Как я мамашу исправляла, Крылов Виктор Александрович, Год: 1889

Драматургия
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Скачать в PDF

ДЛЯ СЦЕНЫ.

СБОРНИКЪ ПЬЕСЪ.

Томъ восьмой.

ИЗДАНІЕ ВИКТОРА АЛЕКСАНДРОВА.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія Шредера, Гороховая, 49.
1889.

ОТЪ ИЗДАТЕЛЯ.

4) ‘Какъ я мамашу исправляла’ — оригинальная сцена-монологъ, требующая актрисы, которая-бы умла говорить по французски и по польски, а также имитировать еврейскій жаргонъ.

В. А—въ.

КАКЪ Я МАМАШУ ИСПРАВЛЯЛА.

СЦЕНА-МОНОЛОГЪ ВЪ ОДНОМЪ ДЙСТВІИ.

ВИКТОРА КРЫЛОВА.

ДЙСТВУЮЩЕЕ ЛИЦО.

Катя — благовоспитанная двица.

Катя — (одна).

Я очень люблю мою мамашу… нтъ, право, очень, очень люблю, но что длать? У нея пренеcноcный характеръ, она всего боится: чуть кучеръ погонитъ лошадей скорой рысью, она ужь кричитъ: ‘Тише! тише! Куда ты?!.’ Засидлась я разъ вечеромъ въ гостяхъ подольше обыкновеннаго — мамаiа всхъ дворниковъ подняла на ноги искать меня… Какъ-то полицейскій городовой къ намъ на кухню затесался съ праздникомъ поздравить, такъ она въ отчаяніе пришла: думала, что насъ арестовать хотятъ. Ужъ я говорю: мамаша, lа Христосъ съ вами! За что-же это насъ могутъ арестовать?.. А она мн: ‘Молчи ужь лучше, не разсуждай, въ наше время никто знать не можетъ, виноватъ онъ въ чемъ, или нтъ’. Ну-съ, въ прошломъ году это было: жили мы въ Москв и собрались хать за границу. Ршалась мамаша цлыхъ пять мсяцевъ, а ужь какъ день отъзда подошелъ, вотъ кутерьма-то была.
— Фуфайку не забудь, уложи фуфайку, да капли возьми, какъ знать, что можетъ случиться — захвораешь…
— Вы, мамаша, думаете, что заграницей ничего и достать нельзя?
— Бери, бери, все такъ-то спокойнй. Набрали мы съ собой узловъ, картонокъ, мшечковъ — видимо-невидимо… На желзную дорогу забрались за два часа до отъзда, чтобъ не опоздать. Знакомые провожать пріхали, такъ на смхъ подняли… Ну, какъ бы ни было, сли, демъ, пересчитываемъ свои мшечки… вдругъ:
— Ахъ, Господи! ай, батюшки! ай, ай, ай!..
— Что, такое, мамаша?:
— Капора моего я не вижу, я его тамъ на дебаркадер оставила.
— Для вдь сами-же вы его сюда въ узелъ завязали…
— Да, да, я забыла, ну, слава Богу! Сосчитай еще, все-ли тутъ, сосчитай.
Считаемъ да пересчитываемъ, даже надоло. По московско-брестской, дорог первая большая станція Можайскъ. Хотла я выдти.
— Пожалуйста, не, выходи, ради Бога не выходи, какъ-нибудь заторопишься садиться, поздъ двинется, сохрани Господи! Бывали случаи — попадали подъ колеса.
Сидимъ, пересматриваемъ опять свои вещи, гд что положено… Тоска смертельная — я раздражаться начинаю, думаю: неужто-жь все время такъ будетъ? Вдь это хоть и не зди за-границу, все путешествіе отравлено… Какъ бы это мамашу пріучить, чтобъ она не боялась?
И придумала!
На первой-же станціи я юркнула въ другое отдленіе вагона и притаилась… Слышу, мамаша засуетилась… Кондуктора зоветъ, жандарма зоветъ, а сама изъ вагона выйдти боится… Вижу, ищутъ меня по всей станціи… однако не оставаться-же всмъ у изъ-за этого — свиснули, похали, мамаша вн себя… Я преспокойно вхожу, говорю:— вотъ и я.
