Горе-злосчастье, Крылов Виктор Александрович, Год: 1888 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 71 минут(ы)

ДРАМАТИЧЕСКІЯ СОЧИНЕНІЯ

Виктора Крылова.
(Александрова).

ТОМЪ ЧЕТВЕРТЫЙ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія Г. Шредера, Гороховая, 49.
1888.

ОТЪ АВТОРА

Меня всегда преслдовала мысль о драматичности человческаго равнодушія. Что такое равнодушіе?— это не порокъ, не зло, въ банальномъ смысл этихъ словъ, равнодушіе никого не позоритъ, за равнодушіе общество не караетъ, быть неравнодушнымъ къ ближнему не есть еще строго установленная моралью человка обязанность, долгъ, какъ т принципы нравственности, которые легли въ основу десяти заповдей. Равнодушіе въ общежитіи завоевало себ до нкоторой степени право существованія. Ничто меня не обязываетъ быть внимательнымъ къ судьбамъ ближняго, если эта судьба меня не касается, больше того, найдутся люди, которые за это осудятъ, не даромъ-же выработалось походя повторяемое выраженіе: не соваться не въ свое дло.

А въ сущности что можетъ быть ужасне, зле равнодушія? гд почва самому жестокому злодянью, горю, розни, слабости человческой, какъ не въ равнодушіи другъ къ другу. Бднякъ ищетъ работы, — онъ обращается къ вамъ, къ другому, третьему, разв вы обязаны принять въ немъ участіе?— нисколько. У васъ своихъ заботъ много, у васъ своя семья, надъ вами тяготетъ, васъ связываетъ, иногда даже вопреки всякой вашей симпатіи, право крови, право родства. Чужой бднякъ побьется, побьется, и пуститъ себ пулю въ лобъ. Разв вы въ этомъ виноваты?— а все-таки въ это убійство вы свою лепту положили. Рядомъ съ вами злодй губитъ невинную жертву: вы видите это ясно, вы возмущаетесь, и много много что съ негодованіемъ отходите отъ позорнаго зрлища. Кто скажетъ вамъ, что вы не смли этого сдлать? что вы поступили порочно?— вы даже въ достоинство себ поставите свое брезгливое фарисейство, слава богу, что хоть глаза закрылъ. А злодй загубилъ свою жертву въ конецъ. Разв вы не сообщникъ?— Горячій юноша возстаетъ противъ очевиднаго зла и встрчаетъ гадкую насмшку жалкаго завистника, которому, судя по себ, въ каждомъ хорошемъ порыв чуется желаніе выдвинуться, а не искреннее стремленіе ко благу. Вы все это сознаете, вы сочувствуете юнош, но васъ смшитъ насмшка, — вы улыбаетесь. И юноша, видя улыбку тамъ, гд ждетъ слова ободренія, падаетъ духомъ, теряетъ энергію, гаситъ огонь творчества и дарованья. Разв не вы тому причина?— Тысячами гибнутъ люди, тысячами мечутся среди мученій и пытокъ, физическихъ и нравственныхъ,— неужели эти толпы страдальцевъ являются жертвами такой-же толпы злодевъ? неужели такъ много злодевъ на свт? неужели такъ много людей, которымъ злодяніе можетъ быть радостью? Нтъ. Равнодушіе человческое, этотъ родной братъ эгоизму — вотъ тотъ гигантъ злодй, который, какъ легендарный силачъ, однимъ взмахомъ уничтожаетъ тысячи благихъ начинаній, талантовъ, милліонъ жизней человческихъ и оттого-то Дантъ у самаго входа въ свой адъ помщаетъ людей равнодушныхъ, беззаботныхъ къ добру и злу ближняго.

Хорошо, скажутъ мн, но какой-же выводъ изъ этого? нельзя-же въ самомъ дл всякому думать только о томъ: не нуженъ-ли онъ кому нибудь на послугу. Жизнь общественная такъ сложна, такъ разнообразна, по единичнымъ, выхваченнымъ изъ нея фактамъ, нельзя себ составить законы своихъ дйствій. Но это и не нужно. Дло не въ фактахъ, а въ принципахъ, задача не въ томъ, чтобы предписать себ программу поступковъ и неуклонно по ней слдовать, задача въ выроботк воззрній, которыя-бы направляли наши дйствія, куда-бы обстоятельства и жизненныя столкновенія насъ не бросили. Такимъ образомъ, если разъ сознаешь, что равнодушіе такой-же порокъ и преступленіе, какъ кража, если будешь проводить въ жизнь это убжденіе, — взаимныя отношенія между людьми сдлаются несомннно и мягче и плодотворне. И это не только въ дл взаимной помощи, но въ цлой масс повседневныхъ столкновеній, въ этомъ деликатномъ вниманіи къ чужому горю и радости, къ чужому труду и надеждамъ, которое ярко характеризуетъ порядочность человка, безъ котораго самый добродушный эгоистъ можетъ сдлать грубйшее злодяніе.

Таковъ выводъ изъ драмы ‘Горе-злосчастье’, хотя я его длаю теперь, смотря на пьесу объективно, чужимъ человкомъ, и хотя не думалъ о такой задач лтъ десять назадъ, когда пьеса зарождалась. Вотъ вамъ передъ глазами медленное убійство мелкаго, но хорошаго человка. За что? кмъ? почему? Никому изъ своихъ мучителей зла онъ не сдлалъ напротивъ, передъ каждымъ старался быть угодливымъ и покорнымъ. Или попалъ онъ подъ гнетъ такимъ людямъ, у которыхъ злодянье въ крови, которымъ оно душевная потребность?— нисколько. Въ сущности разберите этихъ злодевъ, они очень добродушные и недурные люди. Помщикъ позаботился о чужой ему двушк, поставилъ ее на ноги, выдалъ замужъ, устроилъ, начальникъ казенной палаты позаботился о трудящемся чиновник, не будь глупой ссоры на свадьб, они бы оба не злодями были, а благодтелями. Помирившись первымъ дломъ бгутъ они на помощь погибающему, забывая его сцену оскорбленія. Даже эта свора мелкихъ чиновниковъ, которые щиплютъ героя и подготовляютъ трагическій моментъ его негодованія, они злобы противъ него не чувствуютъ, — немножко зависти, можетъ быть, но не злобы. Самый сухой изъ нихъ, экзекуторъ, въ послднемъ дйствіи, обижается, что не даютъ ему показать участіе къ судьб несчастнаго, хотя онъ самъ въ числ другихъ причина этого несчастья. Чиновница, пускающая (въ 3 дйствіи) сплетню, которая служитъ ближайшимъ поводомъ ко всему разгрому драмы, длаетъ это почти изъ любви къ герою драмы, чиновница эта воспитала его, она привыкла направлять его шаги, ей больно, что онъ ушелъ изъ ея рукъ, она убждена, что это къ добру не поведетъ. Почему-же такое жестокое цреслдованіе, такая травля на убой добродушными людьми безвиннаго человка, къ которому они даже не особенно злобно относятся? Почему-же иначе, какъ не по равнодушію и невниманію къ чужой жизни, къ чужимъ нравственнымъ интересамъ и воспріимчивости? каждый въ минуту злодянья думаетъ только о своемъ настроеніи: начальникъ раздраженъ мелкими непріятностями, чиновница обижена въ мелочномъ самолюбіи, товарищи вторятъ начальнику, чтобъ подслужиться, и вс вмст, изъ-за своихъ мелкихъ побужденій, не видятъ какое страшное, крупное горе готовятъ другому. Равнодушіе и невниманіе къ чужому лишаетъ ихъ способности взвшивать: что ничтожно, что важно,— и свое ничтожное для нихъ сильне чужаго важнаго. Каждый думаетъ: что-же такого особеннаго мы сдлали? начальникъ нсколько разочаровался въ своемъ чиновник и повернулъ ему спину, разв это не его право?— ну да, можетъ быть, тутъ были и постороннія причины, но начальникъ всегда иметъ возможность ихъ оправдать въ своихъ глазахъ. Еще Богъ всть, скажетъ онъ себ, можетъ быть благосклонность. къ чиновнику, изъ дружбы къ его покровителю, была боле несправедлива, чмъ сухость изъ-за вражды. Правда, они вс пошпыняли бднягу на счетъ покровительственныхъ отношеній помщика къ его супруг, но, вдь это шутка, другой бы отшучиваться сталъ, вольно-же ему было подниматься на дыбы. А между тмъ, самое благодяніе начальника сдлало его послдующія распоряженія еще больне. Поднять человка для того, чтобы потомъ его незаслуженно сбросить внизъ, конечно хуже, чмъ вовсе не поднимать. И вс эти поступки и вс эти жестокія шутки совершаются совсмъ не по злоб, а такъ, потому что никто не думаетъ какія послдствія могутъ они вызвать, по одному равнодушію къ чужой жизни, которое однако здсь является величайшимъ злодйствомъ. Такимъ то образомъ, даже лучшіе люди, хорошіе и добрые люди длаются убійцами и мучителями, сами того не желая, и еслибъ они только строго усвоили себ принципъ, хоть нсколько думать о томъ положеніи, въ которомъ находится тотъ, къ кому такъ или иначе относятся, много-бы горя исчезло на земл.

Викторъ Крыловъ

ГОРЕ-ЗЛОСЧАСТЬЕ.

ДРАМА ВЪ ПЯТИ ДЙСТВІЯХЪ.

ДЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА.

Силантьевъ, Петръ Филиппычъ,— богатый помщикъ, сильное и вліятельное лицо въ губерніи.

Короваевъ, Валерій Николаичъ,— его пріятель и однокашникъ, управляющій губернской казенной палатой.

Служащіе въ губернской казенной палат

Пустошкинъ,— начальникъ отдленія.

Кашкинъ,— экзекуторъ.

Сртенскій, — столоначальникъ.

Горошкинъ, Прохоръ Лукичъ, — 65-лтъ.

Петровъ.

Сельдереевъ.

Иванъ Алексичъ Рожновъ.

Первый чиновникъ.

Второй чиновникъ.

Рожнова, Ольга Павловна, — жена Ивана Алексича.

Егоровна,— ея мать, нянька у Силантьева.

Марьюшка,— двочка лтъ 16-ти, сестра Рожнова.

Чурягина, Анна Васильевна,— вдова-чиновница.

Пересыпкинъ,— купецъ.

Шаферъ,— изъ чиновниковъ.

Первая двица.

Вторая двица.

Третья двица.

Офиціантъ.

Сторожъ,— казенной палаты.

Курьеръ.

Гости обоего пола, офиціанты.

Дйствіе происходитъ въ губернскомъ город.

ПЕРВОЕ ДЙСТВІЕ.

Гостинная въ квартир, отдаваемой въ наймы для торжественныхъ случаевъ. Аляповато-трактирная обстановка. Освщеніе съ претензіей,— канделябры. Двери въ сосднія комнаты растворены. Снуютъ офиціанты. Входитъ Горошкинъ, навстрчу ему офиціантъ съ бутылкой, подносомъ и бокаломъ.

Горошкинъ.

Погоди, постой, слушай…

Офиціантъ.

Что вы?

Горошкинъ.

Отчего у васъ люстра не зажжена?— что это за распорядки?

Офиціантъ.

Мн какое дло! хозяинъ не веллъ зажигать,— и не зажгли.

Горошкинъ.

Зачмъ же она у васъ виситъ, мотается, коли се не зажигать?

Офиціантъ.

Обойдутся и такъ, не важное дло: не купеческая свадьба, — чиновника жените.

Горошкинъ.

Въ силу какихъ же это правъ ты смешь грубіянить?

Офиціантъ.

Что-жь я такого сказалъ?

Горошкинъ.

Не важное дло — чиновникъ!.. Дозволено теб такъ противъ правительства говорить? противъ властей предержащихъ?— или ты захотлъ возмездіе получить?

Офиціантъ.

Что вы привязались?— есть у меня время съ вами… какое тамъ правительство?..

Горошкинъ.

Погоди. Коли ты дуракъ и дурацкія рчи говоришь, такъ ты слушай науку. Если чиновникъ* присягу принимаетъ передъ царемъ, значитъ — онъ* Богу отвтственъ…

Офиціантъ.

И пущай его отвчаетъ.

Горошкинъ.

Шш!!.. слушай науку!.. Въ томъ онъ и отвтственъ Богу, чиновникъ, что онъ правитъ дла государственныя. Министръ — великій человкъ, а кто-жъ онъ, какъ не чиновникъ?.. И губернаторъ, и фельдмаршалъ — вс чиновники, вс ту же статью ведутъ, что и канцелярскій столоначальникъ, только, какъ звзды въ неб, — оная большая, оная малая, и какъ твердь небесная звздами держится, такъ отечество чиновниками.

Въ глубин появилось нсколько гостей.

Офиціантъ.

Отстаньте, — вонъ гости уже изъ церкви назжать стали…

Горошкинъ.

Какъ же ты говоришь: чиновникъ — не важное дло?

Офиціантъ.

Денегъ у него мало, — заплатить нечмъ.

Горошкинъ.

Такъ ты уважай его за это.

Чурягина вошла.

Офиціантъ.

Эхъ, привязались!— изъ-за люстры… Мн что?— не мое дло: хозяинъ не зажегъ, — вотъ и все… а но мн — хоть весь домъ сожгите, такъ мн все равно.

Уходитъ.

Горошкинъ.

Лакей, больше ничего!— Лакей… (Увидавъ Чурягину.) Ахъ, Анна Васильевна!.. Покончили обрядъ внчанія?

Чурягина — садясь.

Кончаютъ. Сейчасъ вс сюда прідутъ.

Горошкинъ.

Смотрю я кругомъ, Анна Васильевна: куда мы идемъ? и что это будетъ на свт?— непостижимо!.. Никакого почтенія, никакого уваженія… Служишь ты государю и отечеству, и каждый лакей теб говоритъ: ‘чиновникъ!’ — словно обругать тебя хочетъ…

Чурягина.

Того ли еще дождетесь, — погодите…

Горошкинъ.

Будь ты мужикъ, сиволдай начесанный, награбилъ ты, наворовалъ,— теб почетъ, а долгъ передъ своимъ отечествомъ,— это въ ничто.

Чурягина.

Сами, батюшка, виноваты,— не на кого пенять. Сами чиновники себ цны не ставятъ, такъ имъ и по-дломъ.

Горошкинъ.

Какъ это съ?

Чурягина.

Что-жь теперь, позвольте спросить, эта свадьба,_—мы пировать собрались?.. одна только единственная продажа и фальшь.

Горошкинъ.

Почему же-съ?

Чурягина.

Я Ивану Алексичу, еще мальчишкой онъ былъ, вихры трепала. При мн онъ росъ, мой мужъ-покойникъ его и на службу опредлялъ, а родители его померли, такъ я его къ себ въ нахлбники взяла. Сколько лтъ жилъ у меня. Дуру его сестру, Марьюшку, грамот учила и въ школу гоняла…

Горошкинъ.

Это намъ все извстно.

Чурягина.

Вы думаете, Прохоръ Лукичъ, мало это: коли иной разъ сахару не хватаетъ, одолжишь кусковъ пять, или чаю заваришь, или тамъ огурчиковъ, селедку купишь,— вдь всмъ длишься… Сосчитайте, за пять то лтъ, что это выйдетъ! Даже вареньемъ его не обходила… А я что же?— вдова-чиновница, пенсіей живу… и добродтель какую кому сдлаешь, не всегда благодарность получишь….Такъ съ одной-то пенсіи, за пять лтъ,— подсчитайте…

Горошкинъ.

Какъ его подсчитать!

Чурягина.

Лучше родныхъ я ему была, даромъ, что онъ съ сестрой — сироты., и вдругъ, что же?— слышу, мой Иванъ Алексичъ женится… Деликатно онъ со мной поступилъ, какъ вы понимаете?

Горошкинъ.

Что-жь вдь, коли это ему отъ Господа — судьба.

Чурягина.

Нтъ, такъ не скажите. И вся судьба его въ томъ, что онъ на деньги польстился, да на связи… единственно!.. Да вы разсудите: на комъ онъ женится?— на крестьянк женится… Какъ же?— ея мать крестьянскаго сословія, и по-сейчасъ у помщика Силантьева въ нянюшкахъ, за дтьми ходитъ… А Силантьевъ — господинъ богатый, ну, прислугой доволенъ,— на свой счетъ двчонку училъ у насъ тутъ въ пансіон, какъ ихній благодтель, онъ же ее и пристроилъ за Ивана Алексича… Силантьевъ.

Горошкинъ.

Значитъ, все-жь-таки судьба.

Чурягина.

Вдь вотъ какъ это случилось-то, мн потомъ все обстоятельно разсказано. Пристала къ Силантьеву нянька, — найди, молъ, ея дочери жениха! А Силантьевъ — пріятель нашему начальнику, попросилъ его рекомендовать изъ чиновниковъ, кто на хорошемъ счету. Вотъ и дали Ивану Алексичу отпускъ на дв недли, послали къ Силантьеву въ деревню,— будто что для какой-то переписки… а тамъ эта двчонка: закрутили, закрутили молодчика…

Горошкинъ.

При ея красот, да при его юности, обсахариться недолго.

Чурягина.

Вернулся онъ,— я — какъ чужая, мн ни словечка: все со своей дурой, Марьюшкой, шептался… Та затряслась, радоваться стала, послдній умишко растеряла… а тутъ ужь и женихъ, а вотъ теперь и обвнчали…

Горошкинъ.

Опять-таки — судьба.

Чурягина.

Заладилъ: судьба, судьба!.. По-теб, коли кто и пьянъ напьется, такъ и то все судьба…Говори, — не судьба, а корысть у него: Силантьевъ ей въ приданое три тысячи подарилъ, они на эти деньги домъ купили, да еще тряпья всякаго… начальникъ ему за эту свадьбу протекцію общалъ…

Горошкинъ.

И слава Богу.

Гости прибываютъ, между прочими, Пересыпкинъ въ мундир.

Чурягина.

Когда еще будетъ слава Богу-то: надо пожить, да и пожить, тогда и скажемъ… а покамстъ — корысть, такъ ужь корысть и есть.

Горошкинъ.

Это въ васъ обида.

Чурягина.

Неужто-жь не обижаться?.. онъ меня за мать почитать долженъ. Думала, хоть благословлять попроситъ, икону вымнила,— да нтъ, старыхъ друзей-благодтелей въ лоханку, новые завелись теперьче… Вонъ лабазникъ ходитъ, птухомъ одлся: этой ейный родственникъ… И нечего вамъ чваниться,— сами кумиру златому поклоняетесь, лакей обругалъ, не прогнвайся.

Пересыпкинъ — подойдя къ ней.

Дозволяете спросить?

Чурягина.

Спрашивайте.

Пересыпкинъ.

Какъ же это тамъ музыка въ прихожей постановлена? нешто здсь танцовать будутъ, а не въ зал?

Чурягина.

А ты тоже танцовать собрался?

Пересыпкинъ.

Куда намъ танцовать,— мы не умемъ.

Чурягина.

Такъ на что теб знать?

Пересыпкинъ.

Точно-съ, что барышей оттого никакихъ нтъ… такъ-съ, для разговору.

Шаферъ — въ дверяхъ.

Какъ только у дверей появятся, сейчасъ и играйте маршъ.

Входятъ Сельдереевъ, Петровъ и еще два чиновника.

Первый чиновникъ.

Андрей Спиридонычъ! гд закуска приготовлена?

Шаферъ.

Оставьте! мн некогда!

Горошкинъ.

А, щелкоперы!.. налетла саранча!— первымъ дломъ объ водк освдомляются.

Первый чиновникъ.

Кому что, ддушка: ты вотъ къ дамамъ сортируешься, а мы — къ водк.

Сртенскій — который только-что вошелъ, подходя къ групп.

А что, господа, не слыхали,— въ карты будутъ играть?

Сельдереевъ.

Какъ-же-съ, тамъ ужь и столы разставлены, только попоздне, когда господинъ начальникъ удутъ.

Петровъ.

Я, господа, просто очнуться не могу: кто бы думалъ? Ванька Рожновъ!.. что онъ?— жимолость канцелярская, мальчишка, ни роду, ни племени, ни даже физіономіи представительной… вдругъ, такая партія, розанъ этакій достается пышный!..

Второй чиновникъ.

Я давно видлъ, что онъ жениться собирается.

Сртенскій.

Вы видли?!.. откуда же вы это видли?

Второй чиновникъ.

Видлъ!.. Помните, въ прошломъ году бухгалтеръ умеръ?

Сртенскій.

Ну?

Второй чиновникъ.

Еще съ аукціона его вещи продавали… Иванъ Алексичъ шляпу купилъ, почти-что совсмъ новенькую, цилиндръ… Ну, я еще тогда запримтилъ: на что ему шелковая шляпа? къ чему франтить? не иначе какъ жениться хочетъ.

Сртенскій.

Вотъ пустяки, ему тогда и во сн не снилось этакое счастье.

Первый чиновникъ.

Все съ-разу: жена красавица, и приданое, и протекція у начальства…

Сельдереевъ.

Онъ теперь по всей форм въ дураки произведемъ, потому — однимъ дуракамъ такое счастье.

Петровъ.

Только ужь, будь я теперь его начальникомъ,— вотъ хоть бы на мст вашего генерала,— что бы я съ нимъ сдлалъ! Боже мой, что бы я съ нимъ сдлалъ!..

Другіе чиновники.

Ну, что? ну, что?

Петровъ.

Потшился бы.

Первый чиновникъ.

Да говорите.

Петровъ.

Сейчасъ бы я его со свадьбы призвалъ къ себ.— и засадилъ бы за работу… да такъ-то бы его до утра и проморилъ.

Сельдереевъ.

Всю ночь?

Петровъ.

Всю напролетъ.

Первый чиновникъ.

А молодая жена жди да пожди?— ахъ, вы, шельмецъ!

Сельдереевъ.

Онъ еще не то,— онъ и въ церкви на невсту ротъ разинулъ, все земные поклоны клалъ, башмачки разсматривалъ.

Первый чиновникъ.

Шельмецъ! ужь не сдобровать вамъ когда-нибудь…

Петровъ.

Что вы, господа!— ахъ, право… Тутъ ужь гд намъ? когда такое покровительство: и начальство, и Силантьевъ, помщикъ богатйшій… Нтъ, Ванька-то каковъ? Ванюшка-то нашъ?.. ай-да Иванъ Алексичъ…

Гости прибываютъ.

Горошкинъ.

Охъ, вы, зубоскалы!— полно зубоскалить то, не въ трактир собрались.

Сельдереевъ.

Заворчалъ ддъ, немазаная телга…

Петровъ.

При немъ, господа, объ Рожновыхъ ни-ни: ддушка влюбленъ въ сестрицу молодого.

Первый чиновникъ.

Въ двчонку-то? въ Марьюшку? ха, ха, ха!..

Общій смхъ.

Горошкинъ.

Какая ты, сударь мой, барабошка пустая!— больше ничего… прямая барабошка, истинная — что говорить.

Общій хохотъ. Горошкинъ отходитъвъ глубин появляются двицы.

Петровъ.

Господа! барышни, барышни!..

Чиновники перешептываются между собой.

Пересыпкинъ,— который долго мялся подл Чурягиной,

Можно говорить?

Чурягина.

Говорите.

Пересыпкинъ.

Долго очень не дутъ.

Чурягина.

Фу, Господи!— я думала, и впрямь что нужное Ну, бги за ними въ церковь, коли теб невтерпёжъ дожидаться.

Отходитъ отъ него.

Пересыпкинъ.

Зачмъ-же-съ бжать?.. а все-жь таки…

Три двицы выходятъ на авансцену.

Первая двица.

Нтъ-съ, извините,— еслибъ она кольцо уронила во время внчанья, такъ это дйствительно примта дурная — къ несчастью, а сморкаться при внчань можно.

Вторая двица.

Сколькія невсты подъ внцомъ плачутъ,— какъ же не сморкаться? это ничего.

Третья двица.

Но ужь женихъ, я вамъ скажу,— нтъ, никогда бы я за этакого не пошла.

Вторая двица.

