К мировому!, Крылов Виктор Александрович, Год: 1892

Драматургия
Время на прочтение: 51 минут(ы)
Скачать в PDF

ДРАМАТИЧЕСКІЯ СОЧИНЕНІЯ

Виктора Крылова.
(Александрова).

ТОМЪ ПЕРВЫЙ

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія Г. Шредера, Гороховая, 49.
1892.

ОТЪ АВТОРА.

Напечатанныя въ этомъ том три мои комедіи были началомъ и основою моего сценическаго успха, он упрочили мое положеніе на сцен и окончательно побудили меня заняться по преимуществу литературою драматической. Оттого я и не выдляю изъ собранія моихъ оригинальныхъ пьесъ комедію ‘На хлбахъ изъ милости’, — хотя эта послдняя и заимствована изъ комедіи Барьера: ‘Aux crochets d’un gendre’ {Существенная разница французской и русской обработки пьесы, кром значительныхъ измненій въ обрисовк лицъ и почти сплошь въ веденіи діалога, заключается, между прочимъ, въ томъ, что во французской пьес прізжіе родители ограничиваютъ, сообразно своимъ провинціальнымъ привычкамъ, богатую обстановку зятя, стсняютъ его роскошь, въ русской-же пьес, наоборотъ, родители вносятъ въ скромную обстановку довольства, русскія помщичьи привычки къ роскоши, тмъ не мене, постоянно жалуясь на свое нищенство. Отсюда совершенно своеобразная постановка всхъ сценъ. Мотивъ отказа Грумину въ рук Лизы, знакомство и разговоры этой молодой пары и отношенія къ нимъ Саввушки тоже совершенно отличны отъ французскихъ.}.
До комедіи ‘Къ мировому!’ я поставилъ на сцену дв оригинальныхъ пьесы: 1) драму ‘Противъ теченія’, имвшую большой успхъ въ Петербург, благодаря эфектному мелодраматическому содержанію, но продержавшуюся недолго, вслдствіе ухода со сцены актрисы Брошель (игравшей главную роль въ пьес) {Въ Москв этой драм тоже не посчастливилось. Не смотря на успхъ, она сыграна была только одинъ разъ, потому что игравшій главную роль въ пьес артистъ Полтавцевъ вскор посл того скоропостижно умеръ.}, и 2) комедію ‘Неземныя созданья’ поставленную въ Москв и не имвшую никакого успха. Подъ впечатлніемъ неудачи, я боле чмъ на годъ отдалился отъ театра, занялся стихотворнымъ переводомъ драмы Лессинга ‘Натанъ Мудрый’ — и напечаталъ цлую книгу: разсказъ ‘Столбы’. Но страсть къ сцен меня не покидала. Въ это время мировыя учрежденія были внов, въ газетахъ безпрестанно появлялись случаи разныхъ разбирательствъ мировыхъ судей.
Однажды читая газету вдвоемъ съ пріятелемъ, докторомъ, я натолкнулся на разсказъ, какъ мировой судья приговорилъ къ аресту какого-то солиднаго чиновника за его приставаніе на улиц къ двиц. Мы разговорились, обсуждали, каково должно было быть положеніе этого господина, если онъ отецъ семейства? Какъ онъ долженъ былъ скрывать эту непріятность у себя дома?— и тема комедіи сразу вырисовалась у меня передъ глазами. Я написалъ пьесу. Но въ первоначальномъ вид она была не такою, какою появилась на сцен и напечатана здсь. Я немножко загромоздилъ пьесу аксессуарными лицами, не имвшими прямаго отношенія къ основной интриг пьесы, появлялась какая-то тетка, больше по желанію вывести лицо, чмъ по потребности хода пьесы. На первомъ-же чтеніи, среди пріятелей, эти недостатки выяснились, но основа пьесы и ея разработка очень понравились.
Вторично я читалъ пьесу тогдашнему начальнику репертуара Московской Императорской сцены В. П. Бгичеву. Это былъ человкъ съ большимъ званіемъ сцены и въ то время еще съ самымъ искреннимъ интересомъ къ своему длу. Бгичеву очень понравилась пьеса, и я вмст съ нимъ обдумалъ, какъ ее передлать. Считаю долгомъ замтить, что лицо маленькаго чиновника Голубкова и паралель его съ главнымъ лицомъ пьесы даны мн Бгичевымъ. Я переработалъ пьесу. Бгичевъ принялъ въ ней большое участье, самъ предлагалъ артистамъ московской сцены ее на бенефисъ, но многіе, помня мою неудачу, отказывались, не читая. Ее взялъ въ бенефисъ артистъ Вильде и то, какъ вторую пьесу. Въ январ 1870 года, комедія была сыграна въ Москв и почти въ то же время въ Петербург, она имла огромный усплъ, и московская публика, свидтельница фіаско моихъ ‘Неземныхъ созданій’, единодушно вызывала автора множество разъ. То же было и въ Петербург. Я потомъ часто выставлялъ этотъ примръ, ободряя актеровъ и авторовъ, которымъ не посчастливилось на первыхъ шагахъ ихъ карьеры. Главную роль, Колечкина, игралъ въ Москв Провъ Михайловичъ Садовскій, въ Петербург Павелъ Васильевичъ Васильевъ, оба артиста неоднократно исполняли пьесу и на гастроляхъ.
Переработка комедіи ‘Къ мировому’ — и потомъ передлка, отлично въ сценическомъ отношеніи разработанной, комедіи Барьера ‘Aux crochets d’un gendre’ научили меня сценической техник. Съ тхъ поръ я не начиналъ писать ни одной пьесы, не разработавши тщательно плана ея, и главная задача этой разработки заключалась въ томъ, чтобъ вс аксессуары пьесы всегда являлись необходимымъ условіемъ главной интриги, вытекали изъ нея и помогали ея движенію. Такимъ образомъ, когда я писалъ слдующую за симъ мою оригинальную комедію ‘По духовному завщанію’ мн уже не пришлось длать въ ней большія передлки, она вылилась сразу, по заране строго разработанному плану.
Комедія ‘По духовному завщанію’ написана въ 1871 году и процессъ творчества ея мн особенно памятенъ. Я былъ близкимъ человкомъ семь умершаго богатаго одинокаго старика, оставившаго довольно сложное духовное завщаніе. Вс разговоры по поводу завщанія, ожиданія, сюрпризы, разочарованія наслдниковъ, происходили на моихъ глазахъ и дали большую пищу моему наблюденію и моей фантазіи. Я часто задавалъ себ вопросы: какъ-бы отнесся тотъ или другой родственникъ, еслибъ случилось то-то и то-то?— и эти мысли вызывали творчество. Такимъ путемъ я подошелъ къ основ интриги, къ тому забавному разгрому, который долженъ появиться, если завщаннаго наслдства не окажется на лицо. Между тмъ, я зналъ очень почтеннаго отца семейства, положившаго много труда и заботъ на то, чтобы поставить своихъ дтей на ноги, который, остерегая своего сына отъ слишкомъ сильныхъ и вредныхъ увлеченій женщинами, совтовалъ ему лучше завести постоянную солидную связь.
— А если будутъ дти?— спросилъ сынъ.
— Ну что-жь? Съ голоду не умрутъ, сказалъ отецъ.— У меня были. Одна двочка швейкой выросла, часто ко мн захаживала, ну, дашь ей, бывало, рубля три или пять… потомъ я ее за портного замужъ выдалъ. Еще какъ счастлива…
Такъ-то это дитя случайности было для отца, въ сущности добраго и честнаго человка, совсмъ постороннимъ ребенкомъ, связаннымъ съ нимъ только какимъ-то обязательствомъ благодянія. Съ другой стороны, не у помянутаго лица, а вообще у людей слабыхъ характеромъ, но добрыхъ, мн случалось замчать какіе-то порывы любви и нжности къ такого рода несчастнымъ дтямъ,— порывы, быстро являющіеся и быстро проходящіе. Соединеніе этихъ двухъ чертъ ‘оставило характеръ завщателя въ моей пьес и обусловило весь ея ходъ. Покойный Сапожковъ у меня, былъ добрый, веселый, безшабашный малый, онъ слегка благодтельствовалъ своему несчастному ребенку, какъ сиротк, какъ чужой двочк. Она выросла швейкой и любила отца по-своему, какъ человка, у котораго встрчала какую-нибудь маленькую радость, маленькое удовольствіе. Но она видла въ немъ барина и стыдилась своего положенія дочери этого барина. И вотъ, въ порыв нжности, можетъ быть, даже подъ хмлькомъ, отецъ написалъ духовное завщаніе, отказавши все имущество этой сирот, но порывъ прошелъ и завщатель забылъ о завщаніи, и прокутилъ все состояніе. Вотъ источникъ пьесы. Актеръ Шумскій говорилъ мн: ‘у васъ покойникъ завщатель, хотя въ пьес и не участвуетъ, но это одно изъ самыхъ интересныхъ лицъ ея’. Иначе и быть не могло на этомъ отсутствующемъ лиц вертится вся интрига пьесы. Я не буду говорить о другихъ подробностяхъ обработки пьесы, вс он взяты изъ жизни или навяны ею. Для каждаго изъ лицъ я могу представить прототипъ, знакомый мн въ жизни.
Осенью 1871 года, пьеса была сыграна въ Петербург и Москв. Посл такого успха, какой выпалъ ей на долю, я уже могъ смло идти въ театръ съ новымъ произведеніемъ, двери его для меня были окончательно открыты. Критика того времени отнеслась очень благосклонно къ моимъ начинаніямъ, но потомъ газеты съ какимъ-то особеннымъ упорствомъ утверждали, что какъ ком. ‘Къ мировому!’, такъ и ком. ‘По духовному завщанію’, мною заимствованы изъ какихъ-то иностранныхъ пьесъ. Сколько я ни настаивалъ, чтобы мн указали, изъ какихъ именно, я этого не добился. Попытка навязать оригиналомъ моихъ пьесъ дв французскія комедіи, ничего съ моими общаго не имющія, была такъ глупа, что не стоило-бы объ этомъ и упоминать. Черезъ десять лтъ посл появленія моей пьесы ‘Къ мировому’ — парижскій театръ ‘Водевиль’ поставилъ комедію Гондине ‘Un voyage d’agrment’, имющую большую аналогію съ моей комедіей. Счастье мое, что такое очень близкое совпаденіе основы двухъ пьесъ своей хронологіей доказывало мое первенство, иначе-бы непремнно мн навязали заимствованіе изъ пьесы Гондине. Ком. ‘По духовному завщанію’ была переведена на нмецкій языкъ и исполнялась на нмецкихъ сценахъ, но и это не остановило моихъ непрошенныхъ судей повторять глупую басню о томъ, что пьеса заимствована изъ какой-то невдомой нмецкой пьесы. Поистин, мы, русскіе люди, прекурьезный народъ: мы безпрестанно кричимъ о патріотизм, а между тмъ, никто такъ жадно не стремится унизить все свое, какъ именно мы, русскіе.
Въ скромной моей дятельности, съ горячей любовью къ моему труду, давшему мн не мало радостей, я всегда готовъ стушевать мою личность передъ моимъ произведеніемъ — и охотно примирюсь съ тмъ, чтобъ мое творчество приписывали другому, если такое попраніе моихъ родительскихъ правъ пойдетъ на пользу моему дтищу, но, право, мн непостижимо это упорное русское отрицаніе способности русскаго мозга и стараніе найти ее у французовъ и нмцевъ, да еще съ современнымъ намъ, слишкомъ хорошо извстнымъ, драматическимъ творчествомъ.

Викторъ Крыловъ.

КЪ МИРОВОМУ!

КОМЕДІЯ ВЪ ТРЕХЪ ДЙСТВІЯХЪ.

Не смйся горохъ!— не лучше бобовъ!

ДЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА.

Павелъ Ивановичъ Колечкинъ — чиновникъ, лицо начальствующее.
Варвара Петровна — жена его.
Елена Павловна (Лена) — ихъ дочь.
Николай Александровичъ Рубановъ — племянникъ Варвары Петровны.
Завихруевъ — пріятель Колечкина.
Голубковъ — канцелярскій чиновникъ, работающій у Колечкина.
Степанъ — лакей у Колечкина.
Сидорычъ — инвалидъ, сторожъ въ саду, въ Павловск.
Дуня — его дочь, горничная.
Дмитрій — женихъ Дуни, слесарь.
Семенъ — его пріятель.
1-я баба, 2-я баба, работницы въ саду въ Павловск.

Первое и третье дйствія происходятъ въ Петербург, въ квартир Колечкина, второе въ Павловск, въ саду.

ПЕРВОЕ ДЙСТВІЕ,

Зала въ квартир Колечкина.

I.

ГОЛУБКОВЪ входитъ и озирается, потомъ СТЕПАНЪ, справа.

Голубковъ.

Степа, здравствуй…

Степанъ.

Яковъ Алексичу… Откудова, не звоня, пожаловали?

Голубковъ.

Черезъ кухню прошелъ… безъ шуму, дружокъ, скромненько-то лучше.

Степанъ.

Давно васъ что-то не видать.

Голубковъ — перебивая его и конфузясь.

Какъ у васъ-то все… тутъ?.. вс здоровы?

Степанъ.

Слава богу. Что-жь это вы дв-то недли глазъ не показывали?

Голубковъ — продолжая.

Варвара Петровна?.. Елена Павловна какъ?

Степанъ.

Слава богу…

Голубковъ.

Павелъ Ивановичъ?

Степанъ.

Брются.

Голубковъ.

Ну… пускай его кончить.

Степанъ.

Такъ гд-же это вы дв-то недли?..

Голубковъ.

Былъ-то?.. да прихворнулъ, голубчикъ.

Степанъ.

Хворали!?..

Голубковъ.

Боленъ былъ все время.

Степанъ.

А про васъ не то тутъ сказывали.

Голубковъ.

Какъ, не то?

Степанъ.

Такъ, не то, — совсмъ другое…

Голубковъ — робко.

Что-же другое?

Степанъ.

Сказывали, словно-будто васъ мировой въ тюрьму сажалъ.

Голубковъ.

Вотъ что!..

Степанъ.

Будто вы подрались, что-ли, гд — онъ васъ и того… въ заключеніе.

Голубковъ — стараясь не замтить вопроса.

Гм… гм…

Степанъ.

Какъ-же это?… Врутъ, что-ли, про васъ, или точно васъ мировой сажалъ?…

Колечкинъ — за сценой.

Степанъ!

Голубковъ — торопливо, указывая на дверь.

Кличутъ.

Степанъ — равнодушно.

Сейчасъ…

Идетъ направо.

II.

ГОЛУБКОВЪ, потомъ СТЕПАНЪ и КОЛЕЧКИНЪ.

Голубковъ.

Значитъ, всмъ сказано и разъяснено, — вс знаютъ… Ну, что-жь за важность?… велика бда… сидлъ, такъ сидлъ… не я одинъ: никто за себя поручиться не можетъ… Случай такой, что-жь?… это самое благородное наказанье… Другіе даже за честь себ ставятъ…

Степанъ — выходя справа.

Павелъ Ивановичъ идутъ.

Уходитъ въ глубину.

Голубковъ.

Говори, что хочешь… Что, въ самомъ дл!..

Колечкинъ — входя.

А!… несчастненькій… заключенный… здравствуй, здравствуй!… Всплылъ на свтъ божій, выпустили!… Какъ гулялъ, веселился?..

Голубковъ.

Что-же, Павелъ Ивановичъ, со всякимъ можетъ случиться…

Колечкинъ.

Какъ-же… я вчера видлъ — городовой жида тоже на веревк велъ.

Голубковъ.

Такъ разв меня на веревк-съ?

Колечкинъ.

А разв нтъ?

Голубковъ.

Помилуйте…

Колечкинъ.

И этотъ кругъ съ крестомъ на спин у тебя не вырисовывали?

Голубковъ.

Какой тамъ кругъ, Павелъ Ивановичъ! Туда очень вжливо приглашаютъ…

Колечкинъ.

Въ тюрьму-то?

Голубковъ.

Что-жь тюрьма!.. это какая тюрьма… тамъ все прилично.

Колечкинъ.

И ходить по комнат… ничего… позволяютъ?…

Голубковъ.

Какъ это-съ?…

Колечкинъ.

Я думалъ, васъ тамъ на цпи держатъ…

Голубковъ.

Что вы, Павелъ Ивановичъ, право-съ… Тамъ вдь все для господъ, и обращеніе этакое… съ почтеніемъ… Тамъ даже одинъ коллежскій совтникъ сидли, — они на минеральныхъ водахъ музыканта за ноги хватали, такъ за это…

Колечкинъ.

Скажите, пожалуйста!

Голубковъ.

Очень хорошо-съ устроено.

Колечкинъ.

Ты, пожалуй, и другой разъ туда не прочь?

Голубковъ.

Я не къ тому, Павелъ Ивановичъ.. Я къ тому-съ, что это наказаніе самое благородное… Только вотъ что, Павелъ Ивановичъ, обидно… когда этотъ мировой отъ какого нибудь извощика жалобу на чиновника, на служащаго, принимаетъ… и слушаетъ — что мужика показанье, что мое, все равно,— вотъ что обидно…

Колечкинъ.

