въ ссор своихъ друзей, которые передаютъ все дло на его судъ, онъ отправляется къ Юстин, тайно исповдующей христіанство и считающей себя дочерью христіанскаго священника. По несчастію, Кипріанъ, вмсто того, чтобы исполнить возложенное на него порученіе, самъ безъ ума въ нее влюбляется. Согласно весьма распространенному обычаю въ испанскихъ драмахъ, на ряду съ главнымъ дйствіемъ разыгрывается пародія на него двумя слугами Кипріана, влюбленными въ служанку Юстины.
Съ этихъ поръ собственно начинается сложная завязка настоящей испанской интриги, для которой все предшествующее служило лишь подготовленіемъ. Въ ту же самую ночь, Лелій и Флоръ, соперники по любви къ Юстин, не оказывающей предпочтенія ни тому, ни другому, появляются съ двухъ противоположныхъ сторонъ подъ ея окномъ, чтобы дать ей серенаду. Тутъ сатана вводитъ ихъ обоихъ въ обманъ, внушая имъ, что красавица находится въ постыдной связи съ кмъ-то третьимъ. Чтобъ убдить ихъ въ этомъ, онъ, подъ видомъ красиваго щеголя, спускается въ ихъ глазахъ по веревочной лстниц съ ея балкона и, достигнувъ земли, исчезаетъ. Такъ какъ до мо мента исчезновенія сатаны они не видли другъ друга, хотя оба видли сатану, то каждый изъ нихъ и принимаетъ соперника за счастливаго любовника и они немедленно вступаютъ въ поединокъ. Кипріанъ снова появляется весьма кстати, чтобы помшать дуэли, но, ничего не понимая изъ разсказа о видніи и о веревочной лстниц, онъ крайне пораженъ тмъ, что оба его друга отрекаются отъ Юстины, какъ недостойной боле ихъ любви. Этимъ оканчивается первый актъ.
Въ слдующихъ двухъ актахъ сатана снова является главнымъ дйствующимъ лицомъ. Онъ принимаетъ на себя различныя роли: сначала появляется въ роли человка, только-что спасшагося отъ кораблекрушенія, затмъ — въ образ свтскаго франта, но постоянно съ зловредными цлями. Между тмъ, по его наущенію начинается преслдованіе христіанъ. Безумная любовь доводитъ Кипріана до отчаянія и онъ отдаетъ сатан свою душу за обладаніе Юстиною. Для искушенія прекрасной христіанки, злой духъ прибгаетъ ко всевозможнымъ ухищреніямъ, особенно хорошо то мсто, гд въ превосходной лирической аллегоріи, вс окружающіе ее предметы: птицы, цвты и насыщенный ароматами воздухъ, самыми вкрадчивыми и обольстительными голосами склоняютъ ее къ любви. Но она не поддается никакимъ искушеніямъ, невинность ея отражаетъ и побждаетъ вс ухищренія всемогущей силы ада. Кипріанъ также сдается на убжденія Юстины и принимаетъ христіанство. Ихъ вмст приводятъ къ правителю, уже и безъ того раздраженному открытіемъ, что его собственный сынъ любитъ прекрасную христіанку. Обоихъ тотчасъ же осуждаютъ на казнь, слуги-шуты отпускаютъ по этому случаю нсколько довольно плохихъ остротъ и пьеса заканчивается появленіемъ самого сатаны, который, сидя верхомъ на дракон, признаетъ могущество Единаго Бога, отвергнутое имъ въ первомъ акт, и провозглашаетъ посреди землетрясенія и ударовъ грома, что Кипріанъ и Юстина наслаждаются вчнымъ блаженствомъ, которое они стяжали себ славною мученическою смертью {См. интересное, хотя слишкомъ отвлеченное разсужденіе объ этой пьес Карла Розенкранца (ber Calderon’s Tragdie von Wunderthtigen Magus. Leipzig, 1829) съ обзоромъ въ предисловіи обвіихъ достоинствъ Кальдерона. Нсколько прекрасно переведенныхъ сценъ изъ этой пьесы впервые появились въ Shelley’s Posthumous Poems, London, 8-vo, 1824, pp. 362—392.}.
Немногія пьесы заключаютъ въ себ столько чертъ, характеризующихъ старинную испанскую сцену, какъ разсмотрнная нами драма Кальдерона, и еще меньше пьесъ, которыя такъ ясно покаі завали бы, какимъ образомъ писатели умли обходить цензурныя стсненія, тяготвшія надъ театромъ и ладить съ церковью, безъ малйшаго ущерба для публики, издавно привыкшей наслаждаться запрещеннымъ теперь для нея удовольствіемъ — свтской драмой {Въ какомъ легкомъ и свтскомъ тон писались эти мнимо-религіозныя пьесы, можно судить по слдующимъ словамъ Богородицы къ святому Ильдефонсу, произнесеннымъ при врученіи святому богатой ризы, въ которой онъ долженъ былъ служитъ обдню:— ‘Облекаемое тобою одяніе, въ сравненіи съ которымъ само солнце кажется темной планетой,— прими его, и въ день моего праздника будь великолпнымъ, я хочу, какъ любимая женщина, чтобы ты былъ одтъ по моему вкусу’. (Comedias, 1760, Tom. VI, p. 113). Легкость тона этого отрывка тмъ боле замчательна, что чуду, о которомъ здсь идетъ рчь, Толедскій соборъ обязанъ своею громкою славою. По поводу этого чуда было написано множество сочиненій. Мурильо сдлалъ его сюжетомъ одной изъ своихъ громаднйшихъ и лучшихъ картинъ, а незадолго передъ нимъ монахъ Хуанъ Санчесъ Котанъ, изобразившій то же чудо на полотн, заврялъ, что Богородица почтила его личнымъ сеансомъ. Stirling’s, Artists of Spain, 1848, vol. I, p. 439, vol. II, p. 915.
Figueroa [Pasagero, 1617, ff. 104—106] въ своихъ рзкихъ нападкахъ на театръ того времени совершенно врно замчаетъ, что Comedias de Santo’ были построены такимъ образомъ, что первый актъ содержалъ юность святаго, его безумства и любовныя похожденія, второй — его обращеніе и послдующую примрную жизнь, а третій — его чудеса и смерть, и чтобы придать боле привлекательности своимъ пьесамъ, авторы нердко вводили въ нихъ вольныя и безнравственныя исторіи. Впрочемъ содержаніе ихъ было весьма разнообразно, и собраніе пьесъ, состоящее изъ сорока восьми томовъ и обнимающее періодъ между 1652 и 1704 годами, представляетъ много любопытныхъ данныхъ относительно способовъ, посредствомъ которыхъ театръ пытался примирить съ собою церковь. Въ иныхъ пьесахъ дйствующими лицами являются исключительно святые, дьяволы, ангелы и аллегорическія фигуры. Это ничто иное, какъ проповди подъ видомъ пьесъ — названіе, которое придавалось между прочимъ пьесамъ феникса Испаніи — Лопе де-Вега (Tom XLIII, 1678). Другія же ничмъ не отличаются отъ свтскихъ пьесъ, а ангелы или святые вводятся въ нихъ лишь для прикрытія ихъ безнравственности, какъ напримръ въ ‘La Defensora de Reyna de Ungria’, Fernando de Zarate, Tom. XXIX, 1668.
Въ другихъ христіанскихъ государствахъ, стоявшихъ вн господства римской церкви, непочтительное отношеніе къ святын высказывалось боле или мене лицами, искренно считавшими себя врующими. Англійскіе пуритане временъ Кромвелля были вполн убждены въ постоянномъ вмшательств провиднія въ ихъ дла и обращались къ Богу съ мольбами, искренность которыхъ не уступала искренности испанцевъ въ ихъ autos и comedias de santos. Какъ т, такъ и другіе считали себя исключительно заслуживающими вниманія небесъ и имющими безспорную привилегію на милость Божію и на самое безцеремонное обращеніе съ тмъ, что они считали святымъ. Впрочемъ ни одинъ народъ не считалъ себя столь всецло воиномъ вры, какъ испанцы со времени ихъ войнъ съ маврами, ни одинъ народъ не былъ проникнутъ такой глубокою врою въ постоянное чудное вмшательство Божіе въ ихъ обыденную жизнь, и вслдствіе этого никто, кром испанцевъ, не позволялъ себ говорить о божественныхъ вещахъ такимъ обыденнымъ и фамильярнымъ тономъ. Слды подобныхъ чувствъ и соотвтствующаго имъ выраженія встрчаются на каждомъ шагу въ испанской литератур. См. ауто Кальдерона ‘No ау instante sin milagro’. (Нтъ минуты безъ чуда).}. Кальдеронъ написалъ пятнадцать, подобныхъ пьесъ, если мы включимъ въ число ихъ его ‘Aurora in Copacovana’ (Утренняя заря въ Капакован’), сюжетомъ которой служитъ завоеваніе и обращеніе перувіанскихъ индйцевъ {Замчанія Мальсберга относительно этой пьесы заслуживаютъ вниманія. Он находятся въ предисловіи къ его переводу Кальдерона [Leipzig, 1821, vol. IV]. Для объясненія сюжета пьесы онъ приводитъ мста изъ Инки Гареильяссо.}, и его ‘Virgen del Sacrario’ — (Чудотворная икона богоматери) — странное собраніе легендъ, обнимающее четыре столтія, проникнутое духомъ старинныхъ романсовъ и относящееся къ икон Богородицы, еще и донын служащей предметомъ поклоненія въ большомъ Толедскомъ собор.

ГЛАВА XXIII.

Кальдеронъ (продолженіе).— Его свтскія пьесы.— Трудность классификаціи ихъ.— Ихъ главный интересъ.— Характеръ ихъ интриги — Ainar despues de morir (Любовь посл смерти).— ЕІ Medico de su houra (Врачъ своей чести.) — El Pintor de su deshonra (живописецъ собственнаго позора.) El Mayor monstruo los Zelos (Нтъ чудовища ужасне ревности.) — El Principe constante. (Непоколебимый принцъ.)

Переходя отъ религіозныхъ пьесъ Кальдерона къ свтскимъ, мы съ первыхъ же шаговъ встрчаемъ затрудненіе, испытанное нами и въ другихъ случаяхъ, состоящее въ томъ, что и^ъ трудно отнести къ опредленнымъ, рдко отличнымъ другъ отъ друга классамъ. При разбор любой изъ этихъ пьесъ трудно сказать, принадлежитъ ли она вообще къ отдлу религіозныхъ драмъ или нтъ. Такъ напримръ Магъ — Чудодй обладаетъ не мене сложной интригою, чмъ пьеса Antes que todo es mi dama (Прежде всего моя дама) и, напротивъ того, la Aurora de Capacobana до нельзя переполнена отвлеченнами фигурами и чудесами, хотя въ сущности она ничто иное, какъ любовная исторія. Но даже устранивъ, какъ мы это сдлали, это затрудненіе и разсмотрвъ отдльно вс драмы Кальдерона, имющія малйшее право быть причисленными къ духовнымъ, все-такл_не представляется никакой возможности подвергнуть остальныя опредленной классификаціи.
Нкоторыя изъ нихъ, какъ напримръ No hay cosa como callar (Нтъ ничего лучше молчанія) — безусловно комедіи, основанныя на любовной интриг и положительно принадлежащія въ разряду комедіи плаща и шпаги (сара y espada), другія, какъ напримръ Amigo, Amante y Leal (Любящій и врный другъ), чисто героическія драмы и по постройк, и по тону, остальныя, весьма немногочисленныя, какъ-то: Любовь сильне смерти и Врачъ своей чести, представляютъ собою обращики самой ужасной кровавой трагедіи. Затмъ имются дв оперы, которыя суть ничто иное, какъ комедіи въ національномъ стил, съ прибавленіемъ музыкальной части {‘Ia Purpura de la Hosa’ и las Fortunas de Andromeda y Perseo’ — комедіи въ чисто національномъ вкус и поются съ начала до конца. Сюжетъ послдней заимствованъ изъ IV и V книги ‘Метаморфозъ’ Овидія и она давалась при двор съ пышною театральною обстановкою. Сюжетъ первой, написанной по случаю супружества Лудовика XIV съ инфантою Маріею Терзіей, въ 1660 г., также взятъ оттуда [Met. lib. X]. Въ приложенномъ къ нему Loa сказано весьма ясно: ‘Вся пьеса должна быть положена на музыку, цль ея ввести новый методъ, чтобы другіе народы знали, что у нихъ есть соперники въ отрасли искусства, которой они такъ тщеславятся.’ Однако, опера въ Испаніи не имла того прочнаго успха, какой она имла въ Португаліи. Тмъ не мене музыкальный элементъ часто вводился въ испанскія драмы, преимущественно въ драмы Кальдерона.}, и одна шуточная драма ‘Кифалъ и Прокрида’, представляющая собою написанную на простонародномъ языкъ пародію на одну изъ юношескихъ пьесъ Кальдерона, имвшую когда-то большой успхъ {Кальдеронъ пародировалъ пьесу ‘Zelos aun del Ayre niatan’. Сюжетъ ея тотъ же, что и въ ‘Cefa lo y Procris,’ за исключеніемъ весьма неумстнаго къ нему прибавленія исторіи Герострата и сожженія храма Діаны.}. Но въ большинств случаевъ Кальдеронъ не думалъ о строгомъ разграниченіи родовъ драмы и во многихъ изъ его пьесъ различные роды незамтно сливаются другъ съ другомъ. Подобное смшеніе въ особенности господствуетъ въ пьесахъ, сюжеты которыхъ заимствованы изъ священной или свтской исторіи и изъ области миологическихъ и романическихъ вымысловъ, какъ бы съ преднамренною цлью сдлать всякую классификацію невозможной {Напримръ въ ‘Armas de la Herniosura (Оружіе красоты), содержащей исторію Коріолана, и въ ‘Mayor Encauto Amor’ (Любовь — самое сильное волшебство), исторію Улисса.
Кстати замтимъ, что Кальдеронъ въ четырехъ случаяхъ отступилъ отъ установленнаго типа испанской комедіи, долженствовавшей содержать въ себ три Jomadas: въ ‘Piirpura de la Rosa’, первой его попытк создать оперу, въ ‘Golfo de la Sirenas,’ родъ эклоги изъ жизни рыбаковъ (и іа и другая пьеса состоять изъ одной хорнады), въ ‘Laurel de Apolo’ и въ ‘Jardin de Falerina’, состоящихъ изъ двухъ jornadas.}.
Но при всемъ этомъ смшеніи, въ построеніи драмы у Кальдерона замчается извстный порядокъ, даже, пожалуй, опредленная драматическая теорія. Дйствительно, за исключеніемъ пьесы Luis Perez el Galledo. (Луисъ Пересъ изъ Галисіи), состоящей изъ ряда очерковъ, изображающихъ характеръ извстнаго разбойника и нсколькихъ народныхъ пьесъ, разыгранныхъ съ великолпной обстановкой при двор по случаю какихъ-либо чрезвычайныхъ событій — успхъ всхъ большихъ драмъ Кальдерона завислъ отъ интереса, возбуждаемаго сложною интригою, построенною на изумительныхъ происшествіяхъ {Кальдеронъ настолько прославился своими coups de thtre, что выраженіе los lances de Cal dr on вошло въ пословицу.}.
Онъ самъ сознается въ этомъ, говоря по поводу одной изъ своихъ пьесъ:
‘Это самый удивительный сюжетъ, какой когда-либо изобрталъ для классическихъ комедій тонкій умъ и ставилъ на сцену художественный вкусъ {La novela nias notable
Que eu Castelianas comedias,
Sutil el ingenio traza
Y gustoso reprsenta..
(El Alcayde de si Mismo, Jorn. II.)}. И подтверждаетъ это, заявляя по поводу другой: ‘Вотъ комедія Донъ Педро Кальдерона, у котораго вы всегда найдете скрытаго любовника или искусно переодтую даму {No hay Burlas con el Amor, Jorn. II.}.
Принципу построенія такой фабулы, которая могла бы возбудить и поддерживать живой и неослабный интересъ, Кальдеронъ жертвовалъ почти столько же, сколько и Лопе де-Вега. Въ виду достиженія этой цли Фаятасіа.его не церемонится ни съ историческими, ни съ географическими фактами. Коріоланъ изображается полководцемъ Ромула, Ветурія, его жена,— одной изъ похищенныхъ сабинянокъ {Armas de la Herniosura, Jorn I, II.}. Дунай, который долженъ былъ быть извстенъ мадритской публик временъ Карла V такъ же хорошо, какъ и Тахо, протекаетъ между Россіею и Швеціею {Afectos de Odio y Amor, Jorn. II.}. Іерусалимъ возвышается на берегу моря {El Mayor Monstruo los Zelos, Jorn. II.}, Геродоту приписывается описаніе Америки {La Virgen del Sagrario, Jorn. I. Благочестивый епископъ, появляющійся въ этой пьес и разсуждающій объ Америк на основаніи данныхъ, почерпнутыхъ у Геродота, предполагается при этомъ жившимъ за семь или за восемь столтій до открытія Америки.}.
Насколько все это несообразно, Кальдеронъ зналъ не хуже всякаго другаго. Въ одномъ мст даже онъ обращаетъ все въ шутку, заставляя шута древняго Рима начинать свой разсказъ словами: ‘Одинъ монахъ, но не настоящій, ибо теперь пока еще нтъ монаховъ въ Рим’ {Un frayle,— mas no es buen—
l’orque auu no ay en Borna frayles.
(Los Dos Amantes del Cielo, Jorn. III.)}.
Онъ не придаетъ большаго значенія и выдержк характера, какъ національнаго, такъ и индивидуальнаго, за исключеніемъ, разв, маврскаго. Улиссъ и Цирцея, собравъ вокругъ себя цлую академію изъ рыцарей и дамъ, обсуждаютъ, какъ-будто въ мадритскомъ салон, вопросы любовной софистики. Св. Евгенія длаетъ то же самое въ Александріи въ III вк. Іуда Маккавей, Иродъ, тетрархъ Іудеи, Юпангуи, перуанскій инка и Зиновія, вс они, въ главныхъ чертахъ своего характера, представляютъ поразительное сходство съ испанцами временъ Филиппа IV, какъ-будто они никогда и не жили нигд, кром его двора {El Mayor Encanto Amor, Tom. II, El Joseph de las Mugeres, Tom. III, etc.}. Но при всемъ этомъ рдкая изъ пьесъ Кальдерона не представляетъ собой привлекательной драматической исторіи, облеченной въ норму роскошнаго и гармоническаго стиха, богатой обширными поэтическими описаніями, въ которыхъ искусные обороты рчи возбуждаютъ любопытство и приковываютъ вниманіе.
Конечно, это не тотъ драматическій интересъ, къ которому мы наиболе привыкли и который мы выше всего цнимъ, но тмъ не мене пьесы Кальдерона въ высшей степени драматичны и производятъ большой эффектъ на сцен. При оцнк драматическихъ достоинствъ Кальдерона, столь же немыслимо мрить его Шекспиромъ, какъ и Шекспира Софокломъ. Арабскія сказки ‘Тысяча и одна ночь’ нисколько не теряютъ своего блеска, будучи сопоставлены съ противоположными имъ по манер прелестными нравоучительными разсказами миссъ Эджевортъ. Самое образованное общество Мадрита, подобно своимъ предкамъ, платитъ до сихъ поръ высокую дань восхищенія драмамъ Кальдерона. Даже бдный альгвазилъ, присутствовавшій въ качеств блюстителя порядка на сцен, во время одного изъ представленій La Nina de Gomez Arias (Возлюбленная Гомеса Аріаса), былъ до такой степени увлеченъ поразительной иллюзіей сцены, въ которой похищаютъ благородную испанскую даму, чтобы продать ее маврамъ, что ринулся съ обнаженною шпагою на похитителей {Huerta, Teatro Hespaol, Parte II, Tom. I. Prologo, p. VII. La Nina de Gomez Arias, Jorn. III. Сюжетъ этой пьесы заимствованъ главнымъ образомъ у Луиса-Велеса-де-Гевары.}. Тщетно было бы уврять, что драмы, производящія подобный эффектъ, лишены драматическихъ достоинствъ. Свидтельство двухъ столтій и цлой націи доказываетъ противное.
Разъ установивши тотъ фактъ, что пьесы Кальдерона суть истинныя драмы и что основу ихъ слдуетъ искать въ развитіи интриги, мы можемъ по крайней мр изучать ихъ въ томъ дух, въ какомъ он были первоначально написаны. И если при изслдованіи ихъ характера и драматическихъ достоинствъ, мы обратимъ вниманіе на то, въ какой степени любовь, ревность и высокое и утонченное чувство чести и врности составляютъ основу ихъ композиціи и придаютъ имъ жизнь и одушевленіе, мы едва ли ошибемся въ оцнк того, что Кальдеронъ сдлалъ для важнйшихъ формъ свтской испанской драмы.
На главную тему — страстную любовь — написана одна наиболе выдающаяся изъ пьесъ Кальдерона, рано появляющаяся въ собраніи его сочиненій подъ заглавіемъ ‘Любовь посл смерти’. Въ основу ея положены событія, совершившіяся во время маврскаго возстанія въ Гренад въ 1568 г. Хотя нкоторыя мста въ ней и носятъ на себ слды знакомства автора съ исторіею Мендозы {Ср. краснорчивыя рчи Эль-Загера у Мендозы (изд. 1776, Lib. I, р. 29) съ рчами Малека у Кальдерона (Jorn. I), или описанія Альнухаръ въ той же самой jornada съ описаніями Мендозы, р. 43 и др.}, но большая часть ея содержанія заимствована изъ полуфантастическаго, полудостоврнаго разсказа гитскаго пресвитера, гд главныя подробности выдаются за несомннные факты {Исторія Тузани изложена въ глазахъ XXII, XXIII и XIV втораго тома сочиненія ‘Guerra de Granada’ и составляетъ лучшую часть его. Авторъ увряетъ, что онъ записалъ ее много лтъ спустя въ Мадрит со словъ самого Тузани. По всмъ вроятіямъ, большая часть ея достоврна. Кальдеронъ, хотя и придерживался иногда буквально разсказа Гиты, тмъ не мене, ради драматическихъ цлей, позволялъ себ отступать отъ него, но главные факты остаются одни и т же у обоихъ и основной сюжетъ, безспорно, принадлежитъ Гит,}. Дйствіе обнимаетъ почти пять лтъ, оно начинается за три года до ршительнаго возстанія мавровъ и заканчивается ихъ полнымъ усмиреніемъ.
Первый актъ происходитъ въ город Гренад, въ немъ выясняется намреніе заговорщиковъ низвергнуть испанское иго, сдлавшееся невыносимымъ. Тузани, герой драмы, тотчасъ же выступаетъ на первый планъ вслдствіе своей любви къ Кларъ Малекъ, старикъ-отецъ которой, оскорбленный однимъ испанцемъ, является причиной преждевременно вспыхнувшаго возстанія. Тузани немедленно отправляется на поиски за дерзкимъ оскорбителемъ. Происходитъ поединокъ, описанный весьма живо, но его прерываютъ, {Въ то время, какъ противники дерутся въ комнат при запертыхъ дверяхъ, на улиц внезапно раздаются шумъ и крики. Испанецъ Мендоза спрашиваетъ у своего противника:
Что длать?
Тузани. Одинъ изъ насъ долженъ умереть, а оставшійся въ живыхъ отворитъ двери.
Мендоза. Хорошо сказано.
Здсь кстати замтить, что на остроумныя экспозиціи дйствія, встрчающіяся во многихъ пьесахъ Кальдерона, обращено вниманіе въ ‘Опыт о поэтическихъ достоинствахъ Кальдерона’, написанномъ по латыни и озаглавленномъ ‘De Poeseos Drama’icae geuere Hispanico, praesertiin ‘ie Petro Calderone de la Barca’ (Hafniae, 1817, 12-mo, pp. 158). Авторъ этого ‘Опыта’ Іоганнъ Дудникъ Гейбергъ, написавшій свою книгу, когда ему было всего 26 лтъ, впослдствіи, подобно своему отцу, сдлался извстнымъ датскимъ поэтомъ и драматургомъ. Онъ считаетъ двумя главными характеристическими чертами генія Кальдерона національность и романтизмъ и подъ вліяніемъ этихъ чертъ онъ произноситъ такой приговоръ о Кальдерон: ‘Drama Calderonicum est Drama Hispanicum gentile ad summam perfectionem perdnctum’. p. 145.} и противники расходятся съ тмъ, чтобы встртиться на боле кровавомъ поприщ.
Второй актъ открывается черезъ три года спустя сценою въ горахъ на юг Гренады, гд инсургенты занимаютъ сильную позицію и гд ихъ атакуетъ Донъ Хуанъ Австрійскій, только-что покрывшій себя лаврами въ лепантской битв, которая, какъ было хорошо извстно Кальдерону и его зрителямъ, произошла спустя годъ посл подавленія возстанія.
Здсь происходитъ соединеніе Тузани съ Кларой, во случайности войны разлучаютъ новобрачныхъ. Крпость, гд совершился бракъ, внезапно попадаетъ въ руки испанцевъ. Клара, остававшаяся въ ней, падаетъ отъ руки испанскаго солдата, прельстившагося бывшими на новобрачной драгоцнностями, и хотя Тузани появляется во-время, чтобы быть свидтелемъ смерти Клары, но слишкомъ поздно, чтобы спасти ее или открыть ея убійцу.
Съ этого момента мракъ и ужасъ водворяются на сцен. Харак теръ Тузави мгвовенно измняется или кажется измнившимся: вс инстинкты маврской натуры пробуждаются въ немъ съ необычайною силою. Впрочемъ по наружному виду онъ остается пока такимъ же невозмутимо спокойнымъ, какъ и прежде. Онъ переодвается кастильскимъ воиномъ и проникаетъ въ вражескій лагерь, гд ищетъ утолить жажду мщенія съ холодной, безстрастною ршимостью, несомннно свидтельствующей о преобладаніи въ немъ одной всепоглощающей страсти, подчиняющей себ вс остальныя чувства, въ свою очередь способствующія своею напряженностью усиленію ея энергіи.
По драгоцннымъ вещамъ Клары Тузани открываетъ убійцу. Но, чтобы вполн убдиться въ виновности намченной имъ жертвы, онъ хладнокровно выслушиваетъ подробное описаніе красоты Клары и обстоятельствъ, сопровождавшихъ ея смерть, и когда испанецъ, заканчивая разсказъ, говоритъ: ‘Тогда я поразилъ ее въ самое сердце’, Тузани, какъ тигръ, кидается на него съ крикомъ: ‘Таковъ ли былъ твой ударъ?11 и повергаетъ его мертвымъ къ своимъ ногамъ. Мавра окружаютъ. Испанцы узнаютъ въ немъ жесточайшаго своего врага. Въ присутствіи самого Донъ Хуана Австрійскаго, Тузани мечемъ прокладываетъ себ путь черезъ ряды войска и скрывается въ горахъ. Гита свидтельствуетъ, что впослдствіи онъ лично зналъ Тузани.
Достоинство этой мрачной трагедіи состоитъ въ живомъ изображеніи контраста чистой и возвышенной любви съ варварскими нравами эпохи, въ которой она возникла. Хотя составныя части пьесы, пройдя черезъ пылкое воображеніе Кальдерона, подверглись сильной идеализаціи, но тмъ не мене самый сюжетъ ея реаленъ и основанъ на извстныхъ заимствованныхъ изъ исторіи фактахъ.
Разсматриваемая съ такой точки зрнія, драма эта представляетъ величественную картину насилія, опустошеній и отчаяннаго возстанія, мрачные ужасы котораго озаряются лучемъ пламенной любви, характеризовавшей араба повсюду, гд онъ ни появлялся, и возвышеннымъ чувствомъ чести, не покидавшимъ его даже тогда, когда онъ, побжденный, съ отчаяніемъ въ сердц, былъ вынужденъ уступать шагъ за шагомъ богатыя владнія, такъ долго бывшія его достояніемъ въ западной Европ. Авторъ пьесы ввергаетъ насъ въ омутъ постыдныхъ и возмутительныхъ явленій, сопровождающихъ войну, заставляетъ лично присутствовать при самыхъ омерзительныхъ ея жестокостяхъ, но надъ всмъ этимъ, какъ свтлое видніе женственной любви, паритъ образъ Клары,— образъ, передъ ясною кротостью котораго какъ бы затихаетъ шумъ брани. При этомъ, съ начала до конца драмы, характеры Донъ Хуана Австрійскаго, Лопе-де-Фигероа {Обрисовка характера Лопе-де-Фигероа можетъ служить обращикомъ тхъ пріемовъ, къ какимъ прибгалъ Кальдеронъ, чтобы придать жизнь и интересъ своимъ драмамъ. Лопе — лицо историческое и играетъ важную роль, какъ во второмъ том сочиненія Гиты ‘Guerras de Grenada’, такъ и во многихъ другихъ. Подъ его начальствомъ служилъ Сервантесъ въ Италіи и, вроятно, въ Португаліи, находясь въ третьемъ фландрскомъ полку — одномъ изъ лучшихъ въ войск Филиппа II. Лоце-де-Фигероа игралъ важную роль въ другой драм Кальдерона ‘Саламейскій Алькадъ’, изданной илъ еще въ 1653 г., но помщаемой обыкновенно послдней въ наиболе извстныхъ собраніяхъ его пьесъ. Герой названной пьесы — поселянинъ, характеръ котораго очерченъ мастерски и отчасти напоминаетъ собой характеръ Мендо въ ‘Cuerdo en su Casa’ (Мудрецъ у себя дома) Лопе-де-Веги. Въ конц пьесы говорится, что изложенная въ ней исторія правдива и относится къ 1581 г., т. е. къ тому времени, когда Филиппъ II находился на пути къ Лиссабону, а Сервантесъ, по всей вроятности, стоялъ съ своимъ полкомъ въ Саламе.
Слдуетъ замтить, что Кальдеронъ многое заимствовалъ изъ пьесы Лопе, и это не единственный примръ въ этомъ род. Подобно большинству своихъ современниковъ, находившихся съ нимъ въ одинаковомъ положеніи, Кальдеронъ свободно пользовался трудами своихъ предшественниковъ. Такъ напримръ, сюжетъ его ‘Cabellos de Absalon’ заимствованъ главнымъ образомъ изъ Тиреевой ‘Venganza de Tamar’, сюжетъ ‘Mdico de su Honra’ взятъ изъ пьесы Лопе-де-Веги, носящей то же названіе, но мало извстной, сюжетъ ‘Nina de Gomez Arias’ отчасти заимствованъ изъ пьесы того же названія Луиса Велеца де Гевары. Заимствованія эти встрчаются и во многихъ другихъ пьесахъ. Насколько подобное широкое пользованіе чужимъ трудомъ допускалось въ данномъ случа литературной совстью того времени, я затрудняюсь опредлить. Оно, во всякомъ случа, не было воровствомъ, ибо совершалось открыто, и какъ придворная, такъ и народная публика знали объ этомъ. Schack, Nachtrge 1854, рр. 82-87.} и Гарсеса съ одной стороны, почтеннаго Малека и неистоваго Тузани съ другой, являются намъ полнымъ воплощеніемъ изображаемой Кальдерономъ эпохи и страстей, характеризующихъ собою дв наиболе романическія націи, вчно находившіяся въ открытой борьб другъ съ другомъ.
Интрига разбираемой пьесы всецло основана на страстной любви Тузани и Клары, безъ малйшей примси ревности или какой-либо другой страсти, напримръ болзненно-возбужденнаго чувства чести. Это вещь весьма рдкая въ драмахъ Кальдерона, которыя большею частію имютъ сложную интригу, основанную на развитіи обихъ упомянутыхъ страстей, приводящихъ пьесу либо къ счастливой развязк, либо къ трагическому концу. При этомъ слдуетъ замтить въ похвалу Кальдерону, что въ теченіе всей пьесы онъ отдаетъ полную справедливость нкоторымъ чертамъ маврскаго характера, которыхъ не признавали за нимъ ни Сервантесъ, ни Лопе-де-Вега.
Среди драмъ со сложною интригою наибольшею извстностью и успхомъ пользуетсніВрачъ Своей Чести, напечатанная въ 1637 г. Дйствіе ея происходитъ во времена Петра жестокаго, но, повидимому, ни одного извстнаго историческаго факта не положено въ ея основаніе, и характеру монарха придано благородство, не подтверждаемое исторіею {Около этой поры, вслдствіе присущаго испанцамъ чрезмрнаго чувства врноподданпичества, обнаружилось стремленіе избавить память Петра жестокаго отъ тяжелыхъ обвиненій, взведенныхъ на него лтописцемъ Педро Айялою. Я уже имлъ случай упоминать объ нихъ. (См. томъ 1-ый, гл. IX, примчаніе 18). Вліяніе ихъ сказалось въ произведеніяхъ Морето и другихъ драматурговъ царствованія Филиппа IV. Петръ жестокій выведенъ также въ ‘Nina de Plata’ Лопе-де-Веги, но съ боле мягкимъ характеромъ, чмъ тотъ, который ему обыкновенно приписываютъ.}. Братъ короля, донъ Энрике, изображенъ влюбленнымъ въ особу, которая, не смотря на его лестныя исканія, выходитъ замужъ за Донъ Гутьере-де-Солиса, высокороднаго испанскаго дворянина, весьма щекотливаго относительно своей чести. Она искренно привязана къ своему мужу и врна ему. Принцъ случайно встрчается съ нею, страсть его снова пробуждается, онъ посщаетъ ее вопреки ея желанію и, по забывчивости, оставляетъ въ ея комнат свой кинжалъ. У мужа родятся подозрнія, жена, стараясь устранить дальнйшія непріятности, садится писать письмо къ своему поклоннику, письмо это мужъ вырываетъ, не данъ ей его окончить. Онъ мгновенно принимаетъ роковое ршеніе. Ничто не можетъ быть глубже и нжне любви этого мужа къ жен, но честь его не можетъ примириться съ мыслью, чтобы Женя даже до брака могла любить кого-либо другаго, и затмъ, ставъ его женою, видлась бы съ своимъ возлюбленнымъ наедин. Поэтому, когда она приходитъ въ себя отъ обморока, въ который впала въ ту минуту, когда мужъ вырвалъ у ней двусмысленное начало письма, она находитъ подл себя записку, заключающую только слдующія ужасныя строки:
‘Любовь моя тебя боготворитъ, а честь ненавидитъ: одна угрожаетъ теб смертью, другая тебя предупреждаетъ: теб остается жить всего два часа, ты христіанка, спасай свою душу, такъ какъ жизнь спасти теб невозможно {El amor te adora, el honor aborrece,
Y asi el uno te mata, у el otro te avisa:
Dos horas tienes de vida, Christiana eres,
Salva el aima, que la vida es imposible.
Jorn. III.}.
По исход этихъ двухъ роковыхъ часовъ, Гутьере возвращается въ сопровожденіи врача Людовико, котораго подводитъ къ дверямъ той комнаты, гд оставилъ жену свою.
Донъ Гутьере. Огляди эту комнату. Что ты въ ней видишь?— Людовико. Я вижу образъ смерти, вижу тло, распростертое на постели, по об стороны его восковыя свчи, а въ ногахъ распятіе. Кто это, не могу сказать, потому что лицо покрыто шелковымъ покровомъ {Don Gutierrez. Asomate а esse aposento, Que ves en l? Lud. Una imagen
De la muerte, un bulto veo.
Que sobre una cama yaze,
Dos velas tiene los lados
Y un Crucifixo delante,
Quien es, no puedo decir,
Que con unes tafetanes
El roslro tiene cubierto.}.
Гутьере прибгаетъ къ самымъ страшнымъ угрозамъ, чтобы заставить врача войдти въ комнату и пустить кровь женщин, уже приготовившейся къ погребенію. Врачъ входитъ въ спальню и исполняетъ волю мужа, не встрчая ни малйшаго сопротивленія со стороны жертвы. Но, когда его выводятъ изъ дому, какъ и привели съ завязанными глазами, онъ отпечатлваетъ свою окровавленную руку на двери дома, чтобы имть впослдствіи возможность отыскать его и немедленно доноситъ королю объ ужасномъ происшествіи, котораго онъ былъ невольнымъ участникомъ.
Король поспшно отправляется въ домъ Донъ Гутьере, который объясняетъ ему смерть жены простой случайностью, но длаетъ это отнюдь не изъ желанія скрыть свое участіе въ ея убійств, а потому, что онъ не хочетъ сознаться въ причинахъ, руководившихъ имъ и касающихся его чести. Король, не возражая ему прямо, требуетъ, чтобы онъ немедленно женился на Леонор, одной изъ присутствующихъ дамъ, на которой Гутьере давно уже далъ слово жениться и которая принесла королю жалобу на его вроломство. Гутьере колеблется и спрашиваетъ, что долженъ будетъ сдлать онъ, если принцъ тайно поститъ его жену и она затмъ осмлится писать ему. Этимъ намекомъ онъ, во-первыхъ, давалъ королю понять дйствительную причину, вызвавшую кровавое преступленіе, жертва котораго была передъ нимъ, и во-вторыхъ, заявилъ, что не желаетъ подвергнуться опасности вторично прибгнуть къ подобной мр. Но король настаиваетъ на исполненіи своего приказанія и драма заканчивается слдующею необыкновенною сценою.
Король. На все есть лкарство.— Д. Гутьере. Неужели даже на это?— Король. Да, Гутьере.— Д. Гутьере. Какое же, государь?— Король. Твое лкарство.— Д. Гут. Какъ же оно называется?— Король. Кровопусканіе.— Д. Гут. Что хотите высказать?— Король. Вели вымыть двери твоего дома, на нихъ слдъ окровавленной руки.— Д. Гут. Государь, люди, занимающіеся какою-либо профессіей, вывшиваютъ на дверяхъ своихъ ея знаки. Моя профессія — честь и я выставилъ окровавленную руку на двери, такъ какъ честь омывается кровью.— Король. Отдай же эту руку Леонор, она заслужила ее своею добродтелью,— Д. Гут. Я даю ее, но, смотри, Леонора, она омыта кровью.— Леонора. Нужды нтъ, это не удивляетъ и не пугаетъ меня.— Д. Гут. И помни, что я былъ уже разъ врачемъ своей чести и не позабылъ своей науки.— Леонора. Приложи ее къ излченію моей жизни, если это будетъ нужно.— Д. Гут. На этомъ условіи я отдаю теб мою руку {Rey. Para todo avr reniedio.
D. Gut. Posible es que este le aya?
Rey. Si, Gutierre. D. Gut, Quai, Seor?
Rey. Uno vuestro. D. Gut. Que es?
Rey. Sangrarla. D. Gut. Que dices?
Rey. Que hagais borrar
Las puertas de vueslra casa,
Que ay mano sangrienta eu ellas.
D. Gut. Los que de un olicio Ira tan.
Ponen, Seor, las puertas
Un escudo de sns armas.
Trte en honor, y assi, pongo
Mi mano en sangre baada
A la puerta, que el honor
Con sangre, Seor, se laba.
Key, Dadsela, pues, Leonor,
Que yo s que su alnbanza
La nierece. D. Gut. Si, la doy.
Mas mira que va banada
En sangre, Leonor.
Leon. No importa
Que no me admira, ni espanla.
D. Gut. Mira que medico he side
De mi honra, no esld olvidada
La ciencia. Leon. Cura con ella
Mi vida en estando mala.
D. Gut. Pues con essa condicion
Te la doy.
Jorn. III.}.
Несомннно, что подобная сцена могла быть исполнена только на испанскомъ театр, какъ несомннно и то, что, не смотря на нарушеніе въ ней всхъ началъ христіанской нравственности, она вполн соотвтствуетъ духу націи и до сихъ поръ публика покрываетъ ее рукоплесканіями {‘El Mdico de su Honra’, Comedias. Tom. VI.}.
Драма Живописецъ Собственнаго Позора, основана также на любви, ревности и чести. Въ ней мужъ убиваетъ неврную жену и ея любовника, чмъ заслуживаетъ благодарность со стороны ихъ родителей, которые, врные духу испанскаго рыцарства, не только одобряютъ убійство своихъ собственныхъ дтей, но и изъявляютъ готовность защищать оскорбленнаго мужа отъ опасностей, которымъ онъ можетъ подвергнуться вслдствіе совершонныхъ имъ убійствъ {‘El Pintor de su Deshonra’ Comedias. Tom. XI. Переводъ на нмецкій языкъ этой пьесы и ‘Dicha у Desdieha del Nombre’ былъ изданъ въ Берлин въ 1850 и составляетъ дополнительный томъ къ Грисову переводу Кальдерона. Оба перевода сдланы легко и изящно, переводчица ихъ дама, теперь уже умершая, издала еще въ 1825 г. переводы ‘Nina de Gomez Arias’ и ‘Galan Fantasma’.}. Третья пьеса, принадлежащая къ этому же классу, носитъ заглавіе За тайную обиду, тайное мщеніе. Она заканчивается также, трагически, какъ и дв первыя {A secreto agravio, secreto venganza’, Comedias, Tom. VI, появилась впервые въ 1637 г. Въ конц пьесы Кальдеронъ завряетъ въ правдивости ея возмутительнаго сюжета, основаннаго, по его словамъ, на происшествіяхъ, случившихся въ Лиссабон передъ отплытіемъ Донъ Себастіана въ Африку въ 1578 г. Нкоторыя возраженія были сдланы при возобновленіи ея въ Кадикс въ 1818 г. по поводу ея безнравственности, и тогда же въ защиту ея появился небольшой трактатъ подъ заглавіемъ ‘Discurso en Razon de la Tragedia, А Secreto Agravio’ ec. pp. 12, 1-to, написанный, по моему мннію, Кавалери. Одною изъ причинъ, приводимыхъ имъ въ защиту постановки этой пьесы на сцену,была та, что два извстныхъ нмецкихъ путешественника, находившіеся тогда въ город и весьма желавшіе присутствовать на представленіи одной изъ пьесъ Кальдерона, не могли никакъ добиться этого, не смотря на то, что уже довольно долгое время путешествовали по Испаніи и провели мсяцъ въ Мадрит,— такъ рдко въ то время давались пьесы Кальдерона.}.
Но обращикомъ драматической силы, съ какой Кальдеронъ выводилъ на сцену ревность и ея ужасныя послдствія, служитъ драма его, подъ заглавіемъ: ‘Нтъ чудовища ужасне ревности’, которая превосходитъ все, что въ этомъ отношеніи дошло до насъ изъ его сочиненій {‘El Magor Monstruo los Zelos’, Comedias, Tom. V.}. Она основана на хорошо извстномъ разсказ Іосифа Флавія о страшной ревности Ирода, іудейскаго тетрарха, къ своей жен Маріамн. Изъ боязни, чтобы она посл его смерти не досталась кому-нибудь другому, онъ два раза даетъ приказаніе убить ее, въ случа, если ему придется погибнуть въ войн съ Антоніемъ и Октавіемъ {Josephus de Bello Judaico, Lib. І, с. 17—22, и Antiq. Judaicae, Lib XV. с. 2 etc. Вольтеръ положилъ этотъ разсказъ въ основу своей трагедіи ‘Mariamne’, впервые поставленной на сцену въ 1724 г. Превосходный критическій разборъ пьесы Кальдерона принадлежитъ А. Дюрану. Онъ изданъ въ Мадрит въ 1828 г. отдльной брошюрой безъ имени автора подъ слдующимъ заглавіемъ: ‘Sobre el Influjo que ha tenido la Critica Moderna en la Decadencia del Teatro Antiguo Espaol’, pp. 106—112.}.
Въ первыхъ сценахъ мы видимъ Ирода съ страстно любимой женой, находящагося подъ давленіемъ страшнаго предсказанія, что онъ ударомъ собственнаго кинжала поразитъ то, что любитъ больше всего на свт, и что Маріамна принесена будетъ въ жертву страшнйшему изъ чудовищъ. Въ то же время мы узнаемъ, что тетрархъ, увлекшись своею страстью къ очаровательной жен своей, стремится ни боле и ни мене, какъ стать обладателемъ міра (власть надъ которымъ оспаривали тогда другъ у друга Антоній и Октавіанъ), съ тмъ, чтобы повергнуть его къ ногамъ Маріамны. Для достиженія желаемой цли онъ держитъ тайно сторону Антонія и терпитъ пораженіе. Октавіавъ, узнавъ объ его измн, вызываетъ его въ Египетъ, чтобы потребовать отъ него отчетъ въ управленіи Іудеей. Въ числ добычи, доставшейся Октавію посл одержанной имъ побды, попадаетъ ему въ руки портретъ Маріамны. Римскій полководецъ влюбляется въ нее до такой степени, что, не смотря на ложное извстіе о смерти оригинала, Иродъ по прибытіи своемъ въ Египетъ находитъ повсюду во дворц изображеніе жены своей, а самого Октавіана,— изнывающимъ отъ любви и отчаянія.
Ревность Ирода безпредльна, какъ и его любовь. Узнавъ, что Октавіанъ готовится къ отъзду въ Іерусалимъ, онъ веецло отдается своей ужасной страсти. Ослпленный страхомъ и отчаяніемъ, онъ посылаетъ стараго и преданнаго друга съ письменнымъ повелніемъ убить Маріамну въ случа его собственной смерти, прибавляя при этомъ языкомъ страстно любящаго человка: ‘Скройте отъ нея, что она погибаетъ по моему приказанію. Я не хочу, чтобы она, взывая къ небу о мщеніи, произнесла мое имя’.
Преданный другъ пытается вразумить его, но Иродъ прерываетъ его словами:
‘Молчи, я знаю, что ты правъ, но я не въ силахъ слушать тебя’.
Затмъ въ порыв отчаянія онъ восклицаетъ:
‘Высшія сферы, небо, солнце, луна и звзды, облака, градъ и иней! неужели у васъ нтъ ни одной громовой стрлы для несчастливца? Если ты теперь не поражаешь меня, то когда же, когда же, Юпитеръ, настанетъ минута твоего мщенія’ {Calla.
Que s, que tienes razon,
Pero no puedo escucharla.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Esferas altas,
Cielo, sol, luna y estrellas,
Nubes, granizos, y escarchas,
No hay un ray о para, un trieste?
Pues si aora no los gastas,
Para quando, para quando
Son, Jupiter, tus venganzas?
Jorn. II.}.
Маріамну тайно предупреждаютъ о намреніяхъ мужа и по приближеніи его къ Іерусалиму она проситъ Октавія пощадить его жизнь. Октавій обрадовался случаю оказать услугу прекрасному оригиналу портрета, къ которому онъ пылаетъ любовью и слишкомъ великодушенъ для того, чтобы искать гибели соперника, не смотря на то, что тотъ, вслдствіе своей измны, утратилъ всякое право на его снисходительность.
Увренная въ безопасности своего мужа, Маріамна удаляется съ нимъ въ отдаленную часть дворца и тамъ, давъ волю оскорбленному чувству любви, осыпаетъ его упреками за покушеніе на ея жизнь. Тутъ же она объявляетъ ему о своемъ намреніи поселиться съ своими прислужницами во вдовьемъ пріют и отречься навсегда отъ міра. Въ эту же самую ночь Октавіанъ проникаетъ въ ея уединеніе, чтобы защитить ее отъ насилій мужа, о которыхъ ему уже доложили. Маріамна однако не выдаетъ мужа, отрицаетъ, что онъ имлъ намреніе лишить ее жизни и съ геройствомъ любви защищаетъ его и себя. Преслдуемая Октавіемъ, она спасается бгствомъ, но въ это время появляется Иродъ. Онъ слдуетъ за ними, и начинается борьба. Огни гаснутъ и въ сумятиц Маріамна падаетъ подъ ударомъ, нанесенными ей ея мужемъ,— ударомъ, который онъ предназначалъ своему сопернику. Такимъ образомъ оправдывается предсказаніе, сдланное въ начал пьесы, что она погибнетъ отъ кинжала своего мужа, жертвою страшнйшаго изъ чудовищъ, которое, какъ теперь оказывается, есть ревность.
Развязка, которую впрочемъ легко предвидть, искусно доведена до конца и производитъ сильное впечатлніе не только на зрителя, но и на читателя. Дйствительно, кажется невозможнымъ довести на сцен эту бшеную и свирпую страсть до боле крайнихъ предловъ, чмъ до какихъ довелъ ее Кальдеронъ. Ревность Отелло,— сравненіе съ которой прежде всего приходитъ на умъ, — низшей пробы и вызвана боле грубыми опасеніями. Ревность же Ирода съ самаго начала не иметъ иного основанія, кром страха, чтобы его жена посл его смерти не досталась сопернику, котораго она при его жизни и не знала, это — отвлеченная ревность, которой тмъ не мене онъ готовъ принести въ жертву жизнь своей невинной жены.
Не смотря на все свое различіе, эти дв драмы случайно имютъ нсколько общихъ чертъ. Такъ, напримръ, въ испанской пьес есть ночная сцена, въ которой служанки, раздвая Маріамну, мысли которой полны мрачныхъ предчувствій относительно судьбы, ея ожидающей, поютъ ей стихи изъ романса Эскривы, вошедшаго въ числ избранныхъ отрывковъ изъ старинной поэзіи въ первый Cancionero General.
‘Прійди, смерть, прійди тихо, чтобы я не чувствовала твоего приближенія, чтобы удовольствіе умереть не придало силы жить’ {Ven, muerte, tan escondida,
Que no te sienta venir,
Porque el placer del morir
No me buelva a dar la vida.
Jorn. III.
См. пьесу ‘Manos Blancas no ofenden’ (Блыя ручки не могутъ оскорбить), Jorn II, гд Кальдеронъ снова приводитъ это четверостишіе и см. Cancionero General, 1573, f. 185. Лопе-де-Вега написалъ на него стихотворную пьесу. (Obras, Tom. XIII, р. 256), а Сервантесъ приводитъ его (Don Quixote, Parte II, с. 38),— все это служитъ доказательствомъ того, насколько это четверостишіе всмъ нравилось. См. также Malaspina ‘Fueza del Verdad’, Jorn. I.}.
Прекрасныя слова, напоминающія намъ сцену, непосредственно предшествующую смерти Дездемоны, когда она, раздваясь, разговариваетъ съ Эмиліей и напваетъ старинную балладу о зеленой мн.
Отвтъ Маріамны Октавію, уговаривающему ее бжать съ нимъ, чтобы спастись отъ жестокости ея мужа, также напоминаетъ намъ Дездемону, защищающую Отелло до послдняго своего издыханія. Маріамна говоритъ:
‘Уста мои нмютъ при вид васъ, при звук вашего голоса жизнь возвращается ко мн и душа оживаетъ только затмъ, чтобы сказать вамъ, что презрнный, наглый лжецъ и предатель могъ внушить вамъ подобную дерзкую мысль. Мужъ мой все-таки мой мужъ, я предпочитаю лучше погибнуть невинною отъ его руки, чмъ погибнуть вслдствіе совершеннаго преступленія, а бгство было бы преступленіемъ, Я нахожусь здсь въ безопасности и васъ ввели въ заблужденіе насчеть моихъ несчастій, а если я была бы несчастна и жестокій кинжалъ прекратилъ бы мн жизнь, я умерла бы не вслдствіе моей вины, а по велніямъ злаго рока. Во всякомъ случа, лучше умереть невинною, чмъ жить преступною и осуждаемою всми. И если я могу разсчитывать съ вашей стороны на какой-нибудь знакъ вниманія, то самый наибольшій, какой вы можете мн оказать, это удалиться отсюда’ {El labio mudo
Qued al veros, у al oiros
Su aliento le restiluyo,
Animada para solo
Deciros, que algun perjuro
Aleve, y traydor, en tanto
Malquislo, concepto os puso.
Mi esposo es mi esposo, y quando
Me mate algun error suyo,
No me matar mi error,
Y lo sera si dl huyo
Yo estoy segura, y vos mal
Iuformado en mis disgustos,
Y quando no lo estuviera,
Matandome un punal duro,
Mi orror no me diera muerte,
Sino mi fatal inlluxo,
Con que viene importar men os
Morir inocente, juzgo,
Que vivar culpada vista
De las malicias del vulgo.
Y assi, si alguna flneza
He de deberos, presume,
Que la mayor es belveros.
Jorn. III.}.
Можно было бы привести и другія мста изъ этой драмы, но какъ они ни хороши сами по себ, они мало способствуютъ усиленію, интереса драмы. Интересъ этотъ сосредоточенъ на описаніи героическаго характера Ирода, обуреваемаго приступами ужасной страсти ревности, надъ которой плнительная невинность жены торжествуетъ лишь въ минуту ея смерти. Надъ ними обоими въ теченіе всего дйствія, наподобіе неизбжной судьбы древней греческой трагедіи, виситъ роковой кинжалъ, видимый лишь для зрителей,, созерцающихъ безполезныя усилія несчастныхъ жертвъ избжать, своей судьбы и съ каждою попыткою избавиться отъ нея все боле и боле запутывающихся въ ея стяхъ {Маріамна при первомъ появленіи высказываетъ это въ слдующихъ стихахъ:
Par ley de nuestros had os.
Vivimos а desdichas destinados, т. e. законами нашихъ судебъ мы заране обречены на несчастіе.}.
Успхъ другихъ драмъ Кальдерона основанъ на возвышенномъ пониманіи чувства врности, любовь и ревность играютъ въ нихъ или незначительную роль, иди и вовсе исключены изъ нихъ. Наиболе выдающаяся между ними, это — El Principe Costante (Непоколебимый принцъ) {‘El Principe Constante’, Comedias, tom. III.
Пьеса эта была переведена на нмецкій языкъ А. Шлегелемъ и шла съ большимъ успхомъ на театрахъ Берлинскомъ, Внскомъ, Веймарскомъ и друг.}. Сюжетъ ея заимствованъ изъ исторіи похода португальскаго инфанта Донъ-Фердинанда, въ 1437 г., противъ африканскихъ мавровъ, — похода, окончившагося полнымъ пораженіемъ португальцевъ при Тайгер и взятіемъ въ плнъ самого принца, умершаго въ тяжкой невол въ 1443 г. Его кости долгое время оставались во власти неврныхъ, пока наконецъ ихъ не перевезли на его родину, въ Лиссабонъ, гд он были похоронены съ большимъ почетомъ, какъ останки святаго и мученика. Кальдеронъ отыскалъ разсказъ объ этомъ событіи въ прекрасныхъ старинныхъ португальскихъ хроникахъ Хоама Альвареса и Руй-де-Пина. Изобразивъ страданія принца, какъ добровольныя и приписавъ ему самоотверженіе Регула, Кальдеронъ сдлалъ его такимъ образомъ достойнымъ героемъ серьезной трагедіи, основанной на чувств чести христіанина патріота {Coleca de Livres Inedilos de Hist. Port. Lisboa, folio, tom. I, 1790, pp. 290—294. Этотъ превосходный трудъ былъ изданъ португальскою академіею подъ редакціею ученаго Correa de Serra, бывшаго представителемъ португальскаго двора въ Соединенныхъ Штатахъ. Исторія Донъ-Фердинанда разсказана также и у Маріаны въ его Historia, tom. II, p. 345. Но главный источникъ, изъ котораго черпалъ Кальдеронъ, это, несомннно, жизнь инфанта, написанная его врнымъ слугою другомъ Хоамомъ Альваресомъ и впервые напечатанная въ 1524 г. Пространныя извлеченія изъ нея встрчаются въ ‘Leben des standhaften Prinzen’, Berlin, 1827, in-8o — книг весьма любопытной. Для ближайшаго знакомства съ жизнію принца Фердинанда можно еще указать на сочиненіе Шульца, озаглавленное ‘Ueber den standhaften Prinzen’ и напечатанное въ Веймар въ 1811, въ то время, когда переведенная Шлегелемъ и поставленная при посредств Гете на сцену пьеса Кальдерона имла большой успхъ на Веймарской сцен, а роль Донъ-Фердинанда игралъ Вольфъ — актеръ замчательно талантливый. Шульцъ крайне преувеличиваетъ поэтическія достоинства драмы Кальдерона. ‘Principe Constante’, ставя ее на ряду съ ‘Divina Commedia’, но онъ превосходно разобралъ ея сценическія достоинства и объяснилъ отчасти ея составные историческіе элементы. Лирическій отдлъ ‘Principe Constante’ былъ положенъ на музыку геніальнымъ нмецкимъ композиторомъ Мендельсономъ Бартольди.}.
Первая сцена, богатая лирическими красотами, происходитъ въ саду фецскаго короля, дочь котораго влюблена въ Мулей Гассана, главнаго полководца ея отца. Появляется Гассанъ и объявляетъ о приближеніи христіанскаго флота подъ флагомъ двухъ португальскихъ инфэнтовъ. Король велитъ Гассану отразить высадку, но онъ терпитъ неудачу и самъ Донъ-Фердинандъ беретъ его въ плнъ Слдуетъ продолжительный разговоръ между плнникомъ и побдителемъ,— разговоръ, представляющій собою неудачное переложеніе и распространеніе прекраснаго романса Гонгоры. Тутъ маврскій полководецъ иметъ случай открыть свою привязанность къ дочери короля и высказать предположеніе, что если онъ останется въ плну, то она вынуждена будетъ выйдти замужъ за марокскаго короля. Португальскій инфивтъ съ рыцарскимъ великодушіемъ даруетъ своему плннику свободу безъ всякаго выкупа, но едва усплъ онъ это сдлать, какъ на него нападаетъ сильное войско, подъ предводительствомъ марокскаго принца, и онъ самъ попадаетъ въ плнъ.
Съ этой минуты терпніе и мужество Донъ-Фердинанда подвергаются испытаніямъ, внушившимъ заглавіе драмы. Правда, вначал король обходится съ нимъ сообразно съ его достоинствомъ, въ надежд вымнять за него Сеуту, важную крпость, незадолго передъ тмъ взятую португальцами и составляющую ихъ единственный оплотъ въ Африк. Но это-то обстоятельство и есть главное препятствіе для осуществленія плана марокскаго короля. Хотя король Португальскій, умершій съ горя по полученіи извстія о плн брата, и завщалъ возвратить Сеуту въ обмнъ за инфанта, но когда Генрихъ, другой его братъ, является на сцену и объявляетъ торжественно, что пришелъ исполнить волю завщателя, Фердинандъ рзко прерываетъ его и сразу обнаруживаетъ всю силу своего характера.
Онъ восклицаетъ:
‘Не продолжай, остановись, Генрихъ! Подобныя слова недостойны не только португальскаго инфанта и короля, исповдующаго христіанскую религію, но они недостойны даже человка низкаго происхожденія, варвара, лишеннаго луча исходящаго отъ вчнаго свта Христова. Если мой братъ, отошедшій въ вчность и высказалъ въ своемъ завщаніи подобное желаніе, то не для того, чтобы оно было исполнено и объявлено во всеуслышаніе, а затмъ только, чтобы показать, что онъ желаетъ моей свободы, эта свобода должна быть куплена другими средствами, другими мрами, мирными или кровавыми. Слова: ‘отдайте Сеуту’, значатъ: ‘сдлайте чудеса, чтобы возвратить брата’. Но король, какъ католикъ и человкъ справедливый, не-могъ согласиться на сдачу маврамъ города, который стоилъ ему такъ много крови и на башн котораго онъ первый, вооруженный мечемъ и щитомъ, водрузилъ христіанское знамя {No prosigas,— cessa,
Cessa, Enrique, porque son
Palabras indignas essas,
No de un Portugus Infante,
De un Maestre, que professa
De Christo la Religion,
Pero aun de nu hombre lo fueran
Vil, de un barbare sin luz
De la F de Christo eterna,
Mi hermano, que est en el
Cielo, Si en su teslamento dexa
Essa clausula, no es
Para que se cumpla, y lea,
Sino para mostrar solo,
Que mi libertad desea,
Y essa se busqu por otros
Medios, y otras conveniencias,
O apacibles, crueles,
Porque decir, Dese Ceuta,
Es decir: llasta esso haced
Prodigiosas diligencias,
Que un Rey Calolico, у justo
Como fuera, como fuera
Possible entregar a un Moro
Una ciudad que le cuesta
Su sangre, pues fu el primero
Que con sola una rodela,
V una espada, enarbold
Las Quittas en sus almenas? (Jorn. II).
При чтеніи Principe Constante намъ почти не приходить въ голову, что Донъ Генрихъ, одно изъ главныхъ дйствующихъ лицъ пьесы, и есть именно тотъ высоко образованный монархъ, который такъ много содйствовалъ открытіямъ въ восточной Индіи.
Damian de Goes говоритъ, что принцъ навсегда остался холостымъ для того, чтобы всецло посвятить себя астрономіи,— ‘propter sola astroruin sludia coelebs vixit.’ Fides, Religio, Moresque Aethiopum, Lovanii, 1540, 4-to, 4. Слдуетъ напомнить, что этотъ самый инфантъ Донъ-Генрихъ, къ имени котораго часто прилагали прозвище мореплаватель (Navigator) вслдствіе экспедицій, снаряженныхъ имъ въ Индію, хотя онъ не принималъ личнаго участія въ нихъ, находился во глав экспедиціи противъ Тангара, а его братъ Фердинандъ раздлялъ съ нимъ командованіе отрядомъ.}. Изъ этого энергическаго ршенія, совершенно неизвстнаго старинной хроник, развивается дальнйшій ходъ драмы, глубокій энтузіазмъ которой вполн обрисовывается отвтомъ инфанта на повторенный вопросъ маврскаго короля: Porqu no me das Ceuya? (Отчего ты не хочешь отдать мн Сеуты?), — вопросъ, на который Фердинандъ отвчаетъ просто и ршительно: Por que es de Dios, y no es mia (Потому что она принадлежитъ Богу, а не мн).
Вслдствіе ршительнаго отказа сдать Сэуту, Фердинандъ низводится на степень простаго невольника., Не лишена драматизма сцена, гд онъ появляется на работ среди другихъ португальскихъ плнныхъ, не узнающихъ его и сообщающихъ свои надежды на освобожденіе,— надежды, основанныя на увренности въ благородств характера инфанта.у Они убждены, что какъ только состоится обмнъ его на Сеуту,— обмнъ, который они считаютъ вполн разумнымъ, и онъ вернется на родину, то употребитъ вс усилія, чтобы выручить ихъ изъ неволи.
Здсь выступаетъ новая драматическая пружина — благодарность взятаго въ плнъ и отпущеннаго Фердинандомъ на волю маврскаго полководца. Онъ предлагаетъ инфанту средства къ побгу, но король узнаетъ объ ихъ сношеніяхъ и длаетъ полководца единственнымъ отвтчикомъ за цлость плнника. Эта мра вызываетъ новый подвигъ самоотверженія со стороны Дона-Фернанда. Онъ не только совтуетъ своему великодушному другу оставаться врнымъ королю, но завряетъ, что будь ему предложены посторонними средства къ побгу, онъ не воспользовался бы ими, если бы черезъ это могла пострадать честь его друга. Тмъ временемъ здоровье несчастнаго инфанта, вслдствіе дурнаго обращенія и непосильной работы, окончательно разстраивается. Но онъ непоколебимъ въ своемъ ршеніи., Сеута остается для него священнымъ городомъ, располагать которымъ, ради пріобртенія своей свободы, ему не дозволяетъ его религія., Маврскій полководецъ и дочь короля, съ своей стороны, тщетно пытаются смягчить его участь. Маврскій король неумолимъ, и Донъ-Фердинандъ кончаетъ тмъ, что умираетъ отъ оскорбленій, и страданій, но умираетъ сильный духомъ, съ геройскою твердостью, которая заставляетъ сочувствовать до послдней минуты его судьб. Едва онъ усплъ закрыть глаза, какъ является португальское войско, прибывшее освободить его. Въ ночной сцен, исполненной сильнаго драматическаго эффекта, онъ появляется во глав воиновъ, въ одежд военно-религіознаго ордена, въ которой онъ пожелалъ быть похороненнымъ, и съ факеломъ въ рукахъ указываетъ португальцамъ путь къ побд. Повинуясь этому сверхъестественному призыву, они разбиваютъ мавровъ на голову и спасаютъ священныя останки инфанта отъ поруганія неврныхъ.
Это чудесное заключеніе драмы вполн соотвтствуетъ романтическому паосу и высокому энтузіазму предшествующихъ сценъ.