Говорятъ, добрый и трудящій.

Третья двица.

Ужь не знаю… сморчокъ какой-то!.. изъ чиновниковъ есть гораздо привлекательне.

Петровъ — товарищамъ.

Въ нашъ огородъ.

Первый чиновникъ.

Держи карманъ.

Первая двица.

Вы какой танецъ предпочитаете?

Третья двица.

Вдь это съ кмъ танцовать: съ офицеромъ, такъ легкіе танцы,— польку, вальсъ…

Первая двица.

Я до страсти вальсомъ увлекаюсь!

Третья двица.

А со статскимъ гораздо интересне кадриль, потому-что разговаривать можно.

Петровъ.

Приглашаютъ.

Сельдереевъ.

Ну-ко, суньтесь.

Петровъ.

А то нтъ? на васъ, что-ли, погляжу? на это запрещенія не положено

Сельдереевъ.

Суньтесь, суньтесь!..

Петровъ.

Да сейчасъ.

Идетъ къ двицамъ, раскланивается и разговариваетъ.

Сельдереевъ — ему вслдъ.

Семенъ Андреичъ! Семенъ… ахъ! ахъ!.. ахъ, глядите, глядите, Петровъ-то… вотъ бестія?..

Пересыпкинъ — который снова подошелъ къ Чурягиной.

Спросить разршаете?

Чурягина.

Что еще?

Пересыпкинъ.

Правда, сказывали, будто ихъ главный начальникъ, управляющій казенной палатой, сами на свадьбу пожалаютъ?

Чурягина.

Общалъ пріхать.

Пересыпкинъ.

А у нихъ есть звзда?

Чурягина.

Есть.

Пересыпкинъ.

И лента есть?

Чурягина.

Коли звзда, такъ и лента, разумется.

Пересыпкинъ.

Что-жъ, они въ лент прідутъ?

Чурягина.

Для васъ, что-ли, наряжаться?.. Экъ вамъ не Надостъ разговаривать!.. (Отходя, чиновникамъ.) Возьмите его, ради Христа, что онъ все ко мн вяжется?

Шаферъ — вылетаетъ изъ боковой двери.

Кажется, пріхали!

Убгаетъ въ среднюю дверь. За сценой музыка: торжественный маршъ. Многіе группируются у двери.

Первая двица.

Что-жь они нейдутъ?

Петровъ.

Должно-быть, поздравлять стали.

Сельдереевъ — товарищамъ.

Смотрите, смотрите, такъ и увивается… вотъ бдокуръ!

Чурягина.

Скажите, какіе парады сочиняютъ, — фу!..

Шаферъ.

Разступитесь, господа: молодые!

Музыка громче. Гости разступаются, влетаетъ офиціантъ, у него въ одной рук крошечный подносъ аплике, на немъ бокалъ, въ другой — бутылка шампанскаго. За нимъ молодые, Рожновъ и Рожнова, подъ-ручку, за ними Марьюшка и Егоровна, потомъ еще гости. Музыка смолкаетъ. Офиціантъ наливаетъ вино въ бокалъ и подаетъ поочередно то тому, то друг му гостю, постоянно повторяя: ‘За здоровье Ивана Алексича и Ольги Павловны?’ Гость пьетъ и поздравляетъ, молодые кланяются, за ними слдуя, постоянно кланяется и Марьюшка. Гости поздравляютъ и Егоровну, на Марьюшку никто не обращаетъ вниманія. Когда очередь доходитъ до Петрова, онъ говоритъ молодой: ‘Вашей красот сіять и радовать!’ — посл чего мимическая сцена, первая двица недовольна, онъ ее уговариваетъ. Чурягина, выпивая, говоритъ: ‘Ну. что-жь, — будьте счастливы, коли ужь такъ, длать нечего!..’ выпиваетъ, потомъ цлуетъ Егоровну и съ ней разговариваетъ Офиціантъ подходитъ къ Пересыпкину.

Офиціантъ — подавая бокалъ.

За здоровье Иванъ Алексича и Ольги Павловны!

Пересыпкинъ — взявъ бокалъ.

Честь имю проздравить, и чтобы много лтъ въ благоденствіи и…

Офиціантъ.

Извольте кушать, не задерживайте.

Пересыпкинъ.

Ни чего-съ.

Выпиваетъ Офиціантъ боротъ бокалъ и быстро отходитъ къ другимъ гостямъ, съ этой церемоніей процессія уходитъ въ другую комнату.

Петровъ — который уже помирился съ двицами.

Эта коза чего сзади прыгаетъ?

Вторая двица.

Какъ вы такъ выражаетесь?— это сестра молодаго.

Петровъ.

Ахъ, дура, дура!— она думаетъ, что и ей надо со всми раскланиваться.

Первая двица.

Вотъ вамъ дама, а насъ оставьте.

Петровъ.

Нтъ, ужь позвольте…

Продолжаетъ разговаривать.

Первый чиновникъ.

Что-жь, господа, пойдемте закусывать!..

Второй чиновникъ.

Погоди,— что ты…

Чурягина — усаживаясь съ Егоровной.

Какъ вамъ не радость! пристроили дочку, вамъ слава Богу… за благороднаго, за чиновника.

Егоровна.

Что ужь тамъ благородство, — былъ бы человкъ.

Чурягина.

Да-съ, это перве всего.. Ну, что-же!— Иванъ Алексичъ со мной былъ невжа и злодй, а вообще онъ хорошій человкъ.

Егоровна.

Что-жъ онъ вамъ такое сдлалъ?

Чурягина.

Ну ужъ тамъ, — я прощу… Человкъ онъ смирный, всегда скажу, сестра у него, Марьюшка,— дура, а онъ — работящій и толковый.

Егоровна.

Не пьющій…

Чурягина.

Не пьетъ, никогда, этого за нимъ не водится. Вотъ яблоки очень любитъ, такъ точно, — до яблоковъ очень охочъ.

Егоровна.

Яблоки — ничего…

Вбгаетъ канцелярскій сторожъ.

Сторожъ.

Гд молодые?— генералъ пріхалъ!..

Убгаетъ въ другую дверь. Общее оживленіе, слышны возгласы: ‘генералъ пріхалъ!’ Все встало. Черезъ минуту молодые выбгаютъ, забывъ всякій этикетъ, за ними Марьюшка. Въ дверяхъ разступаются: входитъ Короваевъ, за нимъ экзекуторъ Кашкинъ. Офиціантъ съ бутылкой подъ мышкой наскоро вытираетъ бокалъ.

Короваевъ.

Здравствуйте, здравствуйте, здравствуйте… Не толпитесь, господа.

Кашкинъ.

Подальше, господа, подальше, — вы совсмъ стснили его превосходительство…

Офиціантъ — подавая бокалъ

За здоровье Ивана Алексича и Ольги Павловны!

Короваевъ.

Ну, давайте, давайте, выпьемъ за здоровье Ивана Алексича. (Пьетъ, потомъ, замтивъ Егоровну.) — А! Егоровна, поздравляю…

Егоровна кланяется. Короваевъ протягиваетъ руку, чтобъ отдать недопитый бокалъ. Кашкинъ беретъ у него бокалъ.

Кашкинъ.

И мн, Иванъ Алексичъ, позвольте поздравить…

Короваевъ.

Замчаете вы: вино какое-то непріятное, горечью отзываетъ?

Кашкинъ.

Совсмъ горькое-съ, ваше превосходительство, какъ горчица.

Рожновъ — растерявшись, офиціанту.

Ты что же это подаешь? какое вино?

Офиціантъ — улыбаясь, тихо.

До насъ не касается, порядки забываете: поцловаться должны.

Рожновъ.

Ахъ, я ду… Олинька… начальству угодно…

Жадно цлуетъ ее.

Короваевъ.

Однако, онъ смирёнъ, смирёнъ, а цловаться уметъ.

Кашкинъ.

Въ тихомъ омут, ваше превосходительство…

Въ это время Марьюшка поцловала въ плечо Рожнова.

Короваевъ.

Это кто?

Рожновъ.

Сестра моя, ваше превосходительство.

Короваевъ.

Ахъ, да, помню,— васъ только двое, вы вдь сироты? другой родни нтъ?

Марьюшка.

Нтъ-съ.

Короваевъ.

Ну, вотъ теперь будете трое, да еще Егоровну прихватите, такъ и вс четверо… Ну, рады, что-ль?

Марьюшка.

Очень-съ! очень-съ!..

Рожновъ.

Я, ваше превосходительство, не смю, какъ и благодарить… Я всей жизнью моей теперьче вамъ обязанный… и невстой моей, и счастье этакое…

Марьюшка цлуетъ Ольгу.

Ольга.

Марьюшка, довольно.

Короваевъ — садясь.

Подарка я вамъ на свадьбу не привезъ… а вотъ какой я вамъ привезъ свадебный подарокъ: я васъ назначаю помощникомъ столоначальника въ недоимочный столъ моей канцеляріи.

Голоса.

Ого!.. поди-жь ты!.. т-сс!!.

Рожновъ — бормочетъ.

Ваш… превосх… ваш… пр…

Короваевъ.

Я знаю: вы молоды, вы всего три года, какъ на служб, и воспитанье получили мизерное, въ уздномъ училищ, но для меня тутъ большого грха нтъ…

Сртенскій.

Бывали у насъ, ваше превосходительство, и ученые, да службу не лучше насъ понимали.

Короваевъ.

Кто говоритъ,— всякое ученье полезно и весьма, но, имя въ виду наше спеціальное дло, чиновное…

Сртенскій.

Именно, ваше превосходительство,— службу…

Кашкинъ.

Тсс!..

Короваевъ.

Пускай меня зовутъ консерваторомъ и отсталымъ, — я нахожу, что чиновникъ прежде всего долженъ быть чиновникомъ, это такой-же спеціалистъ, какъ всякій другой: какъ медикъ, какъ инженеръ. Если ты машинистъ на желзной дорог, я съ тебя требую, чтобъ ты умлъ вести локомотивъ… Знаешь ты при этомъ, кто былъ Людовикъ XIV,— хорошо,— не знаешь, не бда. Такъ и у насъ: главное — опытъ и знаніе спеціальное,— знаніе нашего дла, а не ботаника тамъ какая-нибудь или антропологія… такъ-ли я говорю, господа?

Голоса.

Точно такъ, ваше превосходительство!..

Короваевъ.

Гд-же можно это пріобрсти?.. исключительно, у насъ же, на служб, только-бы человкъ обладалъ способностью и усидчивостью, усидчивостью и способностью… Вильямь Шекспиръ былъ великій писатель, а я его къ себ въ столоначальники не возьму, Моцартъ — замчательный музыкантъ, а въ бухгалтеры къ намъ не годится… Вотъ, напримръ, Горошкинъ…

Горошкинъ — выступая.

Что прикажете, ваше превосходительство?

Короваевъ.

Знаете-ли вы, что написалъ знаменитый ученый, философъ Спиноза?

Чурягина.

Какъ онъ назвалъ?

Горошкинъ.

Кто такой-съ?

Короваевъ.

Я говорю: что Спиноза написалъ? еврейскій философъ Спиноза…

Горошкинъ.

Жидъ, ваше превосходительство, что-жь онъ путнаго можетъ написать? мошенничество какое-нибудь.

Короваевъ.

Нну, оставимъ… а можете-ли вы мн тотчасъ-же сдлать справку о сбавк оброчной подати съ крестьянъ извстнаго узда, волости и селенья за прошлый годъ?

Горошкинъ.

Отчего-жь не сдлать, ваше превосходительство? У насъ эти дла хранятся въ шкафу, что въ канцеляріи, на второй полк, гд еще этакая трещинка… тутъ потоньше-то дло — это третьяго года, а потолще — прошлогоднее..

Короваевъ.

Благодарю. Теперь я всхъ спрашиваю: что для насъ на служб важнй? Я либерала спрашиваю: что важнй?— чтобъ почтенный Горошкинъ зналъ про Спинозу, или про трещинку на второй полк канцелярскаго шкафа?

Чурягина.

Вотъ мой покойный мужъ, ваше превосходительство, говаривалъ тоже..

Кашкинъ — вполголоса Чурягиной.

Позвольте, будьте вжливы…

Короваевъ.

Есть еще другая черта, господа, которую мы въ чиновник цнимъ,— это почтительность къ начальству и, скажу не обинуясь, даже нкоторое подобострастіе… Конечно, литература подсмивается надъ этимъ, но, господа, разв это не верхоглядство?.. мы желаемъ подобострастія не для себя, а для дла. Административная механика — та-же армія, начальникъ отдльной части — тотъ-же полководецъ. Безъ субординаціи нтъ единства, безъ единства нтъ правильности дйствія. Я, напримръ, составляю средоточіе казенной палаты, я приказываю — вы повинуетесь, все изъ меня и все ко мн!.. Литература обратила въ насмшку слово ‘трепетъ передъ начальствомъ’, — но не будетъ трепета, не будетъ и послушанія, а чтобъ машина двигалась, нужно послушаніе безпрекословное. Такъ-ли я говорю, господа?

Голоса.

Точно такъ, совершенно справедливо, ваше превосходительство!…

Короваевъ.

Вотъ почему, любезнйшій господинъ Рожновъ, я васъ отличаю… въ васъ есть способность, въ васъ есть усидчивость и подобострастіе къ начальству, изъ васъ можетъ выработаться хорошій спеціалистъ. Оттого я, въ примръ другимъ, вамъ даю повышеніе, гд вы можете выказать себя, такъ-сказать, идти впередъ. Теперь вы не проходимецъ какой-нибудь, пролетарій, и не мальчишка, — вы обзавелись семьей, вы гражданинъ общества со всми его правами… поддерживайте достоинство этого званія и трудомъ, и порядочностью, и всмъ…

Рожновъ.

Ваше превосходительство! что-же бы я былъ за свинья, еслибъ не понималъ всхъ благодяній, которыя… теперь, ваше превосходительство… да пока не тресну, ваше превосходительство, я всей душой… ночи на пролетъ за работой…

Короваевъ.

Ну, ну, хорошо… врю, врю, дай вамъ Богъ и благослови васъ!… Что же танцы? начинайте танцовать, господа, веселитесь!… (Общее оживленіе, говоръ: ‘музыка! танцы!’ Онъ подходитъ къ Ольг и беретъ ее за об руки.) Вотъ вы, Оленька, теперь и дама, чиновница… молоденькая, хорошенькая чиновница…

Ольга.

Ахъ, ваше превосходительство…

Егоровна.

Не конфузься, душенька, — ничего, генералъ шутятъ.

Короваевъ.

Держите мужа въ рукахъ, строго, чтобъ не баловался, чтобъ служилъ прилежно, да въ гору бы шелъ, въ гору.

Марьюшка.

Ваше превосходительство, мой братъ не такой… онъ самъ… онъ…

Короваевъ, не слушая ее, уходитъ.

За нимъ молодые, Егоровна и многіе гости.

Чурягина — Марьюшк.

Что ты суешься? охъ, глупая, ей-Богу!— теб ли учить начальство?

Марьюшка уходитъ за всми.

Пересыпкинъ.

А генералъ-то вашъ!…

Чурягина.

Что?

Пересыпкинъ.

Уменъ.

Чурягина.

А ты думалъ, даромъ чины даются.

Уходитъ.

Пересыпкинъ — Горошкину.

Я сказываю про генерала: уменъ вашъ генералъ! что говорилъ-то!…

Горошкинъ.

Да ужь!…

Пересыпкинъ уходитъ.

Второй чиновникъ.

Каково, ддушка, Ивану Алексичу повезло!

Горошкинъ.

Заслужилъ, такъ и повезло.

Сельдереевъ.

Чмъ это? скажите, не слыхали.

Горошкинъ.

Примрнымъ поведеніемъ.

Сельдереевъ.

Черезъ женскіе глазки, черезъ бабью власть! Видывали мы эти штучки, понимаемъ… щенокъ подворотный, — вдругъ этакое мсто! мы старше его, да обойдены.

Первый чиновникъ.

Пойдемте, господа, закусывать.

Сртенскій.

Эхъ, вдь вамъ не терпится… разворошите закуску, потомъ къ ней генерала подводи.

Уходитъ, за нимъ Сельдереевъ и первый чиновникъ.
Входитъ Силантьевъ.

Силантьевъ.

Ишь ты, дымъ столбомъ!.. балъ въ полномъ разгар… А, ддушка, здравствуй… что, Валерій Николаичъ здсь?

Горошкинъ.

Какъ же-съ, его превосходительство въ той зал: пошли на танцы взглянуть

Силантьевъ.

Ну, я туда не пойду, мн и здсь жарко. Ступай-ка, ддъ, скажи ему, что я пріхалъ. Зови его сюда и жениха съ невстой.

Горошкинъ.

Слушаю-съ.

Уходитъ.

Силантьевъ — второму чиновнику.

А ты, Стрючкинъ, что тутъ даромъ торчишь? Слетай, братецъ: въ моей коляск тамъ три бутылки шампанеи, я привезъ, — прикомандируй ихъ сюда, да стаканчиковъ спроворь.

Второй чиновникъ.

Тотчасъ, Петръ Филипычъ.

Егоровна — возвращаясь.

Слышу, Петръ Филипычъ пріхалъ… ахъ, родноя нашъ, благодтель, что-жь въ церковь-то не пожаловали?

Силантьевъ.

Что я — попъ, что-ли? не мн ихъ внчать… вотъ къ бутылкамъ дло подошло, такъ мы тутъ какъ тутъ, а ваши церемоніи — не наша статья. Гд-жь молодые?

Егоровна.

Сейчасъ идутъ, батюшка… да вотъ они, и генералъ съ ними.

Вбгаетъ Рожновъ.

Рожновъ.

Петръ Филипычъ! извините-съ, не встртили…

Входитъ Короваевъ, Ольга, Чурягина и другіе гости.

Короваевъ.

Опаздываешь, братъ, опаздываешь! здравствуй.

Силантьевъ.

Ну? окрутили голубчиковъ?

Рожновъ

Что-жь шампанскаго не даютъ Петру Филипычу? Офиціанта позовите скорй!..

Силантьевъ.

Ну тебя къ черту съ твоимъ шампанскимъ! Еще, пожалуй, кислятины какой поднесешь, московскаго аптечнаго производства, я своего привезъ… да что тамъ Стрючкинъ какой-то не несетъ?

Второй чиновникъ — принося вино и стаканы.

Иду, Петръ Филипычъ, откупоривали.

Силантьевъ.

Ставь сюда.— (Наливаетъ стаканъ).— Ну вотъ, по здравляю, и будьте счастливы… а теперь убирайтесь вс вонъ. Ваше превосходительство, садись, мы съ тобой кутить будемъ.

Короваевъ.

Ступайте, господа, танцуйте, веселитесь…

Силантьевъ.

Эй, господинъ шаферъ, поди-ка сюда!.. выпроводи-ка ихъ, голубчикъ, и двери затвори, чтобы намъ не мшали.

Шаферъ.

Пожалуйте, господа, въ залу.

Короваевъ садясь.

Веселитесь, веселитесь…

Гости постепенно уходятъ, выправаживаемые шаферомъ.

Силантьевъ.

А молодую мы себ оставимъ, она у насъ вмсто хозяйки будетъ… такъ и раздлимся: мужу тхъ гостей отдадимъ, а теб, Олинька, насъ.

Рожновъ.

Какъ прикажете-съ. Господа, въ залу пожалуйте.

Выправаживаетъ гостей.

Чурягина.

Петръ Филипычъ! можно и мн къ вамъ?

Силантьевъ.

Нтъ, нтъ, спрячьтесь, спрячьтесь… намъ хорошенькихъ не надо.

Шаферъ.

Пойдемте же, не сердите…

Чурягина.

Я вдь только спросила, что-жь?..

Вс уходятъ, кром Силантьева, Короваева, Егоровны и Ольги.

Силантьевъ.

Ну, наливай намъ, хозяюшка, и потчуй…

Егоровна.

Да благодари Петра Филипыча, за вс его милости, ручку поцлуй.

Силантьевъ.

Ты глупй-то ничего выдумать не могла?

Егоровна.

Какъ-же, Петръ Филипычъ!— вы ей ближе отца… ростили ее, баловали, теперь замужъ выдали., шутка-ли!— и приданое подарили, и домъ…

Силантьевъ.

Ну, затянула панихиду!.. мы вотъ молодиться хотимъ, можетъ — пріударить за ней, какъ жёномы, а ты насъ покойниками длаешь… ручку цлуй!.. ты бы сказала — въ губки…

Егоровна.

Это какъ хочешь, родимый, твоя воля.

Силантьевъ.

Поди-ка, Ольгунька… (цлуетъ ее).— Такъ-то лучше. Ишь ты, генералъ-то нашъ… смотри… ишь его, старый котъ, какъ надулся, — завидно небось?

Короваевъ.

Ты, должно быть, Петръ Филипычъ, сегодня плотненько пообдалъ?

Силантьевъ.

Да таки взводика три позаложили.

Короваевъ — показывая на голову.

То-то у тебя въ чердакахъ-то дымокъ гуляетъ.

Егоровна.

Ваше превосходительство! вдь он шутятъ, у нихъ карахтеръ такой…

Силантьевъ.

А ты тутъ что толчешься?— пошла!… тебя никто не оставляя ь.

Егоровна.

Какъ изволишь, батюшка, уйду.

Уходитъ.

Силантьевъ.

Ты на него, Олинька, не смотри, что онъ такой степенный да важный,— онъ волкъ!.. ты его остерегайся, къ себ не пускай.

Ольга.

Нтъ, что-же въ нихъ,— они всегда такіе вжливые ко мн…

Силантьевъ.

Я теб говорю, не довряй… Ты думаешь, что онъ генералъ, такъ у него чорта не сидитъ за плечами?

Короваевъ.

Удивительное дло, Петръ Филипычъ: старый ты человкъ — и не можешь себя удержать, чтобъ не нализаться! Прилично-ли въ твои годы этакъ разсудокъ терять и этакій пошлости…

Силантьевъ.

Пожалуйста, ужь не притворяйся тихоней, святоша какой!.. а что ты третьяго дни нашептывалъ мадамъ Обринской?.. Ты меня вотъ пьянымъ называешь,— ну, положимъ, я пьянъ, а вдь ты не былъ пьянъ…

Короваевъ.

Петръ Филипычъ!

Силантьевъ.

Хочешь, скажу, что ты нашептывалъ мадамъ Обринской?

Ольга.

Когда имъ непріятно, зачмъ вы…

Силантьевъ.

Онъ вдь, Оливка, съ дтства такой бдовый. Мы съ нимъ вмст въ гимназіи были и въ университет, всегда вотъ этакій-же важный и спокойный, а за угломъ такую пулю отольетъ, ухъ!.. да чтожъ ты? видишь, стаканы пусты, что-жь ты не подливаешь?

Ольга — наливъ стаканы.

Пожалуйте…

Силантьевъ.

Одинъ разъ, что съ нимъ было! -вотъ мы смялись-то… какъ его отдули…

Короваевъ — раздраженно.

Мн не наливайте, — я не хочу больше.

Силантьевъ.

Чего ты сердишься, — вдь это давно было, и синяки вс зажили. Были мы тогда, Ольгунька, еще мальчишками: сорванцы страшные?.. и похали за городъ, въ деревню, на чистый воздухъ дебоширствовать, пирогъ съ грибами захватили, вина краснаго… только вдругъ, смотримъ: нашъ тихоня пропалъ… гд онъ? куда двался?..

Короваевъ.

Какъ это тутъ свчи только по стнамъ… потрудитесь, Ольга Павловна, огня мн приказать, закурить сигару…

Ольга.

Я сейчасъ за спичками сбгаю

Короваевъ.

Пожалуйста. (Ольга уходитъ). Петръ Филипычъ! это, наконецъ, невозможно! ты долженъ же все-таки помнить, что она жена моего подчиненнаго, мелкаго чиновника… вдь мы не равные и субординація…

Силантьевъ.

Ахъ, святители небесные! какъ хватилъ.

Короваевъ.

Ты видишь: и ей неловко, и мн неловко… что это за халатность такая!— ты на долженъ забывать положеніе, въ которое я поставленъ и…

Силантьевъ.