По твоему: коли ты стрекулистъ, такъ теб всякое буйство позволь?

Голубковъ.

Какое-же буйство? Павелъ Ивановичъ, помилуйте.

Колечкинъ.

А то нтъ?.. съ извощикомъ на улиц драться изволитъ, да еще амбицію предъявляетъ: я, молъ, чиновникъ! зачмъ меня мировой на одну доску съ мужикомъ ставитъ?.. Кто тебя ставитъ?— самъ ставишь!.. чмъ же ты лучше мужика, коли на улиц дерешься?!.. и слава богу, что на вашу братію, на крапиву, да морозъ, а то ужъ больно вы заважничались… Чиновникъ!.. Какой ты чиновникъ?.. какія твои заслуги, что ты извощика смешь бить?..

Голубковъ.

Все-жь таки, Павелъ Ивановичъ…

Колечкинъ.

Нтъ, ты отвчай мн: чмъ ты это заслужилъ, что можешь мужику въ морду създить?.. генералъ ты какой, что-ли? или отечество спасъ?— или что?

Голубковъ.

Я, Павелъ Ивановичъ… можетъ быть, я ничмъ не заслужилъ… да ужъ случай такой случился…

Колечкинъ.

Какой?

Голубковъ.

Какже-съ… Вдь это вотъ какъ было-съ: — я халъ на немъ, на извощик… только въ Семеновомъ-то дом на квартир надо было книжки отдать, чтобъ переслали въ Павловскъ на дачу… Николаю Александровичу…

Колечкинъ.

Рубанову?

Голубковъ.

Рубанову-съ… Ну, я остановился, говорю, подожди… Отдалъ книжки, выхожу.— да воротами и ошибся… домъ-то проходной… а извощикъ, должно быть, думалъ, что я хочу улизнуть отъ него, — нагналъ меня и хватаетъ, такъ и хватаетъ…

Колечкинъ.

За шиворотъ?

Голубковъ.

Нтъ-съ, такъ больше за пальто… обругалъ я его, а онъ тоже не уступаетъ… народъ собрался, смотритъ… а тутъ долго-ли… я его и хлясть…

Колечкинъ.

Да ты, чай, все врешь?— можетъ, и въ самомъ дл улизнуть хотлъ?..

Голубковъ.

Ей богу, Павелъ Ивановичъ…

Колечкинъ.

Какія такія книги ты можешь Николаю Александровичу пересылать?

Голубковъ.

Ей богу, пересылалъ-съ… вонъ Елену Павловну спросите, — и он вамъ скажутъ.

Колечкинъ.

Лена?.. она почемъ знаетъ?

Голубковъ.

Какъ же-съ, он-же вдь и приказывали, чтобъ я ихъ на квартиру доставилъ.

Колечкинъ.

Лена?.. посылала книги Рубанову?.. Откуда это ты?.. какія книги?

Голубковъ.

Не знаю-съ… въ бумажк завернуты были.

Колечкинъ.

Лена?..

Голубковъ.

Он-съ.

Колечкинъ.

Не можетъ быть.

Голубковъ.

Смю-ли я вамъ врать, Павелъ Ивановичъ!

Колечкинъ.

Позови ее сюда.

Голубковъ.

Слушаю-съ.

Уходитъ.

III.

КОЛЕЧКИНЪ, потомъ ГОЛУБКОВЪ, ЛЕНА и посл ВАРВАРА ПЕТРОВНА.

Колечкинъ.

Вишь ты, какія новости завелись: книжечки другъ другу пересылаютъ… Поди ты, усматривай за ними… этотъ Николашка мн просто бльмо на глазу: свертитъ двочк голову и не замтишь какъ…

Входятъ Лена и Голубковъ.

Лена.

Что вамъ угодно?

Колечкинъ.

Мн угодно… (Голубкову.) Ступай въ кабинетъ, подожди меня тамъ. (Голубковъ уходить направо.) Скажи на милость… вотъ онъ мн говоритъ, что ты книги Рубанову посылала?

Лена — вспыхнувъ.

Вамъ Голубковъ сказалъ?

Колечкинъ.

Да… такъ я хотлъ спроситъ… правду онъ говоритъ?

Лена.

Правду.

Колечкинъ.

Гм… что-жь это за книги?

Лена.

Его книги, которыя онъ мн давалъ читать…

Колечкинъ.

Онъ теб давалъ читать?… а какія-же именно?

Лена.

Разныя.

Колечкинъ.

А напримръ?

Лена нсколько вызывающимъ тономъ.

Напримръ?— исторію французской революціи…

Колечкинъ.

Поучительное чтеніе… Ну что-жь, теперь бунтъ съумете сдлать?

Лена.

Бунтъ?

Колечкинъ.

Да, возмущеніе…

Лена.

Съумю, если нужда заставитъ.

Колечкинъ.

И давно вы такимъ изученіемъ занимаетесь?

Лена.

Давно-съ.

Колечкинъ.

Лена… я вижу, ты опять хочешь сердить меня… Прошу покорно не злиться… и если ты чувствуешь себя виноватой…

Лена.

Я? виноватой?… да съ какой стати?…

Колечкинъ.

Краснешь,— такъ, стало-быть, чувствуешь.

Лена.

Нисколько, это оттого, что я знаю, къ чему ведетъ такой разговоръ.

Входитъ Варвара Петровна.

Колечкинъ.

Къ чему ведетъ!— прекрасно… утшила… Ну, матушка, вотъ, порадуйся на дочку… полюбуйся, какъ она съ отцомъ разговариваетъ… Ты ей только собираешься выговоръ длать, а ужъ она заран готовится огрызаться…

Варвара Петровна.

Лена, Лена, когда же это кончится?

Колечкинъ.

Теб сто разъ говорено, чтобъ ты въ сторон держалась отъ Николая,— что не пара онъ теб, и никакихъ у васъ общихъ длъ тамъ и занятій быть не можетъ… и разговору никакого быть не должно. Пришелъ — здравствуй, уходитъ — прощай, и больше ничего… потому что отъ всхъ его разговоровъ и разсужденій ни для души, ни для сердца твоего никакой пользы не будетъ,— одна только пустая болтовня… Вдь сколько разъ говорено… а она вонъ еще книжечки отъ него получаетъ,— а тамъ, гляди, и записочки пойдутъ…

Варвара Петровна.

Я предупреждала тебя, что ты разсердишь отца…

Колечкинъ.

Да что ей?— сердись, пожалуй… ей и дла нтъ… Такъ ужъ если ты добраго слова не слушаешь, я теб запрещаю всякое сближенье съ Николашкой… всякое… и чтобъ впредь этихъ чтеній и посылокъ не было.

Лена.

Теперь можно идти?

Колечкинъ.

Надоли мы теб, съ матерью-то!?

Лена.

Я думала, что вы кончили.

Колечкинъ.

Вотъ ты и говори съ ней!.. вотъ она какъ отцовскія наставленія принимаетъ!

Варвара Петровна.

Ахъ, Лена!..

Лена.

Чмъ-же вы недовольны, мамаша?… вдь я слушаю.

Варвара Петровна.

Такъ-ли слушаютъ, Лена?… такъ-ли ты сама слушала, когда ребенкомъ была?… Ей богу, я тебя не узнаю, точно тебя подмнили въ пансіон… Бывало, не нахвалишься, глядя на тебя: смирная, тихенькая… скажешь что,— ни прекословія, ни противорчія… а теперь все не по теб… Ты слушаешь — да, но что у тебя тамъ внутри-то,— вдь это сейчасъ видно!

Лена.

А разв въ дтств у меня внутри-то радость была, когда я слушала выговоры да упреки?… Нтъ, нтъ, напрасно вы меня хвалили… всегда я была такая, всегда… только прежде больше боялась…

Колечкинъ

Это еще что?

Лена съ возрастающимъ раздраженіемъ.

Но не могла-же я всю жизнь остаться пятилтней двочкой,— и теперь, въ восемнадцать лтъ я такой-же человкъ, какъ и вс другіе… Могутъ-же и у меня являться свои разсужденія, свои желанія, наконецъ… а вы требуете, чтобъ я не думала, чтобъ только слушалась. Сдлайте меня опять ребенкомъ, отнимите у меня мои восемнадцать лтъ жизни, тогда и помыкайте мной, какъ знаете… Пока — это помыканье во мн возбуждаетъ не страхъ, а какую-то…

Варвара Петровна.

Лена! Лена!

Колечкинъ.

Вотъ сама ты видишь, какъ ты глупа и какъ мало цнишь родительскую привязанность. Еслибъ ты была пятилтней двчонкой, я бы поскъ тебя, и все тутъ… никакихъ-бы убжденій теб высказывать не сталъ… а теперь я тебя не ску, я съ тобой говорю… слышишь: говорю, толкую теб, убждаю… чтобъ ты разумный совтъ поняла!

Лена.

А если по моему-то разсудку… если мн-то кажется, что совтъ совсмъ не разумный?

Варвара Петровна.

Опять, Лена…

Колечкинъ.

Только вотъ и дождешься отъ тебя!

Лена.

Да пусть кто хочетъ судитъ: что это за разумный совтъ? людей избгай, книгъ не читай!.. Для чего-же меня учили читать?— оставили-бы безграмотной, такъ-бы не читала.

Колечкинъ.

Ступай въ свою комнату… пошла, дрянная двчонка… (Лена хочетъ идти.) Постой… вдь Какая ты… ну просто… Читать ты хочешь?… читать?.. повареную книгу читай… У тебя есть и отецъ, и мать,— могутъ теб сказать, какую книгу прилично читать молодой двушк, какую нтъ… ихъ и спроси… а не Николашку, который жизни не больше твоего знаетъ, а ужъ носъ задралъ. Ступай, сиди въ своей комнат, безъ тебя хоть сердиться перестанешь.

Лена.

Вотъ этимъ всегда кончается.

Уходитъ.

IV.

КОЛЕЧКИНЪ, ВАРВАРА ПЕТРОВНА.

Колечкинъ — ходитъ въ волненія.

Дрянь… совсмъ дрянь… Какія тутъ наставленія и совты, когда въ ней никакого нтъ уваженія къ родителямъ… нтъ, и не будетъ. Хоть ты мн звзду повсь и въ тайные совтники произвели, — никогда не будетъ. Вотъ онъ, вашъ хваленый пансіонъ! чему ихъ тамъ учили, не изволите-ли знать? Пятьсотъ рублей въ годъ плачивали… выучили хорошо!

Варвара Петровна.

Ну полно, полно, Паша… она еще десять разъ перемнится.

Колечкинъ.

Вотъ онъ, вашъ племянничекъ драгоцнный… Николай Александровичъ… его вліяніе.

Варвара Петровна.

Ну, Паша, сердись, какъ знаешь, и ты тутъ не совсмъ правъ.

Колечкинъ.

Гд-же мн, гд-же ужъ! ты разсудила!

Варвара Петровна.

Да ужъ какъ хочешь: такъ связать двочку по рукамъ и по ногамъ нельзя. Каждый день за что нибудь бранишься… Велика бда, что близка съ Николаемъ: онъ ей двоюродный братъ… И то у нея радостей не много… Коли онъ ей книги приноситъ, такъ еще славу богу, — все таки развлеченье.

Колечкинъ.

Благодарю покорно… онъ ей сегодня далъ революцію, завтра дастъ акушерство, а мы все ничего!

Варвара Петровна.

Ну, ужъ извини,— въ чемъ другомъ его упрекай, только ужъ не въ этомъ… Онъ чистъ, какъ мало кто бываетъ…

Колечкинъ.

На этотъ счетъ, матушка, позволь мн лучше знать: я на своемъ вку больше твоего видывалъ… Въ эти годы коли не смотрть за ними строго…

Варвара Петровна.

Фи, Павелъ, не грхъ теб говорить такія вещи!

Колечкинъ.

Вс, матушка, Люди, — и я тоже молодъ бывалъ.

Варвара Петровна.

Сравнилъ ты свою молодость!.. росъ безъ всякаго призора, насмотрлся грязи, такъ и мряешь всхъ на свой аршинъ.

Колечкинъ.

Въ наше-то грязное время лучше было… мы гршить гршили, а все таки бога помнили… Бывало, и страхъ такой найдетъ на тебя, и трепетъ,— и попу-то потомъ каешься, каешься, молишь, молишь,— а теперь и грхъ въ грхъ не ставится… Послушай ихъ, такъ они теб наговорятъ про разные эти гражданскіе браки, да про назначеніе женщины… а ужъ вы меня извините, для меня правила чести прежде всего. Я не допущу, чтобы моя дочь со всякими штопаными-трепаными водилась, да отъ нихъ-бы всякому шалопутству научалась.

Варвара Петровна.

Да ты это серьезно говоришь?

Колечкинъ

Фу ты!.. что ей ни толкуй, все какъ съ гуся вода… Ну такъ, коли ты мать, и нтъ въ теб этихъ материнскихъ чувствъ и пониманій, какъ блюсти свое дитя, такъ ты хоть другихъ слушай, кто потолкове тебя. Я теб говорю: смотри за ней въ оба! врь — не врь, а смотри въ оба… ты мн за нее отвчаешь, коли что… слышишь: ты мн за нее отвчаешь!

Уходитъ направо.

V.

ВАРВАРА ПЕТРОВНА, потомъ РУБАНОВЪ.

Варвара Петровна — одна.

Что мн съ ними со всми длать, ей богу, понять не могу… Ну что за охота вчно все ссориться, да браниться, господи!

Рубановъ — входя.

Здравствуй, тетя.

Варвара Петровна.

Ахъ, Коля,— какъ это ты сегодня?

Рубановъ.

Сейчасъ изъ Павловска, и прямо съ машины къ вамъ… Удралъ отъ имяниннаго торжества.

Варвара Петровна.

Хорошъ!

Рубановъ.

Вы не можете себ представить, до какой степени я сегодня благословляю судьбу, что не больше какъ гувернеръ въ дом этого разбогатвшаго пройдохи. Благодаря такому моему ничтожеству, я имю полное право не присутствовать на нескончаемомъ обд, не слушать разговоровъ о министрахъ, рчей о польз желзныхъ дорогъ,— и о томъ, какое благодяніе отечеству принесъ имянинникъ, приторговавши выгодные подряды и положивши въ свой карманъ сотни тысячъ отечественныхъ денегъ!

Варвара Петровна.

Ну, ты, извстно, всми недоволенъ.

Рубановъ.

Да вдь вы, тетя, не знаете, что это за народъ!.. Вотъ хоть-бы въ моемъ дл… Ростетъ у нихъ оболтусъ лтъ четырнадцати, и до сихъ поръ еле грамот научился,— больше все на счетъ игры въ бабки упражнялся и на женскій полъ тоже заглядываться понаторлъ!… Тутъ-бы добрую школу пройти, да съ азбуки, да въ сред хорошихъ товарищей, а ему нанимаютъ чуть не профессоровъ университета лекціи читать. Ну, онъ сидитъ, хлопаетъ глазами,— что толку!.. Какого чорта пойдетъ ему въ голову исторія цивилизаціи, когда онъ, можетъ быть, на прошлой недл съ превеликимъ удовольствіемъ травилъ кошку собакой, да гонялъ на крыш голубей? Какая тутъ политическая экономія, когда онъ знаетъ достоврно, что у его тятеньки капиталы лежатъ, а въ Большой Конюшенной рыжая француженка живетъ?! Къ чему вся эта комедія?.. Мы-де первыхъ учителей нанимаемъ, и они у насъ въ сафьянной книжк съ золотымъ обрзомъ росписываются… Ну, да ужъ дайте мн только мой кандидатскій экзаменъ кончить, они меня съ собаками не отыщутъ.

Варвара Петровна.

Ты что то веселъ сегодня.

Рубановъ.

Веселъ, тетя, да… Во-первыхъ, оттого, что удралъ отъ нихъ,— во-вторыхъ, оттого, что могу сообщить Лен новость, отъ которой она подпрыгнетъ до потолка.

Варвара Петровна.

Опять, Коля… опять что нибудь такое…

Рубановъ.

Опять, тетя… ха, ха, ха… опять страхъ и трепетъ…

Варвара Петровна.

Да, теб смшно, все шуточки!.. Послушалъ-бы, какую намъ отецъ изъ за тебя сцену сдлалъ сейчасъ, не сталъ-бы смяться.

Рубановъ.

Изъ-за меня? сцену?

Варвара Петровна.

Узналъ, что ты ей книги приносишь — и ужъ тутъ всмъ намъ досталось. Говорила я вамъ, чтобъ вы осторожнй были,— что не любитъ онъ этой вашей близости.

Рубановъ.

Можетъ быть, онъ не любитъ, что у меня носъ длиненъ.

Варвара Петровна.

Вотъ ты всегда такъ: скажешь этакое что нибудь и думаешь, что правъ,— а достается намъ.

Рубановъ.

Что-же мн сказать на это?.. Ему не нравится моя близость съ Леной… прекрасно… Почему-же не нравится?

Варвара Петровна.

Онъ говоритъ, что это… ну, неприлично… безнравственно… что ты только вредъ ей приносишь…

Рубановъ.