ГЛАВА XXIV.

Кальдеронъ. (Продолженіе) Его комедіи Плаща и Шпаги.— Аnte Sque to de es mi Dama. (Прежде всего моя дама). La Dame Du en de (Дама — Волшебница) — La Vanda y la Flor (Шарфъ и Цвтокъ) и другія.— Его небрежное отношеніе къ исторіи.— Происхожденіе нелпыхъ понятій о чести и семейномъ прав въ испанской драм.— Нападки на Кальдерона.— Его намеки на современныя событія.— Его блестящій слогъ.— Его продолжительное вліяніе на театръ.— Характеръ его поэтическихъ и идеализированныхъ драмъ.

Теперь мы перейдемъ къ пьесамъ Кальдерона, наиболе характеризующихъ, если не геній его, то его время — къ его Comedias de Сара y Espadа. (Плаща и Шпаги). Онъ оставилъ намъ много пьесъ этого рода и не малое число ихъ, повидимому, относится къ ранней, но зрлой пор его исполненнаго силы и свжести таланта. Ихъ можно насчитать до тридцати и даже гораздо больше, если включить въ ихъ число пьесы разнообразнаго характера, по боле подходящія къ этому отдлу, чмъ къ какому-либо другому. Наиболе выдающихся изъ этихъ пьесъ дв он озаглавлены: Р еог esta que estaba (Хуже, чмъ было) и Mejor esta que estaba. (Лучше, чмъ было). Он, вроятно, переведены лордомъ Бристолемъ въ затерянныхъ его пьесахъ подъ заглавіемъ: ‘Worse and Worse’и ‘Better and Better’ {‘T’is Better than it was’ и ‘Worse and Worse’. Об эти комедіи, говоритъ Даунсъ (Roscius Anglicanus, London. 1789, 8-vo, p. 36) были заимствованы съ испанскаго графовъ Бристолемъ’. Несомннно, что источникомъ заимствованія, о которомъ здсь говорится, послужили пьесы Кальдерона ‘Mejor esta que Estaba’ и ‘Peor esta que Estaba’. Сюжетъ пьесы ‘Elvira, or the Worse not always True, равно принадлежащей перу лорда Бристоля и напечатанной въ 1677 г. въ двнадцатомъ том Dodsley’s Collection, взятъ изъ пьесы Кальдерона ‘No Sienipre lo Peor es Cierto’. Подобные примры подражанія испанскимъ драматургамъ сравнительно рже встрчаются въ англійской драм, чмъ во французской.}. El astrologo fingido (Мнимый астрологъ), въ подражаніе которому Драйденъ написалъ ‘Mock Astrologer’ {По заявленію самого Драйдена его ‘Аи Evening’s Love’ или Mock Astrologer, есть подражаніе пьес Тома Корнеля. Feint Astrologue (Scott’s, Dryden, London, 1808, 8-vo, Vol. III, p. 223), сюжетъ которой заимствованъ изъ ‘Astrlogo Fingido’ Кальдерона: Adventures of Five Hours сравнительно съ которой Пеписъ (Pepys) считалъ Отелло Шекспира ‘пустою вещью’ въ существенныхъ чертахъ представляетъ собою переводъ ‘Empeos de Seis Horas’ (Comedias, Escogidas, Tom. VIII, 1657), пьесы, приписываемой Кальдерону, но, въ дйствительности, стоящей во глав пьесъ, изъ которыхъ ни одна но увренію друга Кальдерона Веры Тассиса не принадлежала ему. Тмъ не мене она является весьма искуснымъ подражаніемъ манер Кальдерона, и Пеписъ недалекъ отъ истины, говоря по поводу ея перевода сэромъ Самуиломъ Токомъ, что по разнообразію и выдержанности интриги она лучшая изъ пьесъ, когда-либо имъ виднныхъ.(Memoirs, 1828, Vol. III, р. 11, Vol. I р. 364). Переводъ этотъ былъ перепечатанъ въ Dodsley, Collection Vol. XII.}, Guardate del aqua mansa. (Берегитесь стоячей воды) и Casa con dos puertas mala es de guar dar. (Домъ съ двумя выходами трудно устеречь). По заглавію этихъ пьесъ можно отчасти составить себ понятіе о характер всего отдла, прекрасными образчиками котораго он являются.
Вотъ содержаніе одной изъ пьесъ этого отдла, носящей заглавіе: ‘Прежде всего моя дама’. Молодой рыцарь прізжаетъ изъ Гренады въ Мадритъ и тотчасъ же влюбляется въ одну двушку, отецъ которой по ошибк принимаетъ его за другого, уже нареченнаго жениха его дочери, но отдавшаго свое сердце другой.
Возникшее недоразумніе подаетъ поводъ къ самымъ оригинальнымъ и многочисленнымъ столкновеніямъ, остроумно придуманнымъ и къ весьма страннымъ сценамъ ревности. Каждаго изъ молодыхъ людей находятъ въ дом ихъ возлюбленныхъ — смертельная обида для испанской драматической чести. Происходитъ страшная путаница, грозящая печальными послдствіями. Изреченіе, на которомъ основано столько испанскихъ драмъ: Легче излчить рану, нанесенную оружіемъ, чмъ словомъ {Mas facil sana una berida.
Que no una palabra.
Comedias, 1760, Tom. II, p. 352.
Пословица эта служащая выраженіемъ національнаго чувства, сложилась во времена столь отдаленныя, какъ эпоха маркиза де-Сантильяны въ XV вк. (Mayans, Origenes, Tom. II, p. 207).
Sanan las enchilladas
V no las malas palabras, т. e. раны, нанесенные ножемъ, залчиваются, но не залчиваются раны нанесенныя словомъ.
При вызов на дуэль въ Испаніи, оскорбленная сторона обыкновенно приглашаетъ противника выйти на встрчу. ‘Sin mas armas que una espada, para ver si la de vm. corta como su lengua’, т. e. ни съ какимъ другимъ оружіемъ, кром шпаги, чтобы видть такъ-ли длинна ваша шпага, какъ языкъ’ (Varias Fortunas de Don Antonio Hurtado de Mendoza, f. 3.}, находитъ себ здсь многочисленныя примненія.
Не разъ также здсь соотвтственно заглавію, любовникъ защищалъ тайну своей дамы, съ большей энергіей, чмъ своего подвергающагося смертельной опасности друга. Наконецъ въ заключительной сцен пьесы счастливо разршаются возникшія недоразумнія и все оканчивается двойнымъ бракомъ, казавшимся совершенно невозможной развязкой всей предыдущей путаницы {‘Ante que todo es mi Dama’.}.
Другая пьеса Кальдерона въ томъ же род ‘Дама-Волшебница’ {‘La Dama Duende’, Comedias, Tom. III. Слово duende, передаваемое на кастильскомъ нарчіи словомъ Trasgo, обозначало духа боле злобнаго, и проказливаго, чмъ фея. Характеръ duende превосходно очерченъ Лопе де Вегою въ приключеніяхъ его ‘Peregrino’, которому одинъ изъ этихъ духовъ не давалъ ночью покоя своими проказами. (Lib. V.) Изъ проповдей Торквемады (Jardin de Flores Curiosas, Discurso III) можно заключить что Trasgо былъ нчто въ род англійскаго Робинъ Гуда.
Англійскій переводъ ‘La Dama Duende’ помщенъ во глав сборника, озаглавленнаго ‘Three Comedies, translated from the Spanish’ (London, 1807, 8-vo) и приписываемаго Уаттомъ (Watt) въ его Bibliotheca — по моему мннію ошибочно — третьему лорду Голланду. Переводъ всхъ трехъ пьесъ сдланъ крайне вольно, при чемъ стихи подлинника переложены въ прозу, но языкъ вполн правиленъ и мстами весьма врно передаетъ духъ испанскаго языка.} полна жизни, огня и остроумія. Дйствіе ея происходитъ въ день крещенія принца Бальтазара, наслдника Филиппа IV, которое, какъ извстно, совершилось 14 ноября 1629 г., а сама пьеса, вроятно, была написана и поставлена на сцену вскор посл этого событія {Оу el bautismo clbra
Del primero Baltasar.
Jorn. I.
Принцъ Балтазаръ Карлосъ, умершій семнадцати лтъ, извстенъ намъ главнымъ образомъ по нсколькимъ прекраснымъ портретамъ работы Веласкеса. Рожденіе его вызвало во всхъ испанскихъ владніяхъ большія ликованія, такъ какъ въ теченіе девяти предшествующихъ лтъ замужества Изабелла французская имла только дочерей. У меня есть книжка въ стихахъ на языкахъ латинскомъ, испанскомъ и итальянскомъ, написанная Яковомъ Валеріусомъ Миланскимъ по случаю рожденія принца. Она превосходно характеризуетъ тотъ вкъ. Находящійся у меня экземпляръ былъ поднесенъ авторомъ съ его автографомъ на латинскомъ язык Альфонсу Карреру, одному изъ испанскихъ королевскихъ совтниковъ въ Италіи.}. Она была напечатана въ 1635 г. Судя по тому, сколько разъ и съ какимъ удовольствіемъ Кальдеронъ упоминаетъ о ней, нельзя сомнваться въ томъ, что она была его любимой пьесою, а по ея внутреннимъ достоинствамъ съ увренностью можно заключить, что она также была любимой пьесою публики {По моему мннію, онъ длаетъ намеки на нее по крайней мр разъ восемь, если не боле, въ нсколькихъ изъ своихъ пьесъ, какъ-то: въ ‘Mananas de Avril y Mayo’ въ ‘Agradecer y no Amar’ и въ ‘El Joseph de las Mugeres’ и проч. Я заношу этотъ фактъ, такъ какъ Кальдеронъ вообще рдко упоминаетъ о своихъ произведеніяхъ и ни разу въ томъ тон, въ какомъ онъ говорить о Дам-Волшебниц. Пьеса эта пользуется большою извстностью въ французскомъ репертуар подъ заглавіемъ ‘Esprit Follet’.Отероша (Haut&egrave,roche). Впрочемъ существуетъ еще боле старинная пьеса ‘Esprit Follet’, заимствованная у Кальдерона, и вроятне предположить, что Отерошъ пользовался ею, а не испанскимъ оригиналомъ. Авторомъ этой старинной пьесы былъ нкто Antoine leitete! Sieur d’Ouville (Payrs, Quinet, 1642, in 4о), а разборъ ея помщенъ у Parfait, Histoire du Thtre Franais (Tom. VI. 1745, II. 159). Здсь впрочемъ, ошибочно сказано, что матеріаломъ для Дувилля послужила старинная ‘canevas italien’. Онъ очевидно взялъ сюжетъ своей пьесы у Кальдерона, а если что-либо подобное и существовало въ репертуар народной итальянской сцены, то оно несомннно исходило изъ того-же источника.}.
Донья Ангела, героиня пьесы, молодая, прекрасная и богатая вдова, живетъ въ Мадрит въ дом своихъ двухъ братьевъ, но вслдствіе своихъ личныхъ длъ принуждена вести такую затворническую жизнь, что никто кром домашнихъ не знаетъ объ ея пребываніи здсь. Донъ Мануэль, другъ одного изъ ея братьевъ, прізжаетъ въ Мадритъ для свиданія съ нимъ. Неподалеку отъ дома, женщина плотно закутанная въ покрывало останавливаетъ его и умоляетъ, если онъ честный человкъ, защитить ее отъ господина ее преслдующаго {Обычай испанскихъ женщинъ выходить на улицу подъ покрываломъ такъ часто давалъ поводъ къ прискорбнымъ недоразумніямъ, что вызвалъ противъ себя ни боле ни мене, какъ четыре законоположенія: первое появилось въ 1586 г., а послднее въ 1639 г. Но вс мры искоренить этотъ обычай остались тщетными. См. по этому поводу любопытный трактатъ Антоніо Пинело Velos Anliguos y Modernes en los Kostros de las Mugeres’, ec., Madrid, 1641, in 4o, ff. 137.}. Эта дама — Донья Ангела, а преслдователь — ея братъ Донъ Луисъ, который слдилъ за нею только потому, что замтилъ ея желаніе скрыть отъ него свое лицо.Между молодыми людьми, незнакомыми между собою — Донъ Мануэль пріхалъ для свиданія съ другимъ братомъ — быстро возникаетъ ссора, а за нею слдуетъ поединокъ, прерываемый появленіемъ другаго брата, объявляющаго объ узахъ дружбы, связывающей его съ Донъ Мануэлемъ.
Братья приглашаютъ Дона Мануэля войдти къ нимъ въ домъ и поселиться у нихъ. Ему, какъ почетному гостю, оказываютъ всевозможные знака вниманія. Комнаты его сообщаются съ комнатами Доньи Ангелы потаенною дверью, извстною только ей и ея довренной прислужниц. Донья Ангела, узнавъ о неожиданномъ сосдств своемъ съ человкомъ, рисковавшимъ за нее жизнью, ршается вступить съ нимъ въ таинственныя сношенія.
Донья Ангела молода и втрена. Разъ войдя въ комнату гостя, она почувствовала непреодолимое желаніе подшутить надъ нимъ и она оставляетъ причудливые слды своего присутствія, которые нельзя не замтить. Слуга Донъ Мануэля принимаетъ ее за злаго духа или скоре за волшебницу — Duende, находящую удовольствіе въ фантастическихъ шалостяхъ. Онъ находитъ то бумаги своего господина разбросанными, то записочки на стол, то мебель въ комнат въ безпорядк и случайно однажды онъ и его господинъ внезапно остаются въ потьмахъ. Самъ Донъ Мануэль приходилъ въ большое смущеніе. Ему только разъ удалось увидать Донью Ангелу, да и то мелькомъ, потому что она быстро исчезла въ потаенную дверь, и онъ, не зная чему приписать подобное явленіе, говоритъ:
‘Она промелькнула, какъ тнь, окруженная волшебнымъ свтомъ. Но благодаря ея человческой форм можно было видть ее и прикоснуться къ ней. Какъ смертная, она пуглива, какъ женщина, она робка, она исчезла какъ мечта, она растаяла какъ фантастическое видніе. Если я начну думать объ этомъ, то клянусь Богомъ, не знаю въ чемъ здсь сомнваться и чему врить’ {Como sombra se mostr,
Fanlstica su luz fu.
Pero como cosa humana,
Se dex locar y ver,
Como mortal se lemi,
Rezel como muger,
Como ilusion se deshizb,
Como fantasma se fu:
Si doy Ja rienda al discurso,
No s, vive Dios, no s,
Ni que tengo de dudar,
Ni que tengo de crer.
Jorn. II.}.
Кончается тмъ, что шалунья красавица влюбляется въ красиваго рыцаря, морочить котораго ей доставляетъ такое большое удовольствіе, увлеченная блестящимъ успхомъ своихъ проказъ, она забываетъ о мрахъ предосторожности. Въ одинъ прекрасный день ее накрываютъ на мст преступленія, къ великому удивленію братьевъ, присутствующихъ при этой катастроф. Интрига пьесы одна изъ самыхъ сложныхъ и веселыхъ, какія только встрчаются въ исторіи драматическаго искусства. Заканчивается открытіемъ всхъ проказъ волшебницы и ея свадьбою съ Донъ Мануэлемъ.
Шарфъ и Цвтокъ {‘La Vanda y la Flor’, Comedias, Tom. V. Прекрасный переводъ ея на нмецкій языкъ былъ сдланъ А. В. Шлегелемъ.}, которую по ея внутреннимъ признакамъ надлежитъ отнести къ 1632 г., принадлежитъ къ разряду весьма удачныхъ драмъ Кальдерона въ этомъ род, но съ тмъ различіемъ, что любовь и ревность составляютъ въ ней главные элементы интриги {Въ первой Jornada помщено подробное описаніе Jura de Baltasar — церемоніи принесенія присяги на врность принцу Балтазару, какъ принцу Астурійскому. Событіе это относится къ 1632 г. и Кальдеронъ, естественно долженъ былъ вскор затмъ вывести его на сцену, такъ какъ интересъ, возбуждаемый подобными вещами, скоро проходитъ.}. Дйствіе происходитъ при двор Флорентинскаго герцога. Дв дамы дарятъ герою пьесы: одна — шарфъ, а другая — цвтокъ, но при этомъ он об покрыты такими густыми покрывалами, что онъ не въ состояніи отличить одну отъ другой. Недоразумнія, возникающія вслдствіе того, что онъ ошибочно приписываетъ поочередно одной изъ нихъ знакъ расположенія другой, даютъ поводъ къ первымъ недоразумніямъ и сценамъ ревности. Положеніе героя становится еще боле затруднительнымъ вслдствіе вмшательства герцога, требующаго изъ личныхъ видовъ, чтобы онъ открыто ухаживалъ за третьей дамой. Онъ совершенно теряетъ голову. Случайное происшествіе, угрожающее опасностью его жизни, заставляетъ истинно любящую его женщину невольно высказать свои чувства. Признаніе это вызываетъ съ его стороны такой искренній восторгъ, что не остается ни малйшаго сомннія въ его собственномъ чувств. Такимъ образомъ вс недоразумнія разъясняются и пьеса оканчивается счастливой развязкой.
Разсматриваемая пьеса, какъ и большинство драмъ Кальдерона, принадлежащихъ къ этому классу, полна свжести, жизни, тонъ ея истинно кастильскій, придворный и изящный.
Лизида, влюбленная въ Энрике, героя драмы, и подарившая ему цвтокъ, при вид на немъ шарфа своей соперницы и на основаніи другихъ обстоятельствъ, иметъ весьма уважительный поводъ обвинять его въ измн. Онъ отрицаетъ правдивость обвиненія, какъ основаннаго на вншнихъ признакахъ и объясняетъ ей свое поведеніе необходимостью сблизиться съ этой женщиной, чтобы имть доступъ къ ней. Разговоръ, въ которомъ онъ оправдывается, представляетъ превосходный образецъ изящнаго свтскаго стиля испанскихъ драмъ, съ его остроумными оборотами и повтореніемъ одной. и той же мысли въ различныхъ, все въ боле и боле сжатыхъ формахъ рчи, по мр приближенія къ концу.
Вотъ этотъ разговоръ:
Лизида. Но какъ можешь ты отрицать то, что я видла?
Энрике. Отрицая, что ты это видла.
Лизида. Разв ты не былъ на улиц тнью ея дома.
Энрике. Былъ.
Лизида. Статуею на его террас на зар?
Энрике. Былъ.
Лизида. Разв ты не писалъ ей?
Энрике. Не отрицаю, писалъ.
Лизида. Разв ночь не прикрывала своимъ темнымъ плащомъ ваши любовныя похожденія.
Энрике. Признаюсь, я говорилъ съ нею однажды ночью.
Лизида. А это разв не ея шарфъ?
Энрике. Я полагаю, что онъ былъ ея.
Лизида. А въ такомъ случа, что же все это значитъ? Разв видаться, говорить, переписываться съ нею, носить на ше ея шарфъ, слдить за нею, проводить ночи у ея балкона — не значитъ любить ее? Скажи же мн, Энрике, прошу тебя, какъ это называется, чтобы я не оставалась въ невдніи относительно такой простой вещи.
Энрике. Я объясню все это примромъ. Хитрый охотникъ, желая поразить птицу на лету, мтитъ не въ нее, по нсколько впередъ, принимая въ разсчетъ ея полетъ и сопротивленіе втра. Искусный морякъ, умющій налагать узду на море во время бури, не направляетъ свою ладью прямо въ желанную пристань, но уклоняется въ сторону, избгаетъ борьбы съ бурными волнами и наконецъ причаливаетъ къ гавани. Полководецъ, желающій овладть крпостью, производитъ въ окрестностяхъ ея фальшивую тревогу, обманываетъ гарнизонъ шумомъ битвы и беретъ ее тогда, когда она совсмъ не ожидаетъ нападенія. Такимъ образомъ везд сила уступаетъ искусству. Такъ точно мина, заложенная въ глубин земли, этотъ искусственный вулканъ распространяетъ свое дйствіе не на ту только часть поверхности, подъ которой заключены вс ея ужасы, но, вспыхивая тамъ, производитъ взрывы въ другихъ мстахъ, тамъ блеснетъ, какъ молнія, здсь загремитъ, какъ громъ. Итакъ, если моя любовь подобна охотнику въ воздушной области или носящемуся по коварнымъ волнамъ моряку, если она полководецъ въ битвахъ съ ревностью, если она мина, пламя которой съ неудержимой силой рвется наружу, что-же удивительнаго, что мн приходится скрывать мои чувства? Пусть этотъ шарфъ будетъ порукой, что я, какъ искуственный волканъ, морякъ, полководецъ, охотникъ, огнемъ, водой, землей или воздухомъ достигну моей цли, возьму приступомъ мою крпость и добычу. (Вручаетъ ей шарфъ).
Лизида. Неужели вы думаете, что ваши льстивыя слова и этотъ шарфъ заставятъ меня забыть нанесенную обиду. Нтъ, Энрике, я женщина настолько гордая, что не желаю, чтобъ меня любили изъ мщенія или вслдствіе страха или каприза. Кто ищетъ моей любви, тотъ долженъ любить меня ради меня самой и не имть другихъ побужденіи, кром желанія любить 1).—
1) Lisid. Pues como podeis negarme
Lo mismo que yo estoy viendo?
Enriq. Negando que vos lo veis.
Lisid. No fuisteis en el passeo
Sombra de su casa?
Enriq. Si.
Lisid. Estatua de su terrero
No os hall el Alva?
Enriq. Lisid.
Enriq. Es verdad.
No la escrivisleis?
No niego,
Que escrivi.
Lis. No fu&egrave, la noche
De amantes delitos vueslros.
Capa obscura?
Enriq. Que la habit
Alguna noche os confiesso.
Lisid. No es suya essa vanda?
Enriq. Suva.
Pienso que fu.
Lisid. Pues que es esto?
Si ver, si hablar, si escrivir,
Si traer su vanda al cuello,
Si seguir, si desvelar,
No es ainar, yo, Enrique, os ruego
Me digais como se llama,
Y no ignore go mas tiempo
Una cosa que es tan facil.
Enriq. Respondaos un arguniento:
El astuto cazador,
Que en lo rapide del buelo
Place un atoino de pluma
Blanco veloz del acierlo,
No adonde la caza est
Pone la mira, advirtiendo.
Que para que el vienta peche,
Le importa engaar el viento.
El marinere ingenise,
Que al mar desbocado у fiero,
Monstruo de nalurnleza,
Hall yugo, у puso freno,
No al puerto que solicita
Pone la proa, que haciendo
Puntas al agua, desmiente
Sus iras, y toma puerto.
El capitali que esta fuerza
Intenla ganar, primero
En aquella toca al arma,
Y con marciales estruendos
Engaa a la tierra, que
Mal prevenida del riesgo
La esperaba, assi la fuerza
Le da partido al ingenio.
La mina, que en las entranas
De la tierra estreno el centre,
Artificioso volcan,
Inventado Mongibelo,
No donde prenado oculta
Abismos de horror inmensos
Hace el efecto, porque,
Enganango al mismo fuego,
Aqui concilie, alla aborta,
Alli es rayo y aqui trueno.
Pues si es cazador ini amor
En las campanas del viento,
Si en el mar de sus fortunas
Inconstante marinero,
Si es caudillo victorioso
En las guerras de sus zelos:
Si fuego mal res’slido,
En mina de tantos pechos,
Que inucho enganasse en mi
Tantes amantes afeclos?
Sea esta vanda testigo,
Porque, volcan, marinero,
Capitan, y cazador,
En fuego, agua, tierra, y viento,
Logre, tenga, alcanze, y tome
Ruina, caza, triunfo, у puerto.
(Dale la vanda).
Lisid. Bien pensareis que mis quexas,
Mal lisonjeadas con esso,
Os remitan de mi agravio
Las sinrazones del vuestro.
No, Enrique, yo soy muger
Tan sobervia, que no quiero
Ser querida por venganza,
Por tema, ni por desprecio.
El que mi me ha de querer,
Por mi ha de ser, no teniendo
Convenienctas en quererme
Mas que quererme.
Jorn. II.
Изъ сдланнаго нами обзора нсколькихъ драмъ Кальдерона можно вывести заключеніе, что интрига у нихъ придумана весьма замысловато и остроумно. Необыкновенныя приключенія, неожиданныя превратности судьбы, передванія, поединки и всякаго рода недоразумнія постоянно чередуются между собою и поддерживаютъ живой интересъ къ главнымъ дйствующимъ лицамъ. Впрочемъ большинство сюжетовъ не вполн принадлежитъ ему. Многіе изъ нихъ заимствованы изъ книгъ ветхаго завта, какъ, напримръ, исторія возмущенія Авессалома {Эта драма отличается большимъ блескомъ и силою, хотя Кальдеронъ много заимствовалъ для нея у Тирсо де Молины.}, составляющая сюжетъ драмы, оканчивающейся сценою, въ которой несчастный принцъ, повисшій на дерев за волосы, умираетъ, проклиная свою красоту. Иные сюжеты взяты изъ греческой и римской исторіи, какъ-то El segundо Escipion (Второй Сципіонъ) и Duelоs de amor y lealtad (Борьба между любовью и врностью).— Послдняя пьеса относится къ исторіи Александра Великаго. Другіе и такихъ немало извлечены изъ ‘Превращеній’ {Число Кальдероновыхъ пьесь, заимствованныхъ изъ ‘Метаморфозъ’ Овидія, доходитъ по крайней мр до шести,— обстоятельство, достойное, вниманія, ибо оно свидтельствуетъ о направленіи его литературныхъ симпатій. Ни изъ какого другаго классика и ни изъ какого автора вообще Кальдеронъ не заимствовалъ столько, какъ изъ Овидія, любимаго поэта испанцевъ. Еще до Кальдерона появилось шесть различныхъ переводовъ ‘Метаморфозъ’. Don Quixote, ed. Clemencin, Tom. IV, 1835, p. 407.} Овидія, какъ-то Аполлонъ и Климена и Судьба Персея и Андромеды. Случалось Кальдерону, хотя и весьма рдко, обращаться за поисками матерьяла къ источникамъ мене извстнымъ такъ, напримръ, для пьесы La Gran Cnobia (Великая Зиновія) пришлось прибгнуть къ Требеллію Полліону и Флавію Вописку {Въ большей части случаевъ Кальдеронъ не прибгалъ къ оригиналамъ, а бралъ свой матерьялъ оттуда, гд находилъ это боле удобнымъ, при всемъ томъ, однакожъ, если сравнить описаніе торжественнаго възда Аврелія въ Римъ (въ III хорнад Великой Зиновіи) съ соотвтствующими мстами у Trebellius ‘Do Triginta Tyrannis’ (С. XXIX и проч.) nyVopiscus ‘Aurelianus’ С. XXXIII. XXXIV и проч., то является почти несомнннымъ, что онъ читалъ этихъ авторовъ. Однажды ему пришлось заимствовать изъ весьма страннаго источника или, точне, отнестись къ этому источнику весьма оригинальнымъ образомъ. Онъ заимствовалъ исторію султана Саладина изъ сборника разсказовъ Донъ Хуана Мануэля, извстнаго подъ именемъ Графъ Луканоръ (гл. 6) и назвалъ пьесу, основанную на этой исторіи, ‘El Conde Lucanor’, хотя, само собою разумется, герой пьесы Кальдерона не иметъ ничего общаго съ графомъ Луканоромъ, давшимъ имя сборнику Донъ Хуанъ Мануэля. Эта пьеса изобилуетъ многими прекрасными сценами. Въ 1661 г. въ XV том Comedies Escogidas появилась другая пьеса подъ этимъ же самымъ заглавіемъ, также приписанная Кальдерону. Въ предисловіи къ четвертой части своихъ произведеній, изданной въ Мадрит въ 1672 г., Кальдеронъ заявляетъ съ горечью объ этомъ подлог и просить друга, издавшаго эту часть, включить въ число его произведеній истиннаго ‘Conde Lucanor’, для того, чтобы явственне выставить его достоинства черезъ сопоставленіе его съ подложнымъ. Эта четвертая часть составляетъ большую рдкость: я нашелъ одинъ экземпляръ ея въ Венеціи въ библіотек св. Марка. Онъ принадлежалъ Апостоло Зено, изучавшему старинныхъ испанскихъ драматурговъ и не мало заимствовавшему у нихъ.}. Но, какъ уже было выше замчено, Кальдеронъ умлъ извлекать драматическій эффектъ изъ какого бы то, ни было матерьяла. Все_заимствованное имъ изъ исторіи появлялось на сцен преображенное и озаренное такимъ же блескомъ, какъ и то, что онъ почерпалъ изъ богатыхъ источниковъ своего собственнаго воображенія. Если избранный имъ сюжетъ легко укладывался въ излюбленныя формы творчества, то онъ большею частью воспроизводилъ факты въ томъ вид, въ какомъ онъ ихъ находилъ. Примромъ тому служитъ пьеса El sitio de Breil (Осада Бреды). Въ основ этой драмы лежитъ событіе, происшедшее въ 1624—1625 гг. и изображенное Кальдерономъ почти съ точностью лтописца. Драма эта всецло посвящена прославленію главнокомандующаго Спинолы, которому Кальдеронъ, вроятно, обязанъ многими изъ любопытныхъ подробностей, встрчающихся въ пьес {Таково, напримръ, встрчающееся въ начал пьесы точное обозначеніе численности солдатъ. Въ этой пьес Кальдеронъ относится съ большимъ уваженіемъ къ протестантамъ — вещь весьма рдкая въ испанской литератур и тмъ боле длающая чести Кальдерону. Веласкесъ, сопровождавшій маркиза Спинолу въ его путешествіи по Италіи, нарисовалъ лучшую изъ своихъ картинъ на тотъ же сюжетъ (Stirling’s Artists, Vol. II, p. 634). Гадъ (Hand Book, p. 152) считаетъ ее лучшею изъ историческихъ картинъ Веласкеса.}, и который, несомннно, лично присутствовалъ на ея представленіяхъ. То же самое можно сказать и о El postrer duelо de Espaa (Послдній поединокъ въ Испаніи), драм, основанной на послднемъ публичномъ поединк, происходившемъ съ высочайшаго разршенія въ Валльядолид, въ 1522 г., въ присутствіи Карла V. Событіе это по сопровождавшимъ его блестящимъ церемоніямъ и по своему рыцарскому духу превосходно подходило къ цлямъ Кальдерона {Пьеса эта заканчивается умышленнымъ анахронизмомъ — ршеніемъ императора обратиться къ пап Павлу III съ просьбою запретить на Триденсткомъ собор этого рода дуэли. Судя по ея послднимъ стихамъ, она была разыграна въ присутствіи короля,— обстоятельство, о которомъ не упоминается въ заглавномъ листк. Изображенный въ ней поединокъ одинъ изъ тхъ судебныхъ поединковъ, которые Сандоваль описываетъ съ такими подробностями. Hist. de Carlos V, Anvers, 1681, folio, Lib. XI, 8, 9.
Здсь, пожалуй, кстати будетъ припомнить, что столтіе спустя въ 1641 г. герцогъ Медина Сидонія отъ имени Филиппа IV предложилъ герцогу Браганцскому, въ то время королю Португаліи, ршить посредствомъ поединка споръ о правахъ на корону, которую тотъ только-что отвоевалъ у Испаніи, и, что всего замчательне — вызовъ этотъ былъ поддерживаемъ духовенствомъ въ трактат, отличавшемся большою ученостью, не лишенномъ остроумія и носившемъ заглавіе ‘Justilicacion moral en el Fuero de la Conciencia de la particular Batalla que el Excmo. Duque de Medina Sidonia ofreci al que fu de Braganza, por el Padre М. Thomas Hurtado’. (Antequera, 1641, 4-to). Какъ и слдовало ожидать, король Португальскій не принялъ вызова.}.
Но если избранный имъ сюжетъ по своему содержанію не вполн соотвтствовалъ его драматической теоріи, тогда онъ приспособлялъ его къ своимъ цлямъ такъ же безцеремонно, какъ если бы дло шло о сюжет, вполн имъ измышленномъ. Пьесы: Оружіе Красоты и Сильнйшее изъ волшебствъ — Любовь, {Пьесы ‘Las Armas de la Herniosura’, Tom. I и ‘Ei Magor Encanto Amor’, Tom. V содержитъ исторію Коріолана и Улисса. О нихъ было уже говорено выше.} представляютъ тому обильныя доказательства, а также драма Любовь и Ненависть (Afectos de odio у Amor), гд онъ настолько исказилъ главные факты жизни своей причудливой современницы Шведской королевы лристины, что трудно узнать ее. То же самое можно сказать о характер Петра Аррагонскаго въ его драм ‘Tr&egrave,s justicias en una’ (Три возмездія въ одномъ) и о дйствующихъ лицахъ изъ португальской исторіи, которыхъ онъ въ высшей степени идеализировалъ въ своихъ пьесахъ ‘Gustos y disgustos’ (Радость и Горе) и Непоколебимый принцъ {Въ предисловіи ко второму тому нмецкаго перевода произведеній Кальрона, сдланнаго Мальсбергомъ (Leipzig, 1819, in 12), встрчаются справедливыя, хотя уже слишкомъ утонченныя замчанія, относительно того, какимъ образомъ Кальдеронъ воспользовался исторіею Португаліи въ своей пьес Gustos y disgustos.}. Что до англійскихъ читателей, то для нихъ самымъ нагляднымъ примромъ искаженія исторіи можетъ служить драма ‘Cisma de Inglaterra’ (Ересь въ Англіи), героями которой являются Анна Болэйнъ и кардиналъ Вульси. Этотъ послдній по низверженіи своемъ представленъ вымаливающимъ у Катерины Аррагонской кусокъ насущнаго хлба, и одновременно съ этимъ выведенъ Генрихъ VIII, кающійся въ произведенномъ имъ религіозномъ раскол и дающій общаніе выдать свою дочь Марію замужъ за испанскаго короля Филиппа II {Comedias, 1760. Tom. IV. См. Ueber die Kirchentrennung von England, von F. W. V. Schmidt, Berlin, 1819, in 12, брошюру весьма любопытную, хотя нсколько преувеличивающую художественныя достоинства пьесы Кальдерона. Нигд такъ ярко не выступаетъ глубокое внутреннее различіе между Шекспиромъ и Кальдерономъ, какъ въ сопоставленіи этой пьесы съ великою историческою драмою англійскаго драматурга ‘Генрихъ VIII’.}. Не мене безцеремонно обходится Кальдеронъ съ нравственными принципами. Въ пьесахъ его встрчаются на каждомъ шагу поединки и убійства, вызванные самыми ничтожными причинами, какъ, будто бы подобные поступки не заключали въ себ ничего безнравственнаго. Онъ вполн признаетъ за отцемъ и за братомъ полное право на жизнь дочери или сестры, провинившейся въ укрывательств своего любовника подъ домашнею кровлею {Изъ многихъ пьесъ Кальдерона мы можемъ прекрасно познакомиться и съ поединками и съ существовавшимъ тогда понятіемъ о женской чести. Для примра достаточно будетъ указать на дв изъ нихъ: ‘Casa con Dos Puertas’ и ‘El Escondido y la Tapada’.}. Королю Донъ-Педро ставится въ высокую заслугу оправданіе Гутьерре въ жестокомъ убійств своей жены. Сама Леонора, готовящаяся занять окровавленное ложе первой супруги убійцы, желаетъ, какъ мы видли, чтобы къ ней была примнена та же мра правосудія, какъ и къ невинной и прекрасной жертв, недвижимо лежащей у ея ногъ. Дйствительно, читая Кальдерона, невозможно не замтить, что главная цль его состоитъ въ томъ, чтобы возбудить живой лихорадочный интересъ въ публик какъ выборомъ сюжета, такъ и построеніемъ интриги, и что въ виду этой цли онъ постоянно кладетъ въ основу своихъ пьесъ преувеличенное понятіе о чувств чести, которое въ твоихъ утонченныхъ проявленіяхъ, конечно, не имло мста при двор Филиппа IV или Карла II. Чувство это, не смотря на обширное значеніе, придаваемое ему Кальдерономъ, никогда и нигд не могло быть руководствомъ въ личныхъ и общественныхъ отношеніяхъ, такъ какъ это повело бы къ потрясенію общественныхъ основъ и отравило бы самыя дорогія житейскія связи.
Здсь естественно возникаетъ у насъ вопросъ: откуда произошли эти нелпыя понятія о семейной чести и семейныхъ правахъ, встрчаемыя на.мы въ старинной испанской драм, начиная съ пьесъ Торреса Нахарро и достигающія такого преувеличенія въ пьесахъ Кальдерона?
Конечно, весьма трудно отвтить на этотъ вопросъ, какъ и на вс вопросы, касающіеся возникновенія и развитія національнаго характера, но — устраняя, какъ лишенное фактическаго основанія весьма распространенное мнніе, что старинныя испанскія понятія о семейной власти могли быть заимствованы у арабовъ — мы найдемъ, что старинные готскіе законы, относящіеся къ эпох, предшествовавшей маврскому вторженію и вполн отражавшіе въ себ національный характеръ до той поры, пока они не были замнены въ XIV вк Законникомъ (Partidas) Альфонса Мудраго, признавали туже страшно-жестокую систему семейныхъ отношеній, примръ которой встрчаемъ мы въ старинной драм. Въ этихъ законахъ, какъ и въ пьесахъ Кальдерона, все касающееся семейной чести предоставлялось семейной власти. Отецъ имлъ право лишить жизни обезчестившую его домъ жену или дочь, а въ случа смерти отца, эта же страшная власть предоставлялась брату относительно сестры или даже любовнику, если провинившаяся женщина была его невстою.
Не подлежитъ однако сомннію, что эти жестокіе законы, хотя и оффиціально возстановленные въ столь позднюю эпоху, какъ царствованіе св. Фердинанда, во времена Кальдерона утратили уже всякую силу, и убійство, ими правдываемое, было бы тогда сочтено за преступленіе въ Испаніи, какъ и во всякомъ другомъ образованномъ христіанскомъ государств. Съ другой же стороны, не можетъ быть ни малйшаго сомннія въ томъ, что законы эти примнялись на практик въ теченіе несравненно большаго промежутка времени, нежели то, которое прошло между ихъ отмною и эпохою Кальдерона и Филиппа IV. Вслдствіе этого преданіе объ ихъ господств еще жило въ народной памяти и поэзіи дозволительно было воскрешать ихъ страшные принципы давно уже повсюду утратившіе свою силу {Fuero Juzgo, ed. de la Academia, Madrid, 1815, folio. Lib. III, Tit, IV Leges 3—5 и 9. He слдуетъ забывать, что законы эти — готскіе законы, бывшіе въ дйствіи въ Испаніи до 700 г. по P. X., что это были законы христіанъ, не подпавшихъ подъ власть арабовъ, и что академія издала ихъ въ томъ вид, въ какомъ они были утверждены и введены въ дйствіе св. Фердинандомъ по завоеваніи Кордовы въ 1241 г.}.
Подобныя замчанія можно сдлать и относительно поединковъ. Мы имемъ много доказательствъ, что поединки были столь же часты въ Испаніи въ XIV и XV вкахъ, какъ и въ предшествующее время.
Но мы знаемъ также, что послдній поединокъ, разршенный королевскою властью, состоялся въ пору юности Карла V, и нтъ никакого повода предполагать, чтобы частные поединки, не говоря уже объ уличныхъ дракахъ были боле обыкновенны между рыцарской молодежью временъ Лопе-де-Веги, чмъ лондонскою и парижскою {Гоуель (Howell), прожившій цлый 1623 годъ въ Мадрит и имвшій случай близко ознакомиться съ высшимъ обществомъ города въ ту пору, когда драмы Лопе-де-Веги пользовались наибольшимъ успхомъ, говоритъ: ‘Здсь цлое столтіе не слышно о поединкахъ’. Одиннадцатое изданіе ‘Letters’, London, 1754, in-8, Book. I, Sect. 3, Letter 32. Figueroa (Plaa Universal, 1615, f. 270), свидтельствуетъ, что въ его время почти не было дуэлей ни въ городахъ, ни въ провинціи. Въ слдующемъ поколніи, впрочемъ дуэли стали чаще, судя по преніямъ о законахъ относительно ‘Duello’ въ ‘Solo Madrid es Corte, por Alonso Nunez de Castro’, 1658, гд говорится, что дуэли были также обыкновенны, какъ подводные камни на Средиземномъ мор и бури на океан, f. 100 b.}. Но сохранявшееся преданіе о временахъ господства поединковъ служило вполн достаточнымъ оправданіемъ для драматурга, главной цлью котораго было возбудить живой и сильный интересъ въ публик. Въ одной изъ пьесъ Барріоса встрчается восемь поединковъ, а въ другой двнадцать {‘El Canto Junto al Encanto’ и ‘Pedir Favor’.}, — количество, превосходящее всякую мру и объяснимое лишь сдланнымъ нами предположеніемъ.
Можетъ быть самая нелпость подобныхъ представленій длала ихъ сравнительно безвредными. Въ эпоху господства австрійской династіи въ Испаніи казалось до такой степени невроятнымъ, чтобы братъ убилъ сестру изъ-за того только, что засталъ ее съ любовникомъ въ своемъ дом, или чтобы одинъ кавалеръ вступалъ на улиц въ битву съ другимъ, чтобы помшать ему преслдовать женщину противъ ея воли, что изображеніе подобныхъ дйствій на сцен не могло служить заразительнымъ примромъ. Тмъ не мене безнравственное направленіе испанской драмы не прошло незамченнымъ даже въ ту пору, когда слава Кальдерона достигла своего зенита. Aprobacion, приложенное Мануэлемъ де Гуэрра-и-Рибера, однимъ изъ восторженныхъ почитателей Кальдерона, къ изданію его пьесъ 1683 года, гд онъ восхваляетъ по только своего друга, но и громадное количество драмъ, созданныхъ и прославленныхъ его геніемъ — вызвало нападки на театръ, подобныя тмъ, какимъ онъ подвергался два раза во времена Лопе. Опрометчивое замчаніе де Гуэрры вызвало четыре анонимныя возраженія и два, подписанныя именами Пуенде де Мендозы и Наварро. Послдній поступилъ довольно оригинально, отвтивъ печатно на самозащиту Гуерры, из. встную только въ рукописи. Но вс эти препирательства происходили на почв церковныхъ законовъ и сочиненій отцовъ церкви и мало касались общественной вразственности и соціальныхъ по рядковъ и потому они закончились такимъ же точно образомъ, какъ и предшествующія нападки того же рода, т. е. побдою театра {Вопросъ этотъ не былъ никогда окончательно ршенъ со времени возникшихъ по поводу его препирательствъ въ царствованіе Филиппа II и Филиппа III, какъ было уже замчено выше въ гл. XXI и какъ это видно изъ Approbаtіо и омы-де-Авелльянеды, приложеннаго къ тому XXII, 1665 г., Comedias Escogid as. Это извстное и достойное уваженія духовное лицо сочло необходимымъ уклониться отъ трактуемаго вопроса и сказать нсколько словъ въ защиту театра отъ нападеній, въ то время весьма обычныхъ, хотя и не дошедшихъ до насъ. Изложеніе этихъ споровъ возникшихъ между 1682 и 1685 гг. и перешедшихъ въ открытый разрывъ лучше, всего прочесть въ ‘Apelacion al Tribunal de los Doctos’, Madrid, 1752, 4-to, которое въ сущности есть ничто иное, какъ самозащита Гуерры, написанная имъ въ 1683, но изданная только въ 1752), и въ ‘Discursos contra los que defienden el Uso de bis Comedias, por Gonzalo Navarro’, Madrid, 1084, 4-to, служившее отвтомъ на послднее и на другія сочиненія того же рода. Число трактатовъ, изданныхъ по этому вопросу, было весьма обширно. Благодаря, быть можетъ, слабости Карла II, была сдлана серьезная и едва не удавшаяся попытка совершенно закрыть театры.}.
Пьесы Кальдерона и писателей его школы продолжали по прежнему часто даваться на сцен и пользовались тмъ же успхомъ.
Впрочемъ Кальдеронъ для возбужденія интереса не ограничивался одной потрясающей Фабулой, основанной ни семейномъ деспотизм и поединкахъ, онъ часто прибгалъ къ лестнымъ намекамъ на современныя ему личности и на текущія событія,— намекамъ, которые по его мннію, могли быть пріятны какъ придворной, такъ и простой городской публик.
Такъ напримръ въ пьес ‘Шарфъ и Цвтокъ’ герой, только-что вернувшійся Изъ Мадрита. длаетъ своему повелителю, герцогу Флорентинскому боле чмъ въ двухъ стахъ стихахъ, блестящее описаніе церемоніи принесенія присяги въ 1732 г. принцемъ Бальтазаромъ при принятіи имъ титула принца Астурійскаго. Мсто это, какъ по живости разсказа, такъ и по заключавшимся въ немъ восхваленіямъ короля и королевской фамиліи, должно было производить не малый эффектъ на сцен {Описаніе прогулки Филиппа IV верхомъ по улицамъ Мадрита напоминаетъ шекспировское описаніе подобной прогулки Болинброка по улицамъ Лондона, хотя сопоставленіе ихъ между собою окажется не въ пользу испанскаго поэта (Jorn. І). Насколько Кальдеронъ былъ точенъ въ описаніи фактовъ, приводимыхъ въ этой пьес, можно судить по оффиціальному отчету ‘Juraniento del Principe Baltasar’, 1632, составленному Антоніо Уртадо-де-Мендозою и вышедшему вторымъ изданіемъ, отпечатаннымъ по распоряженію правительства въ королевской типографіи, въ 1665 г. Еще лучшимъ подтвержденіемъ выше сказаннаго можетъ, пожалуй, служить мене оффиціальный отчетъ о той же церемоніи составленный Хуаномъ Гомецомъ де-Мора, 1632 г.}. Дале въ комедіи ‘El Escondido y la Tapada’ (Спрятанный и Замаскированная) мы встрчаемъ въ высшей степени интересное описаніе осады Валенсіи на рк По, въ 1635 г. {Мсто это отличается чисто испанскимъ способомъ выраженія. Герой говоритъ:
En Italia estaba,
Guando la loca arogancia
Del Frances, sobre
Valencia Del Po, ec.
Jorn. I.}, и въ ‘No hay cosa como callar’ (Нтъ ничего лучше молчанія) попадаются частые намеки на побду, одержанную надъ принцемъ Конде при Фонтарабіи, въ 1639 г. {Кальдеронъ преувеличиваетъ значеніе этой побды, но въ упоминаніи о ней не замтно у него нималйшаго намренія задть самолюбіе французовъ: до такой степени онъ былъ всегда остороженъ и деликатенъ въ своихъ выраженіяхъ. См. Tom. X, Comedias.} Въ пьес ‘Guardate des agua mausa’ (Тихія воды глубоки) помшено блестящее описаніе встрчи, устроенной въ Мадрит, въ 1649 г., второй жен Филиппа IV, въ пышныхъ церемоніяхъ которой Кальдеронъ принималъ участіе, сочиняя приличные случаю надписи {Въ ‘Gurdate de la Agua Mansa’ находится весьма пространное описаніе тріумфальной арки, воздвигнутый по плану Кальдерона, разукрасившаго ее аллегорическими фигурами и надписями на латинскомъ и испанскомъ языкахъ. (Jornada III). Въ честь брака Филиппа IV съ Маріаною Австрійскою появилась въ 1650 году весьма странная книга, заключавшая боліе ста страницъ самой высокопарной лести и принадлежащая перу Іосифа Пелисера де-Товара. Заглавіе ея ‘Alma de la Gloria de Espaa, ec., Epita la mi о D. O. C. al Rey Nuestro Seor’. Книга эта, сколько мн извстно, представляетъ собой единственный обращикъ эпиталамы, растянутый на цлый томъ и написанный всплошь прозою. О самой церемоніи бракосочетанія и възда молодыхъ въ Мадритъ и проч., См. Florez, Reynas Catolicas, Tom. II, 2 ed. 1770, рр. 953 sqq.}. Въ пьес ‘La purpura de la rosa’. (Пурпуръ розы), въ основу которой положена исторія Венеры и Адониса и которая была написана, по случаю Пиренейскаго мира и брака инфанты съ Людовикомъ XIV, въ 1660 г.— содержится все, что только могло быть сказано по этому поводу любимымъ поэтомъ, какъ въ loa, по счастію сохранившемся, такъ и въ самой пьес {Здсь мы снова встрчаемся съ придворною угодливостью, которой былъ не чуждъ Кальдеронъ. Такъ, между прочимъ, онъ упорно стоитъ на томъ, что заключеніе Пиренейскаго мира и бракъ инфанты не стоялъ въ связи другъ съ другомъ, что бракъ этотъ событіе самостоятельное, переговоры о которомъ велись одновременно съ переговорами о мир, но совершенно независимо одни отъ другихъ’. Впрочемъ зрителямъ хорошо было извстно настоящее положеніе длъ, на самомъ же дл самая мысль объ этой двойной сдлк предназначенной для большаго скрпленія дружественныхъ отношеній между двумя государствами, принадлежитъ Филиппу IV. Mad. de Motteville, Mmoires d’Anne d’Autriche, 1750, Tom. V. pp. 295, 296, 301, 418.
Изъ ‘Viage del Rey Nuestro Seor D. Felipe IV el Grande la Frontera de Francia, por Leonardo del Castillo’. Madrid, 1667, 4-to. сочиненія, имющаго претензію на оффиціальное значеніе и содержащаго въ себ описаніе церемоній, устроенныхъ въ честь супружества инфанты, и заключенія мира видно, что всякій, разъ какъ Кальдеронъ ссылался на то или на другое изъ этихъ событій, онъ вполн былъ вренъ исторіи. Тоже самое замчаніе примняется ихъ пьес етида и Велей (Tetis у Реіео), очевидно написанной по тому же поводу и напечатанной въ Comedias Escogidas, Tom. XXIX, 1668. Это плохая драма, принадлежащая перу малоизвстнаго автора, Іосифа Болеа, была одной изъ тхъ пьесъ, которыя, по словамъ Кастильо, были разыграны для увеселенія короля и двора во время ихъ путешествія. Пиренейскій миръ и супружество Людовика XIV съ инфантою, какъ гласитъ современная хроника, имли своимъ послдствіемъ весьма оригинальное событіе, происшедшее въ слдующемъ году, именно канонизацію высоко благороднаго испанца омы Виллануевы, на котораго пала эта честь по выбору папы Александра VI, какъ на святаго, наиболе способнаго ходатая передъ Богомъ, о мир между двумя могущественными державами. См. ‘Relacion de las Fiestas que el real Convento de San Augustin de la Cindad de Corhola а celebrado la Canonicacion de S-to Tomas de Villanueva’, 4-to, s. а. p. 2.}. Можно было бы привести еще нсколько примровъ, но я считаю это излишнимъ. Кальдеронъ одинаково принималъ въ разсчетъ какъ настроеніе придворныхъ сферъ, такъ и направленіе современнаго національнаго чувства. Въ своей пьес ‘Второй Сципіонъ’ (El segundo Escipion), онъ даже нисходитъ до грубой лести къ несчастному и полоумному Карлу II, приравнивая его къ великому патріоту, котораго Мильтонъ называетъ ‘славою Рима’ {Это льстивое сравненіе по отношенію къ Карлу II тмъ боле ржетъ ухо что было сдлано поэтомъ въ преклонныхъ годахъ, такъ какъ при восшествіи Карла II на престолъ ему было 75 лтъ.
Но, во всякомъ случа, оно не такъ возмутительно, какъ безстыдные, въ нкоторомъ род даже кощунственные комплименты, расточаемые Филиппу IV, и королев, его супруг, въ странномъ auto, е1 Buen Retire’, разыгранномъ въ первый день праздника Corpus Christi по окончаніи постройки роскошнаго дворца, именемъ котораго и озаглавлено самое auto.
Однимъ изъ наиболе яркихъ примровъ ловкой погони за популярностью можетъ служить пьеса ‘Monstruo de la Fortuna’ (Чудо судьбы) совокупный трудъ Кальдерона, Монтальвана и Рохаса. Въ основу ея положена исторія Филиппы Катанеи, прачки, игравшей нкоторое время въ Неапол, въ начал XIV вка, весьма видную политическую роль и затмъ со всмъ ея семействомъ казненной самымъ жестокимъ и варварскимъ образомъ. Канва для пьесы была заимствована изъ поэмы Пьера Матье, въ которой была изложена жизнь и судьба Катанеи и которая была напечатана во Франціи въ 1618 г. и переведена на испанскій языкъ Хуаномъ Пабло-Мартиръ Ризо въ 1625 г. Цль французской поэмы была возбудить посредствомъ частыхъ намековъ общественную ненависть къ авантюристамъ эпохи Людовика XIII, въ род Кончини, Маршала д’Анкръ и его жены. Благодаря несогласіямъ, существовавшимъ въ ту пору между фракціею и Испаніей), всякое слово въ пьес Кальдерона должно было производить желаемое дйствіе на зрителей — испанцевъ. Существуетъ великолпный старинный англійскій переводъ книги Матье сдланный сэромъ Гокинсомъ, второе изданіе котораго появилось въ 1639 г. подъ заглавіемъ ‘Unhappy Prosperity expressed in the History of Elius Sejanus and Philippa the Catanian’.}.
Слогъ и стихосложеніе Кальдерона обладаютъ большими достоинствами, хотя въ томъ и въ другомъ сказываются иногда недостатки, свойственные его времени. Блескъ и эффектъ составляли главную его цль, которой онъ легко достигалъ. Особенно въ своихъ раннихъ пьесахъ онъ впадаетъ въ напыщенную изысканность своего времени, въ своего рода эвфуизмъ, который Гонгора и его послдователи называютъ ‘изящнымъ стилемъ’ (Estilo culto). Къ этому разряду драмъ принадлежатъ ‘Lances de amor y fortune’ (Привратности любви и счастія) ‘Duelos de amor y lealtad (Борьба любви и врности). Но въ ‘Mananas de abril y mayo’ (Апрльскія и майскія утра) и въ ‘No hay burlas con el amor (Нельзя шутить съ любовью) онъ жестоко осмиваетъ этотъ же самый стиль. Въ прекрасныхъ пьесахъ ‘La Senofa у la criada’ (Госпожа и служанка) и ‘El secreto a voces’ (Открытая тайна) мы не встрчаемъ слдовъ такого стиля. Въ этомъ случа Кальдеронъ слдовалъ примру многихъ извстныхъ писателей, которые то примнялись къ литературной мод своего времени, то порицали и уклонялись отъ нея {Нкоторыя изъ лучшихъ пьесъ Кальдерона мстами обезображены вторженіемъ этого estilo culto, такъ напр. ‘Principe Constante’, ‘La Vida es Sueo’, ‘El Mayor Monstruo’ и ‘El Mdico de su Honra’. Но извстно, что вс эти пьесы были произведеніями его юности, такъ какъ появились въ двухъ томахъ, изданныхъ его братомъ въ 1635 и 1637 гг.}. При всемъ томъ однакожъ стихи Кальдерона всюду очаровываютъ насъ плнительною мелодіею-всюду онъ пользуется богатымъ разнообразіемъ стихотворнаго размра, образцы котораго находилъ въ испанской и итальянской поэзіи. Вы у него встртите осьмистопные стансы, ‘terza rima’. сонеты, silvas, liras, различныя формы redondillas и романсы asonantes и consonantes. Онъ мастерски владетъ языкомъ и, благодаря этому, то подымается до высокаго тона, свойственнаго испанской національной драмъ, то нисходитъ въ погон за расположеніемъ толпы до пошлыхъ шутокъ, совершенно недостойныхъ его генія {Кальдеронъ никогда не писалъ блыхъ стиховъ, къ которымъ по временамъ прибгалъ Лопе. Повствовательная часть его Comedias, равно какъ и пьесъ другихъ драматурговъ, часто издавались отдльно въ форм народныхъ романсовъ. Обращикомъ подобныхъ романсовъ, можетъ служить рчь тетрарха въ ‘El Maior Monstruo’ Jorn. II, начинающаяся словами ‘Si todas quantas desdichas’. Кром упомянутыхъ въ текст стихотворныхъ формъ, Кальдеронъ иногда включалъ въ свои пьесы gl osas, прекрасный обращикъ которыхъ можно встртить въ пьес ‘Любовь посл смерти’, Jorn. II, начиняющійся словами ‘No es menester que digais’. Я нарочно упомянулъ объ этихъ glosas потому, что другія подобныя имъ тонкости версификаціи Кальдерона не такъ-то легко найти. Tom. V, р. 370.}.
Мы не должны, однако, измрять достоинства Кальдерона мркой его современниковъ. Мы отстоимъ отъ него слишкомъ далеко, чтобы судить его съ пристрастіемъ, намъ нечего скрывать его недостатки или преувеличивать его достоинства. Намъ слдуетъ подвести итогъ всмъ его усиліямъ въ дл улучшенія театра, опредлить, что онъ сдлалъ для двухъ главныхъ формъ драмы — комедіи и трагедіи.
Несомннно, что Кальдерону пришлось начать свою драматическую дятельность при самыхъ благопріятныхъ обстоятельствахъ, а сохраненіе умственныхъ способностей до глубокой старости, когда большинство людей утрачиваетъ ихъ, дало ему возможность сохранить долгое время высокое положеніе, пріобртенное имъ въ молодости. Геній его съ самаго начала принялъ свойственное ему направленіе и сохранилъ его до конца. Четырнадцати лтъ отъ роду онъ пишетъ пьесу, которую спустя шестьдесятъ лтъ считаютъ достойной быть включенною въ списокъ своихъ драмъ, доставленный имъ для адмирала Кастиліи {‘El Carro del Cielo’, по словамъ Веры Тассиса, была написана Кальдерономъ въ четырнадцатилтнемъ возраст, но къ сожалнію я не могъ отыскать ее.}. На тридцать шестомъ году жизни, по смерти Лопе де Веги, онъ остается безъ соперниковъ. Въ слдующемъ за тмъ году его призываютъ ко двору Филиппа IV. одного изъ наиболе щедрыхъ покровителей испанскаго театра, и съ этого времени до самой его смерти судьба драмы почти настолько же находится въ рукахъ Кальдерона, насколько она находилась до этого въ рукахъ Лопе. Сорокъ пять его большихъ пьесъ, а можетъ быть и больше, давались на великолпныхъ сценахъ, устроенныхъ при различныхъ королевскихъ дворцахъ въ Мадрит и его окрестностяхъ. Нкоторыя изъ этихъ пьесъ были поставлены съ большими издержками и большой роскошью, какъ-то Los tr&egrave,s mayo resprodigіоs (Три величайшія чуда). Представленіе каждаго изъ трехъ актовъ этой пьесы происходило подъ открытымъ небомъ, на особой сцен и исполнялось отдльною труппою {Но хотя сцена и исполнители мнялись, публика оставалась на своихъ мстахъ. Зрлище должно было быть блестящее и описаніе его въ приложенномъ къ пьес loa весьма оригинально.}. Пьеса ‘El mayor encanto amor’ (Любовь — высшее волшебство) играна была на пловучемъ театръ, воздвигнутомъ расточительнымъ графомъ, герцогомъ Оливаресомъ на искусственномъ бассейн въ садахъ Buen Retiro {Фактъ этотъ подтверждается заглавіемъ пьесы и граціозный намекъ на него встрчается въ заключительныхъ стихахъ ея:
Fu el aqua tan dichosa,
En esta noche felice,
Que rnerecia ser teatro.
(Вода была такъ счастлива въ эту чудную ночь, что удостоилась служить мстомъ дйствія).
Вода, однако не была вполн спокойна въ первый вечеръ: порывомъ втра разсяло флотилію, разогнало царственныхъ гостей и уничтожило ужинъ, приготовленный на одномъ изъ баркасовъ, устроенныхъ флорентинскимъ архитекторомъ Козимо Лотти. Это было 12 іюня 1639 г. Затмъ въ теченіе мсяца пьеса была повторена нсколько разъ и съ большимъ успхомъ.
Представленія эти стоили чудовищныхъ денегъ. Одно изъ нихъ, удостоенное присутствіемъ королевскаго семейства, стоило маркизу Геличе 46 тысячъ дукатовъ, а другое 30 тысячъ. Празднество Оливареса стоило еще больше, расходамъ-же по постановк пьесъ во дворц Филиппа IV не полагалось повидимому никакихъ границъ.}. Словомъ, по всему видно, что въ глазахъ двора и столицы Кальдеронъ занималъ первое мсто въ ряду любимйшихъ драматурговъ своего времени. Наложеніе это онъ удерживалъ за собою въ теченіе почти полстолтія и на восемьдесятъ второмъ году своей жизни написалъ свою послднюю драму ‘Hado y Devisa’, въ основу которой положилъ блестящіе вымыслы Боярдо и Аріосто {Такъ по крайней мр утверждаетъ Вера Тассисъ. См. также F. W. V. Schmidt, lieber die italienischen Heldengedichte, Berlin, 1820, 12-mo, pp. 269—280.}. Кальдеронъ не только былъ преемникомъ Лопе-де-Веги, но и пользовался такою же популярностью въ народ. Девяносто лтъ оба эти драматурга распоряжались судьбами испанской драмы и въ этотъ промежутокъ времени, отчасти черезъ своихъ подражателей и учениковъ, главнымъ же образомъ благодаря своимъ личнымъ трудамъ, придали ей такое вліяніе и значеніе, какого она не имла ни прежде, ни посл,
Кальдеронъ, впрочемъ, не предпринималъ коренныхъ измненій въ форм драмы. Только дв или три изъ его пьесъ были на половину для пнія, но даже и он по своей постройк не боле походили на оперу, чмъ остальныя пьесы и представляли не боле, какъ попытку удовлетворить роскоши двора и подражать настоящей опер, незадолго передъ тмъ заимствованной Франціей) у Италіи Лудовикомъ XIV, съ дворомъ котораго испанскій дворъ находился въ то время въ тсныхъ сношеніяхъ {Я уже прежде упоминалъ о двухъ серьезныхъ попыткахъ Кальдерона создать оперу. Пьеса ‘Лавръ Аполлона’ (Comedias, Tom. VI) носитъ названіе Fiesta de Zarzuela и о ней сказано (Jorn. I) ‘Se canta уже repzesenta’, такъ что она, по всей вроятности, состояла частью изъ пнія, частью изъ речитатива. О Zarzuelas, получившихъ свое имя отъ одного изъ увеселительныхъ королевскихъ дворцовъ, я буду говорить подробне, когда перейду къ Кандамо.}. Но этимъ все и кончилось. Кальдеронъ не только не создавалъ новыхъ формъ драматическаго искусства, но и не внесъ значительныхъ измненій въ формы, составленныя и установленныя Лопе де Вегою. Но онъ обнаружилъ боле техническаго мастерства въ построеніи плана фабулы и умлъ съ большимъ искусствомъ, чмъ Лопе де Вега, производить сценическіе эффекты {Гете, въ бесд съ Экерманномъ о Кальдерон, имлъ въ виду именно это качество его драмъ (Gesprche mit Goethe, Leipzig, 1837, Band I, p. 151). ‘Произведенія Кальдерона, говоритъ онъ, отличаются необыкновенною правильностью. Въ его пьесахъ нтъ ни одной черты, дйствіе которой на публику не было разсчитано напередъ. Это одинъ изъ тхъ писателей, который на ряду съ геніемъ былъ одаренъ величайшимъ умомъ’.}. Этимъ самымъ онъ сообщилъ драм новый колоритъ и въ извстныхъ отношеніяхъ новую физіономію. Драмы его гораздо, поэтичне по своему тону и стремленіямъ и мене близки къ правд и дйствительности, чмъ пьесы его великаго предшественника. Въ своихъ наиболе удачныхъ мстахъ, который къ тому же рдко гршатъ противъ нравственности, драма его какъ будто волшебствомъ переноситъ зрителя въ другой, боле роскошный міръ, гд все освщено невдомымъ и сверхъестественнымъ свтомъ, гд побужденія и страсти дйствующихъ лицъ до того превышаютъ дйствительность, что намъ необходимо сперва настроить высоко свои собственныя чувства, чтобы принять живое участіе въ происходящимъ передъ нами дйствіи и его исход. Въ этихъ то случаяхъ и сказывается сила Кальдерона. Жизнь и энергія, одушевляющая комическія части его драмы, и трогательная нжность, присущая ей въ мстахъ наиболе серьезныхъ и исполненныхъ трагизма, приводятъ насъ незамтно въ то возбужденное состояніе духа, въ которомъ наше воображеніе способно поддаться обаянію его увлекающаго таланта. Только въ такомъ состояніи духа мы можемъ позабыть присущее произведеніямъ Кальдерона смшеніе различныхъ формъ драмы и смшеніе мотивовъ драматической и лирической поэзіи.
Этотъ возвышенный тонъ и необходимое для поддержанія его постоянное напряженіе служатъ главнымъ отличіемъ Кальдерона отъ его предшественниковъ и составляютъ почти все то, что есть наиболе индивидуальнаго и характеричнаго въ отдльно взятыхъ достоинствахъ и недостаткахъ его произведеній. Благодаря этимъ свойствамъ онъ кажется мене доступнымъ, мене изящнымъ и мене естественнымъ, чмъ Лопе-де-Вега. Свойства эти придаютъ его слогу какую-то манерность, которая, не смотря на удивительное богатство и плавность его стихосложенія, иногда утомляетъ, а подчасъ даже отталкиваетъ насъ. Очи заставляютъ его до такой степени повторяться, что дйствующія лица его имютъ опредленные разъ навсегда характеры, и его герои съ своими слугами, героини съ своими наперсницами, старики и шуты {Большинство Кальдероновыхъ graciosos или шутовъ превосходно очерчены, какъ напр. въ пьесахъ: ‘La Vida es Sueo,’ ‘El Alcayde de si mismo,’ ‘Casa con Dos Puertas,’ ‘La Gran Zenobia,’ ‘La Dama Duende,’ etс.} напоминаютъ замаскированныя фигуры древняго театра, призванныя разыгрывать съ тми же аттрибутами и въ тхъ же самыхъ костюмахъ различныя интриги его разнообразныхъ пьесъ. Однимъ словомъ, благодаря этимъ свойствамъ своего таланта, Кальдеронъ смотрлъ на испанскую драму вообще, какъ на простую форму, въ предлахъ которой онъ считалъ себя вправ предаваться всмъ капризамъ своего воображенія, по его велнію греки и римляне, языческія божества и сверхъестественныя виднія христіанскихъ преданій, являются передъ нами въ образ испанцевъ, надленныя испанскими обычаями и характерами, и принимаютъ участіе въ ряд замысловатыхъ и заманчивыхъ приключеній приводящихъ ихъ къ катастроф.
Въ примненіи этой теоріи къ испанской драм, Кальдеронъ, какъ мы видли, иногда и достигаетъ своей цли, иногда же совсмъ минуетъ ее. Но даже при удач успхъ его иметъ исключительный характеръ. Въ этихъ случаяхъ онъ обыкновенно выводитъ передъ нами одни лишь образцы идеальной красоты, идеальнаго блеска и совершенства, изображаетъ свтъ, какимъ бы онъ желалъ его видть, т. е. соисканнымъ изъ высшихъ элементовъ національнаго генія. Пылкій и серьозный энтузіазмъ стариннаго кастильскаго героизма, рыцарскія похожденія и понятія о чести въ новйшемъ придворномъ дух, грандіозныя проявленія личной преданности королю, сдержанная, но страстная любовь, которая, при тогдашнемъ состояніи общества, гд она должна быть тщательно скрываема, становилась въ нкоторомъ род религіею сердца — все это находило себ въ драмахъ Кальдерона самое подходящее выраженіе. Разъ-удавалось ему увлечь насъ въ свой очарованный міръ,’блестящія чудеса котораго, были созданіемъ его собственнаго генія, и окружить насъ граціозными и прелестными образами, въ род Клары и Доны Ангелы, или героическими, въ род Тузани, Маріамны и Донъ Фердинанда, онъ достигалъ высшихъ предловъ и цли своего творчества. Тогда, онъ развертываетъ передъ нами величественную панораму идеальной драмы, въ основу которой положены наиболе чистые и Возвышенные элементы испанскаго національнаго характера и которая, при всхъ своихъ несовершенствахъ, должна занять подобающее мсто въ ряду необыкновенныхъ продуктовъ новой европейской поэзіи {Кальдеронъ, подобно многимъ другимъ испанскимъ драматургамъ, служилъ, какъ мы видли, неистощимымъ источникомъ вдохновенія для иностранныхъ драматурговъ. Наиболе заимствовали у него Младшій Корнель и Гоцци. Такъ напр. у Корнеля Les Enganements du hasard является подражаніемъ Los Empeоs de un Acaso, Le Feint Astrologue подражаніемъ El Astrologe fingido, сверхъ того его Circen L’Inconnu свидтельствуютъ объ его близкомъ знакомств и съ другими пьесами Кальдерона. Гоцци заимствовалъ сюжетъ Publico secreto изъ его Secreto Voces, сюжетъ Eco е Narciso изъ пьесы Кальдерона подъ тмъ же заглавіемъ и сюжетъ Due notti affanose изъ Gustos y Disgustos. Подобно Корнелю и Гоцци поступали и другіе писатели.
Я уже имлъ случай говорить о переводахъ произведеній Кальдерона и здсь нахожу нужнымъ упомянуть о лучшихъ изъ нихъ, съ обозначеніемъ времени ихъ появленія. На нмецкомъ язык появились слдующіе переводы, въ которыхъ почти везд сохраненъ размръ и характеръ оригиналовъ, A. W, Schlegel, 1803—1809, въ двухъ томахъ въ 1845 г., Gries, 1815—1842, 8 томовъ,— Maisburg, 1819—1825, 6 томовъ,— Martin, 1844, 2 тома,— Eichendorff. Geistliche Schanspiele, [десять Autos] 1846—1853, 2 vols., Кром того Такъ (во второмъ том Spaniche Schauspile) перевелъ дв пьесы Кальдерона, одна неизвстная дама — дв пьесы, кардиналъ Дипенброкъ, 1855,— одну пьесу, Францъ Лоринперъ, 1855, одно Auto. На итальянскій языкъ — пьетро Монти перевелъ прозою, за исключеніемъ ‘Principe Constante,’ пятнадцать пьесъ, избранныхъ съ большимъ тщаніемъ и включенныхъ въ его Teatro Scelto, 4 vols. 1855. На французскомъ язык имется прозаическій переводъ Damas-Hinard, 3 vols., 1841—1844. На англійскій языкъ Edward Fitzgerald перевелъ въ 1853 шесть драмъ и въ томъ же году Denis Elorence Mecarthy шесть другихъ въ 2 томахъ. По этому послднему переводу, съумвшему везд сохранить размръ подлинника, англійскій читатель можетъ составить себ врное понятіе о стихосложеніи Кальдерона, а въ предисловіи къ нему онъ найдетъ указаніе на другіе переводы на англійскомъ язык. Не лишены также достоинствъ переводы Фицджеральда, хотя они сдланы блыми стихами, его поэтическій языкъ полонъ прелести и изящества. Въ сущности я сомнваюсь, чтобы испанскій короткій размръ могъ быть примненъ съ успхомъ къ англійскимъ переводамъ испанскихъ драматурговъ. Попытка въ этомъ род, увнчавшаяся, по моему мннію, наибольшимъ успхомъ, это переводъ Тренча пьесы Кальдерона ‘La Vida es Sueno,’ (Ліизнь есть сонъ), приложенной въ конц небольшаго томика, заключающаго въ себ біографію и разборъ произведеній Кальдерона (London, 1856).
Уже по напечатаніи предшествующей части этой замтки Макарти издалъ переводы двухъ пьесъ и одного auto Кальдерона, подъ заглавіемъ ‘Love,the greatest Enchantenent, the Sorceries of Sin, the Devotion of the Cross, from the Spanish of Calderon attempted strictly in the Spanish Asonante and other imitative Verse,’ 1861 и съ приложеніемъ en regard тщательно провреннаго текста испанскаго оригинала. Попытка Макарти, одна изъ самыхъ смлыхъ въ англійской поэзіи, исполнена, по моему мннію, весьма удачно не потому, чтобы испанскіе ассонансы вышли слишкомъ плавными и ощутительными для слуха въ англійскомъ стих, но потому, что въ этомъ перевод чисто испанскій духъ и характеръ Кальдерона воспроизведены поразительно хорошо. Можно сказать, что здсь Макарти превзошелъ самого себя, т. е. вс сдланные имъ прежде переводы. Кальдеронъ принадлежитъ къ числу тхъ поэтовъ, которые требуютъ полнаго воспроизведенія ихъ крайностей и странностей, какъ въ мысляхъ, такъ и въ образ ихъ выраженія, ибо только этимъ путемъ можно дать читателямъ врное понятіе о сущности ихъ поэтическаго генія. Макарти достигъ этого въ своемъ перевод въ такой степени, какую я до того считалъ невозможной. Никто боле его не способенъ дать англійскому читателю почувствовать, что есть наиболе характеристичнаго въ испанской драм и, пожалуй, вообще въ испанской поэзіи.
*) На русскомъ язык изъ Кальдерона переведено сравнительно немного. Въ 1860 г. покойный Костаревъ предпринялъ переводъ избранныхъ драмъ Кальдерона, но усплъ издать только дв пьесы (Врачъ своей чести и Жизнь есть сонъ). Въ 1884 г. въ Библіотек европейскихъ писателей издаваемой B. В. Чуйко, Кальдерону посвященъ цлый томикъ, въ которомъ помщены слдующія пьесы: Поклоненіе Кресту. Часъ отъ часу не легче (Peor esta que Estaba) и Алькадъ въ Саламе. Послдняя пьеса давно уже дается на сцен, хотя и въ другомъ перевод. Кром того С. А. Юрьевъ перевелъ три пьесы Кальдерона: Самъ у себя подъ стражей (играна на сцен), Саломейскій Алькадъ и и За тайное оскорбленіе тайное мщеніе. Прим. переводчика.}.