Ну! еще что скажешь?

Короваевъ.

Скажу, что я, наконецъ, требую, чтобъ ты велъ себя прилично, иначе я тутъ одной минуты не останусь.

Силантьевъ.

Ахъ, какъ я люблю, когда ты сердишься!

Короваевъ.

А я этого совсмъ не люблю.

Силантьевъ.

Постой, погоди,— ну, куда? вонъ она теб спички принесла.

Вошла Ольга.

Ольга.

Извольте-съ.

Зажигаетъ спичку, Короваевъ закуриваетъ сигару.

Короваевъ.

Merci.

Силантьевъ.

Ну, Олинька, что мн тутъ за тебя досталось!.. Это онъ нарочно тебя за спичками отправлялъ, чтобъ мн выговоръ сдлать. Онъ, должно быть, за тобой приволокнуться хотлъ, а я его на свжую воду вывелъ.

Короваевъ — вспыливъ.

Я вижу, съ вами сегодня ршительно разговаривать нельзя.

Хочетъ взять свою шляпу, но Силантьевъ выхватываетъ ее изъ-подъ рукъ.

Силантьевъ.

Не пущу.

Короваевъ.

Отдайте шляпу.

Силантьевъ.

Ну, погоди, ну, постой, душенька, поцлуемся…. да перестань же сердиться, ну тебя къ шуту. Олинька! вдь онъ не дуренъ, когда такъ — въ азарт…

Короваевъ.

Я васъ покорнйше прошу не продолжать вашихъ глупыхъ шутокъ и отдать мн шляпу.

Силантьевъ.

Только вотъ одно: зачмъ онъ волосы краситъ?.. я сколько разъ ему говорилъ… зачмъ ты волосы красишь?

Короваевъ.

Что же? силой, что-ли, мн у васъ шляпу отнимать?

Ольга.

Петръ Филипычъ, перестаньте…

Короваевъ.

Я не желаю здсь больше оставаться, кажется, ясно вамъ говорю?

Силантьевъ.

Ну на, бери свою шляпу и убирайся, коли ужь впрямь прогнвался.

Ольга — испуганно.

Какъ же такъ, ваше превосходительство? я мужа позову проводить.

Короваевъ.

Сдлайте одолженіе, не безпокойтесь, — не надо.

Ольга.

Какъ же можно такъ…

Убгаетъ.

Силантьевъ.

Погоди ты, скажи: что-жь это ты серьёзно ссориться хочешь?

Короваевъ.

Я, Петръ Филипычъ, неоднократно замчалъ, что съ вами запросто вести себя нельзя… я не привыкъ къ такому кабацкому обращенію, и потому вы мн сдлаете большое одолженіе, если совсмъ меня знать не будете.

Силантьевъ.

А мн очень нужно! посмотрлъ я, что ты управляющій казенной палатой!.. да хоть вкъ не встрчайся, очень радъ.

Боковая дверь растворяется. На сцену врывается Рожновъ, за нимъ Ольга и толпа гостей, изъ коихъ большая часть остается въ дверяхъ.

Рожновъ — испуганно.

Ваше превосходительство… ваше превосходительство…

Короваевъ.

Я сказалъ что, проводовъ не нужно.

Уходитъ.

Силантьевъ.

И провались онъ совсмъ!.. ну! чего вы остолбенли? музыку, танцы!.. за здоровье молодыхъ! урра!!…

Пьетъ. Остальные въ нмомъ ужас. Картина.

——

Между первымъ и вторымъ дйствіями проходитъ около двухъ мсяцевъ.

ВТОРОЕ ДЙСТВІЕ.

Бдная, но чисто убранная комната у Рожнова.

Рожновъ во фрачныхъ брюкахъ и жилет разбираетъ и записываетъ какія-то бумаги у стола справа. Слва Ольга, празднично одтая, приглаживаетъ щеткой шляпу-цилиндръ. Фракъ бережно положенъ на стулъ.

Ольга.

Это ужь я не знаю какъ: будто нтъ другихъ чиновниковъ: все теб да теб… На служб пишешь, пишешь, да еще дома, жить-то когда же?

Рожновъ.

Это ничего, Олинька, это что!.. это временно,— начальство испытать хочетъ.

Ольга.

И мн-то какъ-то обидно: теперь я совсмъ дама, свой мужъ у меня, и все онъ за бумагами да на служб, а я все одна, да одна.

Рожновъ.

Вотъ сегодня вмст будемъ, — на весь годъ навеселимся.

Ольга.

Ты теперь отъ службы-то ужь и худть сталъ, пожалуй, еще захвораешь, — вотъ одолжишь!

Рожновъ — подходя къ ней.

Это что — работа!— не въ этомъ сила… а вотъ, Олинька, что меня больше тревожитъ: не угодишь ему никакъ.,

Ольга.

Кому?

Рожновъ.

Генералу нашему, управляющему. Прежде, бывало, отъ тебя такъ отечески позоветъ и наставленье скажетъ, и все, — теперь никогда и не спроситъ, и не поздоровается… идетъ мимо, словно какъ по голому полю, не видитъ никого и головой не кивнетъ.

Ольга.

А ты бы къ нему на дорогу подсунулся, да раскланялся, чтобъ онъ замтилъ.

Рожновъ.

Зачмъ? хотлъ замчать, такъ замчалъ, насильно не заставишь. Съ самой свадьбы мн слова не сказалъ, а вдь благословлялъ, и все-жь-таки участье было. Только чрезъ начальника отдленья вышлетъ, шваркнутъ теб дло подъ-носъ: управляющій, молъ, приказалъ, да управляющій сдлалъ замчаніе. Сердится онъ, чти-ли?.. ужь, кажется, стараешься, изъ кожи лзешь, — не понять, что такое.

Опять берется за работу. Вбгаетъ Марьюшка съ женскимъ воротникомъ въ рукахъ.

Марьюшка.

Вотъ, сестрица, извольте: и вымыть успла и выгладила. Тутъ вотъ пятнышко, сестрица, это не выведешь, тутъ что-нибудь должно-быть попало… да ничего, въ складкахъ не замтно. Позвольте, я вамъ надну.

Ольга.

Ну, наднь. (Мняетъ воротничекъ.) Сзади-то пришпиль, чтобъ незамтно было.

Марьюшка — поправляя ей воротничокъ и пришпиливая его.

Сейчасъ къ намъ просвирня приходила отъ Вознесенья. Я глажу воротникъ, а она входитъ, кухарк объ ея сын говорить… разсказывала… церква-то какъ разъ насупротивъ Силантьева, такъ они все знаютъ, что тамъ длается… сестрица! какой пиръ готовится у него сегодня, страсть!

Ольга.

Обыкновенно, какъ каждый годъ имянины справляетъ.

Марьюшка.

Цыплятъ, говоритъ, однихъ сорокъ паръ передушили. Три повара наняты, вс въ блыхъ колпакахъ, — такъ ножами и стукаютъ, такъ и стукаютъ… Пирожковъ слоеныхъ сколько надлали, Боже мой!.. Мороженое, сестрица, будетъ трехъ сортовъ: вишневое, земляничное и фисташки…

Рожновъ.

Ты — ‘фисташки’… ты сама-то что не одваешься? скоро вдь пора идти.

Марьюшка.

Я поспю, братецъ, поспю. Позвольте вотъ, сестрица, тутъ волоски у васъ размотались. (Причесываетъ Ольгу.) Музыка будетъ полковая, и за обдомъ будетъ играть: вс дятъ, а музыка играетъ, и все въ мундирахъ, все желтой тесьмой обшиты. А вечеромъ будетъ иллюминація. Я видла сегодня фонарь большущій протащили, должно-быть — туда же… и фейверокъ.

Ольга.

Я вижу, Марьюшка, ты рада, что съ нами къ Силантьеву на имянины пойдешь?

Марьюшка.

Ахъ, сестрица, прямо скажу: ужь какъ рада, такъ это просто ужасти!.. Я и въ прошломъ году въ этотъ день у нихъ подъ заборомъ изнывала, — знаете, гд у нихъ частоколъ старый, — мы его расшатали и смотрли, какъ гости веселятся. Господи! думала, хоть-бы въ садъ-то пустили погулять, хоть-бы поглядть, какъ другіе-то тшатся!.. Вдругъ и я теперь сама тамъ буду гостья, и угощать меня будутъ, и гуляй тамъ, гд хочешь… Ахъ, что же вдь это!.. и все вы, сестрица, вотъ это черезъ васъ какія намъ удовольствія.

Рожновъ.

Иди ты одваться.

Марьюшка.

Да что мн? одна минута… еще ддушка долженъ придти, васъ смнить, безъ ддушки не уйдете. Ахъ, что я попрошу… братецъ, сдлаете вы для меня.

Рожновъ.

Что тамъ?

Марьюшка.

Станьте вы теперь подъ ручку съ Олинькой, какъ вы входить будете… тамъ-то я, пожалуй, въ толп не разгляжу, такъ хоть здсь на васъ полюбуюсь.

Рожновъ.

Вотъ выдумала!

Марьюшка.

Голубчикъ, братецъ, пожалуйста… вотъ фракъ, надвайте фракъ. (Надваетъ ему фракъ.) Какіе эти господа странные, что не носятъ они фраковъ со свтлыми пуговицами, — гораздо красиве… все какъ-будто немножко военнаго прибавляетъ.

Ольга.

Болтушка ты какая.

Марьюшка.

Ну-ка, ну-ка, какъ вы подъ-ручку? ну?

Рожновъ.

Ахъ, глупая, глупая!.. ну, вотъ… ну, вотъ такъ!

Беретъ Ольгу подъ-ручку. Ольга смется.

Марьюшка.

Чудо какъ безподобно!.. какіе вы оба красавцы: и сестрица красавица, и вы красавецъ!.. Стойте, стойте, стойте!.. вотъ-бы вамъ, братецъ, такъ вмст сняться, портретъ, фотографію.

Рожновъ.

Олинька! а что ты думаешь? можетъ когда деньги будутъ, — если къ Рождеству наградныя дадутъ…

Ольга.

Такъ не такъ — надо, а вотъ какъ: ты чтобъ сидлъ, а я теб на плечо руку положу. Садись.— (Онъ садится. Она ему кладетъ руку на плечо) Вотъ какъ надо, такъ всегда снимаются.

Марьюшка.

Такъ еще будетъ превосходне!..

Рожновъ — быстро вскакивая.

Да нтъ! куда же это годится! ты должна сидть… губернаторша моя ненаглядная, какъ я смю передъ тобой ссть?!. Садись, садись, садись же — (Насильно усаживаетъ ее и начинаетъ жадно цловать въ лицо и шею.) Ахъ, Оля моя…

Ольга.

Оставь! что ты? съ чего это? Ванюшка! отстань, баловникъ!..

Марьюшка смется и хлопаетъ въ ладоши. Входитъ Чурягина.

Чурягина.

Фу, страсти какія!— въ нжности влопалась, извините.

Рожновъ — отходя отъ жены и посмиваясь.

Ничего-съ.

Марьюшка.

Анна Васильевна, посмотрите, какіе они душечки!

Чурягина.

И то что-то больно разукрасились.

Марьюшка.

На имянины идемъ, къ Силантьеву, — и я иду.

Чурягина.

Какъ же безъ тебя? безъ тебя и праздникъ не въ праздникъ. Что, маменька-то у васъ все еще тамъ служитъ?

Ольга.

Все тамъ.

Чурягина.

Въ нянюшкахъ.

Ольга.

Да, при дтяхъ.

Чурягина.

Что-жь вы ее къ себ не возьмете?.. Своя семья у старушки, а она по. чужимъ людямъ въ прислугахъ живетъ.

Ольга.

Трудно еще намъ пока и тсно: полъ-дома жильцамъ отдаемъ. Да маменька сама не хочетъ, не тяготится, — свыклась тамъ. Вотъ, Богъ дастъ, разживемся, такъ…

Марьюшка.

Ну, я одваться пойду.

Рожновъ.

Давно тебя гонятъ.

Марьюшка.

Что вы мн, сестрица, общали-то…

Машетъ рукой, растопыря пальцы.

Ольга.

Перчатки?— сейчасъ, хорошо.

Марьюшка.

Какъ я сегодня расфранчусь, Анна Васильевна, посмотрите-ка!

Убгаетъ.

Чурягина.

Чистая полоумная!

Рожновъ.

Олинька! принеси же водку то.

Ольга.

Да, да.

Уходитъ.

Чурягина.

Кому это водку? ужь не мн ли?

Рожновъ.

Нтъ-съ, я знаю: вы не пьете. Ддушка Горошкинъ общалъ придти сегодня за меня поработать. Навалили на меня, Анна Васильевна, недоимочную вдомость составлять, очень много работы, да еще торопятъ. Мы-то сегодня на имянины собрались, вотъ ддушка и посидитъ пока, у него бумаги-то подъ руками, какъ живыя ходятъ.

Чурягина.

Вижу, вижу, что ты, какъ блинъ въ сметан, тутъ облизываешься… средь бла дня расцловывается,— Палестины какія себ устроилъ.

Рожновъ.

Я точно, Анна Васильевна, что какъ-будто задурлъ: никогда въ жизни того не думалъ, что можетъ такое счастье быть, какъ вотъ теперь мое.

Чурягина.

Очень ужь жена по вкусу пришлась?

Рожновъ.

Да вотъ какъ: вдь я знаю, что и она человкъ, и грхи у нея должны быть, какъ же безъ грховъ? а мн все кажется, что это невозможно, что особенная она какая-то, небывалая. Умница — послушали бы, какъ она намъ разсказывать начнетъ!.. въ дом хлопотушка: все знаетъ, все устроитъ… красоты такой!.. Вотъ вдь вы сметесь, а мн иной разъ видится, словно она и не ходитъ,— такъ, какъ-будто, по воздуху… а цловать станетъ!..

Чурягина.

Ишь тебя оплели: заговариваться сталъ. Оттого ты и глупости длаешь, и вредъ себ наносишь…

Рожновъ.

Какой это-съ?

Чурягина.

Ты думаешь, это хорошо, что ты передъ помщикомъ Силантьевымъ юлой юлишь?

Рожновъ.

Откуда вы берете?

Чурягина.

Какъ откуда? иначе то разв бы онъ сталъ вамъ такую честь длать: самъ сюда зазжать?.. Господи!— да мало этого: къ нему первыя лица губерніи на имянины собираюся, а онъ и твою дуру, Марьюшку, пригласилъ.

Рожновъ.

Онъ намъ благодтель.

Чурягина.

А неизвстно теб, что этотъ благодтель съ твоимъ начальникомъ въ ссор состоитъ?

Рожновъ.

Повздорили маленько тогда еще, на свадьб.

Чурягина.

Не маленько,— совсмъ разругались. Вражда такая — слышать другъ о друг не могутъ. Ты думаешь, начальство не вникаетъ, къ кому его чиновники льнутъ и съ кмъ водятся.

Рожновъ.

Позвольте. Анна Васильевна, я-то тутъ причемъ же: ссорятся они промежъ себя или нтъ? я человкъ маленькій, въ зависимости живу, коли я свое дло правлю въ точности да въ акуратности…

Чурягина.

Ахъ, ты, чиновникъ, чиновникъ!.. какой ты чиновникъ, коли я, баба, больше твоего службу понимаю?.. Гд же это видано, чтобъ служащій во всемъ съ начальствомъ не соображался?— нтъ, коли хочешь ты служить по настоящему и впередъ идти, ты служи всей своей душой, всмъ существомъ и помышленіемъ. Начальникъ глядитъ направо — и ты гляди, начальникъ дрыгнулъ головой — и ты дрыгай,— чего: узналъ ты, что начальникъ квасъ любитъ, а ты все пилъ кислые щи, и брось ихъ, и самъ квасъ пей,— по крайности, всегда начальникъ про тебя скажетъ, что ты вкусъ имешь настоящій.

Рожновъ.

Вдь и примняешься, коли что можно.

Чурягина.

У меня мужъ покойникъ, знаешь, какъ служилъ: ходитъ за управляющимъ-то да и выглядываетъ его сверху до низу до каждой крапиночки… и бакенбарды себ такъ подбривалъ, какъ управляющій, и хохолокъ длалъ. Одинъ разъ какъ было: замтилъ мой мужъ, что у управляющаго заплаточка на сапогъ положена, такъ онъ на новые сацоги заплатку нашилъ… и замтили,— бережливымъ назвали. Такъ ты вотъ какъ служи!

Рожновъ.

Поди вотъ узнай, чего они хотятъ.

Чурягина.

Въ томъ-то твоя и задача, что узнай. Я къ теб не съ втру пришла, я нарочно… зла твоего не помня, нарочно пришла наставить тебя и остеречь. Были у меня вчера кое-кто изъ чиновниковъ — и экзекуторъ, и намеки такіе про тебя нехорошіе пускаютъ. Вишь ли, будто ты богатый, въ своемъ дом живешь, и жена у тебя красивая, и покровитель у нея богатйшій,— изъ-за жены тебя всячески за уши тянуть станетъ…

Рожновъ.

Болтать-то имъ нечего, скотамъ, вотъ и врутъ. Польстились на мой домъ, что есть навсъ отъ дождя прикрыться.

Чурягина.

Теб, молъ, за женой, какъ у Христа за пазухой, оттого ты и службой пренебрегаешь…

Рожновъ.

Я пренебре… когда же это я пренебрегалъ? Господи!

Чурягина.

Они говорятъ: мн почемъ знать? я съ тобой не служу.

Рожновъ.

Да кабы во всей казенной палат такъ-то пренебрегали… за четверыхъ службу-то несешь: и тамъ работаешь, и дома…

Чурягина.

Ты не кипятись…

Рожновъ.

И поясницу ломитъ, и глаза ввалились… Жена отвертываться стала, какъ отъ пугала… маешься, маешься, чтобъ зарекомендовать себя, — а тутъ — пренебрегаю… Господи!

Чурягина.

Въ этомъ и выходитъ глупость твоя: ты работать-то, побалуй, меньше работай, да начальству угодливъ будь.

Рожновъ.

Всадили вы мн ножикъ въ сердце, нечего сказать!

Чурягина.

А ты благодари, что тебя наставляютъ.

Входитъ Горошкинъ.

Горошкинъ.

Э! да у тебя гости… Анн Васильевн…

Чурягина.

Здравствуйте.

Рожновъ.

Послушай-ка, что она, эта гостья-то, говоритъ. Карасемъ на сковород запрыгаешь отъ этакихъ-то встей.

Горошкинъ.

Лшаго, что-ли, гд повстрчала, али домовой ночью душилъ?

Чурягина.

По старой памяти, да по дружб…

Рожновъ.

Вишь ли, чиновники наши ей говорили, что я службой пренебрегаю… я пренебре… Господи!!

Горошкинъ.

Что вы малолтка пужаете?— у него разсудокъ крохотный, сразу раздавить можно.

Рожновъ.

Все, вишь, изъ-за того, что зачмъ Силантьевъ, Петръ Филипычъ, намъ благодтельствуетъ. Онъ къ намъ, какъ къ родн, а мы къ нему будь невжей… скоро отъ родителей бгать прикажутъ…

Чурягина.

Коли ужь начальству кто не милъ, отъ того всегда сторонись.

Горошкинъ.

Ну что вы. пустое разносите… чиновники говорятъ!.. охъ, ужь эти чиновники, господа Пописухины, слушайте вы ихъ!.. Что съ меня можетъ начальникъ взыскивать, когда я свои дла справилъ въ надлежащемъ порядк?… вдь я ему тоже нуженъ, начальнику-то — вы какъ считаете? все прихвостня-то у него одна будетъ, — кто жь цифирь то провритъ?.. чмъ Иванъ Алексичъ не оправдалъ себя? чмъ онъ замаранъ?— Полноте.

Чурягина.

Не замаранъ, а мста общаннаго, вотъ два мсяца не получаетъ.

Горошкинъ.

И получитъ, погодите, все придетъ.

Чурягина.

Да, вотъ ты всю жизнь все ждалъ, — чего дождался?

Горошкинъ.

Я-то?— я въ казенной палат первое лицо, Отъ меня и грубости терпятъ, хотите вы это?знать?.. потому я необходимый человкъ: у меня цлый архивъ въ голов. Ушелъ я, — не къ кому будетъ и за справкой обратиться, безъ меня имъ пропасть надо…

Чурягина.

И выслужилъ же за пятьдесятъ-то лтъ, первое лицо, семь рублей тридцать копекъ пенсіи.

Горошкинъ.

Что-жь? я сытъ, одтъ, обутъ, — что мн?.. обидлъ кто меня, такъ ему отъ Господа взыщется. За то я никому не поклонюсь, еще мн другой поклонится… и сейчасъ: рюмочку выпью да за цифирь сяду, — гляди, какъ дло-то у меня затрещитъ.

Входитъ Ольга съ подносомъ, на которомъ водка и огурцы.

Ольга.

Что-жь вы, ддушка, запаздываете: намъ вдь ужь и отправляться пора.

Горошкинъ.

Вотъ и угощенье. Ставь-ко, сударыня, въ уголокъ, къ сторонк, чтобъ не очень на виду, не зазорно было. Какъ это у насъ надъ бумагой силы падать будутъ, такъ мы и за подкрпленье. Гд-жь у тебя дла-то?

Рожновъ.

Въ погреб.

Горошкинъ.

Боишься, прокиснутъ?

Рожновъ.

Въ дом какъ ихъ держать: сохрани Господи, пожаръ,— потомъ какая отвтственность, а погребъ-то у меня землей покрытъ и дерномъ. Что имъ на погребиц? ничего не сдлается, сухо.

Горошкинъ.

Ну, пойдемъ ихъ сюда таскать. Чай, много этой библіи.

Рожновъ.

Штукъ двнадцать будетъ. Пойдемъ.

Оба уходятъ.

Чурягина.

Ну что-жь? прощенья просимъ… мое было бы сказано, — не хотятъ моего участья видть, пускай пропадаютъ.

Ольга.

Кто это пропадаетъ?

Чурягина.

Вы, госпожа, извините меня, что я всей моей душой къ Ивану Алексичу, жаля… Вы помните: святыя вы клятвы давали передъ Господомъ-Богомъ при внчань.

Ольга.

Для чего же это вы?..

Чурягина.

Конечно, вы красавица и къ роскоши пристрастье имете, — да вдь онъ мужъ законный. Богомъ данный… передъ Судьей небеснымъ отвчать будете, коли подъ непріятность его подведете, да подъ гибель…

Ольга.

Или я безтолкова, или вы темно говорите.

Чурягина.

Ясне скажу Силантьевъ, Петръ Филипычъ, можетъ вамъ и другъ какой закадычный, а горя изъ-за него хлебнете не мало.

Ольга.

Что?

Чурягина.

Я не стану, сударыня, эти разводы разводить, какъ другіе, что будто онъ васъ спихнуть хотлъ Ивану Алексичу, что Иванъ Алексичъ тутъ какъ для прикрышки, я только…

Ольга.

Анна Васильевна!.. вы,— коли угодно къ намъ ходить, — ходите, а гадости хотите разносить, такъ и ходить не зачмъ.

Чурягина.

Вотъ какъ?.. значитъ: пошла вонъ!.. благодарю… даже вспыхнули… Гадости это? такъ вдь ужь вамъ лучше знать, какія тутъ гадости и отъ кого он происходятъ.

Ольга.

Вы гадости говорите, больше ничего тутъ нтъ,— никакія дружбы, ничего нтъ… какія ваши тамъ выдумки!..

Чурягина.

Я вдь этого ждала, я впередъ видла, что такъ будетъ… Иванъ Алексичъ и добръ и глупъ, завертть его легко… (Входитъ Петровъ.) Скажите, — изо всей казенной палаты первый красавецъ къ вамъ.

Петровъ — раскланиваясь.

Я по длу-съ.

Чурягина.

Все, батюшка, дла,— только не вс богоугодныя.

Петровъ.

Ивана Алексича нту-съ?

Ольга.

Дома. Подождите, сейчасъ придетъ. Онъ на погребъ пошелъ.