О, великій блюститель нравственности!… Позвольте-же васъ спросить, матушка, Варвара Петровна, за кого вы меня изволите принимать?

Варвара Петровна.

Ахъ, ты опять…

Рубановъ.

Вдь тутъ можетъ быть одно изъ двухъ: или я человкъ порядочный, или я мерзавецъ. Если я человкъ порядочный, такъ кром порядочныхъ рчей, кром порядочныхъ поступковъ, никто не иметъ права ожидать отъ меня ничего… если-же я мерзавецъ, такъ меня слдуетъ давно вышвырнуть за дверь, и не допускать моего сближенія не только съ родной дочерью, но даже къ лакеями, потому что я могу съ ними сговориться и васъ обокрасть.

Варвара Петровна.

Коля, Коля, что за вздоръ!

Рубановъ.

Безнравственно!! Скажите, пожалуйста.. Да какъ вы смотрите на свою собственную дочь, если могутъ ее тшить безнравственные разговоры съ какимъ-нибудь негодяемъ? какое-же воспитаніе вы дали ей?.. какое мнніе вы объ ней имете?

Варвара Петровна.

Ахъ, ахъ… вотъ ужъ и сердится, вотъ ужъ и не удержишь его…

Рубановъ.

Какъ-же не сердиться, помилуйте!.я всей душой — ну вотъ самымъ искреннимъ образомъ привязанъ къ Лен… вижу, двочка умная, добрая, милая,— и пропадаетъ съ тоски у васъ, ни за что, ни про что… я изъ себя выхожу, чтобъ хоть немножко-то поразвлечь ее, оживить, чтобъ не заплсневла она у васъ тутъ… Общества у ней никакого, знакомыхъ изъ молодежи никого,— съ подругами пансіонскими — и съ тми изъ за васъ со всми разошлась. Такъ вдь я это вижу, я знаю… Иной разъ и некогда-то, и думаешь-то. не объ томъ,— все таки бжишь поболтать съ ней, какъ-будто невзначай зашелъ… разсказываешь ей о томъ, о семъ,— и весело теб, что хоть посмется то она съ тобой… а это находятъ безнравственнымъ!

Варвара Петровна.

Ахъ, какой ты! да разв я?.. я всегда тебя цню и благодарю…

Рубановъ.

Не нужно мн благодарности — и не изъ благодарности я это длаю, а потому, что мн это самому пріятно. Я одного не могу постичь: какъ вы этого не понимаете… какъ вы не видите,— хоть оно можетъ-быть и грустно,— что для Лены мое общество замняетъ очень многое?

Варвара Петровна.

Ахъ, Коля, говорю же теб, что я это все вижу и понимаю… и любуюсь на твои братскія чувства, и радуюсь, когда вы вдвоемъ, и какъ это ты умешь ее разговорить, и смягчить,— да вдь это все таки я, а не отецъ!

Рубановъ.

Такъ и потакать ему?

Варвара Петровна.

Не переломаешь-же его въ пятьдесятъ лтъ. А ты… вотъ ты говоришь-же, что ты ей желаешь добра… ну и хорошо, разговаривай съ ней, сколько хочешь. Я вдь даже ее съ тобой одну гулять отпускала… Ну, и книги носи, пожалуй, — я теб врю и въ теб ни чуточки не сомнваюсь… да обойдите вы отца какъ нибудь… при немъ, ну, притворись, что-ли…

Рубановъ.

Солги!!!… вотъ, голубушка тетушка, къ чему приводятъ ваши-то разсужденія: и мн-то вы врите, и Лен добра желаете, а обоихъ насъ учите лгать и обманывать отца.

Варвара Петровна.

Вы меня совсмъ спутаете… я все какъ между двухъ огней. Съ вами говоришь — вы сердитесь, съ отцомъ — онъ бранится, а я все только заступайся, то за васъ, то за него, да ублажай всхъ.

Рубановъ.

Зачмъ-же вы себя ставите въ такое ложное положеніе? держались-бы одной стороны. Мало-ли что ему въ голову приходитъ… Дло извстное: что у кого болитъ, тотъ о томъ и говоритъ… Онъ врно за собой гршки чувствуетъ, такъ везд и видитъ безнравственность.

Варвара Петровна.

И хорошо съ твоей стороны говорить мн это?… хорошо?… чмъ-бы пожалть меня, а онъ вотъ…

Рубановъ.

Тетя, ну, виноватъ, ну простите, ради бога… не могу-же я лгать!..

VI.

Т-ЖЕ и ЛЕНА.

Мамаша… (Увидя Рубанова.) А, Коля! (Жметъ ему руку) вотъ это кстати,— вы поддержите меня.

Рубановъ.

Съ какой новостью я къ вамъ!

Лена.

И я тоже съ новостью… какую вы, можетъ быть, и не ожидаете…

Рубановъ.

Зачмъ-же тонъ-то у васъ такой драматическій?

Лена.

Мамаша, я пришла вамъ сказать, что я не хочу больше оставаться* здсь, я хочу идти въ гувернантки.

Рубановъ.

Что?

Лена.

Да, Коля, я хочу быть гувернанткой. Помогите мн, пожалуйста, сыскать хоть какое-нибудь мсто, гд-бы я сама могла зарабатывать свой хлбъ, гдбы не приставали ко мн каждый день со всякими безсмысленными требованіями…

Варвара Петровна.

Вотъ ужъ придумала!.. спасибо…

Рубановъ.

Лена! Лена! что за экзальтація? вы меня пугаете… Подумаешь, съ вами случилось что нибудь ужасное.

Лена.

Ничего ни случилось. Но вотъ ужъ три мсяца, какъ я вышла изъ пансіона, живу въ дом родительскомъ — и съ меня довольно. Сперва-то еще чинились со мной, какъ съ чужимъ человкомъ, теперь-же я просто шагу ступить не могу, чтобъ не подумать: ахъ, не разсердился-бы папаша, не сдлалъ-бы сцены… Я знаю, вы скажете, все это мелочи, пустяки… я-бы и сама такъ сказала, еслибъ эти мелочи не повторялись каждый день и каждый часъ.

Варвара Петровна.

Ну, что ты говоришь!.. ахъ, Лена… право!

Лена.

Надо-же, чтобъ это когда-нибудь кончилось.

Рубановъ.

Какая вы странная, Лена! вздумала, пришла, бацъ — иду въ гувернантки… бери картонку, комодъ, и перезжай.

Лена.

Я, кажется, сказала вамъ, что только хочу искать мста.

Рубановъ.

Но вдь это совсмъ не такъ легко.

Лена.

Будто ужъ я такая неспособная?

Рубановъ.

Не знаю… но боюсь, вы ошибетесь въ разсчет. Вдь вы хотите мста, на которомъ-бы васъ не преслдовали безсмысленными требованіями, — это трудно… Гувернантк — больше, чмъ кому нибудь, приходится часто подчиняться самымъ нелпымъ требованіямъ, выслушивать самыя глупыя, грубыя замчанія, колкости,— даже пошлости.

Варвара Петровна.

Родной отецъ ей слова не скажи, какъ-же отъ чужихъ-то людей…

Лена.

Чужіе люди, по крайней мр, не имютъ права сказать, что я имъ чмъ нибудь обязана.

Рубановъ.

Да ужъ, признаюсь, тоже быть равнодушной исполнительницей чужой воли, взять на себя какой-то административно-полицейскій надзоръ…

Лена.

Вы-же взяли.

Рубановъ.

Какую-же и борьбу мн приходится выдерживать.

Лена.

А я не выдержу?

Рубановъ.

Со временемъ — да, теперь — силъ не хватитъ.. Поймите меня, я васъ не отговариваю, я хочу толь ко, чтобъ вы взвсили все, что говоритъ за ваше ршеніе и что противъ него… Ну, скажите по совсти, какая вы гувернантка?.. Ну, возьмутъ васъ куда нибудь рублей за двсти пятьдесятъ — ходить за маленькими ребятишками, сморкать имъ носы, да штанишки переодвать… Вы этимъ и удовлетворитесь? вы хладнокровно откажетесь и отъ своихъ дарованій, и отъ своей любви къ длу боле серьезному?— Нтъ и нтъ… Такъ вдь, чтобъ быть въ самомъ дл хорошей, полезной воспитательницей, вамъ прежде всего себя надо воспитать,— вамъ учиться надо, а не учить… и вы… изъ за того только, чтобъ не слушать воркотни отца, которому еще обязаны, вы сами это сказали,— вы готовы сдлаться нянькой, чуть не горничной… Выла-бы крайность, я бы ни слова не сказалъ, но безъ крайности — это самоубійство.

Варвара Петровна.

Правда, правда… именно такъ.

Лена.

Я вижу только, что вы еще плохо знаете папашу. Я должна учиться?— я готова учиться… но гд и какъ, позвольте узнать?

Рубановъ.

Извольте… Наконецъ-то пришелъ чередъ и моей новости… Я сейчасъ узналъ, что съ осени открываются, исключительно для женщинъ, курсы всхъ предметовъ гимназическаго преподаванія.

Лена.

А мн что за дло?

Рубановъ.

Вотъ вопросъ, котораго я ршительно не ожидалъ.

Лена.

Ужъ не думаете-ли вы, что меня пустятъ слушать эти курсы?

Рубановъ.

Должны пустить… Тетя, да скажите-же, что пустятъ.

Варвара Петровна.

Я вдь не знаю, право… какое это тамъ ученье… какъ отецъ.

Лена.

Вотъ вы и попробуйте спросить у отца. Испытайте: есть крайность или нтъ крайности.

Рубановъ.

Хорошо, сейчасъ-же спрошу… И добьюсь его согласія, во что-бы то ни стало, добьюсь.

Лена.

Интересно мн взглянуть, какъ вы это сдлаете… хоть посмюсь надъ вашимъ легковріемъ.

Варвара Петровна.

Ты-бы, Коля, лучше до другого раза оставилъ, сегодня онъ сердитый какой-то…

Лена.

Ха… ха… мама милая! только сегодня?Неужели вы думаете, что въ какое-нибудь другое время онъ скорй уступитъ?

Варвара Петровна.

Ну, ты все его порочишь… а была-бы ему послушна, вотъ какъ Николаш, такъ-бы не сталъ онъ тебя бранить.

Рубановъ.

Виноватъ, тетя, вы несправедливы: Лена совсмъ мн не послушна, она только раздляетъ мое мнніе.

Варвара Петровна.

Ну, любезный, какъ ни величай, на поврку все то-же выходитъ.

VII.

Т-ЖЕ, КОЛЕЧКИНЪ и ГОЛУБКОВЪ.

Колечкинъ — Голубкову.

Такъ смотри-же, чтобы къ пятниц непремнно было готово, а то съ твоими тюремными сидніями вс дла запущены.

Голубковъ.

Ужъ будьте покойны.

Рубановъ.

Здравствуйте, Павелъ Ивановичъ.

Колечкинъ.

Откуда это пожаловали?— здравствуйте.

Рубановъ.

Денекъ такой выдался, свободный.

Колечкинъ.

Хорошее-же вы это мсто себ нашли, если вамъ деньги платятъ за то, что вы по цлымъ днямъ гуляете.

Голубковъ.

Такъ я пойду-съ, Павелъ Ивановичъ…

Колечкинъ.

Сядь тамъ, погоди! (Рубанову.) Что вы библіотеку для чтенія, что-ли, открываете — или книжный магазинъ?

Рубановъ.

Что это вамъ вздумалось?

Колечкинъ.

Вы, говорятъ, все книжки барышнямъ носите?

Рубановъ.

Ношу съ… только библіотеки все таки не завожу.

Колечкинъ.

Напрасно, теперь дураковъ-то много… Какой только мусоръ не перечитываютъ!, такъ оно, по нашей глупости, дло книжное выгодно…

Рубановъ.

Что за выгодно — полноте, когда всякій въ него наплевать наровитъ!.. Въ наше время самое выгодное дло — кабакъ, и польза отъ него, и удовольствіе… и въ укоръ теб его никто не поставитъ,— еще поощрятъ: отъ этого, молъ, водочнаго товара никакихъ зловредныхъ идей по свту гулять не будетъ.

Голубковъ.

Да-съ, на счетъ кабаковъ выгода большая…

Колечкинъ — перебивая его.

Зачмъ-же вы, Николай Александровичъ, барышнямъ книжки носите, коли вы ими не торгуете? Больше-то, кажется-бы, не зачмъ.

Рубановъ.

Вы такъ полагаете?

Колечкинъ.

Разумется… вдь вы житіе святыхъ отцевъ не принесете?— а принесете, такъ гадость какую нибудь!

Рубановъ.

Вотъ вы какой, Павелъ Ивановичъ,— чуть увидали, сейчасъ и браниться. Я вотъ не въ васъ, я такъ за васъ заступаюсь.

Колечкинъ.

Передъ кмъ-же это, батюшка? кто-жь такой мой обвинитель?

Варвара Петровна.

Ахъ, Коля, какія у тебя все шутки вздорныя…

Рубановъ.

Сейчасъ вотъ заступался. Можете себ представить, Леночка говоритъ…

Варвара Петровна.

Коля, я прошу тебя, перестань…

Рубановъ.

Говоритъ, что вы не позволяете ей учиться.

Колечкинъ.

Чему учиться?

Рубановъ.

Конечно, не маршировк, не военнымъ эволюціямъ по команд…

Колечкинъ.

Училась-бы быть хорошей хозяйкой, чтобъ за всмъ присмотрть умла,— и даже добрый совтъ дать и кухарк, и прачк, и шве, — противъ этого никто говорить небудетъ.. Училась-бы, какъ вести себя съ отцомъ да съ матерью — такъ-бы еще слава богу сказали…

Рубановъ.

Да-съ… но такъ какъ во всемъ этомъ общее образованіе вещь важная, то, вроятно, вы позаботитесь, чтобъ Леночка посщала лекціи гимназическаго курса, которыя затваются у насъ съ осени.

Колечкинъ.

Мало-ли тамъ у васъ всякаго вздору затвается! Намъ-то это совсмъ не интересно.

Рубановъ — начиная горячиться.

Оно, конечно, Павелъ Ивановичъ, какой-же интересъ вамъ въ дл образованія!? выгоды вамъ тутъ никакой нтъ… Я совершенно съ вами согласенъ, что семь въ червяхъ для васъ гораздо важне, потому что все таки двадцать ремизовъ спишешь…

Варвара Петровна.

Коля!!

Рубановъ.

Но вдь тутъ дло идетъ не о васъ, а о вашей дочери.

Колечкинъ.

Позвольте-же намъ самимъ заботиться о нашей дочери, — и нельзя-ли разговоръ этотъ прекратить? Когда будутъ у васъ свои дти, вы тамъ ими и распоряжайтесь, какъ знаете, хоть ихъ плясать отправляйте въ разныя этакія Шато-де-Флеръ и прочія увеселительныя заведенія…

Рубановъ.

Договаривайте — какія?

Колечкинъ.

Хоть въ бабки повитухи отдавайте, — какъ угодно!.. А мы блюдемъ свое дитя, по долгу любви родительской, и отъ вредныхъ для взрослой двицы сближеній, по мр силъ, отстраняемъ.

Рубановъ.

Вредныхъ сближеній?.. съ честными людьми, съ людьми работающими — вредныхъ!? По долгу любви родительской, вроятно, полезне всего сближеніе съ родительскимъ начальствомъ?.. или, можетъ быть, съ какой нибудь раззолоченной ветошью, всегда готовой купить продающуюся юность!?.

Варвара Петровна.

Вотъ твоя привязанность, Коля! Прошу тебя, перестань… хоть ради меня!

Лена — останавливая отца, который хотлъ отвчать Рубанову.

Постойте, папаша… все, что онъ говоритъ, онъ говоритъ за меня.

Варвара Петровна.

Лена! ради бога!

Лена.

Я не могу больше жить такъ, какъ жила до сихъ поръ. Я ничего не требую,— но я хочу,-чтобъ мн, по крайней мр, не мшали учиться.

Колечкинъ.

Теб сказано, чтобъ ты оставалась въ своей комнат…

Лена.

Папаша! пеняйте на себя, если выйдетъ что нибудь гораздо худшее, чмъ вы ожидаете. Вы хотите, чтобъ я ушла отсюда!.. я уйду… но только не въ свою комнату… я совсмъ уйду отъ васъ…

Варвара Петровна.

Господи, боже мой!

Колечкинъ.

Ну, плохо-же тебя развиваетъ этотъ господинъ юристъ, если онъ теб даже основныхъ законовъ нашихъ не преподалъ… Яковъ! у тебя, кажется, подъ рукой десятый томъ?

Голубковъ.

Здсь…

Колечкинъ.

Прочти-ка ей, братецъ, во второй глав о правахъ родителей.

Голубковъ — отыскавъ, читаетъ.