ГЛАВА XXV.

Драма посл Кальдерона.— Морето — Comedias de Figuron.— Рохасъ.— Пьесы, принадлежащія перу двухъ или нсколькихъ писателей.— Кубильо.— Лейва.— Кансеръ.— Энрике Гомесъ.— Сиглеръ,— Сарате.— Барріосъ.— Діаманте.— Хосъ.— Матосъ Фрагозо.— Солисъ.— Кандамо.— Зарзуэласъ.— Замора.— Каньисаресъ и другіе.— Упадокъ испанской драмы.

Блистательнйшій періодъ испанской драмы относится къ царствованію Филиппа IV, которое продолжалось съ 1621 по 1662 г. и захватило послднія четырнадцать лтъ жизни Лопе де Веги и тридцать наиболе счастливыхъ лтъ жизни Кальдерона. По прошествіи этого періода перемна въ драм становится очевидною. Школа Лопе была для нея эпохою свжести и энергіи молодости, а школа Кальдерона зрлости и постепеннаго упадка. Впрочемъ эта перемна еще не обозначилась рзко при жизни Кальдерона. Напротивъ, пока онъ былъ живъ, и въ особенности въ теченіе царствованія великаго его покровителя, упадокъ испанской драматической поэзіи былъ едва ощутителенъ, хотя уже замтны были дурные симптомы, не смотря на то, что Кальдеронъ имлъ тьму послдователей и произведенія его на сцен по прежнему встрчали восторженный пріемъ.
Изъ писателей школы Кальдерона, пользовавшихся наравн съ нимъ любовію публики, ближе всего подходилъ къ великому своему образцу. Августинъ Морето, о которомъ, къ ущербу исторіи испанской драмы, мы знаемъ весьма мало. Онъ родился въ Мадрит и былъ крещенъ 11-го апрля. Образованіе свое онъ получилъ главнымъ образомъ въ Алкал, между 1634 и 1639 гг. Поздне онъ перебрался въ Толедо, гд, постригшись въ монахи, поступилъ на службу къ кардиналу-архіепископу, а въ 1659 году удалился въ монастырь. Десять лтъ, спустя 1669 г., онъ умеръ, будучи всего пятидесяти одного года, завщавъ все, что имлъ, бднымъ {Скудными свдніями о Морето наука обязана Донъ Луису Фернанду Герра-и-Орбе. Свой тщательно собранный біографическій матеріалъ онъ включилъ въ свое превосходное изданіе ‘Comedias Escogidas’, помщенныхъ въ XXXIX том ‘Biblioleca de Autores Espaoles, 185’. Предположеніе, высказанное Ochoa (Teatro Espaol, Paris, Tom. IV, 1888. p. 248), что Морето принималъ участіе въ насильственной смерти Мединилльи,— предположеніе, никогда не внушавшее доврія, совершенно рушится вслдствіе открытія Донъ Луисомъ времени рожденія Морето, которое на основаніи собранныхъ имъ данныхъ нужно отнести къ 1618 году, т. е. за два года до смерти Медкпилльи. Что до сочиненій Морето, то я имю изданіе его Comedias, Tom. 1, Madrid, 1677 (Антоніо упоминаетъ объ изданіи 1654 г.), Tom. II, Valencia 1676, Tom. III, Madrid, 1’381, 4-to. Кром того у меня находится подъ руками до дюжины его пьесъ, не вошедшихъ ни въ одинъ изъ упомянутыхъ томовъ. Уже въ Lagrimas Panigiricas Монтальвана, 1639 (f. 48, а), Морето фигурируетъ, какъ извстный писатель, а два года спустя посл его смерти въ ‘Comedias Escogidas de los Dlejores Ingenios’, Tom. XXXVI, Madrid, 1671, напечатана пьеса ‘Santa Rosa del Peru’, два первые акта которой были, по слухамъ, его послднимъ произведеніемъ. Въ этомъ старинномъ сборник избранныхъ комедій (Comedias Escogidas) помщено до сорока шести пьесъ, приписываемыхъ всецло или отчасти Морето, — вское доказательство его популярности. Одна только изъ 46 пьесъ достоврно не принадлежитъ ему, это — ‘Condesa de Belflor’, (Tom. XXV, 1666, p. 18), которая есть ничто иное, какъ хорошо извстная пьеса Лопе ‘Perro del Hortellano’. Первымъ изъ появившихся въ печати произведеній Морето, насколько мн извстно, было ‘Loque inerece un soldado’ въ Diferentes Cоmediаs Tom. XLIV, 1650.}.
Три тома его пьесъ и довольно значительное число отдльныхъ комедій, никогда не собранныхъ въ одно цлое, были изданы въ промежутокъ между 1654 и 1681 г. Самъ же Морето въ теченіе извстнаго времени, повидимому, не иначе смотрлъ на нихъ, какъ на порожденіе безумія или грха. Въ нлхъ встрчаются вс извстныя формы драматическихъ произведеній современной имъ эпохи, и подобно тому, какъ въ драмахъ Кальдерона, вс эти формы незамтно переходятъ одна въ другую. При Морето театръ пользовался большею свободою, чмъ прежде, вслдствіе чего и духовныя пьесы его основаны большею частію на извстныхъ фактахъ изъ жизни святыхъ или на извстныхъ историческихъ событіяхъ, какъ напр. пьеса Los mas dichosos hermаnоs (Счастливйшіе братья), содержащая исторію семи спящихъ эфесскихъ юношей. Пьеса начинается съ заключенія братьевъ въ пещеру и оканчивается пробужденіемъ ихъ отъ чудодйственнаго двухсотлтняго сна {‘Los nias dichosos hermanos’ стоитъ первой въ третьемъ том. Хотя она и нсколько отступаетъ отъ прекрасной легенды, въ томъ вид, въ какомъ передаетъ ее Гиббонъ, но тмъ не мене въ ней замтна боле серьезная, чмъ это обыкновенно встрчается въ старинной испанской драм, попытка сохранить врность исторіи даже въ мелкихъ подробностяхъ сюжета.}. Нкоторыя изъ его произведеній принадлежатъ къ героическому роду, какъ напр. El Valiente justiciero de Castilla (Бравый Кастильскій судья), пьеса, исполненная драматизма и художественной силы, героемъ которой является Петръ жестокій, хотя въ ней, какъ и въ большинств пьесъ, выводящихъ личность этого государя, не соблюдена историческая истина. Большинство драмъ Морето принадлежитъ къ старинному, рыцарскому жанру, а въ тхъ изъ нихъ, которыя удаляются отъ него, Морето, слдуя требованіямъ современнаго вкуса, воспроизводитъ многія изъ національныхъ характеристическихъ особенностей той эпохи. Тмъ не мене въ одномъ отношеніи Морето удалось, если не вполн сообщить драм своихъ предшественниковъ новое направленіе, то сдлать шагъ къ тому.
Онъ преимущественно занимался психологической разработкой характеромъ, и въ этомъ отношеніи далеко оставляетъ за собой своихъ предшественниковъ. Первою его пьесою въ этомъ род была La tіа y la sоbrina (Тетушка и Племянница), напечатанная около 1654 г. Главными дйствующими лицами здсь являются вдова, желающая во что бы то ни стало выйдти замужъ и до смшнаго завидующая прелестямъ своей племянницы и офицеръ-хвастунъ и сластолюбецъ, надувающій вдовушку своими льстивыми рчами и подъ рукою завоевывающій сердце племянницы. Любопытно, что основный мотив этой пьесы, древнйшей изъ класса Comedia de figuron (названныхъ такъ по присутствію въ нихъ темной и каррикатурной личности, играющей довольно важную роль), заимствованъ у Лопе де Веги, въ произведеніяхъ котораго, какъ мы уже видли, встрчаются образцы боле или мене полные почти всхъ формъ драматическихъ произведеній, прочно утвердившихся впослдствіи на испанской сценъ {Comedias de Lope de Vega, Tom. XXIV, Zaragoza, 1641, f. 16.}.
Вторая попытка Морето въ этомъ род пользуется еще большею извстностью. Заглавіе ея El lindo Don Diego (Прекрасный Донъ Діего) обратилось въ пословицу {По моему мннію слово lindо, имло тогда обидное и двухсмысленное значеніе. Инфанта и ея отецъ Филиппъ IV посл перваго свиданія съ Людовикомъ XIV, до брака въ 1660 г., говоря о немъ, употребляли слово Undo. Mad. de Moitevile, Mmoires. Tom. V, 1750, рр. 398, 401.}. Въ ней чрезвычайно живо изображенъ характеръ Фата, увреннаго въ томъ, что ни одна женщина не можетъ устоять противъ его взгляда. Въ первой сцен онъ занятъ своимъ утреннимъ туалетомъ и высказываетъ искреннее презрніе къ боле благоразумному юнош, считающему пустою суетностью подобныя заботы о своей вншности. Сцена эта исполнена жизненной правды. Пьеса оканчивается заслуженнымъ наказаніемъ Фата: ловкая горничная, выдающая себя за богатую графиню. Женитъ его на себ.
Многія изъ пьесъ Морето, какъ напр., Trampa Adelante (Вертопрахъ), получили названіе со medias de gracioso, на томъ основаніи, что все дйствіе вертится на роли шута. Однажды ему вздумалось написать шуточный Фарсъ изъ жизни и подвиговъ Сида, но этотъ фарсъ не заслуживаетъ вниманія. Въ общемъ въ пьесахъ Морето преобладаетъ тонъ старинныхъ комедій, основанныхъ на любовной интриг, и хотя ему нердко приходится заимствовать сюжетъ у своихъ предшественниковъ и преимущественно у Лопе, но почти вс его передлки, превосходятъ своими достоинствами пьесы, послужившія имъ образцами и вытсняютъ ихъ со сцены {‘La tia y la sobrina’ (Тетушка и племянница) заимствована изъ пьесы Лопе ‘De quando аса nos Vino’, а ‘No puede ser’ (Это, невозможно) изъ ‘El mayor imposible’. О подражаніяхъ Морето встрчаются дльныя замчанія у Martinez de la Rosa, Obras, Paris, 1827,12-mo, Tom. II, рр. 443—446. Но доводы, приводимые въ оправданіе поэта, не могутъ заставить простить ему такого рода плагіатъ, какъ его пьеса Valiente Justicierе, почти всецло заимствованная изъ Infanzon de Illescas Лопе де Веги. Поэтъ и современникъ Морето, Cancer y Velasco въ одной изъ своихъ сатиръ изображаетъ Морето, сидящимъ со сверткомъ старинныхъ комедій и придумывающимъ, чтобы изъ нихъ выкрасть, съ тмъ, чтобы впослдствіи изуродовать похищенное (Obras, Madrid, 1761, 4-to, p. 113). Кансеръ не вполн однако правъ въ своихъ нападкахъ на Морето не по отношенію къ его литературной честности, а относительно его таланта.}.
Доказательствомъ этого можетъ служить лучшая изъ его пьесъ El desden con el desden (Нашла коса на камень), основная мысль которой заимствована имъ у Лопе изъ его Me lagros del desp recio, пьесы, давно уже сошедшей съ репертуара, между тмъ какъ комедія Морето до сихъ поръ считается однимъ изъ перловъ испанской сцены {Въ 1664 г. Мольеръ написалъ въ подражаніе ‘Desden con el desden’ свою ‘Princesse d’Elide’, по приказанію Людовика XIV, блестящимъ образомъ поставленную въ Версали въ присутствіи королевы и ея матери, которыя об были испанскими принцессами. Какъ любезность по отношенію къ королевамъ, представленіе произвело большой аффектъ, но какъ пьеса, Princesse d’Elide была неудачна и не удержалась на сцен, въ противоположность своему оригиналу, который извстенъ всюду, гд слышится испанскій языкъ. Существуетъ хорошій переводъ комедій Морето на нмецкій языкъ и она часто дается на нмецкихъ театрахъ. Другой, и по поему мннію весьма замчательный, переводъ ея находится у Dohrn, ‘Spanischen Dramen’ (Tom. II, 1842), въ немъ сохраненъ размръ оригинала, рифмы и assоnantes. Въ томъ же том можно найти прекрасный переводъ ‘Milagros del Desprecio’ Лопе де Веги.} Интрига этой пьесы замчательно проста и хорошо задумана, Діана, дочь и наслдница герцога Барселонскаго, не признаетъ любви и отказывается отъ замужества съ кмъ бы то ни было. Отецъ ея, недовольный подобнымъ неблагоразумнымъ ршеніемъ, разстраивающемъ вс его планы, приглашаетъ къ своему двору благороднйшихъ и красивйшихъ изъ сосднихъ принцевъ, устраиваетъ турниры и другія рыцарскія состязанія, чтобы дать молодымъ людямъ возможность заслужить любовь его дочери. Но Діана обходится со всми искателями ея руки не только съ одинаковою холодностью, но и съ дерзкимъ высокомріемъ до тхъ поръ, пока самолюбіе ея не затронуто поведеніемъ графа Ургела, который, притворяясь, что раздляетъ ея презрніе ко всему, что похоже на любовь, относится съ наружнымъ равнодушіемъ къ ея прелестямъ, — равнодушіемъ, подъ которымъ скрывается глубокое и страстное чувство.
Главное достоинство пьесы состоитъ въ поэтической обработк сюжета. Характеръ gracioso превосходно задуманъ и выполненъ, какъ въ большинств испанскихъ пьесъ онъ является наперсникомъ героя и своими тонкими продлками содйствуетъ ходу пьесы. Узнавъ въ самомъ начал отъ своего господина о положеніи длъ и о характер дамы его сердца, онъ въ слдующихъ стихахъ даетъ ему совтъ, заключающій основную мысль драмы.
‘Я выслушалъ васъ, сударь, внимательно и нисколько не удивлюсь успху. Въ сущности, сударь, казусъ этотъ повторяется ежедневно. Слушайте: когда я еще былъ совсмъ ребенкомъ, семья моя занималась уборкою винограда, земля была усыпана ягодами, но у меня не было ни малйшаго желанія сть ихъ. Черезъ нкоторое время и виноградъ развсили въ кухн на зиму, и я, видя его высоко, умиралъ отъ желанія пость его, и ползши однажды за нимъ, я упалъ и переломилъ себ ребро. Этотъ случай точь-въ-точь подходитъ къ вашему’ {Atento, Sefior, he estado,
Y el succeso no nie admira,
Porque esso, Seor, es cosa,
Que sucede cada dia.
Mira, siendo yo muchacho,
Auia en mi casa vendimia,
Y por el suelo las ubas
Nunca me danan codicia.
Pass este tiempo, y despues
Colgaron en la cocina
Las ubas para el Invierno,
Y yo viendolas arriba,
Kabiaua por comer dellas,
Tanlo que, trepando un dia
Por alcanarlas, cai,
Y me quebr las costillas.
Este es el case, el por el.
Jorn. I.}.
Въ этой пьес есть превосходная сцена, гд графъ, замтивъ, что Діана неравнодушна къ нему, признается ей чистосердечно въ своей любви, она же, пока еще владющая собой, не выдаетъ своихъ чувствъ и относится къ нему съ своимъ обычнымъ пренебреженіемъ. Графъ не мене ловко, чмъ она, справляется съ своимъ затруднительнымъ положеніемъ, завряя, что его признаніе входило въ программу его дйствій по отношенію къ ней. При этомъ открытіи Діана не въ силахъ боле сдерживать свою любовь и ея смущеніе содйствуетъ ускоренію развязки. Она съ своей стороны сознается въ страстной любви и выходитъ замужъ за графа.
Современникъ Морето и подобно ему выдляющійся изъ группы старинныхъ драматурговъ Франсиско Рохасъ, прославился еще задолго до смерти Кальдерона и повидимому пережилъ его. Онъ родился въ Толедо въ 1607 г., а въ 1641 г. былъ возведенъ въ санъ рыцаря ордена Сантъ-Яго, время его смерти неизвстно. Дна темя его пьесъ были изданы въ 1640 и 1645 гг., въ предисловіи ко второму онъ говоритъ объ изданіи третьяго, никогда не появлявшагося, такъ что въ настоящее время изъ его сочиненій имется всего 24 пьесы, содержащіяся въ двухъ поименованныхъ томахъ, и нсколько пьесъ, отдльно изданныхъ въ различное время {Изъ примчанія Веры Тассиса, приложеннаго къ первому тому Comedias Кальдерона, 1685 г., я заключаю, что первая пьеса Рохаса была напечатана въ 1635 г. Оба тома сочиненій Рохаса были перепечатаны въ Мадрит 1880 г. in 4′, и Licencias обоихъ помчены однимъ днемъ. Издатель перваго тома посвятилъ его извстному вельмож, а второй томъ посвященъ типографщикомъ самому издателю. Autos Рохаса находится въ Autos, Loas и проч., 1655 г., и въ ‘Navidad у Corpus Christi Festejados’, собранныхъ де Роблесомъ въ 1664 г. Его Autos не лучше и не хуже Autos его современниковъ.
Относительно покушенія на жизнь Рохаса въ 1638 г. и приблизительнаго времени его смерти см. любопытные факты, приводимые Ніакомъ въ Nachtrge, р. 90. Мало вроятно, впрочемъ, чтобы сказанное Шакомъ о Рохас относилось къ Рохасу-драматургу.}. Рохасъ несомннно принадлежитъ къ школ. Кальдерона, съ тою впрочемъ оговоркою, что онъ началъ свою карьеру слишкомъ рано, чтобы быть причисленнымъ къ разряду простыхъ подражателей. Если не по драматическому таланту, то по поэтическимъ достоинствамъуёгб» нужно поставить непосредственно подл Морето. Слдуетъ однако замтить, что онъ писалъ чрезвычайно небрежно и неровно. Пьесы его, озаглавленныя ‘No hay ser padre siendo rei’ (Король не можетъ быть отцомъ) и ‘Los aspides de Cleopatra’ (Зми Клеопатры) превосходятъ своею нелпостью почти вс испанскія героическія драмы, съ другой же стороны ‘Lo que son mujeres’ (Что такое женщины) и ‘Entre bobos arida el juego’ (Глупость здсь царствуетъ) одн изъ наилучшихъ въ разряд пьесъ, основанныхъ на любовной интриг {Его ‘Persiles y Sigismunds’ заимствована изъ романа Сервантеса, носящаго то-же заглавіе. Лесажъ, не пропускавшій никогда удобнаго случая пользоваться чужимъ, безцеремонно воспользовался его ‘Casarse por vengarse’ для своего разсказа Le Mariage de Vengeance’ (Gil Blas, Liv. IV, c. 4).}. Вообще же онъ имлъ боле успха въ изображеніи сильнымъ трагическихъ страстей.
Наилучшая пьеса его, до сихъ поръ удержавшаяся на сцен, это — ‘Del rey abajo ninguno’ (Никто, кром короля). Дйствіе происходитъ въ смутныя времена Альфонса XI и многія черты этой эпохи воспроизведены съ историческою врностью. Донъ-Гарсія, герой пьесы, сынъ Гарсіи Бернудо, замшаннаго въ заговор противъ отца царствующаго короля, скрывается вслдствіе этого подъ именемъ богатаго крестьянина и живетъ въ Кастаньяро близъ Толедо, не навлекая на себя подозрнія правительства. Король, желая отнять у мавровъ Алгезирасъ и не имя на то достаточно денежныхъ средствъ, обращается къ своимъ подданнымъ за добровольными приношеніями. Приношенія Гарсіи такъ громадны, что обращаютъ на себя вниманіе короля. Король желаетъ знать имя этого богатаго и врнаго подданнаго. Отвтъ, что это крестьянинъ, еще боле подстрекаетъ его любопытство и онъ ршается постить его въ Кастаньяро инкогнито, въ сопровожденіи только двухъ или трехъ изъ своихъ любимцевъ. Между тмъ Гарсію предупреждаютъ тайно объ ожидающей его чести, но вслдствіе неточности въ описаніи личности короля, онъ принимаетъ за него одно изъ лицъ его свиты.
На этой ошибк построена вся интрига пьесы. Придворный, котораго Гарсіи ошибочно принимаетъ за короля, влюбляется въ Бланку, жену Гарсія, и пытается ночью проникнуть въ ея спальню, полагая, что мужъ ея въ отсутствіи. Гарсія останавливаетъ его. У мужа, естественно, возникаетъ борьба между врноподданническимъ чувствомъ долга и щекотливымъ чувствомъ чести испанца. Мысль о мщеніи человку, котораго Гарсія принимаетъ за короля, не можетъ придти ему въ голову, и онъ не иметъ ни малйшаго подозрнія относительно своей жены, въ искренности и глубин привязанности которой онъ увренъ. Но намекъ самый ничтожный на любовную связь требуетъ кроваваго возмездія и у Гарсіи мгновенно созрваетъ ршеніе убить свою любимую жену. Однако, благодаря его колебаніямъ и проволочкамъ, ей удается бжать и явиться ко двору въ то самое время, когда Гарсія призванъ туда, чтобы удостоиться отъ короля наибольшей чести, которая, когда-либо выпадала на долю подданнаго. Представъ предъ лицо короля, онъ естественно открываетъ свою ошибку. Ему тотчасъ же все становится яснымъ и онъ хорошо знаетъ, что ему слдуетъ сдлать. Онъ немедленно отправляется въ сосднюю комнату, гд собирались придворные, однимъ ударомъ поражаетъ своего врага на смерть, возвращается съ окровавленнымъ кинжаломъ въ рук и передаетъ о случившемся, приводя въ свое единственное законное оправданіе фразу, давшую заглавіе пьес ‘Никто, кром короля’ не можетъ безнаказанно затронуть его честь.
Мало встрчается на испанскомъ язык боле поэтичныхъ пьесъ, чмъ эта, и еще меньшее количество ихъ проникнуто столь чистымъ національнымъ духомъ. Характеръ Гарсіи, мужественнаго и ршительнаго, очерченъ съ большимъ талантомъ и рзкими штрихами. Личность его жены одинаково прекрасно обрисована, въ противуположность ему, она вся кротость и терпніе, даже шутъ представляетъ въ высшей степени удачный образчикъ пародіи, соотвтствующей его положенію. Нкоторыя изъ описаній тоже превосходны. Такъ, напримръ, очаровательна картина мирной сельской жизни, не мене хороша сцена между Гарсіей и придворнымъ въ конц втораго дйствія, когда послдній украдкой проникаетъ въ комнату жены Гарсіи. Здсь изображена въ высшей степени правдиво и талантливо борьба между щекотливымъ чувствомъ чести испанца и его врноподданническими чувствами. Однимъ словомъ, если оставить въ сторон лучшія пьесы Лопе де-Веги и Кальдерона, пьеса Рохаса, безспорно, одна изъ наиболе эффектныхъ между старинными испанскими драмами {‘Del Rey abaxo Ninguno’ не разъ появлялась въ печати съ именемъ Кальдерона, который вроятно былъ бы не прочь прослыть ея авторомъ, но нтъ ни малйшаго сомннія въ томъ, чьему перу принадлежитъ она. Она помщена въ Comedias Sueltas Рохаса, но не въ полномъ собраніи его произведеній.}.
Рохасъ былъ хорошо извстенъ во Франціи. Тома Корнель написалъ пьесу въ подражаніе одной изъ его пьесъ, при чемъ мстами почти перевелъ Рохаса. Скарронъ въ своей ‘Jodelet’ поступалъ точно такъ же относительно другой пьесы Рохаса ‘Donde hay agravios no hay celo’ (Гд есть оскорбленіе, тамъ нтъ ревности), такъ, что вторая комедія, удержавшаяся на французской сцен, была подобно первой трагедіи и первой комедіи заимствована у испанцевъ {Пьеса Корнеля носитъ названіе ‘Don Bertrand de Cigarral’ (Oeuvres, Paris, 1758, 12-mo, Tom. I, p. 209) и въ посвященіи ея самъ авторъ указываетъ на сдланныя въ ней заимствованія ‘Jodelet’ Скаррона (Oeuvres, Paris, 1752, 12-mo, Tom. II, p. 73) — живо написанная комедія, представляетъ собою точнйшую копію съ пьесы Рохаса. Скарронъ не въ одной этой пьес, а постоянно заимствовалъ у испанскихъ драматурговъ.}.
Подобно многимъ другимъ изъ испанскихъ драматурговъ, Рохасъ написалъ нкоторыя изъ своихъ пьесъ въ сотрудничеств съ другими писателями. Франки въ своемъ похвальномъ слов Лопе де-Вег жалуется на этотъ способъ творчества на томъ основаніи, что пьеса, написанная въ сотрудничеств, боле похожа на заговоръ, чмъ на комедію, и что неизбжно различныя части ея страдаютъ отсутствуетъ единства тона и не образуютъ гармоническаго цлаго. Но не таково было общее мнніе того вка, между прочимъ, ему можетъ служить оправданіемъ успхъ Бомонта и Флетчера въ Англіи и масса драматическихъ произведеній девятнадцатаго вка во Франціи, вышедшихъ изъ-подъ пера двухъ писателей. При этомъ не слдуетъ забывать, что въ Испаніи вслдствіе самой постройки національной драмы, Фабула играла важную роль и многія изъ дйствующихъ лицъ имли настолько опредленные характеры, что подобное сотрудничество могло практиковаться успшне, чмъ на всякой другой сцен. Достоврно одно, что оно нигд не было такимъ обычнымъ явленіемъ, какъ въ Испанія {Въ большинств случаевъ въ сочиненіи пьесы участвовало, три лица, длившія ее между собою, согласно ея сценическому дленію на три jornadas. Въ обширномъ сборник комедій, напечатанномъ въ послдней половин семнадцатаго столтія въ сорока восьми томахъ найдется, я полагаю, до тридцати подобныхъ пьесъ. Между ними есть дв, писанныя шестью авторами. Одна пьеса въ честь Маркиза Каньете (Canete), была плодомъ совокупнаго труда девяти поэтовъ. Она издана отдльно и очень изящно въ Мадрит въ 1622 іи 4о.}.
Альваро Кубильо, упоминающій о Морето, какъ о своемъ современник и прославившіеся, какъ драматургъ, пожалуй еще ране его, говоритъ въ 1654 г., что онъ написалъ уже до сотни пьесъ. Но все это громадное количество пьесъ затеряно, за исключеніемъ десяти изданныхъ имъ самммъ и нсколькихъ напечатаееыхъ безъ его вдома, какъ то видно изъ его жалобъ. Въ числ изданныхъ имъ. двухъ-актная пьеса: ‘El rayo de Andalucia’ (‘Громовой ударъ въ Андалузіи), заимствованная изъ старинныхъ романсовъ о сыновьяхъ Лары, пользовалась при его жизни большимъ успхомъ. Впослдствіи ее совершенно затмила его простенькая комедія munecas de Marcela’ (Браслеты Марселы), основанная на первоначальной дтской любви молодой двушки. Одна изъ пьесъ Кубильо ‘El seor de Noche Buenas11 (Хозяинъ добрыхъ ночей) была первоначально издана подъ именемъ Антоніо Мендозы и не смотря на то, что Кубильо тотчасъ же заявилъ на нее свои права, по смерти обоихъ, она снова была включена въ число произведеній Мендозы — вское доказательство той непростительной небрежности, съ какой сплошь и рядомъ долгое время относились въ Испаніи къ авторскимъ правамъ.
Хотя ни одна изъ пьесъ Кубильо не отличается поэтическими достоинствами, но многія изъ нихъ написаны забавно, легко и естественно. Наилучшая изъ нихъ, это — ‘La perfecta casada’ (Образцовая жена). Характеръ героини, великодушной и любящей, очерченъ мастерски, съ врнымъ пониманіемъ того, что составляетъ прелесть женской природы. Съ другой стороны, его дв духовныя пьесы полны эксцентричностей и нелпостей, выходящихъ изъ всякихъ границъ. Одна изъ нихъ ‘San Miguelа’ (Св. Михаилъ) содержитъ въ первомъ акт исторію Каина и Авеля, во второмъ — Іоны, въ третьемъ — короля вестготскаго Байбы съ отдльнымъ заключеніемъ въ Форм виднія, изображающаго времена Карла V и его трехъ наслдниковъ {Десять пьесъ Кубильо помщенія въ Enano de las Musas (Madrid, 1654, 4-to), пять въ сборник Comedias Escogidas, изданномъ около 1660 г., и дв или три въ другихъ мстахъ. ‘Enano de las Musas’, это — сборникъ произведеній Кубильо, содержащій нсколько романсовъ и проч., и одну аллегорическую поэму ‘La Corte del Leon’, которая, по словамъ Антоніо, была напечатана въ 1625 г. и, какъ видно, имла успхъ, потому что выдержала нсколько изданіи. Но вообще лирическія произведенія Кубильо стоятъ ниже его комедіи. См. предисловіе и посвященіе въ ‘Enano’ и Монтальвановъ перечень драматическихъ писателей въ конц его Para Todos. Кубильо былъ еще живъ въ 1660 г.}.
Испанская сцена, по мр того, какъ мы приближаемся къ концу жизни Кальдерона, все боле и боле наводняется драматическими писателями, изъ всхъ силъ другъ передъ другомъ добивающимися пріобрсть народную любовь. Однимъ изъ нихъ былъ Франсиско де-Лейва, или Лейра, историческая пьеса котораго Mucio Escevola безсвязно и нелпо построена, между тмъ какъ, напротивъ, его El honor es lo primero (Честь прежде всего) и Dama Presidente (Дама-Президентъ) забавная комедія, приправленная краткими разсказами и апологами, отличающимися естественностью и остроуміемъ {Нсколько пьесъ Лейвы помщено въ сборник, напечатанномъ въ Мадрит, 1826—1834, и въ Comedias Escogidas, нкоторыя изъ нихъ изданы отдльными брошюрами. Но я не знаю въ точности, сколько онъ ихъ написалъ и не имю свдній объ его жизни. Его называютъ, то Антоніо, то Франсиско де-Лейва. Весьма возможно, что было два писателя, носившихъ одну и ту же фамилію.}. Другой драматургъ того же пошиба былъ Кансеръ-я-Веласко, поэмы котораго боле извстны, чмъ его комедіи, его комедія Muerte de Baldavinos (Смерть Бальдавиноса) вдается боле въ каррикатуру и грубый фарсъ, чмъ то было обыкновенно терпимо на столичныхъ театрахъ {Obras de Don Gernimo Cancer у Velasco, Madrid, 1861, 4-to. Первое изданіе произведеній Каіісера-и-Веласко помчено 1651 г. и Антоніо относитъ его смерть къ 1655 г. Его ‘Muerte de Baldavinos’, по предписанію инквизиціи, данному въ Севиль 24 мая 1781 г., запрещена за непристойность (‘par escandalosa y obscena’), также было наложено запрещеніе и на его ‘Vandolero de Flandes’ и по одиночк на вс еіо произведенія. Одна изъ пьесъ Веласко, написанная въ сотрудничеств съ Педро Розете и Антоніо Мартинесомъ, имла очевидною цлью снова снискать расположеніе церкви и вполн соотвтствуетъ этому намренію. Она озаглавлена ‘El Mejor Reprsentante san Gines’ и помщена въ Comedias Escogidas. Въ ней встрчаются нкоторыя, впрочемъ весьма незначительныя заимствованія изъ ‘Fingido Verdadero’ Лопе де-Веги. Герой пьесы, Св. Гинесъ, римскій актеръ, принявшій христіанство, на глазахъ у зрителей предается мученіямъ за свою игру въ пьес Поликарпа, заключавшей въ себ остроумную защиту христіанъ. Само преданіе, конечно, весьма нелпо, но драма читается съ интересомъ и мстами даже съ удовольствіемъ. Въ нее искусно вставлена любовная интрига. Кансеръ, какъ я полагаю, написалъ всего одну или дв пьесы безъ сотрудниковъ. Двнадцать пьесъ, приписываемыхъ ему въ Comedias Escogidas, были несомннно написаны имъ въ сотрудничеств съ Морето, Матосомъ Фрагозо и др. Его пять entremeses, напечатанныя въ 1659 г., помщены въ сборник, находящемся въ Париж въ Biblioth&egrave,que de l’Arsenal и содержащей, кром того, интермедіи Pedro Rosete, Luis Velez, Andres Gil Enriquez и Antonio Solis.}. Затмъ можно упомянуть еще о слдующихъ драматическихъ писателяхъ: Антоніо Энрике Гомец, сын португальскаго еврея, написавшемъ двадцать дв пьесы, ко-помстившемъ въ своихъ Acaderoias morales de las Musas {‘Academies Morales de les Musas’, Madrid, 4-to, 1660, принадлежащій мн экземпляръ изданъ въ Барселон, 1704, in 4о. См. также въ прологіі къ его ‘Sanson’ (Rohan 1656) заглавіе его двадцати двухъ пьесъ. Онъ написалъ еще ‘Politica Angelica’ (Rohan, 1647), ‘Luis Dado de Dios’ (Paris, 1645) и др.} только четыре, не имющихъ достоинствъ, за исключеніемъ ‘A lo que obliga le honor’ (Обязательства, налагаемыя честью), Антоніо Сиглеръ де-Боерта, написавшемъ пьесу подъ заглавіемъ ‘No hay bien sin geno danott (Нтъ добра для насъ безъ зла другимъ) и Забелет, который, не смотря на свои сатирическія и ожесточенныя нападки на театръ, не могъ самъ устоять отъ искушенія писать для сцены {‘Flor de las Mejores Comedias’, Madrid 1652, 4-to. Baena, Hijos de Madrid, Tom. III, p. 227. Большое количество пьесъ Забалеты находится въ том XLVII Comedias Escogidas, 1652 и др. Одна изъ нихъ ‘El Hijo de Marco Aurelis (Сынъ Марка Аврелія,, заимствованная изъ жизни императора Коммода, была поставлена на сцену въ 1644 г. и по отзыву самого автора имла мало успха. Его упрекали въ искаженіи историческихъ фактовъ. Вслдъ за этой пьесой Забалета предпринялъ жизнеописаніе императора Коммода, бывшее, по его увреніямъ, переводомъ изъ Геродота, но не отличавшееся правильностью слога. Оно оставалось долгое время неоконченнымъ, пока, проснувшись однимъ утромъ въ 1664 г. совершенно слпымъ, онъ не вспомнилъ объ немъ, какъ о занятіи, которое могло служить ему утшеніемъ въ одиночеств и горести. Пьеса его была напечатана въ 1658 чъ том Х-мъ Comedias Escogidas, а въ 1666 г. онъ издалъ сочиненіе, долженствовавшее служить ей оправданіемъ, и на заглавномъ лист присвоилъ себ титулъ королевскаго хроникера. Сочиненіе это имло также мало успха, какъ и пьеса. Въ ‘Vexamen de Ingenios’ Кансера, гд упоминается о неуспх другой пьесы Забалеты (Obras de Cancer, Madrid, 1761, 4-to, p. III) помщена колкая эпиграмма насчетъ непривлекательности его наружности. ‘Если пьеса’, сказано въ ней, ‘покажется не стоющей тхъ денегъ, какія заплачены за билетъ на нее, то одинъ взглядъ на наружность ея автора вознаградить за потерянное’.}.
Среди небольшаго кружка драматическихъ писателей, имвшихъ боле значительный успхъ, чмъ выше упомянутые, первымъ но времени стоитъ Фернандо де-Сарате, поэтъ, усвоившій себ, не смотря на самобытность таланта, безвкусіе своего вка. Слды этого чисто національнаго увлеченія отразились на его лучшихъ драмахъ, какъ-то на превосходной въ другихъ отношеніяхъ ‘Quien babla mas obra menostt (Кто много говоритъ — мало длаетъ) и даже на его ‘La presumida у la hermosa’ (Высокомрная и прекрасная), которая до сихъ поръ удержалась на сцен {Драмы Сарате легче всего отыскать въ ‘Comedias Escogidas’, гд ихъ помщено двадцать три, если не боле, первая изъ нихъ повремени помщена въ том XIV, 1661 г., а ‘Quien habla mas obra menos’ — въ том XLIV. Въ Index Expurgatorias 1790 г., стр. 288, значится, что Фернандо Сарате одно лицо съ Антоніо Энрике Гомецомъ. Ошибка эта произошла, вроятно, оттого, что одна изъ драмъ Энрике Гомеца, еврея по происхожденію, была напечатана подъ именемъ Сарате, подобно тому, какъ другія его драмы вышли въ свтъ подъ именемъ Кальдерона (Amador de los Rios, Judios de Espaa, Madrid, 1848, 8-vo, p. 578). Кром того Такъ нашелъ въ Дюрановомъ собраніи рукописныхъ пьесъ автографъ драмы Сарате (Nachtrge, р. 61), что служитъ подавляющимъ доказательствомъ въ пользу того, что Сарате дйствительно существовалъ. Я полагаю, что къ недоразумнію относительно Сарате подало поводъ то, что на одну изъ пьесъ, вышедшую подъ его именемъ, заявилъ свои права Энрике Гомецъ въ пролог къ ‘Sanson’, чего, понятно, онъ не могъ бы сдлать, если-бы имя Сарате было его псевдонимомъ. Такимъ образомъ несомннно лишено основанія все, что де-Кастро въ Biblioteca Rivadeneyra (Tom. XVII, рр. LXXXIX, ХС) приводитъ въ доказательство того, что Сарате и Энрике Гомецъ одна и та же личность.}.
Современникомъ Сарате былъ Мигуель де Барріосъ, одинъ изъ тхъ несчастныхъ сыновъ Израиля, которые во время террора инквизиціи принуждены были Скрывать свою религію и претерпвать всевозможныя гоненія, вслдствіе жестокой нетерпимости, преслдовавшей повсюду евреевъ. Онъ былъ португальцемъ по происхожденію, но родился въ Испаніи, гд долгое время несъ военную службу. Но будучи разъ во Фландріи, онъ не устоялъ противъ искушенія воспользоваться свободой совсти. Онъ бжалъ въ Амстердамъ, гд открыто сталъ исповдывать вру отцовъ своихъ и умеръ около 1699 г. Его драмы появились въ печати въ 1665 году, между ними одна только заслуживаетъ вниманіе, это — ‘Е1 Espaol en Oran’ (Испанецъ въ Оран), не смотря на свою длинноту, она не лишена драматическихъ достоинствъ {Его поэма ‘Coro de las Musas’ (Хоръ Музъ), въ конц которой помщаютъ обыкновенно отдльно его комедіи, была издана въ Брюссел въ 1665 г. и въ 1672, in-4о. Экземпляръ, находящійся у меня, принадлежитъ къ первому изданію и составлялъ первоначально собственность Соути. Въ немъ есть характеристичная замтка, сдланная его рукою.’Въ числ рукописей Британскаго Музея (Lansdowne Mess) есть томъ лирическихъ произведеній автора этой поэмы, который будучи ‘New Christian’, быль счастливъ переселиться въ страну, гд могъ открыто сознаться, что онъ еврей’. Довольно подробная біографія Мигуэля де Барріоса находится въ Biblioteca Lusitana Barbos’ы, Tom. III, p. 464, а еще боле подробная въ Amator de los Rios, Judios de Espaa, Madrid, 1848, pp. 608. etc.}.
Діаманте былъ изъ числа драматурговъ писавшихъ пьесы, исключительно принаровленныя къ народному вкусу, въ то время еще, когда Кальдеронъ находился въ апоге своей славы. Число его драмъ весьма велико. Онъ лично издалъ ихъ два тома въ 1670 и въ 1674 гг. и большое количество ихъ находится въ отдльныхъ брошюрахъ и въ рукописи {Комедіи Діаманте изданы въ двухъ томахъ (in-4о, Madrid, 1670, 1674).
Хотя въ первомъ том страницы восьми пьесъ помчены подрядъ, а остальныя четыре помчены отдльно, тмъ не мене несомннно, что вс двнадцать принадлежать ему, какъ то значится въ обозначеніи цны (Tassa) и въ оглавленіи. Въ коллекціи герцога Оссуны есть рукописная его пьеса, помченная 25 мая 1656 г. Родился онъ въ Мадрит въ 1626 г. и повидимому былъ еще живъ въ 1684 г.}. Он написаны во всевозможныхъ родахъ, бывшихъ тогда въ мод. Нкоторыя изъ нихъ, какъ Sancta Teresa de Jesus принадлежитъ къ разряду духовныхъ драмъ. Другія историческія, какъ Maria Estuard (Марія Стюартъ). Иныя заимствованы изъ національныхъ преданій, какъ El cer co de Zamora (Осада Заморы), написанная на тотъ же самый сюжетъ, какъ и вторая часть пьесы Гюльена де Кастро о Сил, но заключающая гораздо мене поэтическихъ красотъ. У него также встрчается Zarzuelas, или драмы, предназначавшіяся главнымъ образовъ для пнія и лучшимъ образномъ которыхъ является его Alfeo y Aretusa (Алфей и Аретуза), снабженная забавнымъ loa въ честь коннетабля Кастильскаго. Наибольшая часть его пьесъ принадлежитъ къ разряду сара y espada, но ни одна изъ нихъ не иметъ выдающихся достоинстъ. Пьеса обратившая на себя наибольшее вниманіе за границей, это — ‘El honrador de su padre’ (Сынъ, почитающій своего отца), гд выведена ссора Сида съ Графомъ Лозано. Эту пьесу, вслдствіе ошибки Вольтера, долгое время считали оригиналомъ Корнельевскаго Сида, что было врно совершенно въ обратномъ смысл, такъ какъ пьеса Діаманте появилась двадцать лтъ спустя посл знаменитой французской трагедіи и въ ней многое заимствовано изъ послдней {Сидъ Корнеля появился въ 1636 г., а ‘Honrador de su Padre’ Діаманте впервые напечатанъ въ XI том Comedias Escogidas. гд дозволеніе печатать помчено 1653 г. Трудно предположить, чтобы Діаманіе написалъ что-либо для сцены до 1636 г., такъ какъ нтъ ни одной изъ его пьесъ, которая была бы напечатана ране 1657 г. Въ том XXIII Comedias Escogidas 1662 г. находится еще другая пьеса на сюжетъ Сида, отчасти подражающая пьес Діаманте исходная съ нею по названію — ‘Honrador de sus Hijas’. Авторъ ея — Франсиско Поло. Я знаю о немъ только то, что онъ написалъ эту драму, достоинство которой весьма сомнительно. Сюжетомъ ея послужило замужество дочерей Сида съ графами Карріонскими, дурное обращеніе съ ними ихъ мужей и проч.}. Подобно большинству драматурговъ того времени, Діаманте былъ послдователемъ Кальдерона и боле склонялся къ романической сторон это характера и школы. Онъ, какъ и многіе изъ испанскихъ поэтовъ, окончилъ свою каррьеру въ полной неизвстности. Не имется точныхъ свдній о времени его кончины, но по всмъ вроятіямъ онъ дожилъ до конца семнадцатаго столтія.