Чурягина.

Прощайте. Вамъ съ молоденькимъ-то мужчинкой попріятнй будетъ, чмъ со старой-то брюзгой… оставляю васъ, оставляю… что ужь тамъ, матушка, не спорьте, Богъ съ вами… прощайте.

Ольга.

Прощайте, прощайте…

Чурягина уходитъ.

Петровъ.

Экой языкъ у этой… что говоритъ?… Ахъ, Ольга Павловна!

Ольга.

Какъ вы вздыхаете.

Петровъ.

Удивительно вы сегодня красивы!.. такъ разодлись пышно и…

Ольга.

Я въ гости иду.

Петровъ.

Конечно, для какихъ-нибудь счастливцевъ,— не для домашняго же обихода.

Ольга.

Сдлайте одолженіе, безъ этихъ закорючекъ… ужь и такъ съ меня довольно, что вотъ эта ваша старая салопница сплетничаетъ.

Петровъ.

Ахъ, Ольга Павловна!— я читалъ въ одной ученой книг, что красота женщины это ея первый врагъ. Красота возбуждаетъ страсти и помыслы… какъ же не быть сплетнямъ?..

Ольга.

Я замужняя дама,— можно меня, кажется, въ поко оставить.

Петровъ.

Точно такъ-съ, вы замужняя… но, по совсти, Ольга Павловна, неужели-жь вы кого-нибудь уврять станете, что по любви вышли замужъ?.. Не сердитесь, пожалуйста… Разумется, его превосходительство, тогда, рекомендуя вамъ жениха, могъ осчастливить, кого хотлъ… онъ для васъ выбралъ Ивана Алексича, потому что Иванъ Алексичъ червь пресмыкающій, передъ начальствомъ унижается…

Ольга.

Вы не смете такъ про моего мужа…

Петровъ.

Виноватъ. Но, Ольга Павловна, неужели же онъ такое совершенство, что во всей казенной палат лучше его не нашлось?.. И образованне его есть, и красиве, и, можетъ быть, всякій счастливе его оцнилъ бы радость быть вашимъ супругомъ. Позвольте, я вамъ докажу, что вы его не любите.

Ольга.

Вотъ еще!..

Петровъ.

Позвольте-съ. Я по моей философіи буду разсуждать. Если я кого-нибудь люблю, я имъ горжусь, я хочу, чтобы свтъ видлъ, какъ я имъ горжусь!.. а вы что-жь? вы обвнчаны, правда, но кто-жь теперь видитъ, что вы замужемъ?.. Онъ, какъ будто, самъ по себ, вы сами по себ: ни на гулянь вы подъ ручку не пройдетесь, ни въ магазин васъ вмст не встртишь… Право, кто не былъ на вашей свадьб, можетъ подумать, что вы двица.

Ольга.

Потому что ваша проклятая палата ему даетъ столько работы…

Петровъ.

Ольга Павловна, мы вс дломъ обременены. Но вы не можете вашимъ супругомъ гордиться въ публик потому…

Ольга.

Какъ это, я не могу?— ошибаетесь: онъ мн очень нравится.

Петровъ.

Можетъ быть, оттого, что смиренъ… Ахъ, Ольга Павловна, нтъ-съ, — вы рождены не для нашего брата, мелкаго чиновника, конечно, только люди высшихъ слоевъ общества могутъ осмлиться бросить на васъ смлый взоръ, и кто же на мст господина Силантьева не сталъ бы такъ же…

Ольга.

Вы сговорились, что ли, сегодня меня моимъ благодтелемъ попрекать?!

Петровъ.

Ольга Павловна… когда одна ваша улыбка можетъ заставить человка броситься въ пучину!..

Ольга.

Если вы… послушайте… если вы впередъ что-нибудь такое станете говорить, я мужу пожалуюсь, — и онъ совсмъ не такой смирный, какъ вы думаете.

Петровъ.

Простите, — я не полагалъ, что вамъ можетъ быть такъ обидно…

Ольга.

Еще бы не обидно!

Входитъ Рожновъ, за винъ Горошкинъ, оба тащатъ нсколько толстыхъ тоновъ дловыхъ бумагъ.

Рожновъ.

Ой, ддушка, не разроняй… А, Семенъ-Андреичу!

Петровъ.

Я къ вамъ по длу-съ.

Рожновъ — укладывая бумаги.

Пожалуйте-съ.

Петровъ.

Меня Павелъ Ксенофонтьичъ къ вамъ прислали, экзекуторъ, съ порученіемъ отъ его превосходительства, господина управляющаго.

Рожновъ.

Что имъ угодно?

Петровъ — вынимая бумаги.

Дльцо эсть этакое, спшное… У его превосходительства затвается домашній театръ, такъ нужно пьесу переписать.. вотъ вамъ и приказали отдать для переписки.

Рожновъ.

Пьесу?.. позвольте, какъ же это? я и такъ изъ работы не выкарабкаюсь… одну выборку недоимочныхъ суммъ сдлать — такъ тутъ… вонъ вдь сколько дловъ, помилосердуйте.

Петровъ.

Что же вы мн то говорите, Иванъ Алексичъ?— я только посыльный: мн приказано передати, я и передаю.

Рожновъ.

Когда же поспть?

Петровъ.

Приказали, къ завтрему непремнно чтобъ было переписано… тутъ всего листовъ семь будетъ.

Горошкинъ.

Онъ завтра вдомость долженъ представить, — начальникъ отдленія безпремнно веллъ. Что-жь вы, въ самомъ дл, хотите, чтобъ треснулъ человкъ?

Петровъ.

Я-то что тутъ? ддушка, Христосъ съ тобой!

Рожновъ.

Какъ же мн быть?..

Горошкинъ.

Бги къ экзекутору, объясни.

Петровъ.

Экзекутора теперь не застанешь: онъ на пять дней въ деревню ухалъ.

Рожновъ.

За что же такъ все на меня наваливаютъ? другіе чиновники гуляютъ.— все я, все я…

Петровъ.

Вроятно, Иванъ Алексичъ, это особое вниманіе его превосходительства къ вамъ. Они вамъ довряютъ, что вы хорошо перепишете. Вы вдь особеннымъ расположеніемъ пользуетесь у его превосходительства.

Рожновъ.

Особеннымъ!

Петровъ.

Они вамъ отецъ посаженный, женили васъ… вонъ Сельдереевъ изъ-за васъ прямо обойденъ, вамъ прямо его мсто общано.

Рожновъ.

Господи!..

Петровъ.

Только на меня вы, Иванъ Алексичъ, не сердитесь… Мн вдь все равно, я такъ говорю,— я посыльный и больше ничего. До свиданья-съ… прощай, ддушка… Ольг Павловн…

Кланяется и уходитъ.

Горошкинъ.

Прощай, прощай, проваливай… Франтъ, коровьи ноги, — разлетлся!

Рожновъ.

Что же мн теперь? какъ же теперь? поди-ка, ослушайся… самъ… самъ его превосходительство приказываетъ… Мало имъ казенной работы, — пьесы театральныя переписывай! тьфу!!. Ддушка, да научи что длать?

Ольга.

Разв къ самому начальнику сходить, къ генералу? поклониться, попросить отсрочки?

Горошкинъ.

Ну, къ генералу!— путнаго не будетъ… думай не думай, все одно выходитъ: садись, ты переписывай, а я буду вдомость составлять,— больше то ничего не выдумаешь.

Ольга.

Какъ же? вдь мы должны на имянины?

Горошкинъ.

Вы на имянины, а мы на строчилы,— строчить почнемъ.

Рожновъ.

Стало-быть, Олинька, ужь видно такое мое несчастье: ступайте одн.

Ольга.

Какъ одн?

Рожновъ.

Ты съ Марьюшкой иди. За меня извинись, я писать буду. Вонъ её до двухъ часовъ ночи не одолешь, тетрадищу-то.

Ольга.

Ни за что я одна съ Марьюшкой не пойду,— вотъ выдумалъ!.. что мн Марьюшка? ты мн мужъ…

Рожновъ.

Коли мужу нельзя…

Ольга.

И не пойду, и ни за что безъ тебя не пойду,— лучше дома останусь. Довольно мн попрековъ-то слушать, что совсмъ я какъ-будто незамужняя дама, будто я и не горжусь тобой. Я хочу тобой гордиться, чтобъ вс видли, что настоящій мужъ у меня есть, по закону…

Рожновъ.

Оля… Олюшенька… Оля! да выслушай, ради Христа?.. ну, что-жь длать-то?— ты умница: ну, скажи сама, приказывай… у начальника тоже подъ гнвъ себя подвести, знаешь, какую непріятность нажить можно… завтра вдь требуютъ, завтра, — пойми, Олюша.

Ольга.

Не пойду и не пойду!.. Сейчасъ разднусь и лягу въ постель плакать…

Рожновъ.

Отчего не идти? что-жь тутъ постыднаго, что одн? у тебя мужъ не въ острог сидитъ, не завертлся, — дома сидитъ, работаетъ… вы вдвоемъ, родственно, со сестрицей… и Марьюшк-то такая радость… безъ тебя вдь и она идти не можетъ.

Ольга.

Не уговаривай, ни за что, ни за что!.. я не затмъ замужъ шла, чтобъ, какъ отверженная какая, везд одной… (Плачетъ.) Не хочу я, чтобъ на меня указывали… да колкости…

Рожновъ.

То есть, ддушка, взялъ бы я теперь эту тетрадь и сочинителя проклятаго съ ней вмст и куда-бы ужь я ихъ только закинулъ, — и не знаю!

Горошкинъ.

Пустое болтаешь

Рожновъ.

Скажи ты мн, что же это такое, какъ не одн прижимки и несправедливости?… Его превосходительство господинъ управляющій доканать хочетъ человка… за что? чмъ я виновенъ!

Горошкинъ.

Разбирай еще! такъ, къ носу прибрело.

Рожновъ.

Нтъ, — тмъ я виновенъ, что въ хорошую компанію принятъ: наушничаютъ ему, да чернятъ меня, своя же братія, чиновники, всмъ я имъ поперегъ горла сталъ моей женитьбой да благополучіемъ. Вонъ онъ принесъ, кинулъ тетрадь, еще издвается, покровительствомъ попрекаетъ… не можетъ человкъ видть чужаго счастья, мелкая ты сошка, Полисухинъ, туда же ты жить хочешь, какъ люди!— нтъ же теб, не подымай рыла! въ грязь его, въ грязь топчи, чтобъ изъ нашей лужи не вылзалъ!

Горошкинъ.

Расходился.

Рожновъ.

Въ кои-то вки, въ этой сабачьей жизни, жен да сестрёнк удовольствіе сдлать хотлось, такъ и то нтъ.— не моги… Не плачь хоть ты-то, Олинька, ей-Богу-ну!.. вдь что-жь мн длать!!

Вбгаетъ Марьюшка.

Марьюшка.

Ну, вс-ли готовы? (Показываетъ перчатки на рук.) А у меня-то что? сестрица перчатки подарила, совсмъ еще почти новенькія… вотъ здсь немножко были широки, я подшила, — ничего?

Ольга.

Напрасно разрядилась: мы дома остаемся, на имянины не идемъ.

Марьюшка.

Что такое случилось?

Рожновъ.

Мн вонъ еще новую работу принесли: пьесу какую-то переписывать велли, а Олинька безъ меня идти не хочетъ.

Ольга.

Мн гордость не позволяетъ.

Марьюшка.

Разумется, братецъ, какъ-же ей теперь безъ расъ можно!— её всякій осудитъ. Вотъ грозаГ Господи, — нежданная…

Ольга.

Такія ужь мы незадачныя на свт: когда и можно повеселиться, такъ препятствуютъ. Дай мн только встртиться съ вашимъ генераломъ, а ему скажу, я все скажу…

Марьюшка.

Да что переписывать-то, братецъ?— покажите, гд?

Рожновъ.

Оставь, Марьюшка, ужь не раздражай меня, уйдите вы лучше об, — легче будетъ.

Марьюшка.

Вдь это такъ, — пьеса театральная?

Горошкинъ.

Теб говорятъ — уйди.

Марьюшка.

Не могу ли я?..

Рожновъ.

Что?

Марьюшка.

Переписать за васъ… Я вдь не хуже васъ пишу, помните: въ прошломъ год прошенье переписывала?

Рожновъ.

Пишешь-то ты хорошо… да какъ же такъ?— тутъ очень уже много: семь листовъ.

Марьюшка.

Ну, что-жь, семь листовъ?— сейчасъ сяду, все и буду писать, пока не кончу, хоть до поздней ночи, — завтра отосплюсь.

Рожновъ.

А на имянины-то ужь теб тогда нельзя.

Марьюшка.

Все равно: подете вы — нельзя, не подете вы — нельзя, по-крайности, хоть вы-то… меня въ будущемъ году возьмете.

Ольга.

Вдь и то, Иванъ Алексичъ: одну ее туда не пустятъ…

Марьюшка.

Надвайти шляпку, сестрица, и пальто. Я сейчасъ при братц начну. Вы, братецъ, мн скажете, такъ ли. Ддушка, отвернись,— я курточку сниму.

Снимаетъ курточку и на голыя плечи на-крестъ повязываетъ платокъ.

Горошкинъ.

Снимай тамъ, — что мн?

Въ глубин Ольга надваетъ пальто и шляпу.

Марьюшка — устраиваетъ столъ для писанья и садится.

Вотъ такъ. Въ четвертушечку тетрадку сложить?

Рожновъ — надваетъ пальто, которое ему подаетъ Ольга.

Какъ тамъ, такъ и ты.

Марьюшка.

Ну, вотъ. (Пишетъ.) ‘Дйствіе первое… театръ представляетъ роскошно иллюминованный садъ’… (Говоритъ.) Вотъ какъ у васъ тамъ будетъ… (Подошедшему въ ней брату.) Смотрите: хорошо ли?

Рожновъ.

Хорошо, чудесно.

Марьюшка.

Ну, вотъ такъ и все будетъ.

Ольга.

Пойдемъ, пора.— и то задержались.

Марьюшка — цлуя брата.

До свиданья, братецъ… вы мн оттудова…

Рожновъ.

Что?

Марьюшка.

Шеколатную… конфетку принесите… одну хоть только… шеколатную.

Ольга.

Я теб цлый платокъ всякихъ угощеній принесу.

Марьюшка.

Ахъ, милочка сестрица!..

Цлуетъ ее.

Рожновъ.

Прощай, ддушка.— спасибо.

Горошкинъ.

Ну, тебя! спуталъ… цифру потерялъ, вотъ теперь за*ново считай!

Ольга.

Что ты топчешься?— ну же…

Рожновъ — въ глубин оборачиваясь.

У насъ какая канцелярія открылась: старый да малый.

Ольга — тихо.

Пойдемъ, пойдемъ.— не мшай.

Оба тихо уходятъ.

Горошкинъ — кладетъ на счеты.

Тысяча-семьсотъ-восемьдесятъ-три рубля сорокъ-девять копекъ… девятьсотъ-двадцать рублей одиннадцать копекъ…

Марьюшка вся отдалась переписк, пригнувъ голову близко къ бумаг.

——

Третье дйствіе происходитъ на другой день посл втораго

ТРЕТЬЕ ДЙСТВІЕ.

Одна изъ комнатъ казенной палаты. Въ глубин, вмсто стны, дв арки, за которыми стоитъ длинный столъ, съ двумя-тремя чиновниками. Двери на-право и на-лво. Надъ правой дверью надпись: ‘Присутствіе’. По бокамъ — шкафы съ длами. На аванъ-сцен, справа — конторка столоначальника: слва — столъ начальника отдленія.

При поднятіи занавса Горошкинъ, Сельдереевъ и еще два чиновника сидятъ за столомъ въ глубин. Входитъ сторожъ, подаетъ одному изъ чиновниковъ пакеты, этотъ принимаетъ ихъ, росписывается въ книг и идетъ разложить пакеты на столы, на аванъ-сцен. Сторожъ все время остается въ глубин, то появляясь, то скрываясь.

Чиновникъ.

Прохоръ Лукичъ! тутъ вотъ изъ министерства…

Горошкинъ.

Ну, начальнику отдленія положите… Господи! до сихъ поръ не выучились.

Входитъ столоначальникъ Сртенскій, съ бумагой въ рукахъ.

Сртенскій.

Что вы?.. а! да, почта пришла. Хорошо.

Чиновникъ садится на свое мсто, а Сртенскій за свою конторку и разбираетъ бумаги.

Сртенскій.

Прохоръ Лукичъ! (Горошкинъ идетъ къ нему.) Опять отъ губернатора запросъ.

Горошкинъ.

Что, я вамъ говорилъ?— не нужно было отвчать.

Сртенскій.

Какъ же не отвчать, когда начальникъ намъ приказываетъ.

Горошкинъ.

Незаконно это. Пускай статью укажутъ, на какомъ основаніи,— такъ не указать: нтъ ея, статьи-то. Я на этихъ отношеніяхъ да на запросахъ зубы сълъ. Видимое дло, что губернаторъ намъ все придирочки да прицпочки подводитъ. На это у насъ одинъ долженъ быть отвтъ: васъ, молъ, не касается.

Сртенскій.

Когда нашему начальнику угодно…

Горошкинъ.

Вольно же потакать! Прежде намъ такихъ запросовъ не длали. Все помщика Силантьева штучки: онъ, какъ самъ поссорился съ нашимъ генераломъ, и губернатора поссорилъ. Вотъ теперь и взълись на казенную палату: то давай, да это… а намъ что въ нихъ заискивать?— больно ужь боязливо начальство-то наше.

Сртенскій.

Вы вотъ что, Прохоръ Лукичъ: вы себ очень много позволяете.

Горошкинъ.

Правду говорю. Позволяете!— что-жь мн за это будетъ? со службы гнать, что ли, станете?— такъ вдь тутъ безъ меня пропадете!.. Небойсь, коли справку какую, али что, все: ‘Прохоръ Лукичъ, гд’? да: ‘Прохоръ Лукичъ, какъ?..’ Гоните, пожалуй, я вторую службу служу,— съ меня будетъ, я и самъ въ отставку пойду.. Что мн!— въ богадльню поступлю…

Сртенскій.

Полноте ворчать, что у васъ за манера, право…

Горошкинъ.

Пригрозили тоже!.. По мн не законно длаютъ намъ запросы,— вотъ и не стану отвта писать, что хотите со мной, то и длайте.

Отходитъ и садится на свое мсто.

Сртенскій — сквозь зубы.

Ишь, старый!.. (Зоветъ). Господинъ Сельдереевъ! (Сельдереевъ подходитъ). Взгляните на эту бумагу: можете отвтъ составить?

Сельдереевъ — поглядвъ бумагу.

Могу-съ

Сртенскій.

Попробуйте-ка, набросайте черновую.

Сельдереевъ.

Я все могу-съ, Митрофанъ Савичъ, мной только начальство пренебрегаетъ, а то бы я.

Сртенскій.

Вы опять про старое?

Сельдереевъ.

Митрофанъ Савичъ! вдь и живой человкъ: дайте дышать-то, дышать-то мн дайте, хоть разокъ вздохнуть… За что же, помилуйте, оттираютъ меня? за что? Творецъ милосливый!.. Рожновъ — мальчишка… что ему, молокососу, тамъ жену подсунули съ помщичьяго двора, такъ ему даютъ штатное мсто, помощникомъ столоначальника длаютъ… эхъ!

Сртенскій.

Ну, это мсто ему либо дадутъ, либо нтъ…

Сельдереевъ.

Я и самъ смотрю. Можетъ, его превосходительство только сгоряча ему это на свадьб общалъ. Ужь гляди — два мсяца съ тхъ поръ, а опредленія этого все еще не состоялось, мсто все еще не занято. Хоть бы вы, Митрофанъ Савичъ, за меня походатайствовали. Дайте жить человку, Митрофанъ Савичъ! не хуже Рожнова, пускай меня испытаютъ. Вотъ дали ему недоимочный реестръ составлять,— путается онъ, до сихъ поръ ничего не представилъ, я бы давно представилъ.

Сртенскій.

Какъ вдь свыше приказано.

Сельдереевъ.

Это до свадьбы, Митрофанъ Савичъ, ему его превосходительство покровительствовалъ, а теперь, сами видите, тю-тю… теперь-то можно бы, Митрофанъ Савичъ, мн-то посодйствовать.

Сртенскій.

Я-то что же?

Сельдереевъ.

Вы, съ своей стороны, тому-другому подскажите… Это дло какъ шарикъ: только подтолкни его немножко, само покатится. Я вамъ, знаете, какой слуга…

Сртенскій.

Вы экзекутора просите, ему генералъ очень довряютъ.

Сельдереевъ.

Просилъ,— они ужь общали… и вы свое словечко.

Сртенскій.

Я пожалуй… (Рожновъ вошелъ и беретъ изъ шкафа дло.) Такъ набросайте черновую и покажите мн потомъ.

Сельдереевъ.

Слушаю-съ.

Идетъ на мсто.

Сртенскій.

Иванъ Алексичъ! что-жь реестръ недоимокъ?

Рожновъ.

Отдлъ по департаменту неокладныхъ сборовъ сегодня подамъ-съ.

Сртенскій.

Когда же это — сегодня?.. если къ ночи, такъ ужь это будетъ не сегодня: ночью нельзя будетъ ничмъ распорядится,— ни послать, ни…

Рожновъ.

Сейчасъ кончу-съ, только вотъ еще одну справку сдлать и итоги подвести.

Сртенскій.

Я ужь и не знаю… дали вамъ это дло, копаетесь вы, копаетесь…

Входитъ экзекуторъ Кашкинъ.

Кашкинъ.

Здравствуйте, Митрофанъ Савичъ!.. А! любезнйшій Иванъ Алексичъ!— васъ-то мн и нужно. Вы мн утромъ доставили вашу работу.

Рожновъ.

Рукопись, что его превосходительство приказали приготовить къ сегодняшнему утру.

Кашкинъ.

Вотъ вамъ ваша рукопись: приказали назадъ отдать. Какъ же вы такъ? знаете, что это театральная пьеса, по ней лучшіе гости его превосходительства будутъ разучивать, и доставляете такое безобразіе: половина одной рукой писана, половина другой. Какъ это васъ угораздило двумя разными руками написать?

Рожновъ.

Большую-то часть сестра переписывала, я только дописалъ конецъ.

Кашкинъ.

Сестра?.. вы, что же?— хотите и ее къ намъ въ чиновники опредлить?

Сртенскій.

Теперь женскій трудъ поощряется.

Рожновъ.

Я думалъ, коли чисто да четко…

Кашкинъ.

То-то, вы все по-своему думаете, не такъ, какъ вашему начальству требуется. Извольте обратно получить вашу рукопись. Вамъ не угодно было услужить его превосходительству, такъ и не нужно, можете вашу работу въ печк сжечь.

Рожновъ.

Какъ же такъ — въ печк?.. за что же сестра вчера весь вечеръ… даже руки окостенли…

Кашкинъ — не слушая его.

Впрочемъ, вы вдь въ полномъ своемъ прав: это вдь не служебное дло, частное. Его превосходительство взыскивать съ васъ не можетъ, они просили, вы не хотли.

Рожновъ.

Гд же, я не хотлъ!?

Кашкинъ.

Вы на балъ похали, на имянины къ господину Силантьеву… тамъ съ барышнями… это, конечно, веселй, чмъ переписывать пьесу. Завидное ваше житье, ей-Богу, завидное: пируете, ликуете…

Рожновъ.

Напрасно вы такъ, Павелъ Ксенофонтьичъ…

Сртенскій.

Коли по баламъ да по обдамъ шляетесь, такъ что мудренаго, что не кончили реестра.

Рожновъ.

Митрофанъ Савичъ, ей-Богу, сейчасъ кончу. Много-много на полчаса работы, и доставлю-съ.

Уходитъ.

Сртенскій.

Вы отъ его превосходительства?

Кашкинъ.

Да. Какой сердитый сегодня, просто не подступайся, все не по немъ.

Сртенскій.

Ну, да ужь въ послднее-то время мы его веселымъ-то да милостивымъ и не видимъ.