— Какъ-же это теб не грхъ?… Я голову потеряла… Куда ты запропастилась?
— Это я, мамаша, нарочно, чтобы васъ исправить, чтобъ вы не боялись. Видите, ничего со мной ужаснаго не случилось и не зачмъ было гвалтъ подымать…
Поворчала мамаша, надулась… Ну, что длать, безъ непріятностей ничего хорошаго никогда не добьешься… Понемножку, понемножку опять помирились, опять стали мшечки считать… Думаю, надо опять повторить… Только тутъ ужь я на станцію вышла, на платформу. Мамаша не отговариваетъ, но предостерегаетъ: ‘смотри… не опоздай!’ Опять я гд-то притаилась: вижу, мамаша изъ окна высунулась, по вагону ходитъ, сосда спрашиваетъ, но ужь безъ отчаянія… не кричитъ, по крайней мр, начинаетъ исправляться… Двинулся поздъ, опять я вхожу… Встрепенулась мамаша, но сейчасъ же и сдержала себя, чтобъ виду не показать, что безпокоилась, только такъ бросила упрекъ: ‘Совсмъ это не умно такъ себя вести, и не хорошо…’
Жалко мн было ее огорчать, да, вижу, нельзя безъ этого, что длать… Я еще разъ, и еще, пока, наконецъ, вижу, что мамаша моя совсмъ привыкла… Ухожу и не безпокоится. Ну, думаю: исправилась. Такъ-то вотъ дохали мы до города Минска въ девять часовъ вечера.
А Минскъ — это… помните въ священной исторіи, столпотвореніе вавилонское? Какъ тамъ вс люди перемшались и заговорили на разныхъ языкахъ?— вотъ это такъ совершенно было, какъ въ Минск. Тутъ перекрещиваются дв желзныя дороги: кто въ Ригу детъ, кто въ Вильну, кто въ Москву, въ Варшаву, за-границу. Крикъ, споры, суетня, пересадка, отсюда поздъ, оттуда поздъ.
Мамаша заснула. Я вышла на Станцію, гуляю, справляюсь: сколько остановки? говорятъ: еще много….Одинъ поздъ ухалъ, другой… Ну, думаю, довольно, пойду, лягу и я… Ищу своего вагона, нтъ… туда, сюда все не то… Все какіе-то незнакомые люди лежатъ… Тотъ кричитъ: затворяйте двери!.. другой: ‘осторожнй, пожалуйста!… Ахъ, Господи, кто это?.. Что такое?.. Ну, васъ!..’ Да голоса все какіе-то злые съ просонья… Гд-то я саблю задла, полетла она на полъ со звономъ, въ другомъ мст сама чуть было не упала, споткнулась… Нтъ моего вагона!.. Я къ кондуктору.
— Да вы куда дете?
— За-границу.
— Заграничный поздъ ушелъ.
— Какъ ушелъ? Что это значитъ?
Подбгаю къ начальнику станціи.
— Какъ-же это вы отпустили заграничный поздъ и мн ничего не сказали?
Онъ такъ и прыснулъ со смху.
— Да сами-то вы чего-же смотрли?
Но мн было не до смху. Я напустилась на него съ такимъ азартомъ, почти со слезами на глазахъ,— онъ даже струсилъ.
— Погодите, барышня, говоритъ,— скоро пойдетъ другой поздъ по тому-же направленію, вы сейчасъ телеграфируйте маменьк на станцію Столбцы, чтобъ она васъ тамъ подождала…
Такъ я и сдлала. Слишкомъ два часа я просидла въ этомъ проклятомъ Минск. Наконецъ, слышу:
— Пожалуйте, барышня, садитесь, вотъ тутъ первый классъ… вамъ будетъ удобно… Тутъ одна только дама….