Пройдя молчаніемъ писателей подобныхъ Монтесеру, Херонимо де Куеллару и многихъ другихъ, жившихъ въ послдней половин семнадцатаго столтія, мы остановимся на остроумной комедіи, озаглавленной ‘El castigo de la miseria’. (Наказаніе скупости). Авторъ ея Хуанъ Хозъ, уроженецъ Мадрита, былъ возведенъ въ кавалеры ордена Сантяго въ 1653, а въ 1657 былъ правителемъ Бургоса, затмъ занималъ важныя должности при двор, гд жилъ до 1709 г. Число написанныхъ имъ пьесъ намъ неизвстно, единственная уцлвшая изъ нихъ, это — Castigo de la miserіа. Основаніемъ ей послужила носящая то же заглавіе третья новелла Маріа де Сайяса, изъ которой заимствованы и общій планъ, и вс главныя событія {Уэрта, перепечатавшій ‘Castigo de la Miseria’ въ первомъ том своего ‘Teatro Hespanol’,ne знаетъ наврное кому изъ двухъ — Хосу или Маріа де Сайясу приписать изобртеніе сюжета. Но на счетъ этого не можетъ быть сомннія. Novelas были напечатаны въ Сарагос, 1637, in-4о, а ихъ Aprobacion помчено 1635 г. См. также Baena, ‘Hijos de Madrid’, Tom III, p. 271. Въ пролог къ драмамъ Кандамо (Madrid, Tom. 1, 1722) сказано, что Хосъ написалъ третій актъ пьесы Кандамо ‘San Bernardo’, оставшейся недоконченною по смерти автора въ 1704, а Шакъ отыскалъ автографъ одной пьесы Хоса, помченной 1708 г. Если факты эти врны, то Хосъ долженъ былъ дожитъ до глубокой старости.}. Но характеръ скупаго гораздо полне и поэтичне обрисованъ въ драм, чмъ въ разсказ. Дйствительно, это одинъ изъ наилучшихъ образцовъ характеро-описательныхъ пьесъ на испанской сцен и можетъ во многихъ отношеніяхъ выдержать сравненіе съ Aulularia Плавта и Avare Мольера.
Описаніе характера скупаго однимъ изъ его знакомыхъ въ первомъ акт,— описаніе, оканчивающееся фразою fu el quien invente aguar el agua (онъ первый придумалъ разбавлять воду) превосхмво, вплоть до послдней сцены, гд скупой отправляется къ колдуну за совтомъ, какъ отыскать потерянныя деньги, характеръ его вполн, выдержанъ и развитъ въ совершенств {Многое въ первой сцен заимствовано изъ ‘Novelas, изд. 1637, рр. 86, но сцена съ астрологомъ принадлежитъ всецло поэту и нкоторыя въ ней мста достойны Бэнъ-Джонсона. Нельзя однако не замтить, что третій актъ въ техническомъ смысл лишній, такъ какъ дйствіе вполн заканчивается во второмъ, но его жалко отбросить, до того онъ полонъ юмора и жизни. Скарронъ въ ‘Chtiment de l’Avarice’ по своему воспользовался разсказомъ Маріа де Сайяса, т. е. изуродовалъ и сократилъ его.}. Онъ всецло олицетворяетъ типъ скупаго и именно скупало испанца. Нравоученіе гораздо поучительне въ прозаическомъ разсказ, гд интриганка, заставляющая скупаго разными происками жениться на себ, становится, подобно ему, жертвою своихъ преступленій, между тмъ какъ въ драм она безнаказанно торжествуетъ. Это извращеніе основной мысли оригинала ничмъ не объяснимо. Что касается до сравнительныхъ поэтическихъ достоинствъ драмы и новеллы, то въ этомъ отношеніи всякое сопоставленіе ихъ другъ съ другомъ немыслимо.
Хуанъ де Матосъ Фрагозо португалецъ, жившій въ Мадрит одновременно съ Діаманте и Хосомъ и умершій въ 1692 году, пользовался наравн съ ними любовью публики, хотя многія изъ его пьесъ и страдаютъ безвкусіемъ свойственнымъ впрочемъ его вку. Онъ издалъ всего одинъ томъ своихъ драмъ, такъ что главнымъ образомъ ихъ слдуетъ искать въ отдльныхъ изданіяхъ и въ сборникахъ, составленныхъ совершенно съ иною цлью чмъ та, какую лично преслдовали авторы при сочиненіи своихъ произведеній. Наиболе извстныя изъ его драмъ, это — Неудачный Опытъ, сюжетъ которой заимствованъ изъ новеллы ‘Еl curioso impertinente’ (Дерзкое любопытство) вставленной въ первую часть Донъ Кихота, затмъ dicha por el desprecio’ (Счастье, купленное презрніемъ) драматическая фабула которой хорошо обработана и ‘El sabio en su retiro y villano en su rincon’. (Мудрецъ въ уединеніи и крестьянинъ въ своей изб). Послдняя пьеса считается обыкновенно лучшимъ его произведеніемъ {Слдуетъ замтить, что многое въ этой пьес заимствовано изъ ‘Villano en su Rincon’ Лопе де Веги и что ‘Desprecio Agradecido’, вторая пьеса въ том XXV комедій Лопе (aragoa, 1647) названа въ XXIX том Comedias Escogidas пьесой Матоса и какъ таковая внесена въ сборники Гарсіи и Очоа. Литературная дятельность Матоса Фрагозо, какъ драматурга, должна была продолжаться не мене пятидесяти девяти лтъ, такъ какъ Шакъ нашелъ рукопись одной изъ его пьесъ, помченную 1634 г. (Nachtrge, р. 92).}.
Однако ‘El Redentor cautivo’ (Попавшій въ плнъ освободитель), написанная имъ въ сотрудничеств съ другимъ хорошо извстнымъ писателемъ его времени Себастіаномъ Виллависіосой, во многихъ отношеніяхъ гораздо лучше и интересне. Сюжетъ ея, по словамъ автора, взятъ изъ дйствительной жизни. Несомннно, это потрясающая душу исторія, основанная на событіи нердкомъ въ періодъ истребительныхъ войнъ между испанскими христіанами и африканскими маврами, бывшихъ послдствіемъ тысячелтней жестокой взаимной ненависти {Я уже познакомилъ читателя съ драмами Лопе и Сервантеса, гд описывается несчастная участь испанскихъ христіанъ въ Алжир: впослдствіи мн придется говорить о громадномъ вліяніи этого факта на испанскій романъ. Но кром упомянутыхъ мною драмъ, на тотъ же сюжетъ было написано много и другихъ. Лучшая изъ нихъ принадлежитъ Морето и иметъ нкоторыя сходныя черты съ драмою Матоса Фрагозо. Она озаглавлена ‘El Azote de su Patria’ (Comedias Escogidas, Tom. XXXIV, 1670). Герой ея ренегатъ изъ Валенсіи — надо полагать лицо историческое — отличается необыкновенною жестокостью по отношенію къ своимъ прежнимъ единоврцамъ. Народные романсы свидтельствуютъ также о горькой судьб испанскихъ христіанъ въ Алжир. (Duran, Romancero General, Tom. I, рр. XIV и 136—150.)}. Молодая испанка захвачена въ плнъ шайкой разбойниковъ, высадившейся на берегъ съ цлью грабежа и немедленно скрывшейся съ своею добычею. Возлюбленный ея въ отчаяніи и отправляется на поиски за нею, драма состоитъ въ описаніи приключеній любовниковъ до минуты ихъ соединенія и освобожденія изъ плна. Въ связи съ главнымъ сюжетомъ ведется второстепенная интрига, дающая свое названіе пьес и ярко характеризующая положеніе театра и требованія предъявляемыя ему, если не публикой, то церковью. Плнные христіане, узнавъ, что большая статуя Спасителя попала въ руки къ неврнымъ, предлагаютъ тотчасъ же для спасенія ея отъ богохульства деньги, присланныя для ихъ личнаго выкупа. Мавры посл долгихъ переговоровъ соглашаются выдать статью на всъ золота, но какъ только въ одну изъ чашъ всовъ была отсчитана сумма равная цнности тридцати серебренниковъ, за которые былъ проданъ самъ Христосъ, какъ чаша эта перевсила чашу, на которой стояла массивная статуя, и осталось еще достаточно денегъ для освобожденія плнныхъ, жертва которыхъ была равносильна въ сущности жертв жизнію. Этимъ побдоноснымъ чудомъ и заканчивается пьеса. Подобно большинству пьесъ Фрагозо, она написана самыми разнообразными размрами, искусно обработанными и исполненными гармоніи {Въ Comedias Escogidas помщено до двадцати пяти драмъ, вполн или отчасти написанныхъ Фрагозо, первая изъ нихъ по времени находится въ том V, 1653 г. Судя по заключенію его пьесы ‘Pocos bastan si son Buenos’ (Tom. XXXIV, 1670) и нкоторымъ попадающимся въ ней описаніямъ мстности, онъ жилъ одно время въ Италіи и написалъ эту пьесу въ Неапол, гд она и была дана въ присутствіи испанскаго вице-короля. Одинъ томъ пьесъ Фрагозо, обыкновенно называемый первымъ, былъ изданъ въ Мадрит, 1656, in-4о. Другія пьесы его находятся въ сборник Суэльто, но он далеко не лучшія. Виллависіоса соперничалъ въ ‘Solo el Piadoso es mi Hijo’, въ ‘El Lelrado del Cielo’, въ ‘El Redentor Cantivo’ и въ др. Апологъ цирюльника во второмъ акт послдней пьесы заимствованъ, какъ я полагаю, изъ одной изъ пьесъ Лейвы, но у меня нтъ ее подъ рукою, чтобы справиться. Впрочемъ въ т времена заимствованія были такимъ обычнымъ явленіемъ и практиковались въ такихъ громадныхъ размрахъ, что настоящее указаніе можетъ служить не боле, какъ случайной иллюстраціей того, какъ мало уважалась въ то время литературная собственность въ Испаніи. Біографія Фрагозо находится у Barbosa, Tom. II, рр. 695—697. Кром пьесъ помщенныхъ въ Comedias Esеоgidаs, восьмнадцать пьесъ Фрагозо напечатано отдльными изданіями.}.
Послднимъ изъ хорошихъ драматурговъ старинной школы былъ Антоніо де Солисъ, историкъ Мексики. Онъ родился 18 іюля 1610 г. въ Алкал и закончилъ свое образованіе въ Саламанскомъ университет, гд будучи семнадцати лтъ написалъ драму. Пять лтъ спустя онъ поставилъ на сцену Git anil la (Двочка-Цыганка), основанную на разсказ Сервантеса, или скоре на пьес Монтальвана, сюжетъ которой заимствованъ изъ того же разсказа. Съ тхъ поръ какъ этотъ прелестный вымыселъ вышелъ изъ подъ пера великаго писатели, онъ постоянно воспроизводился въ той или другой форм. Другая пьеса Солиса ‘Un Bobo hace ciento’ (Одинъ дуракъ производитъ сотню себ подобныхъ), забавная figuron, игранная при двор — отличается меньшими достоинствами и есть отчасти подражаніе ‘El Lindo Don Diego’ Морето. За то его ‘Amor al uso’ (Модная Любовь) всецло принадлежитъ ему и занимаетъ почетное мсто среди лучшихъ пьесъ испанской сцены, она послужила матерьяломъ для одной изъ лучшихъ пьесъ Корнеля Младшаго.
Въ 1642 г. Солисъ приготовилъ дли празднества въ Пампелун, по случаю рожденія сына Наварскаго вице-короля, драматическій дивертисментъ на Фабулу Орфея и Эвридики, гд мотивы испанскаго національнаго театра фантастически смшиваются съ духомъ старинной греческой миологіи и въ размрахъ большихъ, чмъ обыкновенно допускалось въ подобныхъ случаяхъ. Пьеса заканчивается, наперекоръ всмъ существующимъ поэтическимъ преданіямъ, освобожденіемъ Эвридики изъ подземнаго царства и общаніемъ второй части пьесы съ трагическимъ исходомъ. Послднее общаніе, подобно многимъ другимъ того-же рода въ испанской литератур, осталось неисполненнымъ.
По мр того, какъ слава Солиса росла, онъ быстро подвигался по служебной лстниц и былъ сдланъ государственнымъ секретаремъ. Во время отправленія этой должности, онъ написалъ, по случаю рожденія одного изъ принцевъ, аллегорическую драму, своей нравоучительной тенденціей отчасти напоминающую старинныя моралите или новйшія маски. Произведеніе это, исполненное великихъ несообразностей, но не лишенное поэтическихъ достоинствъ, носитъ заглавіе ‘Triunfos de amor y fortuna’ (Торжество любви и счастія) и было разыграно во дворц Буэнъ Ретиро. Не смотря на то, что въ числ ея дйствующихъ лицъ находятся Діана, Эндиміонъ, Психея, Венера, Счастіе и Несчастіе, въ пьес преобладаетъ тонъ испанской чести и дамской угодливости, какъ-будто-бы дйствіе происходило въ Мадрит и дйствующія лица были взяты изъ рядовъ присутствующей на ея представленіи публики. Пьеса эта въ особенности любопытна тмъ, что находящіяся въ ней loa, entremeses и saynete уцлли до нын и вс принадлежатъ перу самого Солиса {‘Triunfos de Amory Fortuna’ появилась впервые въ 1660 г. въ том XIII Comedias Escogidas. ‘Un Bobo hace ciento’ одна изъ трехъ испанскихъ пьесъ, переводъ которыхъ приписывается лорду Голланду.}.
Солисъ, въ теченіе большей части своей жизни былъ любимымъ драматическимъ писателемъ какъ йя придворной сцен, такъ и на общественныхъ театрахъ столицы. Вс его драматическія произведенія неизмнно отличаются искусною и сложною, хотя и не всегда оригинальной, интригой, довольно свободнымъ юморомъ, правильностью слога и благозвучіемъ стихосложенія,— качествомъ, рдкимъ въ его время. Какъ и у многихъ другихъ испанскихъ поэтовъ, у него зародилась мысль о суетности и грховности его занятій и посл долгихъ размышленій онъ ршился сдлаться монахомъ и принялъ постриженіе. Съ этого времени онъ пересталъ писать для театра. Онъ отказался даже написать autos sacrementales, какъ его просили, въ надежд, что онъ захочетъ стать преемникомъ славы и почестей своего великаго учителя. Онъ всецло предался духовному созерцанію и изученію исторіи и повидимому былъ доволенъ своею судьбою, несмотря на то, что жилъ въ уединеніи и бдности до самой кончины, послдовавшей въ 1686 г. Изданный посл его смерти небольшой томъ его мелкихъ стихотвореній, написанныхъ всми размрами, бывшими тогда въ употребленіи, не иметъ большихъ достоинствъ, за исключеніемъ нсколькихъ короткихъ драматическихъ дивертисментовъ, изъ которыхъ иные характеристичны и забавны {Juan de Goyeneche издалъ въ Мадрит въ 1692 г. ‘Varias Poesias’ Солиса, съ приложеніемъ плохо составленной біографіи автора, затмъ есть ихъ изданія 1716 и 1732 годовъ. Его комедіи были первоначально напечатаны въ Мадрит, въ 1681 г., въ XLVII том Comedias Escogidas. Его Gіtanilia, заимствованная, какъ было выше замчено, у Сервантеса, послужила прототипомъ для ‘Spanish Gypsy’ Роули и Миддльтона, для прелестной нмецкой пьесы Вольфа Preciosa и наконецъ для ‘Notre Dame’ Виктора Гюго. Испанскій Студентъ (The Spanish Student) Лонгфелло иметъ съ ней нкоторое сходство, указанное самимъ авторомъ. Тобинъ, авторъ ‘Honey Moon’ и большой любитель испанской литературы, сдлалъ разборъ ‘Gitanilia’ Солиса, съ намреніемъ передлать ее для англійской сцены, но умеръ въ молодости въ 1804 году, оставивъ это литературное предпріятіе, какъ и многія другія, только въ наброскахъ. См. Записки его, изданныя миссъ Венгеръ (8-vo, London, 1820, рр. 107, 171), трогательное доказательство женской любви.}.
Нсколько позже выстужилъ въ качеств драматурга бывшій отчасти его современникомъ Франциско Банзесъ Кандамо. Онъ былъ потомкомъ старинной дворянской семьи и родился въ 1662 г. въ Астуріи, истинной отчизн стариннаго испанскаго дворянства. Онъ получилъ, если не вполн солидное, то во всякомъ случа хорошее воспитаніе. Его помстили очень молодымъ ко двору, гд онъ сначала получалъ пенсіонъ, а потомъ занималъ нсколько важныхъ должностей по финансовой части и, какъ говорятъ, выказалъ себя дятельнымъ и честнымъ администраторомъ. Подъ конецъ онъ впалъ въ немилость и умеревъ 1704 году въ такой крайности, что религіозная община той мстности, куда онъ былъ сосланъ въ изгнаніе, похоронила его на свой счетъ. Его пьесы или, врне сказать, два тома ихъ были изданы въ 1722 г., относительно другихъ его произведеній, множество которыхъ онъ оставилъ герцогу Альб, намъ извстно только, что много времени спустя посл смерти ихъ автора, связка ихъ продавалась за нсколько реаловъ, и небольшой сборникъ его сочиненій былъ изданъ маленькой книжкой въ 1729 г. {Пьесы Кандамо подъ заглавіемъ ‘Poesias Comicas’, Obras Postunias’ были изданы въ Мадрит въ 1728 г., въ 2-хъ т., in 4о. Его мелкія лирическія стихотворенія ‘Poesias Lyricas’ были изданы въ Мадрит, in 8о, безъ обозначенія года изданія, но съ посвященіемъ, помченнымъ 1729, съ дозволеніемъ печатать 1720 и съ спискомъ опечатокъ, котораго нельзя отнести поздне чмъ 1710 г. По этой книг можно судить о той небрежности, съ какой относились къ печатному длу въ Испаніи. Въ настоящемъ случа небрежность эта отразилась и на содержаніи книги, въ которой подъ общимъ заглавіемъ ‘Poesias Lyricas’, помщены идилліи, посланія, романсы и отрывки трехъ псенъ героической поэмы о поход Карла V на Тунисъ, остальныя девять псенъ были завщаны авторомъ герцогу Альб. Предпосланная книг біографія Кандамо весьма плохо составлена. Huerta (Teatro, Parte, III, Tom. I, p. 196) говоритъ, что онъ лично купилъ за два реала массу стихотвореній Кандамо, со включеніемъ шести псенъ его героической поэмы,— вроятно это была часть рукописнаго мате ріала, завщаннаго герцогу Альб. По словамъ Уэрты, Кандамо умеръ 8-го сентября 1709 года. Годъ его смерти заимствованъ мною изъ его плохой біографіи, приложенной къ ‘Obras Lyricas’ и, какъ я полагаю, вренъ.} Т изъ его пьесъ, которыя онъ самъ считалъ лучшими были написаны на историческіе сюжеты {Онъ хвастается ими въ начал своего ‘Cesar Africano’.}, какъ-то: ‘La restauracion de Buda’ (Завоеваніе Оффена) и ‘por su rey y por su dama’ (За своего короля и за свою даму). Самою-же удачною несомннно была ‘Esclavo en Grillos de Ото’ (Невольникъ въ золотыхъ цпяхъ). Но онъ писалъ для театра и въ другой форм и многія изъ его драмъ любопытны по обилію въ нихъ loas и entremeses, употреблявшихся первоначально съ цлью сдлать эти драмы боле привлекательными для простонародья. Завязка почти во всхъ его пьесахъ остроумна и, несмотря на свою запутанность, представляетъ боле правильности въ построеніи, чмъ то встрчается въ большинств пьесъ того времени. Но вслдствіе напыщенности и надутости слога, пьесы его, при всей замысловатости своей Фабулы, страдаютъ отсутствіемъ жизни и движенія, почему и не имли успха на сцен.
Кандамо замчателенъ тмъ, что далъ ршительный толчекъ форм драмы, извстной до него и составлявшей посредствующую ступень между драмой и оперой. Я разумю Zarzuela, получившую названіе отъ королевской резиденціи близъ Мадрита, гд пьесы подобнаго рода были впервые съ большимъ великолпіемъ поставлены на сцену для забавы Филиппа IV и по приказанію его брата Фердинанда {Фердинандъ, это тотъ весельчакъ и волокита,[кардиналъ-архіепископъ Толедскій, который командовалъ испанскими войсками въ Фландріи и предсдательствовалъ на ея совтахъ. Онъ умеръ въ 1641 г. (Stirling’s, Artists of Spain, Vol. II, p. 529). Подобно своему брату, онъ любилъ театръ и въ забаву ему устроилъ эти великолпныя представленія. Первоначально въ составъ пьесъ было включено нсколько арій, а затмъ мало-по-малу и цлыя пьесы были положены на музыку. (Ponz, Viage de Espaa, iMadrid, 12-mo, Tom. VI, 1782, p. 152, Signorelli, Storia dei Tealri, Napoli, 1813, 8-vo, Tom. IX, p. 194). Одна изъ этихъ zarzuelas, въ которой мста, предназначавшіяся для пнія, напечатаны отлично отъ остальнаго, находится въ ‘Ocios de Ignacio Alvarez Pellicer de Toledo’, s. 1. 1685, in 4o, p. 26. Въ ней очевидно подражаніе итальянской опер, какъ въ выбор сюжета ‘La Venganza de Diana’ (Мщеніе Діаны), такъ и въ обработк его, постановк на сцену и проч., но она лишена поэтическихъ достоинствъ. Andreas Divila y Heredia (Valencia, 1676, 12-mo) въ небольшой книжк, озаглавленной ‘Comedia in Msica’, осмиваетъ эти попытки создать оперу въ Испаніи. Это — сатира въ проз, не представляющая ни въ какомъ отношеніи большаго интереса. (См. гл. XXIII, прим. 1, XXIV, прим. 38). Два или три другія его сочиненія также неважны, какъ и это.}. Это въ сущности пьесы весьма разнообразныя по форм, есть между ними длинныя и короткія entremeses и цльныя комедіи, нкоторыя нчто въ род водевиля, но вс безъ исключенія въ національномъ дух и сопровождаются аккомпаниментомъ музыки.
Первая попытка ввести драматическія представленія съ музыкой была сдлана, какъ мы видли, около 1630 г., Лопе-де-Вегою, эклога котораго ‘Selva sin Amor’ (Лсъ безъ любви), положенная цликомъ на музыку, была разыграна въ присутствіи двора при великолпной обстановк, устроенной итальянскимъ архитекторомъ Козимо Лотти, и ‘была, по словамъ самого поэта, вещью совершенно невиданной въ Испаніи’. Вслдъ за этою эклогою вскор появились короткія пьесы, интермедіи, которыя плись въ антрактахъ и наиболе удачнымъ композиторомъ которыхъ былъ Беневенте. Его произведенія были впервые изданы въ 1645 г. Но самою старинною изъ цльныхъ пьесъ, написанныхъ для пнія, была пьеса Кальдерона ‘Purpur de la Rosa’ (Пурпуръ розы), разыгранная при двор въ 1660 году, по случаю свадьбы Лудовика XIV съ инфантою Маріею Терезіею. Это представленіе было нкотораго рода чествованіемъ почетныхъ Французскихъ гостей, прибывшихъ въ Испанію по случаю великаго событія, такъ какъ не нашли ничего боле подходящаго для увеселенія ихъ, какъ подражаніе операмъ Кино и Люлли, бывшимъ тогда любимымъ зрлищемъ французскаго двора.
Съ этого времени, какъ и слдовало ожидать, проявилось стремленіе ввести пніе на испанской сцен, какъ въ большихъ пьесахъ, такъ и въ фарсахъ всякаго рода, стремленіе,— ясно выказавшееся у Матоса Фрагозо, Солису, и у многихъ писателей, дятельность которыхъ совпадаетъ съ концомъ жизни Кальдерона. Наконецъ подъ перомъ Діаманте и Кандамо возникла новая форма драмы, сюжеты — которой, какъ это видно въ ‘Цирце’ и ‘Аретуз’ заимствовались изъ древней миологіи, а если сюжетъ былъ и иной, какъ напр. въ ‘El nacimiento de Christo’ (Рождество Христово) Діаманте, то съ нимъ обходились почти такъ же, какъ и съ его миологическими предшественниками.
Для перехода отъ этой формы драмы къ чисто итальянской опер оставался только шагъ и тмъ боле легкій, что со времени смны на испанскомъ престол австрійской династіи бурбонской, національный характеръ, составлявшій неотъемлемую принадлежность всего, что появлялось на испанской сцен, отнюдь не былъ во вкус двора и высшихъ классовъ. Такимъ образомъ съ 1705 г. нчто похожее на итальянскую оперу было введено въ Мадрит и со случайными боле или мене долгими промежутками поддерживало съ тхъ поръ свое сомнительное существованіе, при чемъ естественно старинныя zarzuelas и подобныя имъ музыкальные фарсы отступали все боле и боле на задній планъ и наконецъ совершенно были изгнаны со сцены въ ихъ первоначальной форм {См. ‘Selva sin Amor’ и предисловіе къ этой пьес, напечатанное Лопе де-Вегою въ конц его ‘Laurel de Apolo, Madrid, 1630, 4-to,— Benavente, Jocoseria, 1645 и Valladolid, 1653, 12-mo, гд эти пьесы носятъ названіе entrenie ses cantades,— Calderon, ‘Purpura de la Rosa’,— Luzan, Potica, Lib. III, с. I,— Diamante, ‘Labyrinto de Creta’, помщенное въ 1667 г. въ Comedias Escogidas, Tom. XXVII, — Parra, El Teatro Espaol. Poema Lirico, s. I, 1802, 8-vo, notas p. 205,— C. Pellicer, Origen del Teatro, Tom. I, p. 268,— Stefano Arteaga, Teatro Musicale Italiano, Bologna, 8-vo, Tom. I, 1785, p. 241. Эта послдняя книга — превосходный трудъ одного іезуита, изгнаннаго Карломъ III изъ Испаніи и умершаго въ Париж въ 1799 г. Второе изданіе ея (Venezia) лучше и полне.}.
Другой поэтъ, жившій въ это-же время, въ драмахъ котораго сказался упадокъ испанскаго театра, былъ Антоніо де Замора. Первоначально онъ нкоторое время былъ актеромъ, затмъ находился на государственной служб въ Индіи и впослдствіи поступилъ въ штатъ королевскаго двора. Драматическая карьера его началась еще съ 1700 г., онъ былъ еще живъ въ 1722 г. и, по всмъ вроятіямъ, онъ пользовался наибольшимъ успхомъ въ царствованіе Филиппа V, въ присутствіи котораго уже въ 1774 году не разъ давались его пьесы на театр Буэно Ретиро.
Его пьесы были собраны и изданы въ двухъ томахъ съ торжественнымъ посвященіемъ памяти автора, на томъ основаніи, что Кесарю надо отдавать Кесарево. Всхъ пьесъ шестнадцать, вс длиннотою своею превосходятъ драматическія произведенія лучшей поры испанскаго театра и, вообще, говоря, тяжеловаты. Будучи написаны на религіозные сюжеты, он легко переходятъ въ фарсъ, за исключеніемъ пьесы объ Іуд Искаріот, слишкомъ наполненной несообразностями и ужасами, чтобы быть забавной. Лучшая изъ цьесъ Заморы носитъ названіе ‘No hay plazo que nose cumple, ni cleuda que no se pague’ (Всякій долгъ долженъ быть уплоченъ), это — искусная передлка ‘Don Juan Tenorio’ Молины, замчательная тмъ, что въ ней впечатлніе производимое появленіемъ мраморной статуи, потрясаетъ боле, чмъ въ любой изъ многочисленныхъ пьесъ на тотъ-же сюжетъ.
Не смотри на достоинство этой пьесы и двухъ-трехъ другихъ, въ особенности ‘Hechizado por Fuerza’, нельзя не согласиться съ тмъ, что драматическія произведенія Заморы — которыхъ уцлло въ настоящее время боле сорока и изъ которыхъ многія давались съ успхомъ при двор — чрезвычайно скучны. Они переполнены безконечными наставленіями актерамъ и нуждались для своего представленія въ пособіи крайне плохихъ машинъ, какъ то, такъ и другое — грустные симптомы упадка драматической литературы. При всемъ этомъ Замора пишетъ съ легкостью и произведенія его свидтельствуютъ, что при благопріятныхъ обстоятельствахъ онъ могъ бы съ большимъ успхомъ идти по слдамъ Кальдерона, котораго онъ очевидно избралъ своимъ образцомъ. Но онъ явился слишкомъ поздно и, пытаясь подражать стариннымъ образцовымъ писателямъ, впалъ въ ихъ ошибки и эксцентричности, не выказавъ при этомъ ни ихъ живой оригинальности, ни духа изобртательности, составлявшихъ главную силу его образцовъ {Comedias de Antonio de Zamora, Madrid, 1744, 2 tom, 4-to. Въ дозволеніе печатать комедіи включено право на печатаніе лирическихъ произведеній, но, насколько мн извстно, они никогда не появлялись въ свтъ. См. біографію Заморы y Baena, Tom. I, р. 177 и замтки о немъ L. F. Moratin, Obras, ed. Acad., Tom. II, Prlogo, рр. Y—VIII.}.
Другіе писатели, какъ-то: Педро Франсиско Ланини, Антоніо Мартинесъ, Педро-де-Росете и Франсиско де-Вилегасъ, держались того же направленія, какъ и Замора, но еще съ меньшимъ успхомъ {Сочиненія какъ этихъ писателей, такъ и многихъ другихъ, теперь совершенно забытыхъ, находятся въ старинномъ сборник Comedias Escogidas, изданномъ между 1652 и 1704 г. Тамъ помщено девять пьесъ Ланини, восьмнадцать Мартинеса, одиннадцать Росете и столько-же Виллегаса. Я не нахожу, чтобы хотя одну изъ нихъ слдовало спасти отъ заслуженнаго забвенія.}. Дольше прочихъ продолжалъ идти по слдамъ, проложеннымъ Лопе и Кальдерономъ, Іосифъ де-Кавьисаресъ, мадритскій поэтъ, родившійся въ 1676 г. и начавшій съ четырнадцати лтъ писать для театра. Онъ былъ однимъ изъ любимйшихъ драматическихъ писателей въ теченіе боле сорока лтъ и успхъ его длился чуть не до половины XVIII столтія: онъ умеръ въ 1750 году. Почти вс его пьесы по своей постройк принадлежатъ къ старинному типу {Кром двухъ томовъ комедій Каньисареса, существуетъ большое количество его пьесъ въ отдльныхъ изданіяхъ, изъ которыхъ многія затеряны. Въ каталог Моратина ихъ перечислено боле семидесяти. См. подробности о его жизни у Ваена, Tom. III, р. 69, Huerta, Teatro, Parte I, Tom. II, p. 347.
Подобно многимъ изъ его образованныхъ и высокоодаренныхъ соотечественникахъ, Каньисаресъ служилъ одно время въ арміи простымъ солдатомъ. Достойно замчанія, что со временъ Альфонса Мудраго и до Карла IV, въ характер испанцевъ совмщались, предпочтительно передъ всми другими народами, практичность и серьезность, присущія государственнымъ людямъ и воинамъ, съ поэтическими дарованіями и славою писателей. Яснымъ и неопровержимымъ доказательствомъ этой оригинальной смси служатъ такія личности, какъ Гарсильяго де-ла-Вега, сложившій голову на юг Франціи, Лопе-де-Вега, сражавшійся на Армад, Сервантесъ — при Лепанто, Эрсила — въ Андахъ, Кальдеронъ въ Каталоніи, Мендоза — во время Тридентскаго собора, Кеведо — въ Неапол, и сотни другихъ. Той-же черт характера слдуетъ приписать и несовершенства испанской литературы и частую несостоятельность ея дятелей, не имвшихъ возможности докончить начатое сочиненіе. Даже т изъ нихъ, на комъ не лежало серьезныхъ обязанностей, ради которыхъ они должны были бы прервать свои литературныя занятія или бросать ихъ, были поглощены и увлечены другими цлями, на которыя они, благодаря своему воспитанію, смотрли, какъ на высшія обязанности и въ жертву которымъ они охотно приносили поэтическое вдохновеніе и литературную славу. При этомъ немаловажную роль играли религіозный экстазъ и суровая нетерпимость, которые должны были необходимо сильно отразиться какъ на стремленіяхъ, такъ и на образ жизни образованныхъ и развитыхъ испанцевъ. Луисъ-де-Леопъ, Вируэсъ, Хуанъ-де-Авпла, Зурита, Моралесъ и безчисленное множество другихъ подтверждаютъ это, да и общій національный характеръ испанцевъ носитъ отпечатокъ этого вліянія. По моему мннію, достоинъ удивленія фактъ, что испанская литература достигла того состоянія, въ какомъ мы ее теперь находимъ, и гораздо мене можно удивляться тому обстоятельству, что нкоторые изъ ея отдловъ остались такъ мало разработаны и что столько писателей не исполнило задуманнаго ими. Испанцы проявили громадный геній, восторжествовавъ надъ всми препятствіями и создавъ свою оригинальную литературу.}. Нкоторыя изъ нихъ, написанныя на историческіе сюжеты, не лишены занимательности, какъ-то: ‘Разсказы о великомъ полководц’, ‘Карлъ V въ Тунис’ ‘Любовь Фернандо Кортеса’. Наилучшая же изъ его попытокъ въ этомъ род, это — ‘Еl Picarillo en Espaa’ (Продувной человкъ въ Испаніи) — исторія приключеній Фридриха Бракамонте, нчто въ род Фоконбриджа, отыскивающаго свои права на Канарскіе острова, которыми его отецъ владлъ въ царствованіе Хуана II на правахъ короля и которые были несправедливо отняты у него. Вообще говоря, Каньисаресъ имлъ боле всего успха, въ ‘характерныхъ’ пьесахъ, введенныхъ въ моду незадолго до него Морето и Рохасомъ и извстныхъ, какъ мы уже говорили, подъ именемъ ‘Comedias de Figuron’. Наиболе удачными образцами этого класса являются у него: ‘La mas illustre fregona’ (Достословная кухарка), заимствованная изъ разсказа Сервантеса, носящаго то же заглавіе — ‘El montaes en la corte’ (Горецъ при двор) и ‘Domine Lucas’, картины нравовъ, сюжетомъ для которыхъ служитъ пришедшее въ упадокъ, обднвшее и тщеславное дворянство, наполнявшее тогда мадритскій дворъ {‘Dmine Lucas’ Каньисареса не иметъ ни малйшаго сходства съ остроумной комедіей Лопе-де-Веги, помщенной подъ тмъ же заглавіемъ въ XVII том его комедій, 1621, основанной, какъ он самъ говоритъ въ посвященіи, на дйствительномъ факт. Пьеса эта перепечатана въ Мадрит, 1841 in-8о, съ предисловіемъ, содержащимъ въ себ самые жестокіе нападки не на одного Каньисареса, но и на многихъ современниковъ автора. Тмъ не мене ‘Domine Lucas’ Каньисареса отбить прочитать особенно въ изданіи, содержащемъ два entremeses, неврно названные sayn&egrave,tes, и заново передланномъ для представленія на сцен Буэнъ Ретиро, по случаю свадьбы инфанты Маріи Луизы съ эрцгерцогомъ:Петромъ Леопольдомъ, въ 1735 г. ‘Domine Lucas’, гд осмиваются бездарные, тупоумные писатели, заявляющіе громадныя претензіи, обратилось въ прозвище ціаго класса людей. ‘Asi se vio’ en Roma Ilamar Trasоns a todos los valadrones,— Tartufos en Francia todos los hipcritas,— у ac en Espaa en viendo algun estudianton estrafalario le apellidamos, Domine Lucas’. Reflixiones sobre la Leccion critica, ec., por J. F. Forner, Madrid, 1786, p. 43.}.
Не смотря на частные успхи Каньисареса, какъ поэта, и любовь публики, доставившей ему уваженіе въ сред актеровъ, въ произведеніяхъ его ярче обнаруживаются, чмъ въ произведеніяхъ кого бы то ни было изъ его предшественниковъ или современниковъ, слды упадка драмы. Чтеніе оставшихся посл него отъ семидесяти до восьмидесяти пьесъ постоянно воскрешаетъ въ памяти воспоминаніе о башняхъ и храмахъ южной Европы, воздвигнутыхъ въ средніе вка изъ развалинъ зданій боле благороднаго стиля и равно свидтельствующихъ, какъ о великолпіи эпохи возникновенія этихъ оригинальныхъ построекъ, такъ и объ упадк того времени, главную славу котораго составляли развалины прошлаго величія. Въ драмахъ Каньисареса планъ, завязка, положенія, заимствованы большею частію у Лопе, Кальдерона, Морето, Матоса Фрагозо и у другихъ знаменитыхъ его предшественниковъ. Руководствуясь многочисленными образцами испанской сцены, онъ бралъ у нихъ, какъ у богатыхъ и древнихъ памятниковъ, матеріалъ, который могъ еще удовлетворять потребностямъ его времени, но который само его время не было боле въ состояніи произвесть {Обыкновеніе пользоваться безцеремонно трудами своихъ предшественниковъ было съ давнихъ поръ зауряднымъ явленіемъ въ Испаніи. Сервантесъ говорить (Persiles, Lib. III, с. 2, 1617), что существовали общества, имвшія на своемъ содержаніи поэтовъ съ исключительною цлью передлки старыхъ пьесъ. Столько писателей прибгали къ заимствованіямъ до Каньпсареса, что ему нельзя ставить въ вину его плагіаты, хотя онъ несомннно практиковалъ ихъ въ бильшихъ размрахъ, чмъ кто-либо другой. Don Banion Mesonero Romanos, занимавшійся собраніемъ сочиненій драматическихъ писателей школы Лопе-де-Веги (см. выше гл. XXI, прим. 25), издалъ еще два тома пьесъ, обнимавшихъ произведенія писателей включительно до Каньисареса. Эти два тома вошли въ составъ Rivadeneyra, Biblioteca (Tom. XLVII n XLIX, 1858, 1859). Въ нихъ содержится до шестидесяти пьесъ, и он, какъ то можно заключить по времени, къ которому он относятся, очень неравнаго достоинства. Тмъ не мене я доволенъ, что могъ добыть ихъ. Литературныя замтки и алфавитныя таблицы, приложенныя къ каждому тому, цнны лишь по заключающимся въ нихъ фактамъ, такъ какъ плохо составлены и страдаютъ отсутствіемъ вкуса и критическаго анализа.}.
Легко можно привести и еще больше именъ писателей, трудившихся для испанской сцены, современныхъ Каньисаресу и подобно ему участвовавшихъ въ общемъ упадк національной драмы или способствовавшихъ ему. Таковы были Juan de Vera у Villaroel, Inez de la Cruz, Antonio Tellez da Azevedo и другіе еще мене извстные при жизни и давно позабытые. Но писатели, подобные этимъ, не имли существеннаго вліянія на характеръ театра, съ которымъ связали свое имя. Театръ неизмнно оставался въ тхъ границахъ, въ какіе поставили его Лопе де-Вега и Кальдеронъ, писатели по замчательному стеченію обстоятельствъ, державшіе его, насколько онъ поддавался свтскому вліянію, подъ своимъ непосредственнымъ контролемъ не только при жизни, но и до тхъ поръ пока онъ не принялъ иного, свойственнаго новому времени направленія {См. приложеніе (F).}.

ГЛАВА XXVI.

Характерныя особенности испанской драмы.— Авторъ или директоръ театра.— Драматическіе писатели.— Актеры, ихъ число, успхи и соціальное положеніе.— Дневные спектакли.— Сцена.— Театральные дворы, партеры, амфитеатры, ложи, отдльныя мста.— Аудиторія.— Афиши и названіе пьесъ.— Представленія, романсы, loas, jornadas, entremeses, sayn&egrave,tes и танцы.— Романсы и куплеты для пнія и танцевъ.— Xacaras, zarabandas и alemaiias.— Народный характеръ всего этого.— Большое количество авторовъ и пьесъ.