Кашкинъ.

Нтъ, это что!— сегодня его и не узнаете. Еще прідетъ-ли въ палату. Я думаю, онъ какую-нибудь крупнйшую непріятность получилъ.

Сртенскій.

Павелъ Ксенофонтьичъ, по секрету сказать: не слдовало ему съ Силантьевымъ ссориться. Силантьевъ сильный человкъ въ губерніи и много народу отъ его превосходительства отшатнулъ. Тутъ не одна непріятность,— каждый день какая-нибудь каверза… Глядишь: куда-нибудь въ благотворительные члены не позвали, или кто сухо поклонился, вдь все это точетъ… знавши то, что прежде, куда онъ ни взглянетъ, тамъ и улыбка. Отъ одного губернатора сколько подковырокъ получаемъ.

Кашкинъ.

Гадостей длаютъ много, это что говорить… Только нтъ: сегодня врно что-нибудь особенное., меня вислоухимъ назвалъ,— слышали вы это отъ него когда-нибудь?.

Сртенскій.

Нтъ. Сгоряча одинъ разъ хотлъ сволочью обругать, да и то сказалъ только ‘свол!..’ а конецъто и замялъ какъ-то.

Кашкинъ.

Что-нибудь да есть, что-нибудь да есть,— какъ хотите.

Появляется въ дверяхъ Чурягина.

Чурягина.

Павелъ Ксенофонтьичъ! заступитесь: притснительство чинятъ. Я пенсіонную книжку затеряла…

Кашкинъ.

Пожалуйте, пожалуйте, устроимъ, для васъ все устроимъ, пожалуйте.

Чурягина — входя.

Сюда вдь нашу сестру не пускаютъ.

Сртенскій.

Другому нельзя, а Анну Васильевну мы такъ ститаемъ, какъ будто у насъ она на служб состоитъ. Садитесь.

Чурягина

Что-жь, вы тутъ болтливаго департамента разговорный столъ устроили?

Сртенскій.

Дло не волкъ, въ лсъ не убжитъ.

Чурягина.

Опасаешься сегодня-то, какъ бы на вашего начальника не наскочить, чай, рветъ и мечетъ?

Кашкинъ.

А вы почемъ знаете, что онъ сердитъ?

Чурягина.

Какъ же не сердиться посл вчерашняго!

Сртенскій.

Что такое вчера было?

Чурягина.

Откуда вы пріхали? неужто не слыхали, какую ему пулю преподнесъ Силантьевъ у себя на имянинахъ?

Кашкинъ.

Разскажите, разскажите, это очень интересно!

Чурягина.

Да, знала я, что Силантьевъ мужикъ неотесанный, но чтобъ въ этой степени могъ себ позволить…

Кашкинъ.

Что такое? разсказывайте же: вдь это для насъ весьма важно.

Чурягина.

Первое ужь и то гадко, что не пригласилъ онъ его на имянины. Не вкъ же грызться. Мы вс думали, что Силантьевъ этимъ воспользуется для примиренія. Говорятъ даже, что полиціймейстеръ нарочно къ нему съ этимъ здилъ, и будто бы Силантьевъ прямо ему бухнулъ: не нужно мн, молъ, итого хламу.

Сртенскій.

Тсс… полноте…

Чурягина.

Это бы еще что, — вы вотъ разсудите. Ну, идетъ у него пиръ горой, вс именитые люди города и губернаторъ, и вс, разумется, сейчасъ въ глаза всмъ бросилось, что его превосходительства нтъ. Какой-то тамъ пострлъ и съостри: ‘что же это у васъ, Петръ Филипычъ, ныньче казенной палаты нтъ?..’ А Силантьевъ, не будь глупъ, встаетъ, беретъ нашего Рожнова за руку… ходилъ-таки дуракъ этотъ, Иванъ-то Алексичъ, на имянины,— съ женой ходилъ… беретъ за руку, выводитъ на середину: ‘вотъ,— говоритъ, у меня представитель казенной палаты!..’ Видятъ вс, — мухортикъ какой-то, Пописухинъ, ну, смхъ, шумъ, урра! шампанскаго!.. за здоровье Ивана Алексича Рожнова!.. и посыпались на нашего начальника всякія насмшечки, да брань, да мерзости…

Горошкинъ — который въ это время незамтно, съ бумагой въ рук, подошелъ къ разговаривающимъ.

Вы что же?— подъ окнами, что ли, стояли, подслушивали?

Чурягина.

На рынк объ этомъ разговариваютъ, чего тамъ подслушивать. Говорятъ, ужь и самому генералу это извстно.

Горошкинъ.

Нашлись добрые люди, донесли.

Уходитъ.

Сртенскій — Кашкину.

Врно вдь вы угадали, что гнваются они не безъ причины.

Кашкинъ.

Я думаю, тамъ у Силантьева, за-одно ужь и за госпожу Рожнову пили, за Ольгу Павловну. Она вдь у нихъ въ дом въ род какъ будто и хозяйки.

Сртенскій.

Силантьевъ женатъ, что вы…

Чурягина.

Онъ насчетъ женскаго пола очень распущенъ, женой-то не слишкомъ стсняется: она старуха. Для чего же нибудь онъ деньги давалъ на эту Ольгушку-то, расходовался,— не задаромъ же… она и красавица, и его прислуги дочь, станетъ съ ней чиниться такой гулёна, какъ Силантьевъ. Я вдь ей самой въ глаза это сказала.

Сртенскій.

Что вы?

Кашкинъ.

Обидлась?

Чурягина.

Смолчала, проглотила. Да по мн обижайся, пожалуй,— мн кто закажетъ говорить?… Это вы, мужчины, коли ужь очень что, такъ со зла другъ въ друга въ пистолеты стрляете, а я — баба, съ меня не взыщутъ? много — что сплетницей назовутъ. И зови,— я молчать не буду, не могу я видть, что она моего бднаго Ивана Алексича такъ подводитъ, изъ за своихъ капризовъ да изъ-за пошлостей бду накликаетъ ему.

Входитъ Петровъ.

Петровъ.

Господа! что я сейчасъ видлъ!.. Ахъ, Анна Васильевна…

Здоровается со всми.

Кашкинъ.

Это ты только теперь на службу приходишь?

Петровъ.

Погодите, дядюшка…

Кашкинъ.

Чего погодить? чтобъ тебя со службы выгнали?— и то жду. Не будь я теб дядюшка, давно бы теб салазки показали. У меня скоро терпнья не хватитъ за тебя заступаться

Петровъ.

Да перестаньте вы все съ вашими выговорами. Слушайте-ка. Иду я сейчасъ по Московскому переулку, вижу: этакая стройненькая, хорошенькая бабеночка въ шляп плыветъ передо мной Я, конечно, перегоняю, чтобъ заглянуть, кто такой-съ…

Чурягина.

Только теб и дда, что передъ бабами крендели выводить.

Петровъ.

Вдругъ, что же оказывается?— мадамъ Рожнова! Я было въ разговоръ, вижу, какъ-то смущается, неловкость какая-то… Ну, что-жь стснять женщину?— я сейчасъ въ отставку. Кланяюсь, шагъ на задъ, два назадъ, трахъ!— кучеръ Силантьева и съ двумя корзинами. ‘Что ты, голубчикъ, несешь?’ — Да вотъ за барыней.— ‘Что такое?’ — Такъ отъ вчерашнихъ отъ имянинъ всякихъ остаточковъ, и пирожки, и фрукты, и вино… Ей-Богу, три бутылки, я самъ ощупалъ въ корзинк.

Кашкинъ.

Чесались руки-то?

Петровъ.

Это она ужь съ утра тамъ побывала, у своей маменьки. (Оглядываясь.) Понятно, у маменьки, не Къ барину же она ходитъ… ей тамъ и надавали, для домашняго услажденія, муженька угощать, — чтобъ ему слаще жилось.

Чурягина.

Видите: мои слова то какъ оправдываются, она и сама не скрываетъ.

Петровъ.

Господа! надо съ Рожнова спрыски. Неужто онъ будетъ одинъ съ женой угощаться и товарищей забудетъ?— онъ долженъ и насъ попотчивать: у него дв полныхъ корзины всякаго добра.

Кашкинъ.

Ты пуще всего на бутылки-то позарился.

Петровъ.

Нтъ-съ, ужь еслибъ мн выбирать, я бы лучше взялъ жену… она этакій ананасъ!..

Чурягина.

Вьюнъ, вьюнъ!— высоко забираешь., у нея и получше тебя мужчиночки найдутся.

Петровъ

Я вдь знаю, я смюсь… куда ужь намъ! ха, ха!.. я знаю…

Кашкинъ.

Тише ты, болтомазъ…

Указываетъ головой на входящаго Рожнова. Рожновъ входитъ и ставитъ обратно въ шкафъ дло. За Рожновымъ вошелъ Горошкинъ и слъ на свое мсто. Присутствующіе на авансцен перемигиваются.

Чурягина.

Поздоровайся, по крайности, Иванъ Алексичъ, кажется прежде бывали знакомы.

Рожновъ.

Здравствуйте.

Чурягина.

Что ты, хворый, что ли, или не протрезвился со вчерашняго кутежа?— лица на теб нтъ.

Рожновъ.

Анна Васильевна, правда, вотъ ддушка говоритъ, вы разсказывали, будто его превосходительству извстно на счетъ вчерашняго у Силантьева: какъ за мое здоровье пили и все это…

Чурягина.

Не въ подполь вы тамъ безобразничали-то, у всхъ на глазахъ. Разумется извстно.

Рожновъ — Кашкину.

Павелъ Ксенофонтьичъ! они, конечно, гнваться изволятъ, его превосходительство, — но я-съ, ей-Богу… я не виноватъ. Что же такого?— я пошелъ, потому-что жена…

Петровъ.

Зачмъ вы, дорогой Иванъ Алексичъ, извиняетесь? что-жь тутъ дурного, что за ваше здоровье пьютъ? давайте намъ вина, и мы выпьемъ.

Кашкинъ.

Да, да, скупяга вы порядочный, для товарищей, для сослуживцевъ: нтъ, чтобы этакъ на вечеринку пригласить.

Петровъ.

А, кажется, есть чмъ угостить…

Кашкинъ.

Правда, говорятъ, у васъ на дому господинъ Силантьевъ свои черствыя имянины будетъ справлять!

Петровъ.

Позовите насъ.

Рожновъ.

Откуда это? какія имянины?

Петровъ.

Я сейчасъ видлъ: Силантьевскій кучеръ вамъ на квартиру дв корзины всякой провизіи понесъ и вина.

Рожновъ.

Мн ничего неизвстно.

Кашкинъ.

Неужели это жена тайкомъ отъ васъ?

Рожновъ.

Что тайкомъ?

Чурягина.

Вотъ и выходишь ты, извини меня, глупъ: не знаешь, что твоя жена у тебя за спиной длаетъ. Какой же ты мужъ?

Рожновъ.

Какъ не знаю? я все знаю.

Кашкинъ.

Такъ это съ вашего согласія? въ такомъ случа оно…

Петровъ.

Какой же вы добрый, да сговорчивый, Иванъ Алексичъ…

Рожновъ.

Я-съ не понимаю, что вы хотите… и вообще: какое дло тутъ до моей жены и до моего дома? это къ служб совершенно не причастно. Скажите: вонъ выслживаютъ, что, можетъ-быть, какую-нибудь бутылку вина принесли. Я хотлъ бы, чтобъ разговору этого, чтобъ не было… въ особливости про жену… Совсмъ это не канцелярскій разговоръ.

Горошкинъ — подойдя.

Врно вы сказали, Анна Васильевна, что онъ глупъ. Ему надо вдомость кончать, а онъ тутъ со вздоромъ бобы развелъ. Глупъ, глупъ — я бы еще съ тебя взысканье назначилъ за твою дурацкую болтовню.

Рожновъ.

Да, да, ддушка, да.

Уходитъ.

Чурягина.

Ты что же, ддъ, — ему въ губернантки нанялся? ты бы ужь кстати и жену его взялся учить, чтобъ хвосты не распускала, да скромнй жила.

Горошкинъ.

Павелъ Ксенофонтьичъ! зачмъ у насъ женщины въ канцеляріи?

Чурягина.

Ахъ! испугалъ.

Горошкинъ — ворча.

Еще экзекуторъ, за порядкомъ смотритъ…

Идетъ на свое мсто.

Кашкинъ.

Прохоръ Лукичъ!.. постойте же!.. Прохоръ Лукичъ!

Горошкинъ — остановись.

Прохоръ Лукичъ, Прохоръ Лукичъ!— я шестьдесятъ лтъ все Прохоръ Лукичъ, — дальше-то что?… допускаете вы тутъ… намъ или дло длать, или клубы затвать.

Кашкинъ.

Вы здсь въ управляющіе, что ли, назначены, что позволяете себ замчанія длать?

Горошкинъ.

Ничуть я вамъ замчанія не длаю, а порядковъ этихъ никто не похвалитъ. У насъ государственная служба, письмо, — не мудрено и ошибку сдлать подъ разговоръ-то.

Садится на свое мсто.

Чурягина.

Уйду, уйду, не ворчи, хрнъ!

Входитъ начальникъ отдленія, Пустошкинъ, Петровъ ушелъ.

Пустошкинъ — все время говоритъ скороговоркой.

Ахъ, батюшки, батюшки, запоздалъ… что, генералъ здсь?

Сторожъ.

Никакъ нтъ, ваше высокоблагородіе.

Пустошкинъ.

Ну, слава Богу, слава Богу… портной задержалъ, такой, право, — не кстати пришелъ… Господа, нельзя такъ располагаться… зачмъ вы здсь, сударыня? пожалуйте, здсь постороннимъ воспрещено, сейчасъ прідетъ его превосходительство.

Чурягина — кланяясь и отступая въ глубину.

Я-съ только тутъ вотъ справиться…

Кашкинъ.

Подождите меня въ пріемной.

Чурягина.

Хорошо-съ. Мерси!

Скрывается.

Пустошкинъ — Кашкину, здороваясь съ нимъ.

Не позволяйте этого пожалуйста…

Идетъ къ Сртенскому и съ нимъ тихо разговариваетъ. Въ это время Сельдереевъ, который со входа Пустошкина всталъ съ своего мста и слдилъ за Кашкинымъ, подходитъ къ нему.

Сельдереевъ.

Павелъ Ксенофонтьичъ, позвольте попросить… я давно жду васъ…

Кашкинъ.

Что такое?

Сельдереевъ.

Дайте жить человку!..

Кашкинъ.

Не здсь, не здсь… пойдемте, мы здсь мшаемъ.

Пустошкинъ.

Павелъ Ксенофонтьичъ! вы у его превосходительства были?

Кашкинъ.

Сердитъ онъ, ужасно сердитъ сегодня.

Уходитъ съ Сельдереевымъ.

Пустошкинъ.

Плохо, плохо, плохо, — худо, худо, худо… (Садится за свой столъ. Разбираетъ бумаги и распечатываетъ пакеты). Ахъ, батюшки! да гд же это у меня черновыя отношенія въ управу… (Ищетъ). Такъ и есть, забылъ, — дома забылъ… Позвать мн курьера. (Сторожъ уходитъ). А все портной!, пришелъ не вовремя, пошли эти примрки, вынулъ изъ кармана… ахъ, грхи, грхи, грхи… (Входитъ курьеръ). Бги, братецъ, какъ можно скорй, какъ можно скорй, ко мн домой, — жену спроси: въ кабинет на стол бумаги оставилъ… Живо, слышь!

Курьеръ.

Слушаю-съ.

Уходитъ.

Пустошкинъ — раскрывъ пакетъ и пробжавъ его.

Митрофанъ Савичъ, опять понужденіе изъ министерства.

Сртенскій.

Что-съ?

Пустошкинъ.

Что же у насъ реестръ недоимокъ?— Изъ министерства опять запросъ. Помилуйте, это намъ, наконецъ, на видъ поставятъ

Сртенскій.

Говорилъ Рожновъ, что сегодня онъ по неокладнымъ сборамъ подастъ.

Пустошкинъ.

Просто измучили вы меня съ этими реестрами!

Сртенскій.

А мн-то что-жь? вольно же вамъ, — кому поручили такое дло. На это нуженъ человкъ умлый, Рожновъ разв что можетъ смыслить? безъ году недлю служитъ и сидлъ-то до сихъ поръ все въ расходномъ стол, гд же ему возиться съ недоимками.

Пустошкинъ.

Не я ему назначалъ,— его превосходительству угодно было..

Сртенскій.

Словно нтъ у насъ чиновниковъ, которые и старательные и со смысломъ. Дайте Сельдерееву, давно было бы сдлано.

Пустошкинъ.

Сегодня-то, по крайней мр, представитъ-ли?

Сртенскій.

Общалъ, а кто его знаетъ?.. да еще какъ сдлалъ, Богъ всть, можетъ, еще все напуталъ, наново передлывать придется.

Горошкинъ.

Это ужь будьте покойны: сдлано, чего нельзя аккуратнй, я самъ слдилъ, отъ меня ни одна цифра не убжитъ.

Пустошкинъ — въ дверь.

Позовите мн, пожалуйста, господина Рожнова.

Сртенскій — подойдя къ Пуст шкину.

Какъ вы тамъ хотите, а я бы совтывалъ… его превосходительство теперь не поспорятъ… все-жъ-таки протекція протекціей, — дло дломъ… коли Рожновъ сегодня не представитъ реестра, прямо предложите, чтобъ все передать Сельдерееву. Сельдереевъ аккуратный чиновникъ…

Пустошкинъ.

Мн, кто бы ни длалъ, все равно, было бы сдлано (Входитъ Рояновъ.) Что-жь вы, милостивый государь, когда же вы намъ реестръ доставите?

Рожновъ.

Я докладывалъ Митрофанъ-Савичу, по неокладнымъ сборамъ кончаю.

Сельдереевъ — входя.

Его превосходительство!

Садится писать. Вс принимаютъ дловой видъ. Входитъ Короваевъ, за винъ Кашкинъ, оба молча проходятъ въ присутствіе. Чиновники, при проход Короваева, встаютъ, сторожъ остается подл двери въ присутствіе до конца дйствія.

Пустошкинъ — по уход процессіи.

Мы вотъ изъ-за васъ запросы да непріятности получаемъ изъ министерства… такъ служить нельзя. Если работа вамъ не по силамъ, вы бы не брались, мы бы другому отдали.

Рожновъ.

Позвольте, Аанасій Захарычъ, ей-Богу, никто бы скоре не кончилъ. Посмотрите, сколько однихъ дловъ пересмотрно да перерыто. Ни одной ночи раньше двухъ часовъ не ложился.

Пустошкинъ.

Позвольте ужь это намъ знать, могъ ли кто сдлать скоре или нтъ.

Рожновъ.

Да вы только извольте заглянуть, что тутъ работы.

Пустошкинъ.

Мн не для чего заглядывать, я знаю… Я самъ передлалъ за свою службу, можетъ быть, сотни такихъ длъ,— не вамъ меня учить.

Рожновъ.

Разв я смю, помилуйте, Аанасій Захарычъ.. я съ только…

Звонокъ Короваева. Сторожъ заглядываетъ въ дверь, потомъ быстро выходитъ.

Сторожъ — Пустошкину.

Васъ требуютъ.

Пустошкинъ, быстро подобравъ бумаги, уходитъ въ присутствіе.

Горошкинъ — подойдя къ Рожнову.

Что опять ротъ разинулъ?— иди: позовутъ, когда надо будетъ.

Рожновъ.

Ддушка… не знаю, что такое… нездоровится мн, что-ли… или что… Жарко такъ, жжетъ всего…

Горошкинъ.

Нжности какія!

Рожновъ.

Ддушка! скажи ты мн, какъ Богъ святъ: что это они тутъ говорили?

Горошкинъ.

Кто?

Рожновъ.

Вс они тутъ… про Ольньку что-то говорили… что такое?— скажи, ддушка.

Горошкинъ.

Про какую Олиньку!

Рожновъ.

Про жену мою… и гадко такъ, скверно говорили… все подзудить меня хотли…

Горошкинъ.

И то ужь, не пьянъ-ли ты со вчерашняго!

Рожновъ.

Ты не отлынивай, ддъ, ты не прячь отъ меня. Я хочу знать все… что они могутъ такое?..

Горошкинъ.

Очень мн нужно слушать всякое вранье да привиранье,— еще про бабу!.. и ты-то сущій оселъ, о чемъ спрашиваетъ… Ты спроси лучше, какъ вотъ тебя его благородіе отрекомендовывалъ начальнику отдленія.

Рожновъ.

Что?

Горошкинъ

Поблагодари, поблагодари. Скажи: спасибо, молъ, Митрофанъ Савичъ, за доброе заступничество.

Сртенскій.

Полно вамъ людей-то мутить, Прохоръ Лукичъ, полно… я никакихъ лицепріятій, ничего такого… я о служб радю… когда дло не длается…

Горошкинъ.

Не хорошо, не хорошо, Митрофанъ Савичъ, что вы тамъ ни разсказывайте, ужь этотъ реестръ скоре сдлать никакой возможности нтъ,— это я вамъ говорю… онъ молодой болванъ, благо трудящъ…

Сртенскій.

Пускай его трудится, я не препятствую.

Пустошкинъ показывается въ дверяхъ,

Пустошкинъ.

Митрофанъ Савичъ, пожалуйте-ка сюда.

Сртенскій — подходя.

Что-съ?

Пустошкинъ.

Его превосходительство изволили приказать. чтобъ вы сейчасъ же отобрали у господина Рожнова составленіе реестра недоимокъ.

Рожновъ.

Отобрать!!..

Пустошкинъ.

И прикажите ему все передать Сельдерееву, пускай Сельдереевъ кончаетъ. Сію же минуту, пожалуйста, и безъ всякихъ объясненій.

Скрывается.

Горошкинъ — Сртенскому

Вотъ ваша рекомендація и подйствовала?..

Сртенскій.

Что вы въ самомъ дл, пристали?.. какая рекомендація? коли начальство находитъ нерадніе, стало быть, оно дйствительно…

Рожновъ.

Какъ же такъ, Митрофанъ Савичъ?.. я вдь мсяцъ цлый трудился, теперь всю работу отдай, словно какъ-будто я тутъ ничего и не длалъ, вдь это изорвать легче.

Сртенскій.

Не я у васъ отнимаю, не меня и просите.

Горошкинъ.

Понялъ?— ну, и дйствуй сообразно, чего бояться?.. ты видишь, Митрофанъ Савичъ тутъ руки умываетъ, проси самого генерала, языкъ не отвалится, въ Сибирь не сошлютъ.

Сртенскій.

И лучшее дло, — къ нимъ и обращайтесь.

Горошкинъ — тихо Рожнову.

Что-нибудь да генералъ на тебя иметъ, безъ эстаго не стали бы они тобой такъ пошвыривать… чуютъ они его немилость.

Рожновъ.

Что же я сдлалъ такое? что такое?.

Горошкинъ.

Вотъ и объяснишься… такъ и скажи, молъ, ваше превосходительство, весь животъ, молъ, всю душу и все вниманіе… и замсто этого взыскиваютъ… приказывайте, молъ, ваше превосходительство, а самъ я, молъ, не знаю, въ чемъ моя провинность. Они скажутъ: ты ничего, на прямоту иди.

Рожновъ

Я, ддушка, словно пришибленный сталъ, вотъ что… голова кругомъ идетъ…

Горошкинъ.

Поросенокъ ты, больше ничего.

Дверь отворяется, выходитъ Короваевъ, за нимъ Пустошкинъ и Кашкинъ. Горошкинъ садится на свое мсто.

Короваевъ.

Это ужасно неудобно: изъ-за такихъ пустяковъ у насъ вчная путаница. Этотъ столъ долженъ быть переведенъ ближе къ канцеляріи.

Кашкинъ.

Извольте сами посмотрть, ваше превосходительство, гд его поставить.

Идутъ. Рожновъ останавливаетъ ихъ.

Рожновъ.

Ваш… Ваше превосходительство!..

Короваевъ.

Что такое?.. что вамъ угодно?

Рожновъ.