Права родителей… Статья 164. ‘Власть родительская простирается на дтей обоего пола и всякаго возраста, съ различіемъ и въ предлахъ, закономъ для сего постановленныхъ.’ Статья 165. ‘Родители, для исправленія дтей строптивыхъ и неповинующихся, имютъ право употреблять домашнія исправительныя мры… въ случа-же безуспшности сихъ средствъ, родители властны: 1) Дтей обоего пола, не состоящихъ на государственной служб, за упорное неповиненіе родительской власти, развратную жизнь и другіе явные пороки, — отдавать въ смирительные дома по правиламъ, постановленнымъ…’

Колечкинъ — перебивая.

Довольно. Слышала?

Рубановъ — горячо.

Павелъ Ивановичъ! такими вещами не шутятъ.

Колечкинъ.

Степанъ!.. (Входитъ Степанъ.— Рубанову.) Я достаточно наслушался, батюшка, вашихъ разсужденій и наставленій. Я считаю ихъ лишними — для себя, по старости моихъ лтъ, а для дочери, по ея молодости. Такъ не угодно-ли вамъ будетъ совсмъ оставить насъ и не являться сюда больше, и не вносить раздора въ мою семью. Жили, батюшка, безъ васъ, своей головой,— и впредь прожить съумемъ.

Варвара Петровна.

Вотъ до чего ты довелъ…

Колечкинъ — Степану.

Коли этотъ господинъ когда нибудь придетъ къ намъ, — гони вонъ!

Рубановъ.

Не безпокойтесь, не приду… Я доброй волей хожу только туда, гд уважаютъ здравый смыслъ, — гд никто не считаетъ себя непогршимымъ идолищемъ. Въ сумасшедшемъ дом мн длать нечего.

Колечкинъ.

Вонъ отсюда!

Рубановъ.

Прощайте, Лена. Простите меня, что я давеча отговаривалъ васъ, теперь я самъ употреблю все свое стараніе, чтобъ подыскать вамъ хорошее мсто гувернантки… а если ужъ слишкомъ невыносимо будетъ жить съ этимъ… законовдомъ,— приходите хоть сегодня — найдемъ чмъ прокормить васъ, пока сыщете себ работу.

Уходитъ.

VIII.

Т-ЖЕ безъ РУБАНОВА.

Колечкинъ.

Вонъ ступайте!.. И это воспитатель!!— да я священнымъ долгомъ почту предупредить несчастныхъ родителей…

Голубковъ.

Главное, Павелъ Ивановичъ, какъ-же такъ ругаться-то-съ!.. сумасшедшій домъ, идолище какое-то… вдь за это можно и къ мировому, можно и въ тюрьму-съ…

Колечкинъ.

И должно даже… чтобъ огласку дать, — чтобъ знали люди, что это за наставникъ, да не брали его въ учителя.. Ну, на что нибудь да въ прокъ пошло твое тюремное сиднье . спасибо за совтъ.

Голубковъ.

Какъ-же-съ, вдь мы вс свидтели… вонъ и Степа слышалъ…

Колечкинъ

Завтра же поду въ Павловскъ, жалобу подамъ. Посмотримъ, какъ-то онъ напляшется, когда ему отъ всхъ уроковъ откажутъ…

Лена.

Папаша!— вы этого не сдлаете.

Колечкинъ.

Кто-жь мн помшаетъ?

Лена.

Я.

Колечкинъ.

Увидимъ.

Лена.

Увидите.

Варвара Петровна.

Лена! Лена!!..

ВТОРОЕ ДЙСТВІЕ.

Одно изъ проходныхъ мстъ сада въ Павловск.— Аллеи, скамьи и проч. Въ аллеяхъ метутъ бабы. Сторожъ Сидорычъ, разгуливаетъ по авансцен.

I.

СИДОРЫЧЪ и БАБЫ.

Сидорычъ.

Ну, ну,— поворачивайся, поворачивайся, восьмого полка пшедральскаго, бабьяго батальона… ну, ну… мети… мети!

1-я Баба.

Что нукаешь-то?— еще не запрегъ!

Сидорычъ.

Мети!

1-я Баба.

Ты сперва запряги, а тамъ и нукай.

Сидорычъ.

Говори, говори, я-те поговорю.

1-я Баба.

Ой, двки, гроза.

2-я Баба.

Спужалъ!

1-я Баба.

Кабы экая страсть, да ночью!..

Бабы, кром первой, постепенно скрываются, продолжая мести.

Сидорычъ.

Ты это съ чего зубоскалить? съ чего зубоскалишь-то?… кто я теб!

1-я Баба.

Кто?

Сидорычъ.

Начальство.

1-я Баба.

Много васъ, экаго начальства, тутъ по саду-то проминается.

Сидорычъ.

Да ты, такъ примрно, за кого меня ставишь?

1 -я Баба.

За Солдата. Мететъ.

Сидорычъ.

Ну, хорошо, — за солдата. Какъ-же я, выходитъ, теб не начальство, коли ты баба?… Солдатъ кому служитъ?—царю… а баба кому служитъ?— мужику… а мужикъ служитъ солдату,— такъ ты еще до меня-то произойди… Вона твоихъ командировъ-то сиволапыхъ къ намъ оболванивать нагонятъ, такъ ихъ школятъ, школятъ, пока въ нихъ эту выправку-то вобьютъ, чтобъ до людей дошли… А твоя бабья служба какая? у печи да на печи, кряхти да кричи,— вотъ твоя служба…

1-я Баба.

Нтъ, ужъ это лучше оставь…

Сидорычъ.

А коли теб метлу въ руки дали, чтобъ царскій садъ мести,— ты это такъ понимай, что теб повышенье вышло, въ чинъ произвели… вотъ что.

1-я Баба.

Нтъ, ты попрежде скажи, кто хлбъ сетъ?— мужикъ… а кто его жнетъ?— баба… Безъ мужика да безъ бабы откудова солдату хлбъ взять?… ты это скажи… подвело-бы ему животъ-то,— небось…

Сидорычъ.

Не смй ты такъ говорить,— смотри!

1-я Баба.

И то смотрю, не слпая…

Сидорычъ.

Постой-же, коли такъ…

1-я Баба.

Постою,— что будетъ?..

Сидорычъ.

Погоди…

1-я Баба.

Долго-ль годить-то?

Сидорычъ.

Смирно!!!… слушай команды… маршъ!..

1-я Баба.

Только и всхъ приказаньевъ?

Сидорычъ.

Маршъ, съ глазъ долой, — чтобъ духу тваво не было…

1-я Баба.

Еще какъ?..

Сидорычъ.

Ой, пропадешь… пропадешь ты у меня… въ бараній рогъ согну…

1-я Баба. t

Грознись еще,— може и помру…

Сидорычъ.

Какъ-бы еще не сталъ я съ бабой воевать,— большая мн корысть, егорья повсятъ… Какъ есть ты баба, при этомъ званьи и оставайся… и сердца у меня на тебя никакого быть не можетъ, потому вс слова твои для меня все равно: тьфу!.. будто, что не говорила…

1-я Баба.

Грозенъ да не страшенъ…

Уходитъ.

II.

СИДОРЫЧЪ, потомъ ДУНЯ.

Сидорычъ.

Безпардонная команда… право, безпардонная команда… и ничего ты съ ея не возьмешь теперича… ничего ты не подлаешь за вс эти грубости…Ну, времячко, дожили… спасибо… взяла метлу на плечо, пошла церемоніальнымъ маршемъ шагать… Нтъ, прежде: ау, мать моя… дали-бы съ полсотни горячихъ, — стала-бы знать, откудова солдатъ хлбъ беретъ…

Дуня — входя.

Тятинька, здравствуй…

Сидорычъ.

Здравствуй, дочечка… (Цлуются.) Что пришла?

Дуня.

Нарочно къ теб на часокъ у господъ отпросилась…

Сидорычъ.

Нужда, что-ли, какая?

Дуня.

А вотъ какая нужда: я сваму жениху отставку подала.

Сидорычъ.

Митьк-то?

Дуня.

Митьк.

Сидорычъ.

Чистую?

Дуня.

Чистую.

Сидорычъ.

Ахъ ты, разбой двка… Да за что?

Садятся.

Дуня.

Тошнехонекъ онъ мн сталъ своимъ надодствомъ… Зачмъ, вишь-ли, я при мст живу? зачмъ горничная? онъ, вишь-ли, такой сякой слесарь, свое мастерство иметъ, такъ поди жить на фатеру… теперь, говоритъ, и до свадьбы не далеко, всего два мсяца… Ну, самъ посуди, шутка-ли два мсяца? это разсчетъ… Я вдь здсь живу на всемъ на готовомъ, десять рублей жалованья, — вдь это двадцать рублей… а на фатер-то заплати за ее… да мало-мало — прость надо рублей по десяти…

Сидорычъ.

Съ чаями да съ кофеями и больше выдетъ…

Дуня.

Такъ вдь это тридцать пять — сорокъ рублей… ему все нипочемъ… Обернемся, говоритъ, посл какъ нибудь, нтъ, ужъ, братъ, тогда ладить плохо…

Сидорычъ.

И дуракъ… еще отъ господъ-то замужъ брать вальготнй, все, смотри, подарокъ какой-ни-на-есть невст дадутъ.

Дуня.

Это-то вотъ ему пуще всего и обидно… Все меня барыниными сынками попрекаетъ, что молодые да офицера… а мн очень нужно!… на нихъ и вниманья то не обращаешь, — легко-ли, невидаль какая!…

Сидорычъ.

Совсмъ дуракъ… онъ бы радовался, что молодые господа есть… гд молодые господа, тамъ двк жить хорошо… Да что балуютъ очень, что-ли… съ тобой-то?

Дуня.

Такъ, больше смются. Извстно, ихняя привычка офицерская: въ двичью прибгутъ, лясы точатъ… Митрію подмигиваютъ… хе, хе, молъ, какую ты невсту выбралъ, у тебя губа-то не дура…

Сидорычъ.

А Митрію-бы сказать: ничего, вашеское благородіе, намъ по состоянію годится… да такъ шутьми-шутьми ихъ-же опосля-бы и оплелъ…

Дуня.

А ему это просто ножъ вострый. Насупится весь. Скажешь ему: ‘чего, дуракъ?’ — и начнетъ ругаться: ‘рада ты съ офицерами повсничать, да втеръ у тебя въ голов’, да все такое…

Сидорычъ.

Не убыло тебя, что господа побалуютъ, — не съдятъ, ласка-то ихняя всегда пригодится…

Дуня.

Ничего мн отъ нихъ не надо, я не такая… ты мн тутъ тыщи положь, я и не посмотрю, а коли Митрій мн ндравится, такъ онъ это чувствуй…

Сидорычъ.

То-то молодость-то ваша: на грошъ амуниціи, да на рубъ амбиціи,— вотъ что.

Дуня.

Можетъ онъ чувствовать! зачмъ-же обижать?..

Сидорычъ.

Да что у васъ тамъ вышло?

Дуня.

Все изъ за этого… Третьева дня стали спорить, слово за слово, да слово за слово, такъ онъ меня разогорчилъ… самая, говоритъ, ты пустящая шляла.. Какъ онъ это сказалъ, я ужъ себя не помнила, — такъ его по морд и хватила: ступай вонъ, и на глаза мн не кажись!… знать тебя не хочу!… (Со слезами.) Вотъ онъ и вчера не пришелъ… и сегодня утромъ…

Сидорычъ.

Чего ты? чего?

Дуня — плача.

Что-жь онъ, свинья, мерзавецъ, не идетъ?

Сидорычъ.

Ты-жь его прогнала!

Дуня.

Все-жь таки онъ долженъ придти…

Сидорычъ.

Ну, ну, полно, придетъ…

Дуня.

Ты, тятинька, къ нему сходи.

Сидорычъ.

Схожу, схожу… ладно!

Дуня — все еще плача.

Скажи ему, подлецу, чтобъ пришелъ…

Сидорычъ.

Полно-жь, не плачь… не плачь… говорю, придетъ…

Дуня.

Вдь обидно!.. Когда себя держишь, можно сказать, въ самой первой строгости, и вс тебя знаютъ, что ужъ просто не подступай, а онъ сметъ этакое сказать… Да, кажется, другой кто скажи, да я-бы ужь и не знаю, что сдлала…

Сидорычъ — который уже нкоторое время присматривался въ глубину за кулисы.

Постой-ка… глянь-ка., это не Трутковская-ли мамзель?..

Дуня.

Нтъ,— что ты..

Сидорычъ.

То-то я гляжу, словно она не здшняя, не дачница… прежде здсь не гуливала…

Дуня.

Прізжая какая нибудь.

Въ глубин, между деревьями, появляется Лена въ шляп, легкомъ бурнус и съ зонтикомъ, она робко озирается — и вообще нершительна.

Сидорычъ.

Съ дороги, что-ли, сбилась, или ищетъ кого?… вишь-ли, все оглядывается.

Дуня.

Богъ съ ней.

Сидорычъ.

Можетъ, она Розовый Павильонъ хочетъ смотрть… такъ будетъ ея милость, она мн на водку дастъ…

III.

ДУНЯ, СИДОРЫЧЪ и ЛЕНА.

Лена — ршившись подойти.

Послушайте, старичекъ… вы, вы здшній?

Сидорычъ.

Я-то?.. я здшній.

Лена.

Вы Павловскъ знаете?.. дачи здшнія?..

Сидорычъ.

Знаемъ дачи… Вонъ маіора Вавилова дача знатная… Ярышкина дача тоже… Евсеева, купца, съ вельбидеромъ.

Лена.

Подите-ка сюда… (Отводитъ его къ сторон.) Послушайте, я васъ хочу попросить… не можете-ли вы… ради Бога… Я вамъ заплачу… мн очень нужно… я вамъ цлковый дамъ…

Сидорычъ.

Рады стараться, вашеское благородіе…

Лена.

Мн… мн очень, очень нужно доставить сейчасъ-же… письмецо по адресу. Но сейчасъ же, сію минуту…

Сидорычъ.

Сейчасъ-то какъ же? сейчасъ-то, вишь-ли, нельзя… Какъ мн отъ мста отойти?— я дежурный… не равно кто изъ начальства пойдетъ.

Лена.

Будьте такъ добры, мн необходимо…

Сидорычъ.

И радъ-бы, да какъ?

Лена.

Я вамъ два рубля дамъ…

Сидорычъ.

Разв дочка сходитъ . Дуня! (Дуня подходитъ.) Вотъ барышня проситъ письмо снести на дачу.. (Лен.) Далече-ли?

Лена.

Не знаю… тутъ написанъ адресъ…

Вынимаетъ письмо.

Дуня — взявъ письмо и читая.

Позвольте-ка?.. На Старикову дачу,— это близко, сейчасъ у сада.

Лена.

Ради Бога, вы мн большую услугу окажете… Николаю Александровичу Рубанову…

Дуня.

Вижу, вижу, хорошо.

Лена.

Только, пожалуйста, — вы его вызовите… Ему самому въ руки отдайте… и… Я тутъ пишу, чтобъ онъ сейчасъ сюда пришелъ… такъ нельзя ли, пожалуйста… вы его сюда приведите… Скажите, чтобъ сейчасъ шелъ. Мн надо ему сказать кое-что… очень важное… сдлайте милость… я здсь его подожду.

Дуня.

Хорошо-съ, хорошо-съ, извольте.

Лена.

Голубушка, милая… я не знаю, какъ васъ благодарить…

Дуня.

Что вы? барышня, ноги не отвалятся, чего тутъ благодарить?

Хочетъ идти.

Лена.

Возьмите-же деньги.

Дуня.

Какія деньги?.. что это вы?— не надо-съ. Коли вы такъ просите, да еще деньги съ васъ брать!..

Лена.

Возьмите, пожалуйста.

Дуня.

Не надо-съ.

Убгаетъ.

IV.

СИДОРЫЧЪ я ЛЕНА.

Сидорычъ.

Давайте сюда, давайте, барышня, бдному человку отчего не взять, когда даютъ… Украсть не хорошо, а даютъ — надо взять.

Беретъ деньги.

Лена.

Это ваша дочка?

Сидорычъ.

Дочка моя — да.

Лена.

Какая она добрая…

Сидорычъ.

Добрая двка, добрая, — что говорить!.. Дурь тоже своя есть… маненько есть дурь… да вдь нонече, посмотришь на людей-то, кто безъ дури?

Лена.

Ужъ такъ я ей благодарна, такъ благодарна!.. Никого я здсь не знаю, — что мн было длать?.. Самой идти туда нельзя: онъ учитель… Живетъ не у себя…

Сидорычъ.

Очень нужно повидаться-то?

Лена.

Необходимо.

Сидорычъ — про себя.

Денегъ хочетъ просить, — примта врная… денегъ надо… (Ей.) А какъ не придетъ?

Лена.

Придетъ.

Сидорычъ.

Бываютъ такіе, что и не приходятъ.

Лена.

Какъ узнаетъ, кто его зоветъ, такъ сейчасъ прибжитъ.

Сидорычъ — про себя.

Должно, изъ глупенькихъ, знать, еще мало надували… (Ей.) Эхъ, матушка барынька, душа у тебя хорошая, ласковая,— а разумъ у тебя куриный… Разв можно такъ сказать, что онъ безпремнно тваму приказу будетъ слдовать!

Лена.

Отчего-жь нельзя?

Сидорычъ.