Наиболе замтную, если не самую важную особенность испанской драмы въ періодъ ея величайшаго блеска, составляетъ ея національный характеръ. Въ разнообразнйшихъ своихъ формахъ, нэ исключая и религіозныхъ пьесъ, въ своихъ многочисленныхъ видоизмненіяхъ, кончая старыми романсами и народными танцами, испанская драма обращается прямо къ народу, ее создавшему, и въ этомъ отношеніи съ нею не сравнится ни одинъ изъ театровъ новйшихъ временъ. Церковь, какъ мы уже видли, иногда сдерживаетъ ее или даже заставляетъ временно умолкнуть, но привязанность къ драм пустила въ обществ такіе глубокіе корни, что вырвать ихъ не могла даже и та власть, которой подчинялось почти все въ государств. Такимъ образомъ, въ теченіе всего XVII столтія, посл строгихъ указовъ Филиппа II и его усилій контролировать вліяніе сцены, испанская драма по-прежнему оставалась въ рукахъ народа, а писатели и актеры сообразовались съ требованіями народнаго вкуса {Маріана въ своемъ трактат ‘De Spectaculis’, Cap. VII (Tractatus Septem, Coloniae Agrippinae, 1600, folio), настаиваетъ на томъ, чтобы актерамъ грубаго и низкаго характера, какой онъ приписываетъ имъ, было запрещено играть въ церквахъ или разыгрывать гд бы то ни было духовныя пьесы, а также давать представленія въ воскресные дни. Но его заявленія нисколько не уменьшили страстной любви къ театру.}.
Во глав каждой труппы актеровъ стоялъ ихъ ‘авторъ’, autor. Это названіе ведетъ свое начало со временъ Лопе де-Руэды, когда въ его лиц сочинитель грубыхъ фарсовъ, бывшихъ по вкусу публик, собралъ труппу комедіантовъ, чтобы представлять на площадяхъ піески, которыя можно назвать скоре драматическими діалогами, нежели настоящими драмами. Этому примру скоро послдовали и во Франціи, гд Гарди, ‘авторъ’ своей собственной труппы’, какъ онъ называлъ себя, поставилъ, въ 1600 и 1630 гг., около пятисотъ фарсовъ или грубыхъ комедій, заимствованныхъ большею частью у Лопе-де-Виги и у другихъ популярнйшихъ испанскихъ драматурговъ той эпохи {Что касается Гарди и его необыкновенной карьеры, который онъ почти всецло былъ обязанъ испанскому театру, см. Parfait и другихъ историковъ французскаго театра. Корнель въ своей ‘Remarques sur Mlite’ говоритъ, что въ начал своего литературнаго поприща онъ не имлъ другихъ путеводителей, кром здраваго смысла, примра Гарди и нсколькихъ другихъ писателей въ его род. По примру Гарди, Корнель прямо обратился къ Испаніи за матеріаломъ, которымъ, какъ мы видли, пользовался весьма свободно.}.
Одновременно съ тмъ, какъ Гарди достигъ уже вершины своей славы и расчищалъ дорогу Корнелю, каноникъ Донъ-Кихота разъяснялъ, что въ Испаніи есть два сорта авторовъ: авторы пишущіе и авторы играющіе {D. Quixote, Parte, с. 48. Primera dama или актриса, исполнявшая первыя роли, носила иногда названіе autora. Diablo Cojuelo, Tranca V.}, различіе, которое прочно установилось съ появленіемъ Лопе де Веги и которое съ этого времени никогда уже не забывалось. Словомъ, съ этого времени актеры и директора труппъ рдко являлись въ качеств писателей для сцены какъ въ Испаніи, такъ и въ другихъ странахъ {Виллегасъ былъ однимъ изъ послднихъ драматурговъ, бывшимъ въ то же время и директоромъ театра. Онъ написалъ, какъ полагаютъ, до пятидесяти четырехъ пьесъ и умеръ около 1660 года (Roxas, Viage, 1614, f. 21). Посл него наиболе выдающимся примромъ можетъ служить Кларамопте, исправлявшій въ одно и то же время должность директора театра и присяжнаго драматурга труппы и умершій около 1622 г. Директоръ-авторъ служилъ иногда предметомъ насмшекъ въ пьесахъ, исполняемыхъ его-же собственной труппою напр. въ ‘Tres Edades del Mundo’ Луиса де Гевары, гд онъ самъ игралъ роль gracioso. Comedias Excogidas. Tom. ХXXVIII, 1642.}.
Отношенія между драматическими писателями, директорами и актерами въ Испаніи не были лучше, чмъ и въ другихъ странахъ. Фигероа, близко стоявшій къ длу, увряетъ, что драматурги должны были льстить директорамъ, чтобы добиться постановки своихъ пьесъ на сцену и что съ драматургами обращались грубо и презрительно, особенно, когда ихъ пьесы читались въ присутствіи актеровъ {Pasagero, 1617, ff. 112—116.}. Солорсано, бывшій самъ драматургомъ, говоритъ то же самое, онъ разсказываетъ исторію одного поэта, потерпвшаго всевозможныя обиды и оскорбленія отъ труппы актеровъ, на жертву которой оставилъ его ‘autor’ или директоръ {Въ конце ‘Garduna de Sevilla’. Сервантесъ въ заключеніе своего ‘Bachiller Trapaza’ с. 15 разсказываетъ исторію подобную приведенной. Изъ всего этого явствуетъ, что съ раннихъ временъ актеры дурно обходились съ драматургами.}. Даже такіе крупные и вліятельные драматурги своего времени, какъ Лопе и Кальдеронъ горько жалуются, что директоры и книгопродавцы всячески притсняли ихъ, обманывали, вредили ихъ репутаціи плохой постановкой и не платили должнаго {См. предисловіе и посвященіе къ ‘Arcadia’ Лопе, а также и другія мста, указанныя въ его біографіи, письмо Кальдерона къ герцогу Верагуасу, его біографію, составленную Верой Тассисомъ, и проч. Слдуетъ однако замтить, что плата за пьесы постепенно повышалась. Во времена Лопе, макъ мы видли (см. выше, стр. 235, прим. 33), она доходила до пятисотъ реаловъ, а во времена Кальдерона она возвысилась до восьмисотъ и это за первую пьесу еще неизвстнаго никому автора.
Sin saber si es buena 6 mala
Осію cientos reales cuesta
La primera vez.
Nadie fie su Secreto, Jorn. II.}. Вслдствіе всего этого только къ конц драмы авторъ считалъ возможнымъ назвать себя съ боле или мене притворнымъ смиреніемъ и заявлялъ, что пьеса принадлежитъ ему {Такъ напр. Мира де Мескуа въ конц ‘La muerte de San Lorenzo’ (Comedias Escogidas, Tom. IX, 1657, p. 157) говоритъ: ‘Здсь оканчивается комедія, написанная Мира де Мескуа, будьте снисходительны къ ея недостаткамъ’.
De Nabal, cuyo prodigio
Escribio Mira de Mescua
Perdonad las falias nuestras.
А Франциско де Лейва заканчиваетъ свою ‘Amadis y Niquea’ Comedias Escogidas, tom. XL, 1675, fol. 118, слдующимъ обращеніемъ къ зрителямъ: ‘Сегодня Франциско де Лейва лежитъ распростертый у вашихъ ногъ и про| ситъ не браво, но забвенія своихъ недостатковъ’. Въ большинств случаевъ, какъ напр. въ ‘Mayor Venganza’ Альваро Кубилльо, или въ ‘Caer para levantarse’ Матоса, Кансера и Морето, имя автора выставлено безъ всякихъ оговорокъ, очевидно съ цлью оградить его права, которыя въ семнадцатомъ столтіи были мало уважаемы.}. Но это длалось далеко не всегда. Обычай однако требовалъ и это исполнялось почти всегда, чтобы въ конц пьесы посылался привтъ публик, которую величали почетнымъ прозвищемъ ‘Сената’.
Положеніе актеровъ было тоже, повидимому, не таково, чтобы драматурги могли заведовать имъ. Тмъ не мене, число ихъ и значеніе сильно возрастали, благодаря успхамъ драмы, въ начал XVII вка. Когда Лопе де Вега впервые появился въ Мадрит въ качеств драматическаго писателя, единственными театрами были дв непокрытыя постройки, занятыя труппами странствующихъ актеровъ, время отъ времени навщавшихъ Мадритъ. Передъ его кончиной въ столиц, кром этихъ двухъ открытыхъ театровъ, существовали уже великолпныя сцены при королевскихъ дворцахъ и актеровъ насчитывалось до тысячи человкъ {Don Quixote, ed. Pollicer, 1797, tom. IV, p. 110, прим. Въ одномъ свидтельств значится, что въ Испаніи около 1636 г. существовало до 300 труппъ актеровъ. Это извстіе невроятно, если оно относится къ профессіональнымъ актерамъ, жившимъ игрою на сцен. Pantoja, Sobre Comedias, Murcia, 1814, 4-to, tom. I, p. 28.}. Полвка спустя, въ эпоху смерти Кальдерона, когда испанская драма достигла высшаго своего развитія, страсть къ театру до того распространилась всюду, что не было почти деревни безъ чего-нибудь, похожаго на театральную залу {Pellicer, Origen de las Comedias, 1804, tom. I, p. 185.}. Мало того, свтскія и весьма двусмысленныя комедіи зачастую игрались наемными актерами въ главныхъ монастыряхъ королевства {Ibid, pp. 226—228. При посщеніи Филиппомъ III Лиссабона въ 1619 г. іезуиты устроили для него въ своей коллегіи св. Антонія представленіе частью на латинскомъ и частью на португальскомъ язык. Отчетъ объ этомъ представленіи помщенъ въ ‘Relacion de la Real Tragicomedia con que los Padres de la Compaiiia de Jesus recibieron la Magestad Catolica’ etc., por Juan Sardina Mimoso, etc. Lisboa, 1620, 4-to, И авторъ его никто другой, по моему мннію, какъ Антоніо де Суза. Прибавьте къ этому заявленіе Маріаны (De Spectaculis, с. 7), что entremeses и другія представленія, даваемыя въ антрактахъ пьесъ и исполнявшіяся въ самыхъ строгихъ монастыряхъ, отличались часто грубостью и неприличіемъ. Заявленіе это повторено почти въ тхъ же выраженіяхъ въ его трактат ‘De Rege’, lib. III, с. 16. Въ своемъ ‘Juegos Publies’, перевод, сдланномъ имъ самимъ съ его ‘De Spectaculis’ и лишь въ немногомъ отступающимъ отъ подлинника, Маріана говоритъ (с. 12), что въ высшей степени непристойныя Zata bandas исполнялись въ женскихъ монастыряхъ во время празднества Corpus Christi. Въ большомъ и богатомъ монастыр св. Викентія въ Плаценсіи давались ежегодно представленія въ день праздника Богородицы. (Alonso Fernandez, Hist. de Plasencia, Madrid, fol., 1629, p. 112). Но самымъ смлымъ и соблазнительнымъ примромъ злоупотребленія Божіимъ храмомъ ради драматическихъ цлей можетъ служить представленіе, данное въ 1518 г. въ присутствіи Филиппа III и его двора въ церкви San Blas въ Лерм, пьесы графа Лемоса ‘Casa Confusa’, довольно скандалезной и нын утраченной. Она заканчивалась неприличной и сладострастной сарабандой. См. Barrera ad. verb. Lemos и прим. 60 къ этой глав.}.
Какъ и слдовало ожидать, изъ этого громаднаго числа актеровъ, добивавшихся расположенія публики, иные сдлались знаменитостями. Вотъ самые извстные: Агустинъ де Рохасъ, написавшій Viaje Entretenido (Веселое Странствованіе) труппы актеровъ, Фигероа, Мельхіоръ де Виллальба и Ріосъ — любимцы Лопе’, Ппнедо, прославленный Тирсо де Молиною и Каскалесомъ, Алонсо де Олмедо и Себастіанъ Прадо, соперничавшіе другъ съ другомъ въ пьесахъ Кальдерона, Хуанъ Рана, лучшій комикъ временъ Филиппа III и Филиппа IV, увлекавшій публику своими импровизовавными остротами и восхищавшій до сдезъ 80-ти лтнюю лэди Феншо, двое Моралесовъ и Іозефа Вакка, жена старшаго изъ нихъ, Барбара Коронель — амазонка, любившая появляться на сцен въ мужскихъ роляхъ, Марія де-Кордова, о которой съ восторгомъ отзываются Кеведо и графъ Виллемедіана, Марія Кальдеронъ, которая, будучи матерью втораго Донъ Хуана Австрійскаго, длила свое время между государственными занятіями и театральными подмостками. Вс эти артисты, какъ и другіе, имъ подобные, несомннно пользовались извстностью столь же блестящей, какъ и кратковременной и составляющей единственную награду для самыхъ выдающихся сценическихъ дятелей. Весьма возможно, что они пользовались славой въ такой степени, какая не доставалась на долю актерамъ новыхъ временъ {С. Pellicer, Origen, tom. II, passim, Figueroa, Plaa Universal, 1615, f. 322, b. и М-me d’Aulnoy, Voyage en Espagne, ed. 1693, tom I, p. 97, и посвященіе Лопе къ Dmine Lucas, въ которой игралъ Виллальба. Ріосъ, по словамъ Рохаса, улучшилъ театральные костюмы. Лопе восхваляетъ Ппнедо въ своей ‘Peregrino en su Patrida, lib. IV, и называетъ его царемъ своего искусства:
Baltasar de Pinedo tendra faina
Pues hace, siendo Principe en su Arte,
Altos metamorfoseos de su rostro,
Color, ojos, sentidos, voz, y efeclos (afectos?),
Trasformando la gente.
О Пинедо упоминаютъ съ похвалами также Тирсо де Молина и Кискалесъ въ Tabla III, 1616. Однимъ изъ лучшихъ актеровъ лучшей эпохи испанскаго театра былъ Севастіанъ Прадо, это тотъ самый, который въ 1660 г. посл женитьбы Людовика XIV на испанской инфант отправился въ Парижъ и игралъ тамъ въ продолженіе 12 лтъ (Chapptizeau, Thtre Franais, 1674,12-mo, рр. 21 3, 214), что между прочимъ служитъ доказательствомъ того, въ какой степени была въ то время въ мод испанская литература и какимъ почетомъ она пользовалась (С. Pellicer, tom. I, p. 39. Относительно Хуана Раны или Араны см. Lady Fanshaw, Memoirs (London, 1829, 8-vo, p. 236), а относительно Педро Моралеса см. Navarrete, Vida de Cervantes (p. 530). О Маріи де Кордова упоминаютъ многіе съ восхищеніемъ и въ особенности Кальдеронъ въ начал ‘Dama Duende’, гд онъ ее воспваетъ подъ именемъ Amarilis. Перечень другихъ извстныхъ актеровъ можно найти въ примчаніи Клеменсина къ его изданію Донъ-Кихота (Parle, II, с. II) и въ сочиненіи, хотя весьма неполномъ, Пеллисера, ‘Origen del Teatro’, Madrid, 1804.}.
Говоря объ испанскихъ актерахъ, какъ о сословіи, нельзя сказать много лестнаго. Въ большинств случаевъ они принадлежали къ самымъ низшимъ слоямъ общества и, вслдствіе этого, имъ одно время было даже запрещено держать въ труппахъ женщинъ {Alonso, Mozo de Muchos Amos, Parte I, Barcelona, 1625, f. 141. Немного ране, а именно въ 1618 г. Бисбе-и-Видаль упоминаетъ о томъ, что женщины часто исполняли мужскія роли (Tratado de Comedias, f. 50). Изъ Сценическихъ указаній въ ‘Amadis y Niquea’ Лейвы (Comedias Escogidas, Tom. XL, 1675), очевидно, что роль Амадиса всегда исполнялась женщиной.}.
Народъ тмъ не мене ихъ очень любилъ и нердко, въ случа преслдованій за дурное поведеніе, онъ вооруженною рукою вступался за нихъ и вырывалъ ихъ изъ рукъ полиціи. Но между 1644 и 1649 годами, число актеровъ сильно возросло, ихъ насчитывалось не мене сорока труппъ, состоявшихъ изъ безпорядочнаго, бродячаго люда, поведеніе котораго позорило театръ, съ трудомъ ускользавшій отъ стсненій, вызванныхъ безпутствомъ актеровъ {С. Pellicer, Origen, Tom. I, p. 183, Tom. II, 29, Navarro Castellanos, Cartas Apologticus contra las Comedias, Madrid, 1684, 4-to, pp. 256—257. ‘Слдуйте моему совту’, говоритъ Санчо своему господину посл его несчастнаго столкновенія съ актерами Auto Sacrantentai, избгайте ссоры съ актерами: это народъ привилегированный. Я зналъ актера, который былъ посаженъ въ тюрьму за два преступленія и вышелъ оправданнымъ. Не забывайте, ваша милость, что это весельчаки и шутники, что вс имъ покровительствуютъ, вс ихъ защищаютъ, вс ихъ любятъ, особенно, если они принадлежатъ къ королевскимъ или привилегированнымъ труппамъ, гд вс или почти вс одваются по-царски’. Don Quixote, Parte II. с. И, съ примчаніями Клеменсина.}.
Непорядочность ихъ поведенія сказывалась слдующими результатами. Многіе изъ нихъ устыдились наконецъ своихъ собственныхъ безобразій и уходили спасаться въ монастыри. Прадо сдлался благочестивымъ священникомъ, Франциско Балтазара умеръ святымъ отшельникомъ и жизнь его послужила впослдствіи сюжетомъ для духовной драмы {С. Pellicer, Origen, Tom. II, p. 53, и въ другихъ мстахъ книги.}.
Трудиться актерамъ приходилось много. Они должны были выучивать множество пьесъ, чтобы удовлетворить жажд новизны, особенно присущей испанцамъ. На репетиціяхъ работы было вдоволь, ибо публика не отличалась снисходительностью. Сервантесъ свидтельствуетъ, что въ общемъ актерамъ жилось хуже, чмъ цыганамъ {Въ разсказ ‘Licenciado Vidriera’.}, а Рохасъ, великій авторитетъ въ этомъ дл, утверждаетъ, что алжирскимъ невольникамъ жилось легче, нежели актерамъ {Boxas, Viage, 1614, f. 133. Актеры жили такъ изо дня въ день, что имъ ежедневно по окончаніи представленія выдавалось жалованье.
Un Reprsentante cobra
Cada noche lo que gana
Y el Autor paga, aunque
No hay dinero en la Саха,
т.-е. актеръ получаетъ всякій вечеръ свой заработокъ, а директоръ платитъ, хотя въ его касс нтъ ни гроша (El Mejor Reprsentante, Comedias Escogidas, Tom. XXIX, 1668, p. 199).}.
Прибавьте къ этому, что жалованье ихъ было ничтожное, а директоры вчно запутывались въ длахъ и платили неаккуратно. Тмъ не мене, какъ и въ другихъ видахъ бродячей жизни, отсутствіе всякихъ стсненій длало актерское существованіе привлекательнымъ для многихъ свободолюбивыхъ личностей, особенно въ Испаніи, гд вообще трудно было найти какую-либо свободу. Но этому завидному для многихъ существованію скоро наступилъ конецъ. Театръ, упалъ столь-же быстро, какъ и развился. Задолго до конца XVII столтія онъ пересталъ быть убжищемъ для такого количества праздныхъ людей, какое было прежде необходимо для его успха {‘Pondus iners reipublicae, atque inutile’, говоритъ Маріана въ ‘De Spectaculis, c. 9. Прелесть этой распущенной и скитальческой жизни — vida libertina y vagamunda’ — характеристично и врно выставлена въ подложномъ Guzman de Alfarache, Lib. III, Part. II, cap. 7. Маріана высказывалъ желаніе, чтобы все имющее какое-либо отношеніе къ театру было изгнано изъ королевства,— a totius patriae finibus exterminarentur quasi pestes certissimae. De Rege, Lib. II, c. 6.} и въ царствованіе Карла II нелегко было собрать три труппы для праздниковъ по случаю бракосочетанія государя {Ruga Ide y Parra, Origen del Teatro, p. 312.}. Полувкомъ раньше, двадцать актерскихъ компаній поспорили бы горячо изъ-за этой чести.
Во все время процвтанія испанской драмы представленія давались днемъ. По словамъ Гоуэля, жившаго въ Мадрит въ 1623 году {Familiar Letters, London, 1754, 8-vo, Book 1, Sect. 3, Letter 18. Маршалъ Граммовъ, бывшій въ Мадрит въ 1659 г. по случаю переговоровъ о Пиренейскомъ мир и женитьб Лудовика XIV, говоритъ то же самое по поводу дворцовыхъ представленій. Одно изъ нихъ, на которомъ онъ присутствовалъ, давалось при свт шести громадныхъ восковыхъ канделябровъ въ серебряныхъ подсвчникахъ поразительной величины и роскоши. Публика, конечно, была только избранная и при этомъ серьезная и натянутая до послдней степени. См. его письмо, помченное 21 октября 1559 г., къ его сестр, г-ж де-Мотевилль въ ея ‘Mmoires d’Anne d’Autriche’, ed. 1750, Tom. V, рр. 360—362. Съ 1622 по 1685 годъ представленія постоянно давались въ одномъ изъ дворцовъ въ присутствіи двора и, какъ кажется, чаще всего по воскресеньямъ и четвергамъ. Вознагражденіе актерамъ, игравшимъ при двор было крайне скудно: въ начал отъ двухъ до трехъ сотъ реаловъ, т. е. отъ десяти до тридцати долларовъ, а позже немного боле. Особенно блестящія представленія были даны въ честь принца Уэльскаго, впослдствіи Карла I, во время его пребыванія въ Мадрит въ 1623 г. Страсть къ театру была такъ велика въ XVII в., что представленія давались во время путешествія короля и инфантовъ, разъ въ Алгамбр и два раза на борт галеръ въ бухтахъ Виллафранкской и Таррагонской (Schack, Nachtrge, 1844, рр. 66—76).}, на дворцовыхъ сценахъ, гд представленія давались разъ въ недлю, время спектаклей иногда было иное {С. Pellicer, Origen, Tom. I, p. 220, Aarsens, Voyage, 1667, p. 29.}. Почти до половины XVII вка обстановка и театральные порядки были здсь вроятно не хуже, чмъ по Франціи въ моментъ появленія Корнеля, а можетъ быть даже и лучше. Но въ конц столтія Французская сцена далеко оставила за собой мадритскую и госпожа д’Онуа со смхомъ разсказывала своимъ пріятельницамъ, что солнце въ Испаніи сдлано изъ промасленой бумаги и что въ комедіи ‘Alcina’ она видла, какъ черти преспокойно карабкались по лстницамъ изъ ада на сцену {Relation du Voyage d’Espagne, par Madame la Cotntess d’Aulnoy, La Haye, 1693, 18-mo, Tom. III, p. 21,— той самой, которая написала прелестныя волшебныя сказки. Она была въ Испаніи въ 1679—80. Аарсенсъ двадцатью пятью годами ране разсказываетъ тоже самое (Voyage, 1667, р. 59).}. Пьесы, для которыхъ требовались сложныя приспособленія и машины, назывались comedias de ruido, шумными комедіями, или drames spectacle. Къ нимъ пренебрежительно относились Фигероа и Луисъ Велесъ-де-Гевара, которые считали униженіемъ для поэзіи, когда успхъ пьесы ставился въ зависимость отъ чисто механическихъ приспособленій {Figueora, Pasagero, Guevara, Diablo Cojuelo. Довольно цнныя подробности объ испанскомъ театр и его обстановк можно найти въ ‘Teatro de Valencia’, Luis Lamarca, 1848, pp. 24—29, и въ примчаніяхъ въ конц книги. Не слдуетъ только забывать при чтеніи Ламарка, что театръ въ Валенсіи былъ несомннно ниже мадридскаго по своему устройству.}.
Сценическіе подмостки, на двухъ главныхъ театрахъ Мадрита, весьма немного возвышались надъ общимъ уровнемъ двора, отдльнаго помщенія для оркестра не было и въ случа надобности, музыканты становились на переднемъ план сцены. Прямо противъ сцены стояли скамьи,— тутъ были лучшія мста, за скамьями подъ открытымъ небомъ располагалась толпою ‘стоящая’ публика, ее всегда набиралось много. Этихъ зрителей, вслдствіе ихъ стоячаго положенія и грубаго вида, называли ‘пхотой’ или мушкетерами, mosqueterоs. Они составляли самую страшную и самую шумную часть публики и въ большинств случаевъ ршавшую успхъ новой пьесы {С. Pellicer, Origen, Tom. I, рр. 53, 55, 63, 68.}. Одинъ изъ такихъ ‘мушкетеровъ’, башмачникъ по ремеслу, пользовался въ 1680 г. неограниченнымъ вліяніемъ на окружавшихъ и напоминалъ аддисоновскаго критикана-шорника {Mad. d’Aulnoy, Voyage, Tom. III, p. 21. Spectator, No 235.}. Другой, которому предлагали сто реаловъ за поддержку покой пьесы, гордо отвчалъ, что надо сперва посмотрть, какова она,— а посмотрвши, освисталъ {Aarsens, разсказъ въ конц его путешествія, 1667, р. 60.}. Иногда сами авторы обращались къ этой публик, въ конц пьесы, и унижались до того, что просили снисхожденія и поддержки у самой грубой части слушателей. Впрочемъ, это бывало рдко {Manuel Morchon въ конц своей ‘Vitoria del Amor’ (Comedias Escogidas, Tom. IX, 1557, p. 242) говоритъ ‘Достохвальные: мушкетеры, Донъ Мануэль Морчонъ кротко и покорно проситъ васъ дать ему милостыню вашего одобренія, если не за трудъ, то за желаніе доставить вамъ удовольствіе’.
Такимъ же точно образомъ Антоніо-де-Уэрта, говоря о своей Cinco Blancas Juan Espra en Dios (Comedias Escogidas, Tom. XXXII, 1669, p. 179), обращается къ нимъ съ слдующими словами: ‘Если эта пьеса заслуживаетъ браво, то пусть господа мушкетеры дадутъ его, какъ милостыню автору’.
Даже Солисъ, отъ котораго всего мене можно было бы этого ожидать, снисходитъ въ заключительныхъ строкахъ своей хорошо извстной комедіи ‘Doctor Carlino (Comedias, 1716, p. 252) до слдующаго обращенія къ мушкетерамъ: ‘Здсь оканчиваетъ свою жизнь комедія, если она имла нкоторый успхъ, то пусть господа мушкетеры не поскупятся на браво для ея погребенія’.
Кальдеронъ, хотя и въ шутливомъ тон, длаетъ то же самое въ конц своей ‘Galan Fantasma’. Изъ всего вышесказаннаго можно составить себ ясное понятіе о томъ, какъ велико было вліяніе mosqueteros на театръ въ эпоху наибольшаго процвтанія. Въ XVIII вк они становятся безграничными властелинами сцены.}.
За шумными мушкетерами возвышались Gradas или амфитеатръ для мужчинъ и Casuela, узкое и тсное помщеніе для дамъ. Надъ всми этими мстами возвышались Desvanes и Aposentos, балконы и ложи, съ большими окнами наподобіе магазиновъ. Ложи возвышались одна надъ другой въ нсколько этажей а окна ихъ были открыты съ трехъ сторонъ. Эти мста принадлежали боле достаточнымъ людямъ, безъ различія пола, и многіе такъ дорожили ими, что передавали права на нихъ изъ поколнія въ поколніе, по наслдству {Aarsens, Relation, p. 59. Zavaleta, Dia de Festa por la Tarde, Madrid, 1660, 12-mo, pp. 4, 8, 9. C. Pellicer. Tom. I. Mad. d’Aulnoy, Tom. III, p. 22, говоритъ о ‘Cazuella’, Toutes les dames d’une mdiocre vertu s’у mettent et tous les grands Seigneurs у vont pour causer avec elles’.}. Ложи (Aposentos) въ сущности были довольно удобными помщеніями и дамы обыкновенно сидли тамъ въ маскахъ, такъ какъ въ то время актеры и публика по временамъ вели себя такъ неприлично, что на нихъ нельзя было смотрть безъ смущенія избранной части столичнаго общества {Guillen de Castro, ‘Mal Casados de Valencia’, Jorn. II. Достоинъ отчасти вниманія фактъ, что испанскій театръ остался врнымъ старин: ложи до сихъ поръ носятъ названіе aposentos, партеръ — patio или двора, mosqueteros называются люди, наполняющіе партеръ и въ качеств преемниковъ, занимавшихъ мста на открытомъ воздух на двор, заявляютъ права на нкоторыя привилегіи. Относительно Casuela, Breton de los Herreros въ своей остроумной ‘Satira contra los Abusos en el Arte de la Declamacion Teatral’, (Madrid, 1834, 12-mo) говоритъ, ‘Иногда какая-нибудь юная вертушка заинтересуется тобой, но если адъ партера шумитъ, что теб пользы въ этомъ уголк рая?’ Но эта часть театра въ настоящее время пользуется лучшей репутаціей, чмъ въ XVII вк.}.
Считалось почетнымъ имть свободный, безплатный входъ въ театръ, но даже людямъ со средствами не такъ-то легко было получить его {Zabaleta, Dia de Fiesta por la Tarde, p. 2.}. Публика платила дважды, у входа, гд самъ директоръ держалъ кассу, и въ театр, гд обходилъ публику церковнослужитель, собиравшій для госпиталей налогъ, подъ скромнымъ названіемъ милостыни {Cervantes, Viage al Parnaso, 1784, p. 148. Существовала еще небольшая добавочная плата за нкоторыя мста въ patio. Дожи, вроятно, цнились всего дороже. Pellicer, I, 98—100.}. Публика была часто шумна, дерзка и несправедлива. Сервантесъ намекаетъ на это, а Лопе-де-Вега положительно жалуется. Суарецъ-де-Фигэроа разсказываетъ, что въ случа желанія произвести шумъ, все пускалось въ ходъ: трещотки, хлопушки, колокольчики, ключи, свистки. Въ одной loa, которою открылъ однажды свой театральный сезонъ въ Мадрит Ровъ, пріятель Лопе-де-Веги, авторъ ея, Бенавенте, жалуется на дурной нравъ и несправедливость публики, начиная съ блестящихъ кавалеровъ идамъ, сидвшихъ въ aposentos и кончая мушкетерами двора. Впрочемъ онъ, съ шутливымъ пренебреженіемъ, добавляетъ, что мало боится свистковъ, которые непремнно послдуютъ за его заявленіемъ {Cervantes, Prlogo las Comedias. Lope, Prefaces ко многимъ изъ его пьесъ. Figueroa, Pasagero, 1617, p. 105. Benavente, Joco-Seria, Valladolid, 1653, 12-mo, f. 81. По словамъ Сервантеса, публика для заявленія своего неудовольствія прибгала между прочимъ къ слдующему средству: кидала въ актеровъ огурцами.}. Когда публика хотла поощрить автора, она кричала: Victor и производила при этомъ суматоху, не меньшую, чмъ когда проваливала пьесу свистками {Mad. d’Aulnoy, Voyage, Tom. I, p. 55. Tirso de Molina. Deleytar, Madrid, 1765, 4-to, Tom. II, p. 333. Въ конц пьесы авторы, конечно не первостепенные, нердко обращались ко всей публик съ просьбою прокричать имъ,Victor’, это они иногда длали съ мушкетерами. Diego de Figueroa въ конц своей ‘Hija del Mesonero’ (Comedias Escogidas, Tom. XIV, 1662, p. 182) проситъ у публики восклицанія ‘Victor’, какъ милостыни,,Dadle un Vitor de limosna’, и Rodrigo Enriquez въ своей ‘Sufrir mas por querer menos’ (Tom. X, 1658, p. 222) проситъ его, какъ pour-boire, выдаваемаго прислуг въ игорныхъ,,Venga un Vitor de barato’. Иногда авторы умудряются поставить слово Vitor въ самомъ конц пьесы, такъ что публика повторяетъ его безъ явной на то просьбы автора, какъ то мы видимъ въ пьес Кальдерона ‘Amado y Aborrecio’ и въ,Difunta Pleyteada’ Франсиско Рохаса. Въ большинств же случаевъ требованіе на Vitor заявляется, какъ на вещь заслуженную. На одномъ изъ представленій пьесы Хуана Виллегаса Lealtad contra su Rey (Comedias Escogidas, Tom. X, 1658) двое актеровъ, исполнявшихъ послднюю сцену, обратились къ публик съ дерзкимъ требованіемъ апплодисментовъ не для автора, а для самихъ себя. Шутка эта, несомннно, имла успхъ.}. Во времена Сервантеса, если пьеса имла успхъ, то по окончаніи спектакля авторъ становился у выхода и принималъ поздравленія зрителей, а потомъ его имя печаталось въ объявленіяхъ и расклеивалось по угламъ улицъ съ извщеніемъ объ его успх {Cervantes, Viage, 1784, p. 138. Novelas, 1783, Tom. 1, p. 40.}.
Космо де Обіедо, извстный директоръ или антрепренеръ театра въ Гренад первый воспользовался афишами, какъ средствомъ извщать о предстоящихъ спектакляхъ. Это было около 1600 года. Полвка спустя положеніе актеровъ было все еще до того незавидно, что одинъ изъ нихъ, и довольно извстный, бгалъ по городу и самъ наклеивалъ офиши,— вроятно писанныя, а не печатныя {Roxas, Viage, 1614, f. 51. Benavente, Joco-Seria, 1653, f. 78. Alonso Mozo de Muchos Antos. Изъ названныхъ сочиненій видно, что афиши въ Севиль писались, а не печатались до 1624 г.}.
Въ наиболе отдаленную эпоху актеры, кажется, давали всмъ своимъ пьесамъ эпитетъ, прилагавшійся вообще къ испанскимъ драмамъ въ XVII вк и позже,— эпитетъ famosas (славныя). Отсюда впрочемъ нужно исключить Тирсо-де-Молину, которому иногда боле нравилось называть свои пьесы, шедшія съ успхомъ, comedias sin fama {Эпитетъ этотъ онъ даетъ своимъ пьесамъ: ‘Como han de ser los Amigos’, ,,Amor por Razon de Estado’ и нсколькимъ другимъ. Значительне по объему пьесы назывались также ‘La gran coniedia’. Двнадцать подобныхъ пьесъ помщено въ Las Mejores comedies que hasta oy han salido’, Tom. XXXI, Barcelona, 1638. Кальдеронъ можетъ быть потому и называлъ свои большія пьесы ‘Lа gran соmedia’, что къ пьесамъ Лопе прилагался эпитетъ famozas.} (комедіями безъ славы). Въ сущности это было простою формальностью, обычаемъ, превосходно знакомымъ публик, которая вовсе не нуждалась въ спеціальныхъ зазываніяхъ, чтобы стремиться къ излюбленнымъ ею театральнымъ представленіямъ.
Многіе зрители спозаранку забирались въ театръ, чтобы занять лучшія мста, въ ожиданіи спектакля они лакомились фруктами и покупали пирожки у бродившихъ тутъ же разнощиковъ или засматривались на веселыхъ дамъ, сидвшихъ за перилами casuelas и бывшихъ не прочь пококетничать съ своими сосдями. Иные являлись позже и, если это были сколько-нибудь важныя лица, актеры не ршались безъ нихъ начинать спектакль, пока ихъ не принуждали къ этому своими криками буйные мушкетеры {Mad. d’Aulnoy Yoyage, Tom. III, p. 22, и Zabaleta, Fiesta por la Tarde, 1660, рр. 4, 9.}.
Передъ началомъ спектакля, посл того, какъ нетерпливая публика нсколько успокоивалась пніемъ какого-нибудь народнаго романса, исполняемаго подъ аккомпаниментъ гитары, одинъ изъ первостепенныхъ актеровъ, иногда самъ директоръ, выходилъ на сцену и, по общепринятому выраженію, выкрикивалъ loa {Cigarrales de Toledo, Madrid, 1624, 4-to, p. 99. Относительно loas можно найти много подробностей у Pinciano, ‘Filosofia Antigua’, Madrid, 1596, 4-to, p. 413, и у Salas, ‘Tragedia Antigua’, Madrid, 1633, 4-to, p. 184. Luys Alfonso de Carvallo въ своей ‘Cisne de Apolo’, 1602, f. 124, характеризуетъ loa слдующимъ образомъ: ‘Aora le Haman loa por іоаг en el la comedia el auditorio о festividad en que se hace, mas ya le podremos asi llamar arque han dado los poetas en alabar alguna cosa como el silencio, un numro’ lo negro, lo pequeno у otras cosas en que se quieren senalar у mostrar sus ingenis, aunque todo devc ir ordenado al fin que yo dixe que es, captar la benevolencia у atencion del auditorio’. Richard Fanshawe даетъ совершенно врное общее понятіе о loa въ своемъ перевод пьесы Мендозы ‘Querer por solo querer’, называя его прологомъ, такъ какъ loa значитъ похвала и заключаетъ просьбу къ зрителямъ быть снисходительными. Музыка свободно вводилась въ loas. Renjifo, ed. 1727, p. 166.}, т. е. произносилъ употребительную въ Испаніи форму пролога, обращиковъ котораго у насъ имется много еще со временъ Торреса Нахарро, давшаго имъ названіе introytos, — увертюры или интродукціи. Они существовали до окончательнаго паденія старой драмы, встрчаются въ начал всхъ autos Лопе-де-Веги и Кальдерона и хотя для большинства свтскихъ пьесъ испанскаго театра loas перестали уже быть необходимой принадлежностью, мы все-таки иногда находимъ ихъ въ драмахъ Тирсо-де-Молины, Кальдерона, Антоніо Мендозы и многихъ другихъ драматическихъ писателей.
Лучшія изъ loas принадлежатъ Аугустину-де-Рохасъ, его Viage Entretenido наполненъ ими. Loas Киньонеса де Бенавенте помщены въ его Joco — seria. Форма ихъ была разнообразна: драматическая, повстовательная и лирическая, не мене разнообразно было содержаніе и стихотворный размръ. Одна изъ loas Тирсоде-Молины посвящена восхваленію дамъ, присутствовавшихъ въ театр {Loa, приложенное къ ‘Vergonzoso en Palacio’, написано dcimas redandillas.}. Мендоза въ одной изъ своихъ loas воспваетъ взятіе Бреды и льститъ національной гордости испанцевъ по поводу недавнихъ побдъ маркиза д’Еспинолы {Здсь разсказывается о томъ, какимъ образомъ извстіе объ этомъ событіи было принято во дворц (Obras de Mendoza, Lisboa, 1690, 4-to, p. 78). Эта I oa могла служить прологомъ къ хорошо извстной пьес Кальдерона ‘El Sitio de Breda’. См. выше гл. XXIV.}. Рохасъ посвящаетъ одну изъ своихъ loas прославленію Севильи, гд онъ ее сочинилъ и гд онъ воспользовался ею, какъ театральнымъ прологомъ, чтобы завоевать расположеніе публики къ себ самому и къ своей трупп {Въ этомъ loa фигурируютъ четыре дйствующихъ лица. Часть ея поется и въ конц появляется Севилья, разршающая давать представленія въ ея стнахъ. Viage, 1614, ff. 4—8.}. Одна loa Санчеса представляетъ собою просто каррикатурное описаніе актеровъ, игравшихъ въ слдующей затмъ пьес {Lyra Potica de Vicente Sanchez, Zaragoza, 1688, 4-to, p. 47.}. Loa Бенавенте, прочтенная Рокомъ де Фигэроа передъ открытіемъ его придворныхъ спектаклей, содержитъ въ себ забавное описаніе достоинствъ его труппы и громкую похвалу новымъ драмамъ, въ которыхъ эта труппа можетъ отличиться {Joco-Seria, 1653, ff, 77, 82. Въ другой loa онъ пародируетъ повидимому совершенно во вкус mosqueteros, нкоторые изъ старинныхъ романсовъ (ft’. 43 etc.) Loa, подобныя этой, встрчаются довольно часто во многихъ испанскихъ драмахъ. Большинство ихъ затеряно, но образцомъ ихъ можетъ служить loa въ entremeses къ ‘Melisendra’ Лопе (Comedias, Tom. I, Valladolid, 1609, p. 333), и въ двухъ комическихъ драмахъ, помщенныхъ въ Comedias Escogidas, Tom. XLV, 1679, первая изъ нихъ озаглавлена ‘Traycon en Propria Sangre ‘и представляетъ пародію на романсы ‘Infantes de Lara’, а другая озаглавлена ‘El Amor mas Verdadero’, а есть пародія на романсы ‘Durandarte’ и ‘Belerma’. Хотя об эти пародіи чрезвычайно скучны и полны нелпостей, он служатъ тмъ не мене выраженіемъ народнаго вкуса.}.
Мало-по-малу loas, главная цль которыхъ была завоевать симпатіи публики стали принимать популярную драматическую форму, кончилось тмъ, что иныя изъ нихъ, принадлежавшія Рохасу, Мир де Мескуа, Морето и Лопе де Вег {Эти любопытныя loa помщены въ рдкой книг, озаглавленной ‘Autos Sacrementales, con Quatro Comedias Nuevas y sus Loas у Entremeses’, Madrid, 1655, 4 to.}, почти ничмъ уже не отличались отъ слдовавшихъ за ними фарсовъ {Такова loa, озаглавленная ‘El Cuerpo de Guardia’, принадлежащая Луису Энрике де Фонсека и исполненная актерами-любителя мы въ Неапол наканун Рождества въ честь королевы испанской. Но длиннот она не уступитъ saynete и весьма схожа съ нимъ. Она, вмст съ другой loa и нсколькими любопытными bayles, входить въ составъ пьесы Испанскій Аннибалъ (El Annibal Espaol), героемъ которой является Viriatus. Пьеса эта находится въ сборник стихотвореній Фонсеки, не до такой степени проникнутыхъ итальянской манеры, какъ это можно было-бы ожидать отъ испанца, жившаго и писавшаго въ Италіи. Вс его стихотворенія были изданы въ Неапол въ 1683 г., in 4о, подъ заглавіемъ ‘Ocios de los Estudios’. Всей книги читать не стоятъ, но просмотрть слдуетъ.}. Тмъ не мене, он всегда были въ связи съ какимъ-либо событіемъ, вызвавшимъ ихъ на свтъ, или являлись отвтомъ на хорошо извстныя требованія публики. Одно изъ нихъ сопровождаются пніемъ и танцами, другія оканчиваются грубыми шутками {Roxas, Viage ff. 189—193.}. Словомъ, он столько же разнообразны по характеру, какъ и по форм, а это въ соединеніи съ ихъ національною живостью и граціей создало изъ нихъ существенную принадлежность всякаго драматическаго представленія.
Первая jornada или актъ главной пьесы естественно слдовалъ за loa, но иногда въ промежутк исполнялся какой-нибудь танецъ. Въ числ другихъ Фигэроа жалуется, что его заставляли слушать романсы прежде, чмъ начиналась драма, ради которой онъ пришелъ {Cigarrales de Toledo, 1624, рр. 104 и 403. Figueroa, Pasagero, 1617, f. 109 b.}, но вкусъ публики былъ крайне настойчивъ по отношенію ко всему легкому и забавному. Посл перваго акта, а иногда и посл новаго танца начинался первый изъ двухъ entremes или muletas этихъ, по выраженію издателя сочиненій Бенавейте, костылей, предохранявшихъ тяжелыя комедіи отъ паденія.
Нельзя себ вообразить что-нибудь боле веселое и забавное, чмъ эти любимыя развлеченія публики, написанныя по большей части чистымъ кастильскимъ языкомъ и въ совершенно національномъ дух {Sarmiento, историкъ и литературный критикъ, въ письм, приведенномъ въ ‘Declamacion contra los Abusos de la Lengua Castellana’ (Madrid, 1793, 4-to, p. 149) говоритъ: ‘и до тхъ поръ не зналъ, что такое настоящій кастильскій языкъ, пока не прочелъ Entremeses’.}. Сначала это были фарсы или отрывки фарсовъ, заимствованные у Лопе де Руэды и его послдователей, но потомъ Лопе де Вега, Сервантесъ и другіе писатели стали сочинять для театра entremeses, боле приспособленныя къ видоизмненному типу современной имъ драмы {Лопе въ своей ‘Arte Nuevo de hacer Comedias’ излагаетъ съ большою ясностью происхожденіе entremeses. Нкоторыя изъ его entremeses помщены въ первомъ и третьемъ том собранія его пьесъ, другія въ его ‘Obras Sueltas’. Он почти вс забавны. Entremeses Сервантеса помщены въ конц его Comedias, 1615 г.}. Сюжеты ихъ обыкновенно заимствовались изъ жизни низшихъ слоевъ общества, причемъ авторы выставляли нравы и странности этихъ слоевъ въ самомъ смшномъ вид. Первоначально многія изъ подобнаго рода произведеній заканчивались происшествіями, на которыя мы находимъ жалобы въ Діалогахъ Собакъ Сервантеса, т. е. всеобщей потасовкой {Novelas, 1783, Tom. II, p. 441. ‘Coloquio de los Perros’.}. Впослдствіи они стали боле литературны и поэтичны, украшались вставленными въ нихъ уже тутъ аллегоріями, пснями и танцами, словомъ, принимали вс формы, которыя могли нравиться публик. Дйствіе этихъ сценокъ продолжалось всего нсколько минутъ и имло цлью освжить публику, которая могла быть утомлена серьезностью главной пьесы {Ихъ много встрчается въ ‘Joco-Seria’ Quinones de Benavente.}. Съ самимъ же дйствіемъ пьесы они не имли никакой связи, хотя однажды Кальдеронъ искусно воспользовался одной интермедіей, чтобы удачно закончить одинъ изъ актовъ главной драмы {‘El Castillo de Lindabridis’, конецъ 1-го акта. Въ глав XV ‘Bachiller Trapaza’ помщена entremeses, озаглавленная ‘La Castanera’, весьма забавная по остроумію съ которымъ ведется діалогъ, но безнравственная по сюжету.}.
За вторымъ актомъ слдовали подобныя же entremeses съ плясками и музыкой {Mad. d`Aulnoy, Tom. I, p. 56.}. Посл третьяго поэтическая часть спектакля заканчивалась ‘сайнетой’ или bonne bouche’, какъ назвалъ ее впервые Бенавенте и которая въ самомъ дл отличалась отъ интермедій однимъ названіемъ. Лучшія сайнеты принадлежатъ Каясеру, Дезе-и-Авил и самому Бенавенте,— словомъ, авторамъ, имвшимъ наиболе успха въ entremeses {C. Pellicer, Orfgen, Tom. I, p. 277. Entremeses Кансера находятся въ его Obras, Madrid, 1761, 4-to, и между Autos и др. 1655 г., приведенными въ примчаніи 44, entremeses Дезе-и-Авилы помщены въ его ‘Donayres de Tersicore’, 1663, а entremeses Бенавенте въ его ‘Joco-Seria’ 1653. На книг Дезе-и-Авила выставлено: Томъ I, хотя, сколько мн извстно, другихъ томовъ и не появлялось, она наполнена почти всецло легкими и короткими произведеніями для сцены, носящими названіе bayles, entremeses, sayn&egrave,tes и mоgigаngаs, послднія суть нчто въ род пантомимы. Нкоторыя изъ произведеній этого рода не лишены литературныхъ достоинствъ и вс служатъ врной характеристикой испанскаго театра половины XVII вка.}. Всякое представленіе оканчивалось національнымъ танцемъ, который неизбжно очаровывалъ зрителей всхъ сословій и помогалъ имъ вернуться въ хорошемъ расположеніи духа домой {Al fin con un baylezito,
Iba la gente contenta.
Roxas, Viage, 1614, f. 48.}. Нтъ сомннія, что въ Испаніи, даже и въ религіозныхъ пьесахъ танцы были важнымъ элементомъ драматическаго представленія. Такъ оно осталось, до нашихъ дней, и въ этомъ нтъ ничего удивительнаго. Древнйшія историческія свидтельства и преданія старины свидтельствуютъ, что пляска была любимымъ развлеченіемъ суровыхъ и грубыхъ аборигеновъ Пиринейскаго полуострова {Gaditanae puellae издавна пользовались большой извстностью. Относительно древнихъ испанскихъ танцевъ см. примчанія къ Ювеналу Руперти ‘Lipsiae, 1801, 8-vo, Sat. XI, vv, 162—164 и любопытное разсужденіе Саласа (‘Nueva Idea de la Tragedia Antigua’ 1633, рр. 127, 128). Gifford полагаетъ, что Ювеналъ (Satires of Decimus Junius Juvenalis, Philadelphia, 1803, 8-vo, Vоl, II, p. 159) описываетъ именно fandango, приводящее до сихъ поръ въ восторгъ вс классы испанскаго общества, а фраза его ‘testaruin crepitus’ относится къ щелканью кастаньетъ, сопровождавшему танецъ.}. Даже и въ новйшія времена танцы для испанцевъ то же, что музыка для итальянцевъ, т. е. главная народная страсть всей націи. Вслдствіе этого танцы нашли себ мсто въ драмахъ Хуана де Энсины, Хиля Висенте и Торреса де Нахарро, а начиная, съ эпохи Лопе де Руэды и Лопе де Веги, они составляютъ неизбжную принадлежность драматическаго представленія. Забавное объясненіе причины этого явленія даетъ пьеса Сервантеса Gran Sultana (Великая Султанша) гд одинъ изъ актеровъ говоритъ: ‘каждая испанка выходитъ изъ чрева своей матери танцовщицей» и немедленно удостовряетъ это примромъ {Jornada III. Вс танцевали. Герцогъ Лерма, бывшій первымъ министромъ при Филипп IV и впослдствіи кардиналомъ, считался, какъ говорятъ, первымъ танцоромъ своего времени. (Don Quixote, ed. Clemencin, Tom. VI, 1839, p. 272). Самъ Филиппъ IV также необыкновенно хорошо танцовалъ. См. приводимое Гаянгосомъ ‘Discursos sobre el Arte del Danzado’, by Juan Goinez de Blas, 12-mo, 1642. Сервантесъ очевидно былъ любителемъ танцевъ и у него встрчаются весьма живописныя выраженія по поводу ихъ. ‘Danza como еі pensamiento’ (танцуетъ легко, какъ мысль) говоритъ онъ объ одной прелестной двочк въ Don Quixote, Parte II, с. 48. См. также ‘Gitanilla’ въ нсколькихъ мстахъ.}. Многіе изъ этихъ танцевъ, вставленныхъ въ драматическія представленія, сопровождались діалогами, почему Сервантесъ и назвалъ ихъ разговорными танцами {‘Danzas habladas’ — странное названіе, даваемое въ Донъ-Кихот (Parte II, с. 20) пантомим, состоявшей изъ танцевъ и пнія. Bayles Фонсеки, о которыхъ говорилось въ примчаніи 45, представляютъ прекрасный обращикъ соединенія пнія и танцевъ на испанской сцен въ половин XVII вка. ідна изъ нихъ — аллегорическая борьба между любовью и фортуною, другая споръ о ревности и третья — ухаживанье крестьянина Петра Крана, который, чтобы пріобрсть благосклонность дамы, потрясаетъ передъ нею своимъ кошелькомъ. Вс три написаны размромъ романса, ни одна изъ нихъ не содержитъ въ себ боле ста двадцати строкъ и въ нихъ нтъ другихъ достоинствъ кром нсколькихъ остротъ. Ренхифо говоритъ (ed. 1727, р. 157), что bayles были всегда коротки и забавны.}. Таковы извстные Xasaras или танцы подъ аккомпаниментъ романсовъ на воровскомъ жаргон, они получили свое названіе отъ распвавшихъ ихъ уличныхъ шалопаевъ, одно время они соперничали съ правильными entremeses {Многіе изъ нихъ очень грубы, какъ напр. танецъ-романсъ въ конц ‘Crates y Hipparchia, Madrid’, 1636, 12-mo, или въ ‘Enano de las Musas’ и нсколько романсовъ въ ‘Ingeniosa Helena’. Лучшіе изъ нихъ встрчаются въ ‘Quinones’ Бенавенте, въ Joco-Seria, 1653 и у Солиса въ ‘Poesias’, 1716. Первоначально существовало различіе между bayles и danzas, впослдствіи исчезнувшее. Danzas были боле степенны и приличны. См. примчаніе Пеллисера къ Донъ-Кихоту (Parte II, с. 48), впрочемъ оно отчасти опровергается примчаніемъ Клеменсина.}. Таковы были и прославленныя zarabandas, граціозныя, но чувственныя пляски, извстныя съ 1588 года. По словамъ Маріаны, названіе Ихъ произошло отъ одного дьявола женскаго пола, появившагося въ Севиль, другіе говорятъ, что этотъ дьяволъ-женщина появлялся въ Гваякил, въ Америк {Covarrubias, ad verbum arabanda. Pellicer, Don Quixote, 1797, Tom. I. pp. CLIII-CLVI, и Tom. V, 102. Перечень многочисленныхъ романсовъ, подъ пніе которыхъ исполнялись zarabandas, помщенъ въ любопытной сатир подъ заглавіемъ ‘La vida y la muerte de la zarabanda, mujer de Anton Pintado 1603’.
Романсы эти приводятся, какъ даръ покойницы. (С. Pellicer, Origen, Tom. I, рр. 129—13), 136—138). Lopez Pinciano въ своей ‘Filosofia Antigua Potica’ 1596, pp. 418—420) описываетъ сарабанду и громитъ ея непристойность. Затмъ въ предисловіи къ Florando de Castilla, 1588 (см. ниже, примчаніе къ глав XXVII) упоминается о книг подъ заглавіемъ ‘La vida de la arabanda, ramera publica de Gnaiacan’. Даже авторъ второй подложной части Гузмана Аіьфараче (Lib. III, cap. 7) возмущается грубою распущенностью этого танца.}. Другой танецъ, полный бойкости и оживленія, возбудительно дйствовавшій на публику, назывался La Alemana,— вроятно въ силу своего германскаго происхожденія. Лопе де Вега, вообще любившій пляски, очень сожаллъ, когда La Alemana вышла изъ употребленія {Dorotea, Acto I, sc. 8.}. Одинъ танецъ назывался Don Alonso el Bueno,— no заглавію романса, подъ звуки котораго онъ исполнялся. Кром того намъ извстны ‘El Caballero,’ ‘La Carreteria,’ Las Gambetas,’ ‘Hermano Bartolo’, ‘La Zapateta’ {Въ ‘Diablo Cojuelo’ производятся названія еще другихъ танцевъ, приписываемыхъ изобртенію хромаго дьявола, но я считалъ нужнымъ перечислить только главные. См. также Covarrubias Art. Zapatо. Фигероа, издавшій свою Plaa Universal въ 1615, строго порицаетъ вс публичные танцы и заканчиваетъ свои нападки, занимающія дв страницы, замчаніемъ, что вс они вообще — изобртеніе дьявола (f 200, b.)}.
Большинство этихъ танцевъ были очень свободны и даже неприличны. Гевара заявляетъ,.что вс они изобртены дьяволомъ, Сервантесъ въ одномъ изъ своихъ фарсовъ тоже говоритъ, что сарабанда по своему крайнему неприличію едва-ли можетъ претендовать на боле чистое происхожденіе {Cuevas de Salamanca. Существуетъ любопытная bayle entremesado Морето на сюжетъ Донъ-Родриго и Ла Кава въ Autos etc., 1655, f. 92, и другая подъ заглавіемъ ‘El Mdico’ въ ‘Ocios de Ignacio Alvarez’, Pellicer’, s. 1, 1685, 4-to, p. 51.}. Въ своихъ-же отзывахъ о другихъ танцахъ онъ былъ боле снисходителенъ. Онъ удостовряетъ, что танцы, сопровождаемые пніемъ, гораздо лучше entremeses, годныхъ, по его презрительному выраженію, для нищей, голодной и крикливой черни {См. ‘Gran Sultana’, о которой упомянуто въ примчаніи 57.}. Но каковы бы ни были отдльныя мннія, мы знаемъ, что танцы вели къ большимъ скандаламъ и въ 16’21 году, они удержались на сцен, даже вопреки желанію правительства, только благодаря ршительному требованію народа. На нкоторое время, впрочемъ, они были измнены и ограничены, но все-таки за исключеніемъ соблазнительной сарабанды вс они уцлли, потому что большинство публики, наполнявшей театральные дворы, находило, что танцы составляютъ соль комедіи и что безъ нихъ самъ театръ никуда не годенъ {С. Pellicer, Origen, Tom. I, p. 102.}.
Такимъ образомъ, во всхъ своихъ формахъ, со всми добавочными приманками въ вид романсовъ, entremeses, сайнетъ, плясокъ и музыки, старая испанская драма является несомннно народнымъ увеселеніемъ, вполн зависвшимъ отъ народныхъ вкусовъ. Во всякой другой стран и при тхъ-же обстоятельствахъ, и она не ушла бы далеко отъ того состоянія, въ какомъ ее оставилъ Лопе-де-Руэда, т. е. была бы развлеченіемъ самыхъ низшихъ слоевъ общества. Но испанцы были всегда народомъ поэтическимъ. Есть нчто романтическое въ ихъ первобытной исторіи и живописное въ ихъ нравахъ и костюм. Глубокій энтузіазмъ, подобно руд чистаго золота, лежитъ на дн ихъ національнаго характера, на поверхности котораго играютъ ихъ сильныя страсти и оригинальное воображеніе, дающія знать о себ всюду и во всемъ. Энергія фантазіи, экзальтація чувства, породившія въ XIV, XV и XVI вкахъ великолпнйшіе и разнообразнйшіе изъ романсовъ новыхъ временъ, не ослабли, не угасли и въ XVII вк. Тотъ-же національный характеръ, который при Фердинанд Святомъ и его преемникахъ отражалъ мавровъ въ равнинахъ Андалузіи и находилъ исходъ своему пылу въ созданіи столь нжной и энергической поэзіи,— сохранялъ свою силу и при Филиппахъ, онъ-то и вызвалъ, направлялъ и контролировалъ драматическую литературу, которая, будучи продуктомъ національнаго генія и условій народной жизни,, во всхъ своихъ формахъ оставалась неизмнно испанскою.
Подъ вліяніемъ такого глубокаго и всевластнаго возбужденія драматическихъ писателей должно было явиться много. Съ 1605 года, когда театру, въ той форм, какая была ему придана Лопе де Вегой, насчитывалось всего 15 лтъ жизни, мы уже ясно видимъ изъ разговоровъ въ первой части ‘Донъ-Кихота’, какое важное мсто занялъ онъ въ интересахъ эпохи. Прологъ Сервантеса, предпосланный изданію его комедій въ 1615 году, съ очевидностью доказываетъ намъ, что характеръ и успхи сцены были уже прочно установлены и что лучшіе драматическіе писатели уже успли выступить на сцену. Но даже раньше ихъ появленія сочиненіе пьесъ было явленіемъ весьма обыкновеннымъ въ низшихъ классахъ общества. Виллегасъ свидтельствуетъ, что нсколько драмъ было написано однимъ толедскимъ портнымъ, Гевара упоминаетъ объ одномъ драматург, спеціальностью котораго была стрижка овецъ въ Эцих, а Фигероа говоритъ, что въ Севиль писалъ пьесы извстный всему городу лавочникъ, все это совершенно согласно съ разсказомъ о пастух Хризостом въ Донъ-Кихот и съ разговорами и приключеніями актеровъ въ ‘Viaje Entretenido’ Рохаса {Figueroa, Pasagero, 1617, f. 105. Villegas, Erticas Najera, 1617, 4-to, Tom. II, p. 29. Diablo Cojuelo, Tranco, V. Figueroa. Plaza Universal, Madrid. 1733, folio, Discurso 91, первоначально изданная въ 1615 году.}.
При такомъ положеніи дла число драматическихъ писателей въ Испаніи увеличивалось несравненно быстре, чмъ гд-либо въ другихъ странахъ. Это видно изъ списковъ, составленныхъ Лопе-де-Вегой въ 1630 г., Монтальваномъ въ 1632 г. (насчитавшихъ не мене 75 драматурговъ, жившихъ въ одной Кастиліи) и Николаемъ Антоніо въ 1660 году. Въ силу всего этого, мы имемъ право утверждать, что въ XVII столтіи театръ въ Испаніи былъ существеннымъ проявленіемъ національнаго духа и что онъ былъ боле народнымъ, чмъ вс театры новйшихъ временъ {Иллюстраціей страсти испанцевъ къ ихъ національной драм могутъ служить два факта. Извстно, что несчастные плнники прибрежныхъ Варварійскихъ владній находили себ утшеніе въ театральныхъ представленіяхъ, устраиваемыхъ въ ихъ обширныхъ Banos, куда ихъ запирали на ночь. Сервантесъ обратилъ на это вниманіе въ 1575 г., во время своего пребыванія въ Алжир (см. выше, гл. XI). Подтвержденіе того-же факта мы находимъ въ 1589 г. (см. Gallego, ‘Criticon’ No. IV. 1835, p. 43). Нo другимъ свидтельствамъ, театральныя представленія въ Тунис были вещью столь обыкновенною, что маврскій принцъ, о которомъ было упомянуто выше (гл. XVII, прим. 30) присутствовалъ на одномъ изъ нихъ наканун своего побга. Несомннно стало быть, что обычнымъ развлеченіемъ для плнныхъ христіанъ, какъ въ Тунис, такъ и въ Алжир, служили театральныя представленія. Другой фактъ, это — громадное число пьесъ, написанныхъ лицами, какъ низшаго, такъ и высшаго класса общества. Однимъ изъ самыхъ забавныхъ примровъ увлеченія авторствомъ пьесъ можетъ служить герцогъ Эстрадо, жившій между 1589 и 1650 гг. Онъ говоритъ въ своей автобіографіи, что во время своего изгнанія онъ написалъ значительное число пьесъ и что сюжетами для шести изъ нихъ послужили его собственныя приключенія. Увлеченіе сочинительствомъ драмъ было такъ сильно, что, начиная съ портныхъ и кончая принцами, вс писали на всевозможные сюжеты, какъ на самые возвышенные, заимствованные изъ священнаго писанія, такъ и на самые пустые, взятые изъ собственной жизни авторовъ. Memorial Historie, Tom. XII, Madrid, 1860, p. 501.}.
Можно было предсказать, что при такой сил движеніи, поддержаннаго всею мощью національнаго генія, случайное покровительство или случайное гоненіе на театръ не могло имть большихъ послдствій. Такъ оно и было. Церковныя власти всегда косо поглядывали на театръ, а иногда и прямо препятствовали его развитію, но могущество театра и его жизненность всегда легко одолвали это неважное препятствіе. Немного повліяли на испанскую сцену и соблазны покровительства. Филиппъ IV въ продолженіе почти 40 лтъ поддерживалъ театръ съ королевской щедростью. Онъ строилъ роскошныя театральныя залы въ своихъ дворцахъ, онъ сочинялъ пьесы, онъ самъ участвовалъ въ драматическихъ импровизаціяхъ. Всемогущій любимецъ его, герцогъ Оливаресъ, чтобы угодить королю, придумывалъ новыя сценическія чудеса, какъ напримръ богатые пловучіе театры на рк Тормесъ и на прудахъ въ Буэнъ-Ретиро {Мы встрчаемъ нчто подобное въ предшествующемъ царствованіи: по приказанію герцога Лермы былъ построенъ пловучій театръ на Тормес и въ присутствіи Филиппа III исполнено на немъ ‘Cosa Confusa’, пьеса зятя Лермы, графа Леноса. Но безумная затя герцога Оливареса, приведенная въ исполненіе знаменитымъ флорентинскимъ архитекторомъ Козимо Лотти, несомннно превосходила своею грандіозностью и фантастичностью все, что могло быть предпринято въ томъ-же род въ Саламанк или въ какомъ-либо другомъ мст. О представленіи на Тормес дошли до насъ довольно поверхностныя извстія. С. Pellicer, Teatro, Tom. II, p. 135.}. Въ продолженіе извстнаго періода времени, вс королевскія увеселенія отличаются драматическимъ характеромъ или по крайней мр стремятся къ этому. Но отъ этого нисколько не страдаетъ народный характеръ самихъ представленій: на королевскихъ сценахъ, передъ знатнйшими особами королевства, разыгрываются т же пьесы, что и на народныхъ театрахъ Мадрита. Поздне, съ наступленіемъ другихъ временъ и съ появленіемъ другихъ государей, драма покидаетъ придворную сцену, гд ей такъ долго оказывали самое лестное вниманіе, и уходитъ она съ тмъ же, вовсе не ‘придворнымъ’ видомъ, съ какимъ она и входила во дворецъ {Г-жа д’Онуа подъ живымъ впечатлніемъ пьесъ Расина и Мольера, отличавшихся утонченностью и великолпіемъ постановки, говоритъ съ восторгомъ о придворныхъ испанскихъ театрахъ и подсмивается надъ народной сценой. (Voyage, etc., ed. 1693, Tom. III, p. 7, и въ другихъ мстахъ. Но г-жа де Нилларъ, бывшая въ ту-же самую эпоху французской посланницей и часто вмст съ королевой посщавшая придворные спектакли, отзывается о нихъ совершенно иначе, чмъ г-жа д’Онуа. ‘Kien n’est si dtestable’, говоритъ она въ одномъ изъ своихъ писемъ, а въ другомъ, помченномъ мартомъ 1680 г., описывая утреннее представленіе, прибавляетъ ‘l’ou y mourait de froid’. (Lettres, ed. 1760, pp. 79, 81). Слдуетъ еще замтить, что авторамъ не было особенно выгодно покровительство, оказываемое имъ королями, особенно, если оно было продолжительно, ибо это покровительство выражалось въ распоряженіи давать пьесу не иначе, какъ въ присутствіи короля. Такой участи подверглась пьеса Херонимо Виллеіісана ‘Sufrir mas por querer mas’. Comedias por Diferentes Autores, Tom. XXV, Zaragoza, 1683, f. 145 b.}.
Условія, давшія театру въ нкоторыхъ отношеніяхъ такую силу, помогли и накопленію въ немъ почти невроятнаго количества рыцарскихъ, героическихъ и религіозныхъ драмъ, священныхъ autos, entremeses и всякаго рода фарсовъ. Общее число этихъ пьесъ въ начал XVIII вка превышало. 30 тысячъ, изъ которыхъ 4,800, принадлежавшихъ неизвстнымъ авторамъ, были собраны однимъ частнымъ лицомъ въ Мадрит {См. капитальное сочиненіе Шака, Geschichte der dramat. Lit. in Spanien Berlin, 1846, Tom. III, 8-vo, pp. 22-24.}. Характеръ и достоинство всхъ этихъ произведеній, какъ мы уже видли, чрезвычайно разнообразны. Съ другой стороны, такъ какъ вс пьесы писались для одной цли и при одинаковой систем воззрній авторовъ, то въ нихъ замчается гораздо боле сходства, чмъ можно было бы ожидать при другихъ условіяхъ. Никогда не нужно забывать, что испанская драма, въ своихъ самыхъ возвышенныхъ и героическихъ формахъ, была развлеченіемъ столько же народнымъ, какъ фарсы и романсы. Цлью драмы было не только нравиться всмъ сословіямъ, но именно одинаково нравиться всмъ,— и толп, за свои три мараведи тснившейся на двор подъ лучами жгучаго солнца, и знатнымъ ила богатымъ людямъ, которые сидли наверху, въ роскошныхъ ложахъ и которыхъ нижняя публика (patio) забавляла не мене, чмъ игра актеровъ на сцен {Эти комнаты и балконы, откуда знатные и богатые смотрли на представленіе, повидимому съ давнихъ поръ богато отдлывались. Антоніо Пересъ, впавшій въ немилость въ 1579 г., т. е. прежде, чмъ театръ перешелъ въ руки Лопе-де-Веги, имлъ въ своемъ распоряженіи балконъ (paleo), обитый дорогой матеріей и стоившій ему ‘treinta reales diarios’. Онъ считался настолько цннымъ, что попалъ въ списокъ его вещей, сдланный посл его ареста по приказанію Филиппа II. См. ниже, гл. XXXVII.}. Вся эта масса разнообразной публики мало интересовалась вопросомъ, насколько правдоподобна i та или другая пьеса. Отъ пьесы требовалось, чтобы она была пи-тересна и прежде всего, чтобы она была вполн испанская. Сюжетъ ея могъ быть миологическій или заимствованъ изъ исторіи Греціи, Рима и Востока, но дйствующія лица все-таки оставались кастильцами и притомъ кастильцами XVII вка и дйствовали сообразно кастильскимъ понятіямъ о вжливости и чести.
То же самое можно сказать и о костюмахъ. Коріоланъ былъ одтъ, какъ Донъ-Хуанъ Австрійскій. Аристотель щеголялъ на сцен въ завитомъ парик и съ пряжками на башмакахъ, подобно испанскому аббату. Г-жа д’Онуа разсказываетъ, что дьяволъ на испанской сцен одвался, какъ любой дворянинъ, съ тмъ только исключеніемъ, что онъ былъ съ рогами и въ чулкахъ огненнаго цвта {Relation du Voyage d’Espagne, ed. 1693, Tom, I, p. 55,}.
Но не смотря на костюмы, на историческую и географическую путаницу, на превращеніе героизма въ каррикатуру, все-таки въ большинств случаевъ драматическія положенія были обрисованы искусно сюжетъ, постоянно обставляемый вводными сценами и эпизодами, становился все интересне и интересне, а въ общемъ впечатлніе было такое, что хотя нкоторыя мста коробили зрителей, но въ послднемъ акт они сожалли, что пьеса приходила къ концу и, вспоминая свои впечатлнія, находили, что многое въ ней взволновало и очаровало ихъ.
Итакъ испанскій театръ по своимъ особенностямъ и характеру является театромъ исключительнымъ, единственнымъ. Онъ не шелъ по слдамъ классическаго театра, ибо античный духъ имлъ, слишкомъ мало общаго съ христіанствомъ и романтикой. Равнымъ образомъ испанскій театръ не обязанъ ничмъ ни французской, ни итальянской драм: онъ опередилъ ту и другую еще тогда, когда самъ былъ далекъ отъ полнаго развитія. Что до англійской драмы, то хотя Шекспиръ и Лопе де Вега были современники и между ихъ произведеніями существуютъ пункты сходства, весьма любопытные и трудно объяснимые, но во всякомъ случа несомннно, что ни они, ни ихъ школы не имли другъ на друга ни малйшаго вліянія {Однимъ изъ препятствій къ тому, какъ я полагаю, была ненависть, существовавшая между обими націями въ царствованіе Филипповъ и Елисаветы и Іакова. Тмъ не мене любопытно сравнить ‘Castelvines у Monteses’ Лопе, де Bern, 1647 г. и ‘Bandos de Verona’ Рохаса, 1679 съ ‘Ромео и Юліей’ Шекспира, 1597 г. Весьма любопытна замтка Грея о пьес Лопе въ его Notes on Shakespeare, 1754, Vol. II, рр. 249—262, и переводъ пьесы Лопе, сдланный съ большимъ вкусомъ и знаніемъ дла Козенсомъ, in 4-to, London, 1869. Переводъ этотъ, великолпно отпечатанный въ Cheswick Press только для друзей переводчика, не пущенъ въ продажу. Къ сожалнію, оригиналъ не заслуживалъ подобнаго перевода.}. Отсюда ясно, что испанская драма — продуктъ вполн національный. Ея лучшіе сюжеты заимствованы изъ хроникъ и преданій, хорошо извстныхъ публик, ея преобладающій размръ напоминалъ слушателямъ и своей прелестью и энергіей т первые поэтическіе порывы національнаго генія, которые такъ часто волновали сердца. Не смотря на вс свои недостатки, старинная испанская драма, отражающая на себ главнйшія черты національнаго характера, пользовалась любовью народной все время, пока хранился въ чистот этотъ характеръ съ его первобытными особенностями. И въ томъ вид, въ какомъ мы знаемъ эту драму, теперь она составляетъ одинъ изъ самыхъ интересныхъ отдловъ новой литературы.