Извините, ваше превосходительство… ради Создателя небеснаго… простите, что осмлился потревожить… силъ моихъ нтъ… ей-Богу-съ…

Короваевъ.

Ну, ну, что такое?— говорите, только, пожалуйста, поскорй.

Рожновъ.

Я Господу Богу, ваше превосходительство, всегда за васъ молился и молюсь… за вс ваши милости щедрыя… я чувствую, понимаю, что-жь? я мошка маленькая… вы меня изволили приподнять, на службу приняли, благоволеніе оказывали…

Короваевъ.

Безъ онёровъ — къ длу…

Рожновъ.

Я чувствую и вижу, ваше превосходительство, что вы на меня гнвъ имете… извините.. Правда, не стою я, червякъ, и гнва вашего, — все-жьтаки прежде имлъ счастье пользоваться лаской вашей., и все такое…

Короваевъ.

Ну съ? такъ что же?

Рожновъ.

Были же вы добры ко мн, ваше превосходительство, такъ добры… такъ… прежде-то, — за что же теперь…

Короваевъ.

Мн такъ сдается, любезнйшій, что теперь вамъ моя доброта и не нужна, и безъ нея обойдетесь.

Кашкинъ.

Я не понимаю, что вы безпокоите его превосходительство?— еслибъ вы еще отъ службы зависли…

Рожновъ.

Какъ же иначе-то-съ?

Кашкинъ.

У васъ такой богатйшій покровитель, помщикъ Силантьевъ, онъ вамъ по цлымъ корзинамъ провіантъ доставляетъ. Я даже не понимаю, Иванъ Алексичъ, зачмъ вы служите: вамъ никакой нтъ надобности въ служб.

Рожновъ

Какъ никакой?

Короваевъ.

Неужели-же, въ самомъ дл, этомъ вашъ благодтель не дастъ вамъ пятнадцати рублей въ мсяцъ, которые вы здсь получаете?

Рожновъ.

Мн-съ?

Короваевъ.

Ну не вамъ, такъ вашей жен.

Рожновъ.

За что же съ?

Короваевъ.

Ахъ, милйшій мой, вы думаете, мн очень интересно знать, какія тамъ отношенія у вашей жены съ господиномъ Силантьевымъ.

Рожновъ.

Какія-съ отношенія?… воспитана имъ…

Кашкинъ.

Вотъ задерживаете вы его превосходительство изъ-за такихъ пустяковъ…

Рожновъ.

Кому пустяки, а мн — жизнь!— жизнь моя тутъ вся!.. Господи! это ужь… Жена вдь она мн, и люблю… что-жь она этому Силантьеву?

Короваевъ.

Однако вы наивны, — еще спрашиваетъ!.. догадайтесь сами… вонъ васъ тамъ какъ чествовали у него на имянинахъ, — чмъ вы это заслужили?. Зная распущенность Петра Филипыча Силантьева, кому же не ясно, какую роль вы тутъ играете. Только ужь если вы на то пошли, онъ долженъ васъ лучше награждать.

Кашкинъ.

За любовь такой красавицы, какъ ваша супруга, Иванъ Алексичъ, вы еще мало съ него тащите.

Рожновъ.

За любовь!.. постойте, постойте… извините… позвольте сказать — извините., какъ же такъ?.. Замъ извстно, ваше превосходительство, я сидлъ тутъ въ углу, за шкафомъ, какъ тряпка брошенная, ни Силантьевъ, никто не зналъ, что есть на свт такой Иванъ Алексичъ Рожновъ… вы меня поднять изволили, вы меня послали къ Силантьеву, вы меня съ Олинькой познакомили…

Короваевъ.

Что это вздумалось вамъ разсказывать исторію вашего сватовства?

Рожновъ.

Позвольте съ…

Короваевъ.

Говорите, говорите, это насъ позабавитъ.

Садится.

Рожновъ.

Вы меня съ Олинькой познакомили, — съ двицей благонравной… вы её и Силантьева прежде меня знали… когда я вернулся отъ нихъ къ вамъ, вы меня на этотъ бракъ благословили, — и хвалили вы Олиньку тогда… и одобряли, что я ее полюбилъ, и все… если-жь теперь она такая — негодящая.. и знали вы это… какъ же вы, ваше превосходительство, совтовали мн жениться на ней? какъ же вы-то сами сводили меня съ ней?

Короваевъ

Ха, ха, любезнйшій мой!— ужь, конечно, не для того, чтобъ вы потакали разгульнымъ нравамъ господина Силантьева.

Рожновъ.

Нтъ-съ, ваше превосходительство, не то… тогда вы были ему пріятель, а вотъ теперь, какъ вы на него гнваетесь, на мн вымщаете… какъ назвать все это?

Короваевъ — встаетъ.

Что? вы очумли?!

Рожновъ.

Ну, ужь по служб какую угодно пакость, куда ни шло, — теперь даже гадкимъ словомъ готовы про мою семью, про жену мою, что я тварь мелкая,— потому?.. да вдь, ваше превосходительство, и крысу поганую станете ногой шпынять, она въ сапогъ вцпится, а я человкъ, по образу Божію и по подобію…

Короваевъ.

Извольте выдти вонъ! удалите его!

Кашкинъ.

Ступайте, ступайте…

Рожновъ.

Троньте только, — драться буду! драться!— убью! шелохнитесь только… За жену мою я вступаюсь, ваше превосходительство, чего мн нтъ дороже на свт, за что я и службу къ чорту готовъ и все-съ… и всякому скажу, кто такъ-то, какъ вы, про нее говорите… гадко это, очень гадко!… мерзко это!— не честно.

Короваевъ.

Господинъ экзекуторъ! вы забываете ваши обязанности.

Быстро уходитъ.

Кашкинъ.

Сторожей сюда! сторожей!!

Бжитъ въ глубину.

Горошкинъ — который въ это время подошелъ къ Рожнову.

Ахъ ты, сквернословъ! что ты надлалъ?!.

Рожновъ тихо уходитъ, среди всеобщаго недоумнія и ужаса.

——

Между третьимъ и четвертымъ дйствіемъ проходитъ около трехъ недль.

ЧЕТВЕРТОЕ ДЙСТВІЕ.

Садикъ передъ домомъ Рожновыхъ. Одноэтажный домикъ стоитъ справа такъ, что уголъ его приходится почти по средин сцены, близко къ аванъ-сцен. Одна стна его почти параллельна рамп, въ ней окно, подъ которымъ кустъ и скамья. Другая стна идетъ въ глубину сцены нсколько влво, и оканчивается выдающимся крылечкомъ съ выходомъ прямо въ садъ, въ этой стн тоже окно. Много густыхъ деревьевъ и кустовъ. На аванъ-сцен слваскамьи и столикъ.

За столомъ Егоровна и Ольга пьютъ чай. Марьюшка пьетъ, стоя подъ окномъ и держа чашку въ рукахъ.

Егоровна.

Выпей еще чашку.

Ольга.

Нтъ, маменька, не хочется.

Егоровна.

Право, выпей,— лучше освжишься.

Ольга.

Нтъ, маменька, и одну-то силкомъ проглотила.

Егоровна.

Что ты все плачешь? малодушная! коего шута ты плачемъ возьмешь?

Ольга.

Слезы приходятъ, такъ не остановишь же ихъ… и нельзя мн не плакать, когда я, можетъ быть, на цломъ божьемъ свт самая пренесчастная женщина, безвинная страдалица… За что мн это?— Господи!

Егоровна.

Не ропщи.

Ольга.

Какая моя теперь жизнь!— на улицу показаться не смй, всякій меня про моего мужа спроситъ, а мужъ глазъ домой не кажетъ… пятеро сутокъ, маменька, почти недлю цлую! этакъ еще онъ никогда не пропадалъ… и гд шляется?..

Марьюшка.

Лавочникъ сказывалъ, будто братца въ собор видлъ, въ прошлое воскресенье.

Егоровна.

Въ какомъ это?— въ собор нечестивыхъ, надъ которылъ ёлка торчитъ?

Марьюшка.

Нтъ-съ, не въ кабак, а въ церкви: Богу молился.

Егоровна.

Ну тебя, заступница за безпутнаго. Допивай свой чай, благо тебя еще кормятъ, да убирай все отсюда. Аблакатъ какой выискался!.. (Марьюшка ставитъ свою чашку на подносъ, подхватываетъ одной рукой самоваръ, другой — подносъ съ посудой и ворчливо уходитъ въ домъ черезъ крылечко. Ей вслдъ.) Что теб, лнь что ли, два раза-то обернуться, — чашки расшибешь!.. еще ворчитъ за даровой-то хлбъ.

Ольга.

Думаю я, думаю, маменька, не могу я этого придумать: что такая за язва на этихъ мужчинъ, сейчасъ на водку кидаться… кажется бы, голову прозакладала, что никогда Иванъ Алексевичъ не сдлается пьяницей.. Въ шутку, бывало, ему эту водку предлагали, такъ отплевывался…

Егоровна.

Бсъ-отъ силёнъ: самъ не знаешь, гд ему поработаешь.

Ольга.

Мн впервой и не въ-домёкъ было. Вернулся онъ посл этого скандала, какъ начальство обругалъ, — молчалъ да пыжился, я думала — боленъ, бузиной его поить хотла, а это онъ тогда ужъ заворотъ заливать сталъ. Вдругъ — на утро протрезвился — что оказывается, какъ разсказалъ онъ… святители!..

Егоровна.

Изъ-подъ тихони да какой разбойникъ выскочилъ.

Ольга.

Дальше-то зачмъ хуже-то длать?.. Коли ужь сдлалъ гадость, — ну, остановись, поправь. Вдь что мы спорили первый-то день, — все утро… ревьмя ревла, и приказывала, чтобъ онъ у генерала прощенья просилъ, чтобъ въ ногахъ валялся, пока не простятъ, онъ ушелъ, — да ужь и совсмъ пьяный напился. Напугать его хотла, говорю: къ Петру Филиповичу жить уйду… и всего то вдь два дня у тебя ночевала, а онъ, чмъ одуматься-то, — пуще да пуще… по цлымъ суткамъ пропадать сталъ,— теперь вотъ ужъ и недля…

Егоровна.

Не плачь, — перемелется.

Ольга.

Гд ужъ перемелется… я его бояться стала: придетъ пьяный, огрызается. Спасибо хоть ты-то пришла погостить, а то этакій разгромъ въ дом. Кухарку отпустили: сами безъ жалованья живемъ,— чмъ ей платить?.. Я всякое чувство понятія теряю…

Егоровна.

Эхъ, какая!— не плачь… временемъ-то обомнется, все оботрется… Петръ Филипычъ насъ не оставитъ.

Ольга.

Не оставитъ!— вонъ, гляди, ужь скоро стемнетъ, а онъ за-свтло хотлъ непремнно быть. Нтъ, ужь теперь все отъ насъ отступается.

Егоровна.

Калиткой стукнули, — не онъ ли?

Ольга быстро вскакиваетъ, длаетъ нсколько шаговъ въ глубину и останавливается. Входитъ Горошкинъ.

Ольга.

Нтъ, это ддушка.

Горошкинъ.

Я къ вамъ съ новостями, — вотъ что… съ новостями. Что шатунъ-то вашъ еще не вернулся?

Егоровна.

Совсмъ запилъ, загулялъ.

Ольга.

Я думала, — вы его гд встртили.

Горошкинъ.

Гд мн его, безпутнаго, встртить!— я на службу хожу, а онъ, чай, гд-нибудь въ канав валяется, коли ему желзная дорога на рельс еще горла не перехала.

Егоровна.

Фу, ты! скажетъ… наше мсто…

Горошкинъ.

Что вы, Петра Филипыча просили?

Ольга.

Была я сегодня утромъ, — еле дорвалась до него.

Горошкинъ.

Ну, что? ну, что?

Ольга.

У него теперь сенаторъ гоститъ какой то петербургскій, — не пускали… такъ я въ садъ кинулась, въ саду его изъ бесдки вытащила… навзрыдъ передъ нимъ плакала, людей не постыдилась.

Егоровна.

Нужда стыдъ выбьетъ.

Ольга.

И чего мн теперь стыдиться, когда у меня мужъ пьяница!

Горошкинъ.

Что же Силантьевъ-то вамъ сказалъ?

Ольга.

Тамъ и разговаривать не хотлъ, прогналъ… общалъ въ послобденное время къ намъ сюда зайти, да вотъ все нтъ, ждемъ его… Врно ужь не придетъ, — отвилять хотлъ, должно быть

Егоровна.

До насъ ли ему теперь съ петербургскимъ гостемъ, да еще съ сановникомъ… пережди маленько, — все перемнется.

Горошкинъ.

Эко дло, право, — какъ его теперь достать?.. Штука-то такая чудеснйшая…

Ольга.

Говорите, — чего вы мнете?

Горошкинъ.

Вдь вотъ оно что выходитъ: встртилъ я сейчасъ нашего экзекутора съ письмомъ, — ищетъ Петра Филипыча Силантьева по всему городу. Окапывается: Силантьевъ, какъ пообдали, со всми гостями и съ петербургскимъ сенаторомъ компанія большая — похали на лодк кататься куда-то…

Ольга.

Ну, что же экзекуторъ?

Горошкинъ.

Съ письмомъ къ Силантьеву… Отъ кого письмо-то?— отъ генерала, отъ нашего генерала, отъ начальника… Поняли, какова штука?.. Должно полагать, невтерпёжъ ему стала эта ссора, теперь же у Силантьева сенаторъ петербургскій гоститъ, генералу нашему тоже этотъ сенаторъ нуженъ, и никакъ къ нему помимо Силантьева не подступишься. Тмъ пахнетъ, что это письмо на миръ клонитъ.

Ольга.

Что вы?.. Господи!— вотъ бы счастье!

Горошкинъ.

Сенаторъ завтра узжаетъ, экзекуторъ-то и бгаетъ съ генеральскимъ письмомъ, онъ мн это не нарочно проболтался… Вотъ вы и пользуйтесь, пользуйтесь этимъ…

Ольга.

Какъ пользоваться? Петръ Филипычъ и думать забылъ объ насъ.

Егоровна.

Ты, чмъ плакать-то, лучше бы накинула платочекъ, да и вышла бы на улицу… Коли по рк похали, такъ безпремнно гд-нибудь, недалече пройдутъ.

Горошкинъ.

Правда, правда — ступайте…

Ольга — кличетъ.

Маша!

За сценой говоръ и шумъ.

Егоровна — прислушиваясь.

Не надо, не надо! бги такъ, — вонъ они…

Ольга.

Петръ-то Филипычъ отсталъ отъ другихъ… къ намъ кажется.

Егоровна.

Ты бы, ддъ, спрятался, — лучше безъ народу-то.

Горошкинъ.

Я уйду, — прощайте.

Идетъ направо.

Силантьевъ — за сценой.

Эй, вы, дурынды!— гд вы тамъ? въ саду, что ли?

Егоровна.

Пожалуйте, Петръ Филипычъ, милости просимъ…

Силантьевъ входитъ.

Силантьевъ — Горошкину.

Ты чего, старая песочница, въ кусты хоронишься? Не бойся, не съмъ, — не вкусенъ.

Горошкинъ.

Я-съ, тутъ — на лавочку…

Ольга.

Совсмъ ужь я не надялась, что вы пожалуете.

Силантьевъ.

И то было не пришелъ… на лодк катались всей гурьбой, да отъ моста идти пшкомъ вздумали, такъ мимо тебя, — и вспомнилъ… Что-жь ты, Ольгунька, передо мной не ревешь? Ты реви да причитывай: ‘каково-то мн теперь, бдненькой сиротинушк, жить! съ мужемъ да съ пьяницей!..’

Ольга.

Вамъ шутки, а мн-то каково? подумайте…

Силантьевъ.

Балаганъ какой у меня устроила, для петербургскаго гостя: реветъ на весь домъ… даже кучера собрались послушать, что за пснопніе. Длать нечего, самъ къ теб пришелъ, чтобъ ты меня на дому не тревожила.

Егоровна.

Прости ты ей, Петръ Филипычъ, — она не въ себ теперь

Силантьевъ.

Самъ пришелъ… Ну, вотъ и слъ, и слушаю: говорите, что вамъ отъ меня надо?— только, чуръ, не ревть: станете ревть, — уйду.

Егоровна.

Позволь мн сказать, Петръ Филипычъ, — она безъ слезъ не можетъ.

Силантьевъ.

Говори.

Егоровна.

Одно у насъ дло, Петръ Филипычъ, одно горе, запилъ, запилъ, совсмъ спился Иванъ Алексичъ.

Силантьевъ.

Это онъ умно: лучше пьянствовать, чмъ съ глупыми бабами плакаться, на то онъ и мужчина.

Ольга.

Сгубилъ онъ себя!..

Силантьевъ.

Вотъ еще погибель какая, скажите!.. я, бывало, какъ запивалъ: одинъ разъ за мертвеца приняли, въ гробъ уложили и монашенку читать поставили… чихнулъ да очнулся, вотъ и по сю пору какой.

Ольга.

Петръ Филипычъ! не терзайте меня… куда-жь мн теперь!— со службы выгнали, пьяный…

Егоровна.

Вся наша надежда теперь на васъ, Петръ Филипычъ.

Силантьевъ.

Ну! коли ужь серьёзно съ вами обо всемъ этомъ говорить, — жаль мн васъ обихъ, старуха, потому-что Ванюшка вашъ оказался преестественный негодяй и мерзавецъ.

Егоровна.

Негодяй, батюшка, Петръ Филипычъ, врно вы сказали

Силантьевъ.

Скажите, помилуйте, какія претензіи явились!— обижаться сметъ… чмъ?— что сказали ему, будто мн его жена по вкусу пришлась!.. Да еслибъ и въ самомъ дл это правда была, что за обида такая для него? что онъ такое? и генеральскія жены гршатъ… Меня обидли этимъ словомъ, меня, а не его. Еслибъ онъ съ умомъ былъ, онъ долженъ бы ко мн придти и пожаловаться, а не ругаться съ начальствомъ.

Егоровна.

Такъ, такъ, врно, родной, — что-жъ вдь съ нимъ?

Силантьевъ.

Тогда бы я всегда за него и вступился. Теперь что я для васъ могу сдлать?— еще благодарите, что его до сихъ поръ въ острогъ не посадили.

Ольга.

Въ острогъ?!

Егоровна.

Врно вы, Петръ Филипычъ, правильно говорите, да вдь не вернешь этого больше. Теперь ужь намъ надо только впередъ смотрть… вотъ мы и надумали…

Силантьевъ.

Воображаю!

Егоровна.

Думаемъ мы, Петръ Филипычъ, что можетъ, Богъ дастъ, Иванъ Алексичъ въ прежній порядокъ придетъ и блажь свою пьяную броситъ, коли мсто получитъ… на службу поступитъ…

Силантьевъ.

Ужь опять не въ казенную-ли палату?

Егоровна.

О казенной палат и думать нельзя. Мы три раза къ генералу ходили и письмо жалостное писали.— никакого отвта.

Силантьевъ.

Кто его теперь возьметъ!

Егоровна.

И въ другихъ-то мстахъ тоже: ддушку вонъ посылали… и въ губернскомъ правленіи, и въ земской управ, всюду одинъ отвтъ: хоть-бы онъ даже и хорошій былъ чиновникъ, Иванъ Алексичъ, все же его принять нельзя, потому принять его — значитъ, генерала, управляющаго казенной палатой, обидишь… только и слышно везд, что буянъ да вольница.

Силантьевъ.

Что же вы надумали-то?

Егоровна.

Да надумали васъ просить, Петръ Филипычъ: помиритесь вы съ нашимъ генераломъ, голубчикъ, тогда вы его уговорить можете, онъ намъ проститъ. Хоть не къ себ возьметъ, такъ препятствовать не будетъ въ другихъ мстахъ.

Ольга.

Помиритесь вы, добрый, родной! вамъ ничего не стоитъ… вдь изъ-за этого только Ивану Алексичу никуда сунуться нельзя!

Силантьевъ.

Что-жъ, и мн тоже прикажете жалостное письмо писать и на поклонъ къ нему идти?

Егоровна.

Что вы, что вы!— да онъ самъ спитъ и видитъ съ вами помириться.

Силантьевъ.

Ты ужь и объ этомъ разузнавала?

Егоровна.

Живешь промежъ людей-то, слышишь. Мало-ли народу-то изъ-за васъ отъ него отъхало… Далеколи ходить: на третьей недл ему деньги понадобились, у купца Сркова кредитоваться хотлъ, — наотрзъ ему отказали… не прежнее, молъ, время: тогда Силантьевъ за васъ ручался

Силантьевъ.

Да ты никакъ въ полицію служить поступила?

Егоровна.

А отъ губернатора-то что ему достается, а въ обчеств…

Силантьевъ.

Ну, ну, довольно. Ты, я вижу, сплетни-то со всхъ концовъ набрала. Попридержи языкъ, — не твоего ума разсужденья.

Егоровна.

Не моего, не моего, родной, я знаю… что я такое?— мразь подподошвенная… я только докладываю. что ужь очень имъ хочется съ вами мириться, такъ коли вы-то… да вотъ ддушка сейчасъ говорилъ…

Горошкинъ.

Вамъ поясняютъ, чтобъ вы лишняго не врали, — она все свое… Вы просьбу изложили и ждите резолюціи: благоволятъ принять ее или нтъ.. а вы все со вздоромъ.

Силантьевъ.

У! приказная крыса, ты меня не заговаривай… что ты такое тутъ разсказывалъ?

Горошкинъ.

Ничего-съ, право, — вотъ такія-же все пустыя сплетки да пересуды наши мелкотравчатыя, вамъ и слушать не стоитъ.

Силантьевъ.

Говори, я приказываю.

Горошкинъ,

Ей-Богу-съ, ничего… такъ… (Оглядываясь.) Ахъ, вонъ они, — господинъ экзекуторъ къ вамъ… (за сцену.) Пожалуйте, здсь Петръ Филипычъ, здсь…

Входитъ Кашкинъ.

Силантьевъ.

Вы разв ко мн?

Кашкинъ.

Точно такъ-съ.

Силантьевъ.

А ты, старый, почемъ зналъ, что онъ меня ищетъ? У васъ тутъ заговоръ какой-то… (Кашкину). Что вамъ отъ меня нужно?

Кашкинъ.

Я сейчасъ у васъ былъ на-дому, мн сказали, что вы здсь, я и осмлился…

Силантьевъ.

Что же вамъ надо? я васъ спрашиваю.

Кашкинъ.

Я съ порученіемъ-съ… и такое… хе, хе!— немножко таинственное… Позвольте вамъ однимъ…

Силантьевъ — всмъ остальнымъ.

Ну-ка вы вс — маршъ въ кусты!

Вс отходятъ въ глубину, кром Силантьева и Каіикина.

Кашкинъ.

Петръ Филипычъ! позвольте напрямки говорить. Вы человкъ простой, честный, великодушный, — къ вамъ нечего съ экивоками подъзжать…

Силантьевъ.

Что? небось начальникъ прислалъ? отъ Валерія Николаича?

Кашкинъ.

Отъ его превосходительства.

Силантьевъ.

Понялъ, наконецъ, что со мной ссориться невыгодно… Давно бы пора прислать повинную, давно… Я вдь видлъ, что онъ къ этому клонитъ, такъ зачмъ тутъ полиціймейстера подсылать, да разную околесную подводить, — или прямой дорогой.

Кашкинъ.

Не столько изъ выгоды, Петръ Филипычъ, сколько потому, что съ дтства другъ вамъ и по любви…

Силантьевъ.

Больно онъ своей любовью-то сегодня вдругъ заторопился, потому-что мой сенаторъ завтра узжаетъ.

Кашкинъ.

Отчасти и это-съ, но главное — по любви, извольте письмо прочитать, что вамъ пишетъ его превосходительство.

Подаетъ письмо.

Силантьевъ — вскрываетъ письмо и читаетъ про себя, бормоча.