Влзла. Дама оказалась старуха… большая, съ черными локонами, съ черными бровями… даже, кажется, съ черными усами. Одта неряшливо, на бархатной кацавейк пятна. Засуетилась она, обрадовалась мн, какъ красному солнышку, должно быть наскучалась порядкомъ, сердешная: чай, отъ самой Москвы одна хала въ вагон… Да и не мудрено: кому охота любоваться на ея черноволосую растительность: иной еще, пожалуй, испугается.
— Прошу, пани, прошу… {Для польскаго акцента вс слова должны быть сказаны съ удареніемъ на предпослднемъ слог.}
Полячка!!. Я три года жила въ Польш и ужасно боюсь полячекъ — он такія любопытныя: какъ вцпятся, не отвяжешься отъ нихъ… и хоть я говорю по-польски,— думаю: притворюсь, что ничего не понимаю.
— Прошу тутай…. ту бендзе выгоднй.
— Merci.
Сла, укуталась въ пледъ, молчу.
— Чи, пани, далеко дзе?
Молчу. Она громче.
— Чи, пани, дзе до Варшавы?—
Думаю, все равно не отстанетъ.
— Нтъ.
— Чи до Вильны
— Нтъ.
— Доконтъ, пани, дзе?!!
— За-границу… и я очень устала, мн хочется спать, извините, я не могу разговаривать.,
— Спи, спи, моя милютка, сенъ потщебенъ для млодыхъ… такъ, такъ… пшитемъ теб хаць далеко… Спи, спи… Ай, ай!.. оо-охъ!.. Якъ-же ты такъ далеко дзешь дна?.. Чи машь ойтца? матке?
Я стиснула зубы, молчу, притворилась, что сплю.
— Ахъ бдна, бдна!.. Якъ же тебе такъ пусцили само’н дно’н… Цо то за безсердечны родзиде!.. Jesus Maria!.. Чи може ты естесь срота?
И затараторила по-польски. Долго я крпилась, да вдругъ!.. сама не знаю какъ это у меня сорвалось съ языка… Бываютъ-же этакіе несчастные случаи, сорвется съ языка, потомъ и не вернешь… Хотла я по-русски сказать: отстанте отъ меня, Христа ради!.. да ненарочно чистйшимъ польскимъ діалектомъ говорю,
— Зоставь мн, пани, я спадъ хце!
Что тутъ сдлалось,— я вамъ и передать не могу, Пока моя черномазая собесдница думала, что. я попольски не понимаю, она исподволь выспрашивала, долго соображала, какъ сказать, но тутъ словно плотину прорвало… А! ты, модъ, понимаешь по-польски.. Постой!..
— Моя ты дрога! Моя ладнютка!.. Чи не хцещь подушечки?.. Полужъ с тутай!.. Котечко моя!..
За руки хватаетъ, ворочаетъ меня, какъ куклу… и куда тутъ лечь, секунды спать не дала… все мн разсказала: и что ддушка ея былъ графъ, и что родъ ихъ идетъ отъ Яна Собскаго, и что хлодники и зразы она уметъ стряпать какъ никто во всей Литв. Но что всего, ужасне, вообразите: такъ-таки и заставила меня разговориться и все высказать, все до ниточки… Узнала — кто мои родители, сколько мн лтъ, какъ меня зовутъ, а главное узнала, какъ я попала въ ея вагонъ… Пришлось разсказать, какъ я мамашу исправляла, и такъ мн стало досадно, такъ зло меня взяло, что только мы дохали до станціи, я выпрыгнула изъ вагона.
— Пани, пани, знову зостанешь, ту малый пжистанекъ… тылько дна минута.
Но я бгомъ отъ вагона. Нтъ, ни за что., лучше во второмъ класс.
— Гд тутъ второй классъ?
— Садитесь, барышня, скорй, скорй, сейчасъ демъ.
Толкнули меня во второй классъ, темно… на фонари зонтики спущены… На каждомъ диван растянулся кто нибудь… на одномъ храпитъ толстый помщикъ, на другомъ двое дтей перепутались такъ, что не разберешь — гд у кого рука, гд нога?.. На третьемъ какая-то неопредленная масса, мужчина ли, женщина-ли — понять нельзя, но все кашляетъ, чрезъ каждую минуту все кашляетъ. На четвертомъ диван дама… здоровая, крпкая дама. Ну, ужь, если кого-нибудь тревожить, такъ лучше всего ее, — подвинула я ея ножки и подсла. Вдругъ слышу:
— Ah, mon Dien! Qu’est ce que c’est? Eh bien, voulez vous laisser mes pieds en repos?
Гляжу: вскакиваетъ и садится.!
— Anatole!
Ну, мн все равно, зови себ тамъ какого угодно Анатоля, я съ мста не двинусь. Глядитъ она во вс глаза, поняла, въ чемъ дло.
— Зачмъ витутъ саждайтъ?.. Это мине мстъ…
— Тутъ мсто не для одной, а для троихъ, гд же мн прикажете ссть?
— Я отъ сами Москва здсь на это мстъ… Monsieur le conducteur знай… я уставалъ, я вчера изъ Петербургъ… дв дни, въ вагонъ… я въ Москва только у сестеръ былъ, видать ихъ, былъ только три часа и опять вагонъ…
— Сердитесь или нтъ, но я отсюда не уйду, я тоже устала и имю такое-же право сидть здсь, какъ и вы.
— Oh, cette canaille russe!!, пробормотала она сквозь зубы.
Меня взорвало. Еще сметъ браниться.
— Eh.bien, madame, говорю я ей: vous n’avez donc pas la moindre connaissance d’une ducation quelconque, si vous vous permettez des arrogances pareilles?.. Vous oubliez, que vous tes en Russie!
— Mademoiselle, je connais bien les russes, mais ils ne sont pas si impolis que vous.
— Ce n’est pas vous, madame, qui m’enseignerez la politesse, avec vos expressions de femme de chambre.
— Je suis modiste, mademoiselle, et pas autre chose… Je tiens une des meilleures maisons de St.Petersbourg, et j’ai une client&egrave,le dans les plus hautes couches de la socit Petersbourgienne.
Разсерженная модистка стала мн себя отреко* мендовывать одною изъ самыхъ величайшихъ художницъ по части дамскаго туалета. Изволите видть: графиня Орловская на придворномъ балу была въ ея плать — и князь Куриковъ обратилъ особенное вниманіе на большой бантъ, которымъ былъ подхваченъ тюникъ, и какая-то молодая княжна обязана ей счастіемъ всей своей жизни, потому что княжн было сшито такое платье, которое скрыло, что у нея одно плечо ниже другаго — и въ этомъ плать Княжна побдила сердце своего жениха, и проч., и проч., и она ихъ всхъ отлично знаетъ, и вс эти русскія княгини и графини всегда обращаются съ ней очень вжливо и не позволяютъ себ хватать ее за ноги.
— Savez-vous, mademoiselle, говорила она мн, savez vons, que la princesse Drevoustschinsky ne me nomme pas autrement, que sa ch&egrave,re et bien aime amie?
Какія нжности, подумаешь, какая-то княгиня Древущинская ее другомъ называетъ!.. Мн-то что за дло? Мн нужно мсто въ вагон, вотъ и все. Можетъ быть, эта княгиня ей должна по уши, такъ тутъ по невол въ друзья произведешь кого угодно.
— Elle vous doit donc beaucoup, cette princesse Drevoustschinsky?
Француженку мою такъ и передернуло,— видимо, я попала въ больное мсто.
— a ne vous regarde pas, mademoiselle, je suis libre de travailler pour rien, si a me plat…