Нельзя!.. Вы давно-ль съ имъ знакомы?

Лена.

Что изъ этого?

Сидорычъ.

А то вотъ,— видать, что онъ у тебя первый…

Лена.

Какъ первый?

Сидорычъ.

Золотая!— не знаешь ты ихъ…

Лена.

Кого?

Сидорычъ.

Мужчиновъ!!. штукари… Имъ врить плохо… Для вашего женскаго пола какіе обманщики, — страсть!

Лена.

Меня-то обманывать не придется.

Сидорычъ.

Родная моя! ты на старика не обижайся, что я скажу: ты вонъ, вишь ты, молоденькая такая, а я вотъ на этой самой скамеечк ужъ тринадцатый годъ сижу… видалъ я тоже не мало, — какъ тута парочками-то передъ моимъ носомъ гуляютъ, гуляютъ, да и догуляются до слезъ… Не врь ты имъ, наплести-то они вс умютъ…

Лена.

Да вы, ддушка, зачмъ-же мн это говорите?

Сидорычъ.

А потому вижу, золотая моя, что сердце у тебя доброе и сама-то ты вся огонь, теб все въ карьеръ подавай!— этакія-то больше и попадаются… Кому вы это письмецо-то послали?.. кто онъ вамъ таковъ?

Лена.

Вратъ.

Сидорычъ.

Родной?

Лена.

Нтъ, — двоюродный…

Сидорычъ — про себя.

Вретъ, если ужъ двоюродный, такъ врно, что вретъ… (ей.) Для чего-же онъ скоро больно понадобился? спшка такая пошла.— и двухъ рублевъ не жаль.

Лена.

Значитъ, понадобился.

Сидорычъ.

А зачмъ?

Лена.

Это мое дло.

Задумчиво прохаживается по сцен.

Сидорычъ — про себя.

Все вретъ… Не говоритъ — зачмъ, такъ ужъ стало вретъ… (ей.) Охъ, молодость, молодость!.. теперича я вамъ что скажу: какая это женская глупость… Была у нашего енерала, у Курицына, третьей бригадой командовалъ, дочка, тоже съ учителемъ сбжала… ну что-жь хорошаго?.. такъ замоталась гд-то въ узд, а за нее полковникъ сватался, да какой еще молодецъ, — изо всей бригады молодецъ.. А все оттого, чтобъ на своемъ поставить… (Слва входитъ Дмитрій, Сидорычъ его не замчаетъ.) Теперь и про мою Дуньку сказать: разв она меня слушаетъ?.. Я ей говорю: не бери Митьки, какой онъ теб женихъ? тебя за твою красоту купецъ возьметъ,— да какой купецъ, самый пузастый возьметъ… Митька что за корысть? слесаришка! тьфу!..

V.

Т-ЖЕ и ДМИТРІЙ, потомъ КОЛЕЧКИНЪ.

Дмитрій.

Погоди плевать-то! разворчался…

Сидорычъ.

А ты ужъ посплъ?

Дмитрій.

Къ заутрени не поспемъ, а къ поминанью мы всегда тутъ. Только въ попы ты, ддъ, не годишься,— опричь одной анаемы отъ тебя ничего не слыхать…

Сидорычъ.

Что-жь, неправду, что-ль, говорю?.. Какой ты ей женихъ?! самый лядащій, да еще кочевряжится: зачмъ, молъ, съ офицерами разговариваетъ?.. Ну, на что пришелъ?

Дмитрій.

Гд она?

Сидорычъ.

Дуня-то?.. теб что? теб вышла резолюція: пошелъ вонъ, не показывайся,— будетъ съ тебя.

Дмитрій.

Ишь ты, ддъ, сварливый какой! креста на теб нтъ… вдь я два дня какъ шальной хожу, не опомнюсь… Сегодня не стерплъ, пошелъ къ ней, говорятъ, ушла… я ужъ такъ и думалъ, что къ теб… Думаю, бей, пожалуй, хоть еще разъ, толькобы помириться, а ты вонъ все: такой, да сякой… Была, что-ль?

Сидорычъ.

Извстно, была, къ кому-жь ей больше иттить?

Дмитрій.

Сердится?

Сидорычъ.

Извстно, сердится.

Дмитрій.

Что-жь говоритъ?

Сидорычъ.

Говоритъ: сходи къ нему, къ мерзавцу.

Дмитрій.

А еще что?

Сидорычъ.

Позови его, свинью.

На авансцен справа входитъ Колечкинъ и, снявши шляпу, отираетъ потъ съ лица.

Лена — которая въ это время была въ глубин сцены налво, замтивъ входящаго отца, испуганно.

Папаша!..

Быстро скрывается въ глубин аллеи.

Дмитрій — продолжая разговоръ.

Куда-жь она ушла?

Сидорычъ.

Да вотъ барыня ее на дачу послала съ письмомъ…

Дмитрій.

Какая барыня?

Сидорычъ.

А вотъ… да гд-жь это она подвалась?.. (Осматриваетъ кругомъ.) Сейчасъ здсь была…

Дмитрій.

Молоденькая такая?

Сидорычъ — смотритъ по аллеямъ.

Да, молодая… Что за причина? куда спряталась?

Колечкинъ комфортабельно расположился на скамь и нюхаетъ табакъ.

Дмитрій.

Все-жь таки Дуня-то вернется сюда?

Сидорычъ.

Придетъ… съ отвтомъ придетъ.

Дмитрій.

Ты ее, дядя, позадержи маленько. Я сейчасъ, только къ Семену забгу. Такую я Семену вещь для нея заказалъ!.. ну, да увидишь… Только бъ въ шею не гнала, а бранитъ да зоветъ, такъ это еще вполгоря. Уходитъ налво.

VI.

СИДОРЫЧЪ, КОЛЕЧКИНЪ, потомъ ДУНЯ.

Сидорычъ — все еще осматривая аллеи и кусты.

Вотъ такъ барыня! въ землю канула, тю-тю! поминай, какъ звали!

Колечкинъ.

Что ты тамъ ищешь, старина?

Сидорычъ.

Да что, вашеское благородіе, — барыню потерялъ.

Колечкинъ.

Пошарь въ карман, не завалилась-ли куда…

Сидорычъ.

И то разв пошарить… сгинула, ну вотъ совсмъ сгинула — и слдъ простылъ. Сейчасъ тутъ была, вотъ на этомъ мст…

Колечкинъ.

Молодая?

Сидорычъ.

Ништо.

Колечкинъ.

А изъ себя какъ?

Сидорычъ.

Никакой пріемщикъ не забракуетъ.

Колечкинъ.

Такъ на что она теб, такому старому?

Сидорычъ.

Мн на что?— мн не надо… у ней свой миленькій есть.

Колечкинъ.

А есть таки?

Сидорычъ.

Какъ не быть? вонъ и у галки, и у той есть, а она божій человкъ.

Колечкинъ.

Кто-жь онъ такой, миленькій-то?

Сидорычъ.

Христосъ его знаетъ.

Колечкинъ.

Какъ-же ты говоришь, не зная?.. старина.

Сидорычъ.

Сейчасъ къ нему дочку мою съ записочкой послала, стадо — есть. Безпремнно велла ему, чтобъ сюда шелъ,— ждать его хотла, да, вишь ты, и на утёкъ… разбери ее!

Колечкинъ.

Видно, путаетъ что нибудь.

Сидорычъ.

Я самъ думаю, путаетъ,— и путаетъ, и вретъ. Онъ, говоритъ, мн братъ… еще двоюродный… Какой тамъ братъ? къ брату и самой идти можно, а она два рубля даетъ, только сюда его приведи.

Колечкинъ.

Ишь-ти, у васъ тутъ въ саду какія шашни заводятъ!

Сидорычъ.

Мсто казенное, ходи, кто хочетъ, — ну, и балуютъ.

Колечкинъ.

Народу-то у васъ тутъ мало. Мн вотъ надо къ здшнему мировому, а хотлось пройтись, промяться… Какой-то встртился: идите, говоритъ, черезъ садъ,— я и пошелъ, да какъ назло ни души живой. То сюда дорожка, то туда дорожка, плуталъ я по нимъ, какъ израильтяне въ пустын.

Сидорычъ.

Утречкомъ-то мало гуляютъ, больше къ вечеру. Сегодня вотъ до васъ-то во весь день только одна княгиня съ дочкой проходила… (Подсаживается) Можетъ слыхали, князь Винтерштромъ былъ, покойникъ, дивизіонный командиръ?— такъ его вдова.

Колечкинъ.

Не слыхивалъ.

Сидорычъ.

Начальникъ мой. Я къ нему на ординарцы хаживалъ: какой былъ, оборони господи!

Колечкинъ.

Злой?

Сидорычъ.

Не то золъ, а ужъ строгъ очень. Бывало, сбираешься-то къ нему: чистишься, чистишься, каждую пуговицу разъ десять оглядишь, чтобъ какъ-ни-на-есть орелъ кверху ногами не сталъ, или что… Такой былъ енаралъ пронзительный — все замтитъ.

Колечкинъ.

Неужто такъ все и высматриваетъ?

Сидорычъ.

Какъ еще высматриваетъ-то! не только что у тебя сверху тутъ какъ, а и подъ низомъ все оглядитъ. На улиц тебя, бывало, встртитъ,— сейчасъ: ‘стой! сымай сапоги!— есть-ли портянки? раздвайся!…’ — ‘Есть, ваше превосходительство…’ показываешь ему портянки-то…— ‘Разстегивай мундиръ, какая у тебя тамъ рубашка, чистая-ли?’—‘Чистая, ваше превосходительство…’ Осмотритъ все, и ступай! а что въ неисправности — въ орденгаузъ… влпятъ тамъ пятьсотъ палокъ и будетъ!

Колечкинъ.

Это, братъ, и гулять другой разъ не захочешь!

Сидорычъ.

Въ наше-то время не очень таки и разгуливали… Теперь вонъ глядишь: ученье кончилось — и ползли солдаты изъ казармы, какъ клопы, а у насъ-то еще когда-когда допросишься, чтобъ отпустили. У воротъ-то два сторожа день и ночь стоятъ, смотрятъ, чтобъ никто не прошелъ.

Колечкинъ.

Такъ ваше житье-то поплоше было теперешняго.

Сидорычъ.

Житье-то плоше, да сами-то мы лучше были.

Колечкинъ.

Будто ужъ и лучше?

Сидорычъ.

А то нтъ? Посмотритко, какой старый-то солдатъ былъ!.. Насъ въ мундиръ-то ремнями перетягивали, не ущипнуть нигд, табакерки, коли кто нюхаетъ, спрятать некуда, окромя, что въ киверъ!.. А ныншній солдатъ что?— тутъ у него карманъ, здсь у него карманъ, идетъ, головой теб кланяется, какъ отставная лошадь, что воду возитъ, руками-те машетъ, словно рдьку садитъ…

Колечкинъ.

За то повольнй ему стало, посвободнй…

Сидорычъ.

Да ужъ эта воля-то добру научитъ… вонъ и поди-жь ты, сладь съ ими теперь… У насъ какъ было?— тепериче ты фельфебель, а я унтеръ-офицеръ, а тамъ ефретеръ, такъ одинъ супротивъ другого, чтобъ ни отнюдь,— даромъ что ты чиномъ меня немного превзошелъ… чего?— коли ты изъ рядовыхъ, да помоложе, такъ ты стараго солдата слушай… такъ чинъ чина почитай, а супротивничать,— сейчасъ нашивки долой, или еще скрозь строй, въ армію… такъ небось будешь слушаться.

Колечкинъ.

Этакъ, пожалуй, чинъ чину-то иной разъ и ни за что ни про что въ зубы създитъ.

Сидорычъ.

Разъ на разъ не придется, что подлаешь!.. Меня еще солдатикомъ ефретеръ плакать училъ, — такъ какъ лупилъ!

Колечкинъ.

Зачмъ-же эта наука — плакать?

Сидорычъ.

А у него часишки были карманные, да какъ-то онъ ихъ и разбилъ… денегъ-то за починку жаль,— вотъ онъ и позвалъ меня… ‘Снеси, говоритъ, часы къ мастеру, и горько ты передъ нимъ заплачь, скажи, что ты ефретеровы часы расшибъ, и изобьетъ тебя за нихъ ефретеръ на смерть… да прежде, говоритъ, покажи, какъ ты будешь плакать?..’ Сталъ я плакать.— ‘Не такъ!’ говоритъ — и давай лупить… вдь ужъ какъ лупилъ… и выучилъ плакать…

Колечкинъ.

Молодецъ… Хе… Хе… Ловко придумалъ… (Смотря налво.) Гляди-ко, вонъ въ кустахъ-то, не она-ли,— барыня твоя, потерянная?..

Сидорычъ — глянувъ.

Нтъ, — это дочка отвтъ несетъ. (Входитъ Дуня.) Ну, что?

Дуня.

Будетъ сейчасъ… гд барышня-то?

Сидорычъ.

Да что, Дуня, пропала она у насъ.

Дуня.

Куда пропала?

Сидорычъ.

А кто ее знаетъ!.. Я тутъ съ Митріемъ заговорился…

Дуня — перебивая.

Былъ Митрій?

Сидорычъ.

Былъ, — еще разъ приттить общался. Пожди его.

Дуня.

Ну!

Сидорычъ.

А барышня въ т поры куда-то подвалась. Я ужъ глядлъ по сторонамъ, нигд не видать.

Дуня.

Какъ-же намъ быть-то теперь?.. Онъ сказалъ, что сію минуту прибжитъ.

Сидорычъ.

Миленькій-то?

Дуня.

Испугался какъ… Ахъ, говоритъ, зачмъ она пріхала?

Сидорычъ.

Ишь-ты, грховодникъ!

Колечкинъ.

Можетъ, больно ужъ навязалась, да не люба стала?

Дуня.

Не показываетъ, чтобъ не люба, а скоре — жалючи ее.

Колечкинъ.

Посмотримъ, какъ они тутъ амуриться станутъ.

Дуня.

Поди, тятенька, поищи ее… Чай, недалеко гд въ аллею ушла… я здсь посижу,— на случай, коли онъ придетъ…

Сидорычъ.

Пойду, что-жь,— посмотрю.

VII.

ДУНЯ и КОЛЕЧКИНЪ.

Колечкинъ.

Ты что же это… дочь его?

Дуня — садится, только не на ту скамью, гд сидитъ Колечкинъ.

Кто это?

Колечкинъ.

Ваша-то милость?

Дуня.

Моя-то милость?— дочь.

Колечкинъ.

Здсь живете, въ Царскомъ?

Дуня.

Я съ господами на дач.

Колечкинъ.

Въ услуженьи?

Дуня.

Въ услуженьи.

Колечкинъ встаетъ и, какъ-бы прогуливаясь, заглядываетъ въ аллеи, потомъ садится рядомъ съ Дуней.

Колечкинъ.

Жарко какъ сегодня.

Дуня.

Лто.

Колечкинъ.

Такъ и паритъ… да… (Молчаніе.) Это кто-жь такая, кого онъ искать-то пошелъ?

Дуня.

А я почемъ знаю? Пришла барышня, видно, что изъ хорошихъ господъ, добрая… Я ее не спрашивала, какихъ она…

Колечкинъ.

Будто ужъ не знаешь?.. а писульку къ ея любезному понесла?

Дуня.

Какой онъ тамъ ей любезный — не мое дло.

Колечкинъ.

Ты только про своихъ любезныхъ знаешь?

Дуня.

Ну, это пущай при мн останется.

Колечкинъ.

А у тебя ихъ, чай, уголъ не початый, что таракановъ на печи?

Дуня.

Чего?

Колечкинъ.

Любезненькихъ-то!.. чай, къ каждому пальчику по мальчику, на каждый глазокъ шалунокъ.

Дуня.

Полноте, пожалуйста.

Колечкинъ.

Ишь, востроглазая, Егоза Панкратьевна! нечего моргать-то, не скроешь.

Дуня.

Стыдно вамъ говорить этакое… еще баринъ!

Встаетъ и пересаживается на другую скамью.

Колечкинъ — отирая потъ.

Очень жарко сегодня… (Молчаніе. Посл нкотораго колебанія онъ тоже встаетъ и опять подсаживается къ Дун.) Какъ это ты у экого противнаго такая красавица уродилась?

Дуня.

Уродилась, — вотъ и все тутъ.

Колечкинъ.

Право, красавица, серьезно гойорю. Хоть картину съ тебя списывай, нимфу какую-нибудь вакханическую, такъ годишься.

Дуня.

Ну, да ужъ какая есть.

Колечкинъ.

Впрочемъ, что-жь я говорю! ты, чай, сама лучше моего знаешь. Только охота-жь теб горничной служить! (Посмиваясь) Чертенокъ, настоящій чертенокъ… Съ твоей рожицей только бы форсу задавать, право!.. ужъ на что я: человкъ солидный и съ чиномъ тоже,— а ты, что-жь?— ты мн, канашка, нравишься!

Дуня.

И пущай… Мн-то что?

Колечкинъ.

Да ты меня не бойся… я вдь даромъ, что того… я веселый!

Дуня.

Никого я не боюсь, только не люблю, когда со мной такой разговоръ разговариваютъ.