ГЛАВА XXVII.

Повствовательно-историческая поэзія.— Семпере.— Сапата.— Айльонъ.— Сансъ.— Фернандесъ.— Эспиноза. Колома.— Эрсилья и его героическая поэма ‘Arancana’.— Продолженіе ея, написанное Осоріо.— Онья.— Габріэль Лассо де ла Вега.— Сааведра.— Кастельяносъ Сентенера.— Виллагра.— Религіозная описательная поэзія.— Бласко.— Мата.— Вируэсъ и его ‘Monserrate’.— Браво.— Вальдивіельсо.— Охеда.— Діасъ и другіе — Поэзія сказочная и повствовательная.— Эспиноза и другіе.— Барахона де Сото.— Бильбуэна и его ‘Bernardo’.

Обыкновенно эпическую поэзію, въ силу ея достоинствъ и стремленій, ставятъ во глав другихъ отраслей литературы всякаго народа. Въ Испаніи съ самаго начала и до нашихъ дней длались смлыя попытки въ этомъ род поэзіи, но он произвели мало твореній достойныхъ памяти и вниманія. Поэма о Сил является древнйшимъ и достойнйшимъ памятникомъ повствовательной поэзіи въ новой Европ. Предваривши на цлый вкъ Данта и на два вка Чосера, произведеніе это по справедливости признается древнйшимъ памятникомъ поэтическаго одушевленія и національнаго энтузіазма испанцевъ. Подобныя попытки длались изрдка и впослдствіи, мы можемъ упомянуть Cronica de Fer nan Gonzalez (Хроника Фернана Гонзалеса), Vida de Alejandro (жизнь Александра В.) и El Laberinto (Лабиринтъ) Хуана де Мены. Этими произведеніями отмчается послдовательный ходъ испанской цивилизаціи въ теченіе трехъ вковъ, но ни одно изъ нихъ не можетъ похвалиться той силой творчества, какая видна въ старой полу-эпической поэм о Сил.
Наконецъ, когда мы переходимъ къ царствованію Карла V или врне къ непосредственнымъ слдствіямъ этого царствованія, мы видимъ, что національный геній вдохновляется поэтическими стремленіями, столь же сильными, какъ и стремленіе къ военной слав, достигшее крайнихъ предловъ, благодаря успхамъ испанскаго оружія въ чужихъ странахъ. Поэты той эпохи или люди, воображавшіе себя поэтами, считали споимъ долгомъ, достойнымъ образомъ воспть подвиги испанцевъ въ Старомъ и Новомъ Свт, которые дйствительно завоевали Испаніи первенствующее мсто въ сред европейскихъ государствъ и внушили надежду положить начало созданію всемірной монархіи.
Благодаря всему этому, мы въ царствованіе Филиппа II встрчаемъ необыкновенное количество эпическихъ или точне повствовательныхъ поэмъ,— больше двадцати. Он проникнуты чувствами, одушевлявшими тогда всю націю, и посвящены славнымъ подвигамъ испанцевъ въ древнія и новыя времена. Авторы ихъ стараются подражать величественной итальянской эпопе, бывшей тогда въ апоге своего блеска и льстятъ себя надеждою, что они достигли своей цли. Въ сущности ихъ поэмы, за однимъ или двумя исключеніями, больше дышатъ патріотизмомъ, чмъ поэзіей. Лучшія изъ нихъ такъ строго держатся почвы фактовъ, что ихъ съ одинаковымъ правомъ можно отнести и къ области исторіи, между тмъ какъ остальныя написаны тяжелымъ, неуклюжимъ слогомъ хроникъ, такъ что становится совершенно безразличнымъ подъ какую рубрику ихъ отнести.
Первою изъ упомянутыхъ эпико-историческихъ поэмъ является ‘La Carolea’ Херонимо Семпере, изданная въ 1560 г. и посвященная славнымъ побдамъ Карла V, въ честь котораго она и названа Carolea. Авторъ ея былъ купецъ — явленіе рдкое въ испанской литератур — и написана она итальянскими ottava rima. Первая часть состоитъ изъ одиннадцати псней, посвященныхъ первымъ итальянскимъ войнамъ Карла V и кончается плномъ Франциска 1-го. Во второй — девятнадцать псней, гд описаны военные подвиги императора Германіи, путешествіе его во Фландрію и коронованіе въ Болонь. Разсказъ объ этихъ событіяхъ наполняетъ собою два тома и оканчивается общаніемъ автора издать третій, посвященный завоеванію Туниса. Къ счастію, это общаніе осталось не исполненнымъ {‘La Carolea’, Valencia 1560, 2 tom., in 12о. Первый томъ оканчивается описаніемъ города Валенсіи съ перечисленіемъ всхъ ея знаменитыхъ гражданъ и нкоторыхъ ученыхъ валенсійсцевъ, въ особенности Луиса Вивеса. Біографическій очеркъ Семпере можно найти у Химено T. I, р. 135, у Фюстера t. I, р. 110, и въ примчаніяхъ Серды къ ‘Діан’ Поло, стр. 380. Поэма, озаглавленная ‘Conquista de la Nueva Castilla’, изданная впервые въ Париж въ 1848 г., in-12о, Спрехеромъ де Бернеггомъ, пожалуй, древне чмъ ‘Carolea’.Это коротенькая повствовательная поэма, состоящая изъ двухсотъ восьмидесяти трехъ осьмистопныхъ стансовъ, очевидно написанныхъ въ половин XVI вка однимъ изъ неизвстныхъ поэтовъ того времени. Она посвящена описанію подвиговъ Франциско Пизарро съ того момента, какъ онъ покинулъ Панаму въ 1524 г., и до паденія Атабалины. Она была случайно найдена между рукописями внской императорской библіотеки и издана весьма небрежно. Значеніе ея преувеличено: въ ней положительно нтъ ни малйшихъ достоинствъ и она по всей вроятности, была произведеніемъ одного изъ невжественныхъ сотоварищей Пизарро.}.
Непосредственно за ней въ хронологическомъ порядк слдуетъ повствовательная поэма Сапаты, изданная черезъ пятъ лтъ посл Carolea. Это — ‘Carlo Camoso’ (Славный Карлъ), также имющая цлью возвеличить славу Карла V. И это произведеніе, подобно предыдущему, было черезчуръ уже расхвалено Сервантесомъ, который считаетъ объ поэмы въ числ лучшихъ книгъ библіотеки Донъ-Кихота. Авторъ поэмы объявляетъ, что онъ сочинялъ ее въ продолженіе 13 лтъ. Она состоитъ изъ пятидесяти псней, заключающихъ въ себ около 40,000 осьмистопныхъ стиховъ.
Трудно встртить поэму, написанную въ боле прозаическомъ дух. Тутъ разсказывается изъ года въ годъ жизнь императора съ 1522 года и вплоть до его смерти въ монастыр св. Юста въ 1588 г.
Чтобы избжать всякихъ упрековъ въ неточности, авторъ украшаетъ каждую страницу хронологическими данными описываемыхъ въ ней событій, все недостоврное и сомнительное напечатано курсивомъ въ отличіе отъ историческихъ, документально провренныхъ, фактовъ. Въ поэм есть два интересныхъ эпизода, въ одномъ описаны обстоятельства смерти Гарсильясо де-ла-Веги, а въ другомъ собраны подробныя свднія о Торральв, знаменитомъ колдун временъ Фердинанда и Изабеллы, — о томъ самомъ Торральв, о которомъ упоминаетъ Донъ-Кихотъ, совершая свое мнимое путешествіе среди звздъ.— Каковы бы ни были достоинства Carlo Famoso, Сапата, глубоко вровавшій въ свой талантъ, самонадянно издалъ ее на собственный счетъ. Но поэма не имла успха и поэтъ умеръ, сожаля о своемъ легкомысліи {‘Carlo Famoso de Don Luis de apala’, Valencia, 1565, in 4o. Въ начал пятой псни онъ поздравляетъ себя съ счастливомъ окончаніемъ своего тринадцатилтняго путешествія и затмъ скомкиваетъ въ послднюю пснь четырнадцать лтъ жизни своего героя. О Гарсильясо онъ говоритъ въ глав XLI, а исторія Торральва, служащая прекрасной иллюстраціей характера испанскаго народа въ XVI вк, находится въ псняхъ XXVIII, XXX, XXXI и XXXII и въ примчаніяхъ комментаторовъ Донъ-Кихота, Parte 11, с. 41. Сапата, я полагаю, фигурировалъ въ качеств рыцаря на знаменитыхъ празднествахъ въ Бинс, въ 1549 г. См. Calvete de Estrella. Viage, ее. Anveres, folio, 1552, f. 196}.
Діего Хименецъ де-Айльонъ, родившійся въ Аргос де-ла Фронтера и служившій простымъ солдатомъ въ войскахъ герцога Альбы, написалъ поэму о Сил г. въ 1579, и посвятилъ ее своему великому командиру. Но въ эту эпоху она мало обратила на себя вниманія, а теперь почти совершенно забыта {Antonio (Rib. Nov., tom. I, p. 323′ ограничивается означеніемъ времени, ея появленія и ея заглавія. Единственный извстный акземиляръ этой поэмы былъ напечатанъ въ Алкал въ Хенарес, въ 1579 г., in 4о, въ два столбца. Онъ посвященъ герцогу Альб, при особ котораго состоялъ на служб авторъ. Поэма заключаетъ извстныя преданія о Сил, изложенныя въ плавныхъ, но прескучныхъ осьмистопныхъ стансахъ.
Въ библіотек Мадритскаго Историческаго Общества находится рукопись (Mss. D. As — 42), содержащая въ себ поэму, написанную монахомъ Гонзало Арредондо двойными redondillasdearte mayor. Въ ней воспваются подвиги Сида и графа Фернана Гонзалеса и сравниваются ихъ заслуги. Все ея значеніе основывается единственно на томъ, что она была написана въ столь раннюю эпоху, какъ 1522 г и дозволена къ печатанію Карломъ V. Монахъ Арредондо былъ также авторомъ ‘El Castillo Inexpuynuhle y Defensorio de la Fe’, Burgos, 1528, in folio.}. Подобная же судьба постигла Ипполита Саяца, рыцаря ордена св. Іоанна Мальтійскаго, участвовавшаго въ знаменитой защит Мальты противъ турокъ, въ 1565 г., и издавшаго въ 1582 г. стихотворную исторію этой осады, подъ заглавіемъ ‘La Maltea {Ximeno, tom. I, p. 179, tt Velazquez, Dieze, p. 385.}.
Въ этотъ же періодъ издано еще нсколько поэмъ, схожихъ съ упомянутыми нами, таковы: нелишенное достоинствъ продолженіе ‘Orlando Furioso’ Эспинозы и ‘Decada de la Pasion de Cristo’ Коломы,— произведеніе, которому нельзя отказать ни въ серьезности, ни въ поэтическихъ достоинствахъ. Об поэмы написаны по образцу героическихъ и повствовательныхъ поэмъ современной Италіи. Ни одна изъ нихъ при своемъ появленіи не обратила на себя особаго вниманія публики а впослдствіи об подверглись одинаковому забвенію. Нужно однако изъ числа ихъ исключить длинную поэму временъ Филиппа II, съ самаго своего появленія имвшую несомннный успхъ и съ тхъ поръ сохранившую свою извстность въ Испаніи и въ другихъ странахъ. Я разумю поэму ‘Araucana’ {Вторая часть ‘Orlando Furioso’ Эспинозы боле извстна чмъ первая, такъ какъ изданія ея появились въ 1555,1556, 1557 и 1559 гг. Изданіе 1556 г. вышло въ Антверпен, in 4о. ‘Dcada de la Pasion’ Хуана де Коломы въ десяти книгахъ, написанная terza rima, была напечатана въ 1576 г.(18-то, ff. 166) въ Кальяри въ Сардиніи, гд авторъ ея занималъ должность вице-короля. Полагаютъ что что была первая книга, отпечатанная на этомъ остров. Послднее предположеніе не врно, потому что Колома не упоминаетъ объ этомъ факт въ разршеніи къ печатанію, подписанномъ имъ самимъ, гд онъ говоритъ, что введеніе книгопечатанія на остров стоило его правителю большихъ издержекъ и трудовъ. На книг значится, что она была просмотрна и одобрена совтомъ кардиналовъ въ Рим,— любезность, вроятно вызванная высокимъ положеніемъ автора. Экземпляръ, находящіяся у меня, изданъ для того времени весьма изящно. См. также Hodriguez, Bib. Valentina, рр. 251, 252, и Ximeno, tom. I. p. 175. Сервантесъ восхваляетъ это произведеніе въ своей ‘Galatea’. Сюжетъ его заимствованъ изъ евангельской исторіи со вставками изъ ветхаго завта, а исполненіе не лишено вдохновенія. Разсказъ о св. Вероник (Lib. VII) и изображеніе Двы Маріи, взирающей на своего сына, окруженнаго грубою толпою и съ трудомъ восходящаго на Голгоу,— все это мста, исполненныя поэтическихъ достоинствъ. Колома говорить, что выборъ его палъ на terza ri ma, потому что это самый величавый размръ въ испанскомъ язык и наиболе соотвтствующій величію сюжета. Но вставленное въ поэму стихотвореніе на воскресеніе Христово написано октавами, а за полстолтія до Коломы Педро Фернандесъ де Виллегасъ забраковалъ terza rima, какъ размръ, не пригодный для кастильской поэзіи. См. выше, т. I, стр 417 прим. 6. Стихотворенія Коломы встрчаются въ Cancionero 1554 г., какъ то было указано мною въ І-мъ том, на стр. 533 въ примчаніи.}.
Авторомъ поэмы, личность котораго отражается на всемъ произведеніи, былъ Алонзо де Ерсилья, третій сынъ одного бискайскаго дворянина,— подробность, неоднажды упоминаемая самимъ поэтомъ {Посмотри, говоритъ онъ, на суровую почву старинной Бискайи, колыбель нашего дворянства, откуда оно распространилось по всей земл, посмотри на Бермео, главу Бискайи, поросшую терновникомъ и увнчанную замкомъ, принадлежащимъ фамиліи Эрсилья, боле древней, чмъ самъ городъ. (Cunts XXVII).}. Родился онъ въ 1533 г., въ Мадрид, и его отецъ, членъ совта Карла V, имлъ возможность, благодаря своему вліянію при двор, помстить сына въ число пажей принца, впослдствіи Филиппа II. Съ 1544 по 1551, молодой Эрсилья сопровождалъ принца въ путешествіяхъ по Европ. Въ 1554 онъ отправился въ Англію, вмст съ Филиппомъ, которому предстояло жениться на королев Маріи {По этому случаю въ Испаніи были устроены большія празднества, такъ какъ полагали, что предстоящее супружество положитъ конецъ англійской ереси. Въ Толедо, въ 1555 г., было издано Хуаномъ де Ангуло сочиненіе подъ заглавіемъ ‘Tratado Primero’ ‘Flor de las Solemnes Alegrias que se hizieron en la Imperial Ciudad de Toledo por la Conversion del Reyno de Ingleterra’. (4-to, ff. 31). Въ немъ описаны празднества я увеселенія, устроенныя по случаю царственной свадьбы и приведены стихотвореніи въ дух старинныхъ villancicos и звучныхъ redоndillas, вошедшіе въ составъ ихъ. Segundo Tratado повидимому никогда не появился въ печати. Подробности объ этомъ см. въ испанскомъ перевод моей книги, т. III, стр 561, 562.}.
Онъ разсказываетъ въ поэм, какъ къ нимъ въ Англію пришла всть о возстаніи туземцевъ въ Чили, грозившемъ причинить большія затрудненія испанцамъ-завоевателямъ.— Многіе испанскіе дворяне, находившіеся тогда вмст съ своимъ государемъ при англійскомъ двор, движимые чувствомъ патріотизма, вызвались отправиться въ походъ противъ неврныхъ.
Въ числ лицъ, желавшихъ примкнуть къ этой романической экспедиціи находился и Эрсилья, которому тогда былъ 21 годъ. По его словамъ принцъ охотно разршилъ ему перемнить гражданскою службу на военную. Начало экспедиціи было несчастливое. Альдрете, весьма опытный вопнъ, принадлежавшій къ свит Филиппа, которому поручено было командовать испанскими доброволь цами, умеръ на дорог. Прибывши на мсто, Эрсилья и его товарищи попали подъ начальство мене опытнаго полководпа, сына вице-короля Перу, съ нимъ они должны были довершить завоеваніе Арауканіи, маленькой страны, защищавшейся такъ храбро противъ испанцевъ, что героизмъ ея обитателей вызвалъ удивленіе во многихъ европейскихъ странахъ {‘Арауканіи’, говоритъ Эрсилья это — небольшая провинція, имющая 20 миль въ длину и 12 въ ширину, но населеніе ея самое воинственное во всей Индіи, вслдствіе чего ей и дано произвище непобдимаго государства’. Жи гели страны гордятся этимъ прозвищемъ. Луисъ де Бельмонте въ предисловіи къ пьес, посвященной маркизу Каньете, 1622 г. (приводимомъ ниже), говоритъ по поводу ограниченности территоріи Арауканіи: ‘Почва ея упитана испанскою кровью. Покореніе востока стоило Александру меньшаго числа солдатъ, чмъ покореніе Арауканіи Чили’.}. Борьба была кровопролитная. Араукапцы сражались отчаянно, испанцы — съ ожесточеніемъ. Эрсилья игралъ въ этой борьб видную роль. Онъ участвовалъ въ семи большихъ сраженіяхъ и перенесъ много страданій во время переходовъ по пустынямъ, гд испанцамъ приходилось часто отражать набги дикихъ туземцевъ.
Однажды, благодаря своей гордости и горячей крови, Эрсилья подвергался отъ своихъ соотечественниковъ такой опасности, какой онъ не подвергался даже и отъ враговъ. Во время одного перерыва военныхъ дйствій устроенъ былъ публичный турниръ, чтобы отпраздновать восшествіе Филиппа II на престолъ, и тутъ-то между Эрсильей и однимъ изъ его противниковъ произошла ссора. Какъ это часто бывало и въ самой Испаніи, ‘примрный’ поединокъ превратился въ серьезный бой. Произошло смятеніе. Молодой полководецъ, бывшій предсдателемъ турнира, отдалъ безразсудное повелніе — казнить обоихъ виновниковъ всего происшедшаго, и только посл долгихъ упрашиваній онъ замнилъ казнь тюрьмой и изгнаніемъ. Эрсилья все-таки провелъ нсколько минутъ на эшафот, въ ожиданіи окончательнаго ршенія.
Выпущенный на свободу, Эрсилья задался опасной задачей захватить дикаго и свирпаго авантюриста, Лопе-де-Агирре, но онъ настигъ этого звря уже въ самомъ конц его кровавой и преступной карьеры. Съ этого времени мы знаемъ только, что, оправившись отъ долгой я мучительной болзни, онъ вернулся въ Испанію въ 1562 г., будучи двадцати девяти лтъ (послднія восемь онъ провелъ въ Америк). Привыкши къ буйной нспосдной жизни, Эрсилья сначала увлекся путешествіями и объздилъ Италію и нкоторыя другія страны Европы. Потомъ, въ 1570 году, онъ женился на донь Маріи де-Базапъ, связанной узами родства съ знатной фамиліей маркизовъ де-Санта-Крусъ. (Онъ восплъ свою жену въ конц осьмнадцатой псни поэмы). Около 1576 г. онъ былъ сдланъ камергеромъ императора, — званіе, повидимому, только почетное. Въ 1580 г. мы его снова встрчаемъ въ Мадрит, лишенный средствъ къ жизни, онъ горько жалуется на невниманіе и неблагодарность короля, которому онъ такъ долго служилъ и который отплатилъ за это забвеніемъ. Въ послднюю эпоху его жизни мы почти совсмъ теряемъ его изъ вида, знаемъ только, что онъ умеръ въ 1595 г., начавъ поэму въ честь фамиліи Санта-Крусовъ. Эрсилья представляетъ собой одинъ изъ многочисленныхъ примровъ соединенія въ одномъ лиц героизма и поэтическаго таланта. Онъ писалъ и сражался, одушевленный однимъ и тмъ-же чувствомъ, а его главное произведеніе проникнуто такимъ-же воинственнымъ энтузіазмомъ, какъ любая эпоха его обильной приключеніями жизни. Сюжетъ его книги арауканская экспедиція, которой онъ отдалъ восемь или девять лтъ своей молодости. Она носитъ простое названіе ‘La Araucana’ и есть ничто иное, какъ длинная героическая поэма въ 37 псняхъ. Если прибавить къ этому дв или три мелкія, неважныя вещицы, то вотъ и все, что намъ осталось отъ Эрсильи. Къ счастію этого совершенно достаточно для подтвержденія заслуженной имъ извстности. Нужно однако замтить, что его большая поэма, несомннно свидтельствующая о поэтическомъ дарованіи и сердечной отзывчивости автора, не лишена крупныхъ недостатковъ. Онъ писалъ ее въ то время, когда сущность эпической поэзіи весьма дурно понималась въ Испаніи, такъ что Эрсилья, увлеченный образцами ‘La Carolea’ ‘Carlo Famoso’, легко впалъ въ серьезныя ошибки.
Первый отдлъ Арауканіи заключаетъ въ себ не боле, какъ стихотворную исторію перваго періода войны. Тутъ авторъ заботится больше всего о географической и статистической точности. Эту часть поэмы нужно читать съ картой въ рукахъ, вся ея внутренняя связь состоитъ въ хронологическомъ ход событій. Эрсилья и не упускаетъ случаевъ похвастаться своею точностью. Ради нея онъ начинаетъ съ описанія Арауки и ея обитателей, потомъ въ пятнадцати псняхъ описываетъ сраженія, переговоры, заговоры и приключенія, строго соблюдая хронологическій ихъ порядокъ. Поэтъ сочинялъ эту часть своего произведенія въ безмолвіи пустыни, гд онъ сражался и страдалъ, записывая ночью то, что происходило днемъ. Когда не хватало бумаги, онъ писалъ на кож.
Такимъ образомъ ‘Арауканія’ является переложеннымъ въ поэтическія октавы дневникомъ экспедиціи, въ которой участвовалъ авторъ. Ея пятнадцать псней, написанныхъ съ 1555 по 1563 годъ, составляютъ первую часть, оборванную на описаніи бури. Напечаталъ ее Эрсилья въ 1569 году.
Потомъ онъ пришелъ къ убжденію, что хронологическое описаніе событій страдаетъ крайнимъ однообразіемъ, въ виду этого онъ ршилъ оживить свое твореніе боле интересными и поэтическими вставками. Такимъ образомъ во второй части, напечатанной не ране 1578 года, мы находимъ прежнюю историческую точность въ ход разсказа, но тамъ и сямъ встрчаются эпическія прикрасы. Таковы, напр.: видніе Беллоны въ 17 и 18 псняхъ, гд поэтъ, будучи въ южной Америк, провидитъ побду Филиппа II при Сенъ-Кентен въ тотъ самый день, когда она происходила во Франціи, гротъ волшебника Фитона въ 23 и 24 псняхъ, откуда онъ видалъ битву при Лепанто, имющую произойти гораздо позже {Подобныя виднія были тогда въ большомъ ходу. Педро факторъ, живописецъ, умершій въ 1583 году и замчательный тмъ, что былъ причисленъ къ лику святыхъ, имлъ нсколько подобныхъ видніи и между прочимъ одно, въ которомъ подробно видлъ сраженіе при Ленанто, но происходящимъ въ Валенсіи, между тмъ какъ оно произошло въ Греціи. Stirling’s, Artists, vol. I, рр. 368—379.}, романическая исторія Тегуальды въ 20 псн и такая же исторія Глауры въ псн 24-й. Благодаря этому, мы, дочитывая вторую часть, обрывающуюся также неожиданно, убждаемся, что въ вознагражденіе за меньшую историческую точность мы испытали больше поэтическаго наслажденія, чмъ прежде.
Въ третьей части, напечатанной въ 1590 году, продолжается описаніе военныхъ событій войны, но въ 32 и 33 псняхъ встрчаются обширныя отступленія, въ которыхъ поэтъ, по примру старинныхъ испанскихъ хроникъ, защищаетъ Дидону отъ нападокъ Виргилія. Эпизодъ, подобный этому, встрчается и въ 36-й псн, гд въ остроумной форм авторъ сообщаетъ намъ большую часть изъ тхъ скудныхъ свдній, которыя имются объ его личности {Подробности относительно личности поэта попадаются главнымъ образомъ въ псняхъ XIII, XXXVI и XXXVII. Кром фактовъ, сообщенныхъ въ текст, извстно еще [Senian. Pinloresco, 1842, p. 195], что Эрсилья съ 1571 г. былъ кавалеромъ ордена С. Яго, а въ 1578 г. былъ посланъ Филиппомъ II съ незначительнымъ порученіемъ въ Сарагоссу.}. Въ 37-й и послдней псн, авторъ, оставляя въ сторон свой сюжетъ, пускается въ разсужденіе о правахъ воюющихъ сторонъ бъ войнахъ международной и внутренней и о правахъ Филиппа II на корону Португаліи. Конецъ поэмы напоминаетъ собою конецъ жизни поэта, въ трогательныхъ выраженіяхъ онъ жалуется на свое стсненное положеніе, на свои обманутыя надежды, и заявляетъ, что ршился посвятить остатокъ дней своихъ молитв и раскаянію.
Только съ большими натяжками можно назвать ‘Арауканію’ эпической поэмой. Это стихотворное историческое повствованіе отчасти написано въ стих произведеній Силія Италика. Авторъ пытается также подражать духу и манер итальянскихъ писателей и кром того стремится на манеръ Гомера и Виргилія ввести въ свою поэму сверхъестественный и фантастическій элементъ. Это — слабыя стороны ‘Арауканіи’, въ другихъ отношеніяхъ Эрсилья боле счастливъ. Описанія его, за исключеніемъ описаній природы, весьма замчательны, въ картинахъ сраженій и въ разсказахъ о дикихъ нравахъ несчастныхъ индйцевъ съ нимъ не сравнится ни одинъ испанскій поэтъ. Не мене замчательны рчи, влагаемыя имъ въ уста различныхъ дйствующихъ лицъ. Особенно хороша во второй псн рчь, произнесенная Колоколою, старйшимъ изъ кациковъ. Здсь авторъ ршается на прямое соперничество съ Гомеромъ, который въ первой книг ‘Иліады’ заставляетъ Улисса произносить рчь при подобныхъ-же обстоятельствахъ {Благодаря неумреннымъ похваламъ, съ которыми Вольтеръ отозвался о рчи Колоколо въ своемъ ‘Essai sur la poesie pique’, приложенномъ къ ‘Генріад’ 1726 г., Аракуанія стала извстна но ту сторону Пиренеевъ. Но если бы Вольтеръ прочелъ всю разбираемую имъ поэму, то вроятно еще больше содйствовалъ бы слав ея автора. (См. Oeuvres de Voltaire, изд. Бомарше, Paris, 1785, 8-vo, loin. X, рр. 394—401). Къ сожалнію, грубыя ошибки, встрчающіяся въ его разбор Арауканіи, отнимаютъ почти всякое значеніе у его похвалъ.}. Характеры поэмы и особенно личности арауканскихъ военоначальниковъ обрисованы ярко и сильно, послднія настолько симпатичны, что читатель съ большимъ сочувствіемъ относится къ индйцамъ, чмъ къ испанцамъ-завоевателямъ. Но помимо этихъ достоинствъ, произведеніе Эрсильи неоспоримо свидтельствуетъ о талант и поэтической впечатлительности автора и еще больше объ его чистокастильскомъ сердц и характер. Вся поэма проникнута глубокимъ чувствомъ врности королю, которое всегда было главнымъ элементомъ испанской чести и испанскаго героизма, и которое видимо не ослабло въ душ Эрсильи, хотя онъ посвятилъ и жизнь свою и поэму государю, не съумвшему достойно оцнить его {Лучшее изданіе ‘Аракуаніи’ сдлано Санчой (Madrid, 1776, 2 tom, in 12о), а наиболе достоврная біографія ея автора находится у Альвареса-де-Баены. (Tom, I, р. 32). Hayley въ примчаніяхъ къ третьему тому своего сочиненія объ эпической поэзіи (Epistles on Epic Poetry, London, 1782) помстилъ извлеченіе изъ поэмы Эрсильи и плохой переводъ лучшихъ ея мстъ. Лучшій же и боле подробный разборъ поэмы можно найти у Мейнгарда въ его ‘Caract&egrave,re der vornehmsten Dichter aller Nationen’ Leipzig, 1793, 8 vv, Band. И, Theil I, pp. 140 и 349. Что касается до неблагодарности Филиппа II, то этотъ фактъ не представляетъ ничего удивительнаго, ибо Филиппъ II не имлъ въ своемъ характер поэтической жилки. Патонъ даже утверждалъ, что онъ былъ ‘eneinigo de la poesia’ (Врагъ поэзіи). См. его обращеніе къ ‘Al Jetor’ въ ‘Proverbios Morales de. Alonso de Varros’, Baea, 1615. На слова Патона можно положиться.}.
Будучи на одну треть длинне ‘Иліады’, ‘Арауканія’ все-таки представляетъ собою лишь часть цлаго. Относительно арауканской войны поэма вскор была дополнена еще двумя частями, заключающими въ себ тридцать три новыя псни. Дополненіе это было сдлано поэтомъ по имени Осоріо, издавшимъ свое произведеніе въ 1597 году. Объ этомъ авторъ, уроженц Леона, мы знаемъ только то, что онъ самъ сообщаетъ о себ, что продолженіе ‘Арауканіи’ онъ писалъ еще будучи молодымъ человкомъ, что въ 1598 г. онъ издалъ другую поэму о войнахъ мальтійскихъ рыцарей и о взятіи Родоса. Его продолженіе ‘Арауканіи’ перепечатывалось нсколько разъ, но потомъ его скоро перестали читать. Наиболе любопытны въ поэм т мста, гд авторъ, повидимому правдиво, описываетъ многочисленные подвиги Эрсильи, совсмъ не удались ему и вышли нелпыми ‘виднія Беллоны’, гд онъ повствуетъ о завоеваніи Орана кардиналомъ Хименесомъ и о завоеваніи Перу Пизаррами, — событія, не имющія никакой связи съ главнымъ предметомъ поэмы. Въ общемъ, произведеніе Осоріо почти такъ-же скучно и похоже на хронику, какъ и любая изъ предшествующихъ поэмъ того-же сорта {Послднее извстное мн изданіе продолженія ‘La Araucana’ вышло вмст съ поэмою Эрсильи въ Мадрит, 1730 г., in folio, Осоріо издалъ также ‘Primera y Segunda Parle de las Fuerras de Malta y Torna de Rodas’, Madrid, 1599, 8-vo, ff. 297. Это произведеніе ничмъ не лучше продолженія ‘Арауканіи’. Экземпляръ его находится въ библіотек парижскаго арсенала.
Въ 1862 г. была издана въ свтъ поэма, имющая нкоторое сходство съ ‘La Araucana’, я разумю ‘Puren Indomito’ (Непобдимый Пуренъ). Она современна завоеванію Арауканеи и Пуренъ былъ небольшой клочекъ земли, входившій въ составъ этой страны. Подобно поэм Эрсильи, она повствуетъ о попытк испанцевъ овладть этой маленькой провинціей. Авторомъ ‘Puren Indoniito’ былъ Алваресъ де-Толедо, офицеръ, участвовавшій въ описываемомъ имъ поход. Поэма его, состоящая изъ двадцати четырехъ псенъ или тысячи восьми-сотъ осьмистопныхъ стансовъ, ничто иное, какъ сухая передача голыхъ фактовъ. Она внезапно обрывается на половин станса. Вроятно благодаря врности ея въ хронологическомъ отношеніи, на нее нердко ссылаются, какъ на авторитетъ въ исторіи Чили. Она была впервые напечатана въ 1862 г., но рукописи мадридской національной библіотеки, одновременно въ Париж и Лейпциг, въ вид 1-ги тома ‘Biblioteca Americana’ — Collection d’ouvrages indits ou rares. (Paris, Frenek). Не смотря на неудачный выборъ перваго выпуска, нельзя не пожелать успха этому предпріятію.}.
Есть въ обимъ частяхъ ‘Арауканіи’ оплошность, которая не могла не броситься въ глаза при первомъ ихъ появленіи: ни въ одной изъ поэмъ нтъ рчи о полководц, руководившемъ военными дйствіями въ Араук, и однако этотъ полководецъ былъ членомъ знаменитой фамиліи Мендозы и однимъ изъ виднйшихъ вельможъ двора Филиппа II и Филиппа III. Трудно объяснить, почему Осоріо прошелъ его молчаніемъ, что до Эрсильи, то онъ очевидно былъ оскорбленъ наказаніемъ за несчастный турниръ и молчаніе было для него средствомъ отомстить за обиду {По мннію большинства придворныхъ, Эрсилья былъ несправедіивъ по отношенію къ Гарсіа Мендоз, четвертому маркизу Каньете, предводительствовавшему испанцами въ войн съ арауканцами, и несправедливость эта была вроятно одною изъ причинъ, вслдствіе которыхъ по возвращеніи своемъ въ Испанію Эрсилья былъ холодно принятъ правительствомъ и оставался на худомъ счету въ царствованіи Филипповъ III и IV. Въ 1631 г. извстный поэтъ Христоваль Суарецъ де-Фигероа издалъ біографію маркиза и посвятилъ ее расточительному герцогу Лерм, въ то время полновластному любимцу короля. Біографія эта написана изящно, хотя и не безъ изысканности и преисполнена лести знаменитой фамиліи, членомъ которой былъ маркизъ. Суарецъ описываетъ слдующимъ образомъ ссору, происшедшую на турнир, дйствующимъ лицомъ которой былъ Эрсилья. ‘Между Донъ Хуаномъ Пинедою и Донъ Алонсо Эрслльей возникло недоразумніе, зашедшее такъ далеко, что противники обнажили шпаги. Мгновенно засверкали также шпаги множества людей, бывшихъ пшкомъ, которые, не зная, что длать, бросились разнимать ихъ и произвели большое смятеніе. Распространился слухъ, что ссора возникла съ цлью произвести возмущеніе и по нкоторымъ слабымъ признакамъ заподозрили мнимыхъ противниковъ въ заговор. Они были оба арестованы по приказанію полководца, который, чтобы навести ужасъ на остальныхъ, веллъ ихъ обезглавить, зная хорошо, что въ подобныхъ случаяхъ строгость лучшее средство для возстановленія военной дисциплины. Сумятица была прекращена, слдствіе открыло, что ссора произошла случайно, и приговоръ былъ отмненъ. Жестокое, хотя и заслуженное наказаніе, которому едва не подвергся Донъ Алонсо, было причиною того, что онъ прошелъ полнымъ молчаніемъ подвиги Дона Гарсіи. Онъ описалъ завоеваніе Арауканіи тломъ безъ головы, т. е. войскомъ безъ предводителя, забывъ вс милости, которыми Донъ Гарсія осыпалъ его, онъ обрисовалъ характеръ маркиза грубыми штрихами, ни разу не прибгнувъ къ яркимъ краскамъ, вполн имъ заслуженнымъ, какъ-будто можно скрыть храбрость, добродтель, предусмотрительность, вліяніе и успхъ человка высокопоставленнаго, котораго слова и дйствія никогда не противорчили другъ другу и всегда были одинаково прекрасны. Послдствія увлеченія страстью были таковы, что исторія, написанная подъ ея вліяніемъ, сочтена была многими за подложную, между тмъ какъ при правдивомъ освщеніи достоврность ея была бы очевидна для каждаго. По общему отзыву, личность, обойденная поэтомъ молчаніемъ, была безупречна и исполнена кротости и человколюбія, такъ что попытка омрачить ея славу, отказывая ей въ похвалахъ, оказалась тщетная’. ‘Hechos de Don Garcia de Mendoza, por Chr. Suarez de Figueroa, Madrid, 1613, 4-to, p. 103.
Театръ повидимому задался цлью пополнить проблы, сдланные величайшимъ изъ его отечественныхъ эпическихъ поэтовъ. Въ 1622 году поя вилась пьеса подъ заглавіемъ ‘Algunas Hazaas de las muchas de Don Garcia Hurtado de Mendoza’ — жалкое порожденіе лести. Авторомъ ея на заглавномъ листк названъ Луисъ Бельмонте, но въ перечн содержанія она поочередно приписывается восьми другимъ писателямъ, между прочимъ Antonio Miro de Mescua, Luis Velez de Guevara и Guillen de Castro.
О пьес Лопе-де-Веги ‘Arauco Domado’, напечатанной въ 1629 г., и о томъ ничтожномъ мст, которое отведено въ ней Эрсиль, я уже говорилъ выше въ глаз, посвященной Лопе. Еще слдуетъ упомянуть о двухъ другихъ пьесахъ: 1) ‘Governador Prudente’ Гаспара-де-Авилы, помщенной въ XXI том Comedias Escogidas (1664 г.), гд Донъ Гарсіи является во глав войска въ Чили и гд вс его дйствія отличаются мудростью и милосердіемъ, 2) ‘Espaoles en Chili’ Франциско Гонзалеса-де-Бустоса въ XXII т., 1665 г., пьеса эта посвящена частью прославленію отца Дона Гарсіи и заканчивается казнію Кауполикана и крещеніемъ другаго изъ индйскихъ вождей. Об пьесы, прекрасно характеризующія эпоху, посвящены возвеличенію фамиліи Мендозы.}.
И вотъ, одинъ изъ чилійскихъ поэтовъ, Педро де-Онья, ршается поправить умышленную несправедливость Эрсильи: въ 1596 г. онъ издаетъ свою ‘Aratico Domado’ (Покоренная Арауканія) поэму въ 19 псняхъ, цликомъ посвяшенвую прославленію забытаго полководца. Успхъ Педро де-Оньи былъ не великъ, да его произведеніе и не заслуживало большаго. Оно было перепечатано всего одинъ разъ, хотя въ поэм и насчитывается семнадцать тысячъ стиховъ, но она все-таки останавливается лишь на полпути въ предпринятомъ описаніи событій и никогда не была закончена. Въ ней мы находимъ совщаніе адскихъ силъ, какъ у Тассо, и любовную исторію въ подражаніе Эрсиль, но въ общемъ она все-таки остается исторической поэмой. Кончается она разсказомъ о взятіи въ плнъ англійскаго пирата Рикорте Акинеса, подъ которымъ конечно разумется сэръ-Ричардъ Гокинсъ, захваченный на Тихомъ океан, въ 1594 г., при обстоятельствахъ, весьма схожихъ съ тми, какія описываетъ Онья, проявляющій при этомъ безпристрастіе, котораго трудно было ожидать въ поэтическомъ разсказ, принадлежащемъ испанцу {Arauco Domado, compuesto por el Licencit!о Pedro de Ona, Natural de los Infantes de Engol en Chile, etc., inipreso en la Ciudad de lo Reyes’ (Lima), 1596, 12-mo, и Madrid, 1605. Онья написалъ еще поэму на землетрясеніе въ Лим въ 1599 г. Антоніо несправедливо отрицаетъ американское происхожденіе Оньи. Гаянгосъ замчаетъ, что въ 1639 г. въ Севиль была напечатана поэма Опыі подъ заглавіемъ ‘Ignacio de la Cantabria’, бывшая въ сущности жизнеописаніемъ св. Игнатія Лойолы и не имвшая иныхъ достоинствъ, кром плавнаго семистопнаго размра. ‘Arauco Domado’ была перепечатана въ ‘Biblioteca’ Ривадененеры, т. XXIX, 1854. гд въ предисловіи помщенъ біографическій очеркъ Оньи. Свою ‘Арауканіи’ онъ написалъ въ Лим.}.
Чудесныя открытія, сдланныя завоевателями въ Америк, заставили говорить о себ весь міръ, а въ Испаніи они отняли значительную долю интереса, издавна принадлежавшаго преданіямъ о старинной національной войн съ маврами. Немудрено, посл этого, что на долю величайшаго изъ авантюристовъ, Фернандо Кортеса, выпало много поэтическихъ восхваленій, сыпавшихся отовсюду съ такимъ изобиліемъ. Около 1588 года, Габріэль Лассо де ла Вега, молодой мадритскій дворянинъ, увлеченный примромъ Эрсильи, издалъ поэму подъ заглавіемъ ‘Cortes Valeroso’ (Храбрый Кортесъ), а черезъ шесть лтъ онъ ее дополнилъ и издалъ вновь, подъ заглавіемъ ‘La Mexicana’. Въ 1599 г. Антоніо де Сааведра, мексиканскій уроженецъ, выпустилъ въ свтъ ‘El Pelegrino indiano’ (Индійскій путешественникъ), гд подробно разсказана жизнь Фердинанда Кортеса, поэма эта, заключающая въ себ около 16000 стиховъ, написана, по словамъ автора, во время семидесятидневнаго плаванія по океану. Оба названныя произведенія являются просто-на-просто римованными хрониками, тмъ не мене послднее изъ нихъ не лишено свжести и правды, потому что оно принадлежитъ очевидцу описываемыхъ событій, человку, хорошо знакомому съ образомъ жизни несчастнаго племени, гибельный конецъ котораго и разсказывается въ поэм {‘Cortes Valeroso’ por Gabriel Lasso de la Vega, Madrid, 1588, 4-to и ‘La Mexicana’, Madrid, 1594, 8-vo. Ему приписываютъ еще нсколько трагедій въ дух Вируэса и другія произведенія, которыхъ я не видалъ (Hijos de Madrid, Tom. II, p. 264). ‘El Peregrino Indiano, por Don Antonio de Saavedra Guzman, Viznieto del Conde del Caslellar, nacido en Mexico’, Madrid, 1599, 12-mo. Эта поэма состоитъ изъ 20 псенъ, написанныхъ восьмистопными стихами. Намъ неизвстны другія произведенія автора, но изъ похвальныхъ стиховъ, помщенныхъ во глав его поэмы, мы узнаемъ, что въ числ его друзей были Лопе де Вега и Висенте Эспиньель. Онъ оканчиваетъ исторію Фердинанда Кортеса смертію Гуатимозина.}.
Въ одинъ годъ съ ‘Cortes Valeroso’ появился первый томъ жизнеописаній первыхъ авантюристовъ, открывшихъ Америку, авторомъ былъ Хуанъ де Кастельяносъ, духовное лицо изъ Тунхи, въ Ново-Гренадскомъ королевств. Подобно многимъ своимъ современникамъ, поступившимъ въ духовное званіе уже въ почтенныхъ лтахъ, Хуанъ де Кастельяносъ въ молодости былъ военнымъ, постилъ описанныя имъ страны и принималъ личное участіе въ битвахъ, восптыхъ имъ. Книга его начинается разсказомъ объ открытіи Христофора Колумба, а заканчивается около 1560 года экспедиціей Педро де Орсуа и злодяніями Лопе де Агирре. Событія эти Гумбольдтъ считаетъ самымъ драматическимъ эпизодомъ въ исторіи испанскихъ завоеваній, а Соути далъ намъ грустное, хотя и привлекательное, ихъ описаніе. Трудно выяснить, почему поэма Кастельяноса не была издана вполн, но вс знали, что существуетъ еще много неизданныхъ отдловъ ея.