И пошло объясненіе: если богатыя княгини не расплачиваются честно съ модистками, такъ это стыдно княгинямъ, а не модисткамъ, но не безпокойтесь, умная хозяйка всегда съуметъ наверстать убытокъ, потому что она такъ обведетъ всякаго покупщика, что за любой товаръ сдеретъ вчетверо его стоимость’. Вотъ она пріхала въ Петербургъ простой работницей, ни гроша за душой у нея не было, а теперь магазинъ la Grande Morskoy приноситъ двадцать тысячъ рублей доходу… Ну, скажите на милость, какое мн дло до всего этого?
Разгоряченная француженка однако ужь не могла удержать потока своего негодованія… Она кричала и жестикулировала… Сгоряча положила свой мшокъ на спящихъ дтей, одинъ изъ нихъ проснулся и заревлъ… Кашляющая фигура поднялась успокоивать его, сбросила мшокъ на полъ,— затялся споръ, кашель усилился… Не выдержалъ и толстякъ,— слышу:
— Фу ты чортъ!.. спать не даютъ… Что за разговоры такіе по ночамъ!..
Пошла суматоха по всему вагону. Я еле дождалась первой встрчной станціи… сказала:
— Adieu, madame, j’aimerai mieux rester avec des paysans, que de voyager pr&egrave,s d’une amie de la comtesse Drevoustschinsky.
И вышла.. Нтъ, лучше въ третій классъ — ничего, спать не буду, да по крайней мр никто надодать не станетъ.
— Куда вы, барышня, говоритъ кондукторъ, здсь третій классъ?..
— Знаю, знаю…
Вошла. Тоже темнота и запахъ какой-то удушливый, тяжелый… Картина самая невообразимая. Какъ эти люди третьяго класса умютъ спать, я и не постигаю. Тамъ одна нога подвернулась, другая свисла, тутъ-г голова ниже туловища спустилась,— кого-то узломъ придавило — все ничего, спятъ блаженныя души какъ младенцы новорожденные, вотъ ужь воистину должно быть люди съ чистою совстью, — тутъ хоть прямо на спину кому угодно сядь,— не замтитъ.
демъ, все тихо, только колеса постукиваютъ… Вижу, еврей съ еврейкою копошатся рядомъ… прислушалась…
— Мойша!.. ты спишь?
— Ша!.. Ражве хорошій еврей можетъ шпатъ, когда у внево случилось таково паскудново шкода?.. А, вай миръ, вай миръ, вай миръ!
— Чай хочишь?
— Оштавь, пижалуйста.
— Чи бублики хочишь? чи мацце?
— Ахъ, г. ей векъ митъ дейне мацце!.. Што мине мацце, когда у вмене шорокъ кербеванцевъ ржали… А! а!!. Фирцихъ кербелесъ! А, вай миръ, вай миръ, вай миръ!!.
— А вотъ видишь: ты твоего жинка никогда не шлщхаешь. Школько разъ я тибе говорила, шта когда ты накипаешь ворованнаго шуба, ты продавай воротникъ въ одно мсто, рукава въ другова мста, мэхъ въ третьяго мста, а вшя шуба въ четвертаго… а ты твой жинка не шлюхаешъ…
— Нтъ, Шорке, ты скажи мине, кто шдлалъ въ полиція доносъ?!. Андронев пакипалъ шуба за сто кербеванцевъ… тй понимаешь а гитъ гешефтъ! Вдругъ входитъ гаспадинъ штановой и говоритъ: какъ ты шмишь, пархатый жидъ, продавать ворованнаго шуба?.. Отнималй шуба, отнималй пятнадцать кербеванцевъ и хотли минё у въ тюрьма сажать… Яшамъ за шубе давалъ двадцить пять кербеванцевъ! Ферфалленъ фирцихъ кербелесъ!.. А вай миръ, вай миръ!..