Колечкинъ.

Какого-жь теб еще разговора? самый живой разговоръ!.. Ахъ ты, Егоза Панкратьевна,— сейчасъ и разсердилась!.. Я вдь теб добра хочу, не надувальщикъ какой, не шерамыга! Мы, можетъ, съ тобой и знакомство вести будемъ, и дружбу всякую…

Дуня.

Не для чего намъ знакомиться,— и лучше не приставайте.

Колечкинъ.

Что? видно, ужъ больно старъ, не казистъ, теб-бы помоложе?.. Прямая ты Егоза Панкратьевна, вотъ что я теб скажу!

Дуня.

И что у васъ за выдумки такія, даже странно слушать… наладили: Егоза Панкратьевна… что такое за Егоза Панкратьевна?.. Самыя вдь это выдумки пустыя… и какія-то…

Колечкинъ.

Какія?..

Дуня.

Не барскія. Что въ нихъ?.. ни брань, ни ругань, ни доброе слово, такъ — втеръ какой-то. Порядочный-то баринъ разв станетъ этакіе пустяки выдумывать?

Въ глубин появляются Дмитрій и Семенъ. Они прислушиваются.

Колечкинъ.

А! дура? я теб говорю: ты мн нравишься.

Дуня — вставая и отходя.

Ну васъ къ богу, договоришься тутъ съ вами…

Колечкинъ — идетъ за ней.

Куда ты, глупая., постой! ты выслушай сперва!.. Вдь ты меня не знаешь, какой я человкъ, вдь ты не знаешь?.. дура! Чего-жь ты хардыбачешься? Прибилъ я тебя, что-ли?.. (Дуня хочетъ отойти, онъ ее схватываетъ за руку.) Ты сперва узнай, я и денегъ для тебя не пожалю… Постой…

Дуня.

Пустите!

Колечкинъ.

Квартиру найму отдльную, понимаешь, глупая? отдльную… Лучше вдь такъ-то скромно жить, чмъ коли шляться потомъ придется…

Дуня — вырываясь.

Оставьте меня… (Увидя Дмитрія.) Митя!… (Бросается къ нему.) Избавь ты меня отъ него…

VIII.

Т-ЖЕ, ДМИТРІЙ и СЕМЕНЪ, потомъ СИДОРЫЧЪ.

Дмитрій — обнимая Дуню.

Дуня!

Дуня.

Прогони его!

Колечкинъ.

Что?.. ишь ты дрянь, двчонка!

Дмитрій — горячо.

Ай да баринъ! самъ къ честной двушк пристаетъ, да самъ-же и бранится… вотъ такъ сударь!

Колечкинъ.

Провалитесь вы совсмъ!

Хочетъ идти.

Дмитрій.

Нтъ-съ, позвольте., этакъ наругавшись то, да и провалитесь… Нтъ! держи, Семенъ, не пущай!

Семенъ — зогораживая дорогу Колечкину.

Пообождите съ.

Колечкинъ.

Да вы съ ума, что-ли, спятили, меня останавливать!?.

Дуня.

Пущай идетъ… ну его!

Дмитрій.

Нтъ! это прежде господамъ все съ рукъ сходило, а теперь озорничать никому не позволено. На всхъ судъ есть.

Колечкинъ — нсколько смущенный.

Пустите меня!.. мн некогда. Я до двнадцати часовъ долженъ еще у мирового побывать.

Дмитрій.

У мирового? что-же-съ… это самое любезное дло,— вс вмст пойдемъ-съ! Пущай господинъ мировой всхъ насъ и разсудитъ, кому кого обижать позволено.

Сидорычъ — входя.

Не нашелъ барыни.

Колечкинъ — Дмитрію.

Что?

Дмитрій.

Да ничего-съ. И на васъ тоже жалобу примутъ, чтобъ не приставали къ двушкамъ, да не…

Колечкинъ.

Судиться!!?.. мн судиться, со всякой сволочью, которая тутъ въ саду любовниковъ сводитъ, да на шею виснетъ?

Дмитрій — грозно.

Коли вы да еще слово…

Дуня.

Митя!… Митя!

Семенъ.

Стой, Митрій, стой! пущай ругается!.. Не бось, ваше благородіе, пальцемъ не тронутъ… а ужъ въ судъ, воля ваша,— не прогнвайтесь! мы свидтели, мы вс пойдемъ!…

Колечкинъ — смущенный, Сидорычу.

Послушай, братецъ, уйми дочь-то! что она тутъ вздумала?… Какъ-же, братецъ, это… судиться съ ней у мирового!?.. Чтобъ посл не было худа.

Сидорычъ.

Вашеское благородіе! простите, глупенька она. У ней въ душ этого зла нтъ, можетъ сдуру что нибудь…

Колечкинъ.

Богъ съ ней… я., я зла не помню… только, чтобъ меня въ поко оставила.

Дуня.

Эхъ, баринъ, баринъ! обругать съумли, а до суда дошло и испугались.

Колечкинъ.

Ничего я не испугался. Но возня это — непріятная для благороднаго человка. Я…я, пожалуй, заплачу…

Дуня — вспыхнувъ.

Ничего мн вашего не надо, баринъ!

Сидорычъ,

Дура! бери! Вашеское благородіе…

Дуня.

Полно вамъ, тятенька! стыдно вамъ… и словно вы меня не знаете! Никогда я этой торговли не водила и водить не буду, а острастку его благородію за обиду дать не грхъ.

Семенъ.

Впрочемъ, коли не угодно теперь къ мировому, позвольте записать ваше имя-съ и мстожительство… вамъ на домъ повсточку пришлютъ.

Колечкинъ.

Идемте къ мировому!

Сидорычъ.

Дуня…

Дуня.

Тятенька! я вамъ сказала, оставьте!

Вс уходятъ, кром Сидорыча.

IX.

СИДОРЫЧЪ одинъ, потомъ ДМИТРІЙ, потомъ ЛЕНА.

Сидорычъ.

Что это за народъ сталъ ноншній, — и не поймешь ихъ совсмъ. Баринъ на видъ такой важный, можетъ, еще енаралъ какой, а она съ нимъ судится! Оно что говорить: коли обидлъ, — за что двушку обижать?…. да вдь деньги давалъ, а съ деньгами-то и безъ хлопотъ-бы, и безъ брани! лучше съ деньгами-то.

Дмитрій — ввозращаясь.

Что-жъ ты, старый, не идешь? Ты у насъ тоже свидтелемъ будешь.

Сидорычъ.

Кто-жъ за меня сторожить станетъ?

Дмитрій.

Деревья-то небось не унесутъ, а для начальства по дорог еодулыча попросимъ.

Въ глубин появляется Лена.

Сидорычъ.

Вотъ она, барышня-то!

Дмитрій.

Да иди скорй… догоняй.

Лена.

Куда вы?

Сидорычъ.

Къ мировому.

Уходитъ.

Между вторымъ и третьимъ дйствіемъ проходитъ недля.

ТРЕТЬЕ ДЙСТВІЕ.

I.

Декорація перваго дйствія.

Колечкинъ — одинъ, онъ сидитъ задумавшись, потомъ какъ-бы прерывая потокъ мыслей.

Ахъ, да!— какъ подумаешь, какъ все это на свт длается, вникнешь, познаешь, такъ сказать, весь этотъ круговоротъ, — видишь, что все это суета и суета, и вздоръ… вся эта наша жизнь… Сегодня ты здоровъ и бодръ, а завтра, можетъ бытъ, ты на одр смерти лежать будешь… Сегодня ты веселъ, доволенъ, и съ начальникомъ посмялся, и съ подчиненнымъ пошутилъ, — а кто поручится, что завтра теб не будетъ противно глядть на весь міръ божій и не повсишь ты своего носа, и не загрустишь?… Сегодня ты гордъ и спокоенъ, и всякому ты наставленіе готовъ прочитать, какъ вести себя, и обо всемъ прочемъ!… а завтра — кто знаетъ? еще теб наставленье прочтутъ… и будешь ты приниженъ. и хорониться станешь отъ людей… Вотъ идешь ты по дорог, — походка у тебя твердая, шагъ у тебя смлый, да ступилъ ты маленько въ сторону, криво, — и вдругъ разверзлась предъ тобой бездна! полетлъ ты туда стремглавъ! все глубже, да глубже, и уцпиться не за что!… только теб и останется что: зажмурь глаза да читай молитву, чтобъ не расшибло тебя въ дребезги…Тьфу!! даже голова кружится… Степанъ!…

II.

СТЕПАНЪ и КОЛЕЧКИНЪ.

Степанъ — входя.

Еще не приносили.

Колечкинъ.

Что это ты отвчаешь, когда я еще ничего не спросилъ?

Степанъ.

Каждый день по нсколько разъ про газету спрашиваете, такъ ужъ я знаю.

Колечкинъ.

Ничего ты не знаешь. Что мн газета? боюсь я ее, что-ли? Да,— что бишь я хотлъ? да… сегодня на двор какъ?

Степанъ — глянувъ въ окно.

Какъ?— солнце.

Колечкинъ.

Не холодно?

Степанъ.

Какой теперь холодъ!

Колечкинъ.

И втру нтъ?

Степанъ.

Нтъ и втру…

Колечкинъ.

Хорошо, или себ. Да, — такъ вотъ что я хотлъ, а ты про газету. Когда газету принесутъ, ты долженъ самъ сейчасъ мн подать, ты ужъ знаешь…что мн спрашивать?.. Иди.

Степанъ уходить.

III.

Колечкинъ — одинъ.

Всякаго-то лакея опасаешься, точно онъ тебя насквозь видитъ… Гм…грамотный тоже, вс теперь грамотные!… тоже, чай, въ вдомости заглянуть чортъ дергаетъ. Нтъ-ли тамъ скандальчика какого?…не описывается-ли тамъ, какъ этакъ почтеннаго отца семейства за дерзость къ мировому таскали?… Тьфу, ты чортъ! но изъ чего я волнуюсь?… что тутъ?— ни мста я не лишенъ, ни денегъ, ничего такого, умру — все забудется! куда раньше забудется!— а нтъ, не могу, вотъ думается, да и все тутъ!… И по Невскому-то идешь, прахъ его возьми, такъ, коли кто на тебя взглянетъ, противно становится… Словно вотъ всякій теб сказать хочетъ: ‘а! это вы, господинъ Колечкинъ, котораго къ мировому таскали за то, что онъ къ горничной двиц подъзжалъ? а! такъ это вы, Павелъ Ивановичъ, къ горничнымъ пристаете?.. позвольте-ка на васъ, Павелъ Ивановичъ, хорошенько посмотрть, какой вы такой?’ Господи боже, помилуй насъ!

IV.

ЗАВИХРУЕВЪ и КОЛЕЧКИНЪ.

Завихруевъ — входя.

Что случилось? здравствуй!

Колечкинъ.

Пожалуйста, тише. (Оглядываясь.) Я скрываю отъ своихъ-то.

Завихруевъ.

Перепугалъ ты меня. Сижу я у себя, въ Новой Деревн, на крылечк, чаёкъ попиваю съ наливочкой, — вдругъ письмо… полно, мн-ли? не отъ кого мн получать-то! хе, хе, хе… раскрываю…что это?— ‘Прізжай, какъ можно скорй, не то я погибъ и уничтоженъ…прізжай и спаси.— Твой Павелъ Колечкинъ’…Что это значитъ?

Колечкинъ.

Значитъ: прізжай и спаси, чего-жъ теб еще?

Завихруевъ.

Да въ чемъ погибель-то?

Колечкинъ.

Въ чемъ? языкъ не поворачивается выговорить.. Такая, братецъ ты мой, случилось со мной вещь,— сохрани богъ и помилуй всякаго. Меня къ мировому таскали.

Завихруевъ.

Къ мировому?

Колечкинъ.

Что это у тебя за глотка такая! ей богу, не понимаю. Я теб нарочно говорю, что дома не знаютъ, а ты кричишь, какъ разнощикъ.

Завихруевъ.

Да что-жъ къ мировому? Что за бда?

Колечкинъ.

Ты сперва все выслушай,— тогда и говори. Я, видишь-ли, вотъ я: Павелъ Ивановичъ Колечкинъ,— приговоренъ къ трехдневному аресту за оскорбленіе чести, вотъ ты и расхлебывай.

Завихруевъ.

Какъ-же такъ?

Колечкинъ.

Да такъ-ли, не такъ-ли, а приговоренъ!.. Садись, Я теб все разскажу. (Садятся.) На прошлой недл меня разсердилъ племянникъ, Николашка Рубановъ, и вздумай я дать ему хорошій урокъ: къ суду его притянуть за личную обиду. Живетъ онъ теперь въ Павловск, тамъ и жалобу надо было подавать, туда я и похалъ. Ну, лто,— иду по саду, слъ на лавочку, сторожъ тутъ какой-то ходитъ, инвалидъ ветхій, только съ дочкой, а дочка… какъ теб сказать… хоть изъ горничныхъ, но видно изъ хорошихъ, чисто такъ одта… тоже сла рядышкомъ.

Завихруевъ.

Хорошенькая?

Колечкинъ.

То-то, смазливенькая… Ну, тары да бары, козлы да бараны… затялся у насъ съ ней разговоръ.

Завихруевъ.

Ишь его!… старый шутъ!

Колечкинъ

Да ты не подумай, чтобы что… разговоръ самый деликатный.

Завихруевъ.

Какъ-же, какъ-же… чай, о священномъ писаніи говорили.

Колечкинъ.

Ну, хоть и не о священномъ писаніи… Только вдь не то, чтобы этакъ грубо… а такъ все шуточкой, да прибауточкой.

Завихруевъ.

Знаю, знаю твои подходцы.

Колечкинъ.

Да что, братъ: понравилась… такъ шельма понравилась — денегъ не жаль… Что жъ? вдь не ударилъ я ее,— опять таки, и не графиня она какая, а поди-жь ты, какъ обидлась!.. я ее урезонивать — нтъ!…Тутъ, откуда ни возьмись, женихъ ея ввязался, еще какой-то свидтель: ‘мировой, говорятъ, недалеко!..’ Какъ мы туда пришли, онъ въ десять минутъ все дло обстряпалъ: три дня ареста, и разговаривать нечего.

Завихруевъ.

Не имлъ права, по закону права не имлъ!

Колечкинъ.

По закону!! много ты знаешь законы, сидя въ таможенномъ департамент.

Завихруевъ.

Теперь, братъ, разв въ царствіи небесномъ безъ законовъ обойдешься. Сиди, гд хочешь, а законы знай. Ужъ, конечно, я такъ по твоему не попался-бы! Фефёла! Фефёла!

Колечкинъ.

Эхъ, даже слушать досадно!… Ну что-жь-бы ты сдлалъ?

Завихруевъ.

Вдь ты говорить, что ты ее урезонивалъ?

Колечкинъ.

Ну, урезонивалъ.

Завихруевъ.

А тебя за резонъ — изъ гвардіи да въ гарнизонъ?! Хе, хе… гд-жь это видано?

Колечкинъ — съ досадой.

Ахъ, право, резонъ, резонъ!… Это такъ говорится… А какой резонъ? понятное дло, денежное предложеніе, и все этакое…

Завихруевъ.

Можетъ, еще и ругнулъ при этомъ?

Колечкинъ.

То есть — какъ ругнулъ!? я ей въ глаза ничего… атакъ про себя сказалъ… Какъ очень ужъ приставать стали… сказалъ, ‘со всякой, молъ, сволочью стану я судиться!…’

Завихруевъ.

Да… ну, это того… Тогда ужъ лучше надо было тягу! въ кусты… подъ благовиднымъ предлогомъ, что-ли: ‘позвольте, молъ, сударыня… я сейчасъ, отлучиться мн…’

Колечкинъ.

Уйдешь отъ нихъ, какъ-же! такъ вдь вцпились, какъ будто они ждали этого! Не драться же мн съ ними, какъ подъ конвоемъ повели.

Завихруевъ.

Вотъ канальство!

Колечкинъ.

Ты пойми положеніе: чувствуешь себя этакъ чиновнымъ человкомъ, у начальства на хорошемъ счету, семья у тебя въ почтеніи,— и вдругъ ты передъ шлюхой какой-то, передъ горничной, мальчишкой поставленъ!… Что со мной было — и сказать не съумю… Вижу — кругомъ народъ, вс на тебя, какъ на звря, смотрять, мировой усовщиваетъ, тотъ хихикаетъ, этотъ лупни вылупилъ, — а горничная да женихъ ея, слесаришка, такъ и напираютъ, такъ и напираютъ… Кажется, въ эту му нуту будь подъ рукой пистолетъ или что…

Завихруевъ.

Тсс…

Колечкинъ.

А какъ сказалъ онъ: натри дня къ аресту,— такъ меня обухомъ по лбу!

Завихруевъ.

Да ты-бы ей сейчасъ денегъ предложилъ за безчестіе…

Колечкинъ.

Предлагалъ — не беретъ!

Завихруевъ.

Денегъ не беретъ? ахъ, бестія!

Колечкинъ.