‘Разсчитываю на твою прежнюю дружбу… въ наши годы такія глупыя ссоры…’ Гм… ну, да ужь чувствую. Богъ съ нимъ, я не злопамятенъ… бги ты сейчасъ къ нему и скажи: коли хочетъ, чтобъ я представилъ его моему гостю, пускай черезъ часъ ко мн прізжаетъ, чай пить… по-прежнему… Богъ съ нимъ! все это забыто и…

Кашкинъ.

Петръ Филипычъ, осмлюсь сказать: это примиреніе всему обществу нашему радость и торжество.

Силантьевъ.

Отправляйся.

Кашкинъ.

Бгу во мгновеніе ока… (раскланиваясь.) Мое почтеніе… Ольг Павловн мое почтеніе.

Уходитъ. Егоровна боязливо подступаетъ къ Силантьеву.

Егоровна.

Что же, драгоцнненькій, видно смирилея нашъ генералъ передъ вами, пардону запросилъ?

Силантьевъ.

Ты кто такая, что смешь объ немъ такъ разсуждать? брысь подъ лавку!

Егоровна.

Прости, родной, ужь больно намъ радостно… теперь, можетъ, по милости своей заступитесь за насъ.

Силантьевъ.

Ольгунька! или сюда… Ну вотъ, и твоему вытью _tконецъ. Черезъ часъ будетъ у меня вашъ тиранъ гонитель, присылай ко мн своего скота.

Ольга.

Ивана Алексича прислать?

Силантьевъ.

Для тебя онъ — Иванъ Алексичъ, а для меня онъ — скотъ.

Ольга.

Да вдь нту его у насъ.— недлю цлую не знаемъ, гд пропадаетъ.

Силантьевъ.

Ахъ вы, бабьё, бабье!— чего же вы просите? можетъ, его и въ живыхъ нтъ.

Егоровна.

Видли его, Петръ Филипычъ, — въ гавриловскую волость пошелъ. Намъ знакомый становой приставъ общалъ безпремнно его сыскать, хоть связаннаго да предоставить.

Ольга.

Мы его къ вамъ сейчасъ и пришлемъ, какъ сыщется… ужь тамъ длайте съ нимъ, что угодно.

Силантьевъ.

Только не пьянаго, — я пьянаго за ворота вышвырну. Ну! прощайте, бабье!.. (Обнимаетъ Ольгу).— Глупая ты, глупая, разревлась! по комъ?— рафинадъ какой потеряла!.. Ну, ну, ничего, поправлю вамъ его, починю… Я вдь добрый, — видишь, какой добрый: самъ къ теб пришелъ…

Идетъ на лво, обнявши Ольгу. Начинаетъ темнть постепенно, вплоть до послдней сцены.

Егоровна — провожая ихъ.

Ужь и благодарность-то наша. Петръ Филипычъ, какая!..

Силантьевъ.

Ахъ, бабы, бабы!.. бда съ вами…

Уходитъ, утшая Ольгу. Егоровна ихъ провожаетъ. Между тмъ Марьюшка появилась въ лицевомъ окн дома.

Марьюшка.

Ддушка! (Горошкинъ оглядывается.) — Ты не уходи, пожалуйста… хочу я теб сказать… важное.

Горошкинъ.

Вишь ты какъ нонече.

Марьюшка.

Одну минуточку, не пожалй… а то мн некому сказать… очень хочется сказать, ддушка…

Ольга и Егоровна возвращаются.

Ольга.

Вотъ, маменька, теперь все пойдетъ по-прежнему, теперь слава Богу. Петръ Филипычъ съ генераломъ помирятся, простятъ Ивана Алексича, мсто ему дадутъ… поскорй бы только его сыскать да образумить.

Егоровна.

Поди еще, пожалуй, уламывать придется…

Ольга.

Нтъ, маменька, все-жь я ему законная жена, и онъ меня любитъ, и не захочетъ дольше срамить… маменька-душечка, слава Богу, слава Богу!.. такъ-ли, ддушка? слава Богу!..

Марьюшка въ окн зажигаетъ свчку и садится шить.

Егоровна.

Ишь вдь какой у тебя карактеръ!— вонъ какъ тебя бросаетъ: то ты самая пренесчастная, а то вдругъ радость такая, хоть и нтъ ничего.

Ольга.

Все теперь будетъ, маменька, какъ надо. Вотъ что я сдлаю: схожу я завтра утромъ къ становому и снесу его жен подарокъ, онъ тогда еще лучше постарается сыскать Ивана Алексича. Пойдемъ ка пороемся въ комод, что ей лучше выбрать: платочекъ какой или манишку…

Входить въ крылечко.

Горошкинъ.

Прощайте.

Ольга.

Прощайте, ддушка.

Егоровна.

Марья! ты что это свчи за даромъ жжешь?.. Коли у тебя работа есть, ты съ утра справляй, вставай раньше, а свчей не жги, — не даровыя.

Марьюшка — тушитъ свчу.

На-те, — потушила.

Егоровна.

Да грубить-то нечего.

Ольга.

Иди-же, маменька.

Егоровна.

Иду… вертитъ тебя, какъ волчокъ. (Входитъ на крылечко. Ольга вошла въ домъ.) — Ты, ддъ, калитку-то запри, какъ пойдешь, не забудь… опять чтобъ собакъ не напускать, по намеднишнему.

Уходитъ въ домъ.

Горошкинъ — Марьюшк.

Ну, говори свое важное.

Марьюшка.

Ддушка! я вдь подслушала, что баринъ-то говорилъ: у косячка притаилась… какъ же теперь ждать ддушка? будетъ все это хорошо? сладится?

Горошкинъ.

Захочетъ твой братецъ въ разсудокъ придти, такъ сладится, а не захочетъ… да ты что спрашивать то хотла?

Марьюшка.

Скажи мн, ддушка, какъ по-твоему: онъ большой гршникъ?

Горошкинъ.

Кто?

Марьюшка.

Братецъ.

Горошкинъ.

Большой.

Марьюшка.

Что жь онъ такое особенное сдлалъ?

Горошкинъ.

Пьяница, тунеядецъ, Богу угоднымъ не можетъ быть.

Марьюшка.

А если молиться за него?

Горошкинъ.

Молись, кто теб мшаетъ.

Марьюшка.

Я и молюсь, я все молюсь… я по двадцати поклоновъ земныхъ кладу утромъ и вечеромъ. Замолю я его грхи?

Горошкинъ.

Почемъ я знаю, — я не угодникъ Божій.

Марьюшка.

Я думаю, что замолю.. Вотъ баринъ приходилъ, — можетъ, это моя молитва услышана.

Горошкинъ.

Безпремнно твоя, какъ-же… вотъ такъ важное сказала!

Марьюшка.

Нтъ, ддушка, у меня важное другое: то дйствительно важное.

Горошкинъ.

Что же такое?

Марьюшка.

А вотъ что важное: я обтъ дала.

Горошкинъ.

Обтъ?

Марьюшка.

Если все это кончится такъ хорошо и братецъ опять исправится, будетъ по прежнему ходить на службу, и такъ все это чисто, аккуратно… тогда я, — знаешь что?… я въ монастырь пойду.

Горошкинъ.

Чего-о?

Марьюшка.

Монахиней сдлаюсь, буду Христу-Господу служить.

Горошкинъ.

Эва!

Марьюшка.

Что-жь, другія длаются монахинями, отчего я не могу?

Горошкинъ.

И то: посмотрлъ бы я на тебя въ монашеской-то скуфь! вотъ, чай, какъ коров сдло!

Марьюшка.

Отчего-же?.. сперва буду крылошанкой, псалмы святые пть, а какъ состарюсь, ноги разболятся, и я буду степенная.

Горошкинъ.

Монахиня тоже, ишь ты!

Марьюшка.

Все равно, вдь никто меня замужъ не возьметъ, такъ, no-крайности я за всхъ молиться буду… и ужь какъ я буду молиться, — рыдать буду на колняхъ, каждый день… вы хоть никогда и въ церковь не ходите, я за всхъ, за всхъ буду одна молиться.

Горошкинъ.

Городи, городи…

Марьюшка.

За братца, и за сестрицу, и за… и за тебя, ддушка.— ты хоть ругатель, а ты не злой.

Горошкинъ.

Прощай… мудрованья-то твои всю ночь не переслушаешь.

Марьюшка.

И то правда, ддушка, — ступай домой… я вдь такъ, безтолочь болтаю, — какая теб забота!— ты отвернись да уйди… ступай.

Горошкинъ — мнется.

Я вдь что?.. дло у меня теперь есть, а говорить говори, пожалуй, — что-жь, я буду слушать, это не деньги платить… теб тоже хочется поболтать-то.— съ кмъ тутъ?… ты вотъ что: какъ теб очень ужъ загорится бесдовать-то, ты ко мн и прибги… ну, и болтай… я буду слушать… прощай… ложилась бы лучше спать.

Марьюшка.

Нтъ, ддушка, я долго не усну, я каждый вечеръ братца жду, — придетъ же когда-нибудь.

Горошкинъ.

Такъ забгай… я буду слушать.

Уходитъ налво. Марьюшка глядитъ ему вслдъ, потомъ вдругъ вздрагиваетъ, выпрямляется и присматривается. Справа изъ кустовъ появляется Рожновъ. Онъ нсколько хмленъ, проходитъ сцену и издали заглядываетъ въ боковое окно. Марьюшка, узнавъ брата, высовывается изъ окна.

Марьюшка — кличетъ шопотомъ.

Братецъ!..

Рожновъ.

Кто тамъ? а! Марья.

Марьюшка.

Погодите, братецъ, я къ вамъ въ окошко вылзу.

Становится на косякъ окна, потомъ на сучокъ, потомъ на лавочку и спрыгиваетъ на сцену.

Рожновъ

Зачмъ ты? куды?

Марьюшка.

Милый, дорогой!.. пришли-таки… здравствуйте.

Обнимаетъ его.

Рожновъ.

Не висни ты на мн, ты видишь, я ослабъ, ты меня уронишь.

Марьюшка.

Братецъ, пойдемте сюда, подальше отъ дома-то, не у слыхали-бы…

Рожновъ.

Ольга дома?

Марьюшка — отводя его къ авансцен.

Гд-жь имъ больше быть? и маменька ихъ теперь здсь гоститъ. Пойдемте вотъ на лавочку, — что съ ними встрчаться, на брань. Лягутъ он, тогда и васъ я тихохонько уложу, проспитесь, завтра повидаетесь. Садитесь сюда.

Рожновъ.

Хорошо, хорошо… пускай…

Садятся на авансцен.

Марьюшка.

Гд это вы сколькое время пропадали?.. что ужь я за васъ не передумала!..

Рожновъ.

Какая мн радость сюда-то ходить!— опротивлъ мн домъ, бжалъ бы отъ него… и теперь-то пришелъ только злобу свою дразнить.

Марьюшка.

Зачмъ злобу, братецъ?

Рожновъ.

Марья, ты одна имъ не потатчица! ты ихъ подлостей покрывать не станешь.— кром тебя я во всхъ изврился… больно ужь, думалъ я, счастье то мое велико: жить хотлъ лучше всхъ людей, жить въ своемъ семейств… вотъ мн гордость-то и обрзали: омерзили, оплевали…

Марьюшка.

Вы на людей не смотрите, коли кто-нибудь…

Рожновъ.

Эхъ! люди что!.. Жена. Ольга, Олинька моя, — вотъ отъ кого… На какого дьявола она къ своему барину бгаетъ? ночи гоститъ, грязную славу пускаетъ объ себ, на какого дьявола!? Загрублъ я изъ за нея, совсмъ загрублъ, — жалость понимать пересталъ… третьяго дни, на пожар, кошка металась, такъ еще смюсь: гори, сволочь, гори! все огнемъ гори!

Марьюшка.

Братецъ, успокойтесь… отдохнете, забудете… хотите покушать?— я вамъ вынесу, у меня всегда для васъ припасено.

Рожновъ.

Покушать… легко теб Марья на свт жить, потому что какъ есть ты круглая дура, — вонъ какъ воробей: прыгъ, прыгъ!.. что ты чувствовать можешь?

Марьюшка.

Я хоть и дура, братецъ, чувствую я одно: что вы грху поддались. Обратитесь къ Господу…

Рожновъ.

Съ грхомъ-то легче… лежишь пьяный гд-нибудь подъ воротами, ничего не смыслишь, какъ мертвецъ… и очнешься.— голова такъ у-тебя трещитъ, что и думать некогда. Тяжеле оно, когда думать можно, когда вспомнишь свое счастье пропавшее, мысли свои золотыя, — куда тяжеле’., грхомъ спасаешься.

Марьюшка.

Позвольте, братецъ, что я вамъ скажу: зачмъ вы на сестрицу сердитесь? Эти оговоры вс, это, ей-Богу, напрасно… злые люди вамъ сплетничаютъ, вы плюньте, ей-Богу плюньте…

Рожновъ.

Марья…

Марьюшка.

Братецъ, можетъ быть, я глупая и не умю замтить, да вдь не совсмъ-же я слпая, — живу же съ ними… любитъ она васъ по закону и какъ должно, жена… ей-Богу!

Яркое лунное освщеніе до конца дйствія.

Рожновъ.

Любитъ… Жена!.. да лучше бы она въ самомъ дл другому на шею бросилась!.. Видишь-ли, Марья, что тутъ ужасно: ну, полюби она другого, брось меня, скажи мн, — не милъ ты, Иванъ Алексичъ, ступай!— горько было бы мн, жутко, но что длать!— несчастье, со всякимъ случается… халъ на лодк, втромъ кувырнуло, попалъ въ глубь, утонулъ… но вотъ — когда на твое на дорогое чувство грязной ногой наступили, и не выдержалъ ты, и окрысился, а жена-то любимая говоритъ: это вздоръ, такъ и быть должно!— когда изболло твое сердце, а жена тебя же посылаетъ прощенья просить, — вотъ что ужасно, Марья.

Марьюшка.

Вдь сестрица тоже…

Рожновъ.

Проклятые мы съ тобой люди, Марья, что родились въ бдности да въ ничтожеств, а пониманіе чувства у насъ Господомъ-Богомъ не отнято. Кто глядитъ на насъ, какъ на людей? кто думаетъ, что и насъ можно обидть?.. гд?.. какая намъ обида?— коли твои же близкіе ея не видятъ и тебя же за нее корятъ… когда всмъ помысломъ ты только и умешь, что гнуться передо всякимъ, и отъ пощечины щека у тебя не горитъ.

Кашляетъ.

Марьюшка.

Что это вы, братецъ, какъ… простудились, должно быть, — руки-то какія у васъ горячія…

Егоровна появляется на крылечк.

Егоровна.

Марья! ты что-ль тамъ разговариваешь? кто тамъ?

Марьюшка.

Ахъ ты!.. вотъ вдь услыхали… Я тутъ съ братцемъ, — братецъ вернулись.

Егоровна.

Ольга, слышишь? пришелъ нашъ брилліантъ… какъ воръ, ночью подкрался. Здравствуй, милости просимъ.

Ольга.

Гд онъ? гд?.. ну, слава Богу!.. нашатался вдосталь? вспомнилъ объ жен-то, объ несчастной?.. злодй ты мой, пьяница!..

Рожновъ.

Ольга! коли ты ругаться вышла…

Егоровна.

Хвалить, что-ли, тебя за такую-то жизнь? Жена глазъ на улицу показать не сметъ со стыда да со сраму за тебя, негодяя…

Рожновъ.

Ты, мать, не серди меня…

Ольга.

Оставь его, маменька, — какія въ немъ деликатности искать! Благо, что вернулся… Измучилъ ты меня въ конецъ, Иванъ Алексичъ, слезами да горемъ накормилъ меня свыше мры, — пожалй меня хоть немножко!

Егоровна — ворча.

Захотла жалости отъ разбойника пьянаго.

Ольга — Рожнову.

Богъ съ тобой, о прошломъ ужь и говорить не стану, — Богъ съ тобой, все забуду, — только хоть впередъ-то меня пожалй… Господь надъ нами смиловался, все къ лучшему: вотъ и пришелъ ты кстати и пьянъ не очень… вспомни ты, какъ любилъ меня, какъ ты клятвы разныя сочинялъ, — возстанови ты мою честь поруганную!..

Рожновъ.

Какъ, Ольга?

Ольга.

Пуще прежняго буду ласкать тебя, и любить, и холить, — вернись ты къ прошлой жизни, къ порядочной, чтобъ не въ позоръ былъ мн мой мужъ передъ людьми… голубчикъ, Иванъ Алексичъ…

Егоровна.

Ужь и размякла совсмъ, говори, не бойся, — что ты, словно виноватая?

Ольга.

Счастье наше, Ваничка, — далъ Богъ, помирился Петръ Филиппычъ съ нашимъ генераломъ… и мн онъ общалъ, что за тебя будетъ просить, чтобъ опять теб мсто…

Рожновъ.

Силантьевъ?

Ольга.

Да, Петръ Филипычъ, самъ сейчасъ здсь былъ, самъ зазжалъ, такой добрый, милый… И теперь, слышишь-ли?— теперь генералъ нашъ у него, и прямо Петръ Филипычъ сказалъ, чтобъ ты сейчасъ къ нему шелъ… да что ты, какъ будто не слышишь?— чтобъ ты къ Силантьеву шелъ, тамъ у генерала прощенья попросишь и все устроится. Ваничка, душенька…

Рожновъ.

Чтобъ я шелъ?— чтобъ… или вы тутъ вс съума посошли, или я спятилъ…

Ольга.

Ты не хочешь?

Рожновъ.

Что же это? Творецъ небесный!.. одинъ баринъ про тебя сказалъ, что ты съ другимъ бариномъ, какъ скверная баба, связалась, — обиду кровную сдлали намъ, а я къ нимъ же все или да кланяйся!.. или ужь и точно ты барской ласки добиваешься, что хочешь меня этимъ навозомъ кормить!

Егоровна.

Что, я теб говорила?

Рожновъ.

Нтъ, Олинька, нтъ… и ты жалость имй, — ужь не ко мн, такъ хоть къ себ самой… Кабы ты мн сказала: поди землю копать, къ анаем жиду подрядчику, на желзную дорогу… кабы ты сказала: въ Сибири подъ землей руду ищи,— съ радостью бы, Олинька, пока на издохъ бы надъ лопатой!— но къ Силантьеву идти просить — не пойду.

Егоровна.

Ты объ немъ заботишься, ты объ немъ печалишься, какъ святая, ни на кого не глядишь изъ-за этого чудища, а онъ сметъ…

Ольга.

Такъ-то ты за мою честную жизнь? изъ-за сплетень подлыхъ…

Рожновъ.

Врю, Олинька, что ты честная!— такъ и будь честная, совсмъ честная, и въ мысляхъ своихъ… Съ голоду не умремъ, поденщиками работать станемъ, — провались они, эти обидчики-благодтели!

Егоровна.

Вотъ ужъ сморозилъ! еще чиновникъ… ты ее ужь въ горничныя отдай, полы мыть,— чиновницу-то!

Рожновъ.

Уйдите вы отъ меня…

Ольга — вн себя.

Сей часъ-же къ Петру Филипычу ступай! слышишь?.. сейчасъ!.. Нтъ, маменька, не любилъ онъ меня, никогда не любилъ.

Рожновъ.

Я не любилъ?.. да еще стоишь-ли ты такой-то любви?.. Когда тебя сквернымъ словомъ охаяли, я на стну ползъ, — я убить былъ готовъ обидчика, и не разсуждавши, что, можетъ, мн самому несдобровать… и ни на кого не поглядлъ-бы, въ огонь за тебя бы пошелъ… а ты?— чмъ бы радоваться на меня, ты ругать принялась, и по сю пору гонишь прощенья просить… холопская ваша кровь!— Чиновница!.. весь вашъ чинъ, что хвосты да банты навязываете, а подлости въ васъ даже слишкомъ много.

Ольга.

Онъ совсмъ пьяный, маменька, онъ бить меня станетъ!..

Рожновъ.

Ольга… Олинька… подумай только, подумай..

Ольга.

Я ужь думала, передумала, плакала, переплакала, — ты не хочешь одуматься и передъ людьми меня оправдать, — мн нечего думать… махнулъ ты на меня рукой, такъ и убирайся, куда глаза глядятъ, и не возвращайся ко мн! я тебя къ себ и пускать не буду!

Егоровна.

И не пускай…

Рожновъ.

Куда это?

Ольга.

Мой домъ-то, не твой, на мое имя купленъ… не можешь ты..

Егоровна.

Вотъ связалъ Богъ на горе!

Ольга.

Кабы я одна-то была, безъ этой обузы-то, безъ мужа — такъ-ли бы я жила!.. да не разведутъ вотъ теперь.

Рыдаетъ.

Егоровна.

Хоть-бы ты съ-пьяна-то потонулъ гд! въ рку бы угодилъ… она-бы хоть при вдовств осталась.

Рожновъ.

Ладно, ладно!— будешь одна… и зачмъ я вернулся? зналъ вдь… твой домъ, и будешь одна, ладно…

Ольга.

Ой, маменька, что онъ со мной длаетъ!!

Егоровна — унимая ее.

Уймись, уймись, — полно!

Рожновъ.

Будешь одна, ладно… (Идетъ налво. Марьюшка, которая все время пряталась въ кустахъ, захватила наскоро изъ окна платокъ, накинула на себя и идетъ за нимъ.) Марья! ты не смй за мной ходить!.. не смй!

Уходитъ. Марьюшка быстро слдуетъ за нимъ. Ольга рыгаетъ на груди у матери.

——

Между четвертымъ и пятымъ дйствіями проходитъ около двухъ съ половиной недль.

ПЯТОЕ ДЙСТВІЕ.

Квартира Горошкина. Бдная комната. Слва кожаный диванъ, столъ, стулья, кресло. Дв двери въ глубин: входная и справа.

Марьюшка выходитъ изъ двери справа, снимаетъ съ гвоздика пальтишко и платокъ и надваетъ ихъ. Входитъ экзекуторъ Кашкинъ.

Кашкинъ.

Экъ у нихъ въ сняхъ-то сколько кадокъ понаставлено, — вс ноги себ переломаешь… А! барышня, и вы здсь проживаете?

Марьюшка.

Я здсь… при братц-съ.

Кашкинъ.

Здравствуйте… очень радъ васъ видть, любезнйшая барышня… Ну, что у васъ дется? что вашъ романтикъ?

Марьюшка.

Кто-съ?

Кашкинъ.

Братецъ вашъ, — его провдать пришелъ… Романтикъ онъ, то есть самый злйшій романтикъ… какъ-же: утопиться хотлъ! ишь вдь какой герой, — въ воду кинулся!

Марьюшка.

Извините, пожалуйста…

Кашкинъ.

Да еще ночью, подл плотины, глубь какая… этакъ вдь и въ самомъ-дл могъ утонуть.

Марьюшка.

Извините-съ, меня братецъ послали… я тороплюсь…

Кашкинъ.

Ступайте, милая барышня… А мн вашего братца можно видть?— скажите ему, что я здсь.

Марьюшка.

Они… они очень ужь нездоровы, больно плохи..

Кашкинъ.

Вроятно простудился, какъ въ вод тонулъ.

Марьюшка.

Съ тхъ поръ все хуже да хуже… совсмъ расхворались.

Кашкинъ.

Докторъ-то посщаетъ-ли васъ?

Марьюшка.

Сегодня въ первый разъ позвали, и сейчасъ онъ тутъ… все братецъ ни за что не хотли, все отмахивался… только сегодня общалъ, что будетъ лечиться. Тутъ они, рядомъ, и ддушка съ ними тутъ, Прохоръ Лукичъ.

Кашкинъ.

А супруга его?

Марьюшка.

Сестрица у себя въ дом.

Кашкинъ.

Неужто все до сихъ поръ въ ссор? не помирились.

Марьюшка.

Они не ссорились, а только… дома у себя сестрица.

Кашкинъ.

Какъ не ссорились?— въ город разсказывали, будто онъ изъ-за этого и топиться хотлъ, что у него съ женой перебранка вышла: осыпали другъ друга упреками, и будто жена его такъ оскорбила, что онъ не выдержалъ и бросился въ рку.

Марьюшка.