— А вотъ видишь, ты твой жинка не шлюхаешь. Школько разъ я тибе говорила, что съ Янкель Кузельманъ не надо шориться, ты твой шинке не шлюхаешь… Ты думаешь, Янкель забилъ, что ты въ прошлаго годъ, когда шукали этого фальшиваго бамажка, ты думаешь, онъ забилъ, что ты сказалъ у въ полиціи, что Янкель ивметъ въ себ такого бумажка? Ну, вотъ типеричке онъ шказалъ гаспадинъ Штановой насчетъ этаго шуба. Я знаю Янкель, этого шлимазель… А ты не Хотлъ шкюхать своего жинка…
— Ахъ, вай миръ, вай миръ!..
Дальше! ничего не было слышно, только среди шопота изрдка долетали слова: ‘Фирцихъ кербелесъ!.. ай шлимазель!.. вай миръ, вай миръ!..’ и понемйожку стало длаться что-то несообразное… почудилось мн, что еврейка не еврейка, а большая піявка и полаетъ она тихонько и впилась мужику въ ногу… я ему крину: смотрите, васъ піявка сосетъ, а онъ мн: пущай ее! Коли это всхъ піявокъ обороняться, рукъ не хватитъ. Слышу: охаетъ кто-то, но это не еврей, а мамаша… Жалетъ меня: ‘куда ты это попала, какой скверный вагонъ!.. а я говорю: какой-же это вагонъ, мамаша, разв вы не видите, что это мельница?.. Слышите, стучатъ приводы отъ жернова?.. А тамъ ужь и Богъ всть что пошло и не помню…
Проснулась я оттого, что меня сильно толкнуло,— поздъ остановился. Сижу я на полу, свтло, но вс еще спятъ. Взглянула на часы — четыре часа. Что за станція? спрашиваю кондуктора.
— Столбцы.
— Сколько стоитъ?
Полчаса.
Выйду освжиться. Выхожу на станцію, и кого же я вижу?.. мамашу.
— Откуда вы?
— Да вдь ты же мн телеграфировала, чтобъ я въ Столбцахъ тебя ждала,
— Ахъ, Господи! А у меня совсмъ изъ головы вонъ… и говоритъ это такъ спокойно, увренно, какъ будто ничего-важнаго не случилось… я даже разсердилась.
— Я васъ, не узнаю, мамаша!!. Вы знаете, что я осталась на станціи, треплюсь по разнымъ вагонамъ ночью… безъ денегъ, безъ билета… могу проспать, прозвать станцію… Вы меня ждете на станціи и не справляетесь даже — пріхала я или нтъ… Вдь я могла проспать и прохать мимо… а вы преспокойно сидите на станціи и не спрашиваете кондуктора и не заглядываете въ вагоны?!.
Такъ я и разгорлась.
— Постой, постой, говоритъ мамаша, что ты горячишься?.. Вдь ты-же меня сама пріучила не безпокоиться… Я думала, что ты это опять нарочно осталась, чтобъ меня отъ тревогъ отучить…
Что на это скажешь?.. Вдь она была совершенно права… Я бросилась ей на шею, разцловала ее и говорю:
— Я, мамаша, видите, какая умная, я васъ исправила… ну, да и себя тоже, больше никогда не буду.
Съ той минуты мы ужь во всю дорогу больше не ссорились.
Крылов Виктор Александрович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Мы поссорились, Крылов Виктор Александрович, Год: 1888
  2. Торжество добродетели, Крылов Виктор Александрович, Год: 1889
  3. Наша злодейка, Крылов Виктор Александрович, Год: 1896
  4. Кровавое приключение, Крылов Виктор Александрович, Год: 1886
  5. Генеральша Матрена, Крылов Виктор Александрович, Год: 1896
  6. Шалость, Крылов Виктор Александрович, Год: 1897
  7. Черная неблагодарность, Крылов Виктор Александрович, Год: 1894
  8. Семь миллионов, Крылов Виктор Александрович, Год: 1894
Электронная библиотека