Въ 1847 г. вышли вторая и третья части съ удостовреніемъ Эрсильи въ ихъ правдивости. Здсь разсказъ объ испанскихъ завоеваніяхъ въ Америк и въ особенности въ той части, которая впослдствіи стала извстна подъ именемъ Колумбіи, доведенъ до 1588 г. Вся поэма, за исключеніемъ конца, написана итальянскими осьмистопными стансами и содержитъ въ себ до девяносто тысячъ стиховъ на чистомъ, плавномъ кастильскомъ язык, сдлавшемся вскор большою рдкостью въ литератур. Духъ старинныхъ хроникъ, усугубляющій цнность поэмы въ историческомъ отношеніи, лишаетъ ее наилучшихъ характеристическихъ чертъ поэзіи {Поэма Кастельяноса носитъ довольно оригинальное заглавіе ‘Elegias de Varones Ilustres de Indias’ и есть поводъ предполагать, что она первоначально состояла изъ четырехъ частей (Antonio, Bib. Nov. Tom. I, p. 674). Первая часть была напечатана въ Мадрит въ 1598 г. in 4о, а вторая и третья найдены въ мадритской національной библіотек и въ первый разъ появились въ четвертомъ том Biblioteca, Ariban, Madrid, 1847, 8-vo. Кастельяносъ повидимому употреблялъ слово elegias въ смысл похвалы. Т1’мъ немногимъ, что мы знаемъ объ этомъ автор, мы обязаны ему самому.}. Вслдъ за этой поэмой появились и другія въ томъ же род. Въ одной изъ нихъ, озаглавленной ‘La Argentina’, описывается открытіе и заселеніе Лаплаты, она принадлежитъ перу Сентенеры, принимавшаго личное участіе въ трудахъ и опасностяхъ экспедиціи. Это длинная и скучная поэма въ двадцати восьми псняхъ, свидтельствующая о легковріи автора, но не лишенная достоинствъ, какъ отчетъ его о томъ, что онъ видлъ и испыталъ во время своихъ оригинальныхъ странствованій. Въ начал поэмы встрчается много подробностей, не имющихъ ни малйшаго отношенія къ Перу, въ цломъ поэма представляетъ странное смшеніе исторіи и географіи и заканчивается тремя пснями, посвященными капитану Tomas Candis, главному начальнику войскъ англійской королевы, въ которомъ нетрудно узнать Томаса Кавендиша, іюлурыцаря, полупирата, пораженіе котораго въ Бразиліи, въ 1592 г., Сентенера почитаетъ катастрофою, вполн достойною для заключенія его длинной поэмы {‘Argentina, Conquista del Rio de hi Plata y Tucuman, у otros Sucesos del Peru’, Lisboa, 1602, 4-to. Хотя въ ХІІ-ой псни сообщается какая-то любовная исторія, а въ другихъ говорится о волшебств, но за небольшими исключеніями, поэма эта представляетъ собою сборникъ чисто географическихъ и историческихъ данныхъ о Ла-Плат, собранныхъ авторомъ на мст. Я пользовался ею въ перепечатк Барсіи, помстившаго ее въ свой сборникъ ради ея историческихъ данныхъ. Фигероа (Plaa Universal, 1615, f. 345 b.) называетъ капитана Кавендиша ‘Candi’ и ставитъ ‘Ричарда Гокинса’ на одной доск съ Драгутомъ и другими варварійскими пиратами, столь ненавистными испанцамъ. Меня въ особенности поражаетъ то, что какъ въ этой поэм, такъ я во всхъ испанскихъ описаніяхъ завоеванія Америки, написанныхъ личностями, лично постившими описанныя страны, не встрчается ни одного живописнаго описанія картинъ природы, едва-ли не самыхъ прекрасныхъ и грандіозныхъ на земномъ шар,— картинъ, которымъ повидимому суждено возбуждать все новые и новые восторги путешественниковъ. Вс ихъ описанія лсовъ, ркъ и горъ, нердко весьма краснорчивыя, въ сущности безразлично примнимы къ Пиринеямъ, Гвадалквивиру, Мексик, Андамъ и Амазонской рк. Можетъ быть недостатокъ этотъ есть результатъ тхъ-же причинъ, въ силу которыхъ Испанія не произвела ни одного ландшафтнаго живописца. Испанская литература представляетъ въ этомъ отношеніи рзкую противоположность съ англійской, гд въ двухъ наиболе замчательныхъ произведеніяхъ новйшаго времени, касающихся Америки, описанія природы играютъ немаловажную роль. Я разумю ‘Бурю’ и ‘Робинзона’. При этомъ надо добавить, что ни Шекспиръ, ни Дефо никогда не видали тхъ мстъ, которыя ихъ геній надлилъ такими чудесами (см. ниже гл. XXXI объ описательной поэзіи).}. Другое подобное сочиненіе объ экспедиціи въ Новую Мексику было написано Гаспаромъ де Виллягра, пхотнымъ офицеромъ, принимавшимъ участіе въ описываемыхъ имъ событіяхъ и издавшимъ свой разсказъ въ 1610 г., по возвращеніи въ Испанію. Оба послднія произведенія принадлежатъ скоре къ разряду историческихъ, чмъ поэтическихъ {‘La Conquista del Nuevo Mexico, por Gaspar de Villagra’, Alcala, 1610, 8-vo. Поэма эта состоитъ изъ 36 псенъ, написанныхъ блыми стихами, и къ ней приложенъ портретъ автора, когда ему было 55 лтъ. Въ ней боле тридцати тысячъ скучнйшихъ стиховъ посвящено нелпйшему смшенію исторіи и миологіи. Мн удалось видть эту поэму только въ Париж, въ Biblioth&egrave,que de l’Arsenal.}.
Характеръ испанскаго національнаго генія выразился не въ однихъ историческихъ и героическихъ поэмахъ, а также и въ религіозныхъ повствованіяхъ въ стихахъ, появившихся въ ту-же эпоху и позже. Объ одномъ изъ нихъ ‘La Dcada de la Pasion de Cristo’ Коломы, напечатанномъ въ 1576 году, мы уже говорили. Другое ‘La Universal Redencion’ (Всеобщее Искупленіе), принадлежащее перу Бласко и впервые напечатанное въ 1584 г., заслуживаетъ также быть упомянутымъ. Оно состоитъ изъ пятидесяти шести псенъ и содержитъ въ себ до тридцати тысячъ стиховъ, обнимающихъ исторію человка съ сотворенія міра и до сошествія Святаго Духа во многихъ мстахъ оно напоминаетъ старинныя мистеріи {‘Universal Redencion de Francisco Hernandez Blasco’, Toledo, 1584, 1589, 4-to, Madrid, 1609, 4-to, Alcal, 1612. Авторъ ея былъ уроженцемъ Толедо и, по его увренію, часть поэмы есть видніе одной монахини. Вторая часть, написанная его братомъ Луисомъ Эрнандесомъ Бласко и наиболе длинная, появилась въ 1613 г. въ Алкал. Я никогда не имлъ случая ее видть. По словамъ Гайянгоса, она состоитъ изъ двадцати пяти псней, заключающихъ въ себ пять тысячъ восемьсотъ пятистопныхъ стансовъ или боле пятидесяти тысячъ стиховъ.}. Третья религіозная поэма Маты мало разнится отъ послдней: она занимаетъ два тома и посвящена прославленію св. Франциска и его пяти учениковъ. Это сборникъ легендъ, изложенныхъ осьмистопными стихами и не имющихъ между собою ни малйшей связи. Въ первой изъ нихъ благодушный св. Францискъ появляется въ образ странствующаго рыцаря. Ни одна изъ этихъ поэмъ не обладаетъ ни малйшими достоинствами {‘El Cavallero Assisio, Vida de San Francisco y otros Cinco Santos, por Gabriel de Mata’, Tom. I, Bilbao, 1587. съ изображеніемъ на заглавномъ лист св. Франциска верхомъ и вооруженнымъ съ ногъ до головы, Tom. II, 1589, in 4′. Третіи томъ, общанный авторомъ, никогда не появлялся. Пятеро святыхъ, о которыхъ здсь говорится, суть: св. Антоній Падуанскій, св. Бопавентура, св. Луисъ епископъ, св. Бернардина и св. Клара, принадлежавшіе вс къ ордену миноритовъ. Весьма оригинально здсь мсто, гд св. Антоній проповдуетъ рыбамъ (Cantos XVII) и, обращаясь къ нимъ, называетъ ихъ hermanos peces! (братья-рыбы!). Гайянгосъ упоминаетъ объ аллегорической поэм Маты, озаглавленной ‘Cantos Morales’ и напечатанной въ Валльядолид въ 1594 г. Извлеченія, которыя онъ приводитъ изъ нея, гораздо поэтичне, чмъ любое мсто изъ жизни св. Франциска. Поэма Маты состоитъ изъ тринадцати псенъ, съ приложеніемъ къ каждой изъ нихъ прозаическаго произведенія.}.
Слдующая по времени появленія и лучшая изъ религіозныхъ поэмъ — это ‘El Monserrate’ Кристоваля Вируэса, драматическаго и лирическаго поэта, заслужившаго самые лестные отзывы отъ Лопе де Веги и Сервантеса. Сюжетъ поэмы заимствованъ изъ легендъ испанской церкви девятаго столтія. Гаринъ, отшельникъ, живущій въ пустынныхъ горахъ Монсеррате въ Каталоніи, совершилъ самыя ужасныя и жестокія преступленія, на которыя только способна человческая натура. Раскаяніе овладваетъ имъ. Онъ отправляется въ Римъ за отпущеніемъ грховъ и получаетъ прощеніе на самыхъ унизительныхъ условіяхъ. Тмъ не мене его раскаяніе искренне и полно. Доказательствомъ служитъ то, что человкъ, убитый имъ. возвращенъ къ жизни и что сама Богородица появляется въ дикихъ горныхъ ущельяхъ, гд несчастный совершилъ преступленіе, и освящаетъ пустынное мсто, воздвигнувъ на немъ великолпный храмъ, обратившій Монсеррате въ мсто поклоненія всхъ набожныхъ испанцевъ.
Только въ Испаніи въ XVI стол. могло случиться, чтобы воинъ и свтскій человкъ могъ заинтересоваться подобной легендой и выбрать ее сюжетомъ своей поэмы. Тамъ многіе воины даже въ наше время кончаютъ свою бурную жизнь въ пустынной обители, не мене суровой и уединенной, чмъ обитель Гарина {Въ обители, построенной на одной изъ возвышенностей близь Кордовы, жило около тридцати отшельниковъ, обрекшихъ себя на полное молчаніе и подчинявшихся самой строгой дисциплин. Въ одно изъ моихъ посщеній этой обители я встртилъ тамъ въ числ монаховъ офицера, отличавшагося въ сраженіи при Трафальгар я одного изъ придворныхъ принцессы австрійской, первой жены Фердинанда VII. Герцогъ де Ривасъ и братъ его Донъ Анжело,— носящій теперь (1862) герцогскій титулъ, но извстный боле какъ поэтъ, дипломатъ и воинъ, оказавшій большія услуги отечеству, — оба эти вельможи сопровождали меня въ моей поздк въ обитель и услаждали путь полной оригинальности бесдой о приключеніяхъ, возможныхъ только въ Испаніи. По ихъ словамъ, постриженіе офицеровъ въ монахи дло весьма обычное въ ихъ стран. Это было въ 1818 году.}.
Вотъ почему въ царствованіе Филиппа II никому не казалось страннымъ, что человкъ, участвовавшій въ сраженіи при Лепанто и носившій почетное наименованіе ‘El captan Virues’, посвятилъ досуги лучшихъ своихъ лтъ сочиненію поэмы, въ которой описалъ злосчастную жизнь Гарина и совершенныя имъ возмутительныя преступленія. Какъ ни страненъ этотъ фактъ, но онъ несомнненъ. ‘Monserrate’ имлъ успхъ съ момента своего появленія и успхъ этотъ продолжается до сихъ поръ. По своему плану и размрамъ поэма эта боле отвчаетъ требованіямъ эпической поэмы, чмъ какая-либо другая религіозная поэма на испанскомъ язык. Относительно же богатства и законченности стиха она стоитъ выше всхъ современныхъ ей поэмъ. Вируэсу пришлось преодолвать большія трудности, заключавшіяся въ самой сущности сюжета и въ низкомъ характер героя. Не смотря на это при чтеніи его поэмы, состоящей изъ двадцати псенъ, переплетенныхъ случайными эпизодами (какъ-то сраженіе при Лепанто и великолпное описаніе Монсеррата), недостатки эти сглаживаются и, насколько мн извстно, нисколько не мшаютъ ни распространенію, ни успху поэмы даже въ наше время, мало расположенное поврить легенд* на которой она основана {О Вируес уже было говорено выше (стр. 58), къ сказанному я прибавлю только, что существовало нсколько изданій ‘El Monserrate’, а именно: 1588, 1601, 1602, 1609 гг. и 1805 г. Послднему мадритскому изданію предпослано вступленіе, написанное, если не ошибаюсь, Маяіісомъ-и-Сискаромъ. Въ половин XVIII столтія появилась на тотъ-же сюжетъ поэма Франциско де Ортеги, подъ заглавіемъ ‘Origen, Antiguedad Invencion de nuestra Seora de Monserrate’. Она лишена какого-бы то ни было литературнаго достоинства. Нельзя сказать того же о ‘Azncena Silvestre’ Сорильи (1845 г.), гд та-же самая легенда изложена прелестными стихами.
Въ ‘Jahrbuch fr Romanische und Englische Literatur’ (Berlin, 1860, pp. 139—163) помщена превосходная біографія Вируэса и основательный и врный критическій разборъ его произведеній, принадлежащіе перу барона фонъ Мюнхъ-Беллингаузена. Я сожалю, что не зналъ этой статьи до напечатанія моего разбора драмъ Вируэса (гл. VIII, періодъ II).}, ‘Benedictina’ Николая Браво появилась въ свтъ 1604 г. Поэтъ, повидимому, имлъ намреніе описать жизнь св. Бенедикта и его главныхъ сподвижниковъ, подобно тому, какъ Кастельяносъ описалъ жизнь Христофора Колумба и первыхъ американскихъ завоевателей. Поэма его очевидно предназначалась для душеспасительнаго чтенія монаховъ того ордена, среди котораго авторъ ея занималъ почетное мсто, она не имла претензіи на литературныя достоинства, такою она и кажется свтскому читателю. Согласно этому она, конечно, и должна быть отнесена къ разряду духовныхъ книгъ, куда слдуетъ причислить и другія дв поэмы, которыя, благодаря общественному положенію ихъ автора Вальдивіельсо, имли одно время большой успхъ. Сюжетомъ первой послужила исторія Іосифа, мужа Двы Маріи. Вальдивіельсо, по всей вроятности, написалъ ее потому, что самъ получилъ при крещеніи имя іосифя. Вторая посвящена описанію нерукотворнаго изображенія Богородицы, сохранившагося не оскверненнымъ, благодаря цлому ряду чудесъ, во время порабощенія Испаніи маврами, и служившаго предметомъ поклоненія въ Толедскомъ собор, при которомъ Вальдивіельсо состоялъ одно время капелланомъ архіепископа. Об поэмы преисполнены ученостью, скучны, безконечно длинны и содержатъ въ себ большую часть исторіи не только испанской церкви, но и испанскаго государства {‘La Benedictina de F. Nicolas Bravo’, Salamanca 1604, in 4о. Браво былъ профессоромъ въ Саламанк и Мадрит и умеръ въ 1648 г. настоятелемъ богатаго монастыря его ордена въ Наварр (Antonio, Bib. Nov. Tom. II, p. 151). О Вальдивіельсо я говорилъ выше, въ гл. XXI. Его ‘Vida, etc. de San Josef’, напечатанная въ 1607 и 1647 гг., занимаетъ семьсотъ страницъ.въ лиссабонскомъ изданіи 1615 г., а его ‘Sagrario de Toledo’, Barcelona, 1618, in 120 — боле тысячи страницъ. Об поэмы написаны осьмистопными стансами, какъ почти вс произведенія этого рода ‘San Josef’ напечатано въ ‘Biblioteca’ Риваденейеры, т. XXIX, 1854 г. ‘Exposition parafrastica del Psalterio’, имется, насколько мн извстно, только въ одномъ мадритскомъ изданіи 1623 г., in 4o. Прежде, чмъ говорить о ‘Benedictina’, слдовало-бы упомянуть о поэм ‘Historia de San Kainon de Penafort’, etc. en copias Castellanos, de Viceute Miguel de Moradell, Barcellona, 1603 г., экземпляръ которой я нашелъ въ Париж въ Biblioth&egrave,que de l’Arsenal. Это одна изъ самыхъ плохихъ религіозныхъ поэмъ, хотя и написана довольно правильнымъ языкомъ. Существуетъ еще поэма на мірозданіе ‘La Divina Semana’ Хуана Досси (Barcelona, 1610, in 120, ff. 248), но она уже окончательно плоха.}.
Религіозныя, героическія или повствовательныя поэмы Лопе, о которыхъ было сказано выше, появились въ свтъ въ одно время съ поэмами Вальдивіельсо и пользовались успхомъ, неизмнно сопровождавшимъ все, что носило имя популярнйшаго писателя той эпохи. Наилучшею же изъ поэмъ этого рода была ‘Cbristiada’ Діего де Охеды, напечатанная въ 1611 г. и отчасти заимствованная изъ латинской поэмы Виды, носящей то-же заглавіе, но заимствованія ея не настолько значительны, чтобы лишить автора права на оригинальность. Сюжетъ ея весьма простъ. Она начинается Тайной Вечерей и оканчивается смертію Спасителя. Эпизоды въ ней не многочисленны и соотвтствуютъ сюжету, за исключеніемъ одного, въ которомъ одежда Спасителя, молящагося въ саду, служитъ поводомъ къ описанію всхъ человческихъ грховъ. Ихъ аллегорическая исторія изображена на ткани, сотканной изъ проклятій и образующей семь глубокихъ складокъ плаща, наброшеннаго на плечи искупительной жертвы, принявшей на себя эти грхи изъ любви къ людямъ. Дарованное страдальцу провидніе будущаго торжества церкви напротивъ весьма удачно задумано и умстно, и еще лучше написаны нжныя и трогательныя утшенія, заключающіяся въ пророчествахъ. Общій планъ поэмы весьма искусно со ставленъ и стихъ ея необыкновенно гармониченъ и изященъ. Если бы ея дйствующія лица были очерчены боле твердыми штрихами и если-бы языкъ ея всегда оставался на высот, соотвтствующей сюжету, — ‘Christiada’ могла-бы занять мсто на ряду съ ‘Monserrate’ Вируэса. Но даже при всхъ ея недостаткахъ, никакая другая религіозная поэма на испанскомъ язык не можетъ быть поставлена выше ея {La Christiada de Diego de Hojeda Sevilla, 1611, in 4o, перепечатана въ ‘Biblioteca’ Риваденейеры, т. XVII, 1581 г. Достоинство поэмы состоитъ между прочимъ въ томъ, что она заключаетъ всего двнадцать псенъ, и если-бы было здсь умстно, то можно было-бы сопоставить находящееся въ ней описаніе падшихъ ангеловъ съ подобнымъ описаніемъ въ Возвращенномъ Раю Мильтона, а сцену распятія — съ подобной-же сценой въ Мессіад Клонстока. Относительно автора извстно только, что онъ былъ уроженцемъ Севильи, юношею прибылъ въ Лиму въ Леру, гд написалъ свою поэму и умеръ настоятелемъ имъ самимъ основаннаго доминиканскаго монастыря (Antonio, Bib. Nov., tom. I, p. 289). Существуетъ передлка ‘Христіады’, написанная Хуаномъ Мануэлемъ де Берріособалемъ и напечатанная въ Мадрит, въ 1841 г., in 18о, но подражаніе ничмъ не лучше оригинала.}.
Въ томъ-же году Алонзо Діасъ, родомъ изъ Севильи, издалъ религіозную поэму въ прославленіе другаго изъ чудотворныхъ изображеній Богородицы. Позже появился цлый рядъ такъ-называемыхъ героическихъ поэмъ: въ честь Лойолы и Богородицы, Антоніо де Эскобара, ‘Сотвореніе міра Ацеведо ‘поэма, отллчаюшаясяне большимъ эпическимъ колоритомъ, чмъ ‘Недли’ (‘Les Semaines’ Дю Барта), въ подражаніе которымъ она написана, поэма, содержащая исторію Товіевъ Кодевиллы Сантарена, ‘Братская любовь пяти арабскихъ мучениковъ’ Родригеса де Варгаса, плодъ обта, даннаго двумъ изъ этихъ святыхъ, заступничеству которыхъ авторъ приписывалъ исцленіе себя отъ смертельной болзни. И эти поэмы, и вс поэмы въ томъ-же род, появившіяся вслдъ за первыми, какъ-то: ‘Давидъ’ Узіеля, ‘Богородица’ Ніева Кальво, ‘жизнь Іисуса Христа’ Виваса, ‘Страданіе Богочеловка’ Хуана Давилы, ‘Самсонъ’ Энрике Гомеса, ‘Игнатій Лойола’ Камарго ‘La Thomasiada’ (жизнь св. омы Аквината) Діего Саенса, ‘La Christiada’ Энсизо, которыми и исчерпывается количество ихъ за это столтіе, ничего не внесли ни новаго, ни выдающагося въ религіозно-повствовательную испанскую поэзію, а разв только запрудили ее {‘Poema Castellano de maestra Seora de Aguas Santas, por Alonso Diaz’, Seville, 1611, упоминается Антоніо (Bib. Nov., tom. I, p. 21).— ‘San Ignacio de Loyola, Poema Heroico’, Valladolid, 1613, 8-vo, и ‘Historia de la Virgen Madr de Dios’ 1608, напечатанная впослдствіи подъ заглавіемъ ‘Nueva Jerusalen Maria’, Valladolid, 1625, in 18о. Об эти поэмы принадлежатъ Антонію де Эскабаръ-и-Мендоз и были написаны имъ въ молодыхъ годахъ, такъ какъ онъ прожилъ до 1668 г. (Ibid., p. 115j. Въ послдней изъ этихъ поэмъ, экземпляръ которой 4-го изданія, находится у меня, находится довольно нелпое раздленіе жизни Богородицы на 12 частей, соотвтственно двнадцати драгоцннымъ камнямъ, составляющимъ основаніе Новаго Іерусалима въ XXI глав Апокалипсиса. Каждый fundamento, т. е. названіе отдльной части или книги, подраздляется на три псни. Въ цломъ книга содержитъ въ себ до двнадцати тысячъ стиховъ въ осьмистопныхъ стансахъ, но лишенныхъ мстами достоинствъ, хотя въ общемъ не представляющихъ ничего выдающагося. ‘Creacion del Mundo de Alonso de Azevedo’, Roma, 1615, in 12о, pp. 270, перепечатана въ XXIX т. Ривадененеровой библіотек. Въ предисловіи Розелль (Rosell) относится объ ней съ похвалою. ‘Historia de Tobias, Poema por el Licenciadu Candivilla Santaren de Astorga’, Barcelona, 1615, 12-mo, содержитъ около двухъ сотъ осьмистопныхъ стансовъ, написанныхъ правильнымъ кастильскимъ языкомъ. Авторъ ея выдаетъ себя за толедца я называетъ Толедо своей родиной (‘patrie mia’, с. XI). Я нигд не встрчалъ указаній на нее и не видлъ другаго экземпляра, крол того, который принадлежитъ мн. ‘La Verdadera Hermandad de los Cinco Martires de Arabia, por Damian Rodriguez de Vargas’, Toledo, 1621, 4-to. Поэма эта очень коротка сравнительно съ другими поэмами того-же класса, такъ какъ содержитъ всего три тысячи строкъ, но трудно найти другую, боле плохую. ‘David, Poema Heroico del Doctor Jacobo Uziel’, Venetia, 1624, pp. 440, содержитъ двнадцать псенъ и воспваетъ еврейскаго царя, имя котораго носитъ. Она написана простымъ и яснымъ слогомъ, очевидно въ подражаніе плавнымъ стансамъ Торквато Тассо, но безъ всякаго поэтическаго вдохновенія, и въ ней встрчается слдующая несообразность: при Іерусалимскомъ двор вдругъ, ни съ того, ни съ сего появляется испанскій мореплаватель.— ‘La Mejor Muger Madr у Virgen, Poema Sacro, por Sebastian de Nieva Calvo’, Madrid, 1625, 4-to. Поэма эта заканчивается на четырнадцатой псн описаніемъ побды при Лепанто, приписываемой заступничеству Мадонны и чудодйственной сил чётокъ.— ‘El Santo Milagroso Augustiniano San Nicolas de Tolentino’, Madrid, 1628, 4-to, por Fr. Fernando Camargo y Salgado. Гайянгосъ относится о ней съ похвалою. ‘Grandezas Divinas, Vida у Muerte de Nuestro Salvador, etc., por Fr. Duran Vivas’, найдена посл смерти автора на клочкахъ бумаги и была исправлена и приведена въ порядокъ его внукомъ, который издалъ ее въ Мадрит въ 1643 г. in 4о. Поэма эта лишена всякихъ достоинствъ и боле половины ея занимаетъ рчь Іосифа Понтію Пилату. ‘Pasion del Hombre Dios, por el Maestro Juan Dvila’, Leon Me Francia, 1661, folio, написана dcimas Espinelas и содержитъ до двадцати трехъ тысячъ стиховъ въ шести книгахъ, подраздленныхъ на estanеlas (отдлы), которыя въ свою очередь длятся на псни. ‘Sanson Nazareno, Poema Eroico, por Ant. Enriquez Gomez’, Ruan, 1656, 4-to, всецло заражена гонгоризмомъ, какъ и другая поэма того-же автора, полу-повствовательная, полу-лирическая, носящая заглавіе ‘La Culpa del Primer Peregrino’, Ruan, 1644, 4-to. ‘San Ignacio de Loyola, Poema Heroico, escrivado Hernando Dominguez Camargo’, 1666, 4-to. Авторъ ея уроженецъ Санта Фе де Боготы и поэма его, содержащая около четырехсотъ страницъ осьмистопныхъ стиховъ, представляетъ лишь отрывокъ, напечатанный посл его смерти. ‘La Thomasiada al Sol de la Iglesia у su Doctor Santo Thomas de Aquino, etc., por El Padre Fray Diego Saenz’, Guatemala, 1667, 4-to, 1F. 161. Это жизнь омы Аквинскаго, написанная разнообразнымъ размромъ, и, по выраженію одного изъ приложенныхъ къ ней Aprovaciones, ‘полна основательныхъ и вскихъ богословскихъ свдній’. ‘La Christiada,Poema Sacro у Vida de Jesus Christo, que escrivo Juan Francisco de Encisso у Monon’, Cadiz, 1694, 4-to, какъ почти вс сочиненія этой эпохи, заражена аффектаціей и отсутствіемъ вкуса въ слог. Можно присовокупить еще ко всмъ поименованнымъ поэмамъ дв поэмы Алонзо Мартина Браонеса, изъ которыхъ одна озаглавлена: ‘Epitome de las Glorias de Maria’, Sevilla, 1689, 4-to, а другая ‘Epitome de los Triunfos de Jesus’, Sevilla, 1686, 4-to. Каждая изъ нихъ содержитъ ровно по пятисотъ осьмистопныхъ стансовъ, очень скучныхъ, но написанныхъ боле яснымъ слогомъ, чмъ тогда обыкновенно писали. Въ первой имя Іисуса Христа повторяется двсти пятьдесятъ разъ, а въ послдней столько-же разъ имя Двы Маріи, что, по мннію автора, составляетъ главное достоинство его поэмы. Желающему ознакомиться съ громаднымъ количествомъ испанскихъ повствовательныхъ поэмъ, стоитъ лишь заглянуть въ ‘Catalogo de Poemas Castellanos heroicos, religioses, historiens, fabulosos y satiricos’, приложенный Донъ Каетано Розеллемъ къ XXIX т. Библіотеки Ривадинейеры, 1854 г. Число ихъ простирается до 300. Не смотря на то, что въ Испаніи сильно старались подражать Тассо и другимъ эпическимъ поэтамъ Испаніи, за исключеніемъ ‘Принца Эскилаче’, не появилось ни одной чисто героической поэмы.}. Совершенную противоположность религіознымъ поэмамъ представляютъ поэмы романтическія, сполна или отчасти вымышленныя, принадлежащія по времени къ тому-же періоду и по формъ къ тому-же классу, какъ и религіозныя. Он немногочисленны и вс боле или мене находятся въ связи съ вымыслами Аріосто, появившимися въ начал XVI в. подобно блестящему метеору на итальянскомъ неб и обратившими на себя вниманіе всей Европы и въ особенности въ Испаніи.
Около 1550 г. Урреа издалъ переводъ ‘Orlando Furioso’, хотя и весьма плохой, во быстро разошедшійся. Вслдъ за переводомъ появилось подражаніе. Аріосто, о которомъ мы уже говорили. Оно принадлежало перу Эспинозы и носило заглавіе: ‘Вторая частъ Орлеандо, съ правдивымъ описаніемъ исхода Ронсевальской битвы и смерти 12 перовъ Франціи’, Но уже во вступленіи авторъ заявляетъ, что цль его воспть великіе ‘подвиги испанцевъ, пораженіе Карла Великаго и его войска’ и при этомъ упираетъ на то, что повствованіе его будетъ правдиво и факты будутъ переданы не въ томъ вид, какъ они разсказаны Французомъ Тюрпиномъ. Изъ этого ясно, что вмсто вымысловъ Аріосто, мы имемъ дло съ испанскими вымыслами о Бернандо дель Карпіо, о пораженіи двнадцати перовъ при Ронсевал и о неудачахъ Карла Великаго, который въ конц концовъ со стыдомъ удаляется въ Германію. Въ общемъ поэма Эспинозы остроумно связана съ своимъ образцомъ и служитъ продолженіемъ приключеній героевъ и героинь поэмы Аріосто. Впрочемъ, многіе изъ вымысловъ Эспинозы крайне нелпы и сумасбродны. Такъ напримръ въ 22-й псн Бернардо отправляется въ Парижъ, гд одерживаетъ побду надъ нсколькими паладинами, а въ 33-й псн, которая переноситъ насъ въ Ирландію, Бернардо побждаетъ чары волшебницы Олимпіи и становится королемъ острова. Об эти прибавки къ легендарной исторіи Бернардо, извстной намъ по стариннымъ испанскимъ романсамъ и хроникамъ, неудачны и совершенно излишни. Хотя въ поэм Эспинозы нтъ недостатка въ фантастическомъ элемент, въ волшебникахъ и великанахъ, но взятая въ цломъ, она во всякомъ случа меньше переполнена нелпостями и небывальщиной, чмъ поэма Лопе де Веги на тотъ-же сюжетъ, не говоря уже о томъ, что въ повствовательныхъ мстахъ она отличается легкостью и плавностью разсказа. Заканчивается она тридцать питою пснью и содержитъ боле четырнадцати тысячъ стиховъ въ оttava rima. Конецъ внезапно обрывается, но авторъ заявляетъ, что онъ намренъ продолжать свой разсказъ {‘Segunda Parte de Orlando’, etc. por Nicolas Espinosa, Zaragoza, 1555, 4-to, Anveres, 1556, 4-to, etc. Переводъ J’ppea ‘Orlando Furioso’ Аріосто, былъ изданъ въ Ліон въ 1550 г., in-folio. Несомннно, это то-же самое изданіе, которое Антоніо относитъ къ 1556 г. Оно подверглось строгой и справедливой критик капеллана при разбор библіотеки Донъ-Кихота. См. также Клеменсина и его коментаріи къ этому мсту въ Донъ-Кихот, т. I, стр. 120. Погршности перевода Урреа состоятъ въ томъ, что онъ то сокращаетъ оригиналъ, то добавляетъ его, вообще, обходится съ нимъ безцеремонно. Такъ напр. въ псн 3-й сорокъ пять стансовъ сокращены въ два, а сама пснь присоединена ко второй, вслдствіе такого пріема сокращается самое число псенъ и вмсто сорока шести, какъ у Аріосто, ихъ въ перевод всего сорокъ пять. Вроятно страхъ передъ инквизиціей заставилъ автора выпустить (въ псн XXIV) насмшливый отзывъ Аріосто о знаменитомъ дар Константина пап. Къ псни XXXV онъ прибавляетъ семьдесятъ стансовъ въ честь Испаніи. И такъ безъ конца. Гайянгосъ упоминаетъ о другихъ двухъ переводахъ ‘Orlando’: одинъ изъ нихъ 1585 г. въ проз и принадлежитъ Діего Васкезу де Сантрерасу, другой-же Эрнандо де Алькосеру въ стихахъ, но такихъ, что, по отзыву Гайянгоса, ихъ не отличишь отъ проза. Послдній былъ изданъ въ 1550 г., вроятно посл перевода Урреа.
Съ этими поэмами сходны, если не по сюжету, то по стилю и размру, еще нсколько серьезныхъ римованныхъ рыцарскихъ поэмъ, три изъ которыхъ заслуживаютъ быть упомянутыми. Единственнымъ экземпляромъ первой изъ этихъ поэмъ я пользовался въ Внской публичной библіотек, весьма богатой старинными испанскими книгами, вслдствіе пріобртенія въ 1670—1675 годахъ любопытной и цнной коллекціи, собранной въ Мадрит однимъ любителемъ, маркизомъ Кабрегой. Поэма эта носитъ слдующее заглавіе: ‘Libro priniero de los famosos heehos del Principe Celidon de Iberia por Gonalo Gomez de Luque, natural de la Ciudad de Cordova’ (Alacla, 1585, 4-to). Это безсвязный стихотворный разсказъ изъ рыцарской жизни, начинающійся супружествомъ Алтелло, испанскаго принца съ Авреліей, дочерью Аврелія, императора константинопольскаго. Онъ состоитъ изъ сорока книгъ, содержащихъ въ себ боле четырехъ тысячъ пятьсотъ осьмистопныхъ^стансовъ, повствующихъ о невроятныхъ и малоинтересныхъ приключеніяхъ. Въ пролог авторъ отзывается о поэм, какъ о ‘реquenuela obra’ (маленькомъ произведеніи) и въ конц общаетъ продолженіе ея, которое, по счастію, никогда не появлялось. Языкъ ея хорошъ, почти настолько же хорошъ, насколько онъ общаетъ это, говоря:
Canto blandos versos que corrieiido
Van con pie delicado e sonoroso.
Слдующій стихотворный рыцарскій романъ озаглавленъ: ‘Florando de Castilla, Lauro de Cavalleros, ec. (Alcal, 1588, 4-to, ff. 168) и написанъ ottava rima. Онъ принадлежитъ перу лиценціата Херонимо де Уэрты, бывшаго впослдствіи придворнымъ медикомъ Филиппа IV и авторомъ нсколькихъ сочиненіи, упоминаемыхъ Антоніо. ‘Florando’ есть разсказъ объ испанскомъ кавальеро, потомк Геркулеса, великомъ сибарит и кутил, котораго его предокъ во время сна превращаетъ въ странствующаго рыцаря и онъ отправляется блуждать по свту, встрчаясь на пути со всевозможными приключеніями, съ великанами и волшебниками. О конц можно догадаться по началу, но поэма кажется какъ-бы оборванною. Гайянгосъ полагаетъ, что она не лишена поэзіи и отзывается о ней такъ: ‘obra no vulgar’ (произведеніе во всякомъ случа не пошлое). Антоніо говоритъ, что она была переведена на латинскій языкъ, но не упоминаетъ, былъ-ли этотъ переводъ изданъ (N. Ant. Bib. Nov., tom. I, p, 587, и Майяіісъ-и-Сискаръ въ Cartas de Varios Autores, tom. II. 1773, p. 36). ‘Florando’ былъ перепечатанъ въ Biblioteca de Autores Espaoles (Tom. XXXVI, 1855) и содержитъ тринадцать псенъ и около четырехъ сотъ осьмистопныхъ стансовъ. По моему мннію, поэма эта есть подражаніе Аріосто и бдна вымысломъ. Въ предисловіи къ изданію 1855 года сказано, что Уэрта родился въ 1578 году. Если только это врно (въ чемъ я сомнваюсь), то, судя по Аргомасіои Эрсильи къ ‘Florando’, помченному 27 іюнемъ 1587 года, ему было 14 лтъ, когда онъ написалъ свою поэму. Уэрта оставилъ посл себя не мало трудовъ, но трудъ, длающій наиболе чести его имени — это переводъ Естественной Исторіи Плинія, части которой вышли въ свтъ въ 1599 и 1603 гг. У меня есть полный экземпляръ перевода, въ изданіи 1624 и 1629 гг., состоящемъ изъ 2-хъ томовъ in-folio. Переводъ сдланъ энергичнымъ испанскимъ языкомъ и несомннно былъ важнымъ вкладомъ въ умственную сокровищницу страны. По плохимъ гравюрамъ, приложеннымъ къ нему, можно судить о томъ печальномъ состояніи тогдашней науки въ Испаніи и о томъ, насколько она нуждалась въ поддержк боле существенной, нежели та, которую ей могли оказать Плиній или Уэрта. Третій изъ стихотворныхъ рыцарскихъ романовъ не многимъ отличается отъ двухъ первыхъ. Онъ серьезенъ по тону и къ то-же время переполненъ всякими несообразностями. Заглавіе его ‘Genealogia de la Toledana discrete’ (Alcala, 1604) и онъ содержитъ всю 1-вую часть, какъ заявляетъ объ этомъ самъ авторъ, Евгеній Мартинесъ, посвятившій свой романъ родному городу Толедо. Дйствіе начинается въ Англіи, которую онъ называетъ страною ‘poblada de Espaola у Griega gente’ (населенною испанцами и греками) и цль его, какъ значится въ пролог, написать исторію всхъ знаменитыхъ фамилій Испаніи. Тридцать четыре книги его стихотворнаго романа, содержащія въ себ до трехсотъ осьмистопныхъ стансовъ, наполнены разсказанными безъ всякой связи исторіями и приключеніями вымышленныхъ личностей, не имющихъ ни малйшаго отношенія къ какой-либо извстной фамиліи въ Испаніи. Романъ озаглавленъ именемъ толедской принцессы Сакридел, появляющейся въ третьей псн въ Англіи, гд она сзываетъ всхъ истинныхъ рыцарей на защиту своихъ королевскихъ правъ, отъ посягательствъ на нихъ ея двоюроднаго брата. Личность принцессы также блдно очерчена, какъ и личности прочихъ дйствующихъ лицъ, появляющихся и исчезающихъ безъ всякой видимой причины. За то слогъ, по моему мннію, лучше слога ‘Celidon de Iberia’: стихъ плавенъ и языкъ правиленъ. По всему видно, что это произведеніе пользовалось нкоторымъ усппхомъ, ибо мн попадались изданія ея, помченныя 1599 и 1608 гг. Что до изданія 1604, то я не видалъ ни одного экземпляра его, кром того, который находится у меня. Насколько томовъ могла растянуться поэма ‘Toledana discreta’ трудно опредлить, такъ какъ въ первомъ том авторъ еще не касается своего главнаго сюжета. По мннію Антоніо, онъ не докончилъ своего труда, вслдствіе охватившаго его религіознаго настроенія, о которомъ свидтельствуетъ поэма, изданная имъ подъ заглавіемъ ‘Vida у Martini о de Santa Inez’, написанная посл ‘Toledana’.}.
Но ничего больше не вышло изъ-подъ пера Эспинозы. Другіе поэты продолжали рядъ тхъ же вымысловъ, хотя и не находящихся въ тсной связи съ сюжетомъ первыхъ. Аррагонскій дворянинъ Мартинъ де Болеа написалъ ‘Orlando Enamorado’. Гарридо де Виллена, уроженецъ Алкалы, познакомилъ въ 1577 г. своихъ соотечественниковъ съ переодтой въ испанское платье поэмой Боярдо ‘Orlando Innamorato’, а шесть лтъ спустя издалъ поэму ‘Ронсевальская битва’. Тмъ же сюжетомъ воспользовался въ 1535 г. Августинъ Алонзо для новой поэмы. Вс эти производеденія теперь вышли изъ моды или совсмъ забыты {Orlando Enamorado de Don Martin de Bolea у Castro’, Leride, 1578,— ‘Orlando Determinodo, en Octava Rima’, Zaragoza, 1578) Latassa, Bib. Nov., Tom. II, p. 54, и Гайянгосъ ad 1 о c). ‘Orlando Enamorado de Boiardo’ por Francisco Garudo de Villena, 1577, и ‘Verdadero suceso de la batalla de Roncesvalles’ того-же автора, въ 1683 г. (Nicol. Ant. Bibl. Nov. I, p. 482).— ‘Historia de las hazanas у hechos del invencible Caballero, Bernando del Carpio por Agustin Alonso’ Toledo, 1585. Пеллисеръ въ примчаніи въ Донъ-Кихоту (Tom. I, p. 58) говоритъ, что онъ видлъ всего одинъ экземпляръ этой книги. Клеменсинъ завряетъ, что не видалъ ни одного. Мн не попадалось ни одно изъ произведеній, поименованныхъ въ этомъ примчаніи.}. Нельзя того же сказать о поэм Луиса Барагоны де Сото ‘Angelica, или какъ ее обыкновенно называютъ ‘Las lagrimas de Angelica’ (Слезы Анжелики). Первый двадцать псенъ были изданы въ 1576 г. и заслужили необычайныя похвалы со стороны литераторовъ того времени, похвалы эти нашли себ отголосокъ и въ позднйшее время. Авторъ поэмы былъ докторомъ въ одной малоизвстной деревушк близъ Севильи, но, какъ поэтъ, онъ былъ извстенъ во всей Испаніи. Имъ восхищались Діею де Мендоза, Сильвестре, Эррера, Сетина, Меса, Лопе де Вега и Сервантесъ. Послдній заставляетъ капеллана, разбиравшаго библіотеку Донъ-Кихота, стремглавъ бросаться спасать изъ пламени ‘Las lagrimas de Angelica’ co словами: ‘Я расплакался бы самъ, если-бы книга сгорла, ибо ея авторъ былъ однимъ изъ знаменитйшихъ поэтовъ не только Испаніи, но и всего міра’. Похвалы, расточаемыя поэм Сото, были, конечно, преувеличены, что до Сервантеса, не рдко прерывающаго нить своего разсказа, чтобы похвалить Сото, то похвалы Сервантеса имли своимъ источникомъ горячую дружбу, давно связывавшую обоихъ писателей.
Въ дйствительности столь восхваляемая поэма Сото никогда не была окончена или перепечатана и теперь она встрчается весьма рдко и еще рже читается. Она служитъ продолженіемъ ‘Orlando Furioso’ Аріосто и содержитъ исторію героини посл ея замужества и оканчивается возведеніемъ ее на престолъ, похищенный у ней королевою-соперницей. Приключенія героевъ и героинь отличаются несообразностью, а Демогоргонъ и его чары возбуждаютъ улыбку. Но главный недостатокъ поэмы тотъ, что она скучна, въ ней нтъ и тни блеска и веселости ея великаго прототипа. Какъ бы съ цлію сдлать лицъ поэмы еще безжизненне и ея вялый слогъ еще боле вялымъ, одинъ изъ друзей де Сото предпослалъ каждой псн прозаическій комментарій, объясняющій читателямъ нравственный урокъ, въ ней заключающійся и котораго въ большинств случаевъ не имлъ и не могъ имть въ виду авторъ {‘Primera Parte de la Anglica de Luis Barahona de Solo’, Granada, 1856, 4-to. Къ экземпляру, находящемся у меня, приложено разршеніе на перепечатку книги, помченное 15 іюлемъ 1805 г. но какъ часто случалось по отношенію къ памятникамъ старинной испанской литературы, разршеніе это впослдствіи ни разу и не понадобилось. Біографическія свднія о де Сото встрчаются у Седано (Parnaso, tom. II, p. XXXI), но боле интересное описаніе его личности и его общественныхъ связей можно составить себ во-1-хъ по стихотворному посланію къ нему Христоваля де Месы (Rimas, 1611. f. 200), во-2-хъ по нсколькимъ поэмамъ Сильвестре (изд. 1599, ff. 325, 333, 334), въ-3-хъ по свдніямъ о немъ, попадающимся у Сервантеса въ его Галате и Донъ-Кихот (Parte I, с. 6, и Parte II с. I), и наконецъ по фактамъ изъ его жизни, собраннымъ комментаторами этихъ двухъ произведеній.}.
О продолженіи ‘Orlando’ Лопе де Вегою, отличающемся еще большими несообразностями, мы уже говорили, о недоконченномъ стихотвореніи Кеведо на тотъ-же сюжетъ не стоитъ упоминать. Нельзя однако пройти молчаніемъ относящуюся къ тому-же періоду поэму ‘Bernando’ Бальбуэны. Поэма эта одна изъ двухъ или трехъ этого рода, особенно любимыхъ въ Испаніи и написана авторомъ въ самую жаркую пору его юности, издана же она была только въ 1624 г., когда авторъ, въ виду своихъ преклонныхъ лтъ и занимаемаго имъ высокаго духовнаго поста, не ршался выдавать ее за свое произведеніе.
Въ основу ей положена столько разъ уже описанная исторія Бернардо-дель-Карпіо. Но Бальбуэна заимствуетъ изъ древнихъ преданій только главные факты исторіи героя и наполняетъ промежутокъ времени между первымъ представленіемъ Бернардо ко двору его дяди, Альфонса Непорочнаго и смертью Роланда при Ронсевал, битвами съ чародями, великанами и описаніемъ воздушныхъ и морскихъ путешествій по странамъ существующимъ и вымышленнымъ. Вс нти приключенія по своей необычайности не уступаютъ фантастическимъ созданіямъ Аріосто и боле чмъ какое-либо произведеніе этого рода на испанскомъ язык сродни широкому полету его игриваго воображенія. Многія изъ описаній отличаются красотою и богатствомъ красокъ, достойныхъ автора ‘Siglo de oro’ (Золотаго Вка) и Grand&egrave,za Mexicana’ (Величіе Мексики). Большинство эпизодовъ интересны сами по себ и весьма удачно вставлены. Общій планъ поэмы соотвтствуетъ правиламъ этого рода произведеній, если только существуютъ правила для такихъ поэмъ, какъ ‘Orlando Furioso’. Стихосложеніе Бальбуэны почти всюду безукоризненно: стихъ то легокъ и гибокъ, то величавъ и торжественъ, сообразно характеру сюжета. Но въ поэм есть крупный недостатокъ: она непростительно длинна — въ три раза длинне Иліады. Читая ее, думаешь, что не будетъ конца эпизодамъ, въ такомъ количеств вытекающимъ одинъ изъ другаго, что подъ конецъ теряется нить, связывающая ихъ. Количество дйствующихъ лицъ такъ громадно, что они появляются и исчезаютъ, какъ тни, не оставляя по себ другаго слда кром смутнаго воспоминанія объ ихъ необычайныхъ приключеніяхъ {‘El Bernardo, Poema Hero’ico del Doctor Don Bernardo de Balbuena’, Madrid, 1624, 4-to, и 1808, 3 t., 8-vo, содержитъ боле сорока пяти тысячъ стиховъ. Кинтана во второмъ том своей ‘Poesias Selectas, Musa Epica’ искусно и разумно сократилъ ее на одну треть.}.