Такъ вотъ, какъ ошпаренный, и хожу съ тхъ поръ, разныя скверныя мысли къ голову лзутъ… Спять лягу, такъ и во сн-то все этакое снится: то будто въ солдаты меня отдаютъ… а вчера, такъ вдь какая гадость… вижу, точно я опять въ семинаріи на старшемъ курс и ректоръ будто меня отодрать собирается… Какъ-же это? думаю… вдь это давно было? вдь какъ-же, у меня теперь и жена, и дочь,— и вдругъ! насилу очнулся… Ну, думаю, славу богу, во сн… Значитъ, ничего такого нтъ, все вздоръ… анъ тутъ теб, словно дьяволъ какой шепчетъ: нтъ, еще есть, еще есть… насидишься подъ арестомъ!… и пошелъ тебя червякъ точить, и пошелъ точить…

Завихруевъ.

Чудеса!

Колечкннъ.

Вдь знаю я, что ничего изъ этого не вышло: и со службы меня не выгнали, и въ семейств я все тоже… и носъ, и ротъ на мст… ну, ничего, ршительно ничего!— а вотъ чувствую, что словно меня всего на изнанку выворотили… Временемъ такое зло находитъ, что проклялъ-бы всхъ… Вдь вотъ, думаю,— пять минутъ разницы… пять минутъ или я попозже или пораньше,— не сидлъ бы я съ этимъ дьяволомъ на лавочк, и все было-бы по прежнему, ничего бы этого не было… и веселъ былъ-бы, и гордъ… и смялся-бы, и спалъ-бы покойно… Такъ не вернешь,— ни за какія деньги не вернешь.

Завихруевъ.

Отчего не вернешь? можно! апелируй въ мировой създъ!

Колечкинъ.

Зачмъ? чтобъ опять на пытку?

Завихруевъ.

Можетъ, и оправдаютъ.

Колечкинъ.

Такъ, здорово живешь?

Завихруевъ.

Нтъ, есть этакіе пункты въ законахъ, когда проступокъ въ вину не вмняется.

Колечкинъ.

Какіе это пункты? гд ты ихъ вычиталъ?

Завихруевъ.

Въ законахъ. Первое: проступки, совершенные въ сумасшествіи, въ припадкахъ болзни… напримръ, въ блой горячк, въ старческой немочи…

Колечкинъ.

Тьфу ты! я съ нимъ, какъ съ умнымъ человкомъ говорю, а онъ.

Завихруевъ.

Ну… ну…

Колечкинъ.

Что-жъ мн такъ самому и объявить: господа судьи, я изъ ума выжилъ… или — въ блой горячк находился!?

Завихруевъ.

Кто теб велитъ!

Колечкинъ.

Смйся вонъ надъ Голубковымъ, коли теб охота. Онъ на третьей недл въ тюрьм сидлъ, и очень доволенъ, а мн до того-ли!… Теперь отрзанъ ломоть — не приставишь! Одно только и остается: садись подъ арестъ и сиди, какъ сычъ, да помалчивай, чтобъ огласки больше не было.

Завихруевъ.

Какъ-же я-то тебя спасу!

Колечкинъ — озираясь.

А вотъ какъ… Пуще всего мн, чтобъ дома объ этомъ какъ не пронюхали. Ну, дочь на выданьи, разсуди ты это… Такъ ужъ я нсколько разъ былъ у судебнаго пристава,— словомъ, везд, гд нужно, и упросилъ, чтобъ вс повстки и все по этому длу носили къ теб на квартиру, а не сюда.

Завихруевъ.

Ну?

Колечкинъ.

А своимъ сказалъ, что командировку получилъ, на недлю ду въ Новгородъ. Такъ я хочу пока къ теб перехать… отъ тебя и арестъ этотъ проклятый высижу… Живешь ты отъ насъ далеко, у тебя-же теперь квартира пустая, кром дворника, никто этого и знать не будетъ, дворникъ же твой никогда здсь не бываетъ… такъ чтобъ оно безъ разговору и въ лакейств…

Завихруевъ.

Хорошо, хорошо… Кухарка-то вотъ со мной на дач, обдъ-то придется изъ кухмистерской брать.

Колечкинъ.

Странный ты человкъ! до обда-ли мн теперь, когда я мста въ своемъ дом не найду?.. У меня ужъ всмъ сказано, что я сегодня и узжаю, не приди ты теперь, я-бы куда-нибудь въ гостинницу перехалъ.

V.

Т-ЖЕ и ГОЛУБКОВЪ, потомъ СТЕПАНЪ.

Колечкинъ/

А!— Голубковъ… что пришелъ?

Голубковъ — кланяясь, передаетъ бумаги.

Бумаги принесъ-съ, которыя приказывали, что съ собой возьмете-съ.

Завихруевъ — Голубкову.

Здравствуйте, почтенный, здравствуйте! Давненько васъ не видалъ, какъ поживаете?

Голубковъ.

Слава богу-съ…

Завихруевъ.

Какъ-же это слава богу? вы, говорятъ, невзгодамъ подвергаетесь, въ тюремныхъ заключеніяхъ посиживаете?

Голубковъ — вздохнувъ.

Сидлъ-съ.

Завихруевъ.

Мн вотъ Павелъ Ивановичъ разсказывалъ.

Голубковъ.

Павелъ Ивановичъ, конечно, смются… только что-же-съ? Я говорю, Петръ Саввичъ, съ кмъ-же грха не случается? кто-же, помилуйте, за себя поручиться можетъ?

Завихруевъ.

Никто… никто… совершенная истина! вс подъ богомъ ходимъ!

Голубковъ.

Именно-съ, подъ богомъ. Иной разъ и самъ не ожидаешь, какъ громъ грянетъ.

Завихруевъ.

Все свыше!

Голубковъ.

Точно такъ-съ.

Завихруевъ.

А Павелъ Ивановичъ смется?

Голубковъ.

Смются-съ.

Завихруевъ — Колечкину.

Не хорошо, не хорошо, Павелъ. Берегись, братъ! чему посмешься, тому и поработаешь. Не хорошо чужому горю смяться.

Колечкинъ.

Перестань, пожалуйста.

Завихруевъ — Голубкову.

Говорятъ, вы даже остались довольны тюрьмой-то?

Голубковъ.

Опять-же это все въ насмшку-съ… Тоже на счетъ этой цпи: Павелъ Ивановичъ говорятъ, будто тамъ на цпь сажаютъ, такъ я имъ докладывалъ, что напротивъ того-съ, очень прилично… и генерала посадить, такъ ничего не скажетъ.

Завихруевъ.

Слышь, Павелъ?

Колечкинъ.

Оставь ты меня въ поко!

Степанъ — входя.

Барыня приказали спросить: фрачную пару прикажете положить?

Завихруевъ.

А!… ужъ у тебя и укладываются… Смотри, крпокъ-ли чемоданъ?… выдержитъ-ли дорогу-то?

Колечкинъ.

Ну, вотъ еще!

Завихруевъ.

То-то, чтобъ не развалился… не то — мой возьми, съ моимъ хоть за двадцать тысячъ верстъ позжай.

Колечкинъ.

Ахъ, господи! не въ Сибирь-же меня ссылаютъ!

Завихруевъ.

Ладно, ладно… что-жь ты сердишься?

Степанъ.

Какъ-же прикажете?..

Колечкинъ.

Да! ты про фрачную пару?.. (Завихруеву.) Какъ думаешь?.. брать-ли?

Завихруевъ.

Разумется, разумется… всегда можетъ понадобиться. Вотъ и Голубковъ скажетъ, онъ человкъ бывалый, онъ это долженъ знать.

Голубковъ.

Непремнно-съ нужно взять, Павелъ Ивановичъ. Случись къ губернатору похать или куда… какъ-же-съ безъ фрака? безъ фрака нельзя съ.

Колечкинъ — Степану.

Пускай положитъ.

Завихруевъ.

Я-бы совтовалъ кстати ужъ и мундиръ прихватить.

Колечкинъ — съ отчаяніемъ.

Зачмъ-же мундиръ?

Завихруевъ.

Ну, все таки ты петербургскій, и лицо замтное, можетъ, для тебя тамъ праздникъ какой устроятъ или обдъ… общество, чай, тоже тамъ взыскательное… въ собранье попадешь…

Колечкинъ.

Въ какое собранье?

Завихруевъ.

Въ дворянское.

Колечкинъ — Степану, угасающимъ голосомъ.

Скажи, чтобъ и мундиръ положила.

Завихруевъ.

И ордена.

Колечкинъ — такъ-же.

И ордена.

Степанъ уходитъ

Завихруевъ — глядя на часы.

Однако, теб скоро и хать пора, половина второго.

Колечкинъ.

Правда, такъ вотъ что, голубчикъ! будь другъ, окажи услугу! Степанъ-то занятъ, такъ некому… тыбы сходилъ, карету-бы привелъ… Сдлай милость.

Голубковъ.

Прикажете, Павелъ Ивановичъ, я сбгаю.

Колечкинъ.

Нтъ, ты мн нуженъ. Захвати-ка эти бумаги, да ступай въ кабинетъ, подожди меня тамъ.

Голубковъ.

Слушаю-съ.

Уходитъ.

Колечкинъ — съ досадой.

Что ты со мной длаешь, извергъ!? ну, что ты со мной длаешь?.. скажи ты, ради Христа!

Завихруевъ.

Ничего не длаю.

Колечкинъ.

Я изъ силъ выбиваюсь, мечусь, какъ бсъ передъ заутреней, чтобъ концы схоронить, — а онъ!.. смотри, пожалуйста: развелъ бобы съ канцеляристомъ о тюремномъ заключеніи… И къ какому дьяволу приплелъ ты мундиръ и ордена?.. ты-бы ужъ и женинъ капотъ мн въ чемоданъ уложилъ… Право, хоть-бы при лаке-то поостерегся.

Завихруевъ.

Ахъ. братецъ, этакъ подозрнія меньше.

Колечкинъ.

Извергъ! сходи за каретой, дай мн хоть немножко оправиться. Только и жду, что ты брякнешь такое что нибудь, посл чего надо будетъ сквозь землю провалиться.

Завихруевъ.

Ну, хорошо, — ты разстроенъ, я вижу, ты разстроенъ… Хорошо, я не скажу ни слова, я ухожу. До свиданья! прощай!

Колечкинъ.

Прощай.

Завихруевъ уходитъ.

VI.

КОЛЕЧКИНЪ, потомъ СТЕПАНЪ.

Колечкинъ — одинъ.

Бываютъ разныя несчастья у людей: иной захвораетъ сильно, у другого кто изъ близкихъ умретъ, обокрадутъ, что-ли, или пожаръ сдлается,— наконецъ, даже если за штатомъ кого оставятъ и службы лишатъ,— все-жь-таки у человка-то остается утшенье, что можетъ онъ всякому про это несчастье разсказать, и всякій его пожалетъ, и погрустятъ надъ нимъ, и поплачутъ… Но какъ ты страдать страдаешь, а никому объ этомъ не смй ни гу-гу, — и страданья-то свои прячь да скрывай, чтобы кто не примтилъ… вотъ это. я вамъ скажу, трагедія!.. Господи! чего-бы, кажется, не далъ, чтобъ заснуть теперь крпкимъ сномъ да такъ-бы и проспать… и проспать-бы… и проснуться, чтобъ все это было ужъ позади, — чтобъ за прошлое все это почитать… и чтобъ всякую-то память объ этомъ навкъ отшибло…

Степанъ — входитъ съ газетой.

Вотъ-съ газета.

Колечкинъ — беретъ газету.

Гм… ступай, мн ничего не нужно… (Степанъ уходитъ.) Каждый день, когда беру въ руки эту газету, морозъ по кож подираетъ. Пропечатали, или не пропечатали?.. Видлъ я, хорошо видлъ, какъ тамъ у судьи какой-то блобрысенькій, рожа этакая скверная, все въ книжечку что-то карандашемъ записывалъ да посмивался. Чуетъ мое сердце, что не минетъ меня и эта чаша… Пропечатаютъ — да еще расцвтятъ! тогда хоть въ гробъ ложись. До сихъ поръ еще ничего не было, ну-ка, что-то сегодня?.. развернуть страшно.
Осторожно осматривается и развертываетъ газету, но, не успвши прочитать, быстро комкаетъ ее, потому-что дверь отворяется и входитъ Рубановъ. Оба смущены встрчей.

VII.

КОЛЕЧКИНЪ, РУБАНОВЪ, потомъ ЛЕНА.

Рубановъ.

Дядюшка!

Колечкинъ.

Здравствуйте… здравствуйте!

Рубановъ.

Вы… вы, конечно, удивлены, что посл нашего послдняго разговора, я все-таки прихожу къ вамъ?

Колечкинъ.

Я, Николай Александровичъ, ничего… Только если вы думаете… я не таковъ, чтобы…

Рубановъ.

Зачмъ-же вы газету-то комкаете?

Колечкинъ.

Это вчерашняя…

Рубановъ.

Да комкаете вы ее зачмъ?

Колечкинъ.

Теб вдь, чай, сегодняшнюю нужно?.. Куда бишь я ее двалъ,— сегодняшнюю-то? (Ищетъ.) Вотъ пропасть какая… не найду…

Рубановъ.

Не безпокойтесь, дядюшка, я читалъ сегодняшній номеръ.

Колечкинъ.

Читалъ?

Рубановъ.

Да.

Колечкинъ.

Петербургскія вдомости?

Рубановъ.

Петербурскія.

Колечкинъ.

Что-жъ тамъ ничего нтъ… этакого… неприличнаго?

Рубановъ.

Не знаю, не замтилъ.

Колечкинъ.

Разумется, Николаша… Я, разумется, человкъ вспыльчивый… ну, и года мои… не привыкъ себя сдерживать… Ты очень не осуждай… мало-ли чего не скажешь подъ сердитую руку! коли этакъ, братъ, всякое лыко да въ строку, такъ вдь и житья никому не будетъ… Понимаешь ты меня?

Рубановъ.

Я вижу, дядюшка, что вы чмъ-то сильно встревожены сегодня.

Колечкинъ.

Я вотъ что… я захлопотался! ду сегодня… Тутъ укладка, тамъ дло, все надо сообразить.

Рубановъ.

Вы дете? куда?

Колечкинъ.

Но служб… командировку получилъ:

Рубановъ.

Что вы, дядюшка? какую жъ это командировку?

Колечкинъ.

Ты меня извини… мн некогда… (Кличетъ.) Лена! (Рубанову.) Она теб скажетъ… (Кличетъ.) Лена, поди сюда…

Лена — за сценой.

Сейчасъ, папаша… (Входитъ и поражена, увидавъ Рубанова.) Коля!?

Колечкинъ.

Побудь ты съ нимъ, займи его. Мн еще надо бумаги отобрать. Пора вдь и хать… я ужъ и за каретой послалъ…

Рубановъ.

Да что вы со мной церемонитесь!

Колечкинъ.

Я… Я сейчасъ… (Идетъ, потомъ возвращается и отводить Рубанова къ сторону.) Послушай, Николаша, если ты прочиталъ въ газетахъ что нибудь этакое нехорошее, — не говори ей, ради бога… Эти газетёры, будь имъ пусто, такой народъ… никакой въ нихъ ни совсти, ни стыда! Иной разъ и не расчухаетъ хорошенько: что и почему?.. Какъ подхватитъ съ втру, такъ и ляпаетъ! а дураки всему поврить готовы. Пожалуйста, не врь всему, что прочитаешь… пожалуйста…

Уходитъ.

VIII.

ЛЕНА и РУБАНОВЪ.

Рубановъ.

Онъ рехнулся.

Лена.

Я сама его не узнаю съ нкотораго времени.

Рубановъ.

Съ нимъ положительно происходитъ что-то необыкновенное… Я шелъ къ вамъ наобумъ, думаю, встрчусь,— такъ встрчусь, побранюсь — такъ побранюсь, можетъ быть, и не застану дома. Отворяю дверь, и перваго, кого встрчаю,— дядюшку! Я таки немножко смутился! но вижу, онъ смущенъ еще больше: комкаетъ газету, любезничаетъ, заискиваетъ, чуть не проситъ прощенья… Что за перемна декораціи?

Лена.

Я вамъ говорю, онъ совсмъ переродился посл поздки въ Павловскъ. Все какъ-то мраченъ и разстроенъ, но за то со мной и съ мамашей милъ… да, именно милъ… даже предупредителенъ.

Рубановъ.

Прекрасно.

Лена.

Ну что-жъ, вы были у мирового? справлялись?

Рубановъ.

И не думалъ.

Лена.

Вдь вы-же хотли?

Рубановъ.

Надо-жъ было васъ какъ нибудь успокоить… Вы вообразили себ, что ужъ если Павелъ Ивановичъ похалъ подавать на меня жалобу, тахъ я сейчасъ и погибъ. Вы ухали изъ дому, не сказавши никому ни слова, напугали Варвару Петровну, все изъ-за того, чтобъ предупредить меня^ спасти отъ грозящей гибели, — а я вамъ такъ съ перваго-же слова и объяви, что спасать не отъ чего!…Надо-же было васъ хоть на время оставить въ пріятномъ заблужденіи, что вы все-таки сдлали дло.

