‘Міръ Божій’, No 4, 1898
H. С. Тихонравов. Том второй. Русская литература XVII и XVIII вв, Тихонравов Николай Саввич, Год: 1898
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Н. С. Тихонравовъ. Томъ второй. Русская литература XVII и XVIII вв. Москва. Изд. М. и С. Сабашниковыхъ. 1898 г. Второй томъ сочиненій знаменитаго московскаго профессора начинается вступительной лекціей, въ которой Тихонравовъ излагаетъ сжато и вкратц рядъ положеній о необходимости начать изученіе новаго періода русской литературы съ памятниковъ XVII вка. По его мннію, только ‘выяснивши себ содержаніе литературы этого времени’, исторія новой русской литературы ‘осмыслитъ все историческое развитіе нашей словесности, въ первой половин прошлаго столтія еще державшейся средневковыми началами, и. избавившись отъ ложной исключительности, оставить за второй половиной столтія тотъ богатый литературный запасъ, который удовлетворялъ потребностямъ низшихъ классовъ народа и вызывалъ дятельность писателей, отдавшихъ народной масс свое полное сочувствіе. Ставши живою картиною всего русскаго общества XVIII столтія (а не высшаго только слоя его), она поставитъ лицомъ къ лицу нашъ древній и новый быть, укажетъ его переливы одинъ въ другой и, сдлавши, невозможными возгласы о насильственности реформы Петра и ни на чемъ не основанныя похвалы нашей древней жизни, укрпитъ и возвыситъ вру въ нравственную силу европейскаго просвщенія’. Этотъ превосходный планъ не былъ выполненъ Тихонравовымъ, и второй томъ представляетъ рядъ прекрасныхъ отдльныхъ очерковъ, отчасти не законченныхъ, отчасти іолько намченныхъ, служащихъ подготовленіемъ къ стройной работ, имвшейся въ виду.
Тмъ не мене, каждый изъ очерковъ самъ по себ уже есть прекрасная работа, интересная по тем и превосходно обработанная. Въ первомъ изъ нихъ ‘Боярыня Морозова’ дана яркая картина изъ первой эпохи раскола. Суровая личность Морозовой и ея вдохновеннаго учителя Аввакума очерчены немногими, но сильными штрихами, такъ же какъ и быть того времени и условія, среди которыхъ слагались такіе несокрушимые, цльные характеры. едосья Прокопьевна Морозова принадлежала къ знатнйшимъ и богатйшимъ боярынямъ, была въ большой чести при двор. Рано овдоввъ, она мало интересовалась вншней, свтской жизнью и сильно тяготла къ религіознымъ предметамъ. Вроятно, она кончила бы монастыремъ, если бы ея не захватила взволновавшая русскій міръ никоніанская реформа. Аввакумъ, только что вернувшійся изъ ссылки, всецло завладлъ страстной душой боярыни, ко то рая. убдившись изъ его проповди о ‘развращеніяхъ’, внесенныхъ въ русскую церковь Никономъ, ‘зло о томъ возревновала’ и со всмъ жаромъ сильной натуры отдалась борьб ‘за крестъ, что на просвирахъ во всей Руси потребили’. Исходъ этой борьбы извстенъ. Столкнулись два начала — старое и новое,— которымъ не было примиренія, и, при всемъ сочувствіи, которое возбуждаютъ эти дв удивительныя личности — Аввакумъ и его ревностная ученица, представляется до очевидности яснымъ, что побда этихъ ревнителей ‘порушеннаго креста’ была бы гибелью для тхъ началъ, выразителемъ которыхъ явились реформы Петра. Во второмъ том это лучшій очеркъ, по законченности и яркости изложенія, и читается съ захватывающимъ интересомъ.
Слдующій за нимъ очеркъ ‘Начало русскаго театра’ и служащій дополненіемъ къ нему ‘Первое пятидесятилтіе русскаго театра’ — остается до сихъ поръ единственнымъ въ нашей литератур краткимъ, но вполн яснымъ изложеніемъ возникновенія театра у насъ, начиная съ игръ и свадебныхъ обрядовъ до ‘комедійныхъ дйствій’ временъ царя Алекся Михайловича, когда, учреждена была по повелнію царя особая школа ‘комедійнаго дйствія’, ученики которой, изъ подьяческихъ дтей, жаловались, между прочимъ, на свою горькую долю въ слдующей челобитной: ‘Царю государю и великому князю Алексю Михайловичу, всеа великня и малыя и блыя Россіи самодержцу, бьютъ челомъ подъячишка Васка Мешалкинъ е товарищи. И ныцешнемъ государь во 181 году нюня въ день по твоему великаго государя указу отослали насъ, холопей твоихъ, въ ненецкую слободу для научення камедйнаго дла къ магистру къ Ягану Готфрету, а твоего великаго Государя жалованья корму намъ, холопемъ твоимъ, ничего не учинено и ныне мы, холопи твои, по вся дни ходя къ нему магистру и учася у него, платьишкомъ ободрались и сапожишками обносились, а пить сіь нечего и помираемъ мы, холопи твои, голодною смертію. Милосердый государь, царь и великій князь Алексй Михайловичъ, всеа великня и малыя и блыя Росіи самодержецъ! пожалуй насъ, холопей своихъ: вели, осударь, намъ своего великаго государя жалованье въ препитанье поденной кормъ учинить, чтобъ намъ, холопемъ твоимъ, будучи у того камидйнаго дла, голодною смертію не умереть. Царь государь, смилуйся!’ Эта наивная жалоба лучше всего характеризуетъ положеніе первыхъ русскихъ оффиціальныхъ актеровъ, посл того, какъ гонимые и преслдуемые церковью и законами скоморошники и гудочники были, наконецъ, признаны и допущены къ ‘дйству’ въ палатахъ самого царя. Статья ‘Первое пятидесятилтіе театра’ излагаетъ судьбу его при Петр, когда театръ уже становится на ноги и расширяетъ свое вліяніе, хотя весь его матеріалъ еще не русскій. ‘Комедіальной храмин Петра Великаго,— говоритъ Тихонравовъ,— не доставало самыхъ жизненныхъ, основныхъ условій существованія, у нея не было того, что составляетъ душу театра — художественной драматической литературы. Она поднялась на Красной площади въ то время, когда преобразованная Россія еще не успла создать себ литературнаго языка. Почти два вка прошло съ того времени. Литературный русскій языкъ созданъ. Развитіе общественной жизни, независимости слова и совсти, широкій разливъ образованности, уваженіе своей народности, ‘русскаго поведенія’ — выростять крпкій силами родной литературы народный театръ, этотъ роскошный плодъ цивилизаціи, медленно созрвающій на народной нив’. Прошло двадцать пять лтъ съ тхъ поръ, какъ были произнёсены эти слова, но выраженная въ нихъ надежда еще не осуществилась, по крайней мр, въ такихъ размрахъ, какъ это было бы желательно. Въ стать ‘Трагикомедія ‘Владиміръ’ еофана Прокоповича’, относящейся тоже къ исторіи театра, авторъ разбираетъ вліяніе польской школы на русскую и длаетъ характеристику Прокоповича, какъ одного изъ сильнйшихъ борцовъ за новыя начала. ‘Героемъ своей школьной драмы еофанъ длаетъ великаго реформатора древней Россіи, весь интересъ пьесы сосредоточенъ на борьб новаго просвщенія съ старымъ невжествомъ. Въ школьной драм молодого монаха образы невжественныхъ жрецовъ, которыхъ нельзя сдлать пастухами даже ‘овчему стаду’, даютъ ясно видть черты современнаго Прокоповичу духовенства’. Театръ, такимъ образомъ, становится уже орудіемъ въ борьб общественныхъ направленій, орудіемъ, пока еще несовершеннымъ, но уже чувствительнымъ для противниковъ.
Послдніе дв статьи второго тома — ‘Московскіе вольнодумцы’ и ‘Квиринъ Кульманъ’ — посвящены первымъ раціоналистамъ на русской почв. Въ первой стать, къ сожалнію, не конченной, излагается исторія ‘вольнодумца’ Тверитинова, стремившагося найти основу вры въ ‘разум’ и возмущеннаго косностью и невжествомъ тхъ, кто ‘мнилъ себя учителями’. Эпизодъ съ Тверитиновымъ принадлежитъ къ самымъ интереснымъ и поучительнымъ въ исторіи русскаго просвщенія начала XVIII вка. ‘Перечитывая Тверитинова,— говоритъ авторъ,— знакомимся съ человкомъ, глубоко возмущеннымъ низкимъ нравственнымъ уровнемъ современнаго ему общества, его суевріемъ, религіознымъ формализмомъ и невжествомъ,— съ человкомъ, который желаетъ выхода къ лучшему, требуетъ новыхъ наставниковъ и особенно занятъ разъясненіемъ свойствъ и обязанностей истиннаго пастыря и наставника. Увлеченіе Тверитинова, т оригинальные, крайніе выводы, до которыхъ онъ иногда доходилъ, ‘новая догма’ его имли своимъ источникомъ ршительный протестъ его русской старин, особенно въ длахъ вры и церкви’. Тверитиновъ попалъ, къ счастью для него, между двумя боровшимися въ то время сторонами — Стефаномъ Яворскимъ, отстаивавшимъ прерогативы церкви, и Петромъ, и потому уцллъ, претерпвъ немалыя мытарства по тюрьмамъ и застнкамъ.
Печальне оказалась судьба Кульмана, бднаго фанатическаго анабаптисга и мистика, явившагося въ Россію миссіонеромъ своей вры. Вмст съ однимъ изъ ближайшихъ учениковъ, Нордерманомъ, онъ былъ сожженъ въ Москв. Въ письм матери Кульмана сохранились о послднихъ минутахъ этихъ страдальцевъ и борцовъ за свободу совсти слдующія подробности: ‘3-го октября ‘(1691 г.) вечеромъ имъ (Кульману и Нордерману) сказали, чтобъ они приготовились: завтра утромъ они будутъ освобождены. Но на слдующій день въ одиннадцать часовъ утра ихъ, какъ ложныхъ пророковъ, привели изъ заключенія на обширную городскую площадь, гд уже приготовленъ былъ изъ смоляныхъ бочекъ и соломы небольшой домикъ. И когда этихъ невинныхъ людей повели на смерть, и не было около нихъ никого, кто подалъ бы имъ утшеніе, и не хотли дать имъ отсрочки, они оба остановились и стали молиться, обративши глаза къ небу. Когда же подошли они къ домику и уже не видли себ спасенія, тогда сынъ мой поднялъ руки и воскликнулъ громкимъ голосомъ: ‘Ты справедливъ, Великій Боже! и праведны суды твои — Ты вдаешь, что мы умираемъ нын безъ вины’. И оба утшенные, вошли въ домикъ и тотчасъ же преданы были огню, но больше не слышно было никакого голоса’.
Таково содержаніе второго тома. Изъ этого бглаго просмотра уже можно видть, насколько глубоко-интересны вошедшіе въ него очерки, а также, какимъ высоко-гуманнымъ и истинно-просвщеннымъ духомъ ветъ отъ ихъ содержанія и направленія. Въ высшей степени освжающее впечатлніе производитъ это стремленіе автора къ свобод и истин, вытекающее изъ глубокой эрудиціи его и проникновеннаго пониманія описываемой имъ эпохи.