ГЛАВА XXVIII.

Повствовательныя поэмы на сюжеты изъ классической древности.— Босканъ, Мендоза, Сильвестре, Монтемайоръ, Виллегасъ, Пересъ, Сепеда, Гонгора, Вилламодіана, Панталеонъ, Рибера и другіе.— Повствовательныя поэмы на самые разнообразные сюжеты.— Саласъ, Сильвейра, Сарате.— Шуточно-героичсскія поэмы.— Альдана, Хреспо, Виллависіоза и его Mosquea.— Историческія поэмы.— Кортереаль, Руфо, Везиллья, Кастелльяносъ и другіе.— Меса, Куэва, Эль-Пинсіано, Москера, Васконселосъ, Феррейера, Фигероа, Эскилаче.— Упадокъ національной повствовательной и героической поэзіи.

Въ XVI и XVII вк въ Испаніи замчались только слабые попытки заимствовать изъ древней исторіи или миологіи сюжеты для большихъ героическихъ повствовательныхъ поэмъ, такъ врно характеризующихъ литературный вкусъ націи. Напротивъ того, замтна противоположная тенденція придавать національный колоритъ небольшимъ по объему, но интереснымъ классическимъ повстямъ и разсказамъ. Одинъ изъ такихъ разсказовъ положенъ въ основу Леандра Боскана, звучной и изящной поэмы, заключающей въ себ около 3000 блыхъ стиховъ и помченной 1540 годомъ. Донъ Діего Уртадо де Мендоза, другъ Боскана, послдовалъ его примру и издалъ дв поэмы Адонисъ, Гиппоменесъ и Аталанта, въ итальянскихъ ottava rima, имвшія впрочемъ меньшій успхъ. Къ той же эпох принадлежатъ поэмы Сильвестре Дафна и Аполлонъ, Пирамъ и Тисба, написанныя старыми кастильскими quintillas. Но хотя он отличаются поэтическими достоинствами, появленіе ихъ въ свтъ имло вредное послдствіе, ибо он вызвали собою такія поэмы, какъ Пирамъ и Тисба Монтемайора и Антоніо Виллегаса и Дафна Алонзо Переса, помщепная во второй книг его продолженія Діаны Монтемайора {‘Historia de Leandro’ занимаетъ большую часть третьяго тома полнаго собранія произведеній Боосана и Гарсильяссо въ оригинальномъ изданіи 1543 г. ‘Adonis’ Мендозы — поэма короче первой, высоко-цнимая самимъ авторомъ, помщена въ собраніи его сочиненій изданія 1610 г. на стр. 48—65. Упомянутыя въ текст поэмы Сильвестре, вмст съ двумя другими, сходными съ ними по стило и содержанію, составляютъ И томъ его сочиненій въ изданіи 1599 г. Лирамъ и Тисба Монтемайора, написанная короткими десятистрофными стансами, приложена къ его Діан въ изданіи 1614 г. ‘Pyramo’ Виллегаса находится въ его ‘juventario, 1577 г., она написана terza-rima,— размръ, которымъ Виллегасъ владлъ такъ-же плохо, какъ и всми другими заимствованными имъ съ итальянскаго. ‘Daphne’ Переса написана разными метрами и легче читается въ англійскомъ перевод Юнга, чмъ въ подлинник. Къ поименованнымъ поэмамъ слдовало бы причислитъ также ‘El Pyramo y Tishe’ Кастильехо (Obres, 1598, ff. 68, и проч.), изложенную стариннымъ кастильскимъ короткимъ стихомъ, когда автору ея было 28 лтъ и онъ жилъ въ Германіи, но поэма эта. написанная очень мило и изящно, скоре можетъ считаться переводомъ изъ Овидія, чмъ оригинальнымъ произведеніемъ.}.
Боле опредленная попытка въ этомъ направленія Ромеро де Сепеды, въ его ‘Разрушеніи Трои’, изданномъ въ 1582 г., не лучше другихъ. Въ этой поэм есть однако то достоинство, что она больше, чмъ вс другія произведенія подобнаго же рода, сохранила въ себ старинный національный стиль. По старой манер, она написана стансами изъ десяти короткихъ стиховъ, легкихъ и плавныхъ по форм, напоминающихъ старинные народные романсы. Въ десяти псняхъ поэмы разсказывается хорошо извстная исторія Энея съ тою впрочемъ разницей, что Эней, на котораго испанскіе поэты и лтописцы постоянно смотрли весьма враждебно, выставленъ здсь предателемъ отечества и виновникомъ его паденія {Obras de Komero de Cepeda. Sevilla, 1582, 4 to. Поэма, о которой здсь говорится, носитъ заглавіе ‘El Infelice Kobo de Elena Beyna-de-Esparta por Paris, Infante Troyano, del quai siicedio la Sangrienta Destrnycion de Troya’. Она начинается ab ovo Ledae, растянутаго на дв) тысячи строфъ и оканчивается гибелью шести тысячъ троянцевъ. Небольшія мелкія стихотворенія, помщенныя въ томъ же том, не лишены достоинствъ. Въ слдующемъ году, 1583, Сепеда издалъ частью прозою, частью стихами, мстами удачными, небольшую книгу подъ заглавіемъ ‘La antigua, memarable у sangrienta destruycion de Troya, recopilada de diverses autores’ (Toledo, 1583, 12-mo, 150 ff.). Лука Граціапъ свидтельствуетъ въ 1581 г. о безобидности этой поэмы, но на послднемъ лист ея выставленъ 1584 г., такъ что она вроятно была написана прежде, чмъ ‘Infelice Kobo de Helena’, а издана позже. Въ общемъ поэма ничтожна. По нкоторымъ изъ описаній Елены, Аякса и другихъ можно пожалуй заключить, что Сепеда былъ лично знакомъ съ ними и писалъ съ натуры. Во всякомъ случа, поэма эта не хуже Бероза и Дареса Фригійскаго, которымъ авторъ вполн довряетъ и считаетъ достоврне Гомера. Поэма Мануэля-де-Галлегоса, озаглавленная ‘Gigantomachia’ и изданная въ Лиссабон, въ 1628 г., in 4о, подобно поэм Сепеды, написана на классическій сюжетъ, такъ какъ посвящена войн великановъ съ богами. Ея авторъ былъ португалецъ, проведшій нсколько лтъ въ Мадрит въ тсной дружб съ Лопе-де-Вегою и писавшій иногда для сцены. Онъ умеръ въ 1665 г. на родин. Его ‘Gigantomachia’, содержащая до трехсотъ сорока осьмистопныхъ стансовъ, раздленныхъ на пять небольшихъ книгъ, написана, если принять въ разсчетъ время ея появленія, правильнымъ слогомъ, но чрезвычайно скучна. Гайянгосъ вспоминая о боле древней Гшантомахіи Франсиско-де-Сандоваля (Zaragoza, 1630) говоритъ, что этотъ послдній издалъ томъ стихотвореній подъ заглавіемъ ‘Rasgos de Ocio’, 8-vo, безъ обозначенія года.
Въ Неапол, приблизительно въ 1637 г., была издана докторомъ Антоніо Гуалемъ повствовательная поэма въ сто тридцать четыре осьмистопныхъ станса и посвященная мединской герцогин Деласъ Торресъ, жен вице-короля. У меня есть экземпляръ ея, но я нигд не могъ найти отзывовъ о ней или свдній объ ея автор. Это невроятная и нелпая любовная исторія, мстами изящно изложенная, мстами гршащая аффектаціей, столь обыкновенной во время господства гонгоризма. Въ цломъ она стоитъ выше средняго уровня поэмъ этого класса.}.
Съ появленіемъ Гонгоры безъискусственность, свойственная Сепед, почти совершенно исчезаетъ въ поэмахъ этого рода. Лучшимъ обращикомъ крайностей, которыми характеризуется стиль великаго ересіарха поэзіи, является его, наполовину смхотворная, наполовину серьезная, а въ цломъ нелпая поэма подъ заглавіемъ ‘Fabulas de Polifemo’ (Басни о Полифем). Школу-же Гонгоры лучше всего характеризуютъ подражанія ‘Полифему’, получившія общее названіе ‘басенъ’. Таковы были фаэтонъ, Дафна и Европа его страстнаго поклонника. графа Вилламедіяны, сюда-же относятся: различныя поэмы Панталеона де Риберы, въ томъ числ его Fabula de Eco (Басня объ Эхо), посвященная Гонгор, Аталанта Монкайо, длинная героическая поэма въ 12 псняхъ, изданная отдльной книгой, ‘Венера и Адонисъ’ того же автора, вошедшая въ собраніе его мелкихъ стихотвореній: ‘Влюбленная Любовь’ или Психея и Амуръ, Виллальпандо, и многія другія произведенія въ томъ же род и подъ тмъ же названіемъ ‘басенъ’, вс одиннаково лишенныя достоинствъ и изданныя въ промежутокъ между появленіемъ Гонгоры и концомъ XVII вка {Вс эти поэмы, за исключеніемъ двухъ, находятся въ собраніяхъ сочиненій ихъ авторовъ. Одна изъ нихъ, поэма ‘Atalanta у Hipomenes’ Монкайо (Zaragoza, 1656, 4-to), написана осьмистопными стансами и содержитъ до восьми тысячъ стиховъ, въ которыхъ авторъ излагаетъ большую часть исторіи своего отечества Аррагоніи, длаетъ характеристику современныхъ ему литераторовъ, а пятую пснь посвящаетъ, воспванію всхъ аррагопскихъ дамъ, которыхъ былъ поклонникомъ, а ихъ было не мало. Другая поэма, это — ‘Amor Enamorado’ Хасинто-де-Виллальпандо, изданная (Zaragoza, 1655, 12-mo) подъ псевдонимомъ ‘Fabio Clymente’. Она подобно всмъ предшествующимъ поэмамъ, написана осьмистопными стансами, по наполовину короче ихъ. См. также Latassa, Bib. Nueva, tom. III, p. 272. Къ нимъ можно еще присоединить поэму ‘Fabula de Cupido y Psyches’,, por Don Gabriel de llenao Monxazaz (Zaragoza. 1820, 12-mo, pp. 102), ничмъ не отличающуюся отъ прочихъ, и поэмы ‘Fabula de Theseus y Ariadne’ и ‘Hipomenes y Atalanta’, авторъ которыхъ былъ Мигуэль Колодреро-де-Виллалобосъ, молодой человкъ, уроженецъ Байены, издавшій въ Кордов, 1629 г., небольшой томъ стихотвореній, главнымъ образомъ сонетовъ, эпиграммъ и проч., а въ 1642 г. другой томъ подъ претенціознымъ заглавіемъ ‘Golosinas de Ingenios’, т. е. ‘Сласти для ума’. Онъ былъ поклонникомъ и подражателемъ Гонгоры, которомуи посвятилъ одну изъ своихъ поэмъ. Гайянгосъ упоминаетъ еще о нсколькихъ другихъ поэмахъ въ томъ же род, какъ-то ‘La Luna у Endimion’ por Marcelo Diaz Callecerrada, ‘La Atalanta’ por Cespedes, ‘Jupiter у Europa,’ por Jusepe Laposta и проч. Ни одна изъ нихъ не заслуживаетъ серьезнаго разсмотрнія. Въ XVIII вк была сдлана попытка отчасти воскресить этотъ родъ повствовательной поэзіи, отчасти пародировать его въ ‘El Fabulero por Francisco Nieto Molina’ (Madrid. 1764, 4-to), гд въ смхотворномъ тон изложена исторія Полифема, Аретузы, Леапдра и др. Пародія эта написана лучше чмъ большинство произведеніи того времени и издана была въ 1765 г., одновременно съ другимъ сочиненіемъ Молины ‘Perromaquia,’ но оба они не имютъ большой пны.}.
Что касается героическихъ поэмъ на различные сюжеты, то ихъ появилось немного въ тотъ же періодъ времени и ни одна не выдается изъ уровня посредственности. Во глав ихъ мы должны поставить ‘Los amantes de Teiviel’ (Теруэльскіе Любовники) Хуана де Саласа, изданную въ 1616 году, ей предпослано множество хвалебныхъ стихотвореній, между которыми находятся сонеты Лопе де Веги и Сервантеса. Поэма эта воспваетъ трагическую кончину двухъ юныхъ влюбленныхъ, которые, посл жестокихъ гоненій рока, умираютъ почти одновременно жертвами взаимной любви, — сюжетъ, на который, какъ мы уже говорили, написана Монтальваномъ одна изъ его лучшихъ пьесъ. Саласъ назвалъ свою поэму трагической эпопеей, она состоитъ изъ 26 длинныхъ псенъ, въ которыхъ кром разсказа о печальной участи влюбленныхъ, кончающагося собственно въ 17-й псни, заключается еще значительная часть исторіи королевства Аррагонскаго и полная исторія маленькаго городка Теруэль. Саласъ увряетъ, что его разсказъ основанъ на точныхъ фактахъ и подлинныхъ теруэльскихъ преданіяхъ и въ удостовреніе ссылается на свидтельство мстнаго городскаго управленія, къ которому онъ принадлежалъ сначала въ качеств синдика, а потомъ въ качеств секретаря.
Но факты, разсказанные Саласомъ, въ самомъ же начал были подвергнуты сомннію. Въ свое оправданіе авторъ еще въ 1619 году напечаталъ одинъ документъ, который онъ, по его заявленію, нашелъ въ городскомъ архив и который заключаетъ въ себ полную исторію двухъ любовниковъ, помченную 1217 годомъ, и замтку объ открытіи и затмъ о новомъ погребеніи ихъ неистлвшихъ тлъ въ церкви св. Педро, въ 1555 году. Это, повидимому, разсяло вс сомннія, такъ что поэты и драматическіе писатели уже безбоязненно пользовались этою исторіей, въ которой чисто по-испански связаны между собою любовь и религія. Съ этихъ поръ вплоть до начала ныншняго столтія подлинность событія стояла вн всякихъ сомнній. Когда-же въ 1806 году были собраны и изданы вс документы, относящіеся къ теруэльской трагедіи, стало напротивъ почти несомнннымъ, что она принадлежитъ къ области вымысла и основана на преданіи, которое Андресъ Рейде Артіеда положилъ въ основу своей неуклюжей драмы, преданіе это было еще свжо въ эпоху Саласа, и этотъ писатель, подъ вліяніемъ свойственнаго его соотечественникамъ скептицизма, обработалъ его въ иной форм. Во всякомъ случа, народная вра въ истину событія настолько уже окрпла, что ее не могли уничтожить изслдованія археологовъ, такимъ образомъ, останки теруэльскихъ влюбленныхъ, сохраняемые въ монастыр при церкви св. Педро, все еще посщаются врующими и набожными людьми, которые почтительно смотрятъ на нихъ, какъ на оставленное самимъ небомъ поученіе для всхъ вковъ, что истинная любовь торжествуетъ надъ самой смертью {‘Los Amantes de Teruel, Epopeya Tragica, con la Restauration de Espaa por la Parte de Sobrarbe у Conquista del Reino de Valencia, por Juan Yague de Salas’, Valencia, 1616, 12-mo. Послдняя часть книги наполнена жизнеописаніемъ двухъ главныхъ теруэльскихъ святыхъ — монаховъ Хуана и Педро и исторіею завоеванія Валенсіи Яковомъ, королемъ Аррагонскимъ. Излишне говорить, что оба эти произведенія не имютъ никакого поэтическаго достоинства. Историческія разысканія относительно правдивости исторіи двухъ теруэльскихъ любовниковъ изложены въ скромной брошюр подъ заглавіемъ ‘Noticias Ilistricas sobre los Amantes de Teruel, por Don Isidro de Antillen’ (Madrid, 1806, 18-mo), написанной почтеннымъ профессоромъ исторіи въ дворянскомъ институтъ въ Мадрит (Latassa, Bib. Nueva, tom. VI, p. 123). По прочтеніи ея не остается ни малйшаго сомннія, что авторомъ этого вымысла былъ Саласъ и что подлогъ сдланъ довольно грубо. Фордъ въ своей превосходной ‘Hand-Book of Spain’ (London,1845, 8-vo, p. 874) увряетъ, что гробница любовниковъ привлекаетъ еще много любопытныхъ. Останки находятся теперь на монастырскомъ кладбищ св. Петра, куда они были перенесены въ 1709 г. вслдствіе передлокъ въ церкви, гд они прежде покоились. По словамъ Антильона, они сильно разложились, вопреки сложившемуся мннію объ ихъ нетлнности. Исторія теруэльскихъ любовниковъ была любимою темою испанскихъ поэтовъ и даже въ наше время Харценбушъ воспроизвелъ ее въ своей драм ‘Los Amantes de Teruel’, а одинъ анонимный писатель издалъ въ 1838 г. въ Валенсіи романъ подъ тмъ-же заглавіемъ, въ 2-хъ томахъ, in 18о. Въ предисловіи къ роману помщенъ неизданный до тхъ поръ документъ, на который тоже ссылался Саласъ въ подтвержденіе достоврности описываемаго событія, но докумеіггъ этотъ въ данномъ вопрос не иметъ ни малйшаго значенія.}.
Попытка Лопе де Веги въ его ‘Jerusalem Conquistada’ (Покоренный Іерусалимъ) соперничать съ Тассомъ направила другихъ честолюбивыхъ поэтовъ на тотъ-же путь и дала въ результат дв еще не совсмъ забытыя эпическія поэмы. Первая, подъ заглавіемъ ‘El Macabeo’ (Маккавей), и принадлежитъ Мигуэл де Сильвейр, португальцу родомъ, который, посл долгаго пребыванія при испанскомъ двор, отправился въ Неаполь, въ свит главы знатной фамиліи Гузмановъ, когда этотъ вельможа былъ назначенъ вице-королемъ Неаполя. Тамъ, въ 1638 г. Сильвейра и напечаталъ свою поэму, надъ которою работалъ 20 лтъ. Въ ней повствуется о возстановленіи Іерусалима Іудою Маккавеемъ, — сюжетъ, который самъ Тассо считалъ весьма пригоднымъ для эпической поэмы. Но Сильвейра не обладалъ геніемъ Тассо. Правда, онъ написалъ двадцать псней осьмистопными стансами, по примру итальянскаго поэта, но тмъ сходство и ограничилось. Кром того Маккавей написанъ изысканнымъ стилемъ Гонгоры, а живость, занимательность и поэзія буквально отсутствуютъ въ немъ {‘El Macabeo, Poema Heroico de Miguel de Silveira’, Npoles, 1638, 4-to. Castro (Biblioteca, tom. I, p. 628) выдаетъ Сильвейру за перекрещеннаго еврея, а Барбоса относитъ его смерть къ 1636 г. Между тмъ посвященіе къ его произведенію ‘Sol Vencido’ — коротенькой поэм, лишенной всякихъ достоинствъ и написанной въ похвалу вице-королев Неаполитанской — помчено 20 апрлемъ 1639 г. и было напечатано въ Неапол въ томъ-же году.}.
Другая современная поэма въ томъ же род иметъ боле достоинствъ, но они были не настолько велики, чтобы доставить ей успхъ. Я разумю поэму Франсиско де Сарате,— поэта, долгое время жившаго въ качеств секретаря у Родриго Кальдерона, авантюриста, который, подъ титуломъ маркиза де Сіете Иглезіасъ, достигъ важнйшихъ государственныхъ должностей при Филипп Ш. Сарате былъ мягкаго и разсудительнаго характера, предавшись поэзіи въ счастливую эпоху своей жизни, онъ нашелъ въ ней утшеніе во время невзгодъ. Въ 1648 году онъ издалъ свою поэму ‘Invention de la Cruz’ (Обртеніе Св. Креста), начатую имъ, если врить указанію Сервантеса въ его роман Персилесъ и Сигизмунда, тридцатью годами ране. Во всякомъ случа, несомннно, что онъ кончилъ ее и получилъ дозволеніе печатать за 20 лтъ до изданія. Сарате не умлъ справиться съ своимъ сюжетомъ. Вмсто того, чтобы ограничиться преданіями о благочестивой императриц Елен и достоврными побдами Константина надъ Максенціемъ, онъ наполнилъ поэму невроятными и незанимательными описаніями борьбы Константина съ фантастическимъ персидскимъ царемъ на берегахъ Евфрата. Въ результат получилась длинная поэма, лишенная связи въ отдльныхъ частяхъ, неровная въ исполненіи, сухая и однообразная въ цломъ. Если въ ней и есть мста, замчательныя по своей простот и благородству, за то масса другихъ отрывковъ свидтельствуетъ почти о такомъ же дурномъ вкус, какимъ отличается поэма Сильвейры, во многихъ сходная съ нею {‘Poema Heroico de la Invencion de la Cruz’ por Fr. Lopez de Zarate, Madrid, 1648, въ двадцати двухъ псняхъ, написанныхъ осьмистопными стансами, наполняющими собою 400 страницъ in 4-to. Описаніе совтовъ демоновъ въ аду и многія другія мста обнаруживаютъ подражаніе Тассо. Подробныя біографическія свднія о Сарате можно найти у Седано (Parnasso, tom. VIII, p. XXIV), но біографія его у Антоніо гораздо интересне, потому что носитъ на себ теплый колоритъ существовавшихъ между ними дружескихъ отношеній. Сарате умеръ въ 1658 г., боле восьмидесяти лтъ отъ роду (Semauario Pintoresco, 1845, стр. 82). Сервантесъ превозноситъ его не въ мру въ своей ‘Persiles’y Sigismnnda’, Lib. IV, cap. 6, и въ другихъ сочиненіяхъ.}.
Замтимъ, что въ испанской литератур всегда было стремленіе къ каррикатур. Это легко объясняется тмъ фактомъ, что торжественность и величіе, вообще сродныя испанскому характеру, будучи доведены до излишества, почти всегда возбуждаютъ смхъ. Мы знаемъ также, что пародія съ давнихъ поръ появляется въ старинныхъ романсахъ и играетъ важную роль на театральныхъ подмосткахъ, не говоря уже о шуточномъ роман, величайшимъ и славнйшимъ образцомъ котораго во всхъ странахъ и во вс времена былъ и будетъ ‘Донъ-Кихотъ’ {Подтвержденіемъ этой тенденціи къ каррикатур на испанской сцен служитъ постоянная пародія на героя въ лиц gracioso или шута. Но встрчаются пьесы и всецло шутовскія, какъ напр. ‘Muerte de Baldovinos’ (Смерть Балдуина), напечатанная въ приложеніи къ собранію произведеній Кансера, 1651 г. и представляющая пародію на старинные романсы и преданія объ этомъ. Другая пьеса въ такомъ же род, это — ‘Cavallero de Olmedo’ Монтесера,— пьеса пользовавшаяся большимъ успхомъ и помщенная въ книг подъ заглавіемъ ‘Mejor Libro de las Mejores Comedias’, Madrid, 1653, это — пародія на одну изъ пьесъ Лопе де Веги (Vol. XXIV, Zaragoza, 1641), носящую то же названіе.}.
Зная національный характеръ испанцевъ, слдовало ожидать, что длинная серія повствовательныхъ поэмъ неизбжно вызоветъ рядъ шуточныхъ эпическихъ поэмъ. Хотя число этихъ пародій невелико, но по внутреннимъ достоинствамъ он нисколько не ниже своихъ образцовъ. Древнйшая изъ нихъ, кажется, утрачена. Авторомъ ея былъ Козьма де Альдана, дворянинъ, который въ конц XVII вка находился въ числ приближенныхъ лицъ къ великому коннетаблю Веласко, въ то время, когда этотъ послдній былъ назначенъ правителемъ Милана. Въ качеств поэта, Альдана, какъ говорятъ, до того надодалъ своему покровителю лестью и сонетами, что Веласко однажды рзко сказалъ ему: ‘Перестаньте приставать: вы — оселъ’. Какъ кавалеръ, Альдана не могъ вызвать своего друга и патрона на дуэль, но какъ поэтъ, ршилъ отомстить за обиду, нанесенную его таланту. Съ этой цлью онъ сочинилъ длинную поэму подъ заглавіемъ ‘La Asneida’ (Ослиніада), гд на каждой страниц онъ какъ-будто говоритъ губернатору: ‘вы еще больше оселъ, чмъ я’. Но едва печатаніе книги было окончено, какъ несчастный Альдана умеръ. Экземпляры его поэмы одинъ за однимъ были разыскиваемы и уничтожаемы съ такимъ стараніемъ, что она сдлалась величайшей рдкостью и едва-ли не погибла навсегда {Въ 1593 г. Козьма издать поэмы своего брата Франсиско (Antonio, Bib. Nov., tom. I, стр. 256). Самъ онъ писалъ также по-итальянски и около 1578 г. напечаталъ свои произведенія во Флоренціи. Коннетабль Веласко отправился въ Миланъ въ качеств вице-короля уже посл 1586 года (Salazar, Diguidades, f. 131). Разборъ ‘Asneida’ встрчается единственно въ ‘Passagero’ Фигероа, 1617, f. 127. По мннію Гаііяпгоса, если судить о поэм по книжк стихотвореній, изданной ея авторомъ въ Мадрит, въ 1591 г., подъ заглавіемъ ‘Invectiva contra el Vulgo y su Maldicencia’, то объ утрат ея не стоитъ особенно жалть. Стихотворенія эти весьма плохи. Они перепечатаны въ Biblioteca de Autores Espaoles, loin. XXXVI, 1855. У меня есть экземпляръ злополучнаго сборника стихотвореній, вызвавшихъ рзкій отзывъ коннетабля. Онъ состоитъ изъ тринадцати листовъ, напечатанъ въ Милан безъ обозначенія числа и носить заглавіе ‘Versos de Cosni de Aldana a su Capitan General y Seor, el illustriss. у excellentes. Seor Juan Fernandez Velasco, Coudestable de Castilla,. Несомннно, что лесть преобладаетъ въ немъ надъ поэтическимъ вдохновеніемъ. Въ Biblioteca de Rivadeneyra онъ не перепечатанъ.}.
Слдующая герои-комическая поэма также окружена нкоторой таинственностью. Она носитъ заглавіе ‘Muerte, entierro у honras de Chrespina Marauzmana, gata de Juan Chrespo’ (Смерть, погребеніе и почести, оказанныя Кристин Мараузман, кошк Хуана Креспо) и издана въ Париж, въ 1604 г., подъ псевдонимомъ, какъ кажется, Cintio Merctisso. Въ первой псн находится описаніе смерти Кресппны, во второй — psaines или соболзнованія, обращенныя къ ея дтямъ, въ третьей и послдней — почести, оказанныя ея памяти, со включеніемъ проповди, сказанной на похоронахъ. Все это изложено совершенно въ дух шуточной поэзіи: общій тонъ и форма въ высшей степени серьезны, а подробности курьезны и забавны. Такъ, напр., въ ту минуту, когда дти сошлись у смертнаго одра своей почтенной матери, она, въ числ другихъ наставленій и совтовъ, торжественнымъ тономъ возвщаетъ имъ слдующее:
‘Въ отдаленномъ закоулк чердака, возл стны, обращенной къ Галиціи, близь мста, которое служило жилищемъ сверчка, въ мрачной и скрытой отъ глазъ разслин находятся пять прикрытыхъ черепицею сардинъ. Умоляю васъ раздлить ихъ между собою по-братски и будьте братьями, насколько это будетъ возможно. Вы найдете также сложенныя въ кучу — достойныя права на славу — крылья и ножки множества птицъ, кожи и шерсть четвероногихъ — трофеи славныхъ побдъ отца вашего. Цните ихъ больше пищи, покоя, сна, больше самой жизни!’ {Eu la concavidad del tejadillu,
Hazia lol pared ones del gallego,
Junto adonde morava antano el grille,
En un rincon secreto, oscuro y ciego,
Escondidas debaxo de un ladrillo
Estan cinco sardinas, lo que os ruego
Como liermanos parleys, y seays hermanos
En quanto mas viniere vuestras manos.
Hallareys, item mas, amontonadas,
De gloria y lama prosp&egrave,res deseos,
Alas y patas de mil aves tragadas,
De quadrup&egrave,des pieles y manteos,
Que vuestro padre alii dexo allegadas
Por victoriosas senas y tropheos,
Estas tened en mas que la comida
Qu’el descanso, qu’el sueno, y que la vida, p. 14.}.
По всей вроятности, это сатира на какое-нибудь громкое, но съ тхъ поръ давно забытое современное событіе. Но независимо отъ ея сокровеннаго смысла, поэма сама по себ является однимъ изъ лучшихъ подражаній итальянской шуточной поэзіи и отличается, кром того, рдкимъ достоинствомъ — краткостью {‘La Muerte, Entierro у Honras de Chrespina Marauzmana, gala de Juan Chrespo, en tr&egrave,s cantos de octava rima, intitulados la Gaticida, compuesta por Cintio Merclisso,Espaol, Paris por Nicolo Molinero’, 1604, 12-mo, pp. 52. Ни о поэм, ни объ ея автор мн неизвстно ничего боле того, что заключается въ этой книг. Ни одинъ изъ библіографовъ не упоминаетъ о ней, и единственный экземпляръ ея мн удалось видтъ у друга моего Донъ Паскуаля Ганянгоса въ Мадрит.}.
Гораздо большей извстностью пользуется Mosquea (Война Мухъ съ Муравьями) Виллависіозо, богатаго и вліятельнаго духовнаго лица, родившагося въ Сигуэнц въ 1589 г. и умершаго въ Куэнк въ 1658. Она издана въ 1615 г. Авторъ ея, долго еще жившій посл этого, не оставилъ никакихъ другихъ плодовъ своего таланта, несомнннымъ доказательствомъ котораго является его поэма. Нетрудно догадаться, что это подражаніе приписываемой Гомеру ‘Войн Мышей и Лягушекъ’. Буря третьей псни представляетъ точную пародію бури въ первой книг ‘Энеиды’. Но, не смотря на эти заимствованія, ‘Mosquea’ остается вполн оригинальнымъ обращикомъ извстнаго рода поэзіи. Фабула ея несложна и хорошо построена. Обширность поэмы, заключающей въ себ 12 псенъ, не мшаетъ читателю съ неослабвающимъ интересомъ дочитать ее до конца.
Содержаніе поэмы слдующее: Въ столиц царства мухъ устраивается по случаю турнировъ блестящее празднество. Этимъ удобнымъ моментомъ пользуются коварные муравьи, чтобы нарушить миръ, долгое время царствовавшій между ними и ихъ исконными врагами. На манеръ ‘Иліады’, въ распрю вмшиваются небесныя божества. Различныя наскомыя являются союзниками то мухъ, то муравьевъ, какъ это принято во всхъ героическихъ поэмахъ. Войска идутъ въ битву подъ начальствомъ — съ одной стороны Ахилласъ другой — Энея. Характеры главныхъ дйствующихъ лицъ обрисованы мткими и яркими чертами. Война ршается ужасной битвой, описанной въ двухъ послднихъ псняхъ, которая влечетъ за собой пораженіе мухъ и смерть ихъ славнаго вождя, павшаго жертвой своей отваги. Въ поэм два недостатка: обиліе учености и длиннота. Достоинства ея: богатство и разнообразіе поэтическаго замысла, тонкое изящество въ отдлк самыхъ мелочныхъ подробностей, относящихся къ героямъ-наскомымъ и реальность, которую придаетъ всему произведенію строго выдержанная серьезность тона, хотя авторъ ни на минуту не упускаетъ изъ вида свою сатирическую цль. Кончается поэма какъ-разъ во-время, когда главный герой испускаетъ послдній вздохъ {Первое изданіе ‘Mosquea’ появилось въ Куэнк въ 1615 г. in-12о, когда автору ея было двадцать шесть лтъ. Третье изданіе было сдлано Санчой (Sancha) въ Мадрит въ 1777 г. in-12о. Тексту предпослана біографія автора, изъ которой видно, что Виллависіозо не только былъ врнымъ слугою инквизиціи и благодаря этому пріобрлъ большое состояніе, но и умирая завщалъ своей семь быть преданными слугами инквизиціи. См. еще испанскій переводъ книги Сисмонди (Sevilla, 8-vo, tom. I, 1841 г., р. 354).}.
Посл произведеній Виллависіозы въ этомъ період не появилось ни одной шуточной поэмы, кром ‘Gatomachia’ (Кошачья война) Лопе де Веги, который, старая честолюбивымъ желаніемъ первенствовать во всхъ родахъ поэзіи, попробовалъ свои силы и въ этомъ род. Мы познакомили уже читателя съ поэмой Лопе, попыткой, несомннно принадлежащей къ числу самыхъ удачныхъ. Теперь мы можемъ возвратиться къ настоящимъ эпическимъ поэмамъ на національные сюжеты. Потокъ этой поэзіи разливался вплоть до половины XVII в. съ тмъ же величіемъ и силой, какъ и вначал, и на всемъ своемъ протяженіи онъ не утратилъ ни одного изъ характерныхъ отличій національнаго генія и темперамента, отмченныхъ нами въ поэмахъ о Карл V и его подвигахъ.
Подвиги любимаго героя слдующаго поколнія, Донъ Хуана Австрійскаго, сына императора, вызвали дв поэмы, которыя помогутъ намъ естественнымъ образомъ докончить изслдованіе всей этой любопытной серіи эпическихъ поэмъ {Писатели, современные Донъ Хуану, заплатили ему обширную дань удивленія и похвалъ, но самымъ любопытнымъ изъ произведеній, написанныхъ въ его восхваленіе, была латинская поэма, въ двухъ книгахъ содержащая въ себ около 1700 или 1800 гекзаметровъ. Авторомъ ея былъ негръ, вывезенный ребенкомъ изъ Африки въ Испанію и, благодаря пріобртеннымъ имъ познаніямъ, занимавшій каедру греческаго и латинскаго языковъ въ соборной школ въ Гренад. Эти тотъ самый негръ, котораго Сервантесъ въ одномъ изъ стихотвореній, предпосланныхъ Донъ Кихоту, называетъ ‘еl negro Juan Latino’. Книга его латинскихъ стиховъ, воспвающихъ рожденіе Фердинанда, сына Филиппа II, папу Пія V, Донъ Хуана Австрійскаго и городъ Гренаду, изданная въ Гренад въ 1573 г., не только одна изъ книгъ наиболе рдкихъ въ мір, но и одна изъ самыхъ сильныхъ доказательствъ въ пользу умственныхъ способностей и развитія, доступнаго африканской рас. По словамъ самого автора, онъ былъ привезенъ изъ Эфіопіи въ Испанію и былъ до своего освобожденія рабомъ внука знаменитаго Гонзальво Кордуанскаго. Его латинскій стихъ недуренъ, а его необыкновенная ученость снискала ему прозвище ‘Joannes Latinus’, подъ которымъ онъ часто и упоминается. Онъ былъ женатъ на почтенной гренадской дам, влюбившейся въ него, подобно тому, какъ Элоиза влюбилась въ Абеляра въ то время, какъ онъ давалъ уроки латинскаго языка. Онъ умеръ въ 1573 г. Жена и дти воздвигли ему памятникъ въ Гренад, въ церкви св. Анны, съ слдующей эпитафіей: ‘Filius Aethiopuin prolesque nigerrinia patrum’ (Antonio, Bib. Nov. tom. I, p. LX, прим.). Andreas Scholtus въ своей ‘Hispaniae Bibliotheca sive de Academiis et Bibliothecis’ (1608) при описаніи Гренады говоритъ: ‘Hic Joannes Latinus Aethiops (res prodigiosal) nostra tempestate rhetoricam per multos annos publice docuit, juventutemque instituit, et poema ediditin victoriam Joannes Austriaci navalem’, p. 23.
Существуетъ пьеса подъ заглавіемъ ‘Juan Latino’, принадлежащая перу Діего Хименеса де Энсизо. Она помщена во второмъ том Comedias Escogidas (Madrid, 1652), гд драматизирована вся его жизнь. Въ первомъ акт мы видимъ Хуана рабомъ герцога Сесы, онъ терпитъ дурное обращеніе и даже побои. Во второмъ акт онъ является въ качеств учителя доньи Анны де Карлобаль, сестры одного важнаго духовнаго лица. Онъ ухаживаетъ за ней и добивается ея любви съ помощью испанскихъ стиховъ и другими способами, бывшими въ обыча у испанцевъ. Въ третьемъ акт онъ достигаетъ различныхъ ученыхъ степеней, занимаетъ каедру въ университет и, благодаря ходатайству Хуана Австрійскаго, получаетъ свободу, хотя герцогъ Сеса весьма неохотно разстается съ нимъ, такъ какъ ему было весьма лестно считать своею собственностью человка, столь богато одареннаго природой. Въ уста Juan Latino авторъ влагаетъ слдующія слова, внушенныя благодарностью къ Донъ Хуану за свое освобожденіе, въ которыхъ онъ общаетъ воспть своего освободителя въ поэм Anstriada.
Yo prometo а vuestra Altza,
Que he de qnitar a la Fama
Una pluma con que escriva
Sus mmorables hazanas.
Y, como muchos poemas
Toman nombre del que cantan,
Llamar Austriada mi libro,
Pues cnta Don Juan de Austria.
Общаніе это влагается въ уста поэту полвка, если не боле, посл того, какъ оно было исполнено. Здсь будетъ кстати замтить, что существуетъ еще другая пьеса, героемъ которой является негръ. Она написана хорошимъ кастильскимъ языкомъ и иметъ претензію, какъ то заявлено въ конц ея, быть основанной на факт. Заглавіе ея ‘Еі Valiente Negro en Flandes’ и она принадлежитъ перу актера и драматурга Андрея Кларамонте. Найти ее можно въ XXXI том, собранія комедій, изданнаго въ Барселон и Сарагосс въ 1638 г. Впрочемъ негръ, о которомъ идетъ рчь, не былъ, подобно Juan Latino, уроженцемъ Африки, это невольникъ, родившійся въ Мерид и замчательный только, какъ воинъ, служившій съ честью при герцог Альб и пользовавшійся милостями этого строгаго полководца.}.
Первая изъ нихъ’La Batalla de Lepanto’ (Битва при Лепанто) издана въ 1578 году, т. е. въ самый годъ преждевременной смерти Донъ Хуана. Авторъ ея Кортереа.ть былъ знатный и богатый петугальскій дворянинъ. Онъ съ честью командовалъ въ одномъ изъ походовъ противъ неврныхъ на берегахъ Азіи и Африки въ 1571 г. и умеръ до 1593 года. Пресытившись военной славой, онъ провелъ послднія двадцать лтъ жизни въ Эвор, занимаясь поэзіей и родственными ей изящными искусствами, музыкою и живописью.
Отдыхая среди окружавшей его роскошной природы отъ житейскихъ треволненій, онъ написалъ три большихъ поэмы: дв на португальскомъ язык, немедленно переведенныя и изданныя на испанскомъ, и третью на испанскомъ, подъ заглавіемъ: ‘Счастливйшая побда, дарованная небомъ Донъ Хуану Австрійскому въ Лепантскомъ залив надъ турецкимъ флотомъ’. Послдняя поэма, состоящая изъ пятнадцати псенъ, написанныхъ блыми стихами, посвящена Филиппу II, который, противъ своего обыкновенія, принялъ посвященіе и отвтилъ лестнымъ письмомъ. Она открывается сновидніемъ, посланнымъ изъ ада богиней войны султану, съ помощью котораго она подстрекаетъ его напасть на христіанъ. Только въ этомъ и еще въ немногихъ мстахъ авторъ позволяетъ себ подобныя вторженія въ фантастическую область, но въ цломъ все произведеніе является вполн историческимъ и довольно монотоннымъ описаніемъ войны испанцевъ съ турками, а кончается большой морской битвой, описанной въ трехъ послднихъ псняхъ {‘Felicissima Victoria concedida del Cielo al Seor Don Juan d’Auslria etc., compuesta por Hieroninio de Cortereal, Cavallero Portugnes’, s. 1. 1578, 8-vo, съ замчательными гравюрами, вырзанными на дерев. Произведеніе это, вроятно, было издано въ Лиссабон. Біографію ея автора см. Barbosa, tom. II, р. 495). Его поэма ‘Suceso de Segundo Cerco de Diu’, заключающая въ себ двадцать одну псню и посвященная осад или скоре защит Діу въ восточной Индіи въ 1546 г., была издана въ 1574 г. и переведена на испанскій языкъ извстнымъ поэтомъ Педро де Падиллья, напечатавшимъ переводъ въ 1597 г. Его поэма ‘Naufragio е Lastimoso Suceso da Perdicao de Manuel de Souza de Spulveda’, etc. (Lisboa, 1594. 4-to, ff. 206,) въ семнадцати псняхъ, была переведена Франсиско де Контрерасомъ на испанскій языкъ подъ заглавіемъ ‘Nave Tragica de la India de Portugal’, 1624. Этотъ Мануэль де Суза, занимавшій видный поетъ въ португальской Индіи и злополучно погибшій при кораблекрушеніи близъ мыса Доброй Надежды, въ 1553 г., на возвратномъ пути на родину, былъ родственникомъ Кортереаля по жен (Denis, Chroniques, etc., tom. II, p 79).}.
Другая современная поэма о Донъ Хуан Австрійскомъ еще боле торжественнымъ образомъ посвящена его памяти. Она принадлежитъ Хуану Гутьерре Руфо, важному королевскому сановнику въ Кордов, спеціально посланному къ Донъ Хуану, на служб котораго онъ съ тхъ поръ и остался. По его словамъ, принцъ поручилъ ему написать свою исторію и далъ вс необходимые для этого матеріалы. Результатомъ десятилтней работы Гутьерре была изданная въ 1584 г. длинная историческая поэма, подъ заглавіемъ ‘La Austriada’. Въ первыхъ четырехъ псняхъ онъ описываетъ возстаніе мавровъ въ Альпухарр, потомъ, сообщивши подробныя свднія о рожденіи и воспитаніи Донъ Хуана, посланнаго усмирять бунтовщиковъ, авторъ въ слдующихъ псняхъ разсказываетъ приключенія и жизнь своего героя, а въ 24-ой псни заканчиваетъ поэму Лепантской битвой и общаніемъ дать продолженіе своего труда.
Поэма была окончена уже посл смерти принца, прославленію котораго она посвящалась. Городскія власти Кордовы и королевскіе кортесы представили ее, отлично переписанную, Филиппу II и просили его благосклонно принять произведеніе, казавшееся имъ почти безсмертнымъ. Король милостиво принялъ поэму и наградилъ автора пятью стами дукатовъ. Въ ней онъ, быть можетъ, не безъ тайнаго удовольствія видлъ надгробный памятникъ принцу. Жизнь котораго была слишкомъ блестяща, чтобы смерть не была желанной Филиппу. Благодаря покровительству короля, поэма выдержала три изданія, но на самомъ дл въ ней нтъ никакихъ особыхъ достоинствъ, за исключеніемъ звучныхъ октавъ и живописныхъ историческихъ подробностей. Немудрено, что она была вскор совсмъ позабыта {‘La Austriada de Juan Rufo, Jurado de la Ciudad de Crdova’ (Madrid. 1584, 12-mo, ff. 447). Существуютъ изданія ея 1585, 1586 и 1587 гг. Сервантесъ чрезмрно превозноситъ ее въ предпосланномъ ей сонет и при разбор библіотеки Донъ-Кихота. Руфо разсказываетъ, что когда ему пришлось однажды быть представленнымъ Филиппу II, то, не смотря на то, что онъ готовился къ этой аудіенціи, онъ совершенно растерялся при взгляд на грозное лицо монарха. (Baltasar Porrefio, Didios у Hechos de Philipe II, Bruselas, 1666, 12-mo, p. 39). Лучшее произведеніе Руфо — письмо къ сыну, помщенное въ конц его ‘Apotegmas’, уже упомянутыхъ выше. Сынъ этотъ, по имени Луисъ, былъ впослдствіи извстнымъ живописцемъ въ Рим. ‘Austriada’ была перепечатана Донъ Каетано Розеллемъ въ XXIX т. Biblioteca Rivadeneyra, 1854, съ приложеніемъ превосходной біографіи автора.}.
Въ окрестностяхъ города Леона можно прочесть или, по крайней мр, можно было прочесть въ XVII вк три полусмертныя римскія надписи, вырзанныя на скал. Дв изъ нихъ относятся къ нкоему испанцу Куріено, который успшно отражалъ нападенія римскихъ войскъ во времена Домиціана, третья посвящена испанк по имени Польм, бракъ которой съ ея возлюбленнымъ Каніосеко увковченъ такимъ необычайнымъ способомъ. Вдохновившись этими надписями, педро де-ла-ВезилльяКастелльяносъ уроженецъ этихъ мстъ, сочинилъ романическую поэму, въ 29 псняхъ подъ заглавіемъ ‘ЕІ Leon de Espaa» издалъ онъ ее въ 1586 году. Впрочемъ, въ послднихъ пятнадцати псняхъ рчь идетъ главнымъ образомъ объ обязательств, данномъ узурпаторомъ Маврегато, посылать ежегодно маврамъ вмсто дани сто молодыхъ двушекъ. Король Рамиро ршается уничтожить это позорное обязательство и съ помощью апостола Іакова успваетъ въ этомъ. Слегка коснувшись длиннаго промежутка времени между эпохой Домиціана и войной, гд дйствуетъ испанскій народный герой Пелайо, Кастелльяносъ даетъ лишь немногія свднія изъ исторіи христіанства въ Испаніи, а въ 29 псни обрываетъ поэму разсказомъ о дани маврамъ, не достигая такимъ образомъ первоначально положенной себ цли. Тмъ не мене произведеніе его все-таки весьма обширно. Нкоторыя мста, относящіяся напримръ къ римлянамъ, довольно интересны, но остальное вполн убдительно доказываетъ, что Кастелльяносъ, какъ онъ самъ выражается о себ въ пролог, ‘лишь скромный поэтическій историкъ или историческій поэтъ, подражатель и ученикъ людей, которые пользовались поэзіей, какъ средствомъ, чтобы увковчить достопамятныя событія, воодушевить умы читателей и возвысить ихъ до пониманія христіанства, почитанія святыхъ, честнаго употребленія оружія, защиты святой вры и преданнаго служенія королю’ {‘Primera y Segunda Pare del Leon de Espaa, for Pedro de la Vezilla Castellanos’, Salamanca, 1586, 12-rno, ff. 369. Исторія дани лаврамъ двушками иметъ, повидимому, фактическое основаніе. Доказательствомъ можетъ служить, между прочимъ, то обстоятельство, что въ Cronica General [Parle III, с. 8] съ видимой неохотой сообщается объ этомъ позорномъ для Испаніи обязательств, Маріана допускаетъ его, а Лобера въ своей ‘Historia de las Grandezas ec. de Leon’ [Valladolid, 1596, 4-to, Parte II, c. 24] считаетъ его вполн достоврнымъ. Городу Леону часто придается эпитетъ, de Espaa’, какъ это встрчается и въ поэм Кастелльяноса, для отличія его отъ французскаго Ліона, которому дается обыкновенно эпитетъ ‘de Francіa’.}.
Такимъ образомъ главнымъ сюжетомъ поэмы является исторія города Леона.
Въ теченіе четырехъ лтъ, послдовавшихъ за изданіемъ этой римованной хроники ‘Leon de Espaa’, мы встрчаемъ еще три большихъ поэмы на сюжеты изъ національной исторіи. Первая изъ нихъ принадлежитъ Мануэлю Хинеру и повствуетъ объ осад Антверпена Александромъ Фарнезе, замнившимъ злополучнаго ДонъХуана Австрійскаго въ качеств главнаго начальника всхъ войскъ Филиппа II въ Нидерландахъ. Вторая, состоящая изъ 21 псни и сочиненная португальцемъ Дуарте Діасомъ, описываетъ завоеваніе Гренады католическими государями. Третья, принадлежащая перу Лоренцо Заморы, излагаетъ исторію осады Сагунта Аннибаломъ. Сохраняя въ своей поэм главные историческіе факты, авторъ разнообразитъ ихъ вставками сценъ любви, турнировъ и приключеній, какіе могли имть мсто только во времена рыцарства. Взятыя вмст, эти три поэмы свидтельствуютъ, какъ сильна была любовь къ описательной поэзіи въ Испаніи, вызвавшая въ короткое время къ жизни три подобныхъ произведенія {‘Silio y Toina de Amberes, por Miguel Giner, Zaragoza, 1887, 8-vo.— ‘La Conguista que hicieron los Reges Catlicos en Granada, por Edoardo Diaz’ 1590, 8-vo, ff. 286, это не поэма, а скоре хроника въ 21 книг, начинающаяся взятіемъ города Захары вроломнымъ королемъ Гренадскимъ и закопченное поединкомъ Гарсильясо де-ла-Веги и паденіемъ Гренады. [Barbosa, tom. 1, p. 730]. Кром того Діасъ, служившій долгое время въ испанскомъ войск и писавшій хорошимъ кастильскимъ языкомъ, издалъ въ 1592 году томъ стихотвореній на испанскомъ и португальскомъ языкахъ.— ‘De la Historia de Sagunto, Numancia, у Cartago, compuesta por Lorencio de Zamora, Natural de Ocafia, ‘Aical, 1589, 4-to’, 18 псенъ оttava rima, наполняющихъ пятьсотъ страницъ. Она тоже неожиданно обрывается и авторъ общаетъ продолженія. Замора увряетъ, что онъ написалъ свою поэму, будучи восемнадцати лтъ. Хотя онъ дожилъ до старости и умеръ въ 1614 году, издавши на своемъ вку нсколько сочиненій религіознаго содержанія, онъ однакожъ не продолжалъ своей поэмы. [Antonio, Bib. Nov, tom, II. p. 11]. Между прочимъ, онъ издалъ въ 1592 году въ Мадрит, in 4о, томъ мелкихъ стихотвореній подъ заглавіемъ ‘Varias Obras’, написанный частью по-португальски, частью по-испански.}.
То же самое доказывается дятельностью Кристоваля де-Месы, который съ 1594 по 1612 годъ издалъ три героическихъ поэмы на сюжеты еще боле національные. Матеріаломъ для первой послужило преданіе, будто тло св. Іакова, посл его мученической кончины въ Іерусалим, было чудеснымъ образомъ перенесено въ Испанію и положено въ Компостелл, гд съ тхъ поръ чтутъ этого святаго, какъ спеціальнаго покровителя Испаніи, вторая поэма повствуетъ о Пелайо и объ освобожденіи Испаніи отъ ига мавровъ,— до битвы при Конадонг, въ третьей описывается битва при Толоз, благодаря которой было окончательно свергнуто мусульманское владычество и обезпечена независимость всего полуострова. Вс эти три произведенія Месы, равно какъ и его добросовстные переводы Энеиды и Георгинъ, написаны ottava rima и посвящены Филиппу III-му.
Объ автор ихъ мы знаемъ немного, да и то немногое заимствуется изъ его интересныхъ стихотворныхъ посланій, особенно изъ двухъ, адресованныхъ графу Демосу, и одного — къ графу де Кастро. Изъ нихъ мы узнаемъ, что въ молодости онъ изучалъ Фернандо Эрреру и Луиса де Сото и бралъ уроки у Франсиско Санчеса, перваго испанскаго гуманиста того времени, что потомъ онъ прожилъ пять лтъ въ Италіи въ обществ Торквато Тассо. Съ этихъ поръ онъ сдлался убжденнымъ приверженцемъ итальянской школы испанской поэзіи, къ которой онъ впрочемъ всегда чувствовалъ склонность, какъ это доказывается его произведеніями. Но, не смотря на свои усиленныя старанія, онъ не добился ни покровительства, ни успха. Графъ Демосъ не взялъ его съ собою въ Неаполь, какъ члена своего поэтическаго двора, а король даже не захотлъ познакомиться съ его длинными поэмами, которыя, впрочемъ и не выдавались ничмъ изъ ряда подобныхъ произведеній, изобильно сыпавшихся на монарха, въ ожиданіи его милостей {‘Las Navas de Tolosa’, въ 22-хъ псняхъ, Madrid, 1594, 12-mo, — ‘La Restauracion de Espaa’, въ десяти псняхъ, Madrid, 1607, 12-mo,— ‘El Patron de Espaa’, шесть книгъ съ прибавленіемъ Rimas (Madrid, 1611, 12-mo). Экземпляръ этого послдняго сочиненія, находящійся у меня, служитъ новямъ доказательствомъ тогдашняго испанскаго обыкновенія давать новыя заглавія старымъ и уже извстнымъ сочиненіямъ. Соути, которому экземпляръ мой первоначально принадлежалъ, выражаетъ въ рукописномъ примчаніи свое удивленіе по поводу того, чти послдняя половина книги помчена 1611-мъ, а первая — 1612-мъ годомъ. Произошло это вслдствіе того, что заглавіе las Rimas приходится на страниц 24-й но середин листа и не такъ удобно было измнить его какъ заглавіе поэмы ‘Patron de Espaa’, которой открывается книга. Переводы Месы относятся къ боле позднйшему времени: переводъ Энеиды появился въ Мадрит in 12о въ 1615 году, а Эклоги Виргилія, къ которымъ онъ присоединилъ нсколько собственныхъ стихотвореній и плохую трагедію ‘Pompeio’,— изданы въ 1618-мъ году въ Мадрит, in 12о. Въ обоихъ этихъ переводахъ октавы, по моему, весьма тяжеловсны и не соотвтствуютъ характеру оригинала. Другое дло въ перевод Метаморфозъ Овидія, сдланномъ португальцемъ Віаной: тутъ одинаково удовлетворяютъ и октава и чередующаяся съ ними terza rima. Переводъ этотъ былъ напечатанъ въ Вальядолид въ 1589-мъ году, ‘in 40’ и считается однимъ изъ лучшихъ въ період золотаго вка кастильской литературы. Иліада, которую, какъ полагаютъ, также перевелъ Меса, никогда не была издана. Въ одномъ изъ своихъ посланій (Rimas, 1611, f. 201) онъ говорить, что съ юности готовился къ адвокатур, а въ другомъ, что любилъ жить въ Кастиліи, хотя и былъ уроженцемъ Эстремадуры. Во многихъ мстахъ онъ намекаетъ на свою бдность и на униженія, которыя ему приходилось выносить, Въ сонет, включенномъ въ послднее изданное имъ сочиненіе (1618, f. 113), онъ проявляетъ нравственное ничтожество и малодушіе, унижаясь до лести графу Лемосу, не захотвшему взять его съ собою въ Неаполь.}.
По стопамъ Месы пошелъ Хуанъ де ла Кузна. Его ‘Conquista de la Betica’ (Завоеваніе Севильи), напечатанная въ 1603 году, есть героическая поэма въ 24-хъ псняхъ, повствующая о завоеваніи Севильи Фердинандомъ Святымъ. Хотя сюжетъ поэмы и выборъ героя весьма удачны, но поэма не удалась въ высшей степени. Это тяжеловсное стихоплетство, крайне холодное и лишенное интереса. Куэва заимствовалъ свои матеріалы главнымъ образомъ изъ Общей Хроники, написанной сыномъ Фердинанда Святаго, но онъ не съумлъ обработать ихъ какъ желалъ, по образцу ‘Освобожденнаго Іерусалима’. Такая задача была, конечно, не по силамъ автору. Лучшая часть его поэмы та, гд онъ обрисовываетъ характеръ Таркиры — героини, сильно напоминающей собою тассовскую Клоринду. Но и въ этомъ романическомъ эпизод много крупныхъ недостатковъ и онъ слишкомъ связанъ съ главнымъ сюжетомъ исторіи. Тмъ не мене общій планъ поэмы проще и эпичне по своей постройк, чмъ въ большинств испанскихъ произведеній того-же рода. Стихъ поэмы, нсколько небрежный, по временамъ не лишенъ плавности и звучности {‘Conquista de la Betica, Poema Heroico de Juan de la Cueva’, 1603, перепечатана въ четырнадцатомъ и пятнадцатомъ том сборника Фернандеса (Madrid, 1795) съ превосходнымъ предисловіемъ, написаннымъ, какъ я полагаю, Кинтаной. Въ испанскомъ перевод книги Сисмонди (tom. 1, р. 285) помщенъ біографическій очеркъ Куэвы. Значительное число его не изданныхъ произведеній хранится, какъ говорятъ, въ библіотек графа Агилы въ Севиль. (Seminario Pintoresco, 1846, p. 250). Гайянгосъ упоминаетъ о книжк стихотвореній Куэвы, озаглавленной ‘Obras’ и изданной въ Севиль въ 1582 г.}.
Валльядолидскій медикъ и ученый, Альфонсо Лопесъ, извстный подъ прозвищемъ El Pineia по (отъ римскаго названія его отечества), въ молодости написалъ поэму о Пелайо, которую онъ издалъ только въ 1605 году, т. е. будучи уже въ зрлыхъ лтахъ. По его разсказу, Пелайо вводится въ заблужденіе посланнымъ Люциферомъ сновидніемъ, на основаніи котораго онъ и предпринимаетъ поздку въ Іерусалимъ, прибывши ко святому гробу, онъ узнаетъ истину, благодаря второму сну, и поспшно возвращается, чтобы освободить свое отечество.
Таковъ въ сущности главный сюжетъ поэмы, но, съ помощью многочисленныхъ и искусно вставленныхъ эпизодовъ, авторъ изображаетъ въ ней всю испанскую исторію до временъ Филиппа III, которому и посвящена поэма. Какъ и вс вообще произведенія этого рода, она не въ мру длинна, въ примчаніяхъ замтны большія претензіи на ученость, но стихи неуклюжи и вся поэма является однимъ изъ самыхъ тяжеловсныхъ произведеній на испанскомъ язык {‘El Pelayo del Pinciano’, Madrid, 1605, 12-mo, въ двадцати псняхъ, занимающихъ около шести сотъ страницъ и заключающихся, на манеръ Тассо, аллегорическимъ толкованіемъ содержанія. Изъ книги Антоніо я узналъ о существованіи поэмы ‘La Iberiada, de los Hechos de Scipion Africano, por Gaspar Savariego, de Santa Anna’, Valladolid, 1603, 8-vo, но самъ никогда не видлъ ее. Кром того у меня есть еще экземпляръ героической поэмы въ честь Атокской Божіей Матери ‘La Patrona de Madrid Restituida’ por Salas Barbadillo. Поэма эта, изданная въ 1608 г. и перепечатанная въ Мадрит въ 1750 г., лишена всякихъ достоинствъ и не заслуживаетъ вниманія.}.
Въ 1612 г. были изданы въ Испаніи еще дв подобныя поэмы. Первая подъ заглавіемъ ‘Numantina’ содержитъ въ себ описаніе осады Нуманціи и исторію Соріи, города, расположеннаго въ окрестностяхъ Нуманціи и претендующаго быть ея наслдникомъ. Авторъ, Франциско Москера де Барнуэво, принадлежавшій къ древней и знатной семь этого города, не только написалъ 15 псней поэмы въ честь своей родины, но присоединилъ еще къ этому и прозаическую исторію,— родъ примчаній, въ которыхъ онъ собралъ ршительно все, относящееся къ Соріи и въ частности къ фамиліи Барнуэво. Это — вещь, поистин удивляющая своимъ педантизмомъ. Такіе пріемы, какъ разговоръ Европы съ Немезидой и наставленія Древности автору являются въ значительной степени подражаніемъ стилю старинныхъ мистерій и не заключаютъ въ себ ровно ничего поэтическаго. Другая эпическая поэма, о которой слдуетъ сказать нсколько словъ, принадлежитъ португальцу Васконселосу. Онъ занималъ важный военный постъ и храбро сражался съ Испаніей, когда его родина задумала освободиться отъ испанскаго ига. Сюжетъ его поэмы въ 18 псняхъ, написанной чистйшимъ кастильскимъ языкомъ, это изгнаніе послднихъ мавровъ, но въ сущности она захватываетъ исторію всего полуострова, со временъ перваго вторженія мавровъ до окончательнаго изгнанія Филиппомъ III послдняго изъ ихъ ненавистныхъ потомковъ. Никто теперь не вспоминаетъ о двухъ названныхъ поэмахъ, да он и не заслуживаютъ, чтобы о нихъ вспоминали {‘La Nuinantina del Licenciado Don Francesco Mosquera de Barnuevo, etc., dirigida la nobilissima Ciudad de Soria y sus doce Linages у Casas а ellas agregadas’, Sevilla, 1612, 4-to. ‘Книга эта’, говоритъ онъ, ‘есть произведеніе моей юности, напечатанное, когда я уже посдлъ’. Въ ней не видно однако зрлости сужденій, свойственной степенному возрасту.
‘La Liga despecha por la Expulsion de los Reynos de Espaa’, Madrid, 1612, 12-mo. Поэма эта была напечатана спустя много времени посл того, какъ Васконселлосъ сражался противъ Испаніи. Она переполнена похвалами Филиппу III, отъ которыхъ впослдствіи вроятно коробило самого автора. (Barbosa, tom. II. p. 708). Поэма состоятъ изъ тысячи двухсотъ осьмистопныхъ стансовъ.
‘La Espaa Defendida’, por Christ. Suarez de Figueroa, Madrid, 1612, 12-mo, Napoles, 1644. Счетомъ, это третья героическая поэма въ одномъ году. Въ ней изложена исторія Бернардо дель Карпіо, заканчивающаяся смертью Роланда: она раздлена на четырнадцать книгъ и содержитъ въ себ тысячу четыреста осьмистопныхъ стансовъ.
Гайянгосъ упоминаетъ еще о пяти или шести героическихъ или повствовательныхъ поэмахъ, принадлежащихъ къ тому-же періоду. Хотя он не имютъ большихъ достоинствъ и составляютъ лишь крупицу той массы, которая вошла въ каталогъ ихъ, сдланный Розеллемъ, тмъ tie мене ихъ нельзя пройти полнымъ молчаніемъ. Древнйшая изъ нихъ, относящаяся къ 1568 году, принадлежитъ Бальтазару Варгасу и озаглавлена ‘Breve Relacion, eo., de la Jornada del Duque de Alva desde Espaa hasta Flandes’. Это ничто иное какъ похвальное и весьма плоское слово горцогу по случаю его похода во Фландрію, столь пагубнаго для Испаніи. Въ слдующей поэм ‘La Iffanta (sic) Coronada’, por Joo Soarez de Alarcam (Alarcon), 1606, разсказывается исторія несчастной Инесы де Кастро. Третья ‘La Murgetana’, por Ilaspar Garcia Oriolano, 1608, повствуетъ о завоеваніи Мурсія Яковомъ І-мъ Аррагонскимъ.
Въ четвертой содержится описаніе морскаго сраженія, даннаго маркизомъ де Санта Крусъ. Она была издана въ 1624 герцогомъ Діего де Эстрадой.
Пятая описываетъ также морское сраженіе, выигранное Донъ Фадрике де Толедо. Она была издана въ 1624 г. Габріэлемъ де Айроло Каланомъ.
Послдняя принадлежитъ Симеону Сапат, въ ней описывается изгнаніе мавровъ, сторону которыхъ онъ принимаетъ и выставляетъ изгнаніе ихъ актомъ простаго варварства. Она была напечатана въ 1635 г. и тотчасъ-же переведена на итальянскій языкъ.
Вс эти поэмы лишены почти, если не вполн, всякихъ достоинствъ.}.
Начиная съ этого времени, повствовательныя поэмы, имющія боле или мене эпическую форму и посвященныя слав Испаніи, становятся рдки, что отчасти объясняется успхами Лопе до Веги, съумвшаго придать новый блескъ національной драм. Впрочемъ, въ тридцать лтъ встрчаются дв или три попытки въ эпическомъ род заслуживающія вниманія.
Первая принадлежитъ одной португальской дам, донь Бернард Феррейра, и озаглавлена ‘Espaa, libertada’ (Освобожденная Испанія). Это — скучная поэма въ двухъ частяхъ, изъ которыхъ одна появилась въ 1618 году, а другая въ 1673, уже долго спустя посл смерти автора. Въ сущности она представляетъ собою рифмованную хронику и въ первой части событія всюду помчены съ величайшей аккуратностью хронологическими данными. Цль автора — прослдить сполна семь вковъ испанской исторіи съ появленія Пелайо до паденія Гренады, но на царствованіи Альфонса Мудраго поэма, рзко обрывается.
Вторая попытка можетъ быть названа одной изъ величайшихъ нелпостей въ исторіи литературы. Она принадлежитъ Донъ Хуану Антоніо де Вера-и-Фигэроа, графу де ла Рока, долгое время бывшему испанскимъ посланникомъ въ Венеціи и написавшему дльный прозаическій трактатъ о правахъ и обязанностяхъ посланника, подъ заглавіемъ ‘El Embajador’. Первоначально графъ принялся за переводъ ‘Освобожденнаго Іерусалима’ Тассо и когда этотъ переводъ былъ уже готовъ къ печати, ему вдругъ пришла въ голову другая идея: приспособить всю свою работу, стихъ и поэтическія украшенія къ другому сюжету, именно къ Исторіи завоеванія Севильи св. Фердинандомъ. Превращеніе оказалось боле полное, чмъ любое изъ превращеній Овидія, но удачнымъ его назвать никакъ нельзя. Передлка особенно замтна во второй книг, гд граціозная и трогательная исторія Олинда и Софроніи передлана въ эпизодъ о Леокадіи и Галиндо. Чтобы придать своей передлк еще боле серьезно-каррикатурный видъ, авторъ написалъ свое произведеніе старыми кастильскими redondillas и раздлилъ его, въ подражаніе ‘Освобожденному Іерусалиму’, на двадцать псней.
Послдней изъ трехъ попытокъ, о которыхъ мы говоримъ, и вообще послдней, заслуживающей вниманія въ данномъ період литературы, служитъ поэма ‘Napoles Recuperata’ (Отвоеванный Неаполь) принца Эскилаче. Написанная задолго до 1651 года, она помчена этимъ годомъ, какъ временемъ изданія. Въ ней описывается завоеваніе Неаполя около середины XV вка Альфонсомъ V Аррагонскимъ,— монархомъ, котораго поэтъ избралъ своимъ героемъ, отчасти кажется потому, что принцъ считалъ себя потомкомъ этого поистин великаго государя.
Тмъ не мене поэма его мало достойна своего сюжета. Авторъ видимо употребляетъ вс усилія, чтобы не превзойти числомъ книгъ Энеиду, не нарушить исторической правды, и въ то же время въ пріемахъ, эпизодахъ и общемъ план приблизиться, насколько возможно къ великимъ образцамъ эпической поэзіи. Онъ даже, по собственному его сознанію, старался увнчать свою работу королевскимъ одобреніемъ, прежде чмъ представить ее публик. Не смотря на все это, его произведеніе оказалось вещью совершенно неудачной. Въ немъ уже какъ-будто замтно предчувствіе тхъ сухихъ и строгихъ доктринъ, которыя овладютъ испанской литературой въ слдующемъ столтіи. Вс усилія автора направлены на мелочную отдлку стиха и этотъ педантизмъ самымъ невыгоднымъ образомъ отражается на ея внутреннемъ содержаніи. Словомъ, послдній образчикъ повствовательной поэзіи есть вмст съ тмъ образчикъ крайней вычурности, незанимательности и, пожалуй, даже нелпости {Hespaa Libertada Parte Primera, por ‘Dofia Bernanda Ferreira de Lacerda, dirigida al Rey Catolico de las Hespaas, Don Felipe Tercero desle Nombre, nuestro Seor’ (Lisboa, 1618, 4-to). Эта поэма, очевидно написанная въ прославленіе завоевателя Португаліи, какъ съ этой точки зрнія, такъ и съ точки зрнія поэтической, не длаетъ чести своему автору. Parte Segnnda была издана ея дочерью (Lisboa, 1673, 4-to). Бернарда де Ла-Серда была женщина весьма даровитая. Лопе де Вета, посвятившій ей свою эклогу подъ заглавіемъ ‘Filis’, послдняя вещь, имъ самимъ изданная (Obras Sueltas, tom X, p. 193), восхваляетъ чистоту ея латинскаго стиля. Она издала на португальскомъ, испанскомъ и итальянскомъ языкахъ, въ 1634 г., томъ стихотвореній, подъ заглавіемъ ‘Soledades de Busaco’, часть которыхъ была превосходно переведена на нмецкій языкъ въ Blumenkranz religiser Poesien aus Sprachen des Sdens von С. B, Schlter, Paderborn, 1855. Умерла она въ 1644 году.
‘El Fernando, 6 Sevilla Restaurada, Poema Heroico, escrito con los versos de la Gerusalemme Liberata ec., por Don Juan Ant. de Vera у Figueroa. Conde de la Roca’ ec., Milan, 1632, 4-to, pp. 654. Онъ умеръ въ 1658 году, См. ‘Antonio, ad verb’. См. также о немъ ниже, томъ III, приложеніе С.
‘Napoles Recuperada por el Rey Don Alonso, Poema Heroico de D. Francisco de Borja, 1651, Amheres, 1658, 4-to.
Мы сообщимъ очеркъ его почтенной и полной приключеній жизни, когда будемъ говорить объ испанской лирической поэзіи, въ которой онъ имлъ боле успха, чмъ въ эпической. Въ томъ-же 1651 году появилась въ Гренад (4-to if. 138) другая поэма въ шестьсотъ октавныхъ стансовъ на завоеваніе Неаполя Гонзальво де Кордуанскимъ. Это — нчто въ род біографіи знаменитаго полководца. Хотя въ ней и упоминается объ его смерти, но въ сущности она заканчивается его послднимъ отъздомъ изъ Неаполя. Она невыносимо скучна и носитъ заглавіе: ‘Napolisea, Poema Heroico, ее., por Don Francisco de Thrillo y Figueroa’. Тотъ-же поэтъ написалъ томъ лирическихъ стихотвореній водъ заглавіемъ ‘Poesias Varias’, напечатанный въ Гренад въ 1652 г. Тутъ попадаются стихотворенія въ національномъ дух, отличающіеся простотою изложенія, а также написанныхъ напыщеннымъ аффектированнымъ слогомъ (cultо) на манеръ Гонгоры, которому видимо подражалъ авторъ.— Затмъ появились еще поэмы дв-три, претендующія на титулъ греческихъ, но не заслуживающія ни малйшаго вниманія. Одна изъ нихъ, наиболе нелпая, ‘Orfeo Militr’, состоитъ изъ двухъ частей и принадлежитъ Хуану де ла Викторіи Овандо, въ первой части описывается осада Вны турками, а во второй осада Буды, об были напечатаны въ 1688 г. in 4-to въ Милан, гд авторъ занималъ какой-то военный ноетъ. Но я думаю, что ни та, ни другая часть не пріобрли себ читателей вн стнъ породившаго ихъ города. ‘Ocios de Castalia’ того-же автора представляетъ собою сборникъ лирическихъ стихотвореній, написанныхъ главнымъ образомъ въ подражаніе итальянской манер. Онъ быль напечатанъ въ Милан въ 1663 г. и во всякомъ случа онъ не лучше поэмы. Авторъ въ предисловіи сообщаетъ, что онъ написалъ свои первыя стихотворенія въ 1642 г., что онъ служилъ въ Неапол и Вн. Мои свднія о немъ простираются только до 1688 года.}.
Заканчивая обозрніе этой замчательной серіи повствовательныхъ и героическихъ поэмъ, считаемъ не лишнимъ указать, какъ долго этотъ родъ поэзіи пользовался любовью испанцевъ и съ какою выразительностью эти произведенія, вплоть до прекрашевія своего существованія, отражали въ себ горделивое сознаніе національнаго величія, бывшее причиной появленія ихъ на свтъ. Въ теченіе цлаго столтія, при короляхъ Филипп II, Филипп III и Филипп IV, эти поэмы непрестанно выходили въ свтъ и всюду встрчались, если не съ такимъ же восторгомъ, то несомннно съ такимъ же расположеніемъ, какъ и старые рыцарскіе романы, которымъ он пришли на смну. Подобное явленіе, какъ ‘іно ни кажется съ перваго взгляда страннымъ, вполн естественно. Вс эти старинныя попытки въ эпическомъ род имли свою основу въ глубочайшихъ и благороднйшихъ чертахъ кастильскаго народнаго характера. Если бы этотъ характеръ продолжалъ совершенствоваться и возвышаться и при Филиппахъ, какъ это было при Фердинанд и Изабелл, то весьма могло случиться, что и порожденная имъ поэзія заняла бы достойное мсто на ряду съ поэзіей Италіи и Англіи, отражавшей въ себ подобный же подъемъ духа народнаго. Къ несчастію, этого не было. Повствовательныя эпическія поэмы, посвященныя національной слав, появили’съ въ Испаніи въ то время, когда національный характеръ клонился уже къ упадку, а такъ какъ он почерпали свой матеріалъ изъ самыхъ существенныхъ чертъ этого характера и стояли въ зависимости отъ народнаго духа больше, чмъ такого же рода поэзія всякаго другаго народа новйшихъ временъ, то он очевидно должны были и упасть вмст съ нимъ.
Тщетно эти поэмы отъ первой до послдней старались сохранить въ себ хоть вншнее подобіе тхъ чувствъ, которымъ он обязаны своимъ происхожденіемъ. Духъ жизни видимо оставилъ ихъ. Правда, почти въ каждой изъ нихъ мы встрчаемъ горделивый патріотизмъ, столь же притязательный и нетерпимый при слабйшемъ изъ Филипповъ, какъ и въ т времена, когда Карлъ V носилъ на своей глав половину внцовъ всей Европы, но мы уже чувствуемъ, что этотъ патріотизмъ выродился въ пессимистическій и мрачный національный предразсудокъ, мшающій поэтамъ видть что-либо дальше Пиренеевъ, за которыми они увидли бы полное крушеніе самыхъ дорогихъ надеждъ своихъ на всемірное владычество и картину возвышенія другихъ націй до той высоты благосостоянія и могущества, которая уже была утрачена Испаніей. Правда, во всхъ этихъ эпическихъ попыткахъ мы находимъ знакомую намъ черту испанскаго характера,— врноподданничество, смлое, буйное, настолько же дерзкое по отношенію ко всякой власти, насколько оно было покорно и предано власти короля. Но и въ этой характерной черт мы замчаемъ перемну: стремленіе къ военной слав еще бодрствуетъ, но старинная щекотливость въ длахъ чести явно уже ослабла. Наконецъ, въ каждой изъ поэмъ мы находимъ слды глубокаго уваженія къ религіи, это чувство было живуче въ испанцахъ со временъ ихъ борьбы съ маврами, но тутъ къ святйшимъ его выраженіямъ постоянно примшиваются гордые порывы свтской страсти, а при своей слпой вр и набожности, оно переходитъ въ ханжество, приказы котораго пишутся кровью. Такимъ образомъ эта масса героическихъ испанскимъ поэмъ есть уже продуктъ падающаго національнаго духа и естественно носитъ на себ признаки своего происхожденія. Вмсто того, чтобы достигнуть желанной высоты съ помощью горячаго энтузіазма, присущаго истинному патріотизму, или съ помощью благородной преданности престолу и просвщенной религіи, поэмы эти, за немногими исключеніями, падаютъ до вычурныхъ римованныхъ хроникъ, въ которыхъ слава національная уже не въ состояніи возбудить интереса, присущаго простому разсказу о дйствительныхъ событіяхъ и которые не въ состояніи замнить этого недостатка поэтическимъ вдохновеніемъ.
Тикнор Джордж
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. История испанской литературы. Том первый, Тикнор Джордж, Год: 1849
  2. История испанской литературы. Том третий, Тикнор Джордж, Год: 1849
  3. Шекспир. Том четвертый, Гервинус Георг-Готфрид, Год: 1849
  4. Шекспир. Том первый, Гервинус Георг-Готфрид, Год: 1849
  5. Шекспир. Критическое исследование его мысли и его творчества, Дауден Эдуард, Год: 1875
  6. Шекспир, Кох Макс, Год: 1888
  7. Госпожа де-Сталь, Сорель Альбер, Год: 1889
  8. Шекспир, его жизнь и сочинения, Жене Рудольф, Год: 1872
Электронная библиотека