Лена.

Опять вы…

Рубановъ.

Хоть ради тхъ честныхъ желаній, которыя васъ къ нему побудили. Между нами будь сказано, вы пріхали тогда ужасно некстати, у меня работы былъ цлый ворохъ, и я едва-едва съ ней справился въ недлю.

Лена.

Такъ вы не видали, ни этого сторожа, ни его дочери? и не спрашивали ихъ, зачмъ папаша повелъ ихъ къ мировому?

Рубановъ.

Какой тутъ интересъ, когда мн даже прогуляться по саду было некогда!

Лена.

И повстки отъ мирового не получали?

Рубановъ.

Никакой.

Лена.

Ничего не понимаю.

Рубановъ.

Когда нибудь все поймемъ. Теперь война у насъ въ разгар, а пока довольно и того, что, под видимому, занятая нами позиція выгодна. Непріятель избгаетъ стычки и отступаетъ въ кабинетъ: всмъ этимъ надо пользоваться… Ну-съ,— какія завоеванія вы сдлали съ тхъ поръ, какъ мы не видались?

Лена.

Ахъ, никакихъ!— напротивъ, моя твердость съ каждымъ днемъ все больше и больше расшатывается.

Рубановъ.

Неужели?

Лена.

Мн ужасно жаль мамашу.

Рубановъ.

А что?

Лена.

Вы были правы… Тотъ разъ я моимъ бгствомъ ее до того напугала, что она едва-едва не слегла въ постель… Я знаю, если я оставлю ихъ совсмъ, если пойду въ гувернантки… это ее убьетъ!

Рубановъ.

Такъ и не надо, голубушка, и не надо… особенно теперь, когда, кажется, втеръ подулъ въ нашу сторону. Вы знаете мое правило: крайнія мры только въ крайнемъ случа, — можно миролюбиво, лучше миролюбиво.

Лена.

Такъ вы думаете?..

Рубановъ.

Я думаю, что теперь самый лучшій моментъ для генеральнаго сраженія. Я узналъ наврно, что съ осени откроются курсы для женщинъ, и если Павелъ Ивановичъ миролюбиво согласится, чтобъ вы ихъ посщали, — такъ вдь посл такой побды вс остальныя будутъ ни почемъ.

Лена.

А вы разсчитываете на побду?

Рубановъ.

Разв можно на что-нибудь разсчитывать въ такой безсмысленной вещи, какъ война?.. Чмъ больше дйствуешь зря, да очертя голову, тмъ лучше. Я разсчитывалъ не встртить здсь сегодня Павла Ивановича, а первымъ встртилъ именно его, я разсчитывалъ, что если встрчу, то выйдетъ баталія, а вышло лобызаніе. Вотъ вы и предугадывайте, на что можно разсчитывать, на что нельзя…

Лена.

Да, послушайте, подивилась и я, какъ васъ вдвоемъ здсь застала. У насъ, бывало, до сихъ поръ изъ-за васъ только споры да выговоры,— двухъ словъ съ вами лишнихъ не скажи, а тутъ самъ зоветъ, чтобъ я васъ занимала… удивительное дло!

Рубановъ.

Знаете, что я подозрваю?

Лена.

Что?

Рубановъ.

Ему врно дали за что-нибудь хорошій нагоняй по служб.

Лена.

Какъ-же это меня-то касается?

Рубановъ.

Это вліяетъ… на все вліяетъ. Возьмите даже цлыя государства: будь хоть какое угодно жестокосердное, а объявятъ ему войну, да дадутъ хорошую трепку, — сейчасъ появляются либеральныя реформы. Впрочемъ, что-жь это я съ вами болтаю и забылъ спросить о главномъ: куда онъ детъ?

Лена.

Говоритъ, что въ Новгородъ.

Рубановъ.

Въ командировку?

Лена.

Кажется.

Рубановъ.

Какую-же онъ можетъ получить командировку?.. Что за вздоръ?

Лена.

Ничего не знаю.

Рубановъ.

И сегодня?

Лена.

Сейчасъ даже, мамаша ужъ и чемоданъ уложила.

IX.

Т-ЖЕ и ВАРВАРА ПЕТРОВНА.

Варвара Петровна.

Вотъ это. мило, Коля, что пришелъ! вотъ это любезно… Давно-бы такъ! Что за ссоры между родными… И чего вдь не выдумали: въ судъ идти, къ мировому! Какое дло постороннему человку до нашихъ семейныхъ споровъ?.. Ну, что? видлся ты съ нимъ?

Рубановъ.

Видлся, тетя, какъ-же.

Варвара Петровна.

Ну, что? помирились?

Рубановъ.

А ей богу, не знаю.

Варвара Петровна.

Какъ, не знаешь?

Рубановъ.

Да такъ, не знаю… Разговоръ былъ — и даже, можно сказать, очень мягкій разговоръ, но о перемиріи никто и не заикался…

Варвара Петровна.

Ну хорошо, хоть такъ: худой миръ лучше доброй ссоры. Пожалуйста, ужъ ты его больше не раздражай, онъ теперь все чмъ-то озабоченъ, даже жаль смотрть на него. Скучный такой, на себя не похожъ…

Рубановъ.

Тетя милая! этимъ-то и пользоваться… Какъ онъ станетъ опять на себя-то похожъ, такъ ужъ у него ничего не добьешься.

Варвара Петровна.

Ну вотъ, ну вотъ, чуть на порогъ и ужъ опять что-то затваетъ!.. Я тебя еще и за Лену не бранила: какъ меня перепугала эта поздка въ Павловскъ!— опомниться не могла…

Лена.

Мамочка, у насъ былъ уговоръ, чтобъ объ этомъ ни слова.

Варвара Петровна.

Вдь я не теб, я ему.

Рубановъ.

Да, вотъ жаловаться-то вы жалуетесь, — а предупредить, чтобъ впредь ничего такого не случилось, не хотите.

X.

Т-ЖЕ и ЗАВИХРУЕВЪ, потомъ СТЕПАНЪ.

Завихруевъ.

Ну! вс собрались. Мое почтенье!.. Варвар Петровн… Елен Павловн… Николаю Александровичу!.. (Рукопожатіе.) А я ужъ и карету приволокъ… (Кличетъ.) Степанъ!.. Прекрасная карета, совсмъ на извощичью не похожа… (Входитъ Степанъ.) Снеси-ка тамъ чемоданъ въ карету… (Варвар Петровн.) Вдь у васъ все готово?

Варвара Петровна.

Готово, уложено…

Завихруевъ — Степану.

Павлу Ивановичу скажи, чтобъ сюда шелъ.

Варвара Петровна.

Да корзинку изъ кухни захвати съ провизіей.

Степанъ.

Слушаю-съ.

Уходитъ.

Завихруевъ.

Хорошо ли вы, матушка — Варвара Петровна, все уложили?— чтобъ не растрясло дорогой-то.

Варвара Петровна.

Какой! насилу запихала въ чемоданъ… и куда онъ набралъ съ собой столько всякой всячины?— и книгъ-то, и бумагъ надавалъ… ну, гд ему тамъ читать? и когда?

Завихруевъ.

Дловой человкъ… привычка такая.

Варвара Петровна.

Вы тоже съ нимъ дете?

Завихруевъ.

ду-съ.

Варвара Петровна.

Пожалуйста, вы присмотрите за нимъ, онъ такой неаккуратный, самъ ни о чемъ не позаботится. Особенно боюсь я за мундиръ, чтобъ не смялся какъ-нибудь… я его на самомъ виду положила, какъ откроешь, такъ сейчасъ тутъ…

Завихруевъ.

Не безпокойтесь, мы его потихонечку вынемъ и повсимъ на гвоздикъ.

По сцен проходитъ Степанъ. Онъ несетъ большой чемоданъ, корзинку, подушку, картонку съ трехуголкой, другую со шляпой и шпагу въ чехл, корзинку онъ ставитъ на столъ, другія вещи уноситъ.

Степанъ.

Вотъ-съ корзина…

Уходитъ.

Завихруевъ — ему вслдъ.

Осторожнй… осторожнй!.. шпагу не переломи.

Входитъ Колечкинъ въ дорожномъ плать, черезъ плечо дорожная сумка, въ рукахъ картузъ и перчатки, занимъ Голубковъ.

XI.

ЛЕНА, РУБАНОВЪ, ВАРВАРА ПЕТРОВНА, ЗАВИХРУЕВЪ, КОЛЕЧКИНЪ и ГОЛУБКОВЪ.

Колечкинъ — отводя Завихруева къ аванъ-сцен.

Подемъ, братъ, поскорй отсюда: я чувствую, что разумъ теряю и глупость какую-нибудь сдлаю. Давеча меня тутъ Николашка съ газетой засталъ, такъ я чуть-чуть ему всей подноготной не выложилъ, а потомъ гляжу — въ газет ничего.

Завихруевъ.

Подемъ.

Колечкинъ — всмъ.

И что-жь, прощайте!

Рубановъ — выступая.

Дядюшка! неужели вы такъ и на прощанье не будете добрй?

Колечкинъ.

Я, Николай Александровичъ, зла не помню… Я теб простилъ, богъ съ тобой!

Рубановъ.

Да не о себ я говорю.

Лена.

Папаша, какъ-же на счетъ женскихъ-то курсовъ?

Колечкинъ.

Я тороплюсь, чтобы не опоздать, а ты тутъ съ пустяками.

Рубановъ.

Поспете, Павелъ Ивановичъ, еще время есть.

Завихруевъ.

Что за курсы? что такое?

Варвара Петровна.

Учиться хочетъ, воспитаніемъ, которое ей дано, недовольна… И зачмъ непремнно теперь объ этомъ говорить?

Рубановъ — ей тихо.

Вы все испортите.

Завихруевъ.

Учиться?.. это похвально, барышня… очень похвально!.. Что-жь? Павелъ разв противъ этого?

Колечкинъ.

Какіе курсы? вдь я ничего не знаю…

Рубановъ.

Не знаете, а не спрося отказываете… Такъ я вамъ скажу: лекціи эти будутъ читать учителя гимназій, и для женщинъ исключительно…

Завихруевъ.

Для взрослыхъ?

Рубановъ.

Ну да… для всхъ, кто пожелаетъ…

Завихруевъ.

Прекрасная выдумка!.. превосходная выдумка!.. Отчего немножко ума разума не понабраться, если которой охота есть?..

Колечкинъ.

Гд-же это будутъ он… собираться?

Рубановъ.

Въ зданіи гимназіи,— у Аларчина моста.

Колечкинъ

Ну вотъ, у Аларчина моста… даль какая! Ну съ кмъ-же мы ее туда будемъ отпускать? Горничная сплошь да рядомъ занята. Степанъ тоже…

Лена — живо.

Ахъ, господи, — одну!

Рубановъ.

Разумется…

Колечкинъ.

Когда Лена это говоритъ, такъ оно понятно… но что вы, Николай Александровичъ, ей поддакиваете, такъ ужъ и не знаю, какъ это принять… Какъ будто вы не знаете, что молодой двушк одной идти по улиц не только неприлично, да и не безопасно… когда безпрестанно слышишь, что какой-нибудь этакій наглый мужчина… позволяетъ себ заговаривать съ двушкой… даже дерзости и непріятности ей длать…

Рубановъ.

Да… мн вчера еще разсказывали: у насъ въ Павловск одинъ такой-то привязался въ саду къ горничной, такъ и отсиживаетъ, чай, теперь подъ арестомъ!

Колечкинъ — тихо Завихруеву.

Подемъ, ради бога!

Завихруевъ — такъ-же.

Полно… ты себя выдаешь… (Громко.) Ха, ха, ха… какъ-же это, какъ-же?.. разскажите!

Рубановъ.

Да такъ-же-съ… онъ было ей дерзости, а тутъ свидтели нашлись… она его къ мировому!

Завихруевъ.

Къ мировому?!.. скажите пожалуйста!— каково? Павелъ…

Колечкинъ — вздыхая.

Да!

Рубановъ.

Да еще можете себ представить — старикъ!

Завихруевъ.

Старикъ?… А! слышишь, Павелъ! почтенныхъ лтъ человкъ… Что ты говоришь?

Колечкинъ.

Я ничего не сказалъ.

Варвара Петровна.

А ты вотъ все на молодежь нападаешь… Старики то хуже.

Завихруевъ.

Хуже, матушка — Варвара Петровна, гораздо хуже.

Голубковъ.

Позвольте-съ, этотъ случай я знаю-съ.

Колечкинъ — грозно.

Знаешь?— ты?

Голубковъ.

Да-съ… только, Павелъ Ивановичъ это не въ Павловск было… это въ прошломъ год-съ на набережной… Я какъ сидлъ-то-съ, такъ мн одинъ купецъ въ подробности разсказывалъ.

Завирхуевъ — тихо Колечкину.

Слышишь, не ты первый… (Громко.) Во всякомъ случа, молодецъ эта двица… И я даже что вамъ скажу, Николай Александровичъ: я вамъ сочувствую… Не врите?— ей богу… Это прежде бабъ въ терема-то запирали, а теперь совсмъ иначе на это смотрятъ… и лучше, право! Потому-что если женщину такъ воспитывать, чтобъ она все за мужа либо за родителей пряталась, такъ случись ей одной остаться, ее и легкимъ втеркомъ снесетъ, а коли она съ дтства да привыкла чувствовать себя на своихъ ногахъ, такъ поди-ка сунься къ ней, посл самъ наплачешься… Такъ-ли, Павелъ?

Колечкинъ.

Мы опоздаемъ, наврно опоздаемъ…

Завихруевъ.

Ну, демъ, демъ, что-жь ты горячишься!?

Рубановъ.

А про курсы-то все еще ничего не сказали..

Колечкинъ — Рубанову.

Длайте, что хотите, ступайте, куда хотите, только не задерживайте меня, ради самаго создателя.

Лена.

Такъ вы согласны, папаша?

Колечкинъ.

Согласенъ, согласенъ! Прощайте!

Лена — обнимая его.

Спасибо вамъ, папаша…

Варвара Петровна.

Я теб говорила, что отецъ всегда готовъ сдлать теб пріятное, только ты не цнишь.

Во время этой послдней сцены Колечкинъ нсколько разъ уже направляется къ двери, чтобъ уйти, но его постоянно останавливаютъ какимъ нибудь замчаніемъ и такимъ образомъ заставляютъ вернуться къ аван-сцен.

Голубковъ — подавая корзину со стола.

Корзиночку не забудьте-съ.

Колечкинъ.

Это что?

Варвара Петровна.

Ахъ, да, это я приготовила кое-чего състнаго на дорогу: рябчики, сыръ, колбаса.

Колечкинъ.

Не надо, матушка,— зачмъ?

Завихруевъ — беретъ корзину.

Давайте, пригодится… (Тихо Колечкину.) Я теб сказалъ, что кухарка у меня на дач.

Идутъ къ двери.

Варвара Петровна.

Что-жь адреса ты не оставилъ!?.. куда теб пиписать-то, коли что?

Колечкинъ.— возвращаясь.

Писать?.. да… того… зачмъ писать?.. вдь не на годъ ду.

Идетъ.

Голубковъ.

Проводить прикажите, Павелъ Ивановичъ!

Рубановъ.

Да, дядюшка, въ знакъ мира и согласія — и я съ вами поду на желзную дорогу.

Колечкинъ — опять возвращаясь.

Хотите вы мн сдлать великое одолженіе?— не провожайте вы меня никто, оставайтесь вы вс дома.

Рубановъ.

Какъ угодно.

Колечкинъ.

Не люблю я этихъ церемоній… Что за проводы?… провожаютъ только мертвеца на кладбище, а я живой человкъ. Прощайте! Прощай, Лена… (Цлуетъ дочь.) Николаша… (Цлуетъ Рубанова). Прощай, Варя…

Цлуетъ жену и идетъ къ двери.

Завихруевъ.

Стой, стой, стой!… главное-то и забыли.

Колечкинъ — возвращаясь.

Что еще?

Завихруевъ.

По русскому обычаю — приссть надо…

Колечкинъ — тихимъ вздохомъ.

Господи!

Варвара Петровна.

Напиши оттудова… какъ теб… хорошо-ли тамъ будетъ?

Колечкинъ.

Напишу, напишу… Прощайте!

Уходитъ съ нкоторой нескрытой поспшностью, другіе его провожаютъ.

Рубановъ — тихо Лен.

Ну, Леночка, теперь я голову даю на отсченіе, что отъ кого-нибудь да трепку онъ получилъ.
Крылов Виктор Александрович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Баловень, Крылов Виктор Александрович, Год: 1888
  2. Поворот от ворот, Крылов Виктор Александрович, Год: 1899
  3. В духе времени, Крылов Виктор Александрович, Год: 1877
  4. Медведь сосватал, Крылов Виктор Александрович, Год: 1891
  5. Семь миллионов, Крылов Виктор Александрович, Год: 1894
  6. Сорванец, Крылов Виктор Александрович, Год: 1888
  7. Вокруг огня не летай, Крылов Виктор Александрович, Год: 1899
  8. Надо разводиться, Крылов Виктор Александрович, Год: 1886
Электронная библиотека