Братецъ были немножко выпивши, такъ отъ разсянности… Олинька ничего-съ.

Кашкинъ.

Ахъ, барышня, — какая вы преданная имъ слуга, — похвально… затуманить хотите это происшествіе… Трудно это, барышня, — мы вс знаемъ, какъ было дло… даже какъ вы его спасли.

Марьюшка.

Я не спасла, я за братцемъ побжала, вижу, что они не въ себ… какъ въ воду-то бросились, кричать стала, — мужики вытащили, откачивали… сюда, къ ддушк, принесли… мы и остались.

Кашкинъ.

Слышалъ, слышалъ.— похвально барышня.

Марьюшка.

Только ужъ братецъ отъ этого до того больны, до того больны!— ужасти какъ страшно.. Право, лучше-бы въ другой разъ вы-бы пришли… некогда мн-то теперь, — имъ тоже плохо такъ…

Кашкинъ.

Ишь вы, любезная барышня, гнать меня хотите… Рдкостная вы ему сестрица, и все-таки не подсказало вамъ ваше сердечко, что я, можетъ быть, къ вамъ съ хорошими встями пришелъ.

Марьюшка.

За это благодарствуйте-съ, да вдь, вотъ простите… некогда.

Кашкинъ.

Вашъ братецъ писалъ письмо къ господину Силантьеву…

Марьюшка — испуганно.

Вы знаете!?

Кашкинъ.

Просилъ прощенья и рекомендаціи къ его превосходительству.

Марьюшка.

Ради Создателя. Павелъ Ксенофонтьичъ, — вы этого никому не разсказывайте… братецъ мн строго запретили… пуще всего ддушк: ддушка ничего не знаетъ.

Кашкинъ.

Кто-же ему писалъ? вдь не его рукой писано…

Марьюшка.

Я писала-съ… это третьяго дня было-съ, вечеромъ… ддушки не было дома, братецъ лежалъ, все думалъ, все думалъ… вижу плачетъ: слезы катятся по щекамъ… говоритъ: Олиньку очень хочется видть… они дйствительно, коли-вы ужь знаете, въ разлад… да-съ, Олиньку видть… Олинька, говоритъ, не придетъ, пока я не смирюсь… и все плакалъ, и все плакалъ… ну, и… смирился.

Кашкинъ.

Такъ-съ.

Марьюшка.

Самъ онъ говорилъ, что писать, я и писала… и письмо носила я же, а отъ ддушки скрываетъ. Совсмъ онъ, братецъ, теперь опять другой сталъ. До тхъ-то поръ все доктора недопускалъ, все умереть хотлъ, сердился, что вытащили изъ воды, меня какъ бранилъ!— страшно глядть было, а теперь все хочетъ жить, самъ за докторомъ послалъ… главное, Олиньку-то ему видть… вотъ я и бгу теперь за ней.

Кашкинъ.

Стало-быть, бросилъ свои фантазіи.

Марьюшка.,

Вы ужь не говорите объ этомъ, Павелъ Ксенофонтьичъ, съ ддушкой-то… и братцу тоже не очень: онъ хоть смирился, а временемъ все плачетъ… забранится иной разъ… вотъ поправится, тогда… Теперь-то, ради Господа, отъ ддушки-то скройте.

Кашкинъ.

Жаль… Мн было хотлось его порадовать одной всточкой.

Марьюшка.

Что такое-съ?

Кашкинъ.

Я еще обстоятельно то не имю права говорить, сами желали эту радость принести… мн только предупредить хотлось… Вчера Силантьетъ съ его превосходительствомъ у госпожи Обринской вмст пиршество устраивали, и былъ у нихъ объ Иван Алексич разговоръ…

Кашкинъ.

И такъ, безъ всякой злобы, — надо думать даже съ расположеніемъ къ несчастіямъ Ивана Алексича. Вы подумайте только, любезная барышня, какъ намъ не цнить его превосходительства.— какая у нихъ великая душа: министру лично знакомъ, въ Петербург прекрасно аттестованъ, — и этакому-то лицу вашъ братъ какія дерзости говорилъ!

Марьюшка.

Конечно-съ.

Кашкинъ.

При свидтеляхъ!.. А его превосходительство себя-же упрекаютъ: я говоритъ неловко ему сказалъ. Сколько смиренія и честности въ этомъ человк. Случись ему, кажется, встртиться съ супругой Ивана Алексича, онъ извиняться сталъ-бы, ей-Богу, — въ своемъ неосторожномъ слов… При этакой то власти!

Марьюшка.

Все жь-таки… Павелъ Ксенофонтьичъ, лучше-бы подождать — говорить-то… видли-бы вы братца… такъ я за нихъ дрожу: въ чемъ душа держится… позвольте, ужь я ему, улучу минутку, — сама скажу.

Кашкинъ.

Да я и ничего. такъ, въ общемъ смысл говорю, чтобъ ободрить больного… что начальство боле благосклонно, — и все, Богъ дастъ, къ лучшему…

Входитъ Горошкинъ.

Горошкинъ.

Марьюшка! гд у насъ еще подушонка была махонькая?

Марьюшка — подаетъ подушку.

Вотъ-съ она.

Горошкинъ.

Гость нежданный!— ишь ты…

Кашкинъ.

Вольныхъ недугующихъ посщаемъ, законъ Господень соблюдаючи.

Марьюшка.

Ддушка, ужь теперь не отлучайся, пожалуйста.

Горошкинъ.

Куда я пойду.

Марьюшка.

То-то, я не замшкаюсь, не отлучайся до меня то.

Убгаетъ.

Горошкинъ.

Откуда этакія чудеса?— и вы до нашихъ вертеповъ снизошли.

Кашкинъ.

Не вамъ однимъ въ рай хочется. Страннопріимный домъ у себя устроили, такъ и возгордились. Мы тоже добродтелью не пренебрегаемъ, къ страданью ближняго со слабостью душевной.

Горошкинъ.

Зачмъ себя безпокоите!— видали мы вашу добродтель, знаемъ. Идите вы лучше, гд что ни на есть выслужить можно, — тутъ вамъ не начальство.

Кашкинъ.

Вы меня хотите разсердить, Прохоръ Лукичъ,— это вамъ не удастся. Я знаю, что по-вашему вс мы мерзавцы.

Горошкинъ.

Зачмъ вы пришли?.. неужто самого совсть зазрила? или по приказанію, справиться, весь-ли мальчишка этотъ въ землю вколоченъ?

Кашкинъ.

Ну, да,— вдь вы готовы сразу хоть всю казенную палату опозорить.

Горошкинъ.

Сударь вы мой!.. выкладки-то эти вс передъ моими глазами на счеты прикидывались. Безвинно, по несчастію одному, онъ подъ гнвъ начальства попалъ, — и обрадовалась ваша свора подхлестовъ, пошли его трепать… да еще какъ?— повадка-то ваша извстна: начальство едва покосилось, а ужь вы какъ собаки, на него накинулись… при мн эта травля-то происходила.

Кашкинъ.

Прохоръ Лукичъ!

Горошкинъ.

Зачмъ вы пришли? зачмъ?.. ну, смотри на него, какъ онъ теперь дохнетъ, коли нравится, радуйся!

Кашкинъ.

Прохоръ Лукичъ, вы очень сердобольны, но не заходите слишкомъ далеко.

Входитъ докторъ.

Докторъ.

Не нужно подушки, я его такъ уложилъ.

Кашкинъ.

Господинъ докторъ!— мое почтенье… ну, какъ вы находите больного?

Докторъ.

Да нехорошъ.

Кашкинъ.

Зайти къ нему нельзя?

Докторъ.

Нтъ, ужь не тревожьте его лучше, благо немножко успокоился.

Закуриваетъ сигару.

Кашкинъ.

Хорошо, хорошо… Однако, какъ вы скажете: вы все-таки надетесь?

Горошкинъ.

Что вы пристали, право… и безъ васъ кутерьма!. не приставайте вы…

Кашкинъ — иронически улыбаясь.

Всякія справки воспрещены?— виноватъ-съ. Въ чужой монастырь со своимъ уставомъ не ходятъ. Прощайте-съ, я приду, Прохоръ Лукичъ, когда вы будете въ лучшемъ расположеніи духа.

Беретъ шляпу и уходитъ.

Горошкинъ.

Что-же это значитъ: не хорошъ?— очень?

Докторъ.

Очень нехорошъ, скоротечная чахотка, умираетъ, какъ-будто вы не видите… до вечера едва-ли доживетъ.

Горошкинъ.

Пишите что-нибудь, — рецептъ… пишите…

Докторъ.

Говорятъ вамъ, до вечера не доживетъ, — какое тутъ лекарство?.. дайте ему покой, чтобъ безъ тревоги умеръ.

Горошкинъ.

Умеръ!— да ты про что говоришь? опомнись!.. Жизнь человческая кончается, а онъ закурилъ сигарку… умеръ!.. такъ не по чемъ горевать…

Докторъ.

Что-же мн?..

Горошкинъ.

Медики!.. охъ, вы, медики, доктора.

Докторъ.

Я не Богъ, чтобъ мертвыхъ воскрешать.

Горошкинъ.

Какъ не быть лекарству?— есть оно, — должно быть… и тутъ, чай, подъ рукой, да не знаетъ никто, которое… Ахъ вы, доктора, — ученые!.. за что-жь ему теперь помирать?— ему и срокъ не присплъ, молодой еще онъ…

Докторъ.

Такъ вдь…

Горошкинъ.

Ну, и дай ему лекарство… дай, найди… неужто, какъ щенка паршиваго, бросить… Эхъ вы!!.. ну, дорогое лекарство пропиши… спроси, сколько нужно,— найдемъ деньги, найдемъ… все заплатимъ, помогай только… помогай!— не оставлять-же его такъ!..

Докторъ.

Себя-то ты береги, старикъ… его не спасешь, а себя уходишь.

Вбгаетъ Марьюшка, таща за собой Ольгу.

Марьюшка.

Вотъ она!.. вотъ она, наша милочка сестричка… на крылечк ее поймала, — въ церковь шла. (Ольг.) — Погодите, ангелъ небесный, погодите, — я ему сперва скажу понемножку, что вы здсь.

Убгаетъ направо.

Ольга.

Неужели онъ, въ самомъ дл, такъ плохъ, Прохоръ Лукичъ?.. отвчайте же!.. Ддушка, ужь и отвчать мн не хотите?

Горошкинъ.

Что отвчать? сами сейчасъ увидите.

Ольга.

Докторъ, какъ же теперь? чмъ ему помочь?… Извините, не поздоровалась.

Докторъ.

Я Прохору Лукичу все сказалъ, что нужно, вечеркомъ опять зайду… Прощайте пока, до свиданья.

Уходитъ.

Ольга.

Ддушка, что-жь вы такъ ко мн? сердиты что-ли?.. Я не виновата! ей-Богу, я не виновата… что-жь я такое сдлала?— въ сердцахъ побранила его да выгнала… такъ вдь живой я тоже человкъ, разболится душа, не мудрено и вспылить. Всегда онъ отъ меня только ласку да угожденіе видлъ, — а хотла я, чтобъ нашихъ благодтелей уважалъ, такъ вдь въ міру живемъ, какъ же безъ этого? ни за нимъ, ни за мной милліоновъ нтъ,— какъ же намъ безъ благодтелей, коли прилично жить!

Горошкинъ.

Кто васъ винитъ?

Ольга.

А онъ въ воду кинулся!.. что-жь онъ этимъ показать хотлъ?— что у него жена — дьяволъ какой, или сатана, что онъ отъ нея въ омутъ?.. пуще пьянства своего ославилъ по всему городу.

Горошкинъ.

Что за исповдь такая?

Ольга.

А то хорошо онъ сдлалъ, что до сихъ поръ не пускалъ меня къ себ? я два раза приходила… И вы-то: знаете, въ какомъ онъ положеніи, — какъ сейчасъ не оповстить? словно я ему чужая. Я же вамъ покажу, что не чужая: что меня Марья остановила? какіе тутъ доклады? она ему не ближе жены, — и я хочу къ нему…

Длаетъ шагъ, ей навстрчу Отворяется дверь справа и выходитъ Рожновъ, опираясь на Марьюшку.

Горошкинъ.

Что ты выдумалъ? куда ты?!

Ольга.

Иванъ Алексичъ!.. Ваня!!

Бжитъ къ мужу, онъ падаетъ къ ней съ рыданьемъ на грудь, усиленно дыша, посл чего разражается кашлемъ.

Рожновъ.

По… посадите меня… охъ!!..

Его усаживаютъ въ кресло. Во время слдующихъ сценъ его рчи время отъ времени прерываются кашлемъ.

Горошкинъ.

Что теб не лежалось!— можно было и къ теб придти.

Рожновъ.

Охъ!.. какъ я разнемогся… силъ нтъ… Ольга Павловна… какъ мн оцнить… отблагодарить вашу милость большую ко мн… что не погнушались пьяницей, самоубійцей негоднымъ… пришли.

Ольга.

Что ты? что ты?

Рожновъ.

Вдь я проклятый, я утопиться хотлъ… меня бы хоронить не стали, какъ падаль, зарыли бы… а вы, красавица… чистая… пришли.

Горошкинъ.

Тьфу! мелетъ человкъ.

Марьюшка.

Отдохните немножко, братецъ.— что вы все разговариваете: вамъ тяжело.

Рожновъ.

Нтъ… не хочу… я выскажу сперва… у меня хватитъ силъ.. я выскажу… Ддушка, передъ тобой только стыдно, — уйди… или нтъ… все равно узнаешь, — останься… къ Силантьеву я писалъ, прощенья просилъ.

Горошкинъ.

То-то… врно не къ рылу спсивъ былъ.

Рожновъ.

Гд мн?.. куда я гожусь? что за воинъ?.. смерть не беретъ, — жить опять стало хотться… какъ бы ни жить, лишь бы жить… и чтобъ Олинька моя… простите, позвольте васъ по-прежнему такъ называть.

Ольга.

Разумется, называй.

Рожновъ.

Дйствительно, вдь чего обижаться?.. видно ужь какъ Богу угодно, чтобъ мы принижались и чтобъ надъ нами, мелкими людьми, все позволено было. Коли вс на свт этому покоряются, коли сами то вы не обижены. Олинька… какъ же мн смть?.. не буду обижаться… пускай бьютъ, кто хочетъ…

Марьюшка.

Братецъ!..

Рожновъ.

И ты бей, ддъ… скажи: вотъ свинья, туда же съ людьми себя ровнять хотлъ… дали, болвану, жену-красавицу… коли ужь блаженство такое ласка ея, ну, сиди съ ней, пользуйся… такъ нтъ, еще гордость его незатрогивай!.. скажи, ддъ, все снесу… теперь только бы Олинька…

Марьюшка.

Не тревожьте себя, братецъ, сестрица васъ очень любятъ.

Рожновъ.

Простите мн, Ольга Павловна, что я, мужикъ пьяный, васъ сдлалъ несчастной… вамъ не зачмъ мн въ душу глядть, что тамъ копошится… вы, барышня ненаглядная… теперь, какъ прикажете: пускай бранятъ, пускай смются, какъ прикажете… простите меня.

Ольга.

И Богъ прощаетъ, такъ намъ-то ужь и подавно. Я вдь не гіена злющая… конечно, прощаю, Богъ съ тобой. Пьянствовать больше не будешь?

Рожновъ.

Какое ужь пьянство!— только бы въ живыхъто, въ живыхъ-то бы только остаться!

Ольга.

Если даешь слово, то не будешь пьянствовать, Богъ теб проститъ.

Рожновъ.

Спасибо… спасибо…

Ольга.

Въ такомъ случа, что коли, ты винишься и мы помирились, — что-жь теб здсь у дда оставаться, когда есть свой домъ. Тебя надо сейчасъ перевезти къ намъ.

Горошкинъ.

Что вы выдумали?!

Рожновъ.

Ольгушенька моя!!..

Съ рыданьемъ припадаетъ къ ея рук и снова разражается сильнымъ кашлемъ.

Ольга.

Дайте ему чего-нибудь, помогите…

Марьюшка — подаетъ чашку.

Вотъ… тепленькаго чайку.

Рожновъ — успокоившись.

Довольно… легче теперь… да, Олинька, домой, къ теб…

Марьюшка, — цлуя Ольгу.

Милочка — сестрица!

Горошкинъ.

Ну, куда вы его повезете? онъ умретъ дорогой… пускай отдохнется немножко.

Рожновъ.

Нтъ, ддушка, пусти меня къ ней, не держи… нтъ, мн лучше будетъ.

Горошкинъ.

Убирайся, коли здсь не хорошо.

Рожновъ.

Очень здсь мн хорошо, спасибо за все… только ужь очень мн въ домъ-то къ намъ хочется.

Марьюшка.

Я за извощикомъ сейчасъ.

Ольга.

Нтъ, — ты съ нимъ оставайся, я сбгаю.

Горошкинъ.

Эхъ, вы, торопыги… не такъ же его везти, рухлядь этакую… сегодня сыро на улиц, — осень… Погодите, я свою зимнюю шинель, ватную, выну.

Ольга.

Ну, ты за шинелью, а я — за извощикомъ.

Ольга и Горошкинъ уходятъ.

Рожновъ.

Маша… помоги мн лечь на диванъ… съ чего Я такъ усталъ… (Марьюшка помогаетъ ему лечь на диванъ.) Да не дергай меня такъ, дрянная двчонка… больно вдь… уфъ!!.. Маша, не обижайся на меня, что я, подлый, все тебя браню… ты праведница святая… дай мн ручку твою поцловать

Марьюшка.

Что вы, братецъ… у меня грязныя.

Рожновъ.

Дай, дай!.. Марья, не серди меня.

Марьюшка.

Ну, вотъ, извольте.

Протягиваетъ руку.

Рожновъ цлуетъ.

Другую! (Цлуетъ другую руку.) Теперь ладошку… другую… (Цлуетъ). Ты на меня не обижайся.

Марьюшка.

Ишь вы что скажете!

Рожновъ.

Коли живъ буду и все справится, я теб платье куплю, — шерстяное, красное… купить?

Марьюшка.

Хорошо, братецъ.

Рожновъ.

Ты что-жь говоришь такъ — хорошо, точно теб все равно.

Марьюшка.

Нтъ-съ… А вотъ что я смотрю, братецъ: пожалуй, ддушка-то и правду говоритъ, — какъ вамъ теперь хать? обождать бы ночку-другую, чтобы въ силы войти.

Рожновъ.

Нтъ, Марьюціка, поскорй бы, поскорй къ Олиньк… правда, какая она красавица… и доброты…

Марьюшка.

Сестрица?— очень хорошія.

Рожновъ.

И вдь она моя… моя… и ничья больше… да, да вотъ эта самая, что сейчасъ отсюда вышла… она жена мн… опять сюда придетъ… Жена… я съ ней въ церкви на одной розовой тафт стоялъ… я и она… такъ вдь?

Марьюшка.

Конечно, братецъ, — при внчаньи.

Рожновъ.

И внцы надъ нами держали, а въ рукахъ у насъ свчи… и цловала она меня и я ее цло* валъ… Господи! за что мн такое счастье!

Марьюшка.

Какъ за что? вы, братецъ, ея очень даже стоите.

Рожновъ.

Нтъ, нтъ, нтъ… не смй такъ говорить… вонъ она до чего заботится обо мн: сама за извощикомъ… для меня вотъ… для Ивана Алексича… Фу! дышать тяжело.

Марьюшка.

Погодите, Я васъ на спинку положу. (Поворачиваетъ его.) Что съ вами?… братецъ!.. братецъ!.. что вы такъ… смотрите?.

Рожновъ — вздыхаетъ.

А!.. ничего… такъ вдругъ, затмнье… пройдетъ, все пройдетъ.

Марьюшка.

Страшно какъ вы посмотрли.

Рожновъ.

Опять хорошо заживемъ… Силантьевъ мсто выхлопочетъ… пускай смются, пускай ругаютъ… а я надъ ними буду смяться… съ женою вмст… сыто… тепло… весело…

Марьюшка.

Только бы поскорй выздоровли.

Рожновъ.

Ддушку позовемъ, — ему водочки… нтъ, и ему не дадимъ… она не позволила.. чайку.

Марьюшка.

Чай лучше.

Рожновъ.

Съ вареньемъ.. Оличка будетъ разливать… Ольгушечка.. Оля… Оля… щечки какія у ней розовыя, нжныя… Никто не запретитъ мн цловать… мужъ… я мужъ…

Задыхается.

Марьюшка.

Что съ вами?

Рожновъ.

Тяжело..

Марьюшка.

Уснули бы вы, что-ли… я васъ прикрою… вотъ такъ (Прикрываетъ его своимъ платкомъ и вглядывается.) Братецъ! братецъ!.. что вы такъ тяжело дышете?.. тепленькаго глотните… (Присматривается къ нему. Входитъ Горошкинъ съ шинелью.) Засыпаетъ.

Горошкинъ.

Я же говорю, нельзя его везти… тронь его только, онъ весь разсыплется.

Марьюшка.

Пускай немножко поспитъ… сномъ-то, можетъ, отдохнетъ, поокрпнетъ.

Вбгаетъ Ольга.

Ольга — громко.

Мн Петръ Филипычъ на улиц встртился….(Марьюшка машетъ на нее рукой и говоритъ: тсс!І указывая на спящаго. Она быстро мняетъ тонъ. Шепотомъ). Петръ Филипычъ… Они такъ добры, свою коляску предлагаютъ, чтобы перевезти Ивана Алексича. Они сюда идутъ и его превосходительство съ нимъ, Валерій Николаичъ.

Горошкинъ.

Сюда идутъ?

Силантьевъ — растворивъ дверь.

Ишь, канальи? еле доберешься до нихъ… еще чиновники!— въ какой грязи живутъ.

Входитъ съ Короваевымъ.

Марьюшка — встрепенувшись.

Тише, ради Бога, — онъ уснулъ.

Силантьевъ.

Экое событіе!— уснулъ… успетъ еще проспаться десять тысячъ разъ. Буди его скорй, гляди, какого я гостя къ нему привелъ.

Марьюшка.

Крпко спитъ: — дайте ему отдохнуть, съ силами собраться.

Силантьевъ.

Пустяки! сейчасъ встрепенется, скажи-ка ему только.,, мы ему мсто принесли, помощникомъ столоначальника его зачислили, — и бумага готова.

Короваевъ.

Да, я ему все прощаю… да.

Ольга.

Ддушка! я боюсь, — ужь очень онъ тихо спитъ.

Горошкинъ — присматриваясь и прислушиваясь къ Рожнову.

Постойте-ка, постойте… что это?.. да онъ не дышетъ!

Короваевъ.

Умеръ?

Марьюшка.

Врешь ты, ддка… съ ума сошелъ!.. Братецъ! проснитесь… проснитесь, братецъ! что они врутъ, проснитесь!!.

Теребитъ Рожнова.

Ольга.

Ваня! Ваничка!

Горошкинъ.

Зови!— теперь не докличешься… докторъ правду сказалъ: до вечера не доживетъ… эхъ!.. скончался…

Ольга.

Ваничка!..

Припадаетъ къ трупу и плачетъ.
Марьюшка, какъ обезумвшая, молча глядитъ на брата, гретъ его руки дыханьемъ и оттираетъ ихъ.

Горошкинъ — Силантьеву и Короваеву.

Что-жь, милостивые господа, вы стоите?— пожалуйте… вы съ благодяніемъ въ нашу конуру удостоили, мсто ему дать хотли… а онъ, замсто благодарности, взялъ да вотъ и умеръ… сейчасъ бабы выть начнутъ, что вамъ наше горе слушать?.. пожалуйте… благодаримъ покорно за коляску.

ОТЪ АВТОРА

ГОРЕ-ЗЛОСЧАСТЬЕ.

ПЕРВОЕ ДЙСТВІЕ.

ВТОРОЕ ДЙСТВІЕ.

ТРЕТЬЕ ДЙСТВІЕ.

ЧЕТВЕРТОЕ ДЙСТВІЕ.

ПЯТОЕ ДЙСТВІЕ.

Читайте также: